Валерий Большаков - Боярин

Валерий Большаков «Боярин» Издательство «Астрель» Серия «Историческая фантастика» Цикл «Закон меча» Книга в цикле 5 Аннотация: Олег Сухов, полжизни оставивший в раннем Средневековье, наконец-то возвращается в родное время, в полузабытый 2007-й. Однако радости нет - и женщина, которую он любит, и ребе­нок, к коему привязался, остались в десятом веке... Олега это не мучает - злит. Он ищет пути прорваться к своим, через тысячу лет - и находит. С помощью ученых из секретного "ящика" трое из нашего времени перемещаются в десятый век. Их ждет любовь и ревность, зловещая тайна древнего пророчества и служба королю, нежданные встречи и расставания. Уйдут ли "наши" от погонь? Прорвутся ли в Константинополь?

Часть первая ПРОРОЧЕСТВО Глава 1,

С КОТОРОЙ ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ Санкт-Петербург, 2007 год 1 Олег Романович Сухов вышел на балкон и облокотился на перила. Сгорбился. Хмурым взглядом обвёл двор. Солнце пригревало, птички чирикали, газоны зеленели, в тени раскидистых старых дерев отдыхали молодые мамаши с колясками, оживлённо беседуя на темы воспитания подрастающего поколения. Старенький профессор выгуливал унылого ризеншнауцера, суетливая бабушка ловила бодро ковылявшего внука… Классика! Живи да радуйся. Но Олег Романович был угрюм и скучен. Он был угрюм и скучен с позавчерашнего дня, когда вернулся из прошлого в «родное» XXI столетие, а его любимая Алёнка так и осталась в Средних веках… Скривившись досадливо, Сухов вернулся в комнату. Побродил без цели и решил заняться делом. Жилплощадь, что ли, «отгенералить»? А, и так чисто… Перебрать сокровища, может? Олег заглянул в спальню, задумчиво обвёл взглядом груду кожаных баксонов [Баксон — кожаный вьючный мешок, монгольская перемётная сума.], набитых златом, жемчугами да каменьями, и передумал. Да ну его… Возиться зря, лишь бы убить время? Нет уж, оно ему живьём нужно… Сухов задержался у зеркала, оглаживая щёки. Вчера только побрился… А длинные волосы — пусть, подстригаться он точно не будет. Олег вздохнул. Его не покидало странное ощущение нереальности, всё вокруг казалось сновидением — квартира, дом, город… И дворовый кот Онуфрий, и молоденькая смешливая соседка с первого этажа, и знакомая продавщица в магазине напротив были такими же, как двадцать лет тому назад, когда Сухов видел их в последний раз. Изменился лишь он сам — появились волевые складки у губ, взгляд обрёл жёсткость и властное превосходство, лицо стало твёрдым, посечённым шрамами. Вот этот рубец через всю щёку он заработал при взятии Парижа. Бровь ему рассёк викинг Олаф, а лоб попортила лангобардская стрела… Сухов с силой отёр лицо, словно сдирая приставшую маску. Пройдут какие-то недели, и он привыкнет ко всему, врастёт в окружающую жизнь. Вернётся понастоящему и навсегда. Олег усмехнулся. Да он-то согласен срастаться с 2007-м заново, только не в одиночку, а втроём — с женой Алёнкой и с приёмышем Наташкой, чтобы всё как у людей… Выпить ему, что ли? Закурлыкал телефон, обрывая желание. Сухов прошествовал в прихожку и снял трубку.

— Алло?

— Пр-рывет! — сказала трубка голосом Пончика. — Как жизнь?

— Спасибо, хреново. На том конце провода вздохнули.

— И у меня та же фигня… Что делаешь?

— Думаю.

— Слушай, у меня тут одноклассник нарисовался, Ярослав Быков. Угу… Представляешь, батя у него олигарх, оказывается, два миллиарда стоит! В долларах.

— Дорогой человек, — усмехнулся Олег, — знает себе цену.

— Не говори… Слушай, Ярик на батиной даче что-то вроде феста [Фест — фестиваль ролевиков, на котором устраиваются турниры, массовые бои-бугурты, базары и тризны.] затеял. Там такая дача… Имение! Яр — продвинутый «рекон» [То бишь товарищ увлекается военно-историческими реконструкциями.], настоящие мечи заказывает, «доспешку», всё такое… Угу. Короче, он нас тоже пригласил. Отыграем такую, знаешь, боёвочку-феодалку, помашем железяками, винца заморского попьём. Ну там, шашлычок, барбекю, то-сё… Давай съездим?

— А стоит?

— А чего дома киснуть? Олег подумал-подумал, да и плечами пожал: почему бы нет?

— Ладно, уговорил, — сказал он. — Это самое… За тобой заехать?

— Давай! Я у подъезда буду ждать. Только ты и на меня тогда меч захвати, а то без него не пропустят. Угу…

— Ладно. Сухов собрался мигом. Ниже пояса он упаковался в потёртые джинсы и мокасины, выше — в домотканую рубаху с богатой вышивкой у ворота. На плечи Олег набросил длинную куртку из оленьей шкуры, выделанной добела, щедро расшитую бисером да мелким речным жемчугом. Рубаху он добыл из сундуков Юрия Всеволодовича, князя владимирского, а «куртяк» сработан был печенегами, но об этом лучше умолчать… С собою Сухов взял привычный руке меч — акуфий [Акуфий — меч, имевший форму клюва аиста и хорошо прокалывавший кольчугу.] в сафьяновых ножнах, а для Пончика припас скрамасакс — короткий, в полметра, клинок, заточенный лишь с одной стороны. «Длинный нож». Олег с облегчением покинул квартиру — тишина вгоняла его в депрессию, да и что толку шарахаться между стен?.. Думаешь, думаешь, а проку никакого. Была, правда, одна идейка, но уж больно безумная — повторить в точности тот самый драный эксперимент, что закинул их с Пончиком во времена варягов. Построить тех драных хронофизиков, внушить им, чтобы завели свою драную аппаратуру, как тогда…

Вдруг да перебросит их с Пончиком снова?.. «Маниловщина пополам с голливудщиной!» — поморщился Сухов. Выведя «тойоту» на шумную улицу, он поехал, соблюдая правила, — его, привыкшего к седлу или к гребной скамье, напрягала толчея машин, людская сутолока, шумный круговорот огромного города. Ладони самопроизвольно сжимали руль всё сильней, всё крепче, как будто от хватки зависело, попадёт он в ДТП или избежит аварии. Пончика Олег подобрал на улице Рубинштейна. Александр свет Игоревич, румяный толстяк в шёлковой рубахе с закатанными рукавами, открывавшими его белые, полные, как у женщины, руки, был обряжен в замшевые половецкие шаровары, стянутые тесьмой у щиколоток, и в мягкие сапожки. На Пончика оборачивались.

— О, это новый тренд? — сказал Сухов, высовываясь из окна.

— Молчи, презренный, — надменно ответил Александр. Обойдя машину, он втиснулся на переднее сиденье.

— Трогай!

— Сук-кин сын, — с чувством проговорил Олег. «Тойота» покатилась, выбираясь из городских теснин на простор Карельского перешейка. Малость расслабившись, водитель покосился на пассажира.

— Морду попроще сделай, — сказал он.

— Я в роль вживаюсь, — важно ответил Пончик.

— Тебе-то чего вживаться? — фыркнул Сухов. — Полжизни оставил в раннем Средневековье! Александр сразу загрустил — вздохнул тяжко, полное лицо приобрело замечательное сходство с унылой маской Пьеро.

— Дорогу показывай, — сбил его настрой Олег.

— Прямо, потом налево. Я скажу, когда поворачивать. Угу… Дача у Быковых стояла в лесу — угодья раскинулись широко и далеко, захватывая озерцо, скалы и сосновую рощу на возвышенности. Весь участок был огорожен забором, а у единственных ворот стояло целое стадо автомобилей — гламурные «мерседесы» и стильные «бентли» перемежались с простонародными «Жигулями». Пристроив к ним «тойоту», Сухов вышел и опоясался мечом.

— А мне? — подхватился Шурик.

— Рука в… чём? Помнишь рифму? Достав сакс, Олег протянул его Пончеву.

— Держи, протоспафарий [Протоспафарий — старший меченосец; довольно высокий титул в Ромейской (Византийской) империи.]. Хотя из тебя меченосец, как из меня балерина…

— Моё оружье — ум! — заносчиво сказал Александр.

— Да ну? Правда, что ли? А тупицы — это те, у кого мозги не заточены?

— Ты на кого намекаешь? — протянул Шурик с подозрением.

— Да господь с тобою… Просто ты мне порой напоминаешь безоружного.

— А по сопатке? — агрессивно осведомился Пончик. — Ар-рмейская жилка… Обмениваясь любезностями, друзья прошли за ворота, минуя молчаливых секьюрити. Олег зашагал по дорожке, выложенной толстыми досками-лесинами, оставляя слева скромную усадебку из брёвен и дикого камня — и не скажешь, что это жилище миллиардера. Из-за деревьев накатил гомон толпы, и вот дорожка вывела на обширный лужок, пестревший разноцветными шатрами, яркими флажками, дощатыми трибунами с полосатыми навесами. Полигон [Полигон — красивое место на природе, где есть вода, дрова и нет любопытствующих «цивилов».]. На ристалище сошлась пара рыцарей в блестящих латах, изображая бой на мечах, — рубились они осторожно, чтобы не зазубрить клинки да не погнуть доспехи. В сторонке галдели болельщики в средневековых нарядах, наблюдая, как по зелёному полю топчутся бойцы, сошедшиеся в бугурте [Надо полагать, название сие происходит от старофранцузского behourd, что означало турнир.]. Команда, обряженная викингами, наседала на монгольских нукеров в куяках. «Монголы» жизнерадостно махали саблями и вопили: «Кху, кху, кху, кху!» Сухова пробрала дрожь.

— Видишь, — бодро сказал Пончик, — весело!

— Весело, — согласился Олег. — Шашлычком пахнет.

— Проглот, — заклеймил его Шурик. — Ты и так жирный, куда тебе ещё шашлычок?

— Молчи, чучело пузатое.

— Между прочим, — сказал Пончик, уничтожающе поглядев на друга, — я похудел на три кило!

— А надо — на три складки! Пошатавшись по лужку, поболев за тощего «витязя», которого трижды роняли на землю, а он всё не признавал себя убитым, отведав хрустких малосольных огурчиков на торгу, Олег с Пончиком выбрались на круглую поляну, где устраивался хольмганг [Хольмганг — с северного языка это переводилось как «прогулка по острову» и означало поединок двух викингов, обставленный как обряд. Частенько опытные воины злоупотребляли правом хольмганга, вызывая на дуэль тех, кто не был способен им противостоять, дабы отобрать имущество или женщину. Отказываться от хольмганга было никак нельзя, это влекло перевод в

нидинги — в изгоев, «достойных всяческого посрамления», а причинение смерти на «острове» не считалось убийством]. Правда, лишь один из поединщиков представлял викинга — он был в длинной кольчуге-бирни, с круглыми шлемом и щитом, а вот другой щеголял в великолепных рыцарских доспехах XIV века, воронёных, с серебряной чеканкой. «Чёрный рыцарь» двигался быстро, лихо орудуя мечом. «Викинг» — высокий, толстоватый парень — был неповоротлив, он отмахивался секирой от клинка, полагаясь на силу, — и не поспевал за шустрым противником. Вот рыцарский меч коснулся бычьей шеи «норманна», и обступившие поляну знатоки заголосили: — Готов! Адекватно, Яр! Улоф Змеиный Глаз, ты убит! Рыцарь, салютуя мечом, поднял щелястое забрало. Олег углядел за ним красное молодое лицо, очень довольное победой, и усмехнулся — типичный «мажор», избалованное дитё богатеньких родителей. Молодчик мигом приметил усмешку, вспыхнул ещё больше и, стащив с себя шлембацинет, встряхнул длинными волосами, слипшимися в сосульки.

— Кто ты, дерзкий странник? — выспренне спросил он.

— Магистр [Магистр — высший титул 1-го ранга, которого только и мог удостоиться царедворец, не состоящий в родстве с базилевсом (императором Византии). Всего магистров в империи насчитывалось 12 человек.] Олегарий, — спокойно ответил Сухов. — Обращаясь ко мне, следует говорить: «сиятельный». По толпе пробежал шумок, а рыцарь картинно вскинул меч.

— Я вызываю тебя на бой! — воскликнул он. — За непочтительность!

— Ладно, — пожал плечами Олег. Пончик сказал негромко: — Это и есть Яр Быков. Угу…

— Я так и понял.

— Эй, оруженосцы! — кликнул Яр. — Негоже биться в латах с бездоспешным! Суетливые оруженосцы, больше похожие на студентов старших курсов, кинулись к нему — расстёгивать кожаные ремешки и вскрывать рыцарский панцирь. Быков оказался невысоким, плотным парнем лет двадцати пяти, со смазливым лицом, полногубым и круглощёким, с задранным носом и лопухастыми ушами.

— Защищайся, сиятельный! — сказал Ярослав церемонно, тут же переходя в атаку. Сухов отбил наскок легко, будто играючи, и совершил молниеносный выпад. Остриё акуфия уткнулось «рыцарю» в шею.

— Убит, — сказал Олег.

— Это нечестно! — воспротивился Быков. — Я не успел!

— Потому и мёртв, — пожал плечами магистр, пряча клинок в ножны.

— Давай сначала? — разгорячился Яр. — Выхватываем мечи на счёт «три». Борька, считай! Белобрысый Борька повёл счёт: — Ра-аз… Два-а… Три! «Чёрный рыцарь» только потянул меч из ножен, когда Олегов акуфий чиркнул наискосок по его стёганому поддоспешнику. Сверкнул крылышком стрекозы, взвиваясь с шелестом в воздух, — и легонько шлёпнул Ярослава по плечу плоской стороной — голоменью.

— Я выпустил тебе кишки, — любезно сообщил Сухов, — и подрубил голову. Надеюсь, это уж точно несовместимо с жизнью? Ошеломлённый Быков только рот раскрыл. Из толпы крикнули: — Не адекватно!

— Адекватно! — со злостью сказал «мажор», швыряя в ножны меч. — Это ж надо, а? И я ещё считал себя мастером! Ха! Ты где так навострился? В дружине Рюрика, — ответил Олег, намечая улыбку. Заметив, что Шурик встревожился, он состроил пренебрежительную гримаску — дескать, всё равно никто не поверит! Так что страху нет…

— Рюрика? — поднял брови Яр. — Не помню такого…

— Был, был такой, — уверил его Сухов. — Рорик, сын Регинхери, рейкс вендский [Рейкс — князь у вендов (венедов), населявших Южную Прибалтику. Ещё те земли прозывали Вагрией, скандинавы именовали их Вендландом, то бишь страной вендов. Столица её находилась в Старигарде, ныне Ольденбург. Автор придерживается версии, по которой Рюрик был выходцем из вагирской знати. Существуют веские доказательства того, что венды массово переселялись в Приильменье, теснимые саксами. Видимо, их и вывел летописец под именем словен ильменских.]. Нормальный мужик, кстати. Ну, бывай… Повернувшись к «мажору» спиной, Олег двинулся на запах жареного мяса. Пончик шагал рядом, заглядывая другу в лицо и неодобрительно качая головой.

— Зря ты это, — сказал он.

— Что? — усмехнулся Сухов. — Тайну не сберёг?

— Ну и зачем было рассказывать?

— Так я ж правду говорил, — решил всё перевести в шутку Олег.

— Да ну тебя… Магистр вздохнул.

— Противно стало, Понч, — сказал он. — Понимаешь? Не хочу я выкручиваться и врать. Это пусть они, — Олег ткнул пальцем на «толков» [«Толки», они же «толкинутые», — верные последователи Толкиена, изображающие эльфов, гномов и

прочих гоблинов.] с «реконами», — придумывают себе пышные титулы, а я действительно магистр.

— И багатур [Вообще-то, хан Батый назначил Олега Сухова своим эльчи — посланником с расширенными полномочиями (см. роман «Багатур»). А «багатур» (со старомонгол. — богатырь, герой) — это не титул, а хвалебное прозвище.], улыбнулся Шурик.

— И багатур… Шашлыки удались на славу — мягкие, сочные, пахучие. С лучком, да с хлебцем свежим… Мм… Объедение! А когда развесёлые «витязи» прикатили бочку настоящего бургундского «от щедрот Ярослава свет Сергеича», то и вовсе хорошо стало. Наевшись да напившись, Сухов присел на скамью из половинки бревна — переваривать, благодушествуя. Пончик с довольным стенанием плюхнулся рядом.

— Жить — хорошо! — глубокомысленно заметил он. — А хорошо жить — ещё лучше!

— Кстати, да, — признал Олег его правоту. — А ты чего это к шашлычкам пристроился, а, звезда фитнеса?

— Я йогой занимаюсь, а не фитнесом, — ответил Шурик с достоинством. Сухов прищурил правый глаз и высоко вздёрнул бровь над левым.

— Не веришь?! — возмутился Пончев, сильно втягивая живот.

— Валяться на диване в позе «шавасана» — вот и вся твоя йога…

— Да я бегаю по утрам!

— Из спальни в туалет? — ухмыльнулся Сухов. Шурик бросился отстаивать свою причастность к активному образу жизни, но Олег не слушал — его вниманием завладела красивая девушка в лёгком сарафане и с толстой косою, лежавшей — именно лежавшей! — на высокой груди. Девица явно кого-то искала. Перехватив взгляд Сухова, она ослепительно улыбнулась ему и пошла навстречу, покачивая бёдрами.

— Гой еси, добрый молодец, — напевно проговорила красна девица. — Ярослав свет Сергеевич пожаловать просит к себе в шатёр.

— Ежели красавица проводит, — сказал Олег бархатным голосом, — то отчего ж… Красавица сладко улыбнулась и взяла магистра под руку. Сухов оглянулся на Пончика.

— Бе бо женолюбец, яко ж и Соломон! — ухмыльнулся Александр и потянулся за шашлычком.

— Гм, — сказал магистр с сомнением.

— Вторую порцию ем!

— Вторую, значит…

— Вторую.

— Гм, — повторил Сухов, локтем прижимая руку красной девицы, и зашагал неторопливо, удаляясь по тропинке.

— Не «гмыкай»… — донеслось до него, но магистр не стал оборачиваться, испытывая усладу близости девичьего тела, ощущая касания молодого, тёплого, на литого. Это путало мысли, волновало, вызывая нескромные желания.

— Как зовут тебя? — спросил Олег.

— Вообще-то я Даша, — охотно ответила девушка, — но здесь у меня другое имя — Рогнеда.

— Красивое имя, — кивнул Сухов, — тебе подходит.

— Спасибо, Олегарий! — кокетливо улыбнулась Даша.

— Просто Олег. За приятным разговором они дошли до огромного Быковского шатра, два полога которого были подняты и держались на завязках.

— До свиданья, Олег, — сказала девушка, ставя ударение на слове «свидание».

— До свиданья, Рогнеда. Проводив глазами пленительный силуэт, Сухов вошёл в шатёр. Ткань просвечивала достаточно, чтобы разглядеть пол, посыпанный свежескошенной травой, украшенный резьбой сундук, скамью и столик с серебряным кувшином и кубками. На стойке из перекрещенных шестов висел доспех, шлем болтался на одной из вех, щит и ножны были прислонены внизу. Шатёр был пуст, но хозяин тут же ворвался внутрь, нетерпеливо дёргая завязки. Оба полога упали, запирая «дверь», а Ярослав резко обернулся к Олегу, возбуждённый и встрёпанный.

— Это правда? — быстро спросил он. — Ну, то, что ты видел живого Рюрика?

— Ну как бы да, — не стал скрывать Сухов. Быков рывком приблизился к нему.

— Ты переместился в прошлое?.. — выдохнул он, шаря по лицу Олега зоркими и цепкими глазами. — Когда? Когда мы были на «полёвке» под Верхотальем?

— Под чем? — не понял Олег.

— О, господи! — воскликнул Яр, раздражаясь. — Это деревня такая, а рядом научный центр, там балуются хронофизикой!

— Хренофизикой, — сдержанно усмехнулся Сухов. — Да, тогда всё и случилось.

— О, господи… — прошептал «мажор», без сил падая на скамью.

— А как ты догадался? — спросил Олег, ощущая облегчение — не надо что-то доказывать, клясться и креститься: «Ей-богу, так!»

— По образованию я — физик, — грустно вздохнул Быков. — Отец выучиться заставил, сам, видать, мечтал учёным стать. Он у меня компами торгует и софтом,

постоянным клиентам скидка… Оборудование поставлял в верхотальинский филиал, а там мой однокурсник припахивает мэ-нэ-эсом [М.н.с. — младший научный сотрудник.], Витька Акимов. Мы с ним спорили до посинения — об асимметричной механике, о темпоральном поле… Причём Витёк доказывал, что путешествия во времени невозможны, а я его громил. Знаешь, почему? Потому, что с детства мечтал попасть в прошлое, ко временам рыцарских турниров и трубадуров! Я этим бредил просто! У меня все учебники были изрисованы доспехами и щитами, а дома я выстроил крепость из пенопласта… Теперь, стоит мне к папане подлизаться, он мне купит настоящий замок, но толку-то? И вот являешься ты, который там был! Настоящий «попаданец», как в этих романах про «наших там»!

— Да я не один был, мы с Шуриком…

— Что?! И он тоже? Быков в голос застонал, запрокидывая голову.

— Ну почему, — горько спросил он, — почему одним везёт, а мне нет?!

— Везёт?! — рявкнул Сухов. — Я двадцать два года месил грязь, лил пот и кровь в этом драном Средневековье, у меня любимая женщина осталась в Константинополе, а ты мне тут о фарте талдычишь?! Ярослав побледнел, сжал губы так, что в углах рта заиграли валики.

— Что значит: «талдычишь»? — повысил он голос.

— Поищи в словаре! — отрезал Олег. Он повернулся, чтобы уйти, и тогда Быков заступил ему дорогу.

— Каюсь! — выговорил сынок миллиардера, кривя губы. — Глупость сморозил. Прости!

— Сиятельный, — подсказал Сухов. «Мажора» аж передёрнуло всего.

— Прости, сиятельный, — через силу выговорил он.

— Ладно… — обронил Олег и присел на лавку. Быков покраснел. От магистра исходила холодная сила, это был опасный и безжалостный человек. А он?.. Как там мурлыкала та моделька… Жанна, кажется? «Олигаршоночек»…

— Вот отчего Шурка так постарел… — сказал Яр деревянным голосом. В этот самый момент полог на входе в шатёр раздвинулся, и внутрь зашёл Пончик. Александр был серьёзен и печален.

— Пр-рывет, Яр, — негромко поздоровался он. — Я с вами побуду, ладно? «Мажор» явно обрадовался приходу одноклассника — в компании Сашки он сразу почувствовал себя свободнее. Конечно! — подхватился Быков. — Вина, может?

— Нет, спасибо, — покачал головой Пончик. Олег был не прочь выпить, но не употреблять же в гордом одиночестве?

— Потом, — сказал он.

— Тогда повествуйте, — решительно потребовал Ярослав. — Обо всём! С самого начала и до конца. Сухов, у которого были свои виды на «мажора», неспешно начал: — Нас перебросило в 858 год. В тот же день мы угодили в плен к варягам Асмудахевдинга [Хевдинг (вернее, хёвдинг) — вождь, командир. Как правило, северные титулы (хевдинг, херсир, ярл, конунг) писались после имени (как, кстати, и «багатур»). Правда, хевдинг — не титул, а звание.], возвращавшимся из Константинополя. Они нас продали в Альдейгьюборге [Альдейгьюборг — старинное название Старой Ладоги. Сокращённо — Альдейга.]. И стали мы с Пончем трэлями [Трэль — раб.]… Олег рассказал о житии рабов, о трудном пути к свободе, о походе в далёкий Старигард и призвании Рюрика [Эта часть рассказа Олега Сухова относится к роману «Закон меча».], о битве со свеями, о походах на Париж и Лондон, об осаде Константинополя.

— …А потом нас опять перебросило, — подхватил Пончик, — словно сила какая стремилась восстановить равновесие в природе, воротить нас домой. Да не добросила. Очутились мы в 921-м… …И снова поход. С дружиной Инегельда Боевой Клык Пончик и Олег Полутролль прошли Дербент и Баку, Шемаху и Итиль, а после сам Халег Ведун послал их на разведку в Константинополь [А эта — к роману «Меченосец».].

— Тогда я остался в Царьграде, как русский резидент, что ли. — Олег подумал. — В тот же год я крестился в храме Святой Софии и взял в жёны самую красивую девушку на свете, а император возвёл меня в спафарии-меченосцы. К 936 году я дослужился до магистра… Андалусия и Швабия, Болгария и Русь, Бургундия и Лотарингия — всюду помнили магистра Олегария и его варягов, лихих ребят на службе византийского базилевса [Если верить хроникам, варанги (то есть варяги) пошли на службу в личную гвардию базилевса лишь с XI века, однако они принимали самое активное участие в войнах, затеваемых императором (в схватке с арабами за Крит, в походе на лангобардов и пр.), поэтому нет оснований полагать, будто его величество не держал при себе таких великих воинов в качестве наемников и раньше указанного срока. Итальянская экспедиция базилевса описана в романе «Магистр».].

— И опять нас перекинуло! — вздохнул Пончик. — Прямо в 1237-й…

— Мы тогда к Киеву поспешали, — продолжил Сухов, — задание имели от императора, а тут эти сполохи драные! И пошли мы служить к Ярославу

Всеволодовичу, князю киевскому, а потом нас монголы пленили. Я остался в войске Батыя, а Шурка до русских вельмож подался.

— Дурак был потому что, — пробурчал Пончев.

— Кстати, да… «Мажор» слушал завороженно, внимая словам Олеговым, как Великому Откровению. Штурм Рязани… Битва при Коломне… Взятие Владимира… Резня на Сити…

— И вот, докинуло-таки нас, — заключил Сухов и смолк. Тишина в шатре повисла такая, что различались даже отдельные голоса, доносившиеся с ристалищ «феста».

— И… что теперь? — еле выговорил Быков.

— Не знаю, — мрачно сказал Олег.

— Он хочет заставить тех физиков повторить опыт, — выпалил Пончик, — в точности, чтобы нас опять перекинуло… туда!

— Понч! — одёрнул его Сухов с раздражением. А вот Ярослав пришёл в невероятное возбуждение.

— Правильно, сиятельный! — сказал он с жаром. — И я помогу вам, я потрачу любые суммы, я…

— У меня есть деньги, — перебил его Олег.

— Да сколько там тех денег! — неожиданно высказался Шурик. — А если оплата — в сотнях тысяч?! Евро?

— Да хоть в миллионах! — с силой проговорил Быков. — У меня есть, и я ничего не пожалею, только бы…

— Только бы что? — сощурился Сухов.

— Возьмите меня с собой! — выдохнул «мажор». — Туда! В прошлое. Я вам пригожусь — и здесь, и там. С мечом я дружу — чемпион региона по историческому фехтованию, могу грамоты показать. Языками старорусским и старофранцузским владею без словаря… Олег молчал, испытывая двойственное ощущение. Чутьём поняв натуру Быкова, он сам подталкивал его к этому решению, желая использовать связи и средства «мажора», лишь бы окунуться в прошлое еще раз — и вернуться со своими. Но и гадостное чувство поселилось в нём — этот взбалмошный папенькин сынок лелеял детскую мечту, не разумея, о каком жестоком, подлом, грязном времени грезил. И что же? Разве он отговаривает его? Убеждает оставаться в восхитительно безопасном настоящем?..

— Хорошо, — сказал Сухов.

Ярослав на радостях оставил обоих ночевать, каждому выделив по отдельному шатру. Попарившись как следует в баньке, Олег неторопливо прогулялся по «дачному лесу». Темнело. На полянках разгорались костры, тренькали гитары, молодые голоса выводили «русские народные», перебиваемые девичьим смехом. Чувствуя, как портится настроение, Сухов скрылся в своём шатре. Разделся и прилёг. Успокаивающе пахло увядшей травой. Мерцающие огоньки свеч отбрасывали смутные тени на колыхавшуюся ткань. А потом полог поднялся, и вошла Даша. Ни слова не говоря, она разделась и продефилировала к Олегу — груди упруго покачивались, гоняя тень по плоскому животику. Сухов пододвинулся, и девушка легла рядом. Прижалась, горячая и гладкая, нашла сухими губами его ждущий рот, поцеловала. Ухо магистра опалил шёпот: — Молчи…

— Молчу…

2 Евгения Комова и Павла Лобова многие считали двойняшками — оба были рослые, крепкие, мордатые. По армейской привычке Жека и Паха стриглись коротко, под «ёжика», и квадратными лицами тоже были схожи. После ДМБ они вернулись в Питер, а в День десантника малость перебрали — и ухайдокали какого-то гражданского. Насмерть. И любоваться бы им небом в крупную клетку, да тут подвернулась Валендра — Валентина Фёдоровна, бизнес-леди могутной комплекции, капитальная женщина. Валендра спасла дембелей, «подмазав» кого надо, и с тех пор не было у неё более верных слуг, чем Евгений и Павел. Самые щекотливые дела поручались этой парочке — с кого долг стребовать, кого избить в порядке конкуренции. Особенности национального бизнеса… …В средневековом тряпье Паха и Жека чувствовали себя скованно, связанно, но приказ есть приказ. Дважды обойдя тусовку «реконов», дембели тихо скрылись в сосновом бору.

— Блин, и где она только это барахло откопала, — поморщился Комов, двигая плечами в узковатом кафтанчике. — Прям как те, из «Робин Гуда»!

— А чё? — не согласился Лобов. — Прикольно! Маде ин ЮСА… Евгений выудил мобильник и вышел на связь с «шефиней»: — Алё, мы на месте. К объекту скрытно не подойти, тут толпа кругом.

— Следите за Быковым, — отозвалась Валендра. — Повяжете без свидетелей, когда он останется один. И сморите там, не переборщите! Чтобы был жив-здоров.

— Будет исполнено… Глава 2, В КОТОРОЙ СБЫВАЮТСЯ ВСЕ МЕЧТЫ 1 Хронофизик Виктор Акимов показался Олегу типичным учёным, какими их любят изображать в комедиях, — отрешённым от земного, встрёпанным, небритым, неряшливо одетым. Акимов расхаживал, сложив руки за спиной, большими шагами меряя внутренний двор Быковского особняка. Он сутулился и клонил голову, будто выискивая посеянные ключи, при этом правое плечо его постоянно опускалось ниже левого, отчего кадыкастая шея выглядела кривой. Заметив Сухова, учёный радостно заулыбался и поспешил навстречу.

— Здравствуйте! — сказал он, сияя ребяческой улыбкой. — Вы Олег Романович будете?

— Он самый, — слегка поклонился магистр.

— Оч-чень, очень рад! Схватив пятерню Сухова обеими руками, Виктор потряс её.

— Прошу в дом! — сказал он, не переставая излучать в диапазоне искренней доброжелательности. — Ярик уже заждался, наверное.

— А Пончик?

— Кто-кто? А, Шура! С утра здесь. Побродив по комнатам-залам, они добрались до роскошной кухни, куда бы, наверное, вместилась вся Олегова «двушка». У незажжённого камина чинно сидели Пончев с Быковым и смаковали утренний кофе.

— О, какие люди! — воскликнул Яр. — Кофию хотите?

— Если со сливками, — сказал Сухов, — то ладно. И с сахаром чтоб.

— Айн момент! У прислуги выходной, но кофий я и сам… «Мажор» живо управился с кофеваркой.

— Испейте, сиятельный, — дурашливо прогнулся он, протягивая чашку Олегу.

— Благодарствую, — церемонно кивнул магистр. Отпил глоточек — и поднял брови. Хм… Недурственно. — А отец где? — поинтересовался он. Ярослав пожал плечами.

— В Давосе, по-моему. Любит он тамошние тусовки. Пончик стал задирать голову, прерывисто вдыхая носом, сморщился и чихнул, как пискнул: — Пс-ст!

— Ты когда чихать научишься по-человечески? — проворчал Сухов. — Пожалей свои лёгкие, чучело, чихай urbi et orbi [Urbi et orbi (лат.) — букв, «к городу (Риму) и к миру». Стандартная фраза, открывавшая римские провозглашения.], а не в себя.

— Что я, виноват, что ли, — оправдывался Шурик, — если меня так воспитали? Говорили, что громко чихать неприлично… Угу.

— Ап-пчхи-и! — громогласно выдал «мажор».

— Вот! — вытянул руку Олег. — Учись!

— Не буду, — буркнул Пончик.

— Это я кофе просыпал, наверное, — сказал Быков, шмыгая носом. — Витёк, мы тебя внимательно слушаем. Кивнув, Акимов дохлебал кофе, поглядел на донышко кружки и заговорил: — Вы не поверите, но я чуть не сплясал, когда Ярик выложил мне новость о путешествии во времени. А то я целую неделю ломал себе голову, откуда взялся тот выброс энергии, отчего опыт не удался? Сгорели все наши хроностабилизаторы, представляете?!

— Я не понял, — сказал Олег, — вы, вообще, чем там занимаетесь, в своём филиале? «Машину времени» мастерите?

— Что вы, что вы! — замахал руками Виктор. — Нашего директора плющить начинает, если при нём даже в шутку упомянут MB! Мы занимаемся хронодинамикой, пытаемся сварганить такое… мнэ-э… устройство, что ли, для получения энергии из хода времени.

— Я читал о чём-то подобном у Стругацких, — припомнил Сухов.

— О-о! — закатил глаза Акимов. — Если коллектив филиала произнесёт шёпотом: «двигатель времени», директора тоже колбасит…

— Всё с вами ясно, — улыбнулся Олег. Быков нетерпеливо заелозил.

— Ах да, — Виктор вернулся с наукоёмких эмпиреев на кухню. — Значит, так. В тот день директора не было, и мы с ребятами решили поставить эксперимент — инициировать явление типа «джет», с переносом пятиграммового диска на месяц… туда, в прошлое. И тут ка-ак попрёт энергия, да такая, что все приборы зашкалило! Но её не должно было быть, понимаете? В общем, я посчитал, и вышло у меня, что спонтанный выброс энергии хронополя мог быть вызван переносом во времени материального тела с массой порядка двухсот кило. Но мы-то перемещали жалкий «пятачок»! Блин, с директором этим… — скривился МНС. — Его самого надо переместить в мезозой, динозавра! Мы реально занимаемся хронофизикой только в обеденный перерыв и вечерами, когда начальство отъезжает. Интерпретируем факты на коленке… И ведь каждый божий день фиксируются локальные возмущения темпорального поля! Они происходят от перемещений во времени

отдельных частиц материи, предположительно с характеристикой типа «пробой». Но нашему Борь Боричу разве докажешь… А тогда мы чётко регистрировали явление класса «канал»! Сидим, помню, всей группой, ёрзаем на кожухах хроностабилизаторов — печёт же, они горячие ещё, — и гипотезы измышляем… А вчера Ярик позвонил и рассказал о вас. И у меня всё сошлось!

— Чудненько, — обронил Ярослав. — Так можно будет повторить опыт? С переносом трёх материальных тел? Акимов вскочил и заходил по кухне, остальная троица водила головами, отслеживая метания физика.

— Можно! — выдохнул Виктор. Быков радостно потёр руки, Пончик тоже засиял.

— Но! — поднял палец Акимов. «Мажор» замер, улыбка Шурика померкла.

— Но! — повторил Виктор. — То, что произошло с Олегом Романовичем и Александром Игоревичем, называется кольцевым ретросдвигом с двадцатилетним радиусом. Вот, вернулись они в своё время — и Т-кольцо замкнулось. Мы можем попробовать ещё раз создать ретросдвиг, но какую величину примет временной радиус?.. Тут полная неопределённость. Хотя… Акимов взял свой подбородок в горсть, взгляд его принял отсутствующее выражение.

— Хотя… — протянул он. — Знаете, что… А попробую-ка я собрать вам три приборчика на дорогу, три тау-контактора. Это как бы предохранителиограничители, мы их на «пятачки» цепляем, чтоб, значит, с возвратом. А вы на шею повесите, как ладанки. Если… мнэ-э… когда окажетесь в прошлом, включите их — и Т-кольцо сразу замкнётся. Тау-контактор не «машина времени», конечно, он только вернуть может, он как спусковой курок. Как бы вам объяснить… В общем, когда материальное тело перемещается в прошлое, оно «по дороге» накапливает колоссальную энергию хронополя, как бы натягивает пружину, связывающую его с «родным» временем. Достаточно микроскопического воздействия, чтобы вас «утянуло» в настоящее.

— А хроноклазм? — решил блеснуть Ярослав. — Вдруг мы там, в прошлом, зарежем нашего предка — и не родимся сами?

— «Парадокс дедушки»? — снисходительно улыбнулся Виктор. — Ерунда это. Существует такая штука, как постселекция. Лично я не согласен с принятой трактовкой постселективных замкнутых времениподобных кривых [Closed timelike curves — мировые линии, приводящие материальную частицу в исходную точку.], но суть такова: уж коли вы живы, значит, никто вашего дедушку не убивал — прошлое изменить нельзя, что было — было. Даже если вы специально отправитесь

в девятнадцатый век, чтобы прикончить старикашку, у вас ничего не получится. Или вы не найдёте деда, или пистолет заклинит, или вас арестуют, или вы промахнётесь, или ещё что. Сработает закон последующего выбора, и…

— Мы поняли, — перебил его Олег. — Скажите лучше вот что: реально ли нам троим вернуться оттуда… впятером?

— Да хоть вдесятером! — воскликнул физик. — Вы же сами рассказывали, как переместились в XIII век верхом на конях. Уверяю вас, даже крупная женщина весит куда меньше лошади! Только держите ваших подруг ближе к себе, и всё у вас получится. Должно получиться… — Он вздохнул. — Никто ж ничего — почти! — не знает о времени. Мы походим на тех дикарей, что пользовались огнём, отламывая горящие сучья с дерева, подожжённого молнией, и оставались в полнейшем неведении о сути метеоявлений, о принципах грозового электричества… Вы вот говорили о всяких там световых эффектах, сопровождавших переброску, а мы их не наблюдали. И вообще, почему вы, находясь в километре от установки, переместились, а мы, которые были рядом с нею, остались здесь и сейчас? А чёрт его знает… Быков солидно откашлялся.

— Я так понимаю, — бодро сказал он, — что переместимся мы только во времени?

— Где сядем, — ухмыльнулся Пончик, — там и выйдем. Только чуток пораньше. Угу…

— О, темпора [O tempora… (лат.) — О, времена…]… — пробормотал Яр. — Слуушайте… — затянул он. — А если вы самих себя встретите?! Прибудете в тот самый год, когда вы там ещё были… или ещё есть, тьфу ты… Как сказать, не знаю.

— Теория не рассматривает подобные случаи, — надменно ответил Акимов. На минуту зависло молчание. Первым заёрзал Быков.

— Надёжный тыл — прежде всего, — процитировал он Клаузевица. — Я предлагаю сделать вот что: надо найти в Стамбуле, который когда-то был Константинополем, такую построечку, возведённую… ну хотя бы в начале десятого века. Я бы эту построечку арендовал, освободил бы одно из помещений, запер бы его и выставил охрану. А когда мы попадём в Константинополь… — «Мажор» мечтательно вздохнул. — Мы все там соберёмся, включим эти самые… ну которые «тау» — и переместимся сюда, в наше время!

— Яр! — всполошился Пончик. — Знаешь, что надо ещё сделать? Обязательно! Прививки нашим дамам — там, в Константинополе.

— Прививки?..

— Да-да! Вакцину вколоть! Мы тут до того забаловались с антибиотиками, что вирусы просто озверели. Что для нас насморк, для людей оттуда — смерть! Я, что надо, приготовлю, а ты не забудь всё переправить в Стамбул. Ладно? Не забудешь?

— Как можно, сэр Понч?! Сухов слушал и кивал, изредка поглядывая на Быкова. Этот человек, неуравновешенный и обидчивый, сейчас был возбуждён и взвинчен, а мог, вот так вот, вдруг впасть в депрессию. Или надуться. Или совершить глупость, лишь бы показать, какой он мужественный, крутой и стопроцентный. Господи, сколько же с ним будет мороки…

— Олег, — задумчиво сказал Шурик, — помнишь ту киновию [Киновия — небольшой монастырь общежитского устава, монашеская коммуна. Настоятеля киновии называли киновиархом.] на восточном берегу Босфора? Ты ещё говорил, что заглядывал в неё, когда ездил в Турцию «челноком»… Угу.

— Кстати, да! — припомнил магистр. — Я её потом в Константинополе увидал, новую совсем, только что выстроенную. Ей-богу, чуть не прослезился!

— Превосходно, — бодро заключил «мажор». — Тогда тащите ваши сокровища ко мне, мои люди перевезут их в Турцию на батиной яхте. Она сейчас в Новороссийске стоит…

— Лучше продай побрякушки, — посоветовал Сухов.

— Ещё проще! Тогда деньги мы положим в швейцарский банк на ваши счета — и о'кей! О, чуть не забыл… Сиятельный, что берём с собой?

— Что унесём на себе. — Олег подумал. — Одежду, немного золота и оружие — чтоб меч у каждого был, щит, шлем, «доспешка» и лук. Ну, и колчан со стрелами. Это самое… Тебе, Понч, лучше арбалетом вооружиться.

— Я ещё прихвачу кой-какие лекарства, — поднял руку Пончик.

— А можно сигареты взять? — взмолился Яр.

— Обойдёшься, — улыбнулся Сухов. Он чувствовал лёгкое головокружение — то, чего он так желал, начинало исполняться. «Только бы всё удалось! — взмолился он. — Только бы всё у нас вышло, как надо, и мы бы успели, и… Господи, помоги!» Прошло две недели, кончалась третья. С утра воскресенья все участники эксперимента стали подтягиваться к дому олигарха. Оставив «тойоту» на стоянке, Олег направил стопы к особняку, взяв под мышку тючок с одеждой и оружием. По дороге он заметил двух верзил в камуфляже, сидевших в стареньком «мерседесе» и напряжённо следивших за резиденцией Сергея Быкова. «Шкафы» были удивительно похожи между собой. «Прям клоны!»

— усмехнулся Сухов, проходя мимо. Ох, рано встаёт охрана… В доме его встретил взволнованный Быков, облачённый в портки, длинную рубаху и босой. На шее у него болталась «ладанка» тау-контактора, а в руках он дер-жал мягкие сапоги с завязками, да с бронзовыми накладками по носкам, да с узорами, даже с маленькими серебряными колокольчиками. Последний хрип моды X века.

— Такие будут адекватны, сиятельный? — спросил «мажор» мнение «эксперта».

— Будут, Яр, — усмехнулся магистр. — Только портянки не забудь. Это самое… На-ка вот, примерь. Олег вытащил из тючка кафтанчик-безрукавку.

— Ух ты! Сам Сухов упаковался по варяжской моде — в чёрные кожаные штаны (такие не скользят по гребной скамье, если шторм, и лодью заливает, да и протрутся едва ли), и в сапоги, перевязанные крест-накрест ремешками. Рубаху и куртку он оставил те же, в каких являлся на «фест». Из кухни, жуя чебурек, высунулся Пончик.

— Олег, — ухмыльнулся он, тыкая в Сухова огрызком, — помаду сотри.

— Где?

— С шеи, с шеи!

— Это не помада, чучело, — буркнул магистр. Протоспафарий хихикнул.

— Ну, кажись, усё… — пробормотал Быков, оглядывая себя. — Едем? У него тряслись руки.

— Поехали! — выдал Олег заветное гагаринское. На заднем сиденье громоздкого «шевроле-блейзера» поместились все трое.

— Витька уже на месте, — нервно сказал «мажор», откладывая мобильник, — Миха! Мордоворот, сидевший за рулём, слегка повернул голову.

— Высадишь нас и отъедешь на километр, подождёшь. Если в течение получаса я не позвоню, лети в Стамбул. Отцу ни слова!

— Понял, Сергеич, — прогудел Миха. Дорогу, вернее, бездорожье одолели быстро. Взрёвывая мотором, джип объехал ржавый шлагбаум и выбрался на луг, обрамлённый молодыми дубками да берёзками. Вдали, за синей полосой леса, глыбилась хронодинамическая лаборатория, больше всего напоминая саркофаг Чернобыльской АЭС. Рядышком выглядывали белые домики Верхоталья.

— То самое место? — спросил Яр напряжённым голосом.

— То, — коротко обронил Олег. — Выходим. Все покинули «шевроле», и джип неторопливо развернулся. Уехал. Стало тихо. Из густых кустов вылетела вспугнутая птица, зацвиркала недовольно — и снова безмолвие в природе.

— Собираемся, — велел Сухов. Поглядывая, как друзья обвешиваются оружием, он натянул поверх рубахи стёганый поддоспешник и завязал шнурки. Кольчужка пускай в сумке полежит, боя

подождёт, нечего зря железа столько таскать на себе, не черепаха, чай… Олег усмехнулся — руки сами всё делали, бездумно, но справно. Закинули через одно плечо перевязь с мечом. Затянули пряжку. Через другое — саадак [Футляр для лука, налуч.] с луком. За спину — круглый щит на ремне… К воинскому поясу шириной в ладонь, изобильному на серебряные накладки, крючки и кармашки, Сухов приспособил обшитый бисерными узорами чехол с ножом. Ещё одни ножны — с тонким стилетом — он повесил на шею сзади, под рубаху, — аккурат между лопаток поместились. Пончик упаковался в чешуйчатый доспех, а Быков красовался в блестящем хауберке [Хауберк — длинная кольчуга, закрывавшая всё тело. Могла носиться с кольчужными рукавицами, капюшоном и ноговицами.] до колен, выложенном на груди золотыми пластинами, изображавшими сплетение змиев, с кольчужным капюшоном, но почему-то с короткими рукавами, не доходившими до локтей. Олег усмехнулся. Яр это сделал специально — чтобы видно было, какие у него мускулистые руки. А чтобы их не поотрубали ненароком, он надел толстые серебряные наручи, спиралями обвивавшие предплечья. Ну-ну…

— Время, — напряжённо сказал Пончик.

— Два без пяти. Яр ещё раз глянул на экранчик сотового — и отбросил телефон подальше в кусты.

— В десятом веке мы будем вне зоны доступа, — сказал он, кривя губы.

— Если будем, — коротко вздохнул Шурик.

— Никаких «если!» — отрезал Быков. — Я двадцать миллионов научникам отвалил! Баксов, между прочим. Прям как за полёт в космос! Зря, что ли? Меня ж батя пришибёт… Пончик вдруг схватил «мажора» за руку, прошептал, задыхаясь: — Вот оно! Олег ощутил знакомое покалывание по всему телу, и сердце его зачастило. А вдали, над бетонным надолбом акимовского хозяйства, заиграли вдруг красивые сиреневые сполохи. Заструились, свиваясь и расплетаясь, ленть яркого света, восходя к небесам, истончаясь в дрожащие нити, стекая переливчатым лиловым сиянием. И вдруг ослепительное сиреневое зарево охватило половину небосвода, словно восходила колоссальная чужеземная звезда Весь мир обездвижел — не трепетали листья в дуновениях ветерка, зависли птицы. В абсолютной тишине накатил синий туман, и мир скрылся во тьме, провалился в пустоту… …Долго ли, коротко ли, а только вернулся белый свет и наполнился звуками — зашелестел, закуковал, зачирикал.

Олег пошатнулся — и укрепился на ногах. Зажмурился, до боли сжимая рукоятку меча, вслушиваясь в дробное стаккато дятловой долбёжки, в шорох сосновых крон, — огромные вековые деревья обступили поляну, затеняя кронами небо.

— Мы — там? — послышался слабый голос Быкова.

— Там, — разлепил губы Сухов, щупая тау-контактор под рубахой.

— Точно? Магистр промолчал.

— Оглянись, Яр! — воскликнул Пончик. — Посмотри, какие сосны! А воздух какой!

— Ещё неизвестно, в тот ли год мы попали, — остудил его восторги Олег. Закинув на плечо торбу с «доспешкой» — та звякнула, стукнувшись о щит, — он двинулся бесшумным шагом, скользя по редкому кряжистому дубняку и слыша, как трещат ветки под неуклюжим «мажором», как пыхтит Пончик, подсмыкивая арбалет за плечом. Оба не шли, а ломились. Сухов вздохнул лишь — и зашагал дальше. Вскоре он выбрался на поляну побольше, чем та, куда их выбросило. На поляне возвышался пологий курган с идолом — каменный рот покрылся чёрной коростой от засохшей крови, которой угощали божество.

— Ну, по крайней мере, не тринадцатый век, — бодро заметил Шурик, — тогда сей кумир уже лежал, наполовину вросший в землю.

— Идём к реке, — скомандовал магистр.

— К Волхову? — уточнил Быков, ещё не постигнув до конца свершившееся.

— К Олкоге. Пошли! И они пошли.

2 Когда накатил синий туман, Евгений не удержался и пал на четвереньки. Павел устоял. То, что творилось вокруг, поражало совершенной невероятью, угнетало рассудок и лишало сил. Подслушанные разговоры о переброске в прошлое вроде бы объясняли всё, но как поверишь в такое?..

— Откуда тут сосны? — просипел Комов, поднимаясь с карачек. — Мы же в кустах сидели!

— Может, нас, пока мы… того… в отключке валялись, перенесли куда-то? — измыслил гипотезу Лобов.

— Не говори ерунды!

— Или загипнотизировали… А чё? Как в том фильме — помнишь, Колян ещё приносил? Или нет, то игра была…

— Называется: доигрались, — процедил Комов.

— Ну не в натуре же они по времени махнули? — жалобно сказал Павел. — А?.. Братан! Евгений посопел только и буркнул: — За мной. Дембели осторожно последовали за «объектами». Тот, которого все называли «магистром», шёл пружинистой походкой, как огромный кот, он просто канул в лес и пропал, а эти двое, Быков и Пирожков… нет, Пончиков, пёрли, как танки, наступая на все сухие ветки и сучки, что попадались им под ноги, спотыкаясь и болтая на ходу. Когда Комов выглянул на соседнюю поляну и увидел «идолище поганое», он выматерился шёпотом, едва сдержавшись, чтобы не заорать, посылая всех подряд — и подальше. «Последняя проверка!» — мелькнуло у Евгения. Торопливо достав мобильник, он набрал номер Валендры. Бесполезно…

— Сети нет, — сказал Лобов. — Вон и «антеннки» не видно…

— Т-твою мать!.. — прошипел Комов, запуская телефоном в идола. Безвинный «Нокиа» разлетелся на мелкие кусочки.

— «Гаме овер»… — упавшим голосом сказал Паха. Глава 3, В КОТОРОЙ «МАЖОРУ» ТОШНО СТАЛО Гарды, Олкога, 938 год от Р. X. Мутная Олкога блестела на ярком солнце, тут и там её воды шли кругами — крупная рыба играла. Даже тёмный еловый лес на западном берегу выглядел приветливо, не стращая дремучестью. Олег перебрался через пару громадных, обкорнанных стволов, невесть когда поваленных бурей, и вышел на узенькую полоску пляжа.

— И это Волхов? — восхитился Быков. — Ну ничего себе…

— Это Олкога, — сдержанно сказал Сухов.

— Я запомню, сиятельный! — расплылся в улыбке Яр. Наследник миллиардера был счастлив: он исполнил детскую мечту — купил билет в прошлое по сходной цене.

— Вроде плывёт кто-то, — проговорил Пончик, глядя из-под руки на юг. — Угу… Сверху, от Ильмерь-озера [Века с пятнадцатого озеро называется Ильменем.], спускался кораблик со слегка выгнутыми носом и кормой. Шёл он на вёслах.

— Ух ты, лодья! — воскликнул «мажор», жадно вглядываясь в обводы плавсредства.

— Это кнорр, — поправил его протоспафарий, — купеческий корабль. Видишь, где на нём гребут? Только у кормы и ближе к носу, посерёдке-то трюм. А лодья — боевой корабль, у ней вёсла сплошь идут, и щиты по всему борту, и башка драконья на носу. Ну вообще-то, в виду родных берегов бошки задом наперёд сворачивают и чехлами сверху накрывают, чтобы местную нечисть не пужать особо… Угу. Кнорр плавно поравнялся с людьми на берегу. Бородатые гребцы, любопытничая, повернули головы вправо, как по команде. Олег набрал воздуху и громко поприветствовал: — Путём — дорогой! Здравствуйте, молодцы! Кормщик — рыжий громила в кольчуге, но без шлема, со смешно торчавшими косичками, приставил ладо ни рупором ко рту, да и ответствовал смешным, не по росту, фальцетом: — Ваше здоровье! На все четыре ветра!

— Откуда бог несёт?

— С Ильмеря мы!

— А на месте ли Ингорь Младший, князь новгородский? [Летописи считают Ингоря Младшего племянником Ингоря Старого, Рюриковича, великого князя киевского.] И замер. Сейчас всё станет ясно, в то время они угодили или промахнулись…

— На месте князь! Вторую уж зиму сидит, не сдвинется никак!

— Брешешь небось? — радостно заорал Сухов. — Первый год пошёл княжения-то! Рыжий оскорбился.

— Да уж до двух считать обучен! — провопил он, вызвав хохот гребцов. — На Йоль [Йоль — праздник солнцеворота, самая длинная ночь в году.] третья зима пойдёт, как сел Молодший!

— Да ну?

— От тебе и «да ну»!

— А день сёдни какой? А то плутали долго…

— Дык вчерась Купалье отмечали! Помахав громиле на прощание, Сухов повернулся к своим.

— Почти точно попали, — сказал он, улыбаясь. — 938 год на дворе! Двадцать второе июня [Купальская ночь приходилась на летнее солнцестояние, с 21 по 22 июня.].

— Здорово… — впечатлился Быков. — Полдень, X век.

— Получается, что мы два года дома не были, — вздохнул Шурик. — Угу…

— Чучело! — засмеялся Олег. — Что такое пара годочков по сравнению с тысячей лет?

— Эт-точно! — расцвёл Александр свет Игоревич.

— А кто это — Ингорь Младший? — спросил Ярослав.

— Вижу, надобно провести политинформацию, — сказал Сухов, всё ещё испытывая приятное облегчение. — Это самое… Ингоря новогородцы призвали в том самом году, когда нас перебросило в XIII век. Держит оборону князь, шугает ворогов. В Алаборге [Алаборг — есть основания полагать, что крепость сия располагалась неподалёку от озера Нево (ныне Ладога), на речке Паше. По другой версии, построили её на месте нынешнего Олонца.] рулит Скули Губитель Заговорённых, а в Альдейгьюборге сидит конунг Егри Удар Молотом [В сагах — Хергейр. Надо сразу сказать, что северные пределы Руси-Гардарики всегда входили в сферу жизненно важных стратегических интересов скандинавов. По сути, если не мыслить узко, те края являются такой же Скандинавией, как Южная Норвегия или Средняя Швеция, это неразрывная часть общего месторазвития северного народа. И саги, и летописи числят среди правителей Альдейги «нурманнов». Даже в XI веке, при Ярославе Мудром, посадником в Альдейгьюборге и правителем «всего того ярлства» был Регнвальд, сын Ульва.] с женою Исгердой.

— Та ещё семеечка, — хмыкнул Пончик. — Батя — самодур, мать — самодура, дочка — самодурочка! Быков весело засмеялся — и магистр резким толчком повалил его на землю, резко приседая сам и ногою подсекая Шурика. Пончев шлёпнулся задом и торопливо перекатился под защиту выбеленного рекою ствола — уж кому-кому, а ему, всю жизнь полагавшемуся на друга, объяснений не требовалось.

— Ты чего?! — возмутился Быков, приподнимаясь.

— Лежать! — рявкнул Олег. Длинная чёрная стрела ширкнула по дереву и вонзилась в заиленный песок, дрожа оперением.

— Дошло? — выдавил Сухов, сгибая монгольский лук и натягивая вощёную жильную тетиву.

— Д-дошло… — пробормотал «мажор».

— Из леса? — отрывисто спросил Пончик. Пыхтя, он крутил ручку натяжного механизма арбалета.

— Оттуда. Меряне [То есть напавшие принадлежали к племени меря. Обычно места расселения мерян относят дальше к востоку и северу, к территориям нынешних Тверской и Вологодской областей, и ещё восточнее, однако нет твердых доказательств того, что меря не селилась у Волхова. По крайней мере вождь готов Эрманарих угнетал племя «меренс», а его воины вряд ли шалили аж на Клязьме, скорее уж не отходя от «Пути из варяг в греки». И летописный Олег Вещий собирал мерян в свой поход на греков, да и племя нерева, давшее название одному из концов

Новгорода, уж больно сходно с мерей как таковой (сравните — Неро, Нераль, Нерехта — типично мерянские топонимы).], по-моему… Стрелы затюкали, вонзаясь в ствол дерева. Олег отполз в сторону, привстал на одно колено и выстрелил из лука. Дикий крик, донёсшийся из чащи, озвучил попадание. Сухов приполз обратно.

— Готов? — спросил он Шурика.

— Готов!

— На счёт «три». И падаем! Раз… Два… Три! Оба резко приподнялись — загудела спущенная тетива лука, клацнул арбалет, посылая тяжёлую стрелу-болт, — и упали на песок.

— Попал? — спросил Пончик, задыхаясь.

— А фиг его знает! Блин, поленился кольчугу надевать. Вот же ж… «Мажор» заранее натянул лук, готовясь высунуться, и тут на ствол запрыгнул свирепый вонючий мужик в панцире из толстой кабаньей кожи до колен, с коротким охотничьим копьём в волосатых руках. Быков от испуга спустил тетиву, и стрела вошла смуглому мерянину в живот. Тот взмахнул руками и рухнул навзничь, одни ноги в лаптях остались торчать над белым, истёртым стволом.

— Адекватно! — крикнул Сухов побелевшему Яру. Сунув лук в саадак, Олег одним движением вооружился щитом и выхватил акуфий. Выпрямившись, он встретил сразу двух мерян — один, заводя секиру для удара, напал справа, другой, с копьём наперевес, бросился слева. Щитом отбив оскопище [Древко копья.], магистр рубанул секироносца по горлу — вишнёвый фонтанчик окропил белую древесину, — а обратным движением всадил меч под рёбра копейщику. Мельком глянув на Быкова — «мажор» блевал, стоя на карачках, — Олег вспрыгнул на ствол и шагнул навстречу волосатому, длиннобородому лесовику. Тот выступил со щитом, плетённым из ивовых прутьев, обтянутых турьей кожей, и с древним мечом-спатой времён Меровингов. Клинки скрестились со звоном и лязгом. Мерянин был силён. Набычившись, он пёр, рыча и брызгая слюною, как берсерк. Сухов отшагнул, прикрываясь щитом. Длиннобородый продолжал наступать, кроя воздух спатой. Олег рассёк ему бедро, оголяя розовую кость, и мерянин отшатнулся с диким рёвом. В следующее мгновенье магистр нанёс ему молниеносный удар, ссекая бороду, а голову почти отделяя от туловища. И сразу два копья прилетело из леса, да с такой силой, что чуть не снесли Олега с ног. Копья пробили щит и застряли в нём. Бранясь, Сухов отбросил бесполезную «луну корабля» [«Луна корабля» — это кеннинг в поэзии скальдов, метафора, обозначающая щит.].

Тут же сбоку высунулся Быков — бледно-зелёный, он храбро бросился на длинного мерянина, скалившего по-лошадиному крупные жёлтые зубы.

— Ай! — вскрикнул Яр, отшатываясь и прикрываясь щитом. Правое плечо его было рассечено мерянским клинком — неглубоко, но кровь потекла струйками. Олег бросился на подмогу, и тут уж лесовику не повезло — уделали мерянина в две руки. Сухов подхватил старинный меч, чтобы драться оберучь. Защищаясь спатой, Олег бился акуфием, а мысли в голове прыгали в такт бою — разрывчато и рублено. Отступать некуда, позади река. Брёвна хоть ноги берегут, а если меряне зайдут с флангов?.. Перестреляют всех троих, как куропаток. На прорыв идти? С кем, спрашивается? С «чемпионом по историческому фехтованию»? С протоспафарием, который меч держит как скальпель? Похоже, Шурика одолевали подобные же мыслишки.

— А если за реку? — пропыхтел он, торопливо взводя арбалет. — На тот берег?.. Слева! Олег со злости обрушил оба меча на пронырливого мерянина, возжелавшего насадить его на копьё, и сказал на выдохе: — Какую реку, чучело? На тебе железа столько, что ты у берега ко дну пойдёшь! А эти, думаешь, ручками нам помашут? В последний миг он приметил лучника, оттягивавшего тетиву в кустах, и скрестил мечи, отбивая стрелу [Если бы дело происходило в степи, то вряд ли Олегу так просто удалось бы отбить выпущенную стрелу. Степные луки, тугие и мощные, усиленные сухожилиями и вставками из рога или кости, били на двести-триста шагов, снося человека с ног. Меряне же пользовались обычными охотничьими луками с дальнобойностью раз в десять меньшей, чем у тех, которые были в ходу среди печенегов или угров.]. Клинки звонко лязгнули, и тут же выстрелил Пончик — болт выбил пыль из кожанки мерянина, просаживая тому внутренности.

— Есть! — возликовал Шурик, обычно такой миролюбивый. В какой-то момент Сухову показалось, что удача на их стороне, но тут из леса повалила целая толпа — орущая, потрясающая копьями да топорами. В панцирях и шлемах из турьей кожи, смуглолицые, лохматые и нечёсаные, меряне казались лешими. Пластаясь за стволом, Олег крикнул: — Идём на прорыв! Я посерёдке, Понч справа, Яр — слева! Бего-ом… марш! Вскочив, Сухов перепрыгнул истыканный стрелами ствол и помчался к лесу. Парочка оперённых хворостин промелькнула мимо него, третью Олег отбил спатой. Пончик с Яром неслись следом. Меряне, наступавшие от леса, резко затормозили, не разумея, отчего противник сам вдруг перешёл в наступление.

— Бегом, бегом!

Сухов ударил мечом вправо, подсекая бок замешкавшемуся мерянину, сделал выпад спатой, которую держал в левой руке, рубанул акуфием — и нырнул за мощную берёзу, запетлял между деревьев.

— Не отставать! Молодой боец из мерян, с клоком белых волос в чёрной шевелюре, показался из молодого ельничка, грозя копьём-умдо, и тут же клацнул арбалет, вгоняя болт молодчику под рёбра. Ещё одна волосатая рожа высунулась слева. Быков не оплошал — треснул по роже щитом, как полагается, приложил от души.

— За мной! Олег бежал по лесу не чуя ног, перепрыгивая — перелетая! — через палые замшелые деревья. Погони за бурным дыханием, топотом и треском он не слыхал. Да и как услышишь лесовиков? Ему очень повезло, что он вообще приметил мерянских лучников, иначе их с Пончем и Яром давно перестреляли бы. Воины лесного племени появляются скрытно, как невидимки. Они движутся бесшумно, как клубы смрадного дыма. Бьют белку в глаз тупой стрелой, чтобы не попортить шкурку, а человека — острым срезнем [Стрела-срезень отличается широким, часто серповидным наконечником, оставляющим большую рану, которую, к тому же, древко не закупоривает. То есть ваш противник, в которого вы пустили срезень, но не повредили важный орган, мог помереть и от потери крови.]. И исчезают, как дурной сон, как утренний туман… Меряне совершили ошибку, рассуждал Олег на бегу, напав на них. Не вышло стрел навтыкать — они сразу мечи наголо. Видать, сочли троицу лёгкой добычей… А зря. Не снижая темпа, Сухов со товарищи обежал по дуге большое болото. На топях — песчаные гряды, на грядах — матёрые краснокорые сосны. Ниже песчаных откосов сырели пади, заросшие черемушником, с завалами подмытых стволов. С брусничной кочки вдруг слетел глухарь, поднялся, хлопая крыльями, и потянул, вынося перед собою маленькую головёнку с кровяной бровью. Всё это Олег видел очень чётко, немного даже замедленно. Ему чудились тени мерян, мелькавшие в зарослях, спина сама собою напрягалась, ожидая меткую стрелу с бронебойным наконечником. Хотя лесовик пожалеет такую и выстрелит срезнем, целясь в шею. А у него ни воротника кольчужного, ни бармицы [Бармица — кольчужная сетка, обрамлявшая край шлема. Прикрывала затылок и шею.]… Господи, да на нём и шлема-то нет!

— Наддай! — выдохнул Сухов. Пончик с Яром не ответили — выдохлись оба. Сбежав с холма под горку, Олег пошёл на подъём, угадывая тропу, вьющуюся среди вереска, и остановился лишь на поляне, окаймлённой сосенками, свечками можжевельника и мелким ельничком.

— Падай! — бросил он. Друзья-товарищи рухнули на траву, загнанно дыша, а Сухов воткнул в землю оба меча и рванул с плеча торбу. Торопясь, он достал из сумки тяжёлый скрипучий ком кольчуги, пахнущей маслом, надел её на себя, повёл плечами, встряхнулся, чтобы «доспешка» легла как полагается.

— Меряне с мечом не дружат, потому-то мы и вышли из боя целыми, — быстро сказал Олег, натягивая на голову круглую валяную шапку-нурманнку, чёрную, с красной каймой, коей частенько пользовались как подшлемником. — Они с рогатиной на медведя ходят, стрелой пушного зверя бьют. Лес им — родное место, своё, знаемое. Так что жить нам осталось час от силы, а если повезёт, то и все полтора…

— Ты серьёзно?! — просипел Быков, тараща глаза. Олег не стал отвечать. Он нахлобучил шлем с наносником и выкружками для глаз, застегнул под подбородком ремешок.

— Яр, это лесные люди, — терпеливо проговорил Пончик, — они наши следы, как книгу, читают. Мерянин глянет на траву примятую — и с ходу скажет, кто прошёл и куда, какого полу был, какого роста и веса. В лесу от них не уйти — выследят, окружат и прибьют.

— Так на кой нам бегать тогда? — раздражённо спросил «мажор». — Дождёмся смерти с комфортом!

— Как хочешь, — хладнокровно ответил Олег. — Лично я жить хочу. Очистив о травку акуфий, он кинул его в ножны, а спату сунул в кольцо на поясе [Фехтовать длинным мечом, имея на поясе пристегнутые ножны, довольно опасно. Поэтому клинок частенько носили просто в кольце.]. В торбе у Быкова глухо зазвенело.

— Запаску таскаешь? — поинтересовался Шурик.

— Всеобщий эквивалент, — буркнул Яр. Кряхтя, он поднялся и оглянулся в сторону реки. Не было слышно ни голосов, ни шагов, ни шорохов.

— Может, зря мы траур объявляем? — проворчал он. — Тихо вроде…

— Вот и плохо, что тихо, — отрезал Сухов. — Когда птицы не поют, это ясный знак — они видят чужого. Яркое пятнышко на дальней сосне — зяблик — издало тревожную трель: «Хьютхьют!» И молчок. А потом вдруг захоркал вальдшнеп. Ему откликнулся другой.

— Поют! — обрадовался Быков.

— Это не птицы, — сухо сказал Олег. — Пошли! Пончик, узнаёшь места? Шура неуверенно повертел головой.

— Как-то… — протянул он. — Не очень…

— Здесь недалеко деревня мерянская, Корнотома называется, — подсказал Сухов, шагая широко и стремительно. — Там живёт род Шордо, то бишь Лося, а кугыжей [Кугыжа — мерянский титул, соответствовал княжескому.] у них Чёрный Азамат, сын Конди.

— Вспомнил! — воскликнул Пончик. — Были мы тут, а колдун тутошний — или шаман? — мёдом нас угощал. Угу… Я ещё хотел на то место сходить, ну куда мы прибыли в 858-м, а ты сказал, что некогда экскурсии устраивать «по местам боевой и трудовой славы»…

— Правильно. Садись, «пять». Короче. Раз уж оборону мы держать не можем, тогда нам остаётся одно — напасть!

— На кого? — вытаращился Яр. — На мерян?

— На деревню! Пошалим, порезвимся, возьмём в заложники колдуна тутошнего или шамана, пока кугыжа по лесу шатается. План ясен?

— Втроём?! — не поверил Быков.

— Втроём, — твёрдо ответил Сухов. — Отдохнули? Бегом марш! Деревня Корнотома стояла у излучины неширокого притока Олкоги, окаймлённая зелёными перелесками, холмами и долинами с малиновыми россыпями иван-чая. Вовсю цвёл лесной купырь, и чудилось, что мерянские дома, прозываемые пёртами, плыли на облаке белых соцветий. Частоколом деревню не огораживали. Нечисть всякую отпугивали черепа — медвежьи, коровьи, человечьи, — вывешенные на высоких шестах, а для недругов были припасены засеки, самострелы да волчьи ямы. Тихо было в Корнотоме, пусто. Разбрёлся народ — кто на охоту подался, кто по грибы-ягоды, кто бортные ухожья [Борть — это, так сказать, предок улья, дуплистое или нарочно долблённое дерево (бортное дерево), в котором пчеловоды-бортники держали пчёл.] проведать. Только и слышно было, как молот в кузне выпевает звонкую песнь. Пара старух в кафтанах-шобурах толклась у хлебной печи. Седые старцы сидели на лавке у высокого сруба, поставленного шестериком, — это было святилище Юмола [Юмол, или Юмо, — бог неба у мери.]. Возраст скрючил дедов, но их костлявые руки держались за посохи, словно за самую жизнь цепляясь. Бодро стуча голыми пятками по мосткам-пасма, прошествовали отроки, вооружённые копьями, — им, слишком юным для боестолкновений, было поручено сторожить деревню. Следом за юнцами бежали собаки-волкодавы. Зверюги весело прыгали, вертели хвостами, но не лаяли, разве что повизгивали тихонечко — охотники пустобрехов не жаловали.

— Понч, — негромко сказал магистр, — увидишь подбегающего пса — стреляй. И не промахивайся.

— Не промажу, — буркнул протоспафарий (собак он терпеть не мог).

Сухов зашагал быстрым скрадом, держась за деревьями, хоронясь за кустами. У высокой жердины, увенчанной жёлтым черепом лесного тура, он присел, зорко оглядывая дома и бедные хижины-кудо, крытые корьём. Пончев и Быков опустились на корточки за его спиной. Олег сделал им знак: «Ни звука!» Усилием воли Сухов попытался согнать напряжение из мышц, но расслабиться не получалось — он всё прислушивался, стараясь уловить лишний шорох, приглядывался к теням, к игре световых пятен, к любому признаку движения. Но враг ничем не выдавал себя, только пчёлы жужжали, виясь вокруг, словно чуя в Олеге чужого. Юный страж показался из-за приземистой клети [Холодная, без истопки, изба — под склад, амбар и т. п.]. Пошарив глазами по лесу, по набитой тропе, он покачал толстую жердину, загораживавшую вход в деревню от столба до столба — крепко держится, не выпустит скотину. Согнув ногу в колене, отрок почесал пятку и уселся на мостки, сутулясь и прижимая к себе охотничье копьё. В этот момент он здорово походил на старичка с посохом.

— Двадцать против одного, — прошептал Сухов, — что меряне ищут нас к северу и к югу от тропы. Им даже в голову не может прийти, что мы нагло припрёмся в их родовой град… Тсс! Отрок свистом подозвал собаку. Та подбежала, метя хвостом, и страж продолжил обход в компании лохматого друга. Слава богу, ветер дул на Олега со товарищи — собака их не учуяла.

— За мной! — прошептал Сухов. Скользнув под жердину, изображавшую ворота, он перебежал к клети, неподалёку враставшей в землю венцами. Выглянул за угол — отрок потрепал пса за загривок и скрылся за домом. Волкодав скакнул следом. Перебежав открытое пространство, магистр оказался у огромной поленницы. Квадратный сруб пёрта прикрывала — придавливала — тяжёлая земляная крыша, проросшая зелёной травкой. Из дома тянуло кислятиной и прелой шерстью. Обойдя пёрт, Сухов угодил в заросли малины и смородины. И тут же заметил давешнего пса. Собачища оскалила зубы, прижала уши — и бросилась на чужака. Рука Олега метнулась за ножом, но Пончик опередил его — болт вошёл псине в бок, и та покатилась в пыль клубком остывавших мышц. Сухов молча показал Шурику большой палец, и протоспафарий расплылся в горделивой улыбке.

— Яр, — тихо сказал Олег, — оттащи собаку в кусты. Быков и слова не сказал — ухватил волкодава за лапы и отволок в заросли смородины.

— За мной…

На крыльце следующего дома сидела древняя старуха в серой рубахе и меховой безрукавке. Распустив седые космы, старица сучила пряжу, сноровисто крутя веретено. Пряла, что твой станок. Отрешённая от земного, она видела то, что от глаз смертного было скрыто завесой последней тайны. Сухов сторожко обошёл дом старицы и выглянул в узкий проход между пёртом и хлевом. Он увидел несколько развесистых деревьев за капищем и маленькую, заросшую травой площадку, посреди которой были вкопаны два столба. Кожаные ремешки удерживали привязанных к ним пленников — один был рослым, большим, огромным даже здоровяком, а другой — невысоким и сухощавым. «Не может быть», — подумал Олег.

— Да это ж Ивор! — охнул Пончик.

— Тише! — зашипел Сухов.

— И Свен с ним… — договорил Александр шёпотом.

— Вижу. Побудьте здесь… Оставив оба меча, Олег скрылся за хлевом.

— Кто это — Ивор и Свен? — спросил Быков у Пончика.

— Варяги! — заулыбался Шурик. — Друзья! Помнишь, я тебе ещё рассказывал? Варяжская дружина в Константинополе императора охраняет, а Олег у них за командира. Угу…

— А-а… Яр всматривался, но ничего не видел. Где же Олег? Не схватили бы его эти юнцы… Да нет, сразу бы слышно стало. А тут — ни звука, ни тени… По-прежнему на столбах обвисали двое, по-прежнему чирикала пернатая мелочь. Старческий голос в отдалении выводил тягучую песню. Вдруг из травы поднялся Олег. Его нож въедался в кожаные узлы, но привязанные к столбам и вида не подавали. Быков мигнул — а всех троих и нету уже. Два столба торчали, как и раньше, а люди пропали. Будто и не было их… …Вынырнув из-за угла, Сухов вывел радостно скалившегося великана — Малютку Свена и худощавого Ивора Пожирателя Смерти.

— А Фудри они доконали-таки, — вздохнул Свен, потирая запястья. — И Хурту. И Акилу. И…

— Потом расскажешь, «малышок», — перебил его Олег, — а то жизнь кончается.

— А ты куды ж пропал тогда? — не унимался «малышок». — Мы рыскали, рыскали по всей степи — нету аколита! [Аколит (или аколуф) — командир средней этерии, того подразделения личной императорской гвардии, которое комплектовалась из иностранных наёмников.] Сухов подумал.

— Колдовство, — веско сказал он.

Свен тут же всею пятернёй ухватил оберег, подвешенный за гайтан на могучую шею.

— Чародейство и волшебство, — продолжал Олег. — Перенесло нас с Пончем совсем в иные земли. Там хорошо, спокойно, и правят в той стране не воины, а купцы. Вот он, — Сухов хлопнул по плечу Быкова, — из них. Много золота потратил, чтобы мы вернулись сюда.

— Да не очень-то и много, — скромно потупился Ярослав.

— Вот это здорово! — изумился Малютка Свен. — Он и по-нашему могёт!

— Всегда хотел посмотреть на настоящих варягов! — вырвалось у Быкова.

— Настоящее не бывает, — польщенно хохотнул великан. — Мотри! За погляд денег не беру!

— Хватит орать, — цыкнул Олег и передал меч-спату Свену. — Держи. Пончик!

— Да-да, — поспешно сказал Шурик, снимая с пояса ножны со скрамасаксом. — Вот, возьми, Ивор. Тебе он нужнее. Угу… Пожиратель Смерти с улыбкой принял меч.

— Я хочу незаметно проникнуть в святилище, — быстро выложил свой план Сухов, — и захватить шамана…

— А почему не кугыжу? — простодушно удивился Свен.

— Кугыжа здесь?!

— Ну!

— Веди. Жилище Азамата Шеме [Шеме (мерян.) — чёрный.] не тянуло на дворец, его и теремом-то назвать было трудно. Это был обычный «длинный дом», приземистый, с горбатой зелёной крышей — издали он смахивал на вытянутый холм, тем более что и невысокие стены были заложены пластами торфа. Неказисто? Зато зимой тепло. У дома «на часах» скучал долговязый отрок, рыжий, конопатый и губастый. Босой, в холщовых портках и в длинной рубахе до колен, он щеголял в настоящем доспехе из воловьей кожи, на которую местные умельцы нашили роговые пластины, вырезанные из копыт. Часовой сильно вздрогнул, завидев чужаков. Открыл было губастый рот, чтобы крикнуть на подмогу, да не успел — Малютка Свен с ходу ударил спатой, подрубая кадыкастую шею юныша — и подхватил падающее тело. Яр побледнел, а Пончик отвёл взгляд — к мёртвым он привык, но детей ему всё равно было жалко. Хотя в этом времени взрослеют рано… «Малышок», ухватившись левой рукой за воловий доспех, затащил отрока в дом — у того вся рубаха спереди пропиталась кровью. Ты и ты, — Сухов пальцем показал на Шурика и Яра, — как мы войдём, станьте за дверью — и бдите.

— Так точно! — бодрым шёпотом откликнулся Быков. Сухов усмехнулся и шагнул в прохладу большого зала — нурманны называли его халле. Тяжёлая земляная крыша, выстланная снизу берестой и подпёртая двумя рядами вильчатых столбов, пропускала свет лишь над очагом, в отверстие дымогона. Привыкнув к сумраку, Олег разглядел широкоплечего мужчину, уже в годах. Облачённый в длинную куртку, расшитую бисером, и в кожаные штаны с бахромой, мужчина был бос. Он стоял на коленях возле идола, рубленного из дерева, и о чёмто просил божество, вымазывая ему губы мёдом.

— Ивор, — прошептал Сухов, — ты вроде по-мерянски гутаришь?

— Эта сволочь и так поймёт, — ответствовал Пожиратель Смерти.

— Здравствуй, Азамат, — громко сказал Олег. Кугыжа даже не вздрогнул. Омыв руки в мисе с водою, он обтёр их о рубаху, поднялся с колен — и резко развернулся на месте, подхватывая меч.

— Кто такие? — гортанно воскликнул он.

— Сбежавшая добыча, — ухмыльнулся магистр. — Ты великий охотник, Шеме, — мягко проговорил он, небрежно поигрывая акуфием, — но в охоте на людей я преуспел куда больше тебя. Брось меч. Азамат оскалился и атаковал Олега, довольно умело работая клинком. Он быстро скользил по земляному полу, «танцуя» и подсигивая, походя этим на истинного воина, не скованного позицией, а постоянно двигавшегося, увёртывавшегося. Хотя, как видно, Шеме заучил один-единственный приём — мерянин рубил наискось, сверху вниз, от левого плеча.

— Втроём… на одного? — пропыхтел он.

— Лучше не зли меня, — посоветовал ему Олег.

— У него мой спафион! [Спафион — прямой обоюдоострый меч.] — возмущённо заорал Свен. А ну отдал!

— Сейчас я тебе его верну, — сказал Сухов. Отбив очередной выпад, он подался вперёд и ударил кугыжу ногой в живот. Чёрного отнесло и приложило спиной о резной столб, поддерживающий крышу. Остриё акуфия упёрлось под вялый подбородок мерянина — Азамат сглотнул, и по шее у него потекла струйка крови.

— Брось меч. Кугыжа разжал пальцы. Ивор ловким движением стянул ему руки сыромятным ремешком.

— Убью, ежели попортил таку ценну вещь, — проворчал Малютка, подбирая спафион. — Да не, цел вроде… Живи.

Азамат, правда, и внимания не обратил на варяга — глаза в глаза он смотрел на Олега.

— Я узнал тебя, — прохрипел Чёрный, упираясь затылком в столб. — Ты — боярин [Боярин, или болярин, — переделка скандинавского boljarl — «княж муж», знатный человек, входивший в ближний круг князя или конунга. У ромейского (византийского) императора не было бояр — формально, но по сути Азамат прав, ибо титулованные вельможи (магистры, патрикии и пр.) составляли окружение монарха и влияли на него — явно (к примеру, входя в состав силентия — тайного совета) или неявно (скажем, будучи в фаворе).] кесаря, что правит греками. Сухов не успел ответить. С криком: «Они тут!» в «длинный дом» вбежали Пончев с Быковым, а следом ввалился добрый десяток мерян, разъярённых и преисполненных злобной радости. Ярик и Шурик нырнули за толстые столбы, сплошь покрытые глубоким узором. Две стрелы вонзились в столб, портя резьбу. Олег мотнул кугыжу, прикрываясь им, как щитом, и велел самым грозным голосом: Прикажи своим опустить оружие! Чёрный Азамат засопел строптиво, пришлось его чувствительно уколоть мечом. Кугыжа, рыча и плюясь от унижения, отдал приказ. Пожиратель Смерти кивнул Сухову — дескать, всё передано верно. Меряне растерялись, но луки опустили.

— Ивор, скажи им: мы выйдем отсюда с кугыжей и отпустим его на том берегу Олкоги. Попробуют прикончить нас — Азамат умрёт первым! Варяг передал мерянам слова магистра, и те запереглядывались, не зная, что же им предпринять.

— Лодки в деревне есть? — поинтересовался Олег.

— Зачем? — прохрипел Азамат. Сухов надавил акуфием и любезно пояснил: — Для увеселительной прогулки.

— Есть… На берегу.

— Пошли!

— К-куда?

— На берег! И чтоб не дёргался. Олег двинулся к выходу, не ослабляя хватки. Хмурые, злые меряне глаз не сводили с меча, упёртого кугыже в спину. Бросишься — клинок разворотит печёнку Чёрному…

— Понч! Яр! Ивор! Пойдёте первыми. Свен, ты нас прикрываешь!

— Ага! — отозвался «малышок».

В гробовом молчании «пятеро смелых» проследовали к выходу, волоча с собою шестого. Только и слышно было, как сопели меряне, зыркая из-под насупленных бровей. Олег терпеть не мог такие моменты за болезненное, душу выматывающее напряжение, когда каждый миг ждёшь провала, а время тянется и тянется, невыносимо, до тошноты медленно, отдаляя и отдаляя сладостный конец. И тебе уже без разницы, каким он будет для тебя — счастливым или печальным, лишь бы был, лишь бы наступил вообще… На улице стояла целая толпа возбуждённых мерян. В панцирях из бычьих шкур, в кожаных шлемах, в замшевых штанах, они и сами пахли по-звериному. Увидав кугыжу, воины из рода Шордо взревели сперва, щеря рты и потрясая копьями, — и притихли. Заметили непорядок. Наморщили лбы в потугах разумения. Азамат дёрнулся.

— Тихо, тихо! — ласково проворковал Сухов. Кугыжа проорал что-то непонятное, но, судя по тону, грозное. Олег разобрал лишь два имени — Линду и Чекленер. Меряне загалдели вразнобой, а Ивор перевёл: — Сказал што-то вроде: «Мы их опять выловим!»

— Ловец нашёлся… А эти, Линду с Чекленером, кто такие?

— Родичи, што ли… Или сыновья. Это они шалят по лесу.

— Выдвигаемся. Олег шагал через толпу мерян, как сквозь строй, мельком замечая выражение лиц — обозлённых, недоумевающих, растерянных, а то и спокойных, безразличных даже. Кое-кто и подмигивал тайком. Натоптанной дорожкой вышли к реке. На отлогом бережку лежали, днищем кверху, берестяные лодки.

— Ярик! Понч! Берём вон ту. Нет, рядом, которая побольше! Быков с Шуриком легко подняли указанное плавсредство и спустили его на воду. Пончик осторожно, чтобы не прорвать тонкое дно, ступая по гнутым шпангоутам, пробрался ближе к носу. Уселся на плетёную скамью и пристроил на коленях взведённый арбалет. Яр передал ему короткое весло и полез сам.

— Свен! — окликнул Сухов. — Остальные нам ни к чему.

— Ага! Малютка махнул мечом, с треском прорубая днище ближайшей лодчонки, лежавшей на травке. Попортил вторую, третью…

— Готово! Меряне высыпали на берег и хмуро наблюдали за посадкой.

— Проломишь дно — заткну пробоину твоей башкой, — пообещал Олег.

Кугыжа только глазами сверкнул. Свен уселся последним и заработал веслом с кормы. Яр загребал с носа. Лодка поплыла по течению — то ли узенькой речушки, то ли широкого ручья. Скорее, ручья — полноводного и не шибко извилистого. Его пологие берега заросли тальником и камышом, изредка раскрываясь травянистыми откосами или обрываясь невысокой кручей, с которой клонились ёлочки, корешками держась за край. Почти не прячась за деревьями, перебегали меряне. Как лесные духи, они то показывались, то исчезали, почти не тревожа зелень, будто и в самом деле были бесплотны. Сухов обратил свой взор на Быкова.

— Ну и как тебе X век? — спросил он.

— Круто, — признался «мажор». — Сбыча мечт! Чувствуя, как его потихоньку отпускает напряг, Сухов надавил акуфием в спину Чёрному Азамату.

— Поболтаем, кугыжа? — сказал он. Мерянин промолчал.

— Мне обязательно надо в тебе дырочку провертеть, — поинтересовался Олег, — чтоб ты стал поразговорчивей?

— Чего тебе надобно, боярин? — пробурчал Азамат.

— Расскажи, как вы дошли до жизни такой. Почему на нас напали? Бона, троих варягов замочили. Это что за хрень? Кугыжа молчал, и магистр резко надавил мечом, пустив мерянину кровь. Азамат зарычал и через силу выдавил: — Нам так велели.

— Кто?

— Нурманны.

— Какие, на хрен, нурманны? — повысил голос Сухов. — Что ты несёшь?

— Нурманны! — упорствовал кугыжа. — Эйстейн-конунг и сын его, Хальвдан! И ещё один сын евойный, приёмный, что ли… Ульвкелль Мастер. Посланцы от них в лес пришли, наших старейшин смутили. Те на меня насели… Олег переглянулся с Ивором. Тот задумчиво покачал головой.

— Эйстейн Сильный, сын Транда… — проговорил Пожиратель Смерти. — Он сэконунг [Сэконунг — «морской король», конунг, владеющий кораблями, но не имеющий земли (феода).]. Земель у него нет, а вот сильная гридь [Гридь — дружина. Отсюда — гридень, воин. Викинги из нурманнов (норвежцев, правильнее будет — норегов) говорили «хирд», свеи (будущие шведы) — «грид».] имеется, на четырёх лодьях [Лодья (скандинавское lodje) — боевой одномачтовый корабль, рассчитанный на 80-120 человек. Другое название — langskip, «длинный

корабль».]… Может, уже и на пяти, не знаю. Хальвдан — тот ни рыба ни мясо, а вот Ульвкелль… Мастер — плохой человек. Гнилой.

— Дело ясное, что дело туманное… — протянул Олег. — Стало быть, науськали мерю на варягов… Кугыжа резко повернул лохматую голову, оглядываясь на Сухова, и проговорил, еле удерживая гнев: — Мы вам не псы смердящие! Меря в этих лесах искони, и варягов нам не надь!

— Ах, не надь?! — не стерпел Ивор. — А кто ж вас поганых [Здесь — язычников.], от ворога упасёт, ежели не мы?

— Да варяги и есть вороги, забери их Калма! [Калма — богиня смерти.] — взвился Азамат. — На вас же ни мёду, ни мехов не напасёшься — сколько ни дай, всё мало! А Эйстейн сказал: поможете руссов [Вопрос о варягах остаётся открытым. Похоже, что варяги, «морские люди», пираты и воины, представляли собою подобие рыцарского ордена, братства-интернационала. Судя по варяжским именам, представленным в русско-греческих договорах, в одном строю стояли и скандинавы, и русы, и венды, и чудины, и пр. Тем не менее летописцы настаивают на том, что «сице бо ся зваху тьи варязи русь», Олег Вещий (Халег Ведун) гордо представлялся: «Мы от роду русского!» Вот и думай…] со свету сжить — освобожу мерю от дани!

— А ты и поверил, — сказал Олег насмешливо, — уши развесил!

— Как бы жадны мы ни были, — проговорил Ивор, кривя рот, — а мере зла не чинили. Вы же, подлые, спящих перестреляли, а нас со Свеном дубинками оглушили, чтобы вдоволь поизгаляться! Кугыжа напряг руки, поднатужился, да куда там — крепки были путы. Нахохлившись, он увял, поугрюмел. Сидел, уставясь себе под ноги, будто нарочно отворачиваясь от берега, где шныряли меряне.

— Олкога! — прогудел Свен. Остроносая лодчонка вильнула, огибая валун, торчавший из воды, и выплыла на речной простор.

— Куда? — прокряхтел Быков, выгребая на стрежень.

— Давай отплывём подальше. Высадим Чёрного на том берегу.

— Может, утопить его? — предложил Малютка.

— Хочешь, чтобы на нас весь лес ополчился?

— Да не-е… Странное дело, меряне не показывались, не орали, не грозили копьями. Тихо было. Яр со Свеном подогнали лодку к противоположному берегу, и Олег кольнул кугыжу мечом: — Вылазь!

Азамат молча переступил за борт, в мелкую воду.

— Повернись. Сухов перерезал ремешки, стягивавшие руки кугыже, и бросил: — Гуляй. Не успела лодка отплыть и на десяток саженей [Сажень — древнерусская мера длины, чуть более двух метров.], как мерянин взревел, трубно, как лось: — Линду-у! Чеклене-ер! И тут же из зарослей камыша, из невидимых проток вырвались длинные узкие челны, полные лесовиков. Торжествующие вопли пронеслись по-над рекой.

— Говорил же, — заворчал Свен, — топить надо было! Пончик отобрал у подуставшего Яра весло и бешено заработал им с левого борта. «Малышок» грёб с правого.

— Догоняют… — пробормотал Быков. Мерянские лодки, числом пять, медленно сокращали дистанцию. Сидели они глубже, чем та, на которой удирали варяги, это снижало скорость, зато гребцов было — толпа.

— Дай-ка я, — сказал Ивор. Запыхавшийся Пончик передал весло Пожирателю Смерти, и тот принялся грести — разрыв между убегавшими и догонявшими начал помаленьку увеличиваться. В воду булькнула стрела на излёте. Другая пала сверху, дырявя днище — и затыкая его древком.

— Пончик! Арбалет где?

— Вота!

— Стреляй! Шура тщательно прицелился. Клацнув, болт ушёл над самой водой и впился мерянской лодке в скулу, пробивая бересту сквозь пенный бурунчик. Лесовик, загребавший на носу, вскрикнул, теряя весло, — видать, стрела в ногу впилась.

— Ага! Олег хищно улыбнулся, представляя, как с каждым гребком вода брызгает в мерянский чёлн через пробоинку. Пончик лихорадочно заработал рычагом. Вставил болт. Прицелился. Клац! Меткая стрела угодила в то же место, вырвав порядочный клок бересты. Подраненного гребца аж подкинуло — опять попал! Узкая лодка качнулась резко, черпая воду, и мерянин не удержал равновесия — взмахнув руками, рухнул за борт. Впрочем, товарищам его тоже не подфартило — протекавший чёлн медленно погружался. Меряне взревели, посылая проклятия, да и погребли к берегу.

Долетевшая до Олега стрела тюкнула в кольчугу. Он подхватил её за древко и достал свой лук.

— Возверни им! — воскликнул Яр.

— Привет из степи, — выдавил Сухов, стреляя по-монгольски — не тетиву оттягивая, а выпрямляя левую руку, сжимавшую кибить лука [В общем-то, не саму кибить, а среднюю её часть — рукоять (кибить — основа лука, продолженная «рогами»).]. Цель он выбрал сразу — лесовика на носу лодки, вырвавшейся вперёд. Тот, углядев Олеговы приготовления, заслонился плетёным щитом. Стрела нашла цель — прошив щит, как иголка латку, она пробила воину грудь, сбросив его в реку.

— Так его! — подскочил Быков.

— Тише ты, дно проломишь… Ещё один лесовик, с козлиной бородкой, выбранный Суховым мишенью, резко согнулся в поясе, почти падая, и стрела досталась его рыжему соседу. Козлобородый выпрямился, радостно щеря зубы, — и схватился за живот. Между пальцев у него торчало оперение. Мерянин подскочил, брызгая кровью, — и провалился по пояс, ногами выдавив дно лодки. Чёлн сразу затормозил. Подстреленный криком кричал, а остальные лопотали, не ведая, что им предпринять — то ли пихать его в рваную дыру, то ли вытаскивать оттуда. В это время лодка пошла ко дну, и прения закончились.

— Ивор! — окликнул Олег варяга. — Загребай вправо! Попробуем пугануть их! Три мерянских челна, ещё остававшиеся на плаву, и без того не гнали — видать, гребцы растеряли весь воинственный пыл. Когда же лесовики увидали, что русы собираются напасть, они дружно развернулись — и погребли вверх по течению. Отплыв шагов на сотню, меряне стали ругаться и грозить варягам кулаками. Монгольская стрела снесла одного из крикунов, и гребцы ещё пуще заработали вёслами, усваивая разницу между лесным и степным луками.

— Как мы их, а?! — осклабился Малютка Свен.

— Поплыли отсюда, — предложил бледный Пончик. И судёнышко заскользило по мутным водам Олкоги.