А. И. Любжин
ИСТОРИЯ РУССКОЙ ШКОЛЫ ИМПЕРАТОРСКОЙ ЭПОХИ Том II РУССКАЯ ШКОЛА XIX СТОЛЕТИЯ Книга II
Москва ˙ «Никея» ˙ 2016
УДК 371 ББК 74.03 Л 93 Рецензенты: Борис Львович Фонкич, докт. ист. н., профессор кафедры византийской и новогреческой филологии МГУ имени М. В. Ломоносова Ирина Леонидовна Великодная, канд. филол. н., зав. ОРКиР НБ МГУ имени М. В. Ломоносова Любжин А. И. Л 93 История русской школы императорской эпохи. В 3 т. Т. II: Русская школа XIX столетия. Кн. II. — М.: Никея, 2016. — 952 с.: ил. ISBN 978-5-91761-586-8 Труд «Русская школа XIX столетия» А. И. Любжина, доктора филологических наук, сотрудника Отдела редких книг и рукописей Научной Библиотеки МГУ имени М. В. Ломоносова, представляет собой второй том исследования «История русской школы императорской эпохи», посвященного истории начального и среднего образования в России. В книге уделено особое внимание истории образовательной политики и образовательных систем (духовного, военно-дворянского, общего, классического, реального типов) и их философских и педагогических оснований. УДК 371 ББК 74.03
ISBN 978-5-91761-586-8
© А. И. Любжин, текст, 2015 © Благотворительный Фонд Святителя Василия Великого, 2015 © «Никея», макет, оформление, 2016
Благосклонному читателю Не с легким чувством писалась эта глава: она воскресила в памяти старые попытки борьбы за восстановление прежней русской школы и подобающей роли древних языков в ней, которые автор этих строк предпринимал в более наивном возрасте, нежели нынешний. Отчасти эти воспоминания отразились на том внимании, которое здесь уделено спорам о классическом и реальном образовании; однако это следовало сделать в любом случае, поскольку именно в царствование Александра ІІ общество впервые выдвинуло оппозиционную образовательную программу. В конечном итоге она победила — сначала во мнении большинства, потом — после крушения Империи — и на практике. Императорская власть была права, общество кругом неправо; ложная мысль одержала двойную победу; это обстоятельство не давало покоя и вызывающе требовало объяснения. На сегодняшний день могу предложить такую версию. Экстенсивно и быстро расширяющаяся образовательная система вбирает в себя все новых членов, которые, с одной стороны, не обладают достаточным интеллектуальным кругозором сравнительно со старым культурным слоем, с другой — влияют на него благодаря своей численности. Вовлеченный же в образовательную деятельность недавно естественным образом склонен подходить к образованию с наивно-утилитарных позиций: учить нужно тому, что требуется в жизни. Эта позиция, враждебная разумным образовательным системам, поддерживается и подпитывается в данных обстоятельствах автоматически (при том что противоположная располагает в более образованных кругах далеко не безусловной поддержкой). На успех можно было надеяться тогда, когда экстенсивное расширение достигло бы естественного предела; но русское государство погибло раньше.
Александр II. Литография Л. Питомцева 1855 г.
Глава IX
Русская школа при Александре II При помощи небесного промысла, всегда благодеющего России, да утверждается и совершенствуется ее внутреннее благоустройство; правда и милость да царствуют в судах ее, да развивается повсюду и с новою силою стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый под сению законов, для всех равно справедливых, всех равно покровительствующих, да наслаждается в мире плодами трудов невинных. Из Высочайшего Манифеста от 19 марта 1856 г. Одна из главнейших задач школы — внушение воспитанникам долга и правды. Гр. Д. А. Толстой Истина заключается между свободой и принуждением. Н. А. Якубович
На пороге реформ Александру Николаевичу пришлось сменить отца на державной вахте в разгар Крымской войны. Мы не будем и не имеем права рассматривать вопрос, в чем заключались причины русского поражения; для нас важен тот факт, что в обществе, включая и властные круги, это поражение, — повторяем, для нас совершенно неважно, насколько основательно — было воспринято как следствие русской отсталости. Именно эта реакция и повлияла на образовательную политику; в области просвещения фактор «отсталости» должен был также стимулировать творческую мысль и реформаторскую активность. 7
Московская 4-я гимназия. Литография 1850-х гг.
С другой стороны, активность общества (и специфические оппозиционные ее формы со стороны молодежи) подталкивали власть в том же направлении. Перед тем как приступить к изложению школьной истории двух царствований, остановимся на трех фигурах, одна из которых изложила еще в эпоху министерства С. С. Уварова основные принципы образовательной политики, принятые в конечном итоге Александром II, вторая сформулировала от имени московской профессуры неприятие новаций последних лет николаевского царствования, а третья стала выразителем общественных чаяний новой эпохи. Сначала обратимся к взглядам Павла Михайловича Леонтьева (1822–1875), видного филолога-классика, профессора римской словесности Императорского Московского университета; он сформулировал свои тезисы в инаугурационной университетской речи 1. Рассмотрим ее. 1
О классицизме, европеизме и народности. М., 1847 г. Как и в других случаях с небольшими текстами мы откажемся от указания пагинации при цитировании.
8
Русская школа при Александре II
Классицизм, европеизм и народность Леонтьев начинает a domo sua: он представляет классическую филологию, которая претендует на значимую образовательную роль; но принимается она в России трудно, и бороться ей приходится «не только с домашним умничаньем людей, мало понимающих дело, но и с исключительностью таких направлений, которые сами по себе в высшей степени разумны». Односторонность есть великое зло, и потому имеет смысл прояснить соотношения между мощными образовательными началами, обозначившимися в обществе. Это три принципа, названные в заголовке, и один из них — официальный принцип образовательной политики министерства (и у Уварова, и у Леонтьева — третий и последний). «Классическое направление у нас еще слабо на деле; но оно признано нашим учебным законодательством, и благодаря тому, у нас более классических гимназий, нежели реальных и специальных школ. Европеизм продолжает составлять главный элемент нашей жизни; он к нам привит столь мощною рукою, что за его будущность нечего опасаться 2. Наконец, пробуждение народности видно везде… Но для блага России желательно, чтобы они шли рядом, не исключая одно другого». Леонтьев продолжает: «Действительно трудно понять, каким образом можно было противопоставить классическому образованию с одной стороны новоевропейскую образованность и с другой стороны нашу собственную народность. Первое соделало некогда гуманным человека нового времени и продолжает его питать вечно-свежими соками из того мира, который весь был изящен. Вторая есть результат предшествовавшей истории рода человеческого. Третья составляет условие жизни и всякого самостоятельного движения между 2
О наивный оптимизм! Мог ли П. М. Леонтьев представить себе доминирование японской кухни, индийского кинематографа, корейской музыки, гвинейской педагогики и монгольской словесности в умах наших соотечественников, характерное для того времени, когда мы пишем эти строки!
9
ГЛАВА IX нами. Все три очевидно существуют у нас по разумным причинам, а так как разумное не может исключать разумного, то все три могут и должны существовать у нас рядом». Уклонение с прямой дороги не только не похвально, но и не в состоянии держаться во время, требующее «не приговоров, а исследований». Вряд ли можно ожидать, что в России возобладает ненависть к иностранному; скорее стоит опасаться противоположного. «Истинно-народное направление не отвратит нас от изучения Западной Европы; напротив, оно приведет к основательному изучению, потому что полузнакомство не может иметь никакой прелести и никакого значения». Если основывать свою народность на мнениях, теоретическая односторонность может вести к нетерпимости. Нужна научная поверка; тогда односторонняя страсть не сможет найти себе места. Конечно, на Западе больше элементов разложения — он много старше; но элементов «жизни и порядка» в европейской жизни гораздо больше, чем противоположных. Однако вопрос, как нужно смотреть на западную жизнь, далеко не тождествен вопросу о педагогической полезности школьного изучения новых языков и жизни современных народов. Современность колоссальна и эффектна; но юношеская свежесть античного мира, его художественное совершенство, самое отсутствие хлама и посредственности приводят к тому, что древность как материал обладает преимуществом в педагогическом отношении, и автор предостерегает от разбрасывания в педагогических усилиях (лучшее должно предпочитать хорошему): «Ничто так не вредно, как кажущаяся многосторонность». Эффективность античной педагогики обусловлена тем фактом, что «древние учились немногому. У них гимнастика образовывала тело; музыка развивала эстетическое чувство, грамматика состояла преимущественно в чтении и объяснении Гомера, этого вечно-юного друга юношей»; что касается практических знаний, то их недостаток пополняется в публичной жизни. Действенна лишь практичная педагогика; примером в этой сфере является Англия, не уступающая знакомством с античностью никому в мире и представляющая собой самую практичную нацию. Помимо педагогического основания, есть 10
Русская школа при Александре II
историческое (мы остановимся на этом подробнее, когда будем говорить о записке Грановского, где тема развита основательнее) и «гуманическое», недоступное для древнего мира, поскольку оно предполагает высшую точку зрения — она достигается только через сравнение с равнозначным — но совершенно необходимое. Что касается трактовки знаменитого уваровского лозунга, то П. М. Леонтьев предостерегает от слишком узкого его толкования: «Сохранение народности в чистоте от исторических влияний — такая вещь, которой вовсе не стоит желать. В теперешнюю эпоху истории рода человеческого эта чистота решительно недостижима, но и ни в какую эпоху она не была условием народного величия… Променивать ограничение, данное нам, на ограничение, данное другому народу, было бы неразумное начинание; но совсем другое дело стараться облагородить свою народность, расширить ее и возвысить до гуманности… Наш народ, кажется, особенно способен идти вперед на основе всемирно-исторического разума. Исторические предрассудки его не связывают… Что же касается до его натуры, то она, подобно континентальному климату страны, отличается соединением крайних противоположностей. Поэтому уступая в рачительности немцам, и англичанам в смышленности, и не будучи вправе хвалиться ни итальянскою талантливостию, ни ловкостию француза, наш народ превосходит всех своей дивной восприимчивостью». Русский народ стал активным деятелем, когда на первый план выступило сознательное движение. «Мы способны идти вперед не столько на основе, может быть, более гениальных, но зато и более опасных умозрений, сколько на основе исследующего и оценивающего разумения, — разумения собственной народности, классицизма и европеизма». Классическое направление не может соперничать в популярности с новоевропейским или народным; оно им не противоречит, но придает им большую глубину, обеспечивая решающий шаг от полузнания к знанию. Из этих рассуждений делается следующий вывод: «Лучшая часть народа, та часть, которая управляет его судьбами, должна проходить через изучение классической древности». Вопросу «куда?» должен предшествовать вопрос «откуда?» 11
Т. Н. Грановский. Литография 1855 г. с фотографии К. А. Бергнера