1
ARCHITECTURE LEFT TO ITS OWN DEVICES OR HOW THEORY STOPPED GUIDING ARCHITECTURAL PRACTICE автор Edwin Gardner, Volume #22, p. 27
Michael Kubo’s Publishing Practices project shows a beautiful overview of where the architectural discipline looks for guidance. The presented collection of canonical publications function as guidebooks for the discipline, books that instruct how to practice, aid our understanding of reality, and show us the way towards a makeable future. But alas, now that ‘history has ended’ and all the grand narratives that offered us a set of principles to live by and utopia’s to hope for have muted, the books we are left with to guide us are those that help us get a grip on reality – to not get crushed by its forces, but to surf its waves (S,M,L,XL). Instead of manuals for the future or anchors in the past, all that is left are coping mechanisms for the now. There was a time when practice was guided by a sense of legitimacy, as opposed to pragmatism, and acted in accordance to a moral truth instead of mining contradictions of reality. Legitimization in architecture was acted out through rituals in which the sacred rules of an ancient craft were transmitted from master to apprentice. The professional truth was determined by the guilds and later by elaborate catalogues containing precedents and style-rules that function as the holy scripture of architecture. Then came the manifesto;
АРХИТЕКТУРА, ПРЕДОСТАВЛЕННАЯ САМОЙ СЕБЕ, ИЛИ КАК ТЕОРИЯ ПЕРЕСТАЛА РУКОВОДИТЬ АРХИТЕКТУРНОЙ ПРАКТИКОЙ перевод с английского Арсений Афонин
Проект Майкла Кубо (Michael Cubo) Писательские практики (Publishing Practices) дает прекрасный обзор того, где архитектурная дисциплина находит наставления. Представленная коллекция канонических публикаций является путеводителем для дисциплины, книги, которые обучают как “практиковать”, способствуют нашему пониманию реальности, и показывают нам путь к тому, как создавать будущее. Но увы, сейчас эта “история подошла к концу” и все великие повествования, предлагающие набор принципов, по которым следует жить, и утопий, на которые надеяться, оказываются приглушены, книги, предоставленные нам как руководство, это те, что помогают нам удержаться в реальности - не быть раздавленными ее силами, но покорить ее волны (S,M,L,XL Рема Колхаса ). Вместо руководств на будущее или символов надежды в прошлом, все, что осталось, справляется с механизмами для настоящего. Было время когда практика была ведома чувством легитимности (правомерности), в отличие от прагматизма (соображений выгоды), и действовала в соответствии с высоконравственной истиной вместо “выкапывания” противоречий реальности. Легитимация (придание легитимности) в архитектуре осуществлялась через ритуалы, в которых от мастера к ученику передавались священные правила древнейшего ремесла. Профессиональная истина устанавливалась гильдией (объединением людей схожей профессии), и позднее детально разработанными перечнями, содержащими
2
architecture went from being legitimized by the traditions of the craft, to being legitimized by novel ideologies. In the late twentieth century, these ideological premises shifted from a 5-point manifesto to the import of -isms such as deconstructivism, structuralism, and rationalism. These -isms evolved from the domains of post-modern philosophy into ideals that legitimized architectural practice and form. Paper architects brought theory and practice together in the arena of art galleries and lecture halls, but this convergence ended when the market regained momentum and building commenced once again. Consequently, theory remained in academia while practice followed the money. Now we’re left with an academic discourse that produces ideologically (anti-capitalist) charged theory for a practice operating in hyper-capitalist conditions. While practice is driven by market opportunism, all theory can suggest is for practice to negate the market. This is not to say we shouldn’t be involved in criticizing capitalist society – though criticism is a branch of theory, some have mistaken critique for instruction – but buildings themselves cannot be instruments of criticism. Besides, not all theory should be critique because critique is predisposed; it operates from a moral high ground. The problem is that this creates vast blind spots before the theorizing even begins. Here we arrive at the problem concerning the relationship between theory and practice, which I’d like to introduce with an anecdote. In March 2006, I was involved in the organization of a conference entitled Projective Landscape, which aimed to deal with the landscape of ideas that was bubbling in architectural discourse around the term projective. Thus we прецеденты и законы стиля, которые действовали как Святое Писание архитектуры. Затем появился манифест; архитектура ушла от легитимации (оправдания) через традиции ремесла к легитимации через новейшие идеологии. В конце двадцатого века эти идеологические замыслы изменились от манифестов из 5 пунктов до введения “-измов”, таких как деконструктивизм, структурализм и рационализм. Эти “-измы” развились из (от) области постмодернистской философии до идеалов, оправдывающих архитектурную практику и форму. Бумажные архитекторы свели вместе теорию и практику на арене выставок и лекционных залов, но это сведение завершилось, когда рынок получил импульс и заново началось строительство. Таким образом, теория осталась в научном обществе, в то время как практика последовала за деньгами. Теперь мы остались при академических рассуждениях, которые вырабатывают идеологически наполненную (анти-капиталистическую) теорию для практики, действующей в гипер-капиталистических условиях. В то время как практика остается ведома рыночным оппортунизмом (следование своим интересам, в том числе обманным путем), все, что может предложить ей любая теория это отрицание существования рынка. Не то чтобы нам не следует прибегать к осуждению, критике капиталистического общества - однако критика есть ответвление теории, некоторые принимают ее за инструкцию - но здания сами по себе не могут быть инструментами осуждения. Кроме того, не вся теория должна быть критичной, только потому что критика предпочтительна; она действует с высоты морали. Проблема в том, что это создает обширное “слепое пятно”, еще до того как начинается теория. Здесь мы подходим к проблеме, касающейся отношениям между теорией и практикой, которую я бы хотел предварить анекдотом. В марте 2006, я был привлечен к организации конференции под названием Проективный Ландшафт (Projective Landscape), целью которой было обсуждение ландшафта идей, которые бурлили в
3
invited theorists from all over the world, and several practitioners. We had hoped for more, but most practicing architects seem to be hesitant to join these highly intellectual circuses. At the closing forum, Willem-Jan Neutelings (architect) asked of the theorists, ‘When I get to my office again Monday morning, what can I take from today’s conference and put into practice?’ The room remained silent; the theorists had no answers for Neutelings. With this simple question, Neutelings laid bare the troubled relation between the theory and practice of architecture. Theorists and practitioners seem to live on different planets, because even when the architecture theorist is asked directly by the architect, ‘What should I do?’ the theorist can provide the architect with little guidance. Apparently those who think about architecture cannot guide those who make it. When the theory and practice exponents of a discipline doesn’t make sense to each other, there is a problem. It begs the question: are these actually exponents of one and the same discipline? Is there even a common ground where they can meet?
TOWARDS A THEORY OF PRACTICE From Legitimating to Understanding Practice If the conclusion is that thinking cannot guide doing anymore, that theory doesn’t guide practice, what does? Human intelligence is based on two operations; abstracting knowledge from the world, generally known as learning, and projecting knowledge we have архитектурном дискурсе вокруг термина ‘проективный’ (‘projective’). Итак мы пригласили теоретиков со всего мира, и несколько практиков-архитекторов. Мы надеялись на большее, но большинство практикующих архитекторов оказываются слишком робкими для принятия участия в таком высокоинтеллектуальном цирке. В заключительном обсуждении, Виллем-Ян Нойтелингс (Willem-Jan Neutelings) (архитектор) спросил у теоретиков, “Когда я снова приеду в свой офис в понедельник утром, что я смогу взять из сегодняшней конференции и применить на практике?” Комната пребывала в молчании; теоретикам нечего было ответить Нойтелингсу. Этим простым вопросом Нойтелингс разоблачил тревожные отношения между теоретиками и практиками архитектуры. Они, кажется, живут на разных планетах, потому что даже когда архитектор напрямую спрашивает теоретика архитектуры “Что я должен делать?”, теоретик может предоставить архитектору лишь довольно скудное руководство. Очевидно те, кто думают об архитектуре не могут вести тех, кто ее делает. Когда представители теории и практики в дисциплине не видят смысла друг в друге, это проблема. Отсюда напрашивается вопрос: являются ли они представителями одной и той же дисциплины? Есть ли вообще общий язык, на котором они могут разговаривать?
К ТЕОРИИ (ДЛЯ) ПРАКТИКИ От легитимации к пониманию практики Если заключить, что эти размышления больше не могут руководить созиданием, что теория не направляет практику, то что направляет? Человеческий интеллект базируется на двух основных процессах: абстрактном знании мира, в общем называемым познанием, и проецировании уже полученных знаний обратно на мир (это утверждение тщательно рассматривается Джеффом Хокинсом (Jeff Hawkins)
4
already obtained back on the world (this argument is elaborated by Jeff Hawkins in On Intelligence as the foundation of intelligence). Thus, ‘theorizing and practicing’ is synonymous with ‘constructing knowledge and applying knowledge’. Most bodies of knowledge are organized along these lines. Theorists are housed in academic institutions where the accumulation of knowledge is cherished and where it is disseminated among the students of the trade. Practitioners reside in the office, where one executes the trade. While knowledge may accumulate in the office, it often remains intangible and ephemeral because it travels in heads, not in books. In the office it’s all about applying knowledge. Where academia judges knowledge on originality, rigor, argumentation and referencing, practice is only interested in knowledge’s effects. Where the aim of knowledge in theory is truth, or let’s say ‘deeper understanding’, the aim of knowledge in the pragmatic world of practice is ‘usefulness’; it is only true and applicable if it works. Truth in pragmatism is not a moral construct where the virtuous ways to act exist isolated from reality in a metaphysical universe, the pragmatist truth is deeply intertwined with reality, its only touchstone. The abstract can only be true if it proves effective in dealing with reality. Contemporary architecture theory doesn’t seem sincerely interested in the dirtiness, the messiness and opportunism of practice, or in what it is that architects actually ‘do’ (as investigated in Reyner Banham’s ‘Black Box’ essay, see below). Theory has the responsibility to make explicit what is implicit, to surface what is la tent. Theory should hold up a mirror to practice, making practitioners see more clearly what it is they actually do. Insight into one’s own private processes of design and activities of architectural conception is a prereqв “On Intellingence” как основание интеллекта). Следовательно “теоретизирование и практическое применение” синонимичны “производству знаний и применению знаний”. Большая часть “стволов” знаний организованы по этому принципу. Теоретики селятся в академических учреждениях, где чтится накопление знания и где оно рассеивается по студентам ремесла. Практики обитают в офисах, где они исполняют ремесло. Пока знание накапливается в офисе, оно обычно остается неосязаемым и эфемерным (преходящим), потому что путешествует в головах, а не в книгах. Все в офисе связано с применением знаний. Если академии оценивают знания по подлинности, точности, доказательности и ссылкам на источники, то практике интересны лишь результаты его применения. Если цель знания в теории - это истина, или скажем “глубокое понимание”, то цель знания в прагматичном мире практики это “пригодность”; только тогда оно истинно и применимо, когда работает. Истина, правда в прагматизме это не концепция морали, где эффективные пути действия существуют изолировано от реальности в метафизической вселенной, истина прагматика сильно сплетена с реальностью, она ее единственный критерий (its only touchstone). Абстрактное может быть истинным, только если оно подтвердило действенность, имея дело с реальностью. Современная архитектурная теория не кажется искренне заинтересованной в загрязненности, беспорядочности и оппортунизме практики, или в том, что архитекторы “делают” в действительности (что исследуется в эссе Рейнера Бэнема (Reyner Banham) “Black Box”, смотрите ниже). Теория обязана сделать ясным неточное, явным скрытое. Теория должна поддерживать зеркало для практиков, чтобы те более отчетливо видели, что они в действительности делают. Проникновение в чей-то личный, закрытый процесс проектирования и направления архитектурных концепций является предпосылкой к развитию практики как таковой. Бэнем убеждает в
5
uisite to progressing practice itself. Banham argued for the need to bring anthropological and sociological investigation into architectural culture. The branch of theory that I would like to promote in architecture is the theory that seeks to understand phenomena, theories that are judged by their explanatory power. I’m interested in theory that pursues what is known in philosophy of science as verisimilitude, as popularized by Karl Popper. The informative and predictive power of theory is what counts, and this is how competing theories should be judged. To be clear, by no means do I want to suggest that we should convert architectural design to a science, or a science based discipline. Design is not a science, and it never will be, as there will always contradictory and ambiguous operations involved in its process. Besides renewing the relationship between theory and practice for the reason of making theory relevant again for practice (and vice versa), there is also a necessity to taking this path. Before the ideological legitimations of practice that came with modernism, theory had a much more intimate relation with practice. The theories associated with the craft of architecture were deeply involved with production. They provided precedents, typology and proportion systems, but also explanations of how to carve stones and how to make wooden joints. I am not promoting a conservative argument for a return to some sort of rendering of a premodernist architectural craft, but rather a contemporary craft that has less to do with the ‘art of building’ and much more with the ‘design of building’. It has little to do with mastering the stylebook and the drafting table, but all the more with mastering the diagram and the computer (something which becomes quite evident when watching необходимости применения антропологических и социальных исследований в архитектурной культуре. Ветвь теории, которую я бы хотел продвигать в архитектуре, это теория которая ищет понимания явлений, теории, которые оцениваются силой своего объяснения. Мое внимание привлекает теория, которая гонится за тем, что называется в философии науки правдоподобием, определением распространенным Карлом Поппером (Karl Popper). Содержательная и предсказательная сила теории это то, что имеет значение, и именно по ней должны быть рассужены конкурирующие теории. Чтобы внести ясность, я скажу, что ни в коем случае не хочу предложить нам превращать архитектурное проектирование в науку, или основанную на науке дисциплину. Проектирование это не наука, и ей никогда не станет, так как в этот процесс всегда будут вовлечены противоречия и неоднозначности. Помимо обновления отношений между теорией и практикой просто благодаря созданию теории значимой для практики (и наоборот), есть и необходимость принятия этого пути. До идеологических легитимаций в практике, которые пришли с модернизмом, теория имела намного более близкие отношения с практикой. Теории, ассоциировавшиеся с архитектурным ремеслом, были вовсю вовлечены в производство. Они обеспечивали не только прецедентами в истории, типологией и системой пропорций, но также и объяснениями того, как высекать из камня и как делать врубки (стыки) из дерева. Я не поощряю консервативные аргументы за возвращение к какому-либо воспроизведению домодернистского архитектурного ремесла, но скорее продвигаю современное ремесло, имеющее намного меньше общего с “зодчеством”, и намного больше с “проектированием здания”. Его мало что связывает с постижением книги стилей и чертежным столом, но больше с созданием диаграмм и компьютером. Хотя инструменты не одинаковы, и понятия в профессии из-
6
this). While the tools are not the same, and the ideas of the profession have shifted, architects are still extremely intimate with their tools, their processes, their thoughts, and how they turn them into reality. There are so many very specific processes in architectural practice, and the hands-on experience in the studio is of the utmost importance. Especially now, when legitimation through grand narratives has evap orated, there is room to reconstitute confidence in practice by drafting a theory which is instrumental in obtaining a deeper understanding of practice, one that can provide architects with insight in their actions. When architects start building a deeper understanding of what it is that they’re doing, they can progress the architectural process, and with it architectural thinking. It could provide a solid ground from which architecture would engage and collaborate with other fields and disciplines more confidently, without becoming pseudo-professionals of those disciplines. Ultimately, understanding informs doing. (Schön talks about our ‘repertoire’ that informs how we see and act in situations.) Architecture needs a theory of what it is that architects actually do, a theory that provides the architect with more insight into their practice and that creates a common ground on which practice and theory can interact productively.
менились, архитекторы все еще невероятно сокровенны со своими инструментами, своими действиями, своими мыслями, и с тем, как они воплощают их в реальность. Существует такое большое количество очень особенных процессов в архитектурной практике, и практический опыт (the hands-on experience) в студии один из самых важных. Особенно сейчас, когда лигитимация через великие повествования испарилась, существует пространство, в котором можно воссоздать секрет практики составлением теории, которая служит средством приобретения более глубокого понимания практики, теории, которая обеспечила бы архитекторов проницательностью в своих действиях. Когда архитекторы начнут выстраивать более глубокое понимание того, что они делают, они смогут продвинуть вперед архитектурный процесс, с его архитектурным мышлением. Это сможет предоставить прочное основание, от которого архитектура будет привлекать внимание и сотрудничать с другими областями и дисциплинами более уверенно, не становясь при этом псевдно-профессионалом в этих дисциплинах. Напоследок, понимание оживляет деятельность. (Шен (Schön) говорит о нашем “репертуаре”, который придает характер тому, как мы видим и действуем в ситуациях.) Архитектура нуждается в теории о том, что в действительности делают архитекторы, в теории, которая предоставляет архитектору больше понимания и которая создает прочное основание, на котором практика и теория могут продуктивно взаимодействовать.
7
A PRELIMINARY GUIDE TO WHAT ARCHITECTS ACTUALLY ‘DO’ Step 1 : A Black Box: the Secret Profession of Architecture (1990) – Reyner Banham In his last essay, Reyner Banham argues for an investigation into the ‘black box’ that produces architecture, stating we can’t find definitive answers about what architecture actually is by only studying its products. Banham argues that sociological and anthropological research into the black box’s content is needed to understand how architecture could be a discipline in its own right, different from the humanities and the sciences, and that we must articulate how the architectural mode is different from other modes of design or manufacturing.
Step 2 : The Reflective Practitioner: How Professionals Think in Action (1983) – Donald Schön In The Reflective Practitioner, Donald Schön, a design researcher trained as philosopher, observed practicing architects and succeeds in describing ‘how designers think’ in a way that designers can actually recognize. Schön’s work is interesting because of the kind of categories he introduces, which are at once open and adaptable, and yet defined enough to have explanatory power for the entire design discipline. His theory, ‘reflection-in-action’ describes how professionals ‘see’ and ‘do’ in certain situations similarly, not the same, as
ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ РУКОВОДСТВО К ТОМУ, ЧТО АРХИТЕКТОРЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО “ДЕЛАЮТ” Шаг 1 : A Black Box: the Secret Profession of Architecture (1990) - Рейнер Бэнем (Reyner Bahnam) В этом эссе, Рейнер Бэнем, историк архитектуры и критик, выступает за изучение “черного ящика”, который производит архитектуру, утверждая что мы не способны найти определенных ответов на вопрос, чем в действительности является архитектура, изучая лишь ее продукты, произведения. Бэнем заявляет, что социологическое и антропологическое исследование содержания “черного ящика” необходимо чтобы понять, как архитектура сама по себе может быть дисциплиной, отличной от гуманитарных и естественных наук, и что мы должны разъяснить как архитектурные методы отличаются от методов проектирования или производства.
Шаг 2 : The Reflective Practitioner: How Professionals Think In Action (1983) - Дональд Шен (Donald Schön) В ‘The Reflective Practitioner’ Дональд Шен, исследователь проектирования, учившийся на философа, наблюдал за практикующими архитекторами, и добился успеха в описании того, “как думают проектировщики” таким образом, что проектировщики действительно могут это осознать. Работа Шена интересна благодаря категориям разного рода, которые он вводит, они одновременно общие и легко адаптируемы, и при этом достаточно определенны, чтобы обладать необходимой объяснительной силой для целой дисциплины проектирования. Его теория “размышления-в-
8
in situations in their ‘repertoire’. Consequently the ‘situation’ and ‘talk back’ is re-framed accordingly; this process is then iterated. The differences in repertoire largely influence the differences in design process and output. Schön positions his theory in opposition to practice being, guided by a theory of technological rationality.
Step 3 : On Intelligence (2004) – Jeff Hawkins Jeff Hawkins, a computer architect turned neurologist, is interested in making truly intelligent machines, but believes one can only do so when we understand how the brain produces intelligence. He states that in the cognitive sciences, intelligence is judged by the wrong parameter: behavior. To Hawkins, behavior is simply a manifestation of what intelligence really is, and puts forward a theory that intelligence is determined by prediction. According to him, the brain makes continuous predictions about the world it sees through its senses. It makes these predictions by analogy to the past, what is already stored in our memory. Hawkins’ theory shows many parallels with Schön’s ‘reflection-in-action’, which give Schön’s observations of practice additional grounding. Hawkins’ theory also opens up other avenues for theoretical research of practice.
действии” описывает как профессионалы “видят” и “делают” в некоторых ситуациях почти также, но не совсем одинаково, как и в ситуациях из их “репертуара”. В результате этого “ситуация” и “отголосок” (“talk back”) перестраиваются соответствующим образом; этот процесс затем повторяется. Различия в “репертуаре” сильно влияют на различия в процессе проектирования и результате. Шен определяет свою теорию как оппозицию сути практики, направляемой теорией технической рациональности.
Шаг 3 : On Intelligence (2004) - Джефф Хокинс (Jeff Hawkins) Джефф Хокинс, разработчик архитектуры компьютеров, переквалифицировавшийся в невролога, заинтересован в создании по-настоящему интеллектуальных машин, но он считает, что это возможно лишь тогда, когда мы поймем как мозг создает интеллект. Он утверждает, что в современных науках о познавательном процессе об интеллекте судят по неверному параметру: поведению. По Хокинсу, поведение это всего лишь демонстрация того, чем интеллект является на самом деле, и он выдвигает теорию о том, что интеллект определяется прогнозированием. Согласно ему, мозг создает непрерывные прогнозы о мире, который он постигает через свои чувства. Он создает эти прогнозы по аналогии с прошлым, уже сохранившимся в нашей памяти. Теория Хокинса проводит много параллелей с “размышлением-вдействии” Шена, что дает наблюдениям за практикой последнего дополнительное обоснование. Также теория Хокинса открывает новые направления для теоретических исследований практики.