Литкультпривет!!! №1(39) январь 2016 by Сергей Прохоров

Литкультпривет!

Литературно-художественный журнал

Морозное утро. Пётр Михейчик

1(39)

январь 2016 1

Искусство Куинджи Архип Иванович - известный русский пейзажист, родился 175 лет назад - 15 января 1841 г.ода. Учился у Айвазовского и в течении короткого времени в академии художеств, от которой в 1878 г. получил звание классного художника 1 степени. По целостности впечатления, производимого картинами Куинджи, он напоминает Айвазовского, подобно которому он также пренебрегает околичностями, но Куинджи более однороден в тонах каждой картины и, сосредоточивая тем внимание зрителя, не дает ему разнообразия после удовлетворения первого впечатления. Однако, в выбранных тонах он представляет удивительные градации полутонами, чем достигал иногда полной оптической иллюзии.

Эльбрус днём. 1890

Север. 1879

На острове Валааме

Литкультпривет! Ежемесячный журнальный выпуск

Основан 30 октября 2012 г.

п.г.т. Нижний Ингаш

Январь №1 (39) 2016 г.

В НОМЕРЕ:

С Новым годом! Снова гоним лошадей судьбы По дорогам хоженым и новым. С Новым годом вязь резной избы! Дай потрогать янтаря лесного. Пред восходом будущего дня, Зла не чая ни душой, ни кожей: С Новым годом звёзды и луна, И случайный на пути прохожий! На исходе ставшего вчера, Завтрашнее открываем кодом: С Новым годом! Счастья и добра! С Новым годом!

ПОЭЗИЯ Малгожата Мархлевская Стихи.................................................17 Сергей Прохоров Стихи..................................................19 Николай Ерёмин Стихи..................................................20 Сергей Сутулов-Катеринич Стихи..................................................21 Инга Белянова Стихи..................................................25

ПРОЗА Алина Мазина О Нижегородской писательской оргпнизации........................................4 Валерий Сдобняков Беседа с писателем Козинцевым.....7 Рудольф Артамонов “Визит к бабушке.”.Рассказ...............13 Галина Зеленкина “Рождественский подарок” Рассказ..15 Анатолий Казаков “Братчаночка” Сказка-быль..............22 Сергей Тинский “Фанат славы” Сатира......................24

Сергей Прохоров

2016

Редактор Сергей Прохоров

Литература

Год литературы.

От первого лица

В одном из красивейших мест нашего города - в доме на улице Рождественской расположилась одна из старейших писательских организаций в нашей стране. Нижегородское отделение Союза писателей России по сути является сердцем нижегородской литературной среды. Как сложился Год литературы с точки зрения профессиональной писательской организации, нам рассказал ее председатель и главный редактор нижегородского литературного журнала «Вертикаль. ХХI век» Валерий Сдобняков. 4

Озоновый слой

Валерий Викторович, Год литературы подошел к концу. Как вам кажется, для чего необходимо былоего проведение в нашей стране? Этот проект был просто необходим всем нам, по-скольку вопрос отношения к литературе, книге и род-ному языку назрел уже очень давно. Мы буквальноухватились за последнюю соломинку, когда поняли,что культурная почва уходит из-под ног. Думаю,именно поэтому сначала был объявлен Год культуры,затем литературы, а вот теперь и кинематографа. Конечно, и я, и мои коллеги, довольно пессимистично воспринимают инициативы, спускаемые сверху,поскольку решить назревшие проблемы за один годневозможно. Однако одно то, что в нашей странепопытались вернуть значение книги в общественном звучании, уже хорошо. Я имею в виду, книги как социального феномена, без которого человек не может жить, так же как без поликлиник, детских садов и так далее. Я часто повторяю, что литература подобна озоновому слою земли: пока он есть, мы не задумываемся о его состоянии, как только он начинает истощаться, мы погибаем. К счастью, те, кто любил читать, никогда не переставали этого делать. Я в свое время готовил статью о библиотеках для «Литературной газеты» и удивился, какие хорошие книги берут молодые посетители. На первом месте по полярности стоит «Мастер и Маргарита», а на втором — «Преступление и наказание». Если человек хочет разобраться в окружающем мире и самом себе, то без книги он не сможет этого сделать. Каждому из нас нужен помощник, который подтолкнет нас к размышлению. Книга — это собеседник внутри себя. Какие события, прошедшие в рамках Года литературы в Нижегородской области, вам хотелось бы отметить? Самое большое впечатление на меня произвела акция «Литературная ночь» — блестящая идея, предложенная нашим министерством культуры. При подготовке все мы были настроены несколько скептически, поскольку не ожидали, что проект вызовет такой отклик у людей. Причем в нашей писательской организации мы сразу для себя решили, что не будем специально приглашать людей на нашу площадку. И вдруг эта литературная энергия сама выплеснулась на улицы города! Более четырех часов мы беседовали о литературе с писателями, историками, публицистами, а в зале работал открытый микрофон. Трансляция велась на улицу Рождественскую, чтобы все прохожие могли услышать выступление чтецов. Перед входом в нашу писательскую организацию мы раздавали книги, и их, конечно, разобрали мгновенно. При этом люди останавливались и с 5

интересом слушали стихи. Также отмечу семинары для взрослых и детей, которые наша организация провела в Дивееве. Я, например, был просто поражен качеством текстов, которые написали школьники от восьми до 17 лет. Какие вопросы они ставят, как размышляют, как пишут! Пишут о жизни, о близких, о том, что происходит в стране, о молодежных движениях и собственных переживаниях. Кроме того, немало важных событий произошло и в жизни Нижегородского отделения Союза писателей России. В январе наш литературнохудожественный журнала «Вертикаль. ХХI век», который издается уже на протяжении 15 лет, стал лауреатом Всероссийской премии имени Александра Невского. В течение десяти лет этой премией награждается лучший литературный журнал России прошедшего года. В целом, год был очень богат на события.

Золотой состав

Сколько писателей на сегодняшний день состоят в вашей организации и в чем конкретно заключается ее деятельность? Сейчас в нашем отделении состоят 67 человек. Иногда нас ругают за то, что мы принимаем всех подряд, однако если вы посмотрите на звания и сферы профессиональной деятельности наших писателей,то увидите, что это золотой состав! У нас 14 докторов сельскохозяйственных, философских, исторических,

«Я убежден, если человек написал хотя бы одну книгу, это всегда не просто так! Попробуйте сами сесть и написать хотя бы три страницы, увидите, как это непросто»

В состав Нижегородского отделения Союза писателей входят 67 человек

окружающих его людей, однако оказывается,

Актер театра драмы Александр что выводы, к которым он приходит, касаются Мюрисеп стал членом Союза абсолютно всех. Есть еще несколько человек, писателей в 2015 году

которых мы готовимся принять в ближайшее время, но называть их имена пока не буду.

«География» литературы

медицинских, технических, физикоматематических, геологических наук, а также кандидаты наук, представители духовенства, творчески и общественно значимые люди. Хорошо, что в наше время у всех есть возможность писать что угодно, и публиковаться. Автор может прийти, взять деньги в любом издательстве и выпустить свои сто экземпляров. Писатели и книги нужны любые. Я убежден, если человек написал хотя бы одну книгу, это всегда не просто так! Попробуйте сами сесть и написать хотя бы три страницы, увидите, как это непросто. В этом отношении союз писателей очень важен: мы защищаем права наших авторов, выдвигаем их на премии, помогаем издаваться. Такая помощь необходима для серьезных писателей, к тому же, мы являемся своеобразным критерием оценки современного литературного процесса. А что должен сделать писатель, чтобы вступить в вашу организацию? Надо написать хорошую талантливую книгу, хотя бы одну. Коллегиальность существует как раз для того, чтобы определить качество написанного. При обсуждении у нас неизменно возникают жаркие дискуссии, но это в порядке вещей, поскольку мы носители разного мировоззрения, однако у всех нас есть понимание того, как должно быть написано. Это ремесло, которое оттачивается десятилетиями в процессе создания и выпуска собственных книг, публикации в журналах, и этот вкус не объяснишь на словах. В этом году мы приняли четверых авторов. Во-первых, это Александр Мюрисеп, наш замечательный актер театра драмы, написавший повесть «Венец».Также в члены Союза писателей были приняты доктор филологических наук Сергей Пяткин, наш прославленный пушкинист, автор семи книг Евгений Галкин и протоирей Евгений Юшков. Его книга «Лампада моя тлеет» — это размышления священника, написанные талантливо, проникновенно, без назидания. Он размышляет очень просто о своей жизни и жизни 6

Как вам кажется, есть ли потребность у нижегородцев в собственных авторах? Есть ли книги наших писателей на прилавках магазинов? На мой взгляд, литература не терпит географических определений. К примеру, писатель Владимир Чугунов, автор удивительных, как бы не из своего времени, романов, получил престижнейшую Всероссийскую Горьковскую литературную премию. До него подобного уровня премии получал только Захар Прилепин. Он издается здесь, но его книги расходятся по всей России. Можно ли в таком случае говорить, что он нужен исключительно нижегородцам? Или Анатолий Абрашкин, который пишет исторические исследования, постоянный автор «Эксмо». Он живет здесь, однако мало кто об этом знает. В этом году наша писательская организация издала более 30 книг, правда, к сожалению, местные сети книжных магазинов берут в реализацию одну-две книги, не больше. И ведь я предлагал организовывать встречи с писателями, чтобы тем самым делать рекламу книгам, однако магазины в этом не заинтересованы. Это к вопросу о том, как много проблем накопилось в нашей сфере. Нет ли у вас ощущения, что деятельность писательской организации несколько скрыта от широкой общественности? Не могу не согласиться с вами по поводу некой кулуарности наших мероприятий. Хотя в течение года на нашей площадке проходит множество встреч с писателями, выставки художников, выступления актеров, и мы всегда рады зрителям. Кроме того, мы ездим по районам, выступаем в библиотеках, ни одно литературное событие не обходится без участия наших писателей. Ваш упрек правильный, но музыкант играет так, как он умеет. Мы делаем, что можем, с учетом того, что на нашу деятельность практически не выделяют средств. Сегодня вся литературная деятельность сведена в первую очередь к энтузиастам, хотя потенциал нашей организации невероятно велик. Думаю, что Год литературы помог и еще поможет нам обратить внимание и людей, и власти на организацию литературного процесса в нашей стране. Беседовала Алина МАЗИНА Фото: Роман Бородин г Нижний Новгород

Беседы

ОБЪЕДИНЯЛА РУССКАЯ БОЛЬ

Александр Иванович Казинцев – один из самых ярких публицистов в современной русской литературе. Десятилетия его творческая судьба связана с журналом «Наш современник». Именно на страницах этого издания опубликованы главные книги писателя, в которых он непредвзято, максимально объективно анализирует период «новейшего смутного времени», который переживает Россия со второй половины восьмидесятых годов прошлого века, и по сегодняшний день. В статьях Александра Ивановича удивительным образом совмещается его литературный талант (яркий, индивидуальный) с талантом академического аналитика. И совмещение это очень органично, естественно. Потомуто десятилетия его труды с таким интересом читаются уже не одним поколением патриотов. Я из их числа. Начало этой беседы, окончательный текст которой я теперь предлагаю нашим читателям, состоялось на побережье Белого моря в поморской деревне Лопшеньга, что в Архангельской области. Завершение же её прошло в Москве, в редакции родного для Казинцева «Нашего современника». В Лопшеньгу наша писательская делегация (а в её составе были известные литераторы – Владимир Личутин, профессор Литературного института им. М. Горького Владимир Смирнов, Гарий Немченко, Юрий Пахомов, Владимир Артамонов, Михаил Попов…) приехала на литературный праздник, посвящённый памяти Юрия Казакова. Эта поморская деревня была одним из любимых мест писателя. Отсюда он много путешествовал по берегу Белого моря. Тут ему хорошо работалось. Именно в доме на берегу моря он написал целый ряд рассказов и очерков. Вот и мы с Александром Ивановичем Казинцевым поддались очарованию этих мест, а потом и творческой атмосфере от прошедших встреч, и заговорили о насущном – современном литературном процессе. Тема обширнейшая, и потому сразу закончить беседу не удалось. Окончание её перенесли до встречи в Москве. Такова вкратце предыстория этого разговора. Валерий СДОБНЯКОВ: В 2016 году “Наш современник” отмечает 60-летие. Вы работаете в журнале 35 лет — более половины этого срока. Застали не только В. Распутина и В. Белова, но и Г. Троепольского, В. Солоухина. Что за атмосфера царила в редакции в начале 80-х годов прошлого века? Ведь это были такие разные люди — разные характеры, пристрастия, мировоззрения. Как же их удавалось объединить на страницах “Нашего современника”?

Александр КАЗИНЦЕВ: Да уж характеры были! Взрывной, не признающий авторитетов Виктор Астафьев и сдержанный Гавриил Троепольский, который морщился от громогласных заявлений. Певец и идеолог крестьянства Василий Белов и публицист Иван Васильев, сам выходец из крестьян, подозревавший, однако, односельчан в частнособственнических настроениях — в прямом соответствии с марксистской догмой. Я помню, как они собирались на ежегодную редколлегию, рассаживались за огромным столом

в кабинете главного. Самые языкастые Астафьев и Евгений Носов нарочно садились в разных концах и постоянно “катали” друг другу остроумные реплики и увлекательные, подчас непечатные байки. Подчёркнуто, в удовольствие окая, вставлял слово Владимир Солоухин. Распутин и Белов сидели тихо — младшие по возрасту. А сухенький Троепольский, похожий на учителя дореволюционной гимназии, со стопкой журналов, сплошь проложенной закладками, недовольно постукивал по столу тонко отточенным карандашом, ожидая, пока утихнет гам. В. С.: Но ведь сидели-то вместе! А.К.: Во-первых, тогда ещё не знали политической борьбы. То, что вскоре станет политической позицией, не совместимой с другими, являлось всего лишь частным мнением. Чтобы снять напряжение, достаточно было похлопать собеседника по плечу: “Ну, брат, ты загнул!” Во-вторых — и это главное — всех объединяла русская тема. И даже так: русская боль. Сергей Викулов, возглавлявший журнал в 70 — 80-е годы и превративший “Наш современник” в знамя национального движения, не был интеллектуалом и даже безупречным художественным вкусом не обладал. Но как никто другой чувствовал боль и надежды русского человека и этим чувством русского сумел объединить очень разных и очень талантливых людей. В. С.: Кто из писателей того периода был для вас наиболее интересен? Я имею в виду не только авторов “Нашего современника”. А.К.: В молодости мне посчастливилось познакомиться с Арсением Тарковским — последним поэтом Серебряного века, другом Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Беседы с ним о поэзии, музыке, о его великих современниках, которые представали не авторами из хрестоматий, а живыми людьми, существенно расширили мой кругозор. Огромное влияние на меня оказало творчество и сам образ Василия Шукшина. В юности я не читал современную русскую литературу. Знал о существовании цензуры и был убеждён: она вымарывает всё правдивое и живое. Читал Бёлля, Камю, Сартра, латиноамериканских магических реалистов и не подозревал о существовании Шукшина, Распутина, Белова. Переломным стал просмотр фильма “Калина красная”. Увидев лицо Шукшина, я понял — это брат мой! Он так же смеётся, так же печалится. И ещё — почувствовал: я русский. Никогда об этом не задумывался, а тут ощутил всем существом. Потом, став литератором, поездив по стране, узнал, что такие же чувства “Калина красная” вызвала у многих людей — от академиков до колхозных механизаторов. Я заинтересовался Шукшиным. Оказалось, что он не только актёр и режиссёр, но и

писатель, член редколлегии “Нашего современника”. Так я познакомился с журналом, а когда окончил аспирантуру МГУ, пришёл работать в редакцию. Главное впечатление в “Нашем современнике” — Валентин Распутин. Самый обаятельный, самый деликатный, самый талантливый из всех, кого я знал. Он писал о деревне, как и большинство авторов журнала, но не так, как все. У писателей “деревенской прозы” человек дан в народном коллективе, “эпическом хоре”, если воспользоваться определением выдающегося теоретика литературы Георгия Гачева. Герой Распутина выделился из коллектива. Либо выпал из него, как Андрей и Настёна в “Живи и помни”, либо коллектив, не выдержав испытаний, распался, как в “Прощании с Матёрой”, где Дарья, олицетворение родовой мудрости, чувствует себя брошенной, никому не нужной. Вот этот болезненный слом, отражающий переломный характер времени, делает судьбы героев Распутина особенно драматическими и по-особому трогает душу. Как видите, на меня влияли писатели, представлявшие разные, даже противоположные традиции. Тарковский, к примеру, до обидного несправедливо отзывался о Есенине: “Поэт для таксистов”. Кто-то увидит в таком перекрёстном влиянии недостаток, ущербность: “Не до конца наш”. Я же считаю эти различные влияния залогом плодотворного развития. Идя в “Наш современник”, я видел альтернативный путь. Постарался взять лучшее из другого “лагеря” и сделал выбор сознательно. К сожалению, многие приходят к патриотам просто потому, что не знают куда пойти. А многие, скажем честно, потому, что так называемые “либералы” их к себе не пустили — из-за низкой культуры, как правило. Такие “союзники” резко снижают художественный и интеллектуальный уровень патриотики. К тому же они нестойки: их выбор не был сознательным. Убеждён, патриотизм — это не “культурный собес”, куда прибиваются все сирые и убогие, это высшее проявление духовных и интеллектуальных сил человека. В. С.: Вы начинали как критик. Много писали о русских классиках. Я помню ваши статьи в журналах “Москва”, “Наш современник”. Они выдавали в авторе человека, склонного более к академическому, спокойному и углублённому анализу литературного процесса, чем критика, стремящегося “засветиться” в обсуждении произведений текущей литературы, о которых говорят все. Хотя и подобных обсуждений вы никогда не избегали. И всё-таки, не эта ли ваша основательность, погружённость в мир отечественной классики была причиной, что вас пригласили работать в самый русский литературный журнал? А. К.: Полемической энергии, Валерий Викторович, мне всегда хватало. Сергей Сергеев, бывший главред журнала “Москва” вспоминал, как он познакомился

с моим творчеством: прочитал статью “Простые истины” (это 1983 год), где я спорил с дюжиной критиков одновременно и вышел победителем! Другое дело, что и тогда и особенно сегодня темперамент у нас путают с крикливостью. Тут, конечно, вне конкуренции телевидение: кто громче всех орёт, тот и прав. Но и литераторы стараются не отстать. В самом начале моего пути я высказался о подобной манере, напомнив коллегам, что критика — не драка, а диалог. Именно так я озаглавил статью, опубликованную в “Литературной газете”. Такая позиция оказалась близка выдающемуся русскому критику и мыслителю Вадиму Кожинову. Вадим Валерианович поддержал меня в начале 80х и рекомендовал в “Наш современник”. Позднее в предисловии к моей книге “Россия над бездной” Кожинов подчеркнёт: “Злободневность, постановка самых животрепещущих проблем сочетается в его произведениях с широким пониманием всего исторического развития России и мира”. Вадима Валериановича самого не раз обвиняли в академичности, суховатости манеры. То было внешнее впечатление. Кожинов писал обстоятельно и доказательно, но сама постановка проблем в его статьях была революционна, а зачастую и провокативна. Его работы о славянофилах, о Достоевском вызвали оживлённые дискуссии, а в последнем случае и крутые оргвыводы ЦК. И последнее — о полемичности и академизме. Раскрою секрет: и Кожинов, и я начинали как поэты. Вадим Валерианович стихов никогда не публиковал, а меня недавно соблазнили главреды “Юности” и “Дня поэзии” В. Дударев и А. Шацков, образовавшие нечто вроде тайного общества по “воскрешению” поэта Александра Казинцева. Поэтическая закваска ощутима в наших с Кожиновым статьях. Разумеется, у критики свои законы: она убеждает не эмоциями, а рациональными аргументами. И всё же... Из всех моих литературных премий я более всего горжусь премией имени Николая Гумилёва. Я получил её за статьи. Статьи, одушевлённые поэзией. В. С.: В 1987 году вы становитесь заместителем главного редактора “Нашего современника” и с этого времени полностью погружаетесь в публицистику. Скажите — вы лично и те авторы журнала, что встали на защиту Отечества, уже тогда видели, что весь этот разгул “демократии” может привести к развалу государства? Что же выходит — русские писатели не смогли найти те слова, которые убедили бы народы нашей страны остановиться у пропасти? А. К.: Вспомните “Пожар” Валентина Распутина. Повесть-предупреждение, проецирующая бедствие районного масштаба на всю страну: “Горит, горит село родное, горит вся родина моя”. “Наш современник” напечатал “Пожар” в последнем номере 1985 года. Успел

к началу перестройки. Вспомните “Письмо писателей” — его организовал и опубликовал наш журнал. Тысячи людей подписали протест против разрушительных перемен. Явление в России небывалое! Почему же этот текст — в отличие от чешской “Хартии-77”, от документов польской “Солидарности” — не стал поворотным? Почему не уберегли от распада выступления Белова и Распутина на съезде народных депутатов? Доказательные статьи В. Кожинова, И. Шафаревича, К. Мяло, Г. Литвиновой, Ю. Бородая, А. Проханова? Со словом всё было в порядке. Непорядок был с обществом. Оно фрагментизировалось, распалось на группы. “Архаровцы” — их первым заметил и отобразил в “Пожаре” Распутин. Понятно, не они планировали и проводили перестройку. Но они стали одним из её ударных отрядов. Порождение человеческого дна, хищники мелкого калибра. Пройдитесь по улицам небольших городов и деревень: до сих пор у заборов стоят грузовики со спущенными шинами, раздербаненные трактора — всё, что успели растащить с заводов или колхозов. А как вам распиленные ракеты в качестве резервуара для полива огурчиков? Каждый хапал, что мог! Смутой воспользовались миллионы. Вторая группа — цеховики, хозяева подпольных фабрик. Они рвались отоварить колоссальные суммы, скопившиеся в их руках. Купить “заводы, газеты, пароходы”. И эти своего добились! Ещё одна группа — номенклатура. Да, те самые люди, кто призваны были отстаивать государство и социалистическую идею. Эти изменили первыми! Пытались превратить СССР в конфедерацию, передав власть в руки местных элит, а потом и вовсе развалили Союз. Вот на ком главная вина! И наконец, самый широкий круг — ротозеи. Случайно ли именно в 80-е годы приобрела невиданную популярность глуповатая песенка из мультфильма: Прилетит к нам волшебник В голубом вертолёте И бесплатно покажет кино, С днём рожденья поздравит И, конечно, оставит Нам в подарок пятьсот эскимо? Детскую песенку распевали взрослые. И не просто пели — ждали халявы: бесплатного кино, подарков, праздника нон-стоп. Эти следили за разрушением Союза, удобно устроившись в креслах перед телевизором. Депутатов, витийствующих на съезде, оценивали, как персонажи другой популярной песни (на песенном материале тех лет диссертацию по социологии защищать можно): Ой, Вань, какие акробатики! Смотри, как вертится нахал.

Жили мелочами, ничтожными интересами. Не забыть репортажа по Первому каналу в дни ГКЧП. Корреспондент спрашивает прохожего об отношении к происходящему. Тот, с хитринкой прищурившись, отвечает: хотел носки купить (они в ту пору были в дефиците) да решил повременить: установится порядок — цены снизятся. Вот что волновало население, когда решалась судьба СССР. В. С.: В предисловии к антологии публицистики “Нашего современника” вы писали, что последние десятилетия в литературе — время публицистики. И это, безусловно, так. Я выскажу даже такую, быть может, кощунственную мысль, что не две чеченские войны, а именно патриотическая публицистика отстояла единство России после распада СССР. Но почему же за это время не возникло художественного произведения, которое потрясло бы души людей, заставило их осознать произошедшую трагедию как духовный, нравственный катаклизм, что будет иметь последствия для многих поколений? А. К.: Благодарю за высокую оценку нашей публицистики. Чтобы читатели могли понять, какого масштаба это явление, перечислю всего несколько имён: Вадим Кожинов, Александр Зиновьев, Сергей Кара-Мурза, Станислав Говорухин, Игорь Шафаревич, Александр Панарин, Наталья Нарочницкая, митрополит Иоанн Санкт-Петербургский и Ладожский. Я бы не стал противопоставлять чеченские войны и русскую публицистику. Скажу по-другому: патриотическая литература мобилизовала общество на отпор бандитам в Чечне. Свой скромный вклад внёс и я. За что экстремисты грозили отрезать мне голову. Но были и приятные моменты. После выхода моей работы “Чечня. Первый несданный рубеж” в 1995 году Вадим Кожинов на праздновании дня Победы в редакции сказал, что статья ставит автора в тот же ряд, что и бойцов Великой Отечественной. Вы правы — масштабного произведения о русской катастрофе конца XX века до сих пор не написано. Но ведь и “Война и мир” появилась почти полвека спустя после 1812 года. Первыми на катаклизмы откликаются поэзия и публицистика. Они схожи по степени открытости и откровенности авторской позиции. Для более обстоятельного осмысления произошедшего должна возникнуть временная дистанция. И глубже, точнее — должен найти новое равновесие потрясённый мир. В. С.: Со всей России в “ Наш современник” присылают стихи и прозу. Вы всё-таки видите возможность появления масштабного художественного произведения о последних десятилетиях? А. К.: Гадать, что будет — занятие неплодотворное. Но первые подступы к осмыслению произошедшего намечены в поздних рассказах Валентина Распутина

и его повести “Дочь Ивана, мать Ивана”. Своё слово о смуте сказали и молодые — Захар Прилепин в “Саньке “ и “Патологиях”, Сергей Шаргунов в романе “1993”. В. С.: Многие годы вы пишете свой “Дневник современника”. Это широчайшее публицистическое полотно, охватывающее мировую политическую историю первых десятилетий XXI века. Статьи “Дневника” вошли в книги “Симулякр, или Стекольное царство”, “Возвращение масс”, “Имитаторы”. Вы участвовали во многих спорах с теми, кто с противоположных позиций оценивает происходящее. Скажите, наши противники искренне верят в то, что говорят, или это выполнение некоего заказа? А. К.: В 2015 году исполнилось четверть века, как я начал публикацию “Дневника современника”. Подсчитал: за это время напечатал полторы сотни статей и бесед с ведущими политиками России и ближнего зарубежья. Многие материалы “Дневника” полемичны, но ничто не сравнится со сшибкой лицом к лицу с оппонентом, как это происходит на телевидении. Был период, когда меня часто приглашали на ТВ, выступления вызывали отклик, люди подходили на улице, иной раз останавливали машину, чтобы пожать руку. Думаю, такая реакция объяснялась тем, что я говорил искренне, горячо. Запомнил споры с Гарри Каспаровым и Ириной Хакамадой. Она сказала: надо “хлестать” чиновников, но как-то ловко повернула мысль, так что вышло — “хлестать” надо русского человека. Я вскочил с места и воскликнул: “Если бы вы не были женщиной, я бы поступил с вами так, как вы хотите поступать с нами”. Тогда передачи шли в прямом эфире, и зрители услышали наш диалог. Но вряд ли они заметили, что Хакамада ближе к концу передачи ушла, чтобы не столкнуться со мной лицом к лицу. А ведь она в то время была вице-премьером, её наверняка сопровождали дюжие охранники. Верят ли такие люди в то, что говорят? Почему нет? Либеральная догма — одна из самых деспотичных. Она порабощает своих приверженцев. А вот журналисты, политтехнологи — те, по-моему, ни во что не верят. Когда я бился с ними на ТВ в 90-е, они превозносили Америку. Сейчас они же в первых рядах борцов с американцами. Изменится политическая конъюнктура — снова затянут им хвалу. Не покраснеют! Профессия такая. В. С.: Очень хотелось бы расспросить вас о Дмитрии Балашове, Валентине Распутине, Владимире Солоухине, Вадиме Кожинове, Александре Панарине, Татьяне Глушковой. Ваши впечатления о них как о личностях. Как состоялись публикации их произведений? Особенно “Пирамиды” Леонида Леонова, “Дневников” Георгия Свиридова, “России распятой” Ильи Глазунова, “Русофобии” Игоря Шафаревича, работ Кожинова и Панарина.

А. К.: Каждый из названных вами авторов — целый мир. Не случайно в “Нашем современнике” ввели рубрики “Мир Кожинова”, “Мир Леонова”. Проще рассказать о публикациях. “Пирамиду” Леонова и книгу Глазунова готовил к печати Геннадий Гусев, другой заместитель главного. Одно время он работал в ЦК и, кажется, ко всему привык, но даже такому человеку с Леоновым и Глазуновым было непросто. Леониду Максимовичу было за 90. Он жил один, почти ничего не видел и, не зажигая света, бродил ночами по дому. Время от времени что-то записывал. После чего в квартире Гусева раздавался звонок — в два, три, четыре часа ночи: “Геннадий Михайлович, на странице 564 третий абзац сверху (Леонов диктовал по памяти) вместо слов... впишите...” Отрывки из “Дневников” Свиридова подбирал главный редактор Станислав Куняев. “Русофобию” Шафаревича, статьи Кожинова и Панарина готовил я. Впрочем, что значит — готовил? Сначала нужно было привлечь этих выдающихся мыслителей, завоевать их доверие, только тогда вставал вопрос о публикации. Шафаревич появился в редакции в 1988 году. В мой кабинет вошёл человек лет пятидесяти, с красивым умным лицом. Никогда прежде я не видел такой выразительной интеллектуальной красоты. “Игорь Ростиславович Шафаревич”, — представился вошедший. Я встал с кресла. Конечно, я знал о нём. В моём книжном шкафу стояла десятитомная Малая советская энциклопедия, где в статье о математике в СССР говорилось о Шафаревиче. К моменту выхода энциклопедии ему было всего тридцать шесть лет. Тогда же он получил Ленинскую премию. Игорь Ростиславович предложил в журнал повесть своего друга Леонида Бородина, русского диссидента, только что выпущенного из заключения. Повесть — это была “Третья правда” — я взял и попросил материалы самого Шафаревича. Я назвал “Русофобию”, которую читал в зарубежном издании. “Да что вы, — он даже рукой взмахнул, — кто же её напечатает!” Но я настоял, и знаменитая работа двумя подачами (это особая история) в 1989 году вышла в “Нашем современнике”. Александра Панарина я привлёк в журнал поздно — за три года до его смерти. Каюсь — до этого я не знал работ этого выдающегося философа и политолога. Мне рассказал о нём Леонид Бородин, ставший главредом “Москвы”, где печатался Панарин. Мы с Бородиным ездили по Китаю, выступая в крупных университетах. Он рассказывал о своём журнале, я о “Нашем современнике”. Конечно, я говорил о Валентине Распутине, Василии Белове, Евгении Носове. “Но это же и наши авторы, — кипятился Бородин, — почему Вы присваиваете их?” Что ответишь? Что все свои повести, кроме одной, самой ранней, Распутин опубликовал у нас, а в “Москве” лишь несколько рассказов. Что именно в “Нашем современнике” Белов напечатал романы “Всё

впереди”, “Час шестый”. Что лучшие произведения Евгения Носова — “Красное вино Победы”, “Усвятские шлемоносцы” вышли в нашем журнале. Историю не перепишешь, литературную в том числе. К концу поездки отношения с Бородиным накалились. Леонид Иванович решил нанести последний удар. “Ну что у вас за публицистика? — запальчиво произнёс он. — А вот у нас Панарин, Неклесса, Фурсов”. “Кто самый талантливый?” — спросил я. Бородин не раздумывал: “Панарин”. “Уведу!” — столь же запальчиво пообещал я. И вернувшись в Москву, позвонил философу. Вскоре Панарин стал нашим ведущим автором. Кожинов привёл меня в “Наш современник”. Но после грандиозного скандала с публикацией его спорной статьи в нашем журнале Викулов вычеркнул его из числа авторов. Я продолжал общаться с Вадимом Валериановичем. Узнал, что он написал развёрнутый отклик на нашумевший роман Анатолия Рыбакова “Дети Арбата”. Мы уже напечатали две статьи о романе, к тому же главный слышать не хотел о Кожинове. И всё же мне удалось убедить Викулова и статью опубликовать. Она принесла Кожинову славу ведущего политического публициста. В. С.: Вы много работаете с молодыми — читаете рукописи, разбираете произведения на семинарах. Кого из наиболее интересных авторов могли бы сейчас отметить? А. К.: Недавно в редакцию пришло письмо. Автор, учительница, благодарит меня за то, что я познакомил читателей “Нашего современника” с рядом молодых авторов, начиная с Захара Прилепина. Признаюсь — был тронут. Как правило, никто не задумывается: как, в результате каких усилий в журнале появляется тот или иной автор. А ведь пробить публикацию молодого писателя — огромный труд! План свёрстан на много месяцев вперёд, в очереди люди известные и, что немаловажно, знакомые редакторов: с каждым обговорены сроки. И тут на тебе — молодое дарование! Значит, надо ломать план, объясняться со знакомыми, да ещё править текст (как бы ни был талантлив новичок, стилистических шероховатостей у него заведомо больше, чем у опытного писателя). А если “дарование” сказанёт что-то не соответствующее линии издания! Вот интересно, публикуем множество ярких материалов — в ответ тишина. Но стоит автору высказать спорную мысль (даже не на наших страницах), тут же письма, звонки: “А вы знаете, что сказал ваш хвалёный?!” Это сейчас “Наш современник” законно гордится сотрудничеством с Захаром Прилепиным. А сколько крови испортили мне бдительные товарищи! Сразу — не просто письмо в редакцию, а персонально на стол главному: “Так, мол, и так. Просьба принять меры”. Приходилось защищать в спорах, иной раз

чрезвычайно резких. Молодых надо не только напечатать. Ну будет у них одна публикация, две. Это раньше: напечатали — “и наутро проснулся знаменитым”. Так было во времена, когда у журналов тиражи переваливали за миллион. А сейчас — печатайся сколько сможешь, головы не повернут, не заметят. Поэтому я лоббирую нашу молодежь: заказываю критикам статьи, вывожу на семинары, выдвигаю на премии. Кто-то цедит: хвалит своих. Отвечаю: хвалю не потому, что “свои”, они “свои” потому, что лучшие. Конечно, хотелось бы видеть в молодых продолжателей моего дела. Как писал замечательный эстонский прозаик Арво Валтон в романе “Лекарь”: “Наконец пришло время, когда я серьёзнейшим образом озаботился тем, что мне надо где-то найти юношу или девушку, кому можно было бы передать свои знания и навыки”. Но вслед за эстонским мастером должен признать: эти надежды иллюзорны. Молодые ищут собственную дорогу, их не прельщает перспектива идти проторенным путём. И всё же... С гордостью упомяну об октябрьском номере “Нашего современника” за 2015 год. Я сам от начала до конца составил подборку молодых прозаиков и поэтов. Номер выпустили фантастическим по нынешним временам тиражом — 26 тысяч экземпляров! На вашу просьбу назвать интересных молодых перечислю авторов этого номера: прозаики — Андрей Антипин, Платон Беседин, Андрей Тимофеев, Елена Тулушева, Дмитрий Шушарин; поэты — Марина Волкова, Антон Метельков, Кристина Кармалита, Полина Кондаурова, Елизавета Мартынова. Убеждён — вы не раз услышите эти имена. В.С.: Расскажите о своих корнях, родителях, преподавателях. Кто из профессоров МГУ оказал на вас особое влияние? А. К.: Я рос среди книг. В нашей семейной библиотеке было несколько тысяч томов: дореволюционные издания Пушкина, Фета, Блока. Советские собрания классиков, книги по искусству, мемуары. В десять лет я просил отца взять меня с собой в научный зал Ленинки. Детей не пускали, отец говорил: “Оставить не с кем”. В четырнадцать я обходил букинистические магазины в поисках мемуаров. Литература, которую теперь называют нон-фикшн, всегда интересовала меня больше и представлялась куда занимательнее, чем романы. Моя матушка всю жизнь писала стихи. Неплохие, на мой взгляд. В 40-е — начале 50-х она ходила в знаменитую литературную студию при издательстве “Молодая гвардия”. Среди завсегдатаев — Семён Гудзенко, Александр Межиров, Наум Коржавин, звавшийся тогда Манделем. Отец, крупный чиновник

авиационной промышленности, тоже был не чужд искусству. Я окончил литературный класс школы при Академии педагогических наук. Поступив в МГУ, целыми днями сидел в Горьковке — университетской библиотеке, чьё собрание книг не слишком уступало Ленинской, но было не так прорежено идеологической цензурой. Там я прочёл поэтов Серебряного века, русских философов — от Николая Бердяева до Льва Шестова, книги отцов Церкви. Не жалею, что променял факультет на библиотеку. В 70-е годы на журфаке оставалось не так много настоящих профессоров. Настоящими я называю тех, кому посчастливилось слушать дореволюционных лекторов. Хотя и у нас были выдающиеся преподаватели — Дитмар Розенталь, автор хрестоматийных учебников по русскому языку, Анна Абрамович, замечательный лектор, автор учебников по стилистике, Эдуард Бабаев, знаток поэзии XIX века, друг Анны Ахматовой — у него я писал диплом, Галина Белая — мой научный руководитель в аспирантуре. Мог бы стать академическим учёным. Но тогда бы не пришёл в журнал. А без “Нашего современника” моей жизни не представляю. В.С.: У каждого судьба, если он прислушивается к своему внутреннему зову, который у православных людей называется промыслом (так как они, и я в том числе, убеждены, что ничего в нашей жизни не происходит случайно), складывается так, как и должно это быть. И спасибо вам, Александр Иванович, что вы вняли этому зову и последовали в своём творчестве тем путём, каким и должны были последовать. Думаю, что в этом убеждены многие почитатели вашего таланта. И, конечно, спасибо за ответы на мои вопросы. Будем ждать ваших новых книг.

Беседу вёл Валерий Сдобняков Белое море – Москва. Август – декабрь 2015 г.

Проза

Рудольф АРТАМОНОВ г. Москва

Профессор, лауреат всероссийской литературной премии «Левша» им. Н. С. Лескова.

ВИЗИТ К БАБУШКЕ — Завтра поедем к бабушке,— сказал папа. — Кто это — бабушка? — Это моя мама,— сказал папа. — У папы тоже есть мама? — У каждого есть мама. — Даже у кошки? — Даже у собак, кошки и мышки,— сказал папа. — А где твоя мама живет? — В деревне. — Как это? — Увидишь. На следующее утро папа и сын отправились в дорогу. Ехать надо было на элек-тричке два часа, потом еще час на автобусе. Ехали долго, в автобусе мальчик уснул. Проснулся от того, что автобус остано-вился и все стали выходить. Они вышли и пошли по улице. Мальчик с любопытством рассматривал дома, со-вершенно не похожие на дома в городе. На улице гуляли куры. Белая коза была при-вязана к колышку и щипала траву. Она посмотрела на них и сказала — бе-е-е. Про-шли мимо небольшой красной церкви и подошли к деревянному дому за дощатым забором. На крыльце стояла старая женщина. Взошли на крыльцо. — Здравствуй, мама. Привез тебе внука. Старая женщина, как понял мальчик, была мама папы. Она наклонилась к нему и обняла. — Как зовут тебя, внучок? — Гоша. — Это как будет? — Георгий,— подсказал папа. — А-а,— сказала бабушка,— по-нашему, Егорий. Егорушка, значит. Входите в дом. Сколько тебе годков будет? — Пять годов,— сказал мальчик и показал пальчики на руке. В доме на деревянном крашеном полу лежали узорчатые половики, длинные, от двери во всю комнату до окон. На бревенчатых стенах в рамах висели два портрета в рамах. Молодой человек

в черном пиджаке, белой рубашке и жилетке, и женщина, тоже молодая и цветастой кофте и косой, закрученной на голове. — Это я с отцом твоего папы, Егорием его звали, мужем моим, и я — твоя ба-бушка. — А-а,— сказал мальчик.— А это кто? — спросил он, показывая на большую раму, в которой было много фотографий с разными людьми. — Сродственники. Вот твой папа, молодой. Поскребыш мой. — Как это? — Седьмой мой, младшенький. Потому и зовется — поскребыш. Больше уж не рожала... Больше уже не было у меня детей,— быстро добавила бабушка, увидев не-доумение на лице внука. В углу мальчик заметил другие портреты. Некоторые блестели, как золотые. На раме, обрамляющей их, лежало белое вышитое красным узором на концах, свисав-ших с обеих сторон, полотенце. Горел фонарик, подвешенный на веревочке под портретами. — А это кто? — продолжал спрашивать мальчик, который никогда не видел пор-теры в золотой рамке. — Образа,— сказала бабушка. — Как это? — Это для молитвы,— ответила бабушка. — Пойдемте, поедим, устали и проголодались, поди, с дороги. В большой комнате о трех окнах посередине стоял большой стол. На скобленых досках стояли два больших глиняных кувшина, а по краям лежали три белые тарелки и железные ложки. В мисках лежали горкой белые куриные яйца, зеленые огурцы и красные большие помидоры. — Ждала,— сказала бабушка.— Ты, Егорушка, садись слева от меня, а папа справа. А я посередке буду. — Я не Егорушка. Я Гоша,— сердито сказал мальчик. — Вот уж, внучок, и осерчал. Не серчай на старую. Это кувшин с квасом. Не та-кой, как у вас

в городе. Настоящей. Сама затевала. А в этом — молоко, парное, с утренней дойки. Помидоры да огурцы с огорода. Картошка тоже своя. Нонешний год все уродилось. То вёдро, то дождь, вот и росло, как на дрожжах. Ешьте, дорогие, ешьте. Не гребайте нашей едой. От нее здоровье будет. Вон ваша бабушка, скоро восемьдесят, а сама с огородом и хозяйством управляюсь. Дедушка ваш помер, цар-ство ему небесное,— старая женщина перекрестилась, обратившись к образам,— десять лет как помер. Грыжу вырезали, а он помер. Говорят от наркоза. Стали есть. Мальчику больше всего понравились белые яйца. Их надо была стук-нуть по столу. Квас не понравился. Совсем не похож на фанту. Огурцами можно бы-ло забавно хрустеть. После еды мальчику стало скучно. У старой женщины было коричневое, все в морщинах лицо и коричневые руки с твердыми ногтями. Она все говорила с папой о каких-то людях, которых мальчик не знал. — Пап, ты взял ай-фон? Где он? — В сумке,— сказал папа.— Пойди, посиди на крыльце. Мальчик вышел. — Как у тебя дома? Сладились? — Думал, сын родится, отношения поправятся. — Ан, нет? — Да-а,— со вздохом сказал сын. — Может, второго родить? — Этот весь на моих руках. А при наших отношениях... — Только не разводись. У нас в роду никто не разводился, как говорили, слюбит-ся — стерпится... — Стерпелось бы, если бы любилось. — Куда смотрел, когда женился? Старших не спрашивал. Сын не успел ответить. В комнату вбежал мальчик. — Озяб? — спросила бабушка.— Да, уж сентябрь. — Пап, посмотри! Он протянул отцу ай-фон. — «Лови волну». Круто! — Круто,— сказал отец, едва взглянув на дисплей. — Хочешь, бражка у меня есть,— сказала старая женщина.— Отцу твоему дела-ла. Добрая. Она пошла в другую комнату и через минуту вернулась с большой бутылью с мутно-белой жидкостью. Достала из резного деревянного буфета два стакана и поставила на стол. — И я с тобой выпью. Мальчик видел, как папа и старая женщина выпили из стаканов и потом взяли по огурцу. 14

— А мне можно? — спросил мальчик. — Что ты, касатик,— поспешно сказала старая женщина,— это питье для взрос-лых. А для тебя я купила у нас в магазине вот это. Не знаю, как называется. Все берут своим детям. Я подумала, дай возьму своему внучонку.— Вынула из буфета и поста-вила на стол бутылочку с желтой жидкостью. — Фанта,— сказал мальчик. Потом папа и старая женщина впили еще. Через некоторое время у нее щеки ста-ли красные и лицо веселое. — Я, когда выпью, песни всегда шибко играю. Она встала из-за стола и, поводя, плечами запела. «Ты военный, ты военный, Ты военный не простой, Ты на севере женатый, А на юге холостой». — И-е-е-е-х! И старая женщина с размаху опустилась на стул рядом с папой, обняла его за плечи. — Не горюй, поскребыш. Смотри, какой у тебя сын. Егорушка ты жалеешь папку? — Как это? — спросил мальчик. — Любишь, Егорушка, папу, значит? — Я Гоша. — Ну, Бог с тобой, Гоша, так Гоша. Не было у нас в родне таких. — Меня мама так назвала. — Ох, уж эта мама, козел ее дери. — Поедем мы,— сказал папа.— Пора. — Она осерчает? — спросила старая женщина. — Нет. В самом деле, пора. Долго ехать. Он устанет. Простились на крыльце. Старая женщина три раза поцеловала папу в лицо, а мальчика обняла, прижала к вязаной кофте на груди, потом отстранила от себя и перекрестила. — Ну, Гоша, так Гоша,— сказала.— Передавай привет своей,— сказала она папе. Ехали опять на автобусе, потом на электричке. Дома мама спросила папу: — Жива еще? Папа ничего не ответил. Мальчик, в самом деле, с дороги устал. Засыпая, он сказал папе, присевшему к нему на край постели: — Твоя мама русская? — Русская, как я и ты. — А на каком языке она говорила? Ответа папы мальчик не услышал. Он уснул.

Проза

Галина ЗЕЛЕНКИНА

г. Кодинск Галина Николаевна Зеленкина - член Союза писателей России.

Рождественский подарок В ночь перед Рождеством летел над старым городом Ангел Света и любовался украшенной ёлкой, стоящей на главной площади города, а также освещёнными разноцветными гирляндами улицами. Вдруг в одном из не зашторенных окон пятиэтажного дома он увидел фигуру мальчика лет восьми. Тот смотрел на празднично одетых людей, проходящих мимо его дома, и вытирал щёки ладошками. «Да он плачет!» — подумал ангел и подлетел к освещённому окну третьего этажа, за которым только что видел фигуру плачущего ребёнка. Но мальчик вдруг куда-то исчез. — Это он меня заметил, испугался и спрятался,— вслух громко произнёс ангел в надежде, что мальчик его услышит и покажется. Но мальчик лежал на полу, прижавшись к стене рядом с батареей, и боялся, что его может заметить большая белая птица, за которую он принял летящего ангела. — Вставай! Я тебя вижу,— приказал ангел мальчику, и тот, повернув голову на звук голоса, увидел неизвестное ему крылатое существо, сидящее в кресле рядом с рождественской ёлкой. — А вы кто? — спросил мальчик, поднимаясь с пола. — Я — Ангел Света,— ответил тот.— А тебя как зовут? — Меня зовут Костей, а мама почему-то называет меня Костиком,— ответил мальчик и подошёл к ангелу поближе. — Мама тебя очень любит,— с улыбкой произнёс ангел.— Я тебя тоже буду называть Костиком. Мальчик кивнул головой в знак согласия. Оглядевшись, ангел понял, что мальчик в квартире один-одинёшенек. «Может быть, оттого и плакал»,— подумал ангел. — А где твои родители? — спросил он Костика. — Мама Настёна пошла за пирогом к бабушке Дусе, которая живёт на четвёртом этаже, а папа сейчас на вахте. Но он часто звонит нам с мамой, чтобы мы не скучали,— ответил Костик и глубоко вздохнул — то ли оттого, что не так часто звонит папа, то ли по другой какой причине. — А бабушка с дедушкой у тебя есть? — поинтересовался ангел и увидел, как мальчик вздрогнул и втянул голову в плечи. — Только мамины,— ответил он.— Но сейчас они живут очень далеко. — В другой стране? — попробовал уточнить ангел. 15

Но мальчик покачал головой и посмотрел на ангела печальными глазами. — Нет,— ответил он.— Мама говорила, что они живут сейчас на седьмом небе. А туда дорогу ещё не построили. — А ты их очень любишь? — спросил ангел, заранее зная ответ. Ведь на то он и ангел, чтобы помогать и оберегать. А для этого надо много чего знать и уметь. — Раньше, когда я был маленьким, бабушка с дедушкой приезжали ко мне в гости на все праздники и подарки дарили,— ответил Костик и пригласил ангела в свою комнату, чтобы показать ему, какие подарки ему дарили бабушка и дедушка. Ангел перетрогал все игрушки, которые бабушка и дедушка дарили своему единственному внуку, которого очень любили. До сих пор от их подарков исходило тепло. Так всегда происходит, если подарки дарятся с любовью. — А если бы сейчас твои дедушка и бабушка пришли к тебе в гости, ты был бы счастлив? — задал ангел вопрос Костику. Мальчик подозрительно взглянул на ангела, пытаясь понять, шутит ли тот или серьёзно интересуется. Но ангел был серьёзен, и мальчик вдруг поверил ему и почему-то всхлипнул. Две предательские слезинки выкатились из широко распахнутых глаз василькового цвета и скатились вниз по округлым щекам мальчика на льняную рубашку. — Это было бы самое большое счастье в моей жизни! — воскликнул Костик и с такой верой и надеждой посмотрел на ангела, что тому самому было впору пустить слезу. Но на всякий случай ангел решил проверить искренность слов мальчика. — У тебя вон сколько подарков лежит под ёлкой, да если ещё бабушка с дедушкой принесут, то не многовато одному-то будет? — задал он вопрос Костику, пытливо глядя тому в глаза. — Если ко мне в гости придут бабушка с дедушкой, то их приход и будет для меня самым лучшим подарком,— ответил мальчик.— А эти подарки, что лежат под ёлкой, я отдам Мише и Анюте, которые живут в соседней квартире. — И не жалко будет? — спросил ангел, испытующе глядя на Костика. — Мама говорит, что никогда не надо жалеть то, что даришь от чистого сердца,— ответил мальчик, с удивлением глядя на ангела.

«Ангел, а не понимает, что дружба дороже игрушек»,— подумал про себя Костик. Прочитав мысли ребёнка, ангел улыбнулся. Было удивительно услышать мудрые слова, произнесённые маленьким мальчиком. — С кем это ты разговариваешь? — послышался молодой женский голос, и спустя несколько секунд в комнату вошла мама Костика. Увидев сидящего в кресле ангела, она вздрогнула от неожиданности и чуть не уронила на пол противень со свежеиспечённым праздничным пирогом, который держала на вытянутых руках. — Это Ангел Света,— произнёс мальчик, кивком головы указывая на необычного гостя, который, поднявшись с кресла и не подходя к матери Костика, одним движением руки поставил противень с пирогом на журнальный столик. — А меня все зовут Настёной,— сказала молодая женщина, внимательно разглядывая ангела. Его фокус с противнем вызвал у неё лёгкое замешательство. «На проходимца вроде не похож,— подумала она.— Выглядит весьма прилично». — Мама, ангел нам может подарить большое счастье,— произнёс Костик, подойдя к Настёне и беря её за руку. Затем он повернулся к ангелу: а вдруг тот передумает? — Правда ведь? — спросил он и, увидев улыбку ангела, улыбнулся в ответ.— Ура! — крикнул мальчик и стал пританцовывать, повторяя: — А у нас будет большое счастье! — Ну кто же откажется от большого счастья? — этим вопросом Настёна попыталась успокоить не в меру возбуждённого сына. — Значит, вы не против встречи со своими родителями? — вопрос ангела несколько шокировал мать Костика. — Но они же...— хотела было возразить Настёна, но прикусила язык, наткнувшись на строгий взгляд Ангела Света.. — Тогда отвернитесь от меня и закройте глаза руками,— попросил ангел, и мать с сыном послушно исполнили его просьбу. — Настёна! Костик! — вдруг послышались знакомые голоса, и мать с сыном, резко обернувшись, увидели две светящиеся фигуры. — Бабушка! Дедушка! — воскликнул мальчик и от волнения закашлялся. Он хотел обнять своих любимых бабушку Анну и деда Степана, но, сделав несколько шагов, наткнулся на невидимую преграду. — Вы можете смотреть на них и разговаривать с ними, но вы не можете их трогать руками, иначе они исчезнут,— пояснил ангел, зачем он установил между родственниками невидимую глазом преграду. Костик попеременно смотрел на бабушку Аню и деда Степана и думал о том, что ничего нет в мире лучше, чем вот так встретить в ночь перед Рождеством родных тебе людей, которые тебя так сильно и искренне любят, что ты постоянно ощущаешь всей кожей теплоту, 16

словно гладит тебя невидимый кто-то тёплыми руками. — Я горжусь тобой, Костик! — услышал он голос бабушки Ани.— Ты растёшь добрым и умным мальчиком. Костик вздохнул. Ему так хотелось положить голову на колени любимой бабушке, чтобы она своими тёплыми и мягкими руками взъерошила его светлые волосы, как делала много лет назад. Мама его тогда называла ёжиком, а дед Степан сажал Костика себе на плечи и называл внука великаном. — Не переживай, дружочек! — сказала бабушка Аня, быстро прочитав мысли внука.— Не всегда слова и прикосновения могут говорить тебе о любви. Иногда достаточно взгляда. — Бабуль, я сегодня такой счастливый, оттого что тебя и дедушку увидел,— произнёс Костик и прижался к матери, словно хотел и ей передать частичку своего счастья. Ангел заметил, как у мальчика засветились от радости глаза и добрая улыбка скользнула по детским губам. — А друзья-то есть у тебя? — задал дед Степан вопрос внуку. — У меня хорошие друзья,— ответил Костик, с улыбкой глядя на деда.— Это Миша и Анюта, которые живут в соседней квартире. Я решил подарить им подарки, что лежат под рождественской ёлкой. Пусть у моих друзей тоже будет счастье. — Спасибо тебе, Настёна, за хорошее воспитание внука,— обратился к дочери Степан.— И мужу своему, Виктору, передай от нас благодарность. Жаль, что не увиделись. Когда ещё доведётся… Но Настёна ничего не ответила, а только кивнула головой в ответ. Она словно онемела от увиденного. Костик заметил, что мать очень странно плакала. Глаза у неё как будто бы светились изнутри, и слёзы, сбегавшие по щекам, были не похожи на обычные женские слёзы. Они были твёрдые и сверкали разноцветными искорками. — Это тебе подарок на Рождество от нас,— произнёс Степан. Услышав эти слова, Настёна перестала плакать и попыталась возразить. Но слова словно застряли в горле. «Странные существа эти люди! — подумал Ангел Света.— Одни больше всего на свете радуются доброте душевной и любви родных и близких им людей, а в то же время другие радуются бездушному богатству». — Нам пора,— сказал ангел и, взмахнув крыльями, исчез. Вслед за ним словно растворились в воздухе светящиеся фигуры гостей. Но Костик не расстроился и не стал плакать, как его мама Настёна, собиравшая с пола блестящие бусины. Он вдруг понял, что самое главное в жизни — чтобы тебя любили и чтобы был кто-то, кого бы ты тоже любил. И ещё он понял, что Ангел Света подарил ему самый дорогой рождественский подарок.

Поэзия без границ

Малгожата МАРХЛЕВСКАЯ г. Гдыня. Польша

Малгожата Мархлевская (Гдыня, Поморское воеводство). Польская поэтесса, галерейщик, переводчица прозы Альберта Лиханова, Александра Потемкина, Варвары Рязанцевой, Елены Петровой-Ройгно, Жанны Лельчук и стихов Ольги Харламовой, Игоря Елисеева, Галины Щербовой. Главный редактор издательства “Прекрасный мир”. Стихи публиковались в «Литературной газете» (Москва), альманахе «Рукопись» (Ростов н/Д). МАСТЕР У Мастера есть рубашка в полоску, пиджак и джинсы, и ботинки совершенно неподходящие для прогулок по пляжу летом. У Мастера волосы иногда растрепаны, родинка на щеке и красивые руки. У Маргариты нет своего Мастера и когда она натыкается на его фотографию, то плачет. Маргарита не хочет быть Маргаритой, поэтому она отделяет свое Эго, чтобы оно не напоминало ей о ней. Она задумчива даже когда смеется, но никогда не шутит над любовью. Она знает, что это ее самый сердечный враг Любовь встречает Мастера, когда Эго находит фотографию она не дает и шанса Маргарите Даже если она борется то знает, что это напрасно она отрывает по кусочку свой страх медленно поднимает голову смотрит на себя в зеркало и видит ту другую. Любовь не дает ей ни шанса даже в зеркале она отражает то, что скрыто глубоко под ресницами под платьем скрытое и ненужное никому отчаяние А потом приходит Надежда еще хуже и опаснее Любви Маргарита уже знает не поворачивая головы теперь остается только ждать, что когда откроются двери, она услышит шаги той, которая приходит всегда последней, а когда закрывает глаза слышит слова Мастера - Маргарита,слышишь, надо открыть кто-то стучит. Ведь ты знаешь, кто должен прийти сегодня. - Открой прошу,- говорит тогда Маргарита, - это, наверное, Вера.

на желтом фоне закрытого окна Маргарита, потому что ты ведь Маргарита в апрельский полдень родилась в сорочке! Маргарита нашла эти цветы и повесила на той стене вместо... копии Подковиньского Экстаз, а ведь она так любила ту картину и не думала, что когда-то придется ее отдать Итак, это желтый букет. Собственно говоря, она думала, что это ревность... Лишь теперь, когдавстретила его. Или нет... его фотография встретила ее Хотя тогда она не хотела быть Маргаритой она даже поменялась именами. Собственно говоря, поменяла их порядок. Маргарита предпочла бы не быть Ей казалось,что у нее нет Мастера, а теперь, когда поняла смысл желтого букета не знает или... она хотела бы чтобы кто-то другой был Мастером. *** В этой конюшне лузитанка чубарой масти соседствует с большим грустным гнедым мерином. Они тоскуют по зеленым просторам. Худой Филипп нервно подсчитывает доход от одного стойла. Я благодарю Тебя за эти уроки Возвращаюсь,как обычно, к коням, людям, мечтам. Любовь между перегородкой и паддоком псевдо парадное облачение. Безвкусно. *** Будь, как Везувий, а я Этна, что в прошлом спрячет пыль и лаву, а пурпурно-бархатные маки расцветут над каждым нашим словом,

МАРГАРИТА Итак, ведь это желтые цветы на красной стене словно большое окно желтый букет в желтой вазе

все эти дни, оторви от них приклеенные записки и никогда больше не открывай календаря на их стороне. Я уйду за листком вырванной страницы исчезну, погибну растворюсь в тумане, в каплях дождя, в солнце, в твоей памяти, и моих слезах.

когда мысль последняя бледной тенью за нами закроется. Это наши сердца раскаленные, как фонари дорогу показывают нам и мы оказываемся счастливыми уже навсегда в пасмурный безнадежно безнадежный мрачно-серый судный день *** Поцелуй это сонное изображение под бровями, потайной взгляд затуманенных глаз, как на стыке моря и туч легкая полоса горизонта. Я всматриваюсь, чтобы уловить этот проблеск правды о нас, отраженный в Твоих мыслях. Я читаю новые буквы, словно капли на зеркальной глади моря Через минуту мне не останется даже крошки сомнения твое молчание. Я втискиваюсь, как в теплое облако в плечи, которые не позволят мне опуститься на землю

*** Дикие пальмы бросили тень на следы выжженных понятий все к кому я стремлюсь ушли, преодолели возраст, время, усталость. Смолкли, вздохнули в последний раз и отдыхают в том лучшем мире, что был придуман быть или нет выбору

*** Под небом, затянутым плотной пеленой тоски я просто пылинка вздоха мечтательного настроения. твое: “быть или не быть” между я, ты, мы, и так до плюс бесконечности

*** В мае был соловей поутру будил меня его голос влетал в широко открытые окна в июне Был обман, что в этом ничего особенного, а в июле я начинаю бояться, что будет, когда явится август, называемый сильным и своим серпом срежет меня в знак того, что началась жатва. Но, может, не надо бояться, потому, что этим летом все, даже любовь, созревает намного раньше

*** Я теряю дни. Я потеряла вчерашний день и сколько еще до него. я плыву, лечу в туманном чувстве действительности, я позволяю себя нести, теряю в музыке Твоих слов, памяти лица, волос. Нет, еще не коснусь этой последней правды. До нее медленно донесет меня твое дыхание, которое я не запомнила *** Есть даты без названия они замыкают день к которому ты не возвращаешься никогда. Значит, теперь закрой

Авторизованный перевод с польского

Игоря Елисеева

Поэзия

Сергей ПРОХОРОВ г. Нижний Ингаш

Сергей Тимофеевич Прохоров, редактор литературно-художественного и публицистического журнала «Истоки», член Международной Федерации русскоязычных писателей.

В ОБНИМКУ С ЛЮБОВЬЮ

«Родного» поселка миллиардера Михаила Прохорова больше не существует. Депутаты Законодательного собрания Красноярского края упразднили поселок Еруда Северо-Енисейского района, в котором был прописан российский бизнесмен.

А жизнь саднит Ещё по живому И теплится болью Вчерашняя рана. Мы жизни сродни – Ещё поживём мы В обнимку с любовью, Как это не странно. 2 За 70 трудно Держать равновесие, Цепляясь за ветхие Поручни памяти, Но каждое утро Встречаю я весело И лет своих вехи я Считаю без паники. 3 А сколько ещё их Вех жизни отмерится Ногами избитыми, Судьбою потрёпанной? Пройду уж без счёта Пока в себя верится, Собой лишь испытанный, Своими лишь тропами.

ЕРУДА НЕ ЕРУНДА Мне приснилась ерунда? Не приснилась. Упразднилась Еруда, Упразднилась. В никуда, захлопнув дверь, Как могла ты? Как без «Родины» теперь Жить магнату? Без сибирских холодов, Без прописки Там, где тысячи пудов В златоприйске? Енисейские ветра Плачут в голос По тому, кто был вчера В прийске – колосс. Еруда не ерунда, Скажем всё же: Бес прописки господа – Тоже бомжи.

А С ДИАГНОЗОМ - ? То душа болит, то тело, То непруха, то понос. То, вдруг, чёрно, то, вдруг, бело, А с диагнозом - вопрос.

СЕБЯ ЖИВОГО БУДУ ПОМИНАТЬ Я иногда совсем не то мету, Ни те с себя сметаю я пылинки. За три рубля продам свою мечту, И отложу все деньги на поминки.

*** Пока я жив, чего-то стою, Я этажи Надежды строю А между ними, визави Ступеньки лестницы Любви.

Хотя ещё мне рано помирать, Да и на три рубля не справить тризну. Себя живого буду поминать, Всю жизнь свою, подобную сюрпризу.

Декабрь 2015 г.

Николай ЕРЁМИН г. Красноярск

Николай Ерёмин - член Союза российских писателей, лауреат многих литературных премий, самый уважаемый из русских поэтов в китайской провинции Хэнань.

СО-МНЕНИЯ

*** - Что делать, Если в сердце много лет Страданье есть… А со-страданья нет? Сам у себя спросил седой поэт. Нахмурился –

Телескоп, Микроскоп – Два со-мнения… Это ж надо Такому случиться! Что и мне На одной точке зрения Между ними Пришлось уместиться… Анти-макро-и-микро-миры Разрывают меня До поры… И всё пристальней – Жизнь или смерть? – Мне приходится «в оба» смотреть…

СУДЬБА «Золотые буквы планет пишут в небе нашу судьбу» Константин Кедров Вчера серебряные буквы Я в книге Космоса Прочёл… И понял я, что все мы – куклы… Что брошены на произвол Судьбы бессмысленной своей… Тем - путь короче… Тем – длинней… Увы, с рожденья каждый год Червонным золотом забот Душой и телом платим ей… Пока всем кажется: вот-вот Про нас вдруг вспомнит Кукловод… И пожалеет, и спасёт…

ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ Ни любовь, ни вера – в даль маня – Боже, Не зависят от меня… Не случайно, Точно мрак и свет, Вновь – то есть во мне они, то нет… Лишь надежда Теплится всегда… Боже! С ней и горе – не беда…

ВЕК ИЛЛЮЗИЙ Нет иллюзий… А были ведь, были! Мы иллюзии очень любили… И – безбожники – ах, Трали-вали, Чудо-фокусы обожали… Нет иллюзий… И вот понемногу Обратились безбожники к Богу… Он – душою богат, сердцем чист – Нынче главный Иллюзионист… И, как чудо, Желающим вновь Дарит веру, надежду, любовь… Свет иллюзий В душе и в дому? Значит, ты благодарен Ему…

ВРЕМЕНА ГОДА Водопад… Листопад… Снегопад… Каждый час… Каждый день… Каждый год… Как я рад! Как я рад! Как я рад! Постоял… Посмотрел… И – вперёд! 2015 г.

Сергей СУТУЛОВ-КАТЕРИНИЧ Сергей Сутулов-Катеринич – поэт, главный редактор международного поэтического интернет-альманаха «45-я параллель» . Родился 10 мая 1952 года в Северном Казахстане, живёт и работает на Северном Кавказе. Окончил сценарный факультет ВГИКа и филологический факультет Ставропольского государственного педагогического института. Член трёх творческих союзов: Союза писателей XXI века, Союза российских писателей и Союза журналистов России. Автор семи сборников стихов. Широко публикуется в российской и международной печатной периодике, а также во многих интернет-изданиях. Лауреат ряда российских и международных литературных премий.

Остров Скрытень Поэллада

Было бы смешно жить на острове Крым и бояться землетрясений. Василий Аксёнов

…настрадаюсь: Нострадамус. Страшный суд Напророчил, напортачил, намудрил… Раздраконят, разбазарят, разнесут: Ленин-Сталин-Черчиль-Гитлер-гамадрил…

Справа, веером шифруясь, по складам: Зе-бра? Коб-ра? Чер-но-бур-ка? Ко-бу-ра?! Созерцая скарабея, не забудь: Себорея для Борея – бабий смех… Нострадамус, в ус не дуя, выбрал путь Мимо рифмы, мимо мифа, мимо всех! …Катеринич катеринит: Крит, кретин, Остров Скрытень – на санскрите?! – ян славян. Мантра чёрного катрена: тайна инь В звездолёте синеглазых обезьян!

Проверяя именами времена, Временами именами – напролом: Жоржа Санда соблазняет сатана, У де Сада (вот досада!) сад-Содом…

Осторожно: ножик - в ножны, минус – в плюс… Коза-Ностра… Роза Босха… Роз-Мари… Ты – в засаде? Я в офсайде посмеюсь… Над энштейнами парит Экзюпери…

Одиссей сберёг Одессу и предрёк: Проиграет одесситу эрудит!.. В катакомбах напевает паренёк: Он однажды фильмом «Жажда» удивит.

То, что было, всё, что сплыло, завтра сбу… Послучалось, происходит, приключи… Как оглобли, разворачивай судьбу Патриархов, президентов, продавщиц!

У Гомера (без Гоморры) – геморрой: Гомерически хохочут, перебрав: Строя Трою, прогорел Городовой, Потому, что царь Бориска был неправ…

Измеряя неизменное ZERO, Зёрна истины забрасывая в Стикс, Я шагаю за прокуренным Петром – Императором? Апостолом, прости…

Изменяя виражами падежи, Падежами выражают шизофрень… Жизнелюбец, жизнеману расскажи, Почему не любит Френкель жёлтый френч!

У матросов – тьма вопросов? Флагом - в такт! Дикоросы, перекур! – Поговорим… Под Крещатиком открыли артефакт – «Остров Скрытень»…Извините, - «Остров Крым»!

Вот ремарка из Ремарка, господа: Три товарища в Сочах – Совет-Союз… Перепутал государства, города? Три сестры тотчас исправят сей конфуз.

…проверяя именами времена, Виноградит в изабелле телефон. Нострадамит одичавшая страна. Поэлладу оцифрует… фараон…

Мы – мишени? По Мишелю – мишура. Тише, мыши! - В шишки вышел Горбачёв… Защищавшие Россию юнкера Николаю… Ильичу предъявят счёт!

2008. 5 декабря - 2009, 5 января

Нос Адама, драма Носа, Нотр-Дам… Дама Ева, если слева, - из ребра! 21

То ли сказка, то ли быль

Анатолий КАЗАКОВ г. Братск

Братчаночка В одной, занесённой сибирскими снегами, деревеньке, жила маленькая девочка, и звали её Братчаночка. Прослышали её родители, что недалеко начала строится Братская ГЭС и новый город Братск. Вот и решили назвать свою дочь Братчаночкой. Росла девочка смирненькой, доброты не обыкновенной была, завсегда так на Руси бывало и, как это принято в деревне, всех домашних животных обихаживала.

И хоть их деревянный домишко, почти весь замело сугробами, девочка не грустила, да и некогда в деревне грустить, там от скуки работа завсегда спасает. Пока мама доит корову, братчаночка, сенца любимой Бурёнке даст, затем молочко парное по мискам любимому коту Барсику, и кошке Мурке нальёт, а те, поймав мышей, которые всё грызли такую нужную в хозяйстве пшеничку, теперь заслуженно и радостно лакали это самое парное молочко. Затем Братчаночка, вынесет на улицу косточки для любимого Дружка, а тот в благодарность долго - долго будет вилять своим пушистым хвостом, делая на белоснежном снегу гладкую дорожку. Так и жила в трудах и заботах наша Братчаночка. Однажды её отец, Евсей Спиридонович, решил съездить в строящийся город Братск, да продать там картошку с мясом. С ним и напросилась его дочка, которой сильно - пресильно захотелось увидать молодой красавец- город Братск. Ехали они по заснеженной дороге, лошадёнка, их, всю дорогу всхрапывала, а дорога то была не близкою, вот и заснула Братчаночка. Просыпается - и глазам не верит: кругом столько народу, что у неё, сердешной, аж в глазах зарябило… Никогда в жизни не видала она столько больших и маленьких человечков, и громко сказала отцу: -Тятя! Это что сюда в город со всех деревень людей

согнали? Евсей Спиридонович, услыша дочь, улыбнулся: - Да, доченька моя, Братчаночка, народу и впрямь тут, однако, много. Встали они на рынке и стали продавать свой урожай. Картошку и мясо молодые строители брали хорошо, потому что многие и сами были из деревень, и толк в настоящей деревенской еде понимали. Один такой вот молодой строитель и заприметил девочку Братчаночку, и сказал: -Я приглашаю вас с тятей на концерт в доме культуры. Я буду там играть на баяне. Стала просить тятю дочка, чтобы сходить на концерт. Жалобно просила, потому как знала, что отец крепкого сибирского норову человек. Евсей Спиридонович отвечал своей любимице: -Дочка, да как же мы пойдём с тобой на концерт, коли нам надобно до деревеньки своей возвращаться, ведь мы и так к утру только и возвертаемся. Братчаночка вдруг расплакалась и расстроенным своим голосочком прошептала тяте: - Ведь мы и Братскую ГЭС ещё не видели, на дома большие поглядеть охота. Сжалился отец, и поехали они на своей лошадёнке и санях на Братскую ГЭС глядеть. Такой громадины в жизни не видали Спиридон с Братчаночкой, так и стояли они, разинув рты от удивления. Вдруг откуда ни возьмись к ним подъехал на самосвале молодой водитель, и они быстро узнали, что это был тот самый молодой строитель, который приглашал их на концерт. Звали его Володей, и он обратился к отцу: -А хотите, я вам и внутри Братскую ГЭС покажу? Засомневался, было, отец Братчаночки, а Владимир и впрямь повёл их в тело плотины. Глядели тятя с дочкой на огромные генераторы и всё спрашивали у Володи, как то или иное оборудование называется. Но потом, вспомнив о своей лошадёнке и санях, которых они оставили недалеко от плотины, Евсей Спиридонович попросил молодого строителя, чтобы тот отвёл их к лошадёнке. До вечера папа с дочкой разглядывали панельные дома, которых строилось вокруг великое множество. Ужинали же они прямо на санях, ели домашнюю колбасу, которую приготовила маманя Братчаночки. К тяте с дочкой подходили молодые строители, и они многих угощали колбасой. Настроение у Спиридона было хорошее, ведь он продал всю свою домашнюю продукцию. Наконец, настал концерт. Выступали хоры, певцы,

юмористы… На сцену вышел их знакомый строитель Владимир и стал играть на баяне. Он был лучшим баянистом на стройке, пел же он знаменитую песню: «Навстречу утренней заре, по Ангаре, по Ангаре», и ему громко аплодировал весь зал. А Владимир после своего выступления вдруг обратился к народу: -У нас на концерте присутствует девочка, и зовут её Братчаночка. Не поверили зрители, стали поворачивать свои головы, потом и вправду разглядели скромную девочку и мужика. Многие вспомнили, что эти деревенские жители угощали их нынче вкусной домашней колбасой прямо с саней, а Владимир продолжал: -Приехали они с отцом в наш Братск из деревни, продали свою, такую нужную для нас продукцию, и теперь сидят у нас здесь. Но дело в том, что они впервые в нашем молодом городе. И, может быть, они нам что-нибудь скажут со сцены. Не успели тятя с дочкой опомниться, как они, подталкиваемые людьми, уже стояли на сцене. Спиридон Терентьевич вконец измял от волнения свою шапку, но, всё же, сказал: -Я простой сибирский крестьянин, живу своим хозяйством, да вот вас строителей подкармливаю… И тут Спиридон смутился, потому что услышал из зала весёлый смех. В эту непростую для них минуту баянист Владимир вдруг дал слово Братчаночке, и спросил, почему её так назвали. Девочка, размотав шаль, (в клубе было довольно прохладно, а эта самая шаль закрывала ей рот), тихо ответила: -Я не виновата вовсе, так тятя с маманей назвали. В зале снова весело смеялись молодые строители. Тогда Владимир обратился к Братчаночке: - Может, ты нам частушку или песенку споёшь? И откуда явилась такая смелость, Братчаночке до сих пор не ведомо, может быть, это была боязнь опозорить свою родную на веки милую деревню, и она запела: Я братчаночкой родилась. Тятя родный так назвал. Вы, строители, не смейтесь, Тут судьбы моей накал. Я простая вот девчонка, Вас я вовсе не боюсь. А сейчас на этой сцене С вами смело я побьюсь. Тут Братчаночка замолчала, а Владимир вдруг стал отвечать на частушку: Ой, Братчаночка любезная, тебя мы любим все. Ты на нас не обижайся, гонорар прими вдвойне. Ты в своей деревне смело, баньку жарко натопи. Мы ведь здесь подмёрзли крепко, двери нам ты отвори.

И дочка сибирского крестьянина на это отвечала: Приезжайте все в деревню, дам работу всем я вам. На обед похлёбку с мясом я вам весело подам. В бане тятя вас напарит, бражным квасом угостит. Только пъющих не люблю я, но душа за всё простит. Дело происходило перед Новым годом, и молодые строители пригласили их на праздник. Посопротивлялся было отец, да вдруг, и дал своё согласие. Обрядили Володю и Братчаночку в деда Мороза и снегурочку, и весь новогодний вечер они радовали братчан песнями и частушками. Володя, уже влюбившись в Братчаночку, пел: Жена купила мне платок, и вот пошли мы на каток. А там напялили коньки, И вот стоим, как дураки. А все катаются вперёд, назад, а я был этому совсем не рад, А вот едет пионер, за пионером инженер, за инженером тракторист, за трактористом машинист. А все катаются вперёд назад, а я был этому совсем не рад, Жена кричит: « ой упаду!», и растянулась на льду, а я по собственной вине, лежу на собственной жене, Профессор в шубе на меху, и три студента на горбу, и эта куча вся на мне, а я на собственной жене. А все катаются вперёд назад, а я был этому совсем не рад, . Долго после молодые строители вспоминали Братчаночку с её скромным отцом. Прошло несколько лет и баянист Владимир заслал сватов к Братчаночке, да сказывают о том, что на их свадьбе народу было столько, что яблоку некуда было упасть. Сказывают и о том, что пошли у них детишки. Много - премного новых маленьких человечков в молодом красавце - городе Братске. А Братчаночка, хоть и жила теперь в городе, всегда приезжала к тяте с маманей в гости. И милая сердцу деревенька встречала детишек Братчаночки замечательной погодой и домашним деревенским молочком. Таких историй по нашей стране, наверное, много, и этим, слава Богу, жива наша Россия …

Поэзия

Инга Белянова ЦВЕТ ОДИНОЧЕСТВА Остаток краски голубой На море я употребила, Зелёной отмелью размыла И зачернила глубиной. И пусть цвета не сочетаются, Я сочетаю их в словах Не сказанных, что сочиняются, Застрявши в горле и слезах. Цвета любви, мечты, пророчестваЯ сочиняю в сердце их, Когда сигару одиночества Раскуриваю на двоих. Оттенки тёплые и нежные Мерцают радугой в дыму Ещё пока что неизвестному – Кому-то, где-то одному… НУ И ЧТО Подбери и поставь в вазу эти цветы, Ну и что, что валялись в ногах у толпы, Ну и что, что лежали, отчаявшись жить, Ну и что, что страдали, но жаждали быть Без Надежды, без Веры, отдавшись судьбе… А стоят теперь в вазе – На радость тебе.

ФАНАТ СЛАВЫ

повторяла привычное движение даже во время еды – ложкой вилкой по тарелкам. Со временем автограф стал появляться не только на книжках, открытках… - на стендах объявлений, на столбах и на заборах, в общественных туалетах. Щедрость славообильной души Эдуарда Брильянтова не знала границ. И делиться этой, понятной только ему одному, Славой он готов был с кем угодно и когда угодно. И даже из-за этого как-то угодил в полицию. Но, как говорится, Слава тоже требует жертв. К своему 50-летию Эдуард Брильянтов намерен

Даже мало-мальски известным персонам, не говоря уже о великих, жить, по-моему, не комфортно. Они постоянно на виду, под прицелом тысяч глаз. Такое ощущение, что и нужду справить им в одиночестве вряд ли…Любопытно же всем, чем испражнения избранных, пардон, воняют. И ладно бы просто смотрели, принюхивались, прислушивались… Прут же на избранных напролом, как на Бастилию, или, хуже того, как в очереди в горбачёвскую перестройку за водкой. И каждый норовит взять непременно автограф. Будто хотят убедиться в грамотности и прилежности чистописания избранного. Нормальному такое не выдержать, психу - тем более. Здесь надо быть фанатом славолюбия или просто чокнутым. Именно таким… чокнутым фанатом и был Эдуард… Брильянтов (фамилию Голописькин поменял при получении паспорта). Особых высот в свои 47 Эдуард Голопись…, пардон, Брильянтов не достиг. Так – муляж: пописывал стишки, издал пару-тройку книжек, вступил в одно из многочисленных литературных обществ и даже был награждён юбилейной медалью какого-то классика литературы. Однако показать себя умел. А это главное. Очень любил, Брильянтов, когда его хвалили, когда ему аплодировали. Закрывал глаза и чувствовал под собой постамент. Но особенно любил раздавать автографы. Всем, кто просил и кому до лампочки. Носил на этот случай с собой в нагрудных карманах обойму авторучек. Рука так привыкла к загогулистому полёту фамильного росчерка, что порой машинально, автоматически 25

воздвигнуть себе рукотворный памятник. Пока на малой родине, которую, он уверен, ещё при жизни назовут его именем - Голопи… , пардон, Брильянтовка.

Сергей Тинский

« Подружки». Фото Ларисы Захаровой.