Олег Говда - Рыцарь

Олег Говда «Рыцарь» Издательство «Эксмо» Серия «Ролевик» Цикл «Рыцарь» Книга в цикле 1 Тема на форуме «Создатели миров» Аннотация Согласившись принять участие в научно-исследовательском эксперименте, проводимом известным московским профессором, а на самом деле одной из масок Арагорна, Игорь Ракитин теряет память и оказывается в другом мире. Там он оказывается рядом с умирающим атаманом харцызов Вернигором, становится его наследником и исполнителем последней воли: во что бы то ни стало, доставить послание провидца Али Джагара — Мастеру-Хранителю Остромыслу. И поскольку нарушать слово, данное умирающему, не только зазорно, но еще и чревато божьей карой, Игорь отправляется в путь.

КНИГА ПЕРВАЯ Призрачно все в этом мире бушующем…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Глава первая Очнулся я чувствуя только безмерный холод. Вселенская стужа цепко сковывала мое тело, превращая его в одну ледяную глыбу. Я мог только лежать и смотреть в небо, да и то лишь потому, что глаза оставались открытыми, а отвернуться или хотя бы прикрыть веки, не сумел бы при всем желании. Небо было лазурным, удивительно прозрачным и абсолютно пустынным. Без единого облачка и даже солнца. Это обстоятельство пробудило во мне и первое отвлеченное чувство - удивление. Потому что днем солнце обязательно должно быть на небе, особенно в такую прекрасную погоду. Правда, удивление длилось не слишком долго, поскольку пришло понимание, что светило попросту вне поля зрения. Но его жаркие лучи уже делали свою работу, постепенно отогревая мое тело и… душу. Спустя некоторое время, я сумел повернуться набок и, устроившись удобнее, попробовал собраться с мыслями. Но тут было еще сложнее. Оказалось, что я ничего не знаю ни о себе, ни об окружающем мире! Ни кто я родом, ни каким образом и по какой надобности здесь очутился. Смутно припоминалось, что я будто бы хотел поиграть в какую-то игру. Но в какую именно - как отрезало. Я не знал ни сколько мне лет, ни к какому сословию принадлежу… Что это за местность? Больше того - я даже не мог вспомнить собственного имени! Ясно было одно: со мной что-то случилось. Но что, когда и как - я тоже не мог вспомнить. Банальное ощупывание себя не слишком увеличило число ответов. Крупное, сильное тело принадлежало молодому мужчине и не носило явных следов недавних ранений. Хотя, старых рубцов вполне хватало, особенно на руках и груди. Но все они уже хорошо затянулись и совершенно не беспокоили. А в данный момент у меня ничего не болело. Даже одежда из тонкого домотканого полотна была совершенно целой и на удивление чистой. В том смысле, что в пути штаны должны были хоть немного измяться и запылиться. Да и носки низких сапог из сафьяна сверкали такими яркими солнечными бликами, будто их только что наглянцевали сапожной щеткой. Какое-то время я размышлял над этой загадкой, но в очередной раз не найдя вразумительного ответа, мысленно отправил ее к остальным и более внимательно огляделся вокруг. Над головой по-прежнему оставалось безмятежное, ослепительно-лазурное летнее небо, в глубине которого весело звенели колокольчики жаворонков, а за моей спиной и немного правее - лениво, без усилий, скрипела лопастями загребного колеса водяная мельница. И если судить по совершенно замшелым бревнам, из которых был собран сруб, она пережила уже не одно поколение мельников.

Плотина, на которой я очутился, перегораживала мелкую лесную речушку, скорее напоминающую большой ручей, накапливая в запруде ленивую воду в количестве достаточном, чтоб ворочать жернова. Одновременно ручей был своего рода границей между землями, отвоеванными человеком, и - дикой природой. С той стороны, где соорудили мельницу, простирались обширные луга и выпасы, а деревья росли небольшими группками. Тогда, как на противоположном берегу вздымались глухие дебри, настоящий вековой лес. Что именно мешало столетним исполинам перебросить семена на другую сторону мелкого ручейка, было совершенно непонятно, но и не настолько важно, чтобы забивать себе голову. Важнее, что на мельнице могли быть люди, а значит и ответы на вопросы! Или - новые загадки. В любом случае выбора у меня не было. Как-то же я попал на эту плотину? Неужели никто ничего не видел и не слышал? Размеренное поскрипывание мельничного колеса настраивало на покой и обнадеживало. Не верилось, что за всей этой пасторальной безмятежностью может таиться опасность. Слишком уж тихо и уютно было вокруг. Я вздохнул и решительно поднялся на ноги. Только удовольствие стоит растягивать до бесконечности, а от бед и тревог лучше избавляться сразу. По меньшей мере, именно так меня учил отец. И не зря, наверное: если я вспомнил это наставление даже, позабыв все прочее. В том числе и лицо самого отца… А уже в следующее мгновение я вспоминал чью-то мать!.. Вялые мышцы так плохо слушались, что пройдя буквально пару шагов по плотине, я умудрился зацепиться обо что-то носком сапога, потерял равновесие и бултыхнулся в воду. Хорошо, хоть не глубоко, да и водица приятная. Но благодаря неожиданному омовению, всю сонливость, как рукой сняло. На берег я выбрался совсем другим человеком, свежим и решительно настроенным выяснить: что же со мной случилось. "Шел, упал, очнулся - гипс. Закрытый перелом", - совершенно бессмысленная фраза промелькнула так быстро, что я даже не стал ее ловить. Разделся, отжал ткань, вылил воду с обувки. Оделся обратно и бодренько затопал к мельнице. "Склероз - лучшая из болезней, - мелькнула очередная самопроизвольная мысль из недоступного запасника. - Ничего не болит, и каждый день куча новостей!" Несколько секунд я пытался постичь ее смысл, но и в этот раз потерпел неудачу. Мои мысли явно были умнее меня самого. Деревянные ступеньки устало вздохнули под ногами человека, дверь неуверенно скрипнула, и, низко пригнувшись, я шагнул в пыльное, скрипящее, сопящее и скрежещущее нутро мельницы. Невзирая на изнывающий снаружи от жары летний день, здесь царил душный полумрак, пропитанный сероватой мучной пылью. Словно в тот день, когда мельница впервые заскрипела жерновами, кто-то шутки ради или в исполнение добрых примет, подбросил к потолку несколько пригоршней первой муки, и она так и зависла в

воздухе, не имея возможности нигде приютиться. Ремни, и решета, находясь в постоянном движении, снова и снова подбрасывали ее вверх. А единственным, болееменее стабильным обиталищем для снежной взвеси служили стены, одежда, борода и волосы мельника. Потому, что худощавый дедок, который медленно сновал от одного лотка к другому, больше напоминал снеговика, чем живого человека.

- Доброго здравия, хозяин! - вежливо поздоровался я, впрочем, не особо надеясь с первого раза перекричать грохочущие жернова. И не ошибся. Мельник даже не вздрогнул.

- Эге-гей! - позвал я громче. - Здравствуйте, хозяин! На этот раз дед оборотился на голос.

- Ась?! Кто здесь?

- Здравствуйте! - выкрикнул я изо всех сил и тут же зашелся кашлем. Каверзная пыль мгновенно воспользовалась предоставленным ей случаем и попыталась набиться в легкие.

- А-а-а… И ты здоров будь, человече… Слабоват я стал слухом к старости, да и зрение уже не то, что в молодости. Извини, не признаю с виду. Ты, чей будешь? Откуда путь держишь? Я только вздохнул. Именно этот вопрос самому хотелось бы кому-то задать. Да, судя по всему, пока некому. Привычный к одиночеству и безмолвию, мельник не спешил продолжать разговор. Помалкивал и я, понимая, что в этом, грохочущем и скрежещущем, как сходящая с гор лавина, помещении задушевная беседа все равно невозможна. Но стоять столбом тоже было не с руки. А потому, окинув взглядом приготовленные к помолу большие мешки и кули, вежливо поинтересовался: - Не тяжело?

- Одному, конечно, трудновато… - степенно ответил мельник, почему-то кивая головой себе за спину. - Но Лукаш справляется. Хоть с виду он и неказист, но весь в отца. А Гостиша в его годы уже вепрей и медведей из лесу таскал. Проследив взглядом в указанном направлении, я только теперь заприметил еще одну запыленную фигуру, засыпающую в лоток зерно. Пригляделся внимательнее и понял, что это совсем молодой парнишка. Лет четырнадцати. Невысокий, но крепкий. Как говориться: в плечах самого себя шире.

- И я б приносил, - буркнул чуток обижено, но степенно, подойдя к нам. Здравствуйте. Вы же, деда, меня сами в лес не пускаете. И рогатину отцовскую кудато спрятали…

- Руками работай, а не языком, - отвернулся от помощника мельник и объяснил. Один он остался со всего нашего рода. Случись чего, так и похоронить меня некому будет. Вот ужо приведет в дом невестку, тогда пущай поступает по-своему хотению. А ты, мил человек, по какой надобности к нам забрел? Или обоз с зерном привел? Так

раньше чем через две седмицы нам никак не управиться. Видишь, сколько из замка навезли. Всяк перед страдой хочет хлебом запастись, чтоб потом время не терять. Да и харцызов, по моему разумению, самое время поджидать. Вот барон и делает запасы. Сытому, небось, сподручнее за стенами отсиживаться, нежели с пустым брюхом…

- Даже не знаю, что ответить… - медленно, подбирая каждое слово, начал я говорить и громко чихнул. Дед присмотрелся ко мне внимательнее и легко подтолкнул к двери.

- Вот что, мил человек, пошли на воздух. От хлебной пыли и сомлеть не долго. С непривычки-то… Заодно и я продышусь чуток. Там и побеседуем. Чего зря горло драть? А ты посматривай здесь! - наказал внуку и вышел. Во дворе, на меня, свалилась такая плотная тишина, словно я нырнул на дно глубокого озера и взираю на мир сквозь толщу вод. Пришлось встряхнуть головой, чтобы наваждение исчезло. Да и мельник в это время привычно заорал за спиной: - Шагай, вон к той иве! Подле нее скамейка вкопана! Там и присядем! Хоть землица уже теплая, да в мои годы лучше на нее не садиться. А то, не ровен час, может и не отпустить более… Шагая к мельнице, я особо по сторонам не разглядывался и только теперь обратил внимание, что она стояла в лесу не сама по себе, а имела обустроенное подворье. С уютной избой. С небольшим хлевом и сеновалом, а также прочими, необходимыми в крестьянском хозяйстве, пристройками. Под крытым очеретом навесом стоял разгруженный воз. А главное - у избы лежали два огромных пса, впервые виденной мною породы, и недоверчиво посматривали на незнакомца. Наверно, приучены, что в мельницу может войти каждый, а вот что эти звери сделали б с чужаком, восхотевшим без спросу сунуться куда-нибудь еще, лучше и не думать. Шагах в двадцати от мельницы и чуть ближе к избе, на берегу ручья росла старая верба, длинными ветвями образующая природный шатер. Очевидно, излюбленное место отдыха хозяев, поскольку под деревом кроме скамейки оказался еще и небольшой столик с заранее выставленным кувшином и парой берестяных кружек. Первым делом мельник наполнил обе посудины и подтолкнул одну гостю.

- После того, как надышишься мукой, нет ничего лучше, чем пивка хлебнуть! И горло ополоснул, и пообедал, заодно, хе-хе… Я не стал отказываться, поскольку жажда уже давала о себе знать. Испил с удовольствием.

- Ну, вот, - подчиняясь общей тишине, мельник вопил не так громко. - Теперь можно и поговорить. Вижу неладное что-то с тобой приключилось, коль из дому в одном исподнем выскочил… А еще - душой маешься. Совета спросить хочешь, да не знаешь у кого. Не тушуйся, мил человек, говори: все как есть. Я многое повидал на этом свете. Опасаться ж тебе и вовсе нечего. Не столкуемся - пойдешь дальше своей

дорогой. Какое я тебе препятствие чинить смогу? До замка хоть и недалече, а все равно, цельных два дня пути. Даже если б я прямо сейчас Лукаша за стражниками отправил, ты все равно скрыться успеешь. Да только не стану я этого делать. Или может, ты голоден? Но я только отрицательно помотал головой. Есть, конечно, хотелось, но не настолько, чтобы отвлекаться от важного разговора.

- Как знаешь... - не стал упрашивать хозяин. - Вообще-то до обеда недалече, так что с голоду не помрем. Кстати, я - дед Мышата, или просто Мышата. Кому как нравиться. А тебя, как зовут-кличут?

- И… Ир… Игр…

- Может, Игорь?

- Да, - это созвучье мне показалось наиболее знакомым. - Как-то так…

- Чудны дела твои, Создатель! - Старый мельник задумчиво поскреб подбородок, сквозь сбитую набок длинную, седую от муки и возраста, густую поросль. - Видать, и впрямь беда с тобой приключилась. Ну, рассказывай, Игорь… И главное - не отчаивайся. Равновесие незыблемо, а значит, раньше или позже, все возвратиться на круги своя.

- В том вся и беда, Мышата, что рассказывать мне нечего, - я открыто посмотрел в глаза сострадательному хозяину. - Верь, не верь, но я буквально только что очнулся возле твоей мельницы. Прямо на плотине… И о себе совершено ничего не помню. Имя и то, только сейчас всплыло, когда ты спросил…

- Занятно, - мельник покивал головой, после облокотился на столешницу и подпер щеки ладонями. - А я, старый глупец, в гордыне своей, думал, что удивить меня уже нечем. Что, совсем-совсем ничего не припоминаешь?

- Ну, как ничего. Я отлично знаю, что вон там - лес, это - я мотнул головой в сторону дерева - ива, это, - ткнул пальцем в кувшин, - пиво. А вот о себе самом ни единого словечка. Ни сколько мне лет, ни чего умею, ни где жил…

- Если вкус пива не позабыл, стало быть выживешь, - хмыкнул Мышата. - Вообщето, приходилось мне слыхивать, что после сильного удара по голове, воины теряли память, но ты утверждаешь, что ран на тебе нет?

- А чего утверждать, сам посмотри, - я наклонил макушку к лицу старика. Тот оглядел ее внимательно и согласился.

- Да, целехонька твоя головушка... Ну, значит без колдовства не обошлось. Сами-то люди пока летать не научились. А при небрежном, или поспешном переносе случается, что память за человеком не сразу следует… Физические тела быстрее эфемерной субстанции передвигаются… Но это не навсегда, со временем догонит, от расстояния зависит… - дед Мышата неопределенно повел глазами.

- Видно, не прост ты, мил человек. И судьба твоя такая же, путанная. Ну, ничего, Игорь, ты молод, силен… Справишься. А покуда, если других намерений не имеешь,

погости у нас пару деньков. Оглядись. Поразмысли... Чтоб нахлебником себя не чувствовать, можешь в хозяйстве помочь… Если захочешь. А там посмотрим: с какой стороны камзол застегивается… Кстати, заодно и одежку тебе кой-какую спроворим. Не в одном же исподнем ходить. Ну как, согласен? Типа, у меня был выбор? Нравиться, не нравиться - спи моя красавица… *** Солнце еще крепко спало, не потревоженное даже первым чуть хриплым "кукареку", когда я поднялся с лежанки и, осторожно ступая босыми ногами по скрипучим половицам, чтоб невзначай не разбудить умаявшихся за день хозяев, вышел наружу. Мне нравились эти летние предрассветные часы за бодрящую свежесть, нежную прохладу, ненавязчивую тишину, и за то, что именно в такие мгновения возникало предчувствие чего-то прекрасного, невозможного в обыденной жизни. Каждое утро я выходил во двор, подолгу смотрел на угасающие звезды, и только после этого приступал к разминке. С удовольствием ощущая, как тело наливается силой, а суставам возвращается былая гибкость. Приняв предложение деда Мышаты, я поступил правильно. Чувствуя себя вполне здоровым, вдруг понял, что мое тело имеет на этот счет совершенно иное мнение. При малейшем усилии я нещадно потел, руки и ноги начинали дрожать, а сердце колотилось так, что едва не выпирало сквозь мышцы.

- Похоже, Игорь, что ты длительное время провел без движения, - поставил диагноз мельник. - Ну, ничего. Потихоньку восстановишься. Крепче прежнего станешь. Старик оказался прав. Силы возвращались, как говорится: не по дням, а по часам. И еще один случай, намекнул мне, что старый мельник не так уж прост, каким хочет казаться. На второй день я забрел слишком далеко в лес и, как водиться, заплутал. Каково ж было мое изумление, когда, побродив некоторое время, я вышел обратно к мельнице. А еще больше меня озадачили слова Лукаша, услышанные в ответ на рассказ о приключении.

- А ты, думаешь: чего я здесь сижу? Давно б убежал, да Мышата не отпускает. И видя мое недоумение, подросток объяснил: - Люди поговаривают, что и не дед он мне вовсе, а еще моего деда дед. Давно тут живет и со всеми лесными духами знается. Без ведома и согласия Мышаты сюда никому пути не найти. А нужного ему человека тропинка завсегда обратно приведет. Вообще-то он и не только с лесными дружит. Зимой у нас запруда никогда не замерзает. Ручей, хоть и мелкий, а колесо крутит - будь здоров. И мука на нашей мельнице как снег белая. Нигде такой больше нет. А пироги из нее такие, что лопнет человек, а оторваться от миски не может. От того и свозят сюда зерно почитай со всего княжества, хоть и далече. Особенно зимой, когда другие мельницы

останавливаются. Даже из Дуброва. А порой и из самого Турина обоз приходит. Я, правда, не замечал, чтобы деда волшбой баловался, но ведь неспроста все это, как считаешь? А с другой стороны чего жаловаться, видишь, как у нас тихо? Можешь даже ночью на землю улечься и никто тебя за задницу не схватит… После того разговора я стал меньше кручиниться, а больше нагружать мышцы и ждать. Ведь, здраво размышляя, если уж оказался здесь по чьей-то воле и умыслу, то те же силы и дальнейший путь указать должны. Из разговоров узнал, что полвека назад здешними землями прокатилась страшная болезнь, прозванная в народе Моровицей, после которой выжил даже не каждый десятый. Поэтому, в королевстве людей теперь меньше, чем ранее проживало в одном только Турине, столице Зелен-Лога. Выжившие после мора, сбились в пяти городах и близлежащих селениях, а остальное жилье, покинутое без присмотра, либо порушено и поглощено лесом, либо сожжено лихими людьми. Что мельница деда Мышаты стоит не так уж и далеко от большака, когда-то соединявшего Полуденные Земли и столицу королевства. А теперь он пуст. Потому как проход на юг перекрыт Змииным ущельем, да и торговать с харцызами может только безумец. Что земли баронства Дубров принадлежат баронессе Катаржине, а управляет всем ее второй муж, барон Владивой… *** Смыв в прохладном ручье пот с утомленного тела, я почувствовал такой прилив сил, что вернувшись на подворье, не стал входить в избу, из которой доносилось незлобивое бурчание Мышаты, занятого привычным утренним делом - попыткой разбудить внука. А свистнул собак и подался через запруду на дикую сторону. Вчера, в ельнике я заприметил хорошую грибницу проклюнувшихся маслят. За сутки грибы должны были подрасти и набрать весу. А что может быть вкуснее яичницы на зажаренных в сметане маслятах? Как раз, пока мельник растолкает соню, успеют обернуться. И собирать их поутру легче всего - влажные шапки призывно блестят в лучах солнца. Ни одного не пропустишь. Я не успел еще углубиться в чащу, как услышал слабый стон, доносившийся из овражка, рядом с ельником. Псы вздыбили загривки и зарычали, припадая животами к земле. Громко цыкнув на них и не таясь, нарочно потрескивая при ходьбе сухим валежником, я двинулся на стон.

- Кто здесь? Окликнувший меня голос принадлежал мужчине, но был так слаб, что я едва его расслышал.

- Кто бы ты ни был: старик, мужчина или юноша, громогласным Перуном заклинаю - приблизься. Даже если ты всего лишь женщина, пусть Лада не позволит тебе пройти мимо… Спустившись вниз, я увидел лежащего ничком человека, в яркой одежде непривычного покроя. Остатка сил у того хватило лишь чуть повернуть голову набок.

- Нужна помощь? Что случилось?

- Молчи! - голос незнакомца неожиданно окреп, и в нем зазвучали повелительные нотки. - У меня нет времени на пустую болтовню! Слушай и запоминай! Али Джагар из Вольной Степи, прозванный Островидом извещает Великого мастера о том, что в мир пришел Разрушитель! Ошибка исключена! Видение было слишком явным! Кто бы ты ни был, поклянись своим именем, что донесешь эти слова Оплоту! Голос незнакомца звучал столь повелительно, что я не осмелился отказаться, хотя совершенно ничего не понял.

- Ну, же! Клянись!!!

- Клянусь...

- Именем своим клянись! Чтоб все Боги услышали!

- Я, Игорь, клянусь, что передам слова Али Джагара, прозванного Островидом Великому мастеру, - понимая, что иначе раненый не успокоиться, я произнес требуемую клятву.

- Хвала Богам… - в слабеющем голосе незнакомца прозвучало облегчение. - Ты поклялся. Можно и помирать. Я передал эстафету… Все что мое, Игорь, - теперь твое! Глупая случайность… Змий сбросил... Напоролся грудью на сломанный сук… Видно, так угодно Перуну… - раненый перевел дух и совсем уж тихо закончил. - Не судьба знать, атаману Вернигору погибнуть в бою. Не жалею… Гонец - он тоже среди врагов… Об одном прошу, похорони по степному обычаю. Не зарывай в землю…

- Погоди умирать, - я наклонился над атаманом. - Тут жилье рядом. Мельник немного в лечении сведущ. Сейчас приведу помощь, авось обойдется…

- Не надо, Игорь, не суетись понапрасну… - прохрипел тот. - Я в ранениях толк знаю. И так чудо, что до сих пор не помер… Видно, тебя должен был дождаться… Прощай, брат. И помни, ты поклялся! Перун и все какие есть Боги тому свидетели. А Громовержец очень суров с клятвопреступниками… На шее мешочек… возьми камень. Никому… - он замолчал, собираясь с силами, но похоже, их уже совсем не осталось. - Я не знаю… Не было ни вздоха, ни содрогания тела, но по внезапной тишине, на мгновение окутавшей лес, я понял, что Вернигор умер. Постояв немного в раздумье над телом усопшего, я поднял его на руки и понес к мельнице.

- Как я вижу, Игорь, судьба тебя все-таки нашла… Дед Мышата встретил меня на пороге дома, с таким видом, словно давно поджидал, и именно с такой страшной ношей.

- Что-то чудилось мне сегодня недоброе, всю ночь, - объяснил старый мельник, заметив удивление на лице. - Думал, может, из-за полнолуния. Месяц последнее время какой-то странный, будто кровью изгвазданный… Жив? Нет?! Так чего ж ты его в дом тащишь? Пожелание: "Что б тебе умереть в избе!" - для харцыза худшее из оскорблений. Положи под навес... на сено... Где ж это ты с ним схлестнулся? На большак ходил? Хотя, что я несу, - мельник задумчиво потеребил бороду и забормотал едва слышно. - Лес бы не выпустил... Неужто, харцыз сам сюда заявился? Но как он сумел преодолеть защитное заклинание? Нет, невозможно… - и, обращаясь ко мне, произнес громче. - А разбойник-то не прост. Судя по одежде и богатой сабле из старшины.

- Назвался атаманом Вернигором. Я бережно уложил покойного на мягкое сено, вдруг пронзительно пахнувшее в лицо сладкими ароматами смерти.

- Ух, ты! - дед Мышата удивился пуще прежнего, и прибавил безо всякого почтения к усопшему. - Вернигор, говоришь? Слыхивал, слыхивал. А как же, знатный был злодей! Во многих домах его прокляли! Как же ты, смог такого воина уложить? Еще и голыми руками?

- Да ты что, старый, с ума сбрендил? - мое возмущение было столь велико, что я совершенно позабыл о почтении к хозяину. - Я его чуть живым в овражке нашел. Перед смертью Вернигор сказал, что… Змий его сбросил… - закончил уже не так напористо. - И в темноте он напоролся на острый сук.

- Не зря, значит, говаривали, что не суждено лихому атаману ни от клинка, ни от стрелы погибнуть! - забормотал старик. - Вона, какая судьба поджидала разбойника… Змий?! - переспросил удивленно, когда осознал услышанное. - Да ну, глупость. Бредил, наверное…

- Мне почем знать? - Я все еще не остыл от нелепого обвинения. - Говорю ж, нашел умирающим, а когда он дух испустил, тело решил сюда принести. Не бросать же в лесу? А перед смертью атаман просил похоронить по степному обычаю. Извини, деда, я не совсем понял, кто он такой?

- Один из атаманов степной вольницы. Это тебе что-то напоминает?

- Наоборот. Ни одно слово не знакомо. Может, расскажешь?

- Не сейчас, - отмахнулся тот. - Извини, Игорь, коротко не получиться… Позже вернемся к этому разговору. А зачем ты покойника на руках нес? Не мог на коня навьючить? Кстати, где ты его оставил? Сейчас Лукаша пошлю. Сгодиться животина в хозяйстве… Или - продадим. У харцызов знатные кони, дорого ценятся… Уверен, не меньше малого дуката сторговать удастся.

- Не было коня.

- Ускакал?

- Вообще не было. Может, когда атаман о Змее говорил, то имел в виду, что его конь с такой кличкой сбросил? - предположил я неуверенно и по выражению лица мельника понял, что сморозил откровенную глупость.

- Даже если б я сразу не поверил в потерю памяти, то теперь перестал бы сомневаться. Во всем мире, от Студеного моря и до Закатных земель, нет более умелых наездников, чем харцызы. Для них конь важнее, чем ноги для обычного человека. Иначе в Вольной Степи не выжить. Проще предположить, что атаман и в самом деле летел на Змее, чем поверить, что его могла сбросить лошадь. Ну, да ладно… Солнце поднимется выше, сам на следы взгляну. Значит, жил еще, говоришь, когда ты его нашел? А что сказал?

- Просил меня поклясться своим именем, что передам…

- Надеюсь, ты не сделал такой глупости? - поспешно перебил меня Мышата.

- Он очень просил... - я уже не был так уверен в том, что совершил добрый поступок.

- Я не смог отказать умирающему... Дед Мышата помолчал немного, неодобрительно покачивая головой и что-то бормоча себе под нос, а потом хмыкнул: - Мудры были жившие до нас. Судьбу и в самом деле по обочине не обойдешь, а каждое доброе дело должно быть наказуемо. Остается верить, что Создателю, в его замыслах нужен только ты, а не немощный старый мельник… Повтори-ка, в чем атаману поклялся?

- Что донесу до какого-то Великого мастера известие от какого-то Али Островида, о приходе в мир Разрушителя. Подоспевший к этим словам Лукаш только охнул.

- Да, Игорь, видно и впрямь не простая тебе дорога стелиться... - цыкнул зубом дед Мышата. - Потому, возможно, вся твоя предыдущая жизнь и забылась, что с этого дня она уже не имеет никакого значения. И я очень надеюсь, что занесло тебя сюда лишь затем, чтобы принять эстафету от атамана Вернигора. Иначе, нам с внуком было бы гораздо лучше давно придушить тебя ночью, сонного. Мельник немного помолчал, давая прочувствовать серьезность сказанных им слов, а потом угрюмо спросил.

- Кстати, что означает поклясться собственным именем, ты помнишь? Я только головой помотал.

- Еще лучше. Атаман сказал, что все, что его, теперь твое?

- Да.

- Братом называл?

- Называл.

- Что ж, ритуал соблюден до мелочей и Перун Громовержец тому свидетель. Умирая, атаман Вернигор призвал на тебя древнее заклятье. И если до срока не успеть

исполнить обещанное… - мельник что-то забормотал себе под усы. - Ага, … да. Ну, вообще-то времени еще достаточно. До праздника Макового зерна уж точно…

- Деда, - взмолился я, - объясни ты толком.

- Все просто и неизбежно как восход и закат, мил человек, - произнес мельник. Атаман Вернигор передал тебе свою честь, имущество и незавершенное дело. Поэтому, если не хочешь навлечь немилость всех ныне здравствующих Богов, а возможно и самого Создателя, обещание придется исполнить.

- Я же не предполагал ничего такого! - воскликнул я. - Он меня обманул!

- Нет, с его стороны все было честно, - не согласился дед Мышата. - Атаман не мог знать, что ты несмышлен в житейских делах. С дитем он по-другому разговаривал бы…

- И что же теперь делать?

- А что ты собирался делать, когда клялся? - поинтересовался старик. - Только не говори, что сразу решил обмануть Вернигора. Все равно не поверю. Небось, обрадовался, что нашлась причина убраться отсюда? Вам молодым все неймется, не сидится на месте. Впрочем, оно и не удивительно… - продолжал ворчливо, скорее разговаривая сам с собой, нежели с парнями. - Понимание, что нет ничего в этом мире важнее покоя, приходит с мудростью. А та, в свою очередь - вместе с прожитыми годами… Хотя, - задумчиво потеребил старик бороду. - Довольно часто годы приходят сами…

- Думал, вы подскажете, как поступить.

- Подскажу, - смилостивился старый мельник. - Ты у нас уже с месяц, а память так и не вернулась. Даже сны не запоминаются. Верно? Я кивнул.

- Значит, нравиться нам это или нет, а тебе и в самом деле пора в путь собираться. И если раньше мы не ведали: куда и зачем, то нынче Судьба сама прислала подсказку. Вот только, судя по весточке: ждут тебя, Игорь, впереди не молочные реки и кисельные берега, а путь кровавый и жестокий.

- Но, я же еще толком ничего не знаю о вашем мире! - растерянно воскликнул я. Далеко ли зайду? И где искать этого Мастера?

- Не волнуйся, все расскажу. И самого не выпровожу. Видно, пришла пора и Лукашу на мир поглядеть. Он хоть за пределы мельницы не выходил, но смышлен и хозяйственен. Пригодиться...

- А как же ты, деда? - забеспокоился внук. Услышав, что его заветной мечте суждено сбыться, парень вдруг оробел. - Сам мешки ворочать станешь?

- Не-а… Мне уже не осилить. Придется молоть задешево, чтоб люди сами и зерно засыпали, и муку отбирали. А это - прямой убыток хозяйству… - проговорил задумчиво, посматривая на меня с намеком.

- Да я б с радостью заплатил, - развел я руками. - Но ты же, деда, знаешь, что у меня добра ровно столько, сколько на себя надето. Штаны да рубаха… Мышата бросил взгляд на мои добротные мягкие сапожки и добавил: - Ну, порты твои, мне ни к чему, носи на здоровье. А вот насчет остального добра, ты ошибаешься…

- У меня что, с собой еще какие-то вещи были? - удивился я. - Или вы их позже нашли?

- Нет, деда о твоем наследстве говорит, - пришел на помощь Лукаш. Но только еще больше все запутал.

- Ничего не понимаю, - потер я лоб. - Откуда у меня наследство? Что еще мне неведомо?

- Ну, тут нет тайны, - неспешно ответил мельник. - Просто, ты о покойном атамане запамятовал. А ведь он перед кончиной все свое добро тебе завещал.

- Вот еще, стану я мертвеца обирать…

- Погодь, не шебаршись… - остановил меня старик. - Согласно древнему обычаю, если воин считает, что еще не все долги им уплачены, он перед смертью может выбрать приемника. И, если тот согласен, принять на себя обязательства умирающего, то все имущество, вместе с именем, переходит ему по наследству. Поэтому, отныне ты не только вправе называться Вернигором, но и владеешь всем имуществом атамана. А судя по толщине кошеля, который все еще заткнут за его пояс, там не только для найма работника хватит, но и вам с Лукашем на дорогу останется, - и, видя, что я собираюсь возразить, быстро продолжил. - Так что, не кручинься раньше времени, а давай в дорогу готовиться. Эх, знать бы, где упадешь, соломку подстелил бы…

- А вот с места не сдвинусь, пока вы мне все о харцызах не объясните, - твердо промолвил я. - Обещание, данное по незнанию, лично для меня - пустой звук! И, вообще, с какой радости я должен рядиться в одежды злодея, которого, как ты сам сказал, прокляли многие?

- М-да, - почесал затылок старик. - Ох, Игорь, слишком многое тебе еще предстоит узнать и запомнить, но ты прав: надо оставшееся время с толком использовать. Дальше-то вам, только на себя самих, да на добрых людей придется надеяться. Хотя, чудиться мне отчего-то, что скоро тропка обратно воротится. И не одних вас ко мне на подворье приведет. К добру ли, к худу ли - поживем, поглядим… А что касаемо Великого мастера, то искать его надлежит в академии Оплота Равновесия. Мастерхранитель со времен Моровицы не покидает ее стен. Слишком дорогой ценой обошлось Остромыслу укрощение поветрия… Совсем занемог старикан.

- Погодь, деда, - не дал заболтать себя я. - Не перепрыгивай с одного на другое. Про Оплот мы после поговорим. Сначала, расскажи о харцызах. Они, в данный момент, меня больше интересуют!

- Добро, - не стал увиливать Мышата. - Слушай, коль приспичило. К югу от королевства Зелен-Лог горный хребет отрезает наши края от Полуденных земель. Именно туда, в пустые пределы от Прохода до Запретных земель, бегут те, кому удалось скрыться от правосудия и палача. До Моровицы только в Дуброве проживало больше шести тысяч обитателей, не считая крестьян из близлежащих сел и хуторов. Поэтому, нарушителей закона хватало. При этом все считали: что страдают напрасно и хотели отомстить обидчикам. И как только ватага беглецов достигала той численности, когда харцызы переставали бояться собственной тени, а жажда мести становилась невыносимой, они врывались на земли королевства. Убивая, грабя и насилуя. Не отделяя виноватых от невиновных. После чего снова скрывались за Проходом, угоняя захваченный скот и молодых женщин. Высланные вслед отряды королевской гвардии и стражи, поплутав некоторое время по степи, возвращались ни с чем. Даже поговаривать стали: "что проще ветер поймать, нежели харцыза в степи". А потом они, из разрозненных банд, создали Кара-Кермен, что-то среднее между городом и военным лагерем. Строго подчиняющееся своим законам и управляемое советом атаманов. И королеве пришлось смириться со столь беспокойным соседом, защитившись от внезапных нападений, сторожевым замком, возведенным рядом с Проходом. Мышата перевел дыхание, и продолжил.

- Когда с Запретных земель стала появляться нежить, харцызы только обрадовались. Ведь, из-за перемирия, объявленного Оплотом Равновесия после Моровицы, им стало не с кем воевать. Но из года в год нежити становилось все больше, и харцызы обратились за помощью к короне. Но, прежние обиды и пролитая кровь еще не были забыты, и королева отказала степнякам в помощи. С тех пор Кара-Кермен в одиночку сдерживает нежить, временами налетая на земли Зелен-Лога, в отместку и для пополнения запасов…

- И что, с тех пор так и не нашли общего языка.

- Может и нашли бы, - пожал плечами старик. - Слыхал я, что нынешний король в ратном деле умнее многих прежних, да вот беда - стала нежить и у нас показываться. А Большой Совет взял, да и обвинил в этом степняков, мол харцызы умышленно нежить к нам пропускают, а то и завозят. Вот и не получилось столковаться… Так что вы, парни, если не приспичит, ночью лучше за пределы обжитых мест не выходите. Хранители хоть и чураются силы, а какую-никакую защиту дают. Старый мельник опять умолк, припоминая: о чем еще следует сказать, но решил, что рассказал достаточно.

- Ладно, с харцызами будем считать, разобрались. Теперь поговорим об Оплоте, произнес я требовательным и непререкаемым тоном.

- Оплотом в простонародье зовут Круг хранителей равновесия, - чуть медленнее, явно подбирая слова, заговорил Мышата. - Несколько веков тому, один из магов

заполучил мощнейший источник энергии Хаоса. И заигрался с обретенным могуществом так, что едва не превратил земную твердь в небесную пыль. Дабы остановить его, все остальные маги, вместе со старшими учениками объединились в Круг. Но даже совместной мощи хватало едва-едва. Мы… - мельник поперхнулся и закашлялся. - Они сумели накрыть то место, где обосновался взбесившийся маг, непроницаемым куполом, и оставалось только запечатать Барьер, когда Темн почувствовал угрозу и напал. Он и раньше был достаточно силен, а уж со "Слезой Создателя"… Маги и ученики гибли один за другим, и только последний из всего Круга успел закончить ритуал, но так перенапрягся, что почти выгорел сам. Темн не вырвался на свободу, но сумел воспрепятствовать Барьеру полностью сомкнуться. Осталась трещина… Совсем ничтожная, но расширяющаяся при каждом использовании магии во внешнем мире. И пока уцелевшие ученики доросли до нужного уровня, чтоб понять это, трещина превратилась в щель. А заделать ее некому. Нет в мире магов такой величины. И тогда, на общем Круге, куда были приглашены все, кто хоть немного мог управлять Силой, приняли поспешное, по сути примитивное, но действенное решение - запретить применение магии, требующее прикосновения к источнику Силы, до тех пор, пока не появится тот, кто сможет уничтожить Темна, или хотя бы заделать прореху в куполе. С тех пор маги тщательно следят за выполнением уговора. Хотя, клятва была составлена так, что нарушить ее может только самоубийца. Я тряхнул, потяжелевшей от избытка информации, головой и решительным жестом остановил Мышату.

- Общей истории пока достаточно. В общем-то вопросов не стало меньше, но все сразу ухватить нельзя, это понятно даже мне. Но главное я уловил. Разрушитель, который грядет, это и есть тот, кого все ждут. Верно?

- Да.

- Непонятно, почему Разрушитель, а не Строитель? Ему ж заплату накладывать?

- Это в крайнем случае. А вообще-то, для мира лучше, если он сможет разрушить источник Хаоса, коим до сих пор владеет и понемногу пользуется Темн. Но ты прав, Игорь, всего за раз не ухватишь. Подробнее расспросишь в пути у Лукаша. А теперь, хлопцы, пойдемте обедать… Глава вторая Когда просека, пропетляв лесом вслед за колеей проложенной тележными колесами, вывела нас на опушку, я непроизвольно шагнул назад, под защиту деревьев. Огромное, ничем не ограниченное пространство, открывшееся взгляду, не то чтоб испугало, но озадачило сильно. После поляны у мельницы, поля, раскинувшиеся до горизонта, изумляли своей бесконечностью.

- Ты чего? - тронул меня за рукав харцызкого кунтуша Лукаш. - Увидал что-то? Где?

- Да вот, - повел неопределенно рукой. - Как-то так все далеко… Подросток презрительно сплюнул под ноги и пренебрежительно ответил: - Разве ж то далеко? - а потом ткнул пальцем перед собой. - Видишь вон там, чуть левее от шляха, рощицу на взгорке? Я взглянул в ту сторону и кивнул.

- Ну, так за ней уже первая на нашем пути в Дубров деревенька будет, - объяснил Лукаш и, степенно опираясь на увесистый посох, размеренным шагом продолжил путь. Мне ничего не оставалось, как сбросить с себя наваждение и двинутся следом.

- Опупение... - вдруг прибавил, смеясь мельничук.

- Что? - переспросил я, подумав, что ослышался.

- Деревенька, говорю, Опупение называется. Смешно, да? - повторил Лукаш.

- Скорее, нелепо. С чего вдруг о себе столь неуважительно?

- О, тут целая история! Правдива, или нет, судить не стану. Но, рассказывают, что в то время, когда королева прислала людей, заложить у Прохода сторожевой замок, - в здешних местах уже не одно поколение стояла небольшая деревенька в десяток дворов. И барон, когда объезжал свою новую вотчину, увидав ее, удивился страшно: "Они что, опупели, здесь жить? Прямо на пути у харцызов?"

- Именно, опупели? - рассмеялся я.

- Бают, что барон Студен, употребил более емкое определение, - словоохотливо продолжил Лукаш, улыбаясь во весь рот. - Но, карту местности следовало представить для ознакомления королеве и Большому совету. Поэтому, в Оплоте, подобрали более пристойное название. Именно оно и прижилось в дальнейшем.

- А что, - чуть погодя, когда веселье пошло на убыль, спросил я, - здесь и в самом деле так опасно? Из рассказов Мышаты, у меня сложилось суждение о харцызах, как о жестоких и беспощадных воинах.

- Вообще, так и говорят. Но к Опупению это не относится, - помотал головой парнишка. - Хоть деревенька и примостилась почти у Южного тракта, на виду у Прохода, не было ни одного случая, чтоб харцызы напали на нее.

- Странно…

- Деда как-то обмолвился, что ничего странного. Просто - навару там для степняков на один зуб, а вот подружиться с поселянами - у них прямой резон. Те и тревогу не подымут, когда разбойники в набег пойдут, и раненым харцызам помощь окажут, буде их живыми до Кара-Кермена довезти, никак не удается. Новости расскажут… Сменяют или продадут чего из вещей… Возможно, и о готовящемся походе королевской войска в Заскалье, предупредят… Правда, после Моровицы людей осталось так мало, что ни о каких походах никто и не помышляет.

- А все же, неужели барона не удивляет столь подозрительная симпатия с боку разбойников к его крестьянам?

- Еще как! Но, сколько не пытались королевские стражники поймать в деревне хоть одного харцыза, те ни разу в расставленные сети не попадались. А засада вскоре начинала животами маяться, и воины возвращались в замок, не солоно хлебавши. Бают, вода в ручье у Опупения особая, только для местных уроженцев и годиться. Чужакам, долго привыкать приходиться. И - наоборот… От того деревенька с годами не разрастается, и ее жители на другие земли переходить не спешат. А еще, - несмотря на то, что на мили вокруг не было ни одной живой души, Лукаш понизил голос, слыхивал я от привозивших на мельницу зерно мужиков, что по ночам и Змеи к ним наведываются…

- Змеи? - я недоверчиво покрутил головой. - Ну, это уж точно басни. Волчонка приручить и то не всегда удается, а тут… Я память потерял, а не рассудок.

- Не стану утверждать, будто мне все тайны открыты, - вкрадчиво продолжил Лукаш, - но если внимательно прислушиваться к чужим разговорам, особенно когда люди уверенны, что их никто не слышит, много интересного удается узнать. Порой, такого, что собственным ушам не веришь. Да и Проход, рядом… - паренек ткнул пальцем на юг. - Вон те темные и низкие облака над горизонтом видишь? Я остановился, отер пот с чела, - после лесной прохлады, не смотря на близость вечера, на голой равнине солнце еще припекало всерьез, - и только потом проследил взглядом в указанном направлении.

- Вижу…

- Так это и не облака вовсе, а горы. То есть - Проход…

- Погоди, - остановил я словоохотливого паренька, из которого, после вынужденного молчания на мельнице, слова сыпались так, будто мех прохудился. - Как я понял из объяснений Мышаты, Проход - это единственный путь с севера на юг, проложенный по ущелью в горной гряде. Но я не могу разглядеть его с этого места.

- Вообще-то ты прав, - согласился парнишка. - Но люди называют, для краткости, Проходом и всю гряду, преградившую перешеек, между большими водами. Только, я не о том хотел сказать, отмечая близость гор… - он удобнее поправил заплечный мешок и продолжил. - Неподалеку ущелья, на одной из вершин, образовалось озеро… Именно там, поговаривают и гнездятся Змеи. А до Опупения, которое и нам рядом, крылатым всего ничего. Вот и суди, много ли нелепости в этих разговорах?

- Вот как? - неуверенно произнес я. - Знаешь, пока я еще не разобрался в здешней жизни, может, ну ее, эту деревеньку? Обойдем стороной?

- Не глупи, - осадил меня Лукаш. - Россказни россказнями, а путь до Оплота не близок. Хорошо, если в две-три седмицы управимся. И все это время надо что-то есть. А много ли у нас припасов? Даже если бы деда оставил нам чуть больше медяков из кошеля атамана, так их еще потратить где-то надо. Во-вторых - никто в здравом уме не останется ночевать в чистом поле, когда рядом человеческое жилье.

- В общем-то ты прав, конечно, - кивнул я. - Трус не играет в хоккей…

- Во что не играет?

- Не обращай внимания, я сам не всегда понимаю смысл своих слов.

- Сильно ж тебя приложило, - покачал сочувственно головой Лукаш. Мышата не стал посвящать внука в детали моего появления на мельнице, а придерживался версии об ушибленной голове. - О чем это я? Ага, там переночуем, а после Опупения, в дне пути, будет деревня Перекресток. Потом еще день ногами перебирать - и увидим Дубров. Он нам не совсем по пути, и если б спешили, то свернули б в Перекрестке на большак, ведущий к Турину, и двинулись по нему на север, но в городке или замке всегда найдется возможность подзаработать. Тем более - бродячим скоморохам, какими деда велел нам сказываться.

- С этим я и не спорю. Но до Перекрестка провизии уж точно хватит… И двигаться налегке сподручнее.

- Своя ноша не тянет, - отрезал паренек. - В Опупении меня каждая собака знает, а староста и подавно. Сколько раз на мельницу наведывался. Можем у него даром поужинать и переночевать. Какой ни какой, а прибыток.

- Ну, будь по-твоему, - согласился я. Тем боле, что деревенька, уже хорошо видимая сквозь редкие деревья, казалась тихой и беззаботной. - Только, если случится что-то, не говори, будто тебя не предупреждали.

- Брось, атаман, - отмахнулся Лукаш. - Ничего с нами не случиться. Во-первых, жители тамошние дружелюбны к харцызам, а одет ты нынче, соответственно. А вовторых, я к ихнему старосте заветное слово знаю… Вот только Вернигором называться не спеши. Думаю, не стоит прежде времени всю округу о кончине атамана извещать. Погоди, пока до Мастера-Хранителя доберемся… Там видно будет. Не зря ведь покойный ночью в Оплот пробирался. Знать, таился от кого-то.

- Это ж вы с дедом настояли, чтоб я в харцызкие одежды облачился.

- А ты что, в путь, прям в исподнем хотел двинуть? - удивился паренек. - Не спорю, добротное у тебя белье, но не для дальней же дороги. Ни от стужи, ни от колючек никакой защиты. Да и безоружным, как-то не сподручно… Вдруг - с мертвяком, или каким иным зверем столкнемся? Я непроизвольно притронулся к эфесу дорогой сабли, по обычаю скоморохов, закрепленной за спиной. Впервые сжав рукоять оружия в ладони, я сразу понял, что хорошо знаком с этим ощущением. И, похоже, держал саблю в руке гораздо чаще, чем топор или вилы.

- Вот и пришли, - остановился Лукаш, указывая подбородком на невысокий частокол, который если еще как-то мог отпугнуть диких зверей, то совершенно никуда не годился для защиты от людей. Одновременно с его словами, из ворот в ограде с громким лаем выкатилась свора собак. И хоть каждому известно, что днем сторожевые псы никогда сами не набросятся на человека, паренек удобнее перехватил тяжелый посох, готовясь в любой момент огреть слишком зарвавшегося кабыздоха.

*** - Здоров будь, хозяин! - произнес громко Лукаш, когда с крыльца одного из десятка добротных домишек, стоявших вкруг, двухоконными фасадами к просторной и ухоженной площади, к ним шагнул крепко сбитый мужчина, одетый по-крестьянски не броско. Единственной дорогой деталью его одежды был широкий, атласный трехцветный кушак, несколько раз обвитый вокруг отчетливо выступающего живота.

- И вам здравствовать! - густым басом ответил староста, с прищуром вглядываясь в их лица. - Кем будете? Откуда и куда странствуете? Тебя, добрый человек, я никогда прежде в наших краях не видал, а вот лик мальца - вроде, мне знаком…

- А то нет, - ответил Лукаш. - Сколько раз на мельницу заезжал, столько раз и виделись, господин староста.

- Вот те на, - изумился тот. - Лукаш, мельничук? И вправду похож. Прости, что сразу не признал. Ты завсегда мукой с ног до головы выбелен, а тут - умылся, приоделся… Каким ветром к нам занесло? Деда что ж одного оставил? Али беда какая-то приключилась?

- Да нет, хвала Создателю, господин Броун, все у нас хорошо. Деда здравствует, чего и вам желает. Упросил я его отпустить меня на пару седмиц, мир повидать…

- Дело доброе, - согласился староста. - Когда ж, как не в твои годы, на мир глядеть? А то совсем носа с мельницы не кажешь. Небось, и девку-то живую, за подол еще не держал… У вас же, окромя русалок в запруде, да наяд в лесу, длиннокосых и вовсе не водиться.

- Это завсегда успеется, штука не хитрая, - отмахнулся паренек.

- Тоже, верно… - староста заметил, что Лукашу не слишком пришлась по сердцу его шутка, и поспешил увести разговор в сторону. - А ты, добрый молодец, прости не пойму какого сословия будешь, кем парнишке и старому Мышате приходишься? обратился ко мне.

- Игорь, наш давний знакомый, - поспешил ответить мельничук. - Гостил на мельнице. Теперь в путь собрался, и деда отпустил меня сопроводить его. Путешествовать вдвоем гораздо веселее.

- Да, приятный разговор заметно укорачивает дорогу, - охотно подтвердил староста.

- Заночуете в деревне или торопитесь?

- Заночуем, заночуем, - засмеялся разбитной Лукаш, заметил разочарование на лице старосты и прибавил. - Деда особо просил меня поглядеть, сколько ж пирогов вы за один присест съедаете. А то, говорит, в селе пара домишек, а зерно опупенцы, на помол, почитай каждую седмицу несколькими телегами везут. Куда только мука девается?

От произнесенных хлопцем, как бы в шутку, слов староста скривился так, словно гнилое яблоко надкусил. Но ответил степенно и вполне искренне.

- За ужином и поглядите. А пока, прошу ко мне в сад. Там прохладнее будет… Передохнёте с дороги, умоетесь… Слегка перекусите. Разносолов не обещаю - гостей не ждали, жена с дочерьми в огороде весь день… Но, краюха хлеба и кусок буженины найдется. А там - и женщины вернутся, вареники затеют. Пить захотите - взвар есть. Воду из колодца лучше не берите, а то животами с непривычки маяться станете. Чтоб с ней свыкнуться - не меньше месяца у нас пожить надо. Да и то - не каждому… Иной страдалец так изведется, что смотреть больно. Ну, да тебе, Лукаш, сие ведомо и, если что, товарищу подскажешь… Прошу, за мной… - указал он рукой на утоптанную стежку, ведущую вокруг дома на задворки. - Утолите только мое любопытство в одном вопросе, если можно?

- Спрашивай.

- Отчего, Игорь, ты саблю поцепил, по обычаям скоморохов? Или в Кара-Кермене теперь так принято?

- От того и поцепил, - ответил я быстрее, чем Лукаш собрался с мыслями. - Что я скоморох и есть. Вернее - кулачный боец. А кунтуш харцызкий, это мой последний выигрыш. У хозяина денег не было, а поверить, что я его искуснее, воин не хотел. Вот и поставил в заклад свои вещи. Глупо было бы отказываться, верно? Одежка справная, долго послужит и стоит недешево.

- Угу, угу, - кивнул староста, в знак согласия, украдкой поглядывая на мои костяшки пальцев. - Вполне может быть. Харцызы, они такие… Если втемяшат себе что в голову, то идут до конца, даже если заведомо знают, что проиграют. Гордый и бесшабашный народ. При этом они свято уверены, что сильнее любого. И - хитрее. Лукаш открыл рот, собираясь что-то сказать, но я ловко ткнул его локтем в бок, давая понять, что не стоит разочаровывать хозяина. Пускай себе думает, что он о чемто догадался. Лишь бы не лез с дальнейшими расспросами и оставил их в покое. Восприняв молчание гостей, как растерянность перед собственной проницательностью, и уверовав, что сумел прикоснуться к большой и важной харцызкой тайне, староста и в самом деле поутих, всячески демонстрируя загадочному незнакомцу, что умеет молчать и не совать нос в чужие секреты. Но, уйти в сад им так и не удалось, - раздался топот лошадиных копыт и на деревенский майдан вынесся небольшой отряд легковооруженных королевских стражников. Старшой осадил коня прямо перед старостой и весело произнес: - Вот и попались, птички! Как говориться: "носил волк овец, понесли и волка!" Хохо-хо! Нам - награда, вам - батоги! Не ожидал от тебя, Броун!.. Не ожидал… А как божился, что даже в глаза живого харцыза не видывал.

- Окстись, Нечай, - не растерялся староста. - Где ты харцызов увидал? Лишку хватил, аль на солнцепеке перегрелся?

Услыхав столь дерзкую отповедь, десятник немного поубавил в тоне, но продолжил, поигрывая кутасами на гарде короткого кавалерийского меча: - А вот эти два молодца, тогда кто такие? Они не из вашей деревни! И пришли не со стороны замка… Ну, изворачивайся, плут, если сможешь… Староста подбоченился, собираясь рассмеяться стражнику в лицо, но потом сообразил, что не стоит наживать себе смертельного врага. А десятник, осмеянный перед всем отрядом, легко мог именно в такого превратиться. Поэтому, сбавил спесь и ответил степенно, даже чуть заискивающе.

- Совершенно верно, Нечай. Эти добрые люди не из нашего рода. Меньшой - внук мельника Мышаты, а второй - балаганный боец... Уверенный голос старосты, был убедительнее любых слов, но вот так сразу признаться, что засада в очередной раз закончилась неудачей, десятник не мог.

- Угу, - фыркнул насмешливо. - А я - хранитель равновесия…

- Малец и в самом деле с лесной мельницы, десятник… - отозвался кто-то из стражников. - Не раз приходилось его там видеть. Всего, с ног до головы в муке… Когда с замка зерно на помол возили. Несколько голосов вразнобой подтвердили слова своего товарища.

- А здоровяка этого тоже видали? - вскинулся Нечай. - Вот и молчите. Слышишь, ты, как тебя там?! Чем народ развлекаешь? Каково твое умение?

- Родители нарекли Игорем, - слегка поклонился я. - Я кулачный боец. Доказать?

- А то!.. - Нечай спрыгнул с коня, в предвкушении потехи, оживленно потирая руки.

- Не каждый день такое развлечение найдешь. И дорого возьмешь за представление?

- Сколько у нас денег, Лукаш?

- Если выскрести все, то на большую серебряную наберется…

- Слышал, десятник? Вот такой заклад. Мой шеляг против твоего. Кто кого отдыхать уложит, того и серебро. Идет?

- Идет! - хлопнул ладонями Нечай.

- Вот и ладно, вот и славно, - засуетился опупенский староста, довольный, что досадное недоразумение разрешилось более-менее мирно. Все ж, неровен час, этот скоморох мог и в самом деле оказаться харцызким лазутчиком. А барон скор на расправу. Всей деревне батогов отсчитает и не поморщится. И тем, кому порты снимать, и тем - кому подол заворачивать… Ну, а уж о том, что для провинившейся деревушки оброк бы увеличил, это и к провидцу ходить не надо… - Вечерком и затеем представление. Когда все с поля воротятся. Пусть люди потешаться. А теперь прошу всех в сад, откушать, чем Создатель благословил.

- Ох, и хитер же ты, господин Броун, - уже не так сурово промолвил десятник. Норовишь за кусок хлеба бесплатное представление для всего Опупения устроить? Не на того напал… Добавишь бойцам от общества призовой кругляш, смотрите в свое удовольствие, а нет - так нечего рот разевать!

- Создатель с тобой, - вздохнул украдкой староста, который и в самом деле решил воспользоваться случаем. - И в мыслях ничего подобного не было. Конечно, победителю от деревни приз полагается. Вот только денег совсем нет, - сокрушенно развел руками. - Урожай еще в поле, скотинка мясо не нагуляла… Может, едой возьмете?

- Ладно, уговорил, горемыка ты наш, возьмем… - промолвил Нечай так уверенно, будто его противник уже валялся в пыли. Но ссориться преждевременно нужды не было, поэтому я только скривил губы в снисходительной ухмылке и неторопливо зашагал в сад. *** Детвора разнесла известие о представлении со скоростью достойной почтовых голубей, и еще задолго до сумерек деревня стала оживать. С полей и огородов в одиночку и целыми семьями потянулись люди. Даже пастухи перегнали стада на ближние пастбища и, оставив скот под присмотром собак, поспешили в деревню. Просторное поселение вдруг оказалось тесным и шумным. А невнятный гомон и гул с каждой минутой все увереннее превращался в стоголосый ор, усиливаемый всеми иными, обычными звуками сельской жизни… Возбуждение, охватившее опупенцев, передалось и старосте. Доселе чинный и степенный староста постоянно потирал руки и не мог найти себе места. Он то подсаживался ко мне и, посидев немного молча, уходил к расположившимся чуть в сторонке королевским стражникам, но и с ними не решался заговорить.

- Не суетись, Броун, - насмешливо промолвил Нечай, после сытной еды впавший в некое добродушие, когда нервозность старосты стала уж слишком заметна. - Если считаешь, что пора начинать, то так и говори. Нашему поединщику все едино, когда скомороху скулу своротить. Верно, Давила? Молодой стражник, крепкого телосложения и чуть живодерского вида, который его лицу придавала свороченная набок переносица и глубокий шрам на подбородке, лишь невнятно хмыкнул и пожал плечами.

- Нам тоже не досуг у вас засиживаться. Почитай целую седмицу в замке не были, выслеживая, перелетных птиц. Ха-ха-ха… Тем более, не с пустыми руками…

- Ты все еще думаешь, что Игорь харцызкий лазутчик? - удивился Броун.

- Скажу тебе по секрету, староста, - засмеялся Нечай. - Я, в отличие от тебя, в Академии Оплота не обучался, поэтому думать мне не по чину, а главное - без надобности. Для этого есть барон. Вот доставим скомороха в замок, а там пущай Владивой сам решает: кто харцыз, а кто - нет… Тем более, парни и сами в Дубров собирались. А по нынешним временам, путешествовать под охраной, куда надежнее. Верно, говорю?

- Где ж еще заработать, как не в городе? - пожал плечами я, все больше свыкаясь со своим новым, придуманным Мышатой, обличием.

- То-то же, - продолжил убежденный в своей правоте десятник. - Если сейчас достойно сумеешь показать свое умение, то в Дуброве от желающих померяться силой у тебя отбоя не будет. У барона, почитай, три сотни в отряде, да в ремесленной слободе тьма не ученого жизнью молодняка найдется. И каждый второй считает себя непревзойденным силачом и бойцом. Важно лишь достойную награду победителю объявить. Чтоб отсеять скучающих по дармовым развлечениям но, в то же время, не отпугнуть не слишком зажиточных. Думаю, если малый дукат на кон поставишь - не прогадаешь.

- Благодарю за совет, десятник… - ответил я вполне искренне. - Так и сделаю. А что, господин Броун, не пора ли и в самом деле начинать? Вечереет… Так и не осмелившись задать, в присутствии Нечая, ни мне, ни Лукашу самого важного для себя вопроса, староста махнул рукой и промолвил.

- В сам раз. Жители уже собрались. Будет с чего вам дополнительный приз выделить. Можете начинать и… храни вас Спаситель.

- Да ты чего, Броун? - удивился десятник. - Забыл, что потешные бои запрещают душегубство? Тут не столько сила, как ловкость и умение важны. Да и мы ротозейничать не станем: вмиг бойцов разведем, если забудутся. Давай, иди на площадь, собирай деньги… Мы - следом. И раз уж наш гостеприимный староста так обеспокоился, напоминаю парни: любые удары, причиняющие увечья, будут считаться нарушением правил и соответственно наказываться! Во-первых, я тут же остановлю поединок и засчитаю победу пострадавшему, а во-вторых, провинившемуся прикажу отвесить полдюжины канчуков! Понятно? Повторять не надо?! Особенно это касается тебя, Давила! Проиграть мастеру не зазорно, но опозорить честь королевского стражника и потерять мои деньги из-за несдержанности - совсем иное… Мне это не понравится…

- Не ярись, десятник, все будет красиво… - прогудел Давила, неспешно снимая легкий тегиляй. - Я, небось, тоже не лыком шитый… Не впервой в потешном бою сходиться. И сам бит бывал, и другим спуску не давал. Молодой ратник был хорошо развит физически и явно гордился своими грудными мышцами, поэтому, хоть правила того и не требовали, разделся до пояса целиком. Я решил последовать его примеру. Стыдиться собственного тела у меня тоже не было причины.

- Ну, что вольный ветер? - подмигнул заговорщицки Давила, уважительно взглянув на широкие плечи и мускулистые руки противника. - Пойдем, потешим честной народ брызгами слюны и соплей… Вообще, стоило ответить на подначку, словесный поединок поощрялся, но мне вдруг стало скучно и как-то уныло. Словно взрослому, вынужденному принимать участие в

детских забавах. Очевидно, не удалось утаить этого от наблюдательного взгляда Лукаша, потому что он сильно дернул меня за рукав и настойчиво зашептал: - Слышь, Игорь!.. Я не знаю, какой из тебя боец, но если хороший, не вздумай победить стражника слишком явно!.. Осрамишь его - лишнего недруга наживешь, это раз… Опозоришь королевскую стражу - разозлишь десятника, а он и так на тебя коситься, это два… А самое главное: имей в виду: за короткий бой опупенцы не заплатят ни гроша. Этим людям не так часто удается поглазеть на что-либо более интересное, чем перебранка между соседками, и они хотят насладиться зрелищем сполна. Ты меня слышишь?!

- Да, - я сбросил с себя наваждение и широко улыбнулся парнишке. - Не волнуйся, Лукаш… Как заметил Давила - не впервой. Зрители останутся довольны. *** Как только они показались на улице, непрерывно галдевшие бабы и детвора, вмиг примолкли, и от наступившей внезапно тишины, даже псы поджали хвосты и настороженно прижались к изгородям. Воспользовавшись моментом, староста громко провозгласил: - В кулачной потехе сойдутся скоморох Игорь Ночной Ужас и королевский стражник Давила! Ночной Ужас в красных шароварах, Давила - в коричневых штанах. Следить за соблюдением правил будет десятник Нечай. Пока бойцы разминаются, кто желает поддержать скомороха, бросайте медяки в шапку… А те, кто за стражника - в шлем… И не жадничайте. Потеха, потехой, а увечья случаются. Так пусть бойцы знают, что не зря рискуют, а потому - покажут нам все свое умение. Главный приз победителю - два серебряных шеляга заклада и на шеляг серебром провизии от Опупения! Если я и сомневался в том, что умею драться, то все колебания развеялись, как только я шагнул, вслед за старостой, десятником и Давилой, в образованный празднично разодетой толпой круг. Все это было мне знакомо: и утоптанная сапогами земля, и восторженные вопли зрителей, и восхищенные взгляды ребятни. Манящие улыбки девушек, чьи сочные губы обещали победителю сладкую награду, а проигравшему - утеху и забвение. Наверное, в прошлой жизни мне приходилось часто выходить на арену, если ее звуки и запахи, запомнились четче, нежели многое иное. Я скользнул взглядом по раскрасневшемуся личику молодой девушки, потом немного полюбовался ее задорно выступающей грудью и улыбнулся в ответ. Девица чуть растерялась, потом прыснула смехом и закрылась по брови, расцвеченным вышитыми лилиями, шелковым платком. Я только головой помотал. Надо же: за прожитое на мельнице время, даже не вспомнил о том, что на свете, оказывается, есть еще и такое диво… И не одно! Жадно

выглядывая в толпе миловидные девичьи лица, я очнулся лишь после того, как господин Броун объявил результат подсчета: - Ночной Ужас поддерживает тридцать пять монет! Давилу - двадцать четыре!

- И кто после этого станет сомневаться, что опупенцы не сроднились с харцызами? толкнул локтем вбок старосту Нечай. - Видно, придется обо всем барону доложить. И видя, как тот враз побледнел, продолжил весело. - Да шучу я, Броун, что ты в самом деле? Просто скоморох смазливее моего воина, вот ваши девки и бросили свои монетки в шапку. Охолонь чуток… - после чего вышел на средину площади и крикнул: - Потешный бой начинается. Победителем будет считаться тот, кто останется на ногах, в то время как соперник не сможет подняться. Так же, проигравшим будет признан тот боец, который нанесет своему сопернику серьезное увечье. Дополнительное наказание - полдюжины батогов и передача всех денег пострадавшему. Ну, а теперь бойцы - ваш черед!… Покажите удаль, да потешьте народ! Давила и в самом деле имел большой опыт подобных забав, поскольку тут же стал мелкими шагами перемещаться по кругу, заставляя противника повернуться лицом к садящемуся солнцу. Но этот маневр меня лишь позабавил. В то время, как ратник вытанцовывал вокруг, стараясь незаметно сблизиться на расстояние удара, я занял центр круга и теперь, слегка прищурив глаза, лишь чуть смещался по линии атаки. Любой балаганный боец знает, что порой, особенно на ярмарках, за день приходиться мерятся силами с десятком, а то и более, желающих заполучить приз. И если не беречься, выкладываться в каждом поединке, то до вечера с ног свалишься не то что от меткого и увесистого удара, а от простой усталости. Поэтому, оставляя за противником право нападать, знающий боец всегда сводит количество собственных передвижений до самой малости. Со стороны это выглядит тоже достаточно живописно: злобная собачонка пытается укусить солидного сторожевого пса, но, чтоб не напороться на острые клыки, носиться вокруг него с громким лаем. И напасть боится, и отойти ума не хватает… Ведь тот, кто больше суетиться, всегда кажется менее уверенным в себе. Наградой, за такое поведение, Давиле вскоре стали смешки и колкие прибаутки.

- Куси, его, куси!

- Ату, харцыза!

- Что ты топчешься, как петух подле курицы? Вона, он прям перед тобой стоит!

- Окликни его, Ужас! Видишь, стражник заблудился, найти тебя не может! И вперемешку с этими выкриками, дразнящий и насмешливый женский смех. Особенно ярящий кровь и туманящий мозги. Сбившись с шага, Давила как-то неловко переступил ногами и едва не потерял равновесие. Подобная неуклюжесть стражника

была встречена новым взрывом хохота, от чего тот весь раскраснелся и, позабыв о защите и иных премудростях, почти прыгнул к противнику. Я помнил о наставлениях Лукаша, но зрелищность лучше демонстрировать с противником уже почти побежденным и обессиленным, а не разъяренным и пылающим жаждой свалить тебя с ног одним дюжим ударом. Я сместился чуть влево, пропуская мимо тяжелый кулак Давилы, увлекший за собой все тело соперника, быстро нанеся ему два удара костяшками напряженных пальцев по подставленному животу. Не сильно, но точно и болезненно. Стражник сдавленно охнул от острой боли и, изгибая корпус, попытался дотянуться до меня левой рукой, но я уже отшагнул в сторону и был недосягаем. А Давила аж задохнулся от пронзительной боли в боку, но совладал с собой и еще ретивее бросился на соперника. Вот теперь, когда на каждое движение королевского стражника, его же тело отзывалось острой резью в боку, можно было и праздную толпу потешить. Отдав инициативу разъяренному воину, подставляя под его, уже утратившие резвость и беспощадную силу, удары, локти и плечи, а иной раз и лоб, я стал изображать избиваемого и еле удерживающегося на ногах бедолагу. Вдруг вспомнив, что даже если толпа демонстрирует поддержку победителю, сердца зрителей, особенно женщин, в большинстве своем открыты для сострадания. И нет для них большего удовольствия, нежели воочию наблюдать торжество слабого над сильным. Как только кулаки стражника становились немного крепче, а его атаки чувствительнее, я вновь наносил ему несколько ударов по туловищу, сбивающих дыхание и усиливающих боль в боку. Со стороны это больше походило на попытку обессилившего скомороха, хоть на мгновение оттолкнуть от себя беспощадного соперника. И только сам Давила, да еще, наверное, Нечай понимали: что в кругу происходит на самом деле. Потому как десятник мрачнел на глазах, а стражнику каждое движение давалось все труднее, притом, что я даже не вспотел.

- Заканчивай, мастер… - прохрипел Давила еще некоторое время спустя. - Сам не упаду… Приложись, как следует… Не позорь…

- Как для воина, ты совсем неплохо дерешься, - прошептал я в ответ, повисая на сопернике и давая ему перевести дух. Хотя каждый из глядящих на поединок, мог бы поклясться, что это именно безжалостно избитый скоморох едва держится на ногах. Только наставник у тебя был никудышный. Все внимание уделял оружию… Потерпи… Еще чуток повозимся, пусть народ потешится, а потом сделаем как надо. Оттолкнув от себя Давилу, я тяжело упал на спину и некоторое время лежал, не подымаясь… А у стражника даже не осталось сил сдвинуться с места. Он так и стоял, пошатываясь, нависая над "беспомощным" скоморохом.

- Давила! Давила! - восторженно взревели стражники, нестройно поддержанные редкими голосами тех сельчан, что бросали медяки в шлем. Большая же часть

зрителей безмолвствовала, сочувствуя побежденному. И как только я, сделав кувырок назад, поднялся с земли, толпа возликовала.

- Держись, Ужас! Держись! Дай ему сдачи! Не уступай! Взбодренный этими криками, я словно преобразился. Вытер грязь с лица и закричал что-то нечленораздельное, типа, воинственный клич моего рода, я бросился в "безрассудную" атаку. Теперь я бил руками и ногами с предельной дистанции, и хоть такие удары совершенно не причиняли вреда сопернику, зато стали более зрелищными и эффектными. А сердобольные селянки, увидав, как ожил их боец, завизжали от восторга уж совсем безудержно. Отдышавшись и понимая, что я больше стараюсь для него, Давила тоже принялся усиленно размахивать всеми конечностями. При этом, совершенно не стараясь попасть в соперника и удивляясь, видя как я, от легкого соприкосновения с кулаком, или от пронесшейся вблизи ноги, кубарем качусь по земле, тут же вскакиваю и непременно оглашаю площадь диким воплем. Долго так продолжаться не могло, ведь настроение толпы, как и ее симпатии, вещь переменчива, поэтому вскоре настал момент, когда упал не скоморох, а стражник... И - не смог подняться.

- А-а-а!!! - взвыли опупенцы и бросились в круг с таким рвением, словно собирались растерзать победителя, хотя на самом деле, все закончилось лишь одобрительным похлопыванием по спине и неумелой попыткой поднять скомороха на плечи. Воспользовавшись суматохой и неумеренной толчеей, я славировал так, что оказался плотно прижатым разгулявшейся толпой, к понравившейся мне красавице. Но, несмотря на всеобщее ликование, да подкравшиеся сумерки, в плотном окружении других селян, я смог позволить себе лишь один короткий поцелуй. И, в последнее мгновение, не удержался, чтоб незаметно пошалить руками. Все же, сиськи у девицы были потрясающе роскошные… Но, для начала и это было неплохо. Восторженная красавица томно подняла бровь и повела глазами в сторону сеновала. Свидание было назначено. Дальнейшее пребывание в столь тесной близости становилось излишним, поскольку могло быть неверно, или слишком верно понято отцом и братьями девушки. Поэтому, я быстро скользнул на пару шагов назад и попал в другие, не столь приятные, но крепкие объятия.

- Спасибо, мастер, что не опозорил… - негромко пробормотал мне в ухо Давила. Такому как ты, не зазорно проиграть. Научил бы, чему, а? - и прибавил поспешно. - За ценой не постою. Хоть самую малость?

- Хорошо… - не стал я набивать себе цену. - Выберем время, покажу пару финтов. А сейчас, извини. Надо привести себя в порядок и отправляться за наградой.

- Так, малой сразу деньгу забрал… - не понял, его Давила.

- Я, о другом, - я понизил голос и подмигнул.

- О бабах, что ли? - засмеялся тот. - Ну, ты брат даешь… Да этих наград под каждым плетнем парочка… Только б не ленился собирать, - и заметив недоверчивость в глазах скомороха, почесал за ухом и добавил неуверенно, - Чудной ты, право слово…

- Ушибленный, а не чудной… - подвернулся вовремя Лукаш. - От того и объяснить толком не можем ничего, что не помнит Игорь себя прежнего. Как он набрел на нашу мельницу, один Создатель знает, но деда его приютил и выходил. Теперь в Оплот идем. Мышата сказал, что только Мастер-хранитель ему помочь может.

- Что ж сразу всей правды не поведали? - посетовал староста.

- А вы б поверили?

- Гм… - задумчиво согласился десятник. - Прав малец, пока собственными глазами не поглядел на его умение, ни за что б не поверил. Настоящего мастера сразу видно. Да и стражника харцыз ни за что б жалеть не стал. С удовольствием унизил бы перед народом. Девку для озорства умыкнуть, да над мужиком посмеяться - нет у них слаще удовольствия. Ни по чем бы не устоял…

- Верно говоришь Нечай, - поддержал десятника староста. - Уж я-то харцыза распознал бы сразу… Что, и в самом деле ничегошеньки не помнишь?

- Теперь уж многое мне ведомо, - пожал я плечами. - Да, только, со слов других. А собственных воспоминаний ни на грош не осталось. Нынче девушку и то, как бы впервые увидал…

- Зато заприметил сразу ту, что надо… - как-то совсем не солидно хихикнул господин Броун, от домовитого и острого взгляда которого не могло укрыться в деревне ни одно событие. - Не тушуйся, Игорь… Лагута не девица, а вдова. До зимних святок - вольная птица. Тебе в радость, и ее не убудет. Захочешь одарить - пятака за глаза хватит. Родит - опять-таки, обществу прибыток и свежая кровь в роду. Ну, а понравится…

- Прекрати свое сватовство, - одернул разошедшегося старосту Нечай. - Оставь парня в покое. Ишь, распушил перья, старый петух… Твои курочки и сами не против посидеть на новых яйцах. Уж Дубровским стражникам это хорошо ведомо. И мы завсегда готовы, в меру своих слабых сил, улучшать здешнюю породу. Вон, видал малец пробежал? Ну, вылитый я, в детские годы… - закончил он под дружный хохот своих парней. Староста ответил что-то не менее едкое, и смех плеснулся вновь. Но я уже не прислушивался к их перепалке, спеша на условленную встречу. Почувствовав губами бархатистую нежность кожи Лагуты и, вдохнув ее ромашково-мятный запах, я ощутил странную дрожь во всем теле, будто в душе натянулась звонкая струна, готовая лопнуть от одной мысли о девичьих прелестях. Глава третья

Кладбищенская, если не сказать - могильная, тишина периодически нависала с утра над просторным подворьем и самим замком. Вот только объяснялась она не следствием страшного поветрия, а плохим настроением хозяина баронства Дубров Владивоя. Барон всегда славился необузданностью характера, вспыльчивостью и крутым норовом, а что был он молодым тридцатитрехлетним крепким мужчиной и руку имел тяжелую, то вся дворня - горничные, служанки, ливрейные слуги, поварихи, кухонная и прочая замковая прислуга - сегодня изображали призраков. При приближении барона, а его массивная поступь легко угадывалась издали, челядь мгновенно исчезала с глаз, словно накрытые тенью коршуна, перепелята. А возобновлялась жизнь в замке только после того как стихали не только шаги, но и эхо от них. Бешеная злоба нынче просто распирала барона, и уже заранее оставалось посочувствовать тому, на кого она выплеснется. А причина такого настроения была самая банальная и, увы, постоянная - баронесса Катаржина. Жена заболела еще зимой. Сначала показалось ничего страшного, обычный кашель, но супруге день от дня, становилось только хуже. Так минула и весна. А две седмицы тому замковый лекарь-хранитель с прискорбием сказал, что дни баронессы сочтены, и он совершенно бессилен что-либо предпринять. А вчера, более опытный целитель, присланный в Дубров из академии Оплота, осмотрев баронессу, подтвердил, что не в силах ничем помочь. Мол, леди не хочет жить, а посему протянет не больше месяца. А ведь это означало крушение всех надежд и планов самого Владивоя! Конец власти и привольной жизни. Потому, что после похорон, согласно майорату, все права на земли перейдут к его падчерице Анжелине. А та не засидится в девицах и приведет в замок нового хозяина. И тогда Владивою, если молодой барон будет достаточно любезен, в лучшем случае разрешат командовать отрядом наемников и патрулировать Проход в Заскалье. Хотя, скорее всего (Владивой поступил бы именно так и не рассчитывал, что другие будут более милосердны) Анжелина предоставит отчиму право выбрать себе в конюшне любую пару лошадей, добавит к ним средней тяжести кошель с серебром, разрешит забрать личное оружие и тепло попрощается. Настолько тепло и радушно, что отряд вооруженных стражников любезно проводит бывшего барона до самых границ графства. От имени молодой хозяйки по-родственному пожелав: никогда более не попадаться им на глаза. Причем все это произойдет в самые короткие сроки!.. Анжелина всегда отличалась взбалмошностью, тем более что пятнадцать лет - возраст самых скоропалительных и непреложных решений. Ну, а новому хозяину, каким бы покладистым он не был, всегда тесно в одной берлоге с прежним владельцем. Владивою на мгновение почудилось, что с задымленного потолка потянуло холодом. Хотя, даже в лютый мороз, в трапезной замка было достаточно тепло, благодаря двум

огромным каминам, расположенным у противоположных стен и умудряющимся сожрать за один вечер целую поленницу дров. Барон зябко дернул плечом, плотнее запахнул на груди камзол и жадно хлебнул подогретого со специями вина из услужливо протянутого слугой кубка. С падчерицей у него как-то сразу не задались отношения. Когда, три года тому Владивой женился на, еще не переступившей тридцатилетний рубеж, вдове своего старшего брата Вертера, баронете уже исполнилось двенадцать, и она вступила в права майората. Несмотря на то, что это обстоятельство лишало Владивоя возможности удочерения Анжелины, и он оставался ни с чем, в случае преждевременной кончины супруги, даже если бы к тому времени у Владивоя с Катаржина появилась родная дочь, барон искренне жалел сироту и всячески пытался заменить ей отца. Но, то ли девочка считала себя слишком взрослой, вместе с тем оставаясь совершеннейшим ребенком, то ли нашлись "доброжелатели", но искреннюю заботу со стороны чужого мужчины, баронета восприняла не как родственные чувства, а как нечто, имеющее совершенно непотребный смысл. Глупышка! Это сейчас, четыре года спустя, Владивой ловил себя на том, что с удовольствием рассматривает похорошевшую барышню. А тогда - только в огород ворон пугать... Но, тем не менее, девочка дичилась отчима с каждым днем все больше и больше, пока это не стало заметно со стороны. Как следствие произошел доверительный разговор баронессы с дочерью. Потом были совершенно глупые, но от этого не менее неприятные, выяснения отношений между супругами. Какое-то скомканное примирение всех со всеми, слезы, сопли и, как результат - щемящее чувство досады и привкус недоверия. С годами так и не прошедший ни у Катаржина, ни у Анжелины, ни у самого Владивоя. Достаточно было увядающей баронессе заметить мужа рядом с хорошеющей дочерью, как у нее портилось настроение и начинались невыносимые мигрени. Анжелина, начавшая постигать таинство отношений между мужчиной и женщиной, вспоминая глупости, которые она себе придумала, мучительно краснела при встрече с отчимом и прятала глаза. А мать, не понимая настоящей причины ее жаркого румянца, доискивалась в поведении девушки иного смысла. Барон от всего этого впадал в настоящее бешенство. Что, с точки зрения больного воображения баронессы, лишь подтверждало его вину. И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или, наоборот - достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью… Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться: чтобы уговорить жену отправить баронету куданибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или - на обучение в

Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешиться навсегда. К сожалению, не в пользу баронесса. От таких мыслей, Владивой скривился, как от зубной боли и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса. Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло. Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а так же военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым маломальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг, не относилось к сильным сторонам его натуры. Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина, становилось легче.

- Если, господин барон, разрешит сказать… - услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. - Мыслю, беде можно помочь… Владивой оборотился на голос так резко, что его верный есаул Калита, даже отшатнулся. Но барон был отходчив и если не прибил сразу, то после, обычно, миловал. Главное было не подвернуться под горячую руку. Поэтому весь расчет есаула строился именно на этой черте характера и надежде, что легкий хмель смягчит крутой норов Владивоя, и барон выслушает его.

- Ты, что-то сказал или мне послышалось?! - но, несмотря на суровый тон, чувствовалось, что барона заинтриговали слова старого харцыза. - Говори внятней, когда к дворянину обращаешься!.. Калита мысленно возблагодарил Перуна: "Все ж верно подгадал время", - и поклонился.

- Как будет угодно, господину барону.

- Да, мне угодно… Так о чем это ты? И какой беде вознамерился помочь?

- Общей… - слово было произнесено одним дыханием, так что даже губы не шевельнулись.

- Но, но! Ты говори, да не забывайся, есаул! - Владивой нахмурился. - Что за вздор? Что у меня с тобой, общего?

- Враг, господин барон. Как обычно… - рассудительно заметил Калита. - В бою никогда неизвестно в чью грудь прилетит первая стрела, но все знают, откуда ее ждать. Вот и сейчас мы в одну сторону поглядываем.

- Гм… - Владивой внимательнее взглянул на есаула. Харцыз и бровью не повел под пристальным взглядом. - Извернулся, шельма. И отчего вы, степняки, все такие хитрованы?

- Потому, что баб меньше слушаем. Своим умом жить приучены, - буркнул в усы есаул. А вслух ответил. - Наверно от того, что глупец в Вольной Степи долго не живет. Его либо Змий сожрет, либо исчадия Запретных земель врасплох захватят. Вот и остаются те, кто чуток умнее…

- Может и так… - барон добрел на глазах, сказывалось выпитое вино. - Садись рядом, старина. Бери кувшин, угощайся.

- Разве ж можно? - есаул притворно замешкался, будто в растерянности от оказанной чести. Словно и не бражничал никогда с Греем за одним столом.

- Ты, это… - ухмыльнулся барон, будучи еще достаточно трезвым, чтоб заметить фальшь в игре хитреца. - Не перестарайся, шельмец… Или мне тебя упрашивать надо? Налить собственноручно и поднести с поклоном? Ничего такого Калита не хотел, поскольку свирепел барон значительно быстрее, чем остывал. Поэтому в мгновение ока оказался за столом с кубком в руке и наполнил его сам, не дожидаясь слуг.

- Здоровье господина баронесса! - гаркнул браво и выпил на одном дыхании. А в следующее мгновение Владивой крепко схватил харцыза рукой за чуб и притянул его голову к своему лицу.

- Теперь говори, чего удумал. Только, очень прошу, постарайся, чтобы совет твой дельным оказался. Иначе, не посмотрю на былые заслуги. Тут же срублю дурную голову вместе с болтливым языком и скормлю псам! Калита только крякнул и, поскольку барон все еще не выпускал из кулака его волос, лишь моргнул.

- Ну?

- Молодая бабенка-то, завсегда лучше старой будет… - промолвил тихо, но выразительно, харцыз. - Одной подушку на лицо, пусть спит вечно, а другую - под венец… Тут и сказочке конец. Похоже, Владивой ожидал каких-то иных слов, потому что, не отпуская чуприны советчика, второй рукой ухватил его за горло.

- Как смеешь, пес?! Удавлю! Но Калита уже ломился к задуманному, не взирая, ни на что. Ушлый и тертый жизнью отступник хорошо понимал, что барон, в любом случае, сумеет где-то прислониться, а то и выпросит у Дворянского Совета право строить собственный замок. А вот ему (бежавшему от правосудия в степь, а потом - из Кара-Кермена обратно, уже спасаясь от мести харцызов), без милости Владивоя, приютившего беглеца за отличную воинскую выучку, ни в этих стенах, ни в каком-либо ином месте,

ничего не светит. Кроме хорошо смазанной петли. Как и его верному побратиму, не бросившему в беде товарища.

- Хоть и прибейте, господин баронесс… - прохрипел, как мог убедительнее, сквозь сдавленное железными пальцами горло. - Осмелился лишь ради вашего добра. Если бы и в самом деле не ведал, как незаметно помочь, то и рта б не раскрыл. Зачем рану бередить, если не перевязывать? Ваша воля, прикажите казнить, но - выслушайте! Барон окончательно протрезвел и, благодаря этому, нужное слово из не слишком внятного хрипа вычленил: "незаметно!"…

- Говори дальше, - промолвил спокойнее и убрал руку с кадыка, синеющего лицом, но покорного Калиты. - Позволяю. Только, хорошо думай над тем, что скажешь! Я ценю преданность. Но, слуга, который знает слишком многое и становиться болтливым, перестает быть таким!

- И в мыслях не было, - потирая горло ладонью, ответил есаул. Потом налил себе из кувшина вина и, болезненно морщась, выпил мелкими глотками. - Тяжелая у вас рука, господин. Едва не задушили…

- Не отвлекайся, - буркнул Владивой. - Может, еще и удавлю… Если не прогоню.

- Тьфу, тьфу, тьфу! - сплюнул суеверно харцыз. - Не приведи Создатель. Сам ведь знаешь, что в Степи с отступниками делают. Кол - райской милостью покажется. А в любом другом месте меня, по приказу хранителей, повесят: слишком долго я разбойничал... Да и раньше, кое-что за душой сыщется. Нам, с Кривицей, без вас, господин барон, податься некуда. Только с вашего соизволения и живы… Говорил есаул вроде искренне, поэтому барон не стал перебивать.

- О том, что госпожа баронесса при смерти, никто уже и не сомневается. А когда это станет известно и королеве, она обязательно пришлет кого-то из советников или фрейлин, чтобы помочь Анжелине вступить в права наследия. И тогда уже ничего не изменить, а сейчас - все в руках Создателя и… наших. Владивой задумчиво хмыкнул, соглашаясь с услышанным. Пока есаул говорил дельно.

- Вот что я придумал... - понизил голос тот, непроизвольно оглядываясь на замерших неподалеку слуг, приставленных прислуживать барону за столом. Владивой понял его верно и сделал жест юношам удалиться. - Но, чтобы успеть к приезду королевских советников, необходимо сделать дело если не сегодня, то завтра.

- Что сделать?! - снова начал терять терпение барон. - Не томи душу, сучий потрох, говори яснее! Харцыз на мгновение заколебался. Потому, что хорошо понимал: одно дело замыслить преступление, а совершенно иное - высказать вслух. Замысел, хотя и самый подлый, не наказуем, а вот после произнесенных слов... Ступив первый шаг, человек попадает в такую быстрину, что и рад бы остановиться, да - поздно! Может, одумался б еще харцыз, но ведь речь шла всего лишь о судьбах женщины и девицы, в

понимании степных традиций, как бы и не людей, поэтому он отбросил сомнения и произнес: - Сначала придется помочь баронессе покинуть свет. По сути, совершить доброе деяние. Бедняжка так страдает. И даже лекарь сказал, что ей осталось жить считанные дни. Владивой кивнул, соглашаясь. Во всем, что говорил старый пройдоха, пока был только здравый смысл и никакого злодейства. Помочь умереть смертельно раненому воину и тем самым избавить от мучений, никогда не считалось преступлением.

- А после, когда утихнет переполох, возникший вследствие неожиданной кончины госпожи, и все угомоняться, - продолжал тот бойче, воодушевленный проявленным интересом барона, - как любящий муж и отец, вы просто обязаны пойти утешить дочь. В ее светелку... И пробыть с баронетой вместе до утра. У кого повернется язык осудить осиротевшего ребенка, задремавшего в объятиях, скорбящего отчима? И не удивительно, в горе позабыть об иных уложениях и традициях. Главное, чтобы наш хранитель традиций, отсылая извещение о случившемся, мог абсолютно искренне засвидетельствовать перед Мастером, что Анжелина провела эту ночь вместе с вами наедине!..

- Да, - пробормотал, удивленный столь изощренным коварством Владивой. - Эта затея, могла бы удаться. Во многих дворянских семьях женщины подняли бы вой, но обычай древний и не нами придуман. И хотя многие догадались бы, что все произошло не случайно, отменить закон Общей Ночи не сможет не только королева, но даже Большой Совет. Великолепно задумано! Но, как это провернуть? В комнату к Анжелине я войду... Смерть матери достаточно сильное потрясение, и девочка будет не такой строптивой. А вот как остаться у нее до утра так, чтоб малышка ничего не заподозрила? А ведь это необходимое условие! В противном случае, о совместной жизни и думать нечего. Либо она меня со свету сживет, либо мне придется ее опередить. Разве, притворится мертвецки пьяным от горя, и прохрапеть у ее ног до утра? Вряд ли баронета будет потрясена настолько, что не смекнет покинуть комнату или не призовет слуг, отнести меня в спальню... Кстати, - барон пристально взглянул советчику в глаза. - Ведомо ли тебе, что за попытку посягнуть на непорочность дворянки, всех причастных к этому делу, сначала кастрируют, а затем колесуют. Увы, но в осуждении подобных злодеяний женщины всегда единодушны и совершенно беспощадны, а хранители Равновесия их поддержат. Если возникнет, хотя бы капля подозрения, нам лучше заколоться своими мечами. Гм, подсыпать Анжелине сонного зелья? С того, что барон даже словом не обмолвился о судьбе жены, Калита понял: в целом его план Владивою понравился.

- Никакого шума, не будет. И обойдемся без дурмана. Вдруг кто-то заметит. Сделаем по-другому: когда все служанки уснут, мы с Кривицей незаметно проникнем в комнату к баронете, привяжем ее к кровати и заткнем рот.

- Час от часу не легче… - помотал удивлено головой барон. - Ведь ты нападение предлагаешь. Как его утаить? А горничную куда девать? - вспомнил Владивой неотлучно находящуюся рядом с падчерицей служанку.

- Погодите, господин барон, дослушайте сперва, - не дал сбить себя шельмец. - Есть у девицы дружок, с которым Аннет встречается, каждый вечер, как только ее госпожа заснет. И возвращается лишь под утро. Причем, лазит через окно. Так что никто ее отсутствия не замечает.

- А если именно этой ночью она не уйдет? Или хахаль на свидание не позовет?

- Не сомневайся, господин барон, обязательно позовет. Карл не из тех парней, кто любит коротать ночь в одиночку. Да и Аннет вместе ноги долго держать не умеет.

- Похоже, ты все обдумал, - хмыкнул Владивой. - Когда успел?

- Все не все, но думал, - не стал отрицать очевидное хитрец и продолжил выкладывать свой замысел. - Когда слуги улягутся, вы войдете к дочери. Стража это увидит, но не будет знать, что баронета в комнате одна. А войти и побеспокоить вас не осмелятся. Тем более, что я с Кривицей за этим прослежу.

- Но ты выпустил из внимания самое важное... Зайдя в комнату Анжелины и увидев, что с ней случилось: я должен буду ее развязать. Иначе суд, когда баронета расскажет обстоятельства дела, признает мои действия пособничеством разбойникам и обвинит в надругательстве.

- Обязательно должны развязать! Вы, господин барон, ни в коем случае не имеете права поступить иначе. Еще и клятвенно пообещаете найти и достойно проучить негодяев! Но… - шельма хитро улыбнулся и вкрадчиво продолжил, - чья вина, если избыток выпитого вина не позволит вам исполнить свой долг? Есаул довольно засмеялся, видя, как выражение непонимания на лице барона сменяется догадкой.

- Пьянство - порок простительный. И хоть подлежит осуждению, но не наказуем. Тем более, когда муж оплакивает преждевременную кончину жены… От избытка выпитого вина, вы упадете посреди комнаты и уснете, не дойдя пару шагов до ложа баронеты. Мы же с Кривицей постоим до утра за порогом, чтобы вас не побеспокоили даже случайно. Утром, конечно, когда Аннет вернется к госпоже, все проясниться. И вы, господин барон, коленопреклоненно попросите прощения у падчерицы… Объясните, что с горя выпили лишку. Будете огорчены и не менее ее озабочены, но случившегося - не воротишь! Девушке, которая провела ночь наедине с мужчиной, не избавиться дурной славы. И никто не возьмет ее брачный венец. Даже за право стать бароном. Особенно из тех надменных столичных щеголей, которые могли бы понравиться юной княжне.

- Она меня возненавидит и будет пытаться рассказать правду, - не слишком уверенно, протянул Владивой.

- Кому? - фыркнул одноглазый проходимец. - Кто станет слушать, как благородная девица соблюла свою честь, привязанная к кровати рядом с пьяным мужчиной? Кроме того, вы и не будете отрицать, что видели девушку в постели, но подробностей не помните. И даже, если баронета каким-то чудом докажет, что все сказанное ею правда, в законе Общей Ночи не оговариваются обстоятельствах, которые отменяют его действие. А что до девичьей ненависти, то если б все девки, которых только нам с Кривицей довелось испортить в набегах, убили хоть по одному харцызу, степь давно б обезлюдела. Настроение у них, что погода в начале весны: то морозцем ущипнет, то солнышком улыбнется.

- Вообще-то… - задумчиво произнес Владивой. - Шанс на успех есть. Молодец, не зря носишь голову на плечах, есаул. Надолго ли? Га-га-га! - рассмеялся неожиданно зло и серьезно прибавил. - Вот только сделаем мы все иначе.

- Как велишь, господин… - Калита хоть и не ожидал подобного поворота, но согласился сразу. Главного он добился: барон поборол растерянность и начал думать в нужном ключе.

- Увы, привести силой строптивую барышню к свадебному столу, это самое глупое из решений. Даже если все королевство поверит в случайность произошедшего, жить с ней мне, а не им… Ведь выждет момент и зарежет, стервочка, сонного или пьяного… И глазом не моргнет. Еще тот характер у девицы. И убить нельзя.

- Почему?

- Не чужая мне Анжелина, все же дочь старшего брата. А во-вторых, подряд две смерти переполошат весь Зелен-Лог.

- Что же предпринять? - есаул растерялся. Так хорошо обмозгованный план рушился на глазах.

- Поступить умнее. Начать, как ты предлагал, а потом повернуть дело так, чтобы напуганная девчонка успела сбежать, прежде чем свершиться злодейство. Понимаешь? Для Анжелины все будет происходить взаправду, а остальные и не заметят ничего. После только удивляться будут: "Что с баронетой случилось? То ли разум у бедняжки с горя помутился, то ли другая какая причина подтолкнула ее на безумный шаг"? Но сбежать она должна обязательно! И искать мы ее будем со всем тщанием! Землю на сажень в глубину всех рыть заставлю!

- Напрасно вы, господин барон, столько времени потерял, выслушивая бредни старого харцыза, - в глазах шельмы было восхищение. - Конечно же, девица должна сбежать. Как я сам не догадался… А за стенами Дуброва с баронетой может приключиться все что угодно! Намедни у Вишняков хуторяне опять мертвяка забили. Это уже третий за лето будет… Да и степным ватагам самое время показаться. Не хочу даже думать: что ожидает смазливую девку, попадись она им в руки.

- А вот этого я от тебя не слышал! - посуровел Владивой. - Даже и думать не смейте. Пока я окончательно не решил судьбу Анжелины, чтоб и пылинка на ее платье не упала! Ты меня понял, старый греховодник?! Головой отвечаешь!

- Все в вашей воле, господин барон, - кивнул есаул, пытаясь скрыть легкое разочарование.

- Хорошо… А то знаю я вас. Только оставь наедине с чужой невестой. Надеюсь, ты уже думаешь над тем: как убедить Анжелину тайно покинуть замок уже этой ночью? Поняв, что разговор окончен, Калита встал из-за стола, уважительно поклонился и уверенно ответил: - Пусть господин барон не тревожиться. Еще не знаю, но к вечеру обязательно придумаю. Чтоб мне остаток жизни в хлеву за свиньями навоз убирать, если баронета в бега не кинется.

- Надеюсь, ты меня понял, - Владивой выговаривал каждое слово по отдельности, будто ворочал тяжелые камни. - Девчонка должна исчезнуть для всех, кроме меня!

- Не сомневайтесь, господин барон. Прикажете доставить ее в ведомое лишь вам место или действовать по своему разумению?

- Разрешаю и заранее одобряю любые твои действия. Только, чтоб до утра Катаржина покинула этот мир навсегда, а Анжелина исчезла. Я после придумаю, как ее использовать.

- Но, осмелюсь спросить: а кому отойдет венец баронессы Дубров, если обе бабы будут мертвы?

- В том и вся прелесть, есаул… - улыбнулся Владивой. - Пока не доказана смерть баронеты, право распоряжаться ее землями принадлежит мне! Опекуну наследницы…

- расправил плечи барон. - А ведь никто Анжелину мертвой не видел и не увидит… Владивой поднялся, поощрительно похлопал отступника по плечу и как-то по особому, слишком пристально взглянул ему в глаза. - Сделаешь как надо, до конца жизни ни в чем отказа знать не будешь. Слово, дворянина.

- А куда ж я денусь? - вздохнул бывший харцыз, выходя за дверь. - Вот только долгой ли будет моя сытая жизнь? Хоть самому вслед за девицей убираться куда подальше. Только некуда, куда не кинь - кругом клин. Если б знать, что одно доброе дело остальные грехи перевесит, можно б попытаться судьбу изменить. А так, чего суетиться? Собственным горбом научен, что благодарность людская короче овечьего хвоста. Ну, а у барышень она и вовсе с комариный нос. Анжелина будет признательна своим спасителям, пока в безопасном месте не окажется. А потом, дознаватели припомнят нам с побратимом Кривицей прежние похождения, и затанцуем мы свой последний гопак, хоть и в разных петлях, да на одной ветке. Старый отступник, в растерянности поскреб затылок, привычно поглаживая кончиками пальцев чубук заткнутой за пояс трубки.

- И все ж пойду, посоветуюсь с одноглазой оглоблей. Иногда и у него дельные мысли бывают. Тем более, что хоть шея у каждого своя, да у обоих на той же веревке подвешена. *** Кривица, как обычно, сидел в трактире "Жареная Гусыня" и неспешно потягивал что-то из глиняной кружки, лениво отгоняя зеленой веткой совершенно бесцеремонных мух. Раньше веселый трактир называлась "Жареный Гусь" и принадлежал Беримясу, мужику мощному и никогда не терявшемуся, если подвыпившему клиенту надо было засветить между глаз. Но, вот уже скоро год, как он в несколько дней умер от какой-то хвори. Непрерывно жалуясь на невыносимое жжение в желудке, и запивая эту боль ведрами вина и пива. Пока, не свалился замертво. Замковый лекарь Дрогопис и хранитель Повест, посовещавшись, решили, что всему виной, случайно попавшая в пищу, отрава для крыс, которую Беримяс сам же на прошлой седмице в аптеке у Дрогописа и купил. Многие думали, что после смерти мужа, Ядринка, бывшая втрое моложе не такого уж и старого Беримяса, быстро продаст заведение и исчезнет из Дуброва, вместе с первым купеческим караваном, направляющемся в столицу, но - случилось иначе. Уже на следующий, после похорон, день у двоих, чересчур падких на дармовую сладость и заглядывавшихся на смазливую молодку, еще при жизни Беримяса, отцов семейств, почему-то оказались до крови расцарапаны лица. На вывеске трактира сменилось и прибавилось несколько букв, а кутил, решивших, что в заведении, принадлежащем женщине, можно и побуянить, мигом образумил Кривица. И поселился в своем закутке навсегда. Сплетничали, что он и ночует там же, за столом… Но любому, кто хоть раз видел Ядринку, станет понятно, что находиться под одной крышей с такой кралей, и ночевать в общей зале, может только слепой или больной. А побратим Калиты, хоть и потерял в бою один глаз, вторым видел, как бы не лучше, чем иной двумя. И со здоровьем у сорокалетнего отступника было все хорошо… Порой есаулу казалось, что Беримяс отправился до срока к Создателю не без помощи побратима, но как водиться в таких случаях - спрашивать не стал. Потому, что уж если, из-за многолетней привычки к воле, сам до сих пор не удосужился завести себе хозяйку, или мало-мальски постоянную зазнобу, то нечего других осуждать… Каждая птица вьет себе гнездо, как умеет.

- Здравствуй, одноглазый, - уселся Калита рядом с побратимом, зная что тот не любит, когда ему загораживают зал.

- Давно не виделись, - как всегда приветливо буркнул тот. - Чего приперся, старый пес? Убить кого надо?.. А сам, что, уже сабли в дрожащей ручонке удержать не можешь?

- Не, братка, тут дела поважнее обмозговать надобно, - не поддержал обычной перебранки есаул. И Кривица сразу насторожился. Обычно, после того, как его побратим начинал говорить таким голосом, им приходилось убегать из насиженных мест. А за последние месяцы одноглазый уж больно привык к хлебному месту, да ласковой хозяйке. И совершенно не хотел менять ее мягкую постель и щедрый стол, на черствый калач и седло под головой.

- Не надоело тебе, старый дурень, по свету скитаться? Глупые люди прозвище давали… Ну, какая из тебя Калита, коли ты, гроша ломаного в руках удержать не умеешь. Только-только у барона пригрелся и опять за старое?

- Не гуди, братка. О нашем господине и пекусь.

- Тогда, да… Если для Владивоя, тогда извини… Говори, что делать надо.

- Для начала, хорошо б горло промочить… - намекнул на привилегированное положение побратима, Калита. Мол, я и сам могу служанку окликнуть, но ведь тебе поднесут и быстрее, и - из личных запасов хозяйки. Кривица не стал мудрить и подал условленный знак. Но Ядринка и сама уже спешила к ихнему столику. Половину жизни проведя в трактире, помогая мужу вести хозяйство, молодая женщина научилась хорошо разбираться в мимике мужчин. А то ведь, ближе к ночи, их речь не всегда понятна даже им самим. Да и побратим ее одноглазого стража, захаживал сюда не так часто. "Жареная Гусыня" предназначалась для горожан победнее, а Калита - есаул. Считай, правая рука барона! От чего ж дальновидной женщине не потрафить милому дружку, заполучив заодно покровителя и в самом замке? Поэтому, вскоре на столе перед побратимами появился жбан запотевшего пива и нарубанная большими ломтями тарань. Выждав минутку и поняв, что мужчинам пока больше ничего не надо, Ядринка чуть покачивая бедрами, неспешно удалилась.

- Хороша, - одобрил Калита. - Умеешь ты, братка, обустраиваться…

- Поговорку о ласковом теляти знаешь?

- Не знаю, что ты там сосешь, - хохотнул Калита, - но на теленка, уж поверь на слово, никак не похож. Тот еще волчара…

- Или пей, или говори чего надо, или - проваливай! Не хватало еще нам с тобой начать бабу делить, - проворчал Кривица.

- Да ты что, братка, окстись! - возмутился есаул. - И в мыслях не было!.. Любка побратима неприкасаема! Тут на мне греха нет! Поклялся бы, да - нечем. А дело у меня такое… Надо помочь Владивою, остаться бароном в Дуброве и после смерти баронессы. Кривица только крякнул и непроизвольно прикоснулся к пустой глазнице.

- Отчего, не Ханом Кара-Кермена? Нам ведь это раз плюнуть, нет? Калита, твоя задумка мне не кажется забавной. Дознаватели хранителей, не добрее харцызких! одноглазый воин жадно отпил из кружки. Вытер усы, и продолжил чуть спокойнее. Ох, братишка, опять ты за старое… Вспомни, как нам пришлось драпать в Степь из Турина? А все потому, что тебе пришла в голову отличная мысль: наняться в охрану к столичному купцу, пустившего по миру твоих родителей? И больше года заставлял меня верой и правдой служить этому жирному борову, выжидая своего часа.

- Так ведь по-моему все вышло! - оживился, вспоминая былое, есаул, возбужденно покусывая кончики длинных вислых усов. - Глупец проникся к нам таким доверием, что отправился на ярмарку закупать товары, не взяв с собой, кроме нас, ни одного охранника! Еще и дочку с собой прихватил. Мол, засиделась в девках, пора и себя показать, и как другие живут - поглядеть.

- Вот и следовало, в тихую, перерезать ему глотку. Но, тебе непременно надо было сперва позабавиться с Мартой. Коль так уж зудело, то и увез бы девку с собой. А потом - хоть сам пользуйся, хоть лесным братьям продай…

- Да она сама, была не прочь… - ухмыльнулся есаул. - Прав был купец, засиделась в девках.

- И поэтому ты расстелил ее на глазах у отца.

- Для настоящей мести, унижение врага важнее его смерти.

- Вот и доунижался, пока на ее визг, не нагрянул отряд королевских стражников. Хорошо - ноги унести успели. А кровник твой наверняка по сей день жив…

- Ну и пусть себе, - хмыкнул Калита. - Вопли дочурки ему долго будут сниться. А если Марта еще и забрюхатела…

- Ну, хорошо, - кивнул Кривица. - Каждый сам обирает, какая месть слаще. Но Хромого ты зачем добил?

- Он давно затаил на меня зло и только ждал удобной минуты, чтоб ударить в спину.

- Так и надо было ловчее саблей орудовать, коль уж выпал такой случай, - отмел подобное объяснение одноглазый. - Но осквернять сознательным убийством Рощу Смирения, даже для меня чересчур… До сих пор не верю, что сумели из КараКермена живыми уйти. И что степняки в покое нас оставили, тоже не верю. Каждую минуту чувствую пустой глазницей, влетающую в нее стрелу.

- Можешь спать спокойно, - отвел взгляд Калита. - Кара-Кермен нас не простил, но карать не станет.

- Ну-ка?! - вскинулся Кривица. - Ты знаешь что-то мне неведомое?

- Сразу, как только Владивой приютил нас в замке, Хан присылал ассасина по наши души. К счастью, я тогда у твоей постели сидел. Лекарь велел, чтоб зараза в мозг не пошла, непрерывно рану обмывать. А ты в горячке метался. Одним словом - мне удалось отбиться я, и напавшего ранить.

- Ассасина? Силен, братка… Коль не врешь.

- Чтоб мне лика Громовержца Перуна не узреть, - побожился есаул.

- А дальше?

- Отпустил я его. И попросил передать Хану, что сожалею о случившемся. Мол, помутнение нашло. И прошу общество принять жизнь ассасина, взамен загубленной.

- И ты, паскуда, молчал столько времени? - сжал пудовые кулаки одноглазый.

- Не хотел зря обнадеживать. Сам ведь знаешь: у харцызов, месть отступникам - дело священное. Ну и хватит прошлое ворошить. Я не за тем сюда пришел… И не веди себя, как баба! - чуть прикрикнул на побратима есаул. - Это не моя затея, а приказ барона!

- Что ж, - обреченно вздохнул Кривица. - Будем надеяться, что у барона ума чуть побольше, нежели у простого харцыза. Говори, я слушаю…

- Барон хочет, чтобы мы с тобой устроили так, чтоб баронесса умерла еще этой ночью, а баронета - исчезла из замка.

- Вот теперь я понял, что ты на старости окончательно сдурел. Молодым в таких случаях советуют жениться, ну а за тобой - разве что костлявая с косой заявиться. И я не хочу, чтоб она и меня с собой прихватила. Знаешь, братка, что-то мне мягкие перины становятся все больше посердцу… Шел бы ты отсюда.

- Я-то пойду, - окрысился Калита. - Да только что нам с тобой делать, когда Владивоя попрут с Дуброва. Думаешь, новый барон захочет терпеть у себя пару отступников? Нет, брат, шалишь. Мы с Владивоем, еще с той охоты повязаны. Вот он нас и терпит. А уйдет, то и тебя с Ядринкиных перин сгонят. И как бы в придачу, петельку на шее не затянули! Вот и кумекай, раз такой башковитый сыскался: сделать, как барон велит, или уже сегодня в седло садиться? Пока дороги открыты.

- Твоя правда, - нехотя согласился Кривица. - Ради спокойной старости, придется опять взять грех на душу. Обоих резать?

- Нет, только баронессу. А с Анжелиной надо так исхитриться, чтоб она из замка сбежала. С тем, кто нам нужен, и в ту сторону, куда укажем. Не знаю, может, Владивою потешиться с падчерицей охота, то ли урезонить девку надеется, но барон приказал ее не трогать.

- Давай, я баронессой займусь… - предложил одноглазый. - А хитрить я не умею. Может, сам чего придумаешь?

- Не выйдет, братка, - отрицательно помотал чубом Калита. - В покоях баронессы тебе делать нечего. Сразу неладное заподозрят. А что до обмана, есть у меня задумка. Только, как назло, ни одного чужака в городе нет! Ну, ничего, время терпит. Глядишь: и сладиться еще, - и вдруг прикрикнул весело. - Наливай, ишь, расселся, прям куренной атаман. Да вели своей зазнобе подать нам чего-нибудь перекусить. Иной раз, проще воз дров переколоть, нежели умом пораскинуть! А смена настроения есаула объяснялась очень просто, говоря побратиму, что в городе нет ни одного чужака, он внезапно увидел в окно трактира, что заставу

Дуброва проезжает десяток Нечая, а с ними вместе - двое незнакомцев. При этом один из них одет в богатый казачий кунтуш. Посчитав совпадение за доброе знамение, Калита пришел в отличнейше расположение духа и поманил к себе одного из стражников, обедавших за соседним столом. Глава четвертая Бессмысленное бормотание, суетливая возня, хриплые смешки, прерывистые стоны, осторожные вскрики и ощущение изумительной легкости. Будто, в одно мгновение вся тяжесть забот оказалась сброшена вместе с одеждой, и смыта водопадом волос, прикосновением ласковых рук и жадных губ. А поверх всего - одуряющий запах разворошенного свежего сена, не выветрившийся из памяти даже по истечении нескольких дней. Все прочие ощущения поблекли, многое стало казаться забавным и нелепым, а запах - остался. Тем более, что вместо подушки, под головой у меня снова охапка сухой травы... В замковой темнице было почти уютно. Сразу становилось понятно, что узников здесь нет, или они по какой-то причине надолго не задерживаются. Либо меня, по ошибке, засунули не в то помещение. Потому что сухая и достаточно светлая клеть больше годилась для хранения запасов зерна или муки. Общее впечатление уютной кладовой портил только разнообразный зловещий инвентарь, развешанный по стенам, большая жаровня и деревянное ложе с кожаными зажимами для рук и ног. Я уже, по-видимому, в сотый раз измерил шагами свое довольно просторное узилище, равнодушно потрогал некоторые из пыточных приспособлений, найдя их в безобразно ржавом состоянии, и в который раз вздохнул. Потом, прилег на, более пригодный для пыток, чем отдыха, топчан и попытался немного вздремнуть. Но, на все ложе сена не хватало, а от твердых и кое-как оструганных досок, затекала спина. Поэтому я вскоре опять слез на пол и занялся любимым занятием всех узников размышлениями и воспоминаниями. Поначалу все шло очень даже неплохо. Благодаря выигранному поединку и уважению, завоеванному у Давилы, отношение королевских дружинников стали ровными и дружелюбными. Десятник Нечай даже распорядился оседлать для нас с Лукашем пару вьючных лошадей. И, - судя по злым взглядам, бросаемым вслед отъезжающим воинам, из-под шапок, да мокрым глазкам, поблескивающим из-под низко повязанных платков, - проведя весьма сумбурную ночь, отряд двинулся к замку. Ночлег в Перекрестке, только упрочил мою славу, как непревзойденного мастера кулачной потехи, заодно - утяжелив кошель Лукаша двумя копами медяков и прибавил опыта в общении на ощупь. А услышанные в пути занимательные рассказы

из жизни ратников, заполнили не одну брешь в моих познаниях, важных для взрослого мужчины. И что забавно, многое из услышанного, я тоже знал, но как-то позаковыристее что ли. Но тем не менее, их бесхитростные побасенки, отвлекали от лишних рефлексий и здорово разнообразили путешествие. О том, что на их пути встанет сторожевой замок Дубров, Мышата рассказывал. И обходить его стороной не советовал. Где ж еще показывать себя скомороху, если не среди мастерового люда, воинов и дворян? Один день на рыночной площади мог принести больше дохода, чем сборы во всех деревнях вместе взятых. А поскольку кошель покойного атамана, за исключением нескольких мелких монет, Мышата оставил себе, от возможности подзаработать отказываться не следовало. Особенно теперь, когда они вторые сутки путешествовали вместе с отрядом дружинников. Шаткое доверие, возникшее к ним, могло вновь смениться на подозрительность, вздумай я на развилке сказать десятнику, что дальше нам с ним не по пути. И, когда на горизонте возникли стены Дуброва, капризная память опять подкинула мне очередную загадку. Увиденная картина, совершенно не впечатляла. В то время как Лукаш едва не подскакивал от восторга, я спокойно рассматривал возвышающееся вдали суровое фортификационное сооружение, понимая, что приходилось видеть постройки куда грандиознее и мощнее. Замок действительно был так себе. Прилепившийся, на господствующей над этой местностью высотке, донжон имел всего одну башню. А ограждающими замковое подворье стенами, служили несколько десятков поставленных впритык добротных домов. С плоскими крышами и стрельчатыми окнами. Хотя большинство зданий, в том числе весь ремесленный квартал, ютились кто где горазд, совершенно не соблюдая никаких правил и ограничений, кроме целесообразности. К примеру, кожевники и ткачи строили свои жилища поближе к реке, а заезжие дворы выбегали навстречу дороге. И хоть по ней уже давненько не пылили купеческие караваны, все ж дородные шинкари больше предпочитали поглядывать из окон трактиров на проезжий шлях, нежели на городскую сутолоку. Но, заявились мы сюда в недоброе время. Не успел я даже с лошади слезть, как меня схватили стражники. И как не пытался Нечай объяснить им, что я не харцыз, а скоморох - ничего не помогло. Ссылаясь на приказ есаула, они наставили на меня копья и отвели в темницу. Хорошо, хоть Лукаша не тронули и саблю не отобрали, а позволили парнишке отдать. Можно было попытаться вырваться и бежать, но куда? Я ведь никакой вины за собой не знал. А вдруг, эта история прольет какой-то свет на утерянное прошлое? Если, конечно, мне не придется отвечать за прегрешения мертвого харцызкого атамана, в чьи одежды я так необдуманно нарядился. ***

Устав вышагивать, я присел на топчан и решил хоть немного вздремнуть. Как говаривал мой старшина: "Лучше плохо лежать, чем хорошо бежать"! Что? Похолодев внутри, я непроизвольно вскочил. Какой еще "старшина"? Господи, да что же, в конце концов, со мной приключилось?! Но, ответа не было. Всплывшая из глубин подсознания мысль, только коснулась разума, и испугано метнулась обратно во тьму. Отерев лоб, покрывшийся испариной, я вдруг почувствовал, что ноги меня не держат и тяжело плюхнулся на топчан, чувствуя себя выжатым лимоном. Глаза просто слипались. Надо было хоть немного поспать. На доске утыканной гвоздями, на раскаленной решетке, на битом стекле, на стае ежей и дикобразов - но обязательно поспать. А в следующее мгновение я уже проваливался в мягкие объятия Морфея. Это был странный сон. Огромный костер, горящий посередине каких-то руин и плотная стена тумана вокруг них. Отблески пляшущего огня выхватывали из молочной пелены причудливые тени, которые кривляясь вновь растворялись в этой мгле. Я стоял у костра, непонимающе озираясь, чувствуя непонятную давящую тишину этого места. Неожиданно пелена тумана дрогнула, и пошла волнами, а в глубине ее отчетливо протаяли несколько теней. Кто-то пробирался сквозь туман на свет костра. Очертания их были нечеткие и иногда полностью скрывались в тумане, но они приближались... Я вздрогнул и проснулся. В дверях темницы медленно, проворачивался ключ. Потом створки тихо отворились, и в освещенном факелом дверном проеме возникло видение прекрасной феи! Или - колдуньи, принявшей самый обольстительный вид. Одним словом, передо мной стояло самое обворожительное и чудесное создание, которое я когда-либо видел. А в девичьей красоте я уже стал немного разбираться. В сравнении с моими без пяти двумя, девушка была чуть мелковата, но зато потрясающе изящна. Во всяком случае, все то, что подчеркивал костюм для верховой езды, было наивысшего сорта. Правда, факел, который незнакомка держала над головой, давал больше чаду, нежели света, и при столь скудном освещении ее черты казались упрятанными за густой вуалью. Но, я был уверен, что природа не может оказаться настолько нерациональной, чтобы идеальные формы обременить некрасивым лицом. И подтверждали мою догадку пышные волосы девушки, плавными волнами спадающие на плечи, из-под небольшой бархатной шапочки. Незнакомка приложила палец к устам, а потом сделала знак свободной рукой, приглашая меня за собой, и отступила вглубь коридора.

- Сюда тащат силком, а выводят тайком, - проворчал я в рифму, и попробовал протиснуться сквозь приоткрытый проем, но при моем телосложении это оказалось не так просто. Дверь сдвинулась, и ржавые петли предательски заскрипели.

- Тихо ты, увалень! - раздраженно прошипела барышня, повернулась ко мне спиной и уверенно зашагала прочь, предоставляя мне на выбор: следовать за ней, или оставаться в темнице и дальше. При этом, шла она почему-то не вверх, а наоборот -

еще глубже. Под ногами неприятно хлюпала болотная жижа, с низкого земляного свода то и дело срывались крупные капли, что так и норовили упасть на нос или за шиворот. В едва рассеянной огнем темноте пищали и шуршали крысы. Но, в конце концов, потянуло свежим воздухом. Потом факел зашипел, опущенный в воду, и я понял, что мы выбрались на свободу. Тут моросил мелкий дождь и смеркалось. Но было еще достаточно светло, чтобы увидеть, что подземный ход вывел нас далеко от замка. Как и то, что у моей освободительницы имеется в наличии помощник, и они очень серьезно подготовились к организации моего побега. Всего в нескольких шагах от выхода из подземелья нас поджидал улыбающийся Лукаш, удерживая под уздцы трех лошадей.

- Поспешим, - прекрасная незнакомка, наверное, была живым воплощением рекомой сестры таланта, потому что, не прибавив больше ни слова, запрыгнула в седло и послала свою кобылицу вперед. Нам не оставалось ничего другого, как последовать за ней. А поскольку быстрая скачка лесной дорогой не способствует беседе, все расспросы пришлось отложить до более удобного случая. Рассчитывая, что тот вскоре представиться. В самом деле, не прошло и получаса, как барышня стала придерживать лошадь, а вскоре и вовсе пустила ее размеренным шагом. Может, не опасалась погони, а может хотела дать роздых коням, чтобы позже, когда понадобиться, гнать их во весь опор. И у меня появилась возможность поговорить с Лукашем.

- Спасибо, друг, - поблагодарил я его искренне. - Несмотря на то, что я так и не узнал, за что меня схватили и в чем обвиняют, все же на воле гораздо лучше.

- Зато я выведал, - ответил Лукаш. - Дело не в тебе, Игорь, а в особом отношении жителей Дуброва к харцызам. А чему удивляться, это ж - Пограничье. И месяца не проходит, чтобы степняки чего не натворили. То скот угонят, то девицу умыкнут. Совсем недавно, на весенних празднествах, невеста сына пекаря Маркеса в ночь перед венчанием пропала. Дубровчане до сих пор, лютуют! Правда, поговаривают, что не так жаль девицы, как пропавшего угощения… - усмехнулся парнишка. - И вообще баронесса болеет, барон лютует, как поднятый до весны медведь… В общем, как схватили тебя, стал я расспрашивать. И выяснил, что есаул Калита считает, будто рядом с замком ватага степняков затаилась, а ты под видом скомороха пробрался в замок осмотреться и выведать, где чего стащить можно. Но Нечай уверил меня, что барон Владивой сгоряча судить не будет. И если за тобой вины нет, то освободит. Хотя, из-за смерти баронессы Катаржины, рассмотрение дела могли отложить. Но уж к свадьбе баронеты, помиловали бы обязательно. Я хмыкнул, вообразив себе столь длительное заключение. Хорошо, если б кормить не забывали, а то всякое случается, когда до безвестного узника никому нет дела. Лукаш покосился, помолчал немного, а потом продолжил.

- Одним словом, день-другой ничего не менял. А зам ужином, в таверне, ко мне за стол подсел странный тип. С повязкой, закрывающей один глаз. Он положил на стол золотую монету и сказал, что если я хочу помочь своему товарищу, то должен немедленно купить трех коней, провизию в дорогу и ждать тебя здесь. Когда ж я поинтересовался: "За что такая милость, и кто он такой?", незнакомец ответил, что платит за сопровождение баронеты Анжелины ко двору ее тетки - баронессы Звениславы. А остальные вопросы мне лучше не задавать, потому, как лишнее знание укорачивает жизнь. И что отказаться я могу, но в таком случае ты из темницы, скорее всего, вообще не выйдешь. Потому, что у барона Владивоя и без тебя забот хватает, а придет в замок новый хозяин или нет, и когда это будет - никому не известно. Зато, помогая баронете, мы и сами ноги унесем, и добрый поступок совершим. Я даже не раздумывал. Какое мне дело до дворянских интриг? Главное, что ты будешь на свободе, и наше путешествие продолжится. В конце концов, провести пару дней в обществе баронеты, не такая уж тяжкая плата за свободу, полные снеди чересседельные сумы и пару отличных лошадей. С этим я не мог не согласиться. Кони действительно не крестьянские тягловые шкапы, а выезженные под седло скакуны. Да и барышня пока проблем не создавала. Хотя, что-то такое вспоминалось мне из прошлого опыта, что там, где появляется смазливая девчонка, неприятности возникнут обязательно. Кстати, надо было познакомиться и поблагодарить ее. Может, Лукаш и совершил подвиг, покупая все необходимое для побега на рынке, но из подземелья-то вывела меня она.

- Спасибо за освобождение, - произнес, как мог учтивее, как только поравнялся с баронетой.

- Перед тобой благородная госпожа, хам! - в голосе молодой девушки было столько холодного высокомерия, что я даже поежился. - И обращаться ко мне следует: либо достойная госпожа, либо госпожа баронета.

- Как будет угодно, достойной госпоже, - улыбнулся я, наконец-то увидев, что и профиль у девчонки был под стать. Возможно, слишком утонченный и слишком надменный, но в целом, очень ничего. Вот только сама она оказалась совершеннейшим ребенком. Лет пятнадцати… - А разрешите спросить, госпожа баронета.

- Спрашивай. Разрешаю. При этом благородная девица даже шею не соизволила повернуть.

- Что случиться, если я и мой товарищ не пожелаем придерживаться дворцового этикета?

- Как это не пожелаете?! - баронета устремила на него взгляд полный негодования. Да я вас!… На конюшне запорю!…

- Милая барышня, - я веселился от души, в то время как Лукаш побледнел и с ужасом взирал на меня, делая огромные глаза и отчаянно жестикулируя. - Вся беда в

том, что среди этого дикого леса, можно встретить стаю диких волков, голодного медведя. Я допускаю, что тут водятся разбойники. Но что конюшни нет, ни одной, готов об заклад побиться. Хотите? Например, на поцелуй? Лукаш застонал и стал медленно сползать с коня. Обеспокоенный состоянием приятеля, я поспешил к нему, предоставив девчонке возможность поразмыслить над моим предложением. Вовремя… Баронета растерянно огляделась. Похоже, до ее сознания только теперь дошло, что она не среди подобострастной дворни, а наедине с совершенно чужими мужчинами. А вслед за этим нахлынули воспоминания, о событиях предшествующих ее безумному побегу. И несчастная девушка горько разрыдалась.

- Что за напасть? - раздраженно бросил я Лукашу, который, оказывается, просто пришел в ужас от столь вольного обращения с дворянкой, и поспешил к девочке. Нашли место истерики закатывать. Хотите поплакаться, давайте устроим привал. Разведем огонь, поедим. А заодно и пожалуемся на судьбу. Вы не возражаете, высокочтимая госпожа? Но та даже не услышала меня, заново переживая все ужасы прошлого вечера. Когда ей под утро сообщили о смерти матери, Анжелина была уверенна, что это самое ужасное событие, которое только может произойти. Но все оказалось гораздо хуже. Под вечер, когда обессилевшая от рыданий, девушка уже собиралась ложиться спать, Аннет сообщила, что Калита, есаул королевской дружины, имеет важное известие, касающееся жизни и чести баронеты, и просит его принять. Старый харцыз вошел, низко кланяясь и пряча взгляд. А поведанное им было до такой степени ужасно, что девушка совершенно растерялась. Опасность, грозившая ей в родном доме, была столь велика и ужасна, что не умещалась в сознании. А подлость отчима - такой чудовищной, что она потеряла голову. Тогда только одна мысль показалась разумной: "Бежать"! Как можно скорее! Как можно дальше! Тем более что именно это советовал спаситель. Оказалось, он уже все продумал и успел подготовить. Надо было только дождаться ночи и, опередив подлые замыслы Владивоя, тайком покинуть замок. А чтобы ее спохватились как можно позже, всех слуг оставить здесь, а вместо охраны взять с собой посаженного недавно в темницу скомороха и его товарища. Которые, в благодарность за освобождение, и сопроводят баронету до замка Зеленец, под защиту тетушки Звениславы. Тогда эта мысль показалась Анжелине достаточно здравой. И только теперь, когда ужасы ночи слегка поблекли, девочка поняла, что поспешные решения редко бывают стоящими. Но, сделанного не воротишь, да и жалеть не стоило, так как позади осталась опасность подлинная, а рядом - вымышленная и сомнительная. От осознания простой истины, баронета почти успокоилась. Хотя слезинки из уголков глаз все же не исчезли.

А дождь становился все сильнее. Даже сквозь плотную листву, переплетенных по краям дороги ветвей, отдельные крупные капли уже срывались вниз. И их становилось с каждой минутой все больше. К этому временем мы подъехали к каким-то развалинам. Вернее остаткам полусгнившего сруба с провалившейся крышей. Но, обращенная от дороги к лесу, часть навеса для лошадей все еще каким-то чудом держалась на почерневших столбах и стропилах.

- Заезжий двор посреди леса? - удивился я.

- Мы же на большаке, ведущем в столицу. До Моровицы на этом тракте было не в пример оживленнее.

- Переждем, непогоду?

- А не опасно? - засомневался Лукаш. - Помнишь, о чем нас деда предупреждал?

- Ты о мертвяках? Перестань… - отмахнулся я пренебрежительно. - Враки все это, никаких бродячих мертвецов не бывает. Зато навес почти незаметен с дороги. К тому ж дождь все гуще. Следы вскоре смоет, и никто не додумается искать нас, так близко от замка. Мои слова не слишком убедили парнишку, но после того, как я демонстративно перевесил саблю на пояс, он немного приободрился. Баронете помогли сойти с коня и бережно усадили на уцелевшее бревно, которое расторопный Лукаш, успел застелить попоной.

- Простите мое бесцеремонное поведение, - нужный тон нашелся сразу, словно я только тем и занимался в позабытой жизни, что разговаривал с взбалмошными девицами. - Это все от волнения. Согласитесь, баронета, не каждый день попадаешь в темницу, и уж тем более не каждый раз покидаешь ее таким изысканным способом. Тут у кого угодно голова кругом пойдет. А вы, если осмелюсь спросить, от кого бежите?

- От отчима… - Анжелина ответила раньше, чем успела решить, хочет она этого разговора или нет. Но увидев искреннюю заинтересованность в моих глазах, девочка слово за словом пересказала всю свою безрадостную историю.

- Вот значит как… - я неожиданно почувствовал какое-то смутное беспокойство. Тогда длительный отдых отменяется. Есть во всей этой кутерьме какая-то фальшь. Не могу понять, что именно не так, но уверен: нам здесь лучше не задерживаться. Тем более что и дождь уже слегка успокоился. Надеюсь, никто не устал? А думать и разговаривать можно в седле. Я и сам пока не мог понять, что насторожило меня в рассказе девушки, но чувство близящейся опасности только крепло. И подтверждение не заставило себя долго ждать. По дороге застучали копыта, и отряд из шести всадников, мельком взглянув развалины, галопом унесся в том направлении, куда, по их мнению, должны были двигаться беглецы.

- Ну, вот и ответ. И если благородная госпожа будет столь благосклонна, чтобы выслушать скомороха, могу попытаться кое-что объяснить. Наверно, не стоило опять грубить, но Анжелина была так испугана, что совершенно не обратила внимания на мой тон.

- Скорее всего, побег, так умело и вовремя организованный, слугой, на самом деле часть плана отчима. Согласитесь, если в замке вы могли рассчитывать хоть на какуюто помощь, то в глухом лесу, ее ждать неоткуда. Вас убьют, а меня с Лукашем казнят, за совершенное злодейство...

- Нет, - неожиданно возразила Анжелина. - Убивать меня не станут. Если вокруг измена и ложь, то отчим заинтересован в моем исчезновении больше чем в смерти. Поэтому, меня должны похитить. Вернее, уже похитили. Вот он, - указала она на Лукаша, - побратим харцыза, которого вчера бросили в темницу, воспользовался царящим в замке сумбуром и освободил своего товарища. А потом вы, в отместку и для куража, умыкнули меня. Разве не похоже на правду? И вполне в духе разудалых степняков. Я стала бы не первой горемыкой, пропавшей из родительского дома или прямо из супружеского ложа. Возможно, вы и не метили так высоко, а попросту украли первую попавшуюся хорошенькую девицу? Ну что, у кого-то такой рассказ вызывает сомнение? Отсюда и погоня. Барону обязательно нужно, чтобы слуги могли присягнуть, что он все сделал для моего поиска.

- Вполне возможно, - согласился Лукаш. - По меньшей мере, не противоречит здравому смыслу. И искать нас станут со всей тщательностью. Но, ты, Игорь прав: когда найдут, живыми не оставят. Мы слишком много знаем.

- Значит, будем выбираться. Вот только куда? Блин, впервые чувствую себя таким беспомощным, - я раздосадовано хлопнул себя по лбу. - Проклятая пустая кочерыжка. Ну, вспомни же хоть что-то!

- То есть, как куда? - баронета повысила голос. - Помощь против отчима я смогу получить только у тети Звениславы или у королевы! Немедленно поворачивайте в Зеленец или Турин!

- Вот-вот, именно, в той стороне нас и станут искать. И, как бы в подтверждение его слов, по дороге в северном направлении проскакал еще один отряд.

- Что же нам делать? - растерялась Анжелина, и я вдруг отчетливо понял, что рядом не наследница баронства, а все лишь маленькая девочка.

- В общем-то у меня есть только один вариант, - потер я лоб, пытаясь хоть таким способом заставить его выдать умную мысль. - Надо пробираться на мельницу. Помнишь, ты говорил, что без его согласия, туда никто дороги не найдет?

- Точно! - аж подпрыгнул Лукаш. - Как я сам не сообразил?! У деда на мельнице никто не найдет. Оставим у него на попечении госпожу баронету, а сами - окольными

путями, отвезем известие графине Звениславе. А если деда захочет, то таким путем нас через лес проведет, что ни один соглядатай не заметит.

- Ну, уж нет, - неожиданно воспротивилась Анжелина. - Сами сидите на своей мельнице. Не дождется Владивой, чтобы я от него, как курица от ястреба пряталась. Вместе в Зеленец пробираться станем. А коль отвернется удача, стыдиться за меня вам не придется. Прошу только об одном: надругательства не допустите. Увидите, что не уйти нам, лучше сами убейте. И так благородна была она в своем возвышенном порыве, что я не стал убеждать девочку в том, будто бы достоинство правителя не в безудержной храбрости, а в наличии ума и умении им пользоваться. Тем более, что до спасительной мельницы, и до принятия решения было еще далеко. Менее восприимчивый Лукаш только хмыкнул. Приняв решение за всех, я превратился в его глазах, из благодушного здоровяка, в человека готового нести ответственность не только за собственную судьбу, но и за тех, кто рядом. Очевидно, почувствовала это и баронета, потому, что подчинилась без возражений. Но, сделав попытку подняться, чего-то завозилась и уселась обратно.

- Зацепилась, - произнесла чуть извиняющимся голосом. Лукаш поспешно бросился на помощь Анжелине, присел у бревна, высматривая вредный сучок, но вдруг резко отпрянул и побледнел так, что я заметил это даже ночью.

- Т-там… - дрожащий голос парнишки не оставлял сомнений, что происходит нечто весьма неприятное. Я шагнул ближе, нагнулся, вгляделся и сам едва сдержал восклицание. Из земли, наподобие свекольной ботвы, вылезала пара человеческих рук. При этом, одна из них уже крепко сжимала в кулаке подол платья баронеты, а вторая шарила вокруг, явно желая найти за что бы ухватиться, чтоб выдернуть на поверхность остальную часть тела. Эфес завещанной мне Вернигором сабли будто сам прыгнул в ладонь. И раньше, чем кто-либо из моих спутников успел что-то понять, я взмахнул лезвием крестнакрест, обрубая излишне активную "растительность" по локоть. Взвизгнув, так что в радиусе нескольких миль все зверье шарахнулось по норам, баронета одним прыжком взлетела в седло и пришпорила лошадь. К счастью, в нужном направлении. Следом за ней поспешил Лукаш, ну и я не стал задерживаться возле "рукотворной" грядки. Мало ли что на ней еще произрастет?.. *** Как только, испуганные неожиданным происшествием, беглецы скрылись в ночи, из прилегающих к развалинам кустов, на открытое место выбрались три дюжих мужика.

Они были одеты в сшитые из мятой оленьей шкуры свободные куртки, каждый с тяжелой рогатиной в руке, луком и колчаном за спиной.

- Ну, а теперь, Мухомор, - пробурчал, здоровяк с чрезвычайно спутанной копной волос, небрежно пиная носком растоптанного лаптя, подвернувшийся под ногу обрубок руки. - Объясни нам, отчего ты вдруг решил отпустить добычу, взять которую было проще, чем водицы испить?

- Да, - более требовательным тоном поддержал его второй, самый меньший ростом из троих, недовольно сплевывая сквозь редкие зубы. - Объясни, нам!

- Гнездо, ты, ползущую в траве, гадюку со скольких шагов сумеешь расслышать? спросил вместо ответа Мухомор, вытирая рукавом потное рябое лицо.

- Шагов с десяти… - пожал могучими плечами тот, озираясь вокруг. - От того зависимо, на чем трава растет. Меж камней, это одно, песок или сухая листва - иное дело. А что?

- А ты, Щерба, можешь отличить свист моей стрелы от чужой?

- А то… - ухмыльнулся "мелкий". - Скажу даже, пустил ты ветры, перед тем как выстрелить, от натуги, или - сдержался…

- Значит, со слухом у вас все в порядке?

- Со слухом, нюхом и злостью… - огрызнулся за обоих Щерба. - Не тяни за хвост, Мухомор!

- Мне просто непонятно, что с вашими ушами сейчас произошло, если никто не услышал: куда собирались податься беглецы? - недоуменно пожал плечами тот. Оба его товарища переглянулись, все еще не понимая, к чему тот ведет.

- Малой молвил, - стал припоминать Щерба, - Что у деда Мышаты их не найдут… Значит, они на Дивную Мельницу поскакали?

- А-а, - понимающе протянул Гнездо, с уважением поглядывая на сообразительного Мухомора. - Тогда пусть… Вечного Мельника даже Батяня опасается… Не-е, чур меня, с гостями Мышаты связываться, себе дороже. И как ты только успел сообразить?..

- Голова, - похвалил старшего брата и кусачий Щерба. - Хотя, жаль, конечно… Очень уж ладная одежка ускакала. Дорогая, наверное…

- Сказал бы сразу: девка понравилась… - уел холостого брата, давно остепенившийся Мухомор. - Ты от того, Щерба, и оглох, что все на нее пялился…

- Кони у них знатные, - вздохнул тихонько Гнездо. Здоровяк, всю жизнь передвигался исключительно на своих двоих, да в лесной пуще и нельзя иначе, но испытывал необъяснимую страсть к лошадям.

- Кто о чем, а вшивый о бане… - сплюнул наземь Щерба и промолвил. - Пошли, что ли? Больше ничего не высидим… Трое леших повернулись спиной к тракту и совершенно бесшумно растворились в глухой чаще. А, ничего не подозревающие и чудом уцелевшие, беглецы - тем

временем - продолжали свой путь, сквозь поутихший, но не прекратившийся ливень, и еще до рассвета, копыта коней простучали по запруде у лесной мельницы. Глава пятая Несмотря на полное безветрие, при котором не трепетал даже самый мелкий листик, синее полотнище штандарта с изображением книги, циркуля и лупы не свисало с флагштока бессильной лоскутом, а гордо реяло над плоской крышей немного странного каменного сооружения, оседлавшего вершину горы Угрюмой. Этот шедевр архитектурного искусства, образованный, поставленными в кольцо несколькими зданиями, связанными между собой крытыми балконными галереями, на официальных географических картах обозначался как "Оплот Равновесия Силы". А между людьми, не осведомленными в картографии, именовался попросту Оплотом или Кругом хранителей. С добавлением имени последнего Мастера. Единственное жилище белых чародеев, отказавшихся от активного использования магии, во имя сохранения мира, и ревностно следящих за поддержанием порядка вещей во всем Зелен-Логе. Здесь, в Оплоте они самосовершенствовались, занимались науками, вели летопись, а в Академии воспитывали новых хранителей, лекарей и старост. Поэтому, если и удивился бы путник, видя, как над окутанным таинственностью и легендами местом в безветренный летний вечер, гордо реет штандарт Оплота, то покивал бы лишь значимо головой и направился дальше, убежденный, что удостоился увидеть еще одно подтверждение могущества хранителей. Хотя, все объяснялось не применением Силы, а воздействием на легкую шелковую ткань восходящих потоков воздуха, нагретого от раскаленной за день кровли. К сожалению, наглядные, но непонятные явления производят на людей более сильное впечатление, чем вещи гораздо более сложные и судьбоносные, но не сопровождаемые громом с молниями. Мастер Остромысл любил летние ночи. Особенно с тех пор, как тело почти полностью перестало подчиняться своему хозяину, и единственной его утехой остались глубокие размышления. А также книги и рукописи. Особенное удовольствие его изощренному уму доставляли последние дневники Драголюба, известного феноменальным умением логически обосновать почти любую абракадабру. А уж темы, содержащие в себе хоть малую толику здравого смысла, в его изложении мгновенно приобретали вид неоспоримой истины, иной раз - путем различных умозаключений, возводясь едва ли не в ранг аксиом. И чем ближе Драголюб был к безумию, в последствие сведшего мудреца в могилу, тем стройнее и непререкаемее становились его обобщения. Остромысл тяжело вздохнул. Да, пресловутый и треклятый Запрет! И хоть Мастер понимал, что это ограничение единственный способ удержать в заточении Темна и

спасти мир от вторжения Хаоса, легче больному старцу, умеющему одним мановением руки призывать ливень или успокоить ураган, от этого не становилось. Казалось бы, чего проще, - позвать к себе наставника Вавулу, более других имеющего склонность к целительству, усилить его возможности собственным потоком Силы и, раз и навсегда избавиться от всех хворей и недугов. Вот только нет у Хранителей на это права. Собственно жизнью они клялись в этом Кругу, поступая в Академию и проходя посвящение в Оплоте, для того и живут. Чтоб никогда больше не встал мир на грань гибели. Чтоб не уносила тысячи людских жизней, Моровица, вызванная, накопившим силы и сумевшим пропихнуть проклятие сквозь трещину в Барьере, ренегатом чародеем!.. И чтоб даже в летописях рода человеческого навсегда исчезло слово "Армагеддон"! Труднее всего приходилось вот в такие погожие дни, когда воздух наполняли ароматы скошенных трав. И, вдыхая опьяняющие запахи, сметанного в стога сена, Мастер спрашивал себя: на кой ляд ему тогда умение направлять Силу, если приходиться приносить такие жертвы? И не чувствовалось былой твердости в утвердительном ответе, не постаревшего душой мага, но очень немощного телом человека. Летняя жара все больше утомляла его, и Мастер с нетерпением ожидал того благословенного времени, когда щедрое солнце спрячется за горизонт. Ни простолюдинам, ни благородному сословию жара не кажется чем-то чрезвычайно досадным и не слишком их донимает, если только речь не идет о засухе. Но мудрецу нестерпимо чувствовать себя идиотом, в пустой голове которого вместо умных мыслей, пойманной в клетку птахой, бьется единственно желание: вдохнуть прохлады. А остальные думы лениво пережидают это время, прячась где-то в самых потаенных закоулках. Отсюда и раздражение, которое усиливалось беззаботным смехом учеников. Можно, конечно, прикрикнуть на неучтивую молодежь - да только, чем это поможет? Молодежь переберется в другое место, а легче все равно не станет. Настоящее облегчение приходило только с началом ночи. Остромыслу не так давно исполнилось сто восемьдесят, и голос крови не всегда соглашался с холодной рассудительностью ума. Поэтому, хоть ноги и поясница Мастера онемели, он все еще с горечью прислушивался к звонким молодым голосам, которые оживленно нарушали вечернюю тишину, продолжая исконную игру человечества: "найди свою половинку". Мастер хмыкнул, и в который раз, напомнил себе, что за все в мире приходится платить. И чем ценнее вещь собираешься приобрести - тем дороже и плата. Причем, продавцу совершенно безразлично "хорошо" это или "плохо", для собственного пользования или счастья всего рода людского... Для удовлетворения утонченного извращения или спасения остатков человечества от неслыханной эпидемии, которая к тому времени уже успела забрать

девятерых из каждого десятка. От подобных мыслей раздражение лишь усилилось. Справедливо ли это? Наверное, да!.. Потому, что никогда неизвестно, где заканчивается "хорошо" и начинается "плохо". Особенно с точки зрения человека. Мастер удобнее умостился в кресле-качалке, позволил прислужнику, одному из послушников ранней степени обучения, укутать больные колени шерстяным платком и нетерпеливым жестом отправил парня прочь, торопясь остаться наедине со своими мыслями, сомнениями, надеждами и звездами, которые друг за дружкой начинали медленно выскальзывать из своих дневных убежищ. С наступлением сумерек, температура воздуха существенно понижалась, а веселый гам стихал. Правда, начинали донимать комары, которые налетали тучами из недалеких топей, невесть как так высоко взобравшихся в горы. Но, чтобы прокусить его выдубленную годами кожу, нужно было иметь жало куда острее. Раздражало лишь то, что мошкара совсем обнаглела и прямо-таки лезла в глаза. Бережно натоптанная, мелко порезанным, отборным табаком, трубка обычно легко справлялась с этим неудобством. Вот только огниво прислужник прихватил с собой. Оглянувшись, Мастер увидел, что мальчишка уже скрылся в лазе, который вел из чердака на крышу. Недовольно засопев, Остромысл вызывал на кончике мизинца маленький огонек, медленно раскурил трубку и спрятал лицо за клубком благоухающего дыма. Но все же одна, из комарих, таки изловчилась и кольнула жалом в висок, не обращая внимания ни на суровое шевеление бровями, ни на недовольное подергивание щекой. Остромысл попытался наморщить чело, но насекомое, не прекратило процесс добывания крови. Инстинкт продолжения рода был сильнее инстинкта самосохранения. Не желая во второй раз, за такой короткий промежуток времени, пользоваться магией, хранитель дотянулся пальцами до лба и превратил будущую мать семейства в мокрое пятно. Жизнь... Чья-то судьба находиться в наших руках, а нашей собственной распоряжается еще кто-то... при этом совершенно не интересуясь ни твоим мнением, ни планами, ни желаниями. Мудрец раздраженно дернул плечом и еще раз затянулся благоухающим табачным дымом. Лет тридцать тому назад, перелистывая на досуге предсмертные записи Драголюба, он неожиданно натолкнулся на интересные мысли. В своих рассуждениях тот утверждал, что состояние принудительного запрета противоречит Закону бытия и, если не вмешается третий фактор, все неизбежно закончиться катастрофой, еще более страшной, чем возвращение Темна. Сначала, Остромысл списал это на бред старика, который умер, будучи совершенно безумным (иногда использование Силы давало и такой эффект). Но что-то в этом утверждении зацепило его по-настоящему. И с каждым годом мудрец чаще возвращался в своих размышлениях к теме, как бы оставленной в наследство покойным. Сложнейшие расчеты, проведенные Остромыслом, убедительно доказали:

Драголюб ошибался только во времени. Все произойдет не в будущем, а значительно раньше! В семьдесят пятый цикл Белого быка! А значит - уже в этом году! Но какого именно события ждать? Как отличить этот фактор среди сотен явлений, пусть и странных, но имеющих банальное объяснение, наставник не ведал. К сожалению, так далеко откровение, которое осенило Драголюба, не простиралось. Остромыслу же приоткрылось и того меньше. Мастер глубже затянулся затухающей трубкой и выпустил в рой наглеющих комаров густую струю дыма. И тех, благодаря содержащейся в табаке примеси желтой медуницы, как ветром развеяло. Зато, сквозь эту белесую дымку, выкатывающаяся изза горизонта луна над головой Мастера сделалась особо зловещей. Будто предвещающее бурю, садящееся солнце. И что, в приступе самообмана, выдавая желаемое за действительное, прикажете считать знаком свыше? Месяц, неожиданно сменивший цвет с белого на багровокрасный? И это предупреждение от Создателя о грядущих переменах? Уж слишком банально для события, которому суждено потрясти основы Мироздания. Как если бы перед началом празднеств Весеннего равноденствия, о выходе королевы объявил не церемониймейстер, а полупьяный стражник, который, усевшись на ступеньках дворца прямо на зеленую дорожку, - икая и заикаясь, крикнул бы замершему на площади, в предвкушении торжественной минуты, народу: - Ик!.. Да не т-толпитесь вы, б-благородные! Идет уже Беляна… Ик!.. С-час она… это, нос-сик зашла припудрить… Но оттуда - сразу к вам!.. Мастер хмыкнул, осуждающе поглядев на расшалившееся ночное светило и снова вернулся к воспоминаниям. В приступе почти болезненного сомнения, он съездил в Заскалье и поделился этим тревожным знанием с Али Джагаром. Нынче знаменитый отшельник, так почитаемый харцызами, десять лет послушничества протирал школярскую лаву вместе с ним и долгое время считался другом, насколько вообще возможна приязнь между направляющими силу. Остромысл хотел выслушать ехидную критику с уст затворника, и навсегда отказаться от своей навязчивой идеи, но неожиданно обрел поддержку. Оказалось, что и Островид, сразу после посвящения в ранг Ищущего истину, увидел сон, предупреждающий о приходе в мир Разрушителя. Юный искатель посчитал сновидение проявлением раннего безумия, и опасаясь заключения, бежал куда глаза глядят, пока не обосновался в скиту за Проходом, и с тех пор практически не давал о себе знать. А это значило, что если у Драголюба и Островида имелись лишь разрозненные части головоломки, то Остромыслу удалось соединить их, подтвердив истинность догадки. Придя к такому выводу, оба мудреца беспробудно пропьянствовали целую неделю. Радуясь, что сумасшествие им не угрожает. А когда протрезвели, достаточно, чтобы суметь понять: до чего же собственно додумались - запили еще на неделю. Теперь от

того, что уразумели ужасную истину: "знать будущее, совершенно не то, что иметь возможность влиять на его ход". Чувство, с родни тому, какое переживает лекарь, сидя у постели умирающего больного. Ясно понимая, как будут развиваться события, но, вместе с тем, оставаясь совершенно беспомощным. Изменения должны были произойти настолько глобальные и затронуть такие исконные устои, что, даже если бы все оставшееся время оба израсходовали на попытку подготовить к переменам людей, то не были бы поняты. Скорее всего, прочие хранители объявили бы их сумасшедшими, и на этом успокоились. Истратив еще одну седмицу на то, чтобы прийти к общему мнению, оба мудреца решили не разглашать открывшееся им знание. Но, если Разрушитель появиться: обязательно обнаружить его и постараться смягчить результат вмешательства! А также записать, все происходящее, для поколений грядущих. Дабы потомки, если у них возникнет такое желание, смогли учиться на чужом опыте. Сколько всего произошло с тех пор мелкого и глобального. Одной Моровицы с избытком хватило бы на иное столетие. Ведь именно тогда, он, Мастер-хранитель, не удержался и все же нарушил Запрет, используя Силу для прекращения поветрия. Правда, лишь после того, как в стране в живых оставался, в лучшем случае, один человек на десяток. Но Силы пришлось зачерпнуть так много, что это вмешательство никак не могло не отразиться на плотности Барьера. Участившееся появление мертвяков, прямое тому подтверждение. А для нарушившего клятву - нашлось персональное наказание. Хорошо, что вообще выжил. И сны… Беспокойные, тревожащие душу, но почему-то совершенно не запоминающиеся. С крыши главного здания Оплота было хорошо видно, как постепенно все строения погружаются в ночную тьму. Всего несколько пятен выпадали из нее яркими светляками. Пара факелов у караулки. Четыре разных окна на третьем и втором этаже Библиотеки. Десяток бледных пятен, хаотично разбросанных по всех пяти уровнях, от свечей в окнах спален. И три ярко освещенных окна в ряд напротив, на втором этаже Академии в лекционной аудитории. Мастер покопался в памяти и вспомнил, что со вчерашнего дня начата начитка тем для всех учеников и послушников, пожелавших, на время уборки урожая, вернуться к своим семьям. Желая хоть немного сбить сумрачный настрой, Мастер повел рукой по направлению к установленному перед ним смотровому зеркалу и прежде, чем оно высветило внутренность учебного помещения, на крыше зазвучал уверенный, хорошо поставленный голос.

- …так попытаемся глубже осмыслить разницу между понятиями "логика" и "здравый смысл". Кто из вас хотел бы что-то заметить по этому поводу? А спустя мгновение перед глазами Остромысла открылась, обрамленная ночной тьмой, панорама большой комнаты, уставленной рядами ученических столов. Посреди которой, сосредоточив на себе внимание нескольких десятков студиозусов,

вышагивал по кругу, заложив за спину руки, плотный как гриб-боровик, наставник Совва.

- Прошу прощения, наставник, - раздался с мест для старших послушников насмешливый голос. - А разве это не синонимы? Со скамьи младших учеников послышался негромкий, но отчетливый смешок.

- Тихо! - поднял руку Совва. - Во-первых, Редан, ты, как и множество других людей, заблуждаешься и вскоре поймешь свою ошибку. А во-вторых, смех не является аргументом, а всего лишь свидетельствует о завышенном самомнении. Я более чем уверен, что спроси я, ты вряд ли сумеешь внятно и неоспоримо аргументировать свое мнение.

- Извините, наставник, - ломким баском отозвался смешливый послушник.

- Забыли, - опустил руку наставник. - Возвращаемся к поставленному вопросу: "В чем отличие между логикой и здравым смыслом?" Никто не хочет мне помочь?

- Разрешите, наставник? - голос снова был девичий.

- Конечно, Весняна, - обернулся в ту сторону Совва. - Ведь именно для этого я и спрашиваю. Говори без стеснения. В стенах Академии, в отличие от обычной жизни, мы все имеем право ошибаться и, сколь угодно долго, отстаивать свое мнение, даже если оно в корне неверно. Потому как путь познания состоит именно из возможности делать ошибки и исправлять их. Остромысл узнал в поднявшейся из-за парты стройной девушке, наследницу Зеленца.

- Думаю, главное различие этих понятий в том, что при некотором навыке, с помощью логики можно доказать почти любую чушь, в то время, как здравый смысл напрочь отметает все несуразности, - неспешно промолвила та, подчеркивая и интонацией и гордой осанкой уверенность в своих словах.

- В точку! - обрадовался Совва. - Благодарю тебя, Весняна. Садись. Нет ничего приятнее для наставника, чем видеть, что твой труд не напрасен и дает всходы. Обращаю внимание всех и прошу запомнить сказанное! Логика - инструмент чистого разума, а потому не разделяет вещи на плохие и хорошие, правильные и - наоборот. В то время, как здравый смысл - подчинен сердцу и жизненной мудрости. И то, что недостойно и вредно, никогда не будет воспринято иначе, сколь бы долго и уверенно об этом не рассуждали прочие глупцы и перемудрившие мудрецы. А для закрепления всего вышесказанного, рассмотрим пример. Наставник, добиваясь полной тишины и внимания, неспешно прошагал полный круг внутри аудитории и только после этого, неспешно и четко заговорил: - Ум вреден! А мужчины умнее женщин по праву рождения! Легкий шум в учебном помещении тут же продемонстрировал, что большинство студиозусов с подобными утверждениями не согласно.

- Что ж, попытаюсь вас переубедить, - ухмыльнулся Совва. - Пример первый. Поразмыслим… Что выделяет людей меж другими животными, заселяющими землю? Конечно же - разум. Что является вместилищем знаний и основой Силы? Опять же мозг! Поэтому, именно его наличие у человека больше всего угрожает Равновесию, поскольку жажда познания не позволяет людям раз и навсегда оставаться в намеченных Создателем пределах. А кроме того, - Совва улыбнулся, - наличие ума необходимое условие для возникновения безумия. Шутка, очевидно, не удалась, поскольку никто не засмеялся.

- Пример второй. Почему мужчины должны изначально быть умнее женщин? Никто не подскажет? - Совва обвел взглядом приникшую аудиторию. - Ладно, начнем с того, что я вовсе не намерен отрицать способность женщин к мышлению. Но их счастье, и польза для Равновесия заключается в том, что если женщина всего лишь может быть умной, то мужчина обязан быть таковым. Опять-таки из-за неумолимых законов бытия! Надеюсь, никто не станет противоречить такому очевидному факту как тот, что каждый из видов живых организмов получил для выживания какое-то определенное орудие. Жирафы - длинную шею, орел - острое зрение, кактус, колючки... Что же досталось женщине?

- Красота! - не удержался от реплики все тот же ломкий басок.

- В данном случае Редан прав, хотя это не дает ему права перебивать наставника! голос Соввы мгновенно потерял всю теплоту и проникновенность. Теперь в нем звенела крица. - Останешься после лекции, и мы сможем подробнее обсудить твое поведение. Так вот… - душевность вновь вернулась на свое место. - Женская красота сильнейшее оружие их вида в битве за выживание. И любая из этого племени, прибавив к своим естественным прелестям чуточку лукавства, может без особых забот прожить до самой смерти, так и не воспользовавшись мыслительными способностями. Вывод - женщина, имея возможность стать умной, вовсе не обязана прилагать усилия дабы стать таковой. Хорошо рассчитанная пауза и голос зазвучал еще убедительней.

- И абсолютно противоположную картину имеем в случае с мужчиной. Почему? Да потому, что здесь природа распорядилась иначе - наделив нас мышцами! Не схватываете хода моих размышлений? - переспросил Совва, уловив очередной неспокойный шумок в аудитории. - Хорошо, прошу ответить… Хотел бы кто-нибудь из вас встретить на своем пути неуправляемую разумом груду мышц? Думаю, нет. Это было бы весьма неприятно. Да и самому носителю силы отсутствие ума вредит, не позволяя правильно оценивать ситуацию и обходить неодолимые препятствия или более мощного соперника. Поэтому, исходя из вышеизложенных умозаключений, кто мне объяснит: почему в мире живет так много глупых мужчин и умных женщин, если, согласно законам натуры, все должно быть совершенно наоборот?

В ответ наставник услышал дружный смех, который, хоть и не является аргументом, но очень во многих спорах ставит решающую точку. Глава шестая - Принимай гостей, деда! - весело заорал Лукаш, предвкушая тепло хаты и сухую одежду.

- Явились, не запылились, - старый мельник степенно подошел к лошадям и принял узду из рук девочки. - Уходили пешком, а воротились верхом. Уж не вздумали ли вы разбойничать понемногу? - и удивленно поинтересовался. - А чего это вы такие мокрые?

- Так дождь же, как из ведра… - начал было я и умолк. Потому что на подворье не упало ни капли. Даже копна сена, которую я перед отъездом не успел сложить под навес, сухо шелестела стеблями на ветру. - Однако…

- Протри глаза, старый ворчун, и веди себя подобающе! - тем временем продолжал веселиться шебутной внук, которому подобные вещи были не в новинку. - К нам на мельницу пожаловала баронета Анжелина.

- Прошу прощения, вельможная госпожа, что не признал сразу, - изобразил что-то вроде поклона дед Мышата. - К старости глазами слабеть стал, - Потом будешь извиняться, дед, - назидательно вмешался я в разговор, снова ощущая в себе появление той силы, которая позволяет человеку распоряжаться другими. - Лучше приготовь завтрак и постель. Видишь, барышня от усталости с ног валиться. Умаялась за ночь…

- Да ты что, Игорь, окончательно с ума сбрендил? - дед выразительно покрутил пальцем у виска. - Где ж это видано, чтобы благородную госпожу, да в деревенскую избу? Мы ж сами-то почитай на голых полатях спим, немного соломки подстелив. А тут - барышня!

- Это ты сбрендил. Прикажешь ей прямо посреди двора ложиться?

- Я согласна, - еле вымолвила смертельно уставшая Анжелина. - Бросьте мне тут какую-то дерюжку, а нет - обойдусь. И есть ничего не буду. Сразу спать… Попить только дайте. Чего угодно, хоть воды из ручья…

- Да чего уж там, - перестал ерничать мельник. - И кваску медового найдем, и перинку раздобудем.

- Ну и ладно, - я хлопнул деда по плечу. - Устраивай госпожу на ночлег, да выходи к нам во двор. Совет мне твой, дед, надобен. А то и о помощь. Не управиться иначе.

- Вижу, на пользу тебе время-то пошло, - одобрительно покивал головой Мышата. То двух слов связать не мог, а теперь - чистый атаман. Добро, коли так. А вы, милостивая госпожа, ступайте за мной. Сейчас приляжете, отдохнете. А поутру все печали, не такими ужасными покажутся…

Пока хозяин устраивал на ночлег неожиданную гостью, мы с Лукашем расседлали и отпустили пастись коней. А потом и сами, усевшись под вербой, умяли на двоих краюху хлеба. Запивая ее густым, настоянным на меду, квасом. Сытнее пока завтракать не стали, опасаясь, что с усталости может разморить, и мы уснем прежде чем переговорим с дедом. Похоже, Мышата тоже понимал это, и не замешкался.

- Все, спит бедняжка. Как легла на кровать, так сразу и уснула. Совсем замотали девочку, башибузуки. Ну, выкладывайте, что за напасть с вами приключилась? спросил он чуть насмешливо, как только вышел за порог. - Совершенно нельзя без присмотра оставить. Даже на пару дней…

- Будет разоряться, дед, - улыбнулся я. - Неужели, твои невидимые друзья еще не сообщили всех новостей? Никогда не поверю. Старый мельник неодобрительно посмотрел на Лукаша и осуждающе покивал головой.

- А ведь сколько раз было говорено, что спокойствие нашему роду обеспечивает только полная тайна. Не любят люди, когда кто-то хоть чем-то от них отличается. Даже, если и нет от этого никому урона, а одна сплошная выгода для всех. Сначала терпят, используют в своих целях, но проходит немного времени, и уже полыхает огнем жилище целителей. Так было, так есть и так будет! И уж тем более теперь, когда Зелен-Лог вот-вот…

- Погоди, деда, - вступился я за парнишку. - Ничего такого, о чем я не мог догадаться сам, Лукаш мне не говорил. Это - раз. Два - я добро помню, и тайну вашу сохраню, как свою собственную. Я ведь на вашей запруде, почитай, родился. Неужели подведу? Иль не веришь? Криводушным считаешь?

- Верю, - Мышата ответил спокойно и твердо. - Верю, Игорь... Иначе, и разговора никакого б не было. Но, и мальца пожурить надобно, раз заслужил! У Лукаша нашлась бы пара слов в ответ, но понимая, что тогда дед, из старческой вредности, еще долго будет брюзжать, он, молча, взял его за руку и слегка погладил по тыльной стороне ладони.

- Не ругайся, деда. Кровь-то у нас одна. Вот и мне завеса будущего чуток приоткрылась. Узрел я, что перед Игорем таиться нет надобности. Сам ведаешь.

- Молчи, сорока, - дед не только не подобрел, но посуровел еще больше. - Завеса ему приоткрылась! Лучше б она тебе в рот забилась по самые кишки, чтоб навек зарубил себе на слишком длинном носу, что нельзя ничего предсказывать раньше времени! И уж тем более в переменных узлах! Учишь, учишь его, а все, как горохом о стенку… Перебранка угрожала затянуться, а у меня сил оставалось только на то, чтоб глаза открытыми держать. Поэтому я демонстративно зевнул и спросил: - А нельзя ли, дорогие мои, все это отложить до следующего раза? Право слово, дед, с ног валюсь. А без твоей помощи никак не управиться!

- Важная… - буркнул мельник. - Чего там важного? Ешьте, да дрыхните, чтоб лошадям роздых дать, а как вздремнете чуток, открою я вам короткую тропку сквозь трясину. До обеда как раз и поспеете в околицы замка Зеленых Вепрей. Только баронету с собой не бери. На вас обоих у меня приметы надежные, а с барышней, покамест, не все понятно. И так, и эдак обернуться может. А гибель Анжелины слишком много плетений в судьбах порушит, и дополнительную тропку Хаосу в наш мир открыть может. Тебе ж самому, потом, когда время придет, тяжелее будет.

- Как скажешь, деда, - я хоть и не понял ничего, но возражать даже не пытался.

- Вот и отлично... - проворчал Мышата, но уже заметно добрее. - Что ж до мертвяка, которого ты без рук оставил, то успеешь еще на них налюбоваться. И вообще, Игорь, привыкай. Чем больше увидишь, тем больше вопросов у тебя возникнет… Не всегда спрашивать спеши. Подумай, присмотрись внимательно - глядишь: чего сам смекнешь или вспомнишь. Ну, довольно, разговоров, вы и впрямь устали. Не переживай, если еще чего спросить хотел, Лукаш после расскажет. Дозволяю, коль так языком чесать охота… Так что ешьте и ложитесь. Утро оно и впрямь - мудренее. Хотя, глупцу все едино - солнце во дворе светит или луна блестит… *** Опять те же развалины, снова знакомый костер. Похоже, уже начинаю привыкать к этому странному сну. Я подошел огню и, усевшись, принялся ждать. Если уж я тут очутился, значит, не зря, надо лишь подождать. Я бездумно уставился на пляшущие языки пламени. Странный огонь, пламя словно состоит из мириад более мелких огоньков, которые вьются вокруг центра костра, а вот там полыхает настоящее пламя ярко белого цвета. Я мотнул головой и потер кулаками заслезившиеся от яркого света глаза, затем огляделся. Туман, плотной стеной окружавший костер, был необычайно спокоен, мутная неподвижная пелена. Я уже хотел было снова повернуться к пламени, как стена тумана неожиданно дрогнула, пошла мутными кругами и в его глубине я увидел просторную палату и лежащего на кровати человека. Кого-то мне смутно напоминающего. Вгляделся пристальнее, пытаясь вспомнить, на кого он похож, но тут в мой разум хлынули его мысли, забивая дух и парализуя тело. "…Больше всего я люблю солнечный лучик. Не солнце вообще, а одну-единственную тоненькую нить света, которая пронзает комнату и отбрасывает на стене волшебный оттиск. Зайку... Солнце, когда его слишком много, в особенности летом, сушит губы. От жары постоянно хочется пить. А чем больше человек пьет - тем больше он потеет. Кому приходилось какое-то время лежать на мокрых простынях, тот знает, что много пить себе дороже. Летом окна

должны оставаться плотно закрытыми и затянутыми плотными шторами. А воду лучше распылить в воздухе, чтобы оседала мелкой пылью. Тогда хоть на какое-то время становится легче дышать… Солнце важно тем, кто может выйти во двор. А мне - лучше один лучик. Когда он пробивается в комнату сквозь дырку в гардине, я без часов и календаря могу узнать какая на улице пора года и часть дня. Тем более, что часы висят вне поля зрения. Чтоб не наблюдать, как медлительно шевелятся стрелки, отсчитывая вечность. Прежде чем сдвинуться, они замирают, словно, каждый следующий шаг может стать последним. Вот и движутся, как по минному полю. Зато солнечного зайчишку не выводит из равновесия подобный вздор. Его путешествия по стенке всегда стремительны и, как не вглядывайся, заметить, когда он передвигается не возможно. Только задумаешься над чем-то, глядишь, а он уже в другом месте. Зимой заяц приходит реже. Но на то она и зима, та же ночь, только для всего мира. Я люблю зиму. За окном метель воет... Холод собачий, а в комнате тепло, уютно. И чем сильнее буран, метелица, пурга, вьюга, тем я счастливее, потому что не обязан торчать на улице, а тихо и спокойно лежу себе под одеялом, возле батареи центрального отопления. Иногда болят пальцы рук и ног, о которых я уже и не знаю наверняка, есть они у меня или их давно ампутировали. Тогда я крепко закрываю глаза, вплоть до красных кругов и уплываю. Почему-то сильная боль всегда вызывает в воображении море. Мягкие теплые волны качают меня. Приятная усталость охватывает все тело, я даже ощущаю его соленый привкус и едва-едва острый запах йода от гниющих водорослей. Тогда боль отступает... А вот зуд. За то, чтобы иметь возможность вовремя почесаться, я отдал бы даже своего солнечного зайчишку... Почему мозг не отмирает вместе с остальным телом? Разве он еще на что-то годен? Да, я стал умнее, я много думаю... Но никто об этом не узнает. Вот, взять хотя бы из последних мыслей... Сущность всего в том, что оно оставит после себя. Крепкое молодое дерево растет, цветет, и вынашивает сочные плоды. И все это благодаря корню, что питает его. Но приходит беда... Гроза, неожиданный сильный мороз, засуха, болезнь. И остается лишь мертвый, голый ствол: никому не нужный и страшный в своей немоте. Никогда на нем уже не будет ни цветка, ни приплода. Птица не защебечет в чаще зеленых листков. Но мощный цепкий корень еще не ведает об этом и продолжает поить разлагающийся труп соками, не давая ему окончательно упасть. Слиться с землей. И мертвое дерево тянет к небесам в немой молитве обломки веток, умоляя об окончательной смерти. Но глупому и заботливому корню безразличны мучения ствола, он делает, что должен. И будет делать, пока не засохнет сам. Глухой сердится на музыку, не имея возможности насладиться ею. Слепец проклинает солнце и звезды... Импотент ненавидит женщин... А что же должен

чувствовать человек, лишенный всего?! Кого ему ненавидеть? Весь мир? Но, за что? Человек сам выбирает свой путь. Неважно, героический или подлый. Расплата, за право выбора, неминуема. А еще больше мне страшен перечень тех, кто, возможно, ненавидит меня. Я вижу родных, день и ночь суетящихся у моего ложа. Я вижу их грустные, усталые лица. Я вижу мучения, которые они испытывают из-за меня и вместе со мной. И молю Бога, не того единственного и официально признанного, а всех, которые только есть, чтобы они лишь на миг, на одно мгновение вернули мне голос. Тогда я заорал бы всей болью тела, души и ума: "Умоляю, отпустите!" Но небеса пусты, глухи и безучастны…" *** Хоть я и притомился изрядно, но, согласитесь, с такими снами долго не поспишь. Солнце еще и над крышей не показалось, а я уже был на ногах. Что-то эдакое, наверно, снилось и остальным, потому что когда я умылся в ручье и вернулся, все уже были на ногах. Даже баронета. Но, после короткого разговора со старым мельником, с нами больше не просилась. Видно, нашел Мышата и для нее заветные слова. Потом сунул мне в руки какой-то сверток и вздыхая так горестно, словно, отдавал часть собственного тела, пробормотал.

- Надень. Нынче времена такие, что кольчужка не помешает. На черный день берег. Думал продать, когда прижмет, да ладно уж… И не смотри, что тонкая. Ее никакая стрела не возьмет. Потом, когда поумнеешь, я научу как ее от огня защитить. Сейчас и говорить без толку. Ни ты не поймешь, ни у меня нужных зелий нет… В общем, бери, пока не передумал. Я и не собирался отказываться. Жупан атамана тоже имел внутри тонкую стальную пелеринку, дополнительно защищающую спину, но эта кольчуга всем своим видом внушала доверие. Сложность двойного плетения понятна была даже мне.

- Спасибо.

- Со спасибо щей не сваришь, - проворчал Мышата. - Мерку желчи Змия привезешь взамен.

- Чего? - опешил я.

- Желчи, - повторил Мышата. - Ну, все, будет болтать. Время уходит. А вам еще скакать и скакать. А как вскочили мы с Лукашем в седла, дед пошептал что-то лошадям на ухо, и те с места в карьер рванули сразу в дебри и понеслись сквозь лесные болота и чащи, совершенно не слушаясь ни узды, ни стремян. Зато безошибочно выбирая в этих гиблых местах единственно верную и безопасную дорогу. Бешеная скачка продолжалась почти до полудня. И мне было совершенно не до разговоров на какиелибо исторические, философские, религиозные или другие отвлеченные темы. Все

силы и старания уходили на то, чтоб удержаться в седле. Потому, что без заколдованных лошадей, заплутав во всех этих буреломах и непроходимой трясине, самостоятельно я б не смог ни вернуться на мельницу, ни найти дороги к иным людским селениям. А в минуты продыху, когда кони брели по холку в болотной жиже, мы оба в полный голос костерили старого шутника, на чем свет стоит. Должно быть, Мышате икалось без удержу. Но, в конце концов, закончились и дебри. Вынесшись на опушку, кони встали как вкопанные, натужно всхрапывая и тяжело поводя взмыленными боками. Крепко удерживая в руках поводья, мало ли что взбредет на ум завороженным лошадям, мы спешились. Если так позволено назвать, бессильное сползание с седел, сопровождаемое ахами да охами. После непролазных дебрей, от необъятности пространства, что открылось взгляду, я ощутил себя птицей. Будто вдруг воспарил над землей. Такой огромной и бескрайней показалась простилающаяся впереди низина. Деревья, если и случались тут, то лишь в виде небольших групп, да и то исключительно плодовых сортов. А вся пригодная для пахоты площадь в основном была засеяна хлебами. Вся эта желтая, бурая и зеленая безграничность щедро рдела красными маками, взблескивала белизной ромашек и охлаждала взгляд бездушной голубизной васильков. Картина, непременно способная вдохновить буйством красок чуткую душу художника. Мне же весь этот пестрый пейзаж говорил только о близости человеческого жилья. Тем более что левее, вдали, виднелась широкая темносиняя полоса реки. А люди, везде и во все времена селились вблизи водоемов.

- Если деда не подшутил, то перед нами должны земли Зеленых Вепрей, промолвил Лукаш. - А значит, то серое пятно на горизонте, вон там, за речкой, вполне может оказаться стенами Зеленца. И если не случится ничего неожиданного, то еще до прихода сумерек мы сможем до него добраться. Но учитывая наше везение, думаю, увеселительной прогулки и здесь не получиться.

- С чего так мрачно, друг Лукаш? - после завершения этой сумасшедшей скачки, все остальное мне казалось вполне по плечу.

- А ты прислушайся, - не разделил мой восторг парнишка. - Отчего вокруг так все притихло? Даже сороки умолкли. Не нравиться мне это… Я хотел было ответить, что за несколько часов дороги, которые отделяют нас от замка, тем более на открытой местности, едва ли случаться большие неприятности, но в это время тревожившую Лукаша тишину всколыхнул странный гул. Я удивленно оглянулся, понимая, что это "ж-жу" не спроста, но деревья, полностью закрывали обзор, а гул доносился именно оттуда. Такой звук издавал бы шмель, если б сумел вымахать, до размеров теленка.

- Это Змий! - вскричал Лукаш и потащил лошадей обратно в лес. - Бегом! Под деревья! Не отставай! Быстрее!

Я чуть замешкался, завертев головой, в поисках напасти, но товарищ выглядел слишком напуганным и так громко кричал, что не прислушаться к его словам, было глупо. Поэтому когда, невиданное никогда мною прежде, чудовище пролетело над опушкой и дыхнуло пламенем, там уже никого не было. Разочарованный неудачей, Змий сердито заревел и несколькими взмахами сильных крыльев взвился над деревьями. А потом стал описывать широкие круги над местом охоты, все еще не теряя надежду выследить излишне резвую добычу. Нападение произошло так быстро, что я даже разглядеть Змия как следует не успел. Широкие, как у летучих мышей крылья. Яйцеобразное туловище, сужающееся к филейной части, длиннющая шея и такой же хвост. Вот, собственно и все подробности.

- Что, тварь, выкусила? - продемонстрировал Лукаш кукиш невидимому сквозь густые кроны деревьев, но хорошо слышимому чудовищу. - Размечтался. Это тебе не телок с пастбища таскать. Вспомнив напутствие Мышаты, я воздержался от того, чтоб дергать парнишку за рукав и с выпученными глазами задавать глупые вопросы, типа: "Что это такое?!". Тем более, что несмотря на всю свою показную сдержанность, Лукаш, похоже ми сам впервые увидел живого Змия. И кто знает, как долго пришлось бы нам ждать в лесу, пока тварь уберется восвояси, если бы на дороге, что тянулась вдоль хлебных нив, не появилась яркая точка. К сожалению, блики мешали рассмотреть подробнее... Ее появление заметило и чудовище. А еще мгновение позже, Змий с устрашающим ревом, понесся к новой жертве, в которой я, хоть и с трудом, сумел распознать витязя, в отполированном до зеркального блеска доспехе… *** Конь витязя стал, как вкопанный. Навстречу чудовищу одна за другой, свистнули три стрелы. Змий коротко рыкнул, но продолжал атаку. Витязь соскочил на землю, слегка присел, прикрывая себя и спину коня большим овальным щитом, нижний край которого примостил на луку седла. А из-под прикрытия выставил острием вверх длинное копье. Змий дунул пламенем. Болезненно заржал конь. И мгновение позже массивная туша подмяла под себя копье, лошадь и человека. Оглушительный рев и визг смертельно раненого чудовища, вероятно, заставил вздрогнуть всю околицу. Змий из последних сил замолотил по воздуху крыльями, вздымая клубы пыли, приподнялся чуток над землей и рухнул в нескольких шагах от места схватки. Но и там чудище не угомонилось, а продолжало реветь, скрести лапами землю, бить хвостом, вертеться и плеваться огнем во все стороны. К счастью силы уже покидали его, поэтому сноп пламени не доставал до того места, где неподвижно лежал витязь. Не теряя ни одного мгновения, я запрыгнул в седло и погнал коня к поверженному воину.

Змееборец лежал придавленный конем, частично прикрытый щитом, один край которого опирался на луку седла, а второй - увяз в земле. К счастью для рыцаря, весь удар свалившейся сверху туши приняли на себя оплавленный щит и конский хребет. Если бы не это, то судя по состоянию щита и ран лошади, огонь Змия, запек бы человека в доспехах, как яйцо в скорлупе, а упав сверху, его вес довершил бы дело. Зато лошади повезло гораздо меньше. Спина животного удара не выдержала. Конь жалобно косил глазом на людей, но не мог, ни шевельнуться, ни заржать. Рыцаря освободили из-под груза, и я удобно расположил его на траву рядом с дорогой. А Лукаш опустился рядом на корточки и отклонил забрало, чтобы облегчить дыхание: - Интересно, кто же здесь настолько глуп, чтобы попытаться напасть на Змия без оруженосцев?

- Отвага подобает мужчинам, - вступился я за юного витязя. - Тем более, что он победил! Лукаш лишь плечом дернул. Мол, такая глупость и обсуждения не требует.

- Еще нет. Чудовище только ранено и через час полностью выздоровеет. Кроме того, я совершенно не возьму в толк, отчего Змий сразу набросился на добычу, а не дыхнул огнем второй раз. Наверное, молодой и глупый.

- Не выздоровеет, - проворчал я. - Не успеет… Я огляделся и поднял с земли выпавший из рук витязя обоюдоострый меч. Оружие делал настоящий мастер. Полуторный "бастард" плотно лежал в ладони, и благодаря отличной балансировке, казался пушинкой. Таким хоть сутки к ряду размахивай, рука не устанет. Куда там сабле Вернигора. Руки-то она славно срубила, спору нет, но супротив Змия не потянет. Вблизи Змий не казался слишком страшным. Ничего приятного, но и сверхъестественного тоже. Так мог выглядеть упитанный бык, неожиданно сменивший рогатую морду на огромную змеиную пасть, нацепивший парочку трехметровых перепончатых крыльев, а удлинившийся и изрядно потолстевший хвост вместо кисточки украсив зловещего вида моргенштерном. А ноги сменив медвежьими лапами. Рыцарь не промахнулся. Острие копья вошло чудовищу в грудь и на пару вершков торчало со спины, аккурат между крыльями. Что до стрел, то или лучник из рыцаря был не слишком умелый, или кожа Змия отличалась особой прочностью, но всего один обломок древка торчал в его левой передней лапе. Когтистой и мощной.

- Берегись хвоста! - подсказал вдогонку Лукаш. - Он может немного удлиняться, как хлыст! Заметив нового врага, Змий попытался извернуться мордой в мою сторону, чтоб дохнуть пламенем, но сил явно не хватало. И он выжидающе замер.

Понимая, что добраться до мощной шеи просто так не удастся, я приблизился к нему сбоку, провоцируя удар хвостом. И Змий напал. Если бы он не был ранен, наверное, на этом бы наша схватка и закончилась, но сейчас чудовище действовало медленнее, чем обычно, и я успел не только подсесть под удар, но и со всей силы рубануть снизу по мелькнувшему над головой хвосту. "Бастард" рыцаря оказался великолепным оружием. Треть хвоста Змия, увенчанная смертоносным набалдашником, бессильно повисла, подрезанная до половины. Больше чудовищу защищаться было нечем. Оно устрашающе зарычало, последним усилием приподнялось на лапах, но так и не сделав ни единого шага, повалилось на землю. Подступив ближе, но все также держась чуть сзади, я замахнулся во всю силу и обрушил острое лезвие на шею Змия. И так несколько раз подряд, не обращая внимания на страшный рев, конвульсии и хлещущую во все стороны горячую кровь. Пока чудовище не дернулось в последний раз и не околело окончательно.

- А ты говоришь: "победил", - в голосе Лукаша явственно зазвучали нотки деда Мышаты. - Да не случись нас рядом, рыцарь задохнулся бы в своих доспехах, придавленный конем. Кроме того - нога у него сломана… Скорее всего, Змий отлежался бы и улетел. А если б к тому времени не потерял аппетит, то мог составить себе плотный ужин из двух блюд. Пока я добивал Змия, Лукаш, повозившись немного с застежками и завязками, освободил голову витязя от шлема. И сразу стало видно, что это юноша лет двадцати. Очень бледный, без сознания, но живой. Прислушиваясь к едва слышному дыханию, находящегося в глубоком обмороке воина, Лукаш попытался привести его в чувство, хлопая ладонями по лицу и растирая уши... Но пока все было напрасно. Даже вылитая на лицо вода не принесла желаемого эффекта, рыцарь не приходил в сознание.

- Вот напасть, что же нам с тобою делать?

- Неужели ничему у деда не научился?

- Научился, - буркнул тот обижено. - И все, что мог уже сделал. Только, зашиб его Змий очень уж сильно. Странно, что вообще жив остался. Да и я не кудесник… Вот что, надо бы его разоблачить и пустить кровь. Чтоб не загустела. А не поможет и это, повезем в замок. Пусть с ним настоящий лекарь возиться. Так что ты лучше не мешай, а раз уж у тебя в руках меч, то добей коня, чтоб не мучилась зря животинка.

- Хорошо, - хоть мне и не слишком была по нутру работа мясника, но конь и в самом деле страдал напрасно. Да только и пары шагов сделать не успел, как послышался топот множества копыт и из-за холма вынесся отряд конницы.

- А ты беспокоился, что дите без няньки гуляет, - настороженно проговорил я, зная уже из приобретенного опыта, что здешние норовят: "сначала рядить, а потом судить".

- Вон сколько тетушек и дядек поспешает…

Всадники, в свою очередь, тоже заметили нас. И увиденное, похоже, им не слишком понравилось. Потому, что они заорали что-то непонятное из-за расстояния, но вполне угрожающее, и пустили коней вскачь.

- Интересно, они всех так радостно приветствуют, или нам выпала особенная честь? Я вернулся к рыцарю и положил рядом его меч. Интуиция подсказывала мне, что иные, слишком впечатлительные натуры, увидев оружие в руках у незнакомца, стреляют быстрее, чем думают. Мысль была не совсем правильная, что-то в ней кольнуло, но для более углубленных раздумий времени не оставалось. Отряд конницы разделился. Несколько всадников гнало коней к нам, остальные заложили дугу, отрезая путь к лесу. А впереди тех, кто несся напрямик, выделялся рыцарь в черных латах и белым пером на шлеме. Я мог бы попробовать помериться с ним силами, но даже, если и удастся одолеть эдакого бугая, вряд ли остальные воины станут безучастно взирать на исход поединка. Мигом нашпигуют стрелами... Поэтому оставалось ждать и надеяться, что в этот раз, прежде чем в темницу тащить, хоть имя спросят.

- Вот и Зеленые Вепри пожаловали. Которым мы везем весть от баронеты! - заметил Лукаш. - Черный рыцарь - это, видимо, сам Ставр! О его силе, крестьяне когда зерно привозят каждый раз новые байки рассказывают. Трудно ошибиться. Едва ли где найдется еще такой здоровяк. Правда, я слышал, что после смерти графа, Ставр больше хозяйством занят. Как старший… - Лукаш взглянул на лежащего без сознания рыцаря. - И в этом случае, мы пытались помочь, Любомиру. Третьему из братьев. Потому как, средний Вепрь - Вышемир, больше к учению склонен, нежели к ратному делу. Есть у них и сестра - Весняна, но о ней мало рассказывали. Тем временем Вепри взяли нас в кольцо.

- Кто вы такие и что здесь произошло? - воскликнул Ставр, поднимая забрало. Но ответа дожидаться не стал, а продолжил спрашивать. - Что с Любомиром? Тяжело ранен?! Вышемир, посмотри брата! Высокий, сутулый мужчина в длинной черной хламиде с отброшенным за спину капюшоном уже и сам спешил к раненому. Потирая на ходу ладони, будто в предчувствии давно ожидаемого наслаждения. "Вепрь средний... - догадался я. - Тот, что больше книжник, чем воин. Значит, и в лекарском деле понимание имеет. Только чего он так радуется? Родной брат без сознания лежит, а этот весел, словно на дармовую пьянку попал". А рыцарь тем временем уже снял шлем и, демонстрируя пышный слегка посеребренный смоляной чуб, длинные обвислые усы и густую бороду, спросил: - Я - Ставр граф Зеленый Вепрь. Что вы за люди и что на наших землях делаете?

- Здравствуйте и вы, господин граф! - поспешил ответить внук мельника, прежде чем я собрался с мыслями. - Скоморохи мы. Игорь - кулачный боец, а я тяжести берусь подымать, или на руку бороться.

- Что здесь случилось?

- Рыцарь пострадал в битве со Змием, - взялся объяснять Лукаш. - Мы поспели только, чтоб успеть добить чудовище и помочь раненому. Господин виконт надел его на копье так ловко, что Змий уже почти подыхал. Так что нашей заслуги тут нет. Вся честь за победу принадлежит молодому рыцарю.

- Как он? - тут же поинтересовался Ставр.

- Жить будет, - отозвался Вышемир. - Этот малец, - уверенно указывая на Лукаша, хорошо потрудился, удержал. Мне не совсем понятен метод целительства, но сработано надежно. Пара минут и Любомир сам очнется. Нога тоже срастется. Недельку полежит, и как новый будет…

- Вы поступили храбро и достойно, - смягчаясь, пробасил Ставр. - Будьте моими гостями. С развлечениями у нас в Зеленце последнее время довольно скудно. Все ваша братия в Турин перебралась, поэтому имеете возможность хорошо заработать.

- Благодарствуем. Охотно... - начал было кланяться Лукаш, но я, по какому-то наитию, шагнул вперед. - Непременно воспользуемся вашим приглашением, тем более, что должны передать известие графини Звениславе от баронеты Дубров.

- Вот как, - удивился Ставр и вопросительно посмотрел на меня. - Так вы, прямиком из Дуброва? Хорошо. Если сообщение срочное, я дам вам сопровождающих и скачите в замок.

- Ничего такого, что не могло бы подождать, пока виконт очнется. Тем более, он уже приходит в себя. Юный рыцарь и в самом деле пытался сесть. Но сил хватило только приподняться, опираясь на локоть. Некоторое время рыцарь мутным взглядом обводил все вокруг и не мог понять - где он? Как здесь очутился? Где его конь, оружие?... Что здесь делает Вышемир? Любомир не сдержался от брезгливой гримасы, когда тот наклонился к нему слишком низко. Среднего брата он недолюбливал, за льстивость и тщательно скрываемую подлость натуры. И что, невзирая на благородное происхождение, тот пристал к касте хранителей. Даже сумел достичь третьего ранга. И с высоты постигнутой мудрости относился к младшему брату как к безмозглому балбесу, способному только махать мечом и морочить головы девицам. Соответственно, такое неожиданное беспокойство могло свидетельствовать лишь о его плачевном состоянии. О чем Любомир и сам мог утверждать со всем основанием: мышцы тела болели так, как будто по нему пробежалось стадо бешеных коров. Голов в двести... Со стопудовым бугаем впереди. Особенно правая нога…

- Ну, наконец! - укоризненно прогудел густой бас, который невозможно спутать, и над младшим братом навис Ставр. - Зачем же так рисковать? - и тут же, продолжил другим тоном. - Но, герой. Самостоятельно свалить Змия, не миску пирожков стрескать...

- Здоровый был, правда? - по-мальчишески задорно спросил Любомир. - А вы как тут?

- Когда дозор на башне известил о Змие, я прихватил десяток лучников и поторопился сюда. Выгула для стада тут нет, значит - охотился на людей. Гонца, бортников, а то и на купеческий обоз.

- А это я.

- Не совсем. Сначала ему понравились странствующие скоморохи. Это потом ты его привлек.

- Не зря рисковал, - удовлетворенно вздохнул юный рыцарь. - Людей спасал.

- Можно, конечно, и так сказать, - подпустил ехидную нотку в разговор Вышемир. Но, если б эти люди не освободили тебя из-под тяжести собственной лошади, ты бы уже задохнулся под ее весом. Кроме того, они же и добили Змия. Так, что еще неизвестно, кто кого спасал, мой непоседливый брат. По меньшей мере, спасибо можешь им сказать с полным на то основанием, - произнеся всю эту тираду, Вышемир впервые пристальнее взглянул по очереди на обоих скоморохов и вдруг, смертельно побледнел. Правда тут же взял себя в руки и отвернулся, чтобы никто не заметил его испуга.

- Неблагодарность более свойственна средней ветви рода Зеленых Вепрей, встряхнул головой и поморщился виконт. - Я же очень признателен за помощь, и при случае отвечу тем же!

- Ссору оставим на потом, - мигом вмешался между братьев Ставр. - Скажи-ка, лучше, как себя чувствуешь? На коне удержишься? Или подождем еще немного?

- Терпимо... После празднования Весенней ярмарки бывало хуже, - отделался шуткой тот. - Особенно, если вспомнить утреннюю речь матери. Очевидно, пресловутую речь помнили все трое братьев, потому что Ставр оглушительно захохотал, а Вышемир сделал такое лицо, будто разжевал полный рот терновых плодов.

- Тогда полезай в седло, и будем двигаться. Чего здесь торчать? Змия и без нас разделают... Молодец Любомир, великолепные доспехи со временем получаться. Хлопотное это дело, дубить его шкуру. Но результат того стоит. Еще как стоит. Кстати, чуть не забыл, я так понимаю, Игорь, что это именно ты добил чудовище?

- Да, - не стал я отпираться от очевидного.

- Тогда тебе тоже принадлежит часть туши. Возьмешь деньгами, или как?

- Мне б желчи мерку, - вспомнил я заказ Мышаты.

- Добро, - кивнул Ставр. - Желчь твоя. Что еще? Лукаш молчал, и я неопределенно пожал плечами.

- Значит, на том и порешим. Остальное получишь золотом, когда тушу разделают и взвесят. Ну, чего глазами хлопаете?! - прикрикнул на воинов. - Берите виконта на плащи и везите в замок. Или подождем заката?

При упоминании темного времени суток, ратники моментально ожили. Видимо и тут народ ночью предпочитал сидеть дома. Глава седьмая Барон Владивой стоял на мокрой после ночного дождя обзорной площадке донжона, опираясь локтями на невысокий, чуть выше пояса, но достаточно широкий зубец, и хмуро наблюдал за тем, как вечернее солнце, неохотно тонет в дебрях леса. За годы прошедшие после Моровицы, невозбранно поглотившего, когда-то любовно обихоженные людьми дома, нивы и пастбища. Отсюда открывался прекрасный вид на дикий хребет, прозванный Проходом из-за единственного, достаточно широкого ущелья, пригодного для сносного проезда купеческих караванов. Собственно, по просьбе и за деньги купцов, дабы оградить их от опасностей непременно сопутствующих в столь тяжелом, но важном для всего королевства, труде, и была сотни лет тому возведена сторожевая башня Дуброва и выставлен постоянный пост. Заодно Зелен-Лог прикрыл свое мягкое брюхо от неистовых харцызов. Со временем, строившие башню и несшие караульную службу ратники, как водиться обзавелись женами и детьми. Нуждающееся в ремонте оружие и прочий реманент, привлекли кузнеца со всем выводком. Срубили рядом дома и крестьяне, которые решили, что под боком у вооруженного отряда жить спокойнее, нежели самим отбиваться от наскоков лихих людей… Да и выращенное зерно, овощи и мясо, не надо никуда возить на продажу. Полсотни ратников и их кони сметут все, успевай только поворачиваться… Так и возникло само селение, разросшееся со временем до городка на несколько тысяч душ. Вот только теперь, даже спустя полсотни лет после Моровицы, все еще слишком много домов в округе пустует и ветшает. Барон делает все, чтоб удержать и крепость, и городишко в надлежащем состоянии. Привечает каждого, желающего поселиться в Дуброве. Порой закрывая глаза на темное прошлое, лишь бы здесь человек жил достойно и не нарушал покоя. В эту минуту Владивой супил брови и напускал вид крайнего раздражения, но мимолетная улыбка, блуждающая на его губах, сводила на нет все попытки барона, играть роль скорбящего вдовца и отца, обеспокоенного судьбой пропавшей падчерицы. Да и с чего было ему печалиться, если все шло к тому, что Большому совету придется разрешить ему, основать новую династию. А значит, замок Дубров станет его собственностью. До тех пор, пока на смертном одре он не передаст венец старшей дочери. Владивой окинул взглядом замковую площадь, дома предместья. И в который раз нашел подтверждение своим мыслям. Его пристальный глаз подмечал и некоторое

запустение, и отсутствие дозорных на стенах, объясняющееся банальной нехваткой людей. Треклятая Моровица прошлась, хоть и зазубренной, но очень уж острой косой по всему краю, слишком многих унося с собой, и слишком мало оставляя при жизни. До сих пор женщины не успевают восполнить утраты... Но с другой стороны, это проклятие принесло и благо - ведь врагов тоже почти не стало, вот и опасаться особенно некого. Единственное войско, способное потревожить королевство Зелен-Лог - это степняки. Но среди харцызов пока еще не было Хана, который сумел бы собрать в единый кулак разудалую вольницу. А пока, их разрозненные ватаги, до полусотни сабель, время от времени вихрем проносившиеся по Пограничью, в поисках легкой наживы и столь же быстро исчезавшие в Заскалье не слишком беспокоили. Тем более что в замок, где их поджидали три сотни вооруженных ратников и городское ополчение, они и близко не потыкались. Основной добычей шаек, в основном становились неосмотрительные путники и жители хуторов. Разве, кто из новиков хотел продемонстрировать товариществу свою удаль и норовил умыкнуть доброго коня или хорошенькую девицу. Змии и то приносили больше урона, если им удавалось застать скот на выпасе. Сколько раз уже Владивой, поглядывая в сторону гор, думал над тем, что мог бы собрать отряд и попробовать уничтожить гнездовье чудовищ. Ведь того рыцаря, который смог бы этого свершить, ждала вечная слава и прочие почести. Да, все как-то руки не доходили. Зато теперь... Когда все идет к тому, что он станет владельцем замка Дубров, можно будет вернуться и к этим мечтам. Бич южных земель, огнедышащие крылатые бестии появились в дни хаоса, наступившие после Армагеддона. Заняли Проход, и с тех пор, без их соизволения, никому не было позволено преодолевать южную границу. А пропускали туда и обратно они людей сообразно собственному разумению. Одних - испепеляли огнем, не дав даже приблизиться к Проходу. С иных - брали дань животными. А на третьих вообще не обращали внимания, хоть за хвост дергай. И совершенно не имело значения одинокий путник или вооруженный отряд вступал на дорогу, ведущую в Степь. При этом с харцызами, шастающим туда и обратно, Змии поддерживали что-то сродни добрососедских отношений. Время от времени наведываясь в Кара-Кермен за гостинцем, и всегда получая столько мяса, сколько могли унести. Странно, но со слов привеченных в замке отступников и сбежавших из харцызкого плена, барон знал, что бестии никогда не питаются на глазах людей. Убьют - запросто, а жрать не станут.

- Дивны твои деяния, Создатель… - пробормотал он себе в усы, возвращаясь мыслями к более насущному. - Что-то погоня задерживается? Пора б уже возвращаться. И будто в ответ на его слова, на замковое подворье влетел отряд конницы, и Калита, перемолвившись со стражником, бросился бегом к дверям донжона. А еще через

некоторое время его сапоги загрохотали по лестнице, и на смотровую площадку выбежал сам есаул.

- Рассказывай, - предвкушая приятную новость, бросил ему Владивой. - Поймали беглянку?

- Не гневайся, господин барон, но ни бежавшего харцыза с товарищем, ни падчерицы твоей мы найти не смогли. Словно сквозь землю провалились! Есаул вытер рукавом потное и заляпанное грязью лицо.

- Что сие означает? - ожидающий других слов, Владивой как-то даже не воспринял услышанное. - Как это, не нашли? У нас в округе что, так много мест, куда можно беглецы могут спрятаться? Не в лес же они полезли, ночью-то?!

- По всем дорогам разосланы отряды. Каждый проскакал верст пятнадцать. Нет их нигде, господин. Кривица было заприметил, что подались они в сторону мельницы. Кинулись следом, но след обрывается еще до Опупения. Словно Змии их сожрали!

- А может, действительно - Змии? Говорят, пролетал вчера один, ближе к утру.

- Один никак не мог сожрать троих лошадей, людей и при этом совершенно не оставить следов. Да там кровищи было бы столько, что никакому ливню не смыть. Калита отрицательно покивал головой. - Нет, господин барон… Это не Змии.

- Куда ж они тогда, по-твоему, подевались? На мельницу, надеюсь, заглянуть догадались?

- Заглянули. Нет там никого. А Мышата сказывал, что намедни видел небольшую ватагу харцызов. Около дюжины сабель. Думаю, что именно к ним и спровадили баронету, беглые.

- Это что же получается? - поразился Владивой. - Отпущенный тобой скоморох действительно был лазутчиком разбойников? И мы сами вручили ему Анжелину? Да, ничего не скажешь, есаул, хитроумный план. Или ты, сразу узнал своих бывших товарищей и решил им подыграть? Чтоб, старые прегрешения загладить? А? Ну, признавайся… От такого предположения, Калита сначала побледнел, а потом бухнулся на колени.

- Жизнью клянусь, господин барон, и в помыслах ничего такого не было. Я ж того скомороха и в глаза не видывал. Вместе с Нечаем они из Опупения приехали. А с пацаненком Кривица разговаривал. Само собой так повернулось. А, может, они сами, невзначай, в руки длинночубых попались? Эх, кабы не спешка, можно было все умнее сделать. Не с пришлыми парнями ее отправлять, а самому с Кривицей, взять девку, да и отвезти в надежное место. А после, как все поутихнет, вы бы решили, что с ней дальше делать. Как же я мог так ошибиться? Ведь уверен был, что эти скоморохи простодушнее дитяти!.. И Кривица уверял, что малой ни одного условного жеста не знал?. Неужели, так умело прикидывался? Надо Нечая взять на спрос! Не было ли у них изначально какого умысла?

- Ладно, не горячись, есаул, - Владивой неожиданно улыбнулся и облегченно вздохнул. - Это судьба, вмешалась. И кто ведает, может, оно и к лучшему, что не пришлось мне брать на душу жизнь падчерицы. Зато я, с искренней горечью, смогу сообщить королеве, о горе, которое постигло мою семью. О смерти баронессы Катаржины, и о похищении баронеты Анжелины… Как и о том, что все предпринятые нами поиски, к огромному сожалению, оказались тщетны. Барон сделал паузу, и с прищуром взглянув на есаула, продолжил.

- И кажется мне, что никто не справится, лучше тебя и Кривицы, с доставкой этой новости в Турин. От слов барона Калита только икнул. Больше чем в Турине ему не хотелось очутиться разве что, в пределах Кара-Кермена. И, словно, прочитав его мысли, Владивой прибавил успокоительно: - Конечно, придется приодеться, как подобает случаю, чтобы упаси Создатель, тебя и побратима случайно за разбойников не приняли. А то, вдруг окажетесь на кого-то похожими? Мало ли что в жизни случается… Не волнуйся, в этом - помогу. Людей с гербом "расщепленного молнией дуба" никто не посмеет задержать без веских оснований. А в остальном - сам сообразишь, как выкрутится. Не вчера родился… Лишний раз перед глазами у стражи не мелькайте, и все обойдется. Денег дам… Ну, подумай головой, есаул, кому еще, если не вам двоим я могу довериться? Вдруг Беляна не поверит письму и прикажет допросить гонцов с пристрастием? А вы и на дыбе все подтвердите, поскольку за свои жизни бороться будете. Шучу… - улыбнулся барон, увидев, как побледнел Калита. - Никто не станет поддавать сомнению правдивость моих слов. Но, все же помните, что дело выглядит подозрительно. И потому, чтобы не попасть в руки королевских дознавателей, сами помалкивайте, а в столице ведите себя, как надлежит верным слугам, удрученным господским горем. Ведь в Дуброве, помимо прочего еще и по старой баронессе траур объявлен! И не горничная девка пропала - баронета! Все, на этом разговор закончен! Владивой вдруг понял, что почти уговаривает есаула.

- Надеюсь, приказ мой ясен?! Иди, готовься в дорогу. Медлить не стоит... За письмом зайдешь утром. И помни, что ваша с Кривицей жизнь, с одного боку в моих руках, а с другого - на кончике ваших же языков. Но, если сумеете подтвердить мои слова, чтобы никто и на мгновение не засомневался, что так все и происходило: заживете с побратимом в Дуброве лучше, чем сами придумать сможете. За Кривицей корчму с его сдобной "гусыней" запишу и деньжат на новоселье подкину, а о том, что люди говорят, забуду и другим закажу. А тебе, Калита… Сам придумаешь, что попросить… Уверен - не продешевишь. Все, ступай, оставь меня. Надо подумать, как лучше новости изложить. Когда Владивой принимал решение, переубедить его было невозможно. Есаул поклонился и затопал вниз по лестнице. В конце концов, сколь веревочке не виться, а

в стенку лбом упрешься. Коль не отвернул Громовержец от них с Кривицей свой лик, может и вывезет кривая… Зато, как одноглазый обрадуется награде, когда узнает… Говоря, что ему должен подумать, как написать королеве, Владивой лукавил. Текст "скорбного" письма, уже давно сложился в голове барона. Осталось только записать его слово в слово. "Низкий поклон нашей госпоже и венценосной сестре, Беляне! На двадцать седьмой день месяца Травостоя, со слезами на глазах вынужден известить Ваше Величество, об ужасном горе, которое постигло Дубров дважды. В ночь с двадцать пятого на двадцать шестой день после продолжительной болезни умерла баронесса Катаржина, которая не поднималась с ложа уже почти полгода. Умерла без мучений, отойдя от нас во сне и не приходя в память... А на следующий день случилась трагедия, затмившая смерть баронессы. В то время как все мои помыслы, равно как и мысли верной дворни, были наполнены скорбью по поводу смерти баронессы, двое харцызов похитили наследную баронету Анжелину. Думая, что наша дочь, желая в скорби уединиться, закрылась в личных апартаментах, и, уважая ее чувства, никто не тревожил баронету. И только после того, как она не вышла к прощанию с телом покойной, мы обеспокоились. Обнаруженные следы свидетельствовали, что по неведомым нам причинам, баронета сама спустилась в подземелье, где содержался пленный харцыз. Что произошло там, неизвестно, но темницу оба покинули через подземный ход, о котором могла знать лишь баронета. Считаю, что харцыз сумел каким-то образом запугать девушку и заставить ее выйти вместе с ним из замка. Снаряженная погоня ничего не дала из-за ливня, который начался вечером и к полуночи смыл все следы. Но следопытам удалось установить, что в лесу лазутчика поджидала небольшая ватага. Дальнейшие поиски результата не принесли. Харцызы, вместе с пленницей, успели перебраться за Проход. Желая любой ценой освободить баронету, я отправил в Заскалье доверенных слуг, которые должны найти в Кара-Кермене Анжелину, и выкупить ее. Но в этом приходится уповать лишь на милость Создателя. Написано в замке Дубров, рукой Вашего покорного слуги, барона Владивоя/ P. S. Прошу прощения, за неряшливость. Пятна на пергаменте, это мои слезы пролитые за упокой души моей жены, баронессы Катаржины, и от бессилия что-либо изменить в судьбе дочери моего брата". Если Владивой и взгрустнул маленько, то лишь потому, что в планы барона не входило подарить падчерицу харцызам. Владивой не отказался бы от возможности продержать девушку под замком, на одном из дальних хуторов. Барон еще раз угрюмо усмехнулся собственным мыслям и неспешно двинулся в трапезную.

Как подло устроен мир! Да если бы полгода назад кто-то осмелился сказать, что он сможет подумать о подобном злодействе, Владивой собственноручно зарубил бы наглеца на месте. А теперь? Если уж быть до конца правдивым, то он вспыльчив, упрям, скор на расправу, но ведь негодяем не был. Что же изменилось? Обстоятельства… Пойманный в капкан, зверь отгрызает собственную лапу, для сохранения жизни. Вот и ему приходиться поступать так же. И от того, что вместо лапы надо убрать другого человека, легче не становиться. Владивой вдруг так отчетливо увидел перед собой лицо покойного брата, что весь взмок и, задыхаясь, остервенело рванул ворот камзола на груди. И с накатывающей злобой, прошипел: - Она сама виновата! Я ж еще не стар. И стал бы Анжелине любящим мужем. Жили б вместе, душа в душу… Извини, брат, но слишком уж дичилась меня твоя дочь. Я не смог бы ее убедить по-хорошему… - сказал и почувствовал облегчение. Будто и впрямь покойный услышал его слова и понял. Не простил, но понял. Он ведь сам был бароном и знал, что часто приходиться поступать не так как хочется, а как надо. И от понимания этого, Владивой успокоился окончательно. Наверно, не надо было мудрить, а согласиться на план старого отступника? Глядишь: птичка уже трепыхалась бы в клетке. Барон очень сомневался, что сумел бы урезонить строптивую барышню и отвести ее под венец. Но, даже смерть, была бы не в пример лучше той судьбы, что ожидала Анжелину... Во всем Зелен-Логе не было дома или хижины, где б и малом и стар не знали: какой ад предстояло пережить девушке, попавшей в Кара-Кермен. И тем ужаснее была ее участь, чем красивее пленница... Но человек может лишь подтолкнуть камень судьбы, а по какому склону ему катиться и каких размеров вызвать лавину, предугадать невозможно. Нельзя быть даже уверенным в том, что он окажется у подножья горы, а не наоборот…