Михаил Фишгойт. Надежда умирает последней

Михаил Фишгойт

НАДЕЖДА УМИРАЕТ ПОСЛЕДНЕЙ

ÄÓÕ I ËIÒÅÐÀ

УДК 821.161.1:947»19» Ф681

НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ «КИЕВО-МОГИЛЯНСКАЯ АКАДЕМИЯ» ЦЕНТР ИССЛЕДОВАНИЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКОГО ЕВРЕЙСТВА ТАВРИЧЕСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ В.И. ВЕРНАДСКОГО

Ф681

Фишгойт Михаил. Надежда умирает последней. – К.: ÄÓÕ I ËIÒÅÐÀ, 2019. – 384 c.

ISBN 978-966-378-656-8 В книге представлены воспоминания Михаила Фишгойта, свидетеля советской епохи. Его тернистый путь начавшись с добровольца Красной армии, которому пришлось пройти весь ужас отступления из Крыма, продолжился разведчиком, который дошел до Берлина победителем нацизма. Следующие годы – это опыт ГУЛАГа после доноса на автора от одного из сотоварищей. Книга Фишгойта убедительно опровергает лживые советские версии истории Второй мировой войны и является одним из самых убедительных свидетельств того времени.

Издатели: Константин Сигов и Леонид Финберг Корректор: Валентина Божок Верстка: Надежда Грекович Дизайн обложки: Светлана Невдащенко

ISBN 978-966-378-656-8

© ÄÓÕ I ËIÒÅÐÀ, 2019

СОДЕРЖАНИЕ

Счастливое детство .................................................................................. 5 Меняется язык, а также и нравы ............................................................14 Друзья моих родителей ......................................................................... 22 Любимые и нелюбимые учителя........................................................... 26 Будни репрессий и курортной жизни ...................................................38 Анна остается у нас.................................................................................46 Нарастают слухи о новых арестах и войне..........................................50 Мика ......................................................................................................... 57 В воздухе пахнет грозой ........................................................................66 Война ........................................................................................................89 Без присяги и в тапочках на фронт .......................................................95 Отступление, похожее на бегство ...................................................... 106 Мы идем в Евпаторию .......................................................................... 109 Как спасти маму .....................................................................................125 Побег из евпаторийского гетто ...........................................................132 Симферополь .........................................................................................138 Два немецких солдата – Вилли и Макс ...............................................143 Домик на обочине дороги ................................................................... 146 Евпатория. Гестапо. Побег .................................................................. 150 Мой ангел-хранитель, спаси меня ...................................................... 159 Снова в Евпатории .................................................................................170 Кто не рискует, тот не пьет шампанское ........................................... 190

Содержание

Подлец должен быть наказан..............................................................206 Севастополь пал, рухнула надежда .................................................... 220 Я принял окончательное решение выбраться на Украину............... 226 С обозом через Перекоп...................................................................... 228 Как перейти линию фронта ................................................................. 245 Снова в Красной армии ........................................................................ 250 Будни разведки ..................................................................................... 252 С тяжелыми боями наши армии идут вперед ................................... 272 Капитуляция .......................................................................................... 275 Жизнь прекрасна ..................................................................................286 Арест ......................................................................................................294 Тюрьма ................................................................................................... 297 Переписка с мамой прервалась ..........................................................306 Следователи любят работать ночью ...................................................314 Попытка побега ......................................................................................331 Помощь Эренбурга ............................................................................... 355

4

ПОБЕГ ИЗ ЕВПАТОРИЙСКОГО ГЕТТО Гонимый страхом, я бежал все дальше и дальше. Меняя направления, я держался безлюдной степи. Силы стали покидать меня. Сквозь снежное марево неожиданно возникли силуэты огромных скирд сена. Каким счастьем это стало для меня! Я почувствовал прилив сил и уже представил, как сейчас зароюсь в самую глубину скирды, устрою себе теплое логово и, согревшись, усну. Там меня никто никогда не найдет! Рядом со стогом стояла огромная повозка-платформа на четырех больших автомобильных колесах, груженная сеном. Я попытался зарыться в огромном стоге сена, стараясь расчистить себе проход в глубину... Но это оказалось просто невозможным. Плотно сжатые пласты сухого сена не поддавались! Что делать? Меня охватило отчаяние... Когда оглядывался, мне даже показалось, что по степи ко мне движутся какие-то силуэты! Присмотревшись, я понял, что это колонна грузовиков, скорее всего немецких, следующих по дороге, но не в мою сторону. Обратив опять внимание на груженую платформу, я додумался спрятаться в этой брошенной огромной повозке, на которой сено наверняка не так плотно спрессовано. Мое решение оказалось правильным. Расчистив толстый слой снега, я довольно быстро зарылся в самую середину огромной кучи сена. Свежо пахнущее сено окружило меня теплым уютом. Чувствуя себя в безопасности, я мгновенно уснул. Проснувшись, я почувствовал неприятный озноб. Ворочаясь с боку на бок, я все же опять заснул. Но через какое-то время, проснувшись, понял, что заболел, появились явные признаки высокой температуры. Начался кашель... Я с ужасом представил себе всю безвыходность своего положения. Время шло. Я не знал, что предпринять. Состояние все ухудшалось. Видно, из-за высокой температуры сознание время от времени отключалось. В бреду я стал слышать звук автомобильного двигателя. Он то усиливался, то замирал. Вслед за этим последовали какие-то толчки и опять глухой, как бы далекий звук работающего мотора. И... и мне вдруг стало ясно, что фура движется! Вначале она подпрыгивала, а потом мягко покатилась. Движение убаюкало, и я вновь провалился в сон. Придя в себя, я понял, что движение кончилось, последовал толчок, и гул двигателя стал удаляться.

132

Надежда умирает последней Мое состояние стало ужасным. Я понял, если я не выберусь отсюда, то тут в сене и умру. В те минуты мне было все равно, что будет со мной. Я с огромным трудом вылез из сена и, оказавшись на свежем морозном воздухе, чуть не потерял сознание. Оглядевшись, я сперва не сообразил, где нахожусь. Но важно то, что вокруг никого не было. И потом мне стало ясно, что это Евпатория, рядом знакомый Катык-базар с небольшой мечетью. Собрав тающие силы и остатки воли, я решил, что у меня остался последний шанс – добраться к своему дому... Я двинулся, с трудом передвигая ноги, по узким улицам моего родного города. День клонился к вечеру, когда я постучал в дверь к Прасковье Ивановне. Последнее, что я помню, это ее лицо, какие-то отдельные слова. Дальше – провал. Придя в себя, я от Прасковьи Ивановны узнал, что сознание возвратилось ко мне только через три дня после моего прихода, и все это время я находился в состоянии постоянного бреда. Вызвать врача она не могла, так как это все равно, что отдать меня в руки немцев. Лечила меня эта святая женщина сама, чем могла. И выходила. Лежал я в ее спальне. Со слезами на глазах она рассказывала, что больше всего боялась, что к ней зайдет поселившаяся в нашей квартире Ганжа с сыном. Тем более что ее постоянно посещает какой-то немецкий офицер. А мой постоянный кашель тут же выдал бы меня. По всей видимости, я заболел тяжелым воспалением легких. Прасковья Ивановна успокаивала меня и, приласкав, обещала, что вылечит. Но я понимал, что лежать в ее комнате мне нельзя по понятным причинам. Я стал просчитывать всякие варианты и пришел к следующему выводу. В нашем доме на чердаке стоял огромный металлический бак квадратной формы. Дело в том, что когда-то еще до революции этот дом принадлежал богатому греку. Он вырыл артезианский колодец, провел водопроводную систему, подключил помпу и установил бак для воды на чердаке. Грек с приходом революции обеднел и продал за бесценок дом родителям Анны Абрамовны, а сам уехал к себе в Грецию. Водопроводная система пришла в негодность, а бак и вообще весь чердак стал местом для всякого барахла. Размер бака вполне позволял мне в нем разместиться. Я это знал, когда мы еще мальчишками играли в прятки во дворе и на чердаке. Я поделился с Прасковьей Ивановной этой идеей. Вначале она запротестовала, посчитав, что там мне будет плохо, но потом согласилась, правда, настаивала на том, чтобы я хоть чуть-чуть поправился. Я все же ее убедил, что так мне и ей будет спокойней: ведь туда никто никогда не заходит.

133

Михаил Григорьевич Фишгойт Прежде чем переселиться в бак, мы его благоустроили при моей слабой помощи. Пришлось частично раздвинуть сложенные с одной стороны доски и куски старой жести, освободив проход к проржавевшей лесенке, приклепанной к баку, как видно, с целью его обслуживания, когда водопроводная система еще функционировала. Деревянная крышка имела отодвигающийся люк. Посредством его мы очистили бак от мусора и пыли. К счастью, цистерна оказалась почти пустой. После этого Прасковья Ивановна принесла все, что считала необходимым: матрац, подушку, одеяла, простыни. Благодаря ее заботам бак превратился в «уютное» и удобное место для жизни! Ход на чердак осуществлялся по деревянной, слегка скрипучей лестнице, начинавшейся в большой кухне, принадлежавшей Прасковье Ивановне. Там же жила моя любимица Джильда. Все дни, которые я провел тяжело болея и лежа в спальне, Джильда от меня не отходила, внимательно наблюдала, наклоняя голову то вправо, то влево, за тем, как лечила меня Прасковья Ивановна. Она использовала народную медицину, горчичники, горячие ванны для ног, растирала скипидаром спину и грудь, заставляла полоскать горло столетником, давала чеснок, смешанный со свиным смальцем. А мне без устали повторяла: – Молись, Мишенька! Молись! Бог тебе поможет! Ее слова действовали на меня успокаивающе. Исчезало сознание действительности. Страх отступал, и вместо него возникало ощущение защищенности. Полузабытье сменялось воспоминаниями детства. В бредовом сознании от очень высокой температуры мне слышался мамин голос, и начинало казаться, что я в счастливом детстве! И все время, все время что-то рядом присутствовало, неконкретное, сильное, не поддающееся описанию. Когда видение терялось, исчезало его мистическое присутствие, тогда наступало сожаление, грусть... После моего переселения в бак Прасковье Ивановне стало сложнее, но от этого ее забота не уменьшилась. Она минимум два раза за день приходила ко мне, а вечером иногда подолгу просиживала со мной. У меня оказалась тяжелая форма воспаления легких. Около месяца я почти все время лежал, держа люк крышки бака открытым. По моей просьбе только вечером Прасковья Ивановна приводила ко мне Джильду. Для нее наступало счастливое время! Для меня кончалось одиночество! Она укладывалась рядом и по-человечески прижималась ко мне... Я еще раньше, до войны научил ее не лаять и вести себя «интеллигентно». Поэтому, находясь со мной в «уютном» баке, она вела себя тихо. Зато у меня сместилась грань отношения к Джильде. От обычных команд, которые отдают собакам, я начал разговаривать с ней! И я уверен, что она меня понимала. Когда я ей что-то 134

Надежда умирает последней говорил, смотрела мне в глаза, и на ее умной морде все время менялось выражение. А когда я гладил ее и тихо ей о чем-то печальном рассказывал, она сочувственно повизгивала. Она во многом скрасила мое заточение. Тревожная неизвестность все более и более мучила меня. Страх за маму, о которой я ничего не знал, усиливала неуверенность. Чего я больше всего боялся, это потерять твердость духа, утратить столь свойственный мне оптимизм и железную уверенность, что мы с мамой преодолеем все ужасы кошмарной обстановки и победим смерть. Но предпринимать решительные действия я еще был не в состоянии. Как-то раз Прасковья Ивановна пришла радостная и сказала, что от церкви должна пойти в Симферополь грузовая машина. Поедет священник и еще какие-то люди с ним. И возвратятся они в тот же день назад. Но главное – это то, что Прасковья Ивановна попросилась тоже, и ее, как церковную активистку, батюшка согласился взять с собой. Она решила поехать с единственной целью: зайти к Брискиным, увидеть маму и сообщить ей обо мне. Она спросила у меня разрешения взять с собой для мамы кое-что из столового серебра, что легко можно поменять на продукты. Кроме того, она решила взять некоторую мамину одежду и обувь. Уезжая в Симферополь, Прасковья Ивановна оставила мне необходимую еду и всякие полоскания. Весь день я провел в ожидании ее возвращения. Приехала она домой не очень поздно и сразу пришла ко мне. Когда увидел ее улыбающееся лицо, у меня на душе отлегло! Прасковья Ивановна подробно рассказала все о маме. Мама по-прежнему у Брискиных. И, узнав обо мне, она воспрянула духом. Просила передать мне, что, по слухам, наша армия готовит решающее наступление и, возможно, удастся освободить Крым. Прасковья Ивановна рассказала мне, что она, не сгущая красок, описала мое здоровье и заверила маму, что я скоро выздоровею. И действительно, я стал поправляться. Ночью я начал вылезать из своей берлоги, разминался, делал упражнения и осторожно ходил по толстому деревянному настилу, но только в той части, где снизу располагалась квартира Прасковьи Ивановны. Нужно было соблюдать величайшую осторожность, так как в нашей квартире жила предательница Ганжа и почти все время там находился немецкий офицер. Малейший шум на чердаке мог стать для меня роковым. Однажды днем, когда я лежал в баке, я услышал голоса и скрип лестницы... Какие-то люди поднимались на чердак! Я быстро задвинул 135

Михаил Григорьевич Фишгойт крышку люка и замер... Дверь открылась, и голоса зазвучали совсем рядом. Разговор шел о досках, из которых состоял чердачный настил. Оказывается, немецкий офицер переселяется в наш дом, а в сарае, что во дворе, хочет выстроить конюшню для своих лошадей. Это я понял из подслушанного разговора. Среди голосов разобрал голос сына Ганжи, такой же сволочи, что и его мамаша. Остальные, судя по содержанию разговора, скорее всего были просто люди, которым предстояло строить конюшню. Обсудив необходимые детали, заговорил сын Ганжи: – Нам нужно обязательно, прежде чем снимать доски, показать господину офицеру. Может, они ему не понравятся?..

– Вы знаете, я думаю, что доски снимать нельзя! – раздался испуганный голос Прасковьи Ивановны.

– Почему нельзя?! – возмутился сынок Ганжи.

– Ну как, ведь есть хозяева этого дома, Брискины. И без их разрешения этого делать не следует, – дрожащим голосом продолжила Прасковья Ивановна, явно стараясь спасти меня.

– Да замолчите! Это не ваше собачье дело! – резко оборвала ее Ганжа. На этом разговор окончился. Все ушли. Немного позже ко мне пришла Прасковья Ивановна, и мы начали с тревогой обсуждать создавшуюся обстановку. Но стало ясно, что если они начнут снимать настил, то мне, конечно, нужно уходить, они наверняка меня обнаружат. Прасковья Ивановна плакала, приговаривая, что верит в то, что Бог мне все равно поможет. Шли дни, и никто на чердак не являлся. Уже кончался второй месяц моей чердачной жизни. Я почти выздоровел и достаточно окреп. У Прасковьи Ивановны я подобрал необходимый плотницкий инструмент, нужный для случайных работ, а также для маскировки. Из одежды, что удалось Прасковье Ивановне приберечь, я приоделся. В мой большой рюкзак, что так хорошо мне послужил в школьных походах, я сложил оставшееся столовое серебро, дорогие безделушки, папины золотые часы, мамин браслет и, собственно, приготовился уходить. Неожиданно днем раздался звук скрипящих ступеней. По лестнице кто-то шел. Я услышал голос Прасковьи Ивановны: – Минуточку, я сейчас вам открою дверь! Через минуту лязгнул замок, и вошли какие-то люди. Немец спрашивал кого-то, хватит ли досок на конюшню, при этом мне показалось, что люди подходят совсем близко к моему баку. И вдруг неожиданно раздался злобный и мощный лай Джильды... Совсем рядом! Она на кого-то бросалась. И тут же грянул выстрел. За ним последо136

Надежда умирает последней вал захлебывающийся лай, визг и раздался второй выстрел! Больше Джильда не лаяла... Слышалась немецкая ругань, и кто-то извинялся на ломаном немецком. Одобрив материал, из которого предстояло строить конюшню, немец в сопровождении остальных ушел. Когда шаги и голоса стихли, я выбрался из бака и увидел бездыханное тело моего дорогого друга... Она, как видно, решила, что это мои враги, что они хотят сделать мне что-то плохое, и встала на мою защиту, как и следует вести себя верному другу. После пришла Прасковья Ивановна и, вытирая слезы, призналась, что во всем виновата она. В панике при появлении немца она забыла закрыть Джильду в кухне, и та с радостью бросилась ко мне на чердак, где вся трагедия и случилась...

137