Э. Дж. Аллибис «Уника. Пламя Жизни» Издательство «Астрель» Серия «Уника» Аннотация Единая сущность разделена на две части. Одна оставлена в мире Сефиры, другая отправлена в мир людей, чтобы хранить в нем Пламя Жизни — великое сокровище, которое может принести неисчислимые беды, если попадет в дурные руки. Зло уже близко — настало время разделенной душе вновь стать единым целым. Но как — если переродившийся ангел, вот уже пятнадцать лет живущий в человеческом обличье, даже не подозревает о своем истинном предназначении? Троим подросткам предстоит вступить на путь, полный опасностей, искушений, тайн и магии, — и, если им суждено пройти его до конца, — потерять себя, чтобы обрести заново.
Наши крылья должны раскрыться, чтобы поднять нас в небо
ПРОЛОГ Долина Сефиры, за час до Адливуна Двое подростков сбегают по крутой узкой лестнице. Они с замиранием сердца вдыхают насыщенный пылью и влагой воздух. Они держатся за руки, и это прибавляет им решимости, хотя и замедляет шаг. Солнце, проникая через узкие окна, время от времени освещает их бледные испуганные лица. Наконец, перед ними дверь, ведущая в центральный неф Храма Мудрости. Ступеньки закончились — юноша ускоряет шаг, увлекая за собой девушку, и она решительно преодолевает последние метры. Свободной рукой он распахивает дверь. Они бросаются через порог и, споткнувшись, падают ничком на пол. — Они там, снаружи! — восклицает она, поднимаясь на ноги. — Они напали на нас! — эхом подхватывает он. Присутствующие тут же замолкают и обращают взгляды в их сторону. В глазах подростков страх: вопросы не нужны, все и так ясно. Все внимание направлено на того, кто ведет собрание: он сидит у подножия огромной статуи, изображающей черного единорога. Он здесь главный, и все с надеждой ждут его слова. Он берет ситуацию в свои руки, призывая собравшихся к спокойствию, потом встает и подходит к своим воинам. Он горячо обнимает их — одного за другим — и дает каждому задание. Подростки, прижавшись друг к другу, наблюдают за этой сценой. Девушка беспокойно оглядывает пышную залу и, остановившись на своем спутнике, внезапно замечает на лбу у него едва заметный порез. Он уже затянулся и не кровоточит, но она живо вспоминает то, что случилось несколько часов назад. Она инстинктивно сжимает правую руку в кулак и чувствует боль от раны в основании большого пальца. «Наша кровь… — удрученно думает она. — Мы не должны были идти в лес, мы ошиблись. Во всем этом виноваты мы». Беспокойство и тревога волнами накатывают на нее. Юноша грустно смотрит на девушку, не зная, что сказать. Над ними, как скала, нависает осознание предстоящей разлуки. Вместе они готовы ко всему, в одиночку — только к смерти. Глава собрания с несвойственной ему поспешностью направляется к ним. Он протягивает руки и гладит каждого по щеке. Тепло этого прикосновения успокаивает их и возвращает присутствие духа. — Теперь я должен с вами попрощаться. Вы всегда были и будете светом моей души.
Он наклоняется, закрывает глаза и, по очереди целуя их в лоб, еле слышно шепчет: «Храните в своих сердцах не только Главные Сущности, но и душу Ангела, ибо это — часть меня». Он еще немного медлит, продлевая это трогательное прощание. Он дает волю воспоминаниям, с трудом сдерживая слезы. Потом резко выпрямляется и говорит воинам: — Каждый из вас знает, что нужно делать. Пришло время стать на защиту того, во что мы верим, — и, пока все выходят из зала, строго добавляет: — И еще. Не щадите Офидиэля. Часть первая Самые лучшие переживания всегда впереди Глава 1 ДЖО Мэпл-таун, через 15 лет после Ночи Перерождения Когда Джозеф Спрингфилд открыл глаза, он не сразу понял, что этим утром свет с улицы холоднее и ярче обычного. Он отражался от снега, засыпавшего деревья в саду, проникал в комнату и стекал серебристыми струйками на темную деревянную мебель. На восходе солнца старые бежевые обои становились нежно-розовыми. Джозефу было так уютно в своей комнате, что у него никогда не возникало желания переклеить их или сменить купленную мамой мебель. Он не завешивал стены плакатами с рок-звездами, спортсменами или актрисами, как его сверстники. У него было только три постера. На первом была нарисована солнечная система — планеты в яркой синеве, — на втором, висевшем над стопкой книг на столе, — призма и проходящий через нее луч света. Третий, изображавший красно-желтый огонь на черном фоне, был приклеен на дверь. Голубое небо, яркий свет, огонь — вот все, что нужно было Джозефу, чтобы путешествовать в мире фантазий. Зима в Мэпл-тауне была холодной. Температура неумолимо падала, а люди, животные и сама природа, казалось, впадали в спячку. Зима в Мэпл-тауне была долгой. Лето кончалось внезапно, так же быстро тускнели краски осени, и в памяти людей оставалось лишь смутное воспоминание о зелени и багрянце, которое стирал своим появлением первый иней.
Зима в Мэпл-тауне была мрачной. Солнце почти всегда пряталось за тучами, которые едва-едва процеживали слабые бледные лучи. Все цвета сливались в серую гамму с отчаянными полосами черного и белого. Но, что самое главное, каждая зима в Мэпл-тауне была такой же, как и предыдущая: холодной, долгой и мрачной. Однообразное течение времени отражалось и на жителях города. Джозеф научился мириться с этой апатией: он видел ее в полузакрытых глазах людей, слышал в приглушенных голосах, замечал в медленных движениях прохожих и разговорах родителей. Но держался в стороне от нее. Каждое утро Джозеф Спрингфилд просыпался сам, без будильника. Он открывал глаза, видел первые проблески утра и спустя несколько секунд обязательно глядел на мимозу, растущую прямо под окном. Это было удивительное растение. Оно, как и Джозеф, было вынуждено противостоять враждебному миру и как могло сопротивлялось гнетущей атмосфере города. Джозеф знал это растение всю свою жизнь, знал его узловатые корни, крепкий стебель в несколько метров длиной, переходящий в две большие ветки, каждая из которых извивалась самым неожиданным образом и расходилась на десятки мелких веточек. Сам факт того, что такое нежное растение выжило в суровом климате Мэпл-тауна, был сродни чуду. Джозеф знал, что каждая зима может стать для мимозы последней, но в глубине души был уверен, что она переживет морозы и с приходом весны снова зацветет. Каждый год после цветения отец подстригал ее, оставляя стебель почти голым. Джо знал, что выжить она могла только так, и это его утешало. Джозеф привычным движением откинул со лба прилипшую во время сна прядь светлых волос и поднялся с кровати. Он босиком прошел к стеклянной двери, которая вела на террасу, и распахнул ее — свежий морозный воздух ударил ему в лицо и проник в комнату. Джозефу не было холодно, он чувствовал себя каким-то пронзительно живым. Белые холмы плавали в рассветном тумане. Из труб на крышах домов поднимался дым — верный знак того, что мир вокруг тоже просыпался. На окраине города виднелась темная кромка леса: странно, что снегопад миновал его. Зато мимоза у окна покрылась толстым слоем снега. Джозеф потянулся и подошел к мимозе, которая росла у самого окна. Он посмотрел на тоненькие веточки, на которых уже появились маленькие зеленые шарики: скоро они превратятся в мягкие бутоны, и это будет означать конец зимы. Джозеф каждый день наблюдал за тем, как ведет себя растение, осматривал его, надеясь найти первый золотистый комочек. Ему нужно было знать, что оно
живо и что весна наступит и в этом году и принесет с собой голубое небо, свет и тепло солнца. Этот каждодневный ритуал наполнял его сердце надеждой, которая помогала пережить серые дни Мэпл-тауна. Прежде чем закрыть ставни и начать собираться в школу, он вытянул левый рукав пижамы, зажал его в кулаке и привычным движением смахнул хлопья снега с растения. Все это он проделал так же естественно, как и всегда. Но в это утро, которое ничем, на первый взгляд, не отличалось от остальных, Джозеф — Джо — Спрингфилд вдруг почувствовал, будто над ним нависла тень. Мимоза не доставляла ему радость, как обычно, а комната пропиталась каким-то посторонним духом. И еще эти белые следы на полу — бесспорное свидетельство того, что ночью здесь кто-то был. Глава 2 УНИКА Долина Сефиры, за 37 часов до Ночи Перерождения Первым ощущением, которое подарило это утро, была прохлада: босые ноги ступили на траву, еще покрытую росой. Солнце лениво поднималось из-за самого низкого гребня Таилльских гор, и все вокруг молча просыпалось, и никто не знал, что несет с собой новый день. Уника подняла лицо к небу, закрыла глаза и полной грудью вдохнула свежий утренний воздух. Она наслаждалась мыслью о том, что в этот краткий миг между днем и ночью, когда мир преображается, все, кроме нее, еще спят. Одиночество отозвалось в ее душе холодком — но его тут же сменил восторг, который она всегда испытывала при виде прекрасного пейзажа. Свет зари всегда несет в себе что-то волшебное, и в долине Сефиры — долине ангелов — это впечатление было особенно сильным. Она повернулась к северу, где среди усыпанных цветами холмов Мелии блестели голубые зеркала озер Хиатт. Взгляд Уники, беспечно скользивший по пустошам, внезапно наткнулся на огромное темное пятно за светлыми холмами. Она поежилась и бессознательным движением плотнее закуталась в зеленый плащ из грубой материи. Лес Тинкинблу внушал ей чувство тревоги и, чтобы справиться с ней, она несколько минут не отводила взгляда от темного массива прежде чем отправиться дальше.
Уника обожала пешие прогулки: полет или телепортация не давали ей такого чувства спокойствия и единения с миром. Она летала только когда это было действительно необходимо, да и телепортировалась редко, хотя этот метод позволял преодолевать огромные расстояния за сотые доли секунды. Обычно она не хотела лишать себя удовольствия рассмотреть все вблизи, наслаждаясь деталями и осознавая неповторимость каждого мгновения жизни. «Доброе утро, Уника». Мягкий голос прозвучал в ее сознании, прервав вольный полет мыслей. Дружелюбный, приветливый голос, знакомый каждому из обитателей Сефиры, принадлежал светочу мудрости — Метатрону, главе иерархии ангелов. «Доброе утро, Метатрон. Прежде чем отправиться к тебе, я решила полюбоваться рассветом». Уника опустила голову и радостно вздохнула. «Я тоже наблюдал за небом. Оно обещает хорошую погоду, — Метатрон на секунду замолк, будто что-то омрачило его чувства. — Уника…» «Слушаю…» «Нам нужно поговорить. Как можно быстрее». Уника уловила нотку тревоги в обычно спокойном голосе Метатрона. «Я сейчас прилечу». «Жду тебя». Уника немного наклонилась, резко выпрямилась и тут же поднялась в воздух. На прогулки больше не было времени. Она знала Метатрона с самого своего рождения — вот уже 13411 лет. Это он воспитал ее, научил понимать силу разума, искусно огранил ее характер — Унику любили все без исключения ангелы Сефиры, негласно признавая своим лидером, ведь в ней идеально сочетались и ум, и сила, и способность к самопожертвованию. Уника поднялась чуть выше верхушек деревьев и направилась к обители Мудрейшего. Ветер нежно овевал ее лицо, а первые лучи солнца придавали коже золотистый оттенок. Светлые прямые волосы, рассыпанные по плечам, подчеркивали тонкие, правильные черты лица. В воздухе волнами переливался густой аромат цветущих лугов, мускуса и свежей травы, но Уника не могла сейчас наслаждаться этими волшебными запахами, потому что из мыслей у нее не выходила тревога в голосе Метатрона. Взгляд ее — внимательный, сосредоточенный, исполненный силы и огня, — был направлен к горизонту. Воздух словно расходился перед ней, давая ей дорогу. Неожиданно на нее упала огромная тень и она подняла голову: над ней, медленно взмахивая исполинскими крыльями, летел дракон Езод. Она мысленно окликнула его.
«Доброе утро, Уника. Летишь к Метатрону?» — голос дракона глухо пророкотал в ее голове. Уника улыбнулась. Присутствие Езода всегда успокаивало ее и придавало сил. «Да, он только что позвал меня, но я не знаю, зачем». «Он, должно быть, захочет поговорить об этом», — Езод кивком указал на едва заметное сияние на небе, со стороны севера. Уника резко остановилась, будто окаменев. «Это то, что я думаю?» — нерешительно спросила она, чувствуя, как между лопаток пробежал неприятный холодок.. «Думаю, да, Уника. Это Утренняя Комета, дурное предзнаменование. Посмотри, вокруг нее какое-то странное свечение, и она пульсирует как живая». Уника ничего не ответила, но сердце ее забилось быстрее, и его сжал ледяной обруч тревоги. Езод тут же заметил перемену настроения по ее глазам. Глаза этого светловолосого ангела мерцали переливчатым синим светом — от индиго до опалового. Б лучах солнца они могли казаться и голубоватыми, и лиловыми, а вокруг овальной радужки замыкалось золотистое кольцо. Езод всегда любовался ее глазами. Цвет индиго для него был символом тайны и совершенства. Иногда его трудно отличить от обычного синего, иногда его путают с фиолетовым, но на самом деле это — смесь синего и фиолетового в соединении со всеми цветами радуги. Это особенный цвет, такой же особенный, как сама Уника. Езод понял, что она сейчас поглощена собственными мыслями и, произнеся вслух: — Если я вам понадоблюсь, позовите, — сделал широкий разворот и полетел прочь. — Спасибо, Езод, — шепотом ответила Уника, провожая его взглядом. Дом Метатрона стоял на вершине холма и имел форму двух прямоугольников, поставленных вплотную друг к другу. В том месте, где оба крыла здания соединялись, виднелась деревянная дверь, вся покрытая резными изображениями фантастических животных. Позади дома раскинулся огромный парк с вековыми деревьями. Чуть поодаль от дома возвышалась восьмиугольная башня из темной горной породы. Эта величественная постройка была под стать суровому дому. В уединенной и тихой башне Метатрон проводил большую часть времени. На крыше ее возвышались песочные Часы Вечности — древний механизм, который определял ход времени в Сефире. Из верхней колбы в нижнюю с тихим шорохом сыпались песчинки; как только падала последняя, часы переворачивались,
заново разгоняя бег Времени. Иногда золотистая струйка песка перетекала из одной колбы в другую удивительно быстро, иногда — почти замирала. Это зависело то того, сколь сильно жизнь в Сефире была в этот момент насыщенна событиями, насколько ярко переживали их сердца ангелов. Уника глянула на часы как раз в тот миг, когда они переворачивались, и невольно спросила себя, как повлияет на Время появление зловещей кометы. Дверь тихо распахнулась, и Уника ступила на прохладный пол, где мозаикой были выложены целые картины, рассказывающие о важнейших деяниях ангелов Сефиры. Вдоль стен стояли шкафы, полные книг, и висели искусно вытканные гобелены. Уника в очередной раз залюбовалась старинной мебелью и диковинками со всех концов света. В воздухе витал приветливый, теплый аромат дерева и кожаных переплетов. В камине, как обычно, плясало пламя: Метатрон любил наблюдать за его прихотливым танцем, его завораживала двойственная природа этой стихии, сочетавшая в себе и добро, и зло: огонь, источник тепла и жизни, мог нести и смерть. Метатрон сразу же заметил присутствие Уники и мысленно сказал ей: «Спасибо, что пришла так быстро». «Это ведь Утренняя Комета?» — нетерпеливо спросила Уника. Она знала, что Метатрон умел читать мысли, и не было смысла скрывать свое волнение. «Да. Я как раз любуюсь ею. Поднимайся в обсерваторию». Уника перелетела ступеньки и оказалась в углу террасы, где Метатрон расставил множество сложных приспособлений, чтобы наблюдать за небом. Она остановилась перед столом — на нем были разложены рисунки и астрономические карты, на которые мудрец начал наносить заметки и наблюдения. Как только их глаза встретились, Уника почувствовала, как сердце зашлось у нее в груди, словно его окатила волна света. Но в глазах Метатрона читалась беспокойство, и оно передалось ей. «Можно посмотреть?» «Взгляни на ее хвост, — сказал Метатрон, отодвигаясь, чтобы освободить ей место у телескопа. — Какое прекрасное зеленое свечение! Поразительно, что такая красота может убивать.» Уника долго не могла оторваться от созерцания Утренней Кометы. За белым шаром вился прозрачный светящийся шлейф, переливающийся зеленым и голубым. «Метатрон, что ты думаешь предпринять?»
«Пока не знаю. Я изучаю ее историю, ее перемещения, ее появления, предзнаменования и катастрофы, которые ее сопровождают. Сейчас нам нужно сделать только одно». «Что?» «Вызвать Оракула». Глава 3 ЗАК Мэпл-таун, через 15 лет после Ночи Перерождения Музыка рождалась в маленьком mp3-плеере, засунутом в правый карман куртки, текла по белым проводкам и вливалась в уши, заполняя голову нервным голосом электрогитары, журчанием синтезатора и грохотом ударных. Вот он, идеальный способ возвести стену между собой и окружающим миром и отправиться в странствие по своему собственному миру созданному воображением. Закари Джент ждал на остановке школьный автобус. Остановка была деревянной, и это выглядело очень непривычно — большая их часть в городе была сделана из пластика и металла. Четыре деревянных сиденья под деревянной же крышей; железные завитушки фонарей, засыпанные снегом, как и все вокруг: словно Зак вышел в белое море на темном плоту. Этот парень вечно витал в облаках, как говорили его родители, приятели и все остальные. Остальные… Они были нужны ему. Они давали ему необходимую энергию, чтобы он оставался тем самым Заком — справедливым, остроумным, веселым ловкачом, который умел шутя выкрутиться из любой ситуации. Кроме того, ему досталась та счастливая внешность, которая так располагает к себе людей. Высокий, широкоплечий, темноволосый, с обаятельной улыбкой — где бы он ни оказался, взгляды людей притягивались к нему, и Заку казалось, что они, словно бабочки, рассаживаются у него на лице, на груди, на руках… Он почти физически ощущал трепет их легких крылышек, и трепет превращался в дрожь, в поток энергии, и тогда Зак «включался», начиная говорить и произнося самые нужные слова в самый важный момент, ловко проникая в сердце собеседника; он никогда не отступал и ни разу не потерпел поражения в споре. — Эй, Зак! Ты сегодня в школу собираешься или оставить тебя здесь? — крикнул водитель в открытую дверь автобуса. От резкого окрика Заку едва не стало плохо. Ритм и мелодия унесли его так далеко в мир грез, что он и не заметил, как подъехал автобус.
Пришлось встать, нацепить на лицо широкую улыбку и шагнуть в теплый салон. Ребята смотрели на него. Вот они, бабочки… Касаются его плеч, ресниц… Автобус заносило на скользкой дороге, но Зак уверенно дошел до своего обычного места — последнего сиденья с левой стороны. Светловолосый лохматый парень, как обычно, отодвинул ноги, чтобы дать ему пройти. — Привет, Зак! — Привет, Джо, как дела? Они пожали друг другу руки. Темный плот в океане снега теперь стал для них обоих безопасным местом. Глава 4 OPАКУЛ Долина Сефиры, за 32 часа до Ночи Перерождения «Аллибис, ты нужна нам». «Я все ждала, когда же ты позовешь меня. Сейчас буду». «Спасибо, не торопись. Мы на террасе Башни». У Аллибис, Оракула, не было постоянного жилища. Она жила в Сефире, но никто не знал, где именно. Иногда ее можно было встретить в Тысячелетнем Лесу, иногда — в подземном гроте на дне самого маленького из озер Хиатт. Вплотную к нему прилегало каменистое ущелье, разрезавшее сверху донизу нависавшую над водой скалу. Чтобы обратиться к Аллибис, достаточно было сосредоточиться на мыслях о ней и представить, как она появляется из светящегося облака, принося с собой ответы на все возможные вопросы. Этим утром Аллибис выглядела изнуренной и уставшей. Она провела ночь в беспокойном пограничном состоянии между сном и явью, то и дело просыпаясь в холодном поту. Ее терзали смутные кошмары, в которых воспоминания прошлого смешивались с лицами незнакомых ей людей и ангелов. Она не так часто спала с закрытыми глазами — напротив, она видела вещие сны только когда бодрствовала. Ей не нравилось это бессознательное состояние, потому что, находясь в нем, она с трудом отличала предзнаменования от ночных фантазий. Аллибис навсегда запомнила тот день, когда Метатрон появился на пороге ее дома и попросил стать Оракулом. Она ждала его. Она точно знала, когда именно, в какую секунду он войдет и скажет: «Аллибис, у меня к тебе одно очень важное поручение». С тех пор прошло несколько тысяч лет, и ранее терзавшие ее
сомнения — стоит ли возлагать на себя столь большую ответственность, — остались позади и со временем вовсе исчезли. Дар предсказания жил в ней с рождения, и Аллибис привыкла видеть обращенные к ней молящие, любопытствующие, испуганные, ожидающие взгляды. Она рано почувствовала, какая тяжесть лежит на ее плечах, ведь каждый, приходящий к ней — а их были сотни и сотни — каждый ждал ответа на самые сокровенные и больные вопросы. Уника и Метатрон спокойно и терпеливо ждали ее. Вот в долине воцарилась настороженная тишина и все замерло; казалось, даже листва на деревьях перестала шелестеть. Стих ветер. Смокли птицы. «Словно в Часах Вечности перестал сыпаться песок», — мелькнуло в голове Уники. В следующее мгновение небо потемнело, на горизонте вспыхнула молния, и тут же появился сияющий смерч, медленно и бесшумно плывущий к Метатрону и Унике. В сердце этого смерча вырисовывалась фигура странного существа — газели с огромными орлиными крыльями. Оказавшись совсем рядом, она приняла облик тонкой, гибкой, высокой женщины — и тотчас сияющий водоворот исчез, листва вновь зашумела, а птицы принялись щебетать пуще прежнего. Уника с восхищением рассматривала Аллибис, любуясь сияющей кожей, длинными волосами цвета заката с вплетенными в густые пряди тонкими веточками глицинии. На голове между небольших рогов сияла энергетическая сфера. — Надеюсь, я не заставила вас долго ждать. — Спасибо, что пришла, Аллибис, — Уника искренне улыбнулась ей. — Ты знаешь, зачем мы тебя позвали, — голос Метатрона прозвучал спокойно, но грустно. Не пытаясь скрыть волнение, мудрец добавил: «Только ты можешь помочь нам разобраться в том, что происходит». Оракул немного помолчала, потом произнесла: — Комета исполняет предписанную ей роль и знаменует приход Зла. Офидиэль хочет вернуться и вернуть себе власть, которую у него отняли. Для того чтобы создать войско темных ангелов и править миром, ему нужны Пламя Жизни и Ключ Счастья. Аллибис едва заметно вздрогнула, сосредотачиваясь на видении. Уника и Метатрон смотрели на нее с грустью, но без удивления. И без ее слов они догадывались, что происходит рядом с Сефирой. Оракул перевела дух и продолжила, обращаясь к мудрецу: — С тех пор как ты изгнал его, Офидиэль поселился в лесу и растратил почти все силы, чтобы выжить. Прошло много времени. Постепенно он окреп и вернул
былое могущество… — Аллибис снова замолчала. С виду ее движения были медленными и расслабленными, но Уника улавливала напряженное течение ее мыслей и ценила стойкость, с которой она пыталась контролировать тревожные видения. — У Офидиэля всегда было много возможностей: он был главой АнгеловНаставников. Я сам дал ему это поручение, зная его проницательный ум и решительность, — вмешался Метатрон, погруженный в воспоминания. — Это так, — согласилась Уника. — У него удивительные способности. Он не провалил ни одного задания, прежде чем ты изгнал его. — Она закуталась в плащ: ей вдруг стало холодно. — Сейчас Офидиэль почти полностью восстановил те силы, которые потерял, — продолжила Аллибис. Она говорила размеренно, но лицо ее было мрачно. — Он изменил состояние природы, которая окружает его, чтобы подготовиться к обороне. Метатрон глубоко вздохнул. Он прекрасно понимал: Офидиэль вернулся, чтобы стать его заклятым врагом. В этот раз он обуреваем жаждой мести — и его ничто не остановит. Все трое обменялись красноречивыми взглядами: на секунду они перестали дышать, будто невидимая рука закрыла им рты. Первым заговорил Метатрон: — Он все еще физически заперт в лесу, но если то, что он снова обрел свои силы, правда, это уже шаг к тому, чтобы мысленно и духовно выйти из заточения. Он мог бы войти в тело любого существа и склонить его к своей воле… — Он уже пытался пробраться к нам? — спросила Уника, стараясь справиться с пугающими мыслями. Руки у нее стали ледяными. — Мысленно он уже здесь, — ответила Аллибис. — Он не переставая говорит со мной, пытается войти со мной в контакт. — Она моргнула, и с ресниц ее упали слезы. — Я никогда не отвечаю и всеми силами пытаюсь оттолкнуть его, но он так жесток… он изо всех сил пытается разрушить барьеры моего разума. Иногда, чтобы не дать ему войти, мне нужно так сильно сконцентрироваться, что голова вот-вот взорвется! Аллибис побледнела и пошатнулась. — Когда он уходит, все вокруг темнеет, и я теряю сознание. Неудержимая дрожь сотрясала ее тело. Уника прижала ее к себе и, не удержавшись, посмотрела на шрам на ее лице. Тонкая алая линия шла от брови
до середины щеки, пересекая веко правого глаза: это ангел-отступник ударил ее огненным бичом. В тот день Офидиэль выспрашивал у Аллибис свое будущее, и она предрекла, что, если он не изменит свое сердце, его удалят из Сефиры. Офидиэль, вне себя от ярости, полоснул ее по лицу. — Я каждый день заново переживаю это, — сказала Аллибис, читая мысли Уники. — Как же я не сумела этого предсказать?! За что мне такое наказание: видеть будущее кого угодно, но только не собственное? — Тише, милая, тише… — ласково обратился к ней Метатрон. — Ты сильная. Ты защитишь себя, и Офидиэль не сможет до тебя дотронуться. Он не сумеет овладеть твоим разумом. Метатрон пытался убедить ее, но в нем росло беспокойство, и страх поколебал его спокойствие: рано или поздно Офидиэль найдет способ проникнуть сюда, рано или поздно он отправится на поиски Пламени Жизни и Ключа Счастья. И это станет началом конца. — Скажи, что ты видишь в будущем? — не выдержала Уника. Аллибис закрыла глаза, подняла лицо к небу и, сильно прогнувшись в пояснице, словно втягивая жизненную силу из того, что ее окружало, создала длинный узкий треугольник света, который начинался от рожек на голове, доходил до пальцев на руках и соединял их. Сфера, колыхавшаяся у нее над головой, пульсировала опаловым сиянием. — Я вижу четырех подростков. Двое из них — ангелы, и они — части одной сущности. Они не знают друг друга, но вместе они станут нашим спасением. Значение этих слов было непонятно даже ей. Аллибис вдохнула воздух полной грудью, пытаясь успокоить сердце, которое взрывалось в груди, и продолжила: — Я вижу змея. В эту самую секунду ее веки распахнулись, как будто ее поразило что-то ужасное. Она в растерянности повернулась к Унике и недоверчиво посмотрела на нее. Она снова сосредоточилась, словно надеясь увидеть что-то другое. Прошло несколько минут, и Аллибис заговорила, плача. Слезы ручьем текли из глаз, катились по мокрым щекам, падали на пол. Голос Оракула прерывался, но мысли ее кричали — и это был крик отчаяния: — Уника, в будущем нет тебя! Уника, я не могу увидеть тебя в будущем! Глава 5 ЕВА Мэпл-таун, через 15 лет после Ноги Перерождения
Руки рыжеволосой девушки скользили по клавишам фортепиано, и в воздухе ткался узор шопеновского Ноктюрна ор.9 № 2. Музыка словно струилась от «Стейнвея», стоявшего в центре апсиды, стекала по балкам нефа и набегала волнами на замершую в восхищении публику. Это было уникальное место: церковь начала девятнадцатого века, возведенная по приказу герцогини Марии Луиджии. Легкая, прелестно хрупкая деревянная церковь была закрыта почти всегда, и только раз в год можно было попасть внутрь в сопровождении гида, который пел дифирамбы ее изяществу и рассказывал туристам таинственную историю, связанную ее с появлением. Как-то буря застигла Марию Луиджию в дороге, и герцогине пришлось остановиться на ночлег в первом попавшемся селе. Никто не знает, что произошло с ней в уединенном деревенском доме, но жители слышали ее отчаянные рыдания, а наутро герцогиня приказала старосте и его помощнику явиться к ней, выдала увесистый кошель с золотыми монетами и велела построить деревянную церковь. Сама Мария Луиджия с тех пор каждое утро проводила в покаянной молитве, а раз в год приезжала в церквушку, выстаивала на коленях всю службу и плакала. Перед смертью она высказала свою последнюю волю: церковь должна быть закрыта для прихожан, но раз в год, в воскресенье, люди должны возносить там хвалу Господу через то, что герцогиня считала мостом между человеком и Небом — через музыку. Спустя годы родилась традиция — проводить там международный конкурс молодых пианистов, который назвали именем Марии Луиджии. Таланты съезжались со всего мира, и спокойствие городка на целые выходные было нарушено. С первого взгляда сложно было найти что-то общее в этих молодых людях: длинноволосые неряхи и элегантные девушки из хороших семей; у барной стойки сидят рядом бритоголовый парень в драных джинсах и индус в отглаженной рубахе и при галстуке. Всех этих людей объединяло одно — талант — и здесь нельзя было судить по внешности. В воскресенье вечером сам духпокровитель таланта витал в старой церкви, и каждый пианист, садящийся за инструмент, мог призвать его. Перед началом игры руки пианистов с длинными чуткими пальцами на долю секунды зависали над клавишами, словно прикасаясь к неведомому и призывая божественный гений — а затем восхитительные звуки уносили слушателей за пределы этого мира. Во время конкурса нельзя было фотографировать и снимать на видео, и это придавало всему мероприятию оттенок таинственности, делая его похожим на священнодействие. На самом деле молодой музыкант мог считать себя
признанным только если он хотя бы один раз участвовал в этом конкурсе; победителей же ждала всенародная известность и блестящая карьера. Выступление Эвелин Дюфо очень ждали. Ее считали одной из лучших, и кроме того, она родилась и выросла в Мэпл-тауне. О ней начали говорить с тех пор, как в прошлом году она сыграла во внеконкурсной программе Каприччо номер 2 Брамса. Тогда ее пригласили лишь потому, что она была местной — своего рода дань ее происхождению со стороны организаторов. Никто даже не подозревал, что эта девушка может совладать с таким инструментом, как «Стейнвей» — ведь некогда он принадлежал самому Ференцу Листу. Но после выступления стало ясно, что в ее руках и душе скрыт большой талант, которому еще надлежит проявить себя. Ева, вся красная, сидела перед инструментом в, казалось, совершенно расслабленной позе: левая нога выставлена вперед, правая немного развернута в сторону — как будто девушка вот-вот повернется к зрителям лицом. Во время игры Ева часто поднимала глаза от клавиш и вместо того чтобы смотреть на инструмент, ловила взгляды зрителей. Кое-кто счел такое поведение вызывающим, но играла девушка поистине виртуозно. Хотя учителя Евы настаивали, чтобы она исполнила на конкурсе Третий концерт Рахманинова — одно из самых трудных произведений, — она, удивив всех, выбрала шопеновский ноктюрн, прекрасный и волнующий, но недостаточно сложный, чтобы она могла претендовать на победу. Ева не выиграла конкурс. Пресса, впрочем, назвала выступление мисс Дюфо одним из лучших, и на обложках журналов появились фотографии стройной рыжеволосой девушки в элегантном черном костюме, пристально глядящей в зал, который, в свою очередь, уже погрузился в шопеновскую ночь. В тот вечер пальцы победителей порхали над клавишами, чем и вызывали восхищение зрителей и судей. Она же заставила порхать саму душу — и этого ей хватило. Ева, озябшая, но радостная, сидела напротив школы. Высокие сапоги, черные узкие джинсы и утепленная куртка не спасали от холода, и она дрожала. Если бы не длинные волосы, выбивавшиеся из-под надвинутого на лоб берета, было бы невозможно узнать в ней ту девушку, которая вчера заставляла старый «Стейнвей» петь так, что у слушателей к глазам подступали слезы. Ева вскочила: на повороте к школе появился желтый автобус, на котором ехали двое ее друзей. Знакомое ощущение, будто что-то сжималось внутри от радости, охватило ее. Зак и Джо, как обычно, вышли из автобуса одними из последних и быстрым шагом подошли к ней. Стандартное приветствие-
полуобъятие: Ева положила подбородок на плечо Зака и, по привычке, закрыла глаза, вдыхая запах его куртки. То же самое она проделала и с Джо. Она почувствовала, как волнение ослабевает, и ей стало хорошо оттого, что они снова вместе. Зак встал между ними, взял обоих под руки, и неразлучная троица двинулась к школе. — Ева, сегодня идем в «Ланселот»! — сказал Зак с заговорщическим видом. «Ланселот» был студенческим баром. Он находился в подвальном помещении и состоял из трех небольших комнат, расположенных на разных уровнях. Потолок подпирали каменные столбы, под сводами висели разноцветные фонарики. Круглые столы и простые стулья с потертыми сиденьями видели не одно поколение студентов. И здесь всегда гремела музыка. Ева обожала это место, но в понедельник днем она должна была встретиться со своим учителем: подвести итоги конкурса и составить план занятий на следующие месяцы. Это была очень важная встреча, и Ева не могла отменить ее. — Ребят, простите, но я правда не могу, — расстроенно сказала она. — А что скажешь, если мы пойдем туда пораньше? — предложил Зак, запуская руку в свою густую шевелюру. — Почему такая спешка? — Нам нужно поговорить, — мрачно произнес Джо. — Я все устрою, — сказал Зак. — У нас два урока физкультуры, так ведь? Фарелл хорошо ко мне относится… да и, в общем… он мне кое-что должен. Он ничего не скажет, если мы вдруг ненадолго испаримся вместо того, чтобы скакать по залу с остальными. — Хорошо, но… — Ева чувствовала одновременно смущение и любопытство. Она засунула руки в карманы и съежилась, словно пытаясь защититься от слов, которые могли ее ранить. — У Джо кое-какие проблемы. Мы как бы его семья, и для нас нет ничего более важного. Друзья — в первую очередь, такое уж у нас правило, — ответил ей Зак. — Да, такое правило… — кивнула Ева. Они вошли в двери школы. Ева подняла глаза. Она никогда раньше не замечала узоров, покрывавших бронзовую поверхность двери снизу доверху. И вдруг Еве показалось, будто ее проглотило огромное чудовище… Глава 6 РАЗМЫШЛЕНИЯ Долина Сефиры, за 26 часов до Ночи Перерождения
Слова Оракула отдавались в голове Метатрона гулким эхом, подобно погребальному звону. Он никак не мог найти ответы на вопросы, которые волновали его. Как остановить Офидиэля? Почему Уники нет в будущем? Свет дня постепенно угасал. Солнце Сефиры медленно спускалось за горизонт, и кабинет мудреца окрашивался в золотистые цвета заката. Уника поняла, какие тяжелые мысли одолевали Метатрона, лишь посмотрев ему в глаза. Она уловила нить его размышлений. — Не волнуйся за меня, — прошептала она. — Главное — защитить Сефиру. Офидиэль скоро вернется — и мы должны быть готовы к встрече с ним. — Да, но мне кажется, что этого будет недостаточно, — сказал Метатрон, задумчиво потирая верхнюю губу. — То есть? — нахмурилась Уника. Метатрон немного помолчал. — Нам нужна стратегия, план — как сохранить хотя бы искру от Пламени Жизни, если вдруг наше войско будет уничтожено. Уника растерянно смотрела на него. Зрачки ее то сужались, то расширялись, и вокруг них полыхало сине-фиолетовое пламя. — Я просто пытаюсь предусмотреть самое худшее, то есть наше возможное поражение: нужно иметь план и на этот случай. Мы должны во что бы то ни стало защитить то, что нам дорого. Иначе мы исчезнем. — Ты хочешь найти более надежное хранилище для Пламени Жизни и Ключа Счастья? — Именно. Пламя — источник наших жизненных сил, то, от чего мы произошли. Если оно попадет в руки Офидиэля, он может использовать его, чтобы создать темных ангелов и демонов.. Уника на мгновение помрачнела, и, словно размышляя вслух, произнесла: — А если он получит Ключ Счастья, он сможет войти в контакт с людьми, сможет читать их мысли и управлять ими. — Так и есть, — подтвердил Метатрон. — Я не хочу даже представлять себе человечество на службе зла. Офидиэль может запросто погубить весь их род. Наступило гнетущее молчание. Уника пыталась поймать взгляд Метатрона — в надежде, что он вдруг произнесет спасительную фразу, что он найдет решение. Но на этот раз он молчал. Он задумался. Осознание грядущей опасности сделало его слабым и уязвимым.
Уника посмотрела на его руки. Большие пальцы касались подбородка, указательные — кончика носа, а остальные были молитвенно сложены вместе. Эта поза полностью отражала его состояние: он был готов к решению, которое уже оформлялось в голове. Он снова заговорил: — Нужно найти другой тайник для Пламени Жизни и Ключа Счастья. Но на этот раз о нем не должен знать никто, даже Ангелы-Наставники. И кроме того, их нужно держать отдельно друг от друга, так менее опасно. Лицо Уники вдруг посветлело. Ей в голову пришла необычная идея. — Это слишком рискованно, — покачал головой Метатрон, прочитав ее мысли. — Я знаю. Но мне кажется, что Пламя Жизни нужно спрятать за пределами Сефиры… в мире людей. — И где же? — Ее слова одновременно заинтриговали и испугали Метатрона. — Пока не знаю, но я уверена, что Офидиэль будет искать их здесь. И как бы хорошо они ни были спрятаны, рано или поздно он их найдет. Но ему и в голову не придет, что мы отдали одну из двух сущностей в руки людей. — Конечно не придет — только сумасшедший догадается унести из Сефиры одну из главных ее святынь. Ты подумала, кто защитит Пламя Жизни — после того, как оно окажется вне наших границ? — Да, — Уника прикрыла глаза — и тут же снова распахнула их. — Ангел-хранитель. — Но мы только что решили, что никто не должен знать об этом! — Он и не будет ничего знать — мы сделаем это без его ведома. Он никогда не узнает о своем поручении. Метатрона поразило это предложение, но Уника не дала ему возможности спросить еще о чем-либо. — С помощью Пламени Жизни мы создадим нового ангела и поместим Пламя в его тело. Потом мы пошлем его на землю, не открывая ему самому его истинной сущности, — говоря это, Уника понимала, насколько сложен этот план в исполнении. — Мы будем защищать его, постоянно наблюдать за ним. Мы будем рядом, чтобы поддержать его во всем. — А что случится с Пламенем, если Офидиэль завоюет Сефиру? — спросил Метатрон. — Главное, чтобы он не узнал, где мы его прячем. В этом случае, даже если мы потерпим поражение, наш ангел будет жить в мире людей. Рано или поздно он поймет, что он не такой, как все — и откроет в себе сверхчеловеческие
способности. Он узнает о своей миссии — миссии хранителя Пламени — и сможет дать жизнь новому поколению ангелов. Уника не оставляла надежды на лучший исход, и поэтому добавила: — Если же победим мы, мы вернем в Сефиру и ангела, и Пламя Жизни — после того как война будет окончена. — Это гениально. Но я вижу одно слабое место… — Какое? — Мы не можем быть уверенными в том, что ангел, который будет хранить в себе Пламя Жизни, когда-нибудь узнает о своем предназначении. Если у него будет недостаточно способностей, он просто не сможет этого сделать. Уника кивнула. На лице ее было выражение, которое значило «у меня нет ответа, но я его найду». — В любом случае, я хочу это обдумать. Это слишком хорошая идея, чтобы оставить ее без внимания. Он поднялся и подошел к стеклянной двери, которая вела в парк за Башней. Деревья отбрасывали на траву длинные тени, тянули к предзакатному небу длинные тонкие ветви… — Самое время обрадовать Наставников. Они должны приготовиться к появлению Офидиэля. — Предоставь это мне, — сказала Уника. — Я поговорю с Езодом. Глава 7 ПРИЗВАНИЯ Мэпл-таун, через 15 лет после Ночи Перерождения На столе перед Джо стояла чашка горячего шоколада. Из-за пара, поднимавшегося от нее, лицо юноши казалось бледнее обычного, а черты лица — более резкими. В его глазах появился странный огонек, они ярко блестели в темноте бара. Красноватый свет создавал атмосферу таинственности, и, отражаясь на лицах ребят, делал их еще более задумчивыми. Зак был завсегдатаем в «Ланселоте», и его вечерние посещения вызывали бурю интереса. Бабочки взглядов слетались к нему, как к благоухающему цветку: их привлекали и его внешность, и манеры. — Ну так… что ты хотел нам сказать? — с нетерпением спросила Ева. Зак перевел взгляд на Джо, хотя до этого его куда больше занимали девушки за соседним столиком.
— Ну, Джо, выкладывай, что там у тебя? Какие проблемы? Рассказывай! — подружески пихнул его Зак. Джо недовольно взглянул на него, потом бессильно пожал плечами и начал говорить, глядя на поднимающийся над чашкой пар. — Кто-то или что-то шпионит за мной. Ева крепко сжимала в руках чашку. На лице ее не дрогнул ни один мускул — оно осталось все таким же сосредоточенным. Зак смотрел на нее, ожидая увидеть в ее глазах удивление, но так ничего и не заметил. — Я уверен в этом, — продолжал Джо. — Сначала у меня просто было такое ощущение, а сейчас я нашел этому доказательства. Например… ночью кто-то заходит ко мне в комнату. Я не знаю, зачем, но знаю, что это так. — Он был растерян и старался побороть смущение, начиная винить себя в том, что завел этот разговор. — Ты это видел? — Нет, Зак, я не видел, но я знаю, что оно есть! Все началось с того, что однажды утром я почувствовал, что со мной — и с моей комнатой — что-то не так. Я не придавал этому значения, пока Майя, моя кошка, не перестала спать со мной на кровати. Такого раньше не было. Я попробовал взять ее на руки, но она как будто сошла с ума: оцарапала меня и убежала в гостиную под диван — и больше не вылезала. Она страшно напугана, и чтобы заставить ее есть, нам приходится приносить ей еду прямо туда… под диван, понимаешь? — Джо увлекся и даже немного повысил голос. — Это все? — спросила Ева, не поднимая глаз от своей чашки. — Нет. Однажды ночью я решил не спать и дождаться этого незваного гостя. Я влил в себя литр кофе и был на взводе — я был уверен, что ни за что на свете не засну. Я не помню, как отрубился, но утром голова у меня была совершенно пустая. — Ты нервничаешь днем и потом ночью не находишь себе места. Я всегда говорил, что ты слишком много учишься и попусту тратишь свое драгоценное время, — подколол его Зак, надеясь развеселить друга и заставить Еву улыбнуться. — Вчера вечером я насыпал на пол в комнате муки, — не обращая внимания на реплику Зака, продолжил Джо. — Утром, когда я встал, мука была повсюду — но ничьих следов не было. Она разлетелась, как будто кто-то очень сильно подул на нее. — Он поджал губы и ненадолго замолчал. — Вечером я сделал то же самое и закрыл дверь на ключ — на два оборота. И утром ситуация повторилась: везде мука, а дверь по-прежнему заперта. — А ты чеснок не пробовал? — хохотнул Зак.
— Что? — Чеснок, говорю, чес-нок. Против вампиров нужен чеснок… это же все знают, разве нет? Обиженный Джо бросил на Зака возмущенный взгляд. — Вчера я насыпал муки и за дверью, в коридоре. — Зачем? — Затем, что сегодня утром мука снова была разнесена по всей комнате, а в коридоре все осталось как было. Никто не входил в мою комнату из коридора. — Он, наверное, влез через окно, — прокомментировал Зак, как обычно, с легким сарказмом в голосе. — Окно было закрыто изнутри. Снег на подоконнике, внизу стены и на моей мимозе нетронут. Если бы кто-то был там, я бы заметил следы. — То есть? — То есть я не знаю, что это. Сбросив с плеч груз, который угнетал его все эти дни, Джо стал выглядеть более спокойным. Зак же, напротив, казался взволнованным и ерзал на стуле. Он больше не чувствовал вокруг себя бабочек. Ева весь разговор была занята своими мыслями и сжимала в руках стеклянную чашку, в которой остывал ванильный чай. Когда она открыла рот, голос ее прозвучал сухо — так шуршит под ногами жухлая трава. — Со мной происходит то же самое. Мальчики посмотрели на нее вытаращенными глазами. — Не каждую ночь, — снова заговорила Ева, не поднимая глаз. — Но я чувствовала то же, что и ты. Я не хотела никому об этом говорить. Я не знала, что делать. Я думала, что мне не поверят… но сейчас… Джо потянулся к ней и сжал ее в объятиях. — Что ты чувствуешь? Скажи, что ты чувствуешь? Что ты помнишь наутро? Ева вдруг выскользнула из его рук и прижала ко рту ладонь, как будто пытаясь сдержать то, что собиралась произнести. Она покраснела до ушей. — Когда утром, с первыми лучами солнца, я просыпаюсь в холодном поту и сажусь на кровати, у меня в голове возникает смутное воспоминание — до того призрачное, что мне кажется, что это был сон. Или лучше сказать — кошмар… — Ее тело сотрясала дрожь. — Мне стыдно… — Ну, Ева… — Зак придвинулся к ней, погладил по голове, но она сбросила его руку. — Я… мне все время кажется, как будто внутрь меня вползла змея и изучила изнутри все мое тело. Девушка уронила голову на руки и разрыдалась.
Повисло молчание. Казалось, что время остановилось, и тут Зак, выпрямившись, решительно произнес: — Ну что ж, я так понимаю, теперь моя очередь. Устраивайтесь поудобнее… мне тоже есть что рассказать. Глава 8 ЕЗОД Долина Сефиры, за 23 часа до Ночи Перерождения Езод заложил крутой поворот и стал стремительно снижаться по спирали, с упоением ощущая свободу и наслаждаясь скоростью полета. Земля стремительно приближалась — он почувствовал, как в его крови пульсирует адреналин. Он сделал глубокий вдох, и опьяняющий вечерний воздух наполнил его легкие. Езод был главой Ангелов-Наставников. И он был драконом. В Сефире все рождались людьми, но со временем учились искусству Метаморфоз — и могли принимать желаемый облик. Были ангелы, которые выглядели как люди, и ангелы, которые предпочитали жить в форме животного. Были и ангелы, внешне похожие на фей, гномов или эльфов. Каждый мог выбрать, какое обличье принять — и на какой срок. Одни навсегда сохраняли один и тот же внешний вид, другие же постоянно его меняли. Самые могущественные из ангелов могли придумать, как хотят выглядеть, и поэтому превращались в мифических, а порой — в неведомых миру существ. Езод решил стать лучшим из драконов. Его массивным, мускулистым телом управлял сильный и мудрый разум, подчиненный закону и справедливости. У него были глаза и крылья орла — чтобы видеть дальше всех и летать выше всех. Вдоль хребта росли острые шипы: ряд их начинался на затылке и заканчивался на хвосте с треугольным кончиком, из которого он мог пускать молнии. На лбу красовались два витых рога, тело до плеч было покрыто золотистыми чешуйками, а ниже — перьями, как у птиц. А когда ему нужно было быстро передвигаться по земле, у него мгновенно появлялись лошадиные ноги с крепкими копытами. Езоду нравилось летать на закате: свежий вечерний воздух помогал думать и рассеивал грустные мысли. Он немного снизился, развернулся в воздухе и посмотрел сверху на Сефиру, которая во всю ширь расстилалась под его крыльями. Он то снижался, то резко поднимался, то медленно планировал над землей. Солнце только что закатилось за лес, и над Сефирой воцарились спокойствие и тишина, будто шумный день вместе со светилом ушел за горизонт. На темном
небе еще оставалось несколько светлых пятен, похожих на следы тонкой кисти. Ветер согнал облака в кучу, и на их краях горели отсветы солнца. Езод наслаждался этим прекрасным мгновением. Напряжение спало, и его мысли наполнились воспоминаниями, от которых на сердце возникла сладкая грусть. Прошла уже не одна тысяча лет с того момента, когда из Пламени Жизни родились он и Офидиэль. В один и тот же день, в одно и то же время — с разницей лишь в несколько минут. Они были братьями. Одновременно похожими и непохожими друг на друга. Долгие годы они росли вместе и плечом к плечу выстаивали в любых битвах, до того самого момента, когда произошла катастрофа: их силы, противоположные друг другу, прорвались наружу сквозь все ментальные заслоны. Езод навсегда сохранил в памяти то, как выглядел побежденный и лишенный сил Офидиэль — когда его сослали в лес Тинкинблу. Метатрон приказал ему сопроводить брата к месту его заключения. Не рассказав о произошедшем и не объяснив причины, Метатрон унизил Офидиэля физически и морально, приговорил к вечному изгнанию в северной части леса. Почему так случилось, неизвестно до сих пор. Говорили, что Метатрон поступил так, потому что хотел, чтобы Офидиэль до конца своих дней чувствовал себя виновным в том, что уже нельзя исправить. В том, о чем никто не знал. Как новый глава Ангелов-Наставников, Езод без промедления исполнил приказ. Он отвел своего брата туда, где не было ни души — только черные леса. За всю дорогу Офидиэль не произнес ни слова. Он брел еле-еле, уставившись в землю, как будто еще не отошел от гнева Метатрона: глаза его были полузакрыты, а губы сложены в страдальческую усмешку. Езоду до сих пор было горько вспоминать то, что он обязан был бросить своего брата. Это была не жалость к нему, а скорее какое-то неприятное чувство, будто Езод был виноват в том, что произошло с братом: он не только не смог пресечь бунтарские намерения Офидиэля, но и не сумел уговорить Метатрона простить его. Но Езод не держал на него зла. Даже если тот собирался вечно скрывать от него причину своих действий, Езод понимал, что это было сделано, чтобы защитить Сефиру и установить в ней мир. И Метатрон поступил правильно: он наказал Офидиэля самым жестоким образом. Даже более жестоким, чем смерть. Он обрек его на одиночество, на бессмысленное и бесцельное существование. Отняв у него силы, Метатрон отправил его в лес Тинкинблу и наложил на него заклинание Невозвращения: дороги должны были постоянно смещаться и менять направление — и этот живой лабиринт спустя некоторое время снова
приводил Офидиэля туда, откуда он шел. Так был повержен самый могущественный ангел Сефиры, и так на смену старой эре пришла новая. Езод никак не мог забыть выражение лица Офидиэля. Он так и не поднял глаз. Даже когда брат попрощался с ним и обнял его — будто в последний раз. Он остался недвижим и был по-прежнему суров и замкнут в себе. Но в глазах его горел огонь ненависти — он пообещал отомстить. В эту самую минуту Езод решил превратиться в дракона. Он хотел убежать, свободно взмыть в воздух, стать более сильным, уверенным, более дальновидным, чтобы не допустить больше тех ошибок, которые совершил его брат. Он сконцентрировался — на мгновение — и превратился в прекраснейшего из драконов. И тут же улетел, оставив позади мрачный лес. Это место, теперь уже проклятое, всегда будет напоминать ему о прошлом. И не проходило дня, чтобы он не спросил себя — а могло ли все случиться иначе? — Посмотри, какая сегодня звездная ночь! Голос Уники настиг его в самый неподходящий момент. Езод не почувствовал, как она приблизилась к нему. Вокруг нее всегда было облако энергии — поэтому каждый ангел в Сефире мог чувствовать ее приближение. Но Езод сейчас был слишком погружен в свои воспоминания, чтобы заметить ее. — Это ты?.. Значит, Утренняя Комета не несет с собой ничего хорошего… — Ты прав. Мы говорили с Оракулом и теперь знаем, что опасности не избежать», — Уника обеспокоенно вздохнула. — Что предсказала Аллибис? — Офидиэль возвращается, — без промедления ответила Уника. Перед глазами Езода возникло окровавленное тело брата. Он не мог забыть. А еще не мог забыть его злобную саркастическую усмешку. — Не знаю, как ему это удалось, но, похоже, он возвращает себе былое могущество, — сказала Уника, прочитав его мысли. — Он впитал в себя силу природы, которая все эти годы окружала его, и готов к войне. — Я не могу поверить, — еле слышно произнес Езод, как будто говоря сам с собой. Уника поняла его душевные терзания. — Скорее всего, он захочет завладеть Пламенем Жизни и Ключом Счастья, — тоже вслух произнесла она. — Он ведь всегда хотел управлять миром. — Он не сможет этого сделать! — воскликнул Езод, боясь даже представить себе последствия. — Две Главные Сущности спрятаны в надежном месте, о котором известно только нам!
— Конечно, но он жестокий и опытный воин, и его жажда власти не будет удовлетворена, пока он не найдет их. — Уника внимательно посмотрела на него, и Езод понял, что опасность действительно имела размах, о котором он и не подозревал. — Поэтому я и пришла к тебе. Нужно, чтобы ты был готов. Ты должен предупредить Наставников, чтобы они могли отреагировать на любой сигнал тревоги. Мы знаем, что тело Офидиэля все еще заперто в лесу, но, кажется, его душа может выйти оттуда. — Как? — Аллибис сказала, что он пытается войти с ней в мысленный контакт. Езод пораженно посмотрел на нее и на мгновение потерял дар речи. — Он еще не пытался говорить с тобой, Езод? — Нет. Он никогда ничего такого не делал, я даже не думаю, что он попытается. Он считает, что я его предал. Я был заодно с Метатроном, который лишил его сил. И я отправил его в изгнание. — Когда Езод говорил, его длинный хвост подрагивал от волнения. — Если он и вернется, то захочет встретиться со мной только на поле боя. Уника кивнула. — Ты прекрасно знаешь, что даже низложенные ангелы очень могущественны и могут управлять силами природы, присваивая их себе или же одушевляя неживое. Они могут заколдовать скалу, каплю воды, даже искру — и сделать из них живых существ. — Доминатов. — Да. Они неразрывно связаны с теми, кто их создал, и полностью подчиняются их воле. — И если Офидиэль сделал это, то нам стоит ожидать, что он сможет управлять и другими существами, будь то люди, ангелы или кто-либо еще. — Уника понимала, что сказанное ею куда более мрачно, нежели реальность, однако ей было важно, чтобы Езод представлял себе любой вариант развития событий. — Ты хочешь сказать, что Офидиэль может проникнуть в мысли кого-нибудь из нас? — Да, — грустно подтвердила Уника. — Возможно, это будет АнгелНаставник, но с большей долей вероятности — менее сильный ангел. — И как же нам этого избежать? — Никак. Мы должны просто смотреть в оба и замечать любую странность. Любое странное поведение со стороны ангела может быть знаком. — Я понял, — задумчиво сказал Езод. Его худшие кошмары начали оживать. — Сколько у тебя сейчас Наставников в распоряжении?» — спросила Уника.
— Пятнадцать, считая меня, — уверенно ответил Езод. — Семеро готовятся к возвращению за землю, но я могу задержать их здесь. Еще трое заканчивают свои дела в мире людей, и мы можем позвать их заранее, если это будет нужно. В ближайшее время мы будем в полном составе, и нас будет восемнадцать. — Думаю, это лучшее решение, — сказала Уника, не то облегченно, не то обеспокоенно. — Созови их всех и предупреди. А мы пока подумаем, что сказать остальным. Езод прекрасно знал иерархию ангелов Сефиры. Метатрон — самый древний из ангелов, хранитель мудрости, обладающий всеми силами Вселенной, — стоял во главе. После него шла Уника, чья сила, по сути, равнялась силе мудреца. Далее — три разных по значимости уровня. Первый — Ангелы-Наставники, во главе с Езодом, — самые опытные и мудрые из ангелов. Они выполняли различные миссии на земле, обладали почти безграничной властью и подавали пример всему обществу Сефиры: это были лучшие из лучших, и в случае опасности они всегда были готовы вступить в бой. Самыми сильными из них были Нишида, Мизар, Од, Мерак, Алькор, Тиферет и Эльнат. Дальше шла наиболее многочисленная категория ангелов — Ангелы Силы: у них было намного меньше власти и поручений, и ими управляли Ангелы — Наставники. В самом низу лестницы были молодые и неопытные Ангелы Весны. Наиболее важным их умением, помимо превращений и полета, был телекинез — они могли перемещать предметы и живых существ усилием мысли. — Сейчас я бы оповестил только Наставников. Я боюсь, что если об этом узнают многие, поднимется паника, — Езод был заметно обеспокоен. — Да, ты прав, — подтвердила Уника. — Не нужно наводить панику. Сейчас нам нужно составить план действий. Потом, когда у нас будет четкая стратегия, мы доведем это до сведения остальных. Они ненадолго замолчали. Будущее казалось еще более неясным, чем когдалибо. — Уника, я хочу тебя кое о чем попросить, — Езод пытался хоть как-то отогнать от себя мрачные мысли, поэтому нарушил молчание. — Помоги мне сообщить Наставникам о том, что происходит в Сефире. Уника удивленно посмотрела на него. — Ты говорила с Оракулом. Ты — хранительница нашей земли и наша путеводная звезда. Никто лучше тебя не сможет сказать об этом так, чтобы они были готовы ко всему.
Ее тронули эти слова — такие искренние и неожиданные — она почувствовала, что они исходят от самого сердца, которое бьется в надежде на помощь. — Спасибо за твое безграничное доверие, Езод, — смущенно ответила она. — Я буду рядом с тобой, и мы вместе поговорим с Наставниками. Он был счастлив находиться рядом с Уникой. Она была самым прекрасным и необыкновенным существом, какое он когда-либо встречал. От одного ее вида у Езода перехватывало дыхание. Иногда от ее магнетического, внимательного взгляда ему вдруг становилось стыдно — так, что он не мог долго смотреть ей в глаза. У него было не так-то много времени, чтобы побыть с ней наедине, и поэтому Езод особенно ценил эти моменты. Быть с ней рядом означало впитывать ее энергию, ее мудрость, ее жизненную силу. А также — наслаждаться мгновениями и открывать для себя чудесное в обыденном. Езод каждый раз получал от этого сильнейший эмоциональный всплеск. «Хочешь полетать вместе?» — мысленно спросил он. Уника знала, что он чувствует. Знала, что, отказав, она расстроит его, а согласившись, воодушевит. Она ласково улыбнулась и кивнула. Дракон сел на землю и опустил голову, а Уника легко запрыгнула на его спину. Езод, взмахнув крыльями, взмыл в ночное небо. Перья трепетали на ветру, подобно листьям на деревьях, а золотистые чешуйки отражали бледный свет луны. Уника почувствовала на лице холодный ночной воздух. Глаза начинали слезиться от ветра, а длинные распущенные волосы развевались за ней шлейфом. Ею овладело чувство свободы — более сильное, чем когда-либо. Казалось, будто она летит в пустоту, и над ней не властны ни гравитация, ни законы физики. Она обхватила ногами шею дракона и раскинула руки в стороны: как маленькая девочка, которой снится, что она летит. Езод чувствовал, что она счастлива — и его сердце зашлось от радости. Он летел медленно, чтобы дать ей насладиться полетом, низко кружил над равниной, то и дело задевая верхушки деревьев. Уника чувствовала, будто рождается заново. Комета и все дурные предзнаменования отошли на второй план. Сефира — прекрасная, светлая, вечная! Ничто дурное не может коснуться ее! — В какой-то момент ей показалось, что мир состоит только из ветра, звезд и лунного света. — Мы на месте! — голос Езода вернул ее к реальности. — Держись крепче, сейчас будем снижаться.
Он немного наклонился вперед и полетел медленнее, направляясь к высшей точке одного из скалистых остовов. Этот маленький остров, едва заметный с высоты, как и многие другие, был частью серебристых Озер Хиатт. Постепенно снижаясь, Езод подлетел совсем близко к земле. Вдруг Уника ощутила дрожь. В голове ее, как молния, пронеслась странная, почти пророческая мысль. Она спросила себя — когда в следующий раз она полетит вместе с Езодом? Не найдя ответа, она еще крепче вцепилась в его гребень.