Ленин. Соблазнение России (Млечин Л.М., Питер, 2012)

ББК 63.3(2)-8 УДК 94(47)(09) М72

М72

Млечин Л. Ленин. Соблазнение России. — СПб.: Питер, 2012. — 432 с.: ил.

ISBN 978-5-459-00708-4 Владимир Ильич Ленин был, без сомнения, самым выдающимся соблазнителем России в ХХ столетии. Одно из слагаемых его успеха — невероятная способность убеждать окружающих в собственной правоте. Осенью 1917 года он обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир — немедленно. Другим землю — бесплатно. Третьим — порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи. И всем вместе — устройство жизни на началах равенства и справедливости. Но чем на самом деле руководствовался легендарный вождь Октябрьской революции, давая столь громкие обещания? Собственными политическими амбициями, поставленной кем-то задачей или же искренней верой в лучшую жизнь для России? Почему именно Ленин стал знаменем нового мира? Кто помогал ему создавать этот образ, вошедший в историю? Были ли поступки Ленина и его окружения продиктованы стремлением построить новое общество или они действовали в интересах геополитических противников старой императорской России? Леонид Млечин постарается ответить на эти и многие другие вопросы и объяснит, в чем же состояла великая сила ленинского соблазнения…

ББК УДК

63.3(2)-8 94(47)(09)

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

ISBN 978-5-459-00708-4

© ООО Издательство «Питер», 2012

Оглавление

От автора. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 Одна ночь в октябре . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14 Зимний взят! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 20 Первое правительство. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. 27 Битва за армию. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33 Убийство главкома . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 46 Пшеничный пирог . .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. 54 Печальный Пьеро. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61 Разгон Учредительного собрания . .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. 83 От Февральской революции к Октябрьской контрреволюции. .. .. .. .. .. .. .. .. 96 Загадки Ильича. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 105 Тайны родословной. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109 Любовь втроем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 116 Первая женщина-министр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133 Государственный аппарат . .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. . 166 Брест-Литовск: мир рождает войну . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 188 5

Оглавление Парвус и Карл Моор . .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. . 195 Демократы у власти . .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. . 228 Одна ночь и вся жизнь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 242 «Нет имени страшнее моего». .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. 263 Кто более жесток? . .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. . 285 Тамбовские волки и гибель деревни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311 Фрунзе против Врангеля . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 337 Наступление — выгодное дело . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 348 Так кто же победил? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 354 Новая внешняя политика. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. 359 Закат и смерть. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. . 389 Новый человек . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412 Забытый вождь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 424

От автора

Соблазнение — величайшее искусство, доступное немногим. Владимир Ильич Ленин был, без сомнения, самым выдающимся соблазнителем России в ХХ столетии. Прирожденный политик, он был щедро наделен энергией, страстью, умом. Он всю жизнь посвятил одной цели — взять власть в стране, дождаться мировой революции и построить коммунистическое общество. Никто не умел так точно оценивать ситуацию, улавливать настроения масс и менять свою политику. Он не стеснялся признаваться сам себе в ошибках, не боялся отступлений и резкой смены курса, иногда — на сто восемьдесят градусов. Вот уж догматиком он точно не был! Как выразился когда-то венгерский философ Дьердь Лукач: «Ленинизм — это приспособление марксизма к решениям очередного пленума ЦК». Еще одно слагаемое его успеха — невероятная способность Ленина убеждать окружающих в собственной правоте и вербовать союзников. Осенью 1917 года он обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир — немедленно. Другим землю — бесплатно. Третьим — порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции. И всем вместе — устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо. Но вот вопрос. Россия не бедна талантами. В семнадцатом году на политическом поле действовало немало ярких фигур, одаренных государственных деятелей, озабоченных судьбой страны. И эти другие политики тоже понимали, чего именно ждет и требует революционная Россия. Почему же они не опередили Ленина? Сами не предложили

7

Ленин. Соблазнение России русскому народу весной или летом то, что в октябре провозгласит Владимир Ильич, силой свергнув своих предшественников? Никто из ответственных русских политиков не считал возможным давать совсем уже невыполнимые обещания. Они понимали, что переустройство российской жизни потребует многих лет напряженного труда, будет медленным и трудным. Задачи решаются постепенно, шаг за шагом. Когда идет война, нельзя просто воткнуть штык в землю и разойтись по домам. Надо заключать мир одновременно с союзниками, вместе с которыми сражались три года против общего врага... Земельная реформа не то что назрела — перезрела! А на каких принципах перераспределять землю? Отбирать нельзя — это беззаконие. Выкупать? Но на какие средства? И как в ходе реформы не разрушить вполне успешное российское сельское хозяйство?.. Все это требовало серьезного изучения, долгих дискуссий, а окончательный ответ оставался за парламентом — Учредительным собранием, созвать которое в военное время тоже оказалось не таким уж простым делом... Но никто не хотел ждать! Нетерпение — вот что сжигало души в семнадцатом году. И Ленин утолил эту жажду, обещав изменить все разом. Не знаю, верил ли он сам, что, отобрав деньги у банкиров, землю — у помещиков, заводы — у фабрикантов и введя вместо рынка план, можно немедленно изменить жизнь и сделать страну счастливой, но других он в этом точно убедил! Гениальное ленинское искусство соблазнения в том-то и состояло: он обещал то, на что не осмелился никто иной: немедленное решение всех проблем! Его обещания вызвали волну благодарного восхищения. Те, кто пошел за ним, кто почитал его как вождя, вовсе не задумывались: а осуществимо ли все это? А ведь ничто из того, что он пообещал, не сбылось. Вместо Первой мировой вспыхнула кровавая и еще более жестокая Гражданская война. Землю у крестьян — правда, уже после Ленина — вновь отобрали, загнав всех в колхозы и, по существу, восстановив нечто, напоминающее крепостное право. Ни равенства, ни справедливости советские люди тоже не дождались. Но когда они стали это осознавать, было уже

8

От автора поздно. Советская система не терпела протестов и бунтов и жестоко карала любое проявление недовольства. К тому же возник новый соблазн. Две революции, Гражданская война и массовая эмиграция открыли массу вакансий. Режим, установленный большевиками, создал свою систему кадровых лифтов. Классовый подход изменил принципы выдвижения. Право на жизненный успех, на большую карьеру получили те, кто в конкурентной среде едва ли пробился бы. Стало ясно: если ты — часть системы, ты живешь лучше других. У системы появились защитники, кровно заинтересованные в ее сохранении. Но и это лишь часть большого соблазна. Американский радикально настроенный журналист Джозеф Линкольн Стеффенс, вернувшись из революционной России, произнес слова, ставшие знаменитыми: «Я видел будущее, и оно работает». Возмущенные всеми несправедливостями мира, многие люди видели в ленинских идеях выход из тупика. «Я вступил в компартию не только потому, что меня спасла Красная Армия, — писал один немецкий писатель. — Я искал убежище, приют и нашел его в этой всемирной общности единомышленников, в универсальной идеологии, обещавшей решить все мировые проблемы. Казалось, что уже виден край земли обетованной. Однако это был лишь мираж, оптический обман». Но мираж развеялся нескоро. И не для всех. Коммунистическая идея до поры до времени вдохновляла миллионы людей во всем мире. Чему же удивляться, если столько людей в самой России поверили Ленину? Семнадцатый год и роль Ленина в судьбе России — для меня еще и история моей семьи. Мой дедушка — Владимир Михайлович Млечин — воевал в Гражданскую войну и на фронте вступил в партию большевиков. Очень искренние слова о собственном жизненном выборе я нашел в его записках: «Я взял в руки винтовку, чтобы воевать за Советскую власть, осенью 1917 года в Екатеринославле (ныне Днепропетровск). Мне было шестнадцать лет. В Совете преобладали большевики, но в городе полно было офицеров, анархистов и украинских националистов

9

Ленин. Соблазнение России и просто уголовников. Мои старшие друзья были настроены рьяно пробольшевистски. Мы охраняли здание Совета, бывший губернаторский дворец, вели борьбу с анархистами и налетчиками. Особенно я гордился тем, что каждый вечер ходил в ревком за паролем и отзывом. Подозреваю, что поручение это мне дали именно как самому молодому парню с надежной памятью — по росту и почти детскому облику я не годился в правофланговые не только гренадерского полка, но и нашего отряда, где было несколько рослых рабочих, в частности латышей. У меня было множество случаев завершить тогда свой короткий земной путь. По ночам наши патрули обстреливали. Дважды я чудом избежал пули от анархистов, озверевших после разоружения одного их логова. В одном случае чудо явилось в облике члена Екатерино­ славского ревкома, опередившего выстрел анархиста. Во втором случае — в девичьем облике родной сестры известного вожака екатеринославских анархистов. Поздней осенью 1919 года я вступил в Красную Армию, зачислили меня в 15-ю армию. Потом перебросили в 4-ю армию, которая формировалась для Южного фронта. В детстве и юности, которая у меня совпала с годами революции и гражданской войной, я лишь дважды испытал подлинное чувство страха. Как-то мы, дети, поздней осенней ночью шли тесной гурьбой по приснопамятному Суражскому тракту в Витебске, широкой дороге с огромными лужами с двух сторон плохо вымощенного шоссе. И вдруг перед нами взвился громадный белый призрак. Какой-то озорник взобрался, думаю теперь, на ходули, напялил простыню и внезапно появился перед детьми, напичканными суевериями и небылицами. Всех объял ужас, дети оцепенели, потом раздался вопль и плач. Но тут подошли отставшие, празднично настроенные взрослые, которые ничего в темноте не заметили, успокоили детишек, маленьких понесли на руках. И через много лет на польском фронте возле Лиды я физически почувствовал, как волосы дыбом встают... За изъятием этих форс-мажорных эпизодов не вспомню случаев, когда при грозной опасности склонен был к “паникмахерству”, хотя у собственного носа видел мушку махновского нагана, видел направ-

10

От автора ленный на меня ствол бандитской винтовки, а однажды “удостоился” гранаты, брошенной в окно дома, где заночевал. Что ни говори, изрядно досталось моему поколению. Я был не лучше и не хуже своих сверстников. Жил в полную меру сил, дышал, что называется, во всю глубину легких, врезался в любую драку — кулачную или, позже, идейную, если считал дело справедливым. Недаром еще мальчишкой на льду Двины приобщился я к древнему искусству кулачного боя. Учился я среди сорока сорванцов, сынов угрюмого пригорода. И вырос я на самой что ни на есть “окраинной окраине”, среди детей кожемяк, рабочих кирпичных заводиков да кустарных льнотрепален. Нравы были суровые, и это закаляло. С младенческих лет я эмпирически постиг истину: полез в драку, не жалей хохла. Ребята не любят драться всерьез. За изодранную рубаху мать даст деру. Вспухнет нос, фонарь засверкает под глазом — товарищи засмеют. И в школе при подобной оказии мог вызвать директор — незабвенный Демьян Михеевич, отличный педагог и умница. А еще хуже было напороться на учителя словесности Голубенко. Он плохо разбирал правого и виноватого, но давал такие затрещины, оплеухи и подзатыльники, так свирепо драл за уши, что попадаться ему на глаза избегали самые оголтелые и бесшабашные мальчишки. У стойкого заднескамеечника и второгодника Маршалковского мочки ушей никогда не заживали... Четырнадцати лет я уехал из дому в Екатеринослав, там учился жить самостоятельно, там вступил в революцию, в гражданскую вой­ ну. Хватало всякого. Война не игра в бирюльки. Но жил бесстрашно, верил в завтрашний день, в грядущий день. Что значили невзгоды перед лицом мировой революции, в атмосфере энтузиазма и непреклонной силы веры? Вот завтра прогоним Деникина, вот добьем Пилсудского, Врангеля, и начнется царство социализма на земле. Транспорт разрушен, топлива нет? Восстановим Донбасс, наладим железные дороги. Махновщину выжжем огнем. Построим Сталинградский тракторный — расцветет деревня. Этим мы жили. По утрам жадно смотрели, сколько выдано угля, выплавлено чугуна, добыто нефти. Мы верили, как первые христи-

11

Ленин. Соблазнение России ане. Конечно, мы не жили, как первые христиане или члены послереволюционных коммун. Понемногу стали обрастать барахлишком, обзаводились дачками, порой бражничали, изрядно грешили против заповеди, касающейся жены ближнего. Но все это было поверхностное, наносное. “Старая ведьма” — собственность — еще не владела помыслами людей. Слово было словом, дружба — дружбой, порядочность — реальным и действенным понятием. Величайшим пороком считалось лицемерие, иезуитство, макиавеллизм — грехами смертными. Чинопочитание, низкопоклонство, холуйство наказывалось общественным презрением. Не было различия между “эллином” и “иудеем”. Нарком получал тот же партмаксимум, что и сотни его подчиненных, а с литературных заработков брали до сорока процентов партийных взносов. У Маркса, если не ошибаюсь, есть понятие: “смелость невежества”. Я бы еще сказал “смелость невинности”. Ребенок без дрожи зайдет в клетку к самому лютому тигру, протянет ручку погладить злую собаку — он не ведает опасности. Так, детьми, жили и мы, пока не разразилась катастрофа. Конечно, были признаки тревожные. Но все-таки жили по инерции, жили беззаботно, хотя и напряженно, трудно порой, пока небо не раскололось над собственной головой. И, как часто происходит с людьми, пережившими смертельную опасность, я иными глазами посмотрел на происходящее. И понял не только то, что сам хожу у края пропасти, — я стал постигать, что идеей великой революционной целесообразности прикрываются дела невыносимые, преступные, ужасные. Когда-то Достоевский больше всего потряс меня изображением детских страданий. Может быть, потому что рос я в условиях отнюдь не легких, помню мать в слезах, когда не было хлеба для ребят. Помню ее маленькую, слабую, с мешком муки — пудик, полтора — за спиной, кошелкой картофеля в одной руке, а в другой — ручка маленькой, едва ли двухлетней сестры, шлепающей по грязи Суражского тракта, помню окружающую нищету, неизмеримо более горькую, чем у нас. Словом, страдания детей — мой пунктик.

12

От автора Сколько прошло с 1929 года, когда шло раскулачивание и коллективизация... И по сию пору не могу забыть крестьянских ребятишек, которых вместе с жалким скарбом грузили в подводы и вывозили из насиженных мест, порой в дождь, в слякоть, в холод. Я этого видеть не мог...». Разочарование и болезненное прощание с иллюзиями придет позже. И не ко всем! Не потому ли, что все происходившее в те годы на территории России, по сути, искалечило страну и народ? Многие, впрочем, не заметили ни травм, ни оставленных ими шрамов.

Одна ночь в октябре

«Сижу один, слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, муть сладкую сна жизни, чувственность — ощущение запахов и прочее — это так просто, в этом какая-то суть земного существования, — писал Иван Алексеевич Бунин 21 ноября 1917 года в Москве. — Передо мной старая бутылка. Печать, государственный герб. Была Россия!» «Будущего у России нет, — пометил в дневнике известный историк, профессор Московского университета Юрий Владимирович Готье. — Жить остается только для того, чтобы кормить и хранить семью, — больше нет ничего. Окончательное падение России как великой и единой державы вследствие причин не внешних, а внутренних, не прямо от врагов, а от своих собственных недостатков и пороков — эпизод, имеющий мало аналогий во всемирной истории». «Мне приснилось: Киев, знакомые и милые лица, — писал сестре 31 декабря 1917 года Михаил Афанасьевич Булгаков. — Приснилось, что играют на пианино... Придет ли старое время? Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его... не видеть, не слышать! Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел тупые и зверские лица». Религиозный писатель Василий Васильевич Розанов в рассказе «Любовь» в декабре 1917 года обреченно говорил: «Мой милый, выхода нет! Кто сказал вам, что из всякого положения есть достойный выход?» «Я местными большевиками зачислен в “контрреволюцию”, — писал из Коломны Борис Андреевич Пильняк 6 января 1918 года, — и новый год встречал в тюрьме, был арестован, и по поводу меня поднимался даже вопрос — не расстрелять ли?..»

14

Одна ночь в октябре Две революции одна за другой — и старая жизнь рухнула, развалилась на куски и исчезла. Новая жизнь страшила и пугала. Вместо ожидаемого царства свободы воцарились анархия и хаос. «В Зимнем дворце огромные винные погреба, — свидетельствовала писательница Лариса Рейснер. — Их замуровали сперва в один кирпич, потом в два кирпича. Не помогает. Каждую ночь где-нибудь пробивают дыру и сосут, вылизывают, вытягивают... Бешеное, голое, наглое сладострастие влечет к запретной стене одну толпу за другой. По ним стреляют, их убивают, как собак, а они на четвереньках, на животе ползут, ползут и ползут». Когда началась Первая мировая война, император Николай запретил продажу водки. После начала революции солдаты то и дело устраивали пьяные погромы. Если удавалось найти винные склады, их грабили. Упивались до смерти. «В Новочеркасске, — вспоминал очевидец, — на окраине стояли запасные полки. Они первые поддались разложению. Солдаты образовали свои комитеты, которых сами не слушали... Когда издали приказ о том, что нужно все вино выливать, то перед винными складами лились буквально реки вина. Солдаты тащились за несколько верст, приходили к складам, ложились на живот и пили. Потом ходили по городу и безобразничали». Сухой закон, то есть запрет на водку (вином и пивом торговали), толкал к наркотикам. «Вот тут-то и появился кокаин, — вспоминал поэт и певец Александр Вертинский. — Продавался он сперва открыто в аптеках, в запечатанных коричневых баночках, по одному грамму. Лучший немецкой фирмы “Марк” стоил полтинник грамм. Потом его запретили продавать без рецепта, и доставать его становилось все труднее и труднее. Его продавали с рук — нечистый, пополам с зубным порошком, и стоил в десять раз дороже. На гусиное перышко зубочистки набирали щепотку и засовывали глубоко в ноздрю, втягивая порошок, как нюхательный табак. После первой понюшки на короткое время ваши мозги как бы прояснялись. Вы чувствовали необычайный подъем, ясность мысли, бод­ рость, смелость, дерзание. Точно огромные крылья вырастали у ва-

15

Ленин. Соблазнение России шей души. Все было светло, ясно, глубоко, понятно. Жизнь со своей прозой, мелочами, неудачами как бы отодвигалась куда-то, исчезала. Продолжалось это десять минут. Через четверть часа кокаин переставал действовать. Вы брали вторую понюшку. Она опять подбадривала вас. На несколько минут, но уже меньше. Дальше, все учащая понюшки, вы доходили до полного отупения. И так и сидели, белый как смерть, с кроваво-красными губами, кусая их до боли. Острое желание причинить себе самому физическую боль едва не доводило до сумасшествия. Постепенно кокаин все меньше и меньше возбуждал вас и под конец совсем перестал действовать. Вы ничего не могли есть. Пить коечто могли: коньяк, водку. Только очень крепкие напитки. Они как бы отрезвляли вас, останавливали действие кокаина, то есть действовали как противоядие. Тут надо было уловить момент, чтобы бросить нюхать и лечь спать. Не всем это удавалось. Актеры носили в жилетном кармане пузырьки и “заряжались” перед выходом на сцену. Актрисы носили кокаин в пудреницах.

— Одолжайтесь! — по-старинному говорили обычно угощавшие. И я угощался. Сперва чужим, а потом своим. Ни к чему хорошему это привести не могло. Во-первых, кокаин разъедал слизистую оболочку носа, и у многих таких, как мы, носы уже обмякли, и выглядели мы ужасно. Во-вторых, наркотик уже не действовал и не давал ничего, кроме удручающего, безнадежного отчаяния. Однажды мне сказали: — Твоя сестра умерла. В Москве. В гостинице. Легла в кровать, закрыла двери и приняла сразу несколько граммов кокаина. Сколько я ни искал потом эту гостиницу, сколько ни наводил справок, так ничего не знаю — ни где она умерла, ни где ее похоронили». Кололи морфий, нюхали эфир и кокаин, курили гашиш. Морфием увлекались те, у кого был препарат и шприцы, то есть в первую очередь медицинский персонал. Кокаином торговали проститутки. «Вот перемены, произошедшие в Петрограде за месяц революции, — вспоминал один из крупнейших социологов России Питирим Александрович Сорокин. — Улицы загажены бумагой, грязью, экс-

16

Одна ночь в октябре крементами и шелухой семечек подсолнуха. Солдаты и проститутки вызывающе занимаются непотребством. “Товарищ! Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Пошли ко мне домой”, — обратилась ко мне раскрашенная девица. Очень оригинальное использование революционного лозунга!» За несколько дней до революции Леонид Борисович Красин (соратник Ленина и будущий нарком) в письме жене, остававшейся за границей, живописно обрисовал ситуацию в Петрограде: «Питер поражает грязью и какой-то отрешенностью, запустением. Улицы и тротуары залиты жидкой грязью. Питер имеет вид города если не оставленного жителями, то, во всяком случае, населенного пришельцами, настолько мало заинтересованными в каком-либо благоустройстве, что они не считают нужным делать самого элементарного ремонта. По погоде настроение у толпы более кислое и злое, чем летом, да и в политике идет какая-то новая анархистско-погромная волна. Испуганные обыватели с трепетом ждут выступления большевиков, но преобладает мнение, что у них ничего не выйдет...». Солдаты не хотели воевать и бросали винтовку при каждом удобном случае. Заставить их не только продолжать войну, но и хотя бы тащить армейскую лямку было невозможно. Именно поэтому 25 октября 1917 года армия не захотела защищать законное Временное правительство и вполне благожелательно отнеслась к тому, что власть взяли большевики, обещавшие немедленно заключить мир.

25 октября Генеральный штаб и военное министерство России вели себя так, словно политические баталии их вовсе не касаются. Генералы и офицеры строго соблюдали удивительный для военных людей нейтралитет. Офицеры штаба Петроградского округа и Генерального штаба, узнав о начинающемся восстании большевиков, преспокойно отправились в заранее оборудованное убежище, где провели ночь, выпивая и закусывая. Утром там появился представитель Военно-революционного комитета большевиков, чтобы составить список офицеров, готовых сотрудничать с новой властью. Генштабисты самодовольно говорили: — Они без нас не могут обойтись...

17

Ленин. Соблазнение России Узнав, что большевики свергли Временное правительство, сотрудники многих министерств разбежались или саботировали презираемую ими новую власть. «Ярким исключением из этого, — с гордостью писал заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов, — явилось царское военное министерство, где работа после Октябрьской революции не прерывалась ни на минуту». До революции армейские и флотские офицеры не очень интересовались политикой. В дни Февральской революции они поддержали свержение царя, считая, что это неизбежно и этой неизбежности следует подчиниться. «Октябрьский переворот, — вспоминал последний начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор Константин Иванович Глобачев, — произошел легче и безболезненней, чем Февральский. Для меня лично в то время, по существу, было все равно, правит Керенский или Ленин. Но если рассматривать этот вопрос с точки зрения обывательской, то должен сказать, что на первых порах новый режим принес обывателю значительное облегчение. Это облегчение заключалось прежде всего в том, что возникла некоторая надежда на то, что усиливающийся в течение восьми месяцев правления Временного правительства развал, наконец, так или иначе приостановится. У многих появилась вера, заключавшаяся в том, что новая власть своими решительными действиями против грабителей поставит в более сносные условия жизнь и имущество обывателя». В ночь на 25 октября 1917 года весь состав ЦК партии большевиков, в том числе Ленин, ночевал в комнате № 14 Смольного дворца прямо на полу. По воспоминаниям Андрея Сергеевича Бубнова, члена Военно-революционного комитета, «Ильич очень торопил с взятием Зимнего и ругался весьма здорово, когда не было сообщений о ходе наступления». «В 10-й комнате, на верхнем этаже, шло беспрерывное заседание Военно-революционного комитета, — писал летописец революционных дней американский журналист Джон Рид. — Приходили: Подвойский, худой, бородатый штатский человек, в мозгу которого со-

18

Одна ночь в октябре зревали оперативные планы восстания; Антонов, небритый... шатающийся от бессонницы; Крыленко, коренастый, широколицый солдат с постоянной улыбкой, оживленной жестикуляцией и резкой речью; Дыбенко, огромный бородатый матрос со спокойным лицом. Таковы были люди этой битвы за власть Советов и грядущих битв». Пока брали Зимний дворец, где находилось Временное правительство, в Смольном институте открылся II съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Это был параллельный Временному правительству орган власти, представлявший левые, социалистические партии. На трибуну вышел председатель Петроградского Совета Лев Давидович Троцкий: — От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует! Известный художник Юрий Анненков, оставивший замечательные воспоминания «Дневник моих встреч», пишет, что в зале разразилась овация.

— Отдельные министры подвергнуты аресту, — продолжал Троцкий. — Другие будут арестованы в ближайшие часы. Зал опять зааплодировал.

— Нам говорили, — продолжал Троцкий, — что восстание вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Обыватель мирно спал и не знал, что одна власть сменялась другой. И тут он увидел, что в зале появился Ленин, и объявил: — В нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появиться среди нас... Да здравствует возвратившийся к нам товарищ Ленин!

Зимний взят!

Уже 21 октября 1917 года Петроградский гарнизон признал власть Совета рабочих и солдатских депутатов. С этого дня столица больше не принадлежала Временному правительству. На стороне правительства оставалась только Петропавловская крепость. Туда поехал Троцкий. Он выступил на собрании гарнизона, и солдаты приняли решение поддержать Совет рабочих и солдатских депутатов. Все знали, что большевики готовятся взять власть, но никто не решился им помешать. «Во время Февральской революции, — вспоминал очевидец, — лица в толпе были радостные, царствовало приподнятое настроение, незнакомые люди обнимались, всех ораторов охотно слушали. Осенью все было наоборот. Над страной нависла злоба — злоба всех против всех».

25 октября красногвардейцы захватили телеграф, городскую и центральную телефонные станции. Телефоны Зимнего дворца, где находилось Временное правительство, отключили. Большевики контролировали и радиосвязь. В распоряжении Смольного были радиостанция крейсера «Аврора» и радиостанция «Новая Голландия» Главного штаба военно-морского флота. В Зимний дворец стянули всех, кто откликнулся на призыв защитить Временное правительство, — школы прапорщиков из Ораниенбаума, Петергофа, Константиновское артиллерийское училище... Появились казаки, инвалиды — георгиевские кавалеры, ударная рота женского батальона смерти. Начальник инженерной школы прапорщиков полковник Ананьев, назначенный ответственным за оборону Зимнего дворца, разработал план действий. Но план тут же начал рушиться. Артиллеристы раздумали защищать Временное

20

Зимний взят! правительство, покинули дворец и увели свои орудия. За ними ушли казаки. При наличии войск и решительности командиров оборону можно было держать довольно долго. Но не было ни того ни другого. В Зимнем дворце царил хаос. Офицеры не доверяли друг другу, потому что одни уже готовы были перейти на сторону большевиков, вторые напились, третьи просто хотели убежать, чтобы не подвергать риску свою жизнь. «В молочном тумане над Невой, — вспоминал художник Юрий Анненков, — бледнел силуэт “Авроры”, едва дымя трубами. С Николаевского моста торопливо разбегались последние юнкера, защищавшие Временное правительство. Уже опустилась зябкая, истекавшая мокрым снегом ночь, когда ухнули холостые выстрелы с “Авроры”. Это был финальный сигнал. Добровольческий женский батальон, преграждавший подступ к Зимнему дворцу, укрывшийся за дровяной баррикадой, был разбит. Дрова разлетелись во все стороны. Я видел, как из дворца выводили на площадь министров, как прикладами били до полусмерти обезоруженных девушек и оставшихся возле них юнкеров...». Зимний дворец перешел в руки большевиков без боя. Комиссия Петроградской городской думы позднее установила, что жертвами стали трое женщин-солдаток, которых изнасиловали, и еще одна, покончившая жизнь самоубийством. Полковник Ананьев извиняющимся тоном сказал одному из своих офицеров: — Я вынужден сдать дворец. Беги скорее к Временному правительству и предупреди... Скажи, что юнкерам обещана жизнь. Это все, что пока я выговорил. Для правительства я ничего не могу сделать. О нем отказываются говорить. В пустынном коридоре на полу лежали винтовки, гранаты, матрацы. Всего несколько юнкеров продолжали охранять правительство. Но все было кончено. Дворец оказался в руках большевиков. Появилась, по описанию очевидца, «маленькая фигурка с острым лицом в темной пиджачной паре с широкой, как у художников, старой шляпчонке на голове». Это был секретарь Петроградского Военно-рево-

21

Ленин. Соблазнение России люционного комитета прапорщик Владимир Александрович Антонов-Овсеенко. Октябрь 1917 года был его звездным часом. Военные познания и энергия выдвинули его в число главных действующих лиц Октябрьской революции. Владимир Александрович Антонов-Овсеенко родился 9 марта 1884 года в Чернигове в семье офицера — поручика резервного пехотного полка. Отец, дворянин (захудалый, неизменно добавлял Антонов-Овсеенко в автобиографиях), дослужился до капитана. Умер рано, в 1902 году. За год до смерти отца, в 1901-м, юноша окончил Воронежский кадетский корпус и поступил в Николаевское военное инженерное училище. Но через месяц за отказ присягнуть «на верность царю и Отечеству» был посажен на одиннадцать суток под арест и отдан отцу на поруки. Отказ от присяги объяснил «органической ненавистью к военщине», что любопытно слышать от будущего военного министра. Зимой 1901 года Владимир Антонов-Овсеенко вступил в социалдемократический студенческий кружок в Варшаве. Весной следующего года ушел из дома, работал в Питере чернорабочим в Александровском порту, потом кучером в «Обществе покровительства животным». Осенью все же поступил в Петроградское юнкерское училище. В 1903 году болгарский революционер Борис Спиридонович Стомоняков, который в Советской России станет заместителем наркома иностранных дел, свел его с большевиками. В августе 1904 года Антонова-Овсеенко арестовали с грузом нелегальной литературы. Он просидел всего десять дней. По распоряжению великого князя Константина Константиновича юнкера освободили — великий князь, известный своим либерализмом, покровительствовал молодым военным. Антонов-Овсеенко окончил училище и был выпущен офицером в 40-й пехотный Колыванский полк, который стоял в Варшаве. Но большой пользы от него армии не было. Военная карьера его не интересовала. Владимир Александрович мечтал о революции, а для социал-демократов представлял интерес как один из немногих присоединившихся к ним офицеров. Осенью 1904 года Антонов-Овсеенко создал Варшавский военный комитет РСДРП. Весной 1905 года Антонова-Овсеенко перевели

22

Зимний взят! на Дальний Восток, где шла война с Японией. На фронт Владимир Александрович не поехал, дезертировал и перешел на нелегальное положение. В июне его арестовали в Кронштадте. Его выдал успешно работавший секретный агент охранного отделения полиции Доброскок, которого именовали «Николай — золотые очки». Но объявленная в октябре амнистия позволила Антонову-Овсеенко выйти на свободу. В начале апреля 1906 года во время конференции военных организаций в Москве он вновь был арестован — вместе с Емельяном Яро­ славским, будущим секретарем ЦК, Розалией Землячкой, которая станет заместителем Сталина в правительстве, и многими другими видными большевиками. Охраняли арестованных не слишком бдительно, поэтому через пять дней они с Ярославским бежали из Сущевского полицейского дома, проломив стену. Через месяц Антонов-Овсеенко отправился в Севастополь для подготовки вооруженного восстания, которое действительно вспыхнуло в июне. На свободе Антонов-Овсеенко оставался недолго. При новом аресте свою настоящую фамилию он благоразумно не назвал, выдавал себя за некоего Кабанова. Но прокуратуре и суду это не помешало. После почти годичного следствия он был приговорен к смертной казни, вскоре замененной двадцатилетней каторгой. Впрочем, буквально через месяц (в июне 1907 года), накануне отправки на каторгу из Севастополя, он бежал вместе с двадцатью заключенными. Московские товарищи организовали побег с размахом — стену тюрьмы взорвали, а часового обстреляли. Антонова-Овсеенко благополучно переправили в Финляндию, где ему сделали новые документы, вполне надежные, и он смог вернуться в Москву. Первая русская революция закончилась, наступило время кропотливой агитации среди рабочих. Он организовал несколько рабочих кооперативов, сотрудничал в профсоюзе печатников, помог большевикам установить контроль над местным обществом трезвости и основал «Клуб разумных развлечений», который использовался как ширма для революционной работы. В 1909 году его выдал главный агент охранного отделения полиции среди большевиков, член ЦК Роман Малиновский. Антонов-

23

Ленин. Соблазнение России Овсеенко был арестован, но через три дня по ошибке выпущен. Он уехал в Киев, но и там шли аресты. Тогда он поспешно вернулся в Москву и тут опять был задержан. Полгода просидел под чужим именем в тюрьме. Товарищи по партии выручили его, организовав мнимое опознание, — нанятые свидетели утверждали, что знают его как Антона Гука, который никогда не занимался недозволенной деятельностью. В феврале 1910 года «Антона Гука» выпустили на свободу. Постоянные провалы заставили Антонова-Овсеенко в июле того же года уехать за границу. Правда, в Германии его арестовали уже немецкие жандармы, но России не выдали, потому что за него заступились влиятельные немецкие социал-демократы. Тем не менее пришлось перебраться в Париж. В 1914 году Антонов-Овсеенко расстался с меньшевиками. В мае 1917 года, получив амнистию от Временного правительства, вернулся в Россию и сразу же вступил в партию большевиков и стал заниматься пропагандой среди военных. В Зимнем дворце Антонов-Овсеенко громким голосом произнес: — Товарищи, капиталистическая власть, власть буржуазная у наших ног! Товарищи, у ног пролетариата! И теперь вы, товарищи пролетарии, обязаны проявить всю стойкость революционной дисциплины! Я требую полного спокойствия! Заместитель министра торговли и промышленности, он же помощник уполномоченного Временного правительства по водворению порядка в столице Петр Иоакимович Пальчинский, горный инженер по профессии, сообщил юнкерам решение министров: сдаться без всяких условий, подчиняясь силе. Некоторые юнкера не хотели сдавать оружие: — Прикажите открыть огонь!

— Бесцельно и бессмысленно погибнете, — последовал ответ. Поручик Александр Петрович Синегуб, преподаватель Петроградской школы прапорщиков инженерных войск, бросил наган и сорвал анненскую ленту с рукоятки шашки. Министры продолжали переговариваться. Один из них торопливо рылся в каких-то бумажках, затем, отвернувшись к стене, куда-то спрятал листок, после чего с облегчением сел. Антонов-Овсеенко крикнул:

24

Зимний взят!

— Товарищи, выделите из себя двадцать пять лучших, вооруженных товарищей для отвода сдавшихся нам слуг капитала в надлежащее место для производства допроса. Министров Временного правительства, арестованных Антоновым-Овсеенко, отправили в Петропавловскую крепость. Находясь в тюрьме, министры написали заявление, что они не признают власти захватчиков, складывают с себя полномочия и передают их Учредительному собранию. Среди министров были социалисты. И некоторые делегаты съезда Советов этим возмутились. Им ответил Троцкий: — Это вопрос об обывательском впечатлении от этих арестов. Товарищи, мы переживаем новое время, когда обычные представления должны быть отвергнуты. Наша революция есть победа новых классов, которые пришли к власти, и они должны защитить себя от той организации контрреволюционных сил, в которой участвуют министры-социалисты... Считается, что первой жертвой Октября стал князь Туманов, заместитель военного министра во Временном правительстве. Когда его вели в Петропавловскую крепость, он пытался разговаривать с конвоирами. Кончилось тем, что революционные матросы закололи князя и труп бросили в Неву. Сразу после Октябрьского переворота нарастали хаос неуправляемых страстей, страх и ненависть. Широко распространялась социальная нетерпимость. Ее проявлением стало жестокое убийство двух членов Временного правительства. Государственного контролера Федора Федоровича Кокошкина вместе с министром финансов Андреем Ивановичем Шингарёвым перевели в Мариинскую тюремную больницу, потому что у них оказалась открытая форма туберкулеза. Прямо в больнице 7 января 1918 года их зверски убили пьяные матросы. Наказывать фактически никого не стали — «свои»... Оба министра были депутатами Государственной думы и членами ЦК партии кадетов. Андрей Шингарёв был человеком предельно бескорыстным. Служение народу понимал буквально. Отказался от университетской кафедры, от должности в хорошей больнице, работал

25

Ленин. Соблазнение России земским врачом. Жил в деревне, крестьян, которые не могли заплатить, лечил бесплатно. Воспитал пятерых детей и троих племянников. Написал книгу «Вымирающая деревня». В Петропавловской крепости 9 декабря 1917 года Шингарёв записал в дневнике: «Но одного я не понимаю, то, чего не мог понять никогда. Как эта вера в величайшие принципы морали или общественного устройства может совмещаться с низостью насилия над инакомыслящими, с клеветой и грязью?» Нескольких других министров усилиями политического Красного Креста удалось перевести из Петропавловской крепости в тюремную больницу в Кресты. Там еще не было красногвардейцев, и министров вскоре освободили. Оставшиеся в живых члены Временного правительства постарались как можно быстрее оказаться подальше от большевиков. Петр Пальчинский остался в России. Инженер и ученый, он стал профессором Петроградского горного института, членом научнотехнического совета ВСНХ, консультантом Госплана. Но преданная служба родине не спасла, когда начались процессы над «вредителями» в народном хозяйстве. Бывший заместитель министра в правительстве Керенского стал идеальной жертвой для чекистов. Пальчинского арестовали в апреле 1928 года, а в мае 1929-го решением коллегии ОГПУ расстреляли по обвинению в руководстве «контрреволюционной организацией в золото-платиновой промышленности».

Первое правительство

Съезд Советов, к которому был приурочен военный переворот в Петрограде, открылся в Смольном институте в день рождения Льва Троцкого — 25 октября. Решающую ночь Октябрьского восстания Троцкий провел на третьем этаже Смольного в комнате Военно-революционного комитета. Оттуда он руководил действиями военных частей. К нему пришел член ЦК Лев Борисович Каменев, который возражал против восстания, считая его авантюрой, но счел своим долгом быть рядом в решающую минуту. В первую годовщину Октябрьской революции Сталин писал в «Правде»: «Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и, главным образом, т. Троцкому». Второй Всероссийский съезд Советов ночью 25 октября принял написанное Лениным обращение к рабочим, солдатам и крестьянам, в котором говорилось, что съезд берет власть в России в свои руки, а на местах власть переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Меньшевики и правые эсеры выразили протест против «военного заговора и захвата власти» и покинули съезд. Им возразил Троцкий: — Уход со съезда делегатов — меньшевиков и социалистов-революционеров — представляет собой бессильную преступную попытку сорвать полномочное всероссийское представительство рабочих

27

Ленин. Соблазнение России и солдатских масс в тот момент, когда авангард этих масс с оружием в руках защищает съезд и революцию от натиска контрреволюции. Восстание народных масс не нуждается в оправдании; то, что произошло, это не заговор, а восстание. Мы закаляли революционную энергию петроградских рабочих и солдат, мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор... Народные массы шли под нашим знаменем, и наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда? За ними никого нет в России. Вы — жалкие единицы, вы — банкроты, ваша роль сыграна, и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории... В шестом часу утра Николай Васильевич Крыленко поднялся на трибуну с телеграммой в руках: — Товарищи, сообщение с Северного фронта! XII армия приветствует съезд Советов и сообщает о создании Военно-революционного комитета, который взял на себя командование Северным фронтом. Это был один из первых обнадеживающих сигналов — армия поддержала большевиков. На следующий день съезд принял декреты о мире и о земле, избрал новый состав Всероссийского центрального исполнительного комитета (101 человек, из них 62 большевика). ВЦИК должен был выполнять роль законодательной власти между съездами Советов. Было образовано первое советское правительство. В декрете съезда оно названо Временным рабочим и крестьянским правительством — до созыва Учредительного собрания. Но уже через несколько дней слово «временное» забыли. Большевики взяли власть и не собирались ее отдавать. Совет народных комиссаров получил от ВЦИК право издавать неотложные декреты, то есть постановления правительства обретали силу законов. Ни одна другая социалистическая партия не захотела заключить коалицию с большевиками. Поэтому первое правительство полностью состояло из большевиков. Председателем Совета народных комиссаров стал Ленин как лидер победившей партии. Народными комиссарами были утверждены:

28

Первое правительство по внутренним делам — Алексей Иванович Рыков, земледелия — Владимир Павлович Милютин, труда — Александр Гаврилович Шляпников, торговли и промышленности — Виктор Павлович Ногин, народного просвещения — Анатолий Васильевич Луначарский, финансов — Иван Иванович Скворцов-Степанов, продовольствия — Иван Адольфович Теодорович, почт и телеграфов — Николай Павлович Авилов-Глебов, по делам национальностей — Иосиф Виссарионович Сталин, иностранных дел — Лев Давидович Троцкий. Ленин требовал, чтобы Троцкий возглавил ведомство внутренних дел: борьба с контрреволюцией важнее всего. Лев Давидович возразил: — Будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея. Ленин презирал антисемитов и вспылил: — Ерунда. Все это пустяки. У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?

— Революция-то великая, — ответил Троцкий, — но и дураков осталось еще немало.

— Да разве ж мы по дуракам равняемся?

— Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение? Троцкий заметил, что охотнее всего продолжил бы занятия журналистикой. Тут уже был против секретарь ЦК Яков Михайлович Свердлов: — Это мы поручим Бухарину. Практичный Свердлов нашел работу для Троцкого: — Льва Давидовича нужно противопоставить Европе. Пусть берет иностранные дела.

— Какие у нас теперь будут иностранные дела? — недоуменно пожал плечами Ленин, как и все ожидавший мировой революции, но, подумав, согласился.

29

Ленин. Соблазнение России Пост наркома по железнодорожным делам (путей сообщения) оставался вакантным до 20 ноября, когда его занял Марк Тимофеевич Елизаров, женатый на старшей сестре Ленина. Владимир Ильич его и уговорил. Должность была незавидной: предстояло взять под контроль дороги, а Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профессионального союза (ВИКЖЕЛЬ) был против большевиков. В феврале Марк Тимофеевич попросился в отставку, в марте 1919 года умер от сыпного тифа. Бывший офицер Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, балтийский матрос Павел Ефимович Дыбенко и прапорщик Николай Васильевич Крыленко вошли в состав правительства коллегиально как члены Комитета по военным и морским делам. Почему именно эти трое? Выбор был невелик и определялся чисто политическими соображениями: бывший офицер Антонов-Овсеенко взял Зимний дворец, прапорщик Крыленко популярен среди фронтовиков, матроса Дыбенко выдвинул революционно настроенный Балтийский флот. Когда на скорую руку формировали правительство, решили обязательно ввести в состав Совета Народных Комиссаров представителя балтийских моряков — главной военной силы, принявшей сторону большевиков. С Дыбенко связались из Петрограда по прямому проводу: — Правительство Керенского свергнуто. Ленин избран главой правительства. Состав военной коллегии: Антонов-Овсеенко, Крыленко и ты, Павел. Ты должен немедленно выехать в Петроград. Дыбенко, не очень понимая, что он с этой минуты становится руководителем военно-морского флота России, ответил: — Считаю совершенно неправильно в данный момент отрывать меня от флота. В Петрограде вас много. Когда будете уверены в успехе и больше от флота не потребуется поддержки, тогда и выеду. Двадцативосьмилетний Павел Дыбенко оказался самым молодым наркомом в первом советском правительстве. Впрочем, остальные члены коллегии по военным и морским делам были не многим старше: Антонову-Овсеенко было тридцать семь, Крыленко — тридцать два.

18 ноября 1917 года открылся I Всероссийский съезд военного флота. Съезд избрал Верховную морскую коллегию во главе с Дыбен-

30

Первое правительство ко. Прямо на съезде присваивались воинские звания. Павла Ефимовича хотели произвести сразу в адмиралы. Он отказался: — Я начал борьбу в чине подневольного матроса. Вы меня произвели в чин свободного гражданина Советской Республики, который для меня является одним из самых высших чинов. Позвольте в этом чине и продолжать борьбу...

21 ноября Дыбенко утвердили наркомом по морским делам. Его заместителем в наркомате и в морской коллегии, а также комиссаром морского генерального штаба в январе 1918 года стал Федор Федорович Раскольников, который к моменту революции как раз окончил Отдельные гардемаринские курсы. Дыбенко в сопровождении вооруженных моряков явился в министерство, где на него смотрели с изумлением, плохо представляя себе корабельного электрика в роли военно-морского министра. «При вступлении в исполнение обязанностей народного комиссара по морским делам, — писал Дыбенко, — я наткнулся на саботаж со стороны преемников Вердеревского, бывшего морским министром при Керенском, графа Капниста, капитана первого ранга Кукеля и Игнатьева, которые отказывались сдать министерство и в течение часа времени передавали министерство один другому. Через час времени все трое были мной арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость. Примерно одна треть всего прежнего состава морского министерства отказалась работать, была арестована, и вместо них назначены преданные революции моряки».

29 января 1918 года Совнарком издал декрет об организации Рабоче-Крестьянского Красного Флота. Дыбенко добился принятия документа, о котором давно мечтал, и мог сказать, что он исполнил волю матросов: «Существовавшие до сих пор названия чинов, подчеркивающие кастовые различия, упраздняются, и все военнослужащие флота именуются “моряк военного флота Российской Республики”... Личный состав флота Российской Республики состоит из свободных граждан, пользующихся одинаковыми гражданскими правами... Все военнослужащие моряки имеют право быть членом любой политической, национальной, религиозной, экономической или про-

31

Ленин. Соблазнение России фессиональной организации, обществ или союзов. Они имеют право свободно и открыто высказывать и исповедовать устно, письменно или печатно свои политические, религиозные и прочие взгляды». Состав первого советского правительства постоянно менялся. Скворцов-Степанов и Оппоков-Ломов так и не приступили к исполнению своих обязанностей, поскольку находились в Москве. Вместо них наркомом финансов назначили Вячеслава Рудольфовича Менжинского, юстиции — Петра Ивановича Стучку. Учредили комиссариат государственного призрения (социального обеспечения) — его 30 октября 1917 года возглавила Александра Михайловна Коллонтай, и комиссариат государственного контроля — наркомом 20 ноября стал Эдуард Эдуардович Эссен.

Битва за армию

Взять власть в Петрограде оказалось для большевиков довольно легким делом. Удержать ее было посложнее. Войска командовавшего 3-м конным корпусом генерал-лейтенанта Петра Николаевича Краснова, верные Временному правительству и Керенскому, двинулись к столице, чтобы подавить мятеж. В распоряжении советского правительства не было регулярных войск, способных вести боевые действия. Началась мобилизация всех сил, готовых поддержать большевиков. Больше всего сторонников новой власти было на Северном фронте, близком к Петрограду.

28 октября 1917 года Николай Васильевич Крыленко, один из народных комиссаров по военным делам, отправил комитету 5-й армии Северного фронта радиограмму: «В Гатчине стоят эшелоны Керенского с артиллерией, сам он там и издает приказы. Двиньте ему вдогонку верные революционные полки и накажите предателя и изменника». Федор Раскольников вспоминал: «Я прошел в следующую, совершенно пустую комнату, где за единственным столом сидел, согнувшись над картой, Н. В. Крыленко и показывал начальникам уходивших на позиции отрядов назначенные им боевые участки. Отпустив торопившихся на позиции красно­ гвардейских командиров, Н. В. обернулся ко мне и показал черневшую на карте точку: — Вот ваше место. Это около Царскосельской железной дороги. Здесь имеется мост, который вам и придется защищать». Американский журналист Альберт Рис Вильямс описал выступление Крыленко перед солдатами в Михайловском манеже, где находились броневики. Солдат надо было привлечь на свою сторону:

33

Ленин. Соблазнение России «Крыленко кончил свою страстную речь возгласом: “За Керенского — направо! За Советы — налево!” Серая масса солдат двинулась налево. Громкие радостные крики. Шоферы залезают в броневики, выхлопы моторов, и вот уже огромные стальные дьяволы тяжело движутся по улицам, и синие стволы пулеметов готовы поливать пулями контрреволюционеров». Но на стороне большевиков в те дни сил было так мало, что все висело на волоске. По Петрограду распространились слухи о том, что Керенский одержал победу в Царском Селе и его войска идут на Петроград. В Смольный институт пришел капитан Жак Садуль, атташе при французской военной миссии в России. Садуль восторгался Октябрьской революцией, что, впрочем, неудивительно — его мать участвовала в Парижской коммуне. «После вестибюльной сутолоки солдат, вооруженных товарищей с серьезными лицами, — длинные темные и пустые коридоры, — рассказывал потом Садуль в книге “Записки о большевистской революции”. — Четверо красногвардейцев с примкнутыми штыками окружают меня и ведут на третий этаж, где в полутемном зале сквозь сизый дым различаю безмолвно сидящих человек тридцать при оружии. Через деревянную перегородку слышатся голоса. Открывается дверь. Подходит офицер, представляется: ”Крыленко, министр, вернее, народный комиссар по военным делам”. Невысокий, живой, седеющий. Стальные глаза. Он заметно удивлен моему появлению, но идет звать Троцкого... Мы беседуем пять минут в присутствии Крыленко. Как всегда очень спокойно и трезво, Троцкий излагает мне ситуацию, по крайней мере, то, что он считает нужным мне сообщить. Он меня вежливо успокаивает. Ему известно о поражении в Царском Селе. У Керенского было четыре тысячи казаков, несколько артиллерийских подразделений. “25-го наши войска победили без боя. На радостях они решили, что могут теперь вообще отложить оружие в сторону. Вчерашний урок заставит их понять, что необходимо взять его в руки вновь. На всех участках фронта полки, целые дивизии предлагают сражаться на

34

Битва за армию нашей стороне. Этой ночью продвижение Керенского на Петроград будет приостановлено красногвардейцами, отправленными сегодня вечером. Завтра его остановят артиллерией, которую мы только что получили. Через несколько дней он будет окружен большевистскими войсками, двигающимися с Северного фронта, и принужден сдаться, бежать или погибнуть”». Прогноз Троцкого оказался точным. Большевикам удалось остановить корпус Краснова. Казакам тоже не очень хотелось воевать, и они договорились с красногвардейскими отрядами закончить дело полюбовно: они выдают Краснова и Керенского, а большевики — Ленина и Троцкого. Свое обещание красно­ гвардейцы, естественно, не выполнили. Передать большевикам Керенского казаки не сумели, а вот генерал Краснов был арестован. Павел Дыбенко доставил его в Смольный. С генералом один на один, без охраны, разговаривал Николай Крыленко. Генерал Краснов обещал не воевать против советской власти, после чего его отпустили. Большевики не хотели ссориться с казачьими частями, которые требовали отпустить популярного генерала. Своего обещания генерал Краснов не выполнил. В Петрограде взятие власти практически обошлось без крови. Но уже в Москве большевики жестоко подавили сопротивление. Вечером 3 ноября в Смольном обсуждался ход боев за старую столицу, где пролилась кровь, где стреляли по Кремлю. Наиболее чувствительные большевики были шокированы. Секретарь Совнаркома Николай Петрович Горбунов записал: «Речь шла о пессимизме некоторых работников, на которых московские события произвели впечатление разрушения всех культурных ценностей (например, слухи о разрушениях Василия Блаженного). Помню фразу Ильича: “Что же — революция пройдет мимо них”». Ленин демонстрировал полнейшее присутствие духа. Главное — удержать власть. Вопрос о цене значения не имеет. Большевики сохранили за собой Петроград и Москву. Но поняли, что взятием Зимнего дворца и Кремля борьба не ограничится. Стало ясно, как важно заполучить на свою сторону вооруженные силы.

35

Ленин. Соблазнение России «Армия, — вспоминал Крыленко, — была отрезана от Петрограда во все время до назначения 12 ноября нового Верховного главнокомандующего и даже, вернее, до 21 ноября — до взятия Ставки, а вместе с нею и всего технического аппарата службы связи с фронтами». Солдатская масса мало знала о происходящем в Петрограде и продолжала подчиняться своим командирам и комиссарам Временного правительства. Соотношение сил во фронтовых частях было явно не в пользу Советской власти. «Северный фронт, — писал Крыленко, — с центром в Пскове, самый ближний к Петрограду, уже ко дню открытия II Всероссийского съезда Советов прислал радио о том, что он выделил из себя Военно-революционный комитет, целиком присоединяется к перевороту и принимает все меры к недопущению продвижения на Петроград реакционных войск. Западный фронт с центром в Минске занял благожелательную позицию. Юго-Западный фронт выделил войска для подавления Петрограда. Румынский фронт до конца оставался гнездом реакционеров генерала Щербачева. Кавказский фронт остался вне сферы революционного воздействия и так же, как и Персидский фронт, пережил всю вторую революцию самостоятельно, вне всякой связи с центром». Воевать никто не хотел, но и поддерживать большевиков фронтовики не спешили. Совнарком обратился по радио к армейским комитетам, сообщая, что советское правительство ставит перед собой две задачи: снабдить армию всем необходимым («в ближайшие дни вам будут доставлены необходимые запасы») и как можно скорее заключить мир. А заключению мира мешают Керенский и Ставка: «Те армейские комитеты, которые попытаются поддерживать этих врагов народа в их борьбе против Советской власти, должны быть немедленно распущены, а в случае сопротивления — арестованы. Вся армия должна сплотиться вокруг Советской власти для борьбы за мир и за хлеб».

36

Битва за армию Армейские части стали посылать в Петроград своих делегатов, чтобы выяснить, что именно произошло в столице. Делегатов, вспоминал Крыленко, принял Ленин, который объяснил им, что именно они «должны сделать на фронте, как должны взять в свои руки власть и управление в армии, отстранив и арестовав тех офицеров, которые будут сопротивляться этому». Солдатам внушали, что их задача — создавать революционные комитеты во всех частях, самим выбирать себе командиров и немедленно начинать с немцами переговоры о мире. «Даже наиболее преданные товарищи, — вспоминал Крыленко, — отшатнулись в первый момент от новой власти, когда был опубликован приказ о самостоятельном начатии мирных переговоров с неприятелем каждым полком, каждой дивизией на свой риск. А между тем это был безусловно правильный шаг, рассчитанный не столько на непосредственные практические результаты от переговоров, сколько на установление полного и беспрекословного господства новой власти на фронте. С момента предоставления этого права полкам и дивизиям и приказа расправляться со всяким, кто посмеет воспрепятствовать переговорам, дело революции в армии было выиграно... И нечего было бояться, что создастся хаос на фронте. Этим парализовывалась война; нечего было опасаться и немцев — они должны были занять выжидательную позицию, и они ее заняли». Николай Крыленко написал очень откровенно: «Главное — удержать власть». Ради этого готовы были на все, в том числе фактически открыть фронт перед немецкими войсками, с которыми воевали три с лишним года. Командование русской армии не хотело отдавать приказ о сепаратных мирных переговорах, считая это предательством. «Пришлось обратиться к солдатам, — вспоминал Крыленко, — и особым радио, адресованным не к командному составу фронтов, а к радиотелеграфистам и писарям, предписать им распространить по всем фронтам приказ о прекращении перестрелки с одновременным приказом расправляться на месте со всяким офицером, который дерзнет нарушить приказ».

37

Ленин. Соблазнение России В 1917 году все в России развалилось. В том числе вооруженные силы. Пришедшие к власти большевики обещали создать новую народную армию — из рабочих-добровольцев с выборными командирами. 16 декабря 1917 года появились подписанные Лениным декреты «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и организации власти в армии». Упразднялись все воинские чины и звания, наружные отличия — то есть погоны и петлицы, а также ордена и медали и предоставляемые их кавалерам привилегии. Но ношение георгиевских крестов и медалей разрешалось. Все военнослужащие получали звание «Солдат революционной армии». Офицеры лишались какой-либо власти. Она перешла к солдатским комитетам, которые получили право избирать и смещать командиров, переводить их на более низкие должности и даже разжаловать в рядовые. «До революции, — вспоминал генерал Залесский, — были две расы людей: “барин” и “мужик”. Барин — это не только тот, кто у власти, не только помещик и богатый человек, а всякий прилично одетый человек и притом, конечно, грамотный. В противоположность ему мужик — крестьянин, рабочий, прислуга, все это — темнота, среди которой читавший и писавший человек — редкость». Попытки офицеров перешагнуть сословные различия и сблизиться с солдатами были обречены. Один из офицеров писал в 1917 году: «Между нами и ними (офицерами и солдатами) — пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они ни относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами. В них говорят невымещенные обиды веков». «Долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, — считал генерал Антон Иванович Деникин, — а главное, той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, не могли не вызвать исторического отмщения». Эта страсть к отмщению подпитывала накал противостояния. «Мне глубоко антипатична точка зрения многих эмигрантов, — писал философ Николай Бердяев, — согласно которой большевист-

38

Битва за армию ская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников... Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой... Несчастье ее было в том, что она была запоздалой. Характер русской революции определился тем, что она была порождением войны...». Русская революция стала результатом Первой мировой войны. Великой войны, как ее называют в Европе. С лета четырнадцатого и до осени семнадцатого года в Вооруженные силы России было мобилизовано почти 16 миллионов человек. В 1917 году действующая армия насчитывала 10 миллионов человек, и от ее позиции зависела судьба страны. А командование армии не понимало, что происходит, почему разваливается страна. Продовольствия не хватало во всех воюющих странах, но режимы рухнули только в империях — России, Австро-Венгрии и Германии. Вертикаль власти имела столь малую опору, что при сильном волнении просто не могла удержаться и рушилась. Подавляющее большинство солдат были вчерашними крестьянами. Отрыв от земли, хозяйства и семьи был невыносим. И невыносима была машинизация войны — пулеметы, дальнобойные артиллерийские орудия и особенно самолеты. Невидимая смерть. «Госпитали Москвы были забиты ранеными, — вспоминал Александр Вертинский. — Людей не щадили. Цвет русской императорской гвардии был почти истреблен. У нас в санитарном поезде солдаты молчали, покорно подставляли обрубки ног и рук для перевязок и только тяжело вздыхали, не смея роптать и жаловаться. С фронта везли и везли новые эшелоны калек — безногих, безруких, слепых, изуродованных шрапнелью и немецкими разрывными пулями. Все школы, частные дома, где были большие залы, институты, гимназии, пустующие магазины — все было приспособлено под госпитали. Трон шатался... Поддерживать его было некому. Ходили чудовищные слухи об измене генералов, о гибели безоружных, полуголых солдат, о поставках гнилого товара армии, о взятках интендантов. Страна дрожала, как от озноба, сжигаемая внутренним огнем».

39

Ленин. Соблазнение России «Среди дел “специального” характера, — вспоминал один из руководителей городского жандармского управления Александр Павлович Мартынов, — мне помнится дело о педерастии среди некоторых членов гвардии военного округа. Военное начальство не пожелало огласки в столь скандальном деле, и путем негласных соглашений между представителями высших сфер было решено установить виновность и личность участников этого сексуального уклона путем осторожного и негласного жандармского расследования. Дело это возникло по заявлению какого-то нижнего чина одного из гвардейских петербургских полков, втянутого в компанию молодых офицеров-педерастов. В первоначальных данных не было никаких нитей, по которым можно было размотать клубок, неясно было, что и как надо сделать, чтобы приоткрыть завесу, скрывавшую и место происшествия, и его участников. Были какие-то неясные указания на какой-то трактир, где будто бы и происходили предосудительные встречи офицеров-педерастов с вовлеченными ими в ненормальные отношения нижними чинами... Я достал у приятелей штатское платье и отправился за указанную заставу в стоявший у дороги трактир. После удачного разговора с хозяином заведения я имел на руках все описание этого неприятного дела. Мой доклад начальнику управления и порадовал его, и озаботил: раскрывались имена некоторых довольно известных фамилий, и дело грозило дальнейшими разоблачениями... Все дело было у меня взято начальником управления, который и закончил его после какихто негласных совещаний с военным начальством». После первых двух лет войны воодушевление и восторг испарились. Многие стали терять веру в справедливость войны, особенно когда она стала превращаться в войну техники. Молодежь чувствовала себя удручающе — залитая кровью земля, гниющие на поле боя трупы, ядовитые газы, от которых некуда было деться. Люди искали спасения от войны, пытались заглушить страх. «В Москве один за другим вырастали новые и расширялись старые рестораны и кафе, — вспоминал современник. — В пику французскифрачному “Эрмитажу” и старозаветно-купеческому Тестову в самом центре Москвы на Арбатской площади отстроилась полюбившаяся

40

Битва за армию москвичам “Прага”». Здесь чаще, чем в других ресторанах, собиралась богемно-купеческая и артистическая публика Москвы... Ночь за ночью неслись по бледно-сиреневой под электрическими шарами Тверской в снег и мглу заиндевелых аллей Петровского парка лихие ковровые санки. Экзотическими цветком распускался в хмельных мозгах утопающий в снегах загородный ресторан: негр в красной ливрее, пальмы, стон и страсть танго вперемежку с более родной старомосковской цыганщиной... В Москве в среде меценатствующего купечества, краснобаев присяжных поверенных, избалованных ласкою публики актеров, знатоков загадочных женских душ и жаждущих быть разгаданными женщин, в среде литераторов, поэтов и художников вместо стихии уже давно царила психология, вместо страстей — переживание, вместо разгула — уныние. Головы скорее фантазировали, чем пылали, к сердцу приливала не кровь, а сгущенный шартрезом и бенедиктином «клюквенный сок» блоковски-мейерхольдовских мистиков. Под несущиеся с эстрады исступленно-скорбные рыдания: Басан, басан, басана, Басаната — басаната, Ты другому отдана Без возврата, без возврата... растленные сладостною мертвечиною, расчесанные, напомаженные юноши томно цедили в русалочьи души своих кутающихся в надушенные меха красавиц строки Брюсова: Идем совершать обряд не страстной, детской дрожи, А с ужасом в глазах извивы губ свивать, И стынуть, чуть дыша, на нежеланном ложе, И ждать, что страсть придет, незваная, как тать... Проститутки, гуляя с прикрепленными к шляпам черными страусовыми перьями, предлагали себя проходящим в качестве блоковских «незнакомок». Наркотически-кабацкая эротика доводила до исступления многотысячную публику.

41

Ленин. Соблазнение России Женщины декадентской среды не признавали расхождения слова и дела. Они требовали, чтобы романы в жизни развивались так же последовательно, как и в книгах. С невероятной быстротой размножались эстетствующие чувственники, проповедники мгновений и дерзаний. После самоубийства близкой ему поэтессы Львовой Валерий Брюсов прочел за ужином в Литературном кружке посвященное новой встрече стихотворение: Мертвый в гробе смирно спи, Жизнью пользуйся живущий... Все в жизни, быть может, лишь средство Для ярко-певучих стихов... Тыловые города были заполнены офицерством, которое волочилось за так называемыми кузинами милосердия. Недаром та болезнь, обещаниями излечить которую пестрели последние столбцы газет, называлась на фронте не сифилисом, а сестритом. Армия несла серьезные потери — убитыми, ранеными, попавшими в плен. Неудачи на фронтах, слухи о немецком заговоре в дворцовых кругах подорвали не только репутацию императора, но и боевой дух вооруженных сил. «Страшнее потерь было вызванное газами психологическое потрясение, — вспоминал один из офицеров-фронтовиков. — После газовой атаки все почувствовали, что война перешла последнюю черту, что отныне ей все позволено и ничего не свято. Символом этого предельного обесчеловечения войны казалась трагическая неузнаваемость всех окружавших в бою людей: белые резиновые черепа, квадратные стеклянные глаза, длинные зеленые хоботы неизвестно откуда взявшихся водолазов на дне беспрестанно освещаемой красными сверканиями разрывов ночной бездны — все это дышало таким ужасом, которого никогда не забыть». В 1917 году солдаты жаловались в Петроградский Совет: «Товарищи, мы уже не в силах стоять против такой механической и машинной бойни, мы уже потеряли свое здоровье, испортили нашу кровь, во сне снится, что летит снаряд или аэроплан, и вскакиваешь, кричишь».

42

Битва за армию Отвращение к войне и уныние переросло в разложение армии. Пополнение поступало все менее боеспособное: такие солдаты могут героически гибнуть, но не способны разумно воевать. «Не революция у нас, а та же война, — отмечала писательница Зинаида Гиппиус. — Ее же продолжение — людьми, от нее впавшими в буйное безумие. Вся психология именно войны, а не революции. Да и вся внешняя обстановка с тяжелыми орудиями, с расстрелами городов, с летчиками, бомбами и газами, — обстановка именно современной войны и ее внутреннее опустошение, тупость, ожесточенность, духовное варварство, почти идиотизм. Полузаеденную царем Россию легко доедает война». Все военные годы в обществе копилась агрессия. Одна из уральских газет писала: «Присмотритесь к улице нашего дня, и вам станет жутко. У нее хищное, злобное лицо. В каждом обыденном практическом движении человека из толпы — кем он ни был — вы увидите напряженный инстинкт зверя. Никогда еще закон борьбы за существование не имел столь обильных и ярких проявлений в человеческом обществе». Массовое дезертирство свидетельствовало о том, что крестьянин не справлялся с напряжением войны. Повоевали — и хватит, пора по домам, там хозяйство и семья. Кто будет пахать? Жены в письмах жаловались на дороговизну. Невыносимо было сознавать, что жены остались там одни — перед соблазнами. Особенно солдат возмущали разговоры о том, что пленных немцев и австрийцев используют на работах в деревне и они сходятся с солдатками. Среди фронтовиков распространилась ненависть к тылу, буржуям, торговцам, вообще обладателям материальных благ. «Бить их всех подряд, — говорили фронтовики, — и большевиков, и меньшевиков, и буржуазию золотобрюхую! Солдат страдал, солдат умирал, солдат должен забрать всю власть до последней копейки и разделить промежду себя поровну!» «Помню частые обыски в нашей квартире, — вспоминала одна эмигрантка, — производимые солдатами с винтовками за плечами, с угрюмыми и озлобленными лицами, никак не могла понять, неуже-

43

Ленин. Соблазнение России ли это те самые “милые солдаты”, которым, учась в гимназии, я вместе с другими ученицами посылала подарки на фронт...» Первая мировая высвободила разрушительные инстинкты человека. Тонкий слой культуры смыло. Все сдерживающие факторы — законы, традиции, запреты — исчезли. С фронта вернулся человек, который все проблемы привык решать силой. «Есть в русских душах, — писал писатель и философ Федор Августович Степун, при Временном правительстве начальник полит­ управления Военного министерства, — какая-то особая жажда больших событий — все равно, добрых ли, злых ли, лишь бы выводящих за пределы будничной скуки. В русских душах почти всегда живет искушение послать все к черту, уйти на дно, а там, быть может, и выплеснуться неизвестно как на светлый берег. Эта смутная тоска по запредельности редко удовлетворяется на путях добра, но очень легко на путях зла». Временное правительство в марте семнадцатого года освободило солдат от обязательного исполнения религиозных обрядов и таинств. Из солдат православного вероисповедания на Пасху 2 апреля причастился лишь каждый десятый. А ведь годом раньше причастились почти все... «Толпы серых солдат в распоясанных гимнастерках и шинелях внакидку праздно шатались по Петрограду, — вспоминал очевидец. — С грохотом проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трепаные вихры, шальные, злые глаза... Мозги набекрень, стихийное “ндраву моему не препятствуй”, хмельная радость — “наша взяла”, гуляем и никому ни в чем отчета не даем...» Министерство путей сообщения докладывало: солдаты создают «совершенную невозможность пользоваться дорогами; имеются донесения о случаях насильственного удаления пассажиров солдатами из вагонов, некоторые пассажиры, лишенные возможности выходить в коридор вагона, вынуждены отправлять естественные надобности в окно, женщины впадают в обморочное состояние». Окна в вагонах были разбиты. Отопление не работало. Переполненные поезда шли

44

Битва за армию медленно. Скорость перевозки грузов — три версты в час. Это скорость пешехода. Советская власть пыталась подчинить себе армию. Но Вооруженными силами управляли из Ставки Верховного Главнокомандования, которую возглавлял генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин.

Убийство главкома

Осенью семнадцатого года противники большевиков надеялись, что армейское командование легко подавит ленинский мятеж в Петрограде. В распоряжении начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Николая Николаевича Духонина все еще находилась огромная армия. Ставка с 1915 года располагалась в Могилеве, далеко от Петрограда. Но генерал Духонин погибнет одним из первых в разгорающейся Гражданской войне. Вслед за ним уйдут в мир иной и другие крупные военачальники. Военное счастье окажется на стороне тех, кто до Гражданской и погонов-то не носил... «Войска перестали быть войсками, — записал в дневнике профессор Юрий Готье. — Никакая опасность и никакой ужас в будущем не устранены и не устранимы, пока 15 миллионов мобилизованных, но деморализованных дикарей продолжают существовать в качестве русской армии. Россия потеряла возможность защищать самое себя». Николай Николаевич Духонин за две недели до Октябрьской революции стал начальником штаба Ставки Верховного Главнокомандования, а после революции, разгона Временного правительства и бегства Керенского согласно Полевому уставу русской армии принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего. Генерал Духонин был прекрасным штабистом. По отзыву Керенского, «широко мыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций», Духонин демонстративно не желал заниматься политикой. Но в 1917 году это была должность не для профессионального военного без политического опыта и политических амбиций. Генерал хотел исполнять свой профессиональный

46

Убийство главкома долг — командовать армией, но он не сумел ни сохранить контроль над вооруженными силами, ни спасти самого себя. Держа в руках все нити управления армией, генерал Духонин медлил и считал, что кто-то другой должен подавить большевистский мятеж. Но власти большевиков генерал не признавал. Заявил: — Полномочного правительства сейчас в России нет. Его еще надо создать. Этого Ленин стерпеть не мог. Большевистское правительство назначило своего главнокомандующего — бывшего прапорщика Николая Васильевича Крыленко. Николай Крыленко родился 2 мая 1885 в деревне Бехтеево Сычевского уезда Смоленской губернии. Его отец, Василий Абрамович Крыленко, участвовал в революционных выступлениях петербургского студенчества и был выслан под надзор полиции в деревню. Потом семье разрешили уехать в Смоленск, а оттуда в Люблин, где Крыленки прожили довольно долго. Николай Васильевич окончил гимназию, в 1903 году поступил в Петербургский университет и почти сразу, продолжая семейные традиции, примкнул к социал-демократическому движению. В партию большевиков вступил в декабре 1904-го. В дни Первой русской революции выступал перед рабочими Выборгской стороны и за Невской заставой. Старый большевик Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич вспоминал: «Крыленко, обладая более чем выдающимися ораторскими способностями, произносил свои громовые, принципиально выдержанные речи, которые, несмотря на его юный возраст, производили огромное впечатление на рабочих собраниях». Крыленко включили в состав военной организации при Петербургском комитете РСДРП. В 1906 году он был арестован и выслан в Люблин. Впрочем, условия ссылки были более чем мягкими: он преподавал литературу и историю в частных польских школах в Люблине и Сосновицах. В 1909-м власти разрешили ему приехать в Петербург и сдать экзамены на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Осенью 1912 года будущего Верховного главнокомандующего призвали на военную службу. Его, как человека с высшим образова-

47

Ленин. Соблазнение России нием, зачислили вольноопределяющимся 69-го Рязанского полка, что позволяло после учебного курса получить первое офицерское звание. Служба была настолько необременительной, что он одновременно поступил на юридический факультет Петербургского университета и даже сдал три магистерских экзамена на ученую степень. Через год Крыленко был произведен в прапорщики и уволен в запас. С 1913 года Николай Васильевич работал в «Правде» и в аппарате думской фракции большевиков. В декабре 1913-го его вновь арестовали, но отнеслись столь же мягко — удовлетворились тем, что выслали в Харьков, где он успешно сдал экзамены по юридическому факультету. Это поможет ему со временем стать наркомом юстиции. В июле 1914 года Крыленко уехал в Швейцарию, где собралось много большевиков. Через год вернулся в Россию, был арестован, но опять-таки, что называется, отделался легким испугом. Прямо из тюремной камеры в апреле 1916-го его отправили в действующую армию на Юго-Западный фронт. Прапорщика Крыленко определили в 13-й Финляндский полк 11-й армии Юго-Западного фронта. Воевать Николай Васильевич не собирался. Пребывание в Вооруженных силах он использовал для агитации за большевиков. Сразу после Февральской революции прапорщика избрали председателем сначала полкового, потом дивизионного комитета. Крыленко, как и другие большевики, старался завоевать симпатии солдат требованиями немедленно закончить войну и заключить мир. Братание, то есть встречи русских и немецких солдат на нейтральной полосе во время затишья, началось еще на Пасху 1915 года. Ленин видел в братании верный путь к слому старой армии и окончанию войны. Он писал в «Правде» 28 апреля 1917 года, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину... подчинения солдат “своим” офицерам и генералам». Прапорщика Крыленко вызвали в штаб, намереваясь примерно наказать за преступные контакты с врагом, но за него вступились солдаты. Он уже был весьма популярной личностью в армии. 15 апреля 1917 года именно Крыленко открыл съезд солдатских делегатов 11-й армии. Это было серьезное событие, из Петрограда на съезд приехали депутаты Государственной думы. Присутствовало и командо-

48

Убийство главкома вание армии, которое не знало, как себя вести с рядовыми солдатами, вышедшими из повиновения. Крыленко избрали делегатом на I Всероссийский съезд Советов.

9 июня 1917 года Крыленко, выступая от имени фракции большевиков, зачитывал резолюции воинских частей: — Мы не хотим умирать, когда в душу закрадывается сомнение, что снова вовлечены в бойню капиталистов. Нет сил с легкой душой двигаться вперед — нужна уверенность перед смертью, что умираем за дело народа, а для этого требуется, чтобы вся власть была в руках Советов рабочих и солдатских депутатов... Крыленко избрали в состав первого Всероссийского Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов. Так что на фронт он уже не вернулся. В октябре Крыленко был назначен одним из трех народных комиссаров по военным и морским делам. Он был преданным большевиком, популярным в армии, имеющим опыт работы с солдатами и матросами и одновременно военный опыт. Перед ним стояла одна задача — заключить мир с Германией. Крыленко потребовал, чтобы Ставка немедленно прекратила перестрелку по всей линии фронта. Генерал Духонин ответил отказом: он считал невозможным прекратить боевые действия против кайзеровской армии, с которой Россия воевала три года. Тогда Крыленко заявил, что у советской власти три врага: — Первый враг — внешний. Он не опасен, с ним будет заключено перемирие. Второй враг — голод, о предотвращении которого заботится правительство народных комиссаров. Третий враг — контр­ революционный командный состав, возглавляемый корниловцем Духониным. С ним будет самая жестокая борьба! Итак, главный враг — не немцы, а свои! Вот что привнесли в политическую жизнь России большевики. Крыленко объявил Духонина врагом народа. Ленин приказал Крыленко сформировать боевой отряд из верных большевикам солдат и матросов, выехать на фронт, начать с немцами переговоры о перемирии, а заодно захватить Ставку. Поезд Крыленко с моряками-балтийцами двинулся в сторону Могилева.

49

Ленин. Соблазнение России Крыленко — один из немногих большевиков, имевших хоть какойто военный опыт. Он хорошо выступал и пользовался популярностью среди солдат. Генерал Духонин воспринял назначение прапорщика главнокомандующим как неуместную шутку или как свидетельство полного авантюризма большевиков. Духонин пытался спасти Москву от вероятного наступления немцев и от солдатских толп, чтобы предупредить гражданскую войну. Приказал штабу Северного фронта: «Вам надлежит с верными национальной чести войсками прикрывать подступы к Москве. Людей, покидающих самовольно фронт, силой оружия не пропускайте в глубь России или предварительно обезоруживайте их. Мы должны спасти Россию от гражданской войны». Духонин обратился к солдатам с требованием продолжать вой­н у: — Дайте время истинной русской демократии сформировать власть и правительство, и она даст нам немедленный мир совместно с союзниками. Но вот времени у него уже не оставалось! Да и войска вышли из повиновения. Духонин хотел избежать братоубийственного сражения между солдатами русской армии и приказал верным ему ударным батальонам покинуть Могилев. Образованный в городе из большевиков и левых эсеров ревком объявил, что помещает Духонина под домашний арест. Главнокомандующий остался совершенно один. Никто не пришел ему на помощь, даже батальон георгиевских кавалеров, охранявший Ставку, перешел на сторону красных, и тогда генерал горько сказал: — Я имел и имею тысячу возможностей скрыться, я знаю, что Крыленко меня арестует и, может быть, даже расстреляет, но это будет солдатская смерть. Возможно, Духонин все-таки не понимал, во что буквально на глазах превращается его армия. Хотя военно-политический отдел Ставки докладывал о настроениях в войсках: «Армия представляет собой огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием».

50

Убийство главкома Смещенного с должности генерала Духонина держали в его собственном салон-вагоне. Судьба его решилась в тот день, когда на вокзал прибыл поезд с наркомом по военным делам Крыленко. Арестованного Духонина привели в крыленковский поезд, после этого он прожил недолго. Генерала должны были отправить в Петроград, и Крыленко приказал бдительно охранять его. Но опьяненные осо­ знанием собственной власти матросы требовали выдать им Духонина на суд и расправу. Все произошло в считанные минуты. Собралась огромная толпа: матросы, пехотинцы, жаждущие крови. Сначала вынесли погоны генерала Духонина, они вроде успокоились, потом потребовали, чтобы он вышел к ним, — и когда он вышел, толпа растерзала его. «Дальнейшее известно... Ставка взята, и весь технический аппарат командования в руках новой власти», — удовлетворенно писал в своих воспоминаниях Крыленко. Он сообщил в Петроград: «Необходимо юридическое оформление дела. Если передать дело судебному следователю, обязательно вскрытие. Предлагаю прекратить дело постановлением государственной власти... Возбуждение дела с обязательными допросами матросов едва ли целесообразно». Убийство главнокомандующего осталось безнаказанным. В годы Гражданской войны выражение «Отправить в штаб к Духонину» стало крылатым и означало казнь без суда и следствия. Сам Крыленко никогда не выразил сожаления по поводу гибели Духонина, ни в чем не повинного человека. Возможно, Николай Васильевич отнесся бы к этому трагическому эпизоду иначе, если бы предвидел, что с ним поступят точно так же. После Гражданской войны Крыленко назначили сначала прокурором, потом наркомом юстиции. На юридическом поприще Николай Васильевич заработал себе дурную репутацию. Дочь Льва Николаевича Толстого Александра Львовна, попавшая в руки чекистов, так описывала Крыленко на процессе: «За отдельным столиком сидит справа прокурор Крыленко с большим, почти голым черепом, с сильно развитой хищной челюстью. Он напоминает злобную собаку, из тех, что по улицам водят в намордни-

51

Ленин. Соблазнение России ках. Чувствуется, что жажду крови в этом человеке утолить невозможно, он жаждет еще и еще, требует новых жертв, новых расстрелов. Стеклянный голос его проникает в самые отдаленные уголки залы, и от этого резкого, крикливого голоса мороз дерет по коже. Такой суд — не просто суд, а испытание. Смерть витала над головами людей... Временами даже Крыленко не мог скрыть своего презрения, когда некоторые отвечали на его вопросы заискивающе робко, с явным подлаживанием, или предавали своих друзей...». Еще более отвратительным предстает Крыленко в описании выдающегося актера Михаила Чехова, руководившего 2-м МХАТом и осмелившегося заступиться за одну из несчастных жертв террора: «Дверь отворилась, и появился человек, маленький, коренастый, с бритой головой и белыми, круглыми, как вставленными, глазами.

— Что надо? — закричал он истерично и злобно, еще стоя на пороге своего кабинета. Его правая рука рвала и терзала его левую руку. Он подпрыгнул ко мне и, оглушая меня криками, стал бить кулаками воздух около моих плеч, вытягивая шею, как будто хотел боднуть меня и тем выкинуть за дверь, дико вращал белками своих пустых глаз и, не узнав о причине моего прихода, прокричал: “Нет!” и, снова терзая свою левую руку, бросился к другому посетителю. Прежде чем я успел опомниться и выйти, я заметил, что от крика Крыленко внезапно перешел на шепот. Бледный посетитель, заикаясь и тоже шепотом, пытался разъяснить ему что-то. Я вышел прежде, чем увидел, как будет вести себя сумасшедший прокурор с третьим, четвертым посетителем». В реальности Крыленко не был худшим среди всех этих людей. Он не был садистом или беспредельным циником. Он исходил из того, что правосудие должно служить пролетарскому государству. Взгляды Крыленко по тем временам казались слишком либеральными. Он доказывал: — Есть террор, вызванный политической необходимостью, и террор ненужный — бессмысленно жестокого человека. Волна террора, начавшегося в Гражданскую войну, была неостановима. В 1938 году настала очередь бывшего наркома Крыленко.

52

Убийство главкома Военная коллегия Верховного суда «за контрреволюционные преступления» приговорила его к высшей мере наказания. Судили Крыленко по упрощенной процедуре, вообще не имевшей отношения к правосудию. Но ведь он сам неизменно повторял, что политическая целесообразность важнее норм права... Первого Верховного главнокомандующего Красной Армией расстреляли сразу после вынесения приговора. Вспомнил ли он в тот момент, как был убит последний главнокомандующий русской армией генерал Духонин?

Пшеничный пирог

В феврале 1917 года численность партии большевиков составляла всего 24 тысячи человек — в стране со 150-миллионным населением. К апрелю — увеличилась до 150 тысяч. К ноябрю — до 240 тысяч. Несмотря на бурный — в десять раз! — рост, все равно это была крайне малочисленная партия для реального влияния на огромную страну. Вот почему два члена ЦК Григорий Евсеевич Зиновьев и Лев Борисович Каменев в октябре голосовали против захвата власти. Оставшись в меньшинстве при голосовании, в отчаянии обратились с письмом к Московскому, Петроградскому комитетам и Областному финскому комитету партии. Они развернуто аргументировали, почему нельзя идти на вооруженное восстание. Впоследствии сталинские историки назвали Зиновьева и Каменева предателями, уверяли, что они выдали план восстания. На самом деле в секрете ничего не держали. Процесс перехода власти к большевикам происходил постепенно. За десять дней до взятия Зимнего дворца, 15 октября 1917 года, «Петроградский листок» писал: «Вчера в цирке Модерн при полной, как говорится, аудитории прекрасная Коллонтай читала лекцию. “Что будет 20 октября?” — спросил кто-то из публики, и Коллонтай ответила: “Будет выступление. Будет свергнуто Временное правительство. Будет вся власть передана Советам”, то есть большевикам. Можно сказать спасибо г-же Коллонтай за своевременное предупреждение. Третьего дня Луначарский клялся, что слухи о выступлении — злая провокация». Когда в тот момент возник вопрос об исключении Зиновьева и Каменева из состава Центрального комитета партии, Сталин был против. В протокол занесли его слова: «Исключение из партии не рецепт,

54

Пшеничный пирог нужно сохранить единство партии; предлагает обязать этих двух товарищей подчиниться, но оставить их в ЦК». Он вступился за людей, которых потом унизит и уничтожит... Этот эпизод, сталинская примирительная позиция в октябре семнадцатого, свидетельствует о том, что палачами не рождаются, а становятся, когда создаются условия для беззакония. А ведь Зиновьев и Каменев были, пожалуй, недалеки от истины, когда в своем знаменитом заявлении писали: «Говорят: 1) за нас уже большинство народа в России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! — ни то ни другое не верно... В России за нас большинство рабочих и значительная часть солдат. Но все остальное под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров». Они считали, что надо делать ставку на Учредительное собрание и постепенное привлечение масс на свою сторону. Но Ленин не хотел ждать. И в своей логике был прав. Если бы Учредительное собрание, представляющее интересы всего народа России, приступило к работе, большевики лишились бы шанса захватить власть. Ленинская партия представляла меньшинство общества. Вот почему осенью семнадцатого года многие считали, что большевики не имеют права единолично управлять страной. Они должны как минимум вступить в коалицию с другими социалистическими партиями, чтобы опираться на большинство населения. На второй день после победы большевиков — в перерыве между заседаниями съезда Советов в Смольном — меньшевик Суханов отправился в буфет, где была давка и свалка у прилавка. В укромном уголке Суханов натолкнулся на Льва Борисовича Каменева, впопыхах глотавшего чай. Спросил: — Так вы окончательно решили править одни? Я считаю такое положение совершенно скандальным. Боюсь, что когда вы провалитесь, будет поздно идти назад...

— Да-да, — нерешительно и неопределенно выговорил Каменев, смотря в одну точку. — Хотя... почему мы, собственно, провалимся? — так же нерешительно продолжил он.

55

Ленин. Соблазнение России «Коллонтай не верит в окончательную победу большевиков, — отметил после встречи с одним из наркомов представитель французской военной миссии в России Жак Садуль. — Над меньшевиками и большевиками должны в скором времени возобладать умеренные партии. Может быть, удастся создать подлинно демократическую республику? Однако какую бы судьбу ни уготовило будущее революции, каким бы коротким ни было пребывание у власти русского народа, первое правительство, непосредственно представляющее крестьян и рабочих, разбросает по всему миру семена, которые дадут всходы... Коллонтай производит сильное впечатление поистине убежденной, честной, искренней женщины». Четыре наркома-большевика — Алексей Рыков (будущий глава правительства), Владимир Милютин (до революции он был восемь раз арестован, пять раз сидел в тюрьме), Виктор Ногин (был противником вооруженного захвата власти) и Иван Теодорович (будущий председатель Крестьянского Интернационала) — через десять дней после Октябрьского переворота, 4 ноября 1917 года, вышли из состава первого советского правительства по принципиальным соображениям: товарищи по партии не поддержали их мнение о «необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий». Некоторые последствия этот демарш имел. В ночь с 9 на 10 декабря 1917 года большевики договорились о коалиции с левыми социалистами-революционерами, которые получили семь мест в Совнаркоме, а также должности заместителей наркомов и членов коллегий. А из тех четырех наркомов, которые проявили тогда принципиальность, только один — Ногин — умер своей смертью, совсем молодым. Остальных Сталин со временем уничтожил... Не принял власти большевиков и один из патриархов русской социал-демократии Георгий Валентинович Плеханов. 28 октября 1917 года он опубликовал «Открытое письмо к петроградским рабочим»: «Товарищи! Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А. Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу вам прямо: меня эти события огорчают...

56

Пшеничный пирог Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года... Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны...». Поразительно, как точно Плеханов предсказал будущее. Разразилась жестокая Гражданская война, и русское общество лишилось прав и свобод, полученных после Февральской революции. Ненавидевший большевиков эсер Борис Викторович Савинков, член Совета казачьих войск, в ноябре 1917 года предложил Плеханову после свержения ленинского Совнаркома казаками возглавить новое правительство.

— Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, — ответил ему Георгий Валентинович, — и не буду его расстреливать тогда, когда он идет по ложному пути. И вам не советую этого делать. Не делайте этого во имя вашего революционного прошлого. Но предложение Плеханов не отверг... Подробно расспросил Савинкова о состоянии казачьих войск. Сказал, что готов взяться за формирование правительства. Один из основателей российской социал-демократии не любил Ленина. Плеханов даже дал показания против него, когда летом 1917 года вождя большевиков обвинили в работе на немцев. С точки зрения Плеханова, «неразборчивость» Ленина могла толкнуть его на то, что он «для интересов своей партии» мог воспользоваться средствами, «заведомо для него идущими из Германии». Плеханов обратил внимание на то, что немецкая печать «с нежностью» говорит о Ленине как об «истинном воплощении русского духа». Но Плеханов счел своим долгом заметить, что говорит «только в пределах психологической возможности» и не знает ни одного факта, который бы свидетельствовал о том, что эта возможность «перешла в преступное действие». Федору Степуну Плеханов сказал о Ленине: — Как только я познакомился с ним, я сразу понял, что этот человек может оказаться для нашего дела очень опасным, так как его главный талант — невероятный дар упрощения.

57

Ленин. Соблазнение России Это Георгий Валентинович еще со Сталиным, подлинным мастером упрощения, не успел познакомиться поближе... Плеханов вернулся в Россию из эмиграции 1 апреля 1917 года. Его встретили восторженно как признанного вождя социал-демократии. Но его скептическая позиция относительно перспектив немедленного построения социализма в России вызвала непонимание. А Плеханов сказал так: «Русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма...». Отношение к нему быстро менялось в худшую сторону. Большевики его презирали. «С октябрьским переворотом, — писал один из первых российских социал-демократов Лев Григорьевич Дейч, — вошло в обычай критиковать этого “властителя дум” как самого последнего изменника. Лица, не осмелившиеся раньше разинуть рта, смотревшие ему заискивающим взором в глаза, обрушились на него самым грубым, нахальным образом, извращая и клевеща на него и его взгляды». Плеханов был болен, горестно повторял: — Судьба дала мне хорошую голову, но плохое здоровье. Известный прозаик Борис Аркадьевич Пильняк собирался писать роман о революции. Он пришел к Плеханову и нашел его в бедственном положении. «Осунувшийся, изнуренный болезнью Плеханов голодал. Извинившись, я бегом помчался на рынок. На барахолке продал фамильные драгоценности: серебряный портсигар, бабушкино золотое кольцо, часы. У окрестных крестьян купил масло, яйца, молоко, хлеб и немного мяса».

— Сегодня, Борис Андреевич, вы для меня сделали гораздо больше, чем Ленин, — с горькой укоризной говорил Плеханов, — и все вместе взятые товарищи большевики. Прошу вас о нашем разговоре нигде не упоминать, нынче время злобно-крутое. Войны и революции не считаются с жертвами. Плеханов умер в мае 1918 года. Гроб доставили в Петроград и предали земле на Волковом кладбище, рядом с «неистовым» Виссарионом Белинским.

58

Пшеничный пирог «Умер Плеханов, — записала в дневнике Зинаида Гиппиус. — Его съела родина. Он умирал в Финляндии. Звал друзей, чтобы проститься, но их большевики не пропустили... Его убила Россия, его убили те, кому он, в меру сил, служил сорок лет. Нельзя русскому революционеру: 1) быть честным, 2) культурным, 3) держаться науки и любить ее. Нельзя ему быть — европейцем. Задушат. Еще при царе туда-сюда, но при Ленине — конец... Во всем сказывался его европеизм. Мягкие манеры, изысканная терпимость, никакой крикливости». После большевистского переворота другие левые социалисты растерялись. Меньшевики не могли понять, как их товарищи по подполью и эмиграции могли узурпировать власть. Член исполкома Петроградского Совета Федор Ильич Дан говорил на заседании ВЦИК (он входил в состав президиума): — Для всякого мыслящего политически здраво ясно, что вооруженные столкновения на улицах Петрограда означают не торжество революции, а торжество контрреволюции, которая сметет в недалеком будущем не только большевиков, но все социалистические партии.

19 ноября 1917 года лидер меньшевиков Юлий Осипович Мартов писал товарищу по партии и члену исполкома Петроградского Совета Павлу Борисовичу Аксельроду: «Самое страшное, чего можно было ожидать, совершилось — захват власти Лениным и Троцким в такой момент, когда и менее безумные люди, стоя у власти, могли бы наделать непоправимые ошибки. И еще, может быть, более ужасное — это то, что настал момент, когда нашему брату марксисту совесть не позволяет сделать то, что, казалось бы, для него обязательно: быть с пролетариатом, даже когда он ошибается. После мучительных колебаний и сомнений я решил, что в создавшейся ситуации на время “умыть руки” и отойти в сторону — более правильный исход, чем остаться в роли оппозиции в том лагере, где Ленин и Троцкий вершат судьбы революции». Павел Аксельрод, известный своим нравственным чутьем, выражался и еще резче. Он считал большевистский переворот «колоссальным преступлением», писал, что большевики насильственно прервали революционное развитие России и отбросили страну «на-

59

Ленин. Соблазнение России зад — в экономическом отношении чуть ли не в середину прошлого века, а в политическом — частью ко временам Петра Великого, а отчасти — Ивана Грозного». Юлия Мартова называют «великим неудачником», потому что он потерял свою партию — меньшевиков. На I съезде Советов в июне 1917 года меньшевиков было в два с половиной раза больше, чем большевиков. Совет в Петрограде создали меньшевики. Во ВЦИК меньшевики в сентябре–октябре 1917 года играли ведущую роль. Сам Мартов был избран членом ВЦИК, затем депутатом Моссовета. Но умеренность в России не ценится, и меньшевики быстро утратили свои позиции.

Печальный Пьеро

Вот главный вопрос: почему Россия в семнадцатом году, за несколько месяцев от Февраля до Октября, перепробовав все варианты политического устройства, сделала выбор в пользу правления куда более жесткого, чем царский режим? После Февральской революции не было в России более популярного и обожаемого политика, чем Александр Федорович Керенский, глава Временного правительства. «Радостное и даже восторженное ощущение себя как избранника судьбы и ставленника народа в нем, бесспорно, чувствовалось, — замечали современники, — но “хвастовства” и “замашек бонопартеныша”, в чем его постоянно обвиняли враги как слева, так и справа, в нем не было». Керенский создал новую моду — военный френч и фуражка, но без погон, кокарды и знаков различия. Вслед за ним так же оделись все комиссары Временного правительства. После Октября похожую форму носил Сталин, а подражая ему — и целая армия аппаратчиков. В лице Керенского, по словам современников, революционная демократия выдвинула убежденного государственника и горячего патриота. И при этом вот уже девяносто лет над Керенским принято только издеваться, рассказывая с насмешкой, что в октябре семнадцатого он будто бы сбежал из Петрограда в женском платье. «Успех Керенский имел на фронте потрясающий, — вспоминал современник. — Керенский в ударе: его широко разверстые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды волнующегося у его ног народного моря, то высоко поднимаются к небу. Заклиная армию отстоять Россию и революцию, землю и волю, Керен-

61

Ленин. Соблазнение России ский требует, чтобы и ему дали винтовку, что он сам пойдет впереди, чтобы победить или умереть. Я вижу, как однорукий поручик, нервно подергиваясь лицом и телом, прихрамывая, стремительно подходит к Керенскому и, сорвав с себя Георгиевский крест, нацепляет его на френч военного министра. Керенский жмет руку восторженному офицеру... Одна за другой тянутся к Керенскому руки. Бушуют рукоплескания... Где-то поднимаются и, ширясь, надвигаются торжественные звуки “Марсельезы”». Судьба Керенского похожа на судьбу Горбачева: сначала полный восторг, потом полное неприятие. Обоих винят в том, что были слишком осторожны, ни на что не могли решиться. Краснобаи — только говорят, но ничего не делают. И вот еще общее: судьбу и Керенского, и Горбачева решили пять августовских дней. Пяти дней в августе девяносто первого хватило, чтобы развалился Советский Союз. 17 августа члены ГКЧП собрались в Москве на секретном объекте КГБ, а 21 августа их уже арестовали. Те же пять дней в августе семнадцатого года погубили демократию в России.

27 августа Верховный главнокомандующий русской армией генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов потребовал от Керенского передать ему власть в стране, а 31 августа корниловских генералов уже арестовали. Вернувшись в Москву из Фороса, Михаил Сергеевич Горбачев таинственно заметил, что «всю правду вы никогда не узнаете». Относительно корниловского мятежа историки спорят вот уже почти сто лет. Но дело не в Корнилове. А в Керенском. В дни Февральской революции он был депутатом Государственной думы, по профессии — адвокат, по политическим взглядам — социалист-революционер, эсер. Это сейчас некоторым историкам кажется, что Февральская революция была чем-то случайным, чего никто не ожидал. А тогда ее ждали и встретили восторженно. «В первом часу дня пошел “куда все идут”, то есть к Думе, — вспоминал один из москвичей. — Начиная от Лубянской площади увидел незабываемую картину. К Театральной и Воскресенской площадям спешили тысячи народа, особенно много студентов и учащихся. Лица у всех взволнованные, радостные — чувствовался истинный празд-

62

Печальный Пьеро ник, всех охватило какое-то умиление. Вот когда сказалось братство и общность настроения. А я стар уж, что ли, стал, чуть не плакал, сам не зная отчего... Необычайные картины: у солдат в одной руке или шашка, а в другой красный флаг; или так: солдат и студент идут обнявшись, и у солдата флаг, а у студента ружье... Городовых — нигде, нигде не видно. Да здравствует единение народа в пользу скорого мира и порядка в нашей стране! Долой старых, безумных, бессовестных правителей, и да заменят их люди энергичные, мудрые и честные!» Ариадна Владимировна Тыркова, член ЦК конституционно-демократической партии, записала в дневнике: «3 марта. По всему городу идут уличные митинги. Что говорят, не разберешь, так охрипли ораторы. Солдаты носят красные плакаты: “Земля и Воля”, “Демократическая республика”. Всюду пение. Солнце светит морозное, ясное. Какая-то новая, неиспытанная легкость. Никогда не думала, что можно себя так чувствовать». «“Россия, ты больше не раба” — вот лозунг всех известий, — вспоминал очевидец. — Потоки народа и войск к Думе сегодня еще могучее. Может быть, с пол-Москвы, то есть до миллиона людей, целый день идут, стоят, машут шапками, платками, кричат “ура” и свищут небольшим группам полицейских, которых нет-нет да и проведут как арестованных в Думу. Мне даже от души жалко их: такие же русские люди, в большинстве семейные, пожилые и идут как отверженные, проклятые... Сегодня настроение у всех высокоторжественное, бодрое и веселое, заметно всеобщее единодушие. К старому, кажется, ни у кого нет ни сожаления, ни веры в возврат его. Поразителен порядок. Народ заполняет все тротуары, всю ширину мостовых, но стоит показаться группе воинов или автомобилю, как сейчас же раздается по сторонам, и образуется свободный проход или проезд... Вчера еще не было полной уверенности в торжестве народной власти, но сегодня она непоколебима: разве можно у многомиллионной толпы вырвать то, что попало ей в руки!» Первым Временное правительство возглавил князь Георгий Евгеньевич Львов. В начале войны его избрали главноуполномоченным

63

Ленин. Соблазнение России Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам. Львов был человеком уважаемым, но принято считать, что ему недоставало командных качеств. «Мы не почувствовали перед собой вождя, — писал министр иностранных дел Павел Николаевич Милюков. — Князь был уклончив и осторожен, отделывался общими фразами. Коллега по партии спросил мое мнение: “Ну что? Ну как?” Я ему с досадой ответил одним словом: “Шляпа!” Я был сильно разочарован. Нам нужна была во что бы то ни стало сильная власть. Этой власти князь Львов с собой не принес». По мнению Милюкова, Львову не хватало той любви к власти, без которой историей, к сожалению, не «вырабатываются» крупные политические деятели. Быть может, в еще большей степени помешали Львову его славянофильское народолюбие, толстовское непротивленчество и несколько анархическое понимание свободы: «Свобода, пусть в тебе отчаются иные, я никогда в тебе не усомнюсь». Львов принимал разрушительную стихию революции за подъем народного творчества...

5 марта князь Львов разослал по телеграфу циркулярное распоряжение — «устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей». Власть следовало передать председателям губернских земских управ в качестве правительственных комиссаров.

— Назначать никого правительство не будет, — сказал журналистам князь Львов. — Это вопрос старой психологии. Такие вопросы должны решаться не в центре, а самим населением. Пусть на местах сами выберут. Мера была, по мнению Милюкова, необдуманная и легкомысленная. Это привело к хаосу. Люди не были готовы к самоорганизации и устройству жизни на новых началах. Привыкли полагаться на высшую власть, которая все ведает. В результате власть в стране исчезла, как исчезла полиция. Власть брал тот, кто мог. Винтовка рождала власть. И кровь. Но Львов не хотел в этом участвовать. Первый состав Временного правительства в мае семнадцатого опубликовал декларацию: «Основою политического управления страной Временное правительство избрало не принуждение и насилие, но добровольное под-

64

Печальный Пьеро чинение свободных граждан... Временным правительством не было пролито ни капли народной крови». Руководители Временного правительства искренне говорили: — Мы не сохраним эту власть ни минуты после того, как свободные, избранные народом представители скажут нам, что они хотят на наших местах видеть людей, более заслуживающих доверия. Господа, власть берется в эти дни не из сладости власти. Это — не награда и не удовольствие, а заслуга и жертва. И князь Львов по собственной воле ушел из правительства. После отставки к нему заглянул известный журналист: «Я не сразу узнал Георгия Евгеньевича. Передо мною сидел старик с белой как лунь головой, опустившийся, с медленными, редкими движениями... Он казался совершенно изношенным. Он сказал: — Мне ничего не оставалось делать. Для того чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать. А Керенский это может». В конце жизни князь Львов во всем винил главным образом самого себя.

— Ведь это я сделал революцию, я убил царя и всех... всё я, — говорил он в Париже другу детства. «В комнату вбежал остриженный бобриком бритый человек с не по возрасту помятым лицом желтоватого оттенка, — так описывал Керенского Федор Степун. — Бросилась в глаза невероятная близорукость депутата. Подходя к человеку и не сразу узнавая его, он на минуту, чтобы разглядеть незнакомца, весь погружался в хмурую щурь. Через секунду, узнав, он радостно протягивал руку и, разгладив морщины на лбу, просветлялся на редкость приветливою улыбкою... Меня поразил его голос: могучий, волнующий, металлический, голос настоящего трибуна... Он говорил громко и твердо, характерно разрывая и скандируя слоги слов. В его речи были стремительность и подъем». Александр Федорович стал вторым и последним главой правительства, деятельность которого все еще остается недооцененной. А ведь Временное правительство объявило амнистию по всем делам, политическим и религиозным, свободу союзов, печати, слова, собра-

65

Ленин. Соблазнение России ний и стачек. Отменило все сословные, вероисповедные и национальные ограничения. Начало подготовку к созыву на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое должно было установить форму правления и принять конституцию страны. Февральская революция и по сей день считается всего лишь прелюдией Октября. Но Февраль избавил страну от архаичной системы управления. Если бы установилась буржуазная демократическая республика, Россия стала бы крупнейшей мировой индустриальной державой, не заплатив такой страшной цены, которую ее заставили заплатить большевики. Но почему же всего за полгода от революционного восторга и надежд Февраля 1917 года не осталось и следа? В семнадцатом году бездна уже разделила Россию на два лагеря. Может быть, один только Керенский верил еще в то, что канат, по которому он, балансируя, скользит над бездной, есть тот путь, по которому пойдет революция... Керенский пытался найти согласие в обществе и тратил все свои силы на это единение, его и называли «главноуговаривающим». «В его речи чувствовалась живая, всепримиряющая вера в Россию, в революцию, в справедливый мир, — записал в дневнике современник. — Главным же образом в нем чувствовалась святая, но наивная русско-либеральная вера в слово, в возможность все разъяснить, всех убедить и всех примирить». С каждым днем он отставал от стремительно развивающихся событий и терял поддержку. Известно, как любит российская интеллигенция очаровываться новыми политическими фигурами, а потом столь же поспешно разочаровываться. А он не понимал, почему общество к нему так переменилось. Февраль был праздником избавления от власти, которая надоела и опротивела всем. Люди, которых никто не выбирал, которые сами себя назначали на высокие должности и с презрением взирали на народ, вдруг обнаружили, что их ненавидят и презирают. А дальше начались революционные будни. «Керенский ездит по фронту, — записывал в дневнике современник, — целуется, говорит, как Кузьма Минин, его качают, ему аплоди-

66

Печальный Пьеро руют, дают клятвы идти, куда велит, но на деле этого не показывают: погрызывают подсолнушки да заявляют разные требования. А в тылу взрывы, пожары, железнодорожные катастрофы, аграрные захваты, погромы, грабежи, самосуды, нехватка продуктов и страшное вздорожание жизни». Надо было устраивать жизнь по-новому. А как? Считалось, что освобождение России от царского гнета само по себе вызовет энтузиазм в стране. Но выяснилось, что нет привычки к самоорганизации. В стране всегда была только вертикаль власти, но не было горизонтальных связей. Люди не привыкли договариваться между собой — ведь все решало начальство. Не было привычки принимать во внимание интересы других. Господствовала нетерпимость к иному мнению. Компромисс — презираемое слово. «Полиция все же следила за внешним порядком, — записывал в дневнике один из москвичей, — и заставляла дворников и домовладельцев очищать от тающего снега крыши, дворы, тротуары и улицы. А теперь, при свободе, всякий поступает как хочет. На улицах кучи навоза и громадные лужи тающего снега... Хвосты увеличиваются, трамвайные вагоны ломаются от пассажиров-висельников на буферах, подножках и сетках. Солдаты шляются без всякой надобности и в крайнем непорядке, большинство из них не отдают офицерам честь и демонстративно курят им в лицо. Мы целый месяц все парили в облаках и теперь начинаем спускаться на землю и с грустью соглашаемся, что полная свобода русскому человеку дана еще несколько преждевременно. И ленив он, и недалек, и не совсем нравственен». Необходимость решать все самому оказалась невыносимо тяжким испытанием. Раньше человек знал, что будет завтра, что будет через десять лет, мог прогнозировать. И вдруг его заставили самого думать о завтрашнем дне, о том, как прожить. К этому не приучали. И не каждый способен, особенно в солидном возрасте, научиться это делать. И люди испугались хаоса, сами захотели сильной власти, на которую можно перевалить ответственность за свои жизни. Особенно пугающе выглядела развалившаяся армия.

67

Ленин. Соблазнение России «Мы уже как-то мало верим в мощь такого воинства, — замечают очевидцы, — не по форме одетого, расстегнутого, неподтянутого, не признающего в своем укладе чинов и старших, всекурящего, бредущего гражданской косолапой походкой и готового в случае чего “дать в морду” своему начальству». «Стало также совсем невыносимым передвижение по железным дорогам, — вспоминал бывший глава правительства Владимир Николаевич Коковцов. — Все отделения были битком набиты солдатами, не обращавшими никакого внимания на остальную публику. Песни и невероятные прибаутки не смолкали во всю дорогу. Верхние места раскидывались, несмотря на дневную пору, и с них свешивались грязные портянки и босые ноги...». Одним из первых неудачу Февраля почувствовал военный и морской министр Временного правительства Александр Иванович Гучков. «Гучков, — писал его коллега по правительству Владимир Дмитриевич Набоков, — с самого начала в глубине души считал дело проигранным и оставался в правительстве только для успокоения совести. Ни у кого не звучала с такой силой, как у него, нота глубочайшего разочарования и скептицизма. Когда он начинал говорить своим негромким и мягким голосом, смотря куда-то в пространство слегка косыми глазами, меня охватывала жуть, сознание какой-то полной безнадежности...». Все, что происходило после Февраля, делалось слишком поздно, слишком медленно, слишком половинчато, и все упущения и ошибки складывались в роковую цепь, под бременем которой республика пала. Правительству не хватало авторитета. Общество так быстро устало от бесконечных раздоров, уличных демонстраций, нищеты и нехватки продовольствия, что жаждало передать власть тем, что вернул бы стране порядок и благополучие.

«12 мая, — записывал в дневнике один из москвичей. — В Москве вот уже четыре дня бастуют официанты, повара и женская прислуга в ресторанах, клубах, кофейнях и гостиницах. Публика приезжая и “недомовитая” бедствует...

1 июня. Официанты забастовку, кажется, прекратили. Но сейчас же началась забастовка дворников, и благодаря этому московские

68

Печальный Пьеро улицы, не исключая и центральные, представляют собой мусорные ящики. По тротуарам ходить стало мягко: лоскуты бумаг, папиросные коробки, объедки, подсолнечная шелуха и тому подобная дрянь, а дворники сидят себе на тумбах, погрызывают семечки да поигрывают на гармошках». Вера Николаевна Фигнер, участница покушения на Александра II, много лет отсидевшая в Шлиссельбурге, писала в сентябре 1917 года: «Все утомлены фразой, бездействием, вязнем безнадежно в трясине наших расхождений... Ни у кого нет и следа подъема благородных чувств, стремления к жертвам. У одних этих чувств и стремлений вообще нет, другие измучены духовно и телесно, подавлены величиной задач и ничтожеством средств человеческих и вещественных для выполнения их». Страна разрушалась на глазах, как осенью девяносто первого. И Керенский, и Горбачев уже ничего не могли предложить для спасения разваливавшейся и впадавшей в нищету страны.

— Если не хотят мне верить и за мной следовать, я откажусь от власти, — бросил в отчаянии Александр Керенский. — Никогда я не употреблю силы, чтобы навязать свое мнение... Когда страна хочет броситься в пропасть, никакая человеческая сила не сможет ей помешать, и тем, кто находится у власти, остается одно — уйти. Услышав его слова, тогдашний французский посол в России недоуменно заметил: — Когда страна находится на краю бездны, то долг правительства — не в отставку уходить, а с риском для собственной жизни удержать от падения в бездну. Главная проблема главы Временного правительства состояла в том, что солдаты требовали мира любой ценой, а Керенский считал немыслимым пойти на сепаратный мир с Германией, потому что понимал чувства офицеров, столько лет сражавшихся с ненавистным врагом. Армия подчинилась приказу Керенского перейти в наступление в Галиции. 18 июня 1917 года начал наступление Юго-Западный фронт. Двинулся вперед и Западный фронт. Но немцы перешли в контр­наступление, и русские войска сначала остановились, а потом и побежали.

69

Ленин. Соблазнение России «Наши войска оставили Ригу и покрыли величайшим позором и армию, и всю нацию, — записала в дневнике вдовствующая императрица Мария Федоровна. — Какое жестокое унижение испытываешь, когда думаешь о том, как быстро исчез тот великолепный дух, присущий дотоле столь беспримерно храброй, а ныне деморализованной армии, — это самое ужасное и невероятное, что могло только случиться!» Вот тогда Россия услышала твердый голос генерала Лавра Георгиевича Корнилова. Командующий Юго-Западным фронтом потребовал восстановить смертную казнь, чтобы заставить армию подчиняться приказам. «Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит, — говорил Корнилов. — На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования...». И с этого момента закрутилась интрига, погубившая всех ее участников, а заодно и Россию, потому что третьим в этой большой игре стал Борис Викторович Савинков, один из самых знаменитых террористов двадцатого столетия. Дворянин, член боевой организации партии эсеров, он участвовал во множестве терактов, организовал убийство министра внутренних дел и шефа жандармов Вячеслава Константиновича Плеве и великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора и командующего войсками округа. Савинкова приговорили к смертной казни. Он бежал из страны. За ним следило около сотни агентов заграничной агентуры департамента полиции. Но помешать его террористической деятельности полиция не смогла. «Изящный человек среднего роста, одетый в хорошо сшитый серо-зеленый френч, — так выглядел Савинков в семнадцатом году. В суховатом, неподвижном лице сумрачно, не светясь, горели небольшие, печальные и жестокие глаза. Левую щеку от носа к углу жадного и горького рта прорезала глубокая складка. Голос у Савинкова был невелик и чуть хрипл. Говорил он короткими, энергичными фразами, словно вколачивая гвозди в стену».

70

Печальный Пьеро Керенский сделал товарища по партии Бориса Савинкова своим заместителем в Военном министерстве. В нем была симпатичная военным подтянутость, четкость жестов и распоряжений, немногословность, пристрастие к шелковому белью и английскому мылу. Главным же образом производил впечатление прирожденный и развитый в подполье дар распоряжаться людьми. Керенский нашел себе странного союзника, которого, видимо, не вполне понимал. Кто-то точно сказал, что Савинков при его страсти к интригам и заговорам был бы уместен в Средние века в Италии, но ему совершенно нечего делать в Петрограде. «Душа Бориса Викторовича, одного из самых загадочных людей среди всех, с которыми мне пришлось встретиться, была внутренне мертва, — писал его коллега по Военному министерству. — Если Савинков был чем-нибудь до конца захвачен в жизни, то лишь постоянным самопогружением в таинственную бездну смерти». Борис Савинков писал Зинаиде Гиппиус в июле 1917 года: «Окончить войну поражением — погибнуть. Не думаю ни о чем. Живу, то есть работаю, как никогда не работал в жизни. Что будет — не хочу знать. Люблю Россию и потому делаю. Люблю революцию и потому делаю. По духу стал солдат и ничего больше. Все, что не вой­на, — далекое, едва ли не чужое. Тыл возмущает. Петроград издали вызывает тошноту. Не хочу думать ни о тыле, ни о Петрограде». Большевиков и разгула стихии, анархии боялся и Александр Федорович Керенский. Он тоже чувствовал, что власть в стране переходит к большевикам. Савинков и предложил ему назначить Корнилова на пост Верховного главнокомандующего с дальним прицелом. «По замыслу Савинкова, Корнилов, которого он не без задней мысли выдвигал на пост главнокомандующего, должен был сыграть решающую роль в освобождении Временного правительства из-под власти Советов... В конце концов дело сводилось к осуществлению военной директории — Керенского, Корнилова и Савинкова», — писал Федор Степун. Борис Викторович предполагал вызвать с фронта надежные конные части, объявить в Петрограде военное положение, ликвидировать большевиков и провозгласить диктатуру директории. Савинков

71

Ленин. Соблазнение России презрительно называл Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов «Советом рачьих, собачьих и курячьих депутатов». «Ему, вероятно, казалось, — в этом была его главная психологическая ошибка, — что достаточно как следует прикрикнуть на всю эту “сволочь” и взять ее по-настоящему в оборот, чтобы она перед ним с Корниловым побежала...». Такие разговоры Савинков как заместитель военного министра и вел с генералом Корниловым. Сын волостного писаря Лавр Георгиевич Корнилов, окончив Николаевскую академию Генерального штаба с малой серебряной медалью, проявил себя человеком смелым и даже авантюрным. Он с пользой для военного ведомства совершил экспедиции в Афганистан и Китай. В августе 1914 года он принял дивизию, не имея достаточного опыта строевой и штабной работы. Дивизия попала в окружение и была практически уничтожена. «Это был очень смелый человек, решивший, очевидно, составить себе имя во время войны, — писал его командир генерал Алексей Алексеевич Брусилов. — Корнилов всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчета в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость. Считаю, что этот безусловно храбрый человек сильно повинен в излишне пролитой крови солдат и офицеров. Благодаря своей горячности он без пользы губил солдат». Корнилов попал в румынский плен, откуда летом 1916 года бежал. В плену оказался не один десяток русских генералов, а бежал один только Корнилов, за что был удостоен приема у императора и ордена. После Февральской революции знаменитого генерала поставили во главе столичного военного округа. О его политических взглядах судить трудно, но революцию он принял безоговорочно. Корнилову поручили провести арест императрицы Александры Федоровны и царских детей. Генерал Деникин свидетельствует: «Монархисты пытались вовлечь Корнилова в переворот с целью возвести на престол великого князя Дмитрия Павловича. Корнилов категорически заявил, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойдет». В мае семнадцатого он принял командование армией на Юго-Западном фронте. Через месяц стал командовать фронтом. А 19 июля

72

Печальный Пьеро его уже назначили Верховным главнокомандующим. Воевал он всего год с небольшим (столько же, сколько пробыл в плену), из них восемь месяцев был комдивом, шесть месяцев командовал корпусом, два месяца — армией и одиннадцать дней — фронтом. Ни одной крупной военной операции не провел. Он был выбран Временным правительством в расчете на его большую популярность. «Я видел Корнилова только мельком, но никогда не забуду его темного, сумрачного лица, его узких калмыцких глаз, — вспоминал Федор Степун. — В качестве телохранителей его сопровождали текинцы; впереди и позади его автомобиля ехали автомобили с пулеметами... На вокзале в Москве ему была устроена торжественная встреча. На площадь он был вынесен на руках. Народ приветствовал его раскатистым “ура”... Когда в Большом театре появилась небольшая фигура Корнилова, вся правая часть зала и большинство офицеров встают и устраивают генералу грандиозную овацию. Зал сотрясается от оглушительных аплодисментов, каких в его стенах не вызывал даже Шаляпин. Солдатская масса продолжает демонстративно сидеть...». Мгновенный взлет сыграл с ним злую шутку. Он ощутил себя более значительной фигурой, чем был в реальности. Получив новое назначение, телеграфировал Керенскому: «Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого проходит в беззаветном служении Родине, заявляю, что Отечество гибнет... Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего». Подобные телеграммы и громкие речи ему писали другие. Корнилов не был рожден для роли «генерала на белом коне». Ему не хватало обаяния, политического кругозора и дара управлять людьми. Одинокий эгоцентрик Савинков привык в качестве главы террористической организации брать всю ответственность на себя. Прирожденный заговорщик и диктатор, он был склонен преувеличивать свою власть над людьми. Савинков так вел дело, что генерал Корнилов имел основания считать, будто действует с ведома и согласия Керенского. Генерал соглашался разделить власть с Керенским и Савинковым:

73

Ленин. Соблазнение России — Новая власть в силу обстоятельств должна будет прибегнуть к крутым мерам. Я бы желал, чтобы они были наименее крутыми, кроме того, демократия должна знать, что она не лишится своих любимых вождей и наиболее ценных завоеваний. А Керенский полагал, что генерал Корнилов неукоснительно исполняет пожелания главы правительства. Александр Федорович, похоже, намеревался вызвать в Петроград надежную фронтовую часть и объявить в столице военное положение, чтобы навести порядок и покончить с большевиками. «Но не думаю, чтобы он был готов на “решительные и беспощадные меры против демократии”, — вспоминал Федор Степун, — и уже совсем не допускаю мысли, чтобы он приветствовал Корнилова как вождя директории... Керенский ни минуты не думал о смещении власти вправо, а лишь о том, как при помощи Корнилова утвердить власть подлинной демократии, то есть свою собственную...». Члены ГКЧП в августе девяносто первого утверждали, что Горбачев захотел въехать в рай на чужом горбу. Сам объявить чрезвычайное положение не решился, а им сказал: «Черт с вами, действуйте!» Да если бы Горбачев когда-нибудь в жизни говорил: «Вы действуйте, а я посижу в сторонке», он бы никогда не стал генеральным секретарем! Он принадлежит к породе властных и авторитарных людей, которые исходят из того, что все должно делаться по их воле... Так ведь и Корнилов уверял, что всего лишь исполняет волю правительства! 27 августа 1917 года, в воскресенье, Корнилов отправил в Петроград 3-й конный корпус для проведения операции против большевиков. Керенский отрешил Корнилова от должности. В ответ Корнилов провозгласил себя правителем России и заявил, что Временное правительство действует под давлением большевиков и в полном соответствии с планами германского генерального штаба. Но ничего из корниловского мятежа не вышло. Лавр Георгиевич, человек эмоциональный, импульсивный и прямолинейный, и мятежником оказался спонтанным, плохо подготовившимся. «Для роли “генерала на белом коне” Корнилов создан не был и о ней вряд ли мечтал, — вспоминал один из руководителей Военного

74

Печальный Пьеро министерства. — Для такой роли ему не хватало как блеска и обаяния личности, так и универсальности политического кругозора, как узколичного честолюбия, так и дара владеть людьми». «Он был прежде всего солдат, — считал Павел Милюков, — храб­ рый рубака, способный воодушевить личным примером армию во время боя, бесстрашный в замыслах, решительный и настойчивый в выполнении их. Политический кругозор Корнилова был крайне узок. При его наивности и при той легкости, с которой он поддавался личной лести, он был всегда окружен проходимцами и авантюристами темного происхождения и невысокого разбора». Если Керенский одержал легкую победу, то это объясняется тем, что в его распоряжении была непримиримая к Корнилову рабочая армия. Железнодорожники с восторгом разбирали пути, по которым двигались корниловские эшелоны, не давали локомотивов, а иногда угоняли эшелоны в обратном направлении... В помощь Корнилову собирались выступать какие-то подпольные организации. Но один из их участников рассказал впоследствии, что отпущенные на поднятие восстания деньги пропили, а глава заговора решающую ночь провел в клубе... Все произошло, как в девяносто первом! Когда Горбачев отказался подписать документы ГКЧП, планы заговорщиков рухнули. Помощник Горбачева Анатолий Черняев, который был вместе с президентом в Форосе, пишет, что продуманного заговора как такового не было, был расчет на то, что Горбачева можно будет втянуть в это дело. И как только Горбачев «дал отлуп», все посыпалось. ГКЧП по природе своей, по составу своему изначально не способен был «сыграть в Пиночета»! Из Корнилова тоже Наполеон не получился. «Корнилов, — писал генерал Брусилов, — был человек страстный и желавший во что бы то ни стало выдвинуться. Полководцем он не был и по свойству своего характера не мог им быть. Полководец прежде всего должен иметь хладнокровную и вдумчивую голову, чего у него никогда не было. Это — начальник лихого партизанского отряда и больше ничего... Бедный человек, он запутался сильно». Керенскому пришлось отправить Савинкова в отставку, которую тот отпраздновал в подвале кавказского ресторанчика вином и шаш-

75

Ленин. Соблазнение России лыками вместе с офицерами «дикой дивизии». После Октября он стал непримиримым врагом советской власти. Говорят, в 1918 году он «вел себя в Москве с вызывающей храбростью: ходил по улицам в черном френче и желтых сапогах, утверждая, что любой чекист при встрече с ним первый постарается скрыться». «Громадным подспорьем Савинкову была его биологическая храб­ рость, — писал человек, который был рядом с ним в семнадцатом году. — Савинков не склонял головы ни перед немецкими, ни перед большевистскими пулями... Смертельная опасность не только повышала в нем чувство жизни, но наполняла его душу особою, жуткою радостью: “Смотришь в безд­ ну, и кружится голова, и хочется броситься в бездну, хотя броситься — погибнуть”. Не раз бросался Савинков вниз головой в постоянно манившую его бездну смерти, пока не размозжил своего черепа о каменные плиты, выбросившись из окна московской тюрьмы ГПУ». После Гражданской войны он покинул страну. Но чекисты умело заманили его в Россию. Савинков сделал все, что от него требовали: публично покаялся и призвал соратников прекратить борьбу против советской власти. Надеялся на освобождение. Убедившись, что выпускать его не собираются, 7 мая 1925 года Савинков выпрыгнул из открытого окна кабинета на Лубянке... После корниловского мятежа Временное правительство не продержалось в Зимнем дворце и двух месяцев. Вместе с Временным правительством рухнула едва появившаяся в России демократия. В стране была установлена диктатура. Между прочим, руководители Временного правительства говорили, что не будь большевистского переворота, Россия бы не подписала сепаратный договор с Германией. Закончила бы Первую мировую вой­ну вместе с союзниками и вместе со всеми заключила мир в Версале. Временное правительство не позволило бы союзникам в Версале подписать договор с разгромленной Германией на таких обидных для немцев условиях. Следовательно, не появился бы Адольф Гитлер и не было бы Второй мировой войны... «К Керенскому, — вспоминал Александр Вертинский, — скоро приклеилась этикетка “Печальный Пьеро Российской революции”.

76

Печальный Пьеро Собственно говоря, это был мой титул, ибо на нотах и афишах всегда писали: “Песенки печального Пьеро”. И вообще на Пьеро у меня была, так сказать, монополия!» «Думаю, что если бы Керенский чаще пользовался своим бесспорным правом на отдых, — писал Федор Степун, — дело революции от этого только бы выиграло. Большинство сделанных Керенским ошибок объясняется не тою смесью самоуверенности и безволия, в которой его обвиняют враги, а полной неспособностью к технической организации рабочего дня. Человек, не имеющий в своем распоряжении ни одного тихого, сосредоточенного часа в день, не может управлять государством. Если бы у Керенского была непреодолимая страсть к ужению рыбы, он, может быть, не проиграл Россию большевикам. Руководство людьми, да еще в революционную эпоху, требует, как всякое искусство, интуиции. Интуиция же, младшая сестра молитвы, любит тишину и одиночество». Нет, дело было не в дефиците свободного времени. Демократия — не подарок, не самостоятельно действующий механизм, а форма политической культуры, которую следует развивать и поддерживать. От Февраля до Октября прошло слишком мало времени. От внезапно свалившейся свободы растерялись. Вертикаль власти рухнула, а привычки к самоорганизации не было. Она бы появилась, но не хватило времени. И сейчас любят говорить, что Россия не готова к демократии, и в семнадцатом звучало то же самое. Ребенок рождается на свет не красавцем. Трудно в этом крохотном существе разглядеть будущую красавицу или олимпийского чемпиона. Ему надо вырасти. А демократия в России такого шанса не получила. «Каково-то теперь Керенскому, нашему народному герою? — задавался вопросом современник. — Он на фронт то на автомобиле, то на аэроплане, то бегом. Летает под артиллерийскими выстрелами вблизи от военных действий. Выкрикивает зажигательные речи, грозит, топает ногами, целуется с героями, перевязывает сам их раны. Смерть тут где-нибудь на волоске от него, но он не только не боится ее, но, может быть, жаждет ее... Может быть, ему стыдно стало перед собой за веру

77

Ленин. Соблазнение России в русского человека, и он, ждавший от него сердца и души, видит теперь, что наш народ злосердечен и темен до дикости». В 1991 году писатель Валентин Распутин сказал Горбачеву: — Пора употребить не только власть, но и силу для того, чтобы остановить зарвавшихся демократов, заткнуть им рот. Все ждали, что ответит Горбачев. Взгляд его стал мрачным, и он сказал хриплым голосом: — Нет, что хотите, но крови не будет. Пока я президент, крови в стране не будет. В другой ситуации Горбачев продолжил: — Вы и представить себе не можете, как это легко — повернуть назад. Одного слова достаточно. Мог ли Александр Федорович Керенский сохранить власть? Да, мог. Теми же средствами, которыми до Михаила Сергеевича Горбачева держали власть большевики. «Начальник политического сыска доложил руководству Военного министерства о заговорщических планах некоторых правых и левых организаций, — вспоминал Федор Степун. — Мы решили добиться от Керенского ареста и высылки некоторых подозрительных лиц. После длившихся до полуночи разговоров Керенский согласился с нашими доводами. Но на рассвете, когда адъютант принес указ о высылке, Керенский наотрез отказался подписать его. Бледный, усталый, осунувшийся, он долго сидел над бумагою, моргая красными воспаленными веками и мучительно утюжа ладонью наморщенный лоб. Мы молча стояли над ним и настойчиво внушали ему: подпиши. Керенский вдруг вскочил со стула и почти с ненавистью обрушился на нас: — Нет, не подпишу! Какое мы имеем право, после того как мы годами громили монархию за творящийся в ней произвол, сами почем зря хватать людей и высылать без серьезных доказательств их виновности? Делайте со мною что хотите, я не могу». Вопрос о введении вновь смертной казни был тяжким испытанием для революционных деятелей. «Мне, — вспоминал начальник политуправления Военного министерства, — пришлось принести на подпись Керенскому только что

78

Печальный Пьеро вынесенный на фронте смертный приговор. Быстро пробежав бумагу, Керенский безо всяких колебаний заменил высшую меру наказания тюремным заключением... Он просто сделал самое для как либерала и правозащитника привычное дело... Он вовсе не был на все решившимся революционным вождем». На одном совещании генерал Корнилов сказал, что не желавший сражаться полк, узнав о том, что отдан приказ о его истреблении, сразу же вернулся на позиции. Ему зааплодировали. Керенский возмутился: — Как можно аплодировать, когда вопрос идет о смерти? Разве вы не понимаете, что в этот час убивается частица человеческой души? «Видеть в его словах проявления слабости и безволия могут только нравственные уроды», — заметил современник. Как не сравнить реакцию Керенского с аплодисментами, которыми в советские времена сопровождалось вынесение бесчисленных смертных приговоров!

24 октября, за день до Октябрьской революции, Керенский выступал в Мариинском дворце в Совете Республики — это был так называемый предпарламент, образованный представителями различных партий и общественных организаций. Совет Республики должен был действовать до созыва Учредительного собрания. Керенский назвал действия партии Ленина предательством и изменой государству. Он сказал, что распорядился начать соответствующее судебное следствие и провести аресты. Поздно! Ведь это он, не щадя своей популярности, смело бросил в революционную толпу свои знаменитые слова о взбунтовавшихся рабах: — Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?!. Я жалею, что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой, что мы умеем без хлыста и палки управлять своим государством. Не вина, а беда его в том, что властители такой страны, как наша, делаются из другого, куда более жесткого материала. Зато он не пролил крови, не вошел в историю палачом, тюремщиком и губителем

79

Ленин. Соблазнение России собственного народа. Матери не проливали слез на сыновьих могилах по его вине. И если есть высший суд, то такие грехи, как тщеславие, суетность да малая толика позерства, ему простятся. «Александр Федорович Керенский проиграл борьбу за власть, проиграл революцию, проиграл Россию, — писал один из его соратников. — И тем не менее я продолжаю настаивать на том, что линия Керенского была единственно правильной... Вина Керенского не в том, что он вел Россию по неправильному пути, а в том, что он недостаточно энергично вел ее по правильному». В Петрограде 14 сентября открылось Демократическое совещание, которое должно было сформировать новое коалиционное правительство. Но никто не хотел договариваться. Председательствовал социал-демократ Николай Семенович Чхеидзе, который с горечью сказал: — Вместо скачка в царство свободы был сделан прыжок в царство анархии. «Самое главное и самое худшее — толпа, — писал Максим Горький своей жене Екатерине Павловне Пешковой. — Это — сволочь, трусливая, безмозглая, не имеющая ни капли, ни тени уважения к себе, не понимающая, зачем она вылезла на улицу, что ей надо, кто ее ведет и куда. Видела бы ты, как целые роты солдат при первом же выстреле бросали винтовки, знамена и били башками окна магазинов, двери, залезая во всякую щель! Это — революционная армия, революционный свободный народ!» В кризисные времена люди устают от политики и начинают видеть зло в ней самой. В обществе с давними демократическими традициями отношение к политике иное — спокойное и лишенное бурных эмоций. Но до этого России еще было далеко. Отвращение вызывали бесплодные дискуссии и митинги, взрывы гнева и взаимной ненависти среди депутатов. Вину за экономические проблемы люди приписывали демократии как таковой, ответственность за житейские и бытовые неурядицы возлагали на демократов. При этом забывали, что все экономические трудности были унаследованы Россией от царского режима. А республика просто не могла так быстро решить все проблемы. «В Таврическом дворце помещалась вся Россия, — поражался прибывший с фронта офицер, — Временное правительство, Испол-

80

Печальный Пьеро нительный комитет Государственной думы и Совет рабочих и солдатских депутатов... Двигаться и дышать было трудно. Стоял тяжкий дух пота и махорки. Под ногами скользкий, грязный, заплеванный подсолнухами и окурками пол... В “советском” буфете было тесно, душно, накурено, но всех задаром кормили щами и огромными бутербродами. Еды было много, посуды мало, а услужения никакого». Общество легко вернулось в управляемое состояние, когда люди охотно подчиняются начальству, не смея слова поперек сказать и соревнуясь в выражении верноподданничества. И все покорно говорят: «Да, мы такие, нам нужен сильный хозяин, нам без начальника никуда». Люди готовы строиться в колонны и шеренги, не дожидаясь, когда прозвучит команда, а лишь уловив готовность власти пустить в ход кулак или что-то потяжелее. Это, верно, куда более укоренившаяся традиция — всеми фибрами души ненавидеть начальство, презирать его и одновременно подчиняться ему и надеяться на него. Эпоха Февраля была слишком недолгой, чтобы демократические традиции укоренились. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия. К Октябрю все были подавлены, измучены, истощены. Страна не выдержала испытания свободой. «Ленин был единственным человеком, — отмечал Федор Степун, — не боявшимся никаких последствий революции. Этою открытостью души навстречу всем вихрям революции Ленин до конца сливался с самыми темными, разрушительными инстинктами народных масс. Не буди Ленин самой ухваткой своих выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не полонила бы русской души с такою силою, как оно случилось». Только кажется, что за Лениным пошли те, кто мечтал продолжить революционный разгул. Большинство людей привыкли полагаться на начальство — и не выдержали его отсутствия. Исчезновение государственного аппарата, который ведал жизнью каждого человека, оказалось трагедией. Большевиков поддержали те, кто жаждал хоть какого-нибудь порядка, кто повторял, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Люди верно угадали, что большевики установят

81

Ленин. Соблазнение России твердую власть. Значительная часть общества не симпатизировала большевикам, но всего за несколько месяцев успела возненавидеть демократию. Почему российское общество проявило такой радикализм, такую жестокость? Не было ли это результатом отсутствия полноценной политической жизни при царизме, когда ни одна проблема не решалась разумным путем, потому не сложилось ни привычки, ни традиции искать решения ненасильственными методами? Напротив, была привычка к крайностям. Вот и ухватились за предложенную большевиками возможность ликвидировать несправедливость собственными руками. Идеалы демократии просто не успели утвердиться. Крестьяне не знали иной формы правления, кроме самодержавной монархии и вертикали власти. Они за несколько месяцев 1917 года не успели осознать смысл тайного и равного голосования.

Разгон Учредительного собрания

«Мы в снеговом безумии, и его нельзя понять даже приблизительно, если не быть в его кругу, — отмечала известная писательница Зинаида Гиппиус. — Европа! Глубокие умы, судящие нас издали! Вот посидел бы обладатель такого ума в моей русской шкуре, сейчас, тут, даже не выходя на улицу, а у моего окна, под сугробной решеткой Таврического дворца. Посмотрел бы в эту лунную тусклую синь притаившегося, сумасшедшего, голодного, раздраженного запахом крови, миллионного города... Да если знать при этом хоть только то, что знаю я, знать, что, бурля, делается и готовится за этими стенами и окнами занавешенными...». В Таврическом дворце решалась судьба России. В тот исторический миг Гражданскую войну можно было предотвратить. В Таврическом дворце собралось Учредительное собрание. С ним связывались огромные надежды. После отречения царя Россия ждала, когда Учредительное собрание определит государственное устройство, сформирует правительство, примет новые законы. Временное правительство потому и называлось временным, что должно было действовать только до созыва собрания.

11 марта 1917 года Временное правительство приняло присягу для своих министров: — Обещаюсь и клянусь пред Всемогущим Богом и своей совестью служить верою и правдою народу Державы Российской... Клянусь принять все меры для созыва... Учредительного собрания, передать в руки его полноту власти... В исполнении сей моей клятвы да поможет мне Бог. «Большинством населения России 1917 года, — считают многие историки, — Учредительное собрание воспринималось как Творец, как верховный вершитель судеб страны, революции, народа, даже отдельного человека».

83

Ленин. Соблазнение России Выборы в Учредительное собрание оказались непростым делом в воюющей стране. Но их провели почти безукоризненно. Проголосовать смогли и солдаты на фронте. Выборы начались 12 ноября 1917 года и должны были закончиться 14 ноября, а затянулись во многих регионах до конца декабря. На подведение итогов голосования отвели две недели — с 14 по 28 ноября. Всероссийская по делам о выборах в Учредительное собрание комиссия (Всевыборы) находилась в Мариинском дворце1. В выборах участвовали 44 политические партии: 13 общероссийских и 31 национальная. Всеобщего избирательного права еще нигде, кроме России, не было. Свобода голосования обеспечила высокую активность избирателей. Проголосовали 50 миллионов человек. Своих представителей смогли послать сравнительно малочисленные народы. Среди депутатов были представители трех десятков народов: 372 русских, 138 украинцев, 81 еврей, 18 казахов, 16 армян, 16 белорусов, 15 латышей, 14 поляков, 12 грузин, 11 азербайджанцев, 11 башкир, 10 татар, 9 эстонцев, 8 узбеков, 5 немцев, 5 чувашей, 5 молдаван... «Вчера совершал “гражданский долг”, — записывал в дневнике один из москвичей, — подавал свою записку по выборам в Городскую думу. Поддержал кадетов. В течение прошлой недели Москва облепилась и засыпалась с аэропланов и автомобилей рекламами семи политических партий, и было у нас, как в настоящей Европе. Бабы и те шумели, и в воздух уже не чепчики бросали, а любезные им списки: буржуйки — № 1, кадетский, а кухарки — те самый ядовитый, № 5, большевистский. Митинги и митинги без конца». На выборах в Московскую городскую думу победили социалисты-революционеры, они получили 58 процентов голосов. Такими же были настроения по всей стране. Результаты первых свободных демократических выборов в российский парламент оказались не в пользу большевиков. Предполагалось избрать 820 депутатов. Избрали 767. Официальный результат выборов: депутатские мандаты получили 370 эсеров, 1

См. журнал «Отечественная история», № 2, 2008.

84

Разгон Учредительного собрания 175 большевиков, 40 левых эсеров, 16 меньшевиков, 17 кадетов, 2 народных социалиста, 80 представителей национальных партий. Ленинцы получили в Учредительном собрании, которое должно было решить судьбу России, меньше четверти голосов — 175 мандатов из 707. Большинство населения крестьянской России проголосовало за партию социалистов-революционеров, которая обещала крестьянам землю. «Именно крестьянство, — отмечает профессор Лев Григорьевич Протасов, автор капитального труда об Учредительном собрании, — голосовало наиболее активно и своей активностью обеспечило явку избирателей по России на высоком уровне — около 65 процентов. То обстоятельство, что эти же крестьяне двумя месяцами позже пассивно, если не равнодушно, отнеслись к разгону Учредительного собрания, свидетельствует, пожалуй, что их сознание предписывало им принимать перемены свыше как данность, как не зависящее от них природное явление». Казалось бы, власть должна перейти к правоцентристским партиям (в первую очередь кадетам), которые желали постепенных реформ и обладали политическим опытом. Но либералы в 1917 году непрерывно терпели поражение. Это заметно по результатам выборов в Учредительное собрание. Конечно, в отсутствие политической традиции и культуры привлекательнее оказывались демагоги с популистскими лозунгами. Российское общество проголосовало за социалистические партии, польстившись на их радикальные требования, на обещание раздать землю и покончить с войной. Однако характерно и другое: голосовали за политических экстремистов, но не за экстремизм в политике. Напротив, созыв Учредительного собрания — попытка решить проблемы законодательным путем. В августе 1917 года большевики считали Учредительное собрание «подлинно народным представительством», «единственным представителем русского народа» и обвиняли Временное правительство и буржуазию, что они пытаются сорвать созыв Учредительного собрания. 12 августа в заявлении ЦК РСДРП(б) говорилось: «Буржуазия знает, что от Учредительного собрания, где большинство соста-

85

Ленин. Соблазнение России вят крестьяне, она не добьется ни признания, ни одобрения политики контр­революции». Но пока шли первые в истории России демократические выборы, основанные на принципе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, ситуация изменилась. Большевики уже взяли власть. Зачем им Учредительное собрание? Решили собрать депутатов и предъявить им ультиматум: или признавайте советскую власть, или...

«28 ноября 1917 года, — записала в дневнике Зинаида Гиппиус. — Проснулась от музыки (над головой у меня открытая форточка). Морозу десять градусов, но светло, как весной. Бесконечная процессия с флагами — к Таврическому Дворцу, к Учредительному Собранию (которого нет). Однако это не весна: толпа с плакатом “Вся власть Учредительному Собранию!” — поразительно не военная и даже не пролетарская, а демократическая. Трудовая демократия шла. Войскам большевики запретили участвовать...».

29 ноября на заседании ЦК партии большевиков уже обсуждался вопрос, надо ли вообще созывать Учредительное собрание. Троцкий вспоминал, что в первые же дни, если не часы, после переворота Ленин поставил вопрос об Учредительном собрании: — Надо отсрочить выборы. Надо расширить избирательные права, дав их восемнадцатилетним. Надо дать возможность обновить избирательные списки. Наши собственные списки никуда не годятся... Корниловцев, кадетов надо объявить вне закона. Ему возражали: — Неудобно сейчас отсрочивать. Это будет понято как ликвидация Учредительного собрания, тем более что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании Учредительного собрания.

— Почему неудобно? — возражал Ленин. — А если Учредительное собрание окажется кадетски-меньшевистски-эсеровским, это будет удобно? Результаты голосования вывели его из себя. «Третьего пути нет, — доказывал он. — Либо кровавое истребление богачей, авксентьевцев, черновцев, масловцев. Либо их согласие на перевыборы депутатов от крестьянства в Учредительное собрание».

86

Разгон Учредительного собрания Авксентьев, Чернов и Маслов, которых Владимир Ильич намеревался «кроваво истребить», вовсе не были помещиками и капиталистами. Николай Дмитриевич Авксентьев, член ЦК партии эсеров, председатель исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, был в июле–августе 1917 года министром внутренних дел во Временном правительстве, затем председателем предпарламента. Виктор Михайлович Чернов — один из основателей партии социалистов-революционеров, ее теоретик. В мае–августе 1917 года — министр земледелия во Временном правительстве. Семен Леонтьевич Маслов тоже принадлежал к партии эсеров. Член исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, автор серьезных работ по аграрному вопросу, короткое время был министром земледелия во Временном правительстве.

19 ноября Сталин на заседании Совнаркома предложил отсрочить созыв Учредительного собрания. На следующий день большевики постановили взять в свои руки Всероссийскую по делам о выборах в Учредительное собрание комиссию. 23 ноября кадеты и правые эсеры, входившие в комиссию, были арестованы прямо на заседании в Таврическом дворце. Без всяких на то оснований! Просто по при­ чине принадлежности к этим партиям! Новая власть демонстрировала, что законы и законность не имеют значения. Сталин — с присущей ему способностью, не моргнув глазом, назвать белое черным — объяснил: — Нас мало интересует, как к нам относится комиссия, и за непризнание правительства мы бы ее не арестовали... Дело значительно серьезнее. Комиссия совершала подлоги, фальсифицировала выборы. Вот что стало причиной ее ареста. Оснований для таких обвинений не нашлось. 27 ноября членов комиссии пришлось освободить. К таким расправам общество еще не привыкло, и большевики, еще не чувствовавшие себя уверенно, освободили арестованных. Ленинское правительство решило: «Поручить Петровскому и Сталину пригласить одного члена Военно-революционного комитета и еще того, кого они сочтут нужным,

87

Ленин. Соблазнение России и взять в свои руки Комиссию по Учредительному собранию с целью завладеть всеми документами по Учредительному собранию...». Совнарком назначил своего комиссара в избирательную комиссию. Когда она отказалась с ним сотрудничать, ее распустили. «Или “вся власть Учредительному Собранию” и падают большевики, или “вся власть Советам”, и тогда падает Учредительное Собрание, — описывала ситуацию Зинаида Гиппиус. — Но “идею” Учредительного Собрания большевики уже подорвали. Уже подготовили “умы” обалдевшей черни к такому презрению к “Учредилке”, что теперь и штыковой разгон — дело наипростейшее. Если у эсеров нет реальной силы, которая бы их поддержала, то, очевидно, это и случится...». Ленин раздраженно говорил: — Власть уже завоевана нами, а мы между тем поставили себя в такое положение, что вынуждены принимать военные меры, чтобы завоевать ее снова. Первое заседание Всероссийского Учредительного собрания прошло в Таврическом дворце 5 января 1918 года, когда власть была уже в руках большевиков. Сам дворец заполнили вооруженные матросы и латышские стрелки, верные большевикам. Это Ленин распорядился о доставке в Петроград одного из латышских полков, наиболее рабочего по составу: — Мужик может колебнуться в случае чего, тут нужна пролетарская решимость.

6-й Тукумский полк уже нес охрану Смольного и Таврического дворцов. Наркому по морским делам Павлу Ефимовичу Дыбенко поручили вызвать в Петроград вооруженных матросов. Утром газета «Известия» предупреждала: «Чрезвычайная комиссия по охране города Петрограда получила сведения, что контрреволюционеры всех направлений объединились для борьбы с Советской властью и днем своего выступления назначили 5 января — день открытия Учредительного собрания. Известно также, что руководителями этих контрреволюционных замыслов являются Филоненко, Савинков и Керенский, прибывшие в Петроград с Дона от Каледина».

88

Разгон Учредительного собрания Депутаты, оказавшись во враждебном окружении, почувствовали себя неуютно. Но они даже не предполагали, что этот парламент просуществует всего один день... Ленин расположился в правительственной ложе. По описанию Владимира Бонч-Бруевича, Ленин «волновался и был мертвенно бледен, так бледен, как никогда. От этой совершенно белой бледности лица и шеи его голова казалась еще большей, глаза расширились и горели стальным огнем... Он сел, сжал судорожно руки и стал обводить пылающими, сделавшимися громадными глазами всю залу от края и до края ее». Председатель ВЦИК Яков Свердлов огласил «Декларацию прав трудящего и эксплуатируемого народа». Его предложение утвердить декларацию эсеры и меньшевики отвергли. Признавать советскую власть депутаты не считали правильным, ведь им избиратели поручили определить государственный строй России и решить, кому управлять страной. Тогда от имени фракции большевиков заместитель наркома по морским делам Федор Раскольников объявил, что большинство Учредительного собрания выражает вчерашний день революции: — Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания. Ленин убедился, что этот парламент большевиков не поддержит, а следовательно, будет только мешать Советской власти. Уезжая вечером, Ленин распорядился выпускать всех, кто пожелает уйти, но никого назад не впускать. В половине третьего ночи дворец покинули и левые эсеры, вступившие в коалицию с большевиками. Остальные депутаты, составлявшие большинство Учредительного собрания, продолжили работу. Откликаясь на стремление избирателей поскорее закончить войну, обратились к союзным державам: «Именем народов Российской республики Всероссийское Учредительное Собрание, выражая непреклонную волю народа к немедленному прекращению войны и заключению справедливого всеобщего мира, обращается к союзным с Россией державам с предложением

89

Ленин. Соблазнение России приступить к совместному определению точных условий демократического мира, приемлемых для всех воюющих народов, дабы представить эти условия от имени всей коалиции государствам, ведущим с Российской республикой и ее союзниками войну...». Приняли и постановление о государственном устройстве России: «Именем народов, государство Российское составляющих, Всероссийское Учредительное собрание постановляет: Государство Российское провозглашается Российской Демократической Федеративной Республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области, в установленных федеральной конституцией пределах, суверенные». Охрану Таврического дворца нес отряд моряков в двести человек (с крейсера «Аврора» и броненосца «Республика») под командованием анархиста Анатолия Викторского (Железняка). Примерно в 4 часа утра 6 января 1918 года Павел Дыбенко приказал Железняку, презрительно взиравшему на депутатов-говорунов, закрыть заседание. Дыбенко сам был избран депутатом Учредительного собрания, но не очень дорожил своим мандатом. Начальник караула Таврического дворца тронул председательствующего за плечо и довольно невежливо сказал: — Я получил инструкцию довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал. Избранный председателем Учредительного собрания Виктор Михайлович Чернов в этот момент провозглашал отмену собственности на землю. Чернов был одним из основателей партии эсеров, которые безусловно ощущали себя победителями — за них голосовала деревня, то есть абсолютное большинство населения. Эсеры считали своим долгом выполнить главный пункт своей программы — дать крестьянам землю. Депутаты приняли закон о земле: «1. Право собственности на землю в пределах Российской республики отныне и навсегда отменяется.

2. Все находящиеся в пределах Российской республики земли со своими недрами, лесами и водами составляют народное достояние.

90

Разгон Учредительного собрания 3. Распоряжение всей землей с ее недрами, лесами и водами принадлежит республике в лице ее центральных органов и органов местного самоуправления на основаниях, установленных настоящим законом. ...

6. Права лиц и учреждений на землю, недра, леса и воды осуществляются только в форме пользования.

7. Пользователями землей, недрами, лесами и водами могут быть все граждане Российской республики, без различия национальностей и вероисповеданий, и их союзы, а равно государственные и общественные учреждения...». Чернов попытался урезонить матроса: — Все члены Учредительного собрания также очень устали, но никакая усталость не может прервать оглашение земельного закона, которого ждет Россия. Железняк равнодушно повторил: — Я прошу покинуть зал. Проголосовав, депутаты разошлись. Они намеревались продолжить работу в тот же день вечером. Но их просто не пустили во дворец. Совнарком и ВЦИК приняли решение распустить Учредительное собрание. Это был решающий момент в истории страны: другие партии, конкуренты и соперники насильственно устранялись из политической жизни. Демонстрацию в поддержку Учредительного собрания расстреляли. Так и не удалось установить количество жертв — обычно фигурирует цифра в тридцать человек. Но, возможно, стрелять и не собирались. Все были взвинчены, напуганы, и стрельба не могла не начаться. «После разгона Учредительного собрания, — вспоминал депутат от партии эсеров Владимир Зензинов, — политическая жизнь в Петрограде замерла — все политические партии подверглись преследованиям со стороны большевистских узурпаторов. Партийные газеты были насильственно закрыты, партийные организации вели полулегальное существование, ожидая каждую минуту налета большевиков... Большинство руководителей как социалистических, так и несоциалистических партий жили на нелегальном положении».

91

Ленин. Соблазнение России Генерал-лейтенант барон Алексей Павлович Будберг, приехавший в Петроград с фронта, записал в дневнике: «Эсеровские вожди должны были давно уже прозреть, кто такой их противник, обязаны были подумать, чтобы ко времени решительного столкновения противопоставить силу — силе, а не ораторские надрывы Чернова и Ко. латышскому штыку и матросскому кулаку. Эсеровские вожди обязаны были понять, что перед ними стоит враг, несравненно более решительный, чем былой царский режим...». Армейский генерал отмечал в дневнике приметы новой жизни: «1 января 1918 года. Трамваи не ходят; газет нет; электричество не горит; в животе пусто, а в голове и на душе какая-то серая слякоть... Спасительный картофель все лезет вверх, сегодня фунт стоит уже один рубль, а сам он мерзлый, тяжелый, да земли на нем еще на гривенник...

2 января. Сидеть в темноте при теперешнем настроении — это кошмар, хуже голода; ни читать, ни заниматься... Кругом вооруженные грабежи, кражи; вчера толпа расправилась самосудом с двумя пойманными около нас ворами; вообще самосуд начинает прививаться; очевидно, он сродни нам, а сейчас, кроме того, дает хоть какой-нибудь ответ на общий вопль найти где-нибудь защиту. Интересно, что в самосуде принимают участие многие интеллигентные по виду зрители и даже дамы; нервы у всех взвинчены...

9 января. Всюду надписи “просят не оскорблять швейцаров и курьеров предложением чаевых”, но берут так же, как и прежде...». Разогнали не только Учредительное собрание, но и другие органы народного самоуправления. Академик медицины Захарий Григорьевич Френкель, бывший депутат Государственной думы от партии кадетов, в 1917 году состоял в Центральной городской думе Петрограда.

«20 ноября 1917 года, — вспоминал академик Френкель, — во время заседания, на котором обсуждался вопрос о безработице, прямо во время выступления одного из гласных вдруг раздался шум и зал за-

92

Разгон Учредительного собрания полнился матросами и красногвардейцами с ружьями наперевес. Вооруженные люди демонстративно щелкали затворами... Потрясая револьвером, командовавший отрядом матрос потребовал, чтобы все вышли. Оратор попробовал объяснить ему, что Дума обсуждает важный вопрос о мерах борьбы с безработицей, которая, между прочим, грозит и солдатам, когда они вернутся с фронта. В ответ матрос заявил, что он действует по предписанию Военно-революционного комитета, который приказывает немедленно прекратить заседание и очистить помещение Думы. После этого председателю не оставалось ничего, как предложить гласным разойтись. Хотя многие из гласных отказались подчиниться декрету о роспуске городской Думы и некоторое время продолжали проводить нелегальные заседания, однако в силу разворачивающихся в столице и в стране в целом событий с каждым днем являлось все меньше и меньше гласных, и 10 января 1918 года Дума прекратила свое существование. Одновременно большевики угрозой оружия приступили к разгону и всех районных Дум». Ленин говорил Троцкому: — Конечно, было очень рискованно с нашей стороны, что мы не отложили созыв Учредительного собрания. Очень, очень неосторожно. Но, в конце концов, вышло лучше. Разгон Учредительного собрания советской властью есть полная и открытая ликвидация формальной демократии во имя революционной диктатуры. Теперь урок будет твердый. Председатель Реввоенсовета согласился с Владимиром Ильичом: «Победоносное развитие пролетарской революции после открытого, явного, грубого разгона Учредительного собрания нанесло формальной демократии тот благодетельный удар, от которого ей уже не подняться никогда. Вот почему Ленин был прав...». Страна лишилась парламента. Путь представительной демократии для России был закрыт. В следующий раз свободно избранный парламент соберется в России не скоро... «Разгон Учредительного собрания, — считает профессор Протасов, — означал крах конституционных надежд, полную узурпацию

93

Ленин. Соблазнение России власти одной партией (точнее, ее верхушкой), попрание общенародного волеизъявления и выраженного им идеала». Но как мало людей в ту пору сожалели о разгоне парламента! Когда большевики взяли власть, это была не революция, а контрреволюция. Октябрь отменил почти все демократические завоевания, которые дал России Февраль. Но демократией и свободой, похоже, никто не дорожил. Страна, напуганная хаосом и анархией, приняла большевиков как сильную и уверенную в себе власть. Страна лишилась парламента, каковым была Государственная дума и каким должно было стать Учредительное собрание. А что вместо парламента? На съезд Советов выбирали примерно 1,5 тысячи делегатов, и съезд проходил всего несколько дней, поэтому исполнять законодательную роль не мог, это был скорее большой митинг. Из числа делегатов выбирали Всероссийский Центральный исполнительный комитет. Но и исполком не стал парламентом. В конституцию РСФСР в ноябре 1918 года на съезде Советов внесли поправку, в соответствии с которой ВЦИК перестал работать на постоянной основе и должен был собираться всего раз в два месяца. Функции ВЦИК перешли к президиуму, состоявшему из 80 человек. Съезды Советов по конституции должны были собираться дважды в год. В 1918 году было два съезда, а в 1919 и 1920 годах уже только по одному. На седьмом съезде Советов Юлий Мартов, один из вождей меньшевиков, говорил: — Со времени шестого съезда Советов прошел год с лишком. Между тем, согласно точному указанию советской Конституции, съезды должны созываться каждые шесть месяцев. Если бы этот факт нарушения советской Конституции оставался единичным и случайным, дело было бы поправимо. На деле управление страной в течение года без помощи высшего органа советской иерархии лишь увенчало собой целую систему нарушений, которые постепенно сводят на нет все то, что в советской государственной организации являлось наиболее жизненным и ценным с точки зрения интересов пролетариата. Не созывался ни разу съезд, но не созывался за этот год и ЦИК. Почти ни один декрет, вышедший за этот год, не обсуждался и не голосовал-

94

Разгон Учредительного собрания ся в ЦИК. От имени последнего в самых важных актах внутренней и внешней политики выступает его президиум, когда декреты проходят прямо от имени Совета народных комиссаров или экстренно созванных органов власти, совершенно не предусмотренных Конституцией и созданных опять-таки помимо ЦИК. В результате такого положения Совет народных комиссаров перестал быть учреждением подотчетным и регулярно контролируемым, каким он является согласно советской Конституции. Самое перемещение народных комиссаров и назначение новых уже совершается помимо ЦИК. Точно такое же перерождение органов власти совершается повсюду на местах. Уездные и городские Советы собираются в самых редких случаях и для решения менее важных дел. Вся полнота власти и управление на местах сосредоточились в не контролируемых представителями рабочих и крестьян исполкомах, редко избираемых... Советы и съезды их превратились постепенно в филиальные отделения организаций и конференций одной коммунистической партии... Создается возможность образования государства в государстве, превращения в самодовлеющую и всевластную силу тех органов репрессий и полицейского надзора, которые породила гражданская война... Юлий Мартов предлагал ввести свободу печати, союзов и собраний, неприкосновенность личности, гарантированную подсудностью всех граждан одним и тем же народным судам, действующим на основе точных законов. Его слова остались гласом вопиющего в пустыне. Да и какое значение имели решения Советов, если даже нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, один из немногих просвещенных лидеров большевиков, констатировал: «Законы Конституции не распространяются на ЦК». Мартов уехал из России в сентябре 1920 года. Вместе с Федором Даном они работали в Заграничном бюро ЦК меньшевиков. Он издавал «Социалистический вестник», игравший важную роль в духовной жизни русской эмиграции. Мартов умер в Германии в ночь на 4 апреля 1923 года.

От Февральской революции к Октябрьской контрреволюции

Историки любят цитировать фразу Льва Троцкого, прозвучавшую 16 декабря 1917 года, когда он выступал на Всероссийском съезде крестьянских депутатов: — Не в белых перчатках по лаковому полу пройдем мы в царство социализма. Эти слова трактуются как предвестье большого террора. В реальности Троцкий всего лишь предупреждал о ждущих впереди трудностях. Месяц с небольшим спустя после революции о терроре никто еще не думал. Но уже очень скоро запылала вся страна. Страсти накалялись постепенно. Но общество довольно быстро подготовило себя к террору. Едва отрекся от престола император, как в газете «Известия Петроградского Совета рабочих депутатов» 1 марта 1917 года появилась заметка под названием «Враги народа». Речь шла об аресте царских министров. Кажется, это первое использование словосочетания, которое станет таким пугающим, — «враг народа». Вначале было слово... Большевики пришли к власти с обещанием раздавить классового врага. Вероятно, до того, как они взяли Зимний дворец, это носило теоретический характер. Но дела не заставили себя ждать. С невероятной быстротой обнаружилась готовность пустить в ход силу. На заседании ЦК Ленин недовольно заметил: — Большевики часто чересчур добродушны. Мы должны применить силу. Через десять дней после Октябрьской революции в «Известиях ЦИК» появилась статья «Террор и гражданская война». В ней гово-

96

От Февральской революции к Октябрьской контрреволюции рилось об обострении классовой борьбы, продолжением чего станет гражданская война: «Странны, если не сказать более, требования лиц, сидящих между двух стульев, о прекращении террора, о восстановлении гражданских свобод». Война не пугала. «Был американский журналист, — записала в дневнике Александра Коллонтай. — Спрашивал: неужели я сторонница гражданской войны? Ответила ему напоминанием о лютой, жестокой, кровавой, беспощадной гражданской войне на его родине в 1862 году между северными, прогрессивными, и южными — хозяйственно-реакционными штатами. В глазах нынешних американцев “разбойники” того времени — истые “национальные герои”. Слушал, но, кажется, аналогия его не убедила».

14 ноября Ленин выступал на заседании Петербургского комитета партии: — Когда нам необходимо арестовывать — мы будем... Когда кричали об арестах, то тверской мужичок пришел и сказал: «Всех их арестуйте». Вот это я понимаю. Вот он имеет понимание, что такое диктатура пролетариата. На III съезде Советов Ленин объявил: — Ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе как насилием. Насилие, когда оно происходит со стороны трудящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров, — да, мы за такое насилие! Наверное, в тот момент он еще плохо понимал, какому насилию открывает дорогу. Но угрозы просто не сходят с его языка.

22 ноября 1917 года Ленин подписал декрет № 1 о суде, который отменял все старые законы и разгонял старый суд. Готовили его под руководством латышского революционера Петра Ивановича Стучки, который окончил юридический факультет Петербургского университета и до первого ареста работал помощником присяжного поверенного. «Наш проект декрета, — вспоминал Стучка, — встретил во Владимире Ильиче восторженного сторонника. Суть декрета заключалась в двух положениях: 1) разогнать старый суд и 2) отменить все старые законы».

97

Ленин. Соблазнение России Заодно отменили институт судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуру. Восьмая статья декрета учреждала «рабочие и крестьянские революционные трибуналы... для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц». В написанном Петром Стучкой «Руководстве для устройства революционных трибуналов» говорилось: «В своих решениях революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка». Страна вступила в эпоху беззакония — в прямом и переносном смысле. Большевики исходили из того, что правосудие должно служить пролетарскому государству. Нормы права не имеют значения, тут чистая политика. Большевистская власть не правосудие осуществляет, а устраняет политических врагов. Трибуналы руководствовались революционным чутьем и социалистическим правосознанием. Если председатель трибунала считал, что перед ним преступник, значит, так и есть. «Уничтожив суды, — писала газета “Наш век”, — господа народные комиссары этим самым укрепили в сознании “улицы” право на самосуд, звериное право. Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси. “Дать в морду”, “под душу”, “под микитки”, “под девятое ребро”, “намылить шею”, “накостылять затылок”, “пустить из носу юшку” — все это наши русские милые забавы. Этим — хвастаются. Люди слишком привыкли к тому, что их бьют — родители, хозяева, полиция. И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право свободно истязать друг друга. Они пользуются своим “правом”» с явным сладострастием, с невероятной жестокостью...». Поздно вечером 28 ноября 1917 года Совнарком принял предложенный Лениным проект декрета «Об аресте виднейших членов центрального комитета партии врагов народа». Имелась в виду партия конституционных демократов, кадетов, считавшая правильным для России мирный путь эволюции.

98

От Февральской революции к Октябрьской контрреволюции «Вне закона, — вспоминал лидер эсеров Виктор Чернов, — были объявлены кадеты — почтенная и солидная, никакой опасностью захватчикам власти не грозившая партия адвокатов и профессоров...» На этом же заседании большевистского правительства было заявлено: «Идет открытая гражданская война». «Члены руководящих учреждений партии кадетов как партии врагов народа, — говорилось в подписанном Лениным декрете, — подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов. На местные Советы возлагается обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции...». При обсуждении в ВЦИК против декрета возражали эсеры, левые и правые, и меньшевики. Но ВЦИК одобрил декрет 150 голосами против 98. Для того чтобы угрозы стали реальностью, не хватало только универсального инструмента для борьбы со всеми, кого назовут врагами. Он не замедлил появиться. 6 декабря 1917 года вечером Совнарком обсуждал вопрос о возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе. Записали в постановлении: «Поручить т. Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа. К завтрашнему заседанию представить списки членов этой комиссии и меры борьбы с саботажем». Создать карательное ведомство? Даже среди активных большевиков не всякий взялся бы за такую задачу. Это эсеры легко брались за оружие, занимались террором, убивали министров и жандармов. Нарком внутренних дел Григорий Иванович Петровский передал это постановление своему заместителю по наркомату Дзержинскому.

7 декабря Феликс Эдмундович составил список комиссии. Вечером все собрались в Кремле у Якова Михайловича Свердлова — комиссар милиции Екатеринослава Василий Кузьмич Аверин, начальник Красной гвардии города Иваново Дмитрий Гаврилович Евсеев, председатель Слуцкого Совета солдатских депутатов и член ВЦИК Иван

99

Ленин. Соблазнение России Ксенофонтович Ксенофонтов, член ЦК партии Григорий Константинович Орджоникидзе, член Петроградского Военно-революционного комитета Яков Христофорович Петерс, член президиума ВЦИК Карл Андреевич Петерсон, член главного штаба Красной гвардии Валентин Андреевич Трифонов... Тогда же и название новому органу придумали: «Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем». На заседании Совнаркома название было утверждено.

18 декабря 1917 года Дзержинский обратился в Совнарком: «Не имея собственной автомобильной базы, комиссия наша не в состоянии справиться хоть сколько-нибудь удовлетворительно с возложенной на нас задачей борьбы с контрреволюцией, саботажем и мародерством. Ордера наши остаются без исполнения, связь с органами Советской власти не может установиться. Наши требования в Смольный на автомобили почти всегда остаются без удовлетворения. Необходимо нам поэтому иметь собственную базу, для этой цели предоставьте нам право реквизиции автомобилей, бензина, смазочного масла и других автомобильных принадлежностей». Всероссийская чрезвычайная комиссия еще не приступила к работе, но методы брались на вооружение беззаконные. Председатель ВЧК просил не выделить ассигнования на покупку автомобилей, а разрешить чекистам реквизировать, то есть отбирать, машины. Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем большевики создавали в основном для того, чтобы справиться с армией чиновников, которые бойкотировали новую власть и саботировали распоряжения Совета народных комиссаров. Но руководители партии быстро поняли цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной.

21 февраля 1918 года Совнарком утвердил декрет «Социалистическое отечество в опасности!» Он грозил расстрелом как внесудебной мерой наказания «неприятельским агентам, германским шпионам, контрреволюционным агитаторам, спекулянтам, громилам, хулиганам». Важно отметить эту формулировку: внесудебная мера наказания!

100

От Февральской революции к Октябрьской контрреволюции Левые эсеры были против расстрелов. Но у большевиков в Сов­ наркоме было твердое большинство.

23 февраля ВЧК объявила, что в соответствии с декретом Совнаркома будет использовать такой метод борьбы с врагами, как расстрел. Дзержинский не считал ВЧК контрразведкой или политической полицией. Он видел в ВЧК особый орган, имеющий право самостоятельно уничтожать врагов. «Работники ЧК — это солдаты революции, — писал Феликс Эдмундович, — и они не могут пойти на работу розыска-шпионства: социалисты не подходят для такой работы. Боевому органу, подобному ЧК, нельзя передавать работу полиции. Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно». Он добился этого права для чекистов, и кровь полилась рекой. Страна с ужасом заговорила о «кожаных людях». Сотрудники ВЧК носили кожаные куртки: им раздали обмундирование, предназначенное для летчиков. Это был подарок Антанты, найденный большевиками на складах в Петрограде. Куртки чекистам нравились не потому, что они предчувствовали моду на кожу. В кожаных куртках не заводились вши. В те годы это было очень важно: вши — переносчики тифа, который косил людей и на фронте, и в тылу. Большевики создавали атмосферу, в которой террор становится возможным. Они отменили все законы. В стране даже формально возник правовой беспредел. Советская власть взялась сама осуществлять правосудие. Принципы: политическая целесообразность важнее норм права, при вынесении приговора полагаться на революционное чутье... При этом чекисты не в состоянии были совладать с настоящей преступностью. «В городе начались ограбления квартир и убийства, — вспоминала Ольга Львовна Барановская-Керенская, первая жена главы Временного правительства. — Прислуги почти никто уже, кроме коммунистов, не держал, дворники были упразднены, охранять дома и квартиры было некому... Мы понимали, что все идет прахом и цепляться за вещи незачем, что надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми грабителями, не умереть с голоду, не замерзнуть... В течение нескольких

101

Ленин. Соблазнение России месяцев, а может быть, и больше, пока дети не достали мне чугунную печку, я жила не раздеваясь и никогда не спала на кровати... В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла... Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И как горькая насмешка на каждом шагу развевались огромные плакаты: “Мы превратим весь мир в цветущий сад”». ВЧК превратилась в инструмент тотального контроля и подавления. Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Тем более что беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. Более того, жестокость оправдывалась и поощрялась. Николай Иванович Бухарин, который считался самым либеральным из большевистских руководителей, писал в 1920 году: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». В определенном смысле Николай Иванович был прав. Беззаконие, массовый террор, ужасы Гражданской войны — вот через какие испытания прошли советские люди. И все это не могло не сказаться на их психике и представлениях о жизни. «Я пишу эти строки для себя, правдиво до дна, — пометила в дневнике Александра Коллонтай. — Доброты нет среди нас — вот что мне жутко. Кругом царит столько злобы! И будто каждый стыдится проявить сострадание, сочувствие, доброту... Доблесть — быть жестоким. И сама я ловлю себя на том, что стыжусь порывов жалости, сочувствия, сострадания... Точно это измена делу! Точно проявить тепло, доброту значит не быть хорошей, закаленной революционеркой!.. И все кругом такие же сухие, холодные, равнодушные к чужому горю, привыкшие не ценить человеческие жизни и как о самом пустом факте говорящие о казнях, расстрелах и крови...».

102

От Февральской революции к Октябрьской контрреволюции Погибли два летчика, пытаясь выручить судно с советской делегацией. «Самоотверженные и решительные большевики, — писали о них. — Большевики, которые никогда не читали Маркса, но которым здоровое пролетарское чутье подсказывает, что дело идет о судьбе рабочего класса. И потому, что дело идет о делегации Совета депутатов трудящихся, она должна быть спасена, хотя бы это стоило жизни. В этой гибели летчиков тоже отсвет великой двигательной силы революции: солидарности». Мысль о том, что летчики исполняли свой профессиональный долг и с тем же мужеством спасали бы и некоммунистов, уже отвергалась. Новый человек просто обязан был возникнуть. А «старый», если пользоваться этой терминологией, человек, если мог, бежал от советской власти. Прежде всего устремились на Украину. «Кто желал выехать на Украину, — рассказывал генерал Глобачев, — должен был доказать свое украинское происхождение, что было чрезвычайно затруднительно, так как не каждому удалось сохранить нужные документы. Выезд из столиц, помимо этого, требовал предоставления различного рода удостоверений от разных советских учреждений и от Чека в особенности...». Граница советской России и самостоятельной Украины проходила через Оршу. Пассажирская станция — советская территория, товарная — украинская. «Я не буду описывать ни тех впечатлений, ни того настроения, которое охватило меня при путешествии по Украине, — продолжает Глобачев. — Они всякому понятны, кто побывал под режимом большевиков и вырвался из этого сумасшедшего дома. Киев по контрасту с городами Совдепии производил самое благоприятное впечатление на каждого приезжающего. Нормальный уклад жизни, торговля, обилие продовольствия, правовые отношения — все это было целительным бальзамом для измученных физически и нравственно беженцев». Ленин и Троцкий быстро менялись. Первым это ощутил Горький. Он писал в газете «Новая жизнь»: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует

103

Ленин. Соблазнение России их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия... Надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата». Новая власть решала экономические проблемы динамитом, социальные — арестами и голодом. Те, кто сопротивлялся, объявлялись врагами народа.

— Троцкий с Лениным были люди, для которых власть — это все, — говорил автору академик Александр Николаевич Яковлев. — Ради власти они были готовы на все. Убийца ведь появляется после первой крови. И вот этот запах крови их опьянил. До этого все дискуссии носили теоретический характер. Одни говорили — лучше без насилия, другие — а чего церемониться... А тут начали убивать, и все, — судьба была определена. Они уже были готовы к большой крови.

Загадки Ильича

В 1970 году, накануне столетия со дня рождения Владимира Ильича Ленина, советские руководители ожидали появления на Западе пасквильной книги о причинах смерти вождя революции. Ходили слухи, что он умер от невылеченного сифилиса. Министру здравоохранения академику Борису Васильевичу Петровскому поручили составить подлинное заключение о причинах смерти Владимира Ильича. Ему разрешили познакомиться с двумя историями болезни Ленина. Первую завели в связи с ранением в 1918 году, вторая отражает развитие его основной болезни начиная с 1921 года. Пасквильная книга на Западе так и не появилась. Да и не было никаких оснований для сомнений в причинах смерти вождя. Вскрытие в январе 1924 подтвердило, что сифилисом Ленин не болел. Основанием для слухов была привычка советской власти все скрывать. Владимир Ильич умер оттого, что его организм преждевременно износился. Его физическая и нервно-эмоциональная системы не выдержали нагрузки. Первые сорок шесть лет своей жизни, то есть до возвращения в Россию из эмиграции в 1917 году, он прожил сравнительно спокойно, занимаясь литературным трудом. Он не был готов к тому, чтобы взять на себя управление страной, погрузившейся в хаос и вынужденной вести войну. Ленин вернулся в Россию весной семнадцатого немолодым и нездоровым. Один из встречавших его на вокзале вспоминал: «Когда я увидел вышедшего из вагона Ленина, у меня невольно пронеслось: “Как он постарел!” В приехавшем Ленине не было уже

105

Ленин. Соблазнение России ничего от того молодого, живого Ленина, которого я когда-то видел в скромной квартире в Женеве и в 1905 году в Петербурге. Это был бледный, изношенный человек с печатью явной усталости».

30 августа 1918 года в Ленина стреляли — после его выступления на митинге у завода Михельсона. Подозреваемую схватили на месте преступления. Это была 28-летняя Фаня Ефимовна Ройдман, молодая женщина с богатой революционной биографией. В шестнадцать лет она примкнула к анархистам и взяла себе фамилию Каплан. В 1906 году была ранена при взрыве бомбы в Киеве, схвачена и приговорена к бессрочным каторжным работам. Дознание прошло в рекордно быстрые сроки. Никто не сомневался в ее виновности. Ее расстрелял лично комендант Кремля Павел Дмитриевич Мальков, бывший матрос и член высшего выборного коллектива военных моряков — Центрального комитета Балтийского флота (Центробалта). Тело Каплан сожгли. После расстрела Фанни Каплан лидер левых эсеров Мария Спиридонова с укоризной написала Ленину: «И неужели, неужели Вы, Владимир Ильич, с Вашим огромным умом и личной безэгоистичностью и добротой, не могли догадаться и не убивать Каплан? Как это было бы не только красиво и благородно и не по царскому шаблону, как это было бы нужно нашей революции в это время нашей всеобщей оголтелости, остервенения, когда раздается только щелканье зубами, вой боли, злобы или страха и... ни одного звука, ни одного аккорда любви». Участие Каплан в покушении на Ленина вызывает большие сомнения. Полуслепая женщина, по мнению экспертов, никак не могла попасть в вождя. Несмотря на попытки провести новое расследование, подлинные обстоятельства этого покушения так и остались неразгаданной тайной, как и история с убийством президента Джона Кеннеди. Возможно, Фанни Каплан и в самом деле стреляла в Ленина. Но так это было или нет, уже не установишь... После покушения на Ленина был провозглашен «красный террор». В Петрограде пятьсот человек расстреляли и столько же взяли в заложники. Списки заложников публиковались в «Красной газете»

106

Загадки Ильича в сентябре 1918 года под заголовком «Ответ на белый террор». Петроградский Совет постановил: «Довольно слов: наших вождей отдаем под охрану рабочих и красноармейцев. Если хоть волосок упадет с головы наших вождей, мы уничтожим тех белогвардейцев, которые находятся в наших руках, мы истребим поголовно вождей контрреволюции». Нарком внутренних дел Григорий Петровский разослал всем местным органам власти циркулярную телеграмму: «Применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить с расхлябанностью и разгильдяйством. Надо всему этому положить конец. Предписываем всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников». Для расстрела было достаточно одних только анкетных данных. По телефонным и адресным книгам составлялись списки капиталистов, бывших царских сановников и генералов, после чего всех указанных в них лиц арестовывали. Вождь анархистов князь Петр Кропоткин вспоминал о своем разговоре с Лениным в 1918 году: «Я понял, что убеждать этого человека в чем бы то ни было совершенно напрасно! Я упрекал его, что он за покушение на него допустил убить две с половиной тысячи невинных людей. Но оказалось, что это не произвело на него никакого впечатления...». Во время покушения на заводе Михельсона в Ленина попали две пули. Они не были отравленными, как боялись. И вообще Владимиру Ильичу относительно повезло: ранение не так сильно ему повредило. Его главной болезнью был атеросклероз — происходило сужение артерий, питающих головной мозг. Недаром он давно жаловался на головные боли. Имела значение и наследственная предрасположенность к атеросклерозу — его родители умерли от этой же болезни. Сжигаемый страстью к политике, Ленин практически не отдыхал. Когда Владимир Ильич уже стал сильно болеть, он на каком-то совещании подсел к командующему Московским военным округом Николаю Ивановичу Муралову:

107

Ленин. Соблазнение России — Вы с Троцким частенько охотитесь?

— Бывает.

— Ну и как, удачно?

— Случается и это.

— Возьмите меня с собой, а?

— А вам можно? — осторожно спросил Муралов.

— Можно, можно, разрешили... Так возьмете?

— Как же не взять, Владимир Ильич!

— Так я звякну, а?

— Будем ждать, Владимир Ильич. Но вместе поохотиться им не пришлось. *** Большевистские лидеры, «компенсируя» трудности и неудобства былой подпольной или эмигрантской жизни, быстро освоили преимущества своего нового высокого положения. Они не спорили, когда врачи, тонко чувствовавшие настроение своих высокопоставленных пациентов, предписывали им длительный отдых в комфортных условиях. Лечились за границей, в основном в Германии, ездили в санатории, не отказывались от длительных отпусков. Ленин уехать за границу не мог, да и медицина того времени мало чем могла ему помочь.

Тайны родословной

Сегодня многие историки не сомневаются в том, что Ленин совершил Октябрьскую революцию на немецкие деньги, охотно вверг страну в хаос и разруху, потому что ненавидел Россию. Говорят, что в нем было слишком мало русской крови и потому он не был патриотом. Сам Владимир Ильич на редкость мало рассказывал о своей семье. В 1922 году, отвечая на вопросы анкеты, написал, что «отец — директор народных училищ», а о деде с отцовской стороны ответил коротко: «Не знаю». Действительно не знал или не хотел вспоминать? Уже после его смерти, в двадцатые годы, поклонники Ильича стали восстанавливать его генеалогическое древо. Архивные документы показали, что дед Ленина с материнской стороны, Александр Дмитриевич Бланк, был евреем. Он перешел в православие, работал врачом и получил чин надворного советника, что давало право на потомственное дворянство. Александр Бланк приобрел поместье в Казанской губернии и был внесен в 3-ю часть губернской дворянской родословной книги. В 1932 году сестра Ленина Анна Ильинична обратилась к Сталину: «Исследование о происхождении деда показало, что он происходит из бедной еврейской семьи, был, как говорится в документе о его крещении, сыном житомирского мещанина Бланка... Вряд ли правильно скрывать от масс этот факт, который вследствие уважения, которым пользуется среди них Владимир Ильич, может сослужить большую службу в борьбе с антисемитизмом, а повредить ничему не может». Но Сталин распорядился молчать. В 1929 году было установлено правило, что «никакие работы по биографии Ленина не могут выходить без ведома и согласия Институ-

109

Ленин. Соблазнение России та Ленина». Документы о происхождении Александра Бланка из архивов изъяли и передали на хранение в ЦК партии. Но исторические изыскания продолжались. Вместо дедушки-еврея появилась бабушка-калмычка — стараниями неутомимой писательницы Мариэтты Сергеевны Шагинян, написавшей роман о Ленине. Она решила, опираясь на одно не очень достоверное исследование, что бабушка Ленина по отцовской линии, Анна Алексеевна Смирнова, вышедшая замуж за Николая Васильевича Ульянова, — калмычка. В скуластом лице Ленина многие находили татарские черты. Сталин был крайне недоволен этой книгой. 5 августа 1938 года появилось разгромное постановление Политбюро ЦК: «Первая книга романа Мариэтты Шагинян о жизни семьи Ульяновых, а также о детстве и юности Ленина является политически вредным, идеологически враждебным произведением». Вину за эту «грубую политическую ошибку» возложили на вдову Ленина Надежду Константиновну Крупскую. «Считать поведение Крупской, — диктовал Сталин, — тем более недопустимым и бестактным, что товарищ Крупская сделала это без ведома и согласия ЦК ВКП(б), за спиной ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепартийное дело составления произведений о Ленине в частное и семейное дело и выступая в роли монопольного истолкователя обстоятельств общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда никаких прав не давал». Почему роман Мариэтты Шагинян вызвал такое неприятие у Сталина? Ответ можно найти в постановлении президиума Союза советских писателей, которому поручили разобраться с автором: «Шагинян дает искаженное представление о национальном лице Ленина, величайшего пролетарского революционера, гения человечества, выдвинутого русским народом и являющегося его национальной гордостью». Иначе говоря, вождь России Ленин мог быть только русским. Говорить о том, что у Ленина могли быть нерусские предки, запрещалось. Кстати, предположение Мариэтты Шагинян о родственниках-калмы-

110

Тайны родословной ках не подтвердилось. Отец Владимира Ильича был русским человеком. Николай Васильевич Ульянов, как и его предки, был крепостным крестьянином, которого помещик отпустил на оброк. К нему у тех, кто озабочен чистотой крови, претензий нет. Все претензии к матери Ленина, Марии Александровне Ульяновой. Писатель Владимир Солоухин писал, что неслучайно Мария Александровна «натаскивала своих детей на революционную деятельность, на ненависть к Российской империи и — в дальнейшем — на уничтожение ее». Для Солоухина причина ненависти к России Марии Александровны была очевидной: «В том случае, если Анна Ивановна Грошопф была шведкой, в матери Ленина по пятьдесят процентов еврейской и шведской крови. Если же Анна Ивановна была шведкой еврейской, то Мария Александровна, получается, чистокровная, стопроцентная еврейка». В реальности бабушка Ленина, Анна Грошопф, имела немецкие и шведские корни. Хотя какое это на самом деле имеет значение? Сам Владимир Ильич не подозревал о своих нерусских предках. В старой России не занимались расовыми изысканиями, не вычисляли процент «чужой» крови. Значение имели религиозные различия. Принявшего православие считали русским человеком. У Ленина были прогерманские настроения, но скорее не политического свойства. Врачи, инженеры, коммерсанты ценились в основном немецкие — таковы были российские традиции. В феврале 1922 года Владимир Ильич писал своему заместителю в правительстве Льву Каменеву: «По-моему, надо не только проповедовать: “учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина!”, но и брать в учителя немцев. Иначе — одни слова». А вот мать Владимир Ильич очень любил. «Находясь в ссылке, — вспоминал один из эмигрантов, — а затем за границей в качестве эмигранта, он писал матери нежные (столь не похожие на него) письма. И в разговоре со мной в Брюсселе, коснувшись своей семьи, он, ко всему и вся относившийся под углом “наплевать”, сразу изменился, заговорив о матери.

111

Ленин. Соблазнение России Его такое некрасивое и вульгарное лицо стало каким-то одухо­ творенным, взгляд его неприятных глаз вдруг стал мягким и теплым, каким-то ушедшим глубоко в себя, и он полушепотом сказал мне: — Мама... знаете, это просто святое. Этот культ матери наложил на всю семью какой-то тяжелый отпечаток...» Мария Александровна пережила казнь старшего сына-революционера. Александр Ульянов вместе с другими студентами-социалистами входил в тайный кружок. Он был сторонником индивидуального террора и участвовал в заговоре с целью убить Александра III. Заговор провалился. В нем, кстати, участвовал Бронислав Пилсудский, брат будущего создателя независимой Польши. Бронислав Пилсудский получил пятнадцать лет каторги, Юзеф Пилсудский в общем ни в чем не был виноват, но его на пять лет отправили в административную ссылку в Сибирь. Александра Ильича Ульянова приговорили к смертной казни. Он отказался просить о помиловании. «Несчастная мать держалась бодро, — вспоминал хорошо знавший ленинскую семью революционер. — Она имела мужество попросить о последнем свидании. И это ужасное свидание состоялось накануне казни. Оно продолжалось всего полчаса. Она сделала еще одну попытку сломать упорство сына. Он остался тверд до последней минуты. Она ушла со свидания без слез, без жалоб. И в ту ночь она сразу вся поседела. Долгое заболевание, почти безумие овладело ею. Анна Ильинична ухаживала за матерью как за своим ребенком... Она оправилась. Но пережитое наложило на всю ее жизнь свою тяжелую руку и совершенно изменило всю ее природу. Она вся ушла в свое горе. Холодная и суровая по внешности, но на самом деле глубоко нежная по душе, Анна Ильинична с этой минуты стала нянькой, или, вернее, матерью своей матери и осталась ею до конца жизни Марии Александровны... Несмотря на все попытки Анны Ильиничны, этой жрицы этого культа, внести свет и уют в жизнь семьи, всеми, бывавшими у Улья-

112

Тайны родословной новых, владел не рассеивавшийся ни на одну минуту гнет какого-то могильного чувства, которое всех давило». Казнь старшего брата, вне всякого сомнения, тяжело сказалась на психике Владимира Ильича. Он старался ни в чем не походить на Александра. Твердо решил, что обязательно добьется успеха. И ничто ему не помешает. Один из его предреволюционных соратников оставил любопытные записи разговоров с Лениным. Будущий глава советского правительства рассуждал так: — Партия — не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец... В предреволюционные годы партия остро нуждалась в деньгах. Добывали их, не стесняясь в средствах. В частности, большевики убедили миллионера Савву Морозова и владельца мебельной фабрики на Пресне Николая Шмита передать большевикам огромные по тем временам суммы. Николай Павлович Шмит в ночь на 13 февраля 1907 года скончался в Бутырской тюрьме, куда его посадили за поддержку революционеров. Младший брат покойного Алексей Павлович Шмит отказался от своей доли наследства. Всеми деньгами распоряжались сестры Шмита Екатерина и Елизавета. Большевики вступили в борьбу за его наследство. Борьба за эти деньги была долгой и аморальной, с использованием фиктивных браков. Ленин позаботился том, чтобы двое большевиков посватались к сестрам. Один, Виктор Таратура, устроил так, чтобы его жена Елизавета отдала большевикам все свои деньги. Ленин говорил: — Виктор хороший человек, потому что он ни перед чем не остановится. Скажи, ты смог бы бегать за богатой девушкой из буржуазного сословия ради ее денег? Нет? Я бы тоже не стал, не смог бы перебороть себя, а Виктор смог... Вот почему он незаменимый человек. Вторая сестра, Екатерина, не хотела отдавать все, потому что у нее были обязательства перед рабочими сгоревшей мебельной фабрики.

113

Ленин. Соблазнение России И муж ее не торопил.... Но большевики все-таки выбили из нее треть наследства. Однако официально полученных денег было недостаточно. Леонид Борисович Красин пытался наладить производство фальшивых банкнот, даже раздобыл бумагу, но дальше дело не пошло. И Ленин благословил создание боевых дружин и «боевые выступления для захвата денежных средств». Слово «грабеж» не использовалось, называлось это «экспроприацией». Ленин и произнес эту знаменитую формулу «грабь награбленное!». О чем, став главой правительства, сожалел. Не о том, что по его поручению совершались ограбления, а о том, что он высказался так откровенно. Когда при Ленине поднимался вопрос о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, он иронически замечал: — У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится... Настоящим преступлением Владимир Ильич считал только выступления против советской власти. Снисходителен был Ленин не только к таким «слабостям», как пьянство, разврат, но и к уголовщине. Не только в «идейных» экспроприаторах, но и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент. Среди ближайших соратников Ленина эта тенденция принимала порой совсем курьезные формы. Так, Александр Богданов — один из образованнейших писателей-большевиков — говорил: — Кричат против экспроприаторов, против грабителей, против уголовных... А придет время восстания, и они будут с нами. На баррикаде взломщик-рецидивист будет полезнее Плеханова. В определенном смысле так и получилось. Большевик Гавриил Иванович Мясников, который убил великого князя Михаила Александровича в Перми, вспоминал: «Хулиганы, воры, бандиты перерождались и делались одержимыми, нетерпеливыми, готовыми на все мыслимые жертвы революционерами». Идея вооруженной революции породила вооруженную контрреволюцию. Причем Гражданская война носила невероятно жестокий характер. Февральская революция открыла двери тюрем. Политиче-

114

Тайны родословной ские заключенные вышли на свободу. В Гражданскую войну недавние узники с их богатым тюремным опытом сыграли важную роль. «Многие из вернувшихся “политических” заключенных потеряли душевное равновесие, — отмечал Питирим Сорокин. — Проведя многие годы в тюрьмах и ссылках, занимаясь тяжелым и разрушающим личность трудом, они неизбежно привносят в общество способы взаимоотношений и жестокость, от которых сами же и страдали в заключении. Они питают ненависть и презрение к человеческой жизни и страданиям».

Любовь втроем

Газеты даже посылали корреспондентов в литовский город Мариямполь на могилу капитана Красной Армии Андрея Арманда. Краеведы клялись, что павший смертью героя в боях с немецко-фашистскими оккупантами и похороненный там в 1944 году гвардии капитан — внебрачный сын Инессы Арманд и Владимира Ильича Ленина. Арманд и Ленин тайно любили друг друга, родили сына, но вынуждены были расстаться. Такова версия самой необычной любовной истории времени революции. «Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда прежде, какое большое место ты занимал в моей жизни. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась бы без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты “провел” расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя». Это единственное сохранившееся личное письмо Инессы Федоровны Арманд Владимиру Ильичу Ленину. Остальные письма она уничтожила. Такова была просьба Ленина. Он уже был лидером партии и думал о своей репутации. А она думала о нем и продолжала его любить: «Тебя я в то время боялась пуще огня. Хочется увидеть тебя, но лучше, кажется, умерла бы на месте, чем войти к тебе, а когда ты почему-либо заходил к Надежде Константиновне, я сразу терялась и глупела. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые

116

Любовь втроем прямо заходили к тебе, говорили с тобой. Только затем в связи с переводами и прочим я немного попривыкла к тебе. Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твое лицо так оживляется, и, во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал...». Ленин был одним из самых знаменитых людей эпохи. Люди шли за него на смерть, горы сворачивали и правительства свергали, расталкивали друг друга только ради того, чтобы увидеть его одним глазком. Наверное, он, став таким популярным, нравился и женщинам. Но только одна из них любила его так сильно, горячо и бескорыстно, так слушалась его во всем. И потому погибла. «Ну, дорогой, на сегодня довольно. Вчера не было письма от тебя! Я так боюсь, что мои письма не попадают к тебе — я тебе послала три письма (это четвертое) и телеграмму. Неужели ты их не получил? По этому поводу приходят в голову самые невероятные мысли. Крепко тебя целую. Я написала также Надежде Константиновне». И это, пожалуй, самый интересный пассаж в письме. Выходит, жена Надежда Константиновна Крупская знала о романе мужа с Арманд и не порвала не только с ним, но и с ней? Крупская была, говоря современным языком, заочница, то есть женщина на воле, которой зеки пишут обширные и жалостливые послания. Ленин переписывался с ней, сидя в петербургской тюрьме. Как это принято среди зеков, стал называть ее невестой. Обычно заочницам обещают, выйдя на свободу, жениться на них. Но Крупская сама была арестована. Она получила три года ссылки и попросилась в село Шушенское Минусинского уезда к жениху. Они, верно, хотели заключить что-то вроде фиктивного брака, дабы облегчить себе жизнь, а соединились навсегда. Административно-ссыльная Крупская приехала к Ленину с матерью Елизаветой Васильевной, набожной женщиной, воспитанницей института благородных девиц. Надежда Константиновна с матерью не расставалась. Теща зятю попалась золотая. Она-то и наладила молодым быт. Крупская вспоминала:

117

Ленин. Соблазнение России «Летом некого было найти в помощь по хозяйству. И мы с мамой воевали с русской печкой. Вначале случалось, что я опрокидывала ухватом суп с клецками, которые рассыпались по исподу. Потом привыкла. В октябре появилась помощница, тринадцатилетняя Паша, худущая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство...». Не будь тещи, не видать Ленину домашнего уюта. Крупская не умела вести хозяйство. Когда теща умерла, они даже обеда не готовили, ходили в столовую. А Ленин с юности страдал желудком; усаживаясь за стол, озабоченно спрашивал: «А мне можно это есть?» Хотя в еде был неприхотлив. В эмиграции в Париже вместе с ним жил Григорий Евсеевич Зиновьев, будущий хозяин Ленинграда и председатель исполкома Коминтерна. Зиновьев потом рассказывал, как в Париже Ленин по вечерам «бегал на перекресток» за последним выпуском вечерних газет, а утром — за горячими булочками: — Его супружница предпочитала, между нами говоря, бриоши, но старик был немного скуповат... Девушкой Надежда Константиновна была вполне симпатичной. По словам ее подруги, «у Нади была белая, тонкая кожа, а румянец, разливавшийся от щек на уши, на подбородок, на лоб, был нежнорозовый... У нее не было ни тщеславия, ни самолюбия. В ее девичьей жизни не нашлось места для любовный игры».

10 июля 1898 года Владимир Ильич и Надежда Константиновна обвенчались, хотя обручальных колец не носили. Брак был не из ранних. Обоим под тридцать. Нет оснований сомневаться, что Ленин был у Крупской первым мужчиной. В юности она вращалась в кругу радикально настроенных молодых людей, снабжавших ее нелегальной литературой. Среди них был известный некогда революционер Иван Бабушкин. Сейчас его мало кто помнит; большинство москвичей едва ли подозревают, что станция метро «Бабушкинская» названа в его честь. Крупская и Бабушкин вместе читали Маркса, спорили. Но дальше разговоров о Марксе дело не шло. В те времена добрачные интимные отношения решительно осуждались. О мужском опыте Владимира Ильича известно столь же мало, хотя молодому мужчине из дворянской семьи определенные развлечения и шалости вполне дозволялись. Был бы интерес...

118

Любовь втроем Биограф Ленина, эмигрант, рассказывал такую историю: «Некая дама приехала в Женеву со специальной целью познакомиться с Лениным. У нее от Калмыковой (та давала деньги на издание “Искры”) было письмо к Ленину. Она была уверена, что будет им принята с должным вниманием и почтением. После свидания дама жаловалась всем, что Ленин принял ее с “невероятной грубостью”, почти “выгнал” ее. Когда Ленину передали о ее сетованиях, он пришел в величайшее раздражение: — Эта дура сидела у меня два часа, отняла меня от работы, своими расспросами и разговорами довела до головной боли. И она еще жалуется! Неужели она думала, что я за ней буду ухаживать? Ухажерством я занимался, когда был гимназистом, но на это теперь нет ни времени, ни охоты». Да было ли это ухажерство и в гимназические годы? Интересовался ли молодой Ульянов девушками, влюблялся ли до безумия, страдал ли от неразделенной любви? Был ли способен к страсти, нежности? «У Ленина глаза были карие, в них всегда скользила мысль, — вспоминала Александра Михайловна Коллонтай. — Часто играл лукаво-насмешливый огонек. Казалось, что он читает твою мысль, что от него ничего не скроешь. Но “ласковыми” глаза Ленина я не видела, даже когда он смеялся». После смерти Ленина Надежда Константиновна писала: «Владимира Ильича изображают каким-то аскетом, добродетельным филистером-семьянином. Как-то искажается его образ. Не такой он был. Он был человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Любил он жизнь во всей многогранности, жадно впитывал ее в себя». Нет, похоже, в жизни революционера Ленина женщины играли весьма незначительную роль. Даже и молодая жена, судя по всему, не вызвала особого прилива радости. Молодожены сняли новую квартиру, но спали в разных комнатах. Необычно для только что вступивших в брак молодых людей. Похоже, они оба рассматривали свой союз как чисто деловой, как создание революционной ячейки в борьбе против самодержавия. Впрочем, Надежда Константиновна возражала против такой версии:

119

Ленин. Соблазнение России «Мы ведь молодожены были. Крепко любили друг друга. Первое время для нас ничего не существовало... То, что не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти». Теще понравилось, что зять попался непьющий и даже некурящий. Но Владимир Ильич в личном общении был непрост. У него была фантастическая целеустремленность и железная воля, но хрупкая нервная система, пишут историки. От нервных вспышек сыпь выступала по телу. Быстро уставал и нуждался в постоянном отдыхе на природе. Он был очень вспыльчивым, раздражительным, легко впадал в гнев и в ярость. Мучился бессонницей, головной болью, поздно засыпал и плохо спал. Утро у него всегда было плохим. Бросалась в глаза его маниакальная забота о чистоте, ботинки он начищал до блеска, не выносил грязи и пятен. Крупская признавалась дочерям Инессы Арманд в 1923 году: — Я так хотела когда-то ребеночка иметь.... И уже в пожилые годы с тоской в голосе повторяла: — Если бы ты знала, как я мечтаю понянчить внука... И почему, собственно, у них не было детей? Обычных в нашу эпоху анализов им не делали, так что точный ответ невозможен. Через два года после свадьбы, 6 апреля 1900 года, Ленин писал своей матери: «Надя, должно быть, лежит: доктор нашел (как она писала с неделю тому назад), что ее болезнь (женская) требует упорного лечения». Женские болезни, известное дело, опасны осложнением — бесплодием. Один из современных историков обнаружил запись, сделанную уфимским доктором Федотовым после осмотра Крупской: «Генитальный инфантилизм». Проверить этот диагноз не представляется возможным.

10 марта 1900 года потомственный дворянин Владимир Ильич Ульянов обратился с прошением к директору департамента полиции: «Окончив в настоящем году срок гласного надзора, я вынужден был избрать себе для жительства из немногих разрешенных мне городов город Псков, ибо только там я нашел возможным продолжить

120

Любовь втроем свой стаж, числясь в сословии присяжных поверенных. В других городах я бы не имел никакой возможности приписаться к какому-либо присяжному поверенному и быть принятым в сословие местным окружным судом, а это равнялось бы для меня потере всякой надежды на адвокатскую карьеру». Надежда Константиновна отбывала свой срок гласного надзора в Уфимской губернии вместе со своей матерью. Найти работу — преподавательскую — Крупская не могла. «Следовательно, мне придется содержать ее из своего заработка, а я могу рассчитывать теперь на самый скудный заработок (да и то не сразу, а через некоторое время) вследствие почти полной потери мною всех прежних связей и трудности начать самостоятельную юридическую практику... Необходимость содержать в другом городе жену и тещу ставит меня в безвыходное положение и заставляет заключать неоплатные долги. Наконец, я в течение уже многих лет страдаю катаром кишок, который еще усилился вследствие жизни в Сибири, и теперь я крайне нуждаюсь в правильной семейной жизни. На основании изложенного я имею честь покорнейше просить разрешить моей жене, Надежде Ульяновой, отбывать оставшийся ей срок гласного надзора не в Уфимской губернии, а вместе с мужем в городе Пскове». Департамент полиции ответил отказом. Вся жизнь Ленина с юности была посвящена революции. Если бы он не думал о ней двадцать четыре часа в сутки, он бы не совершил Октябрьскую революцию. Обратная сторона такой всепоглощающей целеустремленности — ослабленный интерес к противоположному полу, пониженное влечение. Словно сама природа помогала ему сконцентрироваться на чем-то одном. Это частое явление в политической истории. Ему просто было не до женщин. Понадобился невероятно сильный импульс, чтобы пробудить в нем яркое чувство. В 1910 году в Париж приехала молодая революционерка Инесса Арманд, элегантная, жизнерадостная, необычная. «Те, кому довелось ее видеть, — рассказывал современник, — надолго запоминали ее несколько странное, нервное, как будто

121

Ленин. Соблазнение России асимметричное лицо, очень волевое, с большими гипнотизирующими глазами». В ней удивительным образом сочеталась жажда революции с жаждой жизни. Это и привлекло Ленина! Просто красивые дамы его не волновали. У него и друзей-то не было. А это было как удар молнии. Ему исполнилось тридцать девять лет, ей тридцать пять. Свидетели вспоминали: «Ленин буквально не спускал своих монгольских глаз с этой маленькой француженки». У Ленина были проблемы со зрением. Поэты воспевали его знаменитый ленинский прищур, а у него левый глаз был сильно близорук (4–4,5 диоптрии), поэтому он и щурился, пытаясь что-то рассмотреть. Левым глазом он читал, а правым смотрел вдаль. Но Инессу Арманд разглядел сразу — красивая темпераментная революционерка и единомышленница в делах... Француженка Инесса Федоровна Арманд появилась на свет в Париже как Элизабет Стеффен. Девочкой ее привезли в Москву. Здесь она вышла замуж за Александра Арманда, чьи потомки обосновались в России еще в годы наполеоновских войн. У них родилось трое детей. Но брак быстро разрушился. Инесса полюбила младшего брата своего мужа, Владимира Арманда, который был моложе ее на одиннадцать лет. Их связывал среди прочего интерес к социалистическим идеям. В те времена, кажущиеся нам пуританскими, Инесса нисколько не стеснялась адюльтера. Не считала себя развратной женщиной, полагала, что имеет право на счастье. Инесса родила сына и от любовника, назвала его Андреем. Это тот самый будущий капитан Арманд, которого считают сыном Ленина. В реальности к моменту встречи Инессы с Владимиром Ильичом мальчику уже было лет пять. Муж Инессы оказался на редкость благородным человеком, он принял ее ребенка как своего, дал свое отчество. Роман оказался недолгим. Ее любовник заболел туберкулезом и умер. Инессу Арманд волновала не только личная свобода, но и общественная. В России это самый короткий путь за решетку. Инессу са-

122

Любовь втроем жали три раза. Из ссылки, которую она отбывала в Архангельске, бежала за границу. Здесь и познакомилась с Лениным. Крупская вспоминала: «Арестованная в сентябре 1912 года Инесса сидела по чужому паспорту в очень трудных условиях, порядком подорвавших ее здоровье, — у нее были признаки туберкулеза, но энергии у ней не убавилось, с еще большей страстностью относилась она ко всем вопросам партийной жизни. Ужасно рады были мы все ее приезду... В ней много было какой-то жизнерадостности и горячности. Уютнее, веселее становилось, когда приходила Инесса». Потеряв любимого человека, Арманд была открыта для новой любви. Страстная и опытная, она открыла Ленину новый для него мир наслаждений. Это оказалось почти так же увлекательно, как заниматься революцией. Крупская, как водится, узнала об их страсти последней: «Мы с Ильичем и Инессой много ходили гулять. Зиновьев и Каменев прозвали нас “партией прогулистов”. Инесса была хорошим музыкантом, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама очень хорошо играла Бетховена. Ильич особенно любил “Патетическую сонату”, просил ее постоянно играть — он любил музыку... К Инессе очень привязалась моя мать, к которой Инесса заходила часто поговорить, посидеть с ней, покурить». Теща Ленина первая все поняла. Надежда Константиновна Крупская несколько раз порывалась уехать, но Ленин ее удерживал. Надежда Константиновна осталась, но спать вновь уходила в комнату матери. Крупская на фоне Арманд ужасно проигрывала. Она уже утратила женскую привлекательность, располнела и подурнела. Глаза у нее были навыкате, ее зло называли селедкой. Крупская страдала базедовой болезнью. В медицинских книжках того времени писали: «Симптомы: сильное сердцебиение, повышенная возбудимость, потливость, опухание щитовидной железы (то есть появление зоба) и выпячивание глазных яблок. Причина — паралитическое состояние сосудодвигательных нервов головы и шеи. Лечение ограничивается укрепляющей диетой, железом, хинином, переменой климата и применением гальванизации симпатического шейного сплетения».

123

Ленин. Соблазнение России Оными предписаниями Крупскую и лечили. Надежда Константиновна писала свекрови в мае 1913 года: «Я на инвалидном положении и очень быстро устаю. Ходила я электризоваться целый месяц, шея не сделалась меньше, но глаза стали нормальнее и сердце меньше бьется. Тут в клиниках нервных болезней лечение ничего не стоит, а доктора очень внимательны». Ленин сообщал товарищу по эмиграции Григорию Львовичу Шкловскому, с которым очень сблизился: «Приехали в деревню около Закопане для лечения Надежды Константиновны горным воздухом от базедовой болезни... Болезнь же на нервной почве. Лечили три недели электричеством. Успех равняется нолю. Все по-прежнему: и пученье глаз, и вздутие шеи, и сердцебиение, все симптомы базедовой болезни». Лечили ее неправильно. Не знали тогда, что базедова болезнь — одно из самых распространенных эндокринологических заболеваний и заключается в усилении функции щитовидной железы. Сейчас бы ей помогли, а тогда жена Ленина фактически осталась без медицинской помощи. Базедова болезнь сказалась и на характере, и на внешности Надежды Константиновны: несоразмерно толстая шея, выпученные глаза плюс суетливость, раздражительность, плаксивость. Ленин писал Григорию Шкловскому: «Еще одна просьба личная: очень просил бы Вас постараться не посылать Наде больше никаких бумажек по делу Мохова, ибо ей это треплет нервы, а нервы плохи, базедова болезнь опять возвращается. И мне по этому пункту не пишите ничего (чтобы Надя не знала, что я Вам писал, а то она волноваться будет)». Но чего не было, того не было: ни страсти, ни любви. Все это он нашел в объятиях Инессы. Хотя были ли объятия или же отношения остались платоническими? Так или иначе Инесса Арманд стала настоящей и единственной любовью Ленина. Но вот что важно. Ленин не оставил жену даже в разгар романа с Инессой Арманд. А ведь это были самые счастливые дни его недолгой жизни. И тем не менее этой любовью он пренебрег. Считал любовь делом преходящим, менее значимым, чем прочные дружеские отношения с Крупской?

124

Любовь втроем Не имея детей, Крупская посвятила ему свою жизнь. Их объединяли общие идеалы, взаимное уважение. Нельзя сказать, что их брак был неудачным. Владимир Ильич ценил жену, сочувствовал ее страданиям. Он понимал, как важны для него преданность и надежность Надежды Константиновны, хорошо и разносторонне образованной женщины. Она, не жалуясь, помогала ему во всем. Вела его обширную корреспонденцию. Шифровала и расшифровывала переписку с товарищами — дело муторное и трудоемкое. Шутили, что практичный Ленин женился на Надежде Константиновне ради ее каллиграфического почерка. Надо отдать должное Надежде Константиновне. Они с Инессой не выясняли отношений из-за мужчины. Они даже дружили. Инессу, сексуально раскрепощенную женщину, вполне устроила бы и жизнь втроем. Фактически это Инесса и предлагала Ленину: «Много было хорошего и в отношениях с Надеждой Константиновной. Она мне сказала, что я ей стала дорога и близка лишь недавно. А я ее полюбила почти с первого знакомства за ее мягкость и очарование». Говорят, Крупская, узнав о романе, готова была уйти, дать ему развод, чтобы он был счастлив. Но Ленин сказал: останься. Оценил ее преданность? Не захотел бросить не очень здоровую жену после стольких лет брака? Заботился о своей репутации? Арманд смущала его свободой взглядов на интимную жизнь. Она считала, что женщина сама вправе выбирать себе партнера, а в этом смысле революционер Ленин был крайне старомоден... В конце концов уехала Инесса. Ленин пытался с ней объясниться: «Надеюсь, мы увидимся после съезда. Пожалуйста, привези, когда приедешь (то есть привези с собой) все наши письма (посылать их заказным сюда неудобно: заказное письмо может быть весьма легко вскрыто друзьями)». Ленин просил Инессу вернуть его письма, чтобы их уничтожить. С ней Владимир Ильич был очень откровенен: «Как я ненавижу суетню, хлопотню, делишки и как я с ними неразрывно и навсегда связан! Это еще лишний признак того, что я об-

125

Ленин. Соблазнение России ленился, устал и в дурном расположении духа. Вообще я люблю свою профессию, а теперь я часто ее почти ненавижу. Если возможно, не сердись на меня. Я причинил тебе много боли, я это знаю...». Роман с Инессой так или иначе тянулся лет пять, пока Ленин не прервал любовные отношения, оставив только деловые. И все равно нежные нотки постоянно прорывались: «Дорогой друг! Только что отправил Вам, так сказать, деловое письмо. Но кроме делового письма захотелось мне сказать Вам несколько дружеских слов и крепко-крепко пожать руку. Вы пишете, что у Вас даже руки и ноги пухнут от холоду. Это, ей-ей, ужасно. У Вас ведь и без того руки всегда были зябки. Зачем же еще доводить до этого?.. Последние Ваши письма были так полны грусти и такие печальные думы вызывали во мне и так будили бешеные угрызения совести, что я никак не могу прийти в себя... О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз, приветствовать тебя и пожелать успехов». Любовь обеих женщин Ленин использовал на полную катушку. Надежда Константиновна руководила его канцелярией и вела переписку. Инесса переводила для него с французского. Как ни любил Владимир Ильич Инессу, но хладнокровно отправил ее с партийным поручением в Россию, понимая, сколь опасно это путешествие. И ее действительно арестовали. Но политика и борьба за власть были для него важнее всего. Настал момент, когда отношения Ленина и Арманд возобновились. Это произошло после того, как 30 августа 1918 года в Ленина стреляли. Среди немногих людей, которых он пожелал видеть, когда его привезли с завода Михельсона, была Инесса Федоровна. Возможно, оказавшись перед лицом смерти, он многое переосмыслил, желал видеть рядом дорогого ему человека. Владимир Ильич, вообще говоря, был человеком резким и, повидимому, злым. Он с презрением относился ко всем своим соратникам, в том числе к тем, кого сам вознес на высокие посты и приблизил.

126

Любовь втроем О родных Владимир Ильич вообще был невысокого мнения. О старшей сестре, Анне Ильиничне, говорил: — Ну, это башковитая баба. Знаете, как в деревне говорят — мужик-баба или король-баба... Но она сделала непростительную глупость, выйдя замуж за этого недотепу Марка, который, конечно, у нее под башмаком. Действительно Анна Ильинична — это не могло укрыться от посторонних — относилась к мужу, Марку Елизарову, не просто свысока, а с нескрываемым презрением. Она точно стыдилась того, что он член их семьи и ее муж. А между тем, по отзывам современников, Марк Тимофеевич Елизаров был очень искренний и прямой, чуждый фразы, не любивший никаких поз. Он окончил математический факультет Петербургского университета, затем еще и Московское инженерное училище, работал на железнодорожном транспорте... Он участвовал в революционной деятельности, не раз попадал в тюрьму. Не скрывал, что не разделяет идей Ленина, и очень здраво и критически относился к нему самому.

6 мая 1919 года в освобожденном Крыму было провозглашено создание Крымской Социалистической Советской Республики и образовано Советское Временное Рабоче-Крестьянское правительство. Совнарком разместился в Симферополе. Наркомом здравоохранения и заместителем председателя Совнаркома, чтобы сделать приятное Ленину, назначили его младшего брата — Дмитрия Ильича Ульянова, который с 1914 года жил в Севастополе. Дмитрий Ульянов писал сестре: «Передай Володе, что в Евпатории в лучшей санатории у самого берега моря я приготовлю ему помещение, чтобы он хоть две-три недели мог отдохнуть, покупаться и окрепнуть. Там у нас есть все приборы для электро-гидро-механо- и гелиотерапии, и можно полечить ему руку. Тем более, что он никогда не видел нашего Черного моря». Ленин презрительно сказал наркому внешней торговли Леониду Красину: — Эти идиоты, по-видимому, хотели мне угодить, назначив Митю... Они не заметили, что хотя мы с ним носим одну и ту же фа-

127

Ленин. Соблазнение России милию, но он просто обыкновенный дурак, которому впору только печатные пряники жевать... Младшая сестра Ленина, Мария Ильинична, с давних пор состоявшая на посту секретаря коммунистической «Правды», в семье считалась «дурочкой», относились к ней со снисходительным, но, если можно так выразиться, нежным презрением. Ленин отзывался о ней вполне определенно: — Ну, что касается Мани, она пороху не выдумает, она... помните как в сказке «Конек-Горбунок» у Ершова сказано про второго и третьего братьев: Средний был и так и сяк, Младший вовсе был дурак. Ленин в своих статьях и письмах ругался, как ломовой извозчик. Таков был его стиль. Он не стеснялся в споре быть дерзким и грубым. Но люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками и помощниками. У него были поклонники — их была масса, боготворившие его и все ему прощавшие. Но близких, закадычных, интимных друзей не было. Кроме Инессы Арманд. Ее подозревали в скрытом всевластии — дескать, «ночная кукушка дневную перекукует». На съезде Советов один из левых эсеров сказал: — У императора Николая был злой гений — его жена Алиса Гессенская. Вероятно, и у Ленина есть также свой гений. За это высказывание левого эсера немедленно лишили слова, усмотрев в его словах оскорбление Совета народных комиссаров. После работы Ленин часто заезжал к Инессе, благо ее квартира рядом.

16 декабря 1918 года Ленин дал указание коменданту Кремля Малькову: «Подательница — тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира на четырех человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажите, что имеется, то есть покажите те квартиры, которые Вы имели в виду». Ей дали большую квартиру на Неглинной, установили высоко ценимую советскими чиновниками вертушку — аппарат прямой пра-

128

Любовь втроем вительственной связи. Если Ленин не мог заехать, писал записку. Некоторые сохранились.

16 февраля 1920 года: «Дорогой друг! Сегодня после 4-х будет у Вас хороший доктор. Есть ли у Вас дрова? Можете ли готовить дома? Кормят ли Вас?» Только отправил эту записку и почти сразу пишет новую: «Тов. Инесса! Звонил к Вам, чтобы узнать номер калош для Вас. Надеюсь достать. Был ли доктор?» Озабоченный ее здоровьем, он постоянно думает о ней: «Дорогой друг! После понижения температуры необходимо выждать несколько дней. Иначе — воспаление легких. Испанка теперь свирепая. Пишите, присылают ли продукты?» В результате у него опять ухудшились отношения с Надеждой Константиновной. А у нее и так были все основания для обиды. Муж пренебрегал ею и дома, и в политике. После стольких лет активной борьбы за дело большевиков Крупской досталась незначительная должность заместителя наркома народного просвещения. Ненавидевший большевиков профессор Юрий Готье пометил в дневнике в феврале 1919 года: «Я был водим в Комиссариат Народного Просвещения на заседание коллегии Комиссариата. На заседании присутствовала Н. К. Крупская-Ульянова-Ленина, без пяти минут русская императрица; я не ожидал видеть ее такой, какая она есть, — старая, страшная, с глупым лицом тупой фанатички, причем ее уродство подчеркивается ясно выраженной базедовой болезнью...». Слова несправедливые. Болезнь — не повод для насмешек. А на роль императрицы она вовсе не претендовала...

129

Ленин. Соблазнение России После Октябрьской революции Инессе Арманд нашли место в системе новой власти. Специально для нее в аппарате ЦК партии образовали отдел по работе среди женщин. Обиделась главная соперница Инессы Арманд Александра Коллонтай. Она считала себя гранддамой революции. Но самой влиятельной женщиной в Советской России стала Инесса. Это был удар для самолюбивой Коллонтай, которая считала, что выбор в пользу Инессы был продиктован ее любовными отношениями с Лениным. В августе 1920 года Ленин написал Инессе, желая избавить ее от разногласий с Коллонтай: «Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли я помочь Вам, устроив в санатории? Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце. Он там власть. Подумайте об этом. Крепко, крепко жму руку». Спасая Инессу от женских дрязг в коридорах ЦК и желая сделать ей приятное, Ленин уговорил ее отдохнуть в Кисловодске. Инесса поехала с сыном. Ее отдыхом вождь мирового пролетариата занимался сам, уже убедившись, что созданный им же советской аппарат провалит любое дело. Поездка оказалась роковой.

18 августа Ленин связался с председателем Северо-Кавказского ревкома Серго Орджоникидзе: «т. Серго! Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить ее и ее сына как следует и проследить исполнение. Без проверки исполнения ни черта не сделают...». Отдых не получался. Инесса Арманд грустила. 1 сентября 1920 года записала в дневнике: «Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное — почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к Владимиру Ильичу.

130

Любовь втроем Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть Владимиру Ильичу и делу работы, в нем истощились все источники работы, которыми оно раньше было так богато... И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они оплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас — иссякает и горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает...». Отношения с Лениным, теплые и сердечные, были ограничены известными рамками, которые он сам установил. А ей хотелось настоящей любви, обычного женского счастья. Кто знает, как сложилась бы ее жизнь, но ей уже не суждено было встретить другого мужчину. Ленин тревожился и напоминал Орджоникидзе: «Очень прошу Вас, в виду опасного положения на Кубани, установить связь с Инессой Арманд, чтобы ее и сына эвакуировали в случае необходимости». Вот и напрасно сорвали ее из безопасного Кисловодска. Боялись одного, а беда подстерегла с другой стороны. На Кавказе, в Беслане, Инесса заразилась холерой и умерла. Местный телеграфист отстучал телеграмму: «Вне всякой очереди. Москва. ЦЕКа РКП, Совнарком, Ленину Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело перепроводим Москву Назаров». С транспортом были большие проблемы. Восемь дней ее тело лежало в морге в Нальчике, пока искали оцинкованный гроб и специальный вагон. Через две недели, ранним утром 11 сентября 1920 года, гроб доставили в Москву. На Казанском вокзале поезд встречали Ленин и Крупская. Гроб поставили на катафалк и повезли в Дом Союзов. Дочь члена Реввоенсовета Республики Сергея Ивановича Гусева, Елизавета Драбкина, вспоминала: «Мы увидели двигающуюся нам навстречу похоронную процессию. Мы увидели Владимира Ильича, а рядом с ним Надежду Кон-

131

Ленин. Соблазнение России стантиновну, которая поддерживала его под руку. Было что-то невыразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склоненной голове». Владимир Ильич шел за гробом через весь город. О чем он в эти часы думал? О том, что напрасно отказался от любви Инессы Арманд и жестоко обделил себя? Ощущал свое одиночество? Чувствовал неотвратимо подступающую неизлечимую болезнь, которая скоро, очень скоро превратит его в полного инвалида? «На похоронах Ленина было не узнать, — писала Александра Коллонтай. — Он был раздавлен горем. Нам казалось, что в любой момент он может лишиться сознания». Смерть Инессы Арманд никому не принесла облегчения. Об избавлении от счастливой соперницы не было и речи. Ревность осталась в далеком прошлом. Болезнь Ленина стремительно развивалась, и для Крупской худшее было впереди. То, что она сделала для мужа в последние годы его жизни, это подвиг. Лишь те, кто сам прошел через такое, понимают, какая эта мука и страдания — видеть, что болезнь делает с близким и любимым человеком. На склоне лет Надежда Константиновна уже не видела в Инессе Арманд удачливую соперницу, заботилась о ее детях, часто вспоминала эту яркую и темпераментную женщину. Да много ли в ее жизни было счастливых дней и месяцев? Совсем не много. Как и в жизни Ленина. Кто знает, будь у него любящая и любимая жена, полноценная семья, дети, может, революция, Гражданская война, советская власть не оказались бы такими кровавыми? Впрочем, возможно, если бы у него нашлось желание проводить время в кругу семьи, заниматься женой и детьми, революции вообще бы не случилось...

Первая женщина-министр

На II Всероссийском съезде Советов Александру Михайловну Коллонтай избрали в президиум. 30 октября Ленин вручил ей удостоверение, отпечатанное на бланке Петроградского Военно-революционного комитета: «Республиканское Правительство (Совет Народных Комиссаров) уполномочивает товарища А. Коллонтай народным комиссаром общественного призрения». Это забытое ныне слово означало социальное обеспечение.

1917 год был ее звездным часом. Она стала первой женщиной-министром. Ее поставили заниматься социальными вопросами. Александра Коллонтай была необыкновенно привлекательной и эффектной женщиной. Ее внимания добивались многие мужчины. В Коллонтай влюбился и Федор Федорович Раскольников, который был моложе ее на двадцать лет. Раскольников откровенно спросил Дыбенко: — Павлуша, какого ты мнения об Александре Михайловне Коллонтай?

— Ха-ха-ха, — рокочущим басом загоготал похожий на цыгана черноволосый великан, — я с ней живу... Узнав, что сердце обожаемой женщины завоевано Павлом Дыбенко, Раскольников благородно отошел в сторону. О романе двух министров — Коллонтай и Дыбенко — шушукались по всему городу. Она была дворянкой, дочерью генерала, он — простым матросом из крестьян. Александре Михайловне было сорок пять лет, Павлу Ефимовичу — двадцать восемь. Разница в возрасте их нисколько не смущала. Познакомились они незадолго до революции, когда Коллонтай приехала на флот, чтобы по поручению ЦК партии большевиков сорвать

133

Ленин. Соблазнение России среди военных моряков подписку на «Заем Свободы», выпущенный Временным правительством. Роман Коллонтай и Дыбенко привлек всеобщее внимание, потому что они совершенно не стеснялись своих чувств. Александра Михайловна Коллонтай, член ЦК большевистской партии и член Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, увидела в моряке-балтийце мужчину, которого искала всю жизнь. Инженеры, ученые, профессиональные революционеры, все, кто прошел через ее постель, могли только красиво говорить. А он умел любить. Дыбенко казался олицетворением мужественности и пользовался большим успехом у слабого пола. Александра Михайловна, что называется, по уши влюбилась в матроса-балтийца. Она откровенно признавалась: «Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем “жестокого, страшного Дыбенко”... Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия... Я верю в Павлушу и его звезду. Он — Орел... Наши встречи всегда были радостью через край, наши расставания полны были мук, эмоций, разрывающих сердце. Вот эта сила чувств, умение пережить полно, сильно, мощно влекли к Павлу». Александра Михайловна Коллонтай — первая женщина-министр и первая женщина-посол в истории России — родилась в дворянской семье. Матрос Дыбенко с его скудным образованием, надо полагать, немало почерпнул у этой утонченной и искушенной женщины. Первым руки Александры попросил адъютант императора Александра III генерал Тутолмин. Она отказала. Влюбилась в своего трою­родного брата Владимира Людвиговича Коллонтая, выпускника военно-инженерной академии, чью фамилию носила до конца жизни: «Два года я боролась с родителями, чтобы получить их согласие на брак с красивым и веселым Коллонтаем. Он необыкновенно хорошо танцевал мазурку и умел веселить и смешить нас в течение целого вечера». Она заставила родителей согласиться на брак. В 1893 году они обвенчались. Родили сына Михаила, которого Александра Михайловна

134

Первая женщина-министр обожала. Придумывала ему множество ласковых имен — Мишука, Мимулек, Михенька... Владимир Коллонтай со временем дослужился до генерала. Он бесконечно любил жену, но Александре Михайловне хотелось свободы. Она не желала быть просто женой, которая сидит дома и ждет, когда муж придет с работы: «Хозяйство меня совсем не интересовало, а за сыном могла очень хорошо присматривать няня». Александру Коллонтай тянуло к ярким личностям. Отношения с мужем показались слишком пресными. У нее возник роман на стороне, и они с мужем разошлись. Она ушла из семьи. И уехала за границу, где женщине легче было получить высшее образование. Коллонтай посвятила себя движению за равноправие женщин, перезнакомилась со всеми известными социал-демократами Европы, участвовала в международных конференциях, посвященных женскому движению. Среди ее любовников называют виднейших революционеров того времени. Историки пишут о своего рода сексуальной революции, которая произошла в России в конце XIX века. Женщины, прежде находившиеся под властью мужа, жаждали личного счастья, и для этого им нужна была свобода в интимных отношениях. Отныне уже не только мужчины, но и женщины стали разрушать институт брака. Тайные адюльтеры случались во все времена, но теперь женщины стали открыто уходить от мужей и начинали новую, самостоятельную жизнь. Они также требовали уравнения их в правах с мужчинами и присоединялись к освободительному революционному движению. Первые российские феминистки возмущенно писали: «Мужчины — господа, а женщины — их рабыни, поэтому первым все позволено и прощено, а вторым все запрещено и ничего не прощается. Мужчина, пользуясь своим господством, стремится устроить все по-своему. Женщины, желая облегчить свою участь, ведут борьбу с господством мужчин. Эта постоянная борьба между полами исчезнет, когда исчезнет подчиненность женщин. Сами женщины должны стремиться освободить себя от подчиненности мужчинам и добиваться равноправности. Раскрепощение женщины должно и может совершиться только ее собственными силами — ее натиском».

135

Ленин. Соблазнение России Есть два выхода, считала Коллонтай: или вернуть женщину домой, запретив ей какое-либо участие в народнохозяйственной жизни, или создать такую социальную систему, которая позволит женщине становиться матерью и не лишаться возможности работать. Поскольку колесо истории назад не поворачивается, то первая возможность исключается. Экономическая самостоятельность виделась Коллонтай и как средство избавиться от унизительной для женщины необходимости вступать в брак с нелюбимым человеком только для того, чтобы родить и прокормить ребенка... «Женщинам, — писала деятель Коминтерна Анжелика Балабанова, — приходилось бороться почти с непреодолимыми препятствиями, чтобы добиться возможностей, которые мужчины того времени получали как нечто само собой разумеющееся. Чтобы добиться интеллектуального признания, в то время женщине требовалась подлинная жажда знаний, много упорства и железная воля». В 1917 году Александра Михайловна была одним из самых блестящих ораторов. За неукротимый темперамент ее называли «валькирией революции»: «Выступление за выступлением, — вспоминала она сама. — Говорю то на Марсовом поле, то на площадях с грузовиков, с броневика или на чьих-то плечах. Говорю хорошо, зажигающее и понятно. Женщины плачут, а солдаты перебегают от трибуны к трибуне, чтобы еще раз послушать “эту самую Коллонтай”. Под моросящим дождем митинг возобновляется. Я говорю на чьих-то услужливо подставленных коленях, опираясь о чье-то плечо. И снова растет, поднимается волна энтузиазма... Я сама горела, и мое горение передавалось слушателям. Я не доказывала, я увлекала их. Я уходила после митинга под гром рукоплесканий. Я дала аудитории частицу себя и была счастлива». Питирим Александрович Сорокин вспоминал летом 1917 года: «Жизнь в Петрограде становится все труднее. Беспорядки, убийства, голод и смерть стали обычными. Мы ждем новых потрясений, зная, что они непременно будут. Вчера я спорил на митинге с Троцким и госпожой Коллонтай. Что касается этой женщины, то, очевидно, ее революционный энтузиазм — не что иное, как опосредованное удовлетворение ее нимфомании».

136

Первая женщина-министр Не все думали так приземленно. «Я увидел, как у Коллонтай потемнели зрачки, и она сорвала платок с головы и оглянулась, — вспоминал писатель Николай Александрович Равич. — Кто-то подставил ящик. Александра Михайловна вскочила на него и заговорила. Ее звонкий певучий голос разносился далеко во внезапно наступившей тишине, щеки раскраснелись, глаза сияли. Иногда она непроизвольным движением поправляла непокорную прядь волос, спадающих на лицо. И я тогда любовался ею так, как может любоваться молодой человек двадцати лет женщиной, которая стала для него идеалом». Временное правительство посадило ее в Петроградскую женскую тюрьму. В августе 1917 года она писала подруге: «Не скрою, бывают и у меня серые часы, неизбежные в одиночке, но в общем — я ясна. Первые дни мне все казалось, что я участвую в американском фильме, там в кинематографе так часто изображаются тюрьма, решетка и все атрибуты правосудия! Странно, что первые дни я много спала. Кажется, выспалась за все эти месяцы напряженной работы. Но потом настали и темные дни. Трудно передать свое душевное состояние. Кажется, преобладающая нота была в те тяжелые дни — ощущение, будто я не только отрезана, изолирована от мира, но и забыта. Казалось, что кроме тебя обо мне уже никто не помнит». На самом деле тюремное заключение создало вокруг нее ореол героизма. Шестой съезд партии собрался в ситуации, когда партию большевиков преследовали, и проходил в полулегальной обстановке. Новый состав ЦК выбирали закрытым голосованием, результаты на съезде не объявили. Только назвали фамилии четырех человек, получивших наибольшее число голосов. Всего выбрали 21 члена ЦК и десять кандидатов. Коллонтай, сидевшую в тюрьме, назвали почетным председателем съезда и ввели в состав ЦК. Она узнает об этом, когда выйдет на свободу, вернется к политике и любимому мужчине... «Первое заседание большевистского правительства, — вспоминал Лев Троцкий, — происходило в Смольном, в кабинете Ленина, где некрашеная деревянная перегородка отделяла помещение телефонистки и машинистки. Мы со Сталиным явились первыми.

137

Ленин. Соблазнение России Из-за перегородки раздавался сочный бас Дыбенко: он разговаривал по телефону с Финляндией, и разговор имел скорее нежный характер. Двадцатидевятилетний чернобородый матрос, веселый и самоуверенный гигант, сблизился незадолго перед тем с Александрой Коллонтай, женщиной аристократического происхождения, владеющей полудюжиной иностранных языков и приближавшейся к 46-й годовщине. В некоторых кругах партии на эту тему, несомненно, сплетничали. Сталин, с которым я до того времени ни разу не вел личных разговоров, подошел ко мне с какой-то неожиданной развязностью и, показывая плечом за перегородку, сказал, хихикая: — Это он с Коллонтай, с Коллонтай... Его жест и его смешок показались мне неуместными и невыносимо вульгарными, особенно в этот час и в этом месте. Не помню, просто ли я промолчал, отведя глаза, или сказал сухо: — Это их дело. Но Сталин почувствовал, что дал промах. Его лицо сразу изменилось, и в желтоватых глазах появились искры враждебности...». Не только заметная разница в возрасте, но и необыкновенная пылкость чувств влюбленных друг в друга наркомов, словно нарочито выставленная напоказ, смущали товарищей по партии и правительству. По описанию его заместителя по морскому ведомству Раскольникова, Дыбенко «был широкоплечий мужчина очень высокого роста. В полной пропорции с богатырским сложением он обладал массивными руками, ногами, словно вылитыми из чугуна. Впечатление дополнялось большой головой с крупными, глубоко вырубленными чертами смуглого лица с густой кудрявой бородой и вьющимися усами. Темные блестящие глаза горели энергией и энтузиазмом, обличая недюжинную силу воли». Жизнь казалась им увлекательным приключением. Они совершенно не понимали трагического характера происходящего вокруг них. Оказавшись в водовороте невиданных событий, они наслаждались не только друг другом, но и своей ролью вершителей судеб. Накал политических страстей только усиливал их любовные чувства.

138

Первая женщина-министр Они оба были склонны к красивым жестам и драматическим фразам. Коллонтай, знакомая с ужасами войны лишь понаслышке, с горящими глазами декламировала: — Какой это красивый конец, смерть в бою. Да, это то, что нужно делать: победить или умереть... Когда Коллонтай вошла в правительство, в ее руках оказалось огромное хозяйство. Она вспоминала: «Это и приюты, и инвалиды вой­ны, и протезные мастерские, и больницы, и санатории, и колонии для прокаженных, и воспитательные дома, и институты девиц, и дома для слепых». «Народный комиссар государственного призрения в элегантном узком платье темного бархата, отделанном по-старомодному, облегающем гармонично сложенное, длинное и гибкое, свободное в движениях тело, — описывал встречу с Коллонтай в ноябре 1917 года французский офицер Жак Садуль. — Правильное лицо, тонкие черты, волосы воздушные и мягкие, голубые глубокие и спокойные глаза. Очень красивая женщина чуть больше сорока лет. Думать о красоте министра удивительно, и мне запомнилось это ощущение, которого я еще ни разу не испытывал ни на одной министерской аудиенции... Умная, образованная, красноречивая, привыкшая к бурному успеху на трибунах народных митингов, Красная дева, которая, кстати, мать семейства, остается очень простой и очень мирской, что ли, женщиной». Усилиями Коллонтай в декабре 1917 года были приняты два важнейших декрета. Один — о гражданском браке, который заменял брак церковный, устанавливал равенство супругов и уравнивал в правах внебрачных детей с законнорожденными. Второй упрощал процедуру развода, который теперь без труда мог получить любой из супругов. Эти законы были куда прогрессивнее, чем в большинстве европейских стран. Перед революцией крестьяне устремились в город. Городская жизнь была комфортнее. Вместе с мужьями (или самостоятельно) перебирались и женщины. Они убегали в город и находили работу — становились горничными, кухарками, прачками. Это вело к разрушению семей.

139

Ленин. Соблазнение России В своем наркомате Коллонтай создала отдел охраны материнства и младенчества, обещая полноценную медицинскую помощь всем будущим матерям за государственный счет. Благодаря Коллонтай аборты перестали считаться преступлением: «Я с увлечением рассказывала, какие благоприятные результаты принесло нам проведение закона, допускающего аборты. Во-первых, уменьшилось количество женских заболеваний от варварским образом проведенных нелегально абортов, во-вторых, уменьшилось число детоубийств, совершаемых чаще всего одинокими, брошенными женщинами». Денег наркомату давали мало. Коллонтай искала возможности помочь всем своим подопечным. Декретом Совнаркома образовали Всероссийский союз увечных воинов — для помощи инвалидам вой­ны и их семьям. 3 января 1918 года нарком Коллонтай обратилась в правительство: «Народный комиссариат государственного презрения, сильно нуждаясь в подходящих помещениях как для престарелых, так равно и для прочих призреваемых, находит необходимым реквизицию Александро-Невской лавры: как помещений, так инвентаря и капиталов». Совнарком постановил реквизировать помещения Александро-Невской лавры для нужд увечных воинов. Тем более что приняли Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах — об отделении церкви от государства и школы от церкви. Отряд красногвардейцев и матросов прибыл в Лавру, чтобы секвестрировать имущество и передать часть монастырских зданий дому инвалидов. Они столкнулись с богомольцами, священник Петр Скипетров был убит.

«20 января 1918, суббота, — записала в дневнике Зинаида Гиппиус. — Закончили свой III съезд с пышностью. Утвердили себя не временным, а вечным правительством. Упразднили всякие Учредительные собрания навсегда. Ликуют. Объявили, что в Берлине революция... Размахнулись в ликовании, и Коллонтайка послала захватить Александро-Невскую Лавру. Пошла склока, в одного священника пальнули, умер. Толпа баб и всяких православных потекла туда. Бонч завертелся как-нибудь уладить посередке — “преждевременно!”

140

Первая женщина-министр А патриарх новый предал анафеме всех “извергов-большевиков” и отлучил их от церкви (что им!)». Коллонтай не отказалась от казавшейся ей разумной мысли использовать монастыри в нуждах государства. 30 октября 1918 года в «Вечерних известиях» появилась ее статья «Старость — не проклятье, а заслуженный отдых»: «В коммунистическом государстве не может и не должно быть места для бесприютной заброшенности и одинокой старости. И Советская Республика декретом о социальном обеспечении от 1 ноября 1917 года признала, что государство берет на себя обеспечение работниц и рабочих, достигших возраста, когда трудоспособность падает, уменьшается... Еще одна забота коммунистического государства — это организация общежитий для пожилых, отработавших свою долю, рабочих и работниц. Разумеется, эти общежития не должны быть похожи на капиталистические богадельни-казармы, куда раньше посылали стариков и старух “помирать”... Старости близка природа с ее успокаивающей душу мудростью и величавой тишиной. Всего лучше организовывать такие общежития за городом, обеспечивая в них стареющим рабочим и работницам посильный труд... Но где взять сейчас такие дома, здания, приспособления для намеченной цели? Дома, здания эти есть — это монастыри. Почему мы все еще опасливо ходим вокруг этих “черных гнезд”? Почему не как исключение, а повсеместно не используем эти великолепно оборудованные сооружения под санатории, под “Дома отдыха”, под “Дворцы материнства”?»

10 ноября 1918 года в «Правде» Александра Михайловна продолжила тему — как помочь инвалидам, больным туберкулезом, истощенным недоеданием: «Что может быть более подходящим для санаториев, чем раскиданные по всей России “черные гнезда” — монастыри? Обычно они расположены за чертой города, среди полей, лугов; тут же сад, огород, коровы — значит, молоко для больных! И главное, отдельные комнаты-кельи для каждого больного! И все тут есть: и постели, и белье, и утварь, и вместительные кухни, и пе-

141

Ленин. Соблазнение России карни, и бани. Готовые санатории! Только поселите в них усталых, изнуренных непосильной работой рабочих и работниц, дайте им набраться здоровья среди живительного воздуха полей, дайте им отогреться под лучами деревенского солнца, так скупо заглядывающего в рабочие квартиры города!.. Скажут: занять монастыри под санатории, под здравницы! Кощунство! Ничуть. Разве лозунг Коммунистической России не гласит: кто не трудится — да не ест? А для кого еще тайна, что монастыри — гнезда тунеядцев?.. Монашкам и монахам в цвете сил и здоровья пора сказать: уступите ваши кельи тем, кто в них нуждается! Не лгите, не говорите, что вы отрешились от “земных радостей” и спасаете душу свою. До нас слишком часто доходят слухи о тех безобразиях, что творятся за стенами монастырскими в ваших “черных гнездах”. Идите в мир трудиться, как все мы трудимся, идите работать и жить без лицемерия...». Коллонтай была сторонницей военной службы для женщин, считая ее признаком равенства. Она писала: «С призывом женщины в войска окончательно закрепляется представление о ней как о равноправном и равноценном члене государства». Министерская карьера Коллонтай оказалась недолгой. Из-за Дыбенко.

28 февраля 1918 года Дыбенко во главе 1-го Северного летучего отряда революционных моряков отправился защищать Нарву от наступавших немцев. Военный руководитель Комитета обороны Петрограда бывший генерал Михаил Бонч-Бруевич сказал Дыбенко: — Ваши «братишки» не внушают мне доверия. Я против отправки моряков под Нарву. Но поскольку нарком Дыбенко был о себе высокого мнения, то он проигнорировал мнение какого-то бывшего генерала. Балтийцы захватили цистерну со спиртом, что добавило им уверенности в собственных силах. В первом же настоящем бою моряки, привыкшие митинговать и наводить страх на мирных жителей Петрограда, понесли большие потери, бросили фронт и самовольно ушли в Гатчину. Нарва была потеряна.

142

Первая женщина-министр Возмущенный Ленин отозвал Дыбенко с фронта.

16 марта он был снят с поста наркома. Павел Ефимович, зная, что это произойдет, пытался сделать вид, будто его отставка — результат политических разногласий, и заявил, что уходит из правительства в знак протеста против Брестского мира. Дыбенко арестовали по требованию комиссаров нарвских отрядов и его бывшего заместителя и друга Раскольникова. Павла Ефимовича обвиняли в том, что он беспробудно пил и в таком состоянии сдал Нар­ву немцам. Александра Коллонтай, которая действительно не согласилась с намерением Ленина принять все немецкие условия, на VII съезде партии произнесла пламенную речь против мира с немцами и сошла с трибуны со словами: — Да здравствует революционная война! Зал откликнулся аплодисментами. Но эта речь ей дорого обошлась. Ленин не включил ее в список членов ЦК, и она утратила высокий партийный пост. После ареста Дыбенко она подала в отставку с поста наркома государственного призрения. Дыбенко должен был судить Революционный трибунал при ВЦИК. Обвинителем вызвался быть его недавний коллега из наркомата по военным и морским делам Николай Васильевич Крыленко. Он уже вполне вошел в роль прокурора и относился к Дыбенко как к особо опасному преступнику, а Коллонтай воспринимал как соучастницу преступления. Александра Михайловна писала Дыбенко в тюрьму: «Вся душа моя, сердце, мысли мои, все с тобою и для тебя, мой ненаглядный, мой безгранично любимый. Знай — жить я могу и буду только с тобой, — без тебя жизнь мертва, невыносима... Будь горд и уверен в себе, ты можешь высоко держать голову, никогда клевета не запятнает твоего красивого, чистого, благородного облика». Коллонтай ради Дыбенко рискнула всем. Не зря мужчины влюблялись в нее без памяти. Александра Михайловна добилась, чтобы Дыбенко выпустили под ее поручительство. В газетах появилось сообщение, что они с Павлом Ефимовичем вступили в брак, хотя в реальности они так и не зарегистрировали свои отношения.

143

Ленин. Соблазнение России Освобожденный из заключения Дыбенко с верными ему матросами уехал из Москвы — махнул в Курск, потом в Пензу. Коллонтай, которая гарантировала, что Дыбенко будет приходить на допросы, оказалась в дурацком положении. Крыленко потребовал арестовать Дыбенко, а заодно и Коллонтай. Владимир Ильич не хотел ссориться с человеком, популярным среди матросов. Поэтому из Москвы дали знать, что Дыбенко ничего не грозит. Он приехал на суд. Павел Ефимович не признал себя виновным в сдаче Нарвы. Уверенно говорил суду: — Во время революции нет установленных норм. Все мы чегото нарушали!.. Говорят, я спаивал отряд. А я как нарком отказывал в спирте судовым командирам. Мы, матросы, шли умирать в защиту революции, когда в Смольном царила паника и растерянность...

17 мая 1918 года суд оправдал Дыбенко. В приговоре говорилось: перед ним поставили такие сложные задачи, как «прорыв к Ревелю и Нарве, к решению которых он, не будучи военным специалистом, совершенно не был подготовлен». Моряки вынесли его из зала суда на руках. Александра Михайловна гордо покинула Москву и последовала за своим любимым Дыбенко, который воевал на юге страны. Коллонтай назначили председателем политуправления Крымской республики, но большевиков выбили из Крыма. Утвердили наркомом пропаганды и агитации Украины, но через два месяца пришлось бежать из Киева. Она вернулась в Москву. Перестав быть наркомом, Коллонтай не ушла из активной жизни. Главной ее заботой оставалась судьба женщины. На VIII съезде партии 22 марта 1919 года она выступила с докладом о работе среди женщин: — Среди так называемых советских барышень, которые сидят в различных комиссариатах, имеется очень много мелкобуржуазного, чуждого нам элемента. Нам надо других работников — идейных. Откуда мы их возьмем? Из работниц, из крестьянок, из пролетарок. Часто бывает, что мы ставим во главе какого-нибудь учреждения специалистку — возьмем детские колонии, ясли. Она знает свое дело, но дух у нее чужой. У нее не хватает здорового классового инстинкта...

144

Первая женщина-министр Зинаида Гиппиус записала в дневнике: «Вчера был неслыханный буран. Петербург занесен снегом, как деревня. Ведь снега теперь не счищают, дворники — на ответственных постах, в министерствах, директорами, инспекторами и т. д. Прошу заметить, что я не преувеличиваю, это факт. Министерша Коллонтай назначила инспектором Екатерининского Института именно дворника этого же самого женского учебного заведения». В первой советской конституции, которую принял V съезд Советов в июле 1918 года, утверждался принцип равенства женщин с мужчинами в государственной, хозяйственной, культурной и общественнополитической жизни... Но равенство оказалось равенством обязанностей. «Понемножку лишаемся всяких культурных приспособлений для здоровой жизни, — вспоминал один из москвичей, — лишились трамвая, центрального отопления, частично электрического освещения и водопровода (иногда по суткам огня и воды не дают), а сегодня чтото неладное случилось и с канализацией, так что уборные закрыты. В бане обходятся без мыла. Или выпросят у соседа, или стащат его в тот момент, когда обладатель мыла идет за водой». Вводился так называемый трудовой паек, идея которого — нетрудящимся есть не давать. В городах ввели всеобщую трудовую повинность, в том числе для женщин — с восемнадцати до пятидесяти лет. Начали с Петрограда, где первой же революционной зимой женщин отправляли на расчистку улиц и железнодорожных путей от снега. «Бездельниц» угрожали выселить из квартиры. Колка дров, топка печек, таскание мешков, попытки раздобыть какую-то еду прежде­ временно состарили это поколение. Исключая тех, кто пристроился к новой власти. «Женщины, — писала Анжелика Балабанова, — которые были обязаны революции всеми своими новыми правами и положением, вдруг стали старыми и изнуренными, физически покалеченными своими страданиями и бесконечной тревогой за детей. Мало-помалу их единственной заботой стало достать карточку, которая могла дать им возможность когда-нибудь в ближайшем или отдаленном будущем получить платье, пальто или пару ботинок для детей».

145

Ленин. Соблазнение России Александра Коллонтай надеялась облегчить участь женщины, избавив ее от бытовых трудностей. «Правда» опубликовала ее статью «“Крест материнства” и Советская республика»: «В наших собственных интересах, в интересах крепости коммунистического строя — разбить во всех слоях, во всех классах устои старой, эгоистической, узко-замкнутой буржуазной семьи. Жизнь и та великая ломка былых устоев, которая совершается на наших глазах, очищают путь для строительства новых форм семьи — семьи социалистической, то есть для воспитания детей в детских колониях, детских общежитиях... Первая сейчас насущная задача — накормить детей и этим помочь матерям. Надо наладить немедленно же широкую, обнимающую всю Москву, а затем и другие города сеть центральных кухонь для детей. Дети ведь уже сейчас все на учете, детские продовольственные карточки налицо. Не трудно разбить районы на мелкие участки, найти подходящее помещение для центральной детской кухни и оборудовать ее при помощи посменного дежурства и контроля матерей данного участка... Для государства получается сразу экономия: вместо топки двухсот кухонных печей — топка одной центральной печи. Получается экономия и на провизии: из центрального котла легче накормить двести детей, чем из двухсот отдельных мисок. А какое громадное, колоссальное сбережение сил и времени самих матерей! Вместо того чтобы ежедневно простаивать за плитой полдня — дежурство в центральной кухне раз в неделю, раз в десять, даже в пятнадцать дней!» На очередном съезде партии Коллонтай хотела внести поправку в новую партийную программу относительно женского вопроса и семьи. «Я прямо к Ленину, — вспоминала она. — Читает мою поправку, а по лицу вижу — не одобряет.

— Что вы хотите сказать этим выражением — “исчезновение замкнутой формы семьи“? Ишь куда вы хватили — “при коммунизме”! Где сказано, какая форма семьи будет в осуществленном коммунизме? Программа ведь вещь актуальная, надо исходить из практических надобностей. Нам, наоборот, надо семью удержать от развала, особенно

146

Первая женщина-министр сейчас, надо детей сохранить. А вот вы куда махнули... Успеем и эти вопросы решить, как с белыми покончим... Но в кулуарах вокруг меня, как всегда, собрался народ, и я разъясняла им мою резолюцию, что раз нет собственности, раз мы перейдем на общественное питание, раз дети будут на социальном воспитании, изменится и форма теперешней семьи. Государству она уже не будет нужна, это остаток буржуазного строя. Брачная пара — дело другое. Мать и дитя, главное широкое обеспечение и охрана материнства государством и общественностью.

— А отец при чем будет? — спрашивают товарищи.

— А отец пусть дает любовь и заботу о детях добровольно. Это кто-то услышал, подхватил, и пошло по съезду: “Коллонтай хочет отцов в добровольцев превратить”. Одни понимали иронию и смеялись, другие возмущались всерьез...». В 1918 году в Москве вышла ее книга «Новая мораль и рабочий класс». «Мне попалась книга Коллонтай “Мораль и рабочий класс”, — вспоминала Маргарита Ивановна Рудомино, создатель Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы. — Я поняла, что брак — это что-то нужное и честное, что он должен заключаться по любви... Мораль Коллонтай — жить в браке на свободных началах. Но вместе с тем быть верными супругами. Это самое главное. Но в чем свобода? Коллонтай проповедовала однолюбие, но свободное — жить отдельно, но быть верными супругами, а детей отдавать в детские сады или совместно воспитывать, не иметь общих денег, одной кухни, что, по Коллонтай, портит жизнь». Александру Михайловну осуждали потом за пропаганду свободных отношений между мужчиной и женщиной. Но ее призыв позволить женщине самой определять свою судьбу был реакцией на прежнее подчиненное положение женщины. Коллонтай писала: «Когда говорят о слишком свободных отношениях, то при этом забывают, что эта молодежь почти совсем не прибегает к проституции. Что, спрашивается, лучше? Мещанин будет видеть в этом явлении “разврат”, защитник же нового быта увидит в этом оздоровление отношений».

147

Ленин. Соблазнение России В сентябре 1919 года ЦК образовал женотделы — отделы парткомов по работе среди работниц и крестьянок. IX съезд партии потребовал вести «самую усиленную работу среди крестьянок и работниц». Коллонтай считала, что формирование революционных идей у женщин тем важнее, что матери передадут эти идеи детям посредством семейного воспитания. Женотделы должны были позаботиться о ликвидации неграмотности среди женщин и подготовке женских кадров. Процент женщин среди делегатов партийных съездов был очень небольшим. Партийные работники не воспринимали женщин как равных. В губкомах относились к женотделам презрительно, и существование их было «жалким», как это прозвучало на одном из съездов партии. Коллонтай получила работу в женотделе ЦК. В политике Александра Михайловна оставалась такой же неукротимой и независимой. Как руководителю женотдела ЦК ей рассказали об арестованных крестьянках. «Недоуменный вопрос: за что? — вспоминала она. — У меня к сердцу подступает — ненависть, гнев, досада бессилия... У меня нервный криз... На другой день встала с решением — добьюсь их освобождения. Кинулась туда, сюда, по инстанциям — заторы. Пошла “по знакомству”. К Надежде Константиновне — расписала, убедила. Обещала вступиться... Пошла к Ленину. Через два дня приказ — выпустить 260 человек. Крестьянок! К чему же законы и правила? Тошно и стыдно... Стыдно и горько». Старший большевик, умный и едкий академик Давид Борисович Рязанов, будущий директор Института Маркса и Энгельса, пожаловался Коллонтай: — Как я буду сражаться с нашими политическими противниками, если знаю, что после их выступления их арестуют? Мне говорят: «Иначе нельзя, период гражданской войны. Надо быть беспощадными с врагами». «Да все ли сознательные враги? — записала Коллонтай. — Ведь еще много, что можно “отсеять” и включить в наш же большевистский улов!.. И об эсеровках, которых арестовали, а их дети — малыши — одни остались в квартире. И все боятся к ним пойти — думают, засада...».

148

Первая женщина-министр В 1921 году вместе с бывшим наркомом труда Александром Гавриловичем Шляпниковым Коллонтай выступила против бюрократизма в партии. Считается, что и Шляпников был до революции ее любовником. В историю их выступление вошло как манифест знаменитой рабочей оппозиции, о которой говорилось во всех учебниках — в советские времена с осуждением. На самом деле старая большевистская гвардия сожалела об утрате пролетарской чистоты, пыталась бороться с разлагающим влиянием буржуазности и требовала рабочей демократии. «Рабочая оппозиция» как фракция коммунистической партии оформилась в сентябре 1920 года. В ноябре во время работы Московской губернской партийной конференции участники оппозиции собрались и провели отдельное совещание. Ленин с раздражением вспоминал об этом на X съезде: — В ноябре, когда была конференция с двумя комнатами, когда здесь сидели одни, а в другом помещении этого же этажа — другие, когда и мне пришлось пострадать и в качестве посыльного ходить из одной комнаты в другую, — это была порча работы, начало фракционности и раскола.

25 января 1921 года «Правда» опубликовала тезисы Шляпникова «О задачах профессиональных союзов» — это была платформа оппозиционной группы. Требования: передать профсоюзам управление народным хозяйством, создать орган управления промышленностью из самих рабочих-производителей, запретить партии подбирать и назначать хозяйственных руководителей. Коллонтай написала брошюру «Рабочая оппозиция»: «Рабочая оппозиция — это передовая часть пролетариата... Рабочая оппозиция родилась из недр промышленного пролетариата Советской России. Ее взрастили не только каторжные условия жизни и труда семимиллионного промышленного пролетариата, но и ряд отклонений, качаний, противоречий и прямо уклонений нашей советской политики от четких, ясных, классово выдержанных принципов коммунистической программы... Пролетариат геройски три года гражданской войны нес неисчислимые жертвы революции. Он терпеливо ждал. Но теперь рабочий считает излишним “терпеть” и “выжидать”... К стыду нашему, не

149

Ленин. Соблазнение России только в глухой провинции, но в сердце республики — в Москве — процветают вонючие, перенаселенные, антигигиенические рабочие казармы, куда войдешь, и кажется, будто революции-то и не было... Рабочий видит, как живет советский чиновник и как живет он сам, на котором держится диктатура класса». Лидеры рабочей оппозиции были выходцами из профсоюзов, особенно сильные позиции они занимали среди металлистов, поскольку и Шляпников, и Медведев1 работали именно в этом союзе. «Профсоюзы как независимая организация рабочей массы обречена на гибель, она мертвеет под гнетом давящей государственности, — писал историк Николай Михайлович Дружинин. — Против выступает “рабочая оппозиция”, несущая в себе живое начало массового творчества; против комиссарства, назначенства, приказов сверху поднимается волна демократической оппозиции, которая желает воскресить старые заветы, а частью таит в себе анархические задатки. И главные вожди испугались грозящей перспективы — разрыва с передовым авангардом, а вместе с тем и с беспартийной массой...». «Я часто встречал ее во 2-м Доме Советов в сопровождении руководителей рабочей оппозиции Шляпникова и Медведева, — вспоминал участник революции Григорий Григоров. — Обычно Коллонтай что-то горячо доказывала, а мужчины слушали ее, почему-то опустив головы, иногда подавали реплики, на которые она бурно реагировала... Появилась брошюра Коллонтай “Рабочая оппозиция”, в которой она очень четко, обоснованно и убедительно изложила свою позицию по отношению к положению в партии и основные принципы платформы рабочей оппозиции. В своем выступлении на конференции Коллонтай особый упор сделала на том, что необходимо обеспечить свободу мнений не только на бумаге, а фактически, что каждая партийная группа должна иметь возможность защищать свои взгляды перед народом через свободную печать. Аудитория горячими аплодисментами выразила свое отношение к речи Коллонтай... Сергей Павлович Медведев — в Гражданскую войну член Реввоенсовета I армии, затем председатель ЦК Союза металлистов.

1

150

Первая женщина-министр Думаю, что и в личной жизни, отстаивая принцип “крылатого эроса”, свободной любви, она выражала протест против рутины в общественных и личных отношениях, протест против браков по расчету...». Сорок пять делегатов X съезда партии примкнуло к рабочей оппозиции. Возможно, обсуждение платформы оппозиции пошло бы иначе, если бы не восстание в Кронштадте. Рабочая оппозиция была воспринята руководством партии как серьезная опасность. «Я никогда не видела Ленина таким разъяренным, как в тот момент, когда на съезде ему вручили брошюру Коллонтай, — вспоминала Анжелика Балабанова. — Ленин осудил Коллонтай как злейшего врага партии и как угрозу ее единству. В своих нападках он дошел до намеков на некоторые эпизоды из личной жизни Коллонтай, которые вообще не имели никакого отношения к данному вопросу. Это была полемика такого рода, которая не делала Ленину честь... Я восхищалась Коллонтай за спокойствие и самообладание, с которыми она ответила на выпад Ленина». Х съезд распустил рабочую оппозицию. Делегаты приняли резолюцию «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», объявив членство в партии несовместимым с принадлежностью к рабочей оппозиции. Коллонтай обиделась на резкие слова Ленина и съездовскую резолюцию и широким жестом попросила освободить ее от работы в ЦК и предоставить отпуск для литературной работы. Она уехала к мужу. Павел Дыбенко к тому времени с трудом окончил Военную академию и был назначен командиром и комиссаром 6-го стрелкового корпуса в Одессе. Он занял большой особняк, обставил его дорогой мебелью, устлал коврами и устраивал гулянки. Павел Ефимович просто не знал, что такое супружеская верность. Сама Александра Михайловна бросала мужчин, но ей еще никто не изменял. Известный всему городу роман с одной из его пассий, Валентиной Стефеловской, стал поводом для выяснения отношений. Коллонтай не желала быть второй. Но и импульсивный Дыбенко не ожидал, что Коллонтай найдет в себе силы расстаться с ним. Он выстрелил в себя.

151

Ленин. Соблазнение России «Павел лежал на каменном полу, по френчу текла струйка крови, — вспоминала Коллонтай. — Павел остался жив. Орден Красного Знамени отклонил пулю, и она прошла мимо сердца». Павел Ефимович долго лечился. Руководство страны и армии сделало вид, что ничего не произошло. Его перевели командовать 5-м стрелковым корпусом в Бобруйск. В 1923-м они с Валентиной Стефеловской поженились. Жизнь казалась бесконечным праздником. Александра Михайловна укоряла Дыбенко в письме: «Твой организм уже поддался разъедающему яду алкоголя. Стоит тебе выпить пустяк, и ты теряешь умственное равновесие. Ты стал весь желтый, глаза ненормальные». Коллонтай было пятьдесят лет. Измена Павла, ради которого она пожертвовала всем, была первым звоночком. Больше мужчины не станут из-за нее стреляться. Но она не собиралась ставить на себе крест. Она должна пересмотреть свою жизнь: «Голова моя гордо поднята, и нет в моих глазах просящего взгляда женщины, которая цепляется за уходящее чувство мужчины... Хочу разработать тему об отрыве любви от биологии, от сексуальности, о перевоспитании чувств и эмоций».

21 февраля 1922 года в Москве собрался первый расширенный пленум Исполкома Коминтерна, в котором участвовали 105 делегатов из 36 стран. Двадцать два советских коммуниста, в основном бывшие члены рабочей оппозиции, обратились к Исполкому Коминтерна с письмом. Они критиковали внутренний режим в партии, писали о необходимости остановить влияние буржуазной стихии и прекратить репрессии против инакомыслящих в партии: «Наши руководящие центры ведут непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение, и за высказывание его в партийной среде применяют всяческие репрессивные меры... Опека и давление бюрократии доходят до того, что членам партии предписывается под угрозой исключения и других репрессивных мер избирать не тех, кого хотят сами коммунисты, а тех, кого хотят интригующие верхушки. Такие меры работы приводят к карьеризму, интриганству и лакейству...».

152

Первая женщина-министр Из подписавших письмо у Александры Коллонтай был самым большой партийный стаж — с 1898 года. Исполком Коминтерна не признал эту жалобу правильной и призвал оппозицию к дисциплинированной работе в рядах партии. В передовой статье «Правды» оппозиционеров призывали «положить конец игре» и подчиниться решениям партии.

XI съезд осудил заявление и предупредил Шляпникова и Коллонтай, что если они продолжат антипартийную деятельность, то будут исключены из партии. Коллонитай понимала: в большую политику ей хода нет. Ленин ее не любит — она дважды вставала к нему в оппозицию. Чувствуя, что ей нужно вырваться из этой жизни, она попросилась на загранработу. Она знает иностранные языки, жила за границей, у нее много видных знакомых за рубежом. Но в Исполкоме Коминтерна хозяин — Григорий Зиновьев, старый друг и соратник Ленина. К тому же в Коминтерне есть своя гранд-дама — жена Зиновьева Зинаида Ионовна Лилина. Коллонтай обратилась за помощью к новому генеральному секретарю ЦК партии Сталину, с которым у нее сложились неплохие отношения. Сталин нуждался в сторонниках и благожелательно отнесся к просьбе Коллонтай, все еще очень популярной в стране. Осенью 1922 года ее отправили советником в полпредство в Норвегии. По дороге она записывала в дневнике: «Грустно мне сознавать, что я уже не вернусь на свою любимую работу среди трудящихся женщин, что порвутся дорогие мне связи с тысячами советских гражданок, которые встречали меня возгласами энтузиазма: “Вот она, наша Коллонтай!” Ну вот я и на территории капиталистической Финляндии с ее духом белогвардейщины. За стеной полпредства враждебный нам мир... Первое, что я сделала, — это купила себе две пары туфелек, такие легкие, красивые и по ноге». Когда-то молодая революционерка Александра Коллонтай, направлявшаяся на пароходе в Америку, чтобы агитировать американцев за социализм, гневно писала: «Ненавижу этих сытых, праздных, самовлюбленных пассажиров первого класса! Таких чужих по духу! Ненавижу эту бестолковую,

153

Ленин. Соблазнение России праздную жизнь, убивание времени на еду, пустую болтовню, какието маскарады, концерты». Прошли годы, и Коллонтай откровенно наслаждалась комфортом на шведском пароходе: «Длинный, во всю столовую каюту стол, уставленный закусками. Целые пирамиды разных сортов шведского хлеба, селедки со всякими приправами, блюда горячего отварного картофеля, покрытого салфеткой, чтобы не остыл, копченая оленина, соленая ярко-красная лососина, окорок копченый и окорок отварной с горошком, тонкие ломтики холодного ростбифа, а рядом сковорода с горячими круглыми биточками, креветки, таких крупных нет и в Нормандии, блюда с холодными рябчиками, паштеты из дичи, целая шеренга сыров на всякие вкусы, к ним галеты и на стеклянной подставке шарики замороженного сливочного масла. И за все эти яства единая цена за завтрак, ешь сколько хочешь. Если блюда на столе опустеют, их пополняют. Таков обычай в Швеции». Отправившись на работу за границу, Коллонтай захлопнула за собой дверь в прошлую жизнь. Но оторваться от Дыбенко оказалось не так просто. Она делилась с ближайшей подругой: «Мой муж стал засыпать меня телеграммами и письмами, полными жалоб на свое душевное одиночество, что я несправедливо порвала с ним, что случайная ошибка, “мимолетная связь” не может, не должна повлиять на чувства глубокой привязанности и товарищества... Письма были такие нежные, трогательные, что я уже начала сомневаться в правильности своего решения разойтись с Павлом. И вот явилась моя секретарша. Она рассказала, что Павел вовсе не одинок. Когда его корпус перевели из Одесского округа в Могилев, он захватил с собою “красивую девушку”, и она там живет у него... Павел заказал на мое имя и будто бы по моему поручению всякого рода женского барахла — сапоги, белье, шелковый отрез и бог знает что еще. Все это для “красивой девушки” под прикрытием имени Коллонтай. Я возмутилась и написала письмо в ЦК партии, прося их не связывать моего имени с именем Павла, мы с ним в разводе де-факто. Я ни в чем не нуждаюсь, никаких заказов не делала и впредь делать не стану. Пусть Павел поплатится».

154

Первая женщина-министр И все-таки Дыбенко с разрешения Сталина приехал к ней в Норвегию повидаться. Норвежское правительство не хотело давать ему визу. Заведующий протокольной частью МИД жаловался Коллонтай, что приезд ее мужа вызовет массу непреодолимых трудностей: — Вы первая в мире женщина-дипломат, и это уже создает ряд неразрешимых и не установленных по этикету задач. А тут еще приедет ваш супруг. Как мы будем сажать его во время приемов, с кем знакомить, кто идет перед ним, кто за ним? Коллонтай уверила дипломата, что Дыбенко на приемы и светские рауты ходить не станет и пробудет максимум один месяц. Они не выдержали вместе и трех недель. Склеить разбитое не удалось: «С уходящей почтой написала Сталину, что оповещаю партию, что прошу больше не смешивать имен Коллонтай и Дыбенко. Трехнедельное его пребывание здесь окончательно и бесповоротно убедило меня, что наши пути разошлись. Наш брак не был зарегистрирован, так что всякие формальности излишни. В конце письма я горячо поблагодарила Иосифа Виссарионовича за все, что он сделал для меня, чтобы вывести меня из личного тупика жизни и за всегда чуткое отношение к товарищам». На самом деле она не могла забыть Павла Ефимовича. Иногда писала ему письма, но никогда их не отправляла. Приезжая по делам в Москву, часто встречала Дыбенко, занимавшего крупные посты в армии: «Он рассказал, что Сталин созвал на вечер комсостав. После ужина Сталин неожиданно спросил: — А скажи-ка мне, Дыбенко, почему ты разошелся с Коллонтай? Большую глупость сделал.

— Это ты, товарищ Коллонтай, виновата, — упрекнул меня Дыбенко. — Зачем ты меня на другой женила? Это ты все сделала. Почему ты послала мне вслед телеграмму в Гельсингфорс? Мне смешно стало от его слов, я уже не помню, что я ему телеграфировала в двадцать третьем году, вероятно, советовала жениться поскорее... А тут еще странная встреча с бывшей женой Павла Дыбенко. Они уже разошлись, и она теперь жена какого-то высокопоставленного красного командира. Она пополнела и потому подурнела. Неужели я из-за нее столько ночей не спала?»

155

Ленин. Соблазнение России Александра Михайловна нашла в себе силы вырвать старую любовь из сердца. Характеру ее можно было только позавидовать. В письме советовала подруге: «Надо иметь дух себе самой признаться: в нашем возрасте влюбленности к нам быть не может. Есть многое другое, что привязывает мужчин к нам: вспышка-тяготение, удобство (мы умеем создавать комфорт и удобство), польщенное самолюбие и т. д. Но все же это не любовь, не та любовь, какую мы получали, когда были в юном возрасте. Что сделать, чтобы от того не страдать? Мой совет: отмежеваться. Я одно, он другое. А любимого брать, как приемлешь приятную, необязательную встречу с интересным, приятным человеком... Брать встречи, как читаешь с наслаждением час-другой интересную книгу. Закрыл книгу, положил на стол — и до следующей свободной минуты. Если вздумаешь на отношениях к “ним“ в наши годы строить жизнь, получится одно горе, одни унижения, уколы, муки... Надо научиться быть одной, внутренне одной. Ни на кого не рассчитывать! Скажешь: холодно? Да. И немножко горько. Но зато меньше мук. Зато как подхватываешь неожиданную радость, брошенную “им“! И внутренне удивляешься: “Да ну! Неужели он еще так любит?”». Мужчины не обходили Коллонтай вниманием. Вот представительный и умеющий ухаживать коллега приглашает в театр на «Веселую вдову», потом везет поужинать. Ужин затягивается до утра: «Он предлагает пройтись и проводить меня до гостиницы. Идем по аллее, светло и незнакомо безлюдно. Я снимаю свою легкую летнюю шляпу и несу в руке. Он предлагает: — Дайте я понесу вашу шляпу. Я внутренне улыбаюсь. Когда мужчина любезно предлагает освободить свою даму даже от легкой ноши, это значит, что дама ему не совсем безразлична и что он сегодня разглядел, что она не только полпред, но и женщина». Столь же легко, как с Дыбенко, Александра Коллонтай рассталась и со своими недавними соратниками в борьбе за общие идеалы. Ее интимный друг Александр Шляпников, лидер распущенной Х съездом рабочей оппозиции, не понял, что наступили новые и же-

156

Первая женщина-министр стокие времена. Человек прямой и простодушный, он сожалел об утрате пролетарской чистоты, требовал восстановить рабочую демократию и призвать к порядку оторвавшуюся от народа партийную верхушку. Весной 1923 года его сторонники образовали рабочую группу РКП. В деятельности группы не было ничего антисоветского, но сам факт ее создания был воспринят как выпад против власти. Одного из руководителей рабочей группы Кузнецова в сентябре 1923 года допросил заместитель начальника секретного отдела ОГПУ Яков Агранов, будущий первый заместитель наркома внутренних дел. В протоколе допроса записали: «Коллонтай в ее последний приезд в Москву одобрила (принципиально) наше организационное оформление и не возражала против выдвинутых нами задач: лозунга восстановления Советов рабочих депутатов на фабриках и заводах и выпрямление линии партии. Она обещала сообщить о своем согласии войти в руководящий центр».

24 ноября 1923 года политбюро поручило председателю Центральной контрольной комиссии Валериану Владимировичу Куйбышеву: «Вызвать тов. Коллонтай и переговорить с ней». Куйбышев составил записку, которую отправил в Gолитбюро: «Следствием не установлено, что тов. Коллонтай состояла членом “Рабочей группы”. Но безусловно установлен факт ее связи с активными деятелями этой группы, устройства с ними конспиративных совещаний... Ответы тов. Коллонтай на мои вопросы явно уклончивы и неискренни... Ввиду высказанного тов. Коллонтай недоверия к партии и нежелания ее сказать всю правду, партия имеет право не доверять тов. Коллонтай ту ответственную работу, которая она сейчас ведет. Тов. Коллонтай должна быть отозвана из-за границы». Записки Куйбышева было достаточно для того, чтобы остаток своей жизни Коллонтай провела в общении с чекистами. Ее бывшие товарищи по «Рабочей оппозиции» погибли. Коллонтай бросилась к Сталину: — Разумеется, я не разделяю позицию блока. Мои личные отношения к Зиновьеву и Троцкому вам известны. Я целиком поддерживаю

157

Ленин. Соблазнение России генеральную линию и полностью разделяю вашу установку в курсе внешней политики... На прощанье не забыла сказать генеральному секретарю: — Я вам за многое неизменно благодарна. Ваша товарищеская отзывчивость, вы такой чуткий... Сталин — насмешливо: — Даже чуткий? А говорят — грубый. Может, я и в самом деле грубый, но не в этом дело... Генеральный секретарь взял ее под свое покровительство. Докладная записка Куйбышева была отправлена в архив. «По телефону, — записала в дневнике Коллонтай, — справилась в ЦК, когда же мне прийти за ответом. Мне ответили, что приходить незачем, так как “дело” выяснено и снято с меня... Но пережить пришлось много и глубоко. Было много тяжелых встреч с товарищами. Дороги разошлись. Александр Гаврилович Шляпников меня не понимает и считает “карьеристкой”. Это больно». Постепенно Коллонтай становится другим человеком. Сама удивляется переменам, которые в ней совершаются: «Вспомнила, что когда я выходила замуж за Коллонтая, мать моя тщательно пыталась заинтересовать меня обстановкой будущего семейного очага. Только бы у меня был свой письменный стол и книжный шкаф, остальное неинтересно и неважно. А сейчас я обдуманно и с любовью выбирала каждую вещь для новой гостиной в полпредстве...». Она по-прежнему заботится о своей внешности, следит за модой: «За какие-нибудь десять-двенадцать лет женщины сумели изменить свою фигуру. Нет больше “боков”, исчезли груди-подушки. Многие не носят корсетов. А в нашу молодость не носить корсетов — это был “вызов” обществу». Расставание с корсетом шло только девушкам с завидной внешностью. Остальные расплылись в бесформенных одеяниях. Но потом в моду вошли фасоны, подогнанные по фигуре, осиные талии и плоские силуэты. На фигуру Коллонтай грех было жаловаться. «Сегодня официальный обед, который кабинет министров дает в мою честь. Как добросовестная камеристка-горничная я сама себе

158

Первая женщина-министр приготовила все принадлежности вечернего туалета. На моей постели аккуратно разложено темно-лиловое бархатное платье, золотые парчовые туфли, такой же миниатюрный ридикюль с тонким батистовым платком и гребеночкой, ведь я все еще ношу коротко остриженные волосы. И после тифа в двадцатом году они продолжают виться, но расческа всегда под рукой, чтобы иметь презентабельный вид». В определенном смысле она вернулась к стародавним временам, когда юная Шурочка ездила на балы и ее родители принимали гостей: «Прием для дипломатов, правительства и общественности я обставила с подобающей роскошью. На шести столах стояли двухкилограммовые банки со свежей икрой — роскошь небывалая в Норвегии. Даже на обедах у короля свежая икра подается лишь на маленьких сандвичах. Живые цветы, лакеи с “Советским Абрау-Дюрсо” усердно подливали в бокалы, а в перерыве давался концерт русской музыки, и молодая норвежская танцовщица танцевала на манер Дункан под русские мелодии». Малоприятные новости из Советского Союза, конечно, доходят, но дурные вести она гонит от себя, списывает на уныние и малодушие своих старых подруг: «Дома трудная полоса, недород сказывается — еще не овладели новыми формами хозяйства. Партия работает, шлет по деревням хороших работников, но есть перегибы. В Ленинграде и Москве (даже в столицах!) голодно. Мои приятельницы из Ленинграда, друзья моей юности, до сих пор не вжились в новые условия. Письма от них, от сестры моей Адели полны жалоб и просьб выслать шведские кроны на Торгсин». Торгсин — это Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами, где принимали как валюту, так и золотые кольца, коронки, крестики, браслеты. Советская финансовая система разрушилась. Продовольствие выдавали по карточкам. Магазины были пусты. Продукты остались только в закрытых распределителях или в магазинах Торгсина, как и описано в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». «Сестра Адель и ее семья, подруги моей юности — такие они все исхудавшие, голодные, пришибленные и безынициативные, — записывает в дневнике Коллонтай. — Работают, а работа им чужда.

159

Ленин. Соблазнение России Особенно жаль мне сестру Адель. Все плачет о трагической смерти сына. И это когда-то красивое лицо, исхудалое, прозрачно-бледное. Пьет чай, а кусочки сахара кладет в потертый ридикюль, и на него капают слезы когда-то гордой, энергичной и шикарной Адель. У них многое от безволия, много нытья и неумения жить в новых условиях... Раздала всю свою валюту, что имела на руках, но разве это помощь? Посылаю им всем ежемесячно из Швеции на Торгсин... Чувство, точно я перед ней и всеми этими “тенями прошлого” виновата». Сознавала ли она, что происходит в стране реального социализма? Или даже самой себе не желала признаваться, что революция, дело всей ее жизни, не принесла счастья людям? Что в таком случае и она виновата в происходящем со страной? Возможно, она все и видела, и понимала, но ее это не интересовало. Что же осталось от некогда мятежной, непокорной, прямой до резкости, принципиальной до невозможности, жаждавшей справедливости и готовой сражаться за нее Коллонтай? Пожалуй, ничего. Почему? Люди с возрастом меняются? В юности бунтарь, в зрелые годы — консерватор? Иссякла любовная страсть, во многом управлявшая поступками Коллонтай? И стало ясно, что она предельно холодный и эгоистичный человек, думающий только о себе. И не была ли та единственная свобода, которой она действительно жаждала, свободой выбирать себе партнеров и свободой от обязательств перед другими? Для этого, правда, пришлось совершить революцию... Да и пришло трезвое осознание, что времена наступили опасные. Это против царского правительства можно было бунтовать. Что не так — вытребовал загранпаспорт, и в свободные края: Цюрих, Париж, Лондон. А еще кричали «тюрьма народов»... Это вот при советской власти по-настоящему стало страшно. И командировка за границу — высшее счастье. Ради этого надо идти на все — унижаться перед хозяином, исполнять любые указания, предавать старых товарищей и некогда любимых мужчин. Зато в нарушение всех норм и установлений ее сыну тоже разрешили работать за границей. И даже определили в Стокгольм, под заботливое мамино крыло. Коллонтай знала, от кого зависело ее личное благополучие и благополучие ее сына с семьей.

160

Первая женщина-министр В дневнике о Сталине — только восторженно. Приехав в Москву, всякий раз старалась попасть к нему на прием. Понимала, что расположение хозяина — единственная гарантия безопасности: «Позвонила по ночному телефону. Попала на “хозяина”.

— Кто говорит?

— Это я, Коллонтай. Я в отпуске в Москве, очень хочу вас повидать, Иосиф Виссарионович... Иду по длинным коридорам, отремонтированные, в коврах, чистота пароходная. Сталин не у своего письменного стола, а у большого стола, где заседало политбюро. Тужурка цвета хаки. Лицо свежее, чем в прошлом году, в богатых волосах проседь ровная цвета стали, точно голова инеем покрыта.

— Как нашли Москву? Улыбается кончиками губ, когда отмечаю достижения.

— Нет, Москва еще никуда не годится. Что это за город! Кривые улицы, тесно. Надо еще много ломать, очищать и строить. Но мы из Москвы сделаем мировой центр во всех смыслах... Сталин спрашивает, а сам думает, взвешивает. Сталин слушает. Глаза упорно опущены. Он редко глядит на собеседника. Ленин любил пронизывать собеседника взглядом, любил читать его мысли по глазам. Сталин не глядит, а слушает. Берет от собеседника то, что ему надо, мысль работает в нем, независимо от внешних впечатлений». Единственный мужчина, которого она когда-то любила так, что себя готова была потерять — Павел Дыбенко, — уже был расстрелян. Как раз в те дни, когда заканчивался жизненный путь Дыбенко, Александру Коллонтай попросил приехать наследный принц Швеции, впоследствии король Густав Адольф VI. Принц задал советскому послу вопрос, волновавший многих: — Советское правительство не намерено повернуть свой курс на дружбу с Берлином?

— Откуда у вас такие мысли, ваше высочество? — возмутилась Коллонтай. — Советский Союз и фашистская Германия — это же огонь и вода!

161

Ленин. Соблазнение России — Да, но у вас есть нечто общее, — хладнокровно заметил кронпринц, — вы не признаете демократии и управляетесь диктатурой. А через несколько недель, 24 августа 1939 года, когда появилось сообщение о приезде в Москву имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа и о подписании пакта с нацистской Германией, Коллонтай недрогнувшей рукой записала в дневнике: «Смелый шаг Москвы. Господа империалисты и не думали, что мы проявим такую решительность и так верно учтем мировую политическую конъюнктуру... Рука моя не выронила газету, я даже не особенно удивилась. Шаг с нашей стороны вернейший». Коллонтай больше не позволяла себе сомнений в линии партии. Или не доверяла их дневнику. Последствия союза Гитлера и Сталина вскоре ощутила и Коллонтай. Началась финская война. 30 ноября 1939 года советская авиация бомбила Хельсинки. Части Ленинградского округа перешли границу. В сводках с театра военных действий Коллонтай с горечью читала названия мест, где отдыхала ребенком у дедушки. Ведь в ее жилах текла и финская кровь. Несмотря на огромное превосходство Красной Армии над финнами, зимняя кампания протекала на редкость неудачно. Начались тайные переговоры через посредство шведов о заключении мира. Александра Коллонтай играла первую скрипку. Но у нее возникли трения с НКВД. Политическая разведка хотела показать Сталину, что это ее люди заставят финское правительство принять условия мира. В марте 1940 года, в разгар переговоров, в стокгольмское полпредство прислали нового сотрудника. Новичок не понравился Коллонтай: «Самоуверенный зазнайка и ничего не знает о дипломатической работе (он из другого ведомства). Он все пристает ко мне и допытывается, как идут переговоры, но именно этого я не могу ему сказать.

— Я прислан сюда, чтобы вам помочь, а если я не буду в курсе, вам же хуже. У вас могут получиться крупные неприятности, от которых именно я смог бы вас избавить. Он ревнует и следит за моими беседами с военным атташе.

— С ним вы делитесь положением дел, почему вы скрываете от меня вашу работу, не доверяете мне? Спросите Москву!

162

Первая женщина-министр Его жалобы мне так надоели, что я запросила Молотова и получила ответ, подтверждающий прежнюю директиву: сохранение полной секретности, никого из членов полпредства не вводить в курс переговоров. Отношения мои с новым секретарем не налаживаются. Я отмахиваюсь от этой ненужной помехи в работе, но меня раздражает постоянная его обидчивость...». Резидентом военной разведки был полковник Николай Иванович Никитушев, по военной специальности артиллерист. В 1938 году он поступил в Академию Генерального штаба. Оттуда его и забрала военная разведка и отправила атташе в полпредство в Швеции. Во время Второй мировой полковник Никитушев руководил широкой сетью агентов. Правда, шведская контрразведка их методично вылавливала. В марте 1942 года Коллонтай исполнилось семьдесят лет. Приехавший в Стокгольм молодой тогда дипломат Владимир Ерофеев вспоминал: «Ее разбил паралич. Левые рука и нога у нее не действовали. Меня она принимала, сидя в кресле-коляске, без которого уже не могла обходиться... Говорила она с трудом, но старалась держаться бодро, улыбалась, ко всему проявляла большой интерес, короче, не сдавалась». «Шифровальщиком в посольстве, — вспоминал Владимир Ерофеев, — и одновременно помощником резидента по наблюдению за коллективом советской колонии был некто Петров. Это был развязный грубиян, пьяница, тиранивший свою жену. Однажды шведская полиция подобрала его пьяным и доставила в посольство. В кармане у Петрова были ключи от сейфов и печать. Хотя об этом случае сообщили в Москву, он остался в резидентуре. Он вызвал меня на беседу и тут же потребовал, учитывая мою близость к Коллонтай, информировать о ее поведении, настроениях, разговорах: — Ты что, не видишь, что она — не наш человек? Окружила себя подозрительными людьми. Ее муж, Дыбенко, расстрелян...». Самое забавное состоит в том, что после войны бдительный чекист Владимир Петров работал в Австралии. И там вместе с женой попросил политического убежища.

163

Ленин. Соблазнение России Свой архив Коллонтай держала в сундучке и тряслась над ним. В 1943 году ее, тяжело больную, вывезли в санаторий. Как только пришла в себя, попросила доставить ей сундучок. Выяснилось, что сундучок пуст. Резидент наркомата госбезопасности отправил бумаги в Москву. Что сделала Коллонтай, которая шла в тюрьму при царизме, спорила с Лениным, в революцию спорила с толпой, ничего не боялась? Вызвала ли резидента и спросила: «Как вы посмели? Я здесь хозяйка!»?.. Наученная жизнью Коллонтай даже не посмела возмутиться. Написала резиденту благодарственное письмо за то, что в трудное военное время он сберег ее записи. Записала в дневнике: «Оглядываюсь: всегда-то я шагала через препятствия. Смолоду была “мятежная”. Никогда не останавливалась перед тем, как на это посмотрят “другие”, что скажут. Не боялась ни горя, ни трудностей. И опасности не пугали. Захочу — добьюсь. И достигала. Была холеная девочка в благополучной семье. Могла прожить, как другие. Так нет же, смолоду, с детства рвалась куда-то, искала чегото нового, другого, не того благополучия, как у сестер. И ненавидела “несправедливость”. Не успокаивалась ни в работе, ни в любви... Я преодолела в себе чрезмерную эмоциональность, присущую женщинам прошлого, — именно то, что больше всего вредит в дипломатии. А нужно: бесчувствие, объективность, холодный рассудок и никаких эмоций».

17 сентября 1944 года с помощью Коллонтай было подписано перемирие с Финляндией, которая вышла из войны. Это был последний дипломатический успех первой советской женщины-полпреда. В конце войны у Коллонтай случился инсульт, после чего последовал паралич левой половины тела и воспаление легких. В марте 1945 года ее вывезли в Москву. Она попросила Молотова вернуть ей все бумаги, которые забрал резидент. Но в наркомате иностранных дел ее бумаг не нашлось. Тогда Коллонтай в последний раз обратилась к Сталину. Записи ей вернули. Сталинское покровительство продолжало действовать. Тяжело больную Коллонтай даже не отправили на

164

Первая женщина-министр пенсию. Она числилась советником министерства иностранных дел и работала над мемуарами. Когда-то, попав в больницу, она писала подругам: «Как странно подумать, что мы все трое прошли такую путаную, странную, необычайную дорожку жизни. Шли вместе, разбредались и снова встречались на холме, на перекрестке... И вдруг пропала дорожка моя. Где она? Направо? Налево? Нет ни гор, ни долин. Тишина. Покой холодный, чужой. Кругом все бело. Чисто, четко бело. Белые косынки, белые стены, белая кровать... Закроешь глаза — плывет прошлое. Будущего нет. Прошлое и прочитанное... Люди кругом: врачи, сестры... А нет никого. Так и по дорожке моей жизни...». Александра Михайловна Коллонтай скончалась в 1952 году, не дожив двух недель до восьмидесятилетия, которое собиралась пышно отметить в особняке министерства иностранных дел на улице Алексея Толстого. Никого из мужчин, которых она любила или которые любили ее, уже не осталось в живых. Все они были значительно моложе ее, но ни к кому из них судьба не была столь благосклонна. Или, может быть, никто из них не был наделен такой счастливой способностью легко расставаться с идеалами юности и забывать о любимых людях?

Государственный аппарат

Ленин не только взял власть в стране с самой большой в мире территорией (а население России — 165 миллионов человек — в два раза превышало население Германии), но и затеял фантастическое дело — пытался своими декретами и решениями коренным образом перевернуть всю жизнь огромной страны. Большевики обещали впервые в истории создать справедливую и процветающую систему. Это было время, когда Ленин и Троцкий работали в четыре руки. Некоторые документы тех лет написаны ими совместно. Начало писал Троцкий, окончание — Ленин. Они постоянно переговаривались и советовались. Ленин, Троцкий и другие лидеры большевиков взялись переустроить не только политические, но и экономические основы российской жизни. В советские времена принято было считать дореволюционную Россию безнадежно отсталым государством, которое Ленин вывел на столбовую дорогу развития. Современные исследования опровергают эти заблуждения. «Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав, — доказывает крупный американский экономист Пол Грегори. — Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгрия, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе. Темпы экономических и социальных перемен в России были сравнимы с европейскими, хотя заметно отставали от темпов США. Рост населения в России был самым быстрым в Европе и даже приближался к высокому, поддерживаемому иммиграцией, уровню численности населения Соединенных Штатов. Только США, Канада,

166

Государственный аппарат Австралия и Швеция по темпам экономического роста не отставали от России или превосходили ее, однако она опережала две другие страны “поздней индустриализации” — Японию и Италию... По показателям роста совокупного продукта на душу населения и на одного работника экономический рост в России тоже соответствовал мировому уровню». Россия была страной неограниченных экономических возможностей. Прежде всего стремительно развивался аграрный сектор. «Показатели российского сельского хозяйства в расчете на душу населения росли, жизненный уровень крестьян и реальная заработная плата повышались, а экспорт сельскохозяйственной продукции переживал настоящий бум. Россия достигла одного из самых высоких уровней накопления капитала, образовавшегося в результате сочетания высокого уровня чистых национальных сбережений и относительно большого притока иностранного капитала. Природные богатства и большое население притягивали значительные иностранные инвестиции, которые окупались со значительной прибылью. Россия начала индустриализацию с удивительно высоким уровнем внутренних сбережений. Дореволюционная Россия в отличие от советского руководства в тридцатые годы не была вынуждена принимать радикальную программу формирования капитала с целью за несколько лет “догнать” Запад. Царской России это не было необходимо... Если бы не сильнейшее негативное влияние Первой мировой вой­ ны, дальнейший рост всего через несколько десятилетий превратил бы Россию в европейскую страну среднего достатка. Это опровергает миф о несостоятельности российской экономики до 1917 года и невозможности выбора капиталистического пути развития после Первой мировой войны». До революции экономика страны была рыночной. Бюрократическое вмешательство ее не парализовало. Экономику России оценивали очень критически. Сегодняшние исследования свидетельствуют о несправедливости негативных оценок. Дореволюционный — вполне успешный! — опыт Российской империи позволяет оценить возможности альтернативного развития страны.

167

Ленин. Соблазнение России «Если мы даже очень осторожно спроектируем показатели этого роста в гипотетическое будущее, — считает Пол Грегори, — мы увидим, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику... Любой из предложенных сценариев определяет позиции той гипотетической России как одной из самых развитых национальных экономик — не такой богатой, как, скажем, Германия или Франция, но близкой к ним... Все долгосрочные цели развития России могли быть достигнуты на путях функционирования стабильной рыночной экономики». Российская экономика была на подъеме и располагала большим потенциалом развития. До революции наша страна была крупнейшим экспортером зерновых. При большевиках страна с трудом будет кормить собственное население, а затем и начнет закупать зерно за границей. Решение заменить рыночную экономику планово-административной оказалось губительным.

25 октября 1917 года комиссаром Петроградского Военно-революционного комитета в Госбанке назначили будущего главного чекиста страны Вячеслава Рудольфовича Менжинского. Он прибыл в контору банка с требованием выдать новой власти десять миллионов рублей на текущие нужды. Служащие Госбанка большевиков не признали и высокомерно отказались выполнять приказы Совнаркома. Банк заняли красногвардейцы, но денег им все равно не дали. Ленин утвердил Менжинского в должности заместителя наркома финансов РСФСР. Почему Владимир Ильич определил его по денежным делам? Может, вспомнил, что Менжинский, находясь в эмиграции в Париже, нашел работу в банке? Теперь от него требовалось только одно — выбить из банков деньги. На роль наркома назначил известного публициста Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, вероятно, потому что он перевел на русский язык «Капитал» Маркса. Получив назначение в наркомат финансов, Менжинский, еще не подобрав ни одного сотрудника, лег спать на диване в Смольном, прикрепив над головой записку «Наркомфин». В Смольном на него обратил внимание американец Джон Рид, описавший революцию во всех подробностях:

168

Государственный аппарат «Наверху, в столовой, сидел, забившись в угол, человек в меховой папахе и в том самом костюме, в котором он... я хотел сказать, проспал ночь, но он провел ее без сна. Лицо его заросло трехдневной щетиной. Он нервно писал что-то на грязном конверте и в раздумье покусывал карандаш. То был комиссар финансов Менжинский, вся подготовка которого заключалась в том, что он когда-то служил конторщиком во французском банке». Через несколько дней Менжинский дал короткое интервью Джону Риду: «Без денег мы совершенно беспомощны. Необходимо платить жалованье железнодорожникам, почтовым и телеграфным служащим... Банки закрыты; главный ключ положения — Государственный банк — тоже не работает. Банковские служащие по всей России подкуплены и прекратили работу. Но Ленин распорядился взорвать подвалы Государственного банка динамитом, а что до частных банков, то только что издан декрет, приказывающий им открыться завтра же, или мы откроем их сами!» Вместе с Лениным Менжинский подписал «Постановление об открытии банков»: «Рабочее и крестьянское правительство предписывает открыть завтра, 31 октября, банки в обычные часы... В случае, если банки не будут открыты и деньги по чекам не будут выдаваться, все директора и члены правления банков будут арестованы, во все банки будут назначены комиссары временным заместителем народного комиссара по министерству финансов, под контролем которого и будет производиться уплата по чекам, имеющим печать фабрично-заводского комитета». Угрозы подействовали. 17 ноября Менжинскому удалось получить первые пять миллионов рублей для нужд Совнаркома, который принял решение вскрыть сейфы частных банков. В каждый из них был отправлен вооруженный отряд. Советской власти требовалось много денег. Большевистское правительство принимало простые решения: «Выдать авансом деньги на означенные цели. Поручить Менжинскому изыскать средства для покрытия этого аванса». Деньги забирали так же, как взяли власть, —

169

Ленин. Соблазнение России силой. Сначала по представлению Менжинского упраздняли один банк за другим, затем Совнарком объявил государственную монополию на банковское дело. Частные банки были национализированы и объединены вместе с Госбанком в единый Народный банк. Банковские акции аннулировались, а сделки по ним объявлялись незаконными. Местные Советы тоже требовали от Совнаркома денег. 19 ноября правительство приняло решение: «Предложить Советам самим изыскивать средства путем налогов, обложений имущих классов и проч. Совет народных комиссаров обращает внимание всех местных Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов на то, что они в качестве власти на местах обладают также и налоговыми правами...». Иначе говоря, Советы по всей стране получили полное право собирать с населения любые средства. И не только Советы...

23 ноября на заседании Совнаркома решили: «Принять революционные меры и проводить их со всею энергией для принуждения фабрикантов и заводчиков уплачивать жалованье Красной гвардии». Взятие государственного аппарата проходило с помощью штыков. Совнарком определил: «Немедленно начать самую энергичную чистку Военного министерства и произвести удаление ненадежных элементов высшего командного состава». Кем заменить? «Выписать немедленно надежные элементы из командного состава латышских стрелковых полков в Петроград». Нарком по внутренним делам Петровский поставил вопрос об аресте тех чиновников, которые посмеют не подчиниться. Санкция была дана: «Арестовывать, если Петровский признает это необходимым. Обязать всех народных комиссаров давать ежедневно письменные отчеты о “чистках” в своих министерствах». Очень скоро бывшие чиновники осознали, что у них нет иного выбора, кроме как проситься назад на государственную службу. Никакой иной работы в Советской России не осталось, потому что частный бизнес уничтожался. В Петрограде вспыхнула эпидемия холеры, и безработных заставляли копать могилы.

170

Государственный аппарат Карл Маркс считал необходимым заменить рынок планом. Но он нигде не написал, как именно это должно произойти. Поэтому идею Маркса попытались реализовать самым простым образом — путем национализации. На одном из первых заседаний Совнаркома 19 ноября 1917 года был поставлен на обсуждение «запрос Московского совета рабочих и солдатских депутатов о праве Советов секвестрировать фабрики и заводы в случае явного саботажа со стороны предпринимателей». Без обсуждения записали в протокол: «Подтвердить еще раз бесспорность Советской власти. Обратить внимание Советов на всю ответственность, которую они берут на себя, — за правильный ход секвестрируемых предприятий. Рекомендовать Советам подходить к секвестру с большой ответственностью, предварительно обсуждая всю техническую и финансовую конъюнктуру». Никто из руководителей Совнаркома не сомневался в праве большевиков руководить экономикой, распоряжаться промышленностью и лишать владельцев собственности. Но в эти первые дни еще торжествовала разумная осторожность. На том же заседании Сталин уже поставил вопрос о национализации всей угольной промышленности. Остальные члены правительства не были готовы к таким радикальным мерам, и вопрос с обсуждения сняли. Но через несколько дней приняли постановление о праве местных Советов конфисковывать предприятия «саботажников». Что такое саботаж применительно к производителям? Естественный отказ от работы себе в убыток. Потом целые заседания Совнаркома проходили в принятии решений о конфискации заводов, фабрик, рудников, нефтяных промыслов... Большевики твердо взяли курс на плановую экономику без частной собственности. Национализация и введение военного коммунизма привело к самому крупному крушению экономики в истории. Промышленное производство обвалилось, население побежало из городов. В 1920 году промышленное производство сократится до пятой части довоенного уровня... События развивались стремительно. Утром 21 ноября 1917 года на заседании Совнаркома уже обсуждался вопрос о национализа-

171

Ленин. Соблазнение России ции городской недвижимости. Приняли решение подготовить декрет о конфискации домов. 21 ноября приняли проект декрета «Об отмене частной собственности на городскую недвижимость». 20 августа президиум ВЦИК утвердил декрет, ставший законом, и люди лишились права на собственное жилье. Теперь они не могли ни продать дом или квартиру, ни передать по наследству. Зато их самих в любую минуту могли выселить, просто выгнать на улицу... «В одном из домов Советов проживали в частице своей прежней квартиры престарелый князь Волконский с семьей и старик 80 лет граф Ливен, — записала в дневнике Александра Коллонтай. — Кажется, их снабдил ордером Енукидзе. Помогло частное знакомство, а может быть, понял, что суть гражданской войны не в том, чтобы гнать аристократов с квартир, лишая их всякого крова. Но наши красные генштабисты — Павел /Дыбенко/ и компания это разузнали. И вот они решили, человек пять-шесть молодых, холостых людей, притом лишь временно проживающих в Москве, “выселить графов” и занять их квартиру... Особой надобности в этой квартире у генштабистов не было. Но из “принципа” и ради спорта решили “допечь” графов и князей — что, мол, их селят в советских домах? И добились! В двадцать четыре часа семью престарелых людей выбросили. Куда? Не знаю. А победители, начдивы и начбриги 22–28 лет, въехали в “роскошные комнаты”, и им все налицо — и белье, и посуда... Ну зачем, зачем это? И теперь, не проживши и месяца, они, эти победители, уехали на фронт. К чему отравили жизнь семье?.. Это дико, не нужно, а проистекает все из того же — из отсутствия доброго чувства к людям, отсутствия добра, какой-то моральной тупости. И Павел их еще поощрял!» Вселение в квартиры «богатеев» казалось восстановлением справедливости. На самом деле это было беззаконие, которое никому не принесло счастья. Тех, кого вселили в квартиры «помещиков и капиталистов», в тридцатые годы с такой же легкостью выкидывали из квартир новые хозяева. В ходе массовых репрессий города очищались не только от «врагов народа», но и от их семей. Освободившуюся жилплощадь передавали чекистам, как и имущество арестованных. Впрочем, самих чекистов тоже планомерно уничтожали,

172

Государственный аппарат так что одни и те же квартиры по несколько раз переходили из рук в руки... История показала: справедливым было бы создание такой общественной и экономической системы, которая бы стимулировала жилищное строительство и позволила бы людям хорошо зарабатывать и обзаводиться достойными домами. Так и произошло в странах Северной Америки и Западной Европы. А в нашей стране квартирный вопрос так и не был решен за все десятилетия советской власти.

21 ноября 1918 года Совнарком принял ключевой для политики военного коммунизма декрет «Об организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления и домашнего хозяйства», означавший полное запрещение товарооборота и частной торговли. По декрету все торговые предприятия были национализированы и снабжение населения всеми продуктами и предметами первой необходимости осуществлялось Народным комиссариатом продовольствия (наркомпродом) через сеть государственных и кооперативных магазинов. Распределение продуктов питания среди городского населения проводилось по классовому признаку. «Декреты о национализации, социализации, ограничение торговли, а затем почти полное ее прекращение, — вспоминал один бывший царский генерал, — поставили обывателя в такое положение, что даже если у него и были деньги, он должен был или голодать, или идти на советскую службу, где получал пищевой паек. Был установлен принцип, что имеет право на существование только тот, который приносит свой труд на пользу Рабоче-крестьянской республике». Первый председатель Высшего совета народного хозяйства Валериан Валерианович Осинский (Оболенский) так определил цели военного коммунизма: «Рынок уничтожается, продукты перестают быть товарами, деньги умирают. Товарообмен заменяется сознательным и планомерным распределением и передвижением продуктов». Советское государство существовало за счет денежной эмиссии, деньги печатали — сколько нужно было. Рубли превратились в ничего не стоящие бумажки. Обесценение денег заодно решало и политическую задачу: лишало накоплений имущие слои общества.

173

Ленин. Соблазнение России В октябре 1918 года декретом ВЦИК был введен чрезвычайный налог в десять миллиардов рублей. Комитеты бедноты и местные Советы получили задание: неимущих вовсе освободить от налога, а всю сумму заставить заплатить зажиточное население, прежде всего зажиточных крестьян. В реальности деньги взыскивали со всех. Сбор десяти миллиардов — это был удар по репутации новой власти, которая объявила себя защитницей простого человека. Собрали не более пятнадцати процентов объявленной суммы. А политические последствия были значительными. Еще приняли закон о единовременных чрезвычайных местных революционных налогах. Так что местные органы власти тоже собирали контрибуцию с мелких торговцев. В Ижевске ввели налог на дворовых собак1. Секретарь ЦК партии и председатель финансовой комиссии Сов­ наркома Евгений Преображенский объяснил: печатный станок стал пулеметом, «который обстреливал буржуазный строй по тылам его денежной системы, обратив законы денежного обращения буржуазного режима в средство уничтожения этого режима и в источник финансирования революции». С октября 1917 по 1 июля 1921 года цены выросли в 7912 раз! Деньги потеряли свое значение. По подсчетам академика-экономиста Станислава Густавовича Струмилина, в 1920 году месячная зарплата позволяла человеку кормить себя только три дня — если он покупал продукты на рынке (а больше негде было). Горожане, военные, чиновники кормились пайком. Отменили плату за проезд на транспорте, пользование почтой, телеграфом, телефоном, водопроводом, электричеством... Единственный результат этой пародии на коммунизм — у рабочих напрочь исчезло желание трудиться. Тогда их стали заставлять работать. В большом количестве понадобились надсмотрщики. Ленин обещал, что после революции государство отомрет. Люди сами станут управлять своей жизнью. Происходило обратное: государство как аппарат управления и принуждения рос, как на дрожжах. А с ним разрастался и класс чиновников-бюрократов.

1

Подробнее см. журнал «Отечественная история», № 3, 2005.

174

Государственный аппарат Елена Стасова вспоминала, что в дни Октябрьского переворота весь аппарат ЦК большевистской партии находился в Петрограде на Фурштадтской, 19, — в задних комнатах большой квартиры. А в передних комнатах располагалось издательство «Прибой». Переводить ЦК в Смольный в первых числах ноября 1917 года не спешили, «пока вопрос об удержании не будет окончательно решен и не будет опасности разгрома аппарата ЦК». Секретарь ЦК Яков Михайлович Свердлов распорядился: так как почта нас саботирует и не доставляет наших газет, то для того, чтобы провинция не была бы оторвана от центра и знала все происходящее, к вечеру каждого дня выпускать бюллетень на основании всего того, что поступало в секретариат и к Якову Михайловичу. Ежедневно к вечеру Новгородцева, Механошина, Флаксерман и Стасова составляли бюллетень, переписывали его гектографическими чернилами, размножали и посылали по всем имевшимся в ЦК адресам в провинцию. Аппарат ЦК тогда был крошечный, всего около шести человек, и все работали над этими бюллетенями до поздней ночи. Отец Стасовой, Владимир Васильевич, выдающийся адвокат, был человеком широких убеждений, либералом. Знакомые сочувствовали: у такого приличного человека дочь-большевичка. Однажды он и сам не выдержал, написал дочери: «Ты нас с мамой не любишь и не жалеешь». Владимир Стасов умер 28 апреля 1918 года. Его вдова Поликсена Степановна писала советскому правительству: «Вы считаете всякого человека интеллигентного гнусным буржуем, которому одна дорога, туда, откуда не возвращаются, а мы вам же помогаем, распространяем ваши же идеи и задачи в массах темных, ничего не понимающих людей». Елена Стасова избиралась членом ЦК, потом членом Центральной контрольной комиссии. Она благополучно пережила годы большого террора. Сталин однажды сказал руководителю Коминтерна Георгию Димитрову, что Стасова все-таки «оказалась мерзавкой». Но все обошлось. Она пережила Сталина, получила «Золотую звезду» Героя Социалистического Труда и умерла на 94-м году жизни. 31 декабря 1966 года ее захоронили в Кремлевской стене.

175

Ленин. Соблазнение России Партийный аппарат стремительно разрастался. Дмитрий Андреевич Фурманов, в Гражданскую войну комиссар чапаевской дивизии, восславивший Василия Ивановича, записал в дневнике восторженные впечатления от посещения ЦК: «Сами мраморные колонны скажут тебе, что дело здесь крепкое. Туго двери открываются в Цеку: всей силой надо приналечь, чтоб с воли внутрь попасть. Вошел. Два вечных — днем и ночью — два бессменных, очередных часовых: ваш билет? Нет? Пропуск. Потрудитесь взять у коменданта... И думаю я: “Это наши-то, сиволапые? Ну и ну!” Пропуск-билет провел меня сквозь строй. Я у лифта. Забились втроем в кабину и промеж себя: — Вам куда? А вам? А вы, товарищ? Я в агитпроп; я в отдел печати... Или не попал я в ящик — мчу по массивным лестницам скоком, бегом, лётом, пока не смучаюсь на четвертом этаже... Я забираюсь все выше, выше — мне надо на 6-й этаж. Миную агитпроп, отдел печати, приемную секретарей ЦК — там тишина изу­ мляющая. Дохожу. Пройду по коридорам, где ковры, где такая же, как всюду, тишь и чистота. Да, ЦК — это штука! Это настоящая и сильная штука! Какая тут мощь — в лицах, в походи, в разговорах, в самой работе, во всей работе этого гиганта, этого колосса-механизма! Какая гордость и восторг охватывают тебя, когда увидишь, услышишь, почувствуешь эту несокрушимую мощь своего штаба. Идешь и сам могучий в этом могущественном приюте отчаянных, на все решившихся людей, не дорожащих ничем — ничем не дорожащих ради того, чтоб добиться поставленной цели. Да, это дело. Это штука. Здесь не пропадешь — тут воистину в своем штабе! Эх, ЦК, ЦК: в тебе пробудешь три минуты, а зарядку возьмешь на три месяца, на три года, на целую жизнь...». Помощником первого наркома по иностранным делам назначили матроса-электротехника Балтийского флота Николая Григорьевича Маркина, талантливого самоучку и весьма храброго человека. Ему было двадцать пять лет, он вырос в бедной семье, рано начал работать, пристрастился к чтению нелегальной литературы и был арестован за

176

Государственный аппарат попытку поджечь магазин своего хозяина. В тюрьме сблизился с политическими заключенными. После Февральской революции принимал участие в выпуске вечерней газеты «Рабочий и солдат», работал в Петроградском Совете, делегатом от Балтийского флота вошел во ВЦИК. Маркин установил в наркомате большевистский порядок. Троцкий восхищался своим помощником: «Я был занят в Смольном общими задачами революции. Тогда Маркин стал на время негласным министром иностранных дел. Он сразу разобрался по-своему в механизме комиссариата, производил твердой рукой чистку родовитых и вороватых дипломатов, устраивал по-новому канцелярию, конфисковал в пользу беспризорных контрабанду, продолжавшую поступать в дипломатических вализах из-за границы, отбирал наиболее поучительные тайные документы и издавал их за своей ответственностью и со своими примечаниями отдельными брошюрами...». Николай Маркин обзавелся парой переводчиков и составил из обнаруженных документов шесть сборников, которые отпечатал в типографии бывшего министерства иностранных дел. Его энергии хватило бы на троих. Он с увлечением занимался всем, за что бы ни брался — разбором дипломатической переписки или починкой пулемета. Матросу Маркину принадлежала идея продавать с аукциона подарки, которые заграничные друзья присылали чиновникам МИД. Чего там только не было — от статуэток до принадлежностей дамского туалета. Первые контакты с иностранными дипломатами страшно веселили новых дипломатов. Один из них не без удовольствия вспоминал, как к нему приехал секретарь испанского посла, которого отзывали на родину, и убеждал помощников наркома, что советскому правительству следует наградить посла орденом. Старых орденов, еще царских, было предостаточно — их обнаружили в министерстве в большом количестве. Выложили их на стол целую кучу и великодушно предложили испанцу выбрать любой. Персидский посланник под Новый год прислал по традиции руководителям наркомата пару бутылок шампанского и коньяка. Большевики торжественно вылили спиртное в камин и на следующий день еще заставили любезного посланника извиняться...

177

Ленин. Соблазнение России Некоторые чиновники бывшего министерства завели разговор о возвращении на работу, но обставили это условиями, показавшимися новой власти неприемлемыми. Посему на здании наркомата появилось залихватское объявление: «Старых чиновников просят предложениями своих услуг не беспокоить». Набрали новых людей. Всем объясняли, что иностранную политику государства будут определять не они, а Совет Народных Комиссаров. Ставки жалованья были весьма демократичными: руководителям наркомата платили 500 рублей, водителям — 450, курьерам — 300. 1 декабря 1917 года в наркомате по иностранным делам насчитывалось тридцать человек, к Новому году — больше ста, а в январе 1918-го — уже двести. В аппарате наркомата собралась разношерстная публика: левые эсеры, анархисты. Никакой нормальной дипломатической работы в эти месяцы не велось, потому что мир не признавал Совет Народных Комиссаров. Но пока в Брест-Литовске не был заключен мир с немцами, иностранные миссии в Петрограде поддерживали какие-то формальные отношения с советской властью. Дипломаты приходили в наркомат, надеясь убедить новую власть не проводить национализацию иностранной собственности и не отказываться от своих обязательств по сделанным в Европе займам. Шведского посланника обидели, назвав его правительство буржуазным. Он энергично запротестовал, уверяя, что у него в стране правительство не буржуазное, а демократическое. Сербский посланник надеялся найти в наркомате какое-то понимание, но с ним завели разговор о «великосербском империализме». Он не остался в долгу и заявил, что большевики сами империалисты и большой разницы между Троцким и царским министром иностранных дел Сазоновым он не видит. Французская миссия отказывалась именовать комиссариат по иностранным делам «народным», но от нее просто не принимали никаких документов. Французам пришлось пойти на попятный. К иностранным дипломатам сотрудники наркомата относились достаточно пренебрежительно. Когда в Соединенных Штатах были приговорены к смертной казни несколько анархистов, их питерские единомышленники решили про-

178

Государственный аппарат вести демонстрацию протеста под окнами американского посольства. Сотрудники НКИД не без злорадства предупредили об этом посла. Тот немедленно обратился к Ленину с требованием обеспечить бе­ зопасность посольства. Ленин сделал наркомату выговор: зачем лишний раз пугать послов? В середине января 1918 года румынские войска окружили русские части, которые братались с австрийцами, и арестовали полковые комитеты. Совнарком предъявил румынскому правительству ультиматум: немедленно освободить арестованных и наказать виновных: «Неполучение ответа на это наше требование в течение 24 часов будет рассматриваться нами как новый разрыв, и мы будем тогда принимать военные меры, вплоть до самых решительных». Ленин приказал комиссариату по военным делам арестовать все румынское посольство во главе с посланником Константину Диаманди и румынскую военную миссию. В сообщении Совнаркома говорилось: «Обычные дипломатические формальности должно было принести в жертву интересам трудящихся классов обеих наций». Американский посол Фрэнсис позвонил Ленину и попросил принять весь дипломатический корпус — Троцкого не было в Москве. Ленин дал согласие. Сотрудники НКИД не хотели устраивать такую беседу в парадном зале, украшенном разноцветными половиками и зеркальным трюмо. Кабинет Ленина был слишком небольшим для встречи, но все же остановились на этом варианте. Натащили туда побольше стульев и пошли встречать дипломатов. Первым появился американский посол. Как дуайен дипломатического корпуса, он представлял Ленину всех дипломатов, и они обменивались рукопожатиями. Затем американский посол, а вслед за ним и французский решительно потребовали освободить румынского посланника. Им зачитали телеграмму Льва Троцкого, в которой говорилось о нападении румын на российские войска. Дипломаты этого объяснения не приняли и не могли согласиться с превращением посла в заложника, считая это средневековьем. Особенно возмутился сербский посланник Спалайкович, который произнес целую речь. Ленина сия картина страшно развеселила. На этом встреча, которая произвела сильное впечатление на иностранных дипломатов, закончилась.

179

Ленин. Соблазнение России Ленин обещал румынского посла отпустить. Но румыны объявили об аннексии Бессарабии. Совнарком разорвал отношения с Румынией. Некоторые принципы советской внешней политики были заложены в первые же месяцы после революции. Это глубокое неуважение суверенитета других государств и презрение к международным договорам. Советские руководители исходили из того, что «пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, походы Красной Армии являются распространением социализма, пролетарской власти, революции». Но вольница первых послеоктябрьских дней быстро сменилась жестким бюрократизмом. Новой власти нужна была хорошо организованная государственная машина. «При входе в круглую белую башню у Александровского сада, — вспоминал современник, — у меня были затребованы пропуск и документы. На другом конце моста, в воротах Боровицкой башни, контроль был повторен с еще большей строгостью. Лишь после телефонного запроса в канцелярию, действительно ли комиссаром ожидается такой-то, я получил разрешение войти в Кремль. Идя через мост, я спиною чувствовал взоры не спускавших с меня глаз чекистов. Здесь не было ни грязи, ни тесноты, ни беспорядка. Здесь все было чисто, чинно и просторно. Чисто и бело от нетронутого снега на тротуарах и по-старинному подтянутых солдат. Менее чем в любом ином месте Москвы была здесь видна революция. Здесь, откуда она исходила, еще царило старинное благообразие. В Кремле большевизм ощущался не разнузданным произволом революции, а твердою революционною властью». Ни следа не осталось от предреволюционного лозунга равенства. Только поначалу вожди испытывали те же трудности, что и все. «В Петрограде — времени не было, — вспоминала Коллонтай. — Когда мы, собственно, ели? Помню только раз, после Совнаркома. Кажется, это было в три часа ночи, в столовой Совнаркома. Нам принесли огромные ломти хлеба с паюсной икрой. Это было удивительно вкусно. Теперь, когда мы сыты, понимаем, что мы, в сущности, голодали всю зиму.

180

Государственный аппарат Я помню — еще в ноябре шведские товарищи привезли нам (Сов­ наркому) ящик с провизией: консервы, колбасы, сыры. Мы делили провизию с канцелярией. Я резала круглый красный голландский сыр, когда Владимир Ильич вышел из своего кабинета и, увидев сыр, остановился: — Сыр все-таки вещь хорошая.

— Хотите кусочек?

— Давайте. Я отрезала ему полумесяц. И себе — поменьше. Но тотчас началось заседание Совнаркома. Неудобно было идти с сыром, оставила в канцелярии вместе с пакетиками консервов. На столе возле Ленина лежал еще не начатый им полумесяц с кусочком свинцовой бумажки, приставшей сбоку. Все заседание поглядывала я на этот кусочек и радовалась своей доле, что съем дома после заседания. Но когда заседание окончилось, в канцелярии не оказалось ни сыра, ни пакетиков с консервами. Кто-то уже “экспроприировал”. И тогда это было настоящее “огорчение”».

18 ноября 1917 года на заседании Совнаркома решили: «Признавая необходимым приступить к самым энергичным мерам в целях понижения жалованья высшим служащим и чиновникам во всех без исключения государственных, общественных и частных учреждениях и предприятиях, СНК постановляет: — назначить предельное жалованье народным комиссарам в 500 рублей в месяц бессемейным и прибавку в 100 рублей на каждого неработоспособного члена семьи; квартиры допускаются не свыше одной комнаты на каждого члена семьи...

— поручить министерству финансов и всем отдельным комиссарам немедленно изучить сметы министерств и урезать все непомерно высокие жалованья и пенсии». Но революционный аскетизм исчезал буквально на глазах. Юлий Мартов писал до отъезда в эмиграцию: «Что касается коммунистического сословия, то его привилегированное положение почти не прикрыто, или, лучше сказать, менее скрыто, чем в прошлом году. Такие люди как Рязанов, Радек и Рыков, которые раньше воевали против неравенства, теперь не скрывают на

181

Ленин. Соблазнение России своих столах белый хлеб, рис, масло, мясо... бутылку неплохого вина или коньяк. Карахан, Каменев, Бонч, Демьян Бедный, Стеклов и другие просто наслаждаются жизнью. Только Анжелику (Балабанову), Бухарина и Чичерина из звезд первой величины все еще можно отметить за их простоту нравов». В январе 1919 года Коллонтай записала в дневнике: «Заходил Александр Гаврилович Шляпников, он сейчас губернатор Астраханского края. Он меня высмеивает за то, что во мне много интеллигентщины:.

— Вы говорите, что вас смущает совесть, что вы живете в Доме Советов и имеете обед и более или менее теплую комнату, а на окраинах один ужас. Но ведь с чего-то нам начинать надо. Кто живет в Домах Советов? Не враги же народа, а те же рабочие-партийцы. Это вы все ищете себе самой оправдание и как бы обеляете себя тем, что разводите жалобу по поводу страданий народа. Выбейте из себя эту интеллигентщину. А так вы неплохой человек, товарищ Коллонтай...». Леонид Красин писал семье, оставшейся за границей: «Тут у нас такое идиотское устройство, что сами народные комиссары питаются в Кремле в столовой, семьи же их не могут из этой столовой получать еду, и потому Воровский, например, питается в столовой, а Д. М. Воровская и Нинка пробавляются неизвестно как и чем. Купить же что-либо можно лишь за невероятные цены. Как вообще люди живут — загадка». Советская власть организовала своим вождям усиленное питание.

14 июня 1920 года Малый Совнарком (правительственная комиссия, занимавшая относительно мелкими вопросами) утвердил «совнаркомовский паек». Ответственным работникам ЦК партии полагалось на месяц (в фунтах, один фунт — четыреста граммов): сахара — 4, муки ржаной — 20, мяса — 12, сыра или ветчины — 4. Два куска мыла, 500 папирос и 10 коробков спичек. Наркомам и членам Политбюро давали больше, им, скажем, полагалась красная и черная икра. В последующие годы пайки для руководящего состава все увеличивались и увеличивались. Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин пожаловался Троцкому: «Все журналисты сбежали за границу от голода,

182

Государственный аппарат я же сбежать за границу не могу и потому дошел до крайней слабости и постепенно гасну...». Рассказу о том, что нарком голодает, Троцкий порядком удивился и перебросил письмо председателю Совнаркома с короткой припиской: «Тов. Ленину. Неужели нельзя накормить Чичерина? Или это голодовка против “системы”?» Время действительно было крайне трудное, однако новая власть заботилась о том, чтобы руководящие кадры не голодали, не мерзли и по возможности ни в чем не испытывали нужды. Так возникла система кремлевских пайков, отмененная только при Горбачеве. Появилась и кремлевская медицина, существующая и по сей день. Сначала в Кремле установили два зубоврачебных кресла. А когда в 1918 году началась эпидемия сыпного тифа, нарком здравоохранения Николай Семашко и управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич подписали «План организации санитарного надзора Кремля», чтобы позаботиться о здоровье наркомов и членов ЦК. Правда, только уже после смерти Ленина, буквально через неделю, 31 января 1924 года на пленуме ЦК Климент Ворошилов сделает доклад «О здоровье партверхушки». После этого началось создание особой, разветвленной системы медицины для высшей номенклатуры. Но и до того управление делами Совнаркома оборудовало подмос­ ковный дом отдыха для наркомов и членов коллегии наркоматов, где они могли поправлять здоровье. Новую политическую элиту уже не так сильно интересовали мировая революция или даже социалистические преобразования в стране — они были заняты продвижением по службе и получением льгот и привилегий. Чичерин же принадлежал к людям, которые не так сильно были озабочены устройством своего быта. Сообщение о том, что нарком иностранных дел голодает, расстроило Ленина. Ценные кадры ни в чем не должны были испытывать недостатка. 5 мая 1921 года он написал управляющему делами и члену коллегии наркомата по иностранным делам Павлу Петровичу Горбунову: «Тов. Горбунов! Посылаю Вам это секретно и лично. Верните по прочтении. И черкните два слова: 1) нельзя ли обеспечить Чичерина

183

Ленин. Соблазнение России питанием получше? Получает ли из-за границы он “норму”? Как Вы установили эту норму и нельзя ли Чичерину, в виде изъятия, обеспечить этой нормой вполне, на усиленное питание? 2) Насчет управдел Чичерин, видимо, просто нервничает. Надеюсь, Вы примете во внимание его болезненность и не будете обращать внимания на излишне суровые или придирчивые выпады Чичерина». В тот же день вечером Горбунов написал ответ: «Многоуважаемый Владимир Ильич! Из возвращаемого с благодарностью документа я впервые узнал о таком трагическом положении с довольствием тов. Чичерина. Ни он сам, ни лица, его обслуживающие (семья Бауман), ни разу даже не намекнули мне или моим помощникам об этом. Сегодня ему доставлены все продукты для обычного стола, а с завтрашнего дня будут регулярно доставляться молоко, яйца, шоколад, фрукты для компота и прочее. Дано одному товарищу следить, чтобы все было, а на себя я беру ответственность за проверку и недопущение недохватов в будущем. Конечно, я виноват в том, что раньше не догадался поинтересоваться этим, но Георгий Васильевич изолировался в своей личной жизни от всех остальных настолько, что и в голову не могло прий­ти подумать о том, чем он живет. К его болезненной нервности я уже привык и знаю, что она за последнее время очень часто вызывается излишней доверчивостью к окружающим его людям, переводимым мною от бессистемной, иногда безотчетной и кустарной работы к определенной организованной работе. В частности, конечно, они недовольны тем, что с дипломатическо-иностранного пайка я их посадил на несколько уменьшенный». Маргарита Ивановна Рудомино пишет в воспоминаниях, как в начале апреля 1924 года побывала в квартире одного из наркомов: «Я набралась храбрости и зашла в кабинет, где находились нарком с женой. Они сидели за письменным столом, на котором стояла большая плетеная корзинка со свежей клубникой. Из-за разрухи я уже несколько лет не видела клубники. А тут целая корзинка, да еще в апреле месяце!» В том же году политбюро приняло решение:

184

Государственный аппарат «Создать при СНК СССР специальный фонд в размере 100 000 руб­ лей для организации отдыха и лечения ответственных работников». О том, что народ голодает, не задумывались. Беспокоились о тех, кто был нужен.

22 июля 1921 года Ленин распорядился: «Поручить наркомату продовольствия устроить особую лавку (склад) для продажи продуктов (и других вещей) иностранцам и коминтерновским приезжим... В лавке покупать смогут лишь по личным заборным книжкам только приезжие из-за границы, имеющие особые личные удостоверения». Все быстро менялось. Советские чиновники стремительно отдалялись от поддержавшего их народа и с раздражением воспринимали жалобы на тяжкую жизнь. «Была у Зиновьева, — записала в дневнике Коллонтай. — Характерна фраза Зиновьева: “Они все жалуются на голод! Преувеличивают! Все прекрасно одеты. Просто они (кто они? рабочие?) привыкли, что когда они вопят, мы сейчас забеспокоимся и сделаем для них все. Набалованность!” Ну и язык! И кто такие эти “мы и они”? Впрочем, у меня от Петрограда именно такое жуткое впечатление... Не жаль мне прошлого Петрограда — барства и нищеты. Я тот ненавидела. Но не люблю и этого города новых властителей, где убита инициатива масс, ее самодеятельность, где есть “мы” и “они” и где царит взаимная ложь, недоверие, фиглярство верхов и подобострастие, страх низов...». Не только в первые месяцы после революции, а и до самой смерти Ленина Григорий Евсеевич Зиновьев входил в ближайшее окружение вождя и пользовался его полным расположением. Они вместе провели в эмиграции почти десять лет, вместе вернулись в Россию в апреле 1917 года, вместе написали книгу «Против течения». Зиновьев высказался против, когда Ленин предложил силой свергнуть Временное правительство в октябре, но этот знаменитый эпизод не испортил их личных отношений. Зиновьев при Ленине был одним из самых влиятельных людей в стране. Владимир Ильич сделал его членом Политбюро и хозяином Петрограда и всего Северо-Запада. Кроме того, Ленин поставил

185

Ленин. Соблазнение России Зиновьева во главе III Интернационала. В те годы эта должность имела особое значение. Российские коммунисты были всего лишь одной из секций Коминтерна, таким образом, Зиновьев формально оказался руководителем всего мирового коммунистического движения. При этом Григорий Зиновьев был человеком недалеким, бесхарактерным, напыщенным. В минуты опасности начинал паниковать. Оказавшись у власти, вел себя очень жестоко. Максим Горький, пытавшийся защищать питерскую интеллигенцию от репрессий, ненавидел Зиновьева. Горький рассказывал Корнею Чуковскому о заседании, в котором участвовал хозяин Ленинграда Григорий Зиновьев: — Ну, потом — шуточки! Стали говорить, что в Зоологическом саду умерли детеныши носорога. И я спрашиваю: «Чем вы их кормить будете?» Зиновьев отвечает: «Буржуями». И начали обсуждать вопрос: резать буржуев или нет? Серьезно вам говорю. Серьезно... Зиновьев вел себя по-барски, наслаждаясь всеми благами жизни в голодном и нищем городе. Корней Чуковский записывал в дневнике: «24 ноября 1919. Вчера у Горького, на Кронверкском. У него Зиновьев. У подъезда меня поразил великолепный авто, на диване которого небрежно брошена роскошная медвежья полость... Зиновьев прошел — толстый, невысокого роста. Говорит сиплым и сытым голосом». Федор Шаляпин вспоминает, как, устав от постоянных обысков и конфискаций, он обратился к Зиновьеву: «Долго мне пришлось хлопотать о свидании в Смольном. Наконец я получил пропуски. Их было несколько. Между прочим, это была особенность нового режима. Дойти при большевиках до министра или генерал-губернатора было так же трудно, как при старом режиме получить свидание с какимнибудь очень важным и опасным преступником. Надо было пройти через целую кучу бдительных надзирателей, патрулей и застав». Григорий Евсеевич наслаждался своим высоким положением, но в минуту откровенности признался художнику Юрию Анненкову, что скучает по Парижу.

186

Государственный аппарат «Осенью двадцать третьего года, — пишет Анненков, — мне случилось ехать в Москву с Григорием Зиновьевым, в его личном вагоне. Глаза Зиновьева были печальны, жесты — редкие и ленивые. Он мечтательно говорил о Париже, о лиловых вечерах, о весеннем цветении бульварных каштанов, о Латинском квартале, о библиотеке Святой Женевьевы, о шуме улиц, и опять — о каштанах весны. Зиновьев говорил о тоске, овладевшей им при мысли, что Париж теперь для него недоступен. В Петербурге Зиновьев жил в гостинице “Астория”, перед которой на площади — Исакиевский собор, похожий на парижский Пантеон, построенный из сажи, и купол которого Зиновьев ежедневно видел из своей парижской комнаты. Перед входом в Пантеон — зеленая медь роденовского “Мыслителя” (упрятанного нынче в музей)... Багровые листья осеннего Люксембургского сада; на скамейке — японский юноша, студент Сорбонны, размышляющий над французским томом химии или философии; золото рыб в темной влаге фонтана Медичи; осенние листья, порхающие над аллеями; эмигрантские споры за бутылкой вина в угловом “бистро”... Я никогда не забуду зиновьевской фразы (не имеющей, впрочем, отношения к Ленину): — Революция, Интернационал — все это, конечно, великие события. Но я разревусь, если они коснутся Парижа! Часа в четыре утра Зиновьев неожиданно воскликнул: — Жратва! Обслуженные его охранниками, мы съели копченый язык и холодные рубленые куриные котлеты, запивая их горячим чаем. Около пяти часов утра Зиновьев промычал: — Айда дрыхать! — и, растянувшись на кушетке, сразу же захрапел, не раздевшись».

Брест-Литовск: мир рождает войну

Не так просто установить, когда именно началась Гражданская война, масштаб и разрушительные последствия которой мы до сих пор недооцениваем. Историки называют разные даты. Не брестский ли мир с немцами, названный позорным и постыдным, стал поводом для того, чтобы одна Россия подняла оружие против другой? Обвинения в сотрудничестве большевиков с немцами появились весной семнадцатого года. В советские времена на эту тему было наложено табу. Но зато после перестройки, когда страна открылась, в Россию из эмигрантских запасников хлынул поток антибольшевистской литературы. И девственное в смысле знания собственной истории российское общество было потрясено: «Оказывается, Октябрьскую революцию большевики совершили на немецкие деньги... Всеми действиями Ленина руководил кайзеровский генеральный штаб. Германия с помощью большевиков разрушила Российскую империю, чтобы спастись от поражения в Первой мировой... И позорный брестский мир с немцами Ленин и Троцкий тоже подписали, выполняя приказ Берлина...». Большевики вовсе не были первыми, кого обвиняли в шпионаже и измене. В начале мая 1915 года развернулось немецкое наступление. Германские войска прорвали фронт, русские войска отступали. В мае оставили Галицию. Летом немцы взяли Польшу. Царская армия потеряла убитыми и ранеными почти полтора миллиона человек, в плен попало около миллиона. В конце июля на заседании правительства военный министр Алексей Андреевич Поливанов информировал правительство: — Отступление не прекращается... Линия фронта меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство при-

188

Брест-Литовск: мир рождает войну нимают грандиозные размеры... Ставка, по-видимому, окончательно растерялась, и ее распоряжения принимают какой-то истерический характер... Сплошная картина разгрома и растерянности. Уповаю на пространства непроходимые, на грязь непролазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя святой Руси. Все искали виновных. Чем хуже было положение на фронте, тем чаще звучало слово «предательство». Дело усугублялось тем, что в военную контрразведку после начала Первой мировой мобилизовали жандармов, которые искать шпионов обучены не были, зато привыкли выявлять врагов государства. Первой жертвой стали обрусевшие немцы, давно обосновавшиеся в России. Понятие «пятая колонна» еще не появилось, но русских немцев подозревали в тайной работе на Германию. По инициативе правительства образовали Особый комитет по борьбе с немецким засильем. С перепуга видные политики меняли фамилии немецкого происхождения на чисто русские. Обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Карлович Саблер стал Десятовским. Распространились слухи о том, что в тылу армии орудуют шпионы. Верховный главнокомандующий подписал 26 июля 1915 года приказ № 524: «За время отхода наших армий из Галиции при участии наших врагов стали усиленно распространяться как среди нижних чинов, так и среди населения различные необоснованные слухи об обнаружении предательства... Предварю, что на всякое подпольное обвинение лиц, ни в чем не повинных или только носящих нерусскую фамилию и честно несущих службу во славу царя и родины, я буду смотреть как на недопустимую попытку внести смуту в ряды нашей доблестной армии...». Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Николай Николаевич Янушкевич искал виновных. Нашел их среди евреев. Янушкевич был ярым антисемитом. Еще до войны он требовал уволить всех евреев из рядов вооруженных сил России. А с началом войны Янушкевич стал утверждать, что евреи ждут прихода немцев, шпионят в их пользу и поэтому их всех надо выселить из прифронтовой зоны.

189

Ленин. Соблазнение России Армия, отступая, все уничтожала. При отступлении из Галиции командующий Юго-Западным фронтом генерал Николай Иудович Иванов отдал приказ о «выселении лиц крестьянского состояния призывного возраста». Выселяли вместе с семьями. Генерал приказал отправить в тыл «весь скот и лошадей», а «запасы продовольствия уничтожать». Янушкевич распространил приказ на всю линию фронта. Евреев приказали выселять полностью — в том числе родителей фронтовиков, награжденных георгиевскими крестами.

15 мая 1915 года Совет министров обратился к императору: «Министр внутренних дел сообщил Совету министров, что к нему поступают донесения о предпринятом по распоряжению военных властей поголовном выселении евреев из западных приграничных губерний на театре войны... От применения этой меры не изъяты жены и дети евреев, сражающихся в рядах армии, а равно и сами евреи-воины, отпущенные временно на родину для излечения ран... Таковые распоряжения военных властей могут, по убеждению Совета министров, привести к серьезным и опасным осложнениям. Не говоря уже о том, что распространение ответственности за бывшие случаи предательства со стороны отдельных лиц на все еврейское население является явно несправедливым...». Один из министров не выдержал: — На фронте хаос, неприятель приближается к сердцу России, а господин Янушкевич заботится только о том, чтобы отвести от себя ответственность за происходящее. Его постоянное желание — «установить свое алиби»... В Думе выступил лидер партии кадетов Павел Николаевич Милюков: — Евреи сделались предметом систематического издевательства. Нельзя иначе назвать, господа, то огульное обвинение целой нации в предательстве и измене, которое не может быть оправдано отдельными случаями шпионства, наблюдавшегося среди пограничного населения всех национальностей. Когда пошли распоряжения о прекращении выселения, военные стали брать заложников, которые должны гарантировать лояль-

190

Брест-Литовск: мир рождает войну ность местного населения. Социал-демократ Николай Чхеидзе заявил в Думе: — У евреев отнимают в качестве заложников их почетных общественных деятелей. Я спрашиваю вас: доходила ли какая-нибудь власть до такого цинизма, чтоб своих подданных брать в качестве заложников? Я утверждаю, что это беспримерное явление в истории.

23 августа 1915 года император принял на себя верховное командование. Министры опасались, что неудачи на фронте подорвут авторитет императорского дома. 18 августа Янушкевича сменил генерал Михаил Васильевич Алексеев, командовавший Северо-Западным фронтом. Он был куда более талантливым военачальником, чем Янушкевич. Таких поражений, как в 1915 году, русская армия уже не терпела. «Я не могу вам сказать, как я доволен Алексеевым, — отзывался о нем Николай II. — Какой он сознательный, умный и скромный человек и какой он работник». Но поиск виновных внутренних врагов был уже неостановим. Шпионов искали в высшем обществе. Осенью пятнадцатого года в измене обвинили бывшего военного министра Владимира Александровича Сухомлинова. После этого уже кого угодно можно было заподозрить в предательстве. И через год обвинение в измене предъявили царской семье, правительству и генералитету в целом.

1 ноября 1916 года в Государственной думе депутат от партии кадетов Павел Николаевич Милюков заявил, что правительство намерено заключить сепаратный мир с Германией. Каждый пункт обвинений царскому правительству Милюков заканчивал словами: «Что это — глупость или измена?» И эта фраза точно молотом била по голове. Разговоры о германофильстве императрицы Александры Федоровны, намеки на прямое предательство двора были следствием самодержавной системы управления, когда любое назначение на высшие посты определялось монаршей волей. А подозревали всегда худшее. После отречения императора, в марте семнадцатого, епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) уверенно говорил: — Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нетнет — не надо нам больше никакого монарха.

191

Ленин. Соблазнение России В Германии Россию считали слабым звеном, поэтому предлагали Петрограду сепаратный мир. Датский король Христиан X выразил желание стать посредником в мирных переговорах. Но Николай II отказался... Генерал Константин Глобачев, последний начальник Петроградского охранного отделения, писал, уже будучи в эмиграции: «Многие задают вопрос: правда ли, что Германия принимала участие в подготовке Февральской революции 1917 года. Я утверждаю: для Германии русская революция явилась неожиданным счастливым сюрпризом. Русская февральская революция была созданием русских рук». Сепаратные переговоры с немцами первыми предложили не большевики, а военный министр во Временном правительстве Керенского тридцатилетний генерал-майор Александр Иванович Верховский, недавний командующий Московским военным округом. 19 октября 1917 года генерал Верховский предупредил кабинет министров: — Народ не понимает, за что воюет, за что его заставляют нести голод, лишения, идти на смерть. В самом Петрограде ни одна рука не вступится в защиту правительства, а эшелоны, вытребованные с фронта, перейдут на сторону большевиков. На следующий день на заседании комиссий по обороне и иностранным делам Предпарламента (Временный совет Российской республики — представительный орган всех российских партий до созыва Учредительного собрания) генерал Верховский рассказал о бедственном положении армии: — Воевать мы не можем... Единственная возможность — самим немедленно возбудить вопрос о заключении мира. При всей нашей слабости мы связываем на фронте 150 неприятельских дивизий. Так что эта истощающая война нужна только союзникам. Керенский в ночь на 22 октября сообщил по прямому проводу в Ставку: «Я задержался необходимостью в спешном порядке реорганизовать высшее управление в военном министерстве, так как генерал Верховский сегодня уезжает в отпуск и фактически на свой пост не вернется, вызван этот отпуск его болезненным утомлением, на почве

192

Брест-Литовск: мир рождает войну которого было сделано в последнее время несколько трудно объяснимых и весьма, по его собственному признанию, нетактичных выступлений... Выступления эти вызвали огромные недоразумения и даже переполох, так как были совершенно неожиданны даже для присутствующих на заседании членов Временного правительства...». Военного министра обвинили в измене. Глава Временного правительства Александр Федорович Керенский отстранил его от должности. 24 октября 1917 года в Предпарламенте он говорил о большевиках: — Организаторы восстания содействуют правящим классам Германии, открывают фронт русского государства перед бронированным кулаком Вильгельма и его друзей... Я квалифицирую такие действия русской политической партии как предательство и измену Российскому государству. Но и Керенский, неустанно боровшийся с иностранной агентурой, утверждавший, что царская армия насквозь пронизана сетью шпионства, сам на подозрении! Через полвека с лишним англичане рассекретили меморандум министерства иностранных дел Великобритании от 23 октября 1917 года: «До нас доходят слухи о том, что Керенский находится на жалованье у Германии и что он и его правительство делают все, чтобы ослабить и дезорганизовать Россию, приведя ее к положению, когда никакой другой курс, кроме сепаратного мира, будет невозможен... Если это вопрос подкупа, мы должны быть в состоянии успешно конкурировать». После революции на счетах Керенского в различных банках нашли 1 174 734 рубля. Совнарком их конфисковал и «обратился ко всем, кто мог бы дать указания относительно источника этих сумм». Но выяснением, откуда у него такие деньги, заниматься не стали. Вокруг одни шпионы... В работе на немцев в семнадцатом году обвиняли решительно всех. Что же нам думать? Либо и в самом деле все в России — от императорской семьи до руководства большевиков — были куплены немцами, что трудно предположить хотя бы в силу бедственного положения германского бюджета, либо — что ближе к истине — немецкие деньги не имели никакого отношения к событиям семнадцатого года.

193

Ленин. Соблазнение России Вообще не следует приписывать иностранным разведкам, в первую очередь германской, успехи, которых у них не было. И предполагать, будто даже армия шпионов способна изменить историческую судьбу огромной страны. Обе революции — и Февральская, и Октябрьская — были совершены русскими людьми на русские же деньги. Если деньги вообще имели хотя бы какое-нибудь значение в событиях семнадцатого года.

Парвус и Карл Моор

Однако как же быть в таком случае с двумя фигурами, вокруг которых уже почти сто лет крутится эта историческая интрига с немецкими деньгами: Парвусом и Карлом Моором? Парвус — это псевдоним Израиля Лазаревича Гельфанда. Родился в Минской губернии, окончил Базельский университет, вступил в социал-демократическую партию Германии. Во время революции 1905 года Парвуса избрали членом исполкома Петроградского Совета. Последовали арест и суд. Из ссылки он бежал. Издал в Германии книгу «По тюрьмам во время революции. Побег из Сибири». Интерес к революции он утратил начисто. Парвус стал литературным агентом Максима Горького в Германии. Он получил за постановки пьесы «На дне» сто тысяч марок и прокутил эти деньги, о чем чистосердечно признался Горькому1. Во время Первой мировой Парвус предложил немецкому правительству устроить по всей России забастовки и подорвать Россию изнутри. Этот документ известен как «Меморандум д-ра Гельфанда». В 1915 году он создал в Копенгагене институт изучения причин и последствий войны, в котором сотрудничали русские эмигранты. План Парвуса немцы приняли и дали небольшие деньги на антивоенную пропагандистскую работу в России. Небольшие, потому что, вопервых, германская казна опустела и немецкие чиновники берегли каждую марку. А во-вторых, Парвус был мелким агентом и особых иллюзий на его счет в Берлине не питали. И оказались правы. Через год от него потребовали отчета. Отчитаться за потраченные деньги ему было нечем. См. подробнее работу доктора исторических наук Геннадия Леонтьевича Соболева «Тайна “немецкого золота”».

1

195

Ленин. Соблазнение России Ленин 20 ноября 1915 года писал в газете «Социал-демократ»: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике до... последней черты... Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России...». Летом 1916 года начальник Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице Глобачев, изучив слухи о подготовке Парвусом забастовок, констатировал: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться, ибо для создания подобного грандиозного движения помимо денег нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет...». Но когда в 1917 году произошла революция, Парвус получил замечательное историческое алиби. И многие верят, что это Парвус на такие маленькие деньги легко разрушил великое государство. На самом деле Ленин и другие большевики-эмигранты жили довольно скудно. В октябре 1916 года (когда Парвус получал деньги от немцев) Ленин жаловался соратникам: «Дороговизна дьявольская, а жить нечем... Если не наладить этого, то я... не продержусь, это вполне серьезно, вполне, вполне». Надо отдать должное Владимиру Ильичу. Большевики не были разборчивы в добывании денег на революцию, но чутье Ленина не обмануло. Он считал Парвуса авантюристом, дела с ним иметь не желал и от его денег отказывался. Вторая фигура — Карл Моор. Сын швейцарского аристократа, он заинтересовался марксизмом, примкнул к социал-демократам, помогал русским революционерам. Полагают, что во время войны он сотрудничал с немецким посланником в Берне. Но уже в те годы российские эмигранты подозревали, что Карл Моор — «немецкий агент». В мае 1917 года Моор передал Заграничному бюро партии большевиков семьдесят три тысячи шведских крон. Ленин деньги не принял. ЦК партии решил: «Предложение Моора отклонить и всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми». Но Заграничное бюро от денег отказываться не хотело. В общей сложности

196

Парвус и Карл Моор взяли у Моора сто четырнадцать тысяч шведских крон (это примерно тридцать три тысячи долларов). Эти деньги в Россию не попали. На них провели в сентябре 1917 года третью Циммервальдскую антивоенную конференцию в Стокгольме. Она была направлена в равной мере и против Германии. Первая конференция левых интернационалистов-социалистов состоялась 5–8 сентября 1915 года в швейцарской деревне Циммервальд. Конференция после долгих дискуссий призвала к миру без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов... В августе 1918 года большевик Григорий Львович Шкловский, работавший в Берне, сообщал Ленину: «Моор — немецкий агент, купленный за деньги агент. Доказательств больше чем достаточно». Ленин писал члену ЦК Карлу Радеку, командированному в Стокгольм: «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно доказано, что он честный человек? Что у него никогда не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами?.. Я очень и очень просил бы принять все меры для строжайшей и документальнейшей проверки этого, тут нет, то есть не должно быть, места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и тому подобного». Но Карл Моор оказался полезен большевикам. Помог вытащить Карла Радека из немецкой тюрьмы (его посадили 15 февраля 1919 года, когда он нелегально приехал в Германию на первый съезд компартии). Дал денег вдове расстрелянного в Баварии Ойгена Левине, главы исполнительного Совета Баварской советской республики. Григорий Шкловский работал тогда в торгпредстве в Берлине. Он писал в сентябре 1921 года Ленину: «Я встретил здесь Моора. Вы, вероятно, помните, что я считал его немецким агентом и протестовал против его поездок в Россию, чем навлек на себя даже гнев т. Радека. Мои дальнейшие наблюдения за ним меня в этом роде деятельности Моора ничуть не разубеждали...». После окончания Гражданской войны и смерти Ленина Моор попросил вернуть ему деньги, которые он одолжил большевикам. Это растянулось на пять лет. Моор приезжал, лечился в Кремлевской

197

Ленин. Соблазнение России больнице, приводил себя в порядок в Доме отдыха ветеранов революции имени Ильича. Последнюю часть суммы решили выплатить решением секретариата ЦК 9 сентября 1927 года. Историки свидетельствуют: по сей день не найдено ни одного подлинного документа (фальшивок сколько угодно) о контактах Ленина и его окружения с немецким правительством и о получении от него денег. А как же история с возвращением большевиков-эмигрантов в Россию весной семнадцатого через территорию Германии, вражеского государства? Разве это не доказательство преступного сговора с врагом? Сотрудничества не было, но стремление большевиков свергнуть царскую власть соответствовало интересам кайзеровской Германии. Вот почему в семнадцатом году немцы разрешили большевикам-эмигрантам проехать через свою территорию, хотя должны были их арестовать как граждан враждебного государства. Грянула Февральская революция. Ленин отчаянно стремился в Россию. Было два пути — через Англию и Германию. Понимал: англичане обязательно арестуют — за антивоенную позицию. Так, может быть, немцы по той же причине пропустят?

6 марта 1917 года страшно возбужденный известиями из России Ленин писал своей любимой женщине и соратнику Инессе Арманд: «По-моему, у всякого должна быть теперь одна мысль: скакать. А люди чего-то ждут. Конечно, нервы у меня взвинчены сугубо. Да еще бы! Терпеть, сидеть здесь... Я уверен, что меня арестуют или просто задержат, если я поеду под своим именем... В такие моменты, как теперь, надо уметь быть находчивым и авантюристом... Есть много русских богатых и небогатых русских дураков, социал-патриотов и т. п., которые должны попросить у немцев пропуска — вагон до Копенгагена для разных революционеров. Почему бы нет?.. Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что дадут!» Александра Коллонтай писала из Петрограда Ленину и Крупской:

198

Парвус и Карл Моор «Дорогой Владимир Ильич и дорогая Надежда Константиновна! Вот уже неделя, что нахожусь в водовороте новой России, яркость и сила впечатлений такова, что передать ее даже не пытаюсь... Народ переживает опьянение совершенным великим актом. Говорю “народ”, потому что на первом плане сейчас не рабочий класс, а расплывчатая, разнокалиберная масса, одетая в солдатские шинели. Сейчас настроение диктует солдат, солдат создает и своеобразную атмосферу, где перемешивается величие ярко выраженных демократических свобод, пробуждение сознания гражданских равных прав и полное непонимание той сложности момента, какой переживаем... “Мы — уже у власти” — таково самодовольно ошибочное настроение у большинства в Совете...». Читая эти письма, Ленин еще больше рвался в Россию. Очень щепетильный в вопросах морали меньшевик Юлий Мартов предложил обменять русских эмигрантов из Швейцарии на интернированных в России гражданских немцев и австрийцев. Представители Германии дали согласие. Исполнительная комиссия Центрального эмигрантского комитета отправила телеграмму министру юстиции Временного правительства Александру Федоровичу Керенскому с просьбой разрешить проезд через Германию. Подготовка к возвращению русской эмиграции из Швейцарии в марте и апреле семнадцатого проходила гласно и обсуждалась в прессе. Англичане и французы (союзники России) отказались пропустить русских социалистов — противников войны — через свою территорию. Немецкие власти согласились. Не потому, что немецкой разведке удалось заагентурить русских эмигрантов, — не стоит переоценивать успехи немецких разведчиков. Возвращение в Россию очевидных противников войны было на руку Германии. Немцам и вербовать никого не надо было! Немцы решили пропустить эмигрантов через свою территорию. В Берлине жаждали сепаратного мира с Россией. 29 марта 1917 года канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег говорил в рейхстаге: — У нас нет ни малейших оснований враждебно относиться к борьбе русского народа за свободу или желать возвращения авто-

199

Ленин. Соблазнение России кратического старого режима. Наоборот, мы хотим, насколько это в наших силах, помочь нашему восточному соседу в деле строительства счастливого будущего и избавления от английского засилья. Германия всегда была и остается готова заключить почетный мир с Россией. Но Ленин (германский шпион — каким его считают) ничего об этом не знал. Переживал: «В Россию, должно быть, не попадем!!! Англия не пустит. Через Германию не выходит». Ленин упросил швейцарского социалиста Фрица Платтена взять на себя все хлопоты.

2 апреля 1917 года МИД Германии разрешил обмен русских эмигрантов на интернированных в России немцев и австрийцев. 5 апреля германское военное командование обещало без проверки документов пропустить шестьдесят русских эмигрантов. Германия очень рассчитывала, что радикальные русские социалисты выведут Россию из вой­ ны, что позволит перебросить все силы на Западный фронт. Поездка вовсе не была тайной. Напротив, русские эмигранты запросили мнение левых партий других стран. Видные социалисты из Швейцарии, Франции, Швеции, Норвегии подписали «Протокол о поездке», поддержав право русских товарищей проехать в Россию через Германию. Протокол опубликовали газеты в Стокгольме. А вот деньги на поездку собрали с трудом. Иначе говоря, немецкого золота в кошельке не оказалось. В результате не выбрали немецкую квоту в шестьдесят человек.

9 апреля 1917 года Берн покинули пятьдесят два человека. Из них большевиков — девятнадцать. Остальные — эсеры и меньшевики. Они тоже убедились в том, что нет иного пути попасть в Россию. Помимо Ленина через Германию проехали еще три группы политических эмигрантов. В общей сложности таким путем вернулись на родину 159 человек. Юлий Мартов вернулся в Россию 9 мая. Большевики составляли меньшинство. Почему именно их обвинили в предательстве? Ехали по маршруту: Готмадинген — Штутгарт — Франкфурт-наМайне — Берлин — Штральзунд — Засниц — на берегу Балтийского моря, оттуда на пароме — в Стокгольм. Вот здесь с Лениным пожелал увидеться Парвус. И Ленин наотрез отказался! Вечером 16 апреля он

200

Парвус и Карл Моор прибыл в Петроград, где ему устроили торжественную встречу. И то­ гда Владимир Ильич впервые осознал, что он — вождь. Александра Коллонтай была среди встречающих на Финляндском вокзале в Петрограде 3 апреля 1917 года. Она вручила Ленину букет цветов, с которыми тот не знал что делать. Коллонтай пожала ему руку, но кто-кто сказал: — Да хоть поцелуйтесь с Ильичем!

4 апреля Ленин подробно отчитался о поездке на заседании исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Депутаты его действия одобрили. И вот еще одно подтверждение, что никакого сотрудничества с немцами не было. В тот момент Ленин категорически возражал против сепаратного мира с Германией: — Кайзера Вильгельма считаю кровопийцей, и, конечно же, не может быть разговора о сепаратном мире с ним — это бессмысленно. Ленинцы против сепаратного мира. Очень быстро Ленин изменил свою точку зрения — но не под влиянием немецких денег, а потому, что своим блистательным чутьем ощутил настроения солдатской массы. И первым угадал: вот что способно привлечь миллионы людей в серых шинелях на сторону большевиков. Но в острой политической борьбе семнадцатого года обвинение в работе на немцев было самым надежным. Именно так противники большевиков пытались объяснить причины внезапного успеха ленинской партии. «Ленин и его группа сейчас очень богаты, — удивлялся помощник Керенского известный социолог Питирим Сорокин, — количество большевистских газет, памфлетов, прокламаций значительно возросло... Откуда деньги — вот в чем вопрос». Финансовые отчеты партии большевиков сохранились. Летом семнадцатого следователи Временного правительства их тщательно проверяли. Большевики пополняли кассу с помощью займов и пожертвований. В Союзе трактирщиков заняли 20 тысяч рублей и возобновили выпуск «Правды». Деньги на издание армейских большевистских газет под давлением войсковых комитетов давали командующие фронтами, причем давали по 100 тысяч рублей. В мае купили за 225 тысяч рублей типографию на Кавалергардской улице.

201

Ленин. Соблазнение России 31 августа 1917 года в протоколе заседания ЦК записали: «Организационное бюро сделало доклад, из которого выяснилось, что состояние кассы ЦК весьма слабое (наличность около 30 000), что отдельные предприятия плохо ведут отчетность, а потому очень трудно определить имущественное состояние...».

25 октября 1917 года в кассе большевиков оставалось всего восемь тысяч рублей... «Я никогда не считал большевиков “продажными агентами немецкого правительства”, как их именовала правая и либеральная пресса, — писал философ Федор Степун, видная фигура во Временном правительстве. — Мне они всегда представлялись столь же честными и идейно стойкими, сколь и предельно аморальными революционерами». Ленин понял: если что-то и может привлечь солдат на сторону большевиков, то только обещание закончить войну, демобилизовать армию и отпустить одетых в серые шинели крестьян домой — к семьям и земле. Сколько бы его ни обвиняли в отсутствии патриотизма, в пораженчестве и прямом предательстве, на митингах Ленин повторял вновь и вновь то, что от него хотели слышать: — Товарищи солдаты, кончайте воевать, идите по домам. Установите перемирие с немцами и объявите войну богачам! Будущий знаменитый писатель Илья Григорьевич Эренбург печатал в московских газетах статьи, в которых писал о Ленине без тени почтения: «Лет десять тому назад юнцом наивным и восторженным прямо из Бутырской тюрьмы попал я в Париж. Утром приехал, а вечером сидел уж на собрании в маленьком кафе “ Avenue d’Orleanes”. Приземистый лысый человек за кружкой пива, с лукавыми глазами на красном лице, похожий на добродушного бюргера, держал речь. Сорок унылых эмигрантов, с печатью на лице нужды, безделья, скуки, слушали его, бережно потягивая гренадин. “Козни каприйцев”, легкомыслие “впередовцев” тож “отзовистов”, соглашательство “троцкистов” тож “правдовцев”, “уральские мандаты”, ”цека, цека, ока” — вещал оратор, и вряд ли кто-либо, попавший на это собрание не из Бутырок, а просто из Москвы, понял бы сии речи».

202

Парвус и Карл Моор Анжелика Балабанова, видный деятель Коминтерна, совсем невысоко ценила митинговые успехи вождя русской революции: «Из всех русских революционеров Ленин внешне казался самым бесцветным. Его выступления в то время также не произвели на меня никакого впечатления ни манерой подачи, ни содержанием. Троцкий, с которым я познакомилась позднее, был гораздо более яркой фигурой и эффектным оратором, хотя некоторые его манеры и его самоуверенность временами меня раздражали». «Современники по-разному оценивали Ленина как оратора, но все признавали его умение воздействовать на внимающую толпу, — вспоминал один из меньшевиков. — И это достигалось не фиоритурами голоса, не красочностью стиля, а простейшим ораторским приемом — многократным повторением одной мысли, фразы, как бы ввинчиваемой в голову слушателя. Элементарность, бранчливость, безапелляционность ленинских речей заражали одних жгучей ненавистью к воображаемым врагам, у других вызывали ощущение сюрреальности происходящего». Похоже, на этих оценках лежит отпечаток личного отношения к Ленину. Я, разумеется, не мог его слышать. Но даже чтение неправленых стенограмм его выступлений (они были извлечены из спецхрана после перестройки) открывает невероятную энергетику его речи, спрессованность мысли — ни одного лишнего слова! Могу себе представить, как его выступления завораживали слушателей. Даже по этим стенограммам можно понять, почему к Ленину прислушивалось все больше и больше людей. Число его сторонников росло с каждым днем. Многие уверены, что это большевики развалили армию — по заданию немецкого генерального штаба. В реальности к лету семнадцатого русская армия наступать уже точно не могла. В лучшем случае — держать оборону и сковывать немецкие силы. Но союзники допустили роковой просчет. Они требовали перехода в наступление. И это последнее, летнее наступление семнадцатого года погубило русскую армию. И как это происходило на протяжении всей войны, сразу на­ шли виновного — внутреннего врага. Летом семнадцатого в работе на немцев обвинили большевиков.

203

Ленин. Соблазнение России Министр юстиции Временного правительства Павел Николаевич Переверзев передал газетам подготовленные его аппаратом материалы о связях большевиков с немцами. Утром газета «Живое слово» опубликовала от имени бывшего большевика и депутата Государственной думы Григория Алексеевича Алексинского и бывшего народовольца, затем члена ЦК партии эсеров Василия Семеновича Панкратова материал под заголовком «Ленин, Ганецкий и компания — шпионы!» Вот что писало «Живое слово»: «16 мая 1917 года начальник штаба Верховного главнокомандующего препроводил военному министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16-го Сибирского стрелкового полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику Разведывательного отделения штаба Верховного главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6-й армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией... Офицеры Германского генерального штаба... ему сообщили, что такого же рода агитацию ведет в России агент Германского генерального штаба... Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подрыву доверия русского народа к Временному правительству... Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц. Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфанд). В Петрограде — большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский, родственница Ганецкого — Суменсон. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через “Disconto Gesellschaft” в Стокгольм (“Nya-Banken”), а отсюда в Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2 000 000 рублей. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами». «Газеты, — вспоминал Питирим Сорокин, — опубликовали документы, подтверждающие, что перед возвращением в Россию боль-

204

Парвус и Карл Моор шевистские лидеры получили большие суммы денег от немецкого генерального штаба. Новость вызвала всеобщее и единодушное негодование.

— Изменники! Немецкие шпионы! Убийцы! Смерть им! Смерть большевикам!» Утром 5 июля войска захватили редакцию «Правды». Толпа устроила погром в «немецком гнезде».

7 июля были выданы ордера на арест видных большевиков, начиная с Ленина. Он обреченно сказал Льву Троцкому: — Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент. Борис Владимирович Никитин, начальник контрразведки Петроградского военного округа, считал лидеров большевиков платными немецкими агентами. Никитин прихватил с собой помощника прокурора, пятнадцать солдат и поехал на квартиру Ленина. Владимир Ильич, спасаясь от ареста, исчез. Многие обвиняли его в трусости, в том, что он сбежал в решающий момент. «Одной из главных причин того, что симпатии к Ленину лично, а следовательно и к большевикам, в это время сильно пали, я вижу в его нежелании предстать перед судом, — вспоминал польский социалист Вацлав Сольский, член Минского Совета рабочих и солдатских депутатов. — На массы такого рода вещи, а в поведении Ленина массы усматривали прежде всего личную трусость, — действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Ленина на митингах гораздо реже обвиняли в том, что он германский агент, чем в том, что он струсил и спрятался в то время, когда его друзья и товарищи по партии арестованы». Казнь старшего брата, Александра Ульянова, возможно, наложила неизгладимый отпечаток на психику Владимира Ильича. Но вот Крупская, судя по воспоминаниям Никитина, нисколько не испугалась: «Оставив на улице две заставы, мы поднялись с тремя солдатами по лестнице. В квартире мы застали жену Ленина Крупскую. Не было предела наглости этой женщины. Не бить же ее прикладами. Она встретила нас криками: “Жандармы! Совсем как при старом режиме!” и не переставала отпускать на ту же тему свои замечания в продолже-

205

Ленин. Соблазнение России ние всего обыска... Как и можно было ожидать, на квартире Ленина мы не нашли ничего существенного». «Велась и пропаганда посредством кино, — вспоминал современник. — Отчетливо помню фильм о том, что в России произошла революция, но революции угрожает опасность со стороны Германии, которая засылает своих агентов и самый опасный из них выступает в Петрограде. Фамилия Ленина в фильме не произносилась, но актер был на него похож и произносил большевистские речи. Картина была интересная, актеры прекрасно играли. Она шла очень долго, все о ней говорили». После войны генерал Эрих Людендорф, который руководил всеми операциями немецкой армии на Восточном фронте, утверждал, что Ленин и Троцкий были тайными агентами правительства Германии. Если Людендорф писал это всерьез, значит, немецкие разведчики надули своего генерала, уверяя, что им удалось заагентурить большевиков. Цену себе набивали! Теперь уже известно, что успехи немецких разведчиков на Восточном фронте были очень скромными. Ленин не отказался бы от немецких (и от любых иных) денег — в денежных делах он не был щепетилен. Он заключил бы союз с самим дьяволом, если бы это помогло ему совершить революцию и взять власть. И точно так же забыл бы о своих обязательствах. Конечно, революция в России была спасением для немецкой армии, которая смогла перебросить части на Запад, чтобы противостоять Антанте. Но Ленин требовал прекратить войну не ради немецких денег, а потому, что солдаты не хотели воевать! В 1917 году действующая армия насчитывала больше семи миллионов человек, и от них зависела судьба страны. Они мечтали вернуться домой и разделить между собой помещичьи и государственные земли. Ленин понял: только обещание немедленно закончить войну позволит привлечь солдат на сторону большевиков. Министр юстиции Временного правительства и верховный прокурор Павел Николаевич Малянтович распорядился: «Ульянова-Ленина Владимира Ильича арестовать». Ленин и близкий к нему Григорий Евсеевич Зиновьев, член ЦК и один из редакторов «Правды», скрылись из города, боясь суда и тюрьмы.

206

Парвус и Карл Моор Матросы Балтийского флотского экипажа, встречавшие Ленина на Финляндском вокзале, опубликовали в газетах заявление: «Узнав, что господин Ленин вернулся к нам в Россию с соизволения его величества императора германского и короля прусского, мы выражаем свое глубокое сожаление по поводу нашего участия в его торжественном въезде в Петербург. Если бы мы знали, какими путями он попал к нам, то вместо торжественных криков “ура” раздались бы наши негодующие возгласы: “Долой назад в ту страну, через которую ты к нам приехал”».

22 июля 1917 года газеты опубликовали постановление прокурора Петроградской судебной палаты о привлечении Ленина и его соратников к суду: «Следствием добыты данные, которые доказывают, что в России имеется большая организация шпионажа в пользу Германии... В данных предварительного следствия имеются прямые указания на Ленина как германского агента... На основании изложенных данных, а равно данных, не подлежащих пока оглашению, Владимир Ульянов (Ленин), Овсей ГиршАронов-Апфельбаум (Зиновьев), Александра Михайловна Коллонтай, Мечислав Юльевич Козловский, Евгения Маврикиевна Суменсон, Гельфанд (Парвус), Яков Фюрстенберг (Куба-Ганецкий), мичман Ильин (Раскольников), прапорщик Семашко, Сахаров и Рошаль обвиняются в том, что в 1917 году, будучи русскими гражданами, по предварительному между собой и другими лицами уговору, в целях способствования находящимся в войне с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошли с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для боевой способности армии...». Временная комиссия назначила следственную комиссию. Она работала с июля по октябрь. Допросили две сотни человек. Материалы следственной комиссии составили 21 том. Комиссия не закончила работу и выводов не сделала. Но из материалов следует, что оснований для обвинений против большевиков было два. Показания прапорщика Ермоленко и казавшаяся подозрительной телеграфная переписка тор-

207

Ленин. Соблазнение России говой компании все того же Парвуса в Стокгольме с представительством в Петрограде. Бывший прапорщик 16-го Сибирского стрелкового полка Дмитрий Спиридонович Ермоленко был задержан в мае 1917 года при попытке перейти линию фронта. Ермоленко служил в военной контрразведке, потом в полиции. Он попал в немецкий плен в ноябре 1914 года. В январе 1916 года согласился работать на немцев и был отпущен. На допросах рассказал, что обещал немцам добиться сепаратного мира с Германией и отделения Украины. Дали ему полторы тысячи рублей. Скромная сумма для такой масштабной задачи... Прапорщик утверждал, что два германских офицера сказали ему: Ленин послан в Россию с той же целью, работать будете вместе. Профессиональные контрразведчики ему не поверили. Ермо­ленко был контужен еще в русско-японскую войну и производил впечатление психически нездорового человека. Начальник контрразведки Петроградского военного округа Никитин писал: «Я увидел до смерти перепуганного человека, который умолял его спрятать и отпустить. Я его отпустил. Пробыв в Петрограде не больше суток, он уехал в Сибирь». Но российские газеты только и писали, что о работе Ленина на врага. Немецкий посланник в Копенгагене Ульрих Брокдорф-Ранцау (будущий министр иностранных дел Германии) отправил в Берлин шифротелеграмму: «Служат ли в генеральном штабе офицеры, которые рассказали прапорщику Ермоленко, что Ленин — немецкий шпион?» МИД секретно информировал своего посланника, что все это выдумка. Но тут Временное правительство сообщило, что большевики получают деньги из Германии через экспортно-импортную компанию Парвуса в Стокгольме: «Военной цензурой установлен обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами. Доверенные лица германского генштаба в Стокгольме: Парвус и большевик Яков Фюрстенберг, известный под фамилией Ганецкий. В Петрограде — большевик Козловский. Он главный получатель немецких денег, переводимых из Берлина через Стокгольм».

208

Парвус и Карл Моор Имена известные. Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг) входил в состав Заграничного представительства партии большевиков в Стокгольме. Представительство образовали 31 марта 1917 года по предложению Ленина в таком составе: Вацлав Воровский, Яков Ганецкий, Карл Радек. Находилось оно в Стокгольме. Они издавали бюллетень «Русская корреспонденция “Правды”» и «Вестник русской революции». К социал-демократам Ганецкий присоединился на год раньше Троцкого и на два года раньше Сталина, на V съезде РСДРП был избран кандидатом в члены ЦК. Мечислав Юльевич Козловский — председатель Выборгской районной думы в Петрограде, член исполкома Петроградского Совета и ЦИК первого созыва (после революции — член коллегии наркомата юстиции). В Петрограде начались аресты. Противники большевиков торжествовали: наконец-то стало ясно, как немецкие деньги попадают к Ленину!.. Но анализ телеграмм, проведенный в более спокойной обстановке современными историками, неопровержимо доказывает, что они не зашифрованы. Это чисто коммерческая переписка. В революционных делах Парвус не преуспел, зато основал в Стокгольме экспортно-импортную фирму. «Русских граждан в Копенгагене этой осенью было очень много, — вспоминал видный большевик Александр Гаврилович Шляпников, будущий член ЦК и нарком. — Сюда съехались все спекулянты, все мародеры и богачи военного времени. Спекулировали главным образом предметами питания и немецкими фабрикатами (краски, лекарства, канцелярские принадлежности и т. п.). Появился особый слой богачей — “гуляшники”, это спекулянты особого рода “военными” консервами, умевшие сбывать их в Германию. Социалисты также не отставали от военных доходов. Так немецкий социалист, известный в свое время в России, Парвус уже нажил не один миллион и начал жертвовать и учреждать полезные предприятия». Парвус нанял сидевшего без денег большевика Ганецкого. Компания вывозила в Россию медикаменты, термометры, шприцы, дам-

209

Ленин. Соблазнение России ское белье и даже карандаши. В войну все превратилось в дефицит. А юрист Козловский — в свободное от революции время — представлял интересы компании в Петрограде. Они обменивались телеграммами, в которых шла речь о денежных переводах и товарных поставках. Всю эту историю затеяли французские контрразведчики, встревоженные ситуацией в России. Они заинтересовались телеграфной перепиской стокгольмской компании Парвуса с Петроградом. Читая телеграммы, французские контрразведчики решили, что они написаны шифром: слишком много цифр. Они поделились с русскими коллегами своими подозрениями: речь идет о тайном финансировании немцами партии большевиков. Анализ телеграмм и банковских счетов подтверждает: деньги шли. Но не из Берлина большевикам, а исключительно в обратном направлении! Финансовый агент компании в России Евгения Маврикиевна Суменсон (ее тогда тоже арестовали) занималась переводом денег из Петрограда в Стокгольм! Это была плата за товары, которые Парвус и Ганецкий поставляли в Россию. Вот эти телеграммы.

4 мая 1917 года Ганецкий телеграфировал в Петроград Суменсон: «Больше месяца нет сведений. Деньги крайне нужны». Фирма требовала отчета о продажах и перевода вырученных средств.

7 мая 1917 года Ганецкий телеграфировал Суменсон: «Телеграфируйте немедленно какое количество получили оригинала карандашей какое продали. Точную отчетность пришлите письменно». Карандаши — это не шифр. Карандаши в Росси. поставлялись немецкие. После начала войны они продавались через Швецию.

5 июля 1917 года Суменсон телеграфировала в Стокгольм Ганецкому: «Нестле не присылает муки. Хлопочите». Фирма Парвуса поставляла в России продукцию существующей и по сей день швейцарской компании «Нестле» — и в том числе мучные смеси для детей...

210

Парвус и Карл Моор Петроградская судебная палата и печать обвинили Ганецкого и Козловского в том, что они передавали полученные Парвусом от немецких властей деньги Ленину и большевикам. Ганецкого обвиняли в спекуляции и контрабанде. В газете «День» публицист Давид Заславский в статьях «Наивные», «Нечестные и наивные», «Гримм и гримированные» писал, что Ганецкого в Копенгагене привлекли к суду за мошенничество и контрабанду и что он помогал германскому агенту Парвусу.

22 июня «Правда» опубликовала телеграмму Ганецкого из Стокгольма: «Разоблачение Заславского в “Дне” — нечестная клевета. Никогда не судился за контрабанду и за мошенничество. Как заведующий экспортной фирмой был административно оштрафован за несоблюдение формальностей при отправке медикаментов в Россию. Травля Заславского как политическая кампании ясна. Моя деятельность в Копенгагене хорошо известна всем знающим меня там товарищам. Считаю недостойным оправдываться перед клеветническими нападками бульварного журналиста». Карл Радек, который находился в Стокгольме и хорошо знал, кто и как зарабатывал там деньги, писал Ленину: «Понятно, что на нашу точку зрения влияет глупая уверенность, что Ганецкий занимался торговлей не для личной наживы, а для того, чтобы помогать материально партии... Отношения его к Парвусу чисто деловые, никогда с политикой не имели ничего общего...».

8 августа 1917 года ЦК партии большевиков вывел Ганецкого из числа членов Заграничного представительства. Его дело передали партийной комиссии.

5 октября 1917 года на заседании ЦК решили: «Решено избрать комиссию для рассмотрения вопроса о Козловском и Ганецком. В комиссию избраны Троцкий и Коллонтай; третьим предполагается послать кого-либо из поляков». Исполнительный комитет польских социал-демократов в России 28 ноября 1917 года за подписью Феликса Дзержинского и Иосифа Уншлихта переслал в ЦК партии большевиков заключение своей комиссии, которая настаивала на полном оправдании Ганецкого: кон-

211

Ленин. Соблазнение России такты с Парвусом поддерживало множество русских социалистов, и никому не предъявлялись претензии; датские власти арестовали Ганецкого и приговорили его к штрафу за экспорт в Россию медикаментов, вывоз которых в тот момент был запрещен: в мирное время их можно было экспортировать, в военное — следовало получить лицензию.

21 ноября 1917 года Ганецкий сам дал письменные показания. Он рассказал, что, находясь за границей, бедствовал. Парвус взял его управляющим в экспортную фирму «Handels og Exportkompan’iet», которая вывозила в Россию товары, главным образом медикаменты, термометры и шприцы. Ганецкий получал четыреста крон в месяц и процент с прибыли. В начале 1917 года Ганецкий заплатил штраф, но ему пришлось уехать из Дании... «Г-жа Суменсон является поверенной фирмы, — рассказал Ганецкий. — Фирма эта занялась продажей медикаментов нашей фирмы в России. Я Суменсон раньше не знал. Она типичная буржуйка, абсолютно никакого отношения ни к какой политической партии никогда не имела. Как поверенная своей фирмы, она честно исполняла свои обязанности и стала невинной жертвой во всей этой клевете».

29 ноября 1917 года на заседании ЦК партии решили полностью реабилитировать Ганецкого, но записали в протокол: «Вносится дополнительное предложение не назначать т. Ганецкого ни на какие ответственные должности, а предоставить ему идти работать в низы, и пусть тогда его выдвигают низы на ответственный пост». Предложение было голосованием отвергнуто. Решение по делу Козловского комиссия ЦК в составе Александры Коллонтай, Мечислава Бронского (представитель поляков в Петроградском комитете партии) и Петра Стучки (представитель латышских социал-демократов) вынесла 25 октября 1917 года: «Никаких коммерческих сношений с Парвусом т. Козловский не имел, никаких денег посредственно или непосредственно т. Козловский не получал... С Ганецким имел т. Козловский денежные отношения и то лишь профессионального характера. Тов. Козловскому предложено было т. Ганецким как заведующим экспортно-торговой конторой быть юрисконсультом этого общества за месячное возна-

212

Парвус и Карл Моор граждение. Никакого финансового участия в этом предприятии т. Козловский не принимал». На шпиономании, охватившей Россию, тогда неплохо зарабатывали. Самой успешной с коммерческой точки зрения сделкой оказалась продажа американцам коллекции фальшивок, которая вошла в историю как документы Сиссона. Эдгар Сиссон прибыл в Россию в ноябре 1917 года. Он представлял Комитет общественной информации и должен был пропагандировать политику президента США Вудро Вильсона. Сиссон не знал русского языка и был очень доверчив. Он заплатил двадцать пять тысяч долларов (большие по тем временам деньги) за документы о сотрудничестве большевиков, которые уже взяли власть в России, с немцами. Эти пачку материалов он принес американскому послу в Петрограде Дэвиду Фрэнсису, бывшему губернатору Миссури. Тот сообщил в Вашингтон 10 декабря 1917 года: «Только что узнал из заслуживающего доверия источника, что правительство в Смольном находится под абсолютным контролем германского генерального штаба». Четыре дня подряд материалы шифром передавались в Вашингтон. Когда их расшифровали, отнесли государственному секретарю США Роберту Лансингу. Американские политики решили, что эти материалы объясняют, почему большевики подписали с немцами мир в Брест-Литовске: Ленина и Троцкого купили. Удивительным образом в Вашингтоне не потрудились подвергнуть полученные материалы элементарной экспертизе. А ведь сначала эти бумаги принесли в Петрограде британскому дипломату Роберту Брюсу Локкарту. Неплохо разбиравшийся в российских делах, он сразу признал эти материалы фальшивкой и ничего не заплатил. Известный российский историк профессор Виталий Иванович Старцев, проделав огромную работу, установил, что так называемые документы Сиссона сочинил умелый беллетрист Фердинанд Антоний Оссендовский. Потом он уехал в родную Польшу. А его напарник — бывший эсер Евгений Петрович Семенов предлагал его продукцию иностранным дипломатам. Польстились американцы, самые богатые и самые несведущие в российских делах...

213

Ленин. Соблазнение России Евгений Семенов в эмиграции уверял, что получал документы от человека, работавшего в Смольном. Он опубликовал в 1921 году серию статей в газете «Последние новости», которую Павел Милюков издавал в Париже: «Вначале работа была очень трудная, опасная именно вследствие беспорядка, царившего и в Смольном, и в штабах и комиссариатах (министерствах). Крайняя осторожность заставляла наших друзей и нас самих ограничиваться в первые недели копиями, которые наши друзья со страшным риском снимали с поступавших в Смольный бумаг, циркуляров, писем и так далее... Когда Совет Народных Комиссаров решил переехать в Москву, в Смольном началась лихорадочная работа по упаковке архивов, бумаг и т. п. Все было уложено и упаковано в особые ящики... Друзья заметили, в каких ящиках находились интересные для нас документы, и под строгим секретом сообщили оберегавшим ящики матросам, что именно в этих ящиках спрятано перевозимое в Москву золото! Конечно, в ту же ночь большинство ящиков оказалось взломанными и затем кое-как закрытыми и даже незаколоченными. Наши друзья не преминули этим воспользоваться и достали из ящиков несколько оригинальных документов». Вся эта драматическая история — липа. Документы Сиссона только несведущему человеку кажутся подлинными: бланки, печати, подпи­ си, номера исходящих и входящих бумаг... Профессиональные историки быстро обнаружили, что это фальшивка. Автор перестарался — он придумал не только содержание писем, но и служебные бланки никогда не существовавших в Германии ведомств и разведывательных служб. Американский дипломат Джордж Кеннан, посвятивший жизнь изучению России, обратил внимание на то, что и немецкие и русские «документы» напечатаны на одних и тех же пишущих машинках... «Социал-демократическое правительство послевоенной Германии в 1919 году, — пишет профессор Старцев, — опубликовало собственный памфлет, камня на камне не оставивший от брошюры “Германо-большевистский заговор” Сиссона. Немцы доказали, что упоминающиеся там немецкие разведывательные учреждения никогда не существовали в составе немецкой армии, а офицеры, якобы подписы-

214

Парвус и Карл Моор вавшие предписания для выполнения их большевиками, не числились на службе. Они опубликовали подлинные штампы и печати сходных немецких разведывательных учреждений рядом с печатями и штампами с “документов Сиссона”. И каждый мог убедиться, что последние являются подделками...». «Забавно, — отмечает Старцев, — что после перестройки эти материалы попали в Россию и были приняты за чистую монету». К этому времени в Соединенных Штатах уже пришли к выводу, что это фальшивка...

7 ноября 1917 года первый нарком Советской России по иностранным делам Лев Троцкий предложил всем воюющим державам заключить мир. Военные миссии союзных стран выразили протест: это нарушение договора от 5 сентября 1914 года, когда страны Антанты обязались не заключать сепаратный мир. Совнарком принял решение: «1 декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести с немцами переговоры одни».

2 (15 по новому стилю) декабря 1917 года советское правительство подписало перемирие с державами Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Турция). Боевые действия приостановились на всех фронтах от Балтийского до Черного моря.

25 января 1918 года в газетах появился «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря». Инициаторами были Наркомат просвещения и Наркомат по иностранным делам. Чичерин представил большую записку в Совнарком: «Польза, которую принесет замена юлианского календаря принятым почти во всем мире григорианским, с точки зрения международного общения настолько велика и разнообразна и вместе с тем настолько очевидна, что обосновывать ее нет никакой надобности. Достаточно сказать, что григорианский календарь уже при прежнем режиме был принят в военном и коммерческом флоте и употреблялся в различных случаях прежними министерствами иностранных дел, финансов, путей сообщения и внутренних дел... Вопрос о введении в России нового стиля возбуждался не раз и был довольно близок к разрешению еще в 1830 году...

215

Ленин. Соблазнение России Основным препятствием было опасение, что введение григорианского счисления будет истолковано как уступка православия католичеству... При твердом намерении Советской власти не вмешиваться в дела самоуправляющейся церкви вопрос рассматривается исключительно с точки зрения светской, при полном представлении церкви решить вопрос об одном или двух стилях как она для себя признает желательным...». С февраля Россия перешла на новый стиль летоисчисления. После 31 января 1918 года старого стиля сразу наступило 14 февраля нового стиля. Теперь должны были начаться собственно мирные переговоры. Троцкий вновь предложил союзным державам принять в них участие, а в случае отказа ясно и четко заявить, почему народы Европы должны продолжать проливать кровь на четвертом году войны. Союзные державы не ответили. Советская Россия вступила в переговоры. Они проходили в Брест-Литовске, здесь располагалась Ставка командующего германским восточным фронтом. Когда советская делегация приехала в Брест — города практически не было. Он был сожжен войной, и населения почти не осталось. Основное население Бреста составляли евреи, а их в начале войны командование русской армии выселило из прифронтовой зоны, считая его «ненадежным». Это был опустевший и сгоревший город. Для Советской России переговоры в Бресте — первый дипломатический опыт. Это, собственно говоря, была народная дипломатия. Делегацию (двадцать восемь человек) составили из видных большевиков и левых эсеров, среди которых выделялась Анастасия Биценко, террористка, убившая царского военного министра. В делегацию включили по одному представителю от рабочих, крестьян и военных. Кроме того, в ней состояли два полковника генерального штаба. Австрийские и немецкие офицеры с удивлением взирали на эту пеструю компанию... «Во время первого обеда, — вспоминал начальник штаба германского Восточного фронта генерал Гофман, — напротив меня сидел рабочий, которого явно смущало обилие столового серебра. Он брал то один, то другой прибор, но вилку использовал для ковыряния в зубах. Рядом с принцем Гогенлоэ сидела госпожа Биценко, рядом с ней — кре-

216

Парвус и Карл Моор стьянин с длинными волосами и бородой. На вопрос вестового, какого вина ему налить — белого или красного, попросил того, что крепче». Переговоры начались 9 (22) декабря. Со стороны Германии и Австро-Венгрии переговоры формально вели дипломаты. Фактически позиции определяли военные. Скажем, министр иностранных дел Австро-Венгрии Оттокар фон Чернин заявил, что основные положения русской декларации могут быть взяты за основу.

— Дух революции восторжествовал над материей империализма, — заявил на заседании ВЦИК Советов нарком юстиции левый эсер Исаак Захарович Штейнберг. — Невооруженная революция пошла в стан врагов и говорила с ними не только как с равными, но и как с подвластными... Империализм получил роковой удар! Австрийские и немецкие дипломаты согласились на мир без аннексий и контрибуций. На следующий же день их поправил первый генерал-квартирмейстер генерал пехоты Эрих фон Людендорф, который вместе с генерал-фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом руководил военными действиями Германии: «Я должен выразить свой решительный протест против того, что мы отказались от насильственного присоединения территорий и репараций... До сих пор исправления границ входили в постоянную практику. Я дам своему представителю указание отстаивать эту точку зрения... Я еще раз подчеркиваю, что наше военное положение не требует поспешного заключения мира с Россией. Не мы, а Россия нуждается в мире. Из переговоров создается впечатление, что не мы, а Россия является диктующей стороной. Это никак не соответствует военному положению». Немецкая делегация пошла на попятный.

14 и 15 (27 и 28) декабря немцы предложили свой проект мирного договора. Советская делегация сообщила, что должна информировать Совнарком. «Русские в отчаянии, собираются уезжать, — пометил в дневнике Чернин. — Они думали, что немцы просто откажутся от оккупированных областей и предоставят их русским». Принято считать, что переговорами с немцами занимались исключительно дилетанты. В реальности в Петрограде собрали штабных

217

Ленин. Соблазнение России офицеров, разведчиков, представителей всех фронтов и даже моряков с Балтики и Черноморского флота и отправили в Брест. Это Ленин распорядился командировать профессиональных военных — для работы над текстом будущего мирного договора. Немцы предъявили свои условия: линия фронта становится временной границей между Германией и Россией, большая часть Латвии, Литвы, Польши и Белоруссии остается под контролем Германии... Троцкий не соглашался отдать Германии немалую часть России. Но наркомат по военным делам доложил Совнаркому, что армия утратила боеспособность и придется принять любые условия немцев. У власти находились две партии — большевики и левые эсеры. На совместном заседании центральные комитеты большевиков и левых эсеров предложение готовиться к революционной войне отвергли. «Похабный мир» — это выражение прозвучало на заседании ЦК большевиков из уст Моисея Урицкого.

— Моя рука не поднимется подписать похабный мир, — сказал председатель Петроградской ЧК. Проголосовали за идею Ленина всячески затягивать подписание мира. Для затягивания переговоров, сказал Ленин, нужен затягиватель, и в Брест прибыл новый руководитель советский мирной делегации — нарком по иностранным делам Лев Давидович Троцкий.

9 января 1918 года переговоры возобновились. Немцы считали Россию сильно ослабленной. 10 января Троцкий возразил Рихарду фон Кюльману, статс-секретарю министерства иностранных дел Германии (он начинал когда-то скромным атташе в немецком посольстве в Петербурге): — У нас нет ни возможности, ни намерения оспаривать то обстоятельство, что наша страна ослаблена политикой господствовавших у нас до недавнего времени классов. Но мировое положение страны определяется не только сегодняшним состоянием ее технического аппарата, но и заложенными в ней возможностями, подобно тому, как хозяйственная мощь Германии не может измеряться одним лишь нынешним состоянием ее продовольственных средств... Немецкие дипломаты сразу увидели, что Троцкий приехал не договариваться о мире, а агитировать.

218

Парвус и Карл Моор «Вокруг зданий штаба шла в разных направлениях высокая изгородь из колючей проволоки, — записывал свои брестские впечатления Троцкий. — Во время утренней прогулки я натыкался на надписи: “Застигнутый здесь русский будет застрелен”. Это относилось к пленным. Я спрашивал себя, относится ли надпись также и ко мне — мы были наполовину в плену, — и поворачивал назад». Тем временем возник украинский фактор. В Киеве власть принадлежала Центральной раде. А украинские большевики, собравшись в Харькове, объявили о создании Украинской Социалистической Советской Республики. Москва поддержала большевиков. Центральная рада провозгласила «полную независимость» от России и создание Украинской Народной Республики. Киев пожелал сам вести переговоры о мире. В Брест приехала украинская делегация. Ее возглавлял премьерминистр Украинской Народной Республики Всеволод Голубович.

10 января 1918 года Голубович огласил ноту Центральной рады о непризнании советского правительства и о решении принять участие в мирных переговорах самостоятельно. Вот тут Российской делегации стало ясно, что появилась Украина как самостоятельное государство. Троцкий признал право украинских представителей составить самостоятельную делегацию. В Киеве мечтали подписать мирный договор с немцами, австрийцами, болгарами и турками, потому что для Центральной рады это было международное признание. А немцы думали о том, сколько продовольствия и сырья они могут получить в обмен на договор с Украины... Генерал Гофман представил карту, где была отмечена российская территория, которая должна была остаться под германской оккупацией до конца войны. Россия должна была отказаться от территории Польши, Литвы, части Латвии, Эстонии и Белоруссии. Троцкий не соглашался с намерением Германии отрезать немалый кусок территории. Он выехал в Москву для обсуждений. На заседании ЦК обсуждался вопрос о переговорах с немцами. В протоколе записали: «Тов. Ленин предлагает поставить на голосование, что мы всячески затягиваем подписание мира.

219

Ленин. Соблазнение России Ставится на голосование. За — 12, против 1. Ленин: При этом затягиваем мир прелиминарный [предварительный — Л. М.] в мир постоянный хотя бы путем уплаты 1 000 000 000 рублей. Тов. Троцкий предлагает поставить на голосование следующую формулу: мы войну прекращаем, мир не заключаем, армию демобилизуем. Ставится на голосование. За — 9, против 7». На совместном заседании ЦК большевиков и левых эсеров еще раз одобрили формулу Троцкого «Войны не вести, мира не подписывать, армию демобилизовать». «Известия» процитировали слова Троцкого, сказанные на III съезде Советов: — «Похабного мира» быть не может, может быть лишь несчастный мир. Троцкий рассказывал на VII съезде партии: — Перед последней поездкой в Брест-Литовск мы все время обсуждали вопрос о дальнейшей нашей тактике. И только один голос в Центральном Комитете раздавался за то, чтобы немедленно подписать мир: это голос Зиновьева. Он говорил совершенно правильно со своей точки зрения, я с ним был совершенно согласен. Он говорил, что оттягиванием мы будем ухудшать условия мира, подписывать его нужно сейчас. Но большинство сказало: нет, продолжайте ту же политику агитации, затягивания и так далее...

23 января 1918 года в Берлине генерал-фельдмаршал Гинденбург заявил: — Если русские будут и в дальнейшем затягивать переговоры, нам надо возобновить военные действия. Это приведет к падению большевистского правительства, а те, кто придет к власти после него, вынуждены будут заключить мир. Основные усилия немцы употребили для подготовки договора с Украинской Народной Республикой. А за Киев уже шли бои, большевики успешно теснили войска, оставшиеся верными Центральной раде.

220

Парвус и Карл Моор 8 февраля австрийцы предупредили Троцкого, что вот-вот подпишут мир с Украиной. Троцкий телеграфировал Ленину: «Договор с Радой готов. Подписания его можно ожидать с часу на час. Только точные и проверенные данные, что Киев в руках советской власти, могли бы помешать этому. Дайте знать на Украину, что подписание договора обеспечит центральным державам возможность постоянного вмешательства в судьбы Украины. Только немедленное и окончательное уничтожение Рады может сорвать заговор против украинского народа». Украинской делегацией в Брест-Литовске руководил Александр Александрович Севрюк, представлявший партию социалистов-революционеров, член Центральной рады. После заключения договора он будет назначен послом Украинской Народной Республики в Берлин. В ночь на 9 февраля 1918 года Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария подписали с делегацией Украинской Народной Республики мир и договор о помощи, после чего немецкие войска вошли на территорию Украины. Секретным соглашением Киев обещал поставить Германии и Австро-Венгрии около миллиона тонн зерна, полмиллиона тонн мяса.... Договор с Украиной австрийцы называли «хлебным миром». Австрийская делегация получила из Вены твердое указание подпи­ сать мир с Россией, несмотря на сопротивление немцев. В Берлине министр Чернин уговаривал германскую делегацию умерить требования. Немцы ответили: — Мир, который всем гарантирует владение довоенной территорией, для Германии равносилен поражению. Германское военное командование потребовало предъявить Троцкому ультиматум: или он подписывает мир на немецких условиях, или возобновляются военные действия. И тогда Троцкий произнес свое знаменитое заявление. Под ним, кстати, поставили подписи все члены русской делегации. Троцкий сказал, что Россия не может принять те условия, которые выдвигают Германия и Австро-Венгрия (речь шла о территориальных приобретениях). Троцкий заявил:

221

Ленин. Соблазнение России — Мы более не согласны проливать кровь наших солдат в защиту интересов одного лагеря империалистов против другого... Мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство. Мы выходим из войны... Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих ныне войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру. В то же время мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и АвстроВенгрии, в корне противоречат интересам всех народов... Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австровенгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. Мы не можем поставить подписи Русской Революции под условиями, которые несут гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ. Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилие. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора... Троцкий перед отъездом из Бреста телеграфировал в Петроград: «Председателю Совнаркома Ленину. Переговоры закончились. Сегодня после окончательного выяснения неприемлемости австрогерманских условий наша делегация заявила, что выходит из империалистической войны, демобилизует свою армию и отказывается подписать аннексионистский договор. Согласно сделанному заявлению издайте немедленно приказ о прекращении состояния войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией и о демобилизации на всех фронтах». Петроградский Совет одобрил позицию Троцкого.

14 февраля Троцкий отчитывался перед ВЦИК: — Я думаю, что мы правильно поступили, товарищи! Я не хочу сказать, что наступление Германии исключено. Но я думаю, что по-

222

Парвус и Карл Моор зиция, которую мы заняли в этом вопросе, в очень большой степени затруднила германскому империализму наступление. Но мы можем сказать только одно: если в нашей стране, истощенной, доведенной до отчаянного состояния, если в нашей стране можно поднять дух наиболее революционных жизнеспособных элементов, если возможна у нас борьба за защиту нашей революции, то только в результате того положения, которое создалось сейчас, в результате нашего выхода из войны и отказа подписать мирный договор. Всероссийский Центральный исполнительный комитет — высший орган государственной власти — тоже признал его действия правильными. И тут немцы двинулись вперед. Этого большевики не ожидали. «Большевизм, — записывал в дневнике известный историк профессор Юрий Готье, — настолько дик и тяжел, что даже владычество бронированного немецкого кулака кажется меньшим злом, чем разгул русских горилл. Немцы заняли Минск... Ужасно, если придут немцы; ужасно, если останутся большевики». В Петрограде началась паника. Ждали прихода немцев. 3 марта немецкая авиация совершила налет на Петроград. Одна бомба разорвалась неподалеку от Таврического сада. Новые немецкие условия мира были хуже прежних. Многие партийные организации требовали формировать Красную Армию и вести революционную войну в надежде на помощь поднимающегося пролетариата.

18 февраля 1918 года Ленин пытался поставить вопрос о немедленном предложении мира немцам. Семь голосов «против», шесть «за»... Отложили на следующий день. 19 февраля, когда немцы уже перешли в наступление, вновь спорили, что делать. И тогда Ленин бросил на весы истории всю силу своего убеждения: — никакие потери не имеют значения, лишь бы сохранить власть! Троцкий не был с ним согласен, но, понимая опасность ситуации, воздержался при голосовании. Тогда семь голосов собрало предложение обратиться к немецкому правительству с предложением немедленно заключить мир. Семь «за» (среди них Ленин, Троцкий и Сталин), пятеро «против», в том числе Бухарин и Дзержинский.

223

Ленин. Соблазнение России 22 февраля 1918 года на заседании ЦК Троцкий доложил о предложении французов и англичан содействовать России в войне с немцами. Возник спор. Троцкий с трудом добился принятия своей позиции: «Как партия социалистического пролетариата, стоящего у власти и ведущего войну с Германией, мы через государственные учреждения принимаем все средства к тому, чтобы наилучшим образом вооружить и снарядить нашу революционную армию всеми необходимыми средствами, а для этого добыть их там, где возможно, следовательно, и у капиталистических правительств. При этом Российская соц.-дем. рабочая партия сохраняет полную независимость своей внешней политики, не дает капиталистическим правительствам никаких политических обязательств...». Ленин прислал записку: «Прошу присоединить мой голос за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма».

23 и 24 февраля в жестких спорах ЦК решал, как поступить: подписывать мир или нет. Члены ЦК уходили в отставку, спорили до последнего. Троцкий просил освободить его от обязанностей наркома по иностранным делам. Записали в протоколе: «Тов. Сталин говорит, что он не делает ни тени упрека Троцкому, но все же просит его выждать пару дней... Тов. Ленин предлагает голосовать: ЦК, выслушав заявление тов. Троцкого, вполне мирясь с отсутствием тов. Троцкого во время решений в Совете Народных Комиссаров по иностранным делам, просит тов. Троцкого не отстраняться от других решений. Принято».

24 февраля Ленин и Троцкий подписали постановление Совнаркома: «Согласно решению, принятому Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в четыре с половиной часа утра, Совет Народных Комиссаров постановил условия мира, предлагаемые германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск». Третья советская делегация прибыла в Брест в самом мрачном настроении. Подписывать мир никто не хотел. С трудом уговорили

224

Парвус и Карл Моор члена ЦК Григория Яковлевича Сокольникова, будущего наркома финансов, Георгия Васильевича Чичерина, исполнявшего обязанности наркома иностранных дел, и Григория Ивановича Петровского, наркома внутренних дел. Секретарь делегации Лев Михайлович Карахан телеграфировал в Москву: «Как и предполагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они ухудшены сравнительно с ультиматумом 21 февраля и носят ультимативный характер. Ввиду этого, а также вследствие отказа немцев прекратить до подписания договора военные действия мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение и по подписании выехать». Россия должна была демобилизовать армию и вывести войска из Финляндии. Отдельный пункт договора был посвящен Украине: «Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой и признать мирный договор между этим государством и державами Четверного союза. Территория Украины незамедлительно очищается от русских войск и русской Красной гвардии...».

3 марта, поставив свою подпись, Григорий Сокольников сказал: — Мы ни на минуту не сомневаемся, что это торжество империализма и милитаризма над международной пролетарской революцией окажется временным и преходящим. Делегаты экстренно собранного 6 марта 1918 года VII съезда партии большевиков полного текста договора не видели и, видимо, не сознавали масштаба потерь. Россия утратила территории с населением в 56 миллионов человек, четверть всех железных дорог, три четверти черной металлургии, 90 процентов добычи каменного угля, треть текстильной промышленности. Ленин требовал от делегатов съезда ничего не рассказывать о содержании договора о мире и вернуть текст резолюции съезда, чтобы сохранить «военную тайну». Но требование Ленина делегаты отвергли. Текст резолюции решили не опубликовывать. Дали в печать только сообщение о ратификации мира.

225

Ленин. Соблазнение России 14 марта созвали чрезвычайный IV съезд Советов. Левые эсеры проголосовали против ратификации (785 голосов за ратификацию мира, 261 против, 215 воздержались). Наркомы от партии левых эсеров вышли из правительства. Брестский мир привел к тому, что Первая мировая продолжалась еще полгода. Центральные державы получили возможность продержаться еще несколько месяцев... В марте 1918 года газета «Русские ведомости» опубликовала статью Бориса Викторовича Савинкова «Что они сделали с моей Россией». Ленин и другие приехали в Петроград через Германию, писал Савинков, а «даром ничего не дается», и они расплатились разложением армии и миром: «Большевики служили и служат немцам... Надо бороться с немцами и бороться с большевиками». Но заключение мира и восстановление дипломатических отношений с Германией означало признание власти большевиков де-юре, что имело для них большое значение. В апреле 1918 года в Москву приехал посол граф Вильгельм Мирбах. После беседы с наркомом Чичериным 26 апреля он вручил верительные грамоты председателю ВЦИК Якову Михайлович Свердлову. «Чичерин, — докладывал Мирбах в Берлин, — приветствовал меня в весьма сердечном тоне и совершенно явно стремился с первого же дня установить отношения, основанные на взаимном доверии... Более сильные личности меньше стеснялись и не пытались скрывать свое неудовольствие. Это прежде всего председатель Исполнительного комитета Свердлов. Свердлов — особенно настойчивый и суровый тип пролетария... Вручение моих верительных грамот происходило не только в самой простой, но и в самой холодной обстановке... В его словах ясно чувствовалось негодование. По окончании официальной церемонии он не предложил мне присесть и не удостоил меня личной беседы».

27 августа 1918 года подписали с немцами дополнительные секретные соглашения к Брест-Литовскому договору. Россия обязалась еще и выплатить Германии контрибуцию — шесть миллиардов марок золотом — 245,5 тонны. Но где взять столько драгоценного металла?

226

Парвус и Карл Моор 14 декабря 1917 года вместе с декретом о национализации банков ВЦИК принял декрет о ревизии сейфов. В газетах печатались номера сейфов, которые подлежали проверке в присутствии владельцев. Если они не являлись, сейфы вскрывали, содержимое передавалось в доход государству. Конфискации подлежали: золото в слитках и монетах, платина, серебро и валюта. Забирали ювелирные изделия, ценные бумаги и наличные деньги. Оставляли владельцам не больше десяти тысяч рублей, с которых надо было заплатить налог.

12 января 1918 года постановлением Всероссийского совета народного хозяйства «О золоте и платине» государство монополизировало обращение золота. Оно требовало продажи золота по фиксированной цене. Но в самый трудный момент войны советское правительство располагало только золотом из Нижегородского хранилища — 200 тонн. Немцам успели отправить две партии из шести — 93,5 тонны. Осенью 1918 года кайзеровская Германия рухнула, и больше платить не пришлось. 13 ноября ВЦИК аннулировал Брест-Литовский мирный договор. Но получить назад русское золото не удалось. Германия отдала его победителям.

— Мы заплатили немецким империалистам золото, — говорил Ленин, — по условиям Брестского мира мы обязаны были это сделать. Теперь страны Антанты отнимают у них это золото — разбойник-победитель отнимает у разбойника побежденного. Главным последствием Брестского мира стала не потеря золота. А массовое возмущение, в первую очередь кадрового офицерства, которое восприняло мир с главным врагом, с Германией, как позор и предательство. И восстало против большевиков. Мир породил вой­ ну. Вспыхнула Гражданская...

Демократы у власти

Правительство Ленина поначалу контролировало лишь часть России. Почему же нигде не удались попытки установить иные, демократические формы правления? А ведь идея созыва Учредительного собрания продолжала жить, многие считали его единственной законной властью. Депутаты искали место в России, где они могли бы собраться и начать работать. Таким городом летом 1918 стала Самара. Местные жители называют свой город второй столицей России. Самара вполне могла стать первой. Из-за Брестского мира среди врагов советской власти оказался чехословацкий корпус. Это долгая история. С началом Первой мировой войны чехи и словаки, которые находились под властью Австро-Венгерской империи, рассматривались в России как союзники. Пленные чехи охотно вызвались воевать против немцев, надеясь, что после поражения Германии и Австро-Венгрии будет создана независимая Чехо-Словакия. После Октябрьской революции Франция решила вывезти чехов из России и перебросить их на свой фронт, потому что испытывала острую нехватку людских ресурсов. Чехи двинулись по Транссибирской железной дороге во Владивосток, чтобы сесть там на пароходы. Но немцы не хотели, чтобы сорокатысячный чехословацкий корпус появился на Западном фронте. Немецкий посол в Москве граф Вильгельм Мирбах потребовал их остановить. Председатель Реввоенсовета Троцкий в мае 1918 года приказал местным властям остановить продвижение чехословацких отрядов: «Под страхом тяжкой ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооруженным на железнодорожных линиях, должен быть выброшен из вагона и заключен

228

Демократы у власти в лагерь военнопленных... Всем железнодорожникам сообщается, что ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться на восток...». Красная Армия столкнулась с хорошо обученным дисциплинированным противником. Чехословаки решили пробиваться с оружием в руках на восток и в результате захватили всю Транссибирскую магистраль. Большевики утратили контроль над Сибирью и Дальним Востоком. В начале июня чешские части взяли и Самару Чехословацкий корпус стал ударной силой в борьбе против большевиков. Владимир Михайлович Зензинов, член ЦК партии эсеров и депутат Учредительного собрания, вспоминал: «Хорошо вооруженная 50-тысячная чешская армия была для демократической России настоящим подарком судьбы». Чешские легионеры искренне пытались помочь демократическим силам России. Они, кстати, показывали пример организации армии. Отношения командиров и бойцов были простыми и доброжелательными, свидетельствовали о духе боевого товарищества. Друг к другу обращались так: «брат генерал», «брат легионер». Город сдали. В окопах сидели латышские стрелки, но ночью латышей сменили, чтобы они смогли немного отдохнуть. А занявшие их место солдаты элементарно проспали появление чешских частей. Коммунисты были застигнуты врасплох. Защищать Самару должен был глава советской власти в городе Валерьян Владимирович Куйбышев. Он возглавлял боевой революционный штаб. Но когда на рассвете чехи без единого выстрела проникли в город, то Куйбышев первый оставил свой пост и устремился на пристань. В царской России Куйбышев сидел в тюрьме. Вновь оказаться за решеткой Валериан Владимирович не пожелал. На Волге стоял пароход с солдатами, которых прислали защищать Самару, но Куйбышев не стал ввязываться в бой, а, предъявив свои документы, потребовал немедленно отходить. Товарищей он ждать не стал, поэтому известные коммунисты попали в руки своих злейших врагов. Спасшийся Куйбышев станет одним из верных помощников Сталина. Он будет руководить партийной инквизицией, различными наркоматами. Надежного и преданного ему Валериана Сталин сделает

229

Ленин. Соблазнение России членом Политбюро. Причиной ранней смерти Куйбышева, как считается, станет пристрастие к горячительным напиткам... В штабе обороны города чешские солдаты захватили видных коммунистов. Пока вели арестованных, толпа кидала в них камнями, но чешские солдаты их окружили и не давали никого тронуть. Советская власть уже успела вызвать ненависть к себе. Когда большевиков выбивали из города, горожане были охвачены желанием отомстить. Толпа все-таки отбила у чешского конвоя комиссара жилищного отдела Штыркина и председателя ревтрибунала Венцека, с ними расправились на месте. Тело Венцека, уже мертвого, топтали ногами. А на углу Соборной и Заводской улиц убили Марию Вагнер из латышского красногвардейского отряда. Над ней как-то особенно издевались. Она была одета в мужской костюм, по-революционному. Сорвали даже одежду. В Гражданскую войну латышские части, которые в отличие от остальной армии не развалились после революции, стали верной гвардией большевиков. Латышские крестьяне ненавидели балтийских баронов. Эту социальную ненависть использовал царизм в войне с немцами. А после революции латыши надеялись, что большевики выгонят из Прибалтики немцев и раздадут им землю. Но расправу остановили депутаты Учредительного собрания, приехавшие в освобожденную от большевиков Самару. Они решили продолжить свое дело и установить настоящее демократическое, республиканское правление. Несколько депутатов разогнанного большевиками Учредительного собрания приложили огромные усилия для того, чтобы восстановить работу этого единственного законно избранного органа власти. Вначале их было всего пять человек, в основном депутаты от Самарской губернии, но они доставили сюда, в Самару, большое число законодателей. В конце концов в городе собралась сотня депутатов Учредительного собрания. Они образовали Комитет членов Учредительного собрания, который вошел в историю как Самарский Комуч. Это было общенациональное беспартийное правительство, обратившееся к народу с воззванием:

230

Демократы у власти «Большевистская власть низвергнута! Власть, предавшая Россию немецкому штыку, опозорившая страну перед всеми народами своим предательским сепаратным миром, позорно, с лакейской угодливостью исполнявшая все немецкие приказания, штыком и насилием захватившая власть в стране вопреки воле народа, посягнувшая на эту волю в лице Учредительного собрания, теперь сметена тем же оружием. Переворот, совершенный нами благодаря подходу к Самаре доблестных чехословацких отрядов, совершен во имя великого принципа народовластия и независимости России...». Образовался временный комитет членов Учредительного собрания, депутаты объявили себя правителями, они отменили все декреты советской власти, восстановили основные права и свободы, создали Народную армию и приняли красный флаг в качестве государственного. «Все ограничения и стеснения в свободах, — говорилось в приказе Комуча, — введенные большевистскими властями, отменяются, и восстанавливаются свобода слова, печати, собраний и митингов. Комиссариат печати упраздняется... Революционный трибунал как орган, не отвечающий истинным народно-демократическим принципам, упраздняется, и восстанавливается окружной народный суд...». Собравшиеся в Самаре депутаты поставили перед собой три задачи: во-первых, созвать Учредительное собрание; во-вторых, отменить Брестский мир с немцами и восстановить антигерманский фронт вместе с союзниками; в-третьих, провести демократические выборы местных органов самоуправления. Работать в составе комитета членов избирательного собрания разрешили всем, кроме большевиков и левых эсеров, их мандаты аннулировали, а участвовать в местных выборах могли все, кроме большевиков и монархистов. Города, контролировавшиеся большевиками, жили очень скудно. «Сегодня выдали вместо хлеба полфунта овса, — пометила в дневнике Зинаида Гиппиус. — На Садовой — вывеска: “Собачье мясо, 2 рубля 50 копеек фунт”. Перед вывеской длинный хвост. Мышь стоит 20 рублей... Нет лекарств, даже йода. Почти все питаются в “столовках”, едят селедки, испорченную конину и пухнут...».

231

Ленин. Соблазнение России Беженцы из других городов поражались самарскому изобилию: «Эти горы белого хлеба, свободно продававшегося в ларях и на телегах, это изобилие мяса, битой птицы, овощей, масла, сала и всяких иных продовольственных прелестей ошеломляло. После Москвы самарский рынок казался сказкой из “Тысячи и одной ночи”». Различные антибольшевистские силы устремились в Самару, чтобы превратить этот город в центр борьбы против красных; стратегически это был очень важный шаг, позволивший брать один за другим волжские города. Если бы большевики потеряли Волгу, они потеряли бы страну, оставшись без хлеба. Казалось, большевики терпят поражение. «В сущности, царство большевиков — уже остров, даже островок, — с радостью записывала в дневник Зинаида Гиппиус. — Кругом бушуют волны. Немцы движутся, узя кольцо. Взяли Крым, вчера Донскую область, Новочеркасск, Ростов, двигаются на Царицын. Я-то утверждаю, что и это все, может быть, ни к чему, большевизм раздавится только с головы — все идет отсюда...». В Самаре создали собственную Народную армию, объяснив, что в первую очередь намерены освободить Россию от немецкой оккупации и во вторую — очистить Россию от большевиков. «Самое скверное — это война с чехословаками, — отмечал Леонид Красин, которому Ленин поручил снабжение Красной Армии. — Хуже всего то, что по мере успехов чехословаков становится труднее сдерживать захватнические стремления немцев и теоретически мыслим такой оборот, что при занятии чехословаками Нижнего Новгорода немцы ответят на это занятием Питера и Москвы, хотя бы под видом военной помощи». В Самаре стали формировать Народную армию, задумали ее как добровольческую, все платили по пятнадцать рублей в месяц, но желающих оказалось не много, поэтому сразу приступили к мобилизации. Это настроило крестьян против новой власти. Конечно, быстро выяснилось, что лозунг «Вся власть Учредительному собранию» не так уж популярен среди народных масс. Абстрактные идеологические лозунги были чужды, малопонятны и даже одиозны подобно словам «комиссар» и «комитет». Но поначалу самар-

232

Демократы у власти ская армия, поддержанная чехословаками, одерживала одну победу за другой. Численность Народной армии достигла 30 тысяч человек. С помощью мобилизованных офицеров сформировали восемь пехотных полков. Даже некоторые красноармейцы перебегали на сторону Народной армии, потому что им нравился лозунг «И против немцев, и против большевиков».

5 августа части Народной армии и чехословаков подошли к Казани. Утром 7 августа, после ночной грозы с ливнем, в городе наступила тишина — советская власть была изгнана из Казани. Командовал операцией полковник Владимир Оскарович Каппель. Он докладывал: «После двухдневных боев самарским отрядом Народной армии Казань взята, трофеи не поддаются подсчету, захвачен золотой запас России, потери моего отряда 25 человек, войска вели себя прекрасно». Солдаты полковника Каппеля захватили у большевиков хранившийся в Казани государственный фонд — 40 000 пудов золота и платины и 30 000 пудов серебра. В ноябре 1918 года Каппеля в знак признания его заслуг произведут в генералы. Его штаб расположился на Грузинской улице. Очевидцы вспоминали, что его охраняли восторженные молодые люди, большей частью гимназисты с винтовками в руках. Провинциальная интеллигенция встрепенулась, вооружилась и занялась государственными делами. Это был очень опасный для советской власти момент. Самарский Комуч представлял для большевиков не только военную опасность. Преимущества демократической модели были очевидны. Она откликалась на нужды масс, не подчиняла себе людей, а исполняла их волю. Вооруженные силы большевиков не могли поначалу похвастаться таким громкими генеральскими именами, как Белая армия. Совет Народных Комиссаров вообще намеревался по марксистским канонам формировать революционную армию на добровольческой основе. Но желающих тянуть солдатскую лямку оказалось не много. После первых неудач во главе Вооруженных сил республики был поставлен Лев Давидович Троцкий. Сугубо гражданский человек, он быстро понял, что боеспособная армия может быть построена только

233

Ленин. Соблазнение России на началах обязательной военной службы и железной дисциплины. Он создал новую армию всего за несколько месяцев — причем когда Гражданская война уже полыхала и большевики отступали. Был момент, когда даже вождям большевиков показалось, что вой­ на проиграна. Когда отряды Народной армии Самарского Комитета членов Учредительного собрания взяли Казань, части Красной Армии отступили и заняли позиции на противоположном берегу Волги в районе Свияжска. «Отсюда, — писал Троцкий, — открывался почти беспрепятственный путь на Москву. Судьба революции решалась под Свияжском». Свияжск — одно из самых необычных мест в России. Когда-то Иван Грозный приметил этот волшебный холм между двумя реками и велел построить здесь крепость как плацдарм для атаки на Казань. А летом восемнадцатого белые наступали на Москву, и, казалось, некому было их остановить. Если бы Красная Армия сдала Свияжск и мост через Волгу, дорога на Москву была бы открыта. «Отступать было некуда, кроме как в Волгу, — вспоминал Троцкий. — В момент утраты Симбирска и Казани Ленин дрогнул, усомнился, но это было, несомненно, преходящее настроение, в котором он едва ли даже кому признался, кроме меня». Судьба большевиков летом 1918 года решалась в Свияжске, и зависела она от одного батальона, от одной роты, от стойкости одного командира, иначе говоря, висела на волоске. «Моментами было такое чувство, — вспоминал Троцкий, — что все ползет, рассыпается, не за что ухватиться, не на что опереться. Вставал вопрос: хватит ли вообще у истощенной, разоренной, отчаявшейся страны жизненных соков для поддержания нового режима?.. Многого ли в те дни не хватало для того, чтобы опрокинуть революцию? Ее территория сузилась до размеров старого московского княжества. У нее почти не было армии. Враги облегали ее со всех сторон...» Взятие Казани было вершиной военных успехов самарского правительства. Это событие вызвало невероятный энтузиазм на Волге. Это был самый сильный удар, нанесенный большевикам, это была прямая угроза существованию советского режима, и в Москве сделали все, чтобы справиться с этой угрозой. В Свияжск направился

234

Демократы у власти Троцкий. Председатель Реввоенсовета управлял Красной Армией не из своего московского кабинета. Всю Гражданскую войну он провел на фронтах. Смелость и решительность Троцкого высоко ценил Ленин. Просил немедленно отправиться туда, где грозила опасность, «ибо ваше появление на фронте производит действие на солдат и на всю армию». В Свияжск Троцкий приехал на своем поезде, ставшем знаменитым. Говоря современным языком, это был мобильный командный пункт, позволявший ему принимать управление войсками на себя там, где Красной Армии грозило поражение. Именно в Свияжске Троцкий создавал полноценную военную машину. Он привлек к военной работе самых умелых организаторов. Троцкий считал, что войскам надо неустанно объяснять, во имя чего они сражаются, поэтому в окопах нужны политкомиссары, но необходимы еще и железная дисциплина, и четкое исполнение приказов. Солдаты должны понимать, что они обязаны сражаться. Троцкий издал приказ, отпечатанный в типографии его поезда: «Предупреждаю, если какая-то часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар, вторым командир. Трусы, предатели и шкурники не уйдут от пули. Мужественные и храбрые бойцы зай­ мут командные посты». На карту были поставлены не только чужие, но и собственные жизни. В Свияжск прибыл еще один член Реввоенсовета республики Иван Никитич Смирнов. Лариса Рейснер восторженно писала о нем: «Вряд ли он сам знал, как боялись показать трусость и слабость именно перед ним, перед человеком, который никогда и ни на кого не кричал, просто оставаясь самим собой, спокойным и мужественным. Никого так не уважали, как Ивана Никитича. Чувствовалось, что в худшую минуту именно он будет самым сильным и бесстрашным. С Троцким — умереть в бою, выпустив последнюю пулю в упоении, ничего уже не понимая и не чувствуя ран... А с товарищем Смирновым (так нам казалось тогда, так говорили между собой шепотом, лежа на полу вповалку в холодные уже осенние ночи), с товарищем Смирновым — ясное спокойствие у стенки, на допросе белых, в грязной яме тюрьмы. Да, так говорили о нем в Свияжске».

235

Ленин. Соблазнение России 28 августа Каппель попытался захватить станцию, его войска ночью зашли с тыла и застали красноармейцев врасплох, едва-едва не взяли в плен самого председателя Реввоенсовета республики, но присутствие Троцкого действовало на красноармейцев ободряюще. После восьмичасового боя каппелевцы отступили. «Казанские газеты, — не без иронии вспоминал Троцкий, — сообщали, что я отрезан, в плену, убит — или улетел на самолете, но зато захвачена в качестве трофея моя собака. Это верное животное попадало затем в плен на всех фронтах гражданской войны. Чаще всего это был шоколадный дог, иногда сенбернар. Я отделался тем дешевле, что никакой собаки у меня не было». Неустанные труды по формированию Красной Армии приносили плоды. Подчиненная единой воле, связанная дисциплиной и общими для всех задачами, она брала верх над разрозненными отрядами белого движения, командиры которой за все годы так ни о чем и не смогли договориться. Летом 1918 года с Балтийского моря на Волгу перегнали четыре миноносца и создали Волжскую военную флотилию, командовал ею Федор Раскольников. Корабли сначала помогли красному Свияжску, а 10 сентября высадили десант в Казани. «Когда мы взяли обратно Казань и Симбирск, — вспоминал Троцкий, — я завернул в Москву. Ленин был в прекрасном настроении. Он с жадностью слушал рассказы про фронт и вздыхал с удовлетворением, почти блаженно. “Игра, — говорил он, — выиграна”». Положение большевиков облегчалось тем, что их противники так и не смогли объединиться. На юге России самой крупной силой стала Добровольческая армия генерала Антона Ивановича Деникина. Но белые выдвинули лозунг единой и неделимой России, тем самым отказали народам в праве на самоопределение. А национальный вопрос сыграл большую роль в Гражданской войне: скажем, башкиры искали помощи у Самарского Комитета членов Учредительного собрания, которые обещали демократическую федеративную республику. На востоке страны, в зоне, где находились чехословацкие войска — в Поволжье, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, — воз-

236

Демократы у власти никли два центра власти: Комитет членов Учредительного собрания в Самаре и Временное Сибирское правительство в Омске. Между ними шло соперничество. При посредничестве чешских политиков самарцы и омичи согласись провести Государственное совещание для формирования единой всероссийской власти. В Уфу съехались представители разных политических партий и национальных организаций — башкиры, киргизы, казаки, делегаты Туркестана и даже Эстонии, чтобы договориться о формировании единого правительства.

8 сентября 1918 года собралось самое представительное совещание антибольшевистских сил России, в нем участвовало около двухсот человек, из них семьдесят семь депутатов Учредительного собрания, большинство — эсеры. Совещались долго — практически две недели. Председательствующий сказал: — Давайте дадим все клятву — не покинем Уфу, пока мы не восстановим российскую государственность и не образуем единое правительство. Столкнулись две точки зрения. Самарцы настаивали на том, что власть должна оставаться в руках депутатов Учредительного собрания. Они единственные располагают мандатом доверия народа. Представители Сибирского правительства и казачьих войск предлагали забыть об Учредительном собрании — это говорильня, а нужна сильная и твердая рука, способная противостоять большевикам и навести порядок.

23 сентября образовали Всероссийское временное правительство — высший орган государственной власти на территориях, освобожденных от большевиков. Это правительство, состоявшее из пяти человек, вошло в историю как директория, или уфимская директория. Участники совещания объявили директорию «единственным носителем Верховной власти на всем пространстве государства Российского». Председатель разогнанного большевиками Учредительного собрания Виктор Чернов считал, что совершается ошибка: «Управление страной самодержавно, без Учредительного собрания и вообще без всякого народного представительства значит против левой, красной диктатуры воздвигнуть такую же деспотическую, но только пра-

237

Ленин. Соблазнение России вую, белую диктатуру». Чернов понимал, как опасна диктатура, даже если она кажется самым практичным способом одолеть врага. И оказался прав. Тем временем Красная Армия перешла в наступление. Отчаянные усилия председателя Реввоенсовета республики Троцкого дали результат. Он назначил командующим войсками Восточного фронта Сергея Сергеевича Каменева, бывшего царского офицера, выпускника Академии Генерального штаба. 4-я армия, наступавшая на Самару, была наскоро сколочена из разрозненных партизанских и красногвардейских отрядов, которые не знали, что такое дисциплина. Но во главе армии Троцкий поставил бывшего генерал-лейтенанта царской армии Александра Алексеевича Балтийского. Реввоенсовет 4-й армии обратился к личному составу: перед нами Самара. Еще один удар, и вся Волга будет открыта для движения красных пароходов с грузом нефти и хлеба, которые так необходимы советской России... Комитет членов Учредительного собрания существовал всего четыре месяца, в начале октября большевики вернули себе Самару. «Первые три месяца, — вспоминал один из участников событий, — были временем успехов и надежд. Четвертый месяц — месяцем агонии». А ведь в июне-августе 1918 года власть самарского правительства распространялась на обширную территорию от Волги до Урала, на Самарскую, часть Саратовской и Пензенской, Симбирскую, Казанскую, Оренбургскую и Уфимскую губернии. Почему же Самарскому Комучу не удалось развить успех? Почему Самарское правительство не стало правительством России? Историки считают оборонительную тактику самарской власти ошибочной: действовали слишком вяло и позволили советской власти взять вверх. Напрасно Комуч делал ставку на помощь союзников. Англичане и французы еще были заняты войной с Германией и ничего не сделали для Самары. К тому же после уфимского совещания Самарское правительство фактически выпустило все нити управления из рук. А директорию раздирали противоречия между сторонниками военной диктатуры и демократии. Пока они спорили, Красная Армия наступала.

238

Демократы у власти 4 октября Самарское правительство приняло решение эвакуироваться в Уфу. Город защищали части первой чехословацкой дивизии и остатки Народной армии. Вечером 7 октября красноармейские части вошли в город. За одержанные им военные победы Сергей Каменев первым в Красной Армии был награжден почетным революционным оружием — шашкой с прикрепленным к ней орденом Красного Знамени. За всю войну этой награды удостоились всего двадцать человек, половину из них Сталин со временем расстреляет... Директория из Уфы переехала в Омск. Некоторое время в городе еще оставался Комитет членов Учредительного собрания, бежавших из Самары. Но и он продержался недолго. Власть в Уфе взяли колчаковцы, потом появились большевики. Идея демократической контрреволюции сгорела в пламени Гражданской войны. «Омск, — вспоминал Виктор Чернов, — был набит офицерами, у которых солдаты на фронте сорвали погоны, фабрикантами, которых рабочие вывезли на тачке, помещиками, у которых мир разделил их землю. Здесь царила спертая атмосфера лихорадочной борьбы разочарованных честолюбий, горечи обманутых надежд, атмосфера интриг и карьеристских потуг непризнанных гениев. Здесь неудобные люди исчезали среди бела дня бесследно, похищенные или убитые неизвестно кем...». В Омске двух левых министров под дулами револьверов заставили подать в отставку, а третьего, несговорчивого, убили. Сибирское правительство возглавил правый эсер Николай Дмитриевич Авксентьев. Его предупреждали, что, поехав в Омск, директория «сунет голову в волчью пасть». Он ответил: «Надеюсь, волк подавится». Чешские политики предложили Авксентьеву силами чехословацких легионов произвести полную «расчистку» Омска от всяких заговорщиков, атаманов и их высоких покровителей. Авксентьев отказался от помощи солдат-иностранцев: — Я не хочу заводить собственных латышей. А в Омске уже только и говорили, что о необходимости диктатуры: «Наилучшей формой власти является не ответственный ни перед кем диктатор, который будет управлять Россией до полного водворе-

239

Ленин. Соблазнение России ния в ней порядка и лишь тогда сам созовет новое Учредительное собрание». Военным надоело гражданское правительство. Они искали популярную фигуру и обратились к адмиралу Александру Васильевичу Колчаку. Вообще-то он собирался присоединиться к Деникину и направлялся на юг. В октябре 1918 года оказался в Омске. Ему предложили включиться в работу сибирского правительства и 4 ноября утвердили военным и морским министром. На банкете Николай Авксентьев провозгласил тост: — Предлагаю выпить за наше блестящее прошлое и, надеюсь, блестящее будущее — за адмирала Колчака! Барон Алексей Будберг, который станет в правительстве Колчака военным министром, записал в дневнике свои впечатления от адмирала: «Плотно сжатые губы с опустившимися углами и двумя глубокими складками, бледное исхудавшее лицо и остро блестящие глаза».

18 ноября омские офицеры свергли правительство и предложили Колчаку стать единоличным диктатором. Он объявил себя Верховным правителем России. Но адмирал совершенно не был готов к этой роли. Он оставался военным до мозга костей и не верил в демократию, парламент, законы. «Что такое демократия? — задавался вопросом адмирал Колчак. — Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам. Решение двух людей всегда хуже единоличного. Двадцать или тридцать человек не могут вынести никаких умных решений, кроме глупости». Колчак разогнал остатки Учредительного собрания. И совершил ошибку. Военный переворот в Омске настроил против него эсеров, которые призвали солдат «прекратить гражданскую войну с Советской властью и обратить оружие против диктатуры Колчака». Управляющему делами своего правительства Георгию Константиновичу Гинсу адмирал объяснил: «Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас». А генералы его армии и без того жестоко расправлялись с местным населением, обирали и грабили крестьян.

240

Демократы у власти Логика Гражданской войны брала верх: попытки ввести демократическое правление вызывали раздражение. Демократическая власть казалась слишком мягкой, безвольной. Все требовали диктатуры, которая одна только поможет одержать победу! Установление диктатуры Колчака привело к централизации антибольшевистских сил, созданию единого командования. Но исчез плюрализм, разномыслие, возможность объединения различных сил, что в реальности было сильнее военной диктатуры. Многие отшатнулись от белого движения. А чем одна диктатура лучше другой? Скажем, башкиры требовали признать их право на самостоятельность. Колчак отказался. Башкиры перешли на сторону большевиков, которые согласились в феврале 1919 года на создание Башкирской республики. Барон Будберг писал в дневнике 4 августа 1919 года: «Год тому назад население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского гнета, ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше... Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело... Мальчики не понимают, что если они насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных и ценных для них сотрудников». Через полгода Колчак потерпел окончательное поражение. Диктатура оказалась негодным средством для борьбы с большевиками.... По некоторым подсчетам, в Гражданскую погиб каждый десятый депутат Учредительного собрания. Больше ста эмигрировали. Остальным не позавидуешь: 60 эсеров, 16 социалистов, 6 кадетов погибли в тюрьмах и лагерях. Как и 62 депутата-большевика, убитые товарищами по совместной борьбе за коммунистические идеалы.

Одна ночь и вся жизнь

Логика Гражданской войны побеждала во всем. Большевики не нуждались в союзниках и довольно быстро избавились от левых эсеров во главе с легендарной Марией Александровной Спиридоновой... Начиная с того январского дореволюционного дня, когда она выстрелила в царского чиновника, и до 11 сентября 1941 года, когда ее расстреляет комендант Орловского областного управления наркомата внутренних дел, она проведет на свободе всего два года. Практически всю взрослую жизнь ей было суждено оставаться за решеткой. Менялись режимы, вожди и тюремщики, но ее власть предпочитала держать в камере. Вот главный вопрос: знай она наперед свою трагическую судьбу, взялась она бы в тот январский день исполнить поручение боевой организации тамбовских социалистов-революционеров? Страх ее бы точно не остановил. Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер определили ее жизнь. У нее не раз была возможность изменить судьбу, спастись, но она упрямо двигалась по раз и навсегда определенной в юности траектории, которая закончилась пулей в затылок.

16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении большой охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский. Он исполнял особое поручение тамбовского губернатора — с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Он знал, что революционеры охотятся за ним. Вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Они окружали его со всех сторон, но не обратили внимания на юную девушку. Это была гимназистка седьмого класса дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской эсеровской боевой дружины.

242

Одна ночь и вся жизнь «После первого выстрела, — писала потом Спиридонова, — Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули». Только после этого охрана ее схватила. «Обалделая охрана опомнилась, — писала партийцам Спиридонова, — вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: “бей”, “руби”, “стреляй!” Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, что тут пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но оглушенная ударами, я упала на платформу. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки...». Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие: «Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали: — Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?» Самое страшное ее ждало в вагоне ночного поезда, которым ее срочно отправили в Тамбов, в жандармское управление: «Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу: воды — воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: “Какая атласная грудь, какое изящное тело“». Надругательство над Марией Спиридоновой вызвало такое возмущение, что эсеры решили наказать насильников. Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. У тамбовских эсеров слово с делом не расходились... «Начальнику Тамбовского губернского жандармского управления полковнику Семенову

243

Ленин. Соблазнение России Доношу, что около 12 часов ночи в городе Борисоглебске при выходе из квартиры девиц Ефимовых тремя выстрелами из револьвера убит подъесаул 21-й Донской сотни Петр Федорович Абрамов. Убийца не обнаружен». Покарали и второго мучителя — бывшего помощника пристава 2-й части Тамбова Тихона Савича Жданова. Он хотел уехать из города, но не успел. «Не надо больше! — писала товарищам Спиридонова. — Я могу снести очень многое; я могу выдержать новые пытки, я не боюсь никаких мучений и лишений. Я скажу только: “Пусть!.. Мы все-таки победили!” И эта мысль будет делать меня неуязвимой». Симпатии многих были на стороне Спиридоновой. Даже часовые, охранявшие камеру, тайно носили ее письма сестре. Та передавала их в газеты. О Спиридоновой узнала вся страна. Накануне суда она писала: «11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже веселое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения. Прощайте, дорогие друзья, желаю жить в счастливой, освобожденной вашими руками, руками рабочих и крестьян, стране. Крепко жму ваши руки». На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия социалистов-революционеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали. Первым эсеры убили тамбовского вице-губернатора Николая Евгеньевича Богдановича. Потом Спиридонова застрелила Луженовского. И наконец, эсеры достали самого губернатора — Владимира Федоровича фон дер Лауница, который за проявленную им жестокость уже получил повышение и был переведен в столицу.

— Я взялась за выполнение приговора, — объясняла судьям Спиридонова, — потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях после Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний,

244

Одна ночь и вся жизнь когда я увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакая перспектива страшнейших мучений не могли бы остановить меня от выполнения задуманного. Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение, но заменили бессрочной каторгой. У нее открылось кровохарканье, как тогда говорили, врачи составили заключение, что она нуждается в лечении, но ее все равно отправили на Нерчинскую каторгу. Когда Спиридонову везли на каторгу, ее встречали толпы. На одной станции монашка поднесла ей букет с запиской: «Страдалице-пташке от монашек». «Заброшенная в глубь Забайкалья, отданная на полный произвол обиженной богом и людьми военщины, Нерчинская каторга, кажется, самая древняя из русских каторг, — вспоминала Спиридонова. — Каждое бревно в тюремной постройке, облипшее заразой, грязью, клоповником и брызгами крови от розог, свидетельствовало о безмерном страдании человека. Иссеченный розгами, приходя к фельд­ шеру с просьбой полечить страшно загноившуюся от врезавшихся колючек спину, получал в ответ: “Не для того пороли”. Политические заключенные от отчаяния принимали яд или разбивали себе голову о стену». Она провела на каторге одиннадцать лет. Ее освободила Февральская революция. И тут у нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности. Когда она выступала, в ее словах звучали истерические нотки. Но в революцию такой накал страстей казался естественным. В 1917 году Спиридонову даже называли самой популярной и влиятельной женщиной в России. А в селе Березовка, где похоронили убитого ею Луженовского, толпа раскопала могилу и вытащила гроб. Как свидетельствовали очевидцы, толпа сожгла гроб, «глумясь над трупом, избивая его палками и стараясь снять с него форменный мундир». После Октября партия социалистов-революционеров раскололась. Правые эсеры выступили против захвата власти большевиками. Левые эсеры поддержали Ленина, вошли в правительство, заняли важные посты в армии и в ВЧК. Именно Спиридонова стала

245

Ленин. Соблазнение России вождем левых эсеров, которых поддерживало крестьянство. У них были крепкие позиции на местах. Но это сотрудничество постепенно сходило на нет, потому что эсеры все больше расходились с большевиками. Большевики не хотели раздавать землю крестьянам и заводили в деревне комитеты бедноты, которые просто грабили зажиточных крестьян. Окончательный раскол произошел из-за сепаратного мира с Германией. Брестский договор, с одной стороны, спас правительство большевиков, с другой — настроил против них пол-России. Левые эсеры провели съезд и потребовали расторжения Брестского договора, считая, что он душит мировую революцию.

4 июля 1918 года в Большом театре открылся V съезд Советов. Председательствовал Яков Свердлов. Настроения в зале были антибольшевистские. Они усилились, когда представитель Украины сказал, что украинцы уже восстали против германских оккупационных войск, и призвал революционную Россию прийти им на помощь. «Неистовое негодование, возмущение, — писал присутствовавший на съезде сотрудник французской военной миссии в России Жак Садуль, — особенно заметно на скамьях левых эсеров. Крики “Долой Брест!”, “Долой Мирбаха!”, “Долой германских прислужников!” раздаются со всех сторон. Дипломатической ложе грозят кулаками. В течение дня Троцкий произносит две речи. Он устал и нервничает. Его голос перекрывают выкрики левых эсеров, которые обзывают его Керенским и лакеем Мирбаха...». Троцкий лучше других знал, что военный конфликт с германской армией смертельно опасен для советской власти. Троцкий потребовал расстреливать всех, кто ведет враждебные действия на демаркационной линии с немцами: раз подписали мир, не надо их провоцировать. Эсеры, требовавшие войны с немцами, приняли слова Троцкого на свой счет. С револьвером на боку член ЦК партии эсеров Борис Камков, заместитель председателя ВЦИК, обрушился с бранью на немецкого посла графа Вильгельма Мирбаха и назвал большевиков «лакеями германского империализма». Эсеры издали брошюру «Социалист-революционер», в которой писали, что большевики служат Германии, что они «жалкие марио-

246

Одна ночь и вся жизнь нетки в руках графа Мирбаха, покорно выполняющие волю этого всемогущего режиссера всероссийской трагикомедии». Борис Камков пригрозил большевикам: — Ваши продотряды и ваши комбеды мы выбросим из деревни за шиворот. Эсеры действовали привычными методами. Руководителю московских эсеров, члену ЦК партии Анастасии Алексеевне Биценко поручили организовать громкий теракт. Крестьянская дочь, она сумела окончить гимназию. Как и Мария Спиридонова, вступила в боевую организацию эсеров. Вышла замуж, но оставила мужа во имя революции. Во время первой русской революции в Саратов для усмирения крестьян командировали генерал-адъютанта Виктора Викторовича Сахарова. Он остановился в доме губернатора, которым был тогда Петр Аркадьевич Столыпин. Биценко пришла туда и попросила аудиенции. Она смело протянула Сахарову вынесенный ему эсерами смертный приговор, дала время прочитать и всадила в него четыре пули. Анастасию Биценко приговорили к смертной казни, которую заменили вечной каторгой. Наказание она отбывала в одной тюрьме со Спиридоновой. После революции ее включили в состав делегации, которая в Брест-Литовске вела переговоры с немцами о мире.

6 июля 1918 года Анастасия Биценко передала сотрудникам ВЧК эсерам Якову Блюмкину и Николаю Андрееву бомбы. Имя их изготовителя держалось в особом секрете. Это был Яков Моисеевич Фишман, будущий начальник военно-химического управления Красной Армии. В царское время он бежал с каторги, уехал за границу и получил степень магистра химии в Неаполитанском университете. Блюмкин и Андреев с Биценко встретились утром в гостинице «Националь». Кто именно поручил Блюмкину убить Мирбаха? Одни говорят — Биценко, другие — Прошьян. Один из лидеров левых эсеров Проша Перчевич Прошьян занимал в первом советском правительстве пост наркома почт и телеграфа. После мятежа его судили и отправили в ссылку, по дороге он заболел и умер в декабре 1918 года. В два часа дня Блюмкин и Андреев на машине прибыли в германское посольство в дом № 5 по Денежному переулку. Они предъяви-

247

Ленин. Соблазнение России ли мандат с подписью Дзержинского и печатью ВЧК и потребовали встречи с послом Мирбахом. Граф Вильгельм Мирбах возглавил в Москве германо-австрийскую миссию, когда еще только начались мирные переговоры. Когда Мирбах приходил в наркомат по иностранным делам, то всякий раз морщился при виде висевшего на стене портрета немецкого коммуниста Карла Либкнехта. Сотрудники немецкой миссии были лишены права свободного передвижения по городу. Гостиницу, где разместили немцев, охраняли мрачные и неподкупные латышские стрелки. Граф Мирбах постоянно жаловался на притеснения, но в Москве оставались равнодушными к страданиям немецких и австрийских дипломатов, потому что такие же ограничения были введены в БрестЛитовске для советской делегации. Мирбах даже пытался чисто почеловечески объяснить, что сотрудники его миссии «люди молодые» и нуждаются в моционе... Одного молодого немца, который все-таки выбрался в город, изрядно поколотили. Мирбах жаловаться не стал. После заключения мира и установления дипломатических отношений граф Мирбах был назначен послом. Мирбаху несколько раз угрожали, и появление в посольстве сотрудников ВЧК он воспринял как запоздалую реакцию советских властей. Посол принял чекистов в малой гостиной. Блюмкин был очень молодым человеком. К левым эсерам он присоединился в семнадцать лет, после Февральской революции. Через год, в июне восемнадцатого года, его утвердили начальником отделения ВЧК по противодействию германскому шпионажу. Но меньше чем через месяц — после Брестского мира — отделение ликвидировали: какая борьба с германским шпионажем, когда у нас с немцами мир? «Я беседовал с послом, смотрел ему в глаза, — рассказывал потом Блюмкин, — и говорил себе: я должен убить этого человека. В моем портфеле среди бумаг лежал браунинг. “Получите, — сказал я, — вот бумаги”, — и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол».

248

Одна ночь и вся жизнь Ленин позвонил Дзержинскому и сообщил об убийстве германского посла: в ВЧК ничего не знали. После подавления эсеровского мятежа было проведено следствие, в связи с чем Феликс Эдмундович временно сложил с себя полномочия председателя ВЧК, которые решением правительства вернут ему в августе. По указанию Ленина допросили и самого Дзержинского. Он тоже был под подозрением, поскольку в мятеже участвовали его подчиненные. И кроме того, как он умудрился проморгать, что на его глазах зреет заговор? «Приблизительно в середине июня, — рассказал Дзержинский на допросе, — мною были получены сведения, исходящие из германского посольства, подтверждающие слухи о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства и о заговоре против советской власти. Это дело мною было передано для расследования товарищам Петерсу и Лацису. Предпринятые комиссией обыски ничего не обнаружили. В конце июня мне был передан новый материал о готовящихся заговорах... Я пришел к убеждению, что кто-то шантажирует нас и германское посольство». Дзержинский немедленно поехал в посольство. Немцы встретили его упреками: — Что вы теперь скажете, господин Дзержинский? Подпись Дзержинского на мандате, который Блюмкин предъявил в посольстве, оказалась поддельной, а печать подлинной. Ее приложил к мандату заместитель председателя ВЧК левый эсер Вячеслав Александрович Александрˆович (настоящая фамилия — Дмитриевский, партийный псевдоним Пьер Оранж). Он шесть лет провел на каторге, бежал, кочегаром на судне из Мурманска пришел в Норвегию, где познакомился с Александрой Коллонтай. С фальшивым паспортом летом 1916 года вернулся в Россию. В 1917 году Александрович был избран в исполком Петроградского совета от левых эсеров. «Александрˆович, — объяснил Дзержинский, — был введен в комиссию в декабре месяце прошлого года по категорическому требованию эсеров. У него хранилась большая печать, которая была приложена к подложному удостоверению от моего якобы имени, при помощи которого Блюмкин и Андреев совершили убийство».

249

Ленин. Соблазнение России В ВЧК Вячеслав Александрович заведовал отделом «по борьбе с преступлениями по должности». Это была ключевая должность с большими полномочиями, включая право на арест. Ему было поручено: «Принять самые решительные меры для очищения рядов Советской власти от провокаторов, взяточников, авантюристов, всевозможных бездарностей, лиц с темным прошлым, с злоупотреблением властью, превышением власти и бездействием власти...». Из посольства импульсивный Дзержинский поехал в кавалерийский отряд ВЧК в Большом Трехсвятительском переулке. Отрядом командовал эсер Дмитрий Иванович Попов. Ему было двадцать шесть лет. Матрос Балтийского флота, он после революции сформировал отряд Красной гвардии в Финляндии. В марте 1918 года принял под командование левоэсеровский матросский отряд ВЧК в Москве.

— Мы не против советской власти, но такой, как теперь, не хотим, — объяснял Попов свою позицию. — Теперешняя власть — соглашательская шайка во главе с Троцким и Лениным, которые довели народ до гибели и почти ежедневно производят аресты и расстрелы рабочих. Если теперешняя власть не способна, то мы сделаем так, что можно будет выступить против германца. После подавления мятежа Дмитрий Попов бежал на Украину, присоединился к Нестору Махно. Осенью 1920 года Махно поручил ему вести переговоры с большевиками о совместных действиях против Врангеля. Чекисты арестовали бывшего товарища и в ноябре 1921 года расстреляли... В Трехсвятительском переулке находились и члены ЦК партии эсеров. «Я с тремя товарищами поехал в отряд, чтобы узнать правду и арестовать Блюмкина, — рассказывал председатель ВЧК. — В комнате штаба было около десяти–двенадцати матросов. Попов в комнату явился только после того, как мы были обезоружены, стал бросать обвинения, что наши декреты пишутся по приказу “его сиятельства графа Мирбаха”...». Дзержинский требовал выдать Блюмкина, угрожал: — За голову Мирбаха ответит своей головой весь ваш ЦК.

250

Одна ночь и вся жизнь Левые эсеры не только отказались выдать Блюмкина и Андреева, но и арестовали самого Феликса Эдмундовича. Оставшись без председателя, подчиненные Дзержинского не знали, что делать. В критической ситуации, когда речь шла о судьбе большевиков, чекисты растерялись. Ликвидацию мятежа взял на себя нарком по военным и морским делам Троцкий. Под предлогом проведения совещания из Большого театра вывели всех делегатов съезда Советов, кроме левых эсеров. «К восьми часам вечера, — писал Жак Садуль, — в зале, не считая нескольких журналистов, остаются только делегаты левых эсеров и их сторонники. Театр окружен красноармейцами. Выходы охраняются...». Большевики проявили хладнокровие, замечательную быстроту в принятии решений, задержав в этом зале почти всех делегатов и большинство лидеров эсеров, в том числе и Спиридонову. Они завладели драгоценными заложниками и оставили эсеров без их самых самоотверженных агитаторов. Делегаты чувствуют, что они в руках безжалостного противника. В пустом на три четверти зале, который кажется темным при ярком свете люстр, левые эсеры принимают решение организовать митинг. Председательствует Спиридонова. «Стоя, все, как один, низкими голосами они поют похоронный марш, затем “Интернационал”, потом другие революционные песни, пронзительно грустные. Вскоре, однако, эти молодые, готовые бороться, пылкие люди берут себя в руки. Их охватывает чуть нервное веселье. Ораторы произносят проникновенные или юмористические речи...». Левые эсеры захватили телеграф и телефонную станцию, напечатали свои листовки. Военные, присоединившиеся к левым эсерам, предлагали взять Кремль штурмом, пока у восставших перевес в силах. Но руководители эсеров действовали нерешительно, потому что боялись, что схватка с большевиками пойдет на пользу мировой буржуазии. Левые эсеры исходили из того, что без поддержки мировой революции в России социализм не построить. Мария Спиридонова, объясняя, что Брестский мир задержал германскую революцию на полгода, писала Ленину:

251

Ленин. Соблазнение России «В июле мы не свергали большевиков, мы хотели одного — террористический акт мирового значения, протест на весь мир против удушения нашей Революции. Не мятеж, а полустихийная самозащита, вооруженное сопротивление при аресте. И только». Троцкий вызвал из-под Москвы два латышских полка, верных большевикам, подтянул броневики и приказал обстрелять штаб отряда Попова из артиллерийских орудий. Через несколько часов левым социалистам-революционерам пришлось сложить оружие. К вечеру 7 июля мятеж был подавлен. Дзержинский арестовал своего заместителя Вячеслава Александровича и приказал его расстрелять. Коллонтай пыталась за него вступиться. Но Дзержинский сказал, что Александровича уже расстреляли, как и еще двенадцать чекистов из отряда Попова. «Провела бессонную ночь, — записала в дневнике Коллонтай. — Нет больше нашего Славушки. Ведь он безумно хотел своим выстрелом разбудить немецкий пролетариат от пассивности и развязать революцию в Германии... Под утро мы вышли на улицу. Светлая, белосизая ночь, любимая ночь в любимейшем городе, переходила в день, но Славушки уже нет и не будет. Милый мой Исаакиевский собор. Зеленый скверик. Пока пустынно. Скоро город заполнится спешащими по делам людьми. Кто и что для них Славушка? А ведь он жил и страдал за них!»

8 июля 1918 года на кремлевскую гауптвахту поместили тринадцать левых эсеров, среди них Спириднову. 17 июля Спиридонова писала, находясь в кремлевской тюрьме: «Газеты читаю с отвращением. Сегодня меня взял безумный хохот. Я представила себе — как это они ловко устроили. Сами изобрели “заговор”. Сами ведут следствие и допрос. Сами свидетели, и сами назначают главных деятелей — и их расстреливают... Ведь хоть бы одного “заговорщика” убили, а то ведь невинных, невинных... Как их убедить, что заговора не было, свержения не было... Я начинаю думать, они убедили сами себя, и если раньше знали, что раздувают и муссируют слухи, теперь они верят сами, что заговор был. Они ведь маньяки. У них ведь правоэсеровские заговоры пеклись как блины».

252

Одна ночь и вся жизнь 13 августа Биценко, Измайлович и Колегаев попросили изменить Спиридоновой меру пресечения — перевести ее под домашний арест. Все трое были известными людьми с немалыми революционными заслугами. Член ЦК партии левых эсеров и член президиума ВЦИК Александра Адольфовна Измайлович была дочерью генерала. Она вступила в партию эсеров и вошла в летучий Боевой отряд Северной области.

14 января 1906 года участвовала в неудачном двойном покушении на минского губернатора Курлова и полицмейстера. Она сама стреляла в полицмейстера. Ее арестовали и избили. Суд приговорил Измайлович к смертной казни, которую заменили двадцатью годами каторги. Один из организаторов партии левых эсеров Андрей Лукич Колегаев был наркомом земледелия в первом советском правительстве. После мятежа 6 июля он вышел из партии левых эсеров и продолжал работать с большевиками. Его приняли в РКП(б) и отправили на Южный фронт членом Реввоенсовета и председателем особой продовольственной комиссии. Нарком юстиции Петр Стучка им отказал. Спиридонова осталась под стражей. Убийцы немецкого посла Яков Блюмкин и Николай Андреев бежали на Украину, где левые эсеры тоже действовали активно. Блюмкин принял участие в неудачной попытке убить главу украинской державы гетмана Павла Петровича Скоропадского. Николай Андреев заболел на Украине сыпным тифом и умер. Блюмкин весной девятнадцатого вернулся в Москву и пришел с повинной в ВЧК. На суде Яков Блюмкин объяснил, почему он убил Мирбаха: — Я противник сепаратного мира с Германией и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир... Но кроме общих и принципиальных побуждений на этот акт толкают меня и другие побуждения. Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняли евреев в германофильстве, а сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевика-

253

Ленин. Соблазнение России ми в Брест-Литовске представляет особое значение. Я как еврей и социалист взял на себя свершение акта, являющегося этим протестом. Брестский мир был уже забыт, в Германии произошла революция, левые эсеры были подавлены, о графе Мирбахе никто не сожалел.

19 мая 1919 года президиум ВЦИК реабилитировал Блюмкина. Он служил на Южном фронте, учился в Военной академии и работал в секретариате наркома по военным и морским делам Троцкого. В двадцать третьем его вернули в органы госбезопасности. На сей раз определили в иностранный отдел ОГПУ, то есть в разведку. Карьера у него была бурной. Его отправили в Монголию представителем ОГПУ и главным инструктором монгольской государственной внутренней охраны. Он не только учил монгольских чекистов, но пытался создать агентурную сеть в Тибете, Внутренней Монголии и других районах Китая. Явно незаурядный человек, он привлекал к себе внимание самых разных людей. У него было множество друзей в литературных кругах, среди работников Коминтерна, которые им искренне восхищались. В сентябре двадцать восьмого года его отправили нелегальным резидентом в Константинополь. Вокруг его работы на Ближнем Востоке ходит множество слухов, рассказывают, что он будто бы создал на территории Палестины мощную агентурную сеть. Но резидентом внешней разведки Блюмкин пробыл меньше года. В Константинополе он тайно встретился с высланным из страны Троцким и согласился отвезти в Москву письма и повидать прежних сторонников бывшего председателя Реввоенсовета. Находясь за границей, он не понял сути происшедших в стране перемен. Для него Троцкий и его соратники были недавними руководителями партии, которые разошлись во мнениях с большинством, но не стали от этого врагами. За свою наивность Блюмкин был жестоко наказан. Он не скрывал от близких людей факта своей беседы с Троцким. В том числе был откровенен с сотрудницей иностранного отдела ОГПУ Елизаветой Юльевной Горской. Но она была из тех женщин, для которых служба важнее любви. На следующий день она информировала начальство. Во время следующей встречи с Горской на улице возле Казанского вокзала Блюмкина арестовали. Он так и не понял, какое преступле-

254

Одна ночь и вся жизнь ние совершил, говорил на последнем допросе, который проводили его вчерашние товарищи: «Будучи членом левоэсеровской партии, одиннадцать лет назад я уже однажды в неизмеримо более активных и опасных для Советской Республики формах использовал аппарат ВЧК по приказанию своей партии. С тех пор я не словами, а делом исправлял ошибку своей политической юности». Но времена наступили другие. Встреча с Троцким была признана преступлением, куда более опасным, чем убийство германского посла. Политбюро приняло решение: «Первое. Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать изменническую антисоветскую работу Блюмкина. Второе. Блюмкина расстрелять». Июльский мятеж 1918 года имел трагические последствия. Социалисты-революционеры были изгнаны из политики и из государственного аппарата и уже не имели возможности влиять на судьбы страны. Российское крестьянство лишилось своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров посадили и уничтожили.

11 июля 1918 года Бухарин опубликовал в «Правде» статью о левых эсерах. Презрение звучало во всех его словах: «Для того чтобы руководить политической партией, нужно нечто большее, чем сердце и слезы на мокром месте. Нужна еще голова на плечах. Этого-то, к сожалению, и не было у покойной партии». Но поначалу Мария Спиридонова верила, что партию еще можно будет восстановить. Писала единомышленникам: «Задачи партии, дорогие товарищи, все усложняются и становятся почти грандиозными. Заново создать партию, разгромленную большевистским террором... Организация крестьянства под нашими лозунгами, во главе с нашей партией — неотложная задача, так как крестьянство опять на положении эксплуатируемого угнетенного раба, только в другом виде...» Спиридонова взяла на себя ответственность за убийство германского посла. Характерно, что кляла она себя за непредусмотрительность, за недальновидность, за то, что поставила под удар партию,

255

Ленин. Соблазнение России а вовсе не за то, что приказала убить невинного человека. А ведь была разница между ее выстрелом в советника Луженовского и убийством немецкого посла. В любом случае казнь без приговора суда — преступление. Но царского чиновника, в которого стреляла она сама, многие справедливо называли палачом. Оправдывали ее теракт тем, что о правосудии в ту пору не могло быть и речи — чиновник исполнял высшую волю. Остановить его можно было только пулей... Но немецкий посол не совершал никаких преступлений! Его убили по политическим соображениям, и Спиридонова считала это справедливым. Она тоже была отравлена этим ядом. Придет время, и ее убьют во имя политической целесообразности.

27 ноября 1918 года революционный трибунал, учитывая «особые заслуги перед революцией», приговорил ее к году тюремного заключения. Через два дня президиум ВЦИК ее амнистировал. К эсерам отнеслись тогда снисходительно. Они думали, что Ленин испытывает к ним симпатию, помня о старшем брате-эсере Александре Ульянове, повешенном в 1887 году за покушение на императора Александра III. Возможно, эсеры переоценивали степень симпатии к ним Ленина. За Спиридоновой была установлена слежка. Когда она выступала перед рабочими московских заводов, агенты ВЧК записывали каждое слово: — Большевики — изменники по отношению к крестьянам. В большевистских коммунах крестьянин будет наемником у государства. Мы будем бороться против комитетов бедноты. В них вошли хулиганы, отбросы деревни, которые могут реквизировать каждый фунт спрятанной муки. В Нижегородской губернии вспыхнуло восстание, там всех запугали. Женщины боялись ставить на стол горшок со щами, ибо комитеты бедноты могли увидеть, что сварено. Только большевикам все привилегии. Им и карточки на калоши. На основании агентурных материалов следственная комиссия ВЧК соорудила обвинительное заключение: Спиридонова клевещет на советскую власть и коммунистическую партию. 18 февраля 1919 года Спиридонову опять задержали и посадили на кремлевскую гауптвах-

256

Одна ночь и вся жизнь ту, остальных эсеров, арестованных одновременно (полсотни человек), отправили в Бутырскую тюрьму. Ее дело разбирал Московский революционный трибунал. Процесс открылся 24 февраля и продолжался один день. Обвинителем назначили председателя Моссовета Петра Гермогеновича Смидовича. Свидетелем обвинения выступал Николай Иванович Бухарин. Ни защитника, ни свидетелей защиты на заседание не пригласили. Бухарин говорил о «погромном, антисоветском характере» выступлений Спиридоновой, объясняя их чрезвычайной неуравновешенностью ее психической структуры. Сама Спиридонова — честный человек, но она считает советскую власть и большевиков — самым страшным злом в мире, и ее речи опасны, потому что «недовольный элемент впитывает ее речи как губка». Обвинитель Петр Смидович обратил внимание на то, что левые эсеры дискредитируют себя и теряют влияние, поэтому «опасности для советской власти здесь нет и быть не может». Выступления Спиридоновой продиктованы еще и личными мотивами, скажем, неприязнью к Троцкому, которого она называла шкурником и обозником.

— Товарищ Троцкий, — вступился за председателя Реввоенсовета республики Смидович, — на фронте всегда впереди, он знает, что такое тыл и что такое фронт. Он всегда под огнем. Я видел: когда около него разорвался снаряд, он не обращал на него внимания... Смидович просил трибунал на некоторое время избавить советскую власть от Спиридоновой: — Для меня важно, чтобы была гарантия того, что это не вернется опять, не встанет перед нами. Надо дать Спиридоновой восемь месяцев такого удаления, которое бы соответствовало тюремному удалению, чтобы в продолжение восьми месяцев с этим препятствием нам не пришлось встретиться... Трибунал признал Спиридонову виновной в клевете на советскую власть, дискредитации власти, что означает помощь контрреволюционерам, и вынес приговор: «Изолировать Марию Александровну Спиридонову от политической и общественной жизни сроком на один год посредством заклю-

257

Ленин. Соблазнение России чения Спиридоновой в санаторию с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда». Насчет санатория — это была шутка. Ее держали в казарме, где размещалась охрана Кремля. «Я живу в узеньком закутке при караульном помещении, где находится сто — сто тридцать красноармейцев, — писала она. — Грязь, шум, гам, свист, нечаянная стрельба, стук и все прочее, сопутствующее день и ночь бодрствующей караульной казарме». Хлопотать за Спиридонову взялась Коллонтай. Объехала председателя ВЧК Дзержинского, председателя ВЦИК Свердлова, московского хозяина Каменева. «Каменев, — записала в дневнике Коллонтай, — признал, что ее держали в ужасных условиях (в караульном помещении, в холоде. Уборная общая с солдатами). Дзержинский сказал, что ее перевели в больницу...» В конце марта 1919 года ЦК левых эсеров принял решение организовать Спиридоновой побег. 2 апреля один из сотрудников ВЧК вывел ее из Кремлевской тюрьмы. Это был двадцатидвухлетний крестьянин Н. С. Малахов. Под фамилией Ануфриева она скрывалась в Москве. В октябре 1920 года ее опять схватили. К тому времени часть левых эсеров решила отказаться от борьбы с советской властью и призвала своих единомышленников вместе с большевиками сражаться против Белой армии барона Врангеля и Польши. Лидер этой группы, бывший нарком Штейнберг получил право создать Центральное организационное бюро партии левых эсеров. Штейнберг стал председателем бюро, Илья Юрьевич Баккал (он был председателем фракции левых эсеров во ВЦИК) — секретарем.

16 сентября 1921 года политбюро разрешило выпустить Спиридонову на поруки. Штейнберг и Баккал написали расписку: «Мы, нижеподписавшиеся, даем настоящую подписку секретному отделу ВЧК о том, что мы берем на свои поруки Марию Александровну Спиридонову, ручаясь за то, что она за время своего лечения никуда от ВЧК не скроется и за это же время никакой политической деятельностью заниматься не будет. О всяком новом местонахожде-

258

Одна ночь и вся жизнь нии больной Спиридоновой мы обязуемся предварительно ставить в известность СО ВЧК». Александру Измайлович тоже освободили «под честное слово» для ухода за больной Спиридоновой. Теперь они не расставались и вместе прошли свой путь... Спиридонова вышла замуж за товарища по партии Илью Андреевича Майорова. У них родился сын Лев. Член ЦК партии левых эсеров и заместитель наркома земледелия Илья Майоров разработал закон о земле. Вдова одного ссыльного эсера вспоминала о нем: «Илья Андреевич Майоров был сыном крестьянина, родился в деревне. В сельской школе учительница обратила внимание на способного и умного ученика и постепенно, в течение трех лет, медленно, но старательно уговаривала его отца отдать мальчика в гимназию... Отец согласился, наконец, с уговорами учительницы и свез мальчика в город, но твердо заявил ему, чтобы тот “сам думал о жизни” и чтобы постарался как можно скорее начать зарабатывать на себя. Начиная с пятого класса гимназии Илья Андреевич уже давал уроки. Потом медицинский факультет Казанского университета...». Спиридонова, Майоров и Измайлович жили на даче Штейнберга в Малаховке. Штейнберг вовремя уехал за границу и спасся от террора. Он рассказывал, как однажды, совершенно отчаявшись, обратился к Ленину: — Для чего же тогда народный комиссариат юстиции? Назвали бы его комиссариатом по социальному уничтожению, и дело с концом!

— Великолепная мысль, — отозвался Ленин. — Это совершенно точно отражает положение. К несчастью, так назвать его мы не можем. Штейнберг пытался вывезти и Спиридонову, но не удалось. Илью Баккала осенью 1922 года выслали за границу. После войны сотрудники министерства госбезопасности найдут его в советской зоне оккупации Германии, в 1949 году его приговорят к десяти годам лагерей, на следующий год он умрет в заключении... А Марию Спиридонову через полтора года чекисты вновь арестовали.

259

Ленин. Соблазнение России «Большевики готовят мне какую-то особенную гадость, — сообщала друзьям Спиридонова. — Кое-какие отрывки сведений, имеющихся у меня из сфер, заставляют меня предполагать что-нибудь особо иезуитское. Объявят, как Чаадаева, сумасшедшей, посадят в психиатрическую лечебницу и так далее — вообще что-нибудь в этом роде». Это была идея Дзержинского, который приказал начальнику секретного отдела ВЧК Тимофею Петровичу Самсонову договориться с наркоматом здравоохранения: «Поместить Спиридонову в психиатрический дом, но с тем условием, чтобы ее оттуда не украли или она не сбежала. Охрану и наблюдение надо было бы сорганизовать достаточную, но в замаскированном виде. Санатория должна быть такая, чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям. Когда найдете таковую и наметите конкретный план, доложите мне». Спиридонову отправили в психиатрическую больницу с диагнозом «истерический психоз, состояние тяжелое, угрожающее жизни». Нет сомнения, что совершенное ею убийство, та ночь в вагоне, каторга, революция наложили отпечаток на ее психику. Она, несомненно, нуждалась во врачебной помощи. Но чекисты лечили ее своими методами. Эсеры были фактически поставлены вне закона: их судьбу решали закрытые инструкции госбезопасности. Ее выслали в Самарканд, где держали до 1928 года. В 1930 году ей разрешили пройти курс лечения в Ялтинском туберкулезном санатории под присмотром местного отдела ОГПУ. Но с каждым годом ее положение ухудшалось. В 1931 году — новая ссылка в Уфу, работала в кредитно-плановом отделе Башкирской конторы Госбанка. И наконец, в 1937 году последний арест «активного руководителя контрреволюционной эсеровской организации». Тяжелобольной женщине предъявили нелепое обвинение в подготовке терактов против руководителей советской Башкирии. 2 мая 1937 года следователь Башкирского НКВД написал рапорт республиканскому наркому: «Во время допроса обвиняемой Спиридоновой М. А. последняя отказалась отвечать на прямые вопросы по существу дела, наносила

260

Одна ночь и вся жизнь оскорбления по адресу следствия, называя меня балаганщиком и палачом... При нажиме на Спиридонову она почти каждый раз бросает по моему адресу следующие эпитеты: “хорек, фашист, контрразведчик, сволочь” — о чем и ставлю вас в известность». Приговор стандартный — двадцать пять лет. Держали ее в Орловской тюрьме. Здесь провели остаток жизни многие лидеры эсеров, причем в неизмеримо худших условиях, чем те, что существовали в царских тюрьмах. В ноябре 1937 года легендарная Мария Александровна Спиридонова написала большое письмо своим мучителям. Она писала, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В царское время она ощущала незримую поддержку народа. В первые годы советской власти старые большевики, включая Ленина, щадили ее, принимали меры, чтобы над ней по крайней мере не измывались. Та страшная ночь в поезде не прошла бесследно. В революционные годы, пока она была на свободе, Спиридонова не расставалась с браунингом и была готова пустить его в ход. Как-то призналась: — Не могу допустить, чтобы кто-то на меня замахивался. Она не выносила не только прямого насилия на собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу. Эсеры особенно болезненно воспринимали покушение на их личное достоинство. В царских тюрьмах многие совершали самоубийство в знак протеста против оскорблений. Но в сталинские времена Марию Спиридонову сознательно унижали: «Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день. Обыскивали, когда я шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня и мои трусы; чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла...».

261

Ленин. Соблазнение России Жалобы были бесполезны. Никто не собирался их выслушивать. Она была врагом, подлежащим уничтожению. Марию Спиридонову убили осенью сорок первого. Немецкие войска наступали, Сталин не знал, какие города он сумеет удержать, и велел наркому внутренних дел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов», сидевших в тюрьмах. 6 сентября Лаврентий Павлович представил вождю список. Он же придумал обоснование — расстрелять «наиболее озлобленную часть содержащихся в местах заключения государственных преступников, которые готовят побеги для возобновления подрывной работы». Сталин в тот же день подписал совершенно секретное постановление Государственного комитета обороны: «Применить высшую меру наказания — расстрел — к ста семидесяти заключенным, разновременно осужденным за террор, шпионскодиверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда». В Военной коллегии оформили приговоры за один день. Всех перечисленных Берией заочно признали виновными по статье 58-10, часть вторая, приговор — расстрел. 11 сентября 1941 года чекисты расстреляли 157 политзаключенных Орловского централа. Обреченных вызывали по одному. Запихивали в рот кляп и стреляли в затылок. Тела на грузовиках вывезли в Медведевский лес и закопали. Среди них были Мария Спиридонова, ее муж Илья Майоров, а также несколько десятков немцев-коммунистов и других политэмигрантов. Это уже были старики и старухи, измученные многолетним заключением, но Сталин все равно их боялся. Мария Александровна Спиридонова потеряла в своей жизни все, включая свободу, поскольку выступала против сотрудничества с Германией, и тем не менее ее уничтожили под нелепым предлогом — что она перейдет на сторону немцев!

«Нет имени страшнее моего»

«Смертные приговоры сыпались пачками, часто расстреливались совершенно невинные, старики, старухи, дети, — докладывал в Москву представитель ВЦИК из станицы Урюпинской Хоперского округа. — Достаточно было ненормальному в психическом отношении председателю ревтрибунала заявить, что ему подсудимый известен как контрреволюционер, чтобы трибунал приговаривал человека к расстрелу... Расстрелы проводились на глазах у всей станицы, по 30–40 человек сразу, причем осужденных с издевательствами, гиканьем, криками вели к месту расстрела». Справедливости ради необходимо заметить, что в Гражданскую войну террор вовсе не был привилегией советской власти. «Таких гнусных, утонченных, до мозга костей развращенных мерзавцев, как эти белогвардейцы, я еще не видел, — вспоминал врач, присутствовавший при вступлении белых войск в небольшое селение. — Почти все они были “интеллигенты” — один из них сразу же стал наигрывать на рояле Бетховена. Затем они начали грабить, но главным их увлечением было изнасилование девушек и девочек-подростков». Масштабы террора в Гражданскую войну сейчас трудно установить. Своими подвигами все хвастались, но расстрельно-вешательной статистики не вели. «Принесли раненого офицера, он был тяжело ранен в живот и умирал, — вспоминал офицер Белой армии. — Оставаться в комнате мне было неприятно, и я вышел на крыльцо. Мне почему-то стало весело, и я улыбнулся; вероятно, от сознания своей самостоятельности: один и на фронте.

263

Ленин. Соблазнение России Помню, что ни убитых, ни раненых мне не было тогда жалко. Несколько раз приходилось мне видеть расстрелы и самому принимать в них участие. С большим любопытством и без малейшей жалости я стрелял в осужденного». Невероятное, всеобщее, тотальное насилие не прошло бесследно. Гражданская война привела к своего рода массовому помешательству. «В деревнях, — писала одна из газет летом 1918 года, — распространяются легенды о пролетевшей в степи зловещей комете, о том, что сейчас проходит красная и черная гвардия, за ними гонится белая, потом пролетит на аэропланах сам Ленин со своей гвардией, после чего наступит столпотворение Вавилонское и кончина мира... Непросвещенный ум нашего крестьянина окончательно помутился и не в состоянии осознать происходящие события». «Только теперь, думая о том, что мы переживаем, — записывал в дневнике профессор Юрий Готье, — я понял, почему триста лет назад Россия так легко стала добычей самозванцев: легковерие, темнота, непрочность всей социальной структуры России делали и тогда, и теперь возможным такие недопустимые и немыслимые, казалось бы, метаморфозы...». Гражданская война, без преувеличения, довела страну до безумия. И люди не в состоянии были отличить немыслимую реальность от безумного вымысла. Мальчик, покинувший Россию вместе с белыми, уверенно рассказывал: «Мы бежали из Новочеркасска, так как в городе начался голод, который дошел до чрезвычайных размеров: там ели человечье мясо, и часто бывали случаи, что на улицах устраивали капканы, в которых ловили людей и делали из них бифштексы и другие кушанья, которые продавались на базарах и рынках». Гражданская война потрясла страну и мир невероятной жестокостью, когда современные методы уничтожения людей соединились со средневековым презрением к жизни. Что было причиной, а что следствием: четыре года в окопах Первой мировой, призыв большевиков к социальному насилию, распад государства, ожесточение боя? ВЧК породила массовый террор, или террор сделал неизбежным появление неизвестных прежде в истории карательных органов?

264

«Нет имени страшнее моего» В начале 1919 года красные оставили город Кисловодск. Старший следователь городской ЧК Ксения Михайловна Ге не ушла с ними, потому что болела маленькая дочь. Ксению арестовала белогвардейская контрразведка, но ночью она бежала — в Ессентуки. Скрывалась в доме одного врача. Белые объявили награду за нее — пятьдесят тысяч. Врач польстился на деньги и выдал ее. «Хорошенькая женщина, из хорошей семьи, дочь генерала, она была подлинным чудовищем, — писала одна из белых газет. — По ее ордерам расстреляны десятки людей. Суд приговорил ее к повешению. Ксения умерла очень мужественно, до последней минуты не теряла самообладания. Уже стоя под виселицей, воздвигнутой на базаре (казнили ее публично, при большом скоплении народа), сказала конвоирующему ее офицеру: — Я счастлива умереть за мою правду. Вы ее не знаете, у вас есть своя, другая правда, но верьте: моя победит вашу. Повесили ее попросту, без белого мешка, в своем платье, очень шикарном, синего шелка, в лаковых великолепных ботинках. Когда Ксению сняли с виселицы, разыгралась отвратительная сцена: толпа, как сумасшедшая, ринулась добывать кусок веревки, которая — штука редкая, — вероятно, должна принести особую удачу... Кроме Ксении вздернули еще несколько пойманных комиссаров, но, в общем, казней было не много. Зато пороли направо и налево всех мало-мальски причастных к павшей власти.... Перепороли горничных “Гранд-Отеля”, которые шпионили за “буржуйками”, выпороли даже одну даму, особу довольно легкомысленную, в большевистские дни флиртовавшую с комиссарами... Публика в один голос заявила: “Правильно! Так и надо таких дряней, что с комиссарами путаются!” Особенно суровы были женщины, выказавшие живейшую радость по поводу жалкой участи легкомысленной особы». Министр внутренних дел Советской России Григорий Иванович Петровский разослал всем местным органам власти циркулярную телеграмму: «Применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить с расхлябанностью и разгильдяйством. Надо всему этому положить конец. Предписываем всем

265

Ленин. Соблазнение России Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников». Массовый террор подстегнуло постановление Совнаркома 5 сентября 1918 года по докладу председателя ВЧК Дзержинского: «Совет народных комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усилия деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и внесения в нее большой планомерности необходимо отправить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры». «Прожит ужасный год, — записал в дневнике 1 января 1919 года Лев Григорьевич Дейч. — Он никогда не забудется: много горя, несчастия, бед принес он. Сколько смертей, сколько ужасов! Потеряна вера во все; исчезли надежды. Одна мысль у всех: кончится ли все это в настоящем году, а также доживем ли мы до этого? Хуже, кажется, не может быть ни при каком строе...». А Гражданская война была еще в самом разгаре... Нам даже трудно представить себе, какой катастрофой стали для России революция и Гражданская война. Это было полное разрушение жизни. Не одичать было невероятно трудно. Пережившие Гражданскую войну оставили множество свидетельств, рисующих картину российской жизни тех лет, в которой смерть и убийство не казались чем-то невероятным. «Когда мы прибыли в Петроград, город уже голодал... Вместо мяса, молока и белого хлеба деревни мы перешли на селедки, воблу и черный хлеб, наполовину смешанный с овсом... Позднее лепешки

266

«Нет имени страшнее моего» из очистков картошки, запеканка из тех же очистков с примешанной кофейной гущей, овсяный хлеб с примесью муки только для скрепления, дохлая конина для супа. Есть пшенную кашу было высшей степенью блаженства». «Карточки на топливо у нас были, но не было топлива. Водоснабжение Петрограда было расстроено, и вода заражена тифом и другими возбудителями опасных болезней. Нельзя было выпить и капли некипяченой воды. Самым ценным подарком в 1919 году стали дрова. В сильные холода в размороженных домах полопались все трубы, не работали сливные бачки в туалетах и краны. Умыться практически невозможно. Прачечные, как буржуазный институт, исчезли. Мыло полагалось по продуктовым карточкам, ни никогда не выдавалось. Тяжелее всего было выносить темноту. Электричество включалось вечерами на два-три часа, а часто света не было вовсе». «Особенный страх внушала знаменитая Маруська Никифорова. В начале 1918 года Елизаветград осадили отряды этой самой Маруси; веселое время — несколько дней матросня гуляла по городу. В марте пришли немцы. Стыдно вспомнить, их встречали радостно. Вскоре немцы бежали, несколько дней город был без власти, опять домовые охраны, потом пришли петлюровцы... В январе, как гром, нагрянули большевики. Шесть месяцев (январь–июль 1919 года) — самое тяжелое время; больно и гнусно вспоминать, скверный осадок на душе. Переодевание, прятание, страх, аресты, самогон и кокаин. Кого-то убивали, пытали, был застенок, арестовывали знакомых и родственников... В мае 1919 года помню грандиозный еврейский погром». «Путешествие по Москве утром произвело на меня ужасное впечатление — вероятно, нашествие Чингисхана приблизительно так влияло на города, которые ему подвергались: все окна заколочены, все убито, все прекращено; не скоро удастся все исправить и привести в порядок». «Все, в ком была душа, ходят, как мертвецы. Мы не возмущаемся, не сострадаем, не негодуем, не ожидаем. Ничему не удивляемся. Встречаясь, мы смотрим друг на друга сонными глазами и мало говорим. Душа в той стадии голода (да и тело), когда уже нет острого

267

Ленин. Соблазнение России мученья, а наступает период сонливости. Не все ли равно, отчего мы сделались такими? И оттого, что выболела, высохла душа, и оттого что иссохло тело, исчез фосфор из организма, обескровлен мозг, исхрупли торчащие кости». «Обсуждали вопрос, что будет. Единогласно решили, что постепенно должно замереть все, умереть от голода и холода города, стать железные дороги, а в деревнях будут жить гориллоподобные троглодиты, кое-как, по образу первобытных людей каменного века, обрабатывая пашню и тем питаясь. Наносная русская культурность должна погибнуть, ибо “народ”, во имя которого “интеллигенция”, или, вернее, полуинтеллигенция, принесла в жертву все, что было в России лучшего, не нуждается ни в чем, кроме самого грубого удовлетворения своих первобытных инстинктов». Соратники и подчиненные Ленина по всей стране охотно ставили к стенке «врагов народа и революции». Может быть, дело в личностях? Может быть, прав француз Гюстав Флобер, сказавший, что «в каждом революционере прячется жандарм»? Феликса Эдмундовича Дзержинского называли святым убийцей. «Это был фанатик, — вспоминал философ Николай Бердяев. — Он производил впечатление человека одержимого. В нем было чтото жуткое. В прошлом он хотел стать католическим монахом, и свою фанатическую веру он перенес на коммунизм». Дзержинский, конечно же, был очень противоречивым человеком. В нем странно сочеталось стремление к добру и способность творить зло. «Скульптор Евгений Вучетич был профессионал и тогдашний социальный заказ выполнил на пять с плюсом, — писал прозаик Георгий Владимов о памятнике председателю ВЧК, некогда стоявшем в центре Москвы. — Дзержинский — это страсть, исступление, изнутри сжигающая вера — и готовность все отдать, и саму жизнь, на благо трудящегося человечества; он даже с некоторой брезгливостью взирал на брежневскую хлюпающую трясину, и на строгом его лице можно было прочесть: “Не знаю, не знаю, что у вас происходит, а с нашей стороны ошибок не было, мы все сделали, как надо”». Дзержинский и по сей день остается демонической фигурой, окутанной множеством мифов и слухов. В чем только его не подозрева-

268

«Нет имени страшнее моего» ют! Даже в инцесте, запрещенной любви к самым близким родственникам. Феликс Эдмундович родился 30 августа 1877 года в имении Дзержиново Ошмянского уезда Виленской губернии (ныне это Столбцовский район Минской области) в семье мелкопоместного дворянина. У его матери Хелены было восемь детей — Альдона, Станислав, Казимир, Ядвига, Игнатий, Владислав, Феликс, Ванда. Восемь детей и свои тайны. Говорят, будто юный Феликс безумно влюбился в сестру Ванду, а девочка не отвечала ему взаимностью. Охваченный безумной ревностью, Феликс, страстный и импульсивный от рождения, застрелил ее из отцовского ружья. Есть и другая, не менее ужасная версия смерти девочки. Однажды братья Феликс и Станислав решили пострелять по мишени. Вдруг на линии огня появилась сестренка Ванда... Ей было всего четырнадцать лет. Чья именно пуля ее убила — Феликса или Станислава — осталось неизвестным. Вот что точно известно, так это трагическая история Станислава Дзержинского. Он работал в банке, и в семнадцатом году его убили. Феликс Дзержинский, побывав в родных местах, писал о судьбе брата: «Бедный Стась пал жертвой трусости других. Ему давали на сохранение деньги. Грабители знали об этом, знали также, что у него есть оружие и собака и что он отбил бы всякое открытое нападение. Но они обманули его. Они попросились, чтобы он предоставил им ужин и ночлег, и убили его. Им не удалось ничего украсть, так как служанка выскочила в окно, и ее брат пришел на помощь». Дзержинский выкопал коробку с семейными ценностями, спрятанную старшей сестрой Альдоной, но оставить их у себя не решился, сдал в банк и вернулся в Петроград, чтобы принять участие в Октябрьской революции. Теперь подозревают, что и к Альдоне Феликс относился подозрительно нежно, о чем вроде как свидетельствуют его письма, заботливо хранимые в партийном архиве. Старшая сестра была его наперсницей все предреволюционные годы, когда его сажали то в одну тюрьму, то в другую. Вот одно из таких посланий, адресованных Альдоне:

269

Ленин. Соблазнение России «Я хотел бы увидеть тебя, и, может быть, лишь тогда ты почувствовала бы, что я остался таким же, каким был в те времена, когда я был тебе близок не только по крови...». Впрочем, этим словам есть иное объяснение. Альдона, как старшая из детей, раньше всех стала самостоятельной, вышла замуж и заботилась о Феликсе, когда он находился в заключении. И близки брат с сестрой были не в интимном смысле, а в духовном. Это письмо Дзержинский отправил сестре 15 апреля 1919 года — уже в роли председателя ВЧК, наводившего страх на всю Россию: «Я остался таким же, каким и был, хотя для многих нет имени страшнее моего. И я чувствую, что ты не можешь примириться с мыслью, что я — это я, — и не можешь меня понять, зная меня в прошлом... Ты видишь лишь то, что доходит до тебя, быть может, в сгущенных красках. Ты свидетель и жертва молоха войны, а теперь разрухи. Изпод твоих ног ускользает почва, на которой ты жила. Я же — вечный скиталец — нахожусь в гуще перемен и создания новой жизни. Ты обращаешься своей мыслью и душой к прошлому. Я вижу будущее и хочу и должен сам быть участником его создания...». Это письмо-оправдание. Руководитель карательного ведомства пытался объяснить сестре, почему он так жесток. И в самом деле: как идеалист и романтик, ненавидевший жандармов, провокаторов, фабрикацию дел, неоправданно суровые приговоры, пытки, тюрьмы, смертную казнь, как такой человек мог стать председателем ВЧК? Как понять характер этого человека: учился в гимназии, но бросил; работу искать не стал, вступил в социал-демократический кружок, потом в партию и до 1917 года ничем, кроме революционной деятельности, не занимался? Был такой милый мальчик с тонкими чертами лица, натура открытая и благородная. Из хорошей дворянской семьи, очень любил своих братьев и сестер. И вдруг этот милый мальчик превращается в палача, которого ненавидит половина России. В восемнадцать лет вступил в социал-демократический кружок, затем в партию «Социал-демократия Королевства Польского и Литвы». С этого момента и до семнадцатого года Дзержинский занимается только одной партийной работой. Профессиональный революцио-

270

«Нет имени страшнее моего» нер — так это тогда называлось. Для него существовала лишь революция, одна только революция и ничего, кроме революции. С того момента, как в семнадцать лет он пришел в революционную деятельность, на свободе он почти не был. Шесть лет провел на каторге и пять в ссылке. Иногда в кандалах. Иногда в одиночке. Иногда в лазарете. Жандармы предлагали ему свободу в обмен на сотрудничество. Отказывался. Готов был к худшему. Явно не отрекся бы от своей веры и перед эшафотом. «Как я хотел бы, чтобы меня никто не любил, — писал экзальтированный юноша Альдоне Дзержинской, — чтобы моя гибель ни в ком не вызвала боли; тогда я мог бы полностью распоряжаться самим собой...». Его единомышленников пороли розгами, приговаривали к смертной казни и вешали. Они умирали от туберкулеза или в порыве отчаяния кончали жизнь самоубийством. Разве мог он об этом забыть или простить палачей? «В ночной тиши я отчетливо слышу, как пилят, обтесывают дос­ ки, — записывал он в дневнике 7 мая 1908-го. — “Это готовят виселицу”, — мелькает в голове. Я ложусь, натягиваю одеяло на голову. Это уже не помогает. Сегодня кто-нибудь будет повешен. Он знает об этом. К нему приходят, набрасываются на него, вяжут, затыкают ему рот, чтобы не кричал. А может быть, он не сопротивляется, позволяет связать себе руки и надеть рубаху смерти. И ведут его и смотрят, как его хватает палач, смотрят на его предсмертные судороги и, может быть, циническими словами провожают его, когда зарывают труп, как зарывают падаль...». Он полагал, что нет оснований быть снисходительным к тем, кто держал его и его единомышленников на каторге. Тем более в годы Гражданской войны. В борьбе не на жизнь, а на смерть он не считал себя связанным какими-то нормами морали. Это одна из причин, объясняющих, почему на посту главы ведомства госбезопасности Дзержинский был жесток и беспощаден. Он сидел бы в тюрьмах вечно, но его, как и других политических заключенных, освободила Февральская революция. 18 марта 1917 года он писал жене из Москвы:

271

Ленин. Соблазнение России «Уже несколько дней я отдыхаю почти в деревне, в Сокольниках, так как впечатления и горячка первых дней свободы и революции были слишком сильны, и мои нервы, ослабленные столькими годами тюремной тишины, не выдержали возложенной на них нагрузки. Я немного захворал, но сейчас, после нескольких дней отдыха в постели, лихорадка совершенно прошла, и я чувствую себя вполне хорошо. Врач также не нашел ничего опасного, и, вероятно, не позже чем через неделю я вернусь опять к жизни...». Дзержинский участвовал в историческом заседании ЦК партии большевиков 10 октября 1917 года в Петрограде, где было принято решение о подготовке вооруженного восстания. Именно в тот день он предложил «создать для политического руководства на ближайшее время Политическое бюро из членов ЦК». Предложение Дзержинского понравилось: Политбюро существовало до августа 1991 года.

20 декабря 1917 года Дзержинский получает свое главное задание — сформировать и возглавить ВЧК. Почему выбрали именно его? Наверное, исходили из того, что он человек надежный, неподкупный, равнодушный к материальным благам. Его считали аскетом, поражались его целеустремленности и принципиальности. При всей его порывистости и эмоциональности он старался обуздывать свою натуру. После побега из ссылки записал в дневнике: «Жизнь такова, что требует, чтобы мы преодолели наши чувства и подчинили их холодному рассудку». Был у него очевидный интерес к следственной работе и испепеляющая ненависть к предателям. Сидя в тюрьме, пометил в дневнике: «Все сидящие рядом со мной попались из-за предательства... Шпионов действительно много. Здесь так часто сменяют товарищей по камере (редко кто сидит один, большинство сидит по два человека, а есть камеры, в которых сидят по трое и больше), что цель этого становится очевидной: дать возможность неразоблаченным шпикам узнать как можно больше. Несколько дней тому назад я увидел в окно бесспорно уличенного в провокации на прогулке с вновь прибывшим из провинции. Я крикнул в окно: “Товарищ! Гуляющий с тобой — известный мерзавец, провокатор!”».

272

«Нет имени страшнее моего» Еще в дореволюционные годы Дзержинскому товарищи по партии доверяли выявлять среди большевиков провокаторов, внедренных полицией. Он вел следствие методично и почти профессионально. «На третий или четвертый день после Февральской революции на трибуну пробрался исхудалый, бледный человек, — вспоминал Вацлав Сольский, член минского Совета рабочих и солдатских депутатов. — На нем под изношенным пиджаком была нательная рубашка с черными полосами. Он сказал: “Моя фамилия Дзержинский. Я только что из тюрьмы”... Дзержинский говорил, что для революционера не существует вообще объективной честности: революция исключает всякий объективизм. То, что в одних условиях считается честным, — нечестно в других, а для революционеров честно только то, что ведет к цели». При этом после революции большевики, исполняя свое старое обещание, дважды отменяли смертную казнь. И оба раза ненадолго: с 28 декабря 1917-го по 21 февраля 1918 года, то есть на два месяца, и с 17 января по 11 мая 1920 года, то есть на четыре месяца. «Как только стали они у власти, с первого же дня, объявив об отмене смертной казни, они начали убивать, — писал в июле 1918 года лидер меньшевиков Юлий Мартов. — Кровь родит кровь. Политический террор, введенный с октября большевиками, насытил кровавыми испарениями воздух русских полей. Гражданская война все больше ожесточается, все больше дичают в ней и звереют люди... Там, где власть большевиков свергают народные массы или вооруженные силы, к большевикам начинают применять тот же террор, какой они применяют к своим врагам». Дзержинский считается непрофессионалом, но это он ввел внутрикамерную «разработку» заключенных. К ним подсаживали агентов, которые выведывали то, о чем на допросах арестованные не говорили. Этому он научился у царских жандармов. Когда он сидел в тюрьме, провокаторы его возмущали. Когда сам стал сажать, мнение изменилось. На заседании коллегии ВЧК 18 февраля 1918 года было принято решение использовать «секретных сотрудников только по отношению

273

Ленин. Соблазнение России к спекулятивным сделкам, к политическим же врагам эти меры не принимаются. Борьба ведется чисто, идейным содействием советских элементов». Ровно через месяц на новом заседании коллегии было принято постановление, которое запрещало чекистам использовать провокации. Но благие намерения испарились при столкновении с реальностью. Следствие с первого дня было основано на внедрении в ряды противника агентов-провокаторов. Доносчиков, осведомителей, секретных агентов ценили как главный инструмент следствия. Настоящего расследования не проводили — для этого не было ни времени, ни умения, поэтому от следователя требовалось одно — добиться признания. А «подсадными утками» оперативные работники пользуются и по сей день. Пробыв одиннадцать лет в тюрьмах и на каторге, Дзержинский лучше других знал, как действует репрессивный аппарат. С одной стороны, он брезговал опускаться до уровня царской охранки, с другой — хорошо помнил, с какой легкостью ему и его товарищам удавалось обманывать царских полицейских и тюремщиков, и не хотел повторять ошибок своих противников. «В Бутырках, — инструктировал Дзержинский управляющего делами ВЧК Генриха Григорьевича Ягоду и начальника секретного отдела Тимофея Петровича Самсонова, — надо изменить совершенно режим. Не должно быть общения коридора с коридором; двери с коридора и на двор должны быть заперты, прогулок по коридору и скопищ не должно быть; камеры могут быть открыты только для пользования уборной...». Когда вспыхнула Гражданская война, началась и эпоха массового террора. Уничтожение врага считалось благим делом. А вот кто враг, в Гражданскую каждый решал сам. Дзержинский заложил основы кадровой политики в ведомстве госбезопасности, назвав главным качеством преданность. Феликс Эдмундович объяснял управляющему делами ВЧК Генриху Ягоде: «Если приходится выбирать между безусловно нашим человеком, но не особенно способным, и не совсем нашим, но очень способным, у нас, в ЧК, необходимо оставить первого».

274

«Нет имени страшнее моего» В аппарат госбезопасности нередко попадали весьма сомнительные люди, в том числе и совершенно малограмотные. В учетной карточке одного из председателей Петроградской ЧК Семена Семеновича Лобова в графе «Образование» было написано: «Не учился, но пишет и читает». Это не мешало его успешной карьере. Лобов пошел в гору после того, как в одну ночь арестовал в Петрограде три тысячи человек.

3 апреля 1801 года император Александр I разрешил своим подданным свободный выезд за границу. Большевики вновь запретили людям уезжать из страны и возвращаться домой без разрешения органов госбезопасности. Уже 3 ноября 1917 года Петроградский Военно-революционный комитет отправил комиссару пограничной станции Торнео на финляндско-шведской границе — в условиях войны это был единственный безопасный путь из России в Европу — короткую телеграмму: «Граница временно закрыта. Без особого распоряжения ВРК никто пропущен быть не может». Позже последовало разъяснение. Иностранным дипломатам дозволялся проезд в обе стороны. Уезжать из России имели право только обладатели специальных разрешений Военно-революционного комитета. А беспрепятственно возвращаться в Россию могли политэмигранты...

3 июня 1919 года Совнарком принял постановление: «Вменить народному комиссариату по иностранным делам в обязанность при выдаче заграничных паспортов лицам, отправляющимся за границу по поручению советских учреждений, требовать представления постановлений соответственных коллегий и ручательства этих коллегий за добропорядочность командируемых лиц и лояльность их по отношению к Советской власти». Лояльность устанавливали чекисты. Назначение того или иного сотрудника за границу решалось на совещании в ОГПУ, которое устраивалось раз в неделю. Председательствовал начальник иностранного отдела или один из его помощников. Присутствовали представитель ЦК, он же заведующий бюро заграничных ячеек при ЦК, и представитель учреждения, которое командирует сотрудника. Решающее слово принадлежало представителю ОГПУ...

275

Ленин. Соблазнение России Заблаговременно заполненная и присланная в иностранный отдел ОГПУ анкета кандидата на выезд изучалась в аппарате госбезопасности. О нем наводили справки в архивах и в картотеке. Если его фамилия фигурировала в каком-нибудь донесении агента ОГПУ — без конкретных обвинений, без доказательств сомнительности его поведения — ему отказывали в поездке и наркоминделу предлагали представить иную кандидатуру.

6 июня 1920 года наркомат иностранных дел утвердил инструкцию о заграничных паспортах: «В обстоятельствах исключительного времени» для выезда требуется разрешение Особого отдела ВЧК. Это правило действовало до 1991 года. Председатель Всероссийского союза журналистов Михаил Андреевич Осоргин был арестован, когда он вошел во Всероссийский комитет помощи голодающим Поволжья. На допросе следователь задал ему обычный в те годы вопрос: — Как вы относитесь к советской власти?

— С удивлением, — ответил Осоргин, — буря выродилась в привычный полицейский быт. «Дзержинский, — вспоминал Федор Иванович Шаляпин, — произвел на меня впечатление человека сановитого, солидного, серьезного и убежденного. Говорил с мягким польским акцентом. Когда я пришел к нему, я подумал, что это революционер настоящий, фанатик. В деле борьбы с контрреволюцией для него, очевидно, не существует ни отца, ни матери, ни святого Духа. Но в то же время у меня не получилось от него впечатления простой жестокости. Он, повидимому, не принадлежал к тем отвратительным партийным индивидуумам, которые раз навсегда заморозили свои губы в линию ненависти и при каждом движении нижней челюсти скрежещут зубами...». Дзержинский не был патологическим садистом, каким его часто изображают, кровопийцей, который наслаждался мучениями своих узников. Он не получал удовольствия от уничтожения врагов, но считал это необходимым. «Дзержинского, — вспоминала Анжелика Балабанова, — называли фанатиком и садистом; его внешний вид и манеры были как у польского аристократа или священника-интеллектуала. Не думаю, чтобы

276

«Нет имени страшнее моего» вначале он был жесток или равнодушен к человеческим страданиям. Он был просто убежден, что революцию нельзя укрепить без террора и преследований». Но уж очень быстро привык он к тому, что вправе лишать людей жизни. 2 августа 1921 года, уже после окончания Гражданской войны, Феликс Эдмундович приказал начальнику Всеукраинской ЧК Василию Николаевичу Манцеву: «Ввиду интервенционистских подготовлений Антанты необходимо арестованных петлюровцев-заговорщиков возможно скорее и больше уничтожить. Надо их расстрелять. Процессами не стоит увлекаться. Время уйдет, и они будут для контрреволюции спасены. Поднимутся разговоры об амнистии и так далее. Прошу Вас вопрос этот решить до Вашего отпуска...». Иначе говоря, Дзержинский приказал казнить людей без суда и следствия. А ведь понимал, что этих людей могут амнистировать. Пример Дзержинского показывает, что самый субъективно честный человек не может заменять собой закон. В марте 1918 года по предложению председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого в Петрограде было решено не применять смертную казнь даже в отношении преступников, совершивших тяжкие преступления. Урицкий был одним из немногих людей, которые тяготились работой в ЧК и не хотели брать на себя грех репрессий. Его убили... В Гражданскую многие обильно проливали кровь. Но служба в ЧК, расстрельные дела оказались тяжелым испытанием. Не у каждого психика выдерживала. После войны наступила расплата — эпидемия самоубийств среди ответственных работников. Говорили о «физической изношенности старой гвардии». Эмма Герштейн, писатель и историк литературы, отдыхала в доме отдыха на озере Сенеж. Молодой человек, комсомолец рассказывал о нервозности, присущей его боевым товарищам: «У одного дрожат руки, другой не может спать, если в щелочку пробивается свет, третий не выносит резких звуков... Все это — результат Гражданской войны, а может быть, и работы где-нибудь в разведке или просто в ЧК».

277

Ленин. Соблазнение России «Между прочим, у этих комсомольцев, сколько я их ни встречала, — вспоминала Эмма Герштейн, — была одна и та же излюбленная тема: воспоминания о первой жене-комсомолке, почему-то бросившей их. Покинутые мужья грустили. Вероятно, они оплакивали не своих ушедших подруг, а половодье первых лет революции. Мне рассказывал бывший политрук пограничных войск. Служил он где-то на южной границе. Он говорил, что красноармейцы никак не могут войти в берега мирной жизни. К вечеру закружится кто-нибудь на месте, приставит револьвер к виску и кричит: — Хочешь, удохну? И при том без всякой видимой причины». Люди совестливые, люди с тонкой нервной организацией, те, кто не хотел карать, после Гражданской покинули ведомство госбезопасности. Скинули кожанки и с охотой вернулись к мирной жизни, считая, что после войны масштабы репрессий должны закономерно сократиться. Остались те, кто нашел себя на этой работе. К ним присоединилось молодое пополнение, не испытывавшее моральных затруднений. Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Тем более что беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. В начале 1922 года Дзержинского командировали в Сибирь выколачивать хлеб из крестьян. Хлебозаготовки, а в реальности ограбление крестьян, проводились самым варварским образом. С крестьянами, которые не желали отдавать хлеб, обращались как с преступниками. По пути из Ново-Николаевска Дзержинский, недовольный слабонервными помощниками, писал заместителю наркома путей сообщения Леониду Петровичу Серебрякову: «Красная Армия, видящая, как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают все, разложилась. Необходимо прислать сюда товарищей, бывших в голодных местах, чтобы они рассказали красноармейцам ужасы голода, чтобы в их душах померкли ужасы продналога в Сибири и чтобы они поняли, что так надо было поступать. Иначе ведь армия наша крестьянская не вылечится от увиденных ею образов».

278

«Нет имени страшнее моего» Добравшись через неделю до Омска, главный чекист страны откровенно признался жене: «Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожиданий Республики. Сибирский хлеб и семена для весеннего сева — это наше спасение... Здесь очень тяжело... Несомненно, что моя работа здесь не благоприятствует моему здоровью. В зеркале вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глазами...». Корни жестокости Дзержинского, как и некоторых других руководителей госбезопасности, будут потом искать в его нерусском происхождении: дескать, поляку русских не жалко, вот своих он бы не сажал. Говорить так — значит вовсе не понимать этих людей. Дзержинского этническое происхождение не интересовало. В 1920 году, когда Красная Армия надеялась разгромить польскую армию и войти в Варшаву, Дзержинский возглавил польское бюро ЦК. Ленин уже прикинул состав будущего польского правительства, включив в него первым номером Дзержинского. «Странные чувства рождаются во мне при приближении к Варшаве, — писал Дзержинский жене. — Это опасение, что Варшава сейчас уже не та, какой она была раньше, и что, быть может, встретит нас не так, как мы бы желали... По-видимому, ЦК компартии Польши не сумел овладеть ни массами, ни политическим положением...». В той среде, в которой вырос Дзержинский, национальные чувства были очень сильны: польская интеллигенция стремилась к независимости, к отделению от России, к созданию своего государства. Он вспоминал: «Мальчиком я мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей». Но повзрослевший Дзержинский пошел за Розой Люксембург, которая принадлежала к основателям небольшой социал-демократической партии Польши и Литвы. Они вместе, неуклонно отстаивая единство польских и русских рабочих, боролись с националистической партией будущего маршала Юзефа Пилсудского. Уже в конце жизни Дзержинский в одном из писем скажет:

279

Ленин. Соблазнение России «Я в жизни своей лично любил только двух революционеров и вождей — Розу Люксембург и Владимира Ильича Ленина — никого больше». Но исторический спор о праве наций на самоопределение Дзержинский и Люксембург проиграли Юзефу Пилсудскому, который в юности тоже разделял социалистические идеи. Пилсудский был гораздо более жестким человеком, чем Феликс Эдмундович. Он вовсе не признавал компромиссов и переговоров. Пилсудский родился на десять лет раньше Дзержинского и еще успел примкнуть к народовольцам. За участие в покушении на Александра III его отправили в Сибирь. Многие поляки в Первую мировую сражались на стороне России в надежде после войны добиться независимости. С той же целью Пилсудский перешел на сторону немцев и австрийцев. Но в 1917 году он отказался присягнуть германскому императору, за что его посадили в тюрьму. В 1918-м после краха германской империи он вернулся в Варшаву, чтобы взять власть, которая валялась под ногами. В двадцатом году войска польского лидера Юзефа Пилсудского нанесли неожиданный удар по Красной Армии, стоявшей у ворот Варшавы, и остановили «победоносное шествие коммунизма». Если бы Красной Армии больше повезло на Западном фронте и Польша вошла в состав Советской России, Дзержинский наводил бы в Варшаве порядок той же железной рукой. Полякам, пожалуй, досталось бы от него еще больше, потому что в Варшаве у него было много непримиримых идеологических оппонентов. Дзержинский был яростным противником польских националистов, которые мечтали о самостоятельном государстве. Он искренне верил, что полякам лучше было бы оставаться в составе единой Советской России. Выступая на II съезде Советов, он говорил: — Польский пролетариат всегда был вместе с русским. Мы знаем, что единственная сила, которая может освободить мир, — это пролетариат, который борется за социализм. Неукоснительно возражая против отделения Польши от революционной России, Дзержинский утверждал: «У нас будет одна братская семья народов, без распрей и раздоров». Дзержинский был искренним

280

«Нет имени страшнее моего» интернационалистом, доказывал: «Национальный гнет может быть уничтожен только при полной демократизации государства, борьбой за социализм». Сепаратистские стремления направлены против социализма, говорил Дзержинский, поэтому «мы против права наций на самоопределение». Никакой симпатии к полякам Дзержинский не выказывал. Выступая на пленуме ЦК в сентябре 1923 года, говорил о недовольстве рабочих-транспортников тяжелым экономическим положением: — К нам поступили сведения из польской контрразведки, что там ставят вопрос об организации у нас всеобщей забастовки, чтобы помешать передвижению наших войск. Я должен сказать, товарищи, что, к сожалению, на транспорте у нас работает очень много поляков. Дзержинский ненавидел польское руководство. Он был опьянен этой ненавистью, был уверен, что Пилсудский готовит нападение на Советский Союз, и считал, что маленькая Польша представляет серьезную военную опасность. 11 июля 1926 года Дзержинский доложил Сталину: «Целый ряд данных говорит с несомненной (для меня) ясностью, что Польша готовится к военному нападению на нас с целью отделить от СССР Белоруссию и Украину. В этом именно заключается почти вся работа Пилсудского, который внутренними делами Польши почти не занимается, а исключительно военными и дипломатическими для организации против нас сил. Между тем у нас в стране в широких кругах очень благодушное настроение...». Ненависть к Пилсудскому, панской Польше и польскому национализму не спасла бы Феликса Дзержинского, проживи он чуть дольше. Бывший заместитель наркома внутренних дел Казахстана Михаил Павлович Шрейдер вспоминал, как в начале 1939 года во время допроса начальник следственного отдела Ивановского управления НКВД, обвинявший его в работе на польскую разведку, вдруг сказал: — А мы располагаем данными, что к вашей организации приложил руку и Дзержинский. Вот почему он расстреливал честных следователей. Случайно ли получилось, что Дзержинского, когда он на-

281

Ленин. Соблазнение России ходился в Варшавской цитадели, не казнили? Ленин и Сталин были им обмануты. Сейчас мы располагаем такими материалами. В кабинет зашел начальник областного управления НКВД, который многозначительно подтвердил: — Еще год назад и я бы не поверил относительно Дзержинского. Но сейчас мы в этом уже убедились. Я лично слышал об этом из уст Берии, и да будет вам известно, что вся родня Дзержинского арестована и все они дали показания. После Гражданской войны Дзержинский взвалил на себя безумное количество обязанностей: он был председателем Главного комитета по всеобщей трудовой повинности, председателем комиссий по борьбе со взяточничеством, по улучшению быта московских рабочих, по улучшению жизни детей, председателем комиссии по пересмотру структуры всех советских ведомств, председателем общества друзей кино и еще состоял членом президиума общества изучения проблем межпланетных сообщений... Но все это были второстепенные посты. В большой политике Феликс Эдмундович не преуспел. Он так и не стал членом Политбюро, остался кандидатом. Менее авторитетные в партии люди легко обо­ шли его на карьерной лестнице. По непонятным причинам Ленин не особо его жаловал и не выдвигал в первый ряд. «Дзержинский, крайне самолюбивый, жаловался мне с нотой покорности к судьбе в голосе, что Ленин не считает его политической фигурой, — вспоминал Лев Троцкий — “Он не считает меня организатором, государственным человеком”, — настаивал Дзержинский. Ленин действительно был не в восторге от работы Дзержинского. Дзержинский привязывал к себе сотрудников, организовывал их своей личностью, но не был организатором в широком смысле слова. Охлаждение между Лениным и Дзержинским началось тогда, когда Дзержинский понял, что Ленин не считает его способным на руководящую хозяйственную работу». Дзержинский учитывал новый расклад сил, ориентировался на Сталина, заботился о безопасности генсека. 8 февраля 1925 года пи-

282

«Нет имени страшнее моего» сал начальнику охраны правительства Абраму Яковлевичу Беленькому: «Сегодня при входе с тов. Сталиным в театр и около дверей заметил подозрительное лицо, читавшее объявление, но очень зорко осмотревшее автомобиль, на котором мы приехали, и нас. При выходе из театра тоже какой-то тип стоял (другой) и тоже читал объявление. Если это не наши, то, безусловно, надо понаблюдать. Выясните и сообщите». Но сталинским человеком Дзержинский так и не стал. Через шесть лет после его смерти, 14 ноября 1932 года, новый председатель ОГПУ Менжинский написал записку Сталину. Вячеслав Рудольфович просил учредить к пятнадцатой годовщине органов госбезопасности орден Феликса Дзержинского. Сталин написал: «Против».

2 июня 1937 года Сталин, выступая на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны, потряс слушателей неожиданным открытием: — Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист, и все ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось. Нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов хвалился: — Я начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК, в их руках была советская разведка.

9 августа 1937 года Политбюро утвердило приказ НКВД «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций Польской организации войсковой». «Почти с самого момента возникновения ВЧК, — говорилось в приказе наркома, — на важнейших участках противопольской работы сидели проникшие в ВЧК крупные польские шпионы — Уншлихт, Мессинг, Пиляр, Медведь, Ольский, Сосновский, Маковский, Логановский, Баранский и ряд других, целиком захвативших в свои руки всю противопольскую разведывательную и контрразведывательную работу ВЧК-ОГПУ-НКВД».

283

Ленин. Соблазнение России Нарком внутренних дел Ежов приказал арестовать всех поляковполитэмигрантов, то есть польских коммунистов, бежавших в Советский Союз, единомышленников Дзержинского и друзей России. Если бы Феликс Эдмундович дожил до Николая Ивановича, его бы, судя по всему, тоже расстреляли вместе с тысячами поляков, которые предпочли Россию независимой Польше... Но мы забежали вперед.

Кто более жесток?

Феликс Эдмундович не получал удовольствия от уничтожения врагов, но считал это необходимым. Твердо был уверен, что уж он-то, прошедший через тюрьмы и ссылки, справедлив и зря никого не накажет. И, наверное, не думал о том, что, присвоив себе право казнить и миловать и позволив другим чекистам выносить смертные приговоры, он создал систему полной несправедливости. Невероятное озлобление и презрение к человеческой жизни, воспитанные затянувшейся Первой мировой войной, умножились полной безнаказанностью, рожденной двумя революциями. Если во враги зачисляли целые социальные классы и группы, это неминуемо приводило к полнейшему беззаконию. В начале 1919 года Сталин подписал приказ «К войскам, обороняющим Петроград»: «Настоящим объявляется: Семьи всех перешедших на сторону белых немедленно будут арестовываться, где бы они ни находились. Земля у таких изменников будет немедленно отбираться безвозвратно. Все имущество изменников конфисковывается. Изменникам пощады не будет. По всей Республике отдал приказ расстреливать их на месте. Семейства всех командиров, изменивших делу рабочих и крестьян, берутся в качестве заложников... Белых надо истребить всех до единого. Без этого мира не будет. Кто сделает хоть шаг в сторону первых, тому смерть на месте. Прочитать во всех ротах. По уполномочию Совета Обороны Республики И. Сталин».

285

Ленин. Соблазнение России Немалые территории России на протяжении Гражданской войны находились под управлением Белой армии. Что там происходило? В советские времена эта часть истории войны практически не исследовалась. В постперестроечное время произошла радикальная пере­ оценка многих событий, и началась идеализация (часто беспочвенная) Белой армии. Историки по-прежнему занимают позиции по разные стороны научного фронта: одни — на стороне красных, другие — на стороне белых. Поэтому все еще нет целостной и реальной картины того, что тогда происходило. В реальности в Гражданской войне никто не остался чистеньким. «Стена против стены стояли две братские армии, и у каждой была своя правда и своя честь, — писал председатель Всероссийского союза журналистов Михаил Осоргин. — Были герои и тут и там; и чистые сердца тоже, и жертвы, и подвиги, и ожесточение, и высокая человечность, и животное зверство, и страх, и разочарование, и сила, и слабость, и тупое отчаяние. Было бы слишком просто и для живых людей, и для истории, если бы правда была одна и билась лишь с кривдой: но были и бились между собой две правды и две чести, — и поле битвы усеяли трупами лучших и честнейших». «В одной хате за руки подвесили “комиссара”, — вспоминал Василий Шульгин. — Под ним разложили костер. И медленно жарили человека... А кругом пьяная банда “монархистов” выла “боже, царя храни”. Если они есть еще на свете, если рука Немезиды не поразила их достойной их смертью, пусть совершится над ними страшное проклятие, которое мы творим им и таким, как они, — растлителям белой армии... предателям белой армии... убийцам белой мечты». «Белое дело погибло, начатое “почти святыми”, оно попало в руки “почти бандитов”». Алексей Васильевич Пешехонов, один из основателей партии народных социалистов, а летом 1917 министр продовольствия Временного правительства, писал о том, что происходило под властью генерала Деникина: «Или вы не замечаете крови на этой власти? Если у большевиков имеются чрезвычайки, то у Деникина ведь была контрразведка, а по

286

Кто более жесток? существу — не то же ли самое? О, конечно, большевики побили рекорд и количеством жестокостей превзошли деникинцев. Но кое в чем и деникинцы перещеголяли большевиков». К Деникину присоединился большой отряд добровольцев, который привел с Румынского фронта полковник Михаил Гордеевич Дроздовский. Он пришел с артиллерией, броневиками, пулеметами. «Заехали в Долгоруковку, — записывал Дроздовский в дневнике, — отряд был встречен хлебом-солью, на всех домах белые флаги, полная и абсолютная покорность. Как люди в страхе гадки: нуль достоинства, нуль порядочности, действительно сволочной, одного презрения достойный народ — наглый, безжалостный против беззащитных, а перед силой такой трусливый, угодливый и низкопоклонный... Страшная вещь гражданская война; какое озверение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца; жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев. Сердце мое мучится, но разум требует жестокости...». В Гражданскую противника, собственных сограждан, ненавидели больше, чем в Первую мировую — немцев, чужих. Немцы еще могли рассчитывать на милосердие... Дроздовский попавших к нему в плен расстреливал. «Пришел Дроздовский, — вспоминал очевидец. — Он был спокоен, но мрачен. Ходил между пленными, рассматривая их лица. Когда чье-нибудь лицо ему особенно не нравилось, он поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров.

— Вот этого — этим, — говорил он, подавая патрон и указывая на красного. Красный выводился вон, и его расстреливали. Когда это надоело, оставшиеся были расстреляны все оптом». «В Дроздовского мы верили не меньше, чем в Бога, — писал его подчиненный генерал Антон Васильевич Туркул. — Вера в него была таким же само собой понятным, само собой разумеющимся чувством... Раз Дроздовский сказал — так и надо, и никак иначе быть не может...».

287

Ленин. Соблазнение России В середине ноября под Ставрополем, у Иоанно-Мартинского монастыря Дроздовский был ранен. Через несколько дней Деникин произвел его в генерал-майоры. Рана казалась пустяшной, в ногу, просто поцарапало пулей. Думали, что Дроздовский вскоре вернется к командованию. Но рана загноилась. Дроздовского доставили в Ростов в синем атаманском вагоне. Туркул вошел к нему в купе и не узнал: это был полускелет. Дроздовский открыл глаза и сказал: — Только не в двери, заденут, у меня мучительные боли. Разобрали стенку вагона и вынесли его на носилках. В Екатеринодаре Дроздовский перенес несколько операций, после которых ему стало хуже. Он очень страдал и попросил перевезти его в Ростов к профессору Напалкову. Но и ростовская медицина не помогла.

1 января 1919-го в самую стужу, когда дул ледяной ветер, дроздовцам сообщили, что их командир умер. Из центра города по Большой Садовой они несли его тело на вокзал. Дроздовского, которому не было и сорока лет, похоронили в Екатеринодаре. «Он как будто бы переступил незримую черту, отделяющую жизнь от смерти, — вспоминал его подчиненный. — За эту черту повел он и нас, и никакие жертвы, никакие страдания не могли нас остановить». В этих словах отразилась почти истерическая вера в вождя. Больше верить было не во что». Разница между тем, что творилось при белых и при красных, конечно, была — в масштабе террора и в отношении к нему. Советская власть декларировала уничтожение врагов как государственную политику. Красный террор стал обезличенным способом уничтожения, когда брали заложников — из враждебных классов, — и если что-то случалось, их расстреливали. Вот в чем было новаторство большевиков: обезличенное уничтожение целых социальных групп и классов. Белый террор был скорее самодеятельностью отдельных военачальников, таких как Дроздовский. Похоронили генерала Дроздовского в кубанском воинском соборе святого Александра Невского. А в начале 1920 года, когда белые уже отступали, отряд дроздовцев ворвался в занятый красными город и вывез останки своего командира. В цинковом гробу переправили

288

Кто более жесток? в Севастополь и, не зная, удастся ли удержать Крым, тайно захоронили на кладбище рядом с Мамаевым курганом... Возникший в Самаре Комитет членов Учредительного собрания твердо намеревался ставить на руководящие посты исключительно людей демократических убеждений. Хотели доказать, что можно управлять страной небольшевистскими методами. Но это не удавалось. «Власть комитета, — вспоминал его председатель Владимир Казимирович Вольский, — была твердой, жестокой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами Гражданской войны. Взяв власть в таких условиях, мы обязаны были действовать, а не бояться крови, и на нас много крови...». Председатель Комуча принадлежал к партии эсеров, был избран в Учредительное собрание от Тверской губернии. Вольский и его единомышленники принципиально возражали против методов ЧК. И что же? «В тяжелой борьбе за демократию, — продолжал Вольский, — мы не смогли этого избежать, нам пришлось создать государственную службу охраны — контрразведку, получилась та же ЧК, если не хуже». Наверное, Вольский был слишком критичен к себе. Достичь уровня чекистов самарским демократам не удалось. Но все политические силы в Гражданскую войну срывались в беззаконие. На севере России высадились британские войска. Под их зонтиком 2 августа 1918 года в Архангельске сформировалось Верховное управление Северной области. Его возглавил уважаемый человек — Николай Васильевич Чайковский, народник, эсер, депутат Учредительного собрания. Уже в эмиграции бывший министр внутренних дел в правительстве Чайковского писал Николаю Васильевичу: «Вспомните, хотя бы наш север, Архангельск, где мы строили власть, где мы правили! И вы, и я были противниками казней, жестокостей, но разве их не было? Разве без нашего ведома на фронтах (например, на Пинежском и Печоре) не творились военщиной ужасы, не заполнялись проруби живыми людьми? Да, мы этого, к сожалению, в свое время не знали, но это было...

289

Ленин. Соблазнение России Вспомните тюрьму на острове Мудьюг, в Белом море, основанную союзниками, где содержались “военнопленные”, то есть все, кто подозревался союзной военной властью в сочувствии большевикам. Что там творилось? Тридцать процентов смертей арестованных за пять месяцев от цинги и тифа, держали арестованных впроголодь, избиения, холодный карцер в погребе и мерзлой земле...». «Кто жесточе — красные или белые? — задавался тогда вопросом Максим Горький. И сам отвечал: — Вероятно, одинаково, потому что все они — и красные, и белые — одинаково русские... В России любят бить — безразлично кого». Максим Горький писал, что в Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда — вниз головой — пленных красноармейцев, оставляя их ноги — до колен — на поверхности. Потом засыпали яму землей и с интересом следили по судорогам ног, кто из их жертв окажется выносливее, живучее, кто задохнется позднее других... В чем же разница между двумя лагерями? Большевики открыто оправдывали террор. И насилие со стороны красных, казалось, несет в себе какой-то смысл, кто-то даже уверился, что оно необходимо для возрождения России. А цели и мотивы белых были не слишком понятны России. И белый террор не встречал поддержки. Белые диктаторы не смогли одолеть более сильную диктатуру. В мае 1921 года взволнованная публика наводнила псковский музей. По городу прошел слух, будто одна местная женщина родила от члена партии черта, но его вовремя распознали и упрятали в банку со спиртом. Посетители не желали слышать от хранителей музея возражений и требовали показать им заспиртованного черта. Слухи такого рода возникали в ту пору часто. В Уфе тоже шептались о появлении на свет черта с лицом не то Ленина, не то Троцкого. И уверенно говорили, что уфимский черт ушлым оказался: не захотел в банку со спиртом — удрал и на скором поезде отправился в Москву, где его ищут агенты ГПУ, Государственного политического управления. В начале 1922 года Всероссийская чрезвычайная комиссия, которая подчинялась непосредственно правительству, была преобразована в Государственное политическое управление при наркомате внутрен-

290

Кто более жесток? них дел. Понижение статуса карательного ведомства казалось логичным: война закончилась, врагов стало меньше. В те времена специальные службы создавались на время войны, а потом либо вовсе распускались, либо низводились до крайне незначительного уровня. Поговаривали, что и ГПУ скоро упразднят. Среди чекистов, сбитых с толку, царили разброд и шатание. «Арестованы и расстреляны за налеты и грабежи десятки, если не сотни, сотрудников ГПУ, — докладывал в Москву Василий Манцев, руководитель чекистов Украины и республиканский нарком внутренних дел. — Во всех случаях установлено, что идут на разбой из-за систематической голодовки. Я лично получаю письма от сотрудниц ГПУ, в которых они пишут, что принуждены заниматься проституцией, чтобы не умереть с голоду. Хочу обратить ваше внимание на тяжелое положение органов ГПУ и сотрудников по Украине. Денежное вознаграждение, которое уплачивается сотруднику, мизерное — так же, как и продовольственный паек. И поэтому сотрудник находится в состоянии перманентного голодания. Настроение сотрудников озлобленное, дисциплина падает. Зарегистрирован ряд случаев самоубийств на почве голода и крайнего истощения. Бегство из ГПУ повальное... Комиссия на Украине пришла к выводу, что государство не может содержать аппараты ГПУ, а посему необходимо уменьшить штаты до предела и сократить соответственно наши функции. А мы штаты уменьшили уже процентов на семьдесят пять! Что же еще сокращать? Опасность окончательного развала ГПУ очень близка». Председатель ГПУ Феликс Эдмундович Дзержинский переслал доклад главного украинского чекиста генеральному секретарю ЦК партии Сталину с короткой запиской: «Вчера на заседании оргбюро секретарь Донецкого губкома докладывал о невозможно тяжелом положении сотрудников губернского отдела ГПУ, о бегстве коммунистов из ГПУ. Положение на Украине не хуже, чем в РСФСР. Необходимо на это обратить серьезное внимание. Органы ГПУ еще необходимы для безопасности государства». Страна переживала страшный голод. Когда украинские чекисты жаловались на свою трудную жизнь, уездный комитет помощи голо-

291

Ленин. Соблазнение России дающим города Пугачева обратился за помощью к председателю Самарского губернского исполнительного комитета известному революционеру Владимиру Александровичу Антонову-Овсеенко: «Пугачевский уезд переживает смертельную агонию, пораженный страшным бедствием — голодом. Картины голода в уезде кошмарны. Дело дошло до людоедства. Трупы умерших за недостатком силы у живых не зарываются, а складываются в амбары, сараи, конюшни, а иногда и просто валяются на улицах, и вот начинается воровство этих трупов. Установлены следующие факты людоедства: село Пестравка — две женщины утащили гражданина Циркулева с кладбища. Изрубили на куски, голова опалена и сварена. Женщины признались, что до этого они ели трупы детей, мясо которых одинаково с поросятами; село Бартеновка — у гражданина Бартенева Филиппа при обыске обнаружена целая кадка свежего мяса. Бартенев сознался, что на почве голода им зарезан неизвестный мужчина, зашедший к ним переночевать. С трупа снята кожа, и даже очищены кишки для приготовления пищи; село Ивановка — одна из гражданок вместе с детьми стала употреблять в пищу труп своего мужа. Когда стали отбирать у них труп, то вся семья, уцепившись за половину уже съеденного трупа, не давали его крича: “Не отдадим, съедим сами, он наш собственный, этого у нас никто не имеет права отобрать”. Самарская губерния, житница России, превращается в пустыню. Пешее движение по уезду становится рискованным, так как нет никаких гарантий не быть зарезанным и съеденным или в дороге, или на ночлеге в каком-нибудь селе». В 1922 году — после неурожая — голод охватил почти сорок процентов территории страны. Умирали миллионы людей. Это была прежде всего трагедия крестьянства. И если страна пережила голод, то тоже только благодаря самоотверженности крестьянина. «У большинства крестьян, — докладывал из города Пугачева уполномоченный по борьбе с голодом, — имеются тенденции сохранить какой-либо скот, даже в ущерб себе, дабы весной была возмож-

292

Кто более жесток? ность хоть что-нибудь да посеять. Крестьянин, имея лошадь или даже корову, умирая сам с голоду, сохраняет их, а не режет себе в пищу, в надежде, что кто-либо останется до весны в живых и сколько-нибудь посеет». Получивший донесение о страшном голоде Антонов-Овсеенко не был самым большим гуманистом среди большевиков. Это он только что недрогнувшей рукой командовал подавлением крестьянского восстания в Тамбовской области. Едва он получил письмо о людоедстве в Пугачевском уезде, как его отозвали в Москву, сделали начальником политуправления и членом Реввоенсовета Республики. Вернувшийся из Самары Антонов-Овсеенко лучше столичных бюрократов представлял себе тяжелую ситуацию в стране. Он ввязался во внутрипартийную дискуссию и поддержал Троцкого, призывавшего вернуться к демократическим началам. Это стоило Антонову-Овсеенко карьеры. Они с Дзержинским дружили почти двадцать лет. Но теперь пути старых друзей разошлись. Главный чекист принял сторону Сталина, который потребовал убрать Антонова-Овсеенко с ключевой должности начальника политуправления Вооруженных сил. На пленуме ЦК 15 января 1924 года было внесено предложение: снять Антонова-Овсеенко с должности начальника политуправления и вывести из состава Реввоенсовета Республики. Дзержинский проголосовал «за». Феликс Эдмундович, конечно же, тоже получал донесения о масштабах голода в стране, но озаботился положением не голодающих крестьян, а своего аппарата. Дзержинский обратился к наркому труда Василию Владимировичу Шмидту: «Наши ответственные работники-коммунисты не могут свести концы с концами при том максимуме жалования, которое для них установлено, и при тех вычетах, которые приходится делать, особенно тогда, когда в семье нет других трудоспособных и имеющих самостоятельный заработок членов. Я лично свожу концы с концами, ибо обеды с ужинами и квартира очень дешево в Кремле расцениваются, и притом жена тоже зарабатывает при одном ребенке. Кроме того, нет расходов на передвижение. Но я знаю, что некоторые члены коллегии наркомата путей сообщения бедствуют.

293

Ленин. Соблазнение России Мне кажется, что необходимо этим вопросом заняться: или поднять партмаксимум (то есть жалованье), или запретить производить всякие вычеты, которые поглощают немалую часть жалованья». Обращение Дзержинского не пропало втуне. Меры были приняты. В самые трудные годы советская власть организовала своим вождям усиленное питание. Пайки для руководящего состава все увеличивались и увеличивались. Но переедание тоже вредно, тем более для таких тяжелых сердечников, как сам Дзержинский. От обильной еды он как-то располнел и обрюзг. Дзержинский очень нервничал, опасался, что созданное им ведомство распустят. Он затеял объединение местных Чрезвычайных комиссий и Особых отделов, которые занимались военной контрразведкой и охраной границ. Обе системы существовали раздельно, гражданские и военные чекисты соперничали и друг другу не доверяли. «Особый отдел Киевского военного округа вел наблюдение и следствие за сотрудниками губчека, — возмущался Дзержинский. — Это недопустимо... Прошу дать циркулярное разъяснение всем особым отделам, что они не имеют права заводить агентурные дела против чекистов без согласия председателя ЧК, а равно и против более или менее ответственных коммунистов без согласия парткома. В случае если возникают серьезные подозрения, о которых по местным условиям нельзя доложить председателю чека и парткому, дело препровождать в Центр...»

25 декабря 1921 года он предупреждал начальника украинских чекистов Василия Манцева: «Я боюсь, что раздельное существование Чрезвычайных комиссий и Особых отделов при отсутствии внешних фронтов доведет до драки и упадка. Ужасно туго идет объединение, товарищи все друг друга лучше — особотделисты и вечекисты. А если объединения не произойдет, упразднят нас быстрее, чем это нужно. Сейчас положение такое, что какой-нибудь инцидент, даже мелкий, может вызвать крупные последствия. Каждый “обиженный” станет “обличителем”». Некоторые руководители партии и государства полагали, что после Гражданской войны чрезвычайщина не нужна, от услуг чекистов можно отказаться, а преступниками займутся милиция и прокуратура.

294

Кто более жесток? В конце 1924 года работу чекистов на заседании Политбюро критиковал главный редактор «Правды» и, говоря словами Ленина, любимец партии Николай Иванович Бухарин. Дзержинского на заседании не было. Бухарин написал ему личное письмо: «Чтобы у Вас не было сомнений, милый Феликс Эдмундович, прошу Вас понять, что я думаю. Я считаю, что мы должны скорее переходить к более “либеральной” форме Советской власти: меньше репрессий, больше законности, больше обсуждений, самоуправления... Поэтому я иногда выступаю против предложений, расширяющих права ГПУ. Поймите, дорогой Феликс Эдмундович (Вы знаете, как я Вас люблю), что Вы не имеете никакейших оснований подозревать меня в каких-либо плохих чувствах и к Вам лично, и к ГПУ как к учреждению. Вопрос принципиальный, вот в чем дело... Так как Вы человек в высшей степени страстный в политике, но в то же время можете быть беспристрастным, то Вы меня поймете. Крепко Вас обнимаю, крепко жму Вашу руку и желаю Вам поскорее поправиться». Встревоженный Дзержинский переслал письмо своему заместителю Вячеславу Рудольфовичу Менжинскому: «Такие настроения в руководящих кругах ЦК нам необходимо учесть и призадуматься... Нам необходимо пересмотреть нашу практику, наши методы и устранить все то, что может питать такие настроения. Это значит, мы (ГПУ) должны, может быть, стать потише, скромнее, прибегать к обыскам и арестам более осторожно, с более доказательными данными; некоторые категории арестов (нэпманство, преступления по должностям) ограничить и производить под нажимом... Необходимо пересмотреть нашу политику о выпуске за границу и визы. Необходимо обратить внимание на борьбу за популярность среди крестьян, организуя им помощь в борьбе с хулиганством и другими преступлениями. И вообще наметить меры такие, чтобы мы на­ шли защиту у рабочих и крестьян и в широких парторганизациях...». Нарком юстиции Николай Крыленко тоже считал, что ведомство госбезопасности не может больше оставаться вне контроля. Он писал: «ВЧК страшен беспощадностью своей репрессии и полной непрони-

295

Ленин. Соблазнение России цаемостью для чьего бы то ни было взгляда». Крыленко предлагал передать органы госбезопасности в наркомат юстиции, чтобы чекисты были под контролем юристов. В 1925 году он написал записку в политбюро, в которой отметил, что ОГПУ превышает данные ему полномочия: чекисты перестали передавать дела арестованных в суд, а стали выносить приговоры внесудебным путем — через особое совещание и «судебную тройку». Исключение стало правилом. Нарком юстиции предлагал «ограничить строго и жестко права ГПУ на внесудебный разбор дел», а следствие в чекистских органах поставить под контроль прокуратуры. Дзержинский с возмущением отверг предложения Крыленко: нарком юстиции руководствуется нормами формального права, нарком не понимает! Ведомство госбезопасности не правосудие осуществляет, а уничтожает политических врагов. «Необходимо, — инструктировал Дзержинский своих помощников, — составить записку в политбюро о практике и теории наркомата юстиции, которые ничего общего с государством диктатуры пролетариата не имеют, а составляют либеральную жвачку буржуазного лицемерия. Во главе прокуратуры должны быть борцы за победу революции, а не люди статей и параграфов. Я уверен, что наркомат юстиции растлевает революцию». Еще более резко отзывался о чекистах нарком иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин. Между Дзержинским и Чичериным было много общего. Дворяне из образованных семей, они были неутомимыми и добросовестными тружениками, идеалистами, преданными делу людьми. Но их взгляды на методы строительства коммунизма разошлись. «Руководители ГПУ были тем невыносимы, что были неискренни, лукавили, вечно пытались соврать, надуть нас, нарушить обещания, скрыть факты, — жаловался Георгий Чичерин. — Аресты иностранцев без согласования с нами вели к миллионам международных инцидентов, а иногда после многих лет оказывалось, что иностранца незаконно расстреляли, а нам ничего не было сообщено. Ужасная система постоянных сплошных арестов всех частных знакомых иностранных

296

Кто более жесток? дипломатов... Еще хуже вечные попытки принудить или подговорить прислугу, швейцара, шофера посольства под угрозой ареста сделаться осведомителями ГПУ... Некоторые из самых блестящих и ценных наших иностранных сторонников были превращены в наших врагов попытками ГПУ заставить их знакомых или родственников их жен осведомлять о них ГПУ...». Во всех стычках с коллегами-наркомами Дзержинский неизменно выходил победителем. Его ведомство было важнее и наркомата юстиции, и прокуратуры, вместе взятых. Даже недовольство некоторых партийных начальников ему было не опасно, хотя он должен был както реагировать на критику. На защиту чекистов Феликс Эдмундович мобилизовал высшее руководство страны. В марте 1925 года обратился к члену Политбюро и председателю Исполкома Коминтерна Григорию Евсеевичу Зиновьеву: «Дорогой тов. Зиновьев! Для ОГПУ пришла очень тяжелая полоса. Работники смертельно устали, некоторые до истерии. А в верхушках партии известная часть начинает сомневаться в необходимости ОГПУ (Бухарин, Сокольников, Калинин, весь наркомат иностранных дел)...» Сражаясь за сохранение чекистского ведомства, Дзержинский одновременно руководил всей советской промышленностью. Когда в феврале 1924 года Алексей Иванович Рыков стал главой правительства, Дзержинский занял его место председателя Высшего Совета народного хозяйства, и теперь ему подчинялась вся отечественная индустрия. Отраслевых наркоматов еще не было. В роли председателя Высшего совета народного хозяйства Дзержинского было не узнать. Он выступил против государственного монополизма и взвинчивания цен. Монополия очень удобна для производителя: назначил любую цену, и покупателю деваться некуда. При капитализме конкуренция мешает взвинчивать цены, а при советской власти кто может помешать? Но случилось непредвиденное: подорожавшую промышленную продукцию никто не покупал. Деревня обеднела, у нее просто не было денег. Снижать цены промышленность не хотела, добивалась государственного заказа. Но у государства денег тоже не было.

297

Ленин. Соблазнение России Дзержинский жаловался в Политбюро: «Цены не являются, как раньше, критерием для оценки, так как они определяются Госпланом и в других кабинетах “на кофейной гуще”. Рынка же у нас нет». Сельское хозяйство было тогда частным, и Дзержинский преду­ преждал коллег по правительству: государство рухнет, если будете так драть с крестьянина. И сами рухнем... При капитализме тот, кто взвинтил бы непомерно цены, разорился. А при социализме в результате такой политики разориться могло только само государство. Склады были забиты, машины не продавались. И лишь после того, как Дзержинский добился, чтобы цены стали рыночными, произведенные за год машины распродали в считанные недели. Казалось, это теперь совсем другой человек. Но быстро выяснилось, что, возглавив промышленность страны, Дзержинский не перестал быть главой госбезопасности. И это определило двойственность его позиции. Леонид Борисович Красин, уважаемый в партии человек, талантливый инженер, хорошо знавший западную жизнь, пытался после революции наладить внешнеторговые отношения Советской России с внешним миром. Он писал Ленину 8 ноября 1921 года, что нормальное экономическое сотрудничество с западными державами вполне возможно. Главное препятствие, недвусмысленно объяснил Красин, — это деятельность ВЧК: «Пока некомпетентные и даже попросту невежественные в вопросах производства, техники и т. д. органы и следователи будут гноить по тюрьмам техников и инженеров по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях — “техническом саботаже” или “экономическом шпионаже”, ни на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не пойдет... Ни одной серьезной концессии и торгового предприятия мы в России не установим, если не дадим каких-то определенных гарантий от произвола ВЧК». Ленин велел ознакомить с этим письмом всех членов Политбюро. Но на этом, как мы теперь знаем, дело и закончилось. Политическому руководству аппарат госбезопасности был важнее внешней торговли. Дзержинский как главный чекист постоянно прибегал к помощи людей с Лубянки, верил в их всемогущество.

298

Кто более жесток?

2 декабря 1923 года Дзержинский писал начальнику транспортного отдела ОГПУ Георгию Ивановичу Благонравову: «Я сегодня был на Курском вокзале при отходе скорого поезда в Севастополь... В багажном отделении (там, где проход на площадь, около помещения ГПУ) бегают крысы. Очевидно, портят имеющиеся там грузы. Разве нельзя их истребить?» Характерно: ему даже не приходило в голову, что с крысами должны бороться вовсе не чекисты. Другим ведомствам не доверяли. Пользоваться другими рычагами, прежде всего экономическими, не привыкли. Ленин писал члену Политбюро и заместителю главы правительства Льву Борисовичу Каменеву: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору, и к террору экономическому». В его словах не было противоречия с его собственным решением о переходе к новой экономической политике. Это было всего лишь вынужденное и временное отступление. Марксистская доктрина требовала отмены частной собственности и административного управления всеми сторонами жизни общества. Ленинская попытка воплотить идею в жизнь разрушила экономику и привела к голоду. Но Ленин все равно считал политику строительства коммунизма правильной. Надо было только немного изменить методы. Отказаться от планово-административной экономики было равносильно признанию в провале коммунистического эксперимента. На это даже Владимир Ильич при всей его невероятной гибкости пойти не мог. Ведь это стало бы и признанием бессмысленности Октябрьского переворота и многолетней Гражданской войны. А ведь нэп уже дал фантастические результаты. Несмотря на страшные потери в Гражданскую, в стране еще оставались миллионы людей, которые хотели и умели работать. Даже частичное снятие оков с экономики, даже частичное возвращение к рынку позволило им развернуться. Россия не только полностью обеспечивала свои потребности, но и вновь экспортировала зерно. Через два года после смерти Ленина, к 1926 году, промышленное производство достигнет довоенного уровня. Сельское хозяйство, которое за годы военного коммунизма сократилось почти вдвое, тоже полностью восстановится.

299

Ленин. Соблазнение России Но все эти успехи мало радовали советских руководителей. Расцвет страны в период нэпа они воспринимали с плохо скрытым раздражением и возмущением, мечтали поскорее вернуться к своим чертежам и планам. Эти чувства понятны: Россия нэповская могла прекрасно развиваться и без них. Жесткий политический режим только мешал экономике. Партийный аппарат и госбезопасность оказывались лишними. Так что же большевистским вождям, уходить? Они хотели оставаться хозяевами страны. «Бюрократический аппарат, непомерно раздутый во времена “военного коммунизма”, переживал постоянные сокращения и чистки, — отмечает Виктория Станиславовна Тяжельникова из Института российской истории Академии наук. — Теперь на службе был нужен не столько партийный билет и идейная подкованность, сколько квалификация и образование. Ветераны Гражданской войны часто оказывались безработными и бедствовали. При изучении материалов о будничной жизни, повседневных проблемах рядовых коммунистов возникает такое впечатление, что все было плохо: здоровье потеряно, нервы расшатаны, свободного времени не было, идеалы юности разрушены, социальные перспективы туманны, бытовые условия — ужасны, а денег постоянно не хватало...». Виктория Тяжельникова отмечает всплеск самоубийств в разгар нэпа, особенно среди коммунистов: «Россия после 1914 года была втянута в череду военных, революционных потрясений и катаклизмов. Это породило не только беспрецедентный по продолжительности стрессовый период, но и тотальные масштабы этого стресса. Реакция на него наступила, вероятно, в 1925 году, когда статистические органы и в первую очередь партийные констатировали всплеск самоубийств среди коммунистов, комсомольцев и красноармейцев». Заведующая статистическим отделом ЦК ВКП(б) Елена Густавовна Смиттен (до этого руководила регистрационно-статистическим отделом ВЧК) составила в 1925 году специальную справку «О числе самоубийств среди коммунистов». «Самоубийства середины двадцатых годов были резкой, экстремальной реакцией на происходящее, — считает Тяжельникова. —

300

Кто более жесток? Протестом, чисто бытовым, непосредственным образом вытекавшим из организации советской повседневности, неустроенного быта с заунывной текучкой, из необходимости добывать хлеб насущный не с шашкой в руках, а присутствуя на рабочем месте с раннего утра до позднего вечера... Коммунист, прошедший войны и революции, бесстрашно строчивший из пулемета, не мог понять новой советской действительности — с буржуазией, ресторанами и танцами. Но и изменить ее он тоже не мог — борьба закончилась, стрелять в буржуев никто не приказывал. Оставалось стрелять в себя, как генералу, проигравшему сражение, потерявшему армию и бессильному что-либо изменить». Новая экономическая политика была обречена, потому что отвергалась всем правящим классом. «Коммунисты эпохи Гражданской войны, — пишет доктор исторических наук Владимир Николаевич Бровкин1, — привыкли штурмовать и уничтожать противника, обеспечивать разверстку, конфисковывать и доставлять зерно любой ценой. При нэпе такие методы не приветствовались, но местные товарищи не знали никаких других... Ностальгия по военному коммунизму и по Гражданской войне в годы нэпа была естественной реакцией партии на новую и непонятную для нее роль. Это была ностальгия по простым и понятным решениям и ясным целям... Нэп не нравился, потому что положил определенные границы всевластию партийцев. Любимое времяпрепровождение партийцев — воспоминания о старом добром времени Гражданской войны с бутылкой на столе в компании старых товарищей». «Легенда о самом образованном в мире правительстве Ленина на деле должна была скрыть резкое падение образовательно-интеллектуального уровня верхушки, — считает профессор Протасов. — Но данное поколение вождей, обязанное своей карьерой не образованию и опыту управления, а удачно выбранной политической позиции, цепко держалось за достигнутое, противясь нэпу, цепляясь за военнокоммунистические привычки и традиции. В этом кроется одно из объ1

См. журнал «Вопросы истории», № 8, 2004.

301

Ленин. Соблазнение России яснений эпохи “большого террора”, когда была устранена следующая волна элиты, грозившая вытеснить старожилов».

22 сентября 1922 года Феликс Дзержинский подписал циркулярное письмо всем руководителям органов госбезопасности по стране: «Новая экономическая политика, открывшая широкий простор частной инициативе в торговле и промышленности, создала новый класс, класс капиталистов-богачей, в обиходе называемых нэпманами. Необходимо ведение секретных списков всех представителей этого нового класса... Необходимо взять на учет и под наблюдение все легальные и нелегальные клубы, игорные дома, дома свиданий, крупные кабаре, ночные кафе. Путем разведки и внутреннего наблюдения отмечать и вести учет всех лиц, бросающих бешеные деньги на кутежи, игру в карты, на женщин, выясняя затем агентурным путем, откуда они эти деньги берут». Дзержинский требовал от своего заместителя Иосифа Станиславовича Уншлихта, польского революционера с большим опытом подпольной работы: «Необходимо ГПУ проникнуть в святыню капитализма — биржу. Необходимо раскусить эту штуку, знать ее дельцов и знать, почему так растет цена на золото, то есть падает наш рубль. Необходимо обзавестись своими маклерами, купцами, спекулянтами и так далее». Вину за все сложности в стране перекладывали на частника, на нэпмана. 22 октября 1923 года Дзержинский обратился к Сталину: «Москва — местонахождение главнейших трестов, Центросоюза и банков — привлекает к себе злостных спекулянтов. Съезжаются сюда со всех концов СССР. Они овладевают рынками, черной биржей. Если спросите, чем они живут, они вам этого не смогут рассказать, но живут они с полным шиком. Для них при квартирном голоде в Москве всегда вдоволь шикарнейших квартир. Это тунеядцы, растлители. Пиявки, злостные спекулянты, они-то развращают, втягивая постепенно и незаметно наших хозяйственников... Я уверен, что в месячный срок мы оздоровим Москву от этих элементов и что это скажется, безусловно, на всей хозяйственной жизни».

302

Кто более жесток? В декабре 1923 года чекисты приступили к высылке из Москвы спекулянтов, валютчиков и прочих нэпманов. В феврале следующего года — новая высылка. Имущество конфисковали в пользу государства, квартиры передали рабочим. Но борьба со спекуляцией подрывала проведение жизненно важной денежной реформы. Первый нарком финансов СССР Григорий Яковлевич Сокольников добился согласия Политбюро в марте 1924 года прекратить борьбу с биржевиками. Сокольников учился в двух университетах, говорил на шести языках и написал докторскую диссертацию по экономике, но защититься не успел из-за Первой мировой. Это он создал всю советскую финансовую и банковскую систему. Он провел денежную реформу и покончил с чудовищной инфляцией. Сокольников требовал сокращения государственных расходов, в том числе и на госбезопасность. 11 марта 1924 года Дзержинский писал Менжинскому и Ягоде: «Сегодня тов. Сокольников бросил нам ряд упреков: 1) привилегированное положение сотрудников, 2) бессистемность и бесхозяйственность в расходовании секретных сумм, 3) бесконтрольность, 4) увеличение нашей секретной сметы против прошлого года, 5) ОГПУ слишком дорого стоит. Безответными эти упреки оставаться не могут. Моя нервная реакция на заседании может усугубить эти последствия. Необходимо собрать исчерпывающий материал, чтобы я мог отразить все эти упреки в письменном докладе на имя ЦК». Мысль о том, что все процветающие граждане должны быть высланы в Сибирь и другие отдаленные районы, не оставляла Феликса Эдмундовича. Незадолго до своей смерти Дзержинский писал бывшему начальнику петроградской ЧК, переведенному в ВСНХ, Семену Семеновичу Лобову: «Вам надо связаться с ОГПУ, с Ягодой. По-моему, из Москвы надо было бы выгнать не менее ста тысяч паразитов и сделать им очень рискованным въезд в Москву. Издержки репрессии и высылок надо было бы возложить на эти же элементы...». Нарком Сокольников призывал жить по средствам, а не печатать деньги, которые немедленно обесцениваются. Это ему принадлежат

303

Ленин. Соблазнение России слова: «Эмиссия — опиум для народного хозяйства». Но чекисты все равно брали верх над финансистами. В результате возник товарный голод. Можно сказать, что существовало два Дзержинских и один спорил с другим. Дзержинский-хозяйственник так и не смог преодолеть в себе чекиста. Но он видел, что в экономике что-то не ладится, и глубоко переживал неудачи. Феликс Эдмундович был крайне эмоциональным человеком. Наверное, для исполнения министерских обязанностей ему не хватало хладнокровия, терпения, цинизма и некоего равнодушия, которые спасают профессиональных чиновников от перегрузок. «Дзержинский был человеком великой взрывчатой страсти, — писал о нем Троцкий. — Его энергия поддерживалась в напряжении постоянными электрическими разрядами. По каждому вопросу, даже и второстепенному, он загорался, тонкие ноздри дрожали, глаза искрились, голос напрягался и нередко доходил до срыва. Несмотря на такую высокую нервную нагрузку, Дзержинский не знал периодов упадка или апатии. Он как бы всегда находился в состоянии высшей мобилизации. Дзержинский влюблялся нерассуждающей любовью во всякое дело, которое выполнял, ограждая своих сотрудников от вмешательства и критики со страстью, с непримиримостью, с фанатизмом, в которых, однако, не было ничего личного: Дзержинский бесследно растворялся в деле». Положение его усугублялось тем, что он был лишен возможности, вернувшись вечером домой, найти успокоение в семейном кругу. Долгая тюремная жизнь по-своему искалечила его. «Женщин же я, право, боюсь, — записывал он в дневнике 1 декабря 1898 года, находясь в ссылке в селе Кайгородское. — Боюсь, что дружба с женщиной непременно должна перейти в более зверское чувство. Я этого допускать не смею. Ведь тогда все мои планы, вся жизнь должна будет очень и очень сузиться. Я тогда сделаюсь невольником этого чувства и всех его последствий. Сдержать же себя тогда, когда данное чувство народится, будет уже слишком поздно. Петля уж так затянется, что сил моих не хватит порвать ее». Он все-таки женился — на соратнице по подполью. Но, занимаясь революцией, он сам лишил себя радостей семейной жизни.

304

Кто более жесток?

15 ноября 1911 года писал старшей сестре Альдоне из Кракова: «Моя жена Зося пошла по моим следам — и попалась. Теперь уже год прошел, как она в тюрьме. В июне она родила там дитя — Ясика. Теперь был суд, и ей дали ссылку на вечное поселение в Сибирь... Не знаем, как быть с Ясиком. Я страшно хотел бы, чтобы он был со мной, но боюсь, что не сумею обеспечить ему должного ухода, так как не имею об том понятия... Может быть, ты знаешь кого-либо, кто проявил бы желание и имел бы время и был бы человеком, которому можно было бы доверить ребенка. Я еще не знаю Ясика, даже по фотографиям, однако так его люблю и так он мне дорог». Естественная мысль о том, что в такой ситуации он как отец обязан позаботиться о сыне, а другие дела можно и отложить, ему и в голову не приходила. Да и не хотел он погружаться в быт, мелкие житейские дела. Его жена Софья Сигизмундовна Мушкат, по словам очевидца, «суховатая, строгая, подтянутая», не пропускала ни одного партийного собрания и нравоучительно излагала свои мысли о том, что девушку с юности нужно учить домашнему хозяйству, труду», — вспоминает Нами Микоян, невестка Анастаса Ивановича Микояна, чья семья тоже жила в Кремле, где все еще находились квартиры руководителей страны. Отношения с женой у Дзержинского были не лучшие. Семейная жизнь, похоже, не удалась. Засиживаясь за полночь с бумагами, он часто просил постелить ему в кабинете. Чувство неудовлетворенности собой и ситуацией в стране нарастало. За три недели до смерти, 3 июля 1926 года, Дзержинский жаловался члену Политбюро Валериану Владимировичу Куйбышеву, с которым был в дружеских отношениях: «У нас не работа, а сплошная мука... Мы в болоте. Недовольства и ожидания кругом, всюду. Даже внешнее положение очень тяжелое. Англия все больше и больше нас окружает сетями. Революция там еще не скоро... Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесполезно... Я столько раз подавал в отставку. Вы должны скорее решить. Я не могу быть председателем ВСНХ при таких моих мыс-

305

Ленин. Соблазнение России лях и муках. Ведь они излучаются и заражают! Разве ты этого не видишь?» И Дзержинский приписал поразительную для председателя ОГПУ фразу: «Мне уже стало так тяжело постоянно быть жестким хозяином». Он и главе правительства Алексею Ивановичу Рыкову уже официально написал письмо с просьбой освободить его от должности руководителя всей промышленности. Поведение Дзержинского, находившегося на грани нервного срыва, тревожило товарищей. Сохранилась переписка Куйбышева и Рыкова, серьезно обеспокоенных его состоянием. Видя, что происходит с Дзержинским, Куйбышев предложил уступить ему свое место наркома рабоче-крестьянской инспекции: «Инициативы у него много и значительно больше, чем у меня... Дело с ним настолько серьезно (ведь он в последнем слове прямо намекал на самоубийство), что соображения о моей амбиции должны отойти на задний план». Рыков предложил другой вариант: «А что, если его назначить председателем Совета труда и обороны?» Совет труда и обороны был создан на правах правительственной комиссии для координации хозяйственных и финансовых планов и непосредственного руководства производством. Руководил Советом сам Рыков и, вероятно, тяготился дополнительными обязанностями. Куйбышев идею не принял: «Это исключено. Для руководителя Совета труда и обороны не годится ни нервная система Феликса, ни его импрессионизм. У него много инициативности, но нет черт руководителя (системы в работе, постоянного осязания всей сложности явлений и их взаимоотношений, точного чутья к последствиям той или другой меры и так далее!). В ВСНХ преимущества инициативности еще могут перевешивать недостатки Феликса как руководителя, но в Совете труда и обороны это уже не выйдет». Рыков тревожно заключил:

306

Кто более жесток? «Я боюсь, что его нервность и экспансивность может довести до беды». Все получилось не так, как предполагали. Не Дзержинский займет место Куйбышева в наркомате рабоче-крестьянской инспекции, а Куйбышев возглавит Высший Совет народного хозяйства после смерти Феликса Эдмундовича. Ему стало плохо на пленуме ЦК 20 июля 1926 года, где он выступил против наркома внутренней и внешней торговли Льва Каменева. Дзержинский был неважным оратором. Он говорил трудно, неправильным русским языком, делал неверные ударения, но украшал речь множеством цифр, и слушать его было интересно. Глава карательного органа довольно спокойно относился к факту существования политической оппозиции. У него в ВСНХ в роли начальника научно-технического отдела работал уже свергнутый с вершины власти, но все еще популярный в стране Троцкий. И Дзержинский не затевал против него никаких козней. По-настоящему ОГПУ возьмется за Троцкого лишь после смерти Дзержинского. Он спорил с оппозиционерами по экономическим вопросам. Разногласия между Каменевым и Дзержинским имели принципиальный характер. Каменев упрекал Дзержинского в том, что он слишком доверяет стихии рынка. Дзержинский же стремился регулировать рынок, но как! Завалить рынок товарами, манипулировать запасами, чтобы диктовать низкие цены. А Каменев считал, что рынком надо просто командовать. Дзержинский говорил Каменеву: вы удивляетесь, что крестьянин не хочет продавать хлеб, и считаете, что в наших трудностях виноват кулак. А беда в том, что крестьянин не может купить товары, цены на которые слишком высоки. Чтобы забрать хлеб, придется вернуться к старым временам, то есть насадить помещиков. Дзержинский еще не знал, что вскоре Сталин ограбит всю деревню, хлеб заберут силой, а умелых и работящих крестьян погонят в Сибирь. Рынок исчезнет, товарное хозяйство развалится. Страна перейдет к административной системе управления экономикой, что вызовет необходимость создания множества отраслевых наркоматов. Но чем больше управленцев, тем меньше товаров. Все необходимое становится дефицитом. Впрочем, распределение дефицитных това-

307

Ленин. Соблазнение России ров — это система, весьма удобная некоторым слоям общества: и тем, кто распределяет, и тем кому дефицит достается. В политическом смысле он находился между двумя лагерями. Чувствовал, что чужой и тем, и другим. Если бы он прожил еще два года, его, скорее всего, записали бы в правые вместе с Бухариным. В сталинском окружении его не считали своим. Вячеслав Михайлович Молотов — уже на пенсии — объяснял своему преданному биографу Феликсу Чуеву: — Дзержинский, при всех его хороших, замечательных качествах — я его лично знал очень хорошо, его иногда немножко слащаво рисуют, и все-таки он, при всей своей верности партии, при всей своей страстности, не совсем понимал политику партии. «Не совсем понимал политику партии» — то есть не во всем слушался Сталина. Но вернемся к пленуму 1926 года. Здоровье Феликса Эдмундовича было подорвано тюрьмой и каторгой. В юности врач предупредил его, что через три года он умрет от туберкулеза. С тех пор Дзержинский дорожил каждой прожитой минутой. Бежав из ссылки, он жил в Польских Татрах, в Закопане, и целительный горный воздух помог ему. Но полностью вылечиться от туберкулеза не удалось. 29 марта 1925 года Дзержинский писал начальнику санитарного отдела ОГПУ: «Я все кашляю, особенно по ночам, мокрота густая, желтая. Просьба дать мне лекарство для дезинфекции легких и для отхода мокроты. Осматривать меня не нужно. Не могу смотреть на врачей и на осмотр не соглашусь. Прошу и не возбуждать этого вопроса». В последние годы жизни его постоянно наблюдали врачи. Вместе со своим заместителем Менжинским, тоже человеком больным, они ездили на курорты в Крым, в Кисловодск. Роковым для него оказался не туберкулез, а сердечная недостаточность. Вернувшись после заседания к себе в кремлевскую квартиру, Феликс Эдмундович почувствовал себя совсем плохо и упал. Вызвали врача. Тот сделал укол камфары. Но это уже не помогло. Дзержинский умер. Ему не было и сорока девяти лет.

308

Кто более жесток? Когда хоронили председателя ОГПУ, лидеры внутрипартийной оппозиции еще не были выброшены из политической жизни. Троцкий стоял на трибуне. Потом все члены Политбюро несли гроб Дзержинского. Кажется, это последний раз, когда хроникеры запечатлели Троцкого и Сталина вместе. Троцкий печален. Сталин почему-то улыбается. Циничный Карл Радек, бывший член ЦК, заметил: — Феликс умер вовремя. Он подчинялся схемам и не поколебался бы обагрить руки нашей кровью. Феликс Эдмундович как раз, может быть, и поколебался бы. Наверное, ему было бы непросто привести в исполнение смертный приговор товарищам по революции, по заседаниям ЦК и советского правительства. А вот его сменщики, люди с куда более простой нервной организацией, легко убили миллионы ни в чем не повинных людей. К концу эпохи Дзержинского госбезопасность окончательно превратилась в политическую полицию. Политбюро одобрило «предложение ГПУ о создании во всех органах и учреждениях, где оно сочтет необходимым, по соглашению с партийными органами групп содействия органам ГПУ». Чекисты старались контролировать все стороны жизни общества, часто влезали в вопросы, которые не очень понимали, обвиняли профессионалов во вредительстве и преступных намерениях, фабриковали липовые дела. Можно с уверенностью сказать, что если бы не Дзержинский, ведомство госбезопасности, возможно, вовсе бы исчезло после Гражданской войны, и судьба России сложилась иначе. Конечно, указания о репрессиях шли сверху. Но ведь и чекисты не только прилежно исполняли приказы, но и, доказывая свою полезность, сами проявляли инициативу, придумывали врагов и фальсифицировали дела. Многие проблемы, с которыми на протяжении ХХ столетия сталкивалась наша страна, — территориальные, политические, экономические, моральные — порождены пролитой в Гражданской войне кровью. Война расколола страну и народ, распались семейные связи, брат пошел на брата. Невероятное ожесточение и цинизм войны, хаос и всеобщее ослепление выпустили на волю худшие человече-

309

Ленин. Соблазнение России ские инстинкты. Семена многих конфликтов были посеяны именно тогда. После Гражданской войны масштабы репрессий сократились. Но жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Тем более что беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. В марте 1921 года в ЦК поступило заявление от коммунистов, сотрудников Кушкинского отделения особого отдела Туркестанского фронта. Это поразительный по откровенности документ: «Коммунист, попадая в карательный орган, перестает быть человеком, а превращается в автомат. Даже механически мыслит, так как у него отнимают право не только свободно говорить, но и свободно индивидуально мыслить. Он не может свободно высказать свои взгляды, излить свои нужды, так как за все грозят расстрелом... Благодаря долгому пребыванию в карательных органах, благодаря однообразной, черствой, механической работе, которая только заключается в искании преступников и в уничтожении, они живут обособленной жизнью. В них развиваются дурные наклонности — высокомерие, честолюбие, жестокость, черствый эгоизм, и они постепенно, для себя незаметно, откалываются от нашей партийной семьи, образовывая свою особенную касту, которая страшно напоминает касту прежних жандармов...». Гражданская война заставила ненавидеть всех и каждого. Приучила повсюду видеть врагов и безжалостно их уничтожать. Миллионы людей вернулись с Гражданской войны в сознании своей правоты: так и надо! Вот почему Гражданская продолжилась в мирное время. Все так же выискивали врагов — среди сослуживцев, соседей и друзей. Историки приходят к выводу, что причиной сталинского большого террора было стремление уничтожить потенциальную «пятую колонну» — в преддверии новой войны. Чистили по анкетным данным, по картотекам — как в Гражданскую, которая в советские годы рисовалась бесконечной чередой триумфов и побед. И мало кто задумывался, что это была победа над собственным народом.

Тамбовские волки и гибель деревни

Село Уварово от Нижнего Шибряя отделяют река Ворона и лес, на самом деле расстояние небольшое — полторы версты. Днем чекисты получили сведения, что братья Антоновы пришли в село и будут там до ночи, а потом вернутся в лес. Организовали наблюдение за домом. Им сообщили: «Антонов точно там. Он болеет малярией, которая одолевает его приступами. Брат за ним ухаживает». Вечером чекисты окружили дом. На предложение сдаться Антоновы ответили огнем. Антоновы отстреливались. Чекисты боялись, что если братья продержатся до ночи, то сумеют прорваться в лес. Подожгли крышу. В горящем доме долго не продержишься — оставалось только подождать, пока Антоновы не выдержат и выпрыгнут на улицу. Братья Антоновы дрались отчаянно. Оружия у них было достаточно. Верили, что уйдут, как уходили от преследования много лет. Антоновы узнали, кто в них стреляет. Кричали: — Яшка, Васька, что делаете?! Кого бьете? А в ответ: — Все, Александр Степанович, отгулялся! Антоновы не выдержали удушливого дыма и выпрыгнули из окна. Сначала Дмитрий, потом Александр. Братьев Антоновых никто из чекистов в лицо не знал. Поэтому чекисты прихватили с собой на операцию бывших партизан-антоновцев, среди них Якова Сафирова. Вот судьба, характерная для Гражданской войны, Яков Васильевич Сафиров был у Антонова командиром особого полка: то есть особо приближенным человеком, после разгрома восстания перешел к красным и старался заслужить прощение тем, что собственноручно убивал антоновцев и говорил:

311

Ленин. Соблазнение России — Вы мне только Антонова покажите — я его своими руками задушу. Опытный Сафиров спрятался в сухом холодце — на пути, ведущем в лес. Сообразил: здесь пойдут Антоновы, пытаясь уйти от погони. Антоновы бежали к лесу, грамотно прикрывая друг друга. Один бежит, другой отстреливается. Александр Антонов уже был ранен в руку и плечо, а Сафирова, который сидел в засаде, они не видели, он подпустил их поближе и застрелил братьев практически в упор. «С песнями, — вспоминал начальник оперативной части губернского ГПУ, — возвратились красные бойцы. Великолепно шел автомобиль, увозя труп Антонова в Тамбов. В последний раз везли мы злого духа тамбовского крестьянства по его “вотчине” и проклятьями провожали его труп из села в село». После перестройки в Тамбове поставили камень — как сказано, на месте будущего памятника участникам знаменитого антоновского восстания, когда крестьяне подняли мятеж против советской власти и почти два года Красная Армия ничего не могла с ними сделать. «Войско оказалось бессильным против горсточки партизан, частью сдалось и частью разбежалось, — говорилось в партизанской листовке. — Собрать же отряды из одних коммунистов большевики не смогли и не смогут, так как охотников подставлять свои лбы под пули среди них не много. Быть комиссаром — пороть плеткой стариков и баб, пьянствовать, ходить в дорогих шубах и золоте — вот настоящее занятие коммунистов, а драться с партизанами они посылают мобилизованных... Мужайтесь, братья-крестьяне, знайте, что Советское правительство доживает последние дни... Кроток и мягок русский мужик, но и страшен он бывает в гневе своем, большевики сумели пробудить этот гнев у него на свою голову... Волна народного гнева смоет с русской земли весь навоз, называемый большевизмом...» Камень поставили, а соорудить памятник так и не собрались. Не потому ли, что трудно определить, кто герой, а кто жертва? Как отличить бескорыстного борца за счастье народное от настоящего бандита? Кем в реальности были антоновцы и сам Александр Степанович Антонов? На чьей стороне историческая правда?

312

Тамбовские волки и гибель деревни История этой трагедия встает со страниц огромного сборника документов «Антоновщина. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1920–1921 гг.». И это лишь одна из страниц трагедии русской деревни. «Деревня доедает последнее, — сообщал представитель тамбовской организации эсеров в июле 1920 года в ЦК своей партии о ситуации в губернии. — Ее косит сыпняк, собирающий обильную жертву, ибо лекарств в деревне нет, как и докторов... Деревня представляет собою или лазарет, или концентрационный лагерь с принудительными работами всего здорового населения...». Крестьяне не желали отдавать продовольствие за деньги, которые ничего не стоили. В 1920 году население страны составляло 131,5 миллиона человек. Из них 110,8 миллиона жили в деревне. До Первой мировой аграрный сектор давал половину национального дохода страны, в Гражданскую — больше 80 процентов. Национализация промышленности советской власти ничего не дела. Страна жила за счет деревни. В 1921 году промышленность Петрограда давала только 13 процентов промышленной продукции довоенного уровня. В начале февраля 1921 года решением Петроградского совета ввиду нехватки топлива закрыли временно 64 предприятия. Среди них крупнейшие — Путиловский завод, Сестрорецкий завод «Треугольник», «Сименс», «Эриксон»1. «Наша революция, — писал известный металлург Владимир Ефимович Грум-Гржимайло, — как всякая революция, в своей сущности была пугачевщиной: “грабь награбленное”, “мы больше не рабы, чтобы работать”. В результате — голод и железная необходимость работать. Крестьянин одумался скорее всего. Он привык жить трудом и хорошо знает, что его никто не накормит, а все тянут с него хлеб, и он всех должен кормить...». Осенью 1917 года без продовольствия осталась практически вся европейская часть России, в том числе действующая армия. Весной 1918 года начался голод. Большевики ввели продовольственную диктатуру. Наркомат продовольствия получил чрезвычайные полномочия. Декрет ВЦИК от 13 мая 1918 года потребовал все зерно «сверх 1

См. журнал «Вопросы истории», № 10, 2004.

313

Ленин. Соблазнение России количества, необходимого для обсеменения полей и личного потребления по установленным нормам до нового урожая, заявить к сдаче».

29 мая 1918 года объявили всеобщую мобилизацию рабочих и беднейших крестьян в Рабоче-крестьянскую Красную Армию «для борьбы за хлеб и для отражения обнаглевшей на почве голода контрреволюции». 4 июля председатель Реввоенсовета Лев Троцкий, выступая перед продовольственными отрядами, объяснил: — Гражданская война уперлась в хлеб! В деревню двинулись продотряды, которые получили право применять силу, если крестьяне не станут отдавать хлеб. Разрешалось в случае отказа сдавать хлеб подвергать репрессиям целые села. И с этого момента судьбы города и деревни разошлись. Конечно, сельская беднота, у которой ничего не забирали потому, что у нее ничего не было, поддержала эту политику, но в целом деревня не приняла насильственного выкачивания хлеба, что чаще всего выглядело просто как грабеж. Гражданская война шла не только между белыми и красными. Политическая борьба различных сил дополнялась ненавистью крестьян к крупным землевладельцам и ненавистью крестьян друг к другу — бедняков к середнякам. 11 июня 1918 года появился декрет о создании Комитетов бедноты, чтобы они помогли собирать хлеб. Создавая Комбеды, большевики помогли молодому поколению в деревне, недавним фронтовикам, забрать власть у пожилых крестьян. Это был еще и конфликт поколений. Новая власть давила самых успешных хозяев, называя их кулаками. «Темная крестьянская масса из числа земледельцев-общинников по призыву большевиков учинила этим наиболее высокопроизводительным хозяйствам небывалый разгром»1. После большой гражданской войны началась малая. Деревня против города, крестьянин против горожанина. При этом высокая политика, события в стране крестьянина не очень волновали. В этой острой политической борьбе деревня ведь не хотела определенно становиться на сторону белых или красных. Деревня желала, чтобы ее оставили в покое, и сопротивлялась всем, кто пытался забрать хлеб.

1

См. журнал «Вопросы истории», № 3, 2001.

314

Тамбовские волки и гибель деревни Деревенским беднякам еще разрешили обменивать продукты на промышленные товары. Остальные крестьяне обязаны были продавать зерно государству по твердым ценам за денежные знаки, которые превратились в ничего не стоящие бумажки... Государство обещало в обмен на хлеб снабдить деревню промышленными товарами, но промышленность развалилась, ничего не производили, поэтому продотряды просто забирали хлеб. Что особенно возмущало крестьян — это то, что реквизированное у них зерно гнило на железнодорожных станциях: продармейцы либо торговали, либо гнали из него самогон. «Нормы сдачи продовольствия носили чисто условный характер, их зачастую определяли “на глазок”, — пишет историк Иван Альбертович Чуканов. — “Расплата” с крестьянами осуществлялась, как правило, при помощи расписок, обещавших, что “в будущем” за полученный хлеб с крестьянами “рассчитаются”. Часть продуктов оплачивали по так называемым твердым ценам, что в условиях гиперинфляции было чистой фикцией... Жесточайшими методами проводилась продразверстка в 1920 го­ ду. Во-первых, был расширен ассортимент сдаваемого продовольствия. Сдаче подлежали овощи, мясо, молоко, птица, яйца. Установили разверстку на сдачу соломы, шкур, пеньки, меда и т. д. Во-вторых, реквизиция носила более изощренный характер... В-третьих, продразверстка проходила в условиях неурожая, вызванного засухой и недосевом полей. В 1920 году разверстка носила социальный характер. Хлеб, сданный зажиточными крестьянами, шел в зачет беднякам, что порождало у них иждивенческие настроения...». Заградительно-реквизиционные отряды экономист Николай Афанасьевич Орлов, который служил в комиссариате продовольствия и редактировал ведомственный журнал1, называл «разбойничающими и охулиганившимися». К 1 мая 1919 года продармия насчитывала 25 тысяч человек. «Продовольственная политика Центра, — писал Орлов, — претворилась на местах в систематическое преследование имущего кре1

См. журнал «Вопросы истории», № 2, 2001.

315

Ленин. Соблазнение России стьянства (в том числе среднего), поголовную реквизицию и даже конфискацию хлеба (где были на то достаточные силы), неистовства заградительных отрядов и крестьянские восстания... Кроме озлобления населения — и крестьянского, и городского рабочего, мы от наших заградительных и запретительных мероприятий ничего не получаем, полицейская борьба с мешочником ведет лишь к оживлению спекуляции и росту вольных цен». Руководство большевиков этого не понимало. И не хотело понимать. Они верили в плановое хозяйство и централизованное управление. Большевики верили, что плановое распределение ресурсов и производственных заданий все решит. А получилась система бюрократизированная, расточительная и неэффективная.

13 мая 1919 года Коллонтай опубликовала в харьковских «Известиях» статью «Борьба с царем-голодом»: «Что делать в борьбе с дороговизной и голодом? Уже полтора года бьется над этим вопросом комиссариат продовольствия. Уничтожить всякую свободу торговли?.. Помилуйте, запротестует обыватель, а за ним и менее вдумчивый рабочий — тогда пропадут с рынка все товары! Тогда-то и начнется настоящий голод!.. А между тем национализация торговли, строгий учет и беспощадное преследование спекуляции — это единственный путь. Централизация продовольственного дела в руках государственного аппарата обеспечивает то, что и при минимальном подвозе продуктов рабочий класс в первую очередь получает свой паек; если подвезен хлеб, сахар, рыба, мясо — первый, кто получит свою долю, это — трудящийся класс». Крестьянин ответил на такую политику сокращением посевов. В Тамбовской области чуть не половина пахотной земли не засеивалась. Сеяли только для себя. А в 1920 году еще и разразилась засуха. Выполнение продразверстки стало невозможным. Деревня взбунтовалась. Самое крупное восстание вспыхнуло в Тамбовской губернии. Возможно, потому что нашелся вождь — Александр Антонов. Александр Степанович Антонов родился в семье отставного фельд­фебеля, а вырос в городе Кирсанове. Будущий вождь крестьян-

316

Тамбовские волки и гибель деревни ского восстания грамоту постигал в городском училище, потом работал писарем в волостном управлении.

14 ноября 1906 года полицейский пристав из Кирсановского уезда оповестил начальника Тамбовского губернского жандармского управления: «В селе Соколово шестью грабителями, вооруженными браунингами, отнято у продавца 125 рублей 37 копеек. В книге-дневнике один из грабителей расписался так: «7 ноября 1906 года партия социалистов-революционеров взяла все деньги». Это было боевое крещение молодого эсера Александра Антонова. С юных лет в нем проявились такие качества, как стремление к справедливости, бесстрашие, авантюризм. Антонов в 17 лет вступил в партию социалистов-революционеров и принимал участие в боевых акциях приволжского союза эсеров. Если в обеих столицах эсеры занимались политическим террором, то на местах боевые акции частенько вырождались в форменный грабеж. «Это был какой-то психоз, — вспоминал один из старых революционеров, — какая-то массовая зараза. Банки, магазины устраивали электрическую сигнализацию, и эксы обрушивались на мелкие лавочки, на обывательские квартиры». «Террор, — отмечает профессор Лев Протасов, — понизил и без того низкий уровень политической культуры в России, приучая к мысли, что обращение к насилию есть приемлемый способ решения сложных проблем». Тамбовские эсеры прославились на всю страну. Социалисты-революционеры считали своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали. Первым эсеры убили тамбовского вице-губернатора Николая Евгеньевича Богдановича. Достали и самого губернатора — Владимира Федоровича фон дер Лауница, который за проявленную им жестокость уже получил повышение и был переведен в столицу. И наконец гимназистка седьмого класса дворянка Мария Спиридонова застрелила советника губернского управления Гавриила Луженовского, который с помощью казаков усмирял крестьянские бунты. В среде тамбовских эсеров и сформировался Александр Антонов.

317

Ленин. Соблазнение России 10 мая 1908 года исполняющий обязанности начальника Тамбовского жандармского управления ротмистр Чистяков запросил кирсановского исправника Тимофеева: «По имеющимся в Управлении агентурным сведениям, из г. Кирсанова в г. Тамбов прибыл разыскиваемый кирсановской полицией некий “Шурка”, он же “Антонов”. Сообщая о сем, прошу уведомить, действительно ли “Шурка” разыскивается, и в утвердительном случае сообщить причины розыска». Антонов успешно уходил от полиции.

12 ноября 1908 года унтер-офицер Самородов написал рапорт начальнику Тамбовского жандармского управления полковнику Устинову: «3 ноября в 6 часов вечера четыре неизвестных человека явились в здание станции Инжавино Рязано-Уральской железной дороги, угрожая револьверами, крикнули “руки вверх” находящимся в конторе начальнику станции и сыну жандарма этой же станции Коноваликову. От такой неожиданности начальник станции упал со стула в обморок. Грабители взяли из его кармана ключи, пытались отпереть замок кассы, но не смогли. Тогда грабители потребовали от сына жандарма Коноваликова, чтобы он им отпер кассу, что он и исполнил. Тогда грабители забрали 4362 руб. 85 коп., а один из грабителей принес холодной воды, привел начальника станции в сознание, а затем все грабители скрылись...». Полковник Устинов доносил в департамент полиции: «По получении известия об ограблении станции Инжавино я заподозрил в участии вышеназванного Антонова, почему и препроводил начальнику Тамбовского отделения карточку Антонова, по которой он и опознан. Кроме того, почерк надписи на обороте фотографической карточки Антонова, сделанной им самим, имеет большое сходство с почерком расписки, оставленной грабителями... Приметы “Шурки” — Александра Степановича Антонова: ниже среднего роста, светлый блондин, бороды и усов нет, лицо круглое, румяное, походка быстрая, при походке машет руками, ходит всегда вооруженным...». И только 21 февраля 1909 года начальник Самарского охранного отделения доложил директору департамента полиции:

318

Тамбовские волки и гибель деревни «Имею честь донести Вашему превосходительству, что введенным по моему распоряжению наблюдением был установлен и 20-го сего февраля в г. Саратове арестован крестьянин Кирсановского уезда Александр Степанович Антонов...». Он пытался бежать из Тамбовского острога (подпилил кандалы) и был отправлен в Московскую центральную пересыльную тюрьму. Антонова судили и приговорили к смертной казни. Министр внутренних дел Петр Аркадьевич Столыпин заменил ее бессрочными каторжными работами по просьбе командующего войсками Московского военного округа генерала от кавалерии Павла Адамовича Плеве. Столыпин принял во внимание: «1) полное чистосердечное сознание всех названных осужденных на суде, а трех из них и на следствии, тотчас по задержании, и 2) то, что во время вышеупомянутого нападения злоумышленниками никому не было причинено никакого физического вреда». В июле 1913 года Антонов писал из Владимирской каторжной тюрьмы: «Живу все по-прежнему. Сижу в общей камере, работать никуда не хожу, хворать так сильно не хвораю, да и здоров не всегда бываю. От отца я больше года не получал писем. Не знаю, как то он там живет. Вот еще беда, человеку скоро помирать, а он все не приладится, как надо жить, у него все не слава Богу!» Его (как и многих) освободила Февральская революция. 3 марта 1917 года он вышел на волю. Наступило его время. Началась новая жизнь Александра Антонова, которая окажется очень короткой. В 1917 году ему было всего двадцать восемь лет. Из них восемь он провел за решеткой. В январе 1920 года губчека арестовала сестер Антонова — Валентину, которая вышла замуж за кассира билетной станции Якова Ивановича Иванченко и носила его фамилию, и Анну, которая вышла замуж за помощника агронома в селе Рассказово Владимира Андреевича Полканова и взяла его фамилию. Анна рассказала на допросе в губчека: «Александр, будучи мальчишкой, был очень чутким мальчиком и безумно любил свою мать и все семейство».

319

Ленин. Соблазнение России Валентина: «По провозглашении революции я получила телеграмму от брата Александра из тюрьмы: “Свободен”, немедленно ответила ему: “Жду”. Прибыл брат, в каком виде, описывать не буду, во всяком случае, я ему была рада, поселила его у себя, за месяц пребывания у меня он поправился и нашел себе должность помощника начальника милиции в 1-й части...». Временное правительство, демократизируя страну, в марте 1917 года заменило распущенную царскую полицию народной милицией с выборными начальниками. Полгода Александр Антонов служил в тамбовской милиции, пока его не командировали в Кирсанов. Перед отъездом в Кирсанов он зашел к сестре Валетине: — Если разрешишь, я познакомлю тебя со своей женой, маленькой черненькой Сонькой. Она удивилась: — Да разве ты женат?

— Женат. «Через несколько часов он пришел с нею, мы пили чай, болтали, — рассказывала Валентина на допросе. — Ночью был поезд в Кирсанов... Потом она приезжала из Кирсанова и говорила, если хочешь, мы с оказией будем присылать тебе белый хлеб. И они иногда с милиционером присылали нам его». А в Кирсанове произошла революция местного значения. Адриан (Александр) Кузьмич Трунин, мелкий торговец по профессии и эсер по взглядам, объявил о создании Независимой Кирсановской Республики в конце мая 1917 года. А себя назначил генерал-прокурором. Он засел в здании городской управы, а Антонова с группой милиционеров отправили в Кирсанов наводить порядок. Антонов штурмом взял здание и подавил мятеж. Одним словом, отличился.

24 октября 1917 года председатель уездной управы Василий Тимофеевич Окунев попросил оставить Антонова в Кирсанове начальником милиции: «Просьба вызвана тем, что кирсановская милиция по настоящее время совершенно не организована. До сего времени нельзя найти человека, которому можно поручить организацию милиции. Ввиду того,

320

Тамбовские волки и гибель деревни что в городе и уезде царит полнейший беспорядок, управа ходатайствует разрешить Антонову командировку в срочном порядке...». Новый начальник кирсановской милиции служил исправно, боролся с погромами помещичьих усадеб. Получил благодарность за то, что разоружил эшелон с чешскими легионерами на станции Кирсановка. В феврале 1918 года союз милиционеров и служащих избрал его депутатом уездного совета. Все признавали очевидные организационные таланты Антонова. Но летом восемнадцатого большевики окончательно рассорились с эсерами. Антонов ушел с должности, через несколько месяцев создал свою боевую дружину и начал собственную, личную войну с большевиками Первым к нему присоединился его младший брат Дмитрий, который жил в Инжавино вместе с отцом, работал в аптеке, окончил школу военных фельдшеров, а после Февральской революции тоже служил в тамбовской городской милиции. Дмитрий Антонов столкнулся с большевиками еще раньше брата — участвовал в восстании против большевиков 17–19 июня 1918 года. Тамбовские крестьяне не желали служить в Красной Армии. Когда мобилизованных привезли в город, они взбунтовались и выгнали из Тамбова все начальство. А что делать дальше, восставшие не знали. Поэтому уже 20 июня большевики мятеж подавили, а человек тридцать наиболее активных его участников расстреляли. И это при том, что большевистская организация в Тамбове была одной из самых слабых в России. Из отчета губкома РКП(б): «Партийная работа в Тамбовской губернии идет при самых неблагоприятных условиях. С мест были сведения о вопиющих фактах. Среди членов партии нередко наблюдается пьянство, разгул. В некоторых местах население даже терроризировано членами партии...». Дмитрий Антонов попал как кур в ощип. «Запыхавшись, влетел, — рассказывала его сестра Валентина, — и бросился ко мне, обнимая, говорил: “Прости, пропал, влопался, расстреляют, знаешь, когда меня командировало начальство, я все-таки сумел предупредить Гусева и еще кого-то, а одного мерзавца аресто-

321

Ленин. Соблазнение России вали”, и опять убежал куда-то. Ночью прибежал, простился со мной и сказал, что бежит, я со слезами проводила его... Приехал брат Александр, привозил арестованных, я ему сказала про Митю, он выразился так: дурак, зря влопался, напрасно... И так я Митю очень долгое время не видела. Потом он как-то ночью забежал ко мне, передал свои вещи, взял, что было поесть, и пришел ко мне в спальню прощаться. Тут я его стала уговаривать: — Сдайся, Митя, сдайся властям.

— Нет, нет, к стенке не хочу. Если бы отсидеть. Я опять ему сказала: — Ну, как поуляжется, приходи, сдайся. Потом он как-то зимой пришел совершенно больной, свалился на полу и бредил всю ночь. Ну, думаю, горе мое, куда мне его девать. Наутро он встал и сказал, что чувствует себя ничего. Я опять ему предложила сдаться.

— Нет уж, — говорит, — теперь и вовсе нельзя. Ты знаешь, Александр теперь тоже в бегах. Я так и охнула...». Город с его благами и комфортом вызывал в деревне одновременно ненависть и зависть. А деревня воспринималась городом со смесью высокомерия и той же зависти, потому что у крестьян была вожделенная еда. Голодавшие горожане уверились, что кулаки сознательно морят их голодом, а крестьяне не сомневались, что зажравшийся город беззастенчиво их грабит. И крестьяне, оказалось, готовы к настоящей войне против города. После семнадцатого года, после революции крестьяне любую власть полагали незаконной, да и закону подчиняться не хотели, потому что считалось, что законы вправе издавать только Учредительное собрание. О чем мечтал крестьянин? Избавиться от помещиков, от чиновников, от сборщиков налогов, вообще от любой государственной власти. «Крестьянин, — объяснял политику большевиков член ЦК партии Карл Радек, — полагал, что такая дьявольская вещь, как государство, вообще не нужна крестьянину. Нужно было сначала разъяснить крестьянину весьма грубыми средствами, что государство не только име-

322

Тамбовские волки и гибель деревни ет право на часть продуктов граждан для своих потребностей, но оно обладает и силой для осуществления этого права».

2 июля 1919 года председатель Тамбовского губисполкома Михаил Чичканов распорядился: «Приступаем к реквизиции хлебных излишков. Всякое должностное лицо, бездействием своим тормозящее дело реквизиции, будет рассматриваться как противник Советской власти, будет предано суду революционного трибунала...». Осенью председателя губисполкома Чичканова убили. Его сменщик на посту главы советской власти в Тамбове 8 августа 1920 года заявил: — Я глубоко убежден, что после того, как продовольственный отряд уйдет из деревни, останется ясное представление, что советская власть есть власть, которой нельзя не подчиняться. Деревня поймет, что время, когда она могла не подчиняться этой власти, прошло. И как бы ни были тяжелы веления этой власти, деревня должна их выполнить. У советской власти не было ни разумной крестьянской политики, ни подготовленных кадров для работы в деревне, потому что из аппарата удалили эсеров, которым были близки крестьянские нужды. По всей стране руководящие должности занимали малограмотные и неквалифицированные люди с партийными билетами. Но Тамбовской губернии как-то особенно не повезло с начальством. Уполномоченный совета обороны Тамбовской губернии докладывал 22 апреля 1919 года о положении в Козловском уезде: «В комитеты бедноты вошли далеко не честные и не лучшие элементы. Звучали погромные речи: “Бей, громи, отбирай все!” В деревнях началась полная анархия, создались ячейки из отбросов общества, бывших конокрадов, хулиганов, спекулянтов. Они грабили и расстреливали... Быть ответственным работником при таких условиях выгодно, ибо с этим связаны существенные материальные выгоды и преимущества...». Следователь губчека Свешников 1 июля 1919 года доложил своему начальству: «В Кирсановском уезде крестьяне до сих пор не могут опомниться после творимых по всем волостям уезда произволов, насилий и грабе-

323

Ленин. Соблазнение России жей со стороны бывших волостных властей, а в особенности бывших политических районных комиссаров Чрезвычайной комиссии...».

2 февраля 1921 года новый председатель губчека выступал на губернском съезде Советов: «Товарищи великолепно знают, с каким аппаратом приходилось губчека приступить к своей работе — с аппаратом полнейшего развала, с пьянствующими, негодными элементами, которых приходилось выбрасывать и чистить». На партийной конференции штаба войск Тамбовской губернии говорилось: «Тамбовская губерния стала продовольственной базой Советской республики ввиду того, что наиболее хлебные районы не находились в наших руках... В течение трех лет на Тамбовскую губернию накладывались — и собирались — громадные разверстки, между тем как посевная площадь с каждым годом все более и более уменьшалась... Крестьян подвергали пыткам, и пыткам ужасным: наливали в сапоги воду и оставляли на морозе, опускали в колодцы, подпаливали бороды, стреляли из револьверов рядом с ухом и так далее... Осенью двадцатого года всему крестьянству Тамбовской губернии была объявлена война. Отрядам сплошь и рядом давались задачи занять ту или иную деревню, произвести полную фуражировку, не оставляя “ни одной овцы, ни одной курицы, после производства фуражировки данный пункт сжечь”... Лояльная нам часть крестьянства после такой “фуражировки” (грабежа) лишилась всего инвентаря и жилища (так как оно сожжено). Нет выхода, как только идти в банду, чтобы жестоко отомстить. Целые деревни, боясь нашего “красного террора”, погрузив свой скарб, женщин и детей, уезжают и скрываются в лесах. Банды растут, как грибы...» На заседании Усманского уездного исполкома 23 мая 1920 года решили: «Весь продотряд № 4 ввиду бесчинств, производимых последним, выражающихся в игре в карты, битье прикладами, шомполами, плетками ни в чем не повинных, ничем не вызванных выстрелах, предло-

324

Тамбовские волки и гибель деревни жении крестьянским женщинам о вступлении в половые отношения, отборе у местного населения белья и платья, — признать неблагонадежным, вызывающим контрреволюцию и подлежащим расформированию. Ввиду того, что данные безобразия творились большинством отряда, предать отряд в целом суду губвоентрибунала...». Информационные сводки уездных политбюро о политическом положении, настроениях населения летом 1920 года (в 1920 году вместо уполномоченных губчека создали политические бюро при уездных управлениях милиции) фиксируют антибольшевистские настроения масс. Тамбовский уезд, июнь 1920 года: «Отношение к коммунистической партии крестьянства довольно печальное. Перед глазами этого сословия партия почти потеряла свой авторитет, который она имела раньше». Усманский уезд, июль 1920 года: «Темная масса поголовно забита поповскими беседами и сказками, так что зачастую среди крестьян приходится слышать: “Коммунисты — это есть предшествие антихристов”... Попы среди крестьян распускают слухи о том, что Соввласть существовать будет только сорок два месяца, а потом наступит монархическое правление. Пять месяцев будет производиться поголовная вырезка коммунистов, а после этого наступит хорошая райская жизнь». Антоновское восстание можно было предотвратить. В феврале 1920 года член Политбюро и председатель Реввоенсовета Лев Троцкий предложил заменить продразверстку натуральным налогом, что означало отказ от политики «военного коммунизма». Троцкий преду­ преждал руководство большевиков: «Продовольственные ресурсы грозят иссякнуть, и не поможет никакое усовершенствование реквизиционного аппарата». Сохранение продразверстки «грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны». Политбюро отвергло его предложения. «Я настойчиво добивался перехода к новой экономической политике, — вспоминал Троцкий. — В Центральном комитете я собрал всего лишь четыре голоса против одиннадцати. Ленин был в то время против отмены продовольственной разверстки, и притом неприми-

325

Ленин. Соблазнение России римо. Сталин, разумеется, голосовал против меня. Переход к новой экономической политике произведен был лишь через год, правда, единогласно, но зато под грохот кронштадтского восстания и в атмосфере угрожающих настроений всей армии». Не многие пытались погасить пламя восстания без крови. Секретарем губкома партии избрали старого питерского большевика Николая Михайловича Немцова. На него тут же нажаловался член Реввоентрибунала республики Василий Васильевич Ульрих: «Тов. Немцов высказал свое мнение о методах борьбы с антоновщиной, главным пунктом является созыв губернской конференции рабочих и крестьян, на которую Немцов ожидает прибытия представителей восставших районов, в том числе и самого Антонова. Кроме того, т. Немцов высказался о необходимости ликвидации Реввоентрибуналов, ненужности особого отдела, то есть фактически предлагает полное прекращение всех военных операций... На мой вопрос, что же он, Немцов, думает сделать с активными руководителями всех налетов и разгромов, работавших с Антоновым с самого начала движения, Немцов совершенно серьезно отвечает: “Из них выйдут прекрасные агитаторы”». Тамбовская губерния не зря считалась опорой эсеров. На выборах во Всероссийской Учредительное собрание в ноябре 1917 года они получили почти три четверти голосов. Руководители восстания называли себя эсерами. Но Антонов и его люди, по мнению историков, были скорее анархистами и боевиками. Пассионарные личности, они нашли себя в революции. Спокойная жизнь была не для них. Идейных участников восстания было не много. Война и революции, эти чудовищные социальные катаклизмы, вовлекли в противостояние множество людей, которым не удалось отсидеться в стороне. Кто-то помогал Антонову вынужденно, но считал его бандитом. Впрочем, и настоящих бандитов тоже было предостаточно. Нелепо идеализировать бунт. После революции из тюрем выпустили уголовников, да и новые появились. Резко увеличилось пьянство. Самогон, впрочем, крестьяне гнали еще и для того, чтобы использовать зерно, пока его не отобрали. В восстании приняли участие многочисленные дезертиры, укрывавшиеся от призыва в Красную Армию.

326

Тамбовские волки и гибель деревни Восстание началось в селе Хитрово Тамбовского уезда в середине августа двадцатого года. Крестьяне отказались сдавать хлеб и разоружили продотряд. Александр Степанович Антонов назначил себя начальником главного оперативного штаба партизанских армий Тамбовского края и еще создал собственную политическую организацию — Союз трудового крестьянства. Председатель губчека Федор Константинович Траскович обратился в Москву: «Тамбовская губчека настоятельно просит экстренно выслать ей ранее просимые патроны. Часть имевшихся патронов оказалась вместо пороха начиненной ватой, отчего войска, действовавшие против бандитов, потерпели поражение. Невысылка патронов или промедление грозит развитием восстания, охватом всей губернии и переброской на соседнюю. Экстренно высылайте патроны...». Секретарь губкома Николай Яковлевич Райвид (участник Первой мировой) через несколько дней связался с Трасковичем по прямому проводу: — Пришли ли из ВЧК обещанные 100 тысяч патронов?

— Вот что, дружище, патронов пришло гораздо больше, — ответил Траскович, — но скажи, кто работает на аппарате — коммунист или беспартийный, если второе, то надежен ли.

— Я говорю по аппарату из вагона, можем говорить свободно.

— Московский батальон весьма и весьма подозрителен, — сигнализировал председатель губернской ЧК. — Он сформирован из дезертиров три дня тому назад. Комсостав его не знает, как равно и они не знают комсостава... Ты обязательно должен быть здесь. Мне одному тяжело. Эсеры прислали в президиум губисполкома анонимку, в которой требуют снять красный террор, на что дали три дня сроку. В случае неисполнения объявляют свой террор по отношению к коммунистам. А на это что ты скажешь?

— Волков бояться — в лес не ходить. Командующий войсками Тамбовского края Александр Васильевич Павлов, бывший поручик царской армии, докладывал в Москву 12 января 1921 года:

327

Ленин. Соблазнение России «Боевые организации возглавляются Главным штабом партизанской народной армии. Район, охваченный восстанием, разделен на боевые участки. Гражданская власть осуществляется в каждом селе образованием повстанческого сельского комитета... Состав комитета частью интеллигентный — землемеры, агрономы, частью бывшие советские власти... Антонов окружен ореолом легендарности и пользуется большим авторитетом...». Антоновцы взяли Рассказово, и, как докладывала губернская ЧК, партизан встречали со слезами на глазах как избавителей от коммунистического ига, люди с радостью собирались на общее собрание, принимали антикоммунистические резолюции и не только помогали партизанам, но и уходили добровольцами в антоновские отряды. Крестьянское восстание охватило целую губернию, одну из главных житниц России. Мятеж вспыхнул в тот момент, когда Красная Армия на западе вела неудачную войну с Польшей, а на юге — с Белой армией генерала Врангеля. «Союз трудового крестьянства, — говорилось в документах повстанцев, — своей первой задачей ставит свержение власти коммунистов-большевиков, доведших страну до нищеты, гибели и позора. Для уничтожения этой ненавистной власти и ее порядка Союз, организуя добровольческие партизанские отряды, ведет вооруженную борьбу...». Треть тамбовских крестьян отслужили в армии. В деревню с Первой мировой войны вернулись люди, которые умели держать в руках винтовку. И не имевший никакого военного образования вождь крестьянского восстания Александр Степанович Антонов сформировал две армии, которые состояли из двадцати одного полка и отдельной бригады. В разгар восстания у него было сорок тысяч бойцов. И советская власть ничего не могла с ним сделать. В войне с мятежными крестьянами Красная Армия терпела поражение. Больше всего советское руководство опасалось, что антоновское восстание перекинется на другие губернии. 2 февраля 1921 года в Москве заседало Политбюро. Решили отправить в Тамбов полномочную комиссию для политического руководства и помощи товарищам в борьбе с крестьянским восстанием. Комиссию возглавил Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, который брал Зимний дворец.

328

Тамбовские волки и гибель деревни Антонов воевал с Антоновым. Из Тамбова председатель полномочной комиссии ВЦИК АнтоновОвсеенко доложил в Реввоенсовет Республики: «Состояние партийной организации: крайний упадок партдисциплины, откровенное пьянство, беспринципная демагогия, массовый выход из партии — организация ослабела численно с ноября почти вдвое... Военная работа: комиссарский состав слаб, политотдел армии неработоспособен. В штабе засилье местных, ненадежных людей, коммунистов почти нет, связь слаба, разведка бессистемна, контрразведка отсутствует... В частях — мародерство, подножный корм, ненадежность комсостава, боеспособность крайне низка... Эти части — чудовищная мозаика всяких войсковых отбросов...». Советская власть пошла на попятный. 9 февраля 1921 года тамбовские власти обратились к крестьянам: продразверстка отменена, ненавистные продотряды отозваны, разрешено торговать хлебом. Социолог Питирим Александрович Сорокин оставил воспоминания о поездке в Тамбов в январе 1921 года. Он хотел найти место в Тамбовском университете, да советская власть не позволила ему стать профессором. В 1922 году его выслали из России, так что преподавал он в Гарварде: «С каждым километром после Москвы картина становилась все страшнее. Погребенные под снегом рельсы вынуждали поезд двигаться очень медленно и останавливаться почти каждый час. На каждой такой остановке мы выходили и пытались расчистить путь, но что мы могли сделать всего двумя лопатами! Лишь у немногих пассажиров были какие-то продукты, а рядом не было ни одной деревни — мы начали голодать. Многих свалил сыпняк — и все время смех и речь в горячечном бреду, стоны и крики, божбы и матерная брань смешивались с завыванием ветра. В той ночной тьме, в поезде, полном больных и умирающих, пожираемых вшами, мне предстал настоящий ад. Когда поезд добрался, в конце концов, до следующей станции, больше десятка тифозных больных были оставлены умирать на платформе. У всех поселков на пути между Богоявленском и Козловом я видел трупы, сложенные, как дрова в поленницы...

329

Ленин. Соблазнение России Где-то между Козловом и Тамбовом поезд неожиданно остановился, и трое в военной форме вошли в вагон... Мы посмотрели в окно и увидели дюжину коммунистов, поставленных вдоль рельсов. Внезапная вспышка винтовочного огня — и отряд, верхом на резвых лошадях, ускакал прочь, оставив на снегу окровавленные тела. Несколько минут пассажиры молчали. Некоторые были испуганы, другие улыбались. “Неплохо эти антоновские ребятки управляются!” — воскликнул пожилой крестьянин... В Тамбове, в доме друга я повстречался с одним из этих “антоновских ребят”. Высокий, красивый крестьянин лет тридцати.

— Может быть, нас раздавят или заставят на время приостановить наши действия, — сказал он. — Но кто-то должен был начать приводить в чувство этих бешеных собак... И то, что от коммунистической программы отказались в 1921 году, и то, что иностранные капиталисты получили несколько концессий, и то, что отдельные имущественные права ныне охраняются при большевизме, — все это произошло не из-за чувствительности Ленина или коммунистического правительства и не из-за вмешательства иностранных политиков и капиталистов. Это стало возможным прежде всего благодаря тем самым “ребятам” Антонова, тысячам российских крестьян, которые погибают за то, чтобы “привести в чувство” этих бешеных собак». На самом деле крестьянская война продолжалась. Тамбовские чекисты докладывали в Москву, что отмена продразверстки не дала ожидаемого результата: «Беда еще в том, что красноармейские части кормятся за счет крестьянина. Поэтому продовольственное положение деревни самое плачевное. Со стороны красных частей вместо атаки на противника наблюдается атака по крестьянским сундукам и чердакам. Во избежание этого крестьяне имеющуюся у них обувь, одежду и так далее зарывают в снег, откуда вытаскивают уже гнилое. Красноармейские части, зайдя в ту или другую деревню, требуют от крестьян лучшего угощения: яиц, кур, масла, тогда как в этом и большинство крестьян имеет также острую нужду...».

330

Тамбовские волки и гибель деревни Инструктор ВЧК А. П. Смирнов 22 марта 1921 года докладывал Дзержинскому: «Я просмотрел дело о восстании в Нижне-Матренской волости, пришел в ужас от хаотического ведения дел: допрошено до 75 лиц и изо всех показаний невозможно уловить, кто прав, кто виноват. При допросе 70-летнего старика Наумова, который не мог дать определенных ответов, так как не был в среде восставших, следователь пишет: “Вторичный допрос производился в присутствии т. Селиванова (председатель ЧК), Наумов не дал показаний, поэтому т. Селиванов распорядился расстрелять Наумова “за упрямство”. И действительно, Наумов расстрелян... Расстрелы производились так: пять человек расстреляны 16 ноября, трое — 17 ноября, постановление же вынесено на 12 дней позже произведения во исполнение. Я спросил по этому поводу председателя комиссии, который ответил: “В то время некогда было разбираться и писать постановления”». Подавлять восстание прислали, наверное, самого талантливого военачальника Красной Армии Михаила Николаевича Тухачевского, будущего маршала. Замом ему назначили Иеронима Петровича Уборевича, который потом будет командовать Белорусским военным округом. Да и другие талантливые и знаменитые военачальники воевали против тамбовского мужика. Инициатором назначения Тухачевского был заместитель председателя Реввоенсовета Эфраим Маркович Склянский. 26 апреля 1921 года он написал записку Ленину: «Я считал бы желательным послать Тухачевского на подавление Тамбовского восстания. В последнее время там нет улучшения и даже местами ухудшение. Получится несколько больший политический эффект от этого назначения. В особенности за границей. Ваше мнение?» Ленин ответил: «Внесите Молотову для Полит-Бюро на завтра. Предлагаю назначить его без огласки в Центре, без публикации».

27 апреля на Политбюро решили: «Назначить единоличным командующим войсками в Тамбовском округе т. Тухачевского, сделав его ответственным за ликвидацию банд

331

Ленин. Соблазнение России в Тамбовской губ., не записывая о его назначении в протоколы Реввоенсовета Республики. Не допускать никакого вмешательства в военные действия т. Тухачевского как со стороны комиссии ВЦИК, так и других властей. Дать т. Тухачевскому директиву ликвидировать банды Антонова в Тамбовской губернии не позже чем в месячный срок...» Будущий маршал нашел вверенные ему войска в бедственном положении. «Наши части, — признавало командование Красной Армии, — составленные большей частью из дезертиров, плохо вооруженные, оказывали слабое сопротивление повстанцам; разбегались при малейшем натиске, отдавая оружие в руки противника...» Бригада политуправления Реввоенсовета Республики объясняла задачу: «Бандитизм в Тамбовской губернии — это опасная эпидемия, психическая болезнь, основанная на психологической уверенности темных тамбовских крестьянских масс в безнаказанности бандитских выступлений и непрочности органов Советской власти. Эта психическая болезнь требует противодействия в виде известного рода решительных мер и репрессий, с силой и ясностью убедив темную, зараженную ядом бандитизма крестьянскую массу в силе и мощи рабочекрестьянской власти...» Лекарства советская власть выписывала самые сильнодействующие. Партизанские отряды укрывались в лесу, и полномочная комиссия из Москвы приказала пустить в ход отравляющие газы, чтобы выкурить бандитов из леса. Тухачевский подписал приказ № 0016 от 12 июня 1921 года, и как минимум единожды он был выполнен. В донесении об обстреле «острова, что северо-западнее села Кипец» (Карай-Салтыковская область) 2 августа 1921 года отмечено: «Выпущено 65 шрапнелей, 49 гранат и 59 химических». Почему единожды? Химическое оружие оказалось не слишком эффективным. О приказе Тухачевского относительно заложников узнал заместитель главы правительства Алексей Иванович Рыков. Он возмутился и обратился к Ленину и Троцкому. Троцкий распорядился отозвать Ту-

332

Тамбовские волки и гибель деревни хачевского из Тамбова, отменил его приказ и велел опубликовать это решение в тамбовских газетах.

7 мая 1921 года Тухачевский информировал Москву о своих планах: «Для устрашения и разложения бандитов их семьи будут эвакуироваться беспощадно, две недели они будут выдерживаться в местных концентрационных лагерях, а если бандит не придет и не сдастся, то после этого срока будут эвакуироваться в отдаленные места. Имущество, принадлежащее их семьям, будет делиться между крестьянами, советски настроенными. Это создаст расслоение и даст почву для опоры Советской власти...»

15 мая Тухачевский вместе с представителями ВЧК подписал секретный приказ войскам с точными инструкциями: «По прибытии отряда на место руководители операции собирают все мужское население, проверяют его по своим и сельским спискам, причем те, которые числятся в списках особого отдела, арестовываются, а все отсутствующие по сельским спискам без уважительных причин признаются бандитами и заносятся в особые списки. В случае отсутствия бандита берется заложником для заключения в концентрационный лагерь вся семья разыскиваемого или отдельные члены ее, согласно особым отметкам на списках особого отдела. Оставшимся в селе объявляются письменным приказом причины взятия семейств бандитов и что эта семья будет держаться в таком-то концентрационном лагере в течение двух недель... В случае неявки бандита его семейство будет выслано из Тамбовской губернии в глубь России на принудительные работы. Арестованным в качестве заложников разрешается брать с собой белье и продовольствие на один месяц, на остальное имущество семьи бандита представителем уездной политкомиссии или ревкома накладывается арест, составляется опись и сдается под охрану уполномоченных на то обществом лиц, которые обязуются до распоряжения охранять дом, домашнюю утварь и ухаживать как за скотиной, так и за полем, огородом и так далее...»

333

Ленин. Соблазнение России Вот как это происходило. 10 июля 1921 года руководитель карательной операции отчитался на заседании Кирсановской участковой политкомиссии: «Операция началась с деревни Осиновки, являющейся ранее частым местом пребывания банд. Взяли до сорока заложников, установили двухчасовой срок для выдачи бандитов и оружия с предупреждением — за невыполнение будут расстреляны заложники. По истечении установленного срока был расстрелян двадцать один заложник в присутствии крестьян. Публичный расстрел произвел потрясающее впечатление...» Так же действовали и в других местах: «В деревне Кареевке было удобное место для постоянного пребывания бандитов... Принимая это во внимание, было решено уничтожить данное селение (65–70 дворов), выселив поголовно все население и конфисковав их имущество. Строго после изъятия ценных материалов — оконных рам стекол, срубов — деревня была зажжена. Подобная мера произвела впечатление на весь район...» Приказ полномочной комиссии ВЦИК от 11 июня 1921 года: «Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда. Селениям, в которых скрывается оружие, объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье. Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший работник в этой семье расстреливается без суда...» Действовали совершенно безжалостно. Среди заложников оказалось множество детей. В протоколе № 1 заседания межведомственной губернской комиссии от 27 июня 1921 года отмечено: «Ввиду большого наплыва в концентрационно-полевые лагери малолетних, начиная с грудных детей, и неприспособленности этих лагерей к длительному содержанию детей, последствием чего явились заболевания желудочного и простудного характера, признать необходимым в самом срочном порядке принять меры к улучшению

334

Тамбовские волки и гибель деревни положения детей, заключенных в качестве заложников в концентрационно-полевые лагери Тамбовской губернии...»

14 сентября 1921 года заключенные составили прошение на имя наркома юстиции: «Мы, крестьяне Тамбовского, Кирсановского и Козловского уездов Тамбовской губернии, арестованы в июне с. г. Вот уже четвертый месяц, как мы, старики, беременные женщины и малые дети, находимся в непривычно тяжелых для нас условиях: голодаем, болеем, и среди детей были уже смертные случаи. За что мы арестованы, мы совершенно, как темные люди, не можем понять... Теперь наступают холода, а у нас нет ни одежды, ни обуви, так как при аресте нам не дали возможности взять с собой что-либо, да мы, откровенно сознаемся как невиновные, думали, что наш арест будет очень непродолжителен, но оказалось наоборот, и причины такового нам до сих пор не объясняют: в чем есть наша вина...». Справиться с тамбовскими крестьянами удалось только после окончания польской войны и разгрома армии Врангеля, когда на подавление восстания перебросили самые боеспособные части Красной Армии. В конце июня 1921 года Александр Антонов издал последний приказ — всем разбиться на мелкие группы, уходить в леса или возвращаться домой. К концу года даже разрозненные группы повстанцев были ликвидированы. Все крестьянские восстания были недолгими. Выбив продотряд из района, крестьяне считали, что уже победили. Восставшие не думали идти дальше, они были силой только рядом с родной деревней. Более серьезные вожаки пытались создать крестьянские армии, но крестьяне плохо воевали вдали от дома. Да и восстание не могло быть бесконечным. Крестьянину нужно работать в поле. Только братья Антоновы скрывались еще целый год, пока чекисты не выяснили, где живет любимая женщина предводителя восстания — Наталья Ивановна Катасонова, которую он часто навещает и которая ждет от него ребенка. В доме Катасоновой квартировала учительница, а у нее был роман с другим братом — Дмитрием. Братьев Антоновых выследили и уничтожили...

335

Ленин. Соблазнение России Гражданская война между городом и деревней, между деревней и городом оставила глубокие шрамы. И дело не только в том, что чекисты упорно искали бывших антоновцев и десятилетия спустя. Деревня по-прежнему воспринималась как огромный продовольственный склад, из которого надо качать зерно. А если крестьянин сопротивляется, его уничтожают. «Разгул антоновцев обострил соседские отношения, — вспоминает тамбовский краевед Николай Муравьев. — Многие нажили себе врагов, многим были нанесены обиды, которые надолго запомнились, и люди мстили. Это мщение вылилось в форму умышленных поджогов риг, скирд хлеба и домов. Ночные пожары были частым явлением, от них страдали не только те, кому мстили, но и их соседи. Иной пожар так разгуляется при хорошем ветре и сухой погоде, что оставляет без крова и хлеба не один десяток семей. Поджог — как форма мести — страшная и несправедливая вещь...». Историки подсчитали число жертв восстания. Красноармейцев погибло при подавлении восстания 4 тысячи плюс к ним 2 тысячи местных большевиков. А антоновцев убили в боях около 12 тысяч и еще 1,5 потом расстреляли. Бóльшие потери Тамбовская область понесла только в годы Великой Отечественной войны.

Фрунзе против Врангеля

Последний главнокомандующий Белой армией барон Петр Николаевич Врангель был прекрасным кавалеристом, решительным и умеющим брать на себя ответственность. Впрочем, некоторые считали его ограниченным человеком. Как выразился один из знавших его людей, «Врангель так и остался ротмистром кавалергардского Его Величества полка». Но большинство в армии его поддерживало. Высокого роста, с зычным голосом, он нравился не только солдатам, но и гражданскому населению. Встречали его восторженно. Но когда весной 1920 года он принял под командование Белую армию, в его распоряжении оставался уже только полуостров Крым. Врангель понимал, что его попытка продолжать войну безнадежна. Он говорил главному военному священнику митрополиту Вениамину: — Почти нет никаких надежд на дальнейший успех Добровольческого движения. Армия разбита, дух пал. Оружия почти нет. Конница погибла. Финансов никаких. Территория ничтожна. Союзники ненадежны. Большевики неизмеримо сильнее нас и человеческими ресурсами, и вооруженным снаряжением. Врангелю противостоял Южный фронт Красной Армии. Командовал им Фрунзе. Михаил Васильевич Фрунзе родился 21 января 1885 года в городе Пишпеке Семиреченской области Туркестанского края. Мать, Мавра Ефимовна, — русская. Отец, Василий Михайлович, молдаванин, работал фельдшером в городской аптеке Пишпека. Михаил Васильевич в анкетах указывал, что родители его из крестьян, и на вопрос о собственном социальном положении отвечал: крестьянин-интеллигент. Михаил Фрунзе прекрасно учился. В аттестате зрелости у него были одни пятерки, поэтому он получил золотую медаль. Более того,

337

Ленин. Соблазнение России у будущего военного министра в юности обнаружились все задатки настоящего ученого. Летом 1903 года гимназист Фрунзе вместе с соучениками предпринял двухмесячное путешествие по Семиречью. Он неплохо поохотился (эту страсть привил ему отец), но и занимался делом, всерьез изучая природу края. Он писал приятелю: «Мы объехали огромное пространство; были в Пржевальске, объехали кругом озеро Иссык-Куль; затем перевалили Тянь-Шань, спустились к китайской границе; оттуда воротились в Нарын, из Нарына поехали на Сонкуль — тоже озеро, раза в три меньше Иссык-Куля; с Сонкуля на долину Джумгал, с Джумгала на Сусамыр, с Сусамыра в Фергану, к Андижану... Экспедиция наша увенчалась полным успехом. Мы собрали 1200 листов растений, 3000 насекомых. Коллекции мы уже отправили в Императорское географическое общество и Ботанический сад». Собранный им гербарий и по сей день хранится в Ботаническом институте Академии наук в Петербурге. Он поступил на экономическое отделение Петербургского политехнического института. Забавная для будущего военного министра деталь встречается в его письме брату от 10 февраля 1905 года: «В военное поступать не советую, испортишь всю жизнь. У меня прямо сжалось сердце, когда я в бытность в Москве увидел наших земляков. Боже, что из них делает военщина: ничего не знают, ничего не слышат...». Михаил Фрунзе был человеком тонко чувствующим, неравнодушным к страданиям других людей. Это привело его к революционной деятельности, но помешало получить образование — он окончил только три курса института. Фрунзе вступил в партию большевиков в ноябре 1904 года. В октябре 1905 года Фрунзе арестовали. Но власти отнеслись к нему на редкость мягко. Через две недели выпустили с обязательством переехать в Казань и оттуда не отлучаться. Нарушив обязательство, Фрунзе уехал в соседнюю Шую. Он как заправский охотник, с детства владевший оружием (первым оружием был самодельный пистолет, стрелявший дробью), организовал боевую дружину. Собирался захватить оружейный склад.

338

Фрунзе против Врангеля 17 января 1907 года Фрунзе организовал захват типографии в Шуе, чтобы напечатать революционные листовки. В марте его взяли с оружием в руках. Поэтому полиция действовала грубо, ему изрядно досталось ружейным прикладом. Теперь уже власти взялись за него всерьез. Фрунзе предъявили целый букет обвинений, среди которых самые серьезные — принадлежность к боевой организации и руководство боевыми выступлениями. Это само по себе грозило ему длительным сроком лишения свободы. Но его еще и обвинили в попытке убить полицейского урядника. Фрунзе стрелял в урядника, но промахнулся. Это преступление каралось высшей мерой наказания. Военный суд Московского военного округа 27 января 1909 года приговорил Фрунзе к «смертной казни через повешение». Защитник нашел юридически убедительные основания и добился того, что главный военный суд удовлетворил кассационную жалобу. Дело Фрунзе рассматривалось еще раз. 23 сентября 1910 года его вновь приговорили к смертной казни. Но ему повезло. Командующий военным округом заменил Фрунзе смертную казнь шестью годами каторжных работ. До лета 1912 года он сидел в знаменитом Владимирском централе, оттуда его перевели отбывать наказание в каторжную тюрьму города Николаева Херсонской губернии. Ссылку Фрунзе отбывал вместе с эсером Флорианом Флориановичем Федоровичем. В 1922 году Федорович был одним из обвиняемых на процессе эсеров, инспирированном чекистами, которые методично уничтожали партию социалистов-революционеров. Во время процесса Фрунзе прислал к старому товарищу своего адъютанта, передал, что хотел бы повидаться. Федорович отказался от встречи. После смерти Фрунзе он жалел, что так ответил... Уже в августе 1915 года Фрунзе бежал из ссылки, добрался до Иркутска. Ему сделали паспорт на имя Владимира Григорьевича Василенко. Он уехал в Читу, где получил место временного агента в справочном бюро статистического отдела губернского переселенческого управления. В газете «Забайкальское обозрение» Фрунзе со знанием дела писал о ходе Первой мировой войны. Эти статьи свидетельствуют о литературной одаренности автора и о его очевидном интересе к военной стратегии, что очень скоро окажется кстати.

339

Ленин. Соблазнение России Из Сибири он перебрался в Москву, жил у друзей. Знакомые отдали ему документы своего пропавшего без вести сына — Михаила Александровича Михайлова, и под этим именем его устроили работать от Всероссийского земского союза в Минск. Земцы помогали правительству в снабжении действующей армии и организации ее тыла — создавали банно-прачечные отряды, пункты питания, пошивочные мастерские. В мае 1916 года он даже поступил на военную службу «на правах вольноопределяющегося 1 разряда в 56-ю артиллерийскую бригаду». После Февральской революции, в марте 1917 года, он — все еще под именем Михайлова — стал начальником минской милиции и членом Минского Совета рабочих депутатов. Он разоружил городскую милицию и выпустил заключенных из тюрьмы. Летом 1917 года его позиции были далеки от ленинских. Владимир Ильич был безусловным сторонником скорейшего окончания войны с Германией. А Михаил Фрунзе писал в минской газете «Звезда» совсем другое: «Задача революционной армии — остановить натиск германских войск. Каждый солдат, идя ныне в бой, должен понять, что иначе поступать он не может, не подвергая гибели нашу и международную революцию... Мы никогда не были пораженцами, как это пытаются представить наши враги... Спасая фронт, мы спасаем и нашу, и международную революцию». Осенью Фрунзе вернулся в края, где он участвовал в первой русской революции и где его знали партийные товарищи. В сентябре 1917 года Фрунзе избрали председателем Шуйского уездного Совета и уездным комиссаром юстиции. В октябре он уже был в ИвановоВознесенске. В первых числах августа 1918 года Троцкий предложил ему должность военного комиссара Ярославского окружного комиссариата по военным делам. Активного и деятельного военкома заметили, и 26 декабря 1918 года приказом Троцкого Фрунзе был назначен командующим 4-й армией Восточного фронта. Против назначения Фрунзе сразу командующим армией возражали, не веря в военные способности партийных выдвиженцев. Но Фрунзе, понимая, что нуждается в военных специалистах, начальником штаба взял бывшего генерал-лейтенанта царской армии Федо-

340

Фрунзе против Врангеля ра Федоровича Новицкого. До Фрунзе 4-й армией командовал бывший генерал-лейтенант Александр Алексеевич Балтийский. Он сдал Фрунзе должность и остался при нем «для поручений» — фактически в качестве военного советника. Обладая такой сильной командой, Фрунзе сделал минимальное число ошибок и быстро учился у своих военных наставников. Его карьера развивалась стремительно. В январе 1919 года он вступил в командование армией, через месяц с небольшим ему подчинили еще одну, Туркестанскую армию. Еще через месяц ему передали две другие армии, в том числе 5-ю, которой командовал будущий маршал Михаил Тухачевский. В апреле 1919 года Фрунзе вступил в командование Южной группой войск Восточного фронта.

13 июля Фрунзе стал командующим войсками Восточного фронта. Но уже 11 августа фронт разделили на два — Восточный и Туркестанский. Фрунзе возглавил Туркестанский фронт. Штаб разместился в Ташкенте.

29 августа 1919 года части Туркестанского фронта внезапно атаковали Бухару, ее обстреливала артиллерия и даже бомбили с аэропланов. Город сожгли, а потом взяли штурмом, после чего Бухару просто разграбили. Краденое отправляли в Москву целыми поездами. Фрунзе установил в крае советскую власть, присоединил к Советской России территории бывших вассалов Российской империи — Хивинское и Бухарское ханства. И подавил сопротивление так называемых басмачей — отрядов местных жителей, которые хотели сохранить свою независимость. Войска Фрунзе действовали крайне жестоко, что, впрочем, определялось приказами сверху. 30 августа 1919 года Михаил Васильевич получил шифротелеграмму от Ленина: «Особо обсудите внимательнейше, как захватить нефть в Гурьеве, это обязательно, действуйте и подкупом, и угрозой поголовного истребления казаков, если они сожгут нефть в Гурьеве. Отвечайте скорее и точнее». На территории края в апреле 1921 года была образована Туркестанская Советская Социалистическая Республика, которая входила в состав РСФСР. В конце 1924 года на территории Туркестана были

341

Ленин. Соблазнение России образованы Узбекская и Туркменская союзные республики, Таджикская автономная республика, Кара-Киргизская и Каракалпакская автономные области. Завоевывая Среднюю Азию, советские руководители строили далеко идущие планы похода в Индию. Осенью 1919 года в Оренбурге Фрунзе выступал на митинге перед взятыми в плен бывшими солдатами колчаковских армий, в основном казаками: — Вас, казаков, дураков, бросали в эти голодные степи, чтобы вашим потом, вашей кровью защищать, прикрывать английскую Индию. Теперь вы знаете, что путь в Ташкент уже открыт, и, может быть, то, что не удалось Петру Великому и другим императорам России — их мечта о приближении к Индии, может быть, это удастся нам — измученной трудовой России. Мы взорвем английский капитал в Индии. Поэтому англичане предпринимают все усилия, чтобы не допустить соединения России с Индией... Но индийский поход был отложен до лучших времен. В сентябре 1920 года Михаилу Васильевичу поручили возглавить другой, Южный фронт с задачей уничтожить войска Врангеля. Михаил Васильевич приехал в Москву из Ташкента на спецпоезде. Когда поезд прибыл на Казанский вокзал, появились чекисты и оцепили поезд. У чекистов был мандат на производство обыска и самого поезда, и сотрудников Фрунзе. Красноармейские части грабили Бухару, и чекисты думали, что и Фрунзе везет с собой трофеи. Фрунзе был разгневан, пошел к Ленину. Оргбюро ЦК постановило все же провести обыск в поезде, но в присутствии Дзержинского или начальника Особого отдела (военная контрразведка) ВЧК Менжинского. Фрунзе написал в ЦК еще одно письмо, выражая возмущение относительно «способа произведения в его поезде обыска, после которого его сотрудники чувствуют себя морально оскорбленными». Оргбюро 15 октября решило: «Уполномочить т. Фрунзе выразить его сотрудникам доверие от имени ЦК». Укрывшаяся в Крыму армия барона Врангеля была слишком слаба, чтобы противостоять красным. Численность белых была невелика — 41 тысяча штыков, 17 тысяч сабель, около 1000 пулеметов, 250 орудий, 19 бронепоездов, 19 танков, 26 бронеавтомобилей и 34 самолета.

342

Фрунзе против Врангеля В истории утвердилось представление о том, что построенные под руководством французских и английских инженеров укрепления превратили Крым в неприступную крепость. Это не так. В ночь на 8 ноября 1920 года части Красной Армии обошли укрепленный Перекопский вал через Сивашский пролив. К концу дня заняли Литовский полуостров и зашли в тыл к белым войскам. В ночь на 9 ноября, боясь окружения, белые отошли. Иначе говоря, бои шли всего одни сутки.

10 ноября сопротивление белых практически прекратилось.

11 ноября Фрунзе по радио обратился к Врангелю. Он предложил сложить оружие и обещал амнистию всем, кто прекратит сопротивление. Ленин выразил недоумение по поводу инициативы Фрунзе: «Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий... Если противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно». О ленинском недовольстве командование Белой армии, разумеется, не знало, но жестокость расправы предвидело. Врангель принял решение эвакуироваться. Союзники предложили принять Белую армию и всех, кто бежит от большевиков, на территории разгромленной в Первую мировую Оттоманской империи. «Холодно! — вспоминал один из тех, кто прощался тогда с Россией. — Дико завывает ветер, он то утихает, то с новой страшной силой бьет в лицо, проникая в самую душу, от его диких завываний и на душе становится пусто, тоскливо. Вокруг поля, поля, они набухли от нескончаемого осеннего дождя и стали какими-то черными и грустными. Почему все так тоскливо, почему? Потому что мы — сыны могучей России — покидаем свою дорогую Родину. Под копытами конницы хлюпает грязь, моросит дождь, впереди, во главе штабного конвоя, бьется изорванный флаг. Прощай, дорогая Родина!» Командование Белой армии мобилизовало весь флот для вывоза не только военнослужащих, но и пожелавшего эмигрировать гражданского населения. Но, понимая, сколь тяжкой будет жизнь на чужбине, всем уже погрузившимся на борт было предложено еще раз подумать, действительно ли они хотят покинуть Россию. Самоходная баржа обошла все суда, решивших остаться забрала и доставила на пристань.

343

Ленин. Соблазнение России Последние суда ушли из Крыма на рассвете 15 ноября 1920 года. После этого полуостров оказался в полной власти Красной Армии, и началось массовое уничтожение белых офицеров, которые не решились покинуть родину. Фрунзе, а также назначенную секретарем Крымского обкома партии Розалию Землячку и члена Реввоенсовета Южного фронта Бела Куна, одного из организаторов Венгерской советской республики, будут обвинять в беспримерной жестокости. Но расстрел врангелевских офицеров — это была идея Сталина. Он заранее предупредил Москву: «Приказ о поголовном истреблении врангелевского командного состава намереваемся издать и распространить в момент нашего общего наступления». Это обещание Сталин выполнил. Фрунзе виноват в том, что допустил эту бойню. Но он не был ни ее инициатором, ни организатором. Он вообще не был ни жестоким, ни фанатичным. Напротив, даже в годы революции и войны он оставался весьма чувствительным человеком. Летом 1917 года он подарил близкому человеку свою фотокарточку с надписью в стихах: Быть свободным, несвязанным, Как движенье мечты, — Никогда не рассказанным До последней черты. Николай Бухарин писал: «Этот железный полководец, перед которым трепетали враги, обладал душой исключительно нежной и мягкостью поистине изумительной. Благородный характер, открытый и прямой». После разгрома Белой армии Фрунзе остался на Украине командовать Украинским военным округом. Надо сказать, что Ленин холодно относился к Фрунзе, и при жизни Владимира Ильича особых перспектив у Михаила Васильевича не было. Но все изменилось после смерти Ленина, когда началась атака на Троцкого. Фрунзе держался в стороне от политической борьбы, но его вовлекли в эти интриги.

17 января 1925 года пленум ЦК решил снять Троцкого с поста председателя Реввоенсовета СССР и наркома по военным и морским делам. Вместо Льва Давидовича назначили Фрунзе.

344

Фрунзе против Врангеля Михаил Васильевич исходил из неизбежности военного противоборства с капиталистическим миром: «Между нашим пролетарским государством и всем остальным буржуазным миром может быть только одно состояние долгой, упорной, отчаянной войны не на живот, а на смерть... Совместное параллельное существование нашего пролетарского советского государства с государствами буржуазно-капиталистического мира длительное время невозможно. Это противоречие может быть разрешено и изжито только силой оружия в кровавой схватке классовых врагов. Иного выхода нет и быть не может». Фрунзе был сторонником мировой революции, которой Красная Армия должна помочь. Он писал, что победит лишь тот, кто найдет в себе решимость наступать, обороняющаяся сторона обречена на поражение: «Самим ходом исторического революционного процесса рабочий класс будет вынужден перейти к нападению, когда для этого сложится благоприятная обстановка... Отсюда вытекает необходимость воспитывать нашу армию в духе величайшей активности, подготовлять ее к завершению задач революции путем энергичных, решительно и смело проводимых наступательных операций...». Троцкий решительно возразил Фрунзе. Он доказывал, что нельзя ставить перед Красной Армией наступательные задачи: мировое революционное движение переживает спад, положение в России тяжелое, люди устали от войны и надо «отстоять для рабочих и крестьян возможно длительный период мира». Фрунзе и его единомышленников, жаждавших мировой революции и готовых разжечь ее с помощью армии, Троцкий назвал «нетерпеливыми стратегами». Троцкий говорил, что принятие только наступательной стратегии — авантюризм, непростительная ошибка, которая приведет к колоссальным жертвам. Армия должна учиться обороне, к которой придется прибегнуть на первом этапе войны, возможно и стратегическое отступление, которое позволяет выиграть время для мобилизации и развертывания собственных сил. Он считал, что не надо выдумывать какую-то особую стратегию и тактику, а надо учить красноармейцев и создавать современную боевую технику.

345

Ленин. Соблазнение России Обо всем этом молчали десятилетиями. Троцкому приписывали какие-то чудовищные глупости, а между тем выяснилось, что он рассуждал глубоко и точно — в отличие от «признанного военного стратега» Фрунзе. Предположения Троцкого оказались правильными, как показала Великая Отечественная... На высшем военном посту Михаилу Васильевичу было суждено пробыть меньше года. Фрунзе скончался 31 октября 1925 года после операции, проведенной ему в Солдатенковской (ныне Боткинской) больнице. У него остановилось сердце. И сразу пошли разговоры о том, что «Фрунзе зарезали». Нуждался ли Фрунзе в операции? Язвенную болезнь можно лечить и консервативно, не прибегая к оперативному вмешательству. Фрунзе много лет страдал от болей в желудке, у него диагностировали язвенную болезнь двенадцатиперстной кишки. Потом у него начались опасные кишечные кровотечения, которые надолго укладывали его в постель. В годы Гражданской войны ему иногда приходилось руководить боевыми действиями, не вставая с постели. Лечиться он не любил, когда мучили боли, глотал разведенную в воде пищевую соду. В 1922 году его хотели отправить пить лечебные воды в Карлсбад (Карловы Вары), что помогает многим язвенникам. Он наотрез отказался.

8 октября 1925 года под руководством наркома здравоохранения РСФСР Николая Александровича Семашко дюжина врачей осмотрела Фрунзе. Они пришли к выводу, что существует опасность прободения язвы, поэтому больному показана хирургическая операция. Фрунзе не только не сопротивлялся операции, а, напротив, просил о ней. Накануне операции Фрунзе писал жене Софии Алексеевне в Ялту: «Ну вот, наконец, подошел и конец моим испытаниям! Завтра утром я переезжаю в Солдатенковскую больницу, а послезавтра (в четверг) будет и операция. Когда ты получишь это письмо, вероятно, в твоих руках уже будет телеграмма, извещающая о ее результатах. Я сейчас чувствую себя абсолютно здоровым и даже как-то смешно не только идти, а даже думать об операции. Тем не менее оба консилиума постановили ее делать. Лично я этим решением удовлетво-

346

Фрунзе против Врангеля рен. Пусть уж раз навсегда разглядят хорошенько, что там есть, и попытаются наметить настоящее лечение. У меня самого все чаще и чаще мелькает мысль, что ничего серьезного нет, ибо, в противном случае, как-то трудно объяснять факты моей быстрой поправки после отдыха и лечения. Ну, уж теперь недолго ждать... Мне как-то пришлось услышать про нас такую фразу: “Семья Фрунзе какая-то трагическая... Все больны, и на всех сыпятся все несчастья!” И правда, мы представляем какой-то непрерывный, сплошной лазарет. Надо попытаться изменить это все решительно. Я за это дело взялся. Надо сделать и тебе...». Это письмо объясняет, почему Фрунзе сам хотел операции. Ему надоело числиться среди больных. Он надеялся разом избавиться от своих хвороб. Предсмертное письмо жена не получила. Пришла телеграмма о смерти Михаила Васильевича...

Наступление — выгодное дело

Гражданская война в России была катастрофой для страны и народа, невероятным бедствием, которое ни с чем невозможно сравнить. Это было полное разрушение нормальной жизни. И никого не миновала чаша сия. Невозможно было отсидеться в стороне, остаться над схваткой, убежать, спастись. В отличие от других войн, когда существовали фронт и тыл, Гражданская охватила всю страну, и воевали все. Война и разрушила всю страну, развела народы и сословия, рассекла семьи. Заставила ненавидеть всех и каждого. Приучила повсюду видеть врагов и безжалостно их уничтожать. Масштабы потерь в этой войне не оценены и по сей день. А глубинные последствия еще не осмыслены. В определенном смысле Гражданская война продолжалась в нашей стране еще многие десятилетия. Гражданская война — это хаос неуправляемых страстей, страх и ненависть. Горючим материалом для этого всероссийского пожара стали солдаты, хлынувшие с развалившихся фронтов и не желавшие никому подчиняться. Окончание Первой мировой войны вернуло в страну огромное число людей с оружием. Они добывали себе пропитание, пользуясь навыками, приобретенными на фронте. Получили оружие в руки бандиты и авантюристы. Боевые действия открывали возможность грабить. Особенно во время наступления. Ни красные, ни белые командиры не могли удержать своих солдат от убийств, грабежей и погромов. Да часто и не пытались, потому что подчиненные могли и взбунтоваться. «Не было войсковой части, — рассказывали бывшие белогвардейцы, — которая не имела бы своего жизнерадостного эшелона, переполненного всякою добычей. Эшелоны эти были вооружены до зубов

348

Наступление — выгодное дело и охранялись (даже от малейшей попытки контроля со стороны властей) специальными нарядами с пулеметами». «Я довольно хорошо запомнил рейд генерала Мамонтова, — рассказывал один из белогвардейцев, — население встречало нас колокольным звоном, с иконами, а во время отступления провожало выстрелами в спину. Причиной тому были ужаснейшие грабежи, в которых особенно отличались солдаты генерала Шкуро... Жестокость в то время у меня и у других начала сильно развиваться; мы бывали очень довольны, когда расстреливали совдеп на станции Лопасная, когда казаки громили евреев на станции Енакиево». «Вступление Добровольческой армии в города и деревни встречалось колокольным звоном, со слезами на глазах, целовали стремена всадников, а по прошествии каких-нибудь двух недель так же ненавидели добровольцев, как и большевиков. Многие офицеры Добровольческой армии по своей беспринципности, разнузданности и жестокости мало чем отличались от красных». Несмотря на присутствие в Екатеринодаре Ставки, вспоминал генерал Петр Врангель, офицеры вели себя распущенно. Пьянствовали, гуляли. Особенно отличались части полковника Шкуро в волчьих папахах. После пьянки они носились по городу с криками, гиканьем и стрельбой, распугивая мирных горожан... Андрей Григорьевич Шкуро сделал изрядную карьеру в Гражданскую войну. Он получил генеральские погоны и в войсках Деникина командовал конным корпусом. «Обогатившиеся на фронте в большинстве случаев предпочитали уезжать в тыл — в Ростов или Екатеринодар, где предавались кутежам и безобразиям, реализируя награбленную добычу. Эти элементы становились небоеспособными и на фронт не возвращались...». В 1920 году барон Врангель, сменив Деникина на посту командующего Белой армией, выставил Шкуро из армии. В эмиграции Шкуро выступал в цирке. После прихода к власти нацистов пошел к ним на службе. При штабе войск СС был создан Резерв казачьих войск, который возглавил генерал-лейтенант Шкуро. После войны его повесили...

349

Ленин. Соблазнение России Деникин бессильно возмущался: «Каждый день — картины хищений, грабежей, насилий. Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. В бессильной злобе обещал каторгу и повешенье. Но не могу же я сам, один ловить и вешать мародеров фронта и тыла». Генерал Врангель в отличие от Деникина публично вешал грабителей. «Я, — вспоминал Петр Николаевич, — не останавливаясь перед жестокими мерами, подавил бе­ зобразие в самом корне». Грабежи процветали в армии генерала Владимира Зеноновича Май-Маевского, которого в фильме «Адъютант его превосходительства» сыграл Владислав Стржельчик.

— На войне, — внушал Май-Маевский Врангелю, — для достижения успеха должно использовать все. Не только положительные, но и отрицательные побуждения подчиненных. Если вы будете требовать от офицеров и солдат, чтобы они были аскетами, то они воевать не станут. Врангель возмутился: — Ваше превосходительство, какая же разница будет между нами и большевиками? Май-Маевский быстро нашелся: — Ну вот большевики и побеждают... «В Гражданскую былой профессионализм, — отмечают историки, — вырождался в садистский терроризм, повышенная эмоциональность — в истероидность, жертвенность — в палачество. Но если красных “героев” такого пошиба со временем уничтожали свои же “идейные”, то белые армии без авантюристов становились вовсе недееспособны...». Если в Белой армии добровольческие части были лучшими и составили костяк вооруженных сил, то в Красную Армию добровольцами часто вступали настоящие бандиты, для которых война была только источником обогащения. Поэтому превращение Красной Армии в регулярную стало для нее благом, бандитский элемент либо улетучился, либо был изъят, впрочем, не во всех частях. Командование Первой конной армии покрывало бандитов. Начальник особого отдела армии докладывал своему начальству:

350

Наступление — выгодное дело «В армии бандитизм не изведется до тех пор, пока существует такая личность, как Ворошилов, ибо человек с такими тенденциями является лицом, в котором находили поддержку все эти полупартизаны-полубандиты». Особиста убрали из Первой конной, чтобы не мешал... В феврале 1920 года возмутился уже один из руководителей ВЧК Ян Христофорович Петерс. Первая конная устроила в Ростове такой цирк, что Петерс сообщал председателю ВЧК: армия Буденного, вместо того чтобы преследовать бежавшего противника, занимается грабежами и пьянствует, местные товарищи в ужасе рассказывают о погромах, учиненных буденновцами. Но обращаться к самому Буденному бесполезно — он ни с кем не разговаривает и страдает манией величия... Пожалуй, никого отечественная военная история не оделяла такой громкой славой, как командующего Первой конной Семена Михайловича Буденного. Поскольку почти вся история Гражданской войны связана с именем Троцкого, что при Сталине подлежало забвению, то именно конная армия оказалась чуть ли не единственным разрешенным сюжетом для писателей, поэтов-песенников и кинематографистов, хотя в годы Гражданской войны у Первой конной была весьма сомнительная репутация: конники Буденного отличились по части мародерства и грабежей. Одной из дивизий командовал Александр Яковлевич Пархоменко, потом из него сделали героя, сняли о нем фильм, и зрители старшего поколения, может быть, его даже видели. В реальности в 1920 году Пархоменко за грабежи и разбой был судим и приговорен к расстрелу. Его спас Сталин. В декабре 1919 года комиссар 42-й стрелковой дивизии докладывал: «Нет ни одного населенного пункта, в котором побывали буденновцы, где не раздавался бы сплошной стон жителей. Массовые грабежи, разбой и насилие буденовцев шли на смену хозяйничанью белых. Буденный разрешил кавалеристам грабить, но так, чтобы не попадались...». Сам Семен Михайлович, любивший погулять, устраивал вечеринки прямо в штабе, куда вызывали оркестр. Комиссарам, пытавшимся его урезонить, Буденный, хватаясь за маузер, кричал:

351

Ленин. Соблазнение России — Я уничтожил Шкуро, Мамонтова и Улагая. Ты будешь меня судить? Многие командиры Первой конной только на войне и зажили «полноценной жизнью». Они гуляли, пьянствовали, грабили, набивали тачанки барахлом, то, что им не отдавали, — забирали силой. Но после Гражданской войны Первую конную сделали символом победы красных, а конноармейцев — главными героями вой­ны, тем более что других героев в тридцатые расстреляли. Командующий Южным фронтом Михаил Васильевич Фрунзе сообщал Ленину: «Обращаю внимание на необходимость серьезных мер по приведению в порядок в политическом отношении Первой Конной армии. Полагаю, что в лице ее мы имеем большую угрозу для нашего спокойствия в ближайшем будущем». После взятия Ростова армия получила приказ продолжить преследование белых, чтобы не дать им уйти в Крым. Если бы этот приказ был выполнен, то Гражданская война закончилась раньше, но Первой конной не хотелось покидать гостеприимный Ростов. На приказы командующего фронтом Буденный с Ворошиловым внимания не обращали. Командовал фронтом Василий Иванович Шорин, до революции он окончил юнкерское училище и офицерскую стрелковую школу, в Первую мировую дослужился до полковника. И Шорин, и командующий 8-й армией Григорий Яковлевич Сокольников были крайне недовольны действиями Буденного. На совещании Сокольников требовал, чтобы Первая конная прекратила грабежи и гулянки и выполняла боевую задачу. Командующий фронтом Шорин презрительно добавлял, что Первая конная утопила свою славу в ростовских винных подвалах, на что Ворошилов и Буденный отвечали, что их бойцы имеют право расслабиться после тяжелых боев. Буденный и Ворошилов обратились к своему покровителю Сталину с требованием «снять Шорина с должности командующего фронтом». Сталин выполнил их просьбу. Что представлял собой Буденный — это Ленин понимал, но другой кавалерии у него не было, а наказывать лично Буденного, которому

352

Наступление — выгодное дело покровительствовал Сталин, Ленин тем более не хотел. Что касается Сталина, то он до конца жизни опекал тех, кто сразу почувствовал в нем вождя. *** Еще 20 октября 1917 года Военно-революционный комитет при Петроградском Совете создал институт военных комиссаров, которые должны были представлять в воинских частях советскую власть, контролировать действия военных специалистов и следить за тем, чтобы они не перебегали к врагу. Но политкомиссары часто были бессильны. Красная Армия на три четверти состояла из крестьян, рабочих и казаков. В Белой армии крестьяне составляли те же три четверти. Иногда крестьяне по нескольку раз перебегали из одного войска в другое. Они пытались понять, с кем им лучше, чьи лозунги привлекательнее. Желание выжить и нежелание сражаться — вот что двигало многими. Мобилизованные — что белыми, что красными — искали любой возможности сбежать.

31 мая 1919 года Совет обороны по предложению Ленина принял постановление о мобилизации: «Мобилизованные отвечают по круговой поруке друг за друга, и их семьи считаются заложниками в случае перехода на сторону неприятеля или дезертирства, или невыполнения заданий». Вот цифры. С 1919-го за полтора года было 3,4 миллиона случаев дезертирства из Красной Армии. При облавах нашли около миллиона, 5934 злостных дезертира приговорили к тюрьме, 612 — революционные военные трибуналы приговорили к расстрелу.

Так кто же победил?

Белая армия потерпела поражение. Ее остатки покинули Россию и эвакуировались в Турцию, занятую войсками союзников. Казачьи части были отправлены на остров Лемнос и на французский берег Мраморного моря — в Чаталджу. Пехотные части (корпус генерала Кутепова), кавалерийский корпус генерала Барбовича и артиллерия расположились на полуострове Галлиполи. Гражданские беженцы разместились в окрестностях Константинополя и в самом городе — в казармах и общежитиях... «В Галлиполи была осень, — вспоминал один из солдат Белой армии, — шли дожди, и приходилось спать на земле, так как палаток еще не было. Голод, холод, слякоть и многое другое. Наш лагерь расположили в семи верстах от города, в долине “Роз и смерти”, так называли ее англичане, которые не выносили лихорадки, укусов змей и скорпионов, которых здесь было множество». Вот еще одно свидетельство очевидца: «Странную картину представлял Константинополь в эти дни; он точно был завоеван русскими, наводнившими улицы города. Большинство беженцев было бездомно, ходили в поисках заработка, продавали на рынках и на улицах те немногие крохи своего имущества, которые им удалось вывезти с родины, валялись по ночам на папертях мечетей, ночевали в банях. Около русского посольства ежедневно стояли огромные толпы русских, продававших свои пожитки и русские деньги, ничего не стоившие в то время. Двор посольства и все находившиеся в зданиях посольства учреждения были переполнены русскими беженцами...». В результате двух революций и Гражданской войны за границей оказалось минимум два миллиона человек, которых разметало по всей

354

Так кто же победил? Европе. Огромная русская эмиграция поделилась на тех, кто пытался продолжать войну против большевиков, на тех, кто решил с ними примириться, и на тех, кто просто влачил тяжкое существование далеко от России. Военная эмиграция составила примерно десять процентов покинувших Россию — около 250 тысяч человек. Пока войска располагались в Турции, Белая армия еще существовала и подчинялась генералу Врангелю. Потом, когда все сняли погоны и пытались устроиться на чужбине, войсковые формирования сохранялись лишь формально и больше походили на клубы ветеранов. Рассеянные по всей Европе, если не сказать — по всему миру, остатки Добровольческой армии лишь с большой натяжкой можно было рассматривать как непосредственную угрозу для страны. Но в Москве по-прежнему полагали, что в случае большой войны в Европе противники Советского Союза неминуемо обратятся за помощью к белогвардейцам. На открытии Х съезда партии утром 8 марта 1921 года Ленин говорил: — Мы в первый раз собираемся на съезде, когда вражеских войск, поддерживаемых капиталистами и империалистами всего мира, на территории Советской республики нет. Это мы завоевали! Конечно, мы далеко еще не завоевали этим всего и ни в каком случае не завоевали этим того, что мы завоевать должны, — действительного освобождения от нашествий и вмешательств империалистов. Наоборот, их военные действия против нас приняли форму менее военную, но в некоторых отношениях более тяжелую и более опасную для нас... Итак, по мнению Ленина, война продолжалась! За границей советская разведка вела борьбу против эмигрантских организаций. А внутри страны искореняли тех, кто в Гражданскую воевал на стороне белых, кто был или казался врагом новой власти. И это стало трагедией... Почему все-таки Россия поддержала красных, а не белых? Сегодня историки предлагают новый и, может быть, неожиданный ответ: Россия поддержала не столько коммунистические идеалы, сколько сильную власть.

355

Ленин. Соблазнение России Когда большевики взяли Зимний дворец, это была не революция, а контрреволюция. Октябрь отменил почти все демократические завоевания, которые дал России Февраль. Но демократией и свободой, похоже, никто и не дорожил. Страна, напуганная хаосом и анархией, приняла большевиков как сильную и уверенную в себе власть. К октябрю семнадцатого все были подавлены, измучены, истощены. Страна не выдержала испытания свободой. Большевики нашли отклик в массовом сознании российского общества. «Большевизм, — писал философ Николай Бердяев, — оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием». Только кажется, что за Лениным пошли лишь те, кто мечтал продолжить революционный разгул. Напротив! Большинство привыкло полагаться на начальство — и не выдержало его отсутствия. Исчезновение государственного аппарата, который ведал жизнью каждого человека, оказалось трагедией. Большевиков поддержали те, кто жаждал хоть какого-нибудь порядка, кто повторял: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. «По-прежнему я далеко не коммунист, — записывал в дневнике 1 января 1921 года известный историк Николай Дружинин, — считаю утопичными многие из пунктов программы, безобразными и нецелесообразными — многие из действий власти... Но я уверен, что... только коммунисты способны идти вперед и преобразовывать ломающуюся жизнь... Промежуточные течения потерпели полное банкротство и не могут служить никакой точкой опоры. Жизнь — за тех, у кого сила, воля и бодрость». Люди верно угадали, что большевики установят твердую власть. Значительная часть общества не симпатизировала большевикам, но всего за несколько месяцев успела возненавидеть демократию. Одним из первых это почувствовал бежавший от большевиков в Харбин профессор Николай Васильевич Устрялов:

356

Так кто же победил? «И замашки-то у большевиков все старые, привычные, истинно русские. Разве вот только вывеска другая: прежде — “православие, самодержавие”, ну, а теперь — “пролетарии всех стран”. А сущность все та же: заставить, арестовать, сослать, казнить... Большевики — родные братья царя Николая, как бы они к нему ни относились. Их ненависть к нему есть жгучая ненависть соперников, борющихся равными средствами и обладающих одинаковым кругозором». Николай Устрялов первым заговорил о том, что именно красные в состоянии восстановить «русское великодержавие». Бывший член кадетской партии, бывший сторонник адмирала Колчака, Устрялов в эмиграции поддержал большевиков, видя в них подлинных выразителей русского национального духа. Он считал логичным отказ Советской России от демократии: «Сама жизнь выдвигает компактную, волевую, ударную власть. Лишь она одна способна справиться с задачами, взваленными историей на плечи современного государства... Массы отрекаются от своей непосредственной власти. Измученные смерчем войн и революций, народы хотят одного: спокойствия и порядка. Они спешат уступить эту высшую власть активному авангарду, инициативному меньшинству, обычно завершенному инициативнейшей фигурой, авторитетною волей вышедшего снизу вождя. Отсюда — культ Ленина в России, Муссолини в нынешней Италии... Рождается новая аристократия, по своему народная и по существу передовая — аристократия черной кости и мозолистых рук... Белая кость и голубая кровь в прошлом... Шумливый век демократии поглотил, запачкал, обесцветил и ту и другую. Но он же взрастил побеги новой правящей знати, рыцарей без страха... Власть народная, но не демократическая. Власть крутая, но понятная народу. Вышедшая из масс, но массы прибирающая к рукам...». В 1935 году Николай Устрялов вернулся в Россию, чтобы преданно служить этой новой власти, но она его в тридцать седьмом году расстреляла. Так кто же победил в Гражданской войне? Очевидный ответ — красные. Но это лишь часть ответа. Победу одержали всеобщая ненависть, бесконечная подозрительность, тотальная аморальность, го-

357

Ленин. Соблазнение России товность творить расправу без суда и следствия. А проиграли все — и те, кто вынужден был покинуть страну, и те, кто остался. Война закончилась, но война продолжалась. Верные слуги верховного божества Кроноса — годы — сровняли протоптанные многими поколениями следы. И в короткой памяти человека некоторые когда-то считавшиеся важными события отступили так далеко, что видны только их контуры, как сквозь серый туман. Но история Гражданской войны никогда не исчезнет из памяти. «Под оболочкой советской власти, — убежденно писал эмигрант Василий Шульгин, — совершаются процессы огромной важности, ничего не имеющие общего с большевизмом. Наши идеи перескочили через фронт. Как это ни дико, но это так. Знамя Единой России фактически подняли большевики. Социализм смоется, но границы останутся. Большевики: 1) восстанавливают военное могущество России; 2) восстанавливают границы Российской державы до ее естественных пределов; 3) подготовляют пришествие самодержца всероссийского... Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. У него нижняя челюсть одинокого вепря. Большевики воображают, что они насаждают социализм в России, а вместо этого выковывают будущую страшную, крепкую, сильно спрессованную и национально, до шовинизма, настроенную Россию...».

Новая внешняя политика

Основные принципы советской дипломатии, продолжавшие действовать почти до самого распада Советского Союза, установил человек, в котором не было ничего советского, — родовитый дворянин Георгий Васильевич Чичерин. Он двенадцать лет руководил советской дипломатией. Стал вторым после Троцкого наркомом иностранных дел и первым профессионалом на этом посту. Идеалист, глубоко преданный делу, он был трагической фигурой, не приспособленной для советской жизни. Чичерин (партийная кличка А. Орнатский) официально родился 20 ноября 1872 года (на самом деле он появился на свет 12 ноября — ошиблись при регистрации и написали в метрике другое число) в родовом имении в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Чичерины — старинный дворянский род. Отец будущего наркома Василий Чичерин был профессиональным дипломатом, служил секретарем русской миссии в Пьемонте. В 1859 году он женился на баронессе Жоржине Егоровне Мейендорф. Свадьба прошла на российском военном корабле в генуэзской гавани — там, где через много лет взойдет дипломатическая звезда их сына. Чичерин-старший был очень своеобразным человеком. Ему опротивела дипломатическая служба. Разочарование привело его к евангельским христианам — протестантской секте, близкой баптистам. В России ее сторонников именовали редстокистами (по имени ее создателя британского лорда Редстока, который в 1874 году приезжал в Петербург читать проповеди), потом пашковцами. Отставной полковник В. А. Пашков проникся идеями лорда Редстока и основал «Общество поощрения духовно-нравственного чтения». Пашков-

359

Ленин. Соблазнение России цы не одобряли существование духовной иерархии, таинства, иконы, вообще обрядовую сторону религии. По повелению императора Александра III Пашкова выслали из России. Он жил в Англии, умер в 1902 году, но и после его смерти число сторонников секты продолжало расти и в годы первой русской революции достигло 12 тысяч человек. Они именовали себя «новыми евангелистами». Василий Николаевич Чичерин официально не порывал с православием, но находился под сильным влиянием идей лорда Редстока. Дипломатическая карьера Чичерина-старшего закончилась, когда душевнобольной двоюродный брат его жены Жоржины Егоровны барон Рудольф Мейендорф жестоко оскорбил его. За этим должна была последовать дуэль, но по религиозным соображениям Василий Чичерин отказался брать в руки оружие. По неписаным правилам того времени ему пришлось немедленно подать в отставку. Он оставил службу и вернулся в свое имение Караул в Тамбов. Там стал сильно переживать историю с несостоявшейся дуэлью и отставкой. Ему казалось, что окружающие считают его трусом из-за отказа драться. Чтобы доказать свое мужество, он с миссией Красного Креста добровольно отправился на балканскую войну. Не жалея жизни, он вытаскивал раненых из боя. Поездка оказалась для него роковой — он заболел туберкулезом, и болезнь быстро прогрессировала. Вернувшись домой совершенно больным, он через четыре года скончался. Болезнь и смерть отца наложили мрачный отпечаток на детство Георгия Васильевича. По его словам, он рос одиноким ребенком в экзальтированной атмосфере, отрезанной от реальности. Часто, стоя у окна, он с завистью наблюдал за тем, как по улице шли гимназисты. Он жаждал общения. Но замкнутый образ жизни Чичериных ограничивал общение мальчика со сверстниками. Совместные молитвы, пение религиозных гимнов, чтение Библии вслух составляли главное содержание семейной жизни. Лишенный сверстников, он рано приохотился к чтению серьезной литературы, в том числе исторической. Кто тогда мог подумать, что со временем это ему так пригодится... Мать научила Георгия ценить искусство и воспитала в нем романтическое восприятие несчастных. Он идеализировал крестьянскую жизнь. Бедность семьи взрастила в нем чувство обиды. Он сам чув-

360

Новая внешняя политика ствовал себя униженным и оскорбленным. В нем появилась склонность к самобичеванию и самоуничижению. На это еще наложились природная застенчивость и замкнутость. Он рос в уверенности, что жизнь не удалась. В школе ему было очень трудно — он не умел ладить с товарищами. Трудный характер, привычка к замкнутости останутся у него на всю жизнь. Друзей у него практически не было, если не считать Михаила Кузмина. Они познакомились после того, как в 1886 году Чичерины переехали в Петербург и Георгий стал учиться в восьмой мужской гимназии. Там они и познакомились с Кузминым. Оба до крайности ранимые, они были родственными душами, их сблизила любовь к музыке и поэзии. Будущего наркома потрясла музыка Рихарда Вагнера, особенно его «Валькирия», которую он воспринял как трагедию бунтовщиков, достойных восхищения. Чичерин сам сочинял музыку на религиозные темы. Постепенно его музыкальные вкусы изменились — он полюбил Моцарта, которым восхищался до конца своих дней. Восхищение Моцартом разделял и Кузмин. Он великолепно его исполнял. Чичерин написал единственную в отечественном музыковедении крупную монографию о Моцарте, опубликованную через много лет после его смерти. «У меня были революция и Моцарт», — писал Чичерин старшему брату Николаю Васильевичу, который сам сочинял музыку. В другом письме Георгий Васильевич повторил эту мысль: «Для меня Моцарт был лучшим другом и товарищем всей жизни, я прожил ее с ним». Образование он получил превосходное — на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Истории учился у самого Василия Осиповича Ключевского, академика, автора «Курса русской истории». Университет Чичерин закончил в состоянии полного душевного упадка, меланхолически замечал сам Георгий Васильевич. Его психологическое состояние усугубилось болезненностью — здоровым человеком он никогда не был. Постоянно простужался, ездил в Германию лечиться. Немецкая медицина высоко почиталась в России. В юности он был человеком свободомыслящим, в письме дяде 5 ноября 1899 года возмущался:

361

Ленин. Соблазнение России «Во всех странах открыты просторы естественной силе общества, только у нас они заменены предписаниями начальства... Тем более, что теперь воцарился Сипягин, из отборнейшего круга “ах — православие”, “ах — самодержавие”, а все остальное — революция». По его собственным словам, он испытывал ненависть к жизни, увлекался мистикой. Главные проблемы Чичерина начались, когда он обнаружил, что не похож на других юношей. То же самое переживал и Кузмин, который признавался Чичерину: «Моя душа вся вытоптана, как огород лошадьми». Летом юноши отдыхали в имении Бориса Николаевича Чичерина. Оба придумывали себе влюбленности в девочек, но натура влекла их к мужчинам. Чичерин на эти темы не высказывался. Кузмин в какой-то момент дал волю своим чувствам, и его признания позволяют понять, что переживал будущий наркоминдел. Михаил Кузмин жил в тяжком разладе с самим собой, вся его юность прошла в неприятии своего гомосексуализма. Жизнь была для него мукой, сплошным разочарованием, он хотел пойти в монахи. Чичерин пережил то же разочарование и прожил два года за границей. Каждый из них нашел разное решение своей проблемы. Кузмин перестал сопротивляться неизбежному и дал волю своим чувствам. Он не стеснялся проявлять их и встречал понимание у тех, кто ему нравился. В начале века в столице было достаточно либерально мыслящих людей, не считавших возможным укорять кого-то за нетрадиционные сексуальные пристрастия. В семье Чичериных к увлечениям Кузмина относились очень спокойно. Только однажды Наталья Дмитриевна попросила у Георгия Васильевича совета: можно ли брать Кузмина с собой в деревню, не станет ли он развращать деревенских ребят? После полутора десятилетий мучительного внутреннего разлада Кузмин обрел спокойствие и уверенность в себе. Романы Кузмина «Картинный домик» и «Крылья», написанные сразу после первой революции, были восприняты в российском обществе как апология гомосексуализма. «Александрийскими песнями» любители поэзии восхищаются и сейчас. Кузмин писал пьесы, оперетты и музыку, сам

362

Новая внешняя политика исполнял песенки собственного сочинения и стал невероятно популярен. Это был мужчина небольшого роста, тоненький и хрупкий, с лицом не то фавна, не то молодого сатира — таким его запомнили современники. Самые прозорливые подозревали, что он укрывается от мира маской. Но никак не удавалось понять, где кончается маска и начинается его подлинное лицо с подведенными глазами. Революция сломала Кузмина. Он, говоривший, что страх внутри человека, а не вовне, был напуган обысками, арестами, смертью, которая распространилась вокруг него. Он внезапно постарел и утратил свою красоту. Но его не тронули. Пока Чичерин оставался наркомом, Кузмина продолжали печатать... Сам Чичерин лишил себя права открыто проявлять свои чувства. Он замкнулся в себе, в своей работе и любви к музыке. Очень одинокий, он почти ни с кем не дружил. Окружающие, видя, как он избегает женщин, догадывались, в чем дело. Но в те годы гомосексуализм не считался преступлением. В 1905 году Чичерин вступил в берлинскую секцию Российской социал-демократической рабочей партии. Он присоединился к меньшевикам, считая их наиболее близкими к немецким социал-демократам. В общей сложности Чичерин провел за границей четырнадцать лет — во Франции, в Австро-Венгрии, Швейцарии, Бельгии, Голландии, Англии. Февральская революция 1917 года застала Чичерина в Англии. Георгий Васильевич возглавил в Лондоне комиссию, которая занималась возвращением в Россию политэмигрантов, бежавших за границу от царской полиции. Как и другие российские социал-демократы, он выступал против войны и требовал заключения мира. В обстановке военного времени такого рода публичные высказывания считались уголовным преступлением. В августе 1917 года англичане его арестовали за пропаганду «пораженческих взглядов» и посадили в тюрьму Брикстон. Но Троцкий его оттуда вызволил самым фантастическим образом. После Октябрьской революции перепуганные иностранцы побежали из России. Однако англичанам перестали давать выездные визы. Троцкий объяснил, что никто из англичан, в том числе посол Бьюке-

363

Ленин. Соблазнение России нен, не сможет покинуть Россию. Когда возмущенные англичане требовали объяснить, на каком основании им не разрешают вернуться на родину, в наркомате издевательски отвечали: — Чтобы дать вам визу, нам нужно посоветоваться с Чичериным. Нет Чичерина — нет и визы.

3 января 1918 года англичане освободили Чичерина. Через несколько дней он вернулся в Россию. Считается, что Ленин призвал Чичерина в наркомат иностранных дел, чтобы он исправил то, что натворил Троцкий. На самом деле больше всего Чичерин был нужен самому Троцкому. 29 января Чичерин был назначен товарищем (заместителем) наркома. Ему предоставили право решающего голоса в Совете Народных Комиссаров «в случае отсутствия Троцкого». Чичерин стал находкой для Троцкого. Георгий Васильевич прекрасно знал Европу, говорил на основных европейских языках и уже в солидном возрасте приступил к изучению древнееврейского и арабского языков. У него имелся опыт работы в министерстве иностранных дел, он снял с Троцкого все заботы по наркоминделу. Британский дипломат Роберт Брюс Локкарт называл Георгия Васильевича неутомимым и добросовестным тружеником, идеалистом, преданным делу.

13 марта 1918 года, когда первый нарком по иностранным делам подал в отставку, Георгия Васильевича утвердили в должности «временного заместителя», а 30 мая назначили полноценным наркомом. Среди старых партийных товарищей это назначение вызвало недовольство — наркомы первого состава Совнаркома были людьми с большим партийным весом, а Чичерина в партии почти не знали. Но Ленин и Троцкий настояли на своем. Троцкий на заседании ЦК сформулировал принцип управления советской внешней политикой: руководить дипломатией должен профессионал, специалист, не имеющий политического веса. И пояснил свою мысль: — Текущие дела может вести Чичерин, а политическое руководство должен взять на себя Ленин. Партийная верхушка так и не избавилась от несколько пренебрежительного и высокомерного отношения к Чичерину. Георгий Васи-

364

Новая внешняя политика льевич здраво судил о происходящем, но прислушивались к его мнению не всегда. Менее компетентные, но более авторитетные люди брали верх. Сам Ленин считал дипломатию лишь прикрытием для реальной политики и объяснял сотрудникам наркомата: годятся любые лозунги, даже не соответствующие политике страны, лишь бы они способствовали «разложению врага». Выдавать реальные планы страны, говорить о грядущем уничтожении мирового капитализма, то есть употреблять «страшные слова», не надо, учил Ленин своего наркома. Уже после окончания Гражданской войны на очередном пленуме ЦК в секретном постановлении, написанном лично Лениным и посвященном заключению торгового соглашения с Англией, говорилось: «Восточным народам сообщить всем, но только устно через послов, без единой бумажки, что мы надуем Англию». Советская дипломатия усвоит этот ленинский завет — врать. Но подобных откровенных постановлений ЦК уже больше не принимал. Георгий Васильевич поставил рекорд — он двенадцать лет возглавлял ведомство иностранных дел, хотя в те времена другие наркомы, бывало, менялись по нескольку раз в год. В июле 1923 года, после образования Советского Союза, были созданы общесоюзные наркоматы, и Чичерин стал наркомом иностранных дел СССР. В Москве радовались появлению любого сколько-нибудь заметного иностранца, предлагавшего либо свое внешнеполитическое посредничество, либо участие в восстановлении разрушенной российской экономики. 17 сентября 1920 года в Москву приехал американский инженер и бизнесмен Фрэнк Артур Вандерлип. Чичерин сообщил об этом Ленину — американец предлагал заключить договор о концессиях на добычу нефти и угля, а также вылов рыбы в Приморском крае и на Камчатке. Ленин тут же ответил Чичерину: «Я вполне за переговоры. Ускорьте их». О предложении американца Ленин с гордостью рассказывал на партийной конференции, убеждая товарищей — и, может быть, самого себя, — что внешнеполитическая блокада скоро будет прорвана.

18 мая 1920 года в Москву на Николаевский вокзал прибыла делегация британских тред-юнионов, симпатизировавших Советской Рос-

365

Ленин. Соблазнение России сии. На Каланчевской площади в честь британских профсоюзников состоялся митинг. Части московского гарнизона устроили парад. Такие почести оказываются только главам государств, но они в Москву не приезжали. Накануне Чичерин написал Ленину: «Многоуважаемый Владимир Ильич, скоро появится внезапно у нашей границы делегация тред-юнионов, которую надо будет принять очень любезно. Там будут головы первостепенного калибра. Необходима политическая подготовка их посещения...». В те месяцы Чичерин занимался не столько чистой дипломатией, сколько пропагандой. Советское руководство надеялось поднять европейских рабочих против собственных правительств и тем самым заставить Антанту прекратить помощь Белой армии. Обустройство внешнеполитического ведомства оказалось непростым и небыстрым делом. Для советских руководителей все было внове.

21 августа 1920 года Чичерин написал Ленину: «Многоуважаемый Владимир Ильич, я всегда скептически относился к нашим шифрам, наиболее секретные вещи совсем не сообщал и несколько раз предостерегал других от сообщения таковых. Неверно мнение тов. Каменева, что трудно дешифровать. От нашего сотрудника Сабанина, сына старого дешифровщика Министерства иностранных дел, мы знаем, что положительно все иностранные шифры расшифровывались русскими расшифровщиками. В последний период существования царизма не было иностранной депеши, которая бы не расшифровывалась, при этом не вследствие предательства, а вследствие искусства русских расшифровщиков. При этом иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то самая система известна царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю вполне допустимым. Наиболее секретные сообщения не должны делаться иначе, чем через специально отправляемых лиц...».

366

Новая внешняя политика Владимир Ильич, уверенный в своей способности дать нижестоящим товарищам дельный совет по всякому поводу, даже весьма экзотическому, откликнулся на обращение наркома в тот же день: «Предлагаю: 1) изменить систему тотчас; 2) менять ключ каждый день, например, согласно дате депеши или согласно дню года (1-й... 365-й день и т. д. и т. п.); 3) менять систему или подробности ее каждый день (например, для буквы пять цифр; одна система: первая цифра фиктивная; вторая система: последняя цифра фиктивная и т. д.). Если менять хотя бы еженедельно а) ключ и б) такие подробности, то нельзя расшифровать». Через месяц Ленин вернулся к вопросу о шифрах. Этот вопрос не давал ему покоя, потому что он всегда беспокоился о секретности переписки. «Тов. Чичерин! Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя давать заснуть. Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты. Необходима еще одна: с каждым важным послом (Красин, Литвинов, Шейнман, Иоффе и т. п.) обязательно установить особо строгий шифр, только для личной расшифровки, т. е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист (может быть, лучше при ЦЕКА), а там должен шифровать и расшифровывать лично посол (или «агент») сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам. Это обязательно (для особо важных сообщений, 1–2 раза в месяц по 2–3 строки, не больше)».

25 сентября Чичерин ответил: «Вообще вопросом о лучшей постановке шифровального дела в Республике занимается комиссия тов. Троцкого. Что касается шифровального дела в нашем комиссариате, с понедельника у нас начнет работать тов. Голубь, задача которого будет заключаться в превращении шифровок в официальные бумаги для рассылки их в таком совершенно измененном виде обычным получателям. Он же будет отделять

367

Ленин. Соблазнение России наиболее конспиративные и чисто личные сведения от общеполитических, причем рассылаться будут последние, первые же сообщаться лишь самому ограниченному кругу лиц. Иоффе уже имеет специальный шифр с Центральным Комитетом. Единственный особо строгий шифр есть книжный. Пользоваться книжными шифрами можно лишь в отдельных случаях вследствие крайней громоздкости этой системы. Требуется слишком много времени. Для отдельных наиболее секретных случаев это можно делать. Вначале все наши корреспонденты имели книги, но вследствие слишком большой громоздкости этой системы постепенно отказались. Можно будет восстановить эту систему для отдельных случаев, пользуясь оказиями для извещения корреспондентов. Устроить шифрование при ЦК нецелесообразно, так как при рассылке и передаче шифровка может попасть в посторонние руки, и вернее будет предоставить в наиболее важных случаях шифрование самым надежным шифровщикам». Вся секретная переписка с загранпредставительствами постепенно была сосредоточена в наркомате иностранных дел. Все телеграммы, даже адресованные членам Политбюро, полпреды отправляли в наркомат, где дежурная служба определяла, кому следует ее показать. Рутинная информация отправлялась в региональный отдел, более важные сообщения немедленно докладывались наркому. Самые важные послания отправляли генеральному секретарю ЦК и членам Политбюро. Техническую сторону (разработка шифров, а потом и шифровальных машин, подготовка шифровальщиков) взяло на себя ведомство госбезопасности.

4 мая 1921 года Политбюро приняло важное решение: «Возку нелегальной литературы дипломатическими курьерами запретить без разрешения тов. Горбунова» (управляющего делами наркомата иностранных дел). Более того, члены Политбюро осознали, что дипломатов нельзя компрометировать конспиративной деятельностью, и записали: «Бе­ зусловно запретить всякую нелегальную работу и деятельность как послам и ответственным лицам советских представительств за границей, так и курьерам и всяким другим служащим». 23 мая Политбюро

368

Новая внешняя политика специальным решением запретило сотрудникам миссии в Польше вести агитационную работу среди местного населения. Но сразу же возникли большие сложности в отношениях с коммунистами других стран. Начиная с октября 1917 года руководители новой России подталкивали своих единомышленников к вооруженному восстанию и революционной работе, снабжали их деньгами и оружием. Но уже после Гражданской войны, когда Советская Россия осознала свои государственные интересы, поддержка подпольной деятельности компартий стала ей только вредить. Попытка наладить отношения с любым государством наталкивалась на требование соответствующего правительства прекратить поставки оружия местной компартии и не призывать ее к вооруженному восстанию. Чичерин первым почувствовал необходимость умерить рвение Коминтерна, иначе ни одна страна не согласится признать Советскую Россию. Летом 1921 года Чичерин обратился с письмом к Ленину, обращая его внимание на поведение латышских коммунистов, которые открыто обещали поднять восстание в Риге, совершали террористические акты и нелегально доставляли в Латвию оружие. По словам Чичерина, это вредит как «нашим отношениям с Латвией, так и нашему международному положению вообще». Никто не сомневался в том, что это делается по команде из Москвы. Политбюро обсудило послание Чичерина и приняло решение обратить «внимание коммунистов Эстонии, Латвии и Литвы на то, что им необходимо сообразовать свою политику с особенностями международного положения РСФСР... ЦК просит коммунистов Эстонии, Латвии и Литвы проявлять наибольшую осмотрительность как во внешней, так и во внутренней политике, приняв во внимание указание ЦК РКП о том, что в настоящий момент не может быть и речи о военной помощи им со стороны РСФСР». Интересы мировой революции входили в противоречие с интересами российского государства. Уже в феврале 1918 года на заседании ЦК, наверное в первый раз, прозвучала эта формула: в мировой политике «государство принуждено делать то, чего не сделала бы партия». Но неужели сиюминутные интересы государства должны поставить

369

Ленин. Соблазнение России крест на великой цели мировой революции? Вот вопрос, которым многие задавались тогда. Адольф Иоффе обратился к Ленину в октябре 1922 года после переговоров в далеком Китае с письмом: «Одно из двух: либо наша мировая политика по-прежнему сводится к борьбе против мирового империализма за мировую революцию, либо нет. Если нет, то я, значит, нашей нынешней мировой политики не знаю и не понимаю и, следовательно, не могу проводить ее в жизнь». Именно в это время кандидат в члены Политбюро и главный редактор «Правды» Николай Бухарин провозглашал на IV конгрессе Коминтерна: — Каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, распространение Красной Армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции. Недоуменные вопросы обращались к Ленину, поскольку он, провозгласив лозунг всемирной пролетарской революции, сам призывал к созданию Советской республики. Это же Владимир Ильич сказал: «Как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы незамедлительно схватим его за шиворот». Во время войны с Польшей в 1920 году Ленин решил, что если Красная Армия через польскую территорию подойдет к Берлину, то в Германии вспыхнет социалистическая революция. Сейчас историкам ясно, что Германия не была готова к революции и даже появление Красной Армии мало что изменило бы. Но тогда в Москве мечтали о соединении русской и немецкой революций. Две крупнейшие континентальные державы смогли бы решать судьбу всех остальных европейских стран, в первую очередь Франции, где революционные силы тоже были на подъеме. И Сталин, вдохновленный видениями близкой мировой революции, писал Ленину: «Теперь, когда мы имеем Коминтерн, побежденную Польшу и более или менее сносную Красную Армию, когда, с другой стороны, Антанта добивается передышки в пользу Польши для того, чтобы реорганизовать, перевооружить польскую армию, создать кавалерию и потом снова ударить, может быть, в союзе с другими государствами — в такой момент и при таких перспективах

370

Новая внешняя политика было бы грешно не поощрять революцию в Италии... На очередь дня Коминтерна нужно поставить вопрос об организации восстания в Италии и в таких еще не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия (Румынию придется разбить)... Короче: нужно сняться с якоря и пуститься в путь, пока империализм не успел еще мало-мальски наладить свою разлаженную телегу, а он может еще наладить ее коекак на известный период...». Идея помочь мировой революции тесно переплеталась с откровенным желанием расширить границы. Война 1920 года шла за территорию, никакой идеологии! Глава Польши Юзеф Пилсудский видел — торжествует старое правило: что захватил, то твое, и он решил захватить максимальное количество территорий, чтобы поставить потом мир перед свершившимся фактом. В Польше начался патриотический подъем, молодежь вступала в армию добровольцами. Такой же патриотический порыв испытывали в России. Ленин велел поднять польскую деревню, обещав польским крестьянам панскую землю и панский лес. На самом деле в этой войне национальные чувства взяли верх над классовыми. Все просто: поляки против русских, русские против поляков. Особое совещание при главнокомандующем вооруженными силами республики призвало бывших офицеров русской армии вступить в Красную Армию, чтобы защитить отечество. После войны Ленин откровенно объяснил товарищам по партии — политбюро пришло к выводу, что оборонительный этап войны закончился, настало время наступать: — Мы должны штыками пощупать — не созрела ли социальная революция пролетариата в Польше? Россия сказала: а мы посмотрим, кто сильней в войне. Вот как встал вопрос. Это — перемена всей политики, всемирной политики. Ленин мало огорчался по поводу неудачи в польской войне и на IX конференции РКП(б) обещал: — Мы на этом будем учиться наступательной войне. Будем помогать Венгрии, Италии, рискнем... У руководителей страны периодически возникало желание погрозить Западу кулаком. За этим стояла не покидавшая советских руково-

371

Ленин. Соблазнение России дителей уверенность, что они со всех сторон окружены врагами и договариваться о чем-то можно только с позиции силы. В июле 1921 года Ленин вдруг предложил демонстративно отправить одного из самых заметных военачальников — Михаила Тухачевского — в Минск, поближе к западным границам, а заодно опубликовать интервью с грозным предупреждением: «Сунься — вздуем!» Чичерин тут же ответил Ленину, что грозить никому не надо: «Один из лейтмотивов наших врагов — якобы в порыве отчаяния для своего спасения Советское правительство бросится на своих соседей. Наши враги распространяют легенды то о всеобщей мобилизации у нас, то о таинственных приготовлениях Троцкого. Грозные интервью и демонстративные поездки нисколько не внушат убеждения в нашей силе, но дадут богатейший материал для провокационной работы наших врагов...». В годы Гражданской войны и после нее Чичерин призывал Политбюро к осторожности, предостерегал от опасных авантюр. Он считал, что действовать силой, осуществлять территориальные приобретения надо только в тех случаях, когда твердо рассчитываешь на успех и когда такая сила есть. А коли нет, то лезть на рожон и пускаться в авантюры — непростительная глупость. Чичеринская умеренная политика принесла первые плоды. Победа в Гражданской войне показала, что советское правительство твердо контролирует всю территорию России. Противники большевиков бежали и стали в эмигрантами. При всей симпатии к ним западные правительства больше не могли игнорировать реальность — Россия слишком большая страна, чтобы вовсе не поддерживать с ней отношения. В марте 1921 года Англия признала Советскую Россию де-факто. За Англией последовали некоторые другие европейские страны. Но это были лишь первые ласточки. Основная же часть мирового сообщества по-прежнему не желала иметь дело с коммунистическим правительством, поэтому советская дипломатия искала друзей в самых глухих уголках земли. В феврале 1922 года Чичерин обратился в Политбюро с просьбой выделить 20 тысяч рублей золотом на вторую Тибетскую экспедицию.

372

Новая внешняя политика Участники первой экспедиции привезли в подарок далай-ламе в Лхасу радиостанцию. Но не нашлось в тот момент в наркомате людей, которые бы знали тибетский язык и могли бы остаться в Лхасе. Теперь таких специалистов нашли, обучили их телеграфному делу, чтобы установить прямую связь с далай-ламой. «Эти связи имеют, во-первых, значение политическое, так как дружественные отношения с Лхасой имеют громадное значение для всего буддийского мира, — писал Чичерин. — Но эти связи имеют и экономическое значение, так как дадут нам возможность впервые установить товарообмен с Тибетом... Нашу роль торговых посредников между буддийскими народами Азии и Европой мы не выполним как следует без дружественных связей с Лхасой...» Чичерин установил также дипломатические отношения с Афганистаном, Турцией, Китаем, Ираном, Саудовской Аравией. Звездный час Чичерина наступил весной 1922 года, когда в Италии собралась мировая политическая элита, чтобы определить будущее послевоенной Европы. Распад Австро-Венгерской, Оттоманской и Российской империй привел к возникновению множества новых государств — обрели самостоятельность Финляндия, Польша, Чехо-Словакия, Прибалтийские республики, Королевство сербов, хорватов и словенцев (Югославия)... Новые страны испытывали огромные политические и экономические трудности и нуждались в помощи.

6 января 1922 года Верховный совет Антанты (в нее входили Бельгия, Великобритания, Италия, Франция и Япония) по предложению британца Дэвида Ллойд Джорджа принял решение созвать в Генуе конференцию, посвященную восстановлению Центральной и Восточной Европы. На конференцию пригласили делегации поверженной Германии и отвергнутой России. Возглавить делегации предлагалось главам правительств. На следующий же день, 7 января, полпред в Англии Леонид Борисович Красин отправил шифротелеграмму Чичерину: «Приезд Ленина в Италию считаю недопустимым ввиду савинковцев, врангелевцев и фашистов. Более приемлемым был бы Лондон. Тут можно обставить надежно как приезд, например, в сопровождении Красина, так

373

Ленин. Соблазнение России и проживание. Если не поедет Ленин, предлагать ли приезд Троцкого? Италия, конечно, тоже исключается». В Москве приглашение на конференцию приняли. Нельзя было отказываться от первого выхода советской дипломатии на мировую арену. Но отправлять за границу Ленина боялись — думали, что белая эмиграция, тот же Борис Савинков и его эсеровские боевики, не упустит случая разделаться с вождем революции. Не меньшей опасности подвергался и второй человек в стране — Лев Троцкий.

12 января Ленин продиктовал записку для секретаря ЦК Вячеслава Михайловича Молотова, отвечавшего за подготовку документов к заседаниям Политбюро: «О поездке тт. Ленина, Троцкого в Италию (по телеграмме тов. Красина). Думаю, что указанная Красиным причина в числе других причин исключает возможность поездки в какую-либо страну как для меня, так и для Троцкого и Зиновьева». ВЦИК 27 января утвердил состав советской делегации на Генуэзскую конференцию во главе с Лениным. Но это была чистая формальность. ЦК сразу же предложил Ленину передать полномочия председателя делегации своему заместителю Чичерину. Ленин, как дисциплинированный коммунист, подчинился решению Центрального Комитета. Георгий Васильевич воспринял свою задачу всерьез и считал, что конференция — это шанс, который надо использовать. Важнее всего получить на Западе заем, который позволит поднять разрушенное хозяйство страны. Ради этого, считал нарком, стоит пойти на какие-то политические уступки. Западные дипломаты говорили, что советское законодательство дискриминационное: представители бывших правящих классов даже лишены права голосовать на выборах, а это недопустимо. Чичерин предложил за приличную компенсацию внести в конституцию поправку — разрешить представительство «нетрудовых элементов» в Советах. Наивный Чичерин и через пять лет после революции так ничего и не понял... Взбешенный Ленин на полях его письма написал: «Сумасшествие!» И предложил секретарю ЦК Молотову «немедленно отправить его в санаторий. Письма Чичерина показывают, что он болен, и сильно. Мы будем дураками, если тотчас же и насильно не сошлем его в санаторий».

374

Новая внешняя политика В отличие от своих наследников Владимир Ильич не додумался до использования психиатрических диагнозов в борьбе с инакомыслящими, и он вовсе не хотел лишаться наркома, который ему в принципе нравился. Поэтому Чичерин продолжал работать, но его идеи были отвергнуты. Восстановление экономики Ленина интересовало меньше, чем построение придуманного им социалистического государства. Революция национализировала имущество не только российских, но и иностранных владельцев собственности. Это было крайне болезненно для многих европейцев, убежденных в том, что государство не имеет права лишать человека его собственности. Чичерин предложил удовлетворить претензии иностранцев, лишенных собственности в России. Тут идеология страдала в меньшей степени. Ленин поддержал было эту идею, но буквально на следующий день передумал. В отличие от своего наркома он совершенно не был заинтересован в успехе Генуэзской конференции. Он искренне желал ей провала.

10 февраля 1922 года Ленин написал Чичерину письмо, которое никогда не публиковали при советской власти: «Архисекретно. Нам выгодно, чтобы Геную сорвали... но не мы, конечно. Обдумайте это с Литвиновым и Иоффе и черкните мне. Конечно, писать этого нельзя даже в секретных бумагах. Верните мне сие, я сожгу. Заем мы получим лучше без Генуи, если Геную сорвем не мы. Надо придумать маневры половчее, чтобы Геную сорвали не мы. Например, дура Гендерсон и компания очень помогут нам, если мы умненько подтолкнем...». Артур Гендерсон был в те годы лидером британской лейбористской партии. Со временем он станет министром иностранных дел и поспособствует сближению Лондона и Москвы. Нарком Чичерин решительно не согласился с Лениным и в тот же день ответил: «Я не хозяйственник. Но все хозяйственники говорят, что нам до зарезу, ультранастоятельно нужна помощь Запада, заем, концессии, экономическое соглашение. Я должен им верить. А если это так, нужно не расплеваться, а договориться...

375

Ленин. Соблазнение России Вы, несомненно, ошибаетесь, если думаете, что получим заем без Генуи, если расплюемся с Англией. Заем дают не правительства с их дефинатами, а капиталисты, деловые круги. Теперь они видят в нас наилучшее возможное в данных условиях в России правительство. Но если мы будем в Генуе бить стекла, они шарахнутся прочь от нас». Переубедить Ленина наркому так и не удалось. Российская делегация получила указание отвергнуть все требования западных держав. Но, напутствуя дипломатов, Ленин говорил о том, что при этом не следует пугать западные державы откровенными высказываниями относительно подлинных целей Советского государства. Никаких разговоров о «неизбежных кровавых социалистических революциях». Лексика должна быть исключительно миролюбивой. Владимир Ильич не был вполне уверен в своем наркоме. Поэтому Ленин беспокоился, будет ли у него возможность следить за происходящим на конференции, чтобы вовремя подкорректировать Чичерина.

16 января 1922 года Ленин озабоченно писал Троцкому: «Телеграфная связь Москвы с Генуей на время переговоров архиважна. Надо этот вопрос поставить и решить быстро.

1) Будет ли у нас к 8 марта телефонная станция в Москве, хватающая до Генуи? Обещали, кажись. Проверить.

2) Приемник у нашей делегации в Генуе?

3) А как будет говорить Генуя с нами? Нельзя ли наше военное судно подвести к Генуе со станцией, хватающей до Москвы? Если нельзя или дорого, надо тотчас особой нотой условиться детально о проводах для нас (ежели очень дорого, то особый провод до ближайшей немецкой станции, а оттуда по договору с немцами, коих мы будем защищать в Генуе?). Подумайте об этом и поставьте в политбюро поскорее». Конференция проходила с 10 апреля по 19 мая 1922 года. Участвовали 29 государств. В Геную отбыла большая советская делегация — 63 человека, которые разместились в двух вагонах. Как и следовало ожидать, Европа потребовала от России признания долгов, сделанных царским правительством и Временным пра-

376

Новая внешняя политика вительством, а также возвращения иностранным владельцам национализированной собственности. В общем, это были элементарные условия возобновления торгово-экономических отношений и предоставления новых кредитов. Европа не требовала сразу вернуть все долги, но она говорила: признайте хотя бы, что вы все-таки взяли у нас деньги. Понятно и требование компенсации тем иностранцам, которых лишили собственности в России: как может любое европейское правительство предоставлять новые займы стране, которая ограбила его граждан? Считать хотя бы часть требований справедливыми и признать долги царской России предложил Леонид Борисович Красин, остроумный и талантливый человек. Он пользовался немалым уважением в Москве, потому что в свое время сыграл важнейшую роль в финансировании партии большевиков. Это он, в частности, убедил миллионера Савву Морозова и мебельного фабриканта Николая Шмидта передать большевикам огромные по тем временам средства. Борьба за эти деньги оказалась долгой и аморальной, с использованием фиктивных браков, но увенчалась успехом. Красин же занимался и нелегальной закупкой оружия для большевистских боевых отрядов. Царская полиция его арестовала. Он сидел в Таганской тюрьме, где сумел выучить немецкий язык, прочитал в оригинале всего Шиллера и Гёте. После ссылки он отошел от революционных дел, окончил Харьковский технологический институт, четыре года строил в Баку электростанции, а потом и вовсе уехал в Германию, где успешно работал по инженерной части в фирме Сименса и Шуккерта в Берлине. Немцы его высоко ценили. Красин был одним из немногих большевиков, которые понимали, что такое современная экономика и торговля. Поэтому Ленин привлек Красина к государственной работе — Леонид Борисович некоторое время возглавлял Чрезвычайную комиссию по снабжению Красной Армии и наркомат путей сообщения, в 1918 году стал наркомом внешней торговли. Он принимал участие в брест-литовских переговорах с немцами. Вместе с Литвиновыми вел первые дипломатические переговоры с Эстонией в сентябре 1919 года. Красин сформировал делегацию,

377

Ленин. Соблазнение России которая несколько позже, уже под руководством Адольфа Иоффе, подписала Юрьевский мир с Эстонией. Усилиями Красина Великобритания — первой из крупных держав — в марте 1921 года де-факто признала советскую власть. Так вот Красин, зная настроения западных держав, предложил Ленину признать долги царского правительства — причем об их возвращении пока что не было и речи. В ответ, убеждал Красин своих товарищей, европейские державы, во-первых, признают Советскую Россию и, во-вторых, дадут столь необходимые ей кредиты. Сделка очевидно выгодна России. Ленин категорически не соглашался с такой позицией. Он писал Чичерину: «Не берите на себя при закрытии Генуэзской конференции ни тени финансовых обязательств, никакого даже полупризнания долгов и не бойтесь вообще разрыва. Особое мнение тов. Красина показывает, что его линия абсолютно неверна и недопустима». Годом раньше, 6–8 октября 1921 года, в Брюсселе заседала международная конференция на тему оказания помощи голодающим. Конференция рекомендовала давать кредиты при условии «признания русским правительствам существующих долгов». Речь шла о возвращении займов, полученных до 1914 года.

29 октября 1921 года в «Известиях» под заголовком «Декларация о признании долгов» появилось заявление наркома Чичерина (накануне оно было передано правительствам великих держав): «Российское правительство... заявляет, что предложение признать на известных условиях старые долги идет в настоящее время навстречу его собственным намерениям... Советская республика может принять на себя эти обязательства лишь в том случае, если великие державы заключат с ней окончательный всеобщий мир и если ее правительство будет признано другими державами». Предварительные жесткие условия сводили возможность договориться на нет. Теперь на переговорах с британским министром Ллойд Джорджем Георгий Чичерин фактически все же вышел за рамки данных ему в Москве директив. Нарком предлагал какие-то возможности компенсировать потери иностранных владельцев собственности

378

Новая внешняя политика в России. Он был готов и на более значительные, но этого ему не позволили. Чичерин получил из Москвы шифровку за подписью членов Политбюро, в которой возможность каких-либо уступок отвергалась напрочь. Российская делегация выдвинула на конференции заведомо неприемлемую программу: западные державы должны признать советскую власть де-юре, отказаться от требования возврата военных долгов (Антанта давала России деньги на борьбу с общим врагом Германией) и выделить России большой кредит. Что касается бывшей собственности иностранных граждан, то они могут использовать ее на основе аренды или концессий. Эти условия западные державы отвергли. Радикально улучшить отношения с внешним миром и получить кредиты на восстановление экономики не удалось. Шанс был упущен. Советская печать с гневом сообщала, что проклятые империалисты выставили большевикам заведомо неприемлемые условия, потребовали отказаться от всех завоеваний социализма, поскольку задались целью удушить государство рабочих и крестьян. Чичерин, разумеется, выполнил указание Политбюро, но считал его ошибкой. Уже после Генуи Георгий Васильевич писал Ленину: «В агитационных целях мы все, и я тоже, говорим, что от нас требовали в Генуе восстановления частной собственности. Сами мы знаем, что это не так: достаточно было напечатать боны якобы с уплатой через 15 лет, с тем чтобы никогда их не уплатить. Это повело бы к соглашению с правительствами. Кредиты — не из казны, а из кошельков частных лиц; после соглашений с правительствами, после создания доверия могут начать открываться кошельки в достаточно большом числе. Чем же не выгодно было напечатать боны, по которым не платили бы, а соглашение имели бы? До сих пор не знаю Вашу действительную мысль... Незнание нашей основной мысли мне во всем мешает». Ленин ответил наивному наркому в тот же день: «Общая мысль у меня: они разваливаются, мы крепнем. Если удастся, надо постараться дать шиши. Рук себе не связывать».

379

Ленин. Соблазнение России Чичерин, получив записку, в одиннадцать вечера вновь садится писать Ленину. Он твердо стоит на своем. В те времена еще можно было спорить с главой партии и государства: «Если “они” разваливаются, то аргумент против Вас, ибо через 15 лет мы будем настолько крепки, а “они” настолько развалены, что никто и не подумает принуждать нас к оплате. Боны имеют тот смысл, что спор переносится через 15 лет, когда соотношение сил будет иное. Я, впрочем, не сказал бы, что “они” разваливаются... Кризис идет на убыль». Привычка делать громкие заявления, а потом о них забывать родилась в советской внешней политике именно тогда. Поэтому к пышным советским декларациям стали относиться скептически. Вот что писал Адольф Иоффе, находившийся в Токио, Ленину: «Неуверенный, колеблющийся характер нашей дипломатии принес нам много вреда, который оказывает свое влияние и до сих пор. Во время японских переговоров вся мировая пресса напоминала, как в Генуе мы сначала делали заявления, а потом брали их назад, и преду­ преждала, что, несмотря на категоричность моих заявлений, их не следует принимать всерьез, как окончательные». Тем не менее некий шаг навстречу миру Советская Россия сделала. Выступая в Генуе 10 апреля 1922 года, Чичерин говорил о возможности сосуществования и экономического сотрудничества государств с различным общественным строем. Слова Чичерина следовало понимать так, что Советская Россия отказывается от экспорта революции и намерена устанавливать нормальные отношения со всем миром. Бывший государственный секретарь Соединенных Штатов Генри Киссинджер, автор классического труда об истории международных отношений, считает, что эта речь знаменовала возвращение России к традиционной дипломатии. Несмотря на революционную риторику, в конечном счете целью советской политики стал национальный интерес. Советский Союз пошел на прагматический компромисс между надеждой на мировую революцию и потребностями реальной политики. Впрочем, надежда натравить одну капиталистическую страну на другую и таким образом что-то для себя выиграть осталась для со-

380

Новая внешняя политика ветского руководства желанной целью. На Х съезде партии Сталин отчитал Чичерина за недооценку межкапиталистических противоречий: — Смысл существования наркоминдела в том и состоит, чтобы все эти противоречия учесть, на них базироваться, лавировать в рамках их противоречий. Поразительнейшим образом товарищ Чичерин недооценил этого момента... Впрочем, эти слова могли быть всего лишь ответом на смелость Чичерина, который накануне съезда позволил себе критически разобрать тезисы Сталина по национальному вопросу. Большая статья Чичерина, которая так и называлась — «Против тезисов тов. Сталина», печаталась в трех номерах «Правды» с продолжением. Иосиф Виссарионович, считавший себя непревзойденным специалистом по национальным проблемам, на съезде ответил Чичерину достаточно пренебрежительно: — Я считаю, что из статей Чичерина, которые я внимательно читал, ничего, кроме литературщины, не получилось... Он переоценил момент объединения империалистических верхов и недооценил те противоречия, которые внутри этого треста имеются. А между тем на них базируется деятельность народного комиссариата иностранных дел... Написать статьи, конечно, легко, но для того, чтобы озаглавить их «Против тезисов тов. Сталина», надо выставить что-нибудь серьезное. Чичерин был идеальной фигурой для участия в дипломатии высокого уровня. Он ничем не уступал своим западным коллегам. В Генуе советский нарком изумил всех той легкостью, с которой он разговаривал на разных языках, и готовностью запросто беседовать с журналистами. Это было золотое время советской дипломатии, когда она жаждала гласности, а не боялась ее. С Генуей связан личный дипломатический успех Чичерина. С санкции Ленина в небольшом соседнем городке Рапалло Георгий Васильевич подписал сенсационный договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. В Рапалло обе страны согласились строить отношения как бы с чистого листа и решили все спорные вопросы самым радикальным образом: они просто отказались от взаимных претензий.

381

Ленин. Соблазнение России Потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия стала единственной страной, которая захотела сотрудничать с Советской Россией. Если бы в Гражданской войне победили белые, Россия заняла бы место держав-победительниц. Советская Россия не предъявила Германии никаких требований и не участвовала во взимании огромной контрибуции, которая подрывала и без того слабую немецкую экономику. Веймарская Германия и Советская Россия были париями Европы. Россия и Германия, хотя и находились по разные стороны фронта, фактически проиграли Первую мировую войну, и это привело к их сближению. Рапалло стало для них неизбежным. Недальновидные руководители Англии и Франции не должны были так загонять в угол две крупнейшие континентальные державы. В двадцатых годах внешнюю политику Москвы определяла неуверенность в собственных силах. Боязнь, что новая война может привести к свержению режима (царизм пал в результате Первой мировой), подталкивала руководство страны к нормализации отношений с соседями. Чичерин руководствовался старым принципом поддержания баланса сил, стараясь не допустить чьего-то усиления. Чичерин выразился так: «Поддержать слабейшего». Отсюда близкие отношения с Германией. Сталин тоже смертельно боялся коалиций, которые могли быть направлены против СССР. У самого Ленина тоже имелись прогерманские настроения, но скорее неполитического свойства. 20 февраля 1922 года он писал своему заместителю в правительстве Льву Каменеву: «По-моему, надо не только проповедовать: “учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина!”, но и брать в учителя немцев. Иначе — одни слова». Рапалло открыло и возможность тайного военного сотрудничества с Германией. Занимался этим Красин, полагая, что ограничения Версальского мира заставят немецкую армию искать обходные пути для развития военной техники и они будут платить России, если она поможет рейхсверу и позволит создавать новые образцы боевой техники на своей территории. Леонид Красин был полпредом в Англии, затем во Франции и опять в Англии — уже до самой смерти от рака крови (ровесник

382

Новая внешняя политика Ленина, он пережил его всего на два года). Чтобы сделать Красину приятное, за ним сохраняли должность наркома внешней торговли. Хотя непонятно, как можно руководить целой отраслью из Парижа или Лондона. Впрочем, среди большевиков в торговых делах он понимал лучше всех. Красин писал Чичерину о работе советского правительства: «Эти ребята как никак держат власть в своих руках уже три с половиной года, за последние же месяцы проявляют решительное стремление поумнеть, умыться и причесаться... При дальнейшем развитии взятой сейчас линии нашей политики внутри страны и при условии отказа от старых, не соответствующих уже более ни нашему положению, ни нашей экономической политике приемов ВЧК и НКИД (запрещение въездов, драчливые ноты, неосновательные аресты спецов, противоречащие договорам конфискации и реквизиции и т. п.), а также при условии пересмотра нашей позиции в вопросе о государственном долге (разумеется, без принятия на себя каких-либо реальных обязательств на ближайшие годы) мы вполне можем рассчитывать на получение значительной материальной поддержки от мирового капитала на экономическое развитие». Красин считал, что восстановление экономики страны возможно только путем получения значительного внешнего займа. В январе 1922 года он добился получения краткосрочного займа в 200 миллионов золотых марок от немецкого банка «Эльбфельд» на покупку машин и локомотивов в Германии. На XII съезде партии в апреле 1923 года Красин внушал товарищам по партии: — Главная цель нашей внешней политики есть получение кредитов, которые нам нужны для восстановления крестьянского хозяйства, для транспорта, промышленности и стабилизации нашего рубля. Одновременно Красин поставил вопрос о развитии экспортных отраслей (целлюлозная и бумажная промышленность, производство марганца, добыча нефти, производство спичек, маслоделие, льноводство, зерно) для получения валюты, необходимой для того, чтобы расплатиться по долгам.

383

Ленин. Соблазнение России Красину даже руководители внешней политики Чичерин и Литвинов казались недостаточно гибкими. Он писал своему заместителю Андрею Матвеевичу Лежаве: «Наркоминдел, по-видимому, решил тормозить всеми возможными способами завязываемые сношения с Америкой: на днях мы просили разрешить въезд сенатору Франсу, бывшему в течение последних лет в Америке наиболее горячим защитником соглашения с советским правительством. НКИД отклонил разрешение этого въезда... Политика НКИД есть политика всеобщего запора, и никакой торговли на этой базе у нас не выйдет... Чичерин и Литвинов не понимают, что восстановление сношений с такой страной, как Америка, не может произойти ранее, чем к нам присмотрятся после присылки десятков соглядатаев, официальных и неофициальных... Наркомат внешней торговли в первую очередь должен бороться с этой гибельной для Республики политикой НКИД». Но Красин был неизлечимо болен и 24 ноября 1926 года умер в Лондоне. С его смертью из советского правительства ушел один из немногих здравомыслящих и понимающих мир людей. Здание наркомата иностранных дел на Кузнецком мосту находилось рядом с госбезопасностью. Дипломаты именовали чекистов «соседями». Это укоренилось. И по сей день и в центральном аппарате МИД, и в любом российском посольстве разведчиков называют соседями. Но отношения между ними никогда не были соседскими. С этим ведомством Чичерин находился в состоянии постоянного конфликта.

23 октября 1923 года он обратился к Ленину: «Многоуважаемый Владимир Ильич! Поддержка хороших отношений с Турцией положительно невозможна, пока продолжаются нынешние действия особых отделов и вообще чекистов на Черноморском побережье. С Америкой, Германией и Персией уже возник из-за этого ряд конфликтов... Третьего августа в Армавире агенты ВЧК арестовали дипломатического курьера турецкого посольства Феридун-бея и вскрыли печати его дипломатических вализ, причем обращались с ним самым недопустимым образом. Еще худшему обращению подвергся ранее там же сотрудник турецкого посольства

384

Новая внешняя политика Иззет-Измет. Я официально писал об этом в ВЧК, много раз говорил об этом с тов. Давтяном, но до сих пор не получено никакого ответа. Тамошние органы ЧК, по-видимому, не обращают никакого внимания на Центр и даже не удостаивают его ответа. ВЧК даже не известила меня о дальнейшем ходе этого дела. С Германией уже был у нас крупный скандал вследствие обыска, произведенного насильственным образом Новороссийским особым отделом в море на германском судне, с которого наши чекисты вопреки протесту немцев сняли некоторых пассажиров. Правительству пришлось извиняться перед Германией, к чему тамошние чекисты совершенно равнодушны... Со стороны турок ко мне все время поступают жалобы на беспардонное хозяйничанье особых отделов и вообще чекистов в Туапсе, на обыски военных судов, стрельбу в турецкие суда и самое недопустимое отношение к турецким должностным лицам, в особенности к турецкому консулу в Туапсе... Турецкий посол много раз указывал мне в самой настоятельной форме на то, что обобранные до нитки нашими чекистами турецкие купцы, возвращаясь в Малую Азию, распространяют там самую недобрую славу про Советскую Россию... Черноморские чекисты ссорят нас по очереди со всеми державами, представители которых попадают в район их действий. Политически невоспитанные агенты ЧК, облеченные безграничной властью, не считаются ни с какими правилами...». Ленин, в отличие от своих наследников, к ведомству госбезопасности относился без особого уважения и чекистов не боялся. На следующий же день Ленин ответил: «Тов. Чичерин! Вполне с Вами согласен. Вы виноваты в слабости. Надо не “поговорить” и не только “написать”, а предложить (и надо вовремя это делать, а не опаздывать) Политбюро: 1) послать по соглашению с НКИД архитвердое лицо, 2) арестовать паршивых чекистов и привезти в Москву виновных и их расстрелять. Ставьте это в Политбюро на четверг...

385

Ленин. Соблазнение России Надо уметь двигать такие дела побыстрее и поточнее. Горбунов должен вести это; он должен отвечать за это, а мы Вас всегда поддержим, если Горбунов сумеет подвести под расстрел чекистскую сволочь».

27 октября Политбюро обсудило этот вопрос. Решение сформулировал Троцкий: «а) Затребовать от ВЧК текст тех инструкций, какие даны органами ВЧК, особенно в портовые и пограничные города, относительно иностранцев. Обязать тт. Троцкого и Сталина ознакомиться с этими инструкциями. б) Через посредство авторитетной комиссии (или отдельного лица), которая должна выехать на место, привлечь к суровой ответственности те местные чекистские органы, которые не выполняют эти инструкции и руководствуются методами восемнадцатого года...». Но в реальности ни вмешательство Ленина, ни решение Политбюро Чичерину нисколько не помогли. Стычки между наркоматом иностранных дел и госбезопасностью возникали на каждом шагу. Политбюро не один раз создавало комиссии для разрешения споров между НКИД и ОГПУ. Одну такую комиссию возглавлял Молотов, другую — Орджоникидзе. В результате аппарат ЦК принимал сторону чекистов. В конце 1923 года секретная экзаменационно-проверочная комиссия ЦК провела массовую чистку наркомата иностранных дел, убирая всех «неблагонадежных». Комиссия рекомендовала ЦК ввести в штат загранучреждений сотрудников ГПУ для «внутреннего наблюдения» за дипломатами и их семьями. Такая практика существует и по сей день. Ведомство Чичерина пыталось поладить с иностранцами и расположить их к Советской России. Чекисты же исходили из того, что все приезжающие в страну иностранцы, особенно дипломаты, — шпионы и церемониться с ними незачем. Иностранцы прекрасно понимали, что они находятся под неусыпным наблюдением политической полиции. Американский профессор Сэмюэль Харпер, который оставил интереснейшие воспоминания о жизни в Советской России, писал, что иностранцы, разобравшиеся в местной ситуации, тщательно следили

386

Новая внешняя политика за тем, чтобы не упоминать ГПУ в общественных местах и даже в разговорах по телефону. Чекистов они именовали «тайным братством» и «теми, о ком не говорят». Зато те, кто приезжал на короткий срок, любили во всеуслышание поговорить о ГПУ, чтобы доказать, что им все известно о Советском Союзе. Многие дипломаты утверждали, что организатор из Чичерина никудышный. Он хватался за все дела сам и наставлял других: «Чтобы удостовериться, что что-либо делается, надо лично разговаривать, проверять исполнение. Надо изредка проверять, например, функционирует ли организация на случай пожара или все ли делается для борьбы с крысами и молью, уничтожающими документы». Он практически никому не доверял, пытался читать все бумаги, приходившие в наркомат, даже те, на которые ему никак не стоило тратить время. Такие разговоры доходили до Чичерина. Он очень обижался, считая, что эти слухи распускает Литвинов. Говорил, что во всем виноваты бесконечные чистки аппарата НКИД. «Чистка, — писал Чичерин, — означает удаление хороших работников и замену их никуда не годными». Впрочем, его вмешательство никогда не оказывалось лишним. Однажды он обнаружил, что на конверте, адресованном иранскому послу Мошавер-оль-Мемалеку, написано: «Товарищу Мошаверолю». Чичерин был вне себя от гнева. Он понимал, что, получив такое послание, старый вельможа просто бы уехал в Тегеран. Неутомимый и добросовестный труженик, идеалист, преданный делу, Чичерин казался товарищам странным человеком. Его аскетизм отпугивал. Убежденный холостяк, затворник, он превратил кабинет в келью и перебивался чуть ли не с хлеба на воду. Единственным развлечением Чичерина, как он сам признавался, была кошка. Он обижался, что его секретари за ней не следили: «Мою кошку я никуда не выпускаю из моих комнат и всем говорю, что если бы она выскочила, ее надо гнать обратно; а когда меня не было, она спокойно бегала по кабинетам, царапала мебель, а секретари относились к этому абсолютно пассивно; они сидели, ходили, на их глазах кошка портила мебель, но никто и не думал о том, что надо гнать ее обратно. Полная инертность!»

387

Ленин. Соблазнение России Нарком ненавидел мещанство и карьеризм. Впрочем, в последние годы он стал гурманом в еде и пристрастился к хорошим спиртным напиткам — коньякам и сухим винам, присылаемым ему с Кавказа. Чичерин жил рядом со своим кабинетом, считая, что нарком всегда должен оставаться на боевом посту, требовал, чтобы его будили, если надо прочитать поступившую ночью телеграмму или отправить шифровку полпреду. Дежурные секретари и шифровальная часть наркомата работали круглосуточно. Поздно ночью он диктовал записки в ЦК и Совнарком, указания членам коллегии наркомата и полпредам, писал проекты дипломатических нот и статьи. К утру все это перепечатывалось и раскладывалось на столе наркома, чтобы он мог подписать их и отправить. Он мало спал, ложился под утро. Иностранных послов мог пригласить к себе поздно ночью, а то и под утро. Все важные шифровки послов нарком держал у себя, больше никому не доверял. Чичерин считал, что только в кабинете наркома, охраняемом особой караульной ротой московского гарнизона, можно хранить секретные приложения к договорам. В кабинете у него стоял рояль. Чичерин подсаживался к нему, когда уставал. Играл на дипломатических приемах. Любил играть Моцарта, иногда импровизировал. Чичерин с ранних лет участвовал в социал-демократическом движении, но членство в партии ему оформили только с 1918 года, когда он вернулся в Москву. Это определяло его положение внутри партийной элиты, гордившейся большим дореволюционным стажем подпольной партийной работы. Год вступления в партию был куда важнее стажа работы, образования и профессиональной пригодности. Только в 1925 году Чичерина избрали членом ЦК. «Сам я был политически настолько бессилен, — писал Чичерин, — что мое выступление в политбюро в пользу какого-нибудь мнения бывало скорее основанием для обратного решения (“нереволюционно”). Не понимаю: если мне не доверяли, почему не хотели меня использовать на другой работе? Теперь уже поздно, я точно игрушка, сломанная неосторожным ребенком».

Закат и смерть

Лев Давидович Троцкий, отдавая должное талантам Ленина, мысленно ставил себя рядом с вождем русской революции. Похоже, он заблуждался. Природа щедро его одарила, но к Владимиру Ильичу была более благосклонна. «Мне кажется, что Троцкий несравненно более ортодоксален, чем Ленин, — писал проницательный Луначарский. — Троцкий всегда руководился, можно сказать, буквою революционного марксизма. Ленин чувствует себя творцом и хозяином в области политической мысли и очень часто давал совершенно новые лозунги, которые нас всех ошарашивали, которые казались нам дикостью и которые потом давали богатейшие результаты. Троцкий такою смелостью мысли не отличался... Ленин в то же время гораздо больше оппортунист в самом глубоком смысле слова. Я говорю о том чувстве действительности, которое заставляет порою менять тактику, о той огромной чуткости к запросу времени, которая побуждает Ленина то заострять оба лезвия своего меча, то вложить его в ножны. Троцкий менее способен на это. Троцкий прокладывает свой революционный путь прямолинейно... Он чаще способен ошибаться, не обладая почти непогрешимым инстинктом Ленина, и будучи человеком вспыльчивым и по темпераменту своему холериком, он способен, конечно, хотя бы и временно, быть ослепленным своей страстью, между тем как Ленин, ровный и всегда владеющий собою, вряд ли может хотя когда-нибудь впасть в раздражение. Не надо думать, однако, что второй великий вождь русской революции во всем уступает своему коллеге: есть стороны, в которых

389

Ленин. Соблазнение России Троцкий бесспорно превосходит его: он более блестящ, он более ярок, он более подвижен. Ленин как нельзя более приспособлен к тому, чтобы, сидя на председательском кресле Совнаркома, гениально руководить мировой революцией, но, конечно, не мог бы справиться с титанической задачей, которую взвалил на свои плечи Троцкий, с этими молниеносными переездами с места на место, этими горячечными речами, этими фанфарами тут же отдаваемых распоряжений, этой ролью постоянного электризатора то в том, то в другом месте ослабевающей армии. Нет человека, который мог бы заменить в этом отношении Троцкого». Трудно сказать, сумел бы Владимир Ильич Ленин без Троцкого взять власть в октябре семнадцатого и удержать ее в первые месяцы Гражданской войны, когда еще не было Красной Армии. Но управлять государством Ленин вполне мог бы и сам. А вот Лев Давидович Троцкий, оставшись без Ленина, потерял и власть, а вслед за этим и жизнь.

25 мая 1922 года у Ленина случился удар — частичный паралич правой руки и правой ноги, расстройство речи. Казалось, он не выживет. В узком кругу Сталин хладнокровно констатировал: — Ленину капут. Иосиф Виссарионович несколько поторопился. После первого удара Владимир Ильич оправился, но к полноценной работе уже не вернулся. Созданная им самим вертикаль власти оказалась крайне неустойчивой. В большевистской верхушке вспыхнула острая борьба за власть. Несмотря на строжайшие запреты врачей, прикованный к постели Ленин рвался к делу, пытался участвовать в политической жизни страны и влиять на нее. Однако Ленин быстро почувствовал, что его мнение больше никого не интересует. Владимир Ильича уже списали. Все партийное хозяйство оказалось в руках генерального секретаря ЦК партии Сталина. Его ближайший помощник Амаяк Назаретян по-дружески писал Серго Орджоникидзе в июле: «Кобе приходится бдить Ильича и всю матушку Рассею». Ленин быстро почувствовал, что рычаги власти уходят из рук и ему не на кого опереться. Он сам выдвинул Сталина, сделал членом Политбюро и Оргбюро. Видных большевиков было вообще не

390

Закат и смерть много, в основном государственная работа у них не получалась. А Сталин принимал одну должность за другой и справлялся. Он обладал даром администратора и скоро стал совершенно незаменимым человеком. Именно поэтому позволял себе дерзить и возражать Ленину.

24 ноября 1921 года в ЦК обратилась Надежда Константиновна Крупская. Не как жена Ленина, а в качестве председателя Главного политического просветительного комитета (Главполитпросвет) при народном комиссариате просвещения. Крупская считала, что отдел агитации и пропаганды ЦК партии слишком разросся, вышел за пределы своих полномочий, и ставила вопрос о разграничении полномочий Главполитпросвета и агитпропа. Ленин как руководитель партии ознакомился с ее письмом. Свои замечания отправил Сталину, который курировал отдел агитации и пропаганды. Иосиф Виссарионович 26 ноября 1921 года отозвался с нескрываемым раздражением: «Т. Ленин! Мы имеем дело либо с недоразумением, либо с легкомыслием. Неверно, что “партия в лице агитотдела создает орган в 185 человек”. По штатам, мною проверенным и подлежащим утверждению Оргбюро, должны быть не 185, а 106 человек, из них нацмен 58 человек... Крики о “разрушении” Главполитпросвета — сущие пустяки... Корень недоразумения в том, что т. Крупская (и Луначарский) читали “положение” (проект), принятый в основном комиссией Оргбюро, но мной еще не просмотренный и Оргбюро не утвержденный, он будет утвержден в понедельник. Она опять поторопилась. Сегодняшнюю записку вашу на мое имя, в Политбюро, я понял так, что вы ставите вопрос о моем уходе из агитпропа. Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали, я сам не стремился к ней. Из этого следует, что я не должен возражать против ухода. Но если вы ставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то вы поставите в неловкое положение и себя, и меня. Троцкий и другие подумают, что вы делаете это “из-за Крупской”, что вы требуете “жертву”, что я согласен быть “жертвой” и пр., что нежелательно...».

391

Ленин. Соблазнение России В этом письме — характерные для Сталина методы полемики: во-первых, оппонент (Крупская) в принципе не прав, во-вторых, я к этому не имею отношения (не утвердил проект), работы этой (руководство отделом) я не хотел, но с нее не уйду. Он откровенно шантажирует Ленина: решат, что вы убираете меня из-за жалобы жены... И главное: мгновенно вырвавшаяся ненависть к Троцкому, который вообще не имел к этой истории никакого отношения. Уверенный в себе Владимир Ильич до определенного момента не обращал на это внимания. Сталин ему нравился — твердый, решительный, последовательный. Потому и поставил его на пост Генерального секретаря, когда в апреле 1922 года пленум ЦК учредил эту должность. Ленин исходил из того, что секретариат ЦК — это технический орган. Собственных решений секретариат не принимал. И прежде выбирали в секретари ЦК надежных и пунктуальных исполнителей — такими были Яков Свердлов, Николай Крестинский, Вячеслав Молотов. Владимир Ильич предполагал иметь и в лице Сталина помощника без личных амбиций. Он ошибся. Сталин с самого начала оценил значение секретариата и Оргбюро ЦК, которые ведали кадрами, — а «кадры решают все». Судьба и карьера любого чиновника в стране зависела от аппарата ЦК. Избрание местных партийных секретарей прекратилось. Голосование стало формальностью — секретарей присылал из Москвы Сталин. Он завоевал сердца провинциальных партийных чиновников своей программой — поставить партию над государством, всю власть в стране передать партийному аппарату. В какой-то момент Ленин спохватился. Но Зиновьев и Каменев уговаривали Ленина: Сталин еще молодой, мы все уладим... Иосиф Виссарионович имел дело с политическими детьми, как выразился один историк, с людьми, которые не понимали, что такое политика. И это они считали Сталина посредственностью! Иосиф Виссарионович играл в собственную игру. Повсюду расставлял своих людей. «Сталин очень хитер, — подметил Амаяк Назаретян. — Тверд, как орех. Его сразу не раскусишь. Сейчас все перетряхнули. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя еще сделать нужно многое. Коба меня здорово дрессирует.

392

Закат и смерть Но все же мне начинает надоедать это “хождение под Сталиным”. Это последнее модное выражение в Москве касается лиц, находящихся в распоряжении Цека и ожидающих назначения, висящих, так сказать, в воздухе. Про них говорят так: “ходит под Сталиным”». Владимир Ильич как человек разумный с отвращением наблюдал за разбуханием советской бюрократии и появлением высокомерной и чванливой советской аристократии. Искренне ненавидел аппарат. Но это было творением его рук и непременным условием существования созданного режима. Владимир Ильич заложил основы системы, возглавлять которую мог только человек, сам внушающий страх. Он и должен был стать полновластным сатрапом, который регулярно рубит головы своим подданным. Но по-человечески не захотел принять эту роль, поэтому аппарат подчинился тому, кто захотел. Возможно, Ленин не возмущался бы Сталиным и его аппаратом, если бы они не повернулись против него, когда он тяжело заболел. Владимир Ильич потерял власть над страной и партией раньше, чем закончился его земной путь. Он еще был главой правительства, а члены Политбюро не хотели публиковать его статьи. Потом все-таки разрешили, но кое-что вычеркнули. Да еще секретно предупредили секретарей губкомов: вождь болен, и статьи не отражают мнения Политбюро. Словом, можете ленинские слова не принимать в расчет. В эти месяцы Владимир Ильич обратился к Троцкому как к единственному союзнику и единомышленнику, предложил ему «заключить блок» для борьбы с бюрократизмом, всесилием Оргбюро ЦК и Сталиным. Когда разгорелась дискуссия о принципах внешней торговли, мнения Ленина и Сталина разошлись. 12 декабря 1922 года Ленин написал своим единомышленникам: «Ввиду ухудшения своей болезни, я вынужден отказаться от присутствия на пленуме. Вполне сознаю, насколько неловко и даже хуже, чем неловко, поступаю по отношению к Вам, но все равно выступить сколько-нибудь удачно не смогу. Сегодня я получил от тов. Троцкого прилагаемое письмо, с которым согласен во всем существенном, за исключением, может быть,

393

Ленин. Соблазнение России последних строк о Госплане. Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя ввиду моей болезни защиту на пленуме моей позиции».

15 декабря Ленин информировал Сталина, что заключил «соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли... и уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я». Это напомнило Сталину о том, чего он боялся больше всего, — о блоке Ленина с Троцким. Сталин немедленно изменил свою позицию, чтобы не оказаться под двойным ударом. В тот же день, 15 декабря, написал членам ЦК: «Ввиду накопившихся за последние два месяца новых материалов, говорящих в пользу сохранения монополии, считаю своим долгом сообщить, что снимаю свои возражения против монополии внешней торговли». Ленин, которого врачи просили не беспокоить, хотел убедиться, что его позиция нашла поддержку. Он распорядился соединить его по телефону с членом ЦК Емельяном Ярославским, который возглавлял комиссию Совнаркома по ревизии работы торговых представительств за рубежом, и попросил — в секрете от всех! — сообщать ему о ходе прений на пленуме ЦК. 16 декабря Надежда Константиновна Крупская по просьбе Ленина сказала секретарю Совнаркома Лидии Александровне Фотиевой: надо позвонить Ярославскому и подтвердить, что он должен «записывать речи Бухарина и Пятакова, а по возможности и других по вопросу о внешней торговле».

18 декабря пленум ЦК единогласно принял решение ввести монополию внешней торговли и отменил прежнее решение, против которого выступал Ленин. Емельян Ярославский выполнил данное ему поручение. Он написал отчет и отдал его дежурному секретарю Ленина Марии Акимовне Володичевой. Но бумага попала не к Ленину, а к Сталину. Володичева, смущаясь, объяснила Ярославскому, что произошла ошибка: она дала отчет перепечатать, и «машинистка, вообразив почему-то, что это рукопись товарища Сталина, обратилась к нему за справкой по поводу неясно написанного слова. Записка не была передана В. И. Ленину только потому, что состояние здоровья его ухудшилось».

394

Закат и смерть Есть другая версия происшедшего: ленинские секретари обо всем важном, что они узнавали, немедленно докладывали Сталину, от которого зависели как сотрудники подчиненного ему аппарата. Возможно поэтому и Фотиева, и Володичева дожили до глубокой старости, когда практически все ленинские соратники были уничтожены. Сталин, встревоженный союзом Ленина и Троцкого, настоял, чтобы пленум ЦК принял такое решение: «Отчеты т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по соглашению с т. Сталиным. На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки». Это была попытка под флагом заботы о здоровье вождя отрезать больного Ленина от всех источников информации, помешать ему участвовать во внутрипартийной борьбе и связываться с Троцким. А именно этого более всего желал Владимир Ильич. Все дискуссии того времени — о внешней торговле, о принципах создания союзного государства — были для слабеющего Ленина поводом атаковать Сталина. 21 декабря 1922 года Владимир Ильич продиктовал Крупской записку, адресованную Троцкому, с просьбой продолжить совместные действия: «Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление и для этого провести предложение поставить на партсъезде вопрос об укреплении внешней торговли и о мерах к улучшению ее проведения. Огласить это на фракции съезда Советов. Надеюсь, возражать не станете и не откажетесь сделать доклад на фракции». Надежда Константиновна просила Троцкого позвонить и сообщить свое решение: согласен ли он с предложением Ленина? Лев Давидович, видя, что остальные члены Политбюро — Сталин, Зиновьев и Каменев — злятся, не нашел ничего лучше, как показать им, что намерен играть по правилам. Позвонил Каменеву, пересказал ему записку Ленина и предложил обсудить это в ЦК. Каменев тотчас же сообщил обо всем Сталину, который пришел в бешен-

395

Ленин. Соблазнение России ство: как мог Ленин организовать переписку с Троцким, когда ему это запрещено? Генсек быстро выяснил, что с Троцким связывалась Крупская. Сталин не сдержался и обрушился на Надежду Константиновну с грубой бранью. Он требовал, чтобы она не смела втягивать Ленина в политику, и угрожал напустить на нее партийную «инквизицию» — Центральную контрольную комиссию. Никто не смел так разговаривать с женой вождя. Она была потрясена. Сестра Ленина, Мария Ильинична, в записках, найденных после ее смерти, вспоминала: «Надежду Константиновну этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу...». Такая болезненная реакция означала, что нервная система несчастной Надежды Константиновны была истощена. Она сама нуждалась в лечении и заботе. 23 декабря она обратилась за защитой к Каменеву, который во время болезни Ленина председательствовал в Политбюро: «Лев Борисыч, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все тридцать лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию [Зиновьеву — Л. М.], как наиболее близким товарищам В. И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности». Лев Борисович Каменев ничем не был похож ни на своего шурина — Льва Троцкого, с которым практически не общался, ни на своего

396

Закат и смерть соратника Григория Зиновьева. Те стремились первенствовать. Каменев, мягкий и спокойный по характеру, занял место в Политбюро только потому, что этого захотел Ленин. Владимир Ильич ценил его как дельного администратора и мастера компромиссов, поэтому сделал заместителем в правительстве и поручал в свое отсутствие вести заседания Политбюро и Совнаркома. Ссора с Каменевым накануне революции, когда Лев Борисович категорически возражал против попытки большевиков в одиночку взять власть в стране, не имела для Ленина никакого значения. Каменев, надо полагать, беседовал со Сталиным. Тот позвонил Крупской и попытался погасить конфликт. Ее собственный муж защитить Надежду Константиновну не мог. Состояние Ленина стремительно ухудшалось. В ночь на 23 декабря 1922 года у него наступил паралич правой руки и правой ноги. Тем не менее именно 23 декабря он начал диктовать знаменитое «Письмо к съезду». Это документ считают политическим завещанием. Но Ленин, умерший через год, 21 января 1924 года, не писал завещаний. «Письмо к съезду», где речь шла о важнейших кадровых делах, о Сталине и Троцком, он адресовал очередному ХII съезду партии, который состоялся еще при его жизни. Как и всякий человек, он не верил в скорую смерть, надеялся выздороветь и вернуться к работе. Первая, более безобидная, часть «Письма» касалась необходимости увеличить состав ЦК и «придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя навстречу требованиям т. Троцкого». Затем Ленин продиктовал главную часть, где охарактеризовал главных лидеров партии — Сталина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и Пятакова. Все характеристики очень жесткие, разоблачительные. Современный читатель, наверное, удивится: зачем же Ленин работал с такими людьми, зачем держал их в Политбюро и правительстве? Главное в ленинском письме — это взаимоотношения между Троцким и Сталиным, которых он назвал «выдающимися вождями» партии, но предположил, что их столкновение погубит партию: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно

397

Ленин. Соблазнение России осторожно пользоваться этой властью... Тов. Троцкий... отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».

4 января 1923 года Владимир Ильич, чуть оправившись, продиктовал важнейшее добавление к письму: «Сталин слишком груб... Этот недостаток становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от т. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив... меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью... Но с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношениях Сталина и Троцкого это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение». Историки уверены, что если бы по счастливой случайности Ленину стало лучше и он сам появился на ХII съезде с настоятельным предложением сместить Сталина с поста генерального секретаря, делегаты бы его поддержали. История страны сложилась бы иначе, не было бы массовых репрессий, уничтожения крестьянства под лозунгом коллективизации и борьбы с кулаком, катастрофы сорок первого года... А другой вариант развития событий исключается? Если бы съезд вышел из повиновения Ленину? Понадобился всего год, чтобы партийный аппарат на местах оказался под полным контролем Сталина. Зачем же секретарям губкомов, которые формировали делегации на съезд, голосовать против того, кто их выдвинул? «Власть реальная, а не номинальная, — писал известный историк Евгений Григорьевич Плимак, — принадлежала в России кучке высших партийных политиков, “клике”, мало затронутой культурой и абсолютно чуждой демократии. И среди этой кучки больной Ленин успел разглядеть претендента на единоличное обладание сверхцентрализованной государственной машиной — генсека Сталина».

398

Закат и смерть Тем временем Ленин вновь обратился к Троцкому за помощью в так называемом «грузинском деле». Руководители компартии Грузии во главе с Буду Гургеновичем Мдивани (в 1921–1922 годах член Кавказского бюро ЦК) подали в отставку в знак протеста против действий первого секретаря Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе, который попросту ими командовал, не допуская самостоятельности. Серго вел себя очень грубо, даже ударил члена ЦК компартии Грузии Кабахидзе, который назвал его «сталинским ишаком». Кабахидзе подал жалобу в Москву. Но ходу ей не дали, поскольку партийным аппаратом руководил Сталин, покровительствовавший Орджоникидзе. Начальник сталинской канцелярии Амаяк Назаретян написал другу Серго, что Матвей Шкирятов, председатель Центральной Комиссии по проверке и чистке рядов партии, «хохотал и говорил: жаль, мало попало, только один раз ударил!» Грузины предлагали, чтобы Грузия напрямую входила в состав СССР, минуя ненужную надстройку — Закавказскую Федерацию, как это и произошло потом. Ленин назначил Дзержинского председателем комиссии, которая должна была разобраться с жалобами грузинских коммунистов. Дзержинский решительно встал на сторону Серго Орджоникидзе. Феликс Эдмундович был против всего, что можно толковать как национализм и сепаратизм. Писал одному из своих соратников-чекистов: «Я лично полагаю, что наше несчастье — это то, что все Совнаркомы и другие правительства, органы окраинных республик относятся к себе серьезно, как будто бы они могли быть настоящими правительствами. Сколько в этом митрофанства и узости политической...» Прочитав доклад комиссии и встретившись с Феликсом Эдмундовичем, Ленин зло обвинил Дзержинского — вместе со Сталиным и Орджоникидзе — в великорусском шовинизме, добавив обидное: «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Владимир Ильич распорядился перепроверить все материалы комиссии Дзержинского «на предмет исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомнен-

399

Ленин. Соблазнение России но имеются». И приписал: «Политически ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского». Звучало грозно. Уже стоял вопрос о том, чтобы снять Дзержинского, но Ленину опять стало крайне плохо. И в этот момент он с удивлением узнал, что в его отсутствие Политбюро утвердило выводы комиссии Дзержинского. Владимир Ильич велел своим секретарям «дать понять» обиженным членам грузинского ЦК, что «он на их стороне»: «Три момента.

1. Нельзя драться. 2. Нужны уступки. 3. Нельзя сравнивать большое государство с маленьким». В январе–феврале 1923 года состояние Ленина немного улучшилось — он пытался писать левой рукой, учился говорить. Он обратился к единственному человеку, которому мог довериться, — Троцкому, с просьбой выступить с защитой его позиции. Лев Давидович, чтобы не доводить дело до скандала, предложить все уладить в рамках Политбюро. Ленин, зная своих соратников, не согласился: «Ни в коем случае. Каменев расскажет все Сталину, а Сталин пойдет на гнилой компромисс и обманет».

5 марта Ленин продиктовал письмо Льву Давидовичу: «Уважаемый товарищ Троцкий. Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на Ц.К. партии. Дело это находится под “преследованием” Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным...». Но остаться спокойным Ленину не удается. С большим опозданием он узнал о том, как Сталин кричал на Надежду Константиновну. Особенно неприятно ему было выяснить, что Каменеву и Зиновьеву все известно, следовательно, слухи могли распространиться достаточно широко. В тот же день, 5 марта, утром, после того, как Крупская уехала в наркомат просвещения, где она работала, Владимир Ильич продиктовал личное и строго секретное письмо:

400

Закат и смерть «Товарищу Сталину. Копия тт. Каменеву и Зиновьеву. Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». Как же в реальности Ленин относился к Сталину? Об этом говорится в записках сестры Ленина — Марии Ильиничны Ульяновой, которые были найдены после ее смерти в 1937 году, а преданы гласности только в наши времена. «У В. И. было очень много выдержки, — писала его сестра. — И он очень хорошо умел скрывать, не выявлять отношения к людям, когда считал это почему-либо более целесообразным... Тем более сдерживался он по отношению к товарищам, с которыми протекала его работа. Дело было для него на первом плане, личное он умел подчинять интересам дела, и никогда это личное не выпирало и не превалировало у него...». Еще до первой болезни Ленина, вспоминала Мария Ульянова, «я слышала о некотором недовольстве Сталиным... В. И. был рассержен на Сталина... Большое недовольство к Сталину вызвал у В. И. национальный, кавказский вопрос. Известна его переписка по этому поводу с Троцким. Видимо, В. И. был страшно возмущен и Сталиным, и Орджоникидзе, и Дзержинским. Этот вопрос сильно мучил В. И. во все время его дальнейшей болезни...». Сталин видел, как Ленин относится к нему, и пытался воздействовать на вождя через сестру. Он вызвал к себе Марию Ульянову.

— Я сегодня всю ночь не спал, — сказал ей Сталин. — За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь. «Мне стало жаль Сталина, — вспоминала Мария Ульянова. — Мне показалось, что он так искренне огорчен».

401

Ленин. Соблазнение России Мария Ильинична пошла к брату: — Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что любит тебя. Ильич усмехнулся и промолчал.

— Что же, — спросила Мария Ульянова, — передать ему и от тебя привет?

— Передай, — ответил Ильич довольно холодно.

— Но, Володя, он все же умный, Сталин.

— Совсем он не умный, — ответил Ильич, поморщившись... Но, может быть, Ленин находился во власти минутного раздражения? Мария Ильинична Ульянова писала перед смертью, что эмоции не имели значения для брата: «Слова его о том, что Сталин “вовсе не умен”, были сказаны В. И. абсолютно без всякого раздражения. Это было его мнение о нем — определенное и сложившееся, которое он и передал мне. Это мнение не противоречит тому, что В. И. ценил Сталина как практика, но считал необходимым, чтобы было какое-нибудь сдерживающее начало некоторым его замашкам и особенностям, в силу которых В. И. считал, что Сталин должен быть убран с поста генсека». Ленин велел Марии Володичевой запечатать письмо и отправить Сталину. Когда вернулась Крупская, она попросила не спешить с отправкой письма. Вероятно, она справедливо опасалась, что эта история может сказаться на здоровье Владимира Ильича и хотела как-то успокаивающе поговорить с мужем, а возможно, и со Сталиным — пусть он сам извинится, и об этой истории можно будет забыть. Но Иосиф Виссарионович понял, что его судьба висит на волоске. Каменев предупредил генсека, что на очередном съезде Ильич «готовит для него бомбу». Историки пришли к выводу, что продиктованные Лениным слова его секретарь Лидия Фотиева сразу же показывала Сталину. Так что ему было известно намерение Владимира Ильича убрать его с должности генерального секретаря ЦК партии. Узнав о резком ленинском письме, Сталин в тот же день предложил членам Политбюро перенести ХII съезд партии (который должен был закончиться его отставкой) на более поздний срок — в отчаянной надежде выиграть время: бедственное состояние здоровья Ленина ему

402

Закат и смерть было известно лучше, чем кому бы то ни было другому. Политбюро согласилось.

6 марта Ленину стало хуже. Сталин успокоился.

7 марта Володичева вручила ему письмо Владимира Ильича. Абсолютно уверенный в себе генсек тут же написал еле живому Ленину высокомерно-снисходительный ответ: «т. Ленину от Сталина. Только лично. т. Ленин! Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: “Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича” и пр. Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое “против” Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть. Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят». Это письмо Ленин уже не прочитал. Сначала не хотели показывать сталинский ответ, чтобы ему не стало хуже. А 10 марта его разбил третий удар, от которого Владимир Ильич уже не оправился. Он прожил еще год при полном сознании и понимании своего бедственного положения. В мае 1923 года у Ленина наступило слабое улучшение. Но во второй половине июня произошло новое обострение, которое сопровождалось сильнейшим возбуждением и бессонницей.

403

Ленин. Соблазнение России Он совершенно перестал спать. С конца июля — опять улучшение. Он начал ходить, произносил некоторые простые слова — «вот», «что», «идите», пытался читать газеты, но влиять на политическую жизнь страны больше не мог. Для Сталина это было спасением... Ленинское «Письмо к съезду», как его ни толкуй, содержит только одно прямое указание: снять Сталина с должности генсека, остальных менять не надо, хотя Ленин и отметил — довольно болезненным образом — недостатки каждого из самых заметных большевиков. Но получилось совсем не так, как завещал Владимир Ильич. Сталин — единственный, кто остался на своем месте. Остальных он со временем уничтожил. Более того, само письмо Ленина стали считать «троцкистским документом», чуть ли не фальшивкой. Сталин предпочитал говорить о так называемом «завещании Ленина». Он сделал все, чтобы обращение Ленина не дошло до делегатов ХII съезда, которые — при жизни Владимира Ильича — могли бы и потребовать исполнения ленинских указаний. Лев Давидович Троцкий, сам обиженный резкостью ленинских слов, не позаботился о том, чтобы письмо вождя партии стало известно делегатам.

18 декабря 1923 года Ленина в последний раз привезли в Кремль. Он побывал у себя в квартире. Его жизнь окончилась после мучительной агонии. Предсмертные мучения были ужасны. Возможно, страдания были усугублены тем, что в периоды просветления он видел, что потерпел поражение. Он проиграл Сталину, который в полной мере воспользуется его смертью. За неделю до смерти Владимира Ильича на XII Всероссийской партконференции Троцкого обвинили в том, что он создает в партии оппозицию, представляющую опасность для государства, поскольку в поддержку председателя Реввоенсовета высказывались партийные организации в вооруженных силах и молодежь. Выступления Троцкого для пущей убедительности именовались «мелкобуржуазным уклоном». Судя по всему, эти решения партконференции, разносящие Троцкого в пух и прах, и доконали Ленина. Когда Владимиру Ильичу прочитали материалы партийной конференции, писала Надежда Константиновна, Ленин стал «волноваться».

404

Закат и смерть Это было 20 января 1924 года. На следующий день, 21 января, в понедельник, ему стало плохо, а вечером он умер. Отмучился, как сказали бы раньше. Атеросклероз левой внутренней сонной артерии привел к параличу правых верхней и нижней конечностей (перекрестная иннервация конечностей), потере речи, то есть поражен был центр Брока, располагающийся в левом полушарии головного мозга. При вскрытии обнаружилось, что позвоночные и сонные артерии были сильно сужены. Левая внутренняя сонная артерия просвета вообще не имела, что привело к поражению левого полушария мозга. Из-за недостаточного притока крови произошло размягчение ткани мозга. Непосредственная причина смерти — кровоизлияние в оболочку мозга. В современных условиях Ленина можно было бы эффективно лечить и продлить ему жизнь: сонные артерии оперируются, и их проходимость частично восстанавливается. Похороны Ленина, что бы мы сейчас о нем ни думали, были тогда событием огромного значения. В записках моего дедушки, Владимира Млечина, который после Гражданской войны как демобилизованный красный командир поступил в Москве в Высшее техническое училище, я нашел описание этого дня: «27 января я пришел на Красную площадь, где пылали костры. У костров грелись милиционеры, их было очень мало, красноармейцы, тоже немногочисленные, и люди, которые пришли попрощаться с Лениным. Кто догадался в те дни привезти топливо и в разных местах разложить костры? Это был человек, сам достойный памятника. И не только потому, что спас от обморожения сотни, а может быть, тысячи и тысячи человек. Он показал наглядно, что должно делать даже в такие минуты, когда все текущее, бытовое, житейское кажется неважным, преходящим, третьестепенным. Народу было много, но никакой давки, никакого беспорядка. И милиции-то было мало. Порядок как-то складывался сам по себе. Это были не толпы, шли тысячи и тысячи граждан, и каждый инстинктивно знал свое место, не толкаясь, не напирая на других, не пытаясь проскочить вперед.

405

Ленин. Соблазнение России Такого, как будто никем не организованного, естественно сохранявшегося порядка я после этого уже никогда не видел — ни на парадах, ни во время демонстраций, которые с каждым годом поражали все большим числом блюстителей порядка и все меньшей внутренней дисциплиной и самоорганизацией масс. Людей с жестоким упорством отучали самостоятельно двигаться по жизни... И по улице тоже». «То и дело приходится встречать среди простонародья раскаявшихся большевиков и коммунистов, — записал в дневнике 6 марта 1923 академик-историк Степан Борисович Веселовский. — Пока еще они в тяжелом раздумье, но под ним вспыхивают временами искры свирепой злобы к тому миражу, или скорее к людям, которые вовлекли их в глупости, ошибки и грехи. Несомненно, что нарастает такая же глубоко народная революция-расправа, каким было движение несколько лет назад, после переворота... Если эта разбойная, ни к чему не способная власть продержится еще несколько лет, то контрреволюция примет такой же народный, по своим формам, характер, каким отличался переворот. Все случившееся показывает, что в народной массе таятся самые невообразимые возможности... Много разговоров о смерти вождя. Мне кажется, что он умер лично для себя вовремя, то есть он изжил самого себя, его время, события, вынесшие его на верх, пошли дальше. Пронесся смерч, кончился, как говорил Гастев, иллюминационный период революции, когда первенство принадлежало людям с такой патологически напряженной волей, какой обладал Ленин... Для созидательной работы он был совершенно не способен, да и не имел как типичный разрушитель и последователь марксизма никаких идей, необходимых для творчества новой жизни». Похоже, академик ошибался. Эта, как он выразился, «разбойная» власть продержалась много дольше. Народное разочарование приняло совершенно иной характер: в условиях тотального контроля общество охватили полнейшее безразличие и апатия. Алексей Капитонович Гастев, на которого ссылается Веселовский, был поэтом и одновременно теоретиком научной организации труда. В годы большого террора его расстреляли...

406

Закат и смерть Что касается возможных действий Ленина, не будь он столь слаб здоровьем, то трудно с уверенностью предположить, как бы он себя повел. Конечно же, он пребывал во власти охвативших его еще в юности идей и не желал от них отступать. Однако очевидный здравый смысл и отсутствие в нем природной жестокости уберегли бы Россию от того физического и нравственного террора, которым ознаменуется сталинская эпоха. Потери страны были бы неизмеримо меньшими, легче было бы возвращаться в нормальную историческую колею... Через несколько дней после смерти Ленина Крупская написала Троцкому письмо: «Дорогой Лев Давидович, Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще просматривал сам. И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у Владимира Ильича к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю». Но Ленина больше не было, и сталинский аппарат методично уничтожал Троцкого. Надежде Константиновне Крупской тоже не позавидуешь. Сначала у нее на руках тяжело умирал Владимир Ильич, потом на ее глазах уничтожили почти всех его соратников, которые были и ее друзьями. Она рискнула было поддержать Зиновьева и Каменева против Сталина. На XIV съезде партии 20 декабря 1925 года говорила: — Нельзя успокаивать себя тем, что большинство всегда право. В истории нашей партии бывали съезды, где большинство было не право... Большинство не должно упиваться тем, что оно большинство, а беспристрастно искать верное решение. Сталин возмутился ее словами. Написал Молотову: «Переговоры с Крупской не только неуместны, но и политически вредны. Крупская — раскольница. Ее и надо бить, как раскольницу...».

407

Ленин. Соблазнение России Некоторые делегаты партийного съезда критиковали Сталина за то, что он запретил печатать статьи участников оппозиции, в том числе Крупской.

— Теперь нас хотят запугать словом «запрещение», — ответил генсек. — Но это пустяки, товарищи. Мы не либералы. Для нас интересы партии выше формального демократизма... И почему бы не запретить к печатанию статьи тов. Крупской, если этого требуют от нас интересы единства партии? А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного товарища? Не думаете ли вы, что интересы отдельных товарищей должны быть поставлены выше интересов партии и единства? Разве товарищам из оппозиции неизвестно, что для нас, большевиков, формальный демократизм — пустышка, а реальные интересы партии — все? Редкостный демагог... Нападки на вдову Ленина носили такой откровенный характер, что возникли слухи о ее желании покинуть Советский Союз.

23 февраля 1926 года ответственный руководитель ТАСС (до этого заместитель председателя Совнаркома Литовско-Белорусской ССР) Яков Генрихович Долецкий доложил Сталину: «Уважаемый товарищ. В бюллетене не для печати от 16-го февраля с. г. нами передано сообщение из Лондона о прениях в палате общин по вопросу о ходатайстве тов. Крупской относительно разрешения эмигрировать в Англию. Агентство не реагировало на эту телеграмму, считая, что кампания этим одним фактом прений ограничится. Между тем сегодня получена новая телеграмма из Лондона, согласно которой английские газеты обсуждают этот вопрос. Телеграмма гласит: “Газеты считают просьбу Крупской о выдаче ей визы для въезда в Англию дальнейшим доказательством преследований, которым подвергаются со стороны Политбюро члены оппозиции на последнем съезде РКП”». Я полагал бы необходимым опубликовать краткое, но очень резкое заявление тов. Крупской по этому поводу в английской печати и в центральной московской. Прошу указаний относительно получения агентством подобного заявления и опубликования его в прессе».

408

Закат и смерть Сталин распорядился ознакомить с письмом руководителя ТАСС членов Политбюро, от себя написал: «Я считал бы целесообразным, чтобы т. Крупская дала соответствующее заявление в печать, в противном случае ее молчание будет истолковано как Подтверждение слухов о так называемой просьбе т. Крупской насчет въезда в Англию».

4 марта на заседание политбюро пригласили Крупскую. Организовали ее интервью с опровержением слухов о бегстве вдовы Ленина из Советской России... И все же Надежда Константиновна пыталась сохранить верность принципам, ради которых когда-то пошла в революцию. Выступая на пленуме ЦК в июле 1928 года, Крупская говорила: — Если мы нашу борьбу с кулаком организуем таким образом, что только разоряем хозяйство у кулака, задевая и хозяйство середняка и бедняка, тогда мы в классовой борьбе только спутываем карты. Я знаю, как бывало, по довольно объективным письмам, письмам ребячьим, которые иногда мимоходом, среди ребячьей болтовни, дают крайне живую фотографию того, как дело происходит на самом деле. Мальчонка не дает оценки, а только дает фотографию... Мальчонка описывает: у кого денег нет, у тех берут «теленков» и «козленков», и описывает сцену, как козу поставили в сельсовете на стол, все стоят и хохочут, а крестьянин-бедняк, хозяин козы, плачет, и крестьянка плачет. Это как будто не очень-то значит бить по кулаку... Революционная законность не вошла еще в плоть и кровь, и вот сейчас, когда мы лозунг даем о нажиме, то должны учитывать, что перегиб будет неизбежным. Как конь, услышав трубу, начинает вытанцовывать известным шагом, так и призыв нажать оживляет старые приемы... Но с каждым годом вдове Ленина становилось все более очевидным, что надо молчать. «Несколько раз видалась с Надеждой Константиновной, — вспоминала Александра Коллонтай. — Вспоминали Инессу Арманд, работу по женотделу. Сейчас женотделы выполняют другие задачи: не сосредотачиваются на “женских делах”, а втягивают женщин в общую работу. Но женские запросы в тени...

409

Ленин. Соблазнение России Надежда Константиновна рассказывала мне о своем детстве и о том, что Владимир Ильич любил, чтобы дочери Инессы часто заходили. Придут, а он спрашивает: — Это вы начерно или начисто пришли? Начерно — значит, ненадолго. На ее полке стоят портреты Инессы и Владимира Ильича рядом: — Это был верный друг — нам и партии. Оппозиции не касались. Обе — избегали». Надежда Константиновна испугалась. Она не могла позволить себе открыто противостоять Сталину. Она принуждена была молчать, сидеть в президиуме и все одобрять. Ее с Лениным близких друзей — Льва Каменева и Григория Зиновьева — со временем расстреляли.

23 августа 1935 года Крупская отправила Сталину письмо: «Иосиф Виссарионович! Я как-то просила Вас поговорить со мной по ряду текущих вопросов культурного фронта. Вы сказали “дня через четыре созвонимся”. Но нахлынули на Вас всякие дела, так и не вышло разговора...». Сталин не принял вдову Ленина. Переслал письмо Ежову: «Прочтите приложенное письмо т. Крупской и двиньте вперед затронутые в нем вопросы... Посылаю именно Вам это письмо потому, что у Вас обычно слово не расходится с делом, и есть надежда, что мою просьбу выполните, вызовете т. Крупскую, побеседуете с ней и пр.». На октябрьском (1937 года) пленуме ЦК решили принять закон об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей.

7 марта 1938 года Крупская обратилась с личным письмом к Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович, по обыкновению, пишу Вам о волнующем меня вопросе. Мы вводим обязательное обучение русскому языку во всем СССР. Это хорошо. Это поможет углублению дружбы народов. Но меня очень беспокоит, как мы это обучение будем проводить. Мне сдается иногда, что начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм.

410

Закат и смерть Например, я считаю вредным введение преподавания письма и чтения на первом году обучения не только на материнском, но и на русском языке, считаю вредным введение единого букваря для всех народностей, букваря, переведенного с русского... Среди ребят появилось ругательное слово «жид», малышка говорит: «Дедушка, я не хочу быть латышкой». Правда, пока это отдельные случаи, но все же нужна известная осторожность». Тональность превращается в просительную. Даже воспоминания о муже она вынуждена согласовывать с вождем. Она только позволяет себе по старой памяти обращаться к нему по имени и отчеству.

15 октября 1938 Крупская вновь пишет Сталину: «Иосиф Виссарионович, Я хочу уточнить вопросы, по которым мне необходимо поговорить с Вами. О своей работе над высказываниями Ленина по вопросам культуры и просвещения. Я работала над таким сборником все лето. Хотелось создать сборник, где бы эти высказывания давались в тесной связи со всей работой партии по указанным Вами периодам, взять все, что говорил Ильич за каждый период по этим вопросам... О казанском и самарском периоде учебы и деятельности Ильича. Тут очень много интересных моментов... Очень хотелось бы, чтобы со мной поговорили». Вместо серьезных бесед — решение Политбюро: «Предложить т. Крупской, согласно заключению врачей, ограничить время работы не более 4 часов в сутки при работе 4 дня в шестидневку; летом отпуск 3 месяца и диетпитание». «Внешне, — вспоминал Троцкий, — ей оказывались знаки уважения, вернее полупочета. Но внутри аппарата ее систематически компрометировали, чернили, унижали, а в рядах комсомола о ней распространялись самые нелепые и грубые сплетни. Что оставалось делать несчастной, раздавленной женщине? Абсолютно изолированная, с тяжелым камнем на сердце, неуверенная, в тисках болезни, она доживала тяжелую жизнь».

Новый человек

Сталин, который не был в эмиграции в отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева и других, оказался своим для партийной массы, которая поспешила присоединиться к правящей партии, не зная ни ее истории, ни существа споров внутри руководства. Генсек использовал то, что многие оппозиционеры в царские времена эмигрировали. Пока был жив Ленин, это считалось заслугой: «уехал из страны, спасаясь от полиции». После смерти Ленина Сталин стал говорить, что эти люди «на самом деле партии не знали, от партии стояли далеко и очень напоминали людей, которых следовало бы назвать чужестранцами в партии». Старые большевики почувствовали себя неуютно. Сохранилось любопытнейшее письмо Владимира Ильича, адресованное Григорию Шкловскому, члену партии с 1898 года. Они вместе были в эмиграции, сблизились, Ленин Григорию Львовичу доверял. После революции его отправили работать в Германию. Шкловскому в июне 1921 года Ленин жаловался на то, что новое поколение партийцев не очень к нему прислушивается: «Тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и др. Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне... Это мне крайне больно. Но это факт... “Новые” пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство. “А мы не хотим!!!“ Ничего не остается: сначала, боем, завоевать новую молодежь на свою сторону». Если уж сам Ленин сетовал на то, что к нему не прислушиваются, то каково пришлось другим старым революционерам! Новые члены

412

Новый человек партии были недовольны Лениным, им не нравилась его кадровая политика. Владимир Ильич на всех крупных должностях держал тех, кого он хорошо знал. Старая гвардия в 1922 году составляла всего два процента численности партии, но занимала почти все руководящие посты. Молодые аппаратчики толкались в предбаннике, а хотели сесть за стол и принять участие в дележе власти. Ленин нарушил два основных правила: аппарат должен смертельно бояться хозяина, но и что-то получать от него. В результате партийная молодежь досталась Сталину, который дал им то, в чем отказывал Ленин. Сталин возмущенно говорил, что «старики» мешают новым кадрам продвигаться, и ловко натравливал новых членов партии на своих политических соперников, на оппозицию, которая была представлена старыми партийцами с еще подпольным стажем. Сталин расширил состав ЦК за счет своих сторонников с мест и превратился в хозяина партии. Это был один из главных его лозунгов — обновление руководства партии за счет партийного молодняка. Высшие должности он отдавал людям, которые своим восхождением были обязаны не собственным заслугам, а воле Сталина. Они его за это боготворили. Молодые партийные секретари помогли Сталину в борьбе против оппозиционной части партии. К середине 1924 года, к первому послеленинскому, ХIII съезду, оппозиция была скомпрометирована и подавлена. «Каким образом? Не ответив на этот вопрос, трудно понять и объяснить один очень важный момент: почему, несмотря на настойчивое предложение Ленина в “Письме съезду” заменить Сталина на посту генсека, он сохранил должность», — пишет историк Валентина Петровна Вилкова. По официальной статистике, Троцкого поддержали 40–50 тысяч коммунистов. В реальности, считает Валентина Вилкова, значительно больше. Целые партийные организации — Московская, Пензенская, Одесская, Киевская, Самарская, Челябинская — приняли резолюции в пользу оппозиции. В первую очередь на стороне Троцкого оказалась учащаяся молодежь, студенты, преподаватели, ученые, то есть образованная и ин-

413

Ленин. Соблазнение России теллигентная часть партии. Она жаждала полнокровной политической жизни, борьбы различных мнений, Троцкий импонировал своей критикой партийной бюрократии. В ответ Сталин принял решение провести «орабочивание» партии — принять в РКП(б) за год не менее 100 тысяч рабочих «от станка». А «непролетарские элементы» не принимать вовсе! К ХIII съезду партбилеты получили почти 200 тысяч рабочих. «Впервые партия к своему очередному съезду более чем на половину состояла из кандидатов, — пишет Вилкова. — По предложению Сталина апрельский пленум ЦК предоставил всем кандидатам право решающего голоса при выборах делегатов на съезд. Это было грубейшее нарушение устава партии, однако оно давало сталинской группе возможность целенаправленно формировать такой делегатский состав съезда, которым легче было манипулировать...». Партия изменилась до неузнаваемости. Люди получали партбилеты просто потому, что это давало шанс в жизни. На пленуме Центральной контрольной комиссии в 1926 году Емельян Ярославский докладывал: в деревенских ячейках 23,4% партийцев не имели никакого представления о партии; 27,7% имели «смутное» представление... «В результате массовых наборов 1924–1927 годов партия заполнилась в основном маргинальными элементами», подчеркивает историк Оксана Степановна Березкина. Это порождало «внутренний дискомфорт, неуверенность в себе, поиски твердой опоры, стремление к защищенности». Безработица, тяжелое материальное положение, «приниженность и забитость» рождали страх и «слепое подчинение начальству». Молодые члены партии стремительно продвигались по карьерной лестнице. Принцип «кто был ничем, тот станет всем» реализовывался на практике. Выходцы из низов становились большими начальниками. «Партия для таких людей, — считает Оксана Березкина, — была своего рода религиозным орденом, требующим беззаветного служения и полного подчинения. В обмен партия давала ощущение твердой опоры, цели и смысла жизни... Аппарат делал безошибочную ставку

414

Новый человек на рабочих (в большинстве своем вчерашних крестьян), которые, по образному выражению Угланова, как пролетарский таран шли в одном направлении — за ЦК». «Во время Гражданской войны многие большевики использовали конфискацию имущества буржуазии для самообогащения, — отмечает доктор исторических наук Владимир Бровкин. — С переходом к нэпу пришло время пожинать плоды победы.... В частной жизни большевики перестали притворяться, что они аскетические рыцари революции. Наоборот, по их мнению, своим вкладом в революцию они заслужили свои привилегии. В самом начале двадцатых, когда десятки тысяч крестьян умирали от голода, большевики не стеснялись пользоваться всеми благами жизни». В октябре 1923 года ЦК РКП(б) разослал губкомам письмо «О борьбе с чрезмерной роскошью и преступным использованием служебного положения». Это был выговор партийным комитетам за то, что они «содержат целые парки автомобилей и упряжек без всякой служебной надобности... очень часто специальные вагоны отправлялись на южные курорты с единственной целью доставить одного пассажира на курорт». Центральная контрольная комиссия отмечала: «Некоторые ответственные работники имеют автомобили в своем распоряжении или в своей собственности, а также конюшни, наполненные выездными лошадьми, и множество колясок». Госбезопасность в том же 1923 году информировала ЦК о поведении начальников в Донбассе: «Они устраиваются очень комфортабельно, они погрязли в пьянстве. Они грубят рабочим. В Юзовке высокопоставленные партийные работники катаются на автомобилях в нетрезвом виде». В справке информотдела ЦК говорилось: «Руководящая группа работников (не только узкий круг верхушки) в течение двух, а местами и трех лет систематически занималась пьянством, кутежами, дискредитированием на этой почве партии, картежной игрой, растратой государственных денег, вербовкой в специальных целях сотрудниц учреждений (Иркутск, Славгород, Херсон, Вельск)... Для всех этих организаций является характерной атмосфе-

415

Ленин. Соблазнение России ра замалчивания, безнаказанности и круговой поруки со стороны ответработников». Один из большевиков, ушедших потом в оппозицию, вспоминал, как Иваново-Вознесенский губком партии направил его на неделю в Родники — крупный центр текстильной промышленности: «За продуктами, в том числе и хлебом, выстраивались огромные очереди, ни жиров, ни сахара в магазинах вообще не было. А члены райкома партии получали все необходимые продукты в закрытом распределителе и считали такое положение вполне нормальным. Моральный уровень партийных чиновников был чрезвычайно низким: водка и самогон даже в рабочее время, вечерами игра в карты и кутежи. Молодая заведующая женским отделом райкома партии пригласила меня на собрание работниц-текстильщиц. Там она с энтузиазмом говорила, что советская власть дала женщине полную свободу. Но для нее самой “свобода” обернулась печальной стороной — она заболела венерической болезнью. После собрания, в частной беседе со мной, она с непривычной для меня откровенностью возмущалась: “Какая же райкомовская сволочь наградила меня?”» В глазах народа большевистские начальники ничем не отличались от царских. Те же привилегии, то же барское отношение к людям. От желающих вступить в партию не было отбоя. Партбилет гарантировал то, что оставалось недоступным для остальных. Вот стихи из тогдашнего сатирического журнала: Партбилетик, партбилет, Оставайся с нами. Ты добудешь нам конфет, Чая с сухарями. Словно раки на мели Без тебя мы будем. Без билета мы нули, А с билетом люди. Партийные работники заняли совершенно особое положение в обществе. Даже чекистам объяснили, что они не смеют интересоваться делами партийного аппарата.

416

Новый человек В декабре 1921 заместитель председателя ВЧК Иосиф Уншлихт, начальник Секретно-оперативного управления Вячеслав Менжинский и начальник Административно-организационного управления Станислав Реденс подписали директиву, адресованную местным ЧК: «Напоминаем, что всякая слежка за ответственными губернскими, областными и центральными партработниками строго воспрещается. Виновные в нарушении этого приказа будут строго караться». Личные прегрешения прощались. Недопустимо было только выступать против линии партии. Сталинский аппарат бесконечно тасовал кадры. Ответственный работник оставался на одной и той же должности не больше года. Как выразился один из старых большевиков: в ЦК работают «прямо-таки маньяки перебрасывания». Это был надежный метод борьбы с оппозицией. Делегаты XIV съезда в кулуарах оправдывали свое голосование против оппозиции страхом «попасть в Мурманск или Туркестан». Поддержка линии Сталина была необходимым условием продвижения по службе. На местах образовали так называемые проверочные комиссии («провкомиссии») из «наиболее авторитетных» рабочих. Они безжалостно и фанатично исполняли указание Центральной контрольной комиссии — очистить партию. «На поверхность общественной жизни, — отмечает Вилкова, — выплеснулись худшие черты тогдашнего, далеко “не чистенького”, рабочего класса. Стали культивироваться доносительство, подсиживание. Судя по документам, можно предположить, что проверочные комиссии получили негласное указание исключать из партии интеллигенцию, и прежде всего — еврейскую...». Член ЦК Христиан Георгиевич Раковский, сторонник Троцкого, писал: «в низах против оппозиции пускались, главным образом, аргументы неудержимой демагогии... не стеснялись выезжать и на антисемитизме, и на ксенофобии, и на ненависти к интеллигенции и т. д.». Под лозунгом борьбы с оппозицией из партии вымывался образованный слой. В результате у власти оказывались некомпетентные и необразованные люди. Троцкий выступал на ХIII съезде c cерьезным

417

Ленин. Соблазнение России докладом. Секретарь Нижегородского губернского комитета партии Николай Александрович Угланов с трибуны возмущался: — Те длинные схемы, которые он нам рисует о плановом хозяйстве, они полуграмотным слоям рабочих, управляющих нашей страной, чрезвычайно трудны. Мы их не понимаем, как чрезвычайно было трудно понять и сегодняшнюю речь товарища Троцкого. Сомнения не воспринимались. Новые партийные работники тянулись к Сталину, который ни в чем не сомневался и отличался умением давать на все вопросы простые и ясные ответы. Насаждалась бездумная дисциплина: подчиняйся и не задавай лишних вопросов. «Иерархия отношений при старом режиме была воспроизведена почти без всяких изменений, — пишет Владимир Бровкин. — Окрик “Ты понимаешь, с кем разговариваешь?” звучал в Советской России столь же привычно, как при старом режиме. Партия Ленина была партией тех, кто хотел командовать другими. Они вели себя так, как, в их представлении, должно было себя вести начальство: окружить себя роскошью, отдавать приказы подчиненным, устраивать приемы и вечеринки и, конечно, принимать подношения... Это была партия карьеристов и ищущих власти бюрократов. Рядовые члены ее не знали и не понимали марксизма и не особенно им интересовались... Трудно вообще назвать эту организацию политической партией. Она превратилась в мобилизационное агентство, производящее кадры для государственной машины. Выдвиженцев не учили рассуждать или мыслить самостоятельно, наоборот, их учили, что партия за них все решит и обдумает... Перед ними открывалась возможность карьеры, власти и материального благополучия, а все, что от них требовалось, — это повиноваться и не мыслить самостоятельно. Это были счастливчики, перед которыми открылись радужные перспективы карьеры и социального роста. Им партия дала все: карьеру, образование, работу и власть. Это была основа нового правящего класса, вышедшего из масс, но не разделявшего заботы и тревоги простонародья... Это было поколение духовно обобранных людей. Они получили миф вместо истории, примитивные формулировки агитпропа вместо

418

Новый человек изучения марксизма, совершенно искаженное и примитивное представление о жизни на капиталистическом Западе. Первое поколение российской элиты после Петра I, призванное управлять страной, которое было оторвано от западной цивилизации. Выдвиженцев научили, как работает мотор и как выколачивать план, но не как принимать решения и думать самостоятельно...». Давид Рязанов, директор Института Маркса и Энгельса, говорил на партийном форуме: — Все товарищи, которым приходится выступать с критикой (я, боже сохрани, далек от оппозиции), критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК — совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент — все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается. Едкого и умного академика Рязанова Сталин сначала отправит в ссылку, а потом расстреляет... А вот настроения студенческой молодежи беспокоили сталинскую группу. Иосифу Виссарионовичу страшно не нравилось, что письма и обращения Троцкого становятся известны членам партии. На пленуме ЦК в январе 1924 года генеральный секретарь говорил: — Документы распространяются во всех областях нашей большой страны. Молодые члены партии, они ищут правды, они говорят на собраниях: «А мы знаем, как у вас на Политбюро, в ЦК и ЦКК вопросы разрешаются, вы распяли на кресте товарища Троцкого...» Я вынужден был сказать, что это не так, дорогие товарищи, что это борьба за фракцию... Генсеку вторил Анастас Микоян: — Учащаяся молодежь пошла за оппозицией, пошла потому, что оппозиция пошла в массу со всеми запрещенными документами... Проявились попытки привить в нашей партии принципы формальной демократии, формального равенства и прочее... Применение демократии даже с ограничениями чревато величайшими опасностями... Николай Угланов, приехав в Москву, побывал в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова. Рассказал на пленуме ЦК, что его неприятно поразила студенческая свобода:

419

Ленин. Соблазнение России — Студенты старшего курса приглашают лектора по экономическим вопросам, никого не уведомляя. Демократия демократией, а организационные формы организационными формами. Тут нужно бить по зубам. Нам нужно конкретным образом изменить отношение и к комсомольцам. Нам нужно перестать таскать их на рабочие собрания. Безобразие, разврат форменный, когда на Московской партийной конференции сидят рядом с делегатами свердловцы, которые не имеют права присутствовать на этих собраниях. Это безобразие. Не лезь, куда тебя не приглашают. Сталин отметил готовность Угланова дать в зубы, сделал его секретарем ЦК и руководителем московской партийной организации. Потом, впрочем, расстрелял... Хуже всего пришлось академическим институтам и высшим учебным заведениям, откуда выкинули лучших студентов и наиболее квалифицированных преподавателей. Это чистка самым бедственным образом отразится на состоянии отечественной науки. 10 мая 1924 года нарком просвещения Анатолий Луначарский жаловался наркому внешней торговли Леониду Красину: «Не буду говорить о том, что мой наркомат приведен тоже в состояние заметной дезорганизации устранением из партии нескольких ответственнейших наших работников, подчеркну только общее значение всего этого явления. Я, конечно, относился с величайшим сочувствием к идее Ленинского призыва. Я считаю чрезвычайно важным достичь благоприятного процентного соотношения пролетариев и непролетариев в нашей партии, но я никак не думал, что это будет достигаться одновременным разгромом интеллигентской части партии. Я глубоко убежден, что Владимир Ильич ни в коем случае не допустил бы такого подхода к делу, будь он жив... На днях Надежда Константиновна подняла вопрос о том, что, повидимому, начинается систематическое требование удалять очень близких нам товарищей-специалистов в целях замены их коммунистами... И Вы, и я одинаково уверены, что без интеллигенции вообще новое государственное строительство пойти не может и что средний уровень нашей партии в смысле культуры и в смысле знания отдель-

420

Новый человек ных высококвалифицированных специальностей достаточно-таки низок... Вообще же атмосфера, создавшаяся за последнее время в партии, чрезвычайно тягостная... Я должен сказать, что большего распада я от нашей великой партии никак не ожидал. Люди начинают бояться друг друга, боятся высказать какую-нибудь новую свежую мысль, судорожно цепляются за ортодоксию, судорожно стараются заявить о своей политической благонадежности, а часто подтвердить ее бешеными нападениями на соседей... Я не знаю, Леонид Борисович, что мы можем предпринять». Красин вскоре уйдет из жизни, Луначарского отстранят от большой политики. От интеллигентной части партии мало что останется после борьбы против оппозиции. Из партии стали исключать уже только за распространение письма Троцкого членам ЦК и ЦКК от 8 октября 1923 года и «Заявления 46-ти в Политбюро ЦК РКП(б)» от 15 октября 1923 года, за разговоры об «изоляции Троцкого от партийной деятельности», подрывающие «авторитет партии». Сталинские соратники, пишет Оксана Березкина, «успешно переводили политические дискуссии в плоскость личной “склоки”, состояние, близкое и понятное каждому рядовому партработнику. Меньшинство же, идеализировавшее партию, обрекало себя на поражение, стараясь удержаться в рамках рациональной дискуссии по принципиальным вопросам». Сегодня историки все чаще задаются вопросом: почему результатом революций становится еще большее укрепление государственного аппарата, против чего, собственно, и затевалась революция? Выходит, что революция разрушает только фасад, а сама система мало меняется, архаика берет верх над модернизацией. Гражданская война была тотальной, потому что вне войны не остался ни один район, ни один город. Она втянула в мясорубку все население страны и привела к огромным потерям и разрушению экономики. Гражданская война закончилась разрухой и развалом промышленности, финансов и аграрного сектора. Считается, что непосредственно в боях погибли 500–600 тысяч человек, но миллионы умерли от голода, болезней, разбоя и репрессий. Еще два миллиона эмигрировали. Те,

421

Ленин. Соблазнение России кто остался, вышли из войны озлобленными и ожесточенными. Можно подсчитать, сколько взорвали и сожгли заводов — Разрушение морали и нравственности не поддается оценке. Одержав победу в Гражданской войне, новые хозяева страны во­ шли во вкус. Человек с ружьем стал главным и наиболее убедительным «инструментом» в острой политической борьбе, которая, не прекращаясь, шла в правящей верхушке. Даже не было нужды приказывать убивать. От добровольцев отбоя не было. Тоталитарное государство не только уничтожало, но и развращало. Академик Иван Павлов писал Вячеславу Молотову, тогда второму человеку в Кремле: «Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия... Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны, тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства...». Партийно-врачебная комиссия Алтайского губкома, проверив состояние здоровья руководящего актива, диагностировала1: больных неврастенией и иными нервными заболеваниями — 76,4 %, туберкулезом и катаром верхних дыхательных путей — 63,7 %, ревматизмом — 49,8 %, малокровием — 42,5 %, сердечными заболеваниями — 29,3 %. Туберкулез, ревматизм, малокровие — неизбежное следствие военных лет, голода и отсутствия медицинской помощи. Но почему так много больных неврастенией среди партийных работников? Вот объяснение. Участник Гражданской войны, обращаясь с просьбой о приеме в Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова, перечислял свои заслуги: «Я безусым 18-летним мальчишкой с беззаветной преданностью добровольно бросился защищать завоевания революции, меня никто 1

См. журнал «Отечественная история», № 6, 1998.

422

Новый человек не гнал... Нужно было во имя партии и революции производить массовые расстрелы — расстреливал. Нужно было сжигать целые деревни на Украине и в Тамбовской губернии — сжигал. Нужно было вести в бой разутых и раздетых красноармейцев — вел, когда уговорами, а когда и под дулом нагана». В страхе или за деньги, квартиру, а то и просто в надежде на благосклонность начальства доносили на родных, соседей и сослуживцев. Немалому числу людей служба в ГУЛАГе и на Лубянке создавала привилегированный образ жизни. В этой системе служил примерно миллион человек, вместе с семьями это несколько миллионов. А если еще учесть партийный и государственный аппарат и их семьи? «Победил новый антропологический тип, — писал философ Николай Бердяев. — Появился молодой человек во френче, гладко выбритый, военного типа, очень энергичный, дельный, одержимый волей к власти и проталкивающийся в первые ряды жизни. Это он стремительно мчится в автомобиле, сокрушая все и вся на пути своем, он заседает на ответственных советских местах, он расстреливает и он наживается... В России, в русском народе что-то до неузнаваемости изменилось, изменилось выражение русского лица. Таких лиц прежде не было в России...». Нечто подобное отметил философ Лев Шестов в изданной в эмиграции книге «Что такое русский большевизм?»: «Непросвещенные, бездарные и тупые люди облепили тучами большевистское правительство, превращают в карикатуру даже то, что есть у большевиков лучшего и достойного... Большевики недо­ умевают и огорчаются, как это случилось, что все хамское, бесстыдное и пошлое, что было в России, пошло с ними и почему у них так мало стоящих людей...».

Забытый вождь

Владимир Ильич Ленин превратился в диковинку, московскую достопримечательность. Люди приезжают в столицу, идут в ГУМ, на Красную площадь, заходят и в Мавзолей. Где еще в мире бесплатно увидишь такую мумию? После смерти Ленин превратился в политический символ, товарный знак, которым ловко пользовались его наследники по партии, большинство которых Ленина не читали и не понимали. Книги о Сталине выходят одна за другой, а о Ленине — в основном переводы. Сталин — не только знамя сегодняшних державников и государственников, но и политик, чье наследие по-прежнему определяет нашу жизнь. А что осталось от Ленина? Может быть, его опыт свидетельствует о том, что решение проблем России — не в создании системы жесткой и жестокой власти, даже если власть принадлежит просвещенному и разумному человеку? Это путь ведет к тому, что развитие России идет даже не по спирали, а по кругу. Заложенная Лениным система рухнула так же легко, как царский режим в семнадцатом году. И мы опять не смогли распорядиться свалившейся нам на голову свободой... Да, Владимир Ильич был фанатиком власти. Ради власти был готов на все — отдать пол-России. Он оседлал идею строительства коммунизма, счастливого общества. Хотите быть счастливыми? Значит, надо идти на жертвы. Вот миллионы в Гражданскую и погибли. Ленин ввел заложничество: детей брали от родителей в заложники, нормальный ум может такое придумать? И все-таки Ленин оставался человеком XIX века. Он с легкостью рассуждал о необходимости расстреливать тех, кого считал врагами советской власти, но споры и политические разногласия не считал по-

424

Забытый вождь водом для вражды и репрессий. Ленин легко менял гнев на милость, если недавний оппонент превращался в политического союзника. Люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками, помощниками и личными друзьями. Он все-таки был человеком не столь жестокого XX века. Не уничтожал тех, с кем разошелся во взглядах. И соратники его не боялись. Об этом на июльском 1928 года пленуме ЦК партии напомнил председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин: — Тот, кто из вас часто имел дело с Владимиром Ильичом и куданибудь уезжал, где дело нужно было делать, где были плохие обстоятельства, люди что-нибудь плохо сделали, — тот знает, как Ленин, например, говорил: поезжайте и расстреляйте там, расстреляйте их. Так и говорил: расстреляйте! Если бы вы его не знали, так у вас была бы уверенность, что действительно нужно было расстрелять этих людей. Буквально можно было понять именно так. Но если бы человек поехал и в точности исполнил поручение... У сидевшего рядом Анастаса Ивановича Микояна, наркома внутренней и внешней торговли, вырвалось: — Его бы тоже могли расстрелять. Калинин закончил более мягко: — Это было бы абсолютное извращение поручения Владимира Ильича... «Плохой» Сталин и «хороший» Ленин — устаревшая схема. Ленин заложил основы системы, которая при Сталине превратилась в кровавую диктатуру. Ленин писал председателю Петроградского Совета Григорию Зиновьеву после убийства комиссара по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда Володарского: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает». Ленин приказывал и брать заложников. Эту идею охотно принимали на вооружение. В личной жизни Ленин — скорее ханжа. В политике — абсолютно аморален. Считал, что вправе нарушать любые нормы морали и нравственности ради великой цели. И в этом его преступление перед Россией. Он, верно, полагал, что сам-то судит по справедливости.

425

Ленин. Соблазнение России Но не мог не понимать, что отменил правосудие на территории всей страны и наделил своих соратников и последователей беззаконным правом казнить и мучить. Ленин создал систему, подавляющую свободу человека. Но вот что важно: чем дальше, тем меньше система ему нравилась! И все же сам Владимир Ильич не был ни коварен, ни жесток. Ему уничтожение людей вовсе не доставляло удовольствия. Владимир Ильич с отвращением наблюдал за созданием советской бюрократии и советской аристократии. Проживи Ленин дольше или исполни он свое указание убрать Сталина с поста генсека, судьба России могла сложиться иначе. А может, и нет. Чтобы попытаться это понять, нужно изучать историю! Все любят говорить, что история не знает сослагательного наклонения. Не согласен. Эта диктатура изъявительного наклонения не позволяет нам разобраться в собственной истории, понять, что страна могла пойти иным путем. Мы по-прежнему не знаем своей истории, а многие и не хотят ее знать, потому что открываются довольно неприятные вещи. Страна еще в тридцатые годы поделилась на тех, кто сидел, и на тех, кто сажал. Через тюрьмы и лагеря прошли миллионы политических заключенных. Но и миллионы участвовали в репрессиях! На несколько заключенных — конвоир, на несколько десятков — уже подразделение охраны, а еще надзиратели, лагерное начальство, оперативно-чекистская часть, центральный аппарат главного управления лагерей, ГУЛАГа. А если еще учесть огромный партийный и государственный аппарат и их семьи, которые тоже жили неплохо, пока другие сидели? Что же удивляться, если многие кричат: хватит! Уже надоело об этом рассказывать! Так ведь по существу еще ничего и не знаем! Неужели не интересна история родины? Силовые ведомства успешно сопротивляются рассекречиванию документов. Под руководством академика Яковлева изданы стенограммы пленумов ЦК, которые проходили в 1928–1929 годах. Фантастическое чтение. Вдруг в тексте многоточие и пометка: «Не рас-

426

Забытый вождь секречено». Какие же могут быть секреты в материалах пленума восьмидесятилетней давности? А потом руководители нашего государства удивляются, что дети плохо знают историю собственной страны! Документы и труды современных ученых, изучающих советский период истории, читаются очень узким кругом людей. Учебники, популярная литература, в значительной степени и средства массовой информации заполнены историческим мифами. Мифы живут долго, но от этого они не становятся правдивее. «Если бы большевики не взяли власть в октябре–ноябре, — писал Лев Давидович Троцкий, — они, по всей видимости, не взяли бы ее совсем». Если бы в ту пору в Петрограде не было бы ни Ленина, ни Троцкого, Октябрьской революции не было бы вовсе. История России пошла бы иным путем. После окончания Гражданской войны и принятия новой экономической политики страна находилась на распутье. Путь к тоталитарному правлению вовсе не был предопределен. В Советской России и при большевиках мог сложиться жесткий, даже авторитарный режим, но без репрессий, раскулачивания и уничтожения крестьянства, и даже с некоторыми демократическими институтами. И, как многие другие европейские государства, которые в двадцатые годы ХХ столетия прошли через авторитарное правление, Россия постепенно двигалась бы к полноценному многопартийному демократическому устройству. Пока еще в начале двадцатых годов была возможна какая-то дискуссия, наиболее образованное, думающее меньшинство партии большевиков пыталось предложить более мягкую модель развития. Если бы исполнилась воля Ленина, убрали бы Сталина с поста генерального секретаря, главой партии и государства оказался бы вовсе не Троцкий, а какой-то другой человек. Скажем, вполне разумный Алексей Иванович Рыков. Совсем не сложно предположить, как сложилась бы история нашей страны. Не было бы массовых расстрелов, лагерей, голода, близорукой внешней политики. Гитлер или не решился бы напасть на Советский Союз, или Красная Армия, в которой не уничтожались бы годами командные кадры, не пустила вермахт дальше Днепра...

427

Ленин. Соблазнение России Но к власти пришел Иосиф Виссарионович Сталин, создавший в стране тоталитарную систему, что обошлось России в миллионы жертв. Писатель Михаил Пришвин записал в дневнике 4 июля 1930 года: «Можно думать, что личная диктатура должна завершить революцию неизбежно, потому что из множества партий у нас после падения царизма в конце концов взяла верх одна и уничтожила все другие — так точно и внутри партии происходит отбор личностей, исключающий одного, другого до тех пор, пока не останется личность одна. Теперь это Сталин, человек действительно стальной... Вот человек, в котором нет даже и горчичного зерна литературногуманного влияния: дикий человек Кавказа во всей своей наготе. Мистика погубила царя Николая II, словесность погубила Керенского, литературность — Троцкого. Этот — гол, прям, честен, вообще прост, как полицейский пристав из грузин царского времени...». Но Сталин и его роль в истории России — это уже другая история, которая тоже обязательно должна быть рассказана.

Леонид Млечин

Ленин. Соблазнение России Заведующая редакцией Руководитель проекта Ведущий редактор Художественный редактор Литературный редактор Корректоры Верстка

М. Трофимова Т. Пелипенко Е. Власова А. Татарко Б. Файзуллин О. Андросик, Н. Викторова Л. Родионова

ООО «Мир книг», 198206, Санкт-Петербург, Петергофское шоссе, 73, лит. А29. Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК 005-93, том 2; 95 3005 — литература учебная. Подписано в печать 06.07.11. Формат 60х90/16. Усл. п. л. 27,000. Тираж 3500. Заказ Отпечатано по технологии CtP в ИПК ООО «Ленинградское издательство».

194044, Санкт-Петербург, ул. Менделеевская, 9.

ВАМ НРАВЯТСЯ НАШИ КНИГИ? ЗАРАБАТЫВАЙТЕ ВМЕСТЕ С НАМИ! У Вас есть свой сайт? Вы ведете блог? Регулярно общаетесь на форумах? Интересуетесь литературой, любите рекомендовать хорошие книги и хотели бы стать нашим партнером? ЭТО ВПОЛНЕ РЕАЛЬНО!

СТАНЬТЕ УЧАСТНИКОМ ПАРТНЕРСКОЙ ПРОГРАММЫ ИЗДАТЕЛЬСТВА «ПИТЕР»! Зарегистрируйтесь на нашем сайте в качестве партнера по адресу www.piter.com/ePartners Получите свой персональный уникальный номер партнера Выбирайте книги на сайте www.piter.com, размещайте информацию о них на своем сайте, в блоге или на форуме и добавляйте в текст ссылки на эти книги (на сайт www.piter.com) ВНИМАНИЕ! В каждую ссылку необходимо добавить свой персональный уникальный номер партнера. С этого момента получайте 10% от стоимости каждой покупки, которую совершит клиент, придя в интернет-магазин «Питер» по ссылке c Вашим партнерским номером. А если покупатель приобрел не только эту книгу, но и другие издания, Вы получаете дополнительно по 5% от стоимости каждой книги. Деньги с виртуального счета Вы можете потратить на покупку книг в интернетмагазине издательства «Питер», а также, если сумма будет больше 500 рублей, перевести их на кошелек в системе Яндекс.Деньги или Web.Money. Пример партнерской ссылки: http://www.piter.com/book.phtml?978538800282 – обычная ссылка http://www.piter.com/book.phtml?978538800282&refer=0000 – партнерская ссылка, где 0000 – это ваш уникальный партнерский номер Подробно о Партнерской программе ИД «Питер» читайте на сайте WWW.PITER.COM

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА «ПИТЕР» предлагают эксклюзивный ассортимент компьютерной, медицинской, психологической, экономической и популярной литературы РОССИЯ Санкт Петербург м. «Выборгская», Б. Сампсониевский пр., д. 29а тел./факс: (812) 703 73 73, 703 73 72; e mail: sales@piter.com Москва м. «Электрозаводская», Семеновская наб., д. 2/1, корп. 1, 6 й этаж тел./факс: (495) 234 38-15, 974 34-50; e-mail: sales@msk.piter.com Воронеж Екатеринбург

Ленинский пр., д. 169; тел./факс: (4732) 39 61 70 e mail: piterctr@сomch.ru ул. Бебеля, д. 11а; тел./факс: (343) 378 98 41, 378 98 42 е mail: office@ekat.piter.com

Нижний Новгород ул. Совхозная, д. 13; тел.: (8312) 41 27 31 e mail: office@nnov.piter.com Новосибирск ул. Станционная, д. 36; тел.: (383) 363-01-14 факс: (383) 350 19 79; e mail: sib@nsk.piter.com Ростов на Дону Самара

ул. Ульяновская, д. 26; тел.: (863) 269 91 22, 269 91 30 е mail: piter ug@rostov.piter.com

ул. Молодогвардейская, д. 33а; офис 223; тел.: (846) 277 89 79 e-mail: pitvolga@samtel.ru

УКРАИНА Харьков ул. Суздальские ряды, д. 12, офис 10; тел.: (1038057) 751-10-02 758-41-45; факс: (1038057) 712-27-05; е-mail: piter@kharkov.piter.com Киев

Минск

Московский пр., д. 6, корп. 1, офис 33; тел.: (1038044) 490 35 69 факс: (1038044) 490 35 68; е mail: office@kiev.piter.com

БЕЛАРУСЬ ул. Притыцкого, д. 34, офис 2; тел./факс: (1037517) 201-48-79, 201-48-81 е mail: gv@minsk.piter.com

Ищем зарубежных партнеров или посредников, имеющих выход на зарубежный рынок. Телефон для связи: (812) 703 73 73. E mail: fuganov@piter.com Издательский дом «Питер» приглашает к сотрудничеству авторов. Обращайтесь по телефонам: Санкт Петербург — (812) 703 73 72, Москва — (495) 974 34 50 Заказ книг для вузов и библиотек по тел.: (812) 703 73 73. Специальное предложение — е mail: kozin@piter.com Заказ книг по почте: на сайте www.piter.com; по тел.: (812) 703-73-74 по ICQ 413763617

УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА! КНИГИ ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА «ПИТЕР» ВЫ МОЖЕТЕ ПРИОБРЕСТИ ОПТОМ И В РОЗНИЦУ У НАШИХ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПАРТНЕРОВ.

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

СИБИРЬ

Владивосток «Приморский торговый дом книги» тел./факс: (4232) 23 82 12 e mail: bookbase@mail.primorye.ru

Иркутск, «ПродаЛитЪ» тел.: (3952) 20 09 17, 24 17 77 e mail: prodalit@irk.ru http://www.prodalit.irk.ru

Хабаровск, «Деловая книга», ул. Путевая, д. 1а тел.: (4212) 36 06 65, 33 95 31 e mail: dkniga@mail.kht.ru

Иркутск, «Светлана» тел./факс: (3952) 25 25 90 e mail: kkcbooks@bk.ru http://www.kkcbooks.ru

Хабаровск, «Книжный мир» тел.: (4212) 32 85 51, факс: (4212) 32 82 50 e mail: postmaster@worldbooks.kht.ru Хабаровск, «Мирс» тел.: (4212) 39 49 60 e mail: zakaz@booksmirs.ru

ЕВРОПЕЙСКИЕ РЕГИОНЫ РОССИИ Архангельск, «Дом книги», пл. Ленина, д. 3 тел.: (8182) 65 41 34, 65 38 79 e mail: marketing@avfkniga.ru Воронеж, «Амиталь», пл. Ленина, д. 4 тел.: (4732) 26 77 77 http://www.amital.ru Калининград, «Вестер», сеть магазинов «Книги и книжечки» тел./факс: (4012) 21 56 28, 65 65 68 e mail: nshibkova@vester.ru http://www.vester.ru Самара, «Чакона», ТЦ «Фрегат» Московское шоссе, д.15 тел.: (846) 331 22 33 e mail: chaconne@chaccone.ru Саратов, «Читающий Саратов», пр. Революции, д. 58 тел.: (4732) 51 28 93, 47 00 81 e mail: manager@kmsvrn.ru

СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ Ессентуки, «Россы», ул. Октябрьская, 424 тел./факс: (87934) 6 93 09 e mail: rossy@kmw.ru

Красноярск, «Книжный мир» пр. Мира, д. 86 тел./факс: (3912) 27 39 71 e mail: book world@public.krasnet.ru Новосибирск, «Топ книга» тел.: (383) 336 10 26 факс: (383) 336 10 27 e mail: office@top kniga.ru http://www.top kniga.ru

ТАТАРСТАН Казань, «Таис», сеть магазинов «Дом книги» тел.: (843) 272 34 55 e mail: tais@bancorp.ru

УРАЛ Екатеринбург, ООО «Дом книги» ул. Антона Валека, д. 12 тел./факс: (343) 358 18 98, 358 14 84 e mail: domknigi@k66.ru Екатеринбург, ТЦ «Люмна» ул. Студенческая, д. 1в тел./факс: (343) 228-10-70 e-mail: igm@lumna.ru http://www.lumna.ru Челябинск, ООО «ИнтерСервис ЛТД» ул. Артиллерийская, д. 124 тел.: (351) 247 74 03, 247 74 09, 247 74 16 e mail: zakup@intser.ru http://www.fkniga.ru, www.intser.ru