№06-08(152-154) 2018 by Alex Medvedev

ИЮНЬ-АВГУСТ 2018

6-8(152-154)

КУЛЬТУРА В ПЕРЬЯХ к вопросу о золотых яйцах

№6-8(152-154) июнь-август 2018 при оформлении обложки использована иллюстрация Антона Стогова журнал «ШО» придумали: Владимир Костельман и Александр Кабанов, ангел-хранитель Татьяна Волынец адрес редакции и издателя: 01054, г. Киев, ул. О. Гончара, 96, 2–й этаж тел./факс: (044) 484–40–23 e-mail: sho@sho.kiev.ua официальный сайт: www.sho.kiev.ua

учредитель и издатель ООО «Издательский Дом «ЧИЛИ» главный редактор Александр Кабанов (o.kabanov@sho.kiev.ua), генеральный директор Юлия Червонящая (yu.chervonyaschaya@sho.kiev.ua), коммерческий директор Ирина Голуб, арт–директор Владимир Хлопенко, редактор рубрики «ШО читать» Иван Баскервильев (sho@sho.kiev.ua), дизайн и верстка Николай Кравченко, цветокоррекция Александр Яремчук, литературный редактор Наталья Бельченко, реклама Сергей Мочалов (s_mochalov@ukr.net), сбыт Светлана Загородняя (s.zagorodnia@sho.kiev.ua), Владимир Плавак (v.plavak@sho.kiev.ua ), подписка Валерий Хлебников (v.khliebnikov@sho.kiev.ua)

Лауреат конкурса

Свидетельство о государственной регистрации: серия КВ №9870 от 19.05.2005 г. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Все права на статьи, иллюстрации, иные материалы, а также художественное оформление принадлежат редакции журнала «ШО» и охраняются законом. Ответственность за содержание материалов несут авторы публикаций. Ответственность за содержание рекламы несет рекламодатель. Общий тираж: 16 400 экз. Цена договорная. Изготовлено в типографии ООО «Бизнес Логика», пер. Радищева, 4, г. Киев, 03124. Свидетельство субъекта издательского дела ДК №3693 от 02.02.2010 г. Тел./факс: (044) 502-1497 www.b-logica.com Зак. № подписано в печать 14.05.2018 г.

впервые в Европе и СНГ журнал в книжном переплете

Ш О 6 - 8 (152-154) и ю н ь - а в г у с т 2 0 1 8

КУЛЬТУРА В ПЕРЬЯХ к вопросу о золотых яйцах

Издательский дом «ЧИЛИ» Киев

шо /

журнал «ШО». июнь-август 2018

содержание //

Андрей Макаревич Чужие

Андрей Макаревич Чужие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 Вадим Месяц Почетный гражданин. . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 ТЕМА номера: как обустроить украинскую культуру Борислав Береза, Имярек Бужанский, Алексей Никитин, Мар’яна Садовська, Олекса Манн, Євгенія Лопата, Павло Маков. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14 шо /

смотреть //

Давид и Стефан Фоэнкиносы На стыке жанров. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38 шо /

слушать //

Black Rebel Motorcycle Club Роберт Левон Бин. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55 диски с Александром Пролетарским. . . . . . . 58

шо /

www.sho.kiev.ua

содержание //

Катерина Калитко: «Зі мною примус не працює — я не ламаюся»

шо /

читать //

Владимир Робертович Гольцшмидт Футурист жизни и курица. . . . . . . . . . . . 66 Катерина Калитко: «Зі мною примус не працює — я не ламаюся». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70 СУЧУКРЛІТ з Тетяною Трофименко: Євген Лакінський, Віра Агеєва, Тетяна Терен, Анна Липківська, Іван Дзюба, Маркіян Прохасько, Дорж Бату. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

переклади з Альбіною Поздняковою: Сильвія Плат, Генріх Белль . . . . . . . . . . . 84 поезія з Наталкою БЕЛЬЧЕНКО: Богдана Матіяш, Сергій Шкабара, Володимир Бєглов, Дарина Гладун, Юлія Ємець-Доброносова, Ия Кива, Дмитро Лазуткін. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86 КНИЖНЫЙ ДОЗОР с Юрием ВОЛОДАРСКИМ: Ханья Янагихара, Амос Оз, Чигози Обиома, Маргарет Этвуд, Лусия Берлин, Дебора Леви, Сара Перри, Лена Элтанг, Марина Вишневецкая, Мария Степанова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90

Наринэ Абгарян Катерина Калитко Олег Романенко

шо /

троеточие зрения //

журнал «ШО». июнь-август 2018

шо /

www.sho.kiev.ua

троеточие зрения //

Андрей Макаревич

ЧУЖИЕ Б

оже, какое отвратительное слово «Чужой»! «Ч» и «Ж», почти не раз‑ деленные еле слышным «У», скре‑ жещут друг о друга, как ржавые консерв‑ ные банки. И где‑то вдалеке — эхом горя и безысходности — «Ой…». Чувство древнее, первобытное, однако — удивительно! — неискоренимое. Вот наше гордое племя. И наши отцы, и наши деды жили здесь. Но мы окружены чужими. Они охотятся в наших лесах, ловят нашу рыбу, портят наших жен! Да и морды у них рас‑ крашены не по‑нашему! Только война! А эти самые чужие толкуют между собой пример‑

но так — мы живем в этих краях сотни лет. А эти чужаки заняли самую лучшую поляну в самом лучшем лесу на самой рыбной реке, и баб у них в два раза больше, чем у нас, и нос до потолка, а сами даже морды себе разрисовать толком не умеют! Придется поу‑ чить… И что тут скажешь? Бросьте копья и идите вы направо, вы налево? Как же, послушают… В детские годы (назовем их года‑ ми развития) все так или иначе прохо‑ дят эту древнюю фазу. Мы — точно про‑ ходили. В нашем дворе на Волхонке мы все были свои. Независимо от возраста

шо /

троеточие зрения //

и умственного уровня. Вплоть до последнего чмо. Его нельзя было давать в обиду — чужим. Сами‑то мы могли обижать его сколь‑ ко угодно — надо же кого‑то обижать? Но мы сами — это совсем другое дело. Это не счита‑ ется. Очень сильное, стадное чувство. Сидели кружком, планировали, как пойдем бить чужих из соседнего двора. При этом краеш‑ ком головы каждый понимал, что это ско‑ рее приятные фантазии — никуда мы не пой‑ дем, в соседнем дворе и пацанов побольше, и постарше они, и поздоровее. Я в свои пять лет уже догадывался, что мы зацикливаем‑ ся на не лучшем решении вопроса, но мол‑ чал — очень не хотелось считаться трусом. Внутри двора играли в войну. Надо было разделить своих на бойцов красной армии и немцев — то есть на своих и чу‑ жих. Тянули жребий. Мой друг Вовка Деготь запросто мог зарыдать, если ему доставалось исполнять немца. Немцы в кино были все как один крючконосые, очень некрасивые и глупые. И конечно, в конце игры их всех надо было победить. Вовку убеждали, что все это понарошку, и он шел, утирая сопли. Тот же двор, Санькина бабушка тихонь‑ ко внучку на ушко: «Ты с Борькой‑то поосто‑ рожней — они явреи!» В одна тысяча девятьсот шестьдесят девя‑ том году «Машина времени» дала первый выездной концерт — в школе номер четы‑ ре. Концерт прошел на ура, мы шли, возбуж‑ денные и счастливые, через темный пус‑ тырь, таща на себе усилители и гитары. Мы вели себя очень неосторожно. Из темноты вкрадчиво поинтересовались, с како‑ го мы района. Когда выяснилось, что мы не с их района, пацаны вдруг нарисова‑ лись вокруг нас, и я тут же огреб здоровен‑ ной доской по голове — да так, что временно лишился рассудка. Остальным тоже доста‑ лось. Интересно, что на наши гитары и про‑ чую музыкальную утварь никто не покусил‑ ся — важно было просто навалять чужим. В чистом виде. В Нью-Йорке негры поселились в Гарле‑ ме (были они в те годы еще самыми насто‑ ящими неграми, а никакими не афро‑ американцами). Им построили дармовые муниципальные дома, но чуда не произош‑ ло — подарки, упавшие с неба, не ценятся.

журнал «ШО». июнь-август 2018

Черные ребята принялись гадить под себя и вокруг, бить стекла, размалевывать стены и вообще развлекаться по своему разумению. Случайно заехавший на территорию автомо‑ биль разбирался за десять минут — незави‑ симо от того, отошел хозяин куда‑то или ос‑ тавался внутри. А совсем недалеко — прямо за Централ-парком — располагались чужие. Не, ну а как — во‑первых, белые, во‑вторых, живут хорошо. Кто же они еще? То, что хоро‑ шая жизнь требует приложения некоторых усилий, в голову не приходило. Пусть дура‑ ки работают. Сейчас, конечно, многое изменилось. Теперь это просто небогатый и не очень чис‑ тый район Манхэттена. И сюда уже можно спокойно заехать без риска для собственной жизни — например, послушать воскресный спиричуэлс в церкви. Или зайти вечером в джазовый клуб. Что произошло? Массовое сознание выросло или просто время все сгла‑ живает и лечит? Ничто меня не переубедит в том, что па‑ радигма «наши — чужие» стойко существу‑ ет либо в детском сознании (и то не во вся‑ ком), либо в сознании дегенератов. Ладно, без хамства — в сознании недоразвитом. В таком сознании, особенно если оно еще и массовое, эта идея прочно пускает корни — только кинь горсточку семян, и уже неважно, кто там чужие — фашисты, жидобандеров‑ цы, кавказцы, либералы — вождю видней. Мочи их! И мы тут все будем свои. А ведь Всевышний создал нас не своими и чужими, правда? Просто немножко разны‑ ми — так у него получилось. И что теперь? Вот по лесу третьи сутки идет инопла‑ нетянин. Как у Валерия Попова — марсиа‑ нец. Он три дня назад потерял свой корабль, от еловых шишек у него изжога, а ни од‑ ной бабочки он так и не поймал. Он очень испуган, замерз и хочет есть. Он ведь чужой по определению? Или как? Все войны на планете начинались с то‑ го, что ловкие негодяи объявляли сосе‑ дей чужими. А кто же без этой веры пой‑ дет их убивать? Своих соседей‑то? И похоже, конца этому не видно. На компьютерах тыкать кнопочки научились, а вот с сознани‑ ем беда. Что делать‑то будем?

www.sho.kiev.ua

шо /

троеточие зрения //

шо /

журнал «ШО». июнь-август 2018

личное дело //

Вадим Месяц

фото: Владимир и Майа Опара

Почетный гражданин

шо /

www.sho.kiev.ua

Александре Гуськовой

жон Шултайз был криклив как пе‑ тух, что являлось врожденной мане‑ рой его общения. Он не был сварлив. Он считал, что если уж с кем‑нибудь говорить, то говорить — громко. Если бы все вокруг орали как умалишенные, Шултайз чувство‑ вал бы себя в своей компании. Купив в Шарон Спрингс две полуразвалившиеся гостиницы, занимался их восстановлением. Работал в оди‑ ночку для экономии средств. Работал не пло‑ хо, но и не хорошо. Ему нравилось мечтать. — Дыма, — вопил он мне по телефону. — Все на свете просто. Пишем киносценарий про двух друзей типа нас. Мол, мы затеяли шикарный бизнес. А потом случилось удиви‑ тельное дерьмо. Ну как? Я считал финал слишком грустным. В Голливуде привыкли к хеппи-эндам. Его отели стояли буквально друг напро‑ тив друга по разные стороны Уиллоу‑стрит. Он решил привести их в порядок одновремен‑ но, чтоб получить сразу два источника денег. В одном доме белил, в другом — штукатурил. В зависимости от настроения. Перепачканный известью и краской, он заходил вечером в бар «Крошка Мэри» выпить бокал пива. Алкоголь усиливал его голос. Потом, звонил по телефо‑ ну и орал в трубку на всю улицу. — Люди умирают, — кричал он неизвест‑ ному собеседнику. — Даже ты умрешь! О страшном суде и смертном часе он напо‑ минал только обидчикам. О своей смерти никогда не задумывался. Шултайз был пришельцем в этом малень‑ ком историческом городке. Жил вдво‑ ем со своим лабрадором по кличке Скудер. Через пару недель после приезда умудрился настроить против себя все население города дракой в супермаркете. Городок был основан в конце XVIII века. Здесь обнаружили лечебные источники, пос‑ тавили комплекс серных бань. Вода в ручь‑ ях в те времена была белее парного молока и отдавала сероводородом, как свинофер‑ ма. Здесь били железистые родники, бурли‑ ла магнезия и медный купорос. Четыре сор‑ та минеральных вод. К концу столетия Шарон Спрингс превра‑ тился в национальную здравницу. «Импер

личное дело //

ские бани» в римском стиле. Огромные, как «Титаник», отели «Адлер» и «Розеборо». Театр. Пивоварни. Цирковые аттракцио‑ ны. В пик популярности летом сюда приез‑ жало около десяти тысяч человек. 11 авгус‑ та 1882 года в Павилион отеле Оскар Уайльд дал лекцию для отдыхающих. О чем он говорил, никто не знает, но люди считали, что именно в Шарон Спрингс писатель заду‑ мал «Портрет Дориана Грея». Население города составляло около пяти‑ сот человек. Сто тридцать семей. Достаточно прогуляться ночью с какой‑нибудь чудной песней, и тебя запомнят навсегда. К настоящему моменту Шарон Спрингс пришел в упадок. Купальни закрылись. Жилой фонд обветшал. Многие гостини‑ цы были заброшены. Плачевное зрелище. В декорациях городка сняли фильм «Я пью твою кровь» и сериал «Мальчики Бикман» про двух гомиков, переехавших в дерев‑ ню для производства сыра и козьего моло‑ ка. В двадцати сериях фильма парни варят джем, делают мыло, разводят домашних животных и учатся у них жизни. Горожане с удовольствием участвова‑ ли в массовках. В эти дни Шарон Спрингс оживал, словно корабль-призрак. В кадр попал и легендарный Тэд Брустман. И Ник Шефер. И Кен Браун, который жил с Джо‑ ном в соседнем доме. Браун попал в кино не случайно. Его дед был одним из основателей горо‑ да и вошел в энциклопедию первых пересе‑ ленцев. Отец же прослыл звездой рок-музы‑ ки. Однажды выступил в программе Эда Салливана вместе с Элвисом Пресли. На бэквокале королю рока подпевали три старика в клетчатых пиджаках, поставленные по рос‑ ту. Самый высокий и ушастый справа — отец Брауна. Он синхронно с остальными бубнит «пап-пап», а перед припевом протяж‑ но тянет «а-а-а». У него был хороший голос. Не хуже, чем у Элвиса. У Джона Шултайза голос был отвратитель‑ ный. Той ночью он опять орал, разговаривая с кем‑то по телефону. — Ты умрешь, — сообщил пьяный Джон соседу, когда тот подошел к нему, чтобы успокоить. — Имей это в виду, сука, когда лезешь в мою личную жизнь.

шо /

личное дело //

Браун был уважаемым человеком, почет‑ ным гражданином штата Нью-Йорк. Его сло‑ во имело вес в Олбани, где в 2008 году он выколотил грант на восстановление горо‑ да. Шултайз в понимании общества был чудовищем! — Вы не правы, — сказал сосед. — Пожалуйста, извинитесь. — Это ты должен извиниться, — заорал Джон. — За вторжение на мою территорию. Энциклопедий Шултайз не читал, теле‑ визионными шоу не интересовался. В последние годы он обычно общался с па‑ рой умирающих от рака подруг, которым помогал до последней минуты. Ухаживал, сидел в изголовье у больничных коек. В наследство получал от каждой по пол-лит‑ ровой банке марихуаны. Подруг хоронил и заводил новых. — Приезжай, Дыма, ты мне нужен, — ска‑ зал он, когда его повязали. — У меня нет связей в ваших правоохра‑ нительных органах. — Мне не нужны связи, — ответил Джонни весело. — Мне нужно поднять два старых бойлера из подвала. В Шарон Спрингс я бывал и раньше.

журнал «ШО». июнь-август 2018

помог мне с переездом из Лонг Айленда в Пенсильванию. В своей жизни я переезжал часто и в слу‑ чае обнищания мог бы работать грузчиком. К нам на террасу постоянно приходили рус‑ ские старики с соседней Вашингтон‑стрит и просили починить крышу. О кровельном и столярном ремесле я не имел представле‑ ния и потому говорил, что специализиру‑ юсь только по поднятию бойлеров и батарей отопления. Наутро мы поплелись на кладбище. — Приговорен к каторжным работам, — объяснил Джонни. Их первая стычка с соседом закончи‑ лась плачевно. Шултайз полночи беседо‑ вал по телефону с умирающей Хелен, пре‑ кратить буйство отказывался. Браун вызвал полицию. С ментами Шултайз поговорил в том же духе. Судья Эвелин Фалсаллере назначила Джону неделю исправитель‑ ных работ на кладбище и Order of protection. Джон не мог приближаться к Брауну на рас‑ стояние 100 футов, Браун не мог прибли‑ жаться к Джону на такое же расстояние. Спорщиков нужно было лишить возможнос‑ ти спора.

«— Отлично, — захохотал Джон. — Я разрою могилу твоего папаши и спрошу его, зачем он родил такого придурка» Население приняло меня за француза и лю‑ бовника Шултайза. Нас эта схема восприятия забавила, но подыгрывать ей мы не стали. Обнялись несколько раз в пивной для под‑ держания интриги, но даже не поцелова‑ лись. На этот раз решили вести себя сдер‑ жанно. Бойлеры подняли играючи, хотя они были неподъемны на вид. Джонни двинул‑ ся на них не задумываясь. Он распихал тря‑ пье и ящики от колы и заорал, в каком месте я должен схватиться за чугунного монстра, чтобы создать рычаг. Вскоре первый бойлер стоял перед домом. С такой же быстротой мы подняли и второй. Бойлер — вещь краси‑ вая, инопланетная. Из него можно сделать паровоз или космический корабль. У нас был опыт в деле перемещения тяжестей. Несколько лет назад Джонни

— Отлично, — захохотал Джон. — Я разрою могилу твоего папаши и спрошу его, зачем он родил такого придурка. На дворе стояла приятная поздняя осень. Старинный погост был обнесен монумен‑ тальной чугунной оградой, скопившей горы облетевших желтых и красных лис‑ тьев. Работать здесь в солнечный день — одно удовольствие. Блики света играют на надгробных плитах, стоящих наискось меж древних дубов и кленов. Из трещин на мощеных дорожках появляются потеш‑ ные рожицы ящериц. Поднимается ветер, и лес шумит, и роняет листья тебе на голову, и заметает ими умиротворенные могилы. С ультразвуковым свистом к нам подле‑ тел Скудер. Я был знаком с этим псом столь‑ ко же, сколько с Джоном. Поцеловал его

иллюстрация: Алина Бодрая

www.sho.kiev.ua

в нос. Очаровательное изящное животное. Вспомнил, с каким ликованием он бегал по берегу Атлантического океана, когда мы жили на Смит Поинт Бич. Вечером сидели на террасе за привычным занятием и обсуждали коварство женщин. Напоминание о мировом зле переключило нас на соседа. Джон рассказал, сколько под‑ лянок они успели сделать друг другу за пос‑ леднюю неделю. Поджигали газеты в почто‑ вых ящиках, царапали автомобили. Хорошо, что не били стекла и не стреляли. — Давай подарим ему эти бойлеры, — предложил Шултайз. — Мы же щедрые люди. Идея была дурацкой, как и вся эта ссора. И закончиться для Джона она могла гораз‑ до хуже, чем принуждение к общественным работам. Но мой дружок раздухарился, и ос‑ тановить его было невозможно. — Мальчишки хулиганят, — объяснил Джон, когда мы еле дотащили ржавый котел до крыльца Брауна и подперли им входную дверь. — Мы‑то здесь при чем?

шо /

личное дело //

На следу‑ ющий день вечером сидели на по‑ лу и соби‑ рали гвоз‑ ди, которые Джон уро‑ нил со стре‑ мянки, ког‑ да в комнату, покачива‑ ясь, вошел пес. Он пос‑ мотрел на нас уко‑ ризненны‑ ми влажны‑ ми глазами, блеванул кро‑ вью и упал на бок. Мы броси‑ лись к соба‑ ке, трясли и лобыза‑ ли ее, пока она билась в агонии. Когда Скудер испустил последний вздох, Джонни безутешно пробормотал слова своего синопсиса. — И потом случилось удивительное дерьмо. Найти могилу папаши Брауна было нетрудно. До этого мы уже подходили к ней и посмеивались над фотографией ушасто‑ го старикашки, служившего на подпевках у Элвиса в Don’t be cruel. «Пап-пап!» «А-а-а!» Старый козел! Джон не мог приближаться к соседу, но приближаться к его папаше ему было назначено судом. Именно здесь было нынешнее место его работы. В самой гуще истории Шарон Спрингс со всеми ее Бикманами, Брустманами, Шеферами и мистером Брауном‑старшим. Надгробный камень последнего не был врыт в землю, а стоял на гранитном постаменте. Мы зава‑ лили его так же легко, как бойлер. Плиту Джон перевернул ломом, который был выдан ему в качестве рабочего инвентаря.

журнал «ШО». июнь-август 2018

личное дело //

иллюстрация: Алина Бодрая

шо /

«Гроб доставать не стали. Шултайз зацепил его крышку ломом и с диким скрежетом распахнул лаковый саркофаг знаменитости» С непонятной радостью взглянул на мок‑ риц, покрывающих ее поверхность, и кив‑ ком пьяной головы предложил взять лопаты. Вдвоем мы справились с задачей за пол‑ часа. Кен Браун похоронил рок-звезду, пос‑ купившись выкопать для нее более глубо‑

кую яму. Гроб доставать не стали. Шултайз зацепил его крышку ломом и с диким скрежетом распахнул лаковый саркофаг знаменитости. Мы тяжело вздохнули и почти синхронно сели в кучу раскопанного глинозема. Луна освещала плод наших дьявольских усилий, словно в фильме ужасов. С деревьев падала черная разнокалиберная листва. Кусты шеве‑ лились, будто в них кто‑то затаился… Могила была пуста. Пуста, как коробка от пылесоса. Большеухий певец по‑идиотски улы‑ бался со снимка на упавшем памятнике. Он по‑прежнему был в том же клетчатом пиджаке, в котором выступал с Пресли. — Не помнишь, чем кончил Дориан Грей? — спросил я у Джона. Шултайз отрицательно покачал голо‑ вой, растянув свое скорбное молчание минуты на три. Он о чем‑то думал, сопос‑ тавляя свой жизненный опыт с новыми откровениями. Работа мысли давалась ему с трудом. — Он не умер, — наконец пробормотал Джон нелепицу. — Все мы умрем, а он — нет. Он вурдалак, этот Браун. Не нужно мне было с ним связываться. Мы сидели на краю разоренной тай‑ ны чужого нам человека и недоуменно переглядывались. — Давай похороним в этой могиле мою собаку, — вдруг сказал Джон. — Зря, что ли, копали? Мы встали и поплелись на Уиллоу‑стрит за бедным Скудером, все еще лежащим посе‑ редине комнаты. Где‑то через месяц, уже в Пенсильвании, мне пришло в голову объяснение нашего поступка. Я увидел в происшедшем глубокий смысл. Пусть Джонни и оставался городским сумасшедшим, но теперь в могиле одного из отцов‑основателей Шарон Спрингс покои‑ лась часть его души. Собака — самое дорогое, что было у моего друга. Шултайз приобщил‑ ся к истории города, стал ее полноправным участником. К тому же ему должно было быть приятно, что в гробу вместо ушастого подпевалы Элвиса лежит околевший кобель. Джон наказал вурдалака совершенно неожи‑ данным образом.

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Від редакції:

Важко пригадати, коли українці розпочали перманентний лемент, мовляв, у культурі в нас усе погано, грошей не вистачає, фахових та ефективних менеджерів і кураторів бракує, механізми непрозорі, Мінкульт ніц не робить тощо. Поки одні вірять у світле майбутнє і покладають надії на оновлення старих і створення нових інституцій (як-от Український інститут книги), інші вважають найкращим варіантом, коли держава та митці співіснують в паралельних реальностях, не заважаючи одне одному. Попри те, що зрушень і змін багато, все, як і десятки років тому, часто-густо впирається в так званий людський чинник. Часом здається, що дати раду процесам, які відбуваються в культурі, здатен хіба що Господь Бог. Саме тому журнал «ШО» звернувся до експертів із питанням «Якби ви були всемогутнім (-ою), як би ви облаштували сучасну українську культуру?» Одразу зауважимо, що дати відповідь пропонувалося кільком десяткам осіб, але відповіли врешті-решт лише сім із них, що теж є певним симптомом. Отже, чи існує в професійному середовищі чітка візія, якими мають бути умови та механізми плідного існування української культури, — питання відкрите. Ія Ківа

иллюстрация: Лена Стельмах

Нам своє робить

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Борислав Береза:

журнал «ШО». июнь-август 2018

«Я бы уничтожил Министерство культуры Украины»

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Фото из архива Б. Березы

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Борислав Береза, народный депутат Украины, общественный деятель. Шок старого мира

В середине 90‑х мне в ру‑ ки попалась книга тогда мало известного у нас авто‑ ра Мака Рейнольдса «Зерно богоподобной силы». В те годы издатели начали мас‑ сово публиковать авторов, которые были не извест‑ ны у нас ранее или практи‑ чески не переводились. Так вот история в ней начина‑ ется с того, что один рассер‑ дившийся на женщин про‑ поведник Иезекиль Джошуа Таббер, возмущенный обще‑ ством потреблядства, про‑ клинает все вокруг и разме‑ ренному обычному обра‑ зу жизни всех людей на пла‑

чем пожертвовать и на ка‑ кие компромиссы согласить‑ ся. Ну, и главный вопрос, который передо мной тог‑ да стоял: а приняли бы люди новый мир? Ведь мы давно развиваемся в направлении, о котором не столько меч‑ таем, сколько считаем его правильным. Нас так учат, и прогресс мы зачастую вос‑ принимаем как развитие тех‑ нологий, а не эволюциони‑ рование общества в сторону культурных и гуманистичес‑ ких идей. Но что правильно для этого мира, если люди так и не научились ценить малое и дорожить тем, что имеют? Поэтому сегод‑ ня, с высоты прожитых лет и полученного жизненно‑ го опыта, я решил не замахи‑ ваться на глобальную пере‑ делку мира, а подумал о том,

журнал «ШО». июнь-август 2018

разрешений на застройку в историческом центре, рас‑ пил бюджета на государс‑ твенных программах и па‑ фосные заявления — это то, на чем действительно скон‑ центрирована деятельность нашего Минкульта. Даже не представляю, как снима‑ лись во Франции Жан Рено и Ален Делон, не имея зва‑ ния заслуженных артистов Франции. А представляете, чего бы смогла достичь Одри Тоту, если бы получила народного? Хотя в Голливу‑ де эти звания не дают, а ре‑ зультат показывают. Видимо, вопрос не в званиях… Затем я запретил бы все разговоры о языке в Украине на десять лет. Совсем запре‑ тил бы. И те, кто ослушал‑ ся бы и начал спекулиро‑ вать на эту тему, онемел бы.

«Главный вопрос, который передо мной тогда стоял: а приняли бы люди новый мир?» нете приходит конец. У всех женщин начинается страш‑ ная аллергия на косметику и все искусственное, синте‑ тическое. Краска для волос становится жутким аллер‑ геном. Перестают рабо‑ тать телеканалы и т. д. Ста‑ рый мир погружается в шок, но получает шанс на обнов‑ ление. Хотя мир об этом не просил. Тогда, читая эту книгу, я представил, что дол‑ жен был бы сотворить в ре‑ альности тот, кто захотел бы переформатировать не толь‑ ко мир, но и людей, кото‑ рые привыкли жить в таком мире. Меня интересовало, через что должен он пройти,

как бы я изменил культуру или отношение к ней в сов‑ ременной Украине, если бы обладал возможностями и силами это изменить. Начнем с того, что я бы уничтожил Министерство культуры Украины. Выжег бы его, как выжег Господь Содом после бегс‑ тва Лота с семьей. Потому, что министерство у нас есть, а вот культура в упад‑ ке. И виновато в этом, в пер‑ вую очередь, министерство, которое культурой занима‑ ется исключительно номи‑ нально. Ведь, по сути, раз‑ дача званий «народных» и «заслуженных», выдача

На десять лет. Строгого режима. А что делать? Мы же договорились изна‑ чально, что у меня есть силы и возможности. Поэтому все бы согласились со мной, что у нас один государс‑ твенный язык — украинс‑ кий, на нем обязаны разго‑ варивать все госслужащие. На нем преподавание в шко‑ лах и ВУЗах. Но в личной жизни говорите на каком угодно. И вот после это‑ го моратория на языковую спекуляцию я бы запустил государственные програм‑ мы по созданию и разви‑ тию качественного контента для детей. Что за контент?

www.sho.kiev.ua

По существу. Новый контент

Мультфильмы для дошколь‑ ников и школьников на ук‑ раинском, детские фильмы и детские научно-развлека‑ тельные программы на ук‑ раинском, украинская озвуч‑ ка книг и компьютерных игр. Хотя нет. Игры оставил бы на английском, а на украинс‑ ком только субтитры. Заодно и уровень английского бы у детей повышал. И снял бы я все налоги для книгоиз‑ дателей, которые издают книги на украинском язы‑ ке, на 10 лет. Включая НДС. Создавать детский кон‑ тент на украинском языке должно стать мегавыгодно. Потому, что одними закона‑ ми ситуацию не исправить. А предлагая качественный детский контент на украинс‑ ком языке, мы получим нуж‑ ный эффект уже в ближай‑ шие 10 лет. Затем я бы начал попу‑ ляризировать и создавать новые музеи. Начиная с то‑ го, что открыл бы запасни‑

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

ем, так катаньем. А реальная мотивация прийти в музей появится тогда, когда кол‑ лекции из лучших музе‑ ев мира начнут приезжать в Украину. И деятельность Пинчук Арт-центра тому доказательство. Учитывая, что, по умолчанию, у ме‑ ня есть чуть ли не бого‑ подобная сила, то я дого‑ ворюсь с Прадо, Помпиду, Орсе, Ватиканом, Лувром или галереями Нью-Йорка, и в городах-миллионни‑ ках Украины у людей поя‑ вится возможность уви‑ деть картины Уорхола и Ренуара, Рубенса и Ма‑ тисса, Магритта и Шагала. А еще я бы вернул в обяза‑ тельное школьное образо‑ вание посещение музеев. Но не такое, каким было оно в моем детстве. Нет, не нуд‑ ное хождение с экскурсово‑ дом, который заунывным голосом бубнил заучен‑ ный текст, а раздача детво‑ ре аудиогидов, которые озву‑ чены популярными среди подростков персонами и на‑

прошлого и не возвращаться к подобному в будущем. Я начал бы строить театры в спальных районах. Потому что люди после работы име‑ ют право сидеть не только перед телевизором, но и пе‑ ред сценой, на которой игра‑ ют как классику, так и мо‑ дерн. И не надо принуждать озвучивать спектакли. В театр ходят за удовольс‑ твием и голосуют гривней. Зритель идет туда, где луч‑ ше игра актеров и лучше режиссура. А язык моно‑ логов в этом случае не яв‑ ляется главной мотиваци‑ ей. Как известно, на каждый товар есть свой покупатель. Но чтобы покупатель сде‑ лал выбор, у него долж‑ но быть, из чего выбирать. Я восстановил бы любитель‑ ские театры. Потому что мо‑ лодежь любит играть на сце‑ не, и это лучше, чем тянуть пиво в подворотне. Избыток талант-шоу на телевиде‑ нии подтверждает два пред‑ положения — у нас огром‑ ное количество талантливых

«Зритель идет туда, где лучше игра актеров и лучше режиссура. А язык монологов в этом случае не является главной мотивацией» ки, и заканчивая тем, что де‑ лал бы виртуальные туры, озвученные известны‑ ми и популярными людь‑ ми. Эти виртуальные туры помогли бы попасть в музеи тем, кто не любит, не может или не хочет покидать свое жилье. Но это бы приоб‑ щило их к миру прекрасно‑ го. Как говорится, не мыть‑

полнены интересной инфор‑ мацией. А еще я создал бы музеи оружия, автомобилей и тоталитаризма. Потому что первое и второе всег‑ да интересно, а о третьем не стоит забывать. Призрак совка все еще бродит в обще‑ стве и никак не хочет сдох‑ нуть. Поэтому такие музеи помогут развенчать мифы

людей и они хотят свою минуту славы. Людям надо дать возможность самореа‑ лизоваться. Я недавно зашел в одну театральную шко‑ лу вечером и был приятно удивлен. Более полусотни людей разных возрастов учи‑ лись актерскому мастерству, играли этюды и записывали наставления преподавателя.

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Посмотрите на Лигу Смеха и студенческие капустники! Вполне возможно, что из та‑ ких любительских постано‑ вок «Сватовства по‑деревенс‑ ки» Шоу или «Тевье-Тевеля» Шолом-Алейхема вый‑ дут актеры, которые уйдут на большую сцену. Не факт, что получится, но попытать‑ ся стоит.

Библиотека для человека

Теперь перейдем к кни‑ гам. Вернее, к библиоте‑ кам. Я бы развивал в Укра‑ ине виртуальные библи‑ отеки. А заодно и другие онлайн‑сервисы, которые позволяли бы взять за не‑ большую плату фильмы, научно-популярные про‑ граммы или аудиокниги в хорошем качестве. Потому

ные на литературе. Кстати, в них же можно проводить и фотовыставки, благо фото‑ аппарат есть у каждого в смартфоне, а фотографии у аматоров иной раз полу‑ чаются не менее впечатляю‑ щие, чем на профессиональ‑ ной технике. Выражение «потому что тишина долж‑ на быть в библиотеке» в сов‑ ременном мире изжило себя вместе с бумагой. Если мы говорим о совре‑ менной культуре, то совре‑ менный культурный чело‑ век — это образованный человек. А значит, возвра‑ щаемся к лекториям и по‑ пуляризаторам науки. И ориентированы они долж‑ ны быть на возраст от 6 до 96. Потому что одним сто‑ ит рассказать о том, какие чудеса предоставляют сво‑

журнал «ШО». июнь-август 2018

в таких местах. А кроме того, это прекрасный вариант вре‑ мяпрепровождения для всей семьи. Это один из момен‑ тов, когда люди забывают о своих телефонах и планше‑ тах, вырываются из социаль‑ ных сетей и заново постига‑ ют забытое умение общаться без гаджетов. И это правиль‑ ный вектор, с моей точки зрения. А как обойти националь‑ ные танцы и умение петь, когда мы начинаем говорить об украинской культуре? И не надо о них забывать. Их надо развивать. Недавно мне довелось слушать рок‑симфонию в исполнении украинского симфоничес‑ кого оркестра. Выходя пос‑ ле концерта и идя в толпе, я обратил внимание, как об‑ суждали зрители увиден‑

«На базе библиотек можно открывать самостоятельные культурные площадки, где устраивать выставки, концерты, мастер-классы»

им пользователям совре‑ менные телефоны, а дру‑ гие хотят знать все о теории черных дыр или узнать краткую историю челове‑ чества с точки зрения про‑ фессора Харари. Кроме того, такие музеи науки, как Эк‑ сперементаниум в Киеве или CosmoCaixa в Барсело‑ не показывают востребо‑ ванность подобных площа‑ док у людей любого возраста. Я не раз наблюдал, с каки‑ ми восторгом двенадцати‑ летние на равных с сорока‑ летними постигали законы физики и химии на практике

ное и услышанное. И многие не верили, что это отечест‑ венный коллектив. Мы сами не представляем, насколь‑ ко талантливы, и загоня‑ ем свою самооценку на уро‑ вень плинтуса. Так вот я бы дал финансирование нашим этноколлективам. Когда в Киев приезжают с концер‑ тами грузинские коллекти‑ вы, которые танцуют наци‑ ональные танцы, то аншлаг обеспечен. Когда приезжает грузинский хор, то результат такой же. Почему? Потому что это зрелищно, красиво и талантливо.

иллюстрация: Лена Стельмах

что можно долго и нуд‑ но говорить о борьбе с пи‑ ратством, но чтобы народ от пиратства отказался, надо предложить альтернативу. И для упрощения доступа к этим ресурсам я бы разви‑ вал повсеместное интернетпокрытие. А те библиотеки, что остались бы в класси‑ ческом варианте, я бы осно‑ вательно переделал. На базе библиотек можно откры‑ вать самостоятельные куль‑ турные площадки, где устра‑ ивать выставки, концерты, мастер-классы и перформан‑ сы, необязательно завязан‑

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Культурная дипломатия

Я очень люблю грузинскую культуру, но считаю, что мы можем достичь не меньше‑ го, а культурная дипломатия должна стать нашей визит‑ ной карточкой. И когда в Па‑ риже, на Марсовом поле, в Тель-Авиве в парке ХаЯркон, в Нью-Йорке, в Цент‑ рал-парке пройдут дни куль‑ туры Украины, на которых

попытались скрымздить, но получили громкий скан‑ дал. Поэтому надо торопить‑ ся и столбить свои темы. Кого бы я видел в канди‑ даты на роль исторических героев Украины? Безусловно, это Гетьман Мазепа, о кото‑ ром писал даже Байрон. Эта история была бы хорошо принята не только в Украи‑ не, но и в Европе. Образ пер‑ вого лидера Украины, кото‑

журнал «ШО». июнь-август 2018

как икону украинской поэ‑ зии. А для детей можно взять Котигорошка. Им пон‑ равится. Осталось все это сделать. Что уже сделано, так это Цирк Солнца. Вернее, он называется Cirque du Soleil. И в нем работает немало украинцев. Я бы попробовал реализовать подобный про‑ ект в Украине. Хотя что зна‑ чит попробывал бы? Я бы

«Кроме Ивана Мазепы я раскручивал бы еще Григория Сковороду, Нестора Махно, Ярослава Мудрого, Ивана Поддубного, Соломию Крушельницкую, Терещенко и Гоголя» выступят наши отечествен‑ ные танцевальные и певчес‑ кие коллективы, то можно будет сказать, что мы на пра‑ вильном пути. Культурная дипломатия — это хорошо, но надо думать о культурных продуктах, которые рассчитаны на внут‑ ренний рынок. Общество любит героев. Исторических и реальных. Но кого мы можем предложить как ге‑ роя? Кто не будет спорной фигурой? С этим все слож‑ но. А общество жаждет геро‑ ев и требует «дайте их, дай‑ те!». Поэтому я бы аккуратно подобрал несколько персон и занялся бы их поэтапной легендаризацией. И надо торопиться. Россия, не силь‑ но церемонясь, крадет нашу историю. Три богатыря — это герои российских мульт‑ фильмов. Князю Владимиру поставили уже памятник в Москве и сняли про него фильм. Анну Ярославну тихо

рый попытался уйти прочь от Москвы, и то, что рус‑ ская церковь предала его анафеме, лишь сыграло бы нам на руку и помогло бы его героизации. Из него получился бы прекрасный романтический герой. А его историю можно чуток отре‑ дактировать. Как известно, современный кинематограф это позволяет. Кроме Ивана Мазепы я раскручивал бы еще Григория Сковороду, Нестора Махно, Ярослава Мудрого, Ивана Поддубного, Соломию Крушельницкую, Терещенко и Гоголя. Кстати, о последнем в РФ уже сняли фильм. Фильм отстойный, но образ они ему придума‑ ли правильный. С налетом мистицизма. И самое глав‑ ное, я переработал бы образ Тараса Шевченко. Избавил бы от камерности и тяжеловесности, но оче‑ ловечил бы его и показал как личность, а не только

сделал! Таланты есть, а воз‑ можности найдутся. Я видел, какой аншлаг круглый год собирают их выступления в США. Уверен, что это ста‑ ло бы еще одной нашей изю‑ минкой, которая бы при‑ влекла туристов в Украину. А если говорить о туристах, то тут у нас неразработан‑ ный пласт. Выставки, кон‑ церты, фестивали, меропри‑ ятия по типу «Октоберфеста» или Burning Man привле‑ кают и мотивируют турис‑ тов к посещению стран, в ко‑ торых это проходит. Но пока наш «Сорочинский ярма‑ рок» — это лишь местеч‑ ковая забава, и чтобы он действительно трансформи‑ ровался в событие между‑ народного масштаба, нужно немало сделать. И это, кста‑ ти, крайне реально. Кроме того, такие направления, как зеленый туризм, индус‑ триальный туризм, религи‑ озный туризм, исторический

www.sho.kiev.ua

туризм или спортивный туризм сейчас очень вос‑ требованы в мире и легко реализуемы в Украине. Тут даже не помощь государства нужна, а просто не мешать тем, кто готов и хочет это развивать.

Внутренний туризм

А вот чтобы я развивал осо‑ бенно тщательно, так это внутренний туризм. Украина красива и многообразна, а у нас более 40 % населе‑ ния НИКОГДА не выезжали за пределы области. Это ли не предпосылки для раско‑ ла Украины, который рос‑ сияне разыграли на Дон‑ бассе. Кто из тех одурма‑ ненных идиотов, что крича‑ ли о «бендеровцах», бывал ранее во Львове или Ярем‑ че, в Трускавце или Фран‑ ковске, в Тернополе или Уж‑ городе? Очень малое коли‑ чество. Но они легко повери‑ ли в рашистские страшилки. Почему? Потому что боль‑ шинство никогда там не бы‑ ло и не видело, что на Запад‑

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

и хорошей инфраструктуры надо развивать это направ‑ ление. Чтобы люди приезжа‑ ли и им хотелось вернуть‑ ся вновь и вновь. Чтобы они хотели рассказывать своим друзьям и знакомым о том, что увидели, и зажигали бы в тех желание путешество‑ вать по Украине. На поезде, машине, велосипеде. Но путешествовать. Главное, чтобы было не только кому и куда ездить, но и чтобы было на что смотреть. И уж если мечтать о том, что я могу влиять на куль‑ туру по максимуму, то я бы повлиял на культуру обще‑ ния. А с этим у нас проблема. Привычка к тому, что есть два мнения в споре — мое и неправильное, приводит к абсолютной потере культу‑ ры спора и диалога. Как это исправить? К культуре диа‑ лога надо приучать с детства. Необходимо не только уметь отвечать оппоненту, но и на‑ учиться слушать. И слушая слова, понимать заложен‑ ный в них смысл. Людей

отойти от крайности, кото‑ рая активно насаждается, где аксиомой является прин цип «Кто не с нами, тот про‑ тив нас». Нам необходи‑ ма новая парадигма — «Кто не враг, те с нами». И тогда главным становится уме‑ ние уважать чужое мнение, которое не противоречит современным демократи‑ ческим ценностям и не не‑ сет угрозы государству. И вот тут «Зерно богоподоб‑ ной силы» мне бы очень пригодилось. Ведь убедить людей в том, что у жизни не только два цвета — край‑ не тяжело. Нас всех многие годы учили, что есть лишь белое и черное, а полуто‑ на различают лишь едини‑ цы. И меняться хотят далеко не все. Привычка — страш‑ ная штука. Все это лишь часть фанта‑ зий на тему, что бы я сделал, если б мог реально повли‑ ять на все вышеперечислен‑ ное, и как бы изменил отно‑ шение к культуре в Украине. И если отбросить все уто‑

«И уж если мечтать о том, что я могу влиять на культуру по максимуму, то я бы повлиял на культуру общения. А с этим у нас проблема» ной Украине живут такие же люди. Глупцы привыкли верить телевизионной про‑ паганде. Поэтому надо нала‑ живать внутренний туризм. И учить людей верить сво‑ им глазам, а не зомбоящи‑ ку. Благодаря школам и ву‑ зам, благодаря ротации кон‑ ференций и семинаров по всей Украине, через созда‑ ние интересных маршрутов

нужно учить выступать перед аудиторией. Учить с детства, как учили оратор‑ скому искусству в Древней Греции или в современных США. Искусство диспута — это не только умение убеж‑ дать кого‑то в своей правоте или талант отстаивать свою позицию, но еще и опыт поиска истины или компро‑ мисса в споре. Необходимо

пические идеи вроде «бого‑ подобной силы», то запус‑ тить процессы и сделать почти все названное мною ранее не так уж и слож‑ но. Нужно только хотеть это делать и понимать, что ты хочешь жить в Укра‑ ине. А раз хочешь жить тут, то и создавать все это надо. И не завтра, а уже сегодня. Без всяких если…

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

фото из архива автора

шо /

www.sho.kiev.ua

Макс Бужанский, писатель, блогер

У нас распинали и за меньшее

то случилось с вашей культурой? Она раскололась. Украинская культура, некогда цельная, яркая, самобытная, — раскололась. Разбилась, будто упавший со стола стеклян‑ ный шар, рассыпалась вдребезги, и каждый осколок мнит себя целым. Стать которым ему мешают лишь другие осколки. В начале был рынок. Да, да, в начале всего возник рынок, суро‑ вый и беспощадный. Который сразу прижал за горло бесчислен‑ ное множество бездарей, подвизавшихся при Союзе в культурно-околокормушечных сферах. Схватил за шиворот таланты, которые просто были талантами и знать не зна‑ ли, что такое продавать себя, благодарная Родина занималась этим как‑то без них. Прошло время. Таланты освоились, научились выживать, втянулись. Да, немного удивились, когда оказа‑ лось, что бездари теперь руководят культу‑ рой и решают, куда пойдет государственное финансирование, а кому — извините. А потом грянула идеология. И вдруг обнаружилось, что языков не один, который все понимают, а два. Как минимум. Один из которых — главный, и знать не хочет все остальные, и понимать не понимает.

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Украиноязычная часть сразу преисполнилась. Чего не объяснила, да и объяснить не мог‑ ла бы, но осознала и демонстрировала. И сразу потребовала, чтобы русскоязычная извинилась за всё и продолжала извинять‑ ся и впредь, если не хочет пойти навстречу и просто исчезнуть. Русскоязычная ощутила вину. За что — не поняла, но на всякий случай поинтересовалась у титульного брата. За притеснения, уклончиво ответил титульный брат, ранее издававшийся тира‑ жами, сейчас кажущимися фантастическими. Так и зажили, с тем нюансом, что ти‑ тульный стал продаваться еще хуже нетитульного. Ибо покупатель не хотел. Не хотел, понимаете? Писать по‑украински стало равнозначно определенному тренду. О врагах, о муках, о катуваннях, о ту‑ ге, тоске неизбывной, о всём самом ужас‑ ном, что только можно черными красками нарисовать. Ибо представить украинский народ счаст‑ ливым, это как концепцию предать, а у нас распинали и за меньшее. А чтобы плотнее привязаться к заявленно‑ му духу нации, все эти муки обернуть в руш‑ ники, вышиванки, заставить глечиками, и пусть лелеки летают сверху. Такой вот хуторско‑страдальческий коло‑ рит, со смещенным центром тяжести в Галичину. Которая вдруг стала центром всего. У русскоязычных осколков дела пошли так же тоскливо. Пишешь про хорошее — прославляешь проклятое прошлое.

«Такой вот хуторско‑страдальческий колорит, со смещенным центром тяжести в Галичину. Которая вдруг стала центром всего»

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Пишешь, что всё не так плохо — противо‑ поставляешь себя истинным и настоящим. Не подчеркнул отрыв от соседа — враг, щупальца и пятая колонна. Как писать? Да так и писать, извиняясь, через два слова на третье, пытаясь скрестить ежа с ужом, так, что самому не понять потом, как жили‑то на самом деле. И прагнення в Европу чтоб было в каждой строчке, потому что мода такая. В каждом далеком селе Сумщины чтоб чувствовалось, сидели по хатам вечерами и мечтали о Люксембурге.

«Там, где боятся Свободы, книжки серые. Стихи нудные. Песни скучные. Пьесы тоскливые. И люди злые» Хворь, подкосившая литературу и поэзию, косой прошла по так до конца не вставшим на ноги эстраде и театру, прибив их на взле‑ те и зажав в тиски. Так и живем, осколками разбитого серд‑ ца, ненавидя друг друга и читателя-зрителя, не в силах вырваться и не в силах быть даль‑ ше так. Без конкуренции, ибо какая может быть конкуренция, когда правила давно пропи‑ сали победителя и сразу обрекли его на без‑ вестность и никому ненужность. Что делать? Господи, за что? За что такой прекрасной, полной талантов стране — вот так?

журнал «ШО». июнь-август 2018

Чтоб ни себе ни людям! Чтоб не радость дарить, а гвозди друг в дру‑ га заколачивать, не замечая, что гроб общий. Что ответил бы Господь, снизойди он? Да я же вам всё дал! Давным-давно дал самое главное, то, чего вам так не хватало! Свободу! Свободу, ибо больше ничего не нужно! Дайте свободу своей культуре! Снимите все рамки! Никаких запретов, никаких трендов. Не делайте моду модной, не будьте журна‑ лом «Крестьянка». Пусть каждый пишет что хочет. Пусть каждый что хочет поет. Подмостки театров не нуждаются в регулировании. И вот тогда, только тогда, украинская культура родит. Родит тех, кто не побоится ничего. Кому не нужна будет помощь в ограничи‑ вании конкурентов. Кто будет творить, не диктуя, как творить другим. И читатель это купит. И слушатель переключит волну, не нужда‑ ясь ни в каких квотах. Он будет знать, что это его и для него. И ему будет интересно. Там, где боятся Свободы, книжки серые. Стихи нудные. Песни скучные. Пьесы тоскливые. И люди злые. Дай же Бог нам Свободы, иначе мы убь‑ ем свою культуру, с удовольствием растоптав осколки того, что некогда любили. А Государство? А государство пусть займется дорогами. Если не выходит, нет смысла учить поэтов. Как Родину любить.

иллюстрация: Лена Стельмах

шо /

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Алексей Никитин, писатель

Время империй

орхес сказал мне, что Украина это план‑ шет б/у, китайский ноунейм, ее можно купить в азиатском интернет-мага‑ зине. Нет, это не Али и не Таобао, это безвестная бара‑ холка подержанной элект‑ роники. Мир устроен поч‑ ти так, как писал Борхес: Украина выложена на одной из бесчисленных страниц, в бесконечном ряду неот‑ личимых гаджетов. Все они там и никому не интерес‑ ны: Британия с китайской прошивкой, Россия с забло‑ кированным wi-fi, Штаты с древним и шумным процес‑ сором. Я купил Украину в интернете, и мне выдали ее в отделении Новой почты, за неделю до того, как бодрой

Люди не понимают слож‑ ного, они ищут простых ответов — сложное пуга‑ ет, простая ложь понятней и пахнет родными навоза‑ ми. Наступает время импе‑ рий. Молодые империи агрессивны и алчны, у них простые цели, они говорят с миром лапидарным язы‑ ком угроз. Когда империя угрожает миру, у ее поддан‑ ных на три минуты затихает артрит и белый шум в голо‑ ве окрашивается в патриоти‑ ческие цвета. Подданные не любят рефлексирующих вож‑ дей, а молодые империи не знают рефлексий. Их культу‑ ра проста и воинственна, как взгляд легионера. Рука сама тянется к ядерной винтов‑ ке, чтобы жить как в песне, чтобы стать песней и про‑ звучать в прайм-тайм. В сти‑ хах про родную винтовку нет места другим, в них только свои и враги, другие — тоже враги, но скрытые, их вре‑ мя недолго, и песни коротки. Империя говорит на одном

«Борхес сказал мне, что Украина это планшет б/у, китайский ноунейм» гурьбой туда ввалились тру‑ женики прокуратуры. У китайской Украины поцарапан дисплей и под‑ сел аккумулятор. Ее память забита фильмами, теперь я смотрю их по ночам. Когда еще смотреть фильмы, сня‑ тые в будущем, загруженные в прошлом, чтобы хоть чтото понять о настоящем? Это фильмы о том, что время демократий проходит.

языке, и этот язык должен быть простым. Сложные слова в нем умерли, в идеа‑ ле в нем вообще нет слов — только понятные образы, их можно передавать пик‑ тограммами. Литература закончилась, больших рома‑ нов нет, потому что под‑ данные не читают. Они смотрят фильмы, и вмес‑ те с ними смотрю эти филь‑ мы я. Китайские програм‑

журнал «ШО». июнь-август 2018

мисты доработали фотошоп, теперь он не про картинки, а про кино — автор выбира‑ ет в галерее портреты акте‑ ров, сценарий загружается в киноредактор, остальное делает программа, редак‑ тируя и цензурируя сцена‑ рий в процессе обработки. Молодая империя проста на всех уровнях, образ мыс‑ лей подданных должен быть понятен и удерживать‑ ся в рамках, ее стиль — про‑ стота и пафос. Игла импер‑ ской культуры шершава, но прочна, она ломает хруп‑ кий хитин этики и на всю глубину погружается в мяг‑ кие ткани жертвы. Часто ей не приходится вообще ниче‑ го ломать; там, где этика отсутствует, где государс‑ тво выше личности, где ждут вождя, способного снять эти‑ ческие барьеры, а сами барь‑ еры считают вредной услов‑ ностью, молодая империя уже победила. Ее разъедаю‑ щая культура выжжет слож‑ ное, упростив все до рефлек‑ сов и инстинктов. Империя приходит туда, где ее гото‑ вы принять, где даже враж‑ дующие и кажущиеся непри‑ миримыми стороны хотят одного — безраздельной власти и простых идей. Они примут ее с облегчением — сложное ушло и не вернет‑ ся, а она инкорпорирует их с суровой нежностью — все они ее дети. Китайский планшет Украина показывает мрач‑ ное кино. Уэллс говорит, что Борхес подсунул мне не ту, и на другом конце бесконеч‑ ного интернета лежит дру‑ гая Украина? Прекрасная, как хрустальное яйцо.

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

фото: Татьяна Давиденко

www.sho.kiev.ua

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

фото з архіву співачки

шо /

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Мар’яна Садовська, співачка та композиторка

Музика для кожної дитини

кби я була всемогут‑ ньою, то в першу чер‑ гу створила б якийсь такий закон, може, навіть закон природи, чи банк, чи щось інше, що гарантувало б фінансування мистецьких проектів. При цьому не прос‑ то фінансування, а гідне фінансування! Оскільки відомо, що справжнє мистецтво не йде в парі з комерційністю. І рідко коли може бути прибутковим. Бо щоб тво‑ рити справжнє мистец‑ тво (не продукт!!!), треба мати можливість ризику‑ вати, відкривати нові тери‑ торії, методи, треба блуди‑ ти, помилятися, шукати й знаходити. Читаючи біографії знаме‑ нитих сьогодні музикантів, літераторів, художників, теат‑ ралів, часто, а навіть прак‑ тично постійно, натикаєшся на одне й те саме — всі вони були бідними, ледве зводи‑ ли кінці з кінцями, не мали коштів на лікування, оплату матеріалів чи оренду майсте‑ рень. Мовчу вже про кошти

на їхні проекти! І це, мабуть, було б перше, що я б зміни‑ ла! Назавжди. На віки вічні! Амінь! До цього б я ще вигада‑ ла особливий спосіб під‑ тримки мисткинь із дітьми. Тобто створила б такі умо‑ ви, щоб жінки могли спокій‑ но та гідно поєднувати мате‑ ринство та творчу працю (звичайно, якщо це їхній вибір, без примусу в жод‑ ний бік). Коли у мене були маленькі діти, всі мої гоно‑ рари йшли на оплату догля‑ ду за дітьми. Тобто я прак‑ тично працювала, щоб могти працювати. Думаю, що ця ситуація знайома не одній жінці-мисткині. І, на жаль, це теж причина, чому до сьо‑ годні часто жінки відмовля‑ ються від материнства чи від творчості. Пишучи цей текст в Америці, де я працюю з групою жінок над проек‑ том експериментальної опе‑ ри, особливо гостро відчуваю цей дисонанс. Тоді я б збільшила принай‑ мні в 100 разів кількість різ‑ них резиденцій, де було б

створено умови для спокій‑ ної, сконцентрованої пра‑ ці над проектами, де відбува‑ лися б зустрічі та співпраця митців із різних дисциплін, а також із різних країн та культур. І останнє. Я б вигадала такі мистецькі відпустки, найкра‑ ще подорожі, де б митці піс‑ ля своїх чергових проектів, завжди пов’язаних з макси‑ мально інтенсивною працею, напругою та повним висна‑ женням («акт тотальний», цілковита віддача, посвята), мали б змогу знову «наладу‑ вати батарейки», «провітрити мізки», що було б профілак‑ тикою всіх можливих burn out та депресій.

P. S. А ще я б запровадила різні види мистецьких дис‑ циплін у школи і зробила б так, щоб музикою займала‑ ся кожна дитина (без приму‑ су стати музикантом), щоб мистецькі проекти належа‑ ли до педагогіки та освіти, на одному рівні з точними та гуманітарними науками.

«Якби я була всемогутньою, то в першу чергу створила б якийсь такий закон, може, навіть закон природи, чи банк, чи щось інше, що гарантувало б фінансування мистецьких проектів. При цьому не просто фінансування, а гідне фінансування!»

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Олекса Манн, художник

«Офіційна культура для мене — це сліпа пляма»

кби я був всемо гутнім, то останнє, про що б я думав, — як облаштувати сучас‑ ну українську культуру. Невідомо, навіщо культуру штучно облаштовувати, якщо вона прекрасно самостійно облаштовується завдяки осо‑ бистостям, які її створюють? Є одна, офіційна культу‑ ра, яку намагається обла‑ штовувати під свої смаки ціла низка облаштовувачів уже багато років. Її настіль‑ ки чудово облаштували, що вона знаходиться у мене в сліпій плямі. Що мене осо‑ бисто дуже влаштовує. Я з нею не перетинаюсь ніяк, хіба що в суто антропологіч‑ них розвідках, аби подиви‑ тися, чи не пропав з обрію образ нашого рідного жлоба. Ні, все стабільно. Він живе

й множиться в рамках цієї культури. Там є все для жив‑ лення його природного середовища. Тим часом розвивається геть інша сучасна українсь‑ ка культура, яка знаходить‑ ся в абсолютно паралельній реальності. Вона пред‑ ставлена десятками ціка‑ вих художників, музикантів поетів і письменників, які постійно щось створюють. Відкриваються виставки, видаються каталоги і книги. Про весь цей продукт, який зараз вариться, як у котлі, де є інгредієнти з революції, війни, андеграунду, форму‑ вання нового громадянсь‑ кого суспільства, переоцін‑ ки цінностей і бажань різко висловлюватися, можна буде розмовляти тільки через якийсь часовий термін. Тому

що ми знаходимося всере‑ дині цього процесу. З появою цифрових техно‑ логій, для того щоб розпов‑ сюджувати свої ідеї і роботи, тобі вже не потрібно мати доступ до заангажованих державою чи олігархатом каналів комунікації. В цьому є своєрідний анархізм, коли ти можеш висловитись і мо‑ жеш бути почутим без, наприклад, такого анахроніз‑ му, як телебачення. Багато людей отримали свою ціл‑ ком заслужену славу і пуб‑ ліку через соціальні мережі. Тут одразу видно, хто як фор‑ мулює, хто як працює, хто займається кон’юнктурою і хто просто притягнутий в цей процес штучно, за вуха. І відповідно з’явилися нові імена, нові зірки з новими ідеями.

«Якби я був всемогутнім, то останнє, про що б я думав, — як облаштувати сучасну українську культуру. Невідомо, навіщо культуру штучно облаштовувати, якщо вона прекрасно самостійно облаштовується завдяки особистостям, які її створюють?»

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

фото из архива автора

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

www.sho.kiev.ua

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Євгенія Лопата, президент Міжнародного поетичного фестивалю Meridian Czernowitz

Коли кожен займається своєю справою

фото: SaVa

удьмо справедливі, якби ми стали все‑ сильними, навряд чи ми першочергово взялися б за облаштування саме сучас‑ ної української культури. З двох причин. Перша — нам стовідсотково було би чим зайнятись, більш важливим і нагальним; друга — так чи інакше українська культу‑ ра на сьогодні облаштована: краще чи гірше, але має фор‑ му, структуру, до того ж вона системна. Проблема в іншо‑ му — чи є ця система в Ук‑ раїні успішною й ефектив‑ ною? Відкрите питання — скажете ви, і не схибите. За шість років у культурно‑ му менеджменті, на основі свого, поки що короткого, але все‑таки багатого досві‑ ду, можу сказати: українсь‑ ка культура — це, насправді, успішна модель, один лише недолік полягає у тому, що суб’єкти цієї моделі знахо‑ дяться здебільшого абсолют‑ но не на своїх місцях. Про що я кажу? Сьогодні культурні менеджери й кура‑ тори замість того, аби готу‑ вати якісний контент своїх проектів, відшліфовувати його, бігають з одного фон‑ ду до іншого в пошуках фінансування. Організатори культурних акцій до само‑ го їх проведення сидять, як

то кажуть, «на ізмєнє» в очі‑ куванні — дадуть їм кош‑ ти на проект чи, аби розраху‑ ватися за нього, доведеться по закінченню продава‑ ти татове авто. Добре, якщо воно є. Багато організаторів на цьому реченні могли б поставити лайк чи сердеч‑ ко. Аби отримати держав‑ ні кошти потрібно не ли‑ ше пройти дев’ять кіл пекла Документації, подекуди вам ще й доводиться за держпра‑ цівників готувати документи у власній редакції… Прикро? Та не те слово. На цьому й закреслимо першу причину нашої бездіяльності над пе‑ реформуванням сучасної української культури. Бо насправді усе це дуже навіть важливо й нагально. Якби я була всесильною, то, формуючи персональ‑ ний склад культурного рин‑ ку, наймала би людей на ро‑ боту (зауважу — наймала на роботу, а не на благодій‑ ну волонтерську діяльність), якою вони мусять займатися. Якщо ти письменник — ти продукуєш контент, якщо ти менеджер — ти продаєш кон‑ тент, рекламуєш його і підси‑ люєш, якщо ти держава — ти обслуговуєш письменника й менеджера, надаючи їм під‑ тримку: фінансову, інформа‑ ційну, моральну.

Не зайвим буде наголо‑ сити: письменники не му‑ сять на все горло рекламу‑ вати свої книжки, це робота менеджерів; менеджери не мусять перекладати чеки з магазинів за купівлю соку й печива для культурно‑ го заходу іноземною мовою у звіт державній інституції, це робота працівників цієї інституції, і останнє — якщо ти держава чи держслужбо‑ вець — ти не формуєш кон‑ тент, його формують пись‑ менники та менеджери. І що найважливіше: якщо ти вже працюєш — ти не заважаєш іншим робити їхню справу. В Україні велика кіль‑ кість талановитих та майс‑ терних авторів, трохи мен‑ ше професійних й активних менеджерів, ще менше від‑ повідальних та гнучких держслужбовців, але не за‑ буваймо — вони є. Гірше, якби не було. Нехай би кожен займався своєю справою — і ви здивуєтеся, як швид‑ ко і стрімко підведеться та міцно стоятиме на ногах українська культура. Підсумовуючи: Правило № 1: Завжди робіть те, що вмієте робити й повинні робити. Правило № 2: Ніколи не за‑ бувайте правило № 1.

«Українська культура — це, насправді, успішна модель, один лише недолік полягає у тому, що суб’єкти цієї моделі знаходяться здебільшого абсолютно не на своїх місцях»

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Павло Маков, художник

Усвідомлена неможливість

ультура — це вза‑ галі‑то просте вмін‑ ня жити разом. Усі ці книжки, платівки, картини, концерти, перфор‑ манси, кіно, театри, балет тощо — не більш як інстру‑ мент, за допомогою якого людство пробує навчитися отого «жити разом», розтина‑ ючи своє втомлене тіло і на‑ магаючись видалити з нього різновиди ракових пухлин, залікувати виразки, вставити нові зуби або поміняти своє серце на нове і ще живе, але при тому тільки-но вийняте з уже мертвого.

Спробувати щось зроби‑ ти з культурою як такою — марна праця, хіба зламати, як і будь-який інший інстру‑ мент. Часом трапляється, але то таке… з пухлинами потім проблеми. До того ж треба розумі‑ ти, що весь цей культурний інструментарій створюєть‑ ся не через розуміння його необхідності для суспіль‑ ства, і взагалі не для ньо‑ го, а суто через те, що всі ці поети, митці, письменники, музиканти, актори, танцю‑ ристи, співаки, режисери etc. роблять свою справу через

ледь усвідомлену, а швидше за все зовсім не усвідомле‑ ну неможливість її не роби‑ ти. Ба більше, щойно це усві‑ домлення стається — кінець тій справі. От як гриб росте в лісі, не маючи жодної гадки, чому це з ним відбувається, не кажучи вже про те, що він не уявляє собі іншого пере‑ бігу подій. І вже зовсім без‑ глуздо сподіватися, що цей гриб свідомий того, чи є він отруйним чи корисним, або що він переймається тим, хто його з’їсть і що з тим буде.

«Спробувати щось зробити з культурою як такою — марна праця, хіба зламати, як і будьякий інший інструмент. Часом трапляється, але то таке… з пухлинами потім проблеми»

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

фото из архива автора

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

На съемочной площадке фильма «Завистница»

журнал «ШО». июнь-август 2018

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

Братья

«Нежности»

Один из самых продаваемых в Европе авторов (17 книг, переведенных на 43 языка) и широкопрофильный многостаночник от кинематографа — братья Давид и Стефан Фоэнкиносы приехали в Украину для того, чтобы представить второй изданный по-украински роман Давида «Нежность» и показать совместно снятый фильм «Завистница». Писатель, любящий крутые повороты в стиле, но не теряющий ни публики, ни тиражей. Звезда в мире подбора актеров и франкоязычного клипа, решивший «забыть все» ради режиссерского кресла. Визит братьев-французов неслучаен. Можно надеяться на продолжение. подготовили: Сергей Червяков и Алексей Першко фото: из архива Французского института в Украине

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Давид. Представление. Кино

Коротко, кто мы такие? Мы сняли два полно‑ метражных фильма! А до того, в 2005‑м, — короткометражку «История ног», созда‑ ние которой, как ни странно, заняло доволь‑ но много времени. Если честно, мы уже тогда собирались замахнуться на полный метр, но обстоятельства, как это часто быва‑ ет, сложились иначе. Потом еще несколь‑ ко лет мы думали, за какое из моих произве‑ дений взяться в первую очередь, пока мой брат Стефан не прочитал «Нежность». Тут он уже не испытывал ни малейших сомне‑ ний — именно ее и стоит снимать! Тогда был 2009 год, мы много сил потратили, что‑ бы «добыть» себе Одри Тоту — даже предста‑ вить себе невозможно, какое количество сце‑ нариев ей тогда предлагалось! Закончили фильм мы в 2011‑м и после яркого успеха и книги, и картины опять на много лет заду‑ мались, что снимать дальше. И снова тот же срок! Шесть лет между коротким метром и «Нежностью», и еще шесть до «Завистницы». Поскольку в данном случае мы решили, что должен быть только оригинальный сце‑ нарий. Фильм вышел во Франции в ноябре,

Стефан Фоэнкинос, Одри Тоту, Давид Фоэнкинос (слева направо)

Кадр из фильма «Нежность»

а вот теперь выходит и в Украине. Сам я тут бывал уже дважды, но только с книгами. Вот и сейчас мы приехали в Киев из Львова, так как именно там вышел украинский перевод «Нежности». Мне очень приятно, что по-укра‑ ински появляется уже вторая книга.

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

«Мы много сил потратили, чтобы «добыть» себе Одри Тоту — даже представить себе невозможно, какое количество сценариев ей тогда предлагалось!»

шо /

смотреть/читать //

Давид Фоэнкинос

на стыке жанров ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

www.sho.kiev.ua

Стефан. Представление. Кино

Мой брат в первую очередь, конечно же, писатель, я же, напротив, «чистый» кино‑ шник. Я множество раз был сценаристом для кино и телевидения, порой снимал‑ ся сам и много лет проработал в качестве директора по кастингу. Уже давно я почувс‑

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

Так что идея нашего тандема с Давидом — и как сценаристов, и как режиссеров — во многом принадлежит Дуайону.

Давид. Книги и фильм в переводах

Только вчера я с изумлением узнал, что по какой-то причине — вероятно, эле‑ ментарному редак‑ торскому недосмот‑ ру — вот уже боль‑ ше десятка лет на обложках всех моих предыдущих книг по-русски и поукраински фигуриру‑ ет не моя настоящая фамилия Фоэнкинос, а Фонкинос — про‑ пущен целый звук! Только в украин‑ ской версии «Неж ности» эта прискорб‑ ная ошибка наконец исправлена! С другой стороны, если честно,

«Факт, что тебя читают — на самом деле удача. Он дает возможность быть свободным, вести ту жизнь, которая представляется тебе правильной. Без этого существованье немыслимо!» твовал, что в каком-то смысле перерос подоб‑ ные профессии, которые бы все-таки назвал «техническими», и могу смело заявить, что в нашем тандеме именно я настойчиво подталкивал брата к режиссуре. Очень хоте‑ лось поработать с ним вместе. Тем более что нашим определенного рода «крестным отцом» был сам Жак Дуайон — я начинал свой путь в кинематографе именно в его кар‑ тинах. Первым фильмом стала лента «Много (мало) любви» (1997), потом «Младшие бра‑ тья» (1999), а во время съемок в Марокко «Раджи» (2003) он буквально настоял на том, чтобы я попробовал себя в качестве сцена‑ риста. Он утверждал, что у меня непремен‑ но выработается свой собственный стиль, и посоветовал объединить усилия с братом.

то и книга называется совсем не «Нежность», а «Деликатность» (La Delicatesse). Но тут слу‑ чилась другая история — фильм появил‑ ся в прокате в вашем регионе намного рань‑ ше, чем книга, а раз в нем играла Одри Тоту, над которой всегда будет незримо довлеть призрак «Амели», то дистрибуторы настояли именно на «Нежности». На данный момент мои книги переведены на 43 языка, и я прос‑ то не в состоянии даже физически иметь их все на полке и контролировать правиль‑ ность переводов. Мне кажется, что в дан‑ ном случае это не столь принципиально. Да, есть семантическая разница между дву‑ мя словами, но вот в Германии, к примеру, моя «Деликатность» и вообще превратилась в «Поцелуй Натали»! Увы, контролированием

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

я не занимаюсь — эти заботы в руках изда‑ телей. К тому же так или иначе подоб‑ ный казус может стать удобным случа‑ ем заявить (если кому-то мои творения не нравятся), что та или иная книга написа‑ на не мной! Но с другой стороны, для изда‑ ния по-русски «Шарлотты» — моей главной на данный момент книги — я поменял рос‑ сийского издателя, перейдя из издательства Corpus в «Азбуку». Почему-то «Азбуке» я верю больше. Но вот насчет сво‑ ей настоящей фами‑ лии я все-таки настою! Что же каса‑ ется моих украинс‑ ких изданий, то мес‑ тное издательство («Нора-Друк») 5 лет назад специально искало книгу, еще не изданную на рус‑ ском, — так в 2013‑м Кадр из фильма появились «Наші «Нежность» розставання».

журнал «ШО». июнь-август 2018

русский писатель», а чтоб узнать, какой имен‑ но, необходимо было посмотреть и фильм. В «Тайне Анри Пика» постоянно присутству‑ ет «Евгений Онегин». Но можно посмотреть на «восточноевропейскую» тему и еще шире — в разных моих книгах неоднократно кос‑ венно присутствовал Милан Кундера, через несколько романов проходят сквозными пер‑ сонажами двое загадочных поляков… Кто зна‑

«В литературе я обожаю определенную интенсивность письма, как и юмор, легкий налет безумия… Люблю интенсивность чувства, во всех смыслах слова…» Давид. Восточноевропейское вдохновение

Когда с десяток лет назад по-русски вышла моя первая (по времени написания) кни‑ га «Идиотизм наизнанку», мне стали гово‑ рить, что я создал прекрасный «русский роман для французов». Весьма лестное замечание. Я вынужден признать, что в тот период жиз‑ ни главным источником моего вдохновения была именно классическая русская литерату‑ ра. Конечно же, был заметен явный славян‑ ский гротеск, дух «Идиота» Достоевского, — много чего. Да и потом славянское влия‑ ние я не скрывал: внимательный зритель заметит, что Натали в «Нежности» читает «Обломова» — а это уже был определенный квест. В книге фигурировал просто «великий

ет, может, в следующей книге они превра‑ тятся в двух украинцев! Да, когда я начинал читать, мои литературные вкусы очень быс‑ тро повернулись к Востоку Европы. Впрочем, это касалось не только литературы. Я обо‑ жал Прокофьева и Стравинского, серьезно увлекался Шагалом и Малевичем. В 20 лет я отправился в первое путешествие, и поехал как раз на европейский восток. Я хотел посе‑ тить дом Достоевского в Санкт-Петербурге… Чтобы читать его в оригинале, я даже начал учить русский. В Киеве я первым делом пошел в дом Булгакова, в Одессе — в литера‑ турный музей. В литературе я обожаю опре‑ деленную интенсивность письма, как и юмор, легкий налет безумия… Люблю интенсив‑ ность чувства, во всех смыслах слова…

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

шо /

www.sho.kiev.ua

Давид. Украина

Любовь к этому региону у меня не преходяща. То, что я сейчас снова в Украине — очередное тому доказательство. На этот раз наконец-то удалось привез‑ ти с собой Стефана — мы с ним серьезно подумываем снять что-нибудь в Украине. То есть пока что ничего конкретного не выкристаллизовалось. Мы очень много путешествуем, везде есть множество прекрас‑ ных мест, но я сейчас говорю об Украине совсем не для того, чтобы наговорить приятных вещей местным жителям. Однако я действительно мно‑ жество раз повторял Стефану, что если нам придется сни‑

на стыке жанров ///

ти местных героев, а не тащить сюда турис‑ тов-актеров из Франции, как это уже дела‑ лось неоднократно. Я ненавижу эти ситу‑ ации! Живут себе какие-то невразуми‑ тельные, но симпатичные туземцы, а тут вдруг появляются французы с фотоаппара‑ тами и привезенными издалека малопо‑ нятными проблемами. Есть, конечно, раз‑ ные способы перемещения — в картинах Тони Гатлифа, к примеру: его герои постоян‑ но забираются во всевозможные экзотичес‑ кие уголки, а в «Трансильвании» и вообще на несколько минут оказываются в вашей Буковине. Но мы с ним абсолютно разные режиссеры! Львов — потрясающий город, но больше всего в Украине я люблю Одессу. Я чувствую в ней и сильное интеллектуаль‑ ное притяжение, и какой-то полный эмо‑ циональный комфорт. Впрочем, не стоит и преувеличивать мои «славянские корни».

Кадр из фильма «Нежность»

мать за границей, то в пер‑ вую очередь это будет Украина. Ничего конкретного еще нет, хотя мы действительно пробо‑ вали. Пишем наброски для сце‑ нария и думаем: а может ли здесь возникнуть Украина? Должна быть серьезная при‑ чина, мы не из тех, кто гово‑ рит себе однажды — а давайка проведем каникулы на чер‑ номорском пляже! Мы даже были бы согласны снять чужой сценарий. Хотелось бы най‑

смотреть/читать //

«Больше всего в Украине я люблю Одессу. Я чувствую в ней и сильное интеллектуальное притяжение, и какой-то полный эмоциональный комфорт»

Я все-таки француз, и обожаю и француз‑ скую литературу. Еще мне крайне симпа‑ тичны многие американские писатели — прежде всего, Филип Рот (хотя его родите‑ ли тоже из Галиции). Да, собственно, и вся Германия для нас географически располага‑ ется на Востоке. Действие «Шарлотты» почти полностью проходит там, и эта часть конти‑ нента тоже чрезвычайно притягательна — культурно и интеллектуально. А еще я был в Беларуси, специально ехал в Витебск как город Шагала. Балканы я тоже люблю — был в Болгарии, Македонии, Косово, — но там уже все по-другому.

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

Давид. Между «Нежностью» и «Шарлоттой»

Вообще-то мне кажется, что в недавних романах определенная «славянскость» ушла из моего письма, и на постсоветс‑ ком пространстве их стали воспринимать, наоборот, — как истории, которые вооб‑ ще никак не могут произойти здесь. Не тот уровень проблематики, не та интенсив‑ ность чувств, не тот род профессиональ‑ ных занятий — люди из ваших стран прос‑ то не могут идентифицировать себя с мои‑ ми героями. Я думаю, поэтому очень успешный в Европе фильм «Нежность» так плохо у вас прокатался. Но в Украине луч‑ ше, чем в России. Гораздо больше зрите‑

журнал «ШО». июнь-август 2018

торяться. Кто-то, достигнув успеха, начи‑ нает эксплуатировать удачно найденный рецепт, я же немедленно сворачиваю с ком‑ фортной тропы. И абсолютно не боюсь поте‑ рять читателя. Он с удовольствием следует за мной. С «Шарлоттой» подобного эффекта я и ожидать не мог — настолько она нети‑ пична для меня и по форме, и по содержа‑ нию. А оказалась самой тиражной книгой Франции 2014‑го — продалось около милли‑ она экземпляров. Потом вышла «Тайна Анри Пика» (2016) — и опять успех. По роману уже даже снят фильм с Фабрисом Лукини. Хоть там рассказывается история библио‑ теки неопубликованных рукописей, у меня желания быть неизвестным никогда не воз‑

«Между «Нежностью» и «Шарлоттой», на мой взгляд, и вообще лежит пропасть. Я ненавижу повторяться» лей на копию. Мне кажет‑ ся, тут дело в восприятии, в «инерции Амели». Увидев имя Одри Тоту на афи‑ ше, зритель — да и прокат‑ чик! — ожидал романти‑ ческую комедию с нежной историей, и большинс‑ тво оказалось неспособны‑ ми принять такого главно‑ го героя! Столь некрасивый, немолодой и странный тип просто не мог быть достой‑ ным «нашей Амели»! А ведь фильм-то на этом и держит‑ ся! Наверно, стоило пре‑ Кадр из фильма дупредить заранее, что это «Нежность» на самом деле — Красавица и Чудовище. Мы еще боль‑ никало. Факт, что тебя читают — на самом ше удалились от абсурда в сторону иронии. деле удача. Он дает возможность быть сво‑ И уходим все дальше. «Шарлотта» стала кру‑ бодным, вести ту жизнь, которая представ‑ тым поворотом. Я вообще с определенного ляется тебе правильной. Без этого существо‑ момента стараюсь не использовать беспро‑ ванье немыслимо! Но в истории Анри Пика, игрышные сюжеты, а уходить куда-то в сто‑ с другой стороны, меня привлекает возмож‑ рону, пытаться измениться. Мои первые ность остаться в тени. Ее герой не ищет све‑ романы — до «Нежности», и те, что вышли та, популярности, но пишет! Такие люди после нее — абсолютно разные. А между всегда манили меня своей силой. Мне нра‑ «Нежностью» и «Шарлоттой», на мой взгляд, вится пространство между светом и тенью. и вообще лежит пропасть. Я ненавижу пов‑

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

Кадр из фильма «Завистница»

Я могу быть очень экстравертным и стал‑ киваться благодаря этому с разными людь‑ ми, но, с другой стороны, очень люблю спо‑ койствие и одиночество. Однако никог‑ да не пишу о себе! Анри Пик — это тай‑ на, не разгаданная даже мной самим. И ни малейшего автобиографического сходства.

Давид. Личности

Трижды в своей жизни я вдохновлялся реально существовавшими людьми. Джон Леннон, Шарлотта Саломон и Флоранс Рей. Такие личности мне помогают выбраться из собственной узкой скорлупки. Мое пись‑ мо становится как бы намного шире. Я бла‑ годарен «Леннону» (2010) за свою встре‑ чу с ним — заочную, конечно, но от это‑ го не менее ценную. Хотя до его величия мне дотянуться не удалось. «Автономные сердца» (2006) забросили меня на террито‑ рию большой любви реальных Флоранс Рей

и Обри Мопена, вылившейся в кровавое пре‑ ступление — оно всколыхнуло всю стра‑ ну четверть века назад. Тут я соприкоснул‑ ся с двумя неведомыми мне вещами: физи‑ ческим насилием и радикальной позици‑ ей. А вот с «Шарлоттой» все получилось по-другому. До моей книги про эту худож‑ ницу почти все забыли, книга жила со мной почти 10 лет — архивные поиски, поездки, встречи. За это время и я сам довольно силь‑ но изменился. Даже не знаю, кого в кни‑ ге больше — Шарлотты Саломон или меня. Роман я писал несколько месяцев и за это время наверняка стал другим. Я вообще не могу не писать — сейчас это не так ощу‑ тимо, но в свое время я сам искренне назы‑ вал себя графоманом. И после каждого романа мне необходимо поменять регистр. С другой же стороны, я люблю далеко не все свои книги. Со временем я как бы дистанци‑ руюсь от них.

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Кадр из фильма «Завистница»

«Кино и музыка не менее важны для меня, чем литература. А кино без музыки для меня и вообще немыслимо. Музыка создает атмосферу, задает тональность» Давид. Кино и музыка

Поэтому кино и музыка не менее важны для меня, чем литература. А кино без музы‑ ки для меня и вообще немыслимо. Музыка создает атмосферу, задает тональность. Без удивительных прозрачных компози‑ ций Эмили Симон «Нежность» не состоя‑ лась бы. В «Завистнице» нам тоже хотелось, чтоб Эмили Симон написала музыку, но она себе устроила каникулы — никаких зву‑ ков! Сейчас, конечно, это почти незаметно, но вообще в искусство я пришел как музы‑ кант. Я и писать стараюсь, выдерживая некий музыкальный ритм. Да, в молодос‑ ти я был джаз-гитаристом, сейчас же музы‑ ка наполняет меня во время работы над оче‑ редным фильмом. Я вообще порой не пони‑ маю, почему тот или иной мотив столь влас‑ тно вторгается в картину. В «Завистнице», к примеру, звучит песенка по-немецки.

Можно, конечно, вставить любую мело‑ дию, если это только не супердорогие тре‑ ки Джона Леннона или Дэвида Боуи — и каждый раз ты оказываешься перед бес‑ конечностью выбора. Я играл джаз, и вот в картине очень к месту возникает Джон Колтрейн. Для меня сейчас музыка, если угодно, — это прежде всего неограничен‑ ность выбора аккомпанемента к фильму. Фильм как бы без остатка впитывает музы‑ ку, она для меня — часть атмосферы филь‑ ма. У моего брата ситуация обратная: сам он музыке не учился, что теперь частенько ком‑ пенсирует клипами. И вот что удивитель‑ но — та же Эмили Симон или квебекский певец Пьер Лапуэнт способны заполнить стадион слушателями и чувствуют себя вполне комфортно на сцене, а когда оказы‑ ваются на съемочной площадке среди трех членов группы — совершенно теряются.

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Кадр из фильма «Нежность»

«Счастье, когда все можно обсудить совместно с человеком, который всегда поймет тебя с полуслова»

Кадр из фильма «Нежность»

www.sho.kiev.ua

Стефан. Будущее

Я думаю, что после двух наших полномет‑ ражных фильмов я больше не вернусь к про‑ фессии директора по кастингу. Мне посчас‑ тливилось поработать с таким количеством известных режиссеров (Жак Дуайон, ЖанЛюк Годар, Клод Шаброль, Андре Тешине, Франсуа Озон и т. д.)! Оставшись главным по кастингу, невозможно удержать авто‑ ритет режиссера в глазах актеров. Это абсо‑ лютно разные профессии! Зато в последние годы я не прекращал помогать иностранным режиссерам (Вуди Аллен, Питер Гринуэй, Теренс Малик, Роберт Земекис и пр.) под‑ бирать французских актеров. Или украин‑ ских! — я помог Ольге Куриленко оказать‑ ся девушкой Джеймса Бонда. Многие режис‑ серы едут во Францию, потому что именно в Париже можно встретить актера практичес‑ ки из любой точки мира! Американца, азиа‑ та, русского и испанца одновременно проще всего найти во Франции. Думаю, что с кастин‑ гом для меня покончено, и это очень здоро‑ во. Прежде всего потому, что это мне позво‑ лит уйти от неизбежных повторений и сохра‑ нить самые светлые воспоминания об этом

шо /

смотреть/читать //

на стыке жанров ///

периоде жизни… И не разругаться с друзья‑ ми! Из сожалений остаются только два. Мне не удалось поработать с Бергманом, пото‑ му что он уже умер, и с Альмодоваром, пото‑ му что он работает исключительно с испан‑ цами! А над нашими с братом картинами мы работаем действительно вместе. Мы вмес‑ те и во время написания сценария, и в режис‑ суре. Но самое главное, это счастье, когда все можно обсудить совместно с человеком, кото‑ рый всегда поймет тебя с полуслова. В пос‑ леднее время мы и ездим почти всегда вдво‑ ем, и все время разговариваем! Идея нового фильма может прийти в любой момент, и две головы ее точно не упустят. Говорим мы все друг другу откровенно и бескомпромиссно, что немаловажно. Скорей всего, в дальней‑ шем мы будем писать только оригинальные сценарии, хотя и последний роман Давида очень интересен… А может, понравится и про‑ изведение другого автора. Главное в этом случае — никогда не браться за бестселлер! Тогда провал гарантирован. Еще неплохая идея — ремейк. Кто знает? Может, идея рож‑ дается прямо сейчас и здесь, за этим столом. Тем жизнь и интригует…

«ШО» о собеседниках: Родившийся в 1974‑м в Париже писатель, сценарист и режиссер Давид Фоэнкинос учился филологии в Сорбонне и игре на джазовой гитаре в частной школе, но довольно рано стал писателем. На данный момент он является автором 17‑ти небольших романов и уверенно входит в пятерку самых продаваемых писателей Франции. Лауреат премий Франсуа Мориака, Роже Нимье, Жана Жионо, Ренодо, Гонкура Лицеистов, 7‑го искусства и многих менее значительных. Автор двух пьес, соавтор сценария фильмов Жака Дуайона и Седрика Клапиша, соавтор сценария и режиссер двух фильмов: «Нежность» (2011) и «Завистница» (2017). Брат Стефана Фоэнкиноса. Стефан Фоэнкинос родился в Париже в 1969‑м, получил профессию преподавателя английского, но после встречи с режиссером Жаком Дуайоном целиком посвящает себя кинематографу. Пишет сценарии для телевидения, пьесу о Джуди Гарленд, биографию Сильви Жоли, работает директором по кастингу у выдающихся французских и американских режиссеров (Жан-Люк Годар, Клод Шаброль, Франсуа Озон, Бенуа Жако, Андре Тешине, Вуди Аллен, Терренс Малик, Роберт Земекис и пр.), снимает видеоклипы и периодически снимается сам. Соавтор сценария и режиссер двух полнометражных фильмов: «Нежность» (2011) и «Завистница» (2017). Брат Давида Фоэнкиноса.

шо /

слушать //

ухо зрения ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Black Rebel Motorcycle Club

www.sho.kiev.ua

шо /

слушать //

ухо зрения ///

Они играют настоящий рок-н-ролл, делая это давно и упорно. Скоро их игре будет двадцать лет, но они не собираются сдаваться. В начале этого года у них вышел восьмой в дискографии альбом Wrong Creatures. Об этом, восприятии музыки, политике и концерте в Украине мы поговорили с басистом группы — Робертом Левоном Бином.

беседовал: Александр Пролетарский. фото: прессслужба Black Rebel Motorcycle Club

шо /

слушать //

ухо зрения ///

ШО Группе в этом году исполнится двад-

цать лет, какие ощущения? — Еще не исполнилось, нам еще немногим более 19 лет. ШО Расскажите о новом альбоме Wrong

Creatures. — Это обычный рок-н-ролльный аль‑ бом этого года, который ничуть не более уникален, чем, ска‑ жем, сифилис. Либо он уже есть, либо нет. ШО А что вы

делали все пять лет с момента выхода альбома Specter at the Feast? — Лея пере‑ несла опера‑ цию на моз‑ ге, а я думаю, что лишил‑ ся рассуд‑ ка без какой-то сторонней помо‑ щи. Пит по большо‑ му счету был где-то рядом. ШО Как со временем измени-

лось ваше восприятие музыки? — Это самая легкая вещь, в которой можно ошибиться, и самое сложное, что необходи‑ мо делать правильно. ШО Какое значение вы придаете турне

сегодня? — Большинство моих друзей относились к гастролям несерьезно, скорее как к раз‑ влечению. Но сейчас я понимаю: сделан‑ ное нами было более настоящим, чем что бы то ни было. Мне кажется, что большинство людей сидят в своих телефонах или выходят в интернет лишь бы убежать от реального мира. Но живая музыка — одно из последних мест, где люди действительно выходят из тем‑ ноты и действительно существуют все вместе. Я не уверен, что это реальность, но она кажет‑ ся ближе, чем какая-либо альтернатива.

журнал «ШО». июнь-август 2018

ШО Вас интересуют летние фестивали?

— В лайн-апе фестиваля должно быть, по крайней мере, четыре отличные груп‑ пы, чтобы игра стоила свеч. Если есть только две или три стоящие, тогда трудно ответить. Теоретически группы обладают удивитель‑ ным потенциалом, если их играет в одном месте порядка двадцати. Тогда это было бы свершившейся мечтой и чем-то, что вы бы запомнили на всю жизнь. ШО Ваше отноше-

ние к американской политике сегодня? — Должно быть по край‑ ней мере четыре вели‑ кие личнос‑ ти, чтобы сде‑ лать полити‑ ку достойным занятием. Но это всего лишь меч‑ та. Сейчас в поли‑ тике лидирует дерьмо. ШО Должен ли музыкант участвовать в политике? — Музыкант должен делать лишь отлич‑ ную музыку, но большинство не могут это‑ го понять. ШО Рок-н-ролл все еще держит власть

в современном мире? — Его дух все еще делает это, но слова уже ничего не значат. ШО Что вы знаете об Украине и чего ждете

от выступления здесь? — Мы вернемся в Киев 15 июня для хоро‑ шего шоу. Мы были там давно, снимали музыкальное видео для песни под названи‑ ем «Ain’t No Easy Way», но это был просто очень краткий и сюрреалистический визит, если честно. Теперь это будет возвращени‑ ем после долгого перерыва. Да, странные, странные дни…

шо /

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Первое полугодие 2018 ознаменовалось большим количеством музыкальных релизов в Украине и мире. Некоторые исполнители зарядили марафон альбомов, а иные долго выстаиваются и наполняются, чтобы излиться в срок. Итак, проведем небольшой экскурс во все, что заслуживает нашего внимания внутри страны и за ее пределами.

Gutzul Magik Foundation

Zyma

Выход — 01.01.2018

Спустя три года после дебютного альбома Molfar мистический дуэт филологического колдуна и философа вечного поиска Олега МОХ-а Гнатива и российского индустриального гуру Прохора Алексеева выпускает новый EP. Четыре трека, и это психосоматические мантры и карпатские заговоры, привороты и отвороты, все это было, но в настоящем это ой как необходимо, дабы излечиться от безумия социального зоопарка, заточенного на шаблонную благодать с привкусом ужасающе скучного потребительского постоянства. Здесь все сделано по своим правилам и отдано в первый день этого года — как дар. Чтобы не искалечили, а взяли и сберегли. Слушать: https: / / soundcloud. com / gutzulmagik / sets / zyma

Gutzul Magik Foundation

Пошлая Молли

Грустная девчонка с глазами как у собаки

и вывернул наизнанку, не дав возможности возврата в прежнее состояние. Тут шесть треков, без претензии на прыжок выше головы, с расстановкой приоритетов настоящего. С набором атрибутов подростковой вечеринки и тем же циничным прищуром автора к окружающему отечественному долбо…бизму. Слушать: https: / / soundcloud. com / poshlaya_molly / sets / grustnaya-devchonka-sglazami-kak-u-sobaki

с оскалом узколобой коммерческой составляющей. Это звуковая виньетка настоящего, без акцентов на стиле и вне рамок, установленных страной и индустрией, которой нет. Слушать: https://robustfellow. bandcamp.com/album/the-sea

Выход — 29.01.2018

Мой друг Саша Ходосевич устроил 24 февряля 2017 года концерт одной группы из пригорода Харькова — города Змиёва. Сделал сознательно и совершенно обалдел от совершенного. Его клуб More Music Club в Одессе чуть не разорвался по швам от натиска и давления школьников всех возрастов. Тогда все это благолепие подростковой динамики еле сдержали, но о факте, энергетике и свершении Саша до сих пор вспоминает. Я не был на том концерте, однако слушал Сашу с удовольствием. Они вспоминают тот первый концерт до сих пор. Молодежь ждала выхода этого релиза, потому что первый, почти домашний альбом порвал в клочья ее хлипкое подсознание

Endless Melancholy

Winter Outtakes II

Выход — 02.02.2018

Somali Yacht Club

The Sea

Выход — 22.01.2018

Трио из Львова выпустило в январе 2018 года свою новую пластинку. Она вышла через четыре года после их полноформатного дебютника The Sun. Выпускающий лейбл тот же — Robustfellow и Филипп Добров. Энтузиазма, упорства и рвения у этих ребят стало в несколько раз больше. Они откатали тур по Европе в ноябре 2017‑го и апреле 2018 года. Их звучание рисует на холсте ускользающего времени свой узор полета надежды и приземления мечты. Местами перегруженная ритм-секция, пространственный голос, яростный и удаляющийся, — все это дало свой результат среди практически пустого внутреннего рынка качественного живого гитарного продукта. Продукта с человеческим лицом, а не

Очередной релиз неутомимого Леши Сакевича. На этот раз он поместил в него три трека, которым не нашлось места в других его работах. Это бисайды, призванные под одной оболочкой и в одном мелодическом теле собрать молекулы разных соединений, близкие по духу, но различающиеся по эмоциональной окраске. Тут трек Embrace The Sunlight с компиляции Hawk Moon Records: Volume V, которую выпустил британский лейбл Hawk Moon Records в декабре 2016 года, трек These Gloomy Days с компиляции Illuminations II российского лейбла Dronarivm, вышедший в январе 2018 года, и совсем новый, январский трек Aurora. Все по-прежнему балансирует между безумием мечты и иллюзией реальности окружающего мира. Это саундрек к полетам во сне и наяву. Слушать: https: / / endlessmelancholy.bandcamp. com / album / winter-outtakes-ii

шо /

www.sho.kiev.ua

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

Way Station

The Way of Minstrel

Выход — 08.02.2018

Киевское трио построковых вибраций выпускает на восьмом году существования свою новую пластинку — The Way of Minstrel. Появилась она спустя пять лет после выхода дебютной работы — The Ships. И если то была проба пера, то тут почерк весьма уверенный, темы композиций замешаны на мечтах, снах и прочем несбыточном подсознательном багаже человека. Но что подкупает: тут не пахнет ремесленничеством, тут ощущается выход за пределы страны, которая не ценит своих творцов. Никита Юдин, гитарист и лидер коллектива, так говорит о заглавном треке и всем альбоме: «Мы — менестрели современности, мы передаем информацию с помо-

Vivienne Mort

Досвід

Выход — 19.02.2018

Первый за последние два года и шестой в дискографии альбом киевского коллектива. Писался в Киеве у Сергея Любинского на Revet Sound, и этим уже многое сказано. Одиннадцать лирических, драматических, текстуально-звуковых произве-

Way Station

щью музыки, мы рассказываем истории и легенды о светлом и темном». Они корпят на пределе сил, днем и ночью, в домашних и не только студиях, делают звуковые мелодические полотна, отражающие неблагодарное и неритмическое время, а в итоге дений, каждое из которых подводит черту под главой того пути, что зовется опытом. Много историй о необратимых, простых и сложных вещах, много повествования, клавишных пассажей, односложность названий песен. Порой это все слушается как классическое письмо счастья из прошлого в настоящее, порой — как привет от хрупкого настоящего неизвестному будущему. Сложноподчиненность и в чемто даже перфекционизм музыкального подхода приносят свои плоды, масштабность задуманного ощущается в конечном продукте реализации. И это уже немало. Слушать: https: / / soundcloud. com / vivienne_mort / sets / dosvid-2018

получают порой результат, который не совместим с усилиями и рвением. Но цель у них не в охвате и масштабе поражения масс, а в процессе жизнедеятельности, основанной на простых постулатах музыканта и том звукоряде, который их ведет по сложному пути независимого

творчества. Альбом вышел даже на кассетах, силами самих музыкантов. Которые верят, что у них все получится. Когда-нибудь, но вопреки всему. Надо не лишать их этой веры. Как минимум. Слушать: https: / / waystation. bandcamp.com / album / the-way-of-minstrel

Лінія Маннергейма

ни войны и песни свободы. Как знать, может быть, если бы не 2014 год, этой работы бы не было, и мы бы обсуждали совсем иные песни, которых, кстати, и сейчас предостаточно. Это набор кровоточивых символов, повествующих о грязной войне и хрупком мире, синти-поп безвременья, азбука перемирия и бестиарий серой зоны нашей искалеченной памяти. Кому как не им, — а они ездили на передовую, играли, выступали, возили, возвращались, продолжали писать и жить, — говорить нам, что все будет хорошо. А мы молча слушали и жили дальше. За линией обороны, в тылу друзей и врагов. Внутренних и внешних. Слушать: https://soundcloud.com/ mannerheimline/sets/ detvoyaliniya

Де Твоя Лінія?

Выход — 25.02.2018

Дебютный EP новой группы, в которой участвуют Сергей Жадан, Олег Каданов и Евгений Турчинов. Три товарища, все по Ремарку. Пять песен, в которых они показывают буферную зону твоей и моей страны. Это все одно на всех, с этим жить. Это пес-

шо /

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Группа Буду

ЧашКачая

Выход — 01.03.2018

Второй альбом «ЧашКачая» молодого киевского коллектива, который появился в результате логичного разложения на атомы формации «Ремонт Воды». «Гибкий Чаплинъ» вобрал в себя всю арт-роковую иронию, здоровый цинизм и символическую мистификацию Владимира Костельмана, а «Группа Буду» работает в поле своих экспериментов с меланхоличным и наблюдательным лиричес-

ким героем Романа Чигиря, который уже почти разуверился, но еще окончательно не отступился. Писали и мастерили альбом в Лондоне, на Metropolis studio. Больше десяти человек принимало участие в записи полутора десятков песен. Видно, что сами музыканты неистово, по-ребячески кайфуют от самого процесса даже тогда, когда играют на набережной Венеции. Духовая секция тут расширяет гори-

зонты уставшего взгляда. Это взрослый альбом о простых вещах, такой же, как и первый. И, по сути, третий будет таким же. О вечном — одиночестве и компромиссах. С самим собой. Простые вещи слагают жизнь и дают пищу для звукового размышления маленькому оркестру надежды, который играет сам по себе. Слушать: https: / / soundcloud. com / buduband / sets / chashkachaya

снова и снова. По спирали, от поколения к поколению. Две композиции — об отдыхе в тюрьме и магазине АТБ, кульки которого уже стали макроэкономическим социальным мемом. Слушать: https://zlyemorozy. bandcamp.com/album/—3

в октябре и декабре 2017 года, на концертных сетах по случаю Хеллоуина и премии BUMA-a. Этот релиз им необходим для фиксации тех редких глотков воздуха, которые дарит время, не оставляющее права на промедление. Может быть, в их дискографии это всего лишь факт, но как жест он необходим, дабы не растерять ту эмоцию, которая и привела механизм в действие. Слушать: https://thenietzsche. bandcamp.com/album/live-201

нечном витиеватом эксперименте с гитарами, ударными и электроникой. Фанатизм и энтузиазм преисполненных динамичного рвения людей — Саши Ходосевича и Lu Joyce. Пока это все имеет воплощение в отдельных редких lo-fi релизах, которые содержат длинные абстрактные композиции, озвучивающие времена года, социальные явления и прочее. Но со временем дуэт собирается полноценно концертировать. Это звуковой взгляд двух разных людей, инструментально пытающихся притереться друг к другу. Это четырнадцать минут эмбиента, несмело ускользающего в тишину и волшебство. Это реакция на мир и его обстоятельства, кодирование, пароли с логинами этих двоих, которые слушатель может лишь наблюдать, слышать и пытаться понять. Или нет. Им, по сути, все равно, они этим спасаются. От безумия окружающего зоопарка. Слушать: https://rudnicore. bandcamp.com / track / mist-tower

Злые морозы

Спорт режим: жрём, лежим

Выход — 26.03.2018

Запорожская группировка комедийного дископанк-шансона выпускает в 2018 году свой дабл-сингл. На первый взгляд он немного до полноценного релиза не дотягивает, но стилизация социальных слоев и послевкусие от услышанного неминуемо остается. Это такой себе шансон с человеческим лицом, который раньше переписывали с компакт-кассеты на кассету. С фигой в кармане и генетической памятью, впитавшей тюремно-лагерную лирику и перерождающей ее

The Nietzsche

Live 201

Выход — 01.04.2018

Второй живой альбом одесских летописцев наследия писателей и поэтов давно минувших дней. Очередная попытка эксгумации Керуака, Буковски, По, Уайльда, Байрона и Маяковского. Записано все в Киеве, вживую,

Rudnic Ore

Mist Tower

Выход — 27.03.2018

Одесский дуэт светлых вибраций, замешанный на беско-

шо /

www.sho.kiev.ua

Bluesbreaker

Palais Ideal

Выход — 26.03.2018

Четыре года работы и новый мини-альбом киевских легенд хардкора Bluesbreaker готов и выпущен. Меньше пятнадцати минут напористого звука, который не оставляет зазоров и трещин в восприятии. Это их утопия, идеально выстроенный дворец, заградительное сооружение и стена плача на границе сознания. Они существуют с 2010 года, и в дискографии это уже пятая работа. Европейские туры много им сказали, подача убедительная и уверенная. Не разуверились, не отступились, играют вопреки и во имя. Слушать: https://bluesbreakercrew. bandcamp. com / album / palais-ideal

Soom

Джєбарс

Выход — 20.04.2018

Второй альбом харьковского коллектива Soom преисполнен мистического урбанистического психоделического рока, настоянного на думе, нойзе, шугейзе и метафизическом армагедонне подсознания родного отечества. Издают, как и раньше, Robustfellow и Филипп Добров. Хотя кому еще это делать и кто еще привык

рисковать? Харьков породил чудовище и красавицу в одном флаконе, выпустил в мир рок-оперу, длящуюся больше семидесяти минут реального живого времени. Это трип наружу тех измерений, в которых обыватели часто боятся появляться, но неминуемо плодят там хаос и ненависть, оставляя все это анализировать тихим и проникновенным летописцам времени после конца. Тут повсеместно плодятся другие шатуны, а философ вечного поиска идет навстречу нескончаемой опасности. Этот альбом — на износ, на пределе, на скорости. Но он — насущная необходимость для тех, кто его создал и будет развивать, пока хватит сил. Слушать: https://robustfellow. bandcamp.com/album/--4

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

Sinoptik

Fields On Fire

Выход — 11.04.2018

Третий альбом донецкого трио Sinoptik. С ним группа уже откатала тур по Румынии, Польше и Украине. Он значительно тяжелее по звуку, чем вышедший в 2016 году Interplanet Overdrive, и в soundcloud‑е уже имеет тег «метал». Смена

барабанщика не изменила выбранной линии, но теперь все уже более масштабно. Если тут уместно такое выражение. И вроде бы никто не ожидал, но смогли и сделали. Много клавиш, гитар и необратимого привычного перегруза. Психоделический игровой шатер исполнения желаний, которые могут обглодать до кости и не поперхнуться. Огненное погребение и вечное возвращение. Они замешали в этот релиз религию, по крайней мере, в визуальных образах. Это верное решение. После конца, накануне утраты. Шесть треков, которые озвучивают бездну настоящего. Можно считать, что это их искупление. Хотя все, скорее всего, наоборот. Слушать: https://soundcloud. com/sinoptik_band/

RagTag

RAG FUCKING TAG

Выход — 05.04.2018

Фактически дебютный миниальбом одесского квартета скейт-панка RagTag, который больше года назад выпустил свое первое демо. Тогда это казалось чемто вроде шутки, но, упорно идя к цели, они выступают и записываются. Тут шесть быстрых сырых композиций в духе всего того, на чем

RagTag

они росли в девяностых. И не только они. Это мы слушали на кассетах, переписывая и выпрямляя зажеванную пленку. Это олдскульная гримаса прошлого, которая вполне достойна места в настоящем, чтобы реализовываться и звучать. За всем этим стоит Денис Лэфт, который собрал друзей вокруг

общего времяпрепровождения. В песне Melancholy есть слова «SILENCE IS A BITCH, IT’S AN UGLY DEATH, HERE IT COMES, SWALLOWS YOU, AND THERE’S NO BREATH». И этим многое сказано. Слушать: https: / / itsragtagsucka. bandcamp.com / album / rag-fucking-tag

Ожидается в скором будущем и новый, четвертый в дискографии, альбом Stoned Jesus, который обещают выпустить в конце лета. Игорь Сидоренко не разглашает подробностей, но судя по некоторым фрагментам студийных сессий, это будет крепкая эклектичная работа, не привязанная к стилистическим рамкам и выпущенная на лейбле Napalm Records. Также готовят свои новые альбомы Atomic Simao, Хамерман Знищує Віруси, Sinoptik, Space of Variations, Small Depo, Sectorial.

шо /

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

В силу геополитических обстоятельств музыка России стала совсем нежеланной уху, так как смелости и противостояния безудержному российскому ужасу в ней не осталось вовсе. Но проделаю попытку передать впечатление от нескольких альбомов, которые вышли там. Альбомы, в которых есть анализ и осмысление.

Кровосток

ЧБ

Выход — 30.03.2018

Шестой студийный альбом московской формации, выпущенный на пятнадцатом году ее существования. Огнестрельные и ножевые, расчленение и прочий ад, который, как известно, — другие. Криминальный талант все дальше и глубже исследуется этим творческим коллективом. Если в «Гантеле» и «Ломбарде» были подводки времени, штрихи к будущему портрету, то тут проступает явная маска собирательного образа черно-белого чебурашки из десятых, который будет резать и бить по старой памяти. У неподготовленных слушателей от альбома снова пойдет холодок, все остальные будут лишь запоминать слова, которые о чемто большем. В композиции «Москва-область» есть слова «Я был рожден для счастья или не совсем». Лирический герой — собирательный монстр страхов и ориентировок, это фоторобот сползающего в воронку времени сознания, которое давно разуверилось и уже почти готово отступиться. Но чтото держит его на расстоянии от необратимого, от смерти над очком. И он скользит по поверхности обстоятельств. Между небом и землей. Слушать: https://itunes.apple. com/ru/album/чб / 1363165106

Дельфин

Четыреста Сорок Два

Выход — 23.03.2018

Музыкант, которому запрещен сегодня въезд в Украину за посещение оккупированного Крыма, выпустил свой десятый студийный аль-

бом. Спорный и тяжелый. Не столько по подаче, сколько по тому, что он пытается через него донести. И доносит. Раздает интервью и расставляет в них ударения. Он остался без гитариста Павла Додонова, но это, как кажется, как-то тектонически сдвинуло его внутри. Теперь в какие-то моменты создается впечатление, что терять ему уже нечего. Он понимает, что живет в ужасе и должен озвучивать это горение. Словами, что и продолжает делать. Вопреки и назло обстоятельствам. Эпитеты, наречия, глаголы, метафизический поток, осмысление и выводы. Красные стебли тянутся вверх, мини-

мализм подачи, двадцать пятый кадр удушенного сознания, гремучая смесь уродства и остаточной красоты, которую закодировали. Но цифры можно подобрать, хотя времени уже не осталось. И есть вопрос и ответ в строчках — «Нам говорят: «Вы должны все свои жизни Родине!» Но мы же ведь более чем сложны, вроде бы». И эпитафия на камнях мертвой картонной империи зла: «Я улетаю бомбить города — Спящих людей, которых не знаю. Они не проснутся уже никогда, Они навсегда будут преданы раю». Слушать: https: / / itunes.apple.com /ru / album / 442 / 1358789991

да слышит. Тут есть и про ржавый ветер, и про всех нелюбимых, которые должны жить вопреки всему. Он не называет конкретных имен, но вколачивает смысловые текстуальные гвозди в это безвременье беспощадно. Все, кто ждал, остались удовлетворе-

ны. Это альбом, делающий сильнее и преумножающий красоту, давая остаточной силе надежды отдышаться и снова войти в круговорот вечного возвращения ради борьбы. Слушать: https://itunes. apple.com/ua/album/времяn/1341745932

Борис Гребенщиков

Время N

Выход — 16.02.2018

Очередная работа Бориса Гребенщикова является логическим продолжением его альбома «Соль», вышедшего в 2014 году. На этот раз БГ хрипит и поет об экзистенциальном ужасе, который охватывает, держит и не отпускает. Попрежнему сыпет слоганами и символами. Одним предложением он порой пытается охватить и перемолоть весь мир, неустанно озвучивая при этом хлопок одной ладони, который он всег-

Борис Гребенщиков

шо /

www.sho.kiev.ua

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

Что касается западного музыкального пространства, все более чем достойно и ожидаемо. Альбомы один за другим сыпались с самого начала года. Попытаемся как-то субъективно разгрести все то, что вышло и требует более пристального внимания.

Time Will Die And Love Will Bury It Выход — 02.03.2018

Им уже тринадцать лет, и это их пятая студийная пластинка. Первая за последние три года. Британцы из Шеффилда, семейный подряд Спенс со товарищи выпустили альбом, который писали с начала 2016 года. Лучше всего об альбоме говорит сам Джеймс Спенс: «Треки альбома стремятся к крайностям. Поп‑мелодии мы сделали сладкими настолько, насколько смогли, тяжелые треки записали так тяжело, насколько это у нас когда-либо полу-

Wear Your Wounds

Live at the BBC

Выход — 02.03.2018

Живой мини-альбом, второй, после Converge, группы Джейкоба Бэннона, который время от времени уходит

Восьмой студийный альбом смелого трио из СанФранциско, которое в июне впервые посетит Украину. Двенадцать динамичных треков. Обычный рок-н-ролльный альбом, природный, но не более, как признаются они сами. Можно банально сказать, что пластинка звучит крепко, однако это будет лишь констатацией. Альбом вынашивали пять лет, неторопливо, целенаправленно, молекулярно, но этот итог оправдывает ожидания, фестивали будут им покорены, США и Европа сдадутся под натиском корневого звучания, которое не изменяет себе. Слушать: https://itunes. apple.com/ca/album/wrongcreatures/1281520379

U. S. Girls

пласты музыкального наследия. Записано в Лондоне, на Maida Vale Studio. В момент прослушивания альбома ты буквально погружаешься в этот текстуальный кирпич в крепком электрическом цементе звуко-

вого фундамента. Ничего лишнего, как и прежде, все только на пределе и до упора. Слушать: https://wearyourwounds. bandcamp.com/album/ live-at-the-bbc

Black Rebel Motorcycle Club

Wrong Creatures Выход — 12.01.2018

в заплыв своих безграничных экспериментов со звуком и изображением. Это его путь постижения себя и его же открытая публичная художественная проекция в мир, полный ужаса и красоты. И не только его, но и Майка МакКензи (The Red Chord, Stomach Earth, Unraveller), Криса Маггио (Sleigh Bells, Trap Them, Coliseum), Шона Мартина (Hatebreed, Cage, Kid Cudi, Twitching Tongues) и Адама МакГрата. Тут много гитарного скрежета и электронного пространства. Постхардкор, постметалл, построк — все то, что с приставкой пост, и то, что эклектично анализирует и перерабатывает

In a Poem Unlimited

Выход — 20.02.2018

Меган Реми — американка из Чикаго, живущая сегодня в Торонто. Это ее шестой альбом. Выпустил его британский лейбл 4AD, с которым артистка сотрудничает с 2015 года, до этого поскитавшись по разным независимым лейблам. Все у нее замешано на провокации и тонкой организации сотрудничества здорового цинизма с пресловутыми социальными нормами. Без ограничений, с трип‑хопом, эмбиентом, панком, диско и прочим звуковым стаффом, а также визуальным рядом (стоит посмотреть ее клипы), — всё это в совокупности дополняет ее посыл и служит инструментом донесения первородной мысли. Бесконечно красивый и органичный альбом. Слушать: https: / / itunes. apple. com / us / album / in-apoem-unlimited / 1311639242

фото: Nick Sayers

Rolo Tomassi

чалось. А самые продолжительные и прогрессивные по звучанию треки сделали самыми длинными по времени и прогрессивными». Они снова и снова продолжают порождать честную музыку, не меняя подхода, смешивая краски и не боясь быть не понятыми. Катают туры и берут от музыки все, отдавая себя. И все у них правильно происходит. Слушать: https://rolotomassi. bandcamp.com/album/timewill-die-and-love-will-bury-it

Wear Your Wounds

шо /

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

ся. Ему нужна эта естественная свобода — быть собой, и это нужно понимать и принимать. И подпевать, становясь взрослее. А в финале будет «Юмореска» на музыку Дворжака. Разве это не логично? Слушать: https://itunes.apple. com/sg/album/boardinghouse-reach/1337879490

Jack White

The Breeders

Boarding House Reach

All Nerve

Выход — 02.03.2018

Выход — 23.03.2018

Третий сольник сорокадвухлетнего Джека. Четыре года ожидания подарили альбом, который длится чуть меньше сорока пяти минут. Некоторые, особо сведущие, окрестили его сразу — проходным и не тем, чего стоило ждать так долго. Потому что ожидают всегда чего-то противоречивого, провокационного и из ряда вон. А получаешь обычного человека, который просто пел лирические песни. Он ничуть не меньше терзает гитару и совсем не пытается обуздать свою звуковую фантазию, а лишь направляет ее в русло упорядоченности. Впрочем, как и всегда. Альбом писался в Нэшвилле, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Над ним работало два с половиной десятка сессионных музыкантов. Эта работа явно не столько в форме, сколько в содержании. Содержании звука, который тянется, как жевательная резинка во времени, обматывая тебя и меня. Альбом цельнозерновой, в основе — много клавиш, аналоговых гитар и электроники. Он не о хитах, а процессе звукового извлечения, он об эксперименте над собой. Это мелодии с человеческим лицом, убедительные песни взрослого человека, пережившего жесткую оболочку дерзновения и гримасу, которая должна удивлять. Теперь он живет в этой коже и может просто работать с одним символом, одним цветом. Или мешать все, как заблагорассудит-

David Byrne

American Utopia

Выход — 09.03.2018

Одиннадцатый альбом шотландского музыканта, живущего в США. Ему сегодня уже шестьдесят шесть, но возраст его лишь концентрирует, переполняет и рождает идеи, которые в претворении, на много шагов дальше более молодых. Звук на пластинке делал его старый друг Брайн Ино, а это уже больше, чем полдела. Такой творческий союз родил альбом, который можно возить по модным фестивалям и чувствовать себя там своим. Без обвинений в излишнем интеллектуализме или подсознательном опасении быть непонятым. Да, это музыка для тех, кому за тридцать. Взрослый альбом, принизанный насквозь звуками на грани и за ней. То же и с вокалом. Вечно молодой, вечно актуальный. Чувствующий молодость и питающийся от нее же. Пять лет назад он записал с Анной Калви песню Strange Weather. Что песня, что видеоряд — душераздирающи и душеполезны. Теперь все иначе, теперь все на острие времени, которое Бирну, судя по всему, подвластно всегда. Слушать: http://www.nonesuch.com / albums / american-utopia

Пятый студийный альбом американских ветеранов альтернативного звука. Ким Дил из The Pixies собралась с мыслями, собрала музыкантов и вернулась спустя 10 лет после выхода предыдущего релиза Mountain Battles. Выпускает 4AD — и этим сказано многое. Все в этой пластинке сплелось в красочный абстрактный ряд звука, текста и их взаимодействия. Стилевые заигрывания с нойзом, шугейзом и прочим инструментарием психоделической звуковой атаки нашли свое применение снова. Зазор после ухода из поля зрения Ким Гордон можно считать заполненным. Одной Пи Джи Харви было совсем мало. Хотя я утрирую, конечно. Все тут сделано по правилам, старая школа не изменяет себе. Группе в следующем году исполняется тридцать лет, и это их подарок самим себе и нам. Чтобы помнили. Слушать: https:// itunes.apple.com/sg/album/ all-nerve/1319598646

Очередной продукт американского трио, которое на этот раз стало квартетом и записало альбом с двумя бас-гитаристами. Это Стив Макдональд, играющий также в Redd Kross и OFF!, и басист Джефф Пинкус, который кроме Melvins играет еще и в культовом квартете — Butthole Surfers. Восемь упорных фундаментальных треков (среди которых есть и кавер-версии), мешающих в своем звуковом чреве гранж, панк-рок, хард-рок, стоунер и множество всего иного. Им, в принципе, можно уже все. Они уже все давно рассказали, теперь лишь пересказывают все истории снова и снова. На новый лад, для новых слушателей. Базз Осборн со товарищи опять создали динамичный и вязкий слепок эпохи, который показывает червоточины и язвы, но в то же время говорит о надежде. На пластинке есть кавера и отсылки к Butthole Surfers, James Gang и the Beatles. Слушать: https://melvinsofficial. bandcamp.com/album/ pinkus-abortion-technician

Prism Tats

Mamba

Выход — 02.03.2018

Melvins

Pinkus Abortion Technician

Выход — 20.04.2018

Второй альбом парня из ЛосАнджелеса, который уже отвечал как-то на вопросы нашего журнала. Спустя два года после своего дебютника он выпускает релиз из десяти песен, где с помощью подручных инструментов продолжает рассказывать суть и истории простых вещей и простых людей. Меланхоличная виньетка, череда смен настроений, приятная уху и сознанию. Он дол-

го шел к этому: неторопливо заниматься тем, что ему суждено, и тем, что выбрало именно его. Выпускающий лейбл прежний — ANTI Records. Мелодические наброски у него слагаются в картины, черно-белые и цветные, такие себе окна наружу сознания, куда можно нырнуть при удобном случае. О таких, как он, говорят «автор-исполнитель», но это реально artist, который знает, зачем и почему он делает шаги в ту или иную сторону развития. Постпанк ему в помощь. Его сестра — мелодическая динамика, которая захватывает композиции и судорожно несет по выстроенному заранее замыслу. Звукоряд жизни, он работает только с ним. И танцует мамбу на земле, полной змей, кусающих себя за хвост. Слушать: https://prismtats. bandcamp.com/album/mamba

Eat the Elephant Messa

Выход — 20.04.2018

Выход — 06.04.2018

Через четырнадцать лет они вернулись и выпусти-

Итальянские звуковые оккультисты выпустили новый альбом. Фундаментальный бескомпромиссный doom, помноженный на drone и dark jazz, с проникновенным женским вокалом, пробуждающим нечто первородное. Ритуальный символизм, мрачность, темная сторона человеческой природы, пропущенные через замысел и воплощенные в восьми мелодических письменах. Это работа о стихии — воде, которая всегда была частью ритуалов и месс. Много перегруженной гитары. Это пластинка с открытым забралом, естественная и органичная,

диски с Александром Пролетарским ///

Eat the Elephant

A Perfect Circle

Feast for Water

слушать //

как и любое явление, рождаемое не человеком, но природой. Тут она точно не осталась в стороне. Слушать: https://messa666.bandcamp. com/album/feast-for-water

ли свой четвертый альбом. Три сингла, предваряющие его появление, выходили накануне, в течение полугода. И они все сказали тем, кто ждал и не удивился. Мелодический слепок, пространственный и однородный, цепляющий, словно осьминог, за самое сердце. Кинан с диким неуемным энтузиазмом снова рисует мелодические картины настоящего и будущего, питаясь прошлым. Звук привычный, ничего лишнего, жесткого или шероховатого, мелодизм в кубе,

проникновенно обволакивающий и усыпляющий время от времени. Достаточно послушать Disillusioned или посмотреть видеоклип на нее. Что бы ни говорили злые языки, музыканты вернулись во времена, когда не надо никого удивлять, надо просто быть собой. И пусть их страшные маски когото могут отпугнуть, это альбом, который для всех. И это немаловажно. Слушать: https: / / itunes. apple. com / ca / album / eat-the-elephant / 1340651075

Split Cranium

Hands служит эскизом ко всему десятипесенному полотну. Хардкор, панк, постметал, дибит и много чего еще утрамбовано в одну звуковую банку, плотно закупоренную крышкой. Открывающий должен помнить о том, что, выпуская наружу этого зверя, спасаться или приручать придется тоже ему. Слушать: https://splitcranium. bandcamp.com/album/im-thedevil-and-im-ok-2

I’m The Devil and I’m OK Выход — 25.05.2018

Аарон Тёрнер снова в игре, но он из нее и не выходил. Isis иногда выдает в свет старые концертные релизы. А тут новая группа, которая выпускается на паттоновском Ipecac Records. В новом коллективе он объединил друзей из финской группы Circle и басиста Сonverge Нэйта Ньютона. Звучит все действительно очень жестоко и безкомпромиссно, пилотный сингл Evil

Относительно будущих релизов: вскоре стоит ждать Zeal & Ardor, Tool, Alice In Chains.

фото: Tim Candiente

шо /

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

история футуризма ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Футурист жизни и курица текст: Евгений Деменок

1916 году он гастролировал вмес‑ те с Василием Каменским по Крыму и Кавказу, скрываясь от призыва в армию, в 1918‑м установил памятник само‑ му себе на Театральной площади в Москве, а в 1923 году был запечатлен во время одно‑ го из сеансов гипноза — причем «подопыт‑ ным кроликом» выступал не человек, а кури‑ ца. Подопытная курица. Его звали Владимир Робертович Гольцшмидт. Или Вальдемар Гольдшмидт. А еще он любил называть себя Влади‑мир. Почти как Хлебников, только тот повеле‑ вал миром, а Гольцшмидт миром владел.

Он называл себя «футуристом жизни» — потому, что рисовать не умел, а стихи писал чудовищные. Бурлюк называл его «пер‑ вым русским йогом», современники писа‑ ли о нем как о «примазавшемся к футуриз‑ му», а исследователи авангарда именуют его сейчас «предтечей аукционизма и пер‑ форманса». Сам Гольцшмидт любил назы‑ вать себя «жизнебойцем и учителем жиз‑ ни». «Быть поэтом на бумаге гораздо легче, чем в жизни, в отношении к окружающе‑ му миру. Яркость красок на полотне гораздо дешевле, чем в личной жизни человека, где она переливно оживает и дает различные движения», — строки из его очерка (а может, манифеста или послания?) «Несколько слов о искусстве и о живой красоте», опублико‑ ванного в 1919 году в его книге «Послания Владимира жизни с пути к истине». Название говорящее — автор уже находит‑ ся на пути к истине и делится накопленной мудростью и знаниями с невеждами-обы‑ вателями, которые все же не безнадежны, иначе зачем вообще писать им послания. Книга вышла в 1919 году в ПетропавловскеКамчатском, ставшим очередным пунк‑ том его бесконечного гастрольного тура; на обложке ее — фотография Гольцшмидта, пристально глядящего на большой натель‑ ный крест. Это знаменитый черный агато‑ вый «крест футуризма» Гольцшмидта; он его то ли созерцает, то ли гипнотизирует. «Писать стихи на бумаге и писать кар‑ тины на полотне не есть еще все искусст‑ во. Определеннее сказать — есть истинные поэты, есть удивительные художники, кото‑ рые не пишут ни на бумаге, ни на полотне,

«Его звали Владимир Робертович Гольцшмидт. Или Вальдемар Гольдшмидт. А еще он любил называть себя Влади-мир. Почти как Хлебников, только тот повелевал миром, а Гольцшмидт миром владел»

www.sho.kiev.ua

а творят искусство из жизни. За последнее время стали появляться поэты — художни‑ ки жизни, отрицающие бумагу и полотно как средство передачи своих художествен‑ ных идей. Молодой философ Гольцшмидт, поэт духовной жизни человека, говорит: мои стихи — дни, мои картины — мир вок‑ руг, мое художественное произведение — моя жизнь, жизнь человечества — высшее искусство, мое вдохновение — свобода жиз‑ нетворчества», — так писал о «футуристе жизни» его друг Василий Каменский, кото‑ рый, собственно, и ввел Гольцшмидта в круг футуристов. Что мне поэты Маяковский, Давид Бурлюк, Каменский с Камы, С своим печатанным приданым Их жизнетворческие хламы, — ответил ему Гольцшмидт в стихотворении «Мой гимн». Ни даты его рождения и смерти, ни место рождения точно не известны; то, что извес‑ тно, основано на рассказах и публикаци‑ ях самого Гольцшмидта. Он мог приду‑ мать себе любую биографию. На обложке единственной известной его книги ука‑ зан адрес: «Москва. Париж. Тифлис. Почтамт. В. Р. Гольцшмидт». Наверное, так должно быть у настоящего футуриста. С лекциями Гольцшмидт начал высту‑ пать в 1913 году — вначале по городам Урала и Сибири. Текст одной из них, «Духовная жизнь и физическое развитие современно‑ го человека», прочитанной в Омске 23 нояб‑ ря 1913 года, был опубликован в Перми.

шо /

читать //

история футуризма ///

Видимо, именно там, в Перми, он и позна‑ комился с Василием Каменским, с которым потом не только много выступал, но благода‑ ря которому стал постоянным «резидентом» знаменитого «Кафе поэтов», открывшегося осенью 1917 года в Москве, на углу Тверской и Настасьинского переулка, в помещении бывшей прачечной. Кафе было проектом Каменского и его друзей Давида Бурлюка и Владимира Маяковского — Гольцшмидт называл их «слонами футуризма» и быст‑ ро с ними сблизился. 1917-й вообще был для него удачным и насыщенным — лекции в Москве, Петербурге, Екатеринбурге, Перми, городах Сибири; съемки в фильме «Княжна Лариса» на студии Ханжонкова, а осе‑ нью — «Кафе поэтов». Именно с этим пери‑ одом — с осени 1917‑го до осени 1918‑го — связан наибольший корпус воспоминаний о Гольцшмидте. Выступления «футуриста жизни» строи‑ лись обычно по одному и тому же сценарию. Сначала он рассказывал о преимуществах здорового образа жизни, затем демонс‑ трировал особые дыхательные упражне‑ ния, потом — совершенно не к месту, — читал несколько стихотворений, чаще всего Василия Каменского, иногда свои. Главное было в конце. Он замолкал, сосредотачивал‑ ся, а затем с размаху разбивал о голову толс‑ тые деревянные доски. Публику он поражал прежде всего внешним видом. Голые шея и грудь (кого сейчас этим удивишь?), посыпанные золотой или серебря‑ ной пудрой волосы, серьга в ухе, массивный крест на шее. Вот как описывал его выступле‑ ние поэт и прозаик Матвей Ройзман:

шо /

читать //

история футуризма ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

«На эстраду вышел атлетического сложе‑ ния человек, напоминающий участников чемпионата французской борьбы. Ворот рубашки с глубоким вырезом открывал бычью шею, короткие рукава обнажали бицепсы. На лице футуриста жизни, на шее, на волосах лежали слои пудры бронзово‑ го цвета, что делало его похожим на индуса, йога. Атлет развернул широкие плечи, вдох‑ нул с шумом воздух, раздувая мощную грудь, и стал говорить о том, что каждому человеку нужно беречь свое здоровье и закаляться. <…> В заключение футуристу жизни на огромном блюде принесли большую печеную карто‑ фелину, он положил ее целиком в рот, съел. Потом взял обеими руками блюдо, отвел его от себя подальше и с силой ударил им по сво‑ ей голове. Голова первого русского йога оста‑ лась целой, а блюдо разлетелось на куски…» В начале 1918 года Гольцшмидт за спиной «слонов футуризма» стал единоличным собс‑ твенником «Кафе поэтов», которое финан‑ сировалось первоначально булочником и поэтом Николаем Филипповым. Тут же, по свидетельствам современников, он поста‑

«Футуристу жизни на огромном блюде принесли большую печеную картофелину, он положил ее целиком в рот, съел. Потом взял обеими руками блюдо, отвел его от себя подальше и с силой ударил им по своей голове» вил за буфетную стойку свою мать, а за кас‑ су посадил младшую сестру. Все это вызвало бурное возмущение Маяковского. Но «футурист жизни» вовсю пользовал‑ ся моментом. Он снял номер в гостинице «Люкс» на Тверской и украсил его мехами; Екатерина Баркова, первая жена худож‑ ника Александра Осмеркина, бывавшая в этом номере, вспоминала, что «у него сто‑ ял там алтарь, покрытый черным бархатом, там он какие-то моления возносил». «Кафе поэтов» закрылось в апреле 1918‑го. Но, несмотря на это, 1918 год оказался для «футуриста жизни» не менее знаковым, чем предыдущий. 12 апреля он установил полуметровый гипсовый памятник само‑ му себе на Театральной площади; памятник

был изготовлен В. А. Ватагиным и изобра‑ жал гордо идущего Гольцшмидта, кото‑ рого за пятку кусала собака, символизи‑ рующая мещан и обывателей. Памятник простоял недолго — его в тот же день раз‑ били. А в июле на Петровке он устро‑ ил демонстрацию под лозунгом «Долой стыд!», пройдясь по улице обнаженным под руку с двумя обнаженными девушками. Общество радикальных нудистов «Долой стыд» существовало в Москве и ряде дру‑ гих городов в 1922–25 годах — получается, что Гольцшмидт стал в какой-то степени его предтечей. После этого Гольцшмидт вновь отправил‑ ся в турне — по Сибири и Дальнему Востоку. Чем дальше от столиц, тем безопаснее и сыт‑

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

история футуризма ///

нее — аксиома того времени. С ним порой выступали Василий Каменский, художник Николай Гущин, борец Иван Заикин и «футу‑ ристка-босоножка», дочь Тэффи, актриса Елена Бучинская. Названия лекций гово‑ рят сами за себя: «Солнечные радости тела», «Искания истинной любви и современный брак», «Футуристы жизни», «Лечение болез‑ ней гипнозом и йогой». Самым же рас‑ пространенным было: «Вот как надо жить в…», — далее добавлялось название города, в котором Гольцшмидт выступал. Вероятно, во время одного из таких выступлений — или в качестве его рекламы, — и была сде‑ лана знаменитая фотография, на которой он, непривычно прилично одетый, с выпу‑ ченными глазами гипнотизирует курицу. Конечно, к футуризму все это имело весь‑ Влади-мир Гольцшмидт и Василий Каменский

ма опосредованное отношение, но слово было тогда настолько модным и «раскручен‑ ным», что под его маркой можно было про‑ дать все, что угодно. Самое поразительное — обывателей и журналистов больше всего шокировало то, что Гольцшмидт расхажива‑ ет по улицам их города без головного убора. О времена, о нравы! О дальнейших годах жизни Владимира Гольцшмидта известно совсем мало. Журна лист Николай Вержбицкий, видевший его в 1924 году в Баку, писал, что тот «выступал в клубах с совершенно дикими стихами, а в заключение вечера, к большому удоволь‑ ствию публики, раскалывал о свою голову толстенные доски». По словам Екатерины Барковой, «в 26–27 годах про Гольцшмидта было написано, что он где-то в Белоруссии наделал много ерунды, то есть соблазнял жен ответственных работников, внушал им вся‑ ческие неподобающие речи насчет йогов и т. д., те в провин‑ ции его с удовольствием слуша‑ ли, а потом он накрал у них мно‑ го ценных вещей и куда-то исчез. Красивый был человек». Сведения о последних годах жизни Гольцшмидта сохрани‑ лись в воспоминаниях худож‑ ника Виктора Уфимцева, час‑ то встречавшего «кругосветного путешественника и гипнотизе‑ ра» во время его выступлений в городах Средней Азии. Уфимцев Василий Каменский пишет, что Гольцшмидт умер в 1954 году «в старости, болезнях и нищете». В старости умереть совсем неплохо; в болезнях и нищете гораздо хуже. И все же во всех сборниках и энциклопедиях, посвященных русскому авангарду начала про‑ шлого века, есть имя Владимира Гольцшмидта. И вот друзья кому так ценно Познать иным себя сейчас Я заявляю всем вселенно Ваш мир зависит лишь от вас.

шо /

читати //

справа майстра ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

www.sho.kiev.ua

шо /

читати //

справа майстра ///

Катерина Калитко:

«Зі мною примус не працює — я не ламаюся»

Розмова з поеткою, письменницею та перекладачкою Катериною Калитко про країну, війну, внутрішніх переселенців, травми, мовні зсуви, свободу та людяність. текст підготувала: Ія Ківа. світлини: з особистого архіву Катерини Калитко. ілюстрація: Наталя Пастушенко

Про дім

Тривалий час я думала, що мій дім у мові. Там, де зі мною українська чи будь-яка інша мова, якою я можу висловити свої почуття і почути відповідь, для мене можливий дім. Безумовно, дім там, де можна бути з дороги‑ ми людьми, почуватися вільною, не бояти‑ ся емоційності, де ти можеш сміятися і суму‑ вати разом з іншими. В такому контексті і Вінниця, і Сараєво для мене однаково цінні і співмірні за глибиною концепту домівки. Також мені важлива дорога, процес шля‑ ху із точки А в точку Б, коли можна назби‑ рати сенсів, обдумувати які не наважуєшся, сидячи в комфортній домівці. Але з почат‑ ком процесу руху внутрішніх переселен‑ ців країною я з новою гостротою усвідоми‑ ла, що дорога може назавжди стати домом. Це я спостерігала, працюючи з досвідом бос‑ нійців. Люди від’їжджають з місця, в якому зростали, і не набувають вкорінення в ново‑ му ґрунті. Не тому, що не хочуть, а тому, що певний досвід унеможливлює пускан‑ ня коріння. Коли рух і дорога стають єдиним сенсом існування — це дуже тяжко, але це не найгірший людський досвід, якщо викона‑ ти з ним певну внутрішню роботу.

Про досвід бути іншою

Я завжди була неформатною дитиною, що згодом перетворилося на свідомий нонком‑ формізм. Наприклад, як кожен мешканець Центральної України, я з білінгвальної роди‑ ни. Навчаючись в російськомовній школі, до того ж хіміко-біологічній, я десь в 13 років вирішила, що обираю українську мову в спіл‑ куванні та перших спробах письма. Звісно, мала через це проблеми. Коли почала їзди‑ ти на перші літературні конкурси до Києва, у школі намагалися переламати через коліно і продемонструвати, що писати — це несерйоз‑ но. Але в мене такий характер, що зі мною при‑ мус не працює, в жодних стосунках. Я нав‑ мисне не змінила школи, щоб показати — я не ламаюся. Лише в Могилянці зрозуміла, що в світі дивних гуманітаріїв не бракує, мож‑ на не вважати себе аномалією. Але мені дуже пощастило, мене завжди підтримували бать‑ ки, а згодом — друзі та кохана людина.

Про бога та релігію

З богом у мене, сподіваюся, стосунки непо‑ гані, а з релігією — складні. Я хреще‑ на в православній вірі, але її матеріаль‑ ні та ідеологічні втілення мене відлякують.

«В мене такий характер, що зі мною примус не працює, в жодних стосунках. Я навмисне не змінила школи, щоб показати — я не ламаюся»

шо /

читати //

справа майстра ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Я вже не пам’ятаю, коли востаннє була на церковній службі. Водночас можу спокій‑ но зайти в мечеть або синагогу. В строгих приписах ісламу та юдаїзму є логіка, в той час як у православ’ї все котиться в якесь фольклорне язичництво, що тісно межує з мракобіссям. Я прихильниця тези, що бог — в усьому, і в кожній окремій людині. Як казала моя прабаба Катерина, не конче йти до церкви, аби поспілкуватися з богом, можна молитися і під каглою вдома.

Про zeitgeist

Я почала бачити драстичну різницю між написаним до 2013 року і після. Переважно в прозі, де все було ялове в порівнянні з тра‑ гедіями, що зараз сюди прийшли. Навіть на рівні мікротем. А література має відчува‑ ти зміни внутрішньої динаміки мови. Поезія може відповісти на питання там, де відповідь в принципі неможлива. Не йдеть‑ ся про плакатну лірику, це приходить на рів‑ ні лексики і миттєвої реакції. Автори, які зараз пишуть у повному відриві від реалій країни, коли та настільки змінилася, викли‑ кають в мене страшенну недовіру і багато питань. Я не знаю, що треба робити, щоб пов‑ ністю абстрагуватися від того, що ми втра‑ тили частину територій, у нас є величез‑ на кількість людей, поранених у прямому та метафоричному сенсі, внутрішні пересе‑ ленці, і нам треба освоювати весь цей новий досвід, говорити про щось із цими людьми, а в перспективі — розмовляти з територія‑ ми, які ми хочемо повернути, знаходити точ‑ ки дотику.

Про дзеркалення зовнішнього ворога Ми зуміли відстояти свою, інакшу ніж росій‑ ська, позицію, але нам немає чим її вислови‑ ти. Ми перебуваємо в активному пошуку тієї мови, якою протиставимо себе Росії, не ско‑ чуючись в її риторику ненависті до всьо‑ го живого. Мене лякають марші ультрапра‑

«Ми перебуваємо в активному пошуку тієї мови, якою протиставимо себе Росії, не скочуючись в її риторику ненависті до всього живого»

www.sho.kiev.ua

вих, погрози симетрично вдарити по Росії, бо мені йдеться про те, щоби, закінчивши цю війну, ми обстояли людяність. Бажання стиснути кулаки, оприлюднити максимально жорстку національну програ‑

шо /

читати //

справа майстра ///

му, яка має захистити від зовнішньої загро‑ зи, — природна реакція людської психі‑ ки. Біда в тому, що цей захист ілюзорний. Насправді це нищить ті паростки живого, які роблять державу цікавою і плідною.

шо /

читати //

справа майстра ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

www.sho.kiev.ua

Вкрай важливо, щоби не зникли українсь‑ кі анархічність (в хорошому сенсі), свобода думки та непідвладність авторитетам. Нас наразі рятує загадка української душі з при‑ таманною їй поетичністю та ліричністю сві‑ тосприйняття. Так, ми дзеркалимо Росію в окремих методах, але ніби не навсправж‑ ки, як діти. І я вірю, що навчимося говори‑ ти в раціональній термінології про себе так, щоб це остаточно залишило позаду всі сум‑ ніви, що ми є доктринально окремою струк‑ турою, свідомісно не підпадаємо під «рус‑ ский мир» і не діємо його методами навіть на інформаційному полі.

Про роботу з пам’яттю

У мене є досвід роботи з боснійською літе‑ ратурою, яка майже 30 років по війні про‑ довжує її осмислювати. Багато хто закидає, мовляв, скільки можна, це комплекс жертви. У боснійської поетки Адіси Башич є книжка й однойменний вірш «Травмомаркет». Білявканауковиця з Гарварду питає ліричну герої‑ ню, чи не здається їй, що боснійці продають свою травму, а та відповідає: «Можливо, але це єдине, що ми насправді маємо». Пам’ять про українську війну ми теж осмислюватимемо найближчими десятиліт‑ тями, в тому числі в дуже несподівані спосо‑ би. І чим далі віддалятимемося, тим гостріше будемо про це писати. Патетичні гасла підуть

шо /

читати //

справа майстра ///

них виплат. Будуть оприлюднюватися історії про те, як люди підсідали у війську на нарко‑ тики, про інші межові для людської психіки досвіди. Все це потребуватиме артикуляції, в чесній літературі зокрема.

Про слова під час війни

Найочевидніша зміна в мові сьогодні — повернення словам їхнього первинного зна‑ чення. Красивості та постмодерні ігри від‑ падають самі собою. Зараз є запит на вели‑ ку чистоту та гостроту висловлювання. Стилет і стилос, як у Маланюка, знову стають рівнозначними. Якщо казати про людей по різні боки «сірої зони», вони одними словами пояснюють різ‑ ні речі. Це намагався показати в «Інтернаті» Жадан. Навіть у побутовій мові люди вклада‑ ють у слова якийсь геть інший, інфернальний зміст, але тут його не завжди прочитують. Це я зауважую й в розмовах із внутрішніми переселенцями у Вінниці — в певні моменти вимикається лексика миру і вмикається лек‑ сика війни, без зміни слів як таких. Ми часто звертаємося до окупованих тери‑ торій, але люди там сприймають себе інакше. І тут виникає питання морального права: чи може людина з умовно благополучного регіо‑ ну розповідати людям, які живуть із живим болем, про своє їх сприйняття. Водночас люди живуть під власною опуклою лінзою,

«Найочевидніша зміна в мові сьогодні — повернення словам їхнього первинного значення... Зараз є запит на велику чистоту та гостроту висловлювання. Стилет і стилос, як у Маланюка, знову стають рівнозначними» разом із першими ура-патріотичними рома‑ нами. Вони вже виконали свою функцію — підтримали бойовий дух солдатів і показали, що все недаремно, суспільство їхній подвиг оцінило. А тепер постає питання нової мови. З часом нам доведеться виносити в публіч‑ ний простір речі, які ми воліємо не поміча‑ ти. Зараз про це говорять переважно волон‑ тери та люди, які займаються програмами із соціалізації ветеранів. Будуть ветеранські бунти через затримки чи відсутність соціаль‑

і деякі речі залишаться для них викривле‑ ними рівно тією мірою, якою вони їх бачи‑ ли впродовж цих воєнних років, у зворотному переконати неможливо. Простіше поясни‑ ти тутешнім людям реалії війни та окупа‑ ції, бо існують певні кейси, взяті ззовні. Хоча і це не так просто. Готові формули не працю‑ ють там, де є досвід бачення на власні очі подій у «сірій зоні» і далі. І кількість пустот, які потребують пояснення та заповнення, розростається в геометричній прогресії.

шо /

читати //

журнал «ШО». июнь-август 2018

справа майстра ///

«Ми маємо сприймати нашу строкатість, мультикультуральність як благо, користуватися нею як ресурсом, а не бачити в ній загрозу» Про життя на переломі

У той момент, коли весь світ дивився на Україну та підбадьорював, як на футболь‑ ному матчі, прокинулася хороша українська пасіонарність, яка дозволила нам вистояти в 2014 році, коли армія була гола-боса, коли ставалися наші страшні котли. Це ситуація з фентезі, майже Толкін: протистояння людей Заходу проти темряви на Сході. Як ми витри‑ мали гарячу фазу 2014 року — досі не можу собі раціонально пояснити. Прикро це констатувати, але зараз Україна перетворилася просто на одну зі світових гарячих точок. Майже щодня на Сході гинуть люди, країна скочується в абсолютно алогіч‑ не, корупційне, внутрішньо розхитане багно‑ висько. Ясно, що це інспіровано значною мірою з Росії, але не полишає відчуття бор‑ сання в темряві, коли не знаєш, куди пливти. Наше завдання — не мовчати, в тому чис‑ лі задля долання травми. Але ми не вміє‑ мо говорити нормально. Ми зриваємося або в критику, або в повчання, або у звинувачен‑ ня. Ми не вміємо слухати. Не вміємо робити висновки після почутого. Вислухавши якусь пораду, рідко змінюємося, частіше просто пропонуємо світові готову трагедію. І давай‑ те, будь ласка, на неї реагуйте. Нам варто нав‑ читися пропонувати власні відповіді — що ми винесли з цієї війни, а отже — шукати відповідну мову й термінологію. А це важко, бо ми й досі перебуваємо в гарячій фазі, хоча багато кому цього не видно. Зараз ми — в ситуації творення світу, що відбувається в страшенно трагічних і дис‑ комфортних обставинах, коли потрібно всі речі назвати наново. Ми живемо просто у відкритому переломі, бовтаючись у кістко‑ вому мозку. Ось один шматок, ось — інший, а ми — всередині мозолю, який ще тільки має нарости на переламану кістку. Ми його утворюємо, і тому нам так боляче.

Про боснійський досвід

Боснія і Герцеговина з її досвідом — те, що не дало мені збожеволіти, коли почалася

наша війна. В мене вже було знання, що таке можливо. Найкраще, що можна в цій ситуа‑ ції зробити, — намагатися залишатися людь‑ ми тією мірою, якою це дозволяють обста‑ вини та наші моральні переконання. Боснія для мене — мірило людяності. Озрен Кебо, якого я перекладала, — взірцевий боснійсь‑ кий характер, який попри всі жахливі вип‑ робування, які заперечували людськість під час їхньої війни, залишається людиною, хоче зберегти живу пам’ять, намагається жар‑ тувати, освоїти простір для життя і таким чином виборює це життя. Вітальність та людяність — це те, що я особливо ціную в Боснії. І мені хотілося б, щоб, переживши цю війну, ми теж їх зберегли.

Про мультикультуральність

Українська мова має поступово поглину‑ ти всі сфери життя, стати домінуючою, і це природно, логічно. Я не бачу тут про‑ блеми для російськомовних громадян України, вони й далі розмовлятимуть своєю «українською російською» в побуті. Єдине — потрібно себе трошки стримувати і не шель‑ мувати всіх підряд російськомовних, не зви‑ нувачувати у державній зраді, не проголошу‑ вати агентами Кремля. Моя російськомовна мама, наприклад, дасть фору в державниць‑ кому конструктиві багатьом україномовним. Те саме — з багатьма переселенцями, які є водночас носіями української ідеї та росій‑ ської мови. Ми маємо сприймати нашу стро‑ катість, мультикультуральність як благо, користуватися нею як ресурсом, а не бачити в ній загрозу.

Про боротьбу

Ми не можемо зараз припинити бороти‑ ся на східному кордоні, хоча б з утилітарної причини: якщо дамо відкусити собі палець, нам відкусять руку. Думаю, ми ще доживе‑ мо до розпаду Росії, але до того часу постій‑ но перебуватимемо під загрозою. Я почуваюся страшенно винною перед кримськими татарами, які були

www.sho.kiev.ua

шо /

читати //

справа майстра ///

шо /

читати //

справа майстра ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

«Я живу в епоху страшних змін, але ніби хребтом відчуваю, що все рухається в кращий бік, ніж могло. І це відчуття руху для мене дуже важливе» і залишаються в Криму головною проук‑ раїнською силою і яким держава дуже мало приділяла уваги. Тепер вони платять за свої погляди, стають політично переслідуваними, їх вбивають. Так само з українськими патріо‑

тами на Сході, які фактично були полишені наодинці і постраждали через те, що звідти родом носії певної антидержавної програми. Безумовно, боротьба триватиме на різних фронтах. Я не думаю, що можна щось повер‑

шо /

www.sho.kiev.ua

нути бліцкригом, переможно ввівши армію, звільнивши окуповані території і вибивши ворога. Бо далі почнеться боротьба ідеоло‑ гій. Має відбуватися точкова робота, куль‑ турна дипломатія, розмова на рівні «люди‑ на — людина».

Про внутрішніх переселенців

Що звичнішою ставатиме для нас війна з її наслідками, в тому числі з внутрішніми переселенцями, викривленням сенсів, спро‑ бами налагодити сталі контакти на спокій‑ ній ноті без взаємних звинувачень, то біль‑ шатиме приводів озвучувати те, що болить. Зокрема внутрішнім переселенцям, бо вони мало присутні зараз у публічній сфері з пов‑ ноцінними висловлюваннями. «Війна — переїхали» — спрощення. За цим лежить величезна людська трагедія і довгий шлях. Чим більше ставатиме цих історій, навіть не на рівні сюжетів у ЗМІ, а осмислених в публічному дискурсі, на державному рівні, в тому числі як історій успіху, історій люд‑ ської трагедії, яка призвела якщо не до втра‑ ти ідентичності, то свого місця у світі, — тим швидше ми почнемо про це думати як про свою історію. І це дасть змогу з нею пра‑ цювати. Реінтеграція переселенців у смисло‑ ве поле українського дискурсу буде одним із наріжних каменів нової української іден‑ тичності. Але після того як вони проговорять свої життєві шляхи, коли ми сприймемо цей великий вихід людей і їхній великий вибір

читати //

справа майстра ///

як елемент національного епосу і зробимо його частиною національної програми. Але на це потрібен час.

Про нову національну ідею

Якщо війна закінчиться, а не триватиме десятиліттями, як в Ізраїлі, то нова націо‑ нальна ідея буде значною мірою ґрунтува‑ тися на досвіді війни. Якщо не закінчить‑ ся — життя просто їй підпорядкується. Мені здається, що після 2014 року ми різко усві‑ домили, хто ми є і куди рухаємося. Ми ще не до кінця це сформулювали, але принайм‑ ні маємо вектор. Знаємо, «ким хочемо бути, коли виростемо». Зараз ця візія трохи іде‑ алістична, але й чітко сформульований ідеал стає рятівним і змінює людей.

Про щастя

Я щаслива людина. В мене є сім’я, коха‑ на людина, друзі, сродна праця. Я отри‑ мую більш‑менш сталий прибуток від того, чим завжди хотіла займатися. Майже каз‑ кова ситуація. Я маю улюблені міста, які мене оновлюють і надихають. Є люди, яких я щиро люблю, ціную та чий поступ відсте‑ жую, які дають мені віру в те, що цей світ ще не втрачений. Я живу в епоху страшних змін, але ніби хребтом відчуваю, що все рухаєть‑ ся в кращий бік, ніж могло. І це відчуття руху для мене дуже важливе. Вірші авторки читайте у розділі ШОВИДАВ стор. 15

«ШО» про авторку Катерина Калитко народилася 1982 року. Авторка шести збірок поезій та двох книжок короткої прози, остання з яких — «Земля Загублених, або маленькі страшні казки» (Львів, ВСЛ) — стала Книгою року ВВС-2017. Мешкає у Вінниці та Сараєві. Лауреатка Премії Джозефа Конрада-2017, міжнародної премії Vilenica Crystal-2016. Стипендіатка письменницької програми Central European Initiative Fellowship. У різні роки ставала лауреаткою конкурсів «Гранослов», «Привітання життя», «Молоде вино», «Смолоскип» та літературної премії «Благовіст». Тексти перекладені одинадцятьма мовами. Збірка віршів «Золото, смирна і мед» вийшла 2014 року в Ізраїлі (переклад на іврит Антона Паперного). Перекладає з балканських мов (Єрґович, Кебо, Величкович, Селімович та ін.) За переклади відзначена премією часопису «Кур’єр Кривбасу» та перекладацькою премією METAPHORA.

шо /

читать //

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Мандруємо (з) книжками

іто — час відпочинку й мандрівок. А мандрувати добре з книгами або за допомогою книг. У цьому огляді — винятково ті книжки, які здатні переносити читача в часі й просторі, залежно від його вподобань. Прикметно, що цю функцію зараз виконує не лише художня проза, але й нонфікшн — жанрові межі, здається, поволі розмиваються: спога‑ ди стають схожими на роман, а роман може більше нагадувати розмову в курилці... Хай там як — вирушаємо.

Від Одеси до Квебеку

Євген Лакінський

Мій Квебек. Люди, мови і життя у Квебеку і навколишній Канаді К.: Нора-Друк, 2018

Є місця, традиційні й легкодоступні для подорожей, а є ті, у які більшість навряд чи потрапить протягом свого

«Мій Квебек» стане цікавим для тих, хто любить пізнавальний нонфікшн та життєві історії»

життя. Далекий канадійський Квебек є таким місцем ― і побачити його майже на власні очі можна завдяки книжці одесита Євгена Лакінського, який емігрував з України 2000 року. Нині він мешкає в місті Гатіно і працює держслужбовцем, а до того змінив безліч професій і декілька місць проживання, познайомився з купою людей різних національностей та детально вивчив історію краю, що став його другою батьківщиною (для найбільш допитливих у другій частині книжки міститься історія Квебеку від часу його заснування). Тож «Мій Квебек» стане цікавим для тих, хто любить пізнавальний нонфікшн та життєві історії, викладені легким, іноді іронічним, іноді трохи повчальним стилем. Євген Лакінський щиро зізнається: «Мені нецікаво писати про офісне життя ― про інтерв’ю і відрядження, про ліфти і наради, про аудиторські звіти і

тренінги. Значно цікавіше пригадати про склад компанії R. чи про єврейську кондитерську фабрику. Оце ― справжні пригоди!» Однак книжка складається не лише з побутових замальовок ― автора цікавить мовна, суспільно-політична ситуація у країні, де він мешкає. Він знаходить багато паралелей із життям в Україні і не тільки: «Загалом важко зрозуміти людину, яка переживає щось таке, чого в тебе ніколи не було. У 2011-му, під час війни в Кот-д’Івуарі, я геть не розумів мого приятеля, івуарійця. Про події у своїй країні він говорив дуже різко, з болем і злістю. «І чого він такий знервований?» ― думав я про приятеля. А потім прийшов 2014 рік: РФ напала на Україну ― і я зрозумів івуарійця». Усе, про що пише Євген Лакінський, він пропускає крізь свої внутрішні переживання, але лишається при цьому стриманим і толерантним ― ідеальний гід у далекій подорожі.

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

«Об спогад вдаряється спогад»

Віра Агеєва

Візерунок на камені: Микола Бажан: життєпис (не)радянського поета

Л.: Видавництво Старого Лева, 2018

За допомогою книжок можна мандрувати не лише в просторі, а й у часі, і не лише сторінками художніх текстів, але й тих, що належать до жанру літературо знавчих розвідок ― і це зовсім не означає, що вам буде нудно. «Візерунок на камені», як і все, що пише дослід-

ниця Віра Агеєва, читається з таким же захопленням, як гостросюжетний детектив і... трохи мелодрама, бо ж до персонажів своїх книжок авторка ставиться насамперед як до людей зі слабкими та сильними сторонами. Звісно, тут є фаховий аналіз текстів Миколи Бажана, який увійшов у вітчизняну літературу на хвилі Червоного Ренесансу 1920-х і далі долав контроверсійний шлях «радянського поета», що під тиском обставин мав стати співцем тоталітарної дійсності. Бароковість і «архітектурність» є домінантами його поезії, яку складно сплутати з текстами інших авторів. Нині мало хто пам’ятає автора «Польоту крізь бурю», зате багато хто готовий легко викреслити його з канону чільних українських поетів ХХ століття, пригадуючи вірші, присвячені Сталіну чи виступ проти друга Юрія Яновського під час повоєнного шельмування «націоналістів». Саме ця колізія дає підстави Вірі Агеєвій додавати частку (не)

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

до підзаголовку книжки, даючи можливість кожному ніби перенестися в часі і визначитися, як він би діяв на місці Миколи Бажана, потрапивши в ті умови, у яких той робив свій вибір. «Легкість безпам’ятства травматична не тільки для особистості, а й для цілої культури, ― слушно стверджує дослідниця. ― Приреченість радянського поета на роль безправного придворного блазня‑потішника, узурпація з боку тоталітарної влади функції канонотворення, визнання та винагородження, привласнення нею й лаврових вінців, і видавничих та поліграфічних потужностей ― усе це означало, що автор поставав у кривому дзеркалі перед читачами, яких дезорієнтувала пропагандистська критика». Власне, книжка Віри Агеєвої якраз і має на меті змінити цю ситуацію, що значною мірою триває й досі, і повернути пам’ять про ключові постаті літпроцесу минулого в дискурс сучасних розмов про шляхи розвитку української літератури.

«За допомогою книжок можна мандрувати не лише в просторі, а й у часі...»

«В ідилії я не жила ніколи»

Тетяна Терен, Анна Липківська

Прості речі. Вісім розмов з Адою Роговцевою К.: Пабулум, 2018

Збірку інтерв’ю з відомою театральною та кіноакторкою Адою Роговцевою скоріше можна було би назвати збіркою сповідей, так багато тут особистого, висловленого без купюр, на межі відвертості. Можливо, справжні шанувальники акторки знайдуть у виданні небагато нового, адже вона вже є авторкою книжки про свого чоловіка, актора Костянтина Степанкова, «Мій Костя» та книжки «Свідоцтво про життя», написаної після смерті сина Костика. Багато речей, очевидно, вона озвучує й на зустрічах із глядачами, а в останні роки, попри поважний 80‑річний вік, і під час поїздок у зону АТО. Тому «Прості речі» призначені скоріше для тих, хто мало знає про цю

жінку, яка була зіркою радянського кінематографу й театру, а нині відома як безкомпромісна патріотка України. Про те, як це могло статися, також ідеться у довірчих розмовах із Тетяною Терен, які охоплюють усе життя Ади Роговцевої від дитинства у Глухові під час Другої світової до дня сьогоднішнього. Часом стає страшно від тієї кількості випробувань, які впали на плечі героїні, — концентрація історій про понівечені долі, алкоголізм, онкологію тут над звичайно висока. І більшість цих людей була близькими Аді, і всіх їх вона рятувала, витягала на собі, відчуваючи при цьому, як це не парадоксально, комплекс провини — за те, що не склалося життя братів, маму паралізувало в молодому віці; за те, що недодала лю-

шо /

читать //

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

бові й уваги сину Кості, та багато ще за що. Така самовідреченість вражає і трохи лякає, особливо якщо уявити, наскільки активною була професійна діяльність акторки — про це йдеться у кількох бесідах із Анною Липківською. Робота, як можна судити з цих роз-

мов, була порятунком від того кошмару, на який іноді перетворювався щоденний побут. Разом із тим книжка не лишає гнітючого враження — його згладжують внутрішнє благородство героїні інтерв’ю, її мудрість і розуміння життя.

журнал «ШО». июнь-август 2018

Не впевнена, що це видання зацікавить молодіжну аудиторію, для якої розповіді старої акторки видадуться страшилками з часів совка, але для читачів старшого й середнього віку «Прості речі», поза сумнівом, стануть можливістю емоційної мандрівки в недалеке минуле.

Чорний романтик, слобожанський чувак

Іван Дзюба

Чорний романтик Сергій Жадан К.: Либідь, 2017

У ще більш недавнє минуле запрошує нас помандрувати відомий диси-

дент, академік Іван Дзюба, який звертається до творчості Сергія Жадана, бо йому цього «давно хотілося», але «зупиняло те, що він надто, як тепер шанобливо мовиться, «розкручений зусиллями преси, своїх фанатів і літультрас, та й сам неабиякий майстер авторозкруток». Ця невеличка збірочка есеїв, присвячена різним етапам творчості «чорного романтика», чи то «луганського» або «слобожанського» чувака, або навіть «харківського чувачиська», як називає його старший колега, підкреслюючи специфічне походження Жадана. Утім, проникливості Івана Дзюби вистачає, аби зрозуміти, що апологія маргіналів і постійна епатажність не означують суті творчості кумира мільйонів: «Звичайно, не варто сприймати над-

то буквально, надто на віру все те, що читаємо під прізвищем Сергія Жадана, бо це може бути один із його драйвів чи стьобів, і одна з його масок, і одна з його ролей, і один із його апокрифів». Попри те, що академіка очевидно дратують матюки, згадки про бухло, наркотики й секс у текстах його персонажа, окремі фрагменти роздумів є справді цікавими з літературознавчого погляду і засвідчують тяглість традиції від шістдесятників до сучасників — традиції розмови зі світом і прагнення до творення нового в культурі. Шкодуючи, що на час виходу книжки друком не зміг дістати найновішого роману «Інтернат», Іван Дзюба постулює, що розмову не закінчено: «Жадан — і несть йому кінця». Погодьтеся, це не може не зворушувати.

«Ключ-місто: відмичка для простору і часу»

Маркіян Прохасько

Нестримна сила води Л.: Видавництво Старого Лева, 2018

У цілком відмінні від буденності світи кличе нас помандрувати Маркіян Прохасько у своїх оповіданнях, епіграфом до одного з яких є заклик

«Розшкарублюймо наші зашкарублості!». Автор творить міфопоетичну дійсність, головними топосами якої є місто та море (зрештою, складається враження, що це — одне й те ж саме: вода є архітектурою, вона творить світ, який легко розпадається на фрагменти й оприявнюється знову, уже в іншій формі). Як і у Прохаська-старшого, художня реальність «Нестримної сили води» наповнена звуками, кольорами і запахами, а ще максимально оречевлена, побудована за принципом каталогу, де кожна найдрібніша деталь набуває значущості. Назагал шанувальники можуть побавитися у гру «знайди десять відмінностей між текстами Прохаськів». Скажімо, у фантазіях на тему львівського м е т р о моря: «Якби у Львові було море, то з його порту... долинали б гудки кораблів. Старе Підзамче стояло б на ви-

гині землі перед входом у Львівську бухту... Між кам’яницями під старим замком, з якого море виднілося би на багато миль, сходами і подекуди хвилястою та порослою травою бруківкою бігали б діти. У затінках винограду розлягалися би пси і коти. Люди сиділи б у плетених кріслах і шезлонгах, пили би вино та виноградний сік». Прохасько очуднює час і простір, його жанр — це казка чи легенда, хоча щодо їхньої глибини можна дискутувати. Часом це звучить дещо наївно й прямолінійно: приміром, історія про жінку, яку було вбито металевим трикутником із написом « МОРАЛЬ», зробленим зі спеціальної «буквяної руди». Чи казка про купця, який викупив у Старому граді прохідний двір із порталом в іншу реальність — ви теж можете туди потрапити, якщо помандруєте лабіринтами міста Маркіяна Прохаська.

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

Франческа і НАСА

Дорж Бату

Франческа. Повелителька траєкторій

Львів.: Видавництво Старого Лева, 2018

Неабиякі пригоди починаєш собі уявляти, коли читаєш анотацію до наступної книжки нашого огляду, яку написав Андрій Васильєв, українобурят, журналіст, що працював ведучим новин і готував репортажі

з гарячих точок. Сьогодні він — оператор корекції траєкторій Центру керування польотами Національного управління з аеронавтики та досліджень космічного простору США і популярний блогер. Уже знайомі підписникам «кумедні та надзвичайні історії», що трапляються з Доржем (так звуть автора на американський манер), його напарницею Фран ческою, полковником Вескоттом, Сарою, професором Расселом та іншими, побачили світ під однією обкладинкою (шкода хіба, що редактор не викреслив окремі повтори — от хоча б про різні варіанти імен автора). Як зрозуміло вже з назви, найбільше «кумедних історій» трапляється саме з Франческою, темпераментною сицилійкою, за сумісництвом талановитою математичкою, яка легко й без додаткових приладів може обчислити траєкторію руху сателіта. Утім, змушена попередити відразу: якщо ви фанат науково-

популярного жанру й давно мріяли дізнатися про «кухню» роботи НАСА з усіма виробничими подробицями, ця книжка не для вас. Автор згадує про телеметрію чи ситуацію на низьких орбітах десь раз на 20 сторінок, але йому це здається значно нуднішим, ніж описи пригод Францески, до яких він негайно повертається. Приклади пригод такі: Франческа потрапила під «обстріл» скунса; Франческа переплутала ключі від машин; Фран ческа ненавмисно вкрала сандвіч; Франческа прийшла на роботу з бодуна; Франческа розбила м’ячем вікно; Франческа застрягла в кабінці туалету. Прискіпливий читач відразу скаже: а до чого тут НАСА?! І буде складно відповісти. Утім, неприскіпливому читачеві ці бугагашні історії рівня підліткової прози можуть цілком припасти до смаку. Тим більше, що цікаві подробиці про космос у Доржа Бату все‑таки є: помандруйте за ним — і ви дізнаєтеся, як займаються сексом і ходять у туалет в умовах невагомості!

шо /

читать //

труднощі перекладу з Альбіною Поздняковою ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Жінка-суб’єкт

оговоримо про жінок. Один відомий книжковий портал, рекомендуючи те, що вар‑ то почитати на жіноче свято, поміж солодкавих любовних романів ненароком запро‑ понував «Під скляним ковпаком» Сильвії Плат. І я гадаю, що це якраз ідеальна кни‑ га в такий сезон. Тому сьогодні про жінку, загнану суспільством у пастку, про жінку, накриту красивою скляною кришкою, щоб з нею, делікатною, бува нічого не сталося. Вона — суб’єкт, за неї все вирішено. Вона цілком позбавлена свого голосу, як-от героїня «Групового портрету з дамою» Генріха Белля.

Мистецтво вмирання

Сильвія Плат

Під скляним ковпаком

З англійської переклала Ольга Любарська Л.: ВСЛ, 2017

«…лежати у прозорій воді й спостерігати, як червінь розквітає на зап’ястках пелюстка за пелюсткою, аж доки зісковзну в сон під кричущо-червоне макове плесо» Це видання дуже красиве, як перші весняні квіти або як кімната дівчинки-лялечки з 50‑х років. Його оформила Анастасія Стефурак делікатними, ніжно-рожевими ілюстраціями, тож книжку приємно брати до рук, але, шановні читачі та читачки, будьте обачні, ця іс-

торія не є легкою й солодкою, наче цукрова вата. Уявімо собі прекрасний торт з кремовими квіточками, виставлений на стіл на якесь велике свято. Під ним паперова мереживна підкладочка, а над тортом вишуканий скляний ковпак, котрий захищає хистку красу цього десерту. Саме про такий ковпак йшлося в романі. Чудова американська поетка Сильвія Плат, засновниця жанру «сповідальної поезії», написала за життя лише один роман, в якому хотіла показати нам жінку, загнану соціумом у гарну пастку. Перед вами непроста напівавтобіографічна історія молодої жінки з письменницькими амбіціями і з клінічною депресією. Проводячи паралелі з авторкою, бачимо, що збігається майже все, зазнали змін лише назви місць та імена персонажів. І оця печальна правдивість, ці самовбивчі настрої роблять роман дуже складним. В деяких місцях читати майже фізично боляче. І найсумніше через те, що скільки б ми не боролися за права жінок, стало не набагато краще. Всі психологічні проблеми молодої творчої дівчини цілком актуальні в наш час. Естер Ґрінвуд — дівчина з околиць Бостона, яка вчиться писати і шукає себе. Після перемоги в конкурсі журна-

«Це видання дуже красиве, як перші весняні квіти або як кімната дівчинки-лялечки з 50-х років»

лу мод вона потрапляє на стажування у поважне нью-йоркське видання. В неї цікава робота, модний одяг, довкола гучні вечірки, але Естер зовсім не весело. Вона не знає, що робити зі своїм життям. Всі гадають, що вона сумує за своїм хлопцем, студентом медицини, у якого раптом було виявлено туберкульоз. Але вона остаточно відмовляється вийти за нього заміж. А повернувшись додому, отримує звістку про те, що її не прийнято на омріяний літературний курс, і впадає від того в депресію. Естер щодня бачить з вікна багатодітну сусідку і розуміє, що зовсім не хоче заміж, зокрема за того лицеміра, студента‑медика, котрий мав роман з офіціанткою, поки його мати розбалакувала направо й наліво про цноту до шлюбу. Її майбутня свекруха говорила, що «чоловік є стрілою, пущеною в майбутнє, а жінка — те місце, звідки вилітає стріла». Дівчині не хочеться бути якимось місцем, вона хоче активно рухатися вперед, береться писати роман, але весь світ наче стає проти неї. Естер відчуває брак досвіду, вона ж, на відміну від свого кавалера, для чогось берегла цноту, якої тепер рада була б збутися. Словом, їй не пишеться, з подальшим навчання не складається, а мати намовляє її йти на курси стенографісток. Чорна смуга того літа змушує Естер, як намистини, перебирати різні способи самогубств: втопитися в океані, відчути, як «червінь розквітає», витікаючи з розрізаних вен, повіситись, напитися снодійного. Далі — значно похмуріше.

шо /

www.sho.kiev.ua

Якщо ви не належите до апологетів естетики вмирання, можете не читати. Переклад чистий і акуратний, але я б сказала, що де-не-де текст є ніжнішим за оригінал. Наприклад, насмішкувате прізвисько подруги Естер «Pollyanna Cowgirl» перетворюється на значно нейтральніше «Кукурудзяна Поліанна». Ще різонув мені вухо прикметник «сохлорота», бо в тексті я не помітила ін-

читать //

труднощі перекладу з Альбіною Поздняковою ///

ших слів-новотворів. А поза тим ніжності та красивості додають також ілюстрації. Втім, може, воно й на краще, бо так виразніше бачимо ту витончену панночку з передмістя, яка під тиском американського патріархального суспільства середини минулого століття мусила стати домогосподаркою, і вся її незалежність зводилась до можливості вибирати колір шпалер.

А Плат таки наклала на себе руки через місяць після першої публікації цього роману у Великобританії. Її знайшли мертвою на кухні, із головою в духовці. Вона щільно зачинила двері в кімнати дітей, заткнувши мокрими рушниками шпарини, прийняла велику дозу снодійного та ввімкнула газ. А в 1982 році за книгу «Збірка віршів» Сильвія Плат посмертно отримала Пулітцерівську премію.

Жінка без голосу

Генріх Белль

Груповий портрет з дамою

З німецької переклали Євген Попович та Юрій Лісняк Івано-Франківськ: Вавилонська бібліотека, 2017

До століття від дня народження одного з найзначніших німецьких письменників ХХ століття, Генріха Белля, «Вавилонська бібліотека» видала його експериментальний роман «Груповий портрет з дамою». Книга — гарно перекладена Євгеном Поповичем та Юрієм Лісняком і сучасно оформлена Анною Алпатієвою. Текст плинний та рівномірний, і не помітно, що працювало над нею двоє перекладачів. Це ідеальний твір, щоб пояснювати, що таке суб’єкт. Маємо близько 400 сторінок про жінку, яка жодного разу не постає активною дійовою особою, вона ніколи нічого не говорить і не робить — її слова лише цитують, а вчинки переповідають. Така собі жінка без голосу, яка є лише тим, що про неї думають інші. І хоча автор при-

хильний до героїні роману, навіть каже, що трохи в неї закоханий, все ж цей експеримент виглядає доволі моторошно з феміністичної точки зору. «Груповий портрет» написаний у формі репортажу про життя звичайнісінької німкені Лені Пфейффер. Ми знаємо її зріст, колір волосся й очей, вік та рівень освіти, але можемо лише приблизно уявляти її почуття. Натомість в книзі активно присутній автор, який мандрує місцинами, котрі стосуються Лені, опитуючи з півсотні людей, по-різному до неї причетних. З багатьох свідчень вимальовується портрет дурненької дівчини з типово арійською зовнішністю. Вона гарна (майже всі респонденти-чоловіки її хочуть), чуттєва (полюбляє танці, цигарки, ранкові теплі булочки та любощі на природі), творча (малює й співає) та відчайдушна (під час Другої світової заводить роман з полоненим росіянином і народжує від нього дитину). Лені ми бачимо ніби збоку чи ззаду, як панну на обкладинці. Це антивоєнна книга, як і значна частина доробку Белля. Провідною темою роману є любов між росіянином та німкенею на тлі воєнних дій. Лені з Борисом ховалися в гробівцях під час бомбардувань, але це описано так, ніби для них не було доречнішого місця для пестощів. Лені Пфейффер одним порухом нормалізує становище російського полоненого: підносить йому філіжанку кави, показуючи своїм співробітникам, що він — така ж людина. Ми не знаємо, чи Лені дурна, чи вона така самовпевнена, проте бачимо, що вона здатна пишатися тим, що інші вважали б соромом, наприклад, коханим-іноземцем чи

сином-сміттярем, який, вочевидь, любив свою роботу з ідеологічних міркувань, бо прагнув очистити світ. А ще автор ніби ненароком торкається теми Голокосту: навчаючись у монастирі, Лені зближується з високоосвіченою черницею-єврейкою на ім’я Рахель, котру понизили до звання коридорної сестри, в обов’язки якої входило стежити за здоров’ям вихованок монастиря, вивчаючи їхню сечу та екскременти. Саме вона прищепила Лені любов до власного тіла. Через свою наставницю Лені роками малювала сітківку ока і прикрашала своє помешкання плакатами зі збільшеними людськими органами. Чи знала Лені, що в Німеччині робили з євреями? Чи й далі носила б своїй щирій подрузі їжу та цигарки в монастир, якби знала? Мова роману чітка та беземоційна, проста й лаконічна. Белль вводить у текст скорочення, позначаючи почуття окремими літерами: С1, С2, С3– сльози, страх і страждання, Б — блаженство. Авторові йдеться про точність відтворення інформації, це територія естетики документаліста. Тут багато цинічної констатації фактів, як-от «кількість рук і ніг за повним комплектом», і навіть порівняння своєрідні, наприклад, «голос тонкий, як фанера». Утім «Груповий портрет» — не лише репортаж, завдяки голосу автора це така космічно-сучасна книга, в якій то виринають імовірності інших сюжетів, то з’являється думка про величезну інопланетну електронно-обчислювальну машину, яка може скласти будь-чию біографію. Словом, рекомендую почитати на дозвіллі.

шо /

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Вдячність

Богдана Матіяш

Пісня Пісень Л.: ВСЛ, 2018

Ця поезія — про пораненість і безборонність, але в першу чергу — про повноту буття і вдячність за нього: «вчитися дякувати / вчитися знати себе від найбільшої до найменшої тіні / від найтихішого до найяснішого світла ставати / прозорим довіряти і довірятися знаєш тоді вже тут / мені часом здається що можна безборонно взявшись / за руки не втративши тіла бачити рай». Кожен вірш можна прикладати до рани. Дієвість поезії як порятунку душі тут наочна, та йдеться не тільки про «додавання», а й про «віднімання» також: «навчися приходити довірливо й лагідно / і відходити просто / / як світло увечері гасне як птах засинає / як вода що тече в землю вертається». Любов у цих текстах дається в своєму становленні, в найменших дрібницях і промахах. Це книга довіри. Одна з найбільших спраг і найбіль-

ше диво любові — це довіра, і Богдана пише: «як пташка що кладе / гніздечко у полі так і я залишаю аж при землі своє серце / не боячись що з ним прикре щось станеться». Еротика цих віршів подекуди бере образи зі світу флори. А образ насінини, зернятка — це те, з чого свавільно розвивається любов, прагнення ж «навчитися любити» обертається на своєрідну книгу з «навчання любити», адже навчаючись, випробовуючи мимовільне, можеш вказати стежку тому, хто бажає цього шляху, але не має для нього слів. Цей шлях у Богдани — із молитвою. І такий спосіб молитви — найдієвіший. Навчання, осягнення — як запорука радості. І сльози необхідні, аби розмочити це зернятко Боже («не дозволь розівчитися плакати»): «нікому не віддавай мене хай я буду тобі як маленьке зерня хай / я буду як паросток а пізніше як квітка що принесе лиш тобі / знаний плід посади мене там де сам хочеш щоб мені прорости». З навчання і незнання з’являється те, що більше за людину (як-от у третій главі книжки «Пісні для Богородиці»): «мала дівчинка Богородиця стоїть у храмі слухає ще / нічого про себе не знає не знає що поруч із нею». Покора винагороджується. Як необхідні й розпач, і змалілість, щоб потім розгорнутися, неначе пружина, під рукою Владики. Адже існує Страсний тиждень, драму якого переживаємо в передчутті Воскресіння. Ці вірші пригніченості та спустошення, але й особливої молитовності — в останньому розділі «Пісні пустелі».

«Ця поезія — про пораненість і безборонність, але в першу чергу — про повноту буття і вдячність за нього... Кожен вірш можна прикладати до рани. Дієвість поезії як порятунку душі тут наочна, та йдеться не тільки про «додавання», а й про «віднімання» також»

Ця книжка росте з дитинності оповідача, тому невипадково в ній виринає Маленький Принц Сент-Екзюпері — доросла казка, просякнута любов’ю та дитинністю; наче протяг проходить анфіладою кімнат. Здається, що у цих двох книжок — спільний простір, і вони позачасові. Звертання на кшталт Францискових — «братику вовче», «братику сонце», «братику місяцю», «сестричка земля» — породжують образи, суголосні персонажам СентЕкзюпері. Бо всеохоплююче споріднення — і у всесвіті Богдани Матіяш. Порівняння, уособлення, як в середньовічних текстах, — найміцніший матеріал цих віршів. В них повно оленів, левів, наче давній бестіарій безболісно переселився в площину київської околиці. Багато птахів, і вони наче перелітають простором книги, бо їхня пісня — теж «над Піснями». А ще Богдана багато говорить про сон: свій, коханого, просить його засинати. В цьому сні живуть особливим життям кохані риси. Взагалі сон і світле пробудження — це ніби алегорія таких делікатних стосунків, що сягають едемського, щасливого стану спокою. Всеохопна алегорія цієї книжки — Господній сад. І любов до людини наче з полегшенням спрямовується на Творця, адже в ньому підсвідомо злилися і чоловік, і батько. Напруга цих лагідних віршів така висока, що мовлення не може не звернутися до витоку всього — до Господа. Цей третій поруч із двома — наче віддзеркалює силу почуття. Вдячність Богові в найменшому з його створінь і вдячність людині — в них весь світ душі та біблійна сила, що тисячоліттями відтворюється. «лежимо на березі тієї ріки що одна на двох / і над нами це прекрасне серпневе небо пахне / свободою і дощем десь далеко горять вогні». Захоплює делікатна (Богданине слово) відкритість поетки, її відвага вимовити найпотаємніше, наче відслужити особисту Літургію вдячності. Ця відкритість — не те, що звично називається відвертістю, це якийсь герменевтичний пароксизм, коли відпускаються в словесність найможливіші сенси любові.

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

«Пошук воріт і порад...»

Сергій Шкабара

Проміння всередині флейти Житомир: Рута, 2017

Енергія цих віршів сповідальна і така, що схиляє читача до відкритості у відповідь. Коли Сергій Шкабара пише в останніх рядках «ковтай мене Господи я вже готовий ковтай же / я в роті твоєму лиш слина», це, з одного боку, вражає новітністю, а з іншого — під-

ступає дещо контроверсійний контекст: оповідання Хуліо Кортасара «Слина диявола» чи біблійний заклик бути гарячим або холодним, але не теплим. І це все закладено в попередніх образах. Надто тема Бога. Образи цієї книжки тісно пов’язані також із життям природи. Є в них щось і від гуманістичності неокласиків. А ще ця поезія ніби працює на межі напівтонів: «словом я не знаю нічого про речі / які люблю якнайбільше / жодних слів на позначення їхньої суті / залишаються колір / відлуння / дотики». Це традиційна, тепла поезія, її автор не уникає молитви. Вона пронизує й близькі стосунки: «Між нами не буде нічого, крім сну і молитви». І це не аскеза — це найглибинніше єднання. Поетові притаманне тяжіння до синестезії, воно прослідковується навіть в назві збірки: звук і світло підсилюються одне одним. Проте нагромадження образів не створює відчуття важкості: світло тече і міниться, «ці

звуки, що наповнюють кімнату, гортають тіла обважнілу книгу». Вірш завершується словами «почались пологи». І це може бути так само й явище народження тексту. Є в збірці й тавтограмми: вірші виключно на «н» і на «л». Сергій розмовляє з деревами, це добра традиція. Він знає, що «рослини під снігом впізнають тебе за ходою». На презентації, яка відбулася в Житомирі, Сергій розповідав, що для нього — образ риби, чому він такий вагомий у його віршах. У передмові до книжки Дмитро Дроздовський, член журі конкурсу «Гранослов», в якому перемогла ця книжка, згадує алхімію та пише, що вражений, як автор «поєднує урбанізм і релігійність, маніхейство і гностицизм, монотеїзм і пантеїзм, фізичне й релігійне». «У творчості цього поета наявні риси, які досить симптоматичні для культури, що народжується після постмодернізму». І так, ця культура близька мені.

«Ти — моє стихійне щастя...»

Володимир Бєглов

Faithbook

Л.: ВСЛ, 2017

І ще одна книжка, в якій автор розмовляє з Богом: подеколи напряму («вибач сердечно, мій Боже, / за серця нестишений стукіт, / коли я питаю у пустці, де гріх ще, а де — не гріх»), подеколи — привітно з його створіннями, явищами та явленнями. Це рядки з вірша «Молитва

Іншого» — першого в книзі й так чи інакше магістрального для неї. А коли бачиш, що молода людина присвятила книжку своїй мамі, особливо радієш. Віра не спростовує темної сторони життя, в якій «людина людині вирок», «ніде і ніколи — всюди». Але «На світлому боці темряви / Хтось схожий на відповідь йде». Тлумачити назву книжки можна й цими рядками: «Трохи боятися втратити, трохи боятися втоми, / Трохи боятися жити «як люди нормальні», сито». Ліричний герой цих текстів тяжіє до інтроверсії, спілкування виключно з близькою душею, але чим далі читаєш, тим більше потрапляєш у відчуття, суголосне з тимтаки «Маленьким Принцем»: «Йдеш дорогою — доброю, довгою, невідомою і широкою / І вітаєшся сам на сам із чужинами і чужинцями». Цікаво, що ближче до кінця книги лірика дещо спрощується, стає затишно‑міською («Все буде, моя мале-

сенька радосте»), так наче автор вирішив не перевантажувати читача, адже якщо читати від самого початку, можна й втомитися. Але на передостанніх сторінках — наче повертається до себе, до певної притчевості, до перегуку з Рільке: «я попрошу — перемагай мене / перемагай і смійся наді мною», «на себе перевчи» (як там у перекладі Бориса Пастернкака: «Не станет он искать побед, / Он ждет, чтоб высшее начало / Его все чаще побеждало, / Чтобы расти ему в ответ»). Це здебільшого напрочуд ніжна чоловіча лірика: «Тиші, ти знаєш, бувають різні. / Тиша з тобою. І тиша без тебе». Її автор глибоко відчуває жінку, і жінки в цих поезіях різноманітні, здебільшого навіть жорсткіші за чоловіків: «У сильної жінки немає сили / Зробитись нарешті слабкою». І все це зайвий раз спростовує тезу про можливість відчитати, чоловік чи жінка є автором певного роду поезій.

шо /

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Ще дещо про Бога

Дарина Гладун

Рубати дерево

К.: Смолоскип, 2107

Ось книжка, дизайн якої не просто супроводжує текст — він і є текст: в ньому закладений і ритм, і чорно-біла контрастність образів. На обкладинці — ні імені автора, ні назви книги — тільки хвилясті рядки. Ці вихідні дані, так би мовити, на корінці (дерева), навіть назва видавництва. Передмова Олега

Коцарева «підігрує» нестандартності видання і справляє дещо кінематографічне враження, тяжіючи до уривчастості, наче поспішає до верлібрів Дарини. В контексті збірки він говорить про герметичність і естетство й з огляду на готичну експресіоністичність резюмує: «…готуйте свої нерви, нервики і нервята! Ідилічних картинок не буде». І справді, тільки що йшлося про лагідну та всерозуміючу чоловічу поезію, аж раптом перед нами збірка дівчини, в якій перший же вірш має назву «січирубай-дерево». Це наче ім’я загадкового індіанця. А насправді «січи-рубайдерево / на спині тримає вічність / / його гілки / бачили всі світанки / / його кола / знають усі відповіді». Може, це світове дерево? І не можна доступитися до вікових кіл дерева, не зрубавши його? Цей вірш відмічений знаком нескінченності, а далі 24 главки йдуть в зворотному порядку, від 24-ї до першої. Наступний вірш називається «постріл-1». Хоча це й алегорія стосунків чо-

ловіка та жінки, назва красномовніша за образ. В книзі чимало графічних знаків, вертикальних і горизонтальних, які повинні, мабуть, символізувати паузи та ритм. Взагалі вірші ці здебільшого живуть під знаком тривожності, хаотичних рухів, уривчастості. Молитва тут — шкіра, що «облущилась чорною фарбою / впала під ноги / сіденького бога…» У вірші «наглядач маяка» бог і є тим самим чорношкірим наглядачем, який сподівається, що «море ще не пішло / / бо нащо тоді маяк і нащо наглядач». Друга частина цього вірша називається «в’язень». З назв у книжці — ще постріли, цвяхи, вибух, сходження в гулаг, трунний майстер, старий цвинтар, скорбний шлях. Здається, ці та подібні їм межові звуки, топоси, люди та речі в метафорах Дарини Гладун найоб’ємніше виокремлюють незворотне. І наче крейдяне коло окреслює Юрій Ковалів своєю рафінованою післямовою — аби захиститися від ентропії.

«Рости в мені ловами наступними»

Юлія Ємець-Доброносова

Срібло і молоко К.: Фенікс, 2017

В цьому огляді, як і в Дозорі Юрія Володарського, переважають книжки жінок. На презентації Юлія ЄмецьДоброносова розповідала, як виникла ця книжка, видана за підтримки виконавчого органу Київської міської де-

ржавної адміністрації. В ній — вірші, написані в Слов’янську, де авторка народилася, в Криму, де її було зачато, і в Києві, де вона мешкає зараз. Між попередньою поетичною книжкою Юлії і новою — 13 років, за цей час у неї вийшло дві книжки прози, і вона стверджує, що проза з’їдає поезію. Пояснюючи назву книжки, поетка називає срібло і молоко — коштовностями. Зокрема молоко — наш перший досвід коштовності. Без нього не можемо жити. А мені спало на думку, що срібний посуд не дає молоку скисати, зберігає його свіжість, — так і враження зберігаються неушкодженими під впливом справжньої поезії. До речі, як філософ, Юлія сформулювала чергове визначення поезії, це «маркування присутності». А серед своїх поетичних братів (і сестер), у францисканському розумінні, назвала Олега Лишегу, Миколу Вінграновського та Емму Андієвську.

Ілюстрації в книзі — рослини, намальовані самою поеткою. На сторінках квіти перетворилися на гербарій. Але добре уявляєш, як серед цієї флори «хортицькі змії і ящірки / із нагрітими животами / і підошвами лап — / у кого що є — / із мальвами, витатуйованими на спинах, / дивляться у бік греблі / напередодні першої холодної ночі». Стають істотами в цих віршах найрізноманітніші явища й сутності: «Ріка ночує в колодязях, / гостює у зморшках, / відпочиває у роялі, / доки пальці не починають лоскотати її, / доки звуки не торкнулися її чутливих колін». Останніми роками поетка переосмислила, за її словами, своє «усвідомлене кочівництво»: «Не могла пережити, що там, на місці Слов’янська, утворюється чорна діра…» І вона знайшла образи для свого болю, серед яких: «Вогоньбезхатько лиже підвіконня. / Синців, синиць і граду замість сліз / Ми дочекалися…»

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

«сумма потерянных родин»

Ия Кива

Подальше от рая К.: Каяла, 2018

Ця невелика книжка Ії Ківи, яка виїхала з Донецька влітку 2014‑го, є напруженою, наповненою по вінця, і тим, що в ній, можна захлинутися: болем. Книжка двомовна, і від цього ще більше посилюється враження поліфонії, як і від голосів за кадром, які лунають ніби в іншій країні: «гей друже ми вже бу-

хаємо / долучайся до нас / пити й сміятися / пити й шепотіти / це не твоя хвороба / не твоя війна». А в Ії — її війна і зовсім інший відлік простору й часу: «потом из Донецка в Киев перестают ходить поезда / после это место на карте называют дырой / и вот уже живешь неизвестно куда / (…) подносишь к лицу сканер считывающий штрих-код времени / тридцать три или три по новому летоисчислению / и ждешь когда крест на шее даст первый зеленый листок». Час цей починає відлік у Другій світовій. Ія пише про своїх єврейських родичів і їхні долі в ті часи. Взагалі тема неспівмірного ні з чим жахіття Другої світової наче «підгодовує» трагедію нинішньої війни, яка пройшлася по життю Ії. Київ, який мав би бути прихистком, розкривається з несподіваних боків, подеколи він зовсім не дружній або ж байдужий. Як контраст життю, сповненому трагедії, виглядає віртуальний світ соціальних мереж, з його уявними

драмами, безсенсовним рухом: «человек человеку — онлайн». Є в цій книзі просто страшні вірші про ненависть, з таких «дай-ка ты ей по роже», «били с особым цинизмом не убивали», [завтрак]. Пост травматичний світ сповнений особливих прикмет, в ньому діють свої закони, існують припущення: «если совсем не дышать / смерть на мертвое не позарится». Сон висвітлює дещо глибинне, але не допомагає визначитися: «то ли ты плот / то ли плотник / обратная перспектива / / отче отче для чего ты меня оставил» (вірш «как убили отца…»). Любов могла б означати порятунок, але «вылюби сорок тысяч сестер и братьев / отлюби самую нежную на свете женщину / ты не станешь умней на один фиброзно‑мышечный орган / ты вообще никогда никем для любви не станешь / ну а ты как думал». Проте варто сподіватися, що пережитий Ією ад — він в книзі й залишиться, звільнивши поетку.

«стільки біди навколо. стільки свободи»

Дмитро Лазуткін

Артерія

Л.: ВСЛ, 2018

Вже перший вірш книжки — про українську кров, кров українського солдата — розриває межі звичного висловлювання на такі теми. Артеріальна кров дійсно уособлює стрімкість цієї поезії, її яскравість, до того ж чимало образів її — в цьо

му ж руслі: «на всі дороги є вдосталь втечі», «головна небезпека — у можливості зупинитися». «доки ти є мішенню — тобі дозволено все». Автор свідомий того, що його тексти просяться бути розібраними на цитати, а з іншого боку, в певному сенсі «слово повернулося в музику», — вірші ці стали основою проекту «Артерія», учасники якого «спробували поєднання поезії з музикою, іноді це просто читання, мелодекламація з сучасною оригінальною музикою українських композиторів». Діапазон Лазуткіна — неосяжний: від миттєвої гри слів і смислів («коли хтось ставить крапку — сміливо розраховуй на кому»), до підкоригованих сучасністю філософських узагальнень, чия патетика врівноважується спорідненістю Танатоса й Ероса: «бо і сила закон і смирення закон / і війна підповзає неначе циклон / і між стегон бринить». Автор знає, коли треба сказати прості та вагомі слова: «Знайдеться якось, що пити,

що гризти, / і будуть, напевно, добрими ранки, / допоки — українські танкісти / ведуть вперед українські танки!» Інтимність лірики в книжці теж не обмежена нічим, об’єктами цієї близькості стають найрідніші персонажі, від жінки до країни: «хай щось вона виголошує і щось там собі вирішує / лягає в ліжко святою а прокидається грішною / кричить на мені прощається навіки з власною тишею» — «і моя Україна збудилася / коли пестив її язиком». Таж власне язик поета — ще й прихисток логосу, який викликає сутності з небуття. Ще один модус свободи розкривається в останній главі книжки: неримованість поезії. Лазуткін вірний собі в своїй афористичності, як-от в цих рядках: «поезія — / це бій з тінню / за право першим дістати / скелет із шафи». І кортить приміряти на себе свідомість цієї артеріальної, фізіологічної свободи, адже передається поетова сила, адже «маленька крапля києва / тримає удар».

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Восемь женщин

текст: Юрий Володарский

вторами сразу восьми из десяти книг, представленных в нынешнем Дозоре, являются женщины. Вроде бы простая, ничего не предвещающая фраза, правда? А вот и нет. На самом деле это бомба замедленного действия. Сейчас убедитесь. Во-первых, сторонники гендерного равенс‑ тва могут сказать: а что в этом такого? Почему вы, Юрий, подчеркиваете половую принадлеж‑ ность писателя? Отчего, когда раньше в этих ваших Дозорах постоянно случалось наоборот, вы не делали громогласных заявлений, дескать, авторами сразу восьми из десяти книг — и как же это мило! — являются мужчины? Не выража‑ ет ли эта фраза вашего подсознательного неува‑ жения к женщинам? Нет ли в ней сексизма? Во-вторых, скажут приблизительно те же суровые люди, а почему вообще надо обращать внимание на гендерный фактор? С какой, собс‑ твенно, целью, вы, Юрий, подчеркиваете поло‑ вую принадлежность писателя? Не хотите ли вы сказать, что женщины пишут хуже, чем мужчи‑ ны? Не желаете ли в силу своего латентного сек‑ сизма заявить, что все великие писатели — муж‑ чины, а женщины и рядом не валялись? В-третьих, объявят они же, какого черта вы пишете «авторами», если речь идет о женщи‑ нах? Все цивилизованные люди уже согласи‑ лись с тем, что в таком случае писать надо «авто‑ рками»! Использование феминитивов — это лакмусовая бумажка, которая позволяет отли‑ чить мужлана-дикаря от цивилизованного сов‑ ременного человека. В общем, Юрий, одна лишь первая фраза этой статьи выдала вас с головой. Вы сексист, и не вздумайте возражать! Дорогие воображаемые оппоненты, пожалуй, я все-таки немножко вздумаю. Меня же хлебом не корми, а дай повозражать. Как настоящий сек‑ сист, начну с конца. Искусственно навязываемые феминитивы мне по большей части несимпатичны. Чем-то подобное «исправление» языка в угоду доми‑ нирующему тренду напоминает ситуацию сто‑ летней давности, когда переделывавшие мир большевики калечили язык жуткими аббре‑ виатурами вроде совнаркома и осоавиахима. Я не думаю, что введение феминитивов поможет

решить проблему гендерного равенства. Мне вообще кажется, что гендерное равенство, в отли‑ чие от гендерного равноправия, в принципе недостижимо, но это уже совсем другая история. Я не стану утверждать, что женщины пишут хуже, чем мужчины. Я только могу с уверен‑ ностью сказать, что на «высокой полке» муж‑ чин больше чем женщин, однако причина тако‑ го положения определенно в условиях и вряд ли в способностях. Литература не математика и не спорт, где мужчины могут иметь преимущест‑ во в силу объективных физиологических при‑ чин. В эпоху эмансипации, когда социальные барьеры стали значительно ниже, количест‑ во женщин в списке ведущих писателей пла‑ неты резко увеличилось. Имена Элис Манро, Тони Моррисон, Герты Мюллер, Джоан Роулинг, Донны Тартт и присутствующей в этом Дозоре Маргарет Этвуд говорят сами за себя. В общем, могут, если захотят. А вот по поводу первого тезиса, я — вы не поверите! — отчасти готов признать себя виновным. Акцент на гендерной принадлежнос‑ ти действительно может выглядеть не вполне корректным, хотя и тут есть нюансы. К примеру, если восемь из десяти рассматриваемых писате‑ лей случайно оказались чернокожими или рев‑ ностными католиками, то сам по себе этот факт ничего не значит и специально его отмечать смысла не имеет. А вот если их произведения посвящены соответственно расовой дискрими‑ нации и религиозной нетерпимости, то ничего дурного в упоминании цвета кожи или конфес‑ сионной принадлежности я, извините, не вижу. В данном случае гендер и впрямь почти не релевантен. Есть такой термин «женская про‑ за», от которого я как латентный сексист отка‑ заться не готов, но на всякий случай должен уточнить, что речь идет не о половой прина‑ длежности автора, а о тематике и поэтике его текстов. Так вот, из восьми книг авторов-жен‑ щин к пресловутой женской прозе можно отнес‑ ти разве что одну, от силы две. Все осталь‑ ное — просто проза, в основном хорошая проза, а иногда (Янагихара, Этвуд, Степанова) проза без преувеличения выдающаяся. Чтобы узнать подробности, читайте Книжный Дозор.

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

Инициация, или Растление

Ханья Янагихара

Люди среди деревьев М.: АСТ: Corpus, 2018

После шумного успеха «Маленькой жизни» и ожесточенных споров, которые она породила в русскоязычной читательской среде, перевода дебютного романа Янагихары долго ждать не пришлось. В оригинале «Люди среди деревьев» вышли в 2013‑м, собрали хорошую прессу и получили несколько престижных наград, но к нам эта книга добралась все-таки благодаря несчастному герою «МЖ» Джуду Сент-Фрэнсису, что хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что все-

чевых эпизодов два. Первый происходит в 1950‑м на микронезийском острове Иву`иву, где Перина открывает этакое «средство Макропулоса», продлевающее жизнь в несколько раз. Второй относится к началу 1990‑х, и о нем чуть позже. Идея экстракта долголетия не нова, кроме пьесы Чапека тут можно вспомнить немало текстов разных эпох. Один из самых примечательных — написанная в 1966‑м фантастическая повесть Еремея Парнова и Михаила Емцева «Бунт тридцати триллионов», где побочным эффектом бессмертия оказывалась глубокая летаргия. В романе Янагихары другая история: за долголетие, которым иву`ивуйцы обязаны чудотворному мясу черепахи-эндемика, они расплачиваются постепенной интеллектуальной деградацией. Первая половина романа читается как захватывающий научно-фантастический триллер, и все же главные смыслы книги начинают проступать во второй. Теперь впору, что тот чукча, воскликнуть: «Тенденция, однако!», ибо тенденция налицо, да еще и не одна. В обоих романах Янагихара изображает мир, почти лишенный женщин:

ции, во время которого зрелые мужчины племени вступают в половую связь с подростком. Потом субъектом педерастии становится и сам Перина. Дальше следуют фигуры умолчания: в течение десятилетий ученый якобы из благотворительных побуждений вывозит с острова и поселяет в своем доме десятки детей, обеспечивает им лечение, питание, образование, но о теневой стороне этих отношений нобелиант не распространяется. Так происходит до появления Виктора, первого иву`ивуйца, отважившегося на бунт. По существу поединок между Периной и Виктором становится битвой между культурами. Да, современная цивилизация приносит туземным сообществам всевозможные блага, но при этом она варварски разрушает их естественный уклад. Да, Перина сделал для иву`ивуйских детей много добра, но он их растлевал. Приобщение к цивилизации происходит посредством жестокого психологического и физического насилия, и других вариантов не существует. Эпиграфом к роману служит фраза из «Бури»: «Черт, по рожденью черт. Его природы / Не воспитать. Уж сколь-

«Приобщение к цивилизации происходит посредством жестокого психологического и физического насилия» таки добралась. Плохо, потому что первый роман сейчас будут воспринимать сквозь призму второго, а это неправильно, он очень важен сам по себе. Книга открывается предисловием некоего доктора Рональда Кубодеры. Он сообщает, что его старший коллега, знаменитый ученый, лауреат Нобелевской премии по медицине Нортон Перина, отбывая срок за совращение малолетних в калифорнийской тюрьме, написал историю своей жизни. Дальше идут воспоминания Перины. В них умещается полстолетия, но клю-

в «Людях» деградировавшая туземка Ева выше звания самки не поднимается, а к своей коллеге по экспедиции Эсме Дафф Перина относится с нескрываемым отвращением и описывает ее соответствующим образом. Кроме того, у Янагихары мир не просто мужской, но по преимуществу гомосексуальный, причем однополые контакты характерны не только для продвинутой западной цивилизации, но и для первобытного сообщества Иву`иву. Сильнейшее впечатление производит на Перину местный обряд инициа-

ко я трудов / Благих потратил, — все пропало даром. / С годами телом он все безобразней, / Умом растленней. Буду мучить так, / Что взвоют». Это слова хорошего Просперо о плохом Калибане, но если поменять оптику на ту, что предлагает Янагихара, и подставить на места шекспировских героев Перину и Виктора, этическая картина перевернется с ног на голову. Особенно если принять финальный тезис доктора Перины о том, что в основе насилия лежит не что иное, как любовь.

шо /

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Попробуйте его вынести ется насмешка судьбы. Фима, как и выдумавший его Оз, придерживается левых взглядов. Каждую неделю он пишет для израильских газет публицистические статьи, в которых настаивает на необходимости толерантного отношения к арабам. Фима ужасный спорщик, но при всей своей назойливости и безалаберности человек милый и добросердечный. Согласно авторской формулировке, «Фима любил каждого, кто мог его выносить». Этот роман написан еще в 1991‑м, но, несмотря на привязку к эпохе, он нисколько не устарел. Борьба между «голубями» и «ястребами» в израильской внутренней политике была, есть и будет еще невообразимо долгое время, так что политические соображения почти тридцатилетней давности своей раздражающей актуальности по сей день не потеряли. Что до заглавного героя, то при всех характерных еврейских чертах это бесконечно дурацкое и жутко трогательное существо мог-

ло бы обитать в любой культуре и в любую эпоху; скажем, в России середины XIX века его фамилия была бы Обломов. Вообще «Фима», с его мягкой благожелательной иронией и множеством почти комических эпизодов, — роман не слишком характерный для Оза. Такую книгу скорее написал бы его соотечественник Меир Шалев. Можно понять, почему «Фиму» так долго не переводили на русский. Всетаки пространных и пристрастных рассуждений на тему арабо-израильского конфликта в нем многовато. С другой стороны, если читать их по диагонали, «Фима» вызывает самые нежные чувства — по крайней мере у тех, кто хоть немного на Фиму похож. В общем, если вам за пятьдесят, если у вас тяжеловатая фигура со складками жира на чреслах, но сквозь этот кокон на мир изумленно глядит тонкий и хрупкий мальчик, готовый очаровываться и ломать голову над смыслами жизни и судьбами мира… Короче говоря, если вы немножко похожи на меня, читайте «Фиму», и будет вам счастье.

раинском «Рыбаков» выпустило КСД, издательство с чуйкой на коммерческий успех. А ведь свойства бестселлера у романа Обиомы не так уж очевидны; завлекательный трэш прибережен в нем на потом. Середина 1990‑х, городок Акуре на западе страны, многодетная нигерийская семья: папа, мама, пятеро детей, из них четверо — мальчики. Отец, получив работу в Центральном банке, уезжает в другой город за тысячу километров, и в доме начинаются нелады. Сперва пацаны увлекаются вроде бы невинной рыбалкой, но штука в том, что в Акуре из-за серии случившихся на местной реке якобы ритуальных убийств это занятие запрещено. Нарушить запрет — все равно что открыть ящик Пандоры. Неприятности начинают сыпаться на братьев одно за другим. Древнегреческие ассоциации как раз к месту: «Рыбаки» постоянно вытаскивают из мутной водицы то античные ал-

люзии, то библейские реминисценции. В романе настойчиво звучит тема фатума, неминуемого исполнения злого пророчества. Впрочем, местной мифологии тут не меньше, чем заемной. Это вообще очень африканский роман, его персонажи чувствуют и мыслят не так, как мы, жестокость их поступков какая-то простодушно-первозданная. Похоже, именно так Каин убивал Авеля. Экзотика — палка о двух концах. Вроде бы не очень интересно читать о каких-то там черных людях, на которых ты совершенно не похож, но в то же время ужасно интересно читать о черных людях, которые творят такое, что тебе никогда бы и в голову не пришло. А уж если автор добавит натурализма… «Раздался хруст — раскололся череп. Мозг наверняка разнесло в клочья, а вены, отходящие от него, лопнули. Язык в момент удара о камень вывалился изо рта, барабанные перепонки порвались, точно старинная занавесь, и часть зубов пригоршней игральных костей полетела в горло». Мда, пожалуй, белые так уже не умеют.

читать //

Амос Оз

Фима. Третье состояние

М.: Фантом пресс, 2017

Фиме 54 года. Он давно разведен, с холостяцким бытом справляется плохо, в его иерусалимской квартирке грязь и разруха. Фима работает администратором в гинекологическом кабинете, и если учесть Фимины бестолковые отношения с женщинами, в этом чувству-

На вынос мозга

Чигози Обиома

Рыбаки

М.: АСТ, 2017

Прямо какой-то нигерийский бум: сначала Чимаманду Адичи переводят, потом Чигози Обиому. Второй и вовсе сенсация: дебютный роман 29-летнего прозаика попал в букеровский шортлист 2015 года, взял несколько призов пожиже и был опубликован в тридцати странах мира, включая нашу. На ук-

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

Старые счеты

Маргарет Этвуд

Каменная подстилка М.: Эксмо, 2017

В отличие от своей соотечественницы-нобелиатки Элис Манро, которая только рассказы всю жизнь и писала, Маргарет Этвуд все-таки больше по романам. В принципе, она может сочинять все что угодно, от текстов рок-песен до оперных либретто (было в ее биографии и такое), но на сей раз имеем прос-

то короткую прозу. В книге девять рассказов. Большая часть посвящена людям в возрасте плюс‑минус семьдесят, что неудивительно — канадской писательнице сейчас 78. Три новеллы нанизаны на одну сюжетную нитку: действующие лица, упомянутые в первой, становятся центральными героями второй и третьей. Остальные тексты с ними и между собой никак не связаны. В послесловии Этвуд замечает, что в «Каменной подстилке» собраны не рассказы (stories), а сказы (tales). Надо заметить, что эти tales ничуть не fairy, ничего волшебного, сверхъестественного в книге не происходит. Однако Этвуд хочет подчеркнуть, что по своей поэтике тексты сборника близки к народным легендам и преданиям, что в их основе лежат события вымышленные, которые в реальности не всегда возможны. К примеру, в последнем рассказе действует экстремистская организация, которая требует прекратить социальную подде-

Мелочи жизни и смерти

Лусия Берлин

Руководство для домработниц М.: Corpus, 2017

При жизни Лусия Берлин выпустила три сборника рассказов, которые остались незамеченными, но через десять лет после смерти писательницы их переиздали, и книга взлетела в топы продаж. Основным занятием литература для Берлин так и не стала. Собственно,

основных занятий в ее жизни не было вообще, не считать же таковыми менявшиеся как перчатки амплуа учительницы, администратора, телефонистки и уборщицы. С детства до старости Берлин носило по всем Америкам: родилась она на Аляске, жила в Чили и Мексике, после того, как благоден ствие сменилось бедностью, переезжала из одного штата в другой, трижды была замужем, родила четырех сыновей, преодолела алкогольную зависимость. В общем, тем для творчества хватало. Она и писала-то в основном о себе, иногда в духе «что вижу, то пою», так что не все ее тексты равноценны и сборник в целом довольно неровный. Но те рассказы, что хороши, они чудо как хороши, причем хороши по-разному. Одни — потому что сражают своей нисколько не демонстративной откровенностью, способностью наделить свою личную боль общечеловеческой художественной силой. Другие — бла-

ржку стариков и устраивает блокаду домов престарелых. Таких антиутопических историй с гуманистическим посылом в творчестве Этвуд всегда было предостаточно. Заглавный рассказ книги, «Каменная подстилка», выделяется среди прочих авантюрным сюжетом. Действие этого криминально-психологического триллера развивается на круизном лайнере, героиня сталкивается с мужчиной, который полвека назад поступил с ней подло, жестоко и безжалостно, что называется, сломал девочке жизнь. Теперь девочке хорошо за шестьдесят, но она в отличной форме, старая ненависть в ней всколыхнулась и требует мести, тем более что этот гад ее не узнает. История настолько эффектная, что почти невероятная; настоящий сказ — особенно если воспринимать это слово по-украински. Любопытно, что идея новеллы пришла к Этвуд во время морского круиза; надеюсь, там хотя бы никого не убили. годаря исключительно точной психологической нюансировке, когда каждая деталь уместна и впечатляюща. Третьи это те, в которых Берлин уходит в чистый фикшн: чужие истории она умела придумывать ничуть не хуже, чем рассказывать собственные. Нередко в ее рассказах встречаются разнообразные житейские парадоксы — смешные, нелепые, но оттого не менее печальные. Лили, героинянарратор новеллы «Роман на стороне», вынуждена постоянно прикрывать свою сумасбродную подругу Рут, которая замечательно ладит со своим мужем Эфраимом, но одержима идеей устроить интрижку на стороне. В конце концов Эфраим приходит к выводу, что страстный роман у Рут именно с Лили, и умоляет ее отступиться, вернуть ему любимую жену. В пересказе эта история может показаться легковесной, но в том-то и дело, что у Берлин из любой рутинной ерунды вырастает философская притча об устройстве жизни. О любви, счастье, смерти и других мелочах человеческого бытия.

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

Эротика с барьерами

Дебора Леви

Горячее молоко М.: Эксмо, 2017

Тоже вроде как международный бестселлер, однако, подобно роману Обиомы, не вполне очевидный. Дебора Леви пишет прозу уже лет тридцать, но заметных успехов добилась только в 2010‑е: два ее романа, включая «Горячее молоко», попали в финал Букеровской премии. Вот еще одна

характерная параллель с обиомовскими «Рыбаками»: книга Леви также вышла на украинском языке и опятьтаки в издательстве КСД. Посмотрим, что в ней такого топового‑хитового. Роман написан от первого лица. Рассказчицей выступает София, 25-летняя миловидная полуангличанка-полугречанка с дипломом антрополога, за неимением лучших вариантов работающая официанткой в лондонском «Кофе‑хаусе». Действие разворачивается в жаркой испанской Альмерии, куда София приезжает со своей пожилой матерью Розой, дамой властной, капризной и своенравной. У Розы непонятная болезнь, из-за которой она не может ходить, хотя не исключено, что просто не хочет. В альмерийском госпитале работает загадочный доктор Гомес, практикующий не вполне понятные принципы лечения, в которых терапевтические методы комбинируются с психоаналитическими. Пока Гомес пытается ра-

журнал «ШО». июнь-август 2018

зобраться с Розиными странностями, София кое-как справляется с добровольно возложенными на себя функциями материной прислуги и няньки, но радости ей это не доставляет. В свободное от функций время девушка открывает новые грани своей личности, пробуя то похулиганить, то сексуально раскрепоститься. Сначала София раскрепощается с юношей-спасателем, потом с немецкой художницей, к которой проникается большим светлым чувством. Почти греческая смоковница, но, конечно, не только. Легкое эротическое напряжение, преодоление психологической зависимости от матери, расставание с подавляющими внутреннюю свободу иллюзиями плюс своеобразная манера письма: вроде просто молоко, но специально вспененное — вот основные козыри романа Леви. При всех своих достоинствах он подчеркнуто женский, и я уверен, что немало читателей, точнее, читательниц, находят этот привкус «Горячего молока» не изъяном, а преимуществом.

Поправки к эпохе

Сара Перри

Змей в Эссексе

М.: Фантом пресс, 2018

Лондон, конец позапрошлого века. У молодой женщины Коры Сиборн умирает от рака пожилой муж. Его смерть становится для нее не огорчением, а облегчением: ни малейших чувств к супругу-сатрапу, постоянно подвергавшему юную жену психологическому и физическому насилию, Кора не испытывала.

Отбыв положенные траурные формальности, вдова отправляется в деревню в графстве Эссекс, где предается своей главной страсти — изучению живой и неживой природы. Там Кора начинает активно общаться с викарием Уиллом Рэнсомом — эти двое явно испытывают друг к другу не вполне платонические чувства. В то же время по окрестностям расходятся слухи о кровожадном морском змее, жертвами которого якобы становятся не только животные, но и люди. В существование змея не верит ни Кора, ни Уилл, но у каждого на это свои причины. Закат викторианской эпохи, первые ростки женской эмансипации, время стремительного развития науки и техники — таков антураж романа Перри. Молодую британскую писательницу интересует, как в старом общественном укладе появлялись признаки нового, она настаивает на том, что поздний период правления королевы Виктории нельзя считать исключительно пури-

танским и ханжеским. Характерно, что в своей стилизации под викторианский роман Перри наделяет героев такой моральной гибкостью, которую в настоящих викторианских романах отыскать нелегко. Способность Коры и Уилла оправдать свои предосудительные поступки выглядит не очень-то достоверной. Кроме того, «Змей в Эссексе» несколько раз обманывает читательские ожидания. Философские споры натуралистки и викария так и не превращаются в поединок между научным и религиозным мировоззрением — Уилл, хоть и священник, но продвинутый и толерантный. Любовная линия вопреки ожиданиям не приводит к открытому конфликту, хотя предпосылок для этого немало. Наконец, история со змеем завершается почти что ничем… Ладно, больше ничего не скажу, тут и так многовато спойлеров, пусть читатель судит сам. В конце концов, если он захочет остаться обманутым и разочарованным, я не в силах ему помешать.

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

А царица не дала

Лена Элтанг

Царь велел тебя повесить М.: Corpus, 2017

Три года назад в интервью «ШО» Лена Элтанг призналась, что перечитала свой собственный, написанный в 2011‑м роман «Другие барабаны», решила, что это плохо, что композиция никуда не годится, что Костас Кайрис в качестве единственного рассказчика ее

раздражает и нужно все переписать. Тут же сделала оговорку: она прекрасно понимает, какое это неблагодарное занятие, поскольку изменения кроме автора мало кто заметит, но охота пуще неволи, поэтому будет сделано. И сделано было. Изменения, по крайней мере основные, все же заметны. Теперь рассказчиков трое: кроме оставшегося главным повествователем неприкаянного скитальца Кайриса, это его друг детства Лютас Рауба, для которого Костас превратился в лютого врага, и Зое, сводная тетушка, которую с Кайрисом связывало сильное и сложное чувство, так и не приведшее к физической близости ни в Вильнюсе, ни в Тарту, ни в Лиссабоне. Элтанг сочинила другой финал, но сказать, что это радикально меняет смысл романа, я бы не рискнул. Наконец, новая книга носит другое название — оно пришло из детской считалки, переделанной автором на свой лад: «Раз, два,

Теплый и с выходом

Марина Вишневецкая

Вечная жизнь Лизы К. М.: АСТ, 2018

Вишневецкую я не читал лет пятнадцать, со времен замечательных «Опытов». Забавно посмотреть на свою тогдашнюю рецензию — в 2003 году я писал, что по духу Вишневецкая гдето между Петрушевской и Улицкой, что проза у нее «жесткая и мрачноватая, но теплая, столь же ввергаю-

щая в отчаянье, сколь и пробуждающая надежду». Тогда в приснопамятном «Бабуине» «Опыты» стоили 16 грн 50 коп. Как это теперь далеко и странно. Цены нынче выше раз в двадцать, от Петрушевской «Вечная жизнь Лизы К.» гораздо дальше, чем от Улиц кой, а на дворе хоть и то же самое тысячелетье, но совсем другая эпоха. Если прежде герои Вишневецкой жили только частной жизнью, то теперь кругом такая политика, от которой не спрятаться, не скрыться. По существу, это первый российский роман, немалая часть которого посвящена войне в Донбассе и в котором отношение к этим событиям, несмотря на отсутствие авторских оценок, высказано вполне однозначно. Отчасти книгу Вишневецкой можно рассматривать как печальное свидетельство о поражении российской либеральной интеллигенции. О подавлении властью протестного движения, о торжестве крымнашистских и рус-

три, четыре, десять, / Царь велел меня повесить, / А царица не дала / И повесила царя». Можно допустить, что царица — это Зое, что она выступает для Костаса ангелом‑хранителем, однако считать эту трактовку единственно возможной я бы тоже не решился. Действительно, в разговорах о романах Элтанг осторожность не помешает. В них полным-полно хитрых ловушек, ложных следов и разного рода заблуждений, которым читатели подвержены не в меньшей мере, чем персонажи. Тюрьма здесь может оказаться съемочной площадкой, один персонаж будет присылать другому письма практически с того света, а третьему вдруг станет ясно про четвертого, что тот всего лишь плод фантазии второго. Впрочем, вы как хотите, а лично я люблю Элтанг не только за эти прихотливые навороты, но и за редкое изящество слога, необычайную плотность смыслов и уникальную насыщенность текста аллюзиями и ассоциациями, которые превращают ее книги в упоительное путешествие по мировой культуре. скомирских настроений, об эмиграции как приемлемом выходе, наконец, о том, что у нынешних диссидентов есть немало грехов и в чем-то они виноваты сами. Впрочем, социально-политические темы здесь не основные. Все же в первую очередь «Вечная жизнь Лизы К.» — роман об «обыденном аде», о той нехитрой рутине, которая наполняет наше существование повседневным смыслом, перманентным отчаяньем и периодическим счастьем. Заглавная героиня романа, молодая женщина Лиза, работает в рекламном агентстве, воспитывает сына, сходится и расходится с мужчинами, пытается понять, какие отношения подлинные, а какие — фикция. Ее мир то разваливается из-за любви, то держится исключительно благодаря ей, и одно другому ничуть не противоречит. Этот роман как раз теплый: отчаянье в нем преодолевается, экзистенциальные бездны отступают, финал внушает оптимизм, а привычка и впрямь становится заменой счастию. В данном случае Пушкин был прав.

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». июнь-август 2018

Не забыть вспомнить

Мария Степанова

Памяти памяти

М: Новое издательство, 2017

Давайте я сразу начну с возражений. У этой книги гениальное название, но я не думаю, что память пора хоронить. Мне трудно согласиться с тем, что каждое новое изобретение в сфере хранения информации развращает человеческий мозг, что печатный станок, магнитная лента и электронный чип облегчали ему работу настолько, что вреда от них вышло больше, чем пользы. Степанова сетует, что в файлообменниках и социальных сетях накапливается чудовищное

Теперь по порядку, для тех, кто не в курсе. Мария Степанова, один из самых значительных русских поэтов среднего поколения, основатель и главный редактор интернет-порталов OpenSpace.ru (2007–2012) и Colta.ru (с 2012), автор девяти книг стихов и лауреат нескольких престижных премий (Андрея Белого, Фонда Хуберта Бурды, «Московский счет» etc.), издала свою первую книгу крупной прозы. Ее жанр однозначному определению не поддается, это и эссеистика, и документальное расследование, и семейная летопись. Сама Степанова, отмечая некоторую сентиментальность получившегося текста, именует его романсом. Изначально предполагалась книга о предках автора от дедушек-бабушек и старше, но оказалось, что приступить к историям родственников не так-то просто — в них очень много личного. Поэтому в первой половине тома преобладает эссеистика философского толка: Степанова рассматривает разнообразные аспекты памяти, обращаясь к историческим перипетиям и сообразуясь с замечаниями других мыслителей. Среди упоминаемых и цитируемых авторов Зигмунд Фрейд и Ролан Барт,

ции о родных неблизких, к сочным человеческим историям, которые такому простому парню, как ваш покорный дозорный, всегда были родней, ближе и, что греха таить, понятней, чем сухая теория. Но в том-то и дело, что без первой половины вторая не звучала бы так трепетно и нежно, без общего не работали бы частности, без культурологических экзерсисов рассказы о тетушках, прабабушках и прапрадедушках были бы для читателя не заслуженным катарсисом после напряженных умственных трудов, а просто рассказами. То есть приблизительно тем, что в украинской литературе недавно сделал Олег Коцарев в книге «Люди в гніздах»: вроде что-то похожее, но коленкор определенно другой. При этом, несмотря на проскакивающие время от времени тяжеловесные конструкции, «Памяти памяти» написана прозрачно и внятно — по крайней мере, настолько внятно, насколько позволял предмет разговора. Некоторые сентенции чеканны настолько, что хоть высекай на скрижалях. Одна из основных выросла из истории с покупкой на блошином рынке немецкого фарфорового мальчика, поврежденной фи-

«Первая половина книги требует немалого образовательного бэкграунда и интеллектуальных усилий, но без них вторая не звучала бы так трепетно и нежно» количество никому не нужных текстов, фоточек и видеороликов и, конечно же, вспоминает Платона, заявившего в «Федре», что письменность — это зло, поскольку она позволяет человеку пользоваться заемными знаниями вместо собственных. Я не думаю, что все это так уж страшно. Если считать, что Гуттенберг не смог испортить человечество, то следует признать, что и Цукербергу это вряд ли удастся.

Ханна Арендт и Сьюзен Зонтаг, Цветан Тодоров и Примо Леви, Энн Карсон и Марианна Хирш. По одному только списку можно судить, что разговор получился непростой, он требует немалого образовательного бэкграунда и интеллектуальных усилий. Вторая половина заметно легче для восприятия. В ней Степанова переходит от теоретических рассуждений к практическому поиску информа-

гурки, которая именно благодаря увечью стала из массовой уникальной. «Ни одна история не доходит до нас целой, без отбитых ступней и сколотых лиц. Лакуны и зияния — неизменный спутник выживания, его сокрытый двигатель, механизм дальнейшего ускорения. Только травма делает нас из массового продукта — недвусмысленными, штучными нами». Вот тут уже, по‑моему, не возразишь.

Наринэ Абгарян

Любовь Хаддум

Катерина Калитко Олег Романенко

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОиздат: СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ Наринэ Абгарян Об авторе: Наринэ Абгарян родилась 14 января 1971 года в городе Берд в Армении. Окончила Ереванский государственный лингвистический университет им. В. Я. Брюсова. С 1993 года проживает в Москве. Первая книга вышла, когда автору было 40 лет. Библиография: «Манюня», 2010 год. Книга попала в лонг-лист литературной премии «Большая книга». «Семён Андреич. Летопись в каракулях», 2012 год. Книга получила премию «BABY-НОС» (Новая русская словесность). «Семён Андреич. Летопись в каракулях» была признана лучшей детской книгой последнего десятилетия. Роман «С неба упали три яблока», 2015 год. Удостоен литературной премии «Ясная Поляна», включен в список 15 лучших книг 2015 года. В 2015 году писательница получила литературную премию имени Александра Грина — за выдающийся вклад в развитие русской литературы.

Любовь Аваканц Маро, теребя пуговицу жакета, громко, на весь судебный зал, глотала слюну. За спиной, угнездившись на скрипучей скамье суетливой воробьиной стаей, шушукались ее соседки — Крнатанц Меланья, Василанц Катинка и Макаранц Софа. Иногда, не прерывая шушуканья, Меланья с Софой поворачивались в сторону ответчика и окидывали его осуждающим взглядом. Катинка, чтоб не отрываться от вязания, головы не повертывала, но каждый раз, когда подруги осуждающе смотрели, сокрушенно цокала языком. Ответчик — высокий, седобородый и неожиданно чернобровый старик — на каждое цоканье дергал плечом и кхекал. Заслышав его кхеканье, Маро громко сглатывала и усерднее теребила пуговицу жакета. Стенографистка, молоденькая двадцатилетняя девочка (Маро, подслеповато щурясь, попыталась разобрать, чьих она кровей, но потом сдалась — молодежь сейчас так причесывается и красится, что своего от чужого не отличишь), заправляла

бумагу в пишущую машинку. Судья, прикрыв глаза, ждал, когда она закончит. — Я готова, — звонко отрапортовала стенографистка. Судья, поморщившись, открыл глаза. Несмотря на распахнутые окна, в комнате стояла невозможная духота. Октябрь хоть и напустил щедрого разноцветья и подмораживал утреннюю росу, но убавлять полуденную жару не собирался — в обед солнце шпарило так, словно за окном не ополовиненная осень, а самое ее начало. — Можете продолжать, истица, — разрешил судья. Маро вцепилась теперь уже обеими руками в пуговицу жакета. — Извини, сынок… забыла, где остановилась, — повинилась она. Машинистка с готовностью заглянула в записи. — …ударил ковшиком, — подсказала она шепотом.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

— Значит, я ее метлой не только гонял, но и бил! — уточнил старик. Голос у него оказался прокуренный, с отчетливой хрипотцой, некоторые слова он выговаривал дробно, переводя между слогами дыхание. Судья выпрямился. — Ответчик, вам слово не давали! — Зачем давать, я сам скажу, когда захочу, — оскорбился старик, потоптался на месте, мелко переступая изношенными ботинками, махнул рукой и сел. — Продолжайте, — разрешил судья истице. Маро убрала в карман вторую оторванную пуговицу, вцепилась в третью. — Так вы без пуговиц останетесь, — улыбнулся судья. — А? А!!! Ничего, потом пришью. Я, когда волнуюсь, часто так… Потому пуговицы пришиваю слабенько, чтобы с мясом не отрывать. — Кстати, мясо я тебе зубами не рвал? А то мало ли, вдруг рвал! — ржаво поинтересовался старик. — Ответчик! — повысил голос судья. Старик махнул на него рукой — да подожди ты, я с женой разговариваю! — Семьдесят лет, а врешь, как малолетняя дуреха! Тьху! — Он плюнул в сердцах на дощатый пол и старательно растер плевок ботинком. Судья вскочил с такой поспешностью, что опрокинул стул. — Если вы сейчас же не прекратите безобразие, я вас оштрафую. Или вообще посажу в тюрьму! На пятнадцать суток! Старик медленно поднялся со скамьи и хлопнул себя по бокам. — За что посадишь? За то, что я со своей женой поговорил? — За неуважение к суду! Меланья с Софой прервали шушуканье, Катинка отложила вязание и уставились на судью. Маро ойкнула, старик хохотнул. — Сынок, ты зачем меня тюрьмой пугаешь? (Он произносил «турма».) Ты городской, приехал недавно, в наших порядках еще не разобрался. Начальника тюрьмы Меликанца Цолака я вот с такого возраста знаю. — Он с усилием нагнулся и провел ребром ладони по своему колену. — Всю жизнь меня Само-дайи1 называл. Не посадит

Меланья с Софой повернули головы, Катинка цокнула языком, ответчик кхекнул. — Тишина в зале! — повысил голос судья. Маро убрала в карман жакета оторванную пуговицу, вцепилась в другую. — Ну да. Ударил ковшиком. Эмалированным. По голове. В этом ковшике я обычно яйца варю, ну или там пшенку для цыплят… хороший ковшик, неубиваемый. Служит верой и правдой двадцать лет. Я его роняла несколько раз, а ему хоть бы хны. Не погнулся, и даже эмаль не облупилась… — Не отвлекайтесь, истица. — Ага. Так вот. Ударил он меня этим ковшиком по голове. Два раза. Потом выгнал из дому на веранду. Там персики сушились, дольками, на подносах. Схватил он один поднос и швырнул в меня. Попал в спину, вот сюда. — Маро погладила себя по пояснице. Вздохнула. — Сухофрукты попортил… Судья перевел взгляд на ответчика. Тот сидел, сложив на коленях искореженные тяжелым деревенским трудом ладони. Несмотря на почтенный возраст, телосложения он был внушительного — осанистый, с широкими плечами и спиной, длинными руками и крепкими ногами. Лицо у него было открытое и какое-то очень располагающее: выцветшие от возраста желтоватые глаза, глубокие морщины, кривоватый, но красиво слепленный нос, рыжие подпалины в седой бороде — от табака. «А ведь по благообразному виду и не скажешь, что способен на такое», — подумал судья. Расценив его пристальное, но доброжелательное внимание как поддержку, старик, оживившись, пожал плечами и воздел в недоумевающем жесте указательный палец — дескать, смотри, чего вытворяет! Судья поспешно отвел взгляд и нахмурился. — Потом он меня спустил с лестницы, — продолжала Маро. — Как спустил? — Ну как… За шиворот схватил и ногой поддал. Вот сюда. — Она хотела показать куда, но смутилась. — Ниже спины, — подсказал судья. — Ага, ниже спины. Потом он гонял меня по двору метлой, пока я не выбежала на улицу. Видно, терпение у старика кончилось. Он громко кхекнул и встал. Воробьиная стая на задней скамье сердито зашебаршилась, пальцы машинистки застыли над клавиатурой.

Дядя Само (арм.).

иллюстрация: Антон Стогов

Б И Б Л И О Т Е К А

он меня, хоть тресни. Так что ты это. Прекращай говорить такие слова! «Интересно, как он жене ногой наподдавал, если еле нагибается», — подумал судья. Он ослабил узел галстука, потом раздраженно сдернул его с шеи и расстегнул ворот рубашки. Сразу стало легче дышать. — Садитесь, — попросил он ответчика. Старик опустился на скамью, сложил на коленях ладони, пожевал губами и притих. — Вы хотите развестись с ним, потому что он вас бьет, так? — обратился судья к Маро. Старик снова поднялся. — Сынок, еще одно слово скажу и больше говорить не буду. Позволяешь? — Говорите, — вздохнул судья. — Ты посмотри на нее, — старик показал рукой на свою жену, — худая — одни кости, и росту в ней кот наплакал. Разве она похожа на осла? А может, она на барана похожа? Или на свинью? — Ответчик! — рассердился судья. — Посмотри на меня и посмотри на нее, — не дрогнул старик, — если бы я ее ударил ковшиком, она бы сейчас тут стояла? Сынок, разреши мне один раз ее ударить. Если не испустит дух — посади. Я с Цолаком договорюсь. — Я вас точно посажу! — вышел из себя судья. — Не надо его сажать! — взмолилась Маро. — Сынок, не слушай его, разведи нас и все. — Не надо его сажать! — заголосила воробьиная стая. У судьи лопнуло терпение. — Ну-ка, вон отсюда! — взревел он. — Все вон! Все!!! Воробьиная стая поднялась, оскорбленно поджала губы и засеменила к выходу. Со спины старушки выглядели совершенно одинаково — длинные, темные шерстяные платья, накинутые на плечи жакеты, повязанные на затылке причудливым узлом косынки. «И не жарко им?» — подумал судья. Следом за воробьиной стаей потянулись истица с ответчиком. Истица теребила последнюю пуговицу жакета, истец шаркал изношенными подошвами ботинок. Когда дверь за ними закрылась, стенографистка сердито отодвинула печатную машинку и тоже направилась к выходу. Коротенькая юбка еле до-

Ж У Р Н А Л А

ходила до середины бедра, щиколотки обхватывали тонкие ремешки босоножек, модная стрижка подчеркивала длину шеи. Перед тем как выйти, она обернулась и окинула судью осуждающим взглядом. — Зачем вы с ними так? — За дело! — Ничего вы в наших людях не понимаете! Судья побарабанил пальцами по столу. Кивнул, соглашаясь. — Не понимаю. — Вот и не надо тогда! — отрезала стенографистка и, не объяснив, чего не надо тогда, вышла. «Уеду я отсюда», — подумал с тоской судья. Он действительно ничего не понимал в этих людях. Зачем им мировой суд, если они его в грош не ставят? Взять хотя бы двух вчерашних теток, не поделивших несушку. Пришли, главное, с курицей, сцепились в зале суда, стали друг у друга несчастную птицу вырывать, та квохчет и гадит от испуга, тетки никак не уймутся… Пришлось выгнать. И сегодняшних пришлось выгнать. Вот ведь странный народ. Судье давно пора было уходить, но он сидел, положив локти на машинописные листы, и смотрел в окно. Небо, невзирая на почти летнюю жару, было хрипло-синим, надтреснутым. Совсем скоро холода. Аваканц Маро подняла крышку эмалированного ковшика, удостоверилась, что пшенка сварилась. Отставила в сторону, чтобы дать ей остыть. Накрошит туда круто сваренных яиц, нарежет крапивы, будет курам еда. Петинанц Само, скобля ложкой по дну тарелки, доедал рагу. — Значит, этой штукой я тебя ударил, да? — хмыкнул он, наблюдая за тем, как жена осторожно убирает с печи эмалированный ковшик. — По голове, главное, ударил. Два раза. Маро поджала губы. Села напротив и принялась чистить яйца. — А подносом каким я в тебя кинул? Не тем ли, что на полке стоит? — кивнул он в сторону тяжелого мельхиорового подноса. Маро подвинула к себе разделочную доску, стала сердито крошить яйца. — А потом еще метлой тебя по двору гонял. Пока не выбежала на улицу! — не унимался Само.

Б И Б Л И О Т Е К А

Маро с раздражением отложила нож. — А что мне надо было говорить? Что ты, старый дурень, на восьмом десятке головой двинулся и черт-те что вытворяешь? — А что я такого вытворяю? Маро не ответила. Само оторвал кусочек горбушки, протер тарелку, собирая остатки рагу. Съел с видимым удовольствием. — Еще хочешь? — спросила Маро. — Нет, сыт уже. Он откинулся на спинку стула, сложил на груди руки. Хмыкнул. — Что поделаешь, хочется мне женской ласки!

Ж У Р Н А Л А

Маро усерднее застучала ножом по разделочной доске. Само наблюдал за ней, растянув в едва заметной улыбке уголки губ. — Три года ничего не хотелось, прямо выжженное поле. А теперь словно второе дыхание открылось. Вынь да положь! — хохотнул он. — Я тебе дам «вынь да положь»! — рассердилась Маро. — Разводись, найди себе кого помоложе и кувыркайся. А я уже все! Откувыркала свое. Само тяжело встал и смахнул крошки в тарелку. Проходя мимо жены, ущипнул ее за бок. Та ойкнула и пихнула его локтем. — От старый потаскун! — Люблю я тебя, дуру, — криво усмехнулся Само и понес ополаскивать тарелку.

Хаддум Старую Хаддум все так и называли — Старая Хаддум. Не из-за почтенного возраста — два года назад внуки с помпой отметили ее восьмидесятилетие, а из уважения. Старый — значит мудрый. С датой юбилея вышла закавыка — в начале двадцатого века метрики детям, рожденным в ее каменной берберской крепости, выписывали сильно позже их рождения, а замученные бессонницей матери не очень помнили, в какой день и месяц они родили своего очередного ребенка, поэтому в ее свидетельстве стояла следующая запись: «Хаддум Лааллюш, пятая дочь Исмаила Лааллюша и Бушры Алауи, рожденная в сезон проливных дождей, на третий день месяца Джумада аль-уля». В паспорте, выданном пятидесятилетней Хаддум уже в послевоенные годы, значилась взятая с потолка дата 28 декабря 1903 года, но затеявшим юбилейное празднество внукам важно было вычислить правильный день рождения своей почтенной родственницы. Открутив в обратном направлении колесико лунного календаря и порывшись в архивных документах и вековой давности газетных статьях, они вычислили приблизительную дату. Если верить расчетам, случилось это 5 января 1905 года — на два года и восемь дней позже даты, указанной в метрике. И тут перед озадаченными потомками встал вопрос, когда же отмечать юбилей, потому что состояние здоровья Хаддум ухудшается, и есть большая вероятность

того, что до настоящего своего восьмидесятилетия она не доживет. После долгих раздумий было решено отметить праздник по паспортной дате, но если Аллах позволит Старой Хаддум дожить до истинного ее юбилея, то можно будет отметить его еще раз, с неменьшей, а то и большей помпой. Хаддум отнеслась к празднеству благосклонно, но отстраненно — даже не попробовала дорогущего торта из известной на весь мир французской кондитерской, который в специальной сумке‑холодильнике привез из Касабланки внук Мохаммед — сын ее младшей дочери Наимы. Столы накрыли перед домом: натянули тент между финиковыми пальмами, растущими по углам выжженного беспощадным летним солнцем дворика, который даже зимой умудрялся пахнуть раскаленной глиной и дебело-пыльными по невыносимой жаре побегами опунции — Хаддум до сих пор помнила запах щетки, которой Большая Маамма снимала с ее игольчатых листьев кошениль, из которой потом добывала редкой красоты карминный цвет; блюд наготовили столько, что еды хватило на три дня — кончилась она аккурат к отъезду старшей правнучки, осмелившейся, не заручившись согласием прабабушки, приехать на празднество с молодым ухажером, светлоглазым егозливым французом, который, вместо того чтобы провести время в чинной мужской беседе

Б И Б Л И О Т Е К А

за щедро накрытым столом, бродил по дому и, восторженно сыпля «манификами», щелкал на аппарат все, что попадалось на глаза. Даже мимо горшка для испражнений не прошел, так и норовил вытянуть его из-под кровати, чтобы сфотографировать при дневном свете. Еле отогнали. Впрочем, чего можно было ожидать от этого иностранца, с которым, судя по разговорам, собиралась связать свою жизнь правнучка Мириам. Беспардонности у иноверцев не отнимать. Все три дня столпотворения Хаддум провела у себя в комнате. Внуки с правнуками ее особо не беспокоили — заглянут с утра, чтобы поцеловать руку и пожелать ей доброго дня, и вечером — попросить благословения на грядущий сон. Говорили они на царапающем марокканском наречии, плохо понимая шуршащий берберский язык бабушки, потому общение сводилось к общим фразам. Зато много времени с ней проводили дочери и сыновья — сидели подолгу рядом, разговаривали о том о сем. Хаддум слушала вполуха, не потому, что пренебрегала общением, а потому, что знала — ничего нового они не расскажут, как наступали на одни и те же грабли, так и будут наступать. Ела она у себя в комнате, исключительно в одиночестве, считая процесс поглощения пищи на виду постыдным и унижающим чувство собственного достоинства. Мать рассказывала, что, даже будучи крохотным младенцем, она прекращала сосать грудь в тот самый миг, когда в комнату кто-то заходил, пускалась в жалобный плач и не успокаивалась, пока комната снова не опустеет. А с годовалого возраста она ела сама, спрятавшись ото всех в родительской спальне. Помня об этой привычке Хаддум, дети покидали комнату, как только приходило время еды. Помощница по дому Зухра, замотанная в платок молчаливая рябая женщина, засидевшаяся в старых девах из-за обезобразившей лицо оспы, убедившись, что хозяйка осталась одна, приносила ей на подносе поесть. В пище Хаддум была нетребовательна и консервативна: на завтрак ей подавали неизменный мед с аргановым маслом, оливки, пшеничный хлеб в полбяной корке грубого помола и мягкий козий сыр, на обед — непременный суп и кускус с овощами, вот уже пятьдесят с лишним лет она не ела мяса, с того дня, как от тяжелой болезни умер Али. Завтрак и обед заканчива-

Ж У Р Н А Л А

лись традиционным марокканским чаепитием, Хаддум предпочитала пить чай без сахара, только заедала его крохотным миндальным печеньем. Ужинала она крайне редко, почти всегда ограничиваясь двумя приемами пищи. После обеда, если не было кусачей жары, выходила во двор, сидела подолгу под финиковой пальмой, кроша птицам остатки хлеба. Птицы поджидали ее на заборе, облепив его край щебечущей вереницей. При виде выходящей из дома Хаддум мигом срывались с насеста и неслись наперебой к ней, шелестя разноцветными крыльями. Хаддум садилась так, чтобы видеть острый пик возвышающейся над крепостью Лысой горы, которая, невзирая на густой лес, покрывающий ее склоны, умудрилась на самой своей верхушке остаться голой, как коленка, за что и была прозвана Лысой. Хаддум крошила птицам хлеб и не сводила взгляда с уходящей копьем в небеса горы — она знала каждый ее изгиб, каждую морщинку, каждую пещеру. Она уже восемьдесят лет наблюдала ее со своего двора, всякий раз выискивая что-то новое в ее облике, и не находила: железные деревья были так же высоки, как в ее детстве, каменные дубы — так же неохватны, кедры, взрезающие своими куполами желтое небо, так же неприступны, а зияющие темными зевами пещеры — молчаливы и устрашающи, как провалы во времени: нырнул, и уже не найти дороги обратно. Впрочем, что такое восемьдесят земных лет Старой Хаддум по сравнению с библейским возрастом Лысой горы, если не взмах прозрачного крыла стрекозы? Если кто из них и замечал перемены, так это гора, с холодным безразличием наблюдающая каменную крепость, за триста лет выросшую в ее подножье. На протяжении всех этих трехсот лет через крепость проходили караваны, увозящие в далекий Агадир, где располагались хранилища торговцев, драгоценные грузы: шелк, медь, пшеницу, оливковое и аргановое масло, приправы, ковры. Они брели вдоль нижней кромки тысячелетнего леса Лысой горы, мимо поросших кустарником можжевельника и тамариска полей, через олеандровые, называемые здесь розовым лавром, луга — к песчаным берегам и оазисам низин. На протяжении всего пути вереницы навьюченных верблюдов сопровождали отряды берберских воинов-охранников, которые, сменяя друг друга, передавали их, словно эстафету, из рук в руки. За безопасность

иллюстрация: Антон Стогов

Б И Б Л И О Т Е К А

дороги вдоль подножья Лысой горы и до первых песчаных дюн отвечал отец Хаддум — мулаи2 Исмаил. Он был высоким и плечистым великаном из старинного племени горных берберов, называемых аари3 в честь местности, откуда они родом. Лысая гора была вотчиной аари — людей исполинского телосложения и удивительной нездешней красоты — золотистая кожа, огненно-рыжий отлив густых волос, голубые глаза. Женщины племени аари считались самыми красивыми невестами Среднего Атласа, а мужчины — желанными женихами для любой уважающей себя семьи. Правда, смешанных межплеменных браков в те годы не наблюдалось, а те редкие брачные союзы, которые случались, заключались исключительно для того, чтобы положить конец кровной вражде. У Исмаила Лааллюша, несшего ответственность за мир на землях аари, был свой отряд воинов-конников, который защищал караваны от набегов грабителей. Сам Исмаил, человек верующий и уважаемый, не знающий страха и не ведающий ненависти, кроме холодного презрения к тем, кто не чтит законов человеческих, за свою неподкупность и бесстрашие снискал уважение не только среди горожан и торговцев, но и среди темных работорговцев, окольными путями вывозивших в Эс-Сувейру предназначенных на продажу несчастных мужчин, женщин и детей. Работорговцы обходили за версту земли аари, а грабители игнорировали караваны, сопровождаемые конным отрядом мулаи Исмаила. Если по какой-то причине отец Хаддум в этот день не возглавлял свой отряд, то воинов предварял его конь с накинутой на седло темносиней галабеей, на спине которой можно было разглядеть символ рода Лааллюш — перекрещенные в форме креста меч и кинжал, кончики клинков которых украшали тонкие оливковые ветви. Символ этот повторялся на коврах и тканях, сотканных мастерицами рода Лааллюш, и в искусном узоре из краски лавсонии, которой расписывали свои ладони и ступни в праздники женщины. Тот же символ татуировали на лбу и запястьях всех девочек рода Лааллюш — как оберег, как принадлежность к предкам, как грозное 2 3

Ж У Р Н А Л А

предупреждение, что любая попытка покуситься на них будет караться гневом мужчин племени аари. Со временем эти татуировки обесцвечивались, но совсем не исчезали, и их можно было разглядеть даже на морщинистых лицах самых древних старух. Хаддум была последней девочкой рода Лааллюш, которой сделали татуировку. Хаддум, и еще одна девочка, которая никакого отношения к их роду не имела. Как ее звали на самом деле, она не помнила — имя у нее было медленное и шелестящее, словно поворот мельничного жернова, размалывающего в грубую муку подсушенное на жарком солнце пшеничное зерно. Большая Маамма, бабка мулаи Исмаила, пошептав над ней молитву, нарекла ее Фатимой, а снятый с шеи крохотный крестик спрятала на дне горшочка с благовониями. Девочка прожила недолго, два или три месяца, и умерла от тяжелого воспаления легких, с которым так и не смогла справиться врачующая любую хворь Большая Маамма. Похоронили ее на закате, и единственное, что о ней помнила Хаддум, это ее сбитые ступни, прекратившие кровить только после смерти, и удивительной красоты черные глаза в обрамлении густых длинных ресниц. Мальчик, в отличие от девочки, выжил. Большая Маамма нарекла его Али, крестика у него не нашла. Детей привез домой отец — нашел на тайной тропе работорговцев. Они бросили их захлебываться собственным кашлем на краю песчаной равнины, огибающей дугой земли аари. Дети были так слабы, что не могли даже самостоятельно пить, обоих бил озноб, в бреду они говорили — на каком-то своем, шероховатом и царапающем слух языке, задыхаясь в приступе кашля, и сучили по циновке сбитыми в кровь израненными пятками. Мальчику было от силы лет пять, девочке, может быть, девять, они были удивительно похожи — одинаково темноволосые, с огромными глазищами и тонкими чертами лица. Спустя неделю мальчик поправился, девочка пролежала дольше, но и она понемногу приходила в себя, тогда и стал вопрос о татуировке — на ней настояла мать Хаддум, чтобы уберечь ребенка от насмешек сверстников. Знали бы, что она умрет, не стали бы трогать. Но кто мог такое предугадать? Большая Маамма была уверена — раз мальчик выжил, то и девочка обязатель-

Почтительное обращение к мужчине. Гора (берб.).

Б И Б Л И О Т Е К А

но выкарабкается. Разговоров о том, что дальше с ними делать, в семье Исмаила Лааллюша не возникало, вырастить как своих и помочь встать на ноги, по-другому и быть не должно. Первую половину дня, пока сверстники были в начальной школе, Али вертелся дома, вторую половину бегал с ними по крепости, гоняя воробьев, или же до поздней ночи играл в камушки. — Прекратит плакать — его тоже отдадим в школу, — заключила Большая Маамма. Али плакал ночами, во сне. Ныл на одной заунывной ноте, словно волчонок — у-у-у, у-у-у. По лицу струились горячие соленые слезы, Большая Маамма просыпалась, шла через весь дом, с третьего своего этажа на первый, где спали мальчики, садилась у него в изголовье и читала молитву. Али плакать не переставал, но успокаивался, лежал, свернувшись калачиком, тихо всхлипывал. Проснувшись, ничего не помнил. Девочка, в отличие от брата, никогда не плакала и не стенала. Все эти месяцы она пролежала в комнате Большой Мааммы, куда та забрала ее, чтобы постоянно быть рядом. Хаддум в том году стукнуло тринадцать, и на нее возложили обязанность мытья полов в спальных комнатах, раз в неделю она стучалась в дверь Большой Мааммы (без разрешения к прабабушке не заходил никто, даже отец), а потом скребла пол, стараясь не глядеть в сторону девочки, которая лежала, отвернувшись к стене и выставив из-под простыни обмазанные эвкалиптовым маслом израненные ступни. Она так и не смогла встать на ноги — любая попытка сделать шаг заканчивалась сильными судорогами и кровотечением. Большая Маамма просила иногда вынести ее во двор, садилась, подобрав свои юбки, закатывала длинные рукава галабеи, обнажая татуированные запястья, сажала девочку себе на колени, прижимала к груди. Девочка молчала, прикрыв глаза, иногда кашляла, сотрясаясь худенькими плечами, рядом стоял Али, держал ее за руку, но потом, устав от неподвижности, срывался и наматывал круги по двору, Большая Маамма пела тихим голосом заунывные берберские песни, не отрывая взгляда от вершины Лысой горы, а над ее головой вился прозрачным облаком рой золотистых бабочек-однодневок. Как так получилось, что они попали к работорговцам, не удалось разузнать — дети совсем не понимали берберского. Если бы девочка выжила,

Ж У Р Н А Л А

она, со временем выучив язык, смогла бы, наверное, рассказать. Но она умерла, а Али был слишком маленьким, чтобы что-то помнить. Пристально наблюдавшая за ними Большая Маамма однажды сделала резанувшее словно по живому открытие — детей очень пугал раздающийся с высокого минарета крик муэдзина — мальчик цепенел, а девочка лежала не дыша, только вздрагивала голубоватыми веками. Но потом они привыкли и перестали бояться, и она успокоилась. Однажды проходящий через земли аари караван принес весть о реках крови, в которых затопила свои народы Османская империя. Мулаи Исмаил хмыкнул — турки и до их краев доходили, но отступили, зализывая раны, не по зубам им оказались неприступные берберские крепости. Однако разговор о том, что часть людей была продана турецкими военными в рабство, он слово в слово передал Большой Маамме. Та тяжело вздохнула, покачала головой. Вполне возможно, что эти дети оттуда. Но если все так и есть, то единственное, что они могут для них сделать — это никогда не упоминать о прошлом. Не береди раны, иначе никогда не научишься быть счастливым, верила Большая Маамма. Она попросила внука никому этот разговор не пересказывать. Исмаил обещал и слово свое сдержал. Через месяц, несмотря на то что Али продолжал плакать по ночам, Исмаил велел отдать его в школу, а на возражения Большой Мааммы ответил, что смена обстановки поможет мальчику легче справиться со страхами. Хаддум вызвалась помочь со сборами и провозилась с доской для письма несколько дней. Али вертелся под ногами, смешно коверкая, повторял за ней слова. Она обстоятельно рассказывала ему, как делается доска: сначала нужно раздобыть у лесоруба деревянный квадрат нужного размера, далее продолбить в нем дырочку, чтобы можно было вешать на гвоздик, а потом тщательно отшлифовать до матового блеска горстью твердой глины. Али слушал, не понимая даже мизерной части слов, но Хаддум была уверена — он каким-то необъяснимым чутьем вычисляет смысл того, о чем она говорит. — В школе пишут перьями, вырезанными из бамбука, а чернила раздобывают из кедра — в корнях дерева разводят костер, оно нагревается и плачет черными вязкими слезами. 10

Б И Б Л И О Т Е К А

Пригоревшую часть ствола потом аккуратно вырезают и обмазывают специальным травяным настоем. Рана на дереве понемногу затягивается, покрывается корой. Кедр живет дальше, но в корнях остается небольшое дупло, в котором, если свернуться калачиком, можно переждать дождь. Ты меня понимаешь? — Ты меня понимаешь! — утвердительно кивал мальчик и расплывался в щербатой улыбке — недавно у него выпал первый молочный резец, и щель в зубах придавала его личику невозможно уморительное выражение. Хаддум смеялась и гладила его по вихрастой голове. Она полюбила его всем сердцем, и даже сильней, чем родных братьев, может быть, потому, что жалела изза доставшихся на его долю страданий. Кто мог знать, через какие испытания пришлось пройти этим детям, мальчику и девочке, брату и сестре, разлученным с родными и увезенным в чужую страну, чтобы быть проданными на черном рынке рабов Эс-Сувейры… Али ценил доброе отношение Хаддум и отвечал ей взаимной привязанностью, а когда умерла сестра, он ни с кем, кроме нее, не общался, первое время вообще отказывался от еды, только безутешно рыдал, вставляя в свою непонятную журчащую речь редкие берберские слова: «очень болит», «помоги». Если Хаддум не могла его успокоить, за дело бралась Большая Маамма, она выходила с ним во двор, садилась лицом к Лысой горе, усаживала его на колени, шептала молитвы. Али плакал, зарывшись лицом в складки ее шелковой галабеи. В школу он пошел к началу сезона дождей, первое время Хаддум водила его туда и забирала сама. Она украдкой наблюдала за ним в окно — он сидел в углу, самый младший среди учеников, потерянный и испуганный, прижимал к груди доску для письма. Вихрастая его шевелюра выделялась на фоне остальных рыжевато-золотистых голов темным пятном, казалось — на краю цветущего луга присела большая черная птица с взъерошенными перьями, присела — и забыла вспорхнуть. Мулла, обучающий грамоте, был человеком суровым и непреклонным, ученики навсегда запоминали тяжесть палки, которой он охаживал их, если они отвлекались от занятий. Хаддум, наслышанная от братьев о его жесткости, очень пере-

Ж У Р Н А Л А

живала за Али, но напрасно — тот быстро влился в учебный процесс, спустя время бойко выводил бамбуковым пером на доске суры Корана, а потом, еле складывая слоги, читал их среди шумного многоголосья — мальчики учили суры вслух, притом у каждого она была своя, отличная от других, считалось, что тот, кто научится слышать свой голос среди гама, в тишине сумеет различить чужие мысли. Весной Хаддум выдали замуж за троюродного брата, свекор приходился ей троюродным дядей, свекровь — сводной теткой. Дом мужа стоял впритык к отцовскому дому, забор к забору, чтобы заглянуть к Большой Маамме, не надо было выходить во двор, можно было подняться на плоскую каменную крышу, перешагнуть на крышу отцовского дома и спуститься по невысоким ступенькам вниз, на третий этаж. Потому особых переживаний по поводу замужества у Хаддум не было, она просто ушла из одной родной семьи в другую. Понесла она сразу же и к следующему сезону дождей родила девочку, которую нарекли Аишей. Али иногда прибегал поиграть с ребенком, Хаддум с улыбкой наблюдала, как он возится с малышкой — и песню споет, и поиграет, и убаюкает. — Вырастешь — женишься на ней, — как-то в шутку сказала она. — Хорошо, — согласился он. Так и случилось. Спустя шестнадцать лет Али стал зятем своей названной сестры, женившись на ее старшей дочери. А еще через три сезона проливных дождей, дождавшись рождения сына Юнеса, он сгорел от тяжелой неизлечимой болезни, поразившей его легкие. Братья увезли его в Касабланку, чтобы показать врачам. Один из них вернулся через десять дней — удрученный и сникший, рассказал, что пришлось оставить Али в больнице, под наблюдением врачей, что дела его совсем плохи, и надо спешить, чтобы успеть попрощаться. Хаддум собралась за считаные минуты — отвела детей к свекрови, закуталась в галабею, сбегала в комнату Большой Мааммы — после ее смерти там никто не жил, и она стояла практически нетронутой, такой, какой была при ее жизни. Изматывающую дорогу до Касабланки Хаддум не запомнила, единственное, что врезалось в память — испуганная, еще не осознавшая ужаса случившегося Аиша, баюкаю11

иллюстрация: Антон Стогов

Б И Б Л И О Т Е К А

щая трехмесячного сына, и сидящий рядом с ней отец — Хаддум впервые видела его таким потерянным. Путь был долгий — на телеге до ближайшего города, потом почти сутки на раздолбанном автобусе по пыльному бездорожью, мотор чудовищно чадил и кряхтел, Хаддум пугалась и поджимала ноги, но не выпускала из рук сумку, которую крепко прижимала к груди. Али был совсем слаб, но оставался в сознании, словно ждал, чтобы попрощаться. Он был совсем еще молод, двадцать четыре года, ни одного седого волоса в густой шевелюре, тонкие черты лица, огромные бездонные глаза. Аиша положила ему на грудь спящего ребенка, села рядом, заплакала. — Не плачь, — поморщился Али. Она умолкла. Хаддум поставила на тумбочку сумку, вынула глиняный горшочек с благовониями, который забрала из комнаты Большой Мааммы, достала крохотный крестик, вложила ему в руку. — Это все, что осталось от твоей сестры. Али понял, чтО она туда положила, сжал руку в кулак так, что побелели кончики пальцев. — Спасибо. Он умер той же ночью, совсем чуть-чуть не дожив до рассвета. Доктор, неотступно находившийся рядом, спросил потом у Аиши, откуда покойный знал греческий. — Греческий? — Да. Перед смертью он заговорил на греческом. Я учился в Афинах, понимаю язык. Десять лет… — Что он сказал? — перебила его Хаддум. — Эрхоме се сас. Я к тебе иду. — Эрхоме се сас, — повторила про себя Хаддум. — Эрхоме се сас. Похоронили Али в Касабланке. Ехали назад на том же автобусе — он дребезжал и глох всю дорогу, водитель ковырялся в моторе, ругая его иблисом, Хаддум прижимала к груди сумку с горшочком благовоний, мутное стекло царапала песчаная круговерть, Юнес спал, причмокивая во сне выразительными отцовскими губами, тень от пушистых ресниц лежала на щеке. Спустя три года Аиша снова вышла замуж, родила потом еще пятерых детей. Хаддум впервые стала бабушкой в тридцать один год, а к пятидесяти годам у нее уже было двадцать восемь внуков —

Ж У Р Н А Л А

десять мальчиков и восемнадцать девочек. Она разницы между ними не делала, но больше других все-таки любила Юнеса — единственного смуглого отпрыска большого рода Лааллюш. Юнес знал, что он грек, и что предки его были христианами, но оставался в религии семьи, которая приняла его отца, исправно постился в месяц Рамадан, выучился на врача, переехал в Марракеш, женился на арабке, чем разбил сердце своей бабушки — Хаддум, будучи чистокровной берберкой, относилась к шумным арабам с настороженностью и легким презрением — что с них, беспардонных пришлых, взять! Сразу после свадьбы новобрачные приехали погостить, Хаддум, к тому времени перебравшаяся в комнату Большой Мааммы, была с женой внука сдержанна, если не холодна, а ее кошку (мало того, что сама явилась, так еще блохоноску свою привезла) возненавидела всем сердцем. На свою беду кошка облюбовала для солнечных ванн третий этаж дома, и Хаддум несколько раз спотыкалась об нее, выходя из комнаты. А однажды, когда кошка, выскочив из-под ног, с сердитым ревом скатилась вниз по лестнице, она в сердцах метнула в нее тапок. Не попала, зато душу отвела. Сана, жена Юнеса, будучи девушкой не по годам мудрой, делала вид, что неприязненного отношения прасвекрови не замечает, была с ней вежлива и предупредительна. После приезда, чтобы сделать приятное родственникам мужа, ежедневно пекла хлеб — настоящий, берберский, в корочке грубо смолотой муки. Хаддум есть его отказалась, жалуясь на изжогу, и попросила приносить ей хлеб, испеченный младшей снохой. На протяжении двух недель она нахваливала его, всячески делая акцент на том, что правильный берберский хлеб могут печь только девушки племени аари. Домашние украдкой переглядывались, но молчали. Однажды, выйдя из комнаты раньше обычного, она увидела, как Сана выпроваживает из дома Юнеса — тот, зажав под мышкой сверток с краюхой хлеба, выскользнул за ограду, постоял там немного, а потом вернулся, намеренно громко хлопнув калиткой. Хаддум молча возвратилась в комнату, села на топчан, хмыкнула. На каменном подоконнике, освещенный лучами просыпающегося солнца, стоял горшочек с благовониями. — Ты хочешь сказать, что с возрастом у меня стал портиться характер? — спросила Хаддум. 13

Б И Б Л И О Т Е К А

Она не знала, к кому обращается — к Большой Маамме, к Али, к крестику его сестры или просто к горшку. Ей важно было услышать ответ. И она его услышала. — Сана, дочка, — позвала она, высунувшись в дверь. Внизу, в шумной гостиной, где накрывали стол к завтраку, воцарилась настороженная тишина. — Моу! — сварливо отозвалась кошка. «Пусть Аллах превратит тебя в собаку!» — мысленно огрызнулась Хаддум, но тут же одернула себя. — Са-ана! — позвала она еще раз. — Да, бабушка, — застучала каблучками по ступенькам арабка. — С сегодняшнего дня я буду есть хлеб, который испекла ты, — сообщила Хаддум и, не дожидаясь ответа, захлопнула дверь. — Большего от меня не проси! — вперила она палец в горшок с благовониями. Горшок благоразумно смолчал. Жизнь менялась так стремительно, что Хаддум не успевала не то что свыкнуться, а даже заметить этих перемен. Но кое-что, безусловно, не проходило мимо ее внимания. В крепости провели электричество, в домах появилась вода — теперь не надо было таскать ее из колодцев, надрывая спину. Однажды, взрывая воздух невыносимым грохотом, прокатилась по улицам управляемая сыном косого Хакима груда металла, которую все с благоговением называли мобилет. Хаддум не поленилась сходить посмотреть на этот мобилет. Лучше бы не ходила. Сын Хакима чинил его молотком и сваркой — тут приварит, там приколотит — и заправлял на глаз смесью масла и бензина. Мобилет дымил так, что Хаддум потом полдня мутило. Спустя время в гостевом холле дома с большой помпой установили телевизор. Хаддум игнорировала его целый месяц, потом все-таки не вытерпела, спустилась глянуть. Домашние, посмеиваясь, слушали выступление двух мужчин, которые, передразнивая трудоемкую марокканскую кухню, рассказывали о способе приготовления куропатки. «Берете куропатку, начиняете ее кускусом. Берете потрошеную домашнюю курицу, начиняете ее куропаткой. Берете гуся, начиняете его курицей. Барана начиняете гусем, корову — бараном, верблюда — коровой, слона — верблюдом. Готовите 24 часа на медленном огне, поли-

Ж У Р Н А Л А

вая соусом. Подаете так: разрезаете слона, достаете верблюда, из верблюда достаете корову, из коровы — барана, из барана — гуся, из гуся — курицу, из курицы — куропатку. Едите ее с чувством исполненного долга, потому что куропатка удалась на славу». Хаддум махнула рукой, ушла во двор, села напротив Лысой горы. Она жила так давно, что сама ощущала себя горой. Она научилась смотреть на человеческую суету отстраненно и издалека и смирилась с ее скоротечностью. Наступит завтра — и не станет ничего: ни кривеньких каменистых улиц, ни выложенных разноцветной мозаикой стен, ни ветхих, изъеденных древесным жучком дверей, ни подпаленных солнцем верхушек финиковых пальм — проведи ладонью — и они, рассыпавшись в соломенную пыль, канут в небытие. «Жизнь похожа на полуденный сон — недолгий, разноцветный, жаркий, — думала Хаддум. — Она звучит смехом наших детей, она изливается слезами вслед нашим умершим родным. Она пахнет океаном, пустынным ветром, кукурузными лепешками, мятным чаем — всем, чего с собой нам не дано унести». Хаддум очень редко разговаривала с Аллахом — старалась не беспокоить Его по пустякам. Расстраивалась, наблюдая безмерную суету, которую развели вокруг Него глупые люди. Никогда не ездила в Хадж, но скрупулезно высчитывала деньги, которые потратила бы на паломничество, и отдавала их какой-нибудь нуждающейся семье. Она знала, что вера должна быть в сердце, а не напоказ. Иногда, впрочем, крайне редко, она осмеливалась обратиться к Нему. Просила дать знак, когда придет ее время. Чтобы успеть помыться, одеться в чистое, прочитать прощальную молитву Шахада. — И, если можно, — добавляла она, подняв к небу свои выцветшие глаза, — оставь мне еще полвздоха, чтобы я сказала слова, которые произнес перед смертью Али. Хаддум верила — они ее услышат. Мальчик и девочка, спасенные когда-то ее отцом, несчастные дети, не сумевшие уйти от своей горькой судьбы. Когда придет время, на излете последнего своего вздоха она повторит за Али — эрхоме се сас. Аллах всемилостив, он ей это позволит. 14

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОвидав: Сучасна українська поезiя

Катерина Калитко Інтерв’ю з автором читайте на стoрінці 70.

Всi, кого ми любили були втiкачами ***

Ти вмивався й не чув, як виходили речі з назв: за ранковим дощем, крізь прозоре м’ясо повітря. І тепер стоять, живі такі і нові, залишивши позаду осиротілих нас. Позосталися явища, та їм нема опертя, відтепер починається зовсім інакший відлік. Що вдаряло у груди і міцно било навідліг — притуляє до серця і повертає до тями. Та згубИ імено — і не потрапиш уже до веселих пивничок і до поважних будинків: гість незваний, порожня сутність, молочна пінка, перелітний птах, що небесну луку крильми стриже — не назвати тебе, бо назви пішли в пісок. Ми не дбали про них, тому і завчасу втратили. Так монета падала в черево автомата із іржавим скрипом і потойбічним цокотом, так об’єкти скидали шкурки старих імен. Ти вмивався й не чув. Тепер німота довкруж, але зветься вона інакше. І пам’яті білий вуж заглядає в очі, та віри тобі не йме.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Дівчино з вороном, дівчино, що із ворогом, швидко в’януть пухкі восьминоги жоржин, день ощетинився нами, такими чужими, гострими нами, нами — малими потворами. Ягода зору на вістрі голки тремтить: нащо ти з ворогом ворона, з вороном ворога. Сонце стоїть у дверях в обідню пору, саме заснути би, але серця неситі плачуть, як немовлята, яким не дали імен. Ворони люблять найбільше зелені очі, скаже тобі тут чи не кожен книгочий, вправно гортаючи лиця та документи. Як виноградно-хижо зизує ворон, жінка, настала з дівчини, носить від ворога ворога, хрускіт сходинок, радісні хрипи скореної. Нашу залізну браму гризуть знадвору. Дихай на змерзлий пуп’янок, нам усе ще нескоро. ***

Вирушаючи з півночі, зло обростає побутом. По дорозі ночує на хуторі — вікно затягує мох, тяжко виють собаки, на смерть або на хворобу. Просуваючись, вигризаючи кубла у стиглих мовах, залишаючи шерсть по линянні, збирає шмаття, череп’я, покоління вперед, щоби поспіхом не ловити, розсуває дорогою теплий людський очерет, переходить річку убрід і зникає з виду. Стільки срібла налито у вени, що ми нестерпно важкі, ні побігти, ані бриніти на квітневому вітрі. А якщо хтось повинен бігти — то чорний кінь хай біжить за всіх нас і хай зникає із виду. Половина поля вже ніч, із її крила в’язко ллється патока, весь краєвид просочує. Хто це вийшов до річки і п’є, підібгавши лапи? Чий у нього у клунку ворушиться голосочок?

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Вона поверталася по вечірню птаху. Неможливо було пояснити, що її, голосисту, не забереш із собою. Поки не виростеш — не збагнеш: корабель обжитого світу блискавично іде на дно, здобувши першу пробоїну. Вона поверталася ще й тоді, коли вже зникло і дерево, в надії, що вільна пташка собі відшукала інше, але — тільки дерево, ніяк не інших людей, щоби їм співати щовечора і робити їх щасливішими. Їй казали: на заході сонця птаха думає, що вмирає, то й співає так — неначе видзвонює серце саме. І вона виростала й молилися, аби щовечірня діра від погаслого сонця у небі виявилася не смертю. А коли уже й рідні взялися виходити за поріг — поодинці у вічне поле, де прозоро і несть печалі — поверталася і стояла у колишнім їхнім дворі по півдня до заходу сонця. Але птаха мовчала. На розвалинах літньої кухні розвішував китиці хміль, і вона брела до ріки, жбурляла у воду камінчики. Жабенята стрибали в лататті. Їй добре було самій — неможливо зграєю, коли всі по-різному мічені. На тім березі люди палили бадилля. Колючо кільчився дим. Вечір — знову без птахи — сИнів, як тромб у вені. Дай же, Господи, дударя загубленим дітям своїм. Хай веде за собою. Хай не обіцяє повернення.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Всі, кого ми любили, були втікачами. Що ж, викинь ключа і виходь у безсонний дощ. І ніхто не спитає, чого воно тобі коштувало. Будуть питати інше, скажімо: нащо ти тут. Видобудь із горіха тверде ядерце-мету. Б’ється у горлі каре пташа застуди. Також питатимуть, хто ти, і скажеш — уже ніхто, щойно скинув ім’я, ніби шкіру натомлену; я насінина, що упала в кротовину. З кожним це сталося, щоби змінити ритм древнього барабанчика, що прагне поговорити, стукаючи у грудях. Темним дереворитом риси твої проти світла. Усі, кого ми спромоглися любити, ішли, маленькі та гострі, через пустелю чи море. І спин торкався вогонь. Опіки згодом будили в нас темну хіть, збите дихання. Так, ми трохи лихі, та головна причина — знання про власний похід. Ми любили знедолених. Нині — на черзі. Тут зовсім трохи постоїмо. Втечі далеко течуть. Не пам’ятайте нас. Дякуємо за труд.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ПОЛОНЕНИЙ

Був не звідси. Його навчали копати криницю. Ще не вмів співати тутешньої. Говорив із акцентом, але вишнею у цвітінні променіло його лице: у кімнаті до ранку світло, коли часом, бува, насниться. У його краю колодязі напували рідкісна злива або ріка, скеля місто тримала шорсткою яструбиною лапою. Вивішений до свята зелений прапор щорічно двічі уславлював достигання на камені. А тут, на рівнині, поміж цих суглинків, серце заходилося, навісне, і не пам’яттю про полонення, просто собі. Копали криницю. Надвечір пекли долоні. Вночі невидимий Бог запитував: «Як ти тут, Герцеґ?» У травні Саву вдарила блискавка, і сторопілий знахар звелів закопати його у землю, щоби витягти громовицю. І вони віднесли у поле його на руках, і зарили по шию, що ж стосується голови — він лишився край Сави на двоє наступних днів, боронити від звірів і голову йому притримувати. І дві ночі котився над розхристаним долом грім, і поцілила блискавка у дзвіницю, але у нього — ні. І якщо пригадувати його — то у цьому мокрому полі, чи у місті, розкритому, як гранатовий плід на камені, чи розгубленого на покутті під рушниками — ще не вміє перехреститися, молитва — грудкою солі. Потім Сава оклигав. І вони копали удвох. Переважно мовчали. КриницІ у них були найчистіші. І люди кликали. Потім він співати навчився. Уживав це як ліки. Заслухалися удовиці біля прочинених вікон. А що земля і йому до шиї крадеться — він списував це на вік. А що мова посеред пісні змінюється — просто безкрая печаль.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Не вірю ані одному, хто вголос тепер говорить без малого зеленого зерня під язиком. У ньому чаїться пекучий, соковитий паросток горя, хтось його розкусив і захлинувся оскомою. Це жива насінина холодної м’яти мертвих, що зросла і прийшла нам двері зрання підперти. Каже він: у мене очі закипіли в зіницях просто, куди тепер ці два казани із чорним спаленим дном, коли за спиною в кожного бачу тінь його розстрілу, коли за столом із живими — випатрані й розчленовані? Де їх збирати, у чий загортати прапор? Куди подіти капкан, відгризши останню лапу? Плечі здригаються. Правду, просить, мені скажи. І Оріон лежить межи яблунями, наче у бліндажі. У мене є туфлі, неношені, танцювальні. Голос без опіку викуй мені, ковалю.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Марку, на вітрі дрижить китайський ліхтарик. Люди, які тебе знали, дивляться крізь і повз, не впізнають, бо зі мною. В животі у гітари ембріони музики у неприродних позах. Чоловіки стискають стегна, ці стулки вологих раковин. Noli me tangere. Бути живим непросто. Мужем ти став мені першого сніжного ранку, першого ранку відлиги — за рогом розстріл, кров і куля цілуються під цегляною стіною. Свято, не свято, завчай імена чужинців. Змовчані запитання під шкірою, як нагноєння, я принесла з собою випивку, ніж, зажим, трохи бинтів, ниток. Шви не вдаються рівними. Марку, цей свіжий — немов на грудях змія, стисну її зубами. На ранковому ринку продавчині перетинають зелені шиї трояндам — нічого було в’янути! — у тазики із водою котяться голови, наче з-під гільйотини. Марку, всі ті, хто тебе пам’ятає до, бачать лише жерстяну мішеньку в тирі. Як ти зумів піти? Зима — то в’язниця тісна, східний вітер зриває з петель обличчя — темно за ними. Лишайся, вітре, із нами. Ось паперовий ліхтарик тремтить і кличе. Потім розкажеш: вони так довго жили, що проросли на камені, крізь війну і непам’ять.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Долоні кравчинь, що тебе обіймали за талію, крихкими зимовими квітами поросли. Було б їм спинятися й не торкатися далі, було б їм не зазирати тобі в обличчя. Завчасні сніги збивають на землю демонів, невидимих у повітрі, наче вугільний пил. І легшає дихання. Тріпоче в заметі день і тонко пряде — поранена перепілка, бо ще мисливський сезон попід межі осені, та ягоди крові забили воло — і край. Твій одяг чужинський. Ми такого не носимо, і ти його знімеш, але ще не пора. Попереду ще ненаситна горлянка вулиці, липка павутина щоденних людських вітань. Усім цікаво — аякже! — живий прибулець! І світ іще, отже, живий поза нами, там. ***

То як вони звалися, як вони доторкалися — усі, хто тебе і кого ти, весь той барвистий гурт? Упавши навколішки, ніби і справді кається, маленька кравчиня шукає ґудзик в снігу.

У сонному присілку з молоді — тільки Христос, довічний тридцятирічний із ружами та ягнятком. І тихо, і вітер висохлі душі зносить у річку. Пливуть і на порогах дзвенять. Минає усе, минає, але ніяк не мине. Поштарка повільна, як слимак виноградний. І хрест поміж ребрами неба — старий багнет, сухі криниці — артилерійські кратери. Війна перейшлася коліями хребтів, і очі карі хвалила, і чорні брови. І як би ти змовчати вашу любов не хотів, тебе виказує це гарячкове мовлення. Молися, молися, іще Ісус молодий, до сонця мружиться, знову тебе впізнає. У жовтні в криницях було на кільце води і рясно визрів гіркий виноград взаємності. Та вже тутешній гербарій здуває геть, і справа не у війні, і не у воді, і навіть не у провині. Биті шашелем кетяги вівтарного винограду. Мовчання таке туге, що правду розповіси хіба на іншій планеті. Ви так з війною любилися. Ви були молоді. І жодна молитва на душу висхлу не діє. 22

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Спрагло й довго шукаєш: під снігами мартирологів, поміж спогадів очевидців, у газетних підшивках. Хтось читає з кафедри лекцію про те, як вони вмирали. Нерозмінна монета досвіду видзвонює на столі. Щоразу думаєш: ось, це напевне він, цей безіменний в’язень, колишній солдат, згаданий по дотичній. Але потім — потім просто виводиш його за руку з темної балки, з обгорілої теки. Вогонь оперізує серце. Стоїте навпроти, руки в руки посеред міста, поки хтось не прийде сказати: Отямся, ходімо додому. Завжди зривається вивчення слів за абеткою: слово «досвід» приходить з дієсловами «довготерпіти» і «дочекатися», а тоді як прибіжать поза чергою «милосердя» і «мир». «Марнота» стоїть у дверях, соромиться увійти. Буде ранній Великдень, абрикоси цвістимуть. У травні, на Шавуот, світ захлинеться буянням. Рамазан, як торік, перейде з травня на червень. Смерть із вирваним жалом дзижчить між рамами, б’ється, тепла зима, довга її агонія. Прибий вже нарешті! — гукаєш на автоматі невідомо кому і здригаєшся від лункого удару в шибу. Стоїть посеред кімнати, втомлено усміхається, скручує трубкою дуже стару газету. *

По великій пожежі мова регенерує, навчилася в ящірок: бронзової й зеленої. Прикметниковий хвіст відростає, відмінний за кольором. Зблискує міцна луска бойових дієслів. Наповнюючись іменниками, важчає голова. Руїна — малий вулкан — розігріта зсередини. Мова сидить у розламині, міцно вчепившись, сіпаючи підгорлям, ніби воно — вітрило. Все тому, що у ньому лоскочуться слова, які ми останніми забуваємо.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОвидав: Сучасна українська поезiя Олег Романенко (Київ) Про автора: Народився в місті Суми. За освітою педагог, працював у ЗМІ, працює в IT. Лауреат та учасник багатьох поетичних конкурсів, фестивалів. Автор численних поетичних та прозових публікацій. Автор трьох книг поезії і однієї книги прози. Видавець та упорядник антології поезії двотисячників «Дві тонни».

СОРОМiЦЬ добiрка

***

встань і іди встань і іди говорить мені будильник голосом ісуса встань і іди адже життя твоє як у кішки — усього дев’ять томів увесь цей час ти жив його як умів та уяви якщо зараз вже восьмий том а ти пливеш по життю догори животом вмикай свої очі хоча би вряди-годи підводьсь і іди

встань і іди говорить мені будильник голосом ісуса рибу свою лови, позбудься своєї мляви́ ти лежиш на подушці головою і гниєш з голови і сил і безмежжя твого краї як ти вже збагнув не такі уже й і, і все що ти бачиш довкіл — то знамення близької труби встань і роби встань і іди встань і іди нагодуй свої голоди допоки ти спиш, очі твої сліпі а ти ж весь світ вертіти хотів на своїй стопі підйом, дорогий, пі-пі-пі пі-пі-пі пі-пі-пі

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Ніби коли мене на зупинці мало не зарізав якийсь чувило, ніби коли мене машина, задкуючи, мало не задавила, ніби коли мене на селі мало не нахромили на вила, ніби коли мене там само мало не пустили на мило. Ніби коли я пролазив під товарняком, ніби коли у пристойному товаристві я ставав їбаньком, ніби коли я писав вірші без рим і ком, ніби коли світ повернувся до мене своїм гапликом. Кохання — це ніби металевий гачок, на якому апетитно смикається черв’ячок, якого заковтує довірливий новачок, а потім всихає, ніби морський бичок. А ми вже дорослі і не такі дітлахи, як ті, що приходять сюди на свої ризики і страхи. Ми краще і далі пихтітимем від пихи, як божі лохи.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

З оберемком божих брошур стояла вона, ніби мур. — Боже, — сказав я до неї, — душу мені не крови. Вам би тирамісу, вам би какао, вам би мур-мур, Вам би зірки з неба хапати, сонця, а ви... — Зірки, — відмовила вона, — починаються з Ісуса Христа. Про це він сам, загортаючи голос у красиві баси, говорив мені зі своїх вуст у мої вуста, завдяки чому вуста мої стали такої краси. Згадайте: коли ви отримували поспіль десять відмов, коли програвали одинадцятий поспіль матч, ви звали саме його, аби він прийшов і ногу вашу криву направив, аби вона закинула м’яч. І коли ви були ні ділом, ні думкою не колос, а лиш старались борсатись з усіх ніг, до вас спустився особисто Ісус Христос і втулити у життя задумане допоміг. Згадайте, як життя ваше дало крен, як голод від нього найжирніше віджер, як ваш на той час закороткий член довжити помагав Ісус, качав, ніби тренажер. Ісус може найлегшим подумом припинити біль. Ніхто нічого не протиставить його ділам. Кожен крок його — щонайменше дванадцять миль. Із кожного його сліду виріс великий храм. Як забрати в могилу життя — показав і навчив. Тримав вас за пазухою, брав на себе вашу роботу, плюс до кожних дверей він дав вам в’язку ключів: «Ломіться, і вам уломлять», — сказав Ісус. Це він постачає на землю тирамісу, він демонструє нам із небес обличчя своє густе. Ніби гуманітарку, скидає на землю справжню красу, увесь час ворушиться, світиться і росте... — Вік ніяк не торкнувся моїх повік, — додало дівча. — Зовня моя краса понаднормова, густа. Тому якщо щока моя тульнеться вам до плеча, то станеться це виключно на славу Ісуса Христа.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Присвячується роботі у ЗМІ Зима-зима. Немає анічо’. Нема розради теплої, хіба шо сідаю в транспорт, їду через чорне і за зарплату в офісі їбашу. Майбутнє вже розвіялося геть. Лишилося застрелитись або шо. А я прямую в міста осередь і за грошину бошкою їбошу. І лиш одна розрада серед дня, немов відшкодування за чорноти. Порівняно із нею все хуйня, порівняно із нею всі пиздота. Здавалося б, лиш руку простягни і солодко торкнись її патлаття. Але морозно. Мертво. Хуйнани. Занадто мої запити занадті. І цей руки мрійливої облом лишає шанс хіба шо порадіти, що я працюю в офісі. Хуйлом. А поруч дауноїди якіта. Маленька теж на відстані руки, але її тілесна одиниця кращіша, ніж усі ті мудаки і вся ота масовка їблолиця. Тому її проймає Купідон: вона цьом-цьом показує, при цьому я щастям надуваюсь, як гандон, і тану від повітряного цьому.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Гордий був верблюд, бо його горби гостро росли угору, ніби гриби. Проніс верблюд свій природний дар крізь сотні країн, крізь сотні Сахар, крізь тисячі кілометрів, крізь тисячі брам — скрізь можна пройти, завдячуючи горбам. І лиш крізь одне — крізь голкове вушко — не зміг верблюд пройти самотужки. Він, звісно, міг би й крізь вушко пройти, якби не такі великі були у нього горби. Засмутився верблюд і вирішив так піти, щоб лилися із нього десяті поти, щоб сказати вушку: «Дивися, мої горби сохнуть із кожним кроком, ніби гриби. Дивися, дивися, їх більше нема. Я щойно попрощався із обома. Обидва зіщулились від мандрів і спекоти. Чи зараз я годен крізь тебе пройти?» «Здулись горби твої, але все ще жирні твої боки. При спробі пройти крізь мене це може датися узнаки». Кинув верблюд боки свої до копит: «Тепер я ще менший, ніж мій теперішній апетит». Сказало вушко: «Велика, а чи мала — жодна тілесна істота крізь мене ще не пройшла. Кинь, верблюде, тіло своє на піски, нехай двоногі пустять його на паски, нехай воно буде їм питво і хліб, нехай вони протягнуть на ньому ще кілька діб».

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

Кинув верблюд тіло своє де й боки. «Ми ж нормальні верблюди, а не якісь бики... Я так тяжко до тебе це тіло пер. Чи ладен пройти я крізь тебе тепер?» «Не жени, верблюде, у твоїй голові ще лишаються об’ємисті складові: відчуття того, що ти корабель усіх можливих на світі пустель; зневага до двоногих, які у Сахарах — нулі; думка про те, що весь світ — то прилизане Сомалі; крики твої, твої вибрики, жуйки, плювки; інші твої великі й малі боки». «Стривай, — закричав верблюд, — ти перетинаєш межу! Зараз ти попросиш і решту мого багажу! Пам’ять про кожен мій щем, кожен мій видих і вдих; кожну з моїх сімнадцяти верблюдих; росу на колючках, моє ріднесеньке верблюжа, котре караван зі мною завжди у похід проводжа; яблуко, яким мене пригостив блідошкірий пан; моя перша мета, мій перший крок, перший бархан; поїздку мою на фестиваль у Дубай... Хочеш усе це?.. Чорт, забирай!» Кинув верблюд усе це і — анібовк. Ніби гордість свою у пісок утовк. «Справді, ти менший тепер, ніж найменше воша. Але все ще занадто велика у тебе душа. Кинь свою душу на вітер і розпорош. Душа — то найтяжча із твоїх нош». Кинув верблюд душу свою на вітри. І вітри візьми її і зітри.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

там куди ти завжди зникаєш сказала моя кохана уже сьома ранку я знаю що ти не можеш забрати мене з собою ми маємо лише півгодини перш ніж нас розлучить те що в твоєму світі називається будильником тож захопи оберемок моїх обіймів набери в легені пахощів мого кохання сховай у роті мої цілунки можливо хоча би це тобі дозволять взяти з собою на той світ

***

У когось асоціації з мостами — листи. У когось іншого — блок-пости. У мене — стрибнути і плисти. У когось іще — стрибнути, і прости. Стає цей останній на мостовий проліт, пускається в свій останній політ. І там, у своїм останнім польоті, сягає, що тепер уже справді в прольоті. І зразу, не встигши змигнути оком, збагає, наскільки ця думка глибока. Хоча зрозуміла і барану. І він іде на її глибину.

***

Прийшов у свою хатку — Не буду бухатки. Прийшов у свою халабуду — Бухати не буду.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

найчорніші хащі то хащі думок де щостежини все глибше і глибше де щодерева темніше й темніше де щокуща все менш помічаєш як під ногами світлішає та сама стежина-думка що нею ти ходив до коханої бо усі стежки вели до неї та сама стежина-думка на яку вже не можеш ступити і піти у правильному напрямку і вийти на світло

***

лоскочеш мені вухо пухкою пір’їнкою я сміюсь лоскочеш мені на вушко пір’їнками свого подиху я сміюсь лоскочеш мені в голові пір’їнками своїх жартів я сміюсь

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

досі гудить у моїх грудях так як гудів цукровий завод який у моєму сільському дитинстві усюдив себе немов корабель крізь передранкову темряву і кликав усіх хто поліг вчора увечері в білі перини так не схожий гудок цей на те як гудить телефон на те як стіни гудять на те як камінь гудить на душі як сонце гудить як місто гудить небо гудить вікна гудять книги гудять ноги гудять вуха гудять губи гудять очі гудять груди гудять так мало лишилося тих хто почує мого дзбану вранішнє гудіння дзвеніння моє вушне якого я сам не чую давно бо глушу його чим можу бо глушу і глушу

***

якби всі ці сторіччя які я на тебе чекав ти не стриглась ні разу колись на одній із вулиць я б нарешті помітив кінчик твоєї коси і пішов би уздовж неї і вона привела би мене до тебе

Для заметок

Андрей Макаревич. ЧУЖИЕ «Из темноты вкрадчиво поинтересовались, с какого мы района. Когда выяснилось, что мы не с их района, пацаны вдруг нарисовались вокруг нас, и я тут же огреб здоровенной доской по голове — да так, что временно лишился рассудка».

Борислав Береза: «Я бы уничтожил Министерство культуры Украины» «Начнем с того, что я бы уничтожил Министерство культуры Украины. Выжег бы его, как выжег Господь Содом после бегства Лота с семьей. Потому что министерство у нас есть, а вот культура в упадке».

Катерина Калитко: «Зі мною примус не працює — я не ламаюся» «Українська мова має поступово поглинути всі сфери життя, стати домінуючою, і це природно, логічно. Я не бачу тут проблеми для російськомовних громадян України, вони й далі розмовлятимуть своєю «українською російською» в побуті».