RusPioner #10 by Russian Pioner

№10 август–сентябрь 2009

orlova

Этот номер «РП», как и фильм про газету «Коммерсантъ», о котором рассказывает в своей колонке Андрей Васильев, документальный (хотя и художественный). На такую тему, как смысл жизни, нужно говорить просто и честно, то есть документально. Я не просил высказываться на эту тему всех колумнистов поголовно. В конце концов, у нас для темы номера существует вторая четверть журнала. Но высказались почти все. Видимо, накипело. Высказался Михаил Прохоров. «Будете смеяться, — сказал он, — но я написал». А мне было не до смеху. Потому что я тоже думал, вы будете смеяться, о смысле жизни. Потому что мне надо было уже писать эту колонку. Я понимаю: эти мысли всегда некстати, от них на какое-то время избавляет рождение ребенка (Владимир Григорьев не написал про это, хотя обещал целый месяц). Или ты вдруг с облегчением понимаешь, что смысл жизни все равно выяснится после смерти (и Тина Канделаки про это написала, как и обещала), ну и чего тогда голову-то забивать раньше времени? Некоторые считают, что смысл жизни — в самосовершенствовании. Так однажды не задумываясь ответил на мой вопрос про это Владимир Путин (этот номер пропускает). У меня был брат, он нелепо погиб, когда ему было 7 лет. Через год родился я, очень поздний ребенок. Иногда я думаю о том, почему так вышло, что смысл жизни его был в том, чтобы родился я? Но в чем тогда смысл моей жизни? Может быть, в том, чтобы помнить про него и своим существованием оправдывать существование моего брата. Может, в том, о чем писали авторы этого номера. Когда на онлайн-конференции в SNOB.RU меня спросили недавно, в чем, собственно говоря, смысл жизни, я ведь честно сказал: Бог его знает.

А. Колесников

3 Клятва главного редактора. стр. 2

первая четверть

стр. 6 Прогул уроков. Как я был великаном. Андрей Васильев о своем кино. стр. 10 Сбор металлолома. Не рви сансару. Екатерина Истомина о йогах и коровах. стр.12 Урок информатики. Стайка педагогов. Фриц Морген о своем русском. стр. 16 Урок рисования. Письмо к мужу. Наталья Каменская о любимом высоком. стр. 20 Урок труда. Смыслом по древу. Михаил Прохоров про слово и дело.

вторая четверть Краеведение. Семочки. Картина маслом кубанским нерафинированным.

стр. 26

стр. 34 Дневник наблюдений. Крышинг. О тайнах руфологии. стр. 40 Природоведение. Зверобой. Где кончается Родина.

стр. 52 Обществоведение. Невиданный рай. Добраться наощупь. стр. 54 Урок литературы. Мания. Стихи преследуют. стр. 62 Медпункт. Живые не спят. Последняя ночь на земле. стр. 68 Урок истории. Перезаблуждение. Реестр человеческих ошибок. стр. 74 Комикс. Есть ли смысл у жизни. стр. 79 Сочинение. Jedem das Seine. Рассказ Дмитрия Глуховского. стр. 86 Фотоувеличитель. Лагранж 20 лет спустя. стр. 93 Диктант. Без вопросов. Смысл жизни оптом и в розницу.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

третья четверть

четвертая четверть Урок мужества. Жидкое мыло. Твердые принципы. Урок географии. 17. Покидая Лас-Вегас.

стр. 112

стр. 116

группа продленного дня Знаменосец. Партия Дворковичей. Аркадий Дворкович о своих людях.

стр. 124

Пионервожатая. Смысловые галлюциногены.

стр.126

Анна Николаева про комплексы среднего возраста. Горнист. Запой. Леонид Ганкин нашел свою ноту.

стр. 128

Гардеробщик. Высокий подъем. Альберто Гуардиани обует не всякого.

стр. 132

Правофланговая. Продолжение следует. Тина Канделаки об отцах и дедах.

стр. 134

Юный натуралист. Оборотная сторона любви. Екатерина Костикова в мире стебельчатоглазых.

стр. 138

Звездочет. Звездный час. Анатолий Перминов про выход в астрал. Внеклассное чтение. Демьян Кудрявцев. Сироты. Табель. Отдел писем.

стр. 142

стр. 144

стр. 154

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов.

стр. 159

первая четверть 5

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

инга аксенова

Урок труда. Смыслом по древу. Михаил Прохоров про слово и дело. Прогул уроков. Как я был великаном. Андрей Васильев о своем кино. Сбор металлолома. Не рви сансару. Екатерина Истомина о йогах и коровах. Урок информатики. Стайка педагогов. Фриц Морген о своем русском. Урок рисования. Письмо к мужу. Наталья Каменская о любимом высоком.

отношений: с одной стороны — радость общения, с другой — чувство глубокой вины и постоянного оправдания, почему не буду писать. Мне кажется, что нет ничего глупее, чем быть колумнистом в журнале, к которому имеешь акционерное отношение (не занимаясь профессионально журналистикой). Что же меня все-таки подвигло написать? Это желание освободиться от ощущения себя «без вины виноватым» и, конечно,

за весь взрослый смысл жизни ответственности нести ну никак не могу. Каждый человек неизбежно себя изучает и анализирует. Внутри нас всегда живет и ребенок и взрослый, а меня не покидает чувство, что длинная солнечная жизнь будет продолжаться бесконечно долго, как и присуще детству; любимая работа — это школьная игра в монополию, а большая ответственность за людей и бизнес — это абсолют-

кайф, что можешь позволить себе больше, чем твои сверстники, и абсолютно нет ностальгического желания вернуться назад. Все совсем наоборот! — дико интересно узнать о том, как живут счастливые люди лет эдак в восемьдесят или девяносто, хочется дожить и все проверить самому. Кстати, знатоки говорят, что у мужчин двадцати и сорока лет совместных интересов значительно больше, чем у женщин аналогичного возраста (видимо,

риа новости

Наш новый колумнист, глава группы ОНЕКСИМ Михаил Прохоров, делится с читателем причинами, которые побудили его взяться за перо (в буквальном смысле: колонка была написана от руки) и высказаться о том, что он думает о смысле жизни. У читателя появляется уникальная возможность текст: михаил прохоров получить практические советы Михаила Прохорова насчет того, как■ ■ ■ В последние полгода моя тема, по которой нужно выстуно естественная вещь, я всегда оправдать свое суще-жизнь в рамках отношений пить и отбиться от демона раз это любил. Даже неизбежные и навсегда: смысл жизни. Если изменения в организме — ствование на земле.с журналом «Русский пионер» превратилась в сладкий ад — бы знал, в чем смысл жизни, седые волосы, морщины Редакция, в своюздесь работает злой развото писать бы никогда не стал, и дополнительные трудности по очередь, заверяетдящий демон-моралист Андрей а когда точно сам не знаешь, поддержке спортивной формы Михаила Прохорова:Колесников, который регулярно то безответственно пофилоне огорчают, а напротив, радуют в ближайшие несколь-и очень мило пристает по поводу софствовать — это просто одно (что поделать, люблю проблемы заметки в небезызудовольствие, да и рассуждать и процесс их преодоления). ко недель у него неавторской вестный журнал. Каждый раз на эту тему всерьез… ну это Ребенок и взрослый как-то хитро будет ника ких при-после общения остаешься вряд ли. Как говорил классик, уживаются вместе: соревнучин снова браться зав смешанном ощущении повсе мы родом из детства. Я из ешься в мудрости со стариками, луотравленных человеческих детства еще не вышел и потому а в спорте с молодежью; ловишь перо.

объясняется повышенным интересом к самим женщинам!). Нас с детства учат смыслу жизни — построить дом, вырастить детей, посадить дерево. Достаточно этого или нет — мне судить трудно, все до конца еще не попробовал. Результат моих наблюдений за людьми, которые это реализовали, показывает, честно говоря, примеры в основном далеко не впечатляющие. Кто-то возразит: все идет от семьи. Возможно, но это не мой случай. У меня была хорошая семья, как говорится, исключение подтверждает правило. Вряд ли стоит уподобиться изгою или белой вороне и попытаться поменять устои мира, эпатируя не по делу и не к месту. Но если вдруг все же этого недостаточно для понимания смысла жизни, то ответ хотелось бы получить, особенно если твои собственные взгляды не соответствуют (временно,

конечно!) общепринятым подходам и нормам. Действительно, смысл жизни постоянно меняется как изнутри, так и снаружи. В детстве поскорее хочется стать взрослым, в старости, как говорят, думаешь, что останется после тебя, и всегда и везде ищешь подтверждение своей правоты (очень часто в ущерб себе!). Иногда малозаметное или дурацкое событие может поменять устоявшуюся систему ценностей. Я на собственном опыте ощутил справедливость философского подхода — не бывает побед и поражений, бывает только развитие личного опыта и правильные выводы. (Сидел я себе тихо, спокойно, за известностью не гнался, никого вроде не трогал, а тут мое любимое зимнее французское приключение, и пошло-поехало!) Ну а первый взрослый осознанный подход к смене жизненной парадигмы у меня произошел

в армии в начале службы, и тот, кто служил, меня поймет. Первые месяцы в армии — они самые важные, ты попадаешь в новую систему, абсолютно непохожую на ту, в которой жил все предыдущие время. У нас в роте служил один парень, который ничем на первый взгляд не выделялся, но именно он был носителем уникальной психологической устойчивости, полноты и радости жизни, которая сводилась к очень простой логике: зачем расстраиваться заранее, если знаешь о неприятностях, а если они произошли, так это уже в прошлом. Надо сказать, что на практике у него получалось легко и естественно; пришлось самому попробовать — оказалось, очень многое работает! И жизнь приобрела вполне осязаемый смысл — радость жизни, оказывается, внутри нас, а внешние факторы лишь усиливают или смягчают

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

рисунки: маша сумнина

внутреннее состояние, и армия была отличным примером «резкой смены среды обитания» по Дарвину, чтобы это понять. В июньском номере «СНОБа» рекомендую прочитать статью Николаса Эберстадта, изучавшего феномен фантастической смертности россиян (аналог только Зимбабве!) и сделавшего вывод о нашем тотальном несчастье. Не оспариваю вывод, но его аргументы и причины, по которым это происходит, кажутся мне немного наивными — все объясняется, скорее всего, трагической историей нашей страны начиная с Ивана Грозного. Нужно с этим срочно что-то делать — может быть, в этом и есть главный смысл? Мы живем в эпоху глобализации, в которой правит непроверенная информация, и мир виртуальный с каждым днем становится не просто сильнее реального, а в конечном счете уже для многих становится почти единственным существующим. Соблазн и доступность

виртуального мира усиливает доставшийся нам из СССР двойной стандарт поведения: на работе — твердые коммунисты, на кухне — устойчивые диссиденты. В виртуальном мире все мы герои, в реальном — как получится. Мерило успеха — деньги и известность — еще больше смещает базовые человеческие ценности в сторону коммерциализации. Так что жить нам нелегко, и выходит, что кроме как радоваться жизни, ничего и не остается! Что-то меня потянуло на серьезное — самое время завершать и больше вас не отвлекать, уважаемый читатель. Ну как это сделать? Придется обратиться к классике — соединить вместе «разумный эгоизм» Рахметова и лозунги ЦК КПСС (образование и базис у меня советские, чем и горжусь, а лозунги — идеальное изобретение Советской власти: все читали и никто не выполнял; диалектический метод стопроцентно подходит к нашей теме смысла жизни).

Итак, смысл жизни в лозунгах: «Хочешь быть счастливым — будь им» (Козьма Прутков) «Проблемы воспринимай как сладкую боль» «Подражая другим — оставайся собой» «Работа — это не средство пропитания, а хобби» «Не бойся помогать людям и не жди благодарности взамен» «Получай удовольствие от обязанностей» «Делай праздник для других — веселиться будешь сам». Продолжать можно бесконечно, ибо смысл жизни — дело сугубо индивидуальное.

P.S. Прошу к написанному относиться несерьезно. За все, что изложено в эссе, автор ответственности не несет. Ссылки, копирование, цитирование — сколько угодно. ■ ■ ■ ■

■ ■ ■ Получил наконец равнове-

ликую себе роль. Буду исполнять шеф-редактора ИД «Коммерсантъ» Андрея Витальевича Васильева. Конечно, дилетанты скажут: «А фигли?» На первый взгляд, действительно — фигли. И бандитов играл, и главу президентской администрации, и продажного главреда районной газетенки... Даже телеведущего Евгения Киселева сыграл в одном малозаметном сериале. Чего, спрашивается, не сыграть уважаемого человека? Довольно стремно, на самом-то деле. Я это проходил в 2006 году, когда после украинской ссылки и продажи Березовским «Коммерсанта» в верные руки получил вдруг предложение его опять возглавить. Приглашен был в Кремль к Большому Человеку (сейчас он гораздо больше), еду и ничего понять не могу: страна встала с колен, прессу поголовно избавили от влияния олигар-

хов — на хрен я им сдался, старый, лысый, ленивый, да еще и пьющий? Ну, разумеется, так откровенно я свои сомнения Большому Человеку не озвучивал. Постарался аккуратно объяснить, что «Коммерсантъ» под эти их игры с высшими политическими смыслами абсолютно не заточен и не мне его затачивать. Тем более что мне эти игры по барабану. Даже за хорошие деньги. И вдруг Большой Человек меня перебивает. А нам, говорит, никакие игры и не нужны. Нам нужно, чтобы вы делали газету, как при Васильеве. Сможете? Тут я и смекнул, что долгожданная пенсия накрывается медным тазом. Сказал — постараюсь. И до сих пор не уверен, наврал или нет. Так вот, роль. Шеф-редактора Васильева. В художественном — хотя и документальном — фильме Леонида Парфенова, который покажет в конце года Первый

наталья львова

Постоянный автор «РП» шеф-редактор ИД «Коммерсантъ» Андрей Васильев писал эту колонку в страшных муках, терзаемый ужасным сомнением: а выйдет ли не хуже, чем раньше? Можно было бы, конечно, сказать, что это ему надо очень постараться. Но не стоит мучить колумниста: вышло лучше.

текст: андрей васильев

канал. К столетию «Коммерсанта». У которого, между прочим, в выходных данных написано: «Основан в 1909 году. С 1917 по 1989 не выходил по не зависящим от редакции обстоятельствам». И как, спрашивается, играть? Правду-матку резать — к столетию вроде бы неуместно. А гимны распевать — как-то не по-коммерсантовски. Ждать от Парфенова, что он мне насценарит выпуклый образ, тоже не приходится: фильм-то документальный (хотя и художественный). В общем, ощущение хуже, чем перед первой ролью. О ней я, собственно, и хотел в колонке рассказать. А то мои коллеги-колумнисты отностальгировали на пионерских страницах по полной программе — всю свою детство-юность в дело употребили начиная чуть ли не от роддома. Я же, как известно, сыплю густую фактуру, мотаясь

как подорванный по закрытым просмотрам, съемочным площадкам да Каннским фестивалям. Хотя у меня тоже юность была — не хуже других. Значит, так. За первую в жизни роль я взялся смело. Потому что другого выхода не было. Вернее, был — в армию. Меня как раз выперли с третьего курса МИХМа, и повестки шли — жечь замучаешься. Так что я пошел нетривиальным путем. На студию детских и юношеских фильмов имени Горького. Пробрался туда обманом и пошел по съемочным группам. С таким, примерно, текстом. — Здрасьте, ваша группа на лето в экспедицию едет? — Нет. — Спасибо, до свидания. — Здрасьте, ваша группа на лето в экспедицию едет? — Едет в Уссурийск. — Спасибо, до свидания.

— Здрасьте, ваша группа на лето в экспедицию едет? — В Севастополь и в Ялту. — А вам актеры не нужны? — А вы актер? Идите на фотопробу. Короче говоря, сценарий фильма «Когда я стану великаном» я прочел уже в поезде. С трудом, но нашел там своего персонажа по фамилии Стулов. Роль не показалось сложной. «Лелик Стулов хихикнул и подтолкнул соседа», — было сказано в сценарии. Все. Сто пять рублей в месяц плюс два шестьдесят суточные. Солдатам тогда платили три восемьдесят — естественно, не в сутки. Я сразу перестал удивляться, почему до сих пор не знаком с режиссером: зачем Лелику Стулову режиссер? Мир кино, открывшийся 19-летнему экс-студенту технического вуза не мог, конечно, не поразить его воображение. Судите сами. 13-летняя Таня выпила на спор за 12 минут бутылку водки и бутылку «Солнца в бокале», закусывая только эклерами. Откачали силами шести реанимационных бригад и отправили в Москву (она к тому же оказалась слегка беременной). 14-летний Арсен

вписался в уличную банду и был отправлен в Москву — подальше от уголовной статьи. 13-летний Миша Ефремов проиграл нам с Толиком-фотографом 75 рублей в покер «по копеечке». Платить ему было нечем, поскольку детские зарплаты переводились родителям (большая помощь Олегу Николаевичу), и пришлось будущему Дубровскому на пляже выворачивать карманы у пьяных курортников. Миша в Москву отправлен не был, несмотря на два запоя в течение съемочного периода, потому что уже тогда воспринимался взрослыми как восходящая звезда. Я же, хотя в запои не уходил, воспринимался как позор отечественного кинематографа. Дело в том, что в самом начале съемок случилось несчастье: вгиковское начальство не отпустило актера (кстати, хорошего) на главную отрицательную роль (130 рублей), и режиссер, покойница Инесса Туманян, от безысходности взяла меня, пожертвовав Леликом Стуловым. Сцены с моим участием обычно заканчивались так. После ...надцатого дубля Инесса Суреновна не кричала победное: «Снято!», а безнадежно махала рукой:

«Лучше у него все равно уже не получится». А оператор, лауреат Госпремии покойник Гинзбург в ответ на мое невинное: «Меня будут завтра снимать, Валерий Аркадьевич?» — почти искренне удивлялся: «А чего тебя снимать с такой мордой?» Единственный, кто пытался войти в мое положение, был автор сценария Александр Всеволодович Кузнецов (не покойник). На его участливый вопрос, почему мне не даются реплики, я пожаловался: «Так люди же так не разговаривают, Александр Всеволодович». «Пиши сам», — плюнул драматург, и я радостно стал нести отсебятину. Число дублей сразу же сократилось. Так я поборол первую в жизни роль. Потом была премьера в Доме кино, где режиссер называла нас «дорогие мои, любимые мальчишки», дикое количество (гадом буду!) поклонниц-пэтэушниц. И еще было понимание, что актер из меня фуфловый и надо поступать на режиссерский. Но поступил я таки в ЦНИИ «Электроника», оттуда восстановился в МИХМ, а когда выперли во второй раз, никакой экспедиции в Ялту на студии Горького для

меня не нашлось. Зато, придя из армии, я твердо решил стать режиссером (не актером же!) и до экзаменов на два-три месяца устроился в отдел школ и ПТУ «Московского комсомольца». И вот вам результат. Роль шефредактора на столетнем юбилее. Хотя не все так трагично. Наверное, Леня Парфенов тоже разрешит мне писать собственные реплики самому. И вообще все это сделает не очень грустным. И будет еще закрытый VIPпросмотр — вроде бы в Большом театре. И я поднимусь на сцену (как тогда в Доме кино) при стечении самых высоких гостей. Весь в белом. Ну как тут не пойти на неожиданный актерский ход? Как не померяться креативностью с самим Парфеновым? Например, так. VIP-партер Большого театра замер, потрясенный увиденным фильмом. Я — весь в белом — поднимаюсь на прославленную сцену. Достаю листок бумаги. И с выражением зачитываю заявление об уходе на пенсию. Общий катарсис! Хотя есть время придумать еще что-нибудь прикольное. Главное — сохранить интригу. ■ ■ ■ ■

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

рисунок: александр ширнин

И вот тут, как в кино, зазвонил мобильный. Звонили из Лондона. Уже спустя шесть дней я летела в Индию. Третий секретарь посольства Индии в РФ перед тем, как поставить визу, вызвал меня на разговор: «У нас интересная страна. Прежде чем писать чтолибо, посоветуйтесь со мной. Жду». В моем чемодане лежали 200 упаковок активированного угля, десять бутылок Bombey Saphire и пять кусков коричневого дегтярного мыла. В Дели меня ждал тот, кто звонил из Лондона в Сестрорецк. Индус

в 2006 году). Двое суток мы играли в поло в центральном поло-клубе НьюДели. Отчаявшись научить меня держаться на шатком поло-пони, Раджи принял такое решение: играть в поло на твердо стоящих слонах (в этом варианте игры на одном слоне умещаются два спортсмена: один управляет животным, второй орудует клюшкой). «Тебе нужно будет чесать ему сверху хобот длинной щеткой. Справа — и слон пойдет направо. Слева — пойдет на-

устроены, как наш автобус: по пути самолет делает остановки в разных пунктах. Чтобы не стать затворницей поноса, я раз в два часа принимала по таблетке угля, которую запивала джином — из горла винтом. В аэропорте Джайпура Раджи взял большой и очень страшный автомобиль. Я не могу сказать, сколько лет было этой машине, но по ее разодранному боку шла надпись на английском: «Мы служим вам уже 50 лет». Видимо, 50 лет прошло только с момента последнего ТО. Раджи

наталья львова

Еще раз есть повод убедиться, что недаром в «Русском пионере» за сбор металлолома и за описание движущихся механизмов отвечает женский пол в лице Екатерины Истоминой: мужескому роду уже давно бы наскучили эти железяки, а вот Екатерина всякий раз открывает новую грань в текст: екатерина истомина общении с техникой. Даже если это взятый напрокат в Индии древний■ ■ ■ Жизнь решительна и превысокой кастовости Раджи лево». Но перспектива сделаться драндулет — зато закрасна. Только еще неделю имел британский паспорт. Подпередовой чесальщицей хобота данный Ее Величества резко показалась мне безрадостной. рулем-то Раджи, аназад я собиралась утопиться в Сестрорецке. Как порядочный осудил колонизацию: «Англичане И тогда Раджи решил лететь дорога так и кишитчеловек, не могу мешать жить подавляли нашу личность!» Он в провинцию Раджастан, что на убийственной непред-остальным. Оделась потеплее, осудил в принципе и монархию: границе с Пакистаном. Для насказуемостью. Читатьвышла из дачи, вошла в Фин«Декоративная форма правлечала — в Джайпур. А там взять ния. У вас, в России, как часто машину и ехать в Джодпур, где рекомендуется с джи-ский залив. Прошла с полкилометра босиком по мелководью, пишет «Таймс», тоже царь?» «Ну, нас будет ждать во дворце местном, лучше безвдоль косы, где парк Дубки. это совсем новая династия», — ный авторитет магараджа. тоника. Впереди молча ждал Кронштадт. уклончиво ответила я (дело было Domestic-авиалинии в Индии

был религиозен, поэтому немедленно завесил автомобиль пластмассовыми фигурками Ганеша, мальчика-слона, сына Шивы и Парвати. Как и всё в этом подлунном мире, божья тварь из индуистского пантеона была made in China. Через сто километров на пути возникло первое препятствие: около двадцати совокупляющихся тел. Свальный грех, прикрытый цветной марлей и парой черных ботинок, в виде гигантского клубка происходил прямо на дороге. Волосы сами зашевелились у меня на голове: «Господин третий секретарь говорил мне, что страна у вас интересная, необычная…» Мы почтительно остановились. «Это тантрический секс или Камасутра, как считаешь?» — спросила я. Но Раджи точно не знал. Мне показалось, что мой спутник ринется в эту кучу, тем более что из нее кто-то стал спол-

зать в канаву. Какие-то места там, значит, освободились. Но британский подданный залез в машину и надавил на резиновый клаксон. Подданный кричал лозунги. Что-то вроде «Именем Ататюрка!» Совокупляющаяся куча напрягла уши. Раджи стал газовать на месте, разметая песок колесами. Куча крепко призадумалась. Раджи выскочил из машины. Но тут куча как-то сама собой рассыпалась и расползлась, и спустя десять минут от нее остались комья запаха. Что это было такое — религиозное действо или встреча добрых соседей? Следующее препятствие — стадо йогов. Типовой йог — это не преподаватель гимнастики в просторных одеждах. Это снежный человек, чей мозг порвал в клочья колесо сансары и дрейфует в сторону колец Сатурна. Йоги брели по деревенской дороге, потеряв

ориентацию и сознание. Мы попытались их объехать, но один йог упал нам под колеса, приземлившись в позе лотоса. Раджи решил съехать в канаву, но из нее выкатилось на колесиках другое интересное существо — человек-собака. Это человеческий уродец, сделанный руками человека, перемещающийся на деревянной каталке. Рахитичная конструкция из костей, покрытая белой пудрой, ласково тянула культи. Таблица Менделеева смерчем пронеслась в моей голове. Я была готова управлять не только слоном, но и всей обороной Севастополя. Тогда Раджи дал задний ход, и мы с разгона врезались в толпу медитирующих калек. Следующим пунктом road-movie стала мертвая корова. Животное скончалось посреди автомобильного полотна. В Индии корова сакральна не только при жизни, но и после смерти. Не-

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

рисунки: анна всесвятская

прикосновенен этот труп: мертвые уши, обесточенные рога и копыта. Религиозный Раджи пал духом. Он не мог трогать корову. Только я, не скованная религиозными путами, могла стащить разложившийся на жаре труп на обочину. Как это сделать технически? Как тащить — за хвост? за рога? за задние копыта? Я (мощно хлебнув джина) схватила корову за рога. Морды у нее не было, ее съели собаки. На свое лицо мне пришлось намотать майку. Из брюха вывалились остатки кишок, а в них уже жил черный рой мух. И это были мухи, готовые на все. Раджи, крича об опасности, подскочил ко мне и трупу с большим матрасом. Обнявшись, мы упали ничком на дорогу в метре от мертвой коровы. Успели набро-

сить матрас сверху. Черный рой с полчаса кружил над нами. Ни в одной части мира секс и смерть не смертны в такой степени, как в Индии. После увиденных картин абсолютного физического падения мне захотелось, во-первых, жить. Во-вторых, почитать! На дне чемодана, среди огрызков активированного угля, я нашла книгу, возвратившую меня к реальности, — биографию Конрада Аденауэра. Будет что обсудить с выпускником Оксфорда, господином махараджей, решила я. Дворец махараджи, контурами и размерами напоминавший храм Христа Спасителя, частично являлся отелем. Махараджа, ходячая иллюстрация к восстанию сипаев, сдавал комнаты в отчем доме. Мне он

выделил № 106. Пока я ходила на крикет, в ванной прорвало трубу. Воды было по щиколотку (а сколько бактерий?!) Я срочно вымылась вся полностью дегтярным мылом, приняла четыре угля и полстакана джина. Махараджа выделил № 206. Пока я была на полднике, часть массивного деревянного потолка рухнула на мою кровать. Махараджа выделил № 306. Пока я была на ужине, в № 306 упало со стены два чучела: гепарда и козла со стеклянными глазами. Козел так пронзительно посмотрел на меня, что стало ясно: падает несчастный не в первый раз. Больше переезжать было некуда. Решили гепарда и козла прибить к стенке и жить так. Какой тут Аденауэр! Махараджа понятия не имел, кто это такой. О Ганди он еще помнил. Самые разные Ганди пытались раскулачить махараджей: Махатма в 1947-м, Индира

в 1970-м. Но махараджи вертелись под демократическим игом как могли. Я и Раджи сидели в мраморной беседке, точной копии храма Посейдона. Над нами летали бомбардировщики СУ-27: в Джодпуре, который близок к границе с Пакистаном, расположена военная база. Говорили о жизни. «Если бы ты утопилась, то в следующей жизни не смогла бы стать мухой! Разрыв сансары!» — закричал Раджи в таком ужасе, что розы поникли в саду. «У нас интересная страна. Болезнь к смерти — это элемент нашей летней дачной культуры. Мы порой не знаем, как быстрее дотащиться до конца. И не более того, Раджи», — успокоила его я. И Раджи читал в Кембридже эти строчки: «Тригорин, уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…» И не более того. ■ ■ ■ ■

■■■■В

блогосфере при царящем якобы режиме безвластия существуют свои жесткие правила. Даже так: сколько людей, столько и правил. За несоблюдение норм общежития — бан. Иногда, правда, доходит до абсурда, но куда уж без перегибов на местах. Так было с dix_medvedoux (Легендарный Матросъ Кошка, а по совместительству врач-гинеколог с большим стажем; его блог как раз посвящен проблематике родов и родовспоможения). Вот что он пишет по этому поводу: «Борьба за чистоту рядов таки достигла своего апогея! Меня забанили в сообществе woman_ health за то, что я... мужчина:) Но сначала — приняли (думали, поди, что я женщина). Кстати, это было единственное сообщество, где я не флудил и не стебался над юзверями:)». Еще одна важная в Рунете вещь — русский язык. Не обма-

нывайтесь кажущейся безграмотностью «езыга падонкафф», русский язык — это святое. Даже для тех, для кого ничего святого в принципе не существует. Пару лет назад блогер tema возмущался тем, что администрация «Живого журнала» взялась редактировать слова с деепричастием «ебя», заменяя скабрезную, полную низменности букву «б» на звездочку. Например, так должно было корректно выглядеть слово «ре*ята». А меня во славу русского языка однажды забанили на форуме сатанистов (satanism.ru). Хозяйка форума, как и положено ортодоксальным сатанисткам, признавала за мной право иметь собственное мнение, отличающееся от мнения большинства. Мы спокойно спорили даже на горячие темы, обсуждение которых в реальной жизни иногда кончается мордобоем.

Но когда я сказал, что правила пунктуации иногда можно нарушать… Нет, такую ересь терпеть не станет никто. Банить сразу меня не стали. Мне дали целых три дня, чтобы я подобрал пример: предложение, в котором верно расставленные запятые мешают автору выразить свою мысль. И, знаете… за три дня мне не удалось найти ничего подходящего. Если, конечно, не считать всяких иезуитских примеров со словом «однако». После трехдневного штудирования тонкостей правописания оказалось, что грамотная речь — это вовсе не тот тяжелый жесткий панцирь, который пытались надеть на нас в школе. Грамотная речь — это скорее хороший спортивный костюм, который носится легко и естественно, ничуть не стесняя даже профессиональных спортсменов. Плохому танцору синтаксис мешает, да.

текст: фриц морген Вот так называемая стилистика — увы — часто бывает лишней. Пример — широко известный «закон комментатора»: не употреблять часто одно и то же слово. Нельзя говорить: «Иванов бьет по мячу, мяч у Петрова, Сидоров ловит мяч двумя руками и мощным пинком посылает мяч на центр поля». Правильный комментатор подбирает синонимы: «Иванов бьет по мячу, снаряд у Петрова, Сидоров ловит кожаное ядро…» Эти ухищрения напоминают дореволюционные «так-с» и «нет-с». С какой радости наша речь обязана быть усыпляюще гладкой? Если лучше всего в предложении смотрится слово «мяч», употребляй слово «мяч». Не заставляй слушателя попусту напрягать мозг: что это за снаряд внезапно появился у Петрова и как Петрову удалось пронести артиллерийский снаряд на футбольное поле. Но бывает и по-другому. На-

александр саватюгин

Событие воистину планетарного, а то и всесетевого масштаба: видный блогер Фриц Морген, входящий в десятку самых читаемых и почитаемых блогеров Рунета, выступает в роли колумниста «Русского пионера», делая это не только с сильным педагогическим креном, но и с той степенью откровенности, которой уж от него-то никто не ожидал.

пример, мы хотим упомянуть в своем рассказе учителей. Стоят они, скажем, на лестнице, курят. Так и писать — «учителя»? Или подобрать какой-нибудь иной термин? Если мы собираемся злословить, можно употребить слово «педагог». Если рассказываем малопристойный анекдот, уместно будет многозначительное слово «наставник». Однако ведь и слово «педагог» можно произнести вслух очень по-разному — с уважением, презрительно, с угрожающей серьезностью. Как вклеить оттенки интонации на экран, не прибегая к смайликам? Как, например, показать, что на лестнице курят не умудренные опытом учительницы с усталыми

глазами, а веселые девушки, едва выпорхнувшие из пединститута? Лично мне нравится метод «мнимой метафоры». Работает он так. Сравниваем выпорхнувших из пединститута девушек, допустим, со стайкой птиц. Приклеиваем слово «стайка» к нашим учителям. Разница очевидна: а) на лестнице курил клубок педагогов, б) на лестнице курил табун учителей, в) на лестнице курил консилиум преподавателей. Приходится согласиться, что на форуме сатанистов меня забанили хоть и неожиданно, но правомерно. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что далеко

не все забаненные осознают, за что конкретно их подвергли процедуре экзорцизма. Каждую неделю мне приходится в рамках наведения порядка банить за матерную ругань десять-двадцать человек. И непременно половина из них объявляют себя борцами с режимом или пострадавшими за идею. Была такая история с одним баптистом. В советские времена его посадили в тюрьму, он отсидел свой небольшой срок, а потом братья по вере из США вытащили его из нашего бездуховного ада на вольный американский воздух. По приезде в США в его честь устроили приветственное собрание. Вызвали нашего соотечественника на импровизированную трибуну, попросили рассказать, как он пострадал за веру. — Дело было так, — начал мученик. — Я украл с завода мешок

муки, и меня поймали, когда я перелезал через забор… Американские баптисты, морщась, начали расходиться. Эмигрант-то хотел объяснить дальше, что остальные выносили по два-три мешка ежедневно, и ничего, а его как баптиста посадили из-за одного жалкого мешочка. Однако в понимании жителей США порядочный человек должен сидеть именно за свои убеждения, а не за мелкое воровство. А вообще, коллеги, по поводу текстов существует замечательное «правило электродрели». Один мудрый американец в свое время заметил: «Людям не нужны дрели, людям нужны дырки в стенах». Ровно то же самое можно сказать и про тексты. Не так уж важно, из каких слов смонтирован твой текст. Важно, какая картина отображается в голове у читателя, пока он твой текст читает. ■ ■ ■ ■

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

рисунок: маша сумнина

Что может заставить женщину взяться за перо и написать письмо мужчине, да не просто мужчине – но мужу! Прочитав письмо Натальи Каменской к мужу Игорю Каменскому (кстати, он тоже автор этого номера — «Перезаблуждение» на стр. 74), читатель поймет, что тайна переписки в данном случае совершенно неуместна. Такие письма вызывают благородную зависть: сколь текст: наталья каменская высокими могут быть■ ■ ■ Что остается жене, муж еще секунду назад таксистов. внутренние собратья ему громко отношения в семье! которой поет, пишет статьи для Понять их эмоциональную дисотвечали, и им всем явно было журнала, сочиняет музыку? Соответствовать! Следовать! И вот я, попав в вынужденное одиночество на далекой американской земле, решила стать такой декабристкой от литературы, следовать. Вечером хотелось общения, и я вспомнила, что когда-то любила писать письма. Помните? Покупаешь конвертик, рисуночек на нем покрасивее выбираешь, куда, кому, от кого… А потом в ящик его синий, что напротив почты. И ждать ответа. М-да, сейчас проще. Балкон мне показался немного романтичным и располагающим к воспоминаниям о прекрасном. Мир окружающий вернул меня на землю. Увертюрой прозвучали свистки консьержа, призывающего такси к подъезду. Далее последовал короткий, но яркий диалог трех скучавших

куссию было невозможно, так как все трое родились в нескольких тысячах километрах от этой свободной страны, причем в совершенно разных направлениях, очевидно, приехали сюда совсем недавно, а поэтому каждому было проще изъясняться на своем языке. Но они как-то друг друга поняли и разъехались без стрельбы. Наступившая тишина длилась секунд десять, и на сцене появился исполнитель главной партии этого шоу. Это был невероятных размеров, «хорошо загорелый», как сказал бы Берлускони, человек, и вначале я даже подумала, что их несколько — такой ор стоял. Но вскоре стало понятно, что он один. По-моему, у него внутри было много таких же загорелых, и с каждым из них он ругался, разговаривал, дискутировал. Самое увлекательное, что все

чертовски интересно. Я сдалась и ушла в номер. Итак! Письмо первое. Washington, D.C. Привет, любимый! Любишь ли ты современное искусство так, как люблю его я? Извини. И жаль. Это особый вид человеческого творчества. Большинство людей еще не успели это понять, а поэтому пытаются воспринимать его классическим способом — глазами. Забыть! Первая задача, которую ставит перед собой искусство современное, — напугать, оглушить, сбить с ног. Вы еще живы? Тогда вот вам еще! А вот если вы и после этого подаете признаки жизни и сознания, вас пригласят в увлекательнейшее путешествие, дадут костыли и окажут помощь. А главное,

объяснят, что орган восприятия contemporary art не глаз, а мозг! И многое встанет на места. Но вначале будет сложно осознать, принять это. Душа противится, потом благодарит за тех удивительных, интересных собеседников — современных художников, что получила она в награду за покорность. Каждое произведение, порой и зачастую, — соединение несоединимого. Была сегодня в музее Hirshhorn на выставке Strange Bodies. Некий срез искусства на предмет отношения, размышления о теле человеческом. Вот он — мой любимый Чак Клоуз, соединивший в своей картине гиперреализм и абстракцию. Что может быть более противоположным? Вдумайся, создать гиперреальный образ посредством разбиения плоскости полотна на квадраты, каждый из которых представля-

ет собой абстрактную картину! Да-да, это тот самый художник, ради семи произведений которого меня понесло в Эрмитаж в мае прошлого года. Ты все спрашивал, в своем ли я уме, и точно ли одна я лечу ))) По соседству Рене Магритт, уже твой любимый. Когда-то и он разрывал сознание современников на части, а сейчас — почтенный классик на пьедестале. Идем дальше. М-м-м, Дюбуффе. Опять ты в шоке, я в восторге. Справедливости ради, меня тоже потряхивало, когда я впервые увидела его произведения. Люди на них — след от мухи, оставшийся после того, как крепко ее приложили чемнибудь. Помни! Выключаем глаз, включаем мозг. Направление арт-брю, или грубое искусство, зарождалось в середине ХХ века. Война. Тяжелый послевоенный период. Именно так, размазанными по поверхности

жизни, себя и чувствовали люди. Как же мастерски передан этот абсолютно плоский, неуютный, безрадостный мир! Дюбуффе подмешивал в краску асфальт, находя в этом дополнительное средство мироочернения. Также в своем творчестве художники этого направления ориентировались на творчество детей и умалишенных, чувствуя, что чистая эмоция, столь важная искусству, рождается у людей, чье сознание не заморочено цивилизацией. А в этом есть суть, правда? Ну, легче тебе хоть чуть-чуть? Ладно, будет плохо — кричи. А мы пока дальше. Джакометти, Бейкон, Базелитц, ты их тоже особо не жалуешь. А вот посмотри. Может и позор мне, но я не знала этого автора. Исправлюсь. Julian Schnabel. Портрет Энди Уорхола. Интересный прием — изобразить Уорхола на черном, бесконечно

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

рисунки: варвара полякова

глубоком черном бархате, космическим вакуумом поглощающем все изображение художника. Чувствуется, что ему не вырваться. И это транслируется на нас болью взгляда на его испуганном лице. А вот смотри! Хорошо тебе известный Люсиан Фрейд. «Обнаженный с поднятой ногой». Абсолютно понятное наслаждение плотью человеческой, какое когда-то сходило на нас с полотен голландцев в виде радости от сочной плоти дичи или фруктов. Времена меняются. Что нам персик или куропатка? Они уж, поди, из природы скоро исчезнут. Еще ню. John Currin. The Pink Tree. Это могло бы показаться пошлым, если бы не та изящная игра образами красавиц

от Ренессанса до рекламных плакатов 50-х и современного гламура. В данном случае Лукас Кранах со всей очевидностью переворачивается в гробу или смеется там же. Хотела бы я видеть не первое, но второе! О-о-о, иди сюда! Тебе понравится. Ron Mueck. Big man. И man действительно big. В этом Мюэк мастер. Его гиперреалистичные скульптуры завораживают и размерами, и глубоким погружением в эмоцию персонажа. Находясь рядом, боишься поколебать тишину даже шорохом, чтобы ничем не нарушить медитативное состояние сидящего в углу мужчины. Он уже начал стареть. Без сочувствия к модели выявлены все признаки возраста: морщины, лысина, пигментные пятна, неровные ногти (уже не

убедителен для contemporary art документализм фотографии, нужна большая реалистичность, объемность). Почти физически чувствуется усталость мужчины. И опять смешение смыслов и образов. Взрослый человек совершенно по-детски беззащитно укрылся в углу. Его нагота усиливает это впечатление. Все мы для него остались за пределами того мира. Однако полное ощущение, что Big Man сейчас глубоко вздохнет, извинится за свою наготу и выйдет из помещения. Искусство ХХ и XXI веков — постоянный поиск новых медиа. В этом поиске удивляет, что художников как будто и не волнует, сколько во времени проживет их детище. Кому из древних авторов пришло бы в голову делать скульптуру из мешковины, а вместо масла и холста использовать грифельную доску и мел (Гари Симмон, Triple Eye Maestro, 1993). Нас не интересует вечность, нас захватывает

скорость, контрастная быстрая смена впечатлений. Четверо на скамье, 1990, Магдалены Абаканович. Нестабильность в каждой детали. Это выводит из состояния равновесия и повергает разбираться с возникшим внутренним дискомфортом. Скамью на в высшей степени неустойчивых круглых ножках после внимательного изучения начинаешь принимать за лодку, уносящую в небытие четыре оболочки. Тел ли? Душ ли? Скорее тел, чем душ — очень точно с помощью мешковины передана мысль, что тело наше тленно. Скорее душ, тем тел — слишком ощутимо невесомы эти обезглавленные фигуры. Что бы то ни было, прелесть в длинном диалоге, цепи догадок. В это время хорошо бы кого-нибудь рядом иметь для полноценного разговора. Жаль, что тебя не было. Не скучай. В следующий раз поведу тебя в Национальную галерею. ■ ■ ■ ■

вторая четверть 25

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

инга аксенова

Краеведение. Семочки. Картина маслом кубанским нерафинированным. Природоведение. Зверобой. Где кончается Родина. Дневник наблюдений. Крышинг. О тайнах руфологии.

СЕМОЧКИ текст: маргарита симоньян рисунки: анна всесвятская

Именно в такое неуравновешенное лето, как это, читатель с особой благодарностью окунется в солнечное повествование главного редактора телеканала «Russia today» Маргариты Симоньян о самой большой кубанской станице, которая почему-то никак не Есть ли что-нибудь в мире прекраснее поля июльских подсолможет стать городом. нухов под кубанским небом? Cомневаюсь. Картина маслом. Кубанским. НерафиниЕдешь по трассе. Она блестит, как смола. Вокруг бесподоброванным.

ное лето. Густой и тягучий воздух, жирный, как кисель, залил степь, залил дорогу, залил черные пашни, и рощу серебряных белолиственниц, и зеленую глубь неподвижных лиманов. Редко мигают окном голубые саманки. Во дворах наливаются персики, млеют на крышах кошки. Медленно и торжественно, как подводные лодки, плывут по жаре индоутки. На веревках сверкает крахмальная стирка. Одинокий комбайн, как самолет в небе, волочит за собой след из соломенной пыли. Ветер плещет и гонит пшеницу, разбивая ее об асфальт, как прибой, и, как чайки над морем, над полем носятся галки. А поверх всего непереносимо, сногсшибательно, фантастически сияет небо. Над Кубанью небо в июле сияет так, что не видно солнца. Бледное, мутное пятно в углу, как будто на скатерть пролили пахту, — это и есть солнце. А все остальное — пронзительно синее небо. И вот из-под этой ослепительной сини вдруг как

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Разве можно проехать мимо поля июльских подсолнухов и дальше спокойно жить? Нельзя

хлынет прямо на трассу, как буря, поле июльских подсолнухов со всей дерзостью своих красок. Никакому Моне ни в каком страшном сне и не снилось. Буря, просто буря жгучей зелени, и на ней тысячи бешено ярких золотых голов, обольстительных, гордых, прекрасных созданий; стройные, стоят перед небом, как красавицы перед царем на смотринах, расправили острые лепестки и крутят вихрами с востока на запад, послушные только движению солнца. Разве можно проехать мимо поля июльских подсолнухов и дальше спокойно жить? Нельзя. Пока не увидишь среди них шикарный акриловый плакат: «Добро пожаловать в самую большую станицу в мире. Штраф за сквозной проезд — тысяча рублей». ■■■

Станица Старонижестеблиевская славится честолюбием и упертостью. «Не хочу быть русскою царицей, хочу быть владычицей морскою». Ей давно надоело быть самой большой станицей в мире. Она хочет быть городом. Уже много десятилетий ее жители добиваются городского статуса. Все эти годы страна жила своей жизнью — голодала, сидела, сажала, победила фашистов, слетала в космос, купила видеомагнитофоны и посмотрела на них «Том и Джерри», в конце концов развалилась, но и это стеблиевцев не отвлекло. Десятилетиями они строчат письма тем, кто теперь у власти, требуя справедливости. Что изменится от того, что Старонижестеблиевская станет Старонижестеблиевском, никто в станице не знает. Но всем сердцем этого жаждет и завещает детям жаждать дальше. Такой в Старонижестеблиевской коллективный отцовский наказ. Особенно волнуются станичники последние годы, потому что Стеблиевка на ровном месте вдруг стала самым продвинутым спортивным центром юга России. Может, если только

Сочи к Олимпиаде действительно построят, то обгонят Стеблиевку. А пока равных нет. Все произошло случайно — из-за соперничества станичного председателя Стыцько и частного фермера Вольнодуренко. Станичники говорили про это соперничество: «Опять наши яйцами меряются». Однажды Стыцько узнал, что ласковый рык демократии донесся и до Стеблиевки и председателей будут теперь избирать на выборах, которые непонятно каким макаром надо провести в бывшем колхозном клубе. Раньше в клуб приезжали краевые начальники — встречались с народом, просили его не буянить, а за это обещали провести канализацию и, как только представится случай, отдать банду Ельцина под суд. Но давно уже никто не ездит: ветер гоняет по клубу засохшие презервативы, восьмиклассники по ночам оставляют грязные шприцы, и только в одном окошке с восьми до пяти сидит прыщавая девица под вывеской «Планета фото. Проявка и печать недорого». В общем, Стыцько узнал про выборы. И тут же понял, что единственный его конкурент на выборах — Вольнодуренко. И тут же открыл первый в станице телеканал. Канал назвали «Мегаполис-Восемь», и не спрашивайте меня, почему восемь. «Мегаполис-Восемь» объявил себя самым независимым телеканалом страны и ограничил сетку одной передачей — политическим ток-шоу «Наш батька». Двадцать пять минут в «Нашем батьке» вещал председатель, а остальные пять пожилая дикторша с начесом передавала от одних станичников другим поздравления с юбилеем и приветы. По низу экрана «Мегаполис» пустил бегущую строку. В ней не было буквы «й», но из нее можно было узнать, как Джордж Буш съездил в Египет, почем фьючерсы на нефть и другую полезную для станицы информацию. В бегущей строке было много незнакомых слов. Например, банкомат. Или Интерфакс. Каждый вечер председатель сообщал землякам, что за минувшие сутки в Стеблиевке снова выросли надои и улучшились урожаи, почти никто не помер, на улицах стало меньше пьяных и нерусских, и только гадит вражье отродье клопчерепашка, но и его победим. И в каждой передаче председатель последовательно ругал частных фермеров. — Они своровали народную землю! — убеждал земляков Стыцько и называл фермеров «сионистами» и «курощупами». — Вот здесь, — вещал председатель, тыча куда-то рукой, — здесь на платанах троих сионократов повесят, и народ спросит: «За что повесили?» А я скажу: «За предательство национальных интересов!» И народ скажет: «Правильно, надо и остальных повесить!» Надо сказать, Вольнодуренко был единственным частным фермером во всей округе, поскольку не пил. Что может быть лучшим подарком небес, чем анафилактическая реакция на спирт у мужа и отца? Про таких на Кубани говорят: «Чи хворый, чи подлюка». Фермер был именно хворый, и его семья молила бога, чтобы бог, не дай бог, его не исцелил.

Тем временем волшебная сила телевидения взяла свое — народ невзлюбил фермеров и других сионистов, зато очень полюбил председателя. Вечереет в станице, кричит отец сыну со двора: — Василий! А ну, хорош там семки щелкать, пиды поможи мини синенькие розгрузыть! — Щас, батя, «Мегаполис» тока додывлуся. Тут Стыцько такое кажэ! — А шо вин кажэ? — Та ты приды и сам подывыся! Ты бачил, вчора элеватор чуть не запалылы? Так то, оказывается, сионисты булы! — Якись таки сионисты? Ты шо, сынок, с глызу зъихал чи сказився? То сосиды на Выселках напылыся та стерню нэ с той стороны запалылы, вот и понэсло на элеватор! — Та хто то брэшэ, батя?! Вот ты послухал бы, шо Стыцько тоби кажэ! Сионисты элеватор хотилы спалыть, шоб добро народно спортить! А ты — сосиды, сосиды! Телевизор не дывышься и нэ знаешь ничого с синенькими со своими! Вскоре пожилая дикторша зачитала в эфире письмо, подписанное группой станичников. В письме стеблиевцы требовали переловить и наказать всех сионистов и курощупов. Самых заядлых предлагали расстреливать резиновыми пулями или подвергать повешению от трех до пяти секунд. Если не верите, посмотрите подшивки газеты «Вольная Кубань» десятилетней давности. Именно этого и требовали, дословно: резиновыми пулями и вешать до пяти секунд. Далее следовал список сионистов. В списке был казак Кикоть, имевший глупость ездить по станице на новой «Таврии», пара армян с рынка, и еще затесался неизвестной национальности школьник из соседних Выселок. Школьник провинился тем, что обошел старонижестеблиевского школьника на районной олимпиаде по химии. Никаких настоящих евреев в списке, ясное дело, не было, поскольку откуда настоящим евреям взяться в станице Старонижестеблиевской, даже если она уже почти город. Надо ли говорить, что Вольнодуренко, потомственный казак с красной ряхой, с детства приученный семьей и школой не любить евреев, в списке сионистов стоял первым. Только после этого фермера наконец прошиб коварный Стыцьков замысел. Вольнодуренко крякнул, почесал кепку, а потом взял, да и достроил в центре станицы еще при Горбачеве начатый Дворец спорта, явив тем самым первый и до сего дня последний в Стеблиевке пример социальной ответственности бизнеса. Станица была потрясена. Здесь не строили ничего уже лет десять, если не считать фанерной будки с жестяной крышей под вывеской «Гипермаркет Сан-Франциско». Будку соорудила семья беженцев из южного государства, обретшего вожделенную независимость и не знающего, что теперь делать с населением. Дворец спорта открыли с красными лентами и восторженными комментариями в эфире «Мегаполиса-Восемь», который действительно оказался независимым, в том смысле, что его гендиректору было все равно, у кого брать деньги.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Теперь уже пришла очередь председателю чесать кепку и крякать. Его ответ был блестящим. Стыцько съездил в Краснодар, с кем-то пошушукался, кому-то подогнал фуру арбузов с лучшей бахчи, и, не успев еще опомниться от одного Дворца спорта, станица уже открывала второй! Стыцьковский дворец сильно обошел вольнодуренковский. Тот теперь казался вонючим спортзалом, а не дворцом. А новый — это был настоящий фитнес-центр с совершенно немыслимой роскошью — бассейном на три дорожки. Непьющих станичников обещали пускать в бассейн бесплатно по особым билетам с фотографией Стыцько. Оба непьющих станичника этим очень гордились. Вольнодуренко с горя неделю гонял по двору жену, как Степан Аксинью, обломав ей все гелевые ногти. Хотел было нанять босяков поразбивать в фитнес-центре окна, но рассудил, что это мелко, достал из-под кровати чемодан и укатил в Москву к двоюродному брату. В Москве фермер, стесняясь, пообедал в дорогом ресторане с двумя мужчинами, пахнувшими неземным одеколоном. Брат называл этих мужчин инвесторами. Неизвестно, на что клюнули инвесторы, но в следующем октябре в станице открыли первый на юге России Ледовый дворец. Ни в одной из российских южных столиц не было Ледового дворца. Даже просто катка не было — ни маленького, ни большого, ни крытого, никакого. Какой может быть каток в краю, где полгода в году лето, и такое лето, что асфальт плавится. Сначала вообще было непонятно, что с этим катком делать, потому что ни в станице, ни в окрестностях, ни даже в самом Краснодаре сроду не продавались коньки, и в глаза эти коньки никто не видел, кроме как по телевизору на чемпионатах по фигурному катанию. Но беженцы из южного государства смотались в Москву на Черкизовский и затоварили будку «Сан-Франциско» партией коньков. Ледовый дворец овладел станицей в ноль секунд. Зоотехники собрали хоккейную команду и бились вечерами с комбайнерами. Доярки перешили выпускные платья дочерей и натягивали их на расползшиеся бедра прямо поверх гамаш. Им хотелось кататься, как Роднина. Слух о дворце прошел быстро, и сюда уже приезжали со всей округи. Людей стало так много, что движение на катке пришлось организовать только в одном направлении — по часовой стрелке, чтобы народ не поубивал друг друга. Так и катались друг за дружкой в лучших нарядах, целыми семьями. Ледовый дворец заменил станичникам первомайскую демонстрацию, по которой они тосковали все эти годы. Старонижестеблиевская еще больше преисполнилась гордостью за свою удивительную судьбу, и в школах с еще большим остервенением стали проводить конкурс на лучшее стихотворение про прекрасную малую Родину. Но главное — прекрасная малая Родина все простила сионисту-фермеру.

Председатель мучился. Он не знал, чем отомстить. И тогда фермер предложил ему мировую. Фермеру совсем не хотелось ворочаться по ночам, гадая, чем же теперь ответит председатель. Оба они сообразили, что выборов никаких пока как не было, так и нет, а их гонка вооружений еще чуть-чуть — и погубит обоих, как едва не погубила однажды мир на Земле. В итоге решили публично помириться и закрепить дружбу совместной постройкой чего-нибудь такого, что действительно нужно станице. Оказалось, что по-настоящему нужно станице теперь только одно — травмпункт. Из-за бассейнов и катков у публики увеличился травматизм. Сказано — сделано. Через полгода был у Стеблиевки свой травмпункт. Вся местная пресса, то есть и газета, и телеканал, зашлась в восторге. На первую полосу газеты «Великая Старонижестеблиевская» поместили снимок улыбающихся председателя и фермера. Редакция пыхтела над заголовком всем составом, и в муках ночей он родился. Большими буквами над снимком было написано: «Результат рукопожатия Стыцько и Вольнодуренко — травмпункт!» В общем, благодаря демократии затрапезная кубанская станица (пусть и самая большая в мире) за пару лет разжилась двумя Дворцами спорта, бассейном, Ледовым дворцом с настоящим катком и травмпунктом. Правда, статуса города ей так и не дали. ■■■

Мы ехали мимо Старонижестеблиевской снова через месяц. Но поля июльских подсолнухов уже не было — был август. Только месяц прошел, а дорогу уже не узнать. Небо сереет, мутнеют лиманы, пшеницу собрали и по-черному жгут на полях стерню. Жизнь, как никто, и щедра, и безжалостна. Сама оглушила, сама взбаламутила душу, а теперь сама же взяла и все испортила. Где подсолнухи, где гордые молодые счастливцы, любимцы неба, с улыбкой глядевшие ему прямо в глаза? Одни

Жизнь, как никто, и щедра, и безжалостна. Сама оглушила, сама взбаламутила душу, а теперь сама же взяла и все испортила. Где подсолнухи, где гордые молодые счастливцы, любимцы неба?

! ĥŒŏŉŉ œŒňŔŒŅőŗŢ ŌőŘŒŔŐńŚŌŢ Ħş ŐŒŊŉŖŉ œŒŏŗśŌŖŠ œŒ ŖŉŏŉŘŒőńŐ: +7 (495) 287 30 55, +44 (0) 20 7298 5609 www.oceansky.com

BROKERAGE II CHARTER II MAINTENANCE & AIRCRAFT INTERIORS II MANAGEMENT, SALES & ACQUISITIONS II FIXED BASE OPERATOR

Нерафинированное подсолнечное масло пахнет так, как пахнут все кубанские города и села летом — они пахнут жареными семечками. Это и есть несравненный аромат июльских ночей моей благословенной Родины

бурые палки, и на них — черные головы без лепестков. Стоят сморщенные, иссохшие, жалкие, как старухи в черных платках на долгих похоронах соседки. Тусклое небо от них отвернулось, солнце не смотрит на них, и разрывается сердце, оттого что вот была красота — и нет ее, и год еще целый не будет... и думаешь о старости и смерти, и в страхе и в тоске ждешь неминуемую осень… Но не будем о вечном. Если вы, как я, тоскуете по ослепительному южному небу и удивительным южным нравам, то в Москве вас может спасти только одно — нерафинированное подсолнечное масло. Идите на Дорогомиловский рынок — прямо мимо кроликов и куриных пупков, потом поверните направо вдоль молочных поросят, дальше за копчеными утками — налево, и возле каштанового меда как раз оно и будет. Ты узнаешь его из тысячи. Нерафинированное подсолнечное масло пахнет так, как пахнут все кубанские города и села летом — они пахнут жареными семечками. Это и есть несравненный аромат июльских ночей моей благословенной Родины. Лавочка под домом, прямо над головой — зрелые жерделы, из белоснежной «девяносто девятой» выходит прекрасный принц — Серега со второго подъезда — и говорит: — Ритка, семочек будешь? Первая любовь! Твой аромат нельзя перепутать. На худой конец, можно просто сказать продавщице: «Дайте кубанское вонючее» — она поймет. Купите на рынке помидоры, огурцы, сладкий перец, желтый лук, кинзу и фиолетовый базилик, который нормальные люди зовут реганом через фрикативное «г», а москвичи — фиолетовым базиликом. Все, что вы купите, будет жалким подобием левой руки. Но лучше, чем ничего. Нарежьте все не очень мелко и залейте кубанским маслом. Это будет салат. Часть лука замочите в уксусе, отожмите и перемешайте с кусочками обычной селедки. И ее тоже залейте кубанским маслом. Это будет салат с селедкой. Отварите черную фасоль до мягкости, накрошите в нее кинзы, чуть-чуть того же уксусного лука и тоже все сверху кубанским маслом. Это будет салат с фасолью. Подайте все с черным хлебом — и ждите лета. Рано или поздно оно приходит даже в Москву.

ЗВЕРОБОЙ

текст: владимир липилин рисунки: варвара аляй-акатьева

Отправившись на Чукотку, корреспондент «Русского пионера» Владимир Липилин испытывает приход «белого медведя», после чего оказывается в поселке Уэлен, откуда до Америки, если бы пешком, то два дня — Знаешь чего? — сказал на третий день должна заехать». Я, сломив сигарету о пеходу, от Ледовитого пьянки чукотский драматург Слава. — пельницу, засобирался домой. У порога океана до Тихого — Давай махнем на Уэлен. долго зашнуровывал ботинки. А она, прислонив висок к косяку и сложив на полторы мин у ты, — Зачем? — недоуменно спросил я. груди руки, смотрела. Потом сказала: а в день вчерашний — Там край земли. — И вообще… Я оглядел батарею порожних бутылок «Ты потрясающий мужик. Просто я тебя верну ться проще, и вымолвил: недостойна». Я вышел на улицу и двинул чем в Москву. Там, на — И так уже дальше некуда. к кабаку, посидел там часок, добавил, краю света, коррес- Разговор происходил в реквизитор- потом зачем-то повернул к ее подъезду. пондент наблюдает ской анадырского драматического Звоню, а дверь открывает бритая голова Был отчетливо теплый июнь. в сатиновых с корабликами трусах. Из охоту на кита, узна- театра. Невесомый тихий свет заливал город. душа доноситься шум воды и ее песня. ет, что такое кыхтым Черный кот изящно фланировал между «Чё надо?» — спросила башка. Я поначаи мантак и получает мусорных баков. Слава в костюме Тре- лу опешил, пытаясь соотнести этот типлева сидел на подоконнике и болтал паж с мамой, а потом говорю: «Извини, своего бога. ногами на улицу. Иногда он дул в горлышко недопитой пивной бутылки, она отзывалась. Я, признаться, торопил время, вечером был самолет на Москву. И еще я устал. Я нечеловечески устал пить, потакая чукотской алкогольной забаве — белый медведь приходит, белый медведь уходит. Сколько раз за эти дни он удостаивал нас своим присутствием, сосчитать было невозможно. Но и бросить Славу в такой момент я тоже не мог. Он в который раз пересказывал мне историю: — Мы сидели с ней на балконе и пили чай. Она в халате с ногами в кресле курила. Сказала: «Извини, ко мне мама

чувак, я тут зонт оставил». Отстранив его плечом, сорвал сиреневый в горошек зонт и вышел. Подло так, понимаешь? Я немного подумал и сказал: — Ладно, поехали билет мой сдавать. Через час мы сидели за барной стойкой аэропорта. Слава пил виски с позвякивающими в стакане кубиками, я употреблял клюквенный морс, который по цене был не больно-то и дешевле. — Там щас киты любовь крутят, — сказал он. — Где? — будто не понимая, о чем он, спросил я. — На Уэлене. Ну, в Беринговом проливе. — И чего? — в его словах мне послышалась слеза.

Женщины, дети,

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

макс новиков/русский newsweek

старики, собаки и бакланы провожают артель из семи вельботов на китовую охоту

Во дворе двухэтажного барака исхлестанный морщинами эскимос чинил сеть, развесив ее между качелями и детской горкой, сооруженной под макет ракеты «Союз»

— А их бьют, — сказал Слава и стал разглядывать ледышки в стакане. Наконец мы загрузились в Ми-8, взлетели. Небо было чистое, и я долго разглядывал тень вертолета на фоне нескончаемой тундры. Там, внизу, не было ни единого человека, а только плыли долгие ручьи белых цветов. — Здорово, эскимосы! — крикнул Слава, высунув косматую голову в проем двери, когда вертолет приземлился. На него обернулось несколько лиц, похожих на пугливых зверьков. Не обиделись, улыбнулись. Он спрыгнул, встал на карачки и картинно поцеловал землю. Плюнул и произнес: — Дальше только Америка. В прорехе между домами виднелся Берингов пролив. Там, лоснясь на солнце, словно киты, бродили айсберги. Когда они наползали друг на друга, получался плач, который возникает при выдирании из досок гвоздей. Мы закинули на плечи рюкзаки и пошли искать Славиного знакомого старика Элле. Во дворе двухэтажного барака исхлестанный морщинами эскимос чинил сеть, развесив ее между качелями и детской горкой, сооруженной под макет ракеты «Союз». Во дворе стояли вросшие в землю железнодорожные контейнеры — подарок Абрамовича жителям Чукотки. Еще одним памятником губернатору служат здесь нарядные канадские коттеджи. У Акима Элле такой коттедж, но он в нем не живет. В доме его обитают ездовые собаки. Сам он ютится в обустроенном строительном вагончике. Когда мы явились, старик в падающем из крохотного оконца свете мастерил бога. Маленьким перочинным ножом он придавал ему человеческие черты. — Угадай, кто к тебе? — спросил Слава, распахнув дверь вагончика. — Со скольки раз? — сощурился от обилия света старик. И тут же, узнав Славу, заколготился, поставил на буржуйку сплющенный в нескольких местах чайник.

— Чай надо пить, а то голова болеть будет, — сказал он. — Отчего же она будет болеть? — спросил Слава. — От мыслей, бляха-муха. Как приедут с Большой земли, так башка прямо кобенится. Сдвинув бога на край стола в шеренгу таких же уже готовых фигурок, мы выложили из рюкзаков тушенку, лимонад и лапшу «Доширак». Я разглядел Акима Элле. Оленья шапка с приподнятым ухом, шустрые, цвета колеблющегося океана глаза, жиденькая седая бородка. Возраст его определить не представлялось возможным. Мы пили чай, заедая его вяленым гольцом. Слава спросил: — Куда ты этих богов-то строгаешь? Дед задумался, щуря глаза. — Так это… в Штаты. Тут одна художница из Анкориджа приезжала, она у меня всех до одного забрала, бляхамуха. Кучу долларов заплатила. Вот столько, — старик сделал небольшой зазор между пальцами. — Однако зачем они мне? За шестьдесят лет своей жизни старик ни дня не работал по трудовой книжке. Сначала оленей пас, нерпу добывал. Затем съездил к шаману, и тот благословил его на то, чтоб богов вырезать. Творения Элле из кости с криками «браво» и даже «ура» приобретались музеями Москвы, Петербурга, Таллина, Дрездена и Рима. Хотя ни в одном из этих городов Аким не был. Его боги были, говорят, в коллекции Брежнева, Ельцина, Ростроповича. Впрочем, и этих людей он никогда в глаза не видел. Когда-то на Уэлен приезжали целые делегации туристов, ученых, музейщиков. Они приобретали продукцию туземцев, какой не было нигде в мире. Аким вырезал животных, сценки охоты, а главное, богов — из клыков, черепа и детородного органа моржей. Затем туристы и ученые с Запада перестали ездить сюда. И боги любви, достатка, семейного благополучия стали кочевать через пролив на Аляску и дальше в Америку. Говорят, американцы выручают за эти резные кости целые состояния. Но

Акиму Элле до этого нет дела. Ему-то всего и нужно денег — на покупку новых собак. Для того богов и режет. Боги Элле иногда охотятся, иногда хулиганят, иногда просто сидят задумчиво. — Откуда берете сюжеты? — спрашиваю. — Так это, бляха-муха. Хожу с ружьем на птичьи базары, в океан хожу на нерпу, а потом вот еще, — он пошарил в углу под прелыми сетями и выудил оттуда бутылку из-под вина «Улыбка». Этикетка была еще цела, и с нее улыбалась девушка. — Кыхтым, — сказал Аким. — То есть? — Настойка из трав и сухих мухоморов. Ее больше глотка нельзя. Умереть можешь. — Вштыривает? — хохочет Слава. — Боги приходят, — коротко отвечает Аким. — Хотите? — Нет, — ответил я. — Тогда и я не буду, — вздохнув, сказал Слава.

Вечером идем к участковому отмечаться. Рядом граница, до Аляски восемьдесят шесть километров. По дороге встречаем мужиков с ружьями наперевес. — Куда это они на ночь глядя? — спрашиваю Акима. — Получка, — буднично отвечает старик. — А ружья-то зачем? — Не дадут иначе. — Как это? — Ружья надо сдать. Тогда тебе деньги. Этот экзотический ритуал ввел недавно местный участковый милиционер. Зовут его Арон Аветисян. — Устал я, — говорит Арон Аветисян, заперев в подвале сельской администрации карабины. — Возьму кинжал, уйду в горы. В окрестностях Уэлена гор нет. Но Арон так всегда говорит — в день зарплаты зверобойной артели. Он заводит вездеход, который раньше принадлежал

полярникам, и мы мчимся к его вагончику. Водительские права в этом поселке есть только у него одного, но тракторы, грузовики или мотоциклы имеются едва ли не у каждого. — Зачем ружья-то отнимать? — Завтра отдам, — говорит Арон. — Если придут. По мнению участкового, эскимосам и чукчам деньги вредны. Получив зарплату, они покупают самогон и с катушек съезжают. — Дурные становятся, прямо в голову себе стреляют, понимаешь? Суицид называется. На Чукотке ба-альшой суицид. Поэтому я у них карабин забираю. Утром придешь — получи, дарагой. — И что, кто-то не приходит? — Много, брат, сам их ищу: на свой карабин, распишись, дарагой! Устал я как мама быть. В магазине запретил им водку продавать. Так они самогон покупают. Тут королей самогонных, знаешь, сколько? Вай! Семь, наверно. — Чукчи стали самогон варить?

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

макс новиков/русский newsweek

— Нет, брат, это люди с Большой земли. Полярник, артельщик. Когда полярные станции закрылись, он стал самогон варить. А что делать, брат? На Большую землю? Кто его ждет? А тут семья, гарнитур, шифоньер. Только работа нет. Поэтому самогон гнать. И продавать. Чтобы семья кормить. Понимаешь? Арон тормозит у своего вагончика — точно такого же, как у Акима. — А почему люди в канадских коттеджах жить не хотят? — пытаю участкового. — Когда шторм, даже маленький, он так дребезжит, что жизнь, вай, медный таз кажется! Их собрали не так. Половину деталей украли, брат. Всю утварь в вагончике Арон Аветисян обклеил маленькими бумажками. На бумажках чужеземные выведенные ручкой слова. Так он учит английский. — Контракт заканчивается, — поясняет он. — Уеду, надо английский знать. — Далеко? — В Югославия поеду, дарагой. Миротворцем.

Слава объясняет участковому, что страны Югославии давно нет и миротворцев в ней, в общем-то, тоже. — Тогда Африка, — ничуть не смутившись, говорит Арон Аветисян. — Армения не могу, брат, я этот, как его, отщепенец. Один участковый на три поселка — Уэлен, Иночун, Энурим — Арон Аветисян родом из добропорядочной армянской семьи. Отец — начальник большого ереванского гастронома, мать — заведующая стратегическим холодильником для нужд государства. Три брата занимают ведущие посты на железной дороге. Арон с детства любил читать, «отравился», говорит, Джеком Лондоном. Окончил техникум и махнул связистом на полярную станцию. Отец крепко осерчал. Слал сыну письма, которые начинались так: «Арон, дарагой, рад видеть тебя». Оканчивались письма тоже всегда одинаково: «Ты уехал, и мы плачем по тебе. Мам — три раза в день. Я — четыре. Братья — не переставая. Приезжай, Арон,

дурная голова». Потом письма перестали приходить. Когда закрылась полярная станция, он подался в участковые. — Устал я, — повторяет Арон, — уеду. Холодно тут. Ученые говорят: глобальное потепление. Пусть сюда едет, на Чукотка. А я — в Африка. Полярный день никак не закончится. Размытое солнце чертит тусклую дорожку на воде. А может, это утро уже началось, а мы не заметили. Следующим днем на косе, уходящей в пролив, заметно волнение. Женщины, дети, старики, собаки и бакланы провожают артель из семи вельботов на китовую охоту. Мы тоже стоим поодаль. Лодки хоть и с мощными японскими моторами, но долго не скрываются из виду. Они качаются над нашими головами черными точками. Океан как будто касается неба. Но почему-то не проливается. Люди расходятся. На берегу

39 — Ты понимаешь, — продолжает Оля, — они здесь три тысячи лет жили с одним укладом. Им было хорошо. А тут вот, например, пограничники с острова Ратманова. Сойдут на берег и давай куролесить с местными девушками. Им-то чего. Они потом уедут. — Бля! — говорит Слава. У него не выходит. Кита привозят вечером, и опять весь поселок в сборе. Это первое парное мясо после долгой зимы. Кит опутан веревками с оранжевыми буями, хвост напоминает корму подводной лодки. Тракторист Витя вытаскивает кита на берег, и тот становится виден весь, огромный, побежденный. Взрослые подсаживают детей на его горб. Они катаются, будто с горки. «Поймали кита, попили крови», — говорится в эскимосских сказках. Крови никто не пьет. На кита взгромождаются мужики с большими разделочными ножами. Самые смачные куски достаются старикам. Они тянут к мясу покрытые шрамами руки. Они сами когда-то ходили на китов, и те разбивали их лодки хвостами, калечили. Мы стояли со Славой в сторонке и наблюдали за людским преображением. Эскимосы радовались, балагурили. Жевали мантак — порезанную на мелкие кусочки кожу кита. А кит тем временем был обращен мордой к океану. Издалека нам казалось, что он улыбается. Улетали мы утром, когда в проливе виднелись фонтаны пока еще не добытых китов. — Дурные твари, — сказал Слава, — их бьют, а они все равно сюда приходят. Валите домой, в Америку, в Австралию, куда подальше! — кричал он так, будто киты могли слышать его. Аким долго махал нам снизу, пока его не скрыло облако. На прощанье он каждому из нас подарил по маленькому богу. Мой был пузатый и смешной, он шел на охоту.

Люди с Большой земли привозят им пьянство, ощущение, что где-то есть сверкающий лучший мир, до которого не добраться. И от этого суициды

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

остается лишь эскимос Витя Хагдаев. Он дежурный по трактору. Если охота будет удачной, он подцепит кита за хвост и вытащит своим «Кировцем» на берег. Часы тянутся в ожидании, и мы уговариваем Витю, пока не вернулись охотники, прокатить нас на вельботе. Вместе с нами увязываются еще несколько человек. Мчимся, взбираясь на бугры степенных волн, и с ревом сползаем вниз. У затихшего маяка на мысе Дежнева Витя делает разворот. Айсбергов нет. Они ушли на север. Мы сидим плечом к плечу с биологом Олей. Она изучает птичьи базары и жизнь насекомых. — Дежнев почти на сто лет раньше Беринга открыл этот пролив, — преодолевая шум винта, кричит мне в ухо Оля. — Чего же он именем Беринга тогда называется? — кричу я в Олино ухо. — Ну, Дежнев открыл себе и открыл, думал, про это весь мир узнает. А Беринг сам лично доклад в географическое общество принес. Ее волосы пахнут нагретой полынью. Брызги застилают глаза. Губы соленые. На обратном пути Витя завозит нас «во вчера». Машет руками, показывает на часы, мол, здесь другое совсем число. И мы с полными глазами соленой воды ощущение испытываем удивительное. Потом идем с Олей по берегу Северного Ледовитого, затем переходим дорогу и оказываемся на берегу Тихого. От одного до другого полторы минуты пути. Здесь все рядом: небо, чужой континент, игры китов и их гибель. — Жалко мне их, — говорит Оля. — Китов? — Чукчей. Они такие, как шум прибоя, понимаешь? Настоящие. А люди с Большой земли привозят им пьянство, ощущение, что где-то есть сверкающий лучший мир, до которого не добраться. И от этого суициды. — Мнение спорное, — говорю я, — не каждый чукча хочет жить, как их предки в каменном веке. Слава тащится сзади, кидает гальку в воду, пытаясь заставить камень скакать по волнам.

КРЫШИНГ текст: юша зверович фото: александр саватюгин

В стремлении постичь тайны руфологии корреспондент «РП» Юша Зверович отправляется в Санкт-Петербург, ибо нигде, кроме Питера, это явление не наблюдается, и там, залезши на крышу, переоценивает земные ценности, поскольку на крыше совсем не так, как на земле, и даже философия иная — руфологическая. Девочки, должна признаться, я немного старше вас. Десятилетие моей прекрасной восемнадцатилетней юности подходит к концу. Я бы скрывала и дальше, но это уже глупо. А имея седой волос, так и вовсе бессмысленно. Краски жизни поблекли. Последние доступные радости портят фигуру, другие попросту не волнуют. Пропала былая острота впечатлений. И откуда ей взяться, когда все что можно уже понадкусано. Да и я сама слегка поизносилась. Жизнь состоит из сплошных «не». Не пить бутылками, не курить пачками, не спать с незнакомыми, не перечить старшим, не есть в «Макдоналдсе», и другие буржуазные фобии. А между тем чего-то явственно не хватает. Раньше, помнится, в этот самом месте было шило. Теперь если что и может вернуть меня к жизни, то исключительно стручок перца чили… и загорится глаз, заполыхает в груди огонь синим пламенем. После очередного стручка, не к месту поданного, проснулась в Питере. В

моей ситуации спасти могла только новая религия с заковыристым названием «руфология». Говорят, на крышах настолько высоко, опасно и вместе с тем красиво, что начинаешь ценить жизнь, иначе думать и двигаться дальше. Половина моей юности как раз пришлась на Северную столицу. Здесь и в прежние времена хватало желающих получить кусок неба в алмазах, но никогда прежде они не называли себя руферами. На сегодня крышелазание одно из самых доступных и вместе с тем экстремальных городских увлечений. А Питер, благодаря одноуровневой застройке, по праву считается крышным раем. Дома стоят настолько близко друг к другу, без зазора, что можно путешествовать, перелезая с одной крыши на другую. — Ало, Паша? Привет. Это Саша. Да, да… Сто лет не виделись. Ты сейчас дома? А ключи у кого? Если я сейчас приеду, хочу залезть на твою крышу, откроешь? Выезжаю.

...А Питер, благодаря одноуровневой застройке, по праву считается крышным раем. Дома стоят настолько близко друг к другу, без зазора, что можно путешествовать с одной крыши на другую...

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Александр взялся быть моим провожатым по питерским крышам. Сам себя он называет сталкером. Помимо прямого отсыла к Стругацким считается, что сталкер — это человек, который ведет других к счастью. А в данный момент путь к счастью пролегает через квартиру человека широкой души Павла. Он художник, живет и работает в мастерской на последнем этаже старого дома и по поручению местного жилсовета ведает проходом сквозь сумеречную зону чердака на крышу — в сторону светлого и небесного. Именно выход на новый информационный уровень привлекает истинного ценителя крыш. — Наверху альтернативная реальность. Там обитают сущности, — напутствует по дороге Александр. — Если бы не сущности, меня, может, и в живых не было. Очень помогают. Если ты человек хороший. А в Москве, в Питере — не

— На крыше не бывает случайных людей, — читает мысли Александр. — Если забрался, значит, так было надо, значит, крыша пустила важно. Если хороший человек — помогут. А если нет — туда тебе и дорога. Я молчу, чтобы не спугнуть. Александр все больше беспокоит меня. Как и ничем не прикрытая эзотерика посреди большого города. Единственная сущность, виданная мной на крыше (дело было тоже в Питере), имела хоть и не вполне, но все ж таки человеческий облик. Окна квартиры, где мы часто сидели с товарищами и вели вагонные споры, выходило на крышу соседнего дома с разницей по высоте в полтора метра. Однажды в стекло ктото поскребся. А потом и вовсе сильно помятый Кто-то залез внутрь и сел за

стол: «Ребят, покушать, выпить есть?». Ему налили выпить и сунули в лапу бутерброд, а когда уже больше ничего не осталось, неизвестный покинул наше скромное общество тем же путем. Кто это был, откуда, куда ушел? Да какая разница. Приходил, значит, надо было. — На крыше не бывает случайных людей, — читает мысли Александр. — Если забрался, значит, так было надо, значит, крыша пустила. — А сущности что? Что они из себя представляют вообще? Полтергейсты? — Можно и так сказать. Энергетические сгустки, мыслеформы. Есть сущности, порожденные тобой, например страх — высоты, смерти, а есть объективные, которые находятся вовне и на крыше тоже. Поэтому страхи лучше оставлять на земле. Снимается сразу половина проблем. Через пятнадцать минут хороший, но мрачный человек в бороде и полосатых трусах Павел уже выдавал нам ключи от своей крыши.

— Как идти, помнишь? Там третья ступенька снизу плохая… Мы киваем. — Руфус в помощь! — через спину кидает Павел и оставляет нас одних перед крышей. Руфус, покровитель крыш у римлян, покровительствует и современным руферам. Если рассматривать крышу как верхнюю границу города между небом и землей, то цель руфера — пройти через темное, чердачное, к светлому. Славяне тоже верили в сакральность крыш, пытаясь когда посредством вареной кукурузины, когда костями пасхального поросенка, а когда и листьями лопуха общаться с иным миром, мифологическими персонажами и духами. Только не спрашивайте, как они это делали… Кажется, память веков делает свое дело: перед дверью на чердак стоит кастрюлька со следами старинной вермишелины, что-то из далекой области ритуального.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Узкий проход на чердак завален мусором: какие-то железяки, битое стекло, колотые кирпичи, доски. Темная сторона Руфуса малопривлекательна и весьма неряшлива. На чердаке и того хуже: повсюду птичий помет. Того и гляди какой-нибудь полудохлый птенец вылетит умирать мне под ноги. Богатое воображение рисует болезного голубя, который долго и тяжело хворал, ведь некому было его навестить и позаботиться, и вот теперь от радости он накинется на людей… Александр, не оборачиваясь и не останавливаясь, решительно прорывается к свету, обещая невиданные красоты, которые вот-вот откроются. По преданию, с этой крыши открывается один из живописнейших пейзажей. Третья, пятая и седьмая ступеньки деревянной лестницы шатаются под нами, но пока держат. И вот наконец, протиснувшись сквозь чердачное оконце, я на месте.

Руферы не светят адреса открытых крыш: «Кто в теме — и по фоткам найдет. А дебилов нам здесь не надо», — заявляет категоричный руфер старой закалки Шаг вперед — и крыше конец. Ржавые перила по периметру ничуть не вселяют уверенности. И провода. Для такой крохотулечной крыши здесь их какоето бесчисленное количество — черные, металлические, в обмотке, всех цветов и размеров. Антенны, тарелки, провода между ними, провода между крышами, оптоволокно, растяжки-крепления. Какая-то какофония из проводов. Раньше было значительно меньше. А сейчас только успевай уворачиваться, чтобы не задеть ненароком пару сотен вольт. Александр бегает по крыше, размахивает руками — посмотри налево, посмотри направо. Я кручу головой, ниче-

го особо привлекательного не вижу, но продолжаю стоять на месте, как будто случайно бочком опираясь на крышу чердачного домика. Конечно, я надела самую неудобную обувь, которая у меня была. Вообще кеды не должны скользить, но мои скользили. Спасибо, что не каблуки. Дальше стоять на месте просто невозможно — чего, спрашивается, приперлась? Я неловко возюкаю кедиками, стараясь ступать по стыкам жестяной кровли. Так безопаснее и тише, меньше вероятность накликать интерес подозрительных жильцов. Не все, как Павел, безоговорочно рады видеть пришлых у себя на крыше. Некоторые даже звонят в милицию. А те за взломанный замок куда хочешь приедут и кого хочешь упекут. Именно поэтому руферы не светят адреса открытых крыш: «Кто в теме — и по фоткам найдет. А дебилов нам здесь не надо», — заявляет категоричный руфер старой закалки.

Да, крыша дарит ощущение превосходства над людьми, не только физически, но и нравственно приподнимаешься над толпой, становишься вроде как голым, но в тоже время сильным. И, как водитель «КамАЗа», можешь себе позволить кинуть бычок в открытый люк какой-нибудь зазевавшейся легковушки. А тем, кто не соблюдает правила общины — мусорит на крышах, привлекает внимание жильцов, поминает имя Карлсона всуе, — руферы рассказывают пугалки про Черного руфера, как в детстве. «Черный-черный руфер ищет тебя». Все, например, знают историю про любовников, которые занималась сексом на крыше и сверзились оттуда в чем мать родила, потому что не соблюдали основных правил: сорили, шумели, были неосторожны. А все он — Черный руфер… Уходим тем же путем. Разочарования нет. Но и особенной радости тоже не прибавилось.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

С крыши открывается хорошая панорама города. Питер вообще здорово просматривается, как на ладони. Но с Исаакиевского собора вид просто обалденный, причем попасть туда можно без лишних проблем, совершенно легально, заплатив в кассу за входной билет. Другое дело, что там помимо тебя бродят толпы таких же оголтелых туристов. Остаться одному, посидеть, подумать, помедитировать не получится. Александр очень любезен. Вот уже несколько дней катает меня по городу, показывает крыши, знакомит с интересными людьми, водит, показывает, рассказывает. А я по-прежнему человек — унылое дерьмо. Самой тошно. Александр предлагает плюнуть на крыши, раз не вставляет, и забраться на одну из двух высотных фабричных труб в черте города. Площадка на высоте около 165 метров отлично подходит

Сейчас в Питере, как, собственно, и в любом крупном городе, все труднее подобраться к небу. Мещане с нижних этажей, кто во что горазд, затрудняют доступ на крыши для просветления. Питерцы любовно называют трубы Маша и Даша. — Только там территория охраняемая. Собаки, охранники с пистолетами. По идее, могут и пристрелить на хрен… Но мы все равно ходим. Заманчиво, конечно. Но пристрелить на хрен меня и в Химках могут. А я ведь жить хочу. Да так, чтобы с огоньком. Если бы мне было 18 лет, и на крышу меня вел любимый человек, возможно, все было бы по-другому. Значительно более зажигательно. Или если бы я всю жизнь прожила в городе Воронеже на улице Лизюкова, в двухэтажном бараке, и отродясь ни-

чего красивее краковской колбасы не видела. Наверное, проперло бы. Но нет. На последнем этаже МГУ была. Над Академией наук в ресторане пила. Да и на «Седьмом небе» без котлеты не сидела. Все детство провела, лазая по гаражам и стройкам, и если бы кто-нибудь тогда сказал мне, глупой дуре, что седьмой этаж — это довольно высоко и больно падать, я бы плюнула и все равно перелезала бы из окна одной комнаты в другую. Конечно, городская романтика куцая. Но в Непал посреди рабочего дня, в обеденный перерыв, смотаться проблематично. А на крышу запросто. Сейчас в Питере, как, собственно, и в любом крупном городе, все труднее подобраться к небу. Мещане с нижних этажей, кто во что горазд, затрудняют доступ на крыши, оберегая свой покой и оптоволоконное имущество. Домофоны, консьержки, железные двери, амбарные замки — все идет в ход. А заветные ключики хранят единицы.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

В основном те, кто, как и Павел, живет на последнем этаже, у кого есть мастерская под чердаком, а еще лучше — выход из квартиры по стремянке прямо на крышу. В Питере полно таких квартир с выходом в иное пространство. В одной из таких квартир я побывала. Гостеприимная хозяйка квартиры миниатюрная Татьяна, тоже, конечно, художница, ловко лазает туда-сюда, вверх-вниз по трехметровой стремянке, с удовольствием демонстрируя одну из самых красивых крыш Петербурга. Взглянуть на ее крышу специально приезжают иностранцы из Амстердама, Берлина, Дублина… — И всем понравилось, — с искренним восторгом рассказывает Татьяна. В гости к Татьяне мы пришли большой компанией. Появилась еще одна питерская художница, Ника, тоже руфер. Но Татьяне это даже как будто бы нравится. Она суетится на кухне. Из квартиры на крышу есть выход со стремянкой и еще одно световое окно — большой стеклянный купол, откуда в зал льется самый настоящий солнечный свет. Провожая нас на крышу, предусмотрительная Татьяна выдает нам теплые куртки. Мне досталась красная. Стремянка — вот что страшно на самом деле. Она слишком длинная, чтобы не сломаться. И шатается под человеческим весом. Оказалось, самое неприятное в подъемах на крышу — это именно дорога туда. Ты или лезешь сквозь узкое слуховое окно, не зная, что там дальше, или весь в пыли и пуху пробираешься через чердак, или висишь, раскачиваясь как обезьяна на стремянке. И главное, не смотреть вниз, там бездна. Эта крыша не в пример больше прежней. Но вокруг все то же. Провода, орущие, вечно голодные чайки и ветер. Через стеклянный купол видно, как хозяйка дома заваривает чай. Старый кирпич и ржавая жесть очень гармонируют с моей новой курточкой. Чувствую себя молодой и эстетически прекрасной,

развалившись под солнцем пузом кверху. Однако летний питерский ветер портит всю малину. Через полчаса, промерзнув до костей, спускаемся вниз и прямо к горячему чаю. Как все-таки художники чувствуют жизнь… Окормляя малознакомых людей клубникой и свежим пирогом «Дамский каприз», Татьяна рассказывает, что некоторое время назад в качестве домашнего питомца держала петуха. Самый обычный петух, но какой умница: будить будит, речь человеческую понимает лучше многих двуногих, а уж ласковый… А сейчас в аквариуме живут рыбы, не помню названия, но на вид — один из древнейших видов периода палеозоя. Во время кормежки за креветку готовы убить друг друга и оторвать кормящему руку по локоть. Татьяна пищит от восторга… Кажется, те, у кого есть свой постоянный доступ на небо, несколько отличаются от нас, грешных. Утешает одно: даже Таня, милейший и добрейший че-

Какие крыши, какой экстрим? От лукавого вся эта необходимость в острых ощущениях для придания действительности смысла и наполненности ловек, ропщет временами на Бога. Как правило, разомлев в тепле итальянской буржуйки, переворачивая уголья, она сетует на кованые каминные щипцы: — Вот хотела щипцы с черными ручками, а Бог дал с золотыми… Дальше заботу о моем попечении берет на себя Н. Очень трогательно передают меня с рук на руки. А поскольку уже поздно и от крыш ждать абсолютно нечего, Н. решает устроить экскурсию по злачным местам ночного СанктПетербурга. В первом же клубе — кажется, он назывался «Черт побери» — мое бедное сознание расширилось до неимоверных

размеров, а потом в секунду схлопнулось. При входе на диванчике два бритых накачанных поросенка спят обнявшись. Судя по виду, давно. Слева от прохода на диване сидит одна, совсем одна фемина, каждый вечер в час назначенный аршин проглотившая. На башке черная шляпа с вуалеткой. А в зубах сигарета — длинная, в черном мундштуке. Торжество декаданса средь шумного бала. На весь клуб надрываются какие-то битники. Кругом бритые с начесанными хаерами пижоны в белых носках и подтяжках устраивают пьяные танцытолканцы типа модный слэм. Пляшут в основном молодые люди. Девушки стоят по стенкам, и я их понимаю, ибо слэм с пьяными битниками гораздо страшнее любой крыши. На маленькой сцене такого же вида и кондиции солист дюже страшно кричит за своим контрабасом. В этой полутьме 3D-очки у него на лбу смотрятся особенно затейливо. Кричит солист так, будто сущность Паганини явилась к нему и бьет, бьет смычком по пальцам: не умеешь — не играй! Боязливо достаю фотоаппарат. Если не убьют, сделаю фотку на память. Битники вежливо расступаются, образовав вокруг меня круг отчуждения. А один так и вовсе встал впереди, растопырив руки, и отталкивает танцующих, чтобы ненароком никто не задел. Боже!.. Я плакала. Какие крыши, какой экстрим? От лукавого вся эта необходимость в острых ощущениях для придания действительности смысла и наполненности. Не хватало такового вот по-хорошему чокнутого Александра, который, забросив дела, возил меня с экскурсией несколько дней. Не хватало радушной, гостеприимной Татьяны, которую я видела первый и последний раз. Не хватало Ники с ее желанием поделиться сокровенными местами и умными разговорами… Все это вместе, наверное, можно назвать человечностью.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Всегда готов

третья четверть 51 Диктант. Без вопросов. Смысл жизни оптом и в розницу. Обществоведение. Невиданный рай. Добраться наощупь. Урок литературы. Мания. Стихи преследуют. Медпункт. Живые не спят. Последняя ночь на земле. Урок истории. Перезаблуждение. Реестр человеческих ошибок. Комикс. Есть ли смысл у жизни. Сочинение. Jedem das Seine. Рассказ Дмитрия Глуховского.

тема номера

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

инга аксенова

смысл жизни

БЕЗ ВОПРОСОВ текст: игорь мартынов

В главных темах наших номеров уже побывали и глобальное обледенение, и глобальное похолодание, и космос, и Родина — так могли ли мы опустить столь высоко воздетую планку?! Вот и пришло время сделать И спросить-то некого: одного распяли, сами ёк, иные пачками уплыли… Где темой номера «смысл жизни». эти ты, Франк, где Бердяев, где хотя бы В своей увертюре к главной Кожевников (Кожев)? Ссыльным филосотеме Игорь Мартынов поми- фам на пароход «Обербургомистр Хакен» нает тех, кто мог бы изба- в 22-м разрешили взять только пару каль— стоит ли удивляться, что филосовить человечество от терза- сон фы обиделись, в одних-то кальсонах, проний и прояснить главный мокли, примолкли, и придется теперь смысл. А дальше читатель разбираться без них… во всех смыслах. сам решает, нужно ли ему Иногда бывает, попадется стихийный мудрец в ночи: этот, например, рулил такое прояснение. парадным, как бразильский карнавал, такси — на крыше сияли гирлянды, гремело что-то не меньше «Ивана Сусанина» из окон нараспашку, он был в классическом таксическом картузе, надменный и седой. — Мне до «Динамо… — робко обратился я к нему, как обращаются к Харону. — До х…ямо! — без паузы расхохотался он в ответ и дал по газам, так что я не успел даже хлопнуть калиткой. «Вот ведь не так и не то надо было спросить, надо было о главном, а я с пустяками!» — сокрушался я, глядя, как окрыленно удаляется такси, подмахивая незакрытой дверью… По всему видать, он давно уж кружил, отвешивал, и «до Арбата» и до «...ята» — настоящий любомудр, кладезь! Так к кому же еще обратиться? Кто шепнет — зачем страданиями жаль усугубля-

ем, и еще — куда ты, эх, яблочко, котишься? Кто разгадает базовую тайну? Среди толкователей — в желтой майке лидера — восточные методики. Тибет на подъеме! На каждой складке нашей Родины, на всех ее концах и параллелях — немаленький Будда, особенно в мертвый сезон, когда тополиная тля догрызла занавески, и падает процент проезжей части, и суммарно разморило всех. Дзен виден из любых позиций, даже из кресла стоматолога. «До 18.00 мы рвем, а позже — лечим», — сказала мне стоматолог в ветхом шушуне — капало с потолка, ржаво выла бормашина, пахло прошлогодним желудем. А после 18.00 здесь было не узнать: со стен свисали подлинники, нубийцы споро разливали платину на пломбы и стоматолог в вечернем «Диоре» глядела мне в дупло с влюбленным блеском, как фея всего «Блендамеда»! Кто-то скажет — все дело в платности услуг. Да нет же, это натуральная реинкарнация! Это русский буддизм! Чем нам пришелся по вкусу? Да потому что учит не удивляться, не дергаться, принимать как есть и идти, не уклоняясь от маршрута, к шуньяте, то есть к полной пустоте. Смысл жизни, таким образом, в отказе от нее. Но если же кого-то эта формула не греет, есть и другая, очень в духе времени: раз уж деньги ушли сквозь пальцы,

гоумной седине, в хороводе вакханокучениц уж и вовсе без юбок… Штук тридцать школ в одной столице, и клиентов неуклонно прибывает, поскольку исцеленных быть не должно — кушетка дело долгое, пожизненное. Теперь все больше граждан опасается подниматься на лифтах, переходить мосты, опускаться в метро. Тем более общаться с противоположным полом. Потому что во всем им виден скрытый смысл, им разъяснили. Вот, допустим, приснилась фиалка. Зигмунд Якобович, том 23, стр. 346: «Врожденное стремление к каннибализму». Да, я убил соседку топором — но ведь против психоанализа не попрешь! «Доктор, мне в последнее время очень хочется утопить мужа» — «Милочка! У вас комплекс русалки, попробуйте заняться сексом в ластах!». На все нашлось толкование, и на истерику, и на нужду… Душа, зачищенная,

как мятежная территория, уже не рвется в бой, не тянется к непознанному — тайн больше нет, осечек не будет… …Как тут не помянешь добром советскую цензуру — за то, что на дух не пустила психоанализ к семидесятым, что в семье обошлось без Эдипова комплекса, без бунта против отцовского авторитета, а с одноклассницами — без неполноценности… Пускай нас водила молодость по ложному следу — зато успели навестить места, где Эросом не пахнет, и пережили счастливые миги бесполого общения и некто Танатос добычи не дождался! Дали ценили за золото на голубом, а не за подтексты. Де Сад пробирал стилем, а не садизмом. И снились нам таинственные сны, не оскверненные символикой. И жизнь была так лучезарна в своей бессмысленности, что кажется — тогда-то мы и жили вечно. Когда не знали, да и не искали смысл.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

самое время порыться в психее. Пора к дедушке Фрейду, к сверхдушеведу на кушетку: лежишь себе и изучаешь подтексты… «Так у меня же ажитированная депрессия!» — сказала дерганая страна и ушла сдавать психоанализы. Хочешь уважения к себе? Будь ненормальным, с душком, с неврозом. Отращивай комплексы, чтоб как у людей. Фрейдизм — удобная теория, простая, как прибавочная стоимость: все смыслы жизни объясняя неполадками с либидо. На спрос явилось предложение: недавно профессор Хорст Шрайбер ворвался в среду московских психоаналитиков решительно и наотрез: «Значит так, перед приемом пациента — зеркала занавесить, чтоб без нарциссизма. Традесканции сбрить, от них только шорох. Персоналу помаду с губ стереть, юбки чтоб не выше колен!». А уезжал совсем другим человеком. Отраженный в зеркалах подмосковных озер, с венчиком полевых цветов на мно-

На все нашлось толкование, и на истерику, и на нужду… Душа, зачищенная, как мятежная территория, уже не рвется в бой, не тянется к непознанному — тайн больше нет, осечек не будет…

игорь васильев

НЕВИДНЫЙ РАЙ текст: николай фохт фото: наталья львова

Этим репортажем мы не оставляем читателю ни единого шанса для сомнений – если найдется рай на земле, то читатель «Русского пионера» первым узнает о нем и незамедлительно посетит наверное, и положено: нам нужно его вместе с нашим коррес- Так, знать, что есть рай на земле и что этот пондентом. И даже в том рай уже разрушен, уже не состоялся. Нам случае, если рай этот не нужна надежда, чтобы окончательно не вполне обычен, а рассчитан остановиться, и нам нужно оправдание, никуда не двигаться. Мы очень исключительно на незря- чтобы сложные, короче — неоднозначные, и, чих. Но может быть, иногда как мы почти уверены, загадочные. И динадо просто закрыть глаза, алектику мы приняли в благодарность чтобы увидеть что-то такое? за борьбу и единство противоположнои отвергли мы диалектику, потому И чтобы смысл жизни про- стей; что нам не нравится слово «борьба». Нам яснился? надо, чтобы мир двигался на нас, а не мы шли внутрь этого мира… Это я съездил в Русиново несколько раз, с такими вот настроениями вернулся. И, скорее всего, еще поеду — потому что в Русинове все как надо: много есть и ничего там нету. Прекрасное место, просто находка. Задуманный в середине прошлого века как идеальный поселок для слепых Город Солнца: для незрячих тут должен был состояться рай на земле. Из небольшого цеха, где трудились незрячие, вырос современный по тем меркам завод. Заложен был реабилитационный центр,

работникам давались квартиры, тем, кто только приехал, выделялись комнаты в общежитии. В социалистические времена предприятия, где работали инвалиды, давали прибыль — социальные и налоговые льготы были незыблемы. Всесоюзное общество слепых, которому принадлежал русиновский завод, всегда имело деньги, чтобы тратить их на социальную же поддержку инвалидов. Прямо как в космическом корабле: постоянно растущий в объеме замкнутый цикл. Незрячие работники русиновского предприятия зарабатывали от 170 до 300 рублей. Кто еще помнит, это неплохие деньги — особенно, если живешь не в Москве и если ведешь хоть небольшое хозяйство, пара грядок с картошкой хотя бы. Да еще пенсия по инвалидности — 120 рублей. Я же говорю — рай. Хотя, конечно, весь этот Город Солнца смахивал на резервацию — в принципе. А что в те времена не смахивало на резервацию? Поэтому обидчивые слепые (не любят, когда подчеркивают их физическую ущербность) не обижались в массе. Ну, отсюда, из 21-го века, с территории

русский пионер № 8. апрель–май 2009

...Я ослеп в детстве, осложнение после гриппа. Но все детство я провел среди зрячих. На равных. Бегал, купался, прыгал с горы вниз — как в бездну, дух замирал…

Москвы, представляется именно так. Дальше как положено. Горбачев, конец госзаказа (самый большой — производство плат для цветного телевизора «Рубин»), сокращение производства на 85%... Конец прекрасной эпохи. Запустение. Система рухнула, люди остались — люди не могут рухнуть, не могут просто так сойти на нет и мгновенно исчезнуть. Людям придется помучиться, пострадать. Слепым Русинова ведь даже уехать в другое место, за новым счастьем, во много раз сложнее, чем прочим, зрячим например. Они остались. Они стареют тут, умирают. Не получится даже сказать, что на их глазах сказка превращается в руины — они это просто сразу чувствуют на себе, без промежуточной визуальной стадии. Сразу и в полном объеме.

…Русиново как Русиново. Разбитые дороги — и для людей, и для машин. Чуть дождь — настоящие русские лужи, ни с чем не спутаешь, важные лужи, всеобъемлющие. Страшновато представить, что по этим дорожкам ходят незрячие. Нет, соврал, не страшно представить — нор-

мально представил. И нет на перекрестке у автобусной остановки жизненно необходимого светофора со звуковым сигналом, нет широкого, как положено под знаком «Осторожно, слепые пешеходы», «лежачего полицейского» — все «лежачие полицейские» лежат в Москве. Потому что в Москве живут нужные стране люди. В основном. А в Русинове просто слепые. Да и то, не все же тут слепые — тут и слепых-то осталось всего ничего. Ну, в государственном масштабе.

Конечно, сразу обращаешь внимание на полосатые поручни вдоль пешеходных дорожек. Это последний русиновский бренд. Поручни тянутся, тянутся, прервутся было — но выправляются; порой ржавеют, имеют тенденцию завалиться, но глядишь — через полметра уже, как ни в чем ни бывало, есть поручень, а еще через десять метров и совсем уж хорошо — опять полосатая окраска, как положено. Но однажды и этот бренд вдруг заканчивается. В случайном месте, в которое слепому и ходить не надо. Задворки, свал-

ка, начало нового жилого квартала. Все отмечают: мало, мало слепых ходит по русиновским дорожкам с поручнями. Я вот ходил по огороженным кварталам — все время видел только одну парочку: незрячий пожилой человек с сопровождающей зрячей женщиной. Полчаса прогулки — только они: то за угол повернут, то вынырнут на другом краю улицы в поле моего зрения. Я даже, грешным делом, подумал — демо-слепой. Специальный, торжественный, показательный. Да нет. Пожив в Русинове еще несколько часов, встретил незрячую молодую женщину с младенцем, гордого старика, смешанную группу играющих в домино за столиком перед домом: зрячие играли, слепые болели за них; чуть не сказал — присматривали. Наконец, у входа в то самое предприятие, которое теперь называется БУТ, курила женщина. Что она слепая, я понял, только когда, докурив, она медленно погасила сигарету и аккуратно опустила окурок в урну. Понятно, что догадался я не потому, что медленно и аккуратно, а потому что погасила и в урну.

Женщина уверенно зашла на проходную, бодро проследовала по коридорам БУТа. Я завел разговор с вахтершей. Директор на месте, но общаться не станет, с прессой никаких разговоров. А вот председатель «первички», местной организации Всесоюзного общества слепых, со мной встретится, только подождать надо немного. Я с удовольствием — на стене фотографии. Драмкружок, хор, вот как выглядят цеха, вот образцы продукции, вот грамоты… — Вот, это наше предприятие. Только это все до России, — покинув пост, тихо подошла вахтерша. — Все тут было. Вот платы для «Рубина», вот пластмассовые крышки для банок, а вот маленькие крышечки — слепые туда пыжи вставляли, ну, внутреннюю прокладку. При СССР тут больше тысячи работало, и больше половины, наверное, инвалиды. А сейчас человек пятьдесят осталось. Заказов нет, рабочий день часа три всего. Вот… — вахтерша в каком-то своем режиме перемещалась вдоль стены с фотками и будто не мне это все рассказывала, а сама себе

напоминала, что было раньше. — А теперь что? Теперь какие-то резиновые прокладки для железных крышек. И такие, как их называют-то… пипетки. Господи, неужели сегодня кому-то нужны еще пипетки? Раньше тут хорошо было, все были довольны. Инвалиды отдыхали тоже — как все. Гуляли. Теперь стариков много, молодым тут что делать? А из развлечений — только библиотека. Там они музыку слушают, книжки специальные берут почитать… — Анюта! — мою вахтершу окликнул выходящий рабочий. Она закончила обозрение стенда и вернулась в свою будку. Немолодая, как сказал бы Островский, «свежая еще женщина». У проходной возник невысокий, спортивно сложенный мужчина. — Александр Ракович, — представился он. — У меня свой взгляд на проблему Русинова, — и Александр взлетел по лестницам вверх. Я за ним.

Мне понравилось в кабинете Александра Александровича Раковского. Лаконичный советский антураж, из окна вид

на просторы. Тишину нарушает только говорящий телефон и говорящий компьютер Раковича: голос робота читает заголовки и-мейлов в компе и буквы имени звонящего. Ничего непонятно, и в этом есть свой колорит. Так вот, особый взгляд Александра Раковича: — Как ни странно, я считаю, для незрячих существование Русинова скорее вредно, чем полезно. Что тут произошло? Да, вроде создали все условия для слепых. Да, обеспечили работой, дали жилье, на дорожках установили перила: незрячий знает, что, к примеру, через два поворота он окажется на почте, третий поворот, скажем, ведет к магазину. Это прекрасно. Но с другой стороны, слепой отучается жить нормальной жизнью, не только подчеркивается его физический недостаток — развивается его социальная ущербность. Я ослеп в детстве, осложнение после гриппа. Но все детство я провел среди зрячих. На равных. Бегал, купался, прыгал с горы вниз — как в бездну, дух замирал… Но я не думал об этом. Я в футбол играл, иногда на воротах стоял — когда пропускал, получал за это оплеухи от

русский пионер № 8. апрель–май 2009

дружков. Я был как все. Я отлично ориентируюсь в пространстве. Физически себя хорошо чувствую — занимался спортом: гимнастикой, легкой атлетикой, плаванием. Просто тут есть еще один момент — как только слепых людей отделяют от зрячих, к ним начинают относиться еще и как к неполноценным. И от этого стереотипа никуда. Вот к нам приезжают журналисты, НТВ недавно снимало… Почему показали семью Маух? Да, у них кролики живут на серванте, грязь в квартире — но такое и в семье зрячих бывает, все разные. И вот даже позитив — то же НТВ снимало в другой семье, Верховых Виктора Сергеевича и Лидии Константиновны. Они оба незрячие, но у них чистота идеальная. Виктор Сергеевич поэт, публикуется в ВОСовских изданиях… У него портрет Маяковского упал, и он его поставил к стене вверх ногами. И НТВ это показало. Виктор Сергеевич очень обиделся и теперь зарекся с прессой общаться. Это ведь серьезно, этот стереотип — будто слепые еще и немного умственно отсталые. Без этой изюминки, как объясняют журналисты, людям неинтересно будет. Мне кажется, это ужасно. — Но помощь все равно нужна слепым? — это я сказал осторожно, тихо. — Нужна помощь государства, то, что по закону положено. По Конституции — равные права и возможности. В случае со слепыми что? Вот я занимался предпринимательством, у меня был магазинчик, торговал программным обеспечением, класс компьютерный открыл… Так вот, зрячий предприниматель имеет возможность закупить товар и привезти его на своем автомобиле, чтобы снизить расходы, — а я не могу водить машину, мне надо нанимать кого-то. Зрячий может сам заполнить налоговую декларацию и сам сходить в налоговую, чтобы отчитаться, — я в любом случае должен и для этого кого-то нанимать. Это лишние расходы, их как-то надо компенсировать. А сейчас, наоборот, всех уравняли, практически все льготы убрали — все наоборот происходит.

— Но вот Медведев, да и Путин говорят, что сейчас будут выделены деньги на социальные программы для инвалидов… — Не верю я ни Медведеву, ни Путину. Государство не справляется. Вот мой бизнес какой-никакой, а доход приносил. И я сам его построил, ни у кого ничего не просил. И я его потерял. Однажды пришли милиционеры и изъяли весь товар. Без санкции, вообще без бумажек, без объяснений даже. Опись не составили на месте — сказали, в милиции будем описывать. Я тогда обратился в приемную президента. Там есть Егоров. Он мне сразу: пиратством торговали? Я — а как вы это можете говорить, это может только экспертиза сказать, это только через суд можно… Верните, говорю, мой товар, вы меня просто разорили — и непонятно, на каком основании. А Егоров: чего это

Нужно сделать инвалидов, слепых в том числе, равными, смирить их с обществом так называемых обычных людей. Вот мой взгляд

я буду ваш бизнес возвращать, это вообще не мое дело. Ну, в общем, на мой запрос пришла бумага, что частично мой товар утерян, частично его, может быть, вернут. Вот и вся история. А это, повторю, прямое дело государства и президента — дать нам равные возможности. Больше ничего не надо, справимся. — Предположим, Русиново — это была ошибка. Но что теперь тут делать? Просто смотреть, как все разваливается? — Ну вот еще. Есть варианты, их, конечно не так много, но они есть. Но нужна помощь — и государственная, и центральной организации Всероссийского общества слепых, к которому я тоже критично отношусь… Моя позиция, например — слепого надо обучить компьютеру. Компьютер откроет незрячему мир, при нынешнем программном обеспечении незрячему доступно все, кроме компью-

терной графики. И я даже что-то типа гранта написал — на миллион. Урезали до 500 тысяч. А 500 тысяч только брайлевский принтер стоит. Вот смотрите. Александр выхватил из стола плотный лист бумаги. На нем — треугольники и квадраты: объемно, фактурно и даже разноцветно. Очень стильный лист, дизайнерский. — Это доказательство теоремы Пифагора. На этом принтере отпечатан. Слепому человеку так привычнее учиться и читать. С одной стороны, специальные программы, которые озвучивают текст, с другой стороны — привычный для слепого Брайль. И все: незрячий просто не будет чувствовать себя обделенным. Он будет общаться с другими людьми, будет узнавать новости. И вопрос только в деньгах — все эти программы и устройства очень дорогие. Но это дело государства, опять мы к этому возвращаемся. Просто исполнить закон, Конституцию — и все. И, может быть, не нужно никакого Русинова… Точнее, больше не нужно — оно свою роль сыграло, помогло людям. Нужно жить сегодняшним днем и смотреть в завтра — нужно сделать инвалидов, слепых в том числе, равными, смирить их с обществом так называемых обычных людей. Вот мой взгляд. Конечно, мы зашли в библиотеку — потому что на цех мне так и не разрешили взглянуть («Директор ругается. А что там смотреть: на рабочем месте с одной стороны резиночки, с другой стекляшечки. Работник надевает резиночку на стекляшечку — получается пипетка. И зарплата три тысячи рублей. О чем тут говорить и на что смотреть?»). В библиотеке — сочная библиотекарша, певучим голосом она расспросила меня про журнал «Русский пионер». Пока я разглядывал стеллажи с брайлевскими книгам и новые «цифровые» стеллажи (аудиокниги), вошла читательница. У них с библиотекаршей сразу возник задушевный разговор про пионеров и пионерию. — А ваш журнал имеет отношение к пионерской организации? — Имеет. Но к другой. Мы про пионеров в смысле…

... в пространстве....

Я отлично ориентируюсь

русский пионер № 8. апрель–май 2009

.... — это нужно слепым, зрячим, всяким. А Русинову спасибо за урок, за жертву...

— Те, кто первые, понимаю… Но тех тоже жаль. — Ну, я не знаю, — я как-то засомневался. Зато Александр Ракович поставил странную точку в экскурсии на БУТ: — А я не понимаю, почему ругают советские времена. Так получается, что в СССР инвалиды жили хорошо. Как ни крути. А мне нечего возразить. Ну, точнее, я не стал спорить — у меня было еще дело тут — мне надо дойти до конца этой чудесной улицы Русиново. Там, как и полагается, стоит храм. Там, как и положено, восстанавливается церковь Святителя Николая Чудотворца, к разрушению которой приложили руку те пионеры — горластые да голенастые.

В 15.00 каждое воскресенье в храме служба. Я пришел с надеждой встретить слепых прихожан. Размышлял стереотипно (ничему меня Ракович не научил): кому, как ни слепым, все-таки обездоленным людям, искать помощи у Бога. Я почти не сомневался, что встречу тут, смогу поговорить, по меньшей мере, с одним незрячим прихожанином. Но не подтвердилось. Собрались одни женщины, и зрячие: пожилые, молодки, девушки даже. Мужчины как бы по необходимости: я так понял, прораб реставрационных работ, водитель батюшки да я, понятное дело. Отец Иоанн приезжает сюда из Боровского монастыря, служит тут уже больше трех лет. Он прибыл минут за пятнадцать до начала службы. Поговорил с женщинами, благословил на разные добрые дела. Я тем временем наблюдал за двором напротив: муж довольно смачно, штатно я бы сказал, бил свою жену. Немолодая пара. Он бил ее ладонью по голове, резиновым шлангом по спине, ногой по заднице. Женщина вела себя странно — не убегала и не звала на помощь. Отскочив, возвращалась с провокационными, если честно, увещеваниями. Мужик, конечно, просил бабу «уйти на …» и обещал убить. Но тетка не слушалась, заманила ирода

в дом и там уже заголосила — акустикато лучше, действительно, чего на дворе попусту орать. Обычно я вмешиваюсь, но тут что-то остановило… Тем более подошел отец Иоанн. Я объяснил цель визита, договорились после службы пообщаться. Отметил, что батюшка даже бровью не повел в сторону драчливого двора. …Бабья у нас страна. И хорошо, и плохо. Хорошо, потому что есть кому пожалиться, потому что есть кому пригрозить и есть кем воспользоваться. Хорошо, потому что только женщины никогда не оставляют житейского дела: вот тут на службе уже совсем пожилые — и выстоять-то тяжело, а пришли помогать семьям. Подали записочки во здравие родных — те думают, нет от старушки никакой пользы, а она помогает Божьей помощью, задействует

…Бабья у нас страна. И хорошо, и плохо. Хорошо, потому что есть кому пожалиться, потому что есть кому пригрозить и есть кем воспользоваться

великие силы. Плохо, потому что вспомнил вдруг рассказ Раковича: мол, здоровые, зрячие приладились — все бытовые муниципальные неурядицы только через слепых решают. Мол, вам скорее помогут, сами палец о палец не ударят — по-бабски это. Плохо, потому что мужчины-то зачем тут, в бабской стране? Непонятно.

Отца Иоанна я спросил прямо: ходят на службу слепые или нет? — Ну как… — пауза. — Ну вот есть прихожанка у меня Зоя, слепая. Да, я ее причащал и соборовал, и соседку ее причащал, соборовал, отпевал, когда умерла. А так… На праздники, бывает, приходят… — А незрячие, у них просьбы, может, особенные, может, им тяжелее?.. — Да чем уж они отличаются-то? Может, их немощь — награда Божья. У них, может быть, другое зрение есть, которым они даже больше видят.

— Так что, и не жалуются? Обиды свои особые не несут, не спрашивают, в чем смысл жизни? Отец Иоанн оживился. — Так это и есть главное, это мы и объясняем прихожанам, слепым ли, зрячим ли. Смысл в смирении. Слепым, думаю, даже легче — они больше чувствуют свое несовершенство, а значит, в них меньше гордыни. Они более достойны даров Божьих, которые только смиренному дадены будут… Я смиренно выслушал божественную концепцию смирения, с последующей загробной жизнью. Хорошая это теория, только вот ко мне она как-то не прилепляется — гордыня все, я знаю. А храм мне нравится — красивый, хоть и невосстановленный. Какая-то в нем природная красота, гармония — подходит он Русинову. Отец Иоанн обещал, что через годик и купол будет, и колокольня зазвонит — благодетели объявились. Неудавшийся рай — и слава Богу. Мне понравились слова Раковича — надо жить среди людей — слепым, глухим, другим людям с физическими недостатками. И с любыми недостатками — вместе. Дети — вместе. Взрослые — вместе. Все эти коммуны, все эти сообщества по увечьям — мракобесие. Бабья слабость нашего общества. Мало мужества… Много мужества — это нужно слепым, зрячим, всяким. А Русинову спасибо за урок, за жертву. Вот храм восстановят… Почти уже выехал на трассу, но пронзила меня одна догадка. Ударил по тормозам, развернулся и обратно — проверить.

В драчливом дворе, что напротив храма, идиллия. На крыльце хозяйка, раскрасневшаяся, улыбающаяся, почти счастливая. У ее ног смирный, может, опохмелившийся, а может, и так просто, мужик. Она в белоснежной кофте без рукавов, нарядная. Он все в тех же трениках, голый по пояс. Как будто позируют для семейного фото. Дождь отступил, солнце пробивается сквозь листву сада. Господи, как же не хочется этого всего видеть.

русский пионер № 8. апрель–май 2009

Я поделила мир на поэта — и всех (М.Цветаева)

текст: джахан поллыева рисунки: варвара аляй-акатьева

Помощник президента России Джахан Поллыева размышляет о смысле поэзии — и неизбежно натыкается на размышления о смысле жизни. Человек, который был и остается главным спичрайтером России времен Бориса Ельцина, ВлаВсё-таки странный у вас журнал. Провона разновеликие «тайные смыслы» тадимира Путина и Дмитрия кационный… Он открыл «клапан» в крайинственнейшей из игр — игры человеМедведева, слова «жить, лю- не любопытное текстовое пространство. ческого подсознания. Квинтэссенцией бить, писать» ставит рядом. Притягивающее своим разбросом тем сказанного может стать фраза, которую Мы попросили ее предста- и разительным отличием от привычных приписывают В.Гюго: «Поэт — это филоего авторов статей и телерепортажей, соф конкретного и живописец абстрактвить в журнале собственные для служебных бумаг или бизнес-планов. ного». Наконец, поэзия есть искусство стихи о любви. Видимо, со- Видно, что пишут с удовольствием. С ин- высочайшее, ибо доступно столь малому чтя это нескромным или не- тересом и читают: у нас ещё не часто числу творцов, сколь невелика доля тех, подходящим для этого слу- встретишь актуальное эссе от актуаль- кто его действительно, по жизни, востреже автора. Но главная «изюмина», бует. Но это вовсе не её недостаток, а скочая, Джахан обещала пере- ного на мой взгляд, в другом: пишут на челорее «страховка от дурака», дабы всякий дать их в другой раз. А свои веческом языке и о человеческих вещах. обучившийся рифмовать — не посмел обещания, как нам извест- А ведь личностно окрашенный, образ- тотчас назваться поэтом. ный (тем паче, высокохудожественный) Стихи — это obsession, это мания прено, она выполняет. русский язык — всё еще остаётся у нас эмоциональным дефицитом. Раз так, поговорим о бесценном «художественном фонде» русского языка — о поэзии. Предвижу, что подобный разговор многим покажется старомодным. Однако наши (становящиеся постгламурными) дни уже вызывают ностальгию по таким, почти «академическим» темам. А прежние, набившие оскомину, ассоциации — раздражают не столь остро, как ещё лет пять назад… Кто-то справедливо назвал поэзию «высочайшим из всех искусств». Высочайшим, ибо в нём соединено многое: слух композитора, глаз художника, чувство формы скульптора, глубина философа, лаконизм пророка. И всё это помножено

следования. Кто сведущ, знает: они не дают спать, ходят за тобой по пятам, мучают и не отпускают, пока не сбросишь навязчивое (или навязанное?) на бумагу. У того, кто «это» вынашивает, бесполезно спрашивать, идёт ли дождь на улице, как пройти в Большой театр или где найти журнал «Русский пионер». Это данность. Почти медицинский факт. И это — судьба. Причём иная, чем остальные творческие судьбы. Великие писатели подчас становились философами и гуманистами. Но вовсе немногие из «больших» поэтов уходили в прозу, и даже показав в ней свою полную силу — с поэзией всё равно не расставались. Что их притягивало: навязчивая музыка строфы, таинство её

русский пионер №9. июнь–июль 2009

рождения, шаманский круг рифмы или скоротечность поэтического момента, его неповторимость вновь? Каждый отвечал сам. Но нереально сильная магия стиха — это реальность. И одной из подсказок может стать то, что большинство поэтов свои собственные стихи скорее «поют», чем декламируют; подчас монотонно бубнят, будто камлают — читая их для себя даже при залах, набитых публикой. А публика не ропщет, не уходит, сама входит в транс… Но вернемся всё же на землю. Стихи не становятся фактом жизни, пока их где-нибудь не услышат, не напечатают, не начнут передавать из уст в уста или из рук в руки. И они не становятся ценностью, если сама поэзия не существует в обществе как эмоциональная, нравственная традиция. Традиция — наследуемая поколениями людей. К примеру, моё поколение хорошо помнит времена, когда в школах массово, повсеместно устраивались конкурсы чтецов. Победившие «на районе» выдвигались на городские смотры. Причём артистизм, свобода и эмоция (отнюдь не поощряемые на школьных уроках) здесь оказывались решающими. Про победителей писала детская пресса, а этот их талант специально выделяли в «характеристиках», если выпускники поступали на литературный или актёрский факультеты. Такие конкурсы учили детей забытому у нас искусству декламации. А они и сами — выбирали стихи не столько из школьной программы, сколько близкие по сердцу. И открывали новых поэтов… Простая, вроде, вещь, а сколько важных для личности приобретений она давала. В день рождения Пушкина один из телеканалов показал, как известные стране люди читают его стихи. Акция, что и говорить, полезная. Но жаль, что большинство чтецов не знали их наизусть (включая промелькнувшего в кадре актёра). Как жаль и того, что истинно поэтические собрания, сборы — не столь демонстративны, не столь видны. Их сегодняшние

кумиры известны немногим, а книжные магазины лишь изредка предъявляют миру новые имена. Хорошо это для нас или плохо, покажет время. Но я маниакально хожу туда, чтобы увидеть на полках новые стихи. Не нахожу и вновь беру ещё одно, «сто пятое», издание Блока, Мандельштама, Цветаевой. И только, может быть, пятое за пару лет издание Бродского. Сколько разного было сказано о его «зарифмованной мысли», а он попрежнему не познан, не раскрыт, неподражаемо виртуозен. И безвозвратен... Имеющей отношение к делу может стать еще одна мысль. Здесь, в России, поэзия всегда была самым драматичным из искусств — таким же, как история страны и биографии её великих поэтов. И когда кто-то из нынешних стихотворцев говорит, что ему всё равно, читают его или нет, верю с трудом. Вижу в этом

Рифмованный ширпотреб широко «шагнул в народ», во все его слои без исключения. А вот это, пожалуй, диагноз. И вызов для любой нации привитую за века психологическую уловку творческой нации. Трагический след борьбы отечественной поэзии за своё уникальное место под солнцем России. Нам, сегодняшним, несказанно повезло — с нами есть те, кто уже навсегда составил славу русской поэзии: Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко… Но это далеко не полный список наших выдающихся современников, а ещё «вчера» мы могли бы прибавить к нему немало других (теперь уже ушедших) поэтов. Главное — все эти люди принадлежат к историческому роду отечественных гениев. А сами они, что называется, «лично» застали, дружили, были знакомы или представлены тем, кого уже навеки вписали в великие. Тем поэтам, кого трагически пометило чернение «серебряного века», не пощадили революция и война, вынужденная эмиграция и опустошаю-

щая цензура. Но кого до сих пор и во всём мире печатают многотысячными тиражами. Связь времён в русской поэзии — не прервана. Она как в литературной традиции, так и персонально, поимённо, фактически существует и сегодня. Об этом, считаю, никак нельзя забыть. Нельзя упустить столь драгоценную для нас подробность и драгоценное время. Как нельзя забыть и о тех, для которых эта связь времён — крайне необходима. Говорю, конечно, о новом поколении поэтов. Но здесь, к сожалению, еще много других, более будничных, проблем. От одного из организаторов литературной премии довелось услышать: «Молодых писателей мы «ведём» до достижения ими 25 лет: таково условие конкурса. Но, по нашим наблюдениям, именно в 26-28 они пишут свой первый роман. И жаль, что мы не можем их в столь ключевые годы поддержать, понастоящему «сопроводить» в большую литературу…». Я, ей Богу, не знаю, в каком возрасте выпускают свой решающий цикл стихов поэты! Не знаю, каким тиражом их следует издавать, кому направлять «на суд», а кому «для сведения». Это должны решать профессионалы — видимо, те, кто в последние годы их заботливо опекал, хвалил или критиковал, но выпускал в свет. Мне кажется первостепенным, чтобы к этим людям и их подопечным крайне бережно относились в нашем обществе. Любой начинающий поэт — поначалу всего лишь угловатый подросток, стесняющийся своих, нежданно выросших, талантов. Он похож то на слепого котёнка, то на самоуверенного наглеца. Ему всегда не на что издать свой первый сборник. Плохо известно, кому это показать, с кем вообще про «это» говорить. Да и надо ли?.. Стихи для него — зачастую лишь собственная блажь и только его «история болезни». Однако так происходит до поры, пока кто-нибудь не углядит в этой «болезни» талант, а в качестве лечения не выведет на титуле книжки категорическое: «В печать!».

Так в нашей державе везёт немногим, и пока мы с вами рядим да гадаем, как с этим быть, процветают другие. Те, кто «на коленке» рифмуют поздравления на все случаи жизни и массовым порядком продают эту халтуру соскучившемуся по стихам народу. Продают, заметьте, искусство! Вы никогда не заглядывали в подобные издания? Зря, они популярны. Секрет популярности так же прост, как и содержание этих виршей. Там есть всё: мальчику на «трехлетний юбилей (?)», девочке на пять (шесть, семь, etc.) лет, знакомым в день «фарфоровой» (серебряной, жемчужной, золотой) свадьбы, коллеге по случаю повышения (присвоения награды, ухода на пенсию) и т.д.. Да и интернет даёт возможность быстро, не задумываясь о художественных достоинствах, найти или вывесить свой собственный стишок «по случаю». С одной стороны, ничего порочного в таком запросе людей нет. Неплохо и то, что сегодняшние подростки уже начали соревноваться в составлении «скороспелых» стихов. Плохо другое — то, что вместо поэзии в ход идёт её суррогат, а утоление с его помощью эмоционального голода не считается у нас дурным тоном. Воистину: техника в соединении с пошлостью — самый страшный враг искусства! Мне не нравится, когда в праздники, навязанными sms, приходят такие ремесленные «недостихи», а их приходится стирать и стирать, не читая. Не нравится, когда с экрана льётся стихотворная галиматья, а на юбилеях, под рюмку и с пафосом, читают примитивнейшие оды. Не нравится, поскольку всё это — «против добрых нравов литературы». Но ведь происходящее вокруг стало уже частью нашей «культурной» жизни. Рифмованный ширпотреб широко «шагнул в народ», во все его слои без исключения. А вот это, пожалуй, диагноз. И вызов для любой нации. Тем более, для нашей, родившей не одно поколение гениев… При всем вышесказанном, интерес к стихотворному творчеству у нас растёт. Подспудно, наивно, стихийно, но этот процесс уже начался. А, значит, воз-

можен и долгожданный подъем поэзии. Но чтобы случился ее настоящий расцвет, вовсе недостаточно создать ещё пару-тройку конкурсов или премий. Мало и неправильно — просто дать денег. И упаси Бог образовать очередное «управление поэзии»! Всё это, право, очень деликатная тема. Не являясь специалистом в подобных вопросах, хочу обратить внимание лишь на одно: похоже, наша творческая элита эту проблему значимой пока не считает. Но ведь без такого, общего разговора — любые государственные меры просто несостоятельны, и всякий «расцвет» может быть вновь и надолго отложен. Думаю, что возрождение поэзии из очередного «пепла истории» вовсе не случайно совпадало с периодами ценностного определения нации. Так, может, и нам для начала неплохо бы «связать смыслы»? Соединить ценностную и культурную ткань? И помнить, что сейчас для нас — вновь определяющее время. А оно, как было однажды сказано, «работает на нас, т.е. на русскую культуру». В одной из недавно изданных книжек довелось прочесть: «Мы живём в нулевые годы, и это не игра слов и цифр, а исчезновение времени как воздуха культуры». Речь шла о возвращении в педагогику и нашу современную жизнь изначальных смыслов (тех самых, которым посвящен этот номер журнала). Смею сказать, что поэзия имеет к ним самое прямое отношение. Не только потому, что поэт в России больше чем поэт, и засим ему всегда есть «что сказать народу». Дело, скорее, в другом. Поэту, кроме таланта, непременно нужна искренность, честность в творчестве. И лишь тогда ему небесполезны богатое воображение и красота слога, изысканность стиля и владение понятной всем и каждому знаковой системой — языком. Вы скажете: язык — вещь коварная, сколько нас с его помощью обманывали! Да, но подсознание не обмануть. Как раз в стихах (и именно в стихах) лучше всего видна «развилка» между языком как универсальным кодом и как средством проявления личного отношения, эмоций. Искренность (или неискренность)

русский пионер №9. июнь–июль 2009

поэта — безнадежно прозрачна: она считывается в каждой строфе, в каждом слове, во всех его многоточиях. И тогда работает одно: верю или не верю; задело, «зацепило» или нет… Довольно много сейчас говорят и о сохранении богатства русского языка. Но сбережение языка и возрождение вкуса к поэзии — вещи тоже взаимосвязанные. Продолжая небрежно обращаться с русским языком, мы портим и вкусы, и разум. Однако умение мыслить и творить новое считается в мире едва ли не самым главным! И потому удивительно современно звучит совет Бродского: обращайтесь со своим словарём так, «как вы обращаетесь со своим банковским счётом»… Наконец, ещё об одном свойстве языка, прямо связанном со стихотворчеством. Довольно много у нас противоречивых суждений вокруг исчезнувшей буквы «ё» — частью казённых, частью легковесных. Друзья мои, но как раз в стихах без этой буквы никак нельзя! И относиться к этому равнодушно невозможно: сама не раз «натыкалась» на абсурд в содержании слова, на фальшь в мелодии строфы… Говоря прямо, если мы не хотим потерять красоту и богатство русского языка, «стихотворное дело» должно сейчас не просто поощряться, но в полном смысле культивироваться. О нём нельзя забыть, нельзя загнать «за Можай» научнотехнического прогресса. Но пока у нас не начнут писать в стихах хотя бы единичные сценарии и пьесы, снимать поэтические клипы, создавать новые мюзиклы или оперетты; пока TV и радио не будут проводить вечера (ну, хоть утренники) поэзии — о благородном русском языке можно не помышлять. О современном, кстати, тоже. Дать его эталон и показать, что надобно считать приличным уровнем, а что нет, должны не только лингвисты, но и писатели, поэты. То же касается и другой проблемы — пресловутой «культуры духовного потребления». При всем своём академизме и терминологической архаике, она прямо связана с современным набором ценностей — с тем самым «полем», в ко-

торое, по выражению поэта, не может быть доступа дряни. Но ведь не только нормам, принципам и постулатам, а также чувствам, вкусам, мотивам — в ней должно быть отведено самое почётное место. Люди должны учиться быть свободными не только в политике, социальной жизни, бизнесе или информационном пространстве. Они должны уметь свободно и при этом пристойно выражать свои эмоции. Не стесняться ими делиться — в том числе, в стихах. И здесь вновь уместно вспомнить класиков: стихи должны быть «бесстыдными». В этом многозначном определении есть обе стороны чувственной открытости поэта. Я на самом деле полагаю, что эмоциональные качества — это далеко не меньшие по своему значению ценности. На них сегодня вновь огромный «спрос». И в них — тоже изначальный смысл. Смысл жить, любить, писать. Для меня эта триада бесспорна. Абсолютизирую? О, да… Но не больше, чем всякий любящий свое дело человек. Преувеличиваю? Конечно. Как стихийный лоббист и потребитель «высочайшего из искусств». Так, пусть же тех, кто подвержен поэтической мании, будет больше. Равно как и нас, «потребителей» их красочных эмоций. Если будет кому их востребовать — будет у нас и новая великолепная поэзия. Привьётся вкус, появится содержание — значит, вновь будут глубокая философия и подлинно гуманитарная наука, блестящая общественная и политическая мысль. Долго эту цепочку сейчас объяснять, разворачивать… Но ни много ни мало — именно так стоит вопрос.

P.S. Стоически дочитав этот материал до конца, Андрей Колесников попросил меня о любезности — передать в журнал пару собственных стихотворений. Понимаю: лишь немногим удастся повторить его «подвиг». Однако стихи (если это стихи) не могут служить развлечением, иллюстрацией или «приложением» к чемулибо. Тем паче — они не нуждаются в таких предисловиях.

...Три дня было непонятно. Это как раз тот случай, когда больничная справочная на вопрос дает ответ: «Состояние стабильно тяжелое»...

ЖИВЫЕ НЕ СПЯТ текст: наталия осс рисунки: виктория семыкина

ние, следила за капельницами, контролировала все трубочкидатчики, подключенные ко мне напрямую в горло, под ключицу, куда-то внутрь, под одеялом не видно, держала в поле зрения медсестру. Чтобы в случае чего она удержала меня здесь — подсунула капельницу или шприц, не дала захлопнуться дверям, ведущим в тусклый коридор, куда так и норовила съехать я с моей кроватью. Съезжать не хотелось, хотелось остаться. А двери находились прямо напротив. Туда или обратно? Три дня было непонятно. Это как раз тот случай, когда больничная справочная на вопрос дает ответ: «Состояние стабильно тяжелое». Слово «стабильно» зря утешает родственников, оно отражает только намерение пациента цепляться, ключевое слово здесь — «тяжелое». А это и есть то и дело раздвигающиеся двери, ведущие непонятно куда: одного сюда — на операцию или в палату, к веселым пациентам под выписку, другого — туда, откуда еще никто не возвращался. В больничный морг. Но на самом деле ни о чем таком я не думала. В реанимации не существует ничего, кроме реанимации. У проснувшегося однажды в реанимации прошлое закончилось, а будущее не началось. Из прошлого опыта почти ничего не требуется — ни есть,

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Смысл жизни можно искать и даже находить в разных местах, но есть такое место, где он сам тебя находит и от него уже не отмахнешься — потому что руки скованы какими то проводами. И не прогонишь его, не прикрикнешь — потому что во рту трубки и голоса нет. Зато, оказавшись с Натальей Осс Когда умираешь, ни о чем таком не думаешь. Никаких сожалев этом месте, читатель удо- ний, раскаяний, картинок в режиме слайд-шоу. Думаешь о том, стоверится, как беззащитна как бы остаться в живых. Во что бы то ни стало. Ну пожалуйста, грань, отделяющая смысл не надо, только не сейчас. Только не я... Не может быть, чтобы я, еще слишком рано. Не надо, ну не надо, пожалуйста... жизни от его полного отсут- вроде Я цеплялась за жизнь — в прямом смысле. Сжимала пальцами ствия: всего лишь тонкая поручни кровати, давила кнопочки: зеленая — приподнимаетширма. ся изголовье, красная — попа сползает вниз; не теряла созна-

ни спать, ни шевелиться, разве что разговаривать, но разговаривать не с кем. А для будущего непонятно, что тренировать: каким оно будет, это будущее, и будет ли — вопрос открытый. Даже в больничной справочной не знают.

Справа угадывалась женщина. По дыханию. Не бабушка, а пожилая дама. Черт его знает, как я это определила, не поворачивая головы, но определила точно. Очень деликатно она дышала. Потом медсестры говорили между собой, что это мать зампрефекта. Сын каждый день приезжает и смотрит на нее из того мира, откуда к нам не пускают. Слева — мужчина, пожилой, интеллигентный, с бородкой. Я откуда-то это знаю заранее, особенно про бородку, хотя даже дыхания его не слышно. Через две кровати от меня — алкоголик. Медсестры злятся на него и орут, когда ставят капельницу. Допился до белой горячки, скотина. На центровой койке — молодой парень, 21 год, Игорь. В белых трусах. Его я вижу отлично. Он то и дело вскакивает, садится, говорит. Счастливый, может попить сам. И пописать. Вчера его перевели в палату. А сегодня опять вернули к нам. И ему опять стало лучше. Он опять хочет в палату. А врачам непонятно, что с ним. Почему ему лучше в реанимации? На всякий случай держат его там, где ему лучше. — А ты чего здесь валяешься? Ты что, экзамены уже сдала? — кричит он мне через три койки. Я пытаюсь кивнуть. Какие экзамены? Я уже все сдала. Или еще нет? Трубка дергается в горле. Я хочу ему ответить, но от трубки у меня спазм. Хороший способ бросить курить. Каждый раз, сглатывая слюну, я проклинаю каждую свою сигарету. Трубка — такой толстый антиникотиновый фильтр, который забили в горло в качестве небесной кары. Я ему нравлюсь. Это ясно. Когда я болею, я очень красивая. Потому что худая. Щеки провалились, остались только глаза. Жаль только, что голова немытая. Я запускаю руку в волосы. И нечесаная. И колтуны. Откуда? Последний раз они у меня были в летнем детском саду, образовались с воскресенья, когда мне в последний раз заплетала косички мама, и по пятницу — всю неделю моих длинных волос не касалась рука воспитательницы. Черт, сколько же я здесь лежу? Пытаюсь оторвать голову от подушки — трубка откидывает ее обратно, но мне плевать, у меня колтуны, их нужно разобрать. Немного поворачиваюсь вправо, чтобы лучше видеть Игоря и скрыть от него мои манипуляции. Чувствую, как натянулось что-то внутри, боль заворачивается в жгут, в животе жжет — я падаю на подушку. Надо отдышаться. Осторожно приподнимаю одеяло — и не узнаю себя. Все изменилось. Там, где вчера, я это прекрасно помню, была гладкая кожа — бинты, повязки и трубочки, по которым куда-то вниз течет красное, мне не виден конечный пункт под кроватью. Это не очень страшно, только непривычно. Мне даже в голову не приходит, что я могу умереть. Я только не понимаю, что же случилось. И расстроена, что под повязкой, если ее снять, я некрасивая.

— Аккуратно, не дергайся, а то иголки вылетят — видишь, три капельницы у тебя заряжены, — подбегает ко мне сестра. — А у вас есть расческа? — спрашиваю ее. — Какая тебе расческа сейчас? — А что со мной? Ее зовут Дина. Она самая добрая. — Придет Дмитрий Николаевич, его спросишь. Две другие девчонки молодые и злые, кричали на алкоголика. А Дина добрая, и из-за этого у нее больше работы. Я теперь наблюдаю за ней. Игорь улегся, и я его не вижу. А больше мне делать нечего. А что-то надо делать, чтобы не думать, что со мной. Двери открываются, и вместе с новой каталкой в реанимацию заносится запах. Пахнет безысходностью и стыдом. И мочой. — Черт, переворачивайся, переворачивайся, кому говорят! — кричат девчонки. Одна с пирсингом, вторая — блондинка. Это они привезли каталку. Теперь нас здесь шестеро пациентов. — Ты мылась вообще когда-нибудь? — злятся девчонки, подтаскивая тазы и тряпки. Мне все прекрасно видно. Поэтому я отворачиваюсь. Привезли бомжиху. — Больно, больно! — Конечно, будет больно! Что ж ты себя так запустила! — воспитывают ее девчонки, кидая тряпки в таз. — Больно! Я чувствую — что-то изменилось. Было тихо, мирно, тоскливо, а теперь появился враг. И ненависть, которая сразу всех объединила. Пациенты просыпаются. Дядька с бородкой начинает стонать. Непрерывно, утробно. И от этого контраста с его молчанием в предыдущие несколько часов мне становится тревожно. А вдруг что-нибудь... Дама сдержанно, аккуратно вздыхает, потом шепчет: укол, пожалуйста, укол. — Не видите, мы заняты! — огрызается блондинка. Алкоголик, скотина, орет через две койки от меня: — Дай мне спирта, сука, быстро дай! Дай! — замолкает на минуту — и снова: — Дай, ну дай! Убью тебя, сука! — Больно, больно! — бьется крик о кафельные стены реанимации. Датчики пикают, убыстрятся темп. Свет режет глаза как ножом. Это значит, в реанимации наступает ночь. Сестры снуют между койками — меняют капельницы, перестилают простыни, взбивают подушки, гремят тазами, тащат грелки и воду, меняют повязки. Пространство уплотняется, наполняется действием — льется вода, хрустят ампулы, скрипят кровати, пахнет спиртом, кровью, лекарствами, гноем. И этот давящий свет. Пролетел Дмитрий Николаевич — так быстро, что я ни о чем не успела спросить. Молодой, чернявый, в резиновых шлепках и синем хирургическом костюме. Успел погладить медсестру по спинке, я все видела. Склонился над бомжихой. — Больно, больно! Больше мне ничего не удалось расслышать.

И ушел. Все ушли. Ночь. Теперь до утра никто не уснет. Ночью в реанимации живые не спят. — Ты на каком курсе? — Игорь сидит на кровати. Отцепился от капельницы и сел. — Тебе чай можно? Сейчас сестры вернутся, я их попрошу. Хочешь? Я вчера с ними пил. Заворачивается в простыню, встает и делает шаг ко мне. Я поворачиваюсь вправо. Ничего, что больно, надо ворочаться. — Больно! Марина, Марина! — корчится бомжиха в углу. — Заткнись, — отвечает ей Игорь. Еще два шага ко мне. — Тебе же нельзя вставать! — говорю я, с ужасом понимая, что сейчас все мои трубки и капельницы будут видны, а я никому не хочу этого показывать. — Да я здоровый мужик, просто так тут лежу. Ты не бойся, я вчера полночи ходил, и ничего. Хочешь, я расческу у сестер сопру? У Аньки есть в сумке, Анька — это которая блондинка, с Николаичем. Я поворачиваюсь влево. Влево ворочаться не так больно, но вправо интереснее. Справа жизнь. — Марина, Марина, больно! — Заткнись! — Игорь уже почти добрался до меня. — Господи, никаких сил нет слушать ее, — стонет дама, мать зампрефекта. Ей тоже больно, но она же терпит. И я терплю. — Бо-о-льно! — Да замолчите же, как вам не стыдно! — вдруг говорю я, пронзенная внезапным чувством ненависти, как болью. — Дай спирта, сука, убью! — поддерживает меня алкоголик. — Заткнись, тварь! — орет Игорь и хватается за мою кровать. — Ща залью тебе, сука, спирта! — Веневитин, сдурел?! — Анька с чайником стоит в дверях. — Сейчас я Диму позову! Ляг немедленно. Веневитин не слушается, идет к Аньке, простыня волочится по полу, сползает, обнажая безволосую грудь пациента с неустановленным диагнозом. Девушка хохочет: — Сейчас обожгу тебя. — Ты вот ей чаю налей. Она просила. — Ей? Сдурел?! Ей мы сейчас еще укол вкатим. Девушка, ты как, терпишь там? Я тебе еще обезболивающего вколю, Дмитрий Николаевич сказал, что в любой момент. Ты говори, не терпи. Мы тебе всю ночь будем колоть. Зря она это сказала. Я сразу поняла, что со мной. То, чего терпеть нельзя. И сразу заболели, заныли дырочки. Горячо. Потекло по трубочкам, перелилось из бутылочки на пол. Пришла Дина, сделала укол, потом долго вытирала под кроватью. Я осторожно посмотрела вниз. Красное. Красное. На красном слизистом фоне чье-то лицо. Злое, ухмыляется. И скалит зубы. А они острые, вроде клыков. Как в мультике про четвертую планету. Там был такой профессор в шляпе, который потом оказался инопланетянином. Глумливым, с острыми заточенными зубами, которыми он перегрызал прутья клетки. А тело такое извилистое, червивое. То есть изгибается, как

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Бодрые, свежевыбритые ангелы явились в девять тридцать. — Ну, что тут у нас происходит? — склонился надо мной самый главный, толстенький, с волосатыми и сильными пальцами. Откинул одеяло у червя. Красный коридор, по которому я иду, вернее плыву, а точнее лечу, похож на кишку, какой ее показывают в рекламе желудочной таблетки. Заворачивается узлами, пульсирует, кровоточит. Такая отвратительная реклама, от которой меня тошнит. Тошнит. Зубы, торчащие из стен коридора, вгрызаются в тело. Интересно, эти оскаленные рожи на стенках кишки — и есть бесы? Больно, больно! Марина, как же больно! Марина, Мариночка! Почему она не приходит, эта Марина? Почему никто не приходит? К ней никто не приходит. И ко мне он тоже не приходит. А если бы он пришел, то что бы я сказала? Откинула бы одеяло, показала ему трубочки, попросила бы прощения? И он бы простил? Но непонятно, из жалости или потому что любит? Нет, надо сначала выкарабкаться, выбраться отсюда, из этой красной слизистой мути. Больно, больно, как же больно! Дай спирта, сука, дай! Аня, Аня, скорее, тут уже полчаса хлещет! — Дмитрий Николаевич, кровотечение не останавливается! Вместо красного я вижу синее. Синюю хирургическую спину. — Аппарат сюда везите! Срочно! И гастроэнтеролога позвать! Что с давлением? Не держит? Я не сплю. Я просто боюсь туда смотреть. Сердце колотится. Слева, в полуметре от меня умирает дядька с бородкой. Что умирает, я догадалась, как только между нами поставили ширму. Вот она, дверь, перегородка, черта. Только бы он не умер, потому что мне тоже надо пережить эту ночь. А завтра меня отсюда увезут, заберут вниз, где веселые выздоравливающие пациенты шаркают тапками по коридорам с бездарными пейзажами. Завтра утром я уже буду там. Я не хочу, чтобы он умер, а он ведь может. Ее я не вижу — загораживает ширма. Но она точно здесь. Стоит в полуметре от меня. Теперь я, как та принцесса из «Обыкновенного чуда», знаю, с какими отвратительными инструментами она приходит. И как она пахнет. — Дайте спирта, суки! Будьте вы прокляты! — бьется в конвульсиях вторая от меня койка. Дина и Аня связывают алкоголика, затягивают ремни на руках и ногах. За ширмой идет борьба. — Давай, Петровченко, давай, коагулируй! — Дмитрий Николаевич, падает давление! У него же два инфаркта было. — Да не говори ты под руку!

Только бы он не умер! Ну пожалуйста, только не он. А то я не успею ничего ему сказать. Не Петровченко — он пусть тоже не умрет, — а ему. Только бы выбраться отсюда. Если не умрет, я смогу ему все объяснить, и он поймет. Как же больно! Я знаю теперь, как же тебе больно. Дайте хоть кто-нибудь ему спирта, то есть счастья, если я не сумею, суки, проклятые суки, укол, пожалуйста, сделайте ей укол, соседке моей, а мне не надо, если я такая скотина. Петровченко не умер. Бомжиху вывезли в коридор, оттуда меньше слышны крики. Анечка пошла спать. Дмитрий Николаевич следом. Дина села пить чай и задремала за столом. Ширма осталась на месте. Алкоголик затих. Пожилая дама после укола задышала, как днем, когда я в первый раз ощутила ее легкое, деликатное присутствие. — Эй, ты там живая? — Игорь шел ко мне медленно, с трудом отрывая босые пятки от пола. Присел на краешек кровати. — Ты не смущайся, не смотрю я на твои трубки. Мне это по фигу. Слушай, скажи честно, а ты любила когда-нибудь? — До реанимации — нет, — честно сказала я, протолкнула через горло. — Как это? В меня, что ли, влюбилась? Поясни. — Больно, не могу, больно! — донеслось из коридора. — Ну вот когда она заткнется, сука?! — Игорь хотел мне понравиться. Она заткнулась под утро. Двери распахнулись на минуту, я успела увидеть, как вывозят накрытую простыней каталочку. Мариночка не пришла. И никто не пришел. И она ничего не успела Мариночке своей сказать. И Мариночке никто не расскажет, что она ее звала. Что ее имя было последним словом, которое услышал этот коридор. А единственное, что я сказала той женщине ночью, — «замолчите». И ничего теперь ни поправить, ни объяснить. Бодрые, свежевыбритые ангелы явились в девять тридцать. — Ну, что тут у нас происходит? — склонился надо мной самый главный, толстенький, с волосатыми и сильными пальцами. Откинул одеяло. — Молодец, все отлично! А за шовчик не беспокойся, мы ювелирно сделали. Белые взмахнули крыльями халатов, полетели к следующей кровати. — Доктор, а почему я здесь оказалась? — ухватилась я за кончик крыла. — Потому что надо все вовремя делать, вовремя. Ты сейчас не думай об этом. Главное — ты оживай, двигайся потихоньку. Значит, не сейчас, значит, не умру. Я, кстати, так и не знаю, о чем люди думают перед тем, как умереть. Это был не мой случай, не моя очередь. Значит, я еще успею. А она кричала потому, что не успела вовремя. Если ты прочтешь, то поймешь, о чем это я. Прости, что чуть не опоздала с этим текстом.

ПЕРЕ

Е И Н Е Д Ж У ЗАБЛ

текст: игорь каменской

Этот реестр человеческих заблуждений, собранный сенатором от Красноярского края Игорем Каменским, надо изучить хотя бы для того, чтобы понять, сколь опрометчивы любые попытки овладеть смыслом жизни: кажется, что вот он пойман, ан Каждому человеку свойственно заблужне сожгут… нет – опять увиль- даться. Люди пришли к этому выводу Заблуждались: Цезарь относительно нул. в тот же самый момент, когда эволюция Брута, Наполеон относительно многого, подарила им эту возможность. Да и сама эволюция была чередой сплошных заблуждений. «Ба! Да я с легкостью переживу это похолодание», — думали динозавры, чувствуя приближение ледникового периода. «Ха! Какие у них в руках смешные маленькие палочки», — думал мамонт, окруженный воинственными первобытными. «Подумаешь! Всего-то большая лужа!» — думали все не прошедшие фейс-контроль на ковчег к Ною особи… Как мы теперь знаем, все они заблуждались. Шли годы. Века. Тысячелетия… А история видов, народов, государств продолжала оставаться историей заблуждений. Поколения исчезли с лица земли, так и не узнав, насколько они заблуждались во всем, во что истово верили. Парни, тащившие Галилея на костер, были совершенно искренни в своих заблуждениях об устройстве Вселенной и впоследствии померли, так и не разобравшись. Галилей был значительно умнее их, но и он явно был во власти заблуждения, если предполагал, что после «и все-таки она вертится» его, возможно,

Гитлер практически во всем… Заблуждались и продолжают заблуждаться практически все. Просто комуто везет по жизни чуть больше, кому-то чуть меньше. А как часто мы становимся жертвами чужих заблуждений. Взять хотя бы Гидрометцентр… Сколько раз каждому из нас доводилось на цыпочках пробираться по лужам, пытаясь подтянуть к ушам белые льняные брюки, хлюпая в замшевых туфлях по щиколотку в воде и мечтая добраться до человека, сообщившего нам с утра, что день будет солнечным и без осадков. Это тоже заблуждение. Добраться там ни до кого невозможно. Более того, совершенно очевидно, что эти люди выбрали своим главарем человека по фамилии Вильфанд и периодически суют его в телевизор, потому что уверены, что на него ни у кого рука не поднимется. Возможно, подчеркиваю — возможно, и это очередное заблуждение. Итак, пришло время составить хитпарад заблуждений. Вне конкурса хочу отметить мое собственное заблуждение относительно того, дорогой читатель, что ты примешь более активное участие в выборе тем на-

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

...Люди, блин! Как вы меня запеленали?! Мне туго, неудобно… Сделайте что-нибудь!…

игорь васильев

олег климов/agency.photographer.ru

Вот я сейчас покричу немного, и они поймут, что я не заболел, не описался… Мне просто скучно и хочется внимания ших хит-парадов. Более того! Я продолжаю в своем заблуждении упорствовать и все-таки выражаю надежду, что редакция «РП» начнет получать предложения о выборе тем нашего хит-парадовского обслуживания. Но ближе к делу. Во власть своего первого же заблуждения человек попадает, едва успев появиться на свет. «Вот я сейчас покричу немного, и они поймут, что я не заболел, не описался… Мне просто скучно и хочется внимания», — думает он и с удивлением обнаруживает, что никем не понят. К нему подбегают, сюсюкают с ним побыстрому, перепеленывают и опять оставляют одного. «Люди, блин! Как вы меня запеленали?! Мне туго, неудобно… Сделайте чтонибудь!» — продолжает надрываться он, но его опять не понимают и начинают укачивать. Он продолжает орать, и у него есть на это все основания. То есть не то

чтобы вот это вверх-вниз, вправо-влево, «а-а-а» его вообще никогда не прикалывало. Просто в данный конкретный момент он хочет не этого. И обида на больших, сильных людей, которые, похоже, его любят и хотят ему добра, но так часто оказываются не в состоянии его понять, заставляет его вопить сильнее и сильнее, и он в итоге замолкает непонятым. Просто устает, обламывается и замолкает… Он еще не знает, что всю оставшуюся жизнь он, как и миллиарды сопланетников, будет свято верить в то, что есть люди, которые всегда поймут его и дадут именно то, чего он от них ждет, и каждый раз сознание того, что он в очередной раз заблуждался, будет отзываться в нем приступами боли и разочарования. При этом те, на кого он так уповал, будут столь же искренни в своем заблуждении, что уж они-то сделали все, что могли, и в свою очередь будут ждать

чего-то особенного от кого-то другого и так же часто, как он, будут бессонно глядеть в потолок и смаковать свое столь же горькое заблуждение в ком-то… Такая печальная хрень. Даже те, кто нас искренне любит, понимают нас значительно реже, чем нам бы этого хотелось. Итак, пятое место нашего хит-парада я отвожу заблуждению в том, что всегда рядом с нами есть кто-то, кто уж точно нас понимает. Возможно, я несправедлив в своих суждениях, но тем и удобна тема моего хит-парада. И раз уж мы заговорили о справедливости, ее и обсудим в качестве номинанта на четвертое место. Смысл, который принято вкладывать в это слово, интуитивно становится понятен каждому с самого раннего возраста. Еще то того, как каждый из нас уверовал или нет в то, что «воздастся каждо-

му по делам его», мы все прошли через горькую последовательность обманутых ожиданий, каждое из которых мы считали полностью справедливым. Мы верили в то, что сделанные уроки, убранная комната, покормленная кошка, выгулянная собака или съеденная рыба гарантируют нам право на воплощение в жизнь наших самых сокровенных надежд. На пойти с папой в кино, на поиграть в футбол дотемна, на лишний кусок бабушкиного торта из холодильника… Давайте дружно положим наши руки на наши же сердца и честно признаем, как часто мы оказывались перед лицом горькой действительности и как часто в нас возникало чувство острой несправедливости еще до того, как мы научились произносить это слово. А ведь на глубокой внутренней потребности человека в справедливости строится в жизни практически все: от-

ношения с родными, друзьями, женщинами, деловыми партнерами, Богом, наконец. И заметьте, каждая очередная пережитая нами несправедливость множит наши ожидания на справедливость еще большую. Мы пытаемся в своем сознании конвертировать предательство друга, измену женщины, вероломство партнера, смерть близких в надежду на то, что это плата за нечто. Нечто настолько хорошее, что послужит справедливым вознаграждением за ту цену, которую мы заплатили за право в это верить. Ну?! Не заблуждение ли это? Уверенное четвертое место. На третье место в хит-параде наиболее значимых заблуждений я бы хотел поместить самое значимость. Ибо. Как только мы обретаем способность оценивать, мы в первую очередь начинаем оценивать себя самих. По мере возрастания ценности наших мыс-

лей, суждений и поступков в наших собственных глазах неизбежно начинает расти желание увидеть в глазах окружающих нас людей подтверждение значимости нашего внутреннего мира для мира в целом. Мои дети находят меня в любой точке земного шара, чтобы рассказать о набитой шишке или полученной за контрольную пятерке не потому, что хотят моего сочувствия или похвалы. И поэтому тоже, но не в первую очередь. А главным образом потому, что зреющее в них ощущение значимости их собственных маленьких вселенных подсознательно требует интерфейса в окружающий мир. Каждый влюбленный, пытающийся на бумаге впервые срифмовать свои признания, делает это не потому, что полагает таким образом быстрее заполучить объект своего вожделения. В этот момент его возлюбленная на втором плане. Он делает это потому, что уверен

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

олег климов/agency.photographer.ru

в огромной значимости своих чувств и считает своим долгом поделиться ими с человечеством. Миллионы людей пишут в «дорогую редакцию» истории своих бесконечно далеких жизней, ибо где-то там, где ни я, ни кто-либо из читающих этих строки ни разу не был, вращаются миллионы маленьких солнц, и, быть может, лишь тем из них, кто ухитряется не потерять веру в значимость своей маленькой солнечной системы, удается не спиться и не залезть в петлю. Заблуждаются ли они? Наверное, по какому-то очень большому счету — да. Как и я, с точки зрения любого из вас, заблуждаюсь в своем праве на веру в значимость мыслей, которыми с вами делюсь. Как и каждый из вас заблуждается в значимости своих, а значит, и в праве судить других с высоты собственной значимости. Но сколь бы ни были сильны наши заблуждения, именно то, что каждый из нас считает наиболее значимым в себе, делает нас такими, какие мы есть. И лишь те из нас, кому дано доказать остальным эту значимость, попадают в энциклопедию Брокгауза и Эфрона. Их стихами зачитываются девушки, им вручают Нобелевские премии, а их музыка звучит изо всех динамиков. Им респект. Остальным — третье место. Я не помню, получал ли на какихнибудь фестивалях призы, и какие, фильм Валерии Гай Германики, но в нашем рейтинге ему уготовано второе место. Вернее, не фильму, а его названию. «Все умрут, а я останусь». Вот оно! Самое сладкое и самое несбыточное заблуждение. И чем сильнее в человеке вышеупомянутые заблуждения относительно его значимости в пищевой цепочке, тем выше искушение поддаться заблуждению, что, возможно, ему каким-то особенным способом будет даровано право на вечную жизнь. По моим, пусть непроверенным данным, этого пока никому толком не удавалось. Но покажите мне хоть одного че-

ловека, который где-то очень-очень глубоко не поддерживал бы в себе слабый огонек надежды. При этом я сильно сомневаюсь в том, что хоть кто-то из даже самых истово в это верующих пробовал всерьез задуматься о технической стороне вопроса. Лично я, например, не хотел бы войти в фазу вечной жизни с одной почкой, болезнью Альцгеймера, склерозом и артритом бесполезных уже суставов. Заметьте, я даже не говорю о личной жизни… А если не так, то как? После школы, после института, в качестве подарка к тридцати- или, черт с ним, к сорокалетию? И что дальше? Спрятаться, пока не помрут все, кто меня знал? Или собрать всех, накрыть стол и выступить с официальным коммюнике: «Дорогие мои! Порадуйтесь за меня. Я теперь Горец»? Либо не поверят, либо не поймут. А еще, того и гляди, решат проверить.

«Все умрут, а я останусь». Вот оно! Самое сладкое и самое несбыточное заблуждение

В принципе, меня окружают в основном приличные люди, но я легко представляю кое-кого из них с вилкой в руке и с выражением лица типа «нукапосмотримкакойтыблингорец…» Одним словом, все это крайне маловероятно и это заблуждение даже не стоит пространного анализа, но ввиду его очевидной массовости оно на втором месте. Не знаю, удалось ли мне создать интригу вокруг претендента на первое место, но с интригой или без мы вплотную к нему приблизились. И в духе лучших музыкальных каналов мы кратко вспомним, кто же занял у нас предыдущие места. Итак! Мы все, кто реже, кто чаще, оказываемся во власти всевозможных заблуждений. Нас понимают далеко не всегда, когда нам это особенно нужно. И любят нас

не всегда те, от кого мы этого особенно ждем. Жизнь бывает к нам порой чертовски несправедлива, и ощущение значимости всего, что нам в себе дорого, порой может разделить только наше отражение в зеркале. Более того, мы все обязательно рано или поздно умрем. И вот! Если во все это поверить и на этом всерьез заморочиться, то легко можно прийти к выводу, что жизнь наша пуста и никчемна, мы все — неразличимые взглядом песчинки в океане истории и ни жизнь наша не подарила никому радости, ни смерть никого особо не удручит. А раз так, зачем просиживать ночи в лабораториях в серых от сигаретного пепла халатах и с пальцами, безнадежно сожженными реактивами? Зачем терзать клавиши рояля, струны скрипки или связки собственного голоса и уши слушателей? Зачем умирать от усталости на тренировках или мучиться ночами от неразделенной любви? А затем, наверное, что без каждого из нас не было бы всего остального. И пусть жизнь и смерть миллиардов людей прошла совершенно незамеченной для миллиардов других людей, каждый из них оставил пусть крошечный, но след. А человек продолжал жить в посаженном или срубленном им дереве, построенной или исписанной граффити стене. В детях, которые любимая им женщина родила, возможно, даже не от него. В его книгах или музыке, которые прочитали или слушали всего несколько человек. Его победы и ошибки, которые для него становились трагедиями или триумфами, окружающие могли почти не замечать, но и они продолжили жить в них, а значит, были не напрасны. И в это очень хочется верить. Я верю! И пусть я заблуждаюсь, но именно это заблуждение я хочу возвести на пьедестал. Именно с верой, что все, что мы делаем, кому-нибудь нужно, я и пишу эти строки. И если это заблуждение разделит со мной хоть кто-то, значит, я не зря потратил время. Хотя, конечно же, я могу и заблуждаться…

комикс гали шулеповой

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Специально для «Русского пионера» Культовый московский писатель Дмитрий Глуховский вдохновился главной темой номера и истолковал «смысл жизни», как всегда, не только оригинально, но и художественно.

рассказ дмитрия глуховского рисунки: николай пророков последнее время Пчелкин совсем утратил покой. Даже после изнурительного рабочего дня, даже после еженедельного побивания камнями в премьерском кабинете, и даже после посещения закрытого мужского клуба на Кузнецком Мосту — ровно напротив приемной ФСБ — он подолгу ворочался в постели, мял и закручивал шелковые простыни, невнятно огрызался на сонно-сочувственные вопросы жены и шел на кухню глотать виски с водой. Спать мешала не совесть, не ночные кошмары, не неуплаченные налоги. Через неделю Пчелкину исполнялось пятьдесят. Возраст, когда становится очевидным, что жить осталось уже меньше половины отведенного тебе срока, и, исходя из средней продолжительности жизни по стране, намного меньше. Возраст, когда понимаешь, что впереди ждет старость с непременным набором атрибутов: облысением, одиночеством, ревматизмом, давлением и маразмом. И слава богу, если не онкологией. Когда оглядываешься назад — а все прожитые тобой сорок девять лет и сорок девять недель кажутся вдруг подборкой довольно непримечательных семейных и официальных фотоснимков. Довольно скверной подборкой, если честно, и не слишком-то толстой. Да, Пчелкин подходил к этой дате во всеоружии. По крайней мере, ему не приходилось отвечать себе на вопрос «Да чего ты добился в этой жизни?!». Пчелкин добился многого. Он был министром. Да, и кстати, еще отцом двух замечательных, взрослых уже сыновей, обучающихся в колледже СентМартинс в Лондоне. Разве не счастье?

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Материальное не интересовало Пчелкина. И журнал «Форбс» не включал его в свои рейтинги только по настоятельной просьбе его, происходящей от природной скромности

ством, никогда не думая о хле бе насу щном. И дети их. И дети их детей. И так до седьмого кол ена. Уже на прием к Пче лки ну над о было записыватьс я за пол года, и секретарши его, пос тавленн ые эли тны м мод ель ным аген тством, был и все пос луш ным и наложн ица ми его. Уже и Санкт-Мори тц наск учи л ему, и Майами, и назойливое жуж жание моторов Формул ы-1 по тесным монакск им улоч кам. Над головой Пче лкина кро ме бездонных и необитаемых гол убы х неб ес обнару жился еще и стек лян ный пот олок. Забратьс я еще выше, чем он уже сидел, Пче лкин надеяться не мог. Вот и заха ндрил. И долгими бессонными ночами в пре ддверии пят идесятилети я, подвод я итог своей мол ниеносной карьеры, Пче лкин вдруг стал зада ваться воп росо м: и это все? ■■■

Пчелкин, как и все прочие члены правительства, был человеком неверующим и в храмы захаживал только по просьбе пресс-службы. На загробную жизнь не рассчитывал, поэтому брал все от этой. По убеждениям он причислял себя к гедонистам, и министерский портфель был для него неисчерпаемым кладезем удовольствий. В большую политику Пчелкин пришел по призыву — призвали весь университетский курс, ну и его призвали. А до тех пор строил карьеру в частном секторе, и довольно удачно. Специальность у него была хорошая: кризисное управление. Задача всегда стояла одна: из отведенного бюджета разваливающегося предприятия суметь изыскать средства на его возрождение, не обидев и себя. Сначала он творил чудеса с бюджетами мелких торговых фирм, потом управлялся с бюджетами металлургических заводов, затем осваивал бюджеты на восстановление давших течь корпораций. К вверенным компаниям Пчелкин относился с известным сочувствием, примерно как хирург к оперируемым. В резюме заносил только триумфы, но свое кладбище, как у любого хирурга, у Пчелкина было. Ну и что? Бывает, что пациент просто не жилец! В конце концов, выживших было больше, поэтому каждый новый клиент у Пчелкина был крупнее предыдущего. Смысл жизни Пчелкин себе выбрал подходящий: развитие. От правильно освоенного бюджета агрокомпании к правильно освоенному бюджету угольного разреза, а оттуда — к правильно освоенному бюджету потопленного нефтехимического завода. Все по поступающей. И когда впереди в золотистоалых лучах перед ним забрезжил Князь всех бюджетов — Бюджет Российской Федерации, Пчелкин понял: жизнь удалась. С тех пор прошло несколько лет. Уже материальное не интересовало Пчелкина. И журнал «Форбс» не включал его в свои рейтинги только по настоятельной просьбе его, происходящей от природной скромности. Уже дети его, учащиеся в Лондоне в художественном колледже, могли до конца дней своих заниматься только искус-

Белый «пазик» оста новилс я и гнусаво погудел. К дом у Пронин а он под ъехать не мог: в дороге тут зия ла бездонная выбоин а, ставшая вратами в чис тилище для многих деся тков подвесо к. Семен док ури л, зату шил быч ок о кры шку банки из-под латвийских шпрот и в три пры жка оказался на поднож ке авто буса. Водите ль хму ро кивнул ему, «пазик» дерн улся и покати лся по деревянным улицам стар ого Ирк утска, вих ляя, буд то шел по минном у полю. Подобрав оста льн ых, вод ите ль взял курс из города. Теперь мож но было уку таться в ватник и доспать: до мес та было ехат ь часа пол тора. Сна чала по при личной трассе, отр емон тированной к выездному засе данию Госсовета, потом по бетонке и наконец в сам ую глубь леса по широкой просеке , изрытой огромными колесам и форвардеров. Семен свою работу знал и люб ил. Он посвяти л ей, наверное, всю свою сознательну ю жизнь, за вычетом армии и дву х сроков — за злос тное хулиган ство и за хищение. Семен был косноязы чен, и спр оси его, почему он не про мен ял механи ческ ий и ску чны й свой труд ни на торговлю в ларьке у школьного дру жба на, ни на возможность калыми ть на строите льст ве коттеджей для московских буржуев, он толком объяснить бы не смог. А дело все было в том, что, нам еча я себе фронт раб от на ден ь и акк уратно выполн яя пла н к вечеру, пре вра щая свои две сотк и хвойной чащ и или дуб овы х рощ в акк уратные бел ые пен ьки, Семен ясно ощу щал: то, что он дел ает, при нос ит резу льтат. Он, Семен, оста вляет пос ле себя сле д на этой зем ле. Да и воо бще это было при ятно: сис тем ати ческ и, сотк у за соткой уби рать лес. И не пот ому, что Семен не люб ил дер евь я — люб ил, как мур аве й люб ит тлю. Удовол ьствие было того же порядк а, что от нес пеш ног о заче рки ван ия по ква дра тик у пот опленн ого вра жес ког о четы рех пал убного кор абл я в «Морском бое», что и от пла номерног о заполнени я отга дан ным и словам и кро ссворда в «Комсомолке»… И, огля дывая в конце каж дой своей смены уты канное свеж ими пла хами поле, Сем ен ощу щал что- то… Пус ть и не счас тье, но уверенность — в себе, в своем буд ущем, в свое м прошлом. Он дела л хорошее, нуж ное дело . А еще лесом мож но было при торговы вать налево.

89 Начинал он, еще когда работать приходилось бензопилой «Дружба» и безо всяких наушников, а трелевкой занимались древние трактора ТТ-4. Но по мере того как страна становилась на ноги, появились и наушники, и финские пилы. И вот отечественная лесозаготовительная промышленность приготовилась к решающему рывку вперед: фирма, в которой трудился Пронин, закупила американские харвестеры. Шестиколесные монстры с мощными циркулярными пилами на выносной стреле-манипуляторе были покрашены в кричаще-красный цвет и сжирали гектар леса в три рабочих смены. С сомнением оглядев кучку работяг, столпившихся у блистающей холеной машины, замдиректора выбрал Семена — за то, что цвет кожи был не так землист, как у прочих, и белок глаз был бел и руки не тряслись. И еще лицо у него было упорядочено: ни похмельной тоски на нем, ни классовой ненависти. Внутренняя гармония, в которой Семен пребывал, привлекала внимание окружающих. — Пронин, — пошушукавшись с бригадиром, произнес замдиректора. — Хочешь поучиться на этой машине работать? Семен с достоинством кивнул.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

■■■

Мчась по разделительной спецполосе, пчелкинский «S-класс» с мигалками и магическим триграмматоном АМР изредка подвывал, чтобы согнать с дороги зазевавшихся гаишников. Развалившийся на заднем сиденье министр в третий раз перечитывал передовицу «Коммерсанта». Смысл статьи оставался ему недоступен: перебивая аналитические выкладки экспертов, в голову лезли липкие мысли о вечном. Прошлой ночью Пчелкин не спал вовсе. И этих бессонных часов ему хватило, чтобы заново прожить все уже прожитые годы, вернувшись в них не соучастником, а судьей, оглядывая свои дела не человеческими глазами, но с высоты птичьего полета. И не отпускал, не отступал растревоживший его вопрос: неужели и правда нет в этом мире ничего высшего, чем номера АМР и Французские Альпы, неужто он, Пчелкин, уже достиг и пика гастрономических наслаждений в парижском Tour d’Argent, и пика эротических в одном чудесном лас-вегасском отеле, и пика земного могущества, возглавив свое министерство и получив доступ к Бюджету бюджетов. Счастлив тот человек, который заканчивает восхождение на вершину в самой старости и шагает с нее прямо в бездну вечности. Увы тому, кто добился всего к пятидесяти годам и заскучал. Не лучше ли как Майкл Джексон, подумал даже малодушно Пчелкин, краем уха слушая новости. Он вдруг приказал водителю сделать крюк и ехать к храму Христа Спасителя. Остановился у подножия его беломраморной глыбы, задрал голову, посмотрел на купола, тяжко вздохнул, поднял руку, собираясь перекреститься… Но рука ослушалась его и словно плеть повисла вдоль тела.

Рука, не поднявшаяся давеча, чтобы осенить грудь крестным знамением, снова отказалась служить. «Монтеграппа» глухо, словно опускалась крышка гроба, упала на дубовый стол

казалось, что все его проблемы разрешатся сами собой. Таблетки снотворного растворялись в виски, распуская вокруг себя чернильное облако, сначала окутавшее сознание Пчелкина, а потом и весь мир. ■■■

Первым, кто встречал «пазик» на лесоповале на следующий день, был генеральный директор фирмы. На заднем плане еще дымился после марш-броска по бездорожью забрызганный грязью праворульный «Лендкрузер». У гендиректора под глазами набрякли сизые мешки, и он курил сигарету за сигаретой. — Мужики! — с ходу обратился он к вываливающимся из автобуса сонным работягам. Те насторожились, как насторожились почти семьдесят лет назад их деды и бабки, услышав однажды от Иосифа Виссарионовича испуганное «Братья и сестры!» вместо обычного презрительного «Товарищи!». — Мужики, — обвел их вороватым взглядом гендиректор. — К нам министр едет. Хозяйство смотреть. Технику новую. Вечером будет. Нужно, чтобы наш кто-нибудь продемонстрировал… Давай ты, — он ткнул узловатым пальцем в Пронина. — А я как раз это самое, Сергей Валентиныч, именно этого намедни назначил, — залопотал ему в ухо зам. — Это правильно, — одобрительно икнул гендиректор. — И китайцев всех с объекта уберите от греха подальше! А то телевидение приедет… К тому моменту как герольдами подъезжающего барона на лесоповал прискакали телевизионщики, Пронин уже довольно уверенно спиливал харвестером сосны полуметровой толщины. Каждый раз, когда кренилось и с уханьем заваливалось очередное дерево, по лицу Семена волнами расходилось блаженство. Про себя он думал, что теперь не не было. ил снотворное и упа л в бросит эту работу никогда. Он был готов теперь работать в Вернувшись домой, он проглот чтобы завт ра поскорее наст упи две смены, и пусть чертов Китай захлебнется нашей древепос тель. Пче лкин очень хоте л, ему -то ему Поч . упи ло никогда синой! ло или пус ть бы уже не наст

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

шеп тал Пче лкин. — Нет, лучше уж йога, — про рся у себя, прогна л даже Приехав в мин истерство, он запе фавори ткой, и уронил его сь тала ту секретаршу, что сей час счи и, ним? И до чего внезапно вещ голову на рук и. Что же это с дпре рь тепе сла, енными смы раньше каза вшиеся преисполн его дело е даж И и… ным чем став лялись ему пус тыми и ник миг утратило в его глазах свое жизни, освоение бюд жетов, на сакральное значение. ело спроси л он себя. — А для чего? — шепотом несм мяу кнула, что в его тка ори фав и Заш уршал селектор, . Пче лки н хоте л сначала его дверь скребет ся первый зам шв таку ю мин уту ему стало стра пос лать к чертям, но зам ялся: й. собо но остаться нае дине с самим иво, ступал мяг ко и смо Первый зам улыбался вкрадч ил Пче лкину на подпись все трел в пол. Именно он принос — истру устраивать свою жизнь док ументы, помогавшие мин ие ющ бега ент подписани я их и жизнь его замов. Обы чно в мом ая улыбка зама отра жалась в ющ жда блу и ись взгл яды встречал та Пче лкина были черны и мер лице министра. Но сей час глаз о орн пок рка анфас. Занеся над вы, как два затоптанных оку ю нну цио лек кол сво ю бум агой рос чер ка жда вше й твенным компаниям и жес дру ю вшу рави отп пу», «Монтеграп лкин вдруг засомне Пче рд, лиа далее в оффшоры не один мил ь давеча, чтобы осенить груд валс я. Рука, не поднявшаяся па» грап нте «Мо ь. жит слу залась крестным знамением, снова отка й шка гроба, упа ла на дубовы кры ась скал опу но слов о, глух стол. ич? — исп уганно спро— Что с вами, Филипп Анд реев нет! а сил первый зам. — На вас лиц — слабым голосом отк лик— На возд ух хочется, Дениска, х поездок не намечается? нулся Пче лкин. — У нас никаки закивал зам. — Хот ите — Организуем! — с готовностью ива ют новую техниосва тели тови вот в Ирк утск? Там лесозаго е. эффективность и экологи чне ку, американск ую. Повышает — н. лки Пче лся аси согл о — Давай хоть в Ирк утск, — вял он. ался Опосты лело тут все, — пожалов мым дви жением, подобно Первый зам единым неулови к перетек от стола руководите ля жидком у Терминатору Т-1000, прииз миг ез Чер . еме про в ул двойной входной двери и кан преобразившийся, начальс твен емной долетел его голос — ипож е уйт низ орга т прессу! Бор ный и даже грозный: «Да-да, и но!» х аки Ник ом! утр ра вее! Завт ил было Пче лкин, но так — Не надо прессу… — поп рос лось не услы шанным. тихо, что это его пожелание оста ане, так и не подписав ни Остаток дня он провел как в тум ись больным, никого не завш Ска одного важ ного док умента. за шу в бли жайший кни жный принимал, отправи л секретар теле ами имк осн фот и а Соловц альбома ми с видами Тибета, скопа «Хаббл». — шеп тал он, упершись «Дол жно же быт ь что- то еще…» о гляд я вниз на кишащу ю под лбом в холодное стек ло и слеп у, когда разгоря ченная ношей нога ми Москву. К том у момент ую, Пче лкина в кабинете уже секретарша верн улась в приемн

■■■

Когда борт подлетал к проклятому иркутскому аэропорту, похоронившему больше самолетов, чем любой другой российский аэропорт, Пчелкин даже немного хотел, чтобы опять был туман, или ошибка пилота, или слишком короткая посадочная полоса. Но не сложилось. Замутило только при приземлении, но после употребленного в полете это было вполне простительно. — А вот мы потом на Байкальчик, — вкрадчиво журчал первый зам, погружая Пчелкина в присланный городской администрацией членовоз. — Воздух свежий, все развеется… Но экзистенциальная тоска подступила у министра уже совсем близко к горлу, и посадку в автомобиль пришлось несколько отложить. Потом, когда кортеж понесся сквозь заповедные байкальские леса, в освободившейся от мути министерской душе вдруг проклюнулось что-то… Предчувствие… Предчувствие откровения! Поднявшись с дивана, Пчелкин подсел поближе к водителю, как маленький мальчик просунулся меж двух передних сидений и, пытаясь унять нарастающий трепет, принялся подхлестывать его: «Гони! Гони!». Что-то произойдет сейчас, говорил он себе. Что-то сейчас случится. Эта бессмысленная поездка в далекий Иркутск случилась с ним неспроста. Это сама судьба, внемля его терзаниям, готовит ответ на его вопрос. И он выслушает ее вердикт, каким бы суровым тот ни был. И вот, зарываясь в жидкую грязь, на подъездах к лесоповалу выстроились семь машин кортежа. Пчелкин и все его замы, тщетно стараясь уберечь дорогую итальянскую обувь, смешно скакали по крошечным островкам тверди. За ними увивались и журналисты, и приехавшие встречать министра хозяева лесозаготовительной компании. Пчелкина повели мимо харвестеров и форвардеров, и гендиректор все вещал что-то о том, что с новой американской техникой производительность труда вырастет в десятки раз и что с такой скоростью работы можно будет запросто заготовить все леса на десятки километров вокруг Иркутска за считанные месяцы, было бы разрешение, Филипп Андреевич, было бы разрешение… Но Филипп Андреевич почти не слышал его — он прислушивался к себе. Где же оно? Где то самое? Как оно наступит? Разверзнутся небеса? Или куст заговорит с ним? — Вот это наш стахановец, — гендиректор указал на восседавшего в кабине харвестера Пронина. — Семен… эээ… Семен. Пчелкин нехотя поднял глаза, и вдруг сердце его екнуло. Лицо рабочего за рулем харвестера отличалось от лиц всех прочих людей, липнувших к министру.

Пчелкина повели мимо харвестеров и форвардеров, и гендиректор все вещал что-то о том, что с новой американской техникой производительность труда вырастет в десятки раз

, подобострасти я, тревоги. В нем не было суетливости оспокойно, пожалу й, даже равн Человек смотрел на Пче лкина рой кото на нат, рди коо емы сист душ но, словно пребывал вне ом ой миниму ма, а стоящий ряд дол жен был бы счи таться точк амех о лиц не о был сим ума. Это с ним министр — точкой мак а. кул ора ка низатора, но бесс трас тна я мас раторов, полез в кабину И Пче лкин, к восторгу телеопе харвестера. ти заискивающе спроси л — А что это за рычажок? — поч что стесняется отринут ь то, за министр у Пронина, коря себя ворить сразу о главном… пре драссудки, стесняется заго мательно гляд я на миниПронин пожал плечами, вни лковал его жес т тот. И исто а, сюд стра. Разве затем ты пришел реш илс я. ко спроси л министр. — В чем смысл жизни? — гром ераторы протян ули в ооп звук Его замы насторожились, на длинны х удочках, а Пронин кабину лох мат ые микрофоны ядом. награди л Пче лкина долгим взгл сь… рзли отве а кул ора Уста ес он. — Осваивать! — Пилить! — трубно произн шанный лес. сме ий еющ ред ой И обве л рук уршали все замести тели Толпа оживилась. Согласно заш фирмы, и корреспонденра екто мин истра, и замести тели дир ты со своими операторами. ании вспыхивали и гасли Пче лкин мол чал. В его созн энергии мира, и великие сь вселенные, через него стру или ыми покрывалами, пос луш но истины, сокрытые за кисейн обнажа лись пре д его взором. , что существование его Как сме л он усомнит ься в том смыслом ? Кто позволи л ему было изначал ьно наполнено чего он был пре дна значен желать иного, чем то, для Господом? губы, хри пло промол вил — Спасиб о, — обл изн ув ы продол жат ь дальше. Пче лкин. — Вы дали мне сил плечами, нажал на газ. И Пронин усмехн улся, пожал крошеч ным и человечески ми огромны й харвестер с дву мя ати л по бесконечной лесной пок фиг урками вну три неспешно мное закатное солнце. просеке, уходящей прямо в огро

Чтобы вернее понять смысл жизни, иной раз полезно взглянуть на нее — на жизнь — отстраненно, под неожиданным углом, под невиданным ракурсом. Так, как умеют великие художники. 20 лет спустя фотохудожник Владимир Лагранж заново увидел то, что когда-то сфотографировал в психиатрической больнице — в итоге кадры превратились в картины. А репортаж — в аллегорию. Теперь и читатели «Русского пионера» могут выйти за рамки обыденного и посмотреть на мир иными глазами — потому что галерея FotoLoft, базирующаяся в центре современного искусства «Винзавод», не только проводит сейчас выставку фотографий Лагранжа, но и представляет журналу возможность опубликовать несколько произведений мастера. Чтобы приблизить смысл (или бессмыслие) жизни.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

101

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

103

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

105

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

107

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

109

четвертая четверть 111

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

инга аксенова

Урок мужества. Жидкое мыло. Твердые принципы. Урок географии. 17. Покидая Лас-Вегас.

Этот урок мужества Николая Фохта, основанный, как всегда, на сугубо автобиографическом материале, имеет общечеловеческую ценность не только потому, что дает полноценный ответ на вопрос, пить или не пить, но еще и оттого, что содержит единственно верный рецепт, чем закусывать, чтобы выжить, оказавшись в заложниках. текст: николай фохт рисунки: анна всесвятская Меня однажды взяли в заложники. Точнее, я сам взялся — ну, напросился. История прям как из фильма «Москва слезам не верит». Когда там Гошу искали. Кстати, у Гоши день рождения, как и у меня, в тот же день. Раньше, когда фильм вышел и завоевал «Оскара», я этим гордился. А тут пересмотрел в Италии картину, пригляделся к этому Гоше — и перестал гордиться. Туповатый он какой-то, заскорузлый. Козерог. Ну, в общем, как в воду смотрел. В том смысле, что перестал гордиться. Дело было сразу после Италии, где я впервые увидел Сикстинскую капеллу и многое другое. Вернулся, ничего не подозревая, расслабленный, неготовый. И не успел пройтись по «зеленому коридору» — звонок на мобильный. И грустный такой голос, едва сдерживая рыдания, спрашивает: ну как съездил?

А оказалось вот что. У меня есть приятельница, «художник кажется», как она сама трактует. Довольно долго, месяца два, у нее был маковый период: рисовала красные в основном маки и сбывала их прямо на «Винзаводе». И ведь покупали — красивые маки, зрелые. Так вот, буквально за два месяца до моей Италии она познакомилась с одним типом. Она рассказывала мне про него по телефону, присылала MMS-ками его портреты, сделанные в paint’е, писала его маслом по памяти: он время от времени куда-то пропадал. В командировки, неуверенно объясняла художница маков. Я, как всякий на моем месте, сразу спросил, кто он. Художница не знала. Я не отступал: чем он занимается? Чем-то, ответила она. «Я так работать не могу», — сломался я и улетел впоследствии в Италию.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

113

Повторим урок

1. С художницами поосторожнее. Особенно во время морского периода. 2. Если у чувака машина цвета фуксии, лучше сразу поделиться сомнениями с его подругой — снимется ряд проблем. 3. В школе учите химию. 4. В любой ситуации помните о своих принципах. 5. Любовь, даже чужая, выше любых принципов. 6. Не пейте.

В общем, повис вопрос про этого ее Игоря или как там его звали. Ну вот, а теперь она плачет и говорит, что Игорь пропал, причем пропал сразу после визита на ее первую выставку в детской библиотеке: маковый период сменился морским — лодки какие-то, матросы, дальние страны. Ну ее и заприметили в библиотеке. Не важно. Этот тип, Игорь, если не ошибаюсь, приперся на выставку, распугал детей и библиотекаршу. Выпивший. Посмотрел на картинки и стал буквально орать на художницу: когда, мол, это ты успела в Грецию сплавать, с кем? Кто капитан? Она испугалась, он сел в таком состоянии в «Ягуар» цвета фуксии и укатил. И пропал. Художница попросила его вернуть. Я его сразу нашел. Наутро подъехал к библиотеке, где выставка проходила. Прогулялся вдоль проезжей части. В километре от библиотеки наткнулся на «Ягуар»: не вписался в крутой таганский вираж, задел бампером бордюр, бросил машину. Понятно: бухой далеко на «Ягуаре» цвета фуксии не уедет. И не уйдет — поэтому нашел дворничиху Наргиз и спросил про машину и ее водителя. Да, кивнула Наргиз, снял тут у Валентины квартиру и

неделю не выходит. Сёрфит интернет, заключила Наргиз, MP3 на все катушку орет. Да, собственно, и так все стало понятно: из окна на первом этаже соседнего дома доносился Петр Налич. Пора, подумалось. Водку тоже в интернете заказывает, не в «Утконосе» ли — тоже зачем-то подумалось. Но все отступило перед главным вопросом: как? Как вступить в контакт и, главное, зачем? Что я могу ему предложить? Вызывать художницу не имело смысла — реакция может быть неадекватной. Я позвонил в дверь. «Кто?» — «Виски заказывали?» — «Точно!» — «Игорь?» Дверь открылась. На пороге стоял неплохо сложенный мужик, около 190 см, коротко стриженный, агрессивный. «Где вискарь?» — «Только водка. Надо поговорить». Я не сомневался, что он меня впустит. Дальше сложнее — мне надо его уболтать, вывести на улицу и уже тихого довести до художницы. Сели за стол. Полбутылки, огурцы, помидоры, пицца. Достал из серванта стопку мне, поставил новый трек Налича на ноутбуке. Я изложил цель визита.

Игорь задумался. Почему-то прослезился: «Зачем она так? Я всего-то на неделю в Кострому проводки улаживать ездил. У нас хвосты остались, понимаешь? Я не бандит, я перекупаю коммерческую недвижимость, нежилой фонд, всасываешь?» — «Нежилой фонд? Не бандит?» — «Я — нет. Но представляешь, с кем приходится общаться? Особенно в Костроме? Я стремился к ней, приезжаю — и на тебе! Яхты, хуяхты, моряки! У меня брат на флоте чуть не отслужил, я знаю эту компашку». — Игорь, — я перешел к делу, — пора возвращаться. Она скучает и волнуется, картины написаны не по памяти даже, а по вдохновению. Нет и не было моряков. — А ты кто? — Я недавно из Италии, я не в счет. — Гей? — Нет. — Тогда в счет. Вот что я тебе скажу. Я ее, конечно, люблю. Но моряков не прощу. А также... Ладно, не важно. Короче, я устал, разбил машину... — А почему такой цвет? — Что ты имеешь в виду? — Просто спросил. Ты только алкоголем ускоряешься? Трава? Порошок? — Нет. А почему все-таки про машину

Как я рассуждал? Ну, во-первых, очень быстро. Водка — это кислота. Кислоту нейтрализует щелочь. Щелочь — это мыло. Значит, водку можно погасить мылом

спросил? Тебе цвет не нравится? Может, ты думаешь, что я гей? — Да нет... Просто не видел таких «Ягуаров». — Это на заказ красили. Короче, я вернусь, если ты допьешь со мной все это. Бля! Вот это неожиданный поворот. Пить я не хочу, не могу, не собирался. Не пить — это с некоторых пор мой принцип. Если я его нарушу, мне будет плохо. Это все равно что изменить… ну кому... ну... это как изменить комунибудь, любимой например. Черт! Что делать? — Жестко. А кто поведет машину, если оба напьемся? — Я по любому поведу. — Она не обрадуется, если мы пьяными вернемся. — А тебе-то что? Ты что, был там, на яхте? — Нет, не люблю море. — Тогда пей. Или сваливай.

Знаете, что я подумал? Я подумал, что любовь важнее. И выпил 150. С непривычки не достало ни капельки. Я перешел ко второй части плана — спасению своих принципов. — Я руки помою. Где? Санузел совмещенный — хорошо. Из моющих средств жидкое мыло — прекрасно! То, что нужно. Теперь самое сложное. Надо выпить это мыло. Если было бы твердое, пришлось бы есть. Открутил колпачок, сделал два добрых глотка. Нужно не меньше 60 граммов. Как я рассуждал? Ну, во-первых, очень быстро. Водка — это кислота. Кислоту нейтрализует щелочь. Щелочь — это мыло. Значит, водку можно погасить мылом. Это единственный выход. Любовь превыше всего!

Дальше совсем просто. На столе оставалось 750 граммов водки. Моих — 375. Если по 150, то три захода с хвостиком (на посошок). Соответственно, еще три похода в туалет под разными предлогами и 150 граммов жидкого мыла. Я решил не блевать — это как-то мелко. Смейтесь, но мыло сделало свое дело. Мне было не очень комфортно, но я совершенно не опьянел. Плюс никакого запаха — мог вести его розовый «Ягуар». Потому что Игорь поплыл после 300. Когда водка и мыло закончились, я взвалил Игоря на плечи и понес в машину. Позвонил художнице, сказал, чтобы наливала ванну. Выгрузил Игоря в горячую воду и оставил их наедине. Но дома все-таки проблевался — на всякий случай. Через два месяца они расстались: выяснилось, что в Костроме у него любовник. Я не говорил ей о своих догадках, а то подумала бы, что ревную.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

115

117

На этом уроке географии благодаря генеральному продюсеру Russian Fashion Week Александру Шумскому читатель окажется в столь любой русскому сердцу атмосфере «Игрока» и «Пиковой дамы», причем не где-то на задворках, а прямо в Лас-Вегасе, может быть, именно затем, чтобы прочувствовать, что казино – это такое место, где особенно приятно учиться на чужих ошибках.

Вся прелесть чуда в том, что его не нужно объяснять — его надо только дождаться. Текущий момент, он вообще располагает к ожиданию чуда — чего-то яркого, позитивного и внезапного. Даже когда тебя предупреждают о чудесном событии, ты его все равно предвкушаешь, но здесь многое зависит от правильного настроя. Например, когда меня однажды предупредили, я сплоховал, не использовал шанс. Но это было к лучшему, как оказалось, да и шанс был мелковат, если честно. Речь пойдет о казино. Большая игра дает особенно жирный урожай на поле чудес. Этим летом казино в Москве закрылись. И хотя операторы рынка до последнего надеялись на чудо, закон оказался неумолим, что, впрочем, можно отнести к чудесным проявлениям правового государства. Это как раз те чудеса, которых мы, как правило, не замечаем. Поле чудес зачистили — исполнение закона не перенесли, как многие рассчитывали. Казино должны отправиться в зоны, очерченные правительством вдалеке от населенных пунктов, дабы азарту предавались совсем уж безнадежные граждане: специально играть поедет далеко не каждый. Зоны, понятное дело, не застроили, хотя слово явно предполагало большую активность участников процесса. А посему

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

кирилл попов

текст: александр шумский

«шпилевым» две дороги: либо в подполье а-ля «советский катран», либо в зарубежье — в сверкающие дворцы большой и маленькой игры на деньги. Мне проблемы данного сектора не очень близки — зала игровых автоматов у меня нет, а на деньги я не играю. Я рассматриваю данный факт лишь в контексте больших и маленьких чудес — gambling особенно чувствителен к их проявлениям. Правда, на этот раз чуда не произошло — законодательная машина жестко привела в действие механизм, лишивший казну налогов, людей — работы, а больных игрой — возможности отдавать зарплату весело мигающему игровому автомату. Хотя последние могли бы (эмоционально, но без вмешательства врачей!) объяснить, как вера в чудо джекпота согревала их зимой и охлаждала летом. И пусть герой Де Ниро в «Casino» заявляет, что казино выигрывает всегда, знаете, по собственному опыту скажу: у них, у игроков, были основания надеяться. Основания эти зыбкие и недоказуемые, почти как вера, только, пожалуй, со знаком минус. Психология игры элементарна: каждая следующая ставка, каждый следующий тычок в кнопку может быть точным на миллион долларов. Но везет-то одному из миллиона. Многие такие выигрыши вошли в мифологию азарта, разрисованные мистическими красками. Пересказывать легенды казино смысла не имеет, расскажу о собственном опыте. Однажды у меня был шанс стать редкой единицей положительной статистики казино. Понятное дело, что

ты выиграешь. Признаюсь, текущие пиар-вопросы остались за стоп-кадром этого совета. Я насторожился. Если младенцы и видят ангелов, то годам к трем об этом забывают. Заявление девушки вызвало у меня ощущение дежавю — мол, все, что происходит со мной, уже было и кто-то это видит — например, Анна, моя сотрудница. В книжках пишут, что это ложное ощущение, но я теперь знаю, что таким книжкам верить нельзя. Видимо, у нас есть возможность всегда наблюдать за ангелами. Просто, научившись говорить, мы слишком много болтаем и утрачиваем способность созерцать чудеса. Короче, я пришел к мысли, что Анна из тех, кто не потерял свои младенческие способности. Или что-то вроде этого.

я этот шанс не использовал, потому что это было, в общем-то, обыкновенное чудо, уверовать в которое трудно. История началась с того, что я засобирался в Лас-Вегас в командировку — там постоянно проходят разноцветные съезды, конвенции и выставки, было это лет восемь назад. В моем PR-агентстве «Артефакт» в должности account manager работала милая девушка Анна. Работала добросовестно и с огоньком, могла бы стать звездой пиара, если бы не сложный характер. Анна была девушкой оптимистичной, хотя во внешности у нее было что-то готическое. И вот, представьте, такая непростая Анна заходит накануне отъезда ко мне в кабинет и между страницами отчета роняет примерно следующее: когда приедешь в Лас-Вегас и войдешь первый раз в казино, иди прямо к рулетке и делай первую ставку на «17 красное» —

Темные волосы и пронзительные глаза Анны даже зародили у меня короткую мысль о том, что, возможно, авторы «Молоха ведьм» были не озверевшие от монашеского образа жизни «праведники», а практики, которые знали, о чем писали. Но сейчас не темное Средневековье, поэтому такое предсказание спровоцировало лишь милую беседу, хоть и с легким налетом скептицизма. Анна рассказала, что ее родного брата не пускают в московские казино, те самые, которые сейчас закрыли согласно указу президента. Брат так хорош, что казино всегда ему проигрывает, хотя статистически должно выигрывать. Кроме того, Анна поделилась печалью: поговорка «Не везет в картах — повезет в любви» имеет и обратное действие, в чем члены ее семьи убеждаются уже не первое поколение. Я выразил

119

удивлялся тому, как брошенная Анной фраза легко подтолкнула меня к возможности израсходовать тысячу долларов на несвойственное мне занятие. И нужно ли мне проверять правоту Анны своими деньгами? Эта прогрессивная мысль реализовалась сама собой, благодаря ограничителю ставки на данном столе. Но дальше было больше — заветная цифра 17 белела на черном фоне, не на красном! Я так и сел. На стул около рулетки. Вы же знаете, для хорошего предсказания мелочи самое главное. Когда появляется поле для измышлений, это заставляет многих сомневаться в чудесах. Напиши Нострадамус свои прогнозы сухим языком аналитиков Министерства экономического развития, путались бы мы сейчас в поисках истины между строк? Но, видимо, настоящие провидцы и чудодеятели потому под сомнением, что излагают свои знания путано и метафорично, а чудеса творят вдали от мирской суеты — не под видеозапись. Шарлатаны же,

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

ных мероприятий, связанных с моим клиентом, наконец-то пришло время войти в казино. Кто был — тот знает. Лас-Вегас — это «Диснейленд» для взрослых, только вместо американских горок и аттракционов там казино, казинищи и казиношки, вместо пиратов Карибского моря там Treasure Island, вместо комнаты ужасов там цирк «Дю Солей», а вместо Микки-Маусов с сахарной ватой — толпы латиносов с буклетами борделей. В Лас-Вегасе есть даже пряничный домик — отель Excalibur… Как в «Диснейленде» американские горки и прочие аттракционы, в Вегасе главное — казино, несмотря на эксклюзивные шоу и огромные клубы (мы-то знаем, что это наживка, этакий червяк на крючке). Даже равнодушные к игре персонажи типа меня максимум при третьей возможности теряются в игровых залах. Я же, вооруженный тайным знанием, использовал, как вы понимаете, первую такую возможность.

Хорошо помню момент, как вошел в казино MGM Grand, подавил желание сунуть деньги в автомат или присоединиться к стад-покеру… Я искал рулетку. Анна предупредила, что первая азартная игра должна быть на рулетке, иначе ставка на «17 красное» — бесполезная затея. Мне понадобилось минут десять, чтобы в лабиринте автоматов и карточных столов отыскать рулетку. Я подошел к столу, размышляя о цифрах, предвидении и прочей ереси. Последняя мысль касалась того, сколько поставить: может, сразу штуку? Я еще мысленно

кирил л попов

сомнение, подчеркнув тот момент, что моя с ней беседа уже есть подтверждение того, что ее родителям повезло в любви. Анна грустно улыбнулась… Ладно, последнюю фразу я написал для усиления драматизма, но остальное достаточно близко к тексту. Я прилетел в Лас-Вегас, вооруженный виртуальным оружием против рулетки. По правде говоря, я не потел при мыслях о цифре 17, но вполне был настроен последовать совету Анны, а почему бы и нет, даже прикольно! После обязатель-

используя телевидение и толпы лжесвидетелей, процветают. Я ни в коем случае не имею в виду спикеров министерства, но, по правде говоря, было бы неплохо, если бы министр Набиуллина смогла привнести в стройный текст своих выступлений элементы чудесного предвидения. Увы! Видимо, нам так и придется искать ответ на вопрос, сколько будет стоить доллар осенью, копаясь на информационной свалке интернета. Нострадамус про доллар ничего не писал, вот скотина! Возвращаюсь к насущному — к моей тысяче долларов. «17 черное» на рулетке в Вегасе никак не вязалось с «17 красное», данным мне в Москве. Я подвис. И принял решение не суетиться. «Ошибочка вышла», — злорадно щекоталось в голове, хотя где-то в сердце пикало: «17… 17… 17…». Это все-таки число, а не цвет, у числа оттенков нет… Тем временем ставки

Чары рассеялись, магия семнадцати иссякла. Я решил больше не ставить, захотелось выпить водки. Попросил официанта принести. А тем временем крупье закрутил рулетку в четвертый раз. Я ждал водку, а шарик прыгал по числам. Водку, понятное дело, еще не принесли, а эта круглая тварь — белая бездушная сфера — остановилась на 17! Будь я средневековым охотником за ведьмами, я бы пустился вскачь на поиски Анны. Меня бы несомненно поймали, и я бы вырывался, призывая прихожан поразить ведьму осиновым колом в сердце… Ох, уж это сослагательное наклонение… Я просто встал и пошел к бару, потому как русская традиция бухнуть по любому случаю, даже по такому печальному, она и в Лас-Вегасе традиция. Выпил и пошел проигрывать деньги на колесо фортуны — в тот вечер это показалось весьма концептуальным.

были сделаны. Крупье запустил шарик, шарик… Естественно, вы понимаете, что он попал прямо на «17 черное», а иначе зачем я тут столько написал! Чтобы рассказать вам, что моя сотрудница зло надо мной подшутила? А как же пассаж про младенцев, наблюдающих ангелов — зря, что ли, я ввернул его в текст про казино! Нет, но развязка была даже поинтереснее очевидного попадания в 17… Я удивился, но окружающим показалось, что онемел. В голове по восходящей завертелись денежные метафоры удачи, знакомые каждому гэмблеру… «Если бы я поставил 100 долларов — выиграл бы 3500, а если бы не было ограничения и я поставил 1000 долларов, то выдача составила бы 35 000, а если бы 10 000…» Сослагательное наклонение враг разума — это очевидно. Пока я угрюмо оценивал потерянный выигрыш и размышлял о том, что девушек с пронзительными глазами надо слушать, крупье кинул шарик во второй раз с того момента, как я сел за рулетку. Шарик крутился вслед за моими мыслями о том, что в рулетке цифры куда более значимы и статичны, чем цвета. Жаль, что мысли эти пришли так поздно. Зловредный шарик приземлился на 17! Согласитесь, черное или красное — это уже не имело никакого значения, тем более что ставку я так и не сделал. Мысли исчезли. Остались рефлексы. Я поставил-таки на 17 — крупье запустил шарик в третий раз. Выпало другое число, не помню какое…

Когда с тобой происходит нечто удивительное, главная вещь — трактовка. Я расценил это приключение как чудесное избавление от возможности проводить ночи в казино, что делают некоторые мои знакомые. Я и до Лас-Вегаса не жаловал этот вид досуга, а после поездки даже думать об этом было глупо. С математической точки зрения три попадания в 17 из четырех на рулетке — это мизерная вероятность, чтото вроде одного шанса на миллион-два. Добавьте к этому мою способность поставить именно в тот момент, когда стройный ряд из «семнашек» дал трещину. Получается единственный

121

проявила? А никак! Я же выше оговорился — обыкновенное чудо. Самое забавное, что все участники «заговора», в том числе и я, воспринимали происходящее как данность — мол, а чего здесь такого! Если бы не долгий перелет и не «первый раз в Лас-Вегас», я, наверное, быстро забыл бы тот разговор. На многие подобные вещи мы просто не обращаем внимания, и в этом, вероятно, весь смысл происходящего… Сейчас, по прошествии стольких лет, я уверен, что очень удачно все тогда сложилось в Лас-Вегасе.

Prado Cafe Славянская площадь, д.2, Reserve: 784 6969 www.prado-cafe.ru

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

east news

вывод: повезет в любви. А казино — этот занятный аттракцион — оставим тем, кто ловит на призрачные шансы. У меня-то шанс был, как выяснилось, стопроцентный. Более того, провидение, запрограммированное (или прочитанное?) Аннушкой, дало мне этот шанс снова, реагируя на мою пассивность за столом. Или я должен был поставить именно мимо?.. Быть может, и роковое масло для Берлиоза — это не литературный мазок, а проекция чьего-то опыта?.. Вы, возможно, ждете объяснения, как девушка догадалась/ узнала/увидела/услышала. Она вразумительно объяснить не смогла, да и как можно рассказать про механизм чудесного предвидения! Вас, возможно, занимает мысль, почему она не использовала этот дар для обогащения. Думаю, она искала не деньги, а нечто, что за деньги не купишь. Вы, возможно, спросите, а как она объяснила конфуз «красное-черное»? Просто ошиблась, никакой мистики. Человеческий фактор, так сказать. Вас, возможно, интересует, как еще дамочка себя

Всегда готов

группа продленного дня 123

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

инга аксенова

Знаменосец. Партия Дворковичей. Аркадий Дворкович о своих людях. Пионервожатая. Смысловые галлюциногены. Анна Николаева про комплексы среднего возраста. Горнист. Запой. Леонид Ганкин нашел свою ноту. Гардеробщик. Высокий подъем. Альберто Гуардиани обует не всякого. Правофланговая. Продолжение следует. Тина Канделаки об отцах и дедах. Юный натуралист. Оборотная сторона любви. Екатерина Костикова в мире стебельчатоглазых. Звездочет. Звездный час. Анатолий Перминов про выход в астрал.

группа продленного дня

продленного дня группа

Партия Дворковичей Мы были на спектакле. Спектакле, в котором каждым актером было прожито десять жизней. Глаза Шукшина смотрели на нас со сцены, и в этих глазах было столько окружающего нас мира, столько боли и радости, сколько не могли бы вместить глаза всех сидящих в зале зрителей. А еще была гениальная, невероятная игра Евгения Миронова и Чулпан Хаматовой. Они не играли, а были именно теми, о ком рассказывал Шукшин. Вместе с мастерством их партнеров это стало для меня настоящим шоком, впечатлением, длящимся уже больше, чем полученное от любого другого спектакля. Там были глаза стариков на фотографиях. Они меня поразили. Добрые, искристые, усталые и наполненные мудростью. Неверящие, ожесточенные, хмельные и гостеприимные. Такие разные и такие одинаковые в своем жизнелюбии. Окруженные морщинами — свидетелями опыта выживания и стремления к чему-то лучшему. Наши любимые старики. Живущие и ушедшие. Папины глаза смотрят уже только с фотографий. Когда папа учился в школе, ему

евгений сорокин

Помощник президента РФ Аркадий Дворкович в своей новой колонке рассказывает про жизнь своего отца как про смысл своей собственной жизни – и к этому нечего добавить.

знаменосец аркадий дворкович

в глаз попал снежок. И зрение испортилось на всю жизнь. Но это ему не мешало быть внимательным к людям, успехи которых зависели от его решений. От его взгляда не ускользала ни одна деталь в турнирном зале, где велись шахматные баталии. Независимо от того — были это сражения небольшого числа великих шахматистов или сотен ребятишек, только вступающих в шахматный мир. Это не мешало ему смотреть с иронией на то, что его окружало. И на ряд людей, стоящих на Мавзолее, где каждое место подразумевало статус.

И на бытовые проблемы, которые никогда не становились препятствием для того дела, которое папе было интересно. Это не стало барьером и для погружения в мир компьютерных технологий. Он увидел его возможности, уже будучи близким к 60-летнему рубежу, но успел использовать их по полной программе. В папиных глазах было столько гордости за то, что мы с братом успели сделать, что это заставляло и заставляет нас соответствовать его ожиданиям. Но еще больше счастья было видно в его глазах, когда он играл с внуками.

Часы, проведенные с Пашей и Кристиной, были, может быть, лучшими моментами в его жизни. Потому что глаза — не обманывают. И именно из-за этой радости в его глазах нашего младшего сына зовут Вова. Так он хотел. Мамины глаза — всегда рядом. Уставшие от 35-летней работы за чертежным кульманом, они теперь смотрят на нас с ежесекундным желанием в чем-то помочь, передать нам что-то важное, чего мы не знаем про эту сложную жизнь. Когда я приезжаю на заводы, которые мама проектировала, то всегда стараюсь понять, какими глазами она смотрела на эти цеха — на бумаге и вживую. Как можно было увязать воедино все эти километры труб. Сделать весь этот шумный и пышущий паром гигантский организм — одним целым. У меня вот с экономикой пока так не получается... Есть к чему стремиться. Сегодня в глазах мамы разнообразные эмоции сменяют друг друга с невероятной быстротой. Удовольствие — от созерцания детишек, играющих в шахматы, от спектаклей и концертов, от общения с близкими, от

группа продленного дня

поездок в новые города. Слезы — от обиды за наше невнимание и забывчивость, от добрых и тяжелых воспоминаний. Надежда — на то, что завтрашний день принесет что-то лучшее. Любовь ко всем, кто рядом. Забота и, может быть, даже завышенная ответственность относительно всего, что окружает. И только в маминых глазах я могу найти всю правду о себе, потому что никакие другие глаза не видели меня с первой секунды жизни. А еще — у меня особые чувства, когда я вижу глаза

Очень хочется видеть глаза стариков как можно дольше. Чтобы они не уходили раньше времени. Чтобы мы еще долго не становились самыми старшими в наших семьях ветеранов, прошедших войну. Они сделали для нас больше, чем кто бы то ни было. Но они ничего не просят взамен. Они живут маленькими радостями, и любое внимание к ним продлевает жизнь. Мы должны этим людям. Их глаза никогда не посмотрят на нас с укором, но если их взгляд

угасает — значит, что-то мы делаем не так... Глаза Олега Янковского и Людмилы Зыкиной. Только что светившиеся на юбилейных торжествах и уже оставшиеся лишь в фильмах, в записях и на фотографиях. Любимые нами на протяжении десятилетий. Глаза, которые хоте-

лось видеть всегда, которые стали частью нашей жизни. Помня глаза отца в его последние месяцы, я знал, что и они знали. Но сколько же терпения и надежды в них всегда оставалось... Очень хочется видеть глаза стариков как можно дольше. Чтобы они не уходили раньше времени. Чтобы мы еще долго не становились самыми старшими в наших семьях. Пока мы чьи-то дети, в нас есть та детскость, без которой жизнь была бы слишком скучной. Мы были на спектакле. А увидели себя.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

наталья львова

125

группа продленного дня

продленного дня группа

Смысловые галлюциногены Мне нравится отгадывать загадки. Но не те, которые про логику, математику или бытовую физику. Все равно не понимаю, почему килограмм пуха весит столько же, сколько килограмм гвоздей. То есть с возрастом я смирилась с этим ответом, но я его не чувствую. Так же как не чувствую слова «постмодернизм» и не вижу знака бесконечности. Я не умею вычислять проценты, потому, что мне это несвойственно. Вопрос из детства на мыслительную сноровку про то, как звали папу Марьи Ивановны, я закрыла просто: «Какой Марьи Ивановны?» Мне нравятся другие загадки. Про людей. Они не имеют никогда точного ответа, единого знаменателя или числа «пи». Но они самые интересные. Вот гадаю, что сейчас происходит с девчонками в городе. Наверное, в других городах с ними тоже что-то происходит, но откуда мне знать. С мальчиками не то чтобы все ясно, но здесь прослеживается некая логика. У них пытливый ум, улыбка естествоиспытателя и грусть космонавта, если их обесточил потерявший равновесие космос. Они идут вперед, иногда ненадолго останавливаются, даже бродят по кругу, очень редко плачут и опять идут вперед. Их там что-то ждет.

orlova

Анна Николаева с головой ушла в отношения мужчины и женщины, решив, что мужчину спасет только доброта. Единственное объяснение такому абсурдному выводу в том, что наша колумнистка ушла в эту тему именно с головой. И похоже, именно в ней нашла для себя смысл жизни.

пионервожатая анна николаева

И они точно знают, что именно. Нет, они, конечно, тоже, брякнувшись в послесорокалетие, носятся с пучком мыслей о смысле жизни. Но у них есть ответ, даже если они его тщательно скрывают. Этот ответ с любовью выкармливается собственным «я». Мир — это я. Как важно проступить собственным эксклюзивным барельефом на теле общественной жизни, какой бы общественностью эта жизнь не ограничивалась. А вот с девчонками другое. Бешеные, сумасшедшие белки. Скачут по потолку, шарахаются в бесплотности собственного бессилия, отчаянно мимикри-

руют и даже поздней ночью не знают покоя. Мумий тролль поет: «И этот город останется так же загадочно любим, В нем пропадают такие девчонки…» Пропадают, и не потому, что стареют, а потому, что все время падают, не имея даже самого чудовищного представления о том, куда. Наверное, все дело в природе, которая, как напомнил фон Триер «Антихристом», являет собой церковь сатаны. Женщина — природа, уже созданная. Она всегда лишь отражает. Мужчину ли, Эйфелеву

башню или выжженную судьбу собственной матери. Ей не позволено анатомическими обстоятельствами мыслить революционно и сознательно. Дано только чувствовать. Но не новое, а происходящее. И чувствование это проливается болезненной психосоматической слезой, которая замерзает звериным оскалом, сидит ли женщина за рулем автомобиля или покупает загалдевший брендом Birkin. Засыпает с любимым — тревожится, спит одна — мучается. Просыпается — кашляет отравами пережитого и болеет, болеет, болеет. Такие девчонки. Их не любят, их жалеют, как точно заметил автор «Околоноля». Да и жалеют-то не всех. Жалеют тихих, а тех, что громко плачут, отправляют на улицу. А там как пойдет. Одна принимает стероиды и испытывает на прочность витиеватую карьерную лестницу, другая занимается йогой, пытаясь растянуть поясницу, чтобы пережить весь груз ответственности за собственное существование. Бездельницыкрасавицы пресыщаются благодарностями от беспокоящего агрессивных мальчиков тестостерона, а потом сгорают от нерешенности собственной судьбы. А дряхлеющие дамы с житейской обстоятельностью

группа продленного дня

127

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

За что же тогда ты, Господи, сделал девчонок такими. Ну и оставил бы их без ума и без памяти. Красивые бы сидели в оранжерее, здоровые — рожали, некрасивые — умирали незамеченно

наталья вороницына

роются или роятся в замкнутых шкафчиках родных и близких Такие девчонки. Иногда они рожают. И получают в подарок живительные костыли, которые позволяют держаться осмысленно, но не избавляют от ощущения собственной искалеченности. За что же тогда ты, Господи, сделал девчонок такими? Ну и оставил бы их без ума и без памяти. Красивые бы сидели в оранжерее, здоровые — рожали, некрасивые — умирали стремительно и незамеченно. Оно, собственно, так и есть, но с поправками на цивилизованность и затянутость во времени. Но ты, Господи, даешь иногда редкие, но точные подсказки. Ты выводишь из флорентийского подполья боттичеллиевскую Флору (она красивая-красивая), ты учебниками заставляешь смотреть на Мону Лизу (пусть она и не такая красивая, потому что надоела) и оставляешь в памяти только светлую Мэрилин Монро, Джорджиану Девонширскую, Любовь Орлову (если кому так приятнее). У тебя Иисус на картинках может быть страшный, изуродованный, но непокоренный, а Дева Мария всегда гладкая и статичная. И чудность этих женщин всегда в одном — в улыбке. Не в уме, но, может быть, в проницательности, не в поисках, а во всеприятии и спокойствии. Наверное, ты хочешь сказать, Господи, о том, что есть у девчонок одна только естественная и положенная функция — доброта. И пусть как всякая интерпретация эта идея не имеет никакого отношения к истинным замыслам, так тому и быть.

группа продленного дня

продленного дня группа

Запой Выпив, каждый ведет себя по-своему. Я, например, люблю попеть. В прежние времена, когда и куражу было побольше, и принимал я на грудь не столько, сколько сейчас, бывало, в ресторане вылезал на сцену к музыкантам и просил их мне подыграть. Скажу без ложной скромности, обычно получалось неплохо. Однажды мне даже предложили место вокалиста в группе. Говорили, по тысяче долларов в месяц буду получать. В разгар кризиса 98-го это были неплохие деньги. А больше всего я люблю аккомпанировать себе на гитаре. Дойдя до определенной кондиции, могу сидеть и петь в полном одиночестве. Когда же еще и слушатели есть… Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что эта привычка может многих доставать. Обычно на вечеринке образуется сплоченная группа любителей послушать и попеть песни под гитару. А другие хотят поговорить или потанцевать, так им бывает не очень уютно. Но песни это еще что. Один мой приятель, когда изрядно выпьет, все норовит куда-то убежать. Хитро так на всех посмотрит, вскакивает и убегает. Родственники и друзья знают, что поймать его можно только на старте, и стараются не про-

наталья львова

Если еще и были какие-то сомнения, то после этой колонки они окончательно рассеются: да, самое опасное амплуа в нашем журнале – горнист, то есть ведущий алкогольной рубрики. Многие сошли с дистанции, не справившись с ведением, а вот Леонид Ганкин закрепился, и сегодня читатель узнает, чем объясняется чудесная устойчивость Леонида.

горнист леонид ганкин

пустить этот момент. Потому что мой приятель бывший спортсмен и, если успеет набрать скорость, догнать его будет трудно. Возвращается он обычно на следующее утро, протрезвевший и кроткий. Соглашается с тем, что эта привычка его до добра не доведет. На вопрос, зачем же он это делает, отвечает: «Не знаю». А когда его спрашивают, где он был, говорит, что не помнит. Был у меня еще один знакомый. Так он, напившись, начинал требовать, чтобы ему дали прикурить. Куда он при этом девал свои зажигалки, неизвестно. Сигареты у него были всегда,

а вот огня почему-то в нужный момент не оказывалось. Хуже всего, что, если прикурить ему не давали, мой знакомый свирепел и становился опасен для окружающих. Друзья за ним эту слабость знали и старались не испытывать его терпение. С незнакомыми людьми было сложнее. Хорошо еще, если ему отказывали вежливо. К примеру, говорили: «Извините, я не курю». Если же незнакомец в ответ чтото буркнет, отвернется или, не дай бог, нахамит, мой знакомый сразу же лез на него с кулаками. Эта его особенность не раз приводила к печальным последствиям. Как-то еще на первом курсе

он спровоцировал групповую драку у входа в студенческое общежитие. Конечно же, все произошло из-за того, что какойто студент с юрфака не дал ему прикурить, а когда между ними начался обмен ударами, то за того и за другого вступились однокурсники. В итоге дело дошло до парткома МГУ, который постановил примерно наказать зачинщика драки. В тот раз мой знакомый отделался строгим выговором по комсомольской линии с занесением в учетную карточку. Но это его ничему не научило. Однажды, через много лет, я узнал, что моего знакомого в 24 часа выслали из одной зарубежной страны. Я почти не удивился, когда выяснилось, что он подрался в ресторане. «Понимаешь, за соседним столиком сидит такой противный толстый мужик и дымит сигарой. Я же у него только прикурить попросил», — оправдывался впоследствии приятель. Этот случай поставил крест на его дипломатической карьере. А у одного моего однокурсника карьера международника прервалась, так и не успев начаться. Жаль, Серега был хорошим парнем, добрым, учился на «отлично». И привычка-то у него была не такая уж вредная: выпив, он почему-то решал,

группа продленного дня

А больше всего я люблю аккомпанировать себе на гитаре. Дойдя до Etum do odit prat loborper определенной sequat. кондиции, могу Alit, con hent praestis nonsecte сидеть и петь в полном одиночеdoloreet am, conse commodi стве. Когда же еще и слушатели onsequipit prate vero odесть… doloboreet aut augue esed te coreet venit wisi ent lutat vulluptatem velit adionsequat. Duisim

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

129

лиля ваганова

группа продленного дня

что ему нужно срочно останавливать проходившие мимо машины. Произошло это осенью 1975 года. Наш курс, как обычно, отправили на сбор картофеля в одно из сел Можайского района. Мы жили в летних домиках пионерлагеря «Елочки» и после работы, чтобы не замерзнуть, согревались горячительными напитками. Их в изобилии завозили в местное сельпо, и я не знаю, что заставило нескольких наших ребят поехать за выпивкой в Можайск. Потом они говорили, что им просто захотелось «культурно посидеть». Ну, в общем, посидели. После водки с пивом группа сама собой распалась, и в лагерь в ту ночь сумели добраться не все. Сереге перспектива заночевать на лавочке в городе не улыбалась, и он начал ловить попутку. Но машины, как назло, не останавливались, и тогда он смело преградил путь грузовику. Это была машина медвытрезвителя, и ехавшие в ней милиционеры без труда опознали в Сереге своего клиента. Ночь в казенном доме, естественно, не входила в его планы, и, поскольку убедить в этом стражей порядка Сереге не удалось, он оказал им сопротивление. Три дюжих мента не догадывались, что двадцатилетний парнишка, которого они никак не могут скрутить, — мастер спорта по метанию молота. Им стало обидно, и они пустили в ход кулаки. Но до того как стражам порядка удалось сбить Серегу с ног, он все же нанес им два-три чувствительных удара и даже сумел отправить в нокдаун одного из милиционеров. Однако силы были неравны, и в конце концов мой однокурсник, избитый и окровавленный, был доставлен в можайский медвытрезвитель.

продленного дня группа

лиля ваганова

группа продленного дня

А вскоре из районного управления внутренних дел в институт на Серегу пришла телега, стоившая ему поездки на практику в Японию. Все оставшиеся студенческие годы Серега усердно замаливал свой грех отличной учебой и активным участием в общественной жизни. Наконец подошло время распределения. И надо же так случиться, что однажды ночью, уже после закрытия метро, не совсем трезвый Серега оказался где-то на югозападе столицы. И он, конечно, начал останавливать машины. Водитель такси, которому он преградил путь, поначалу пытался Серегу урезонить: он, мол, везет клиента, разве сложно поймать какую-то свободную машину? Но слова на Серегу не подействовали, и водитель, выйдя из автомобиля, попробовал его оттолкнуть, за что мгновенно получил. К счастью, в тот раз обошлось без милиции. Водитель, чертыхаясь, уехал, а Серега поймал другую машину. И все бы хорошо, если бы не один досадный момент: на заднем сиденье такси, с водителем которого Серега подрался, сидел замдиректора нашего института по кадрам полковник Петр Федорович Дугушев. Человек он был неплохой, но в сложившихся обстоятельствах счел, что никакой ответственной работы доверить Сереге нельзя. Тот получил свободное распределение и занялся японским театром. После окончания института я его ни разу не видел. Где он сейчас, что с ним — не знаю. Может, по-прежнему останавливает машины. А я все это к тому, что должен быть благодарен судьбе: выпив, я просто люблю попеть. Все-таки это не самая плохая привычка.

группа продленного дня

продленного дня группа

Высокий подъем Любой из нас, проживая жизнь, суетливо беспокоится о ее смысле и ценностях. Кто-то обнаруживает смыслы среди витиеватых россыпей философских теорий, другие успокаиваются идеями религиозных повествований, некоторые изобретают собственную ценностную матрицу. Я же нахожу ответ на этот вопрос очень простым. Всего четыре пункта. Привязанности. Сложно спорить с тем, что жизнь обретает смысл через наши привязанности, среди которых первое место лично для меня занимает семья. Привязанность — такое легкое, казалось бы, слово, но несет в себе магию священной нити. Друзья наполняют смыслом любую игру и беседу всякой степени откровенности. Друзья ищут правильные смыслы и верные поступки в тупиковых ситуациях и создают атмосферу сопричастности, в которой можно существовать естественно и надежно. Актуальность. Я не мыслю свою собственную жизнь без постоянного обновления информации. Но задача не только в том, чтобы быть на пике этой информации. Задача в том, чтобы воспринимать новую информацию, принимать ее и двигаться дальше. Любовь. Следует оговориться, что я не имею в виду любовь

риа новости

В своей колонке для «Русского пионера» один из лучших обувщиков мира Альберто Гуардиани рассуждает о вещах, казалось бы, совсем далеких от обувных дел – о любви, о предательстве. Но внимательный читатель, следуя за автором, в итоге непременно разберется, почему синьор Гуардиани никогда на сделает ботинки с изъяном.

гардеробщик альберто гуардиани

к женщине. Я говорю про любовь к жизни в целом: любовь к тому, что делаешь, чем увлечен, любовь к вещам и воспоминаниям, любовь к творениям собственным и чужим. Жизненные принципы и смыслы черпают силы в далеком детстве и непростом жизненном опыте. В четырнадцать лет я потерял мать. А когда мне было двадцать, после продолжительной болезни умер отец. Эти страшные события оказали огромное влияние на мою дальнейшую жизнь. После смерти родителей я был вынужден взять в свои руки бизнес и стать взрослым человеком. Иногда мне

говорят о моей закрытости. Но это не искусственный прием, это естественная черта характера, являющаяся прямым следствием ранней взрослости. При этом мне совсем не сложно быть естественным и откровенным с родными и близкими. Родители ушли из жизни рано, но научили меня главному: быть честным и всегда оставаться собой. Несмотря на трагическую историю своей семьи, я был не единственным, кому пришлось рано повзрослеть. В 70-е годы многие мои сверстники, будучи двадцатилетними, взялись за дело. И причина не только в традиционности семейного бизнеса для Италии.

Это было время, когда в воздухе витала потребность нового, идея прорыва и революции стиля. Поэтому свое поколение я считаю невероятно креативным, а теперь уже и опытным. С возрастом ценности меняются, а смысл жизни приобретает иные черты. Что-то видится не так отчетливо, а какие-то вещи, напротив, обретают яркое выражение. Но никакой единой модели нет. Например, говорят, подросткам свойственна резкость в суждениях, а взрослым — толерантность во взглядах. Но в моем случае тенденция скорее обратная. Возможно, потому что я бросил курить и стал более импульсивным, а может, потому что я просто не чувствую себя взрослым и готов на революционные шаги. Раньше я мог снисходительно относиться к дефектам в обуви. Сейчас даже малая мелочь меня раздражает. В любой системе ценностей есть вещи неприемлемые. Для меня это измена друзей и близкого человека. Можно допускать ошибки, можно ссориться и высказывать свое резкое мнение, но невозможно простить предательство. У каждого свое определение предательства. Для меня это любая степень лицемерия и небрежное отношение к чужим секретам. Наверное, поэтому я, например, никогда не стану политиком.

группа продленного дня 133

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Иногда мне говорят о моей закрытости. Но это не искусственный прием, это естественная черта характера, являющаяся прямым следствием ранней взрослости

getty images/fotobank

группа продленного дня

продленного дня группа

Продолжение следует Майкл Джексон умер! Король умер и даже не «да здравствует» другой король. Потому что его просто-напросто нет. Но, будучи человеком известным, он умер, как полагается уважающему себя известному человеку — со всеми подробностями своих похорон в выпусках всех мировых новостей. Глядя на то, как умер Джексон, многие абсолютно справедливо задумались над тем, а умер ли он на самом деле. Так как в его смерти было столько смысла, что дальше обязательно чтото должно было произойти. Просто так все закончиться не могло. Так есть ли смысл в смерти? Про жизнь, кроме ее непрерывности, пока ничего толком не ясно. А вот смерть уверенно формирует повороты у тех, кто остался в живых. Когда я училась в седьмом классе, то самым главным смыслом на протяжении всего года для меня было придумывание причин, по которым я не являлась на самостоятельные работы по химии к Нине Самсоновне. Ну вот сами посудите, зачем учить процесс получения каучука в доменной печи, если в мире есть Бальзак и мама, которая за хорошую польскую косметику всегда договорится. В мои задачи входило сочи-

владимир широков

Прочитав очередную колонку телеведущей Тины Канделаки, читатель сможет вздохнуть с облегчением: смысл жизни не там, где он его ищет, и вообще сможет надолго расслабиться по этому поводу — буквально до самой смерти.

правофланговая тина канделаки

нительство разнообразных историй, объясняющих мое отсутствие на промежуточных уроках химии. «Поднялась температура, срочно уехала к бабушке, болело горло» и прочей белиберды с лихвой хватило до апреля. В мае уже очевидно потребовались джокеры. Потому что врать можно, только основываясь на реальных событиях, а их, к сожалению, у меня не было. Никогда не забуду себя на второй парте, мечтательно любующуюся на распустившуюся ранней южной девушкой сирень, как голос Нины Самсоновны привел меня прямиком к нашему с ней общему стаду

баранов. — А вот Канделаки у нас позавчера отсутствовала! — Нина Самсоновна уже смаковала следующую фразу: «Что у нас случилось?» — заранее внимательно встроившись в мои глаза и уверенно продвигаясь в своей психологической атаке. Находясь в шаге от капитуляции, я вдруг абсолютно неожиданно для себя заплакала в голос, при этом умудрившись проголосить: «Бабушка умерла, Нина Самсоновна!». Она отреагировала мгновенно: отбросив шлем и шпагу, кинулась ко мне, прижала к своей большой груди, так, по слухам,

и не увидевшей мужчины, и торопливо защекотала меня губным пушком в ухо со словами: «А ну-ка быстренько успокойся, возьми себя в руки!». Сказать в советской школе: «Бабушка нас видит и не хочет, чтобы ты плакала» — было бы верхом надругательства над педагогической этикой, которую Нина Самсоновна, укутав меня в свою грудь, и так нарушала на глазах у сорока пионеров. Я, выдержав паузу, всхлипывая, села и весь урок гордо слушала новый материал, тем самым показывая всем, что бабушки нет, а химия продолжается. Параллельно в уме я считала, сколько бабушке лет и нет ли у меня двоюродных бабушек — кандидаток на роль бабушки, вставшей помехой между мной и любимой химией. Уроки в школе закончились рано, поэтому, вернувшись домой, я по обыкновению завалилась читать на диван. От Бальзака меня оторвал телефонный звонок. Мамин голос был очень направленным на мое детское сознание: «Тиночка, Мария Ильинична умерла! Я должна быть там! Тебе не обязательно. Будь умничкой и запомни бабушку живой!». Знала бы мама, как я запомнила бабушку и как я не могла найти себе места от одной

группа продленного дня

группа продленного дня 135

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

рена эффенди/Agency.photographer.ru

Ты им, Ленин, передай: сколько бы они в жизни ни готовились, все равно там все равны! Просто там все понимать начинают, а передать уже не могут

группа продленного дня

мысли о том, что бабушка умерла для того, чтобы я не опозорилась перед всем классом, перед Ниной Самсоновной и, в конце концов, перед самой мамой. Ну почему какие-то шесть часов нельзя было переиграть обратно? Оживить бабушку, не врать Нине Самсоновне и выучить эту гребаную химию ради того, чтобы бабушка ожила! Надо ли говорить, что год я закрыла на такие звонкие пятерки по химии, что Нина Самсоновна всерьез стала прочить мне карьеру химика, пересадила меня на первую парту к себе под грудь и назначила ответственной по общешкольной химической лаборатории. После этой истории я стала очень бдительна по отношению к смерти, поняв, что в ней есть смысл, и порой даже гораздо более глубокий, нежели в жизни. Сказать об этом другим не представлялось возможным, поэтому приходилось наблюдать и делать выводы. Понятно, что бабушки всегда уводят за собой дедушек. Особенно если им восемьдесят и без бабушки им на этом свете реально делать нечего. Но смысл этого скорбного события очень сильно зависит от того, где все происходит. Ясное дело, что в Грузии похороны как минимум повод собраться всем родичам в составе от трехсот человек, выпить, закусить, поругаться, помириться и еще раз убедиться в том, что некоторых родственников необязательно видеть в интервалах между свадьбами и похоронами. Мой дед Шалва Георгиевич Канделаки был коммунистом. Единственное, что ему было важно после смерти, это его медали, которые он очень

просил мою маму положить на красную подушечку, как у Брежнева. Как вы прекрасно помните, в тот период в нашей стране телетрансляция похорон была ничуть не менее рейтинговым зрелищем, чем только что появившиеся бразильские сериалы. Короче, подушку мама организовала и совсем не организовала папиных друзей, которые удивительным образом самоорганизовались у нас на кухне под хорошее грузинское вино периода юности Геннадия Онищенко. Двери нашего дома по обычаям не закрывались. Как вы прекрасно знаете, при длительных похоронных цере-

продленного дня группа

и даже не отвечавший привычным: «Ленин еще вас всех переживет», плотно придвинулся к столу и под запах маминых хачапури приступил к зачистке стола. Продвигаясь по периметру и уверенно заходя вглубь, он исследовал мамину кухню настолько плотно, что в какойто момент забыл о дедушке, отдавшись восхвалению маминых кулинарных талантов. На что мама ему вкрадчиво, чтобы не слышали другие, напомнила, что Шалва Георгиевич ждет. — А куда ему спешить, — резонно заметил Ленин, уверенно отвернувшись к столу. Подкупало в Ленине и заставляло

«Аба Ленин! Мокеви рас гишвебиан Мавзолиши», — приветствовали его папины товарищи, иронизируя над тем, что кому, как не нашему Ленину, знать, как дела у московского Ленина в Мавзолее мониях один из самых важных по значимости (после покойника) человек — это, конечно же, бальзамировщик. В его руках последняя улыбка усопшего, в которую так много смысла вкладываем мы, живые. Ленин Гурамович был лучшим бальзамировщиком в Тбилиси. Его встречали уважительно и в зависимости от ситуации направляли или сразу на место работы, или вначале на кухню. В нашем случае понятно, что он оказался на кухне. «Аба Ленин! Мокеви рас гишвебиан Мавзолиши», — приветствовали его папины товарищи, иронизируя над тем, что кому, как не нашему Ленину, знать, как дела у московского Ленина в Мавзолее. Как его здоровье, как настроение и т.д. и т.п. Ленин, привыкший к этой шутке

прощать ему такое хамское, с маминой точки зрения, поведение то, что дело свое он любил и умел довести до конца. В общем, ближе к двенадцати ночи он подозвал маму и предложил ей пройти с ним. Моя мама — врач и, конечно, ничего нового она для себя увидеть не могла, тем более что именно она ухаживала за дедушкой весь год. Тем не менее она спросила, зачем. — Поможешь, детка, — сказал Ленин и неуверенно вошел к дедушке. — Ну вот и ты ушел, — приветствовал он Шалву Георгиевича. — Ну что, хорошо пожил. Правда, болел в конце, но зато смотри, как за тобой ухаживали, как майская роза лежишь, и все благодаря Эльвире! Молодец женщина! Ну ничего, начнем, дорогой, по-

тихоньку! Я ей все скажу, а она тебя в лучшем виде подготовит для Марии Ильиничны! Будешь круче Нуцубидзе, — льстил деду Ленин, уверенно выстраивая социальную иерархию даже на том свете. Мамино лицо так же уверенно вытягивалось. — Ты что, Ленин, совсем рехнулся на старости лет! Где это видано, чтобы невестка свекра бальзамировала! — Ва! Все когда-то случается, — заплетающимся языком убеждал маму Ленин. — Может, и тебе понравится людям после смерти приятно делать, так что теперь ты весь Тбилиси будешь провожать, а я на покой пойду, для себя поживу! Наш Ленин тоже умел уговаривать, поэтому мама, скрипя зубами, стала выполнять его команды, параллельно пытаясь абстрагироваться от слов грузинского Харона, который уверенно выливал всю накопившуюся в нем мудрость смерти. — Вот вы плачете и причитаете, а мне все время покойники говорят: «Вот смотри, Ленин, все собрались вместе, перестали думать о суете, сосредоточились, в тишину вслушиваться стали, а так кто ее, тишину, слушает при жизни — никто. Все суетятся-суетятся, хотят на тот свет самыми подготовленными прийти, так ты им, Ленин, передай: сколько бы они в жизни ни готовились, все равно там все равны! Просто там все понимать начинают, а передать уже не могут. Бывало, кричат первое время оттуда, во снах являются, но потом успокаиваются и соглашаются, что смысл жизни можно узнать только после смерти. Правда, жалко, что рассказать никому из оставшихся в живых нельзя!

группа продленного дня

продленного дня группа

Оборотная сторона любви К середине июня наблюдаемые ахатины достигли размеров 17х5 см у номера Первого и 8х2,5 см у номера Второго соответственно. На данный момент возраст обеих особей составляет 32 недели, что является для ахатин возрастом полового созревания. Особи, готовые к спариванию и последующему размножению, отличаются от прочих набуханием на правой стороне головы, чуть позади второй пары рожек, копулятивного органа, который в неэрегированном состоянии исчезает и выглядит как темное пятно. Следует также учитывать, что ахатины, как и все их брюхоногие собратья, являются гермафродитами. И теоретически даже одна особь может стать прародителем целой колонии, которая в дальнейшем, принимая во внимание живучесть и всеядность вида, оккупирует значительные территории. В одной кладке можно насчитать более 200 яиц. Однако сдерживающим фактором бесконтрольного размножения улиток становится их потребность в партнере. Для протекания продуктивного полового акта улитки нуждаются в перекрестном оплодотворении. Период ухаживания, брачные игры с танцами, full-контакт по-

orlova

Продолжая изучать жизнь животных, а точнее гигантских африканских улиток, корреспондент «РП» Екатерина Костикова укрепляется во мнении, что они (животные) походят на людей более, чем хотелось бы, не столько внешне, сколько внутренне, и даже в вопросах любви.

натуралист екатерина костикова

дошвами и половыми органами может продолжаться бесконечно долго, в то время как для оплодотворения, собственно, достаточно нескольких минут, когда копулятивные органы соприкасаются. 16 июня на голове большей по размеру особи появился значительный копулятивный орган. У Второго номера небольшое темное пятно проявилось пять дней спустя. Чтобы простимулировать спаривание, улитки были извлечены из террариума и помещены в кювезу, которая была поставлена под душ с водопроводной водой (температура воды — около 22

градусов Цельсия), имитирующий дождь. В природных условиях дождь является для ахатин своеобразным стимулятором брачных игр, так как под воздействием влаги в организме улиток вырабатываются вещества — аналог гормонов, отвечающих за сексуальное возбуждение у млекопитающих. После купания ахатины вновь пересажены из кювезы в террариум для спаривания. Спариванию предшествует ухаживание. Стандартная процедура занимает час-полтора и проходит в несколько этапов. На первом этапе инициирующая близость более активная улитка

движется за другой, как бы ощупывая ее и покусывая за шею около того места, где расположены копулятивные органы. Убедившись, что все в порядке, она забирается на раковину менее активной, как бы оседлывая ее. Затем уже вдвоем улитки поднимаются на дыбы, соприкасаясь подошвами ложноног (в таком состоянии, продолжая ощупывать друг друга, они могут пребывать до часа), и лишь после этого приступают непосредственно к спариванию. Номер Первый, более активный в течение всего периода наблюдения, проявил активность и в данном случае. Он следовал за Вторым номером по периметру всего террариума, несколько раз догонял Второго (после чего тот замирал и пытался закопаться в грунт) и, взобравшись на раковину, покусывал Второго за шею. По прошествии часа после нескольких подобных эпизодов ухаживания Второй попытался полностью втянуть туловище в раковину (возможно, демонстрируя таким образом отказ от спаривания). Однако Первый ухаживаний не оставил и попытался забраться ко Второму в раковину. Это ему частично удалось (внутри раковины Второго оказалась практически вся голова Первого).

группа продленного дня

николай пророков

Того же, кто нравится, зовем и «сладким», и «сахарным», и признаемся: «Такой красавчик, так бы его и съела»…

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

139

группа продленного дня

После этого Второй прекратил попытки к бегству и перестал прятаться. В течение следующих тридцати минут он неподвижно лежал на поверхности грунта, притворяясь мертвым, в то время как Первый активно ощупывал его и кусал (не только за «шею», но и за края «ноги»). Спустя тридцать минут эксперимент по спариванию африканских улиток был прекращен, так как стало ясно, что мы наблюдаем не любовную игру, а акт каннибализма. Пассивного партнера пришлось срочно эвакуировать из общего террариума. На месте произведен осмотр пострадавшего. Обнаружены видимые невооруженным глазом значительные повреждения. Отсутствует (съедена) значительная часть ложной ноги, особенно сильно пострадала задняя и левая части. Если до попытки спаривания размер Второго в развернутом состоянии был 8х2,5 см, то теперь его размер составил 4х1–1,5 см. Пострадавшая при половом акте ахатина был изолирована (пересажена в отдельный малый контейнерпереноску). Таким образом мы исключили возможность повторных случаев каннибализма и дали Второму номеру возможность регенерировать. Каннибализм у животных (за исключением сексуального, свойственного некоторым паукам, богомолам и итальянской древесной улитке, но никак не ахатинам), как правило, возникает вследствие перенаселения территории обитания, переуплотнения популяции, недостатка пищи и воды. Содержание двух ахатин в просторном террариуме исключает перенаселение и переуплотнение. Недостатка в воде и пище они также не испытывали.

Нами было сделано предположение, что при достаточном количестве получаемой пищи ее качество и состав не вполне удовлетворяют физиологические потребности наблюдаемых ахатин. Из литературы известно, что некоторые виды улиток нуждаются в белковой пище для нормальной жизнедеятельности. В течение следующих трех недель номера Первый и Второй содержались в отдельных террариумах под наблюдением. Второй получал усиленное питание для скорейшей регенерации (зелень одуванчика, банан, огурец, яблоко, свежий укроп,

продленного дня группа

спаривания. Однако вторая попытка привела к тому же результату, что и первая (акт каннибализма). Усиленное питание номера Первого в период изоляции исключает недостаток питательных веществ из списка причин проявления каннибализма. Таким образом, причины произошедшего совершенно очевидно лежат в плоскости иных потребностей, нежели пищевые. Возможно, в данном случае мы столкнулись с примитивным аналогом потребности в любви и общности с другим существом, характерной для высших животных.

Каннибализм, преследующий целью полное единение с предметом любви, полное обладание им, куда более распространен в современном цивилизованном мире, чем кажется на первый взгляд тыкву, прикормку). В течение первой недели апатичен, закапывается в грунт, подолгу спит, пищевая активность низкая. На восьмой день активность, в том числе пищевая, постепенно повышается, к концу третьей недели отмечена регенерация около 40% поврежденной ноги. Диета номера Первого в период изоляции включает как растительную (огурец, свежая зелень одуванчика, банан), так и белковую пищу (паста-комбикорм из смести рыбной и костной муки), а также прикормку (измельченный глюконат кальция). Пищевая и двигательная активность на протяжении всего периода изоляции высокая. По истечении контрольного периода (три недели) ахатины вновь были подвергнуты процедуре купания и помещены в большой террариум для

Именно эта потребность зачастую становится причиной каннибализма у людей. Если говорить о каннибализме в прямом, фактическом смысле, о непосредственном поедании человеческой плоти, то, пожалуй, лучше всего определил его Тилль Линдерманн, лидер группы «Рамштайн», один из синглов которой посвящен случаю людоедства в современной Германии. Случай следующий: 41-летний программист Армин Майвес познакомился через интернет с инженером, работавшим в компании «Сименс», пригласил его в гости и съел на ужин. На суде людоед сказал, что чувствовал себя очень одиноким и хотел, чтобы у него был брат, с которым они «навсегда оказались бы неразлучны»… Рассказывая о работе над синглом и о своем отношении к тому, что сотворил

Майвес, Линдерманн сказал, что для него «эта история стала проявлением темной стороны любви». Полагаю, Линдерманн прав. Каннибализм, преследующий целью полное единение с предметом любви, полное обладание им, а нередко — полное поглощение и подавление любимого существа, куда более распространен в современном цивилизованном мире, чем кажется на первый взгляд. Зайдите в воскресенье в церковь. Что делает верующий, принимая причастие? Поедает тело Христово, запивая кровью. Причем делает это исключительно с любовью, желая приобщиться к божественному. И то, что тело и кровь символические, дела не меняет. Родство любви и каннибализма отражено в языке. О человеке неприятном, о том, кого мы не любим, мы говорим: «Я не перевариваю его», «Меня от этого типа тошнит», «Он вызывает у меня рвотный рефлекс». Того же, кто нравится, зовем и «сладким», и «сахарным», и признаемся: «Такой красавчик, так бы его и съела»… А что, если не каннибализм, стремление многих мужчин превратить любовницу в домохозяйку, запереть ее в четырех стенах, лишить привычного круга общения и собственных интересов? В психологии даже существует такое понятие, как психологический каннибализм. Явление это сродни любовной одержимости, проявляется в попытках доминирующего партнера подавить и подчинить себе менее активного, лишить его «самости», сделать частью себя. Возможно, именно это пыталась сделать ахатина под номером один, наглядно демонстрируя нам темную сторону любви.

группа продленного дня

продленного дня группа

Звездный час Меня все чаще спрашивают, особенно журналисты: почему мы еще не летим на Луну или на Марс? Мы же можем собрать силы, построить большой космический корабль? Честно, можем. Пусть с напряжением сил, закрыв все остальные проекты. В конце концов, бросив шапку, собрать деньги с каждого гражданина, как это было в США сорок лет назад, когда собирали буквально по доллару для полета на Луну. Наш народ тоже это поймет и поможет. Русский человек любит космос и космонавтику. Он поймет суть и смысл гигантских проектов, например экспедиции на Марс. Возможно, такая любовь от нашей привычки к необъятным просторам и экстремальному климату. Средняя температура на Марсе минус 40 градусов по Цельсию. Вполне сопоставимо с морозами в Оймяконе. А может, это от психологии нашего человека с его верой в бессмертие души и ощущением вечности жизни. И добровольцев немало в дальний полет как среди молодых космонавтов, так и ветеранов. Не так давно Валентина Терешкова, первая женщина-космонавт, попросила отправить ее на Луну. Сказала: «Хоть в одну сторону, я согласна». Однако сегодня важно простому человеку ощутить космос и его

риа новости

Из колонки главы Роскосмоса Анатолия Перминова вы узнаете, что чувсвует человек, когда на его глазах взрывается космическая ракета. Вы узнаете, зачем космонавты звонят нашему колумнисту с орбиты на мобильный телефон. Вы поймете, что есть люди, смысл служебной деятельности которых совпадает со смыслом их жизни: только потому, что смысл этот заключен в Космосе.

звездочет анатолий перминов

пользу для себя здесь, на Земле. Пионеры космоса прорубили для нас окно к звездам. Мы его должны расширить и превратить в дверь. Сегодня рубль, вложенный в космонавтику, дает десять рублей прибыли во многих областях экономики. Космонавтика — одна из самых перспективных отраслей народного хозяйства. Я полагаю, в ближайшие 200–300 лет человечество освоит Солнечную систему, а на старушку Землю мы будем возвращаться, как возвращаемся в свой отчий дом. Лично для меня — это Вятский край, где я сделал первые шаги и впервые увидел звезды.

Буду помнить всю жизнь, как и миллионы людей на планете, тот день, когда в космос полетел первый человек — Юрий Алексеевич Гагарин. Тогда я учился в школе и вместе со всеми бегал по школьному двору и кричал, кричал в восторге, не понимая ясно, что случилось. Однако чувствуя, что произошло нечто великое, что это начало большого пути к звездам... Дальше был довольно трудный период службы в Вооруженных силах. Работа с людьми, ракетнокосмической техникой. Пришлось видеть всякое. И разных начальников и подчиненных. В различных ситуациях. Иногда

думаешь: с таким в разведку бы не пошел. Словом, были и радость побед, и горечь поражений. Помнишь всегда и самое страшное — аварии. Было это на космодроме «Плесецк» 15 октября 2002 года при запуске ракетыносителя «Союз». На старте я был самым старшим и по должности, и по званию. Вокруг сотни людей, военных и гражданских. Через 20 секунд после старта ракета упала на расстоянии чуть более 300 метров от нас и взорвалась… Вокруг все горело. И горело всю ночь. Но все на стартовой площадке остались живы! А могло быть иначе. Видимо, среди нас был человек, которому не суждено было погибнуть. Вместе с ним повезло и нам. Тяжесть ответственности за судьбы людей — в этом тоже смысл жизни. Когда экипажи идут на старте к космическому кораблю и ты их провожаешь — видишь совсем другие глаза. Они уже мысленно не здесь, не на Земле. Они на пути к осуществлению своего смысла жизни. Через 520 секунд они будут на орбите. Сразу после старта все причастные к запуску мысленно отсчитывают эти секунды. Когда корабль отрывается от Земли, я все время разговариваю с экипажем. И чувствую, как важно такое общение. Это

группа продленного дня

143

не подбадривание и не напутствие, которое они уже получили. Я спокойно рассказываю о том, что происходит вокруг. Как отрывается от старта ракета, как постепенно превращается в яркую звездочку, как отделяются первая, вторая ступени. И когда через 9 минут они уже на орбите, специалисты на космодроме вздыхают с облегчением и становятся как дети. Улыбаются, шутят и молодеют прямо на глазах. Для тех, кто причастен к запуску, это смысл их жизни. Порой общаешься с космонавтами не только во время старта. К неожиданным звонкам из космоса на мой мобильный

телефон уже привык. Отношусь к этому очень серьезно. Космонавты спрашивают, как дела на Земле. А я интересуюсь, что нового на Международной космической станции, все ли в порядке. Именно так мы часто общались с недавно вернувшимся на Землю командиром экипажа «Титанов» — это был их позывной — Юрием Лончаковым, который, как и Юрий Гагарин, пришел в космонавтику из морской авиации. Хорошо помню, как весной 2001 года ко мне обратился с неожиданной просьбой первый космический турист на нашем «Союзе» американец Деннис Тито. Для него

было очень важно, чтобы за его стартом наблюдал внук. Я взял мальчика с собой на стартовую площадку. Глаза обоих, и деда и внука, в момент прощания светились счастьем. Наверное, в те мгновения для них это был самый главный смысл жизни. А с каким упоением и мальчишеством посылал воздушные поцелуи своей молодой супруге Лизе, шведской модели, облаченный в скафандр уже шестой космический турист, американский миллиардер венгерского происхождения Чарльз Симони. К шестидесяти годам он исполнил свою самую заветную мечту — увидел нашу Землю с орбиты.

Причем дважды. Сегодня в мире он единственный космический турист, побывавший в космосе два раза. Не в этом ли смысл его жизни? Мало кто знает: мечта у Симони появилась в тринадцать лет, когда с делегацией венгерских пионеров он на Красной площади в Москве встречался с советским космонавтом номер четыре Павлом Поповичем. С орбиты границы не видны. Космос объединяет самых разных людей нашей планеты. Космос приносит только радость и счастье от выполненной задачи. Поэтому для многих космонавтика — главный смысл жизни. Как и для меня.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

нина свиридова и дмитрий воздвиженский/фотосоюз

Мало кто знает: заветная мечта — увидеть нашу Землю с орбиты — у Чарльза Симони появилась в тринадцать лет, когда с делегацией венгерских пионеров он на Красной площади в Москве встречался с советским космонавтом Павлом Поповичем

145

текст: демьяна кудрявцев рисунки: анна каулина

десь у пыли был запах, и сами запахи были пыль. Они покрывали одежду почти видимой глазу пленкой, оседали в пазухах, стыли в швах. Они забива лись под веки, скрипели на коренных и будто перхотью прятались в волосах, не смываемы едкой слюной обмылка, который и сам нестерпимо пах: ржавчи ной, известью, пеплом, пылью — ком мунальным кафелем душевых. Зимой, когда хруст недозрелых яблок в свежевыбе ленных садах сменялся хрустом слабосоленых, в колючей кожице, огурцов — тяжелая пыль заменяла снег, а резкие запахи с ку хонь — ветер. Через желтую марлю тройных затычек не до леченным горлом пах самогон-первак. Опилками, лип кой древесной струж кой несло со свежих еще заборов, потянувшихся снизу от медленных вод реки на пыльную плешь городского схода — кособокую площадь в дырявой кайме дубов, с лиловой шишкой атаманского дома в цент ре. Дубы были старые, в масляных пятнах на спилах ампути рованных ветвей, и уже не роняли свой же лудевый груз, не надеясь на продолженье, и листья, которыми по весне от тоски еще покрыва лись кроны, уже не давали тот ранний апрельский цвет, легкий и лакомый, будто бы он фрук товый, а разворачивались сразу, обглоданные с краев, темной вышивкой по полотнищу неба. Над крайним, раздвоенным от корней, особо лени лось трудиться время, не только прошлое — майским гуртом суббот, школьными тряпками, детской расческой грабель, но и новое — кнопками объявлений, бечевой натянутого белья улич-

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Публикуя отрывок из неоконченного романа генерального директора «Коммерсанта» Демьяна Кудрявцева, мы достигаем как минимум двух целей: во-первых, представляем читателю свежайший качественный текст, а во-вторых, дисциплинируем автора. Теперь-то, после публикации, Демьяну ничего не остается, как завершить роман в ударные сроки.

ной распродажи; он стоял нетронутым, заскорузлым «V», проламывая асфальт, и таил особую память, след, не затертый шпак левкой. На высоте чуть менее двух метров от грунта (уже тогда прозы ваемый каланчой Павел Сирота — с ударением на «и» тяжелой ударной в рот, — с шикарным, как у речного краба, апперкотом быстрой большой клешни, теперь перерос и за два), ес ли помнить где поскрести ногтем, уже сорок лет ос тывала пуля, его помилование и боль. До сих пор к темени от виска у него прощупывалась полоска, и он, приезжая нечас то в город, всегда один, приходил к дубам, как встреча ются раненые живые, молча курят, словно сверяют счет. Он помнил эти дубы и город не только подошвами и ла донью, но даже сутулая тень его, стелившаяся в пыли, серым по серому, отставая, не задевала шта кетника и обочин, подсыхающих возле колонок луж, топких с плесенью, темных траншей канав, недоспрятаных в трубы. Он мог пересечь его весь вслепую, что так и делалось иногда, когда солнце, выкупавшись в реке, разливало себя, не щадя, по кры шам, и отраженный от жести свет становился для Пав ла внезапно резким, как фальцет заводского гудка на слух. Он готов был бы с радостью — нет, покорно — от ка заться от органов внешних чувств, если б только не страх навсегда ос таться наедине с памятью, чей арсенал видений не досаждал ему ночью в снах, не преследовал мороком наяву, но глухой обороной застыл внутри, расчехлив тя желые из орудий — площадь, вымытая дотла, дочиста, ка ким не бывать больницам, вкус аниса, горечь его семян и медный мажор комсомольских сонгов, не смолкающий в голове. Вопреки дальнозоркой трубе взросления город рос парал лельно с ним. Для Паши он весь был одно подворье, рассекаемое насквозь, так что разбег, взятый в отцовской кузне, не заканчивался водой, только на трети реки, перебив ды хание, он делал стойку пятками в небеса и начинал размеренно возвращаться, поднимая брызги во всю длину на всегда загорелых упрямых рук, а потом, когда проявился Павел, как при литье проступает вдруг нешлифованный контур накаляющейся оснастки, когда мыш цы, кованые как напоказ, были спрятаны под белизну ру бахи с крах мальным треском воротника, — город раз дался в степную ширь, прирастая ангарами и складами, сы пучим карьером и строем сухих цехов из непривычного новым белесым цветом силикатного кирпича. Они стоят и сейчас, хорошо видны из окон главного ин женера, которого Павел недавно взял вместо прошлого, куп ленного с заводом, лоснящегося хорька, говорившего: «Вам же видней, хозяин», воровавшего на сырье. Вот и все. Обогнув атаманский дом, миновав бес чис ленные конторы, собес, налоговую, ментов, кивнув ребятам на проходной (они, не здороваясь, под тянулись), он поднялся к себе в кабинет — дрянной, сохранивший запах чужих инфарктов, с выцветшим пролежнем от портрета над рабочим столом — и сел, но не к столу, а в его торце, будто к себе за глянул на встречу, как бухгалтер, записанный на прием. Потом он не сможет вспомнить, на каком конкретно лис те бумаги его замучила трель звонка — привычка не дергаться к трубке сразу, не читать по утрам простыней газет и вообще не гоняться за новостями была ему дорога всегда — но хуже того: не за помнилось, кто звонил, откуда у них его частный номер, только смысл, густые шумы помех и испарина, смазавшая щетину, недовыбритую губу. Вошел секретарь, бессловесный Петр, в чем-то сером, казалось, с чу жих плечей, среднерусский, средневековый, со злой подковою бороды и с чернильными пятнами на фалангах; на за воде он мог заменить хоть всех, точнее любого, выросший у печей, на глаз ловил толщину проката, износ и резерв ходовых машин — и нехотя, если бывало на до, раскры вавший коричневый рот зубов на трех языках, крепко взятых домашним штурмом. Он встал у двери, опустив вопрос, и кого другого Павел послал бы лесом, но этот, во-первых, не сдастся так, глух на брань, человек без

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

147

нервов, а во-вторых, он и сам был часть, доля этой тя же лой вести, они вмес те выросли как-никак, это ведь и его теперь — работа, доля, забота, участь. — Ночью в Сибири на вертолете разбился Сашка. Собирайся, сейчас летим. ■■■

…И хотя на за дах, возле подгнивших срубов, еще топорщи лись колья бы лых плетней, а вокруг обвет рившихся, но светлых, будто засахарившихся, церквей чугунные копья рос ли из чугунной флоры, основной защитою невысоким, как бы стесняющимся домам, отступающим в пыльную осень не-пре-кра-ща-ю-ще-го-ся сада, был зеленый не вы ше груди забор, с одинаковым шагом дыры и рейки. От неровно вымощенной центральной и до окраинной уличной размазни такой штакетник удерживал только куриц, дети — в грязных до колен рубахах на голое— прошмы гива ли в незапертые калитки, а старшие, вовсе одну ладонь на перекладину положив, перебрасывались нож ницами кто враз, кто цепляя штопаными портками косо спиленный острый дощатый верх. Сколько Павел помнил себя — то есть практически от рож денья: кислая грудь кормилицы, при мытье жестяная под лож ка таза, голос, рвущийся со стены заводской побудкой, дурной речевкой, свежесть, веявшая с реки — каж дый сен тябрь отец поправлял штакетник, дергал за лето рас шатавшиеся штыри, надевая газетную треуголку, мазал слегка потемневший стык, четырехпалой кистью прижимая мелкую крынку зе леной крас ки с разведенной маслени цей бе лил. Высыхая, крас ка выравнивала доску, но не съедала вы царапанных ножом хроник закончившегося лета: зару бок роста, где Па ши на — выше всех, уроков грамматики русской брани и коряво вырезанных имен — четырех, вез де повторенных трижды, как подписанный договор. Позже, в армии, сжимая сухие веки, или низким черным вечерним небом укрывая словно потрескавшиеся глаза, Па вел ни разу не вспомнил дома — ни просторной комнаты изнутри с накрахмаленным белым кремлем подушек, ни брусчатого выровненного фасада с желтой каймою окон извне, — только тьму, густоту перекрестья веток, трескот ню декабрьского дождя и забор, бросающий через сад будто веером взмах полосатой тени от решившего срезать гру зовика. К Новому году в забор натыкали ельник, и дрожь зе леного на зеленом — горьковатый запах растревоженных хвойных лап перетягивал улицу, от школы и до завода, а осыпался только к восьмому марта, как и прочее все, обра щаясь на пасху в пыль. Летом жизнь по новой заполняла дворы. Сашкина мать разводила глухой костер, лишь языками видимый по-над ямой, и к нему подвешивала ведро райских яблок в гус теющем вареве янтаря, а сама погружала мучные руки в теп лое тесто, в упругий ком, зарумяненый к вечеру в кулебяку, это память всегда предлагает Павлу лучшие куски: на деле голод еще гуде л военным ветром в печных прова лах, дважды просеянная мука оставалась серая с черной точкой, мяса в город не подвозили, бывало что и до трех не дель, этого Павел совсем не помнил, на заводе отец получал паек, по субботам ходили ловили рыбу. Летом одна тыся ча девятьсот пятьдесят шестого река переполни лась карасем. Собственно, этим летом все по-настоящему началось. Па шина с Сашкой двадцать вторая школа имени Люксембург — бумагою из Москвы более не мужская, и вот их гонят ры х лить газон, едкой известью крыть деревья, и старшеклассники причесываются в июле, под колонкой смачивая пробор. Это первое. Прихрамывая, отец, одной рукою держась за помочь, отвел Павла в бывший теплый гараж ДОСААФ, где посреди промасленных навсегда, вокруг наскоро засы панной ямы, боксов, теперь создавали спортивный клуб, сладко пах ло плакатным клеем, потом, коричневой кожей груш, за висших над прелым ковром опилок, по которому свастикой распласталась перекрестная тень стропил. Это два. А на площади, где к будущему рас-

149

— Выдь со света! — кричал отец, не прекращая долбить ручник о раскаленную заготовку. Пашка, смеясь, отступал во тьму и уже там дожидался последней точки: шипения розового на черном, пузырящегося в воде. стрелу по перимет ру крепли под тянувшиеся дубы, при свете дня распа хали клумбу и куда-то вывезли бюст вождя. Паша думал, его вернут перекра шенным или поставят новый, и несколько раз приходил смотреть, пока коричневая земля не затянулась сначала травкой, а поверх нее не легла покоем, как и везде, городская пыль. Но памятник больше не появился, а лето кон чи лось. Это три.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

■■■

Пашиного отца редко кто называл Антоном. Его знали в городе по фамилии, и так же звали по ремеслу. В двадцать четыре года, угодившие между войн, ему на ногу рухнула де дова на ковальня, раздробив высокий подъем ступни, и этим спас ла его от призыва и немецкой барщины ла герей, при всех властях он, набычившись, жил в углу, на обочине строившегося и разрушавшегося мира, с семи утра уходя во двор, где последняя в городе кряхтела, за каш ливалась, ды мя, част ная кузница с угольным царским горном. Даже после войны, когда он пошел работать на тогда еще ордена Ленина, а в девяностые ставший Пашиным, но так и ос тавшийся зваться с заглавной буквы Большой за вод, где в цеху устрашающе нависал паровой полу торатонный молот, все субботы он проводил «у ней», трудным ша гом утап ты вая земляной, как замешанный на металле, в мелкой гайке, в подковах и скобках пол. Разноударная дробь зубил, стук гладилок, уханье от кувалд уже через час наполняли дом, и Пашка подпрыгивал на кровати, больно сту каясь стри женою башкой о латунное изголовье, шел на двор покормить ку рей, сдернуть яблоко с низкой ветки и застывал в кузнице у дверей, вдыхая запах железа, жар, угольную пыльцу. — Выдь со света! — кричал отец, не прекращая долбить ручник о раскаленную заготовку. Пашка, смеясь, отступал во тьму и уже там дожидался последней точки: шипения розового на черном, пузырящегося в воде. После обеда обычно являлся Саня, он нравился отцу, и к его приходу оставалась работа, требующая троих. Иногда они с Пашей держали деталь щипцами, а отец легонько по ней стучал, и куски окалины разлетались, покрывая фар ту ки черной сыпью, а в другой раз он только крепил брусок и учил раскатывать, бить ритмично, задавая скорость за пачкавшейся рукой — то сжимал, а то разжимал кулак, словно вену накачивая к уколу. — Давай-ка, сына, ровней клади! И они выравнивали удары, чередуя детский азарт ный мах с иногда удачным, мастеровитым, точным, сдержанным, как в бою. Саня зрел, отставая в росте, наливался в плечи, в грудную клеть. Под бесформенным пухлым лицом теленка уже тогда надувался бык. После обеда отец оставался дома — раздавать заказчикам починенное добро: выправленный замок соседке, полу круглую, как ята ган, косу, подковы, ухваты, дру-

Отец никогда не работал даром или за водку и молоко. Он брал купюрами, медяками, рейхсмарками, в трудные дни — едой. И так же расплачивался — деньгами, всегда наличными, редко — в долг. гую утварь — а подмас терья неслись к реке. В руках еще долго тряс лось и билось, вечернее солнце расчесывало ожог, и только медленная вода лоснилась жирным илом по глянцевой глине берега, согревая бедро. Потом они долго лежали рядом, длинный и покороче, мол ча жевали подсыхающую траву, чтоб без команды пус тить по косой параболе теплый сгусток, зеленоватую муть плевка — у Сани подальше. Иногда заготовками надфи лей, такими тонкими, светло-серыми, как от них же на север указывавшая тень, играли в ножички на щелбан, и здесь удача ложилась поровну: Паша плохо кидал с локтя, а зато дружок не умел с колена. Время неторопливо перемешива лось с рекой и затягивало под воду солнечные желт ки: настоящий и отраженье. Над обрывом высовы ва лись — при взгляде снизу, один над другим, грохочущие шары — это пьяного Сашкиного батька бритая лысина и живот, докрасна надутые былой офицерской спесью. Значит, пора ид ти. Дом при кузнице они проходили первым и, накоротко кивнув, Па ша прятался за калиткой, пока похожие со спины, бывший и будущий артиллеристы — Александр Иванович и старший наоборот (потому что сына назвал, как деда) не сливались с теменью поворота, и только тогда заходил домой. Для полковника прозапаса, члена партии с РКП(б) еще, в упрямом ведомстве кузнеца, в его настойчивой отдельности, в частной кузнице, в окуппированных годах — все было чуждо и недостойно, подозрительно, наконец! Но и сама эта подозрительность, неуместная ныне, и ее неуместность, спущенная Москвой, тоже мучали артиллерис та, как артрит — кололи ему в плечо. К тому же дети у них дру жили, и Павел быстро вытягивался в бойца, в то время как его Александр был еще туговат и мягок и слишком часто ходил на кузню, подмахивал там кузнецу-хапуге, не врагу, так недругу, практически — кулаку. Пашка невесть откуда знал об этой «классовой» нелюбви, и ничего сы новнего в нем не зли лось, обидного не плелось. Когда бы не ярый сивушный выдох, от которого шли дурнота и муть, он бы с полковником согласился, что-что, а деньги кузнец любил. Отец никогда не работал даром или за водку и молоко. Он брал купюрами, медяками, рейхсмарками, в трудные дни — едой. И так же расплачивался — деньгами, всегда наличны ми, редко — в долг. Деньги он оставлял в пузатой, с отколотой ручкой, сахарнице с цветком, а вынимал их назад из-под пола в спальне, и маленький Паша, ворочаясь перед сном, чертил поверх простыней ногтем тайные русла, пути-маршру ты, недоверчиво прислушивался к мышам. ■■■

В воскресенье с утра, собирая на стол, Павел просматривал утренние газеты и, отобранные по заголовкам, зачитывал вслух некоторые статьи. В остальные дни, когда, возра ща ясь поздно — отец из цеха, сын с бокса, они прак тически не встречались,

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

151

в доме ровно бубнило радио, о чем бы ни говоря, казалось, — вспоминая войну. Под ним, рядком, иногда качаясь от звуков кузни, а иногда замирая, прислушиваясь к новостям, висели четыре карточки: дед в парадной черкеске прадеда наградным клинком упирался в пол, Сталин грузно осел под лампой, Павлов в докторском колпаке утешает невидимую собаку, и мама, заснятая на бегу, машет руками на чей-то «ФЭД», но не сердится, стри женая, смеется, а больше маминых фоток нет, потому что «память — она не здесь, память должна у нас жить внутри, ты запомнил?» Память, запомнил, должна внутри, а снаружи — только ее ограда. Дважды в год, по ему одному выпадавшим числам, отец водружал себе на спину, нес и ставил ее на кладбище вокруг материнского бугорка. Чаще железную, в редкие времена относительного довольст ва — латунную, мягкую, льющуюся на солнце регулярными, выравненными лу ча ми, с медной лентой, запуты вавшейся в них. Ограды всегда были разными: плот ны ми, словно решетка клети, гнутыми, будто резной узор, полными птиц-невеличек, фруктов. Гроздья нот, стремена дробей. Он вешал секции на крюки у надежно вкопанных основа ний и присаживался курить на отложенную поодаль пре дыдущую, снятую с тех крюков, как проверив число, подкладывают в чемодан желтеющую газету, как другие пускают на самокрутки дважды читанное письмо. Сама могила была простая, без памятника и плиты. Зеленая свежим куском травы в середине набухающего апреля, в октябре она уплотнялась серой, подобравшейся к заморозкам землей, и от нее так же приторно пахло пылью, как от футбольного поля, от оголяющихся дубов. Надпись, вот кнута в изголовье, Пашиным почерком по желтизне доски, никогда не вмещала полностью отчества или дат. Только фа милия-пропуск-имя — сначала с ошибкой, нестройной шеренгой букв, потом ровнее, увереннее, круглей. Отец был неграмотен, нет, конечно, он бы вывел, наверное, и вслепую, короткое имя своей жены, но уже газету не мог прочесть, подать прошение, ведомости проверить. Кроме того, в этих Пашкиных буквах содержался краткий отчет земле: сын твой учится, помнит, мы оба здесь. Поменяли ограду. Сейчас, приезжая, Павел меняет доску — выцарапывает ножом и обводит чернильной ручкой оба имени и кроме своей одной, материнской, точней говоря — сиротской, добав ляет эхом фамилию отца. Ограду теперь заменяют редко, да и, в общем, незачем, оба здесь. И хотя ни пепла, ни перегноя не было и не стало от Антона Кузнецова и его жены, а только память о них покрыта неровным дерном, Павел сле дит за дважды пустой могилой, и никто, считается, что не вправе, да и не осме лится тут никто. ■■■

Что же, собственно, началось летом одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого? Бокс. Хрущевская оттепель. Анька. Вернулись, мешая ногами с местной бурую лагерную, все та же пыль, тихие призраки примирившегося бы лого — ата манские дети, истинные большевики, окру женцы, бап тис ты, власовцы, недобитки. Запустили электромон тажный и ста ли подумывать о литье, так что завод, одним лишь своим центральным переживший атаки танковых корпусов, снова раскинулся вширь к лесам, до за зе леневших же лезнодорожных веток, и во времени — заново третья смена из вернувшихся выше, набранная в цеха, теплым светом времянок отстаивалась в ночи, превращая усталые звуки будней в дивные сказочные шумы: филином ухает новый молот, циркулярка визжит — голубою дугой разлетаются искры, и рычат, вырываясь из темноты, предпос ледние «эмки». Что началось и какой свободой обдирается кожа в одиннадцать полных лет, в искалеченном, пьяном городе на гра нице степной тоски — там, где родина дуется и любовь, а сегодня — генерал разбился в своей Сибири, сигарета не тянется и горчит, там зима, будет холодно, обязательно надо ехать.

За отчетный период — с прошлого номера — наш журнал дважды взбудоражил читающую общественность. Во-первых, публикацией колонки председателя правительства РФ В.В. Путина «Почему трудно уволить человека». Во-вторых, праздником «Русского пионера» на крейсере «Аврора» по случаю годовщины журнала. На обсуждение этих событий общественность затратила гигабайты эмоций. Вот некоторые фрагменты нешуточных прений. фото: вита буйвид Los Angeles Times: Путин добавил в свое резюме авторскую колонку. Премьер-министр России, известный своими многочисленными подвигами, написал для журнала статью о методах управления. Эссе Путина, написанное от первого лица, — это отчасти консультация по менеджменту, отчасти личные размышления, а отчасти — лекция стране о достоинствах и пороках зачастую жесткой российской культуры труда. Он дает боссам возможность взглянуть на свой стиль управления. Он не скрывает своего раздражения тем, что новые сотрудники так долго входят в курс дела, и призывает к бдительности, когда имеешь дело с политически мотивированными жалобами коллег, готовых всадить друг другу нож в спину. «Ни в коем случае нельзя человека опорочить за глаза,

нельзя уволить и выбросить вон только потому, что кто-то что-то тебе сказал про этого чело века», — пишет Путин.

Corriere della Sera: «Как указыва ет в своей ежемесячной колонке в журнале «Русский пионер» Председатель правительства РФ Владимир Пути н...» Коммунисты Петербу рга и Лен области: Весь город, вся страна, весь мир осуждает гнус ную гулянку на «Авроре» в центре голодного города. Из питерской прессы: В ночь с 5 на 6 июня на «Аврору» слетелись чуть ли не в полном сост аве участники Международного экономического форума, петербургский политический бомонд и многие представители российской бизнесэлиты. Весь список гостей (около двухсот именитых персон) настолько велик, что до сих пор неизвест ен. Точно на крейсере отметились: министр экономического развития Эльвира Набиуллина, полпред президента в СЗФО Илья Клебанов, губернатор Петербурга Валентин а Матвиенко, председатель Комитет а по инвестициям и стратегическим проектам Смольного Максим Соколов, глава группы «Онэксим», золо тодобытчик, самый

155

го военного округа milusya: Прокуратура Ленинградско ского пионера». Что заинтересовалась вечеринкой «Рус крейсере — они проном ндар касается вечеринок на леге ходят регулярно. Гово рят, что уже в 70-х там устраивали банкеты. Причем эта открытая информация. А вот военная прокуратура, видимо, этот момент упустила. После дня рождения «Русского пионера» этот вопрос стал главным для Питера. «Аврора» уже 40 лет как плавучий кабак.

партии «Правое Леонид Гозман, сопредседатель «Авроре» для меня об нда леге шим дело»: Ни с чем хоро бль чем-то священным. не связана, я не считаю этот кора «Аврора» — символ Арина Холина, писательница: не только ничего побыло не ии люц рево в революции, а го святого. ложительного, но и уж точно — ниче шу этот пост, напи , мию Поддавшись массовому безу ку «Пионера», ерж подд в не и иту защ в потому что он не ый парень, клев Он — а просто я полюбила Прохорова. живет нал, жур ой крут ти, и его «Русский пионер», кста сто того вме м, таки ется оста и ь пуст широко и весело, так рому не кото к ата, магн чтобы превращаться в трусливого за что придраться! Я все сказал.

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

богатый человек России Михаил Прохоров, владелец компании «Русский стандарт» Рустам Тарико, пивной магнат Олег Тиньков, глава «Альфа-Капитал» Михаил Хабаров, президент «Одноклассники.ру» Никита Шерман, главный редактор русского т корпорации иден «Форбс» Максим Кашулинский, през датель партии едсе сопр й, нски MIRAX GROUP Сергей Поло Владимир умы Госд тат депу в, Тито с «Правое дело» Бори Мединский и другие. е 13-го экономиСобравшиеся отмечали не окончани , не 306 -летие кина Пуш е -лети 210 ческого форума, не щественнее — первый Петербурга. Повод у них был посу пионер» (издается день рождения журнала «Русский рдера Прохорова, ллиа тими муль с 2008 года на деньги я 2009 года ведет июл с нем в нку коло ю свою авторску Владимир Путин).

«Комсомольская правда»: «Аврора» не впервые становится площадкой для гулянок. Еще несколько лет назад там можно было вполне официально провести банкет или корпоратив. Марина Юденич, писательница: Если честно, место проведения очередного антикризисного party не занимает меня нисколько. Ну, «Аврора», ну залп ( которого, кстати, и не было вовсе ) Святыня какая... В разное время попадались прайс-листы разных музеев — от Исторического до Петергофа — на проведение частных вечеринок. В Юсуповском дворце — было дело — ночь коротали. С маде рой, шампанским и прочими радостями жизни. Кака я-то была годовщина убийства Распутина. Все призрака ждали. Ага. Не явился. Макс_кс: Магическое мышление. Приписывание какому-то месту сакрального знач ения, запрет действий, которые могут потревожить духо в. Истоки — из первобытного анимизма. Почему нельзя устроить вечеринку на «Авроре»? Но это же такое место! Ууу! Ааа! Нельзя. Безо всяких причин и логики.

otos_julia: Вы даже не представляете, как забавно это читать: еще два года назад я вела юбилей одного дядечки в кают-компании крейсера «Аврора» — говорилось, что это первый частный праздник на борту крейсера. А до этого там был юбилей прокуратуры. А до того — мероприятия ЛенВО. Так что вопрос не в проведении, а в доступности информации о вечеринках. Коммунисты Петербурга и Ленобласти: На официальном сайте зловещего журнала «Русский пионер» прозрачно намекают, что страна еще «не освобождена от коммунистов», прямо грозят нам реваншем, а в своих комментариях редактор журнала — некий господин Колесников заявляет, что лидеру питерски коммунистов Малинковичу «придется ответить» за данную коммунистами оценку произошедшего на «Авроре». Малинкович получил указание партии перебраться в конспиративное место, ему выделены средства законной самозащиты.

здесь читают «русский пионер»

ПОДПИСКА НА ЖУРНАЛ

ЖУРНАЛ МОЖНО КУПИТЬ

Подписка через редакцию:

Москва

Q по телефону: (495) 981 3939 Q по e-mail: podpiska@ruspioner.ru

Q Магазины прессы «Хорошие новости»: а/п Внуково, Домодедово, Шереметьево Q Сеть мини-маркетов на АЗС ВР

Q 6 номеров 825,00 руб. Q 3 номера 445,50 руб.

*Цена указана с учетом курьерской доставки по Москве и доставки почтовых отправлений 1-го класса в регионах РФ *Цена действительна только по России до 31.12.2009 г. *Журнал выходит из печати 1 раз в два месяца. 2009 год: февраль-март № 1 (7); апрельмай №2 (8);июнь-июль №3 (9); августсентябрь №4 (10);октябрь-ноябрь №5 (11); декабрь №6 (12)

Подписка через подписные агентства:

Q Москва: ООО «Интер-Почта-2003» Тел.: (495) 500 0060 Факс: +7(495) 580 9580 E-mail: interpochta@interpochta.ru www.interpochta.ru

Q Санкт-Петербург: ООО СЗА «Прессинформ» Тел. (812) 335 9751; 335 2305 Факс: (812) 337 1627 E-mail: press@crp.spb.ru www.pinform.spb.ru

Q Супермаркеты «Седьмой континент»

С ЖУРНАЛОМ МОЖНО ОЗНАКОМИТЬСЯ Москва Q Яхт-Клуб «Пестово», МО, Мытищенский район, с/п Федоскинское, д. Румянцево, ул. Никольская, вл. 1, стр. 1 Q Центральный Дом Литераторов, ул. Б.Никитская, д. 53

Q Книжные магазины «Республика»

Q Swissotel Красные холмы, Космодамианская наб., д. 52/6

Q Супермаркеты «Азбука вкуса»

Q VIP-залы а/п Шереметьево

Рестораны: Q Галерея «ФотоЛофт» (территория ВК «Винзавод») Q В редакции: м. «Курская», Нижний Сусальный пер., д. 5, стр. 19, офис Медиа-Группы «Живи»

Санкт-Петербург Q Магазины прессы «Хорошие новости»: а/п Пулково Q Магазины прессы «Нева-пресс» Q Супермаркеты «ОКЕЙ», «Ренлунд», «Супер-Бабилон», «Призма», «Глобус Гурмэ»

Q Sky Lounge, Ленинский пр-т, д. 32а Q Beef bar Moscow, Москва, Пречистенская наб., д. 13, стр. 1 Q Kalina bar, Новинский б-р, д. 8, здание Lotte Plaza, 21 эт. Q Шоколад, Б.Путинковский пер., д. 5 Q Zолотой, Кутузовский пр-т, д. 5/3 Q Обломов, ул. Пушкинская, д. 48 Q Nabi, М.Афанасьевский пер., д. 4 Q Чиполлино, Соймоновский пер., д. 7, стр. 1 Q Пиццерия Bocconcino, Страстной б-р, д. 7; Кутузовский пр-т, д. 48,

галерея «Времена года», 2 эт. Q L’Altro Bosco Caffe, Петровка, д. 10, Петровский Пассаж, вход с ул. Неглинка Q Bosco Bar, Красная площадь, д. 3 Q Bosco Cafe, Красная площадь, д. 3 Q Michael’s, Тверской б-р, д. 7 Q Ноа, Проточный пер., д. 7 Q Internet-lounge Библиitека, Новинский б-р, д. 8, Lotte Plaza, 6 эт. Q Буйабес, Ленинский пр-т, д. 37 Q Павильон, Б.Патриарший пер., д. 7 Q Bistrot, Б.Саввинский пер., д. 12, стр. 2 Q Прадо, Славянская пл., д. 2 Q Osteria Montiroli, Б.Никитская ул., д. 60, стр. 2 Q Эль Гаучо, ул. СадоваяТриумфальная, д. 4 Q Атр-кафе Х.Л.А.М., 1-ый Голутвинский пер., д. 3, стр. 1

Рестораны

«Дома Андрея Делоса»: Q Турандот, Тверской б-р, д. 26/5 Q Бочка, ул. 1905 года, д. 2 Q Шинок, ул. 1905 года, д. 2 Q Манон, ул. 1905 года, д. 2 Q Каста Дива, Тверской б-р, д. 26 Q Кондитерская ПушкинЪ, Тверской б-р, д. 26, стр. 5

И. Мартынов

русский пионер №10. август–сентябрь 2009

Пора воспеть их — самодеятельных авторов номера! У них есть дела поважнее — но они все отбросили ради текста в журнал. Посмотрите на взрослого человека, одиноко сидящего за письменным столом. Вид его нездешен. Пальцы его либо удушают чернильный «Паркер», либо топят клавиши ноутбука. Это творец литературы. Творит. Сегодня он выглядит вопиюще старомодно. Почему он не сверяет графики на Уолл-стрите? Почему не перегоняет авто из Харбина в Воркуту? Почему не марширует под андреевским стягом гденибудь на спорных территориях? Такое время, что лучше никому не говори, что ты писатель, а хуже того — поэт! Коллеги засмеют, попутчик отвернется, дети забросают орудиями пролетариата. Да, когда-то профессия писателя была грезой и целью молодых сердец. Чтобы им стать, ехали эшелонами, терпели слякоть, нужду и перебои в водоснабжении. Был конкурс по семьсот на место и прочий ажиотаж, чтоб заниматься этим сверхопасным делом. Кто летит на вертолете над тайгой, внося огрызком важные пометки? Кто, перемазавшись даже гуще, чем сам шахтер, спускается в забой практически с одним блокнотом? Без кого немыслимы ни снега Килиманджаро, ни архипелаг ГУЛАГ, ни ночь в Лиссабоне, ни люди, годы, жизнь? Он как вершина рода человеческого, как один за всех, универсальный герой, больше, чем Бэтмен, восьмой, дополнительный день творения! Писатель — легальный способ прожить сто жизней и остаться на века как последняя инстанция. На равных с Богом, властью и народом. Но постепенно слово потеряло вес. Ушло из обращения. Затерялось в макулатуре. И в такую-то эпоху вернуться к письменному столу, засесть за сочинение?! Не делая при этом из своего писательства профессии? И не ради вечности — а исключительно ради себя? Не будем бросаться большими словами, скажем так: это поступок. И безусловно — пионерский.

orlova

159

Выходит с февраля 2008 года Издатель: Медиа-Группа «Живи!» Главный редактор Андрей Колесников Помощник главного редактора Олег Осипов Шеф-редактор Игорь Мартынов Ответственный секретарь Дмитрий Филимонов Арт-директор Павел Павлик Фотодиректор Вита Буйвид Дизайнер Варвара Аляй-Акатьева Цветоделение Сергей Бирюков Препресс Андрей Коробко Верстка Юлия Варламова Корректор Нина Саввина Менеджер по печати Людмила Андреева Генеральный директор Михаил Яструбицкий Директор по работе с VIP-клиентами, главный редактор сайта ruspioner.ru Анна Николаева Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Офис-менеджер Ольга Дерунова Адрес редакции: Москва, Нижний Сусальный пер., д. 5, стр. 19 Телефон: (495) 504 1717 Электронный адрес: russpioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ru Обложка: Олег Маслов «Бадминтон», «Найкет бадминтон на траве» из цикла «Школьницы», 2009 Авторы номера: Андрей Васильев, Леонид Ганкин, Дмитрий Глуховский, Альберто Гуардиани, Аркадий Дворкович, Юша Зверович, Екатерина Истомина, Наталья Каменская, Игорь Каменской, Тина Канделаки, Андрей Колесников, Екатерина Костикова, Демьян Кудрявцев, Михаил Куснирович, Владимир Липилин, Игорь Мартынов, Фриц Морген, Анна Николаева, Наталия Осс, Марина Палей, Анатолий Перминов, Джахан Поллыева, Михаил Прохоров, Сергей Пускепалис, Маргарита Симоньян, Николай Фохт Фотографы: Orlova, Вита Буйвид, Игорь Васильев, Наталья Вороницына, Тимофей Изотов, Наталья Львова, Макс Новиков, Кирилл Попов, Александр Саватюгин, Евгений Сорокин, Владимир Широков Художники: Инга Аксенова, Варвара Аляй-Акатьева, Ляля Ваганова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Варвара Полякова, Николай Пророков, Виктория Семыкина, Маша Сумнина, Александр Ширнин, Галя Шулепова Журнал зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного неследия. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года. Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции. За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель. Отпечатано в типографии ЗAO «Алмаз-Пресс» Тираж 30 000 экз.