Галина Рымбу ПОДБОРКА СТИХОТВОРЕНИЙ «ВРЕМЯ МИРА» ЭЛЕГИЯ1 Всё скоро закончится. Лето закончится. Время висит на кончике хвоста спящего зверя. Мы пойдем в лес и вернёмся пустыми. Нам ничего не надо от леса. Вечером из магазина Ты принесёшь пакет дешёвой еды и радугу овощей, поставишь в саду на ледяную росу. Я нарежу побольше лука на ужин. Будем курить в туалете (на крыльце уже зябко) и смотреть: в Инстаграме все выкладывают фото своего лета. Это чужое. Чужое в конце лета всегда кажется ближе. Ты говоришь: высохла для тебя река моего взгляда, а я говорю, что решила перечитать Гильгамеша и Данте: любовь находит свой путь. Почти кончилось лето. Экраны погасли. Леший из леса в наш сад старый пробрался и ласкает себя в кривой беседке из винограда, а тёплый ветер вечерний ещё на твоем лице как никогда полиаморен. Ночью встану попить и долго смотрю, как на столе изменились разводы от кофе. Август резко прошел вперед, и ногой раздавил ржавую банку колы. Сын нам скоро построит млечный путь из подгнивших яблок. Август закрыл нам глаза широкой ладонью, а его подруга, как мама моя молодая, у изголовья постели стоит в старой ночнушке, и ромашковым кремом пахнут её руки, а волосы на плечах сияют спокойно. Где-то наши друзья принимают таблетки и, обнявшись, смотрят сериал в панельной коробке, Лена в Зеленограде пьёт чай и читает ОВД-инфо новостную сводку, и травмай без водителя режет красное тело Москвы, шкурку с неё снимает охотник-август в чёрной лаве застывшей каски, а рядом резвится фавн со студенческим в капельках крови. Лето — это рой времени, осень — теснота дыхания во внутренних переговорных; представь, как дымятся и ластятся в это время селенья в Карпатах к подножьям гор, 1Опубликовано на сайте Colta.ru 03.03.2020, https://www.colta.ru/articles/literature/23723-eeparen-rabotaet-vyshibaloy-novye-stihi-galiny-rymbu )
как в тяжелой гнилой листве новый язык тонко роится... Лето закончится. Не метафора: буравящий танец пчёл последних, жар, что как ребенок фруктовую льдинку, лижет экран ледника. Это закончится, а мне осталось в темноте прочитать новое сообщение и мысленно легко пройтись с тобой до метро Полянка.
***2 В засвеченной темноте рыхлые телескопы горят, бродит черное пиво в старой броварне. В темноте народов идём, прерываясь, и всегда она — темнота: Галиция. Подземное горькое пиво в пластмассовых чашах кипит, люди жмутся друг к другу в разрушенном транспорте. Странно светится по ночам заводской бар, и они входят в него, как в храм, это тени ранних людей — Галиция. Вот человек ещё перебирает хмель пыльными пальцами, головой бьется о земляные стены — дай путь! Животы холмов разрезает электротрамвай, и Тракль снова вышел гулять с Маргаритой в облаке красном Галиции. На жаровнях скрипит старое мясо, многие флаги кругом. Куда идём в Галиции? Почему так сладок язык, горьким пивом облитый, и движение на край ночи? Вперед мира дышит Галиция. Легких панелек пасхальный гул на окраинах, и песня, прорывающая внезапно стену происходящего. Мария розовая стоит на холме, в зеленом ручье, и новой ночью женщины осторожно лежат, как Галиция. Они не решат всего, не решат за тебя, куда змейки домов движутся в темном огне.
ЭТОТ ДЕНЬ3 Это было в такой день лета, когда дубинки полицейских стали раскаленными, как спинки жуков на солнце, такой день лета, 2. Ранее не публиковалось. 3 Опубликовано на сайте Colta.ru 03.03.2020, https://www.colta.ru/articles/literature/23723-eeparen-rabotaet-vyshibaloy-novye-stihi-galiny-rymbu
когда весь город пыльный и пахнет духами «мираж» за 300 рублей, а руки и губы влюблённых пахнут красным винстоном, такой день лета, когда салоны маршруток наполняются газом, а люди ныряют туда, как в южное море, на котором не были никогда. Такой день лета, когда фрукты сами, бесплатные, скатывались с прилавков, такой день лета, когда мой мёртвый учитель музыки вошёл в пустой прохладный класс и смотрит старые партитуры. Это было в такой день, когда жизнь возникала уже на руинах: медуница, крапива, грибы; и лёгкие камешки руин хрустели под тяжестью лап новых видов. В такой день, когда мы, одетые в шкуры плакатов, стояли в горячем тоннеле и обсуждали план действий, и от романтизации протеста только жарче еще становилось. Такой день, когда весь мир становится раскаленной равниной в трещинках, равниной равенства. Это было в такой день, когда сопротивление больше не казалось бессмысленным, в такой день, когда плов в казанке томился, на открытом огне, на равнине, и люди были вокруг, держали в руках свежевскрытые головки чеснока, держали ножи. В такой день, когда чувствуешь: вот-вот начнётся… Такой день, о котором позже едва ли напишут, такой день, когда ещё сотни бастилий предстоит открыть; и вот ты уже стоишь у ворот тюрьмы, уже кричишь: «держитесь, ребята, сейчас мы вас вытащим». А потом вы вместе двигаетесь по направлению к мерцающим соединениям, во дворе, в диком парке, за гаражами. Такой день, когда лёгкие споры знания рассеялись в воздухе, распространились в каждой столовке, в каждом фастфуде, в каждой чайхане, в каждой донерной, и, съедая свою картошку, свою лепешку, выпивая пивко или чай, чувствуем: мы будто бы изменились
и подумали: когда же, когда настанет сытость для всех? И вот город уже горит, равнина горит желанием, коровы возвышаются, возносятся над мясобойней, река кипит, хлебозавод раскрывается, как шкатулка с секретом, выпуская птицы-хлеба, и внутри нас открывается новая, холодная книга, на площади маршрутка горит… Это было в такой день, когда университеты стали уличными, блуждающими животными; вот студенты-революционеры, как стайки котов, греются на летнем солнце… и торговые центры потеряли смысл, открылись в последний раз бесплатно, для всех, и кто-то даже на лошади, на старой телеге вывозит оттуда в прошлое одежду, посуду, еду, ощущение праздника... Это было в такой день лета, когда мой отец навсегда сбросил со своих плеч мешок с мукой и ушёл домой, когда моя прабабка сбросила с плеч военный мешок с мукой и ушла домой, а мой прадед другой, на небе красным знанием фашистский раздавил виноград, растоптал своими сильными, смуглыми ногами и не стал из него делать вино. Этот день был всегда, ясный до мелочей. Такой день, когда в сердцевине насилия, светлого, по-новому проявилась анархия, девочка-ночь. ТКАЧИ4 Они ткут целый день, ткут и ткут снова 14 век, ткань льется вниз, словно сель времени: грязно-дымчатое государство. Он бьет по ткани рукой, выбивая круги, бьет по ткани рукой - получается флаг,
4. Ранее не публиковалось.
и так, что значение флага говорит одно: по мне били рукой. Он бьет рукой по животу на смутном празднике как будто бы на собственном юбилее, куда пришли все родственники: заводчане стоят, закрыв глаза, и дочь несет к столу хрусталь, полный кислых солений, мокрых кубиков, чуть подпорченной рыбы, воды. В какой-то момент он говорит как будто бы тост: «чтобы быть живым, я должен теперь взять имя мертвого». Они ткут целый день и ночь в пустом цеху, освященном синим сиянием баннеров, перебежками красных иероглифов на окне, ткут блестящую ткань без значения, которую мы носим здесь, из которой сделаем флаг, он говорит одно: то, что был сделан без участия мыслей и рук. Мощные вязкие ткани плывут из другого мира в объезд горячих точек, рулоны войны, также полные форм, существ, насекомых; и пятна. Универсальное тело на берегу их встречает, чтобы одеть, завернуться, укрыть, стать нацией ворса, джинсы, острых катышек. Алый скидочный ковролин уже выстелил здесь новый мир, другое внутри. Друзья «понаехали», вошли в наш дом и легли на пол, обнялись во сне, вздрагивая. Что им снится? Стрельба, девушки в джинсах-дудочках, вплывающие в раскрытый темный гараж, или свет на рыночном дне, лучом разбивающий дыни.
ЛЕТО. ВОРОТА ТЕЛА5 1 зачем она выложила в инстаграмме внутренности мёртвой собаки под деревом смешанные с землёй. это уже конец или нет? мутные потоки жидкой земли целый день гудят в моём животе. ум молчит. тело рушится. ночью кровать загорелась подо мной. 2 говорят, когда родила ребенка, нужно побыть одной, и ждать его снова. потом ждать, когда он заговорит, когда он уже заговорил, мой сын... 5. Опубликовано в электронном журнале «Ф-письмо» 25.07.2019, https://syg.ma/@ekaterinazakharkiv/galina-rymbu-lieto-vorota-tiela
однажды ночью я смотрела как ты спишь, и любовь мутной околоплодной водой хлынула с потолка. мир, который ждет нас — он твердокаменный, он одинокий, как заброшенный цех в промзоне с великанами дикого лопуха внутри, колониями слепых червей, лучами чёрного солнца. я так ждала тебя, мальчик, чтобы потом ждать ещё и ещё. иногда пугаясь, что ты — внутри, я любила издалека. 3 язык бьётся о свои границы. третий день депрессивного эпизода. мёртвая мята и холодный укроп на столе. безвкусные ягоды. язык не пересечёт эти границы. там всё серьезно. там, внутри границ чуваки с автоматами ходят круглые сутки. тревога. мир как тёплая кипячёная вода которую во время болезни надо пить маленькими глотками. кто это любит? грязная кухня. жир внутри и снаружи. даже лица солнца, которые тянутся сюда через листья винограда за окном, говорят про дисфорию. тупо сижу и икаю. 4 беременные коровы в гудящих доспехах из мух и оводов. в детстве у реки я боялась к ним приблизиться, но сегодня приснилось: лежу рядом с такой, пью её тёплое молоко, оно тут же киснет у меня во рту, не созданном для разговоров, для поцелуев. 5
наверное, просто нужно мне больше стараться, быть более чуткой, не ревновать, изобретать что-то новое в повседневности, быть менее ленивой, ведь в чём-то и я — не умею, и я — виновата, — так думает почти каждая из нас, когда он кричит или, наоборот, молчит, уходит, когда он расстраивается и всё в пространстве сжимает, давит, или просто типа не знает… что происходит? в одном эпизоде погасла звезда смерти патриархата. всё как раньше: дождь из слёз. горит чёрный прыщик экрана. смотрю и ем свой жир. 6 жир обнимает тело внутри и снаружи, груди, как старые вёдра, повисли над тёмной рекой безумия. это лето. летом тело потеет и становится липким за 20 минут, страшно давать касаться и раздеваться. подгнившую клубнику ем. смотрю очаги лиц в интернете. это летом мысли становятся мелкие, как детские плавочки и носочки, клитор набухает чаще. мы вместе только вчера и завтра, но никогда не сегодня. твоё тело как виолончели струна. вечером ты кладёшь свою руку на жирный очаг моего лица, на опухоль живота, слушаешь глухие шаги виноватого сердца. скоро будем вместе хлебать кровь советскими ложками грозой замурованные в хмурой Галичине. 7 потому что одиночество это советские ложки в бабушкином скрипучем буфете, моя любимая кружка в горошек, удары матери. это деревенская дискотека в будний день — почти никого, только «солнышко в руках» и запах бензина от старых машин у ДК. это слепой глаз деревенского автовокзала и тёмно-зеленые руки таёжной травы, это дорога обратно. 8 лето. с бабушкой мы в бане. играю березовым веником, играю в ведьму, писаю на земляной пол. её вульва похожа на серого лесного зайца — крупная, немного пухлая и седая с длинными обвисшими ушками. почему так?
«я родила много детей я скоблю пятки старым ножом я хочу побыть одна а нужно смотреть за тобой» выхожу из бани и чувствую, как ветер с реки обнимает красную кожу. мою собаку зовут Тиль Уленшпигель. я пишу себе письма в будущее: «Не живи дальше. Живи здесь. Скоро время взорвёт наши тела.» 9 твоё тело — тетива. моё — бабушкино варенье и тина. мой клитор похож на хоботок муравьеда, твоя штука — как тёплый мрамор летом. когда мы вместе — что-то не так. мир держится на этом. и каждый день дома, как сонные мухи в зарослях борщевика, мы лежим на белых гроздьях подушек, читаем о конце света в долгих книгах и в скорописи сосудистых сеток. 10 кислый суп в старой кастрюле. глянцевый постер-икона над столом. розовая, как глаза Марии, колбаса с целлюлозой. ветер с ангелом смога из форточки. горючие розы заводов. смех прошлого в серой песочнице. уже аутсайдеры, хотя еще дети, записаны на кружок славяноведения в районный ДК, участвовали в фестивале «солнцеворот», участвовали в болотном протесте, но где-то с краю как бы, не понимая идей, не знали про тяньаньмэнь, в будущем или в прошлом поддерживали протест дальнобойщиков, сами мчались куда-то в тёмных фурах, заливались краснодарским вином, глотали огонь в ночных скверах, усыпали асфальт ковром из семечек, ещё считали мелочь, ещё пользовались обычной почтой. 11 иногда мне кажется, что мои руки — это маленькие быстрые лапки: стирают, моют, готовят, перекладывают вещи с места на место, но им, вещам, никогда места нет. мы живём слишком тесно. дом переполнен вещами, как гнездо запасливых птиц, а когда мы устали — кричим и клюём друг друга. вот, наш сын выпал из гнезда в новую игру, в сложный мир. лапки живут свою жизнь: они пишут по ночам, в туалете, в трамвае, в гостинице, посреди улицы, даже в постели. лапки, быстрее, нужно успеть. а голова как у большой тревожной птицы вертится туда-сюда, думает, что сделать, как сделать:
он голоден, я голодна, они голодны. почти весь мир уже голоден. где-то и воды нет. надо придумать еду и воду, чтобы шла ко всем отовсюду. лапка, пиши. лапки, наверное, как у енота — быстрые, суетливые, но если когда-то появится тот, кто сделает что-то, что делал отец, что делали мальчики в школе, парни с района, мужчины вообще не знакомые, пьяные друзья и поэты, я знаю, у меня есть когти, острые вообще как бритвы, они разорвут его тело, выпустят его кровь на свободу, даже если будут бояться. лапки. помню руки бабушки — твёрдые, как камни, все в трещинах от стирки и мыла, как сухая степная глина, и в трещинах — розовая мякоть, капельки крови. она сидит у печки на табуретке и гладит, успокаивает свои руки: еще немного и можно уснуть. мама говорит: бабе нужен хороший крем для рук. нет, ей нужен какой-то другой мир, где дед не бежит за ней с собачьей цепью по огороду, где еда и вещи создаются сами, мир другого труда. погладь меня камнями, баба, полежи рядом со мной, как я лежу сейчас рядом с сыном, и тогда мои руки — это просто мои руки, ерошат волосы на его голове, двигают время в любые стороны в любом порядке — как магниты на холодильнике. в одной из сторон, когда все гнезда бумажных торшеров в нашей панельке вспыхивают одновременно, и кастрюли на кухне гудят, танцует мокрое бельё, множится хлеб, мама, я снова хочу съесть твою шершавую руку, которая гладит меня. 12 белые башни красивых тортов, модели крутых сапогов из модных журналов — всё это будто бы не для нас. журнал «лиза» рекомендует
хорошо спать, сидеть на средиземноморской диете: диковинные ягоды оливок, сыры с ароматом носков (папа смеётся: «фигня!»), монстры подводных глубин: ого! моё тело словно зачитанный женский журнал из 2000-х, можно листать сколько хочешь и удивляться, но вот бы — пустую страницу в конце… а что для нас? кривые лепешки старых коров на дороге, запах уютный с хлебозавода, темнота скипидаром облитых детских голов 13 эта родинка под грудью как завалявшаяся изюминка, хочется оторвать и съесть. эти трещины на животе как тропки в тайге — привет, сын! пришла к тебе. ты был в моём животе, как в болотце без времени, а теперь мы идём к дому с пакетами полными ягод. ночью на бёдрах увижу новый ягодный сок. это месяц кончается или время? во сне я иду, и за мной стройное войско таблеток, первопроходцы прокладок, взбесившийся жир. будут ли на пальцах узлы? станут ли больше сетки-силки на ногах? когда лязгать начнут капканы костей, рухнут доски спины, время надует век плавательные круги?
14 твоё тело, как широкие ворота старого города, принимает меня.
моё тело, как очередь в прошлом, медленно тянется. а видишь, как ночью в горах Карпат зверь луны ест своё тело, выплёвывая кости к нам в окно? сон надевает чёрную шапку, одиночество — новую куртку. чай и вино расширяют тело. государства юзают тело. государство давно уже не то тело государя с множеством голов внутри, это скорее улица утром после протеста, руины витрин. тебе нравится? хочешь туда вернуться? в горах Карпат низкий гул мёртвых трембит, и следом — гуцулы заводят ночную песню. мы звери, мы стада автономии.
ВРЕМЯ МИРА6 I материя вошла во время оттуда возникло всё взрыв кожи устройство гортани состояния земли * затем всё различилось и стало прежним но стало расколото на запад и восток и так появился связанный мир и дрожал станок языка когда к нему вышли оттуда ангелы кожи * они видели как время мира дочерпывает из расщелины кипяток для выживших * темное масло мертвых 6. Опубликовано в электронном журнале TextOnly, №1 (2019), http://textonly.ru/self/? issue=48&article=39109
стон трубопровода в недрах и гул военных созданий одни едят хорошо а другие смотрят как на границах другого ума восстание вырождается * ослепли животные что лежали на красной книге субботы воздух вздулся над заливом — мелкая черная пыль ума взорванный монастырь * до монастыря было время и не было добра и зла мы были в рейсовом автобусе она смотрела как то вырождается и хотела убить себя в рейсовом автобусе * там где нет добра и зла и нет ничего что можно сделать не прикасайся будь далеко будь дальше безопасного прикосновения без прикосновений будь далеко от мира * вдалеке от мира как звери держим свои глаза свои взгляды далеко от тела в безопасности
с шести сторон от границ говорим о границах разделяем еду на мертвую и живую полученную простым путем от тех что смотрят как мы низко едим толкаясь как обнимаемся ночью в скрытом шатре * нас любовь отделила от мира она же дала еду и богатство всем бедным вжатым в мир вжатым друг в друга в метро в постели в гробах (что вжаты друг в друга по бедности захоронения) чем беден наш ум что мы бьемся о стены не умея понять как прекратить это разделение сейчас * ночь гимн камер ум приходит в движение под тяжестью тела рассудок ребенок