КРИТИКА ТА ПУБЛІЦИСТИКА
Михайло Хейфец (Ізраїль) ВИСТУП НА ПРЕЗЕНТАЦІЇ КНИГИ «ПОЛЕ ВІДЧАЮ, ПОЛЕ НАДІЇ» (Київ, 1995 р.) Михайло Хейфец – відомий правозахисник та в’язень совісті, автор спогадів про життя в таборах та дружнє спілкування з в’язнями-українцями. Про ці сторінки свого життя він і говорив на презентації, на якій були присутні багато колишніх політв’язнів України. Виступ Михайла Хейфеца було записано на плівку, з якої і відтворено поданий нижче текст. Я, дорогие друзья, даже не знаю, что вам сказать. Первый раз в жизни я на Украине. И это чудо! Столько лет я о ней думал, столько лет писал, и вдруг оказался здесь. Как возник мой интерес к Украине? Я ведь обыкновенный российский историк. Тема моя – народничество и народовольчество. Я изучал его и вдруг увидел, что исток этого движения – на Украине. Передо мной возникли фигуры людей, участвовавших в этом деле. И я, как историк, обязан был выяснить, почему они стали такими, что определяло их психологию. Чем больше я читал о них, тем больше они мне нравились. И тем удивительнее казалась судьба народа, равного по величине французам и по территории Франции, но по мировому вкладу несоизмеримого с французским. Можно было подумать, что народ бездарный. Но я уже знал, что это не так. И вот тогда я понял и осознал трагедию лишенного своей исторической судьбы народа. 14
Итак, я проникся большой симпатией к украинцам, представляя их только по книгам и совсем немножко – по ленинградским украинцам. Потом я стал преподавателем вечерней школы. Среди моих учеников – в основном солдат, сержантов, прапорщиков – было много украинцев, к которым у меня после моих штудий сложилось уважительное отношение. И они это чувствовали, даже прямо говорили мне об этом. Для них оказался очень важным мой интерес к Украине, уважение к ней. И в результате моего прошлого опыта, в основном книжного, мне в зоне легче всего оказалось сойтись с украинцами. До того я оставался совершенно денационализированным че ловеком: понятия нации для меня просто не существовало. Это было начисто вынуто из моей жизни. Лишь в зоне я впервые уви дел людей, для которых это дорого и важно. И они смогли мне убедительно объяснить, почему это для них важно. Правда, до этого я и сам понимал, что Бог создал нас разными. Так Ему нужно, это Его воля. И, если мы хотим стать одинаковыми, мы нарушаем Его волю. Это я понимал, но относил лишь на счет личности. А что Бог создал разные народы и что личность народа – тоже творение Божье, что это Ему нужно для многообразия национальных личностей, из которых слагается человечество, этого я не понимал. Вот это мне и открыли мои друзья в зоне, и первыми среди них были украинцы. Кто знает лагеря, тот знает и о том, что главное землячество в зоне – всегда украинское. Самое большое и самое боевитое. Да и самое трагическое. Потому что палачей у нас тоже подбирали из украинцев. В этом состоял безошибочный расчет: ведь человек становится настоящим палачом, когда он катует своих. Вот тогда он надежен, тогда он верен. Эту систему отбора палачей хорошо знали гитлеровцы. Их опыт тоже использовался в зоне, прежде всего – по отношению к украинцам. Нам, евреям, было легче. Скажем, капитан Зиненко плохо относился к евреям. Но это оставалось его личным делом: мог бы, ничем не рискуя, относиться и получше. А вот если бы он сделал послабление украинцам, ему бы не простили. Вот в чем состоял трагизм украинской общины. Конечно, меня в моих знакомых солагерниках-украинцах при влекал прежде всего их интеллектуальный уровень. Говорю на основании своего опыта общения с различными землячествами, в 15