Литкультпривет!!! №12 декабрь 2015 by Сергей Прохоров

Литкультпривет!

Литературно-художественный журнал

О.Кищенко

12(38)

декабрь 2015 1

Искусство

ТАТЛИН Владимир Евграфович [16 (18) декабря 1885 - русский и советский живописец, график, дизайнер и художник театра. Один из крупнейших представителей русского авангарда, родоначальник конструктивизма. ..

“Спасские ворота”. Эскиз декорации к эпилогу неосуществленной оперы М.И.Глинки “Жизнь за царя”. 1913.

«Матрос. Автопортрет» 1911 г. Темпера, холст.

«Башня. Модель памятника III Интернационалу» 1919-20 г. Проект Памятника III Интернационала Татлина с вынесенной наружу несущей конструкцией стал одним из важнейших символов мирового авангарда и своеобразной визитной карточкой конструктивизма

Натурщица

Литкультпривет! Ежемесячный журнальный выпуск

Основан 30 октября 2012 г.

п.г.т. Нижний Ингаш

Деабрь №12 (38) 2015 г.

В НОМЕРЕ: ПОЭЗИЯ Григорий Желудков Сборник стихов.................................5 Владимир Корнилов Сборник стихов................................10 Сергей Прохоров Сборник стихов................................24 Николай Ерёмин Сборник стихов................................25 ПРОЗА Сергей Прохоров Писатель из деревни........................4 Галина Зеленкина Ребятам о зверятах........................14 Юрий Розовский “Маяк в апельсиновой корке.”. Повесть..(Окончание)......................17 Олег Романов Из личного архива...........................26 Анатолий Казаков Хорошая новость................ ............27

4 декабря 1825 года родился Алексе́ й Никола́ евич Плеще́ ев — русский писатель, поэт, переводчик; литературный и театральный критик. В 1846 году первый же сборник стихов сделал Плещеева знаменитым в революционной молодёжной среде. Умер в 1893 году.

Редактор Сергей Прохоров

Память

Писатель из деревни, которой уже нет Мы познакомились на первой встрече литературного «Родника», забившего летом 1969 года в районной газете «Победа». Григорий Желудков запомнился своей скромностью. На встрече не выпячивался. Прочел стихи о войне, участвовать в которой ему довелось. Было тогда Григорию уже за сорок и он торопился осуществить свою давнюю мечту – издать книгу. Писал больше ночами. Как-то пришлось мне заночевать у него после очередного сборища родниковцев, которое не обходилось без спиртного. Разбудил меня мерный перестук печатной машинки. - Кирилыч? – спрашиваю, - ты чего не спишь? - Книгу жизни своей пишу. Который год уж. Хочется поделиться с людьми, рассказать о своём времени, о чём душа болит, о своей малой родине - деревне Каменка, которой уже нет. Да вот грамотейки не хватает. Я ведь всего четыре класса в школе кончил. Надо было на хлеб зарабатывать. Потом Война. Вот теперь навёрстываю. Я от души радовался, когда, наконец, вышла его первая (и, увы, последняя) книжка. - Жаль, стихи в книгу не вошли, - посетовал Григорий, даря мне экземпляр. – Я ведь начинал писать со стихов. Я был с ним согласен. У него есть такие проникновенные стихи. И о войне, и о природе, и о любви. Он очень любил свою жену. Об этом я узнал при второй с ним встрече вскоре после открытия «Родника». Столкнулись у магазина промтоваров. - Супруге моей сегодня 40. Вот ищу подарок. Но главный и самый дорогой подарок любимой женщине у него уже был. И он, отведя меня в сторону и немного смущаясь, прочёл мне стихи, которые я запомнил на всю жизнь. Через 29 лет он покинет этот бренный мир 4

вместе со своей любимой женой, оставив о себе память книжкой «Исповедь в ночи» и этим, щемящим душу своей искренностью, верой в вечную любовь стихотворением: МОСТ Горбатый мост, изломаны перила, Но он связал две улицы села. Так нас с тобой судьба соединила И в жизнь одной дорогой повела. Нам не размежил путь нелёгкий руки, Ростки любви в час добрый проросли. Мы через все невзгоды и разлуки Сердец святую верность пронесли. И пусть поспорим – всякое бывает. Нелепый спор нам чувств не омрачит. Любовь поёт, смеётся и страдает, Но не когда зазря не огорчит. И счастлив я, что с этим лишь мерилом Идти с тобой по жизни довелось… Горбатый мост, изломаны перила. Не будь его и улицы бы врозь.

Сергей Прохоров

редактор журнала “Истоки”,

Григорий ЖЕЛУДКОВ п. Нижний Ингаш

ВЕЧЕР НАД ЭЛЬБОЙ Какая тишь!... Над синью ив, Склонённых к заводи кудлато, Вечерней свежести разлив И блики алые заката. Какой пейзаж!..А я, шальной, Его красы не замечаю... Я здесь, заброшенный войной, Который год весну встречаю. Заката дивная краса Меня, как будто, не тревожит. И гладь реки, и небеса Всё только сердца горечь множат. Сейчас бы мне гармошки зов! И, развернув меха в страданье, Под молодой туман с низов Спешить к девчонке на свиданье. В краю родном бы мне обнять Берёзку с косами тугими... Мне б нежно ту поцеловать, Что не целована другими.

И погиб с душманами в бою. Лишь на камне заалела кровь, Да стихи остались про любовь, Да на сельском кладбище скупой Обелиск из жести голубой. Три портрета разместились вряд, Три портрета молодых солдат, Что легли геройски на войне. ПЕРЕПЁЛКА В колосившейся пшенице, У берёзового колка От заката до денницы Песни пела перепёлка. Наливался твердью колос Звонким днём и ночью лунной. И звенел. Звенел всё голос, И тоскующий, и юный. И с небес, ликуя взором, Озарив хлеба и колки, Месяц, вышедший дозором, Слушал песни перепёлки.

БАЛЛАДА О ТРЕХ ПОРТРЕТАХ Три портрета на стене висят, Три портрета молодых солдат. Они жили в разные года – Юными остались навсегда. Три портрета в рамках на стене… Полегли солдаты на войне. Полегли, душой не покривив, Подвиг свой солдатский совершив, Долг сыновний выполнив сполна… Три портрета… В доме тишина. Молча мальчик у стола сидит, На портреты вдумчиво глядит. Крайний справа – юноши портрет, То его незнаменитый дед. Просто был войны он рядовым И остался вечно молодым.. Рядом дядя – молодой солдат, Ни нашивок ратных, ни наград. Ещё мальчик, нет и двадцати. И ему не выпало прийти. Он не смог заждавшуюся мать И сестрёнку младшую обнять. Он лежит, сражённый на войне Далеко в маньжурской стороне. Ни плиты надгробной, ни креста, Хоть вокруг обжитые места. Третий – брат. Он юный офицер В дом родной уж не откроет дверь. Сесть за стол ему не суждено. Без него пьют горькое вино. Не щадил он молодость свою

ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ Вечереет. Резче грани. Хмарь морозная сладка. И повизгивают сани За копытами гнедка. Синь полянок в темнолесье, Да покой закатной мглы. Лес, ушедший в поднебесье... Берендеевы углы. Неоглядные массивы Опалил закат огнем... Всё же, как они красивы В зимнем убранстве своём! Хлёстко конь мой санки тащит: Только цокот-перезвон... И застыл над гулкой чащей Воспалённый небосклон. *** Ночь опять заворожила От окна не отойти... Тень берёзка отложила У сугроба на груди. Бахрома звенит, кусты ли? В голубом сиянье сад. Блёстки россыпью застыли: Шелохнись - и заискрят. Подступил к оконным нишам Сказки дивный уголок... Разливается по крышам Звёзд хрустальный холодок. 5

В централной библиотеке п. Нижний Ингаш, в которой активным читателем был лесник и писатель Григорий Кириллович Желудков, хранится папка с его машинописными произведениями. Некоторые из них уже были опубликованы на страницах журнала “Истоки”. Предлагаем новые зарисовки писателя о природе.

ЖАДНАЯ ЩУКА Солнце огненным шаром выкатилось из-за лобастой горы, суля на весь день нестерпимый зной. Вторую неделю жарит. Даже река обмелела. Мы с сыном Сашкой сматываем удочки. Ночь прошла даром – не получилось хорошей рыбалки. На два десятка стоянок три небольшие щучки граммов на пятьсот. Подойдя к последней стоянке, мы увидели: бичева с рогатки размотана, а рогатка висит неподвижно - Сорвала наживу, - определил Сашка ещё не натягивая бичевы. - А, может быть, затаилась? - сказал я. - Не…Не затаилась. Уже дала бы о себе знать. - А если глубоко заглатила? - Посмотрим, - ответил Сашка и осторожно потянул бичеву. Сашка был прав: крючок оказался голым. Ловко сработала зубастая. - Попробуй закинуть ещё раз, - предложил я. – Время есть. - Поздно. Щука больше берёт на заре, а солнце вон уже где. - А ты всё-таки попробуй, - настаивал я. - Ну, давай. Попытка не пытка. - Только не стоянкой, а так, как на окуня, сходу.

Сашка наживил на крючок пескаря, поплевал и забросил удочку почти к самой коряге. Щука, казалось, только и ждала этого. Пескарь был ловко сорван с крючка, стоило ему только коснуться воды.. - Хитрая, - буркнул Сашка. - Закидывай ещё.. - Хорошо, попробую. И пошло состязание на ловкость. Сашка наживлял рыбёшку, закидывал удочку, а щука ловко срывала наживку. - Ну и прожорливая, - удивлялся Сашка. - Голодная, потому и жадная. И состязание продолжалось. - Что бы придумать? - бурчал Сашка. Попробуем сделать наживку попрочнее. Сашка снова наживил пескаря, пришил хвостовое оперенье к леске и, забросив наживку как можно дальше, потянул бичеву. Щука на этот раз не рассчитала, должно быть, и была выброшена на берег. Оказавшись на берегу, щука выбросила из пасти рыбёшку, забилась, но Сашка уже сидел на ней. - А ничего себе! – сказал он с восхищением, килограмма на два потянет. Чтобы убедиться – одна она пожрала всю наживляемую им рыбу или были соперницы, Сашка попробовал закинуть наживку снова. Клёва больше не последовало.

ПО СЛЕДУ ВЫДРЫ Дмитрий Шургин, а попросту Митяй, шёл по следу выдры. След свежий. Выдра оставила его не дольше, как утром. Ночью выпал небольшой снежок, утром приморозило и по приречью потянула лёгкая позёмка. А сейчас только десятый час. Третий день кряду приходит сюда Митяй. Невтерпёж. Сейчас и только сейчас, когда речку затянуло лёгким ледком и осталась дымящаяся на морозе белесым паром полынья, можно выследить эту хищницу и найти наконец-то место её лёжки. Оно где-то рядом с водой.. Выдра не уходит далеко от берега. Она осторожная: хорошо понимает, что в воде она неуловима для своих врагов.

Летом, приходя на рыбалку, Митяй пытался найти нору выдры. Всё приречье обшарил. К каждому бугорку присматривался. К каждой буреломине в подступившем к самой реке лесу. И никакого признака. Найти бы нору, потом и добыть было бы куда проще. Можно капкан с приманкой поставить… Можно, наконец, сделать засаду и дождаться её вылазки на охоту. Но очень уж осторожно ведёт себя этот не так уж и часто встречающийся здесь зверёк.. Хрум, хрум… - поскрипывает под ногами снег. Митяй торопится. Он вспотел, хотя и одет легко, и к переходам дальним привычен. Из своих неполных тридцати лет он добрую половину посвятил тайге. Страстный охотник и рыбак, он и отпуска берёт, приурочивая их к охотничьему сезону. Богатый участок для своего обетования выбрала выдра. Место слияния двух лесных речек. Получился v-образный водный перекрёсток, со всех сторон зажатый горами, на отлогих боках которых куртинки молодого леса да хлам, оставшийся лет десять тому назад пройдённой рубкой леса. Речка Каменная с быстрым течением и прозрачной холодной водой впадает в более спокойную, с заводями и глубокими омутами реку. По всему руслу Каменной, на добрых три километра от её устья, на берегах камень: мелкие, гладко отшлифованные окатыши, плиты, огромные валуны, в морщинах которых пророс шершавый мох. Метрах в ста от устья – огромная яма-улов. Рядом, только чуть выше по течению: пара тепляков, нез амерзающих даже в самые лютые крещенские морозы. Всю зиму курятся они туманом, и кусты, склонённые к воде, постоянно покрыты густым инеем. Летом здесь любит пировать хариус. По всему устью. Выжидает случайную добычу у подмытых, готовых вот-вот обрушиться берегов, сытый и ленивый отдыхает в яме-улове, хотя и здесь, особенно ранней весной и глубокой осенью, охотно иногда идёт на червя. У этой заводи и встретились впервые Митяй с выдрой. Дело было ранней весной. Паводковые воды только-только схлынули, начался клёв хариуса, и Митяй, дождавшись выходного дня, пришёл на свою первую после долгой зимы рыбалку. Устье Каменной было излюбленным местом рыбалки для Митяя. Пройдётся по перекатам, забросит удочку под каждое укрытие, в каждую ямочку, где может затаиться в ожидании пищи 7

хариус, и усаживается на огромный валун у самой ямы-улова. Хариус – рыба нежная. Быстро теряет свой вид, если не опустить её в холодную воду. И Митяй устроил нечто подобие ванны. На отмели, у самого берега, он выложил из камня корыто. Двадцать минут работы, но зато какое удобство! Подсёк рыбку - и туда её, в корыто. Вода в корыте мелкая, в четверть всего глубиной, стены выложены плотно, и рыба никуда не уйдёт. Все проходы ей надёжно перекрыты. Но на перекатах Митяя ждало на этот раз полное разочарование. Был там хариус или нет, кто знает. Только ни единой рыбёшки не подсёк опытный и страстный рыболов. -Рановато ещё на перекатах, рановато, - ворчливо бормотал себе под нос Митяй. – Великовата ещё вода… Муть. В яме поотстойнее, там-то должно быть… Придя к яме-улову, Митяй поправил сначала порушенные бурным поводком стены корыта, а потом уж пробрался по камням к валуну, уселся и закинул удочку. Рыбалка на редкость была удачной. Хариус был не слишком крупный, но брался хорошо. Поднялось уже над горизонтом солнце, шумит речка, вспенивая воду на перекатах. Благостно Митяю. Соскучился по рыбалке за долгую сибирскую зиму. Закидывает удочку, снимает с крючка пойманную рыбку, бросает её почти не глядя в корыто за спиной и не замечает, что там уже хозяйничает огромная старая выдра. Укрылась за валуном и ждёт. Митяй рыбку в корыто - она из него. И всё так ловко, бесшумно, что увлёкшийся рыбалкой Митяй ничего не слышит. Клёв неожиданно прекратился, и Митяй решил, наконец, взглянуть на свой улов. «Штук десять уже есть», - подумал, закрепляя удочку. Только поднялся с валуна, как от корыта выдра. Быстро-быстро так юркнула и … бултых в воду. Растерявшийся рыбак не сразу и сообразил. И только когда подошёл к корыту и не увидел в нём ни одной рыбешки, всё понял. А выдры и след простыл. Вечером, в кругу мужиков, Митяй рассказал эту историю, ничего не убавив и не прибавив к ней. - Накормил, значит. Ловко ж она тебя надула!,- с ехидной насмешливой улыбочкой сказал Михаил Вишняк, нудный мужичонка, любитель всевозможных (по делу и без дела) споров. -Так вода ж шумела. А тут клёв. -Как бы там ни было, а жаркое – тю-тю. И мех

какой, небось, не успел тоже разглядеть? -А что мех? Мех – зимой! Сейчас одна видимость. Странно. Выдра больше по ночам шастает. А тут прямо из под носа не побоялась. -А, может там никакой выдры и не было? съязвил Вишняк. -Как это не было?! – возмутился Митяй. Потвоему, я вру? -Врёшь не врёшь, а прибрёхиваешь, - ответил Вишняк, продолжая ехидно улыбаться. Небольшие зелёные глазки его плутовато бегали по кругу сидящих, явно высматривая, кто и как принял его открытую насмешку. -Ну-ну, Мишка, ты того, не очень. Вдарит тебе по рылу Митяй и прав будет, - предупредительно заметил Матвей, рослый, широкоплечий и всегда спокойный мужик. Вишняк остепенился. -А чё? Я разве чё!... Я так, для юмору, чтоб в кругу веселее было. -Всё это чепуха,- продолжил Матвей. Ты лучше скажи, Митяй, когда долг стребуешь с нахалки? -Верно!... Когда?- загудели мужики. -Как когда? Не завтра же! До зимы погожу, - ответил вполне серьёзно Митяй. -Шкура плохая. Линяет косой,- снова оживился Вишняк. -И то верно… -Да и лицензия нужна. -А дулю под нос не хочешь вместо лицензии? -Ну, и дадут, что ты сделаешь выдре? Соли на хвост насыплешь? -Воротник бабе, вот что! – внезапно загорелся Митяй. -Смотри, Митяй: нарядишь свою кралю – уведут! – снова хихикнул Вишняк. – Да и выдра не белка, на дерево её не загонишь. И шарик твой тебе не поможет. -В этом Мишка прав. Нору, сказывают, с большой хитростью выдра себе строит. Сказывают, с выходом в воду -заметил Матвей. -Ну, если так – медведя легче из берлоги выкурить, чем её. -Медведя, чё! Митяю не привыкать. Митяй точно не знал, каким образом устраивает себе жилище выдра. Зверь в этих местах довольно редкий. Добывать не приходилось. Но охотничий азарт переполнил ему душу. И совсем 8

неважно, что потом будет сделано из меха выдры: воротник жене или шапка. Важно то, что он должен добыть её. Добыть во что бы то ни стало. А мужики подзуживают и только Матвей предостерегает, чтобы не тратил попусту время. -Ты,Митяй, не ерепенься шибко. Охотник ты, ясно – нам не чета, да только Мишка правильно сказал: выдра не белка. На всю округу не было слышно, чтобы кто-то её добыл. -А я добуду! – твёрдо заявил Митяй. -А я готов спорить, что нет!, - раззадоривал Вишняк. -Проспоришь! -Не проспорю! -А я говорю – проспоришь! -А я говорю – нет! Об заклад бьюсь! -Что ставишь? -Трёхлитровую банку самогонки! -Идёт! -Значить, по рукам? -По рукам! – ответил Митяй и протянул Вишняку руку. Мишка хлопнул тонкопалой пятернёй по широкой ладони Митяя, и сделка состоялась. -Когда пьём? – подали голос. -Ясно, что не летом. -Знаю, что не летом! Только ж не на следующую зиму? -В ноябре, - заверил Митяй. Прошло лето. Многие уже, кроме Мишки, наверно, забыли о споре, когда выдра снова напомнила Митяю о себе. Запуржила осень листопадом. Потянулась, подгоняемая ветром, золотисиая позёмка. А всякие, мало-мальски быстротечные ручейки, речки и реки понесли медные, огненно-красные потоки. И разом с уплывающим в низовье листопадом под его покровом покатился на зимние квартиры хариус. Вся Каменная, по молчаливому согласию рыбоков-любителей, поделённая на участки, была перегорожена заездками. К весне заездки снимались, чтобы не препятствовать заходу рыбы в речку, а осенью они появились вновь, чтобы не выпустить рыбу, чтобы запастись если не на зиму, то хотя бы на какое-то время самосолкой, деликатесом застолья лесных сибирских деревень и сёл. Поставил свой ездовой и Митяй. Его участок был последним - каменистое устье. Выбрав узкое место перед самым слиянием речек, Митяй выложил из камня плотину длинною

метра в три, оставил узкий проход и поставил в него сплетённую из гибких лозовых прутьев вершу. Придя однажды к заезду, Митяй обнаружил, что верша прогрызена в том месте, где накапливается попадающая в него рыба, да так, что пришлось затратить не менее часа, чтобы залатать её. Благо, что лоза оказалась под боком. Пару дней спустя нападение выдры на заездок повторилось. А так как Митяй не располагал временем, чтобы прийти сюда в ближайшие пару дней, а рыба, если не вся, то основной поток её уже скатилась вниз, Митяй не стал чинить вершу. Он спрятал её в кусты до будущего года и вернулся домой ни с чем. Никому не рассказывал Митяй о новых проказах выдры. Зачем? Разве только для того, чтобу напомнить о своём споре с Мишкой. А в душе его ещё больше росло желание добыть зверька, выполнить слово охотника. О своём споре Митяю напомнил сам Вишняк. -Ну, Митяй, как успехи? Вчерась в устье рыбачил Ванька Калачёв. -Ну и что? -Следы выдры видел. -Это каким же образом? Снега ещё нет, а ты про следы. -А таким образом. Захотелось Ваньке по нужде: расстройство желудка. Он шасть в кусты, а там верша твоя. Вся, говорит, изглоданная выдрой. Только мне на это наплевать. Я о чём? Спор наш в силе, а остальное, сам понимаешь. Да и мужики уж спрашивали: как, мол, Михайло Петрович, дела? Когда спорную будем пить? Им всё равно, кто ставит – ты или я. Им бы горло промочить. -Слово сдержу! – ответил Митяй.- Ещё только октябрь, а уговор – в ноябре. Так что потерпи. И мужичкам, которые будут спрашивать, то же самое передай. И вот, наконец-то, Митяй идёт по следу. Для лучшей готовности патроны в патроннике. Сорвал с плеча двухстволоку - и стреляй. Шарик впереди. Если захватит на берегу, задержит. Вдруг - лай Шарика. Совсем рядом, гдето около улова, что за поворотом речки. Митяй понимает: идёт отчаянная борьба. «Только бы выдра не прорвалась к воде!» - думает Митяй и прибавляет шагу. Увидев бегущего хозяина, Шарик ещё

яростнее накинулся на выдру. Та, дерзко защищаясь, норовила прорваться к реке. Берег высокий – метра два до полыньи. До него осталось всего пару шагов. Митяй понимает, что малейшая оплошность Шарика и выдра уйдёт. Он вскидывает ружьё, чтобы, улучшив момент, выстрелить по зверю. И уже, казалось, такой момент настал. Но Шарик с новой яростью рванулся к выдре, и зверь с собакой сцепились, образовав барахтающийся серо-бурый ком. Ни лая. Ни визга. А берег покатый к реке. Всего несколько секунд возни, и ком быстро падает в воду и уходит на дно. Шарик показался из воды несколько секунд спустя. Он устремился к берегу, выбрался на камни и, не отводя глаз от полыньи, заскулил. Не от того, что мокрая его шерсть на морозе быстро превращается в ледяной панцирь. И не потому, что из пораненной зубами выдры лапы сочилась кровь. Скулил от обиды. От сознания своей ошибки, в результате чего выдра ушла от него. -Опять ушла! – выкрикнул в сердцах Митяй. –Ну, погоди ж! Теперь я знаю, где тебя искать! Митяй спустился к Шарику, присел рядом с ним на стылый валун и, сняв с себя лёгкий шарф, начал растирать обледенелую шерсть своего помощника и друга.

Владимир КОРНИЛОВ г. Братск

Владимир Васильевич Корнилов - член Союза писателей России, лауреат российских и международных конкурсов, бессменный член общественной редколлегии журнала “Истоки”.

Светлой памяти

Светлой памяти моей внученьки, Юленьки Гаврусевой, преждевременно ушедшей из жизни, – любимой дочери, внучке, сестре, племяннице посвящаю эти трогательные стихи

* * *

Посвящается Юленьке на ее первую годовщину со дня рождения, 30 октября 1993 г.

Р о д и л‘а с ь не в солнечном июле, Ближе к ночи, а не на заре, – Всё равно назвали внучку Юлей В том промозглом сером октябре. Сам октябрь последние мгновенья Щедро н о в о р‘о ж д е н н о й дарил. С этой ночи Юлин день рожденья Мы внесли в свои календари. …Октябри, конечно, не июли – Свой в природе здесь круговорот… Лишь бы дни рождения у Юли Счастьем наполняли каждый год.

У ВЕСНЫ СВОИ ЗАКОНЫ Внучке Юленьке У весны свои законы – Вот по ним я и живу. Жизни солнечные звоны Сердцем слышу наяву. Я по ним сверяю чувства – Потому душа светла. Жизнь вне всякого искусства – Мне особенно мила: Каждый день свои цветочки – С жизнью солнечная связь. Например, у старшей дочки Дочка Юлька родилась. Над кроваткою у Юльки Зайчик солнечный дрожит, За окном звенят сосульки, Жизнь весенняя бежит. Я по ней сверяю чувства, – И душа моя светла. Жизнь вне всякого искусства Мне особенно мила.

КАРАНДАШИКИ Нынче в классе ни души – Лишь одни карандаши: Юли, Кати, Дашеньки – Ай да карандашики! … Самый скромный карандаш – Это Ступин Дима наш. Очень любит синий цвет – Всё у Димы синее: Солнце, бабушкин портрет И пейзажи зимние. … А у Сахаровой Светы Нарисованы конфеты – Шоколадный мармелад. Цвет его – коричневат. … Ярко-жёлтым мир воспет У Желтковой Насти – От рисунков тёплый свет Даже в дни ненастий. …Ну, и карандашики! Юли, Кати, Дашеньки! У Беловой – всё бело – В белом вся планета, Словно снегом замело Солнечное лето.

ИЮНЬСКОЙ НОЧЬЮ Мир сияньем озарился, В ароматах утонул. Ветерок – и тот сморился – В дрёмных зарослях уснул… Душно в комнате. Не спится. Ночь черемухой хмельна. С неба огненной жар-птицей Смотрит рыжая луна… Тишь вокруг – лишь в нашем доме, Слышно: «Баюшки-баю!..» Тает ночь… и в сладкой дрёме Клонит голову мою.

Хоть сердится, но он хороший… Я н`а руки нежно котёнка взяла, И он мне мурлыкнул на ушко, Что тапочки мама моя прибрала, А платье он спрятал в подушках. РЫСЬ Раньше мы держали кошку, Я могла сказать ей:: «Брысь!» Мне теперь не понарошку, А взаправду купят рысь. Молочка налью ей в блюдце, Дам лапшички и мяска, Сыты рыси не дерутся – Знаю я наверняка. Приручу ее, как кошку, Будет с бантиком играть И царапаться немножко, И мурлыкать, и урчать… Шёрстка вся у ней пятниста По бокам и по спине. …Подружусь я с новой киской, Когда купят ее мне.

У Зелёнкиной Алёны Мир раскрашен весь в зелёный – Тигры, зайцы, облака И зелёная река. А у Гаврусевой Юли Красно всё, как дни в июле: Люди, небо и скворцы, Красны даже огурцы. … Самый бойкий и проворный Карандаш, пожалуй, чёрный. Все зовут его: «Брюнет», – Это Вова Подобед. Он цвета не признаёт, Но рисует, как поёт. …Ай да карандашики! Юли, Кати, Дашеньки! … Здесь душа не устаёт: Каждый мир свой создаёт. ХРУПКИЙ МИР Мы с внучкой бродили в лесу, Устали, но были счастливы: Видали живую лису И ёжика взгляд молчаливый. Там заяц под елью дремал И прядал ушами трусливо. … «Как мир всё же хрупок и мал!» – Подумал я вдруг боязливо. Подует ли осени хлад, Иль зимние вьюги нагрянут – Не слушать нам птичьих рулад, И буйные краски завянут… Так хрупкой Природы язык До вешнего солнышка дремлет, Чтоб снова и щебет, и рык Восторгом наполнили землю.

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ НАСТРОЕНИЕ У Юли губы тюрючком*: Она на маму сердится. А мама платье шьёт молчком Своей любимой вреднице. У внучки праздник на носу. Но ждать его – лишь маяться. А Новый год застрял в лесу И к ней не появляется… Снегурки с Дедом тоже нет, Скорей бы с ними встретиться! Они надарят ей конфет, И ёлочка засветится… И праздник нужен ей сейчас, А не через полмесяца! … Но Дед Мороз не кажет глаз К своей внучатой крестнице… У бедной губы тюрючком И слёзы градом катятся. Она их сушит кулачком, Чтоб не намокло платьице.

КОТЁНОК ТЁМКА Я утром проснулась, а тапочек нет И платьица нету на стуле. Кто это со мною играет в секрет, Коль вещи мои улизнули?.. Я всю обыскала квартиру у нас, Смотрела в шкафу, за диваном – И плакать уж, было, совсем собралась, Но кто-то мяукнул вдруг в ванной. …Мне мама забыла сказать, что вчера На рынке купила котёнка – Вот он и мяукает, видно, с утра. И я назову его Тёмка… Я дверь приоткрыла, а он на меня, Как фыркнет – и шёрстку взъерошил. Живет он у нас со вчерашнего дня,

БОЖЬЯ КОРОВКА Божья коровка лежит кувырком** В красненькой блузке – сама босиком. В черную крапинку спинка у ней. С ней я дружу уже несколько дней. … Летом у речки, где донник цветёт, Там она в домике светлом живёт. Утром проснется, пройдет по лучу, Словно артистка – и я хохочу!.. Тюрючком* – бантиком (диалектное слово)

ВНУКАМИ ТРИЖДЫ БОГАТ С Юлей меня возвеличили дедом. С Ромочкой – дважды я дед. С Анечкой – трижды, но страх мне неведом – Дедом быть в зрелости лет. Это святое для каждого рода С гордостью званье носи! Так сохранить мы сумеем породу – Истые корни Руси. … Анна Сергеевна!*** Милый голубчик! Как же я искренне рад! Трое теперь у меня «почемучек», – Значит, я трижды богат.

Крылышки выпустит – вдаль улетит. С ней, разлучаясь, мой взгляд загрустит… К вечеру снова вернется она, Сядет мне на руку – дружбе верна. Трогает пальцы, щекочет ладонь. Блузка на солнце горит, как огонь. …Мир этот хрупок – мы помнить должны – Божьи коровки нам очень нужны! Каждая в целом – одно из чудес. Мир красоты без нее бы исчез. С виду малютка, но, может быть, в ней – Суть равновесья вселенной моей? …Летом у речки, где донник пьянит Запахом мёда. И утро звенит Солнцем в прохладной зернистой росе – Я поклоняюсь ей – божьей красе.

Анна Сергеевна*** – так в шуточной манере назвал Владимир Корнилов свою младшую внучку, Анечку, по имени ее отца.

Лежит кувырком** – так необычно назвала 6-летняя внучка Юленька лежащую на спинке божью коровку.

МОЛИТВА 1 Дай мне, Бог, святого вдохновенья! Сыну – счастья, дочери – любви! …Ну а внучку – хрупкое растенье – Красотой земной благослови!.. Чтоб росла всегда весёлоглазой, Чистотою радуя своей… Чтоб ромашки над хрустальной вазой Ранним утром улыбались ей. …А наступит время озаренья, Вспыхнут чувства в девичьей груди – Дай ей, Бог, высокого прозренья, От судьбы нелепой огради!

ЮЛИН ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Проходите, детки, К нам на день рожденья! Здесь для вас конфетки, Фрукты, угощенья. Ждёт вас торт, сластёны, Спелая клубника. Проходи, Настёна! Не стесняйся, Вика! … Все ль пришли к застолью – Или кто-то дома?.. Вижу Лёшу с Толей. Ну а где же Рома?.. Опоздавшей Ксюше – Стул придвинем к Нине. Ешьте, детки, груши! Пейте сок из дыни! … Вот блины в сметане, Сочные пельмени. Подвигай их, Таня, И себе, и Лене!.. Тут же мёд, варенье Налиты в розетки – Просто объеденье В них макать конфетки!.. Сладко фрукты дразнят, Словно дни июля, – Нынче внучкин праздник – День рожденья Юли.

2 В сердце у дедушки радость аукнула: Двадцать тебе уже, милая, стукнуло. Стала ты стройной и очень красивой – Быть тебе, внученька, самой счастливой! Чтобы в душе расцветали июни – Солнечных дней тебе и полнолуний! Пусть твои дни на весах-коромыслах – Будут наполнены божьего смысла! … Господом нашим с рожденья до в`е к у Десять заветов даны человеку. Их соблюдай – и душа сохранится Нравственно чистой, как божья страница, Славя земное в трудах бытиё. … Да воссияет в них имя твое!

ЮЛИНЫ ФАНТАЗИИ *

* * * Памяти нашей Юленьки Гаврусевой Разбилась ты, как ангел, – на лету! Судьбу свою, доверив, и мечту Тому, кто смел нетрезвым сесть в авто – В тот миг его не удержал никто.

I СТИХИ ПРО ДЯТЛА Здравствуй, дятел! Я пришла Попроведовать тебя! В этот зимний выходной, Дятел, ты побудь со мной! Всю неделю я скучала: Мне тебя недоставало. Я люблю твой звонкий стук. Дятел, ты мой лучший друг! II СТИХИ ПРО ОСЛА С ослом дружила б я всегда, Но он ленив – и в том беда! К тому ж махает х в`о с т о м, Хоть им махать не просто. И у хитрющего осла Причин для лени – несть числа! То шевелит ушами он. То вдруг ему приснится сон, Что он – трёхногий инвалид И у него нога болит… А то совсем наоборот – Он скачет задом наперёд. … Осёл, хоть и весёлый он, – Но всё ж трудолюбивей слон.

…Как оглашенный, он в ту ночь летел Со скоростью, превысившей предел… Две жизни враз поставил под удар, Не оберёг вам этот Божий дар. Родных и близких горем опалил – Не воскресить нам впредь вас из могил. … В слезах отец твой и в рыданьях мать – Всю жизнь о дочке бедным горевать. …Теперь ты к нам приходишь лишь во снах, Да чтёт молитвы по тебе монах. 11 – 12 ноября 2015 г.

Коллектив литературно-художественного журнала “Истоки” выражает исскреннее сочуствие Владимиру Васильевичу Корнилову и всей его семье всвязи с трагедией, унесшей жизнь любимого ими человека.

Юлины фантазии* – сочинили вместе 6летняя внучка Юля Гаврусева и её дедушка, Владимир Корнилов во время одной из воскресных прогулок.

Проза

Галина ЗЕЛЕНКИНА

г. Кодинск Галина Николаевна Зеленкина - член Союза писателей России.

О ЖИЗНИ ЗВЕРИНОЙ Заяц и змея Лежит на пне змея Анфиса, на солнышке греется и думу думает. От думы той ей так тошнёхонько, что хоть в петлю лезь. Свернулась змея кольцом, а в центр его голову просунула, ну чем не в петле. Не важно, что не все поймут. Главное ведь в том, что сам ощущаешь. Бежит мимо заяц Прошка, увидел змею Анфису в необычной позе и остановился в недоумении. — Здравствуй, змея подколодная! — поздоровался он с ней. — Теперь уже не подколодная, а бездомная, — прошипела Анфиса и раскрутилась во всю длину. Хотя и пенсионного возраста, но всё же женщина, поэтому негоже ей перед молодым зайцем в таком виде -то возлегать . Похвастаться-то нечем. Кожа уже не первой свежести, да и с зубами проблема: нет уже такой, как раньше ядовитости, да и по глубине укуса слабоваты стали. — А куда твоя колода делась? — удивился Прошка, с сочувствием глядя на старую змею. — Век лежала, никому не мешала. — Медвежьи прихвостни за долги забрали и увезли для пополнения казны, — ответила Анфиса и, если бы умела, то вздохнула бы. — А своя-то казна куда подевалась? — поинтересовался заяц. — Лесовия такая богатая страна! Неужели слуги зверья всё и вся продали? — Что продать не сумели, то по своим закромам схоронили, — пояснила змея. — А ты разве за проживание в своей норе и за её капитальный ремонт не платишь? — Нет пока, — испуганно ответил Прошка. — А что все должны платить? Даже, если жильё ветхое и без удобств? 14

— Смешной ты, заяц! — заметила Анфиса. — Разве власть имущих интересует качество? Им количество подавай и побольше. — Так зачем звери себе таких слуг избрали? — удивился Прошка. — А их никто и не избирал, они сами себя избирают — пояснила змея. — Как это? — от удивления у зайца глаза стали смотреть в разные стороны. — Это же не законно... Анфиса даже поперхнулась и долго шипела, словно откашливалась. — Ты что Прошка с луны свалился? — возмутилась змея. — Так они себе сами законы пишут. Заяц, как представил, какую галиматью могут ещё узаконить слуги зверья, так и задрожал от страха. — Если так и дальше пойдёт, то и за воздух платить придётся, — произнёс он, заикаясь на каждом слове. — Не переживай так, — посоветовала Анфиса. — Звери поймут, что к чему и наведут порядок. Жаль только, что моя подруга Глашка не выдержала бремени коммунальных платежей. — А что с ней случилось? — поинтересовался Прошка, любопытно же узнать, как действуют платёжные квитанции на разные

— Хотела с утра по леску пробежаться и в ручейке освежиться, да вот теперь не знаю как, — ответила соседка со вздохом. — Пойдём, я тебе новый вход в заповедный лес покажу, — предложил барсук. — Не бездушные же звери, эти медвежьи прислужники, оставилитаки зверью маленькую радость. — А лес-то где? — удивилась Алиса и встала на задние лапы, может быть, чего не разглядела. — Вырубили и вывезли на продажу, а тот лес, который вырубить не успели, высоким забором обнесли, — ответил Игнат и почесал лапой за ухом, так ему лучше думалось. — Так как тут гулять: одни пни и коряги? — закручинилась лиса Алиса и уселась на первый попавшийся пенёк. —Будем осваивать экстремальный вид пенькового бега, — попытался успокоить соседку Игнат. — Постоянно правители над нами эксперименты проводят, пора бы уже и привыкнуть. — Медведицу Афролдиту бы сюда, — со вздохом произнесла лиса Анфиса. — Посмотрела бы я на её селфи. — Так медведица Афродита всё и замутила, — пояснил, выскочивший из-за высокого толстого пня, заяц Прошка. — Я про неё даже стишок сочинил. — А ну-ка, прочти! — попросила лиса Алиса. Заяц вскочил на пенёк и, приняв Проснулась рано утром лиса Алиса в плохом позу “непризнанного поэтического гения”, настроении и скорёхонько выползла из норы, продекламировал свой стих. чтобы настроение поправить лёгкой пробежкой * * * по лесу. Но не тут-то было. В нескольких метрах от норы она увидела высокий сплошной забор Рубят лес не на дрова, — не подлезть, не перепрыгнуть. мода стала на права. — Так вот почему мне шум и грохот всю ночь снились? —подумала про себя лиса. Продаёшь вагончик леса. —Хитрые прихватизаторы решили поставить платишь взнос — и баронесса! зверей перед фактом. Забор-то сломать не каждый А что генами не вышла — зверь решится, потому что по судам затаскают за не беда, закон , как дышло. покушение на чужую собственность. Суды-то у Только денежки платите, нас зверей не защищают. — О чём горюешь, Алиска? Уж не о заборе документ дадут под стать. ли? — услышала лиса знакомый голос соседа, Даже предком Нефертити в одночасье можно стать. барсука Игната. слои звериного сообщества. — Как получила Глаша платёжную квитанцию за своё дупло, сравнимое со стоимостью виллы на Лазурном берегу, то сначала из кожи вылезла, думала, что хватит рассчитаться. А когда поняла, что придётся отдавать своё дупло за долги, то покончила с собой на виду у медвежьих прихвостней, — ответила Анфиса и так пристально взглянула на зайца, что у того мурашки по спине пробежали. — А прихвостни-то как прореагировали? — поинтересовался заяц. — Как всегда, потёрли лапу о лапу и подарили Глашино дупло белке Маруське за то, что хвостом хорошо крутит на разных сборищах слуг зверья, — ответила змея и сползла с пня на землю. — У нас так всегда: тот прав, у кого больше прав. Анфиса взглянула на Прошку, с озадаченным видом переваривающим её слова, и решила подыскать себе какое-нибудь пристанище. — Поползаю и поищу осталось ли у нас в Лесовии хоть что-нибудь не прихватизированное власть имущими, — прошипела Анфиса, скрываясь в густой траве. “Сомневаюсь я, однако”, — подумал заяц и побежал оповестить своих сородичей о новостях жилищного законодательства страны Лесовии.

Лиса и барсук

растянулась на травушке- муравушке рядом с — Это, что же, наша Афродитка, теперь зайчихой Клавой. — Мы тут подумали и решили провести баронессой будет считаться? — от удивления лиса Алиса едва язык не прокусила. — А какой теперь акцию, — сообщил заяц Прошка , глядя на лису с видом заговорщика. титул будет у главного медведя Прохора? — Я пока о пни спотыкалась тоже кое-что — Как был царём страны Лесовии, так и придумала, — ответила та. останется, — пояснил всё знающий заяц Прошка. — Расскажи, — попросил барсук. — Может — Прохору озлоблять зверьё завистью ни к чему. быть, мы придумали одно и то же. А что касаемо жены, то сегодня одна, а завтра Когда Алиса предложила собрать со другая. Дело-то житейское! всех гуляющих в лесу посильную плату, чтобы Лиса неодобрительно покачала головой полученные деньги заплатить за расчистку и, поднявшись с пенька, пошла прогуляться прогулочной дороги, то заяц с барсуком по бывшему лесу. А так как барсук Игнат переглянулись между собой. сопровождать её отказался, а заяц Прошка просто — Мы тоже так подумали, — заметил напросто побоялся, то идти пришлось в полном барсук. — Когда правители страны не выделяют одиночестве. достаточно средств на лечение от болезней и на А в одиночестве всегда лучше думается, профилактику от несчастных случаев, то жители никто с мысли не сбивает и чужих мыслей не должны сами помогать друг другу. навязывает. Какие мысли пришли в голову, такие Через несколько дней прогулочная дорога в ней и поселились. была расчищена и первыми по ней прошли Когда лиса Алиса вернулась с прогулки, то медведь Прохор и медведица Афродита. увидела барсука с барсучихой и зайца с зайчихой, А звери смотрели на дефиле правителей которые сидели на травушке-муравушке рядом с и каждый подумал — если мы можем всё делать её норой. сами, то зачем нам? — Ну, как прогулка? — поинтересовался Пока только подумали... барсук Иггнат, глядя на израненные лапы лисы. — Сам что ли не видишь, что это не прогулка, а самоубийство, —ответила Алиса и

Проза

Юрий РОЗОВСКИЙ

Маяк в апельсиновой дольке, или невероятная поездка на Байкал Повесть Окончание. Начало в №32 Глава 16

Сон в безлунную ночь

Звёзды совсем не отражались в чёрных водах. И луны тоже не было. Небо над Байкалом затянуло дождевыми облаками. Единственным источником света посреди набрасывающихся на берег чернильных волн было отражение фонарного столба, вцепившегося в узкую полоску набережной, между бордюром тротуара и торчащими из озера валунами, эту набережную поддерживающими. Моросил мелкий зябкий дождь. Фонарь съёжился бы от холода, но природная твёрдость его не позволяла этого сделать. Крохотные капельки воды роились вокруг светящегося плафона, как мошкара. И от этого радужный нимб окружал стеклянный шар, чем фонарь очень гордился. Справа и слева от него стояли такие же столбы, с такими же нимбами. Они освещали такую же дорогу, по которой проезжали редкие машины, и тротуар с идущими по нему ещё более редкими пешеходами. Но только этот фонарный столб освещал дом с номером тридцать три. В нём проживал батюшка Анатолий. И от этого нимб над стеклянной головой столба приобретал особое значение… Гости уже разъехались кто куда. И деда Михайло друзья отвезли в Большую речку, а сами вернулись, будучи приглашёнными на ночлег. Богатый стол, с омулем, икрой и арбузами, заботливыми руками хозяек был убран. Все разошлись по комнатам и улеглись, помолившись. Комната, в которой расположились Сергей-водитель и Юрка-поэт, выходила окнами на дорогу. Уличный фонарь жёлтой полосой прочертил в ней пол и потолок. Юрка лежал с открытыми глазами и думал о прошедшем вечере и забавном старике-сказителе: «И всё-таки его лицо мне кого-то напоминает. Вот только кого? Дед Михайло?»… – Неплохо, молодой человек, неплохо – говорил старичок поэту, только что прочитавшему ему лучшее

своё стихотворение. – Вот только читать вы не умеете. Впрочем, мало кто это умеет. А стихотворение неплохое, поздравляю! Будете ещё декламировать, души побольше вкладывайте. Юрка улыбнулся. Он знал, что читает совсем неплохо, но обижать собеседника не захотел: – Я учту. – Вот-вот, учтите. Отец Андрей попытался вступиться за друга: – Я не согласен, извините. Мне очень понравилось, как Юрий читает. – Что с того? Вон и красавица, кому нравится, кому не нравится, – съязвил дед. – Я свой суд-то произвёл, не пеняй на произвол, обжалованию не подлежит, – и хихикнул… Где же я его всё-таки видел? И чего Сергей-то на него в автобусе пялился? – думал Юрка проваливаясь в небытие сна… Антон, офицер службы госбезопасности братьев близнецов, единогласно был избран председателем жюри художественно-литературного состязания двух измерений. Подтянутый мужчина с военной выправкой вызывал симпатию и доверие у всех. Пригладив русый ёжик на голове, он распечатал конверт с решением судей: – Единогласным решением судейской коллегии, – улыбнулся Антон, обнаружив очаровательную ямочку на слегка выдвинутой вперёд нижней челюсти, – по итогам ознакомления независимых посетителей художественной галерей с работами двух живописцев из наших, соседствующих друг с другом миров, победителем признаётся представитель хозяйствующей стороны. Офицер одарил всех слушающих его взглядом голубых глаз. Но увидев второго брата из правящего тандема, глаза его приняли серый оттенок, и будто вопрошали: «Ну?» – По одной уродине не суди о Родине, – отреагировал Сей Сеич на поражение брата. Сейчас его волновало совсем не это. Ничего другого

от Витьки он и не ожидал. Постоянные депрессии и ностальгии по прошлому привели его ко всё учащающимся возлияниям. Писать что-то стоящее тот давно уже был не в состоянии. Приходилось использовать старые запасники, уже множественно виденные их нынешними согражданами. Естественно, свежие картины, с только что написанными маяком, Байкалом, берёзовыми рощами и прочими красотами окружающих пейзажей выгодно отличались от картин брата. И что ещё удивительнее, отличить написанное на холстах здешним художником от действительности было весьма затруднительно. Но больше всего настораживало Сей Сеича то, что гуляя между выставленных полотен, люди из двух разных измерений уж очень часто беседовали друг с другом. Хозяева весьма приветливо встретили гостей. И представители делегации из его мира, никак не могли сопоставить, внушаемый им образ врага, с улыбками, цветами и накрытыми застольями. «Тут и до смуты недалеко», – волновался братсамозванец. «Ну, ничего. Я-то свою часть выиграю, чай почти ежедневно в стихосложении упражняюсь. Вот даже пословицы и поговорки стал придумывать. Неплохо получается. А там – ничья, и договоримся нос друг к другу не совать и советы не давать. Ишь ты, снова в рифму! Глядишь, и успокоится всё. Только офицерика этого, – зыркнул он на наглеца из госбезопасности, – надо будет извести как-то». Антон будто понял что-то, и снова посмотрел на министра. И на этот раз в глазах его была сталь. – Объявляется второй тур состязаний, поэтический, – провозгласил Антон в рупор, снова приглаживая зачемто русый ёжик. На опушку к маяку устремились все присутствующие. Сей Сеич уверенно направился туда же. Всю ночь он готовил своё выступление, отобрал самое лучшее из своих секретных источников. Никто и не догадывался, что у знаменитого поэта помимо собственного таланта было кое-что ещё. Очнувшись тогда, после шаманского «зелья», Михайлов Виктор Алексеевич плохо что понимал. Голова ужасно болела, будто по ней прошлись молотком, и открыть глаза казалось невозможным. Ноги были мокрыми и им было холодно. Странность происходящего принудила всё же открыть один глаз. Пиджак был на нём и майка под ним. А вот ниже – только трусы. Дул лёгкий бриз, принося запах воды, значит, было утро. Витёк окончательно продрал глаза и повернул голову, будто дорогу переходил, налево. Мокрая от росы трава росла на краю пропасти, на дне которой лежал Байкал. Зажмурившись от страха, старик резко откатился от края, и уткнулся в чью-то голую спину. Хозяин спины был гол наполовину. На его ноги были натянуты, видавшие виды, Витьковы штаны. – Эй! Ты хто? Ты чё мои брюки спёр? – попытался возмутиться тот, теребя соседа за плечо. Мужик был, видимо, пьян, поскольку ничего внятного сказать не мог, только руку с плеча скидывал. Но от Витьки Михайлова так просто не отмашешься. Он просто встал и зашёл с другой стороны. – Эй! Тебе говорят! Ты чё мои брюки спёр? Витёк взглянул на наглую рожу воришки и икнул. Увидев своё собственное лицо, он сел трусами прямо на мокрую траву:

– Ой! Что Это? А я тогда кто? – Ты кто? – открыл глаза лежащий Витёк. – Ты чё это мой пинжак спёр? – возмутился он, поднимаясь. – Сымай говорю! Холодно. Разглядев в сидящем напротив самого себя, Михайлов в штанах икнул и заорал: – Ты чё это, на меня похож? А?! А ну, паспорт покажь! – Я Михайлов Виктор Алексеевич, – зачем-то начал шарить по карманам Витёк в пиджаке. Он никогда не таскал паспорт с собой. Но, то ли от испуга, то ли, чтобы потянуть время, продолжал ощупывать пиджак. – Ага! – обрадовался вдруг он, нащупав во внутреннем кармане какой-то прямоугольный предмет. Сунув туда пятерню, вытащил какую-то книжицу. Но это был не паспорт. Поднеся вплотную к слезящимся глазам бледножёлтую тонкую обложку, прочитал: «Стихи. Есенин С. А.» … – Как коротко, как ёмко слово Русь, – вдохновенно декламировал Юрка одно из любимейших своих стихотворений. Его уже не было здесь, на опушке. Так происходило с ним всегда, когда он читал свои, особо удавшиеся ему, стихи. Вот и сейчас он парил вместе с журавлями над бескрайними хлебными полями, над золотыми маковками церквей, над неухоженными кладбищами. – И как в восторге сердце замирает! – закончил Юрка читать, и, не сразу, будто постепенно возвращаясь на опушку, поклонился слушателям. Всё вокруг взорвалось аплодисментами: опушка, берёзовые рощи, небо. Даже старый маяк громыхал своим железным чревом. Одинаково горячо аплодировали слушатели из обоих измерений. Сей Сеичу стало не по себе. Надо было срочно что-то делать. И он решился. Подойдя к сопернику, он нарочито громко похвалил его: – Неплохо, молодой человек, неплохо. Вот только читать вы не умеете. Впрочем, мало кто это умеет. А стихотворение неплохое, поздравляю! Будете ещё декламировать, души побольше вкладывайте. Толпа недовольно зашумела. А офицер Антон даже попытался возразить: – Я не согласен, извините. Мне очень понравилось. – Что с того? Вон и красавица, кому нравится, кому не нравится, – съязвил Сей Сеич, ожидая поддержки от своих. Свои молчали. И министр решился. Выйдя на середину опушки, он поднял ладонь перед собой, призывая ко вниманию. И находясь в полной уверенности, что никто не может здесь знать поэзию Есенина, начал: – Мелколесье. Степь и дали. Свет луны во все концы… Если Юркины стихи вызвали аплодисменты, то теперь роща взорвалась овациями. – Здорово! – хлопал Сергей-художник друга по плечу. – Ты не обижайся, но не хуже твоих, даже удивительно! – Сейчас ты удивишься ещё больше, – почти побледнел Юрка. – Это Есенин Сергей Александрович. Откуда этот старик знает его стихи? Откуда?! Погоди, сейчас проверим. Сказав это, он встал рядом с министром и начал:

– Выткался на озере алый свет зари… Теперь пришла очередь удивляться Сей Сеичу. Румянец возбуждения на его щеках сменился мертвенной бледностью. Этого, к счастью для него, не заметил пристально наблюдавший за ним Антон. Он, вместе с остальными восторженно кричал и хлопал в ладони. Зато перемену в настроении брата углядел Виктор Алексеевич. Он и сам, хоть и не являлся большим поклонником поэзии серебряного века, но «Выткался на озере алый свет зари», естественно, знал. Правда, в отличие от Сей Сеича, на его щеках вспыхнул вдруг румянец надежды. А тот, не на шутку испугавшись, лихорадочно соображал: «Этого не может быть. Если он знает Есенина, значит он оттуда. Но этого не может быть! А впрочем, я-то здесь. Вон раздвоившись даже. А может они могут нас вернуть? Вон Витька как напрягся, обратно хочет. Но я! Я-то не хочу? Что же делать? А может, показалось? Попробую ещё». Он знал наизусть всего три есенинских стихотворения, одним из которых было «Выткался на озере…», твёрдо веря в то, что и этого вполне достаточно. – Мне осталась одна забава: пальцы в рот – и весёлый свист… Дочитав до конца, Сей Сеич напрягся, вдруг слушателям не понравится лёгкая фривольность молодого Есенина? Но шквал новых аплодисментов успокоил его. Пришла очередь противника. А тот, ничем не показывая, что распознал хитрость министра, ещё ближе придвинулся к нему и начал: – Низкий дом с голубыми ставнями, не забыть мне тебя никогда… Каждый хлопок отдавался в ушах пистолетным выстрелом, ложащимся всё ближе. Скоро восторги стихнут, и придёт его очередь, понимал Михайлов. Но вытащить спасительную книжицу со стихами он не мог, понимая, что за каждым его движением следят. А декламировать своё после Сергея Александровича? Нет, он не настолько глуп. И аплодисменты стихли. И все взгляды обратились к нему. Пауза явно затягивалась, а соперник очень пристально глядел на него. – Ой! Мама! Как больно! – согнулся министр почти пополам. Детская уловка должна была сработать. Витька Михайлов не раз пользовался ею, когда ещё пацаном, пытался избежать чего-либо очень нежелательного. Память у него была хорошей, цепкой. И сейчас, чтобы выучить ещё хотя бы пару стихотворений, ему было необходимо, как воздух необходимо, уединение. – Ой, мамочка! Чем же меня эти «гостеприимные» хозяева накормили? Ой! Отравили меня! Ой, отравили! Где у вас тут уборная? А, ладно! Я вон в ту рощу попытаюсь добежать. За мной не ходить! Почти простонав это, Сей Сеич рванул к дальним кустам. Никто, конечно, за ним не последовал. Спрятавшись за берёзами, он сунул руку в карман и обомлел. Карман был пуст. Это был крах! – Нет, я не мог забыть его. Нет, не мог. Что же тогда? – говорил старик сам себе. – А! Точно! Не зря этот тутошний знаток Есенина всё жался ко мне. Карманник, как есть карманник! Но как же теперь быть? Что делать-то? Мысль о том, что его вот-вот лишат власти, затмевала все остальные, даже ту, что соперник, возможно, из его же родного измерения. Одна половина Витька явно была против такого поворота. Но в кармане не было Есенина.

Возвращение было невозможно. В случае поражения, его, скорее всего, под стражей, препроводят назад. А там отберут всё и на каторгу. Сей Сеич это хорошо понимал, сам так же поступил с предшественником. Остаётся одно – бежать…

Глава 17

Итог

– Гражданин капитан! Нету его, ни в той роще, ни в соседних, – отрапортовал сержант из патруля. Это был уже третий патруль, посланный Антоном на поиски занемогшего министра. Прошёл час. Некоторые зрители откровенно скучали, некоторые заинтересованно беседовали. Благо, хозяева организовали чай и пирожные к нему. – Сбежал, негодяй! – резюмировал всё понявший офицер. Это был его первый служебный просчёт. И, чтобы не акцентировать на этом внимание, он снова взял рупор: – Дорогие сограждане и принимающая, теперь могу сказать уверенно, братская нам сторона! Такое обращение настолько понравилось всем, что Антона подхватили на руки, и, подбросив пару раз в воздух, поставили на землю. Видно затянувшийся конфликт, не имевший под собой серьёзных оснований, изрядно всем надоел. Радостью и симпатией наполнились сердца. А Антон продолжил: – В связи с неожиданным исчезновением, – офицер посерьёзнел, – я думаю, побегом нашего бывшего министра, им с братом присуждается поражение. И согласно изданного ими же указа, власть безоговорочно теперь принадлежит победителям, – Антон посмотрел на Юрку с Сергеем, – то есть вам. – Просим вас, вместе с нами, проследовать в наше измерение, для окончательного принятия полномочий и отдачи новых распоряжений. Все гости дружно зааплодировали и преклонили колено. Поэт поднял руку, прося тишины: – Дорогие наши! На правах, дарованных нам, – Юрка обнял Сергея, – вами, мы хотим озвучить свой первый и единственный указ. – Власть, если конечно это власть правильная, является иногда непосильным трудом и всегда большой ответственностью. И, конечно, надо очень любить свою Родину и свой народ, чтобы править справедливо. Мы очень любим Родину, но свою. И не можем покинуть её даже ради министерских портфелей. Я надеюсь, вы понимаете нас. Антон попытался что-то сказать, но поэт приложил палец к губам. – Где родился, там и пригодился. Мы остаёмся здесь. А вы выберите своего, честного и трудолюбивого кандидата во власть. Мне, если разрешите высказать своё мнение, таким видится капитан вашей госбезопасности. Гости из соседнего измерения заговорили: – Правильно! Антон достоин! Мы его с детства знаем. Правильно поэт говорит, дело! Антон зарделся, то ли от удовольствия из-за оказанного ему доверия, то ли от смущения: – Постойте, не торопитесь! Спасибо, конечно, за доверие. Но я думаю, надо выборы организовать, как положено. Может, и достойнее кандидатов найдём. Его тоже поддержали:

– Правильно! Выборы, демократия! Надоела хунта братьев-министров! Кстати, а где они? Но сколько не пытались их отыскать, не было ни того ни другого. Как сквозь землю провалились. – Ладно, – вдруг сказал молодой офицер и взъерошил ёжик на голове. – Теперь, когда мы можем, и надеюсь, будем общаться, куда они денутся? А сейчас пора прощаться, дела ждут. Завтра придут наши представители, обсудить все детали освобождения пленников. – С кем, скажите, мы сможем оговорить этот вопрос? – обратился Антон к хозяевам. – Со мной, гражданин офицер, со мной. Я и являюсь представителем местной власти, – вышел вперёд Иван Савватеевич. – А, старый знакомый, – улыбнулся Антон, – честь имею. С этими словами он козырнул, и, построив патрульных, направился к маяку. За ними к маяку последовали и остальные гости… – Эх, и молодцы же вы ребята! Такое дело сделали! Такое дело! Иван Савватеевич весь превратился в улыбку и дружеские объятия. Проводив гостей по измерению к маяку, и тепло попрощавшись, толстяк в кримплене со друзьями окружили поэта и художника, направившись вместе к избушке с оставшимися там проекциями. – Кажется, дождь начинается, – заметила вдруг продавщица сувениров Людочка. – Природа плачет, – улыбнулась нищенка Никаноровна. Дядя Акинфий накинул капюшон рыбацкого плаща: – А по-моему уже рыдает. – А ну, кто первый добежит? – подзадорил всех гаишник Фёдор… Первым к избушке добежал Юрка. Ему так нравилось бегать, а не сидеть в коляске, что он с лёгкостью всех обогнал. Но в избу заходить он не стал, а как настоящий мужчина решил пропустить женщин, ну и всех остальных. Зайдя последним, и закрыв за собою двери, он осмотрелся. Капитан снял фуражку, отряхнул её от дождя и повесил на гвоздь. Дядя Акинфий, с профессиональностью заядлого рыболова, сладил огонь в печурке. И вскоре от мокрой одежды присутствующих пошёл пар. Никаноровна с Людочкой разлили чай по кружкам и поставили на стол печенье. – Ну, сейчас отогреемся и прощаться будем, – печально и даже строго сказал Иван Савватеевич. Жаль, конечно, расставаться, но задерживать вас, дорогие наши, не имеем никакого права. Спасибо вам за неоценимую услугу. Весёлый обычно толстяк не улыбался. Схватив кружку с чаем, он стал обжигая губы пить его, чтобы както скрыть их подрагивание. А Глафира Северьяновна и не скрывала слёз. Повисла какая-то гнетущая тишина. – Да что вы?! – почти выкрикнул Юрка. – Всё же хорошо, всё же просто здорово! Уже завтра, скорее всего, вам начнут ваших близких возвращать! Конфликт исчерпан! Победа за вами. Ура! Все заулыбались и повеселели: – Ура!!! Стук в двери оборвал восторженные крики. – Интересно, кого непогода привела? – поднялся Иван

Савватеевич. Вместе с ним приподнялись и гаишник и капитан. – Кто?! – как можно строже спросил толстяк. Стук вдруг стих и в двери будто заскребли: – Откройте. Это я. Холодно! – Кто я? – прозвучал вопрос ещё строже. – Я это, бывший министр, сосед ваш. Откройте, пожалуйста, у меня к вам очень важное дело. В избушке было много взрослых мужчин, и опасаться одинокого старика, пусть даже и бывшего министра, причин не было. Да и любопытство взяло верх. Откинув щеколду, впустили нежданного гостя. Виктор Алексеевич походил на мокрого взъерошенного воробья. Он прикрыл за собой дверь и жадно ухватился за кружку чая, предложенного ему Никаноровной. – Спасибо вам огромное – начал он разговор, прихлёбывая обжигающую жидкость. – Не сочтите, пожалуйста, за бахвальство, но это я помог вам сегодня выиграть. Вот, – министр выложил на стол перед Юркой сборник со стихами Есенина. – Я знал, что брат обязательно захочет им воспользоваться, вот и стащил. Надоела мне эта жизнь фальшивая. Я сначала-то хотел у вас остаться, хозяйством каким-никаким обзавестись, лодочкой, друзей настоящих найти, а не этих дворцовых подхалимов. Глядишь, и писать начал бы снова, как когда-то. А для всего этого нужно проиграть было. Да вот ведь в чём дело. Как до поэзии дошло, и братец за Есенина принялся, думал, что проиграете вы. Гляжу, а вы ему Есениным в ответ. Обомлел я. Ведь если и вы его знаете, значит из нашего, есенинского измерения. А значит, в курсе как мне помочь вернуться. Я вас умоляю, помогите! – Витёк просительно сложил ладони. Иван Савватеевич вопросительно посмотрел на друзей. – Баба с возу… – сказал дед Акинфий. – Попутчиком нашим победителям будет, да и нам вопросов меньше. – А нужен им такой попутчик? – вдруг спросил Владимир Юрьевич. – Он, как-никак, брата-то предал. Ненадёжный тип. – Да какого брата? – воскликнул министр, и всё рассказал про шамана и про зелье. Выслушав его рассказ, друзья задумались. Юрка с любовью смотрел на Лидину проекцию, и предвкушая скорую встречу с любимой, был в прекрасном настроении: – А что? Давайте попробуем. Мы там за ним присмотрим. – Да вы сами там вряд ли что вспомните. Но пожалуйста, – сказал Савватеевич и выложил на стол конфету с витиеватой надписью… Сей Сеич твёрдо был уверен, что этот поэт-аферист, так ловко стащивший у него из внутреннего кармана сборник стихов, был оттуда. Не мог он иначе знать Есенина, никак не мог. А это значит, что и способ перемещения в измерениях ему известен. И, наверное, он мог бы и им с Витькой помочь вернуться назад. Но Сеич, в отличе от этого алкаша Витьки, туда не хотел. Там у них ничего не было, кроме безнадёги. А ему бы снова очутиться во дворце за маяком, снова почувствовать это. Нет, не сытость, не уют, не защищённость, а сладко-терпкий вкус власти, почувствовать себя вершителем. Ведь было же это

всё, пока не появился этот поэт из их бывшего измерения. Именно его он ненавидел сейчас больше всего, лютой ненавистью. Это по его вине всемогущий министр вынужден сейчас бежать от собственных охранников, пытающихся найти его и задержать. Он далеко отбежал от маяка, и не видел, как все его подчинённые с охраной вместе, тепло попрощавшись с хозяевами, ушли через маяк. – Я убью его! – твердил Сей Сеич, продираясь сквозь какой-то колючий кустарник, боясь даже оглянуться назад, не то чтобы вернуться. Неожиданно перед ним вырос какой-то двухэтажный деревянный дом с трёх сторон окружённый строительными лесами. За ним, по склону, спускался к Байкалу какойто посёлок. Рядом с домом стояла небольшая изба. К ней он и прокрался. Дверь в избу оказалась заперта, но к чердачному проёму была приставлена лестница. Начинался дождь, и министр поспешил забраться на чердак. Прямо напротив проёма находилось чердачное окно и свет, льющийся с двух сторон, позволял разглядеть всё окружающее пространство. Около печной трубы Сей Сеич разглядел оставленный кем-то кухонный нож, вилку и большой чёрный сухарь. Голод резанул спазмом по животу и он, схватив сухарь, вцепился в него зубами. Услышав голоса на улице старик, с ловкостью хорька метнулся к заливаемому дождём окну. Сырость небесная ещё не полностью размыла очертания улицы, и Сей Сеич, между дождевыми струями, смог отчётливо разглядеть, подбегающего к домику, ненавистного ему поэта. Он готов был голыми руками вцепиться тому в горло, но, во-первых, не был уверен в результате, а во-вторых за поэтом бежали ещё какие-то субъекты. Пока министр лихорадочно соображал, как поступить, все уже зашли в дом. Сквозь потолок пробивалось какое-то бормотание, но ничего разобрать было невозможно. Иногда снизу угадывался смех, и тогда старик ненавидел их всех ещё больше. А потом в двери постучали с улицы. «Откройте. Это я. Холодно!» – услышал Сей Сеич собственный голос. «Витька! Что он здесь делает? Как нашёл его? Значит, его не арестовали?» – пронеслось в голове. И вдруг: «Неужели этот подлец надеется договориться с ними? А вдруг они согласятся? Ну, уж нет!» Ослеплённый яростью, он поднял нож и вилку. Сунув вилку в карман и сжав нож в руке, спустился по приставной лестнице и выглянул из-за угла. Витьки уже не было. Старик, прижимаясь к стене и, не обращая внимание на дождь, подкрался к двери. Видно Витёк забыл плотно прикрыть дверь и, в образовавшуюся щель Сей Сеич мог видеть, как посовещавшись о чём-то, хозяева положили перед братом конфету, сказав: – Съешь, и подумай, где хочешь оказаться. Может, что и выйдет, переместишься. А потом он увидел его! Поэт сидел рядом с лежащей женщиной, с закрытыми глазами, и будто гладил её по голове. Лицо её почему-то сразу врезалось в память бывшему министру. Потом навалилась злость. Они радовались и улыбались, даже его братец-идиот. У них всё было впереди. Всё впереди, за его счёт. Решившись, он рванул на себя незапертую дверь и ворвался внутрь. До поэта не было и трёх шагов. Замахнувшись ножом, Сей Сеич бросился к нему. Ржавый клинок пробил грудь. Тело медленно осело на пол. Это было его тело. В последнее мгновение Витёк успел снова встать у него на

пути. Поняв, что случилось, он зло прошипел: – Идиот, – схватил конфету со стола и выскочил наружу. Когда все пришли в себя, мужчины кинулись в погоню, а женщины к Витьку… Витёк умер, а убийцу его так и не нашли. Пока его искали по окрестностям, он сидел на чердаке и думал: «Опять не получилось! Эх, Витька! А впрочем, сам виноват. Да к тому же без меня сбежать хотел. Что же теперь делать? Назад, во дворец, нельзя. Сразу на каторгу. Здесь тоже посадят». Печная труба согрела старческую спину, и кровь быстрее подступила к голове. «Вернусь-ка я к истокам. Но не в Большую речку, делать там нечего. А сразу в Иркутск. Всё-таки областной центр, и не знает никто. Начну жизнь заново», – думал Сей Сеич, разворачивая конфету и кладя её в рот. Он уже был в городе, и, засыпая, вспоминал почему-то остановку, на которой много раз приходилось ждать автобус. «Жаль без Витька! Кто же бумаги выправит?» – Дедушка! Не спите, холодно здесь, – трясла за плечо Сей Сеича худенькая девушка. Тот медленно открыл глаза и улыбнулся: – Что тебе? Ага, получилось всё-таки! – Что получилось? – удивилась девушка. – Ты иди, иди. Дальше я уж сам, – встал Сей Сеич и вышел к дороге. Из-за дождевого облака выглянуло солнце и осветило противоположную сторону дороги. Старик, с интересом смотрел на пешеходов, будто изучая новых сожителей. Неожиданно лицо его напряглось и глаза прищурились. Почти напротив Сей Сеича, с той стороны дороги шла та, которую он видел рядом с его ненавистным соперником в избе. Всё взорвалось внутри, бешено застучало в висках. Левая рука нащупала в кармане вилку. Старик, с перекошенным лицом бросился через дорогу. – Убью! «Хрясь!!!» и хромированный кенгурятник серебристого «Лексуса» подвёл итог. А дождь постепенно превращался в ливень, скрывая слезинку, скатившуюся по щеке обернувшейся женщины на противоположной стороне дороги.

Глава 18

Возвращение «Конец у августа дождлив. Почти что к осени дошли Дни в отрывном календаре. И вот сентябрь у дверей Стоит и ждёт поры своей» Записав на телефон, только что пришедшую в голову строфу, батюшка положил его в карман рясы и посмотрел в автобусное окно. Да, он тоже иногда писал хорошие стихи, но довольно редко. А показывал их кому либо – ещё реже. Идущий с утра дождь сопровождал друзей почти всю дорогу от Листвянки и до Иркутска, что и навеяло отцу Андрею поэтическую меланхолию. Но на подъезде к городу дождь затих и выглянуло солнышко, залив утренние улицы Иркутска ярким светом. По просьбе художника, притормозили у перекрёстка с улицей Карла Маркса. Сергей решил зайти в картинную

галерею за нужными ему красками. Быстро перебежав по пешеходному переходу на противоположную сторону, он нашёл глазами знакомую дверь под вывеской «Галерея художественная». Бывая в Иркутске, Сергей любил сюда ходить. За дверью с массивной латунной ручкой было всё, всё, что могло вместиться в довольно небольшом помещении: кисти, краски, мольберты и прочая художественная оснастка. Но главное, здесь выставлялись художники. Выставлялись немного – сообразно масштабам помещения и очерёдности. Иногда кое-что покупали обыватели, как их между собой, будто оправдывая этим что-то, называли выставляемые. И это было подспорьем в их принципиально безработной жизни. Были здесь и картины Сергея, давно, правда. Он называл их открытками, или попсой, на продажу одним словом. Эти «открытки», бесспорно, привлекали к себе внимание, но цены автор заламывал, вот и не покупали… – Здравствуй, Серёжа! – добродушно встретила его бессменная хозяйка галереи, Надежда… Отчества художник запомнить не мог, поэтому поздоровался: – Здравствуйте тётя Надя! Как дела? – А! Какие дела? Так, слёзы. Измельчал народец. Заходят мало, покупают ещё меньше. Тебя какая надобность привела? – Да мне, кое-что из красок необходимо. Нигде, кроме вас, конечно, не сыщешь, – не льстил Сергей. Тётя Надя улыбнулась и подняла палец вверх: – Правда твоя. Если б ты знал, скольких трудов и связей мне это стоит. На витрине не всё. Сюда проходи, – пригласила она его в комнатку за витринами. Достав откуда-то небольшой чемоданчик, она открыла его и поставила перед художником, гордо глядя на него. Это, и правда, было богатством. Из зала раздался шлепок входной двери. – Ты выбирай, а я к посетителю, – сказала хозяйка и удалилась. Сергей быстро нашёл нужное и прислушался к происходящему в зале. – Здравствуйте, тётя Надя! Ну что тут с моей Психеей? – Здравствуй, Светик! Да ничего пока, не пришёл ещё твой покупатель. Надо подождать. Голос гостьи показался художнику знакомым, и он выглянул из-за портьеры. – Спасибо тётя Надя! Я пойду, – сказала девушка и пошла к двери. Он не кинулся следом только потому, что не мог сделать и шагу. Гостья удивительно походила на его жену в молодости, обладала тем же тембром, тоже была художницей и носила такое же имя. Но как только за ней захлопнулась дверь, Сергей очнулся и кинулся в зал. – Тётя Надя, это кто? – спросил он. – Что, уже нашёл то, что хотел? – взяла она у него тюбики и подошла к кассе. – Светик мне свою картину принесла. Вот она, – тётя Надя протянула ему одной рукой чек, а другую направила в сторону небольшой картины. – А кто она и откуда, извини, не знаю. Я её адрес спрашивала, она сказала, что у неё его нет. Художник взглянул на картину. Девушка с крыльями бабочки манила его пальчиком и пыталась выпрыгнуть из рамы. Сергей, сунув тюбики в карман, бросился на улицу, даже не попрощавшись. Придержав закрывающуюся дверь, оглянулся по сторонам. Знакомая кофточка скрылась

за бетонным забором на противоположной стороне дороги. Художник выкрикнул: «Света!» и бросился через дорогу. Чудом увернувшись от потрёпанной иномарки и новенького «Жигулёнка», он выскочил на тротуар. Светлана исчезла, зато, как из-под земли, появился гибэдэдэшник: – Так, так! Нарушаете значит. Зачем же, позвольте вас спросить, нарушаете? До зебры десяток метров, не больше. Что же, дойти тяжело? Сергей, с видом школьника, застуканного за курением, стоял потупившись. – Да мне тут одну женщину догнать надо было, – начал мямлить он. – Вот-вот, тут утром тоже один старичок за женщиной погнался, – многозначительно посмотрел страж порядка. – И? – обречённо спросил художник – И отбегался! – ответил тот. – Даже штраф не оплатил, – то ли нехорошо пошутил, то ли на что-то намекнул гибдэдэшник. А денег у художника уже не оставалось. – Мир вам, – вырос у полицейского за спиной отец Андрей. Тот обернулся и застыл от неожиданности. – Что-то случилось? – спросил батюшка у Сергея. – Ты где запропастился? Сколько тебя ждать можно? Так и в храм опоздаем. Нарушитель поспешил оправдаться: – Да вот, батюшка, поспешил и правила нарушил, до перехода не дошёл. – Что ж ты? Поспешай, да правил не нарушай. Вон человека зря от дела отвлёк, – посмотрел он на стража порядка. И продолжил: – Вы уж простите раба Божьего. Он больше не будет. Не будешь же?! – Не буду, – подтвердил Сергей. – Да уж будьте любезны, – сказал полицейский, и, козырнув, растаял в воздухе. Сев в автобус, отец Андрей сказал Сергею-водителю: – В Знаменский, Серёжа, грехи замаливать… Успенский пост близился к завершению. В трапезной Знаменского монастыря, за небольшим столом, сидело четверо. Матушка Агафья поставила перед гостями глубокие тарелки с дымящимся супом. Хотя, в общепринятом смысле, назвать это блюдо супом было бы преувеличением. В горячей воде плавала варёная сечка и небольшой кружок моркови. Пост есть пост. Зато на второе подали кашу с растительным маслом и в отдельной миске – мелкую картошку в мундирах. Всю эту кажущуюся скудность компенсировали солёные огурчики и солёная же капустка. Поблагодарив Господа за милость его, ели молча. «Странно, сегодня у шлагбаума почему-то нищих не было», – думал Сергей-водитель, доедая суп. Отец Андрей и Юрка сейчас мысленно находились у раки с мощами святителя Иннокентия. Первый снова переживал совместное со здешним священником, отцом Евгением, чтение канонов и акафистов. А поэт вспоминал, с благодарностью, как специально для него открыли раку и он целовал мощи. Поднося к губам кружку с чаем, Юрка видел в его отражающей поверхности великолепие икон на храмовых стенах, и блаженно улыбался. «Как же? Как же мне найти её? А была ли она вообще?» – задавался вопросом Сергей-художник, вгрызаясь в

сочную мякоть огурца. А на улице уже вовсю сияло солнце, когда друзья, оттрапезничав и поблагодарив Господа, вышли на монастырский двор. Один из последних августовских дней к обеду высушил слёзы и светло улыбался. Микроавтобус укрылся в тени храма и ждал пассажиров. Повернувшись к храму и перекрестившись на лик Христа над его входом, друзья забрались в автобус и отправились домой… Попетляв немного по иркутским улочкам современной и старой застройки, выехали на трассу. Дорога серой рекой потекла к устью. И путешественники плыли по её течению, мысленно уже находясь дома. Иногда делали небольшие остановки: заправить автобус и заправиться самим, полюбоваться на окружающие красоты, да и просто размять ноги. Остановились и у Тельминской церкви, наверное, самой красивой не только в области, но и в Сибири. Художник взял фотоаппарат и направился искать наиболее удачные ракурсы бело-голубой красавицы в синих кокошниках крыш, увенчанных золотыми, с крестами на них, маковками куполов. Увлекшись, Сергей уходил всё дальше, и только у церковного пруда вспомнил, что его ждут. Возвращаясь, он отснял ещё несколько колоритных изб у дороги. Уже после обеда остановились в берёзовой роще на въезде в Усолье-Сибирское. Водитель вытащил из багажного отделения инвалидную коляску, и поставил её между трёх берёз. Затем туда же он перенёс и поэта. Остальные устроились рядом, расстелив на траве скатерть-самобранку из найденных в салоне автобуса газет. И на ней появилось всё, что оставалось: хлеб и омуль. Мимо импровизированного стола прошли, громко переговариваясь, местные грибники: – Санька! Ты чё попало не клади! Чё не знаешь, меня покликай. Слышь, Сань?! – Чё пристала? Сама-то чё вчера мухомор припёрла? – Чё бы понимал, сопля мамкина! Я его для красоты взяла, а не чё бы в суп. А будешь барагозить, не возьму с собой. На чё ты мне сдался, хомутина? – Да, чё ты взъелась? Сказал же, покажу, чё положу! Тока нету ничё, мусор один. – Да, мусорщиков развелось! – осуждающе посмотрела девчонка на отдыхающих в роще путешественников. – Мы уберём за собой, обязательно, – сказал батюшка, повернувшись в сторону грибников. – А с грибами нынче как? – Да ничё, хватает вроде, – как бы смилостивилась неожиданная собеседница. – А вы если часок, полтора подождёте здесь, могу лукошко вам поднести, продать недорого. Батюшка, будто извиняясь, отказался: – Спешить нам надо. А то бы конечно. – Ну, так чё? – пожала плечами девчонка и пошла дальше. Мусор сложили в целлофановый мешок и, кинув его в автобус, сели туда сами. На обочинах дороги стояли грибники с полными вёдрами и смотрели на проносившиеся машины, надеясь, что кто-то остановится, чтобы купить их добычу. Белый микроавтобус, не останавливаясь, приближал своих пассажиров к концу путешествия. Юрка смотрел на проносящиеся пейзажи и думал о скорой встрече с любимой. Откинувшись на подголовник переднего кресла, он приготовился закрыть глаза. Впереди, с обочины вспорхнула бабочка и ударилась о лобовое стекло. Распластавшись на нём, бабочка вдруг

оказалась конфетной обёрткой. «Волшебные» успел прочитать поэт. И бабочка улетела… – Лети! – громыхнуло в голове у Ангела. Богу не нужны уста, чтобы его слышали, впрочем, как и слушающим его, не нужны уши. Ангел-хранитель был у Него на хорошем счету, и старательно исполнял Волю Божью. Вот и сейчас он, получив телепатическое указание, снова отправился на землю. У дома Ивана Савватеевича Ангел неслышно коснулся земли. Хозяин мирно спал, сунув руки под щёку и улыбаясь. Склонившись над ним, Ангел прошептал: – Всё хорошо, всё получилось. Скажи мне, где оставшиеся конфеты, – и, прочитав ответ в голове спящего, заглянул под кровать. – Как дети, – улыбнулся Ангел, расправив крыло. Коробка с конфетами подлетела к нему и исчезла, словно кролик в шляпе у фокусника. – Прощай, человек, – подумал гость с небес, и тут же очутился у старого маяка. Закрыть проход и залатать дырку между измерениями тоже было нетрудно. Ангел троеперстно осенил себя крестом и сложил перед ликом ладони. – Исполнена воля Твоя! – помыслил он. – Молодец! – ворвался в голову глас. – Радуюсь тебе! Мыслю возвысить тебя рангом! Знаю, знаю, что ответишь. Но пора дорогу молодым уступать, так что не возражай. Конфеты сдай на склад, и к Архангелам за указаниями. – Благодарю тебя Отче наш! Хоть и считаю недостойным себя, но рад служить Тебе, и буду служить. всегда! Прости меня Боже, я сделал всё, как ты сказал. Но ведь хватятся они поутру и конфет, и прохода в маяке. Опять смута в умах. Ангел подождал ответа. Но ничего не услышав, отправился на склад… Иван Савватеевич проснулся и, подскочив с кровати, кинулся на кухню. Увидев Степаниду, колдующую у печки, облегчённо вздохнул. Женщина обернулась и, отерев пот с миловидного, с лёгкими морщинками, лица, спросила: – Ты чего? Иван подошёл и обнял жену: – Да так, сон непутёвый приблазнился…

20114 -2015 г.

Юрий Витальевич Розовский, член Союза писателей России, лауреат Национальной литературной премии «Золотое перо Руси».

Поэзия

Сергей ПРОХОРОВ г. Нижний Ингаш

Сергей Тимофеевич Прохоров, редактор литературно-художественного и публицистического журнала «Истоки», член Международной Федерации русскоязычных писателей.

Светло любя

*** Не может время так остановиться, Когда не всё исхожено окрест. Остаток жизни всё труднее длиться, И каждый день – подъём на Эверест.

*** Как воду и газ по счётчику, Проблем судьбы не учесть, И как оплатить пощёчину, Отпущенную за честь?

22 ноября 2015

И сколько в рублях накрутится За ложь, за печаль, за боль? Когда твоя жизнь на круги вся Задолженностью за тобой.

*** Не выпавший из стремени, Не ринувшийся в бой, Сверяюсь я у времени С эпохой и судьбой.

*** Над лесом, над лугами, над стогами, Молочный след роняя в синеве, Снег, как мальчишка, босыми ногами Протопал робко по густой траве.

А время переменчиво, Как, впрочем, и судьба, Да и сверять то нечего За что не погибал.

И не растаял, только след оставил, И возмужал уже к исходу дня... В тайге силки на зайца егерь ставил, И серебрилась свежая лыжня.

*** Ещё не всё закончено, Не сделанного - тьма. Ещё не раз захочется, Для сердца и ума

16 ноября 2015 г.

Среди всего привычного И скучного в разы, Чего-то необычного, Как в знойный день грозы.

*** Мелькнут на миг: года, событья, лица Внезапно, безудержно, напролом, Где жизнь моя – подраненная птица Ещё парит к мечте с одним крылом.

*** Как трепетно женщина ждала стихов о любви И, не дождавшись, сама их писала, писала, писала… Как будто любимому вызов бросала, Всех женщин влюбленных к любовным стихам вдохновив.

*** Когда по жизни ты устанешь Влачиться за своей судьбой, И вдруг однажды мудрым станешь, И, стало быть, самим собой, Остаток лет уже бесценных Ты проживи, светло любя, Весь этот мир без ложной цели И всех, кто дорог для тебя.

С тех пор измельчали поэты-повесы – Затмили давно уже их поэтессы. 29 ноября 2015

Николай ЕРЁМИН г. Красноярск

Николай Ерёмин - член Союза российских писателей, лауреат многих литературных премий, самый уважаемый из русских поэтов в китайской провинции Хэнань.

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

- Читай - тому, кто впредь Не позволит книге умереть!

- Скажи мне, мама, Ведь не даром, Пустыню превращая в Ад, Опять – Удары за ударом Пилоты Сирию бомбят? Снаряды – глянь – как с неба манна – Опять Взрываются вдали… За что там гибнут, люди, Мама, За доллары или рубли? За просто так Или за деньги? Спаси, Господь, и сохрани… Есть у пилотов жёны, Дети? Или бездетные они? Кому нужны геройства эти? Кто этот Дьявол И Вампир? Опять война на целом свете? Или опять – Борьба за мир? - Ах, мой малыш, что за вопросы? Беги скорей, Ложись в кровать… Не то придётся Дед-Морозу Твои вопросы задавать…

ИГРА НА ФЛЕЙТЕ Вновь Для мамы и для папы Я во сне читал намедни Поэтические Штампы, Прозаические Бредни… И играл на флейте гаммы Давней Школьной музпрограммы… А проснулся – Сколько лет, Боже! Мамы с папой нет… ФОТОАЛЬБОМ Снимки – Чудо, в самом деле! Мы – всё старше…А они, Выцветая, Молодеют – И на солнце, и в тени… И в кромешной темноте… Глянь – Ведь мы Совсем не те!

НАДПИСЬ НА КНИГЕ

КНИГИ

«Мир богат старинными вещами! Старина – Бессмертия секрет… Сохранилось то, что запрещали… Ну, а то, что защищали, Нет» Надписал на «Книге Завещаний!» Запрещённый некогда Поэт… И сказал:

Книги желтеют – по кромке листа, Напоминая, что жизнь Прожита… И что никто их, как было, опять Благоговейно Не станет читать… Век прослужили… И – рад ты, не рад – Их заменяют айфон и айпад… 25

Из личного архива

«Самодурка» солдата Романова, которую спел на всю Россию писатель Виктор Астафьев

Ссылку на свой сайт, где был позмещён материал Олега Романова, мне прислал наш автор из братска Владимир Монахов. Эссе заинтересовало . ред. В начальной школе, где-то в 1972 году нас, малышей просили описать фронтовую службу родственников для истории. Дед мой имел полный солдатский «иконостас». Но никогда не носил наград, пока те не сгорели в пожаре (д. Шемякино, где он жил после войны и до 80-х сгорала дважды полностью). Пел он только когда выпивал. Однажды я подловил его и записал ряд его песен. Детское любопытство и слух – уловили, что официально таких песен нигде не было слышно. Они, эти песни, к счастью, сохранились в моем архиве, в детском песеннике, нацарапанные, как курица лапой. Я их как смог расшифровал и отправил в 1999г. на домашний адрес замечательному прозаику В.П.Астафьеву. Виктор Петрович ответил мне. Прислал в подарок книгу «Веселый солдат», Иркутск «Вектор» 1999г. и развернутое письмо с анализом песен. Одна из них: «Самодурка» - оказалась, цитирую, «истинно народная, превосходная песня», которую Астафьев «не слышал и не знал». Кинорежиссер Никита Михалков, гостивший у писателя в то время, получил ее текст. Я, правда, уже сомневаюсь, что песня моего деда была включена в фильм: «Утомленные солнцем-2», но в кинотеатах ее слышали, на DVD-дисках ее нет. По РТР, в день траура по погибшим в Перми в «Хромой лошади», демонстрировался документальный фильм по-моему «Русский крест», где диалог вели писатель В.Астафьев и актер, литератор Г. Жженов. Виктор Петрович принес из другой комнаты то мое письмо. Достал из конверта подаренную ему мою первую миникнижку «Занимательные параллели», уместившуюся тогда в конверт. Зачитал строки из моего письма и спел Георгию песню моего деда - Федора Павловича Романова! Сказал, что профи рифмочку бы подделал! Мол, это настоящая песня - солдатская! Да, чуть не забыл! В конце демонстрировавшего по РТР докфильма были съемки с похорон В.Астафьева, и создатели весьма удачно подмонтировали, как знаменитый писательфронтовик поет, акапелла песню, моего деда Ф.П. 26

Романова, сохраненную мной, его внуком для потомков: «Ты не пой, не свищи по утрам соловей, не тревожь, не буди тяжкой доли моей. Было время – певал, как и ты для души…». Слезы мои сами вылезли из глаз – так тронуло душу. Вот она: «САМОДУРКА» Ты не пой, не свящи По утрам соловей И не терзай, не буди Тайной грусти моей Было время певал Я и сам от души Счастью верил, мечтал О взаимной любви Так лети соловей От меня далеко Не терзай мою грудь Мне и так тяжело

Олег Романов

Герой войны Федор Павлович Романов с внуками Олегом (слева в пилотке, автор эссе) и Константином. Из архива семьи Романовых.

Хорошая новость

В Вологде открылся музей Василия Ивановича Белова «Хочется надеяться, что музей всё же будет»– писала мне в апреле Ольга Сергеевна Белова, вдова известного писателя. Ольга Сергеевна сообщала, что мои книги оставит в библиотеке квартиры–музея, и писать пока больше не будет. На большие хлопоты и усталость Ольга Сергеевна не сетовала, но я чуял нутром, что ей, сердешной, неспокойно и предстоит много работы. Прошло лето. Слава Богу, съездил к тёте Дуне в деревню, переложили ей подтопок, и хоть уезжал с грустью в душе, ибо на деревне оставалось в живых всего три человека, всё же знал, что родной мой человек будет жить зимой в тепле. Двадцать пять лет зовём Евдокию Андреевну в город жить, но твердит одно, что помирать будет на своей земле. Как это по-беловски… Первого ноября вернувшись с работы пошёл в Храм на воскресную службу. Зная моё трепетное отношение к Беловым, учитель русского языка и литературы Светлана Борисовна Рудых, вручила мне газету со статьёй под названием « Сердце Белова». Именно из неё я и узнал об открытии музея знаменитого мастера деревенской прозы. Статью написал Дмитрий Шеваров. До самой земли-матушки поклон тебе, добрый человек, за такую долгожданную весть. Деревня это святыня нашей Отчизны, и вездесущим скептикам этого никогда не понять. Пишут, что деревни давно поспивались, что деревни - это прошлое. И приходится то и дело напоминать, что во все времена именно деревня спасала нашу Русь– матушку, что деревенские люди с такой жизненной выносливостью, которой и во всём мире не сыскать. И доказательством тому - праведные труды писателей-деревенщиков, среди которых и Василий Иванович Белов. Вспомните еще Виктора Петровича Астафьева, Валентина Григорьевича Распутина – и всё станет ясно. Почему же когда думаешь о таких писателях, пробуждается в душе совесть? Дмитрий Шеваров пишет: « Коридор, гостиная, кухня и кабинет окнами во двор. Папки с рукописями в коридоре. Книги до потолка. На стенах – этюды старых русских художников. И иконы не напоказ, а 27

в самом заветном углу, над рабочим столом». Даже эти крохотные строки, уже тревожат похорошему душу: как скромно и соборно со своим сердобольным народом жил писатель. Беловское заступничество за русское крестьянство тронуло души не только на родной стороне. Его произведения опубликованы на тридцати двух языках мира, ибо что праведно, то и понятно всему миру… Деревни и сёла по-прежнему гибнут, закрываются школы, детские сады, почты, магазины. И этим давно никого не удивишь. Но писатели-деревенщики, показывая весь трагизм происходящего, верили в возрождение деревни, а, стало быть, и всей России. Подтверждением тому служат сотни успешных хозяйств и возрождающиеся православные храмы, радующие душу своим убранством и умиротворённостью. Видя это, в очередной раз вспоминаешь, что Россия находится под покровом Божией Матери, а такие писатели, как Василий Иванович Белов, даны ей свыше.

Анатолий Казаков г. Братск

Детское творчество

Конкурс «Проба пера» в отдельно взятой школе

Вот уже 18 лет в Нижнеингашском районе Красноярского края - на малой родине известного сибирского писателя Николая Станиславовича Устиновича проводится конкурс юных авторов. Готовясь к этому, полюбившемуся и детям и взрослым иероприятию, в Нижнеингашской школе №1 решили сначала провести

конкурс у себя. 17 авторов представили на суд своё творчество. Большинство из них предпочли фантастику. Александр Сиротенко (12лет) написал о привидениях, Мария Прудникова (16 лет) о волшебной чёрной кошке с золотыми глазами, которая помогла ей в постижении магии, Светлана Пташкина (13 лет) о волшебнице белке... Занятную сказку о машине времени сочинила Маргарита Григорьева (11 лет). Грустную прозу о Великой Отечественной войне по воспоминаниям своих прадедушек и прабабушек представили Андрей Батуро (16 лет), Снежана Климова (15 лет), Яна Новикова (17 лет). А Анастасия Радкевич (15 лет) поделилась своим впечатлением от знакомства с творчеством писателя А.П.Чехова: «...Меня поразило то, что в свою эпоху, когда было сложно верить во что либо, Чехов смог уверовать в человека...».

НОВЫЙ ГОД Снежинки опускаются несмело, Всё покрывая сказочным ковром. Деревья и дома в наряде белом Мерцают драгоценным серебром. И новогодний праздник тихой сказкой Спешит исполнить давнюю мечту, Чтоб каждый день был добрым и прекрасным, Счастливым в наступающем году. Анастасия Печенева, 11 лет.

ВОЛШЕБНИЦА БЕЛКА

Однажды в магазине я увидела красивое бело-голубое платье. Оно так мне понравилось, что я не могла отвести от него глаз и едва нашла силы, чтобы выйти из магазина. Прошло время. Как-то тёплым осенним днём мы всей семьёй собрались на природу. Приехали в лес, выбрали полянку, развели костер и стали варить уху. Я пошла вглубь леса, чтобы набрать ягод шиповника для чая. Побрела по тропинке, загляделась на красоту природы. Вдруг слышу, кто-то жалобно попискивает. Присмотрелась и увидела в траве маленького бельчонка. Видно, упал с дерева. Вдруг как будто услышала голос сверху: -Помоги, пожалуйста, моему сыночку! Я посмотрела вверх и увидела рыжую бельчиху - маму бельчонка. Я осторожно подняла малыша и усадила на ветку дерева. Бельчонок обрадовался и побежал к своей маме. -Спасибо тебе! – как будто сказала белка. – Чем тебя отблагодарить? -Ничем. Я сделала это просто так,подумала или сказала я. Набрав ягод шиповника, я вернулась. Но о том, что случилось в лесу, никому не сказала. Мы хорошо отдохнули и возвращались домой в отличном настроении. На следующий день у меня был день рождения. Утром я открыла шкаф, а в нём… висело бело-голубое платье. То самое! Маме я о своём желании не говорила. Может это рыжая белочка отблагодарила меня? Ведь рядом с платьем лежала веточка шиповника. Светлана Пташкина, 13 лет. 29

«А утром выпал первый снег и не растаял». С.Прохоров