Литкультпривет1(3)2013 by Сергей Прохоров

Литкультпривет!!!

Monthly journal LITKULTPRIVET!

Ежемесячный литературнохудожественный журнал

@ 1 (3) 2013

Приложение журнала ИСТОКИ 1

Храм Михаила Архангела в Нижнем Ингаше. Фото С.Прохорова 2

Литкультпривет!!! Ежемесячный журнальный выпуск

Основан 30 октября 2012 г.

п.г.т. Нижний Ингаш

New Year’s перезвон От конца ли, от начала То ли старец, то ли юн... Эвон, троек сколь промчалось, Троек времени - табун. Ухватить судьбу за вожжи, Повернуть бы тройку вспять На пути, который прожит, Чтобы снова, чтоб опять... Только снег да ветер в очи, Да годочков перезвон. Оглянуться нету мочи, Кто там плачет? Кто хохочет Новогодней белой ночью? Или это просто сон? Сергей Прохоров

Whether from the end, from the beginningWhether the old man, whether it is young... Iavon, three has however ﬂown, Three of time - herd. To seize destiny for reins, To turn the three back On a way which is lived, That again, that again... Only a snow yes a wind in eyes, Yes godochkov peresvon. To look back there is no urine, Who there cries? Who roars At the New Year’s white night? Or it simply dream?

Sergey Prokhorov

Выпуск 3-й. Январь 2013 г.

АВТОРЫ НОМЕРА: Владимир Иванов Житейский урок.................4 Галина Зеленкина Стихи.................................6

Людмила Калиновская Бурундучок........................9

Владимир Замятин

Рассказы...........................8

Илья Криштул

Юмор................................11

Сергей Прохоров

Стихи................................14 Тамара Гордиенко Стихи................................15 Анатолий Назаров Стихи................................18 Василий Скробот Стихи................................19 Алексей Юрин Сказка..............................20 Сергей Прохоров Точка зрения...................22 Самое приятное - обнимать необъятное......................23

Редактор выпуска Сергей Прохоров 3

Проза

Владимир Иванов

Родился в 1953 году на Алтае. В 1978 году окончил художественно-графическое отделение Бийского педагогического училища. После окончания работал художникомоформителем в районной художественной мастерской (р.п. Михайловский Алтайского края). С 1982 года по 1987 года работал директором Михайловской картинной галереи (филиал Алтайского краевого музея изобразительного и прикладных искусств). Проходил стажировки по музейному делу во Всероссийском и Всесоюзном институтах. С коллективом галереи за этот период было проведено более 30 передвижных выставок. Участник художественных краевых выставок. С 1987 года живет и работает в Белокурихе. За эти годы им исполнено более 400 портретов в разных манерах и техниках исполнения. Живописные и графические работы находятся в частных коллекциях не только в России, но и за рубежом. Пишет стихи и прозу. Печатался в газетах «Сибирская здравница», «Курорт Белокуриха», «Город Белокуриха». В 2010 году – один из авторов сборника «Память сердца».

ЖИТЕЙСКИЙ УРОК Безлунный купол неба накрыл заснеженные предгорья седого Алтая. Затих шум ветра, смолкли голоса птиц. Все в природе замерло. Воцарились покой и тишина. Началась глубокая зимняя ночь. В деревеньке, свободно раскинувшейся меж пологих холмов у красивой речки, закованной в толстый панцирь прозрачного льда и обрамленной молодыми побегами заиндевелого ивняка, наступило долгожданное успокоение. Жители, утомившись за день, мирно спали. Даже дворняги, все время бестолково лающие, и те затихли. И только в стареньком доме с красной ветеранской звездой, сквозь причудливо разрисованные крещенским морозом узоры из окошек пробивался тусклый свет. Там, в комнате, были двое: умирающая мать и ее сын. Он приехал из города ухаживать за нею. Они сидели молча, и каждый из них был погружен в свои мысли. «Сколько сейчас матерей брошено, - думала мать, - у некоторых из них даже нет своего угла. Многие при живых-то детках скитаются по земле- матушке, как говорится, и стакан воды подать некому. Я не знаю, какой там ад и рай? Но здесь рядом с такой «доброй» и теплой печкой, с сыновним доглядом, с соседским вниманием, их любовью, и молитвами, в самые трудные дни мои я не одинока. И пусть не все сложилось так, как мечтала, - я счастливый человек». Сын в это время смотрел на мать. Он увидел на ее лице, усталом после проведенных бессонных ночей, явную печать потустороннего мира. И мать внутренне готовила себя туда, в неведомое. Мать первая нарушила тишину. - Гроб мне сделаете из обычных досок. Скажи младшому, штоб он подбирал тесины, пусть немного подгнившие, ничо, черным сатином затянется.... А то сестру мою, единственную, хоронили, - продолжала она, - в каком-то лакированном ящике. Магазинные-то мне не нравятся... - Мам, ты это о чем? - сказал сын взволнованно, нахмурив брови, и снова

сосредоточился на мыслях о матери. Он понимал, что дни её сочтены, но где-то в глубине души всетаки наивно ещё верил, что мать не умрет, что продлятся дни ее на земле. В эти минуты он не мог представить, что в случае смертной разлуки не будет такого нежного, дорогого человека на земле - его матери, которая дала ему жизнь, и так высоко ценила его человеческие качества. Ведь именно она, а никто другой, возлагала надежды на раскрытие в нем творческих способностей. Но как встретить горе и смотреть в лицо всему, что происходит, он не знал. Нервы были натянуты, словно тетива лука. Он резко встал и начал ходить по комнате. Из глубин памяти вдруг всплыли слова: «Пока мать жива, человек чувствует себя избранником на земле... Да, какие правильные слова...». Однако он понимал, что неизбежного не миновать. - Сынок, - снова заговорила мать, вернув сына в реальность, - я вижу... Ты стараешься, но все твои усилия напрасны. Вот увидишь! Я точно знаю, что все идет к завершению. Раньше часто вспомнила слова твоей бабушки Аксиньи Григорьевны, все говорила перед своей кончиной: «Быть бычку на веревочке». Теперь я их хорошо понимаю. Ну как в воду смотрела. - Мам, ты это о чем? - повторил сын. Со щемящей болью в сердце и нахлынувшим чувством тревоги подошел к матери, сел на кровать рядом с нею. Охваченный горячим состраданием и сочувствием к матери, он положил руки на ее плечо и обнял ее с такой нежностью и любовью, на которую был способен. За этим пределом чувство таилось что-то настоящее. - Мам, поживи еще хоть немного. Мать наклонила голову, покрытую белым чистым платком, и положила ее на плечо сыну. - Нет, дорогой сынок, теперь уже всё. Вы теперь у меня большие, на хлеб заработаете. Всех я вас люблю. Тебе спасибо и прости, если я когда обидела, - сказала мать и вытерла слезы кончиком платка. Сын ничего не мог ответить, образовавшийся комок в горле не давал говорить. - Да ... чтоб ребята-то, братья твои, - снова

заговорила мать после небольшой паузы. - Перед выносом, чтобы у гроба-то постояли, со свечками. А то в прошлый раз, когда отца хоронили, они почти и не стояли. - Обо мне особливо не горюйте. Так устроено. Мы хоронили своих родителей, теперь вам пришла очередь. Два века никто не живет. Рассуди: люди жили бы и не умирали. Но зачем это? К чему? Поэтому все идет так, как заведено. У гроба надо спокойно постоять и все. Мою смерть ты должен пережить в своей душе. Я вот смотрю на свою жись, - она для меня, как испытание. И каждый человек, наверно, должен все перенести в своей жизни, а иначе он не подымется. Помолчав, она продолжила: - Сынок, ты радуйся, что для меня скоро кончится все земное и откроется путь в вечность, радуйся, что все так хорошо у нас сложилось. И когда меня не будет, ты радуйся! Мир-то шибко хороший, и жись продолжается. Я любила жить. Сейчас вспоминаю детство. Мы тогда жили за речкой, какая была ярко- зеленая трава, какой был свежий воздух, какие теплые лужи, солнце, пение птиц. Как было весело, как мы дружно работали, рамовали табак, молотили. А как на вечёрках плясали под гармонь, как пели, идя на работу по «косой» дорожке по-над речкой. Как мы задорно смеялись, когда повзрослевшими девушками купались совсем голыми, а любопытные молоденькие парнишки наблюдали за нами. При виде их кто-то из девчонок, бывало, кричал: «Шаток! Шаток!», и мы выскакивали из воды, как ошапареыные и впопыхах наскоро одевались. Жись была не в тягость. Как мы любили. Никто еще не отказался от этого белого света. Мать любила жизнь. Она по-доброму относилась к земле и небу. Когда вспоминала прошедшие годы, то всегда благодарила Бога за всё и всех людей, которые её окружали. В войну была кладовщиком и в то страшное, холодное и голодное время имела доступ к продуктам: на складе были разные крупы, мука, мед. Несмотря на то, что был строжайший учет колхозной управы и контроль полномочного из района, мать по возможности помогала людям. Она всегда говорила: «Никогда я не желала плохого другому человеку. Всех людей любила, и вы живите также по-божески. Поступайте не так, как вам хочется, а как Богу угодно. Об этом мне еще бабушка говорила». Сыну напоследок она сказала: - Обо мне не пекись и душу свою не терзай и нет нужды надеяться на чудо. Веруй в Бога. Живи и радуйся. Работай по совести. За большими деньгами не гонись. Собака хватат - сыта не быват. С братовьями своими всегда будь в ладу и с женой, и дочерьми. - Они для тебя опора. Почитай их. А ежели что не так, терпи. Все мы не безгрешны, и нет на земле ничо Вечного. В последние недели мать наставляла сына на истину, дав ему тем самым урок житейской мудрости в толковании жизни и смерти. Но были и такие моменты, когда во время сильных приступов мать посещали минуты отчаяния. Тогда она смотрела на иконы потухшим взглядом и шептала с укором и искренней

мольбою: «Господь Милостивый Батюшка. Мать Пресвятая Богородица и Безвредный ты наш Николай Угодник. Прошу Вас и умоляю: сжальтесь надо мною, тяжко мне. Поскорей благословите меня в тот мир, я не обижусь». В такие минуты сын поддерживал мать и, как мог, успокаивал. В их отношениях не было лжи. Мороз тем временем крепчал. Он набирал свою силу. Будто огромный невидимый спрут запускал он свои холодные щупальца под обветшавшую обшивку дома, в пазы между бревен, находил лазейки в просевшем полу и, только слепо наткнувшись на прогретую кирпичную печку, терял свои силы, обмякал, превращаясь в приятый теплый воздух. Но чем ближе к утру, в комнате становилось все холоднее и холоднее. Уложив мать, сын укутал ее в одеяло. Выключил свет и тоже лег. Было далеко за полночь. Согревшись в своей постели, он расслабился и успокоился. Стал думать о том, сколько сыновей не смогли быть с матерью в последние минуты их жизни. А вот ему Бог дал такую возможность. И это счастье быть рядом с матерью, говорить с нею, ухаживать. Все эти недели сын оберегал эту невидимую неразрывную связь, был внимателен и терпелив, он ни разу не одернул мать, не сказал ей худого слова. Рядом стояла смерть, которая могла прийти в любой момент, и исправить тогда что-то было бы уже поздно. И сын заснул со смиренным покоем в душе. Прошло больше недели... Наступило неотвратимое январское утро - последние часы пребывания матери на земле заканчивались. Сын держал её ладони. Они были теплыми, живыми. Сколько они сделали для него - эти добрые материнские руки! Сколько они переделали за свою долгую жизнь разной работы, порой непосильной и все ради чего? Ради нас, чтобы только нам, её деткам, было хорошо. Сил уже не было совсем, но мать с большим трудом все-таки смогла прошептать: «Я те-бя люб-лю...». В ответ сын печально улыбнулся и произнес: «Мам, я тебя тоже». И после продолжительного учащенного дыхания вперемежку с глубокими задержками, у матери остановилось сердце. Открылись невиданные доселе врата в вечность. Но сыну не дано было это постичь, - это было таинством. Душа матери отошла к Господу, в его Владения, в Беспредельный Космический Океан. Так тихо, будто журчащий весенний ручеек в наших предгорьях, впадающий в огромную могучую реку. Все свои долгие годы мать стояла на невидимой ступеньке, отделявшей ее сыновей от вечности. Теперь на эту ступеньку встали её дети. В их жизнь пришла осень и они, словно листья, оторванные от древа сильным порывом ветра, закружились в вихре новых событий, но уже без материнской теплоты и ее духовной поддержки... Алтайский край. г. Белокуриха

Галина Зеленкина

Поэзия

Зеленкина Галина Николаевна родилась 11 июля 1947 года в городе Бресте Беларусь. С 1960 года проживает в Сибири (до 1984 года в городе Братске Иркутской области, а с 1984 года и поныне в городе Кодинске Красноярского края ). Окончила энергетический факультет Иркутского политехнического института в 1971 году. Специальность – инженер-электрик. Работала проектировщиком в Группе Рабочего Проектирования на строительстве Братской, Усть-Илимской и Богучанской ГЭС. С 1997 года занимается писательским трудом. Автор романов «Убийца неподсуден» (изд-во «Кларетианум» г. Красноярск) и «Звездочет» ( издво «Буква» г.Красноярск), а также нескольких книг стихотворений. Член Крымского клуба фантастов(г.Симферополь), член творческого клуба «Новый Енисейский литератор», член редакционного совета детского альманаха «Енисейка», член Союза писателей России. Печаталась в Украине, Чехии, Бурятии и России.

Ночные стихи

В день последний ноября на небе просинь, Тишина вокруг, как будто бы скорбя, В путь последний провожает время осень За границу дней ушедших ноября.

Опрокинулось небо в речку, И попадали звёзды в воду, Ночь вплетает в стих по словечку На потребу мне и в угоду.

Чёрное кружево памяти Михаила Анищенко Печалью завьюжило Чёрное кружево, А в белом прийти, как посметь. И вьюга над гробом Надрывно-простуженно Прощения просит за смерть.

Ну, а я как-никак соавтор, Потому и слежу за слогом. И нельзя сей отбросить фактор, Как нельзя стать ничьим зароком. Изрекаются мысли речью, Запишу, и строка готова. Вроде всё в ней по-человечьи, Только радости нет ни слова.

И трубы играют Марш грусти и видимо, Как рвутся в нас струны из жил. Уходит жить в вечность Тропою невидимой Наш друг, что с талантом дружил.

Глагольное Мне б на жизнь обидеться, Что так быстро движется. Стало лучше видеться, Стало громче слышаться.

Жизнь как будто

Полной грудью дышится Мне в краю, что помнится. Кровью сердца пишется Жизнь, что счастьем полнится.

Каждый день раскрашен Красками судьбы. Для творца не важен Каски цвет, как бы Не ругалось время За палитру дней, Мы живём не с теми, Кто нам всех нужней.

В день последний ноября В день последний ноября уходит осень И следов её не видно на снегу. Задержать бы мне её деньков на восемь, Только вспять не повернёшься на бегу. В день последний ноября мечты так ′зыбки, На душе тоска и в доме не уют. Две синицы за окном, как две улыбки, Посидят и улетят туда, где ждут. 6

Мы живём как будто Пробуем на вкус Всё, что мы кому-то Отдаём, как груз Жизненных ошибок И чужих обид. В мире без улыбок

Зло недолго спит.

Миниатюры Людмила Калиновская Людмила Калиновская родилась в 1950 году в г. Анучино, Приморского края. Школу окончила в Красноярском крае в пос. Нижняя Пойма. Долгое время жила на полуострове Камчатка. С 2011 года живет в г. Канске Красноярского края. Стихи пишет с детства. Выпустила несколько книжек стихов и прозы. Член межрегионального Союза писателей СевероЗападного округа г. Санкт-Петербурга.

Бурундучок Дорога, закованная в асфальтные тиски, стремительно неслась под колесами «япошки». Это был невысокий склон сопочки объездной дороги нашего города. Мотор стучал ровно, как часики, и только глаза машины - световые фары, едва успевали обозреть проносящиеся мимо деревья, подернутые желтым пеплом проказницы осени. Вдруг вдали дорогу стремительно перебежал зверек. Его пушистый хвостик, словно подзорная труба, был поднят вверх. Машина ойкнула, и от страха задавить зверька, стала сбавлять ход. Зверек остановился на противоположной стороне дороги и, словно столбик, застыл в неподвижной позе. Машина была очень умная, и все сбавляла ход, словно понимала, что зверек может быть непредсказуем. И вдруг, в тот момент, когда осталось проскочить всего метров десять, зверек стремительно кинулся обратно наперерез машине. Даже

тормоза

заголосили

от

такой

удара о переднее колесо. Она еще проехала несколько метров по инерции и остановилась. Зеркало заднего хода сразу обнаружило, что на дороге лежит еще живое существо коричневожелтого цвета в полоску. Это же бурундучок, что же он наделал, глупыш? Как жаль, как жаль, как жаль — стучал мотор в волнении оттого, что случилось непоправимое. Машина дала задний ход, но маленькое существо затихло и лежало неподвижно. Глаза-фары жалобно моргнули, клаксон издал протяжный вздох, а мотор жалобно застучал и медленно завелся. Машина поехала дальше, без всякого настроения, что - либо замечать вокруг. Её ремни стали пищать жалобным минорным звуком: бзиии, бзиии, бзиии. Эти звуки словно выговаривали: - прости, прости, прости.

неожиданности! Машина вздрогнула от мягкого

Проза

Владимир Замятин

Владимир Замятин родился 01.12.57 года. С отличием окончил СибГАУ. Автор большого количества рассказов, которые были напечатаны в газетах г. Красноярска. Публиковался в журналах и альманахах: “Огни Кузбасса”, “Дон”, “Север”, “Экумена”, ”Истоки”, “Енисейский литератор”, “Литература Сибири”, “Литературный меридиан” и др.

Благодарность от товарища Сталина

Сын Марии Петровны Женя ушел в армию в 1937 году. В семье моей бабушки, воспитывающей девятерых детей, сразу стало не хватать средств. А моему отцу отличнику физмата пришлось пойти работать, бросив учебу в педагогическом институте. На прощание Евгений просил мать не горевать по нему, он скоро вернется и вернется живым. Но слово свое так и не сдержал. Шли годы, а в родной дом он не возвращался. Только изредка Мария Петровна получала треугольники-письма. Сын сообщал, что сначала служил на Дальнем Востоке, бил японцев на озере Хасан, потом в Монголии на Халкинголе. Довелось ему повоевать с финнами зимой 1940-ого. И, наконец, с первых дней войны вступить в тяжелые бои с фашистскими захватчиками. Ушли на фронт один за другим старшие дети Марии Петровны: Николай, Борис, Владимир, и мой отец Александр. Семья по настоящему начала голодать, младшие учились в школе, а средства на жизнь состояли из алиментов от моего деда-железнодорожника. Мария Петровна писала на фронт и молила детей поскорее разбить фашистов и вернуться живыми. Дети Борис, Николай и Александр ответили, чтобы она продала все их вещи, а после войны они заработают себе на новые. Борис, воевавший штурманом бомбардировщика и возивший продовольствие в блокадный Ленинград, решил высылать голодной семье половину своего летного пайка. Не получила письма Мария Петровна только от Жени. Наконец, через четыре месяца почтальонша вручила ей большой конверт. А когда та вскрыла его, то ахнула: это был бланк с фотографией Иосифа Виссарионовича Сталина! Вождь народов благодарил Марию Петровну за 8

ее сына Евгения Александровича. Моя бабушка не знала радоваться ей или печалиться, и вскоре позабыла об этом конверте. Наступила осень, нужно было подумать о зиме. Мария Петровна решила поехать к сестрам в Шало, продать вещи детей. Взяв с собой младшую дочь Розу, она пришла в кабинет начальника станции Красноярск и стала просить дать ей проездные билеты до Маганска. Но никакие доводы и мольбы матери пятерых солдат не подействовали, время было суровое, начальник станции опасался за свою жизнь. Отчаявшаяся Мария Петровна мысленно попросила господа Бога о помощи. Никто не знает, услышал тот ее просьбу или нет, но женщина тут же случайно обнаружила в кармане своего платья сложенный вдвое лист бумаги. Это и была все та же «Благодарность от товарища Сталина». Фотография Иосифа Виссарионовича произвела шоковое впечатление на большое железнодорожное начальство. Моей бабушке была выделена настоящая мотодрезина, которая и доставила ее вместе с тетей Розой по назначению. Впрочем, задуманное мероприятие по продаже вещей закончилось не достаточно успешно, денег хватило только на обратный путь. Зато Мария

Петровна было очень довольна выменянными продуктами и на несколько месяцев семье можно было забыть о поисках источников пропитания. Война продолжалась еще почти два года, много было пережито за это время, но простая бумажка с портретом вождя народов на какое-то время облегчила ее положение. Наконец, наступила долгожданная победа. В июне 1945-ого первым из сыновей Марии Петровны вернулся Женечка. Проработав три месяца на мясокомбинате, бывший офицерпобедитель завербовался на север охранять зэков, которые, искупая вину перед Родиной, добывали урановую руду. Личная жизнь у воина, получившего благодарность от товарища Сталина, сложилась неудачно. Безусловно, восемь лет воинской службы – это не 25 как было во время царствования династии Романовых, но жена его не дождалась, а связала свою судьбу с другим мужчиной.. Евгений Александрович сошелся с женщиной, имевшей ребенка от сгоревшего в танке одноклассника. А лучшим подарком на свадьбу оказались валенки для невесты. За годы совместной жизни у боевого офицера своих детей не случилось, по какой причине не известно. Военные раны продолжали напоминать о себе и после победы, но до самой своей кончины как память о чем-то добром он хранил пожелтевшую бумажку с благодарностью и портретом товарища Сталина.

Прощай, оружие!

До школы я жил с дедом Иваном Иннокентьевичем в старинном селе Кочергина Заимка, которое затерялось в бескрайней сибирской тайге. Я очень любил своего деда, он мне отвечал тем же. Да как его было не любить?! Дед у меня замечательный, фронтовик- артиллерист, да еще награжденный за воинские подвиги орденом Красной Звезды и медалью «За боевые заслуги». Только вернулся он с фронта инвалидом на всю жизнь: без правой руки и без левой ноги. Но это не мешало Ивану Иннокентьевичу, как мне казалось, управляться по хозяйству и работать в колхозе бригадиром. Дед говорил: крупно ему повезло, что он не потерял зрение. Как бы жил мой дед, не видя всю окружающую его красоту и крепнущее колхозное хозяйство? Родина, которую Иван 9

Иннокентьевич героически защищал, выделила ему протез на металлической трубе. Это позволило моему деду ловко передвигаться по родному селу и даже ходить со мной на рыбалку и по грибы. А по вечерам мы сидели вместе с ним на лавочке у дома и встречали бредущее на вечернюю дойку колхозное стадо. Многих буренок помнили по кличкам и приветствовали: они были для нас как родные. С опаской поглядывал я лишь на огромного быка по кличке Фюрер. В носу у этого чудовища было кольцо, за которое его привязывали к столбу в сарае на краю села. Сельчане поговаривали, что его предка вывезли из Германии. Мне казалось, что, обводя нас с дедом красным кровавым взглядом, тот затевает что-то недоброе. Дед успокаивал: «Не трусь внучок, мы и не таких чертей видали, да этих немецких выродков все же одолели. Теперь никакие фюреры нам больше не страшны!» А уже перед сном я просил деда почитать мне одну из хранившихся в доме книжек. У нас их было целых три: «Наша авиация», «Сын полка» и напечатанная на машинке настоящая американская «Прощай, оружие!». Больше всего я любил повесть «Сын полка» и мог часами слушать про юного воина Ваню Солнцева, сражавшегося на фронте наравне со взрослыми. Когда же дед читал книжку «Наша авиация», я был безмерно горд, что русская техника самая лучшая в мире и смогла помочь нашему народу одержать победу в Великой Отечественной войне. Дед никак не комментировал прочитанное, а только гладил усы, хмыкал и слегка покачивал головой. Однако, читая «Прощай, оружие!», был необычайно сосредоточен и серьезен. Иногда он садился не на лавочку, а за

обеденный стол в угол, где до войны висели иконы с ликами святых. Моя бабушка оберегала их и истово молилась по вечерам. Но, когда на фронте убило двух ее братьев и старшего сына, расколола в сердцах иконы топором да сожгла в печке. Потом отошла от перенесенного и жалела о содеянном, но денег на покупку новых не было. Однако это осиротевшее место все равно оставалось какимто особенным, торжественным. Дед сначала много курил, выпивал полстакана самогона, потом долго и тихо сидел молча, уставившись взглядом в одну точку. Перед сном он, махнув единственной рукой, тяжело вздыхая, заваливался на покой, произнося единственную, но любимую фразу: «Вот вам, всем! Не дождетесь! Русские не сдаются!» Хотя, по правде говоря, какой уж там Иван Иннокентьевич русский? Отец его пытался бороться с царем за свободу и независимость Польши, а потому был выслан навечно в Сибирь. В 1907 году, построив дом в Кочергиной Заимке, зажил заботами деревенского жителя. Иногда дед, подозвав меня к себе, усаживал напротив и горячо рассказывал, как они героически сражались за Победу, за Родину и товарища Сталина. Дед командовал взводом 45-миллиметровых пушек. Нередко ему и другим солдатам приходилось таскать орудия на себе по дорогам и бездорожью, стрелять по немецким танкам прямой наводкой. Особенно он любил повторять мне в деталях рассказ про последний свой бой в 1942 за село Талое, что под Серпуховом. Тогда его тяжело ранило, но всетаки артиллеристы и пехотинцы отбили все атаки фашистов, уничтожили шесть танков, расстреляли более трех десятков автоматчиков, так и не отдали позиции врагам. Когда мне исполнилось семь лет, родители забрали меня в Красноярск и я пошел в школу №11, что стоит недалеко от странного дома, похожего на восточный дворец. Год прошел для меня в новых заботах по учебе. Так минули осень и зима, а когда наступила весна, мне вновь захотелось увидеть деда. И вот в начале июля, окрыленный радостными надеждами, я вместе с родителями отправился поездом до Тайшета, а затем на подводе в свою Кочергину Заимку. Однако возле знакомого дома меня ждала группа молчаливо стоящих женщин-соседок. С тяжелым предчувствием я взбежал по ступенькам 10

крыльца -- и увидел в горнице лежащего на кровати Иван Иннокентьевича. Как мне показалось, дед что-то почувствовал, может быть, даже узнал меня. Оперся на локоть и с хрипом произнес: «Бахара!... Сын полка… Прощай, Родина»! Откинулся на подушку и затих. Я не понял его и воскликнул: «Деда! Ты перепутал! Я не Бахара. Я -- твой внук, приехал к тебе. Принести «Прощай, оружие»? Сейчас», -- и помчался в другую комнату за нашей с ним любимой книжкой. Но дед лежал неподвижно и не смог ее мне почитать как раньше. А через три часа Ивана Иннокентьевича не стало. Соседка баба Настя рассказала мне, что герой и инвалид войны не смог увернуться от напавшего на него быка. Фашистские пули и осколки его миновали, но смерть свою нашел он от рогов Фюрера. Когда деда хоронили, я совсем не плакал. Мне казалось, что он ушел из жизни на заслуженный покой. Спустя годы мне довелось узнать, что сыном полка артиллеристы называли подносчика снарядов Бахару из Андижана, которого взрывом разорвало на части в том бою. Он был последним и младшим ребенком в большой семье. Все братья Бахары и отец его погибли на фронте, а мать высохла и через шесть лет после Победы умерла от горя. «Прощай, Родина!» – так называли солдаты подразделение, в котором служил мой дед. Эти страшные слова артиллеристы произносили каждый раз, поднимаясь на бруствер, и готовясь, к смертельному поединку с фашистскими танками. В живых оставался тот, кто успевал быстрее и точнее стрелять. Читать повесть «Сын полка» я больше не хочу. Не такой романтичной война оказалась! На память о деде, уже для своих внуков, я бережно храню пожелтевшие листы со знаменитым романом Эрнеста Хемингуэя «Прощай, оружие!».

Юмор КОРОТКО О СЕБЕ: Дело было тёмной ночью, по трубе по водосточной, папа к маме в общежитие полез И долез он, знаю точно, ибо я без проволочек на свет божий вылез в срок и без чудес...

Сказка про Козла и про Лихо Однажды Леночка пустила к себе в огород Козла. Козёл был худой, плохо одетый и с запахом после вчерашнего, а звали его Ильёй. Он довольно быстро освоился в огороде у Леночки, закурил её дорогие сигареты и стал ждать еды. Леночка всегда отличалась добротой и еду вынесла – баклажаны, соус к ним и пирожное с кофе, всего на 324 калории и столько же рублей. Козёл наотрез отказался есть на улице и, благо дверь была приоткрыта, резво вбежал в дом, где ему сразу понравилось. Там было пианино, много всяких картинок в рамках, книги и телевизор, а любимого мужчины не было. Может, в природе он и был, но, по крайней мере, им не пахло, а пахло освежителем воздуха «Гвоздика» и лаком для волос с таким же названием. Когда Леночка вошла в комнату, Козёл уже лежал на кровати и смотрел по телевизору свой дурацкий футбол. Она робко поставила тарелку с калориями на стол и, собрав всё своё женское мужество, якобы грозно сказала: «Вот еда. Покушайте, пожалуйста, и до свидания». В её планы никак не входило провести остаток своей яркой жизни с Козлом, пусть даже и Ильёй. Козёл никак не отреагировал на Леночку, только посмотрел устало, будто она и не Леночка вовсе, а футболист вражеской команды или даже судья. Леночка поняла, с кем её сравнили и решила больше Козла не беспокоить. Она бесшумно вздохнула, робко присела на краешек стула и посмотрела вдаль, где замаячила счастливая жизнь. Прошло много лет. Козёл по-прежнему лежит на кровати и смотрит свой дурацкий футбол, покуривая дорогие Леночкины сигареты. Сама же Леночка, когда не на работе и не на хозяйстве, всё так же робко сидит на краешке стула и смотрит вдаль, где уже ничего не маячит. А иногда, обычно в день своей зарплаты, она тихо спрашивает: 11

«Илюша! Козёл!!! Может, пойдём сходим куданибудь?». После этой фразы у Козла проливается пиво и избитая, а, стало быть, любимая Леночка идёт ночевать к подругам. Подруги, избитые мужьями чуть раньше, спрашивают её: «Ну что? Опять твой Козёл постарался?», на что Леночка еле слышно, что б не разбудить Лихо, пока оно тихо, отвечает: «Эх, вы! Вы же не понимаете, какое это счастье – жить с Козлом!». Но однажды Леночка прошептала это чуть громче и Лихо проснулось. Звали Лихо Сергеем, оно было умыто, подстрижено, упитано и красиво. С Козлом Лихо не ужилось, поэтому Козёл ушёл искать себе другой огород, а Леночка по привычке присела на краешек стула, но вдаль уже смотреть не стала. Потому что Леночка поняла – счастье женское не вдали маячит, а вот оно, рядом, на кровати, похрапывает или дурацкий свой футбол смотрит. Ну иногда ещё есть просит, голод же не тётка. И ничего в своей доле женской Леночка уже не изменит, хоть вдаль смотри, хоть футбол в телевизоре. Футбол даже лучше, там хоть мужчины иногда красивые бегают, а здесь… Но, как говориться, назвалась груздем – не говори, что не дюжа, а коль взялась за гуж, так и полезай в кузов. Или в горящую избу иди…

Я и Хемингуэй Хемингуэю повезло, он жил в молодости в Париже. Дружил с писателями и художниками, работал в газете, пил бурбон, гулял, любил свою молодую жену… Потом написал, что «Париж это праздник, который всегда с тобой…» Мне повезло больше. Я жил в молодости в Мытищах. Дружил с Гундосым и с Кротом, пил пиво, чем-то торговал, любил Верку… Я ради Верки даже как-то витрину разбил, свою любовь показывал… А они потом написали, что «… находясь в состоянии алкогольного опьянения, разбил витрину продуктового магазина и похитил муляж колбасы «Краковской»…» Хемингуэй в тюрьме не сидел. А мне дали пятнадцать суток, и я две недели красил забор вокруг отделения. Дышал краской, от этого много думал. Верка ко мне не приходила. Она, оказывается, уже с Гундосым жила, так что мне опять повезло. Это я потом понял, когда пиво пил на лавочке и Гундоса увидел с коляской, а рядом Верка с животом. И тоже с пивом. Хемингуэй работал журналистом и мотался по всей Европе. Я тоже из Мытищ мотался в Москву, где работал охранником. В Швейцарии, на горнолыжном курорте, Хемингуэй влюбился в подругу своей жены и ушёл из семьи. В Люберцах, на побережье пруда, я встретил Людку, пожилую повариху местной шашлычной, тоже влюбился и переехал к ней. Мы с ней пиво каждый день пили, ну и водку иногда. Хемингуэю повезло, у него было трое сыновей от разных жён. Мне опять повезло больше, у моей Людки было четверо и от разных мужей. Может, один был и от Хемингуэя, я не спрашивал. Хемингуэй очень переживал, что оставил первую жену с ребёнком и до конца жизни помогал им. Бывшие мужья Людки нам не помогали, а только мешались, так как жили вместе с нами. Потом, когда сыновья Людкины подросли, они всех маминых мужей, меня в том числе, с лестницы спустили. Пока было тепло, я ещё в Люберцах пожил, пиво попил, а вечером уехал. Хемингуэй всегда возвращался на родину, в США, где у него был дом и где его всегда ждали. Я тоже решил вернуться в Мытищи, где меня всегда ждут Гундосый и Крот. Оказалось, правда, что Гундосый умер, Крот пропал, а Верке пятьдесят три года. Вот так время пролетело, под пиво. Хемингуэю повезло, он выжил в страшной автокатастрофе. Долго лечился, но врачи его поставили на ноги и он вернулся в свой дом. Мне тоже повезло, когда Веркин хахаль меня зарезал, 12

но не насмерть, а «Скорая» без денег в больницу не везла. А откуда деньги, я Верке последнее на пиво отдал. Сам дошёл, ногами… Вот только возвращаться некуда. Хемингуэй застрелился из охотничьего ружья. Он сходил с ума и не хотел, что бы бывшие жёны и сыновья видели его безумным и немощным. Мне не повезло – с ума я сошёл, но у меня нет ни ружья, ни жён, никого. Так что немощным меня только санитарки видят, но они особенно не присматриваются. Живой и ладно. И пиво уже не помогает. Да и не дают его здесь. А когда просветление наступает, я думаю, что вообще зря я свою жизнь пиву посвятил. Както по-другому надо было, но как? И спросить не у кого – Крота нет, Гундосого нет, санитарки внимания не обращают, Верка не приходит, как и тогда, в молодости. Пиво пьёт, наверное. Интересно, что Хемингуэй про это писал, надо обязательно прочитать, но… Теперь только в следующей жизни прочитаю, если она будет. Этато пролетела, как бутылка пива в электричке – только открыл, она уже закончилась, а от Мытищ ещё не отъехали. Надо было сразу две брать. Не бутылки жизни…

Правильный человек Алексей Чижов был очень правильным мужчиной. Уходя, он гасил свет, водоёмы не засорял, мусор всегда сортировал, а отработанные энергосберегающие лампы сдавал в специализированные организации для переработки и обезвреживания. Он, кстати, единственный россиянин, который знал адреса этих специализированных организаций. Алексей не купался в местах, где купание запрещено и не ходил по газонам, никогда не заезжал в магазины на роликовых коньках и уж тем более не выходил в местах, где выхода нет. В страшном сне он не мог себе представить, что поставит сумку на витрину или перейдёт дорогу в неположенном месте, попросит справку там, где справок не дают, а размена там, где размена нет. Однажды Алексей увидел человека, заходящего в зал после третьего звонка и ему стало так нехорошо, что ни в какие залы он больше не ходил. И, разумеется, он не трогал руками экспонаты, не заходил ни за какие ограждения, ежемесячно оплачивал по ЕПД сумму платежа, указанную в графе «Итого с учётом страхования» и хранил все квитанции в течении 3-х лет с момента оплаты, для чего даже выделил отдельную комнату в своей двухкомнатной

квартире. у него так заныла душа, что он забыл и правила Вот и в это утро всё было так, как всегда. пользования метрополитеном, и даже с какой Алексей собрался на работу, проверил, не оставил целью он хотел им воспользоваться. Никогда, ли он включёнными электро и нагревательные никогда раньше Алексей не видел таких глаз. Он приборы, вытащил все шнуры из всех розеток, не мог больше находится в условиях увеличенных перекрыл газ и водопровод и только после этого пассажиропотоков и, впервые в жизни пройдя по покинул своё жилое помещение. Подойдя к лифту, газону, подошёл к Люде и молча присел рядом. он нажал кнопку вызывного аппарата и посмотрел, «Хочешь пива» – то ли спросила, то ли приказала загорелся ли индикатор. После автоматического она. «Хочу» - ответил он. Потом они курили, открывания дверей, убедившись, что кабина потом, нарушая правила дорожного движения, находится перед ним и что это действительно перебегали улицу и покупали ещё пива, потом кабина, а не её имитация, Алексей зашёл внутрь и он рассказывал ей свою жизнь, а она хохотала. А нажал кнопку нужного ему этажа. потом пошёл дождь… На улице, в ожидании подвижного состава На окраине большого города, под мостом через трамвайного парка и имея при себе предмет со реку, живут два счастливых человека. Им никогда световозвращающимся элементом, Алексей минут и никуда не нужно являться в течении 3-х рабочих двадцать обеспечивал видимость этого предмета дней. За их вещи, не сданные в гардероб, не несёт водителями транспортных средств, за что много ответственности никакая администрация. Они раз был этими водителями матерно обруган. К никого и ни о чём не обязаны в 10-дневный срок ругани в свой адрес Алексей давно привык и не письменно уведомлять. Их исключили из списков обращал внимания, к тому же ему было не до ругани для голосования, к ним не приходят агитаторы, а - невдалеке он заметил агрессивно настроенную полицейские не требуют показать паспорта. Они группу граждан и стал искать сотрудника полиции, не знают, кто мэр их города и даже путаются что бы немедленно сообщить ему об этом. в президентах страны. Им не нужно в течении Сотрудника полиции поблизости не оказалось, недели оплачивать всякие задолженности. По но, к счастью, члены агрессивно настроенной утрам они смеются, а по вечерам смотрят на группы граждан оказались пешеходами, воду и лес напротив. Но иногда, в полнолуние, которые хотели стать пассажирами какого-либо один из этих счастливых людей просыпается в маршрутного транспортного средства и выражали холодном поту от собственного крика. Он смотрит своё негодование по поводу невозможности этого в испуганные серые глаза и виновато шепчет: сделать. «Опять этот кошмар…» Уже давно, в каждое Вскоре долгожданное транспортное средство, полнолуние, ему снится один и тот же сон, жуткий оборудованное системой АСКП, подошло, сон про размагничивание проездного билета от наконец, к посадочной площадке и Алексей, того, что он хранился рядом с ключами и другими дождавшись его остановки, вышел на проезжую металлическими предметами. Он долго сидит и часть с целью посадки. После валидации курит, отгоняя страшные мысли о последствиях проездного билета Алексей не стал задерживаться размагничивания, а потом засыпает, запутавшись возле турникета, а прошёл в середину салона, в волосах своей любимой. До следующего где начал заблаговременно готовиться к выходу, полнолуния ему ничего не будет напоминать о искать оставленные другими пассажирами вещи прошлой жизни… и во избежание травм держаться за поручни, «Может быть, жить нужно именно так, по одновременно проверяя, не загрязняет ли его своим правилам?» - подумал я и, ощущая себя одежда одежду других пассажиров. За этими бунтовщиком, не поднял полы длинной одежды делами время пролетело незаметно и наземное при входе на эскалатор. Мой бунт, бессмысленный транспортное средство общего пользования, и беспощадный, был задушен в зародыше. У двигаясь по специально проложенному маршруту, меня больше нет длинной одежды с полами, а прибыло на конечную станцию. Заранее подав эскалатор, даже не заметив этого, всё также бежит сигнал водителю нажатием кнопки звонка, вниз, увозя куда-то пассажиров, стоящих справа Алексей покинул подвижной состав и направился лицом по направлению его движения… к наземному вестибюлю станции метрополитена. Люда сидела на газоне напротив входа в метро и пила пиво. Глаза, огромные серые глаза насмешливо взирали на торопливых суетящихся людей, но люди, опаздывая на службу, ничего замечали. Взгляд этот заметил только Алексей и 13

Поэзия

Сергей Прохоров

Сергей Прохоров - автор десяти книг стихов и прозы, основатель и редактор литературно-художественного и публицистического журнала “Истоки”, член Международной Федерации русскоязычных писателей.Кавалер ордена “Культурное наследие” Подготовил и выпустил 20 номеров журнала “Истоки”. С ноября 2012 года издает ежемесячное электронное литературное приложение к журналу “Истоки” “Литкультпривет” . НЕ ЗРЯ ЖЕ КУРОЧКА-ТО РЫЛА Я знаю, вы меня поймёте, Иначе я бы вам ни-ни. Я словно курица в помёте Скребу потерянные дни… Ведь что-то ж в них такого было, На что уже не наплевать. Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать

Нам - затменье На века. Верю слепо: Солнце, эй! Напоследок Обогрей! От, родясь, И до конца Краше Солнца Нет венца.

Я верю, вы меня простите, Нам Богом велено прощать, Вы в мою душу загляните – Она под ливнем без плаща. Уже давно с неё всё смыло, О чём не стоит горевать Но что-то ж в ней такого было На что уже не наплевать.

10 декабря 2012 НЕЗАМЕТНО-ДОЛГО Январь, февраль, апрель и март Всего-то холодов осталось… В Сибири долгая зима И надоедлива, как старость.

А если вы меня пошлёте, Туда, куда, порой и всех, Скажу вам: дело не в помёте Копаться в прошлом нам не грех. Но что-то ж в нём такого было, На что уже не наплевать? Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать.

Грущу в замершее окно Сквозь леденящие узоры, В которых видится одно: Дымки от изб, снегов заторы.

Я знаю, вы меня поймёте, Я верю, вы меня простите, А, если вы меня пошлёте, А, впрочем, в общем, как хотите. Ведь что-то ж в жизни нашей было, На что уже не наплевать. Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать.

В Сибири долгая зима... Но, вот и первые капели! Январь, февраль, апрель и март Так незаметно пролетели. 14 декабря 2012

И так, порой, невмоготу, Захочется тепла и солнца: Отдать лучам всю наготу На излечение до донца.

ИЩИ ПОДСНЕЖНИКИ Что годы давят, не взыщи У времени свои законы. Ищи подснежники, ищи, Но не среди цветов оконных.

О КОНЦЕ СВЕТА От, родясь, И до конца, Отродясь, Не плёл венца. И на кой Мне тот венец, Раз покой, Всему конец? У планет С утра парад Станут в свет, Как рота в ряд. На мгновенье, Вроде, как,

Пусть голова порой трещит От дум и бед - забот незваных. Ищи подснежники, ищи, Но не на солнечных полянах. Судьба не всё берёт на щит. И будут раны, будут тайны... Ищи подснежники, ищи Под коркою людских проталин. 14 декабря 2012

Тамара Гордиенко Тамара Гордиенко – поэт, прозаик, публицист, переводчик. Произведения Тамары Гордиенко публикуются в периодических изданиях Украины, России, Болгарии, Германии, США. Пишет на русском и украинском языках. Переводит с чешского и украинского. Тамара Гордиенко является автором 11 книг стихов, прозы и публицистики, книг для детей. Среди её книг - «Офицерские жёны» (Москва, «Воениздат», 1989), «Тайна фиолентовского грота» (Севастополь, «Библекс», 2007), «Времена жизни» (Севастополь, «Дельта», 2008), «Невипадкова зустріч» (Львов, «Полипресс», 2008), «Побег из империи Питона» (Севастополь, «Рибэст», 2012) и другие. Член Национального союза писателей Украины с 1994 года. Член Международной Ассоциации писателей- баталистов, маринистов.

Не живи без любви

*** Тысячекратно обманут, ограблен, Мир наступал постоянно на грабли. Грабли царей, фаворитов, уродов, Грабли дворцовых переворотов, Грабли наветов, погромов, мучений, Ложных открытий, ложных учений. Правда – убита. Слово – невнятно. Чёрные дыры. Белые пятна. Опытом душу незачем тешить. Век двадцать первый – грабли все те же. Царство подлогов. Царство халтуры. Царство жирующей номенклатуры. Необъяснимы и непонятны Памяти нашей белые пятна. Словно десятки выбиты в тире – Совести нашей чёрные дыры. Люди прогресса, а бродим в потёмках. Чем отзовёмся в наших потомках? Что им оставим в дар безвозвратный? Чёрные дыры?.. Белые пятна?..

Тоскливых, бессонных. И в этом твоя материнская – слышишь? – вина, Что детям твоим нелюбимым не пела весна, А ждали их, сирых, лишения, голод, война И вечная зона. ТВОРЧЕСТВО И опять до утра сочиняем стихи. Сердце строки уже не вмешает. А Господь нас за тяжкие наши грехи Милосердно и мудро прощает. Дерзкой кистью кидаем мазки на холсты, Видом плоти толпу совращая. А Господь с запредельной своей высоты Видит всё и грехи нам прощает. Этой мукой живя, эти ноты любя, Вдохновенье в полёт превращая, Мы терзаем рояль, мы уходим в себя, А Господь этот грех нам прощает. Мы – шуты, лицедеи, мы ярко горим, Словно факелы, тьму освещая. Над ареной, над сценой, над миром парим. А Господь терпеливо прощает. Нам, возможно, придётся уйти раньше всех. Но бессмертье стоит за порогом. Ибо творчество – это единственный грех, Поощряемый Господом Богом.

*** И тот, кто с колхозного поля унёс колосок, И тот, кто кастетом без промаха целил в висок, И тот, кто под утро чекистов увидел в глазок, Все были на зоне. Ну что же ты их уравняла, родная страна? Иль так одинакова их пред тобою вина, Что каждому горькая чаша цикуты дана С державной ладони? Испил её урка, что «Мурку» всегда напевал, Шагая в колонне работать на лесоповал. (Его «при побеге» конвой уложил наповал Как раз у порога); Старик-доходяга, упавший на нары без сил; С вопросом: - За что? – деревенский кулак-паразит И эти – «из бывших», которым барак не простил Изящества слога. Была ты страной краснозвёздных кремлёвских лучей, Раздутых починов, рекордов, фальшивых речей, Парадов, банкетов и длинных тревожных ночей -

*** Я – солистка. В хоре не пою. Голос мой воистину бесценен. Я который год уже стою В гордом одиночестве на сцене. Я – солистка. В хоре не пою. Мне чужая зависть не помеха. Я взахлёб, как воздух, жадно пью Сладкий яд признанья и успеха. И летят мои златые дни. И любовь моя со мной доныне. Господи, спаси и сохрани! Огради, не дай мне впасть в гордыню!

***

*** Давай мы уедем, мой праведный Ной! В награду за это Тебе обещаю быть верной женой На краешке света. Не только ведь чистых с собой ты берёшь, Берёшь и нечистых. Тяжёлой походкой к ковчегу идёшь, Огромный, плечистый. Несёшь на спине, от натуги хрипя, Овечку и овна. В греховных мечтах я любила тебя – Лишь в этом виновна. Ведь я – не воровка, не девка, не пьянь И даже – не сводня. Смотри, я красива! Ну что же ты, глянь!.. Но убраны сходни. Ты хочешь, чтоб я отдалась подлецу? Ты, парень, не слаб ли?.. Уже ударяют меня по лицу Тяжёлые капли. Опомнись, вернись! Без меня пропадёшь! Не сможешь влюбиться!.. Такой над землёй разражается дождь, Что некуда скрыться. Ты мною побрезговал?.. Чтоб ты утоп! Ты – редкая мерзость!.. Да это ж какой-то всемирный потоп! И небо разверзлось. Любимый, прощай!!! – На краю у беды – Ни крика, ни эха. Стремительно тает за прорвой воды Громада Ковчега.

«Никогда не разговаривайте с неизвестными.» М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

О, эта исповедь вагонная! О, жажда высказаться всласть! И перегон за перегонами Вас обволакивает власть Попутчика, который выслушал И, как никто, сумел понять, Который слёзы ваши высушил, Помог с души вам камень снять. В самозабвенном обличении, Смешавши дёготь и сурьму, За сладкий пряник облегчения Вы душу продали ему. А миром правит одиночество: Ведь каждый сам несёт свой крест. И Валтасарово пророчество Горит на рощицах окрест. Проходит сквозь стекло оконное, Пылает прямо у лица: «Не говорите с незнакомыми, Не открывайте им сердца!» *** Мой крепкий дом, Надёжный дом, Мой домик карточный Стоял незыблемо, а рухнул в миг один. Я помяну тебя сегодня Крымским марочным, Мой старый дом, Мой властелин, мой господин! Тебя не стало – И не стало больше гордости. Любовь угасшая Махнула вслед рукой. Куда без вас мне: В неприятности и горести? В с ума сводящий Опостылевший покой? Ведь было, было же: Неслась над бухтой поутру, И потрясённо замирал Честной народ, Когда роскошные Летели косы по ветру, И он вбивал слова В хохочущий мой рот!.. Я расточительной была, А не запасливой. Но вдохновенно лгали Воздух и вода, Что вечно буду Молода, красива, счастлива!.. И сами верили, Что это – навсегда.

*** Протяну тебе я руки: - Здравствуй! – Долго ты, затерянный в пространстве, Шёл, изголодавшийся, ко мне. Ложь, что нет тебе, бродяге, дела До тугого трепетного тела, Звонкого, как вишня по весне. Ну, а если, правда, нет резона, Что же ты тогда в разгар сезона И охоту бросил, и ружьё? И уткнулся жадно взглядом грубым Ты в мои запёкшиеся губы, Имя прошептавшие твоё? Ох, как мне понятна грубость эта! Слишком долго ты бродил по свету И привык к дороге и стрельбе. Это, правда, ты? – Боюсь поверить! Нараспашку – сердце, окна, двери И ветрам, И солнцу, И тебе!

Несовременное дитя, Дышать мне нечем. Вошёл – знаком и незнаком. Пригладил волосы рывком, Подсел несмело. И валидол под языком Я запивала коньяком И что-то пела. И тихо плакала потом. Скрипел нелепый старый дом, Качалась ива, Махала пёстрой бахромой. И ты решил, хороший мой, Что я слезлива. А дело просто было в том, Что это был случайный дом, Как оказалось. И виноват был не коньяк, А счастье, что никак, никак Нам не давалось.

*** Мы пили кофе в сумрачном кафе. И не было на свете пары ближе. Пел, перепутав город наш с Парижем, Шарль Азнавур под запах «нескафе». Струя волос стекала по спине. Струя дождя из водостока била. И ты читал стихи плохие мне, И я тебя без памяти любила. Нам удавалось преданно дружить, Быть чистыми, не ведая об этом. Ты так мечтал известным стать поэтом! И так хотелось мне в Париже жить! Давно в иных галактиках живем: Я – автор десяти печатных книжек. А ты… Ты двадцать лет уже в Париже И Азнавура слушаешь живьём. И даже мой фантомной боли сон, Который много лет мне душу режет, В котором я и ты, и тот шансон, Меня, по правде, мучает всё реже…

*** Ты будешь упрямо Всю жизнь от меня уходить: Налево, направо, В моря, в небеса и на битвы. А мне доведётся Беду от тебя отводить, Сухими губами Шептать, как умею, молитвы. Когда же устану На всё отвечать я добром, И силы иссякнут, И сдамся разлуке на милость, Тогда у тебя Вдруг впервые заноет ребро. То самое… То, Из которого я появилась.

***

«Никогда ещё женщина не была так откровенна со мной!. Василь Дробот

Когда в полумраке вокзала Ты мне помахал на бегу, Я всё поняла. Но сказала, Что жить без тебя не могу. Моя безоглядность былая Исхлёстана трезвой судьбой. И всё ж никогда не была я Такой откровенной с тобой. …На этом весёлом пиру я Скрываю печали и боль. Здесь вольно танцует, пируя, Хмельная цыганка-любовь. Зовёт, чтоб вина испила я, И за руку дёргает вдруг!.. И я вылетаю, пылая, В распашистых юбках на круг. И трепетной, чувственной дрожью – Моей! – заражается зал. И сразу становятся ложью Слова, что тогда ты сказал. И видится всё обнажённо!.. И счастьем слепят зеркала!.. И строгие верные жёны За нами следят из угла.

*** Не живи без любви, Чтобы жизнь не казалась обузой. Не насилуй природу – Иначе получишь сполна. Ведь когда графоман Принуждает к сожительству Музу, Графоману в отместку Рождает уродцев она.

*** Два дня тянулись без тебя. Ждала – кляня, боясь, любя. И снова – вечер. Сдавило сердце не шутя:

Анатолий Назаренко Анатолий Назаренко. Родился в Чертково Ростовской области в 1938 г. Окончил горный техникум и гос. Университет в Ростове-наДону. Работал на шахтах комбината «Ростовуголь». После службы в армии – 50 лет педагогической работе, учитель, директор. Первые стихи опубликовал в районной газете и в «Пионерской правде». Затем на протяжении многих лет публиковался в различных изданиях на Дону, в Москве, на Украине, в Сибири. Изданы книги: «Поле жизни», «Земные зори». Член Союза писателей Дона, лауреат международного конкурса «России верные сыны» (Союз славянских журналистов (Москва).

БРОДЯЧИЙ ПЁС

Что мне поделать с бедами твоими? Прошу, мою молитву не отринь: Приидет царствие, и да святится имя Таких, как ты. И никогда — аминь!

Бродячий пес в немом недоуменье Застыл в углу на рынке меж рядов, Как будто осиян крылом забвенья, Как будто умирать уже готов.

БАБА ПОЛЬКА

Посмотришь — ничего ему не надо: Обвислый хвост, и взгляд совсем потух, Нo тёплая волна с мясного ряда, Его касаясь, будоражит нюх.

У бабы Польки в самом огороде, Чуть ниже, средь пригорков меловых, Звучали песнопением природы Земные родники. Их звон был тих.

Я подошел к нему, слегка погладил, Не знаю — почему. Душевный всплеск. Он вздрогнул весь, и в виноватом взгляде Затеплился едва заметный блеск.

И в тишине томительно-медвяной, Таилось что-то… Среди сельских дел Все называли бабку ту Крейдяной, Поскольку «крейда» по-хохлацки – мел…

Нагнулся мордой и подачку поднял. Ну что еще я мог? Всегда в делах... Прости меня, собака, не Господь я. Как и тебе, мне не осилить зла.

Криничную прохладу карауля, Мы, пацаны для смеха, не со зла, В ее окно показывали дули: В деревне бабка ведьмою слыла. Она как будто чувствовала это. И со двора, нарушив свой покой, Опять же не со зла, – для этикета, Помахивала нам своей клюкой… Давно той бабки нет. Промчались годы. А мне вдруг всколыхнется среди сна То ощущенье таинства природы, Которое хранила нам она. И на коленях на дернине колкой У родников в далекий детства край Хочу сказать: - Прости нас, Баба Полька, И на том свете злом не поминай.

Оно живет в обнижу с равнодушьем В тех, кто завел тебя, еще щенка. Вот и стоишь ты, никому не нужный, без конуры, без клички, без куска...

Василий Скробот Василий Александрович Скробот - журналист, писатель, гражданин. Его проза, публицистика - это, в первую очередь, живые люди, его современники, их дела, их боль и радость, которые он воспринимает как свои собственные. И потому его материалы читатель не обходит равнодушием. *** Меня упрекают не знаю порою за что, И мне намекают, что делаю что-то не то. Я думаю часто о жизни нелепой своей, И рвусь я на части, и мне холодней. Счастливые годы зачем вспоминать? Хоть нет, их забыть не могу. Мне бы только понять этот мир, что на том берегу? Но наверное нет, не дано свою жизнь оценить, И иду я на свет, чтобы в темени меньше бродить. Чтобы в жизни везло я рецепта такого не знаю, Вот вчера повезло, а сегодня плоды пожинаю. И на сладкие вовсе, а с горечью, злом и бедой. На душе снова осень отзывается стылой водой. Упрекают меня что я груб, невнимателен, зол, Не гасите огня, я ведь счастье еще не нашел.

и сутками совесть грызет. Постоянно спешу, хотя знаю, что спешка не к радости. Все стараюсь быстрее земные дела завершить. Но все меньше побед, а все чаще ошибки и гадости, И, поверьте, с годами труднее становиться жить. Что ж такое со мной, ведь, казалось бы, Бог не обидел, Вот и внуки растут, но все больше терзают сомнения. У людей не в долгу, И по жизни я многое видел, Но всегда повторяю, что «Господи, дай мне терпенья». *** Я себя не жалел, и, по правде, совсем не берег По извилистым тропам бродил чтобы счастье найти. Не заискивал зря; и, конечно же, многим помог, Но вот сам до сих пор не могу свою душу спасти. Сам я выбрал дорогу, и сам я во всем виноват, Не хочу в своих горестях близких и дальних винить. Понимаю не всем по душе откровенные эти слова. Только как же, скажите, без правды, пусть горькой, прожить. Подскажите рецепт чтобы жизненный грех искупить, Чтобы выбрать дорогу, и дальше идти не боясь. Только знаю, нельзя по чужому рецепту прожить, Ведь дорога моя, и иду я с мольбою крестясь. Вы, наверно, правы кто порой упрекает меня В том, что несправедлив, и кого-то обидел я зря. Но дорога моя, мне не надо чужого огня. У кого-то июль, у меня же конец декабря.

*** Улыбаться люди реже стали. Я живу тоскливо, не спеша. Вот сегодня что-то тяжко стало, Будто бы заплакала душа. И кого-то я винить не буду, Лучше поклонюсь я небесам. Я добро вовеки не забуду, А в беде всегда виновен сам. И чужой мне радости не надо, Я такого счастья не пойму, Жизнь моя – она моя награда Горестям и счастью моему. Я ТЕРПЕНЬЯ ПРОШУ Я терпенья прошу когда сердце тревожно забьется. Я терпенья прошу когда просто порой не везет. Вот удача была, и не знаю, уйдет иль вернется, Вот обидел кого-то

г.Иркутск

Сказка

Алексей Юрин

Седьмое небо Когда он родился его отец запил, а мать сошла с ума от горя. А ведь недавно этой паре мог позавидовать любой. Больно уж они любили друг друга и никогда не ссорились. Но по вечному закону подлости случилась беда. Родился у них уродливый младенец. Да такой уродливый, каких свет ещё не видывал. Мерзко было его даже в руках держать. Вот. Взяла его на воспитание полуслепая бабка Ульяна, которая приходилась матерью отца младенца. Ой, какая у нас красивая девочка. Какие у нас ручки, какие у нас глазки... В общем, назвала она ребёнка Машей, как звали её пропавшую дочь. Хотя ребёнок по явным признакам был мальчиком. Отец Маши после смерти его жены, стал жить со своей матерью, и не влезал в её отношения с ребёнком. Запил по-страшному. Не мылся, не брился, ходил в одной грязной одежде, и почти не разговаривал. В общем, стал слабохарактерным. Ребёнок же наоборот много шумел, ел всё что дадут, не болел, и в три месяца стал ходить и называть бабу Ульяну мамой. Ох, и радовалась баба Ульяна глядя на Машу. А парень то рос как на дрожжах, да с каждым месяцем всё уродливее и уродливее становился. И когда Машу выносили к детям поиграть, то дети плакали и убегали. Один из детей Антошка даже стал заикаться. Мать Антошки Святая, по крайне мере её так все называли, ещё в день рождения Маши, сказала родным, мол, этот ребёнок от дьявола и его немедленно следует сжечь. И с ней была согласна вся деревня. Вот. Маша был очень добрым мальчиком. Он любил наблюдать за бабочками, любоваться солнышком, небом, ходить в лесу. В общем, любил всю природу в любое время года, и был счастлив, пока ему не исполнилось двадцать лет. Баба Ульяна на сто двадцатом десятке ушла в мир иной очень счастливой. Даже китаец Вася, не знаю, откуда он тут взялся, местный гробовщик, когда забивал крышку гроба, увидел - Ульяна улыбалась. Последние двадцать лет баба Ульяна жила, как в раю. Она очень гордилась своей доброй, умной, хозяйственной дочкой, но почему-то никто вокруг этого не понимал. - Отец, скажи мне, почему люди такие злые? Почему этот мир такой несправедливый? - говорил Маша, плача как то вечером, своему отцу. - Почему Антошка убивает всех вокруг насекомых, бьёт кошек и рубит деревья, а мусор выбрасывает в нашу речку? Тётя Свитая всегда называет меня уродом и говорит,

что мне суждено гореть в аду. Не одна девушка не хочет со мной и словом обмолвится. А дядя Вася каждый месяц измеряет меня линейкой и, не говоря ни слова, убегает. Сейчас, когда я гнал нашу корову домой, выбежали из-за угла мальчишки, и стали бросать в меня камнями. Почему все так меня ненавидят, что я им сделал плохого? Маша вновь заплакал. А отец, который его слушал, только изредка вздыхал и кивал головой. Для Маши один день стал тяжелей другого. Только работа по двору да звуки природы успокаивало его доброе сердце. Все его обижали, кроме пьяных мужиков, да местной ведьмы Долгорукой. Эта ведьма перепробовала все порчи и заклинания, чтобы сгубить Машу. Она хотела вернуть себе репутацию ведьмы. Ведь когда Маша родилась, её перестали бояться. Но у Маши было слишком доброе сердце И вот как то июньским деньком Долгорукая подкараулила Машу в лесу: - Добрый день Маша! - сказала ведьма — Не помешаю ли я тебе? - Что вы ведьма, конечно не помешаете. - А чем ты тут Маша занимаешься? - Да вот с травами да с деревьями разговариваю. Мне же толком и поговорить то не с кем, даже с отцом. - Всё пьёт он у тебя? - Пьёт бабушка, пьёт. - А я вот к тебе по делу пришла Маша. Хочу горю твоему помочь. - Да чем же тут помочь? Никому я тут не нужна. - Это да. То есть правильно думаешь. Если сам на себя руки не наложишь, так тебя местные рано или поздно убьют. - Это потому что я урод, — сказал Маша и, закрыв лицо руками, заплакал. - Ты не плачь Маша, не плачь. Есть на свете одна деревня, в которой живут все, такие как ты, и внешностью, и душою. - Да где же это бабушка Долгорукая, где же? - Ой, далеко это Маша. - Да говори же, не томи душу. Значит слушай. Как перейдешь, наше кладбище иди прямо по кривой дороге, переплывёшь Мёртвую реку, дальше будет гора Смерти, а за ней Кровавое ущелье. После ущелья наступят Бесплодные земли, а за ними уже и рукой подать до твоего Седьмого неба. Так называется деревня.

- А не шутишь ли ты бабушка? - Вот те крест. Истинную правду говорю. - Ну почему же ты мне раньше-то не сказала? - Да запамятовала я. Старость как-никак. Тут-то Маша и обрадовался. Пожелал бабушки здоровья и побежал радостный домой. Знал бы только Маша, что всё это старая ведьма выдумала, чтобы избавить деревню от урода, и вернуть к себе страх людской. Сидит отец Маши да в стену смотрит пустую. Одной рукой бутылку держит и попивает самогон, да так, как люди воду не пьют. В этот момент забегает Маша и говорит: Отец, отец прости меня, но я ухожу из дому! Что!? - ответил отец, разбив бутылку, и стал трезвее трезвого. Баба ведьма указала мне путь, где живут такие как я. Ухожу я с этой деревни навсегда. Сыночек ты мой, золотце ты моё. Это что ж значит, я тебя никогда не увижу. Ой, прости ты меня грешного. Непутёвый я у тебя отец, ой непутёвый. Ни разу даже с тобой, словом не обмолвился. Алкаш я проклятый. Горем всё своим убивался, а счастья то своего не замечал. Никогда Маша не слышал столько слов от своего отца. Аж забыл, зачем собирался. Видит он глаза отцовы истинные, настоящие в слезах гороховых, в любви необъятной. Отец, а давай ты со мной поедешь! - сказал Маша радостным голосом. Нет уж сыночек, солнышко ты моё. Нет мне прощения за дела свои. Езжай один, а я о твоём счастье молится, буду. Собрал Маша авоську, обнял отца на прощание и пошёл к кладбищу. Проходя мимо могил, он останавливался и поминал добрым словом каждого, что встречал на пути. Вышел он в поле, а Кривой дороги не видно. «Видно за много лет заросла» - подумал он и пошёл прямо. На десятый день встретилась ему гора. «Не такая уж она большая и опасная, как мне говорили». На двадцатый день увидел он небольшую лужу и подумал - «Видно от сильной жары речка здесь пересохла». Маша шёл с твёрдой уверенностью что вот-вот, почти скоро, появится его долгожданная деревня. Но уверенности с каждым днём становилось всё меньше. На двадцатый день попалось ему ущелье. Ну как ущелье? Всего то два камня больших. «Это кто же такие ужасные названия придумывает для милой природы?» Силы были на исходе. Он уже не верил в истину слов злой старухи, но возвращаться назад уже не было смысла. Потом начались Бесплодные земли. Эти земли были усыпаны различными цветами, ягодами и кустарниками. Шли дни, а впереди не было не какой надежды. Через два месяца путешествий, когда есть уже было нечего и ягоды, которыми он питался, пропали, отчаянье посетило его сердце. Но он шёл до тех пор, пока не упал от бессилия. И подумал что здесь его смерть. Он вспоминал отца, бабу Ульяну и жителей

деревни. И даже хотел вернуться и терпеть неприязни окружающих, только бы быть среди людей. Но этому не суждено было быть. Мысли начались путаться, и он потерял сознание. Долго ли коротко ли. Плеснул кто-то Маши в лицо ведро воды и он открыл глаза. И увидел перед собой красавицу - уродливую девушку. Как тебя звать? - спросила девушка. Маша. - ответил он. А меня Стёпа. Как ты сюда попал? Откуда ты? Но Маша долго не мог поверить своему счастью. «Неужто, и прямо, дошёл. Неужто, всё плохое позади?» Откуда ты здесь Стёпа? С деревни. А тут вот с цветами, да бабочками разговаривала. Вставай. Пойдём со мной. Вот у нас-то народ обрадуется. Пошел, Маша за Стёпой и вышли они к деревушке, где все как он, уроды. Пошли они к людям. Увидели Машу люди и пошли к нему поздороваться. Многие его обнимали, и каждый приглашал к себе в гости. Ближе к вечеру жители деревни Седьмое Небо, устроили праздник в честь своего нового жителя. На улице был накрыт стол со всякими вкусными блюдами. После застолья были песни и танцы. Вот там-то председатель деревни Гриша, выделила Маши хороший дом. А одну корову подарил ему новый сосед. Ну как Маша, не пожалел что пришёл к нам? спросила председатель. Что вы друзья мои! Счастлив, очень счастлив. До сих пор сижу, и не верится, как тут у вас здорово. Какой народ то у вас дружелюбный. Не у вас, а у нас — Сказала Стёпа. - Ты теперь часть нашей большой семьи. Пошли танцевать. Она взяла Машу за руку, и они стали танцевать. О-о-о, Маша был на седьмом небе от счастья. Жизнь приобрела свои истинные краски. Да, здесь не нужно было придумывать каждый день, какую-то светлую отдушину для души. С этого дня он стал встречаться с девушкой, что вернула его к жизни, облив водой. Вскоре они поженились и стали жить вместе. Ведь самое главное в этом мире: что они вместе. И если где-то в этих землях наш герой и был уродом, то только не здесь. Здесь на Седьмом Небе не нужно было подстраиваться под всех. Тут нужно было быть просто самим собой. Эти люди, как и наш герой, любили природу во всех её проявлениях. У них были на удивление добрые, понимающие сердца. Они были просты как дети, и в тоже время совершенны во всём. С уважением относились к земле, и к животным. Они радовались, встречая друг друга, и никогда не ссорились. Их земли процветали, а их счастью можно было только позавидовать. Ведь самое главное в этом мире: что они вместе. г.Канск. Литературное объединение “Эдельвейс”

Точка зрения

О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!

Статья тульского редактора литературнохудожественного и публицистического журнала «Приокские зори» профессора, доктора наук Алексея Афанасьевича Яшина «Не хватит ли сбрасывать Пушкина с корабля истории»? или «Что нам следует взять из русской литературы советского периода» всколыхнул мои прежние, да и сегодняшние размышления о состоянии русской (российской) литературы. Со многими пунктами статьи согласен всецело, хотя я бы так категорично не ставил во главу заслуг перед отечественной литературой только одного из великих руководителей страны Советов И.В.Сталина. Правда, как хозяин страны, а Сталин был таковым, он умел по-царски и казнить и миловать таланты. И большинство литераторов жили в так называемом тоталитарном режиме, как у царя за пазухой. В сравнение с ним нынешние руководители государства российского просто-напросто литературой не интересуются. Им ближе не духовное, а физическое здоровье нации: спорт, армия. Это, конечно неплохо. Русский человек должен уметь постоять за себя, при необходимости нокаутировать противника. А чем мы можем «нокаутировать» при случае в интеллектуальном споре с иностранным собеседником. Он тебе про Шекспира, Гёте, Эмиля Золя, а ты даже Пушкина подзабыл, не говоря уже о Тургеневе, Тютчеве, Салтыкове-Щедрине, Брюсове… За последние десятилетия преданы забвению в народных массах десятки имён, прославивших в свое время Россию в литературных трудах. Спроси сегодня у современного молодого человека: «Кто таков Фёдор Николаевич Глинка?». Вряд ли вразумительно ответит. И слов знаменитой «Тройки»: //Вот мчится тройка удалая// //Вдоль по дороге столбовой// не вспомнит. Но зато вспомнит звёзд телеэкрана поэтессу Ларису Рубальскую, писательницу детективов Дарью Масунову, поэта Илью Резника…Хвала им и честь. Но для разнообразия можно было на голубом экране, и не только, вспомянуть, изредка хотя бы, наше достойное прошлое. Конец позапрошлого и начало прошлого веков высветили в России много литературных имён. Но если видны пока ещё имена Ивана Бунина, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Александра Блока, Осипа Мендельштама, Пастернака…, то Спиридон Дрожжин, Константин Бальмонт, Иван Суриков, Фёдор Сологуб, Иннокентий Анненский, Демьян Бедный, Михаил Светлов и много-много других уже давно в

тени. А если даже и зазвучит в песне или поговорке их оброненное в народ слово, то имени автора и не вспомнят. А ведь когда-то их Слово звало на подвиг, согревало в трудные минуты душу верой в лучшее.Да и продолжает греть. Старики еще помнят знаменитую светловскую «Гренаду» и «Каховку», еще иногда в деревенском застолье затянут грустно-минорную суриковскую «Рябину»… Мы, часто оправдывая негативные явления жизни, ссылаемся на время. Дескать, оно жестоко в своей необратимости. Но как порой, и мы убеждались в этом не раз, это жестокое время всё ставило на свои места. А полузабытое прошлое вновь становилось эталоном в независимости от моды и самих модозаконодателей, потому что уже в своем потенциале было талантливо, гениально, если хотите. Однако вернемся к Александру Сергеевичу: //О сколько нам открытий чудных// //Готовит просвещенья дух// //И опыт – сын ошибок трудных// //И Гений – парадоксов друг// Трудно, да и невозможно представить ни сегодня, ни завтра русскую литературу без Пушкина, как Англию без Шекспира, Германию без Гёте. И я думаю, обесцветить имя Гения невозможно и жалкие попытки сделать это ни к чему не привели и не приведут. Да и Литинститут, прозванный пушкинским царскосельским лицеем, верю, будет жить, так как нет ему пока аналогов ни в России, ни в Мире. А вот что нам взять из литературы советского периода? И на этот вопрос напрашивается один ответ – все настоящее, талантливое, независимое от политических взглядов и вероисповедания. И его – настоящего – очень много. Просто Россия, земля русская плодородна на таланты. Не дать только запятнать их, придать забвению, заменить суррогатом. И Александр Блок останется Блоком, Сергей Есенин – Есениным, Владимир Маяковский – Маяковским Михаил Шолохов - Шолоховым… Перечислять достойные имена можно и дальше. Учится Слову у этих мастеров, нести это Слово в массы, чтобы на чистом, ухоженном литературном поле не вызревали сорняки, так сегодня заполонившие плодородную русскую писательскую ниву.

Сергей Прохоров –

редактор литературно-художественного и публицистического журнала «Истоки»

Мимоходом от Прохорова

Самое приятное - обнимать необъятное ПОСЛОВИЦЫ-ПОГОВОРОЧКИ-ПЕРЕИНАЧКИ Деньги не голуби, выпустишь из рук, не вернуться. Улыбка – лицо придурка. Самое приятное – обнимать необъятное. Не унизившись, не возвысишься. У туалетной бумажки одни на уме какашки. И от бумажки бывают кондрашки. Горячий калач - желудку палач. Хороший пекарь - желудку лекарь. Не плюй в соседа, если не уверен,, что попадешь. Кто старое помянет, тому и окулист не поможет. Баба с возу, кобыла вскач. Кобыла с возом - бабе легче. Русская мода - пьяная морда. Чем богаты: молчание – золото. Единожды солгавши, наврёт и с три короба. Как бы корова не мычала, лишь бы доилась. Сперва надо невод сплесть, чтобы после рыбку съесть. Мокрому сухим не бывать. Волка боятся, про зайца забыть. В тихом омуте и щуки водятся. Не на каждом воре шапка горит. На ином пышнеет Бог дал, вор взял. Не всегда палка о двух концах. Иногда концы прячут в воду. И ПРОЧИЕ УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ То, что человек занимается тем, чем он занимается, ещё не говорит о том, что он что что-то делает. Почему в России сбрасываются на троих? Потому, что Бог любит Троицу. МОЙ БЕЗТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ Уникальный – редкое дерьмо. Бесподобный - подобный бесу. Легкомысленный – быстро соображенный.

РЕКЛАМА Чтоб вечно цвесть Могла твоя краса, Не забывай, что есть Эфиралган УПСА.

Первый снег. Худ. Владимир Иванов. Холст, масло