Литкультпривет!!!
Monthly journal LITKULTPRIVET!
Ежемесячный литературнохудожественный журнал
@
№5 (19) 2014 г.
Приложение журнала ИСТОКИ 1
9 мая 1924 года родился самый популярный бард России и планеты - выдающийся поэт 20 века Булат Шалвович Окуджава. В январе 1966 года Булат Окуджава был в творческой командировки во Владивостоке, незримо проложив песенный контакт московского Арбата с самым восточным городом России. Прошло почти полвека, а старые улицы портового города ещё помнят толпы поклонников, собиравшихся послушать знаменитого поэта с московского Арбата. Редактору журнала «Литкультпривет!», бывшему моряку Краснознамённого Тихоокеанского флота посчастливилось побывать на одной из таких встреч и получить от поэта фотографию с автографом.
2
Литкультпривет!!! Ежемесячный журнальный выпуск
Основан 30 октября 2012 г.
п.г.т. Нижний Ингаш
май №5 (19) 2014 г.
В НОМЕРЕ: Сергей Прохоров Два дня с Астафьевым..........4
Анатолий Казаков В ожидание чуда. Эссе..............10
Геннадий Донцов Картошка с бесенятами. Проза.12
Александр Кремер Харон. Проза..............................14
Владимир Монахов Душевный порыв домашнего путешественника. Эссе........18
Анатолий Ерохин
Hobby.........................................19
Виктор Петрович Астафьев — выдающийся русский прозаик, один из немногих писателей, кого ещё при жизни называли классиком. Фото Сергея Прохорова 3
Редактор выпуска Сергей Прохоров
90-летию В.П.Астафьева
Сергей ПРОХОРОВ
Два дня с В.П.Астафьевым
Фотоплёнке четверть века. На ней запечатлены мгновения двух дней встречи с писателем Виктором Петровичем Астафьевым. Сделаны кадры не профессиональной фотокамерой а ширпотребовским феликсом (ФЭД-5) рядовым фотолюбителем, участником Всесоюзной литературной встречи в Красноярске поэтом Сергеем Прохоровым, то есть мной. Несколько кадров из этой плёнки были напечатаны в районной газете «Победа», где я тогда работал. После чего плёнка пылилась в коробке среди сохраненных на всякий случай вещей. Этот случай настал через 16 лет, когда я готовил первый номер задуманного мной литературно-художественного журнала «Истоки». Потом пара снимков были опубликованы в Нижегородском журнале «Вертикаль», в Красноярском литературном альманахе «Затесь». В этом номере я предлагаю читателям «Литкультпривета» побывать вместе со мной в гостях у Виктора Петровича в октябре 1989 года. А редкие снимки старой плёнки помогут воскресить мгновения далёкой встречи в Овсянке
Этот снимок стал сегодня вроде визитной карточки литературнохуд ож е с т в е н н о го альманаха «ЗАТЕСЬ», издаваемого клубом п о ч и т а т е л е й В.П.Астафьева при Го с уд а р с т в е н н о й универсальной научной библиотеке Красноярского края 4
Овсянка. Октябрь 1989 года У самого виска, уже изрядно стёртой памяти, как назойливая муха жужжит и жужжит ядрёная, разухабистая частушка: По дороге шла и пела Баба здоровенная. Жопой за угол задела – Заревела бедная. Я пытаюсь отогнать это надоедливое жужжание и, невольно, как будто действительно хочу отогнать муху, машинально машу у виска рукой… Поместив в первом номере журнала “Истоков” фотоматериал “ Один день с Астафьевым”, пытаюсь хотя бы визуально восстановить в памяти картину двух коротких дней, проведённых около (теперь уже великого) русского писателя. Какие-то обрывки встреч, разговоров, смытые уже в памяти лица, как остатки на полу клочков разорванной и брошенной в мусорную корзину когда-то цельной рукописи. И только эта неприличная частушка независимая ни от кого: ни от времени, ни от цензуры, ни от осуждения благовоспитанных советских дам, звучит привольно, как “…Степь да степь кругом…”. Нет, видно не зря она так впилась в память, не зря. Это же штрих образа жизни самого писателя, который и говорил, и писал, и пел, как было на самом деле, а не как требовалось по тогдашней идеологии, как кому-то хотелось. Видимо эта, порой обнаженная до неприличия правда о нашей хвалёной советской жизни, да преподнесённая к тому же великим мастером слова, и тянула людей к Виктору Петровичу. Тянуло всех, кто читал его удивительно жизненные книги. Всех - от простого слесаря, рыбака, до президентов. А творческих людей – писателей, художников, актёров особенно. Вот и в тот день – 6 октября 1989 года группа гостей - литераторов из Москвы, Новосибирска, Томска, Барнаула, Бийска, Иркутска, Читы ехали в Овсянку – родину Астафьева. В автобусе, который вёз нас
5
мимо мелькающих по обеим сторонам осенних пейзажей, было шумно. Кто-то обсуждал вчерашний благотворительный вечер “Памяти Шукшина” в Большом концертном зале, кто-то кому-то читал свои стихи. Временами врубалась в автобусный шум-гам магнитофонная песня про “Катунь”- речку детства Василия Макаровича на слова алтайского поэта с Белокурихи Виктора Ащеулова. Он сидел со мной рядом и объяснял мне, как дорого – в две тысячи рублей – обошлась ему запись этой песни. Но был очень доволен и собой и песней, которую слушал уже, наверное, в сотый раз. С удовольствием слушал её и я и под мажорное звучание хора, исполняющего песню, тоже вспоминал вчерашний вечер в Большом концертном зале. Народу в зале было битком. К сожалению, он не мог вместить всех желающих – настолько интересен был красноярцам этот благотворительный вечер. Интересен, в первую очередь ,темой: “Россия! Русь! Храни себя, храни”, чего уже давно не хватало им…, всем нам, оглушенным эстрадными “супер” шоу, не хватало духовного общения, настоящего литературного слова. Концерт начался с документального фильма красноярского кинорежиссёра Владимира Кузнецова “Русский узел”. Я уже смотрел его раньше, и он меня потряс необычным ракурсом осмысления национальной российской трагедии, забытым русским колоритом и удивительным, не слышанным мною раньше такой высокой красоты звучанием русских гуслей. А играл гусляр как Бог, и игра эта уносила куда-то высоко-высоко, очищая от всего, что томило и отяжеляло её. И вот на сцену поднимается группа писателей во главе с Виктором Петровичем Астафьевым. Сегодня он впервые надел звезду Героя Социалистического Труда, но, как мне показалось, испытывал при этом не гордость, а скорее стеснение… Писатели читали свои произведения, делились со зрителями своими планами, вспоминали добрым словом Василия Макаровича Шукшина. По счастливой случайности на этой сцене среди писателей оказался и я. Где-то и гордость распирала, но больше страх, потому, что и мне предстояло впервые в жизни в таком переполненном зале (около двух тысяч зрителей), а, главное, перед самим Виктором Петровичем читать свои стихи. Ноги были ватными, когда делал несколько шагов к микрофону. Голос сорвался при первом же слове. Я и сейчас, по прошествии стольких лет, не могу представить, как сумел тогда преодолеть этот секундный страх, сковавший мне горло, но вдруг голос вырвался из оков страха, зазвенел и я почувствовал, как открылась моя душа перед залом, и зал, казалось, понял меня…
Слева направо: Юрий Егоров, Сергей Прохоров, Николай Ерёмин и Виктор Петрович Астафьев 6
А потом звучал объединённый церковный хор Покровского и Троицкого храмов. И уже за кулисами сцены Виктор Петрович, как бы мимоходом коснувшись моего плеча, сказал: “Серёжу надо крестить…”. Это он, видимо, о строках моего прочитанного стихотворения : “И я свой крест с рожденья не крещённый по всей Руси с надеждой пронесу…”. Легонько так коснулся , а я то прикосновение до сих пор помню. Тогда я ещё не осознавал, какую удачу послала мне судьба, и не понимал в полной мере желания большинства литераторов попасться на глаза Астафьеву. Поэт из Томска Михаил Андреев всю дорогу просил меня (я один из немногих был с фотоаппаратом) запечатлеть его непременно на плёнке рядом с Виктором Петровичем, что я и сделал. И вообще, мы много фотографировались, когда останавливались по пути в Овсянку в самых интересных местах: на фоне знаменитых красноярских столбов, любуясь их затейливыми контурами, на смотровой площадке, откуда открывалась захватывающая панорама Красноярского моря и ГЭС. Так вот с разговорами, песнями, любованием красотой сибирской осени незаметно докатили до конечной остановки нашего маршрута. Овсянка. Обычная, как и большинство деревень красноярского края. Не будь здесь усадьбы Астафьева, была бы равной среди бесчисленного множества Ивановок, Николаевок, Малиновок… Покопавшись немного с замком, Виктор Петрович гостеприимно распахивает ворота своей усадьбы. Ограда выстлана деревянным настилом. Внутри её, у входа в избу, аккуратно сложенная поленница дров, слева – беседка. Внутри дома все по-простому, по-деревенски: русская печь, стол у окна, на полу самотканые дорожки. Неприхотлив и кабинет писателя: книжный шкаф, рабочий стол, кресло. К месту вспомнились строки украинского поэта Миколы Негоды:
На енисейском берегу отлогом Бревенчатых домов неровных строй. После скитаний по чужим дорогам Сюда приходит Мастер, как домой. В свою Сибирь, в своё село родное, К дымящим росам, к зорям золотым, В закуток свой – приделец за стеною, Скрывающий от мира суеты. Здесь он за стол садиться спозаранку, Чтобы трудиться до заката дня. Крестьянскую отцовскую Овсянку Он в жизни ни на что не променял. И если непокой вас кружит слишком, Задумайтесь, на миг, умерив прыть: Он там, в Овсянке. Он сидит и пишет. Не помешайте Мастеру творить. 7
Ознакомившись с сельским укладом жизни писателя, в котором он проводит значительную часть своего времени, идём в духовный центр Овсянки – астафьевскую библиотеку. На тот период, да, пожалуй, и сейчас это главная достопримечательность деревни, созданная на личные средства писателя. Такому книжному храму может позавидовать ни одна городская библиотека. И каждый из литераторов, пришедших в тот день сюда, нашел на книжных полках своё творение. А впереди нас ждал ещё пирог дружбы. Но прежде, чем отправиться туда, Виктор Петрович пригласил всех почтить память предков на местном кладбище, где покоились и его родственники, его, рано ушедшая из жизни дочь Ирина. Как к алтарю в храме, троекратно крестясь, подходит писатель к заветным оградкам, поправляет венки, поливает из прихваченной из дому канистры цветы на холмике могилы. Скупо, но тепло и 8
уважительно рассказывает о тех, кто покоится здесь: -Тут вот дедушка с бабушкой лежат, здесь дочь Ирина… Все мы смертны на этой земле. Скоро, наверно уж, и я уйду. Вот и место себе рядом с доченькой любимой приготовил… Большая железная узорной ковки ограда наводила на грустные мысли о бренности нашей жизни. Но скоро эти мысли улетучились, как только мы вывалили из автобуса и, разминая затёкшие от сидения суставы, увидели радушное, приветливое лицо хозяйки дома, где нас ждал загадочный пирог дружбы. Дарья Ивановна, настоящая русская красавица, жена писателя Анатолия Ларионовича Буйлова, радостно улыбаясь, пригласила нас в дом откушать что Бог послал. Домик маленький, дачный. За столом, щедро уставленным дарами огорода и леса, все уместиться не смогли, кому-то пришлось лезть на чердак, который завсегдатаи этого гостеприимного дома в шутку прозвали гостиничными “номерами” и довольствоваться объедками с “барского” стола. Мне повезло. Я оказался на лавке у жарко натопленной печки. И хоть было очень тесно, не повернуться, я чувствовал себя превосходно. А, главное, почти напротив меня, чуть-чуть наискосок, сидел раскрасневший от тепла и выпитой первой стопки коньяка сам Астафьев. И вступительный тост его за столом мне понравился. Все ожидали от него высоких, торжественных слов, а он сказал по мужицки просто, как частушку в автобусе про бабу спел: -Ну, будьте здоровы! Предохраняйтесь от спида и живите долго! Выпил два стакана с небольшим перерывом на закуску, опрокинул его вверх дном, сказав, как отрезав: -Всё, норма! Возвращались весело, с песнями. Вместе со всеми пел и Виктор Петрович. А я слушал и думал: И внешностью, и разговором вроде мужик мужиком, а как пишет, как умеет в своих творениях, создаваемых в простой крестьянской избе за обычным письменным столом, раскрыть человеческую душу, показать характер, тонко, как самый чувственный лирик описать окружающую героя природу! И впрямь всё талантливое, гениальное, наверно, просто? А может это просто-напросто - Астафьев Виктор Петрович – человек в единственном лице и проводить здесь сравнения, аналогии просто нет смысла. Фото автора
9
Дорогой веры
Анатолий КАЗАКОВ
В ОЖИДАНИИ ЧУДА В дом Виталия Григорьевича и Лидии Дмитриевны Каськовых в Гидростроителе шел я с ожиданием чуда – Лидия Дмитриевна, знал я, хорошо врачует. Положит вам руку на грудь – и становится легче, на себе испытал. На похоронах сердешной богомолицы Анны Ивановны Чусовой стало мне плохо – знающие люди подвели меня к Лидии Дмитриевне и попросили помочь. Она смутилась, но видя мои мучения, приложила руку к больному месту, почитала молитву, и я вдруг почувствовал, как уходит боль. Многие люди её просят помочь, а когда спрашивают, откуда, мол, в тебе это, отвечает: «Я не при чём - это Боженька…» ЮНАЯ БОГОМОЛИЦА Вера в Бога у неё с детства. В украинской деревне Снитовка, где она родилась, была своя больница и старинная церковь. На территории храма рос дуб - троим не обхватить, на его могучих ветвях висели колокола, а снизу была устроена лестница для звонарей. Лазила туда и ребетня - хотелось хоть разок да звякнуть. В храм люди шли с семи деревень. Места в обители всем не хватало, поэтому куличи на Пасху освящали прямо под дубом. Всё это Лидия Дмитриевна вспоминает с необычайным теплом, остудить которое не смогли ни последующие гонения на церковь, ни карикатуры, которые рисовали на нее, юную богомолицу, школьные горе-художники... Шли годы. Лилия Дмитриевна, в девичестве носившая фамилию Бульба, стала Каськовой. Как-то во время праздника в колхозном клубе её пригласил на танец местный паренек Виталий Каськов, и с тех пор они стали встречаться. Виталия вскоре призвали в армию. Три года служил в ракетных войсках в Ивановской области, а потом по комсомольской путёвке вместе с четырьмя земляками решил ехать в Братск. Перед отправкой в дальние края заехал в родную деревню ровно на недельку и за это время успел жениться на своей Лиде, работавшей заведующей магазином. КОРМУШКА ЗА ОКНОМ По приезду в «сибирскую вотчину» Виталий Григорьевич устроился в СМУ-4. Жили молодые в общежитии на Правом берегу, и Лидия Дмитриевна кормила не только мужа. Придут уставшие парни с работы, поедят борща и вареников по-украински и, сочувствуя молодоженам, разбредутся по друзьям. - Виталий как-то принес пельмени и убежал на работу, - вспоминает Лидия Дмитриевна. – Я никогда в жизни пельменей не видела (у нас же на Украине вареники), как варить их, не знаю, и спросить не у кого, все на работе. Размякли они у меня, а я все сижу и думаю, что с ними делать. В общем, пощипала их, как клёцки, и сварила. Ребята пришли с работы, всё с аппетитом съели, а вот муж до сих пор подшучивает, вспоминая «мятые пельмени»… - Жалко было парней, что по друзьям ночуют, - продолжает рассказ жены Виталий Григорьевич. – И перебрались мы с Лидой в щитовой барак на четыре хозяина. Я участвовал в строительстве единой базы КБЖБ, на СТЭМИ, на правобережном Доке работал. Потом выучился на шофёра и перешел в Усть-Лабинский леспромхоз. Так с автобуса на пенсию и ушёл. Давали нам ещё по молодости в центральном Братске квартиру, но мы наш Правый не предали. Гоже здесь, по нутру как-то. Вот посмотрите в окно… Я глянул и чудо, которого я ожидал от этой встречи, словно приблизилось: возле окон на втором этаже улюлюкала целая стая разноцветных голубей, а на открытой форточке раскачивалась картонная кормушка... - Это мы с Виталием сделали, птицы-то - твари божии, - объяснила Лидия Дмитриевна, затем, почему-то немного смутившись, добавила: - Голуби поедят, дальше снегири с синицами да воробьями следуют. Камедно бывает наблюдать, когда они на железной проволочке в очередь выстраиваются за пропитанием… ТАЙНОЕ КРЕЩЕНИЕ Лидия Дмитриевна до пенсии работала продавцом в сороковом магазине. Всегда жалела инвалидов, стариков, что приходили за продуктами, пытаясь их получше обслужить, и за это над ней иногда подсмеивались молодые продавцы. Смеялись некоторые люди и над ее набожностью. Но она старалась не замечать этих насмешек, как когда-то школьных карикатур, и мечтала окрестить своих детей. Сделать это в ту пору было не просто, но в один 10
из отпусков, на Украине, ночью тайно батюшка покрестил двух её сыновей - Игоря и Димитрия, десяти и четырех лет. И всё же не было в её вере еще настоящей твердости. В 1992 году умерла её мама Ольга Карповна Бульба. Деньги в то время обесценились, занять было не у кого, и Лидия Дмитриевна не смогла поехать на похороны. - Плакала я тогда, плакала, и в душу мою запало, что мама моя не отпета, - рассказывает Лидия Дмитриевна. - Поехала в Падунский храм раз, другой, но всё были какие-то препятствия - не получалось отпеть. В один из приездов выходит из алтаря бывший тогда пономарём, а ныне иеромонах Алексей. Был он в ту пору совсем мальчишкой, но очень прозорливо посоветовал точно выяснить, отпета ли моя мама. Я заказала переговоры с сестрой Анной, и она сказала, что маму перед смертью батюшка исповедовал и причастил, и отпевание было на погосте. Вот тогда-то я поняла окончательно, что Господь есть и он всё управил. И у меня словно оковы сняли с души… ГРЕХИ НАШИ - В 1996 году повстречалась мне наша прихожанка Ираидушка и говорит: «Иди в садик - там храм будет», и дала мне почитать книгу о мытарствах святой Феодоры. Я читала захлёбом всю ночь и думала, какие мы все грешные, и я грешна. Нет, я не изменяла мужу, всю жизнь его любила (совестливый он у меня), но ведь помимо этого сколько всего ещё… Мой муж Виталий, когда я подарила ему книгу о грехах, с немалым удивлением нашёл в ней, что грехов триста семьдесят восемь. Можно по-разному толковать, но я нахожу ответы в последней молитве этой книги: «Во всех сих каюсь, Господи Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, и прошу простить меня, и исправить, ибо Ты сказал: «Без Мене не можете творить ничесоже». Ей, Господи, исправи все исповеданное и не исповеданное мною, от крещения и доныне». Ираидушка померла, царствие ей небесное, а я до сих пор благодарна ей за то, что направила меня в храм Преображения Господня. Помню, пришла и страшно мне: а что делать буду? А сгожусь ли? Староста Ирина Николаевна Попова спрашивает: «Кем работала?». – «Продавцом». – «Пойдёшь в лавку». Испугалась я и говорю: «Да я же ничего не умею и не знаю… Что такое акафист? Сорокоуст?» Ирина Николаевна из смелых женщин, смело так и говорит: «Два и два сложить можешь?» - «Могу». – «Вот и становись в лавку - послушание у тебя такое. И не робей, всему научим». ВОЗЖИГАЮЩАЯ СВЕЧИ - А тут и искушение явилось. Мужа с двухсторонним воспалением лёгких срочно положили в больницу. Что делать - лавку принимать или и с мужем сидеть? Ирина Николаевна опять пришла на выручку, сказав, чтобы читала акафист. Стала я читать, и даже врачи удивлялись, как быстро поправляется мой муж. Страх перед новой работой пропал не сразу. Приходили люди, и нужно было не просто что-то продать, а положить мостик к ним. Тонкостей тут много. Иные не знают, как свечку поставить, и очень важно не спугнуть человека, по возможности ласково всё объяснить. Меня и саму постоянно учили дорогие наши бабушки Галина Орищенко и Ниночка-просфорница... В лавке Лидия Дмитриевна работала тринадцать лет, а потом попросилась приглядывать за свечами. И не раз мне приходилось видеть, как она помогала то одному, то другому прихожанину затеплить свечу. Помогла и собственному мужу… - Я целыми днями пропадала в церкви и была благодарна мужу, что он не сердится на меня. Сам он на тот момент не ходил в церковь, но говорил мне: «Тебя Господь поставил, терпи». Знала я, что он втайне тоже молится, и была очень рада этому… Однажды отец Александр попросил Виталия посторожить в церкви. Виталий целый месяц не только сторожил, но ещё и на своём стареньком «Москвиче» по церковным делам ездил. Как-то Ирина Николаевна говорит мне: «Я во сне видела, как вы с Виталием венчаетесь». В это время проходил мимо отец Александр, услышал наш разговор и сказал: «Всё, Лидия, в понедельник венчаетесь». Я отвечаю: «А хоть сейчас, да будет ли согласен муж». Звоню ему на работу и говорю: «Ты, Виталий, сядь, а то упадешь. В понедельник венчаемся». Слышу в трубку: притих, тяжело дышит. Думала, отругает, и я помру, а он согласился. Перед венчанием Виталий Григорьевич исповедовался и причастился. Было это 9 августа 1999 года, на праздник великого целителя Пантелеимона. В тот же день венчались хранительница церковной библиотеки Александра Егоровна Сухорукова со своим мужем Александром. Многие через своих детей приходят к Богу, а тут - через свою половину. Ну не чудо ли… - Однажды, когда в нашем храме ещё ничего не было, снится мне сон, будто плывёт к нам светильник земли русской и ходатай за нас грешных святой Серафим Саровский. Я бегу за ним и спрашиваю, будет ли у нас храм, и слышу в ответ: будет каменный храм. И вскоре, действительно, началось строительство кирпичного храма. Строительство идет много лет, но мы надеемся однажды преклонить в нем свои головы. После каждой воскресной службы отец Георгий призывает всех прихожан на крестный ход. Мы идём вокруг строящегося храма, и в душе такое умиротворение, что и словами не передать… 11
Проза
Геннадий ДОНЦОВ
Картошка с бесенятами Татьяна и Николай поженились в девятнадцать лет и как положено к двадцати Татьяна уже «забрюхатила». Николай ждал наследника. В крестьянской семье каждый мужик на вес золота, как ни говори, но это будущий помощник. Но родилась девка: Почесал с досады затылок Микола. Девка в доме – это отрезанный ломоть на будущее. Высватает мамкину огородную помощницу заезжий удалец, да ещё и приданное ему предоставь. Но делать нечего, своя, же кроха, вылитая, даже ямочка на подбородке как у него. Первый ребёнок в семье всё равно радость, а на подшучивание братьев и многочисленной родни у Николая был готов один ответ: - Двустволка – это вам ни тяп-ляп, тут ювелирная работа нужна. Это у вас сунул-вынул да бежать, а мы с душой старались. Погодьте немного, у нас всё ещё впереди. В следующий сенокос под копенку уже высохшей травы Николай припрятал старенькое одноствольное ружьишко бати своего. На немой вопрос отца, как бы оправдываясь, он нашёл отговорку: - Тато, тут я в колке гнездо рябчиков заприметил, пока вы приедете, моя Танюха похлёбку сварганит. Что нам мотаться туда, сюда? А я с утра поворошу траву в волках, да по росе литовкой плечи разомну. Дед Николая перебрался в сибирскую деревню в смутные времена искания свободных, плодородных земель из Воронежской области. Хотя семья была русской, но близкое соседство с хохлами наложило свой отпечаток при общении. Поэтому при разговоре употреблялись в основном слова русские, но бывало так, что к месту, а может и не очень к месту, проскакивала украинская речь. Родичи ближе к вечеру уехали в деревню ночевать, а он уговорил Татьяну полюбоваться звёздами и стал готовить спальное ложе в копне сена. Первым делом ружьё уложил, сверху накидал дерюг да видавшего вида фуфаек. На таком ложе, точно должен, мужик получится. Скрипя деревянными колёсами две телеги запряжённые лошадьми, появились на накатанной пыльной дороге уже ближе к обеду на следующий день. С утра роса выпала. Пользуясь моментом большая семья помогла матери да старенькой бабке, батиной тёще навести порядок в огороде. Да и что было торопиться? Два работника оставленные в поле обещали и траву подсушить, да и обед сытный приготовить. У трёх братьёв с их жёнами настроение было игривое. Отец, так для важности прикрикивал на невесток, а сам довольно ухмылялся в усы: - Хорошие, бабы достались сынам не ленивые. А когда все своим скопом, то всякая работа по плечу. Настроение было отличное. Ехали не спеша, по дороге делали закосы, как предупреждение для односельчан: не трогать траву, уже деляны заняты. Подъезжая к своему покосу хозяин грузным прыщеватым носом уловил запах похлёбки, но, окинув взглядам скошенную вчера траву, понял, что до граблей дело не дошло. Николай в спешке копошился у копны, где молодые ночевали. - Так ты чо, чёрт шелудивый, только стрелять и умеешь? Да, забодай тебя комар! А кто сено переворачивать будет? Али ты жёнку всю ночь ворочал с боку на бок? А где свежие рядки? Ты, чьи плечи разминал? Схватив для острастки бич, он, было, замахнулся на младшего сына, но видя, как Танюха вся пунцовая от стыда, кашеварит у костра, бросил в сердцах бич на телегу: - Ну, смотрите, чтоб внучок был! Через девять месяцев Танюха исправно принесла дочку. Через год третью, а затем и четвёртую. У отца с Николаем как-то вечером после бани за чаркой самогонки состоялся мужской разговор. - Вот, что сынок я тебе скажу, а ты послушай старика, да мотай на ус. Я твою семью отделил, дом сообща поставили. Танька у тебя работящая, благодаря твоим дочкам огород у вас, да и у нас без единой сорной травиночки, ухожен. Всё бы ничего, да им же материала на кофты не хватает -, титьки то прут и прут. Ты скоро гол как сокол останешься. Девкам замуж пора. Если не умеешь сынов делать, то завяжи своё хозяйство в узел. Перебарывает Танькина порода тебя. Так, что думай сам, тебе уже под сорок лет, а я тебя всё учить должен? На следующий день, дожидаясь девчонок с вечерней гулянки, Николай попробовал пристроиться к Танюши, но получил жёсткий отпор: Николаша! Слышала я, как бабы бают, что в районной аптеке какие-то резинки появились, езжай, покупай, а я больше к бабке Кузи не пойду. Дело в том, что когда Татьяна очередной раз «залетала», то приходилось идти к местной повитухи. Звали её Кузьминична, но за глаза, судача у околицы в ожидании местного стада, все бабы, оглядывая талии друг у друга спрашивали: - Ну, чья очередь к Кузе идти? Кузя (Кузьминична) «чистила» всех баб и девок незамужних. Поэтому её не то что уважали, а больше 12
побаивались в деревне. Уж она-то во время «операции» выпытывала всё основательно. Кто, где, когда и с кем? Для экзекуции в её хате была раздвинута одна половица деревянных полов. Туда она укладывала очередную жертву и всё лишнее выскрёбывала под пол, а там уже мыши, крысы, коты подчищали всё, вплоть до недоношенных младенцев. Анестезией служил стакан крепкого самогона. Парадокс был в том, что когда Татьяна приходила на чистку, то обязательно Кузьминична «выгребала» пацана. Повитуха была замужем. Когда была помоложе, то она подгадывала так, что роды у себя принимала сама осенью или зимой, в то время когда нужно было топить печь. Оправив загодя мужика с ребятишками в другую деревню под естественным, а иногда и надуманным предлогом, а время своих родов она могла рассчитывать до суток, Кузьминична готовилась к опорожнению. И если рождался ребёнок незапланированного пола, то обрезав пуповину, роженица забиралась на тёплые полати под три дохи, а ребёнка запеленав в тряпицу, оставляла на лавке или вообще на полу. Печь топить было некому и новорожденный, похныкав для порядку, отходил сам в мир иной. Отлежавшись, она встречала мужа с причитаниями: - Ох, не дал Бог жизни младенцу! Мужик частенько возвращался домой пьяненький, и ему было всё равно: - Подумаешь, одним больше или меньше, надо будет, ещё сделаем! Соседи знали причину, да молчали. А кому было жаловаться? А если завтра самой приспичит опрастываться? Как-то с оказией Николай оказался в районе. Помня наказ жены, зашёл в аптеку и прикупил презервативы. Продукт не портящийся, поэтому набрал с запасом. Набил полную холщёвую сумку и по приезду домой запрятал её под супружескую кровать в дальний угол, но так, чтоб всегда под руками была. Показав жене приобретённый товар, Николай затопил баню в неурочный день среди недели, и когда стемнело, повёл жену тренироваться новой премудрости. У кого развито воображение, то можно представить картинку происходящего в бане. При свете лучины, пропорции женского, лоснящегося от пара и желания тела больших проблем с натягиванием продолговатого шарика у Николая не вызвали. Тем более разогретое женское любопытство даже помогало. Татьяна, как могла старалась помочь мужу в этой необычной процедуре, смущённо хихикала, чем ещё больше распыляла желания мужика. Казус случился в конце. Лучина сгорела, наступила полная темнота. Обычно в воскресный день им в бане подсвечивала луна. Но среди недели луна про свои обязанности забыла и куда, то скрылась. В конце любовных игр предохранительное средство так основательно запуталось в волосах, что избавиться от него было невозможно. В предбаннике Татьяна нашла овечьи ножницы, и попыталась с их помощью выполнить косметическую стрижку. Нечеловеческий рёв заставил девчонок выскочить во двор. Что случилось, кто кого бьёт и за что? Старшая Галя прислонила ухо к банным дверям. Орал отец, неужели кипятком так обжёгся? Видимо да, и от этой догадки девки все четверо тоже завыли на разные голоса. Выскочила из бани Татьяна, кое-как, успокоив девочек, отправила домой. Хорошо, что обошлось небольшим переполохом, пострадал лишь кончик Николаева хозяйства. Пару недель пришлось пожить холостяками, затем всё это вспоминалось со смехом, а про сумку под койкой как-то забыли. Злосчастная сумка попала под руку сестрёнкам, когда дома взрослых не было. Они недолго думали над их предназначением, а просто решили, что родители приготовили для них шарики в подарок. Скоро же Новый Год! Нинка притащила насос от велосипеда, так как ртом надуть резинки ни у кого силёнок не хватало. Лида перевязывала нитками надутые продолговатые колбаски, а младшая Валюша с разбегу прыгала на них. Хлопки, шум, визг удовольствия разыгравшихся детей закончился, когда все шарики были использованы. Чтобы скрыть следы шалостей все оставшиеся лоскутки резины девчонки смели веником в дырку в полу. Квадратик отверстия, куда ходил гулять кот, уходил в подполье, там же хранилась всевозможные запасы на зиму: едовая картошка, свекла, морковь и различная солонина, все с огорода. Кот Василий ходил по своим нуждам проторенными дорожками и растащил на своих коготках остатки презервативов по всем углам подполья. Весной, ближе к посадке картофеля, его нужно было перебрать. Гниль выкинуть, а мелочь расстелить во дворе под навесом, там картофелины давали ростки. Проросший картофель укладывали в лунки вспаханной прогретой земли. Мать Николая с внучками нагребали овощи в подполье в мешки, а сам Николай с отцом носили их во двор и рассыпали. Когда основная работа была закончена, вся семья собралась в тенёчке и принялась за переборку. - Микола, шо це таке? Картопля уже ростки дала что - ли? Баба Дуня обратилась к сыну, с интересом рассматривая прилипшие резинки к картофелинам. Яка зараза повырастала. Павло! Глянь-ка ты! Отец, взяв несколько картофелин, задумался. Николай, красный как буряк, боялся поднять головы. Девчонки хихикали потихоньку и ждали, что же будет? Зная крутой нрав деда, каждая девчонка делала вид, что её это не касается. Наконец-то отец видимо, что-то понял. Взяв сына за ворот рубашки, повёл его в дальний угол двора за баню. Какая там происходила воспитательная работа, можно только догадываться. Возвратившись на рабочее место на немой вопрос жены, отец, похохатывая, ответил: - Ничего мать, это сын с Татьяной новый сорт картошки разводили всю зиму. С бесенятами. Осень покажет, не напрасен ли был труд их совместный. Картошка выросла неплохая, мелочи не было. Вырос к осени и живот у Татьяны. Принесла она от Кузьминичны пацана крупного да голосистого. Пускай и поздний ребёнок в семье, но какой желанный! 13
Александр КРАМЕР Александр Крамер живет в Германии, в Любеке. Пишит рассказы, эссе, публикуется в русскоязычных СМИ разных стран. В 2010 году несколько его рассказов вошли московский сборник “Антология современных писателей Европы”. Александр предложил нам на рассмотрение несколько рассказов. А мы предлагаем их своим читателям.
XAPOH Зима выдалась лютой. Старожилы в местах этих про стужу такую отродясь не слыхали. Вдобавок снегов навалило – до невозможности, – только и делали все по утрам, что из-под сугробов тех выгребались. Потом, когда уж миновали все сроки, а зима все не проходила, и сомнение стало брать, пройдет ли, в конце-то концов, враз жара навалилась, льды и снега стали таять наперегонки, а вслед за жарой – разверзлись и хляби небесные. Маленький, тихий и добрый Коренек напора такого не вынес, а может, просто накопилась у него обида какая, что так долго его подо льдом в заточеньи держали, но только он в одну ночь взбесился, как бык ярый, вздыбился, разорвал чуть подтаявший лед, понаделал торосов, к бесам снес деревянный мостишко, простоявший чуть не полвека, и, сметая дальше все на пути, понесся к матери-речке – похваляться своею силой. В селе Марьино, что стояло на взгорке, почему вода село и не тронула, оставалось всего-то четыре двора, да шесть человек – остальные либо разъехались, либо умерли – погибало село. Остались лишь те, кому некуда было податься, или кто просто хотел здесь век свой дожить. Но об этом между собою не говорили – незачем выходило. 2 Старик не спеша возился по дому, краем уха слушал голос распоясавшейся речки и думал, что еще никогда Коренек далеко так слышать ему не случалось: ну разливался весной, ну бузил понемногу, но чтобы такое... А еще он думал, что лодка, слава богу, в надежном месте припрятана и Кореньку ни в коем разе до нее не добраться, хоть тресни! От этой приятной мысли старик даже задвигался шибче: для хорошей рыбалки – лодка первое дело, куда же без лодки. Он как раз вынимал из печки картошку, когда в дверь постучали негромко и, не дожидаясь ответа, вошли Марья Синцова и Федор Морозов. Постояли немного у двери: Марья обувкой все шаркала об половик, будто подошвы хотела стереть, а Федор (он во всякое время года мерз сильно) на пуговицах кожуха играл – чудно, как на баяне. Старик их не тормошил: раз пришли, значит, дело есть, куда торопиться – так и стоял с горячей картошкой в руках. Потом Марья и Федор молча сели на табуретки, к столу, лицом к старику, Федор снял кепку, пожевал немного сухими губами и, дождавшись, когда старик, наконец, поставит картошку на стол, сказал с расстановкой: «Митрич... Василий Заварза... ночью... помер», - и замолк, внимательно глядя в глаза старику. Старик без единого слова спустился в погреб, принес оттуда бутыль с самогоном, миску помидоров соленых, разлил мутную жидкость по граненым стопкам, молча выпил со всеми, с громким стуком поставил стопку на стол, уперся руками в столешницу, а взглядом в Марью и Федора и сказал жестко и внятно: «Туда, скоту, и дорога!»; потом снова стали молча сидеть: Федор пуговицы на кожухе теребил, старик бороду пятерней рвал, а Марья, подперев худую щеку, то и дело вздыхала тихонько, да охала, неизвестно о чем. Спустя время Федор 14
Дорогой веры вроде проснулся, налил себе сам из бутыли, но до рта не донес, поставил стопку обратно на стол и высказал, наконец, то, зачем вообще они с Марьей пришли: - Митрич, а ведь Заварзу-то надо бы похоронить. Петро подсобит мне маленько, и гроб к вечеру готов будет. Настасья да Марья все, что положено по их бабьей части, сделают. За тобой дело только. Телефон оборвало, сам знаешь. Вызвать нельзя никого. Да и лежать покойник в дому не должен один, не положено так, не по-людски. К тому же – теплынь. Нужно гроб переправить за речку, а там скажешь Тимофееву Николаю, и на Холодную гору он гроб уже сам с братья̀ ми снесет. Лодка у тебя целая, так что тебе и переправлять. Мы с Петром, когда гроб сделаем, скажем; вместе утром его к речке свезем, на корме твоей лодки укрепим, как надо, все будет лады. Тебе, конечно, решать, а только иначе никак. Решай что ли, Митрич,– и стопку в рот опрокинул. 3 Большим село Марьино никогда не считалось, но дворов сто все же когда-то стояло, это во-первых, а во-вторых – за величиной той никто вроде особенно и не страдал. Все в селе то же водилось, что и за речкой: телевизоры, радио, магнитофоны разные – почти у всякого в доме, телефон имелся на почте... Нормально, скучать выходило некогда, работали – головы не поднять – какая там скука. Вот грязи людской – поменьше имелось и вправду – да разве ж это изъян(?) Это потом, когда скурвилось все и разъезжаться народ стал от безысходности, – развал во всем начался, а до того нормально жилось в Марьино, лучше бы и не надо. За речкой, за Кореньком, находился поселок, Кировский; так его этим именем никогда и не называли. Говорили презрительно «пгт» или, проще, – «за речкой». Еще говорили «там», но это уже когда совсем сердитые были. Выйти замуж «там», или жениться «за речкой» считалось признаком... высокомерия, что ли... Непонятно, как и сказать. А за Марьиным стояли леса, да какие... Со всей округи съезжались сюда поохотиться, за грибами да ягодами сходить, да в озерах лесных покупаться – благолепие – словами не передать! 4 Василий Заварза малолеткой из своры таких же, как он, дуроломов, ничем особенным не выделялся, может, как большинство, и остепенился б когда, да только вот не успел... Однажды с оравой тамошнего поддатого шакалья изувечил он какого-то проезжего мужика, а тот от увечий и помер. Получил за это Заварза тюремный срок, да пропал. После, как отсидел, незнамо где шлялся; вернулся только годов через двадцать-двадцать пять, под сорок, видать, мужику уже стукнуло. Лето только еще начиналось: только-только рожь занялась цвести, грибы первые появились, да сорняки вовсю из земли полезли. И он, значит, с сорняками теми и вылез. Родные его, и мать, и отец, к тому времени померли, дом пустой стоял, заколоченный, но обитать имелось где, ну и ладно. Чуть не полгода прожил Заварза затворником – из дому разве что в магазин, да в баню за речкой показывался, но ходил всегда гоголем – куда там! А знакомств никаких он тогда не заводил; даже с корешами своими старыми знаться не стал: чудно это было. Да, однако, чего про него знать-то надо, и без всякой его помощи очень скоро узналось: биографию его синим по белому четко на нем прописали. Особенно занимательно она в бане читалась. Мужики зареченские посмеивались, конечно, но между собой, деликатно,- обижать-то, да злить его пока вроде не за что выходило. Ближе к зиме выправил Василий Заварза себе документы охотничьи, ружьишко подержаное на толковище за речкой купил и стал подолгу в лесу пропадать. Возвращался почти что всегда с добычей, но ни с кем не делился, как другие, - видать, продавал, но где и когда – про то не известно, так, догадки одни. 5 15
Старик поздно женился. Как со службы армейской вернулся, годов через семь или восемь. Через год после свадьбы родился у них с Александрой сын, Виталька. Хороший парень рос, добрый, тихий такой, ни на кого из родителей характером не похожий. Деревенская ребятня его не особенно за тихость эту в компаниях привечала. Чаще всего оказывался он сам по себе: книжки читал все подряд, в лес мог надолго уйти, да ни с чем возвратиться, с рыбалки таким же манером, – и что он там день целый делал, никому про то не известно – на вопросы все улыбался только; и глядел всегда так, будто в далях небесных что вдруг увидал, да молчал. Вот учился он хорошо, так опять его в классе за это не очень-то жаловали; говорили, с вопросами - не лез никогда, сам до всего доходил, а объяснять что – не сильно охоч, и списывать у себя не давал. Одно слово, - парень со странностями. И хоть странности эти его никому не мешали, а ребята держались от него в стороне; да ему, или только казалось так, все равно это было. 6 Неизвестно, где и когда это вышло, может, случайно в лесу повстречались, может, иначе как, но только Заварзу и старикова парнишку стали часто вместе встречать. Поначалу они просто у речки сидели, да по большей части молчали, глядя в разные стороны. Потом, когда первая пороша упала, стал Заварза Витальку на охоту с собою прихватывать – на денек там, на два, на выходные. А под Новый год и совсем на неделю на заимку ушли. Александра – та с первого дня из себя выходила буквально, все пыталась непонятную эту дружбу порвать,- да куда там... Скандалы стали в доме случаться раз за разом, чего раньше никогда не водилось, только и это не помогло. Парень все больше и больше отбивался от дома, и подолгу пропадал у Заварзы. И еще меняться Виталька стал, на глазах просто парень менялся. Ведь спокойный до этого был, добрый, улыбался всегда... Ну нелюдим немножко, так то что ж за беда? А тут дерзости стал говорить Александре, голос на нее поднимать... Учиться опять-таки стал кое-как, а школьных своих знакомцев - вообще сторониться. И так быстро все это с ним происходило, да заметно, что бабы в селе промеж собой стали громко шептаться, и до старика с Александрой, конечно, шептание то доходило своими путями. Старик до поры в это дело не лез, только со стороны наблюдал. Видать, думал: перебесится парень, осенью в техникум, как раньше еще договаривались, в город уедет,- все само собой и прекратится. Потом только, когда Виталька раз на всю ночь из дома ушел, встретил он Заварзу на речке, что-то коротко зыкнул, воздух рукой рубанул, да пошел, но с тех пор встречи эти пореже сначала стали, а потом прекратились и вовсе. Только поздно старик в то дело вмешался. Не прошло и недели, как Заварзу от парня отвадили, вернулся он вечером с работы домой, а Виталька его в петле ременной висит, и Александра без памяти на полу, и еще на столе записка солонкой придавлена: «Папа, мама, больше я не могу. Жить с этим не могу и сказать не могу. Ни о чем сказать не могу. Внутри все болит, и сил терпеть дальше нет. Простите меня, пожалуйста. И его тоже простите. Он тоже не виноват. Просто так получилось. Надо бы мне вам сразу про это сказать, когда все только еще начиналось, да я побоялся. Нельзя говорить такое. И стыд такой перед вами и перед всеми... просто жить невозможно. А теперь уже поздно. А может, и сразу поздно было, я не знаю. Но теперь мне уже не страшно совсем и скоро не больно будет. Простите. Я вас очень люблю.» 7 Старик и Заварза нос к носу столкнулись еще на похоронах, но старик лишь кудлатой башкой крутил бешено, да зубами скрипел, ни слова тогда не сказал. А дней через несколько сошлись они таки возле ларька. Заварза только рот свой фиксатый ему навстречу ощерил, да сказать ничего не успел. Старик саданул его молча и страшно под дых и дальше пошел, будто муху какую прибил, а этот остался в пыли ногами сучить, да рот раззевать. 16
На другой раз, когда их двоих снова случай свел (сам-то старик, понятно, встречи с ним не искал), все точто так же вышло; разница в том единственно состояла, что Заварза вздумал... непонятно что: то ли обороняться, то ли сам нападать?.. Да только исход того действия для него был точно такой же - старик с молоду силу имел такую, не передать! Третьего раза не было. Заварза его дожидаться не стал, собрал свое барахло и ночью смотался, даже дом родительский не заколотил, только и видели. 8 Лет двадцать прошло, пока Василий Заварза снова в краях марьинских объявился. Но гоголем на этот раз уже не ходил: желтый весь, скрюченный, по наружности – мерзкий раздавленный старикашка. Пришибленный был до того, что когда Митрич на пути у него попадался, семенил изо всех своих сил в обратную сторону; а отчего мандраж его бил – непонятно, старик его пальцем не трогал, и не пытался, только зыркал недобро из-под диких бровей, так об это не ушибешься. Но, видать, совсем плохо приходилось бывшему зеку. Через два дня на третий он то в зареченскую больницу таскался, то в районную ездил, да поздно схватился – помер, и года не протянул. 9 За ночь разлившийся Коренек чуток поуспокоился, и ветер слегка попритих. По всему выходило, что природа надумала все ж таки в русло свое вернуться. Давно бы так. Солнце только что встало, когда все уже собрались возле дома Заварзы; спустились все вместе на берег, и гроб на тележке свезли, укрепили на лодке, постояли недолго, помолчали; сильно пахло теплой землею, рекою... а ещё отовсюду непонятный весенний дух исходил, и от духа этого душу томило и сердце щемило легонько; а река до сих пор сильно шумела, но не грозно уже; пичуги лесные и полевые концерт свой весенний затеяли: заботы людские их не касались и не должны были. Старик тихим в то утро выглядел, молчаливым еще больше обыкновенного, только все бороду рвал пятерней без жалости всякой. Когда гроб на корме укрепили, сел он на весла, вывел лодку на середину реки, бросил якорь, посидел немного, опустив руки в быструю воду и исподлобья глядя на соседей своих, оставшихся на берегу, потом привстал, аккуратно столкнул гроб с кормы в мутный речной поток и погреб помалу домой, в своё Марьино.
17
Владимир МОНАХОВ
ДДушевный ушевный ППорыв орыв ДДомашнего омашнего Путешественника утешественника
Я живу на краю света, Где в мае бывают снегопады, В июне – заморозки, А на поездку к морю Глупо зарабатывать стихами. Откроешь окно – берег тёплый! Надпись на камне в заповедной зоне Байкала
Жить нужно налегке, чтобы встать однажды утром и отправиться куда глаза глядят без сожаления о том, что осталось. Ведь копить в России всё ещё бесполезно. Всё накопленное или родственники растащат, или государство отберёт во имя непонятных нам целей, с которыми нам явно не по пути. Выйти налегке в дальнюю дорогу и взять с собой в путь только вещь бесполезную, пустяковую и потому не обременительную, вещь крохотную, что способна поместиться в нагрудном кармане походной курточки. Например, выпиленный кусочек из некрупного бивня мамонта, который однажды раскопал в Якутии, на Алдане, в Томпонском районе, недалеко от Хандыги, известный в узких кругах палеогеографов новосибирский учёный Сергей Сухов, занимающийся историей Земли. Таких учёных в мире очень мало, всего душ 200. Они выпускают журнал «Journal of Sediment Research», который читают только специалисты, рассказывают в нём друг другу о достижениях своей науки на понятном только им научном языке. Сергей аккуратно выпилил кусочки из бивня мамонта и раздал знакомым и малознакомым людям, среди которых по чистой случайности оказался и ты. И вот теперь ты с этим кусочком отправляешься в далёкий, даже тебе неведомый путь. И пока будешь идти вперёд, этот маленький осколок, в котором поместилось всё прошлое Земли, станет согревать душу воображения, напоминая тебе, что жизнь не закончилась. Бесполезный, не растворившийся в бытии кусочек бивня мамонта движется вместе с тобой по дороге, которую ты сам для себя выбрал. По пути ты будешь доставать его из кармана и показывать всем, кого это заинтересует. Не исключено, что кто-то, заворожённый твоими удивительными рассказами о прошлом Земли, которую когда-то заселяли эти мощные животные, присоединится к тебе, и вы пойдёте дальше вместе, весело, потому что всё так же налегке. И у вас на двоих будет один кусочек бивня мамонта. Вещь, как ты догадываешься, попрежнему бесполезная, но способная сдружить для далёкого путешествия по будущему прошедшего времени двух прежде незнакомых, но теперь таких нужных друг другу людей. Свет попутный по краю, Вдоль горизонта ребра Адамова в сторону рая Движется по утрам Гущей воды и хлеба Замесом текущих дел Корочкой чёрствого неба Но к путеводной звезде. 18
Hobby
Анатолий ЕРОХИН Анатолий Ерохин - доктор. Родился и до самой пенсии работал в Нижнем Ингаше. Любит поэзию, живопись, фотографию. Выпустил сборник стихов, снял серию видеосюжетов о природе. Любимое место отдыха Байкал. Живёт сегодня в г. Горячий Ключ (Краснодарский край) Предлагаем работы Анатолия Ерохина: вверху фото байкальский мотив, внизу картина «Ленский столб». Холст, масло.
19
Анатолий Ерохин «Утро на Байкале» 20