Туарег
Розалия Сергеевна — учительница английского языка в престижной языковой школе. У нее учатся очень непростые дети — элитные. Даже есть дети членов правительства, не говоря уже о чадах бизнесменов и представителей шоу-бизнеса. Сама Розалия Сергеевна — женщина очень скромная и тихая. И даже черты лица у нее очень деликатные и бледные — во внешности никакой агрессии, ничего вызывающего. Хрупкая фигура, как у девушки, — так мало места занимает Розалия Сергеевна в этом мире, что, если она исчезнет, никто и не заметит ее отсутствия. И очки у нее узенькие и с прозрачными дужками. А туфельки у нее, когда переобувается в школе, лодочки. Говорит Розалия Сергеевна тихо, даже слишком тихо для учительницы. Словно она никогда и нигде не только не хочет выделяться, но и вообще быть замеченной. Это понятно: другие учительницы этой элитной школы — ого-го какие светские львицы! «Англичанки» — почти все жены дипломатов и торговых представителей России, во-первых, по многу лет жившие в стране языка, во-вторых, имеющие высоко уходящие 10
Туарег
связи, а в-третьих, обеспеченные. Бывает, норковые шубы оставляют в школьном гардеробе! А Розалия Сергеевна — женщина одинокая. Ей уже тридцать семь лет, а она еще никогда не была замужем. И даже, сказать по правде, и романа-то у нее никакого не было, хотя она это тщательно ото всех скрывала. И квартирка у нее бедная. И мать-пенсионерка на руках. А уж про деловые связи и говорить нечего: чуть что случись и некому будет заступиться за Розалию Сергеевну. Но что может такого произойти, когда она и сама старательная, исполнительная, любит свою школу, ни с учениками, ни с родителями не вступает в конфликт? Никому она солнце не застит! Больше всего любит она вольные тематические уроки. Ну, это, например, когда она с учениками отправляется в ближайший парк и там они говорят только по-английски, описывая окружающую природу. Или когда проводят занятия в школьной столовой за чаепитием и спрашивают друг друга: — Will you give me some cheese? — What kind of tea do you prefer — English or Russian? «Английским» у них назывался чай с молоком, а «русский» — с лимоном. На такие уроки ученики обычно приносили из дома всякие вкусности — и французские трюфеля, и марципаны в виде маленьких фруктов, и рукотворные пирожные, и баснословные сыры с колбасами. Все, что оставалось после трапезы, 11
Олеся Николаева
Розалия Сергеевна бережно собирала в пакетики и несла домой, где они с матерью лакомились еще несколько дней. Разные, конечно, бывали у нее ученики. Были незлобивые баловники, но были и явно испорченные дети, дурные. Например, Вася Раков. Однажды он вкруговую, как из брандспойта, описал стены уборной. Или пообещал на уроке дефлорировать фломастером соседку по парте. А Розалия Сергеевна, к сожалению, была здесь классным руководителем. И значит, ей надо было разбираться с этими щекотливыми делами. Но тут было и еще одно обстоятельство… Розалия Сергеевна уже три года была тайно влюблена в папу Васи. Когда-то она увидела его на родительском собрании, он пришел к концу, задержался возле нее, представился: «Роман Аркадьевич» — и в какой-то момент взял ее маленькую руку в свою, пышущую жаром, и пожал, пожал несколько раз… Казалось бы, такой пустяк, но у Розалии Сергеевны была такая тонкая и чувствительная натура, что у нее помутилось в глазах и она чуть не упала в обморок. С этой поры образ Романа Аркадьевича целиком заполнил ее воображение. Она вспоминала его узкое лицо — глаза, по-ренуаровски опущенные внешними уголками вниз, делали его немного грустным, несмотря на улыбку, — вспоминала его длинные волосы, с сединой, почти до ключиц, его стройную фигуру, скрытую под темными брюками и темно-зеленым шерстяным свитером, его пестрый шарф, завязанный модным 12
Туарег
узлом чуть ниже подбородка… Она прочитала в школьном журнале, что работает он в каком-то ОАО, и удивилась: ей казалось, что он из интеллигентов — профессор, художник… С тех пор папу Васи она видела только мельком — Раковы жили в доме, подъезды которого смотрели прямо на школу, и Розалия Сергеевна порой наблюдала, как Роман Аркадьевич идет по улице или направляется к своей машине. Она специально к ней подходила, читала на багажнике: «Туарег». На собраниях он больше не появлялся, и Розалия Сергеевна даже вообразила, будто он специально после своего красноречивого рукопожатия избегает с нею встреч. Однако поговорить-то с ним о Васином поведении надо было! А вот матери его она не видела ни-ког-да! Подсмотрела только, что она трудится в департаменте и зовут ее Лариса Дмитриевна. Ну, и директриса сказала ей: — Вы же классный руководитель! Вы должны знать, в каких условиях живут ваши ученики, что за обстановка у них в доме. Так пойдите сами к Раковым! Что-то в Розалии Сергеевне зазвенело, зашевелилось, словно какие-то цветы-колокольчики выросли — полный сад. И аромат от них — волнующе-душный, сладкий, пьянящий. Ее аж качнуло. Стала она собираться к Раковым. Новую кофточку надела, английскую, шерсть с коттоном, с перламутровыми крошечными пуговками впереди и по рукавам. Юбку твидовую, добротную. Духами французскими щедро спрыснулась. Еще 13
Олеся Николаева
раз продумала весь ход предстоящего разговора, прорепетировала мысленно. Дождалась, когда «Туарег» окажется на стоянке у подъезда — значит, Роман Аркадьевич будет точно дома, — и на подгибающихся ногах пошла. Что такое? Время как будто замедлилось! Розалия Сергеевна делает шаг, а вокруг нее весь мир раздвигается, делает другой — и небеса распахиваются, делает третий — свет становится ярче, звуки отчетливее, сердце бьется сильней! Так она и подплыла к подъезду: в одной руке — дамская сумочка, в другой — пакет со школьным журналом и завернутыми в газету лодочками для переобувания. И тут прямо перед ней дверь распахнулась, и из нее выскочил Вася Раков. — Ой, как хорошо, — обрадовалась она. — А то я кода-то не знаю! Но Вася ничего не ответил, даже не удивился, увидев ее тут, только спрятал за спину руку с сигаретой, пропуская Розалию Сергеевну в подъезд. Она поднялась на третий этаж и нажала кнопку. Дверь открылась, и перед ней появился Роман Аркадьевич в полосатом халате и с мокрыми волосами. Сразу понятно, что после ванны. — Ой, я, наверное, не вовремя, — смутилась Розалия Сергеевна и на всякий случай пояснила: — Я учительница вашего сына, Розалия Сергеевна. Помните? Английский язык. — Как же, как же, проходите! Как у вас говорится, you are welcome! Прошу, — Роман Аркадьевич помог ей снять пальто, внимательно проследил, как она снимает сапожки и надевает туфельки, 14
Туарег
и провел в большую комнату. Ах, Розалия Сергеевна никогда еще не была в таких комнатах! — Рос-кош-но! — призналась она, обведя взором стены в картинах, шкафы с серебряной посудой и глубокие диваны в подушечках и подушках. — Чайку? — предложил Роман Аркадьевич. — Что вы, что вы, — забеспокоилась она. — Я же по делу. Официально, так сказать. — Тогда, может быть, «Чинзано»? — Роман Аркадьевич уже залезал в бар и доставал оттуда бутылки. — «Амаро» или «Бьянко»? Или все-таки «Россо»? Она даже не знала, что ему отвечать. — Хорошо, — примирительно сказал он. — Без ссоры, без спора тогда коктейльчик. Вы доверяете мне? — Да, — кивнула она. Он уже смешивал «Чинзано» с соком и вливал туда джин. Раз — и неизвестно откуда в высоком узком бокале появилась розовая соломинка. — Присаживайтесь! Розалия Сергеевна как-то неловко пристроилась на краешек дивана, держа обеими руками бокал и локтем прижимая к бедру сумочку, висящую на руке. — Так что вас, уважаемая, ко мне привело? — спросил Роман Аркадьевич. И Розалия Сергеевна вдруг с большим сожалением отметила, что голос его не вполне соответствует образу: глухой, но жесткий, даже резкий. — Видите ли, Вася, — начала она, глотнув через соломинку и закашлявшись. — Есть проблемы… 15
Олеся Николаева
— Это когда он обоссался в сортире или когда собирался девочек лишать невинности карандашом? — спросил Роман Аркадьевич и засмеялся. — Так это я знаю. В первом случае — не стерпел. Бывает! А про девочек это он в каком-то фильме смотрел. — Ну вот, — сурово сказала Розалия Сергеевна, — не надо бы ему фильмы такие показывать! — Сам смотрит! — развел руками Роман Аркадьевич. — Как вам мой коктейль? — Очень вкусный. Только крепковат. — Розалия Сергеевна опять глотнула и задохнулась. — Пейте, пейте, у меня полный бар, — одобрительно кивнул он. — Да я вообще-то совсем не пью, — сказала она. — И напрасно! — Он уже допил свой напиток и теперь колдовал над новым. — Очень рекомендую — повышает тонус, настроение и даже потенцию. А вы думали — нет? Повышает! Это политика просто такая, пропаганда: не пей, не кури, много не ешь, с женщинами не гуляй. Чистое ханжество! От этого душа ссыхается, желудочек сжимается, мозг съеживается, либидо никакое, и превращается человек — в кого? — В кого? — удивилась его речам Розалия Сергеевна. — В тарапуньку! Помните такой персонаж? Торопится все куда-то, торопится, ногами сучит, мелочь пересчитывает. Торопыга! Мы же с вами не такие ведь, да? Да, Розочка? Можно я буду вас так называть? 16
Туарег
Розалию Сергеевну никто никогда не называл Розочкой! Мама и та звала Алей. Она вспыхнула, хотела что-то сказать, но осеклась, взглянула на него исподлобья и поняла, что не знает, что ей делать дальше, что говорить и вообще как себя вести: нормально это или совсем никуда не годится и ей, учительнице, надо срочно подниматься с дивана и бежать прочь. А с другой стороны, «Розочка», «Чинзано» — ну и что такого-то, в тридцать с хвостиком лет? — Так вы торопыга или нет? — словно угадав ее мысли, спросил Роман Аркадьевич. — Я вот, например, — как машина моя, туарег. Представитель древнего племени берберов. В наши дни — археологическая редкость, антиквариат. Люблю все натуральное. Мясо сырое ем. Лук ем сырой. Могу траву жевать. Природные инстинкты в людях ценю. Крикнуть могу во весь голос в пространство, вот так: «Эге-ге-ге!» Пру напролом! По дому голым хожу. Он провел руками сверху вниз по своему халату, и Розалия Сергеевна содрогнулась от мысли, что он там, под халатом, без ничего! Она с ужасом подумала, как бы он не стал еще откровеннее в своей натуральности, внутренне сжалась и со свистом прикончила свой коктейль. Мысли ее путались, в голове было неладно и смутно. — А на коне сказать любите? Без седла? — спросил Роман Аркадьевич, вновь составляя для нее смесь и протягивая бокал. — Э, да, я смотрю, вы совсем замороченная! Вся в предрассудках, как в целлофане! Надо вас из этой пластмассы извлекать. Прямо жук в янтаре! Муха в клею! 17
Олеся Николаева
И он тихонько встряхнул ее за плечи. Розалия Сергеевна покачнулась и обмерла. И тут раздался звонок в дверь. Но звонок был не простой: пик-пик! А звонок был длинный, настойчивый, тревожный и даже зловещий. Сразу после него начали бешено колотить и даже кричать. Роман Аркадьевич тут же переменился в лице, отпустил Розалию Сергеевну и как-то заметался. — Вам надо срочно куда-то укрыться, — сказал он упавшим голосом. — В ванную? Нет, найдет. В сундук? Вы не влезете. Классический вариант — в шкаф. Проверено веками! А куда еще? — вслух размышлял он, схватив себя обеими руками за длинные волосы и поднимая их вверх. — Бежим, — скомандовал он, сгреб Розалию Сергеевну, все еще прижимающую сумочку к ребру, в охапку и потащил в дальнюю комнату, где вдоль широченной кровати стояли платяные шкафы. В одном были ящики, в другом полки. Он открыл третий, с вешалками, и запихнул перепуганную Розалию Сергеевну туда. — Ничего, немного посидите здесь, а она помечется-помечется и скоро уйдет. Тогда я вас выпущу. — Кто это? — спросила Розалия Сергеевна. — Кто-кто? Жена. Вот уж туарег так туарег! Меж тем, как только он удалился, Розалия Сергеевна приоткрыла дверь шкафа и, выбравшись, прислушалась. Где-то — в прихожей ли, в большой комнате — уже говорили на повышенных тонах, да что там — орали. 18
Туарег
— Да? Сам голый, бесстыжий, а сапоги это чьи, блудливый козел? Сапоги дамские, я тебя спрашиваю, интересно чьи? Пальто это драное откуда здесь, спрашиваю я тебя! — кричал женский голос, и там, вдали, что-то упало. Что-то грохнуло и покатилось, а что-то как бы и взорвалось. Розалия Сергеевна вспомнила свои сапожки, оставленные при входе, и на всякий случай подошла к шкафу поближе, чтобы в случае чего успеть забиться в него. — С кем ты тут пил, старый развратник? Чей это стакан? — Я сам и пил, налил себе и забыл, где оставил, пришлось наливать другой, — лепетал Роман Аркадьевич. — Где она? — И по коридору раздался топот. — Никого там нет, Лариса, уймись! — Отпусти мои руки, подлец! Тут-то Розалия Сергеевна и поняла, что медлить нельзя. Она снова полезла в шкаф, пошатнулась, инстинктивно ухватилась за перекладину, и — о ужас! — та оторвалась, и все содержимое вместе с вешалками, огромная куча барахла, вывалилось на ковер. Розалия Сергеевна от отчаянья попробовала было залезть под кровать, даже просунула туда ноги, втиснула даже и тощее тельце, но голова не пролезала, торчала прямо напротив двери, а крик Ларисы Дмитриевны все приближался, все крепчал. Раздались даже звуки пощечин, потом женский визг: — Ай, как больно ты меня ущипнул! 19
Олеся Николаева
Какая-то там происходила борьба… Розалия Сергеевна метнулась к балкону, распахнула дверь и выскочила на снег: балкон был на третьем этаже, довольно высоко, но одним своим концом нависал над краем крыши соседнего особняка, в котором располагалась теперь какая-то контора, кажется, это был собес, и Розалия Сергеевна в чем была — в новенькой светлой кофточке, узкой твидовой юбке, в лодочках, да еще и с сумочкой на руке, — перелезла через перила, изо всех сил оттолкнулась пятками и, потеряв на лету туфлю, скакнула на обледенелую крышу. Очки слетели с переносицы и соскользнули вниз. Это было вовремя, потому что страшные вопли послышались уже совсем рядом — из спальни. Видимо, только куча вещей и мешала Ларисе Дмитриевне продолжить преследование и, выбравшись на балкон, увидеть растерзанную учительницу, ползущую по обледенелой крыше к чердачному окошку. Впрочем, как только она пролезла в него, ковыляя, спустилась по лестнице и вышла из собеса на улицу, погруженную в декабрьскую тьму, щурясь и почти вслепую пытаясь отыскать если не туфельку, то хотя бы очки, буквально к ее ногам один за одним упали ее сапожки, а затем и черное пальтецо. А журнал? Школьный журнал так и остался в целлофановом пакете у вешалки. Накануне зимних каникул школьная директриса вызвала к себе Розалию Сергеевну и объявила ей, что больше она здесь не работает. 20
Туарег
— У нас элитная школа, Розалия Сергеевна! Особый контингент! У нас очень престижно и учиться, и преподавать. Большая честь. А вы что устраиваете? И где? Это, как специально, в доме у сотрудника департамента образования! Это ж сама Ракова! Это ж постараться надо! Шуры-муры разводить! Не ожидала от вас: вы всю школу подставили, вы меня лично подвели! В тихом омуте черти водятся! Стыд-то какой! И выгнала Розалию Сергеевну вон. Грустный у нее был новогодний праздник, грустное Рождество. Преследовал ее этот кошмар, как она, хмельная, с молодых ногтей отличница, учительница, девственница нецелованная, скрывается, как какая-то шалава, в платяном шкафу от разъяренной ревнивой жены, а потом спасается бегством через балкон, прыгает с риском для жизни на ледяную крышу, скользит и вслепую в одном туфле лезет сквозь узкое чердачное окно в помещение собеса, где стоят серьезные терпеливые люди, теребя в руках папки с документами в трепете, что вот сейчас подойдет их очередь, а какой-нибудь нужной бумажки у них с собой и не окажется. Но видимо, ангел-хранитель Розалии Сергеевны все-таки заступился за нее. За время зимних каникул школа так и не нашла замену, и ей было позволено временно вернуться к своим обязанностям и доработать недельки две, а там уж как Бог даст. А за это время Лариса Дмитриевна каким-то уж очень коварным образом была поймана на крупной взятке и посажена под домашний 21
Олеся Николаева
арест, Васю забрала к себе бабушка в Питер, и скандал вокруг учительницы английского языка как-то сошел на нет. А Роман Аркадьевич, по слухам, уехал на неопределенный срок куда-то: то ли в Марокко, то ли в Мали. Наверное, к туарегам — голым скакать на лошади без седла, есть сырое мясо и жевать траву, подумала Розалия Сергеевна. Ну да, а куда же он мог деться еще?