Александр Зорич - Пилот-девица

Александр Зорич «Пилот-девица» Издательство «Астрель» Серия «Вселенная «Завтра война»» Тема на форуме «Создатели миров» Аннотация Приключенческая фантастика — в самых лучших, самых добрых традициях 60х!

2621 год. Грядет война, которая затронет ВСЕХ. Мы уже видели ее глазами кадета Пушкина — хорошо известного читателям по другим романам цикла «Завтра война». Но что, если в эпицентре конфликта окажется девушка? Молодой и наивной Василисе — дочке деревенского старосты из Большого Мурома — предстоит пройти долгий и трудный путь, чтобы осуществить свою мечту — стать НАСТОЯЩИМ КОСМИЧЕСКИМ ПИЛОТОМ!

Глава 1 ТРАППЕРЫ И ДИКАРИ Февраль, 2621 г. Деревня Красноселье Планета Таргитай, система Дена, держова Большой Муром

К появлению чужаков деревенские готовились не один день. И все равно: флуггеры выскочили из-за медно-зеленой дубравы совершенно неожиданно. На внешней подвеске обеих машин чернели контейнеры ЭМГП, электромагнитных гипнопарализаторов. Флуггеры шли на предельно малой высоте — трапперы не были уверены в радиусе действия парализаторов и решили перестраховаться. Поначалу все сработало именно так, как рассчитывал главарь отряда, датчанин со смутными норвежскими корнями, Свен Халле. Первый же импульс парализаторов повалил на землю все триста с лишком голов деревенского стада. Из штурманского блистера «Малаги» — небольшого транспортника, собранного в середине прошлого века трудолюбивыми марокканцами, — Свену было прекрасно видно, как заодно с овцами вырубило четырех пастушьих собак, коротконогих и куцехвостых, и двух тщедушных пастухов в лохматых черных шапках.

— Если кто не понял, джентльмены, сегодня вечером у нас на «Бульдоге» барбекю из первосортной свежины! — смакуя слова, объявил Свен. — Баранина отменная, отсюда вижу!

— А стопочку поднесут? К баранине-то? — надтреснутым голосом привычно страдающего похмельем человека поинтересовался по рации Анатоль, русский пилот второго флуггера, вместительной «Кассиопеи». Анатоль, а по документам Анатолий Харин, был человеком немолодым и знал: ко всему хорошему надо готовиться заранее. Тогда получишь в два раза больше удовольствия — заранее и потом, когда радостное событие совершится.

— Стопочку? Если группа Чака Гренадера отыщет бражку у этих дикарей, — Свен имел в виду, конечно, деревенских, муромчан, — то налью, отчего не налить. А если нет у них бражки, будете запивать баранину растворимым спиртом, как всегда.

— Да им крыс травить можно, этим вашим растворимым спиртом, — страдальчески простонал Анатоль. Но продолжать мысль не стал — пора было заходить на посадку. Садились, как и в предыдущие разы, на широкой гравелитовой отмели местной реки, слегка занесенной песком, и в это время года, при низкой воде — полностью сухой. Безымянная для трапперов, у деревенских река называлась Красной. Если бы на Таргитае жили современные, цивилизованные люди, они наверняка оборудовали бы на отмели пляж с зонтиками, лежаками и удавами для фотографирования.

Но дикари и визоров-то, считай, не смотрели. А зонтиками не пользовались даже во время дождя, потому что у них — ретроспективная эволюция, а значит, такие тараканы в голове, что не до пляжей. Это Свен Халле знал совершенно точно. Первой, подняв фонтаны песка, села старушка «Малага». Уступом вправо от нее усадил свою более тяжелую «Кассиопею» Анатоль. Это было нелегко — учитывая размеры машины. Сам Анатоль никогда бы не додумался сажать в подобном месте тяжелую «Кассиопею». Да «Кассиопею» он на такое дело и не взял бы. Но Свен велел задействовать самый представительный флуггер, чтобы в него поместились и два багги, и как можно больше краденых баранов. А слово Свена в отряде — закон. Слава богу, Анатоль был пилотом с тридцатилетним стажем. Его квалификация компенсировала все минусы посадочной площадки. Оба флуггера раскрыли грузовые ворота в корме и опустили аппарели. Первым делом по ним сбежали на речной песок автоматчики — по два человека на флуггер. Это была типовая охрана, которую трапперы привыкли выставлять сразу после посадки на любую планету — мало ли что. Вслед за автоматчиками из тесного транспортного отсека «Малаги» выкатился багги ДИР-1200, то есть вездеход производства фирмы «Дитерхази и Родригес», с двигателем мощностью 1200 лошадиных сил. Ну а вместительное брюхо «Кассиопеи» покинули два мобиля: такой же багги ДИР-1200 и шестиколесный сверхпроходимый крепыш ЗАЗ «Гаял». На багги у Свена Халле, бывшего шеф-механика сети экстремальных отелей «Сахара», была легкая задвижка, он считал их идеальным наземным транспортом про всякую нужду (что было правдой отнюдь не всегда). Именно на эти машины трапперы собирались грузить захваченные бараньи туши. Во время первых набегов на деревенские пастбища трапперы обязательно вооружали каждый багги двумя пулеметами MG-27, опасаясь гнева местных дикарей. Однако оба налета прошли настолько гладко, что трапперы расслабились. В этот раз только экипаж шестиколесного багги под началом Тото Красавчика не поленился установить пулемет на турель. Весь вечер накануне Тото и трое его бомбил возились с установкой этой самой турели. Тогда как остальные обитатели «Бульдога», расхаживая вокруг с кружками какао, растворимого спирта и спирта с какао, упражнялись в остроумии на их счет. «Смотрите как бы местные дикарки не приняли ваш пулемет за хер! Тогда нам точно не уйти! Застрянем в ихней деревне на полгода!»

Настроение было таким благостным, что даже личное оружие не все удосужились зарядить. Зачем? Деревня от пастбища далеко, сориентироваться и добежать до своих баранов никто не успеет. На лугу, кроме пастухов, никого нет, а пастухов вырубили парализаторы. Еще вопрос, поднимутся ли они когда-нибудь на ноги, ведь человек не баран, которому от парализатора ничего страшного не делается, психика у человека посложнее. Могут на больничку отправиться, а то и умереть от какогонибудь микроинсульта. Впрочем, потеря для человечества небольшая, считал убежденный социал-дарвинист Свен. Поблизости — ни одной живой души. Ну, может, в роще исполинских дубов какая-нибудь баба собирает в лукошко грибы. Ну даже пусть две бабы, четыре. И что? Вряд ли они прибегут с дубинами трапперов от стада отгонять! Все три багги отъехали от флуггеров, забравшись в самую гущу полегшего стада. Выскочившие из них трапперы принялись, кряхтя и ругаясь, грузить в машины бараньи туши.

— Еще раз всем повторяю, — строго сказал в рацию Свен, который остался дежурить на борту «Малаги», — берем только ягнят и баранов, мужиков. Овцы, то есть бабы — они невкусные. Смысла с ними возиться нет.

— А как их друг от друга отличишь? — осведомился подручный Тото по имени Крепыш Гручо. Он родился и вырос на отдаленной орбитальной станции, где даже микробы были наперечет, а детвора никогда не видела живых зверей крупнее морской свинки.

— Ты что, совсем дурак, Гручо? Все заржали.

— Чего это баб, в смысле овец, не брать? — спросил парижанин Пьер. — Жалко бросать их тут! А если место останется?

— Ну если место останется, возьмем, — пожал плечами Свен. Он знал по прежнему опыту, что его не шибко спортивные, отягощенные многочисленными дурными привычками компаньоны уже через двадцать минут, вдоволь наработавшись на погрузке туш немалого веса, запросятся домой к мамочке. Так что дай им бог хотя бы всех ягнят собрать, крутанам… С первых же секунд приземления флуггеров за трапперами пристально следили пять пар внимательных недобрых глаз. В густых кронах дубов, растущих в излучине реки Красная, были оборудованы гнезда для снайперов-«кукушек».

Двое «кукушек» — Ветеран и местный селянин Илья Беличья Гроза — и впрямь были отменными стрелками, опытными охотниками, бьющими соболя в глаз. Остальные стрелки уже второе лето ходили у Ильи в учениках, а случалось даже, били дичь в местах, кишмя кишащих зверьем. Да, им никогда не доводилось бывать в серьезных передрягах — как Ветерану. Но всё-таки эти подмастерья стрелкового дела были хоть чем-то на прискорбном фоне прочих деревенских пацифистов. Дело в том, что огнебойную охоту в деревне Красноселье не больно жаловали. Занимались в основном разведением скотины, а если что и промышляли регулярно, то двухметровых осетров ниже по течению реки. Бить кабанов с косулями из огнестрела считалось занятием неправильным, недобрым. А вдруг матушка Земля и батюшка Лес обидятся на такую жадность? Обидятся — и ка-ак взыщут! Однако горечь и досада от последних трапперских налетов, ополовинивших деревенское стадо, были такими сильными, что заставили сельских парней взяться за контрабандные карабины и пойти в ученики к ворчливому, нелюдимому Илье. Каждый стрелок-«кукушка» располагал карабином-полуавтоматом «Соболь-4», рацией, безбликовым биноклем и десятью загодя снаряженными обоймами. А Ветеран и Илья Беличья Гроза сверх того имели московитские лазерные дальномеры «Френель». Эти устройства были нужны, чтобы, как объяснял Ветеран, «измерить расстояние до важнейших целей с точностью до метра». «Важнейшими целями» смекалистый Ветеран назначил автоматчиков, охраняющих флуггеры. Их требовалось снять в первую очередь, чтобы ватага Воеводы, сидящая в камышах (Ветеран именовал ее мудрено, «группой захвата и удержания взлетнопосадочной полосы»), могла без фатальных потерь пробежать стометровку по открытой местности между зарослями и трапперскими флуггерами. Ветеран снял расстояние до обоих часовых, вальяжно растянувшихся на песочке у носовой стойки шасси «Кассиопеи», и переслал информацию по рации Ратиславу, снайперу, что обосновался в соседнем гнезде. По уговору, в это же время Илья Беличья Гроза должен был замерить дистанцию до автоматчиков возле «Малаги». Илья, хоть и был из местных и никогда не покидал родной деревни, с заданием справился играючи. Но вот беда — доложиться по рации забыл. Ветеран вызвал Илью и встревоженным полушепотом спросил: — Ну что там у тебя, брат? Готов стрелять?

— Да отчего ж не стрелять-то? — искренне удивился Илья. — Условились же об том!

— А чего молчишь тогда? Ведь я просил!

— Да запамятовал я, не серчай, — извинительно пробасил Илья. Ветеран вздохнул. Ну что с них взять? В армии никто не служил. Понятия о дисциплине имеют самые приблизительные. Хотя стараются, ничего не скажешь.

— Ну ты хоть не запамятовал расстояние в прицел ввести? — осведомился он на всякий случай у Ильи.

— Обижаешь. Грамоте ученый, цифры разбираю… Ввел!

— Хорошо. — Ветеран прижал на рации кнопку общего вызова и сказал уже совсем по-военному четко: — Внимание всем. На счет «три» стреляем. Р-раз… Два… Три! Выдохнув «три!», Ветеран помедлил еще полторы секунды, чтобы завершить цикл дыхания — его тело должно было слиться с винтовкой в единое целое, как когда-то учили. Затем нажал на спусковой крючок. Жизнерадостно урчали двигатели багги, гудели вспомогательные силовые установки флуггеров и звуков стрельбы поначалу никто не услышал. Даже предсмертный вскрик часового, бдящего близ аппарели «Малаги», утонул в этом шуме. Ветеран самолично убил двоих автоматчиков, истратив на них для верности всю обойму. Еще одного автоматчика завалил умница Ратислав, лучший из учеников Ильи. А вот с последним — аргентинцем по имени Альфонсо — вышла незадача. Он получил только легкое касательное ранение плеча и успел спрятаться за колесо шасси. Там, в укрытии, Альфонсо нашарил в кармане рацию и поднял тревогу. Поначалу никто из парней не хотел верить якобы раненому часовому, который к тому же не в состоянии сообщить ничего внятного. «Какое «стреляют»? Кто?» — «Я не знаю, мадонна рамера! У меня дыра в плече!» — «В заднице у тебя дыра, брат». Индус Зегдев вообще был убежден, что это — розыгрыш в исполнении записного весельчака с борта «Бульдога», Свистуна Хэнки. Тот любил всякие экстремальные приколы и голоса у них с раненым Альфонсо были почти неотличимы. И только когда Тото Красавчик, блюя алой кровью, как-то очень поцирковому вывалился из кузова багги на землю с простреленной навылет грудью, до Зегдева дошло: не розыгрыш.

— Народ, они в камышах! Дикари в камышах! — закричал Свен по рации. — Бегут к нам, твари!

И впрямь, теперь не заметить «дикарей» было невозможно: толпа перепачканных грязью бородачей, одетых на охотничий манер, мчалась к флуггерам!

— Что у них, черт возьми, в руках?! — визгливым от страха голосом спросил Анатоль у Свена, который, хоть и был вожаком, сегодня исполнял обязанности пилота «Малаги» вместо слегшего от дизентерии Попрыгунчика Мэта. — Копья, что ли? Вопрос Анатоля был непраздным. У аборигенов на вооружении состояли крайне странные штуки: трехметровые деревянные жерди с загадочными черными утолщениями на конце, а еще — вилы с добела наточенными зубьями. Два самых рослых «дикаря» — а это были дюжий бортник по имени Млад и главный богатырь деревни Алеша — размахивали громадными деревянными молотками-киянками, казалось бы, совершенно неуместными в век огнестрельного оружия. Еще более необычными предметами экипировки дикарей являлись продолговатые штуковины, болтающиеся в заспинных кожаных чехлах. Ну и наконец, загадку составляло содержимое вместительных деревянных ведер, которые волокли самые молодые бойцы отряда.

— Такое ощущение, что они нас ждали. И в засаде сидели! — проявил сообразительность Анатоль. В его голосе прозвучала неожиданная теплота. По правде сказать, и в предыдущие разы Анатолю, русскому по крови, было жаль наивных муромчан, остававшихся без стада, и он в каком-то смысле был даже рад, что в этот раз местные не сплоховали. К его счастью, эта теплота ускользнула от внимательного обычно Свена. Ему было не до тонкостей психологии.

— Глупости говоришь, — зло прошипел Свен. — Какая, к дьяволу, засада? Вспомни, мы только позавчера решение приняли, насчет этих баранов. Откуда им знать то, чего мы сами не знали? Свен был уверен, что обнаглевшую деревенщину немедленно положат в четыре ствола часовые. Он еще не знал, какая судьба постигла несчастных стараниями «кукушек». Вместо четырех стволов заговорил один — это был автомат Альфонсо, схоронившегося за колесом «Малаги». Увы, даже его одного хватило, чтобы произвести в рядах нападающих заметное опустошение. Вот упал на землю Влад Бычья Голова. Через секунду неестественно растянулся на песке его племянник, Гоемысл Златобрад. Будь на Таргитае современные

реанимационные комбайны, умелые хирурги и лютые антибиотики, шансы пережить этот сумасшедший день у Гоемысла с Владом были бы. Но всего этого на Таргитае не водилось. Флуггеры были уже настолько близко, что многие из «дикарей», не сговариваясь, выхватили из заспинных чехлов четырехствольные самопалы и вжарили картечью по последнему уцелевшему часовому с автоматом — да так, что резину на колесе изорвало в лоскуты, а сам Альфонсо принял быструю, хотя и крайне болезненную смерть. Если бы прямо в эту секунду Свен вместо того, чтобы лихорадочно тыкаться в панель управления «Малаги», спеша закрыть аппарель, схватил оба автомата «Алтай» (свой и положенный второму пилоту) и открыл огонь по дикарям, то скорее всего у него еще были бы виды на спасение. Но драгоценные мгновения были упущены. Волна атакующих на полной скорости расплескалась о шасси обоих флуггеров. В направлении пастбища со зловещим свистом полетели самодельные дымовые гранаты. Вчера их полночи снаряжали деревенские бабы, макая связанное пучками сено в смесь селитры и древесной смолы (рецепт сообщил им всезнайка Ветеран). Не все дымовухи занялись. Но тех, которые все-таки сработали, оказалось достаточно для нужного эффекта. Благо ветер был крепкий и удачный, его в деревне Красноселье называли ласково — «мордодуем». Через минуту экипажи всех трех багги перестали четко различать, что творится близ флуггеров — серый жирный дым стоял непроглядной стеной. Ветеран, наблюдая диспозицию из своего «кукушкиного гнезда» в ветвях дуба, одобрительно ухмыльнулся. Это тоже было очень важной частью его плана. Только так, дымом, можно было оградить своих от опустошительного пулеметного огня с борта багги. Теперь трапперам на пастбище, чтобы реализовать свое огневое преимущество перед деревенскими, у которых совсем не было современного автоматического оружия, требовалось вначале прорваться сквозь стену тяжелого низкого дыма. Были, конечно, в этой уловке и минусы. Ветер дул так, что белесые дымные хвосты, растянувшись вдоль правого края пастбища, перекрыли снайперам обзор и теперь они помочь своим прицельным огнем не могли.

— Сувай покрепче, поглубже ему в гузно, чтоб струей не вышибло, — наставлял богатырь Алеша своего друга.

— Сую на совесть, как учили, — басил ему в ответ Гостибор, что есть мочи вталкивая в очередную днищевую дюзу «Малаги» массивный чоп из пакли. Чоп

кое-как держался на длинном деревянном шесте и охотно оторвался, оставшись в дюзе, под первым же ударом деревянной киянки Алеши. Ветеран очень гордился этой придумкой с чопами, хоть и не был ее автором. Когда-то, еще школьником, он видел такой трюк в приключенческом фильме «Враг Объединенных Наций». Но, казалось Ветерану, его заслуг это не умаляло. В конце концов, одно дело знать ловкий прием, а другое дело — самому его применить! Тем временем вторая команда в составе бортника Млада и его подручных — Дурилы, Корчмаря, Афанасия — заколотила чопы в носовые тангажные дюзы «Кассиопеи». Согласно плану, они должны были законопатить все восемь днищевых дюз. Но когда они собирались приступать к кормовым, из дыма в считанных метрах от них показалось размалеванное под хищную акулью пасть рыло первого багги ДИР1200. За рулем машины сидел Бродяга Пит, траппер с двадцатилетним стажем. Во рту его дымила вонючая сигара из гидропонного табака. Рядом с Бродягой Питом на сиденье выжидательно скрючился вооруженный всережимной винтовкой салага Шон Каролина. А за его спиной истерично поливал пространство перед собой из автоматического пистолета кореец Сенг. Реакция у Шона была отличная. В доли секунды оценив обстановку, он осыпал пулями Дурилу с Корчмарем. Дурила застонал и зажал рукой рану на животе — он схлопотал две оперенных пули-стрелы. Ох и больно же ему было! К счастью, специальная группа гренадеров, выделенная Ветераном — в нее возле одной только «Кассиопеи» входили шестеро бойцов, — ждала такого оборота событий. В багги полетели самодельные зажигательные гранаты. Корпуса этих гранат были изготовлены из стеклянных поплавков от сетей для ловли осетров. А внутри у них пузырилась густая адская смесь — близкая, но куда более зловредная и высокотемпературная родственница старинного «коктейля Молотова». Почти все, конечно, с первого раза промахнулись. Но даже одного удачного попадания хватило, чтобы вывести из строя обоих трапперов с переднего сиденья. Обезумевший от страха третий на ходу выскочил из запылавшего мобиля и понесся прочь. Потерявший управление багги промчался в каких-то сантиметрах от раненого Дурилы и с размаху плюхнулся в реку.

— Жалость-то какая! — откомментировал гибель багги Корчмарь, мужик хозяйственный и рачительный. Он-то уже мысленно присовокупил ценную машину к нищенскому автопарку деревни, насчитывающему одну легковушку, один трактор и два моторных велосипеда. Но сражение с трапперами еще рано было считать выигранным. Шестиколесный багги с пулеметом MG-27 и второй ДИР-1200, подскакивая на тушках невинно сновидящих баранов, тоже преодолели полосу дыма, после чего рывком остановились между «Малагой» и «Кассиопеей». Сидящие в багги головорезы были полны решимости прийти на помощь своим коллегам на борту флуггеров. После опустошений, произведенных в трапперских рядах снайперами, на каждом из этих багги оставалось по двое боеспособных мужчин. Не так много. Однако высокотемпный пулемет MG-27 стоил десятерых бойцов с обычными автоматами…

— Ложись! Ложись, я сказал! — скомандовал по рации Ветеран. — Весь огонь концентрировать на пулеметчике! Слышите? Весь! Сам он со своего дуба еле различал спину пулеметчика сквозь клочья дымовой завесы. Ветеран выстрелил несколько раз, но расстояние было слишком большим — всё мимо, мимо. Увы, он не мог замерить точную дистанцию до цели — из-за того же проклятого дыма! Но Ветеран надеялся, что Алеша, более опытный и сметливый, чем его товарищи, сможет поразить супостата метким броском зажигательной гранаты или, если повезет, картечью из самопала. Увы, надежды Ветерана не оправдались. Алеша был занят раненым, своим внучатым племянником Жужей, а остальные мужики поспешили истратить гранаты на второй четырехколесный багги — эта цель оказалась ближе к ним и представлялась более соблазнительной. И Ветеран, и Илья Беличья Гроза, и несколько деревенских с самопалами вели по пулеметчику беглый огонь. Но тот был будто заговоренный! Словно бы чувствуя, что ему уже не уйти живым с этого зловредного пастбища, Ганс Мюльде — так звали пулеметчика — обрел несгибаемую решимость дорого продать свою никчемную жизнь. Ему некуда было возвращаться — траппер не мог похвастаться ни семьей, ни домом. Однако Ганс был убежден: это так неправильно, так не по-пацански — умереть от рук неграмотных, вонючих дикарей из леса! Преисполняясь возмущением и ненавистью к обстоятельствам, которые привели его сюда, Ганс давил и давил на спусковой крючок, благо лента была трехсотзарядная.

Пули высвистывали над песчаной отмелью роковую песнь смерти. И не было никого, кто решился бы в те мгновения приподнять голову над землей. Казалось, только пошевелишься — и всё, всё…

— Ну что же вы, ребята?! Ну сделайте же что-нибудь! — кусая ногти от досады и бессилия, ныл Ветеран в своем «кукушкином гнезде». Но никто не отваживался вступить в единоборство с непобедимым MG-27. Исход боя решили тщедушные пастухи Аврыло и Чиж, о которых все и думать забыли. Это их, дикарей в черных лохматых шапках, презирал, снижаясь на флуггере, Свен Халле. Это они сделали вид, что пали под воздействием парализующего импульса с борта флуггеров, чтобы усыпить бдительность трапперов («Где это видано? Стадо — и без пастухов!»). На самом же деле обморок обоих пастухов был плодом чистого, хоть и небескорыстного артистизма. У каждого под мерлушковой папахой имелся защитный шлем, набранный из нескольких слоев густой металлической сетки. Ее выдрал для них из воздушного фильтра потерпевшей крушение авиетки всезнающий Ветеран. Именно эти самопальные шлемы сделали парализующий импульс бессильным! Меж тем и Аврыло, и Чиж тоже располагали настоящими пистолетами. Они были вручены им накануне Ветераном и происходили из его личных оружейных запасов. В пистолете Чижа было три патрона. В пистолете Аврыло — пять. Много для самоубийства, мало для боя. Но, как оказалось, вполне достаточно для Ганса Мюльде. Аврыло хоть и был пастухом, но, заслышав торжествующую песнь вражеского пулемета, сразу смекнул: дело плохо, надо ребятишкам подсобить. Едва не за шиворот волоча за собой семнадцатилетнего Чижа, оторопевшего от звуков боя, он побежал через пастбище, давясь кашлем и разгоняя дым. В правой руке Аврыло сжимал пистолет, который, к чести своей, не забыл снять с предохранителя. Внезапно из сплошной пелены дымзавесы показались задний бампер багги и широкая спина озверевшего пулеметчика. Тот стоял, широко расставив сильные ноги. Не обращая внимания на стоны раненых и умирающих товарищей по бесславному грабежу, он щедро заливал свинцом всё, что видел перед собой.

— Гляди, вот он, — зачем-то сказал Чиж.

— Да вижу я, не слепой, — огрызнулся Аврыло и нажал на спусковой крючок. Все пять пуль, что были в его обойме, попали в спину Ганса Мюльде. Но лишь одна из них нанесла ему смертельное ранение, чудом проскользнув в щель между пластинами его щегольского бронежилета немалой цены.

— Шайзе! — ахнул Ганс, с лихим удивлением констатируя, что мир из серого стал вдруг красным. *** Пока работал пулемет Ганса, у трапперского вожака Свена Халле еще теплилась надежда, что ополоумевшие дикари вот-вот рассеются как ночной кошмар. По крайней мере за годы его трапперской карьеры он практически нигде не встречал со стороны пейзан сопротивления. Ну, хоть сколько-нибудь длительного сопротивления. Но когда Ганс, раскинув руки, упал на спину, посылая небесам последнее «прости», Свен понял, что надеяться больше не на что. А ждать больше некого. Даже если кто-то из ребят на пастбище ранен не смертельно, ему, Свену, все равно не выходить его в одиночку. Да и вообще, ничто так не улучшает карму, как вовремя предпринятый драп. Свен привычным движением переключил реактор из холодного режима в теплый, подал высокое напряжение на контур маневровых дюз и включил воздухозаборники на продув. Его решение было незамысловатым как кодекс чести трапперов: улетать к чертовой матери с этой поганой, заросшей лесом и заселенной сумасшедшими дикарями планетки, к своим, туда, где на орбите ждет его звездолет «Бульдог». А те, кому удалось пережить эту мясорубку и сориентироваться в дыму, — пусть эвакуируются «Кассиопеей». Вот она стоит, цела-целехонька. В холодном высшем смысле его даже подлецом не назовешь. Он просто Свен, малыш Свен, который всегда гуляет сам по себе. И сматывается первым из любой заварухи. Потому что это правильно, джентльмены.

— Это Зегдев! Помогите! Умоляю! Заклинаю вас всеми вашими богами! — истерично вопил трапперский эфир. Свен поморщился и выключил рацию — его успели достать эти вопли. Как бабы, честное слово. «Малага» задрожала мелкой дрожью. Это включились обе ВСУ, вспомогательные силовые установки. Они привели во вращение компрессоры воздухозаборников. Те погнали горячий воздух напополам с дымом по трактам системы маневрово-

ориентационныхдюз. В космосе их схема действия была иной, но в атмосфере они использовали в качестве основной массы рабочего тела обычный забортный воздух. Всё шло вроде бы штатно. Свен даже позволил себе вспомнить о баклажке отменного стаута, что дожидалась его в холодильнике каюты на борту «Бульдога». То-то он попирует, когда вернется! Если бы Свен не выключил рацию, в эти секунды он бы услышал встревоженный голос русского пилота Анатоля, который с борта «Кассиопеи» предупреждал его о том, что дюзы «Малаги» наглухо забиты всякой посторонней дрянью, которую напихали туда проклятые дикари. Но рация Свена… да, рация молчала.

— Поехали! — рявкнул Свен и дал тягу на все днищевые дюзы. Только так, с режима чисто вертикального взлета, можно было начинать маневры на этой сомнительной взлетно-посадочной полосе. Струи раскаленного газа хлынули из камер сгорания к расширяющимся патрубкам, легированным тугоплавким хризолитом, и в тот же миг силы хаоса овладели старушкой «Малагой». Пять чопов из восьми были успешно выбиты струями газа. Однако еще три задержались в дюзах из-за расплавления включенных в них мотков оловянной проволоки. Из-за возникшей асимметрии тяги двухсоттонная машина мгновенно завалилась на левый борт. Законцовка левой консоли рубанула по воде и глубоко ушла в ил. Так глубоко, что в следующий миг ее вырвало с мясом. Флуггер продолжило нести влево, и уже в следующую секунду он накренился настолько, что сбоку от себя обезумевший от ужаса Свен увидел фары полузатонувшего багги. Тут же оставшиеся чопы были наконец выбиты реактивными струями. «Малага», сохраняя крен в девяносто градусов, со скоростью гоночного болида понеслась над рекой, вспарывая водную гладь остатками левого крыла. Затем последовал удар о высокий глиняный обрыв противоположного берега. В баках взорвалось топливо. Флуггер разнесло на куски. «Эх, вместо стаута надо было эль брать…» — подумал перед смертью Свен. Странным образом катастрофа «Малаги» отрезвила пилота Анатоля. Он понял, что попытка бежать на «Кассиопее» обречена. Ведь ее дюзы тоже наверняка забиты. Но что же делать? Сдаваться? Если бы вокруг него сужали кольцо альгвасилы где-нибудь на Цандере — он бы, конечно, так и сделал.

Отдать жизнь за пиратские идеалы он не подписывался. Но в том-то все и дело! Сдаться селянам было по-человечески страшно. Анатоль был уверен, что те, разгоряченные кровью, просто забьют его живьем на месте своими топорами, или что там у них в руках? В общем, Анатоль решил, что с места побоища надо бежать на своих двоих. А дальше — будь что будет. Он отбросил вверх пустовавшее сиденье второго пилота. Выворотил из углубления рюкзак с неприкосновенным авиационным запасом. После этого вынул четыре шпильки и ударом ноги свернул нижнюю часть кресла набок. Под креслом открылся узкий люк аварийно-технологического лаза. Через пятнадцать секунд подошвы ботинок Анатоля опустились на один из титановых подкосов носовой стойки шасси. Труп автоматчика-охранника и обильно залитый кровью песок были в двух метрах под ним.

— Господи помилуй… — по-русски, с просительной интонацией нашкодившего ребенка прошептал Анатоль. К счастью, ни одного из косматых врагов пока видно не было. Это придало почти пятидесятилетнему Анатолю юношеской прыти. Он спрыгнул вниз и побежал к броду, который приметил скучающим взглядом еще в самом начале — когда всё было идеально и мысли всей трапперскои шайки вертелись вокруг вечернего барбекю с местной бражкой. Совершенно незамеченным он добежал до закраин дымовой завесы. Благо всеобщее внимание было отвлечено небывалым по местным меркам зрелищем — горящей «Малагой». Лишь когда он пересек осушную отмель и захлюпал по зеленому речному мелководью, на него обратил внимание Илья Беличья Гроза. Илья вскинул карабин и сделал несколько выстрелов. Промахнулся. Еще три выстрела… Когда Анатоль уже карабкался на спасительный противоположный берег, очередная пуля Ильи наконец настигла его и проделала изрядную дыру в его бедре. Завывая от чудовищной, выжигающей сознание боли, он, однако, не остановился. Адреналин придавал ему сил. Пилот так и видел себя распятым на частоколе этой растреклятой деревни — они ведь могут специально оставить его висеть там, живым, истекающим кровью, на сутки, на двое… В назидание другим ворам…

У них тут, в Большом Муроме, не добренькие Объединенные Нации. Здесь действует Губное Право, разрешающее органам деревенского самоуправления определять собственные меры пресечения за преступления против общины. Проще говоря: губить преступников так, как посчитает нужным деревенский сход. Подгоняемый подобными правовыми размышлениями, Анатоль превозмог боль и поковылял в самую чащу леса, не забывая при том распылять на землю и кусты аэрозоль из спецбаллончика — средство, начисто отбивающее запах беглеца. Пилот даже не бросил рюкзак, хотя нести его, с таким-то ранением, было ой как нелегко! Не то чтобы его так волновал спальный мешок. Или аптечка с медикаментами, в которых он вообще не разбирался, не отличая аспирин от сенокса. Просто он знал: там, в НАЗе, должна быть фляга спирта. А спирт — это счастье и радость. Или радость и счастье, порядок слов не столь важен. Да, русский пилот Анатоль, а по паспорту Анатолий Степанович Харин был обычным алкоголиком. Глава 2 ПОСЛЕ БОЯ Февраль, 2621 г. Деревня Красноселье Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром Победа была добыта. Славная победа — по любым меркам! Хоть по деревенским таргитайским, хоть даже по армейским московитским. Но долго и вдумчиво, в соответствии с местным обыкновением, радоваться своей трудной победе деревенские не имели возможности. Нужно было срочно заметать следы побоища, пока товарищи погубленных лиходеев-трапперов, висящие на орбите в звездолете «Бульдог», не хватились и не выслали за пропавшими пяток-другой флуггеров. Конечно, не будь с селянами Ветерана, никто и не подумал бы о какой-то там орбите, «Бульдоге», флуггерах. Большинство жителей деревни Красноселье было уверено, что ноздреватый и лесистый блин таргитайской тверди плывет по волнам предвечного моря-окияна, который, в свою очередь, налит в хрустальную бадью, каковую за ручки держит дюжина выносливых ангелов. Но Ветеран был мужиком опытным. И — по местным меркам — подкованным в вопросах стратегии и тактики. Не зря же он двенадцать лет прослужил в армии Российской Директории и еще

девять — в новообразовавшемся войске Большого Мурома, откуда и ушел в отставку в чине хорунжего! Ветеран, в отличие от наивных, хотя и добрых сердцем сельчан, бывал не только на орбите, но и на других планетах. Не говоря уже о местной метрополии — Новгороде Златовратном, столице Большого Мурома. Какая у трапперов организация, какие повадки — всё это Ветеран представлял себе отнюдь не только по московитским сериалам «Найти и уничтожить» и «За гранью добра». Нравы этого жестокого и алчного отребья были ведомы ему по собственному опыту службы на разновсяческих фронтирах.

— У них там, у лиходеев, корабль на небе, — пояснял Ветеран красносельским мужикам. — Оттуда, с корабля, они всё видят, что тут, на земле, происходит. Ну, не «все-все»… Но многое. Особенно то, что касается их собственных машин. Поэтому сейчас мы должны сделать так, чтобы они там, на небе, думали, будто флуггер этот, — Ветеран показал на целехонькую «Кассиопею», — сам взял да и разбился, когда взлететь пытался. В точности как тот, который сейчас под обрывом догорает.

— А что, если лиходеи нам не поверят? Если самолично проверить захотят? — мрачно вопрошал реалист Аврыло; недавний подвиг придавал его словам веса. — Мы же никак выстоять не сможем против орды такой! Мы и этих-то едва заломали!

— На случай, если они все-таки мстить прилетят, мы всех баб с детьми и скотиной в дальний лес отправим, в землянки. Да и сами, окончив приготовления, с ними уйдем, — отвечал рассудительный Ветеран. — Но только есть у меня надежда, что когда лиходеи из космоса на закопченный флуггер посмотрят, у них всякая охота сюда соваться пропадет.

— А где это он «закопченный»? — полюбопытствовал богатырь Алеша, который хоть и был силен как буйвол, особой догадливостью не блистал.

— «Закопченным» мы его с вами, други мои, сейчас сообща сделаем. Благо дурацкое дело это нехитрое. Это чистить трудно. А пачкать — эх!.. Сейчас вы, — Ветеран указал на группку мальчиков-подростков, — бежите за лестницами и смолой. И этой смолой начинаете с лестниц флуггер поливать. Да не как попало, а я покажу как именно! Чтобы в наилучшем виде изобразить, будто машина горела и от того на ней густая копоть полосами осталась. Названные Ветераном отроки тотчас бросились в сторону деревни, исполнять приказание.

— А вы, — продолжал Ветеран, обращаясь к своим бойцам Илье Беличья Гроза, Ратиславу, Младу и другим, — идете со мной, сейчас копать будем, флуггер заваливать. Надобно сделать так, словно бы он взлететь пытался, да носом клюнул.

Мужики согласно закивали. Мол, копать так копать. Пока все возились с выполнением поставленных задач, Ветеран проделал тот же путь, что пилот брошенной «Кассиопеи» Анатоль получасом ранее. Только проделал его в обратном направлении. Он вскарабкался с земли по носовой стойке шасси и подкосам через технологический лаз в пилотскую кабину и методом слепого тыка после нескольких неудачных попыток разблокировал все шлюзы и люки флуггера. В конце концов «Кассиопея» облегченно вздохнула и на песок опустилась аппарель. Порадовавшись удаче, Ветеран раскрыл и левый пилотский люк, который у «Кассиопеи» выглядел как двустворчатая дверь, чьи половинки откидывались вверх и вниз. По мысли Ветерана эту деталь должны были обязательно заприметить трапперы из своего космоса. Заприметить — и окончательно увериться в том, что пропавший флуггер действительно сильно горел, а пилот был вынужден спасаться бегством. Потому что при открытых люках никак нельзя было предположить, что внутри «Кассиопеи» заперлись несколько выживших. Также распахнутые створки были призваны свидетельствовать: всё разграблено и унесено в леса. Партии спасателей с орбиты не достанется даже ржавого консервного ножа — все ножи уволокли алчные аборигены! Ветеран сел в пилотское кресло, подпер подбородок кулаком и задумался. Если с флуггером всё было более или менее ясно, то вот с трупами тех, кто на нем прилетел, ясность отсутствовала. С одной стороны, было бы недурно оставить голубчиков рядом с «Кассиопеей». Пусть наблюдатели со своей верхотуры увидят и сосчитают потери. После чего поймут, что спасать некого. С другой стороны, выложить трупы рядом с флуггером — довольно-таки вызывающе. Такое деяние намекает, что некто — тот, кто выложил трупы — бросает трапперам открытый вызов. И хотя жители деревни Красноселье действительно такой вызов трапперам бросили, он, этот вызов, открытым не был. А тайным, как бы вынужденным. Потому что все деревенские понимали: лицом к лицу, без засад и военных хитростей, им против шайки головорезов не выстоять. Посему: зачем обострять? Уже ведь и так обострили донельзя! Исходя из этих обстоятельств, демонстративности при обращении с телами погибших следовало всячески избегать.

Мол, куда делись трапперы? А кто ж его знает куда! Но явно куда-то делись. Кое-куда. Иначе сидели бы возле шасси, пускали сигнальные ракеты и хрипели в рацию: «Спасите наши души! SOS!» В кустах трупы супостатов тоже не бросишь. Волки и, что страшнее, поселковые собаки враз начнут дармовое мясцо жрать, а жрать падаль — значит, не приведи Велес, болеть, а болеть — значит, болезни разносить по деревне и окрестностям… Тьфу! В общем, как ни рядил Ветеран, всё выходило, что трупы трапперов надо похоронить в обычной человеческой могиле. Братской, конечно. Кто с ними по отдельности возиться-то будет? Чай, не родичи! Зарыть, а сверху поставить чего-нибудь. Может, крест, а может, обычный камень. Просто для памяти, мол, зарыли туточки.

— Ветеран, а Ветеран. Там бараны встают! — вывел его из задумчивости помальчишески звонкий голос Егорки, младшего сына бочкаря, назначенного посыльным. Импульс флуггерного парализатора, как и надеялся Ветеран, был именно парализующим. То есть он обездвиживал животных на время, а вовсе не приносил им смерть. Трапперов это очень даже устраивало — они именно воровали стадо, так сказать, противозаконно переселяли его себе на корабль, а потом на базу, но не занимались чистым браконьерством. В космосе свежатинка особенно ценилась!

— Ась? — переспросил Ветеран, растирая усталые глаза костяшками пальцев.

— Ну, бараны. Очухались. Мекают.

— Ну пусть мекают. Мне-то что?

— Отец интересуется, что с ними делать?

— Пусть Аврыло с Чижом их сразу в лес гонят, — распорядился Ветеран. — Только не через Савельев брод, а через дальний. Там пески, а не глина, следы легко заметем. Тем временем мужики закончили возиться с ямой, расковыривать податливый гравелит. «Кассиопея», подавшись чуть вперед, ухнула вниз на полдлины передней стойки шасси и ткнулась носом в песок. Непристегнутый в кресле пилота Воевода ударился подбородком о приборную панель.

— Мать вашу за ногу! — крикнул он мужикам в открытый люк. — Вы бы хоть предупредили! Чуть язык себе из-за вас не откусил!

— Да оно как-то само… окаянное, — виновато прогундосил Млад, утирая со лба крупные капли пота. Чтобы полюбоваться на результаты смоляного труда отроков, Ветеран не поленился вернуться в свое снайперское гнездо на вершине дуба.

— Со всех сторон велелепно, — заключил он. Казалось, «Кассиопея» и впрямь нажралась землицы при попытке взлета. Какие трагические картины рисовались при виде этих страшных разводов копоти на носу и фюзеляже флуггера! Какие газетные штампы лезли в голову! «Все произошло внезапно…» «Лихорадочные попытки спастись из огня…» «Никто не выжил…» «Страшная трагедия, унесшая немало жизней…» Ветеран перевел взгляд на деревню Красноселье. Со стороны общественных хлевов в сторону Брусничного леса тянулась вереница беженцев. Он сразу узнал бабку Матрену и ее трех коз, узнал и вдовицу Прасковью с восемью ребятишками… За спинами у баб бугрились тяжелые узлы с самым дорогим — серебряной посудой, у кого она была, кухонными ножами, утварью, идолищами или иконами (у тех, кто верил по православному обычаю, они имелись), специями и лакомствами. Некоторые, кто поздоровее, тащили за собой волокуши со скарбом. Чувствовалось: все уверены, что в землянках им придется просидеть не один день. На этот счет — долго ли отсиживаться — у Ветерана пока не было мнения. Однако он надеялся, что трапперы не станут торчать на орбите Таргитая дольше трех-четырех суток. Очень уж рискованно это для них. А что, если прилетит корабль Звездоплавательного Приказа и раздаст на орехи? Конечно, может, и не прилетит, поскольку собственных боевых кораблей у муромцев пока совсем мало. Но ведь не исключено! В общем, Ветеран надеялся, за неделю уж точно все решится… Меж тем вид сверху был весьма живописным. Розоватым, будто бы светящимся изнутри питоном, вьется река. С поэтичной покорностью спускаются к воде поросшие зеленой травой холмы, подступают по левому берегу глиняные кручи с лесом поверху, вдалеке клоунской заплатой — поле подсолнухов, рядом величественно золотится спелая рожь… Слезать вниз, к суете и неприбранным трупам, Ветеран не торопился. Но надо было. Ведь впереди маячила самая интересная часть плана «Победа». А именно: разграбление награбленного.

Предстояло извлечь из реки затонувший багги (механик из Усольска даст ему лад, если его как следует умаслить!). Загнать под полог леса ту шестиколесную машину, на которой куражился растреклятый пулеметчик. Надежно утопить третий багги, выгоревший до остова. Ну а на закуску вынести всё содержимое «Кассиопеи» и обыскать трупы! Самое сладкое — дележ собранного на поле боя трапперекого оружия — назначено на ночь. Ему с Воеводой — который хоть и ходил весь сегодняшний день на вторых ролях, но всё же всегда был и оставался в деревне главным — предстояло решить, кого чем пожаловать. Кому пистолет, кому автомат. Кому — драгоценный осназовский нож, с которым и на охоту, и в бой. А кому и вовсе пулемет — тот самый, от которого все сегодня натерпелись. Хотя нет, пулемет правильней оставить в общественном владении. И более того, разместить трофей в надвратной башенке над частоколом деревни! А еще в программе были похороны павших в бою героев. Но об этом Ветерану думать не хотелось. Было слишком больно. Глава 3 КРАСНАЯ ШАПОЧКА ИЗ КРАСНОСЕЛЬЯ Февраль, 2621 г. Деревня Красноселье Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром Где-то там, высоко над кронами деревьев, разгоралось росистое июльское утро. Разумеется, было оно июльским по местному, таргитайскому, календарю. Согласно же универсальному времени Объединенных Наций сейчас подходил к концу февраль — и действительно, Россия, мерзнущая в двух тысячах парсеков от Таргитая, утопала в снегах. Но о таких отвлеченных материях в Красноселье почти никто понятия не имел, а московитскими погодами и подавно не интересовался. Так что всякий в Красноселье называл текущее время года по-местному — червен, то есть июль. Восемнадцатилетняя Василиса, дочь Воеводы, шла по едва намеченной тропе через дубраву с заплечным ларем на спине. На голове у нее, по муромскому обычаю, красовался изукрашенный вышитыми цветами платок, густые русые волосы были заплетены в две косы. Сарафан она надела дорожный — старый, неброский и, главное, с заплатами. Зачем новое платье переводить? Да, Василиса могла по праву считать себя очень рачительной девушкой.

На плече она несла дорожный посох. Основательная палка с набалдашником была скорее данью местной традиции. Волков в этой дубраве отродясь не видывали, да летом звери эти и не опасны, корму всюду полно. Болот на ее пути тоже не ожидалось. Но этот посох всегда брала в дорогу покойная мать Василисы, Злата. А Василиса сызмальства хотела быть похожей на нее во всех мелочах. Если бы кто-нибудь читал маленькой Василисе сказку «Красная Шапочка», она бы, следуя изгибам лесной тропы, неровен час подумала, что похожа на ее бедняжку-героиню. Но сказок Василисе никто не читал, она была младшей из трех детей и родителям было не до чтений. Правда, девушка могла бы прочесть эту сказку самостоятельно — разбирать буквы после семи классов школы она умела, и пребойко! Но не случилось. В библиотеке волостного центра были все больше полезные книги — про рукоделие, кулинарию, на худой конец про болезни крупного рогатого скота. Идти через лес Василиса не боялась. Ну кто тут может быть? В соседних деревнях люди добрые. Лиходеев вон позавчера всех деревенские мужики перевели. А нечисть?.. Нечисть ее тоже не пугала. Днем-то, и это любому известно, нечисть спит! Василиса держала путь в Хмельной Лог, к жилищу волхва. Волхва звали в деревне обычно по-простому, Волхвом. Но по бумагам, говорила Василисе ее подруга Голуба, прозывался он Осьмиглазом. Василиса находила, что это имя очень подходит Волхву. Ведь взгляд у него был настолько цепким и проницательным, столько силы лучилось в нем, что, казалось, глаз у него больше, чем у обычных людей. Например, восемь. Почему бы и не восемь? В этой истории с лиходеями Волхв в очередной раз доказал свою «осьмиглазость». Это он посредством ворожбы установил, что через седмицу ждет жителей села Красноселье набег лиходеев. Осьмиглаз, поговаривали, увидел всё это в пламени священного огня, разожженного искрами от кремней, упавших некогда с неба. А стало быть, посланных самим Перуном. В деревне репутация Волхва Осьмиглаза была безупречной. Поэтому селяне поверили ему сразу же и без всяких сомнений, которые могли бы возникнуть у их более цивилизованных сородичей.

На резонные вопросы «Откуда Осьмиглазу ведомо, что собираются делать трапперы, которые зачастую сами с утра не знают, кого будут грабить вечером?» у селян ответов не было. Да они их и не искали. Узнав от Осьмиглаза о том, что трапперы нападут на деревенское овечье стадо и что случится это через семь дней, Воевода, отец Василисы, тотчас послал за Ветераном, который жил поблизости, но особняком. Ветеран занимал охотничью избушку на берегу Утиного озера и был связан с деревней Красноселье узами гостеприимства. А славился он тем, что стрелял преотменно и крепко разбирался в ратном деле. Наслушавшись по окончании последнего трапперского грабежа, когда деревенские не досчитались двухсот овечьих голов, бабского вою и мужских матюгов, Ветеран в сердцах бросил, что, кабы он знал загодя и наверняка, когда пожалуют гости, уж он бы смог обустроить все так, чтобы пришельцы с орбиты умылись кровушкой, наелись землицы и убрались ни с чем. Правда, когда Ветеран произносил эти речи, он был порядком пьян. Не все приняли его слова всерьез, многие сочли за хмельное бахвальство. Но Воевода, как ни странно, принял. И когда ему донесли о предсказании Осьмиглаза, немедля принес Ветерану богатые подарки. Да не только принес, но еще упал Ветерану в ноги и посулил ту часть добычи, которую тот сам себе захочет. Воевода просил Ветерана оградить стадо от трапперских посягательств и отвадить лиходеев от пастбищ Красноселья навсегда. Ветеран недолго думая согласился — все равно в июле охоты никакой. А делать-то что-то надо! Василиса помнила, какими сумасшедшими были дни накануне прилета лиходеев. На дубах строили гнезда на манер птичьих — чтобы мужики могли таиться там в засаде. В камышах обустраивали неприметные шалаши для засадной ватаги. Да так обустраивали, серьезно, с фольгою внутри — чтобы обмануть хитрые приборы лиходеевых воздушных кораблей, которые умеют распознать человека по его теплу в траве и камышах. По указанию Ветерана мужики даже убрали коряги, нанесенные весенним паводком, с осушной отмели близ пастбища — чтобы летающие машины лиходеев могли сесть там точно так же, как во время предшествующих трапперских грабежей. Бабы тоже без дела не сидели.

Одни снаряжали дымовые шашки. Другие — мастерили зажигательные снаряды. А Василиса с подругами при помощи своей прялки наматывала на чопы паклю и веревки, чтобы летающим кораблям забить гузно. А ведь на всю камарилью приходилось еще готовить завтраки, обеды и ужины! Вот Василиса и готовила — в этом деле она знала толк и любила его паки и паки. И вот теперь, когда лиходеи были перебиты, по всем законам божеским и людским требовалось отблагодарить волхва Осьмиглаза за его зоркость и своевременное прорицание. Было решено, что каждая семья Красноселья отошлет Волхву дары в соответствии со своими доходами и представлениями о ценности содеянного. Проще говоря, дарить решили по принципу «кто во что горазд». Василисин отец пожаловал Волхву баклажку отменного гречишного меда и диковинное одеяло, что складывалось наподобие кокона у гусениц. Оно было таким теплым, что, как объяснил Ветеран, в нем можно было спать даже на снегу. Василисе страсть как хотелось такое одеяло. Но, увы, одеял в летающем корабле на всех не хватило.

— Пи-ить… Воды… Пить, Наташенька… Дай… И шоколаду… Я белый люблю… — просил мужской голос. — Воды… Голос доносился из кустов терна, что с двух сторон оторачивали тропу.

— Эй, кто там? — отважно спросила Василиса. Она совсем не испугалась. Она вообще не была приучена бояться людей. Зверей — другое дело. Однако ей не ответили. А голос продолжал увещевать какую-то загадочную «Наташеньку». «Бредит», — догадалась Василиса. Ей неоднократно приходилось присматривать за болящими и она прекрасно знала, что такое горячка. В два счета она обошла кусты и на крошечной полянке, поросшей мхом, обнаружила… немолодого, заросшего многодневной щетиной, тощего, как скелет, человека. Одежда на найденыше была грязной, волосы спутаны, а рана — да-да, он был ранен в бедро, — казалось, набухла от спекшейся крови. Комары и мухи на этой печальной картине тоже присутствовали. И не только присутствовали, но и сладко пировали, не встречая отпора. Василиса присела рядом с мужчиной, разогнала насекомых и еще раз внимательно осмотрела несчастного. Лицо незлое. Пожалуй, даже доброе. Но грешное. Лицо потерявшегося в жизни человека. Человека, от которого отвернулись его боги.

В правой руке человек-скелет из последних сил сжимал почти пустую флягу. Василиса аккуратно вытащила флягу. Понюхала горлышко. «Тьфу… Бражка! И до чего же смрадная!» — Василиса поморщилась и едва не чихнула.

— Пить… Пожалуйста… — просил мужчина, не открывая глаз. Василиса шустро поставила заплечный ларь на землю и достала оттуда бутыль с колодезной водой. Смочила растрескавшиеся губы несчастного. Затем капнула ему влагой на язык. И наконец, влила в рот водицы. Стоило мужчине проглотить первые два глотка, как он очнулся. Тотчас отпрянул от Василисы, как от привидения. Закашлялся.

— Ты кто такая?.. — спросил мужчина надтреснутым голосом. — Смерть?.. Моя смерть?

— Я-то Василиса. А ты? — спросила Василиса, как вдруг ей в голову пришла страшная догадка. — Неужто один из лиходеев?

— Я пилот… Я управляю… флуггером… Дядя Толя меня зовут, — отвечал человек.

— Знаем мы ваши флуггеры! Налетаете, скот наш крадете — и к себе, на небо. Ворье! — с осуждением промолвила Василиса. — Сейчас сдам тебя нашим, деревенским, им и будешь рассказывать про свой флуггер! Отважной девушке даже на ум не приходило, что этот раненый, горячечный мужчина может в ответ на ее угрозу попросту выхватить пистолет и в один момент оборвать ее жизнь. К счастью, дядя Толя не собирался этого делать — три дня в лесу его многому научили. В частности, пробудили зачатки религиозного чувства и совести.

— Постой, егоза! — взмолился он. — Не надо меня к деревенским… Они и так вдосталь людей положили… Теперь ни один траппер к вам до скончания века не сунется… А я старый больной человек… Пилот вдобавок… Пока эти гады баранов крали, я в кабине сидел… Я потому и уцелел, что к паскудствам этим не причастен. Просто дал деру… В последний момент.

— А раненый чего тогда?

— Так ваши подстрелили, когда бежал… Я, может, сейчас умру… И не придется меня никуда сдавать… Василиса посмотрела на черные впадины его глазниц, на иссушенные жаждой губы и подумала: «И впрямь умереть может». Главное же, она нутром чувствовала: не заслуживает этот человек, чтобы ее братья его на рогатину подняли. А ведь эти так и сделают, тут никаких прорицаний Осьмиглаза не требуется.

— Дай еще водички, доченька… — попросил дядя Толя.

— Какая я тебе доченька? Внученька, может, еще, — проворчала Василиса. Бутылку с водой, однако же, дала. — Какой же вы жалкий, дяденька. И больной. Хуже пса шелудивого…

— Ну и образы у тебя, егоза, — хмыкнул дядя Толя и вновь присосался к бутылке. — Да что ж так сушит-то, итить его двести! — добавил он, не обращаясь уже ни к кому. На обратном пути от Осьмиглаза Василиса вновь завернула на полянку к дяде Толе. День уже клонился к вечеру. Покрывало мягкого мха прорезали длинные тени деревьев. Как ни странно, дядя Толя оказался на месте. Он уже не бредил, он спал, причем умиротворенно — с улыбкой неземного довольства на некрасивом, небритом лице.

— Вот, держите, я вам лекарство принесла. — Василиса растолкала спящего. — Волхв сказал, оно и покойника на ноги поднимет, — пояснила Василиса недоуменно вытаращившемуся дяде Толе.

— Волхв — это врач ваш, что ли?

— Почему врач? Он не врет! Всю правду говорит! Всегда! — твердо сказала Василиса. Вначале дядя Толя хотел спорить. Но потом передумал, махнул рукой и принял лекарство. Тотчас же отпил из бутылки. Поморщился. Икнул.

— А что, вдруг и правда поможет — чем черт не шутит? Василиса кивнула. На самом деле, когда она брала у Волхва лекарство, в ее душе шла настоящая борьба. Сказать ли Волхву для кого? Или не сказать? Или зачем говорить, если он, Волхв, ясновидящий, и все уже сам должен был понять? А если понял и не возражает, значит, вроде как одобряет. А если б не одобрял, то сказал бы: Василиска, не водись с этим поганым дядей Толей, пусть его зверье дикое зажрет! Тем временем дядя Толя вылакал треть лечебной бутылки. И явно от нее повеселел.

— А знаешь что, егоза, — сказал он, — ты такая добрая девочка… То воды мне дала… Теперь микстуру эту… Хочу сделать тебе подарок. С этими словами пилот «Кассиопеи» извлек из рюкзака с неприкосновенным запасом металлическую кружку с выпуклой, выполненной разноцветными эмалями, эмблемой.

Блестящая, гладкая эта эмблема так понравилась Василисе, что она минут пять ее разглядывала, глаз не могла отвести! На эмблеме лев и орел держали в лапах круглую синюю штуковину, на которой горели золотые созвездия. Звери стояли на ленте, а к ленте была прикреплена еще одна сияющая штуковина, но теперь уже пурпурная, в которой было написано нерусскими буквами.

— Нравится кружечка? — с лукавым прищуром поинтересовался дядя Толя.

— Зело… — просияла Василиса.

— Это — тебе. Василиса прижала кружку к груди. И хотя в доме Воеводы было полным-полно всякого добра, и в частности посуды, такой кружки со львом, орлом и синим звездным небом у них не было. Да и ни у кого в деревне не было. Дядя Толя умиленно улыбнулся. «Всё же эти дикари ничего… такие… славные». По иронии судьбы дядя Толя не знал, что кружка, которую он подарил пожалевшей его девушке, была и впрямь вещью ценной, коллекционной, а вовсе не ширпотребом, и что во всей Галактике таких предметов существовало ровно пятьдесят две штуки. Изготовлена она была из редчайшего сплава хризолина, серебра и бериллия. А на эмаль пошла жидкая бирюза с планеты Екатерина. Очень ценной была эта кружечка, сделанная концерном «Дитерхази и Родригес» в качестве подарка класса «премиум»! Получив подарок, Василиса заторопилась уходить. Ей страсть как хотелось похвалиться драгоценностью перед задушевной подругой, Голубой.

— Кстати, — как бы между прочим ввернул дядя Толя, — если завтра принесешь мне чего пожевать, получишь еще кое-что.

— Кое-что?.. А что?

— Узнаешь завтра!

— Хм… — Василиса задумалась.

— А если еще и бражки принесешь, цены тебе, миленькая, не будет, — добавил дядя Толя. Вообще-то он хотел подождать с бражкой до завтра — чтобы не слишком наглеть. Но не утерпел. Глава 4 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАКОМСТВА Февраль, 2621 г. Деревня Красноселье Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром

На следующий день Василиса явилась на поляну ни свет ни заря — сразу после того, как подоила коров и приготовила завтрак братьям. Наготовила она даже с некоторым запасом. Как будто случайно, а на самом деле очень даже умышленно. Всю ночь у нее из головы не шел раненый дядя Толя, его чудесная кружка и, главное, его странная манера общения. Не то чтобы дядя Толя нравился ей как мужчина — конечно же нет, ведь по ее меркам он был без пяти минут старичком! Но странным образом ей, деревенской девице, было с ним… интересно! В общем, как только братья и отец отправились по делам (а после того, как окоротили лиходеев с орбиты, дел у них было невпроворот, и на сон-то почти не хватало!), Василиса собрала в ларь остатки завтрака — хлеб, простоквашу, вареные яйца, моченую спаржу (на Таргитае спаржа уродилась справная, сочная, сладкая) — и побежала на поляну, где оставила раненого. Идти было совсем недалеко. Вот уже четвертый день жители Красноселья квартировали в землянках, оставшихся еще с незапамятных времен, от первых колонизаторов планеты. Воевода и мужской сход порешили, что так будет безопасней. Вести хозяйство в землянке было несподручно. Не говоря о том, что сыро и холодно даже в самый зной. Печь и ту как следует не растопишь — нужно ведь топить так, чтобы набросанный сверху на дымоход лапник надежно рассеивал темный чад! В общем, топили ночью, бабы готовили сонными, отчего все каши выходили тугими, пироги непропеченными, а компоты — кислыми. После уютной горенки Василисы, с разноцветным шерстяным ковром на полу, с резной мебелью, изукрашенным фаянсовым умывальным тазом и даже собственным зеркалом во весь рост, все это казалось ей огорчительным погружением в пучины первобытной дикости… В общем, из землянки хотелось сбежать как можно быстрее. Что Василиса и сделала.

— А-а, это ты, егоза, — когда явилась Василиса, дядя Толя еще спал. Причем теперь спал он не на мху, как все предыдущие разы, а в таком же чудесном коконе, о котором так мечтала накануне, после дележа добычи, сама Василиса. Как она ни старалась, а скрыть свою очарованность диковинной вещью не смогла — ее глаза так и сияли! Дядя Толя потянулся, кряхтя вылез из кокона и, стоя на четвереньках, просительно посмотрел на Василису — так голодный щенок смотрит на хозяйку.

— Вам, наверное, снова лекарство надобно? — предположила девушка.

— Ну… и лекарство тоже.

— Лекарство, может, к вечеру спроворю…

— А бражка? Бражку принесла? — В глазах дяди Толи светилась мольба.

— А бражка у тяти на запоре в подполе осталась.

— Ну и что, что на запоре? Не поверю никогда, что у тебя ключей от подпола нету! Ну или, может, у матери твоей!

— Матерь моя давно не с нами. Она давно там, за облаком, за радугой в месте злачном, — серьезно сказала Василиса. — А ключи у меня, конечно, имеются. Да только подпол тот дома. А мы сейчас всей деревней по землянкам сидим, от твоих же окаянных дружков хоронимся!

— От моих дружков? — Дядя Толя недоуменно вскинул лохматые брови, но потом сообразил, что Василиса знает с чужих слов и о звездолете «Бульдог», и, возможно, о других посланных кораблем трапперских группах, что годами обирали беззащитные таргитайские деревни. Выходит, не такие уж они и дикие, эти местные ретроспекты… Думая об этом, дядя Толя, однако, сказал: — Не дружки они мне, а попутчики. Временные. Но что хоронитесь — это правильно. Есть там один субчик, Айрон Фрог… Вот это сатана! Он одному из наших за карточный долг кисть отрубил. Без наркоза. Вот так вот он со своими… Можешь представить, как с чужими обходится!

— И представлять такие страхи не желаю! — отмахнулась Василиса.

— Ну хоть водички-то принесла? — вяло поинтересовался дядя Толя. На дне укладки НАЗа была вода. Но пилоту хотелось не столько воды, сколько девичьей заботы. Слыханное ли дело: в лесу раненым бедовать, человеческого слова не слышать!

— Конечно, принесла. — Василиса принялась торопливо доставать из ларца воду, пироги, капусту, сыр, яйца и спаржу.

— Это даже лучше, чем я думал! — При виде поджаристой корочки на душистых, теплых еще пирогах дядя Толя сразу повеселел. — Меню как в новогеоргиевском ресторане «Мефодий Буслаевич»! Польщенная Василиса зарделась: она была высокого мнения о своих талантах поварихи. Но ей было приятно, что дядя Толя тоже их оценил.

— А где это, Новогеоргиевск? — спросила она. — Рядом с Новгородом Златовратным?

— С Новгородом? — жуя, переспросил дядя Толя. — Двести парсеков от вашего Новгорода, милочка. Ты совсем, что ли, астрографию не учишь?

— У нас в школе такого предмета не было! — строго ответствовала Василиса и обиженно отвернулась.

— А какой предмет у вас в школе был? Ну, на тему того, что и где расположено?

— Родная земля.

— Эта, что ли? — Дядя Толя сделал кругообразное обобщающее движение, долженствующее обозначать планету Таргитай.

— Ну, и эта… И Вран, и Муром… — начала перечислять Василиса, загибая пальцы. — И Сурож… Вся наша родная земля.

— Понятно всё с тобой, незалежная ты наша, — вздохнул дядя Толя. Но промолвил он это не зло, а скорее с усталой отцовской снисходительностью. — Стало быть, про Российскую Директорию ты вообще ничего не знаешь? Россия, выходит, земля уже неродная?

— Вы про Московию, что ли? — насторожилась Василиса.

— Ну, про Московию, допустим. Про города ее и планеты… Да хоть бы про Санкт-Петербург, откуда я лично родом, хоть и учился под Москвой… Про Севастополь, город русских моряков… Про Харьков, пыльную жемчужину Малороссии… Василиса всерьез задумалась, замолчала. А через минуту выдала дяде Толе, уплетающему огромное, с серно-желтым желтком яйцо, полный, как в школе, отчет: — Мы с подругой Голубой смотрели в школьной библиотеке сериал «Ночные рестораны Новороссийска». И еще мы смотрели сериал «Рейдер «Яхонт»». Целых шесть сезонов! Это мой любимый, если честно. Московитские железные корабли зело прекрасны и прельстивы! Я даже пилотом несколько лет мечтала стать.

— А потом что? Помечтала — и перестала?

— Почему перестала? Не перестала, — тут Василиса тяжело вздохнула. — Просто не понятно это как-то. И не учат у нас на пилотов…

— Потому что, доця, у тебя кругозор от выгребной ямы до пасеки. Вот тебе и «не понятно», — довольно зло перекривлял Василису дядя Толя. — А читала бы книжки, занималась в школе, знала бы, что пилотов учат в специальных академиях. Правда, такой у вас на Таргитае нет наверняка. А вот как раз в Новогеоргиевске, на планете Грозный, есть. А уж на Земле-то их вообще штук сто. Пилот — профессия нужная. С такой профессией в жизни не пропадешь. Василиса слушала темпераментную речь дяди Толи с мечтательной миной на лице. И когда речь закончилась, даже немного расстроилась.

— А девиц туда, в академии, берут? — спросила она.

— Смотря в какие.

— Ну хоть в какие-нибудь! На самом деле Василиса очень надеялась, что дядя Толя ответит «нет». И тем положит конец всяческим мечтаниям. Однако…

— Да в гражданском космофлоте пилотов-баб полно. А чего — льгот всяких выше крыши, зарплаты большие, женихи кругом видные, пенсия… Отчего же не фигурять? Если здоровье у тебя хорошее, если тесты на концентрацию и быстроту реакции проходишь — дорога в академию открыта.

— Это вы про меня?

— И про тебя, если у тебя такая охота есть. — Дядя Толя усмехнулся, словно ему было еще что сказать, но он решил промолчать. Эта снисходительность не укрылась от Василисы.

— Думаете, если я с Таргитая, так и в пилоты эти ваши не гожусь? — ревниво осведомилась Василиса.

— Да не думаю я ничего, егоза. — Дядя Толя сделал примиряющий жест. — Просто шучу… Не обращай внимания. Вечером Василиса принесла дяде Толе зеленые щи в пузатом глиняном горшочке. К горшочку прилагалась деревянная резная ложка и шмат буро-коричневого, из ржаной муки крупного помола, хлеба. Дядя Толя, казалось, ждал девушку. Причем ждал с нетерпением! Лицо его понемногу начало избавляться от мертвенной бледности — да здравствуют микстуры Волхва! А раненая нога хоть и не слушалась пока, но все же не казалась такой обреченной, как давеча. Однако, к превеликому огорчению Василисы, выяснилось, что ложку она несла зря. У дяди Толи ложка была своя — ладная, с виду будто серебряная, с красивой чеканкой на ручке. Однако вместо того, чтобы начать орудовать ею, раненый пилот совершил необъяснимый вроде бы поступок: он вручил ее — красивую, новехонькую с чеканкой ложку — Василисе. А сам взялся хлебать щи принесенной деревянной — старой, темной, заросшей жирком.

— Эта ложка — тебе подарок, — прокомментировал дядя Толя.

— А это еще по какому случаю? — насторожилась Василиса. Она, конечно, любила подарки. Но чтобы так часто…

— А ни по какому. Ты же мне просто так помогаешь? Вот и я тебе просто так подарки дарю. Я даже собираюсь… ну, конечно, если ты мне и дальше помогать будешь… вот этот спальный мешок тебе подарить. Не возражаешь? Василиса вспыхнула и опустила взгляд. «Не возражаешь!» Да этот самый кокон, который дядя Толя назвал смешным выражением «спальный мешок», был предметом ее ночных грез! Наряду с

собственным космическим крейсером (как рейдер «Яхонт»!) и собакой породы сенбернар (тоже виденную в библиотеке). Василиса несмело взяла красивую ложку, внимательно рассмотрела ее, не пряча гримасы глубокого морального удовлетворения, спрятала подарок в ларец. В принципе это справедливо. Она — ему. Он — ей. На том и порешили.

— А что же, егоза, мой флуггер, он по-прежнему возле речки стоит? — как бы невзначай спросил дядя Толя, расправившись с горшком щей и взявшись за хлеб с соленым овечьим сыром.

— Стоит, куда ж ему деваться, — отвечала Василиса. — Только он больше не твой. А наш, деревенский.

— Ну это пожалуйста, — не стал спорить дядя Толя. — Ваш, значит, ваш. По праву победителей. Ты, главное, вот что скажи: флуггер на ходу? Или твои родичи его уже на новую крышу для коровника раздербанили? А то нервничаю почему-то.

— Целехонек пока. С ним, правда, каверзы всякие вытворили, чтобы твоих дружков от него отвадить.

— Что еще за каверзы?

— Ну… Смолой его облили, чтоб горелым казался… Яму вырыли…

— Какую яму?! — вскинулся дядя Толя.

— Подкопались под носовые колеса. Чтобы он носом в песок клюнул, как будто после аварии… Ну и чопы повсюду забили, куда сразу не достали. Теперь во всех нижних дырах огнетворных затычки торчат. Дядя Толя представил себе описанное Василисой и впечатленно присвистнул.

— Ёшкин кот! Не ожидал… У вас там что же, из осназа кто-то в деревне?

— Из осназа? — не поняла Василиса.

— Ну, в армии служил? Во солдатах, я имею в виду? Густо усаженное веснушками личико Василисы расплылось в горделивой улыбке.

— Так Ветеран, да. Он до хорунжего дослужился. В Московии начал, у нас в Большом Муроме продолжал и у нас же на покой вышел. Ветеран нам помогает, учит всякому. А мы ему за это свежину, молоко, яйца. Ягоды для него собираем… Лучшие грибы всегда ему… А дичину он сам бьет. «Я не я буду, если этому-то Ветерану наглый сосунок Свен Халле и обязан своим позорным поражением! Уж больно ладно они все организовали — для дикарей, которые ложкам мельхиоровым радуются!» — подумал дядя Толя, однако своими мыслями с Василисой делиться не стал. Он продолжил расспрашивать про «Кассиопею», которая, ясное дело, была его единственной реальной надеждой на спасение.

— А что же внутри? Из кабины флуггера ничего не выломали? Не попортили там чего? Не знаешь? — спросил он.

— Не-не-не! Куда ж портить-то?! Ветеран сказал, летающий корабль ваш, ну то есть нынче наш, много денег стоит. Продавать его будем! Уже и гонца отправили в Усольск. Ветеран строго-настрого всем наказал глаз с вашего корабля не спускать да пылинки с него сдувать. Там и днем, и ночью наши пострелята дежурят — смотрят, чтобы кто-нибудь ветеранский наказ не нарушил.

— Что, даже тебя поглазеть не пустили? — Дядя Толя подмигнул.

— Меня — пустили! Даже в кабину пустили! — объявила Василиса. — Я же всетаки Воеводина дочка. Что мне ветеранские наказы! Дядя Толя не на шутку впечатлялся во второй раз. Тем, что знаком с такой видной селянкой. А равно и тем, что блат с кумовщиной — блат с кумовщиной даже в деревнях на сорок дворов, где, как он наивно полагал раньше, должен процветать первобытный коммунизм и прочая уравниловка.

— Ну и как тебе там, в кабине?

— Ох-х… — Василиса мечтательно вздохнула и ошарашила дядю Толю признанием: — Если бы все это было моим, я была бы самой счастливой девицей Большого Мурома! На следующий день Василиса добралась до дяди Толиной полянки только к полудню. Она застала бедолагу за усердной инспекцией аптечки — дядя Толя сидел на пригорке и, потешно, по-шарпейному, наморщив нос и нахмурив лоб, читал инструкции к медикаментам. Поначалу его подтолкнула к этим фармацевтическим штудиям надежда отыскать что-нибудь безопасное и одновременно спиртосодержащее. Но потом он втянулся и даже начал получать от поисков интеллектуальное удовольствие.

— Ты трайтаонской лихорадкой случайно не больна? — вместо «здрасьте» поинтересовался у гостьи дядя Толя.

— Н-нет… А что? — спросила Василиса испуганно.

— Была бы больна, так вылечили бы в два счета! — и дядя Толя победоносно потряс в воздухе полным инъектором. Василиса подошла поближе, поставила ларь с продуктами на землю.

— А вот вакцина от бешенства! — продолжал дядя Толя. — Не желаешь? Могу как следует привить! Даже если тебя покусают все бешеные собаки, лисы и крысы этой планеты, ничего с тобой не будет! Температура ни на градус не поднимется!

— Дядь Толь, — Василиса посмотрела на пилота «Кассиопеи» с укоризной, — что вы всё про меня да про меня беспокоитесь?! Лучше бы себя полечили… Вон, ходите едва-едва! Как дедка старый! В глазах пилота промелькнула смутная тоска.

— Э-э, доця! — Он махнул рукой. — Со мной уже вопрос решенный! Пока ты там у себя в землянке дрыхла, я тут такие лекарства откопал, что они и безногого заставят танцевать латину! Обколол себя всего, обмазал, «умную» повязку прилепил — она пулю сама вытянуть должна, точнее, это сделают наноботы, что в ней проживают… Теперь жду, пока все это действовать начнет. Думаю, через неделю, когда канал пули чуток зарастет, скакать буду, как вольтурнианский всеяд по джунглям! Василиса с сомнением посмотрела на дядю Толю. Во-первых, про вольтурнианского всеяда она слышала впервые. А во-вторых, она, конечно, верила в чудодейственную мощь московитской медицины, но чтобы за неделю… Но если вдруг лекарства из аптечки дяди Толи и впрямь столь чудотворны, ей, сердобольной Василисе, это только на руку. Все последние дни она сушила себе мозги одним вопросом: как именно доставить бедняжку дядю Толю к Волхву? И не вызовет ли такая забота каких-либо необратимых и скверных последствий для них обоих? Беспокоило Воеводину дочку и еще одно обстоятельство. В соответствии с законодательством Большого Мурома, частью которого являлась планета Таргитай, со дня на день она должна была получить Личную Грамоту, в Московии звавшуюся «паспортом». За Личной Грамотой ехать надо было в Усольск, к столу Особого Приказа. Ехать в Усольск ей было лень. Не столько даже лень, сколько неясно было, зачем ехать, зачем ей эта Грамота.

— Братья да тятя — те и вовсе мне говорят: не морочь, Василиска, нам и себе головушку. Зачем тебе эта Личная Грамота сдалась? Времена сейчас не из легких, неровен час нагрянут лиходеи… Не до грамот сейчас, — объяснила Василиса дяде Толе.

— А ты что же? Того же мнения, что и родичи твои? — лукаво осведомился дядя Толя.

— А я… А я не знаю… С одной стороны, тятя вроде бы прав… С другой стороны, почему б не взять ее, эту Личную Грамоту, ежели ее задаром дают? Есть ведь пословица: «Дают — бери, бьют — беги!» А вдруг пригодится?.. Хотя где она мне может пригодиться?

— Конечно, если корову с козой будешь всю жизнь доить — то паспорт тебе ни к чему. И ехать никуда не надо, ни в какой Усольск, — не в силах затушевать иронию, горько промолвил дядя Толя.

— А ежели набрыдла мне корова? И коза опротивела? Если я в эту вашу… академию решу поступать?! — спросила Василиса с вызовом и тут же сама себя одернула: — Ну, это я просто для примера сказала, про «поступать».

— А вот если в академию поступать, тогда без паспорта никак.

— Вы правду, что ли, говорите? — удивилась Василиса. — Я думала, там, в академии, умения ценятся, а не бумаги с печатями!

— Умения — отдельно, бумаги — отдельно. Объяснять, почему так устроено, слишком долго… Но без бумажки — ты букашка. А с бумажкой — человек. Есть у нас такая поговорка, в Московии. Василиса надулась. Она была о далекой инопланетной Московии куда лучшего мнения. Подступали сумерки и дядя Толя начал разводить костерок. Вот он запылал, вначале несмело, но вскоре уже дерзко, осыпая поляну вокруг искрами и обещая что-то такое небывалое… И, надо же, уходить от этого скромного лесного костра Василисе почему-то совсем не хотелось!

— Так что, считаете, надобно мне эту Личную Грамоту получить? Есть в этом толк?

— Считаю — есть. Ты сначала получи. А там хоть выкинешь ее, — пожал плечами дядя Толя.

— Уговорили. Тогда завтра и послезавтра с едой меня не ждите, — с этими словами Василиса решительно поднялась.

— Может, тогда заодно и бражки из Усолья своего привезешь? — с надеждой спросил дядя Толя.

— Из Усольска, — поправила его Василиса.

— Какая хрен разница?! Главное, чтоб бражки! Купишь там в магазине какомнибудь… Там ведь есть магазины?

— Я бы купила, да у меня денег нету. Тятя серебро под запором держит. Дома у меня копилочка-то имеется, расписная, жрецом Стрибога Златосветом освященная. Но ту копилочку в землянку я с собой не брала… Мало ли что! В суете еще запропастится куда-нибудь. Тем более что в землянке нашей и дверей-то нет, шкурами вход занавешен!

— Ну, деньги не проблема. Держи вот, — с этими словами дядя Толя протянул Василисе купюру в сто терро. Василиса осторожно взяла ее и как следует разглядела в неверном свете костра.

— Чудная такая бумага. Радугой лучится…

— Нормальная бумага, не боись. Еще поддельных купюр мне только не хватало в биографии моей, нездорово богатой! В общем, ты мне пару бутылочек покрепче купи. Хорошо бы литровых. А сдачу — сдачу себе на конфеты оставь.

— Да я и не люблю их, эти конфеты, скулы у меня сводит от них, — попробовала отбояриться Василиса.

— Тогда селедки купишь. Ею-то горькую и закусим. Лады? Глава 5 «МЫЛА МАРУСЕНЬКА БЕЛЫЕ НОГИ…» Февраль, 2621 г. Деревня Красноселье Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром — Доброго времени суток, дядя Толя.

— Доброго… чего? Как ты сказала? «Времени суток»? — Дядя Толя аж поперхнулся простоквашей, увидев Василису, машущую ему рукой с ближайшего пригорка, густо заросшего пружинистым изумрудным мхом. Да и как было не поперхнуться, когда перед ним стояла не та, прежняя Василиса, которую видел он три дня назад. А какая-то новая, совершенно неизвестная Василиса. Так сказать, Василиса-2, результат глубокой модернизации. Куда подевался сарафан с белой вышитой рубахой? Где скромный ситцевый платочек, наброшенный на русые косы? Куда исчезли вручную плетенные сандалии, украшенные разноцветными глиняными бусинами? Теперь на Василисе красовался молодежный комбинезончик неброского серокофейного цвета, под ним плевалась задорными надписями с множеством восклицательных знаков футболка. На ногах девушки, облаченных в полосатые носочки болотного цвета, были ладные парусиновые кеды с разноцветными шнурками. Только волосы оставались по-прежнему заплетенными в две длинные тяжелые косы с алыми лентами.

— Я еще и уши проколола! — торжествующе заявила Василиса, демонстрируя дяде Толе свежие, еще красные, воспаленные дырочки, в которых мучительно ворочались золотые сережки-«гвоздики».

— А пупок, пупок тоже проколола? — иронично осведомился дядя Толя.

— Пуп я хотела. Но забоялась. Сказали, три недели в мовницу хаживать нельзя будет… А я подумала, лучше умереть, чем три недели без мовницы.

— Это без бани, что ли? С пониманием относимся… — устало кивнул дядя Толя и зачем-то зажмурил глаза, словно на секунду поверил, что когда откроет их, перед ним будет та же самая деревенская девчушка в сарафане, с веснушками на курносом носу.

«Виданое ли дело, чтобы три дня так изменили человека?!» — ужасался дядя Толя. Приходилось признать, что теперь, в новой «городской» одежде, Василиса почти совсем не отличается от его дочери Ангелины. Точнее, от той Ангелины, какой она была лет восемь назад, когда еще ходила в старшие классы школы.

— Ну, присаживайся, рассказывай по порядку. — Дядя Толя похлопал рукой по бревну, приглашая Василису присесть рядом с собой. — Как отец с братьями восприняли новую одежонку? Не велели конюху выдрать тебя как следует розгами? В соленой воде мочеными? По обычаям да по русским?

— Отец с братьями? — повторила Василиса беспечно. — А они еще не видали! Иначе бы, конечно, беды не миновать… Ну да я, когда домой возвращаться стану, снова в свою старую одежку-то оденусь, — с этими словами девушка похлопала по упитанному боку новенький рюкзачок, который сняла с плеч, намекая на то, что ее сарафан с плетеными сандалиями никуда не делись и что этому маскараду вечно не длиться.

— Ах они еще не видели… Что ж, это многое объясняет, — осклабился дядя Толя. — А что же, Личную Грамоту получила?

— А то! — Василиса победительно сверкнула глазами и протянула дяде Толе пластиковую карту с причудливо изрезанными — на манер обгоревшего манускрипта — краями. Пилот «Кассиопеи» бережно принял Грамоту и взялся пристально ее разглядывать. Ему действительно было интересно: муромское удостоверение личности он видел впервые в жизни!

— Богатеева Василиса, дочь Емельяна Богатеева, сестра Гостибора и Николы… — вслух прочел он.

— …и дочь Златы из рода Гончаренок, — с мечтательной улыбкой продолжила Василиса. Было видно, что за время обратного пути она успела выучить небогатое содержимое Личной Грамоты наизусть. — Родилась в мае Года Большого Золотого Гуся в деревне Красноселье, о чем свидетельствовал инок Егорий. Планета Таргитай. Большой Муром. Дядя Толя бережно перевернул Личную Грамоту. С другой стороны ничего написано не было. Только сияла яркими красками недурственная голограмма: водопад Три Царевны, основная географическая достопримечательность Таргитая, известная за пределами самого Таргитая, на фоне вулкана Огневержец, чья вершина покрыта нетающей шапкой снега.

— Ну что же… Поздравляю, егоза! — прочувствованно промолвил дядя Толя. — Теперь ты вроде как совершеннолетняя, так?

— Так то я давно… Вот только Личную Грамоту недавно оформили волокитчики эти городские. — В голосе кроткой и всем довольной Василисы послышались новые, доселе не попадавшиеся дяде Толе сварливые интонации избалованной папенькиной дочки.

— За совершеннолетие надо выпить, я считаю, — сказал дядя Толя. — Ты, кстати, как, не забыла? Ну, насчет бражки? Василиса отреагировала с запозданием, что тоже для нее было нетипично — как видно, мысленно она еще разгуливала по многообильным лавкам Усольска.

— Выполнила в наилучшем образе! — закивала наконец она и полезла в свой только что купленный гламурный рюкзачок. Она извлекла оттуда две литровые, из мутного зеленого стекла, бутылки водки с желтой этикеткой, на которой было изображено чинное муромское застолье. Водка звалась «Народное вече». За водкой последовали две плоских консервных банки с надписью «Сельдь океаническая, соленая, закусошная». Именно через «ш». Этому «ш» дядя Толя растроганно улыбнулся — как улыбался всем «ерам» и «ятям», которые в изобилии населяли муромскую орфографию. «Два литра… Что ж, этого мне на ближайшее время хватит! — мысленно ликовал дядя Толя. — А там… А там можно снова Василиску в Усольск погнать!» Его сердце радостно постукивало в груди. Чтобы как-то скрыть свое нездоровое ликование, дядя Толя спросил: — А что же, конфет себе купила? Хватило-то на конфеты денег?

— Еще как хватило! — с деревенским простодушием принялась отчитываться Василиса. — И конфет купила. И тяте с братьями подарки справила. И себе одежку приобрела, точь-в-точь такую, как в сериалах этих московитских! Тем более там страсть как дешево все отдавали! И приговаривали слово мудреное — «распродажа»… В лавке той потешные скоморохи плясали, пели песни, на дудках играли. И лотерея там была. Я даже вонь французскую «Шанель № 5» в этой самой ихней лотерее выиграла! Флакончик хотя и маленький достался, а зело запашной! — по лицу Василисы пробежала экстатическая гримаска.

— Ни хрена себе! — не удержался дядя Толя. — Сколько всего, оказалось, на сдачу от двух бутылок синьки в этом самом Муроме можно купить! Вот, вишь ты, государство, которое люди устроили для людей! А не Российская наша Директория, итить ее двести! С ее ценами заоблачными! Где на сто трудовых терро в иных местах и кофе с молоком не выпьешь! Точней, только кофе с молоком и выпьешь! А на булочку уже не хватит!

Но Василисе было не до диссидентских тирад раненого пилота. Она тараторила без умолку: — А еще я себе купила обучающий планшет! На нем набор «Тысяча фильмов для любознательных»! В школе-то я так себе училась! Ледащая уж больно была! Но теперь, чует сердечко мое, наверстывать пришла пора!

— И в кино, небось, в Усольске своем сходила?

— Угадали! Ходила! На ленту с названием таким чудным: «Руслан, Людмила, Черномор». Но как-то не больно понравилось. Любовный трикутник у них, понимаешь. И Руслан через то казнится и кручинится, Людмилу эту клянет, разговоры разные разговаривает… Да хряснуть этого Черномора по балде палицей — и вся недолга! — изрекла Василиса, возмущенно сжимая кулачки.

— Я смотрю, фильм оказался с двойным дном, — усмехнулся дядя Толя. — Кино не для всех! Но его ремарка вновь не была услышана Василисой, полностью увлеченной своим отчетом.

— А еще я была в таком месте… где яства разные, заморские… Слово запамятовала…

— В кафе?

— Нет же!

— В ресторане?

— Да нет же снова!

— В закусочной? Таверне? Трактире?

— Да нет же, дядь Толь… Ой, вспомнила… В фастфуде! И там я пробовала ягоды такие иноземные, оливками называются. Ничего вкуснее отродясь не едала! Хоть и не сладкие они. А еще там было… мороженое! Вот же чудо чудное, вот же диво дивное! — Глаза Василисы восторженно сияли. Дядя Толя вздохнул и, раскупорив бутыль «Народного вече», налил в походный стаканчик сто граммов. Он был уверен: Василиса чирикает так увлеченно, что его манипуляций не заметит. *** Когда многочисленные подробности усольского культпохода иссякли, дядя Толя, уже порядком нализавшийся, предложил Василисе пропустить пятьдесят граммов за ее совершеннолетие. Ну то есть за получение ею Личной Грамоты.

— За такое событие выпить всенепременно надо! — убеждал он. — Паспорт получил — считай, свободный человек. А как не получил — считай, дитя неразумное! Я тебе сейчас такой коктейль намурмулю… Закачаешься!

— Кок-тейль? — по складам переспросила Василиса.

— Ну да. «Молоко бешеной коровки» называется. Вкусный! Примерно как твое мороженное! — как бы уже смакуя напиток, пробормотал дядя Толя. Он был уже порядком на кочерге и хмель придавал ему красноречия.

— Так там же бражка, в когтеле этом вашем… Точней, зелено вино! За это меня тятя точно заругает! — опасливо произнесла Василиса.

— Да бражки там совсем чуть-чуть! Просто для веселья! Ты пока домой дойдешь, оно все и выветрится! Алкоголь — он знаешь как? Пять минут погулял, и трезвый уже, как стекло!

— Правда, что ли? — с сомнением спросила Василиса. Но потом подумала: дядя Толя выпил бочки зелена вина, кому как не ему знать наверняка, каков алкоголь! В Красноселье пьянствовали лишь по праздникам, да и то пили только слабоалкогольные бражку и медовуху, изготовлявшуюся тут же, в деревне. Бабы, не бывавшие замужем, к распитию медовухи и бражки категорически не допускались. Да и бывавшие допускались неохотно и по особым случаям. Но Василиса подозревала, что правило это — о недопущении — придумали не столько потому, что хмельные напитки сии феерически вредны, сколько потому, что должен же кто-то прислуживать за столом, приглядывать за хозяйством и готовить завтрак мучающимся похмельем сородичам!

— Правда! — с запозданием заверил дядя Толя. — Я прослежу, чтобы все было тип-топ!

— Ну… тогда… была не была! — Василиса зажмурилась. — Наливайте! Дядя Толя резво — для тяжелораненого — подскочил к своему рюкзаку, достал оттуда второй стаканчик, нацедил в него сгущенного молока, разбавил белое концентрированное месиво кипяточком и щедрой рукою плеснул в получившийся мутный напиток водки «Народное вече» (по факту оказавшейся омерзительным, в высшей степени сивушным самогоном местного производства). Василиса осторожно понюхала предложенный декокт. Пахло и впрямь давешним мороженым (а точнее, синтетическим клубничным запахом Е-3062, более известным в державах русского языка как ГОСТ-7009-15ЗКЛ) и это усыпило бдительность девушки.

— Ну, за твое совершеннолетие, Василиса! — провозгласил тост дядя Толя. — И за твою Личную Грамоту.

— Благодарствую! — Василиса разулыбалась и залпом, как советовал дядя Толя, выпила свой коктейль. Потом тостов было еще много. «За выздоровление болящего дяди Толи». «За то, чтобы лиходеи никогда не возвращались на пастбища Таргитая». «За всех пилотов — и тех, что есть, и тех, что будут, и тех, что были со дня рождения авиации!» «За победу «Спартака» над «Динамо» в Галактическом Суперкубке». И конечно, «За поступление в академию». Не все тосты пила Василиса. А когда пила — то никогда не весь стаканчик, а только так, чуточку, для общества. Но даже этого было достаточно для того, чтобы посреди погружающегося в бархатную синеву летних сумерек леса образовался настоящий театр двух актеров. Когда закончились тосты и анекдоты, дядя Толя и Василиса принялись… петь. На два голоса. Репертуар подбирали долго и темпераментно. Выходило, что среди тех песен, которые хорошо певала Василиса (а это были в основном народные старорусские), не находилось ни одной, что знал бы полностью дядя Толя. И наоборот: из того, что знал дядя Толя — а знал он немало украинских и казацких «писэнь» (был научен матерью и отцом, познакомившимися в вокальном кружке), — ни одна и близко не была знакома Василисе. Не знала Василиса и крайне очевидных для всякого русского хитов застольного вытия: ни про ямщика, которому не следует гнать лошадей, ни про далекие степи Забайкалья, где золото моют в горах, ни про Стеньку Разина, что топит княжну ради счастья единения с собутыльниками. Меж тем обоим так хотелось огласить богатый эхом сосновый бор жизнерадостным распевом на два голоса! Наконец — чистым чудом — такой общий для представителей двух таких разных ветвей русской культуры мотив был найден. И дядя Толя, поднявшись во весь рост, «для диафрагмы», как он сам пояснял, принялся выпевать, как бы вытягивать из себя, песню: На речке на речке на том бережочке Мыла Марусенька белые ноги Мыла Марусенька белые ноги Белые ноги лазоревы очи…

А Василиса, тоже вставши и закрывши глаза, подпевала ему: Плыли к Марусеньке серые гуси Кыш вы летите воды не мутите Воды не мутите свекра не будите Свекор Марусеньку будет бранити. А затем они пели в унисон: «Свекор Марусеньку будет брани-и-ти!» Когда они повторили песню три раза, дядя Толя наконец почувствовал себя почти трезвым.

— Послушай, егоза, — сказал он, наливая зарумянившейся, блаженной Василисе воды из обнаруженного неподалеку родника, — а не пора ли тебе, кстати, домой? Ночь уже. Там твои волнуются небось. А то будут тебя «бранити», как ту Марусеньку из песни. Василиса кивнула ему. При одном воспоминании о семье глаза у Василисы сразу же стали усталые, соловые. Будь ее воля, она бы осталась тут, на поляне, до самого утра. Дядя Толя — он ведь добрый, он точно одолжил бы ей свой волшебный кокон, в котором можно спать даже на снегу. Да и ночи теплые…

— Я бы тебя, конечно, проводил… — извинительно сказал дядя Толя, поглядывая на наполовину опустошенную бутылку «Народного вече» («И когда только успели? Ну, егоза!»).

— Да куда вам провожать… Сами ковыляете, будто инвалид, — сказала Василиса и, бросив на дядю Толю, стоящего с виновато-придурковатым видом у костра, прощальный взгляд, тяжело вздохнула и нырнула в темноту. Нет, лесного зверья она не боялась. Не зря ведь Волхв ее от лютого зверя заговаривал! Она боялась отца с братьями. И, как показало самое ближайшее будущее, правильно делала. «Кыш вы летите, воды не мутите… Воды не мутите, свекра не будите…» — вертелось на языке у нее. Она так спешила домой, что даже забыла переодеться на подходе к родному селу в свое обычное, латаное и застиранное, исконно муромское платье.