№5 октябрь-ноябрь 2008
тимофей зотов
Я боюсь писать эту колонку. Боялся делать этот номер. Мне страшно. Но я делаю это. Ну так, как я его понимаю. В самом деле. Была у нас тема номера: глобальное похолодание. И что же — пока верстался, как говорится номер, пока весь он был уже, так сказать, в свинце и уже ничего нельзя было исправить, а главное, не надо было исправлять, разве что подправить, может, чутьчуть — так вот, в это самое время наши взяли Арктику. Похолодало. Сбылось. Накаркали. Следующий номер у нас был посвящен еще одной актуальной теме — концу света. Апокалипсису. Тому, как медленно, но верно мы к нему движемся и как все время пытаемся свернуть со своего магистрального пути, сбиться, так сказать, с него, застрять пытаемся, что ли, на ровном месте, устроить последний пикник на обочине… И что-то не получается. Вернее, эта тема стала актуальной, как только номер появился в печати. На Кавказе случились события, которых лучше бы там не было никогда. И журнал, который выходит раз в два месяца, приобрел актуальность ежедневной газеты «Коммерсантъ». И особенно обложка того номера. Я долго сомневался,
имеем ли мы право ставить на обложку куклу с косой. С такой косой, которая не заплетается, а наоборот, все расплетает. Уже не сомневаюсь. И вот этот номер посвящен теме Жести. Жесть, в которую превращается… превратилась… да нет, всегда, сколько мы себя помним, Жестью была наша жизнь. Жесть — это то, без чего мы не можем обходиться в нашей жизни. И наша жизнь — это то, без чего не может обходиться Жесть. Этот номер посвящен тому, как мы понимаем Жесть и как она понимает нас. И мы расходимся как-то в понимании. Я только думаю, что на этот раз жизнь, похоже, опередила нас с пониманием Жести. Бывают моменты, значит, когда время убыстряется и движется скорее, чем наши идеи насчет него. На наших глазах меняется хронотоп. Так бывает редко. Мы сейчас, вот именно сейчас живем в таком времени. Это и есть самая настоящая Жесть. Следующий номер будет посвящен Силикону в нашей жизни. Или, вернее, нашей жизни как Силикону. И мне опять страшно, до чего мы можем в этом номере договориться. Вернее, еще страшнее.
А. Колесников
3 Клятва главного редактора.
стр. 2
первая четверть Прогул уроков. Про сведенку и разводку. Андрей Васильев о своем кино.
стр. 6
Сбор металлолома. Тракторист и русская. Екатерина Истомина спасает раненого китайца.
стр. 8 Урок литературы. Петр Авен о романе Захара Прилепина. стр.10 Урок музыки. Поют же люди. Караоке в исполнении Игоря Каменского. Урок рисования. Первый день Помпеи. Белла Матвеева об отрубленном пальце.
стр. 14
стр. 20
вторая четверть Урок зоологии. В бой идут одни петухи. Лысый, Одноглазый и другие герои петушиного ринга. Пионер-герой. Венец творения. На скрытой родине Венедикта Ерофеева.
стр. 24
стр. 32
От нашего поэта-военкора.
стр. 36
третья четверть Диктант. Ужесть. Вступление в эпоху великой жести.
стр. 46
стр. 48 Собеседование. Раструбил. Концерт для водосточных труб в мажоре. стр. 56 Медпункт. Бесконечность. Ночь в экстренной хирургии. стр. 64 Сочинение. Чё почем. Рассказ Дмитрия Глуховского. стр. 72 Полезные советы. Как правильно гонять свиней. стр. 82 Сделай сам. Машинопись. Репортаж из автопарка советского периода.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Дневник наблюдений. Последняя попутка на Гори.
Фотоувеличитель. Позитив и негатив фотографов России.
стр. 84
четвертая четверть Урок мужества. Замечательная философия. Как осадить хама и остаться в живых.
стр. 104
Драмкружок. Буяне, или Драма на рельсах. В театр по шпалам.
стр. 108
Урок географии. Снисхождение. Памир как средство от несчастной любви.
стр. 118
группа продленного дня Завхоз. Люди будущего.
стр. 130 Пионервожатая. Анна Николаева о том, почему у нее нет детей. стр. 135 Горнист. Валерий Джемсович Дранников о светлых гранях алкоголизма. стр. 138 Физрук. Геннадий Швец о китайской спортивной угрозе. стр. 140 Следопыт. Никита Космин о том, что мы лучше, чем о нас думают. стр. 144
Михаил Куснирович о судьбоносной встрече с одноклассниками.
Дежурный по столовой. Мирослав Мельник о роли смокинга в личной жизни.
стр. 146
Внеклассное чтение. Дети рычат, но не плачут. Стихи Бикапо (Германа Виноградова).
стр. 148
Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов.
стр. 159
первая четверть 5
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
инга аксенова
Прогул уроков. Про сведенку и разводку. Андрей Васильев о своем кино. Сбор металлолома. Тракторист и русская. Екатерина Истомина спасает раненого китайца. Урок литературы. Петр Авен о романе Захара Прилепина. Урок музыки. Поют же люди. Караоке в исполнении Игоря Каменского. Урок рисования. Первый день Помпеи. Белла Матвеева об отрубленном пальце.
Я, как уже успел убедиться читатель «Русского пионера», колумнист непростой. Причем дело не во мне, а в редакционном задании. Оно изначально звучало так: «Не надо писать просто рецензии. Это должны быть «не просто рецензии». Поэтому я и отправился не на Венецианский фестиваль, куда редакции гоняют «просто критиков», а на Чистые пруды, где в какой-то квартирной студии режиссер Сергей Дебежев обещал показать для узкого круга сведенку своего нового фильма «Сезон дождей». Теперь уточним термины. Термин № 1. Узкий круг. Это Миша Ефремов, который там снимался, поэтому ему было интересно. Затем я, по долгу дружбы (см. предыдущие колонки) и службы (колонку же надо писать). Еще моя приехавшая из Лондона жена и ее тамошняя подружка, жена лондонского Q Q Q
россиянина — им в Москве вообще все интересно. Термин № 2. Режиссер Сергей Дебежев. Один из столпов питерского параллельного кино конца 80-х. Параллельщики снимали на бракованной узкой пленке с ленфильмовских помоек и владели умами. Самым отчаянным был некрореалист (трупоголик, попростому) Евгений Юфит, самым влиятельным (не был, а стал) Сергей Сельянов, спродюсировший потом «Братов», «Бумеров», «Груз 200», «Олигарха», «Монгола» и т.д. А Дебежев запомнился поредевшим потомкам в основном киномаразмом «Два капитана 2» с молодым БГ и живым еще Курехиным в главных ролях. Термин № 3. Сведенка. Это в буквальном смысле недоделанное кино. Вместо титров на экране написано: «Титры». Вместо компьютерной графики — «Компьютерная графика». Актеры говорят иногда своими голосами (но
юлия ангелова
В своем очередном выступлении наш кинокритик, главный редактор ИД «КоммерсантЪ» Андрей Васильев намекает, что его работа кинокритиком для «Русского пионера» становится все опаснее — но могло ли быть иначе, если главным действующим лицом колонки снова становится Михаил Ефремов? Который в прошлом номере, экономя силы, не пил?
текст: андрей васильев
черновыми), иногда их голосом (в т.ч. женским) с экрана говорит Сергей Дебежев, а иногда их совсем не слышно и Дебежев доносится уже из зрительного зала (в смысле, из кухни). Обстановка, в которой и «Ералаш» покажется арт-хаусом. Но это был совсем не «Ералаш». Термин 4. Фильм «Сезон дождей». Там один мужик, то ли режиссер, то ли криэйтер — короче, кокаинщик и в гламуре по шею, — узнает о наследстве в Париже от деда с темным прошлым. Деда он вживую не видел никогда, только во сне — как тот разбивается в Камбодже на двухместном самолетике. О наследстве мужику сообщает французская шпионка. Мужик, конечно, сразу в Париж. Шпионка сводит его с супервлиятельным масоном, который вместе с наследством передает ему дедов наказ: разыскать в Камбодже статую золотого
Будды, потому что очень надо для человечества. Мужик раз — и в Камбоджу. Там он встречает сводную сестру (через вторую жену деда), у той есть дедов дневник-инструкция по поиску Будды. И вот они через джунгли и минные поля красных кхмеров шуруют к руинам дворца-казино, построенного в свое время на живописной горе французами в рамках восстановления народного хозяйства братской Камбоджи. По дороге у них любовь, сестру кусает змея, но не до смерти. Умирает девушка, уже на руинах, от предательского выстрела своего бывшего любовника. А мужик попадает в казино, но, как бы проваливаясь в прошлое, видит там своего деда с обалденным выигрышем в руках и, типа, находит Будду. А потом выясняется, что это вроде бы продолжение сна про деда. Но масон, с другой стороны, настоящий, не по-детски
рисунок: александр ширнин рулит в Евросоюзе, и по телевизору показывают Будду, которого привезли из джунглей куда надо. Я не спорю, все это мистика, изотерика и постмодернизм. Но съемки-то были действительно в Париже и Камбодже. И руины казино там настоящие. И двигалась туда группа через минные поля, оставшиеся до сих пор и от красных кхмеров, и от вьетнамцев, и от французов. И в главных ролях знаменитости: Алексей Серебряков (мужик) и Ксения Раппопорт (сестра-любовница), которая как раз в день нашего просмотра вела церемонию закрытия Венецианского фестиваля. Я уж не говорю про Мишу Ефремова. Про него, кстати, может возникнуть вопрос: кой черт делает Ефремов в такой изысканной истории? Он, естественно, играет майора-смершевца, который на допросе нахамил героическому деду, а тот его рас-
пял на какой-то палке и подвесил к потолку. И вот висит Миша под потолком и беззвучно (сведенка же!) матерится. Причем режиссер, снимая этот план, не знал, какую беду он на нас с Ефремовым чуть не накликал. Ведь как мы попали на просмотр? Непростым путем. Предыдущую ночь мы провели в «Маяке» и расстались в седьмом часу утра. Потом Миша встретил отца Иоанна Охлобыстина, и что с ним было после обеда, не помнит. Но в 16.30 он, не спавши, уже снимался в «мыле». И неплохо снимался, потому что вышел на воздух с 636 тысячами рублей (за 3 съемочных дня) в охапке. Не пойдешь же в таком состоянии на арт-хаусный просмотр — тем более с лондонскими дамами? Не пойдешь. Вот мы и решили зайти в одно заведеньице неподалеку от театра «Современник», где я обычно настраиваюсь на
спектакль «Шарманка». Отпустили машину, идем мимо подворотни. А там отдыхают скинхеды. Уже пьяные, но, к сожалению, не в сvтельку. Причем не ряженые: черепа бритые, кулаки как черепа, кожа свиная, бутсы с железными носами — все как у людей. На нас посмотрели неодобрительно, хотя на Мише — майка с крестами-куполами и слоганом: «Православие — наша сила» (последствия утра с отцом Иоанном). Вроде бы пронесло. Но тут Ефремов оборачивается, мхатовским голосом орет: «Сосать!» — и гордо идет мимо. Скины охренели. Один даже вякнул: «Не трогай его, Колян, он артист». И, главное, до ресторана осталось шагов десять. Но Миша бескомпромиссно оборачивается и опять орет: «Сосать! Ты! На колени!» В принципе, они нас могли и не догнать. Но ресторан оказался закрыт, а у Коляна в руках — пистолет. Ефремов не растерялся и запрыгнул в ближайший магазин. Парни подошли. Ко мне. А жена должна подойти вот-вот. И этот козел в лавчонке тоже не в крепости. Да еще с бабками. Посмотрели, короче, фильмец… И тут появился Миша. Он стоял
на ступеньках магазина, как на трибуне, и орал: «Бейте православного артиста! Убивайте! Лысого не трогать! Он мой духовный отец». До автографов дело дошло не сразу. Были попытки порвать правоверную майку («Крест православный не трожь, падло!»). Было размахивание пистолетом (оказался зажигалкой). Было выяснение, кто воевал, кто отсиживался. Но жена с подругой, подойдя, почти ничего не заметили. Слегка только удивились: «Ну и дружки у вас». Хотя просмотр дался тяжеловато — все-таки два с лишним часа. Особенно мешал Ефремов. Кричал мне: «Трус!» Режиссеру: «Материал зашибись — монтаж дерьмо». И совершенно не давал мне задать режиссеру необходимые для колумниста вопросы. Где он взял полтора миллиона долларов на арт-хаус? Почему у него при таком смехотворном бюджете снимались звезды? У кого он собирается взять еще денег? Миша злился, приставал к дамам и грозился уехать в «Маяк» на такси. Но до этого, слава богу, не дошло. Подтянулся мой водитель на Audi A8 L. Q
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
7
■ ■ Это случилось во Внутренней
Монголии в самой середине теплой осени. Серебристый автобан, смело, словно стрела пересекающий север Поднебесной, был совсем пуст, как будто набережная европейской Ривьеры в середине зимы. Впрочем, на ривьерном автобане с периодичностью наблюдались люди — кривоногие китайцы в оранжевых спасательных жилетах. Партия поручила им строго: стоять каждые два километра и мести метлой неисчислимый жирный, зернистый песок и шаровидные пучки колючей жесткой темно-зеленой травы, которую не может съесть ни одно солнце. Даже палящее китайское. Иногда плоский пейзаж автобана выпучивался огромными фурами с углем и железными крестьянскими повозками, груженными чем-то вроде камышей, в диаметре достигавших размера нашей сибирской сосны. Но это было редкостью. На самом же деле
во всем плоском пейзаже парил только мой серебристый конь, мой гордый рыцарь в тяжких латах Лоэнгрин, дизельный «Мерседес» E-Class. Немецкий автомобильный концерн «Даймлер-Бенц» (изготовитель этой замечательной машины) еще в Штутгарте поручил мне строго: довести серебристый седан от Ланджоу, где берет свое начало великая мутная Хуанхэ, до самого Пекина. Через всю Внутреннюю Монголию, огромную автономную провинцию Китая, примыкающую на севере к истинной Монголии. Мне поручили испытание, а получилось, что послали его. Русские искатели приключений говорили мне, что на китайской границе с Казахстаном, под Урумчи (мне приходилось бывать в этом городе), они видели человеческие китайские черепа. Высохшие, улыбающиеся лихо, как-то с гонором, по-казацки, с того света, они лежали ладной блинной горкой на большом сыт-
ном бархане прямо у обочины. Но китайских черепов я видеть совсем не хочу, поэтому еду, мчусь, бегу, словно, от разлуки. Спешу, не оглядываясь, двигаюсь очень быстро. Я не торможу по пустякам, а в нагрудном кармане у меня горит огнем пионерских костров самая настоящая реликвия. Это китайские водительские права с моей русской, совсем не китайской фотокарточкой. И вдруг перед странствующим веснушчатым носом — жуткая авария. Это фура, груженная углем, столкнулась с трактором и перевернулась. Черный уголь рассыпался по серебристому автобану. В плоском пейзаже, нарисованном водой и бархатной кисточкой, случилось происшествие. Я торможу, ведь ходу дальше нет: дико развернувшись, огромная фура, подобная змее, в экстазе изогнулась телом и перекрыла все четыре полосы. Я стою на обочине, читаю карту и пони-
маю — от угольно-промышленного миллионника Вухая я проехала уже 350 километров, а до Хух-ХоТо, столицы Внутренней Монголии, мне ехать еще 400. Что же мне делать? Я ведь, признаться, не знаю китайского языка. У перевернутой фуры деловито собралась толпа. Это китайцы пришли за черным углем. Они скидывают свои черные могильные тулупы, делают из них мешки и засыпают туда уголь. Сейчас он для них бесплатный. Перевернувшийся трактор по непонятной инерции мотает колесами, как майский жук, которого положили брюшком кверху. В кабине трактора стонет человек. Я подхожу к трактору — там китаец в телогрейке, голова в крови, руки взброшены за спину характерным жестом — сломаны эти руки. Никому из тех, кто собирает уголь, нет до этого несчастного никого дела – стихийная народная комиссия из пяти китай-
вольдемар понарин
вольдемар понарин
getty images/fotobank
getty images/fotobank
В своем стремлении достичь пределов экстремальности ведущая автотемы «Русского пионера» Екатерина Истомина оказывается за рулем «Мерседеса» в глубинке Китая и там демонстрирует все те чудеса, которыми так славятся по миру русские женщины: и горящую избу, и коня не скаку и медсестринские навыки. текст: екатерина истомина
как этот китаец говорит мне: «Больно, больно, голова, руки, так больно!» Я отвечаю ему: «Ты терпи». Я обильно мажу его лицо чем-то вроде нашей перекиси водорода, накладываю на его разбитые брови и губы бинты и повязки. Китаец говорит: «А как же мои руки?» Я отвечаю: «Брат мой вовек, китаец, я не могу ничего сделать с твоими сломанными руками. Тебе нужен доктор, а я не доктор». Он говорит: «Но мне же так больно! Так больно!» «Терпи, все, что я могла, я сделала, друг мой любезный вовек, китаец!» На придорожном кургане безжалостно тенькают эти жестяные колокольчики, а мой китаец постепенно становится совсем тихим, ручным, словно уставший маленький зверек. То ли засыпает, то ли умирает, то ли он теряет сознание. Я совсем не знаю китайского языка, но, как мне кажется, добрые ангелы, посланные Буддой, уже поют здесь. Пейзаж плоский, будто кто-то нарисовал его кисточкой из заплаканных ресничек красной лисы.
Он так и не умер. А я так и просидела с ним до темноты, держа эту странную грязную костистую беззубую голову с раскинутыми за спину руками на своих трясущихся от страха коленях. Люди подобрали весь уголь и ушли. Трактор перестал мотать колесами. Из Вухая со временем приехали врачи и полицейские. Они описали все происшествие, забрали с собой моего раненого китайца. Я не знаю китайского языка, но мне удалось сказать им: «Он виноват, этот ваш тракторист, но и сам он пострадал. Руки сломаны у него». Нахмуренный китайский врач все о чем-то спрашивал меня. Да о чем нам надо было говорить? Нам нужно было прощаться. Так прощай же навсегда, мой китаец, мой любезный друг вовек, такой странный экзотический друг, случайный, словно хлебная крошка на приморском столе, мой маленький трагический попутчик. Такой сухожилистый и маслянистый в своем черном тулупе, без медной опиумной трубки и без
хрестоматийной длинной китайской косы, отрезанной навсегда культурной революцией великого председателя Мао. Китайский врач уже и сам устал задавать мне вопросы. Я просто нарисовала ему на обочине только один знакомый мне иероглиф — это прямоугольник, рассеченный палочкой. Этот иероглиф значит «Китай». Врач только мотнул головой, мол, чудит диковинная красноволосая туристка. Тогда я показала ему свои китайские водительские права, где было написано, что я еду до Пекина через всю Внутреннюю Монголию. Впереди у меня был вечер длинного, как две параллельные прямые, дня. Впереди -- 400 километров до столицы Внутренней Монголии, города миллионов китайцев под названием Хух-Хо-То. Что я сейчас помню об этом событии? Помню точно, что я включаю дальний свет фар. Впереди меня — далекая Эвкилидова плоскость Поднебесной. Плоский пейзаж Внутренней Монголии, нарисованный одними моими чувствами. ■ ■ ■
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
цев придирчиво осматривает собственно трактор. Так будет ли работать такая дорогая машина? Вот в чем вопрос. А я совсем не знаю китайского языка. Я выволакиваю из кабины за ворот телогрейки израненного китайца, а он кричит от боли. Бегу за аптечкой в свой «Мерседес». Вокруг — Внутренняя Монголия, и здесь пески уже сменяются каменистыми террасами, многие из которых увенчаны горками, сложенными из камней. А камни такие круглые и ладные, как будто знали морскую волну. Блины, а не камешки. Это ритуальные шаманские, а быть может, даже буддистские горки, у них есть сухие ветки, на которых висят колокольчики. На самом деле это никакие не горки, а магические курганы. Здесь под шепот суховатой ветки, под молчание холодного камня, под шелест металлических колокольцев можно встретить Будду. Если не его, то его бодисатву точно. Я ведь совсем не знаю китайского языка. Я совсем не знаю китайского языка. Но отчетливо понимаю,
getty images/fotobank
getty images/fotobank
9
и это нужно». Я бы, может, и отказался, но при слове «пионер» мое подсознание, видимо по старой привычке, само толкает вверх мою правую руку и сгибает ее в локте: «Всегда готов!». Одним словом, пишу. Курт Воннегут както сказал, что все, что надо знать о жизни, написано в книге «Братья Карамазовы» писателя Достоевского. Многое из того, что, на мой взгляд, следует ненавидеть, можно найти в романе «Санькя» писателя Прилепина — именно эту книгу я прочитал последней. Первый тезис романа предельно
«Санькя» — это история простого провинциального паренька Саши Тишина, который, родись он в другие времена, вполне мог бы быть инженером или рабочим. Но «свинцовая мерзость» современности не дает ему таких шансов, и Сашка вступает в молодежную революционную партию в надежде изменить мир к лучшему». С тем, что мир наш сегодняшний не вполне совершенен, я спорить не собираюсь. Но вот эти умозаключения о невозможности нормального в нем существования и революции — тут уже моя
итар тасс
В то время как в стране бушевал финансовый кризис, некоторые люди демонстрировали к нему полное безразличие. Таков президент «Альфа-банка» Петр Авен. Он в это время, уйдя от мирской суеты, писал публицистику для «Русского пионера». Петр Авен, прочитав на досуге роман Захара Прилепина «Санькя», который ему совершенно не понравился, но задел за живое, потому что Петр Авен и правда живет всем тем, что хочет разру- ■ ■ Написать рецензию на побанален и прост: «Современшить герой рома- следнюю прочитанную мной книгу ный российский мир ужасен, по сути, заставил главный и поэтому жить в нем нормальна «Санькя», ответил меня, редактор журнала «Русский ной, человеческой жизнью соверему. И мало никому пионер». Он приводил обычные шенно невозможно. Более того, не показалось (вме- аргументы: Фридман уже напреступно». Отсюда и второй не более оригинальный тезис: «Мир сто планируемых писал, Каменской все пишет и пишет, да и вообще, как сказал надо менять. Естественно, трех полос отдаем мне однажды Виктор Степанович этот силой». Как сказано в издательПетру Авену пять). Черномырдин: «Это надо, Петя, ском предисловии к роману,
текст: петр авен рука тянется к пистолету. Почему вместо того, чтобы заняться обустройством собственной жизни — посадить дерево, построить дом, постирать носки, прочитать на ночь сказку ребенку, надо сначала долго ´ нечего не делать, а потом, бухнув, взять палку и раздолбать все вокруг… я чувствую даже не столько ненависть, столько брезгливое изумление. Обсуждать нравственную порочность и социально-экономическую неэффективность подобных взглядов скучно. На эту тему уже написаны тысячи книг. Но этот вирус (левизны, разрушения, социализма) в большей части мира (отсталого во многом именно благодаря ему), кажется, непобедим. И пишутся все новые и новые статьи — Валерия Ильинична Новодворская выдает по одной в неделю. Не помогает. И я вот думаю, откуда это
11
берется. Ведь вроде все очевидно — результаты, как говорится, налицо. И очевидно вроде, что противопоставить мерзости и хаосу внешнего мира можно только порядок и чистоту мира своего — именно боязнью идущего из «большого» мира хаоса объяснял Александр Блок образцовый порядок на своем столе. Так нет! Все новые адепты глобального «изменения мира к лучшему» пополняют революционные кружки. Я тому вижу несколько причин. Прежде всего, действительно есть большая группа людей, которые чувствуют фундаментальную несправедливость мира острее прочих. И видят цель своей жизни в том, чтобы по мере сил эту несправедливость уменьшать, думая не о себе, а непосредственно помогая людям. В нормальных условиях именно из них рекрутируются священники, активисты
различных благотворительных организаций и т.п. Однако если к церкви нет большого доверия, а инфраструктура благотворительности почти отсутствует, то «соблазнение» таких молодых людей левыми партиями, тоже вроде бы всеми силами защищающих интересы слабых, вполне естественно. («У нас в партии очень много «святых», — сказал мне недавно Эдуард Лимонов. Я ему верю.) Проблема, однако, в том, что лидерами левых партий, особенно готовых к насилию, становятся отнюдь не святые. И причины, которые ведут в политику этих потенциальных лидеров, тоже совсем не такие, как у «святых» — значительно более личные. Главные, на мой взгляд, три: неудовлетворенные амбиции, лень и страх. По поводу амбиций все просто — есть немало людей, которые, особенно в молодости, не могут
смириться с мыслью, что они не лучше других, что нет у них никаких особых талантов. И вместо того чтобы, работая ежедневно, бороться со своими «природными» ограничениями, они винят мир в фундаментальной недооценке себя. И от этого мир ненавидят. Думаю, именно так ненавидели мир все большие диктаторы — Ленин, Гитлер, Сталин. На своем более «бытовом» уровне таков и герой романа Прилепина. Быть обычным, таким же, как все, не совсем «лузером», но и не очень успешным — нет никаких сил. Как учили: «Если быть, то быть первым». Но если не получается первым, тогда буду «никаким». А мир ваш, не давший мне достойного места, порушу. Иными словами — на «Бриони» не хватает, обычный костюм носить западло — надену заштопанный свитер в масляных пятнах.
И, конечно, смириться с тем, что те, кто успешен, эту свою успешность заслужили талантом, работой, нет никакой возможности. Или «повезло», как говорил у Булгакова поэт Рюхин о Пушкине, или, что более натурально в наших условиях, украли, награбили, жируют за счет трудового народа. Цитат на тему «украли» в романе «Санькя» немало — не буду и приводить. Ощущение собственной недооцененности так бы и оставалось проблемой отдельных людей, если бы подобно инфекции не передавалось от одного к другому. И не становилось частью национального характера. Инфекция уж больно заразная — слишком успокоительно и приятно чувствовать себя обиженным миром. Особенно в толпе, которая в едином порыве сливается в вере, что недооцени-
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
фото: игорь мухин
стью соседней страны, которая еще недавно ела из наших рук, а теперь… Немного о соседстве. Захар Прилепин родился и вырос в городе Дзержинск Горьковской области (это мне опять же сообщил Лимонов). Для тех, кто не знает, это один из главных центров химической промышленности бывшего СССР. И, соответственно, один из самых вредных для проживания городов мира. Хотя рядом, буквально за углом, в нескольких десятках километров находятся два не намного менее вредных поселения — города-соседи Балахна и Правдинск. В них располагаются мощности целлюлозно-бумажного комбината «Волга» — в свое время тоже крупнейшего в СССР и не менее вредного и безжалостного к своим работникам. Один мой школьный товарищ отказался вступать в комсомол (чистая правда!), прочитав в учебнике обществоведения, что в СССР человек — главная производительная сила. Если вдуматься, то такая трактовка человека действительно предполагает возможность экономии на очистных сооруже-
ниях. На ЦБХ пятнадцать лет работала инженером-химиком и жила в Правдинске моя бабушка. (Пять лет в ссылке ли не тебя, а нас — народ после лагеря и еще десять лет и страну. И вот уже не отдельный просто «с минусом», то есть без человек, а вся нация пытается права проживания в более быть «не как все». Действительно, приличных местах.) Бабушка нам-то зачем эти скучные жила в большой коммунальной буржуазные ценности — чистые квартире, где, в отличие от города, хорошие дороги, коммунальной же квартиры моих надежная медицина. У нас свой, родителей в Москве, было «третий путь». Мы — «странацентральное отопление и горячая мессия». Мне, кстати, раньше вода. То есть там было теплее. казалось, что более или менее И меня, малолетнего, на зиму естественно не любить наследотправляли к бабушке. Несколько ственных богатеев, тех, кто, лет подряд.Позже выяснилось, ничего не свершив, родился что лучше бы я замерзал в «с серебряной ложкой во рту». Москве. Хотя бы не приобрел Мой собственный опыт наглядно всевозможные аллергии подтверждал, что второе (включая астму, сделавшую для поколение богатых разительно меня невозможным курение и и не в лучшую сторону отличается посещение целого рода мест, в от первого, пусть даже оно — почастности Сочи, но это, может, и коление детей — и окончило ничего). Одним словом, мы с лучшие школы. Ни трудолюбия, Прилепиным или, точнее, с его 1 ни талантов — просто повезло. родителями — я все же прилично Где здесь справедливость? Но старше — жили когда-то я ошибался. С «повезло» недалеко друг от друга вполне большинству гораздо легче себе похожей жизнью. И вот мириться, чем с успешностью прошли годы, и я, и мои друзьясоседа, начинавшего с того же, буржуины стали для него и что ты. Так же, как и с успешномногих его друзей первейшими 1 Автор с отличием окончил экономический факультет Московского государственного врагами, которых университета. — «РП»
призывает мочить герой романа «Санькя». За то, что мы у них якобы что-то украли. Поломали им жизнь. Не дали стать инженерами или рабочими. А мы — я, во всяком случае — ничего ни у кого не крали. И, извиняюсь за штамп, создаем тысячи рабочих мест. И стипендии платим — в том числе будущим инженерам. И оправдываться нам-то как раз не за что. Я вот если и чувствую какую-то вину за свою лучшую жизнь — так только перед старыми и больными. Теми, кто не может. А те, кто не хочет, на мой взгляд, должны оправдываться передо мной. Вот, например, Саша в романе замечает, что никто из его друзей никогда даже не пробовал те продукты, которые можно купить в современном супермаркете. Дорого. Но ни Тишин, ни друзья его революционеры, судя по книге, и не работают ни дня. Одни только революционные шествия и водка. Откуда возьмутся деньги? Разве что мама поможет (это и в романе «Санькя», и в жизни: тут мама — медсестра, дежурящая каждый Новый год, там — Мария Александровна Ульянова; лучше бы на себя
тратили, чем на сыновейпаразитов, честное слово!) Вот вам и вторая причина ухода в политику: лень. Я где-то прочитал недавно верную, по-моему, мысль: лень — следствие неуверенности в себе. Или, что то же самое, неуверенности в том, что следует делать, как следует жить. Не знаю, что делать — не делаю ничего. Занятие политикой дает ощущение знания — ведь не только я, а тысячи моих соратников целые дни проводят на митингах, спорят сутками на партсобраниях, прячут от кого-то партийную макулатуру. Эти тысячи подтверждают мою нужность, хотя непосредственного результата моего труда, в отличие от труда рабочего, инженера, предпринимателя, как правило, и не видно. По Прилепину политическая борьба и есть единственное достойное занятие. Надо бороться. И обязательно страдать. Страдание даже важнее борьбы, оно вообще оправдывает все. И безделье, и грязный двор и даже убийство друга своего покойного отца (так в романе!). Главное — мучиться. Неизвестно, правда, чем. Более того, страдание — единственно достойное состояние души, а все радостное, веселое, оптимистичное — пошлое мироощущение толстокожих буржуа. И чистые, красивые города могут быть прибежищем только плохих людей. Не случайно в ухоженной Риге живут, как считает Саша Тишин, «злые люди». То ли дело в наших деревнях. Это, впрочем, не Захар Прилепин придумал. Дедушка в романе «Санькя», слезший с печи в глухой деревушке и рассуждающий о грядущих
мировых катаклизмах (что-то я, много лет занимавшийся экономикой села, ни в одной своей экспедиции таких грамотных дедушек не встречал) — прямой родственник российских старцев-отшельников. С которыми, хоть за это ей спасибо, покончила советская власть. А то тысячи ничего не делающих, живущих в грязи малограмотных старичков столетиями морочили голову народу (и отнимали у него массу времени — к ним ведь еще доехать надо было). К началу двадцатого века институт подобных страдальцевотшельников сохранился в христианском мире, кажется, только у православных. Впрочем, бог с ними — ленью и страданием. Я хочу вернуться к толпе, подтверждающей твою правоту и дающей веру в себя. Главное в толпе даже не это — толпа (своя) спасает от страха. Страха перед жизнью, которая непонятна и враждебна (так как не оценила). Это такой юношеский страх, зарождающийся во дворе и сбивающий в стаи. Чем страшнее в детстве был двор, тем больше эта стая нужна. И это у Прилепина описано очень четко — Саше Тишину очень неуютно в мире. Одиноко и неуютно. Он не знает, как себя вести. Не только в Риге, но и в родной стране — в кафе, в супермаркете, в поезде. Как сейчас говорят, полное отсутствие коммуникативных навыков. Совсем другое дело — своя тусовка, друзья, соратники. Тут Саша расслабляется, появляется способность говорить, рассуждать о жизни (не важен уровень этих рассуждений,
главное — явно исчезающая скованность). И пусть бы, если им от этого хорошо, сбивались юноши в стаи. Проблема в том, что это очень агрессивные юноши. А в толпе агрессия одного многократно увеличивает агрессию другого, агрессию всей толпы. Синергия, одним словом. Агрессия становится смыслом объединения. И, естественно, появляется оружие. Которое, как известно, рано или поздно стреляет. (Поиск и захват оружейного арсенала у Прилепина — важный элемент интриги.) Я, кстати, вовсе не склонен отождествлять автора с героем его романа, хотя симпатии Прилепина к Саше Тишину достаточно очевидны. Точно так же, как маленький старикашка Фрейд не был половым гигантом, а лепивший в своих рассказах немногословных мачо Хемингуэй был по жизни словоохотливым, рефлексирующим интеллигентом, Захар Прилепин (которого я в глаза не видал) мне не представляется товарищем Камо или, на худой конец, Дзержинским. Скорее вполне себе мелкобуржуазным литератором, страстно желающим успеха и пристально вглядывающимся в буржуазный мир на другой стороне улицы. Постоянный эпатаж автора и, реже, его героя — простейший способ привлечь к себе внимание этого мира, а вовсе не отказ от него. Скрытая мелкобуржуазность левых (в молодости) политиков, в общем, дело обычное. Вырастают, моются, надевают пиджак и легко вписываются в критикуемый ранее истэблишмент. Достаточно вспомнить хотя бы Кон-Бендита или Йошку Фишера — лидеров движения 1968
года в Париже. Так что вроде бы ничего страшного, все нормально. Нормально, однако, не все. Эти западные левые никогда не говорили того, что вещает в романе Саша Тишин. Цитирую дословно: «Партия говорит нам: русским должны все, русские не должны никому. Также партия говорит нам: русским должны все, русские должны только себе». И еще цитата: «Сейчас насущно одно — передел страны, передел мира — в нашу пользу, потому что мы лучше». Тут уже студенческими волнениями может не кончиться, тем более что оружия много и опыт боевых действий есть. (Прилепин, спасибо ему большое, несмотря на такие цитаты, пытается откреститься от животного национализма. В романе есть положительный герой — еврей Лёва. Он ничего, конечно, не понимает, но не гад. Одним словом, даже еврей может быть хорошим человеком. Очень успокоил.) Я вот думаю, может, кто запускает в нашу страну вирусы самоуничтожения и разрушения границ? Мой близкий товарищ академик медицины Чехонин говорит, что есть такие методы влияния на массовое сознание — микроволны, газы без запаха… Самая талантливая история, рассказанная Захаром Прилепиным в романе, — история о гибели мотоциклистов в его (точнее, Тишина) родном селе. В хрущевское время впервые после десятков лет издевательств и нищеты появились в деревне деньги. И родители, желая наконец-то побаловать своих сыновей, стали покупать каждому по мотоциклу. Но дорог нет, опыта тоже, и стали эти мотоциклисты
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
13
биться. Насмерть. Каждую неделю. Но никто не перестал покупать мотоциклы. И никто не построил дорог. Просто бились и бились. Пока почти никого из молодых не осталось. Ну разве это не болезнь, не вирус? Правда, понимая это, Прилепин, кажется, не понимает, что для России озвучивание лозунга «Русским должны все» не менее гибельно. Уже из-за него, да и вообще из-за своего мессианства потеряли сначала Финляндию и Польшу, позже — весь Советский Союз. Неужели не все ясно? Или, может, это у Саши Тишина такая странная любовь к Родине? Как бывает и в личной жизни — убивают любимую ввиду безответной любви. Не ценишь меня — не доставайся же ты никому. Такая гибельная смесь любви и ненависти. Я, кстати, недавно прочитал в газете «Известия» рассуждения одного литератора
средней руки, что на самом деле любить Родину могут только бедные. У них, типа того, кроме этой любви и нет ничего. А богатые чуть что — свои денежки в чемоданы и шасть на другую Родину. По-моему, так все ровно наоборот. Может, у бедных и нет ничего, кроме идеи Родины, но обычный человек (не литератор) любит не идею. А дом, который построил сам и в котором выросли дети. Сад возле дома… ну и так далее. Одним словом, чем красивее мир непосредственно вокруг человека, тем сильнее он любит Родину. В любовь же к помойке я верю не очень. И защищать эту помойку охотников, как правило, не найдешь — это одна из причин сохранения обязательного призыва в армию именно в бедных странах. А «свое», созданное своим трудом очень даже можно и защитить. Именно
поэтому я вполне оптимистично смотрю на наше будущее. Даже несмотря на финансовый кризис. Будущее есть кому защитить. Тем более что наши сегодняшние богатеи вышли из тех же трущоб, что и Саша Тишин. И прошли, как правило, через… сами знаете что. Вот детям будет уже сложнее. Закалка будет не та. Я, впрочем, все время не совсем про роман. Хотя меня просили написать рецензию. Я ведь, в отличие от Прилепина, на филфаке не обучался. И про сбитость сюжета, чистоту языка мне судить сложно. Я все больше, как говорил (с сильным армянским акцентом) крупный советский экономист академик Хачатуров, про «народнохозяйственное значение настоящей работы». А если все-таки о «литературе», то, на мой, дилетанта, взгляд, описания всего «красивого» (природы, женщины, смены времен года) у Прилепина ужасно примитивны и поверхностны. Даже пошлы. Мир черно-белый. Без красок, запахов и звуков. А если они и появляются, то как-то очень искусственно, что, впрочем, типично для революционеров — это еще Набоков в «Даре»
отмечал. Те, кто на самом деле видит и чувствует красоту, не торопится ее уничтожить. Вот все гадкое и отвратительное получается у Захара Прилепина здорово (крысы, полковники милиции, кандидаты наук). Такое специальное умение. Надо все-таки подводить итог. Холден Колфилд у Сэлинджера говорил, что хороший писатель тот, с кем хочется посидеть и выпить. Мы с Прилепиным — плохие собутыльники. Я для него классовый враг, он для меня — см. выше. Для него подвиг — смерть в захваченном здании областной администрации (это конец романа). Для меня — в ежедневном труде на пределе своих возможностей. В борьбе с собой, а не с миром. Мне кажутся бредом его философские экзерсисы, дурацкими и бессмысленно мутными рассуждения о России. Например: «Россию питают души ее сыновей — ими она живет, не праведниками живет, а проклятыми». Просто не страна, а вампир какой-то. Пьющий, к тому же, только гнилую кровь. Да и не люблю я пьяные разговоры. И у взрослых эпатаж. А также — дешевую водку. ■ ■ ■
даниил зинченко
В своей авторской колонке Игорь Каменской превращает в хит-парад такую область человеческого досуга, которая никогда доселе не была предметом хит-парадов и уже точно никогда, после этой колонки, не будет. Это как раз тот случай, когда добавить нечего. текст: игорь каменской ■ ■ Представьте себе такую
картину. Шикарная вечеринка у бассейна, все наслаждаются легкими и не очень напитками, обществом красивых женщин или близких друзей. Кто-то пришел с семьей, кто-то с коллегами по работе. Все прекрасно. Все развлекаются. И вдруг человек, выполняющий роль MZ (massovika zateinika), подбегает к одному из гостей и с криком: «Ну что?! Ты тут хотел купаться?» — тащит его к бассейну. При этом жертва отнюдь не поддается панике, а наоборот, доверчиво и даже радостно бежит к воде. Самое интересное, что и MZ, и его клиент стараются привлечь к этой сомнительной затее внимание максимально возможного числа зрителей. И вот наконец бортик. Плюх!!! Клиент в воде. Дальше начинает происходить нечто невообразимое. С первых секунд становится понятно, что плавать
человек не умеет. Он судорожно хватает ртом воздух, захлебывается, лупит по воде всеми конечностями и не тонет только по какой-то никому, в сущности, не понятной причине. На фоне этого происходят еще более странные вещи. Во-первых, ни MZ, ни другие гости даже и не пытаются помочь несчастному, который уже посинел, хрипит и страшно мучается. Более того, если кто-то, не выдержав, пытается что-то сделать для терпящего очевидное бедствие организма, сам организм реагирует на это крайне враждебно, любую помощь отвергает, а на пытающихся помочь глядит неодобрительно и даже свирепо, не переставая при этом барахтаться и пускать пузыри. Наконец эта во всех отношениях странная процедура заканчивается и под (attantion!) аплодисменты присутствующих
обессиленное, но совершенно счастливое и довольное собой тело возвращается к своей компании. И что, вы думаете, написано у него на лице? «Боже мой! Какой кошмар! Неужели это кто-то видел»? Нет! У него на лице написано: «А?! Круто я? Все видели, как я дал?» И вот со всем этим на искаженном недавними муками лице он гордо движется сквозь толпу, как римский император во время триумфа, победно оглядывая окружающих и хлопая их по рукам. Представили? Нет? Вот и я до недавнего времени слабо представлял себе что-то подобное, но вчера я сходил в караоке, и увиденное, вернее услышанное, потрясло меня настолько, что именно эта ставшая уже исконно русской забава станет темой моего сегодняшнего хит-парада. Прежде чем начать классифицировать завсегдатаев этих
17
заведений по наиболее распространенным типам поведения и исполнения, я хочу оговориться. Я страшно далек от желания оскорбить кого-то в лучших чувствах. Напротив, я хочу подчеркнуть, насколько выросли уровень цивилизованности общества и самосознание наших граждан, ибо даже представить себе не мог, какое количество самых разных по возрасту, достатку и социальному положению людей научились самовыражаться, абсолютно не боясь ни оценок, ни сравнений. И можете не согласиться, но это умение безусловно свидетельствует об очень позитивных процессах, происходящих одновременно практически во всех слоях населения. А теперь позвольте перейти непосредственно к нашему рейтингу. Как всегда, буду стараться быть максимально субъективным в своих оценках.
Первая, наиболее симпатичная мне группа состоит из людей, не имеющих никаких творческих амбиций. Эти люди приходят в караоке не попеть, а повеселиться. Они, как правило, немного пьяны, очень дружелюбны и всегда готовы поддержать любого в его исканиях. Сами они с легкостью пропускают свою очередь, если это отвлекает их от произнесения тостов (компания), важной беседы (друзья, коллеги), или нежного поцелуя (влюбленная пара). А когда очередь все же до них доходит, заказывают что-то общеизвестное и незатейливое типа «Дубов-колдунов» или «Песенки волшебника». Поют они, всегда сосредоточенно глядя на экран с текстом, хотя знают наизусть каждое слово. В ноты они попадают не всегда просто потому, что им это совершенно безразлично. Они здесь не для этого… При этом получается у них все
очень мило, естественно и вызывает всяческие симпатии. Итак, первое место нашего хит-парада уходит к расслабленным. К следующей категории исполнителей относятся люди, которые поют всегда одни и те же песни. Это свидетельствует в первую очередь о том, что они с гораздо большей ответственностью относятся к своей культурной миссии, нежели представители первой группы. Хотя состав представителей второй категории далеко не однороден, они делятся на тех, кто поет одно и то же, потому что умеет это петь, и тех, кому эти песни просто нравятся. А это совершенно разные вещи. Я знаю людей, которые благодаря любви к караоке, регулярно тренируясь на своих любимых песнях, научились производить на незнакомую аудиторию впечатление хорошо поющих людей. Им респект. Они и вправду относятся к себе и
окружающим очень ответственно, и слушать их временами реально приятно. Есть и другие. Вчера, например, за соседний с моей компанией столик приземлилась девушка с заранее заготовленным списком песен. Я вздохнул с некоторым облегчением, предвкушая уверенное и добротное исполнение. Тем более что, делая заказ, она с большим знанием дела произносила какие-то сугубо профессиональные слова типа «минус 3» или «плюс 2», что свидетельствовало об изрядном опыте. Как оказалось, успокаиваться было рано. Песни она заказывала сложные, но пела их так, как будто слышала впервые в жизни. Однако это все-таки скорее исключение из правил. Так что категорию ответственных мы ставим на второе место нашего рейтинга. На третье, нейтральное место
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
рисунки: маша сумнина
мы ставим категорию посвящающих. Это люди, которым важнее спеть не правильно, а искренне. Потому что в их песне содержится конкретное послание, к определенному адресату. Иногда таким адресатом становится любимый человек («Я люблю тебя до слез», « Ты на свете есть»), родители («Дорогие мои старики»), семья ( «Спасибо за день»), а иногда и все присутствующие («Как здорово, что все мы здесь...»). Вне зависимости от качества исполнения это всегда трогательно и заслуживает искренней симпатии слушателей. Уверенное третье место. Далее мы переходим к разряду хорошо поющих. Это тоже весьма разношерстная публика. Но я бы хотел выделить две основные категории. И на четвертое место я ставлю реализованных. Это люди действительно хорошо, а подчас и очень хорошо поющие, все про себя знающие, в восторгах окружающих не сомневающиеся и поющие даже не столько для своего удовольствия, сколько для радости окружающих. Конечно,
многое зависит от выбираемого ими репертуара, но, как правило, пение этих людей никого не напрягает, скорее наоборот. Они с удовольствием выполняют чужие заявки, заодно демонстрируя зрителям, что для них не существует невозможных для исполнения песен. Особой наградой для них служит, когда какой-то из столиков, отказываясь от своей очереди, просит их спеть что-то специальное. Это верх караочного признания. Когда такое случается, исполнитель может войти в творческий раж и такой концерт эмоционально может стоить выступления любого профессионала. Так что вполне по заслугам — четвертое место. Замкнет нашу таблицу особая когорта хорошо поющих. Назовем их комплексующими. К этому типу относятся люди, тоже далеко не обделенные ни слухом, ни голосом. Но в отличие от предыдущей группы эти персонажи слишком остро нуждаются в признании, чтобы их пение действительно доставляло удовольствие. Песни они, как правило, выбирают громкие, лепсообраз-
ные, и надрыв, с которым они их исполняют, напрочь убивает ту легкость и расслабленность, за которой люди, собственно, и идут в караоке. При этом им критически важно, чтобы восхищение окружающих полностью соответствовало их собственному представлению об их таланте. Таким обычно песни с других столиков не заказывают, ибо даже совсем далеким от музыки людям сразу становится ясно, что поющий старается, в сущности, исключительно для себя, а аудитория для него не более чем инструмент его самореализации. Так что не выше пятого места. Безусловно, все перечисленное лишь очень поверхностный срез безграничного многообразия поющей публики. И если вы любите караоке, то наверняка встретите там массу людей, не подпадающих ни под один из описанных критериев. Надеюсь, каждый ваш поход за искусством будет отмечен яркими и запоминающимися моментами. Но пару вечеров все же выделите для чтения. Читайте « Русский пионер». ■ ■ ■
■ ■ ■ Эта история могла быть прекрасной. Не думаю, что ее стоило бы переложить на музыку, но в исполнении талантливого писателя или режиссера она вполне могла бы стать произведением искусства. Кстати, мои американские друзья уже ведут переговоры с каким то тамошним продюсером, но меня это, конечно же, мало волнует. Потому что в реальности история эта вовсе не прекрасна. Она отвратительна, и я хотела бы забыть ее как можно скорее. Если бы это случилось не со мною или хотя бы в зимнее время, возможно, я не стала бы переживать так сильно. Но то, что это произошло в белые ночи, превращает эту отвратительно брутальную сцену в сплошной кошмар. Всем известно мое трепетное отношение к периоду белых ночей. Об этом уже неоднократно писали во всяких «ОМах», «Птючах», «Домовых» и других новомодных журнальчиках на
текст: белла матвеева
потеху молодежи. Эти пресловутые «Беллины ночи» уже стали банальностью с легкой руки как местных, так и заезжих зарубежных и особенно московских журналистов. Но для меня белые ночи «по-прежнему похожи на приятный сон, и в них я обретаю душевный покой», как написал в своем опусе Валерий Кацуба. В этом году обрести душевный покой не удалось, более того, тончайшие опоры моего душевного равновесия были варварски надломлены. Обычно с наступлением белых ночей я на время прекращаю свою работу. Эта мера скорее вынужденная, чем спланированная. В этот период мой дом наполняется самыми разными людьми — приезжают погостить милые моему сердцу подруги, уехавшие в дальние страны, часто заходят друзья, друзья друзей, праздные туристы, выдающие себя за коллекционеров и алчущие настоящей богемной жизни. Работать в таком со-
стоянии, конечно же, невозможно, да и нужно ли? Я на время превращаюсь в наблюдателя, я смотрю на эту жизнь немного со стороны, и эти наблюдения дают пищу моему уму, порождая потом новые произведения. Этим летом все было по-другому. Белые ночи уже наступили, а я все еще продолжала работать. Картина, заказанная мэром города Помпеи, продвигалась слишком медленно. Меня крайне тяготила необходимость завершить работу к сроку — всем известна моя щепетильность и обязательность. В то же время изменить привычный уклад своей жизни я тоже не могла. Возникший диссонанс слишком угнетал. Некоторые люди, особенно появлявшиеся в моем доме случайно, стали меня раздражать. Среди них был относительно молодой человек, который мне сразу не понравился. За ним тянулся шлейф малоприятных историй. Что-то там с бывшей женой
вита буйвид
вольдемар понарин
Если есть еще у кого-то наивные иллюзии, что жизнь богемы — сплошной праздник, то после прочтения монолога Беллы Матвеевой уже никаких иллюзий остаться не может. Кровавая эта история могла бы украсить киноленту Тарантино или Родригеза, но самое в ней дикое, что она произошла на самом деле. В Питере,, в наши дни.
21
моего бывшего возлюбленного, кажется, он стал причиной их расставания. Что бы там ни было, мне он был крайне неприятен и я не особо его привечала. Но он всегда пытался добиться моего расположения, появлялся очень удачно, особенно когда нужна была помощь по хозяйству — сбегать за шампанским или сигаретами, а потом как-то само собой оставался в доме. Он, безусловно, чувствовал мое пренебрежительное к нему отношение, я тоже чувствовала, что в нем происходит, а точнее, назревает ответная реакция, но интереса ни к нему, ни к какимто в нем процессам не испытывала, так как меня в тот момент интересовало и мучило только одно — мой «Первый день Помпеи». Я даже решила пойти по пути новомодных художников, которые уже не работают сами, а используют труд рабов от искусства, и тоже решила пригласить ассистента. Мой давний друг, известный искусствовед,
как раз завел интрижку со студенткой Мухинского училища, и я решила нанять ее за сто долларов в день. Ей нужно было всего лишь прописать всем героям композиции руки. Доверившись ей, я даже не следила за работой. Но когда я увидела результат, просто ужаснулась. Я страшная перфекционистка, делаю невероятное количество тончайших лессировок, почти Леонардо. А тут появился такой Макс Фрай. Моя работа была безнадежно испорчена. Мне, реставратору по образованию, это было совершенно очевидно. Человек крайне чувствительный, я была расстроена этой ситуацией и подавлена. Моя подруга приехала поддержать меня, а через некоторое время приехала еще одна подруга. По телефону она предупредила, что будет со своим новым парнем. К моему величайшему огорчению, этим парнем оказался все тот же малоприятный молодой человек. Но в такой ситуации вы-
ставить его из дома я, конечно, не могла. В результате собралась очень странная компания: одна Очень Богатая Женщина, одна Бедная Девушка, Практически Шлюха, с Очень Неприятным Молодым Человеком и я — Художница. Были использованы все возможные способы улучшения моего настроения, в том числе и не вполне легальные. Ничего не помогало — ни вино, ни шампанское, ни запахи экзотических орхидей. Я все время продолжала думать о своей погибшей Помпее. В ход пошла музыка группы «Бумбокс». Друзья решили, что черно-белая песня (знаете этот хит сезона — белые обои/черная посуда?) развеселит художницу. Но меня это только утомляло, и я пошла прилечь. Я лежала в своей спальне в эркере, рассматривала свои прекрасные растения, размышляла о своих возлюбленных — и о бывшем, уехавшем за длинным долларом в Москву,
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
рисунки: варвара аляй-акатьева
и о пропавшем без вести в Лос-Анджелесе, и о нынешнем — слишком молодом, чтобы разбить мое сердце. Эти томные и невероятно нежные размышления периодически прерывала снова и снова звучавшая чернобелая песня. Это, конечно, раздражало, но у меня совершенно не было сил выйти на кухню и попросить друзей выключить «Бумбокс». А вот появление Очень Неприятного Молодого Человека в моей спальне меня просто взбесило. На нем не было ничего, кроме презерватива. Я была взбешена настолько, что выгнала его, не выбирая выражений. Как водится, я припомнила ему все. Вспышка гнева утомила меня, и я задремала, несмотря на продолжавшееся на кухне веселье. На музыку я уже не реагировала, меня только очень волновал странный звук, доносившийся из соседней комнаты — моей мастерской. Сквозь сон мне казалось, что кто-то рубит ножом
подрамник. Засыпая, я подумала, что Неприятный Молодой Человек решил в отместку за мои резкие высказывания в свой адрес испортить мои картины, и тут истошно закричала Бедная Девушка. Сначала она просто кричала, потом вошла ко мне и тихо сказала: «Он отрезал себе палец». Я вышла в мастерскую. Все было залито кровью. Кровь лилась с палитры, на которой лежал палец, на пол, на рядом стоящие картины. Неприятный Молодой Человек, видя мое расстройство, бросился ко мне, чтобы принести извинения, по пути продолжая поливать кровью все пространство. Я бросилась от него на кухню, он за мною. Очень Богатая Женщина первой пришла в себя, она решила отправить Очень Неприятного Молодого Человека в дорогую клинику, чтобы ему палец пришили. Мы как умалишенные все втроем бросились этот палец искать. Но он предусмотрительно спрятал
его в карман. Очень Неприятный Молодой Человек бегал за нами по всем комнатам, пока мы его палец искали, а потом просто убежал. Кровавый след от моей квартиры тянулся по всей лестнице через двор до самой улицы Восстания, где он, по всей видимости, поймал машину. Я чувствовала себя ужасно — рептилией в этой крови, и мне очень хотелось выбраться из нее и в прямом и переносном смысле залезть на потолок. Мне помогла Очень Богатая Женщина — она все отмыла. В первую очередь картины, потом стены и полы. Даже не знаю, зачем я поведала эту историю журналу «Русский пионер». Подруга попросила, очень близкая подруга, из тех, уехавших в дальние страны. Эта уехала в Москву, и теперь у вас работает. Если эту рубрику будут читать начинающие художники — предупреждаю: подражать мне не следует. Базы-то у вас нет! ■ ■
вторая четверть 23
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
инга аксенова
Урок зоологии. В бой идут одни петухи. Лысый, Одноглазый и другие герои петушиного ринга. Пионер-герой. Венец творения. На скрытой родине Венедикта Ерофеева. Дневник наблюдений. Последняя попутка на Гори. От нашего поэта-военкора.
текст: владимир липилин фото: наталья львова рисунки: варвара аляй-акатьева
В своем стремлении постичь самые острые тайны зоологии, корреспонденты «Русского пионера» отправляются в деревню Кишкино, в которой выращивают лучших боевых петухов Отечества, становятся там свидетелями смертельного поединка Старый «Москвич» еще раз вильнул по кто мы и зачем здесь. между Лысым и Одногла- лесной дороге, ткнулся носом в лужу, — А он, наверно, в саду, — сказала зым и в итоге приходят к не- взбаламутив осенний лист. И замер на она. — В засаде сидит. Минут через пять она вернулась, неся утешительному выводу, что пригорке. — Дом его вон, — сказал Сергей, подв ладонях крупные яблоки. Протянула первопричина петушиных везший нас от Ворсмы до Кишкино. — нам и сказала: боев — не в призовых день- Вон и машина его, значит, дома. К нему — Вот и кошка сегодня целый день гах, а в любви к женщинам. иностранцы частенько наведываются, умывалась. И ножик на пол упал. Так петухов просят. Бешеные деньги предлагают. Да он не продает. — Почему? — Не знаю, — пожал плечами Сергей. — Так отдаст, если человек по душе придется, а за деньги и разговаривать не станет. Я осторожно постучал в дощатую дверь деревянного пятистенка с резными наличниками. Никто не отозвался. Из приоткрытых ворот высунулась гусиная голова, гоготнула и тут же исчезла. Мы обошли дом со двора, стукнули в окошко. На пороге появилась красивая женщина в бирюзовом халате. Пока она надевала галоши, я сбивчиво объяснил,
и есть к гостям. Идите в дом, добрые люди, только обувь снимайте. Наши сапоги и маленькие ее галоши остались стоять под небом.
Василий Чиликов, водитель грузовика с двадцатипятилетним стажем, самый известный и единственный ныне заводчик павловских бойцовых петухов (по названию района), побеждавших в бессчетном количестве боев, шел из лощины по тропинке походкой основательной, деревенской. Такой, наверное, и сам мог бы выходить на ринг в диких воплях толпы и коронным хуком укладывать штабелями каких-нибудь чемпионов.
....Что заставляет их драться р до смерти р ? — Ну у на то они и бойцовые. Это, можно сказать, в крови, — сказал Василий...
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
25
— Хрен вам, — строго и без лишних предисловий заявил заводчик Василий Чиликов. На плече его неприветливо балансировала коса, лезвие которой жутковато поблескивало холодным осенним солнцем. — Нету! — продолжил он речь. — Лиса всех потаскала. Мы кусали яблоки и в разговор не ввязывались. Василий прислонил косу к забору. Из будки, звеня цепью, явился лохматый пес. Выгнулся, сладко поскуливая, брехнул нехотя и завилял хвостом. — Валенок, — с упреком сказал Василий. — Ты и с лисой вот так же, да? Заводчик был огорчен. И никак не мог унять свое разочарование. Лиса по-
Бойцовый петух гораздо крупнее обычного. У него почти отсутствует гребень (чтоб сопернику не за что было ухватиться). У него накачанные ноги, как у прыгуна Бубки (чтоб отталкиваться и взлетать до трех метров) вадилась в его курятник. Василий организовал засаду. Но этой ночью хитрая стерва придушила еще трех петухов. В наличии осталось два. Но не только эта беда заставила Василия держаться с нами столь нелюбезно. Явно было что-то еще. Мы молчком присели на скамейку во дворе. Я стал копаться в рюкзаке и невзначай звякнул бутылкой кизлярского коньяка. К звону бутылки Василий остался безучастен. — Что же, давно вы этих петухов разводите? — спросил я, чтобы не молчать. — Отец еще держал, — буркнул он. — Потом мы с братом стали. — Дрались? — С кем? — Ну с братом? Петухами? — Было дело. — И кто кого? — Всяко. Потом брат умер. Я трех взял себе. Остальных жена его в ощип. Мы помолчали. Далеко за лесом было слышно, как идет поезд.
Петухи у Чиликова живут в разных курятниках. — Чтоб бошки друг дружке до поры не снесли, — пояснил он. — Что заставляет их драться до смерти ? — Ну на то они и бойцовые. Это, можно сказать, в крови, — сказал Василий. Говорил он по-нижегородски, точно как Алексей Максимович Горький с обцарапанной черно-белой кинопленки слова произносит. — Но в первую очередь, я думаю, дерутся из-за баб. — Василий сурово глянул на фотографа Наталью и поправился: — Ну, из-за девушек. — И совсем уж уточнил: — Из-за кур, мать их.
Мы открыли дверь в бревенчатый сарай. Свет упал на пол. Пахнуло деревней. В косом прямоугольнике этого света стоял петух в зелено-синем оперении. Он смотрел на нас одним глазом. Второго попросту не было. То есть он вроде был, но заплывший. Бойцовый петух гораздо крупнее обычного. У него почти отсутствует гребень (чтоб сопернику не за что было ухватиться). У него накачанные ноги, как у прыгуна Бубки (чтоб отталкиваться и взлетать до трех метров). У него стремительный профиль Арама Хачатуряна, Сергея Эйзенштейна (чтобы больнее клюнуть соперника). Петух еще раз взглянул на нас одним глазом. И вдруг взмахнул крыльями, взвился и ловко приземлился на такую же огромную курицу. Та дернулась, вскрикнула чайкой. Но он уже держал ее крепко. И мы пошли смотреть другого. У этого в наличие имелись оба глаза, зато почти не было перьев. Он напоминал грифа-падальщика. — Я их еще не нахаживал, — загадочно выразился Василий. — Что это значит? — С завтрашнего дня посажу на отборный овес, вот что это значит. Перья отрастут, будут лосниться. К ноябрю начнем травить. «Травить» — на языке человеческом это устраивать бои. Осенью, когда схватится морозом земля и ее припорошит снежком,
27
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
...Петух ух еще щ раз р взглянул у на нас одним глазом. И вдруг взмахнул крыльями, взвился и ловко приземлился на такую же огромную курицу...
...Травят р тробычно по у уговору. ру Можно до первой крови, р , или пока первый р петух у гребнем земли не коснется, или до первого бегства...
29
Мы уломали Василия устроить бой между двумя его петухами. Он махнул рукой. Зашел сначала в один курятник, затем в другой. В обоих произнес одну и ту же фразу: «Драться будешь». Строго сказал. Чтоб без возражений. Потом присел на скамеечку, закурил. — Вы их как-нибудь тренируете? — Я с ними просто разговариваю. — Как это? — Захожу в курятник и говорю, — пожал плечами Василий. — Просто бубню чего-то. — Слушают? — Когда как. Ну еще сопливых летать учу. Перчатку надеваю и кидаю. Так крылья укрепляются. Я смотрел на него как-то, наверное, удивленно. — Да иди ты, — сказал Василий и махнул рукой. Было видно, что этот разго-
вор совсем ему не нравится. Конечно, не нравится. Ему неловко слыть чудаком. Ну, черт подери, нравится ему этим заниматься — говорить с петухами, учить летать, холить, лелеять. В деревне легко прослыть чудаком. Деревенские, поди, и рады сказать: вот дурак, петухов разводит. А у него в рукаве козырный туз: победные петухи призы приносят.
Василий подхватил под мышки обоих петухов. Пошел в сад по тропинке. — Иногда по осени я молодого к старому подвожу. Драться не даю, смотрю, как молодой реагирует. Вижу, сперва прыгает, хорохорится. Значит, характер есть. Но дурной еще. Выношу второй раз — сила хлещет через край, будто тельняшку на себе рвет. Опять не готов еще. Ну а когда в третий раз выношу, он должен просто стоять, и взгляд его должен быть такой, от которого не по себе. Так глянет,
Они долго стояли без движения. И вдруг почти одновременно вспорхнули и ударили друг дружку ногами в сумасшедшем прыжке. — Вау! — крикнула из малинника курица что и драться не надо. Был у меня один такой. На ринг вышел — чужой петух только шпорами засверкал. — А с теми, которые без взгляда, с ними как? — Башку отрубаю и в лапшу. Не боец значит, — вынес вердикт Василий. Мы вышли на утоптанную полянку в окружении фруктовых деревьев. Упало яблоко о землю. Хрустнула ветка под ногой. Чиликов опустил петухов. Подтолкнул легонько. Они долго стояли без движения. И вдруг почти одновременно вспорхнули и ударили друг дружку ногами в сумасшедшем прыжке. — Вау! — крикнула из малинника курица. На возглас, откидывая ноги в разные сторон, примчались другие. Они уселись в кружок и стали охорашиваться. Это были обычные домашние куры.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
держатели петухов со всей страны съезжаются в заранее оговоренное место. Нижний Новгород, Ростов-на-Дону, Москва. Не так их много, этих держателей. Петухов везут обычно в машинах. Если издалека — в поездах, самолетах. Чиликов возит своих в «Жигулях». В картонных ящиках. В каждом по петуху. В пути петухи поют. Мужики собираются в условленном месте, смолят папироски, обмениваются новостями. Вдоволь натрепавшись, затоптав бычки сапожищами, начинают сооружать ринг. Это квадрат два на два метра. Борта его делают из колышков, а потом проволокой прикручивают узкие листы фанеры. После этого, взяв петухов под мышки, важно несут их на ринг. В синем углу ринга — петух в черных трусах, в красном — в сиреневых с горошком. И начинается. Гвалт, шум, мат. Травят обычно по уговору. Можно до первой крови, или пока первый петух гребнем земли не коснется, или до первого бегства. За день петух может провести пятнадцать боев. Покуда не вылетит. В это время пульс у владельца его зашкаливает за 150 ударов в минуту. В истории петушиных битв известны случаи смертельных исходов — не у петухов, а владельцев.
— Чертовы бабы! — яростно сверкнул единственным глазом сине-зеленый и впился Лысому в загривок. Лысый вывернулся и правой шпорой с разворота нанес удар в грудь Одноглазому. — Вау! — отшатнулась куриная массовка. — О, дыхалку пытается сбить, — скрестив на груди руки, комментировал Василий. — Если бы сбил, то победа, считай, в кармане. Да я ему шпору сточил. А вот китайцы, малазийцы, азербайджанцы — те для пущей уязвимости, наоборот, шпоры затачивают. У них, считай, все бои до смерти. — Должно быть, там большие деньги на кону? Лысый спрятал голову сопернику под крыло. Переводил дух.
Лысый знал, что в бою выигрывает не тот, кто тупо молотит, а кто вкладывает в последний удар всю волю. И он изловчился и снова ударил Одноглазого шпорой в зоб. Тот астматически засвистел — Ага, — сказал Василий, — еще какие. Без зависти сказал и без осуждения. Одноглазый махнул крылом, голова Лысого обнажилась. И он тут же получил в нее серию ударов клювом. — Ну а у вас какие призовые? — Бутылка, — смущенно сказал Василий. — Коньяк какой-нибудь хороший. Или водка. У Одноглазого встал дыбом загривок, у Лысого нечему было вставать. — И что? — Да ничего, — пожал плечами Чиликов. — Потом вместе с мужиками эту бутыль разопьем, переночуем гденибудь — и по домам. — И только ради этого? Он оставил мой вопрос без ответа. Просто это трудно объяснить. Ну нравится им это, что поделаешь. Тем временем петухи стали кружиться, порхать. Со стороны действо напоминало
шаманское камлание. И мы, завороженные танцем, тоже ходили по кругу. Взмахивали руками, как пугала на ветру. — Ну давай, Лысый, — стали кричать мы. — Справа, дурень, заходи. У него там глаза нет. И Лысый внимал нам и заходил справа. Он выиграл много боев и многие проиграл. Он повергал соперников разных пород — европейцев, азиатов, русских южан. В самом начале карьеры у него тряслись ноги, когда его ставили на ринг. Но после первого удара страх проходил. Лысый знал, что в бою выигрывает не тот, кто тупо молотит, а кто вкладывает в последний удар всю волю. И он изловчился и снова ударил Одноглазого шпорой в зоб. Тот астматически засвистел. Но надо знать петухов Чиликова. Они просто так не сдаются. Одноглазый всегда побеждал нокаутом. И только в одном бое был бит. Его вообще мало что занимало в жизни, кроме боев. Разве что кур потоптать. Теперь мы уже все, включая Василия, двигались, словно в танце. Перья летали над поляной. Сердца наши стучали, как будто это мы и дрались. И вдруг Лысый, будто при замедленной съемке, упал. Потом встал, пошатываясь, добрел до крапивы и рухнул. Одноглазый взмахнул крыльями, захлопал ими по своей груди и закричал. Потом сложил их за спину и прошествовал по тропе, обводя единственным глазом восхищенных кур. Он шел к своему сараю, периодически останавливался, бил себя в грудь и безумно орал. Мы стали искать в крапиве Лысого. Он очухался и брел, ломая сухое былье, на зады, к лесу. — Эй, мужик! — серьезно сказал Василий. — Хорош, да? Как будто тебя не лупили ни разу. Лысый остановился и что-то залопотал. — А вас били? — зачем-то спросил я. — Меня били. Я бил. Из-за баб, — сказал Василий и тут же поправился: — Из-за девушек. — Потом, помолчав, добавил: — Я вот своей, хоть и трое детей, до сих пор удивляюсь.
текст: игорь мартынов рисунки: александр ширнин
Не только потому, что в октябре автору «Москвы–Петушков» исполнилось бы 70, а даже и не потому, что он первым в СССР отказался вступать в пионеры, стал Венедикт Ерофеев героем этого номера. Ему посвящен очерк и фильм «Возвращение Веночки», снятый для «Русского пионера». Игорь Мартынов отправляется на скрытую родину Ерофеева, за разгадкой: почему так актуален человек, единственный в России боявшийся щекотки? «Все ли тайное должно стать явным,?» — размышлял я, спускаясь по выжженным склонам к неясной реке; голова обвязана смоченными минералкой носками…в Москве дожди, а здесь, в Поволжье, жара под сорок… «Я и дважды в эту реку не смогу войти, тем более однажды!» — убеждал себя, вступив на висячий мост, каждая досочка которого скрипела так, как умеют скрипеть только мосты в загробный мир. «Зачем ты сунулся под Сызрань, в богом забытое село, зачем пытаешься раскопать чужие корни, тем более не свои?!» Даже извозчик, когда высаживал у ж/д полотна, видно было, так и не избегнул подозрений, всю дорогу пытаясь уяснить, что мне Елшанка, которую и на картах не фиксируют, зачем искать предков какого-то Ерофеева, а в конце пути и вовсе перешел на «вы»: «Так вы собиратель старинных книг?»
И такое сказать обо мне! Я книгу последний раз держал лет десять назад, и то по нужде — узнать, как правильно сомкнуть губы штангенциркуля, но ничего об этом не нашел и окончательно разочаровался в книгах… Потом я подмечал, как истощается во мне запас былого начетничества, и наконец достиг такого дна, что если б ктонибудь спросил, что же все-таки важнее для творчества Каоло Паэльо — магическая возвышенность или магический пароксизм, — я без запинки б отвечал, что для творчества Каоло Паэльо важнее всего собрать все 750 миллионов или миллиардов его томов, свезти их на аттол Муруроа, а еще лучше Фангатауфа и незамедлительно сжечь — поскольку все равно французы там испытывают атомные бомбы, огнем до неба никого не удивишь. Кстати, заодно можно в костер подбросить и остальное — вот список бестселлеров.
Да, были такие времена, когда именами писателей называли кометы, каналы, шиномонтажи... Гольденвейзер ходил за Львом Толстым с тайным грифелем в кармане брюк и прямо там, в брюках, фиксировал каждое слово гения, а потом всей страной расшифровывали, что он сказал: уже пора жить не по лжи или еще попресмыкаемся?! Да, был поэт в России больше чем поэт, словом поднимали города, заколачивали сваи и разбивали сердца, вся одна шестая в осколках... Но взглянемте правде: отвернулась жизнь от литературы, пошла своим путем, не как по писаному, а куда глаза глядят — страна из самой читающей переметнулась в самую пишущую. Редко теперь у какой педикюрщицы или у стрелочника нету хотя бы трилогии. Роман гимнастки. Эпос лейтенанта МЧС. Исповедальные баллады офис-менеджера, «Душистость мерчендайзинга».
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
33
О, где те экстрасенсы, где наркомы, способные пресечь словесный энурез? Ведь могла же когда-то держава, поднапрягшись, сократить подачу водки населению до одной пол-литры в руки — так неужели сейчас, когда в Карелии на бумагу распиливают последнюю березу, не пора уже ввести лимит для графоманов: пусть каждый россиянин имеет право издаваться, но не больше одной брошюры в пять… нет, в десять лет! И тщательно, подключая спецслужбы, отслеживать, вплоть до у головной ответственности, чтоб не прятались под псевдонимами, чтоб не сорили в интернете, терабайты не безразмерны. Возможно, на первых порах, удушая писателей в зародыше, придется пойти на жесткие меры — запретить в школах уроки письма и чтения, если мы еще хотим сберечь остатки леса и психики. Начать с малого — а там, глядишь, и в прочих сферах марш графоманов притухнет, пока все живое не вытоптали. Да, это потребует усилий и даже подвига — не выйти в свет стотысячным тиражом. Оставить все как есть. В этом дезертирстве, в немоте этой ищешь, на кого бы опереться, у кого все собрание сочинений легло в 2 см толщины и там все сказано. В высшем даре безмолвия — в этом, конечно, первый Ерофеев Венедикт, «я бесил их своим бессилием». Но как он этого добился, откуда черпал наитие?! В автобиографиях сказано: земляк Ибсена, Гамсуна, первый раз пересек Пол ярный круг с Севера на юг уже в зрелые годы. Умалчивает герой, что родился-то он на Севере по чистой случайности, просто железнодорожника-отца туда закинуло. А истинные предки — они под Сызранью, в Елшанке. Почему, по какой причине сокрыто родство?! Помню, в эпоху перебоев с пивом, когда за шевелящим душу и сердце напитком тянулись скорбные очередя, иду я как-то по о Графской рафс о пристани р с а м мимо мо бочки бо с кваа
сом, а рядом с ней горстка мужчин, и както хитро глаза они отводят, и припадают к кружкам несоразмерно жадными глотками… Еще раз прохожу мимо: отводят и припадают. Дай-ка, думаю, и я квасу возьму — только поднес ко рту, понял, в чем чудо: это ж пиво! Разливальщица периодически берет мел, зачеркивает «квас», пишет «пиво». Но едва лишь садится к розливу, тотчас кто-то из наших обшлагом стирает надпись, и снова остаемся мы на острове мечты — море, солнце, бочка блаженства и никакой конкуренции.
Да не так ли скрывают сокровенное, источник вдохновения, Кастальский ключ? …Уже на подступах к Елшанке убедился: верной дорогой иду. Даже поле подсолнухов, отвернувшись, смотрело в другую сторону от села, отвлекая внимание. Ниоткуда не видно, ни за что не найти. Прошел насквозь, ни души… только три злодейского вида томимые жаждой собаки увязались, приметив, как пил я воду из пластика, — теперь их свесившиеся до земли языки, вполне годные для почвоведения, не сулили мне не единого шанса в одиночку совершить следующий глоток. На крайняк есть в рюкзаке бутылка «Рэд лейбла» — а как без этого по ерофеевским местам — значит, виски споить собакам, воду себе, но как а на а них подействует оде с уе Джон Д о Ячменное ме ое
Зерно? Что содеют они во хмелю, не окажутся ли хранителями елшанской тайны от расхитителей гробниц? Тут спасительно в окошке за занавеской мелькнуло чье-то лицо… спеленутый псовыми языками, как Лаокоон змеями, отчаянно я постучал в окно. — Антонина Васильевна! — крикнул первое попавшееся словосочетание… — Иду, иду! — раздалось в ответ, — и дверь в сени отворила женщина предпенсионного вида. Я не стал рисковать, я спросил сразу, как найти Ерофеевых. — Так тут все почти Ерофеевы! Которые нужны? Вот если Колины, так там такое дело — сын у них, дантист, как раз утонул в Белом озере. С женой катались на лодке, ну и утонули. — Как так? Стихия? — Да ну как-как — жадын пили и утонули. — Жадын? — Тут все жадын пьют, на железной дороге из-под вагонов чтото сливают, потом из этого гонят. Значит, вызвали водолазов, чтоб найти утопших, сначала из Кузнецка, они один раз нырнули и говорят — нет, больше нырять не будем. Рыб, говорят, видели, ну вот таких, как же они называются… большие рыбы, даже по телевизору показывали. Потом из Сызрани вызывают других водолазов. Так эти не испугались. Да, говорят, видели, живут на глубине две рыбы, аж тиной покрылись, такие древние. А вот утопших нету. — А какие еще есть Ерофеевы? — За оврагом жил Лексей, но в том месяце удавился. Посмотрел новости, что урожай пшеницы выдался небывалый, а собрать не успевают, не хватает техники. И так сокрушился сердцем, что вышел в сени и повесился. А вот там, где магазин был, там Венедиктовы живут Ерофеевы. Антонина Петровна Ерофеева, жена Венедикта Ерофеева, встретила исследователя в классической ерофеевской позиции — полулежа. А в 90 лет уже можно себе это э о позволить. оз ол .
— Ну какая жизнь? Корову и дерюги отобрали в 27-м, с тех пор спокойствия не было. Помню, еще до войны Венедикт пошел на свадьбу в соседнюю деревню, а там вместо водки выпил рюмку серной кислоты, ее для стирки добавляли, мыла-то не было. Срочно в больницу его на промывание, спасти спасли, но голос у него пропал. В тот момент, когда Венедикт Ерофеев чуть не сжег себя серной кислотой, Венедикт Ерофеев еще и не родился, еще далеко было до «Петушков», до финальной фразы: «Они вонзили мне шило в самое горло» — и до онкологической потери голоса, а его елшанский полный тезка испытал на себе, проверил — с таким предшественником уже не так и страшно… Попутно разгадана тайна множественности Ерофеевых: жил неподалеку помещик Ерофеев, и был у него сын Венедикт. Ну и постепенно перекинулось это на Елшанку, принялось. В лучшие годы 600 дворов было… теперь осталось от силы три десятка душ. Дольше всех держалась церковь. Когда-то в ней пел приемный дед писателя, потом он выиграл конкурс и служил в храме Христа Спасителя, вся Москва, содрогаясь, внимала его осаннам и анафемам, так мог ли, спрашивается, приемный внук не стать богобоязненным, каким он стал?! В период атеизма в деревянной церкви разместились две враждующие стихии: киноклуб и библиотека. Каждая претендовала на гегемонию. Директрисы сходились нередко и в рукопашную, как Гера с Афиной, как Диана де Пуатье и герцогиня д’Этамп. И когда уже казалось, что кинематограф окончательно побил литературу, случился пожар, сельчане убеждены — поджог, деревянная церковь сгорела дотла. Причем участь предположенных поджигателей незавидна: всей семьей, по гололеду перемещались они из гостей, машину завлекло в кювет, никто не выжил. А на том месте, где был алтарь, до сих пор голубое свечение, разве не видно? И нужны ли еще какие-то доказательства
высшего промысла? Высший промысел надо принять как непреложность: любое действие наносит вред, любое бездействие — благо и себе, и людям. Все самые тяжкие преступления творятся «не на энтузиазме непосредственно, но при помощи энтузиазма». История села теперь видна как на ладони: цепочка белых горячек, опадающих садов и вечная война. Здесь, в Елшанке, дано было будущему писателю впервые увидеть жизнь без прикрас, в 41-м году. Баба Маруся, двоюродная сестра писателя, хоть ей сейчас не до журналистов — только что деда схоронила, но тот случай отчетливо помнит, как трехлетний Веночка (Венец, как он сам себя назвал), заглянув за печку, увидел там навек ужаснувшую его кар-
Трехлетний Веночка (Венец, как он сам себя назвал), заглянув за печку, увидел там навек ужаснувшую его картину и закричал на всю избу: «Маленькие киски большую едят!» тину и закричал на всю избу: «Маленькие киски большую едят!», трагически интерпретировав процесс кормления. Как знать, может, именно от этой сцены пробудились в герое легендарное бессилие и вопиющая деликатность? И открылась оборотная, душегубная сторона любого творчества? С тех пор Венедикт Ерофеев в Елшанке более не появлялся, писем туда не писал и в текстах не упоминал. …Мы сидим на лужайке с Левушкой Ерофеевым, пред нами ведро колодезной воды, из которого периодически зачерпываем и обливаемся по пояс. Стаканы наши полнятся то жадыном, то «Рэд лейблом». Жадын придает возвышенность, окрыляет, но «Рэд лейбл», как и положено западному продукту, стреноживает. — А что, — спрашиваю я Левушку, который недавно вышел на пенсию, — не приходилось ли читать Венедикта Еро-
феева? — Зачем? Чего я не знаю? …На исходные позиции, в Сызрань, я возвращался на электричке. Меня безусловно окружали единоплеменники Веночки, я был в самой их гуще. Даже милиционер, который чуть не застрелил из табельного ствола контролершу в миниюбке, когда она из-за духоты попросила у него предъявить билетик; даже та девочка семи лет, которая упорно пыталась выпасть в окно электрички, подсаживаемая и подгоняемая в своем стремлении то ли мамашей, то ли прабабушкой; даже уверенный в своей харизме человек в черной тройке модели fur toten и с «дипломатом», который встал посередине вагона, хотя было полно свободных мест, и так стоял, панорамно обводя вагон победным взором, — все они подспудно ждали от своего земляка сочувствия и поддержки. Они ждали сочувствия и разъяснения — зачем это нужно, в чем смысл происходящего, куда все движется. Они ведь вправе рассчитывать на разъяснение и оправдание — до сих пор литература не подводила их. Можно было жить неряшливо, начерно — потом писатель все подправит, объяснит, оставит на века вполне в пристойном, печатном виде. Но не дождались снисхождения они от земляка, который и земляком-то им быть отказался. Среди вагонной публики только один пассажир совсем не ждал ни оправданий, ни сочувствий. В васильковой рубашке, в картузе, из-под которого вился рыжеватый, как будто крашеный чуб. За ухо заложен простой карандаш, из губ как папироса торчала былинка, взор обращен в неясном направлении — то ли внутрь себя, то ли, наоборот, вовне, могло быть это и остекленение от овердозы жадына. Но в любом случае, даже в этом читалось достоинство. Читалось отсутствие жалоб и претензий к миру. Ни обид, ни мольбы о пощаде. Выходя на конечной, я оглянулся: васильковый оставался неподвижен, никак не реагируя на реальность. Прямая посадка, расправленные плечи, никаких сомнений: «Приехали. Теперь каждый за себя».
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
35
37
текст: владимир липилин фото: наталья львова
— Мрак! — восклицает Миша. Рано утром в аэропорту Владикавказа в кафе сидит приятель-журналист. Залпом он выдувает бутылку пива и смотрит сумасшедшими глазами. Ждет самолет на Москву, ночь штурма Цхинвала он провел в Цхинвале. — Серега, это такая жесть! Мы сидели в подвале. Без света. В адской жаре. Ждали, что потолок обвалится, так грохотало. Мы пропотели, как будто в море болтались… как будто корабль утонул… а мы в ночном море болтались… Обстрел затихнет, вылезем наружу и выжимаем одежду. Пора и мне поближе к кошмару. Я еду в местечко по имени Алагир. Это еще Северная Осетия. Поля, заросли, деревеньки. На дорогах сочетание коров и танков. Коровы медленно бродят по дорогам, привыкшие, что с ними по-индуистски деликатничают машины. Танки не привыкли ладить с коровами. Колонна зеленого железа затор-
мозила, и военные, спрыгнув с брони, разгоняют стадо. Один тычет буренке автоматом в пятнистый, мерно дышащий бок, и кричит. Животное благодушествует. Коровы отходят в траву. Колонна двинулась, вздымая пыль. Проезжаю и я в машине. Алагир — лагерь беженцев. На утоптанном лугу за сеткой ограждения натянуты брезентовые палатки защитного цвета. Рядом с сеткой железный щиток, наклеено пять исписанных от руки листов — список прибывших сюда. Человек двести. Внутри лагеря — старики, старухи, женщины и дети. Захожу в женскую палатку. Все в ней присутствующие вырвались из войны только сегодня. Наперебой они принимаются говорить. Громко. Человек из Москвы для них та пробка, которую надо вышибить мокрым потоком слов. — В мою деревню вошли грузины. Мужчины ушли в ополчение. Я до сих
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
В духе «Русского пионера» поступить вопреки традиции. Поэтому как только начались события в Южной Осетии и Грузии, с редакционным заданием в горячую точку отправился не фронтовой журналист, а поэт Сергей Шаргунов. Потому что только от чувствительного поэта не усльзают такие детали и подробности, на которые заматеревший фронтовой журналист и внимания-то не обратит.
Я еду в местечко по имени Алагир. Это еще Северная Осетия. Поля, заросли, деревеньки. На дорогах сочетание коров и танков. Коровы медленно бродят по дорогам, привыкшие, что с ними по-индуистски деликатничают машины. Танки не привыкли ладить с коровами.
пор не знаю, что с моим мужем. А я осталась дома. Сначала был обстрел. Всю ночь обстреливали, мы по подвалам запрятались. У соседа дом разбомбили, у него снаряд из дома торчит. Встал вертикально и торчит. Деревня наша смешанная, грузинские дома никто не тронул, целые стояли. Потом въехали танки. Я свою, — показывает на девчонку, которая стыдливо прячется за кулисы черных волос, — в подполе заперла. И жду, что будет. Грузины заходят: есть давай. Сели, чай пьют. Пироги жуют. Пробовал наши пироги? — В Москве. — В Москве… — она нервно смеется. — В Москве, небось, не то. Аланские пироги — лучшие в мире! Это я тебе правду говорю! Я больше всего боялась, что они в подпол полезут. Стыдно сказать: я улыбалась им, на все была готова. Про себя дрожу, но с ними ласковая. Со мной пускай делают, что хотят, лишь б дочку бы до у не е пронюхали. ро ю ал .
— Я вот русская, — вмешивается другая женщина. — Всю жизнь в Цхинвале жила. Однажды я в очереди стояла, и грузинка, старушка, затесалась. Ее все начали толкать, стыдить, а я защитила: человек все-таки. Разве она виновата, говорю. Теперь я бы сама ее толкнула. Они нас убить хотели всех до одного. Это как? Даже инопланетян не убивают. Попадется марсианин — это же интересно! У них ко всем нам один интерес: убить. Вот посмотри у подруги моей что с ногами. Третья женщина готовно поднимает ночную рубашку. У нее сырые красные колени, без кожи. — Это они вас так? — Они! А кто же? Сегодня к Рокскому у тоннелю подъезжаем, автобус беженцев, военные российские нас прикрывали, и вдруг стрельба. Снайперы с двух сторон. Мы прыгнули из автобуса и ползли под пулями. По обочине, по кустам, по колючкам, олю ам, по о камням… ам м… — она о а плачет. ла е .
Русская подруга бережно одергивает на ней ночную рубашку, прикрывая разбитые колени. — Сынок мой Сослан смеяться разучился! — из угла подает голос еще одна женщина. — Кулачки сжал и третий день не может разжать. Убежал сейчас куда-то. Пускай бегает. Хоть расслабится. Он под обстрелом сидел, не плакал, молчал, всего два раза говорил. Один раз: «Мама, можно пить?» Потом: «Мама, а нас скоро убьют?» Пауза, тишина. — Надо арбуз ему отрезать, — говорит старуха, приподнимаясь на локтях со своей лежанки. — Дети сладкое любят. Выхожу из палатки. Попутка ждет. Ждет Цхинвал. Границу между Осетиями проезжаем без досмотра. В Рокском тоннеле клубятся облака пыли, поднятые бесконечной техникой. Сквозь облака различаю солдата, который бредет вдоль стены тоннеля и светит фонарем. Что-то ловит, высматривает следы диверсантов.
После тоннеля шофер, получив надлежащую тысячу, прощается. Дальше ему катить неохота. Благо вокруг полно военного железа, которое катит вперед. — Командир… — лихо начинаю, подходя к военной колонне, и через пять минут я уже трясусь внутри бээмпэшки, сплюснутый со всех сторон солдатами. Командир, добрая душа, за просто так взял в дорогу на Цхинвал. Рев и грохот. Грохот и рев. Проклятая неопределенность. В толстое мутное оконце видны пожары. Дым зловонно врывается внутрь, дым пожара и дым машины, а с дымом песок. Как там вокруг, сквозь какую обстановочку несемся? Подобьют с самолета? Выжгут из гранатомета? Взлетим на мине? Жарко, душно, пот течет в три ручья, затылок упирается в раскаленное железо, под задницей трясутся деревянные ящики со снарядами, солдаты не шутят, напряженные, давящие амуницией. Двое подтягиваются на люке, и теперь внутрь свисают
их ноги. Воздух совсем пропал. За ноги дергают — эй, если наверх полезли, так уберитесь из дыры! Ноги отбрыкиваются, и все это не весело, а трудно, липко, в тоскливом стеснении тел. Каждый оглушительный подскок — и прощаешься с жизнью. Кончится это когда-нибудь? И тут начинает бить снайпер. Дзынь — удар совсем рядом, за стенкой брони. Машина встает. Все солдаты, что сидели на броне, стремительно и бесцеремонно прыгают на тебя. Вас не просто много, нет вас, вы одно липкое тяжелое тело тушенки, люк задраивается, и остатком своего существа, тряского и бледного, как студенистая тушеночная полоска, понимаешь: будь проклята война. Ползете неизвестно сколько, вероятно, минут пять, никто не издает ни звука, чтобы не навредить в такой консервной давке, а через пять минут снова остановка. Открывают люк и заднюю дверь. Выпадай!
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
39
Где мы? «В Цхинвале, твою мать». Над Цхинвалом тучи ходят хмуро. Колонна остановилась на замечательном перекрестке. В том смысле замечательном, что его сложно не заметить. Парочка обгорелых танков склеилась в причудливом изгибе страсти, третий лишний чернеет в сторонке, ревниво уткнув хобот в землю. Возле этого танка лежит оторванная нога, хрупкая, юношеская, в оранжевом ботинке. — Молодой человек! Можно вас на минуточку? На первом этаже обгоревшей пятиэтажки за решеткой — женщина, ярко накрашенная, лет пятидесяти. — Вы откуда приехали? — Из Москвы. — Ой. Люблю ваш город. Последний раз была двадцать лет назад. В Большом театре была. А я актриса. Вот он мой театр, через дорогу. Видите, какой черный! Актриса погорелого театра! Эти три тан-
Парочка обгорелых танков склеилась в причудливом изгибе страсти, третий лишний чернеет в сторонке, ревниво уткнув хобот в землю. Возле этого танка лежит оторванная нога, хрупкая, юношеская, в оранжевом ботинке.
ка сначала наш университет раздолбали. Сходите полюбуйтесь. А потом их наши подбили. У нас в доме сели и подбили. Один танк русский военный подбил, другой танк — Баранкевич, наш секретарь совбеза. Тоже русский, кстати. Во такой мужик! — она театрально оттопыривает большие пальцы на обеих руках. — А я знала, какая здесь долбежка будет, но осталась. Заявила: помирать, так с огнем и громом! Ха-ха! Эти танки по всей округе раскидало. Я у себя в кувшине шуруп нашла. Кувшину ничего, медный, а на дне шуруп. Два танкиста выскочили и к моему дому рванули. За дверь дергают, тут их из «калаша» наши посекли из моего окошка. Жалко, молодые грузинчики, но зачем они к нам пришли? Я их, что ли, в гости звала? В Дубовой роще грузинчики лежат. Которые дуба дали. Можете навестить… — она замирает. — Слышали?.. Слушаю. Чмокают выстрелы. Через несколько секунд кашляет тяжелое орудие.
— На окраинах стреляют, — говорит актриса. — Тот, что потоньше поет, снайпер, а отвечает Россия. Чмок-чирик-чмок. Бух-бах-бабах. Окраины — это нависшие горы. Дорога ведет вверх, в гору. Выезд из города называется Дубовая роща. Прохлада деревьев. Здесь лежат мертвые грузины. Обожженные, в камуфляже, слипшемся с телами. Неестественно игрушечные. В окружении мух и ос. Такой вид может быть у пластилинового солдата, когда поверх коричневого пластилина кожи налеплен зеленый пластилин одежды. Одежда и плоть смешались из-за огня и солнца. Забредаю в больницу, где до сих пор кровавые подтеки. В подвале оперировали во время штурма. Подле больницы свеженькие палатки МЧС с ранеными. Хирург из Москвы с мясистым багровым лицом разводит широченными ручищами:
— Я одного оперировал, в нем мина. Не разорвалась. Ждали, что рванет. Мы специальные броники надели. Бреду дальше. Во дворе скопление людей — хоронят девушку. Она возилась на огороде, когда начался обстрел. Ее убило осколком. Была ли она беременна? Шепчутся — была. Точно, она сама соседке говорила: ребенка жду. Муж ее пропал без вести. Может, и жив, но не знает, что ее уже нет. Эта история теперь пойдет ходить в разных видах, и осетинский ополченец, с которым мы через час жахнем по стакану вина в саду его разрушенного дома («За великого Бога и святого Георгия!» — первый осетинский тост), расскажет так: — Не видел, сегодня беременную хоронили? Грузин ей живот штыком вспорол: «Дай узнаю, чего там у тебя шевелится»… Война быстро обрастает молвой. Бегают собаки. Звенит стекло, люди разбирают завалы в своих домах. Электричества нет, магазины закрыты. На
обочине улицы Сталина лежит, свернувшись, человек в черной футболке (видна надпись «АВВА») и с бинтом ополченца на рукаве. Нагнувшись, вдыхаю сладкий запах вина — жив, отдыхает. Поднимаюсь на двенадцатый этаж городской гостиницы по скрипящему стеклу и красно-коричневым бинтам. Заглядываю в траурные выгоревшие номера, от попадания танковых снарядов раскоканы унитазы и ванные. Выхожу на крышу, гладкую, нагретую, на которой можно загорать. Закат. Виден весь город — местами целый, местами изгрызенный, местами в фатальных провалах. Звуки стрельбы сверху кажутся ближе. На ночь укладываюсь в штабе российских миротворцев. Солдат без вопросов поднимает шлагбаум, запуская внутрь. Любой диверсант может пройти сюда легко. Перед диверсией диверсант может поужинать в столовой. Тарелка перловки с рыбьими кислыми косточками
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
41
и слащавый как бы кофеек болезненнорозового цвета поганки. «Морковный кофе» — вспоминается Маяковский. — Хлеба дай! — орет едок в сторону окошка. — Где я тебе хлеб надыбаю? Хочешь хлеба — роди! — кричит повар. — Слышь, ты у меня сам щас родишь… Сплю на полу спортзала, натянув свитер и кожанку, уложив под голову сумку. Всю ночь звучит перестрелка: чмок и бах. На воздухе блеет коза. Зарезали бы ее, зажарили и дали бы на завтрак — мечты сквозь сон. Еще кто-то квакает. На рассвете выбираюсь в серо-ветреную жизнь. Видимо, стрелять так увлекательно, что стрельба не унимается, стрельба важнее снов, или стреляют посменно. Из шлангов ледяной водой моются чеченцы. Батальон «Восток», они расположились в вагончике у столовки. Один за другим, голые по пояс, бородатые, берут шланг, нагибаются, окатываются водой, беззвучно, как немые. Величественно,
С каждым километром ничейной, вчера грузинской территории, физиономии моих попутчиков делаются свирепее, они уже не отвечают на вопросы, только радостно обмениваются вскриками на своем наречии. как в замедленном кино. Один моется, другой горделиво ждет. Офицер тормозит «жигуль», внутри осетинская пацанва. Командует: — Человек из Москвы. Берите с собой! Берут, залезаю, летим. — До Гори хорошо бы… — вздыхаю. — Гори, — расцветает рулевой, прич-
мокивая. — Я это Гори только слово слышал, я и не видел никогда, что это за Гори. Чисто-чисто будет Гори! Зачистку делаем… — он ржет. — Вчера кореш брата моего Эдик на зачистку ходил, — перехватывает пассажир с переднего сиденья. — Короче, один грузин в огороде окопался и отстреливался. Из автомата прошил крест-накрест Эдика. Ну, грузина этого окружили, завалили и потоптали еще. Видишь, мы идем, ты бы убирался. Все равно рядом с нами ни одного грузина жить не будет! С каждым километром ничейной, вчера грузинской территории физиономии моих попутчиков делаются свирепее, они уже не отвечают на вопросы, только радостно обмениваются вскриками на своем наречии. Они кричат что-то воинственное другим соплеменникам, которые встречаются по дороге, бибикают им, а те бибикают нам. Все чаще пылают дома. Огонь до небес. Села с коттеджами, магазинами, ресторанами, волейболь-
ными площадками. Вымершие, где затаились не успевшие бежать грузины. Некоторых я вижу. Дед с черствым потусторонним лицом стоит, опираясь на палку. Женщина в черном ступает к дороге, и лицо ее презрительно-надменно. Даже природа здесь другая — особый микроклимат: не дикая, а сладкая, золотистая, пропитанная комфортом, солнце уютно светит. Грузинские надписи дублируют надписи на английском. Пожары, солнце, а вон труп старика на пороге магазина, руки распахнуты. Сколько их внутри деревень, трупов? Возле каждой деревни машины с пиратами (грузят трофеи: бутылки, порося, телевизор), а сколько пиратов внутри деревень! Стадо из пятерки бесхозных танков. — Ваши, российские, — цедит водитель. Бензоколонка, на которой толпа автоматчиков увлеченно дымит сигаретами. Мы подъезжаем к Гори и вдруг резко тормозим.
Танк и несколько опустевших машин. На дорожном асфальте лежат осетины, да-да, повязки у них белые, и они в таких позах, будто отжимаются от земли. Приехали, здравствуй, Грузия, — первая моя мысль. — Хватит убивать мирных людей! — молодцеватый голос с брони. — Я нэ убиваль… — от асфальта. Затем разыгрывается сцена благородства. Майор направляет обратно десяток машин с пиратами. И пропускает в Гори молодую женщину-грузинку, которую крепко и демонстративно тискает за груди молодой грузин. Мнет, доказывая: она — его. Женщина содрогается в рыданиях. Мои осетины разворачиваются: — Не, мы по деревням до ночи… Я остаюсь с русским танком. Танк принадлежит 58-й армии, кавказской. У майора жухлое лицо Гарика Сукачева и белый оскал Эдди Мерфи. — Как тебя зовут? Серега? Я — Егор. Георгий Победоносец. Видал, как они за-
стремались? У них двадцать тачек с автоматами, у меня один танк, а сдрейфили. Ты здесь не верь, на войне все враги. Каждый за себя. Ладно, мы в Гори покатили. — А меня с собой? — Не. Не положено. Занесло тебя, брателло. Двадцать пять километров до Цхинвала. Ты американца забери. — Американца? Это уже балабановщина… — Он по-нашему ни бельмеса. Эй, обезьяна! Из-за танка на полусогнутых выходит человек с курчавым черным волосом и коричневой кожей, которую покрыла бледность. Заговаривает по-английски. Он бразильский репортер. Только что пересек линию войны со стороны Грузии. Виновато протягивает бумажку, на которой по-русски напечатаны вопросы. Первый выглядит так: «Как вы считаете, кто прав в этой войне — Грузия или Россия?» — И куда я с ним пойду? — спрашиваю майора.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
43
И вдруг осенило. Божье наказанье за мародерство. За пачку сигарет, взятую в магазине. Или это мнительность? Почему не забрать то, что обречено пропасть? Не знаю. Мрак. Небесный Минздрав предупреждает: курение трофейных цигарок опасно для вашей души.
— А вы в деревню заходите и там отсиживайтесь. — Ага. Нас либо грузины положат как захватчиков, либо осетины как местных. В этот момент начинается стрельба. Где-то совсем рядом, за кустами, в деревне. Майор озаряется улыбкой. — Шагай тогда. Завтра к утру дойдете. Коли повезет. А здесь со всех сторон стреляют. По-русски не болтай. Поамерикански тоже. На, повязки себе сделайте. Осетинцев здесь больше, чем грузинцев, — он протягивает моток марли, и мы с репортером повязываем ее на рукава. У бразильца синяя майка. Моя марля затерялась на светлой рубахе. — Удачи, парни! Жизнь дается один раз… — Извини, что помочь не можем, — говорит один солдат. — У нас приказ, — говорит другой. Солдаты дружески смотрят с брони. Танк завелся и исчез.
Через полкилометра пути нас потащили в ресторан невменяемые вооруженные люди то ли допрашивать, то ли угощать. А вытащила нас чудесно очутившаяся рядом хмельная двойка русских десантников на трофейном «бумере». Они усадили нас в машину, потом на полном ходу прикладами вышибли ей лобовое стекло. Мы мчали с десантниками, бразилец помалкивал, я, внутренне напрягаясь, травил анекдоты. Остановились у магазина. Мертвый старик все так же лежал, раскинув руки. В магазине десантники взяли недоразграбленной воды. Я — пачку сигарет, а бразилец рулон туалетной бумаги. Вернувшись в Цхинвал, я опять посетил штаб войск. Бразилец плелся за мной, несчастный, без российской визы. Здесь в столовке у меня свистнули мобильник. Оставив аппарат зарядиться, я сел у входа на травянистый холм, под которым было бомбоубежище. Минут через пять кольнула тревога, но когда вернулся в столовую — было уже поздно: ни телефона, ни зарядки, голая розетка. Все те же жующие и отхлебывающие вояки, тот же повар в окошке… Парни зло и весело кляли поедаемую кашу, а я понял, что требовать у них украденное — просто унизиться. Сам лопух. И вдруг осенило. Божье наказанье за мародерство. За пачку сигарет, взятую в магазине. Или это мнительность? Почему не забрать то, что обречено пропасть? Не знаю. Мрак. Сигареты я все-таки докурил в тот день. Небесный Минздрав предупреждает: курение трофейных цигарок опасно для вашей души. На обратном пути я заезжаю в Алагир. Директор лагеря беженцев, шкафоподобный усач, показывает папку. Рисунки детей. Банально, но на рисунках громоздятся танки, самолеты и разрушенные дома. Везде победительный черный цвет. Обыкновенный черный. Черные фломастеры и черные карандаши. Мрак, и все же обратная сторона этого военного мрака — яркость. За темной материей горя — слишком острые, колющие глаз цвета.
третья четверть 45 Диктант. Ужесть. Вступление в эпоху великой жести. Сделай сам. Машинопись. Репортаж из автопарка советского периода.
Собеседование. Раструбил. Концерт для водосточных труб в мажоре. Медпункт. Бесконечность. Ночь в экстренной хирургии. Сочинение. Чё почем. Рассказ Дмитрия Глуховского. Полезные советы. Как правильно гонять свиней.
тема номера
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
инга аксенова
жесть
текст: игорь мартынов фото: тимофей изотов
То, что главной темой пятого номера будет «Жесть» — во всех ее прявлениях, мы решили давно, даже еще до Олимпийских игр. Потом и жизнь подтвердила, что у пятого номера не может быть другой главной темы. В своем вступлении Игорь Марты нов объясняет, почему жесть — это не просто сталь в холодном прокате. Не ждали. Только-только окунулись в ста-
бильность, не с головой еще, а так, слегка, по икры. Едва-едва окрепли в области бюджета, пустили худенькие корни под сенью добрых углеводородов. Толькотолько собрались жить вечно, как боги и киборги, пристегнули ремни, набрали ипотек на пять колен вперед, прослышав сверху мессидж, что солнце больше не зайдет, что теперь будет гладко и мягко, приятно на ощупь, деликатно на вкус, ортопедично до дремы. Уже размякли в санаторном режиме среди пронумерованных берез и омоложенных сестричек, потея не в забое, не в марш-броске при полной амуниции — а на беззлобном тренажере с пульсомером. Завернувшись в целебную тину, куря исключительно фимиам (да и тот не в затяжку) — изготовились к мирным нанотехноутехам. И вот же, именно когда душа расправилась как калька, ни морщинки, ни складочки, вся являя духовности торжество, — вдруг чтото царапнуло. Заскрежетало. Как горный хребет по небу. И, кромсая нашу безмятежную фиесту, откуда ни возьмись — жесть. А ведь вчера еще — только одну букву поменяй — была жисть. А сегодня — походно топорщатся вскрытые люки тушенки, гремят по водостокам затяжные дожди и бьет, созывая в атаку, на площади новый учитель ритмики — жестяной барабан. Кто
не спрятался, тот не виноват. Жесть — это есть продолжение стали в холодном прокате. И если закалилась сталь у федерации — значит, будет и жесть у нее, только так. Зато, напоровшись на острый край уже не по блютузу, припав губами к резаной собственной ране, сразу поймешь: шутки кончились, это реал. Прощайте, милые вай-фаи! И бесконтактный www! Жесть не приходит одна. С ней такие амбре — и копоти, и гари, что тщетно жмурить ноздрю. Такие децибелы — гаубиц, гусениц, что только тренированному треш-металлом уху не в лом. С ней такая неуверенность в завтрашнем дне, что обостряется подзабытый инстинкт — выжить хотя бы сегодня. И снова видишь в темноте без приборов. И вспоминаешь все стволы на ощупь. Тут цепочка простая: чем тщательней зачистка, чем тотальней правеж — тем сильнее рванет, тем экстрим неизбежней, до поросячьего визга. Поливали фикусы — вырастили кактусы, нет благодарности в природе, закон ее как прежде дик. Кормишь, поишь жисть барбитуратами, а она, дура, чуть что — делает ноги, с пол-оборота превращаясь в жесть. Куда смотрели санитары? Почему не пресекли?!
47 Но пусть теперь прочий мир, малодушно вцепясь в колбаску, замрет в испуге, услышав наш веселый барабан — а нам к припадкам и срывам не привыкать. У нас давно уже к жести готовность. И клуб одноименный есть, в районе Лубянки — а где же еще?! И блокбастер сняли в жанре «психовик». Да что сказать! Где еще найдется такой Гарик Бикапо — на флейте водосточных труб он смог бы не только ноктюрн, а и трубный зов, и заглушить любой авианалет.
А допустим, пробка, пробка — среда обитания горожанина — разве не из той же тонкой, местами подмятой субстанции? Не хватало только сигнала — для полного жести торжества. Вот мы снова звеним и подскакиваем, как монпансье мятежной юности в коробках жестяных. Пассионарная симфония слышна из наших вещмешков до первой контузии, затем прорежется внутренний крик; непобедимое, тем более громовое «УРА!» Да разве же ребят веселых устроит ме лан холичная стабильность? Вы пи ливанье осторожным лобзиком? Оку чиванье в поле правовом? Да разве же они из тех, кто напьется дистиллированной во дой? Даже если после жести — свинец. И цинк. В нашей истории преемственность металлов такова. ...А когда все это отгрохочет, отчудит, то заново прирученная жесть из всех развлечений сгодится только на одно: на отражение солнца. Чтоб зайчиков пускать.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Кормишь, поишь жисть барбитуратами, а она, дура, чуть что — делает ноги, с полоборота превращаясь в жесть. Куда смотрели санитары? Почему не пресекли?!
текст: дмитрий филимонов фото: тимофей изотов
В стремлении выяснить природу человеческого пристрастия к жести, корреспондент «Русского пионера» Дмитрий Филимонов отправляется в тульскую деревню к самому крупному автовладельцу России и в ходе журналистского расследования выясняет, что капиталы стоит вкладывать в изделия советского автопрома. Пока не поздно. Если каким-то чудом вы свернули в нужном месте в нужный лес, удачно проскочили поле, пропахав его картером и не потеряв при этом выхлопную трубу, а потом, взлетев на ухабе, приземлились посреди луга, на котором пасется табун динозавров, — значит, вам повезло и, кажется, вы приехали куда надо. Вы стоите посреди луга разинув рот, потому что никогда прежде не видели динозавров в таком количестве, и они таращат на вас свои круглые фары — горбатые «Победы» и «Москвичи», пухлые «ЗИМы» и «ЗИЛы», зубатые «Волги» и «Чайки». — Нравится? Вы оборачиваетесь на голос и видите промасленного гражданина в красной бейсболке.
— Я Михаил Красинец, жестянщик, — представляется промасленный. — А это мой табун, — добавляет он гордо, взмахивая огромным гаечным ключом. — Не думайте, я не сумасшедший, — ловит взгляд Жестянщик. — Я вполне адекватный парень, просто коллекционирую автомобили. И в этот момент радио вашей машины выдает песнь: «У каждого парнишки есть свои люляки!» Теперь точно приехали. Однозначно.
Люляка Жестянщика — большая, всепоглощающая, на всю жизнь. Он коллекционер. Собирает все. Но только советское. Марки, открытки, значки, уличные автоматы для газированной воды, мужские
...Он коллекционер. Собирает все. Но только советское. Марки, открытки, значки, уличные автоматы для газированной воды...
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
49
костюмы, женские платья, башмаки, швейные и пишущие машинки, паровозики с вагончиками, милицейскую форму, ламповые радиоприемники, проигрыватели для винила, фотоаппараты, спичечные этикетки, холодильники. Это у них семейное, генетическое. Отец собирал и сыну завещал. Впрочем, в последние годы страсть жестянщика Красинца обрела более четкие формы, как бы заострилась и повзрослела. Он утратил интерес к маркам, значкам, этикеткам и прочим мелким формам. И стал собирать исключительно автомобили. Нет, он и раньше их собирал, только в меньших количествах. «Победы», «ЗИМы», «Чайки», «Москвичи» стояли под окнами его московской квартиры. Тридцать автомобилей, которые занимали весь двор дома на Фрунзенской набережной. Что бы вы сказали ему на месте соседей? Правильно, именно это соседи и говорили. А еще били стекла, поджигали колеса, вызывали милицию, городское телевидение, нанимали эвакуатор.
Он утратил интерес к маркам, значкам, этикеткам и прочим мелким формам. И стал собирать исключительно автомобили
И он бежал из Москвы. Со своими машинами. И женой Мариной. В лучшие времена они гоняли в одном экипаже в команде «Москвич». Он — пилот, она — штурман. Он научил ее любить запах бензина. Потом они перевернулись, выжили, перестали гонять. Но любовь к бензину осталась. Марина бежала из Москвы вместе с ним и его машинами. В леса, поля — на родину ее предков. Они купили дом в Черноусово. Перевезли туда марки, открытки, значки, уличные автоматы для газированной воды, мужские костюмы, женские платья, башмаки, швейные и пишущие машинки, паровозики с вагончиками, милицейскую форму, ламповые радиоприемники, проигрыватели для винила, спичечные этикетки, холодильники. И оставили немного места для себя. Зато сколько было пространства вокруг дома! Луга, на которых можно поставить не тридцать, не пятьдесят и даже не сотню автомобилей.
К тому же в окрестных сараях полно продукции советского автопрома. И в отличие от Москвы купить ее можно по цене металлолома. «Москвич» весит семь тысяч рублей, «Волга» — десять. Он избавился от Москвы, продал квартиру, и теперь его ничто не могло сдержать — ни соседи, ни безденежье, и он ринулся собирать, собирать, собирать. А когда деньги все-таки кончились, он сел в один из своих экспонатов и снова отправился в Москву — таксовать. Зарабатывал извозом, и в удачный день выручки хватало на полтонны металлолома, то есть на один экспонат. И он таксовал, таксовал, таксовал. Сейчас на лугу перед домом 265 автомобилей.
Деревенские крутят пальцем у виска. Жестянщик объясняет: — Эти машины, как и картины, удачное вложение капитала. Тем временем соседские козы скачут по ржавым крышам, птицы гнездятся под капотами, мыши плодятся в подушках сидений. Деревенские слушают Жестянщика, улыбаются и крутят пальцем у виска. Тот объясняет: — Пройдет еще год, может, два, и в сараях не останется продукции советского автопрома, все пойдет в металлолом. И тогда моя коллекция станет расти в цене. Вот такая картина-машина получается. Он спешит. За оставшиеся два года нужно добыть еще 150 экспонатов — и тогда совавтопром будет в сборе. Все модификации каждой модели всех советских автозаводов. — И что потом? — А потом буду их ремонтировать. Ведь я жестянщик! А еще он сварщик, сверлильщик, клепальщик, шлифовщик. И директор филиала Тульского историкокраеведческого музея. — У меня государственный статус, — гордо молвит Михаил Красинец. Государственный статус позволяет ему бесплатно пользоваться лугом. И больше ни на что не годен.
51
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
...Пройдет еще год, может, два, и в сараях не останется продукции советского автопрома, все пойдет в металлолом. И тогда моя коллекция станет расти в цене...
...За оставшиеся два года нужно добыть еще 150 экспонатов — и тогда совавтопром будет в сборе. Все модификации каждой модели всех советских автозаводов...
53
дельки. Про коллекционера из Черноусово прочи тал в областной газете. Приехал. Увидел. Ахнул. И остался душой тут. Теперь каждое воскресенье — сюда. Летом траву на лугу косит. Зимой снег убирает. А жена ревнует, закатывает скандалы по мобильному телефону. — Да не брешу я! — кричит в трубку Алик. — Не веришь — разводись! — Странная женщина, — качает головой Жестянщик, — не любит она бензин.
Алик обнаружил в Плавске «козла». «ГАЗ-69», советский джип. Стоит в сарае. Хозяин готов отдать за десять тысяч рублей. Надо брать, пока не передумал. Это будет 266-й экспонат коллекции. Экспонат сам не ездит, придется тащить на буксире. — Вы с нами? — спрашивает Жес– тянщик. — Да! Через поле, сквозь лес, вздымая картером пыль, громыхая по ухабам выхлопной трубой, в славный Плавск! За старым «козлом»! В кузове бухают колеса для «козла». В кабине ухают промасленные парни: Володя из Тулы, Алик из Плавска, Жестянщик из
В окрестных сараях полно продукции советского автопрома. И в отличие от Москвы купить ее можно по цене металлолома. «Москвич» весит семь тысяч рублей, «Волга» — десять
Черноусово. Участники операции. Соратники. И корреспондент «Русского пионера». Командует операцией, конечно, Жестянщик. Алик на подхвате. Володя за рулем, он примчался из Тулы на собственном внедорожнике. — Потому что у меня нет машины под задницу, — разводит руками Жестянщик. Это значит, что владельцу двухсот шестидесяти пяти автомобилей не на чем съездить в Плавск за новым экспонатом.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Сарай до отказа набит запчастями. Крылья, двери, капоты, колеса, карданы, подшипники, блоки цилиндров фары, педали, спидометры. Раньше он покупал детали на московских авторазвалах, но теперь там цены взлетели. Решетка радиатора от «Победы» — тридцать тысяч рублей, эмблема «Чайки» и того дороже. О чем это говорит? Правильно, об удачном вложении капитала. Такая вот картина-машина. Теперь запчасти ему поставляет Алик — друг и соратник. Он в Плавске работает. На мусоровозе. — Я ему за пять лет столько деталей добыл на помойке! — хвастает Алик. Он тоже любит запах бензина и собирает автомобили — маленькие мо-
— Да у него полколлекции на ходу, — поясняет Алик, — только бензин залей, трамблеры почисть, колеса подкачай — и вперед. Но первый же гаишник права отберет. — За отсутствие техосмотра, — уточняет Володя из Тулы. — Если машине полвека, ей не пройти техосмотр, — оправдывается Жестянщик.
Сарай до отказа набит запчастями. Крылья, двери, капоты, колеса, карданы, подшипники, блоки цилиндров фары, педали, спидометры В лучшие времена, когда гаишники не лютовали из-за техосмотра, он участвовал в ретропробегах. — Подъеду, бывало, на своей милицейской «Победе», выйду из машины, а на мне синий френч с погонами, галифе, сапоги хромовые, белая фуражка с красным околышем. Народ смотрит! Хорошо! А теперь? Сейчас разве что 29 мая, в годовщину своего дембеля, достанет из коллекции парадный солдатский китель 1971 года пошива, сядет на мотоцикл «Ява» 1970 года выпуска — и рассекает по окрест-
ным проселкам. На радость мальчишкам, на удивление бабкам. Тоже, в общем, неплохо.
Старый «козел» грустно глядит из глубины сарая. Промасленные парни снимают ворота с петель, ставят «козла» на новые колеса, цепляют трос, выдерги-
вают на свет. Жестянщик бегает кругами, командует и, смахнув паутину, садится за руль. — Идите ко мне! — кричит он. — Присядьте! Почувствуйте энергетику! Всем хорош старый «козел», только тента нет. Где взять? Купить. А на что? Государственный статус есть, денег нет. — Эх, — вздыхает Жестянщик, — может, люди добрые помогут. Нам ведь кто машину подарит, кто наличными даст. Я, конечно, ни на что не намекаю, но финансирования никакого. Совсем никакого… Ни рубля… Ни копеечки... Ой, ну спасибо! Вот хорошо! Вы настоящий парень. Только я чеков не выдаю. И блеснуло солнце. И сверкнули фары старого «козла». — Я этим парням свою коллекцию завещаю, — сказал Жестянщик. — Спасибо, друг! — ответил Володя из Тулы. — Живи долго! — молвил Алик из Плавска. Тульская область, Черненский район, деревня Черноусово
55
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
...Соседские козы скачут по ржавым крышам, птицы гнездятся под капотами, мыши плодятся в подушках сидений...
57
текст: василий голованов фото: александр забрин
Однажды я улетал во Франкфурт на знаменитую книжную ярмарку. Было утро. Далеко не прекрасное, слишком ранее осеннее утро. Легкий озноб. Международный аэропорт Внуково. Рейс откладывался. Приехавшие аккуратно ко времени писатели бесцельно толпились в зале ожидания. Я поискал знакомых и не нашел. Ждать нужно было как минимум два часа. Поэтому я направился в бар. За столиком человек за чашкой кофе читал газету. На фоне золотистых огней стойки он выглядел умиротворяюще и очень живописно: собственно говоря, это была готовая картина в духе «Бара в Фоли-Бержер» Э. Мане или, по крайней мере, кадр. Сейчас я войду в этот кадр, а потом расположусь в нем с двумя кружками пива. И даже кое-что в нем подправлю, чтобы девушка за стойкой не выглядела так заброшенно. По виду она еще как будто спит.
— Вы давно открылись? — Работаем круглосуточно. — Круглосуточно? Это гуманно. — Почему гуманно? — Я вам расскажу. Но рассказать не успел. На входе в здание аэропорта вдруг раздалось несколько оглушительных тревожных сигналов. Куда-то пробежали охранники. Не успев заказать свое пиво, я, подгоняемый бездельем и любопытством, тоже устремляюсь к вращающимся входным дверям, где в первый раз просвечивают пассажира и его багаж. Мне интересно, почему такая паника. На просмотровых экранах ясно различимо содержимое громадного брезентового чехла: короткие и длинные металлические стволы разных калибров, скрученные металлические рулоны и еще какие-то изделия, напоминающие то ли гантели, то ли противотан-
ковые гранаты. Все это фонит, и вообще в такой чехол запросто можно заложить килограммов двадцать тротила. С тех пор как 11 сентября 2001-го два самолета один за другим врезались в башни Нью-Йоркского торгового центра, да и вообще выяснилось, что самая великая в мире держава чуть не накрылась из-за нескольких фанатиков с ножами для резки бумаги, любой согласится, что современный мир не конфетка. А тут — целая гора функционально не определимого железа! Я с интересом смотрю на парня, который пытается все это провезти. Неужели он не понимает, что сейчас начнется? Как его вывернут, вытряхнут и распластают? Черная майка. Полосатые штаны, сандалии на босу ногу, бритая голова. Абсолютно непоколебимый вид. — Что это у вас? — сурово спрашивали его.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Речь пойдет о жести в самом прямом смысле слова: авангардист Герман Виноградов, он же Бикапо, нашел новое применение водосточным трубам. С помощью утробных звуков, извлекаемых из жестяных изделий, он пытается проникнуть в тайну вечной юности. И проникает в нее.
— Бикапония, — вежливо объяснял он. — Трубы. Я авангардист. — А-а, — копались в утробе сумок чуткие досмотрщики. — Бикапония… Авангардист… И пропустили, едва рассмотрев как следует его гранатометы. Теперь я знал наверняка, с кем выпью кружку пива. Я узнал его, хотя мы виделись последний раз в Манеже на большой выставке московского авангарда лет десять назад. Он не изменился. Просто стал старше на десять лет. А вот выражение лица,
бикапония — своеобразное магическое действо, в которое вовлечены вода, огонь и звуки, рожденные прикосновением к металлу, ударами по металлу, возгонкой его тонких вибраций и инфразвуковых колебаний, — это нужно увидеть в Москве обязательно. Как балет Большого.
Конечно же, это был Герман Виноградов! Или Гарик Бикапо — как его знает вся Москва взгляд — они не померкли, они остались молодыми. Конечно же, это был Герман Виноградов! Или Гарик Бикапо — как его знает вся Москва. И если писатели не поприветствовали его бурными аплодисментами, то этим засвидетельствовали только… ну, удручающий факт. Как это можно — быть писателем и не знать Гарика Бикапо? Чуть ли не самая известная строчка молодого Маяковского: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» — она десятилетия оставалась заколдованной поэтической метафорой, покуда Гарик не расколдовал ее. Потому что он — может. На трубах — и ноктюрн, и все что угодно. Должно быть, он единственный в мире человек, который обладает таким умением. И его
Другие Я помог Гарику перетащить в бар его багаж, и мы заказали наконец пива. Выпили за встречу. О, Гарик, черт возьми! За что я благодарен Господу? За то, что все люди разные. Ибо если, скажем, последовательно лопнут ответственные за шмотки державы «Версаче», «Армани» и «Леви Страусс», Гарик этого даже не заметит, ибо не носит серийной, хотя бы и модной, одежды. Он ее выуживает из мира по своему вкусу. Как — мне неизвестно. Во-вторых, Гарик никогда нигде не работал. То есть, конечно, было время, когда он то дворничал, то сторожил,
но все понимают, что это был обычный откос от мира принуждения и коммунистических идеалов. По-настоящему он думал только о своей бикапонии, и, видимо, думал немало, ибо настало время, когда эта штука стала Гарика кормить, поить и одевать. И получилось, что не
мир оседлал его, а он сам оседлал этот циничный, беспощадный и опытный мир, который легко обманет кого хочешь. Такое редко кому удается. Так что мало того что люди разные. Важно, что среди всех нас, разных, есть еще другие. Других — единицы. И они обречены на своеобразное одиночество, потому что людей, равных им по абсолютной своеобразности взгляда на мир, рядом нет. Вот, к примеру, много ли вокруг вас людей, с юности, почти с детства занимающихся изучением акустики металлов? А Гарик — он как будто специально родился, чтобы исследовать эту тему. И едва он подрос и оформился, как все это началось — коллекция непрерывных опытов. Комната в коммуналке на Земляном Валу превратилась в мастерскую. Мама терпела и мечтала о том, что сын станет великим художником. А Гарик срезал на крышах телевизионные антенны,
59
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
...Чуть ли не самая известная строчка молодого Маяковского: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?»...
тащил домой отработавшие свое трубы Тетеринских бань, распиливал их на отрезки различной длины и делал разные звучащие подвески и прочие фиговины, потому что тогда все это не имело еще собственных имен. В общем, овладение искусством звукоизвлечения, этот прекрасный алхимический процесс занял все те десять лет, пока мы с Гариком не виделись. Потому что его первая установка, которую он выставил на авангардной выставке в Манеже, напоминала просто очень странный металлофон. Конечно, был звук… Низкий, глухой, загадочный, похожий на отдаленные колокола, перекрываемые вторжением городского шума…
а в Канаде Шварц показал такой звук… То есть прежде всего это было зрелище, а звук — безусловно звук Апокалипсиса — возник только в самом конце. Сначала зрители-слушатели видят только залитую водой прозрачную девятиметровую тарелку, штырь, проигрыватель и кучу работающих под водой телевизоров. Еще вроде струны натянуты какой-то странной арфы. И вот появляется Барри
Мир изменился. Интернет раскинул свои щупальца и позволил собрать всех психов, которые занимаются деланием музыки из хаоса звуков Но я сейчас не об этом. Я о других. Мир изменился. Интернет раскинул свои щупальца и позволил собрать всех психов, которые занимаются деланием музыки из хаоса звуков. В мире их оказалось примерно сорок человек. Всех пригласили в Канаду, в городок Сент-Джонс, чтобы другие могли познакомиться друг с другом и, так сказать, поделиться. Там был один парень, Барри Шварц, из группы калифорнийских художников, которые ловят кайф от уничтожения объектов современной цивилизации. В Лос-Анджелесе они устраивали гладиаторские бои роботов,
Шварц в резиновом костюме и перчатках, заходит в эту тарелку, идет по кучам телевизоров, подходит к своей «арфе» и так легонько по струнам — р-раз! А в струнах напряжение 20 тысяч вольт. Ну и, конечно, треск, гром, телевизоры взрываются, мощные разряды голубыми клубами по струнам медленно уходят вверх. Озоном пахнет. В общем, впечатляющее зрелище. Другой парень из Канады строил эоловы арфы. К роялю со снятой крышкой были прикреплены струны длиной 100 метров. Ветер их колеблет, дека резо-
нирует, и становится слышен… Да, голос ветра. Волшебное такое созвучие… То же самое он делал, прикрепляя струны ко дну реки. И вода играла ими. А еще один человек научился моделировать в огромном стеклянном сосуде водоворот и снимать звук этого водоворота. Такая, знаете ли, Wassermusik. Я употребляю термин «музыка» в весьма условном, разумеется, значении. Но к бикапонии Германа Ви-
ноградова оно применимо. По крайней мере формально. Когда-то давно, когда творчество андеграунда было модной темой, кинорежиссер Игорь Таланкин решил снять фильм «Осень в Чертаново» и пригласил Гарика сделать звуковое оформление этого фильма. Но времена были строгие, еще советские, и поэтому киностудии, чтобы заплатить создателю звукового оформления, требовалось получить от него нотную партитуру написанного для фильма произведения. Пришлось нанять человека, который с записи бикапонии таковую партитуру написал. И она существует. Хотя, надо признать, в музыкальном авангарде прошлого века были партитуры самые невероятные… С тех пор времена еще изменились, терминология утратила жесткость, и не-
опознанные пространства между светом и звуком, в которых работает Гарик, можно назвать просто звуковым ландшафтом. Или даже звуковой скульптурой. Недавно в Мексике и в Венесуэле прошел как раз фестиваль звуковых скульптур. Суть в следующем: на определенной волне радио неделю или две вместо новостей транслируются какие-то звуковые ландшафты. Или скульптуры — как понравилось назвать это мексиканцам. То есть то, что нельзя однозначно квалифицировать как музыку. Хочешь — слушай. Хочешь — не слушай. В общем, бикапония там прозвучала. И что же? — спросит наверняка ктонибудь. В чем смысл всех этих опытов и ландшафтов? Кому от этого радость? И кому от этого честь? Я, признаться, ответа на эти вопросы не знаю. Мы имеем дело с каким-то очень предварительным результатом. Но, во всяком случае, в культуре открылись какие-то неизвестные измерения. Посвоему интересные. Другие люди — они по преимуществу изобретатели. Осваивать их опыты, придавать им более привычный и товарный вид, тиражировать их и получать прибыль будут, скорее всего, люди пообыкновеннее. А я могу воспользоваться только ссылкой на авторитеты. Скажем, в разное время бикапонию слушали Софья Губайдуллина, Альфред Шнитке, музыканты «Кронос квартета», ведущие психиатры Москвы и работники КГБ. И все были глубочайше впечатлены. Потому что в своем окончательном, зрелом виде бикапония — это трансовое, магическое, шаманское действие. В котором сливаются звуки, шорохи, шепоты, топот слона по крыше, железнодорожные переборы железа, автомобильный скрежет… А потом что-то лопается, что-то шипит, потом — огни, огни, огни и вдруг — дзынг! — какой-то взрыв, возмущение металла, какое-то извержение звуков, которое постепенно успокаивается, как взволнованная глубокая вода… И сам Герман, лысый, босой, голый по пояс, почти незаметно перемещаясь в своем металлическом космосе, так же незаметно управляет
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
61
всеми этими звуками, вспышками и отблесками, и потому невозможно сказать, что играет струнами нашей зрительской души — каскады звонов, эхо, гул или весенняя капель, вдруг откуда-то из детства просеивающаяся на расстеленную фольгу, или столб огня горящей душистой полыни, вдруг с сухим треском взвивающийся посреди зала. Все, все решительно воздействует на глубочайшие пласты человеческой психики. Некоторые на концертах вспоминают глубокое детство, у некоторых высвобождаются мощные ассоциативные картины… Вот, в частности, психиатров и работников КГБ интересовало, нельзя ли создать такую магическую звуковую ткань, которой можно было бы спеленать человека, чтобы он раскрывался как ребенок. Спецслужбы всего мира чрезвычайно интересуются эзотерикой. Но все никак не могут воспользоваться эзотерическим знанием. Может быть, другие там не служат?
Милиционер и шкурка соболя Герман Виноградов прожил необыкновенно интересную, плодотворную, на зависть творческую жизнь. Я говорю «прожил» с величайшей осторожностью, объяснять которую не нужно. И в то же время Гарик не мальчик, ему уже стукнуло 50. Не так уж мало осталось в прошлом. Он состоялся как поэт, как художник, как фотограф. А что до Бикапо — то мы почти все уже рассказали. Бикапо — это все. Это игра трех веселых слогов, это имя (а значит, второе «я») Гарика, это тяжелая работа с металлом, это «крусиляся» — порхающая бабочка, сотканная из невесомых металлических звуков. Я слышал Германа на разных площадках — и в больших залах, и у него на квартире, и везде его магическая музыка производит очень сильное впечатление. Несмотря ни на что. То есть можно даже быть предубежденным против всей этой бикапонии, можно быть закоренелым противником авангарда. Приходите. Посмотрим, что получится.
Однажды Герман решил подарить всем друзьям грандиозный концерт. Он отработал до тонкости звук каждого инструмента, научился просеивать свет, как сквозь душ, и по своему усмотрению устраивать то тут, то там сгустки теней. И вот когда он в очередной раз пробудил в своем железе живой отзвук, похожий на звуки колокола, что-то вдруг вторглось в эти хрупкие вибрации. Тоже звук. Звук, источником которого была во-
распознавая в Гарике представителя какой-то высокой касты в трудящемся племени металлургов. — Бикапония, — сказал Гарик. — А-а, — сказал понимающе милиционер. — Бикапония… Именно так и тогда Гарик получил на всю жизнь будущую шенгенскую визу и все остальные пропуска. Потому что — магия. Мистерия.
— Что это у вас, товарищ? — спросил самый первый милиционер, дружески распознавая в Гарике представителя какой-то высокой касты в трудящемся племени металлургов. — Бикапония, — сказал Гарик досточная труба. Плюс дыхание. Не дыхание флейтиста, пытающегося сыграть проклятый водосточный ноктюрн, однако настойчивое, черт возьми, дыхание. Гарик выглянул в окно — и что он увидел? Он увидел глаза милиционера, который пыхтя лез по водосточной трубе, завороженный неслыханными звуками. А то, что милиционер увидел, заглянув в комнату, было вообще непередаваемо. Через четверть часа в мастерской Гарика сидело все районное отделение милиции. Гарик отыграл программу. Милиционеры почтительно поднялись. — Что это у вас, товарищ? — спросил самый первый милиционер, дружески
Другая история связана с облезлой шкуркой баргузинского соболя, оставленной Гарику в компенсацию за то, что один человек чуть не поджег его квартиру. Короче, после описанных событий прошли годы. И коммуналка, где Гарик проживал когда-то с мамой в одной из трех комнат, вымерла. Тогда он решил устраивать сессии бикапонии прямо дома — места хватит. Поставил на лестничной клетке куклу, которая как бы встречала гостей, объявил телефон… И вот один старый приятель Гарика пришел тюда со своим другом, который хипповал, отсидел за распространение травки, но одумался и стал православным. — Я к тому времени отлично освоил это пространство для камерных сессий, и мы работали втроем, — рассказывал Герман. — Я, Вера Сажина (трансовые практики) и Вилли Мельников (горловое
— А ты? — спросил я, допивая пиво. — Дадзыбреджиго гика бикапо — вот кто я! — вскричал Герман, как древний викинг. В этот момент объявили рейс на Франк– фурт.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
63 пение, разноязыкие речитативы). И был какойто экстатический момент, джаус, когда все железо начинает звучать и вибрировать, и в это время из другой комнаты раздалось тувинское горловое пение (Вилли), вспыхнул столб огня и Вера Сажина ударилась в шаманский транс… — Дьяволы! Дьяволы! — вдруг завопил христианин — друг приятеля и, на ходу надевая пальто, выскочил за дверь, поджег гостеприимную куклу и опрометью кинулся вниз по лестнице. Приятель извинялся-извинялся, а потом оставил в знак компенсации за куклу шкурку соболя. После этого случая соседи написали участковому заявление, что Герман Виноградов, проживающий там-то, насаждает космическое сознание с помощью огня, воды и железа и завалил отходами шаманского производства шахту лифта с первого по седьмой этаж… — Испугались… Что хочешь напишут. — Да, — соглашается Герман. — Бывает и смешно. По-разному бывает. — А кстати, — с запоздалой хмельной дотошностью стал допытываться я, — что для тебя сейчас самое важное? — То, что я могу выступать на разных площадках. В музее Сахарова. Или в Кунсткамере. Или в бывшем пермском лагере (там сейчас тоже музей). Это стало возможным только сейчас, и мое искусство — оно востребовано. Раньше это никого не интересовало, кроме иностранцев. И оно помогает мне сохранить форму. Конечно, приходится много заниматься собой: голоданием, обливанием… Ну и железо само по себе тяжелое, таскать много приходится. Но это нужно. Сила нужна. Понимаешь, одним сознанием всего не сделаешь. То, чем занимаюсь я, это такая штука, что либо надо умирать молодым, либо тело должно поддерживаться в состоянии вечной юности. Если оно начнет скрипеть и вообще перестанет выполнять то, что ему положено, — все, девятнадцатый век: высокие помыслы и полное бессилие. Вечная юность должна быть маяком. Мои однокурсники кажутся мне лет на тридцать старше. Брюзгами многие становятся. И они костенеют…
текст: дмитрий филимонов фото: наталья львова
Изучая животрепещущую тему оторванных конечностей, Дмитрий Филимонов отправляется на ночное дежурство с микрохирургами и там на наглядных примерах выясняет, почему оторванные пальцы ни в коем случае нельзя помещать в морозилку и почему следует немедленно запретить ношение обручальных колец. Никогда, умоляю вас, никогда не кладите отрезанный палец в морозилку! В Москве два десятка хирургов способны пришить вам палец, но если вы его заморозили — ни один не поможет. Если вы отрезали палец, положите его в сухой целлофановый пакет и завяжите. В другой пакет насыпьте льда и суньте в него отрезанное, или, как говорят хирурги, труп пальца. А потом — бегом в 71-ю больницу. Это единственное место в Москве, где оперативно сделают реплантацию: пришьют палец, руку, ногу. Здесь только уши и головы не пришивают. Потому что уши и головы не приживаются. Да, и ни в коем случае не пользуйтесь искусственным льдом — безвозвратно погубите труп своего пальца. Если нет обычного льда, охладите его любым другим способом. Микрохирурги видывали пальцы в пломбире, пальцы в куриных окорочках, пальцы в мороженой клубнике. Девочку с отрубленной ногой везли самолетом с Дальнего Востока, и чтобы нога не испортилась, ее каким-то образом за бортом прикрепили — в гон-
доле шасси, что ли. А за бортом — минус пятьдесят. Ногу-то пришили, но обмороженные ткани пришлось обрезать. Девочка потом на своих ногах из больницы вышла, но танцевать, конечно, уже не сможет. Пытаясь сохранить отрезанную часть тела, отдельные граждане по незнанию кладут ее в формалин, в самогон, мажут йодом, перетягивают жгутом. Нет, нет и нет! Запомните: лед и палец. И все. Так можно сохранить его часов двадцать. За это время вам успеют пришить палец. И не один. Потому что хирург пришивает палец три часа. Под микроскопом. Микронитью. Сперва соединяет кость, потом сшивает сухожилия, нервы, кровеносные сосуды, кожу. Если вы отрезали себе десять пальцев, вас будут собирать две бригады хирургов — чтобы пальцы не успели протухнуть. Руку или ногу пришьют за восемь часов. — Приносят тебе холодную кисть, и ты сидишь, шьешь один сосуд, второй, третий и чувствуешь, как она начинает теплеть, наливается жизнью, — говорит
... единственное место в Москве, где оперативно сделают реплантацию: пришьют палец, руку, ногу...
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
65
доктор Левченков (23 года в микрохирургии), махая рукой для наглядности. — Это классное ощущение, вот ради этого стоит работать. — Я недавно пять пальцев за пятнадцать часов сделал, — гордо молвит доктор Сухинин (13 лет в микрохирургии), шевеля для наглядности пальчиками. — В час ночи сел, в четыре дня вышел. — Задницы у нас мозолистые, — уточняет доктор Кондратьев (16 лет в микрохирургии), подпрыгнув для наглядности в кресле, — мой рекорд восемнадцать часов. Верещит телефонный аппарат. — Вот свеженького привезли, — говорит доктор Сухинин и берет трубку. — Алё! Сильно резаное? Ага. Пьяненький? Ага. Молоденький? Ага. Щас подойдем. Легкий случай. Резаное предплечье. Сухожилия пересечены, кость цела. Га-
Если вы отрезали себе десять пальцев, вас будут собирать две бригады хирургов — чтобы пальцы не успели протухнуть. Руку или ногу пришьют за восемь часов
старбайтер. Украинец. Клал плитку. Говорит, кафелем порезало. Гастарбайтеров привозят в микрохирургию с мая до глубокой осени. Сезонный завоз. Резаные, рубленые, но в основном пиленые — циркулярной пилой, «болгаркой». Помимо этого народ сует руки в бетономешалки, штамповочные прессы, чесальные и сверлильные станки, печатные машины. Промышленные мясорубки обычно доставляют вместе с пострадавшим. Врачи извлекают пальцы из пельменного фарша и пришивают на место. Если, спускаясь в метро, стать на четвереньки, то пальцы обязательно попадут в гребенку эскалатора. Вместе с пациентом в больницу доставляют деталь эскалатора с застрявшими в ней пальцами. А Новый год микрохирурги встречают за операционным столом, пришивая пальцы, оторван-
67
ные петардами. Шили тут руки, отгрызенные медведями, отрубленные казацкой шашкой, старинной саблей, самурайским мечом. Но это экзотика. В мирной жизни средь бела дня люди часто теряют четвертый палец правой руки. Безымянный. При помощи обручального кольца. Граждане имеют обыкновение цепляться обручальным кольцом за троллейбус, отходящий от остановки, забор, который они преодолевают, шкаф, который они переносят. Обручальное кольцо либо вырывает палец, либо снимает с него скальп. Сейчас делают хорошие протезы четвертого пальца. Силиконовые. Двухсезонный набор: потемнее для лета и бледненький для зимы. С ногтем, который можно красить лаком. Но люди обычно предпочитают живые пальцы, родные, хотя пришитые не отличаются былой красотой и порой выглядят хуже проте-
за. Наблюдение: микрохирурги колец не носят. А вы уже сняли свое? Украинский плиточник лежит на операционном столе. — Вася, ты жив? — спрашивает доктор Сухинин, выковыривая из раны обрывки сухожилия. — Ага, — отвечает плиточник. — Вася, тебе больно? — спрашивает доктор, сшивая сухожилие. — Ага. — Вася, ты нам в отделении плитку положишь? — Все зроблю, докторочек, що скажете, тільки пришийте! Впервые палец пришили японцы. В 1968 году. Родина дала задание хирургам догнать и перегнать Японию. Девять лет спустя был пришит первый советский палец. Сперва это было чудом. Про микрохирургов писали в газетах: «Их меньше, чем космонавтов».
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
... тут руки, отгрызенные медведями, отрубленные казацкой шашкой, старинной саблей, самурайским мечом...
Белая кость, суперпрофессионалы. Когда взошла заря капитализма, ряды их стали редеть. Потому что основной клиент микрохирурга — работяга Вася. А что с него взять? Суперпрофессионалы уходили на большие деньги. Пластическая хирургия, операции по смене пола. Остались те, кто получает удовольствие от процесса. — Это высший кайф — ощущать, что ты все можешь, — говорит доктор Левченков, — и все пришьешь, что бы ни привезли. — Да, мы полубоги, — скромно молвит доктор Кондратьев и зачем-то добавляет: — Свежепришитая нога, оживая, так пахнет! Впрочем, помимо работяг видали тут пианиста, который играет теперь с пришитым пальцем, актрису, которая выступает с пришитой кистью, командира
— Человеческие кусочки — они друг к другу тянутся, стыкуются, — объясняет доктор Левченков, — они хотят жить
экипажа «Боинга», который летает с тремя пришитыми пальцами. Встречаются и «отцы Сергии». Которые на спор отрубают себе конечности. Спьяну. Или привозят человека «на трубе», подключенного к аппарату искусственной вентиляции легких — ампутация кисти. Кисть прилагается. Доктор Левченков ее пришивает. Ночью пострадавший приходит в себя после наркоза и пытается отгрызть руку. Как позже выяснилось, он этой рукой свою маму ударил. За то и отпилил. Но доктор Левченков пришил кисть на совесть. Прижилась. Больной уехал к маме с двумя руками. — Человеческие кусочки — они друг к другу тянутся, стыкуются, — объясняет доктор Левченков, — они хотят жить. Здесь делают две тысячи операций в год. 97 процентов — удачные. — Алё, — берет трубку доктор Сухинин. — Резаная? Ага. Молоденький? Ага.
69
Чеченская республика? Чем? Когда? Криминал? Щас подойдем. Уж дело к ночи. Работяги заканчиваются. В это время суток в выходной день начинается «криминальный завоз». Забинтованные пациенты сидят в очереди на лавке. Следующий — армянин. Огнестрельная рана руки, ухо полуоторвано. — Вай, доктор-джан, как больно, мое ухо, нэ надо больше, а? Лучше совсем атрэж, а? — Как тебя зовут, дорогой? — спрашивает доктор Сухинин. — Валик-джан. — Что с тобой случилось, Валик-джан? — Э, нэмножко поранился! У доктора Сухинина забинтован локоть. Он тоже немножко поранился. Успокаивал пациента. Который хотел проскочить без очереди впереди Валикджана. Пациент — сопляк, студент юри-
дической академии, толкнул Сухинина, и тот разодрал локоть о стену. Теперь сопляк лежит на операционном столе. — Я не хочу, чтобы он меня оперировал! — орет сопляк. — Я не буду тебе мстить, — говорит доктор Сухинин, — ты мне веришь? — Нет! — Я не хочу тебя убить. Веришь? — Ладно. — Тебя как звать? — Артур. — Что случилось, Артур? — Мы, типа, стояли с чувихой в очереди, к ней приставать начали, ну я… Ну и порезали. — Ты не любишь стоять в очередях, Артур? — Ой-ой-ой, больно! Там все нормально? — Будет нормально. — Доктор, я мизинец не чувствую!
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
доктор-джан, как больно, мое ухо, нэ надо больше, а? Лучше совсем атрэж, а?...
— Это плохо. Сейчас посмотрим. — Там много кровищи вытекло? — Много. — Доктор, вы «Джеки Браун» смотрели? А «Бешеные псы», класс, да? Смотрели? — Ага, то есть нет, — говорит доктор Сухинин, сшивая кровеносный сосуд. — Типа, насчет запекшейся крови кино есть, там девушка… — Вот так подержи руку, — перебивает Сухинин. — «Четыре комнаты» называется, смотрели? — Да. — Кто вам там больше всех нравится? — Ну не знаю. — А мне тот психопат с большой пушкой! Доктор делает перевязку, накладывает гипс.
— Ладно, что у нас дальше? — спрашивает Сухинин. — Огнестрельный перелом с Киевского вокзала
— Сухонин моя фамилия, запомнил? Придешь послезавтра за выпиской. — Спасибо, — говорит сопляк и, глядя в сторону, шепчет: — Простите. Теперь на операционном столе — доктор Сухинин. Доктор Левченков накладывает ему швы. Операционная в пятнах крови. Подсыхая на гладком линолеуме, края пятен приподнимаются, сворачиваясь в бутон. Доктор Левченков называет это «цветок розы». — Как себя чувствуете, доктор? — спрашивает медсестра. — Я первый раз в жизни ранен на службе, — грустно молвит доктор Сухинин. — Такое иногда бывает, — говорит Левченков, накладывая третий шов. — Ладно, что у нас дальше? — спрашивает Сухинин. — Огнестрельный перелом с Киевского вокзала.
Специально для «Русского пионера» Культовый московский писатель Дмитрий Глуховский продолжает плодотворное сотрудничество с «Русским пионером», которое завязалось с первого же выпуска журнала. На этот раз автор предлагает свою трактовку «жести», художественно осмыслив главную тему номера.
рассказ дмитрия глуховского* рисунки: николай пророков
ƨ
лов получился жидковатым, но за три месяца Абдурахим к такому успел привыкнуть. Расскажи он кому в родном Понгозе, что плов можно готовить из небритых куриных ляжек, жира в которых было не больше, чем в расчерченном на квадраты Абдурахимовом животе, его бы точно засмеяли. Нет, настоящий плов должен быть густым и слипшимся от желтого бараньего жира, и есть его положено, конечно, не ломкими пластмассовыми вилками, а пальцами, уминая рис и отправляя себе в рот комки размером с детский кулак. Но откуда ему было взять хорошего барашка в слякотной задымленной Москве? Для Абдурахима столица России оказалась совсем небольшой: с квадратный километр, и то вряд ли. Нет, за трехметровым бетонным забором Москва продолжалась, продолжалась сколько хватало глаз, но туда Абдурахиму и его соплеменникам путь был заказан. Пробраться через КПП в ближайший табачный киоск еще можно. На далекой солнечной родине он по недоразумению и молодости сиживал, так что опыт общения с вертухаями у него остался: ты мне, я тебе. Но за забором маленький Таджикистан заканчивался, и скупого Абдурахимова языка не хватало, чтобы отбрехаться от свирепых вечно голодных милиционеров, барражирующих вокруг строек века в поисках легкой добычи.
Пытался как-то сварщик Фарух из третьей бригады пронести через КПП кусок баранины, но охрана отобрала, и влетело всей бригаде за нее покрепче, чем за перехваченный неделей раньше гашиш. Правил тут было много, и не обо всех строителям рассказывали. Но ничего, курица так курица. Обедать часто приходилось и вялой лапшой из стаканчиков, и ускользающими сосисками, так что Абдурахим не капризничал. Плов варили не просто так: всю бригаду переводили на новый объект. Вынесенная далеко за МКАД башня «Памир», высокая, как сама гора, подпирала обваливающееся и прохудившееся московское небо. Ее верхние этажи почти никогда не были видны, облака плотно обкладывали бесконечное здание не выше его середины. Несмотря на родное имя, скучающий по дому Абдурахим о новом месте работы думал с опаской. «На небеса — самый короткий путь», — мрачно шутили рабочие. Шептались, что на «Памире», окруженном предгорьем трехэтажных теплушек, несчастные случаи происходили чуть ли не каждый день. Подтверждений не было: отработавших на «Памире» строителей отправляли обратно в Среднюю Азию для соблюдения условностей визового режима, а оттуда везли уже на другие объекты. Правило странное, но были и постраннее, зато платили на «Памире» вдвое больше обычного. Куриный плов, вроде бы и легкий, в кишках у Абдурахима вел себя тревожно, никак не хотел упокоиться. Сны в ту ночь виделись нехорошие: будто он надеялся добраться до самого верха башни «Памир» и все карабкался по лестнице, но конца ей не было видно. А потом кто-то сказал ему, что затея его пустая, потому что башня эта живая и все время растет...
Остальные рабочие на этаже казались необщительными и чудаковатыми, и Абдурахим решил, что посылки из Чуйской долины доходят-таки до здешних адресатов
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
73
■■■
Секретарь резво обежал вокруг машины, взялся за ручку и потянул тяжелую, словно у банковского хранилища, дверь на себя. Кротов, прикорнувший на расползшемся диване двухцветного «Майбаха», глянул на него мутно, зевнул и потянулся. Чертова обложка Vogue так ухайдокала его прош лой ночью, что он уже готов был пересмотреть свое пре небрежительное отношение к моделям. Девочка старалась, ей явно кто-то нашептал про его повышение в списке Forbes. Завтра на стройку окраинного делового центра должны были заехать кураторы и инспекция, и чтобы рутинное распитие шотландских резервов не превратилось в неприятный разговор об изменении расценок на благожелательность властей, Кротов должен был навести на территории марафет. Заодно и кинуть взгляд на новую технику. Прорабы и начальники объектов, шлейфом тянувшиеся за ядром секьюрити, в центре которого шагал мрачный Кротов, на подступах к «Памиру» рассеялись. Хозяин всегда уделял центральному небоскребу особое внимание, и режим там был тоже особый. Стройплощадка в стройплощадке, «Памир» управлялся собственным начальством, и попасть за забор за забором могли лишь избранные. В кармане Кротова запиликал забрызганный сапфирами мобильный с особой кнопкой. В стандартных телефонах одним ее нажатием можно было соединиться с консьержем, который мог ответить на любые вопросы обладателя телефона в любой точке мира. Однако Кротову волшебную кнопку перенастроили на номер его начальника службы безопасности, который все эти вопросы мог еще и решить в течение получаса.
75
■■■ хима не обман ули. Предч увстви я Абду ра по ра зны м этаих бригад у ра зве ли В первый же день , он пора жа лся му ро ем у, шесть дес ят вто сво по я од бр и, м, жа и оказа лась дико ркающа я баш ня вн утр том у, что холеная, све работы тут вроде как нной. Отделочные ватой, полу заброше ы, и уже довольно пно бы ли прерван еза вн но сь, ли на начи рас тат ь гипсокар тобетон стен начал об давно. Кое-где голый этими признака ми и, в други х места х с ном и да же розет кам толка ти таническ ие санные с пола до по жизни спорили распи вы й запах прелой зчи и-нол ик и и на вя парт ии в крест ик мочи. необщи тельнына эта же казались Ос тальные рабочие посы лк и из что л, ши , и Абду ра хим ре ми ты ова дак чу и ми их ад ресатов. Весь од ят- так и до здешн Чу йской долины дох ра хим, проси деви заску чавший Абду день работы не бы ло, па нора ми ческим д ре у на кор точка х пе яд кр ов час ть пя й ши , добровольно на всю Москву ра зом с некоторой ок ном с ви дом почти же и да бригадиру. Тот вя ло же ем у не отп ра ви лся сда ват ься что , ма вался у Абду ра хи есо тер ин по ю сть жа ло одолж ил ковыряться одну от другой и пр си ди тся, прик урил в судок у. ься на проти в хи м снова уст роит Но не успел Абду ра человеку поз, как у бной из досту пных оМосквы в самой удо ми распевами загол ми ду шу ферга нски а ик ьн чал на бригадира щемящи его г сво доточившиеся вокру обещапо си л сотовы й. Рассре ым тор ко и, ак жи лись, как соб без дельник и насторо ился, вн имая отрыбригадир на пруж ин сам и да ли прогулк у, ра па нного аппарата. вистому лаю из исца л боевое задахим на конец полу чи Через мину ту Абду ра у небреж но собра натлевке ще лей ме жд ние: прис тупит ь к шп очными плитами. ми ширмами и потол ными гипсокар тонны
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Да, привет. Что, всю сеть купили? Ляле на юбилей? Была у меня идейка... Давай назовем «Био-органика»... Пусть теперь вегетарианская будет, это модно, от мяса уже всех тошнит
кризис? На чер та мы не льзя? Топ ливный — А что, рейсовы ми Кротов, остановив? — бу рчал в тру бк у тогда долю поку па ли с многосложным тов ирова нных агрега ом хр дов ря у сь ши о. — Ла дно, хрен консерват ивном лог немецк им словом на — подож ди те пару етом. А еще лу чше с вами, отп ра вьте дж -76 какой-нибудь, Ил я на чар тер, на етс бер на сть пу в, денько ... Ни чего, подож ду т, й «Бомбардир» гон ять а то велика чес ть мо еный товар берут по Пусть у ин дусов порч никуда не ден утс я. катов, с камнями! дешевке, без сер тифи ими губами сообий Петрови ч, — одн кад — Это оно, Ар к хромированных атно указывая на пар щи л секретарь, делик аппаратов. ул в телефон самом деле! — рыкн — Не сту хнет же, в ой ма шине звонк ую и отвешивая безгласн Кротов, в нетерпени завтра ра зберемс я. ши ли. Со Штата ми оп леу ху. — Все, ре всю сет ь ку пи ли? Чт ни я. Да, привет. о, ли я ра вто ня ме у , Да вай ня идейка... Да вай рендинг? Бы ла у ме Ля ле на юбилей? Реб ганика», точно. Ну ка»... Или просто «Ор назовем «Био-орга ни дно, от мяса уже мо анска я будет, это ри ета вег ерь теп пусть ни я. Да! Господи, да ка, у меня втора я ли всех тошни т. Все, по бур. Сколько там хами, прост и за ка лам переку пи его с потро и подарками? ми чает, со всеми взя тка этот профессор полу своих приветов ден сту в месяц, он тебе и я Да й ем у двадцатку вини, у меня втора ечно, за неделю. Из дет... Ок упится, кон лини я...
получается. Они все такими живчиками становятся, подтянутыми, одно загляденье. — Приятно иметь дело с таким современным, рачительным хозяином, — широко улыбнулся третий из гостей, высокий и худой мужчина с узким черепом и скверно замаскированной плешью. — Ну знаете... Они ведь точно такие же люди, как мы, — развел руками Кротов и зачем-то добавил: — По счастью... ■■■
ле того, как он взобрался по Еще через две мин уты — пос го-то утоп ленной в мот ках элек шатающейс я стремянке, отче ьсил ю, щел ям и уми рот ворени троп роводов, к неза дела нны м тока, пройдя от левой ступни ого ческ три элек нейший разряд ине, навсегда оборва л его стро Абд ура хима к его пра вой ступ тельную карьеру. ■■■ я е замерла, мед ленно вып уска На ухоженной гостевой парковк «семерная хищ к, вни пла ий акул сквозь жабры жар и топорща «Е... КХ». Рядом степенно располо ка» с угрожающими номерами чен лобу нах ски хват ых» с зали жились два купеческих «пятисот ча мол ли ите Вод . МР» «А... ми она ными мигалками и триграммат аясь узреть пик «Памира». курили, закинув головы и пыт мого этажа на них глядел Сверху вниз с семьдес ят вось нов невообразимо дорогом тем холеный пож илой муж чина инициаи ным твен собс с е ашк руб синем костюме, неж нейшей й пробы и алой эма ли с достолами и запонками из золота 750ьских звезд. верным изображением генерал оено участившимися несчастпок — Вот руководство обес н вам территории, — смакуя «Гле ными слу чаями на вверенной он. л они обр во , заду мчи Гариох» пятьдес ят восьмого года ами Кротов. — Редкие осечки, — развел рук плечами человек с гене ал пож — фу, тари — По обы чному дая несостоявша яся публикаральскими запонка ми. — Каж объекта х — сто девянос то их ция в прессе о смерти на ваш ме— плюс три процен та к еже тыс яч, каж дая состоявшаяся ки. рис вые м ими дже сячным вып лата м. Мы тоже несе присоедини лся к разговору — му, пой не чего вот Я — к, при душенн ый англ ийс ким пух лый розовощеки й очкари жетах, что же используете кир галс туком. — При таки х-то бюд ом сам в ь отат раб и ь жит ь оюс гизов на стройке? Я, ей-богу, поб нь его соби рали люди, всю жиз если ии, здан и Ази в оком выс себе ть оли позв и вы не можете прожившие в юрте... Неу жел очи х? раб их ецк нем ых добросовестн Думали уже. Да они стол ько — Можем, отчего не можем... ту, — про стра нно объ ясн ил пив а жру т, печень ни к чер . кстати, не киргизы, а тадж ики Кро тов. — И работаю т у нас, Они неп ьющ ие. понимающе кивнул очка— Техника безопасности? — я удивили, конечно. А тадж ики стый. — Ну с немцами вы мен на что в этой псевдосталинке у вас тут ухоженные, не то Тверской... Кротов. — У нас тут трех— Оби жаете, — ухмыльнулся ма и. Чут ь ли не чис тка орга низ мес ячный курс реабили таци
Слава Аллаху! Голова раскалывалась, рот, нос и глотку переполнял омерзительный горько-кислый смрад, но он был жив. Собрав все силы, Абдурахим приподнял с подушки голову и осмотрелся. Он лежал на каталке, совершенно нагой и прикрытый лишь сиротливой простынкой в застиранных кровавых разводах. В нескольких шагах от него находился большой операционный стол, над которым сгорбились трое облаченных в зеленые хирургические костюмы. Что же случилось? Абдурахим помнил шпатель, стремянку, провода... Чуть не убило током, но его спасли! Воистину, русская медицина способна на чудеса. Случись такое даже в самом Душанбе, назавтра же Абдурахима уже закопали бы, чтобы не кормить мух. Он хотел было сказать докторам спасибо, но голос еще не вернулся к нему. Это Аллах его уберег: приглядевшись к тому, что происходило на операционном столе, Абдурахим похолодел. Трудно дыша в пластиковый намордник, от которого к прозрачным электрическим мехам уходил гофрированный шланг, на столе лежал его знакомый плиточник, Фахраддин. Похоже было, бедняге крепко досталось: возившиеся с ним врачи были основательно перемазаны кровью. Абдурахим закрыл глаза и попросил Бога, чтобы тот помог Фахраддину выбраться из этой передряги целым. Что же могло с ним приключиться? Неужели сорвался с высоты? — Пече! — произнес незнакомое слово один из врачей, и сразу вслед за этим что-то тяжело хлюпнуло. Абдурахим навострил уши. Иностранец? — Переворачиваем! Нет, вроде говорят по-русски. Просто надо было старательнее учить язык, чтобы все-все понимать, а не только строительные слова.
Предчувствия Абдурахима не обманули. В первый же день их бригаду развели по разным этажам, и, бродя по своему, он поражался тому, что сверкающая башня внутри оказалась полузаброшенной
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
77
79 — Почки! — лязгнул хирург, и Абдурахим приоткрыл один глаз. Уж это слово он знал хорошо: таджикские почки — лакомая цель для милиции и скинхедов, одни норовят угодить в них резиновой дубинкой, другие — засадить заточку... Помощник достал из-под стола пластмассовый ящик с ручкой, вроде переносного холодильника, и главный доктор что-то туда осторожно положил. — Переворачиваем! Теперь Абдурахим глядел в оба глаза, чувствуя, как холодеет и намокает спина и все громче колотится сердце. Завизжала пила, смачно хрустнули кости, разошлась в стороны грудина. Хирург устало утер лоб рукавом. — Сердце! Ритмично попискивавший датчик завыл тонко и монотонно. Доктор опустил подергивающийся клубень в услужливо подставленный контейнер. — Остальное так себе, — флегматично произнес он. — Это в рефрижератор, давайте следующего.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
■■■
—А туалет, я извиняюсь, где? — плешивый поднялся из кожаного кресла. — Пойдем, Славик, пройдемся? — обратился он к очкастому. Кротов проводил удаляющуюся парочку настороженным взглядом. — Ну что же, Аркадий Петрович, — оторвался наконец от окна генерал. — Теперь давайте уже серьезно с вами поговорим. У вас замечательный бизнес. Но вы же не думали, что он может пройти мимо внутренних органов, хе-хе? — Что вы... — Замечательный, рентабельный, мудрый бизнес. Мне тут подготовили справку... — он опустил руку в нагрудный карман и извлек оттуда блокнот. — Население Таджикистана на сегодняшний день составляет семь миллионов двести одиннадцать тысяч человек. Данные на июль, и сейчас их развелось еще больше, потому что рождаемость в стране высокая, три целых и четыре сотых ребенка на пару — ваш бизнес требует именно такой точности, да? Рождаемость, храни господь Таджикистан, превышает смертность почти в четыре раза. Каждый год население страны прирастает на два процента. Газ когда-нибудь кончится, нефть иссякнет, но таджики будут вечно. Так сказать, единственный природный ресурс, запасы которого только увеличиваются. И тут — так кстати — вы со своим блестящим ноу-хау. — Я... — Аркадий Петрович, — ласково погрозил пальцем вспотевшему Кротову генерал. — Не отпирайтесь. Мы многое слышали о том, что человеческая жизнь бесценна. Это не так: всему есть цена. Но какая удачная мысль монетизировать этот виртуальный капитал! Мне тут подготовили справку,— он перелистнул пару страниц в своем блокноте. — По развитым странам, Японии и США. Почки — в среднем сто тысяч за одну штуку, две
одинаковых почему-то дороже, сразу двести пятьдесят тысяч долларов. Печень — от ста пятидесяти до трехсот тысяч. Сердце — цены доходят до трехсот пятидесяти тысяч долларов. Ну и селезенка, конечно, и прочая требуха. Умножаем — получаем шестьсот тысяч долларов за комплект, плюс-минус, если все доставить быстро и в сохранности. Минус три месяца по семьсот долларов зарплаты этому комплекту, минус взятки иммиграционной службе, минус доставка органов пациентам, это, надо понимать, самое дорогое, но оптом — скидка. И так по двадцать человек в день. Красиво! Изящно, Аркадий Петрович. Да кому после этого нужен строительный бизнес?
Абдурахим нагишом мчался по коридору, летел мимо рядом деловито жужжащих хромированных агрегатов, в которых словно в ванных отмокали тела почти всех его товарищей по бригаде
Кротов перекрестился и шагнул к открытому окну. ■■■
Абдурахим нагишом мчался по коридору так быстро, как никогда в своей жизни не бегал. Летел мимо рядом деловито жужжащих хромированных агрегатов, в которых словно в ванных отмокали тела почти всех его товарищей по бригаде... Несся мимо бесконечных рядов холодильных камер, на дверцах которых, будто на дверях кабинетов, висели таблички с чьими-то именами. Перепрыгивал через каталки, расталкивал опешивших от такой прыти охранников... Впереди маячило пятно света — выход на балкон. Если повезет, там окажется пожарная лестница. И тогда уже никто его не остановит, никто! В лицо ему дохнуло необычайно свежим для этого чахоточного города воздухом... Он стоял на одном из самых верхних этажей «Памира», рыхлые облака пластались в нескольких десятках метров внизу, а здесь было солнечно, как в родной Ферганской долине, и небеса действительно казались совсем близкими. Пожарной лестницы здесь нигде не было. Просто обзорный балкон, может быть, курилка. А выход в коридор уже перекрыли охранники, за спинами которых маячили люди в зеленых одеждах. Абдурахим с обезьяньей ловкостью вскарабкался на высокое ограждение и застыл, представляя, как сейчас нырнет в облака.
— Пя тьдеся т проц ен тов от оборота и добровольн ые пожертвовани я матер иа ла, — генера л по дмигнул, — в фонд ветеранов гру пп осо бого назначения. Там это добро всегда пригодится. — Пятьдесят? — недов ерчиво переспроси л Кротов. — По -божески, а? Пр ези ден т зап рети л кош нес, не слы ша ли? Жи мари ть бизви и дай жи ть други м, вот на ше кредо. — Я не... — Поверьте, от сот ру дничест ва с на ми вы только вы иг раете. Вот, на пример, вы куда сей час девает е все то, что остается после изъя ти я орган ов? — Мы... — Это ри торическ ий воп рос, не волн уй тес товили сп ра вк у. Ск уп ь. Мне подго или сет ь киосков ша урмы и ути лизи руе те. Арка дий Петрови ч! Ве дь это до первой серьезной проверк и. А вот мы давно и усп еш но работаем с «М икояном». И их, уж поверьте, никто никог да не проверяет. Кротов, механическ и кивая и вы ти ра я ла дони о штанины, вернулся к своем у столу. Из туа лета воз вращались заметно ож ивившиеся чино вник и, перешу чивая сь и пи ха я друг друга в бок кулаками. — Удивительные у вас сор ти ры, — оценил очкас ты й. Вот эта вот сенсорна я па не ль и самонаводяще еся би де! Вы опере жаете свое врем я, чес слово, Арка дий Петро ви ч! ■■■ — Сл ушай те, Арка ди й Петрови ч! А не хоти те к на м в парти — Ну-ну, не надо глупостей, — генерал примирительно поднял ю, а? На м ведь тоже ну жна све жа я кровь ! — по дмиг нул плеши вы й. ладонь. — У нас же не звери работают, в конце концов. Кр ото в уст Кротов, успевший уже перекинуть одну ногу за окно, ало и понима юще ки вн ул, приготови лся поблагодарит ь за пр бы ло выжидающе замер. иглашение, но тут... ...За ок ном ме льк ну ло что -то большое и черное, резан ул сл ух и тут же сти х коротк ий воп ль. Арка дий Петрови ч взд рогн ул и присел, чиновник и переглянулись. Ген ера л доста л каран дашик и сде ла л пометку в своем блок нотике. — Это по обычному тарифу, — завери л он Кротова. — Да расслабьтесь вы, рас слабьтесь. Всё, хеппи -эн д!
Надо, Федя, надо!
памятка
Как красить жесть
Как быть, если вас укусила пчела
Крышу из жести нельзя красить в солнечную погоду, потому что краска, нанесенная на раскаленную жесть, быстро облезет. Избегайте окрашивания в вечернее время, так как выпавшая роса попадет в краску и крыша быстро облезет. Оцинкованную жесть следует красить специальной краской для жестяных крыш, потому что другие краски быстро облезут.
Прекрасное, но малоизвестное средство против укуса пчел — это самая обыкновенная синька. Если вас укусила пчела, сперва выньте жало. После этого смочите место укуса синькой, которой хозяйки пользуются при стирке белья (концентрированную синьку следует развести водой). Повторяйте процесс несколько раз в течение нескольких часов.
Как переместить свинью
Как избавиться от любых насекомых в доме
Каждый фермер знает, как сложно переместить свинью, скажем, из загона в хлев. Для перемещения свиньи используйте два больших куска непрозрачного материала (картон, фанера и т.д.). Листы должны быть по крайней мере 1 х 0,5 м. При помощи двух помощников, которые удерживают листы по бокам от животного, ограничивая обзор, вы можете переместить свинью куда угодно.
Скипидара — 12 частей; керосина — 6 частей; денатурированного спирта — 3 части; нафталина — 1 часть. Способ применения: обмывают теплой водой щели, отверстия, в которых находятся насекомые, затем наносят кисточкой приготовленную смесь. Людям рекомендуется покинуть помещение. текст: дмитрий филимонов рисунки: анна всесвятская
Что такое раздел «Фотоувеличитель»?
александр кузнецов/agency.photographer.ru
здесь мы публикуем фотографии, которые произвели на нас неизгладимое впечатление. В чем это выражается? Мы вздрагиваем, когда только смотрим на них или уже после того, как вглядываемся. Те, которые вызывают у нас позитивные эмоции, то есть беспричинную радость, нежность, тоску какую-то щемяшую светлую, мы печатаем под рубрикой «Позитив». Негативным эмоциям — боли, страданию, брезгливости, тоске щемящей темной — мы отдаем рубрику «Негатив». При этом секрет раздела в том, что в зависимости от вашего настроя вы запросто можете поменять эти рубрики местами. И посмотреть, что получится.
позитив
негатив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
аркадий шайхет/фотосоюз
85
негатив
сергей борисов/фотосоюз
позитив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
фотосоюз
87
позитив
александр устинов/фотосоюз
негатив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
александр якубович/фотосоюз
89
негатив
тимофей изотов
позитив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
тимофей изотов
91
негатив
даниил баюшев
позитив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
олег виденин/agency.photographer.ru
93
позитив
тимофей изотов
негатив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
тимофей изотов
95
негатив
тимофей изотов
позитив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
николай бобров/фотосоюз
97
позитив
александр забрин
негатив
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
александр забрин
99
Всегда готов
четвертая четверть 103
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
инга аксенова
Урок мужества. Замечательная философия. Как осадить хама и остаться в живых. Драмкружок. Буяне, или Драма на рельсах. В театр по шпалам. Урок географии. Снисхождение. Памир как средство от несчастной любви.
Замечательная
философия Осадить хама. Поставить на место грубияна. Сделать замечание разбушевавшейся продавщице в мясном отделе. Прежде чем решиться на столь серьезные поступки, надо не только хорошенько потренироваться на тренажерах и закалить волю в проруби, но в первую очередь внимательно выслушать урок мужества Николая Фохта.
текст: николай фохт рисунки: анна всесвятская Сделать замечание хулигану — это наука, а не спорадическое проявление отваги. Так мне кажется. Мой товарищ рассказывал, как он ходит на тренировки к эфээсбэшникам на боевое самбо. Выходило, что это очень круто: физические нагрузки, ударная техника, мужики все реальные, ну то есть все свои навыки им посчастливилось применить на живых людях. И ударную технику, и бросковую, наверное. В общем, товарищ очень рекомендовал и даже обещал и меня пристроить. А на фиг, спросил я. Да ты что, удивился товарищ, знаешь, как в реальной жизни помогает! Вот давеча, говорит, вхожу в лифт, за мной пацан лет пятнадцати, дурной, поддатый, по-моему. Ну и закурил прям в лифте. Я ему замечание — погаси сигарету, козел. Он что-то там вякнул, а я на автомате, прям как на тренировке, комбинацию, троечку —
печень, корпус, челюсть. Понимаешь, в тесном лифте ведь такая комбинация на вес золота. Паренек отключился, я его на пятом выкинул, на свой этаж потом поднялся. Главное, силу почувствовал. А если б не тренировался, может, и промолчал бы на сигарету. Хотя ненавижу, когда в лифте курят. Я к эфээсбэшникам не пошел. Но история в лифте некоторое время не выходила из головы. Конечно, бить курящих детей как-то не комильфо. Но если это не ребенок, а закоренелый? Вот ведь что: лично мне абсолютно по фигу — курит братан в лифте, ругается громко матом, я спокойно реагирую. Но есть на свете люди чище, чем я. Девушки, например. У меня было много знакомых девушек, которые были лучше меня, тоньше, светлее… Так вот, нормальных людей антиобщественное поведение подонков оскорбляет, приносит настоя-
итар тасс
...Я на автомате, прям как на тренировке, комбинацию, троечку — печень, корпус, челюсть. Понимаешь, в тесном лифте ведь такая комбинация на вес золота...
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
105
Урок Что бы я отметил? Улыбка. Если нарушителей морали несколько, обращаться надо не к самому ярому. Если заводить разговор с ним непосредственно, конфликт неизбежен. Он ведь не потерпит прямого унижения перед товарищами. Никакой агрессии, никаких подковырок и нарочитой хамской вежливости. Искренняя заинтересованность в том, чтобы всем было комфортно. Говорить надо тихо, чтобы люди вокруг ничего не услышали. Сепаратность и приватность — залог успеха. Есть, конечно, исключения. Вот недавно возвращаюсь домой, можно сказать, уставший, со стадиона «Динамо», где Кержаков и все такое. Из лифта вываливается существо с зажженной сигаретой. Я привычно приготовился сделать замечание в классическом стиле. Но вдруг очень ясно, будто наяву в голове прозвучал голос товарища: троечка — левой по печени, правой по корпусу, левой в челюсть. И как-то само собой реализовалось. Ну правда, задолбали в лифте курить.
щие моральные страдания. Это значит, что надо оградить от страданий тех, кто на тебя надеется, дать им пусть короткое, но такое незабываемое счастье. Это с одной стороны. С другой — наведение общественного порядка попахивает комсомольщиной, лицемерием и фарисейством. Вот стоят трое на задней площадке, предположим, трамвая. И через слово используют одно и то же матерное слово. Ну как я могу делать им замечание, если всего полчаса тому назад у телевизора очень громко сказал в адрес Кержакова более обидные и сильные слова, когда тот не попал с пяти метров в пустые ворота? Думаете, рядом никого не было? Было. Просто родные, точнее близкие, во время футбола запираются в спальне и включают там музыку погромче — только бы не слышать ничего про Кержакова, только
1.
3.
бы не знать, что он на этот раз учудил, скотина. А если учесть распахнутый балкон, это еще прибавит десяток потенциальных слушателей… Так вот, есть ли у меня моральное право подойти к троице на задней площадке — и к порядку? То-то и оно. Но с другой стороны, существуют ведь эти… кого мы приручили, за них отвечать надо. Поэтому придется вставать с места, плестись через весь трамвай и вступать в переговорный процесс, который может окончиться и конфликтом. Сделать замечание — значит, идентифицировать себя в сложном, запутанном современном мире, заявить свою позицию, выделиться, завоевать новых поклонниц своей жизненной позиции. Есть, разумеется, нюансы. Начать с того, что правильно не доводить замечание до драки. Даже больше
2.
4.
скажу: если в результате пришлось биться, миссия провалена. Вот был случай. Я с девушкой, которая согласилась пару дней подряд слушать мои наблюдения за португалоязычной музыкой, завтракал в небольшом ресторане. Чужое место, непроверенное, случайное. Завтракаем мы, завтракаем — и вдруг замечаю: тень пробежала по ее лицу. Что за фигня, может, устала, может, утомил я ее сравнительным анализом бразильской и российской эстрады? Да нет, не может такого быть. И вдруг слышу — за столиком слева, через проход, громкую и грубую речь. Поворачиваю голову. Ни хера не вижу. Надеваю очки: так вот в чем дело! За столом четверо. Трое одеты совершено неприемлемо: дорогущие шелковые рубашки, блестючие штаны светлых тонов, золото повсюду — пальцы, шеи,
запястья. Ну ясно. Четвертый, собственно источник громких нецензурных звуков — огромный человек в спортивном костюме. Абсолютно неадекватный в своей звериной органичности: прихлебывая коньяк, заедая шашлыком, он рассказывает, как его в Таиланде пытались кинуть на кичу за то всего лишь, что отмудохал проститутку, когда узнал, что ей 12 лет. Потом, оторвавшись от тайских ментов, он устроил бузу в аэропорту — с него пытались получить выездную пошлину. Рассказ пересыпался феней и матерными словами и целыми выражениями. Я, честно, заслушался — колоритно, сука, излагал! Но, вспомнив о тени на лице спутнице, представив ее моральные страдания на фоне моей лекции о фаду и прочей босанове, я решительно встал из-за стола и направился к рассказчику. Конечно, важно улыбнуться перед тем, как сделать замечание: — Уважаемые, доброе утро. Ваш товарищ рассказывает очень интересные вещи. Но дело в том, что я пригласил сюда девушку. И мне кажется, она стесняется. Если несложно, вы не могли бы чуть тише беседовать — девочка маленькая совсем. Здоровяк замолк. Ребята уткнулись в тарелки, потом переглянулись. Потом было надели на лицо дерзкое беспредельное выражение и стали молча смотреть на меня. — А чего ты ее сюда привел? Тут серьезные люди. Отдыхают, все свободно. — Она юная и чистая, поэтому прошу вас, если не трудно. — Да хрена мне, что ты просишь, — рассказчик пытался завести себя. — Не нравится, вали отсюда. В «Макдоналдс». — И все-таки, уважаемые, я вас прошу. — Ладно, Кузьма, — слово взял чувак постарше, — у меня дочка такая же. Ты, друг, иди, давай доедай мирно, мы тебя услышали. Я вернулся за стол, и заставил себя медленно допить остывший кофе. — Это что, твои друзья? — восхищенно спросила моя слушательница. — Нет, — выдавил я.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
107
Буяне, или Драма на рельсах Чтобы как-то разбавить жутковатую атмосферу этого номера, внести разнообразие, мы отправили Александра Рохлина, главного специалиста по светлым темам, на поиски позитива. И Александр Рохлин нашел. В Буе, в депо. Читателю гарантированы слезы умиления и душевное тепло. текст: александр рохлин фото: игорь мухин рисунки: анна всесвятская
109 В народном театре Дворца культуры железнодорожников города Буя ставили комедию Николая Эрдмана «Мандат». На премьеру собрался весь цвет города. Буйская интеллигенция — дамы в высоких прическах, ветераны в орденах, чиновницы администрации в изящных кашне с янтарными брошками. В зале ДКЖ был аншлаг. Я смотрел пьесу из-за кулис, прижавшись к железной сетке с подъемными тросами... В финале артисты поворачивались спиной к зрителю — занавес не работал. Когда зажигался свет, на сцену выходила Нина Георгиевна Юшко — главный режиссер. Звучала музыка Свиридова «Время вперед». Пьеса-то была революционная. Затем случился банкет. В репетиционной зале театра накрыли столы. Белые крахмальные скатерти, белые тарелки горкой, фужеры, бокалы, рюмки, выстроенные по росту. Когда принесли водку, все сели ужинать. Приглашенные гости поднимали тосты под горячее — котлеты с картошкой, в ход шли домашние заготовки — буйские соленые грибы, огурцы и перцы. Главный художник ДКЖ и по совместительству одна из главных героинь спектакля появилась в комнате с расписным ящиком — бутафорской шарманкой. Девушка сильно волновалась. Она открыла крышку… — Верно замечено, — произнесла она, — что наш театр для города — это и опера, и балет, и МХАТ, и БДТ вместе взятые… Помня об этом, мы решили отметить артистов особенным образом. Премией «Золотая маска». В нашем, буйском варианте, — и она вытащила из ящика маленькую золотую маску на блюдце размером с ладонь. Маской был награжден каждый участник спектакля. За главную роль и эпизодическую, дебют на сцене и многолетний вклад в искусство. К своему ужасу, я чувствовал, что… завидую. Чем дольше продолжалась церемония под аплодисменты и шуточки, тем отчетливее я понимал, как хочу быть в числе
награжденных — слесарей и электромехаников локомотивного депо, путейцев, мастеров дефектоскопических мотрис, эсцебистов и специалистов Буйского химического завода. Хочу иметь именно такую золотую маску. Из картона, цветной бумаги и фольги, скрепленных обыкновенной спичкой. Потому что только в таком виде она настоящая. И журавль в небе, и синица в руке. Явление, совершенно невозможное в Москве и легко представимое в Буе. «Я ведь тоже могу играть в пьесе», — горестно думал я и налегал на соленые грибы.
Город Город Буй Костромской области живет подозрительно интересной и насыщенной жизнью. При весьма скромных данных — 25 кв. км территории, 26 тысяч жителей, 100 км до областного центра, при отсутствии известных имен, неосязаемом участии в истории Отечества — Буй удивляет и настораживает. Есть в нем что-то отрезвляющее. Но первое впечатление отталкивающее. Город неброский, бледный, словно затушеванный. И если ограничить знакомство с ним вокзалом и ближайшими улицами, Буй ничем не запомнится. Вот площадь. Две мокрые пятиэтажки по бокам вокзала как вставная челюсть. Лед и слякоть, лужи в снежной шуге, маленький Ильич свинцового цвета. Первая улица — 10-й Годовщины Октября. Приезжему человеку по ней налево. Гостиницы в городе нет. Единственное место для проживания — дом отдыха локомотивных бригад. Раннее утро. Еще темно и можно поспать два часа. Дождь барабанит по железным крышам, тепловозные гудки смешиваются с лязгом груженых колес. Когда-то в Буе находилось отделение Северной железной дороги. Потом отделение перевели в Вологду, но город сохранился как крупный узел дорог со своим локомотивным депо и прочим хозяйством. Железную дорогу слышно из любой части Буя. Улицы Буя сохранили строгую привязанность советскому времени. Имена предельно символичны, что выглядит
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Золотые маски
даже стильно. Улицы: 1-го Мая, 9-го Января, 3-го Интернационала, 10 Годов Октября (именно так написано на одном из домов). Улицы Маркса, Ленина, Коммунистов, Революции… Улица Социализма, между прочим, заканчивается ажурной железной аркой и надписью: «Горсад «Березки». Социализм, умиротворенный березовым ситцем… Спрашивается, зачем лес по берегу реки называть городским садом? И где, собственно, город, если этот сад тянется вдоль улицы исключительно с деревянными домишками? Сад был совершенно пуст и прекрасен. Снег хлопьями валил на дорожки. Березы пропадали в снежном тумане. По главной аллее шли две пожилые женщины в серых пальто. И одна другой говорила: «А ведь это она довела его до самоубийства!» «Кто она?» — переспрашивала вторая. «Лиля Брик, конечно…» — отвечала первая, и голоса их затихали. Над рекой Вексой пешеходный мост. За ним Завековская слобода — один из
— Так и идите прямо по Вексе. Метров через триста за поворотом будет стрелка, Векса впадает в Кострому. — А что вы слушаете? — не выдерживаю я. Женщина улыбается. — Азербайджанский джаз. Девушка играет… на рояле. Азиза Мустафа-заде. — Никогда не слышал, — говорю я и в смятении удаляюсь в сторону Костромы. Снег валит не останавливаясь. На льду сидит рыбак, похожий на живого снеговика. Через десять минут я выхожу на стрелку — Векса соединяется с Костромой. Здесь в 1536 году Буй родился сначала как крепость, затем как уездный город. Кострома в два раза шире Вексы, но уже несудоходна. Когда-то по реке ходили паромы к слободе на правом берегу. Сейчас же построили автомобильный виадук, а Буй и Завековскую соединяет летом понтонный мост. В выходные дни стрелка — место встреч и отдыха. Дети
трех исторических районов Буя. Под мостом ледяная прорубь, обнесенная деревянным заборчиком. Я думал — купальня. В ответ со стороны слободы появляется процессия. Молодая женщина тянет санки с корзиной стираного белья, за санками бежит светло-рыжий пес. Женщина опускается на лед, положив под колени деревянную дощечку, и принимается полоскать белье. Пес садится на задние лапы и с умным видом смотрит куда-то вдаль. Женщина меня не замечает. У нее в ушах наушники и она что-то мурлычет себе под нос. Я стою прямо перед ней. На реке тихо и даже сквозь наушники слышны бешеные фортепьянные пассажи. «Это уже слишком, — думаю я, — полынья и Шуман». Женщина поднимает глаза: — Скажите, на Кострому как мне выйти? — спрашиваю я первое, что приходит в голову. Женщина вытаскивает из воды мокрую, сложенную в несколько раз скатерть.
катаются с горок на целлофановых пакетах. Взрослые стоят наверху, обступив санки с закуской, и чинно, семейно не спеша выпивают. В картинке принимает участие полуторагодовалый буевлянин, внимание к которому со стороны родственников падает соразмерно выпитому. Малыш подходит к склону, садится на попу и катится вниз. Подвиг замечают не сразу. Родители слишком увлечены. Только когда снизу раздается рев, мамаша устремляется на звук. Естественно, она поскальзывается и под гору несется уже на пятой точке. Подняться наверх она не в силах — скользко. Тогда родственники, держась за руки, выстраиваются в цепь. Последний держится за дерево. Цепь рвется, все падают, гора пустеет. Мимо идет прохожий, тощий мужчина в драповом пальто. Он видит санки с едой и водкой. Вокруг никого нет. Быстро подходит, оглядывается, выпивает рюмку, закусывает отломленным кусочком черного хлеба и идет дальше,
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
111
на ходу вытирая внезапно выступившие слезы… Я перехожу Кострому и по крайней улице слободы поднимаюсь к Воскресенской церкви… Литургия кончилась. Молодой священник служит молебен в окружении дюжины старушек и… троих мужчин. Приглядевшись к последним, я замечаю, что все они нездоровы. Улыбаются, смотрят поверх голов, чмокают губами или щурятся на солнце. Когда заканчивается молебен, женщины одаривают мужчин конфетами и печеньями. Один из них подходит ко мне и, тронув за рукав, говорит: — Дашь яблоко? — У меня нет яблока, — говорю я. Мужчина без слов вынимает из кармана пиджака яблоко и протягивает мне. Я принимаю и возвращаю яблоко. — Спаси Бог, — шепотом произносит блаженный. — Ты зачем приходил? — Просто так, — отвечаю я.
очень скромное место, соразмерное человеку. Редкий русский город без противоречий вселенского масштаба, подвигов и убожеств. Тихий, но не замкнутый. Красивый без красивостей. Скромный город, похожий на рассказ Чехова в котором «действия мало, зато двенадцать пудов разговоров и пятнадцать пудов любви…»
За церковной оградой с высокого берега виден весь старый Буй. Восстановленный Благовещенский собор, бывшая земская больница (ныне детский садик). И часть Сенной площади с двухэтажными купеческими особняками. Здесь и областное училище искусств, и музыкальная школа, центр ремесел, художественная школа и краеведческий музей. От площади веером разбегаются три главные буйские улицы. Но уже через один квартал старый Буй превратится в новый. С блеклыми пятиэтажками и совсем убогой высоткой — желтой коробкой общежития для строителей Буйской АЭС (ее так и не построили). Я смотрю на город сквозь снег и догадываюсь, почему Буй притягивает к себе. Две реки, множество мостов и мостиков, стрелка для семейных гуляний, беседка с колоннами над спуском, кусочек крепостной стены, заново построенной для детских игр, городской сад с березами и интеллигентными старушками, полынья с азербайджанским джазом. Это
единявшая Санкт-Петербург и Урал через Буй. В городе построили вокзал. Он до сих пор прекрасно сохранился, также как и церковь Николая Угодника, соединенная одной стеной с его восточным крылом. Без ложной скромности, железнодорожники — локомотив буйской культуры. Прежнее деревянное здание ДК было построено методом народной стройки. К сожалению, оно не сохранилось. А народный театр, кстати, единственный на всей Северной железной дороге. Думаю, что и в областях Ярославской, Костромской и Ивановской такого не сыщешь. Разнообразие форм и способов выражения творческой инициативы горожан поражает воображение. В сухих цифрах это выглядит следующим образом. Во дворце насчитывается 64 клубных и досуговых объединения, 12 из них в звании народных коллективов. Все педагоги ДКЖ с высшим образованием. В наличии имеется свой историко-краеведческий музей, звукозаписывающая студия, банкетный, танцевальный, тренажерный
Дворец В Буе целых две точки культурного роста. Это очень много для такого небольшого города. Муниципальный центр расположен в бывшем кинотеатре «Луч», здании 1952 года с каменными колоннами. Железнодорожный, соответственно, во Дворце культуры железнодорожников на улице Октябрьской Революции. В последнем с 1929 года находится буйский народный театр. Железнодорожная тема в Буе уже более ста лет занимает первое место. В 1905 году была открыта ветка, со-
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
113
и бильярдный залы. Салон-ресторан «Элегия», где проходят встречи общества буйских поэтов, литературные собрания, детские утренники. Если не считать простых обедов для служащих, то редкий прием пищи обходится без маленького театрального представления силами самодеятельности. Чтобы попасть в «Вечернее кафе», нужно записаться в очередь за две недели вперед. Банкеты, свадьбы, дни рождения, встречи ветеранов, поминки, проводы в армию, на пенсию — весь город здесь. В буквальном смысле. Танцевальный зал в мраморе и зеркалах. В концертном зале дворца за год случается 420 полномасштабных культурных мероприятий, на которые приходят 140 тысяч посетителей. Свободных мест не бывает. Все билеты от 10 до 70 рублей. Концерты, встречи, елки, спектакли, семинары, железнодорожные и профессиональные праздники… Хозяйкой всего этого культурного буйства является Татьяна Евгеньевна Тукма-
комству устроили заведующей детским сектором в старом ДКЖ. Приходилось дежурить на дискотеках. Она стыдилась, скучала, не понимала, за что вообще получает зарплату. И начала с того, что создала несколько хоровых коллективов. Дело стронулось с мертвой точки. Вскоре у нее запело полгорода. Врачи, педагоги, железнодорожники. Она ко всему подходила крайне серьезно и требовательно. Ставила голоса, работала над репертуаром, шила костюмы. Следующим шагом было создание клубов по интересам. Она словно запустила моторчик буйского самодеятельного творчества. Через пять лет ей предложили стать директором ДКЖ. Дворец к тому времени пребывал в запустении. Самодеятельных коллективов почти не осталось. Но ее это уже не смущало. В 1990-м ДКЖ переехал в новое здание. В 2007 году она добилась коренной реконструкции огромного танцевального зала. В этом году замахивается на зал зрительный и сцену. Под крыло
чева. Совершенно царственная особа. По определению родного внука — «бабушкагенерал»! У этой женщины тихий голос и абсолютная уверенность, что все вокруг нее должно быть красиво. В любом уголке дворца, будь то кухня кафе или лестничный пролет с мини-оранжереей, чувствуется ее властная рука. Татьяна Евгеньевна родом из Буя. Она сама ходила в ДКЖ, когда тот еще был деревянным. А с внучкой основателя театрального кружка в одном тимуровском отряде носила воду немощным бабушкам. Затем Татьяна Евгеньевна окончила музыкальнопедагогический факультет костромского пединститута и на десять лет уехала в Пермь преподавать в местном музыкальном училище. Возвращаться она и не собиралась. Мужу предложили хорошую должность на строящейся Буйской АЭС. Но пока он увольнялся с прежней работы, хорошая должность уплыла. Тукмачевы вернулись в Буй, где Татьяну Евгеньевну даже в пионервожатые не брали. По зна-
царственной Татьяны потянулись увлеченные люди. Таким образом ожил в Буе и народный театр. Его нынешний главный режиссер Нина Георгиевна Юшко руководит театром уже двадцатый сезон. Родилась на Вологодчине, шестой ребенок в семье учительницы и мастера леса. Окончила культпросветучилище в Кириллове по специальности «руководитель драматического коллектива». Двенадцать лет работала в Донбассе, а после вернулась на север. За двадцать лет на сцене ДКЖ поставила более 35 спектаклей по пьесам Островского, Чехова, Эрдмана, Шеридана, Шиллера, Мольера, Филатова… Обе дамы, директор и режиссер, похожи друг на друга. Я думаю, именно царственностью.
Премьера — Когда-то было время, — говорит Нина Георгиевна, — мне отдавали сцену за две
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
115
недели до премьеры. Мы загодя ставили декорации, заряжали актерский инвентарь, репетировали и прогоняли. Потом время на подготовку сократилось до недели. А сейчас на все про все остается один день… — режиссер вздыхает. — Очень много мероприятий, сцены на всех не хватает. Я чувствую, как она волнуется. Ходит по сцене и за кулисами, раскладывает в гримерках костюмы, платья, усы и бороды. Спектакль начинается в пять вечера. Декорации к «Мандату» скупые, минималистские. Слева — стена в безликих обоях и три картины на гвоздях. У стены кушетка с покрывалом. Справа — обеденный стол и три стула и на авансцене древняя козетка из бамбука. Юшко пробует звук и свет. Задник абсолютно черный. Только в начале спектакля поверх него вывешивают белый длинный холст с рисунком: царская корона, зажатая между серпом и молотом. Актеры собираются за кулисами. Одни гримируются, другие повторяют сцены в полсилы.
буевлянин, на железной дороге двенадцать лет, в народном театре — семь. Томанов-Гулячкин демонстрировал мне коллекцию выявленных его бригадой порченых рельсов. Ужасаясь дефектам плетей, я спрашивал артиста: — А как же искусство перевоплощения? — Бросьте! Какие перевоплощения? Этому учится надо в Москве или Питере. Но тогда ты уже не железнодорожник, а актер. А мне просто нравится играть… Время неумолимо приближается к пяти часам. На сцене включены микрофоны, актеров просят разговаривать шопотом — все слышно. Нина Георгиевна улыбается как-то очень жалостливо. Когда раздается третий звонок, она стоит в узком коридоре возле гримерных и произносит: «Господи, спаси и сохрани нас». Открывается дверь в закулисье. Артисты на цыпочках проходят на свои места и замирают. Я смотрю в дырочку в занавесе. Зал битком. Свет незаметно гаснет. Умолкает музыка… и одно мгно-
Шарманщик: — У меня, сударыня, инструмент светский. К свежей музыке приспособлен… тьфу ты, перепутал… к свежему воздуху… Голоса за сценой: — А как бы мне с «коммунистами» порепетировать? — «Коммунисты» придут только в 16.30. У них смена. Раньше не отпустят. — Варвара, ты отлично выглядишь с этим гримом. Типичная моль в обмороке… Варвара: — Я и есть моль в обмороке… Лучше посмотри из зала — веснушки видны? Не видны?! С главным героем пьесы я знаком с утра. Его рабочее место в ПЧ-10. По роли — Павел Гулячкин, в жизни — Валерий Томанов. Начальник дефектоскопической мотрисы АДЭ-1 Коренной
вение ничего нет, кроме густой, непроницаемой, давящей темноты. Время останавливается. И становится, страшно. Слышно, как екает сердце. И тогда все рушится. Словно стена падает под ударами фортепьянных аккордов 15-го этюда Скрябина и стихов Блока в прелюдии к спектаклю. Я вижу, как, отвернувшись от сцены, истово крестится Юшко и как в снопе света, падающем за кулисы, бегут мурашки по рукам главной героини. Открывается дверь, и женщина в белом колпаке передает за кулисы каравай хлеба. Я не успеваю понять, для чего он нужен. Но тонкий запах нового хлеба заполняет все пространство темных и пыльных кулис. И в этот момент я отчетливо понимаю, что сейчас начнется что-то необыкновенное. Необыкновенное, как новая жизнь. И новая жизнь начинается словами: «А сюда, мамаша, мы повесим картину «Вечер в Копенгагене»!
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
117
Снисхождение Антон Уткин поступает в данном случае, как подобает настоящему герою: от несчастной любви он убегает в горы. Причем не в какие-нибудь, а в семитысячники Памира, в Кашгарию, где до него русская нога навряд ли ступала. Именно там, мучимый горной болезнью, он совершает грандиозное, хотя и вовсе негеографическое открытие.
текст: антон уткин фото: любовь аверина рисунки: варвара аляй-акатьева Осенью девушка, с которой я встречался все лето, призналась мне, что ждет ребенка от другого. Я вышел из «Кофемании» около Консерватории, где меня настигла эта весть, и пошел вниз по Никитской. Разноцветные огни машин и рекламы хлестали по глазам. Навстречу на слепящий свет витрин спешили довольные, беспечные люди. Кто эти люди, спросил я себя, я не знаю никого из них. Тем вечером я почувствовал избыток всего и четко осознал, что я лишний в этом городе, в городе несбывшихся надежд. — Ты слышал? — спросила меня Люба по телефону. — Наши рафтеры пропали в Китае. В Синьцзяне. На следующий день я пил пиво и следил по телевизору за эпопеей пропавших рафтеров. Все кончается, думал я, не успев начаться. Так мы живем. Так, черт возьми, мы сейчас живем... «Само-
лет МЧС приземлился в Хотане», — сказал диктор телевидения, и тут я понял, куда я унесу свою больную душу. Эта простая мысль была как озарение, и некоторое время я, стоя посреди комнаты, любовался ее лучами. Теперь я хотел только одного — сидеть у подножий Конгура и тихо медитировать, забыв о том, что предстоит еще вернуться в этот зачумленный город и какое-то время принимать участие в его бестолковой жизни. Тем же вечером я объявил Любе о своем решении. — У тебя есть деньги? — недоверчиво спросила она. — У меня есть деньги, у меня есть время и у меня есть твердая решимость, — ответил я с неброским достоинством. С Любой мы познакомились восемь лет назад и быстро нашли общий язык. Наши воззрения на основные вопросы
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
119
жизни совпали, главным образом в том, чтобы неутомимо иронизировать над собой и друг другом практически в любых обстоятельствах. У нее тоже накопились вопросы к своей личной жизни, поэтому к концу нашего разговора как-то само собой было решено, что Люба войдет в состав моей экспедиции вторым номером. Люба работала в некой крупной иностранной компании и была там на особом положении, что позволяло ей в любую минуту бросить все и оказаться то в Архызе, то в Камбодже. В Кашгарии, где пропали злополучные рафтеры, я мечтал побывать с детства, с тех пор как прочел Марко Поло. И вот теперь, спустя такое количество лет, исполнение моей мечты приблизилось вплотную. Я надеялся, что путешествие, полное впечатлений и, вероятно,
приключений, исцелит меня от недуга, причины которого я уже описал. Когда нужно каким-то одним словом родить в воображении образ Востока, то называют обычно или Дамаск, или Багдад, или, на худой конец, благородную Бухару, совершенно упуская из виду великолепный Кашгар. Это и неудивительно, ведь Кашгария — эта прихожая Тибета — уже была охвачена европейским географическим знанием, когда виртуальный поезд братьев Люмьер неоднократно прибыл на станцию назна-
чения. Великие географические открытия закончились именно здесь, и если бы в Гражданской войне победили белые, российские бойскауты играли бы в Корнилова, Маннергейма и, конечно, в Рериха, ибо Рерих непременно прославил бы себя при любой власти. Мы улетали из Москвы в ночь Могущества и Предопределения, в которую согласно мусульманскому преданию пророк Джабраил спустил с небес Мухаммеду представление о правой вере. В Урумчи мы делали пересадку на другой самолет. Бессонная ночь, бесконечный кофе, пряная обстановка незнакомой страны, отблеск чувств, источник которых остался дома, ввели меня в странное состояние измененной реальности. Мне мерещились высеченные в скалах города, гигантские джинны и охраняемые ими сокровища — яхонты и лалы, насыпанные в чаши из яшмы. Все эти названия — Яркенд, Хотан, Янги-Гиссар — ласкали слух, как пение райских гурий. Над Памиром занималась заря такого густого и в то же время чистого цвета, какого мне не приходилось еще видеть. Глаза у меня слипались, и я то и дело на несколько минут проваливался в сон, а потом опять смотрел в иллюминатор, за которым солнце обретало мощь, невиданную в полночных странах. Стояли последние дни рамадана, поесть было решительно негде, ибо то, что предлагали китайские харчевни, достойной пищей нами признано не было. А посему мы решили немного отложить чревоугодие и знакомство с самым загадочным городом Востока и устремились в горы на стареньком «Фольксвагене», которым беспечно управлял маленький, полный и веселый человечек. Человечка звали Фатих, и по выражению его лица было видно — то, что встречалось ему на пути, было для него просто, ясно, приветливо и понятно. И нам без труда удалось разделить этот взгляд на мир. По обе стороны дороги — хлопковые поля, частоколы тополей, глиняные мазары. Через некоторое время оазис кончился и снова в жарком мареве тянулась серая безжизненная пустыня, а впереди
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
121
123 мы выходим именно здесь. Отсюда начинается наш подход к величайшим семитысячникам Памира. Однако судьба приготовила нам нешуточное испытание: на озере Кара-Коль мы двое суток валялись в горняшке, а это, пожалуй, покруче морской болезни.
У меня голова заболела еще в Кашгаре, неимоверно боль усилилась в машине, а в гэст-хаузе на озере немощь буквально обрушила меня на койку, заправленную серым армейским одеялом. Еще бы: за каких-то пять часов мы вознеслись на высоту более трех с половиной тысяч над уровнем моря. Люба, ушедшая бродить с фотоаппаратом, вернулась в сумерках и тут же застонала рядом со мной. Эти звуки были столь громкими,
что проникали сквозь тонкие перегородки гэст-хауза; они были настолько вариативны, что мне по неискоренимой пионерской привычке мучительно хотелось оправдаться перед обслуживающим персоналом: «Товарищи! Это не то, что вы думаете! Мы не такие! Спросите у Фатиха!» Любое усилие в этом состоянии требовало необычайного напряжения воли, а хватало ее только на то, чтобы не ходить под себя и кипятить воду. Мы жадно пили, густо заварив чай, в надежде прийти в себя. Черный купол неба был будто забрызган звездами, но нам было не до него. Это была даже не кремнистая крошка, а какие-то пятна, медленно стекающие по небосклону. Гэстхауз стоял в окружении мазаров — глиняных мавзолеев. Но не было даже сил
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
парили как облака белые глыбы Конгура и Музтаг-аты. Нефритовые горы. Солнечные батареи на саклях. Но чем диковиннее становились пейзажи, тем крепче за сердце хватала тоска, и становилось ясно, что все чувства, возникшие однажды, находят свое место в темноте наших душ и пребывают там как притаившиеся вирусы, как архивированные файлы. Во время коротких остановок Фатих брал у меня блокнот и мы начинали изъясняться пиктограммами. Пытаясь понять, в каких отношениях находимся мы с Любой, он неуклюже рисовал два наложенных друг на друга сердца, потом сердце, пронзенное стрелой, но, видя всякий раз отрицательный ответ, сокрушенно качал головой, признавая, что не в силах постичь те узы, которые нас связывают. Еще Фатих поинтересовался, мусульмане ли мы. Вместо ответа я показал ему крестообразно сложенные пальцы. Фатих глянул на меня с изумленным сожалением, как смотрят на неразумных детей, не понимающих своего счастья. На перевале бег нашего авто смирил контрольно-пропускной пункт. Документы проверял молоденький лейтенант китайской пограничной стражи. Наши российские паспорта он разглядывал с интересом и затаенной тоской, так что тут же вспомнилась «Татарская пустыня» Дино Буццати. Наверное, для лейтенанта, у которого под кителем надет толстый свитер, эти документы — напоминание о некой благоустроенной цивилизованной жизни. Сам он имеет вид человека, который охраняет что-то такое, что и для него самого является тайной. Здесь на перевале небо начинается сразу над головой. Кажется, стоит вытащить из-под лейтенанта табуретку, забраться на нее — и можно трогать небо рукой. Вот наконец и озеро Кара-Коль блещет изумрудной чашей. Может быть, то самое, которое искал Ходжа Насреддин. Озер с таким названием в Центральной Азии столько же, сколько на среднерусской равнине деревень Поповок. Дорога огибает озеро и идет в Ташкурган, но
поинтересоваться, какие герои нашли покой, чем запомнились, что завещали. Болезнь изнуряла. Конгур дышал студеным ветром. Я колол его ледорубом, как кусковой сахар, а куски чудесным образом превращались в правильной формы таблетки бессильного цитрамона. А звезды капали сверху, намокший сахар крошился в пальцах, я брал строительную кисть, макал паклю в ведро с известковыми потеками и изо всех сил брызгал на небо, восполняя стекающие звезды. В общем, это был бред. А потом все прошло: боль исчезла, солнце перестало резать глаза, мир
улыбнулся, хотя и несколько лукаво. Я созвал аборигенов, достал скачанную из интернета генштабовскую карту и показал маршрут, но столпившиеся вокруг киргизы только недоверчиво покачивали головами. Знаками я дал понять, что намерен исполнить свой каприз непременно — с их помощью или без нее. В конце концов один парень выразил согласие послужить проводником. Сотрудник гэст-хауза, уйгур, немного говорящий по-английски, сообщил, что проводник возьмет нам в помощь лошадь и вьючного яка. Однако к моменту старта об этих спасительных животных как-то речи уже не было. Нашего проводника звали Йылдыз, в его узких глазах-щелях отроду словно бы не бывало никакого выражения, даже пресловутой восточной невозмутимости. Мы знали несколько тюркских слов,
как-то «су», «сют», «кара», «йок» и «якши», он же не знал ни слова ни по-русски, ни по-английски, ни даже по-немецки, на что втайне и в простоте своей уповала Люба. Но, поставленные в одинаковые условия, все мы блестяще подтвердили известную теорию лингвиста Бенжамена Уорфа и прекрасно понимали друг друга без каких бы то ни было слов. Презрев опасности и благоразумие, выступили мы в неизвестность. Мой рюкзак весил тридцать пять, Любин — тринадцать. Кто бывал на высокогорье, нас поймет. Солнце смеялось над нами белыми лучами, и пучки саксаула сливались вдали в золотистый покров. По широкой желтой долине растекалась стеклянными струями Кенгшибер-су. Мохнатые яки часами стояли в ледяной воде, обмакнув туда космы. Черные неподвижные точки верблюдов пятнали возвышенности. Долина была столь обширна, что, когда на горизонте, замкнутом Сарыкольским хребтом с его малахитовыми вставками, появлялся всадник, можно было держать его в поле зрения часами. До сахарной головы Музтага было подать рукой. Великий Свен Гедин четырежды ступал на его склон и четырежды вынужден был отступить. — Вообще прям, — сказала Люба, и я был с ней согласен. Ночью температура упала до минус двенадцати. Утром берега были схвачены голубым льдом, и куски сала плыли по реке до полудня. Йылдыз все время спал в своей палатке. От салями он с презрением отказался, а вот «Аленку» скушал с удовольствием. Он вертел в руках обертку, долго вглядывался в черты девочки в платочке, и впервые в жизни, проследив за его взглядом, я увидел, что девочка-то грустна и напуганна, словно только что раскулачили и сослали ее родителей. Вот-вот должен был выпасть снег, и мы рисковали быть отрезанными от мира живущих. Еще через день нас посетили сомнения. А на пастбище Торбулун мы поняли, что нам не взять перевала Янбулак. (Бывает, бывает такое.)
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
125
127 Йылдыз, когда мы указали ему в ту сторону, откуда пришли, не выказал ни радости, ни сожаления. К полудню третьего дня мы вышли к стойбищу и тут же были окружены толпой его веселых соплеменников, хитро смотревших на нас. Киргизы мгновенно приторочили наши рюкзаки к своим мотобайкам, получили оговоренную мзду и укатили к гэст-хаузу. Мы же были предоставлены самим себе. Еще раньше мы были наслышаны, что сарыкольские киргизы тешили себя грабежом, но главное мы уже потеряли. Было бы стыдно, когда бы не было так тяжело. И когда на перевале, ведущему к озеру Кара-Коль, я бросил по-
следний взгляд на долину, какой-то новый всадник все так же двигался между памирскими исполинами, укутанными в снежные чалмы. Вот это и запомнится до самой смерти: вязкая податливость Азии и этот вечный всадник, который бесконечно долго едет по горной долине длиною в жизнь...
В Кашгаре мы поселились в самом центре, где гранитный Мао воздетой дланью благодушно осеняет свое государство. Утверждают, что здешний памятник самый большой во всем Китае, но главную достопримечательность Кашгара безусловно составляет его древняя часть. Старый город — это и есть то, чем Кашгар славится в мире экзотики. Однако с этими лабиринтами глинобитных улочек сейчас происходит примерно то, что уже произошло с Остоженкой.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
— Сколько там за рафтерами самолетов прилетело? — задумчиво спросила Люба. — Два вроде — буркнул я. — За нами прилетят четыре, — сказала Люба, — только телефон что-то не берет. Уж не знакома ли моя спутница кое с кем из могущественных государственных мужей? Я не уточняю, но уверенность ее тона заставляет верить на слово. Я, конечно, не против исполнения властью некоторых общегражданских правил в отношении меня, но быть обязанным правительству в этом смысле мне не хотелось. Я представил себе, как девушка, ожидающая ребенка, девушка с жемчужной сережкой, девушка, которая поет, девушка с характером и еще несколько девушек без столь ярко выраженных индивидуальных признаков, в глазах которых, тем не менее, мне хотелось выглядеть настоящим снежным барсом, в один прекрасный момент включат телевизор и увидят следующую картину: огромный «Ил», бодрые подтянутые парни из МЧС, (понятно, герои, вот еще спасли каких-то недотеп), по трапу спускаюсь полуживой я — в волосах преждевременная седина, а на руках у меня бездыханная Люба, а то и наоборот. В общем, потеряна будет не только моя личная честь — под угрозу будет поставлена честь русского имени. — Ну, добро, халял, — процедил я сквозь зубы, — возвращаемся. И добавил: — Живи, но помни... Эта ночь почти ничем не отличалась от предыдущих, ну разве что было еще на несколько градусов ниже нуля. Йылдыз по своему обыкновению спал, Люба стонала от холода, ветер рвал палатку, а я меланхолично, как четки перебирал в уме какие-то отрезки времени, может быть, это были минуты. Я успокаивал себя тем, что как председатель совета отряда несу ответственность за Любу, что великий Свен Гедин сто лет назад тоже потерпел неудачу в этом самом месте. А Люба утешалась яркими представлениями о благах цивилизации, которых она сподобится вкусить уже через трое суток...
Китайские кварталы, изобилующие стеклом и железобетоном, довольно произвольно монтируются в ветхую, но живую ткань древних кварталов.
Днями слоняемся по улицам, полным чада, живого огня, уличных торговцев, дервишей и очадрованных женщин. А то снова пьем кофе, но уже в кафе, устроенном по-уйгурски. Нам некуда больше спешить. В интернет-отчетах, изученных перед нашим дерзким броском, говорилось только об одном месте в Кашгаре, где можно выпить настоящего кофе, — мы нашли пять таких мест; говорилось об одном пункте обмена валют — мы нашли еще два; говорилось... в общем, что бы
там ни говорилось, за неделю в Кашгаре мы сумели разрушить почти все интернетские мифы и создать свой. В самом деле, что еще делать неудачникам? Запивать свои неудачи кофе и успокаивать нервы созерцанием подробностей чужой непривычной жизни. Вот вереница белозеленых такси без единого пассажира. Вот повозка с тыквами, влекомая задумчивым осликом. Вот группа высоких худых пакистанцев. Вот детвора в голубых спортивных костюмах, которые служат здесь школьной формой, с пионерскими галстуками на шее. Эти алые треугольники нежнейшего хотанского шелка продаются здесь повсюду, как сигареты. В любой лавке висят они гроздьями, как связки зеленого лука. Не знаю уж, как
именно обращаются пионеры-уйгуры со своими галстуками, что потребно такое количество запасных, но размах этого пионерского дела внушает уважение. И тут смысл нашего весьма спонтанного путешествия открылся нам. И наш смятенный дух понемногу обрел себя. Мы стремились совершить открытие в некотором роде географическое, а сделали в некотором роде духовное. Вместо камней и льдов, вместо тяжелых испытаний судьба подарила нам несколько неторопливых дней, исполненных исцеляющей кофеманией. Восток свое дело знает. Девушка, ожидающая ребенка, уже не казалась мне серьезной причиной для каких бы то ни было переживаний. Перевал Янбулак, оставшийся недостижимым, манил будущими победами. А до поры, милостиво решили мы, пусть одной тайной в мире останется больше. Хотя бы для нас. Так что радость все-таки будет, решили мы и купили на память пару пионерских галстуков. Все было не зря, кое-что мы сделали. Сделали как могли. Наша палатка несколько волшебных ночей стояла между двумя величайшими вершинами Памира. Мы медитировали, позабыв о суете мира, затерявшегося у наших ног. Мы видели пять границ, но остались в границах разумного. Птица Симург помахала нам своим крылом. Светлый лик девочки по имени Аленка вознесся на высоту 4400 метров над уровнем моря и истаял в синем пламени сухого спирта. Через сто семь лет после генерального штаба капитана Корнилова мы ступили в эту часть загадочной Кашгарии. Мы сделали что могли. И верим, что за нами придут другие. Очень, очень давно прочел я вот эти строки Блока: «Как мало в этой жизни надо/ Нам, детям — и тебе и мне./ Ведь сердце радоваться радо и самой малой новизне./ Случайно на ноже карманном/ Найди пылинку дальних стран/ — И мир опять предстанет странным,/ Закутанным в цветной туман!» И, честное слово, их магическая сила действует на меня до сих пор.
группа продленного дня 129
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
инга аксенова
Завхоз. Люди будущего. Михаил Куснирович о судьбоносной встрече с одноклассниками. Пионервожатая. Анна Николаева о том, почему у нее нет детей. Горнист. Валерий Джемсович Дранников о светлых гранях алкоголизма. Физрук. Геннадий Швец о китайской спортивной угрозе. Следопыт. Никита Космин о том, что мы лучше, чем о нас думают. Дежурный по столовой. Мирослав Мельник о роли смокинга в личной жизни.
группа продленного дня
продленного дня группа
Люди будущего Все, ну просто все мне говорили «не пиши» — я пишу. Все, почти все мне говорили «не ходи» — я пошел. То есть получилось чисто «два в одном» — «не пиши», «не ходи», а я пошел и теперь вот об этом пишу. «Не пиши» — это про заметки в «Русский пионер», «не ходи» — это про юбилейную встречу с одноклассниками. Первое действие — «форма» — все понятно. Особенно тем, кто читал предыдущий номер: письмо мое на правах рекламы дошло до адресата! Критика возымела действие; шедевральных комиксов больше не печатают (во всяком случае, пока), журналистская свобода выбора художественных средств не страдает (тем более что реклама пошла) — короче говоря, надо выполнять обещания (тем более если снова зовут). Действие второе — «содержание» — об этом и рассказ — 9000 знаков, не меньше, так что будьте любезны... Как-то получается, что в этом рассказе все предыдущие темы повторяются: и комплексы, и пионеры, и роскошь, и герои, в общем — сплошные одноклассники. На дворе (для меня на Красной площади) — почти июнь. И холодно. И дождь. Что завтра июнь, понятно только потому, что на Красной площади, несмотря на метеоусловия, очень много
итар-тасс
После этого выступления Михаил Куснирович уже может считаться дважды героем, потому что он совершил сразу два героических поступка: сходил на встречу с одноклассниками, хотя ему говорили «не ходи». И написал в «Русский пионер», хотя ему говорили «не пиши». Напоминаем: дважды герою на родине положен бюст.
завхоз михаил куснирович
людей. Они молоды, красивы, с бантами, с лентами, с колокольчиками, с шампанским. Целуются, бегают, кричат, стоят, в общем, находятся в полной ажитации. И причем это не свадьбы, как обычно, а выпускники — как раз в год. И мне, наблюдающему эту картину через огромное гумовское окошко, в который уже раз ясно: завтра июнь, а эти люди наше будущее; а у меня это было так давно, и я уже в лучшем случае настоящее; и вот уже скоро так мой сын... и надо все-таки пойти всем правлением в поход на байдарках по Псковской области недельки на 2 — 3 или хотя бы слетать на выходные на Байкал;
и собраться всем классом надо, ну и так далее... Такие вот оригинальные мысли. И вечереет; и назавтра все устаканится и только через год снова засвербит. Но тут согласно рабочему расписанию на одну очень высокопоставленную должность в управление персонала приходит устраиваться моя школьная (на класс младше) подруга — Наталья Чецкая. Провожу установочную беседу. За окном банты. Настроение — сами понимаете. Но я, не будь дурак (начальник), демонстрирую наши корпоративные общечеловеческие ценности и собственную крутость:
звоню единственному другуоднокласснику-партнеру Сергею Евтееву (Юрцу, по-нашему). Он теперь луна-парками в парке Горького и в других местах руководит и владеет. Звоню и задорно так, громко, чтобы Чецкая слышала, задаю коронный вопрос про встречу с одноклассниками. Что-то я почувствовал, что на его ответ надо громкую связь отключить. Все-таки рядом женщина, в кабинете руководителя притом. И точно, потому как прозвучал доходчивый такой, быстрый вопрос-ответ не для печати (в «Русском пионере» тем более). Если по смыслу, то что-то вроде: «Это тебе зачем, дружок? Совсем плохо себя чувствуешь?» Эх, знал бы точно зачем, не звонил бы. И началось — я как порядочные Весы начал думать: таки да или таки нет? И думать начал вслух, так как сущностной оказалась сама цифра — четверть века со дня нашего выпускного! ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА после школы — это вам не хухры-мухры! Это для меня первый возрастной удар! Никакие пресловутые мужские сорок лет не были для меня вехой, а вот эта цифра стала! Я отлично помню, как папа ходил на вечера: то на 20-летие окончания школы, то на 20-летие окончания института. 25 лет — это было последнее, что я помню, самое огромное, а для меня получается почти самое первое
группа продленного дня
группа продленного дня
131
и абсолютно взрослое (почти, потому что мы все же собирались на 10 лет, но я быстро ушел, так как жена Катя была глубоко беременной, а мобильных телефонов еще не было). Я оробел. Я позвонил маме — она назвала тысячу причин, почему не стоит этого делать, и одну — почему стоит. «Эрнест (папа) точно бы пошел». (Как же плохо, что уже не могу позвонить папе.) Я позвонил своему пятнадцатилетнему сыну Илье. Он сказал: «Не парься, сходи, потом расскажешь». Даже если и слукавил, чтобы я отстал, все равно не тормознул. (Как же хорошо, что я уже могу позвонить сыну!)
Но наиболее опытные привлеченные друзья предрекали, что на пятнадцатой минуте такой встречи девчонки поднимут бокалы за то, что «хотя мальчиков не узнать, а мы все те же!» На двадцатой минуте мальчишки выпьют за то, что «дуры вы, тетки, что от нас бегали — мы-то сейчас о-го-го, а от вас нам уже ничего и не надо». А потом все зависит от того, что раньше закончится: выпивка или отведенное время. Но у нас, конечно, все должно было стать не так. Мы с Евтеевым (Юрцом) так решили. Делаем, мол, а там посмотрим, и... наши помощники начали «делать». Формулировка «вас беспокоят из приемной Михаила Куснировича» не проходила. Во-первых, не было
номеров телефонов, во-вторых — понты. Понты, как это ни странно, ликвидировать можно, с телефонами сложнее. Хорошо, что есть эти www.одноклассники.ru. Я этим благом никогда не пользовался, но мои юные помощницы оказались очень даже продвинутые и, что самое удивительное, мои реальные одноклассники тоже. Через неделю наша адресно–телефонная книга пополнилась 32 новыми номерами и первичный контакт был установлен. От лица приемной на прорыв была брошена еще находящаяся на стадии испытательного срока
Валя (кстати, она благодаря этому прорыву испытательный срок успешно прошла досрочно); тылы прикрывала, мягко говоря, опытная Светлана. Текущий график жизни моих одноклассников открывался им как на ладони. Но даже я не мог объяснить, почему, например, Игорь Яшунский — лучший хоккейный вратарь не только нашей школы, но и всего Перовского района, на звонок с приглашением реагирует очень быстро в таком духе, типа «не мешайте, я в пробке, ничего не едет, говорить не могу, перезвоните, буду». Действительно, если уж ты в пробке — не суетись, го-
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Но наиболее опытные привлеченные друзья предрекали, что на пятнадцатой минуте такой встречи девчонки поднимут бокалы за то, что «хотя мальчиков не узнать, а мы все те же!»
группа продленного дня
вори про школьный вальс, а там, глядишь, и рассосется. В общем, Светлана предупредила меня, что лично хочет на него взглянуть. А через это не каждый проходит легко. Но ничего, пронесло Игоря. Даже расцеловались потом. Но целовались они, как положено, в пятницу вечером 20 июня, а пока все еще организовать надо было. Школа наша № 890, что на Косинской улице, хоть изменила номер, очень здорово нас приняла. Денег не просили. Нынешние преподаватели обрадовались. Видно, давно к ним такие пузатые-бородатые выпускники не наведывались. Актовый зал сразу дали. Учителей наших еще помогли найти, сами принарядились, даже цветы полевые купили. Ждали. Мы с Юрцом постоянно меняли сценарии и меню, но это обычное дело. Главное, чтобы на следующее утро, в субботу, я в Ниццу в 10.15 улетел. Решили не затягивать. Сошлись на том, что встречаемся прямо в школе, там сфотографируемся, а посидим в другом месте, в «Боско-кафе», например, на Красной площади. Ну не Боско-кетеринг же, в самом деле, в актовом зале организовывать! Это же понты, а нам их не надо! Встретились. Все как предупреждали. Девчонки, так сказать, отдельным кружком, мальчишки так называемые — отдельным. Учителя — на крылечке смущаются. Картина маслом. И такое ощущение, что мы из фильма «Когда деревья были большими» — только наоборот. Потому что тогда деревья были маленькими, школа большая, мы ничего не смущались. А сегодня — деревья разрослись, школа усохла, мы загруженные. Но постепенно все начало воз-
вращаться, и даже я — организатор хренов, конечно, на свои 15 минут опоздал. И тут все расслабились. Значит, кое-что по-прежнему. Значит, надо опять слушаться: выстраиваться парами; брать цветы, дарить их учителям; целоваться с завучем Зинаидой Васильевной; ходить по всем кабинетам с географичкой Лидией Александровной; вспоминать Московскую олимпиаду с физруком Виктором Васильевичем. А потом, как уже в другом фильме, рассесться в своем классе по партам и рассказывать друг другу и учителям, что случилось с каждым за эти 25 лет, за отведенные 5 минут.
продленного дня группа
снег, «Спартак», «Динамо» — неважно. Главное футбол. Однажды мы в жуткий ливень играли с соседней 402-й спортивной школой. Проигрывали где-то 5:8. Уже и бегать невозможно, одни лужи. Я, понятное дело, вратарь. Тут «они» выходят один на один (на меня то есть). Я в ноги, в лужу, на самое дно — чуть не утонул, но мяч в руках намертво застрял. «Они» полностью деморализовались — а «мы» как взлетели. Выиграли мы тогда 10:8. Я думал, что я один это помню, но мы как к этим воротам подошли — все наперебой начали именно тот самый подвиг Карасика вспоминать. Приятно, черт побери. Вот мы на радостях все как один
К Сережке Бурову жена модная подъехала, глаза широко открывала и уши тоже; Инна Зуева уже дочуру к нам на работу устраивала; Юрец с Юлькой Васильевой — красавицей (она теперь доцентгеолог) за отдельный столик отсел.Вот это картина маслом Все получалось. Настроение поднималось стремительно. Пошли наконец в актовый зал. Там Юрец с Серегой Грачевым подготовил и кино — 7 минут хроники нашего трудового лагеря в станице Красное Краснодарского края, 1981 года. Смотрелось, как «Мы из Кронштадта», не меньше. Потом на наше футбольное поле пошли. В воротах попрыгали. Пофотографировались. С этим полем половина школьной жизни прошла. Осенью — поле, зимой — поле, весной — тем более. Но поле — после уроков, а во время — актовый зал. Там даже окна перестали стеклить. Без толку. Очень любили мы в футбол играть. И болеть. Дождь,
в «Боско-кафе» и поехали (а мы еще сомневались — дураки!). За столом еще лучше пошло. Начали родителей вспоминать. Маму мою затребовали. Она приехала, конечно. Замечания мне начала делать. Все как полагается. Черешня на ура пошла. Ни одного идиотского тоста. Да и вообще никто лишнего на грудь не принял. Кирилл Рожков, сейчас профессор-экономист, первый из нас дед, как всегда, нашего классного руководителя Валентину Ивановну передразнивал любя. Наташа Карпова — тихая такая была, в очках, а теперь главный ветеринарный спасатель в Мо-
скве, зычно и вольно танцевать требовала. А Лена Панасенко (я с ней еще в первом классе за партой сидел) трогательно так в моих интересах ее утихомиривать пыталась. Маша Кисина с моей мамой старые фотографии разложили, новые начали делать, все вспоминали меня и моего папу. К Сережке Бурову жена такая модная подъехала, глаза широко открывала и уши тоже; Инна Зуева уже свою дочуру к нам на работу устраивала; Юрец с Юлькой Васильевой, — красавицей (она теперь доцент-геолог), за отдельный столик отсел. Вот это картина маслом. Вот это я понимаю! Я вот что еще забыл сказать. В том самом 1983 году как-то особенно строго было. Никаких выпускных гуляний: аттестаты получили, чуть-чуть дискотека — и домой с родителями. Разнарядка такая была. Только я и успел сказать тогда нескромно (комсоргом был), что «мы, мол, еще прославим нашу школу» — это, кстати, тоже все отлично помнят. И все. Как говорится — в добрый путь! Путевка в жизнь! А тут такая удача! 2008 год! Чудная погода! Красная площадь! Мы веселые и довольные и, главное, почему-то юные очень. И очень хотелось не расходиться, дождаться всем вместе рассвета и встретить завтра и мечтать, мечтать, мечтать и стать наконец тоже людьми будущего! Так оно и было в ту юбилейновыпускную июньскую ночь. Хорошо еще, что я еле-еле на самолет успел в Ниццу к жене, к сыну — их тоже к будущему приобщать. А фотки с той встречи я всем обязательно пошлю. И костюм спортивный белый с собаками гулять Наташке Карповой тоже. Я ведь обещал. По-настоящему.
группа продленного дня
продленного дня группа
Принципы деторождения
— Попытайтесь подумать о своих желаниях. — Мне кажется, это опасно. Тогда желания превратятся в отвращения. — Не надо бояться. Страх загрязняет подсознание. — Мне кажется, это сознание загрязняет подсознание Мы так и не договорились с женщиной-рыбой, которая взяла на себя скользкую обязанность поработать со мной всего полтора часа. Она психолог. Я — молодая женщина, которую знакомые (просто знакомые) мужчины спрашивают: «Ты ребенка не собираешься рожать?» Критическая масса таких вопросов эволюционировала в качественный дискурс моего сознания, помноженного на утомленное страхами подсознание. И я уже год задаю себе вопрос: «Ты ребенка не собираешься рожать?» Нет. Ну если нет, тогда давай поговорим об этом. Меня в этом вопросе смущают два сюжета. Первый — исключительно физиологический. Да я собственно не о растяжках и вытягивании молочных желез. В моем девичьем сознании присутствует святая уверенность, что ненависть к отцам (своим собственным и своих детей) гораздо в большей степени
orlova
Анна Николаева решает объясниться с читателями «Русского пионера» на интересующую ее тему: почему она не хочет детей и зачем ее все спрашивают, когда она родит. Причем она объясняется так убедительно и страстно, что в конце колонки читателю становится совершенно понятно: через год свою очередную колонку Анна Николаева напишет о приятных хлопотах молодой матери. долить фон!!!
пионервожатая анна николаева
уродует женщин, чем многоразовая беременность. Меня смущает физиологическая зависимость, которая потом превращается в эмоциональную и преследует всю жизнь. Сейчас я чувствую себя свободно. В моей жизни нет никого такого, чье исчезновение из мирского пространства могло бы парализовать мою живость. Мне было лет восемь, когда я увидела в новостях плачущего отца, потерявшего дочь. Я тогда подумала, что этот человек на всю жизнь превратился в инвалида. Такое может случиться только с теми, у кого есть дети. Второй момент — следствие моего собственного экзистенциального кризиса. Вроде бы у Камю есть вопрос о том, зачем
люди создают себе подобных, если знают, как ужасна эта жизнь. Вот и я думаю — зачем? И не то чтобы я не знала ответа на этот вопрос. Просто я его не чувствую, а это самое главное. Странно. В психопляске этих мыслей я, возможно, думаю как малолетние дети, которые попробовали поцеловаться, как во взрослых фильмах, и ничего не почувствовали, кроме сырости. И дело ведь совершено не в том, приятен или отвратителен поцелуй, а в том, что гормоны еще не вызрели. Но и это не аргумент. Потому что мне 28 лет и я прекрасно знаю, как хороши бывают поцелуи — и потом тоже. В моем возрасте уже становятся героинями-матерями, и прово-
жают детей в школу. И мне так нравится смотреть на эти жизни с запахом пирогов и с не закрывающимися от вываливающихся тайн шкафами. И мне так уютно наблюдать за сестрой, которая собирает мужа в баню, подбирая ему теплые носочки (хотя знает, что он по девкам ходит)… Но это все за стеклом. А я на улице. И мне не холодно, а просто как-то странно. Странно потому, что вполне комфортно в таком безматеринском состоянии. А кто-то спрашивает, не собираюсь ли я рожать. И я расстраиваюсь, потому что этот кто-то знает, о чем спрашивает. Я верю, что он искренне интересуется хотя бы потому, что он взрослый и умный. Мне никуда не хочется уехать и даже не хочется изменить свою жизнь. У меня хорошая жизнь, о которой заботятся, чтобы она была еще лучше. Мне пишут письма родственники и шлют SMS друзья. На работе непременно найдется хороший парень, который переинсталлирует IPhone. И мама должна приехать осенью в гости. И новый день рождения только через год. И я еще не сделала ни одной пластической операции. У меня даже денег на это нет. Счастье-то какое. И все это время, каждую минуту, кто-то рожает детей. Ну и ладно.
группа продленного дня
группа продленного дня 135
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Вроде бы у Камю есть вопрос о том, зачем люди создают себе подобных, если знают, как ужасна эта жизнь. Вот и я думаю — зачем?
группа продленного дня
продленного дня группа
Неуправляемый Пьяность — святое состояние души. Те, кто кричит: пьянству — бой, подлинные враги человечества. Но мы не боимся. Мы выдержим это сраженье и, как всегда, победим. Потому что пьянство — это свобода. Или стремление к ней. А свободу убить нельзя. Когда это было, я уже не помню. Сами понимаете, возраст и постепенная замена гемоглобина на более крепкие фракции сказались на моей памяти. Помню лишь, что Крым уже принадлежал Украине, но по-прежнему оставался всесоюзной здравницей. Где десятки тысяч простых советских людей поправляли свое здоровье, немного подорванное радостным строительством светлого здания коммунизма. Билет на самолет до Симферополя стоил, по-моему, тогда 20 рублей, койка в доме отставного полковника — рубль, жареная печенка и килограмм винограда, что продавались в палатке на набережной, укладывались в 50 копеек. И это было вполне по карману юному корреспонденту партийной газеты «Московская правда». Итак, не то в 64-м, не то в 65-м году прошлого века с парочкой друзей, таких же молодых оболтусов, как я, мы отдыхали в чудесном крымском городке Мисхор. До отъезда оставалось
наталья львова
Внимательный читатель «Русского пионера», обратил внимание, как часто сменяются ведущие нашей алкогольной рубрики: кого-то унесли, кто-то ушел на своих двоих. Крайне шаткая позиция. Поэтому в итоге было найдено единственно верное решение: рубрику должен вести Валерий Джемсович Дранников, потому что он самый крепкий и в этом деле классик.
Горнист Валерий Дранников
дня четыре, денег — на два, солнце, нещадно палившее три недели, внезапно отвалило в Турцию, небо зашторили тучи и мелкий, нудный, нескончаемый дождь хлестал и хлестал по Мисхору. Делать было решительно нечего. И что, скажите, оставалась? Конечно, пить. Конечно, пить. Мы и пили. Сладковатый, терпкий портвейн под навесом любимой палатки. Закусывая его виноградом. И это красное жидкое солнце с каждым новым стаканом согревало наши сердца и распаляло мысли. Хотелось поступка — дерзкого, смелого, радостного. Например,
влюбиться в прелестных девчушек на четыре оставшихся дня. Или хотя бы на два. Или просто расстаться под утро с чувством долга, который исполнил. Но набережная Мисхора была пустынной, как море, и такой же мокрой, и ни один девичий силуэт не виделся сквозь дождь. Тусклый день склонялся к такому же вечеру, нам оставалось пить. Внезапно мой мутный взгляд остановился на какой-то афише, приклеенной к нашей палатке. Афиша сообщала, что солист ялтинской филармонии, заслуженный гипнотизер Украины в Зеленом театре Мисхора прочтет лекцию о таинственном
явлении — гипнозе, а затем будет массово гипнотизировать публику. И самое замечательное, о чем сообщала афиша, — вся эта радость состоится сегодня. В 19.00. Я взглянул на часы «Победа», обнимавшие мое запястье: стрелки показывали 19.10. До Зеленого театра минут 10 иноходью. Значит, успеем, мелькнуло в затуманенном мозгу. К чертям девчонок, коль девчонок нет, вперед, на встречу с таинством гипноза! Мы успели. Мы даже заплатили по двадцать копеек за билеты и влетели в театр. Человек двести отдыхающих, съежившись под зонтами, молчаливо внимали эстраде. А под раковиной эстрады невысокий человек в смокинге и при бабочке громко рассказывал о безграничных возможностях гипноза. Но нам не повезло. Мы ничего не узнали про безграничные возможности гипноза, потому что едва плюхнулись на мокрую скамейку, человек в смокинге сказал: — Вот и все. Надеюсь, вернувшись домой, вы непременно воспользуетесь безграничными возможностями гипноза для поправки собственного здоровья, для встречи с прошлым и свиданием с будущим. И чтобы вы не сомневались, чтобы вы поверили в безграничные возможности
группа продленного дня
группа продленного дня
137
дач: какой-то парень впереди и, я, конечно. Ну а кто же?.. — Молодые люди, вы действительно не можете разжать руки? — словно не веря собственному чуду, спросил гипнотизер. — Не могу, — дергаясь в конвульсиях, орал на весь зал парень. — Словно склеились. Товарищ гипнотизер, помогите. — Прошу на сцену, — позвал нас человек в смокинге. И мы пошли. Дорога на сцену была мокрой, ступеньки сколькими, парень поскользнулся и, чтобы не грохнуться во весь немалый рост, разжал руки и приземлился на них. После чего под улюлюканье толпы с позором был возвращен на место. Секундой позже зал затих — я вышел на подмостки.
— Ты действительно не можешь разжать руки? — почему-то на ухо спросил гипнотизер. — Действительно не могу, — радостно сообщил я залу и икнул. — Хорошо. Сейчас я загипнотизирую этого молодого человека и буду манипулировать с ним. Хотите? — спросил солист из Ялты зал. Зал не хотел, он просто жаждал. Тогда человек в смокинге усадил меня на стул и строгим голосом приказал: — Спите. Спите. Спите. Сомкните глаза, ни о чем не думайте, спите, спите, спите. Я медленно закрыл свои длинные — в ту пору — рыжие ресницы, руки мои разжались и безвольно упали вдоль тела, и через несколько секунд зал услышал тихий и сладкий храп. Храп не
понравился артисту. Он подозрительно склонился надо мной, пугая сон жестоким взглядом. Но я спал. Спокойно, безмятежно. И тогда он сказал залу: — Сейчас этого спящего молодого человека я буду водить с закрытыми глазами по сцене, буквально рядом с рампой и он, представьте себе, ни разу не сорвется вниз. Я немного испугался. Сцена была мокрой, высокой, а я был пьяным. Веселым, радостным, но пьяным. И мне не понравилась его уверенность. Выручили ресницы. Рыжие и длинные когда-то. Подобно Вию, я их приподнял и сквозь тонюсенькую шелку мог видеть сцену и свой путь по ней. А этот гад, уверившись в своем мастерстве, минут десять водил и водил меня по краю рампы, резко разворачивая то вправо, то влево. Несколько раз я был в сантиме-
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
гипноза, сейчас, в эту самую минуту, я вас буду массово гипнотизировать. Всех, абсолютно всех! Публика тревожно затихла, а человек в смокинге ловким жестом фокусника извлек из кармана блестящий металлический предмет, типа модного нынче вибратора, поднял его над головой и строго приказал: — Смотрите на предмет! Смотрите на предмет. А теперь сомкните пальцы за головами. Сомкните пальцы за головами. Публика послушно завела руки за голову и сомкнула пальцы. — Вы не можете разжать руки, вы не можете разжать руки. Вы никак не можете разжать руки. Кто не может разжать руки — встаньте. Все облегченно всплеснули руками, и только два человека на глазах потрясенного зала стояли мачтами электропере-
игорь мухин
Мы и пили. Сладковатый, терпкий портвейн под навесом любимой палатки. Закусывая его виноградом. И это красное жидкое солнце с каждым новым стаканом согревало наши сердца и распаляло мысли
трах от полета, зал взволнованно ахал и взорвался аплодисментами, когда довольный гипнотизер усадил наконец спящего на стул. — Молодой человек, — спросил он меня, — хотите быть сильным, как Кассиус Клей? Даже во сне я зарделся. — Конечно, хочу. — Тогда вытяните руки. Его рука тверда как сталь, и никто не сможет сломить ее. Желающие сломить стальные руки, прошу на сцену. Вот тут я испугался. Пять здоровых мужиков с радостным ржанием выскочили на сцену и навалились на мои распятые гипнотизером руки. Они давили, жали и висели. И даже, гады, щекотали. Но мои руки были тверды как сталь. Не мог я в ту минуту славы подвести двести людей, поверивших в силу гипноза. Это было бы неприлично. А солист Ялтинской филармонии, раздухарившись окончательно,
продленного дня группа
Пять здоровых мужиков с радостным ржанием выскочили на сцену и навалились на мои распятые гипнотизером руки. Они давили, жали и висели. И даже, гады, щекотали. Но мои руки были тверды как сталь продолжал манипулировать со спящим. — Вы курите? — спросил он меня, и, получив утвердительный ответ, долго рассказывал всем о вреде пагубной привычки. — Сейчас, молодой человек, вы бросите курить. Даже не благодарите, вы просто бросите курить. Вы не можете курить, вы не можете курить, даже запах дыма вам противен. Желающие подымить ему в лицо — прошу сюда. И снова пять здоровых мужиков с радостным ржанием выскочили на сцену. Боже, что они курили! Я работал в партийной газете «Московская правда» и раз в месяц, когда в новой гостинице «Интурист» развалючивали непро-
данный товар, я мог купить два блока «Кента». Настоящего, американского. А эти, что они курили! Жуткий, едкий дым «Дымка» и «Беломора» пахнул мне в нос, заволок мое лицо, и я действительно едва не блеванул. Зал был в восторге, зал рыдал. — А теперь, — торжественно произнес гипнотизер, — встань. Перед тобой школьная доска. Возьми мел и напиши на ней: «Я больше не курю». А вы, — обратился он к зрителям, — читайте за ним. Нетвердыми шагами я подошел к воображаемой доске, нащупал мел, поднял руку и широким, размашистом жестом начертал на ней: «Х». «Х» — выдохнул удивленный зал. «Е» — прочитал
геннадий минченко/agency.photographer.ru
группа продленного дня
он затем. «ХЕРУШКИ». Зал ржал, зал гоготал, зал плакал и рыдал от смеха. — Хулиган! — визжал гипнотизер. — Скотина! Вон со сцены! А я спускался по ступенькам нетвердым шагом, но с высоко поднятой головой, широко раскинув стальные руки, под долгие аплодисменты, переходящие в овацию. Там, на сцене Зеленого театра Мисхора я, может быть, впервые в жизни понял, как важно быть пьяным. Пьянство — это первый шаг на пути к свободе. К полной, возвышающей свободе. И неважно, что вы пьете: виски, коньяк, водяру или портвейн. Главное — быть пьяным. Пьяным нельзя манипулировать, пьяным нельзя управлять. Пьяный живет, как хочет, а значит, свободен пьяный. Сейчас я допишу последнюю строчку, налью себе стакан и с удовольствием выпью. За нашу и вашу свободу.
группа продленного дня
продленного дня группа
Стена Каждый раз, когда в вечернем небе гаснет олимпийский огонь, я высматриваю на лицах окружающих слезы. Это в самом деле грустно: вот только что колыхалось над стадионом пламя и жизнь вроде бы еще продолжалось, а потом пауза, секунда тишины, вздох ста тысяч человек — и темнота в том месте, где только что было сияние, все закончилось, финиш. «Встретимся через четыре года!» Кто встретится, а кто и нет. В следующие секунды начинается невообразимый фейерверк, сопровождаемый лазерным шоу и другими высокотехнологичными светозвуковыми эффектами — как бы специально для того, чтобы заглушить всякие сентиментальные мотивы. Тема олимпийского расставания получила абсолютно полное воплощение в Москве в 80-м, тут к уже освоенным эстетическим ценностям добавилась еще непревзойденная славянская тоска, а полет сказочного Миши под аккомпанемент песни о нем — это клип на все времена. Мне в такие моменты думается: а может, огонь гаснет навсегда? Олимпийские игры — очень уязвимая материя, они могли безвозвратно закончиться и в 80-м, и в 84-м — из-за политики, а далее могли исчезнуть по экономическим причинам: случались периоды, когда проводить Игры
orlova
Раны зарубцевались, боли о недовзятом «золоте» улеглись и уже в более или менее спокойной обстановке пресс-секретарь Олимпийского комитета Геннадий Швец пишет послесловие к пекинской Олимпиаде и убеждает читателя, что китайский триумф, возможно, поставил на олимпийском движении крест — желтый крест.
физрук геннадий швец
было практически не на что, но тут появился Самаранч и развил такую маркетинговую деятельность, что МОК стал транснациональным суперконцерном. Однако угроза все равно не миновала и возникает вновь и вновь, вот и Пекин хотели бойкотировать, а теперь кто-то замахивается и на Сочи. Во время церемонии закрытия, вечером 24 августа, я находился на поле «Птичьего гнезда», эти два или три часа (счастливые часов не наблюдают) были, вероятно, самым лучшим временем Олимпиады. И вдруг у меня в кармане завибрировал мобильный. Звонили с одного нашего телеканала, просили дать
комментарий в прямом включении, первый вопрос: «Как вы расцениваете то, что это было худшее выступление российских спортсменов за 12 лет?» Если бы это был не прямой эфир, а запись, я бы не удержался от ненормативной лексики. Вы для приличия поздравьте олимпийцев, порадуйтесь, что у нас столько появилось спортивных героев! А потом уже начинайте критиковать. От критики никуда не деться, ее будет еще немало. Однако нужно учитывать то обстоятельство, что на Олимпиадах иногда случаются непознанные явления. В Пекине таким явлением стал китайский
спорт. Даже мощная американская команда дрогнула под его ударами. Китай отобрал у нас «наши» медали, а у американцев — законные американские. Я не имею в виду только судейство (хозяевам принято подсуживать). И про допинг тоже ничего определенного не могу сказать. Борьба с допингами — это вялотекущая эпопея на века, в ней пока что больше казусов, в том числе и юридических, никто толком не знает, что именно делать, в таких обстоятельствах предвзятость и злоупотребления неизбежны. Кто-то думает, что через четыре года в Лондоне все произойдет по русской пословице «Отольются кошке мышкины слезки», что Китаю отомстят за то, что он выступил в Пекине столь фантастично. Но мне кажется, что все будет с точностью до наоборот: Китай выиграет еще больше медалей, он только еще начал свое наступление. По аналогии с печальной памяти китайской культурной революцией в этой стране началась спортивная революция, с той лишь разницей, что последствия новой революции принесут Китаю многие блага. Можно даже сказать иначе: на пути к Олимпиаде-2008 и во время ее началось строительство Великой китайской стены в спорте. Китайцев много, очень
группа продленного дня
группа продленного дня
много, они старательны, исполнительны, дико дисциплинированны, они быстро адаптируются ко всем условиям, перенимают всякий ведущий к прогрессу опыт, копируют его и воспроизводят в огромных количествах. Маленький пример: мобильные телефоны элитной марки Vertu (среднеевропейская цена 5 тысяч евро) китайцы штампуют миллионами и продают по цене 50 долларов кучка. Большинство из таких телефонов ломается при первом же звонке, но некоторые работают исправно, ни в чем не проигрывая законнорожденным экземплярам. То же самое будет происходить и в китайском спорте: из миллионов призван-
ных в спорт новичков несколько тысяч будут конкурентоспособными, смогут бороться за олимпийские медали. Поделюсь одним наблюдением. Я приехал в Пекин за неделю до открытия Игр и обратил внимание на то, что по утрам и вечерам жители города занимаются оздоровительными пробежками, таких бегунов в поле моего зрения ежедневно попадало примерно 5–6. А на следующий день после закрытия Олимпиады я смог насчитать их уже больше сотни. Еще одна новость: с 1 сентября в школах Китая введены дополнительные уроки физкультуры — это как следствие массового спортивного энтузиазма, возникшего на
волне олимпийских успехов. Китайцы заразились спортом, их уже не остановишь… Как ни странно, это может другим концом ударить по олимпийскому движению. Большинству западных стран не нравится грядущая гегемония Китая в спорте. Эти страны в ответ могут придумать что-нибудь иное вместо Олимпийских игр. Некогда уже были придуманы и проведены неоднократно Игры доброй воли, но они не прижились, и в любом случае это все равно спорт. А могут быть продвинуты какие-нибудь другие всепланетные вещи, связанные,
например, с шоу-бизнесом или с массовым молодежным отдыхом, или с интернетом. Такие предположения я слышал в Пекине, и ведь когда-то Олимпийские игры уже прекращали свое существование, исчезали с лица земли подобно Атлантиде. И я иногда думаю, видя слезы людей, которые смотрят на затухающий в чаше стадиона олимпийский огонь: а не предчувствие ли это того, что он гаснет окончательно, навсегда? А впрочем, вряд ли это произойдет. Что-либо лучшее, чем Олимпийские игры, человечество изобретет не скоро.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Они старательны, исполнительны, дико дисциплинированны, они быстро адаптируются ко всем условиям, перенимают всякий ведущий к прогрессу опыт, копируют его и воспроизводят в огромных количествах
getty images/fotobank
141
фитнес навылет
Фитнес для силы.
Фитнес для секса.
Разумеется, нужен тренер. Подойдет недорогой, немолодой, может, с криминальным прошлым. Весь смысл в жестокости и бессмысленности упражнений. Очень хороший комплекс: однажды ночью после закрытия клуба демонтировать среднего размера тренажер: разобрать, отнести его по частям в подвал, накрыть мешковиной и после трехминутного перерыва вернуть на место. Тренер засекает время и не дает попить водички. Надо успеть до утра. Разумеется, необходимо выбрать фитнес побогаче — как минимум с подвалом (двух-трехэтажный, разумеется, лучше). Да и тренажеры там поразнообразнее.
Упражнение в следующем. Перед походом на фитнес — обед. Меню обеда — слабо прожаренный стейк с кетчупом и тобаско. Вместо гарнира — хорошенько помытый сельдерей, петрушка, и всё. Запивается пивом. Уже в фитнесе, переодевшись в спортивное, выпиваете чашку ристретто со 150 граммами водки (можно раздельно) и идете на занятия по бодифлексу. Если забыли записаться, можно просто посидеть в кафе (тогда еще по 150 водки и чашке ристретто каждый час). Задача — созерцание: двигающиеся женщины в облегающем трико сами по себе интересны. Цель достигнута, когда любая баба в радиусе 7 метров вызовет желание.
Фитнес для гармонии.
Фитнес, чтобы похудеть и исправить фигуру.
Это очень простой и быстрый курс. Вбить в плеер или мобильник два часа любимой музыки. Зайти в фитнес, не поужинав, в 20.00, выбрать пустой зал, взять мат (два мата), лечь навзничь, включить музыку, закрыть глаза. Обязательные усилия: попросить консьержку или уборщицу в 22.00 разбудить; заказать столик на 23.00 в хорошем ресторане, пригласить одноклассницу с odnoklassniki.ru — некоторые совмещают с групповыми занятиями йогой, но это не обязательно. Гармония настигнет утром, когда одноклассница свалит домой.
Выбрать дорогой элитарный зал. Купить яркую дорогую форму для занятий. Оплатить полугодовой курс коррекции веса и фигуры с персональным тренером. Положить на депозит в баре 10 000 рублей, обговорив с тренером и барменом диету на каждую тренировку. Подарить карточку клуба жене или подружке и спокойно пожить месяцокдругой. Можно даже из города не уезжать.
текст: николай фохт рисунки: анна всесвятская
группа продленного дня
продленного дня группа
Обида В очередной своей колонке наш посланник в Англии Никита Космин пытается разобраться, почему окружающие его образованные и цивилизованные люди, как только заходит речь о России, сразу становятся такими невежественными и тупыми? Не исключено, что читателю придется столкнуться и с примерами враждебности. Идет вторая неделя дождей. Проливной ливень неделями — для Англии не исключение, а правило. По-настоящему стоит удивляться, когда удерживается на пару дней солнечная погода. Англичане с присущим им мужеством отчаяния шутят в таких случаях: «Теперь может стать только лучше». Про меня так пошучивал мой директор: «Никита на самом деле учится лучше (мысленно добавляя: «Потому что хуже уже не может», или: «Ваш мальчик далеко пойдет» — то есть как можно дальше отсюда). В такие дни особенно уютно устроиться где-нибудь в университетской библиотеке с чашкой шоколада и писать о жизни в Англии. Нет сомнений в том, что Англия по сравнению с Россией — страна ультранеобычная, благополучная, гуманная и высокоразвитая. Иногда, мне кажется, я могу понять, почему в каждом втором голливудском блокбастере если есть откровенно плохие ребята, которые, например, будут похищать людей и сращивать из вырезанных органов двухголовых уродцев («Х-Files: X Marks The Spot»), они обязательно будут говорить с русским акцентом, иметь болезненно бледный вид, говорить не иначе, как крича друг на друга, и носить одежду, которую, сплюнув, от-
следопыт никита космин
казался бы носить московский бомж. Благодаря «Борату» Саши Барона Коэна, за который тот получил по лицу на национальном телевидении от представителя Казахстана, мне даже не придется много объяснять. Для тех, кто не видел фильм (кстати, и я тоже), — это воплощение тщательно скрываемой неприязни Запада к Советам, от которой нам через декады прошедших лет так и не удалось избавиться. За одну сцену, где казах Борат страстно целуется с блондинистой красавицей, потом с трудом отрывается от нее и представляет зрителям как свою сестру, я бы и сам с удовольствием дал
ему по лицу. Ничего, что они казахи, можете себе представить: казахи, русские, белорусы и украинцы для среднего английского обывателя — это одно и тоже. (Мы все часть огромной «империи зла» (С) Рейган.). На работе менеджер меня познакомил в кафе с парочкой русских. Оказалось, хорваты. Интересно, что практически все эти фильмы, которые вообще-то — единственный способ для подавляющего большинства англичан узнать что-то о странах третьего мира, к которым нас негласно относят, в Англии и Америке воспринимаются как политиче-
ски корректные. Экс-советские страны показаны отсталыми во всех возможных смыслах, ненавидящими американцев и евреев, переполненными мафией и дешевыми проститутками, и большинство людей, не будучи близко знакомы с русской душой, не могут оценить невероятность искажения нашей реальности. Приходится принимать на веру то, что дают голивудские продюсеры. А они дают. Григорий Распутин помогает нацистским начальникам захватить мир, и если бы не Аццкий мальчик (Hellboy)... Знаменитым Ганнибалом Энтони Хопкинса мир обязан тоже нам. Если верить «Борату», на Украине днем с огнем не найдешь не только лифт или эскалатор, но даже и смывающийся туалет. Между прочим, это не помешало последнему фильму получить в Америке девяносто семь процентов одобрительных отзывов. Казалось бы, в стране, где теперь нельзя, не оглядываясь через плечо, сказать «черный кофе», потому что это может обидеть негров, политическая корректность не могла обойти стороной такую замечательную часть мировой истории, как Россия. В «Осаде» хотели изобразить мусульманских террористов, но из-за протестов мусульманских общин террористов сделали хо-
группа продленного дня
группа продленного дня
все потенциально некорректные сцены вырезаются. Можно сказать, что мы просто слишком мало друг о друге знаем, и это логично, потому что люди всегда опасаются того, чего не знают, а о нас американцы знают только про коммунизм (26% опрошенных), холодную войну (13%), зиму (11%), мафию (10%) и слабую экономику (8%). Больше половины окончивших университеты (!) в Штатах твердо уверены, что во время Второй мировой Россия была не на их стороне. Так что можно даже смело сказать, что западные СМИ нагло дезинформируют своих граждан. Так или иначе, хочется прежде
всего понять, заслужили ли мы такое отношение. Я думаю, не заслужили. Я готов игнорировать то, как моментально становятся растерянными лица англичан, когда я говорю, что я россиянин (« А я думал, такой хороший парень»), то, что я от европейцев узнал о стучании башмаком по трибуне и угрозы в адрес Объединенных Наций убить всех, и откровения моего друга о том, как он разбавлял английский океан с вышки пивом своего разлива на глазах шокированных туристов. Я готов забыть об эффекте, который мы производим на них своей неприемлемой ими духовностью, которую они считают развязностью,
никчемной и подозрительной. Конечно, на англичан рано или поздно стоит обидеться. Мы к ним с открытой душой, а они... Это у них был железный занавес, а у нас нет. Мы знали их писателей, читали их книжки, слушали их музыку — «Битлз», «Иглз» и т.д. Знали, когда и какое участие они принимали во Второй мировой войне. А что они знали о нас? Так что стоит разобраться, у кого был железный занавес… Все, что англичане знают о нас, — это по сути злобно перевернутая кучка информации из фильмов от голливудских продюсеров, которые так и не взяли на себя труд познакомиться с предметом. Обидно, как сказал один киногерой, за державу. Конечно, обидно. То империя зла, то «великая страна мужиков» (Лерой Бьюли, «Великая Россия»).
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
рошими ребятами. Даже террористические атаки не помешали авторам представлять русских как злодеев ярче и чаще, чем арабов. В «Сумме всех грехов» палестинских террористов по просьбе палестинцев заменили на неонацистов и русских. Можно копаться бесконечно в причинах, почему у нас такая плохая слава на Западе. Можно сказать, что в «Северной звезде» (1943) позитивно показывается сопротивление нацистской угрозе украинцами (то есть русскими — это напоминает старую шутку: «Алё, это 143–57–98? — Нет, 143–57– 99. — Все равно близко, Машу давай»). В то время мы были союзниками с Америкой, а сейчас нет. Сейчас если такая важная страна, как Япония, подает голос о политической некорректности «Перл-Харбора»,
Это у них был железный занавес, а у нас нет. Мы знали их писателей, читали их книжки, слушали их музыку — «Битлз», «Иглз» и т.д. Знали, когда и какое участие они принимали во Второй мировой войне. А что они знали о нас?
getty images/fotobank
145
группа продленного дня
продленного дня группа
Дресс-код всмятку Что надеть в ресторан? Разумеется, я могу высказать свои соображения только о мужской одежде, потому что прекрасный пол в моих рекомендациях не нуждается, и правильно делает. Конечно, значение имеет статус, уровень посещаемого заведения: в «Макдоналдс» можно идти во вьетнамках и шортах, и никто не посмотрит на вас косо. А впрочем, у нас в стране демократичность в выборе одежды и лояльность по отношению к этому выбору с позиций dress code распространяется даже и на рестораны со звездами Michelin (которых у нас в стране пока вроде бы нет). За рубежом сложнее: будь вы даже трижды Билл Гейтс или тем более — Роман Аркадьевич, вас не пустят в парижский Carlton Ritz, если вы не в пиджаке и галстуке. Навидался я таких пиджаков и галстуков — засаленных, залитых соусами и пахнущих специями, безразмерных, иногда мне даже казалось, что их специально сняли с клошаров, чтобы держать в гардеробных подсобках лучших ресторанов мира и выдавать напрокат. И как ни странно, даже весьма состоятельные граждане надевают на себя все это вторсырье, если нет времени заскочить в близлежащий бутик и на скорую руку купить пиджачок
orlova
В своем неприятии (или в своем одобрении) такой условности ресторанного мира, как дресс-код, читатель найдет союзника в лице автора этой колонки Мирослава Мельника, который с равной беспощадностью исследует и минусы, и плюсы чопорного вида. И совершает головокружительный поход в смокинге на дискотеку.
дежурный по столовой мирослав мельник
от Hermes и соответствующий галстук. Иногда подобная тенденция (драконовские требования к одежде посетителей звездных ресторанов) обращается обыкновенной глупостью. Отправляясь на дорогой горнолыжный курорт (Куршавель forever!), мало кто захочет брать с собой вечерний костюм, это явно лишняя вещь в багаже. Однако и там, высоко в заснеженных горах, попадаются рестораны, в которых позиции dress code незыблемы и непреодолимы, как скалистые горы. И тут наши сограждане вновь способствуют повышению капитализации местных торговых
точек, покупая в них брендовые пиджаки и галстуки по заоблачным ценам. Все-таки лучше всего чаще придерживаться дресс-кода, это имеет свои очевидные преимущества, в чем я лично однажды убедился в полной мере. Во время празднования 300-летия Санкт-Петербурга я и несколько моих приятелей надели на торжественный прием смокинги, как и предписывал пригласительный билет. Прием прошел блестяще, но чересчур протокольно, мы решили несколько разбавить это внутреннее состояние торжественности и после завершения акта отправились в ближайший
найт-клуб на дискотеку. Публика там в массе своей принадлежала к молодежно-юношеской возрастной категории, одеты были все легко и непринужденно, кто в чем. Появление пяти мужчин среднего возраста, облаченных в смокинги, произвело фурор, а неожиданность состояла в том, что много-много девушек, в том числе и очень красивых, стали льнуть к нам, проявляя неподдельную симпатию. В результате общения с ними я сделал для себя вывод: мужчины, одетые в строгие костюмы вплоть до смокингов и фраков, получают в глазах женщин огромное преимущество, имеют предпочтительные шансы устроить свою личную жизнь (по крайней мере, на предстоящий вечер и следующее время суток). Но всегда есть место исключениям из правил. Это исключение неизменно позволяет себе владелец «Евросети» Евгений Чичваркин. Общеизвестно, что он может прийти куда угодно в чем угодно. Не помню, где и когда это было, кажется, на экономическом форуме в Лондоне: Евгений на всех без исключения мероприятиях, даже самых торжественных, появлялся в белых холщовых брюках и в разношенной красной майке, разрисованной драконами. Может себе человек позволить плевать на
группа продленного дня
группа продленного дня
photoxpress
147
условности. Вспоминается исторический анекдот. Приехавший в Нью-Йорк молодым человеком Альберт Эйнштейн постоянно ходил в одном и том же сереньком заношенном пиджачке. Еще не признанному на тот момент гению советовали знакомые: «Вы бы, мистер Эйнштейн, как-то поприличнее одевались». «А зачем? — отвечал ученый. — Меня здесь все равно никто не знает». Прошло некоторое время, Эйнштейн стал нобелевским лауреатом, но по-прежнему носил секонд-хенд. Когда ему опять посетовали приодеться,
он говорил: «А зачем? Меня все равно здесь все знают». Все же я скажу несколько слов и о причудах представительниц прекрасного пола. Однажды после чьего-то дня рождения, длившегося до утра, я со своей спутницей зашел в полседьмого позавтракать в «Пушкин», там в это время пили кофе школьницы-выпускницы после своего прощального бала, и у всех на головах были почемуто короны — такими награждают обычно победительниц конкурсов красоты. Выглядел этот головной убор в этот час и в
этом месте несколько странно, однако моя спутница вдруг взмолилась: «Хочу надеть такую корону! Хочу в ней сфотографироваться!» Пришлось удовлетворить прихоть, поспособствовать девичьему счастью. В самом факте существования дресс-кода есть практический смысл. Окидывая вас придирчивым натренированным взглядом, метрдотель или менеджер ресторана пытается определить уровень вашей платежеспособности. Действительно, а вдруг посетитель не в курсе того, что за бутылку Don Perignion ему
придется заплатить полторы тысячи евро. Однако тут есть одна небольшая загвоздка, продиктованная особенностями нашего теперешнего менталитета, чьим-то желанием или нежеланием публично обнародовать свой имущественный рейтинг. Но метрдотели лучших отечественных ресторанов уже знают: вот этот неприметный господин, одетый вовсе не в Kiton за 15 тысяч долларов, а в нечто совсем незамысловатое, способен купить не только ящик Don Perignion, но и весь этот ресторан с обслуживающим персоналом.
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Я сделал для себя вывод: мужчины, одетые в строгие костюмы вплоть до смокингов и фраков, получают в глазах женщин огромное преимущество, имеют предпочтительные шансы устроить свою личную жизнь
стихи и живопись: герман виноградов рисунки: варвара полякова
Про Германа Виноградова, про Бикапо, можно почитать в этом номере очерк на стр. 56. Как он дудит на водосточных трубах, как круглый год ходит по Москве во вьетнамках. А здесь представлена еще одна грань универсального таланта Бикапо. Приступая к чтению его стихов, нельзя ни в коем случае забывать, что Герман — авангардист. Значит, в текстах всякое возможно.
149
Г. — Без грусти, без печали, без носков Смотрю на море и чешу за ухом Мне есть, что рассказать тебе без слов: Слухай! Две двери: одна в никуда, а вторая Закрыта на маленький ключ золотой За дверью сарай, а в подвале сарая Три девы сидят и играют в лото У первой глаза изумрудного цвета Вторая зубами вращает башмак А третья зимою, весною и летом Плывет по течению Волги… К. — Кошмар!
. Реки. На дне — человеки. Море. На дне дядя боря.
Мы продвигались в глубь Китая Ловя губами воздух счастья И я хотел бы знать, родная Кто был к тебе деепричастен
Лишь осень шевельнет в носу моем твой запах И вдохновение разбудит между ног — Я вновь способен жить и на седых лопатах В Карпатах между двух горбатых блох Чесать задумчивый, но прыткий траекторий То разведя, то сдвинув, то скользя. Закон един: меж двух обсерваторий Любить тебя несложно, но нельзя!
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Метр. Скоро лето.
Как я люблю твои глаза: В них отражается дорога, Кусты, деревья и берлога Медведя спящего, но заПах твой люблю сильней, Он мой тревожит чуткий ноздри, Он в сердце мне вбивает гвозди И сердце бьется веселей! И ноги скачут веселей! Рука вращается быстрей! Стрела становится острей И в цель летит! Я на костре Зажарю тело девы юной И, омочив слезами, съем. Скелет ее такой изящный и ажурный Сфотографирую на память. Же ву зем!
Дети рычат, но не плачут. Что же такое их мучит? Папа уехал на дачу? Солнечный лучик за тучу Спрятался? Мама не лечит Кошку? Машину не чинит Дедушка? Не обеспечит Бабушка медом? Причину Детских мучений и рыка Определить отстраненно Трудно. Печаль многолика… ■■■
То было раннею весной – Осеннею порою Мы шли с тобою за водой Нас было трое… Нас было трое — я и ты И кто-то незаметный Следил за нами сквозь кусты Предвидя грех наш смертный Он не ошибся — ты дала Позволила, решилась И в середине у меня Кой-што зашевелилось Звезда упала за бугор Заквакала лягушка
151 Мы робко развели костер Перед грозою стало душно И впятером, набрав воды Пошли обратно Я раздавил ногой грибы, Ты собрала их аккуратно Нас шестеро сидело за столом А за окном стояла осень Повеяло твоим теплом Нас было восемь…
Во-первых, я — тетя! Во-вторых, я — дядя! А в-третьих, я могу Убить не глядя!
Через зеленые глаза Проникла ты в мою подкорку Небесной радости коза Раздвинула подкорки створку
Душе моей: зашевелились ветви, Сок жизни переполнил поры, Растаял снег и задрожали горы… С вершин подули свежи ветры…
А в роще синей соловей Свистя хлебал восторг зеленый. Лимонно-желтый канарей Колена певчие быстрей, Еще быстрей! В 12 раз быстрей! В 417 раз быстрей! Среди ветвей развесистого клена Чесал, А я, обнявши ствол, Задумчиво стоял И кирпичом творил обряд известный, Легла На голову Рука твоя
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Сердечный голос зазвенел На перепонке барабанной И вызвал к жизни много дел В дремавшей и немного странной
И я свершил поступок истинно-чудесный: Винтом подпрыгнул левитально, Весь мир увидел с высоты И на лужайку, где резвилась ты Упал с высот. Фундаментально Потряс земную твердь. На 10 метров погрузился в сырую землю… И под птичий гам Невиданным бананом распустился, расцвел, созрел и пал к твоим ногам!!!
Ленинградский Ярославский Казанский Киевский Павелецкий Курский Савеловский Белорусский Рижский Вот так звучат по-русски Названия девяти московских вокзалов У каждого вокзала своя история Но об этом позже. 12 тонн сала Вмещает Московская Консерватория Во время концертов больших мастеров Тревожащих душу гармонией древних В один из морозно-борзых вечеров Тебя я увидел и понял, что прежде Был подобен кислороду, не нашедшему H2 Теперь же обратился в воду Теперь с тобой мы вместе и едва На мороз покажем нос — сразу замерзаем Поцелуемся взасос — и моментально таем Регулируем, как можем, состоянье вещества: Силой духа жидкость множим Жаром тела дух стреножим – Распускается листва!
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
153
На берегу пустыни Где жарко и кусты Я опростал простыни Длиною в две версты. На берегу Амур-Дарьи Я много славных дел С тобою совершил, Мари, И ум мой чуть-чуть поредел. Я стал похож на коноплю, Решившую стать лопухом Мари, я тебя люблю и молю: Позволь стать своим пастухом! Позволь стать своим пастухом! Ты будешь пастись средь альпийских лугов Поймешь назначенье пыльцы у цветов А я стану сон твой блюсти. Впрочем, нет, передумал — прости! Впрочем, нет, передумал — прости!
Бархатный кружок на голове Шапочка, подаренная другом. Мы с тобой лежали на траве У костра, очерченного кругом Из забытых мыслей и одежд, Снятых в спешке перед первой встречей Наших тел. Ты от меня отрежь Руки, ноги, голову и плечи. Я же выну у тебя глаза. Но не сразу, а за два раза.
Твой запах, что гудел тогда Как колокол над диким полем… В реке заслушалась вода… Чего же боле? Твой голос нежностью томим Летел над миром И ум мой, направляем им, Гудел благоуханным мирром. А Солнце, обнажив предел Земных событий Шептало: «В мире поредел Источник прыти».
Хоршо сидим!
здесь читают «русский пионер»
157 Сеть книжных магазинов «Республика»
Рестораны:
Q 1-я Тверская-Ямская улица, 10;
Q The apartments
Q Новинский бульвар, 8, торговый
Саввинская наб., 21
Q Sky Lounge Ленинский пр-т, 32а
центр Lotte plaza; Q ул. Крылатская, 17, Бизнес парк «Крылатские холмы»; Q Багратионовский проезд, 7, корп.20а, Торговый центр «Горбушкин Двор»; Q Стремянный переулок, 38; Q 14 км МКАД, 1-ый Покровский проезд, 5 МЕГА Белая Дача
Kalina Bar Новинский бульвар д.8 Здание LOTTE Plaza, 21 этаж 229 5519
Q VIP-залы аэропортов Шереметьево-1 и Шереметьево-2 Q Поезд «Гранд Экспресс» (маршрут Москва-Санкт-Петербург)
Q Family Floor
Б.Козихинский пер., 12/2, стр. 1 Q Чиполлино
Соймоновский пр., 7, стр. 1 Q Сетебелло
ул. Садовая-Самотечная, 3 Q Ноа Проточный пер., 7 Q Шанти Мясницкий пр., 2/1 Q Спайси ул. Красина, 27, стр.1 Q Буйабес Ленинский пр-т, д. 37 Q Prado Cafe , Славянская
Космодамианская наб., 52/6 Q Яхт-клуб «Пестово» Московская область,Мытищинский район, сельское, поселение Федоскинское, д. Румянцево, ул. Никольская, владение 1, строение 1. Q Романов-синема Романов пер., 4 Q Центральный Дом Литераторов ул. Б.Никитская, 53 Q Салон «Триумф-Сервис» Чапаевский пер, д. 3. «Триумф Палас»; ул. Мосфильмовская, д. 70 «Воробьевы Горы»
площадь, д.2. Q Эль Гаучо
ул. Садовая-Триумфальная, д. 4
Q Обсерватория
ул. Бол. Якиманка, 22 Q Bistrot Б.Саввинский пер., 12,
стр. 2 Q Beef bar Moscow
Пречистинская наб, 13 стр.1
Michael’s Тверской бульвар, 7 690 3737 Романов пер., д.4., Бизнес-центр «Романов Двор», Тел.: 609 6454 www.romanov-cinema.ru
Q Zолотой Кутузовский пр., 5/3 Q Обломов ул. Пушкинская, 48 Q Nabi М. Афанасьевский пер., 4
Б. Путинковский пер., д.5, Тел.: 7878866 www.restaurant-chocolate.ru
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Красные холмы/Swiss Otel
Страстной бульвар, 7 тел. 699 7359 Кутузовский проспект, 48, галереи «Времена года», 2-ой этаж тел. 662 1135
Всегда готов
159
Сидишь в машине с полным комплектом эмоций: и степь да степь кругом, и замерзал ямщик, и реальность опять так близка, слышен смачный чавк ее ресниц, нелегкое дыхание, сейчас подвергнет горячему поцелую на родственный манер, как положено в наших краях. Ни огоньки GPS не спасут, ни турбонаддувы. Но тут стучат в стекло: — Ты чего сидишь? У Матрены Егоровны первач поспел! Чистая слеза! Пойдем пробу снимем. И действительно: чего сижу? Пора пробу снимать. Здравствуй, Матрена Егоровна! Прошли и годы, и века — а ты совсем не изменилась.
И. Мартынов
русский пионер №5. октябрь-ноябрь 2008
Вылетишь с трассы, практически в аут. Кажется — это финита, выхода нет. Вроде бы строго по карте: и повернул, и пол-России срезал. Но были и подозрения — асфальт в идеале, так отчего ж ни одной ни встречной, ни попутной? И сельчанки с околицы машут вослед так прощально, неистово? И дети подолгу бегут, как будто ни разу авто не видели? И собаки не лают, а только ежатся от ужаса, лишь вполовину выполняя функции собак? И вдруг на полной скорости, без всяких знаков, кончается асфальт и под колесами — почва, песчаник, овраг. Едва выжив, идешь к мужикам у бульдозера. —Как тут проехать? — А ты на чем? Если не на танке, то только назад. Кто же ездит по карте, мил человек?
владимир филонов/фотосоюз
А бывает и так.
Выходит с февраля 2008 года Издатель: Медиа-Группа «Живи!» Главный редактор Андрей Колесников Помощник главного редактора Олег Осипов Шеф-редактор Игорь Мартынов Ответственный секретарь Дмитрий Филимонов Менеджер по работе с VIP-клиентами Анна Николаева Арт-директор Павел Павлик Фотодиректор Вита Буйвид Дизайнер Варвара Аляй-Акатьева Цветоделение Леонид Шелманов , Сергей Бирюков Препресс Андрей Коробко Верстка Юлия Варламова Корректор Нина Саввина Креативный директор Василий Бровко Офис-менеджер Ольга Дерунова Адрес редакции: Москва, Нижний Сусальный пер., д. 5, стр. 19 Телефон: (495) 504 1717 Электронный адрес: russpioner@gmail.com Обложка: Алексей Кузнецов Авторы номера: Михаил Сеславинский, Екатерина Истомина, Белла Матвеева, Петр Авен, Владимир Липилин, Сергей Шаргунов, Антон Уткин, Андрей Васильев, Анна Николаева, Никита Колесников, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Игорь Мартынов, Василий Голованов, Дмитрий Глуховский, Александр Рохлин, Геннадий Швец, Андрей Колесников, Валерий Джемсович Дранников, Мирослав Мельник,Михаил Куснирович, Игорь Каменской, Герман Виноградов Фотографы: Даниил Зинченко, Вольдемар Понарин, Наталья Львова, Orlova, Игорь Мухин, Тимофей Изотов, Любовь Аверина, Олег Виденин, Александр Забрин, Юлия Ангелова, Геннадий Минченко, Даниил Баюшев Художники: Анна Всесвятская, Варвара Аляй-Акатьева, Инга Аксенова, Варвара Полякова, Елена Ужинова, Маша Сумнина, Николай Пророков, Виктория Семыкина, Александр Ширнин, Герман Виноградов Журнал зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного неследия. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-30457 от 4 декабря 2007 года. Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции. За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель. Отпечатано в типографии OAO «АСТ — Московский полиграфический дом». Тираж 10 000 экз.