ЛЮДМИЛА КОЗЛОВА
АЛЬФА И ОМЕГА Стихи
2003 г Г. Бийск
ББК 84 (2 Рос-Рус) 6 К 592 К 53 Козлова Л.М. Альфа и Омега. - Стихи. -г.Бийск.Издательство «Кедр» - 2003 г.- 90 с Людмила Козлова автор нескольких книг поэзии и прозы, лауреат краевых литературных премий им. В.М. Шукшина, им. Л.С. Мерзликина. Член Союза писателей России. ББК 84 (2 Рос-Рус) 6
КозловаЛ.М.., 2003 г Редактор и рецензент Николаев Н.М.
ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА КНИЖНОЙ СЕРИИ «БЛИЦ»
Мне запрещали бродить по горам и долинам. Мне говорили, что надо бояться людей, что человек – это мягкая липкая глина, и потому подневольно он – вечный злодей. Много прошла я с тех пор по горам и долинам. Я их боялась, но я их любила людей! Я и сама золотая и мягкая глина, праведник, лжец и злодей. И святой лицедей.
В осеннем поле просторном, Где кони паслись в отаве, Ты голову там оставил, Всадник Без Головы. Ей ветер, мальчишка вздорный, Снегом сечёт по векам. Помнишь – Ты был человеком, Всадник Без Головы. А кони, они пасутся, Им нравится вкус отавы. Не важно им, кто оставил, И что. Но под крик совы Шарахнутся, понесутся, Блестя окосевшим глазом. И вдруг затоскует разом Всадник Без головы.
ЭКЛИПТИКА Катится Жизнь в шоколадном трамвае. В окнах мелькают льняные глаза. Сладкие рельсы кондитера мая Кончатся скоро, а выйти нельзя. Праздничный, пряничный Фирменный китель, Где же твоя бирюза? Слеп да и пьян Полоумный водитель, И на закуску Ушли тормоза. Крошатся рельсы, Куски отлетают. Всё ощутимее крен роковой. И Зодиак, словно хищная стая, Кружится, кружится над головой.
Здравствуй, розовое, рассветное, раннее! Снова ранила Жизнь небеса. Истекая кровью совсем по-бараньи, красит небо поля и леса. Вот и все мы повязаны кровьюБожий Агнец вздохнул и замолк. Но пока осеняемся Божьей любовью, к алтарю пробирается волк. Вот на нём уже шкура овечья. Божий промысел нам не постичь. Богу – божье, а нам - человечье. зайцу - заячье, хищнику – дичь!
ПТИЦА ФЕНИКС Огонь – золотая царица, смертельная жрица древес! Я - Феникс! Я - Вещая Птица, частица алмазных небес! Скелет мой горелый взлетает и падает в струи огня. И плачет голодная стая, которая жарит меня.
ПИНЧЕР-КРЫСОЛОВ Утром, распятым заботою ранней в сонном ещё неглиже, стая крысиных пираний кинулась рвать и тиранить всё, что осталось в душе… Всё, что живое металось, клочьями – в пропасть зеро! Господи! Я из металла! Господи! Я не устала всё ещё верить в Добро. Я позову из Синичьего, Юного, зная целительство слов: Где ты, мой пинчер, окраса подлунного? Где ты, лихой крысолов? И раздирая пространство латунное, лаем ответит: "Я – здесь, я – готов! " пинчер подросток окраса подлунного, друг мой, охотник и крысолов!
Будет день как в детстве длинным – будет длиться, длиться , длиться. снегом сказочно-былинным рисовать былые лица. Сквозь узоры занавесок детство манит следом санным в глубь сосновых арабесок и поёт зиме осанну. И в санях да на Кауром полечу я лесом хвойным, где крадётся сумрак хмурый и ведёт со светом войны. Мои сани едут сами, разметая солнца искры, и у сосен под ногами спят оранжевые лисы. Чтобы вечером проснуться, отряхнуться для охоты, посидеть под лунным блюдцем и бежать, припомнив что-то.
СОН Жёлтая кровь фонаря Красит слепой туман. Воет собака зря – спит её пан-меломан. Сон его – это вой, Жёлтая кровь над головой. Вой этот – смертный плач, В красном плаще палач. Вот он поднял топор, Вытер его о полу. Крепко и с давних пор Спит голова на полу. Сон её – вой тоски, Помоста кленовый узор, Влепленный в край доски.
ЧИСЛО ПИ Вечером хладным и влажным желанья свои оскопи правит без жалости миром продажным число бесконечное Пи. Выпав из круга однажды, елеем себя окропи – чтоб укротить вековечную жажду числа бесконечного Пи. Ты верь в искупление свято и Зло, воскрешеньем маня, тебя не утянет обратно на круг, как слепого коня. Тогда от полёта немея, весёлую силу копи – исчислить твой Дух не посмеет число бесконечное Пи.
МАНТРА Там, за синими горами Кришна в золотистом сари. Харе Рама, Харе Рама. Рама, Рама, Харе, Харе. Там цветут миндаль и вишня, Нет больных, несчастных, парий. Харе Кришна, Харе Кришна. Кришна, Кришна, Харе, Харе. Кришна ищет злато Храма Даже в варваре-корсаре. Харе Рама, Харе Рама. Рама, Рама, Харе, Харе. Есть для нас и стол и крыша В Лондоне и Амритсаре. Харе Кришна, Харе Кришна. Кришна, Кришна, Харе, Харе. Мы одарены дарами, В кураже мы и в ударе. Харе Рама, Харе Рама. Рама, Рама, Харе, Харе.
ПРИТЧА О ДЕСЯТИ ДЕВАХ Пожилые сусальные бабушки Всё мечтают о вечной любви. Всё играют в горелки да в ладушки, Словно мир не запачкан в крови. В бессердечном восторге маразма Всё поют о красе и душе. Мир сгорает от солнечной плазмы, Всё пропахло распадом уже. Но в волнах нарастающих смрада Запевает старушечий хор: «Милый мой, жду тебя у ограды, От любви отрекаться не надо – Отопри потихоньку запор!».
БЛЮЗ Спокойные шведы с немытыми патлами, в изжёванных бородах, схожих с заплатами, эстраду как дом обживали старательно – ходили, садились, как будто трудились, вставали зачем-то опять. И голос тромбона закручивал вспять минуты, секунды, рога и хвосты, и негра, торчащего словно цветы!
На берегу такое место, Похожее на Коктебель. Здесь продаётся мирабель – В гареме августа – невеста. Её прозрачные глаза Как брызги солнца Красят берег. Реки и неба бирюза Любви, а не разлуке верят. Ах, что такое Коктебель – Теперь едва ли знает каждый. Он, мною видимый однажды, Напоминает мирабель. Янтарный город на мгновенье Запретным плодом в руку взят. И вот – закончилось владенье – Растаял жёлтый аромат.
Полночный тоскующий голос метана. Любовные песни лягушек весенних укутаны семенем словно сметаной. О, модус вивенди! О, модус вивенди! Заря, без причуд продвигаясь к востоку, пожарами бредит на утреннем стенде и всех приголубит светло и жестоко. О, модус вивенди! О, модус вивенди! И примет нас день, но совсем не в объятья как братьев холодный расчётливый денди. И будет смотреть не в глаза, а на платье.
О, модус вивенди! О, модус вивенди! И только лягушки в любовном угаре не знают про деньги, про бредни и бренди, плевать им на даму в лиловом муаре. О,модус вивенди! О, модус вивенди!
ПОСЛЕДНИЙ ВИАДУК День сгорел сосновой спичкой. Значит - будет ночь. Солнце раскалённой бричкой с косогора - прочь. Скрылась солнца колесница пала в листопад. И сияет и дымится, и летит закат. Свет его над миром держит лес железных рук как последняя Надежда, старый виадук. Словно он всех нас живее, словно - в небо дверь. Упадёт и заржавеет. И проснётся Зверь.
Проклятой жизни бумеранг в руках у Дьявола, как бита. И столько чудищ в нём набито, что не спасёт священный Ганг. И даже Слово* не поможет – зверинец сделать Храмом Божьим
Среди камней Безгласно-неподвижна Я простояла Тысячи веков. Иисус Христос И Магомет, и Кришна Меня лишили Каменных оков. Среди деревьев самой деревянной, сосновой самой долго я была. Среди собак Я самой окаянной Навеки обездоленной слыла. И, наконец, сегодня Человеком В мучениях и корчах родилась, Чтобы принять от Бога И от века Любовь и Ложь, Прощение и Грязь!
Ещё не слышится в рассвете Печного дыма хвойный ток. Ещё висок таит в портрете Заветный детский завиток. И там, в невидимом пока, Гуляет солнце в зимних рощах, И карамельный день полощет В глубоком небе облака. Но в тех же рощах и пампасах, За всё цепляясь, всё круша, Отчаянно и многогласо Вопит животная душа. Она уже готова в клочья Порвать и весело глодать, Жевать, урчать и жаждать ночи. И врать. И взять, а не отдать.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Москитный флот идёт на Землю – погибельная саранча, хитиновыми рожками стуча! В нём сонмы вирусов летучих кишат во мгле без берегов распад души, распад мозгов! Не чуя смерти, человеки картошку жарят на огне, торча неделями в окне. Не чуя смерти, человеки твердыни строят из камней на краешке последних дней…
В меха закутана по моде, Зима волчицею прошла. Апрель. Звонят колокола. Последний сон В деревьях бродит. А утром, изумрудно чист, Поранит небо, словно скальпель, Живой пахучий острый лист. И несколько карминных капель С небес на землю упадут, Окрасят крыши, окна, пруд… И двери настежь – и с петель – Сорвёт апрель!
СИЛА ЖИЗНИ Смертны все мы – И гвельфы, и эльфы. В светлый глей И оранжевый глёт Ляжет каждый однажды, Когда умрёт. Но в бессонных Полях гекатомбы Ужас сводит Накожный покров. Жертва – Звук этот ложный Открывает, как бритвою, Кровь. Протестует разъятою кожей И из клетки изъятым ядром Сила жизни, Проклятая Сила – Богом данный Священный синдром!
С.А.Гаеру Я ползу внутри потерны, Где в тисках пузатой тьмы Слышен запах горько-серный, Стук серебряный и мерный, Где стоят и ждут цистерны – Ждут, когда их вскроем мы. Мы работаем, вдыхая Трав и спирта аромат, Не вздыхая и не хая, Что судьба у нас плохая, И уходит, затихая, время в синий снегопад. Там, внутри пустой потерны, До сих пор стоят цистерны, Снова прячась от зимы. И, наверно, бродим мы.
Да будет мне по Вере – Берёзовой Дриадой Языческих поверий Летать в аллеях сада. Оставить след кипучий В лохматой кроне ив, А после взмыть под тучи, Земное позабыв.
Не жалко, что жизнь коротка. Не жалко и краткого лета. Но больно, что сердце отпето, и тонет в тенётах рука. И сердце тяжёлое плачет, и путает крылья мои. Святой Искуситель, отродье змеи, дай Плод мне от Древа Удачи! А Древо Познанья в пустыню забрось – пусть сохнет его ядовитая гроздь!
Вверх ногами, Головою вниз – Это я взлетела На карниз. Так велел мне мудрый Илия. Точка на карнизе – Это я.
Словно тайные свечи в покоях княжны Золотые соцветья весенней сосны. И как ветер летуча, воздушна, нежна, Молодая колдунья, лесная княжна. Закукует кукушкой, обернётся сычом. Мне с такою подружкой Жизнь и смерть нипочём! Я пополню её королевскую рать, Стану светом кометы ночами играть. Пусть засыплет цветами больная весна, Но меня не оставит лесная княжна. В час печали грядущей, Печали земной, В заповедные кущи Улетим мы с княжной.
МОЛИТВА О ЖИЗНИ ПОСЛЕ ЖИЗНИ Уходят званые в свой час. И мы уйдём и всё забудем, Огонь родства в себе остудим, Верней, его погасят в нас. Сотрут нам память, пусть во благо – Но почему, но почему Пустая белая бумага Противна сердцу и уму? Оставь мне, Боже, после смерти О сыне память – лишь о нём! Не разлучай с её огнём! Мне не нужны другие дети!
Спаси меня, моя нора! Я здесь свободна и спокойна, Пока не грянула пора Надолго съехать со двора, Уйти достойно. Здесь, в четырёх глухих стенах, Живут и счастье, и свобода – Два этих маленьких урода – Порода только для народа, Который вечно не в чинах. За этой дверью мой порог, Мои мечты и неудачи. Я здесь порадуюсь, поплачу. И только так, а не иначе – Не наступил другому срок! Спаси меня, моя нора, Пока не грянула пора!
АДАМОВЫ ГОРОДА Ночь. Мороз да морозный треск. С каждым часом всё злей и круче Ветерок подувает жгучий. Космос. Вечность. Зима окрест. На огромной чёрной Земле, От крови и горя чёрной, Городов золотые зёрна Прорастают в Добре и Зле, Как на Древе Познанья листья. То Адам в ледяном краю Всё мечтает достигнуть Истин Тех, потерянных им в Раю.
За окном моим зима Заметает терема – Терема бетонные Шестисотоконные. Завершив столетний круг, Князь Миров со свитой слуг Гонит холод, Мрак и снег В надвигающийся век. За окном моим зима Прорывается в дома – В души их бетонные Шестисотоконные.
Я – летучее животное поднебесное, лишь ветрам до облакам интересное. Здесь никто меня не любит и никто меня не знает. Жизнь - ни добрая, ни злая, но меня она погубит! Я летаю – не живу, Время и Пространство рву.
День, не имеющий направленья – просто безродный скаляр, жжёт, дожигая остатки поленьев и неофита футляр. Так надоело уже притворяться – хочется Истины, Света, Любви! Но пережитое наспех и вкратце, снова рождает Закат На Крови. Снова война для героя и труса. Головы падают, падают с плеч! Так понимают буквально Иисуса: "Не мир я принёс вам, но Меч!"
В Бездну летящая – В чёрную Бездну – Я невесомо и ярко исчезну. Вот она – вспышка Зелёного света. Вот я была – А теперь уже нету! Всё потерявшей в юдоли земной, мне ли бороться с самим Сатаной,
Я уйду, и станет жутко тишине пустой квартиры из угла слоняться в угол, слушать звяканье часов. На исходе будут сутки. За окном темно и сыро. Тишина тотчас с испуга дверь закроет на засов. Из-за двери, из-за шторы, из тройного зазеркалья выйдут все мои привычки, сядут чинно, кто куда. И начнут привычно спорить всё о том, как привыкали, но теперь совсем привыкли – и на долгие года! Мирно, чинно, надоедно поведут они беседу, как всегда в бодрящем марше дней бездумно деловых. Ну, откуда знать им, бедным, что когда назад приеду, с понедельника и дальше я решила жить без них!
ПЕРЕД ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ Какая в мире тишина! Какое лунное молчанье! В одеждах, сотканных из сна, Рассвет и ночь Летят к венчанью. И замирает за сто вёрст Тобой услышанное сердце. Вдали среди туманных звёзд Приоткрывает утро дверцу. Оно полно до верха сном, Зарёю алой, листопадом. И словно амфора с вином Благоухает спелым садом. Подходит к утренней меже Ночного мрака и лазури, Оно кончается уже – Затишье это перед Бурей!
Моему отцу посвящается За протокою в дальнем озере одолень-трава - жёлтый цвет. Тальники вокруг, воды впрозелень, воздух высвечен и прогрет. Рядом тихою, тихой старицей хвощ-болотник высок и густ, камышей золотые палицы, чёрно-сизой крушины куст. Всё мне кажется – в роще таловой старый пасечник добр и сед. Соты режет он, мёд опаловый преломляет полдневный свет. Только где она, эта рощица, добрый дедушка, вербный мёд? Лист осенний в ветрах полощетсястарой пасеки не найдёт.
Кругом ни зги уснул Зелёный клин. Ослепли деревянные дома. Лишь спиртзавод не выдохся один – Его трубой ревёт ночная тьма. Завод ни в ночь, ни рано поутру О песне никогда не забывает. Над ним волною ветер завивает Всё круче дух картошки на пару. Там варят медицинский препарат Или хмельное огненное зелье. Его хозяин сказочно богат, Ведь в зелье том – и горе, и веселье!
Кварталов каменная россыпь, В сосновой шубе берега. С хребтов грозящая пурга На север выгнала морозы, Прислав тяжёлые снега. А вот и первые снежины Вершат свой медленный полёт. Светло и густо снег идёт. Неслышно мчат автомашины. Бежит собака от ворот. Он стар и юн, мой город древний – Петровских предков дар – В асфальт впечатаны деревья И память русских и джунгар.
Яркий луч Разукрасил вечер. Золотой – Под его покровомУплывает мой Бийск навстречу Новым дням И заботам новым. Время верно своей планиде – через год возвратится лето в город мой, но уже не в этот – в тот, который ещё не виден!
В МЕТЕЛИ Такого снега не бывает, Такого ветра не найти – Пропали торные пути. Одни сугробы впереди, Да степь Как пустошь меловая. Столбы шагают напрямик, Столбы в метельный сон Уводят. Им доверять не стоит, вроде, Они потворствуют погоде, Ловя и множа Ветра крик. Поля ожившие страшны, Как раскачавшиеся горы – В свои кипящие просторы Принять готовы полстраны. Не полстраны, а всю округу! Просвета нет и света нет. И мы кричим, кричим друг другу, но без надежды на ответ!
УТЁС «ТАТАРИН» Качнувшийся в реку скалистый обрыв. Солнце, ветер, тень. Бритую голову наклонив, Смотришь ты в долгий день. Там, под обрывом, бушует река, Камни катя вниз. А у подножия греет бока Старый корсак – лис. Вёснам давно потерял ты счёт. Вечен покой твой. Пусть ураганный ветер поёт Прямо над головой. И потому ты не будешь знать даже на час вперёд – первая трещина – смерти знак – где и когда пройдёт.
Носится безумная старухавздорная ночная завируха. То кричит, незрячая, сычом, то зацепит дерево плечом. Космами дорогу подметая, обещает ветру: " Я - святая!" Но за то под окнами она запевает вкрадчиво: "Грешна!" А под утро вруша – завируха засмеётся весело и глухо, и, парик откинувши седой, станет белоснежно молодой!
Дыханьем городов отравлены, берут снега Россию в плен. Гудят столицы и окраины от непогод и перемен. Ах, вот уже всё переменится – вот-вот возвысится Добро! Там, наверху, большая мельница всё мелет, мелет серебро. Оно опять на Землю падает, как сто и триста лет назад. А в темноте под эстакадою молчит пустой забытый сад. А в нём насыпаны, насыпаны, как это будет через век, под карагачем и под липами сухие листья, мусор, снег.
ПОДЪЕЗД, В КОТОРОМ Я ЖИЛА, НА ФОНЕ МЕЧТАНИЙ
Прелестная пора – тут всё для сладкой жизни: старушки-шулера, охочие до тризны, собако-человеки и человеко-кот, окурки, крысы, зеки и мусоропровод. Философ-алкаголик, жену похоронив, теперь уже на воле сосёт аперитив. Клопы и тараканы – обменный фонд жильцов. Плевки, ожоги, раны и чьё-то странно-странно знакомое лицо. Русалочьи напевы, морские города, ах, где вы, где вы, где вы? И, Боже мой, когда?
Да, я нарушила Закон, пойдя наперекор. Был Знак мне, Знак их тех Времён, из тех незнаемых Времён, из дальних-дальних гор. Меня позвал в летучий сон Любви волшебный хор. Был голос мне из тех Времён, из тех незнаемых Времён, из дальних –дальних гор. Но я забыла поутру что пел полночный хор. И мне казалось – я умру. И слово странное "гуру" блуждало в недрах гор.
Майский снег по живому, зелёному Ослепительной дробью сечёт. Травяными древесными стонами Сад израненный в бездну влечёт. В голубую, слепую, бездонную, Где снега зарождаются сонные, где и гром – тишина! И любовь – Как война! Где обратно Послушно текут времена. Где в каком-то святом, Очень узком кругу Безобразный фантом Погибает в снегу. Не увидишь конца, Не услышишь:»Прости!». И черёмуха снегом Устала цвести.
Брату Александру У кладбища, где горочка крутая, где долго-долго снежники не тают, там девочка оплакивает брата. Ей кажется – оттуда нет возврата, Ей кажется – там мёртвые рыдают. Но это ей мерещится порою – лишь тишина над грустною горою. Лишь запах вод с реки приносит ветерего ни с чем не спутаешь на свете. В четыре года трудно быть сестрою, стоять и ждать с горючими слезами, с закрытыми от ужаса глазами, и вдруг увидеть братову рубашку, накинутую просто – нараспашку, его вихор с льняными волосами.
И словно в свет ступив из темноты, себе не веря, крикнуть :"Это ты?" И с обожаньем обнимая брата, спросить его :"Ну, что там, за оградой?" В ответ услышав смелое: "Цветы!"
Кружатся голуби. Несутся облака. Над крышами летает мальчик-ветер. Его прозрачная холодная рука свой путь узорной снежной пылью метит. Он постучится весело в окно. Ему играть и прыгать надоело. Его услышат, высунутся, но увидеть не сумеют между делом. Прислушается к шорохам зимы, но не дождавшись звука и привета, вздохнёт легко, и разметав дымы, умчится вдаль холодный мальчик-ветер.
Кружась у костра золотого, Как будто бы пламя листая, Звенит комариная стая, Погибнуть и сгинуть готова. Мятутся горячие струи, Кидаясь то вправо, то влево. Вот жук в ослепительной сбруе, Вот бабочка – королева. Луна же уйгуркою юной Бледнеет от яркого света. Сегодня мне главной колдуньей Служить – костровым до рассвета. Кружась у костра золотого, Как будто бы пламя листая, Вольюсь в комариную стаю, Погибнуть и сгинуть готова!
Сиверко лижет края тротуаров, в окна стучится и ветки ломает. В городе этом хозяином мая Сиверко бродит в тулупчике старом. Ветер далёкой моей Вологодчины, Сиверко дружен с черёмухой белой, и потому неизменно и смело снова цветы её снег напророчили. Белая улица, ветер и дети. Девочка дарит черёмуху деду. Город недавно отметил Победу! Город мечтает о будущем лете.
В ярко-ярко бирюзовых сумерках берёзовых привидениями - совы, лунный серпик розовый, да мышей летучих рать… Время мысли собирать!
Предрассветная полумгла. Тишина. Не качнётся лист. Вдалеке на краю села свет зари над Землёй повис. Вот крадётся туман с реки, холодит, ледянит роса. Тополь жёлтые светляки – листья под ноги разбросал. Будет утро и будет день, мы навстречу ему шагнём. А пока - лишь рассвета тень, а пока - т о л ь к о м ы с ль о нём.
ВОЛОГДА
На далёкой родине моей , той, какую я и не видала, также ночью свищет соловей, как и здесь под сенью чернотала. Отчего ж мне видятся леса, что во мхи закутались, как в шубы, незнакомых пташек голоса, туесок из крашенного луба, тот, что в детстве нашивала мать, на болотах клюкву собирая, видится бревенчатая гать от дождя июльского сырая. В хвойной чаше озеро с водой черною, как ноченька в безлунье, водяной с кудлатой бородой да избёнка бабушки-колдуньи. Видятся еловые леса, слышатся лесные голоса, окающий мамин говорок, в горнице некрашеный порог.
Зачем так ночь светла? Зачем? Зачем так тёмен лес? Скуластый месяц глух и нем и розов край небес? Все говорят, что Скорбь идёт – не даром столько зла. Уж Скорбь, она не обойдёт. Кого-то обошла? Ударит нас своим хлыстом, и все поймут тогда: Земля - наш дом! Земля – наш дом! И колыбель - вода! Тогда узнаем мы , зачем так тёмен дальний лес, скуластый месяц глух и нем, и розов край небес.
Сверкающие эльфы – ночные шалуны, слетаются на Землю с обгрызенной Луны. Танцуют пред глазами, легко дробясь как ртуть. И реют над часами, и не дают уснуть. Свивают вихрем белым с оттенком серебра и нагло , и несмело "Сегодня" и "Вчера".
Человек, живущий в Башне, Кто он, этот Человек – Отшумевший день вчерашний Или, может, прошлый век? В Башне сумрачно и тихо, И пронизывая тьму, Время, словно злое Лихо, Подбирается к нему. Он берёг себя, и всё же Уберечься не дано – Шумный, наглый Шут Прохожий – Новый век, разбил окно.
КОМЕТА
Река почти у самых окон – вода, священная вода. С небес вечерних ясным оком сияет странная звезда. В её сиянии - загадка, в её движении – Судьба. На дальнем острове – палатка, и дым, и пляски, и гульба. На праздник жизни зван и принят любой родившийся на свет. Ты помни – Бог нас не покинет – н е з в а н ы х в этом мире нет!
Так сладко пахнет горькая полынь. Звезда заката плавает в затоне. И где-то выпь смеётся или стонет, роняя звук в вечернюю теплынь. Звезда заката канула в затон. Взошла Луна и в золоте подлунном весь мир предстал таким нетленно-юным, как мальчик-царь, красавец Эхнатон. И не было и нет тысячелетий. Египет, Русь – не всё ли нам равно? Мы – капли солнца в зелени и в лете. И мальчик-царь всегда глядит в окно.
Купалась монашка в осенней реке, в тепле, в листопаде, от всех вдалеке. И пыль водяная – знак Божий, святой, сияла над нею как нимб золотой. Горели осины в сентябрьском огне. Приснилась ли эта отшельница мне? Лишь чёрною радугой пляшет в руках воронье перо, как минута в веках, да пахнет отравой трава-молодило. Когда это было? И что это было?
ДОМОЙ
Вот и небо родное. Вот и горы вдали. И дыханье парное от уснувшей земли. Снега мелкая сечка да колодезный сруб. Два шага до крылечка, тёплых маминых рук. Два шага до крылечка, и до детства - поверь! Стукнет-брякнет колечко о сосновую дверь. Кто там прячется в доме, край портьер теребя? Я увижу в проёме из-за шторы себя.
Над рекой незамерзающей снегопада Белый Спас. И февраль, тоску терзающий, ну, никак не сгинет с глаз! Странный месяц – заколдованный. Скоро, скоро бег минут в век наш, Богом зачарованный, остановится вот тут. То-то Вечному заплачется о страданьях на кресте. То-то Новый Путь означится к Простоте и Красоте.
Кто-то ходит на том берегу, Головою касаясь Верхушек деревьев, Возвышаясь над дымом Январской деревни. Кто-то ходит на том берегу. Это, Космос, твоё колдовство Или снова Христос Возвратился на муки? Но вещают Восторженно-стылые звуки – Это Дьявол в одеждах Его. И придут Времена Окончанья Земли. И придут Времена. И пришли.
Начинается так: «Заря горит!». А кончится – Кто-то тебе говорит: «Иди-ка туда – В тот тё-ё-ёмный туннель. Можешь взять с собою Свою «шанель».
Берегитесь данайцев, дары приносящих. Берегитесь их ласковых липких услуг, осторожных объятий – почти настоящих, их горячих и жадных обманчивых рук! Лишь на время, на время они превратятся в ваших верных и честных, и преданных слуг. Будут съедены яства, и время смеяться им наступит. И где-то запрятанный лук в спину выстрелит вам без промашки. Меж лопаток на белой рубашке расплывётся неровно пятно. Тихий голос промолвит: "Пролили вино…"
СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ
На трёхколёсной "Каме" едут, звонком гремя, мужчина с тремя руками и женщина - с четырьмя. Союз свой - тяжёлый каменьвезут, сундуком гремя, мужчина с тремя руками и женщина - с четырьмя. А в доме, да под замками, сундук загорит, дымя, у парня с тремя руками и женщины – с четырьмя. Тянут друг друга веками из пламени в полымя мужчина с тремя руками и женщина - с четырьмя.
Мой дом, висящий над водой, большой водой от Беловодья, прогрет насквозь дневной звездой. И лето бегает по сходням, и воду трогает ногой. И кто-то юный и нагой плывёт из Прошлого в Сегодня. А в настоящем он - старик. Его пугает половодье, и зов святой из Беловодья ему напоминает крик – тот властный крик, тот зов бессонный, что Душам слышится к концу, и словно в замкнутом кессоне, блуждает мукой по лицу.
Абсурд благословенный Последних кратких дней. Гудят Нью-Йорк и Вена, И смерть обыкновенна, И мысли нет о ней. И мы постичь не можем, Кто есть чужой и свой, Когда и кем низложен Запрет последний Божий Третьей Мировой. И падают твердыни, Дворцы и терема. Предавшие Святыни – Лишаются ума!
Как шатко вечный быт построен! Настолько шатко, Что во всём, Мы, как бессмертные герои, Его превратности несём. Мы – Обыватели окраин – И в этом наш Сибирский грех. Мы – Обитатели окраин, И в этом мы Сильнее всех!
Г.П. Панову Какая ночь глухая на дворе, как будто перед снегом в октябре! И самолёт, как птица изо льда или с небес упавшая звезда, всё длит и длит полуночный полёт. А, может, то совсем не самолёт – свободный Дух, не знающий о Зле, которому нет места на Земле.
Люблю смотреть в чужие лица в них Свет и Тень прошедших лет. И даже то, что людям снится, в глазах порою отразится. Лиц некрасивых в мире нет! Когда б не грязь, да не мытарства – был коронован в с я к на царство!
Сказал, как отрезал, Отче: Мой Меч низошёл на Суд. Скажу и ещё короче: Святые себя спасут. Иди и ищи святых – и Я твоим воплям внемлю. Если найдёшь троих, помилую грешную Землю, Там, на развилке дорог, ведущих под своды Рая, Иисус изнемог и продрог, учеников выбирая. В Нью-Йорке искал и в Тарусе, в Стюартах и Дурново. И не нашёл Иисусе даже и одного.
В небесных покоях лада Она приоткрыла дверь. Но посмотрела звериным взглядом – И был кровожаден Зверь. Курятся ладан и миро. Помолимся, возлюбя! Не сотвори кумира! Но он сотворит тебя! В небесных покоях лада Чуть приоткроет дверь, Посмотрит звериным взглядом. Кумир – это Зверь. Ему поклонения мало – Он человечину ест. Розовый запах сандала Разносится дымом окрест. Курятся ладан и миро – И кто-то сегодня сыт! Не сотвори кумира – Он сам себя сотворит!
Как хорошо дремать под этот шум, великий шум осенней непогоды. Наш век умрет, безумен и угрюм, взойдут иные, солнечные годы. И я смирюсь у стен монастыря – свободная, летающая, злая. И ничего уже не говоря, я всех пойму и каждого узнаю. Но не могу легко пообещать, что я на Время вовсе не в обиде – оно меня учило не прощать, а это значит – сердцем ненавидеть.
Вот надо мною, надо мною взлетел Хрустальный Соловей. Каких он бешеных кровей! И что тогда мне ждать весною, когда среди железных вьюг он возомнил, что это юг, что розы бледные на стеклах тепло живое отдают. Увы! Убогий мой уют давно, конечно, Богом проклят. Но он, Соловушка Хрустальный, присел на левое плечо, и стало сердцу горячо. И словно Путь открылся Дальний. И кто-то машет и зовет туда – в метельный Черный Год.
Магнетический шёпот ненастья. Дней бессолнечных мартовский плен. Сказки ветра и снега отчасти Украшают кошмар перемен. Уползает магнитная сетка, И уходят в загул полюса. Шар Земной, ты – звериная клетка. Чьи в тебе голоса? Человека, собаки, жар-птицы? Чья поставлена ставка на кон? Мы в Ковчеге, и это не снится – Это явь. Это Божий Закон.
Древесный дым, завихренный спиралью, Летит и вьётся около земли. Как будто чью-то Душу отстирали, А крылышки отчистить не смогли. И этот Дух, бескрылый, бестелесый , Игрушка в лапах ветреного дня, Прикинувшись зверушкой неизвестной, Бежит за мной и трогает меня. Обдав теплом и запахом берёзы, Шепнёт на ухо, тайною томим, Что был царём, Роскошнейшим и грозным, И многие склонялись перед ним. Он знал дворцов алмазные покои, Шелка и бархат, холод серебра. В его садах атласные левкои Ещё вчера сияли в вечера.
И кто теперь бездомному поверит, Что чернокожий раб, его слуга, Ещё вчера придерживая двери, Считал в его уборе жемчуга.
Тихий смех откуда-то из леса – Там русалки водят хоровод. И вот-вот уже лешачья месса Тронет струны странствующих вод. Ухожу – меня не звали в гости. В хороводе нет свободных мест. Дома кот, по имени Бесхвостик, Ждёт давно и без меня не ест.
Памяти брата Александра И вот уже плавно Трава поднимается вновь, Как будто никто не прошёл И не будет ходить никогда. И вот уж стоит, Остывая, текучая ранее кровь, Как будто не кровь она – В луже дворовой вода. Лишь в памяти Всё ещё светит сиреневый взгляд. Ведь только она и умеет И смеет Вернуться назад.
Так странно, так странно из плоскости зеркала глянет закатного облака розовый терем. Покажется – там у крыльца разноцветные сани и юная дева Удача... И я в нее верю!
Карминовая капля – знак тревогиупала мне на руку на заре. Я подняла глаза но там не боги, а куколки гнездились на коре. Одна из них, сломав корявый панцирь, освободилась только что, и вот слезой кровавой в ритуальном танце запущен жизни вековечный ход. Сейчас, сейчас появятся и крылья, цветной живой украшенные пылью. Но для чего роскошное манто, рожденное на миг и на погибель не сообщит, не прояснит никто.
Ходит по крыше мальчик В новой цветной футболке. Он запускает змея В синий простор небес. Не верит в удачу мальчик, И нет в той затее толку. Змей полететь не смеет, Словно мешает бес. Но не устанет мальчик В новой цветной футболке. Хочет пустить он змея В синий простор небес.
КЛАДБИЩЕ Что это там голубое стоит на пригорке? То одинокая дама на фоне заката. Так зелена эта горка и сильно поката. Долог подъем, и полынь расплескалась так горько. Нет, не дойти, не добраться туда, куда надо. Да и не пустит ограда.
Собирается дождь. Снова дождь. Потемнело, И зелень весёлая ропщет. И себе говорю я: «С дождём ты уйдёшь». И уйду. Меня ждёт – дожидается роща. Ждёт меня и река, Напевая о том, Что приходит минута Покинуть свой дом. И сегодня В разгаре весны и тепла Та минута Пришла.
Женщина шагает вдоль реки. Под ногами мнутся стебельки. "Ваня! Ваня!" - женщина кричит, только ей никто не отвечает. Лишь сова, мелькнувшая в ночи, пронеслась над самыми плечами. Муж давно уже ушел к другой. "Ваня! Ваня!" – слышно над рекой.
И вот вижу я -едет повозка с горы. Не справляется лошадь – не может сдержать этот груз. Я невольно горячею мыслью повозки коснусь и слегка поддрежу – до поры. И не дам я сорваться ногам лошадиным в галоп, и повозку в куски разнести я не дам. Лишь холодные капли покроют мой лоб, да еще замолчат воробьи по садам
Я чувствую – запущена машина, неотвратимый четкий механизм. Но я могла бы просочиться мимо ее колес и снова влиться в Жизнь. Могла бы, да, на улице заглавной щеглом прожить среди цветущих роз. Могло быть все светло легко и славно. Но не случилось – что-то не срослось.
Вот Альтист из дали дальней посылает мне сигнал жёлтый и сфероидальный. В этой сфере золотистой, словно ягоды в меду, все мелодии Альтиста. Утром ранним я пойду и найду медовый кокон возле окон.
АЛЬФА И ОМЕГА Как заведённая пружина, Гимнастка Альфа – фея дня, Ты извлечёшь младенца- джина Из амфоры, А не меня. А я – из музыки и снега, Себя в метели сотворя, Свернувшись буквою Омега, Черкну страницу букваря. Закрыв обложку Книги Века, Уронит на сердце свинец Кто есмь и Альфа и Омега, Кто есмь Начало и Конец.
ОГЛАВЛЕНИЕ Мне запрещали ....................................... 3 Здравствуй, розовое, ............................... 6 ПТИЦА ФЕНИКС .................................. 7 ПИНЧЕР-КРЫСОЛОВ ........................... 8 Будет день ............................................... 9 ЧИСЛО ПИ ............................................ 11 БЛЮЗ ..................................................... 14 Полночный тоскующий голос метана. ................................................................ 16 ПОСЛЕДНИЙ ВИАДУК ..................... 18 Проклятой жизни.................................. 19 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ.............................. 22 Не жалко, что жизнь коротка. ............ 27 Я – летучее животное........................... 34 День, не имеющий направленья –...... 35 Я уйду, и станет жутко........................ 37 За протокою в дальнем озере .............. 39 Носится безумная старуха-................. 45 Дыханьем городов отравлены, ........... 46 ПОДЪЕЗД, В КОТОРОМ Я ЖИЛА,.... 47 Да, я нарушила Закон,.......................... 48 Брату Александру ................................. 50 Кружатся голуби. Несутся облака. .... 52 Сиверко лижет края тротуаров,.......... 54 В ярко-ярко бирюзовых ....................... 55 Предрассветная полумгла.................... 56
ВОЛОГДА.............................................. 57 Зачем так ночь светла? Зачем? ........... 58 Сверкающие эльфы – ........................... 59 Река почти у самых окон – ............... 61 Так сладко пахнет................................. 62 Купалась монашка................................ 63 ДОМОЙ.................................................. 64 Над рекой незамерзающей.................. 65 Берегитесь данайцев, ........................... 68 СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ........................... 69 Мой дом, висящий над водой,.......... 70 Г.П. Панову ............................................ 73 Люблю смотреть................................... 74 Сказал, как отрезал, Отче: .................... 75 Как хорошо дремать под этот шум, ..... 77 Вот надо мною, надо мною .................. 78 Так странно, так странно ...................... 84 Карминовая капля – знак тревоги-...... 85 КЛАДБИЩЕ .......................................... 87 Женщина шагает вдоль реки. ............... 89 И вот вижу я -едет повозка с горы. ...... 90 Я чувствую – запущена машина, ........ 91 Вот Альтист из дали дальней ...... 92 Альфа и Омега........................93
Козлова Людмила Максимовна
Альфа и Омега Лирика
Редактор и рецензент Николаев Н.М. Книжная серия «БЛИЦ» Сдано в набор 01.05. 2003. Подписано в печать 26.05..2003. Формат 60х84 1/32. Усл.печ.л. 3,2. Заказ 12/03 Тираж: заказ 100 экз.