Наследство электронный вариант indd by Сергей Прохоров

Сергей Прохоров

НАСЛЕДСТВО Собрание сочинений

Издательство ИСТОКИ

ББК 84 И14-П

Прохоров Сергей Тимофеевич НАСЛЕДСТВО

Собрание сочинений 492 стр.

В книге сибирского поэта и прозаика Сергея Прохорова представлены новые стихи и стихи разных лет, рассказы, эссе, литературные рецензии, зарисовки, сатира, юмор... Большинство из них были опубликованы в литературных изданиях в России и за рубежом, в периодических СМИ.

Красноярск 2015 г.

Сергей Прохоров

Наследство

Собрание сочинений

СТИХИ

Пока поэзия жива Душа теплом светиться будет. Стихи - они как кружева На окантовке прозы будней.

2014-2015 4

НАСЛЕДСТВО (Сборник стихов. Август 2014-й - март 2015-й) КОГДА Я ПИШУ… Когда я пишу, то, как будто, спешу На поезд уже отошедший, Где слов запоздалых смолкающий шум, Прощанье любви сумасшедшей. Скрипит по бумаге надрывно перо, Копируя суть расстояний. И жизнь тороплива, как шумный перрон – Встреч, проводов и расставаний. Скупые обрывки растаявших фраз Уносит житейское эхо. Ложится на лист из обрывков рассказ… Прочтётся ли кем-нибудь это. 17 сентября 2014

АПОКАЛИПСИС Птица лодочкой качнётся на волне, Выгибая крылышки для взлёта… Кто-то, вскрикнув, упадёт на той войне, Где по выжженной траве пройдёт пехота. И планета, робко вздрогнув на оси, Упадёт на чашу звёзд немым довеском… Будет дождик за Уралом моросить, И греметь снаряды пушек под Донецком. 6 августа 2014

ДАВАЙ ПОГАДАЕМ Пока звёзды тают И светятся сны, Давай погадаем На струнах весны. Руками потрогав Дыханья утра, Где ветер по тропам Гнал листья вчера. Где, морщась годами, Гнил ёлочный пень, Давай погадаем На завтрашний день. Ведь надо же как-то Предвидеть судьбу. И выпадет карта... Что будет, то будь. 10 августа 2014

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ (Строки из письма) Вы меня извините – Замотался совсем, Не заметил: У нас лето в зените – Плюс 27 Не по смете. А по смете, конечно, Должны быть дожди, Хоть не хочется очень. Остановкой конечной Мелькнёт впереди Златослякотью осень. 13 сентября 2014

ВЕТЕР По дорогам пройденным Бродит ветер Родины Поутру, по полудню, По ночной росе. Где следы оставлены, Как штрихи наскальные Ближние и дальние, В средней полосе. Бродит неприкаянно По кварталам каменным, По ступенькам скошенным, По вчерашним дням. В пустырях заброшенных Бродит, ищет прошлое, Угольками крошится В искорках огня. 16 сентября 2014

КАРТОФЕЛЬНЫЙ МЕСЯЦ Хаты, квартиры, коттеджи и виллы – На день, другой под замок. И пусть уравняют нас в поле вилы, Чтоб каждый хоть чуточку взмок. Землю под каждым кустом перемесим, Как норы свои кроты. 7

Сентябрь – картофельный месяц, Где вместе Все: Он Я и Ты. 16 сентября 2014

РЯБИНА Ещё вчера зелёная Склонялась за окном. А утром глянул: «Ё-моё!» Колышется огнём. Дивлюсь, дитятко малое, На красотищу дня, И гроздья ягод алые Приветствуют меня. 16 сентября 2014

УТРО Горизонт качнулся невесом, Будто вспышкой небо осветило: Золотом горящим колесом Выкатилось за бугром Светило. Ожил в клумбе дремлющий цветок, За плетнём расправилась крапива – Вся природа жадно, торопливо Потянулась к Солнцу на восток. 16 сентября 2014

НАСЛЕДСТВО Крапива, лопух да ревень, Где раньше хлеба косили, Осталось от той деревни – Кормилицы всей России. Бурьян на тысячи милей, Где мог золотиться колос. И чудится сердцу милый Родины детства голос. И видится хата с краю Деревни, бегущей в небо. С мальчишками я играю И бабу леплю из снега. А хлопья летят и тают, Под скрип журавлей колодцев. И годы меня листают, Как ветер вихры колосьев. Давно уже нет деревни, Пустынно предков наследство: Крапива, лопух да ревень Да сладкая память детства. 1 октября 2014

ВОПРОСЫ Я часто путаюсь в вопросе, Верней, в вопросах, а их сто: «За что не любите вы осень? А если любите - за что? Когда наладится погода? Какой прогноз на этот год? И почему слуга народа Живет прекраснее господ?.. Вопросы на другие темы, Интересующие всех: 9

Про прелесть нынешней системы, Про этих и, конечно, тех, Кто в шоколаде, кто в навозе, Кому милее этот свет. Счастливцы те, кто нынче в бозе – У них уже вопросов нет. 16 сентября 2014

А ДРУГОЙ СУДЬБЫ И НЕТ Как избыться из судьбы, Если очень Вдруг захочется забыть Дни и ночи, Проведённые с тобой Встык - бок обок. Как забыться, видит Бог, Видим оба, Что иного уже нет И не будет, И струится тёплый свет Наших будней, Наших радостей и бед, Как награда, А другой судьбы и нет, И не надо. 2 Октября 2014

БЕЗНАДЁГОЙ ПО БАШКЕ Что мне делать? Подскажи, Серёга… На душе – тоска и безнадёга… В дом, из дома ль, Прохожу с тоской Под мемориальною доской… Николай Ерёмин Безнадёгой трахни по тоске И не думай больше о доске, О чужой, своей мемориальной: На стене, на площади центральной, О доске, увы, и гробовой. В нашей жизни, в общем, Экстремальной, Где героем может стать любой, Лучше пой. И в такт тебе немного Подпоёт Твой старый друг Серёга. 12. октября 2014

ГРАМОТА К СТОЛЕТИЮ Матери - Е. Г. Прохоровой в день 100-летия. 100 лет прожила без сраму ты В радости и в печали. За это и дали Грамоту, Грамоту тебе дали. Растеряна, рада - не рада, Да слов для ответа нет… Единственная ведь награда 11

Тебя за твои 100 лет. А где ж ордена и медали? Да их для других куют. Тебе же, вот, Грамоту дали – Не всем за 100 лет дают. 28 октября 2014

ГРУСТИМ О ЛЕТЕ Смотрю в окноУже светает, А снег хмельной Идёт и тает. Скользит едва По синим стёклам, Где я слова Ищу о тёплом Ещё вчера… Но это тайна. А снег с утра Идёт и тает, И не таясь, Наивно светел Он, как и я, Грустит о лете. 10 ноября 2014

И ПРЫГНУТЬ В НЕБО Ну, что нам стоит Залезть на крышу И прыгнуть в небо. Там столько классных Планет и прочих Звёзд и созвездий! Где пыль историй Ветра колышут, Метут нелепо Под ноги разных Дел и пророчеств И ночь, и весь день. Залезть и прыгнуть Сколь хватит духу И фантазерства. Что притяженье? Да чушь сплошная С мечтой в сравненье. Ах, если б прыти Не так, не сдуру, Не для позёрства. А для сраженья, Где рать земная – Души прозренье. Залезть и прыгнуть И будь, что будет Туда - за тучи, Где дух захватит От высоты и от полёта. И враз отринут: Заботы будней И всё, что мучит. И тут накатит, И вы поймёте, Что поёте. 11 ноября 2014 13

ОБЪЯВИМ СТАРОСТИ ТАБУ Николаю Ерёмину Когда грустны приходы зим, А надо жить и притворяться, Давай, мой друг, вообразим, Что нам с тобой опять по двадцать. И всё, что пройдено давно, Ещё не ведомо пока нам И не пригублено вино Судьбы любовного бокала. Вообразим и не спеша, Куда в конце-то торопиться, Пройдём, годами прошуршав, Как перевёрнутой страницей. Не торопясь прочтём судьбу, Не важно чью: свою, чужую, С собой и с прошлым не враждуя, Объявим старости табу. 13 ноября 2014

ДУМА О БОЗЕ Всё чаще по ночам мне снятся сны, Где я парю над бесконечной бездной… Я болен расставанием с земным, И неотложной встречею с небесной. И думаю, как встретят меня там, Кем буду: бомжем, ангелом, поэтом? И радуюсь рассветам, дням, годам, Отпущенным на свете мне на этом. 15 ноября 2014

ЗА ТАЙНОЙ Пойди туда - не знаю куда, Принеси то, не знаю что. (Из русской народной сказки) Ищем тайну свою И разводим руками: Почему за семью Её прячут замками? И не меньше, заметь, Чтобы нам повстречаться, За тридевять земель В тридесятое мчаться, На распутье дорог, Угадав - по которой, И шагнуть за порог Чудотворного вздора. 21 ноября 2014

И НИКОМУ НЕ ПОДРАЖАТЬ Кому дано - тому дано, Тот и дерзает. Ты ловишь слово, а оно Вдруг ускользает, Как лещ, сорвавшийся с крючка, На дно речное… И на бумаге с кондачка Совсем иное. Как часто беден наш улов, Поэт – невежа, Среди наскучивших нам слов Одни и те же. Найти, поймать и удержать, Своё лишь Слово И никому не подражать, Наверно, сложно. 23 ноября 2014 15

В КОНЦЕ ПУТИ И уходил я далеко, И поднимался высоко, И опускался глубоко Всем смыслам вопреки. И, прошагавши уйму лет, И, повидавши белый свет, Я пью зари вишнёвый цвет Из голубой реки. 23 ноября 2014

ПОДКОВА НА СЧАСТЬЕ Все мы немножечко лошади. В. Маяковский. Наверно, прав поэт. И вот Грустит моё сердечко. Уходит лошадиный год, Звеня своей уздечкой. Копытит по моей груди, Как бы по мостовой: Цок-цок, цок-цок!- Не уходи,Кричу: - Постой! Постой! Зачем зову? Всё это зря. Побыл лошадкой, что такого? Мы все в плену календаря… А у меня в руках подкова. 23 ноября 2014

МЫ ВСЕ КРЕТИНЫ И нет причин, И есть причины Мы всё кричим, Мы все кретины В объятьях масс, В объятьях прессы. 16

Наш хриплый глас На интересы: Где и когда? Почём и сколько? А «нет» и «да» Понятье скользко. И рвём с плеча Откуда дует. А помолчать бы И подумать. 4 декабря 2014

ПОВТОРИТЬ, ПРОТОРИТЬ Взять и вдруг повторить Географию лет И опять проторить Все дороги след в след, По которым шагал, На которых устал. От судьбы в двух шагах, В двух шагах от Христа, Где летал, и плутал, И терял, и нашёл На обрывках листа Строк желтеющий шёлк, О такой же судьбе, Или чуть о другой О нелёгкой ходьбе По дороге крутой, Чтоб опять одарить Географию лет Повторить, проторить, Слово в слово, след в след. 13 декабря 2014 17

....Ы? Будто мне по башке кирпичом – Мозг в осколки. Вот, сижу и чиню. Я не знаю: когда и почём? Где и сколько? Да и знать ни к чему. Мне бы мысли собрать об одном Очень важном: Кто я есть наяву? В этом мире эфирно-дрянном И бумажном Для чего я живу? 14 декабря 2014 г.

СОЛНЦУ ВСЛЕД Не сверяя жизнь по датам, По минутам, дням, годам, Солнце катится куда-то По полям и городам, По озёрам, рекам, рыбам, Улыбаясь свысока… Мне по небу бы попрыгать, По пушистым облакам. И тяну я руки к солнцу, Ухватив за луч косой, И качусь, как невесомый, Вслед за солнцем колесом. 17 декабря 2014

О ВРЕМЕНИ Я в бессмертие поверю – Сколь их вечных? О-ё-ё! Да не хлопайте вы дверью, Уходя в небытиё! 2 Минует ночь. День новый будет начат, Ведь времени поток неудержим. А миг и век – понятья однозначны, Когда в них умещается вся жизнь. 3 Лишь пять секунд сердечко не стучало, А мозг не задавая храбреца, Всю жизнь прожил от самого начала До самого тревожного конца. 21 декабря 2014

*** Кто метит рубежи, кто правит дележи. Один в дерме сидит, другой в короне, Но все пред смертью страха не таят. Неважно, где ты жил, А важно, как ты жил. А где и как ты будешь похоронен, Уже, увы, забота не твоя. 24 декабря 2014

*** Я иду себе, мечтаю Совершенно не о чем: То снежинкою летаю, То бегу с горы ручьём. У меня сегодня просто Настроенье через чур: То хочу быть выше ростом, То комариком хочу. А на небе сине-синем, Где дымятся облака, Золотистым апельсином Солнце смотрит свысока. 27 декабря 2014

*** Как спринтер, сверкая пятками, Уносится время лет… Зима. Зажигаю опять камин, Накинув на плечи плед. Не хочется думать о пройденном: Сколько путей – их сотни, А у калитки родина Лает из подворотни. 30 декабря 2014

НА НОВОГОДНЕМ ВЕЧЕРЕ Досрочно мы встречали Новый год И старый год досрочно провожали, В фойе ДК друг другу руки жали И от душевных тешились щедрот. А с потолка слетала мишура, Как подтвержденье: вот, должно начаться… И уходило близкое вчера, Чтобы с далёким завтра повстречаться. 30 декабря 2014

У БЕССМЕРТИЯ НЕТ ЧАСОВ Пять шагов от меня до вечности… Только как сделать первый шаг? В перевёрнутой бесконечности Время сыплет песок не так. Галина Зеленкина. В метраже если, - до Богов Маловато пяти шагов. Вечность, это ведь не пустяк, Если даже течёт не так Бесконечности нашей песок У бессмертия нет часов. 31 декабря 2014

ПРОСТО ЖЕНА Стелит в постель простынь, В наволочках пух взбивает. Просто жена. Просто. Проще и не бывает. В кухне гремит посудой Это уже привычка. В доме жена повсюду: В каждой дыре затычка. То заведет вдруг тесто, То сочинит вмиг стирку. Будто ей в доме тесно Будто бы дел впритирку. Не устает, наверно, Каждой работе рада. Ей бы да муж верный Большего и не надо. 4 марта 2015

*** Мазок весеннего тепла Я разотру на полотне И, где должна взойти трава, Зелёным перекрашу снег. Вчерашний снег. Он до мозгов Пробрал – озноба антураж. Добавлю солнечных мазков И - на весенний вернисаж. 22

ЧЕРНИЛЬНЫЙ ЭТЮД Этюд стиха предельно прост: На лист блокнота – белый холст Вдруг ляжет спешная пока Чернильным подчерком строка. На миг её забрезжит свет, И вот взъерошенный поэт Её, другой уж видя взлёт, Безжалостно перечеркнёт. Мне той строки немного жаль, Как первородную скрижаль. Ценя поэта тяжкий труд, Люблю чернильный зреть этюд. Март 2015

Стихи разных лет

МОРСКИЕ МОТИВЫ (1963-1965)

ПОСЛЕ РЕЙСА Окончен рейс, и трап на берег брошен, Рванулся флаг по фалу на флагшток. Дождями, как привычками, обросший. Нас буднично встречал Владивосток. Серели сопки и дома серели, Серели чайки, хлюпаясь в воде, А мы смотрели, (о, как мы смотрели!) На отсыревших под дождем людей. Мы понимали (нет, это не жалость), Что нет средь них ни близких, ни подруг, Но ощущали мы рукопожатья Невидимых, тянувшихся к нам рук. 1963 г. Владивосток. 33-й причал

А Я БЕССОННИЦЕЙ ПО ГОРОДУ Ветров охрипшие аккорды Да запоздалый всплеск весла... Густеет ночь над сонным городом Черна и липка, как смола. Дома во тьме, как горы, высятся. Они задумчиво молчат. Лишь море влажной мордой тычется О расшатавшийся причал. А я бессонницей по городу Опять иду встречать зарю. Иду по берегу, по холоду, По ветреному декабрю. Тревожа тишь шагами гулкими, Несу два гибкие весла... Ночь черными, как деготь, сгустками Над сонным городом легла. 25

*** Еще в созвездьях бродит сонность, Над темной бухтой легкий всплеск, И сумрак полночи впрессован В холодный, неподвижный лес. Не скрипнет шаг, не вздрогнет ветка, Ничто не ранит пустоту, Но знаю я, придут рассветы, С востока дальнего придут. И темноту вспоров лучами, Ворвется новый, светлый гул, И самоцветно вспыхнут камни На пробужденном берегу. С МОРЕМ ПО ДУШАМ В тебя входить всегда рискованно, Но потому-то и вхожу, Что я люблю твою раскованность, Твою потребность к мятежу, Твои синеющие дали, Не праздный - работящий дух. Опять от берега отчалив, Надолго в ритм твой войду. И будут ветры сечь по лицам. Вздувать, как парус синь рубах, И будет ярость волн дробиться О просоленный полубак. И вахты, как ночные птицы, На плечи взгромоздятся нам, И будет сельдь под сетью биться, Лишив нас отдыха и сна. Но в час, когда полезут в душу Мечты о доме и тепле, Вдруг капитан откроет сушу И курсом двинется к земле. Спадут с лица усталость, робость. Как кожа с первых мозолей, И море выступит на робах Соленой истиной своей. 1965 г. Владивосток 26

НА ВИХРЕВОМ КРУГЕ (1997-2005)

*** Звезда полночная упала, Стих шум соседей за стеной, А мне не спится: моя память Творит чёрт знает что со мной. То я один бреду по полю, То в шумном маюсь я купе Всё, вроде, помню и не помню, И окунаюсь, как в купель. И вновь куда-то – омовенный – Бегу, лечу, топчу траву, И новый день, благословенный И заклинаю, и зову. *** Была весна и было лето, И чаша полная вина. Но всё случилось так нелепо: И я один, и ты одна. Как будто изморозь коснулась И наших лет, и наших губ, И лодкой утлой жизнь качнулась Пристав к другому берегу. *** Дождь смывает с окон пыль, Грустно ставни охают. Ты вдова, а я бобыль. Хорошо ли, плохо ли? Может, нам уже пора И соединиться. Прочь ты, осень, со двора! Здравствуй, молодица! 27

*** Спит деревня, смежив очи, В окнах свет давно потух, Но средь ночи, что есть мочи Дебютирует петух. Он кричит, как оглашенный С интервалом в пять секунд. Утром, взяв его за шейку, Головёнку отсеку.

*** Ни вам, ни мне – измученной душе, Не для красы, а для убитой веры Храм воздвигают в Нижнем Ингаше На гребне Богом проклятого века. Уж близок день: взметнутся купола… Недаром на добре бетон месили. Была бы вера, Вера бы была, А с нею будет вечною Россия.

В ХРАМЕ ВПЕРВЫЕ На ликах святых Отражаются блики Лампадных свечей, Словно душ наших лики. На стенах церковных – Дрожанье огня, И смотрят иконы С тоской на меня. В неловком порыве Я лоб свой крещу… Я в храме впервые, Я веры ищу. ДАЙ СИЛУ МНЕ, МОЯ СВЯТАЯ РУСЬ! Я русский от рожденья до кончины И этим, может быть, всю жизнь горжусь, И нет на свете горестней кручины, Чем видеть, как мельчает наша Русь. Не силою, от Муромца воспетой, Не славою родного бытия, А правдою, растерянной по свету. И все-таки я верю, верю я: Сквозь неприступный строй былых засилий Прорвётся вещий голос Мудреца. Как колокольный звон по всей России Вдруг зазвучат восставшие сердца. И в новый мир, душой раскрепощённый, Придут все те, кто ищет в жизни суть. И я свой крест, с рожденья не крещённый, По всей Руси с надеждой пронесу. За кровью окропленные парады, За всех безвинно павших отмолюсь. Ты только дай мне Веру, дай мне Правду, Дай силу мне, моя святая Русь! 29

СКОЛЬКО ПРАВД НА ЗЕМЛЕ? Сколько правд на земле? Растерялся я, право: Где твоя, где моя, Где еще чья-то правда? Кто-то ломится в дверь, Кто-то робок, напротив. Правда - Бог, Правда - зверь. Правда - за, Правда - против. Тем и жизнь страшна, Когда брат против брата, Хоть всего-то нужна Нам одна только правда. Так сойдешь и с ума, Пока правду отыщешь. Правда - словно сума, При которой я - нищий. ВЕТЕРАНСКИЙ ПАЕК По горячему снегу, по кровавому следу, Среди топких болот путь твой ратный когда-то пролег, И в награду за это раз в неделю - по средам Ветерану войны выдается на жизнь паёк: То ли банка тушёнки, то ли банка сгущенки, Да завистливый вздох, вызывающий взрыв тошноты. От прилавка к двери ты проходишь, смущенный, Будто в чем-то сплошал, 30

будто с боя не взял высоты. Только там, на войне той все понятней и проще: Рядом друг, впереди опостылевший до смерти враг. И солдатский паёк твой, порой очень тощий. Был дороже любых разносолов и благ. Как в Победу, в Добро ты верил свято и слепо. Эту веру пронес по военным ухабам дорог, И в награду за это раз в неделю - по средам Ветерану войны выдается на жизнь паёк. СВЕРСТНИКУ Мы прожили бы жизнь бездарно и беспечно, Не ведая того, о чём кричит земля, Всеверуя в соцстрой, как самый безупречный, Всеверуя в отцов за стенами кремля. Но чья-то, вдруг, беда, как бомба разорвалась, За сотни вёрст вокруг душ человечьих рвы… Жестокая пора и нам с тобой досталась – Рождённым в грозовых сороковых. 31

Очнувшись ото сна, бурлит вовсю Россия, Страшит умы её водоворот: И кто от новых бурь, погромов и насилий Истерзанную Родину спасёт? Слукавить здесь нельзя, свой страх оберегая. Как веру сохранить в потоке лжи и смут? Вчерашние друзья становятся врагами, Вчерашние враги друг другу руки жмут. Но кто в борьбе прозрел, испив всю горечь правды, Кто подлость испытал хотя бы в жизни раз, Поймёт и боль утрат, и пустоту бравады, И никогда, вовеки не предаст. Жестокость и добро – Как всё перемешалось. Ты правду отличить сумей от злой молвы… Жестокая пора и нам с тобой досталась, Рождённым в грозовых сороковых. *** Милая Россия, Славная страна! Вся из слов красивых Ты сочинена. 32

Что с тобою сталось, Как пришла беда? Счастье расплескалось, Как в ведре вода. Только было ль счастье? Где, когда и как? Если в одночасье Стал я нищ и наг. Нищ, как Бог, и весел – Аж сойти с ума. Вместо хлеба – песен Полная сума. НАГРАДА - ЖИЗНЬ По жизненной спирали Мы безудержно шли. Мы годы растеряли, Как перья журавли. Обоим уж за тридцать, Дороги нелегки, Предательски ложится Снег первый на виски. Ты не грусти, подруга, И чувства не тревожь, Послушай, как по трубам Шуршит осенний дождь. И не жалей, не надо, На руки опершись. Ведь нам с тобой награда – Вся прожитая жизнь.

*** Пусть жизнь наша зыбкая, Пусть вечности ей нет, Поёт Людмила Зыкина: «…А мне семнадцать лет». И песней немудреною Растрогает сердца, И старца умудрённого Вдруг превратит в юнца… Хоть годы убывают, Как в зной в реке вода, Нам всем порой бывает Семнадцать иногда. *** Не выразить, не высказать словами: Пылает лес. Попробуй, потуши! Я прикоснусь к огню его руками И пламя на ладонях зашуршит. И как шальной я в тот огонь полезу, И полный ворох листьев наберу, И так потянет всей душою к лесу К пылающему в осени бору. 1990-2000 г. Нижний Ингаш.

МАРТ Табунятся улицы кабелями, суками, Ревностью собачьею дразня, И дома красуются звонкими сосульками, Как цыганки, серьгами звеня. Снова за околицей хочется и колется, Да родная мама не велит. Словно кот нашкодивший, март на пне покоится И во сне усами шевелит. АПРЕЛЬСКИЙ СНЕГ Как неожиданность, новинка И в удивленье потому – Апрельский снег такой наивный, Решил разыгрывать весну. Запорошил дороги, тропки, Лёг на деревья и дома… В окно девчонка смотрит робко: «Неужто заново зима?». А снег кружится словно тайна, Прощальный свет на землю шлёт, И на ладонях жарких тает, Как безобидное враньё.

*** Светает. Тело покидает сонность. Грядущий день – в нём что-то намечается, А солнышко на ветке горизонта Качается, качается, качается. Я, как рюкзак рассвет закинув за спину, Всего себя заботой дня заполню… Заря трубит, как пастушонок заспанный, Сгоняя пчёл к ромашковому полю. ЛЮБОВЬ ПРИХОДИТ И УХОДИТ Любовь. Она всегда приходит, Хоть и не ждёшь её никак. Любовь. Она всегда находит: И молодца, и старика. А рядом с ней живёт разлука, Как нелюбимая жена. Любовь. Она такая штука, Как залежалая струна. Её подтянешь и настроишь На сердца выстраданный лад. И если ты любви той стоишь, То дай ей чуточку тепла. И пусть на белом пароходе. Тебе давно уж места нет… Любовь. Она всегда приходит, Любовь приходит и уходит, Любовь. Она всегда проходит, Как всё проходит на земле. *** У каждой жизни есть своё начало. Нас всех когда-то женщина зачала. В любви ли страстной, иль в грехе обычном. Но если ты рождён, не будь обидчив. Уж то одно, что ты и жив, и красен, Мир для тебя лишь женщиной прекрасен. 36

КРАСНЫЕ МЕТЕЛИ Догорает осень, как костёр В звоне листопада. За горами ветер распростёр Зарево заката, И грибной, тягучий аромат Кто-то тонко стелет, А вокруг шумят, шумят, шумят, Красные метели. Заметают тропы и следы, Обжигают губы, Догорают тихо на ветру, Будто чьи-то судьбы. Догорают тихо на ветру, Превращаясь в звуки… Я тихонько подойду к костру И согрею руки. *** И наступит миг прощенья, Миг, когда мы отлюбили. На ладони лист осенний, Как записка от любимой: «Ухожу. Не жди, не стоит. Жизнь нам не переиначить»… За окошком ветер стонет, Значит, осень. Осень, значит. ЭЛЕГИЯ Я ухожу. Но я ещё вернусь, Пускай в другом, совсем ином обличье: Ручьём весенним или звоном птичьим Я в вашу жизнь однажды постучусь. Я к вам приду сквозь радость и сквозь боль Дождём, листом осенним, добрым словом… А, может быть, всей жизни нашей соль – Уйти однажды, чтоб вернуться снова. 37

НА ПЕРЕКРЁСТКЕ ЗИМЫ И ЛЕТА. Ветра холодные подули, Шурша над крышами дымками. Уж глина вязкая под утро Тверда, как камень. Уже снежинок первых робких Косые пролегли пунктиры, И осень стылая торопит В тепло квартиры. Но я сквозь стужу, ветер хлёсткий Весну почуял напоследок, И заспешил на перекрёсток Зимы и Лета. ВЕСЕННИЙ МОТИВ С крыш каплями день отстучит и погаснет, По лужам протопает мартовский вечер, И ветер весенний – шалун и проказник – Задует зари затухающей свечи. В наплывшие сумерки выпадут звёзды И путником месяц блеснёт запоздалым, И воздух весенний, живительный воздух, С вас снимет: и боль, и тоску, и усталость. Повеет предгрозьем грядущего мая И запахом терпким взорвавшихся почек. И кто-то, берёзку в саду обнимая, Напомнит вам нежность есенинских строчек. И звонкою песней вам в душу прольётся В сиянии звёздном ночная прохлада, И каждою клеточкой в вас отзовётся Земли пробужденье – Весны серенада.

*** И ещё один прожит Год. Его не вернуть. Между мною и прошлым Удлиняется путь. И всё ближе к закату В царство вечного сна. Ах, как жизнь коротка ты, И безмерно длинна. ЛЕСНОЙ ХУДОЖНИК Январский лес такой белёсый – Опять смолярничал мороз, И даже белые берёзы, Белей, чем мой замёрзший нос. Я больно тру лицо и руки Снежком шершавым, как наждак. За пятьдесят по всей округе, Не зря синоптик упреждал. Но зачарованный рисунком Мороза мастера-творца, Я постою. Пусть дорисует, Всю дорисует до конца. БАННОЕ СЧАСТЬЕ Как много я в жизни бродяжил по свету, А где, не припомню порой. Но точно я знаю – дороже мне нету, Чем с детства любимый порог. Откроешь калитку – душа оборвётся, А в горле от радости ком, И лаем собачьим округа зальётся, И банным потянет дымком. Я жизнь люблю и родных почетаю, Удачу держу в кулаке, Но самым счастливым себя я считаю На банном духмяном полке. 39

А ну-ка, бездельник – берёзовый веник Пройдись по моим телесам. Есть счастье без денег и в это я верю, Как многим другим чудесам. Иные, чем деньги, есть ценности в жизни, А многим и нету цены. Костру, например, при погоде капризной, Букету в преддверье весны. Как дорог мне воздух, что детством настоян, Закатов сиреневый дым. А сколько, скажите, по вашему стоит Глоток родниковой воды? Монет я в карманах чужих не считаю, Своих не держу в гамонке. Но самым счастливым себя я считаю На банном духмяном полке. А ну-ка, бездельник – берёзовый веник – Пройдись по тому, кто продрог… Есть счастье без денег, кто в это не верит, Влезайте ко мне на полок. ЧАЕПИТИЕ Хрустальных стопок звонкое молчанье, Ножей и вилок тихую обитель Вдруг оборвёт шипящим пеньем чайник, Сзывая домочадцев к чаепитию. И потекут с прихлёбом смачным речи О том, о сём а также, о погоде… Патриархальны кухонные встречи В любом дому, в любом честном народе. В ПУТЬ Надоев тоске и дому, и себе, Починю я старый свой велосипед, И умчусь на нём, куда глаза глядят, Только ветры мне навстречу полетят, И обхватят, чтоб с собою унести… Пожелайте мне счастливого пути. 40

РОЯЛЬ, МАЭСТРО И НОКТЮРН Сиял рояль в тени оркестра Непостижимым светом звуков, И грива юного маэстро Металась тетивою лука. Взрывалась клавишей дорожка Под пальцев бешенный аллюр, И, замерев, я осторожно Вдыхал растроганный ноктюрн. Эх, поменяться бы ролями С тем пианистам из оркестра. В моей квартире нет рояля, От тишины в квартире тесно. Закрыв глаза, вновь вижу сцену И гриву юного шатена, И постигаю неизменно Непостижимого Шопена. ЖЕЛАНИЕ Непонятно как-то, а всё живём, Может, что привычные ко всему, Может быть, когда-нибудь оживём, Только мне потом это ни к чему. За окном звезда моя чуть видна. До неё лететь мне миллионы лет… Мне б сегодня чашу и всю до дна. У живых иного желанья нет. ЗЕМЛЯК Как говорливый в роще родничок Вдруг зазвучит знакомое до боли: «Не угостишь ли сигареткой, землячок?», «Не дашь ли, землячок щепотку соли?». Как мы глухи, как мы чужды порой К чужой беде, к простым людским радушьям. А это слово было как пароль, Как вечный пропуск к нашим тайным душам. 41

Одна на всех нас вертится Земля И, потому, наверно, все мы схожи. И я земляк, и ты земляк, и он земляк. Земляк, всяк в мир шагающий прохожий. *** Убегая от Весны, ледяной свой посох Незадачливый февраль в спешке обронил. Потому-то по утрам ледяное просо Всё метёт, метёт, метёт ветер-озорник. Я люблю конец зимы и весны начало, Когда холодно ещё и уже тепло… И дыхание земли снова укачало, За распахнутые двери позвало.

НА ВИХРЕВОМ КРУГЕ Вдруг взорвётся литаврами мартовский снег И закружат весенние вьюги. Иногда я летаю. Летаю во сне, Как снежинка на вихревом круге.. Так легко и свободно, не страшно совсем, Будто вся со мной крестная сила. На воздушном, как будто, лечу колесе А вокруг подо мною Россия. И всё выше и выше – к седым облакам, Всё сильнее скольженье, круженье. На мгновенье припало к рукам и ногам, И пропало Земли притяженье. Как пушинка из стаи промчавшихся неб, Всё витаю, витаю, витаю… Иногда я летаю. Летаю во сне И, как снег по весне, тихо таю. 42

ПОЗЫВНЫЕ ВЕСНЫ Ещё в снегах хозяйство всё лесное, Блестит на солнце свежая лыжня, А уж земля больна. Больна весною. День ото дня. Ещё февраль не раз себя покажет: И дикий нрав свой, и крутой каприз, Но в полдень вдруг сосулькою оранжевой Расцвёл карниз.

ЭХО ЛЕТА В ледяные флейты ветры Дули, дули-ли, И о лете на фальцете Нафистулили. Про поляны и долины Баритончиком, Где гуляли за малиной Мы с бидончиком. Где-то эхо флажолетом В зное шёпотка: Хорошо как все же летом! Хорошо-то как!

О ДЕЛАХ И О БЫЛОМ Все переделано бы, вроде, И передумано до мук, А уж с утра - то в огороде, То на покосе, то в дому. Все сорняки срублю под корень. На зиму сена навожу, На дверь железную подкову На всякий случай пригвозжу. Крыльцо подправлю и перила, С души смету, что намело, И провалюсь, как в пух перины, В воспоминанья о былом.

СТЫЖУСЬ Лет прожитых я не стыжусь, Хоть слишком нечем и гордиться. Стыжусь, что летом простужусь, У родника, припав напиться. Стыжусь запамятовать вдруг И не прийти на помощь другу, Стыжусь, проснувшись поутру, Забыть поцеловать супругу.

ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ МОЕЙ Во сне живу иль наяву? С утра я пел или молился? «Ау! Ау!» - Себя зову. В себе самом я заблудился. Туда – вопрос, сюда – вопрос… «Ау!». Да здравствует склероз! ЗАГАДКА ВСЕЛЕННОЙ Откуда, зачем мы и кто мы? Пришельцы иль семя земли? Какие такие симптомы Смогли бы нас определить. И как велика бесконечность Кривой всех земных наших дел? И если есть прах, в чём же вечность? А если есть вечность, то где? ЧУДО Я под чудом живу и по чуду хожу, как по тропке. Справа, слева, кругом всё – одни чудеса. Чудо - звук, чудо – свет, Чудо можно потрогать: Чудо – снег, чудо – смех, Чудо жизни – я сам. *** Листая осени страницы, Промчался ветер и затих, Но долго звонкие драницы Ещё выстукивали стих На крыше старенького дома, Приговорённого под снос. Им так же вторил долго-долго Из подворотни звонкий пёс 45

60-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ ВОЙНА. ВОЙНЕ. ВОЙНОЙ. ВОЙНЫ Как это слово ни рисуйте Как ни склоняйте, ни тасуйте – Оно ведь горькое по сути И ненавистное вдвойне: ВОЙНА. ВОЙНЫ. ВОЙНОЙ. ВОЙНЕ. А мы его - одно всем миром: На поле бранном, поле минном, Штыком, гранатой, мелом, мылом И в стужу лютую и в зной: ВОЙНА. ВОЙНЕ. ВОЙНЫ. ВОЙНОЙ. Его бы, как сорняк с корнями, А мы по падежам склоняли, И низко головы склоняли Пред похоронкой на родных: ВОЙНА. ВОЙНЕ. ВОЙНОЙ. ВОЙНЫ.

ГОЛОДНОЕ ДЕТСТВО Я не знаю, кто тому виной, Как такое вдруг могло случиться… Детство, опалённое войной, В память мою до сих пор стучится. Тянется ручонками ко мне Со скамьи квартиры нашей голой, Где давно ни крошки в доме нет, Где давно хозяин в доме голод, Где себе тихонько я шепчу-кричу: “Мамочка, я есть хочу!”. Далеко-далёко шли бои, Громовые плавились закаты. Алой кровью землю напоив, Уходили в небеса солдаты. Это не дожди, а слёзы льют – Весточки кормильцев наших с неба, А в домах на каждую семью Полбуханки фронтового хлеба, Где себе тихонько я шепчу-кричу: “Мамочка, я есть хочу!”. Мне уже теперь за шестьдесят, Я войны далёкой той ровесник. Но ещё не скоро отзвучат О войне безрадостные песни. Вот и я ещё одну пою, Завещая песню, как наследство, Чтобы помнить павших всех в бою И мое голодненькое детство, Где себе сквозь годы я шепчу-кричу: “Мамочка, я есть хочу!”.

ЭХО ВОЙНЫ Под звуки печального марша, Под пафос прощальных речей Уходит достоинство наше, История наша и честь. Уходит, как в бой, не прощаясь, В последний, невидимый бой, И небо, над гробом качаясь, Железной застынет звездой. Средь правды жестокой, средь фальши Сильней ощущенье вины... Всё дальше, и дальше, и дальше Уносится эхо войны. Но помнят еще ветераны Кровавое зарево битв. И ноют душевные раны, У тех, кто еще не убит. Всё реже их строй на парадах. Всё чаще надгробий ряды. Кого-то находят награды Уж годы спустя от беды. А с долгом мы все припоздали В плену у своей глухоты, Хоть ждали они не медалей, А нашей с тобой доброты. Средь правды жестокой, средь фальши Сильней ощущенье вины... Всё дальше, и дальше, и дальше Уносится эхо войны. Но помнят еще ветераны Кровавое зарево битв. И ноют душевные раны, У тех, кто еще не убит. 48

ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ (2006-2012)

К ПРЕЗЕНТАЦИИ НОВОЙ КНИГИ Я не лучше всех и не хуже, Я один такой в Ингаше. И зову всех на скромный ужин К хлебосольной своей душе. Разносолы мои не броски, Хоть всю жизнь я их варил. Вот забытое, вот наброски. Кто и хаил, кто и хвалил. Приглашаю за скромный столик. Нет банкетных, увы, столов. Пригубите моих настоек Из, в душе забродивших, слов. Угощайтесь – я хлебосольный, Вот слоёный из рифм пирог . Моё песенное застолье Мне дороже любых пиров. УШЁЛ Не из принципа. Вдруг – взял и тихо ушёл. И не принц, и не друг. И тебе хорошо. Пей свободу взахлеб, Не гляди на порог. Ведь он даже на хлеб заработать не мог. С плеч заботы гора От немилой родни. Петь, смеяться пора. Что же сердце саднит? 49

СЛАДКОЕ ЭХО Тело сладко стонет – Хорошо в лесу. Эхо на ладони Яблоком несу. Уроню, - поймаю, Надкушу в прикус. Эхо только в мае Сочное на вкус. ЛАЗУРНАЯ МЕЧТА Это ж надо обалдеть – В шестьдесят … помолодеть. Не душой одной – и телом. Это шок и супер смело. Это снова жизнь начата, Где вино, любовь, девчата. Стоит только захотеть... Да куда вот старость деть? Я бы рад и ты бы рада, Только годы, как ограда. Может быть рукой махнуть И забор … перемахнуть, Платье новое надеть, И, годочков сорок скинув, В шестьдесят помолодеть? УМЕРЕТЬ ОТ СМЕХА Хорошо бы взять и… умереть. Не нарочно, не всерьёз – от смеха. (Вот была бы для друзей потеха!) И душой от смеха умилеть. 50

И лежать весёленьким в гробу С, до ушей распахнутой, улыбкой, Словно мне - земной судьбы рабу, Ключ от рая с золотою рыбкой Выдали, лишь стоит отпереть И шагай в загробную утеху. Хорошо бы взять и умереть Всем на зависть умереть от смеха. ДУМА ПРОВИНЦИАЛА Все гляжу с надеждой в небо голубое Сквозь плывущие куда-то облака Я, небесной не обласканный любовью И земною не опознанный пока. А в провинции у нас всё так же тихо, И дожди у нас всё те же, и снега. И кому-то до сих пор хватает лиха, И кому-то до сих пор течёт деньга. Только я им не завидую нисколько, Только я им всем сочувствую сполна. И судьбу свою вершу я не с наскока, И стихи свои пишу я не спьяна. Положившись с головою на удачу, До конца фортуне верить не хочу. И не раз ещё, наверное, потрачу И ночей бессонных тьму, и море чувств. О СЛОВЕСНОЙ ЛАПШЕ Враньём давно уж не грешу. Тем дорожу я, Но на ушах ещё ношу Я ложь чужую Она ласкает слух и жжёт, 51

Она как стерва. И где никто её не ждёт, Пройдёт сквозь стены. Но я ей верить не спешу, Я нынче ушлый. С ушей своих смету “лапшу” На ваши уши. Я ВЫБИРАЮ УГОЛ Как дорог мне дорог уют, Люблю я жизнь здоровую. Там ветры песни мне поют, Там встречи мне дарованы. Но я люблю простор углов Моей квартиры крошечной, Где ждёт меня без всяких слов И сытый стол, и кров ночной. НОНСЕНС Это нонсенс, это бред, это диво: Это ж надо – в декабре задождило, Расплескалось, растеклось, разомлело. Не икалось, а сбылось. То ли дело! Посреди зимы привет Всем от лета. Это диво, это бред, Нонсенс это. 52

ПОСЛАЛИ В поисках души спасателей, Путь, пройдя огромный, Я решил в Союз писателей Постучаться скромно. Я сказал им тихо шёпотом: -Я талантлив. Честно! Мне ответили: - Пошёл бы, ты! Нам самим тут тесно. К РОДНЫМ ИСТОКАМ (Памяти В.П. Астафьева) От родительской дороги мы В мир уходим по касательной. Но к чему не прикасаемся – Все из детства мы душой. Почему ж на малой родине Не всегда живут писатели? Потому что слишком тесно им Там со славою большой. Ах, оставьте, ах, оставьте вы Свои домыслы, иронии! И живём и похоронены Будем на земле одной. А могилочка Астафьева На своей , на малой родине, На своей , на малой родине Спит спокойно Лев Толстой. И над Ясною Поляною, И над тихою Овсянкою Небо в синюю горошину И весенние дожди. И горит звезда Полярная Над судьбою нашей всякою. Над плохою и хорошею. А иного ты не жди. Ах, оставьте, ах, оставьте вы 53

Свои домыслы, иронии! И живём, и похоронены Будем на земле одной. А могилочка Астафьева На своей, на малой родине. На своей, на малой родине Спит спокойно Лев Толстой. СВЯТАЯ ЛОЖЬ Свою же совесть вечно попрекая, У правды в неокупленном долгу, Как часто лгал тебе я, дорогая, Как много раз тебе ещё солгу. Солгу о том, что мне мила работа, Что я сегодня досыта поел, Что не гнетёт семейная забота И у любой нужды есть свой предел. Что скоро мне повысится зарплата И заживём с тобой мы на все сто… И ляжет ложь, как новая заплата На старое суконное пальто. ТАЁЖНОЕ УТРО Сумрак сбросили деревья, Избы окна притушили. Раскудахталась деревня Вслед за песней петушиной. Потянуло сладким дымом, Звонким говором соседок, И таким у нас родимым В притаёжном крае дивном Ароматом хвойных веток. 54

ОСЕННЕЕ Осень нахмурит ржавость Из под ресниц дождей. И загрустит держава В хрупкой груди моей Ласковой бабьей грустью Вечною на селе. Снова повеет Русью В доме из всех щелей. С ВЫСОТЫ КРЫШ Как кот, по гладким крышам Взбираюсь поутру: Хочу узнать, услышать, Что деется вокруг. Как здорово всё ж это – Однажды с высоты Увидеть суть сюжета Житейской суеты! Мир тесен из окошек, Средь мебели и стен. Я понимаю кошек, Их тягу к высоте. Обламывая ногти, Испытывая жуть, Я, как смычок по ноте, По шиферу скольжу. Узнать, открыть, услышать, О чём ветра поют И постоять на крыше, На самом на краю. 55

БОЙТЕСЬ ПОДЛОСТИ СЗАДИ А жизнь идет. В конце концов, Себя не спрятать на засов. И не всегда тверда броня родного тыла. На свете много подлецов, Смердящих прямо вам в лицо, Но больше дышащих предательски В затылок. ПИШИТЕ БОЛЬШЕ О ХОРОШЕМ Жизнь порою, как итог аборта В чреве недоношенного плода… У поэтов важная работа – Сглаживать всё то, что в жизни плохо. Сглаживать – не врать ни в коей мере. Сыты мы враньём и так по горло. Но, порою, надо очень верить В лучшее, как в ясную погоду. Чтобы снова чёрное всё – белым, Серое – лазурным, не иначе. И надежду раздавая бедным, Сами мы становимся богаче. Поклоняясь Богу, чуду, магу, Солнышку, пришедшему с востока, Писайте почаще на бумагу Тёплой струйкой детского восторга! БЕЛЫМ НА ЧЁРНОМ Черный цвет, наверно, не в чести, Если рядом расцветают маки… Чем же мне твой образ нанести На судьбой мелованной бумаге?

Все переберу карандаши. Впрочем, я художник неумелый. Напишу тебя в ночной тиши На бумага чёрной – цветом белым. *** Все мы любим немножечко осень, Золотистый её листопад. В эту пору нам хочется очень Всё вернуть непременно назад. Всё не всё, но хоть самую малость, Хоть на миг, хоть на вздох, хоть шаг То, что в прожитой жизни осталось, И о чём так тоскует душа. НЕДОСМОТРЕННЫЕ СНЫ По утрам так сладко спится, И подушки так нежны, Что хоть сто раз провалиться В недосмотренные сны. Пусть хоть чёрт, хоть сущий дьявол Вновь приснится, лишь бы спать. Кто-то тянет одеяло Инквизитор, “твою мать!” ВЬЮГА Кудри трубным дымкам завивает, Белощёкая – лёд с молоком. В избах окна с утра забивает, В стёкла снежным стуча молотком. И сыпучей хрустальною лентой, Меж дворов затихая, звенит… В эту пору нам хочется в лето, В его самый лучистый зенит. 57

ВСЕМУ ВИНОЙ ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНЬЕ Ходить умею, - хочется летать, Хоть нету в том нужды, и нет печали. Нам жизнь дана на долгие лета, Но что-то в ней надорвано в начале. И что-то в ней упущено в пути, Чего уже не наверстать в финале. Всё, что имеем, получили в “нале”, Но чтоб сто лет прожить - с ума сойти! Нам многое хотелось бы хотеть. Хотеть не вред себе, не униженье. И крылья вроде есть, да не взлететь. Виной всему земное притяженье. В ИЮЛЬСКИЙ ЗНОЙ Пылает зенит Как развёрзнутый ад. Под сорок в тени, В душе пятьдесят. Я восковой плавлюсь На солнце свечой. Я солнышку нравлюсь, Но мне горячо. РОЖДЕНИЕ СТИХА Кружил и падал желтый лист, Земля дышала, как при родах, И, всей душой сенсуалист, Я кожей пожирал природу. И та дарила мне тепло Душистой радуги стоцветной, И созревал незримый плод Во мне реакции ответной. 58

НА ЗВЁЗДНОЙ ВЫСОТЕ Я стрелою из лука В мыслях выстрепюсь ввысь. На горе Джомолунгма Ярко звёзды зажглись. Ни конца им, ни края. Слепит светом глаза, А внизу полыхает. Прячась в тучах, гроза. Ни конца им, ни края. Сердце трогает жуть, И тропинкою к раю Млечный стелется путь. На горе Джомолунгма, Одолев высоту. Под сиянием лунным Ярко звёзды цветут. Я ни разу там не был, Но болел вышиной, И я чувствовал небо У себя за спиной. НА СУШУ, НА СУШУ! Стою посреди тоски, Как пьяница в луже, Душою и телом скис По самые уши. От скуки совсем промок Паршивое дело! Хоть кто-нибудь бы помог Вытянуть моё тело и скисшую душу На сушу, на сушу! Где быть от тоски независимым. За уши тяните, За лысину! 59

НАЧИНАЮЩЕМУ ПОЭТУ Когда наскучит жизни проза: Есть, спать, работать, ревновать, Пиши стихи, ведь это просто – Две пары строк зарифмовать. Всегда - лиха беда начало. Вдруг, как по маслу потечёт. И будет Муза к вам ночами… И слава будет, и почёт. Хотя, смотря с какого боку На всё на это посмотреть. У нас поэтов, слава Богу, В любом селе, в любом дворе. Но ты пиши, уж раз неймётся, И верь в свой крест, как Жанна д‘Арк. И, может быть, в тебе проснётся Незримый, но желанный дар. БЛАГОСЛОВИТЕ Как благо Слово вы ловите умом и сердцем. Дав посох, - в путь благословите единоверцем. Пойду ни устали не зная, ни дня покоя. И будет посох тот, как знамя на всё благое. Январь - июль 2005года.

НЕРЯШЛИВОСТЬ НЕ ПРИХОТЬ Пораньше встань, дружище, Умой себя, побрей И, может, станет чище Мир этот и добрей. Неряшливость не прихоть, А грязные полы. Но сколь ещё не бритых, Не чёсанных и злых. ВСЕГДА ВМЕСТЕ Смеясь и плача Бьются у виска Моя удача и моя тоска. Одна другую, впрочем, Не вредит. Печальны очи – Весело в груди. НЕЗАВЕРШЁННЫЙ СЛЕПОК Вся жизнь моя – судьба моя – Незавершённый слепок Из крохотных частиц Земного бытия. С тобой и за тобой Иду я следом слепо, И путаюсь порой: Где ты есть, а где я?

ТОЛЬКО НАДО УСПЕТЬ Мне Ицзин нагадал Золотую судьбу. Разложив по годам Весь мой жизненный путь. Я ж боюсь не успеть Этой жизни прожить. Чтобы Песню пропеть, Нужно Песню сложить. Кто я есть, что я есть? Кем я был, кем я стал? Вам расскажет лишь песня. Что сердцем писал. Только надо успеть Эту песню сложить. Если выпадет спеть Значит выпало жить.

СОН НЕ В РУКУ Всю ночь купался я во сне И сети ставил, А утром выпал первый снег И не растаял. Я молча смёл его с крыльца, Взял дров охапку. Поймать бы щуку на живца, Была уха бы. 62

*** Поэзия, что жернова, Где я в ней – мельник. Мелю, мелю, мелю слова – Помол всё мелок. Беру щепотку на язык – Хоть жуй, хоть выплюнь. Велик ты, русский мой язык, Да как испечь блин? О ПОЭЗИИ И ПОЭТАХ Всю ночь я мысль одну стегал: Как станцевать на лезвии, Как глупой строчкою стихи Не совершить, отнюдь, греха – Не повредить поэзии. А по тропе и по шоссе Поэты шли и ехали, И гениальны были все, И белка билась в колесе, Соря вокруг орехами. ВЕРА Как жадно в юности я пил Зорь родниковую прохладу, Как сказки всякие любил Про жизнь счастливую, про клады. Я в это верю и сейчас, Всё так же, жадно мир вдыхая: Придёт мой день, пробьёт мой час И враз всё выплеснит до края. 63

НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ Я знаю – мир не обсалютен, Но что поделаешь уж тут… Необязательные люди Меня безжалостно гнетут. Они везде, они повсюду: И где светло, и где “завал”. Они, в сердцах, не бьют посуду, Но убивают наповал. И вновь нас ждут, и вновь нас «любят», Чтоб обмануть потом втройне… Необязательные люди В необязательной стране. БЕССМЕРТИЕ Пройдут десятилетия, века, Вновь где-то вспыхнут и погаснут войны… И будут все живущие довольны Хмельному ветру, запаху цветка. И босыми ногами по росе Всё так же будут бегать чьи-то дети… Покуда жизнь теплится на планете, Мы смертны все, и мы бессмертны все. С НОВЫМ ГОДОМ! С неба льётся лунный свет Музою Богемы. Хорошо там, где нас нет, Ну а лучше – где мы. По ТВ идёт кино Голубой дорожкой. На столе стоит вино 64

С жареной картошкой. Кто нам выпить не дает?! Не было б печали… Снова встретим Новый год, Как всю жизнь встречали. В МАСШТАБАХ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНЬЯ Строка к строке, струна к струне – Пою о том, что сердцу мило. Хоть много песен по стране, Не проходите моих мимо. Пусть мои песни - не набат, Я в том не вижу огорченья. Я лишь всего российский бард В масштабах местного значенья. Свою родную пядь земли, Всё, что на ней, и что над нею И что другие не смогли, Я воспеваю, как умею. И если даже говорят, Что в песнях нет моих свеченья, Я лишь всего российский бард В масштабах местного значенья. У песни тоже свой причал, Своё святое назначенье. К одним она спешит на чай, К другим, как друг на утешенье. А я пою с душою в лад, У песен сам на излеченье, И счастлив, как российский бард В масштабах местного значенья. Январь -февраль2006 г.

ПОСТОЛЬКУ - ПОСКОЛЬКУ Пахарь ждёт урожая, Скульптор хочет ваять… Только власть им чужая, Хоть кому-то своя. От кувшина осколки – На помойку, в нужник… Мы постольку поскольку Новой власти нужны. В ОЖИДАНИЕ ТЕПЛА Гляжу в окошко я с опаской, Душа дрожит. А вдруг зима с еврейской пасхой Опять кружит? Глаза уж выело снегами, К печи присох. Сейчас бы голыми ногами В речной песок! *** За окном, хотя и май – Лето не торопится. По утрам еще в домах Где-то печки топятся. В закоулках снег торчит Зимними отрыжками. И снежинки, как грачи Вновь кружат над крышами. Матюгается село Стужей разъярённое… Запоздало к нам тепло – Солнышко ядрёное!

*** Снова рифмами мозг начиняю, Будто старый пиджак починяю: Новый не с чего шить. А за окнами майская вьюга Рвёт меня из порочного круга: “Брось стихи! Надо жить!” НЕ ТОРОПИСЬ Пусть впереди манит большая жизнь: Любовь, мечты и светлые надежды, Из детства убежать не торопись, Не торопись во взрослые одежды. И не смотри на мамин гардероб, Не примеряй украдкой её платья, Но верь, что где-то в царевых полатях Растёт твой принц и будущий герой. ВОЗВРАЩЕНИЕ НЕАНДЕРТАЛЬЦА Приходит солнце к нам с востока. Чтоб там же путь свой завершить... Мы все спешим к своим истокам, Когда уж некуда спешить. Устав от жизни этой адской, Дожив до царственных седин, На тихой станции Ингашской Сошёл печальный гражданин. Над крышей старого вокзала Синел предзвёздный небосвод. Земля родная не узнала “Неандертальца” своего. Дымился сумерками вечер – Ночей незримый кочегар… И путник зашагал навстречу К полузабытым очагам. 67

СОЛНЕЧНЫЙ МАРТ Сизой мордашкою тычется прямо в окошко И зазывает меня высоко-высоко Небо весёлое с лёгким лазурным лукошком Полным пушистых, как белых щенков, облаков. Вот и закончилась долгая зимняя стужа, С крыш пооплавилась спелых снегов бахрома И запестрело, и вырвалось сразу наружу Всё, к чему только притронулся солнечный март. ПОЖАЛЕЙТЕ ПРОПАЩИХ МУЖЧИН На вокзальных скамьях, на полу кочегарок Изможденные лица небритых бомжей. Или воля ты чья, или Божья ты кара — Испытаньем заблудших мужей. Измотала судьба, износила дорога. Редок стол, где картошка да постные щи. Настоящих мужчин на земле так немного. Пожалейте пропащих мужчин! 68

ЛОЖНОЕ СЧАСТЬЕ Когда в застенках братья умирали, Мы копошились в собственной морали, И песню нам потребную орали И в дни торжеств, И к Октябрю, И к Маю, И, Боже мой! Казалось, целый век: “Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек”.

*** Ах, судьба, моя честь! Как тебя мне прочесть? Знать заранее: горько ли, весело. Я по жизни иду, Как по скользкому льду, Но пытаюсь держать равновесие. К СТАРЫМ ПОЭТАМ Поэты минувшей эпохи, Служители Муз у Богов! Не всё в этом мире вам “охи”, Есть что-то и выше того. Понять и осмыслить натужно Всё то, что свалилось на вас, Но нужно. Кому-то же нужно Сподобить Россию на вальс.

*** В последний час зимы И в первый час весны, Наверно, видим мы Ромашковые сны. Не в простынях тела, А в зелени лугов… Так хочется тепла Под крышею снегов! КРУГОВРАЩЕНИЕ Вчера лишь только дождь прошел, А нынче уж метелица. Наверно, это хорошо, Что шар земной наш вертится, Что ночку зимнюю спешит Сменить заря весенняя. Наверно, скучно было б жить Нам без круговращения. КОМУ ВСЁ ЭТО НАДО? Я жизнь свою перелопачу, В себя, как в зеркало, вгляжусь: Чего я в этой жизни значу? На что еще я в ней гожусь? Ведь есть пока в “заначке” порох И кроме кое-что ещё: И не доделанных дел ворох, И в Банке не открытый счёт. Мечтам бы фору, бедам – фуру И с плеч долой их - под откос. И если лечь на амбразуру? Наверно, смог бы. А всерьёз? Зачем? Кому всё это надо В стране, “просра...й” свой Союз?... С телеэкрана Хакамада Танцует с Вольфовичем блюз. 70

*** Когда и довезут, но чаще пешим Дотопываю я свой долгий путь… И вдруг Весна мне снова шлёт депешу, И за предел зашкаливает пульс, И солнце звонче светит над домами, И от улыбок свет такой идёт, Что мне раз плюнуть – добежать до мая, А в мае так черёмуха цветёт! ШУТ ПО СТРАНЕ Ухмылочки поддельные Как лепленые нэцкэ. Сижу, смотрю по случаю – Разъюмарюсь иль нет? Не лекарь в понедельники Мне Михаил Жванецкий, Но всё-таки послушаю Я шута по стране. ШИШ! Жил бы, к примеру, Бомарше Не в Ницце – в Нижнем Ингаше? Пардон, в заштатном там Марселе (В Париже славится доселе его бессмертное перо… Таким навек уже осталось), У нас же вряд бы состоялась Его “Женитьба Фигаро”. Ингаш, увы, вам не Париж, Хоть те же лица, да, вот, “шиш!”.

ЛЕГЧЕ Не високосный нынче год – Он поминутно будничный. Опять кого-то заберёт, Но помянуть-то будет чем. Уже не голодно теперь, Хотя ещё не досыта, Но стало легче и терпеть, И наслаждаться досугом. ДЕРЕВЕНСКОЕ ДЕТСТВО Не под солнцем - под дождём, Как поднятый в стужу лацкан, В год лихой беды рождён, Ею вскормлен и обласкан. Ломтик хлеба на весь день, А порой и дни без хлеба. Только вдоволь и везде Столько воздуха и неба! Вожжи конские в руке, В детской тоненькой ручонке, Родниковый звон в бочонке, Дух ушицы на реке. *** Предо мною чистый лист: Даль, дорога, дни и ночи. Я поэт-моменталист – Столб дорожный у обочин. Торопливый пешеход, Грустный дождь и пух лебяжий Всё, что мимо промелькнёт, То и на душу мне ляжет. 72

БЫТИЕ Спрессованные сгустки Материи земной, Мы можем без закуски Пить горькое вино В трамвае, самолёте, Втихушку, на виду; В падении и взлёте, На радость и беду. Мечтать, страдать, плодиться, Ревнуя и любя, И в самых разных лицах Вдруг открывать себя. Браня всуе беспечность, Жизнь называть игрой И рассуждать про вечность, Храня тайком на гроб. О СЕБЕ Кем только ни воспитан, Чем только ни испытан… Из нынешнего быта Упорно я расту. Душа какая в теле? Кто я на самом деле? Сколь пятниц на неделе? Увидишь за версту.

НЕ ПРОЩУ Легко и безоглядно я прощу Тоске приблудной, гнойному прыщу. Их выдавив из тела и души, Я, как и прежде, буду жить да жить. Но никогда, наверно, не прощу Предательства юродивый прищур… Мерещатся, как тень из-за угла, Зрачки тайком злорадствующих глаз. Я ВСЁ ОСИЛЮ Я до всего своим умом, Где враз, где с боем... Я прорасту в себе самом Самим собою. Своею кожей, не чужой Боль дня потрогав, Пойму: насколько груз тяжёл На всех дорогах. Легко, наверно, подлецу, Крутому вору. Судьба мне хлещет по лицу, Сквозит за ворот. А мне торжественно светло, Как под присягой. Пусть ноги от ходьбы свело Я не присяду. Звездою божьею влеком, Я всё осилю, А что идти так далеко Так я ж в России.

15 апреля 2007 г.

ЗЕМЛЯК

В. Сдобнякову Ищу на карте. Где? Ах, вот где! За тридевять земель на круг, В далёком городе на Волге Живёт земляк, писатель, друг. ………………………………… Живёт и помнит днём и ночью, Откуда родом и зачем… Нижегородец, хотя, впрочем, Ингашцем чтёт он быть за честь. УЛЫБАЙСЯ ПРОХОЖИМ ПО ПЯТНИЦАМ Если времечко в прошлое пятится, Если снятся кошмарные сны, Улыбайся прохожим по пятницам, Ожидающим дней выходных, Им, усталым, слегка замордованным, Им, спешащим познать и успеть По дорогам на жизнь арендованным, Им по пятницам хочется петь. Кому время летит, кому тянется, Кому крылья, кому и хомут… Улыбайся, но только по пятницам, Средь недели тебя не поймут.

ДЕРЕВЕНСКИЕ СНЫ На заборе ненужная утварь, За забором пасущийся скот. Занимается чудное утро Посреди деревенских щедрот. За околицей рожь колосится, А, быть может, не рожь, а ячмень, Или всё это только мне снится Вот который подряд уже день? Этот запах, устойчивый, древний: Хлеба, дёгтя, навоза, зерна… Да и сам я из этой деревни, Потому мне и снится она. ПОКА Эпохе не вызреть в минуту. Минуты сложатся в века. Россию война не минует, Но с миром мы ладим пока Нас радует утра начало И прочие, прочие дни, Пока в нас земное начало С духовным началом роднит. И под колокольные звоны Не помним мы зла и обид… Снимаются звёздные войны – Прелюдии будущих битв. *** Удивительное действо Вдруг в нас входит, как кино… Мне всё чаще снится детство – Всё, что так давным-давно: Домик старый, палисадник, Пёс ворчливый, но не злой, А за пряслом чёрный всадник – 76

Тень от пугала с метлой. Речка, кони… Хлещет плётка Эхом звонким дальних лет. Скачут кадры, рвётся плёнка, В зале вспыхивает свет. КИНО ДЕТСТВА Смотрели в сотый раз «Чапаева», Кипя и плавясь от отваги, Под барабаны шаг чеканили И брали новые Рейхстаги, В речном костре сарогу жарили В плену далёкого и близкого, И шли опять на Мишу Жарова, И «умирали» от Ильинского. НОВЫЕ БОТИНКИ Облака осенние по Тинке, Хлебный дух растопленных печей… Мне купили новые ботинки, Я несу их гордо на плече. День сегодня выдался погожий В самый первый мой учебный год… Ласково поблескивает кожа Знаменитой марки “Скороход”. Босиком прохладнее, но легче, Новые ботинки берегу. Перед школой посижу на речке, На любимом сердцу берегу.

СТРЕКОЗА Детство. Я маленький На подоконник влезаю. Мир, словно маятник, Маячит перед глазами. То влево, то вправо Вожу с удивленьем глаза: В зелёной оправе Парит над окном стрекоза. ……………………………. Большая - с мою ладошку... Бьёт крылышками по окошку. КОЛОСОК Слова: и «Честь» и «Совесть» - мне близки, Я с ними рос, взрослел и выживал, Но собирал я в детстве колоски И вот один нечаянно сжевал… Вкус этих зёрен помню до сих пор, Они мне словно Совести укор. ЗРЕЕТ ПЛОД Мне не отречься от своей юдоли, Не сбросить с плеч её земных одежд. Я состою весь из вчерашней боли И завтрашних немыслимых надежд. И свято преклоняюсь перед тем, чем Живу, дышу и радуюсь взахлёб, И для меня Россия – не предтеча Моей мечте - она мой Бог и хлеб. И пусть мне говорят: “Довольно – пожил!” 78

И пусть меня зовут, где пир горой. Я чувствую сознанием и кожей: Во мне ещё не вызрел мой герой. Невспаханное дремлет где-то поле, И кораблём мечтает взвиться плот… Я состою весь из вчерашней боли, В которой зреет благодатный плод.

ВСЕ МЫ ИГРОКИ Человек, когда не умирает, Как-нибудь на чём-нибудь играет, Пальчиками так перебирает На гитаре или на трубе. А когда потом сыграет… в ящик Реквием безрадостно звучащий, Скажут: “Был игрок он настоящий!” Даже если в том ни мэ, ни бэ.

НЕ ЗРЯ Весенней хмурой ранью Здоровью дав пинок, Лежу, диван тираню Больною я спиной. Куда девалась резвость И юношеский пыл?.. Садил с утра деревья. Не зря, видать, садил.

СОЛНЦЕВОСХОД В окошки, в двери, в щель войдя, Ввалилась солнца масса… Владимир Маяковский От рам оконных, от стола Незримо на пол тень легла, По половицам вширь и вкось Прошлась торопкая, как гость, Коснулась сонного лица И, дотянувшись до крыльца, Задев дверной косяк плечом, Вдруг ярким вспыхнула лучом. 6 августа 2007 г.

ИДУТ ДОЖДИ, ИДУТ ВЕКА Я на судьбу свою не сетую, А за чужую помолюсь. И пострадать готов за светлую И нашу жизнь, и нашу Русь. Сколь мне дано, сколь будет пройдено? Не ошибиться бы в шагах… Идут дожди над моей Родиной И тихо падают снега. А за высокими туманами, Где пролегла тропа моя, Благословляемые мамами, Уходят в жизнь сыновья. Сколь им дано, сколь будет пройдено? Россия наша велика. Идут дожди над моей Родиной, Идут снега, идут века.

НА КРАЮ СВОИХ ЛЕТ И не старческий бред, И не прочая чушь, А обычная самоотдача… На краю своих лет Я признаться хочу, Что я жизнь свою только начал. Не проспал, не отстал, Не в пути потерял Я года в суматошном потоке. Но о чём вот мечтал, И чего покорял – Я обрёл через годы потом уж. А откуда вести Нашим промыслам счёт: От конца ли судьбы, От начала? Всё равно нам нести За свершенья отчёт У последнего в жизни причала. БОЛИТ Воет ли вьюга, иль солнце палит, Бьют ли куранты, иль звон вёдер в сенцах – Вечно в груди моей что-то болит, Тихо болит, где должно биться сердце. Радостно биться и в ритм, и в такт Так, чтоб от пляски душа не держала… Только чего-то иль в жизни не так, Или чего-то не так у державы.

СЕЛЬСКИЙ УЮТ Падает свет от далёкой звезды Прямо на свет из окна, что напротив В доме, где вьётся над крышею дым, Плавится сало, стекая на противень. Там же у дышащей жаром печи Бойко хлопочет красавица-дева. Жарятся блинчики, спорится дело… Сельским уютом пахнуло в ночи. ЗАГАДОЧНЫЙ ПОРТРЕТ Я нарисую, напишу – ты расскажи-ка О чём-нибудь,о ком-нибудь и о себе: Как с декабря слетела звонкая снежинка И на твоей, светясь, растаяла губе. А ты мечтательно чему-то улыбнулась И мягкой варежкой смахнула снег с плеча, И не заметила, как радугой блеснула Души художника притухшая свеча. Ты удиви и огорошь, я не спасую, Хотя ни слов пока, ни красок ещё нет. Пусть будет снег, пусть будет дождь – я нарисую Штрихами тайными загадочный портрет. ПРИВЕТ ВЕСНЕ Метёт позёмка по дороге: Зима вступает в свой разбег. В окне: посёлка контур строгий Грустит сквозь падающий снег. Передо мною лист бумаги Такой же чистый, как и снег. Я нарисую на нём маки, Вложу в конверт, пошлю Весне. 82

ЖЕНА Ты сидишь меня напротив В полусне, Только тенью тонкий профиль На стене То качнётся, то застынет – Барельеф, А на кухне суп остынет, Надоев. Я возьму тебя за плечи, Обниму… За окном нагрянет вечер На зиму. Ты спросонок тронешь пальчиком Губ ком И свернёшься на диванчике Клубком. О.Шумковой НА ТЕННИСНОМ КОРТЕ Как ночной мотылёк, скачет шарик над сеткой стола, И уходят куда-то заботы, проблемы, усталость, Будто нам невдомёк, что у лет наших, кроме числа, Есть такое понятье, как молодость, резвость и старость… Но ракетка в руке, и на годы уж поздно пенять, А в глазах у партнёрши 83

спортивный огонь любопытства. И в неловком броске я пытаюсь подачу принять И понять: отчего же за шарик тот любо мне биться… Скачет шарик легко от ракетки твоей на меня, Возбуждая забытый азарт и былую сноровку. Школьный теннисный корт нас сегодня с тобой уравнял Или старость мою обманул очень мило и ловко! НА ФИНИШЕ Всё ближе и ближе, и ближе К последней своей мы черте… А я ещё не был в Париже, А, в общем-то, не был нигде. Лишь точкой одной на планете Весь мой обозначится путь… Как жизнь прошла, не заметил, Подайте на жизнь что-нибудь. *** Как прожить без забот, без обмана, без умысла злого?.. Помолюсь на забор, а на нём нецензурное слово... Огляжу горизонт, где восход ни туманен, ни розов. 84

Прихвачу с собой зонт в оправданье неточных прогнозов. Снова людям, домам распахну я доверчиво душу, Извинюсь за обман: не за свой за чужой, за грядущий. Люди склонны прощать. Снова вёдро иль гром разразится?... Выходить без плаща – можно запросто и простудиться.

УВЫ!!! Поэт, когда чувства свои извергает (В рифмованной форме), Видать, полагает: Взорвётесь от чувств тех и вы. … Увы!!! Спокоен и нем рядовой обыватель, «Везувий» дымит: не сработал взрыватель, Не ввергли в пучину «Помпею» слова. …Жива.

КАЮСЬ И ГОРЖУСЬ Живут во мне от срока и до срока Два ангела, два чёрта, два пророка. Один из двойников - из прошлых лет, Другой лишь завоёвывает свет. Но в споре, как сойдутся, то держись! – Дерутся насмерть за под солнцем жизнь. Я в них, как в преисподней нахожусь, Я ими каюсь, маюсь и горжусь. ОСЕННЕЕ Плюются сыростью дождя в прохожих крыши, Шуршит под тяжестью воды аллей листва, И мокрый визг буксующих покрышек Нас погружает в бездну естества. В минуты эти в поисках спасенья От за руки хватающих простуд Спешим в тепло, ругая день осенний И вожделея ждущий нас уют. *** Опять дожди не с той руки Дороги месят… Который день уж ни строки, Который месяц Одна сплошная пустота, Как эти струи, И у промокшего куста Не звякнут струны. За плоской сыростью дождя Не видно света И лишь надежды бередят, Что скоро лето. 86

*** Отстрадала страда огородная, Всем успелось, кто рвался успеть… Где-то грянула песня народная – От трудов почему бы не спеть. И, погодное славя везение И тепло озабоченных рук, Грядки стелются ласковой зеленью, И кустятся картофель и лук. СМЕЮСЬ, А СЛЁЗЫ КАПАЮТ Сижу себе и думаю, Что кто-то съел еду мою, Мою еду – духовную Кто кушает, кто ховает*? Кто лапает на лавочке? Кому-то всё до лампочки. Иное люди ховают, Иное люди хапают. Под лунною подковою Дивлюсь на пустяковое, Смеюсь, а слёзы капают. ПРОЙДУ ЗАБЫТЫМИ ПУТЯМИ Вновь смыслом дни свои наполню Ещё не поздно, И о себе- себе напомню, Взяв в руки посох. Куда теперь меня потянет, Где встречу друга? Пройду забытыми путями Земного круга. Блеснёт предутренней порою Надежды слепок, Где, может быть, себя открою Я напоследок. *Ховать - прятать, хранить, хоронить. 87

МЫ ВСЕ ТВОРЦА ПОДОБЬЯ Я скульптор настроенья своего. Леплю его из встреч и расставаний, Из запахов, улыбок, расстояний И даже иногда из… ничего. Я скульптор состоянья своего. Я архитектор собственных огрехов, Нечаянных падений и успехов, И мне светло и горько от того. Я архитектор счастья своего. Я живописец чудных сновидений, Где на полотнах я - и свет, и тени, И гений обожанья твоего. Я живописец, жрец и… о–го-го! Но я и ты, и все мы чьи-то слепки, Пусть разные у нас манеры лепки Мы все творца подобья одного. НА ДОБРЫЕ ДЕЛА Все вирусы обид нарывом скопишь И… скальпелем его или шприцом. И, будто бы в цветном калейдоскопе, На миг увидишь ты своё лицо, И улыбнёшься радужному цвету, И оттого, что боль уже прошла, И никого не позовешь к ответу, А позовешь на добрые дела. 7 января 2009 г.

БЕЗ УМЫСЛА В большой ли, малой, но в какой-то мере Друг перед другом все мы лицемеры. Без умысла, конечно, - слова ради Друг друга мы по шерсти часто гладим, И радуемся и душой, и телом, Что чёрное умеем видеть белым. 9 января 2009 г.

ПОТОМОК КУЧУМА На крутом берегу Енисея, Где не прячут добро от добра. Экспотомок Кучума, русея, Ставит сети и ловит бобра. И детишек плодит неустанно Всё белей и белее лицом, И совсем не припомнит он хана: Ни с началом его, ни с венцом. Я ГОНЮСЬ, ГОНЮСЬ… Я по времени теперь уж, как по льду, А оно-то от меня всё ускользает. Я не знаю, сколько нынче дней в году, Если каждый из них скачет, будто заяц. Будто заяц, серый заяц, что от волка. Я гонюсь, гонюсь, да, видно, мало толка. СДАВОСЛОВЬ ЛЮБОВЬ Не пустословь И не злословь, Не сквернословь, Не срамословь, А славословь И празднословь Ты слово вечное Любовь.

*** От сердца до мозгов, От пяток до ушей, Средь песен и горшков Свой собственный альков Я в Нижнем Ингаше. *** Твоя рука в моей руке, А ручка юная такая, И кровь пульсирует в виске, Греховным мыслям потакая. Но мудрость холодит висок, И сердце наполняет нежность, Когда твой милый голосок – Сама наивность и безгрешность. МНОГОМУЖНЕЙ ЖЕНЩИНЕ Любвеобильная душа, Злострастная отчасти, Сердца мужские потроша, Ты ищешь своё счастье. Не угадаешь раз на раз, Изменчива погода. Ты выйдешь замуж сорок раз – По жениху в полгода, И будешь биться в стенку лбом И снова в дверь стучаться, И в состоянии любом Венчаться и венчаться. Дела любовные верша, Ты судьбы буришь буром, Любвеобильная душа, Несчастная натура. 90

*** Во рту холодный вкус ландрина,* В душе налёт банальный сплина,** В мозгу всё крутится бобина – В ней кадры старого кино. Но... не моё в тех кадрах детство, Хотя притягивает действо, Как непорочной девы девство, Как очень старое вино. И я опять кручу бобину, Как интересную былину Про очень давнюю годину И очень близкую судьбу. И грезится сквозь шум машинный Мне цокот чинный лошадиный И запах хлеба и овчины Под ветра в печке ворожбу.

*** То ли бес в меня беса вселил, То ли жизнь дала крен любви для. Я сегодня весну веселил, Выводя между луж кренделя. Хохотала девчонка в окне, Улыбался оттаявший клён… И по луже, качаясь над ней, Плыл-скакал я, который влюблён.

* ландрин – леденцы, монпансье.**сплин - хандра по-английски 91

*** Эка небыль – Пост в раю. Выйду в небо, Постою. Эвон сколько В небе звёзд. В даль рисково – Тыщи вёрст До моей Мечты-звезды О-е-ей! Сто лет езды. Постою Средь синевы. Пост в раю. Я сыт. А вы? О СЕБЕ И ... Я не кристален не хрустален, не скандален, Слегка лишь музою залётною ужален И потому, порой, печален и банален, Среди житейских и развалин, и проталин, Но ожурнален, и поэтами завален, Чуть-чуть захвален, но пока не омедален, Не либерален и совсем не криминален, Но голосочек мой в хору баритонален. Не эпохален, не глобален – оптимален, А в кое-чём и кое-где рационален, Чуть вертуален, оттого и уникален, Но натурален изначально и реален Среди российских односпальных - коммунален.

В ИНТЕРНЕТЕ Я НЕ ЗДЕШНИЙ В Интернете нынче валом Прут все те, кому не лень. Я ж ребёнком годовалым В Интернете. Проще – пень. Вроде, в детстве и пороли За науки и немало. Вечно путаю пароли, Коды, логины, Е-майлы. В Интернете я не здешний. Где искать? Куда войти? И когда уже я, грешный, Стану ангелом в «сети». ЦЕНА СЛОВ Слова. Кто же ставит им цену: Названьям, Богам, именам, Звучащим, входящим на сцену, Бодрящим, лишающим сна. Зовущим, пустым, равнодушным, Вселяющим радость и боль, И всё-таки, всё-таки нужным, Имеющим смысл и роль... Слова. Кто же ставит им цену? И как оценить, что важней: Творенья Ибн Cин Авиценны Иль нынешних дело вождей. Удачны дела или плохи, Грызёмся иль пьём фимиам У каждой, наверно, эпохи Своё отношенье к словам. От голода, помню, устали, Мне было всего-то пять лет. Но первое слышал я - “Сталин”, И только потом уже – “Хлеб”. 7 июня 2009 г.

*** Пускай меня обидят невзначай И даже, если с умыслом незлобным, Не стану я ни плакать, ни кричать, Лишь боль венчать, как казнь на месте лобном. А кто я родом? Из каких пород? Каких высот достигли мои предки? Поэты все – обидчивый народ, Да гении среди поэтов редки. 31 мая 2009 г.

210-летию А.С.Пушкина ПУШКИНСКОМУ СТОЛЕТИЮ Если бы однажды вдруг проснуться Лет спустя так около двуста И руками тайно прикоснуться Скомканного Пушкиным листа! Что за мысль отвергнута поэтом? Или неудачная строка?… И, надев златые эполеты, По Сенатской вихрем проскакать. Покружиться средь народовольцев, Зябко там: декабрь не апрель. И вообще Дантес - большая сволочь, Надо б его вызвать на дуэль. Дух столетья Пушкина витает Надо мною, будоража кровь, И тетрадь в линеечку листает, И скрипит гусиное перо. Век великих судеб и открытий, Битв, побед, полотен, и поэм, И дуэлей, «матом» бы «покрыть» их: Ведь такой зазря погиб поэт! Прикоснуться б хоть один разочек 94

К самому из самых тех веков И узнать давно знакомый почерк Гениальнейших черновиков. Июнь1999

ТЯГА Кто из нас на Парнасе Побывать не мечтал? Выпуская пар наземь, Столько раз я взлетал! Но не смог зацепиться За желанный порог: Не возносит Жар-птица, Не пускает порок. Мне высоты иные Суждено покорять: За грехи, за земные – В земле ковырять. Но как пахнет землица Порой по весне! Что хотеть приземлиться Намного сильней. *** Приближаюсь я к самому краю Осторожно, На ощупь, Шутя. Как на скрипочке – тоненько – К Раю Я шагаю, Как будто играю В переполненный зал 95

Нехотя, В ожиданье: Вот-вот оборвётся На высоком звучанье струна, И тогда Или зал вдруг взорвётся, Или всей моей жизни Хана! ГДЕ МОЯ РОДОСЛОВНАЯ? Строчка к строчке стеки , Ручеёчек к ручью, Наполняя души моей русло. Пусть родятся стихи Под наплывами чувств, На земле, окольцованной Русью. В азиатских краях Предков дух был да стих, Чьёму Богу молиться и клясться? В азиатских кровях Волгодский мотив Вперемежку с саратовской пляской. Новгородский акцент И тамбовская брань Перепутались с тембром пермячьим. Лишь загар на лице Да похмелка с утра По-купечески чаем горячим. В азиатских краях Родословную ветвь Отыскать, распознать, ой, не просто! Говорят, с Дона я , Что казак. Верь, не верь, Только я не казачьего роста. Не скакал я в седле На лихом скакуне, 96

Сам я конь, в смысле, по гороскопу. И теряется след В родословной, в родне, в каталогах, в реестрах, в раскопках. Окольцована вширь, Околдована вглубь В дальнем веке отчаянным россом, Мать родная, Сибирь, Ты меня приголубь Звонкой вьюгой, хрустящим морозом. Пращур мой - аксакал Всех несчётных грехов Был причудов людских балагуром. ...У меня лишь оскал Азиатский стихов С азиатским раскосым прищуром. *** Лето. Где-то В давках жмутся души, Трутся. Лето. Где-то Нас водичка лечит Руслом. Лето.

Где-то Мостик детства ярких Радуг. Лето. Где-то Ты меня встречаешь, Радость. ЧЕГО РАДИ? Всю жизнь я жил чего-то ради, А вот чего? – уже забыл… И женщин я ласкал не глядя, Не глядя, Родину любил. Всю жизнь я пел ради чего-то, Ради чего-то ел и пил, Пока не одолела рвота И не распался в пепел пыл. И вот теперь я жду кого-то, Того, наверно, кто воздаст И за любовь мне, и за рвоту, И за всех вас, и за всех нас. Когда наступит смертный час, Но это, впрочем, не сейчас. 17 мая 2009 г. *** Иногда я пишу не по теме, Не по теме живу и дышу, Но не с этими я и не с теми – Сам с собой свою пашню пашу. Культивирую сам я и сею Свой, судьбой отведённый надел, Что родится, я этим со всеми Поделиться бы щедро хотел.

ОСЕННИЙ МАРАФОН Звучит сквозь микрофон Надрывный голос мой Под жидкие хлопки Полупустого зала. Осенний марафон Меж песней и судьбой Уже не бег, а скит Печального финала. *** Я жду от тебя письма, Теряя счёт дням бессчётным. По чётным жду и нечётным, А на дворе зима. Я жду от тебя тепла В завьюженном мглой пространстве, Мечтая о постоянстве Собственного угла. Я жду от тебя, как миг, Волшебной любви на склоне… А вьюга всё стонет и стонет, И стынет любви камин, Где жду я тебя, как миг. *** И весел был я, и не дюж, Печален и смешон, И шёл по грустному дождю С душою нагишом. Плескали струи мне в лицо Прохладу сентября, А я держался молодцом Был и юнцом,и мудрецом, Пред наступающим концом, Судьбу благодаря. Ноябрь 2009 г.

*** Твердят мне давно: «Катит Русь наша к краю!», А мне всё равно – Я на скрипке играю. Я септоль* играю, Но в этом ли суть? Я с этого краю Россию спасу. *** Привычно тянется рука К раскрытой пачке – Глоток пьянительный дымка Глотнёшь в горячке, И стихнет воспалённый нерв, На миг лишь стихнет. Других лекарств в кармане нет, Как и пути нет. Туда, откуда так легко И так беспечно Ушла, осанку высоко Неся, как песню… Но так уж вышло, что мечта С дороги сбилась… И сигарета изо рта Судьбой дымилась. 11января 2010 г.

* Септоль – особая ритмическая фигура из семи нот 100

*** Ну вот и кончились морозы, Февраль уже свернул к Весне. Сосулек звонкие наросты Роняют капельки на снег. На стрехе воробей ершится, Ожив от солнечных лучей, И что-то тайное вершится Среди обычных мелочей. 28 февраля 2010 г.

95-ЛЕТИЮ МАМЫ У кого-то годы: драмы, шрамы, срамы: Мучают, калечат и гнетут. У моей у мамы годы словно храмы: Причащают, холят, берегут От беды, от напасти, от сглазу. Столько было их – не счесть, увы. Но ни разу, за всю жизнь ни разу Не склонила мудрой головы. Не мечтая и совсем не чая Лет до ста продолжить отчий род, С песней да молитвою встречая Каждый божий день и каждый год, Век свой прожила, как скоротала Долгую декабрьскую ночь, И ничуть от жизни не устала, И ещё пожить совсем не прочь. У кого-то годы: драмы, шрамы, срамы: Мучают, калечат и гнетут. У моей у мамы годы словно гаммы: Песни ей о вечности поют. 2 ноября 2009 г. 101

*** Шёл я полем, лугом, лесом, На морях бывал И с огромным интересом Жизнь попивал: Там глоточек, здесь глоточек – Жизнь так хороша! Выпил её тыщу бочек Даром – без гроша. Пил взахлёб, не зная меры, Пил и не хмелел… Океанчик не заметил, Как и обмелел. Жизни, в общем не бездонной, Выпит океан… Пью по капельке, у дома, И от капли – пьян. *** Какая нынче долгая зима! То вьюги кружат, то трещат морозы. И в голове от этого вопросы, А от вопросов – в мыслях кутерьма. Какая нынче снежная зима! Леса и крыши под снегами гнутся. От снега можно даже задохнуться, От белизны вокруг сойти с ума. Какая нынче трудная зима! Устав от сна, медведь в просёлках бродит И снег не скоро стает в огороде, А это нежелательно весьма. 15 февраля 2010 г.

102

ЭКСПОНАТ МУЗЕЙНЫЙ Был я в жизни под и над, Пил нектар и зелье, А теперь я экспонат На столе музейном: Стопка книжечек стихов, О прекрасном строки, И вершина всех верхов – Литжурнал «Истоки». Жизни прожитая треть, Вроде, не напрасна. Можно бы и умереть, Только жизнь прекрасна. И хожу я в тот музей, Чтобы причаститься… Если можешь сеять – сей, Что-нибудь родится. ЗДЕШНЯЯ ВЕСНА В сером небе солнце тонет В серых облаках, Греет март свои ладони На моих щеках. Воздух выснежен и чуток К шорохам, телам, Где, как зажданного чуда, Люди ждут тепла. Из растресканной скворечни Птичья трель слышна… Месяц вешний, климат здешний, Здешняя весна.

103

СЛОВА Слова, слова, слова… Мы слышим их с рожденья, Они нам душу радуют и жгут. Но придаём едва Мы всем словам значенья. Лишь только тем, которые влекут. Вот слово, скажем, - «свет». В чём суть его, основа? Оно явленье, мысль или предмет? И как раскрыть секрет Рожденья в мире слова, И кто его пророк: Философ иль поэт? Огромные тома Раздумий и исканий, От азбуки до докторских доктрин. И горе от ума, И пик рукоплесканий У книжных, пылью тронутых витрин. Слова, слова, слова… В чём истинная ценность Произнесённых звуков и слогов? Превыше естества С наскальных писем цельность – Язык существ разумных и Богов. 20 марта 2010 г.

О ПУСТЯКЕ-НЕДУГЕ С пустяками ежечасно Мы встречаемся, увы. Из-за них порой напрасно Гробим души и умы, Тратим время, портим нервы На разбор пустых причин. Пустяки – они, как стервы, 104

Равнодушьем горячи. Необдуманный поступок, Слова рыхлая финифть, Как крыльца гнилой приступок, Могут дружбу уронить… Заглянувший на минутку В сабантуйчик небольшой Друг обиделся на шутку, Хлопнул дверью и ушёл. ………………………….. Жив мой круг, жива округа, Да и впредь, наверняка, Поберечь бы нам друг друга От недуга-пустяка. 29 марта 2010 г

В СВОЙ СРОК Седьмой десяток в жизнь вникаю, А распознать её боюсь. За всё потерянное каюсь, За обретённое молюсь. Кому-то год, считай, эпоха, А для кого-то просто миг. И прожил вроде бы неплохо, А оглянулся – уж старик. И не вернуться, не исправить Всего того, что между строк… Любить, страдать, творить и править – Всё надо в срок, В свой жизни срок.

105

*** Надеждами жизнь полна, Как сельдью груженный сейнер. У каждого свой Талнах, Свой запад, Свой юг, Свой север. У каждого свой исток, И это, наверное, мудро. И тянет меня на восток Туда, где рождается утро. ТВОРЧЕСТВО Тонет привычно В вязкость осоки, В холод росинок Усталость ног. Статус обычный, Повод – высокий, Место – Россия, Поводырь –Бог. Вьётся тропинка, Манит дорога, Время торопит, Просит душа, С ветром в обнимку Пройдено много, Опыт на опыт, И шаг на шаг. В белом тумане Вскрикнет вдруг птицей, Эхом далёким В небе замрёт. 106

Тихо поманит И растворится Шорохом лёгким За поворот Слово не слово, Строка не строка… Тянется снова К бумаге рука. 4 апреля 2010 г.

*** Понимаю умом. А сердцем? Вот и зрячий порою слеп. Быть хотел бы я страстотерпцем, Как святые Борис и Глеб. Но терпение не наука В катавасице той людской… На лице моём дремлет мука Загримирована под покой. ТРАССА М-53 (Нижний Ингаш) Кто-то хвалит, кто-то хает, Ласков или строг. Дураков у нас хватает И плохих дорог. Эвон сколь их по России Матушке-Руси. Сотни лет мы грязь месили, Столь ещё месить. День и ночь снуют машины По родной грязи. Тонут ноги, вязнут шины... Гром их разрази! 107

*** Надоело уж о грустном Думать и писать… С крыши снег скатился с хрустом Прямо в палисад. «Чик-чирик!» - пропел воробыш, В форточку влетев, И строка весенней пробы Вскрылась на листе. 5 апреля 2010 г. *** В те дни, когда сбываются пророчества И что-то надрывается в судьбе, Я прорастаю грустным одиночеством В галдящей разно-массовой толпе. Несёт она меня в тупик иль к выходу, Мне всё равно – побыть бы одному. И этим, может, тешу свою выгоду, Не доверяясь больше никому.. 6 апреля 2010 г.

ФОКСТРОТ ИЗ ЮНОСТИ Мы от лесных, продымленных костров Опять куда-то жмём на все педали… С пластинки замусоленной фокстрот Зовёт нас в незаезженные дали. На гребне эволюций и реформ Такое чудо, что снимаю шляпу: Играет на скамейке патефон, Пятидесятых лет «коронный шлягер»: «И куда вы всё торопитесь, куда, Поезда, поезда» … Мелодия полузабытых строк – Советской нашей юности фокстрот. 108

ЗЕМНЫЕ ЗВЁЗДЫ Владимиру Высоцкому Чем путь наших гениев мощен, Не знаем ни ты и ни я. Вся жизнь наша – жиденький мостик Над шумной рекой бытия. По паре прогнувшихся досок Над бездной, бурлящей внизу, Идет он - дитя парадоксов, О славе грядущей «ни в зуб». Идет и не ведает страха, Творит и не знает того, Что где-то прогнившая плаха Не выдержит груза его. И рухнет неловкая глыба, Себя не познав до конца, И время - голодная рыба, Заглотит его, как живца. За это, за дар и за смелость Прославят его, издадут. По плахам по шатким на смену Другие кумиры придут, Чтоб мир, и блестящий, и ржавый, Ложился на кончик пера, Чтоб снова нам пел Окуджава, Высоцкий «хрипел» у костра. ЭКВИЛИБРИСТИКА Любви – синхронности, Синхронности – любви, И всё тогда, наверно, состоится, И чувств труды окупятся сторицей, И кто-то всех открытьем удивит. Руки ли жест, крыла ли плавный взмах Всё видится в согласии с природой: И страсть, и боль, и песнь стиха, и роды, 109

Как явь и суть в сердцах, телах, умах. Стремлению и пластике души Непросто удержаться в равновесии. И если мы живём легко и весело, То, видимо, умеем мы дружить. ПРИГЛАШЕНИЕ В ЮНОСТЬ Любви твоей ко мне всегда я рад, Любви своей к тебе я не растратил. Давай с тобою встретимся вчера На юности затоптанном квадрате. Где ждёт тебя романтик-оптимист И ждать теперь уже не перестанет, Где вечно полупьяный баянист Опять меха фокстротами растянет, Где будем танцевать мы до утра, Покуда сил и молодости хватит… Давай с тобою встретимся вчера На юности затоптанном квадрате. *** Какие нынче выпали снега! За три зимы не навалило б столько. Стоят сугробы высоко и стойко, Как пирамиды, вперясь в облака. А снег идет, и нет ему конца, Он завалить собой все угрожает. Вздохнет мужик: - Быть нынче урожаю!И заскрипит лопатой у крыльца. РОДИНА Горбами крыш сутулится, Как прадед мой стара, Деревня в одну улицу И в двадцать два двора. Куда ни глянь - окраина, До города сто верст. 110

Заборами огранена Да бриллиантом звезд. На карте ли, на глобусе Тебя мне не найти. В расхристанном автобусе Сто вёрст к тебе трястись. В столицах загостившихся Не ждёт уж отчий дом С калиткой покосившейся, С колодцем-журавлём Родная моя родина В рябиновом кольце... Как бабушкина родинка С грустинкой на лице. В ЗИМНИЙ ВЕЧЕР Метет метель, не ленится — Сугробы там и тут. Березовой поленницей Спасаюсь от простуд. Огнем веселым плещутся В моей печи дрова, И чудится, мерещится Зеленая трава, Усыпанная росами Предутренней зари, По ней ногами босыми Шагают косари. Не хочется ни толики Стелить постель никак, И раскрываю томик я — “Стихи. Б. Пастернак”. И постигаю добрые И мудрые слова. Медовым пахнет донником Зеленая трава. 111

Стихами, как молитвами, Хранит меня Господь, И крепкий чай с малиною Мне согревает плоть. РАССВЕТ. ВЕСНА. ЛЮБОВЬ. По раме, шторе, по стене, По смятой снами простыне Блеснет привычный солнца свет Так начинается рассвет. А за прозрачностью стекла, Где с крыш зима уже стекла, Вдруг что-то постучится в нас Так начинается Весна. И, грязь апрельскую браня, Ты выйдешь в суматоху дня И позовешь жену с собой Так продолжается Любовь. В КРУГЕ ВАЛЬСА Как хочется вдруг влюбиться Отчаянно, ошалело, Легко, как вина напиться, Ничуть о том не жалея. Мы в вальсе - летящем круге, Как дети от счастья глупы, А руки всё ищут руки, А губы всё ищут губы. Глоток за глотком смакую Напиток любви я бражный. Потом протрезветь смогу ли? Но это потом неважно. Как сладки любви нам муки, Как муки любви нам любы. 112

А руки всё ищут руки, А губы всё ищут губы. Себе я уже не властен, Любовью опять ведомый. За чудо минутной страсти Лечу за тебя я в омут. Уносят нас вальса звуки Сквозь воды, огни и трубы, А руки всё ищут руки, А губы всё ищут губы.

СЕНОКОСНАЯ ПОРА Хороша ты, Русь моя, в пору сенокосную! На земле такой поры краше есть едва ль. Когда зорькой раннею, когда зорькой росною Шелестит под косами клевера листва. Много песен сложено о тебе, Россия, Много еще сложится, пока ты жива. На твоих лугах траву мужики косили. Ах, как пахнет скошенная на лугах трава! Хороша ты, Русь моя, в пору сенокосную, Когда звездным вечером, от трудов устав, Бродит ветер по лугу свежими прокосами, У костра пьет крепкий чай мятного листа. Много песен сложено о тебе, Россия, Может быть, и я найду нужные слова. На твоих лугах траву мужики косили. Ах, как пахнет родиною на лугах трава!

113

БЕССМЕРТИЕ Пройдут десятилетия, века, Вновь где-то вспыхнут и погаснут войны… И будут все живущие довольны Хмельному ветру, запаху цветка. И босыми ногами по росе Всё так же будут бегать чьи-то дети… Покуда жизнь теплится на планете, Мы смертны все, и мы бессмертны все. ОТЦОВСКАЯ НАУКА Не в фабричном дыму, Не в дыму лихолетий, А в отцовском дому, Под заслуженной плетью, Зарождается честь, Мастерство — и подавно. Той науки прочесть Нам не всем выпадало. Потому-то порой Мастера на все руки, Мы за плетку горой — Свет отцовской науки. А ДУША НАГИШОМ Вдруг по сердцу обида Полоснет, как ножом. Дверь железом обита, А душа нагишом. Ни крючки, ни засовы, Ни кирпичный забор Не спасают от ссоры, 114

Ежедневных забот. То ли нервы ни к черту, То ли делаем вид. О добре все печемся, А душа-то в крови. НА ПОКОСЕ Вжик-вжик, вжик-вжик! И падает трава, Сражённая, как рать на бранном поле, Не чувствуя ни горечи, ни боли, Она уже не отцветёт - мертва. И лезвие притупится косы, И запестреют травяные горы, И у ромашек срезанные горла Уже не выпьют утренней росы. Косцы под вечер сядут у костра, Чем Бог послал, и выпьют, и закусят. А утром снова звонка и остра Коса над шеей трав свой меч запустит. ОПЯТЬ ЛЕЧУ Такая блажь, такая чушь Порою мной овладевают. То вдруг мне крылья надевают, То латы мерят по плечу. И я уже совсем не я, А тот, который с Христофором Уходит звездным коридором Из бухт земного бытия. Такая блажь, такая чушь. Себе мы радость сочиняем, Надежде крылья починяем. И я опять, опять лечу.

115

*** Опять весна вошла в кураж И долго будет колобродить, Пока не кончится фураж И снег не стает в огороде. И у забора, у ворот, Повдоль канавы, всем на диво, Вдруг неожиданно взойдет Зеленой весточкой крапива. Берез облупленных кора Рябит веснушками на север. Какая чудна пора! Пора подумать и о севе. *** В суматохе извечной, Когда жизнь как бой, Раны сердца нам лечит Лишь святая любовь, Как лесной подорожник, Как живая вода... Разувериться можно, Разлюбить – никогда. МИГ ДЕТСТВА Как часто в снах я возвращаюсь снова В мир детских грёз, где сказка — не обман, Где теплой пеной молока парного На землю сходит утренний туман. Где в тополином пухе дремлет домик, В тени ветвей присевший отдохнуть, Где вся земля — огромнейший подойник, Куда весь день струится что-нибудь. 116

КАК ХОРОШО БЫ ОПЯТЬ ПО ПЛАЦУ И нас порою уносит память Туда, где землю кирзой месили Мы все, когда-то крутые парни, Мобилизованные Россией. Хлебнувши каши с лихвой перловой И настоявшись во фронт у стяга, Мы понимали и с полуслова, Что значат РОДИНА, ЧЕСТЬ, ПРИСЯГА. Как хорошо бы опять по плацу С денек потопать, а после с песней... И пусть девчонка чуть-чуть поплачет. А не дождется - прости, и - бес с ней. И нас порою уносит память Туда, где землю кирзой месили И мы, когда-то крутые парни, Мобилизованные Россией.

*** Как дважды два, сложу слова. Чем меньше слов, тем больше смысла. Судьба, веселая вдова, На плечи виснет коромыслом. Не донести, не расплескав Мечтой наполненные ведра. Заря взошла, и ночь близка, А завтра снова будет вёдро.

117

В ПЕРВЫЙ ТЕПЛЫЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ Снега уже скукожены, Сереют вдоль села. Ловлю продрогшей кожею Я каждый грамм тепла. Оно еще непрочное, Оно еще в цене. И сроки уж просрочены, И время - быть весне. А над навозной кучею Парит куриный гам. О, как мы все соскучились По солнечным денькам!

В ЛЕТНИЙ ЗНОЙ А жара полуденная Все сильней и сильней. Легкой дымкой подернута Вереница полей. Вдоль дорога туманится От резиновых шин, И, от жажды умаявшись, Воду пьют камыши. За березовой рощицей Ждет косцов травостой. Солнце в речке полощется Золотой наготой.

118

СВЕТЛОЕ СОЖАЛЕНИЕ Люблю дожди в конце весны, Когда земля уже согрета И на подходе где-то лето Со взрывом запахов лесных. Когда, по небу шелестя, Начнется ливня изверженье, На серой плоскости дождя Твое блеснет отображенье: Размытый струями портрет, Как дальней радуги свеченье, И так светло от сожаленья, Что облетел с черемух цвет. ИЮНЬ. ПОРА ЦВЕТЕНИЯ В рукопожатьях яростных И солнца, и земли В лесу расцвел боярышник И травы зацвели. Расправив свои плечики Вслед пению шмеля, Затренькали кузнечики На тоненьких стеблях. Замельтешили важные Жучки и муравьи, И потянуло пашнею И запахом хвои, Березовыми тенями, Теплом речных песков.... Июнь. Пора цветения И летних отпусков.

119

РЕМЕСЛО В солнце облако сварю И, от зноя истекая, Сам себя приговорю К истязанию стихами. Рифмовать, так рифмовать. Это словно наважденье. Снова буду дрейфовать Среди слов нагроможденья. И, скользя, как снег на льду, Упаду, рванусь и снова... И, в конце концов, найду Трижды проклятое слово. И опять - в словесный бред. Ведь поэт - он псих в натуре. Будет новый табурет В стихотворном гарнитуре.

В МУЗЫКЕ ДЫМА Вы слышали, как дым поет в трубе? Как на ветру звучит, звенит по крыше? То флейтою, то будто на тубе. Как часто эту музыку я слышу. Я в звуках этих выпачкан, как черт, Я музыкою дыма прокопчён.

120

ЗЛАТООСЕНЬ То ли лебеди летели, То ли гуси, То ли ветры в поле пели, То ли гусли, Но неведомые звуки Волновали И деревья, вскинув руки, Танцевали. И кружилась, и ложилась Тихо оземь, Обнажив златую жилу, Златоосень.

ТАК ЧЕРЁМУХА ЦВЕЛА! Вьётся речка синей лентой Средь зелёных берегов… Как мы долго ждали лета, Ошалевши от снегов! Ждали страстно, как награды За промозглость стылых дней. Оттого, наверно, рады Солнцу жаркому вдвойне. Дальним эхом тонут в небе Звуки, шорохи, слова, И кукушка в сладкой неге Не кончает куковать. А по камушкам водица, И прохладна, и светла… Может, нынче всё родиться: Так черёмуха цвела! 121

ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ То веточка хрустнет, То шипа уколет… Брожу, потакая Родимым местам. Немножечко грустно, Что лето уходит, Но, Боже, какая Вокруг красота! Я краешком дня В этом чуде коротком Иду, как спросонок, Чтоб мир обрести. У старого пня Золотым самородком Весёлый опёнок На солнце блестит. ДУМА ПРОВИНЦИАЛА Все гляжу с надеждой в небо голубое Сквозь плывущие куда-то облака Я, небесной не обласканный любовью И земною не опознанный пока. А в провинции у нас всё так же тихо, И дожди у нас все те же, и снега. И кому-то до сих пор хватает лиха, И кому-то до сих пор течёт деньга. Только я им не завидую нисколько, Только я им всем сочувствую сполна. И судьбу свою вершу я не с наскока, И стихи свои пишу я не спьяна. Положившись с головою на удачу, До конца фортуне верить не хочу. И не раз еще, наверное, потрачу И ночей бессонных тьму, и море чувств. 122

ПО КОЧАНУ Я сам себе пока чиню И обувь старую, и крышу, Мне вообще по кочану Все то, что о себе я слышу. Я не гоню ночами спирт И соплеменников не граблю. Я сам — и Гамлет, и Шекспир, Сам роль пишу и сам играю. Молва же — сорная трава. Её вовек не одолеешь. Не лучше ли колоть дрова— Хоть в холода не околеешь. БЕЛЫЙ ПАРУС На земле, под синим небом, Есть моря и острова, Я там был, а может, не был, Может, это все слова. Но однажды зов далёкий Все в душе перевернёт, Белый парус одинокий За собою позовёт. Белый парус, белый парус, Голубые острова, Белый парус, белый парус — Это юности страна. Плещут волны, бьются волны О крутые берега. Наши судьбы словно чёлны, Словно Стенькины струга. Рвутся к морю сквозь пороги В голубой водоворот . Белый парус одинокий За собою нас зовёт. 123

О ДУШЕ И КУРАЖЕ Огород ли горожу, Рукопись ли жгу в камине – Поддаюсь я куражу, А его и нет в помине. И становится легко От невидимой потери, И не тянет далеко, За распахнутые двери. Но однажды, всё ж, душа Распахнётся синей дали И запросит куража, Как заслуженной медали. Огород разгорожу, Соберу золу в камине И чего-то совершу, То, чего и нет в помине. ЖИВУ И РАДУЮСЬ Из жизни я, Как из штанишек детских, Давно уж вырос. По мне кутья, Наверно, стынет где-то, И стонет клирос. А я живу, И радуюсь повсюду Зверью и людям, Кошу траву, На счастье бью посуду, И... будь, что будет!..

124

ЗОВ ЮНОСТИ Эй! Кто на славу претендует? Ступайте в стужу, в слякоть, в брод. Куда вы прете? Там ведь дует. Вот непоседливый народ! И снова степи Казахстана, Талнах завьюженный и БАМ На миг из прошлого восстанут, Пройдя по юным душам, лбам. Плакаты, митинги, вокзалы, Костры, палатки, города. Они, как пули, в нас вонзались И в нас остались навсегда. Эй! Кто на славу претендует? И... гробовая тишина. На этот зов уж не приду я, А юных увела война.

125

МОЙ ПОЕЗД Без опоры нету силы. Мир бессилен без опоры… Катит поезд по России – Поезд века, поезд скорый. По бокам – высоковольтка На стальных тугих опорах. А в купе в стаканах водка, А где водка, там и споры. О политике, о жизни. Кто в ней весь, а кто – по пояс, О сплошной дороговизне – Кому горе, кому польза. Катит поезд. Скорый поезд. Катит поезд по России Через реку, через поле, Где хлеба уже скосили, Скот пасётся по стерне... В закромах довольно ль жита? Нынче хлебушко в цене. Знать, деревня будет сыта. 2 Водка выпита и тару Швырнув в урну сгоряча, Мой сосед достал гитару, Чтоб на скуку побренчать. Я ж в вагонное оконце, Как в домашний кинескоп, Где, покачиваясь, солнце Вслед за нами высоко Мчится, будто в догонялки, Подгоняя облака. И на чистый лист бумаги Ляжет пробная строка… 126

3 Стих родится. Но не скоро Обретёт себя сюжет… Он как поезд. Поезд скорый Будет мчаться в призме лет. Сквозь мираж, смятенье, время По тоннелям на просвет. Где моё таится бремя Лишь моих прожитых лет. Там и сила, и опора. Лучше где уже найти… Мчится поезд. Поезд скорый В моём жизненном пути. 5 февраля 2011 г.

А МНЕ В ОКОШКЕ ГРЕЗИТСЯ ПОДСОЛНУХ На улице мороз почти под сорок, Потрескивает в сенцах в кадке лёд, А мне в окошке грезится подсолнух: Над изгородью яростно цветёт. На пол у печки грохают поленья, Ворчит жена, сметая снег с сапог, А я уж в лете. Я бегу по лету, За календарный проскочив порог, За солнца круг, где золотится колос И пахнут горизонты резедой… Но сказку обрывает нудный голос: -Кончай мечтать! Сходи-ка за водой! 5 января 2011 г.

127

ПРОСТИ, ПЕТРОВИЧ!

В литературном конкурсе на премию В.П. Астафьева могут участвовать поэты не старше 40 лет. (Обязательное условие конкурса по завещанию писателя)

«За сорок лет уж не пущать В поэзию поэтов», Великий классик завещал Перед отходом в Лету. Наверно, в чём-то он и прав. Что взять с пенсионера? В нём и фантазия стара, И рифма, и манера… И слог не тот, и взрыв не тот: Не леденит, не тает. И не читает их народ, Поскольку не читает. Прости, Петрович, им грехи, Благослови на милость… И пишут, пишут старики, Чтоб молодость продлилась. 12 января 2011 г.

ДОЖДЬ

К картине художницы Л. Ковальковой «Дождь за окном»

Дождь барабанит по стеклу, Такой весенний и пушистый, Он будто тянется к теплу, Туда, где на холсте вершится Мгновенье чуда, что должно Его впустить на полотно. Август 2010 г. 128

ОБУЗА Если год, если день, словно нерв, А душа – нарождённый младенец, Значит, ты ужу пенсионер – Государственный иждивенец. В одинокий, постылый покой, Сквозь пургу, снеговую порошу Кондыбачит старушка с клюкой, Волоча непосильную ношу. Посреди неуютной страны Давит тяжесть житейского груза… Старики никому не нужны: И семье, и стране - всем обуза. 12 января 2011 г.

КТО ОН БЕНЕДИКТ СПИНОЗА? Застрял в мозгу, как заноза, Случайный вопрос недавно: Кто он, Бенедикт Спиноза – Еретик из Амстердама. Ищу его в Интернете А он уж давно в Гааге Почил, толи в бозе, иль в Лете, Но в памяти, на бумаге. Зачем приходил почтенный Он в мир, где и зло в почёте? Ценили его: Эйнштейн, И Гегель, и даже Гёте. А с Богом он не был дружен, Но в рай не прикрыл он ставен… Зачем-то ведь был он нужен И что-то ведь нам оставил. 27 февраля 2011 г 129

*** Я сегодня долго не засну. Лезут мысли к делу и не к делу. Повернуло зиму на весну, Потянуло мужика на девок. Где ты, юность? Поросла быльём. Молодицы обратились в бабок... Холодит постельное бельё, Крутит мужичонку с боку на бок. Я сегодня долго не засну… 13 января 2011 г.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Днями годы земные не меряя, Проживу, сколь дано на роду. Не люблю только дни лицемерия, Неизбежные в каждом году. Но куда от традиции денешься? Никуда от неё не сбежать. И простится негордая денежка, Не уставши в кармане лежать. Наберу-накуплю разной снеди я, Дабы в грязь не ударить лицом. Помирюсь в день рожденья с соседями, Подмету и покрашу крыльцо. Стол накрою, нарежу селёдочки, Созову и друзей, и подруг И под крепкую русскую водочку Стану самым из самых я вдруг. Будто в прочие дни не достоин я Этих сказанных в адрес свой слов, Буду слушать я речи застольные, Уплетая селёдку и плов. 22 января 2011 г. 130

*** Нам вместе быть не суждено, похоже, Возможен только деловой фуршет… Ты молвишь мне, как ножичком по коже, И я в ответ, как бритвой по душе. На стыке этих милых отношений Нам не грозит супружеский покой. Мы так близки, как арбалет с мишенью, Как сабля с отсечённой головой.

*** Сложив рупором гибким ладони У застывшего в окрике рта, Я кричу и не слышу, как тонет В звонком крике моём пустота. Наливаются звуком, как влагой Воздух, синие небеса. За околицей и за оврагом Чьи-то слышатся голоса. Я кричу, а в ответ только эхо Дальней юности мне в унисон, Где поют бесподобные: Пьеха, Магомаев, Монтан и Кобзон. 25 января 2011 г.

НОСТАЛЬГИЯ Как хорошо мы плохо жили В Союзном нашем СэСээРе, Как крепко нации дружили: Не дрались в кровь, по крайней мере. Храня заветные скрижали, Себя во имя… не щадя, Проблемы всякие решали 131

За колбасой в очередях. И были счастливы, как дети, И не роптали на судьбу. Обуты, вроде, и одеты, И благо всякое с трибун. Чего ещё нам надо было? Какой такой ещё кураж?... И всё вдруг рухнуло, уплыло, Как сон, как утренний мираж. Такой эпохи пласт! - и сгинул! Махнул рукой и был таков… Ночами бродит ностальгия В домах живучих стариков. 1 февраля 2011 г.

РАЗМЫШЛЕНИЕ В МЕБЕЛЬНОМ САЛОНЕ Смена мебели в крови у мещан. Ты их хлебом не корми – дай сменить, Ну, а я привык уж к старым вещам, Проще – к ним прирос, как к членам семьи. Да и есть куда мне деньги девать, Те, которых пока нет, как назло. Кресло старенькое, старый диван. Так домашним от них веет теплом. Не смещать бы их уют – завещать Тот уют, который создал лишь ты… Привыкайте, люди, к старым вещам. В них премудрость вся людской доброты. 6 февраля 2011 г. 132

*** В этом милом, чудном мире Я весёлый, добрый лирик… А чего мне унывать? Есть и крыша, и кровать, На которой я лежу, В потолок, как в мир, гляжу. Вижу небо в облаках И парю птенцом в стихах. Над собой и над рекой, Над рождённою строкой. Хоть и хвор уже, и стар, Да мечтать не перестал. 22 июля 2011

НЕ ЛЮБЛЮ Не люблю, когда в речах Краски сгущены, Когда френчик жмёт в плечах, Брюки спущены. Когда горе от ума Опрометчиво, Когда полны закрома, А жрать нечего… 23 июля 2011 г.

133

ГЕРАКЛИТ ЭФЕССКИЙ НИ ПРИ ЧЁМ Думается легче, думаете, где? В кабинете? В роще? В океане? Там, где чайки режут по морской воде? Нет! Мне легче думается в ванне. Напущу в чугунном ложе кипятку, Струями взъерошивая пену, И нырну в неё, как в горную реку, Содрогая от восторга стены. И лежу, как Бог, под облаком из мыл И других немыслимых шампуней, И весь мир окрестный люб мне и премил Из вчерашних неумытых будней. И мозги, отмокнув от житейских дел, Вдруг такие нарисуют фрески: Помудрей, чем Гераклит Эфесский, Хоть философ рисовать и не умел. 27 февраля 2011 г.

КОГДА ТЕБЕ ЗА ПЯТЬДЕСЯТ Ах, годы, годы! Вы как капли С небес сошедшего дождя, Порастекались ручейками, Меня заблудшего не ждя. Я по тропе, росой омытой, Как будто в огненном бреду, Судьбой и Богом позабытый, В небытие свое бреду. Жизнь принимаю, как причастье, Хотя она, порой, как яд, И грустно размышлять о счастье, Когда тебе за пятьдесят. 134

Ах годы, годы! Вы как кони Табун, отбившийся в степи. От вас, как от шальной погони, Я укрываюся в стихи. Но настигаете вы всюду, Своею дряхлостью дразня, А кто-то в доме бьет посуду И любит пылко не меня. Жизнь принимаю, как причастье. Хотя она, порой, как яд, И грустно размышлять о счастье, Когда тебе за пятьдесят. *** Вздымщик делает метки, Егерь петли снимает… Распускаются ветки, Пахнет мёдом и маем. От лучей, как от печек Так и хочется в травы, Где весёлый кузнечик Скрипачом у муравы. *** Я ухожу. Уже ушёл. На улице темно и сыро. А ты накроешь молча стол. Нарежешь ломтиками сыра, Достанешь с полочки вина И разревёшься, как белуга… И я один, и ты одна Концы разорванного круга. 1 августа 2011

135

АВГУСТ Куст алой рябины От алости густ, И день ещё длинный, И август двууст. Налево, направо Всем дарит тепло, И смотрит лукаво, И любит зело, И дарит объятия Зреющих нив, На серые платья Парчу обронив.

2 августа 2011

МАЛИНОВКА Течёт дорога по деревне То на восток, а то на запад. Растут в деревне хрен, да ревень, Да мята, сочная на запах. Среди заросших мхом развалин Куда ни глянь - кусты малинника. От той деревни лишь название, Одно название – Малиновка. 2 августа 2011

136

МОСКВА. АРБАТ. НЕЗАВЕРШЁННЫЙ РЕФЕРАТ Кто на футбол, кто в Москонцерт, во МХАТ Сокурсники под вечер разбрелись, А я опять сажусь за реферат – Летит к чертям культмассовая жизнь. Я рвусь и в Лужники, и на Арбат, Я в Третьяковку яростно хочу, Но Он как маг, проклятый реферат И вновь я чьи-то тезисы строчу. А мне сегодня грустно от того Что дождь идёт, и нет уже тепла, Что мне, вдали от дома моего На месяц лишь подарена Москва. Я так хотел бы всю её объять, Как женщину любимую обнять… Довольно! Я так больше не могу. Я завтра обязательно сбегу. Прости незавершённый реферат! Москва дороже, что не говори. Я опрокинусь в песенный Арбат, Чтоб песни петь с Москвою до зари

Сентябрь 1987г.

137

*** Сизый дым из трубы, Сизый дождь… Говорят, от судьбы Не уйдёшь... А судьба Это чья-то изба, Где труба И на окнах резьба. И в избе той, Любя и греша, С песней спетой Людская душа. 11 августа 2011

ДОЖДИ В СЕНТЯБРЕ Короткое лето листвой отзвенело, Зерном отозрело в полях. Дожди в сентябре – как обычное дело, Лишь в сырость суставы болят. От луж испаренье холодным туманом Потянется вновь к облакам… Всё убрано в срок без обид, без обмана, И слава за это рукам! А сырость – пустяк, отогреется тело В натопленном счастьем дому… Дожди в сентябре как обычное дело, И слякоть в душе ни к чему.

138

ДЫМ ОТЕЧЕСТВА (Поэма)

ПРОЛОГ Где меня бы ни спросили, И хоть каждого спроси. Уголочек есть в России Самый лучший на Руси, Где прогорклый запах дыма Слаще мёда по весне, Где мы были молодыми На родимой стороне. Распускаются деревья, Звонкой зеленью маня, Ой, ты, милая деревня! Ой, ты, родина моя! Над бревенчатой избою Синий стелется дымок. Здесь завещан мне судьбою Мой заветный уголок, Где картофельные грядки Расцветают там и тут, Где веселые двухрядки Мне покоя не дают. Над рекою тихо дремлет Звезд небесная семья. Ой, ты, милая деревня, Ой, ты, родина моя! ЕСТЬ СЕЛО С НАЗВАНЬЕМ - ТИНЫ Жизни дни необратимы: Вот ты мальчик, вот – старик… Есть село с названьем Тины, На пригорочке стоит. Века два стоит уж с гаком, 139

Всё припомнишь ли -едва. Пироги пекли здесь с маком В дни Христова Рождества. Воду в саночках возили Родниковую с реки. И на праздниках бузили С перепою мужики. Хлеб растили, лес рубили, Гуртом строили дома. Богу, власти не грубили От излишества ума. Понемногу всё умели: Обжигать горшки, рожать И по-своему жалели Мимо шедших каторжан. Хоть не шибко, но читали Пресса шла издалека, И Россею почетали От прихода Ермака. И гордились, что дорога Из Москвы через село, По которой, ой, как много! Проскакало и прошло. Лиха всякого здесь было И от зла, и от добра. Что осталось, что уплыло И о чём забыть пора, Как в гражданскую рубились Не на жизнь, а на смерть. И остались только были, Всё, что выпало иметь. В том селе и я родился. Солнце грело дотемна, Зрела грядками редиска, А в России шла война. 140

У ИСТОКОВ Со скворечен лились трели В сотни герц ля-камертон. Я в семье родился третьим, Третьим лишним в доме ртом. То ли бабка-повитуха, То ли сельский экс-мудрец Моей матушке на ухо Прошептали: «Не жилец». А я выжил всем на диво, Сто хвороб переборов. Было голодно и вшиво, Но хранил родной порог. Тот порог, через который Мне уж не перешагнуть. Время, время! Как ты скоро! Как короток жизни путь! Но сегодня я к истокам Подхожу, как к алтарю, И вверяю этим строкам Всё, что вновь не повторю. ПОСЛЕВОЕННОЕ ДЕТСТВО Ночью волки выли в ставни, Я со страху навалил. А наутро вождь наш Сталин О Победе говорил. После в радио хрипели Звуки разных фоносфер, И торжественно пропели Гимн во славу СССР. В жизнь иную окунулся Люд без думы о войне. И в село отец вернулся, К дому, к детям и к жене. Мы ж, мальчишки, дружно, скопом, 141

(Лучшей не было игры) Рыли, строили окопы, И дворы шли на дворы. В той, неписаной скрижали Тех послевоенных лет Мы взрослели и мужали В синяках своих побед. УМЕР СТАЛИН Жить, казалось, лучше стали, Оклемались от войны, Но нежданно умер Сталин – Вождь и Кормчий всей страны. Будто пулею навылет Прострелила многих боль, Снова ночью волки выли, Выла матушка-юдоль. Испугались в самом деле Все, от старца до юнца, Что мы враз осиротели, Словно дети без отца. Боль пройдёт, поскольку вскоре Все прозреют: вождь – тиран. А в тот день над нашей школой Всё кружил аэроплан. Будто б из самой престольной, Из далёкого Кремля, И разбрасывал листовки, Весть печальную нам шля. Ветер марта драил щеки Щёткой снежной жгучею. Отменили все уроки По такому случаю. Мы смотрели жадно в небо, Слали лётчику привет И бежали вслед по снегу Самолёта крыльям вслед. 142

СТРОЕМ ВЕСЕЛО ХОДИТЬ Знал любой из нас с пелёнок, Нашим внукам не в пример: Что такое «Октябрёнок», Что такое «Пионер». До сих пор мне, как ни странно, Напрягает память, слух, Как под грохот барабана Шли мы классом по селу. Я не чаял сбиться с такта С барабаном на груди. По Московскому-то тракту Строем весело ходить. ПОЖАР Старый, крепкий дом тесовый Был срединою села. В нём Гудкова тётя Соня С дочкой Шурочкой жила, Незаметно жили, скромно, Не блажа и не брюзжа, Но объял вдруг как-то кровлю Голубой в ночи пожар. Дом тушили всей деревней, Сруб изрядно обгорел, И огонь тот страшный, гневный Долго в памяти горел. Говорили: « Это кара, Сверху кара-то, небось», Что виной того пожара Бабы Сони к Богу злость. Кто-то видел, слышал кабы, Словом молвить не пером: Будто бы икону баба 143

Порубила топором. В Божью кару мы всем классом Не поверили в упор. Так учили нас. Но вкралось В нас сомненье с этих пор. «ОВОД» - КЛАССНОЕ КИНО В школе днём ещё сказали: «Овод» - классное кино!» Свет погас. В притихшем зале Словно все предречено… За спиной кинопроектор Вспышкой высветил экран: Южный берег. Море. Лето. Страсть влюбленных …и обман, Кровь сраженья за свободу, В христианской вере клин, И расстрельному крик взводу, Крик Героя взводу: «Пли!» На экране скачут кадры: Жизнь и боль другой страны И истошный вопль падре: «Где ты, Бог!». Конец уныл. Обсуждали две недели Мы всей школой то кино, И ругали Монтанелли, И жалели заодно. Ну, а Роберта и Дженни Полюбили всей душой, И актёр Олег Стриженов Стал нам, как бы, в доску свой. ЛЕДОХОД НА РЕКЕ Тинка – речка небольшая У подножия села Огороды орошая, Воды весело несла Через детство, через юность, 144

Освежая в зной не раз. Переплыть её - раз плюнуть Было каждому из нас. Но весной, когда вскрывалась Динамитом ото льда, Нам казалось, что взрывалась Вся вселенская вода. Наплывая друг на друга, Льдины дыбились, дробясь, И дымилась белой шугой Голубая речки вязь. Солнце мая льдины грело, Дружно плавило снега, И река, росла, ширела, Затопляла берега. Вот в такое половодье Да в погожие деньки Мы любили хороводить С пацанами у реки. ЭПИЛОГ Жизни краше нет такой, Где царит привычка, Где до станции Тинской Ходит электричка, Где у старенькой избы Новые ворота Из немыслимой резьбы, Что плясать охота, Где у песен диалект В доску свой, родимый, И пахнёт из детских лет Сладким отчим дымом. декабрь 2011 г.

145

СВЯЗЬ ВРЕМЁН МИНУТЫ ТВОРЧЕСТВА Зачем я это делаю Придумываю что-то? И скачет лошадь белая По бело-белым шторам, И белым бьёт копытом По тонкому рисунку. Строптивая кобыла Над пропастью рискует. И сыплются-искрятся Из-под копыт алмазы, И строками ложатся Неведомые сказы. 10 октября 2011

ИМЕНИНЫ ОСЕНИ Пронзительно-звонко, как дикий мангуст, По стёклам пропел неожиданный ливень. За серым окошком рябиновый куст Легко обнажился изгибами линий. Застигнутый путник ускорил свой шаг, На глинистых лужах зачавкали шины. Лишь осень-хозяйка, совсем не спеша, Готовилась встретить свои именины. 10 октября 2011

146

*** Как путник на тропе, Я заплутал, похоже, В невидимой толпе Неведомый прохожий. Хотел весь мир познать, Где русский след оставлен, Открыть и вновь понять Резьбу славянских ставен. Почувствовать тоску Всех тех, кто не в России, На золотом песку, Как призрак амнезии. 11 октября 2011

СВЯЗЬ ВРЕМЁН Рвутся нити, связи нити Между нынешним и прошлым. Вы ушедших помяните Словом ласковым, хорошим. Словом, всех, кого вы знали И не ведали о ком. Пусть чуток побудут с нами, Тяжко им обиняком. Сколько их – имён и судеб, В прошлом судеб и имён, Что и не жили, по сути… Вы их сердцем нарисуйте, Пусть продлится связь времён. 26 октября 2011

147

*** Дождь, снег. За окном ноябрь. Шагает себе по году. Погода не праздник. Но я бы Не жаловался на погоду, Когда бы плеча касались Заботливые чьи-то руки, Когда бы стихи писались От радости, а не от скуки. В окошко скребёт рябина Несорванной алой гроздью, И гонит рука любимой Незваную стужу-гостью. 1 ноября 2011

*** Пишем ямбом и хореем И всё больше пишем в стол. И тихонечко стареем, И мудреем, и хиреем Средь исписанных листов. 1 ноября 2011

*** Живёт во мне годами бунт, Как овощ зреет И, может быть, когда-нибудь Да озвереет, И, может быть, когда-нибудь Сбежит из клетки. Живёт во мне годами бунт Зверюга редкий 148

О СУДЬБЕ Обиды все годами смыты На сто аршин, на сто рядов. Уже давно с судьбой мы квиты, Нас не разлить теперь водой. Судьба гнобила и ласкала, Как нерадивого дитя, От поцелуя до оскала Мой бренный путь собой мостя. Страстей и взлётов выше крыши, Печалям, бедам нету дна. Она дарована мне свыше Иль в наказание дана? И пусть порой ещё ревную Себя к себе. Нуду скребу… Искал ли я судьбу иную, Нашёл ли я свою судьбу? 23 ноября 2011

*** Нас, россиян, не всем дано понять По-трезвому ли, или же за чаркой. Мы столько лет пытались уравнять Ученого профессора с кухаркой. И равными всех сделать, как в строю, И как в очередях за дефицитом. И чтоб любили Родину свою С голодным ли желудком или сытым. Что равенство? Живем не на паях, Кто больше спёр, тот и ценой дороже. А Родина у каждого своя, Быть общей даже Родина не может. 27 декабря 2011 149

*** Гнездится в нас отшельник, Не видит он в упор, Как над невинной шеей Зависнет вдруг топор. И нет ему преграды, И ужас нем в очах, И кажется: все рады Приходу палача. 29 ноября 2011

ЖИЗНЬ, КАК ФУТБОЛ Ношусь по земле, мечась, Но вдруг однажды устав, Сорвусь, как нога с мяча Невольно, не рассчитав. Мир выгнется вверх дугой, Хоть смейся, а хочешь – плачь, Но кто-то уже другой Вгоняет в ворота мяч. Вся жизнь наша как футбол, Как поле, где вечный матч. Услышу на миг я: «Го-о-л!» Паденья или удач? 30 декабря 2011

150

*** Над куполом планет Сиянье звёзд дрожит. И времени уж нет, А надо бы пожить. Доделать, досказать, Додумать, долюбить. Кому-то доказать, Кого-то убедить… Незавершённых дел У каждого сполна, А средь небесных тел Такая тишина! 30 декабря 2011

БЫТЬ – НЕ БЫТЬ? Поэты состязаться не должны, Хотя у нас поэтов - полстраны. А кто из них умней, и чей стих краше, Кому к звезде лететь, кому к параше? Оценит: не жури, не Бог, но время, Которое, увы, не подкупить. И потому дилемму: «Быть – не быть?» Кто в руки взял перо, решать не вредно. 15 января 2012

151

СТАРАЯ СКАЗКА Кощеева сила Во мне куролесила, И было нехило, И было мне весело. И сверху, и снизу Злодейством прожженный Уже Василису Готовил я в жёны. И думать не думал, Что Ванька-подлец У старого дуба Отыщет ларец. Разбилось яйцо, Разломилась игла… В конце-то концов Это ж сказка была. 18 января 2012 г.

ЗЕМЛЯ Хотя давным-давно воспета Земля моя, моя планета, Ты звездочётами любви, В фате лугов Весны и Лета Аквамаринового цвета Ты мой извечный визави. И я, как инопланетянин, Гляжусь в тебя, тянусь руками В иллюминаторы мечты. А ты горишь и под снегами, Как этот изумрудный камень Необъяснимой красоты. 18 января 2012 г. 152

ЗДРАВСТВУЙ, МАЭСТРО СЕНТЯБРЬ! Будто цветными сетями Спутана зелень лесов. Здравствуй, маэстро Сентябрь, Глав. дирижер туесов! По золотистому шёлку Тропок лесных коленкор. Кузовков и кошелок Неподражаемый хор. Эхом раскатисто-дальним Тонут в листве голоса, Чудом наполнив вокальным Души и туеса. Золото трав разгребая, Словно в костре угольки, Будут всю зиму грибами Потчевать нас грибники. 3 сентября2012

*** Любить, страдать, листы бумаг марать Пером судьбы на золотом рассвете ... И, Боже мой! В итоге умирать На этом самом-самом белом свете. 2 декабря 2011

153

*** Куда девать химеру? Припёрлась, визави!.. Всё вовремя и в меру – Таков закон любви. Желания и страсти Сгорают, как свеча. Ты говоришь мне: «Здрасте!», Я говорю: «Прощай!». И губ твоих усталость, Как скисшее вино, И взгляд твой запоздалый Не манят уж давно. 1 сентября.2012

А ДЕНЕГ НЕТ, КАК НЕТ... Ко мне пришел сосед Занять полмиллиона И смотрит удивлённо, Что я той встрече рад. Ведь знает, денег нет – Догадливый, смышленый, И, бьюсь я об заклад, Он тоже встрече рад. Сидим цедим чаёк, Судачим о погоде, О том, о чём в народе Сегодня говорят. И, вроде, невдомёк, Что хорошо всё, вроде, Хотя леса горят, Хотя в цене карат. А денег нет, как нет… Ушёл домой сосед, Прощаясь умилённо, Без полумиллиона. Июль 2012 г.

154

ДОМИК У РЕКИ Виктору Астафьеву Прибывает в мае Каждый год всегда В тихой речке Мане Вешняя вода, Омывая робко, Намывая ил, Где прибрежной тропкой Мастер проходил. В жизни было всяко: Радость и война… Срублен дом в Овсянке, Ладный, в три окна. И крыльцо, и сенцы, И дымок в трубе Затесью на сердце, Затесью в судьбе. На реке, на Мане, Синяя вода. Что же всех нас манит Именно сюда? В этот неприметный Домик у реки, В закуток заветный – Храм души и скит? Здесь когда-то Мастер Жил, дышал, творил, Здесь когда-то: «Здрасте!» Всем нам говорил… Прибывает в мае Каждый год всегда В тихой речке Мане Вешняя вода. 4 декабря 2012

155

ДМИТРИЮ ХВОРОСТОВСКОМУ В ДЕНЬ 50-ЛЕТИЯ Богом данную миссию С честью выполнить ты смог: Красноярск, Москва, Россия И весь мир у твоих ног. Ноша сладостного груза Цельный путь не отягчит. Что Шаляпин? Что Карузо? Хворостовский - вот звучит. Плачет бедный Соткилава И Доминго Пасидо, Что не им такая слава На подмостках городов. Этот голос несравненный Не забыть, не заменить. Навсегда во всей Вселенной Будешь, Дмитрий, знаменит. МИХАИЛУ АНИЩЕНКО Увы, ни в одном – в ста лицах Он видел свою судьбу. В провинциях и в столицах Родимую голытьбу. В запущенный двор стучался, Парадные обходил. С судьбою не повстречался, А, просто, в неё угодил. Судьба, как судьба – злодейка, Всё в ней уже предрешено… -А ну-ка, бармен, налей-ка! Как горько судьбы вино! 6 октября 2012 156

А ГРУСТНЫЕ СТИХИ ПИСАТЬ ЛЕГКО А грустные стихи писать легко. Они к тебе всегда приходят сами, Печальными волнуя голосами, Как песня с гор о милой Сулико. А грустные стихи писать легко: Поплакался слезами на бумаге Про все невзгоды, горести, овраги, И, вроде бы, как будто отлегло. А грустные стихи писать легко, Особенно, когда грустишь не в меру. Выходят строки, будто под «фанеру»: Поёшь, а голос где-то далеко. 24 марта 2012

НЕЗАМЕТНО ДОЛГО Декабрь, январь, февраль и март Всего-то холодов осталось… В Сибири долгая зима И надоедлива, как старость. Грущу в замершее окно Сквозь леденящие узоры, В которых видится одно: Дымки от изб, снегов заторы. И так, порой, невмоготу, Захочется тепла и солнца: Отдать лучам всю наготу На излечение до донца. В Сибири долгая зима... Но вот и первые капели! Декабрь, январь, февраль и март Так незаметно пролетели. 14 декабря 2012

157

ИЩИ ПОДСНЕЖНИКИ Что годы давят, не взыщи: У времени свои законы. Ищи подснежники, ищи, Но не среди цветов оконных. Пусть голова порой трещит От дум и бед - забот незваных. Ищи подснежники, ищи, Но не на солнечных полянах. Судьба не всё берёт на щит. И будут раны, будут тайны... Ищи подснежники, ищи Под коркою людских проталин. 14 декабря 2012

*** Не знают внуки, и отцы не помнят, Как воевали наши с вами деды, Но каждый год мы восхваляем подвиг, Великий подвиг матушки Победы И павшим славу бьём, и славу Богу, За то, что век почти живем мы в мире. И о войне, как о кошмарном миге, Мы забываем тоже понемногу. 26 января 2013

158

РАЗУМОМ И МОНЕТОЙ Как в плотную массу дрелью, Всверляемся в жизнь жестоко, Истачиваясь и мудрея До крайности и до срока. И чтобы не уболтала Нас жизнь дорогой этой, К ней крепимся, как болтами, Кто разумом, кто монетой. 15 февраля 2013

ВСЯ ЖИЗНЬ - ТАИНСТВО Воображения ты плод Иль наваждение… По кромкам душ скользит тепло Изнеможение. Твой силуэт в окне избы Мигнёт лампадою. Себя сомнением избив, В твой омут падаю. Но угли чар, взорвав костёр, В золу оплавятся. Где позже что-то прорастет, Умрёт, прославится. Судьбы неведомы пути Вся жизнь – таинство. Где потерять, где обрести Себя. Свой статус кво. Воображения ты плод – Не наваждение, Но мне от этого тепло, И от падения. 1 февраля 2013

159

*** От конца ли, от начала То ли старец, то ли юн... Эвон, троек сколь промчалось, Троек времени - табун. Ухватить судьбу за вожжи, Повернуть бы тройку вспять На пути, который прожит, Чтобы снова, чтоб опять... Только снег, да ветер в очи, Да годочков перезвон. Оглянуться нету мочи, Кто там плачет? Кто хохочет Новогодней белой ночью? Или это просто сон? 29 декабря 2012

В ДОМЕ У СТАРОГО БОБЫЛЯ Пахнет в доме дымом и мочой, Скисшею капустой, потрохами Местным диалектом: «Мы ни чо? Жисть у нас таперя не плохая». Добродушный милый старичок За рукав к столу меня потянет, Вытрет стол застиранной портянкой Хлебушко нарежет и лучок. Самогона мутного плеснёт В серые немытые стаканы… И про “жисть” свою опять начнёт, И за печкой стихнут тараканы. 24 февраля 2013

160

МЫ Из прошлого, из опыта, из дум Мы состоим, Мы любим очень быструю езду, Когда стоим. Мы груз Вселенной держим на плече, Когда вдвоём, Мы строим дом из милых мелочей И в нём живём. Мы – это ты и я, и он, и все, Кто влёт без крыл, Кто босиком по утренней росе Себя открыл. Не заплутал средь снеговых порош, Кромешной тьмы. Наверно, этот мир тем и хорош, Что в нём есть мы Из прошлого, из опыта, из дум, А прочих - прочь... Мы, любящие быструю езду, Когда невмочь. 10 марта 2013

*** Не возьму я только Себе в толк: Как прожить и долго, И не в долг? И себе чтоб в радость, И другим, И чтоб жить как надо?.. А долги – Все: свои, чужие – Все одно Брать их нам у жизни Суждено. 16 марта 2013

161

ВЕСНА Ручеёк под снегами потёк От избытка небесного света. Поставляет Весну на поток Золотая от солнца планета. Жмурясь, смотрит на небо пацан: Сколько света! - В глазах заискрило. От небесных глубин до лица Шлёт тепло золотое Ярило. 17 марта 2013

ТАЙГА В АПРЕЛЕ Смола расплавилась на солнце, Скользнув по панцирю ствола, И стало радостно на сердце От горько-хвойного тепла. Я глажу ствол шершаво-липкий, Сквозь крону небо отыскав, Откуда лились солнца блики, Тайгу апрелем обласкав. Ещё в тени белеют горки – Зимы минувшей талый лёд, Но этот запах хвойно-горький, Как самый сладкий майский мёд. И мнятся ночи грозовые, Дождей весенних апогей… Сегодня я в тайге впервые, Хотя всю жизнь живу в тайге. 28 марта 2013

162

А НЫНЧЕ, ТАК И БЫТЬ УЖ, ПОМОЛЮСЬ Как лягу спать, так молодость приснится: Вдвоём с любимой в лодочке плывём, А просыпаюсь - ноет поясница, И надо к терапевту на приём. От листопада и до снегопада, От светлых зорь до жуткой темноты Живём с тобою мы в стране распада, Где строят и минируют мосты. Не всяк идущий путь земной осилит: Кто половину, ну а кто лишь треть… А матушка одна у нас, Россия, За всеми нами ей не усмотреть. Я перед сном молиться не приучен, А нынче, так и быть уж, помолюсь, Чтоб под небесным светом без излучин Не распадалась, но крепчала Русь. 1 апреля 2013

КАЮСЬ Когда я каюсь, а я редко каюсь (Не потому, что редко я грешу) Душою будто к небу прикасаюсь, Руками будто тучи развожу. И на душе становится теплее, И на земле становится светлей, И кажется, весь мир ко мне добрее, И кажется, что к миру я добрей. И всё вокруг: поля, река и чащи Становятся вдруг ближе мне вдвойне. Наверно, надо каяться нам чаще, Чтоб было больше светлых в жизни дней. 2 апреля 2013 163

БОГАТСТВО Жизнь подытожив, Обещаю Не ныть отныне. Всем, кому должен, Я прощаю Долги земные. Своё ж богатство, Что скопил я (Скопил – не слопал), Раздам и – «Баста! Разбив копилку С размаху об пол. Медь разлетится Рублёвым звоном, Скатясь, за щели. Обогатиться Вам даром оным – Душу защемит. Сосед заметит И справедливо Похмельным гласом: Две горсти меди Как раз на пиво, На пиво с квасом! 2 апреля 2013

БУКВАРЬ Наверно, это неспроста Легла строка на гладь листа Чернильным следом. Пером на белом поле взмыв, Сверкнула и застыла мысль – Слов нервный слепок. 164

Перемежая все азы, Живёт и властвует язык – Наставник Слову. И Человек, хоть Божья тварь: Вынь да положь ему Словарь – Письма основу. 2 апреля 2013

НА ТРАССЕ: ИНГАШ – КРАСНОЯРСК Морозы под сорок. Снега ж – С утра для лопаты работа… На краешке края Ингаш – В край дивный сибирский ворОта. Посёлок в две мили длиной, А щедрость его не измерить. Вас встретит здесь дух смоляной, И песня откроет вам двери. Кто здесь побывал хоть бы раз Припомнит звучание музы… По трассе Ингаш – Красноярск Снуют без конца большегрузы. ОТ «А» ДО «Я» Тетрадь исписанных листов: Любви, творенья, дел. От «А» до «Я» путь непростой, Не каждого удел. От «А» до «Я» так много слов Нам суждено открыть, Своё, латая, мастерство, Другим мечту дарить. От «А» до «Я» немало лет И терний на пути. Как мне себя преодолеть, Чтоб «Я» своё найти? 165

КОЕ-ЧТО О ЗВЁЗДАХ Как по краешку неба, по жизни шагаю, И судьбе предлагаю пари, И погасшую в небе звезду зажигаю, А она, хоть умри, не горит. Сколько тлеющих звёзд на российских просторах, На обочинах жизненных тризн… Горевать о несбывшемся - дело пустое, Несерьёзный минутный каприз. А звезда, что упала и тут же сгорела, – Это просто Вселенский маневр. И, порой, не до звёзд, если делаешь дело. Если день обнажён, словно нерв. Как по краешку неба, по жизни шагаю Восхищён, укрощён, обречён, И погасшую в небе звезду зажигаю, И сгораю под звездным лучом. ПРО СНЕГИ И ПРО СТЕНЬКУ Когда припрёт подумать о душе, то Припомнятся, как гимн издалека, Слова из песни Жени Евтушенко Про «снеги» и про Стеньку казака. Прочтенье книг, как бы прочтенье жизни Чужой, своей с началом и концом… Всё, что приходит к нам – приходит извне, Чтоб утвердиться в нас душой, лицом. Душа всегда бессмертия хотела В небесной Богу ведомой дали… А голова у Стеньки отлетела, И снеги идут в небо от земли. 166

*** Путник, ты ногами пошевеливай И не жди у времени попуток На пути, где запах можжевелевый Сладко тонет в раннем крике уток. Хорошо шагать, когда шагается По лесной тропинке, в роще, по лугу… Ну, а мне опять с ногами маяться И втирать в них всё, что только под руку. Ну, а мне бы в дождь лицом под тучкою, Ну, а мне б в объятья ветра пьяного… Путник, ты возьми меня в попутчики, Оторви от кресла окаянного!

В ЛУННУЮ НОЧЬ Не спится мне что-то – Не до сна И давит на сердце. Одёрнул штору: В окне луна, Пышная, как соседка. Чуть подмигнула, К себе позвала На звёздную пляску… Жена зевнула, От сна тепла И ласковая. Задёрнул штору, Под нос сопя: Это всё нервы! В такую пору Нормальные спят, А маются пенсионеры.

167

ПОКУДА НИТЬ ЖИВА Пора бы, кажется, и в гроб, А я вот всё живу И методом ошибок, проб Плету судьбы канву. Уж сверстники по одному Уходят в мир иной, А я никак всё не пойму Узор судьбы земной. Плету и этак я, и так Земные кружева. Петля к петле плету лета, Покуда нить жива. УЕЗЖАТЬ? А СТОИТ ЛИ? А.Ерохину Заболею севером, Улечу в Норильск, Стану там бестселлером На свой страх и риск. С золочёным венчиком Лавров из вчера Этаким пингвинчиком На семи ветрах. Заболею западом: Волгой, Костромой – Сочных яблок запахом Летом и зимой. Тополиной радостью Аистовых гнёзд, Грозовою радугой От земли до звёзд. Замордован вьюгами Вьюжных февралей, Заболею югом я, 168

Теплотой морей, Где в волнах плескается Мой приятель-друг И живёт – не кается, Что удрал на юг. Гляну на все стороны: Где же мой причал? Уезжать? А стоит ли Вдруг рубить с плеча? Может, и не нужно мне Обживать всю Русь? Может, в крае вьюжном я Больше пригожусь? ПОЭЗИЯ – НИЧЕЙНАЯ ВДОВА То колющая в рубище дрова, То пьющая вино у стойки бара: Поэзия – печальная вдова, Поэзия – весёлая вдова, Поэзия – не мужняя вдова Незримого божественного дара. Хотел бы с ней случайно «тет-а-тет», А, если что, и в паспорте отметку, Чтоб все другие взяли на заметку: Я ейный муж, а, значит, я поэт. Поэзия – ничейная вдова, Дай напоследок мне твоё прозренье! Тебе ведь всё равно, кому давать… Свои и восхищенье, и презренье.

169

И ЖИЗНЬ, КАК ПАРАБОЛА Была пора. Пора была, Любовь любви искала, И жизнь, как парабола, Нас всех пересекала. Мы точками на плоскости Себе самим казались, И хорошо ли, плохо ли, Друг друга мы касались. И было в том сближении Простое чудо радости, Как струй дождя скольжение По самой первой радуге. И радость встреч, и боль разлук Остались в прошлом, в сущности, И времени разорван круг На мелкие окружности.

КАК ЖАЛКО, ЧТО Я НЕ … Рождённый в капусте средь лирики сельской, Под нудный мотив комариных хоров, Жалею, что я не Андрей Вознесенский, А только всего лишь Сергей Прохоров. Хотя мне чужая не надобна слава Ни на год, ни на день, ни даже на миг. Но жалко, что я не Булат Окуджава. Хотелось бы петь мне, как пел мой кумир Почти не заметил, как жизнь прошагала Крутую дорогу, свернув к небесам… Как жаль, что не стал я и Марком Шагалом... Какой бы я автопортрет написал! 170

А СНЫ СЧАСТЛИВЫЕ У ВСЕХ Что было с нами, С нами есть, Что будет с нами? Какое знамя, Знамо, несть В пылу меж снами? А сны счастливые У всех, Как в детском саде: Черешни, сливы И орех Цветут в ограде, И море плещется В воде, А не в ведёрке, И мне мерещатся Везде Одни пятёрки. Девчонка, с пальчиком В носу, Косичку треплет. А я торжественно Несу Страну на древке. *** Море в море волновалось, Небо по небу плыло. Мне икалось, вспоминалось: Было-не было-было. И мелькали в мыслях дали, Где бывал и не бывал. 171

И педали, и медали, И ещё девятый вал. Лет промчалась колесница, Скрылась облаком вдали. Ночью снова будут сниться Горы, море, корабли.

А ВЕК, КАК ВЕК В наш 21-й век, слегка абсурдный, Где будущего не видать ни зги, Я издаю журнал литературный, А мой сосед тачает сапоги. И ничего, хотя, порой, зашкалит, Живём среди людей, где каждый хитр: Кто врёт, а кто торгует пирожками, А я, вот, в свой журнал пишу стихи. А век, как век, (чего пенять на время) Промчится, как и прошлый, как и все. И хорошо в сырую землю семя, И будешь с хлебом, если по росе. Кто как начал, так, видно, и кончает. Неважно где, когда, в каком краю. А мой сосед сапог уж не тачает, А я журнал пока что издаю. *** В небе месяц опять качается, Новолуние студит кровь… Почему в жизни так случается, Что кончается вдруг любовь. А на месте её лишь трещина Пустоту свою обнажит, 172

И чужою вдруг станет женщина, Та, что рядом с тобой лежит. Почему в жизни так случается, Что кончается вдруг любовь? В небе месяц опять качается, Наломает он нынче дров. Ему души пристанет прожечь до дна До того, как день задрожит. И любимой вновь станет женщина, Та, что рядом с тобой лежит. ПОБЕГ В НИКУДА Как узник из плена, Рискнув на побег, Бежит из Вселенной Осужденный век. О ветви созвездий Кровавя бока, Бежит от возмездий На солнца закат, Где в пляске агоний Планет хоровод. Бежит от погони Себя самого Туда, где наградой И пепел, и тьма, Туда, где Торнадо Взрывает дома. К пылающей кузне В блеск кованых стрел… Бежит век, как узник, Бежит на расстрел.

173

ПАМЯТЬ Любя и не любя, Скобля и штукатуря, В надежде Отыщу и ограню, Переберу себя, Как старую шкатулку, Где по привычке Прошлое храню: То, что однажды я Нечаянно утратил В толпе друг друга Обгонявших лет. Переберу себя, Как старые тетради С пометками Моих учителей. В коробке жестяной Судьбы неоднозначной, Где средь вещей На взгляд И на прощуп Вдруг отыщу Нежданно, Как удачу, Потерянную память Отыщу.

174

«АХ!» Плыл облаком И радостно звенел На потолке, На окнах, На стене И на щеках любимой, На губах Такой воздушно-хрупко-нежный «Ах!». Плыл и звенел, Как чёканый фужер В квартире На четвёртом этаже. Плыл и звенел, И зеленел, И пах. И, как котёнок, Тёрся в ухо: «Ах!» ЗАМКИ НА ЗАМКИ Дом, изгородь, скамья – Усадебка не в барстве, Хоть так её, хоть эдак раскрои. Невыдуманный я В невыдуманном царстве Выдумываю сказочки свои. Другой бы уж закис, От скуки адской запил, А я сварганил Сказочный верстак И ржавые замки на каменные замки Переклепал, не глядя, Просто так. 175

НЕ В СЧАСТЬЕ СЧАСТЬЕ Голодно ли, сытно, Зябко ли, тепло. Мы живём не стыдно, Мы живём светло. Славим и хороним, Штопаем носки… Пусть не все в хоромах, Всё же по-людски. А грустим отчасти – Без того нельзя. И не в счастье счастье, А в душе, в друзьях. Починю я кровлю, Пыль смету со стен, Круглый стол накрою Для любых гостей. Жданных и случайных, Тех, кто постучит, Ждёт на плитке чайник, Весело урчит. *** Короткий росчерк дня Под сводами веков Вдруг осенит меня Высоким смыслом слов, Оброненных тобой В корзину бытия, Тех слов, что знали Только ты и я За днём наступит ночь, За веком грядет век, 176

И нам не превозмочь Годов незримый бег, Оброненных годов В корзину бытия, Годов, что знали Только ты и я. И ХОРОШО... Порой мне хочется найти Свои обратные пути И размотать всю жизнь назад, Чтоб о сегодня рассказать, Хотя бы вкратце доложить, Тем, кто не смог дойти, дожить, Кого прошла жизнь стороной Что сталось с нами и страной. Но как ты время ни крути, К возврату нет у нас пути. И хорошо, что те, кто там, Не позавидуют уж нам.

*** Туман утрами щедро влагу На травы спелые кладёт. И август жадно, словно брагу, Ту влагу утреннюю пьёт. В ней аромат созревших ягод, Колосьев нивы хлебный вкус. Напьётся вдоволь, сытно, на год, За каждый листик, каждый куст.

177

*** В жизни каждый - и трагик, и шут, И чуть-чуть недотёпа и лирик. Вот и я всё капусту крошу Из мимоз, гиацинтов и лилий. А какой мог бы вызреть букет Под сияньем созвездий медведиц. И блестит белой розой в руке Бесшабашный ночной полумесяц. *** Принесли сегодня пенсию – Я чуть-чуть разбогател. Сочинил на радость песенку И жене своей пропел. А потом мы вместе сбегали И в сбербанк, и в продсельмаг Доказать, что мы не бедные, Показать всем свой дензнак. НАКАНУНЕ СОЧИНСКОЙ ОЛИМПИАДЫ Сочи. На юг России Взгляд со всего мира. Сочиняю стихи я Для своей милой. С моря южного тянет Персиком и футболом. Смотрит юная Таня Весело вертит полом.... Сборная будет с голом. 178

ЗИМА ЛИ, ОСЕНЬ… Причудливость природы не унять, Не писаны ей строгие законы. Гляжу я с удивленьем в мир оконный: Зима ли, осень, право, не понять. Вчера был снег, а нынче снова грязь, И дождь по стёклам весело стучится. И если снова к нам весна случится, К чему тогда весь смысл календаря? Ругать прогноз нам – время тратить зря, Бранить природу – зря терять дар речи… Вторая половина ноября. В Сибири в эту пору топят печи. ПРИГОВОРЁН К ЛЮБВИ Перешагнув лимитный срок прожитых лет И подсчитав свои долги, долги чужие, К своей башке я не приставлю пистолет, А просто вдруг задумаюсь о жизни. Ведь с нею (жизнью) я, увы, ещё не квит И не готов для ритуального обряда… Приговорён я высшей мерою к любви, Расстрелян ею насмерть и оправдан.

*** Кому покраше, Кому поплоше Кто как сумел, А мне бы лошадь, Всего-то лошадь Авто взамен И к ней повозку – 179

Простую бричку И звонкий кнут… Пусть во языцех Меня, как притчу, Потом несут. Пробарабанят Колёса весело, Тревожа слух. Промчусь, как барин, Как кучер песенный, Я по селу. Конечно, роскошь. Сегодня проще Вам в «Мерседес»… Но мне бы лошадь, Простую лошадь Сейчас и здесь.

*** Я шорох осторожный, Я стук копыт коней… Меня понять несложно, Прочувствовать сложней. Я тень боксёрской груши, Её безмолвный крик… Я радостный снаружи, Печальный изнутри. Душой, слезой омытой, Парю над болью дня. А лошадь бьёт копытом, Приветствуя меня.

180

*** А возвращаться в прошлое нам глупо И не дано. Уже давно не крутят в сельских клубах Вчерашнее кино, Хотя какие это были фильмы?! И жизнь была. Но не живут здесь Марьи и Ефимы, И нет села. КАРТОШКА В землице рыться нам, как то, что Искать закопанное впрок. И выкопанная картошка – Достаток сытный на порог. В последний куст воткнул я вилы И с криком радостным: «Ура!» (Откуда только взялись силы?), Несу я полных два ведра.

*** Отпустил я вожжи времени: Пусть себе бежит… Старики под старость вредные: Каждый всё брюзжит. Вот и мне бы спину радугой, В руки трость, А я жизни этой радуюсь, Словно званый гость Под своей небесной арочкой Зим и лет… Каждый день мне как подарочек На земле. 181

КАЛЕВАЛА По мотивам скандинавских сказок Студёность ветра навевала Мотивы северных морей, И холодила калевала Суровостью богатырей, И согревала калевала Великой мудростью добра. И снова сказка оживала, И лиры тешила игра. *** Идут белые снеги, И я тоже уйду… Е,Евтушенко.

И я тоже не вечен, И когда-то умру, И опустится вечер Без возврата к утру. Тьма захлопнет оконце В мир, где был я зачат, И другой будет солнце На рассвете встречать. Но пока в небе синем Ещё светит луна, Этот мир пью досыта, До конца, допьяна.

182

ПО-ФРАНЦУЗСКИ - НУЛЬ С книжной полки на меня с утра свалился Пастернак, Толстым томиком пройдясь по моей плеши. Что-то, видимо, в поэзии моей чуть-чуть не так, Раз про классика напомнил книжный леший. На ночь Блока полистаю или, может, Беранже. Мне нетрудно прочитать: стишок - не повесть. Что-то в их строках такое, подзабытое уже, Может, это очень просто – поэтическая совесть. Ах, как часто, взявши в руки золоченое перо, Утопаем в поэтических литаврах. В результате получается французское zero * При немыслимых, увы, российских лаврах. И ПУСТЬ МЕНЯ ГАИШНИКИ ПРОСТЯТ Не езжу я по правой стороне. Я не люблю, когда сигналят в спину. Жму на педали, крепко зубы стиснув, А все машины в лоб, навстречу мне. Держусь на самой кромочке шоссе, Как тот циркач, скользящий по канату. Вот-вот сорвусь и кубарем в канаву Иль под колёса рухну массой всей. Все мускулы мои напряжены, А рокот от машин щекочет нервы. Водитель отворачивает первый, Ему поклон сердечный от жены. И пусть меня гаишники простят, Ведь, в принципе, я к правилам послушный… И, разрывая матом мои уши, Навстречу мне водители летят. *zero - ноль 183

*** По тропам памяти кочуя, Себя в себе понять хочу я: Зачем я жил? Чего достиг? Из рваных жил сплетая стих? Чего еще себе хочу? О чём молчу? О чём кричу? Уже одной ногой в гробу, Кому, что нажил, берегу? И Я, КАК ЛИСТ,… Опят таскун напал Так, ни к чему. Последний лист опал Поклон ему. Он свой короткий век Отшелестел, Как человек, Остался не у дел. Когда-нибудь и я Так опаду В траву небытия В своём саду. *** Когда покоя сердцу нет: Саднит оно от каждой мысли… И выхода не видим мы с ним, И ждём спасения извне От недуга – варяга злого, Внутри рождается вдруг Слово Необъяснимое, как Бог. И гасит боль, И гаснет боль. 184

НЕПОХОЖИЙ А поэт вдруг потеряет Слово, А прохожий на него наступит, И поднимет. Бровь свою насупит И нежданно что-то сочинит. Но не будет это плагиатом, Как не будет и шедевром новым, И поэт не разразится матом, Только взбучку рифме учинит. И опять вдруг потеряет снова: То ли строчку, то ли просто слово. Он поэт-растеря, непохожий… Обходи его следы, прохожий, Где примята гением трава. Он вернётся. Он найдёт слова.

*** Когда со скукой сладу Не ждать и не видать, Вдохни снегов прохладу И горизонта даль, Припомни перевалы Ночных костров тепло – Всё, что уже бывало, И что ещё могло.

185

НАДО ВЕРИТЬ В МЕЧТУ Доберусь, доживу, доползу, Как бы ни был тернистым мой путь, И мечту донесу и спасу Где-нибудь, как-нибудь, чем-нибудь. Доберусь, доползу. доживу, Каждым нервом ощупав года, Даже если вся жизнь – дежа вю*, Надо верить в мечту иногда. Доберусь, доживу, доползу, Через боль, через свет, через тьму… Пахнет Русь нежной грустью В грозу И ещё…, а вот чем, Не пойму. 25 августа 2013 г.

*Дежавю́ (фр. déjà vu — уже виденное). Физики говорят, что дежа вю – это сбой во Времени

186

А ПОМНИТЬСЯ ЛУЧШЕЕ Жизнь катит, как горошина В уклон по желобку. Плохого и хорошего Немало на веку. А помнится лишь лучшее, И чистое, как честь, Как солнышка излучина, Что в каждом сердце есть. ПОМЫСЛЫ ДОБРА Молиться дню и радуге И думать о добре, Делиться только радостью Когда её в обрез, Дарить лишь солнце летнее Средь стылых зимних дней И отдавать последнее Тому, кому трудней. О ВЕЧНОМ В каком бы не был чине, Какой бы груз не нёс, Ты думай о кончине И в шутку, и всерьёз. И пусть ещё не вечер И радует прогресс Необратим и вечен Старения процесс. Ни мази, ни пилюли, Ни бег с утра рысцой Не спрячут от бабули От страшненькой с косой… 187

Идёшь и смотришь в оба, Но слышишь, как вдали Шуршит о крышку гроба Щепоть сырой земли. 4 января 2014

СНЕЖНОЕ Намётывал февраль снега стогами До самых крыш, Где я искал, засыпанный снегами, Опору лыж, Чтобы успеть до оттепели марта Зиме долги.… А снег кружил и на дома наматывал Свои круги. 14 февраля 2014

СТАРЫЙ ДОМ Дом на краю села, Сто лет, как срубленный, – Фасад резной. И нет здесь зла, Когда пекут блины В день выходной. Здесь нет средь дел обид, Когда всё спорится И гость к крыльцу. А дом ещё на вид: Как встарь, топорится Венец к венцу. 15 февраля 2014

188

МОЛОДОСТЬ - “А-У!” Завтра я уже не позову, А вчера, наверное бы, смог. Где ты, моя молодость? - “А-у-у!” В поисках тебя я сбился с ног. Всё в тумане. Утром выпал смок. Гладит ветер чахлую траву. А какие были вечера! Жаль - вчера! ... Завтра я уже не позову. Где ты, моя молодость? - “А-у-у!” 18 февраля 2014

ОДУХОТВОРЁННОСТЬ Однажды взять и выйти из себя, Из рамок, из условностей, привычек. Пусть это будет даже неприлично, И вам на это трижды протрубят. Презреть живую плоть и наготу Почувствовать от тела отрешённость И от всего, что вам невмоготу. Вот это дух! Нет! Одухотворённость! 19 февраля 2014

189

Я ПО БЕЛОМУ ЛЕЧУ Вот бы жизнь набело! По минутам… Помечтаем о былом? О минувшем. Кадры старого кино Перемелем, Всё, что пройдено давно, Переменим. Лишь оставим по чуть-чуть От восторга. Я по белому лечу От востока. И ложится новый след По безбрежью. Над изломом давних лет Прежних. Там, где былью проросло Что кричало… Вот бы жизнь набело! Всё сначала. 26 февраля 2014

*** Не изведав горения в сердце огня, Не поймёшь боль тепла. Я не знаю: была ли любовь у меня? Может быть, и была. Только, видно, не долго жёг сердце огонь, Если память пуста. Или это не я, а какой-то другой, Жизнь мою пролистал. 14 марта 2014 190

К ВОЗВРАЩЕНИЮ КРЫМА Мы гордимся своими предками, Но сегодня, о, ё-моё! Возвращается, трижды преданный, Полуостров в лоно своё. С хлебом-солью Россия-матушка В сердце радости не вместить: «Ты прости меня, моё чадушко, За разлуку с тобой прости!». Разгундосят враги, политики: Дескать, так это, да не так!… Эх, вы, нытики-перенытики, В твою мать, и в российский стяг! То, что торится, то и вторится, Не суди, не гони - визави. Продолжается наша история На вражде, на крови, на любви.. 21 марта 2014.

КРЫМЦЫ МИР БЕРЕГУТ Смыв остаточный грим Надоевшей игры, Очищается Крым, Возрождается Крым Из потёмкинских битв Неудач и фортун, Где, как встарь, протрубит Русский флагман в порту. Феодосия, Керчь, Севастополь, Форос: 191

Всюду русская речь, Без табу, во весь рост. Больше нет дележа, Крымцы мир берегут. Пусть Мазепы дрожат, Пусть Бандеры бегут. 22 марта 2014

*** Если вдруг мне в Крым опять случиться – В Евпаторию поеду подлечиться, Вновь на грязях на майнакских выгреть кости, Где лечился сам великий Маяковский, Тоже грелся и жалел «всех тех, которые Не бывали в Евпатории». 24 марта 2014

*** ...Хвали своё болото, куличёк. Н.Закусина Путь земной свой наверстать Не газетку полистать. Завтра утром рано встать Надо. Ко двору, не ко двору, Всё, что нажил, соберу, И отдам на труд перу Ладом. Может, кто сочтёт за честь Ерунду мою прочесть, Я, конечно, не бог весть Кто-то. 192

Просто это сердца крик, Чьих-то судеб яркий миг, И вселюбящий кулик, И болото. 5 апреля 2014

ВОТ ТАК БЫЛО Вот так,слышишь,так было как-то: Вода с крыши капала в кактус. И кактус зацвёл вдруг жасмином, И кто-то же свёл меня с милой. А фабула под руку с фактом. Вот так было, так было как-то. 9 апреля 2014

НА ДОСТРОЙКУ РАЯ НАМ НЕ ХВАТИТ СРЕДСТВ В жизни каждый не доделал что-то для… Ждёт кого-то небо, а кого земля. Раз в заслугах прочерк, небеса не рви. Сколько всех их, прочих, жаждущих любви? Кто чего и сколько 193

смог или хотел? Кто не слазил с койки, кто и не присел. Наблюдаю с края я вселенский срез: На достройку рая нам не хватит средств. 10 апреля 2014

СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ВАЛЬС ЧАЙКОВСКОГО Думал, гадал: с чего и с кого? День мне начать хорошим авансом И начал с Ильи Чайковского, Вернее, его изумительным вальсом. А за окном танцевала без сна Запахом зелени солнца и трелей Сентиментальная в дребезг Весна В сентиментально влюблённом апреле. 10 апреля 2014

Я ПАМЯТНИК СЕБЕ… Я рифмами уж не грешу, Я просто... Пушкиным пишу, Ну а когда в опале строк – Я: Тютчев, Лермонтов, я - Блок... «Ах, подражание! Ах, штамп!». Тогда я - Осип Мальденштам. Ну, Бродский, на худой конец Пиит отверженных сердец… Во мне их всех нетленный дар. Но где же, где мой гонорар? 194

Сгорает сердце, пухнет ум. Аплодисменты где? Триумф? Где пьедестал? Устал певец. Накиньте ж на него венец! 23 августа 2013

ЖИЗНЬ Что нам попусту рядиться: На помине все легки. Двинет бабка ягодицей – Ахнут следом старики. От греха, господь, помилуй! Как прожить-то без греха? Здесь крестины, там поминки? Это вам не чепуха. А охота, не охота? – Это просто не впервой. И скрепят с утра ворота Нашей жизни гулевой. Хоть нежданные, но гости, Всех встречать не надоест. А на местном-то погосте Новый холмик, новый крест. 26 февраля 2014

195

ПО СКОЛЬЗЯЩЕМУ ГРАФИКУ За бегущую грань фигур: И людей, и машин По скользящему графику Я по жизни спешил. И терялся во времени, Обгонял, отставал. Не за денежной премией Раньше утра вставал. Преломлялись в сознании Города и мечты, И слов первых признания, И восторг высоты. В этом беге и поиске От утра до утра, Как транзит в вечном поезде От побед до утрат.

ЗОВЁТ В ПОХОД МЕНЯ ТРУБА Ещё манят порою дали, Зовёт в поход меня труба. И я верчу тогда педали, Хотя, увы, не без труда. Плеснет в лицо мне встречный ветер Зари восторг и красоту, И ноги радостней завертят Велосипедную версту.

196

ГРУСТНОЕ Лет сто бы взял ещё взаймы У жизни я годов. Живу предчувствием зимы И близких холодов. Парящий лист в окно глядит Прощальной желтизной… И не маячит мне кредит На новый срок земной. ПОЛУЧИВ ПЕНСИОН Вот и всё, и приехали Домик, сад, тишина. Жизнь измерена вехами Счастья, горя, вина. А чего и посколечку Было больше всего, Подсчитаем на коечке. Получив пенсион. Вот и всё, и приехали. Вот такое кино. Можно в лес за орехами. Можно в бар за вином. Сквозь заборы за просекой Храм, кладбищенский лес. Только в рай мне не просится, Да и времечко есть.

197

В ПОЛДЕНЬ ВЕРБА РАСЦВЕЛА На полях снега осели, Им немного горячо. Нынче март такой весенний Не было каких еще. В мутных лужах ветер гонит Щепки тонкие от дров, И горячие ладони Остывают о ведро. Я из синего колодца Зачерпну глоток воды Солнце льется, сердце бьется Далеко ли до беды. Хорошо, когда мы любим И планета тем цела. Жаль, что мы деревья рубим... В полдень верба расцвела. ГДЕ ОТЫСКАТЬ ВОДУ ЖИВУЮ? Мой дом, мой сад, моя ограда И все окрест Земля моя, моя отрада, И боль и крест. Тобой рождён, в тебя, сгорая, Уйду, обняв. Но прежде чем, земля сырая, Возьмешь меня Дай мне напиться живой водицы Из твоих рук... И умереть, и вновь родиться Нет слаще мук. 198

Тебя в себе несу - легко ли? Как ты меня Из века в век несешь по воле На зов огня. Тобой дышу, тобой живу я. Но где, скажи, Мне отыскать воду живую, Чтоб вечно жить? Дай мне напиться живой водицы Из твоих рук... И умереть, и вновь родиться Нет слаще мук. НЕ БЫЛ Я не был в Монреале, И даже в Осло не был. Живу я по реалиям, И под реальным небом. А кто-то едет в Мехико, В Сан-Паулу, в Лаос. Им, видно, делать нефига, И денег, видно, воз. Аддис-Абеба, Хельсинки, Гавана, Амстердам... Я лишь слагаю песенки Про эти города. Живу я по реалиямНа пенсионной квоте. Я не был в Монреале, А побывать не против.

199

*** Ах ты, мать твою за ноги Сколько минуло лет! Но как будто бы заново Я родился на свет. Словно не было бремени И забот, и нужды. Ощущение времени Растворилось, как дым. -С днем рождения! грянули Мне ветра у крыльца, И болезни отпрянули, И морщины с лица. Будто врезал я стопочку Дорогого вина... Сквозь раскрытую форточку В дом ворвалась Весна. ДОЖДИ В СЕНТЯБРЕ Короткое лето листвой отзвенело, Зерном отозрело в полях. Дожди в сентябре – как обычное дело, Лишь в сырость суставы болят. От луж испаренье холодным туманом Потянется вновь к облакам… Всё убрано в срок без обид, без обмана, И слава за это рукам! А сырость – пустяк, отогреется тело В натопленном счастьем дому… Дожди в сентябре как обычное дело, И слякоть в душе ни к чему. 200

ПРЕКРАСНЫЙ ВОЗРАСТ Мне шестьдесят. Какой прекрасный возраст! Не надо ни гадать, ни ворожить. Мне шестьдесят. Дел сделан целый ворох, И хочется еще поворошить. Мне шестьдесят, Но я, как прежде чуток К любви, К Весне, К дыханью лепестка. Мне шестьдесят. Какое это чудо Всю нежность пронести, Не расплескав. Мне шестьдесят. А сколь еще осталось!? И все мои, И пусть себе летят. Мне шестьдесят. Какая это малость! Мне шестьдесят, Всего лишь шестьдесят!

С ВЕСНОЮ! Едва ветров студеных стихнет хор, Как сразу всеми клеточками тела Нам хочется ВЕСНЫ, ЛЮБВИ, СТИХОВ... 201

Приспело, стало быть, Приспело! Лица коснётся первый луч тепла, Обдав на миг забытым летним зноем. Звездою с крыши капелька стекла... С весною, тало быть, С весною! ХОЧУ НОВИЗНЫ Из воздуха морозного зимы Сошью себе и шапку, и пимы, И варежки с роскошною дохой Скрою я из позёмкиных мехов. Всё бархатом пурги оторочу... Быть на других похожим не хочу. Из знойной пряжи летнего тепла Я лодочку сотку на два весла, Взметну ветров попутных паруса, И с милой уплыву на небеса. Какая там вокруг голубизна! А, главное, - какая новизна! НА ПРИРОДУ! В машине нас - битком. Как в бочке ивасей. Не хочется пешком Нам топать по росе. Кто копчик отсидел. Кому ногу свело. В спресованности тел Мы едем за село. Пусть чреслам маята, Зато душе восторг. Какая красота, Какой вокруг простор! 202

*** Эпохе не вызреть в минуту. Минуты сложатся в века. Россию война не минует, Но с миром мы ладим пока Нас радует утра начало И прочие, прочие дни, Пока в нас земное начало С духовным началом роднит. И под колокольные звоны Не помним мы зла и обид… Снимаются звёздные войны – Прелюдии будущих битв.

ДОРОЖНЫЕ МЫСЛИ Пляшет месяц над холмом двурогий, Ветерок колышет прядь виска. Набегает на меня дорога, Долгая, как серая тоска. Я опять куда-то уезжаю, Или возвращаюсь с дальних мест. Синей лентой мимо снег слежалый Ест глаза, пока не надоест. Деревушки, сёла, перелески... Сколько их за жизнь я намотал. Не люблю я дальние поездки. В них душе и телу маята.

203

В ЛАРИСИН ДЕНЬ Ларисе Захаровой Сквозь гипертонические кризы Мы прорвёмся, чтоб во всей красе!.. Если день рожденья у Ларисы, Значить день рождения у всех. Как в студеный день у самовара, Соберутся близкие, друзья. Зазвучит под говорок гитара, По душам мелодией скользя. От вина немножечко балдея, И от мыслей грустных и лихих. Будем петь, годами молодея, И читать, читать, читать стихи… И плевать на всякие сюрпризы, В жизненной коварной полосе… Если день рожденья у Ларисы, Значить день рождения у всех! МЫ ВСЁ-ТАКИ ЖИВЁМ! Проснувшись, я однажды вдруг пойму, Что выбрал для житья не ту страну, Не ту заботу и не ту весну, Не ту работу и не ту жену. Вся наша жизнь - сплошная канитель, И на дворе январь, а не апрель, И нет просвета ни с утра, ни днем. Так мы живем, так только мы живем. А на закате дня, идя ко сну, Я обниму усталую жену, И вспомню о далекой той весне, 204

И пожелаю добрых снов стране. Пусть наша жизнь - сплошная канитель, И на дворе январь, а не апрель. Пусть нет просвета ни с утра, ни днем, Но мы живем, мы все-таки живем! ЛЯ ФИНИТ! Я на рынке полкило селёдки И ещё кой-чего (Эх, кутнём!)… Я живу где-то там, посерёдке, Между прошлым и нынешним днём. От речей неуёмных -трассиры. Каждый молвить считает за честь. Говорят, распродали Россию? А кому? И почём? И зачем? Словно зуд, словно прыщик на теле: Почесать, удалить – (Ля финит!). ...Все живут, как живут, как хотели, И кого, в самом деле, винить!?

205

О главном в четыре строки

Сборник четверостиший 206

БУДЬ СТРОГ И КРАТОК Нежданно-негаданно как-то, с утра Меня посетила таланта сестра. Вручила мне лиру. Сказала: «Будь строг И краток - в две пары талантливых строк.» О ЯМЕ И ХАЙЯМЕ Не рыл успешным в жизни яму, Чего в наш век не избежать, Но подражал чуть-чуть Хайяму – Ему нельзя не подражать. НЕ ПО СЕНЬКЕ ШАПКА ИЛИ ИНФЛЯЦИЯ ПО-РУССКИ Движенье цен в Отчизне велико. Уж новая цена, едва оглянешься. Купить в России шапку нелегко, А купишь шапку - без штанов останешься. СВЯТОЕ ОТНОШЕНИЕ К ЕДЕ После сытого обеда Со стола сгребаю крошки. Только голода изведав, Про пустые помним плошки. НЕИЗБЕЖНОЕ Неожиданно и просто Мы уходим в тень погоста К мемуарам, в притчу, в быль, Где меж холмиков ковыль. В ЗАЩИТУ ЛИСТВЕННИЦЫ Зелёная дорожка из пихты: Сегодня он ушёл, а завтра ты. Жизнь, как деревья рубим сгоряча, Но хватит ли на всех нас пихтача.

207

ПОСМОТРЕЛИ И УШЛИ Сальвадор, как Сальвадор – Репродукций коридор. Ну, допустим, что Дали… Посмотрели и ушли. СИЛЬНА И ВЕСЕЛА Россия – баба та ещё: Попробуй, её тронь! Жаль, только тихо тащится, Хотя и под гармонь. СЛОВОСЛОВИЕ Когда нам нечего сказать, Мы говорим на редкость долго, Стремясь, наверно, доказать, Что есть в нас ум и чувство долга. БЛИЗОСТЬ ФИНАЛА Как много надо прожить трудных лет, Чтобы в конце безгрешного начала Почувствовать в себе самом скелет, И ужаснуться близости финала. ХРАНИ НАС ПАМЯТЬ Мы все уйдём, как нам бы не хотелось У жизни взять ещё один аванс. И всё равно, где будет наше тело. Важнее - где и как запомнят нас. ЦЕНА - КОПЕЕЧКА Мы жизнь строим, как поленья рубим, И палим её, как поленья в печечке… Подешевела наша жизнь, как рубль, Которому цена теперь – копеечка.

208

СЛЕДУЮЩИЙ? Всё идёт по заданной спирали: Предусмотрен каждый прецедент. Говорят, Чубайса обокрали? – Следующий, видно, Президент. ЖИЗНЕЛЮБИЕ Сколько скрытых сил ещё в нас спит, И когда нам в жизни ставить точку?.. Старенькое деревце скрипит – К молодому тянется росточку. ПОЧЕМУ? Чем этот мир хорош и чем он плох? В какие ещё верится приметы? И почему мы все в душе поэты, Но лишь один среди поэтов – Бог? ЕСТЬ ХОЧЕТСЯ И БОГАМ Кто как богат, так по себе и мерит, А в жизни каждый чем-нибудь богат. А Боги? Что они из благ имеют? Есть хочется, наверно, и Богам. МУДРОСТЬ Наверно и есть в этом мудрость, Что старость свою не виню, И радуюсь каждому утру, И радуюсь каждому дню. ДОБРО ИЗНАЧАЛЬНО Из всех догм, даже шатких догм Есть одна непреложная истина: Человек изначально добр. Это позже и пропасть он и стена. 209

РОЖДЕНИЕ ГЕНИЯ Вдох, выдох, вдох... Замрёшь лишь на мгновение, Вобрав в себя все запахи земли, И снизойдёт в тебя вдруг вдохновение… Так люди гений свой изобрели. СЛАДКОЕ НЕ НАДОЕСТ Не говорите гадостей друг другу, Пускайте лучше сладости по кругу. Не бойтесь, если кто и переест. Нам сладкое вовек не надоест. ЦЕЛЕБНАЯ ЛОЖЬ Соврать не ради лжи порой мы даже рады, Кто в жизни не соврал хоть раз, скажи? Красивоё враньё полезней горькой правды Оно нам продлевает жизнь. ИЗВЕЧНЫЙ ВОПРОС В чём жизни смысл? И как найти Нам берег нужный для причала? И почему в конце пути Стремимся мы в её начало? МОЛЧАНИЕ - ЗОЛОТО Есть слово «Радость», слово «Зло», Есть то и это сразу. Но нет на свете лучше слов, Не сказанных ни разу. БДИТЕЛЬНОСТЬ Предохраняться мы должны От вшей, от злобы, от войны... Я слышу в этом лейтмотив: «Да здравствует презерватив!» 210

ПАРАМЕТРЫ ТАЛАНТА Писать талантливо и просто, И видеть дальше своих пят Способен тот, кто выше ростом, Хотя бы самого себя. СПАЁТ ЛИ МИР КРАСОТА? Там, где конец, там и начало. С конца ведём мы жизни счёт. Нам красоту б спасти сначала, Потом и нас она спасёт. ВСЁ ТЕМ ЖЕ ЛЫКОМ Мы врём себе и врём другим, Назвав ничтожное - великим. Мы шьём себя всё тем же лыком, И с нами тот же Бог и Гимн. ПУСТОЙ ЗВУК Если слово пустой звук Без стрелы сработал лук. Амплитуда тетивы В цель не падает, увы! НЕПРОЧНОСТЬ БЫТИЯ Жизнь ненасытна, как утроба И ненадёжна, как “авось!”. И не поймёшь, как в крышку гроба Последний заколотят гвоздь. БЫВАЕТ И ЛЮБОВЬ Разнополых тел притяжение Есть обычное размножение. Эту истину знает любой, Но бывает, порой, и любовь. 211

ПЕРВЫЙ ПЛОД СЛАДОК Парник навозный – он король средь грядок. Известно это всем нам издавна. И первый плод его всегда нам сладок, Хоть, в сущности, он вырос из говна. ПАМЯТЬ Как обрывается струна? – Глухой щелчок и … тишина. И лишь сознание твоё Струной оборванной поёт. ЦЕЛЬ Уйти, чтобы вернуться, Найти, чтоб не терять, Перед судьбой не гнуться, Любимым доверять. КЛАССИК ВАСЯ Говорил, что классик, Уверял, что гений. Оказался Васей Из глухой деревни. НИ БЕ, НИ МЕ Что б я ещё хотел иметь С того, что не имею. Я в бизнесе ни бе ни ме, Я перед ним немею. БАРДОВСКОЕ НАЧАЛО И слог стиха, и струн звучанье, Соединённые в одно, – Есть изначальное начало, Что песне бардовской дано. 212

О СЛАБОСТИ ПОЭТА Поэт – он что? – Поэт – он слабый, И не всегда бывает мудр. Когда стошнит его от славы, Тогда поймёт он, что к чему. БЫТОВАЯ ЧАСТУШКА Мой милёночек, как новый пылесос, Всё пыхтел и целовал меня взасос. А я млела словно старая метла, И от счастья чушь какую-то мела.

БЛАГОДАТЬ Ах, какой кругом снежок-то – Так и сыплет благодать! Истопила баню жёнка, Пару некому поддать.

О БЮРОКРАТИЗМЕ Люблю, чтоб всё вокруг по теме: Слова и музыка, и дни, И чтобы ноги не потели От бесконечной беготни. ЛОГИКА ДОРОЖЕ Я не софист, Мне логика дороже. За ложный свист В России бьют по роже.

213

В НЕНАСТЬЕ Рассвет был наг и сер, и хил, И моросил и росил, И свои грустные стихи Читала ветру осень. РАСЧЁТЛИВЫЙ Планирует всё и по дням и по срокам – Любовь и зарплату, карьеру и власть. И даже в кармане он носит соломку. Такому так просто - непросто упасть. ИЗДАТЬСЯ НЕ ПРОБЛЕМА Растёт писательское племя, Пышнеет проза, пухнет стих. Издаться нынче не проблема. Проблема спонсора найти. САМИМ СОБОЙ Не веришь, – не молись, Не любишь, – не клянись. Хоть раз перед судьбой Побудь самим собой. РОДСТВО Ствол берёзы, клёна ствол, Рядышком и тени их. Ощущается родство В лиственном сплетении. СУДЬБА – ЛОШАДКА Путь-дорожка, ты не гладка – То подъём, то поворот. Эх, судьба моя – лошадка!То везёт, то не везёт. 214

НЫТИК На всё на свете негодует: То ему жмёт, то ему дует. Да только кто его поймёт – Кому не дует и не жмёт? КРУГОВОРОТ Зачем, откуда и куда течёт вселенская вода? Солёная и пресная, земная и небесная. Куда, зачем, откуда? Какое это чудо! СТАРЫЙ КЛЁН Там, где старенький мой дом С прохудевшей крышей, Машет клён, как конь гнедой Гривой красно-рыжей. ДЛИНА ЖИЗНИ Жизнь кажется безмерною Покуда мы живые, А формулу бессмертия Ещё никто не вывел. КАЛАМБУР Как шашлык я на шампур Насадил слова на строку. Получился каламбур. Не едал такого сроду. ГАДАНИЕ ПО ЗВЁЗДАМ Когда в окно вам звёзды светят, Вы не задёргивайте штор. Они одни на всё ответят, Иль не ответят ни на что. 215

“КОЗЛЫ” Среди людей и мудрых и незлых, Среди понятий, дел, трудов и неги Встречаются всеядные козлы, Сжирающие добрые побеги. О ДОБРЕ И ЗЛЕ Добро не всегда мы, порой, замечаем. Оно не случайно, оно не случайно. Случайны лишь подлость, измена и ложь. Не поняв их сути, друзей не поймёшь. ВО СНЕ А он во сне сопел, Как звонкая сопель, Вернее, как дуда Сопел туда-сюда. ЛЮБОВЬ НА БРУДЕРШАФТ Ты прости меня, родная половина, Что я пил любовь с другой на брудершафт. Голова моя здесь вовсе неповинна, А повинна распроклятая душа. ЛЮБОВНАЯ КРУГОВЕРТЬ Быть лишь только твоим от макушки до пят Обещал сгоряча и теперь вот – вращаюсь: То к тебе от себя убегаю опять, То к себе от тебя возвращаюсь. В СТОРОНЕ ОТ СУЕТЫ Суетня и хлопотня Мыльные стратеги дня. Обхожу их стороной. У меня к ним – выходной. 216

БЛАГОСОСТОЯНИЕ Живём не с шиком мы, Но есть на склоне лет Кровать за ширмою И шницель на столе. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЕНИК! Сгорел трудяга пылесос, На новый нету денег. Услышав сей тревожный «SОS!» Встал из опалы веник. ХОРОШО! Днем был зной, А ночью дождь прошёл. Боже мой! Как жить-то хорошо! НЕИЗБЕЖНОСТЬ Ах, скольких уже нет, таких родных и милых, С кем я дружил, с кем жизни пил вино. Нам этот белый свет, как Божеская милость, А расставанье всем нам суждено. КОЛЛЕГИ У судьбы ни пенсии, ни льгот, Ни других каких-то привилегий. С нею мне и трудно и легко, С ней мы в чем-то всё-таки коллеги. ЛЮБОВЬ ИЛИ ЧАЙ? Закрутить роман с молоденькою Я, по правде, уж боюсь. По утрам пью чай смородиновый – Витаминами креплюсь. 217

ЛЮБИМОЕ ДЕЛО ВЫШЕ ТАЛАНТА Без гения в башке, без вдохновения, Наверно, трудно что-то созидать. Когда же труд тебе – отдохновение, То лучшего и Бог не может дать. ПУТЬ К ИСТИНЕ Зажги звезду и лампу потуши, Захлопни злобу, в доброту поверив, И в лабиринте собственной души Наткнешься на распахнутые двери. ДАНО ВСЕМ Не всем нам дано Выше неба взлететь, Но всем нам дано И любить и хотеть. ИДИВИДУАЛЬНОСТЬ Поэтов на земле хоть пруд пруди, Да только я средь них такой один, И каждый среди нас один такой. Помашем же друг другу мы рукой. ПОЗДНЕЕ ЗАЖИГАНИЕ Я очень долго созревал. Когда созрел, то понял, Что не для той цветы срывал На жизненном я поле. ЗАВЕЩАНИЕ Так вот просто я не сгину, А иначе мне хана. Я ещё спляшу лезгинку На своих похоронах. 218

ДУЭТНАЯ ЛЮБОВЬ Любовь к одной отдам другой: Прими подарок дорогой. Измены здесь в помине нет – Мне очень нравится дуэт. ЭПОГЕЙ СТРАСТИ Я при звучании органа (Хотя какой орган в селе?) Испытываю боль оргазма Во чреслах всех и на челе. АНГЕЛ В ХАОСЕ Уже седьмой десяток распечатав, Живу себе, не ведая печали. А, может, просто, ведать не хочу? Сквозь хаос жизни ангелом лечу. ИДОЛОПОКЛОННИКИ Мы идолопоклонники Хернёю занимаемся. Все идолы – покойники, А мы живём и маемся. КТО КОМУ? Всю жизнь, с рожденья, я себе толкую, Что вечно перед Родиной в долгу я. Вот только в чём мой долг, и в чём вина? И что об этом думает ОНА? ИЗВЕЧНЫЙ ВОПРОС В чём жизни смысл? И как найти Нам берег нужный для причала? И почему в конце пути Стремимся мы в ее начало? 219

КОКЕТКЕ Ну что вам всё хохочется: «Гу-гу, гу-гу, гу-гу!» Вам, видно, очень хочется, А я вот не могу. БЕГ Скорей, скорей, скорей! Торопимся жизнь прожить. Становимся старей И мыслями и кожей. ЕДИНЕНИЕ В ГРОЗУ У дерева под кроной есть душа, Я чувствовал её, к стволу прижавшись, Когда по листьям бешено шурша, Струился дождь, с небес на миг сорвавшись. НЕПРЕЛОЖНАЯ ИСТИНА Из всех догм, даже шатких догм Есть одна непреложная истина: Человек изначально добр. Это позже и пропасть он, и стена. МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ Я и не жил как будто даже, Так время бешено спешит. Вчерашний ветер будоражит, Затишье в будущем страшит. БЛИЗОК И ПОНЯТЕН Я прозы не пишу, как мой один приятель, И не ношу толстовской бороды. Язык поэзии мне близок и понятен, Хотя и в нём довольно ерунды. 220

СОМНЕНИЕ Под нами пол, руда, палеолит, Над нами небо, звёзды, мироздания. И верится, что божьи мы создания, Да от сомнения ещё душа болит. ЧТО ПОСЕЮ? Как будто на последнем издыхании, Как воздух ртом хватаю мыслей взлёт, И сыплю, сыплю рваными стихами я Вокруг себя в надежде – прорастёт. СЛЁЗЫ СЧАСТЬЯ Радость в жизни стоит дорого. Вы в сундук её не прячьте. Слёзы счастья – это здорово! Не стесняйтесь – плачьте, плачьте! НИЩИЙ СКУПЕЦ Почти не ел, совсем не пил, Всю жизнь денежки копил. То здесь поскрёб, то там поскрёб, И вот – наскрёб себе на… гроб. САМОКРИТИКА Быть талантливым, - этого мало, Скромным быть не мешает при этом. Кто себя не считал графоманом, Тот, наверно, и не был поэтом. И НА ПЕНСИИ НЕТ ПОКОЯ Думал я, что оттолкнулся Вдруг от суеты сует, Только понял - окунулся Снова в сутолоку лет. 221

ЕСЛИ Б ЗНАТЬ Всё предвидеть, угадать, обдумать, Рассчитать до цента - что почём. Если б знать, откуда вдруг подует, Сплюнул бы за левое плечо. В ГАРМОНИИ Щи лаптем, горькие, хлебая, Пою о счастье и любви, И мне мила судьба любая, Когда в гармонии с людьми. СКОЛЬКО В ЗВЕЗДОЧКЕ КОНЦОВ Трёх, пяти, шести, семи конечные В небе звёздочки – светила вечные. Сколько же, в конце концов, В каждой звёздочке концов? ВПЕРЕГОНКИ С СОБОЙ Что деется в стране не интересно мне. Я на другом – далёком берегу, В таёжной стороне по утренней лыжне Вперегонки с самим собой бегу. МОДНЫЙ ПРИГОВОР На «модный приговор» корову привели, Взамен копыт надели ходули. Прошлась туда-сюда, на голове корона, Но всё, что ниже, se-la-vi, - корова. ДЕТСТВО ПОПРОШУ Я как в детстве кулачонком постучу И у детства своё детство попрошу На немножечко, хотя бы на чуть-чуть Школьный ранец за плечами поношу. 222

БУНТ В ДУШЕ Как неизбывное сражение За место в собственной душе Во мне бунтуют отражения Всех моих «Я» на рубеже. МУДРОСТЬ ВСЕВЫШНЕГО ПРИЕМЛЮ Бессмертия нет. Я не верую в чудо, Но мудрость всевышнюю сердцем приемлю. Пусть Божие слово идёт к нам оттуда, Откуда никто уж не сходит на землю. НЕ КАЖДОМУ РУКОЙ ПОДАТЬ Поэтов – тьма, да в храме лиры пусто, Не слышна струн заветных благодать. Поэзия – высокое искусство, Не каждому туда – рукой подать. ТАКИЕ ЖЕНЩИНЫ КРУГОМ Не хочется и думать о другом: Что там творится или не творится. Такие ходят женщины кругом, Что впору по сто раз на дню влюбиться. ЛЮБИТЕ ПРОСТО ТАК Иной у нас, (как будто лучшей роли нет) Рубаху рвёт, исходит челобитьем… Не мучайтесь такой любовью к Родине, Без клятвы, просто так её любите. И РОДИНОЮ СЧАСТЛИВ И с радостью душевною, и с болью Пекусь о каждом уходящем дне И Родиною счастлив, как избою, Завещанною прадедами мне. 223

О РУССКОМ ЯЗЫКЕ Сколь в нём тончайших оттенков, значений, Музыки, света и вольного танца! Русский язык – бесконечный учебник, Русское слово – Великая тайна. ПРИВАЛ К СЧАСТЬЮ Что нам былое и что нам грядущее – Нынешних дней разгрести бы завал. Дети надежды, за счастьем бредущие, А не пора ли нам сделать привал? И ГРУСТНО, И СМЕШНО Среди раздоров, окриков и сплетен, Где “Мировым” является вино, Быть ангелом безгрешным на планете И грустно, и смешно. О ЖИЗНИ И БРЕННОСТИ Как нам живётся или не живётся? Нам всем: поэтам, бомжам, господам? Наверно, счастлив тот, кто остаётся. А кто уходит? Счастлив ли он… там? В ПАСХУ По травам стаявшим, по скатам Ручьи зуммерят, как шмели, И тянет куличом пасхальным От чёрной матушки-земли. ЗВОНЯТ КОЛОКОЛА О душах, о спасённых, Что вечность забрала, Теперь вот и по сёлам Звонят колокола. 224

В СТРАНЕ ЗАМКОВ Живем пока в стране замков и ставен, Где от воров иной защиты нет… Кто наследит, кто добрый след оставит, А кто бесследно сгинет на тот свет. СОВПАДЕНИЯ Сколько в жизни совпадений В лицах, в судьбах, и в стихах... А несхож ни с кем лишь гений, Да и тот не без греха. О ПОЭТАХ Всем избранникам Господь вручил по Лире, Завещая: «Стройте каждый на свой лад». И поэты столько песен сотворили, Что и сам Господь теперь уже не рад. ПОЧТИ Ты только прочти! Ни тени сомнений: Не классик - почти, Не Господь, но Гений. КУДА ТВОРИМ? Поэзия играет с нами в прятки, А мы её в себе, друг в друге ищем… Исписанные листики тетрадки – Грядущие тома или кострищи?! УЖ ЕСЛИ ЛЮБИШЬ… Тот, кто в любви своей ленив, На деле жалок и ревнив… Любовь – она возносит ввысь. Уж если любишь – не ленись. 225

А Я МОЛЧУ Вновь Путина с Медведевым «поносят» Свободные от гнёта голоса. А я молчу. Мне пенсию приносят День в день, час в час, плюс-минус пол-часа. НОВОЕ - СТАРОЕ Узнаю своё отечество В новом (очень старом) качестве: Зарождается купечество, Возрождается батрачество. ПРО ЛЮБОВЬ И ДЫШЛО Творя любовные дела, Не забывай про дышло: Любовь. Куда она зашла? Туда, откуда вышла. СПЕРВА ПЕРЕБОЛЕЙ Поэзия - не строки в юбилей, Срифмованные в ямбе иль хорее. Написанным сперва переболей, Тогда строка поранит и согреет. ВАЖНО, КЕМ ЖИВЁШЬ В жизни судьбами типажной Всяк собой пригож… Кем зачат ты был – неважно, Важно, кем живёшь. СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ Москва – Ингаш. Московский тракт. Мы им, как нервом связаны: В Москве теракт, у нас - инфаркт – Одной судьбой повязаны. 226

ПОЛЕМ РОДИНУ Есть у дома огородина Пусть не вечно – не внаём, На которой нашу родину Полем мы с женой вдвоём. ВЕСЕННИЕ КОЛОКОЛА Была ещё вчера зима белым бела, Но март вступил на ледяной порожек. Весенние ветра звонят в колокола, В колокола берёзовых серёжек. РАДУЯСЬ ВЕСНЕ С карниза свис последний зимний снег И, с шумом рухнув, тут же и растаял, И, радуясь по-птичьему весне, На тот карниз уселась пташек стая . ЗАВИДУЮ ВЕСНЕ Я сибиряк. Мне мёрзнуть в стужу стыдно: Две трети года мну ногами снег. На улице и ветрено и стыло, Но я уже завидую Весне. И КТО ТАМ, В ЗЕРКАЛЕ? Перелистнул я жизнь, как дату. А молодым ведь был когда-то. И кто там, в зеркале, стоит – Лицом знакомый мне старик? ОСЕНЬ Осень молча раскроет мольберт И на летнюю плоскость холста В лёгкой грусти и нежной мольбе Опадёт вся её красота. 227

ЗАСЛУЖИЛ Жил я, как жил: не высоко, не низко, Как должно быть, в миру себя держал. -Ты светлый человек! - сказал архиепископ И крепко руку мне пожал. ИЗ ВАГОННОГО ОКНА Три-четыре дымка над ветшалостью крыш, Деревянный вокзал с сиротливым перроном. Нараспев кто-то тихо выводит: -Ша-ар-бы-ыш!И Шарбыш уплывает, качнувшись вагоном. КАКОЙ МЕРОЙ Кто в чести у нас, кто не в чести? И какой это мерится мерой: Болью, подлостью, честностью, верой? Всё равно нам всё это нести. ДЕРЕВЕНСКИЙ ПЕЙЗАЖ А жизнь в деревне добром весела. Там бродят коровы по центру села И щиплют, родимые, в клумбах цветы, И лучше не сыщешь вокруг красоты. О КОСМИЧЕСКОМ ДЕРЬМЕ А если в космос запустить дерьмо, Как будет называться там оно? А как бы вы, зажав носы, хотели? Не спутником Земли же, в самом деле! СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ СНЫ Из далёко-дальней глубины По ночам ко мне приходят снова Социалистические сны Нашего Отечества родного.

228

В ДВЕ СТРОКИ ВОКРУГ СВЕТА В каких я только не бывал местах! Люблю я путешествовать в… мечтах. ЦЕНА ЛИЧНОСТИ Вы настолько в почёте, Сколько денег на счёте. РАСПЛАТА ЗА НАИВНОСТЬ Просто так ничего не бывает, Простота нас, порой, убивает. О КУМИРАХ Люблю я Пушкина, однако, Читаю на ночь Пастернака. ОБ ОТПИСКАХ Скучнее не читал я чтива, Хотя написано учтиво. ХОТЬ БЫ ХНЫ Растащили пол страны, Ну а нам то - хоть бы хны. СТАЛ В ПОЗУ Писал стихи, но стал вдруг в позу: А, ерунда! Возьмусь за прозу. ЗА ДЕНЬГИ - БЕЗ ТАЛАНТА Сказал зав.лит мне: «Ну, да ладно! За деньги можно без таланта. 229

Из школьного блокнота

1958-1961 г. 230

ШКОЛЬНЫЙ ГЛОБУС Я шар земной верчу в руках, В лицо мне веет Арктика, В моих руках течёт река И жжёт ладони Африка. На льдине мечется циклон, Пустыня солнцем выжжена. Соединяется Цейлон Одной ладонью с Диксоном. Руками гладя Север, Юг, Я шар верчу без робости. Я мир впервые познаю На старом школьном глобусе. 1958 г.

НОЧНОЙ КОСТЕР Отбросив ночи чёрную завесу, Дрожа и осыпаясь на лету, Горит костёр, искрит костёр над лесом, Пронзая языками темноту. Я протяну, подсев к нему поближе, Ладони занемевшие к огню И в лёгкой дрёме буду долго слышать Горящих сучьев звонкую возню. 1959 г.

*** У Весны рукава закатаны – Неотложные есть дела: Расщепляет почки, как атомы, Взрывом зелени и тепла. 1960 г. 231

ГОРОД ДЛЯ ЛЮБИМОЙ А.К.

Не сворачивал я горы, Потому как молодой, Но хочу построить город Тёплый, как твоя ладонь. А пока что по проспектам, Кем-то строенным хожу И ни в чьих ещё проектах Город свой не нахожу. Но среди бегущих будней Верю я в мечту с лихвой: Город будет. Точно будет! Очень будет. Очень мой! Он в моём воображенье, Как и ты родная жив. Вижу улиц мельтешенье, Голубые этажи. Город будет. Пусть не скоро, Пусть ещё растут леса. Я хочу построить город. Я ещё построю город Нежный, как твои глаза. 1960 г.

В КНИЖНОМ МИРЕ Приятно отдохнуть от суматохи, От шумных улиц, дел, когда один. Стучатся в окна ветры-скоморохи Заснеженными ветками рябин. Там за окном, в метельных перехлёстах Обледенелый горбится простор. А здесь друзья в потёртых переплётах Ведут со мной о жизни разговор. 232

В них столько судеб, столько поколений, Что, кажется, прочёл и жизнь прожил... В печи сгорают медленно поленья, По комнате неслышно бродят тени – Герои или просто миражи? Давно за полночь, только мне не спится И многолюден книжный мой мирок. Герои воскресают на страницах, С зачитанных ко мне приходят строк. Я вижу их обветренные лица, Их подвиги, дела и судьбы их, И огненные будни революций, И мирный труд ровесников своих. Утихнет за окном метелей лютость, И голова склонится на плечо. А утром вновь меня потянет к людям – Героям книг, не писанных ещё. *** Зеленеют клёны, зеленеют клёны, Трогают листвой голубизну. Я иду, загадачно влюблённый В юную красавицу Весну. Под собой не чувствуя дороги, Не иду - лечу я невесом. Солнце проливается под ноги Звонким ослепительным дождём. Зеленеют клёны, зеленеют клёны. На ходу срываю стебелёк... Я сегодня, как они, влюблённый В этот мир исканий и тревог... 1961 г.

233

ЗЕЛЁНАЯ ТАЙГА Вот и вновь мы встретились с тобою, Как ты мне до боли дорога... Воздухом, настоянным смолою, Бьёт в лицо зелёная тайга. Сколько лет я не был - мало, много ли В этой застоялой тишине. Снова ты холодными иголками Нежно прикасаешься ко мне. Хрустнет ветка под ногой нечаянно, Словно выстрел грянет в тишине, Но твоё зелёное молчание Очень близко и понятно мне. Я вхожу и прямо надо мною Ели подпирают облака... Воздухом, настоянным смолою, Бьёт в лицо зелёная тайга. ПОДСОЛНУХ Под солнцем, под июльским знойным солнцем, Вдыхая сельдереевый настой Растёт, лучась над грядками, подсолнух, Как слепок солнца золотой. Его коснись - не обожжёшь ладони, Ведь он всего лишь огородный плод. Земли и солнца яростный питомец Он превращает в семечки тепло. 1961 г.

234

Стихи детям

«Корова Пластилинушка» 2014 г. 235

КОРОВА ПЛАСТИЛИНУШКА Сергеевой Насте Взял я в руки пластилин И… корову смастерил: Рогатую скотинушку Корову Пластилинушку. Прилепил ей к брюху вымя И пастись к лужайке вывел. А лужайка длинная, Тоже пластилиновая. Попасётся пусть, пока Не накопит молока. Чтобы в том порядок был, Пастушка еще слепил, Пластилиновый рожок, И сказал: - “Играй, дружок!” Чтоб коровушка моя, Травку сочную жуя, Вымя – полные края Сладким, вкусным молочком, И сырком, и творожком… Аппетит свой не тая, На лужайку выйду я, Во весь голос закричу: - Молочка попить хочу! И коровка со всех ног От лужайки на порог. Вымя прямо мне на стол Не ведро, а литров сто! Топнет радостно ногой, Промычит: - Пей, хозяин дорогой, Не кричи! 236

Я ж обратно на лужок, Попасусь. А пастух трубит в рожок Шибче пусть. Я, под музыку жуя, Сверхактивная… Ах, коровушка моя Пластилиновая! КУЗНЕЧИК-МЕЛОМАН На зелёненькой лужайке, Между двух весёлых речек, Что текли, наверно, в море, А, быть может, в океан, На трёхструнной балалайке Всё наигрывал кузнечик То ли танец очень модный, То ли уточкам канкан. Или просто трали-вали, Или даже гопака, Только утки танцевали, И лягушки танцевали, И рыбёшки танцевали, Не устал играть пока Развесёленький кузнечик, Средь козявок меломан, На лужайке между речек Двух текущих в море речек, А, быть может, в океан. ДРУЖНАЯ КОМПАНИЯ Три щенка-щенёночка, Три зверька-зверёночка Жили дружно-весело, Жили, не дрались. 237

И поймать котёночка, Вредного котёночка, Хитрого котёночка Вместе поклялись. Но на то и хитренький, И совсем невредненький, А, напротив, добренький Тот котёнок был. Он им сказку-сказочку, Вкусную заквасочку Про мяско, колбасочку Взял и сочинил. Ах, с каким хотением, С вкусным настроением, С жадным нетерпением Сказки внемля той, Верили котёночку Дружных три щенёночка, И теперь компанию Не разлить водой. КОТ ВАСИЛИЙ Вот уже который год В нашем доме кот живёт, Рыжий кот Василий, Умный, смелый, сильный. Ловит он мышей и крыс. Все зовут его: “ Кис-кис!” По утрам мурлычит он, Как в прихожей телефон: - Мур-р-р, мур-р-р, мур-р-р! Азартно Всех зовёт на завтрак. Кушать хочется ему. Шепчут все ему: 238

“Мур-р, мур-р!” Но однажды, вот дела! Кот колбаску со стола, Вроде, как бы невзначай И пролил, вдобавок, чай. И, в душе к коту добры, Все кричат ему: “Брысь-брысь!” НАСТУПИЛ НА УХО Ох, тяжёл медведь – не муха, Наступил себе на ухо И теперь не может петь, Только горестно реветь. Не берут его с тех пор Ни на спевки и ни в хор. Потому, что он фальшивит, По всем нотам перебор. И рычит всему в укор. МУРАВЕЙ ПОСТРОИЛ ДОМ Эта сказочка о том, Как однажды Муравей построил дом Двухэтажный. И причиною тому, Скажем честно, В муравейнике ему Стало тесно. И, вдобавок ко всему, Он влюбился. И куда вести жену, Долго бился. А потом взял мастерок 239

И лопату. И теперь есть свой порог, И палаты, И красавица жена Муравлинка, И прелестна, и стройна, Как картинка. Мы об этом потому Рассказали, Что живут они в дому Всем на зависть. УТЁНОК-ТАНЦОР Было дело как-то раз: Наш утёнок выдал пляс: Вертит клювом, крутит задом, Ласты жёлтые вразлёт, На лужаечке за садом Представление даёт. Го-го-ток на всё село. И поехало-пошло... Наш утёнок под задор Лучший на селе танцор. НАШИ ДЕДЫ – ЧУДАКИ У Серёжиного деда, Когда маленьким тот был, Не было велосипеда, Он в детсад пешком ходил. И мечтал о рыжем пони, О крылатом Горбунке, (Тогда в моде были кони), Чтобы мчаться налегке Над морями и лесами С ветерком вперегонки. Вы прочтите сказку сами: Наши деды – чудаки. 240

БАБУШКИН ЗОНТИК Однажды внучка Сонечка Гуляло в дождик с Солнышком И оба были счастливы, притом. Дождинки сверху капали, А им совсем ни капельки Под бабушкиным стареньким зонтом. ПАУЧОК И КРЮЧОК Жил на свете Паучок – Добродушный толстячок. Он имел клубочек ниток И вязальный к ним крючок. А крючок тот не простой, В своём деле – золотой: Так искусно плёл он сети Между веток и кустов. Кто в сетях тех побывал, С Паучком чаи пивал. Очень уж гостеприимным Паучок тогда бывал. ТРАВИНКА И КОСАРЬ Росла в лесу травинка – Зелёная кровинка. Дружила с муравьями И утренней росой. И радовалась солнцу, Как доброму знакомцу, Не знала, что однажды Придёт мужик с косой. Мужик не злой - хороший Он поплевал в ладоши: «Кормить коровку надо 241

Чтоб не упал надой». И потекла с травинки Зелёная кровинка, Чтоб снова народиться Травою-муравой. ДОБРЫЙ ДРУГ ГИППОПОТАМ Взяли звери нынче моду: Ходят в гости к Бегемоту. В дни рожденья, просто так. Бегемот, ведь, - простота. Он и встретит, и приветит, Сладким чаем угостит, На вопросы все ответит И обиды все простит. Потому, что он большой, И с такою же душой, И всем нужен: здесь и там, Добрый друг Гиппопотам. ДОЖДИК БЕЗ КАЛОШ Дядя Дождик был хороший, С тучки падать не хотел И забыл надеть калоши, Весь промок и заболел. И лежит теперь он в луже, Никому уже не нужен. Солнце, выгляни скорей, В луже дождика согрей, Протяни ему ты ручку, Забери опять на тучку. Хоть в жару он и хорош, Пусть не ходит без калош 242

БЕЗ НОЖА И ЛОЖЕК Сел в лесу обедать Ёжик, Стол свой начал накрывать. Нету вилок, нету ложек. Чем, скажите, суп хлебать? Как мне яблоко очистить, Если нету и ножа. А взамен салфеток листья? Надо тут соображать. И, подумав, ёжик выпил Суп из чашки через край, Яблочко листочком вытер И... наелся до утра. МЫШКИНА ЛЮБОВЬ Ах, что было! Ох, что было! Не поверишь никогда: Мышка страстно полюбила (Всех мышей от страха било) Отгадай кого? Кота! ЛЕСНОЕ ЧУДО Раз в лесу собрались звери И глазам своим не верят: На траве в ночной тиши, Освещая ярким светом Словно солнце жарким летом Чудо чудное лежит. Смотрят звери под и над На сверхдивное зерцало: Толи это чудо-клад, Толи Солнышко упало? 243

ШАРИК-КИСА МЯУ-ГАВ Стать художником решил Маленький Сережа. Он нашёл карандаши, Лист бумаги тоже. Усадил на стул Щенка: - Попозируй мне пока! Но не в силах усидеть Шарику на стуле: Так и манит посмотреть, Как там друг рисует? И к тому ж к Сереже льнёт, Спинкой трясь, подлиза-кот. С нетерпенья (Вот дела!) Шарик скачет, как юла... От усердия взопрев, Дописал шедевр Серёжа. Смотрит Шарик на портрет, На кого же он похожий? И Сережа не поймёт, Где тут хвост и чей тут рот? Как щенку взамен хвоста Он пририсовал кота? И, глазами поморгав, Подписал шедевр Сережа: «Шарик-киса Мяу-Гав, На моих друзей похожий». ОЧЕНЬ ВКУСНЫЕ ГРИБЫ Вы не видели, ребята, Как в лесу растут маслята? Очень вкусные грибы! Только травку разгреби: 244

Друг за дружкою подряд Шляпки золотом горят. Так и манят, будто клад... Ах, какая красота! Набери её в лукошко, Посоли, пожарь немножко То-то будет вкуснота! ЗЛОЙ КОМАР И ДОБРЫЙ СЛОН На Слона пустив слюну, Говорит Комар Слону: - Ты большой, а я голодный, Добрый ты, а я вот злой. Твоей крови благородной Дай напиться мне с лихвой. А не то, скажу я всем: С потрохами тебя съем. Испугавшись, Слон вздохнул, Хоботком слегка махнул, И куда Комар девался, До сих пор не догадался. ЖИЛА-БЫЛА ВОРОНА Жила-была на свете Обычная Ворона, Которой всё хотелось Чего-то, как и всем. Сидела на диете. Любила сыр варёный И целый день вертелась, Как белка в колесе. Чуть свет - уж в огороде Иль в роще за грибами. 245

Детишек в доме куча Попробуй прокорми. А хочется по моде: С помадными губами, А, может, и покруче Предстать перед людьми. И шила, и вязала На деток и на мужа, Порою не до песен, Но хочется завыть. А денег в доме мало, И муж - лентяй к тому же. Тут бейся иль не бейся – Достатку не прибыть. И мыкалась бедняжка, Веретеном вращаясь, То в поле, то на рынке Верша свои дела. И вот она однажды, Из лесу возвращаясь, Случайно на тропинке Вдруг денежку нашла. Какое счастье было! Нежданной была радость. Враз справила покупку, Подаркам нет числа. Всего понакупила: Себе, детишкам сладость, И муженьку родному Обновку принесла.

246

ПЕСНИ

247

ПЕСНЯ Я ищу её повсюду: В тихих зорях, в шумных грозах, На дорогах, у обочин, На подмостках ярких сцен; Где на счастье бьют посуду, Где на праздник дарят розы, Где надеются, и очень Жаждут лучших перемен. А она за мною следом, А она со мною рядом В грустных взглядах расставаний, В звонком смехе жданных встреч, Серым ливнем,белым снегом, Неожиданной наградой За безмолвство расстояний И тепло зажжённых свеч. Я её найду однажды Неожиданно и просто, Как знакомый номер дома, Как сединку у виска. И она глотком от жажды, А в застольях лучшим тостом Зазвучит легко, раздольно Песня с нотного листка.

248

СОЛНЫШКО Ровным словом – ничего В этом мире не случилось. Отчего же, от чего Ты как солнышко лучилась? И сегодня, и вчера, И, дай Бог, ещё и завтра От улыбки той внезапно Обожжёт меня жара. Припев: Солнышко, солнышко О-ё-ё! Ты не чьё-то солнышко, Ты - моё. 2 Потеряет время счёт: Что случилось, что случится. Только будет горячо И приятно сердце биться. От предчувствия того Что ты снова улыбнёшься И как солнышко прольёшься. В бездну сердца моего. Припев: Солнышко, солнышко О-ё-ё! Ты не чьё-то солнышко, Ты - моё. 3 Ровным словом – ничего В этом мире не случилось. Просто солнышко, того – В моё сердце закатилось. 249

И теперь в груди печёт, Когда ты проходишь мимо. От улыбки твоей милой Мне и в стужу горячо. Припев: Солнышко, солнышко, О-ё-ё! Ты не чьё-то солнышко, Ты - моё. 9 августа 2014

ПРИДЁТ ВЕСНА Под сугробами зимы, Под сугробами зимы, Под пургой Мы с тобой погребены, Мы с тобой погребены, Дорогой. Наша лодочка любви, Наша лодочка любви Вмёрзла в лёд. Ты скорей-скорей зови, Ты скорей-скорей зови Ледоход. Припев: Придёт Весна, обвив Лёд зимней бахромы, И у костра любви Оттаем сердцем мы, И среди ясных дней, И среди вешних вод Нас позовёт к себе Наш белый пароход. А пока поёт пурга, А пока поёт пурга За окном, И метель метёт снега, 250

И метель метёт снега Заодно. И тропинку от ворот, И тропинку от ворот До сердец Кто проторит и пробьёт, Кто проторит и пробьёт, Наконец?. Припев: Придёт Весна, обвив Лёд зимней бахромы, И у костра любви Оттаем сердцем мы. И среди ясных дней, И среди вешних вод Нас позовёт к себе Наш белый пароход. ОТЧИЙ ДОМ Дожди осенние косили, Метели снежные мели Над домом посреди России, Над сердцем посреди земли. А в доме часики стучали, А в сердце билась том мечта, И зори радостно встречали Родные здешние места, И жизнь текла в домах села, В селе черёмуха цвела. 2 Кто не ходил в поход за счастьем, Не стыл на дальнем берегу, Тот может не понять, отчасти, Тоску к родному очагу, Где б в доме часики стучали, А в сердце билась бы мечта, 251

И зори радостно встречали Родные здешние места, Где б жизнь текла в домах села, В селе черёмуха цвела. 3 Нам много в жизни этой надо, Но ловим мы себя на том: Была бы милая ограда, А в той ограде отчий дом, А в доме часики стучали, А в сердце билась бы мечта, И зори радостно встречали Родные здешние места, И жизнь текла в домах села, В селе черёмуха цвела. НОСТАЛЬГИЯ В вечном хаосе лет Предков зов не назойлив, Но однажды средь дел Вдруг в груди засаднит… На ингашской земле И метели и зори Ну, почти, как везде, Да роднее они. От лесов и полей По зелёному лугу Напрямки, напролом По снегам, по росе На ингашской земле Ходит песня по кругу, Согревая теплом И родных и друзей. То ли радуги след, То ли след птичьей стаи Отражает сквозь дымку Тумана река… 252

На ингашской земле Кто-то детство оставил, Да вернуться за ним Всё не может никак. СТАНЦИЯ - РЕШОТЫ, РОДИНА - РОССИЯ Если путь твой долог Под житейской сенью, Если встречный ветер Дальним детством грезит, Есть на свете домик С тополиной тенью. Он тебя приветит, Он тебя согреет. Припев: Сосен хвойный шёпот Сердце ранит сильно: Станция – Решёты, Родина – Россия. 2 Здесь когда-то зэки Стройный лес рубили, И летели щепки Аж по всей Руси. Сколько в прошлом веке Душ мы загубили, До сих пор всё молим: -Господи, спаси! Припев: Сосен хвойный шёпот Сердце ранит сильно: Станция – Решёты, Родина – Россия. 3 И живут здесь люди С песней и бедою, 253

С радостью, мечтою Прошлому назло. И, наверно, любит Кто-то тихий домик, Где когда-то детство Босое прошло. Припев: Сосен хвойный шёпот Сердце ранит сильно: Станция – Решёты, Родина – Россия. ПРИДУМАННЫЙ БАЛ У.В. Захаровой Зимняя мгла незаметно на землю упала, Звёздами вспыхнул оконный вдоль улицы свет. В маленькой комнате кружится странная пара Девочка-школьница, и седовласый поэт. Припев: Кружится, кружится, кружится странная пара – Девочка-школьница и седовласый поэт. 2 Белая ручка на жилистой смуглой ладони… Кружатся стены и пола летящий овал. В звуках наплывшего вальса всё тает и тонет… Пара спешит на придуманный сказочный бал. Припев: В звуках наплывшего вальса всё тает и тонет… Пара спешит на придуманный сказочный бал. 3 Старый поэт примеряет обновку гусара, Девочке впору Наташи Ростовой наряд. Кружится, кружится, кружится странная пара, Каждый танцует свой собственный бал-маскарад. Припев: Кружится, кружится, кружится странная пара, Каждый танцует свой собственный бал-маскарад. 254

4 Стонет тромбон, плачет скрипка, им вторит гитара. Музыки этой прекраснее, кажется, нет. В маленькой комнате кружится странная пара – Девочка-школьница и седовласый поэт. Припев: Кружится, кружится, кружится странная пара – Девочка-школьница и седовласый поэт. ДО МАЖОР Тепло мне или холодно, Печально или весело, Я слушаю Бетховена, И думаю о Гнесиных, И хочется чертовски так, Как вишенку с куста С листа сыграть Чайковского, Листа пропеть с листа. Припев: До мажор, ля минор… Кто сегодня кумир? Строчки старые нот, Их играет весь мир. До мажор, ля минор... Вдруг нахлынет на вас. Это Штраус вас вновь, Это Штраус вас вновь Приглашает на вальс. 2 На струнах и на клавишах Дух вечности, пыль времени. Мы не устанем кланяться Великому горению. Эпоха уж не может так Нам дать ни там, ни тут 255

Ни восхожденье Моцарта, Ни Скрябинский дебют. Припев: До мажор, ля минор… Кто сегодня кумир? Строчки старые нот, Их играет весь мир. До мажор, ля минор Вдруг нахлынет на вас. Это Штраус вас вновь, Это Штраус нас вновь Приглашает на вальс. ЛЕТО В синем небе белым цветом, В синем небе белым цветом, В синем небе белым цветом Красит лето облака, И тихонько по секрету, И тихонько по секрету, Что-то шепчет звонко лету Говорливая река. Припев: Сквозь ромашковый цвет И берёз перезвон Я кричу всем: «Привет!», Потому что влюблён. 2 На речном песке тропинкой, На речном песке тропинкой, На речном песке тропинкой Твои мокрые следы. И русалочкой-тростинкой, И русалочкой-тростинкой, Как из сказочной картинки, Из воды выходишь ты. 256

Припев: Веер волн голубой Как раскрытый бутон. Я любуюсь тобой, Потому что влюблён. 3 Солнце ласково глядится, Солнце ласково глядится, Солнце ласково глядится В нас с тобою и в реку, И мгновеньем век продлится, И мгновеньем век продлится, И промчится белой птицей, За которой я бегу. Припев: Сквозь ромашковый цвет И берёз перезвон Я кричу всем: «Привет!», Потому что влюблён. Я УЛЕЧУ НА ОСТРОВ ТУАМОТУ Как скучно мы живём: работа - дом - работа. Как мало бороздим мы градусы широт. По нам давно грустит казна Аэрофлота, И белый у причала пароход. Заброшу все дела, куплю приличных шмоток, Чтобы сразить далёких южных дам. И улечу на остров Туамоту, И улечу на остров Туамоту, А, может, уплыву на Амстердам. Припев: Лечу, лечу, лечу, Лечу, лечу по небу, По морю, морю синему плыву Далёко-далеко, где я ни разу не был 257

Ни в сказках, Ни во сне, Ни наяву. На острове жара, на острове кокосы, И прочая кругом заморская жратва. А дома мне жена талдычит о покосе, И о каких-то на зиму дровах. Мне не ришить вовек проклятую заботу На острие семейных милых драм. Я улечу на остров Туамоту, Я улечу на остров Туамоту, А, может, уплыву на Амстердам. Припев: Лечу, лечу, лечу, Лечу, лечу по небу, По морю, морю синему плыву Далёко-далеко, где я ни разу не был Ни в сказках, Ни во сне, Ни наяву.

ПРОСТО ПУСТЯК «Просто пустяк!» - скажем такое. Просто пустяк - штрих или знак? Что-то не так - машем рукою: Это пустяк, Ну, всего лишь какой-то пустяк! Припев: Река из берегов, Дома из крыш и стен, И небеса из туч и птичьей стаи. Так мы из пустяков и маленьких проблем, Как летний дождь в грозу, произрастаем. 2 Просто пустяк – взял и влюбился. Что-то не так? Ну, да и пусть. Просто пустяк - сел, прокатился С милой своей через всю нашу матушку Русь. 258

Припев: Река из берегов, Дома из крыш и стен, И небеса из туч и птичьей стаи. Так мы из пустяков и маленьких проблем, Как летний дождь в грозу, Произрастаем. 3 - Просто пустяк! - скажешь сквозь слёзы, Сладки ль они? Горьки ль они? Что-то не так? – Эти вопросы По пустякам будут с нами и годы и дни. Припев: Река из берегов, дома из крыш и стен, И небеса из туч и птичьей стаи. Так мы из пустяков и маленьких проблем, Как летний дождь в грозу, произрастаем. НЕ МОЛЧИ! По старой тропинке к тебе я хожу. - Люблю! – без запинки тебе я твержу. Ты снова и снова Молчишь мне в ответ. Ни слова, пол слова: Ни «Да!» и ни «Нет!» Припев: Ты лето - не лето, Зима – не зима, А я без ответа Свихнулся с ума. Ты осень – не осень, Весна – не весна, Но только ты очень, Мне очень нужна. 2 Не то, чтоб красива, Не то, чтоб стройна, 259

А только в России Такая одна. Забыться б теперь, Заблудиться в лесу, Но ноги к тебе Меня сами несут. Припев: Ты лето - не лето, Зима – не зима, А я без ответа Свихнулся с ума. Ты осень – не осень, Весна – не весна, Но только ты очень, Мне очень нужна. 3 Сегодня разлуку Я враз уложу, И сердце, и руку Тебе предложу. Ну, выставь за дверь, Обругай, накричи, Но только ответь – Не молчи, не молчи! Припев: Ты лето - не лето, Зима – не зима, А я без ответа Свихнулся с ума. Ты осень – не осень, Весна – не весна, Но только ты очень, Мне очень нужна.

260

ЗАЗДРАВНАЯ Не годы нас старят, Но время настанет, Когда нас не станет За тем поворотом, Где путь наш короткий Растает, Но думать об этом, Особенно летом – Пустое, А вечны и правы, Лишь солнце и травы, Чем воздух настоян, Припев: Да бурливая река, Да седые облака Меж которых вечно реет, Птичий реет клич, А пока, пока, пока Поднимай-ка, друг, бокал: - С днём рожденья, дорогой наш Тимофеевич! 2 Нас годы кружили, Но жизнь мы прожили И всяко, и ладно, И песни мы пели Легко, как умели, И складно. А помнить нас будут Минувшие будни И стройки, И дождик весенний, И ветер осенний, И эти вот строки. 261

Припев: Да бурливая река, Да седые облака Меж которых вечно реет, Птичий реет клич, А пока, пока, пока Поднимай-ка, друг, бокал: - С днём рожденья, дорогой наш Тимофеевич! 3 Нам снятся ночами Морские причалы И милые лица, Что небыло-было И то, что уплыло, Приснится. И юность, и старость, И то, что осталось Сомкнуться, И дальние дали, И то, что недавно К нам снова вернутся. Припев: И бурливая река, И седые облака Меж которых вечно реет, Птичий реет клич, А пока, пока, пока Поднимай-ка, друг, бокал: - С днём рожденья, дорогой наш Тимофеевич!

262

КОНИ Я по этой жизни, Словно по войне, Проскачу, как ветер, На лихом коне. Будет путь мой светел, Как в костре огонь. На моём рассвете Мой гарцует конь Припев: Кони, кони, кони, кони, кони – В золоте сбруя. Доля, доля, доля, доля, доля – Долюшка моя! 2 Может быть, нарушив Чей-то тихий быт, Растревожит душу Звонкий стук копыт, Позовёт, как песня, В дальний путь маня… Песня есть, но есть ли Сбруя у коня? Припев: Кони, кони, кони, кони, кони – В золоте сбруя. Доля, доля, доля, доля, доля – Долюшка моя! 3 Нищ ты иль богатый, Счастлив или нет Жизнь сильна, когда ты На лихом коне. Мы всегда в погоне 263

За мечтою вслед. Слышишь, скачут кони По родной земле! Припев: Кони, кони, кони, кони, кони – В золоте сбруя. Доля, доля, доля, доля, доля – Долюшка моя! 4 Хороша ты песня, Хороша и грусть Только, если, если В этой песне Русь Вся, как на ладони, Вся невпроворот… Чьи же это кони У моих ворот? Припев: Кони, кони, кони, кони, кони – В золоте сбруя. Доля, доля, доля, доля, доля – Долюшка моя!

ЗИМА, ЗИМА! Отшумели дожди, отзвенели метели кленовые, Словно белыми нитями прошита снегом земля. Я вхожу в этот мир – мир здоровый, морозный. По-новому Обдаёт меня нежными хлопьями снега зима. Припев: Зима, зима! В снегу дома, На ветках иней серебрист. В снегу трава, в снегу тропа, А воздух утра чист, как белый лист. 264

2 Я вхожу в этот мир и легко, и чуть-чуть неуверенно, Режет болью глаза от нависшей вокруг белизны. Я вхожу в этот мир, где совсем неуютно и ветрено Из далёкой, вчерашней, и самой зелёной страны. Припев: Зима, зима! В снегу дома, На ветках иней серебрист. В снегу трава, в снегу тропа, А воздух утра чист, как белый лист. 3 И как в детстве своём я по первому снежному насту Пролечу, проскольжу, Утопая в поток новизны. - Здравствуй первое утро – морозное, зимнее, здравствуй! Принимай новосёла из самой зелёной страны. Припев: Зима, зима! В снегу дома, На ветках иней серебрист. В снегу трава, в снегу тропа, А воздух утра чист, как белый лист. АХ, СЕРДЦЕ, АХ, СЕРДЦЕ! Весна постучала мне веткой в окошко, Зарёю вечерней к себе позвала Туда, где когда-то страдала гармошка – В далёкую юность, за кромку села. Припев: Ах, сердце, ах, сердце! – не розовый мячик, Оно то поёт, то смеётся, то плачет И спать мне ночами опять не даёт Влюблённое сердце моё. 2 Иду я, как прежде, знакомой тропою На гомон весёлый парней и девчат. Но что это, сердце, случилось с тобою? Здесь песни сегодня другие звучат. 265

Припев: Ах, сердце, ах, сердце! – не розовый мячик, Оно, то поёт, то смеётся, то плачет И спать мне ночами опять не даёт Влюблённое сердце моё. НЕ ЗРЯ ЖЕ КУРОЧКА-ТО РЫЛА Я знаю, вы меня поймёте, Иначе я бы вам ни-ни. Я словно курица в помёте Скребу потерянные дни… Ведь что-то ж в них такого было, На что уже не наплевать. Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать Я верю, вы меня простите, Нам Богом велено прощать, Вы в мою душу загляните – Она под ливнем без плаща. Уже давно с неё всё смыло, О чём не стоит горевать Но что-то ж в ней такого было, На что уже не наплевать. А, может, вы меня пошлёте, Туда, куда вы шлёте всех, И дело вовсе не в помёте Копаться в прошлом нам не грех. Но что-то ж в нём такого было, На что уже не наплевать? Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать. Я знаю, вы меня поймёте, Я верю, вы меня простите, А может, вы меня пошлёте, А впрочем, в общем, как хотите. Ведь что-то ж в жизни нашей было, На что уже не наплевать. Не зря же курочка-то рыла? – Нашлось чего-то поклевать. 266

ФАНТАЗЁР Я, МЕЧТАТЕЛЬ, ПОЭТ Путь пройду свой от сих и до сих, Что дано от рожденья до смерти, По своей, по наклонной оси, На которой земля меня вертит. Фантазер я, мечтатель, поэт. Жаль, что это сегодня не модно, Хотя жить с этим, в общем-то, можно, Если вам лишь всего двадцать лет. Я от жизни совсем не устал, Как устать от неё быстротечной, Я хотел бы прожить лет до ста, А любить, так вообще - бесконечно. Фантазер я, мечтатель, поэт. Жаль, что это сегодня не модно, Хотя жить с этим, в общем-то, можно, Если вам в шестьдесят – двадцать лет. Отыскать бы такой эликсир, Чтобы жизнь обратить свою в вечность. И уже по наклонной оси Не идти, а лететь в бесконечность. Фантазер я, мечтатель, поэт. Жаль, что это сегодня не модно, Хотя жить с этим, в общем-то, можно, Если в сердце бессмертия свет. 7 января.2013

ПЕСНЯ СЕЛЬСКОГО ЖУРНАЛИСТА На развилке дорог, где ветра как по нотам Распевают мелодии ливней и вьюг, Повстречаешь ты вдруг человека с блокнотом, Не чурайся его - он попутчик и друг. Припев: Пусть хлещет дождь, метет пурга и путь неблизкий, Который день уже в кармане ни гроша, 267

И пусть, порою, горек хлеб наш журналистский, Зато полна высоких помыслов душа. 2 Нас встречают не так, как встречают блатного, Не для нас угощением ломится стол. И не любят порой человека с блокнотом По причине, конечно, совсем не простой. Припев: Пусть хлещет дождь, метет пурга и путь неблизкий, Который день уже в кармане ни гроша, И пусть, порою, горек хлеб наш журналистский, Зато полна высоких помыслов душа. 3 Нам карманный блокнот служит исповедальней. Где и радость, и боль, будней, праздников суть. Не в столичных изданьях - в провинции дальней Нам судьбой уготован газетчика путь. Припев: Пусть хлещет дождь, метет пурга и путь неблизкий, Который день уже в кармане ни гроша, И пусть, порою, горек хлеб наш журналистский, Зато полна высоких помыслов душа. СВОЯ ЗВЕЗДА Свет далекой звезды - лучезарный огонь, Как кристалик в ночи упадет на ладонь, И теплом согревая сердец полюса, Возвратится опять в небеса, Припев: Чтоб в нужный день и в нужный час, Когда надежды свет погас, Вновь загореть на небосводе. Наверно, к каждому из нас 268

Хотя бы раз, хотя бы раз Своя звезда, как друг приходит. 2 Ее ласковый свет, как костер средь зимы. Только ей и лишь ей доверяемся мы. Доверяем ей радость, и боль, и года, Ведь звезда не предаст никогда. Припев: А в нужный день и в нужный час, Когда надежды свет погас Вновь загорит на небосводе. Наверно, к каждому из нас Хотя бы раз, хотя бы раз Своя звезда, как друг приходит. 3 Ты ей дверь отвори, распахни ей окно. Со своею звездой ты не так одинок. Со своею звездой ты нежней и сильней. Только помни всегда ты о ней. Припев: А в нужный день и в нужный час, Когда надежды свет погас Её найдешь на небосводе. Наверно к каждому из нас Хотя бы раз, хотя бы раз Своя звезда, как друг приходит. ПЕСНЯ О ВЕТРЕ Синий ветер, красный ветер, белый ветер Обожгут своим дыханьем на рассвете Знойным летом, поздней осенью, зимой Вдруг повеет тихой радостью земной. 269

Припев: Синий ветер, красный ветер, голубой Пронесутся надо мной и над тобой. Прошуршат, как два огромные крыла, Словно песня, что была и не была. 2 Синий ветер, красный ветер, белый ветер Сколько лет шумите вы на белом свете? Сколько дарите надежды и тепла, Даже если жизнь давно уж истекла. Припев: Синий ветер, красный ветер, голубой Пронесутся надо мной и над тобой, Прошуршат, как два огромные крыла, Словно песня, что была и не была. 3 Синий ветер, красный ветер, белый ветер Вы вся жизнь моя, движение и вера. Так шумите ж надо мною вы всегда, Ветры, ветры - неподвластные годам. Припев: Синий ветер, красный ветер, голубой Пронесутся надо мной и над тобой. Прошуршат, как два огромные крыла, Словно песня, что была и не была. ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ Мне вдруг взгрустнулось. Не так, чтоб очень, А просто импульс на миг старенья. Мой друг художник рисует осень. Но не с натуры, а с настроенья. Припев: А настроение у нас Сейчас осеннее как раз. 270

У тех у нас, кому сейчас Чуть-чуть за сорок. Но как прекрасен этот цвет, Слегка увядших бурных лет? Так гроздь рябины манит винным, Терпким соком. 2 На холст суровый мазки ложатся И оживает их наслоенье. Кому в зеленое наряжаться, Кому-то в желтое - по настроенью. Припев: А настроение у нас Сейчас осеннее как раз, У тех у нас, кому сейчас Чуть-чуть за сорок, Но как прекрасен этот цвет, Слегка увядших бурных лет! Так гроздь рябины манит винным, Терпким соком. 3 А время крутит свою рулетку, И ставит фишки нам на везенье. Кому-то осень, кому-то лето. Кому-то просто -миг настроенья. Припев: А настроение у нас Сейчас осеннее как раз, У тех у нас, Кому сейчас Чуть-чуть за сорок. Но как прекрасен этот цвет. Слегка увядших бурных лет! Так гроздь рябины Манит винным, Терпким соком. 271

ПРИХОДИТ СОЛНЫШКО С ВОСТОКА Под циферблатных стрелок ход, Уже привычное настолько, Приходит солнышко с востока, И каждый день, и круглый год. Приходит ясное не зря. Неся тепло и свет оттуда. Где в синем море чудо-юдо. Где в бухтах мокнут якоря. Там где-то молодость моя: Невосполнимая утрата, На миг застывшая у трапа. Навек влюбленная в моря. И каждый день, и круглый год Приходит солнышко с востока. Уже привычное настолько. Как циферблатных стрелок ход. А НАД РЕЧКОЮ НАД ТИНКОЮ Не гора стоит высокая И не горочка с вершок, Не река течет широкая И не просто ручеек. И на той горе на горочке, Как на память узелок, Все живет, который год уже Сердцу милое село. Припев: А часы на стенах тикают, Равномерен стрелок ход, А над речкою над Тинкою Черемуха цветет. Тинка, Тинка - имя нежное, Кто же так тебя назвал? И зарею ранней вешнею Меня околдовал. 272

2 А вода в реке кристальная, Руки холодом свело. Было детство да растаяло, Но осталося село. С посеревшими усадьбами, С палисадниками в ряд, Со скандалами и свадьбами, Как и много лет назад. Припев: А часы на стенах тикают, Равномерен стрелок ход, А над речкою над Тинкою Черемуха цветет. Тинка, Тинка - имя нежное, Кто же так тебя назвал? И зарею ранней вешнею Меня околдовал. Столько в жизни было пройдено Судеб, бед, ночей и дней, Но простое слово - Родина Здесь понятней и родней, Где родилось и останется Всё, что было и прошло, Где живет, живет - не старится Сердцу милое село. Припев: А часы на стенах тикают. Равномерен стрелок ход, А над речкою над Тинкою Черемуха цветет. Тинка,Тинка - имя нежное. Кто же так тебя назвал, И зарею ранней вешнею Меня околдовал?

273

ПЕРЕСУЖЕННЫЙ ЖЕНИХ От родимого порога, От родного родника По тропинке, по дороге. По реке, по облакам Мчатся мимо, не навстречу Расчудесные года, Где судьбу свою я встречу? Как ее не прогадать? Припев: Я еще не старый Мне всего лишь сорок. Я еще не понял, Что такое жизнь. Я возьму гитару И взорвусь, как порох. Приходите бабы На пожар души. 2 Я хоромы не имею. За любовь - любовь плачу. Ах, как я любить умею! Ах, как я любить хочу! Полагаюсь на удачу, И ловлю ее за зад. Только мимо, мимо скачет Троек свадебных каскад. Припев: Я еще не старый Мне всего лишь сорок. Я еще не понял, Что такое жизнь. Я возьму гитару И взорвусь, как порох. Приходите бабы На пожар души. 274

3 Вечер водит шуры-муры С синеглазою луной. Снова ходят бабы дуры Мимо счастья стороной. И не ведают, не знают. Что кому-то есть до них, Что напрасно пропадает Пересуженный жених. Припев: Я еще не старый Мне всего лишь сорок. Я еще не понял, Что такое жизнь. Я возьму гитару И взорвусь, как порох. Приходите бабы На пожар души.

ПЕСЕНКА О СЧАСТЬЕ Вот и снова мы простились с летом, Задымили трубами дома. Белым-белым,белым-белым, белым-белым, белым снегом. Катит, катит, катит, катит катит, катит, катит следом За дождливой осенью зима. 2 Я люблю любое время года, Снег аи сыплет, дождь ли моросит. Где-то, где-то, где-то, где-то где-то, где-то дремлет город. Кто-то, кто-то, кто-то, кто-то кто-то, кто-то лезет в горы Много мест хороших на Руси. 275

3 Где ты счастье, как тебя измерить. Как тебя случайно разбудить? Рано-рано, рано-рано рано-рано отворяйте двери. Надо, надо, надо, надо, надо, надо просто верить, Надо верить в счастье и любить. ПРОВОЖАЛА МАТУШКА Провожала матушка сына за порог, Пожелала матушка сыну сто дорог. Все дороги светлые -к счастью и добру, А одну дороженьку -к отчему двору. Провожала - плакала, не жалела слез, Заклинала памятью голубых берез, Заклинала ласкою сердца своего... Но уж год, как весточки нету от него. Дни и ночи долгие мать сыночка ждет: Где вы вести добрые, кто вас принесет? Где ж ты, сокол ясный мой, где твой нынче кров? Был бы только счастлив ты, счастлив и здоров. За село дороженька, не в село ведет, Только сердце матери ждать не устаёт. Ждёт как утра светлого сына у дверей... Сколько же по свету вас, ждущих матерей. НА ВЫСОТЕ БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ Жизнь не прочтешь, Как песню с нотного листа, Но вдруг поймешь: Что в ней есть ложь, Что высота. И все простишь, 276

Иль не простишь Одно из двух, Когда летишь. Когда захватывает дух. Припев: На высоте большой любви, Где мы одни, Ты позови. Ты только руку протяни. На высоте большой любви Не обмани. Тропа любви, Большой любви Тонка, как нить. На высоте большой любви Нельзя без крыл. Как я любил, Как я любил, Как я любил! 2 У высоты Свой миг и пульс, Взлёт и разбег. Как дорог ты Мой долгий путь, Мой путь к тебе. Не обронить бы, Что искал Пути венец. Тропа любви, Как нить меж скал Меж двух сердец. Припев.

277

ЗОЛОТАЯ ПОРА Это было с нами не вчера, Это в нас навечно и до боли: Золотая, милая пора Это наша молодость с тобою. Припев: Золотая пора Это ветер с утра, Он врывается в нас сквозь одежды. Золотая пора Это смех у костра, Это время любви и надежды. 2 Пусть не все желанное сбылось, То, о чем и снилось и мечталось, Хорошо нам пелось и пилось. Горячо любилось и страдалось. Припев: Золотая пора Это ветер с утра, Он врывается в нас сквозь одежды. Золотая пора Это смех у костра. Это время любви и надежды. 3 И хотя сегодня говорят. Что не так и жили мы и пепи, Молодость мы прожили не зря И душой ничуть не постарели. 278

Припев: Золотая пора Это ветер с утра. Он врывается в нас сквозь одежды. Золотая пора Это смех у костра, Это время любви и надежды. СКОРО ВЫПАДЕТ СНЕГ Скоро выпадет снег, Вот и ветры уж стылые дуют, Уголёчки в золе Тлеют синим дымком по трубе. Я грущу о весне, А пока я на жизнь претендую, И нуждаюсь в тепле, И в квартирном, И в личной судьбе. Скоро выпадет снег, В октябре это даже не ново, О пожухлой листве Загрустила поземка зимы. Гроздь рябины в окне Вдруг напомнит мне Снова и снова О далеком костре У которого грелись и мы. Скоро выпадет снег. Белым облаком ляжет на крыши, Запорошит забот, И вчерашних тревог суету. И по первой лыжне, Где лишь ветра свист радостный слышен. Убегу, Жадно ртом я снежинки ловя на лету. 279

ГИТАРНЫЕ СТРУНЫ Когда душа кричит в порыве откровенья А друга нет, кому доверить боль, Ты, как костер в ночи, ищи в себе спасенье, Лишь сам себе и грешник ты и Бог. Но если станет вдруг невыносимо трудно Преодолеть душевный свой недуг, Доверься лучше ты гитарным нежным струнам, Они тебя вовек не предадут. Припев: Гитарные струны, как вольные птицы, Аккордов чарующий взлет. Я в звонкие струны хочу превратиться, Чтоб песней звучать над землей. 2 Короток жизни путь от вдоха до погоста. Забвенья мигдля всех неотвратим. Но этот путь пройти совсем-совсем непросто, Непросто друга верного найти. Пусть будет в жизни все: и взлеты и печали, И свет добра, и тень чьего-то зла, Но в самый трудный миг, ты всё и всем прощая, Настрой гитару на мажорный лад. Припев: Гитарные струны, как вольные птицы. Аккордов чарующий взлет. Я в звонкие струны хочу превратиться, Чтоб песней звучать над землей.

280

АХ, ТИНКА, ТИНКА, ТИНКА! Звенит на ветру берестинка Березовым звоном весны, Бежит по земле речка Тинка По долам и рощам лесным. Несет свои вешние воды С времен, уж поросших быльём, И бабы, как в прежние годы. Полощут в протоке бельё. Припев: Ах, Тинка, Тинка, Тинка! Привет тебе, привет! Веселая картинка Из детских лет. Как ты живешь, рассказывай, Иль поделись бедой. Кого теперь ласкаешь ты Прохладною водой? 2 Из тысяч таких же речушек Такая ты только одна. Водой твоей нынче лечу я Тоску по былым временам, Когда босоногим парнишкой Я удил ершей у моста. Спасибо за то, что хранишь ты Родимые сердцу места. Припев: Ах, Тинка, Тинка, Тинка! Привет тебе, привет! Веселая картинка Из детских лет. Как ты живешь, рассказывай, Иль поделись бедой. Кого теперь ласкаешь ты Прохладною водой? 281

ЖЕНА И ПОДРУГА Ты в песнях воспета, Ты жизни венец, Надежнее нету На свете сердец, Всему ты порука, Все можешь понять Жена и подруга, И нежная мать. Куда б ни кидал нас Стремительный рок, Всегда ждет скитальца Родимый порог. И в слякоть, и в вьюгу Нас выйдет встречать Жена и подруга, И нежная мать. Сомненья развеет, Надежду вселит, Любовью своею От бед исцелит, Все боли недуга Сумеет унять Жена и подруга, И нежная мать. Ты боль и награда, И будни и миф, Простая, как правда, И вечна, как мир. Мне лучшего друга, Чем ты, не сыскать Жена и подруга, И нежная мать. 282

НА РЕЧКЕ ПОЙМЕ Я по земле бродил немало, Душе приюта я ищу. И вот гощу в гостях у мамы, В деревне детства я гощу. Я просыпаюсь с петухами. Не озабоченный ни кем, И убегаю в лес задами К журчащей в зарослях реке. Припев: А я не помню, совсем не помню. Ах, сколько зим я не был здесь, ах, сколько лет! Но, как и прежде, на речке Пойме Утрами стелется тумана белый след. 2 Я всех прохожих обнимаю, Добрея от наплыва чувств, И все гощу в гостях у мамы, И друга детства все ищу. Я просыпаюсь с петухами На сеновальном тюфяке, И убегаю в лес задами К журчащей в зарослях реке. Припев: А я не помню, совсем не помню Ребят, с которыми рыбачил до зари, Но, как и прежде, на речке Пойме Клюют на удочку все больше пескари. 3 Утрами пенью птиц внимая, Я о девчонке той грушу, И все гощу в гостях у мамы, И первую любовь ищу. Я просыпаюсь с петухами, Не зацелованный никем, 283

И убегаю в лес задами, К журчащей в зарослях реке. Припев: А я не помню, совсем не помню, Какие были у девчонки той глаза, Но, как и прежде, на речке Пойме О чем-то с ветром тихо шепчется лоза.

РОМАНС ПОЛУНОЧНИКА Как грустно и светло от звезд и тишины В полночные часы душевного покоя. Серебряным веслом дорожка от луны Скользит легко над сонною рекою. И, кажется, весь мир уснул у твоих ног, Но ты не одинок, но ты не одинок. А завтра снова день и шумный и пустой, Где грустные слова о счастье неуместны И ты не знаешь где твой крах и твой престол, И в чьей душе тебе найдётся место. Спешишь, торопишь жизнь, и с кем-то пьешь вино, Но ты так одинок, но ты так одинок. Блажен, коль ты влюблён в ночные миражи, И можешь от звезды, как от любви, зажечься. И сладкая, как сон, в тебя вольется жизнь, Как самая желанная из женщин. Ты растворишься в ней весь с головы до ног, И ты не одинок, и ты не одинок.

284

ЗАВЕТНЫЙ УГОЛОК Как велика, бескрайна ты, Россия, Хоть вдоль тебя измерь, хоть поперек. Но где меня судьба бы не носила. Есть у меня заветный уголок. Припев: Светлеет неба утреннего шелк Над кронами уснувших тополей. Встает рассвет над Нижним Ингашом Над родиною малою моей. 2 Я так люблю предутренней порою По сонным твоим улицам бродить, Черемух опьяняющим настоем Воспоминанья юности будить. Припев: По звонким крышам летний дождь прошел, Повеяло прохладою с полей. Встает рассвет над Нижним Ингашом Над родиною малою моей. 3 И если мне вдруг загрустится где-то На вираже на жизненном крутом, Возьму билет до остановки детства. Где старенький вокзал и отчий дом. Припев: И все, как прежде, будет хорошо В кругу родных, и ласковых друзей. Встает рассвет над Нижним Ингашом Над родиною малою моей.

285

КУКУЙ, КУКУЙ, КУКУШЕЧКА! Давно снега растаяны, Обиды все оставлены, И по местам расставлены Все вещи, что вверх дном. И снова жить нам хочется, Душа в тепле полощется, И тянется из рощицы Кукушкин метроном Припев: Ку-ку, ку-ку! Послушай-ка: Деньки настали летние. Деньки-денечки славные, И все наперечет. Кукуй, кукуй, кукушечка, Кукуй мне долголетие. А жизнь, как зорька летняя, Кукуй, кукуй еще! 2 Как часто и безвременно Мы старостью беременны, И кажется, что времени Уже недостает. Что в жизни нам искалось-то И что с того досталось-то, А сколько нам осталось-то Кукушка допоет. Припев: Ку-ку, ку-ку! Послушай-ка: Деньки настали летние. Деньки-денечки славные, И все наперечет. 286

Кукуй, кукуй, кукушечка, Кукуй мне долголетие. А жизнь, как зорька летняя, Кукуй, кукуй еще! 3 В порядке очередности Май отцветёт черемухой, И песней очарованный Гадалочки лесной, В минуты откровения Прошу продлить мгновения. Прекрасные мгновения Встреч осени с весной. Припев: Ку-ку, ку-ку! Послушай-ка: Деньки настали летние. Деньки-денечки славные, И все наперечет. Кукуй, кукуй, кукушечка, Кукуй мне долголетие. А жизнь, как зорька летняя, Кукуй, кукуй еще!

287

СЕ ЛЯ ВИ Ты как всегда, моя любимая, права, И наши годы, как смолевые дрова. Мы ими время растопили невзначай, И на огне том заварили горький чай. Припев: А чай без сахара, как счастье без любви. Мы пьём взахлёб его, пьём, губы обжигая. И что поделаешь раз жизнь у нас такая. А по-французски даже мило - се ля ви! 2 А до весны ещё шесть месяцев зимы, И на ветру разлук не раз продрогнем мы, И будет радость вперемежку со слезой, И будет сладка нам слезинок этих соль. Припев: Любви без горечи, наверно, нет, увы. Мы пьём её с тобой из одного стакана. И что поделаешь, раз жизнь у нас такая. А по-французски даже мило - се ля ви! АХ, ЛУНА! Растоплю зябкий вечер опавшими с неба лучами, Заварю в чистой речке душистый берёзовый чай. Позову к себе в гости Луну с голубыми очами, Потому, что ночами вдвоём веселее скучать. Припев: Ах, луна, ах, луна! То ярка, то бледна И на всех на влюблённых, Мечтой окрылённых, Судьбой одарённых, Всего лишь одна. 288

2 Будем звёзды считать и листать их, как книги, листая, И в любви объясняться друг другу до самой зари. Ты признаешься мне, что ещё не такой я и старый, Я признаюсь тебе, что и ты нынче ярче горишь. Припев: Ах, луна, ах, луна! То ярка, то бледна И на всех на влюблённых, Мечтой окрылённых, Судьбой одарённых, Всего лишь одна. 3 Мне с тобою тепло и светло и всегда вдохновенно. Как жена ты прощаешь и мне все мои прихоти. Если вновь заскучаю, тебя позову непременно, Если ты заскучаешь – ко мне завсегда приходи. Припев: Ах, луна, ах, луна! То ярка, то бледна И на всех на влюблённых, Мечтой окрылённых, Судьбой одарённых, Всего лишь одна. ЗДРАВСТВУЙ, МАЛАЯ РОДИНА! Говорят, рыба ищет, где глубже, Человек, где сытней и теплей. Но порой даже серые лужи Мне дороже лазурных морей. И тогда, вопреки расстояньям 289

И другим передрягам судьбы, Мы спешим, мы спешим на свиданье К воротам позабытой избы. Припев. Здравствуй, малая родина, здравствуй! Здравствуй детства конёк-горбунок! Я вернулся из призрачных странствий И к тебе заглянул на часок. Как живёшь ты, родная сторонка, Вольным воздухом детства дыша? Отчего так пронзительно-звонко Надрывается песней душа? 2 Все мы родом из дальнего детства И куда бы нас не занесло, Мы мечтаем хоть раз отогреться Его вечно манящим теплом. Отогреться, как маминым пледом И набраться растраченных сил На земле, где когда-то наш предок Ранним полуднем хату срубил. Припев. Здравствуй, малая родина, здравствуй! Здравствуй детства конёк-горбунок! Я вернулся из призрачных странствий И к тебе заглянул на часок. Как живёшь ты, родная сторонка, Вольным воздухом детства дыша? Отчего так пронзительно-звонко Надрывается песней душа?

290

ПОГОВОРИ СО МНОЙ Молчишь который день Сегодня и вчера, А дождь – ему не лень Льёт словно из ведра. И на душе тоска Стучит, стучит, стучит, Как жилка у виска, А милая молчит Ей в такт молчу и я. Припев: Поговори со мной, Поговори со мной, Поговори со мной, Любимая моя! 2 Желтеет цвет листвы Рябины за окном. Мы оба не правы, Мы оба об одном. Нет ссоры без любви Как нет любви без ссор, Ведь жизнь - визави, Ведь жизнь – приговор, Но кто же в ней судья? Припев: Поговори со мной, Поговори со мной, Поговори со мной, Любимая моя! 3 Сегодня дождь прошёл, А завтра будет снег, Но мне так хорошо С тобой, мой человек. 291

Молчальник дорогой, Низложим тишину И прекратим с тобой Молчальную войну, И первым сдамся я. Припев: Поговори со мной, Поговори со мной, Поговори со мной, Любимая моя! СПАСИБО, МАТЬ, ТЕБЕ ЗА СЫНА! Косынку тонкую повяжет, И за калитку выйдет ждать, И ветру встречному накажет Привет сыночку передать. Припев: Мелькнёт родимая косынка, Мне снова душу теребя. Спасибо, мать, тебе за сына! Спасибо, мать, тебе за сына! Спасибо, мать, тебе за сына! А мне спасибо за тебя! 2 Прошёл глубины я и мели, Судьбу свою не укорю. То, что сегодня я имею, За всё тебя благодарю. Припев: За то, что я светло и сильно Смог этот мир объять, любя, Спасибо, мать, тебе за сына! Спасибо, мать, тебе за сына! Спасибо, мать, тебе за сына! А мне спасибо за тебя! 292

3 Мы не рождаемся такими, Порой жизнь лепим сгоряча… А мать косыночку накинет: Её судьба ждать и встречать. Припев: Мелькнёт родимая косынка Мне снова душу теребя. Спасибо, мать, тебе за сына! Спасибо, мать, тебе за сына! Спасибо, мать, тебе за сына! А мне спасибо за тебя! ПО КОЧАНУ Что-то я плёл, что-то писал, что-то я пел, Но вот беда, что иногда задним числом. Где-то я шёл, где-то бежал, но не успел, И, как всегда, мне, как всегда, не повезло. Припев: Но почему? Но почему? Но почему? По кочану, по кочану, по кочану. 2 В небе луна, в речке вода, в сердце тоска, Это к дождю или к зиме, 293

к пасмурным дням. Жаль, из окна мне не видна эта река, И я не жду то, чего нет. Нет у меня. Припев: Но почему? Но почему? Но почему? По кочану, по кочану, по кочану. 3 Может, когда я и герой, но про себя. Где-то люблю, что-то вершу, с кем-то грешу, Но иногда всё, как зеро, всё словно вспять... Может, пустяк, или не так что-то крошу. Припев: Но почему? Но почему? Но почему? По кочану, по кочану, по кочану.

294

ЗАВЕЩАНИЕ Не могу я собрать всё никак Воедино всей жизни картинки. Затерялись в моих тайниках Недоделанных дел, Недосказанных слов, Недописанных строк Сиротинки. Возвращаюсь к истокам своим И однажды всего на мгновенье Вдруг услышу утерянный гимн Недоделанных дел, Недосказанных слов, Недописанных строк Откровенье. И теряем, и ищем в себе, И кричим от тоски на прощанье… И останется в каждой судьбе Недоделанных дел, Недосказанных слов, Недописанных строк Завещанье. Май- ноябрь 2013 г.

295

ЮБИЛЕИ, ЮБИЛЕИ… Не годами жизнь мы мерим, А любовью и удачей, И смеёмся мы, и плачем У судьбы на рубеже, И, порою, лицемерим, Что могли прожить иначе. Только как прожить иначе То, что прожито уже? Юбилеи, юбилеи… Тёмный волос побелеет В светлом эхе декораций Непоседливых внучат. Юбилеи, юбилеи… Улыбнись им веселее И смахни с себя лет двадцать, Как пылиночки с плеча. 2 Ах, как пахнет утро небом И весеннею травою! Так и хочется обратно В нерастраченный исток. И, порою, мы нелепо Тратим время золотое, Что слетает безвозвратно С нас, как с веточки листок. Юбилеи, юбилеи… Тёмный волос побелеет В светлом эхе декораций Непоседливых внучат. Юбилеи, юбилеи… Улыбнись им веселее И смахни с себя лет двадцать, Как пылиночки с плеча. 3 апреля 2014

296

ТРЫН-ТРАВА Над землей усталою бродят тучи хмурые И грустит осенняя листва. Между тихой старостью и разгульной юностью Пролегла густая трын-трава. Припев: Где же, вы, дороженьки? Где же, вы тропиночки? – Юности моей поводыри. Счастье на горошине, Радость на слезиночке И надежд - сплошные пузыри 2 Не жалел я времени, не корпел над книжками, А любил девчонок и вино. Мне казалась жизнь моя белыми коврижками, Только они съедены давно. Припев: На столе обеденном Две сухие корочки – Вот и всё нажитое меню. Где же, вы, весёлые, Шумные вечёрочки? На каком остались авеню. 3 Что дано нам в юности, не отыщешь в старости, Не обрёл – считай, что проиграл. Даже самый резвый конь 297

падает с усталости, Пусть на нём хоть чёрт, хоть генерал. Припев: По законам времени Жизнь к закату клонится И ничто нас в будущем не ждёт. Только чья-то молодость Вдруг промчится конницей И воспоминаньем обожжёт. Припев: Где же, вы, дороженьки? Где же, вы тропиночки? – Юности моей поводыри. Счастье на горошине, Радость на слезиночке И надежд - сплошные пузыри

33-Й ПРИЧАЛ В старом альбоме на выцветшем фото Город далёкий средь мачт кораблей Вдруг мне напомнит далёкое что-то, Что-то из жизни прожитой моей. Припев: Ты и печаль моя и мой восторг – Порт моей юности Владивосток. Там, где начало моих всех начал – Мой дорогой 33-й причал. 2 Будто я только пришёл из похода С мест, где нас ветер на рейдах качал. Снова меня через 33 года Встретил родной 33-й причал. 298

Припев: Ты и печаль моя и мой восторг – Порт моей юности Владивосток. Там, где начало моих всех начал – Мой дорогой 33-й причал. 3 Снова над бухтой лучами потралив, Вечер попросит покоя у дня, Снова на берег сбежишь ты по трапу – Парень, похожий чуть-чуть на меня Припев: Ты и печаль моя и мой восторг – Порт моей юности Владивосток. Там, где начало моих всех начал – Мой дорогой 33-й причал.

ОДА ЧУДО-ВОЛОСАМ Ото лба вниз по виску И на груди, и на плечи, Словно солнечные струи Золотистого дождя, Расплескались и в разгул За тобою в синий вечер, Где неведомые струны Вечно душу бередят. Припев: Довелось бы, довелось, Удалось бы, удалось Дотянутся, прикоснуться До твоих чудо-волос.

299

2 Это ветры-гребешки Прядь златую расчесали, Искупали в аромате Луговых цветов и трав. Этим запахом реки Я готов дышать часами, Этим запахом ромашек И прохладою утра. Припев: Довелось бы, довелось, Удалось бы, удалось Дотянутся, прикоснуться До твоих чудо-волос. 3 За тобою вслед иду Тенью, легким дуновеньем, Только слышно, как колышет Ветер облако волос. Я, наверно, украду Это чудное виденье, Чтобы больше мне не слышать: «Довелось, не довелось?» Припев: Довелось бы, довелось, Удалось бы, удалось Дотянутся, прикоснуться До твоих чудо-волос.

300

ПО ЧАРОЧКЕ Доктору и другу А.Ерохину Нет, мы с тобой совсем не алкаши, Хотя какой же стол без доброй чарки. Мы выпиваем только для души, Особенно, когда душа печальна. И ей, и телу бренному нужна В людском аду хорошая разрядка. А те, которые не пьют вина, Пускай бранят, бранят нас для порядка. Припев: По чарочке, по чарочке За дружбу, за любовь. Пусть добрый хмель нам головы закружит. По чарочке, по чарочке Нальём мы вновь и вновь, А кто не пьёт, Тот, видно, и не дружит. 2 По случаю случается нам пить, По случаю друг к другу ходим в гости. Ты нынче баньку жарче истопи, Чтоб я прогрел свои больные кости. А после баньки и сам Бог велел. Так на Руси из века в век ведётся. И боль, как сахар, тает во хмеле, И песня звонче во хмеле поётся. Припев: По чарочке, по чарочке За дружбу, за любовь. Пусть добрый хмель нам головы закружит. 301

По чарочке, по чарочке Нальём мы вновь и вновь, А кто не пьёт, Тот, видно, и не дружит. 3 Как день короток век наш на земле, Едва заря займётся и уж вечер. И лишь в мечтах, рождённых во хмеле Мы молоды, мы счастливы, мы вечны. Пусть трезвенник судить нас не спешит И пусть бранит, бранит нас для порядка. Мы выпиваем только для души. Тогда, когда душе нужна разрядка. Припев: По чарочке, по чарочке За дружбу, за любовь. Пусть добрый хмель нам головы закружит. По чарочке, по чарочке Нальём мы вновь и вновь, А кто не пьёт, Тот, видно, и не дружит.

302

ПЕСНЯ НИ О ЧЁМ И О ЛЮБВИ Какая ночка тихая, Не спится мне никак. Часы на стенке тикают: Тик-так, тик-так, тик-так. Я выйду за околицу, Где осени привет. Эх, полюбил я школьницу! Эх, полюбил я школьницу! А ей, а ей, а ей, а ей – Всего шестнадцать лет. Припев: Тик-так, тик-так, Тик-так, тик-так, тик-так. Всё так, всё так, А, может, и не так. Земля – она, то вертится, А то на трёх китах. 2 Бежит дорога дальняя, Куда она свернёт. Любовь моя страдальная, Как белый пароход За синей дымкой скроется, Растает, как мираж. И сердце успокоится, И сердце успокоется. Ай-яй, ай-яй, ай-яй, ай-яй, Ай-яй, какой пассаж. Припев: Тик-так, тик-так, Тик-так, тик-так, тик-так. 303

Всё так, всё так, А, может, и не так. Земля – она, то вертится, А то на трёх китах. 3 На землю серый пал туман Осенних вечеров. Я эту песню выдумал От делать нечего. И от того что верится В любовь, которой нет Пока планета вертится, Пока планета вертится А ей, а ей, а её, а ей Всего сто тысяч лет. Припев: Тик-так, тик-так, Тик-так, тик-так, тик-так. Всё так, всё так, А, может, и не так. Земля – она, то вертится, А то на трёх китах.

304

АТЫ-БАТЫ, ШЛИ СОЛДАТЫ Над ущельем мягко стелется Седой туман. Ждёт отмщенья, как прощенья Горный басурман. Автоматы и гранаты, Дым пороховой. Аты-баты, шли солдаты В свой последний бой. И Ивана из Рязани, Костю из Челны Вечной дружбой повязала Боль чужой войны. Перебежки, перекаты, Пули свист шальной. Аты-баты шли солдаты В свой последний бой. А в родном краю далёко Матери без сна И грустит у милых окон Мирная весна. Там рассветы и закаты, Счастье и любовь. Аты-баты, шли солдаты В свой последний бой.

305

ПОД НОВЫЙ ГОД Два стула, два прибора, две свечи, Как грустно одиночество под старость И ожиданье: кто-то постучит И по привычке третий стул подставит. Припев: И стол накрыт, и пир уже горой, И ты на радость снова друга встретил, И Новый год, шагнувший на порог, Тебя сединкой новою отметил. 2 Мы в суете придуманных забот Нередко дорогих людей теряем И только раз в году – под Новый год Потерянных друзей мы вспоминаем. Припев: И стол накрыт, и пир уже горой, И ты на радость снова друга встретил, И Новый год, шагнувший на порог, Тебя сединкой новою отметил. 3 Уйти от дум и всяческих невзгод, От слов пустых, ненужных обещаний, Ведь только раз в году – под Новый год Мы все обиды и долги прощаем. Припев: И стол накрыт, и пир уже горой, И ты на радость снова друга встретил, И Новый год, шагнувший на порог, Тебя сединкой новою отметил. 306

4 Долой недуг и прочих бед вагон! Звените звонче полные бокалы, Ведь только раз в году – под Новый год Мы счастливы, любимы и богаты. Припев: И стол накрыт, и пир уже горой, И ты на радость снова друга встретил, И Новый год, шагнувший на порог, Тебя сединкой новою отметил. ЧИТАЕТ МАЛЬЧИШКА ТАЁЖНУЮ БЫЛЬ Н.Устиновичу С обложки смахнув залежалую пыль, Раскроет мальчишка потрёпанный томик Таёжных рассказов таёжную быль Про лес, про зверей, про охотничий домик. Пахнёт ароматом от хвойных ветвей, Призывно качнутся грибные туманы. Следы на снегу, следы на траве, Зовут за собою в таёжные тайны. С потёртых, давно пожелтевших страниц, Где каждая строчка из самого сердца, С таёжных глубин, что без дна и границ, В таёжные дали откроется дверца. В те дали когда-то и Он уходил. Сколь троп им исхожено трудных без лени. И Слово, как клад он в тайге находил, Учась языку у зверей и растений. Прикроет мальчишка страничку, вздохнув, Как дверь в мир таёжный тихонько прикроет. На время прикроет, страничку загнув, Чтоб снова вернуться к таёжным героям.

307

Я ТОРГУЮ ... СТИХАМИ Я сегодня себя продаю, продаю и недорого За минуту внимания с вас продаюсь с потрохами. Вы не бойтесь торговля моя будет Очень не долгая, Потому, что короток тираж моих книг со стихами. Подходите к прилавку души, Может, что-то понравится, Не жалейте, что нету В провинции лавров поэту. Если ваша душа ненароком, О стих мой поранится, Я готов возместить вам, И сделаю с радостью это. Я сегодня себя продаю, Продаю и смущаюся: Не могу я себя За стыдливости грань перешкалить. В этот чёртовый бизнес Никак я душой не вмещаюся. Я стихами торгую А кажется, что пирожками. Подходите к прилавку души, Может, что-то понравиться. Не жалейте, что нету В провинции лавров поэту. Если ваша душа, ненароком, О стих мой поранится, Я готов возместить вам, И сделаю с радостью это.

308

УСЛЫШЬ ТЫ ПЕЧАЛЬ МОЮ Украдкой твой взгляд ловлю, Украдкой тебя люблю, Судьбу я свою молю: Услышь ты печаль мою! А время, как речка с гор, Стремительно так бежит, Но день без тебя, как год, И как мне его прожить? Прошу у ночной звезды, У ветра, речной воды, У самой шальной мечты Услышь моё сердце Ты! Но сказанные слова Растают на полпути. Стреноженная молва Ей тайну любви нести. На радость ли, на беду Я встречи с тобою жду. Осенним листом в саду К ногам твоим упаду. Печаль ты моя и боль, И счастье мое, и свет. Мне так хорошо с тобой На грустном закате лет! Я ИГРАЮ МЕЧТУ Золотыми кругами Зал кружится во мне. Я на сцене. Я - Гамлет На белом коне. И мечтой запоздалой. Смеясь и молясь, Рукоплещет из зала Мне юность моя. 309

Я сегодня прекрасен, Я - сыгравший мечту... Свет над рампою гаснет. Просыпаюсь в поту, Одеяло срываю, горя как в огне. Ах, как жаль, что играю Я только во сне! Кто-то машет руками Мне сквозь слезы и смех. Снова сцена. Я - Гамлет На белом коне. И любовь и измена Все как будто всерьез, И летят мне на сцену Букеты из роз. Как же ты дорога мне, Эта сказка во сне: Я на сцене. Я - Гамлет На белом коне. И опять повторится Всё, как в старом кино. И знакомые лица, И восторга вино. Я сегодня прекрасен, Я - сыгравший мечту... Свет над рампою гаснет, Просыпаюсь в поту. Одеяло срываю, Горя, как в огне. Ах, как жаль, что играю Я только во сне.

310

ПРОЗА

Рассказы, зарисовки, эссе, миниатюры, литературная критика, сатира, юмор, переписка. 311

СЕРЕЖКИНО ДЕТСТВО ( Повесть)

ПЕРЕЕЗД

Повозка, поскрипывая давно не смазываемыми колёсами, медленно поднималась по крутой дороге в гору, на которой по обе стороны московского тракта, размытого дождями и разбитого гусеничными тракторами и грузовиками, возвышалось, вцепившись крепко в землю, село в одну улицу с вязким названием Тины. Кобыла, подрагивая от напряжения крупом, тяжело отталкивалась копытами от песчано-глинистого покрытия дороги, волоча перегруженную телегу. На повозке, кроме домашнего скарба: стола, пары скамеек, старого комода, немудреной кухонной утвари, котомок с одеждой и бельём, - громоздился тщательно уложенный воз сена. А на самом верху воза восседал шестилетний мальчуган в длиннополой до колен холщовой рубашке, прикрывавшей всю нижнюю голую часть тела. С лица мальчугана не сходила счастливая улыбка. Покачиваясь на вершине воза, он радостно и удивленно смотрел вокруг, то и дело, вертя головой во все стороны. Мальчугана звали Сережа. - Сиди спокойно, не вертись, а то свалишься, - полустрого, полузаботливо предупреждала сына Екатерина – черноволосая, лет тридцати пяти женщина, погонявшая вожжами кобылу. Промычала корова, привязанная сзади к повозке. Послышались звонкие шлепки. Серёжа оглянулся на 180 градусов и увидел задранный кверху хвост бурёнки, а на дороге три зелёные коровьи кружка. «Эта наша бурёнка тропинку к новому дому прокладывает»,подумал Серёжа и снова стал с интересом наблюдать, как крутая дорога, а с ней и гора начали понемногу выгибаться, выпрямляться, и повозка, наконец, въехала на почти плоскую вершину холма. Проехав ещё с полкилометра по селу, повозка свернула направо и остановилась у неказистого бревенчатого домика в два окошечка на улицу и одним во двор. С прежнего места Екатерине Алексеевой с тремя сыновьями пришлось съехать. Бывшая хозяйка дома, где они проживали, мужнина сестра - золовка Зоя, живущая теперь в городе, решила 312

продать дом и попросила «вежливо» родственницу освободить её сельские хоромы. Погоревав и помянув не раз неприличным словом «любимую» золовку, которую в сердцах называла почему-то Зуем Макарычем, Екатерина нашла недорогой домик за 120 рублей. Немного денег было на чёрный день, немного заняла в долг. И вот своя собственная крыша над головой. Но больше всех был рад переезду в новое жилище Серёжа. Старый большой дом, что остался внизу под горою, всегда вызывал в нём беспокойство. По ночам из-за реки, на берегу которой стоит это старое пятистенное строение, раздавался протяжный волчий вой и Сережа жался в страхе к своим старшим братьям и долго не мог заснуть. Спали обычно все на широкой лежанке русской печи. Там было уютно и тепло от нагретых кирпичей и не так страшно. Но с некоторых пор и печка в доме неприятно волновала Серёжу. Как-то братья устроили ему жуткое испытание. Расстелив на полу, напротив лежанки, соломенный матрац, они, раскачав младшенького за руки и ноги, сбрасывали его вниз, крича: «Серый, ты парашютист!» «Парашютист» орал от страха и больно щмякался на матрац. И однажды после этих ужасных парашютных прыжков повредил сильно руку. Мать, узнав про это, так отделала братьев, что они больше не приставали к Сергею, но зато оставляли его одного, убегая на речку. А полгода назад Сережа чуть было не сгорел. Играл на полу у печи и не заметил, как из топки прямо на рубаху выпал огнедышащий уголёк, и рубаха вспыхнула, как берестинка. Пламя мгновенно обхватило всё тело. Серёжа, пытаясь сорвать с себя рубаху, пополз к двери, крича: -Мама, горю! Екатерина собралась, было, идти в лес догребать оставшееся сено, замешкалась у свежего зарода, подправляя его. И тут до неё донесся крик. -Это меня Бог задержал, - говорила она потом соседям и подружкам.Сгорел бы мой сыночек вместе с домом. Обмазанный весь глиной по советам знающих старушек, Серёжа пролежал более двух недель. Ожоги вместе с глиной, как берестинки от ствола, отшелушились, и кожа засверкала розовыми пятнами. 313

Так что о бывшем доме Сергей не горевал, как мать. Да и та в заботах и хлопотах по устройству нового жилища задвинула в закуток души обиду на родственницу. А вечером пришли в гости мамины подружки, принесли бражки, домашних разносолов, возможных еще в это голодное послевоенное время: квашеной капусты, огурцов и даже прихватили с собой музыку – балалайку. До полуночи пели песни, обсуждали новости сельской жизни, горевали о своей нелёгкой бабской доле. Как всегда, жалели его - Серёжу. Уже седьмой годок ему пошёл, а ходить до сих пор не может. На ноги вставать стал уже в девять месяцев, а потом внезапно, после простуды, обезножил. Местные врачи ничего толком не определили, советовали везти в город.

ИСЦЕЛЕНИЕ

На следующий день Сережа выполз на крылечко нового дома. На заборе соседского дома он увидел девчонку с короткими косичками. Позавидовал: «Как она туда забралась?» И тут же смутился: девочка была в коротеньком платьице и ...без трусиков. -Здравствуй, мальчик! Тебя как зовут? Меня Шура, - бойко окликнула девочка Сережу сверху, цепко и уверенно держась на заборе. – И почему ты сидишь? Серёжа застеснялся и заполз обратно за дверь. Ему было стыдно, что он не может ходить. Залез на табуретку возле кухонного окна и, глядя на пустынную улицу, где редко появлялись прохожие, снова погрузился в свои детские мечты, в которых он бегал, скакал на лошади, ездил на велосипеде и не чувствовал себя обделенным, калекой. Мечтая, он ритмично раскачивался на табуретке вкруговую слева направо, как медленно раскручивающаяся юла. И мог в таком состоянии пробыть несколько часов, пока никто не потревожит. Баба Груня Евдокимова не слыла в деревне особыми знахарскими секретами, но в целебных свойствах трав толк знала. Жила она на отшибе села, почти у самого входа на местное деревенское кладбища. Домик старенький, слегка сгорбленный, будто усталый путник, взбирающийся по горной тропе. Во дворе, обнесённом тонким и реденьким осиновым частоколом, ухожено. Небольшие сенцы почти на треть увешаны пучками разновидных трав, от 314

которых исходит пьянящий аромат лесных запахов. Екатерина с надеждой переступила порог Груниного жилья. Хозяйка дома чаёвничала и пригласила гостью к столу. -Проходи, садись, Катерина, составь мне компанию,- и, резво достав из буфета граненый стакан, наполнила его до краёв розоватым горячим напитком, испаряющим знакомый приятный аромат шиповника. -Дело у меня к тебе, тётя Груня. Меньшой мой, сама знаешь, ножками слаб. Скоро в школу, а он сиднем сидит. Может, попробуешь своими травками? Я в долгу не останусь. -Горе твоё, Катерина, знаю. Обещать не обещаю, но давай попробуем. Травками тут одними не обойтись. Есть у меня, правда, один заговор. Но надобна ещё и вера в излечение. Ты шибко молись. А пока истопи-ка хорошенько баньку, водочки и теста приготовь, а травки я подберу, какие нужны. В бане было жарко и душно, как в пекле. Серёжа лежал на горячем полке, обмазанный душистым тестом, облепленный свежими берёзовыми листьями. Баба Груня тихонечко похлопывала его сухим веничком по ногам, что-то про себя приговаривая. Серёжа пытался вслушаться в медовый бабкин голос, понять о чём это она, но вскоре его совсем разморило и от жары, и от непонятного бабыгруниного наговора, и он словно провалился кудато, в какую-то мягкую, сладкую бездну. Почти двое суток, как убитый, спал Серёжа, и лишь к концу второго дня проснулся, и попросил пить. А ещё через пару дней, опираясь на деревянные табуретки, стал приподниматься. Увидев это, Екатерина заплакала от радости и, перекрестившись на старую бабушкину ещё икону, запричитала: -Спасибо, Никола-угодничек, мать пресвятая богородица! Протянула руку за икону, достала оттуда свёрток. Быстро собрала в узелок крынку скопленной сметаны, три десятка яиц и заспешила с радостной весточкой и благодарностью к Груне Евдокимовой. А на следующий день Серёжа, придерживаясь за стены и дверные косяки, вышел на крыльцо. Ноги ещё были слабыми и от напряжения подрагивали, но Серёжа чувствовал себя самым счастливым человеком. Задрав голову высоко в небо, он радовался яркому солнцу. Ему хотелось петь. И он даже не заметил, как на заборе оказалась соседская девочка Шура. Она была всё в том же 315

коротеньком платьице, но под ним уже белели белые трусики. Наверно, в день первой их встречи они были в стирке, почему-то подумал Серёжа. -Здравствуй, мальчик! Так как тебя звать, - весело расхохоталась Шура. -Сергей, - немного смутившись, ответил Серёжа, крепко вцепившись в дверной косяк. -Давай с тобой дружить. Пошли на речку. - и Шура уже было собралась спрыгнуть с забора в ограду Серёжиного дома.. -Сегодня не могу: мама не пускает, - заспешил отговориться от весёлой и назойливой соседки Серёжа. Да и на речку ему было ещё рано. Надо было ещё научиться прочно стоять на ногах. Но Серёжа уже не чувствовал себя калекой. Он был уверен, что через неделюдругую они с Шурой побегут на речку вперегонки.

ВКУСНЫЙ УРЮК

Конец сороковых и начало пятидесятых не внесли особых изменений в быт и жизнь Екатерины Алексеевой. Если не сказать, что жить стало ещё труднее после того, как увели со двора сельсоветовские мужики корову-кормилицу за неуплату налога на скотину. А какой от бурёнки достаток, когда в доме четыре едока и есть, окромя картошки да молока, больше нечего. А тут ещё и картошка закончилась: неурожайным на неё был год. И чтобы както связать концы с концами, пустила Екатерина в дом постояльцев, приехавших со средней Азии в Сибирь на заработки. Дом и так не хоромы, но, как говорится, в тесноте, но не голодные. Постояльцы - парни с солнечного Таджикистана, работающие в леспромхозе, платили исправно и даже иногда под хорошее настроение угощали ребятишек сушёными южными плодами, урюком, сушеной брынзой, которые хранили на крыше дома в мешках. Эти мешки, вернее, их содержимое постоянно влекло детские вечно голодные желудки. Старший брат первым не выдержал. Проковырял в мешке снизу дырку(сверху он был завязан особым узлом, помечен) и выдавил через неё по одной штуке в алюминиевую чашку целую горку урюка. А взамен, чтобы не обнаружилась сразу кража, напихал округлых галечных камушков, принесённых заранее с речки. И аккуратно 316

зашил дырку дратвенной ниткой. Наелись, отвели душу. Вкуснятина! Серёжке больше всего нравилось раскалывать камнем косточки и доставать из скорлупок янтарные орешки, тоже безумно вкусные. Кража обнаружилась не скоро. Ребята уже и забыли про эту проделку. Но однажды таджики, придя с работы навеселе, сказали хозяйке дома. -Уезжаем домой, Катя. Будем делать прощальный ужин. Выставили на стол две бутылки вина, палку колбасы, консервы. Один из таджиков слазил на крышу и принес в дом полупустой уже мешок. Взял с полки большую алюминиевую миску и... высыпал в неё остатки содержимого мешка со словами: - Кушайте, ребята! Грохот речных камней смутил ребят, напомнив им нехорошую проделку. Смутились и таджики, в недоумении рассматривая и крутя в руках гладкие, отполированные водой и временем речные камешки, даже отдалённо не похожие на восточный сладкий урюк.

ХОЛОДНОЙ ЗИМОЙ 1951-ГО

Серёжа совсем не помнил, была ли у него в детстве шапка. А если и была, то какая: собачья, кроличья или просто суконная на ватине. Наверное, всё-таки кроличья. Почему? У них в подполе жила кроличья семья. Помнит, мать всё горевала, когда крольчиха съела всех своих детёнышей. Говорила: - Сглазили! Нельзя смотреть, когда крольчиха рожает! Это, наверное, старшие братья полюбопытничали… Так про что это он? Ах, да, про шапку. Так вот, он действительно не помнит: была она, эта проклятая шапка, у него или нет. Но вот что зима в тот далёкий 1951-й год была очень холодной, где-то за 50 градусов с лишним, это Серёжа очень даже хорошо помнит. И шаль материнскую, в которую она закутывала его, чуть ли не всего, когда отправляла в школу. Он ведь был махошным – метр с ноготок, как тот Филиппок из его любимой тогда детской книжки. Перекинув через плечо сшитую из мешковины сумку с потрёпанными уже старшими братьями учебниками и чернильницей-непроливашкой, Серёжа бодро и радостно распахивал дверь в звенящую изморозь занимающегося над селом рассвета. Клубы пара, тут же вырвавшиеся изо рта, как из кипящего чайника, мгновенно покрыли инеем края шали, из-под которой выглядывали лишь кончик носа да глаза. И в 317

эту сооружённую матерью смотровую щель Серёжа с восхищением наблюдал за всем, что происходило вокруг в это раннее время дня, то и дело, ворочая не без труда головой во все стороны. На западной стороне неба ещё мерцали звёзды, но восточная полоска горизонта уже оживала, наполняясь молочным светом нового зимнего дня и тающими на этом светлеющем фоне дымками от печных труб. Рождение дня - это всегда таинство ожидания чего-то. Особенно в юном возрасте, когда тебе всего девять лет. И это таинство неповторимо. И у каждого дня, месяца, времени года оно особоё, своё. Зимой рождение дня и связанное с ним таинство для Серёжи начиналось с восьми утра, то есть с момента, когда он, шагнув за порог дома, отправлялся в школу. До школы было рукой подать. Находилась она посреди села в неказистом одноэтажном здании рядом с двухэтажным сельским Домом культуры. Кстати, об очаге культуры. Был он в какой-то мере достопримечательностью села. Не в смысле культуры, а в историческом смысле. До Октябрьской революции это был храм. Красивый был, говорят, с золотыми куполами. Большевки местные те купола похерили по примеру столичных властей и сделали бывшую церковь революционной трибуной. Серёже запомнилась фотография в альбоме старой учительницы Варвары Михайловны Яковлевой: митинг у Дома культуры. Военные в будёновках. Тут же виселица. Наверное, белых вешали, да убрать сооружение забыли. Всё в храме церковное порушили, а вот двери входа на сцену долгое время, как иконы, хранили память о бывшем храме. Лики святых высвечивались на них только в полной темноте. Как-то старшего Серёжиного брата Александра, уснувшего на скучном сеансе, замкнули, не заметив его впопыхах. Тот, проснувшись, протёр глаза и обомлел то ли от страха, то ли от удивления: святые сияли во весь зал ослепительным небесным светом… Едва уловимый их контур можно было увидеть и когда гас свет перед началом киносеанса. Но это если сильно, напряженно вглядываться. А на втором этаже была библиотека. И Серёжу всегда тянуло сюда – в небольшое, уютное помещение, где за столиками можно было почитать книжку, полистать журналы и газеты, поболтать с друзьями. Этот уголочек сельской культуры будет сниться ему 318

потом всю жизнь. Ведь здесь он впервые повстречался с поэзией, зачитывался стихами немецкого поэта Генриха Гейне в переводе Михаила Лермонтова, француза Пьера Беранже, шотландца Роберта Бернса, венгра Шандора Петёфи, русского поэта Спиридона Дрожжина… Почему именно этих поэтов, а не других? Видимо, они первыми попались ему в той библиотеке на глаза. Сегодня он и не припомнит уже всех тех стихов. Но это и неважно. Важно то, что свершилось тогда – его открытие поэтического слова. В коридоре школы и в классах уже топились галанки. Возле них жались, отогревали руки мальчишки и девочки, первыми прибывшие с окраин села. Вешалка была тут же, в классе, но раздеваться сегодня никто не торопился. После выходного дня школа еще не прогрелась. По бокам вдоль стен и на учительском столе горели, дыша теплом, три дясятилинейные лампы. По одной семилинейной лампе мерцали и на каждой парте. Всего в классе было то ли десять, то ли двенадцать парт, за которыми сразу усаживалось два класса - первый и второй. В соседнем - третий и четвёртый. Село хоть и большое, да учеников кот наплакал. Война всё-таки была - не до плана по рождаемости. Серёжа сидел на передней парте с Юркой Доброхотовым, своим закадычным другом. Сзади сосед по дому Валерка Пустышкин, который постоянно норовил или щёлкнуть Серёжу по затылку, или ткнуть в бок. Рядом с ним сидела Райка Рабецкая. .. Где они теперь? Все ли живы?.. В класс вошла Вера Семёновна - учительница по русскому и классный руководитель.. В руках белый свёрток. -Федя, ну-ка помоги мне повесить, - позвала она вошедшего следом, как всегда припоздавшего на занятия, Федю Шиганцова. И вскоре классная доска под оживлённый и радостный гвалт превратидась в клубный киноэкран. Местный киномеханик внёс портативную киноаппаратуру, установил её на учительскрм столе. - Сегодня, дети, мы будем смотреть фильм «Десятый сталинский удар». А после уроков, наспех перекусивши дома немудрёной еды картошки с морковным чаем, Сережа убегал, несмотря на мороз, сооружать с друзьями снежные блиндажи и окопы, играть в свою войну. 319

«ОБМЫЛИ» КАНИКУЛЫ

Торжественно прозвучал школьный звонок, извещая о начале летник каникул, и стоголосая масса юных тел, как горох из дырявого мешка, высыпала во двор сельского очага знаний, растекаясь по обе стороны единственной улицы села. Серёжа с Федькой, сыном председателя сельского Совета, домой на радостях не торопились. Посидели на крылечке клубной библиотеки, наслаждаясь наступившей свободой от школьных занятий, теплом солнечного дня, пением птиц. По пути заглянули в сельскую лавку. Продавщица тётя Соня, что-то тихо напевая, расставляла на полке зеленоватые бутылки «Московской» водки, доставая их с лёгким позвякиванием из фанерного ящика. Долговязый Федька, загадочно посмотрев на Сергея сверху вниз, вдруг резко нагнулся и, сложив ладони трубочкой, шепнул: - Серый, может, отметим каникулы? «Серый» - это Серёжина кличка, как и большинства пацанов с именем Сергей. Он от неожиданности даже вздрогнул, стыдливо отстраняясь от Федьки и глядя с испугом в сторону продавщицы. Но тётя Соня и не смотрела на них, занятая разбором привезённого товара. - Ты что? – едва слышно прошептал Сергей. Да у меня и денег-то нет. - Ерунда. Это нам раз плюнуть, - опять сложив ладошки трубочкой, прошептал Федька на ухо.- У батьки их в столе, как грязи.- И уже громче, чтобы слышала и тётя Соня, сказал: - Пойду у бати денег возьму: что-то пряников свежих захотелось. Жди меня здесь, я мигом. И Федька словно испарился. Но уже минут через пять (дом через дорогу) стоял у прилавка. - Тётя Соня, мне кило пряников и бутылку водки… для бати, - решительно выложил Федька на прилавок пятидесятирублёвую ассигнацию. Продавщица пристально, испытывающе посмотрела на председательского сынка, что-то буркнула себе под нос, но достала из ящика зелёную бутылку с такой же зелёной этикеткой «Московская» и не выпуская её из рук спросила: - Что это у Степана Сергеевича за праздник? И почему сама 320

Мария, мать твоя, не пришла? - Так некогда ж ей, на стол накрывает. А празднуют чего - не знаю, может, в честь меня. Я же, тётя Соня, в пятый перешел. - Ишь ты! Грамотей! Как батька, будешь бумажки в конторе перекладывать? – уже по-доброму ворчала тётя Соня, предусмотрительно заворачивая бутыль в бумажный пакет, подальше от посторонних глаз. Не ровен час, увидит учитель – разговоров не оберешься. - Ну, куда пойдём? На зады?- предложил Федька, когда они отошли немного от магазина. Задами звали участок между деревенскими огородами и речкой. Там в промытых весенними водами оврагах ребята часто собирались, чтобы поиграть в войну, в подкидного дурачка, другие детские и взрослые игры. Опустились в один из оврагов. Присели на сооруженные там стульчики из чурочек. Федя выложил кулёк с пряниками, вытащил из-за пазухи свёрток с «Московской», а из кармана штанов прихваченный граненый стакан. Достал складишок, постучал им по горлышку, запечатанному сургучом. Сургуч крошками осыпался на брюки. Поддел кончиком ножа оголившуюся от сургуча железную пробку. Та со звоном отлетела в сторону, и в нос ударил острый спиртовой запах. Налив полстакана, Фёдор протянул его Сергею. - Не, ты первый, - боязливо отстранил Серёжа руку Федьки. Он ещё ни разу не пробовал водки, но признаться в этом не хотел, чтобы не казаться маменькиным сыночком. Федька выпил одним махом, как заправский выпивоха, смачно занюхав рукавом рубахи. Достал из пакета пряник, с хрустом откусил. Налил в стакан снова и решительно протянул Сергею. Проглотив слюну и стараясь не дышать, Серёжа через силу сделал несколько глотков. Горькая жидкость на мгновения застыла внутри, готовая вырваться назад, и он с силой попытался протолкнуть её внутрь. Обожгло внутри, и непривычное тепло разлилось по всему телу. Закружило в голове... Федька уговаривал выпить ещё и ещё. Серёжа не помнил, как пришёл домой. Долго мутило и рвало. Было стыдно. Много лет потом не мог терпеть запах водки. А Федьку тогда ещё захотел отучить от этой дурной привычки. Но как? Федька хоть и старался при пацанах выглядеть независимым, но Серёжа-то знал, как он боялся отцовского ремня. 321

На следующий день, придя к Федьке, но не застав его дома, Сергей, между делом разговаривая с его отцом, намекнул: -Дядя Стёпа, а почему вы не замыкаете стол с деньгами? -Что?! – И дядя Стёпа метнулся к столешнице, открыл её, достал солидную пачку денег, пересчитал. Посмотрел на Сергея удивлённо: -Полсотни не хватает. - Это Федька взял. Мы каникулы обмывали, - ляпнул Сергей и убежал. Нехорошо, конечно поступил, предал друга. Не слышал, как председатель сёк своего сыночка. Федька долго не мог сидеть на скамейке, всё больше на корточках. Степан Сергеевич Серёжу не выдал, а Федя догадывался, но молчал, не мстил. Потом, говорили, стал большим человеком, начальником солидного производства. Может, после отцовской порки поумнел.

ЩУКА

Сквозь дрёму Сережа почувствовал, как что-то тёплое, родное легко и нежно коснулось лица. На мгновение мелькнуло ласковое в весёлых морщинках с милой тёмной родинкой лицо бабушки, которое тут же превратилось в румяный, вкусный, блестящий от конопляного масла блин. Он невольно потянулся к нему губами и раскрыл глаза – в окошке сияло щедрым летним теплом полуденное солнце. Сладко потянулся и рывком сбросил одеяло… Ужасно хотелось есть. Было ощущение, что пустой желудок вот-вот взбунтуется от безделья. На ещё не остывшей печи, томясь округлыми боками, Серёжу поджидал блестящий свежей сажей чугунок вареной в мундире картошки. Картофелины были ещё горячими. Тонкая кожура отставала не сразу, обжигая пальцы и прилипая к ним. Обтирая то и дело липкие пальцы правой руки о штанину, левой он макал картошку в солонку с солью, подносил очищенную часть ко рту и осторожно и с аппетитом откусывал, ублажая желудок и голод. Хлеб в доме был роскошью. Его и другие деликатесы успешно заменяла картошка – надёжная кормилица и спасительница от голода. Варёная, жареная, пареная. Опустошив третью часть чугунка, запив завтрак стаканом морковного чая и убрав всё со стола, серёжа вышел во двор. 322

Была вторая неделя летних каникул.. В огороде пока делать было нечего. Недавно отсадились, и овощи ещё только-только проклёвывались. Сорняков не было. Или мать успевала как-то незаметно всё пропалывать. Жалела Серёжу. Он ведь болезненным рос. К восьми годам только, как в школу идти, на ноги встал. А теперь, к 15-ти годам, чувствовал себя совершенно здоровым. Но мать скорее по привычке всё жалела. Щурясь от яркого солнца, Серёжа направился под навес, где вместе с дровами хранился разный нужный и ненужный, но оставленный на всякий случай хлам. Задумал смастерить острогу для охоты на щуку. Трезубец ещё вчера сделал из куска толстой проволоки. Осталось подобрать подходящую удобную длинную жердину и закрепить на ней острый трезубец. Рыбалкой Серёжа особенно не увлекался, но на речке проводил большую часть свободного времени. Его дружок Валерка - заядлый рыбак, уехал на каникулы в город к родственникам, и Сергей теперь больше один слонялся вдоль реки то с удочкой, то просто так. Чаще с книжкой. Недавно, когда он по привычке уселся на своё излюбленное место и углубился в чтение, звонкий всплеск оторвал его от книги. Когда волны улеглись, он долго и внимательно стал всматриваться в воду, стараясь сквозь её мутность хоть что-то разглядеть. Прошло минут пять, и Сергей уже было собрался вновь вернуться к прерванному чтению, как вдруг около самого берега качнулась на воде метровая тень. Сергей замер, осторожно всматриваясь в серое днище реки. Там почти недвижно, как корчага, застыла огромная щука. Он уже почти рассмотрел её: большая полураскрытая пасть, горящие в ожидании добычи глаза, едва колышущиеся плавники… и снова звонкий шлепок, и вода, сразу помутнев, пошла кругами от берега. Вот бы поймать её, думал Сергей, возвращаясь домой. И даже слюнки потекли, когда представил жарящиеся на сковородке большие куски щучьего мяса. Закрепив трезубец на шесте, Сергей для тренировки несколько раз ткнул орудие в землю, представляя, будто гарпуню щуку. Потом, закинув трезубец на плечо и заперев калитку, отправился на речку. Подошёл к месту тихонько, боясь вспугнуть речную хищницу. Долго блуждал глазами по всей щукиной заводи, держа наготове 323

острогу, в надежде увидеть вожделенную добычу. Прошёл час, второй. От напряжения занемели мышцы. Бросив трезубец, устало опустился на траву. Прилёг и вскоре задремал. Сколько проспал, не помнил, но проснулся от шумного всплеска в реке. Вскочил, как ошпаренный, и, крепко держа обеими руками острогу, бесшумно приблизился к краю берега. Рябь улеглась, и в просветлевшей воде он вновь увидел её. Щука готовилась к встрече с очередной жертвой: глаза горели, жабры хищнически надувались, плавники и всё тело щуки напряглись, как натянутая тетива лука, готовая вот-вот выстрелить. И Сергей, не дожидаясь дальнейших действий речного хищника, со всего размаха, почти не целясь, ткнул трёзубец в застывшее тело щуки. Шест мгновенно и сильно дёрнулся, и Сергей едва удержал его в руках. Потом шест заработал как вибратор, и Сергей, боясь упустить добычу, медленно повёл шест к берегу и со всего маху, что было сил, рванул шест из воды на себя. Блеснуло на солнце, отливая серебром, трепещущее на трезубце тело речной хищницы. Огромная, около метра рыба еще долго билась на берегу, пугая открытой зубастой пастью. Пришлось несколько раз стукнуть хищника палкой по голове. -Вот уж удача так удача, - думал Сергей, радостно шагая с добычей домой и представляя заранее, как будут ему завидовать дружки-приятели, да и взрослые рыбаки. Точно скажут: «Везёт же дураку». Но больше всего обрадовалась мать. Нажарили, наварили ухи, устроили для не разбалованных яствами желудков настоящий праздник.

СТРЕЛЯЛИ В … СТАЛИНА

- Серый, ну ты готов? Федя Ширкин, переступив порог, неловко елозил кирзовыми сапогами по половой тряпке, расстеленной на домотканой дорожке. Одновременно левой рукой приглаживал на голове взъерошенные волосы, а указательным пальцем правой то и дело водил под носом и, часто шмыгая им, старался унять насморк. - Патроны я достал, Серый, и мишень сварганил. Во дворе она. В школе на последней перемене Сергей с Федей договорились 324

сходить в выходной в лесок за огородами потренироваться в меткости стрельбы. У Сергея было ружьё 16-го калибра, доставшееся ему от брата, который служил в армии, а Федя похвалился достать патроны. Перемахнув через огородный плетень, они углубились в лес и вскоре отыскали подходящую небольшую полянку. Федя, приметив на краю поляны широкий ствол берёзы, приколотил к нему гвоздём фанеру, на которой канцелярскими кнопками был пригвождён номер газеты «Правда». На нём углём намалёваны неровные круги, издали напоминавшие спортивную мишень. Отсчитав своими кирзовыми сапогами сто шагов, Федя снял с себя телогрейку и расстелил её на уже пожелтевшей траве. Из растопыренных карманов суконных брюк выгреб патроны и уложил на краешек телогрейки. - Чур, я первый, - протянул руку к шестнадцатикалиберке Федя. - И, как бы оценивая оружие, покрутил его в руках, прицелился навскид. Потом, припав на левое колено, стал пристраиваться на расстеленной телогрейке, отыскивая удобную позицию для прицела. Кляцнул затвор. Федор вставил первый патрон. Долго водил стволом, нацеливая мушку на мишень. Гулким эхом отдался в лесу выстрел. Мишень качнулась, но осталась на прежнем месте. Вскочили разом и, обгоняя друг друга, бросились к мишени. - Эх, не в яблочко! - вздохнул Федя. Но Сергей чувствовал, как распирает того гордость: с первого раза и пять очков. Остальные четыре выстрела тоже оказались удачными: шестёрка, семёрка и девятка. - Ну, ты, Федя, молоток! Мне и места на мишени не оставил. И как наворожил. Все свои пять выстрелов Сергей метко отправил в «молоко». Ещё не веря окончательно в своё поражение, он снял с фанеры газету, чтобы посмотреть её на просвет, а вдруг там и его дырочка. Глянул и ужаснулся. С обратной стороны газеты на него грозно смотрел великий вождь и отец всех народов Иосиф Виссарионович Сталин. У него был выбит левый глаз, и ещё четыре рваные раны зияли на лице. Мелькнула радостная мысль: «Хорошо, что я промазал». И тут же другая, грустная: « Но я всё же стрелял» Развернул расстрелянный портрет в сторону Феди. - Смотри, в кого ты всадил пять зарядов! Ты же расстрелял самого Сталина! Федя с испугом вырвал у Сергея из рук «Правду», скомкал её. 325

Достал из кармана коробок спичек (Федя уже курил втихомолку) и, чиркнув спичкой, поджёг злосчастную газету. Огонь поначалу не хотел разгораться, но потом, видя испуг ребят, вспыхнул ярким пламенем. В обуглившемся комке «Правды», который уже начал рассыпаться, Сергею на миг почудилось усатое лицо великого кормчего, который почему-то горько усмехнулся и погрозил ему пальцем. - Не боись, - успокаивал не то Сергея, не то себя Федя. - Он же умер. Шёл 1954-й год.

НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК

«Швирть-щвирть, щвирть-швирть» натужно звонко выводит свою мелодию на морозе старая двуручная пила. Врезаясь острыми зубьями в молочный ствол сваленной берёзы, пила со свистом выплёвывает струйки свежих, пахнущих берестой и берёзовым соком опилок. Растёт горка поленьев, ровно укладываемая на самодельных санках. Сережа уже изрядно устал. Непривычно ныла правая рука от напряжения, но он старался не показывать этого старшему брату. Старший брат Валентин появился утром, как снег на голову, неожиданно. Молодому пограничнику за проявленную бдительность по охране границы дали десять суток отпуска. Как раз поспел к Новому году. Обняв поочередно мать и брата школяра, осмотрелся. - А вы что Новый год встречать не собираетесь? - посмотрел на нас с удивлением. – Где ёлка? - А для кого было ставить? – грустно вздохнула мать. – Тебя ведь не ждали. А Серёжа собирался встречать Новый год у своего друга. Мне одной не к чему. - Ну, это мы быстро исправим. Собирайся! – Валентин махнул мне на дверь, – сгоняем в лесок за ёлкой. Лыжи на месте? И не дожидаясь, когда младший брат оденется, толкнул с силой дверь и вышел. Но вскоре вернулся с озабоченным лицом. - А что, у нас и дрова в доме закончились? - Всё никак не привезут с работы, - с грустной усмешкой оправдывалась мать. - Мы с Серёжой перебиваемся хворостом. Там 326

под навесом есть вязанка. Хватит. «Швирть-щвирть, щвирть-швирть» продолжает свою однотонную песню старая двуручная пила. Струйка пота, сбежавшая с виска за воротник, неприятно холодит разгорячённое тело Сережи. Кузовок саней уже переполнен. Солнце давно закатилось за кромку леса. Небо быстро темнело, и стена леса становилась всё плотнее и плотнее от сгущавшихся сумерек. - Все, хватит на сегодня! – Брат выпрямился. Потянулся, расправляя поясницу, звякнул пилой, укладывая её в санки. - Надо ёлочку ещё срубить, пока совсем не стемнело. – И, нацепив лыжи, снег-то по пояс, заспешил вглубь леса. Вскоре оттуда раздался стук топора, отдававшийся гулким эхом по всему тёмному лесу. Стук топора так же неожиданно оборвался. Послышались лёгкий треск и шелест веток. Когда Сергей подоспел к месту рубки, молодая ель ещё шевелила, как живая своими игольчатыми лапками. Собираясь выносить елку к саням, братья вдруг враз застыли от удивления: почти на самой макушке лежащего дерева, едва заметный в зелени хвойных лапок, крепко вцепившись в ствол, на братьев с испугом смотрел полосатый зверёк. Бурундук! Но почему он не убежал? Растерялся? Валентин осторожно протянул к зверьку руку. Бурундук сжался, но бежать не думал. Валентин оторвал зверька от ствола. Бурундук жалостливо пискнул. - Смотри, у Бурундука лапка поранена. Возьми его. – Валентин протянув зверька брату, взвалил рывком на плечо двухметровую лесную красавицу. Серёжа, расстегнув телогрейку, нежно прижал бурундука к груди. Тот ещё раз пискнув, затих и до самого дома почти не шевелился и не подавал звука. Только чувствовал Серёжа, как часто-часто билось сердечко маленького лесного обитателя. - Принимай, мать, ёлку и живую игрушку, - радостно внёс в дом Валентин лёсную красавицу. До Нового года оставалось ещё 6 часов. Натопили печь, установили ёлку, нарядив её, чем смогли. Бурундуку перевязали лапку. Попробовали его покормить, насыпав зерна и хлебных крошек в блюдце. Но бурундук, как только его опустили на пол, к еде даже не притронулся. Поводив туда-сюда своим серым носиком, он сначала 327

осторожно, прихрамывая на забинтованную лапку, двинулся в одну, потом другую сторону, и вдруг решительно и быстро направился к ёлке и через несколько секунд уже сидел живой игрушкой почти на самой её верхушке. И дом вдруг сразу наполнился радостью. Обитатели его встречали вместе Новый год, пили чай, слушали рассказ о жизни пограничников, не забывая любоваться лесной красавицей, в зелёной кроне которой хозяйничал, осваиваясь, новый обитатель дома - бурундучок. 14 декабря 2013

328

ПО НОЧНОМУ ГОРОДУ В 24 00 Сергей Проклов сдал вахту, но дожидаться утра до первого рейсового троллейбуса не стал, как обычно, прикорнув в раздевалке у своего шкафчика. Завтра праздник – Первое Мая, пока доберёшься до дома, переоденешься, то да сё, можно и опоздать на парад. Наскоро приняв душ и переодевшись, Сергей направился к проходной. - И куды ты, паря, на ночь глядя, - удивился добродушный вахтёр дядя Гоша. –Неуж-то пешкодралом в такую даль? Али где поблизости переночевать думаешь? -Нет у меня здесь поблизости никого, дядь Гоша. Домой буду добираться. Всего-то одиннадцать километров. На улицах светло, не страшно. Быстрым шагом часа за два доберусь. Ещё и подремать успею. -Ну, тогда весёлой тебе дороги. Можа кто и подбросит. Хотя лучше ночью не садись к незнакомым. Молодой - сам доберёшься.И перекрестил Проклова трижды, как заправский дьякон. Пройдя вдоль территории комбайнового завода с полкилометра, Сергей свернул на жилую часть города и вскоре уже шагал по главному проспекту. Был уже час ночи. На улицах ни души. В домах ещё горел свет, напоминая шахматные доски, на которых всё больше и больше возникало чёрных клеток: люди отходили ко сну в преддверии большого праздника. Но витрины магазинов светились ярким голубоватым светом неоновых ламп, и Сергей не чувствовал себя одиноким в этом ночном городе. Изредка мимо проносились ночные такси. Проспект на мгновенье оживал моторным пением, которое так же быстро и затихало, и город снова погружался в чуткий сон, где лишь гул шагов напоминал об одиноком ночном пешеходе. Проклов любил ночной город. Особенно когда небо над ним безоблачное и мерцающие звёзды на нём кажутся окнами этажей домов, отражающихся в тёмной небесной реке. В эти часы город такой высокий, загадочный и мудрый, будто и не было в нём 329

ещё недавней беспорядочной суеты, шума, гвалта, автомобильных пробок, человеческих страстей… Путь до дома неблизкий, и, чтобы шагать было не скучно и не лезли в голову от каждой тени, шороха неприятные мысли и видения, Сергей стал вспоминать стихи, которые в этой ночной тишине могли прийти на ум. Первым вспомнились блоковские строки: Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века Все будет так. Исхода нет... Нет, это слишком грустно. Проклов порылся в памяти: Знаю, даже писем не придёт Память больше не нужна. По ночному городу бредёт Тишина. Нет, тоже не то. Хотя у Владимира Трошина это получается волнительно. Всплыли строки поэта Асадова: Полночь небо звездами расшила, Синий свет над крышами дрожит... Месяц, наше доброе светило, Над садами топает уныло, Видно, сны людские сторожит. Хлебников что-то тоже о ночном настроении писал: Ночь, полная созвездий. Какой судьбы, каких известий Ты широко сияешь, книга? Свободы или ига? Какой прочесть мне должно жребий На полночью широком небе? А вот шаламовские: 330

В часы ночные, ледяные, Осатанев от маяты, Я брошу в небо позывные Семидесятой широты. Из глубины памяти всплыли лермонтовские: Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит. Это уже ближе к теперешному моему состоянию, размышлял Сергей, продолжая читать любимого поэта. Хотя теперь он уже не мог точно назвать имя своего кумира. С недавних пор им стал Сергей Есенин. Так, стоп: что там у Есенина про ночь? ...Месяц умер, Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала? Я в цилиндре стою. Никого со мной нет. Я один... И разбитое зеркало... Какая ночь! Я не могу. Не спится мне. Такая лунность. Еще как будто берегу В душе утраченную юность. У Баротынского хорошо о звёздах и любви: Взгляни на звезды: много звезд В безмолвии ночном Горит, блестит кругом луны На небе голубом. 331

Взгляни на звезды: между них Милее всех одна! За что же? Ранее встает, Ярчей горит она? У Анны Ахматовой, дай Бог вспомнить, есть тоже про ночь и любовь: Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает любовь на земле. И от лености или со скуки Все поверили, так и живут: Ждут свиданий, боятся разлуки И любовные песни поют. Но иным открывается тайна, И почиет на них тишина... Я на это наткнулась случайно И с тех пор все как будто больна. Декламируя на весь проспект стихи классиков российской поэзии, Проклов не заметил, как очутился перед Свято-Покровским кафедральным собором. Этот храм, да ещё исторический музей были главными ориентирами в первые дни знакомства деревенского юноши со столицей Красноярского края. Вот уже второй год, как он основался в городе, но ни разу не был в этом соборе. Да ему, комсомольцу, и не пристало ходить по таким местам. Хотя где-то в закоулках души и возникало любопытство, интерес: как там внутри? И проезжая на троллейбусе или проходя мимо собора, Сергей всегда задерживал взгляд на этом сооружении, любуясь красотой архитектуры. Но один на один Сергей встретился сегодня с собором впервые. На фоне ночного звёздного неба храм казался сказочным дворцом, строго и властно возвышающимся над соседними строениями, а купола с золотыми крестами, устремившиеся к звёздам, светились 332

и переливались серебристым живым светом. Такой же свет исходил из окон башен. Сергея охватили не испытываемые ранее волнение и робость. По телу прошло какое-то оцепенение и страх, сковывая движение. Проклов не был ярым аттеистом, но и молиться не умел. А тут рука сама невольно потянулась ко лбу, и на удивление самому себе Сергей осенил троекратно себя крестом, как будто делал это всю жизнь. И случилось чудо: скванность вдруг внезапно прошла, а с нею и волнение, и ночной страх. Стало легко и радостно, как будто кто-то вдохнул в Проклова силу и бодрость, и он, уже не чувствуя усталости, быстро зашагал по ночным улицам навстречу дому, занимающемуся на востоке рассвету, навстречу превомайскому празднику, на котором его ждало общение с девушкой, с которой он только-только познакомился. И весь оставшийся путь он вспоминал и декламировал стихи о весне: Какая ночь! На всём какая нега! Благодарю, родной полночный край! Из царства льдов, из царства вьюг и снега Как свеж и чист твой вылетает май! А.Фет и о любви: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолётное виденье, Как гений чистой красоты... А.Пушкин и других поэтов, чьи стихи любил и помнил.

333

ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЁТ - Пшё-ё-л вон, алкаш проклятый! Грубый и сильный удар в спину опрокинул Степана через порог в тёмную пасть февральской стужи. Не удержавшись на скользком крыльце, он кубарем скатился по обледенелым ступенькам местного кафе-бара «Мечта», уткнувшись по уши в свежий, наметённый пургой сугробик. На миг обожгло лицо, словно в него впились сотни колючих иголок, отрезвляя Степана. Он не без усилий оторвал от снежного кома лицо, которое тут же обдало жгучим ледяным ветром. Напрягшись из последних сил, Степан попытался подняться. Вялые мышцы рук и ног плохо слушались его. Едва приподнявшись, он снова, как мешок с картошкой, рухнул в снег. И вырубился. Пурга то утихала на мгновенье, то с новой силой обрушивала на дома, деревья, редких прохожих свой, ледяной, бездушный нрав, засыпая снегами тротуары, тропинки, дороги, проезды, словно пыталась упрятать, скрыть их от глаз человека. И наметала всё новые и новые сугробы у калиток, дверей, заборов. И Степана Берёзкина присыпала уже так, что вряд ли кто признал бы в этой выросшей у крыльца бара горке снега человеческое тело. Скорее всего, она напоминала припорошенную кучку угля. И снился этой коченеющей кучке сон. *** -Стёпа-а-н! Стё-о-пушка-а!- парит над песчаной отмелью реки, над серебряными переливами волн высокий грудной голос матери Степана Марии, выбивающей на мостке кучу настиранного белья. – Не заходи глубоко в воду – уто-о-нешь! А вода в реке такая прохладно-ласковая, так нежно облегает всё тело, что не хочется выходить на берег, на горячий песок под пекло июльских лучей. Семилетний мальчик Стёпа, закинув вверх голову и жмурясь от солнца, из-под ладоней смотрит в небо, в котором плавно парят два ястреба, словно греясь, купаются в лучах солнца, а над ними ещё выше тянется длинный белый след от едва различаемого в небе крестика-самолёта. «Вот бы мне так высоко»,- размечтался Стёпа и представил, как взмывает 334

над берегом, речкой, над мостком, где мамка выжимает бельё. Аж дух захватило. «Вырасту, выучусь, буду лётчиком»,- решил юный мечтатель и снова услышал призывной бархатный голос матери: -Иди сюда! Помоги мне! Мария уже уложила в двухколесную тележку тазы с бельём и впряглась в неё. Степан, упершись руками в задний борт тележки, толкнул её, помогая матери. *** -Э-ге-ге-е-е! – радостно кричит в небо с высокого обрыва реки Степан, следя за плавным полётом над берегом реки своего фанерного двукрылого детища. А детище, сделав широкий круг, приземляется, уткнувшись в речной песок. Первый макет самолёта Степан сконструировал в 7-м классе. Директор школы, где учился Степан Берёзкин, в прошлом лётчик, списанный на землю по здоровью, вел кружок юных конструкторов самолётостроения. Но попасть в кружок можно было лишь с дневником круглого отличника. -Профессия самолётостроителя очень серьёзная и ответственная,постоянно внушал своим юным конструкторам Семён Тихонович. – Она не терпит невежд. Потому нужно хорошо знать и математику с геометрией, и физику с химией, и историю, и литературу. Да, да, и литературу! А как же! Не зная Иоганна Гёте, не поймёте Антуана Экзюпери. И Стёпка так налёг на предметы, так усердно слушал каждый урок, что уже в 6-й класс перешёл с одними пятёрками. А в 7-м уже считался лучшим конструктором в кружке. -Молодец, Степан! Из тебя выйдет если не Туполев, то уж конструктор Берёзкин всяко-разно, - одобрительно похлопывал по плечу юного самолётостроителя Семён Тихонович после очередной победы в соревнованиях берёзкиного летательного аппарата. *** -Аттестат с золотой медалью вручается Степану Берёзкину,негромкий голос директора школы Семёна Тихоновича, как током, прошёлся по всему телу Степана. Он знал, что все предметы сдал на «Золотой аттестат», но всё же волновался сомнением до самой последней минуты. 335

- Спасибо! – смущённо улыбнулся Степан, неловко прижимая к груди Аттестат и коробочку с медалью. - Ну, что, не передумал, - тихо спросил Семён Тихонович. -Нет! *** За воротами школы Берёзкина нагнали трое одноклассников: долговязый Пашка Бусыгин, вечно щурившийся на всё и всех, крепыш Гриша Соломкин, школьный боксёр-задира, и карапузпровокатор Филька Будников, по прозвищу Филин. Скажет, бывало гадость на кого-то и смотрит широко и невинно, почти не моргая, как филин. - Ну, что, Стёпша, обмоем наши аттестаты: твой золотой и наши серенькие, а заодно и конец школьной каторги,- обняв за плечи Берёзкина, весело произнёс Соломкин. Вся эта дружная тройка училась посредственно, спустя рукава и славилась в округе своими скандальными выходками. Степан не имел ни с одним из них тёплых, дружеских отношений. Так, здоровались, перебрасывались парой слов. Одноклассники же. -А я не пью, ребята,- хотел было отвязаться Степан от дружной тройки. –Да и домой тороплюсь, мамку обрадовать. -Ты чё, Степша, маменькин сынок! – тут же не преминул вклиниться Филин. -Да, действительно, - поддержал Филина Пашка Бусыгин. – Мы ж с сегодняшнего дня уже не школяры, а мужики. -А ты можешь и не пить,- старался удержать контакт с Берёзкиным Соломкин. – Так, посиди с нами за компанию на прощание, а то потом когда уж встретимся. Ты же скоро уедешь поступать в свой самолётостроительный? -Как получится. -А чё тут получаться, у тебя же золотой аттестат. А вот, если не обмоешь его – плохая примета: могут и не принять. - Ну ладно, хорошо. Только недолго. – У Степана было прекрасное настроение, и он решил не портить напоследок отношения с одноклассниками. Решили зайти в кафе-бар «Мечта». Там было уютно, и комфортно, и сравнительно недорого. Сбросившись, по дороге купили поллитра водки. В кафе в дневное время было почти пусто. За стойкой 336

бара, уткнувшись в раскрытый гламурный журнал, полудремала барменша. Выбрали столик, заказали по бутылке пива и четыре порции котлет с картошкой. Выпили по стакану пива. От пива Степан не отказался. Было душно, и хотелось сильно пить. Гриша достал из-за пазухи поллитру и разлил по сто граммов в опорожненные стаканы. -Я же сказал: не буду! - И Степан демонстративно отодвинул стакан с водкой. -Да, брось ты, Степан! Что плохого будет от стопки! – И Гриша решительно пододвинул Степану стакан. – Какая же это обмывка пивом. Только водочкой. Чтобы аттестат был чистеньким. Иначе – плохая примета. - Чёрт с вами! Но только одну. Встали, молча чокнулись стаканами. Приглушённый стеклянный звон эхом раскатился по пустому залу бара. Степан поднёс стакан к губам. Острый запах спиртного ударил в нос. Затаив дыхание и, зажмурив глаза, Степан попытался залпом выпить противную жидкость. Не получилось. Что-то отталкивало спиртное изнутри. -До дна, до дна! Только до дна! – противно звучали голоса троицы. Они выпили махом и теперь дружно помогали Степану преодолеть непреступную стену трезвости. Пересилив тошнотворное состояние, Степан допил остаток. В голову ударило хмельное тепло и разошлось по всему телу. «Надо закусывать, а то захмелею. Что тогда скажу маме»- подумал про себя Степан, разламывая вилкой котлету. «Ругать мамка будет. Ещё как!». - Ты, Стёпша, пивом, пивом запивай, - подбадривал Гриша и разлил остатки пол-литры. – Я - пас! – уже слегка заплетающимся языком выдавил Степан.– Выпитый вначале стакан пива, смешавшись с водкой, делал своё реакционное дело. И Берёзкин, махнув рукой и почувствовав себя мужчиной, уже без прежнего усилия опорожнил стакан. Запили дружно пивом. Степан уже плохо соображал. Откуда-то на столе появилась вторая пол-литра водки. А потом они шумно вывалились из кафе-бара и пошли куролесить по посёлку. Уже смеркалось. Кое-где вспыхнули уличные фонари. -Надо бы ещё добавить, - не унимался в своей пивной способности здоровяк Гриша Соломкин. Все враз полезли в свои карманы, выворачивая их наружу. Мелочи не набралось и на половину 337

бутылки. - А давай у кого-нибудь займём? - предложил Филин. – А заработаем, отдадим. - А давай, - живо, со смехом одобрили Фильку-провокатора остальные. Навстречу весёлой компании шёл грустный, озабоченный человек, возвращаясь с вечернего поезда. -Дядя, будь добрый, займи. Не хватает на пузырь. А у нас такой день сегодня – аттестаты получили! – заступил дорогу человеку Григорий Соломкин. -Шли бы вы, сосунки, домой, к мамочке. – Чему вас только в школе учили? – И прохожий попытался отодвинуть Григория. -Гришь, ты слышал? Дядя тебя, лучшего боксера школы, назвал сосунком, - тут же подвернулся провокатор Филин. – Врежь ему по первое число! -Шли бы вы, ребята, домой! - уже более дружелюбно посоветовал прохожий. Но боксерский азарт Соломкина был уже спущен, как крючок с предохранителя. Резким ударом «под дых» он согнул человека, и вторым ударом «подсечкой» снизу отправил его «в нокаут». Падая, прохожий ударился виском об угол придорожной бетонной плиты и замер. В темноте не было видно, как тоненькая струйка крови сбегала из височной ранки на землю. -Эй, дядя, ты что разлёгся? - пнул ногой бездыханное уже тело Григорий. И на мгновение отрезвел. – Кажись, мы его, того: убили! Бежим отсюда! *** Прохожим, неудачно встретившимся на пути пьяной компании, оказался народный судья местной прокуратуры. И вскоре вся четвёрка попала на скамью подсудимых. Приговор был суровым, но справедливым: Григорий Соломкин, как главный убийца, был осуждён на 13 лет строгого режима. Остальные, как соучастники драки, получили по 8 лет. За убийство работника правоохранительных органов статья особая. Мать Степана Мария Берёзкина не вынесла случившегося. Слегла. А через год скончалась. Перед смертью попросила не сообщать сыну. Ему, мол, и так там тяжело. А Степан поначалу еще ночами, лежа на нарах и пытаясь 338

забыться, все представлял себя студентом, чертил макеты необычных космических самолётов… Но постепенно всё это отходило, отдалялось, как поезд, исчезающий вдали за поворотом. Тюремная жизнь сломала бывшего целеустремлённого Степана Берёзкина, и он стал на всё и вся смотреть вяло и равнодушно, с тоской осознавая, что уже ничего не вернуть, не поправить. И в тюрьме пристрастился к спиртному, чтобы на время забыться. Мастерил самолётики для детей тюремных надзирателей, а те рассчитывались с ним водкой, чаем. По пьяной лавочке схлопотал ещё два срока. В 33 вышел уже седовласым старичком. *** Выйдя на волю и вернувшись в родной посёлок, перво-наперво сходил на местное кладбище. С трудом отыскал могилку матери. Крест уже почернел и покосился, и бугорок, заросший бурьяном, уже почти не виден. Некому сюда ходить, нет родных и близких у Марии Берёзкиной, кроме его Степана. Вырвал сорняк, подправил, как мог, могилку, крест, положил принесенный с собой немудреный букетик полевых цветов. На дорогой денег не было. Всё, что получил при выходе на свободу, пропил с попутчиками в дороге. Устроился в кочегарке. Там дневал и ночевал. И пил. Без спиртного уже не мог, как без воздуха. Скоро лишился места и в кочегарке. Ходил по дворам, колол дрова, копал огороды. И всё, что получал, пускал на питьё, порой недоедая. А в кафе-бар «Мечта» заглядывал, когда очень хотелось есть. Там на столах много оставалось недоеденного. ЭПИЛОГ К утру пурга улеглась, словно обессилев от ночного буйства, и только едва заметная позёмка змейкой тянулась вдоль дорог и занесенных тротуаров. Но и та скоро исчезла, будто растворилась. -Что за чертовщина! – удивился дворник, прочищая рано утром проход к крыльцу кафе-бара «Мечта». Его лопата сначала уткнулась во что-то твёрдое, а когда он сгрёб снег с горки сугроба, разглядел в тёмной кучке тело человека. Свёрнутый калачиком тот, казалось, дремал. Дворник, сняв варежку, прикоснулся к лицу человека – оно было холодно-ледяным. 339

-Стёпа-а-н! Стё-о-пушка-а!- парит над песчаной отмелью реки, над серебряными переливами волн высокий грудной голос матери Степана Марии, выбивающей на мостке кучу настиранного белья. – Не заходи глубоко в воду – уто-о-нешь!.. -Э-ге-ге-е-е! – радостно кричит в небо с высокого обрыва реки Степан, следя за плавным полётом над берегом реки своего фанерного двукрылого детища… -Молодец, Степан! Из тебя выйдет, если не Туполев, то уж конструктор Берёзкин всяко-разно… -Да, брось ты, Степан! Что плохого будет от стопки!.. -Пшё-ё-л вон, алкаш проклятый!.. Степан стоит на высоком обрыве. Внизу течёт-струится синяя речка детства, в которой полощет бельё тёмноволосая женщина и маленький мальчик, стоя по колено в воде, смотрит в чистое синее небо, где плавно парят два ястреба, над которыми высоко-высоко пишет траекторию мечты самолёт. Его – Степана Берёзкина самолёт.

340

ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА В 60-е годы теперь уже прошлого столетия в деревне Тины не было, наверное, более знаменитого человека, чем старая учительница Варвара Михайловна Яковлева. Высокая, сухощавая, с длинным крючковатым носом, на котором властно восседали велосипедом круглые очки, она была необыкновенно подвижным для своих лет и сверхдеятельным, по местным меркам, человеком. Точного возраста ее толком никто и не знал. Слышали, что приехала она в Нижнеингашский район из Петрограда еще в 18-м году по зову партии большевиков для ликвидации безграмотности среди населения и для обучения грамоте местных детишек. Была, говорят, образованной по тому времени, с гимназистским аттестатом, и всю жизнь до самой пенсии проработала в сельской школе. Но главное качество, за что ее и любили, и терпеть не могли, чрезмерная активность в решении всех насущных проблем села. Совала, как говорили в шутку односельчане, свой длинный нос во все дыры строящегося социализма, и где ей не раз пытались прищемить его. Писала статьи и в местную, и в другие газеты, вела активную переписку с Центральным комитетом ВКП(б). И, надо отдать должное тамошним партийным бюрократам, ей отвечали на письма и даже принимали какие-то меры. Наезжали иногда в село от власти уполномоченные, или чаще всего вызывали руководителя местного совета в райцентр и давали нагоняя, распесочки. Председатель сельсовета Степан Сергеевич Федоров, человек своенравный и жестковатый по характеру, терпел сквозь зубы настырную активистку. Хотя о его жестокости ходили в народе анекдоты. Бывало, вызовет в сельсовет задолжника по налогам, снимет телефонную трубку, покрутит ручку: “Алло! Товарищ Сталин? А Петров не хочет платить стране налоги. Что? Расстрелять если срочно не сдаст шерсть и масло? Хорошо товарищ Сталин! Ты слышал Петров?” А Петров, бледный от страха, заикаясь, просит пощадить и пулей вылетает из конторы в поисках этой чертовой шерсти и масла. Да я и сам испытал на себе эту его жестокость, когда в 1947-м году за долги по налогам у нас содвора по приказу Федорова увели корову-кормилицу, спасшую нас от смертельного 341

голода во время войны. Но Варвару Михайловну он все же терпел, наверное, как большевичку побаивался, да и время уже было послевоенное. Но однажды она его все-таки допекла. Только что ему по телефону из райцентра влепили выговор по жалобе старой учительницы, а тут и заявись к нему в кабинет Варвара Михайловна. -Степан Сергеевич, мне бы надо с вами связаться… Оглушительный, как кувалдой по наковальне, стук по столу заставил учительницу вздрогнуть и окаменеть. Рука у Федорова была тяжелой. Двойная сила ручных мышц заменяла ему силу ног, которые у него с детства висели бездействующими плетьми. Чернильница на столе подскочила на полметра и опрокинулась на пол, широко разбрызгав кругом фиолетовые чернила. -Да я с тобой развязаться который год уж никак не могу! Ты мне всю плешь переела, все нервы перепортила своими писульками. Чего нос свой длинный суешь, куда не надо. Без тебя разберемся. Уймись, брось писать свои кляузы! Однако, покинув разъяренного председателя и сделав в его адрес свои выводы, Варвара Михайловна с еще большим энтузиазмом принялась за искоренение недостатков в жизни родного села. И хотя порой многие и посмеивались и над ней и над ее бурной деятельностью, считая это чудачеством старого человека, все же воочию видели положительные плоды этого чудачества. И школу новую построили, и водоколонки установили. Раньше здесь воду для населения возили на “автоводовозке”, иногда на лошадях, а то и вообще на коромыслах люди ( за сто верст киселя хлебать) носили : село-то на горе стоит, а колодец сто лет рыть будешь, не выроешь. Так что добрые дела делала старушка, и многие долго еще ее помнили и поминали добрым словом, а кто анекдотом про нее, да и сейчас еще кое-кто помнит, как и я. Прожила она где-то около девяноста лет в своем старом домике на горе села, который чемто был похож на свою хозяйку, а больше напоминал домик на курьих ножках из сказки. В детстве я не раз бывал в этом домике и не только из любопытства. Помогал с ребятами одноклассниками копать старой учительнице картошку, колоть дрова. Она щедро нас угощала чаем, поджаренными румяными и потому очень вкусными кусочками хлеба с глазуньей. А потом показывала нам свой старенький фотоальбом. В то время фотография в деревне была 342

еще, можно сказать, роскошью и поэтому я был немало удивлен и поражен, увидев впервые в альбоме старую почтенную учительницу голеньким полугодовалым ребеночком, юной гимназисткой с тугой и длинной косой… и многие другие фотокадры из ее жизни начала прошлого столетия. Она увлеченно рассказывала нам о своей боевой юности. Муж ее был буденовцем и погиб в бою. Показывала свою переписку с Центральным комитетом, газеты со своими статьями. Сегодня, вспоминая эту старую учительницу, я с великим уважением отношусь к ее тогдашней активности в жизни села, к ее политическим чудачествам, к ее стремлению совать свой нос во все проблемы человеческого бытия. Сейчас такое качество в большой цене.

343

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ Сквозь мутное сознание до меня донёсся голос: «Доктор, у него давление совсем упало – шестьдесят на… ой, и ногти уже синеют!..», … и я отключился. Сколько пролежал в забытьи, не помню. Сначала появились звуки: над головою что-то журчало, будто родничок. Так ещё журчит нагреваемая кипятильником в стакане вода в нашей больничной палате. Медленно и трудно, словно захлопнувшуюся погребную дверь, открыл глаза. Над самым лицом от носа и рта вверх к затылку тянулись, слегка подрагивая то ли от дыхания, то ли от зашевелившейся вдруг головы, две трубки. Попытался запрокинуть голову, чтобы рассмотреть журчащий прибор, и снова провалился в забытьё. Очнулся, услышав стон. На мгновение задержал взгляд на потолке: не больничная палата. Опустил взгляд на противоположную стену: её голубая плитка отдавала холодком операционного кабинета. Повернул голову влево, туда, откуда слышался стон. И невольно зажмурился от смущения и удивления: на больничной каталке лежала совершенно обнажённая, светясь нежной кожей, молодая женщина. Простыня, прикрывавшая ранее её тело, лежала белой горкой на полу. Крупные груди слегка вздымались, когда женщина пыталась что-то сказать. . Лишь мгновенье я любовался женской красотой. Такие же, как и у меня трубки изо рта и носа её отрезвили моё любопытство. Больной, наверное, тяжело. И я, набрав полную грудь воздуха, прокричал: «Доктор! Сестра!». И удивился, не услышав своего голоса. Понял, что сам ещё слаб. Но повторил попытку обратить внимание... Вошёл врач с сестрой. Сестра сразу же направилась к моей стонущей обнажённой соседке, на ходу подхватив с пола простыню и быстро прикрыв наготу больной. Доктор подошёл ко мне, наклонился над моим лицом, прощупал пульс. Я, чтобы успокоить его, попытался пропеть строки из романса: «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он…» - Надо же, он уже поёт! – удивлённо и весело воскликнул доктор. 344

– Сестра, наш покойник, кажется, окончательно ожил!.. «Покойник». Это слово обожгло мой мозг, и я после ухода врача силился вспомнить, что было со мной, как прошла операция. На какое-то мгновение припомнил, как почувствовал, что задыхаюсь, и отчаянный голос операционной сестры: - Родненький, ну, дыши, дыши же! А в горле противно шевелится и давит мне на лёгкие какая-то труба. А я не могу ими (лёгкими) ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ещё мгновенье - и я задохнусь окончательно. Отчаянная боль и внезапное облегчение – легкие начали лихорадочно урывками вдыхать и выдыхать воздух. Помню, как привезли в реанимацию и этот жуткий возглас сестры: «…ой, и ногти уже синеют!..». «Что же всё-таки было со мной во время операции?» – думал я, уже лёжа в своей палате. Попытался, было, узнать у доктора Александра Николаевича Вахмина, руководившего операцией, но тот успокоил меня: - Всё хорошо. Лежи, поправляйся. Операция была сложная, но ты молодец! Каким я молодцом был, не знаю. Но то, что молодцом была операционная бригада, работавшая тогда, 13 апреля 2000 года, я буду помнить всю свою оставшуюся жизнь. Это вторая дата моего дня рождения. То, что я перенёс клиническую смерть, узнал уже, когда окончательно пошёл на поправку. И врачи, и соседи по палате, и медсёстры ни словом не заикнулись, видя, как тяжело и медленно я иду на поправку. А романс «Вечерний звон» да и много других песен я спел и не раз, пока лежал в урологическом отделении. И дежурные сестры не ругались, что я нарушал иногда покой, а некоторые специально приходили послушать. А я радовался возвращению к жизни, новому тысячелетию, в котором и до сих пор живу, благодаря замечательным докторам урологического отделения краевой больницы.

345

БЕС ПОПУТАЛ Привычно скользнув взглядом по залу детской одежды, где редкие в эти утренние часы посетители районного универмага заглядывали сюда, Клавдия Ивановна Турыгина, взяв сразу две упаковки детских колготок, одну незаметно сунула в заранее полурасстёгнутый отворот пальто, и пакет бесшумно скользнул на дно объёмистого внутреннего кармана. Положив оставшийся в руках пакет на место, Клавдия прошла дальше вдоль стеллажей. Приметила красивое детское платьице. Снова, оглядевшись, незаметно опустила новую вещь следом за колготками. « У внучки Юлечки скоро день рождения – хороший будет подарочек от любимой бабули», - подумала Клавдия и сосредоточенно стала выбирать что-нибудь для покупки. Она всегда что-то покупала, какую-нибудь недорогую вещицу, чтобы, не дай Бог, не вызвать хоть малейшего подозрения у продавцов. Хотя разве смогли бы они даже подумать подобное о таком уважаемом в районе человеке. Клавдия Ивановна вот уже много лет возглавляла один из отделов народного образования, была членом районного комитета партии. Конечно, где-то в глубине души её мучила совесть. Знала, что поступает нехорошо, не по-советски. Да и как члена партии себя не раз корила: «Какой постыдный пример для школьников, если бы узнали». Но успокаивала себя: «Ведь ни разу за три года не попалась! А продавцы «наторгуют» нанесённую мною, растрату. Не я одна такая. И повыше меня чины воруют. Конечно, не таким, как я, образом, не в магазинах, но воруют. У государства, у народа. Россия-матушка богата – всем хватит». Лена Веткина в первый день своей работы в универмаге (её приняли в отделе кадров РАЙПО учеником продавца) ко всему, особенно к людям, присматривалась с интересом, изучающе, потому как ничего и никого ещё здесь не знала. Приехала она в сибирский посёлок с Украины вместе с мужем, демобилизованным с Черноморского флота. Муж Николай устроился слесарем в местном леспромхозе, а она, походив по организациям, решила попробовать себя в торговле. Внимательно рассматривая отделы универмага (их было пять: отдел верхней одежды мужской и женской, детской одежды 346

и игрушек, отдел обуви и головных уборов и отдел бытовых приборов), Лена обратила внимание на пожилую покупательницу. Не на неё саму, не на внешний вид: во что одета, обута, а на её руки. Вот они потянулись к стеллажу, сняли два пакета колготок, а обратно положили одну. «А где же второй пакет?- подумала Лена.- Сумки у женщины нет, и в руках тоже ничего. А вот она взяла два платьица, а назад снова положила одно. Руки пустые. Фокус-покус»,- смекнула Лена, но на всякий случай подошла к скучающей продавщице детского отдела и шепнула ей на ухо про свои подозрения. -Да ты что, в своём уме! Это же Клавдия Ивановна! – тоже, переходя на шёпот, возмутилась было продавщица. Однако Лена уже поверила всерьёз своей догадке и, когда Клавдия Ивановна подошла и выложила на прилавок пару летних дешёвых носков, Лена спросила: - А Вы всё выложили? Кажется, у вас что-то ещё за пазухой. Как плёткой по лицу, хлестанул внезапный и, как показалось Турыгиной, грубый, нагловатый вопрос. Она к таким не привыкла. От неожиданности Клавдия Ивановна потеряла на время дар речи. А смелая хохлячка уже помогала ей расстегнуть пальто и, сунув руку в глубокий, безразмерный карман, вытащила на глазах изумлённой продавщицы и других посетителей магазина два целлофановых пакета с детскими колготками и платьицем. С неделю, если не весь район, то вся его интеллигенция была в шоке. Учителя, и особенно те, кто близко знал Клавдию Ивановну, эту образованную, деятельную женщину, опытного профессионального работника, вначале отказывались верить. А Клавдия Ивановна, живая по характеру, напрочь замкнулась от людей. Замкнулась от стыда, от сознания того, что достигнутое годами уважение и почёт, которые она долгие годы имела, рухнул в одночасье. Когда она впервые решилась на такой поступок или, вернее сказать, проступок, Клавдия Ивановна думала, что это будет её и только её тайна. Даже муж родной, с которым она делилась, казалось бы, всем, не догадывался. А потом долго не мог понять, для чего это делала его любимая жена. Ведь жили в достатке: оба были на руководящих должностях, в деньгах нужды особой не имели. Впрочем, и сама Клавдия Ивановна до конца своих дней так и не поняла: где, когда и зачем её однажды бес попутал. 347

МАЗИЛА! В доме у нас было ружьё. Старое, наверное, отцовское ещё. Настоящее, охотничье, шестнадцатого калибра. И несколько патронов к нему, валявшихся в железном коробке вместе с молотком, щипцами и прочей домашней слесарской утварью. Не заряженных, правда. Но зарядить их было несложно. Порох и дробь в магазине были, в отличие от некоторых очень нужных вещей и продуктов. Наверное, излишки фронтового производства, оставшиеся после недавней войны. А капсюля к патронам можно было выменять у наезжавших частенько в деревню сборщиков всякого тряпья. Мы их так и звали – тряпичниками. За рваную, замусоленную фуфайку, к примеру, можно было получить у тряпичника уйму товара: коробок спичек, с десяток иголок или булавок, тетрадку в линейку, глиняный свисток и … целую горсть капсюлей. Фуфайки лишней в доме не нашлось. Но на крыше дома, где мы летом часто спали с братьями, я под слежавшейся соломой обнаружил старую изорванную солдатскую шинель. За неё тряпичник дал мне два клубка белых ниток, связку булавок, коробку «лампосеек» (момпансье) и целую горсть капсюлей. Выковырил из патронов использованные капсюля, аккуратно насадил новые. Из старого изношенного до дыр валенка наделал пыжей, насыпал в пустые гильзы пороху, дроби, затрамбовал содержимое пыжами. Я никогда не стрелял из настоящего ружья. И первый раз, идя с ним за огороды, волновался. Мишенью выбрал дятла, монотонно постукивающего на стволе молодой сосёнки, растущей недалеко от огородной изгороди. Положил на прясло ствол, передвинул затвор, вставил осторожно в ствол патрон, закрыл затвор. Крепко прижал приклад к плечу, нашёл в прорези мушку, навёл её на дятла, прицелился и нажал на курок… Сначала почувствовал тупой удар в плечо, потом в ушах отдался мощный хлопок, и ствол резко подскочил на жерди изгороди. В нос ударил острый запах порохового дыма. Потревоженный дятел перелетел на соседнее дерево, и через минуту вновь послышалось его монотонное постукивание. «Мазила!» - оценил я свой первый в жизни выстрел. 348

МЕНЯЛА В детстве редко кто из моих друзей мог похвастаться новым приобретением: велосипедом, или фотоаппаратом, или ещё какой супервещью. Поэтому, видимо, и любили мы тогда меняться тем, что имели. И я обменял охотничье ружьё на… велосипед с Федькой Шиганцовым. Велосипед трофейный немецкий. Вот только без шин – поизносились. Зато обода колёс прочные из нержавейки, как и спицы, и руль. В гору было трудно на нём, зато с горы – успевай тормозить. Одно неудобство: трясло сильно, как в лихорадке, особенно на ухабах. Но привык и почти всё лето гонял на своём импортном вело, пока не выменял его на…. фотоаппарат с Пашкой Бусыгиным. Фотоаппарат тоже оказался трофейным. Плёнки не было. Но я всё равно гордо ходил с фотоаппаратом через плечо и снимал всех, кто только желал. Потом мне стали надоедать с просьбами о фотографии, и я поменял фотоаппарат на гармошку с Лешкой, по кличке Рыжик. Гормошка была отечественная, тульского производства. Последний обмен оказался более удачным. Я почувствовал вдруг в себе дар музыканта, целыми днями подбирал мелодиии популярных в то время песен типа: «Тёмная ночь», «Катюша», «Рябина» и т.д. В дальнейшем самостоятельно освоил игру на баяне. А гармонь всё-таки тоже обменял на … часы «Победа». Марка хорошая, но что-то в них было нарушено, и часы шли с перебоями, нада было их постоянно встряхивать. С часами мне до сих пор не везёт. Как куплю – больше года не ходят. И потому не меняюсь я сейчас ни чем и ни с кем.

349

ГОВЁШКА Жил у нас в деревне Лёшка Москаль. Недотёпа, недоумок, и с некоторых пор ещё и заика. А заикаться он стал после того, как к нему, вернее к ихней семье, приезжал как-то дядька Павел из Киева. Богатый - много подарков навёз. Лешке подарил губную гармошку и набор красок. И тот целыми днями то пиликал на губной до одури, то рисовал какие-то каракули где не попадя. Бог, правда, в этом дураку таланту не дал. Зато Лёша смекнул заглянуть в пухлый дядькин бумажник и вытянуть из него несколько ценных ассигнаций. И спрятал их (такое только дурачку в голову может прийти!) в стайке под высохшую коровью лепёшку. Павел Карпович (так величали дядьку), обнаружив недостачу, пожаловался Лешкиному отцу. Отец у Лёшки был строгий ко всяким нехорошим проделкам, а по отношению к воровству - особенно. Долго раздумывать не стал, вывел во двор непутёвого сына, подвёл к чурке, на которой рубят дрова. Вытащил из поленницы топор и приказал Лёшке: -Ложь, сынок, голову на чурку. Лёшка дурак дураком, а смекитил, что дело труба. Ноги сами подкосились со страху. Закричал: - Пап, пап! Д-д-д-еньги в ст-т-т-айке под г-г-г-говёш-ш-шкой! Так потом и пристала к нему навсегда эта кличка – «говёшка». И заикался он еще долго. Но, говорят, больше не воровал.

350

КОРОВА-МЕДВЕДИЦА Расстояние от Тинского ремзавода до Старого Локотуя мы проскочили на мотоцикле «Урал» меньше чем за час. Свернув в сторону от лесовозной дороги на накатанную ягодниками колею в западную сторону от посёлка лесозаготовителей, углубились от жилья немногим больше, чем на километр и встали невдалеке от оврага, вдоль ручья. Решили было перекусит: протрясло хорошо в дороге. Достали из люльки сумку с прихваченными продуктами, но кто-то из нас предложил сначала найти хорошее ягодное место. Хотя ягода здесь, особенно смородина черная, бурая и красная, да и малина в любой год водилась в достатке, и её хватало всем ягодникам, которые съезжались сюда отовсюду, даже, случалось, из стольного града Красноярска. И всё же, несмотря на поток ягодников, места эти были небезопасными. Что же делать, если рясная и ароматная ягодка тянула к себе не только людей. А здесь, у ручья, давно облюбовало себе ещё и место для водопоя медвежье семейство. Не одного ягодника, по рассказам, задрала здесь медведица, когда невезучий натыкался на неё или ёё детёнышей. Почти у самого ручья, куда мы спустились, гремя пустыми вёдрами, сразу наткнулись на свежий медвежий помёт и глубокие следы медвежьих лап. Немного стало не по себе, тревожно. Однако увесистые гроздья смородины, встретившие нас за ручьём, отвлекли от тревожных мыслей. И быстро, торопясь скорее заполнить пустую тару, мы заработали руками. Часа не прошло, как мы с братом и его женой наполнили с верхом вёдра крупной душистой смородиной. Удалились от мотоцикла метров на триста, четыреста и уже вроде забыли об опасности, когда над оврагом разнесся приглушённый рёв. Все трое вздрогнули, а я споткнулся о корягу и наполовину просыпал ведро. 351

Лихорадочно стал собирать проваливающуюся в траву ягоду. А брат зло заторопил: - Кончай возиться, бежим к мотоциклу! Сквозь высокие кусты сплошного малинника, через который мы продирались, поляны с мотоциклом не было видно. Рёв повторился. Теперь он раздавался с той стороны, куда мы шли и где предположительно стояла наша техника. Старались идти осторожно и бесшумно, чтобы не обнаружить себя. Вскоре сквозь кусты показалась площадка с мотоциклом, возле которого громоздилась огромная чёрная туша. Присмотревшись, мы увидели над головой зверя рога. Подошли ближе и радостно вздохнули: это была большая черная корова, которая тёрлась боком о руль мотоцикла и что-то жевала. А «Урал» подпрыгивал от движений коровы и готов был опрокинуться. Мы радостно и угрожающе громко залюлюкали на животное. Корова, заметив бегущих к ней людей с вёдрами, спокойно развернулась и направилась в сторону посёлка, оставляя за собой звонкие шлепки. Подойдя к мотоциклу, мы, с грустью обнаружили, что взятые в дорогу запасы исчезли и, по всей видимости, в желудке у хищницыкоровы. Домой возвращались, хоть и голодные, но счастливые тем, что всё обошлось, да и ягоды набрали.

352

В СЕДОЙ ДАЛИ МАТЕРИКА

Чудесные рассказы, бесхитростные, но с очень красивым ритмом, что объясняется обилием глаголов! Рассказы представлены в форме воспоменаниярепортажа, где предоминируют рецептивные и чувственные идеи. Богатая лексика особенно прилагательные. По своей структуре оба рассказа полицентричны - т.е. много повествовательных центров, связанных между собой самим Рассказчиком. Прекрасно! Лорина Тодорова – кандидат филологических наук, доцент филологического факультета Великотырновского Университет Свв. Кирилла и Мефодия (Болгария).

(Зарисовки из флотской жизни) 353

НА ИЮЛЬСКОМ ПЛАЦУ Расста-ет-ся с бе-регом лодка бо-ева-я, Моряки-гвардей-цы в дальний рейс и-ду-т. За кормой буру-ны белые вски-па-ют, Чайки прово-жа-ют нас в далекий п-у-ть… не совсем стройно горланит в двенадцать молодых глоток отделение моряков-десантников, тщетно пытаясь попасть в такт маршевой песне разнобойным шлепком о плац кирзовых сапог. Тяжелая и непривычная для многих из нас и совершенно не флотская обувь томит неприятной усталостью ноги, но старшина второй статьи Сатановский не обращает внимания на наши измученные, кислые лица. Весьма недовольный строевыми успехами матросовновобранцев, он то и дело покрикивает: -Носок, выше носок тяните! И текст песни прошу в следующий раз знать назубок. Ужасно хочется присесть хотя бы на минутку, расслабиться, выкурить сигарету, но до конца строевой еще сто потов, потому что солнце июльское, как назло, палит нещадно . И есть уже страшно хочется. Эти строевые занятия благотворно отражаются только на нашем аппетите. - Левой! Левой! Ать-два, ать-два! По новой - за-пе-ва-й! Ать-два, ать-два! Маршевая песня, в общем-то, неплохая, да и запомнилась она мне сразу по простоте своего текста и мелодии, но петь ее уже бессчетный раз подряд мне надоело, и я неожиданно для всех и самого себя вдруг громко затягиваю: - Ой, ты, зима моро-зная, Но-че-нька ясно-звезд-на-я! Ско-ро ли я уви-жу Свою люби-му-ю в род-ном кра-ю? Мой тенористый голосок врезается в общий строй голосов, сбивая и так нестройный ритм маршевой песни. Кто-то уже, слышу, пытается подтягивать мне. На лицах ребят появляется настороженная улыбка... Так оно и есть - старшине не до шуток. 354

- От-де-ле-ние, стой! Кто тут слишком умный - три шага из строя шагом марш! Делать нечего, и я , стараясь чеканить шаг, выхожу из строя. Но, похоже, моя строевая выправка старшину уже не интересует. Его удивляет моя неосмотрительная наглость. - Ну, ты, сморчок, салага, чё выпендриваешься? Хочешь, чтобы отделение лишний часок по плацу строевым и с песней? Пожалуйста! Я уже был не рад своей дурацкой выходке, поскольку, как оказалось, и старшина слов зря не тратил, и потому пришлось в тот день по моей милости маршировать отделению дополнительно еще целый час. Когда же до нашего, изнеможенного палящим солнцем, строевой песней, думами о доме, сознания доходит голос старшины: “ Вольно! Разойдись!” – мы буквально падаем на землю, с удовольствием «зятягиваясь» кто сигаретой, кто папиросой. Некурящих среди нас нет. Кто уже давно, еще со школы смалит, кто только что от тоски по родной сторонке научился, как и я. Правда, я тоже где-то классе в третьем или четвертом пробовал закурить. Кто-то из одноклассников принес с собой пачку махорки, и мы сбежали с урока в лес. Неумело скрутив цигарки, сидели на прохладной уже осенней траве и солидно пускали из ртов горьковатый дым. Хозяин пачки махорки курил уже по-настоящему – взатяжку, пуская изо рта голубовато-серые колечки. Попытались и мы, но тут же дружно и страшно закашлялись, и я после такого удовольствия до самой службы в рот не брал этого зелья. Но теперь делал это с большим наслаждением, вдыхая ароматный дым сигареты, который, казалось, успокаивающим нервы, тоску и усталость теплом приятно растекается по всему телу. Разойдясь по уже сложившимся по интересам и симпатиям кучкам, мы продолжаем прерванный строевой муштрой разговор. Вот уже слышится гогот в кучке матроса из Барнаула Кости Горохова. Он травит очередную им же сочиненную шутку: - Пишу я, значить бабе Оле: “Служба идет хорошо, только вот нарядами меня здесь уже замучили. Вчера еще три вне очереди получил. А баба Оля отвечает: “Я очень рада за тебя, дорогой внучек. А ты бери, родимый, не отказывайся, складывай их в чемоданчик. У нас-то в доме с нарядами не густо. Но без очереди не лезь, пусть и 355

другим достанется.”.. Через месяц мы уже более-менее прилично и маршировали и пели, и не чувствовали уже такой усталости. И плац не казался нам таким постылым, как в первые дни строевых занятий. А вскоре и присягу принимали на этом же плацу, торжественно клянясь верно стоять на защите рубежей Союза Советских Социалистических Республик. На корабль я попал спустя полгода, получив на ускоренных курсах в учебном отряде специальность корабельного машиниста. Были уже сумерки, когда нас доставили во Владивосток к пирсу, где стояла дивизия десантных кораблей. На одном из них мне и предстояло отслужить без малого пять долгих лет.

ОСТРОВ РУССКИЙ

На службе у меня, как и у всего дивизиона десантных кораблей, было два адреса в зависимости от времени года: Владивосток-4 и Владивосток-100. Зимой наши корабли швартовались в центре порта у городских причалов. Но большую часть года, с начала весны и до замерзания воды в бухте нашей летней стоянки, мы находились на Русском острове. Омываемый со всех сторон водами залива Петра Великого, он надежно охранял подступы к восточной столице нашей Родины. На его более чем двухстах квадратных метрах (18 х 13 км.) умещался не только наш десантный дивизион. - Здесь Русский остров, здесь Русью пахнет! - скандировал хохол из Днепропетровска Боженко, когда мы впервые спустились по трапу на эту землю. Уже привыкший за несколько месяцев на корабле к шаткой под ногами палубе, я, ступив на берег, почувствовал не только желанную твердость под ногами, но и тяжесть. Земля как бы притягивала, но ноги еще по привычке пружинили, уравновешивая это притяжение. Недаром же поется в песне: “Моряк вразвалочку сошел на берег...” И так потом будет всегда и особенно после долгого плавания: ощущение приземления с зыбкого состояния к земной твердости. “ А почему, действительно, остров назвали Русский?задал я тогда себе самому же вопрос. Подумал и решил: ”Наверно, 356

чтобы знал всяк входящий сюда, что отсюда начинается и досюда простирается Великая наша Русь”. Во всяком случае, мне очень нравилось это название, и я всегда с гордостью говорил и говорю: “Служил на Русском острове”. Была весна. На Дальнем Востоке она почти всегда ранняя и солнечная. Это в начале лета здесь очень моросно, переизбыток влаги, когда особенно чувствуется недостаток кислорода. А в мае, как и во второй половине лета, и осенью погода золотая. В это время как раз шел нерест, и почти вся кромка берега, как живая, серебрилась и переливалась от выбрасывающейся на берег мелкой рыбёшки. Для многих из нас это было дивно. Мы ходили вдоль отмели и собирали ещё живую, трепещущую в руках рыбёшку. Заходили в воду, ища рыбу покрупнее, и с интересом рассматривая других водных обитателей: морских звездочек, медуз... Несмотря на теплую погоду, я все-таки простудился (промочил ноги), и меня с высокой температурой отправили в госпиталь. Подхватил воспаление легких. Вдабавок, уже в палате меня схватил острый приступ аппендицита, и я впервые оказался на операционном столе. На поправку шёл быстро. Рядом со мной в палате лежал индонезийский матрос. Он, к моему удивлению, неплохо говорил по-русски, и мы даже подружились. По возрасту он был старше меня. На родине в Индонезии у него остались жена и двое детей. Служил матросом на военном корабле и здесь у нас на Русском острове проходил курсы повышения квалификации. Так я впервые познакомился с иностранным моряком. Потом я его встретил через месяц. Наша Дальневосточная флотилия торжественно передавала в дар индонезийцам свой старый военный крейсер. Мы с интересом наблюдали за строевыми командами и выправкой индонезийских моряков. Мой приятель по госпиталю узнал меня в шеренге наших моряков и радостно помахал на прощание рукой.

357

ДЕЛЬФИНЫ Часто в часы отдыха я брал в руки баян и выходил на верхнюю палубу потешить мелодией душу. Однажды в Охотском море, возвращаясь с Шантарских островов, куда наш корабль доставлял по фракту очередной груз, я увидел, как за нами увязалась целая стая дельфинов. Как только я прекращал играть, дельфины кудато исчезали. Но стоило мне опять растянуть меха, они тут же выныривали из воды, крутили в воздухе своими головками, как бы кивая в такт музыке. Было весьма занятно. На палубе уже собрались зрители - свободные от вахты матросы, и, рассевшись: кто на кнехтах, кто просто на полу палубы возле борта, тоже с интересом наблюдали за занятными морскими животными, комментируя их поведение каждый по-своему. - Вроде обычная рыба, а, поди ты, понимает музыку. - Сам ты рыба. Это ж дельфины! У них, говорят, мозги больше человечьих. - А ты откуда знаешь? Разговаривал что ли с ними? А вода в Охотском море такая голубая и чистая-чистая, что видны белые брюшки дельфинов, радостные взмахи их плавников. А то вдруг из воды покажется головка нерпы, покрутит туда-сюда, сверкая любопытными глазёнками, и снова скроется в пучине набегающих друг на друга волн. Кругом, куда ни глянь, только море да небо, слившись воедино, и ничто, кажется, не разделяет их, нигде не видно полоски земли. И в этом безбрежном пространстве только мы, наш корабль да случайные попутчики-дельфины. От такой бесконечной, необъятной шири, кто впервые в море, дух захватывает. А мы уже привыкли и знаем, что через несколько суток вдали замаячит суша - остров Шикотан (Шиашкатан). На баяне я научился играть еще в школе самоучкой. “Музыкалки” в деревне не было. Вымолил у матери денег, сходил с ней за баяном в станционный поселок. Приметил я его когда ходил с ребятами в станционный буфет пить морс – самый лучший и единственный напиток в то время. Газировку в деревне тогда еще не продавали. Баян был тульский, звонкоголосый. Достал самоучитель и вскоре стал первым баянистом в деревне, играл вечерами в сельском клубе 358

на танцах. Зимой в клубе было холодно. Зажигали керосиновые лампы и танцевали без конца, чтобы не замерзнуть. Играть приходилось в перчатках. Но потом я все равно сильно обморозил руки, когда возвращался с танцев. Еле-еле потом оттёрли. Через месяц обмороженная шкура, как перчатки, слезла с рук. Пришлось потом долго их закалять. На нашем корабле баяна не было. Иногда приходил в дивизионный клуб поиграть. Но однажды перед новым годом в дивизионе был объявлен конкурс на лучшее новогоднее оформление корабля и новогодний концерт. Я немного рисовал еще в школе, да и когда работал на комбайновом заводе. Командир на целых две недели освободил меня от всех занятий и работ на корабле. И я старался. Наш корабль получил второе место и приз - баян, чему я был несказанно рад. И вот теперь он согревал мне душу в часы тоски по дому. Но было у меня с баяном одно не очень-то приятное воспоминание. Как-то мы готовили концерт вместе с береговой воинской связью, а точнее со связистками. Я ходил аккомпанировать хоровой женской армейской капелле. И однажды ребята с корабля попросили меня пронести с берега пару бутылочек водки. У одного нашего сослуживца намечался день рождения. - Что вы, братцы! Да меня тут же упекут на “Губу”,- не соглашался я. - И не просите! Но меня все-таки убедили, что дело это плёвое. Вынимаются гвоздики, соединяющие мех с клавиатурой, и во внутрь как раз впритирку входит две пол-литровые бутыли. Никто не догадается. И я так думал, укладывая купленные бутыли с водкой и застегивая баян на все застежки, чтобы, не дай Бог, не звякнуло внутри. Но у КП дивизиона я никак не ожидал встретить капитана третьего ранга Сысоева. Неприятно засосало под ложечкой. Я знал, что Сысоев играет на баяне. Только бы не.... - О, наш баянист! Что уже отрепетировал? А ну-ка давай посмотрим, как звучит сей инструмент. И он сам раскрыл футляр баяна, взялся, было, за ремни, чтобы вынуть баян... -Товарищ капитан третьего ранга! Вас к телефону. - Ладно, матрос, в следующий раз поиграем, - захлопнул футляр капитан. А у меня еще долго лихорадочно колотилось в груди сердце, и 359

я зарёкся после этого выполнять столь рисковые просьбы своих товарищей по службе. - Слушай, друг, сыграй-ка весёленькое что-нибудь, ну хотя бы цыганочку,- попросил кто-то.- Интересно посмотреть, как на эту музыку отреагируют дельфины. Но наши недолгие попутчики уже махали нам на прощание своими рыбьими хвостами, возвращаясь, видимо, восвояси. А цыганочку я все же сыграл напоследок, и лица ребят повеселели. И бескрайние дали не казались такими уж дальними. Где-то нас ждали новые причалы, новые впечатления, новые открытия нашей дальневосточной земли.

В БУХТЕ КРИЛЬОН Вот уже сорок лет минуло с той поры, как я, демобилизовавшись, покинул обетованную и романтикой, и суровыми флотскими буднями окраинную часть нашего материка с ёмким названием Дальний Восток. Многое стёрлось в памяти. Сейчас, пожалуй, и не узнал бы сразу ни бухты Золотой Рог, ни самой дальневосточной столицы, где, как писал один дальневосточный поэт: /Здесь город - продолженье океана, а океан, как город заселён/, ни тех бухт и портов, где за четыре года не раз пришвартовывался или стоял на рейде наш корабль. А было их вдоль всего дальневосточного побережья, вдоль острова Сахалин, Шантарских и Курильских островов и полуострова Камчатка немало. Но запало и в память, и в душу больше всего одно название - “Бухта Крильон”. Её-то и на карте нет, а помнится до сих пор. Прошедший рейс был очень трудным и напряженным. Не отошли мы из порта Советская гавань и десяти милей, как вышел из строя главный двигатель корабля. В машинном отделении это ЧП номер один. Весь вечер и всю ночь команда боевой части №5 занималась разборкой полетевшего двигателя и установкой нового - резервного. Как назло поднялся штормовой ветер, что в Татарском проливе далеко не редкость, а характер этой водяной акватории. И хотя в нижней части корабля не так ощущается качка, как на верхней палубе, но удерживаться в равновесии на скользких, промасленных паёлах было нелегко. И шишек себе набил, и измазался в мазуте я, 360

как чёрт, пока устанавливали двигатель. В бухту назначения - Крильон пришли, когда уже солнце стояло в зените. Сменившись с вахты, я, вконец обессиленный, упал на койку, не застилая её, и проспал мертвецким сном почти до самого вечера, забыв, что сегодня у меня день рождения. Вспомнил, когда корабельный кок Карим Галиев принес мне в кубрик праздничный ужин: горячие пирожки с повидлом, банку абрикосового компота и целую пачку печенья. Шесть часов хорошего сна вернули мне бодрость, и я с огромным аппетитом “смёл” свой праздничный ужин. А потом сошел на берег побродить по песчаным отмелям, искупаться. Место здесь безлюдное. Недаром бухту в шутку называли диким морским портом. После вчерашнего шторма вода в заливе казалось тихой, ласкала глаз спокойным перекатом волн вечернего отлива, в которых миллионами звёзд вспыхивали, рассыпающиеся на волнах, лучи заходящего солнца. Вода была теплой: середина июля. Разделся и быстро вошел в воду. Сделал несколько взмахов кролем и опрокинулся на спину. Морская вода, в отличие от речной, держит тело на поверхности легко, как будто лежишь в надувной лодке. Надо мной покачивается бирюзовое чистое небо, где лишь изредка прочертит его крыльями прибрежная чайка. Вспоминаю о доме, о девушке, с которой познакомился за две недели до призыва на флот... А вода подо мной приятно покачивается, (я ощущаю себя как в зыбке), ласкает нежной, едва уловимой прохладой, напевая мне свою водяную колыбельную песню. Не знаю, сколько я пролежал в таком расслабленном, отрешенном от действительности состоянии. Только, когда очнулся и повернул к берегу, берега не увидел. Екнуло в груди: куда и как далеко меня унесло? Лишь позже, выйдя из наступившего оцепенения и пристально приглядевшись, я едва различил далекую прибрежную полоску сквозь пелену стелющегося по воде испарения. Заработал отчаянно всем телом в направлении к заветному берегу, но вскоре с ужасом понял, что плыву не по течению, а против. Отлив отнес меня мили на две-три. Тут по твердой поверхности не менее часа ходьбы, а плыть да ещё против течения. И хотя я глубины не боялся и чувствовал себя в воде уверенно, но на такие дальние дистанции 361

мне плавать не приходилось. Каждый метр к берегу мне давался всё трудней и трудней. Я чувствовал, что силы уходили из меня в воду, а волны отлива толкали меня в грудь, толкали назад, в морскую пучину. Обессилев, ложился на спину и, передохнув несколько секунд, снова отчаянно грёб к берегу. Только бы хватило сил доплыть. К месту или не к месту вспомнил, как впервые научился плавать. На речке я проводил большую часть летних каникул, но купался только на мелководье, где бабы в банные дни полоскали бельё, и вода была доброму мужику по колено. Но однажды, выламывая удилище в старице Тинки, я поскользнулся на мокрой глине крутого берега и сорвался в воду. Вода накрыла меня с головой. Я с испугу отчаянно заработал руками и ногами, всплыл и, уже не помню, как оказался на противоположном берегу. Так вот неожиданно и научился. А потом уже чувствовал себя в воде, как рыба. Но сегодня вода была моим врагом, и я боролся с ней за свою жизнь, изрядно уже наглотавшись её горькой, солёной влаги. Казалось, что солью пропитались не только губы, но и все тело. Ужасно хотелось пить. А берег всё ещё маячил вдалеке, и мне думалось, что я уже никогда не доплыву до него. И от этой мысли тело холодело, а руки и ноги, которых я уже почти не чувствовал начинали лихорадочно работать. Откуда-то изнутри просыпалась невидимая энергия и заставляла работать усталые, обессиленные мышцы. Но когда, наконец, я коснулся ногами прибрежной гальки, силы окончательно покинули меня. Я даже не смог встать и выйти на берег. Так и пролежал обессиленный в забытьи наполовину в воде и наполовину на суше больше часа, пока прохладный предночной ветерок не вернул вновь меня к жизни. Было уже совсем темно, когда я поднялся по трапу на борт корабля. - Что, нагулялся, юбиляр? - спросил добродушно вахтенный. - Нагулялся. И успел заново родиться. - Как это? - не понял моей горькой шутки матрос. – Ну-ну! Отдыхай. Спокойной ночи! Спал я в эту ночь действительно спокойно и крепко, как победитель. А утром в моем блокноте появились строки: Забьётся зарево заката Над бухтой раненым крылом, Где, непомеченный на карте, 362

Нас встретит дикий порт Крильон. ...Здесь, у безлюдного причала, В седой дали материка Еще не раз начну сначала Я жить судьбою моряка.

УХА ИЗ …ПЕТУХА Из очередного отпуска домой я возвратился на корабль с двухнедельной просрочкой и медицинской справкой о “липовой” болезни, заверенной к тому же не военкоматом, а председателем сельского совета. Побаивался, что придерутся к этому, как и моя болезнь, липовому документу. И когда командир корабля, сетуя на то, что корабль вдруг оказался без кока, спросил меня, как бы случайно, не умею ли я кашеварить, я, не задумываясь, лишь бы отвлечь его от серьёзного изучения врученной ему мной справки ляпнул. - Конечно, могу!.. Это самое… с детства варю. Командир обрадовался, что проблема неожиданно разрешилась и засунул справку в стол, даже не взглянув на неё. - Вот и хорошо, дружок, вот и славно. Иди принимай камбузное хозяйство Рабочим на камбузе мне приходилось, как и многим салагам, бывать не раз. И мне нравилось наблюдать, как этим занимался профессиональный корабельный кок. Так что все операции по приготовлению первых и вторых блюд я примерно знал. Но, оказавшись на камбузе уже не в качестве рабочего матроса, а назначенным командиром коком, я немного растерялся. В меню на первое в этот день был борщ. Раскромсав на куски стегно говядины, уложил мясо в бак, залил водой и включил электропечь. Пока рабочий по камбузу матрос чистил картошку, я достал с полки поваренную книгу и углубился в ее изучение. В окошечко камбуза постучал баталер: - Кок! Принимай свежую рыбу. Командир захотел ухи! И просунул в окошечко три увесистых рыбьих тушки. Забыв, что в котле уже 363

млеют куски говядины, я быстренько почистил, и разделал рыбу, и опустил куски в уже закипавшую воду. Потом отправил в котёл нарезанную пластиками картошку и прочие приправы, необходимые для приготовления ухи. И уха получилась отменной. Ребята ели, нахваливали и просили добавки. Вот только сам командир корабля капитан-лейтенант Козин, не то чтобы усомнился в качестве ухи, но выразил нескрываемое удивление, протягивая мне через окно каюткомпании увесистую кость бывшей рогатой скотины. - Скажи, пожалуйста, дружок, что это за рыба? Сам я к трапезе ещё не приступал и потому в недоумении пожал плечами: -Так, вроде, горбуша, товарищ капитан-лейтенант. Как Вы просили. Когда в котел кидал, была рыбой. И тут до меня наконец-то дошло. Как же я мог забыть про борщ в меню, про брошенное в котёл мясо говядины? Получилась уха из петуха. Аж в пот бросило. “Всё, – думаю,- откашеварил!” Но командир и не думал снимать меня с кашеварства. И не разочаровался в этом. Я все-таки научился готовить и хорошо, и вкусно. Но иногда командир, когда бывал в хорошем настроении, напоминал про тот случай, как бы вскользь: - А ушица все-таки была отменной!

364

БУДНИ СЕЛЬКОРА

Сергей Прохоров - корреспондент районной газеты «ПОБЕДА».1970 г.

Рассказы, зарисовки 365

СТРАННЫЙ СОН

Вот уже несколько лет подряд, а, вернее, с тех пор, как Сергей Борисович Проколов ушёл на пенсию из районной газеты, ставшей ему за тридцать лет работы в ней родным домом, снится ему периодически один и тот же сон: он никак не может написать материал, который срочно должен ставиться в номер. Видит хмурое лицо редактора, суетливую беготню по редакционному коридору ответсекретаря. Нудно стучит по мозгам старенькая печатная машинка “Башкирия”. Сергей Борисович силится вспомнить, о чём он должен написать и куда в последний раз ездил в командировку... Кто-то трясёт его за плечо, и Проколов просыпается. Некоторое мгновение растерянно и виновато глядит в склонившееся над ним улыбающееся лицо, и, наконец, поняв, что это не редактор, не ответсекретарь, а его жена Галина, сладко потягивается, и снова закрывает глаза. -Вставай, уже 10 часов! Опять всю ночь просидел у компьютера? Завтрак уже давно остыл. Я пошла управляться по хозяйству… Хлопнула дверь, стихли удаляющиеся шаги жены. Сергей Борисович еще раз долго и сладко потянулся и, нехотя откинув одеяло, встал. Осторожно разминая затекшую поясницу, прошелся по тесной комнате, которая была и его рабочим кабинетом, и спальней. На 12-ти квадратах умещались книжный шкаф, пианино, компьютерный стол, уставленный соответствующим ему оборудованием. Здесь же тумбочка с телевизором, электронный музыкальный инструмент (сентизатор), два журнальных столика, кресло, пара стульев… и старый, советского производства, на пружинах, но еще крепкий диван. Уж не потому ли и снились на нем Сергею Борисовичу одни и те же сны из еще недавнего, но уже для многих такого далёкого прошлого, счастливого для ког- то, а, как мы тогда считали, для всех нас, строящих безоглядно лучшее общество на планете – светлый коммунизм. Просмотрев ещё раз распечатанные ночью на принтере страницы нового номера журнала “Корни”, который Сергей Борисович издавал на свой страх и риск уже второй год, он, напевая мелодию своей новой песни, заспешил в ванную. Приняв душ и плотно 366

позавтракав, отправился, как всегда, на весь день по своим делам, которым, казалось, не было видно конца Уйдя на пенсию, Сергей Борисович долгое время не мог найти своим нерастраченным способностям и энергии равнозначного дела, которым занимался всю жизнь. Переделав все работы по дому, до которых раньше руки не доходили, он однажды, перебирая свои бумаги, блокноты, накопившиеся за десятилетия, решил привести в порядок достойные внимания наброски стихов, которые встречались то в блокнотах, то просто на отдельных листочках. Насобиралось на целую книжку. Издаться теперь было проще простого. Никаких тебе рецензий, ограничений. Плати деньги и получай книгу. Но Сергей Борисович серьёзно относился к любому творчеству (в газете был ответственным за литературную страницу), а к своему особенно. Поэтому отобрал лучшее. Книжка в сто с небольшим страниц и тиражом в 300 экземпляров разошлась. Незаметно увлёкся, втянулся в творчество. Написал стихов на вторую книгу, на третью… Заметили. Напечатали сначала в краевых изданиях, потом и в центральных в Москве. Теперь вот издает собственный литературно-художественный альманах, который за год вырос до журнала…. Сдав на почте заказные письма (за год переписка с авторами журнала удвоилась), Сергей Борисович Проколов направился в редакцию местной районной газеты, где готовилась литературная страница с подборкой его новых стихов. Все свои новые стихи он сначала печатал в районке, желая узнать мнение о них у читателей, прежде чем поместить их в новую будущую книгу. Посидев за своим бывшим столом, который так и не сменили за девять лет, как он на пенсии, Сергей Борисович отправился в районный Дом культуры, на репетицию своих собственных песен. Шел и думал: “Что за дурацкий сон, который снится периодически и постоянно тревожит и волнует меня? И что за материал, который я должен был сдать в номер и не написал?”. И бывший газетчик в который раз уже возвращался в прошлое свой журналистской деятельности пытаясь вспомнить, отыскать в закоулках давно минувших редакционных будней ответ на волнующий его вопрос.

367

НАЧАЛО

Дверь электрички уже закрывалась, когда Сергей рывком втолкнул свое тело в тамбур. Успокаивая от бешеного бега дыхание, прислонился ладонями к дверному стеклу. Поплыли, набирая скорость и проносясь мимо, дома, строящиеся корпуса новой двухэтажной школы, Дворца культуры, маслозавода… Достал смятую пачку “Шипки”, закурил. “Слава Богу, успел. Надо же было вчера так напиться, что чуть не проспал на электричку”, усмехнулся про себя Проколов. Вот уже третий год работал он в местной районной газете. Поначалу, демобилизовавшись, подался было в город и год проработал на Красноярском химкомбинате, но потянуло на сельские хлеба. Вернулся.Устроился баянистом в леспромхозовском клубе. Както, между делом, отправил в местную районку стихи. Понравились. Предложили работать в газете. Освоился быстро, тем более что уже был кое-какой опыт: во время службы на корабле пописывал кроме стихов и статейки о флотских буднях, был даже слушателем школы военкоров при армейской газете “Боевая вахта”. Направили в промышленный отдел. В конце 60-х, начале 70-х в районе промышленных предприятий хватало: 5 леспромхозов, 4 строительных организаций, 2 завода и механические мастерские общегосударственного значения , 3 лесхоза и множество всяких мелких предприятий типа хлебозавода, прачечного комбината. Зав. отделом Виктор Александрович Попов, приветливо принял Сергея. А Сергею сразу понравился этот невысокий, добродушный, с весёлой искоркой в глазах полуинтеллигент-полумужик. Одет небрежно, на рукаве пиджака заплатка, брюки не глажены, воротничок рубахи помятый. А говорил умно, со знанием дела, и, главное, располагал своим неравнодушием, заинтересованным вниманием к себе собеседника. А как писал! Был у Виктора Александровича особый, присущий, наверно, только журналистам от Бога, нюх на острые проблемные ситуации, и он появлялся там незаметно, но в самый нужный момент. И статьи его в газете были самые острые, злободневные и читаемые, хотя и не всегда одобряемые высокими чиновниками из районной администрации. А интервьюировать он мог так, что его собеседники и не догадывались, что перед ними журналист. Мужик мужиком, в старой рабочей фуфайке, поношенной мятой шапчёнке. Блокнота не вынимал, ничего не 368

записывал, так, между делом интересовался производственными вопросами, говорил по душам. А потом на тебе – статьища в газете и вся в ней неприкрытая, неприпудренная правда-матка. Недолго довелось Сергею с ним работать, но того, чего он преподал ему за это короткое время, хватило на всю оставшуюся жизнь. “Писать, дружище, не пуп чесать, - любил говаривать зав. отделом. - Прежде, чем взяться за перо, особенно за критический материал, обдумай хорошенько всё до мелочи, но не вываливай сразу все на бумагу – хоть парочку козырных фактов оставь при себе – пригодится.” Этот совет не раз помогал Проколову потом в острых ситуациях, когда герой какой-нибудь из его критических статей буквально прижимал его к стенке, и он, как последним патроном, отбивался убийственным и сохраненным про запас фактом. С самим же Виктором Александровичем судьба сыграла злую шутку. Был он страстным охотником-любителем и при случае всегда проводил досуг с двустволкой. Особенно предпочитал охоту на уток. В один из выходных дней он вместе с редакционным фотокором Вячеславом Баглаем отправился на ближайшее озеро. Охота была удачной. Но во время очередного перекура прислоненное к дереву ружьё фотокора неожиданно упало и, падая, выстрелило. Новичокохотник забыл поставить неразряженное ружье на предохранитель, и один из тысячи случаев, когда ружьё само стреляет, произошёл. Сам Виктор не успел понять, что с ним. Хорошо ещё Вячеслав не растерялся: погрузил бесчувственное тело Попова на мотоцикл и быстро доставил раненого в больницу. Баглай ночь не спал, а утром, умываясь, увидел на своем виске седину. Только на четвёртые сутки Попов пришёл в сознание. Сразу же заявил пришедшему вскоре следователю, что Баглай не виноват, что это несчастный случай. Ранение в голову оказалось серьезным. Нарушилась двигательная система организма, психика. Выписавшись из больницы, Попов ещё некоторое время работал в редакции. Сдал экзамены и защитил диплом журналиста. Но вскоре вместе с семьёй уехал куда-то на Алтай, и Проколов о нем больше не слышал. Но сегодня, едя в командировку по письму на Канифольный завод, Сергей вспомнил и Виктора Александровича и его умные и добрые советы по работе с конфликтными ситуациями. Такую именно ситуацию предполагал он по приезду на завод. Пройдя в конец вагона на свободное место, Сергей сел, откинулся на спинку лавки и, прикрыв глаза, старался задремать. Голова еще 369

болела от вчерашнего. Бурно справили день молодежи, выпито было много и водки, и пива, и вина. Вот уж эта черта русского характера, привычка - пить без меры и почти не закусывать. Сквозь легкую дрёму слышал, как слева, напротив, шумно резались в карты четверо мужиков, то гогоча, то перебраниваясь. Чей-то малыш лет трех-четырех бегал в проходе. За спиной на задней лавке тихо, почти шёпотом разговаривали две пожилые женщины... Проколов снова оказался в шумной, изрядно подвыпившей компании, которая расположилась на зеленой травке местного летнего стадиона, неподалеку от торговых рядов, а вернее от прилавка, где больше всего толпилось народу. Там, привычно орудуя рычажком пивного насоса правой рукой, продавщица из местной чайной тетя Катя быстро и ловко левой раздавала кружки, банки, фляжки и прочую стеклянную, полиэтиленовую тару, наполовину заполненную льющейся через край пеной, принимала скомканные рубли, трёшки, небрежно совала их в безразмерный карман фартука. Сергей, после выступления на летней площадке, где демонстрировались праздничные номера почти из всех сельских Домов культуры, продолжил свое пение в уже более тесных, застольных компаниях. Он бы и рад сразу после выступления домой, но в праздники душа народа просит песен, и уйти просто так незаметно да еще с гитарой нереально. Только сумел улизнуть от одной компании, тут же нарвался на другую, а к вечеру уже и не помнил: где, как и с кем пил, и как добрался домой... Вагон слегка качнуло. Проколов открыл глаза. Электричка плавно замедлила ход и встала. - Станция Решоты. Следующая... - Но Сергей, уже не слушая голоса кондуктора, заспешил к выходу. Надо было успеть на рейсовый автобус, идущий на Канифольный. Через полчаса езды по накатанной грунтовой дороге, которая, как просека, прорубая тайгу, то поднималась круто, то вновь плавно уходила вниз и, казалось, никогда не закончится, не вырвется из бегущих навстречу, наваливающихся на автобус стен сосняка, справа вынырнули корпуса канифольного завода, дома поселка. Побывав однажды на заводе, Сергей проникся к нему особым чувством. Ему нравилось ходить по его территории, наблюдать, как по конвейеру загружаются в дробильное отделение смолёвые пни, подниматься по липким от смолы лестницам канифольно370

терпентинного цеха, смотреть, как в емкости поступает уже готовая светло-коричневая, тягучая, погожая на загустевший мёд канифоль. Воздух здесь, атмосфера - особые. И люди, насквозь пропахшие канифолью, тоже. Притягивали чем-то, располагали к себе, запоминались. Обстановка, прямо скажем, доброжелательная. Но, как и в любых других производственных коллективах, здесь тоже иногда случались конфликты. И фамилия главного героя одного из таких конфликтов, по письму которого и приехал Проколов на завод, была на редкость запоминающаяся - Скрипка. Сразу представляешь смычок, который музыкант-скрипач тщательно натирает канифолью. Без этого маленького золотистого смолёвого кусочка смычок не сможет выводить по струнам волшебные звуки. Как потом выяснилось, конфликт возник на пустом месте. Начальнику цеха чем-то не понравился слишком активный бригадир смены, комсорг Андрей Скрипка. То ли когда-то возразил, то ли не так поздоровался, не в том месте перешел дорогу. И решил начальник смены Федот Степанович Нелюбин во что бы то ни стало избавиться от несимпатичного или, скажем проще, неприятного ему, Федоту Степановичу, человека. Придирался к любой мелочи, снижал процент премиальных, а однажды просто назначил бригадиром другого. Иной, быть может, и стерпел бы (народ ведь у нас терпеливый), но не таким был комсомолец Андрей Скрипка. Раз так, взял и написал письмо в редакцию районной газеты, пригласил приехать и разобраться по справедливости. Секретарь партийной организации завода Михаил Дорошенко, к которому Сергей зашел после беседы с рабочими цеха, был, казалось, крайне удивлён. - Андрей Скрипка - хороший работник, активный комсомолец, заочно учится в техникуме, - не то оправдывал он безвинно потерпевшего, не то заступался за него. - Мы непременно разберемся. Начальник смены сначала вообще не хотел с корреспондентом об этом разговаривать. Но, видя, что все складывается не в его пользу, махнул рукой: “Да пишите, что хотите! “ Статья о невнимании к молодым, растущим кадрам на заводе, о своенравии начальника цеха была обсуждена на общем партийнопрофсоюзном собрании. Начальника цеха немного пожурили, сделали, так сказать, устное замечание. А главный герой статьи вскоре, получив диплом, уволился с завода, устроился работать в милицию. 371

“ОЧЕПЯТКИ”

Первым серьезный “ляп” в газете увидел печатник Саша Попов. Он уже кончал допечатывать тираж и, между делом, просматривая свежий, еще пахнущий свинцом и краской номер, обратил внимание на то, что Леонид Ильич Брежнев почему-то назван в газете генеральным секретарём РАЙОННОГО комитета партии. Позвонил редактору. А утром следующего дня на берегу пруда в тридцати шагах от редакции горел костёр, в который, дежурившие у полыхающего очага работники редакции то и дело подкидывали пачки газет. При этом вместе с искрами в небо поднимались и обугленные, но еще не рассыпавшиеся в золу кусочки статей, репортажей и, наверное, злополучная информация с Генеральным секретарём РК КПСС - Леонидом Ильичом. Газетчики шутили: “Такого понижения в должности Брежнев бы не пережил. А жаль. Пусть бы узнал, попробовал, как у нас тут!” Подобные опечатки, или как их газетчики в шутку называли “очепятки”, случались и раньше и были даже похлеще этой. К примеру, нашего дорогого вождя, отца всех народов назвали по невнимательности СРАЛИНЫМ. Хорошо: вовремя обнаружили опечатку, а то бы не сносить редактору головы. Или, вот, в строке информации о Всесоюзном смотре-всеобуче в Советской Армии, в слове “ВСЕОБУЧ” вместо буквы “О” была набрана “Е”. Утром, заглянув в сельхозотдел, Проколов увидел озадаченное лицо сотрудника отдела. Весельчак-балагур, незаменимый рассказчик анекдотов и любитель весёлых хмельных компаний Николай Васильевич Леменянов, неестественно хмуря лоб, разговаривал с кем-то по телефону: - Не может этого быть! Я ведь с ним совсем недавно встречался, - растерянно оправдывался перед кем-то в трубку Николай Васильевич.- Как закопали? Уже 40 дней? – Он обречённо опустил трубку. Выражение лица Леменянова напоминало в этот миг одного из героев комедии “Ревизор”. - Неловко-то как. Что теперь делать? – как бы спрашивал он Проклова, вяло здороваясь и отчаянно потирая левой рукой лоб. 372

– Вот незадача. А еще шеф не знает. - А в чем дело? Что случилось-то? – спросил с любопытством Сергей. - Ира просила клише на первую полосу, я и дал ей снимок скотника из Ильинской бригады. Звонил туда, никто трубку не брал. А ответсек. торопит. Махнул рукой, написал, что работает стабильно, добивается привесов, а ему сегодня 40 дней отмечают. - Да, – сдерживая вдруг ни с того ни с сего подступивший к горлу смех, посочувствовал Сергей. – Шефу это никак не понравится. - Еще бы! – сокрушенно вздохнул Леменянов. – Это же не первый случай. Вот не везёт мне с этими фотографиями. Вечно я что-то путаю. Проколов вспомнил, как совсем недавно такая вот путаница чуть было не разрушила две семьи. Хотя в том случае трудно было и не перепутать. Было в районе два передовика-тёзки: один комбайнёр, другой скотник. Оба Иваны Степановичи Щукины. И надо же было случиться так, что они разом отлучились из дому по каким-то делам. А тут газета с фотографиями обоих Щукиных на первой и третьей полосе. Всё вроде верно, вот только профессии героев перепутаны и колхозы, где они добились успехов. Комбайнер пас телят , а скотник жал хлеба. Вернулись из отлучки газетные герои, а их дома встретили скандалом. Еле-еле они потом оправдались. Пришлось редакции просить извинения у разбушевавшихся жён. А бедный Леменянов был лишен премиальных и в дополнение получил последний, уже который по счёту выговор. Потом, время спустя, этот случай часто вспоминали со смехом, но тогда было кое-кому не до юмора.

373

ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ

Лед на речке ещё не окреп, и не каждый мальчишка-смельчак, осторожно пробуя его на прочность, отваживался дойти до середины, тем более рискнуть перейти на другой берег. Саша Сибарь, задержавшись после уроков в спортзале школы, возвращался домой в леспромхозовский поселок один. Свернув на набережную, спустился с берега к реке, осторожно ступил на лед. Постучал каблуком по ледяной кромке, попрыгал – крепок. Сделал еще несколько шагов, опять попрыгал – не трескается. И решив, что речка уже окончательно застыла, спокойно и быстро зашагал на противоположный берег кратчайшим путем к дому, перемежая шаги со скольжением по льду, представляя, что катится на коньках. Саша уже минул середину реки, когда лёд под ногами неожиданно затрещал. Не успев отскочить назад, он мгновенно оказался с головой в ледяной воде. Тело обожгло. Вынырнув, Саша со страха цепко ухватился руками за кромку льда. Набухшие куртка, брюки и ботинки тянули вниз. Мальчишка бешено, что есть силы, заработал ногами, стараясь держаться на плаву. И стал кричать, звать на помощь. Первым увидел барахтающегося в проруби парнишку из окна своего кабинета инструктор райкома партии Виктор Додонов. А уже минут через пять-десять на набережной собралась целая толпа. До проруби, в которой отчаянно боролся за свою жизнь десятилетний школьник, метров 30-40. Но добраться до неё оказалось не так-то просто. Лёд под тяжестью взрослых дядей, как только они ступали на него, тут же ломался и стоял преградой на пути пловцов. Инструктор Додонов уже успел окоченеть в воде и еле передвигался, когда с разбегу в образовавшийся водяной проем прыгнул капитан милиции Владимир Швец. Но и он не на много продвинулся, разламывая руками ледяной наст. Спустили лодку и стали вёслами разбивать лёд. А толпа наблюдателей гудела, торопя и давая советы отчаянным спасателям. Какая-то женщина, которая и кричала, и махала руками больше всех, поскользнулась на деревянном настиле набережной и оказалась по пояс в воде. Тут 374

же завопила на всю округу: “Спасите! Тону!” - Кто-то пошутил: “Еще один утопленник”. Наконец чья-то умная голова догадалась принести лестницу. Двигая её впереди себя, капитан Швец дотолкнул второй конец лестницы до кромки проруби, и мальчишка тут же вцепился мертвой хваткой в неё. Подошла “Скорая помощь”, в которую занесли полуокоченевшего инструктора и стали оттирать спиртом. Алкаши жадно заводили носами, почуяв запах спирта. Капитан еще держался на ногах, но зубы выбивали бешеную дробь. Парнишка же, почти полчаса пробывший в ледяной воде, уже вечером сбежал из палаты больницы домой, а отчаянные спасатели еще несколько дней пролежали на больничных койках. Сергей Проколов, наблюдавший из окна своего кабинета за всем этим, не мог проявить героизма в спасении Саши Сибаря , так как болел радикулитом, но материал в газету о подвиге инструктора Виктора Додонова и капитана Владимира Швеца, которых вскоре наградили медалью “За спасение утопающих”, написал. А Саша Сибарь стал хорошим спортсменом, долго был гордостью района, учил детей быть мужественными и сильными.

375

“ШУТКА”

Проколов томился от безделья, с нетерпением дожидаясь конца рабочего дня. От предыдущих командировок в блокноте уже ничего не осталось: выписался полностью. И когда в промышленный отдел заглядывали редактор или ответсекретарь, Сергей принимал сосредоточенный, деловой вид, морщил лоб, пытаясь что-то чертить на пустом листе бумаги. “Надо срочно ехать в командировку за материалом, а погода мерзопакостная: который день подряд идут проливные дожди”, - грустно размышлял Проколов и зябко поёживался, представив себя идущим под этим ливнем по раскисшим районным дорогам. В кабинет с загадочным лицом заглянула редакционная машинистка Лидочка и доверительно сообщила новость: - А у редактора сидит наш новый сотрудник. Морячок! Восхищение её было искренним не потому, что редакция районки задыхалась от нехватки творческих сотрудников. У Лидочки был такой возраст, когда промедление с выбором жениха грозило ей остаться в старых девах. - Иван Чайников, - представился морячок каждому из собравшихся в кабинете редактора, радостно пожимая всем руки. “Морская пехота”, - снисходительно отметил про себя Проколов, задержав взгляд на синих погонах. Хоть сам он служил не на элитных военных судах, а на кораблях третьего ранга, но к парням, носящим морскую форму, но не видавших палубы и моря под собою, относился с долей пренебрежения. “И фамилия какая-то смешная – “Чайников”. “Самоваров” было бы посолиднее. -А где служил, - поинтересовался на всякий случай Сергей. -В Хабаевске, - охотно ответил морячок. “ Вон оно что”, - понял Проколов. - “Значит, пехота ещё и картавит. Однако, лихо этот Чарников шпарит под Ильича. Его бы загримировать, смог бы сыграть на районной сцене молодого Ульянова”, - отметил Сергей. “Морячок” оказался личностью не одиозной: держался посвойски, запросто и даже, когда шеф, представив редакционной 376

братии нового сотрудника сельхозотдела, отправился по своим делам, предложил знакомство “обмыть”. Был Ваня на редкость способным: сочинял стихи, песни, играл на гитаре и пел. И, что странно, когда пел, “р” у него звучало, особенно в песне про Клару: Ах, Клара, Клара, Клара-продавщица, Ты, родная, сердце мне отдай… Правда, точного текста Проклов уже и не помнит, но что про Клару- продавщицу - это наверняка. Освоился Ваня в сельском хозяйстве быстро, писал много, даже, можно сказать, черезчур много, и этим очень гордился, и, при случае, похвалялся, что “на нём одном дейжится вся газета”. Бахвальство это не всем в редакции нравилось, и решили новоявленную редакционную “звезду” как-то проучить. Но как? Ваня пытался писать пародии на известных поэтов, и ему, сговорившись, посоветовали отправить их в “Крокодил”, предварительно проявив восторг от написанного. Ваня, воодушевлённый вниманием, не заставил долго себя уговаривать и тут же отправил целую обойму пародий в уважаемое и самое популярное в советское время сатирическое издание. Все вместе с автором с нетерпением ждали ответа, а “заговорщики” по очереди караулили почту из Москвы. Это в нынешнее время материалы не рецензируются и на письма не отвечают, а тогда с этим делом было строго, и центральная печать в этом отношении ничем не отличалась от районки, если не было там ещё строже. Письмо из Москвы пришло через месяц. Ваня был в командировке, и “заговорщики”, в числе которых был и сам редактор, мучаясь совестью, аккуратно вскрыли конверт. Письмо, как и ожидали, оказалось весьма критичным. Сочинили тут же хвалебный отзыв о Ваниных “шедеврах”, подделав подпись литературного рецензора сунули его в конверт вместо вынутого письма и запечатали. Неделю Ваня ходил окрыленный, с гордо поднятой головой, всем показывая “липовый” отзыв. Уже, было, засобирался ехать покорять столицу. На всех в редакции смотрел свысока, покровительственно, словно ему уже вручили писательский членский билет в большую 377

литературу. А “заговорщики” уже и не рады были: а вдруг у Вани сердце не выдержит, когда он узнает истинную цену своему творчеству. Эвон как взлетел высоко, как орёл парит, каково-то будет спускаться на грешную землю. Зря волновались. Ваня поначалу, когда ему все же показали настоящую рецензию на его пародии, было осерчал сильно, но “шутку”, в конце концов, оценил, и в дальнейшем уже гораздо меньше хвастался своими достижениями, и даже писать стал гораздо интереснее и статьи, и стихи. Потом он всё-таки уехал из района в город. Говорят, даже выдвинулся там в народные депутаты и начал печатать свои стихи в областной прессе. Может, “урок” все же чемто ему и пригодился.

378

Весёлым пером

379

В СТРАНЕ ДУРДОМИЯ

Никогда не верил ни в загробную жизнь, ни в инопланетную. В вертикальную, лишь когда попадал в дом к любимой тёще. У неё всё всегда было с ног на голову, лишь бы не как у людей. После очередной такой тёщиной виртуальной неразберихи, вконец вышибленный из реальной жизни, я возвращался вечерней электричкой домой. Вагон был полупустым, не шумным, и я, прислонившись к окну, расслабился и устало закрыл глаза. Очнулся неожиданно от слепящего глаза солнца. Ни вагона, ни электрички. Стою посреди незнакомой улицы незнакомого мне города. Кругом снуют совсем незнакомые мне и какие-то очень странные люди. Одни хохочут, как сумасшедшие, другие плачут, как дети, третьи держатся за животы… Внимательно осматриваюсь. По обеим сторонам улицы сплошные торговые ряды: магазины, ларёчки, аптеки… “Совсем, как у нас в России”, - думаю. -Только названия у них такие же странные, как и люди. Вместо: “Овощи”, “Фрукты”, “Колбасы”, “Кондитерские изделия”… - “Скука”, “Хвори”, “Жалобы”, “Смешинки”, “Слёзы”… Захожу в “Скуку”. На полках в красивых упаковках “Сладкая грусть”, “Супер любовная тоска”, “Зевота в шоколаде”… И красочная реклама над ними: “ЦЕНЫ НИЖЕ РЫНОЧНЫХ.” “Ну, этого добра и у нас хватает,” - махнул я рукой и решил заглянуть в “Хвори”. Любопытно стало: неуж-то этим дерьмом здесь торгуют?. У нас вылечить от них никак не могут. Зашёл, глянул на полки, прилавок и обомлел. Всё, как в аптеке,в тюбиках, склянках, в ампулах, в таблетках: “Насморки”, “Поносы”, “Зубная боль”, “Чесотка”, “Заворот кишок” и т. д. - И что? - спрашиваю вежливо-равнодушного продавца в белом колпаке, - Берут эту заразу? - Ещё как! - вдруг оживился хозяин аптечной лавки, и стал неожиданно словоохотливым. – Одна старушка (у неё постоянные запоры) всю свою пенсию тратит на одни “Поносы”. Так что товар у нас не залёживается. - А “Насморк”, “Зубная боль”, “Заворот кишок” - это-то кому нужно? - Берут. Кто себе для бюллетеня, а кто для пакости своим близким 380

недругам. Может, чего изволите? У нас все в лучшем виде, свежее, без червей и не дорого. Если нет денег, можно в кредит… “Глотайте их сами!” - хотел сказать я, но промолчал. – А что, может у вас тут и магазины смерти есть? -Как и у вас. Только всё законно, сертифицировано. -А счастьем, радостью, мечтой, надеждой у вас тоже торгуют, с сомнением поинтересовался я. -С этим у нас дефицит. На сто лет вперёд разобрали. Да, вон через дорогу магазин “Счастье”, зайдите, поинтересуйтесь. За пыльным, сто лет не мытым прилавком сладко дремал древний столетний старик, с бородой до колен. На таких же прогнутых от метрового слоя пыли полках было пусто. Ась? Кого? Говорите громче, не слышу, - прошамкал потревоженный ото сна старичок. – Счастья?! – и недоуменно уставился на меня: - Что вы, милый человек, с луны свалились, что ли? Сто лет как уже разобрали весь лимит на счастье. Вот есть махонький кусочек, грамм на десять, но его никто не хочет покупать. Богатым даром не нужно такое счастье, а бедные дразнить себя не хотят. Вот и лежит оно, горемычное счастье, уже позеленело от времени и тоски. - А что это за город и что за страна, дедушка? - поинтересовался я. -Дак, ты чё, милый, действительно с луны свалился? Город наш Дурдом называется, а страна Дурдомия. Всё, как у вас, только с ног на голову. Неожиданно меня сильно качнуло. Я открыл глаза. В вагоне горел свет, последние пассажиры двигались к тамбуру на выход. Электричка начала уже трогаться, когда я выскочил на перрон. Большое багровое солнце уже закатывалось за крыши домов. Вечерело. Я снова был в реальном мире и вскоре забыл про приснившуюся мне Дурдонию, которая , в общем–то, мало чем отличалась от нашей, особенно, когда всё делается с ног на голову.

381

ОДНИМ СЛОВОМ - ФИЛОСОФИЯ Борис Николаевич Тютюев по складу своего ума и высоте образования – н/средняя школа, но больше по своей природной натуре был философ, если хотите, Аристотель, Галилей, Спиноза, Джордано Бруно в миниатюре. То есть мыслил, рассуждал, исходя из понятия образа нынешней жизни и жизни, как таковой, вообще, и ,в противоположность естественно-органическому мышлению, более высоко, интуитивно постигая органическую цельность и творческую динамику пития, те есть, извиняюсь, бытия. Впрочем, одно другому не мешало, поскольку Борис Николаевич прежде, чем возвыситься над собой, то есть увидеть окружающий его мир в более высоких материях, принимал на грудь не менее пол-литра горячительного напитка, предпочтительно традиционной русской водки. Напиток пробуждал в нем скрытые резервы неординарного мышления и с каждой очередной стопкой повышал шансы открытия Борисом Николаевичем нового философского течения. Неожиданно для себя Тютюев сделал умозаключение: если бы наша планета Земля начала вдруг вращаться в противоположную сторону, пошел бы возвратный процесс формирования жизни на земле. То есть и планета наша, и мы начали бы молодеть, неумолимо возвращаясь к своим истокам, к своей изрядно подзабытой истории. Представляя такую картину, Борис Николаевич то восторгался, то приходил в ужас. Ему нравилось молодеть: впереди предстояли и первая любовь, и свадьба, сила и здоровый дух во всем теле. Вернулись бы и долги, и награды, и много еще приятных ощущений, которые теперь только в теплых воспоминаниях приходят к нему. Но предстояло пережить, как бы не хотелось, и много неприятного. А как представил, что ему, в конце концов, придется все-таки вернуться в материнскую утробу, к своему зачатию, начисто отверг эту мысль об обратном вращении Земли. -Чёй-то меня занесло. Наверно перебрал питьевого адреналину, - подумал Борис Николаевич и налил еще. К месту иль не к месту вспомнил, что продавщица все-таки надула его, не додала трёх 382

рублей сдачи. Оно, конечно, деньги плёвые, но… И Тютюева осенила новая высоко-материальная мысль: - Три рубля - это ведь начальная, исходная единица капитала будущего предпринимателя. Сейчас она ничто, а через год, пять, десять лет, если эти три рубля использовать по-умному, в свете новых рыночно экономических отношений, они могут превратиться в тысячи, десятки, сотни тысяч рублей. А если эта милая, предприимчивая продавщица не одному мне не додала, то, глядишь, через десяток лет она может стать не только миллионершей, но и министром финансов или, на худой конец, депутатом Государственной думы. И Борис Николаевич с уважением поклонился в сторону магазина, в котором его надула будущая магнатка. - А вот из соседа моего никогда не выйдет ничего путного, - почему-то вдруг подумал о соседе Тютюев. - Хоть он и каждый день почти ворует из моей поленницы дрова, но перспективы они ему не дают никакой. Хотя, если пофилософствовать… Может, его возлюбленная жена мерзнет постоянно у своего очага, а сосед всеми силами пытается поддерживать священный огонь, дающий не только целительное тепло…И какое кому дело, каким образом он это делает. Нет, все-таки философия - великая наука. Благодаря ей можно самое негативное явление, самый отрицательный факт жизни возвести в ранг престижных. Одним словом – философия.

383

МЫ ЕХАЛИ КУДА-ТО Поезд, в котором мы ехали куда-то, подъезжал к какойто станции. За окном вагона что-то мелькало, стучало, визжало, скрипело. В вагоне было душно. Мой сосед по купе, который ехал не то в Читу, не то в Саратов, «дожевав» несвежий номер не то «Правды», не то «Известий», ковырял перочинным ножичком в носу. Соседка по купе, не то Дуся, не то Муся, ладно, по-деревенски скроенная, с дородными, угрожающих размеров грудями, которая ехала не то к мужу, не то к любовнику, допив дорожный кипяток, томно потянулась, бросив игривый взгляд на соседа с перочинным ножичком. Обилие выпитого за день дорожного кипятка возымело на меня действие. Но тут в купе постучали. В разверзнувшемся проёме двери показалась до боли надоевшая, испитая морда проводника, который на этот раз был не то в пенсне, не то в калошах. -Сухо-мы-ленн-ск. Кто сходит, пр-р-ошу сдать постель. Туалетом пользоваться на время стоянки з-з-апрещается. Вот те раз! - не то выругался, не то подумал я и опрометью выскочил на перрон. На заплёванном вокзале уже скопилась длиннющая очередь не то в буфет, не то в туалет - издали в толпе не разберёшь. На всякий случай пристроился сзади. -Вы тоже по нужде? - обратился я к крайнему в очереди, заросшему не то щетиной, не то грязью, в зачуханной шапке детине. - Угу. С утра во рту ни росинки, - грустно прорычал детина. А за мной уже пристроился мой сосед по купе с перочинным ножичком (тоже, небось, прихватило, с усмешкой подумал я) и соседка ни то Дуся, ни то Муся с авоськой в руках. Когда подошла моя очередь, я с тоской и ужасом понял, что зря потерял драгоценные минуты стоянки. Вместо заветной двери показалось окошечко пристанционного буфета. Пить кофе мне как раз не хватало, и я ринулся было опять искать туалет, но в это время 384

объявили об отправке нашего поезда, и я едва успел заскочить на подножку вагона тронувшегося состава. Уже в пути, справив, наконец, нужду, я с огромным облегчением растянулся на верхней полке. За окном вагона опять что-то мелькало, стучало, визжало, скрипело. Сосед с соседкой по купе о чём-то оживлённо разговаривали. Снова в двери купе показалась испитая морда проводника с подносом дорожного кипятка, вызывавшего во мне определённое воспоминание. «И всетаки хорошо, что мы все едем куда-то,»- подумал я, умиротворённый монотонным постукиванием колёс.

385

СЛУЧАЙ В ЗАХУДАЛОВКЕ

Действующие лица: Изей Осипович Шприцев фельдшер Захудаловского медпункта. Варвара Никитична - колхозница-пенсионерка. Серафим Лапухин великовозрастный внук Варвары Никитичны. Кузьма Хохмин - конюх. Ксения Пышногрудова - попутчица Лопухина. Саша и Аркаша - братцы-тунеядцы. Наконец-то, на 35-м году своей бурной, бесшабашной жизни, Серафим Лопухин, слесарь-сантехник городского ЖКХ, вспомнил о своих корнях, то есть о своей бабушке Варваре Никитичне, которую ни разу не видел, разве что на фотографии в семейном альбоме. “Всё, - твердо сказал он себе, еду.” Жила бабуся в какой-то Захудаловке, какого-то Зачухинского района, в нечернозёмной полосе России. В купе за столиком напротив ехала смазливая толстушка, на которую Серафим тут же положил глаз. В беседе, без которой никак не обойтись едущим вместе попутчикам, Ксюша (так звали толстушку) оказалась из той самой Захудаловки. Ездила в город за покупками. Не замужем. Ждёт своего идеала. Оба понравились друг другу. Серафиму небезынтересно было пополнить свою коллекцию любимых женщин, Ксюше -список новых принцев. Захудаловскому фельдшеру Изею Осиповичу Шприцу срочно потребовалось отлучиться не по производственным делам, но как назло сломался старый дверной замок, а оставить фельдшерский пункт без присмотра было небезопасно. У сельского конюха Кузьмы Хохмина ни с того, ни с сего разболелся зуб, и он, к своему счастью, застал возившегося с замком сельского доктора (так лаского называли Изея Осиповича захудаловцы). Изей обрадовался появлению Кузьмы, дал ему зубные капли. - Слушай, Кузьма, ты не сможешь с часок посидеть в амбулатории, покараулить. Мне нужно позарез отлучиться. - Не беспокойтесь, Изей Осипович, охраню в лучшем виде, как 386

своё собственное добро. Саша и Аркаша, захудаловские братцы-тунеядцы (так их здесь окрестили), как всегда сидели на лавочке и в сотый раз обсуждали последние деревенские новости. Саша: - А наш-то покойничек Федька-спортсмен опять ночью голый по деревне всю ночь бегал. Аркаша: - Да хватит врать-то. Нешто покойники бегают? Саша: - А давай поспорим! Аркаша: - А на что? У тебя в кармане – вошь на аркане. Саша: - Подумаешь! У тебя - золотые горы? Дом Варвары Никитичны, колхозницы-пенсионерки, стоявший на краю деревни, почти у самого кладбища, радушно встретил нечаянного гостя. После объятий и возгласов: “Внучек, родненький!”, “Бабуля!” - дом, казалось, наполнился счастливым семейным теплом и уютом . Беспокоило Серафима только одно: неожиданно на самом интересном, деликатном, можно сказать, месте у него вскочил подозрительный прыщик вроде чирия, который рос прямо на глазах. А у него встреча с Ксюшей на вечер назначена. Серафим, как бы между прочим, поинтересовался у бабули, как у них тут насчет медицинского обслуживания. - Доктор у нас, Изей Осипович, - золотой специалист, настоящий в своем деле профессор. А что, внучек, не захворал часом? Я мигом баньку истоплю, прпаришься и как рукой все снимет. Банька, она лучше всякого доктора. – И Варвара Никитична засуетилась , загремела в сенцах вёдрами, захлопала дверями, направляясь в дальний угол двора, где за высокой поленницей выглядывала прогнутая крыша старенькой, ушедшей на треть в землю баньки. Серафим, не медля, выскочил за ворота в поисках фельдшерского пункта. Кузьма Хохмин, довольный оказанным доверием местного доктора, оставшись один, сначала осмотрелся. Подошёл к вешалке и машинально снял и примерил на себя халат Изея Осиповича. Подошёл впору. Походив с важным видом по кабинету, сел за стол в докторское кресло. Придвинул к себе стопку бумаг, бланки 387

рецептов. В кабинет неуверенно постучали. В проеме приоткрытой двери показалось незнакомое конюху лицо. - Доктор, к вам можно? - Да, да, входите, не стесняйтесь, - приосанился сразу Кузьма, предвкушая интересную беседу новоявленного доктора с новоявленным больным. Недаром он носил фамилию Хохмин. В их родове, почитай, все, начиная от прадеда, были хохмачи-балагуры, и Кузьма унаследовал у них способность на всякие выдумкирозыгрыши. - На что жалуемся? Раздевайтесь по пояс, - входил в роль доктора Кузьма. - Понимаете, - засмущался Серафим. – У меня тут, он стеснительно прикоснулся к ширинке штанов, - прыщик. - Ну, ну, показывайте свой прыщик, - докторский апломб Кузьмы возрастал вместе с распиравшим грудь смехом, который он умел сдерживать, и казаться серьёзным в самых смешных ситуациях. – Да вы сымайте штаны-то, не стесняйтесь, девок здеся нетути. Серафим нерешительно расстегнул штаны, придерживая их, приспустил до колен. - И трусики тоже. Смелее! Прыщик, или, скорее всего, чирей, как убедился Кузьма, присутствовал на онном месте великовозрастного тела. - Да, молодой человек, - многозначительно произнес Кузьма. Доигрались, догулялись, допрыгались. Удалять придётся. - Кого? – в испуге произнёс Серафим. - Разумеется, ваш прыщик, - давился про себя смехом Кузьма и в тоже время напускал на себя строгость и озабоченность. - А без удаления нельзя? – робко попросил Серафим. - Да-с! – опять многозначительно произнёс Кузьма и подошёл к шкафу с лекарствами. Бегло осмотрев склянки, пузырёчки, с приготовленными фельдшером Шприцем мазями, жидкостямий, он остановил своё внимание на пузырьке с надписью “Скипидар”. “Это то, что надо!”, -усмехнулся Кузьма и, незаметно удалив надпись, взял пузырек и закрыл шкаф. - Вот, попробуйте втирать в то место, где прыщик. Должно 388

помочь. А надежнее - протрите тщательно этим лекарством весь больной член тела и всё окрест него. Успокоенным вернулся Серафим домой. - Ну, что, внучек, прогулялся по нашей Захудаловке. Собирайся, банька скоро будет готова, - все так же радостно продолжала хлопатать Варвара Никитична. Уже было темно, когда Серафим, разомлевший от веника, горячего сухого пара, банного духа, последний раз опрокинул на себя ведро прохладной колодезной воды и до красноты растер полотенцем распаренное тело. Ксюша в 10 часов будет ждать его, и он с нетерпением ожидал той минуты. Вот только этот проклятый прыщик портил все настроение. Обсохнув в предбаннике, он достал пузырек с жидкостью, раскупорил его. В нос ударил едкий смолистый запах. Обильно смочив конец полотенца, Серафим быстро растер всё своё хозяйство вместе со злосчастным прыщиком. Как огнём костра обожгло все смоченные скипидаром места тела. С непостижимой прытью Серафим, как ужаленный, выскочил из баньки, пулей пролетел через ворота и с диким, раздирающим душу и темноту криком пронесся по улице Захудаловки, которая уже готовилась ко сну. Услышав дикие вопли, к окнам прильнули почти все захудаловцы и с любопытством и страхом смотрели на голого, мечущегося по деревне человека. Наблюдали за происходящим и братцы-тунеядцы. Саша: - А что я говорил! Аркаша: - ??? А в своем доме, довольный результатом своей очередной шутки, ухмыляясь, попивал у самовара вечерний чаек конюх Кузьма Хохмин.

389

ХРЕНОВ НОС

Гавриил Хренов был не просто член человеческого общества. Он был член негласного народного контроля. Поэтому ко всяким, мягко говоря, прорехам, белым пятнам, незапланированным дыркам в этом обществе относился крайне неравнодушно, хотя и осторожно. То есть проявлял особую бдительность: не в каждую дырку совал свой чуткий, профессиональный в каком-то смысле, и, грубо говоря, набитый опытом и кое-кем из этого общества выдающийся… на лице нос. Но уж если и совал, то, сами понимаете, кое-кому от этого сования доставалось, но более всего почему-то опять же самому тому носу. И был он, этот нос, постоянно припухший и поцарапанный. Может, поэтому женская часть общества не слишком к нему благоволила, и Гавриил Хренов к своим 47 годам ходил еще холостяком. А так ему иногда хотелось женского внимания и тепла, так билось нерастраченная в любви кровь, что аж пятки чесались сию же минуту бежать хоть на край света, хоть на край села за этим теплом. А на краю села, противоположном дому Гавриила, жила разбитная, ещё в теле и неувядшей красе вдова Матрена Зацелуева. Гавриил не раз втайне наблюдал за домом Матрены. Ему нравилась эта пышущая здоровьем женщина, и он даже представлял её хозяйкой в своем доме. Однако огорчало Гавриила то, что к Матрене часто похаживали в неурочное время всякие иногородние мужики. Случалось, наблюдал, и свои, сельские. Надо сделать ей внушение, подумал Гавриил, а там, глядишь, и предложить между делом руку и сердце. Матрену же в последнее время беспокоили участившиеся набеги на ее вдовье подворье… нет не похотливых мужиков (это как раз было для неё даже очень приятно), а какого-то лесного грызуна, который самым наглым образом опустошал ее все лето холеный огород, воровал с грядок морковку и другие полезные овощи. Матрена скупила в сельском магазине все имеющиеся там капканы и расставила их по всему огороду. Наконец-то, решившись, Гавриил под вечер, надев свой лучший 390

и единственный выходной костюм, направился в противоположную сторону села, где втайне надеялся обрести тихое семейное счастье. “Сначала посовестлю Матрёну для порядку, а уж потом, между делом…” - рассуждал про себя Гавриил, подходя к заветной калитке. Из открытой форточки окна матрёниного дома со стороны огорода доносился раскатистый мужской хохот. “Опоздал”, разочарованно вздохнул неудачливый жених и уже было повернул на 180 градусов, но перебороло профессиональное любопытство. Перемахнув через невысокий заборчик огорода, Гавриил, крадучись между грядок, пополз в сторону окна, откуда доносились голоса. Когда до него оставалось метра два, на Гавриила неожиданно напал чих. Машинально пригнувшись к земле, он носом сунулся во что-то твёрдое, прохладное и острое, и в ту же секунду в его мясистый нос как будто впилась разъярённая волчья пасть. Гавриил, застонав, как раненый марал, и ничего не видя от боли, понесся по матрёниному огороду в сторону леса, всё подминая и круша на своём пути. На следующий день пошел разговор, что к Матрене похаживают не только особи мужицкого пола, но и крупные рогатые. Гавриил же с неделю не показывался на людях. А характерные шрамы еще долго украшали потучневший хреновский нос, который он старался ещё осторожнее и деликатнее совать в неприкрытые прорехи и дырки человеческого общества.

391

МАГАРЫЧ МАГАРЫТИЧ

Так ласково окрестили в селе Непросыхаемое печника,столяраплотника, на все руки работника, Ваньку Зашибалова. Мастер он был действительно справный, а, главное, никакой работы не гнушался, особенно с глубокого похмелья, в котором он находился постоянно, как и всё негусто населённое село Непросыхаемое. За любое дело, кроме “мокрого”, брался охотно, но плату требовал только магарычом и с хорошей закуской, поскольку в доме у него насчёт поесть, как говорят в народе, мышь с горя в холодильнике повесилась. А у вдовой Макарихи… нет, не крыша прохудилась – забор совсем обветшал, вот-вот рухнет. И скотина всякая норовит пролезть, да и выпивающие мужики летом за зелёной закуской лазают. -Ты уж, Магарытичь, милый, будь добр, поправь мне заборчик, покуда я в райцентру сношусь по делам. -И что у тебя за такие срочные дела, Макаровна? Было видно невооружённым глазом, что Зашибалов был с глубочайшего похмелья. Обхватив голову руками и массажируя виски, он с надеждой взирал на Макариху. -Гостей еду на вокзал в райцентру встречать, - радостно оповестила она Ваньку. – Дочка с зятем едути. Ты уж будь добр, подправь, а то перед гостями неудобно, срамно в глаза смотреть. -Дело плёвое! Это мы вмиг подправим. Особливо, ежели и ты, Макаровна, меня подправишь. А то я вчера малость того… -Конешно, конешно! –засуетилась Макариха. - Заходь, родненький. Она быстро накрыла стол, сбегала в подвал, принеся запотевшую литровую бутыль самогону. -Ты уж только тут без меня, Магарытич, а я побежала на автобус. Не дожидаясь, пока Макариха скроется за дверью, Ванька, радостно потирая руки, взгромоздился за стол и, не спеша, налил себе первую. Опрокинул, покряхтел для солидности и молча приступил к насыщению своего проголодавшегося желудка. Опрокинул вторую. 392

Закурил, раздумывая с чего бы ему начать порученное Макарихой дело. Вспомнил, что его на сегодня приглашал помочь сложить русскую печь сват Григорий Заворотниковский. “Надо успеть,” - подумал Магарытич и налил третий стакан. Самогон был “первочёвский”, и Ванька, повеселев от выпитого, мутным взглядом осмотрел жилище Макарихи. Остановил свой взор на русской печке. Подошёл к ней, заглянул в топку, в поддувало. Вспомнил об инструменте. “Надо, пока на ногах, сноситься за ним,” – сообразил Магарытич. Сбегав, на редкость резво, за печным инструментом, он налил четвёртый стакан. Опрокинул, утёр губы, уже не закусывая, и яростно принялся за дело. Через полчаса в доме было, как после бомбёжки: огромные кучи кирпича, разбросанные по всей квартире, пыль, копоть и накопившийся за годы и вырвавшийся наружу запах угарного газа. Макариха, войдя с гостями в дом, тут же и рухнула без чувств. Гости с удивлением и ужасом смотрели на груды кирпича, на пьяного Магарытича, довольно и шумно посапывающего за столом мертвецким сном. А в это время с нетерпением поглядывал в окошко сват Григорий Заворотниковский, поджидавший Могарытича, и уже всё приготовивший для разборки своей печи.

393

БУРЯ! СКОРО ГРЯНЕТ БУРЯ! По деревне пошёл слушок: готовится новая революция – третья мировая.. Уже, говорят, и вождь* объявился, как две капли, на нашего бывшего похож… Только вместо «эр» букву «же» не выговаривает и всех, кто не согласен с его «апрельскими тезисами»**, посылает в «зопу». И обещает снова всех богатых сделать бедными, а бедных, сами понимаете, кем. Для этого у него уже и сподручные помощнички разные: Феликсы Эдмундовичи, Антоновы-Овсиенковы***, и прочие, и прочие … Слухи слухами, но повод для этого – для третьей мировой революции, - как считает Григорий Недоопохмелкин, имеется. Он, хоть и состоятельный человек, (состоит законным мужем у своей супруги Вари), но обмана, скажем, в спиртовой или другой закусочной промышленности не стерпит. Сами посудите, какие нынче спиртовые напитки? Пьёшь, пьёшь, а ни в одном глазу. Столько в магазинах этого питья, а задремавших на тротуарах встретишь редко. А всё потому, что градусы в горячительных напитках не соответствуют действительности. Вот раньше, после революции, да! Всего-то одну на троих, а как домой пришёл - не помнишь. А котлеты с колбасами из чего? Да из чего угодно, только не из мяса. Лаврентия Павловича**** на таких производителей не хватает. На Колыму бы их, на лесоповал*****. Хотя сегодня лесозаготовкаодна из прибыльных статей шибко предприимчивых деятелей. Их хлебом не корми – дай только лишний кубометр навалить. Таким уже не до Лаврентия Павловича… А в медицине, культуре что деется? Ужас! Бардак!. Раньше хоть и не было одноразовых шприцов, зато дисциплина была, порядок. И ни за что платить не надо было. Дали тебе, к примеру, по зубам, свернули челюсть - и нате вам взамен бесплатный протез. А сегодня даже Герою труда насчёт замены жевательного аппарата требуется раскошелиться… 394

А по телику что смотрим? Срамота! Артисты, порой, в чём мать родила на сцену и всё наровят свои прелести с экрана к вам в квартиру вывалить… И писатели нынче поизмельчали. Где, спрашивается, Лев Толстой? Где этот…Алексей Максимович?****** Нет, что ни говори, что ни думай, а революция, ой, как нужна! Соскучались по ней. По нашей дорогой железной Диктатуре. Каковы там прогнозы на сей счёт? И правдоподобны ли слухи? Или это только воспалённое от недопивания воображение Григория Недоопохмелкина, которому в последнее время всё чаще снится дорогой Ильич на Броневике и слышатся заученные на всю жизнь бессмертные слова Алексея Максимовича: «Буря! Скоро грянет буря!»

Для тех, кто подзабыл советскую историю: * Под словом вождь подразумевается Владимир Ильич УльяновЛенин. ** «Апрельские тезисы» - реформаторский план Ильича по строительству государства. ***Феликс Эдмундович Дзержинский и Антонов-Овсиенко - политруководители, соратники Ильича. ****. Лаврентий Павлович Берия - Министр внутренних дел. *****. Колыма, лесоповал - неволя и судьба заключённых, коротко именуемых «ЗК». ****** Алексей Максимович Горький - главный пролетарский писатель. ******* Броневик - революционный пьедестал вождя революции. 395

КУДА ПЛЫВЁМ?! Вчерашней ночью выпал снег, да так и не растаял. Кое-где в огородах белыми бугорками топорщились кочаны несрубленной капусты, кучки картофельной ботвы, не разбросанные ещё на зиму парники. Чувствовалась незавершённость осенней страды, как бы застигнутой врасплох вероломно нашедшей на сибирское село матушки-зимы. В доме было не топлено со вчерашнего вечера. Сквозь неплотно прикрытую дверь тянуло холодом. Андрей Захарович неохотно откинул край одеяла, сунул ноги в ледяные тапочки и, жутко поёживаясь, зашлёпал на кухню. На обшарпанном столе с выцветшей от времени клеёнкой лежали в беспорядке тарелки с остатками недоеденной закуски, пустые стаканы, под столом валялась груда опорожненных винных и пивных бутылок. ….Далёк ли человек от политики или по уши в ней, как в дерьме, он не может не думать о том, кто правит государственной посудиной, набитой доверчивыми пассажирами и плывущей в мировом пространстве неведомо куда. Нет, конечно, рядовые плывущие думают или пытаются думать, что корабль идёт правильным курсом. А те, кто у руля, вообще не сомневаются ни в чём: они просто довольны тем, что удачно устроены на этом судне, обеспечены и хорошей работой и приличным довольствием. А если ещё и капитан добрый и покладистый, как теперь – можно плыть хоть к чёрту на кулички. Андрей Захарович, как ни всматривался в беспросветную даль, ничего обнадёживающего для себя там не увидел. Куда идёт новое судно «Россия», сменившее старый проржавевший «Советский Союз?» Сказать, что бывший боцман линкора не доверял ни вчерашнему, ни нынешнему капитану-президенту - значит, не знать Андрея 396

Захаровича – этого добродушного и не раз обманутого простачка. Только на реальном корабле, где служил когда-то Андрей, всё было просто и ясно: курс корабля, расстояние в милях, скорость в узлах, время прибытия и отбытия. А тут сплошной туман, мрак. Столько работ, мест проживания сменил, но так и не смог окончательно и хоть мало-мальски устроить свою судьбу, бросить окончательно якорь в бухте Надежды. Не заметил, как и шестьдесят стукнуло. Пенсию дали – хоть сразу пропей за вечер с друзьями-собутыльниками, хоть на месяц впроголодь растяни, перебиваясь на воде да хлебе. Подрабатывать, вкалывая на богатеньких, не хотел из принципа, да и здоровье пошатнувшееся решил поберечь. Жил в стареньком, ушедшем уже на треть в землю домике матери, умершей три года назад. При домике имелся небольшой огородик, сотки три-четыре. С него и кормился Андрей Захарович. Осенью накапывал около ста ведер картошки. Насаливал на зиму огурцов, капусты… Не роскошно, но жить можно. Летом огородом занимался, рыбалкой иногда. А вот зимой, чтобы не скучать, занялся чтением художественной и прочей литературы. А потом и сам писать пристрастился. Сперва было стишки сочинять начал, но, поняв, что Евтушенко из него никакой, взялся за прозу. Сначала флотские мемуары. После всякие жизненные ситуации описывал, пытаясь создать из этого какой-то литературный труд. Пробовал напечатать кое-что в краевых журналах, отправил даже в один столичный, но на посланные материалы ни ответа, ни привета. А два дня назад в октябрьском номере нового столичного журнала «Патриот», который он скорее по привычке пролистывал в местном почтовом киоске, увидел неожиданно свой материал. Журналов было всего три, и он все их скупил, уплатив по 110 рублей за штуку. Благо: деньги от пенсии ещё имелись. Раз десять подряд не менее перечёл напечатанный на двух страничках журнала свой наполовину обкарнованный редакцией журнала рассказ. Даже и не мелькнуло ни на мгновение обиды за бесцеремонное сокращение. Чувствовалось, что так намного лучше. Коротко и понятно, что 397

хотел автор сказать читателю в своём рассказе. А вечером Андрей Захарович устроил по этому поводу у себя дома обмывку первого литературного успеха. Не шуточное дело – столичный журнал напечатал! Это вам не хухры-мухры! Собрались немногочисленные почитатели его таланта сосед Сан-Саныч Бухаров, слесарь жилкомхоза, пописывающий стихи, Евгений Викторович Волошин, старый учитель-литератор и Лидия Карловна Рыбина, заведующая литературным архивом местной центральной библиотеки. Славной получилась вечеринка. Друзья искренне хвалили писательский талант Андрея Захаровича, пророча ему будущие успехи и славу. Как никогда охотно пили, много шумели, читая стихи и браня нынешнее правительство и государственную Думу, которые совсем не думают о творческих людях: писателях, художниках. Особенно досталось главе государства. - Я больше чем уверена, президент не читает ни старой русской, ни новой российской классики,- распылялась после выпитого Лидия Карловна. - А когда ж ему читать? - тут же встревал слесарь Сан-Саныч. - Он в свободное время спортом... дзю-до... ка-ра-тэ. На самолётах, пароходах рулит. Тер-р-ро-ристов мочит. -У нас только Владимир Ильич да Иосиф Виссарионович к литературе и искусству благоволили,- вспоминал доброе прошлое время учитель-литератор. - Ну почему только они? - снова встревал Сан-Саныч. - А Леонид Ильич? Он же сам писателем был. «Целину» написал, «Малую землю»... До полуночи веселились друзья. В старых стенах более чем полувекового дома звучали классические строки Пушкина, Баратынского, Шекспира, Есенина, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой... А ночью Андрею Захаровичу приснился сон: его вызвали в Кремль для вручения ордена за заслуги в новой российской литературе. Сам президент, пожимая руку писателю из провинции, 398

поинтересовался: - Вы, Андрей Захарович, я слышал, служили на корабле? - Так точно, товарищ президент, довелось. - И в шторма попадали? - Бывало. - И не боялись, что корабль потонет или разобьётся о рифы? - Я об этом как-то не думал, товарищ президент. У нас был опытный капитан и хорошая команда. - А как Вы относитесь к моей сегодняшней команде? Верите ли ей и мне, как своему капитану? И правильным ли курсом движется сегодня Россия? - Как не верить. Ведь мы за вас голосовали. А насчёт курса - Вам видней, товарищ президент. - А Вы, Андрей Захарович, напишите обо всём этом роман… - Присниться же такое,- растирая поламывающие виски и затылок, говорил самому себе Андрей Захарович. - И всё было, как натурально. Он на мгновение даже ощутил лёгкое, но крепкое пожатие руки главы государства. Заглянул в старенький самодельный посудный шкаф, где обычно хранил спиртное. Удовлетворённо вздохнул, обнаружив там недопитую бутылку «шушенской» водки и непочатую полуторалитровую бутыль пива. Не спеша ополоснул мутный стакан, протёр оторванным кусочком от газеты «Единая Россия». Почистил головку луковицы, нарезал его тоненькими пластиками, положил их на отрезанный ломоть хлеба, посыпал солью. Набулькал полстакана и залпом выпил. Крякнул, преодолевая противный привкус спиртного, и смачно с аппетитом откусил приготовленный бутерброд. - А что? Может, и вправду замахнуться на роман?- подумал Андрей Захарович, быстро хмелея после вчерашнего. - Про наш российский корабль. Так и назову его: «Куда плывём?

399

ГДЕ, МАТЬ ТВОЮ, ЛОГИКА!? По ре-ке плы-вё-ё-т утюг Из се-ла Ку-ку-ева, Ну и пусть се-бе плы… затянул было по привычке во всё своё лужёное горло, возвращаясь с очередной попойки, Кондратий Размышляев и внезапно, как и начал, оборвал пение. - Нет, неправильная эта песня… Икнул. - А по-че-му? – тут же, немного подумав, задал себе самому вопрос. И, пошарив по карманам в поисках папирос и спичек, сам себе же и ответил, как всегда не в бровь, а в… то есть, весьма даже логично: - А по-то-му, что утюг пла-вать не мо-жет. Во-первых, он тяжё-лый, то есть, же-лез-ный, во во-вторых… тут в песне со-вершен-но отсутствует логика, - продолжал размышлять Кондратий, бесполезно чиркая о смятый коробок отсыревшие спички, пытаясь прикурить такую же смятую полупустую папироску. Соответствуя своей неординарной фамилии, Кондратий Размышляев не только умел поразмыслить насчёт «выпить и закусить». Он дотошно относился к каждому изречённому ли, написанному ли слову, соотнося это сказанное и написанное с реальным состоянием вещей и явлений. - Ну почему люди выдумывают всякие не-су-ра-зицы типа: «Баба с воза – ко-бы-ле легче» или: «Не плюй в ко-ло-дец…»,- бубнил себе под нос Кондратий, петляя по нахоженной тропе к своему дому. – И при чём тут баба? Дело ведь не в ней, а в весе, если уж на то пошло. Взять мою худобу – 35 «кэгэ» вместе с упаковкой или соседку Дарью – 200 кило без ничего… Такая с возу - конечно, кобыле облегчение... И зачем кому-то пле-вать в колодец? Других мишеней нету, что ли? Можно для тренировки меткости, скажем, прохожему в глаз. Нет, это, конечно, невежливо, да и схло-по-тать по шее можно, лучше, если невтерпёж, в телеграфный столб. А колодец не мишень. Да и всё равно люди будут пить из него, плевал ты туда или нет. Так что тут ни-ка-кой логики, одна бравада словами.Точь-в-точь, как у моего 400

начальника, заведующего банно-прачечным комбинатом. Говорит одно, а на деле выходит совсем другое. Да что мой начальник? В самом Кремле никакой логики не соблюдается. Потому и в стране до сих пор бардак... Кое-как взобравшись на крыльцо, Кондратий осторожно, стараясь не шуметь и держаться на ногах молодцом, отворил двери и не совсем бодрым, скорее заплетающимся голосом возвестил о своём приходе: - Я, сол-ныш-ко мо-ё, тут ма-лость того, за-дер-жал-ся. Полной противоположностью Кондратию была его супружница Клавдия. У той совершенно отсутствовала какая бы то ни была логика и в словах, и в действиях, особенно, когда муж являлся домой, мягко выражаясь, пьяным в стельку. Могла огреть не только ухватом, кочергой, половой тряпкой, которые по логике вещей предназначены совершенно не для этой цели, но и утюгом. - Сейчас, родимый мой, ты закатишься! - и Клавдия наотмашь так врезала Кондратию чем-то тяжёлым и мокрым, что он не устоял на ногах и уже ползком добирался до «рыдвана», на котором, как обычно, почивал, когда являлся домой пьяным. Взобравшись на «рыдван», он успокаивался под привычную, монотонную ругань дорогой жёнушки и лишь изредка, в перерывах между грозовыми тирадами, тихо встревал, как бы оправдываясь и в то же время мягко урезонивая её, говорил: - Со-лныш-ко моё, что ты не-сёшь. Это не ло-гич-но. И, уже засыпая, сквозь дрёму слышал: - Я дам тебе завтра... твою мать, логику!

401

МУХА В квартире на 15-ти квадратных метрах Ефим живёт теперь вдвоём с … мухой. Она поселилась здесь сразу, как только от Ефима ушла жена. Вошла-влетела муха незванно и незаметно в самый критический момент: исчезновения в дверном проёме обожаемой супруги и с грохотом захлопывающейся двери. Её присутствие Ефим обнаружил не сразу. Терзаемый разлукой со своей «нижайшей» половиной, он трое суток не просыхал от слёз раскаяния и …вина. Очнулся на пятые сутки от того, что кто-то щекотал его за оголённую из-под простыни пятку. «Вернулась!», - обрадовался Ефим и попытался открыть глаза. Тяжёлые веки не повиновались, как будто пришитые. Ефим напрягся, сколь было сил, и, как двухпудовую гирю от пола, приподнял левое веко. В образовавшей щелочке, как в окуляре настраиваемого бинокля, то появлялись, то вновь расплывались очертания едва различимых предметов: потолка с архи-древней самодельной люстрой, спинки железной узорной кровати, стены с покосившейся рамкой семейных фотографий… Наконец, Ефим сосредоточил своё внимание на темнеющий изпод простыни носок своей ноги, где на его большом пальце что-то шевелилось и беспокоило. Дрожащими пальцами левой руки Ефим раздвинул веки, пытаясь лучше разглядеть существо, хозяйничавшее на грязном большом пальце ноги. Большая зелёная муха, не обращая внимания на заторможенные движения человеческой глыбы, спокойно чистила своим длинным и острым, как шило, носиком свои хрустальной прозрачности крылышки. От разочарования, что это не жена, хотя и назойливая, а какаято залётная навозная муха, Ефим икнул, выдернул из-под головы измятую подушку и метнул её в непрошеную гостью. Подушка, перелетев спинку кровати, шмякнулась о стенку и скатилась на пол, задев покосившуюся рамку с фотографиями. Та, раскачавшись от прикосновения подушки, сорвалась с ржавого гвоздя. Раздался звон разбитого стекла, который отдался в распухшей от вина и боли голове 402

Ефима, как разорвавшийся снаряд. Ефим бессильно откинулся на матрац, обхватив голову руками, и попытался забыться. Муха же, как ни в чём не бывало, продолжала заниматься своим мушиным туалетом. Закончив с крылышками, она поточила свой остренький носик о шершавый, как наждак, ноготь ноги хозяина квартиры, несколько раз ткнула им в мозолистую ткань. Ступня вздрогнула, как потревоженный вулкан, и человеческая глыба в образе Ефима поднялась, скрипя пружинами. -Ух, ты, вражина!- взревел Ефим, раскрыв, наконец, глаза и шаря ими по всем уголкам квартиры в поисках мухобойки. Не найдя, скрутил подвернувшуюся «районку» и замер в ожидании противного мушиного жужжания. А залётная гостья спокойно и уже по-хозяйски устроилась на люстре и, оглядев с высоты объятные квадраты ефимовских хоромов, решила подремать. Прождав в напряжённом состоянии минут пять, Ефим успокоился, бросил на стол смятую газету, собрал осколки стекла, фотографии. Поднял, и взбил подушку, и вместе с нею грохнулся опять на кровать. Проснулся опять от назойливого щекотания. Зелёная красавица сидела на прежнем месте, чистя крылышки и оттачивая свой острый носик. Но почему-то Ефиму уже не хотелось запустить в неё подушкой: она его нисколько не раздражала, даже наоборот. Он вдруг почувствовал, что не совсем одинок в этой квартире, что есть живая (пусть, насекомое), но всё же душа, которая даже чемто напоминала его нижайшую половину: то ли своим назойливым жужжанием, то ли укалыванием.

403

СКОКО? ИЛИ ЦЕНА ИЗВЕСТНОСТИ Писатель я. Недоумкин Аким Акимович. Не читали? Я тоже. У нас в Недопеределкино все писатели. И все Акимы или по женской линии Евдокеи. У меня дед и прадед Акимы были. И отца, кажется, так же звали. Тот и меня Акимом, как нарёк, так только его и видели. В школе я учился прилежно. Даже, я бы сказал, усидчиво: в каждом классе по три года сидел для прочности знаний. Получив аттестат об успешном окончании трёх с половиной классов, женился на такой же отличнице из противоположного конца деревни Недопеределкино - Евдокее. Зажили счастливо. Деток настрогали, хозяйство поразвели всякого: свиней, кур… Огород, почитай, с гектар. Деньжата коекакие завелись. Куда уж лучше. Но трудились денно и ночно, не покладая рук. Некогда было о чём другом, акромя хозяйства, и подумать. И тут жена моя, Евдокея, и говорит: - Всё, баста! Пора тебе, Акимушка, в писатели. А то стыдно на улицу выйти. Все кругом знаменитые, известные. Одни мы с тобой, как простые колхозники. Вон, даже сосед, дурак-дураком, а уже член какой-то писательской курпурации или как её там хрен выговоришь. Так что сымай с книжки сколько надоть и вступай в какую-нибудь писательскую. В первой писательской, куды я робко постучал, спросили: - Деньги с собой? - А скоко? - Если просто членом, то 45. - Рублей? - Тысяч. Вы что, контуженный? – жалостливо посмотрел на меня хозяин писательского кабинета - А скоко, если не просто членом? - Но это, смотря какие регалии вы захотите. Можем сделать вас даже лауреатом, членом литературной академии, профессором от литературы. Но это будет стоить очень, сами понимаете, бензин дорожает. Медали, ордена к юбилеям, к дням рождения по сходной цене. А если вы инвалид умственного труда – 50 процентов скидка. - Извините, а книгу мне писать надо?- спросил я, тоскливо 404

отсчитывая свои кровные трудовые (жена предупредила: без членского билета в дом ни ногой). Хозяин кабинета снова тоскливо посмотрел на меня. Слегка усмехнулся, пересчитывая деньги. Вежливо, но крепко пожал мне руку, выдавая членскую книжку: - Ну, это как вам будет угодно. Хотите – пишите, хотите – будьте просто известным. Жену Евдокею я обрадовал, вручая ей на хранение членский билет. Собрали пышный стол, созвали почётных гостей из Недопеределкино. Гости, бренча литературными медалями и сияя лауреатскими заслугами, отчески жали мне руки, обнимали, принимая в свое незримое литературное общество. И много пили и ели. Чего не попить на халяву-то. Теперь нам с женой не стыдно пройтись по улице. А скоро мне должны выдать первую литературную медаль, имени писателя Пискоструйкина. Всё у меня теперь есть: достаток, какой-никакой, известность недешёвая. Может, всё-таки сесть и попробовать чего-нибудь написать? А вдруг! 10 декабря 2013

405

ОБМЕНЯЛИСЬ ПОДАРКАМИ Аркадий Герасимович Надгробов не долго размышлял, что подарить своему ненавистному другу детства Ивану Егоровичу Перекурному. Тот накануне своего юбилея бросил курить. Нелегко далась Ивану Егоровичу борьба с вредной привычкой. Раз уж сто бросал. Испробовал вагон антиникотиновых средств, тележку всяких рецептов и заговоров, перенёс тысячу сеансов экстрасенсов. А тут, как-то подсчитал, сколько истратил средств на покупку вредного удовольствия и на лечение и упал в обморок, впал в кому а, придя в себя, окончательно и бесповоротно завязал с курением. Перебрав на витрине с десяток курительных трубок, Аркадий Герасимович выбрал самую оригинальную и изящную, из которой даже заядлому борцу с курением захотелось бы вдохнуть аромат табака. Подарок Надгробов передал с посыльным. Иван Егорович не выдал ни огорчения, ни удивления, как, впрочем, и радости особой. Вежливо поблагодарил через посыльного Аркадия Герасимовича и всё время за праздничным столом, где лились поздравительные речи и вино, думал: какой ответный подарок он преподнесёт Аркадию Герасимовичу к его юбилею, который состоится через месяц. Ведь они почти ровесники. А за неделю до своего юбилея Аркадий Герасимович прихворнул. Даже скорую вызывали. И Ивана Егоровича осенило. Он позвонил в бюро ритуальных услуг и заказал венок с доставкой по адресату. К дню рождения Аркадий Герасимович окончательно выздоровел. Был весел: радостно встречал гостей, балагурил за праздничным столом. Посыльный с траурным венком вошёл, когда гости хором, подняв бокалы, желали юбиляру здоровья и долгие лета. Увидев массивный венок с лентой и надписью «Земля тебе пухом незабвенный Аркадий Герасимович!», гости застыли в немом молчании и удивлённо и растерянно смотрели то на венок, то на юбиляра.

406

ПЫШНЫЕ ПОХОРОНЫ

Похороны были пышными. Со времён Пелагеи Кудыкиной* таких не видывали. Не понаприехали, не понапришли со всех областей, краёв, республик и прочих деревень дальних и ближних. Самыми первыми ни свет, ни заря не приехали деточки родные, сводные, законно и незаконно рождённые. За ними все остальные родственнички ближние и дальние, сёстринские и братовые, кумовья и девери с той и с этой стороны. Теснятся, галдят у пустой, хоть шаром покати, калитки. От тоски ажно дух распирает. Сам усопший не выдержал: вскочил из не сколоченного ещё гроба и ну всех непонаприехавших, обнимать да целовать в губы алые, в дом, приглашать отпить, откушать яств, коих сроду здесь не было, за помин его души. Усадил всех за сто лет не накрываемый стол на единственную в доме табуретку. Налил из пустого кувшина, коего у него и в помине не было, всем не приехавшим и не пришедшим, да и себя не забыв горемычного, чокнулся с каждым, пожелав всем того же, чего и себе: «Пусть земля будет пухом!» Не спеша залпом выпили, закусили тем, чего даже господь не послал, и все хором затянули траурную: «Шумел камыш» и дружно двинулись на кладбище, ведя под руки почившего в бозе… Усопший и хозяин похорон был алкаш с шикарной фамилией Захар Пышный, которому в последнее время постоянно с перепоя грезились собственные похороны. *Пелагея Кудыкина Перестройки.

–

собирательный

407

образ

великой

МИНИАТЮРЫ СЛАДКАЯ ЖИЗНЬ Вы любите сладкое? Это плохо. В смысле: есть хорошо, да для здоровья плохо. А что делать? Особенно когда очень хочется. Даже доктора говорят: “Нельзя! Но если очень хочется, то можно”. Немного после еды. Или до. Или натощак. Кому как удобней. Только потом не жалуйтесь, если что. К примеру, закупорка вен. Или повышенное давление. На худой конец, симптом надвигающегося диабета. Вы что больше из сладкого предпочитаете? Торт? Мороженое? Шоколад? А из диагнозов? - Ожирение? Инфаркт Миокарда?.. Хотя,что это я вас пугаю. Или себя? Сам-то я без сладкого ни дня.

ПСЕВДОЛЕВ Лев вовсе не был львом. Это была обыкновенная курица, которая, как говорят в народе, не стоит выеденного яйца. Так, для куражу, нацепила на себя звериную шкуру, чтобы попугать слабонервных, доверчивых лесных граждан. И те поверили. И доверили по своей неосмотрительности и разгильдяйству новоиспеченному зверю руководить обезьянником. В результате все обезьяны распустились в буквальном и прочем смысле: не стали лазать по деревьям, а подавай им бананы с кофе прямо в постель. А псевдолев, вместо того, чтобы приструнить обнаглевших наших по Дарвину предков, сел за мемуары о своей якобы звериной судьбе. И написал. И издал. И слава пошла о героических приключениях новоявленного зверя. Выдвинули в депутаты звериной Думы, а потом и в Президенты звериного государства. Руководит до сих пор. 408

СОРИНКА В ГЛАЗ Шёл, шёл и - бац! - соринка в глаз. Ветром надуло. Встал как вкопанный.Стою, шарю, хлопаю руками по карманам в поисках носового платка. А мимо машины, люди и прочие движущиеся материальные особи. Объезжают, обходят, вот-вот с ног собьют и никому до меня дела нет. Конечно, где им меня понять? Стоит, дескать, какой-то мужик, машет руками по всем членам тела, вроде как бы в пляс собирается пуститься. Им даже, наверное, смешно. Вот если бы каждому из них в глаз, как мне, не неслись бы мимо, как очумелые, а помогли бы и мне да и себе избавиться от этой чертовой соринки, которая всегда ни к месту и не ко времени в глаз залетает. Глядишь, и добрее бы стали люди друг к другу. Только надо, оказывается, эту соринку прежде почувствовать в своём глазу, в себе, чтобы увидеть её в других.

409

САМОЕ ПРИЯТНОЕ – ОБНИМАТЬ НЕОБЪЯТНОЕ

Деньги не голуби, выпустишь из рук, назад не прилетят. Улыбка – лицо придурка. Самое приятное – обнимать необъятное. Не унизившись, не возвысишься. У туалетной бумажки одни на уме какашки. Хороший пекарь - желудку лекарь. Не плюй в соседа, если не уверен, что попадешь. Кто старое помянет, тому и окулист не поможет. Баба с возу - кобыла вскачь. Русская мода - пьяная морда. Единожды солгавши, наврёт и с три короба. Как бы корова ни мычала, лишь бы доилась. Сперва надо невод сплесть, чтобы после рыбку съесть. . Волка бояться - про зайца забыть. В тихом омуте и щуки водятся. Не на каждом воре шапка горит. На ином пышнеет Бог дал - вор взял. Вор - это рыбак. Когда дела его плохи, он «сматывает удочки». - Одна голова хорошо, а три лучше! - воскликнул Змей Горыныч, повстречав Ивана-дурачка. Так родилась известная в народе пословица. Не всегда палка о двух концах. Иногда концы прячут в воду. То, что человек занимается тем, чем он занимается, ещё не говорит о том, что он что-то делает. Важно не как ты молишься и сколько, а кому и зачем? Богатство не спасает от смерти, а вот смерть от богатства легко. Мудрость начинается там, где заканчивается глупость. Какие крылья курице не приделывай, она всё равно не полетит. 410

О ВСЯКОЙ ВСЯЧИНЕ О МУДРОСТИ - Ты что с ним, что без него, - сказал стоматолог Щипцов и выдрал зуб мудрости у пациента Тупикова. О ЧЕСТИ - Береги честь смолоду, - говорила бабушка внучке. А внучка, сержант Иванова, отдала честь майору Петрову. О ЖАЛОСТИ Пожалел Волк Кобылу и … съел её жеребёночка. Пожалел инспектор ГБДД Ловцов нарушителя автотранспортного движения Неумелого и взял с него десять тысяч рублей. О РАВЕНСТВЕ Депутат городской думы Ширяновский и дворник Садового кольца Метёлкин сидели в одном ряду партера, согласно купленным билетам. О ПОРЯДОЧНОСТИ - По порядку номеров рассчитайсь! – скомандовал старшина желторотым курсантам. О ДРУЖБЕ - Гусь свинье не товарищ,- сказал однажды Абрамович Березовскому. О ЛЮБВИ О ней уже всё сказано. Но влюбленным неймётся: всё любят, и любят, и любят, и любят... О СЕКСЕ !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!?????????????? ??????????????????????????????? О ЕДЕ - Вы что будете заказывать? - спросил худой толстяка. - На первое поросёнка, на второе барашка, на третье цыплёнка. А вы? - Я тоже, 411

пожалуй: на первое чай, на второе чай, на третье чай. О ДОСУГЕ Встретились подруги, разговорились. - Как я здорово провела выходные! - радостно делится одна подружка. - Успела побывать на концертах: Хворостовского, Пугачёвой, Киркорова, Зверева, Баскова и Лолиты. А ты чем занималась, дорогая? - Я тоже, дорогая, смотрела этих звёзд. Всё было так чудесно, что я двое суток не вставала с дивана. Всё смотрела, и смотрела, и смотрела... ОБ ЭМИГРАНТАХ - Как вам живётся у нас в России? - спрашивают репортёры Жерара Депардье. -Как во Франции, в Бельгии, в Нидерландах, в Австралии, в Голландии, в Испании, на Канарах, на мебельной фабрике «Мария»......Перчислять дальше? О РЕКЛАМЕ - Слышали? Леонид Аркадьевич помер! Ну, этот, который на “Поле чудес”. - А что с ним? Разбился на своем самолёте? -Да нет! Но он так страдал, так страдал, что зрители переплачивают за спутниковое телевидение. О ЖИЗНИ И СМЕРТИ - И зачем только люди живут, живут, а потом умирают? - А делать им, видимо, больше нечего.

412

МИМОХОДОМ ДОТЯНУТЬ БЫ ДО КОММУНИЗМА -Мама, только что по радио сообщили, что мы будем жить при коммунизме, - восторженно говорит сын матери, вбегая на кухню.– Сам Никита Сергеевич* обещал. -Хорошо, сынок. Ты сходи к соседям, попроси хлеба, а то мы до этого коммунизма не дотянем. МОЖЕТ, ЛУЧШЕ НА РЫБАЛКУ? Сначала я женился. Потом разошёлся. Опять женился и опять разошёлся. Снова женился и снова…. Надоело! Может, лучше сходить на рыбалку? И ЧЕГО ЖУЖЖАЛА? Жужжала пчела, жужжала. Жужжала, жужжала. Жужжала, жужжала. И чего жужжала? Всё равно чай пил без мёда. ЗА ЧТО И ЗАЧЕМ? Грамоту мне дали! Ну, дали и дали. Подумаешь, невидаль! А, может, действительно заслужил? Или в насмешку? Хрен их знает, этих давальщиков Грамот. Вот возьму и порву. Или, хуже того, в рамку под стекло и на стенку заместо картины. Пусть люди смотрят и думают: за что и зачем? НИЧЬЯ Опять наша сборная проиграла, сто голов им под дыхло. Вот сволочи! Из-за них у меня все котлеты в духовке сгорели. И аппетит пропал. Одно успокаивает: им (футболистам) и мне одинаково хреново. Выходит, ничья. УГАДАЙТЕ У нас каждый первый имеет велосипед, каждый второй – мотоцикл, каждый третий – автомобиль, каждый четвёртый, пятый, шестой и так далее… Угадайте: на каком транспорте езжу я?

413

И В БАШКЕ ДЕМОКРАТИЯ Когда в голову приходят неприличные мысли, приличные вежливо уступают им место. В башке тоже демократия. ОСКОРБЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ «Неужели я произошла от обезьяны?» - возмущается девица, рассматривая себя в зеркальце. « А не подать ли мне в суд на Дарвина за оскорбление личности? Сейчас многие выигрывают». КОНЕЦ - ЭТО НАЧАЛО Конец света, - это начало разумного, логического мышления гомо сапиенса над мифическими предсказаниями прорицателей, всевидящих и прочих дурителей человечества. НЕ ДОЖДЁТЕСЬ Ежегодная прибавка к пенсии в России, - это тактический намёк пенсионерам на то, что они не доживут до достойного отдыха на Канарах. ЛИЧНОСТЬ И ЧАСТНОСТЬ Спрашивает как-то Жириновский Жванецкого: -Слушай, Миша - я вот депутат, а ты юморист. А страна смеётся над нами одинаково. Может, мы близнецы? - Почти, дорогой Вольфович. Разница лишь в том, что страна смеётся над тобой лично, и над моими опусами в частности. ТОШНИТ ОТ САНКЦИЙ Встретились Путин с Обамой. Чёрный президент говорит белому: -Давай бросать жребий - кому первым трахать хохлячку. - Я пас, отвечает Путин. - Меня и так тошнит от ваших санкций. РОЖДЕНИЕ ПОСЛОВИЦЫ - Одна голова хорошо, а три лучше! - воскликнул Змей Горыныч, повстречав Ивана-дурачка. Так родилась известная в народе 414

пословица. ПЛЁВОЕ ДЕЛО Говорит юный верблюд старому, -Дед, а ты можешь переплюнуть Сахару? -Да плёвое дело, внучок. Только я на эту провокацию давно уже плюнул. -Почему? -Не хочу лишний горб наживать. КСТАТИ -Кстати, дед, а почему у нас верблюдов два горба? - Тебе, внучок, нужны лишние проблемы? МУЖ В КОМАНДИРОВКЕ Приходит жена домой, а муж в командировке. -Ты надолго? звонит она ему по телефону. - До первого любовника, - отвечает тот из шифоньера. РОДОСЛОВНОЕ ДЕРЕВО Посадил мужик дерево… родословное. Поливал, поливал, а оно не растёт. - В чём дело, - спрашивает себя мужик. - Так у меня же корней нет, отвечает дерево. ГЛУПЫЙ ВОПРОС Приходит бомж в Банк. -Вклады принимаете? -Принимаем. -У всех? -У всех. И у тех, у кого нет? -? ШКУРНЫЙ ВОПРОС Медведь в медвежьей шкуре чувствует себя медведем, заяц в заячьей - зайцем, норка в норковой - норкой, бобёр в бобровой бобром... А кем чувствует себя человек в их шкурах? ЛИМИТ Человек на 90 процентов состоит из воды. Интересно, куда же вмещается все остальное: вино, закуска и прочие деликатесы?

415

БЕЗ КЛЮЧА Залезая в квартиру, вор застрял в форточке -Вы к кому?спрашивает проснувшийся хозяин квартиры. -К вам. -А почему не в дверь? - Так у меня ключа нет. ЗАДОЛБАЛ Встретились кариес с перхотью: -Ты как? - Пока при волосах. А ты? -А меня стоматолог задолбал. ПАСХАЛЬНЫЕ ЯЙЦА ОБАМЫ Путин звонит Обаме перед пасхой: -Ты чем яйца красишь? -А мне не надо. У КОГО КАКОЙ СТУЛ Доктор пациенту: - Как у вас со стулом? - Шатается, доктор. Поносите? -Увы! Поносят меня. СВОЛОЧИ! - Что обо мне говорит народ? - спрашивает Абрамович бродягубомжа. - Будто вы собираетесь купить мне двухкомнатную квартиру в престижном районе столицы. - Вот сволочи! А как хорошо-то думают обо мне.

ЗНАКОМСТВО -Как звать? -Иван. -А величать? -Иванович. А фамилия? - Иванов. -Ты что, чукча? -Нет. В розыске

416

НА РЫБАЛКЕ -Клюёт? -Когда как. - А сейчас? -Как всегда. В ФОТОАТЕЛЬЕ -Вас как снимать? -На памятник ?! -Вам лично? -Нет, соседу. СИТУАЦИЯ Посадили самолёт, дерево, картошку, человека. Ситуация! ДИЛЕММА Как объяснить жене, что молчание – золото, если она орёт и требует зарплату? О РОГАТЫХ В отличие от козла, бык воняет сноснее, но бодает больнее. О КРЫЛАТЫХ Пчела хоть и труженица, но иногда жалит. КАК ДОБРАТЬСЯ ДО ИСТИНЫ Говорят, истина в вине. Сколько же надо выпить, чтобы до неё добраться? О БЕЗДОРОЖЬЕ Поговорка: «Жизнь прожить – не поле перейти» родилась в пору, когда ещё не было автотранспорта. БЕСТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ Уникальный – редкое дерьмо. Бесподобный - двойник, брат беса. Легкомысленный – быстро соображенный. Импотент - импортный тент. 417

ПРО ВСЯКУЮ ЕРУНДУ НА ТВ: КИРКОРОВА, СВАНИДЗЕ, КУРГИНЯНА И НОСОК, КОТОРЫЙ СВЯЗАЛА ЖЕНА Я пишу, порой, про то, а не про это. В голове, как в огороде бузина. Я с утра надел пальто, а вышел – лето. Я разделся, оказалось уж зима. Мне приснилось, будто я король эстрады И Киркоров задолжал мне миллион. Потому всегда везде мне очень рады, Оттого, что Он не я а Я не Он. Мне вчера жена носок опять связала. На работу я поехал босиком. И кричали дружно: «Браво!» мне из зала Все, кто вновь меня не выбрали в местком. Я богат, как май, весенними деньками, У меня добра такого, как родни. А на днях я кошелёк, увы, с деньгами Не нашёл, но где-то обронил. Кто найдёт его, мне срочно не звоните На потерянный недавно телефон. Позвоните лучше Коленьке Сванидзе. С Кургиняном пусть кошель поищет Он. А про Сталина вам лучьше Жириновский Объяснит и на словах и в кулаках. А носок жена связала очень ноский, Но один. И не порвётся он никак. ПОЭТЫ ПРО МУЗУ (поэт-философ) Я знаю, – мир не вечен, А вечны лишь долги. И путь совсем не млечен, Когда кругом - ни зги. 418

А тут ещё и Муза Ушла с другим в кровать… Какая это мука – Себя в себе скрывать! (поэт-алкаш) Я знаю, – мир не вечен, А вечны лишь долги, И снова ноет печень, А выпить – не моги! И снова стерва-Муза С другим ушла в кусты… Какая это мука Когда бессилен ты! ПРО РИФЫ И РИФМЫ Где бдит добро, не спит и зло… И мне, увы, не повезло: Сломалось об волну весло, И лодку в море унесло. А суть здесь в чём? Ну, хоть бы наводка? Волна нипричём, Но вдребезги лодка: Разбилась об рифы, Рассыпалась в рифмы: Зло, Повезло, Весло, Унесло… И автора слов пора бы на слом. По этой башке и этим веслом 14 февраля 2011 г.

419

ВЗЯТКА - ГРЯДКА Мне дали взятку… овощами. Я ж не чиновник - стихоплёт. И за ушами так трещали Морковка, редька… Полон рот Землёй дарованных растений, На грядках выращенных впрок. И брал я взятку без стеснений За поэтический урок. ЯКУТ В РОССИИ БОЛЬШЕ ЧЕМ ЯКУТ Якут в России не совсем якут, И не татарин, как это не странно. Он ест свинину, страусов, баранов, Ну, в общем, всё, что варят и пекут. Якут в России лучше, чем якут И лучше, чем татарин узкоглазый И хоть в Казани не был он не разу, Казаночки его давно влекут. Якут в России даже не калмык И не тунгус какой-то с Енисея. И для него, наверное, Россея Не только милый пушкинский язык. Якут в России больше, чем якут. Спроси об этом в тундре у оленя, У племени его, что землю пеня Копытами, по пастбищу бегут.

420

Литературная критика

Рецензии, мнения 421

А МЫ ПРОСО СЕЯЛИ

Вспомнил из далёкого детства игру: парни и девчата выстраивались в две шеренги поровну и, наступая друг на друга, пели по очереди старую обрядовую песню: А мы просо сеяли, сеяли, Ходим ладом, сеяли, сеяли. А мы просо вытопчем, вытопчем, Ходим ладом, вытопчем, вытопчем. Песня, как песня. Была в старину украшением свадебного торжества. Но вы только вдумайтесь в начальные и главные, по сути, строки этой, не затейливой и безобидной на первый взгляд песни. В них заложена сама сущность человеческих противоречий, противостояния, добра и зла: «А мы просо сеяли, сеяли», «А мы просо вытопчем, вытопчем». Эти пророческие строки незримо присутствуют в нашей жизни, радуя и печаля. Больше, конечно, печаля. Оглянитесь вокруг. Да мы много чего понасеяли. Особенно в столицах. Нас радуют новостройки современной России, достижения в науке и технике и т. д. и т.п. А шагните глубже, пройдитесь по необозримым задворкам этой же России, и вы встретите столько вытоптанного и заброшенного, забытого… За 100 минувших лет мы потеряли, вытоптали целую страну в стране. И продолжаем топтать. Причём, значительно быстрее и разрушительнее, чем строить. Однако, по складу характера мы, славяне, особенно русичи, оптимисты. Некоторые, кто постарше, до сих пор верят в старое (советское) счастливое будущее Другие, кто помоложе, верят в новое счастливое будущее и так же легко поддаются обману. Слепая вера, фанатизм в нас, славянах, неистребимы. Как, впрочем, и зло, без которого добро кажется нереальным. И всё у нас в человеческой (хо́ мо са́ пиенс) природе видится, воспринимается в сравнении, в сопоставлении. Как, например, роза и крапива. Каждое растение по отдельности равноценная особь перед природой, представитель одной из семейств флоры. А вместе – благородный цветок и сорняк. Посади их на одной грядке и нежному, прекрасному цветку, говоря шершавым народным человеческим языком, - хана! И крапивы 422

у нас – косить не выкосить. Этот, в общем-то полезный своими биологическими качествами сорняк, вместе с себе подобными заполнили необозримые территории вытоптанных поселений. А их человеческие прототипы сорняки в общественных отношениях: в социальной жизни, политике, литературе и искусстве заполонили когда-то плодородные на таланты пространства и заглушили благородные побеги. И не выполоть эти сорняки, не выкосить. Потому, что на вытоптанном бездушием и бездарностью, растут и процветают преимущественно сорняки. Но мы продолжаем сеять доброе и вечное, и, по мере сил, бороться со злом. И надеяться, что не всё будет вытоптано - останется островок оазиса, где найдётся место и «розам», и «просу.»

423

МУЗЫКА - ТОЧКА ОПОРЫ

В моей небольшой домашней библиотеке среди любимых мною авторов, как-то обособленно, по-хозяйски что ли, разместилась внушительная стопка книг и книжечек красноярского поэта Николая Ерёмина – итог нашей более чем сорокалетней дружбы. Временами я выдёргиваю из этой стопки какую-нибудь наугад книжку и, удобно расположившись в кресле, погружаюсь в поэтический мир моего друга и прекрасного поэта-лирика, поэта-философа, тонкого психолога человеческих душ: Тайна творчества, жизни тайна – Точно дым прошлогодней листвы. Удивительное ожиданье Перемен, колдовства, красоты. Запах дыма, травы, снега талого… Воздух свеж, долог день, жизнь длинна. Начинаются с тайного, с малого – И весна, и судьба, и страна. Этим стихотворением открывается сборник стихов “Музыка – жизнь”, изданный в 1986 году и самый зачитанный мной . А автограф: “Дорогому Серёже Прохорову – 18 лет спустя с дружеским рукопожатием и новыми стихами…” отчетливо, как вчера вырисовывает мне и тот день, когда поэт много лет спустя, вновь перешагнул порог когда-то родной ему редакции районной газеты “Победа”. Не вошел – ворвался стремительный, радостный, как всегда обаятельный… И тех 18-ти лет, разъединяющих нас, как будто и не было. И весь он, как и раньше, когда руководил районным литобъединением, светился завораживающей музыкой стихов. И читал нам их, как пел. И эти стихи: и радостные и грустные одинаково восхищали и радовали нас: Взвились крылья лебедей За дорогой, над рекою 424

И покинуло людей Ощущение покоя… Поэт как бы приглашал нас окунуться вместе с ним в мир, музыки и красок природы, в мир любви и противоречивых человеческих отношения… О, люблю твою музыку, чародей… Ты меня обрекаешь на муку, Амадей! Сколько страсти! Какая глубокая синь! Это – скрипка твоя, Это – твой клавесин. (Моцарт) …Боже! Как пахнет трава луговая… Сон. Сенокос. Ленью закончился день ликованья, Звоном стрекоз… (Луг) …За этим синим перелеском Избушка старая стоит. Там пахнет мёдом, пахнет детством, А ночь живые сны таит… …Безумствовать! Сходить с ума. Любить до радостного вскрика! Когда и лето, и зима, А жизни суть – равновелика… Листаю страницы, нахожу любимые стихи, строки: Он гусиное перо Превратил в перо жар-птицы. Он сказал, Что в нас гнездится Бескорыстное добро. ……………………… Лебединый, дальний гул Оторвал его от дела. Он забыл, где трость воткнул, А она – зазеленела. 425

Это поэт о своём школьном учителе литературы. Образ настолько выразителен и поэтичен, что сам по себе остается в памяти, как и образ юного скрипача: *** Мальчик вынужден скрипку терпеть… Но просохнет весенняя слякоть – Эта скрипка научится петь, Этот мальчик – смеяться и плакать. Я завидовать стану ему, Всё внимательней слушать, всё чаще. И однажды случайно пойму Боль и жалобу скрипки звучащей. Никуда никому не сбежать От себя, от судьбы и от муки… И всю жизнь будут скрипку держать Терпеливые хрупкие руки. Но тяга поэта к музыке совсем не случайна. И понимает, и чувствует он ее так обнажено и остро, что рождаются такие прекрасные стихи, как “Моцарт”, “Пластинка Рахманинова”, “Поющий бард”, “Гитарист”… Кстати, всегда с умилением и лёгкой грустью перечитываю “Гитариста”, хотя уже знаю на зубок: Там, где юности привал, В час любовного пожара Ваня Жарников играл… В этом стихотворении запечатлён не вымышленный - реальный образ, некогда бесшабашного, весёлого, не расстающегося с гитарой барда, журналиста районки Ивана Жарникова, члена нашего литературного объединения “Родник”, которым, как я уже говорил, руководил в ту далёкую пору Николай Ерёмин. …И всё гуще дым пожара, И всё дальше наш привал… 426

Где ты, страстная гитара? Где ты, Ваня, запропал? Так мне хочется порою, Чтоб внезапно ты возник С безалаберной игрою, С песней, сорванной на крик… И как бы сменив весёлую пластинку на грустную, вслушиваюсь в слова, читая “Хор ветеранов”: Снова хор ветеранов поёт После тяжких трудов и забот… Я смотрю в эти вещие лица – Сколько в них непокорства таится! Сколько в них торжества неземного! Сколько в них вдохновенной тоски! И от каждого вечного слова У меня холодеют виски… ………………………………………. Дружно хор ветеранов поёт. Вот – искусство, без лжи, без халтуры… Проходя, замирает народ У районного Дома культуры. Разбередил. Захотелось, как глотка воды, хорошей песни. Откладываю сборник со стихами, достаю старый совковый проигрыватель, нахожу нужную аудиокассету, включаю, и квартира сладостно погружается в волшебное, непостижимого ритма, нежности и красоты звучание гитары Вадима Комарова И от этого чудного звучания слова песен обретают более глубокий, более утончённый смысл. Видимо не зря и сам автор слов цикла песен “Ах, Сибирь!” Николай Ерёмин вывел эпиграфом на этикетке кассеты: “ Дюжина песен для гитары Вадима Комарова.” Который раз уже слушаю, а звучат, радуют, волнуют песни, как впервые. После телевизионных клипов это - бальзам на душу. Постарались столичные композиторы Сергей Таюшев, Владимир Матецкий, Виктор Табаков. И солисты постарались. Но главным в песнях остался все-таки текст. Слова, облачённые в прекрасные звуки, 427

веселят, наводят на грустные размышления о жизни, выворачивают душу на изнанку: Ах, судьба моя цыганская! – Суета ночей и дней. Хорошо вино испанское, Но домашнее вкусней… ...Всё можно изменить, Лишь стоит пожелать. И мысли обновить, И чувства залатать. Задумать и создать, Разрушить и забыть. Но сколько не желай, Судьбы не изменить... ...Ах, Сибирь! Тайга, снега и тишь… Никуда отсюда Не уедешь, не сбежишь… И уже до боли знакомые, давно уже ставшие народными слова песни: ...По Николаевке цветёт черёмуха, По Алексеевке цветёт серень. И не хватает нам шального воздуха. Мы эту ночь не спим и этот день... Приобретя эту, в общем-то редкую аудиокассету, настоящий любитель поэзии, любитель хорошего русского шонсона получит огромное наслаждение. А я снова вынимаю из ерёминской стопы книг очередную, наугад открываю 116-ю страницу сборника “Внушение на расстоянии” Музыка – точка опоры В небе, дрожащем навзрыд, Глянь, над рекой и конторой Сколько их точек горит… 428

Где-то они возникают? Вслушайся и гляди – Музыка не умирает Ни в небесах, ни в груди. Музыка… музыка… музыка. Она, может, и не вся, но, по крайней мере, значительная точка опоры в творчестве Николая Ерёмина. И, мне кажется, если бы он был обделён природой и Богом даром поэта, то проявился бы на этом свете как музыкант… А, может, и как художник, как философ, как психолог человеческих судеб и душ. Все это есть, зримо присутствует, живёт в его разностороннем, многоплановом творчестве. Но об этом уже другой разговор.

429

СЕРДЦУ СВЕТЛОГО ПРАЗДНИКА ХОЧЕТСЯ О творчестве Владимира Корнилова, уральца по рождению, сибиряка по жизни, россиянина по душе написано немало добрых слов и именитыми мастерами отечественной поэзии, и литературными критиками, и просто товарищами по поэтическому ремеслу. Его стихов, наполненных светом добра и любви к русскому человеку, не заметить просто нельзя. И главное, что выделяет его в огромном, нескончаемом потоке сегодняшней поэзии – пронизывающая, как нерв, не отпускающая и неподдающаяся никаким лекарствам боль за сегодняшнюю, мечущуюся в поисках себя, неустроенную Россию. И это не русофильство, а настоящая сыновья любовь и верность, гордость и преданность родной земле. Такой не обманет, не продаст, и, тем более, не предаст. Передо мной новая, двенадцатая по счёту авторская книга братчанина Владимира Корнилова, вышедшая в августе этого года в издательстве “Иркутский писатель”. И название её – “Верю, боль моя в храмы войдёт” говорит само за себя. И каждое стихотворение заглавной темы в книге начинается этой болью: Мои российские деревни Пообветшали под дождём... Обобрали Русь да распродали На бесславных торгах с заграницею… Мечтают видеть все мессии На папертях своих церквей Убогой нищенкой Россию. Она же - царственных кровей. Но поэт верит ещё в былое могущество своей державы и утверждает эту веру в своих стихах: …Слава Богу, Русь ещё крепка Постоять за честь свою сумеет. Ведь недаром долгие века От неё былинной силой веет. И, как бы вновь и вновь усиливая эту веру, проводит красную черту заглавной темы своей книги: …Верю, боль моя в храмы войдет – И ударит в державный набат, Чтобы снова наш русский народ 430

Стал духовно могуч и богат. Основа переживаний поэта – характерные жизненные ситуации, которые испытал на себе не только автор. Их могли и, я более чем уверен, прочувствовали и пережили многие и не только близкие ему по своему духовному строю люди. И потому стихи первой главы книги “Верю, боль моя в храмы войдёт” будут восприняты ими, как свои собственные мысли, думы и чаянья. Следующую главу книги – “Берег детства” я бы назвал стержнем всего творчества Владимира Корнилова, его первоосновой и золотой серединой. Здесь все стихи читаются на одном дыхании. Они как бы сотканы из тончайших оттенков мысли и чувства и в то же время просты и понятны, как хлеб на столе, как занявшееся за окном утро, как всё, что окружает нас. Вот, к примеру, стихотворение о весне: ВЕСЕННИЕ КОЛОКОЛА Я у весны весёлым звонарём Устроился на время половодья, Чтоб хмурый день, разбуженный зарёй, Наполнить вешней музыкой сегодня. Я нынче встал ещё до петухов От взмаха крыльев деревянных ставен, Апрельский ветер в колокол стихов Ударил первой перелётной стаей. И вздрогнул звук, но на ветру окреп. Как вызов был он петухам-горланам. …И я подумал: “Скоро сеять хлеб. А в эту пору нелегко крестьянам…” В этом коротком в 12 строк стихотворении ненавязчиво видится лирический образ самого поэта, звонящего вместе с апрельским ветром в колокола своей души, своих стихов, напоминая людям о том, что пришла весна и пора сеять хлеб. Зримы, понятны и симпатичны с первых строк портреты дорогих автору людей: МАМЕ Ты идёшь, а я любуюсь вслед: Видно возраст над тобой не властен. Даже в трудной сутолоке лет 431

Не согнулись плечи от ненастий… Голову ты держишь высоко. От кого досталась эта сила? Не в тебе ль от сумрачных веков Сохранила женственность Россия? А образ деда у поэта – не мудрый, степенный аксакал с трубкой, а живой, стремительный, неугомонный человек: На все руки дед у нас: В одночасье кадку сладил, Баньку сам срубил в ограде, В погребке затеял квас… Сруб сложил – венец к венцу. Конопатил крепким словом. Вышла банька – хоть танцуй, Пар в ней с запахом смолёвым… Брызнешь, – камни зашипят Рукавицы дед наденет. Веник пробуя на деле, Проберёт до самых пят… Кряжист дед ещё в плечах, Хоть в груди осколок чует. …Банькой дед войну врачует, Вот и выжил, – не зачах. И совсем противоположный деду образ любимой бабушки Ефросинии Петровны нежный, ласковый, с тихой грустинкой в душе: Сколько лиц мне видеть доводилось?! Сколько глаз?! – И только у неё Васильки в глазах, как божья милость, Празднуют земное бытиё. Сегодняшний горожанин Владимир Корнилов хорошо, не понаслышке, знает и ценит деревенскую жизнь и, потому в его сельской лирике нет фальши. Зато есть образное восприятие действительности: ДЕРЕВЕНСКИЙ РАССВЕТ Ещё звёзды не все погасли. Зори тихо за лесом спят. 432

Дремлет сумрак над старым пряслом И над играми жеребят. Спят натруженные дороги. Спит деревня, устав от забот. Полуночница-выпь в тревоге Хрипло вскрикнет и обомрёт …Пахнет клевером, спелой вишней. Тишь рассветная хороша. В час такой на озёрах слышно – Карпы плещутся в камышах. …А петух и сквозь дрёму слышит – Подступает зари огонь. Встрепенётся, взлетит на крышу И – растянет свою гармонь Интересны по содержанию, по образу поэтического мышления и другие главы книги: “Я в Сибирь навек командирован”, “Не живут здесь без веры”, “Сердцу светлого праздника хочется”,“Душа в согласии с природой”, “С юмором по жизни”. Язык, лексический строй стиха, простота и в то же время свежесть образа, скрупулёзность мастера в работе над словом, строкой роднит Владимира Корнилова с лучшими мастерами российской поэзии – Сергеем Есениным, Николаем Рубцовым, Степаном Щипачёвым, Николаем Тихоновым и другими истинно русскими поэтами. Но особенно подкупает в творчестве Владимира Корнилова то, что, несмотря на всю неустроенность нынешнего времени, он не разучился удивляться окружающему миру. Я ВСЕГДА УДИВЛЯТЬСЯ БУДУ Я всегда удивляться буду Светлячкам, как ночному чуду, Щебетанью детей и птиц. Дерзким замыслам нашим всюду, Реактивному в небе гуду, Тихим звонам степных зарниц… Да! Загадочен мир великий! Зреет атом, цветут гвоздики, Бродит в чанах огнём вино, Жаждет тризны стервятник дикий, Смерть и свадьбы, рожденье в крике, 433

В равновесии всё дано… Как постигну я тайны эти? Разгадаю мерцанье звёзд, Что горели в другом столетье?.. Всё мне чудно на белом свете: Дождь и радуга, снег и ветер, И кометы горящей хвост… Удивляться я вечно буду Миллионному в праздник гуду, Утверждающим жизнь росткам. …И всегда поклоняться буду Русской женщине, словно чуду, Материнским её рукам. Третья часть книги – рассказы, штрихи автора к портретам именитых земляков-иркутян. Эта часть творчества Владимира Корнилова не менее интересна. Жаль, что тираж издания невелик. Ну да это сегодня судьба почти всех талантливых, но нищих литераторов. Зато, став обладателем уникальной в каком–то смысле книги, вы не забросите её после прочтения, как остросюжетный роман на книжную полку пылиться, и нет-нет да раскроете её, чтобы отыскать лёгшее на душу стихотворение.

434

ОВЕЯННАЯ РОМАНТИКОЙ С Николаем Никоновым мы познакомились весной 1968 года. Я тогда – молодой сотрудник районной газеты, он молодой директор школы. У меня за плечами морская служба, у него - целинные ветры, студенческая жизнь. Николай принёс стихи в газету, а накануне вышел номер с первой публикацией моих стихов. Разговорились о поэзии. Ощутили обоюдную симпатию друг к другу. А вскоре у нас при редакции организовалось литературное объединение сочинителей и любителей словесности, в котором Николай Никонов был активнейшим автором. А потом он уехал из района. Слышал только от кого-то из писательской братвы, что где-то на западе России промелькнуло его имя. Прошло почти 40 лет. И вот в этом году в начале июня мне пришло заказное письмо. Глянув на адрес отправителя, я был приятно удивлён: Никонов Н.Н. г. Гуково, Ростовская область. Удивлён, но не ошарашен. Вроде как бы ждал весточки от «блудного» друга юности. Ведь ещё когда задумывал я издавать свой литературнохудожественный журнал, первым делом мечтал отыскать и собрать в него своих талантливых друзей. Николай Никонов выслал мне три книги стихов: «Целинные ветры», «Во славу казачьей вольницы» и «На ветру высоты». Всего у него издано 15 авторских сборников. Он член Союза писателей Дона, лауреат многих поэтических конкурсов, дипломант ЮФО России. Приятно. Хочется воскликнуть: «Знай наших!» Выбираю самую тоненькую: «Целинные ветры». Стихи. Из студенческой тетради. Издание второе, исправленное. И строки рецензий на первое издание: «Все стихи юношески откровенны, романтичны, жизнерадостны, написаны образным, живописным языком, с авторскими метафорами, эпитетами, олицетворениями, семантизмами, с высокой степенью эстетичности». (И.А.Федосов, доктор филологических наук, профессор РГСУ). «…За каждой строкой - ощущение беспредельности молодых сил, юного задора, а, главное, веры в то, что мир разумен, добр и в целом предсказуем… Да, поколение поэтов-шестидесятников старалось жить «яростно и 435

песенно», не боясь крутых поворотов в судьбе, дальних нехоженых троп, тяжёлой физической работы. Целина, Братская ГЭС, позднее БАМ… Нынче об этом вспоминаем с улыбкой. А тогда: / Позади у нас скрежет сессии,/ /Впереди – целины размах./ / В сногсшибательном равновесии/ / Междометия: «УХ!» и «АХ!»/… Так жили поэты. И не только они… (Михаил Щедрин). 60 страничек. 90 стихотворений – мгновений творческого всплеска, томления души. Они далеко в прошлом, за длинным караваном лет, и в то же время они рядом, осязаемо близки. И чем ближе поэт к своему финишу, тем острее и тоньше он ощущает полузабытое состояние юной души: По старой доброй традиции, Чуть припухшая ото сна, Ясноглазая, круглолицая, К нам влетела вчера Весна. Где-то лёд громыхнул на Волге, На Дону проскрипел паром. Обступили Весну филологи – И расспросы со всех сторон. Обступили Весну филологи, Оживлённости не тая: Мол, здоровье как? И надолго ли К нам, в студенческие края? А она: - Не о том давайте, И, косыночку теребя: -Вы мне зубы не заговаривайте, Мне – показывайте себя… Вот такой поэтический образ студенческой весны. Необычени в то же время до наивности прост и понятен. А вот поэт неожиданно берёт себе образцом стойкости, стремления, мужества обычный желудь: Пласт земли и тяжёл и плотен, К солнцу вырваться не давал. Сто седьмым обливаясь потом, Желудь все-таки прорастал!.. 436

…Я бы тоже хотел, как желудь. Труд тяжёлый. Хватит ли сил? Видимо, хватило, о чём свидетельствуют следующие строки: О, целинные ветры, Пропылённая степь! О твоих километрах Невозможно не петь. О дорогах и тропах, О ночах в сапогах, О рассветах - в робах, И о кострах. Были ветры, как паруса И как вода, От которых падали провода. От которых каркасы давали крен, Но ни разу, ни разу Не падал день. Но ни разу, ни разу Мы не ушли Побеждёнными С той земли. Молодой задор, вера в свои силы, в свою цель и ни строки разочарования в жизни, кои сплошь прочтешь у нынешних молодых поэтов, проходит как стержень через всю книжку, через всю его юность: У нас девчата были бравые, И парни - что богатыри. Мы шли с ладонями шершавыми, И отступали пустыри. Листаю дальше, перелистываю. Знакомый поэтический приём, почерк, поиск в обыденном чего-то необыкновенного, возвышенного, даже порой сюрреалистического видения образа, (все мы в начале творческого пути искали свою, непохожую на другие, золотую жилу). Но в целом, в главном всё написанное им несло, да и сейчас 437

несёт свою полезность, потому как в каждое слово, в каждую строку вложен поэтом позыв на добро: Народная мудрость гласит неспроста: Я рад, что ты рядом со мной идёшь, У дружбы особая стоимость. Шагая по жизни упруго. Мне в людях нравится простота, Когда ты руку мне подаёшь, Мне в людях нравится скромность Я чувствую руку друга! В книжке я как старых друзей встретил много знакомых строк. Да, они были написаны, когда Николай Никонов работал в одной из школ посёлка Тинского. Вот одно стихотворение об этом времени: Давит морозец на сорок с лишним, Идешь на работу, идёшь ли с работы, Снег, поскрипывая, горит. Шагаешь на лыжах, бредёшь из кино Ощущаем - не только слышим Сибирского улья морозные соты Холодов притаёжный ритм. К зубам прилипают, как эскимо... Мне ещё тогда нравилась образность стихотворного мышления Николая. Зори у него «многолики и многогранны... зреют на берегу», реки «с непокрытой головой», дождь « по улице скачет чёртиком, оседлав августовский жар», песня «покачиваясь, молчит», снега «озорные», осень «загорелая и окрепшая, как невестушка, хороша!» Дочитана последняя страничка. На книжной полке меня дожидается большая книга уже зрелого поэта. Я бегло её пролистал, отметил профессиональный рост, мастерство умудрённого жизнью литератора. Но пока на чашах моих душевных весов маленькая книжка перевешивает своей еще не омрачённой открытостью, своей молодостью, овеянной романтикой, своей ребячьей непосредственностью и поиском самого себя в огромном поэтическом мире. 438

ДОНСКИЕ, КУБАНСКИЕ, КРАСНОЯРСКИЕ… Недавно на автобусной остановке ко мне подошёл знакомый автор (в журнале «Истоки» был напечатан его рассказ) и, загадочно улыбаясь, доверительно выпалил: - Роман издал! Друзья посоветовали вступать в Союз писателей. Как ты думаешь? Я сильно разочаровал знакомого, сказав, что не думаю никак, потому что не член этого Союза. - Как? Редактор литературного журнала и не член?! Такой вопрос мне задавали и задают до сих пор не только знакомые рядовые авторы, но и авторы - члены Союзов писателей. Оказывается, этих Союзов нынче очень и очень…. И московские, и донские, и кубанские, и иные…. У нас в одном Красноярске два писательских Союза. И вот я подумал. Нет, нет, вы не догадались! Не вступить в один из таких Союзов. Хватит и того, что некоторыми моими доброжелателями я уже туда давно заочно принят. Я просто подумал о ценности и значимости сегодняшних литературных Союзов. Точнее, об их статусе. То, что литературные Союзы, как и всякие прочие профессиональные, имеют смысл быть, сомнения не вызывает. Все мы должны «кучковаться» по интересам хотя бы для того, чтобы сообща решать какие-то задачи, проблемы, противостоять житейским стихиям. Но я почему-то считал, да и сейчас считаю, что творческие Союзы в литературе, искусстве, в отличие от прочих Союзов по профессиям, должны объединять людей, природой и Богом одарённых. Умение рифмовать и держать правильно художественную кисть ещё не есть грань таланта. И не количество изданных книг, написанных картин, музыкальных нот должно быть главной оценкой творчества, а их качество и ценность. Это, пожалуй, главное условие, по которому должен производиться отбор при приеме в творческие Союзы. И особенно теперь, когда у нас «…в любом селе, в любом дворе» писателей, художников, композиторов хоть пруд пруди. Потому и издательства у нас в стране, как грибы в урожайный год, растут и множатся, делая свой бизнес на благодатной почве. С одной стороны, вроде бы и неплохо, что есть возможность без проволочки и всяческих преград напечатать свой бесценный труд, донести его до читателя, измождённого ожиданием от писателя чего439

то нового. Плати и получай тома своих «бессмертных» книжек. А с другой стороны, столько этой «бессмертной» макулатуры издано, что берёт оторопь и страх за нашу российскую классику: не затерялась бы, не захлебнулась бы в этом нескончаемом литературоблудном потоке. Конечно, золото оно и есть золото. Как бы его ни заваливали серым булыжником, липкой, мерзкой глиной, будет блестеть всегда. Но шлак, мусор в литературе и искусстве делают свою чёрную работу. Особенно среди нового, подрастающего поколения, вдалбливая повседневно и повсеместно в юные умы образцы бульварной безвкусицы, порой обнажённой до неприличия и пошлости культуры. Но что поделать, если за печение пирогов, то бишь книг, берётся сапожник. Я как-то между делом поинтересовался у одного издателя: печатают ли у него свои труды известные сибирские литераторы ( не буду называть их имён, чтобы не конфузить), так этот издатель оказывается и слыхом не слыхивал про таких. А потом признался, что лично он литературой не увлекается. Простим новоиспечённого книгоиздателя: он не литературу делает, а деньги на жизнь зарабатывает. В издательстве нет даже грамотного корректора. И стряпают здесь книжки, порой нужные, но больше для потехи личного тщеславия авторов. И книжки эти, как тараканы, совершают свои набеги на городские и сельские, частные, клубные и школьные библиотеки. Дескать, читайте, чем я хуже Пушкина! А какой переплёт! И бумага: первый сорт, мелованная. Говорят, двести лет пролежит, не пожелтеет. И, что самое интересное, читают, и даже декламируют со сцен. И музыку на бесцветные тексты пишут, и поют их. И от этого и страшно и тоскливо. И ещё страшно и тоскливо оттого, что нерушимый и могучий когда-то в своём единстве Союз российских писателей, вместо того, чтобы скопом противостоять засорению литературы сорняками, рассыпается. Делятся на левых и правых, нейтралов и тому подобных, и ведут между собой междоусобную возню, отстаивая каждый свою правду, свою позицию, волю и территорию, как, к примеру, донские, красноярские и т.д. И сами понемногу зарастают сорняками. Может, оно так и надо. Может, это испытание российской культуре, чтобы через новые тернии, через очищение снова возвыситься и стать в будущем достойной своих граждан и первой культурой на планете.Очень хочется в это верить. 440

ЗАЧЕМ МЫ ПИШЕМ И КАК МЫ ПИШЕМ? Как-то на творческой встрече в школе ученик-семиклассник спросил: «Как научиться писать стихи , и есть ли такие самоучители?» На первый взгляд, вопрос действительно детский, наивный. Но его иногда слышишь и от взрослых. Можно научиться писать заметки, статьи, и даже посредственные репортажи, зарисовки, очерки, для чего существуют и литература, и соответствующие этому учебные заведения, и при поступлении в оные, не требуется особая одарённость, хотя и желательна. А вот чтобы писать настоящую художественную прозу и настоящие стихи, нужна, как минимум, хоть маленькая, незначительная, но божья искорка. Возможно, она заложена в каждом человеке, да не у каждого вспыхивает. Хотя, судя по сегодняшнему времени, у нас пишущих и прозу, и особенно стихи стало раз в несколько больше. Видимо, окружающая аура способствует этому. Эвон сколько потрясений, реформ, других не менее волнительных явлений в стране произошло и продолжает происходить. Как тут не загореться, не взяться за перо!? Вот и ученик-семиклассник загорелся. Правда, он к тому же ещё и не знает, как писать. Что ему посоветовать? Я в таких случаях всегда говорю: «Читайте больше хороших поэтов и разных, учитесь у них и обязательно прочтите статью Владимира Маяковского «Как делать стихи» (664-я стр. 2-го тома «Сочинения в 2-х томах). Лучше и понятней всякому литературы по поэтическому творчеству, как у Маяковского, ещё не написано. Лично мне его уроки поэтического творчества дали многое. Да и сегодня я нет-нет, да обращаюсь за советом к великому мастеру поэтического слова, трудоголику поэзии, выведшему самую точную аксиому поэтического труда: Поэзия та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды. А как свежо сегодня читаются его 80 лет назад написанные строки: 441

« Сейчас, на мой взгляд, печатается больше, чем пишется. Не сразу разберёшь, где кончается поэзия и начинается ведомственный отчёт, только на всякий случай зарифмованный. Одна печатаемая ерунда создаёт ещё у двух убеждение, что они могут написать не хуже. Эти двое, написав и будучи напечатанными, возбуждают зависть уже у четырёх. Писатели множатся, как бацилла, - простым делением: был писатель, стало два...». Это же и о нашем времени. Обучить рифмованию, правильному построению стиха, наверное, можно, как и любому другому ремеслу. Но нужно ли? Сколько у нас вокруг в любой профессии посредственных ремесленников. А ведь нам подавай мастера. А их раз-два и обчёлся. Ну, а если всё же в вас есть божья искорка и, главное, непреодолимое желание писать, то этого у вас никто отнять не в праве. Как и я не вправе давать советы, как нужно писать, потому что сам учусь. Но учусь у мастеров, а не у подмастерий, и всем начинающим советую. А мастера умели искать и находили «Слово», которое, как мы знаем, было вначале. И образ такой, который, как новое платье, хотелось бы примерить каждому. Находили, да не всегда сразу пускали в дело, а накапливали, как рачительный хозяин накапливает необходимые в хозяйстве вещи, инструменты, чтобы в дальнейшем легко и сподручно было нужную вещь сотворить. Этому учил и Маяковский: «Хорошую поэтическую вещь можно сделать к сроку, только имея большой запас предварительных поэтических заготовок». Он всегда имел при себе записную книжку, в которую заносил всё, что как-то обращало его внимание. Всё: от вывесок на торговых лавках до оброненных кем-то фраз. «Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какойто вагонной спутнице своей лояльности, сказал, что я «не мужчина, а облако в штанах». Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха...» А два года спустя в печати вышла поэма Маяковского «Облако в штанах». Писательское мастерство накапливается годами. Но случаются и парадоксы: люди открывают всебе писательский дар уже в довольно солидном возрасте, а то и в пенсионном. И что интересно - порой, небезуспешно. Недавно я познакомился с поэтессой Мариной 442

Маликовой. Она начала писать, когда ей было уже за сорок. А песни на её тексты стали исполнять заслуженные солистки России Людмила Луценко и Светлана Сорокина. «Паспортный возраст не ограничитель у писателя», - так заключил в своей рецензии о моей книге «Земное притяжение» известный российский поэт Олег Шестинский. Возможно, и ученик-семиклассник, задавший вопрос, как научиться писать стихи, станет когда-нибудь поэтом. И своё пожелание ему я выражу завершающими строками своего стихотворения «Начинающему поэту»: Но ты пиши, уж раз неймётся, И верь в свой крест, как Жана д`Арк, И, может быть, в тебе проснётся Незримый и желанный дар.

443

КОНКУРСЫ, КОНКУРСЫ Все мы тщеславны. Ну, почти что все. Да и сам Борис Леонидович, то бишь Пастернак, по-моему, слегка лукавил, утверждая, что “Быть знаменитым некрасиво”. Такая уж у человека натура - радоваться успеху своего дела, и исключений здесь природа-матушка не заложила. И вот этой человеческой слабостью, я бы даже сказал: “тонкой струной тщеславия” научились, и довольно искусно играть деловые люди - современные “шоумены” всех сфер человеческого бытия. И литература здесь тоже не исключение. Полистайте любое издание: и бумажное и особенно сетевое. Редко где вы не встретите зазывающей рубрики “Конкурс!” Предосудительного здесь ничего нет. Это даже здорово, когда есть возможность испытать себя в творчестве, получить профессиональную оценку. И потому-то многие поэты, прозаики, и опытные, и молодые, особенно начинающие, ринулись в бой за лидерство на поэтическом Олимпе. Их даже не смутило то, что конкурсы платные. Понимали: строгому жюри задарма трудиться не к лицу. Сходили с дистанции только самые нищие литераторы да те, кто хорошо знал настоящую цену своему творчеству. И засветились, загорелись на поэтическом небосводе тысячи новых звёзд. И вскоре Олимп уже не смог вместить всех лауреатов нескончаемых конкурсов. И началось там поэтическое наводнение, перешедшее в потоп. Бедные Александр Пушкин с Вильямом Шекспиром! Как им там? И захотелось мне почитать современных поэтических шедевров, насладиться мелодией гениальных строк. Андрей Чернов - номинант конкурса “Золотая строфа”: Ну, вот и снег. Пушистый странник. Пожмет озябшую ладонь. Привычно вывернет карманы Уже немодного пальто. Ему легко! А я, несмелый, Повыше ворот задеру. 444

А белый снег, дитя метели, Шагает гордо по двору. “Пушистый странник”- хороший образ. Только не понятно, как он (снег) выворачивает карманы? Он что - карманный вор?. Да и “ладонь” как-то слабо рифмуется с “пальто”. Тимур Зульфикаров - победитель конкурса Эльдара Ахадова “Озарение”: Если тебе снится звёздное алмазное небо. Вот закроешь устало глаза – И в алмазах текут, полыхают несметно Плеяды. Значит, скоро умрёшь ты обрадованный, И пойдёшь по млечным дорогам, И будешь блаженно пылить На звездных, осыпчивых звездных тропах... Может, это и гениально, но что-то, ей-богу, не тронуло душу. Марина Матвеева - победитель международного Большого поэтического конкурса “Серебряный стрелец 2011” (2-я премия): МИНИ-ПОЭМА Мир мой — мулета. Что моря рассветного Взволн пред глазами! (Что там за нею за вошь несусветная?..) ...Жарко лобзанье Глаза и красного, сердца — и — красного! Лучшего цвета! (Что ты мелькаешь, мелкашка бликастая Там, за мулетой? Вот надоеда! Что солнцем от зеркальца...) Солнце — не пара зеркалу! Мир мой — без меры! Не смеркнется И под ударом... шпаги??? Ты это о жальце комарием? И не задето! Мир мой — о море! 445

О красное марево!.. ...лучшего... ...цвета... Привёл лишь одну из 50 мини-поэм. Экстроавангардная лирика. Сразу и не разберешь, что там за “взволн” пред глазами - глагол или имя существительное? А “несусветная вошь”, видимо, солнечный блик от зеркала? Весьма своеобразный, я бы даже сказал, насекомообразный поэтический образ. Не впечатлила меня трижды лауреат конкурса “Серебряныц стрелец” Марина Матвеева. Может, я старомоден в оценке поэзии, но скажу: “Это не Новелла Матвеева. И приведённые строки петь не хочется”. И расхотелось мне читать конкурсные творения. Нет, есть там кое-что и даже очень талантливое. И классиков наших: Евгения Евтушенко и рангом пониже встретить можно. Им, несмотря на известность, тоже хочется примерить на себя новые, современные звания литературных лауреатов. Хотя они, скорее всего, служат призывным украшением, эмблемой этих конкурсов. И, всё-таки, какими бы высокими ни были рекламные статусы проводимых сегодня литературных конкурсов, в них потенциально заложен шоу-бизнес, который скорее напоминает лотерею, где выигрывают единицы из тысяч, но в выигрыше всегда организаторы шоу. Их зачастую мало волнует профессиональный статус участника конкурса. За плату сразу же определят в номинанты и выставят ваш шедевр на общее обозрение. И автору известность, и организаторам на хлеб с маслом. И только читателю не всегда в радость знакомство с такой литературой, которой занимаются деятели, порой далёкие от настоящей литературы.

446

КОГО ТАК ДОЛГО ВЫ ВСЕ РОЖАЛИ? ЭТО Я НЕ ВАМ, ДОРОГОЙ БАЛЬМОНТ! Поэт – натура тонкая, чувствительная. Его и обрадовать (возвысить), и обидеть (спустить с небес) легко. Во всяком случае, легче и проще, чем простого смертного. В отличие от него (простого смертного - инженера какого-нибудь коммунального предприятия), поэт всё воспринимает не разумом, а душой, тонкими нервами своей кожи. А стихи – это, прежде всего, продукт работы души поэта, взрыв эмоций. А потом уже Слово. Это просто какой-то умник сказал, что вначале было Слово. Чувства, только чувства! Комок душевных ощущений, переживаний. Взрыв! Ураган! И только потом…весь этот каскад чувств, комок адреналина обретает оболочку в виде Слова. Как я люблю слушать эмоциональных поэтов! Я просто балдею от их голосовых интонаций. От урагана чувств. И пусть, порой, ни хрена не понимаю, о чём это они - стихи, но их прочтение действует. Иногда завораживает. И не только эмоцией, но и непостижимостью слов и поэтических образов. И я аплодирую искренно, и искренно завидую. А потом ищу книжки авторов стихов, чтобы еще раз насладиться. И (о горе!), часто разочаровываюсь. Но это когда слушаешь поэта, вещающего с трибуны, просто за круглым столом. Здесь первородство чувств, голосовых связок. А вот когда с листа, пусть даже мониторного, возникает перед тобой поэт в образе стихотворных строк, ощущение немного другое, уже более осмысленное. Хотя и тут случаются парадоксы. Просматривая литературные издания, я всегда в первую очередь останавливаю свое внимание на новом имени. В майском номере сетевого журнала «Подлинник» с интересом познакомился с поэзией Владимира Мялина: Время проходит на угол дома С чёрным точильщиком под окном, 447

С полым трамваем, гремучим ломом, Угольной кучей, огромным днём,… Понравилось. Читаю дальше: Ненасытно нутро ветряка. Жернова заскрипят домовито – Перемелется – будет мука, Всё просеет хозяйкино сито ... Не мудрено, но ложится на душу, как и следующие строки: У меня есть чердачный сверчок И латунный большой пятачок, Зерновая крылатка в кармане; Куча ящиков – у окна, И скорлупка-корабль, и весна… И вдруг мой лёгкий бег по строчкам неожиданно спотыкается: Как в небе детский шар, стоят миры – не важно, В предвечном свете ли, в кромешной стылой мгле; Меж ними и трусит кораблик твой бумажный, Простой внесрочный борт, к неведомой земле… И в газовых рожках – туманности густые, Где Млечный Путь притих от ссадин и прорех … А вот здесь действительно мудрено. Что подразумевает автор в «предвечном свете»? Ну, допустим, в виде иронии кораблик может «трусить», так как он бумажный. А вот что это у него (кораблика) за «внесрочный борт»? И что это за «газовые рожки», в «туманности» которых от «ссадин и прорех» притих такой недосягаемо далёкий и бесконечно огромный Млечный Путь? Что это – поэтический образ или, чем заковыристей и непонятней, тем оригинальней?

448

ПОЭТ ПОЭТУ О ПОЭТЕ Мне нравится поэзия чужая. Цветы соседа – всё равно цветы. Чужой талант, меня не унижая, Обогащает чувство красоты. Ю.Розовский Перенапрягая извилины своего гениального мозга, поэт (наконецто!) находит долгожданные и слова, и мысли, и рифмы… Поставлена последняя точка. Только что созданное поэтом творение неспешно перечитывается им заново и раз, и два, и три, пробуется на вкус, смакуется со всех сторон, как свежеиспечённый торт… Почувствовав и уверовав, что получилось, поэт тут же захочет непременно поделиться своим шедевром. Сначала с самым близким человеком, потом с понимающим в поэзии толк. И уж напоследок, с затаенной тревогой, волнением, где-то даже с ревностным предубеждением, захочет узнать мнение такого же по степени таланта поэта и даже выше. Литературным критикам, большинство из которых – несостоявшиеся обладатели Муз, поэт не доверяет. Хотя, может, и зря. Литературный критик чаще работает без предубеждений, основываясь не на эмоциях и симпатиях, а на наработанных в поэзии профессиональных качествах стихосложения. В литературно-художественном журнале “Истоки”, который я издаю с 2006 года, нет номера без литературных рецензий, размышлений о поэтическом творчестве наших авторов. Эти материалы не только знакомят нас с творчеством поэтов, но и служат своеобразным пособием для начинающих литераторов. И все они написаны в своём большинстве поэтами: Олегом Шестинским (г.Москва), Владимиром Корниловым, Юрием Розовским (г.Братск), Николаем Ерёминым (г.Красноярск), Николаем Никоновым (г.Гуково, Ростовская обл.) и другими. Литературная критика этими мастерами поэтического слова поучительная и в основном добрая, 449

направленная не столько, может быть, на оценку творчества, сколько на его поддержку, особенно молодых дарований, начинающих заниматься поэтическим ремеслом. И это хорошо, это правильно. Хотя порой иным, старшим по опыту поэтам, не мешало бы в свои рецензии о молодых добавить (не розг, боже упаси!), но полезной поэтическому делу строгости. Это отрезвляет преждевременно взлетевших на поэтический олимп, заставляет их работать над словом более ответственно. И всё же как в действительности большинство поэтов воспринимают творчество себе подобных - равных по способности или таланту (как хотите)? Здесь я, пожалуй, слегка слукавил. Редко кто из поэтов хотя бы тайно в своих мыслях не возносился над другими своими поэтическими способностями и творениями. Наверное, всё же притягивает к себе всякого поэта, в первую очередь, оригинальность стихосложения, этакая поэтическая необычность, находка, поразившая своим образом, короче, новизна, не встречающаяся ранее у других поэтов. Конечно, такое случается не часто. Но если уж случается, то ты забываешь о своей индивидуальности, зачитываясь удивившими и захватившими тебя стихами. Подобное я испытал, читая стихи Вячеслава Руднева: В неподвижности форм есть всегда ожиданье движенья И готовность к полёту уставшей осенней листвы... Тонкая поэтическая философия. Или вот это: Всё, что с прошлым связано, в нынешнем не жалко, Просто, что-то вспомнится по случаю, и только... Но мысль о нём назойливой, незваной приживалкой Живёт, ничем не сводится, как давняя наколка... Вот такая, неотвязная память о прошлом в образе: «как давняя наколка». Или у Николая Никонова: Осмысленная соль на блюде, Как дела скорбного венец. А образ дождя у Владимира Шемшученко: По дороге домой, в самой гуще стекла и металла, Где чужого боятся и буднично бьют своего, Повстречался мне дождь, он по лужам слонялся устало, 450

И прохожие грубо зонтами толкали его... Относя поэтов к существам, наделённым божеством, Юрий Розовский из Братска призывает их забыть о ревности друг к другу: ...И что Богам на значимость делиться? Она из равных делает врагов. Пускай очарование продлится Совместными усильями Богов. Эти качества старается привить своим юным литераторам и Владимир Корнилов, написавший десятки рецензий о поэтах и писателях и сам показывающий пример в поэтическом творчестве, став лауреатом Международного конкурса «Звезда полей 2010» имени русского поэта Николая Рубцова. А закончить эту тему о творческом взаимотношении поэтов я попробую, как поэт, тоже стихами: В оценке творчества в стихах Как часто мы берём на мушку: Кукушка хвалит петуха За то, что хвалит он кукушку. Но перед словом все равны. Оно одно судить нас вправе: В какой рядиться нам оправе, Какие нам давать чины На поэтической планете Всем тем, кому дано творить… Поэт поэту о поэте Обязан правду говорить.

451

НЕТ У ЖИЗНИ ЧЕРНОВИКОВ

При знакомстве с новой книгой поэта, её автором я редко начинаю с первого листа, то есть с автобиографического портрета оного. Просто открываю страницу наугад. И если первая строка, на которую уткнётся взгляд, вызовет интерес, книга будет прочитана. Так я познакомился с творчеством поэтессы из г.Кодинск Галины Зеленкиной, открыв наугад 11-ю страницу сборника её стихов «Нарисуйте мне жизнь»: Петляет дорога узкая, Огнём фонарей слепя. Иду безнадёжно русская, Как в ссылку, иду в себя. ………………………….. Свечей, что судьба мне ставила За здравие и помин, На принципы все и правила, Чтоб жить не пришлось по ним. Зацепило. Читаю дальше: Каждый день проживаю набело Нет у жизни черновиков. Черновики писать поэтессе, как она считает, уже времени нет. Надо торопиться, успеть досказать то, что недосказано: Я блуждаю в дебрях ночи И по пульсу ярких звёзд Путь к себе ищу короче, Через вечность строя мост… (Ночная прогулка) Самой себе на удивленья Вдруг поняла, что есть мгновенья Длиною в прожитую жизнь… (Вдруг поняла) И, нанизывая эти мгновения на строки, поэтесса, писательница плодотворно и много работает.

452

ПОЭТ НАСТРОЕНИЯ Чем отличается поэт-самородок от поэта-профессионала? Качеством строк? Отнюдь. Скорее свободой творчества. Профессионал, обремененный грузом лет литературной учёбы, работы в издательствах, совершенствоваеия мастерства,чтобы оправдать (подтвердить) свои звания, членство в Союзах и прочия, наконец, заработать копейку на пропитание, обязан трудиться в поте лица и день и ночь. Один мой знакомый поэт чуть руки на себя не наложил, потеряв ежедневную способность писать. И радовался, как ребёнок, когда эта способность вернулась к нему через месяц. Такие размышления навеялись мне, когда я на днях раскрыл сборник стихов Виктора Воловика. Я не грешу стихами понапрасну – Загадочен словесный этот труд… как бы подтверждал мои размышления поэт из города Иланский, обращаясь к своим читателям в сборнике стихов «Ветка рябины», вышедшей в Красноярске в 2012 году. Поэт не мудрствует в поиске крутых образов, рифм, авангардного стиля стихосложения. Он скорее реалист, живописец сиеминутного сюжета, происшествия, настроения. С три короба насыпал снег, На землю мягко он ложится… Ах, пурга! Ты опять наморочила Мне сугробов по самый забор. Весь сентябрь у нас идут дожди, И прогноз – нелётная погода… Много, как вы уже заметили, поэт пишет о природе. Оно и понятно – он частица её. И природа формирует, лепит его настроение, незримо являясь соавтором поэта. У природы Виктор Воловик 453

учится чистоте и честности. Хотя случается: Пакет я с мусором несу По воровски – и это знаю – К знакомому вдали кусту, И, затаясь от всех, бросаю. А совесть что? Не я один! Весь город мусором завален… Но своё поэтическое предпочтение поэт все-таки отдает главному в жизни – любви. Любви к родной истории: Стоят у дорог обелиски, Как грустная память о том, Что жили когда-то мальчишки, Мечтая о чём-то большом… Любви к малой родине: Я люблю тебя, малая родина! В нашей речке я знаю, где брод. Здесь по-прежнему пахнет смородиной, И живёт здесь прекрасный народ. И, конечно же, любви женщине: Школьный класс, беготня в переменах, Две косички да вздёрнутый нос… Я казался тебе слишком скверным, Потому до тебя не дорос… И вообще любви ко всему земному: Не знаю, что делаю, просто люблю! Смятенье души объяснимо…

454

Литературные встречи

455

ВЛАДИВОСТОК ВСТРЕЧАЛ ЗВЁЗД В середине 60-х прошлого века на Дальнем Востоке было паломничество звёзд от науки, кино, эстрады, литературы… Рукоплескали переполненные залы Владивостокских театров, аудиторий университетов, корабельных палуб Герою Советского Союза, космонавту Герману Титову, певцу Муслиму Магомаеву, дрессировщице зверей Маргарите Назаровой, поэтам Булату Окуджаве и Роберту Рождественскому и многим другим. У меня до сих пор хранятся дарственные фотографии поэтов Б.Окуджавы и Р.Рождественского, художник-гравюриста - автор символа журнала “Юность” Стасиса Краскауса с их автографами. Посчастливилось быть на встрече с ними в ДВГУ (Дальневосточном государственном университете), слушать вживую негромкий, но потрясающий голос первого барда страны Булата Шалвовича: Когда мне невмочь пересилить беду, Когда наступает отчаянье, Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, случайный. Как сейчас помню строки из его “Сентиментального марша”, который звучал в притихшей аудитории торжественно и в тоже время просто: И если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся, Какое б новое сраженье не покачнуло б шар земной Я всё равно паду на той, на той далёкой, на гражданской, И комиссары в пыльных шлёмах склонятся молча надо мной. После этой встречи я и “заболел” бардовской песней, сам начал сочинять музыку на свои стихи. И все-таки более теплые воспоминания у меня остались от встречи с ленинградским поэтом и прозаиком Вадимом Шефнером. Наверное, потому, что слушал и видел его я не из зала, не на расстоянии, а вблизи, за столом, за дружеской чашкой чая. В очередное увольнение на берег я захватил с собой рукопись 456

новых своих стихов и, погуляв немного по шумным, пестрящим бескозырками, улицам города, свернул к приземистому красному зданию с вывеской: “Редакция газеты “Тихоокеанский комсомолец”. В кабинете заведующего литературным отделом газеты поэта Ильи Фаликова шел оживлённый разговор. - Заходи, присаживайся, - заметив мою нерешительность, добродушно пригласил меня Илья. – Новые стихи принес? Давай, посмотрим... - И, бегло пробежав по страницам рукописи, протянул её своему собеседнику: - Вадим Сергеевич, не посмотрите? Вадим Сергеевич - мужчина средних лет, невысокий, коренастый, с глубокими складками у переносицы и густыми бровями, под которыми светились слегка усталым, немного мудрым, но живым и загадочным светом глаза. Глаза. Они какие-то горящие и разные… Мелькнула догадка – косоглазие. Он, как показалось мне, внимательно прочитал каждый листок со стихами. Один из них отложил. -А вот это хорошо!: “Эту песню, как дар приемлю, эту песню возьму с полей, с ней открою новые земли, на открытой уже земле”. Свежо! Так и старайтесь писать, юноша. Так я познакомился с известным ленинградским поэтом и прозаиком Вадимом Шефнером. Мы больше часа беседовали, пили чай, но больше слушали интересный рассказ поэта о его эпохальном путешествии через всю страну от города Петра Великого до Петропавловска-Камчатского. Особенно его поразили камчатские гейзеры. - Невиданное зрелище среди зимы! Как будто на земле Санникова побывал, - с восхищением делился впечатлениями Вадим Сергеевич. - Обязательно напишу об этом путешествии. В Москве в это время вышла уже четырнадцатая книга поэта и писателя, а здесь, на Дальнем Востоке, родилось начало его следующей книги стихотворением “Глоток”, которое он прочитал нам, а вскоре его прочли и читатели “Тихоокеанского комсомольца”. И я его до сих пор помню: 457

ГЛОТОК До обидного жизнь коротка, Ненадолго венчают на царство— От глотка молока до глотка Подносимого с плачем лекарства. Но меж теми глотками, заметь! Нам немало на выбор дается: Можно дома за чаем сидеть, Можно пить из далеких колодцев. Если жизнь не легка, не гладка, Если в жизни шагаешь далеко, То не так уж она коротка, И бранить ее было б жестоко. Через горы, чащобы, пески, Не боясь ни тумана, ни ветра, Ты пошел от истоков реки И до устья дошел незаметно. Вот и кончен далекий поход. Не лекарства ты пьешь из стакана: Это губы твои обдает Горьковатая зыбь океана. Сорок шесть лет минуло. Вспоминая тот день, перечитал сборник стихов Вадима Шефнера “Годы и миги”. Читается легко, как глоток воды в жажду пьется почти каждая строка. Стихи поразительно просты, знакомы по чувствам, по мыслям и необыкновенно тонкопоэтичны. Их хочется читать, и читать, и декламировать про себя, вслух: Покинул я простор зелёный И травы, росшие внизу, Чтобы с веранды застеклённой Смотреть июльскую грозу. И в рамы тонкие зажатый, Такой привычный, но иной, На разноцветные квадраты Распался мир передо мной... 458

“Цветные стёкла” Я мохом серым нарасту на камень, Где ты пройдешь. Я буду ждать в саду И яблонь розовыми лепестками Тебе на плечи тихо упаду... .......................................................... ...Не привыкайте к чудесам Дивитесь им, дивитесь! Не привыкайте к небесам, Глазами к ним тянитесь. “Миг” Своё отработав, уходит кочующий гром, И мокрые звёзды дрожат за оконным стеклом. И отсветы неба мерцают на березняке, И каждый листок будто стёклышко в детской руке. “Счастливый экспресс” А моё стихотворение, одобренное тогда Вадимом Шефнером, было включено в поэтический конкурс армейских поэтов и опубликовано в числе победителей в центральной армейской газете восточного региона страны “Боевая Вахта”, выходившей тогда многотысячным тиражом. С лёгкой руки поэта-ленинградца я был замечен Приморским радиовещанием. До сих пор храню на память приглашение в радиостудию на передачу “Молодые романтики Приморья”.

459

Вадим Шефнер

Роберт Рождественский Стасис Краскаускас

Булат Окуджава

460

ДВЕ ВСТРЕЧИ В ОВСЯНКЕ ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ. ОКТЯБРЬ 1989 ГОД У самого виска, уже изрядно стёртой памяти, как назойливая муха жужжит и жужжит ядрёная, разухабистая частушка: По дороге шла и пела Баба здоровенная. Ж… за угол задела – Заревела бедная. Я пытаюсь отогнать это надоедливое жужжание и, невольно, как будто действительно хочу отогнать муху, машинально машу у виска рукой… Поместив в первом номере журнала “Истоков” фотоматериал “ Один день с Астафьевым”, пытаюсь хотя бы визуально восстановить в памяти картину двух коротких дней, проведённых около (теперь уже великого) русского писателя. Более 20 лет прошло. Какието обрывки встреч, разговоров, смытые уже в памяти лица, как остатки на полу клочков разорванной и брошенной в мусорную корзину когда-то цельной рукописи. И только эта неприличная частушка независимая ни от кого: ни от времени, ни от цензуры, ни от осуждения благовоспитанных советских дам, звучит привольно, как “…степь да степь кругом…”. Нет, видно не зря она так впилась в память, не зря. Это же штрих образа жизни самого писателя, который и говорил, и писал, и пел, как было на самом деле, а не как требовалось по тогдашней идеологии, как кому-то хотелось. Видимо эта, порой обнаженная до неприличия правда о нашей хвалёной советской жизни, да преподнесённая к тому же великим мастером слова, и тянула людей к Виктору Петровичу. Тянуло всех, кто читал его удивительно жизненные книги. Всех от простого слесаря, рыбака, до президентов. А творческих людей – писателей, художников, актёров особенно. 461

Вот и в тот день – 6 октября 1989 года группа гостей - литераторов из Москвы, Новосибирска, Томска, Барнаула, Бийска, Иркутска, Читы ехали в Овсянку – родину Астафьева. В автобусе, который вёз нас мимо мелькающих по обеим сторонам осенних пейзажей, было шумно. Кто-то обсуждал вчерашний благотворительный вечер “Памяти Шукшина” в Большом концертном зале, кто-то кому-то читал свои стихи. Временами врубалась в автобусный шумгам магнитофонная песня про “Катунь”- речку детства Василия Макаровича на слова алтайского поэта с Белокурихи Виктора Ащеулова. Он сидел со мной рядом и объяснял мне, как дорого – в две тысячи рублей – обошлась ему запись этой песни. Но был очень доволен и собой и песней, которую слушал уже, наверное, в сотый раз. С удовольствием слушал её и я и под мажорное звучание хора, исполняющего песню, тоже вспоминал вчерашний вечер в Большом концертном зале. Народу в зале было битком. К сожалению, он не мог вместить всех желающих – настолько интересен был красноярцам этот благотворительный вечер. Интересен, в первую очередь ,темой: “Россия! Русь! Храни себя, храни”, чего уже давно не хватало им…, всем нам, оглушенным эстрадными “супер” шоу, не хватало духовного общения, настоящего литературного слова. Концерт начался с документального фильма красноярского кинорежиссёра Владимира Кузнецова “Русский узел”. Я уже смотрел его раньше, и он меня потряс необычным ракурсом осмысления национальной российской трагедии, забытым русским колоритом и удивительным, не слышанным мною раньше такой высокой красоты звучанием русских гуслей. А играл гусляр как Бог, и игра эта уносила кудато высоко-высоко, очищая от всего, что томило и отяжеляло её. И вот на сцену поднимается группа писателей во главе с Виктором Петровичем Астафьевым. Сегодня он впервые надел звезду Героя Социалистического Труда, но, как мне показалось, испытывал при этом не гордость, а скорее стеснение… Писатели читали свои произведения, делились со зрителями своими планами, вспоминали добрым словом Василия Макаровича Шукшина. По счастливой случайности на этой сцене среди писателей 462

оказался и я. Где-то и гордость распирала, но больше страх, потому, что и мне предстояло впервые в жизни в таком переполненном зале (около двух тысяч зрителей), а, главное, перед самим Виктором Петровичем читать свои стихи. Ноги были ватными, когда делал несколько шагов к микрофону. Голос сорвался при первом же слове. Я и сейчас, по прошествии стольких лет, не могу представить, как сумел тогда преодолеть этот секундный страх, сковавший мне горло, но вдруг голос вырвался из оков страха, зазвенел и я почувствовал, как открылась моя душа перед залом, и зал, казалось, понял меня… А потом звучал объединённый церковный хор Покровского и Троицкого храмов. И уже за кулисами сцены Виктор Петрович, как бы мимоходом коснувшись моего плеча, сказал: “Серёжу надо крестить…”. Это он, видимо, о строках моего прочитанного стихотворения : “И я свой крест с рожденья не крещённый по всей Руси с надеждой пронесу…”. Легонько так коснулся , а я то прикосновение до сих пор помню. Тогда я ещё не осознавал, какую удачу послала мне судьба, и не понимал в полной мере желания большинства литераторов попасться на глаза Астафьеву. Поэт из Томска Михаил Андреев всю дорогу просил меня (я один из немногих был с фотоаппаратом) запечатлеть его непременно на плёнке рядом с Виктором Петровичем, что я и сделал. И вообще, мы много фотографировались, когда останавливались по пути в Овсянку в самых интересных местах: на фоне знаменитых красноярских столбов, любуясь их затейливыми контурами, на смотровой площадке, откуда открывалась захватывающая панорама Красноярского моря и ГЭС. Так вот с разговорами, песнями, любованием красотой сибирской осени незаметно докатили до конечной остановки нашего маршрута. Овсянка. Обычная, как и большинство деревень красноярского края. Не будь здесь усадьбы Астафьева, была бы равной среди бесчисленного множества Ивановок, Николаевок, Малиновок… Покопавшись немного с замком, Виктор Петрович гостеприимно распахивает ворота своей усадьбы. Ограда выстлана деревянным 463

настилом. Внутри её, у входа в избу, аккуратно сложенная поленница дров, слева – беседка. Внутри дома все по-простому, по-деревенски: русская печь, стол у окна, на полу самотканые дорожки. Неприхотлив и кабинет писателя: книжный шкаф, рабочий стол, кресло. К месту вспомнились строки украинского поэта Миколы Негоды: На енисейском берегу отлогом Бревенчатых домов неровных строй. После скитаний по чужим дорогам Сюда приходит Мастер, как домой. В свою Сибирь, в своё село родное, К дымящим росам, к зорям золотым, В закуток свой – приделец за стеною, Скрывающий от мира суеты. Здесь он за стол садиться спозаранку, Чтобы трудиться до заката дня. Крестьянскую отцовскую Овсянку Он в жизни ни на что не променял. И если непокой вас кружит слишком, Задумайтесь, на миг, умерив прыть: Он там, в Овсянке. Он сидит и пишет. Не помешайте Мастеру творить. Ознакомившись с сельским укладом жизни писателя, в котором он проводит значительную часть своего времени, идём в духовный центр Овсянки – астафьевскую библиотеку. На тот период, да, пожалуй, и сейчас это главная достопримечательность деревни, созданная на личные средства писателя. Такому книжному храму может позавидовать ни одна городская библиотека. И каждый из литераторов, пришедших в тот день сюда, нашел на книжных полках своё творение. А впереди нас ждал ещё пирог дружбы. Но прежде, чем отправиться туда, Виктор Петрович пригласил всех почтить память предков на местном кладбище, где покоились и его родственники, 464

его, рано ушедшая из жизни дочь Ирина. Как к алтарю в храме, троекратно крестясь, подходит писатель к заветным оградкам, поправляет венки, поливает из прихваченной из дому канистры цветы на холмике могилы. Скупо, но тепло и уважительно рассказывает о тех, кто покоится здесь: -Тут вот дедушка с бабушкой лежат, здесь дочь Ирина… Все мы смертны на этой земле. Скоро, наверно уж, и я уйду. Вот и место себе рядом с доченькой любимой приготовил… Большая железная узорной ковки ограда наводила на грустные мысли о бренности нашей жизни. Но скоро эти мысли улетучились, как только мы вывалили из автобуса и, разминая затёкшие от сидения суставы, увидели радушное, приветливое лицо хозяйки дома, где нас ждал загадочный пирог дружбы. Дарья Ивановна, настоящая русская красавица, жена писателя Анатолия Ларионовича Буйлова, радостно улыбаясь, пригласила нас в дом откушать что Бог послал. Домик маленький, дачный. За столом, щедро уставленным дарами огорода и леса, все уместиться не смогли, кому-то пришлось лезть на чердак, который завсегдатаи этого гостеприимного дома в шутку прозвали гостиничными “номерами” и довольствоваться объедками с “барского” стола. Мне повезло. Я оказался на лавке у жарко натопленной печки. И хоть было очень тесно, не повернуться, я чувствовал себя превосходно. А, главное, почти напротив меня, чуть-чуть наискосок, сидел раскрасневший от тепла и выпитой первой стопки коньяка сам Астафьев. И вступительный тост его за столом мне понравился. Все ожидали от него высоких, торжественных слов, а он сказал по мужицки просто, как частушку в автобусе про бабу спел: -Ну, будьте здоровы! Предохраняйтесь от спида и живите долго! Выпил два стакана с небольшим перерывом на закуску, опрокинул его вверх дном, сказав, как отрезав: -Всё, норма! Возвращались весело, с песнями. Вместе со всеми пел и Виктор Петрович. А я слушал и думал: И внешностью, и разговором вроде мужик мужиком, а как пишет, как умеет в своих творениях, создаваемых в простой крестьянской избе за обычным письменным 465

столом, раскрыть человеческую душу, показать характер, тонко, как самый чувственный лирик описать окружающую героя природу! И впрямь всё талантливое, гениальное, наверно, просто? А может это просто-напросто - Астафьев Виктор Петрович – человек в единственном лице и проводить здесь сравнения, аналогии просто нет смысла.

ВСТРЕЧА ВТОРАЯ. 2009 ГОД

На открытие Астафьевских дней в Красноярске наша творческая группа из Нижнего Ингаша и города Иланского опоздала буквально на считанные минуты. Путь неблизкий – 300 километров. Но на главные мероприятия успели. Впечатляющие моменты: встреча с супругой писателя Марией Семёновичи, с литературным критиком Валентином Курбатовым. Мария Семёновна сильно сдала, но держалась молодцом, отвечая на все вопросы неугомонных, наглых журналистов, облепивших, как осы, старушку со всех сторон, чуть ли не в лицо, тыча ей объективами телекамер и фотоаппаратов. Выступление Курбатова было потрясающим. Я попросил Л.И.Шаповалову – преподавателя кафедры мировой художественной культуры – раздобыть копию речи выдающегося литературного критика для своего журнала. А вскоре удалось и обмолвиться с ним словом. Мы, встретив его в зале выставочного центра, попросили сфотографироваться на память. А потом представили ему свой журнал. - Ну, хитрецы,- улыбнулся Валентин Яковлевич. – Попросили только сфотографироваться, а сами с журналом. «Истоки»? Читал, читал. Статью Антонины Пантелеевой об Астафьеве. Интересна и ценна. Курбатов торопился на очередную встречу, и мы не стали его задерживать. Да и самим не терпелось познакомиться со всем, что происходило в этот день на всех трёх этажах делрвого выставочного центра М1хМаха. Кстати, место проведения Астафьевских дней многим пришлось не по душе. Об этом первым высказал своё 466

мнение Валентин Курбатов. Почему? На этот вопрос красноречивее всего отвечали вывески вдоль здания, напоминавшие о далеко не , литературных делах и проблемах, которые происходят здесь ежедневно и вновь оживут через два дня, как ни в чём не бывало. И все эти многочисленные стенды о жизни и творчестве выдающегося сибирского писателя, подготовленные с любовью работниками Литературного музея, опять будут упакованы и отправлены восвояси. Но пока труд людей, принявших самое активное участие в подготовке празднования 85-летия Виктора Петровича, волновал, радовал взоры пришедших. Каждая площадка, где выступали литературные, театральные, народные коллективы, несла в себе определённый период, интерес, смысл жизни писателя. От удочки с картофелиной – до многоярусной полки с наградами, от первой тоненькой с пожелтевшими корочками книжки – до толстенной объёмистой, выполненной по последнему слову современной книжной печати книги стоимостью до тысячи рублей. Не знаю, порадовался бы он, увидев такую печатную роскошь, или огорчился его ценой, недоступной безденежному читателю. Свой первый день на астафьевском празднике мы завершили или, вернее, закрепили, побывав на выставке художника Константина Воинова. Работы интересны. Несколько картин сфотографировали для журнала. Там встретились с народным художником Валерьяном Алексеевичем Сергиным. В 2007-м году журнал «Истоки» знакомил своих читателей с его творчеством. Художник пригласил нас посетить его мастерскую. 30 апреля состоялся поэтический слэм нашей творческой группы. Не будем хвалиться, но, как потом услышали из разговоров, это было самое впечатляющее поэтическое выступление на молодежной площадке. И по мастерству, и по численности авторов. Выступили со своим творчеством авторы журнала Николай Ерёмин, Марина Маликова, Виктор Псарёв, Варвара Якушева, литературовед Антонина Пантелеева; руководитель группы Николай Иващенко, главный редактор газеты «Победа» Лилия Енцова, руководитель объединения «Родничок» Татьяна Лысикова, 467

редактор журнала Сергей Прохоров (то есть я) и организатор нашей творческой площадки Лариса Кочубей. Не удержались и некоторые, возбуждённые выступлением слушатели и тоже стали читать стихи. Отведённое время уже давно закончилось, у площадки с нетерпением суетилась новая творческая группа. Завершила наш творческий марафон в Астафьевских днях поездка в Овсянку – на малую родину писателя. По пути сделали остановку на смотровой площадке. Я был здесь впервые в 1989 году, и поэтому меня приятно поразили изменения, Красота та же – захватывающая, необъятная, волнующая, но с удобствами. И «Царь-рыба» величественна, с настороженным хищным взглядом, как хранительница бесценной и любимой миллионами читателей книги. До Овсянки уже было рукой подать. Наш транспорт быстро катил по гладкой асфальтированной дороге. Мимо проплывала сибирская красота, которую хорошо понимал и любил своим щедрым всеобъемлющим сердцем великий классик. Мелькали берёзы, сосны, проплывали долы, отроги Саян. И мне почему-то вдруг вспомнились слова Виктора Петровича из рассказа «Тельняшка с тихого океана». Вспомнились дословно. Я потом, уже дома отыскал это место: «Я не изведал того пламени, какой сжигал Лермонтова, Пушкина, Толстого, не узнал, каким восторгом захлебывались они, какой дальний свет разверзался пред ними и какие истины открывались им. Но мне тоже светил вдали огонек, звал, обещал удачу. Я тоже знавал, пусть и краткое, вдохновение, болел и мучился словом, и мои муки никому не ведомы, и моя радость сочиненной строкой, сотворением собственного чуда останутся со мною. Пускай не пламень, только огонь, даже отсвет его согрел и осветил мою жизнь, спасибо судьбе и за это. Спасибо и тебе, многотерпеливая бумага, и прости меня, лес живой – это из тебя, из живого, сотворили мёртвую бумагу, на которой, мучимый природным даром, я пытался оживить и лес, и дол, и горы, очиститься душою и чаял, всегда чаял, хоть немножко, хоть чуть-чуть помочь сделаться людям добрее…» В заново построенном доме-музее бабушки писателя я был 468

впервые. Всё здесь сделано тоже с любовью и памятью к прошлому Виктора Петровича, его предков. И основательно, где всё до мелочи продумано и воплощено. А в доме-музее, где жил и работал Виктор Петрович, все по-прежнему. Вот только нет в ограде поленницы дров, а на месте летнего круглого стола, за которым иногда отдыхал и, может, даже пивал чаи писатель, возвышается памятник – отдыхающая чета Астафьевых: Виктора Петровича и Марии Семёновны. Когда я посмотрел на памятник из окна веранды через объектив своего фотоаппарата, на мгновение почудилось, что сидит живая отдыхающая пара, грея на солнце усталые босые ноги. Два астафьевских дня пролетели, как два часа.

469

Встречи с В.П.Астафьевым

470

В ГОСТЯХ У ПИСАТЕЛЯ АНАТОЛИЯ ЧМЫХАЛО Сегодня нашей, уже не самой читающей в мире аудитории напомнить об известном в литературном мире писателе будет не излишне. Поэтому, не мудрствуя особо, я решил, прежде чем рассказать о встрече со старейшим сибирским писателем Анатолием Ивановичем Чмыхало, дать о нём краткую биографическую справку, которую мне тут же без промедления услужливо выдал Интернет: Чмыхало Анатолий Иванович. Родился 24 декабря 1924 г. в с.Вострово Алтайского края. Школу окончил в г. Алма-Ата. Воевал на Южном фронте. В 1943г. - демобилизовался после ранения.19431944 гг.- артист республиканского театра в г. Алма-Ата; 1944 г.режиссер Ачинского драматического театра; 1945г.- ушел с 4-го курса Московского юридического института; 1946-1947гг.- корреспондент газеты “Красноярский рабочий”. Пишет с 1947 г. Первая книга стихов “Земляки” вышла в 1951 г. в г.Абакане, где Чмыхало работал собкором краевой газеты. 1955 г. - вышел второй сборник “Страда”. Романы “Половодье”, “Нужно верить”,”Три весны”, “Дикая кровь”, “Отложенный выстрел” и др. 1963 г.– член Союза писателей России; 1964 г.- окончательно переехал в Красноярск, где возглавил Красноярскую писательскую организацию. 1962-1976гг.редактировал альманах “Енисей”(г. Красноярск). 1974 г.- получил звание заслуженного работника культуры РСФСР. С 1994 г.- почетный гражданин Красноярска. Награжден правительственными наградами: орденами Великой Отечественной войны I и II степени(1951,1985), орденом “Знак Почета” (1971), орденом Дружбы народов (2000), знаком отличия “За заслуги перед г. Красноярском” (2000), золотой медалью “За вклад в наследие народов России” (2002).

Нам повезло. Из множества желающих встретиться с писателем Чмыхало в июле Анатолий Иванович выбрал нас - представителей культуры из города Иланский и Нижнего Ингаша или, если быть точнее, членов редакционного совета межрегионального литературно-художественного журнала “Истоки”: Николая 471

Николаевича Иващенко, Татьяну Фёдоровну Лысикову и меня, редактора журнала. Это нас радовало и в то же время было немного волнительно: как бы не ударить в грязь лицом за доверие, оказанное нам не ординарным человеком, а писателем с большой буквы. Всю дорогу до Красноярска говорили, спорили, делились своими знаниями жизни, творчества старейшего сибирского писателя. Чтото из книг его читали давно уже, и это непременно были роман “Половодье” или “Дикая Кровь”. Что-то почерпнули из газет, информации в Интернете, где сегодня об Анатолии Чмыхало пишут много, как бы пытаясь заполнить пробел, когда вольнодумный писатель был в опале и нелюбви у высочайшего партийного руководства бывшего СССР во главе с дорогим Леонидом Ильичем Брежневым. Анатолий Чмыхало - единственный из российских писателей, чей литературный труд (книга “Три весны”) был предан партийными чиновниками сожжению на костре. Проспект Мира 100. Старое ещё хрущёвских времён строение. Въезжаем во двор, к подъезду №2. Смотрим на время - назначено на 14 дня. Из распахнутого окна на третьем этаже нас окликает молодая женщина, как потом оказалось, помощница писателя Надя: - Заходите! Анатолий Иванович вас ждёт. Поднимаемся на третий этаж. Квартира 12. Табличка на двери: Чмыхало Анатолий Иванович. Посреди широкой прихожей стоит, улыбаясь нам, огромный человечище - под метр девяносто, не менее, крутая сажень в плечах, большая голова с серебряным отливом редеющих волос, сильные, добрые руки, которые он гостеприимно протягивает каждому из нас, приглашая в свой рабочий кабинет. В настежь открытое окно кабинета вместе с освежающим потоком воздуха врываются звуки и запахи городского лета. Сидим и с нескрываемым интересом слушаем рассказ Анатолия Ивановича о его писательской и жизненной стезе длиною в 85 лет. Слушаем и не замечаем времени. Анатолий Иванович - умелый рассказчик. Не зря же природа наградила его ещё и даром актёра. Вернувшись с фронта, играл роли в Ачинском и Алма-атинском 472

театрах. Организовывал театральный коллектив в городе Иланский, где работал собкором газеты “Красноярский рабочий. С особым теплом вспоминает Анатолий Иванович своих деда с бабкой: - Дед у меня был образованным, закончил Киевский университет, юридический факультет. Работал мировым судьёй Свалгородского уезда на Алтае. Писал стихи, пел, хорошо играл на гормони. Любил общаться с молодежью, и та тянулась к нему. Бабка тоже имела высшее образование, владела французским и польским языками. Отец с матерью образования не получили. Отец Иван отважно воевал против Колчака, был командиром роты. С него я написал образ Романа Новгороднего в романе “Половодье”. Долго и много рассказывал Анатолий Иванович о времени, когда работал собкором газеты “Красноярский рабочий” по Иланскому и Нижнеингашскому районам. Вспоминал имена людей, с кем приходилось встречаться, названия колхозов, артелей, предприятий, улицы, переулки. Глаза его то оживали радостным светом, когда вспоминал что-то доброе, то вдруг навёртывалась непрошеная слеза, когда на ум ему приходили грустные эпизоды. Много хороших слов услышали мы об иланском литераторе Павле Мостовском и о писателе из Нижнего Ингаша Николае Устиновиче: - Коля был глубоко несчастный человек, который хотел, но не мог приспособиться к тогдашней суровой жизни, ни за что отсидел срок. И неприятности преследовали его всю жизнь. В двухтомном романе А.Чмыхало “В царстве свободы” (дилогии в стихах и прозе), в книге “Ночь без сна” есть рассказ “Паря”, посвящённыё Николаю Устиновичу. Приведу лишь один абзац: “ ...Город готовился ко сну, город потягивался в постелях, а мы, завзятые полуночники, всё бродили по его тихим и грязным улочкам среди последних робких огоньков, которые постепенно редели и исчезали на наших глазах. Затем, я проводил Колю до тесовых шалагинских ворот. Во дворе у пчеловода рвались с цепи грозные волкодавы. И под рычанье и вой собак мы поклялись с ним в своей вечной дружбе, которую бережно несли до самой Колиной кончины... Интересный Анатолий Иванович человек, и писатель, каких 473

нынче поискать. В своё время, до брежневской опалы, когда ещё возглавлял Красноярскую писательскую организацию, был аккумулятором литературной жизни в Красноярском крае. Это он придумал и организовал проект «Литературные встречи на Енисее», преследуя главную цель – сблизить писателей не только друг с другом, а с народом. В те дни в его рабочем кабинете, где мы теперь беседовали, кто только из литераторов ни бывал: Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский, Павел Нилин и Максим Танк, Иван Драч и Мусса Гали, Игорь Бородулин… Здесь, за бутылочкой русской, до хрипоты спорил он с Виктором Астафьевым, как надо и не надо писать о войне. Здесь бывали его друзья: писатели Борис Полевой и Юлия Друнина, Лев Ошанин и Андрей Некрасов… Интересные штрихи судьбы писателя – встреча его с гражданской женой А.В.Колчака Анной Васильевной Книпер-Тимиревой. Произошла эта встреча в городе Рыбинске, где Анатолий Чмыхало исследовал документы о Гражданской войне в Сибири. А. В. КниперТимирева работала в то время художником в городском театре. - Анна Васильевна на 180 градусов повернула моё тогдашнее отношение к историческому процессу становления Советской власти в Сибири. Она, как солнышко, озарила мой путь в создании образов и мотивов романов: «Половодье», «Дикая кровь», «Опальная земля», «Отложенный выстрел»… А доверительные беседы писателя с дочкой вождя народов Светланой только укрепили в нем противоречивое отношение его к существующему тогда партийному руководству страны. Мы остались довольны встречей с этим могучим и душой, и телом человеком. Нынче ему будет 86, но он ещё полон творческих планов. И выглядит ещё бодро. Ноги только подводят. Но встречает гостей всегда стоя. Щедро одарил нас своими книгами, более десятка томов, и пригласил к столу выпить русской водки на посошок. Сейчас Анатолий Иванович Чмыхало в крае - писатель номер один. В чести у власти. Уважают его местные чиновники, издают, награждают по заслугам. Хотя этого он заслуживал ещё в шестидесятые, семидесятые годы прошлого столетия. А его первые романы: «Половодье» и «Дикая кровь» - читали и будут ещё долго 474

читать те, кому дорога и интересна наша история. А к ней, к истории писатель относился, как никто другой, осторожно, скрупулёзно изучая, выверяя каждую деталь, каждую мелочь, рассматривая её как через микроскоп, дабы не исказить, не унизить или чрезмерно возвысить на потребу привередливого читателя, а показать в самом что ни на есть чистом, первозданном виде… Сейчас Анатолий Иванович занимается в основном стихами. -Вернулся к тому, с чего начал, к поэзии, - делится своими планами писатель. - Большую вещь в прозе, роман я уже не успею осилить, а вот стихи пишутся. И Анатолий Иванович протягивает мне отпечатанную на компьютере стопку четверостиший “Россыпи” (Стихи на злобу дня). В них есть знаковое четверостишие: Со своей судьбой уже не спорю, Только так сложилось на веку, Что вчера меня тянуло к морю, А сегодня тянет к роднику. Светлого вам и самого чистого родничка, дорогой Анатолий Иванович, чтоб, испив в нём незамутнённых строк, люди не забывали творить добрые дела. Июнь 2010 года. P.S. После этой памятной встречи мы несколько раз ещё общались с Анатолием Ивановичем. Правда только по телефону. Звонил сам писатель, давал мне советы по работе с авторами журнала “Истоки”: “Будь построже - дружба дружбой, а талант талантом. А вообще ты, молодец! Доброе дело делаешь на нашей грешной земле!”. Говорил в трубку много и долго, буд-то хотел напоследок высказаться, наговориться. И я чувствовал в его голосе тоску об уходящем. А вскорее его не стало. Но номер сотового, по которому общался со мной Анатолий Иванович я не стёр, храню как память. Душу греет. Как и книги с его дарственной подписью:” Сергею Прохорову с пожеланием многих-многих хороших стихов” А Чмыхало”. На снимках: в доме у писателя на ул. Мира 100 475

С.Прохоров в рабочем кабинете А.Чмыхало

А.Чмыхало и С.Прохоров

На кухне у писателя. 476

ДУМА ПРОВИНЦИАЛА Обозревая густой лес, шуршащий на ветру ветвями, оцениваешь его не по чахлым осинкам, приникшим к болотцам, не по колючему кустарнику, не по плакучим ивам, бессильно склоненным над тенистым озерцом, а по слепящей белизне берез, по мохнатой, орлино-раскидистой хвое могучих елей, по застенчивой и нежной прелести рябин. Думаю, что и поэтические книги следует оценивать не под прицелом мелочных упреков, не в равнодушном выискивании просчетов, но в мучительно - искреннем обнаружении того чистого и светлого, того потаенного и ненавязчивого, того желанного, что тебе близко и дорого самому. И если ты открываешь эти качества в книге, открываешь бесспорно и утвердительно, то понимаешь, что в книге заложена нравственность, на которой только и может зиждиться искусство. Вот такой неожиданный ход размышлений преследовал меня, когда я знакомился с поэтической книгой Сергея Прохорова «Земное притяжение». Есть у С.Прохорова ключевое, принципиальное стихотворение« Дума провинциала» Провинциал! Не редко вышмякивалось высокомерное суждение нашими столичными «высоколобыми»: мол, провинциальное суть нечто недоразвитое, мало смыслящее. Укореняли такое понятие пустобрехи, рассчитывающие на признание своего превосходства над коренной, провинциальной Россией лишь по случайному своему местожительству. И, может быть, как никогда мы прозреваем, что сегодня именно провинция, в силу своей святой консервативности бытия, менее, гораздо менее, чем городская среда, подвержена растлению всевластного распутства и безмерной наживой, гнилостному дурману казино и вертепов - борделей, оглушительной трескотне лукавых митингов прозападных либералов, заказным убийствам на улицах... Да, именно провинция, страдающая своими хворями провинция, все решительней становится надеждой России . Провинция проявляет себя моральней, устойчивей, она рвется из порочного круга озлобленности, она исторически более основополагающе привержена российской государственности и православию, как важнейшей скрепе национальных ценностей. 477

Да разве, в частности, не показательно, что провинция свою концентрирующуюся духовность выявляет в таких, к примеру, журналах, как « Вертикаль» в Нижнем Новгороде, « Русская эхо» в Самаре, « Странник» в Саранске... Ингашские «Истоки» в том же ряду - детище провинциальных энтузиастов - словесников. Как в смутное время России, провинция, благодаря своей незримой, не растраченной мощи, превратится в стартовую площадку возрождения России. Память о Минине и Пожарском, об Иване Сусанине и П.Ляпунове осеняет нас своими знаменами. Глубинно трактую С.Прохорова : « А в провинции у нас все так же тихо, И дожди у нас все те же и снега.» Правильно - «тихо». В этом слове затаена искомая стабильность души, в которой вырастают направляющие идеи и свершения. Провинция не спешит, она осмотрительна, потому и тверда в своих устоях. Но «тихо» не значит бездейственно. С. Прохоров признает: И кому-то до сих пор хватает лиха, И кому-то до сих пор течет деньга. Только я им не завидую нисколько, Только я им всем сочувствую сполна. И судьбу свою вершу я не с наскока, И стихи свои пишу я не спьяна. Провинциал С.Прохоров вызревает, как. гражданин и художник. Паспортный возраст не ограничитель у писателя. Писатель, если он несет в себе Божий дар, всегда вызревает к чему-то новому. С этой позиции благословенной провинциальности С.Прохоров высекает свою максиму : Тем-то жизнь и страшна, Когда брат против брата, Хоть всего-то нужна Нам одна только правда. Действительно, только правда! Его, прохоровская правда, дает поэту способность всмотреться в русский мир не издали, а в широко раскинувшиеся перед ним просторы. Не декларативен выплеск эмоций: Ты только дай мне Веру, дай мне Правду. Дай силу мне, моя святая Русь ! От выстраданной поэтом правды и рождаются стихи о родной земле, как нечто неотделимое от его живой плоти: Хороша ты, Русь моя, в пору сенокосную, 478

Когда звёздным вечером, от трудов устав, Бродит ветер по лугу свежими прокосами, У костра пьет крепкий чай мятного листа. С.Прохоров стремится слить воедино Слово и Красоту земли, на которой живет: И постигаю добрые И мудрые слова. Медовым пахнет донником Зеленая трава. Стихами, как молитвами, Хранит меня Господь, И крепкий чай с малиною Мне согревает плоть. Немало в книге стихов, расцвечивающих красками родолюбивую взволнованность поэта. К ним, по моему мнению, относятся: « В зимний вечер», «Белый парус», «Романс полуночника», « Сенокосная пора», «Какие нынче выпали снега!», «Сверстнику», «Земляк», «На покосе» и иные, иные... С. Прохоров прочувствовал «нежность есенинских строчек», и его поэзия из другого временного пространства тянется к неувядающему гению. Я остановился перед обязывающими строками С.Прохорова: ...На стенах церковных дрожанье огня И смотрят иконы с тоской на меня. В неловком порыве я лоб свой крещу, Я в храме впервые, я веры ищу». От всего сердца желаю, чтобы он протоптал свою тропу к Храму, ибо православие окормляет Россию издревле и укрупняет личность. Сергей Прохоров сосредоточен: « Я веры ищу». Ищущий да обрящет!

Олег Шестинский,

поэт, лауреат Международных премий, почетный профессор Московского государственного гуманитарного университета им. М.А.Шолохова, Член Совета Старейшин Союза писателей России. Москва. Переделкино. Литературная рецензия опубликована в российской газете «Патриот» в «Литературной гостиной международного сообщества писательских союзов «Дом Ростовых», ноябрь 2007 г. 479

На снимке слева: литературный критик В.Курбатов с редактором журнала “Истоки” С. Прохоровым. На снимках справа: С.Прохоров с заслуженными художниками России Т.Ряннелем (вверху) и с В.Сергиным. На нижнем снимке архиепископ Красноярский и Енисейский Антоний знакомится с журналом “Истоки” и с его редакторомм С.Прохоровым.

480

На посошок

Стихи, написанные перед сдачей книги в печать. Март-май 2015 г. 481

ПОЧТИ Жизнь и прекрасна, и убога Настолько, сколько это в нас… Я в юности не верил в Бога, Но верю ли в него сейчас? Умом и сердцем постигаю Чего уж, видно, не постичь. Почти молюсь, почти что каюсь, Но лишь почти, всего почти. А мне б сполна, чтобы у Бога Прощенье вымолить сейчас… Жизнь и прекрасна, и убога, Настолько, сколько это в нас. ДАЛЁКОЙ ЮНОСТИ МГНОВЕНЬЯ А сумерки за горизонт стекали, Ладони согревал горячий чай. Я грезил дальней юности стихами, Возникшими как будто невзначай. В них что-то волновало и кричало, И трогательно било по душе… Далёкое-далёкое начало Никак неповторимое уже. ЛЮБОВНИЦА - ВЕСНА Раз в год, считаю, не порок Другой принадлежать. Я к ней из дома за порог Меня не удержать. И я не буду отрицать – Согласна и жена: Одна она любовница Моей душе – Весна.

482

САМ ПО СЕБЕ То чей-то я, а то, совсем, ничейный, То прихожу, то снова ухожу, И как смычок большой виолончели По грифу жизни взад-вперёд скольжу. Ломая строй привычного реестра: Сюжеты, сцены, лица, голоса Я саксофон, сбежавший из оркестра, Сам по себе в пустой играю зал, Туда, где меж рядов шагов простуда, Смех, радость, боль, как нерв, обнажены. Я барабанных палок амплитуда, Сорвавшаяся в грохот тишины. ИЗ СВОЕГО КОВША Чтоб жить и дальше хорошо, И тешилась душа, Глотну стихов на посошок Из своего ковша. И пусть не свеж уже на вкус? Стихов моих настой. Припав к ковшу, как к роднику, Напьюсь души простой. 29 марта 2015

*** Крови своей, увы, не помню резус, Хоть клинику прошёл на сто рядов. Порой, себя разгадывать, как ребус, Приходится с течением годов. Но, как ребёнок радуюсь я небу, Теплу, в котором нежится листва, Разгадывая Родину, как ребус, И находя в ней новые слова. 6 апреля 2015 483

*** Весенних строк знакомый почерк, Как долгожданного письма: Тепло ветров и терпкость почек, И - «До свидания, зима!». Как долго весточку мы ждали, Душой простыв от холодов… И зеленеют встреч нам дали Под птичью трель на сто ладов. *** Наваждение, причуда? Наяву или во сне? Неопознанное чувство Вдруг откроется во мне. Тонкой струйкою фонтана Неожиданно забьёт Неопознанная тайна – Новых чувств водоворот. 6 марта 2015

484

ПРОСТО НАДО ПОВЕРИТЬ Против или по ветру Вертится наша земля? Просто себе поверьте – Проверите опосля, Пальчиком ткнувши в небо, Смоченным слюной… Может, это нелепо? Всё-таки шар земной. Что ему встречный ветер, Бури, дожди, снега. В сотом, тысячном веке Крутит себя наугад По голубой спирали, Ведомой лишь ему… Там, где не раз сгорали Звёзды в ночном дыму. Крутит себя планета, Что ей до всех до нас, Ждущих весны, рассвета, Осени, снега, лета, Звёздный свой ждущих час... Против или по ветру Всех нас несёт судьба? Просто надо поверить В главное, и в себя. А уж потом неважно Какая нас встретит даль. Важно, чтобы однажды Не стало нам жизни жаль. 21апреля 2015

485

НЕ СМЕЙ О ДЕРЕВНЕ ПЛАКАТЬ! Не смей с тоской о деревне! Не надо о ней плакать. Потуже втяни под ремень Старое платье. И новое скрой и сшей. И строй, и паши, и сей. И будет благодаренье И полные закрома, И не умрёт деревня, Врастая в дома, Как девушка в новые платья… Не смей о деревне плакать! Душой повернись к ней всей. И строй, и паши, и сей. 22 апреля 2015

*** Что-то нового не скажу Всё уж сказано, А по прошлому проскольжу В санках сказочных. Тихо так прокачусь С горки в катанках Я по памяти чувств В след накатанный. Чтобы ветер в ушах Вьюгой снежною, Чтобы млела душа Сказкой прежнею. С той высокой горы Детства стайного, Где от снежной игры Всё растаяло. 3 мая 2015 486

И СТАЛО МНЕ, ВДРУГ, ВСЁ РАВНО Во всём мне хочется дойти До самой сути… Б.Пастернак

На небе, в речке ли, в лесу, В звезде ли божьей той Искал я жизни своей суть Суть жизни прожитой. И в чём её резон и смысл, Предназначение… Вчерашний дождь весенний смыл Следов свечение. Я утром выглянул в окно, Не верю, – сухо там. И стало мне, вдруг, всё равно В чём смысл сути-то.

487

ПРОСТИТЕ Счастливый я или убогий Живу, эту землю любя. Простите за то ради Бога, Хотите - за ради себя. За всё то, чего я не сделал, И что уже не совершу. Простите меня, между делом, Не знаю за что, но прошу. Простите за то, что дорога Устала от долгой езды. Простите меня, ради Бога Во имя сгоревшей звезды. Простите за все свои беды, В которых вины моей нет. За то, что во имя Победы Не пал я в далёкой войне. Счастливый я или убогий Живу, эту землю любя. Простите меня ради Бога, Но прежде простите себя. 16 мая 2015

488

ПРОХОРОВ СЕРГЕЙ ТИМОФЕЕВИЧ Родился в 1942 году в селе Тины Нижнеингашского района. Здесь окончил школу. До призыва в армию работал на Красноярском комбайновом заводе. Служил на Краснознамённом Тихоокеанском флоте, где и начал впервые публиковать свои стихи в газетах: «Боевая вахта», «Тихоокеанский комсомолец», в журнале «Советский воин» и других изданиях. Демобилизовавшись, 30 лет проработал журналистом в районной газете «Победа». В 1971 году был принят в Союз журналистов СССР. Написал и издал 12 книг стихов и прозы. Участвовал во многих коллективных сборниках красноярских поэтов. Сам подготовил и издал 2 сборника стихов сибирских и российских поэтов: «Эхо» и «Сибирские зори». Написал около 100 песен. Неоднократно, как поэт, композитор и исполнитель, выступал в

С.Т.Прохоров 1989 г.

С.Т.Прохоров 2015 г. 489

телепередачах краевых телестудий. Участник Всесоюзной встречи литераторов в Красноярске в сентябре 1989 года, на которой стихи поэта доброжелательно отметил известный русский писатель В.П.Астафьев, благословив его на духовность в творчестве. Печатается во многих российских и зарубежных журналах. В сентябре 2005 года С.Т Прохоров основал и с января 2006 года издает сначала межрайонный, а с 2010 года литературнохудожественный и публицистический журнал «Истоки», который сегодня знают во многих уголках России и за рубежом: в Финляндии, в Белоруссии, в Германии, Казахстане, Малдове на Украине, в США… Одобрил издание журнала «Истоки» и выдающийся классик отечественной литературы Валентин Григорьевич Распутин, лично написав письмо об этом редактору Сергею Прохорову.Тепло отозвались о творческой и редакторской деятельности сибирского литератора классик деревенской прозы из Вологды Василий Иванович Белов, известные красноярские писатели Анатолий Иванович Чмыхало и Анатолий Ларионович Буйлов, поэт из Томска, автор многих популярных российских песен Михаил Васильевич Андреев, народный художник и поэт Тойво Васильевич Ряннель и другие. 2 экземпляра журнала «Истоки» сегодня хранятся в Международной библиотеке Конгресса в Вашингтоне. В 2012 году Решением Президиума Международной Федерации русскоязычных писателей №64 от 12.07.2012 г. за верность традициям, высокий профессионализм, весомый вклад в русскую словесность и национальную культуру награждён орденом «Культурное наследие». Имя Сергей Тимофеевича Прохорова занесено в “Большой энциклопедический словарь Красноярского края”. 490

ПРОХОРОВ Сергей Тимофеевич

НАСЛЕДСТВО Собрание сочинений ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Формат 60х84 1/16 Бумага офсетная Отпечатано в типографии “Литера-Принт” Тел.2-950-340 г. Красноярск, ул. Гладкова, д.6, оф. 010

491

492