RusPioner #50 by Russian Pioner

русский пионер №8(50) ноябрь 2014

КЛЯТВА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА.

orlova

Сказать, что я испытал от этого номера эйфорию, было бы преувеличением. Но и преуменьшением тоже.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Андрей Колесников

*Высокое часовое искусство

Коллекция Л’эволюшн

www.blancpain.com Реклама

ДНЕВНИК.

Клятва главного редактора стр. 4 первая четверть Урок уроков. Я влюблен. Константин Богомолов про это стр. 14 Урок правды. Не улетать. Иван Вырыпаев про то, как приходится расплачиваться за сымитированную жизнь стр. 16

Прогул уроков. Нечто. Иван Охлобыстин о думах у руин Херсонеса Таврического стр. 18 Урок истории. Между второй и третьей. Андрей Макаревич про то, как он испугал акулу стр. 22 Урок труда. Какое, к черту, рабство? Сестры Король про однояйцевое стр. 24 Сбор металлолома. Лошадиные силы. Екатерина Истомина в седле стр. 26 Урок информатики. Железный принцип

и черная точка. Обозреватель «РП» о том, чем нельзя поступиться стр. 30

вторая четверть Пионер-герой. Небо Виноградова. Обозреватель «РП» о будущем малой авиации стр. 34

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ДНЕВНИК.

третья четверть Диктант. Если завтра приход. В тему номера стр. 42 Урок обществоведения. На столбах. Обозреватель «РП» и столпники разных времен и народов

стр. 44 Сочинение. Счастливчик. Майк Гелприн стр. 48 Комикс Андрея Бильжо стр. 57 четвертая четверть Урок мужества. Шакотис, философский

пароход. Обозреватель «РП» готовит хитрое блюдо на открытом огне и прозревает стр. 62

Фотоувеличитель. Эйфория в пластике стр. 66 группа продленного дня Правофланговая. Летучая субстанция. Ольга Свиблова про то, чем отличается кураж от эйфории стр. 76 Правофланговый. Собор Святой Эйфории. Константин Богомолов про то, как он искал церковь, монастырь, хоть что-то стр. 80 Знаменосец. Ни с чем не спутаешь. Владимир Легойда об эйфории отцовства стр. 84

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ДНЕВНИК.

Пионервожатая. Острое воспаление счастья. Алена Свиридова про свои встречи с эйфорией стр. 86 Пионервожатый. Тело. Виктор Ерофеев о встрече в особняке на Софийской набережной стр. 90 Звеньевая. Привкус с морозным шлейфом. Майя Тавхелидзе про неукротимое чувство — поглотить все и сразу стр. 96 Запевала. Эйфористика. Владимир Вишневский в стихах на тему номера стр. 98 Отличник. Посвящается Ялте. Артур Смольянинов о своем Бродском стр. 100 Завуч. Веселяга. Андрей Бильжо об эйфории не только как психиатр стр. 104 Звеньевой. Я знаю, что это такое. Александр Демидов об очередной творческой молодости стр. 106 Горнист/Энотека. Пиво больше не пью. Вита Буйвид о художественном экстазе стр. 108 Всегда готово. Харакири по-бургундски. Обозреватель «РП» о своих кулинарных основах стр. 112 Списано с ruspioner.ru. Тексты победителей литературного конкурса «РП» стр. 120 Внеклассное чтение. Расставаясь, прощай. Отрывок из книги Никиты Колесникова стр. 134

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

рисунок: татьяна максимова

Урок уроков. Я влюблен. Константин Богомолов про это. Урок правды. Не улетать. Иван Вырыпаев про то, как приходится расплачиваться за сымитированную жизнь. Прогул уроков. Нечто. Иван Охлобыстин о думах у руин Херсонеса Таврического. Урок истории. Между второй и третьей. Андрей Макаревич про то, как он испугал акулу. Урок труда. Какое, к черту, рабство? Сестры Король про однояйцевое. Сбор металлолома. Лошадиные силы. Екатерина Истомина в седле. Урок информатики. Железный принцип и черная

точка. Обозреватель «РП» о том, чем нельзя поступиться.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

артем р геодакян/тасс д /

УРОК УРОКОВ.

Я влюблен Режиссер Константин Богомолов поставил на страницах «Русского пионера» пьесу из трех слов на тему номера «Эйфория». Аплодисменты. И главное — есть над чем подумать. Поразмышлять.

текст: константин богомолов

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен. Я влюблен.

УРОК ДОБРА

13 октября в пространстве DI Telegraph Центрального телеграфа прошли «Пионерские чтения», посвященные номеру «РП» по теме «Мечта». Впервые в рамках «Чтений» состоялось благотворительное соревнование колумнистов, целью которого стал сбор средств для детейсирот и детей-отказников.

Под девизом «Прочёл колонку – помог ребенку!» свои литературные произведения в этот вечер со сцене прочли фигурист Евгений Плющенко, писатель Виктор Ерофеев, певица Алёна Свиридова, художник Андрей Бильжо, ректор «Сколково» Андрей Шаронов, музыкант Диана Арбенина, режиссер Константин Богомолов, поэт Андрей Орлов (Орлуша). Музыкант Алексей Кортнев в этот вечер присутствовал на чтениях в качестве посла проекта «Добрая Кнопка», который специализируется на благотворительных денежных переводах. – От имени колумниста, сорвавшего самые бурные аплодисменты, все собранные за вечер средства будут перечислены на счет фонда «БЮРО ДОБРЫХ ДЕЛ», – объяснил Алексей. – Чем лучше будут колонки, тем больше будет аплодисментов и тем больше денег нам удастся собрать. В итоге победителем «Чтений» по версии зала стал олимпийский чемпион Евгений Плющенко. За победу ему вручили картину художника Антона Кетова «Ночь на радуге». Случайным образом был также определен и награжден активист благотворительного движения из числа зрителей.

С помощью собранных на «Пионерских чтениях» 125 тысяч рублей фонд «БЮРО ДОБРЫХ ДЕЛ» смог начать благоустройство школыинтерната села Широкий Буерак Сара-товской области для детей-сирот и детей-отказников. В общей сложности для реализации этого начинания требуется 1,2 миллиона рублей: чтобы реконструировать банно-прачечный комплекс, который пострадал из-за пожара, а также вести работу по социальной адаптации подопечных учреждения (подробная информация на сайте фонда: www.burodd.ru). «БЮРО ДОБРЫХ ДЕЛ» помогает 15-ти учреждениям в Московской, Костромской, Тверской, Саратовской, Калужской и Ива-новской областях. Фонд оказывает как материальную помощь своим подопечным, так и реализует программу социальной адаптации воспитанников детских домов (культурные мероприятия, познавательные мастер-классы, профориентация и психологическая помощь). Сбор средств на «Пионерских чтениях» стал возможен благодаря ресурсу «Добрая Кнопка» – универсальной платформе для оплаты благотворительности. Одна кнопка – много добра. Подключайтесь!

На правах рекламы.

«Добрая кнопка» осуществляет мечты

сергей р авдуевский/тасс ду /

УРОК ПРАВДЫ.

ЕСТЬ эйфория оправданная, ее еще называют подъемом, кото-

Не улетать Режиссер Иван Вырыпаев снял в свое время фильм, который называется «Эйфория». Разве мы могли пройти мимо этого факта в номере, посвященном эйфории? И вот есть в его колонке такая фраза: «За сымитированное счастье всегда приходится платить». А вот колонка получилась несымитированная. Но платить придется все равно: по крайней мере гонорар.

текст: иван вырыпаев рисунок: марина павликовская

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

рый мне всегда приносит творческая реализация. Например, ты пишешь новую пьесу, потом ставишь спектакль, зрители приходят, понимают, благодарят, и ты чувствуешь отдачу — ты потратил энергию, и она вернулась к тебе. Но выхолощенной эйфории я бы опасался. Это как раз та самая эйфория, которая была в моем фильме с одноименным названием. Герои «Эйфории» почувствовали такой импульс любви, который может и созидать, и разрушать. Такой энергией надо уметь управлять, а они не сумели и поплатились за это. Они были просто не готовы: чувство, которое возникло между ними, смело и разрушило их жизни, семьи, их самих. Такая эйфория еще похожа на наркотики. Когда-то давно у меня был опыт с экстази: ты съедаешь таблетку — и вокруг тебя столько любви, блаженства, тебя охватывает счастье, все люди становятся братьями, а утром — опустошенность и холод. Где это счастье? Оно не настоящее, как будто просто «Вау!» и все. Суррогат, одним словом. За сымитированное счастье всегда приходится платить. Герои фильма обладали счастьем в какие-то мгновения, купались в эйфории, а потом наступило похмелье, то есть расплата. Когда мы себя отождествляем со своими внешними проявлениями или с событиями, то нас всегда ждет трагическая развязка, потому что все события, все явления находятся в динамике, они преходящие. Ничего нельзя удержать. Дай бог нам всем здоровья, но мы умираем, и не в нашей воле это остановить. И если твоя жизнь связана только с близким человеком и тебя самого нет, ты с ним как бы отождествился, то в случае потери тебя ждет сильнейшая трагедия, а в случае непотери — постоянный страх потерять. Я вспоминаю, почему я стал делать этот фильм: меня как раз занимал вопрос — что будет, если люди столкнутся с такой сильной любовью. Он странный, она странная, и жизнь у них тоже странноватая. Они явно не интеллектуалы, и что им делать с этим? Оказывается, они не знают, что делать, и среда, в которой они живут, тоже не готова... Любовь — это труд, взаимоотношения — это труд, семья — это труд. Я это знаю. Я женат в третий раз. Когда-то у меня были две совершенно неудачные попытки, потому что я не был готов. Сейчас я давно живу в счастливом браке, потому что мы с женой работаем над этим. Вот почему этот брак такой счастливый и хороший? Потому что люди совершают работу — плодотворную, глубокую и духовно полезную. А герои фильма существовали просто на эмоциональном импульсе, который их в итоге и разрушил. Это была моя попытка прикоснуться к жанру трагедии.

Следует отличать эйфорию от резонанса. У меня внутри есть определенная энергия, которая выражается, например, в форме моих эстетических взглядов, моего восприятия. И эта энергия с чем-то резонирует, а с чем-то нет. Я раньше всегда говорил: «Мне нравится этот фильм или спектакль». Сейчас я перестал так думать. Произведение искусства не может нравиться или нет, оно может срезонировать с тобой в определенной ситуации. Я недавно был в Вене на выставке современного искусства. И вот идешь, идешь, идешь, и как будто ничего, мазня какая-то. А в какой-то момент — раз! — остановился непонятно почему, посмотрел на какую-то работу, и произошел резонанс. Все мы резонируем, и я люблю это состояние. А эйфорию стараюсь отслеживать и не поддаваться ей, то есть не улетать.

Социальный успех, когда хвалят твое эго, — это же тоже немного эйфория, иллюзия. Я сейчас написал новую пьесу, прочитал друзьям, некоторые по старинке начинают хвалить, а я уже на свой счет это не принимаю — тогда надо и родителей моих поблагодарить, и дедушек с бабушками, и всех людей, которых я встретил. Но хвалят личность, которая принимает успех на свой счет и совершает странную ошибку — начинает верить, что это она сама всего добилась. Это неминуемо вызывает эйфорию, потому что успех приятен для человеческого эго и подтверждает, что жизнь прожита не напрасно. И человек думает, какой он серьезный, большой, как много он сделал для мира и других людей. Ты раздуваешься и раздуваешься от собственной важности и не понимаешь, как это опасно — держаться за пустоту.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

orlova

ПРОГУЛ УРОКОВ.

КАЖЕТСЯ, опять я не успел сдать вовремя материал в «Русский

Нечто Иван Охлобыстин поведает, как его закрутила вязь российских дорог, затеряла в осенних полях, зачаровала добрыми людьми. И припомнит, как сидел в глубоких думах у руин Херсонеса Таврического.

текст: иван охлобыстин рисунки: ольга аверинова, мария сумнина

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

пионер» по теме «Эйфория». Перед коллегами неудобно, публицист должен работать, но закрутила меня вязь российских дорог, затеряла в бескрайних осенних полях, зачаровала добрыми людьми. Проще говоря, я ездил с выступлениями по русским городам, часть года посвящая Беларуси и Прибалтике. Повсюду я тонул в бездне доверия, исходящего от зала. От этого всегда хотелось по завершении выступления приставить ствол к голове и со словами «Пусть это чувство будет последним!» забрызгать кровью белоснежную трибуну. Такие дикости. О чем, несомненно, скорбит моя бессмертная душа, а плоть ликует. Эйфория, одним словом. Было еще в далекой… такой далекой уже юности… что сидел я в глубоких думах у руин Херсонеса Таврического, вглядывался в слившиеся вместе ультрамариновые горизонт и море, у меня в ногах спали смертным сном остатки римских казарм, поросшие высоким синим ковылем, по которому волнами гулял морской ветер. В какоето мгновение где-то пролаяла собака, в воздухе пахнуло жженой травой, я перевел взгляд на каменную арку с колоколом и распался на мириады атомов. Я был в каждом из них. Все это соединилось со всем миром, и я стал миром. Длилось мгновение, помню всю жизнь. В тот день я стал другим. Видимо, какая-то биохимическая реакция на фоне переходного возраста. Я только что окончил институт и снимался в фильме «Нога» в Крыму. Рядом с Херсонесом располагалась наша киносъемочная база, и мы периодически возвращались туда на обед. Нас встречал скрипучим брёхом Сильвестр — собака неизвестной мелкой, злобной породы, названная хохотушками гримершами Сильвестром за действительно выдающиеся мужские достоинства. А после обеда мы все на час разбредались по берегу. Я предпочитал читать в одиночестве на теплых камнях руин. К слову сказать, к тому времени я не поленился прочитать все о самих руинах, что делало мой выбор места отдыха осмысленным и символическим. Я считал, что в жизни, как в кино, не может быть ничего случайного и все зависит от того, как ты сам к этому относишься. А на момент испытанных мной переживаний, описанных выше, я терзался выбором — продолжать

Где-то пролаяла собака, в воздухе пахнуло жженой травой, я перевел взгляд на каменную арку с колоколом и распался на мириады атомов. Я был в каждом из них. Все это соединилось со всем миром, и я стал миром.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПРОГУЛ УРОКОВ.

Все остальные виды экстаза происходили у меня в более прозаической, личной обстановке, и рассказ об этом только оскорбит интеллект читателя.

мне заниматься кино или податься в область инвестиционного бизнеса. Признаться, я тогда был, по случайности, довольно богат. После «распада на атомы» я выбрал кино. Во всяком случае, об этом можно и так рассказать. Хотя, сами понимаете, в жизни, как в компьютерной игрушке, — есть тысячи вариантов подойти к одному и тому же выводу. Все остальные виды экстаза происходили у меня в более прозаической, личной обстановке, и рассказ об этом только оскорбит интеллект читателя. Нет! Было еще мгновение. В раскаленном полуденным солнцем Ташкентском кафедральном соборе. На рукоположении в священники. Мне исполнилось 34. Я приложил лоб к Святому Престолу,

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

архиепископ накрыл мою голову ладонями и прошептал на ухо слова апостола Павла: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». И я «прежний» в этих словах «сгорел». Как это объяснишь? Никак. Да и говорил не архиепископ, а сам апостол. Он стоял в ослепительном солнечном свете посреди площади, окруженный людьми, еще не осознающими, что слышат самые главные слова в своей жизни. Как и я.

P.S. Прилично ли это назвать эйфорией? Не уверен. Может звучать вульгарно. Лучше этому вообще не давать имени. Говорить: и тогда со мной произошло «нечто».

orlova

УРОК ИСТОРИИ.

Между второй и третьей Музыкант Андрей Макаревич написал колонку не только про эйфорию, а и про счастье, и про мечту (видимо, не выговорился до конца в прошлом номере). Снабдил конкретными упоительными (в том числе и в прямом смысле слова) примерами. Читаешь и испытываешь эйфорию.

текст: андрей макаревич рисунок: мария арендт

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

А Я ВСЮ ЖИЗНЬ считал, что отлично знаю, что такое эйфория. Эйфория — это такая бешеная радость, только чуть-чуть больше. В общем, волна абсолютного счастья. Большая советская энциклопедия меня, однако, сильно озадачила: все не так. Эйфория — это, оказывается, повышенное, радостное настроение, чувство довольства, благополучия, не соответствующее объективным обстоятельствам. Мало того, присуща эта эйфория зачастую лицам с тяжелыми поражениями головного мозга и даже умственно отсталым. Вот тебе и раз. Как все хорошо начиналось. А ведь меня неоднократно посещало это самое чувство. Причем это была именно эйфория — не какая-нибудь нежданная радость или преходящее ликование. Помню, как у меня пятнадцатилетнего, уже безнадежно отравленного битловскими звуками, вдруг оказалась в руках настоящая японская электрогитара — предмет в Стране Советов конца шестидесятых совершенно невозможный. Черно-желтая, сверкающая лаком и хромом, с четырьмя звукоснимателями и вибратором, она лежала в футляре, по форме как фараон в саркофаге. И мне оставили это чудо до утра! И я бренькал на ней до поздней ночи, потом положил с собой в постель и — не уснул до рассвета: смотрел на нее сквозь тьму, гладил, нюхал (как она пахла!), боролся с желанием поцеловать или хотя бы лизнуть. И это была самая настоящая эйфория, клянусь. Со всеми на то основаниями, между прочим. В начале перестройки — как только разрешили выезжать — я оказался в Хургаде. К этому моменту я уже обожал подводное плавание и исправно нырял в реки, озера, Черное море и даже один раз в океан во Владивостоке. Но главной мечтой на протяжении четверти века (с того момента, как я посмотрел «Последний дюйм» и «В мире безмолвия» Жак-Ива Кусто) оставалось увидеть под водой акулу — причем мечтой абсолютно несбыточной: акулы в Советском Союзе не водились, да и путешествие в акульи моря могло привидеться разве что во сне. Кто же знал, что я доживу до таких перемен? Первое в жизни погружение в тропическое Красное море, конечно, произвело впечатление, но без акул картина оставалась неполной. Я совершенно замучил местного инструктора, и в конце концов он нехотя сообщил, что, в принципе, у рифа Кэрлесс, примерно час ходу, живет одна акула, но единственный шанс ее увидеть — прийти туда рано-рано, пока нет других лодок с дайверами, потому что она очень пугливая и сразу уплывает. И опять я всю ночь не спал. Мы вышли в шесть утра, на рассвете. Я, как идиот, заранее нацепил на себя все снаряжение, сидел с баллоном за спиной, считал минуты (они тянулись невероятно медленно), причем считал шепотом — как будто я мог спугнуть акулу. Наконец мы пришли на место, зацепили катер за буек, я вслед за инструктором плюхнулся в воду, мы упали на дно, двинулись вдоль коралловой стенки — и вдруг я увидел акулу. Это была маленькая рифовая акула, но это была самая настоящая акула, и от мгновенного осознания того, что так чудесно сбылась мечта, 22

мучившая меня двадцать пять лет, я заорал. От счастья. Нет, от эйфории. Крик под водой звучит не так убедительно, как на воздухе, но тем не менее силы его было достаточно, чтобы потрясенная акула дала свечку и унеслась из этой акватории навсегда. Больше ее там не встречали, я спрашивал. Эйфория? Да конечно, что же еще. Еще помню, как в восьмидесятом году «Машина» отыграла свой сет на фестивале в Тбилиси и зал устроил бешеную овацию и не хотел нас отпускать, а мы стояли за кулисами, мокрые и счастливые, и понимали, что нельзя выходить на бис — это не наш сольный концерт, а фестиваль, и следующая группа готовится к выходу, а зал все не унимался, и продолжалось это бесконечно. И это тоже была эйфория. Но это все события прошлого. А сегодня? Да пожалуйста. Я приглашаю в дом самых близких друзей. Человек шесть-восемь. В основном мужчин. Заранее я еду на рынок и тщательно выбираю все необходимое. (Это надо делать самому. Успех действа зависит от массы составляющих, и одна недотянутая струна: опоздавший или вовсе не приехавший гость или, наоборот, припершийся нежданный, пусть и очень хороший человек, нехрустящий соленый огурец, несвежая зелень, дряблая селедка, негармонично придуманный стол — и оркестр не зазвучит.) Упаси бог выбирать для встречи какой-то специальный повод — унесет в сторону. Наша встреча и есть повод. И вот все в сборе. Давняя дружба и прекрасное знание друг друга позволяют обойтись без постылых формальностей и ненужных словоизлияний. И можно сразу сесть за стол, пожелать

самим себе доброго вечера, индивидуально разобраться с закуской, налить по рюмке хорошей (не замороженной — охлажденной!) водки и выпить — просто глядя друг другу в глаза. Вы спросите: при чем тут эйфория? Эйфория наступит в промежутке между второй и третьей при условии, что соблюден временной фактор между первой и второй и на этом отрезке не возникло ни лишних разговоров, ни длинного пошлого тоста. Впрочем, в своих друзьях я уверен, как в себе. Расстояние между второй и третьей, в общем, невелико и задано природой, но за это время вы почувствуете всем существом, что мир вовсе не так плох и, как прежде, тяготеет к гармонии, и успеете ощутить кожей и сердцем величие и бесконечность этой гармонии и на мгновение увидеть, сколько еще чудесных моментов готовит тебе и твоим друзьям жизнь. И это будет эйфория. Хотите попробовать? Ну-ну.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

orlova

УРОК ТРУДА.

Какое, к черту, рабство? С помощью двух Королей «Русский пионер» помог созданию нового жанра: разве писали когда-нибудь где-нибудь одну колонку две близняшки? Да, писали: в прошлом номере «РП». И окончательно выясняется: однояйцовые рождаются-то одинаковыми, а вот эйфория у них совершенно разная.

текст: волга и катя король рисунок: анна каулина

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ДОМРУ преподавала опытная и строгая Галина Васильевна Малеева. Балалайку — талантливейший, но мягкотелый Олег Александрович Веремейчик. Музыка нас не связала. Она развязала. Есть в психогенетике такой метод исследований — близнецовый. С его помощью выяснилось, что такие близнецы, как мы, обладают стопроцентно одинаковым набором генов. Сто процентов, товарищи! Говоря предельно откровенно, в начале своего мирского существования мы имели один на двоих эмбрион, который из-за родительской предрасположенности разделился на две идентичные субстанции. Короче, мы природно абсолютно одинаковые. Но почему тогда одна в музыкальной школе выбрала Малееву, а другой запал в душу Веремейчик? Этот вопрос даже больше не нас волновал, а родителей, которым пришлось водить нас не к одному, а к разным учителям по разным расписаниям. Врачи тут же открыли всем глаза на очевидное: однояйцовые рождаются одинаковыми, но дальнейшее их восприятие мира меняется в зависимости от контактов с окружающей реальностью. То есть чем больше мы с сестрой делаем или чувствуем по раздельности, тем дальше мы друг от дружки в своих мироощущениях. Если бы мы, например, всю жизнь просидели в одной и той же комнате и читали одни и те же книжки, то и мысли у нас, наверное, были бы похожими как две капли воды. И колонки неразличимыми. Но домра и балалайка сделали свое щипковое дело: с момента учебы в музыкальной школе мы то и дело не можем между собой договориться. Скажем, вот теперь выяснилось, что у нас совершенно разное восприятие эйфории. Так что — ликуйте, читатели! — мы разошлись по разным комнатам и написали два совершенно разных текста на тему номера. То есть сейчас вы неожиданно получите две колонки в одной. И завладеет вами от такой чудесной халявы самая натуральная эйфория. Уже завладела. ИСТОРИЯ № 1. ИСПОЛНЯЕТСЯ НА БАЛАЛАЙКЕ Наш рост по 182 см без каблуков, поэтому в нашу жизнь неминуемо постучалась Наталья. У каждого в жизни есть своя Наталья. Наша была директором модельного агентства — в старших классах мы убедили родителей, что курс в подиумной школе избавит нас от привычки сутулиться. Наталья же, в свою очередь, убедила нас в том, что скоро начнется красивая жизнь. Такая же красивая, как у нее. Наталья действительно выглядела и вела себя так, как будто она знает то, чего не знает никто. Агентство процветало, Наталья была одной из успешных девушек Минска. Все время учебы мы пребывали в настоящей эйфории и в ожидании своего звездного часа. Именно тогда мы поняли, что эйфория — штука заразная. Свою мы подхватили от светящейся счастьем Натальи. Будем считать, это была «прививка от эйфории». Ведь наш подиумный курс неумолимо подходил к концу, но красивая жизнь все никак не начиналась. Наталья говорила, что нужно немного подождать, а именно совершеннолетия. Но, так и не дождавшись элитных иностранных контрактов, мы получили иммунитет от эйфории раз и навсегда. Поступили в вуз и долгое время ничего не слышали про Наталью, у которой болезнь, оказывается, перешла в хроническую стадию. А это опасно. Для жизни.

Через много лет, уже в Москве, мы получили весточку про свою директрису, которая находилась в тюрьме в состоянии, близком к сумасшествию. Что же случилось с некогда успешной девушкой, которая заряжала всех своим оптимизмом? Выяснилось, что одна из подопечных Натальи, которая тоже до совершеннолетия не получила достойных приглашений, написала заявление в милицию. Якобы Наталья продает девушек в сексуальное рабство. В Беларуси с этим жестко: лавочку прикрыли очень быстро. Дальше — обыски, допросы, судебные разбирательства и семь лет строгого режима. Чудовищная ошибка. Какое, к черту, рабство? Она просто знакомила богатых мужчин с красивыми девушками, за что и получала, видимо, благодарность в конвертах. Успех настолько вскружил ей голову, что на суде она пребывала в умиротворенном расположении духа. Ошибочно полагала, что ее покровители обязательно помогут. Но этого не произошло. За решеткой, говорят, она продолжает себя вести так же одиозно, надменно и неадекватно. Хроническая эйфория не лечится.

ИСТОРИЯ № 2. ИСПОЛНЯЕТСЯ НА ДОМРЕ Мы шли на лодке от берегов Хорватии и попали в ужасный шторм. По вине нашего молодого капитана, пребывавшего в эйфории от собственной значимости. Он не рассчитал то ли время, то ли погоду, мы оказались посреди бушующих волн. Прямо перед нашим носом из-за семибалльного шторма закрыли порт, в котором мы должны были переждать непогоду. Проблема в том, что если ветер больше 16 узлов, то при швартовке высока вероятность разбить судно о причал, поскольку у берега волны гораздо сильнее. Но и на большой глубине нашу небольшую лодчонку разворачивало и подбрасывало волнами так, что не было видно ни берега, ни просвета. На протяжении шести часов мы находились посреди бушующей стихии и шторм, казалось, не утихал, а становился только

сильнее. На лодке разбилось все, что только могло разбиться: посуда, хрусталь, плазмы, картины... Разломалась вся плохо зафиксированная мебель, предметы интерьера просто валялись повсюду, нанося нам многочисленные травмы и ушибы из-за сильнейшей качки. Уставшие и напуганные, мы лежали на полу и старались хотя бы удержаться на одном месте. Абсолютно у всех присутствующих желудки вывернулись наизнанку, даже у тех, кто утверждал, что не болеет морской болезнью. А старшая бортпроводница Виктория из Болгарии — самая опытная из персонала, которая, казалось, должна была повидать все на открытой воде, — просто начала заикаться от страха. И, кстати говоря, бедняжка заикается по сей день. По прошествии четырех часов этой тряски, когда никто из нас уже не мог ни плакать от безысходности, ни кричать от страха, ни искать виноватых, наше внимание привлекла вторая бортпроводница. Даша из Санкт-Петербурга вдруг начала громко смеяться и просто светиться от счастья. Мы решили поинтересоваться, не сошла ли она с ума, но она лишь спросила, почему больше не играет музыка. Сложно сказать, о чем думала эта девушка, возможно, она представляла себя русалкой или владычицей морской, но совершенно ясно, что она впала в эйфорию, поскольку поводов для ликования вокруг не было совершенно никаких. Мы не стали насильно приводить ее в чувство. Все оставшиеся два часа морского ада она бессмысленно улыбалась. Видимо, ее мозг решил, что ей так проще будет все это пережить, и отказался на время воспринимать действительность объективно. Эйфория сработала как инстинкт самосохранения, чтобы не слететь с катушек. Так внешняя эйфория самонадеянного капитана была нейтрализована внутренней эйфорией Даши. То есть существует закон круговорота и замещения эйфорий в природе. Если что, это мы его открыли. А Даша, слава богу, когда все закончилось, в отличие от Виктории пришла в себя. Но вы ей про тот случай, пожалуйста, не напоминайте. Все равно бесполезно.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

orlova

СБОР МЕТАЛЛОЛОМА.

Лошадиные силы Ведущая автомобильной (ab ovo) рубрики Екатерина Истомина оседлывала и описывала немало металлических агрегатов с условными лошадиными силами. Но вот пришло время читателю узнать про безусловные лошадиные силы из жизни Екатерины Истоминой.

текст: екатерина истомина рисунки: наталья монастырская

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПЕРВЫЕ ЛОШАДИНЫЕ СИЛЫ у меня появились еще в детстве: мой дед, видный советский инженер и сын расстрелянного православного попа, строил БАМ. Много лет дед провел — по воле всезнающей партии и решительного советского правительства — в неподдельной мощной Сибири, а именно в заповедных уголках великого молчаливого Байкала. Хочу здесь свидетельствовать: далеко не все советские инженеры жили анекдотично бедно, некоторые из них жили и очень даже хорошо, и в числе последних был и мой дедушка. Судите сами: дедушкина рабочая стоянка — это всего-то 300 километров вверх, к реке Баргузин, от славного Улан-Удэ, столицы нерушимой, неделимой, вечной Бурятии, которую я помню как удивительный советско-буддистский город. Центровая свирепая сталинская застройка, низменные деревянные хибары по городским краешкам. Огромная, наблюдающая из-под бессмертных глаз голова Владимира Ленина: каменный тотем выглядел Буддой. На Баргузине у дедушки было поместье. В него входили: спокойный двухэтажный дом, охотничий домик, русская и финская бани, сентиментальные хозяйственные пристройки, капиталистический огород, пристань с катамаранами, вокруг поместья сетчатый забор — «чтобы не забрели кабаны». В доме непростого советского инженера была техника — только японская, марок JVC и Sony (мы тогда очень любили смотреть сериал «ТАСС уполномочен заявить», такие далекие тайны советских шпионов, советских инопланетян), могущественные шкуры и рогатые чучела, монгольские меха, кашемир и купеческие меховые унты из серых оленьих шкур, расшитые вручную мелким цветным бисером. Плюс автомобильный парк, состоявший в основном из советских «козликов», так как подержанных японских джипов нам не завозили даже из степной братской Монголии (откуда в дефицитном изобилии прибывала по должным сибирским адресам японская бытовая техника). И при мне состояло три няньки. Но главным в дедушкином бамовском хозяйстве, куда мы регулярно приезжали на каникулы легендарным поездом «Россия» (Москва—Владивосток), были лошади — так я помню сегодня. Это были совершенно непобедимые и неукротимые лошадиные силы. Это был целый табун необъезженных монгольских низких, с черной жесткой гривой, лошадок, которые были идеально вписаны в ту странную, никем так и не объезженную природу. О ней, вне сомнений, нанесу я на этот заметочный пейзаж несколько пламенных строк. Это, во-первых, диковинные, древние, будто потусторонние сопки — с пушистыми ресницами сибирских лесов. Во-вторых, это забытые сейчас по имени цветы, желтые и розово-сиреневые, цветы-крупицы, словно Божья роса высыпавшие на безграничные поляны и закругленные опушки. В-третьих, жирные, кровь с молоком, белые грибы: их стоило бы косить в полагающихся сезонах обыкновенной косой. И, в-четвертых, ягоды, круглые и беззащитные, будто бы очнувшиеся от сказочного сна. И, в-пятых, рыба: своего первого гольяна я поймала на удочку в пять с чем-то лет, а мне потом пожарили с ним яичницу. И наконец, в-шестых, монгольские лошади. У меня было три лошади: Ваня, Нюша и отчего-то конь 26

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СБОР МЕТАЛЛОЛОМА.

Матрас, хотя он не был, разумеется, полосатым. Он был коричневым, страстно пахнувшим свежим навозом, с желтеющим брюхом и дикими удивленными выпуклыми глазами. Эти лошадиные глаза говорили всем людям: «Вы ничего не знаете об истинно вольной жизни. А я знаю, что это такое». Конь Матрас был самым необъезженным из всех, он с трудом подчинялся седлу. Дело в том, что у Матраса был совсем дикий характер, и мне не разрешали ездить на нем без сопровождения взрослых. Еще Матрас был чертовски свободолюбив, он, конечно, был самой настоящей антисоветской лошадью, рвался из поместья на волю, то есть в свой табун. От табуна до стоянки было пять километров: шла насыпная, чуть затоптанная дорога, завивавшаяся подковой вокруг очередного сибирского озера. Конь Матрас неоднократно убегал из поместья в табун, особенно если за ним никто не следил. И вот однажды он убежал так —

Скажете ли и вы, что это была эйфория, без страха и упрека, без былого и дум, без лет и расстояний, такое чувство, какое можно ощутить только лишь в глубоком, а сейчас еще и очень далеком, детстве? У вас просто не было в детстве хорошей лошади, которая глазами сказала бы вам, что вы ничего не знаете об этой жизни. к себе в родной табун — вместе со мной. Я сидела в только что закрепленном седле, которое страшно болталось на Матрасе, и он учуял острым лошадиным отчаянным нюхом: сейчас можно бежать. И он рванул. Мы неслись с Матрасом по пыльной дороге вокруг озера необъезженным галопом, а рядом подпрыгивали другие, насмерть перепуганные от этой картины наездники, сзади, вдогонку, несся в клубах пыли дедушкин «козлик». Но остановить нас было нельзя. И вот я до сих пор помню, что у нас с этой монгольской молоденькой лошадью было действительно одно дыханье на двоих, одно тело на двоих и одна жизнь на двоих — в буквальном смысле: я ведь могла упасть и разбиться. Еще я помню крики: «Обними же его руками за шею!» Мы с отчаянием неслись в родной табун Матраса. Можно ли назвать тот жесточайший страшный галоп, которого я никогда не испытывала ввиду своего семилетнего возраста, эйфорией? Вне сомнений, это была она, первая в моей жизни граница между жизнью и смертью, невероятная граница, проходившая по безмолвной и самодостаточной сибирской поверхности, всегда живущей отдельно от человека, каким бы тот ни был — маленьким принцем или большим начальником. Это была еще и эйфория, мельтешившая где-то позади детского мозга, ведь я ощущала себя взрослым человеком, пустившимся наконец в свое первое большое путешествие.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

В родном табуне Матрас затих, какой-то птицей-тройкой подлетев к общей деревянной поилке. А я упала с него на землю, просто скатилась с лошадиной спины. Хорошо, конечно же, что я рухнула головой прямо в гигантскую кучу свежайшего лошадиного навоза, теплого, душистого, мягчайшего, такого спасительного навоза, чуть затвердевшая натуральная жижа которого в конечном счете не позволила мне разбить насмерть голову. Меня три дня отмывали от навоза в русской бане, позволили пойти три раза на рыбалку, давали сколько захочу варенья, дедушка при этом на всех ругался, а мама постоянно плакала. И свободолюбивого Матраса перестали приводить в наше советское поместье. Вместо него приводили другую монгольскую лошадь, смирную, спокойно державшую любое седло, покорную, как тот самый бедный советский инженер. Но это уже были совсем неинтересные лошадиные силы. Почему я до сих пор помню этот маленький случай? Яркое впечатление ребенка. Что-то от полудетских приключений пронырливого д’Артаньяна. Первое в жизни необыкновенно резкое ощущение опасности, причем именно такое, очень свободное, раскованное ощущение — без чувства страха и болезни к смерти. Скажете ли и вы, что это была эйфория, без страха и упрека, без былого и дум, без лет и расстояний, такое чувство, какое можно ощутить только лишь в глубоком, а сейчас еще и очень далеком, детстве? У вас просто не было в детстве хорошей лошади, которая глазами сказала бы вам, что вы ничего не знаете об этой жизни.

orlova

УРОК ИНФОРМАТИКИ.

Железный принцип и черная точка Обозреватель «РП» Николай Фохт совершает выбор, который приходится рано или поздно совершать каждому, в том числе и читателю «РП». Но читатель «РП», прочитав колонку Николая, получает преимущества перед остальными: он знает, что ТТХ в этом выборе не главное. Есть кое-что поважнее.

текст: николай фохт рисунок: павел пахомов

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ГЛАВНОЕ — не отступать от принципов. Многие ведь думают, что важно выбрать лучшее, самое быстрое и современное, а также красивое. Нет, главное — это принципы. Но сначала хотелось бы сделать небольшой каминг-аут: я слышу телевизор. С детства. Сейчас меньше, потому что телевизоры не те, плазменные — они менее звонкие, но тоже слышу. Я слышу не звук трансляции, а слышу электромагнитные, что ли, излучения телевизора. Мне всегда казалось, что это нормально. Может, это, кстати, и нормально — но никто никогда не признавался, что слышит телевизор, как я. Вот как бывало: возвращаюсь я домой и где-то у фабрики «Москва», метрах в трехстах от дома, начинаю слышать телевизоры. Такой резкий звук, практически звон в ушах. Он такой толстый, но несильный, неконкретный. Потому что я слышу сразу все телевизоры своего дома, которые включены в этот момент. Когда приближаюсь к самому подъезду, я концентрируюсь на своем этаже, на своем балконе — и точно могу в этот момент сказать, включен телевизор у нас или нет. На лестничной площадке на меня нападают уже телевизоры всех четырех квартир. Слышу, где работает, где нет. Нет, какую программу смотрят, определить не мог. Нет, к врачу не обращался. Я обращался к друзьям. Осторожно рассказывал им, что слышу телевизор. Мы даже ставили опыт, устраивали эксперимент: угадывал, включен или выключен телевизор в соседской квартире, через стенку угадывал. Мы звонили соседям и проверяли. Стопроцентный результат. Говорю, может, это у всех так, но мне никто больше не признавался, а мальчики, которые пытались повторить, всегда получали сорокпятьдесят процентов. Так вот, так сказать, дар у меня был, но где его применить, я не знал. Пытался применить его к девочкам из класса, когда в моем классе еще были девочки. К сожалению, мой рейтинг это никак не повышало, даже у деревенских девочек, летом, когда мы жили на даче. Для деревенских девочек важно было, чтобы мальчик курил. А я не курил. Что было важно для девочек московских, я тогда не знал, поэтому записался в самбо. В том числе из-за девочек. Парадоксально, но самбо повлекло прямо противоположный эффект: я оказался в спортивной школе и девочек больше не видел вплоть до первого курса университета. А телевизор продолжал слышать. И продолжаю. И, конечно, я слышу мониторы компьютеров, особенно прежние, не жидкокристаллические. Как из этого извлечь выгоду, до сих пор не знаю. Также не знаю, стоит ли об этом говорить неврологу или ухо-горло-носу. Или психиатру. Я никогда им это не рассказывал. Только, как я уже сообщал, мальчикам и девочкам из школы. Все это очень важно знать, чтобы понять, почему я так обрадовался телефону HTC One M8. Я ему обрадовался, потому что я его почти не 30

слышу — в отличие от других телефонов. Я слышал и Sony, и iPhone, и Nokia, и Lenovo, и Huawei, и даже некоторые другие я слышал. А когда я взял в руки свой нынешний HTC, включил — возбуждение достигло наивысшей степени. Телефон работал бесшумно. Это нирвана, точно вам говорю. Это как будто тебя выдернули во вторник, часа в два дня, с остановки троллейбуса на Садовом кольце, на Зубовском бульваре, и поместили прямо на пляж под тайским Районгом. Так же тихо, тепло, процессор плещется, как залив… Нет, залив посапывает, как процессор. В общем, кайф. Но и это не главное, а главное — придерживаться принципа. С телефонами, как я теперь понимаю, особенно. Но путь к моему новому аппарату был сложным, драматическим. Принцип у меня один, я его продавцам заявляю прямо: телефон мне нужен железный, максимально то есть железный. Это важно, потому что только телефонное железо способно выдержать мой образ жизни и модус операнди. Пластик разваливается, стекло откалывается. Asus, Sony-Ericsson, HTC предыдущего поколения полностью оправдывали железо. А в этом году, в самом начале, дрогнул — выбрал SonyXperia Z1. В честь того маленького телефончика, который еще был с Ericsson. А тот, в свою очередь, разумеется, в память об Ericsson первородном, из девяностых. Со сменной батарейкой. Увесистый аппарат, батарейки хватало надолго. Короче говоря, под-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

УРОК ИНФОРМАТИКИ.

дался эмоциям, а не принципу. Тем более стекло нового поколения, антивандальное, водонепроницаемое, камера, как всегда, хорошая. Красивый аппарат. Но я сразу услышал, как свою электромагнитную цифровую сущность он ворочал с трудом, натужно. И вроде запас есть, но как иной штангист даже маленький для себя вес берет с криком или с пхыком — в общем, неадекватно громко, — так и Sony. Но ладно, я ведь смирился с этим вечным телевизионным фоном — главное, что водонепроницаемый. Но не тут-то было. Сначала на экране появилась черная точка. Я не перфекционист, фиг с ней. Шум, точка — ничего, главное — камера прекрасная. Отдал в гарантийный ремонт. Три недели звонил по медленному телефону за 1000 рублей. Ничего, думал, я не гик какой, главное, чтобы слышно было собеседника. Собеседника было слышно, не слышно было меня. К тому же он работал, этот телефон, который даже называть не хочется, очень громко в смысле электромагнитного фона. Потом было счастье и эйфория, когда получил из ремонта Sony — ровно две минуты это длилось. Потому что сразу выяснилось, что точка осталась. А чего ремонтировали-то? Мы не знаем. Кто знает? Завод знает, но позвонить туда нельзя, доехать нереально, адрес неизвестен. Ладно, еще потерплю, главное — дизайн хороший. Еще через две недели телефон вернули без точки. Трудно передать мою радость. Два дня ушло на реставрацию и персонализацию начальных экранов, всякую там синхронизацию, восстановление паролей и прочую муть. Когда все было готово и я приготовился погрузиться в пеструю череду будней с непотопляемым Sony, с Z1, внезапно обнаружилось, что дисплей работает не совсем так, как следует. То есть он горит, но он сошел с ума. В эсэмэсках нажимаешь на «ц», а печатается «ю» — совсем неблизкая буква. Два раза из десяти невозможно предугадать, чем закончится тап. Ну а что, я стал терпеть — телефон-то красивый, снимки прекрасные. Невозможно ответить на звонок — так еще не известно, нужно ли именно на этот звонок отвечать? Он же все-таки водонепроницаемый. И вообще, как мне объясняли в начале пути, в телефоне Z1 учтены все недоработки телефона Z, в смысле все недостатки исправлены. Небо и земля эти Z и Z1. Ну да. Однако я еще раз отдал телефон в ремонт. Он пробыл там две недели — сказали, сложная проблема. Потом отдали, поменяли программное обеспечение. Конечно, он не работал.

Все прошло идеально. Прошивка встала на свое место как влитая. Он даже не урчит, а тихонько дышит. В нем есть все, что есть на сегодня. Да, странная камера, зато все меня слышат. Громкий, большой. Железный. ТТХ в гаджетах не главное,главное — не поступаться принципами. русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Подключив сайт общества потребителей, я вернул деньги: количество дней в ремонте не оставляло продавцу никаких шансов. И тогда я вернулся к принципам, к своим железным принципам. Но и к чувствам: HTC — это то, что мне сейчас нужно. В нем стало еще больше железа и батарейка мощнее. Первые десять дней все шло как по маслу: собственная оболочка у HTC вообще лучшая, я почти не слышу процессор, поэтому сплю замечательно. И еще: очень громкий звонок, вообще, динамики — очень. Это прекрасно. Он большой и железный. Большой, бесшумный, но громкий, железный — экстаз. Да все вообще замечательно — прошивка обновлялась за десять дней раз семь. Пока я не догадался, что прошивка не встает. На почти новый, пустой телефон. Это, кстати, плохо. Проверка в центре поддержки HTC показала, что прошивка у меня гонконгская. А на борту телефона стоит Евротест. Явный парадокс. Чтобы удостовериться, сбросил до заводских — давно я так не паниковал. Под бесшумной алюминиевой оболочкой скрывался совершенно не адаптированный китайский язык. Два часа потребовалось, чтобы методом проб и ошибок перейти на русский. Телефон я сдал, конечно, — в магазине очень удивились. Такого, говорят, у них вообще никогда не было. Я верю. Такого ни у кого не было. Разумеется, я запсиховал. Сначала купил сразу запасной телефон — Nokia, на Windows, но с возможностью Android. Да, согласен, странная идея. Ну и что? Главное достоинство моего нового запасного телефона — хороший GPS с бесплатным навигатором. Все остальное уже не важно. Вообще, я чувствовал себя обманутым. Весь мой план по покупке надежного устройства обернулся невообразимой Nokia со скрипящим программным обеспечением. Но раз уж Nokia, то экспериментировать до упора. И я стал перебирать марки, модели. Ходил, смотрел, щупал, слушал. Теперь требование было одно: самая последняя модель за небольшие деньги. Шестой iPhone не проходил по деньгам (хотя он-то как раз железный). Huawei оказался каким-то совсем уж страшным, Lenovo — огромной и тяжелой дурой с противоречивыми характеристиками. В Samsung мне не нравится сам Samsung: по моему опыту, любой прибор этой компании ломается сразу после окончания гарантии. Я маялся, Nokia скрипела, но зато отлично работал навигатор. Навигатор работал отлично, но батарейка вместо трех дней держалась полсуток. Трудные дни. Решение пришло утром, за завтраком. Яйцо всмятку, кофе. Все просто. Надо вернуться к принципам. Железный, недорогой, последний. Это, как ни крути, HTC, который у меня уже был. Просто нужно купить его еще раз, проверив прошивку. Так я и сделал. Все прошло идеально. Прошивка встала на свое место как влитая. Он даже не урчит, а тихонько дышит. В нем есть все, что есть на сегодня. Да, странная камера, зато все меня слышат. Громкий, большой. Железный. ТТХ в гаджетах не главное, главное — не поступаться принципами.

Пионер-герой. Небо Виноградова. Обозреватель «РП» о будущем малой авиации.

ПИОНЕР-ГЕРОЙ.

В череде сумасшедших отечественных авиаторов Сергей Викторович Виноградов занимает особенное место. Можно построить «пепелац» — воздушное судно из табуретки и двигателя от бензокосилки.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Небо Небо Виноградова Виноградова текст: александр рохлин фото: наталья текст и фото: александр рохлин львова

Безумные авиаторы — в журналистской коллекции обозревателя «РП» Александра Рохлина их наберется, пожалуй, когорта. Но Александр продолжает тянуться к этому типажу с тем же воодушевлением, с каким сам типаж тянется в небо.

ПИОНЕР-ГЕРОЙ.

Он

прячет чертежи на дно картонной коробки и говорит: — Здесь — будущее российской малой авиации. И смотрит на меня. Я смотрю на коробку. Торжественный момент. На тесной московской кухне, с умирающей осенью за окном, я чувствую себя членом тайного общества. Будущее прекрасно и недостижимо, таинственно и просто. Как книга, которую прочел, все понял и… полетел. Надо сделать шаг навстречу. Небо откликнется, и мы изменимся. Как бы не так. Вот в чем трагедия. Не признаю я родства с обезьяною, а признаю отечеством своим райские кущи. Там, в раю, случилась наша первая авиакатастрофа. Человек летал свободно, не задумываясь. Но не справился с управлением, упал, ему обрезали крылья для вразумления и выгнали вон, во тьму внешнюю. С тех пор мы по небу тоскуем и плачем. И пытаемся вразумиться. Нам очень хочется вернуться, чтобы опять летать не задумываясь. Но ничего не получается. Все что угодно: ползать, топтаться, юлить, брыкаться, вставать на дыбы или лежать бревном — это пожалуйста. А вот летать — Боже упаси, ни в коем случае. Отчего люди не летают? Потому что дураки. В череде сумасшедших отечественных авиаторов Сергей Викторович Виноградов занимает особенное место. Можно

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

построить «пепелац» — воздушное судно из табуретки и двигателя от бензокосилки. И вполне себе успешно кружить над овином, распугивая уток и чибисов. (Знал я одного вятского мужика, который ради неба пустил по ветру все, что имел, от семьи до собственных золотых зубов. У него в квартире даже мебели не имелось, а на полу жил разобранный по винтику самолет.) Можно купить американскую «Цесну», арендовать уютный аэродром, летать навстречу закату и затем пить односолодовый у камина, вспоминая про низкую облачность и сильный боковой ветер. (Таких знакомств я еще не сподобился.) Виноградов выбрал срединный путь. Вряд ли он сделал это сознательно. История определила его выбор. Хотя все поступки, особенно в малой авиации, Виноградовым продуманы и рассчитаны до нюансов. Есть в нем что-то бессознательно-сокрушительное. Это редкое ощущение от русского человека в постсоветском историческом пространстве. Что-то страшное есть в нем и чистое. Как в авиационном спирте. Мой знакомый полковник говорил про себя: «Со мной не пропадешь, но и горя хлебнешь». Думаю, что и Виноградов такой же… А внешне — мужчина под пятьдесят, крепкий, но осунувшийся. С голосом тихим, до вкрадчивости, и темными глазами. Грустными очень. Машину водит самым вопиющим образом — удер-

живая руль коленями. Руки ему нужны свободными, чтобы объяснять и жестикулировать. Что объяснять? Виноградов руководит проектом «Свой самолет своими руками». В сокращении — «С.С.С.Р.». В двух словах: речь идет о строительстве — сборке из деталей конструктора — небольших, но настоящих легкомоторных самолетов. С единственной и понятной целью — дать возможность всем желающим собрать свои самолеты и летать. Пора объявить, что Сергей Викторович — бывший военный летчик. И действующий адвокат по уголовным делам. Можно не вникать в детали. Тогда разрыв между профессиями Виноградова не покажется странным. Каждый перековывается как может. В конце концов, мое дело рассказать о человеке с интересным хобби, успешно объединившем сотни кустарных авиаконструкторов по стране, выстроившем схему продажи летательных аппаратов и в свободное время счастливо парящем в подмосковном небе. Но тогда это будет не Виноградов. И ничего сокрушительно важного в нем не окажется. Лучше вникнуть в детали. Увидеть другую сторону луны. — Вы своего сына к самолетам не при учайте, — говорит летчик, — ведь потом не оттащите. Страшная эта штука — небо. Ты в него запускаешь бумажные самолетики, а потом болеешь всю жизнь… На аэродроме Шевлено все полеты отменены. День с ледяным ветром. Самолеты стоят на привязи и покачивают мокрыми крыльями. Мокрые аэродромные собаки, тоже на привязи, лают вяло и без цели. Небо пусто, тучи висят в нем пустыми мешками. — В другое время здесь самолеты садятся и взлетают как мухи, — замечает летчик. — Видите ложбинку на взлетной полосе? Коварное место. Не раз и не два мы здесь чуть не складывали переднюю стойку. Но здесь же я впер-

вые самостоятельно самолет посадил. Знаете, каково это?.. Не знаю. Но и не спрашиваю, почему военному летчику, в 19 лет летавшему на МиГ-21, так важно посадить алюминиевый самолетик на траву. Виноградов строит в Шевлено ангар. Ожидается летная база и ремонтная мастерская вместо гаражей на «Войковской». Авиапарк невелик. Два самолетика, двухместные, одномоторные. Голубой, пижонистый, и белый — попроще. Оба из американской линейки круизеров Zodiac CH 650. Но собранные, конечно, своими руками из отечественного сырья. Трое молодых ребят из виноградовской «артели» снимают с белого двигатель. Ехать ему во Владикавказ, на ремонт. Летчик говорит: — Однажды ты, вполне успешный адвокат, сидишь дома и пьешь виски. Тоска прогрызла в тебе дыру с кулак величиной, но ты об этом не догадываешься, пока не наберешь в поисковой строке: «хочу летать». И тут на тебя сыплются форумы доморощенных летчиков с сообщениями: «Вчера летал к тетке на свадьбу под Рязань…» Значит, это возможно!?! «Это» — вернуться к самому себе, пятнадцатилетнему мальчишке из столичного аэроклуба, влюбленному в небо классически беззаветно. В 16 — на Як-52, в 18 — на Л-39, в 20 — на МиГ-21, а в 21 год оставить золотые погоны летчика и уйти из армии, в которой к этому времени никто не летает, не учат, а лишь выносят, что еще можно вынести, и беззаветно глушат спирт… Отсюда история Виноградова четко разделяется на две части. Одна замирает на месте, другая несется бешеной собакой. Точь-в-точь что происходит со всей страной, ошалевшей от свободы и пустившейся во все тяжкие. Бывший летчик имел право честно спиться, но он выбрал другой путь. Отправился валить лес в Псковской области. И построил успешный бизнес: сам себе хозяин, бригадир, рубщик и продавец — на карман па-

Виноградов руководит проектом «Свой самолет своими руками». В сокращении — «С.С.С.Р.». дало хорошо. И красоту пушкинских озер он успевал замечать, и с черными копателями воевать, и в тюрьму угодить за «вымогательство», и два черных месяца в Калужском централе вынести. Вышел оправданным и нищим. Успокоился? Куда там… Раздобыл убитую «пятерку», отремонтировал ее и поехал «бомбить». Организует собственный автосервис по ремонту «опеля-кадетт». А чуть поднявшись, переключается на… пельмени. С одной точки на рынке поднимаясь до четырех, на один вложенный рубль зарабатывая до пяти. Он развозил воду в офисы, поставлял спиртное в Норильск, торговал свежей рыбой, перегонял автомобили из Германии, организовывал и продавал бизнесы. Везде начинал с ноля и необыкновенно быстро поднимался. Жил на широкую ногу. Позволял себе возвращаться домой на зафрахтованном речном теплоходе с рестораном и девицами. Однажды забыл в такси миллион докризисных рублей.

Вершиной нэпманской жизни он считает историю с контрафактным бизнесом. Он пришел на фирму батраком штамповать этикетки, а через месяц сам руководил подпольным заводом. Достигнув, надо признать, решительного успеха. Фильм «Код да Винчи» едва успели показать в Каннах, а на следующее утро он уже продавался в киосках по всей Москве. И за это сумасшедшее время он еще успел получить два высших образования — авиационно-техническое и юридическое. Когда он сдал экзамен на статус адвоката, необходимость в личном бизнесе отпала сама собой. Про клиентов господина Виноградова можно отдельные книги писать, но чувствую я, что мне лучше о них не упоминать, а читателю и не знать вовсе. Целее будем… Перейду-ка я на следующую страницу биографии героя. Вот что меня опять удивляет. Прошло двадцать лет. Страна оклемалась, пришла в себя, а вместе с ней и бывший военлетчик Вино-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПИОНЕР-ГЕРОЙ.

Кустарей в стране много, и в любви к небу Виноградов не одинок. Требовалось собрать всех «по кустам» и углам, найти тех немногих, кто умеет работать с листом дюралюминия Д16т, лить, гнуть, резать и дуть стекло, и тех, кто хочет летать и руки растут из правильного места, и объединить всех в один рабочий организм. То есть построить бизнес.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

градов обнаружил, что ему не хватает главного. Неба… Нам всем не хватает Неба… Это случилось в одно время, словно и он, и страна болели вместе, валялись в бреду на соседних койках и на поправку пошли вместе. Как же это получается? И что это значит? Нет у меня ответа. Может, нам по Виноградову судить, что случится со страной дальше? Купить самолет довольно просто. Но дорого. За 5—6 миллионов рублей можно стать счастливым обладателем двухместного иностранного круизера. Самые ходовые модели — американские. Свои — только «пепелацы». Необходимо заказать КИТ, то есть конструктор самостоятельной сборки с массой разрозненных деталей, и пошаговую инструкцию по сборке. Чертежи в чистом виде в России не продаются. А стоимость с доставкой в Россию запредельная. Интеллектуальная собственность. Как с ней поступить? Подобная глава в жизни Виноградова уже описана, и ответы не замедлили явиться. Он твердо решил, что строить необходимо здесь и детали самим лить, гнуть, резать и дуть. По легкому пути не пошел. По скользкому пути пошел. Я бы с удовольствием написал, что под покровом ночи он выкрал чертежи самолета, как когда-то другие виноградовы выкрали чертежи атомной бомбы у тех же авторов. Но это случилось несколько иначе, хотя кому-то за океаном и пришлось пойти на сделку с совестью и продать «кусочек Америки» для нужд Виноградова. Когда он развернул посылку, то в воздухе запахло самолетом. В чем же была идея? Кустарей в стране много, и в любви к небу Виноградов не одинок. Требовалось собрать всех «по кустам» и углам, найти тех немногих, кто умеет работать с листом дюралюминия Д16т, лить, гнуть, резать и дуть стекло, и тех, кто хочет летать и руки растут из правильного места, и объединить всех в один рабочий организм. То есть построить бизнес. А чем еще

занимался последние двадцать лет летчик Виноградов? — Что такое самолет? — говорит он тихим вкрадчивым голосом. — Всего лишь кусок фанеры и хвост для балансировки этого куска в воздушном пространстве. Конечно, все значительно сложнее. Но заразить идеей, убедить в возможности не мечты, но дела надо только так — грубо и доступно. Могу ли я после увиденного сомневаться, что у России есть будущее малой авиации, пускай и на украденных иностранных идеях? Более 50 человек по всей стране производят запчасти к самолетам в проекте Виноградова. «Свой самолет» за три года превратился в электронный аэроклуб, родной дом, мастерскую, избу-читальню и запасной аэродром для сотен и сотен «летунов». Его КИТ без двигателя обходится в 15 тысяч у.е. А полностью собранный самолет с силовой установ-

Так почему же люди не летают? В смысле, сами, без приспособлений из фанеры и хвоста, а просто. Как некогда в раю. У военного летчика Виноградова есть ответ. Это тайное знание, спрятанное в его сердце, как чертежи самолета в картонной коробке. Так что там? Боль. Виноградов любил, а любовь ушла. Выстрелила в сердце, в упор, и ушла. Виноградов умирает. Потому что если по-настоящему, по-мужски, то жить без самолетов можно, а без любви — нет. Можно терпеть, терпеть, терпеть и ждать, стиснув зубы, сколько угодно долго, чувствуя, как тает твоя жизнь и отказывает мотор. Но изменить ничего нельзя. Никто не способен построить любовь по чертежу. Мы не летаем, потому что не любим. Мы отказались от взаим-

???? ??? Однажды ты, вполне успешный адвокат, сидишь дома и пьешь виски. Тоска прогрызла в тебе дыру с кулак величиной, но ты об этом не догадываешься, пока не наберешь в поисковой строке: «хочу летать».

кой (читай, двигателем от автомобиля Subaru) — в полтора миллиона рублей. Самолет по цене автомобиля. И кажется, что Небо стало ближе к каждому. Виноградов приблизил это Небо?

ной любви еще там, в раю. Обменяли ее на погремушки и дали обрезать себе крылья. И теперь — не заслужить, не выпросить, не вымолить. А Небо так близко… И, умирая, нам хочется летать.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

рисунок: татьяна максимова

Диктант. Если завтра приход. В тему номера. Урок обществоведения.

На столбах. Обозреватель «РП» и столпники разных времен и народов. Сочинение. Счастливчик. Майк Гелприн. Комикс Андрея Бильжо.

ДИКТАНТ.

Если завтра приход

Если завтра приход текст: игорь мартынов

владимир смирнов/тасс

В бравурной увертюре к главной теме номера — «Эйфория» — Игорь Мартынов распознает и кодифицирует источник того, ради чего раньше лизали марки, нюхали порошок, дырявили вены. А теперь — никаких побочных эффектов, кроме одного. русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Его

почти зарыли в шар земной и без пяти минут воткнули штык — но уперлись в твердое. Ого, да тут сама земля броненосна! Климат похорошему не понимает, только муштру! Детант побродил по России, но исключительно как призрак... Конверсия, сия девица с библейским типажем, забита духоподъемным булыжником, поскольку нет того Иисуса, чтоб вызвал огонь на себя... Чем ближе холода, тем ястребы слышнее, и новые порции наголо бритых исчезнут в черных дырах, искусно распаляемых, как обиходные комфорки. Нам выдадут эквивалент житейской летаргии сталью и порохом. Гражданская мать по имени Родина сама обует, зашнурует сына, дав приказ ему на Запад. О, это поядреней всех грибов, винтов и холотропного дыхания, это сразу виток в эйфорию: шмаль цвета хаки. Нет, конечно, были и другие попытки оттопыриться, нашарить восторг. «Как стать счастливым человеком?» — спрашивали школьники у космонавта-человека Волка. «Висеть каждый день хотя бы по 5 часов вниз головой на турникете!» — напутствовал человеккосмонавт. Кто-то так и висел, кто-то лил себе ледяную струю на темечко, кто-то нюхал БФ с пакетом на голове... Ретрограды замшело клянчили экстаз в C2H5OH... Но разве все это сравнится с тем упоением в бою, когда сперва шагаешь под барабанный бой, потом рассыпаешься в атаку, рот растопырив на «ура», а в конце лежишь блаженный, членораздельный, с мозгами из ушей, а в глазницах гуляет щекотливый ветерок — чихнуть бы, да нечем и некому. Кровавый бой — и это подтвердит любой ЕГЭ — вот эйфории кладезь, неупиваемый ея исток! То и Гомер подтвердит: «Гектор буйно свирепствует, обладаемый бешенством страшным» — и так далее, целый эпос про ратный угар, про дурь рубилова. А те же германские воины-беспредельщики? Берсерки, бьорсьорки,

то бишь «медведеподобные», но и не только такие, а еще и ульфхеднеры, «волкоголовые»? Во время атаки берсеркер, наводя ужас на вражину, превращался, силой транса, в зверя — волка, медведя; отбрасывал оружие или поступал с ним нелогично, диковато: например, вгрызался в щит зубами. Это как, скажем, атакуя Молдову или даже Лихтенштейн, наши бы Дзюба или Кокорин внезапно откинули бутсы, вцепились челюс тями в мячик, затянув себе на шее гетры... Противник, таким макаром, деморализован. А у нас от этого и на поле боя, и далее везде — эйфория! Медики так объясняют этот феномен: организм и сам способен производить нужные для полного улета вещества. Главное — создать организму условия. Определить его в нужное место. И тогда неминуче наступят стальные грезы, как у героя Первой мировой Эрнста Юнгера: «Со смешанным чувством, вызванным жаждой крови, яростью и опьянением, мы тяжело, но непреклонно шагали, на двигаясь на вражеские линии. Я кипел бешеным гневом, охватившим меня и всех нас самым непостижимым образом. Желание умерщвлять, бывшее выше моих сил, окрыляло мои шаги. Чудовищная воля к уничтожению сгущалась в мозгу и погружала его в красный туман. Захлебываясь и заикаясь, мы выкрикивали друг другу отрывистые фразы, и безучастный зритель, наверно, подумал бы, что нас захлестнул переизбыток счастья». И поскольку, согласно последним новостям, снятым по мотивам всеединого учебника истории, все мы рюриковичи, все мы берсерки — значит, нам подвиг на роду написан. Надо только определиться, кто будет волком, кто медведем. Таким образом, преимущества воинственного типа эйфории над всеми прочими безусловны: ни ломок, ни побочных эффектов — они уже не понадобятся. Из этого прихода выход один — в расход.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

УРОК ОБЩЕСТВОВЕДЕНИЯ.

риа новости

Самые бесстрашные лезут наверх, минуя проторенные ходы, по отвесным стенам, где вроде бы не за что зацепиться. Это — столбисты. Особая каста людей, которые проводят на Красноярских Столбах все свободное время.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

На На столбах столбах На текст: дмитрий филимонов

Обозреватель «РП» Дмитрий Филимонов, проводя исторические параллели и выезжая на местность, продемонстрирует, что же связывает Симеона Столпника, мистера Келли и Алексея Андреевича Бабия. И зачем они лезут на камни.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

УРОК ОБЩЕСТВОВЕДЕНИЯ.

Идет

караван по сирийской пустыне. Жара страшная. Люди на верблюдах потные, подмышки от соли белые, тело чешется, вода на исходе, а до великого града Антиохии два дня пути. И тут — человек на камне стоит. Посреди пустыни. — Эй, ты кто? — Я Симеон, — отвечает стоящий на камне, — Столпник. — А чего ты, Симеон, здесь? — А с Господом молвлю. — А чего на камне? — Так ближе ж к нему на камне, — отвечает Симеон Столпник. — И что тебе молвит Господь? — спрашивают сидящие на верблюдах. — А говорит, засуха будет страшная, нашествие саранчи, сарацины Вифлеем снова пограбят. Люди с верблюдов слезли. Интересно им. Ладно, сарацины и так что ни год Вифлеем грабят. Засуха — тоже дело обычное. А вот нашествие саранчи — это страшно. Это голодомор. Смерть. — А ничего хорошего Господь не сказал? — вопрошают люди. — Неа! Караванные люди оставили Симеону мешок сушеных фиников, немного воды на дне бурдюка, пшеничных лепешек, взобрались на своих верблюдов и отправились дальше — в Антиохию. Там, в стольном городе, они рассказывали про встреченного в пустыне чудака, пересказывали пророчества, и когда тридцать дней спустя случилась засуха, а потом нашествие саранчи и сарацины пограбили Вифлеем — тогда граждане Антиохии, оставшиеся в живых после голодомора, отправились к Симеону в пустыню. «Прими нас, человече! Вещай нам!» И он принял. И люди построили хижины подле его камня. И обнесли его камень забором — чтоб мальчишки не лезли, и собаки всякие, и кошки. Но те все равно лезли, и тогда Симеон, отягощенный мирской суетою, велел возвести столп новый. И люди пошли к скалам, и прикатили камни, и обтесали их, и взгромоздили, и вышел столп высотою в шесть локтей. Но «как реки, стекались к Симеону различные народы и племена: приходили к нему из Аравии и Персии, из Армении и Иверии, из Италии, Испании и Британии», — сказано в летописи. Пришлые народы удумали построить храм подле столпа — во имя Симеона. И тогда Симеон повелел возвести столп еще выше прежнего, в двадцать локтей, а после и в тридцать шесть, а потом в сорок, и будку на нем, для защиты от зноя и ветра, и уж с такой высоты, из будки все слова его и пророчества не были достижимы народу — и народ стал потихоньку расходиться. Тем временем мимо столпа Симеонова проезжал на ослице отрок Даниил. Поглядевши на чудо в пустыне, юноша возжелал также быть столпником, чтобы вещать, но здраво рассудил, что Симеон хватил лишку, отдалившись от народа. Поэтому, добравшись до града Антиохии, отрок Даниил возвел себе на окраине города столп в меру высокий — и поселился на нем, и стал вещать, и люди потянулись к нему пуще, чем к Симеону. Следом за Даниилом на столпы полезли Лука, Алипий, Феодосий Эдесский, Иоанн, Давид Солунский, Лазарь Галисийский, Марк Афинский, Павел Фивейский, Савва Вишерский, Никита Пере-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

яславский… Одни сидели на столпах каменных, другие на деревянных, иные на башнях, на древах миндальных, смоковницах, кедрах. История сохранила имена не всех на столпы полезших, а лишь самых стойких. Симеон-основоположник просидел на столпе своем тридцать лет с гаком. Лука — сорок пять. Алипий — шестьдесят шесть лет. Все эти мужи-подвижники запечатлены на иконах. Ибо — святые. — Мистер Келли, зачем вы залезли на столб? — крикнул репортер The Sun, задравши голову кверху. — Вершина флагштока — самое безопасное место для женатого мужчины! — крикнул вниз Элвин Келли. Мистер Келли не был подвижником, а уж святым не был тем более. Он был Королем флагштока. Первый раз он взобрался на флагшток в 1924 году в Лос-Анджелесе. В рекламных целях. Что он рекламировал — история умалчивает. Жвачку, сигареты, подтяжки, стиральный порошок, мыло — теперь не имеет значения. Это были веселые времена в Америке. «Ревущие двадцатые». «Эпоха чудесного вздора». Чарльстон, джаз, шимми, банковские кредиты, автомобиль каждой семье. Элвин Келли просидел на флагштоке тринадцать часов и тринадцать минут. После чего слез. Собравшаяся внизу толпа встретила его как героя, местные газеты напечатали фото — мистер Келли на флагштоке с разных ракурсов. Он тотчас стал знаменит, и сотни подобных ему, желавших славы, полезли на флагштоки. Тем временем мистер Келли вырезал из газет заметки про себя, наклеил в альбом и отправился в деловой район — продавать рекламные услуги. Он заходил в офисы, магазины, банки и предлагал владельцам компаний рекламировать их товар, залезши на флагшток. Жвачку, сигареты, подтяжки, стиральный порошок, мыло, автомобили, банковские услуги. Да хоть погребальные принадлежности — главное, чтобы платили. И ему платили. Иногда он зарабатывал по тысяче долларов в неделю! Вчерашний матрос, боксер, каскадер, он и мечтать не мог о таких заработках. У него появился счет в банке, он мог бы позволить себе квартиру в центре города, автомобиль, однако большую часть своей жизни мистер Келли теперь проводил на флагштоках. Вскоре он побил собственный рекорд, просидев семь дней и один час на флагштоке в Сент-Луисе. Памятуя о том, что отец его погиб, сверзнувшись со строительных лесов, Келли привязывал себя к флагштоку на ночь. Еще он имел при себе ведерко и длинный шланг — справлять естественную нужду. Про него писали газеты. Он рассказывал в интервью, что пережил две авиакатастрофы, три автомобильные аварии, одно крушение поезда и пять кораблекрушений — в том числе гибель «Титаника». Репортеры назвали его Келли «Кораблекрушение». Его имя было на слуху не менее, чем имя Чарли Чаплина, и более, чем президента Кулиджа. Теперь уже не сотни, а тысячи американцев со шлангами и ведерками лезли на флагштоки. «Прелюбопытный парень, известный под именем Келли “Кораблекрушение”, который ездит по городам Америки, демонстрируя выносливость американской задницы, сидя подолгу на флагштоках, объявился в Бостоне», — сообщили газеты. Вдохновленный своим кумиром, пятнадцатилетний Авон Фриман из Бостона продер-

getty images/fotobank

жался на флагштоке десять часов, десять минут, десять секунд и стал самым молодым покорителем флагштока. Мэр Бостона пожал мальчику руку и назвал его подвиг торжеством «пионерского духа Америки». Некая мать вывесила люльку с младенцем из окна дома и продержала так час, претендуя на «младенческий рекорд». Тем временем Элвин Келли, продолжая покорять высоты, просидел на флагштоке в Нью-Джерси сорок девять дней и один час. Однако рекорд продержался недолго, и вскоре некто Билл Пэнфилд просидел на флагштоке в Айове пятьдесят один день и двадцать часов. Журнал Cosmopolitan назвал это все «конкурентным слабоумием». Впрочем, конкурентное слабоумие закончилось вместе с началом Великой депрессии. Крах фондовой биржи погубил ослепительную карьеру Короля флагштока. Мистер Келли еще некоторое время рекламировал пончики в Нью-Йорке, стоя на голове на крыше Chanin Building, однако люди утратили интерес и к мистеру Келли, и к пончикам. В 1952 году на Пятьдесят первой улице в Нью-Йорке случилось маленькое происшествие. Некий бомж упал на проезжую часть, и прежде чем это заметили полицейские, по нему проехались два автомобиля. В руках у несчастного был альбом с вырезками из старых газет — про Короля флагштока. На обложке альбома было начертано: «Самый счастливый дурак на земле». «Столбы — это свобода», — говорит Алексей Андреевич Бабий. Алексей Андреевич — летописец Красноярских Столбов. Но прежде всего Столбы — это скалы, которые торчат в небо посреди тайги. И каждые выходные тысячи красноярцев устремляются сюда. Люди доезжают до конечной остановки «Турбаза», идут семь километров в гору — до первого Столба. Подсчитано: в иные дни тут бывает до десяти тысяч народу. Люди становятся в очередь, чтобы залезть наверх. «Пропустите с ребенком!» «Дайте дорогу бабушке!» Пыхтят, карабкаются, подталкивая друг друга, придерживая сползающих. Зачем? «Столбы — это бесстрашие, — говорит Летописец Бабий. — Вы что, ни разу не были на Столбах? Это как же вас угораздило, а? Это все равно что жить, ни разу не поцеловавшись». Самые бесстрашные лезут наверх, минуя проторенные ходы, по отвесным стенам, где вроде бы не за что зацепиться. Это — столбисты. Особая каста людей, которые проводят на Красноярских Столбах все свободное время. Они все ходы тут знают. С одного столба на другой скачут. И без страховки. Это главная фишка столбиста — чтоб без страховки. Столбисты компаниями тусуются. Компаний много. Бесы, Абреки, Беркуты, Орлы, Грифы, Соколы, Пираты, Призраки, Павианы, Фермеры, Эдельвейс, Хилые…

У каждой компании избушка на скалах. Там и тусуются. Летописец Бабий — не столбист. Но Столбами ударенный, и потому столбисты его за своего считают. «Привет, Летописец!» — кричат они, пробегая вверх по скале. «Привет! — машет рукой Бабий. — Там, где мы с вами идем, между прочим, на спор корову заводили. И завели. Корова взошла, а мы что? Давай. Пошли. Рукой зацепился, ногу вверх. На колени не становись! Скалу надо уважать, но не унижаться перед нею! А главное — колени держат плохо. Кроссовки лучше. Ступай по скале полной подошвой, не бойся! Вот, пошло дело. Мы на первой площадке. Ну, видишь? Раз, и верхушки деревьев — внизу. Ребятишек пропусти, пускай обгоняют. Чего стоим? Пейзажем любуемся? Очередь собрали уже. Давай-ка до самого верха без остановок. Ну вот, а теперь любуйся! Что, слов нет? Я ж говорил — свобода!» У каждой скалы есть имя. Акула, Бегемот, Блоха, Верблюд, Гном, Голова Дракона, Киль, Дуськин Камень, Слоник, Стручок, Пятачок, Хутор Скитальца, Чертова Кухня… Столб номер два именуют Столбом Свободы. Надпись «СВОБОДА» на нем появилась во времена незапамятные. И лишь Летописец знает — когда именно. В 1899 году. Жирная надпись белой краской. Из города видно. Отрядили двух жандармов — молодых и крепких, нашли проводника-столбиста. И полезли жандармы на столб — ликвидировать надпись. Скала эта — средней сложности. Но это для столбистов — средней. Проводник тех жандармов на веревке затащил наверх. В общем, забрались, трудятся. Скребут надпись ножами. Букву «А» отскребли, за букву «Д» принялись. Потом хватились — а нет проводника. Исчез. Уже день на излете. Кричать стали. Долго кричали. Только на вторые сутки пришла помощь. Эвакуировали. Так эта надпись «СВОБОД» и осталась. Требовательная такая надпись. А шестьдесят лет спустя, в эпоху развитого социализма, кто-то подновил надпись. Говорят, Грифы. И слово «СВОБОДА» снова забелело свежею краской. А еще полвека спустя решили снова обновить надпись. Ибо за полвека надпись поблекла. Десять мальчишек и девчонок из клуба «Столбист». Купили краску хорошую, для наружных работ, кисти. Позвали Бабия-Летописца — фиксировать исторический момент. Полезли. А Летописец-то не столбист. «Когда я дважды всем своим центнером рухнул на того, кто снизу, — молвит Летописец, — ребятки затылки почесали, меня веревкой обвязали, сверху тянут, снизу подталкивают. Затащили — как тех жандармов». Старая краска сохранилась, скалы хорошо краску держат, потускнела только СВОБОДА. Мальчики, девочки и Летописец Бабий рукава закатали, кисти обмакнули… «Вон, гляди как сверкает! — гордо молвит Летописец, указывая пальцем на столб. — Теперь еще на полвека хватит».

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СОЧИНЕНИЕ.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

С част Счастливчик Счастливчик стливчик текст: майк гелприн рисунки: олег бородин

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СОЧИНЕНИЕ.

ОН походил на пугало, этот сирусянин. На бывалое, побитое непогодой огородное пугало, только с доброй улыбкой. Они все походили на нелепые и небрежные карикатуры, намалеванные бесталанным живописцем. Впрочем, на сирусян Денис насмотрелся вдоволь по телевизору, когда еще работал правительственный канал и люди на что-то надеялись. Денис тоже надеялся — поначалу. Сейчас, когда надежда истончилась, истаяла, когда от нее остались лишь призрачные, меньше десятой доли процента, шансы, добрая улыбка на круглой желтоватой физиономии казалась едва ли не издевательской. — Дорогой господин Стрельцов! Голос в трансляторе звучал застенчиво и грустно, словно сирусянину было совестно, что фамилия Дениса именно Стрельцов и никак иначе. — Да, это я, — хрипло отозвался Денис. — Поздравляю вас, дорогой господин Стрельцов, — без малейшего акцента, но с прежней стыдливостью выдал транслятор. — Вы прошли тесты успешно, и вам… Денис ошарашенно помотал головой. — Что, правда? — еще не веря, не смея поверить, выпалил он. — Я вас, разумеется, не обманываю. — Добрая улыбка неожиданно стала гармонировать с грустью в голосе, создавая ощущение доверительности. — К сожалению, у меня не так много времени. Сказать по чести, его вообще нет, вы наверняка понимаете почему. Дальнейшие инструкции вы получите от моей ассистентки. Собственно, она вашей расы, и вам же русский пионер №8(50). ноябрь 2014

будет проще. А теперь до свидания, дорогой господин Стрельцов. Увидимся на борту «Орфея». Денис машинально кивнул. До него все еще не доходило, он не верил. «Орфеем» земляне называли спасательный трансзвездник с Сириуса, два месяца назад приземлившийся под Петергофом. Как именовали его сами сирусяне, было неизвестно. Так же как неизвестными оставались названия остальных двухсот четырнадцати рассредоточенных по планете спасательных судов. — Денис Петрович, пройдемте, пожалуйста, со мной. Денис обернулся. Его манила ладонью черноволосая красавица лет двадцати пяти. — Вы… вы тоже? — неуверенно проговорил Денис. — Вас тоже отобрали? — Не меня, Денис Петрович. Я спутница. Выслушайте, пожалуйста, внимательно. Вот ваш пропуск. — Черноволосая протянула блестящий, отливающий перламутром ромб. — На нем ваша фотография, отпечатки пальцев и генетический код. Вам надлежит в четырехдневный срок прибыть на сборный пункт. Держите: в этой брошюре пояснения и подробности, включая адрес. С собой можете взять не больше десяти килограммов груза и не больше одного спутника — любого человека по вашему выбору. Вы все поняли? — Постойте. — Только теперь Денис осознал, что совершенно безнадежный, один на несколько тысяч, шанс выпал ему. — У меня две девочки. Жены нет, так вышло, а дочери две. Дашенька и Леночка, близнецы. Черноволосая красавица вздрогнула, отвела взгляд.

— Это ужасно. У меня тоже… — в глазах у нее появились вдруг слезы, девушка нервно смахнула их тыльной стороной ладони, — тоже есть сестра, младшая. Павлик выбрал меня. Он мог ее, мог кого угодно, любая бы согласилась не думая. Но он взял меня, а Наташа… Вы понимаете? Денис понимал. Неведомому Павлику несказанно повезло, как и ему, Денису. Павлик прошел тесты и по невесть каким сирусянским критериям попал в число избранных. Он явно был одиноким и бездетным, этот Павлик, и из тысяч, а то и десятков тысяч желающих выбрал себе спутницу. Денис тоже одинок, только вот его одиночество иного рода. Пять лет назад Вера от него ушла, сбежала со скрипачом-виртуозом с мировым именем. Можно сказать, упорхнула, оставив с годовалыми близняшками на руках. Денис преодолел десяток пустых и унылых, будто скорбящих, коридоров Эрмитажа и выбрался на Дворцовую. Символично, что отбор счастливчиков сирусяне затеяли именно здесь, в центре, в ядре человеческой культуры, из которого уже вывезли и погрузили на спасательные суда самые ценные экспонаты. Счастливчики… Только теперь Денису удалось в полной мере осознать, что это слово напрямую относится к нему. Очередь петляла между выставленными на Дворцовой решетчатыми барьерами. С каждым днем она редела, но все еще была многотысячной. Денис отстоял в ней две недели, ел в ней и спал, отлучаясь лишь по нужде. Потерять очередь означало упустить шанс на жизнь, пускай ничтожный, мизерный, но какой есть. Денис в этот шанс напрочь не верил, он и пытаться бы не стал, если б не мама. — Ты должен, — настойчиво, раз за разом, повторяла она. — Обязан. Один шанс на тысячи соискателей? Ты должен его взять, даже будь он один на миллиард. Сирусянские транспортники должны были вывезти с Земли два миллиона человек. Тех, кто по результатам тестов был признан годным для «сохранения человеческой цивилизации на новой родине с последующим возрождением ее на старой». О том, когда это возрождение произойдет, сирусяне умалчивали. А скорее всего, не знали сами. Просчитать последствия надвигающейся катастрофы им, видимо, оказалось не по плечу. Денис быстро зашагал к Дворцовому мосту. Ему предстоял неблизкий и нелегкий путь: на Охту, через забитый бандами мародеров, насильников и убийц отчаявшийся, готовящийся к всеобщей гибели город. Костяшками пальцев Денис потрогал рукоятку боевого «ТТ» за пазухой — древнего, обменянного на золото, когда на бессмысленные и бесполезные нынче драгоценности можно было еще что-то обменять. Надвинув на глаза капюшон, Денис ступил на мост. Необходимо живым добраться до дома, остальное сейчас не важно. Упрятанный глубоко в карман сирусянский пропуск станет

подорожной на тот свет, если бандиты его обнаружат. Не оттого, что пропуском удастся воспользоваться, а попросту от злобы, зависти и безнадеги. Дениса передернуло — он отслужил два года в десанте, но стрелять в людей ему не приходилось. Плевать! Если придется, он будет стрелять — без раздумий, потому что в кармане он нес теперь жизнь одной из девочек. Денис сбился с ноги, его замутило, недавняя радость ушла, сгинула, как не бывало. Одной из девочек… Одной из двух. Жизнь второй не уложилась в неведомые каноны сирусянской этики. Окажись на их месте мы… Денис выругался вслух, грязными, матерными словами. Он не знал, как поступили бы земляне, окажись они на месте незваных спасителей. Усилием воли он заставил себя сконцентрироваться и мобилизоваться. Добраться до дома — сейчас это главное. В городе не ходит транспорт, не работают предприятия и учреждения, вообще ничего не работает. Полиции нет и уже не будет, и законов никаких нет, кроме одного — прожить оставшийся месяц любой ценой и за этот срок урвать от жизни как можно больше. Опасливо сторонясь редких прохожих, Денис пересек мост и двинулся дальше по набережной. Соваться сейчас в узкие, разбойничьи переулки питерского центра было равносильно походу за собственной смертью. Мимо подчистую разграбленных магазинов, мимо вывороченных из цоколей завалившихся фонарей, мимо обгорелых автомобильных останков Денис размашисто шагал вдоль гранитного парапета. — Помогите! Пожалуйста! Денис вздрогнул, обернулся через плечо. Из подворотни ему отчаянно махала белой тряпкой женщина с младенцем на руках. Денис остановился. Идти на помощь было нельзя, что бы там ни стряслось. Женщина и младенец обречены, жить им осталось в лучшем случае месяц, как и всем прочим… Против воли, вопреки здравому смыслу, плохо сознавая, что делает, Денис двинулся на зов. — Алина, Алечка. — Женщина подбежала, свободной рукой ухватила за локоть и потянула за собой. — Ее избили, изнасиловали, она истекает кровью. Умоляю: помогите, сделайте что-нибудь! Вслед за женщиной Денис ступил в подворотню, прошагал под низкой аркой во двор с чугунной оградкой по центру. Женщина внезапно шатнулась в сторону, Денис по инерции сделал еще шаг и замер на месте. У оградки стоял коренастый мужик с арматурным прутом в руке. Денис попятился, оглянулся — еще двое перекрыли выход из подворотни и теперь медленно надвигались. — Водка есть? Курево, жратва есть? — гаркнул коренастый. — Н-ничего н-нет, — запинаясь от страха, выдавил из себя Денис. — Сейчас поглядим. Вещи снимай. Быстро, ну!

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СОЧИНЕНИЕ.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Вот и все, обреченно подумал Денис. Эти меня убьют за просто так, невзначай. Страх внезапно ушел, сменившись злостью и горечью. Кретин, выругал себя Денис, недоумок. Попался в примитивную западню, к озверевшим от обреченности и безнаказанности душегубам. Он скосил глаза — двое сзади приблизились, тот, что слева, уже отводил назад руку с зажатой в кулаке монтировкой. Денис рванулся. С треском разлетелись пуговицы плаща. Он выдернул из-за пазухи «ТТ» и навскидку всадил коренастому пулю в лицо. Шарахнулся вправо, двое оставшихся удирали через подворотню на набережную. Денис выстрелил им вслед, промазал и развернулся к пятящейся от него наводчице с орущим младенцем в руках. Ее надо пристрелить, думал он, глядя поверх ствола на ставшее мучнистым, перекосившееся от страха лицо. Вместе с ублюдком, иначе… Он не додумал. Сплюнул наводчице под ноги, резко сунул «ТТ» за пазуху и скорым шагом двинулся прочь. — Денис! Мама стояла в прихожей, губы у нее дрожали, тряслись старческие венозные руки. Через месяц мамы не станет, и Веры не станет, и ее скрипача. И… Денис закусил губу, шагнул к маме, обнял, прижал к себе. — Мне повезло, — выдохнул он, и мама дернулась у него в руках, запрокинула лицо. — Ты, ты… Тебе?.. — На, смотри. Денис выудил из кармана сирусянский пропуск. Мама охнула, мотнулась к стене, тяжело опустилась на ветхий плетеный стул и заплакала. — Это я от счастья, — сквозь всхлипы пробормотала она. Дениса передернуло. Мама еще не понимала, не осознавала еще, какой ценой им это счастье достанется. — Папа! Дочки наперегонки бежали к нему из детской. Денис подхватил обеих, поднял, застыл, переводя взгляд с Леночки на Дашу и обратно. Девочки были похожи настолько, что он сам не знал, как умудрялся их различать. Они пошли в Веру, золотоволосые, синеглазые, белокожие, со звонкими голосами. Друг дружку называли сестричками — с детства. — Папа, мы соскучились, — прощебетала Леночка. — Тебя так долго не было, — добавила Даша, — бабушка говорила, что ты скоро придешь, а ты не шел и не шел. — Все хорошо, все замечательно, родные мои, — бормотал Денис, покачивая ткнувшихся ему в шею и разом притихших дочек. — Я вернулся, вы же видите. Теперь я буду с вами, всегда. — И больше не уйдешь? — Не уйду. Он отнес обеих в детскую, спустил на пол, похвалил платье, которое с бабушкиной помощью сшили для куклы. Постоял

— Вот ваш пропуск. — Черноволосая протянула блестящий, отливающий перламутром ромб. — На нем ваша фотография, отпечатки пальцев и генетический код. Вам надлежит в четырехдневный срок прибыть на сборный пункт. Держите: в этой брошюре пояснения и подробности, включая адрес. на пороге, растерянно слушая девчоночье щебетанье о всяких разностях и ни о чем. Затем осторожно прикрыл дверь и отправился на кухню. Мама сидела там, за старым, еще Верой купленным пластиковым столом. — У нас осталось? — тихо спросил Денис. Мама молча извлекла из кухонного шкафа заначенную на последний день поллитровку. Остальные, которые Денис успел урвать в разнесенном толпой супермаркете, были давно обменяны на продукты. Водка в умирающем мире ценилась дороже еды, дороже оружия, подчас дороже человеческой жизни. Денис сорвал пробку и жадно глотнул прямо из горлышка раз, другой. Занюхал рукавом, отдышался, вновь потянулся за водкой, но передумал и пить не стал. — Что же теперь делать, мама? — тоскливо спросил он. Она не ответила. Слезы вновь потекли у нее по щекам, но теперь плакала мама не от счастья, и Денис понимал это и сам заревел бы с ней на пару, если б умел. — Тебе. Придется. Выбрать. — Мама говорила с трудом, она будто насилу расставалась со словами. — Леночку. Или… Или… — Мама всхлипнула. — Или Дашу. — Я не смогу. Теперь Денис осознавал это ясно, отчетливо. — Я не смогу, — повторил он. — Не сумею. Я останусь здесь, с вами. Мама перестала плакать. Она помолчала, глядя в пол, потом сказала глухо: — Сможешь. Одна из твоих дочерей должна жить. Запершись в спальне, Денис пролистал тощую сирусянскую брошюру. Сборный пункт оказался рядом, рукой подать — в четверти часа ходьбы. Оттуда на борт «Орфея» счастливчиков доставит шаттл, дальнейшая безопасность гарантируется. Денис попытался вчитаться в пункты прилагаемой инструкции. У него не получалось — буквы расплывались перед глазами. Денис отшвырнул брошюру прочь. Полгода назад был обнаружен стремительно надвигающийся на Солнечную систему метеоритный поток. С неделю о по-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СОЧИНЕНИЕ.

токе ходили слухи, один другого нелепее. Слухам Денис не верил. До тех пор, пока на человечество не обрушилось воззвание Генсека ООН. А вслед за ним, сразу, без паузы, обращение президента к гражданам России. Под углом шестьдесят градусов поток падал на плоскость эклиптики. Орбиты третьей и четвертой от Солнца планет приходились на его максимальную плотность. Это означало, что Земля и Марс сотнями тысяч небесных камней будут расстреляны, а возможно, расколоты и увлечены потоком. Корабли сирусянской миссии приземлились за три месяца до катастрофы. — Братья и сестры, простите нас, — на единственном еще функционирующем правительственном канале вещал похожий на несуразную карикатуру сирусянский командор, и голос его, надрывный и скорбный, звучал словно реквием по человечеству. — Мы не успели. Наши разведчики локализовали вашу цивилизацию слишком поздно. Поверьте, на строительство транспорта мы бросили все ресурсы последних трех поколений. Мы опоздали. Мы сможем вывезти всего лишь два миллиона человек... Ночью Денис не сомкнул глаз. Он едва не проклинал выпавшее ему «счастье». Три дня. Оставалось всего три дня. Решение, которое ему за эти дни предстояло принять, человеку принимать не подобало. Наутро пришла Вера. Денис встретил ее на пороге, молча посторонился. С минуту, давя подкатывающие к горлу спазмы, смотрел на скачущих от радости вокруг Веры близняшек. Затем, ссутулившись, двинулся на кухню. — Это я ее привела, — поджав губы, сказала мама. — Пожалуйста, выслушай ее. Она мать. Денис не ответил. Он вспомнил, как рвал на куски развешанные по стенам спальни Верины офорты и сангины. Уничтожал, искоренял их, навязчиво думая при этом, что убивает любовь. Дорогущие билеты на концерт скрипача-виртуоза, всклокоченного, лупоглазого, похожего на удивленную стрекозу недомерка, Денис купил сам, в подарок на Новый год. Пойти на концерт он, однако, не смог — помешал очередной аврал на работе. Денис втихую порадовался тогда — в театры

Мы не успели. Наши разведчики локализовали вашу цивилизацию слишком поздно. Поверьте, на строительство транспорта мы бросили все ресурсы последних трех поколений. Мы опоздали. Мы сможем вывезти всего лишь два миллиона человек... русский пионер №8(50). ноябрь 2014

и на выставки он сопровождал Веру редко и неохотно, всякий раз мечтая поскорее отделаться. — Ты работящий, надежный, правильный. Ты прекрасный отец, — сказала однажды пришедшая навестить девочек Вера. — Но видишь ли, ты — заурядный. Обыденный, некреативный, не способный на дерзание, на полет. Денис тогда не стал возражать. Заурядный и некреативный? Пускай. Зато у него две дочки, которых он любил самозабвенно и считал за счастье постоянные гастроли по заграницам, куда Вера моталась со своим недомерком. А Даша с Леночкой остались с ним и переехавшей к нему мамой. — Денис! Он вскинул голову. Вера стояла в кухонных дверях, привалившись плечом к косяку. Мама поднялась и молча, неслышно ступая, вышла. — Уходи, — глухо сказал Денис. — Ты должен, — бесцветным, невыразительным голосом отозвалась Вера. — Обязан спасти одну из них. Кровь бросилась Денису в лицо. — Должен и обязан, говоришь? — из последних сил сдерживаясь, переспросил он. — А как насчет тебя? — Сирусяне мне отказали. Денис, наша дочь… — Наша дочь?! — уже не сдерживаясь, рявкнул Денис. — Какая из двух, а? Что я скажу ей, когда она спросит: «Папа, где сестричка?» Скажу: «Дашенька, я убил Лену, и поэтому ты жива?» Или: «Леночка, твой папа ради тебя убил Дашу?!» — Тебе будет трудно, Денис. Очень трудно, почти невозможно. Но ты… — Иди отсюда, — оборвал Веру Денис. — Убирайся! Я не хочу, не желаю больше тебя видеть. После того как за Верой захлопнулась дверь, он с минуту сидел, закрыв руками лицо. Затем вскочил, метнулся из кухни в детскую. Леночка увлеченно наряжала куклу. — Где? — подступился к дочке Денис. — Где Даша?! — Сестричку взяла мама, — испугалась Леночка. — Погулять. А мне велела… Денис не дослушал, бросился в прихожую. Мама стояла, раскинув руки, собой перекрыв дверной проем. Денис отшвырнул маму, по лестнице скатился на первый этаж, вырвался из дома наружу. Догнал Веру, выдрал Дашину ручонку у нее из ладони. Размахнувшись, наотмашь хлестанул Веру по щеке. — Ты, мразь, сука! — заорал ей в лицо Денис. — Гадина, пошла вон, крыса! Еще раз придешь — убью. Оставшиеся три дня слились в один бессонный непрерывный кошмар. Мама слегла, с Денисом она больше не заговаривала. Запершись в спальне, он десятки, сотни раз прокручивал в уме варианты. Приемлемых среди них не было. Ни единого. Подарить жизнь одной дочери за счет другой Денис был не способен. Так же как не способен был оставить умирать обеих.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СОЧИНЕНИЕ.

Утро последнего дня он встретил на пороге детской. Близняшки безмятежно спали в одинаковых позах, золотистые локоны разметались по подушкам. Денис долго смотрел на них, затем тихо притворил за собой дверь. На кухне добил из горла поллитровку и вытащил из кармана «ТТ». Он медленно поднес ствол к виску. Зажмурился, и в этот момент раздался дверной звонок. На пороге стоял низкорослый, всклокоченный, похожий на удивленную стрекозу скрипач-виртуоз, которого Денис ненавидел и про себя называл недомерком. Надо же, как удачно, с неким даже удовлетворением подумал Денис. В магазине «ТТ» как раз два патрона. — Веры больше нет, — тихо сказал недомерок. — Что? — не понял Денис. — Где нет? — Нигде. Вечером она приняла яд. На мгновение Денис растерялся. Смерть бывшей жены для него ничего не меняла, она была нелепа, не более. И главное, она ничего не меняла для девочек. — Зачем пришел? — каркнул Денис. — Смерти ищешь? Он навел на визитера «ТТ». — Позавчера я прошел тесты, — будто сквозь вату донесся до него тихий голос недомерка. — Взгляните, вот. Денис ошарашенно уставился на блестящий, отливающий перламутром ромб. Такой же, как у него. — Вера оставила записку, — тоскливо сказал скрипач. — Посмертную. Она завещала мне забрать вторую девочку. — Что? Что ты сказал?! — Я хотел взять Веру. Я любил ее, понимаете? Но она… Она… У Дениса закружилась голова. Он схватился за дверной косяк, чтобы не упасть. — Ты шутишь? — выдавил он. — Ты же можешь… Он не договорил. Этот недомерок мог выбрать себе спутницу, любую. Что ему до чужого, по сути, ребенка. — У нас мало времени, — едва слышно проговорил скрипач. — Собирайте детей. Быстрее, прошу вас! Денис на секунду застыл, затем метнулся в детскую. — Мы уезжаем, — невнятно бормотал он, лихорадочно одевая близняшек. — Уезжаем прямо сейчас. Они вчетвером выскочили на лестничную клетку, ссыпались вниз по лестнице. «Мама, — метнулась запоздалая мысль. — Я не простился с мамой». Денис рванулся назад, остановился, затем попятился. Заставить себя сказать «Прощай, мама» он был не в силах. Безрассудное счастье, эйфория от того, что девочки будут жить, охватила его, затянула в себя, поглотила, подавляя способность рассуждать, отметая в сторону чувства. Денис не помнил, как добирались до сборного пункта и как садились в шаттл. Возвращаться в реальность он начал лишь перед узкой, переливающейся огнями проходной, врезанной в силовой контур, ограждающий сирусянский корабль.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

— Пройдемте, — услышал он трескучий фальцет. — Вашего друга… его отправили назад. У него был фальшивый пропуск. Сказал: жена нарисовала, художница. — Папа, где сестричка? — требовательно спросила прильнувшая к Денису дочка.

— Ваш пропуск, пожалуйста. Денис подхватил на руки дочку, впопыхах не разобрав даже, какую из двух. Сунул пропуск в уродливую желтоватую конечность похожего на огородное пугало охранника. Оглянулся — недомерок со второй близняшкой на руках стоял сзади, в пяти шагах. — Идите, — тихо сказал он. — Мы сразу за вами, вслед. Сирусянский охранник утопил пропуск в приемном пазу, бесшумно разъехались створки овальной, в человеческий рост двери. Денис, пригнувшись, ступил вовнутрь, дверь за ним затянулась, замелькало зеленым, желтым, потом фиолетовым. Под ногами пришла в движение серебристая лента эскалатора, плавно повлекла к исполинскому, гордо пронзающему носом облака спасательному судну. Ускорилась, втянулась в узкий тоннель с матовыми стенами, свернула вправо, вверх и наконец встала. — Приветствую вас на борту «Орфея»! Денис вскинул голову. Давешняя черноволосая красавица улыбалась ему. Рядом с ней переминался с ноги на ногу неказистый лысоватый толстячок, видимо, тот самый Павлик. — Пройдемте, надо спешить, — трескучим фальцетом затараторил Павлик. — Корабль готовится к старту. — Подождите. — Денис заозирался. Только сейчас ощущение безграничного счастья покинуло его, способность рассуждать вернулась. — Где моя дочка и… — он замялся, — и мой друг? Павлик недоуменно заморгал. — Мы больше никого не ждали. Постойте, я сейчас выясню. Павлик исчез из виду, а Денис почувствовал, будто недавнюю эйфорию смела когтистая пятерня, ухватившая его за сердце и принявшаяся неторопливо и умело выкручивать душу. — Пройдемте, — услышал он трескучий фальцет. — Вашего друга… его отправили назад. У него был фальшивый пропуск. Сказал: жена нарисовала, художница. — Папа, где сестричка? — требовательно спросила прильнувшая к Денису дочка. У него подломились колени.

КОМИКС.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

КОМИКС.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Урок мужества. Шакотис, философский пароход. Обозреватель «РП» готовит хитрое блюдо на открытом огне и прозревает.

Фотоувеличитель. Эйфория в пластике.

УРОК МУЖЕСТВА.

Шакотис, философский пароход

александр якубович/фотосоюз

текст: николай фохт

Заслуженный ведущий урока мужества «РП», обозреватель Николай Фохт, как всегда, на собственном примере покажет читателю, до чего может довести приготовление на открытом огне хитрого литовского торта. Под самовар, конечно. Вот стою я, кручу вертел, делаю шакотис. Друзья заманили на дачу: чего, осень уже, плаксивое время, город сдается, войска радости и добра отступают за речку Бусинку, за Великую лихоборскую свалку — давай к нам, на воздух, на шакотис. А шакотис — это такой хитрый литовский песочный торт, который готовят на вертеле, на открытом огне. Можно хоть на костре, хоть у камина. Вот мои друзья изготовили специальный механизм — и давай производить эти древние сласти. Рецепт простой, а дело сложное. В общем, обычное вроде песочное тесто, но огромное количество яиц. У нас на маленький по литовским меркам тортик ушло двадцать пять штук. Ну, мука, сахар, масло, сметана, коньяк — дальше все по обычному маршруту. А может, это совсем и не песочное тесто — откуда мне знать, я десертами не занимаюсь. Дело-то вообще не в шакотисе, а в прозрении. Короче говоря, Ромас раздувает русский самовар, Лорета из ковшика льет жидкое тесто на конусообразную форму, мне поручили мерно крутить вертел: тесто постепенно запекается, а к самому концу хозяева обещали уже веселье — крутить на максимальной скорости, чтобы с помощью гравитации и моих усилий образовывались у шакотиса смешные рожки. Это очень интересно, правда. Единственное, не предупредили, что мероприятие отнимет час времени, один час беспрерывного кручения шакотиса вокруг своей оси на очень медленной, одинаковой скорости.

А куда спешить, сказали они, Ромас и Лорета? Тут я согласен, спешить совершенно некуда. Это медитация, ободрили они меня после двадцатиминутного кручения. Это медитация, внутренне согласился я и кивнул согласно всем своим внутренним миром; и мир этот встрепенулся, как snow globe, наполненный глицерином или еще какимто ненужным прозрачным жиром и блестками, похожими на рыбную чешую; на чешую карпа, который неплохо пожил в озере или даже в хорошем, большом, глубоком пруду; или даже щуки, заплутавшей в подмосковных речушках и вынырнувшей в узенькой Воре ночью; а мы с дядей Володей и дядей Колей поставили вершу часов в одиннадцать вечера, когда стемнело, — чтобы другие рыбаки не прознали про наше прикормленное место и нашу новенькую снасть; и щука эта, надо же, угодила в нашу вершу, и мы рано, в пять утра, вынули эту щуку, и она оказалась щуренком — это был первый и последний щуренок в моей жизни; мир этот встряхнулся, перевернулся, засверкал и преобразился — как к Рождеству, а потом опять наступила гармония. Но за гармонией последовало прозрение. Где-то на сорок четвертой минуте своей работы я вдруг подумал: ни фига себе! Это сколько же во мне, оказывается, внутренней силы, сколько терпения накопилось за всю эту прекрасную жизнь! Стою, спокойно кручу ручку, не теряю сознания, не засыпаю, не кляну судьбу за то, что жизни и так не очень много осталось, а тут такой долгий шакотис. И самое страшное, самое дорогое — готов вот так стоять еще часов шесть, как на посту, как на страже. И дальше мысль заработала в очень странном, но правильном направлении. А вот что еще, уже предвкушая какое-то неожиданное и творческое решение, могу я вытерпеть, какую неоплачиваемую и малоквалифицированную работу смогу безропотно, но качественно исполнить? Мог бы я, к примеру, мыть посуду в ресторанчике на Ла Синеге, пока не найду работу поприличней? А потом в том же ресторане дорасти до официанта — тоже тяжелый труд, хоть и в Лос-Анджелесе? Я, человек с высшим образованием, читавший, смотревший, слушавший, да и вообще, коренной москвич, мог бы я выдержать участь грузчика — в мои-то годы? Или таксиста — с моим-то стилем вождения и старомодной любовью к механической коробке передач? И чувствую: мог бы, мог! Но зачем это мне, все лихорадочней, все азартней рассуждал я, пока Лорета уже командовала развивать скорость и я развивал? Да как же — а если придется вдруг все бросить и оказаться на чужбине, в эмиграции? Философский пароход, Стамбул, тараканьи бега, Белая гвардия, правительство в изгнании. Времена смутные, неустойчивые, мало ли что ждет образованного, тонкого человека, привыкшего

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

УРОК МУЖЕСТВА.

к хорошим ботинкам, к флагманским смартфонам и винтажным механическим часам; к ламбруско, наконец, привык я. А вдруг на Родине пропадет ламбруско и отключится ибей? Придется перемещаться, придется адаптироваться к новым реалиям — без потерь не обойтись. Нужно учиться — терпению, умению делать простые вещи… И как раз в этот момент — бинго! — я понял, что делать. Шакотис раскрутился на полную, Ромас и Лорета были довольны. Мы выпили чаю, отведали этого колючего, лохматого торта — и я со своей порцией этого конического кекса, этого неожиданного коржика устремился домой. У меня появилась цель. То есть проект оформился в одно мгновение. Конечно, я мог бы сразу поговорить с Ромасом и Лоретой. Но не стал. Во-первых, это нечестно: разомлевшие от воздуха, сладкого и вообще, руководствуясь законами гостеприимства, они могли согласиться не глядя. Во-вторых, с друзьями затевать серьезный, но рискованный проект плохо. За что им это, друзьям? Поэтому я поехал к Алисе Снегуровой. Алиса тоже, конечно, друг — но такой друг, легкий. У Алисы есть деньги, она совладелица семидесяти четырех (74) ресторанов, баров и предприятий быстрого обслуживания. В основном эти предприятия в Белоруссии, но Алисина экспансия докатилась до Москвы и Питера. Как лейтенант еще милиции, которая проработала в органах всего-то четыре года, набрала столько акций, мне, разумеется, неизвестно. Я даже, честно говоря, предположить не могу — зачем ей столько? Одно я знаю твердо, знаю и уважаю это в Алисе: она подробно знает, что происходит в ее предприятиях, во всех. Она постоянно участвует в их работе и делает это не только умело, но и с удовольствием. В результате Алиса сколотила такой капитал, что я даже приблизительно не знаю его размера. А я у нее работал охранником год. И вообще. Я посвящал ее в тонкости укрепления кистей рук и наращивал, насколько это возможно, ахиллесово сухожилие — чтобы не чувствовать никакой боли. Сразу к делу: — Алиса, фишка такая: мы создаем тренинговое агентство по выживанию элиты в экстремальных ситуациях. Аудитория — семьдесят процентов премиальные тетки, пятнадцать — белые воротнички, пятнадцать — их совершеннолетние и несовершеннолетние дети. Курс выживания — 360 градусов. Курсанты обучаются самообороне, разумеется, но изюминка — в обучении навыкам черновой работы. То, что может пригодиться на чужбине. Это значит: профессиональная уборка помещений, мойка посуды, мойка автомашин, чистка картошки, брюквы и вообще овощей. Мы будем обучать их мелкому ремонту: сверлению, штроблению, сантехническим навыкам, фасадному дизайну… Нет, никакого дизайна, только стрижка газонов и кустов. Ну и все в таком роде. В стране, Алиса, завинчивают гай-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ки — если мы не можем противостоять, будем зарабатывать на этом. Люди напуганы, Алиса, люди в панике. Мы их не будем успокаивать, мы просто дадим реализоваться их самым плохим прогнозам. Проект можем назвать «Философский пароход». Или более абстрактно — «Шакотис». — Не узнаю тебя. Столько цинизма. Еще полгода назад был нормальный мужчина, ироничный, почти романтичный… — С волками жить… Схему монетизации я продумал, она прекрасна — тебе точно понравится. Мы будем брать за курс чисто символическую плату. Основные деньги — за стажировку в российских предприятиях и частных домах, платят работодатели. Как бонус, если действительно все пойдет не так, — агентские от западных нанимателей. Поэтому ты мне и нужна. Ну и еще сущая ерунда — на начало проекта. Предлагаю пятьдесят на пятьдесят: твой начальный капитал, моя идея и проработка принципиальной схемы. Как, нравится, да? Алиса грустно затянулась неизменно мальборовской сигаретой. — План имеет право, конечно. Но только никто не пойдет, скорее всего. Может, они и паникуют, но они до последнего будут оттягивать этот час. Потом, какого хрена им учиться чистить картошку — они не дураки, эта аудитория, они понимают: мыть полы, стричь газоны и так далее жизнь сама научит. Когда припрет. Чего раньше времени париться? — Ну а типа экзотика? — Не, без мазы. Если бы они любили такую экзотику, они бы купили себе четвертые «жигули» да гоняли бы по ночной Моск ве и Подмосковью на ней, испытывали судьбу. Концепция умозрительная и утопическая. Денег я тебе не дам. Алиса женщина строгая и разумная. Но я видел по глазам, что она врет. Мой проект ее заинтересовал. Она хочет больший процент. Или еще что-нибудь. Алиса выдержала паузу. — Но по старой дружбе я тебе помогу. Ты мне в свое время помог, и я тебе. Идея порожняк, но мужику надо ведь чем-то заниматься, надо реализовываться… Так что денег не дам, но я дам тебе Людмилу. Это моя домработница. Из Белоруссии. Работаете так. В сетях пропиаришь идею, начнете с малого: ты — курс самозащиты, Людмила — все остальное, что умеет. А умеет она немало: уборка, малярка, столярка, слесарка. Она универсал. Ну вот, если люди к вам потянутся, если полетит твой проект — тогда найду средства, вложусь. Только уж извини, ни о каком фифтифифти речи быть не может. В лучшем случае шестьдесят на сорок. А теперь иди. В смысле, иди сюда, поближе. Давно меня гложет один вопрос, спать не дает проблема обратного захвата за отворот… У Алисы вообще специфический юмор. Но слово она держит. Сказала, что даст Людмилу, — дала. А я как мог провел рекламную кампанию, почувствовал

Повторим урок

1. Шакотис и в Литве-то редко кто сам делает.

2. Гражданская позиция может проявляться самым неожиданным образом.

3. Среди лейтенантов милиции есть финансовые гении.

4. Приготовление домашнего майонеза — величайшая загадка современности.

рисунки: мария оськина

обратную связь, пару недель объяснял собеседникам суть моей инициативы. Возродил свое ИП — Алиса неожиданно сообщила, что Людмила и в бухгалтерии петрит. И вот однажды мы объявили набор в первую группу. Встретились в кафе. Людмила, высокая, сильная, даже, я бы сказал, атлетичная женщина, заказала кофе и стала покорно дожидаться клиентов. Никто не шел. Мы болтали с Людмилой о том, о сем. Вышли на пару интересных тем. Оказалось, в свое время она была неплохой легкоатлеткой, десятиборкой. В Минске у нее была пара качалок. Дела шли прекрасно, но однажды черт попутал, в голову спортсменки пришла завиральная идея: в Москву! И план у нее был прекрасный — курс выживания для богатых. В Белоруссии была построена специальная деревня с полосой препятствий. Все по высшему разряду… — И что? — А ничего, вообще ни одного клиента за месяц. Я прогорела, конечно. Если бы не Алиса, не знаю, страшно даже подумать, что бы со мной случилось. — Что, прям до этого дошло? — До чего «до этого», ты что? Я имею в виду, в Минск могла вернуться, обратно. — Что-то эта история мне напоминает. — Да нет, я не об этом. Хотя с каждым часом все больше и больше похоже. — И она засмеялась. Хорошо так. Как-то все встало на свои места, все прояснилось. А когда она раскрыла мне секрет домашнего майонеза, как делать, чтобы он наконец получился, отступать было некуда. Я рассказал ей про шакотис. И на следующий день мы поехали к Ромасу и Лорете. И все у нас получилось — в смысле шакотиса. А проект «Философский пароход» мы решили проработать получше, помощнее подойти к делу. И к черту Алису с ее шестьдесят на сорок — фифтифифти, как и было задумано.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ЭЙФОРИЯ В ПЛАСТИКЕ Бывают такие моменты, когда слова не нужны, когда душа рвется в полет, а тело — в движение. В этом движении, «окрыляясь на лету», рождаются смыслы, рождается счастье полноценной жизни, гармоничной, как сама природа. В советских театрах и творческих студиях 1920-х годов, у Веры Майя, у Клавдии Исаченко было много пластики, много мышечной радости, молодой свободы. Это была эпоха натуральной эйфории — в 30-е она закончилась. Сегодня «РП» напоминает, что такое свободные танцы. Неповторимые движения. Без слов. русский пионер №8(50). ноябрь 2014

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ФОТОУВЕЛИЧИТЕЛЬ.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ФОТОУВЕЛИЧИТЕЛЬ.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ФОТОУВЕЛИЧИТЕЛЬ.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ФОТОУВЕЛИЧИТЕЛЬ.

все фотографии александр гринберг/фотосоюз

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Правофланговая. Летучая субстанция. Ольга Свиблова про то, чем отличается кураж от эйфории. Правофланговый. Собор Святой Эйфории. Константин Богомолов про то, как он искал церковь, монастырь, хоть что-то. Знаменосец. Ни с чем не спутаешь. Владимир Легойда об эйфории отцовства. Пионервожатая. Острое воспаление счастья. Алена Свиридова про свои встречи с эйфорией. Пионервожатый. Тело. Виктор Ерофеев о встрече в особняке на Софийской набережной. Звеньевая. Привкус с морозным шлейфом. Майя Тавхелидзе про неукротимое чувство — поглотить все и сразу. Запевала. Эйфористика. Владимир Вишневский в стихах на тему номера. Отличник. Посвящается Ялте. Артур Смольянинов о своем Бродском. Завуч. Веселяга. Андрей Бильжо об эйфории не только как психиатр. Звеньевой. Я знаю, что это такое. Александр Демидов об очередной творческой молодости. Горнист/Энотека. Пиво больше не пью. Вита Буйвид о художественном экстазе.

валерий кацуба

ПРАВОФЛАНГОВАЯ.

Директор Московского дома фотографии Ольга Свиблова не любит слово «эйфория». Любит зато слово «кураж». Вот и куражится: на природе, когда одна, в танце… Хотите узнать, где еще, — читайте колонку!

Летучая субстанция текст: ольга свиблова

КОГДА Я в последний раз испытывала эйфорию… А вообще, эйфорию я испытывала часто, хотя слово «эйфория» использую редко, да и не люблю его, если честно. Мне, скорее, ближе слово «кураж». Кураж — это то, без чего вообще ничего нельзя делать. По крайней мере, все, что я делаю, — любую выставку, любую экскурсию, любое решение — я делаю на кураже. Когда у тебя одновременно тысячи дел, ты отрезан от энергетических каналов, невыспавшийся, раздерганный, а тебе все-таки надо что-то сделать или принять решение, нужен кураж. Я в этот момент ругаюсь. Страшно. Ужасно. И даже в диапазоне, который сегодня запрещен нашими депутатами, который я начала использовать на самом деле не так давно. Музей существует восемнадцать лет, и где-то на середине срока прорвало плотину и все эти слова както во мне проснулись. Хотя во время моей молодости я слышала эти слова от наших друзей: и Вознесенский, и Плисецкая, и Аксенов использовали эти слова с блеском, а у нас на эти слова с моим первым мужем поэтом Парщиковым было некое табу. Помню, как он заставил меня — а мне было лет девятнадцать, когда мы с ним только-только поженились, — прочесть письмо его донецкого друга, поэта, в котором, по-моему, цензурными были только запятые. Я читала спокойно, потому что я таких слов не знала. Он сказал: «Вот отлично. Теперь ты эти слова должна запомнить и больше никогда не использовать». Табу долго держалось, а потом прорвало. Я не люблю принимать решения, а любая деятельность — профессиональная и жизненная — состоит из принятия решений. Поэто-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

му надо каждый раз совершить в себе какую-то возгонку куража, принять боевую окраску, чтобы сдвинуться с места. У кого-то это происходит в тихом режиме, и я им дико завидую, потому что у меня так не получается. Эйфорию я обычно представляю в каком-то мягком понимании, женском. Потому что кураж — он же мужского рода. Эйфория тебя настигает независимо от твоего желания, а кураж можно поймать самостоятельно. Эйфория возникает, когда я одна бываю на природе, а я очень люблю места, где нет ни одного человека, где есть линия горизонта. Чаще всего я проводила время на природе в одиночестве в одном местечке на юге Франции, где у моего мужа плавучий домик. И на этом болоте, где ты встречаешься только с животными и птицами, иногда тебя это чувство настигает, ненадолго, правда, но настигает, потому что мы все равно забиты обязанностями, информацией, целенаправленным поведением. И когда тебя настигает эйфория, поведение становится нецеленаправленным. Эйфория возникает, когда я танцую. Я очень люблю танцевать, для меня это спасительный момент. И чем больше я устала и чем хуже мне в этот момент, тем безумнее я могу пуститься в пляс в самых неожиданных обстоятельствах. Это эйфория, потому что ты теряешь контроль, ты абсолютно веришь каким-то бессознательным движениям. Я бы сказала, что эйфория — это момент необходимого выпадания из привычного русла деятельности, который уносит тебя от ролевого и целеполагающего поведения. Это

тот момент, когда у тебя налаживается контакт с самим собой. Это безумно важно. Бывает эйфория от человеческого разговора. Недавно я общалась с Орлушей. На самом деле мы довольно давно знаем друг друга, но, бывает, люди теряются, забываются, и в какой-то момент ты встречаешься уже с другим Орлушей. У меня довольно мало времени на человеческие разговоры, по крайней мере в последнее время. Иногда говоришь ты, но более ценный момент, когда ты молчишь и слушаешь. Вот и я долго слушала Орлушу. Просто сидела и слушала. Я решила выяснить, чем он занимался по жизни, и это было безумно интересно и захватывающе. В этот момент мы были в очень шумной компании, где играла музыка и все танцевали, и вместо того, чтобы пуститься вместе со всеми в пляс, ты бесконечно фиксируешься на своем собеседнике. И не важно, правильно ты его понимаешь или неправильно, у тебя прорастает что-то важное внутри. И тогда и настает момент эйфории от того, что ты выпал из обстоятельств. Я иногда эйфорически читаю. Это бывают совершенно счастливые бессонные ночи, когда ты понимаешь, что ты попал на книжку. Недавно я перечитывала «Норму» Сорокина. Когда-то читала ее давно, в юности, а сейчас перечитала и поняла, что это именно то, что мне сейчас нужно. Как, наверное, животное — собачка или кошечка — вдруг выскакивает по весне на

getty images/fotobank

Я не люблю принимать решения, а любая деятельность — профессиональная и жизненная — состоит из принятия решений. Поэтому надо каждый раз совершить в себе какуюто возгонку куража, принять боевую окраску, чтобы сдвинуться с места.

зеленую травку и начинает ее есть. Я их понимаю. Я так в детстве выходила почки пощипать. Девитаминизированное, авитаминозное советское детство. Я помню, что я по весне выходила в лес и с радостью жевала почки. Наверно, это тоже была эйфория. Вот ты идешь один довольно бесцельно, пощипываешь почки, которые только-только распускаются на деревьях, и понимаешь, что все правильно. Состояние эйфории нельзя выбрать. Вот эту самую эйфорию женского рода нельзя создать искусственно. Нельзя пойти на танцы, нельзя пойти на встречу с человеком, нельзя выбрать книжку сознательно. На эйфорию надо набрести. И надо, чтобы она набрела на тебя. И это процесс, которым мы не управляем. Но когда он происходит, мы очень четко это ощущаем. Это как у Кастанеды — надо попасть в канал. Тогда можно запрыгнуть на ветку, можно запрыгнуть на елку. Если ты этот канал не поймал, то ты примешь неправильное решение и ты чего-то не сделаешь, что тебе в данный момент нужно сделать. А вот любовь — это не эйфория. Любовь — это что-то совершенно другое. Это отдельная история. Это тема другого номера. Как и успех. От успеха не может быть эйфории. Если честно, я вообще не понимаю, что такое успех. Когда что-то сделано, мне это уже неинтересно, я на этом не фиксируюсь, в этот момент мне нужен новый маршрут, по которому я могу идти. Я не могу кричать: «Вау! Ура! Мы победили!» Я могу кричать: «Мы победим». Когда новые сотрудники приходят работать в музей, я говорю: «Так, ребята, давайте договоримся: если у нас все получилось, то вы мне об этом не рассказываете, потому что это норма. Вы мне рассказываете

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПРАВОФЛАНГОВАЯ.

только о проблемах, потому что проблемы — это то, что мне нужно решить, и это то, что мне интересно». Успех — понятие социальное. Все, что является социальным понятием, к тебе не имеет никакого отношения. И надо быть человеком, с моей точки зрения, не очень умным, чтобы радоваться социальному успеху. А когда ты сделал что-то для других и понимаешь, что это полезно, этому можно порадоваться. Например, создан проект, который пришло посмотреть много людей, а потом, через несколько лет, они тебя встречают и говорят: «Ой, спасибо, мы видели эту выставку, она была прекрасна». Ты рад, но это не имеет никакого отношения к успеху. Ордена, медали, награды, социальное положение — это, с моей точки зрения, социальная мишура. Я думаю, что

Я радуюсь самым разным талантам других людей. Хороший плотник для меня — это гений. Хороший поэт — гений. У меня нет разницы. Искусство не может запечатлеть эйфорию, ее нельзя поймать в кадр. Потому что эйфория — это мгновение, которое настигает тебя в момент восприятия какого-то кадра, в котором ты находишь эйфорию. А дальше начинается романтизм. Любительский. Мне, например, очень нравилась Наташа Ростова, в детстве я наизусть знала эпизоды, связанные с ней. Может быть, я сегодня начну перечитывать какой-то отрывок из «Войны и мира», и он мне покажется самым банальным и неинтересным, — я же не знаю, я же изменилась. Перечитывая книгу, мы каждый раз

Многие пытаются жить здесь и сейчас, я же живу только будущим. И может быть, из-за страха перед реальностью и возникает такой тип жизни, при котором ты все время занят. Но жизнь здесь и сейчас мне просто неинтересна. Я все время готовлюсь к будущему, которое может быть как небо в алмазах, а может быть даже очень неприятным, но если ты к нему готовился, ты не испытываешь ужаса, не впадаешь в прострацию, а понимаешь, что надо собраться, выбрать адекватный алгоритм поведения и дождаться нового витка. для мужчин это очень важно, потому что мужчины остаются детьми. Самые серьезные, самые правильные, самые эффективные, самые замечательные — в них все равно живет ребенок, который ждет награды. Я девочка. Я женщина. Мы мудрее, по-моему. Мы понимаем, что ты сам оцениваешь, хорошо ты сделал или плохо, гораздо строже и гораздо правильнее, чем другие. Если ты сделал хорошо, значит, так и должно быть. Это норма. Мне кажется, что норма жизни — это когда каждый работает на пределе и получает хороший результат. За это не надо благодарить. Я всегда благодарю людей, которые помогли, я всегда благодарю людей, которые остались в нейтралитете, и я всегда благодарю людей, которые могли помешать и не помешали. Многие пытаются жить здесь и сейчас, я же живу только будущим. И может быть, из-за страха перед реальностью и возникает такой тип жизни, при котором ты все время занят. Но жизнь здесь и сейчас мне просто неинтересна. Я все время готовлюсь к будущему, которое может быть как небо в алмазах, а может быть даже очень неприятным, но если ты к нему готовился, ты не испытываешь ужаса, не впадаешь в прострацию, а понимаешь, что надо собраться, выбрать адекватный алгоритм поведения и дождаться нового витка. Я люблю радоваться дару других. В каждом из нас есть гораздо больше, чем та роль, к которой мы привязаны и к которой мы привыкли. Когда я вижу, как другие делают что-то лучше, чем все остальные, я отступаю, аплодирую и радуюсь. Я очень благодарный зритель в самом широком смысле этого слова.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

читаем по-разному. Восприятие искусства — и фотографии в том числе как части искусства — зависит от наших возможностей и от ситуации. Момент, в который человек испытывает эйфорию, очень субъективен. Я иногда хожу по выставке, которую вешала своими руками, встречаюсь с работами и думаю: господи, что это такое? Иногда испытываю эйфорию, а иногда испытываю какой-то ужас и думаю: зачем это здесь висит? Прошло несколько дней, и ты понимаешь, что правильно здесь висит, и замечательно. Я читаю несколько экскурсий в день по одной и той же выставке, и каждый раз это совершенно разная история. Ты останавливаешься у одного произведения, у другого — это зависит прежде всего от твоего состояния и от того, как ситуация тебя заряжает, почему ты пошел направо, а не налево. Чтото должно попасть в поле твоего зрения, должен произойти контакт, и должна выбиться искра. В данном случае закат ничем не отличается от произведения искусства, человек, например, ничем не отличается от текста. Это момент твоей встречи, это момент того, как что-то зажигается внутри тебя. Пятнадцать человек смотрят на одно и то же произведение искусства: один не видит ничего, другой видит весь мир… Поэтому нам и нужно искусство, чтобы мы остановились и нашли контакт с самим собой. И музей нужен для того, чтобы перевести людей в другую контекстную ситуацию, чтобы они начали чувствовать. Эйфория — это то, что возникает внутри тебя. Это — пшшшш — летучая субстанция. Но очень важная.

артем геодакян/тасс

ПРАВОФЛАНГОВЫЙ.

Режиссер Константин Богомолов не только написал колонку в начале этого номера, но и в конце этого же номера создал Собор Святой Эйфории. Создав, проснулся. А вам, боимся, еще долго не уснуть после этой колонки. Событие номера, конечно.

Собор Святой Эйфо´рии текст: константин богомолов рисунок: инга аксенова «Духовной жаждою томим В пустыне мрачной я влачился И шестикрылый Эйфория На перепутье мне явился. Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он: Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье».

Когда я услышал впервые слово эйфория, я знал слово серафим, и мне показалось, что у эйфории непременно должны быть крылья. Мне показалось, что если приходит Эйфория — приходит конец. Потом я узнал, что так оно и есть. Еще я думал, что это святая. Искал церковь. Монастырь. Хоть что-то. Потом я часто думал — какое хорошее название для курорта. Эйфория. Лучше чем Эйлат.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Однажды я устану. Однажды я устану так сильно, что покажется — я всесилен. Я устану так сильно, что покажется — могу свернуть горы. Я устану так сильно, что не смогу спать. Я устану так сильно, что захочу танцевать. И кричать. И бесноваться. И работать, много работать. Но сил не будет. Я подумаю: «Я так давно не был на море». Я отправлюсь в город. В город у моря. В город у Огненного моря. Есть такое море. Я приеду ночью. Не успев заказать гостиницу. Гостиницы переполнены. Или отсутствуют. Я буду слоняться до рассвета и под утро выйду на площадь перед Собором Святой Эйфории. Ну конечно — вот он. Собор. Я уже видел его где-то когда-то. Сяду на ступени. Прислонившись к колонне. То ли человек то ли крот подойдет и скажет: «Разрешите познакомиться?» «Я не знакомлюсь на улице». Он скажет: «Все когда-то случается, даже то, что казалось Немыслимым». Он пригласит выпить кофе в кафе непроснувшемся.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПРАВОФЛАНГОВЫЙ.

Он будет так изысканно-покорителен, что я не смогу отказать. Мы найдем милое заведение На набережной, Где волны бьются Об изъеденный буквами-червяками Гранит. Приглядишься — забавно: Кто придумал одеть берега, терзаемые пламенем, В могильные плиты? Обоср…ные мириадами ворон, — Или это чайки стали серыми от пепла и дыма? — Обросшие ракушками, Похожи они на потрепанные игральные карты Сплошь трефовой масти. Или не было больше камня? Или перестали умирать в этом городе и кладбище Упразднили за ненадобностью? И действительно, зачем нужно место вечного упокоения на лучшем в мире курорте. Подземные ветра задирают сутану кротовью, словно скатерть кафешантанного столика На четырех тонких ножках (ножки изящны — отметим), и гарсон сменит скатерть, — простыню проститутка словно занавес театральный. Распахивается тьма. Всюду жизнь. Даже здесь. Просыпается город. К берегам подходит огромный сияющий огнеупорный лайнер. Бездомный пес кидается на японских туристов, рассыпающихся по пристани, словно свежие яблоки из корзины. Вечные жертвы алкоголя и Хиросимы галдят, пугаются, тычут зонтами в бесноватую тварь — но тот неуемен, — и в звуках хриплых его гортани чудится Откровение, и очи иконописны, печальны. И будто фрески шерсть облупилась. В плавках на вышке дремавший просыпается Усталый Спасатель от лая и гвалта толпы и гудка парохода — гарсон несет ему бриошь с мороженым, наколотую на длинную палку, — теплая бриошь с мороженым внутри. Вкусно. Мамы кричат резвящимся на пляже детям: «Осторожнее, дети, не намочите ноги в огне!» 14 часов ровно. То есть самое адово пекло, трескается воздух, сверкает над городом купол соборный, а мы в белых шортах и претенциозном рапиде перекидываем маленькими серебряными теннисными ракеточками

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

шарик ванильного мороженого. Азартные. Безмятежные. Взмокнем. И пот отчего-то будет сладок, пахнуть духами «Angel» от Терри Мюглера. А потом, Счастливые, на Исходе дня мы закажем ночь. Будет 18 часов или около. Льется лава из кратера Осени. Лето подобно Помпее. Официант старинный несет нам Вечер со льдом в высоком стакане, прошамкав: «Подождите, пусть настоится». Мы будем ждать. Мы будем средь песков пустыни возможно Сахары смотреть на закат Марса, на восход Венеры, потягивая прохладные сумерки из трубочки, пока среди потемневших, похожих на серебряный снег в сиянье Венеры песков не покажется проститутка. Ступает мерно, словно Корабль Пустыни. Длинные ноги на каблуках высоких, голые руки и плечи, запах сладкий ухоженного тела. В Темных волосах запутаешься, заблудишься. Сколько спермы в этом теле смешалось — что языков в Вавилоне. Шейкер живой. Но разве это существенно, если глаза бездонны, а ресницы бесконечны. А губы иссохли. И снова площадь. Я бегу. Пустые гулкие улицы снов. Я огибаю угол, силюсь догнать, А шаги уже слышатся за следующим углом. Но я еще помню: ее тело — как прелое сено. В нем валялись многие, и твое тепло смешалось с их теплом. Почти. Еще чуть-чуть. Заглянуть в лицо — но обращается б…ь в город вечерний огнями блестящий. Город у моря в теплое время года. Только из незакрытого люка канализации потягивает влагалищной сыростью. Славя Рождество, часы на ратуше поют: Болим-бом, болим-бом, болим-бом, болим-бом, болим-бом, болим-бом. И вот ведь фантазия чиновников муниципальных: вместо фонарей на променаде поставить распятия. Десятки красивых распятий — чугунных крестов. На каждом — кровью залитый Спаситель. Свет от сияния над головами их льет свой уют на мостовую в сгустившихся сумерках. Сны выходят из своих укрытий,

кошмарные, вещие, детские, — садятся у балюстрады просить подаяния. Если прислушаться, стук каблуков, голоса и смех на мгновенье в стук молотков и молчание обратятся, но снова невыносимо безмятежен вечер курортный. Вечер у моря в теплое время года. Здесь всегда тепло — море греет. Разлегшись у ступеней собора, пес языком ловит снежинки пепла. Словно прилива шум треск горящего дерева — корабли Рима не смогут уплыть, — и барашки в море подобны тлеющим углям в ночном костре, ночной костер посреди необозримого темного леса. Вкруг костра собрались беззубые дети, песни поют, кидают картошку на дно, и, словно мидии, запекшихся клубней разламывают раковины, белое нежное мясо губами целуя — ибо мертвецы не в силах Есть.

Сосульки в деснах пустых прорастут. Мукам многим горло они перегрызут. Пламя в камине похоже на крик. Мускулистым станет нежный язык. Словно в огонь опускают поленца, В купель окунают тело младенца. Необратимо, как сворачивается кровь, густеет тьма. Какает пес иконописный, думая, что незаметен. Лучший друг продажных женщин и нищих духом, он давно забил на правила хорошего тона, и ночь залезает даже под ногти, красным лаком покрытые, похожие на кораллы когти крота — манят сквозь клубы сигаретного дыма. Он снимает темные очки. Я вижу: глаза его. Синие глаза Пола Ньюмена. И все что прожито выступит каплями пота на моем челе. Поет ребенок на паперти: Мама с папой тихонько уходят из дома.

Есть в гниении сладкое чувство истомы. Ты качаешься в кресле-качалке В ритм этой чудесной считалке. Сосульки в деснах пустых прорастут. Мукам многим горло они перегрызут. Пламя в камине похоже на крик. Мускулистым станет нежный язык. Словно в огонь опускают поленца, В купель окунают тело младенца. Там пропитается, словно губка, Станет тяжелым и влажным. Высохнув, превратится в грязный морщинистый трупка. Ж…а будет похож на грецкий скорлупка. А тело — тертая для подтирки бумажка. Жизнь протекла как пакет молока. Не волнуйся. Пес вылижет с пола лужу. Мертвые и Бог глядят на тебя свысока. Мертвые ржут. Бог испытывает ужас. Но пока ты молод, пока ты бодр, Не думай, парень, про смертный одор! Занимайся спортом, е…и девчонок, Пока хватает в тебе силенок! Из двенадцати девять пробило. Часам сил не хватило. Поет ребенок на паперти. Полночь. «Начинается служба». Мы подходим к собору. Там свет. И толпа. Оттуда музыка. Освещенный собор среди ночного города. Море вдали шумит. И все — тут. У собора. Все. И это так хорошо. И так… Выразить это нет сил. ПРОСТО ХО-РО-ШО. Сейчас… Сейчас… Вдруг поднимается Буря, и, словно пробуждение срывает цветущую розу кошмара, уносит крота на ратушу, где он повисает, легковесный мохнатый м…к, зацепившись галстуком желтым за минутную стрелку. А меня злой ветер волочет по асфальту, подобно листу газеты, наполненной парой сплетен, парой картинок, парой серьезных соображений на общественно-политические темы, парой впечатлений от последних событий в мире искусства. И еще гороскоп на завтра, которое не наступит. Просыпаюсь. В глазах — то ли солнце. То ли сверкание купола.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

владимир ештокин

ЗНАМЕНОСЕЦ.

Глава Синодального информационного отдела Московского Патриархата Владимир Легойда испытывает эйфорию от разговоров со своими детьми. Их трое, и с каждым он разговаривает. О чем — узнаете в конце колонки. А в начале — тоже о вечном. Но о другом вечном.

Ни с чем не спутаешь текст: владимир легойда рисунок: михаил щербов

…С ТОГО ДНЯ прошло чуть больше шести лет. Я проснулся от звонка городского телефона. Часы показывали 5:00 утра. Пока искал трубку, телефон перестал заливаться музыкальной трелью. Звонить могли только мои родители. К ним, за город, накануне отправилась бывшая на сносях жена, посетив доктора: «Гуляйте еще недели две, потом приходите!» Мы ждали первого ребенка, девочку. Конечно, волновались страшно. Но — доктор сказал гулять, значит, будем гулять. Вышло иначе. С трудом попадая в кнопки на трубке, набрал одиннадцать цифр. Ответила сестра. Врач по профессии, поэтому звучала успокаивающе: «Начались роды. Мы поехали. Не волнуйся. Подъезжай в роддом». ...Сразу после родов дочка попала в реанимацию. Пройдя сквозь двери и стены, на ватных ногах я подошел к совсем молоденькой женщине — дежурному врачу. Стараясь быть спокойной и убедительной, она обстоятельно объясняла мне что-то про симптомы, про диагноз, ловко вставляла в речь термины, будто отвечала на экзамене. И не делала пауз, видимо, чтобы я не успел вставить вопрос. Уловить смысл в этом потоке специальных терминов было невозможно. А вопрос у меня был только: то, что происходит с новорожденной, — это страшно или нет? Судя по словам, точнее, по интонации врача, особых поводов для тревоги не было. Я немного успокоился. И когда на следующий день пришел в роддом, то уже, видимо, почти беспечно спросил у другого врача, сменившего дежурную: «То, что с дочкой, — насколько серьезно? Нас скоро выпишут-то?» Уточню-ка, думаю, на всякий случай. И если взгляд, которым меня смерила доктор, еще оставлял какой-то шанс, то последовавшие

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

за ним слова рассеяли последние сомнения: «Молодой человек! Вы видите, что здесь написано? “Ре-а-ни-ма-ция”! Как вы думаете — это серьезно?!» ...Никогда в жизни я не молился так, как в эти дни. Молился о девочке, которую, в сущности, едва ли мог на тот момент назвать близкой и любимой, — ведь я ее еще совсем не знал, даже толком не видел… То, что мне показали, чтобы успокоить, было маленьким сморщенным тельцем, к которому с разных сторон тянулись всевозможные проводочки и трубочки… Спокойствия эта картина не добавляла. А потом было крещение. Там же, в реанимации. И так естественно прозвучавшее от строгого врача-реаниматолога: «Туда нельзя! А, батюшка, простите… Вы крестить? Проходите, конечно. Вы — и крестные. А это кто? Больше никому нельзя! Отец? Ладно, пусть тоже заходит». Смысл таинства как рождения в новую жизнь в реанимации переживаешь по-особенному. Описать это невозможно. Зато после можно дышать. И надеяться. А надежда не постыжает… (Несколько дней спустя, за семейным обсуждением событий той ночи, родители и сестра спросят: «А почему ты вдруг нам позвонил?» — «Я вам позвонил? Так это вы мне позвонили. Меня телефон разбудил, я трубку снять не успел, вот и набрал вас потом сам…» — «Сынок, мы тебе не звонили! Нам как-то совсем не до того было!» Странно. Не звонили. А кто же тогда? Хотя я сам знаю Кто…) А потом вот этот маленький, все еще не знакомый как следует человек появился в доме, и... С одной стороны, ничего в мире при

Семья творит из жизней отдельных людей единую новую жизнь, создает новую атмосферу. Эта атмосфера позволяет совсем иначе нести жизнь. С новым чувством радости и счастья. этом принципиально не изменилось. А с другой — изменилось вообще абсолютно все. Например, люди вокруг. Папа и мама стали дедушкой и бабушкой. А ты сам — папой. Раньше был только сыном, а теперь и сам — отец. Был братом, и была у тебя сестра, а теперь она — тетя, причем как-то очень легко стало говориться «наша тетя». А твои же родители теперь все чаще называют тебя «папа». Да и с женой вы друг друга уже все чаще воспринимаете и называете «мама» и «папа». И это на самом деле какое-то глубинное, онтологическое изменение — в тебе и в семье. Нет, ты не становишься другим. Ты становишься кем-то еще. Этого кого-то раньше не было, и вот он появился... Семья творит из жизней отдельных людей единую новую жизнь, создает новую атмосферу. Эта атмосфера позволяет совсем иначе нести жизнь. С новым чувством радости и счастья.

Эту новую радость ни с чем не спутаешь и ни с чем не сравнишь. В тебе начинают проявляться какие-то вещи, которые, наверное, были и раньше, но до поры до времени ждали своего часа. Например, я часто слышал слова: «Лучше бы заболел я, а не мой ребенок». Раньше я понимал это разумом — теоретически. Но не мог почувствовать. А тут впервые понял: и вправду, лучше бы я, а не она... Я готов бредить от высокой температуры, лежать на операционном столе… Все что угодно — лишь бы дочка была жива-здорова. Лишь бы она… Нередко говорят, что главное призвание женщины — материнство. Согласиться можно. Но лишь частично. Знаю многих достойнейших женщин, которым Господь не дал детей, и при этом они вполне реализовали себя в других сферах жизни. Хотя правда о материнстве как женском предназначении не вызывает сомнений. С одним, но безусловным дополнением: точно так же можно сказать, что главное призвание мужчины — отцовство. И насколько материнство раскрывает в женщине женщину, настолько же для мужчины важно и необходимо отцовство. И спорить тут нечего. …Сейчас их уже трое. Две девочки и мальчик: шесть-четыре-два. Они капризничают, рычат, хохочут, бегают, прыгают, не хотят кушать и одеваться, ссорятся, мирятся… Любят. Они нас, а мы их. Спрашиваю недавно у средней: — Как дела, Анечка? — Да вот, замуж собралась. — А жених кто? — А жениха пока нет! Что тут скажешь? Эйфория…

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

риа новости

ПИОНЕРВОЖАТАЯ.

Алена Свиридова выспрашивает у Алены Свиридовой про случаи и обстоятельства, при которых Алена Свиридова испытывала чувство эйфории. Исповедальнопсихоаналитическое селфи.

Острое воспаление счастья текст: алена свиридова

ГОСПОДИ, как же начать, с чего начать, чтобы сразу не скатиться кубарем к собственной персоне, предмету неустанных изучений, копаний и ковыряний, препарирования и расчленения, уничтожения и реанимации, возрождения, возвеличивания, легкой иронии и откровенной насмешки. Источнику вечного наслаждения. Ну вот видите, не удалось. Все-таки скатилась. Видимо, это неизбежно. Что ж, придется опять помыть руки с мылом, надеть белый халат, а на лоб зеркало, как у лор-врача, для того чтобы заглядывать прямо в душу. Или нет, лучше положить себя на кушеточку, сесть напротив в удобное кресло и посмотреть так по-доброму. Знаю вас, Алена Валентиновна, давно, давно с вами работаю, и вроде вы предсказуемы и понятны, но все же расскажите, что вас беспокоит. Ну и не врать, это вы знаете, — ну, в общем, все как обычно, расслабьтесь. А чего мне расслабляться? Мне не нравится это состояние расслабленности, в нем невозможно ничего делать, а мне статью писать надо. А о чем писать будете? Эйфория! Занятно. Знакомо ли вам это чувство? Безусловно! И как часто вы его испытываете? Я закрываю глаза. Ну вот ведь совсем недавно я сидела в кафе. Вы знаете, я там всегда сижу напротив стеклянной двери. Я люблю смотреть на улицу, понимаете? В этом переулке мало прохожих, поэтому я смотрю на кованую чугунную ограду, на машины, припаркованные у ворот, и на три большие, непонятно как уцелевшие среди каменных джунглей липы. Сам дом, относительно новый, построен с претензией на добротность окружающих его купеческих доходных домов начала прошлого века. Несмотря на

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

усилия проектировщиков, все равно видно, что новодел. Так вот. Там почему-то практически никто не живет. Хотя это не важно. А важно то, что погода была обычная. Серая. И я сидела, ела сладкую рисовую кашу и пила кофе. И ничего не происходило. Было 11 утра. Так вот, положив телефон на скатерть и бросив взгляд на улицу, я вдруг осознала, как прекрасен бордюр! Да-да, самый обычный, без изысков, бетонный, серый, слегка выщербленный. И тротуар тоже прекрасен, там недавно положили асфальт, он такой свежий, черный, такой юный, понимаете, как быстро это пройдет, его затопчут, и бордюр его не сможет защитить, это так сладостно-печально, так красива эта мимолетность и хрупкость в обыденных вещах. А чугунная ограда, которая отделяет странно пустой дом от меня, сидящей напротив? Может, мы существуем в разных измерениях, поэтому никогда не пересекаемся с людьми, которые там живут? И я увидела, что зеленые липы вдруг радостно зашелестели и принялись понимающе покачивать ветвями, будто соглашались с ходом моих мыслей, а небо, серое, вдруг стало золотистым, боже, как хорошо жить, как красиво вокруг, у меня даже слезы навернулись от счастья, было ощущение, что я сейчас скажу очень важную вещь, вернее, что-то пойму, пойму и расскажу всем, и это будет откровение. — Ну и что, получилось? — Нет, как будто не хватило слов или мысль настолько быстро промелькнула, что я не успела ухватить ее своим неповоротливым умом. Но не важно, понимаете, просто нахлынувшее счастье и ощущение того, что все будет прекрасно, было настолько острым, что даже ма-

шина, припаркованная у салона красоты еще со вчерашнего вечера, как будто проснулась и сама собой завелась. У меня сладко засосало под ложечкой от предвкушения авантюры, и я почувствовала, что готова отправиться куда угодно, хоть к черту на рога. Жизнь брызнула соком, как надкушенное яблоко. — И долго продолжалось это состояние? — Нет, примерно часа два. — И что было потом? — Ничего, вдруг краски поблекли и карета превратилась в тыкву. Я увидела строительные леса около моего подъезда, наваленный мусор, и на меня камнем навалилась обыденность. — Каша рисовая, говорите? Забавно. — Я еще подумала: вот интересно, такое чувство, как будто кто-то надел на меня специальные очки и я увидела все в розовом свете, как экзальтированная барышня. — Барышни обычно экзальтированны от переизбытка гормонов. — На что это вы намекаете? — Да так, к слову. Вы, кстати, дали интересное сравнение — очки. Это то, что искажает восприятие действительности. — Искажает? Наверное, хотя постойте: а вдруг не искажает, а, наоборот, наводит резкость и ты видишь правильную картину мира? Мир же прекрасен! И ты, как часть Божьего творения, прекрасна, поэтому чувствуешь гармонию и сопричастность всему на свете. И силу. Да, какую-то бешеную силу! — Я приподнимаюсь на кушетке. — Может, мы все живем в нашей проекции мира и он такой же несовершенный, как мы сами. — Возможно. Вы не волнуйтесь, ложитесь, пожалуйста. Вздохните поглубже, вот так. Скажите, вы впервые это пережили или случалось раньше нечто подобное? — Впервые это произошло, когда я училась в институте. На втором курсе. Мне недавно исполнилось восемнадцать лет. Стояла холодная, звенящая в предвкушении близких морозов осень. Лекции закончились поздно, часов в восемь, все ушли. Я осталась в опустевшей аудитории. Села за рояль. Поиграла этюды. Казенные лампы дневного света так отчаянно жужжали, что я решила их выключить. Сразу стало хорошо и уютно. В большое окно заглянул старый тополь, ярко вспыхнула луна. Клавиши рояля тоже засветились в ответ. Я прижалась лбом к стеклу. Небо было усеяно звездами, но они казались такими далекими и такими крохотными, как будто уходили от меня вслед за летом. Мое сердце вдруг сильно забилось, словно пытаясь что-то сказать. Я стала шептать о том, что все наши горячие мольбы разбиваются о выстуженные холодной осенью стены, что озябшие руки ищут и не находят живого тепла. Я вернулась к роялю, и вдруг слова сами собой стали складываться в рифму, строчки обрели мелодию, пальцы почувствовали гармонию, и я запела свою первую песню. Я так обалдела от того, что могу выразить то, что чувствую, и это так понятно и не косноязычно! Музыка, слова и голос неразрывно связаны друг с другом и образуют такую форму, в которой мне очень комфортно. Я пела снова и снова, голос звенел от переполнявших меня эмоций, я чувствовала такое счастье, такой восторг, по щекам текли слезы и капали на клавиши. Я приехала домой очень поздно. Мама

сказала, что я странная какая-то. Тихая. Я спрятала за спиной трясущиеся руки и пошла в комнату, где уже вовсю дрых младший брат. До утра смотрела в потолок, улыбаясь тому, что произошло. Вы знаете, я решила, что прошла инициацию и теперь принадлежу к другой, высшей касте. Мне больше не нужно просить у кого-либо взаймы слова или музыку, я теперь могу сама поделиться ими со всеми, у кого не хватает слов. — Вам повезло, вы испытали творческий экстаз. И опять же, вопрос: долго это продолжалось? Вы на самом деле ощущаете, что принадлежите к высшей касте? — Да нет, конечно. Как сейчас понимаю, я тогда интуитивно нашла этот потайной ход, ведущий в подсознание, но открыть дверцу до конца мне не удалось. Мне удалось ее чуть-чуть приоткрыть, и я почувствовала свежий воздух там, чудесный аромат, вдохнув который ты испытываешь вдохновение! Вот видите, как получилось — вдохнул вдохновение! — Но все-таки, что по поводу высшей касты? — Что вы, это действительно была эйфория, она быстро прошла, стоило опять взять в руки томик Ахматовой или послушать Фредди Меркьюри. Разницу я чувствовала. Но было очевидно одно. Мне разрешили постоять в прихожей. Иногда даже попить чаю на кухне. И учиться, пробовать свой голос и собираться с силой. Вы не дадите мне воды? Спасибо! Вы знаете, очень забавно, я жила в этом году все лето на даче в деревне, жизнь там очень простая и прозрачная, соседский курятник находится в непосредственной близости от моего домика. И вдруг в июле пришла пора запеть молодому петуху. Когда он в первый раз закричал в пять утра, я подскочила от неожиданности. Я не могла понять, кто это, звуки напоминали душераздирающие крики попугая и павлина одновременно. Признав все же петуха — больше ведь некому, — я стала внимательно следить за его успехами, тем более что он не оставил мне выбора. Я стала его преданной поклонницей, не пропустившей ни одного выступления. Артист оказался пунктуален. Ровно в пять. Я даже записывала его на мобильный телефон. Поначалу он был явно неуверен в себе, но с каждым днем голос его креп, он срывался все реже и реже, песня уже отдаленно напоминала «кукареку». Тем не менее он явно гнул свою собственную мелодическую линию. Сосед дядя Федор, владелец вокалиста, говорил, что убьет эту тварь, невозможно спать, дабы еще орал по-петушиному, к этому все привыкли, но вот эти звуки ночных джунглей кого угодно сведут с ума. Я подарила ему беруши, так как уже не представляла своей жизни без утренней песни. Я знала, что петух еще подарит миру свой вариант «Богемской рапсодии», а потом его сварят и съедят. Такая судьба у нас, артистов, часто бывает. Возьмите, пожалуйста, стаканчик. Почему я вспомнила петуха? Ах да, мне совсем недавно попалась на глаза старая записная книжка, и там оказался текст той моей первой песни. — И как? Это действительно было хорошо? — Нет. Не то чтобы это было душераздирающе плохо, нет, неплохо совсем, но и не так душераздирающе хорошо, как казалось тогда. Это была попытка обретения собственного голоса, только и всего. Только не в пять утра, а в девять часов вечера.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПИОНЕРВОЖАТАЯ.

— Но, возвращаясь к эйфории, я понимаю, вам удалось еще неоднократно пережить подобное чувство? — Да, конечно! Только я поначалу не понимала, откуда оно берется. Поэтому следующий опыт случился лет через пять. — Ого! И вы что, в течение пяти лет больше не пробовали свой голос и ничего не писали? — Ничего. Дверца захлопнулась. Я настолько увлеклась реальной жизнью, что не было нужды и желания ничего больше придумывать. Свобода, студенчество, мальчики, моя власть над ними, познание своего тела, господи, я с гитарой, экзамены, термобигуди, работа, на которую я устроилась на третьем курсе, первые деньги. Новые люди, отношения между ними, свое место среди них, пьянки-гулянки, дружба, предательство, непрекращающаяся влюбленность в разные объекты — я пила жизнь взахлеб, как алкоголик огуречный рассол. — И что же произошло, что вы опять начали писать? — Я вышла замуж. — Оказывается, замужество стимулирует творческий процесс. — Не совсем так. В какой-то момент жизнь встала на определенные рельсы. И я испугалась, что больше ничего не произойдет: я буду работать учителем пения в школе, куда попала по распределению, мой муж — в химической лаборатории университета, потом он напишет диссертацию, мы каждый день будем ездить на электричке на работу и с работы, летом — в Гурзуф. И все, так до старости своей. Больше ничего не произойдет. Я заглянула в бездну обыденности и ужаснулась. Единственным выходом оказалось бегство от реальности в другой, выдуманный мир, где нет ранних электричек, прачечной, стояния в очередях за продуктами, грязной посуды и ненавистной школы. Я почувствовала себя выше всего этого, впала в мистицизм и стала искать забвение в мрачной красоте смерти. «Поцелуй меня, ангел смерти! Поцелуй меня нежно-нежно. Чтобы боль моя на рассвете Стала облаком белоснежным. На губах твоих привкус крови, Привкус ветра и морской пены. Подойди ж скорей к изголовью, Поцелуй меня, мой бесценный», — печатала я на портативной немецкой машинке моего мужа, сидя на крохотной кухне однокомнатной хрущевки в военном городке на станции с чудесным белорусским названием «Мачулищи». Я писала музыку на стихи Гарсиа Лорки и пела: «Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке, в апельсиновой роще старой, в любом цветке». Я ввергала себя в мрачный экстаз и чувствовала связь со всеми, кто ушел раньше меня, послушайте, еще меня любите за то, что я умру... Я чувствовала все страдание в мире и непомерную тяжесть креста. Бедный мой муж. — Скажите честно, а вы не принимали наркотики? ЛСД, например? — Нет, конечно. Почему вы об этом спрашиваете?

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

— Потому что то, что вы описываете, очень похоже на так называемый «Bad trip». Обратная сторона медали при приеме ЛСД. Знаете такого английского писателя Олдоса Хаксли? Известный мистик XX столетия. Прославился романом-антиутопией «О, дивный, новый мир!» и многими другими произведениями. А также тем, что много лет занимался медитацией в стремлении обрести духовное прозрение, а за два года до смерти попробовал ЛСД, препарат, который только что изобрели. И прозрел старик Хаксли, сказал, что не нужно было столько лет заниматься ерундой, а нужно было сразу принять ЛСД, потому что никакая медитация в подметки не годится. И все наши озарения имеют химическую природу. Мозг сам синтезирует вещества, под влиянием которых человек испытывает чувство эйфории, всемогущества, беспричинного счастья, острого понимания смысла жизни, различные мистические озарения и тому подобные переживания. Создает величайшие произведения искусства. Совершает невозможное. Что является толчком к выработке этих веществ, не всегда понятно. Но чаще всего длительная медитация либо действия, по длительности и сосредоточенности похожие на медитацию, — в вашем случае долгая игра на рояле или долгая сосредоточенность на мысли о смерти. Часто такое состояние испытывают спортсмены, особенно марафонцы, даже есть термин «эйфория бегуна». Но ведь длительный бег — та же медитация. Даже элементарные гормоны — хозяева нашего настроения. Любовь — гормональная эйфория чистой воды. И никакой мистики. — Не говорите так, пожалуйста. Это слишком обыденно, чтобы быть правдой. — Как раз наоборот. Правда ведь всегда обыденна. И не очень красива. Она же не старается никому понравиться. Правда не романтична. Страдания и смерть прекрасны на бумаге. В жизни они отвратительны. Я рывком поднимаюсь с кушетки и распахиваю окно. — Знаете, а вы ведь правы, я раньше все время ждала вдохновения, вглядывалась в небеса, удивлялась, почему не приходит, переживала. А теперь просто сажусь за рояль и начинаю играть, или слушать музыку, или писать. Поначалу ничего не получается, я чувствую отчаяние и собственную бездарность, но постепенно, иногда раньше, иногда позже, начинают проступать слова и фразы, очень корявые поначалу, но потом как будто все проясняется, становится кристально чистым и понятным. Дальше все получается очень легко, без усилий, само по себе, счастье становится нестерпимым, и появляется уверенность, что я все могу! Хотя я вам все-таки признаюсь: мне кажется, я еще не до конца распахнула дверцу в подсознание. Только приоткрыла. — Только не говорите мне то, что собираетесь сказать. — Только не надо нотаций. Я хочу попробовать, ну вы поняли... В это самое время распахнулась дверь, и в комнату вошел мой десятилетний сын Гриша. — Мам, ты уже написала? Я есть хочу. Пошли в «Прованс», я закажу бургер! — Гриша, а по-твоему, что такое эйфория? Гриша посмотрел на меня ясными, большими глазами. — Эйфория? Это острое воспаление счастья.

наталья львова

Я стала его преданной поклонницей, не пропустившей ни одного выступления. Артист оказался пунктуален. Ровно в пять. Я даже записывала его на мобильный телефон. Поначалу он был явно неуверен в себе, но с каждым днем голос его креп, он срывался все реже и реже, песня уже отдаленно напоминала «кукареку». Тем не менее он явно гнул свою собственную мелодическую линию.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

orlova

ПИОНЕРВОЖАТЫЙ.

Произведение Виктора Ерофеева в равной мере может читаться и как колонка, и как рассказ. Может быть, оттого, что это произведение на стыке жанров, получился новый поворот темы эйфории. Неожиданный — это еще мягко сказано.

Тело текст: виктор ерофеев рисунок: марина павликовская

В КАЖДОМ светском мероприятии есть большая доза эксгибиционизма. Когда видишь, как матовым светом отражаются чудно промытые волосы светских девок, как вызывающи легкие платья, как расставлены ноги в чувственных чулках, как волшебны каблуки, как ложно задумчивы взгляды, как изобретательно накрашены ногти, ты готов изменить основной концепции своей жизни и признать, что одетая красавица во столько же раз сильнее раздетой, во сколько вера сильнее знания. Об этом и зашла у нас речь в восхитительном иностранном особняке на Софийской набережной, напротив дивного итальянского Кремля… Мы с ним в последние годы виделись редко, и между нами постепенно сложились необременительные отношения пустой дружбы. Незаявленные антиподы, мы никогда не выясняли отношения. Мы только очистили их от взаимных обязательств, перевели в разряд случайных встреч, во время которых мы придерживались разной тактики. Он, высокий, в бабочке, напускал на себя шутливый тон, но при этом противоречил мне, словно выковыривая из будущего наш виртуальный спор: — Я? За разумное, доброе, вечное! А вот что, если… — прибавлял он, и что бы он ни говорил дальше, я принимал его слова как бы на веру, мои глаза лучились добротой и пониманием. Я ему уступал сам не зная что, и этого было ему достаточно. Мы считали неприличным серьезно относиться друг к другу, подозревая, что серьезные разговоры омрачат наши юные воспоминания. Больше того, сделают из нас врагов. Мы дружески не уважали друг друга. Он дружески не уважал меня, потому что, с его точки зрения, я был воплощением неприязни к разумному, доброму, вечному. русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Я дружески не уважал его как воплощение высокопарных банальностей, которые множество людей как раз и считают культурой. Но я презирал его мир непоследовательно. Презрение со стиснутыми зубами — участь заядлых журналистов и профессионально пригодных правозащитников. Я к этим людям не принадлежал и преклонялся перед его особым даром. Он был гений материализации идей. Если вы хотите отнять у человека талант, отведите талант на рынок и спросите, сколько он стоит. Мой друг заимствовал таланты у других. Его луженый желудок легко переваривал основы бытия. Призвание определялось через признание. К каждому таланту он подбирал соответствующий код признания: прижизненный, посмертный, но непременно бессмертный. Затейливый паук, он плел паутину из чужих цитат и собственных шуток. В конце концов все растиралось в тщеславную пыль. Любые творческие порывы он превращал в гору цветов, летящих на сцену, овации, миллионные тиражи, крики «браво!», «роллс-ройсы» с мигалкой. Он знал: остальное несущественно. В иностранном особняке он вел вечер, как всегда, элегантно, с юмором. Его фирменная добавка — флирт с залом и легкое, как прикосновение его длинных пальцев, домогательство по отношению к светским девкам с промытыми волосами. Это был феерический вечер виртуозной музыки довольно скучного толка, вечер презентации новой книги о культурных связях наших с вами культурных стран, а также вечер только что вышедшего путеводителя по долинам и взгорьям, пригоркам и ручейкам, а также вечер вос-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ПИОНЕРВОЖАТЫЙ.

поминаний: с какими шекспирами я пил? В качестве незаметного довеска на вечере говорилось о любимых котах, бриллиантах, моторах BMW, венских поварах и опять же о виртуозной британской музыке. Когда все закончилось и он вышел в большой зал с гобеленами зверей и царей, где официантки разносили напитки и шпажки с едой, на него накинулись все. Он дал три интервью, терпеливо жмурясь от дружеского света телекамер. Поговорил с дипломатическим корпусом. Ответил на вопросы стайки девок на каблуках и почемуто погрозил им пальцем. Взял с подноса стакан питьевой воды. От шпажек отказался. По ассоциации со шпажками я вспомнил: в молодости он считал себя мушкетером, занимался фехтованием; его противник пробил ему маску и выбил передние зубы. Зубы у него были теперь в полном порядке. Напротив, смокинг, в который он врос, мне показался слегка заношенным, то ли от постоянных концертов, то ли от запоздалого равнодушия к каскаду наград и побед. Я познакомился с ним в тот нежный период его жизни, когда он еще гордился знакомством с третьим секретарем какого-то райкома партии. В нашем институте он слыл любителем Брюсова и был комсоргом. Ловко, с разрешительной улыбкой любитель Брюсова расписывался на характеристиках юных сотрудников, не сомневаясь в их надобности для выезда в Болгарию. Тогда он и меня, из-за успешной дипломатической карьеры моего отца, считал приличным человеком. Он водил меня в Домжур пить пиво и есть черные сухарики с солью. Мы пили пиво, и он смотрел на меня с ласковым покровительством и глуховатой тревогой: во мне уже проступало темное пятнышко ненашести. Его предки были из Восточной Европы, неустанно и неудачно защищавшей себя от русского империализма. Его дедушка сочинил популярное заклинание для католических детей, чтобы те не забыли национальную идентичность. Он же, восторженно чтя деда, научился быть верным другом непоследовательной, взбалмошной империи. Он принял неизменную жизненную позицию: Кремль прав всегда. Вбери в себя эти слова и расслабься. Расслабься на всю жизнь. Это был примерный сын. Однажды в качестве свидетельства нашей дружбы он убедил отца, книжно-музыкального профессора, пережившего сталинизм, объекта насмешек со стороны завистливых или слишком одаренных композиторов, пригласить меня на обед. Это стало концом нашей содержательной дружбы. За обедом профессор стал восхищаться одним советским послом, который жил в моем подъезде под родительской квартирой. Он сравнивал его с великими людьми. Я же, сначала кивавший лишь потому, что хорошо знал этого великого человека, не выдержал и рассказал о пустой голове посла, любителя дешевых детективов и кассирш из гастронома «Грузия». Отец моего друга сорвал с шеи салфетку и покинул обед. Мой друг пригорюнился. После этого мы еще какое-то время встречались вместе с женами или, хрустя сухарями, в Домжуре говорили о девках. Я никогда не видел его сильно пьяным, мы не делили женщин. Проект оргий витал,

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

однако, у нас в головах, но проект в конце концов пригорюнился, как и мой друг после обеденного скандала. Теперь, когда в сотый случайный раз мы оказались на одной территории в разных позициях: ведущего вечера и просто приглашенного, — мой друг, пригрозивший пальцем молодым девкам с необузданной энергией, обратился ко мне с приветом. Он изменился: похожая на крупный боб голова и короткие усы покрылись, как изморозью, седоватыми волосами. Но лицо хранило черты молодости, что выгодно отличало его от тьмы мужчин и женщин с чудовищно переродившимися за жизнь физиономиями. Он сказал: эти юные создания хотели, чтобы он провел музыкальный вечер у них в Институте, и готовы были сию же минуту вести его куда-то в гости на ночь глядя. И добавил: если бы он знал, что я тут, можно было бы отправиться с девками на поиски приключений… С тех пор как его папа весьма справедливо назвал меня молодым хамом, он взлетел высоко на метле телевидения, написал тысячи статей и предисловий о великих людях. Мы стали по отдельности набирать очки по дисциплинам, которые были чужды друг другу. Ему удалось не то чтобы обмануть — обаять многих творческих людей, дружбой которых он дорожил. Он работал с бессмертными произведениями гениальных музыкантов, достигая чувства сопричастности. От юношеского знакомства с третьим секретарем райкома до интимных бесед с писателями нобелевской лиги, организации мировых фестивалей, конгрессов, конференций — этот путь он прошел без меня и нашел величие шекспиров в простоте, как в той комсомольской характеристике: скромен в быту. Когда на финальном этапе советской власти меня выгнали из Союза писателей, он благородно не перестал, в отличие от других, со мною здороваться. Он никогда не сказал мне ни единого слова порицания. Ни одного слова поощрения я от него не услышал. Он разделил для себя литературу на званых и незваных; фамилии последних предлагал писать с маленькой буквы, к ним по умолчанию относил и меня. Где-то в глубине души я этим гордился и знать не знал, знать не хотел, что он делал. Много позже, случайно увидев его в телевизоре или как-то на фотографии, например, с Михаилом Горбачевым, я впервые обнаружил на его лице помимо блеска славы усталость. Но была ли эта усталость от окончательного покорения Эвереста Мировых Конферансье? Или от начинающейся болезни? Или от внезапного недовольства собой: ведь он — только объявляющий микрофон, который объявляет других, а не себя? Не знаю, я не мог ответить на эти вопросы. Встретившись в иностранном особняке, мы сказали: что за ерунда! Мы живем на выходные уже многие годы в одном подмосковном таунхаузе, если так можно назвать (прищурился он) трехэтажный дом, построенный еще до того, как в русском языке появилось слово таунхауз, и ни разу не зашли друг к другу в гости! Надо бы как-нибудь там повидаться! — Посмотришь мою коллекцию фарфоровых котов. Больше шестисот штук!

ПИОНЕРВОЖАТЫЙ.

Он признался, что часто встречается с Эдиком Нарофоминским, который живет в том же таунхаузе и который, бедный, прошел через такое испытание… — Сбить на машине старушку, причем не процентщицу! — поднял он палец, показывая, что снова шутит. — А сельсовет велел ему в этом месте дороги поставить за свой счет огромные фонари, как на аэродроме! Мой друг поднял глаза кверху, почесал красиво подстриженный ус и замолчал, потому что был деликатным человеком. Но когда он сказал об испытаниях, свалившихся на голову нашего соседа, нехорошая мысль посетила меня и заставила побледнеть. Исходя из светских условностей, я не мог спросить его об этом, но я же всю жизнь жил против условностей. — Слушай, — задушенным голосом сказал я и оглянулся, не слышит ли кто нас, — но ведь ты же умер! Он, пригорюнившись, кивнул головой, соглашаясь со мною и вместе с тем предлагая не драматизировать летальное происшествие. — Интересные мысли приходят в голову в новом положении, — сказал он, как бы слегка извиняясь за свое положение, но готовый сделать из него тему беседы и даже немного погордиться им. — Взять, например, слово ТЕЛО. Всю жизнь оно ассоциировалось у меня с юными девами, с чуть задранным подолом платья, высоким бюстом, влажным взглядом. А тут понимаешь, как парадоксален русский язык! Одно и то же слово для скабрезных игр и для мертвого человека. Мертвое ТЕЛО не менее значимо, чем живое ТЕЛО женщины. Язык делает с нами, что хочет… Нам ли с тобой, филологам (он прищурился, предлагая чувство локтя), не сознавать это? — Да, — покорно, но с ужасом согласился я. — Одно ТЕЛО манит, другое пугает. Это и по тебе видно… — добавил он (намекая то ли на недостатки моего тела, то ли на мою боязнь мертвецов). — По-моему, — продолжал он, — я сам это придумал, хотя, как читающий человек, я мог нечто подобное прочитать. — Я не был на твоих похоронах и потому не сразу сообразил… Мертвое тело грустно покачало головой. — Хотя, — задумался я, — ведь все эти люди… Они тоже забыли, что ты умер? — А ты знаешь, где мы находимся? — В особняке, — удивился я странному вопросу. — Может быть, в этом особняке уже все умерли… — Как!? — А ты приглядись… — А чего мне приглядываться? — Как ты сюда проник? Переселился?.. И никто не придал этому значения… — Он приблизил свое лицо к моему лицу. Его голос почти что торжествовал. — Прости, — невольно отшатнулся я, — что я не пришел на твои похороны. Я был за границей, на отпуске в Черногории, и страшно переживал…

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

— Я бы тоже загрустил, если б с тобой случилось нечто подобное! — Ты всего-то на несколько лет старше меня… — А! Страшно тебе! — Ты еще молодой, чтобы умирать! — Похороны затмили жуткую опухоль… — Его лицо исказилось до неузнаваемости. — Но я — мушкетер. Я не жалуюсь. — Мушкетер! Конечно, ты мушкетер! — подтвердил я. Но мой друг уже не слушал меня. Он что-то вдумчиво вспоминал. Было ясно: он вовсе не переживает, что я отсутствовал на его похоронах… — На похоронах были ВСЕ, — произнес он в полной эйфории. — Лучшие люди страны. Собрание гениев!.. Президент и премьер-министр, — он поднял палец, — прислали телеграммы соболезнования! А также венки! Особенно роскошно выглядел венок Президента. Десятки тысяч долларов! Премьер прислал пожиже, боясь нарушить протокол. А сколько душистых венков от жен, детей, наконец, моего донжуанского списка! Пришли девки, блондинки… с блондинками лучше спать, а с шатенками рожать… причесанные, подбритые где надо, в слезах! Отпевал меня уникальный игумен, приближенный к Патриарху! Были и иностранные представители. От «Вольво» — моей первой иномарки — до «Порша» — сам генеральный директор пришел! Гроб — итальянский, полированный, из красного дерева, со взбитой подушечкой и белоснежным покрывалом с барским отворотом. Не хуже, даже куда лучше, чем у Беллочки Ахмадулиной! Ваганьково… Не самое престижное кладбище, — с ноткой обиды добавил он, — но зато самое человеческое! Тут и Аксенов есть, и Есенин. — Мои родители… тоже… тут. Он не отреагировал. Наверное, он полагал, что вспоминать об этом недостойно его похорон. Он не спросил, когда они умерли. Но ведь и я никогда не спросил, когда умер его отец, пригласивший меня на тот скандальный обед. — Да… — Он вышел из задумчивости: — Но почему твои родители получили могилу получше? Какие связи ты использовал? Моя-то — у забора. Гудки тепловозов. У самой железной дороги. Я молчал. — С Моцартом было хуже, — вдруг объявил он. — Да, конечно, — беспомощно закивал я, понимая, что я не готов к такому разговору. — Ладно! — ласково приказал он себе и продолжал уже вальяжно, выгибаясь, как кот: — Я, понятное дело, немного стеснялся, когда мертвым телом лежал на шикарной панихиде перед всей Москвой, добродушно испуская запах (хмыкнул он, склонный в мужском разговоре к физиологическим подробностям), но это плата за успешную жизнь. Невольно становишься прославленным покойником. Он пошевелил пальцами: — Я веду там вечера… Сею разумное, доброе, бессмертное! Успех! Слава! Я окружен вниманием. Есенин вчера перешел со мною на «ты»!

из личного архива

ЗВЕНЬЕВАЯ.

Телеведущая канала «Вести-24» Майя Тавхелидзе дебютирует в «РП» со своей колонкой. Можете попробовать испытать эйфорию. Шанс есть. В случае чего — отвлекитесь от ее текста и посмотрите на ее фото.

Привкус с морозным шлейфом текст: майя тавхелидзе рисунок: лора урванцева

ЗНАЕТЕ, я никогда не думала, что об этом напишу. Очень личное… И все же… 2010 год. Бодрая и наивно-пылкая 22-летняя Майя выходит из кабинета и попадает в узкий, поглощающий пространство коридор. Немного сводит челюсть, не чувствуешь собственных шагов, но вроде по звуку каблуков ты идешь, точно идешь. «Сейчас, сейчас я все обдумаю, просто нужно дойти до точки и желательно остановиться». Шныряют мысли, не могу собрать. И тут же поучительный свойственный мне монолог: «Вот сама напросилась, вечно неймется, теперь думай…» Ледяные пальцы, щеки горят, но такая легкость и, знаете, этот запах — запах сирени, что ли… Не замечали?! У эйфории свой странный привкус, и отдает она чем-то цветочным с морозным шлейфом… Сказать, что обрадовалась, не могу, не-е-ет, это совсем не про меня, я сразу начала себя есть разъедающим ядом самодурной ответственности, ощутила легкий приступ паники и захотела куда-нибудь закопаться, потому что сразу представила, что огорчу злопыхателей и все они разом на меня накинутся. Впоследствии так и случилось, но сейчас не об этом. Тут все же победил здравый смысл, который нес очень важный и сильный посыл: я сделаю это, потому что очень хочу, никому не назло, не для того, чтобы кому-то что-то доказать, а просто потому, что я люблю что-то создавать, над чем-то трудиться и бросать себе вызов, и Господь дал мне шанс, так в чем же дело, потихоньку, медленно разберемся… И тут я успокоилась. По дороге домой я вспоминала все, что этому предшествовало. И пыталась понять, как же так получилось…

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Когда после университета я пришла на телевидение, я была настолько безнадежно наивной, что, вспоминая сейчас, накатывает легкая тень раздражения; если бы сегодня я встретила себя прежнюю, то, очевидно, моим лекциям не было бы конца. Но, как известно, человек должен через все пройти сам. И было лишь одно неукротимое чувство — поглотить все и сразу, научиться всему и быстро, идей и мыслей было столько, что разрывалась голова. И самая острая проблема, которая меня всегда приводила в оцепенение, — мое восприятие другими людьми через внешнюю оболочку, которая кардинальным образом расходилась с внутренним положением вещей. И положение этих вещей было настолько не таким, как вообще-то принято, что некоторых это заводило в тупик. Теперь, анализируя, невольно улыбаешься. Итак, по дороге домой, когда нерв на лбу перестал так явно выпирать и кровь немного отхлынула, я вспоминала вчерашний вечер, как нервно перестукивала каблуками под своим рабочим столом и сумбурно набирала кириллицу, пытаясь написать письмо начальству, о котором слагали легенды. И все время представляла, что буду очень глупо выглядеть, что бы я ни написала, но наверняка я знала одно — что не написать не смогу. Специально прерывалась на мелкие дела, судорожно то открывала, то закрывала пудреницу, отвлекалась на коллег, делая вид, что понимаю, о чем идет разговор. Злилась на собственную нерешительность и опять поучительный свойственный мне монолог, который втаптывал меня в оборотную сторону амбиций. И тут назло себе я всетаки решилась отправить это отвратительное письмо с синопсисом проекта, от которого мне становилось по меньшей мере тошно, и, перечитывая, я уже не различала букв. В такие минуты, теряя ощущение

реальности, ударяешься в суеверие, отчаянно пытаясь найти знаки уместности своих действий — иногда тщетно, а иногда кто-то все же вмешивается в заколдованный круг и служит своего рода подсказкой. Неожиданный разговор с коллегой, а главное, очень четкий и осмысленный ее посыл о том, что каждому в итоге приходит то, что ему нужно, убедил меня окончательно, что игра стоит свеч. Но не сегодня. Решив, что завтра мои мысли будут более ясными, я уехала. Конечно, я не спала, а точнее, сон путался с мыслями и образами того, какая я маленькая и глупая, еще ничего толком не умею, а вот так возьму да и предложу, что обо мне подумают и будет ли это уместным, в конце концов. Но потом я представляла иной расклад, и внутри меня пробегал приятный холодок. Так и наступил вкрадчивый и бескомпромиссный рассвет. Наутро, словно робот, с горящими глазами, я собралась за пять минут и полетела. Есть те некоторые моменты, когда я животным чутьем знаю наверняка, что мне делать. И это был он.

Я приехала на работу, села за свое рабочее место, открыла сохранившийся черновик на почте и отправила его. На самом деле не ожидая ответа, но, конечно, очень надеясь на него. Быстро, прочь от позора я убежала курить, подальше от монитора куда угодно. Вернувшись, с опаской открыла почту, где-то в глубине души надеясь на отсутствие писем, и вот оно… Ответ от шефа, умного, неординарного, высокого, немногословного. Одно слово: «Интересно». В ту секунду я бы отдала руку, чтобы расшифровать это «Интересно»… А дальше — спутанные нелогичные движения в хаотичном порядке, побежала, записалась, зашла, протараторила что-то семантически нелогичное и получила второе, вербальное, немногословное «Интересно», за которым последовало: «Попробуйте». Я вышла, закрыла дверь кабинета, сердце стучало в ушных раковинах, и где-то отдавало легким цветочным морозным шлейфом…

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

анна салынская/тасс

ЗАПЕВАЛА.

Поэт и киноактер Владимир Вишневский, признанный мастер минимализма, автор филигранных одностиший, осмыслил тему номера — эйфорию — и в стихах, и в прозе. Получилось эйфористично.

Эйфористика текст: владимир вишневский рисунок: катерина воронина

(ПАФОС В СТУДИЮ!) …Златые рощи уж отговорили про то, что — все, не будет эйфории. Все будет, лишь не будет эйфории!.. Сама Реальность — антиэйфорин. Дорасхлебаем все, что заварили. Уж все калитки громко отворили, — Но не бывать в Отчизне эйфории, — где ведает кто надо, что творим… Ау, фория!.. Не дает ответа. И Эхо игнорирует поэта… ГОЛОС из ИМХОра: «…Узнаю тебя, Жизнь!..» Это Вы, Ваша Жесть!.. Мы тут про Вас как раз говорили!.. Даже у тех, у кого все есть, не будет одного — 1-дной — Эйфории. СТАДА УЖ БОЛЕ НЕ ПАСУТСЯ МИРНО …Классик наш не самый скучный, — Мог сказать бы «Ай да Кушнер!»: «Разве этот день ве\о\сенний Не внушает опасений?..»

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Чем дальше в век, тем меньше и тем больше, чем дальше в двадцать первый, тем — о боже!.. Уже любая точка — н е в о з в р а т а. (Как жили, нам не жить уже, ребята!) Да, в двадцать-нервном — по неу-молчанью — тотальна, экстремальна и глобальна, Жизнь поголовна и процессуальна, летальна, техногенна и онлайнна. И — ничего, что не было б чревато — царит Его Чреватость Техноген. И это означает, например: пора отправить безвозвратно в ретро — оно наивно как фигура речи: «Казалось бы, ничто не предвещало…» позавчерашне, как литературно! — «Казалось бы, ничто не предвещает»!.. Казалось — не покажется уже. Все предвещает в с е. И даже больше. Все что угодно предвещает в с е. …Казалось бы, все было хорошо… Но тут вошел коммерческий директор. Ну а за ним — налоговый инспектор. Казалось бы — ну вот уже… так нет… Тут подскочили любящие люди. Пожарные, экологи, УБЭП…

Казалось, штиль и гладь, буйки на месте… Но тут некстати всплыли синхронистки. …Осталось лишь цитировать свое: «Тут я заснул, но было уже поздно…» Нет времени на медленные танцы. Спасибо, снято, вот и санитары… *** …На Субъекта гляжу как Объект. Он заточен на поражение, этот внешний Мир устрашения, где ничто не прощает к себе несерьезного отношения. (Инвентарн. заголовок: ОПАСНЕЕ ВСЕГО НА РОВНОМ МЕСТЕ) ЗАПИСЬ в ЕЖЕДНЕВНИКЕ …И в обманчивом вялотечении обозримого настоящего не утрачивать ощущения чрезвычайности происходящего. Р.roSо: «…О какой эйфории вообще может идти речь, если практически каждый третий интеллигентный человек меня не знает?!.»

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

из личного архива

ОТЛИЧНИК.

Популярный артист Артур Смольянинов дебютировал в родном «Современнике» в качестве режиссера со спектаклем по стихотворению Бродского «Посвящается Ялте». Испытывает ли он по этому поводу эйфорию? Нет. Он зовет на кладбище.

Посвящается Ялте текст: артур смольянинов

ВОТ КОГДА В 1990-М Шмаров на последней минуте киевскому «Динамо» в «девятку» со штрафного положил — вот это была эйфория. Эйфориища! Я потолок головой готов был пробить! Проигрывали же 0:1 в чемпионском матче, еле отыгрались, а тут такая радость: «Спартак» — чемпион! Золотой гол! Нет, го-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-ол! Но мне сколько лет-то тогда было? А сейчас эйфории нет. Совсем. Или есть? Вообще, само слово мне не очень. Эй-фо-ри-я. Не родное. Не близкое. Кратковременное и чрезмерное чувство какое-то. Взрывчик. Бум-бум. Всплеск. Не вполне осознанный. И немотивированный. Это когда чувство управляет тобой полностью. А сейчас попробуй заставь меня потерять над собой контроль — практически невозможно. Все-таки с возрастом разум как-то начинает брать верх. Начинаешь жить осознанно. По крайней мере, я. Так что эйфория — это, скорее, примета юношества. Для тех, кто еще многого не осознает, кто еще находится в процессе самоидентификации и самоопределения. Кто ищет себя, себя в мире, мир в себе. Это когда первая влюбленность или первый поцелуй. А нынче у меня радость бывает. Удовлетворение. Даже восторг пускай. А эйфория — это уже «за». Но знаю, чего вы от меня хотите, зрители мои дорогие-любимые, читатели уважаемые. Эмоцию вы от меня ждете. Сейчас получите. Сейчас. Первый раз мы «подержались за руку» в институте. Курсе на втором это было. Один режиссер в качестве курсовой ставил «Посвяща-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ется Ялте». Так, мимолетное в общем, ни к чему не обязывающее знакомство. В тот момент, естественно, мне и в голову не могло прийти, что через много лет я буду сам ставить эту вещь Бродского на сцене «Современника». Ведь никаких режиссерских амбиций у меня никогда не было. Назваться режиссером и гордо ходить с соответствующей табличкой? Вообще, условности все это. Все-таки человек делает профессию, а не профессия человека, да. Я же просто делаю то, что мне хочется. Сомнения? Когда по-настоящему хочешь что-то сделать, то у тебя не возникает неразумных и необоснованных сомнений, а те, что возникают, ты легко разрешаешь путем применения такого «нехитрого» инструмента, как собственный мозг. А дальше просто идешь и делаешь. И вот я как-то в очередной раз пошел. И тогда уже мы столкнулись с Иосифом «нос к носу». В театре кипела работа над «А вам не хотится ль под ручку пройтиться?..» — оригинальным спектаклем, сотканным из стихов самых разных авторов. Я стал читать, листать, выбирать… Выбрал стихотворение «Пророчество», долго не мог к нему подобраться, не понимал, как читать. Знакомые посоветовали посмотреть фильм «Прогулки с Бродским». Посмотрел. Впечатлился, зарядился, все встало на места. А потом мы еще «Горбунова и Горчакова» делали. Погружение было приличное. И шок в хорошем смысле был, потрясение. Хотя к тому времени знакомы с Бродским мы были уже далеко не шапочно: большое количество литературы прочитал о нем, не говоря уж о ворохе его собственных произведений. Дна, конечно, не видать вообще у человека. С одной стороны, он ведь понятный

100

очень, земной абсолютно. В нем ясно, откуда что берется. С другой стороны, вот эта бездна. Своя безумная тайна. Как все это умещается-то в одном человеке?

вита буйвид

«Что ты любишь на свете сильнее всего?» — «Реки и улицы — длинные вещи жизни». Я поехал в Венецию, где и того и другого в избытке, а еще чаще это одно и то же. Меня влекло на Сан-Микеле. В поисках могилы Бродского я ходил по острову-кладбищу два часа. Казалось бы, пошел по указателю, но сделал в итоге три величественных круга. Очень уж она изящно спрятана. И не надо искать тут никакую потустороннюю подоплеку. Никакой магии в этом нет. Точнее, есть, если ты ее себе сам придумаешь. Люди вообще зачастую многое придумывают, чего нет на самом деле. «…К жизни нас приучили относиться как к объекту наших умозаключений…» Но само по себе это нормально.

Естественное свойство разума. Ненормально, когда воображаемое частично или полностью заменяет собой реальность и сливается с ней, образуя мутную ядовитую кашу. А реальность на самом деле гораздо проще, и этим она прекрасна. Когда я целиком и полностью здесь и сейчас — вот от какого состояния я испытываю эйфорию, если хотите. От состояния полного спокойствия. Не апатии, не равнодушия, а именно деятельного спокойствия. Мои фантазии и мое воображение, мои желания и стремления (или их отсутствие в данную секунду времени, просто Я как сущность, как неповторимая часть бытия) находятся в абсолютном резонансе с тем, что есть вокруг меня на самом деле. А вокруг меня на самом древнем кладбище Венеции была красота. Тишина и покой. Очень хорошо. Особенно на детском кладбище. Как же там меня «включило»! До сих пор, вспоминая его, я снова и снова эмоционально прохожу по этой аллее. Да, это аллея. Могил 20—25. Очень ухоженная. Там похоронены дети. На некоторых памятниках не указаны годы жизни. Потому что не было лет. Были дни, недели, месяцы. Там хоронят детей, проживших от одного дня и дольше. Вы можете это представить? Фотографии, где, например, младенец месяцев шести тянется рукой к огромной доброй слюнявой собаке, безумно трогательные эпитафии. Из серии «Мама и папа любят тебя, до встречи там…». В этом нет мрака никакого. И никакой слащавости. Как это

101

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ОТЛИЧНИК.

ни парадоксально, в этом, наоборот, есть гимн жизни какой-то. Гимн любви, как бы громко это ни звучало. Казалось бы, как можно любить существо, которому один день? Зверек! А столько вложено искреннего тепла. И оно греет тебя прямо там, на этом венецианском ветерке. И тебе очень спокойно. Без соплей. Без истерик. Без ужаса. Наоборот, ты как-то просветлен. И окрылен. Была бы возможность, я почаще бы на кладбища ходил. Не ищите в этом никакой мрачнухи. И патологии не ищите. Просто это одно из немногих на земле мест, где можно побыть в тишине. И на природе. Если дачи, к примеру, нет, вам прямая дорога на кладбище. Да, я серьезно. Какая энергетика? Чего вы себе придумываете? Это ж прах! Энергия в голове вся ваша. Начинаете материали-

Короче, все это было не то, время поджимало, надо было срочно что-то решать. «Ялта», которая жила во мне все эти годы, бродила в глубинах сознания и никак не находила себе выхода, в самый нужный момент этот выход таки нашла и стала настойчиво в него стучаться. Меня, правда, одолевали сомнения, что не написано еще той музыки, которая бы ей подошла (а я очень хорошо ощущал, какая именно по характеру музыка нужна, и в то мгновение, о котором речь пойдет ниже, даже промычал Боре что-то невразумительное), что слишком сложный текст для такого формата, etc. Но других вариантов не было. — На, Бродский! — протянул я Боре текст «Посвящается Ялте» в самолете, возвращавшем нас из Франции в Москву, не особо рассчитывая на удачу. — На, Шнитке! — протянул он мне в ответ наушники, в которых зазвучала соната № 1 для виолончели и фортепиано. Блин, да как же это нам раньше в голову не пришло!? Это же на поверхности лежало!!! Это же просто пипец как круто!!! И вот момент этого открытия, вот этот восторг, экстаз, микрооргазм — это было что-то близкое к эйфории, это было почти как гол на последней минуте. Вот такой вот путь от сложного к простому! Бродский и Шнитке. Шнитке и Бродский. Да они, оказывается, созданы друг для друга, эти два произведения!!! Два абсолютно самостоятельных элемента творчества, уникальный синтез для того, чтобы создать нечто третье, как синтез водорода и гелия создал Солнце, — например, совершенно особенное сценическое действо. А ведь мы хотели про астрофизику. Пожалуйста! Хотели про города? Тоже нате. Все сошлось, три в одном. Она реально во мне жила, оказывается, эта поэма. Эта «Ялта». Это белый стих. Я от него дико кайфую. От его сложности. Есть только ритм. И я кайфую от ловли этого ритма. Этой вербальной архитектуры. Каждый раз, когда ты его воспроизводишь вслух, ты как бы строишь этот домик заново. А в Боре жил Шнитке. У меня, кстати, был по его поводу детский стереотип: что это человек, который писал дисгармоничную музыку. Лет в 15 я это как-то для себя решил, после чего тема Шнитке для меня была закрыта. Тем более что слушал-то я тогда в основном русский рок. И вот тебе на: до чего ж выдающуюся музыку человек писал! Но до нее надо было дорасти. Все-таки все в жизни происходит вовремя. До этого я, разумеется, ее никогда не слышал, но с тех пор многократно «искупил вину». Знаю ее практически наизусть. Могу даже исполнить, чем ввожу в легкий транс Борю, не перестающего удивляться моей способности воспроизводить сонату Шнитке для виолончели и фортепиано без виолончели и фортепиано, как, кстати, и отдельные места концерта Прокофьева для виолончели. Очень советую послушать. Это гораздо больше, чем эйфория. Так родился наш первенец — «Посвящается Ялте». Приходите на нас поглядеть.

Была бы возможность, я почаще бы на кладбища ходил. Не ищите в этом никакой мрачнухи. И патологии не ищите. Просто это одно из немногих на земле мест, где можно побыть в тишине. И на природе. Если дачи, к примеру, нет, вам прямая дорога на кладбище. зовывать этих людей, представлять их, думать о них. А если без самопугания, то на кладбище просто очень тихо и спокойно. Спокойно и тихо. Камни и деревья. И вы. Единый со временем и пространством. И ничего больше. И ничего больше не надо. — Давай что-нибудь сделаем! У меня тут фестиваль грядет, ты чего-нибудь почитаешь, а я поиграю. Это у меня друг, виолончелист Боря Андрианов. Давай, говорит, сделаем. — Давай, — говорю, — а что? И началось. Два месяца мучений. Хотели сначала что-нибудь про астрофизику, про космос. Потому что когда-то я увлекался тем, как устроена Вселенная. Съездили в гости к какому-то большому ученому, который от души старался нам все объяснить и показать, но говорили мы на совершенно разных языках и, кроме чая с печеньками, никакой пользы не извлекли. Я даже собирался сам какойнибудь текст написать, но ни фига не написал, конечно. Зато Вангелис под неусыпным Бориным контролем написал музыку. Но это была какая-то в его духе психоделика-вангелика. Потом возникла мысль, что «давай, может, я стихи про города всякие, а ты музыку хлопцев, которые из этих городов, ну или стран хотя бы, в которых эти города». На поверку оказалось, что ни про Зальцбург, ни про Вену никаких выдающихся или даже просто оригинальных стихов нет, а есть, например, про Болдино, но там музыки отродясь никто никакой не писал.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

102

orlova

ЗАВУЧ.

Кто бы сомневался, что установочной колонкой в номере про эйфорию будет выступление психиатра Андрея Бильжо. Однако психиатрическую часть колонки врач Бильжо сворачивает неожиданно быстро. И становится писателем Бильжо. А читатели только этого от него и ждут.

Веселяга текст: андрей бильжо рисунок: анна каулина

ЭЙФОРИЯ — это, конечно, психиатрический термин, перекочевавший, как и многие другие психиатрические термины, в быт. Вот определение этого симптома из учебника по психиатрии: «Эйфория — повышенное настроение, иногда с оттенком сентиментальности, с беспечностью и безмятежностью; речевое возбуждение отсутствует или выражено слабо; уровень суждения, критическое отношение к себе и окружающему снижены». На этом я как психиатр, пусть и бывший, профессиональную часть текста закончу. Надо сказать, что я никогда не испытывал эйфории. И довольно редко наблюдал это состояние в стенах психиатрической больницы. А вот как раз за ее стенами, то бишь в жизни, наблюдал. Наблюдаю и сегодня. Причем эйфорию массовую. Вернитесь к профессиональному определению: «…уровень суждения, критическое отношение к себе и окружающему снижены». Оставим, впрочем, это занудство. Грустная тема для меня. А ведь речь идет об эйфории. Когда внутри хорошо, весело, легко и беспечно. Хоть и выглядит тот, у кого эйфория, со стороны как полный идиот, способный, однако, частенько вызвать чувство зависти у окружающих. Это было накануне Международного женского дня 8 марта. Самое начало 90-х. Снег в Москве убирали плохо. Так же плохо, как в Санкт-Петербурге во времена сосуль. Солнце хоть и деликатно, но уже брало свое и несколько часов в день грело спины и обнаженные головы москвичей и гостей столицы, несущих свои головные уборы в руках и подставляющих лучам солнца свои русский пионер №8(50). ноябрь 2014

бледные лица. Весна. Настроение у всех приподнятое. Легкая эйфория. Солнце подтапливало грязные сугробы, образуя лужи. В некоторых местах лужи были огромных размеров. Не лужи — пруды. Моя жена родилась в городе Каргополе Архангельской губернии. Лужи в этих местах называли «ляги». На местном русско-северном диалекте. Так вот, в городе Каргополе времен детства моей жены была лужа, которая никогда не высыхала. Не успевала. Она была огромная. Больше других ляг. И называлась эта лужа «веселяга». Вот такая огромная лужа-пруд, или веселяга, образовалась аккурат рядом с цветочным киоском. Таких киосков тогда в Москве было мало. Да и ассортимент цветов в них был довольно скудным. Мимоза, шарики которой были как просо, а не пушистые, размером с вишню, как я потом увидел в Италии. Умирающие тюльпаны и дистрофичные нарциссы. Дефицитарные цветы. По этой-то причине, причине дефицита, огибая лужищу, к киоску тянулась длинная очередь мрачных, без намека на эйфорию, мужчин. Они стояли в серых и черных пальто, некоторые были в появившихся только что пуховиках, похожих на ватники, с торчащим из швов пухом, и в неизменных мохеровых шарфах. Мужчины стояли молча. Курили. В эту очередь встал и я. На скользкий ледяной берег лужи. Обычный городской фоновый шум разорвал хохот. Мрачная мужская очередь как по команде повернулась в ту сторону, откуда он, хохот, доносился. К противоположному берегу лужи приближалась пара хохочущих лиц без определенного места жительства, которые только начали по-

104

являться в Москве. Он и она. Они были пьяны, отечны, но беспечны, безмятежны, веселы. И, что важно, сентиментальны (см. определение эйфории выше). Радость их не знала границ. Кстати, наблюдая за подобными лицами, которых стало уже очень много в крупных городах, я ловлю себя на мысли, что именно этой категории людей свойственна эйфория. Даже когда они трезвы. И вот эта пара подошла к скользкому противоположному ледяному берегу лужи, которую невозможно было обойти. Их хохот на несколько секунд прервался. Это был короткий период работы неповоротливой и скрипучей мысли. Надо было делать выбор. Выбор — это всегда непросто. Для многих. Вспомнился довольно старый известный еврейский анекдот. Еврейская мама подарила сыну на его день рождения два галстука. Прошло время, и он пришел на день рождения своей мамы. «А что, тот, второй, галстук тебе таки не понравился?» Но вернемся к нашей паре. Мы оставили ее только на время раздумья. Yes! Он сделал свой выбор! Он принял решение! Смелое и единственно верное! Резким движением он взял на руки свою беззубую, отечную, с фингалом под глазом любимую и в ботинках медленно стал входить в лужу. Никто из наблюдавших эту трогательную картину не догадывался, что лужа так глубока. Сначала исчезла часть его стоптанных ботинок, потом сами ботинки, а потом уровень воды поднялся выше щиколоток. Хохот вновь возник сразу, как только любовники вошли в лужу, а уж

105

когда они достигли ее середины, казалось, хохот накрыл всю столицу нашей необъятной, еще не потерявшей свои куски родины. Очередь мужчин с любопытством и, думаю, не без зависти наблюдала за этой парой. Именно на середине лужи кавалер стал терять равновесие. Причин тому было несколько: ледяное скользкое дно лужи, нетрезвость нашего героя и, конечно же, совместный хохот, от которого их тела вибрировали, но, к сожалению, не в такт друг другу. Супермен вдруг стал выделывать какие-то невероятные па, пытаясь удержаться на ногах. Он вел себя как истинный джентльмен, не выпуская до последнего свою даму, которая держалась за его шею, продолжая безудержно хохотать. Но… Законы физики сильнее простого человеческого желания и человеческой воли. В лужу они оба рухнули одновременно, окатив брызгами не успевшую отпрянуть в сторону завороженную зрелищем и остолбеневшую мужскую очередь. А дальше… Дальше, продолжая хохотать, Ромео и Джульетта стали в этой луже плескаться. Они наслаждались первыми лучами весеннего солнца, игравшими в брызгах грязной воды, этой водой и друг другом, не обращая внимания на окружающих, загруженных своими проблемами. Они брызгали друг в друга водой, как это делают дети, купающиеся в море, и продолжали хохотать. И лужа им казалась морем. А может быть, океаном. Вот такая получилась веселяга. Будьте здоровы и держите себя в руках.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

станислав филиппов

ЗВЕНЬЕВОЙ.

Артист театра «Квартет И» Александр Демидов переживает очередную творческую молодость. Во-первых, он создал группу «Демидов BAND», для которой пишет песни и с которой выступает на разных концертных площадках. Во-вторых, он выступает теперь и в журнале «Русский пионер». И не колонка у него получилась — песня!

Я знаю, что это такое текст: александр демидов

В ОКТЯБРЕ мне стукнуло 44… Все чаще ловлю себя на мысли, что жизнь постепенно подталкивает меня признать, что я уже взрослый человек, относительно состоявшийся в своей профессии, родивший сына, построивший дом и даже посадивший 47 елочек на своем дачном участке. Но той эйфории, той легкости, того воздуха и запаха, который ощущался раньше, в молодости, уже нет. Просто так она накатывает очень редко и неожиданно, а в основном для получения этого состояния, этих минут, секунд и мгновений нужно серьезно потрудиться. И, конечно, я понимаю, что эйфория — это молодость, когда все было в первый раз, когда было легко, весело и беззаботно. Помню поступление в театральный институт, и я, прошедший все отборочные туры на эстрадном факультете ГИТИСа, сижу в аудитории и жду результатов экзаменационной комиссии. Почему-то в руке у меня серая палка, не помню откуда взявшаяся. И вот выходит студент пятого курса и зачитывает фамилии тех, кто будет допущен к вступительным экзаменам, после которых и решится моя судьба. Одна фамилия, другая, третья, кто-то кричит от радости, кто-то обнимается… Я нервно постукиваю палочкой по полу и вдруг слышу свою фамилию, никак не реагирую, находясь в состоянии эйфории, когда все вокруг немножко плывет и мозг не знает, как реагировать на происходящее, и только палочка моя отстукивает: тук, тук, тук… Дальше экзамены, поступление в институт и длительное пребывание в эйфории от того, что ты теперь студент крутого вуза,

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

которых всего-то в Москве четыре, и огромный конкурс, который ты прошел, и мне всего 18, а впереди еще большая, интересная жизнь. Длилось это курса до третьего. Москва, мастер курса Владимир Сергеевич Коровин, которого мы боготворили, педагог по сценической речи народный артист Малого театра Роман Сергеевич Филиппов, которого я раньше видел только в кино, в фильмах «Девчата» и «Бриллиантовая рука», и невероятное ощущение свободы и невозможность до конца осознать и поверить, что все это происходит с тобой. Поездка в трудовой лагерь, где будущими основателями «Квартета И» Лешей Барацем и Камилем Лариным были куплены несколько бутылок имбирной настойки. Опьяненный этим убийственным напитком, я бегал с Лешей вокруг памятника Ленину, стоявшему в странной позе, не призывающей к победе коммунизма, а, скорее, в позе оперного певца, готового исполнить оперную арию, с открытым ртом и огромной рукой, обращенной к публике. На эту руку я и умудрился как-то залезть, упасть с нее, проехавшись лицом по асфальту, и, абсолютно не чувствуя боли, идти со счастливейшей улыбкой на лице в состоянии полной эйфории, не просто опьянения, а какого-то вселенского счастья, и ощущения своего бессмертия, и понимания какой-то глобальной и простой истины, постичь которую можно либо в состоянии серьезного наркотического допинга, либо пройдя «духовные практики» у тибетского ламы. И с каждым шагом в голове, в ушах, вокруг — тук, тук, тук…

106

иван шагин/фотосоюз

Я студент, я в Москве, у меня стипендия и собственная комната в общежитии, где мы живем с Камилем Лариным. Камиль нашел погнутую сковородку без ручки, на которой мы жарили рязанскую картошку, а ручку со странным названием «чапельник» мы купили позже с Барацем. И этот «чапельник» как слово и как предмет сыграет в дальнейшем ключевую роль в спектакле и в фильме «День выборов». Эйфория от студенческого общежития, где все немножко гении и ты немножко тоже, и первый сексуальный опыт, когда я стал мужчиной, и в руке та же, но уже воображаемая палочка, которой ты постукиваешь еще от одной победы, и первый дипломный спектакль, первые аплодисменты и ощущения, что они именно тебе и ты самый лучший, самый талантливый и самый смешной — тук, тук, тук. И вот обучение закончено, мы, выпускники ГИТИСа, создаем свой театр, долго идем к успеху, популярности и признанию, и, добившись желаемого, состояние эйфории случается все реже и реже… Я становлюсь взрослее. Рождение сына, шесть часов утра и уже не палочка в руке, а мобильный телефон, в котором ты настукиваешь без остановки эсэмэски всем близким и не близким людям по алфавиту своей телефонной книжки, понимая только через несколько дней, что количество эсэмэсок, отправленных тобой в 6 часов утра многим людям, было абсолютно не нужно и что ты находился в состоянии эйфории, не понимая, что с тобой происходит… Сейчас для меня эйфорическое состояние — это финальные поклоны в спектакле «Разговоры мужчин…», когда мы вчетвером проходим через падающий на сцену снег, смотрим в зал, который взрывается аплодисментами… Мгновения счастья, и ты такой, немножко выше своего роста, с ощущением полного единения с залом, с каждым конкретно сидящим или стоящим в зале, аплодирующим тебе. Это уже такая осознанная эйфория, и вместо стучащей палочки стук сердца и мурашки на затылке, бегущие по спине, по всему телу. Я знаю, что та моя палочка еще не раз будет стучать в моей жизни, я постиг эйфорию, я знаю, что это такое, и не хочу с ней расставаться, я жду ее, я ищу ее, я творю, я живу, и сколько еще раз она посетит меня, я не знаю. Для человека творческого это является серьезным стимулом и мотивацией творить и делать что-то дальше, что-то такое

Мгновения счастья, и ты такой, немножко выше своего роста, с ощущением полного единения с залом, с каждым конкретно сидящим или стоящим в зале, аплодирующим тебе. Это уже такая осознанная эйфория, и вместо стучащей палочки стук сердца и мурашки на затылке, бегущие по спине, по всему телу.

107

настоящее, вечное, выстраданное и прожитое тобой лично. Хотя порой ты просто стоишь, тупо глядя на падающий снег или затягиваясь сигаретой, смотришь в окно на ночные огни Москвы, и вдруг просто так тебя накрывает это состояние, и снова ощущение бессмертия, и связи с Вселенной, и палочкой по голове — тук, тук, тук, и несколько рифм в голове, и музыка… бом, бом, бом, часы идут, бом, бом, бом, часы идут, золотые дали, бом, бом, бом, часы идут, бом, бом, бом, часы идут, только бы дойти, бом, бом, бом, часы идут, бом, бом, бом, часы идут, мы с тобой устали, бом, бом, бом, часы идут, бом, бом, бом, часы идут, середина пути. …И ты вдруг опять понимаешь что-то такое очень важное и простое, и тебе хорошо… Эйфория!

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

orlova

ГОРНИСТ/ЭНОТЕКА.

Казалось бы, тема номера нарочно придумана для алкогольной рубрики, а значит, и для ведущей горнистки «РП» Виты Буйвид. Но Вита дезавуирует прямолинейную связь меж алкоголем и эйфорией. С помощью пива.

Пиво больше не пью текст: вита буйвид

МОЖЕТ БЫТЬ, вы действительно считаете, что Тамара (алкоголь) обязательно ходит парой с эйфорией? Нет, так считать вы не можете. Потому что такие мысли могут быть только у людей, которые не пьют совсем, пьют изредка и/или не понимают, что пьют. Возможно, у старушки, раз в год хлопнувшей пару лафитничков кокура по случаю очередного восьмидесяти с чем-то летия, и может случиться эйфория, но у нее она от чего угодно может случиться, от резкого поворота головы например. Настоящая эйфория никаких добавок не требует. Она сама по себе существует. Не без причины, конечно. То вдруг солнце тебе удачно в глаз засветит, то, напротив, туман в пять утра. Да мало ли что. Или вот начинаешь что-то делать, да так ладно все получается, и процесс и результат в полной гармонии. Наступает эйфория? Конечно, наступает. Но тут обязательно найдется специальный такой человек, который совершенно точно похерит всю вашу эйфорию. Черный человек пресловутый. Вы — «Волшебную флейту», а он вам — «Реквием», вы — стихи, а ему смету подавай или еще чего похуже, вы думаете, что заботу проявляете, а вас в прокурорском надзоре обвиняют. И вот тут-то и нужна эта Тамара, алкоголь то есть, обязательно. Во-первых, можно с помощью алкоголя попытаться эйфорию продлить. Но когда поймете, что нет, не продлевается никак, — тогда оплакать, отметить утрату эйфории. Ничего больше не остается. Напитки для этого подходят самые разнообразные. Если ничего нет под рукой из привычных и/или любимых напитков — можете пить любые. В такой ситуации это допускается. Но лучше, конечно, по сезону. Летом хороши игристые вина, холодные

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

разумеется, или белые со льдом. Можно, конечно, и розовые, но тогда перед сном обязательно аспирин или энтеросгель. Утрата эйфории ведь большого количества алкоголя требует, двойную норму как минимум — обычная норма уходит только на попытку вернуть эйфорию, а ведь потом оплакать еще нужно. Так вот, розовые вина в таком количестве очень опасны. Осенью и зимой — красные, конечно. Крепкий алкоголь тоже можно, но тогда весь этот процесс не осмыслить — все происходит слишком быстро. Коротеньких эйфорических камбэков, как, например, с шампанским, можно просто не заметить и быстро перейти к тривиальному алкогольному опьянению — а это скучно и примитивно. Однажды я прощалась с эйфорией с помощью пива. Пиво я не люблю и не пью. Возможно, это генетическое отклонение. Во время войны мой отец, будучи совсем еще юным лейтенантом медицинской службы, раздобыл канистру пива на немецкой пивоварне. Сама пивоварня не работала уже, но какие-то фрау там подваривали пивко для личных нужд. Отец эту канистру выменял на аспирин и за время ночного дежурства незаметно опустошил. Как он утверждает, к утру у него опухли уши, а аспирина больше не было. С тех пор он пиво никогда не пьет. И я не пила. Но пришлось. Обстоятельства так сложились. Речь, конечно же, пойдет о творческой деятельности. Лет мне было мало, была я реализовавшейся и даже кормящей матерью, но вот художник во мне не очень радовался таким обстоятельствам и реализации требовал настоятельно совсем другой. Идея подбросить ребенка бабушкам мне не нравилась — мои планы по воспитанию дочери требовали как раз обратных действий. Муж, тоже безуслов-

108

БУКЕТ красивых текстов колумнисты ЭЛИТНЫХ сортов УРОЖАЙ новых смыслов журнал шестилетней ВЫДЕРЖКИ Спрашивайте журнал «Русский пионер» в «Энотеках». Вам скажут: «Продано!» А вы спрашивайте.

Специализированные «Энотеки» «Азбуки Вкуса» открыты для Вас с 10:00 до 22:00 по адресам: Кутузовский проспект, 18; Комсомольский проспект, 34; Ленинский проспект, 16. телефон +7 (495) 980 7216

ГОРНИСТ/ЭНОТЕКА.

ный представитель творческой интеллигенции, смотрел на мои мучения скептически. Более того, он заявил, что настоящий художник будет рисовать даже на детских пеленках содержимым подгузников, если ему, конечно, так уж требуется реализация. Концептуалист хренов. Конечно, я обиделась, но собрала все же девочку и отправила их к ближайшей бабушке, проживавшей на соседней улице. Натянула холст, достала красочки любимые, новый тюбик церулеума открыла. Господи, как же мне было хорошо! Вот это была самая настоящая эйфория. Для пущего эффекта я решила сбегать за сигаретами. Когда вам нет еще двадцати, внешний эффект, он ведь очень важен. А какой же художник без сигареты? Тем более художница. Возвращаюсь через десять минут — дверь не заперта, а перед моей прекрасной картиной стоит муж. Голову не повернул ко мне даже и начал комментировать: и про цвет, и про форму, и про содержание,

и про ошибки в перспективе. Картина на глазах прямо рассыпалась, изменилась до неузнаваемости, скукожилась и поникла, я тоже, а эйфория просто улетучилась. Муж взял забытые пеленки и ушел. А мы с картиной остались. Нам было очень неловко. Мне перед ней, а ей передо мной. И решила я напиться. Первый раз в жизни. Художникам ведь положено напиваться, правда? Пошла я в магазин, заодно решила и по хозяйству затариться. Бидон взяла с собой, рыжий такой, эмалированный, в белый горох — молока купить на обратном пути. Все магазины обошла: и «три ступеньки», и «голубой», и на проспект сбегала — нигде не было спиртных напитков. Спасибо Михал Сергеичу за нашу безалкогольную юность. И тут я увидела мужиков, которые пили пиво из трехлитровой банки. И прямиком по их наводке отправилась со своим веселеньким бидончиком. Очередь за пивом была минут на двадцать. Но стоять в ней мне не хотелось. «Пропустите меня без очереди, пожалуйста, я кормящая мать». — «Ссыкуха ты, а не кормящая мать», — грубо рявкнул мужик. От неожиданности и обиды у меня выступили слезы на глазах и молоко на футболке. Мужик опешил, и меня пропустили без очереди. Кормящая мать — так кормящая мать. Респект и уважуха появились у мужиков в глазах. Один даже посоветовал сахар в пиво добавить, чтобы молоко не горчило и «лялька титьку не плюнула».

Настоящая эйфория никаких добавок не требует. Она сама по себе существует. Не без причины, конечно. То вдруг солнце тебе удачно в глаз засветит, то, напротив, туман в пять утра. Да мало ли что. Или вот начинаешь что-то делать, да так ладно все получается, и процесс и результат в полной гармонии. Наступает эйфория? Конечно, наступает. Пришла я домой первый раз в жизни с бидоном пива. Попробовала с сахаром — гадость редкая, вылила. Ну и пусть плюнет, все равно уже отлучать пора было. На втором литре я смирилась с этим напитком, на третьем взяла нож и аккуратно вырезала из картины тот кусок, который не подвергся тщательному анализу не в меру умного муженька. Остальное свернула в рулон и выбросила. В комнате вкусно пахло красками. На минуту мне показалось, что эйфория возвращается. Нет, показалось. Не вернулась она. Утром я купила аспирин. Забрала свою дочку. Пиво больше не пью. Спасенный кусок картины скоро будет в каталоге моей ретроспективной выставки. Да, и про пеленки муж был прав. Тогда я этого не понимала, маленькая была. И самое главное: художникам иногда приходится напиваться.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

110

ВСЕГДА ГОТОВО.

Харакири по-бургундски

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

112

константин кокошкин/фотосоюз

текст: николай фохт

Обозреватель «РП» Николай Фохт, несмотря на трудности с некоторыми ингредиентами, совершает кулинарный подвиг практически на глазах читателей. Попробуйте повторить — тем более что Фохт рецептов не скрывает.

всех ведь так: жизнь не просто короткая — маленькая какая-то. Буквально прошла если не между двумя-тремя комнатами, то между парой квартир, между своим домом и домом родителей. Будто все произошло в одном дворе, все самое главное случилось поблизости. В общем, компактная жизнь, чего уж там долго говорить. Жизнь маленькая, и, как ни печально, погружена она в основном в рутину. Как человеческий организм, поговаривают, на девяносто процентов состоит из воды, так и жизнь — из ежедневных, неярких, простых, автоматических действий; из потертых от частого употребления событий; из перебежек и переездов, из телефонных и просто разговоров, из вечернего телевизора, из книжки на ночь. Из страха за близких, из страха за себя, из каждого утра и обязательных, неизбежных понедельников. Из лета, которое истекает желто-красной осенью, из ветра, из рейсовых автобусов, метро и велосипедов. Текучка и привычка — вот что такое в основном жизнь. Наверное, самое хорошее во всем этом то, что тотальная эта рутина, скорее всего, наполовину состоит из еды. Еда — это спасение, это красная нить и жизни, и рутины. Если бы не было еды, вспомнить что-либо было бы трудно. А так есть что. Как всякий человек, который вдруг задумался о плотном метраже своей жизни, я все чаще вспоминаю былое, хорошие годы. Я очень хорошо помню почти всякий обед, ужин и завтрак — пока я был еще мальчиком, пока это был ритуал, а не нынешняя рутина и неизбежность.

113

Я помню, что отец готовил «дерунки» (драники) на ужин и даже на завтрак; поджаренный на подсолнечном масле болгарский перец; изумительные гренки на сковородке, которые я макал в яйцо с молоком; универсальную чудо-закуску, точный рецепт которой прост и, кажется, навсегда утерян (исчезает самое простое), — на квадратике черного хлеба такая паста из мелко порезанного, нашинкованного соленого огурца, лука и, по-моему, сметаны. Отец умел жарить цветную капусту, он активно готовил субпродукты и не боялся экспериментировать с новыми веществами. Например, упрямо покупал китовое мясо. Китовое мясо воняло, наверное, китом, оно было темное и непослушное: никак из него не получались у отца котлеты. Но вот эта страсть, эта кулинарная безрассудность, основанная на циничном расчете (мясо кита было дешевым, а также дешевы были и кальмары, которых отец делал с майонезом и луком), это гастрономическое любопытство, в конце концов, — красная линия моего быта, одна из красных линий. Мама готовила, наверное, лучше, но она наваливалась на праздничный стол, а отец обеспечивал будни, рутину. Приблизительно так же распределялась гастрономическая стратегия двух бабушек, бабы Пани и бабы Ани. Баба Паня умела готовить все, у нее никогда ничего не убегало, не пригорало, все шло в дело. Тут они с отцом были похожи — за исключением того, что бабушка никогда не допустила бы китового мяса и кальмаров. Каши, винегреты, борщи, щи и картошка во всех видах. Непревзойденная жареная картошка с луком на сливочном масле или на сале, великая гречневая каша с жареным луком. Из экзотики — баба Паня, Прасковья Филатовна, пекла постные жаворонки. Это такая выпечка в форме, можно сказать, птичек, которой русский народ привечал весну. А вот баба Аня, Анна Федоровна, умела все. Она пекла пироги с капустой как положено: много начинки, мало теста, корочка тонкая, румяная. Невероятный, прозрачный куриный или мясной бульон с веткой петрушки. Маринованные маслята — тоже утерянный рецепт: никогда, нигде я больше не ел таких маринованных грибов — острый и сладкий, густоватый маринад. Сама пекла роскошные куличи и делала пасху в деревянной форме. Она была кулинарной богиней, бабушка. И еще делала наливку из черноплодки — за воскресным обедом, на который она время от времени нас приглашала, мне давали попробовать. Пополам с водой — это был самый смелый опыт в той моей, детской, рутине. Хотя, конечно, никакая это была не рутина — это была ярчайшая жизнь, включая бабушкины обеды и возвращения домой на такси. Шик, среднесоветское лакшери. Разумеется, в моей семье происходили вещи более важные, интересные, вечные — но, как и положено, они ложились на хороший, крепкий фундамент, на правильную, качественную рутину. И еда — цемент в этом бетоне, так я теперь думаю.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ВСЕГДА ГОТОВО.

вистических моментов, все встает на свои места. С Молоховец приблизительно так же. Сначала скорректировать меру веса. Просто взять себя в руки и принять, что фунт — это четыреста граммов, — и все, больше ничего страшного. Дальше как по маслу. А, ну да, еще погуглить и уразуметь, что «наилучшее чухонское масло» — это просто хорошее сливочное, финское, скажем, Valio — вуаля! Ну да, заячий сыр — дело неподъемное. Некоторые каплуны, подливы, супы — как-нибудь в следующий раз. Мы пойдем другим путем. Я докажу, что Молоховец — это просто. Честно говоря, я особенно-то и не выискивал. Ну вот, например, мозги. Во-первых, сегодня это экзотика, во-вторых, отец тоже готовил мозги — жарил их, потом лимоном поливал. Простенько так. Поэтому от Молоховец — мозги. Ну и еще я присмотрел замечательный, сногсшибательно простой рецепт стерляди в белом вине. Даже сама автор, сама Молоховец прямо вскрикивает от неожиданности — какой простой! Там так: берешь

Молоховец — это просто, Похлебкин — это святое, а Чайлд — это на четыре часа. Остается подвиг, большой повседневный гастрономический подвиг. Нужно настоящее, невыполнимое, самоубийственное дело. Кулинарное харакири.

владимир соколаев/фотосоюз

Короче говоря, что я могу сейчас сделать, когда уже почти все умерли, когда рецепты утеряны, даже бабушкину книгу (баба Аня делала вырезки из газет, переписывала заметки из отрывных календарей — готовила мне лайфбук на все случаи жизни) я потерял? Что остается-то? Молоховец — это просто, Похлебкин — это святое, а Чайлд — это на четыре часа. Остается подвиг, большой повседневный гастрономический подвиг. Нужно настоящее, невыполнимое, самоубийственное дело. Кулинарное харакири. Может, тогда хоть как-то отпустит, искупит, придаст смысл — хоть на недолгое время, на чуть-чуть. А что самое безумное, интересно? Некоторые считают, что самое безумное — исполнить чтонибудь из Елены Молоховец, из знаменитой книги «Подарок молодым хозяйкам». Я прочитал. Первое, что возникает после двадцати страниц чтения, — паника. Другой язык, другой мир, другая планета. Другие продукты, другие способы измерения и вообще, критерии. То есть все понятно и ничего не понятно. Руки опускаются, ноги становятся ватными. Приблизительно как читать старославянские тексты — первые десять раз бесит. Но как только поймешь несколько ключевых линг-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

114

ГДЕ НАЙТИ СОЧНЫЕ ТЕКСТЫ?

ТРЕБУЙТЕ СВЕЖИЙ «РУССКИЙ ПИОНЕР» В СУПЕРМАРКЕТАХ «АЗБУКИ ВКУСА»

Москва Дмитровское ш., 108Б, стр. 1 ■ Каширское ш., 78 ■ ул. Свободы, 42 ■ Проточный пер., 11 ■ Ленинградское ш., 46 ■ Таганская пл., 12/4, стр. 5 ■ пр-т Маршала Жукова, 41, корп. 1 ■ ул. Покрышкина, 4 ■ ул. Люсиновская, 60 ■ Кутузовский пр-т, 8 ■ ул. Большая Дорогомиловская, 16 ■ ул. 2-я Тверская-Ямская, 54 ■ ул. Садовая-Черногрязская, 13 ■ Комсомольский пр-т, 34 ■ Трубная пл., 2 ■ ул. Гризодубовой, 1А ■ ул. Большая Грузинская, 42 ■ ул. Русаковская, 22 ■ ул. Профсоюзная, 16/10 ■ ул. Алабяна, 7 ■ Мичуринский пр-т, 58 ■ Калужская пл., 1, стр. 2 ■ пр-т Мира, 58 ■ пр-т Мира, 97 ■ Нахимовский пр-т, 61 ■ Комсомольский пр-т, 4 ■ Ленинградский пр-т, 52 ■ Ленинский пр-т, 34/1 ■ ул. Б. Якиманка, 32 ■ ул. Старая Басманная, 28/2 ■ ул. Большая Тульская, 13 ■ Новинский бул., 8 ■ Мичуринский пр-т, 22, корп. 1 ■ Пятницкое ш., 14 ■ ул. Островитянова, 2 ■ Симферопольский бул., 22, корп. 3 ■ ул. Бутырский Вал, 10 ■ Ленинский пр-т, 91 ■ Варшавское ш., 34 ■ пр-т Вернадского, 14 ■ Ленинский пр-т, 64 ■ Можайское ш., 32 ■ ул. Садовая-Триумфальная, 22/31 ■ Николоямский пер., 2 ■ Ярославское ш., 12, корп. 2 ■ Жулебинский бул., 16 Московская область Мытищинский район, д. Бородино, Осташковское ш., 59 ■ Дмитровское ш., вл. 2Б, стр. 1, ТЦ «Коштановая роща» ■ Киевское ш., д. Лапшинка, вл. 8 ■ п. Новоивановское, 13, ТЦ Сквер ■ Химки, ул. Молодежная, 6 ■ Ленинский район, д. Мамыри, уч. № 3 ■ Одинцово, Можайское ш., 133А ■ Мытищи, мкр. Дружба, ул. Коммунистическая, 10, корп. 1, ТЦ «XL» ■ Одинцовский район, с/п Горское, пос. Горки-2, 11 ■ Красногорск, ул. Ленина, 35 ■ п. Барвиха, РублевоУспенское ш., 85/1 ■ 6-й км Новорижского ш. ■ Красногорский район, п. Светлые горы ■ Химки, ул. Ленинградская, 16

ВСЕГДА ГОТОВО.

три фунта стерляди (ну, мы-то теперь знаем, сколько это), заливаем ее наполовину белым вином, бросаем лучшего чухонского масла (!) — и двадцать минут на спиртовке. Молоховец обещает очень вкусную рыбу в результате. А что, я ей верю — только на подвиг это не похоже. Мы вернем простым людям Молоховец, но погеройствовать тут негде. Может быть, что-нибудь из Похлебкина? Похлебкин — это святое. Во-первых, мама читала его рецепты в «Неделе», но почему-то никогда не готовила по ним. Вовторых, я встречался с Вильямом Васильевичем. Он мне про еду не рассказывал — в основном про Сталина говорили. Подписал свою книгу «Великий псевдоним». Вильям Васильевич ведь историк в первую очередь, государственник был. А про еду… Ну разве что он мне рассказал историю про хрен. Знаменитый кулинар регулярно ходил на рынок у себя в Подольске. Хрен покупал регулярно, потому что это одна из скреп русской кухни. Ну вот, покупал он у одной торговки хрен. Но купить просто так не мог, обязательно резал правду: хрен, мол, так себе, некондиционный. Однажды женщина не выдержала: ты не покупай ничего, уходи — только не критикуй. Это была иллюстрация того, как русский народ не любит критику, не про хрен даже. Так что же взять у Похлебкина, что-нибудь особенное? А вот есть особенное, я вот даже не слышал о таком: калья. Это рыбный суп с солеными огурцами. Как рассольник. Картошка, корень петрушки, жирная рыба — палтус, например. И прокипяченный огуречный рассол. Исконное русское блюдо. Принято. Но тоже не подвиг — слишком просто. И тут я вспомнил кино «Джули и Джулия: готовим счастье по рецепту». Там есть такой момент: героиня стряпает очередное блюдо Джулии Чайлд, самое главное, самое сложное — чтобы накормить гастрокритика. И это — бефбургиньон. Очень сложное рагу, готовится четыре часа, в кино оно вообще у кулинарного блогера с первого раза не получилось: сгорело. Да и почитал — все говорят: бефбургиньон, мясо по-бургундски, — это жесть. Проверка человека на прочность. То, что надо! Итак, за один раз я собрался приготовить: молоховецкие мозги с ее же шпинатным соусом, рыбу в белом вине на спиртовке, похлебкинскую калью и знаменитый бефбургиньон Джулии Чайлд.

МОЗГ ПО УТРАМ План такой: на Даниловском рынке покупаю все необходимое, потом срочно возвращаюсь домой, закидываю свой бургиньон в мультиварку на четыре часа, в этом промежутке успеваю приготовить четыре легких блюда — рыбу, калью, мозги и шпинат. Да, можно было не выпендриваться и купить все в «Ашане», но я сомневался насчет мозгов. Какой-то генной памятью я помнил: говяжьи мозги берутся утром у мясника, который разделывает свежие туши. На рынке. Даниловский хорош тем, что там можно выпить хороший кофе со свежей выпечкой, перевести таким образом дух, собраться с мыслями, проверить

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

список продуктов. Сегодня это, наверное, самый хороший, удобный рынок в Москве. И все чуть было не рухнуло — в самом начале. У мясных прилавков знакомые мне тетушки запричитали: да как же, как же, есть мозги, бывают. Но только они с самого раннего утра раскупаются, люди специально приезжают за мозгами. А теперь уж день. Завтра утром приходите, оставим вам мозги. А если не можете утром, то вечером — только скажите, мозги будут. Две товарки декламировали складно, синхронно, почти в рифму. Третья женщина помалкивала и выжидающе смотрела в пол. Как только я, немного расстроенный, отошел и поравнялся с молчаливой продавщицей, она внезапно гальванизировалась, вскинула на меня острый, такой невинный свой взгляд и громко спросила: а что вам нужно-то, что ищете? Этот вопрос был, безусловно, обращен еще и к предыдущим участницам разговора про мозги, он как бы легализовал ее последующее предложение; это был как бы извиняющийся вопрос, но и вопрос победившего конкурента. — Мозги говяжьи. — Так у меня есть. Вот. — Милая женщина вытащила изпод прилавка зеленоватый пакетик с мозгами. — Свежие, понюхайте. Когда я расплатился, взгляд продавщицы подернулся такой поволокой, такое хорошо скрытое удовлетворение было в ее спокойном взгляде, что я на миг залюбовался. Потом я купил по хорошей цене осетрины (вместо стерляди), кусок палтуса, бекона, зелени, овощей, соленых огурцов, рассола, зачем-то хрена и горчицы; картошки, разумеется, и репчатого лука — все остальное дома было. Остались только вино да лук-шалот. Настроение прекрасное — я еще не знал, что из Москвы, из доступных мне магазинов этот лук пропал. И даже не было ни в магазине, ни на рынке мелкого репчатого лука, который способен заменить. Пришлось использовать вместо шалота порей — и это была, в общем, самая большая ошибка.

НА ВЕЛИКОМ ПОСТУ Итак, дома приступил к рагу. Сначала обжарил на оливковом масле бекон, в том же масле нарезанную кубиками говядину — она дожидалась своего часа в морозилке. Присыпал мукой. Посолил, поперчил, запек в духовке, переложил в мультиварку, залил бульоном (кубики, куриный) и сухим красным (Франция, дешевое), бросил туда давленый чеснок, кой-какие травки сушеные — и прикрыл крышкой на три часа. Мультиварку я выбрал не случайно. Во-первых, нет риска, что рагу сгорит, во-вторых, и главное, лично я считаю, что мультиварки и созданы для тушения, это у них получается лучше всего. Есть три часа: за час начну готовить соус — а пока к мозгам и всему остальному. Хорошо промытые мозги аккуратно очистил от пленки, еще раз промыл. Осторожно шумовкой опустил в кипящую подсоленную воду с парой столовых ложек уксуса

116

Рецепт

Рецепт. Стерлядь (она же осетрина) в вине: 0,5 бутылки сухого белого, лимон (целый лимон примерно на 1 кг рыбы), 1 ст. л. сливочного масла.

Рецепт. Калья: на 1,5 кг рыбы (морской, жирной) — почти 2 л воды, 2 соленых огурца, 1 стакан огуречного рассола, 3—4 картофелины, 0,5 лимона, 2 луковицы, 1 лук-порей, 1 петрушка (корень и зелень), 1 морковь, 10 горошин черного перца, 3 лавровых листа, 1 ст. л. укропа, 5—6 тычинок шафрана, 1 ст. л. свежего или 1 ч. л. сухого эстрагона.

Рецепт. Мозги: говяжьи мозги из двух-трех голов, яйцо, мука, уксус, сода, панировочные сухари. Соус шпинатовый: 0,5 кг свежего шпината, соль, сода, 50 г сливочного масла, мука, сахар, 0,5 стакана сливок.

галина андреева

Секрет. Мозги рекомендуется отмачивать два-три часа — не забыть снять пленку до отмачивания; отварить, но не резать на дольки, обваливать в сухарях целиком. Не бояться большого объема шпината для соуса — он очень сильно уварится буквально за пару минут. В сложном блюде, таком как бефбургиньон, ничего нельзя заменить. Лучше дождаться того же лука-шалота, чем использовать даже мелкий репчатый. Да и грибы лучше белые. Да и бульон, если честно, хоть из кубиков, но говяжий нужен.

117

Рецепт. Бефбургиньон: 150—170 г бекона, 3—4 ст. л. оливкового масла, 1,5 кг нежирной говядины, порезанной кубиками 2,5—3 см, 1 луковица, 2 морковки, соль, перец по вкусу, 2 ст. л. муки, 3—4 стакана красного вина, 2—3 стакана говяжьего бульона, 1 ст. л. томатной пасты, 3 дольки чеснока, 4 веточки сушеного майорана, 1 ч. л. тимьяна, 25 луковичек шалота, 4 ст. л. сливочного масла, букет гарни — петрушка, лавровый лист, тимьян, 400—500 г свежих белых грибов, 1—2 ст. л. бёрманье — теста из равных частей муки и сливочного масла — для загущения соуса.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ВСЕГДА ГОТОВО.

(я выбрал яблочный — у меня его переизбыток). Переключил на средний огонь и продержал десять минут, не доводя до кипения. Отставил в дуршлаге обсохнуть. Для шпинатного соуса вскипятил воду, подсоленную, бросил туда чуть соды (так Молоховец велела), прокипятил шпинат, быстренько откинул, измельчил в блендере, кинул на неостывшую массу кусок сливочного масла. В сотейнике растопил сливочное масло, смешал с мукой, долил сливок, помешал, кинул шпинат, поварил минут пять — пока не получилась, как говорится, однородная масса. После на сливочном масле обжарил мозги, вываляв их в муке, яйце и панировочных сухарях. Тут я совершил еще одну ошибку: Молоховец сказала порезать мозги дольками. Думаю, делать этого не надо, надо после термической обработки уплотнившиеся полушария бычьего мозга обжаривать целиком — слишком мягок, уязвим головной мозг, даже быка. Кое-как удалось — мозги готовы! Сразу — к осетрине (которая стерлядь). Тут все прекрасно и просто: моем, режем кусками, любыми, снимаем шкурку, заливаем в кастрюльке белым сухим — наполовину, бросаем все то же чухонское масло и лимон, очищенный от косточек и порезанный на дольки («как яблоко», рекомендует автор рецепта). Готовил не на спиртовке — на среднем огне, не доводя до кипения. Сказано четверть часа — продержал на пару минут дольше, не знаю почему, интуиция разыгралась. За окном ночь. А у меня подвиг в самом разгаре — калья похлебкинская. Сначала овощной бульон (я еще туда палтусиный хвост добавил, для наваристости, можно и голову, если есть) — полтора литра воды, пара картошек, морковка, лук-порей, корень петрушки — до полуготовности картофеля. Затем добавляем прокипяченный огуречный рассол, пару соленых огурцов, порезанных кубиками, — и от восьми до двадцати минут варить. Я дал двадцать. Суп готов. А тут и подоспело время готовить соус для бефбургиньона. На оливковом масле обжарил порей (а на самом деле тут нужен шалот или мелкий репчатый, но лучше шалот), крупно порезанную морковь, грибы (белые, но у меня завалялись шампиньоны). Потом добавил букет гарни, залил стаканом бульона и дал потомиться десять минут. После этого залил соус в рагу и поставил на сорок пять минут, все тот же режим тушения.

Главная наука: в мире компонентов нет эквивалентов. Жду возобновления шалота — и снова в бой. Теперь совсем не страшно. В этом смысл подвигов — раздвинуть горизонты, переступить черту, шагнуть в бездну. русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Первый раз присел. Подумал, принюхался. Запахи странные, но некриминальные. Ноги гудят, спина отваливается, глаза слипаются. Начал полвосьмого. Окончательный отзвон мультиварки прозвучал полпятого утра — добавил загуститель для соуса, последний штрих. Если это не подвиг, тогда что же?

ФИАСКО ЭКВИВАЛЕНТОВ За ночь и суп, и рагу настоялись — так и положено, можно пробовать. Сначала мозги со шпинатовым соусом. Нежнейшие. Жаль, нарушил структуру этими дольками — внешний вид так себе. Зато соус прекрасный. Я обычно не варю, а обжариваю свежий шпинат и добавляю часть щавеля — получается пикантнее. Но и в молоховецком варианте свои плюсы: изумительный цвет и нежнейший вкус. Теперь осетрина. Один кусок разогрел, другой решил попробовать холодным. Вот тут и хрен пригодился. Должен сказать, рецепт примитивный — поэтому проявлен вкус рыбы. И еще осетрина получилась совсем нежирной — как надо. И холодный кусок понравился больше — вообще идеальная закуска. Неуловимый аромат лимона, точнее, его даже и нет, он уравновешивает, как я понял, сильный рыбный дух осетрины — особенно в горячем варианте. Калья отличная, густая рыбная солянка, но элементарная. Очень вкусно, я не ожидал от похлебкинского рецепта такого хорошего результата. Может, все-таки он кулинар лучше, чем историк? Наконец, бефбургиньон. Ну, даже по внешнему виду я понял, что миссия выполнена процентов на тридцать. Нельзя было допускать туда порей, ни в коем случае. Кусочки говядины надо было лучше обжарить. Скорее всего, тушить в общей сложности три часа, а не четыре — все-таки мясо получилось суховатым. И — да, в следующий раз сделаю в духовке, в утятнице. Из положительных моментов — вкусно, все равно вкусно. Необычный аромат — винный, бекон тоже добавил неожиданный оттенок. Очень аппетитный. Продукты не испорчены, но настоящей бургундской говядины не получилось. С наскока взять эту крепость не удалось. Главная наука: в мире компонентов нет эквивалентов. Жду возобновления шалота — и снова в бой. Теперь совсем не страшно. В этом смысл подвигов — раздвинуть горизонты, переступить черту, шагнуть в бездну. И оказаться на твердой, обетованной земле. Надо ли говорить, что все они — баба Паня, баба Аня, отец — всю эту страстную ночь стояли за моей спиной, заглядывали в кастрюльки, сковородки, пробовали вместе со мной, досаливали и доперчивали. И все это время, пока я был с ними, пока длился этот безумный марафон, с их невидимых лиц не сходила улыбка; будто в один голос говорили они: не в этом дело, не только в этом дело, не в рецептах; не в Похлебкине, не в Молоховец, не в Чайлд; не только в еде дело. А в чем же? Они продолжают улыбаться, а я догадаться не могу.

118

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

анна всесвятская

Рубрика «Списано с ruspioner.ru» — это место, где встречаются и творчески взаимодействуют печатная и электронная версии «РП». Здесь мы знакомим читателей журнала с самыми важными публикациями на нашем сайте.

«РП» продолжает подводить итоги своего литературного конкурса (начало см. в № 6(48)). Несколько месяцев сразу два жюри — редакционное и читательское — выбирали лучших авторов в номинациях «Поэзия» и «Проза». Сегодня публикуем лучших из лучших: и по выбору редакции, и победителей народного голосования на сайте «РП».

номинация «проза», народное голосование Тео Картер

ГЛАЗА В НЕБО Главный вопрос — не «что случилось?», а «почему?». У них никогда не было проблем с деньгами, эту причину можно смело отбросить и не вспоминать о ней. В их отношениях не было ничего такого, что могло бы раз и навсегда разверзнуть землю между ними, они любили друг друга и старались быть рядом. Это не всегда удавалось из-за всяческих там графиков, съемок и концертов, но все же. Вопрос секса снимался сам собой:

121

при одном только упоминании или даже мысли об обладании друг другом у обоих кружилась голова и мутнел рассудок. У них все было хорошо. Они думали друг о друге даже тогда, когда земной шар разрывал их во времени и пространстве, а обезумевшие от любви фанаты тискали их в своих объятиях. Она думала о нем, стоя на сцене, и на глаза наворачивались слезы: он далеко, и при всем желании она не сможет обнять его и ощутить вкус его губ. В такие моменты ей становилось невероятно грустно и одиноко. Вызванные его отсутствием слезы фанаты воспринимали как сантименты со стороны своей поп-королевы. Они думали, что она не может сдержать эмоций и рыдает от счастья, находясь рядом с ними. Они купали ее в овациях, а она думала о нем. Как-то давным-давно, еще до его первого мирового турне, они договорились делать один и тот же жест на сцене — резко откидывать голову назад, поднимать глаза в небо и расправлять руки. Это стало у них вроде позы воссоединения. Каждую песню о любви она посвящала ему. Вообще-то в ее музыкальном портфеле все песни были о любви, стало быть, каждая песня — о нем и о нем. При исполнении своего главного хита (обычно под завершение шоу) она принимала позу воссоединения и говорила в микрофон-гарнитуру следующее: «Всем своим сердцем — только с тобой. Каждую минуту этой жизни — ради тебя. Все, что я делаю, — из-за тебя». Каждый фанат в глубине сердца (а иногда и в открытую) был уверен, что эти слова она обращает к нему. Она знала, о чем думают эти смешные люди, стоя у ее ног, и она позволяла им так думать, не конкретизируя того человека, ради которого она стоит на этой сцене в этом до боли неудобном и откровенно вульгарном наряде. Еще она знала, что на другом краю света (например, сегодня — в Сиднее) он стоит на сцене в окружении своих фанатов и поет свои баллады, точно так же обращаясь только к ней. …Наверное, она была бы в шоке, узнай, что все совсем не так, как она думала. Наверное, узнай всю правду, она закатила бы отвратительную сцену, отменила бы шоу, напилась бы и проплакала несколько

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

суток подряд, не выходя из своего номера. А может быть, узнай всю правду, Алиша просто бы сгорела от стыда. Чертов телефон разрывался бы на куски, менеджер бы выщипывал на себе остатки волос, фанаты рыдали бы под окнами отеля, но ей было бы все равно. К такой правде она не была готова, и он благородно ее не просвещал. Нет, Алиша не знала всей правды. Как оказалось, она не знала вообще ничего, что касалось конкретно ее. Она могла ручаться за голос своих фанатов, могла с точностью до сотых определить успех нового сингла, могла спроектировать гениальный текст для глянцевого журнала, но она ни черта не знала о любви и о мужчине, которого так сильно любила. Главный вопрос — не в том, что случилось, главный вопрос — почему? Уже значительно позже, намного позднее сокрушительного падения звезды мирового шоу-бизнеса Алиши Бэнкс, даже спустя где-то полгода после того, как еле живые от горя фанаты сожгли последние таблоиды с отвратительными статьями о любимой певице, и даже после того, как Мировая паутина оставила в покое агонизирующее тело несчастной, известный интернет-журналист, разносчик слухов и сплетен Базиль Глорихолл напишет свою самую правдивую в мире статью. В ней он пройдется по основным событиям (но это не займет много места в тексте, буквально пара абзацев, совсем коротких), а потом приступит к тем нескольким предложениям, которые всколыхнут историю Алиши, заставят фанатов неистовствовать, а саму Алишу вспомнить о том, что она всетаки человек. Он напишет: «Нам всем жаль, что это несчастье подкосило Алишу, да так сильно, что она была вынуждена уйти со сцены, чтобы не лгать, глядя прямо в глаза своим преданным поклонникам. Ее последние интервью были ужасными, но, когда никто ничего не знал, они казались такими целомудренными, такими правдивыми, наполненными любовью и преданностью. Едва ли кто-то сомневался в искренности поп-дивы.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Теперь, когда все стало ясно, когда вскрылась эта чудовищная правда, нам, ценителям искусства, остается задаться вопросом: ну почему, почему мы так безоговорочно верили этому монстру? Ведь она не могла не знать. Не могла, она все знала и называла это… любовью. Неужели мы все стали жертвами маркетинга и безумного пиара, который запудрил нам мозги настолько, что мы так долго верили ей?» Она не могла ничего поделать ни с собой, ни с общественным мнением. Она правда ничего не знала. Ее турне принесло ей много денег («бабла», как называли заработанные с тура деньги блогеры и журналисты после случившегося), но они были последними. Она могла распорядиться ими как угодно — жить на них до старости и не отказывать себе практически ни в чем (помимо денег у нее уже все было: и дом в Лос-Анджелесе, и машина, и драгоценности, и бесплатные наряды, которые она ни разу в жизни не надевала). Но все, чего ей хотелось, — запереться в своей берлоге и не высовывать носа оттуда никогда. Ей было стыдно, страшно и невероятно больно. Она выкинула все свои диски, все награды (включая три статуэтки «Грэмми»), сожгла во внутреннем дворе своего дома те концертные костюмы, которые любила и не отдала в утиль после завершения тура, и даже журналы, обложки которых украшали ее фото. Она также могла отдать деньги на благотворительность, могла вложить их в производство нового материала, могла просто выкинуть их. Но она просто оставила все как есть — деньги на счетах, карьеру в канаве. — Ты собираешься прятаться в своей конуре вечность? — Да, если потребуется. Но если будет необходимо, я проведу здесь намного больше, чем вечность. На самом деле мне кажется, что не прошло и дня. — Ты уже почти полтора года молчишь. Ты можешь растерять все свое влияние. Еще не поздно взбодриться, еще не поздно все вернуть назад. Оставь прошлое в прошлом, Алиша. Ты нужна своим фанатам. Подобные разговоры она вела практически каждую неделю. Когда осмеливалась взять

122

телефон в руки, конечно же. Люди были разные, слова — одни и те же. Ей было страшно прикасаться к телефону, потому что она узнала обо всем именно так. Она с ужасом представляла себе, что выйдет на сцену, — именно там она узнала обо всем. Она представить себе не могла, что сможет снова что-то спеть, потому что именно во время песни она все узнала. Ее жизнь — череда взлетов и почти незаметных падений — привела ее к такому ужасающему финалу. Но ей не хватило смелости покончить со всем. — Алиша, несмотря ни на что, ты можешь вернуться. У нас множество предложений, причем не самых плохих, как мы могли ожидать. Есть люди, уверенные в том, что вся эта ситуация может тебе помочь. Давай встретимся с людьми, просто поговорим. Алиша?.. — Просто отстаньте от меня.

Опять ночь, опять слезы. Опять мысли о суициде, и опять несчастная трусиха не смогла даже подумать о способе, не говоря уже о том, чтобы приступить к самому экшену. Опять телефонные звонки, которые она игнорирует. Опять мысли, опять слезы, опять ночь. Все повторялось и повторялось, ничего не утихало и ничего не угасало. Она снова и снова переживала каждый день как в первый раз. Сила эмоций осталась такой же, как в ту самую ночь, когда она поговорила по телефону прямо на сцене в микрофон и ушла за кулисы, чтобы больше никогда не возвращаться. Кажется, она до сих пор слышит гул толпы, их крики отчаяния и оглушающие вопросы Троя, ее менеджера. Она помнит, как разделась догола прямо в коридоре перед гримеркой, как Трой пытался прикрыть ее от камер, а она тупо стягивала платье через голову, уставившись в лысый затылок одного из десятков фотографов. Она помнит, как заорала на телохранителя, который попытался удержать ее, голую, когда она вознамерилась просто уйти в холодную ночь из театра «Долби» (который больше известен как «Театр Кодак», где ежегодно вручают «Оскара»). Охраннику не удалось ее удержать, и она ушла, голая и пьяная от горя. Алиша шла по

123

звездным плитам «Аллеи славы», а фанаты и фотографы разрывали ее на части, фотографируя и комментируя каждое движение ее тела. Это до сих пор живо, но это никакой не позор и никакое не горе. По сравнению с тем, что случилось, это просто режиссерская версия клипа, случайно утекшая в Сеть. Той же ночью она сделала все, что от нее требуется, и на рассвете в Амстердам улетел самолет с врачами, которые сжимали в руках чемоданчик с биологическим содержимым. А Алиша Бэнкс заперлась в своем доме и плакала дни и ночи напролет, постоянно думая над главным вопросом: почему? «Как сексуально небо Калифорнии» — эти слова в песне Милен Фармер единственное, что она могла воспринимать как действительное. Она слушала эту песню на повторе, а ее медиаплеер iTunes в столбце количества прослушиваний этой композиции показывал цифру около 45 тысяч. Она слушала ее по утрам после бессонной ночи и по ночам — вместо сна. Эта песня занимала слишком много места в ней — в голове, в теле, в атмосфере… Огромный проектор транслировал на безупречную белую стену ее гостиной один-единственный кадр из клипа — Милен и ее отражение в зеркале. Когда эта песня звучала, Алиша смотрела на этот кадр и не думала ни о чем. Понятно, эта песня стала ее спасением. Она слушала только ее. Время шло.

Удивительный человек Трой. После того, что с ней случилось, с трудом верится, что он позвонил ей. Потому что крах Алиши касался не столько ее, сколько его. Это ведь целиком и полностью его проект, его детище. Удивительно, он не открестился от Алиши, не вычеркнул ее из своего послужного списка, не подлил масла в огонь, когда тот пылал в прессе. Нет, все не так. Он не оставил попыток вернуть Алишу к жизни. Он распрощался с идеей вернуть артистку на сцену, но теплил надежду на то, что сможет заставить человека жить, а не существовать.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

Он выставил строгий контроль за домом бывшей поп-дивы, приставил к ней врача и помощницу по дому, которые помогали Алише во всем, оставаясь тенью, и докладывали ему о том, не пристрастилась ли Алиша к наркотикам. Этот период в ее жизни был, но закончился очень давно. Она не чувствовала потребности в наркотиках. В них нет ничего, что ей нужно. Они не помогают забыться, не помогают расслабиться. Они усиливают чувства, а ее чувства и так на протяжении почти двух лет были натянуты до предела, как струны на концертной гитаре. Конечно, помощница по дому оповестила Троя о том, что Алиша не выключая слушает. И совсем неудивительно, что спустя некоторое время Милен Фармер собственной персоной прибыла с тайным визитом в дом к Алише Бэнкс. — Я знаю, почему ты слушаешь эту песню, дорогая, — почти с порога начала Милен, тонкая и изящная, как все француженки. Алиша не была готова принимать гостей, но не могла прогнать Милен Фармер, — наверное, на это и рассчитывал Трой. Она пригласила Милен в свой дом. — Эта песня тебя очищает, — верно предположила Милен, когда они устроились на диване в гостиной. Стена в гостиной по-прежнему принадлежала Милен. Она посмотрела на себя и продолжила: — Ты изгнана из рая, ты перерождаешься через это изгнание. Я думала, тебе нужна моя помощь, но я вижу, что ты справишься. Ты на верном пути, дорогая. …Они говорили всю ночь. Эта была самая чудесная ночь за последние два с половиной года. Алиша плакала и говорила, говорила и плакала, а Милен слушала, не перебивая. На заднем плане звучала эта песня. Им было хорошо. Это был сентябрь в канун годовщины падения близнецов и завершения концертного тура Милен. Она хотела остаться еще на день, но Алиша знала из разговора, что билеты на шоу распроданы меньше чем за два часа с момента начала продаж, и настояла, чтобы Милен улетела во Францию, готовиться к шоу. Напоследок Милен пообещала, что исполнит на стадионе «Стад де Франс» 11 сентября «Калифорнию» для Алиши.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

— Пусть рухнут твои близнецы, дорогая. Это очень больно и страшно, но это уже случилось, тебе надо принять это и научиться жить. Лучшее, что ты можешь сделать, — это впустить искусство в свое сердце. Хотя я уверена, что оно не покидало тебя никогда. — Трой, ты можешь достать мне билет на концерт Фармер? — Могу. — Тогда мы сегодня вылетаем. — Это будет проблематично, наверняка папарацци дежурят у дома. Все узнают. — Плевать, я могу ехать в чертов аэропорт голой, разве не понятно? — Я понял. Папарацци было много. Алиша не стала уделять большого внимания своему внешнему виду, потому что ей было абсолютно безразлично, что о ней подумают все эти люди. Ей было плевать не только на них, но и на их мысли, чувства, впечатления. На все. Она не понимала, зачем летит во Францию, зачем ей посещать этот концерт, зачем ей видеть триумф Милен, но она рвалась туда. Это было первое желание за очень долгое время, и Алиша повиновалась. Зависнув в воздухе над океаном в нутре тяжелого и надежного лайнера, она вдруг поняла, что устала от всего, что происходит в ее жизни. Она устала мучиться, устала плакать и страдать. Ей надоели слезы, мысли, чувства. Всего больше ей надоел страх. Она боялась всего, но оказалось, что это не совсем правда. Она призналась себе в этом в самолете, когда стюард принес ей стакан охлажденного зеленого чая. Если она боится снова оказаться на сцене, значит, она боится внимания. Но если бы она боялась внимания, она бы никогда не осмелилась выйти из дома ненакрашенной и неухоженной, пройти в таком виде до машины под вспышками камер, выйти из авто и сесть в самолет. Значит, все это мифы. Она не боялась, здесь что-то другое. Ей пришлось о многом подумать за эти 12 часов, потому что на протяжении двух с половиной лет она была уверена абсолютно точно, что она боится. Глав-

124

анна всесвятская

125

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

ный вопрос, который мучил ее все эти годы, — «почему?» — вдруг стал совсем не главным, она с легкостью нашла ответ, но, как и предполагалось, совершенно не поверила в него. Сразу после того, как она нашла ответ на этот главный вопрос, по ее спине вдруг побежали мелкие паучки, скользя своими волосинками-лапками по спине и рукам. Сознание уже подготовило ответ на еще не заданный новый вопрос, который стал главнее главного. «Хочу ли я вернуться на сцену?» Нет, нет и еще раз нет. Но и в этот ответ она не поверила. После того, что случилось с ее жизнью, она стала удивительно недоверчива. 12 часов в пути, и она приземлилась в аэропорту Шарль-де-Голль, полная надежды. Оказалось, что она совершенно не понимает французского, хотя раньше, выступая на этом же самом стадионе «Стад де Франс», она почти с легкостью общалась с фанатами. Оказалось, что кроме «Калифорнии» она совершенно не знает песен Милен. Ее посадили на трибуны совсем близко к сцене, потому что зрение у Алиши было очень плохим; рядом сидел Трой и чертова туча охранников. Алише это показалось смешным. Зачем ей теперь охрана? Она уже никому не интересна. Раньше, если бы она вышла в окружении десятка охранников, ее бы просто затоптали, разорвали бы на мелкие куски. Собственно, это и произошло той летней сухой ночью возле театра «Долби» в Лос-Анджелесе, на последнем концерте. — Я бы хотела в фанзону у сцены. Это можно устроить? — Можно. Но, Алиша, это может быть опасно. — Трой… — Да, я знаю, тебе плевать. Я все устрою. Хотя шоу начнется с минуты на минуту. Шоу действительно началось с минуты на минуту. Сцена была оформлена в кладбищенском духе. Алише понравились два гигантских скелета, тянувших руки к небу, и множество обнаженных манекенов, стоящих на полках, как в библиотеке.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Милен, даже в костюме человеческого тела без кожи, была очаровательна, публика ее обожала. Первые две песни улетучились на обозрение сцены и перемещение в фанзону, но Алиша все-таки успела заметить, что Милен сегодня на удивление улыбчива и потрясающе пластична. Ее балет обожал своего лидера ничуть не меньше, чем фанаты. 80 тысяч человек ловили каждое слово певицы, а Милен с грацией шлюхи отдавалась каждому зрителю. Это было великолепно. Первая часть выступления закончилась третьей песней, наступил недолгий перерыв, который заполнили энергичные музыканты все в тех же костюмах человеческого тела без кожи, после которого, к большому удивлению Алиши, Милен появилась не под музыку, а вышла в полной тишине, которую тут же заполнили дикие крики фанатов. Прожекторы ослепляли Милен, но она держала глаза широко раскрытыми, обращаясь к залу на родном, французском языке (снова миф о том, что Алиша совсем не понимает французского): — Сегодня я посвящаю эту песню одной девушке. Я молюсь за тебя, Алиша. Началась «Калифорния». Милен сдержала обещание. Алиша стояла в окружении охранников, рыдала под симфонию изгнанницы и начинала верить в те свои ответы, которые пришли к ней в самолете, во время долгого пути в Париж. После второго куплета Милен внезапно замолчала. Толпа одобрительно загу-

дела. Милен, поправив локон восхитительных волос, закрученных на голове в замысловатый пучок, украшенный деревянными крестами, и подойдя практически к самому краю сцены, сказала на английском: — Дорогая, я знаю, что ты здесь. Алиша, где ты? Друзья, оглянитесь вокруг, найдите эту суку и скажите мне, где она! Не прошло и пяти секунд, как стоящие рядом с Алишей фанаты завизжали неистово: «ELLE EST LA!!!» Алиша, все еще рыдая, ведомая охраной и криками толпы, вытянула руку вверх. — Вот моя принцесса, — сказала Милен на английском. — Дорогая, я рада видеть тебя здесь. Ты снова плачешь? Ты снова это делаешь, проклятая сука? Сейчас я все исправлю, иди ко мне. Все движимые проекторы со сцены были перенаправлены на ту часть фанзоны, где, закрывшись одной рукой и держа над собой раскрытую ладонь, стояла Алиша; где буйствовали фанаты, пытаясь дотронуться до нее, но охрана крепко держала оцепление, не позволяя неистовым рукам выдрать клок волос Алиши. Люди кричали ей, чтобы она немедленно вышла на сцену, как велела Милен. Они готовы были живьем заглотить и переварить Алишу, если бы их Королева попросила их об этом. — Здесь оставаться опасно, Алиша, — прокричал Трой ей в глаза, — тебе действительно лучше подняться на сцену. Толпа наступала. — Дорогая, одно мое слово, и они вынесут тебя ко мне на сцену. Давай лучше сама! Стадион взорвался от криков. Этот невероятный шум толпы, слившийся в единовременном экстазе, стал детонатором. Алиша не могла думать, в ее голове сложилось слишком много всего. Мозг требовал перезагрузки. Последней мыслью, которая посетила ее, стало: «Боже, я впервые в жизни собираюсь выйти на сцену без мейкапа». И в этот момент бикфордов шнур, подожженный Милен, достиг взрывчатки. Фанаты больше не могли ждать, они начали теснить кольцо охраны с Алишей в центре к сцене. Подоспели охранники Милен и помогли охране Алиши сделать кольцо поплотнее. Кольцо придвинулось к металличе-

126

ским поручням, отделяющим рабочую часть перед сценой от фанзоны, и охрана смогла разомкнуть кольцо, встав полукругом. Двое охранников наклонились и взяли Алишу на руки. Тело помнило, как надо вести себя на руках, Алиша выгнула спину и встала на руках у охранников, поравнявшись с краем сцены. Но между фанзоной, в которой Алиша стояла на руках у охраны, и краем сцены была серьезная дыра — метра два. Тут же работники сцены выстроили из своих рук подобие дорожки. — Я не могу пройти по вашим рукам, — заикаясь, сказала Алиша. — Vous le pouvez! Vous pouvez le faire! — кричали фанаты. И она пошла. Ногу, обутую в кроссовок, она поставила на руку человека, который сам ее выставил, и почувствовала уверенную силу. Она поставила вторую ногу на другую руку, одновременно ухватившись еще за кого-то, чтобы удержать равновесие, и на мгновение замерла, обернувшись в зал. Стадион «Стад де Франс» замер. Самое страшное — преодолеть край сцены. Алиша всегда боялась слишком близко подходить к краю сцены, боялась упасть и быть разорванной в лохмотья обезумевшими фанатами. А теперь, стоя на другой стороне сцены, она вдруг поняла, что ни разу в жизни не была здесь. Никогда. За свою жизнь она посетила множество концертов, но ни одного — на стадионе или в концертном зале. Это всегда были частные мероприятия, концерты или вручения музыкальных наград. Но вот так — быть по ту сторону кассового концерта — в первый раз в жизни. «Я не могу этого сделать, я не могу вернуться на сцену», — твердила она себе. Она закрыла глаза и вытянула руку, которую тут же поймала Милен и потянула на себя. Алиша еще крепче зажмурилась и подалась вперед. Когда она открыла глаза, все уже случилось. Она уже стоит на сцене, край которой преодолен, свет выставлен правильно — чуть ниже зрачка, чтобы можно было смотреть в зал. Ей страшно; по ненакрашенному лицу текут слезы, не оставляя привычных канавок в слое пудры; сердце бьется так, словно она только что закончила шоу, рядом стоит Милен и крепко-крепко сжимает ее руку.

127

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

— Тебе страшно? — спрашивает она. Алиша кивает, закрывает лицо рукой. — Нет, красавица моя, так дело не пойдет. Тебе не нужно стыдиться своих слез, не нужно стыдиться себя, — говорит Милен в микрофон-гарнитуру на английском, снимая с головы Алиши капюшон спортивного костюма и поправляя прядку волос. — Ты настоящая красавица, слышишь меня? Алиша кивает. — Дорогая, ты же знаешь, что, стоя на сцене, нельзя не говорить. Давайте-ка дадим этой диве микрофон, — скомандовала Милен. Алиша была ослеплена светом, в ее глазах стояли слезы, и она видела все только в виде каких-то расплывчатых силуэтов. Вот пятно с рыжей верхушкой дает ей микрофон, она с трудом обхватывает его пальцами, подносит к губам и говорит: — Здравствуйте. Bonjour. «Стад де Франс» в лице тех фанатов, которых могла видеть Алиша, — стоящих на первых метрах двадцати фанзоны, громко отвечают ей, улыбаясь открыто и сочувственно. Алиша улыбается в ответ. — Вот так-то лучше, — говорит Милен. — Хватит драмы, включите музыку! И тут Алиша поняла, зачем Милен вытащила ее на сцену. Она хочет, чтобы Алиша пела вместе с ней. Она хочет не только вернуть ее на сцену, но и снова заставить ее петь. И тут случилось то, чего Алиша боялась больше всего, — она все вспомнила, все, до мельчайшей детали. Тот концерт, на котором она узнала, что случилось. Каждый звук, который издавал зал, каждый вздох, который она успела сделать. Все это нахлынуло на нее огромной лавиной, она захлебнулась слезами и услышала, как барабанщик сделал отсчет на «три». Она снова поднесла микрофон ко рту, зажмурилась и, дождавшись «три», запела: C’est sexy le ciel de Californie Sous ma peau j’ai L.A. en overdose So sexy le spleen d’un road movie Dans l’r tro ma vie qui s’anamorphose. Каждый вздох в этой песне означал боль. Слушая эту песню в своей берлоге, Алиша,

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

подобно рабыне музыки, всхлипывала вместе с Милен. И сейчас, стоя на краю сцены «Стад де Франс», она делала то же самое. Каждый звук, который она исторгала из своего давно не тренированного горла, выдавливал из нее страх. Исполнив припев «Калифорнии», Алиша почувствовала себя намного лучше, она даже смогла еще раз улыбнуться, несмотря на то что слезы по-прежнему размывали реальность. Милен не пела с ней. Алиша пела одна. — Еще раз, — велела Милен. — Все вместе!!! Алиша услышала глухой стук барабащика, извещающий, что можно начинать припев снова, и спела еще раз: C’est sexy le ciel de Californie Sous ma peau j’ai L.A. en overdose So sexy le spleen d’un road movie Dans l’r tro ma vie qui s’anamorphose. На этот раз музыки было почти не слышно — «Стад де Франс» пел вместе с Алишей и Милен. — И еще раз! И они спели еще раз, после чего Милен, не отпуская руки Алиши, исполнила бридж песни, а потом, когда пришло время для самого последнего припева, крепко-крепко сжала ладонь Алиши. И Алиша снова запела, и это далось ей еще проще. Стоя на краю сцены «Стад де Франс» под оглушительные овации и держа за руку Милен Фармер, Алиша Бэнкс поняла отчетливо, что, даже если ей никогда не удастся его понять, она должна его простить. Она должна его простить и двигаться дальше. Ради поклонников. Ради себя. Это будет очень короткое интервью. Она отказалась украшать собой обложку «Роллинг Стоунз», но согласилась дать небольшое интервью. Главред журнала настаивал, но Алиша доступно объяснила Трою, что расскажет обо всем, что случилось с ней за эти два с половиной года, в своем новом альбоме, а в интервью ответит всего на пять вопросов. И без фото. Они согласились, разумеется.

128

номинация «поэзия», выбор экспертного жюри Александр Гридасов

лора урванцева

СПИ, КОРОЛЕВА она сказала, что я хороший ее вот тянет меня хвалить и я чуть-чуть ее хвалю тоже чуть-чуть, чтобы не полюбить

она не любит татуировок я — котировок, и оба — взрослеть когда-нибудь я приду к ней серьезным, новым она не решится мне отпереть

спи, королева спи, как зима весна встряхнет тело лед сколет ума

она считает, что я красивый ее вот тянет на всяких там я отпираюсь, почти что силой лузер всегда защищает свой храм

ей дорого все, что покрыто пылью она всегда спит, как деревья зимой а я — только след на снежном унынии что глади нарушил покой

спи, королева в коконе грез пока дремлет тело все не всерьез

129

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

мария арендт

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

я получил высшее образование, набрался культуры. Сказали: «Юра, у тебя голоса больше, чем культуры. Иди учиться. Разве дело только в голосе? Нужно образованным быть». Я в 1936 году поступил в Театральную студию им. Щукина. Мои педагоги сказали, что из меня может получиться приличный диктор, если у меня будет образование — не общее, а специальное, театральное. В те годы были такие передачи, как «Пролетарий», литературно-драматические, идеологически-политические программы. Мы читали стихи, участвовали в инсценировках, пели даже, и поэтому требовалось актерское образование, и я пошел в то учебное заведение, которое мне могло бы помочь в профессии диктора.

О 22 июня 1941 года

ГОЛОС СССР 02 октября 2014 Сегодня 100 лет со дня рождения самого известного советского диктора — Юрия Левитана. Именно он сообщил всей стране о начале Великой Отечественной войны, о капитуляции фашистской Германии, о полете в космос Юрия Гагарина. Гитлер считал Левитана врагом номер один и только вторым называл Сталина. А маршал Рокоссовский как-то сказал, что голос Левитана был равносилен целой дивизии. Что чувствовал человек, который передавал на всю страну новость о Великой Победе? Редакция ruspioner.ru послушала запись пластинки «Страницы жизни» — в воспоминаниях Левитана есть ответ на этот вопрос. Мы расшифровали некоторые фрагменты.

О начале работы на радио Когда я пришел на радио, у меня было ужасающее «оканье». Я был малообразованным парнем из Владимира. И комсомол меня поддержал, послал меня учиться, чтобы

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

Когда ранним утром нас, дикторов, вызвали на радио, уже начали раздаваться звонки. Звонят из Минска: «Вражеские самолеты над городом». Звонят из Каунаса: «Город горит, почему ничего не передаете по радио?» Над Киевом — вражеские самолеты, женский плач, волнение. Неужели война?! Каждый подумал о своей Родине, о своих близких, потому что фашистская армия сильна тогда была очень. И вот я, помню, включил микрофон. Во всех случаях я помню себя, что я волновался только внутренне, только внутренне переживал, но здесь, когда я произнес: «Говорит Москва», чувствую, что дальше говорить не могу, застрял комок в горле. Из аппаратной уже стучат: «Почему молчите? Продолжайте!» Сжал кулаки и продолжал: «Граждане и гражданки Советского Союза…».

О работе в годы войны Я очень хорошо помню это время. Я помню, как фашисты боялись голоса Москвы не меньше, чем бомб и снарядов. Гитлер требовал разбомбить, заставить замолчать московский радиоцентр, но эта задача оказалась не по зубам фашистским стервятникам. Мы работали без перерыва все тысяча четыреста восемнадцать дней войны, работали круглосуточно. И гнев душил, и слезы наворачивались, когда наши войска отступали, но в нашем чтении никогда не было ни растерянности, ни паники. В нем угадыва-

130

СПИСАНО С RUSPIONER.RU

лась вера в нашу победу, в нем угадывались и гнев, и ненависть к врагу. А потом потрясающе — победа наших войск. Я вот сейчас помню каждую интонацию тех лет и вижу слушателей, которые, сидя у репродуктора, дребезжащего диффузора, затаив дыхание вслушиваются в голос Москвы — что принесет сегодня диктор: радость или несчастье. Конечно, нельзя было жить, не слушая радио. Оно связывало родных и близких. Наша армия шла все время на запад, а мы читали все новые приказы Верховного главнокомандующего, сводки Совинформбюро. Голос Москвы вселял надежду, вдохновлял на подвиги и разгром врага.

О волнении, о котором не догадывались слушатели Пятого августа 1943 года я, как всегда, сижу в радиостудии, за пять минут до 20 часов. Должны принести сводку Совинформбюро, время подходит к восьми, а сводки нет. Естественно, волнуюсь. Звонок от руководства: «Сводки сегодня не будет, вероятно. Будет важный документ, а вы продолжайте вести очередные передачи». В 11 часов вечера уже звонок из Кремля председателю Радиокомитета, говорят: «Пусть объявят, что в 23 часа 30 минут будет передано важное сообщение». И вот в таких сдержанных тонах мы несколько раз передавали, что сегодня, 5 августа, в 23 часа 30 минут будет передано важное сообщение. Звонки радиослушателей: «Почему так тянете? Передавайте! Что за сообщение? Скорее говорите!» И около половины двенадцатого к нам из Кремля приезжает подполковник, вручает председателю Радиокомитета большой красный пакет

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

с сургучными печатями. Надпись: «Передать срочно в 23:30 по всем радиостанциям». Мне передают пакет, я бегу по коридору, полторы минуты осталось. Включил микрофон — и сдержанно: «Говорит Москва. Приказ…». Думаю: что это за приказ, это о чем? Растягиваю так слова. Нам иногда приходится читать тексты, которые приносят прямо к микрофону, — срочные, безотлагательные, а в военные годы особенно. А ведь с самого начала их следует читать в нужной тональности, но для этого нужно, конечно, знать — о чем. Поэтому мы иногда первую фразу или две читаем не торопясь, а сами в это время глазами по первым абзацам — молниеносно, тренировка такая, угадываем содержание. Так и в данном случае, произношу первые слова: «Приказ Верховного главноко…». Скользнул глазами по первым абзацам и вдруг вижу: «Наши войска освободили Орел и Белгород». Вы понимаете мое состояние? Салют будет! Рванул воротник рубашки, ну, думаю, сейчас! Но нужно сдержать себя, но как такую радость сдержишь: «Наши войска освободили Орел и Белгород».

О 9 мая 1945 года Помните, как мы все ждали сообщение о конце войны? Никто из нас не выключал радио даже ночью. Звонки телефонные со всех концов Советского Союза: «Товарищи, передавайте о конце войны! Не томите же людей!» Мы и сами волновались и ждали. По радио шли заключительные приказы Верховного главнокомандующего, небо озарялось новыми фейерверками, ракетами. И вот 9 мая в два часа ночи объявление о том, что будет передано важное сообщение. Пошли позывные колокольчики, несколько минут осталось до того момента, в эти минуты мир замер. Ждал этой минуты, ждал наш народ, ждал долгих, страшных, героических четыре года. И вот она пришла — эта Победа! В 2 часа 10 минут был прочитан Акт о военной капитуляции германских вооруженных сил и Указ Президиума Верховного Совета об объявлении 9 мая Праздником Победы. Мы прочли вам десятки, сотни тысяч страниц за долгую жизнь у микрофона, но эти несколько страничек о нашей победе не забудутся никогда.

132

Литературная мастерская. Фотокружок. Место для дискуссий. на новом сайте журнала «Русский пионер» www.ruspioner.ru

ВНЕКЛАССНОЕ ЧТЕНИЕ.

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

134

, ь с я й а а й в а щ а о т щ с р о с п р а п Р текст: никита колесников рисунки: павел пахомов

Сын главного редактора «РП» Никита Колесников написал роман, да уже и не один. Про любовь, конечно. А про что еще писать-то, по большому счету? Но кто же это опубликует, если не отец родной? Хоть отрывок. Чего не сделаешь из любви… К искусству.

135

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ВНЕКЛАССНОЕ ЧТЕНИЕ.

АЛИСА Такси, плавно затормозив, остановилось у столовой университета. Уточнение, что такси остановилось у столовой, а не, например, у здания университета, в котором находилась столовая, было, несмотря на первый взгляд, актуальным. Кампус университета был в артистическом беспорядке разбросан по территории, размер которой никто из студентов себе точно не представлял. Обойти ее всю было невозможно, и были прецеденты, когда до самой столовой приходилось брать такси, если ты жил где-нибудь в блоке С или У, что, впрочем, было не так плохо по сравнению с Я и Ю, которые граничили c Францией. Здание столовой было отстроено с таким же размахом, как и весь кампус с прилагающимися гектарами земли, речкой, лесом и полями, пожертвованный, как и большинство университетов Англии, каким-то графом, для которого это имение было мелкой сдачей. Отворяя массивную дверь в строение размером с небольшую часовню викторианских времен с маленькими окнами и высокими потолками, Алиса несколько растерянно оглянулась на Джека, что было понятно, потому что в смысле размера в этом здании найти прилавок с прислугой было так же легко, как в парковке неизвестно где припаркованную машину. Впрочем, прислуги и не было. Строго говоря, столовая была еще не открыта — где-то сновала девушка, заведующая рестораном, которая второпях сделала им жест, означающий «Проходите, конечно, не стойте, что вы как чужие, просто у меня столько работы, да вы ничего, садитесь», и, извинительно улыбаясь, исчезла. Алиса осмотрелась, для чего пришлось поворачивать, поднимая, голову. Высокие потолки, ковры на полу, камин… И это была столовая? Хотелось бы посмотреть на комнату для наградительных церемоний. Хотя, даст бог, еще доведется… Если вообще она попадет в университет. Сегодня точно уже никуда не попасть. Начинается утро, только светлеет, а она уже отлеталась: усталость от гонок, синяки, царапины, легкие буквально саднят… Нервы в овердрайве, мозг бешено работает по инерции этой безумной ночи, хотя все уже вроде бы позади. Больше здесь никого нет. Мы первые. Да и кому здесь быть в пять утра? Джек пригласил ее сесть. Странно, но теперь, когда они оказались в конце концов наедине, чего она втайне страшилась, он не выказывал никаких признаков недовольства ее решением не любить его. Кое-кто на его месте, да ладно уж, будем честными, большинство людей после такого прилюдного, при трех тысячах человек, ущемления, если не сказать отсечения, достоинства посчитали бы ее стервой и послали бы куда Макар телят не гонял. А он? Видимо, не разделял ее мнения, но отдал бы жизнь за ее право его иметь. Как он ее не ненавидит? В голове не укладывается. Надо его разговорить и узнать, в чем дело. И что это за девушка, которая кинулась в реку… И вообще все. Они сели в тяжелые на вид кресла, которые по структуре были тронами, обитыми красным плюшем, рассчитанными на королей, и оказались лицом к лицу. Людовик Восьмой и карди-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

нал Ришелье или аналогичные им английские монархи сидели в этих самых креслах когда-то. Они оба прониклись. Было тихо, только потрескивали дрова в камине и мерцал огонь. Девушка бесшумно появилась, поставила на столик между ними две чашки с кофе и так же бесшумно исчезла с обещанием вернуться с яичницей. Наступила звенящая тишина. Скоро начнут петь птицы и появятся первые лучи солнца. Но эти несколько минут — это темнейшие минуты этой ночи. Как душа Джека. Но ничего. Я ваше солнце, как говорил Карлсон. Я появилась. Хэв но фиар. Алиса из хиар. Алиса кинула на Джека взгляд, несущий в себе старое утверждение, что врага нужно знать в лицо, и начала разведку боем. — Джек… — произнесла она после минутной паузы. Джек по всегдашней своей хамоватой привычке ничего не ответил и уставился в кофе, гадая, видимо, аналогично о ее таинственной природе. — Ты с одинаковой легкостью говоришь по-русски и поанглийски, значит, ты живешь здесь достаточно долго. Как любой уважающий себя разведчик на допросе, он ни подтвердил, ни опровергнул это утверждение. На улице начал шелестеть дождь. Она ждала какое-то время, пока он ответит, но не дождалась и продолжила: — Ты ведь русский по происхождению? У тебя московский акцент. Что ты делаешь в Лондоне? — Можно забрать человека из России, но нельзя забрать Россию из человека. Он строит предложения на английском, а потом переводит их на русский. Долго же, друг, ты здесь сидишь. — И давно ты был в России? Он задумался. Как же долго ты думаешь! Либо твои мыслительные процессы обычно несутся, как писал Теннесси, со скоростью, могущей составить честь быстрейшему из паровых катков, и я связалась с редчайшим на свете тормозом, либо ты вспоминаешь что-то болезненное. Но сколько же приходится ждать! — Давно. Тикали часы. Я намазала бутерброд. — Ну… как давно? Трещали дрова в камине. Следующий ответ пришел не ранее чем через минуту. — Десять лет. — Десять лет! Господи! Здесь! Безвыездно! Да как ты с ума не сошел? Джек принялся размышлять. Через каких-то пять минут, когда стук ходиков пошел на четырехзначные, он дошел до ответа. — Долгая история. Свой среди чужих, чужой среди своих и все прочее. — Ты тут один? Почему не вернулся? Девушка куда-то исчезла. Стучали ходики. Наступила полная тишина.

136

— Я ждал. — Чего? Он взглядом ухитрился передать: «Не чего, а кого». — Кого? Еще не закончив вопрос, я остановилась, как будто влетела со всего размаху в столб, подумав о том, что он сейчас скажет. Наконец он взглянул мне в глаза, и у меня захватило дух. — Тебя.

ДЖЕК Наступила тишина. Снаружи были видны их силуэты за занавесками на фоне горящего камина — ее, держащей за ножку бокал, его, отклонившегося вглубь тронного кресла с высокой спинкой. Рассветало, но все никак не могло рассвести, и все никак не кончалась эта ночь, и Кингстаун все никак не мог вырваться из этой сказки. Яркий свет дня специально для них задержали: медленно, нехотя, постепенно прорисовывался и мерцал из темно-синего тумана город на берегу реки — башенка за башенкой, шпиль за шпилем, купола церквей и черепицы крыш, верхушки деревьев, альковы зданий, карнизы и водосточные трубы и, наконец, фонари и между ними огонек их камина. Фонари подсвечивали туман, отчего он становился малиновым с золотым оттенком, а там, где его не было, тянулись куда хватало взгляда бессчетные мили облаков, иногда бурливших, клубившихся и коегде переходивших в водопады. Он раздевал ее медленно, как будто разворачивал обертку любимой шоколадной конфеты, шепча ей на ухо ласковые глупости и очерчивая губами на ее шее волнистые линии, и Алиса вздрагивала от желания. Первой на пол упала куртка, приоткрылись ее тонкие плечики, и он обнял ее и привлек к себе. Ее губы, еще несущие в себе влагу тумана, нерешительно ответили на его поцелуй. У него закружилась голова — он целовал русалку… От холодных щек на его груди бежали мурашки.

АЛИСА Я потянулась к любимому мужчине, чтобы улечься на его груди и вернуться ко сну. Как неудобно спать одной! И как хорошо примоститься на этой удобной, словно для меня созданной (только чертовски твердой) груди и забыть обо всем… О том, что есть мир снаружи. Что закончится ночь. Что мы не одни. Я вдыхаю его запах… Ммм… Кельвин Кляйн… Этот его… Э-э-э. Стоп, раз-два! Кельвин Кляйн? О май дог! Я никогда раньше не была с такой дешевкой, которая душится Кельвином Кляйном! Если, конечно, это не сам Кельвин — тогда ничего. Но никак не меньше. Я в ужасе открываю глаза и вскакиваю, издавая самые разные звуки, в общем напоминая собой утку, сорвавшуюся с места на озере и пытающуюся, истошно гукая, набрать скорость,

137

чтобы взлететь. Джек тоже вздрагивает, но успокаивается, увидев, что причиной переполоха является он. Возмутитель спокойствия, аха… Вся Бухара на ногах, ищет похитителя жены эмира! Откуда вообще он взялся? Какой-то отвод глаз. Сидишь, разговариваешь ни о чем, вдруг — раз — и он внутри тебя. А что было до этого, помню только смутно, только что кивала и соглашалась… Вот тебе и факен дипломатичность! Факен Карнеги! Вот до чего доводит эта хваленая сговорчивость… До того, что тебя бесстыдно оттрахивают. И тебе это нравится! Ой… Я прижала ладошку ко рту, боясь, что Джек, как у него это водится, прочитает мои мысли, но он только со смятением смотрел на меня. Похоже, чтобы срабатывала его инкубская магия, нужно прикосновение. Я сделала шаг назад. — Ну что ж, — как можно более непринужденно произнесла я. — Нам нужно поговорить. — О?.. Я обвела патетическим жестом опрокинутый столик, нашу одежду на полу и мою сияющую наготу. И камин. — О чем, мать твою перемать, ты думаешь, нам нужно поговорить? О том, где ты прячешь Рохипнол — в рукаве или за щекой? — Алиса, послушай… — запротестовал было он, но меня, когда меня понесло, уже не остановить. — Кто ты вообще такой? Ты, с которым меня будут щелкать папарацци! На Фейсбуке о тебе ни слова. Даже Гугл о тебе не знает. И в интернетах никто не знает! Ты вообще никто! У тебя даже Твиттера нет! Нигде не значился, не привлекался, не был замечен! Вообще никто тебя не заметил никогда, если судить по записям! Студент Кингстаунского университета. Работающий консультантом. Точка. Обрыв. У всех остальных — дата рождения! Предыдущий род занятий! Семья! Родной город! Кого ты консультируешь? Откуда ты взялся? У тебя хотя бы есть настоящее имя? И не говори, что Джек — настоящее имя. С некоторой натяжкой тебя зовут Жекой, но Евгений Авери? Ты серьезно вообще? — Алиса… — Да, Алиса! У меня так всю жизнь: Алиса, выиграй чемпионат Европы по плаванию. Ладно. Дальше? Алиса, стань супермоделью. Ладно. Дальше. Алиса, закончи университет, Алиса (обрати внимание: достань звезду с неба — это по умолчанию), стань звездой, Алиса, Алиса, Алиса! Всю жизнь! Которая вообще-то может остаться очень короткой, потому что ВИЧ передается. Ты когда в последний раз проверялся? С тех пор как расстался с теми факинг-близнецами? Он открыл рот в замешательстве. — Да, я знаю о близнецах! А теперь еще и меня пристегнули! Чтобы ты насечки на кровати делал! Мне пришлось сесть. Его руки были мягкими везде, кроме мозолей на ладонях и костяшках кулаков. О Боже, мне это не приснилось. — Алиса, да что с тобой?

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ВНЕКЛАССНОЕ ЧТЕНИЕ.

А как он произносит мое имя! Да что же действительно такое со мной? Губы, видимо, трясутся, теперь уже нет смысла сдерживаться. Он обнимает меня и тихонько… баюкает, что ли? Если это возможно сидя. — Алиса, что случилось? Что-то серьезное? Я киваю, стараясь не открывать рот, потому что если открою, то зареву белугой. Играем в веселую отгадайку. — Попробуй вспомнить, что ты делала раньше в такой ситуации. Я отрицательно трясу головой. Он, так же держа меня в объятиях, на этот раз по-настоящему изумляется: — Раньше с тобой такого не было? Нет. — По дому скучаешь? Я напомнил тебе о парне? — Он ухмыляется. — Когда мама узнает, с кем ты тусуешься, лишит наследства? — Его лицо внезапно становится серьезным. — Опа… Скажи, что это не так. Скажи! Я трясу головой. — Да что же такое? Это надолго? Ага. Я киваю, глотая слезы. Надолго. Можешь, сука, быть уверен. Надолго. — Ты по уши в дерьме, серьезно, надолго, и раньше такого никогда не было, — подводит итог он. Я киваю. — Ну, что случилось такое трудное и страшное, что ты сказать об этом даже не можешь? Он и не подозревал, что процитировал слово в слово строчку из «Обыкновенного чуда». Я всхлипнула и вытерла нос. — Я влюбилась. Дальше были только мои пылающие жаром щеки и шумное дыхание.

ДЖЕК (СОН) Джек щурился на солнце. Глаза после четырех дней в катакомбах отказывались привыкать к свету. Он не мог ничего разглядеть из-за слипшихся, дрожащих, промокших слезами ресниц, а когда наконец каким-то чудом раскрыл глаза, солнце полоснуло его по ним с остротой мастито наточенного ножа профессионального повара, и он быстро зажмурился с ошеломлением. Он подумал: «Обратно в нору!» — в его деле стоять на открытом месте с закрытыми глазами чаще всего значило быстро умереть, — но при мысли о гниющей, мокрой темноте и слабом, но всегда присутствующем запахе разлагающейся плоти и скрежете жуков в стенах передумал. Теперь Джек понимал, что его тревожило — не было слышно выстрелов. Он прикинул, что все еще жив только потому, что пилот, смотря на него с открытым ртом, дивился, какой же он, Джек, дебил, а пальцы его были заняты щипанием щеки, а не джойстиком. Все его существо, каждая клеточка его тела

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

138

вопила: «В укрытие, беги за угол, прячься!» — и он бы так и сделал, если бы не понимал, что бег с закрытыми глазами привел бы его в пропасть. Он не знал, сколько стоял не двигаясь, пока не услышал крик чайки. Это было настолько неожиданно и настолько целиком и полностью абсурдно, что он открыл глаза. То, что он увидел, впоследствии появлялось всякий раз, когда он их закрывал. Он стоял на горной дороге, вдоль которой бежала линия побережья, и горячий воздух вдали струился над асфальтом, заставляя маяк чуть более чем в восьмистах метрах вдали казаться миражом. Перед ним был пляж с песком цвета меда, и к нему пришла уверенность, и уверенность эта была непоколебимой, что, если бы он взял горсть этого песка, тот на ощупь был бы теплым, и дружелюбным, и приятным, и это напомнило ему, как когда-то, в другой жизни, одна девушка взяла его руку в свою. Чайка все так же звала его откуда-то сверху, и он вдруг увидел себя с птичьей высоты: ноги, впившиеся в асфальт, готовые к броску, всю свою броню, пот, защитный десантный кос тюм, закрывающий доступ теплого ветра к коже, душащий его, давящий его пульсирующую шею, руки с оружием, раскинутые в стороны для равновесия, как будто он шел по канату или пытался выстоять на палубе корабля в шквал, как будто палуба собралась взбрыкнуть и ударить его в лицо, — а вокруг него ничего не сдвинулось с места. Он дошел. Дошел. Все было позади. Он сделал это. Он один из всей команды сделал это. Он выполнил миссию. Господи, если бы Рэмси видел это… Старик Рэмси… Semper Fi. Позже — он не знал, сколько времени прошло, — солнце наполовину спустилось, и приближался конец дня. И было тихо. Божья коровка приземлилась на перчатку его костюма и принялась чистить крылышки. Он глядел на нее, ошеломленный, и почувствовал что-то, что раньше не регистрировал: порыв теплого ветра обнял и обволок его, и вдруг он осознал, что он был не один. Эта дорога, ветер, выжженные машины, море, странные существа в нем, вид с высоты птичьего полета, космос, который он не видел, но о котором знал, с бриллиантами звезд и чернейшей чернотой, — все это было частью чего-то, и теперь он тоже был частью чего-то. Джек судорожно втянул воздух и рывком сел в кровати. Доктор, долю секунды назад введший ему в вену иглу, попробовал отшатнуться и не успел. Джек зацепил его за шею жестом кошки, лапкой играющей с подвешенным на ниточке бумажным фантиком, развернул, прижал к себе и воткнул ему в шею его же шприц. Медсестра не успела вскрикнуть и прижала ладошку ко рту, другой врач остолбенело уставился на них. Джек воспаленным взглядом обвел помещение и зафиксировался на телевизоре, потом на фигурах в белых

139

халатах, одна из которых, трепыхаясь, потихоньку оседала у него в руках. — Доктор, — наконец констатировал он. — Англия. — Yes, — с заминкой сказал врач. — Please let him go. Джек выпустил врача и изнеможенно прислонился к подушке. Память стремительно возвращалась. — I’m being hunted, — сказал он. — My client and me. I’m a cop. Он знал, что объяснению вряд ли поверят, но больше сказать ему было нечего. Он надеялся, что в госпитале навидались всякого. Может, и помогут. Кто-то должен был дать знать Гарри, что, охотясь на пескаря, они выудили барракуду. Сам он уже не успеет. Сколько же он спал? Похоже, ребята серьезные, по мелочам не размениваются. Где Алиса? Где его одежда? Врачи обменялись быстрыми взглядами и поторопились из палаты. Сморщившись от боли, он поставил ногу на пол. Сердце молотом долбило в голове, во рту был привкус крови и еще чего-то горького. Холодный пластик пола оказался неожиданно приятным. Он расслабился, потянулся поставить на пол другую ногу, и руку пронзила резкая боль. Капельница. Кряхтя, он вытянул шприц из вены и встал. Комната была маленькой и серой, с одной дверью и светло-зеленым шкафчиком. Он похромал к нему. Внутри была упаковка болеутоляющего и стопка его одежды. Он закинул в рот пригоршню таблеток. Снаружи захлопнулась дверь. Джек вышел в коридор. Было людно, сновали медсестры, провозя тележки с лекарствами и инвалидные коляски с пациентами. На полках стояли фальшивые цветы. Отделение для не способных самостоятельно передвигаться… Ничего себе. Он начал двигаться к выходу в парковку и заметил краем глаза, как давешняя медсестра лихорадочно наговаривает что-то в трубку, периодически косясь на него и постепенно заливаясь румянцем. Он попробовал опереться на столик с листовками об NHS и с грохотом своротил его, рассыпая по полу веером бумажные листочки и игрушечных зверей. На верхнем ручкой было написано: «Если вы думаете, что через шесть недель можете заболеть, запишитесь к нашим докторам. Лечение бесплатное! Платны только лекарства». Пациенты уставились на него. — Sorry. Sorry, — выдавил он, ковыляя дальше. Дверь была все ближе. В потолке замигала и выключилась лампа. Кто-то протестующе вскрикнул, с грохотом прокатилась тележка. Включился вентилятор. Джек надавил на дверь плечом и вывалился в темный грот парковки с большой цифрой «0». Где-то завизжали шины. Снаружи запикал индикатор перехода дороги для слепых. Улица была недалеко. У входа в парковку поднялся шлагбаум, впуская внутрь синий седан и грузовичок неопределенного цвета. Водитель грузовичка обнаружил, что не может одной рукой держать

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ВНЕКЛАССНОЕ ЧТЕНИЕ.

билет, а другой гамбургер и одновременно парковать машину, и с проклятьем завертел маслянистым подбородком, ища место для бигмака. И положить некуда. Вот же пакость. Был же у него на водительском стекле чехольчик для билетов… Он нашел наконец чехольчик, потянулся к нему и подавился. На расстоянии десяти футов от него к выходу, превышая все допущенные пределы скорости, промчался, визжа покрышками, черный джип, на ходу открылась дверь и вывалился серый куль, проскользнувший по асфальту и врезавшийся в стену. Джип замер у выхода, где, по всегдашнему британскому обычаю, раскорячилась вездесущая старушка в древней машине, дрожащей лапкой тыкая билет не в то отверстие на щитке. Полупережеванные остатки гамбургера пополам со слюнями упали на штаны и, переворачиваясь, покатились по сиденью. Водитель этого не заметил. Куль вздрогнул, пощупал пол вокруг и с усилием поднял лицо, перепаханное сеткой тонких шрамов. С отвращением сплюнул сгусток крови. Все замерло. Наступила тишина и полная неподвижность. Водитель сглотнул. Джип резко сорвался с места и развернулся нелегально, но зато быстро, дав полный назад и резко закрутив руль влево, так что машина крутанулась вокруг своей оси. Выдавая мастерство гонщика, водитель джипа не стал ждать, пока джип полностью развернется, и утопил педаль газа. Машина рванулась вперед, к полулежащему, который с беспечностью человека, которого только что обидно, но не слишком, обложил дружеской издевкой товарищ по офису, поднял руку с известным во всем мире оскорбительным жестом. На пальце блеснуло кольцо от гранаты. Джип, ревя несущийся на него, вздрогнул, подпрыгнул и эффектно взорвался, расшвыривая раскаленное стекло и ошметки плавящегося металла. Человеку крупно повезло — внутри граната достала бензобак, и взрыв подбросил горящую машину через него. Та, полыхая, пролетела у него над головой. Водитель разинув рот смотрел, как объятая пламенем масса металла медленно курсировала на высоте метров трех над головой человека на полу. Это был самый медленный момент в его жизни. Он начал моргать, и его веко проделало половину пути до нижнего края глаза, когда все вернулось к обычной скорости. Джип рухнул на пол, вмазался бывшей некогда серебряной, а теперь темно-рыжей мордой в пол и остался лежать. Человек отнял руку, закрывающую от жара, от глаз и стал с видимым трудом подниматься на ноги. Он заметил движение водителя, порывавшегося вылезти из кабины к нему, и сделал оградительный жест ладонью: мол, спасибо, но не надо, сиди, сиди, не лезь сюда. Завыли сирены. Прерывистое дыхание. Гудки трафика. Колющая боль в боку. Первый этаж. Он набрал номер Гарри, взбираясь по водосточ-

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

ной трубе на третий этаж здания, где жила Анжели. Прижимая трубку к плечу ухом, перехватил металлический стержень поудобнее. Удар, судя по ребристости, пяткой ботинка. Полет. Удар. Темнота. Джек очнулся и, не открывая глаз, попытался показать пустые руки. — Доктор, я буду паинькой. Тише воды… — Ты и так будешь паинькой, — прервал незнакомый голос, — а вот доктор тебе уже незачем. Тебе, дружище, нужен священник. Джек открыл глаза. На него сверху вниз, сидя на корточках, смотрел старый знакомый с зализанным пробором. Это означало, что Джек лежал на полу. Верно. Попробовав пошевелить руками, он обнаружил, что они связаны за спиной. — А… — Он попробовал что-то сказать, но вышел только хрип. Мышеглазый сочувственно посмотрел на него. — Красиво ты сорвался, аж со второго этажа. Хорошую штуку придумал с трубой. Чуть было не прокрался мимо наших в подъезде. К крале своей лез. Не посмотрел, что муж. Молодец. Это я люблю в людях. Предприимчивость! Краля где? — вдруг перешел он на резкий тон, растеряв всю разговорчивость. Джек надсадно кашлянул. — Не хочешь говорить, — огорчился Мышеглазый. — Ну, это ничего. Это ладно. Мы это выясним. Мы все выясним. Закурить не хочешь? — Он чиркнул спичкой перед его лицом. — Ну, это ничего. Ничего. Он зажег сигарету, сделал глубокую затяжку. — Что же ты, ясен сокол, по квартирам медвежатничаешь? Как тать в ночи, а? — Он засмеялся. — Хулиганствуешь. Вот к крале своей в гнездышко полез. Полез? Вот и мы влезли. Все известно. Она сейчас на работу поедет, на лек-цию. — Ученое слово Мышеглазый произнес по слогам. — А мы ее — хоп! И повяжем. Инструкции все тут. Хозяйка сама заворачивала. Все предусмотрено, все учтено, маршрут известен, время сообщили… Все по плану. Как в аптеке. Вот только ты… — Он помрачнел. — Не по плану. — И без предупреждения затушил сигарету о нежную кожу на шее Джека. Джек дернулся, но смолчал. Мышеглазый огляделся по сторонам и перешел на доверительный тон. — Знаешь, э-э-э… — Он неопределенно покрутил рукой. — Как тебя, кстати… Джек сделал то, что ему хотелось сделать уже в ресторане, — вскинул ногу и от души врезал Мышеглазому по затылку, представляя себя Бекхэмом. Вторая нога застегнулась вокруг шеи. Он напрягся и провел опцию, крутанувшись вокруг собственной оси. Раздался хруст. Он отпихнул от себя обмякшее тело. — Джек, — сказал он, вставая. — Меня зовут Джек.

140

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

подписка НА ПЕЧАТНУЮ ВЕРСИЮ:

спрашивайте журнал МОСКВА: • • • •

Супермаркеты «Азбука вкуса» Супермаркеты «Глобус Гурмэ» Автосалоны «АВТО-Алеа», «Авилон» Культурные площадки: ЦСК «Гараж», галерея «Люмьер», «Гоголь-центр», Еврейский музей и центр толерантности «Масорет», театр «Современник», галерея «ФотоЛофт», Stadium Live • Книжные магазины: «Мома-Шоп», «Джаббервоки», «Омнибус» • Рестораны: Сеть Ginza Project, сеть «Кофемания», «Бармалини», «Kinki».

НОВОСИБИРСК: • Книжный магазин «КапиталЪ»

Вы можете оформить подписку через редакцию: • заполнив заявку на нашем сайте http://ruspioner.ru/merchant • или отправив запрос в редакционную службу подписки: podpiska@ruspioner.ru Также подписка доступна через агентства: • Агентство подписки «Деловая пресса» — Москва — www.delpress.ru; • Агентство «Урал-Пресс» — Москва и регионы РФ — www.ural-press.ru; • Интернет-магазин подписки www.mymagazines.ru — Санкт-Петербург и регионы РФ.

ПОДПИСКА ЗА РУБЕЖОМ: • Агентство «МК-периодика» — www.periodicals.ru.

НА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ: http://www.imobilco.ru — «Аймобилко», крупнейший российский интернет-магазин по продаже лицензионного медиаконтента. http://www.litres.ru/periodicheskie-izdaniya/ — ЛитРес — мегамаркет электронных книг № 1 в России. http://www.ozon.ru/context/digital_journal/ — онлайн-мегамаркет OZON.ru. http://www.yourpress.ru — «Ваша пресса», электронные версии газет и журналов. http://ru.zinio.com — Zinio.com, международный цифровой журнальный киоск.

УРОК ПРАВДЫ ШЕФ-РЕДАКТОРА.

Хорошо накануне дефолта, истребляя остатки лаве, что-нибудь сорока оборотов для страховки держать в голове. Нас учил Чаадаев недаром: эту Патрию сколь не проси, все ж пердячим накроешься паром, не успев растопырить шасси. Будь готов и морошку, и «Приму» аки благостыню преснести — это заповедь Третьего Рима вместо азбучных тех десяти. Но за то, что легки и лабильны были мы, вплоть до самой мели, нас отборные нимфы любили и горгоны достать не могли. От предчувствий нимало не тужась, в продувных русопятых портах он наводит на общество ужас, но внутри он не ведает страх.

orlova

Напоследок прижмет и отпустит и отчалит в туманный рассвет. Не шинкуй так тревожно капусту, нет обратной дороженьки, нет!

ИГОРЬ МАРТЫНОВ 143

русский пионер №8(50). ноябрь 2014

№8(50). ноябрь 2014

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Шеф-редактор Игорь Мартынов Специальный корреспондент Николай Фохт Обозреватель Дмитрий Филимонов Корреспондент Александр Рохлин Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Антон Бизяев Фотодиректор Вита Буйвид Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Цветокорректор Снежанна Сухоцкая Корректор Мария Киранова Ассистент редакции Ольга Дерунова Генеральный директор Александр Зильберт Заместитель генерального директора по рекламе Наталья Кильдишева Заместитель директора по рекламе Анна Матвеева Директор по специальным проектам Диана Чахмахчян PR-директор Елена Жихарева Редактор соцсетей Дария Донскова Директор по дистрибуции Анна Бочкова Трафик-менеджер Мария Оськина Редакция: 127055, Москва, ул. Новосущевская, д. 19Б, телефон +7 (495) 988-12-27 Электронный адрес: job@ruspioner.ru Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 988-12-27, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: «ЭЙФОРИЯ: ПАУК ПОД МУХОЙ», авторы: АКСЁНОВЫ(Е) Авторы номера: Андрей Бильжо, Константин Богомолов, Вита Буйвид, Владимир Вишневский, Иван Вырыпаев, Майк Гелприн, Александр Демидов, Виктор Ерофеев, Екатерина Истомина, Никита Колесников, Волга и Катя Король, Владимир Легойда, Андрей Макаревич, Иван Охлобыстин, Александр Рохлин, Ольга Свиблова, Алена Свиридова, Артур Смольянинов, Майя Тавхелидзе, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт Фотографы: Orlova, Наталья Львова Художники: Boris Donov, Ольга Аверинова, Инга Аксенова, Галина Андреева, Мария Арендт, Андрей Бильжо, Олег Бородин, Катерина Воронина, Анна Каулина, Наталья Монастырская, Мария Оськина, Марина Павликовская, Павел Пахомов, Мария Сумнина, Лора Урванцева, Александр Ширнин, Михаил Щербов В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Материалы на голубой подложке публикуются на правах рекламы Учредитель и издатель: ООО «Русский пионер», 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3 Тираж 45 000 экз. Отпечатано на Первом полиграфическом комбинате, 143405, Московская обл., Красногорский р-н, п/о «Красногорск-5», Ильинское ш., 4 км Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-52326 от 28.12.2012 Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

русский пионер №8(50) ноябрь 2014