№09-11(155-157) 2018 by Alex Medvedev

Театр тронулся сентябрь-ноябрь 2018

9-11(155-157)

№9-11(155-157) сентябрь-ноябрь 2018 при оформлении обложки использована картина Маргариты Болгар «ВЕСНА В РАЗГАРЕ» журнал «ШО» придумали: Владимир Костельман и Александр Кабанов, ангел-хранитель Татьяна Волынец адрес редакции и издателя: 01054, г. Киев, ул. О. Гончара, 96, 2–й этаж тел./факс: (044) 484–40–23 e-mail: sho@sho.kiev.ua официальный сайт: www.sho.kiev.ua

учредитель и издатель ООО «Издательский Дом «ЧИЛИ» главный редактор Александр Кабанов (o.kabanov@sho.kiev.ua), генеральный директор Юлия Червонящая (yu.chervonyaschaya@sho.kiev.ua), коммерческий директор Ирина Голуб, арт–директор Владимир Хлопенко, редактор рубрики «ШО читать» Иван Баскервильев (sho@sho.kiev.ua), дизайн и верстка Николай Кравченко, цветокоррекция Александр Яремчук, литературный редактор Наталья Бельченко, реклама Сергей Мочалов (s_mochalov@ukr.net), сбыт Светлана Загородняя (s.zagorodnia@sho.kiev.ua), Владимир Плавак (v.plavak@sho.kiev.ua ), подписка Валерий Хлебников (v.khliebnikov@sho.kiev.ua)

Лауреат конкурса

Свидетельство о государственной регистрации: серия КВ №9870 от 19.05.2005 г. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Все права на статьи, иллюстрации, иные материалы, а также художественное оформление принадлежат редакции журнала «ШО» и охраняются законом. Ответственность за содержание материалов несут авторы публикаций. Ответственность за содержание рекламы несет рекламодатель. Общий тираж: 16 400 экз. Цена договорная. Изготовлено в типографии ООО «Бизнес Логика», пер. Радищева, 4, г. Киев, 03124. Свидетельство субъекта издательского дела ДК №3693 от 02.02.2010 г. Тел./факс: (044) 502-1497 www.b-logica.com подписано в печать 14.08.2018 г.

впервые в Европе и СНГ журнал в книжном переплете

Ш О 9 - 1 1 (155-157) с е н т я б р ь - н о я б р ь 2 0 1 8

Театр тронулся

Издательский дом «ЧИЛИ» Киев

шо /

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

содержание //

Маргарита БОЛГАР и зона ее комфорта

Вечная ТЕМА: как обустроить украинскую культуру Владислав Троицкий, Матвей Вайсберг, Павло Гудімов, Алиса Ложкина, Юрій Макаров, Александр Кочетков . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 шо /

смотреть //

АРТ: Маргарита БОЛГАР и зона ее комфорта . . . . . . . . . . . . . . . . . . 18 ТЕМА НОМЕРА: ТЕАТР ТРОНУЛСЯ Сергей Васильев, Олег Вергелис, Максим Максимчук, Елена Мигашко, Юлия Пятецкая, Ирина Чужинова, Влада Белозоренко, Максим Голенко, Стас Жирков, Дмитрий Костюминский, Давид Петросян, Антон Романов, Роза Саркисян, Тамара Трунова, Иван Урывский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34

шо /

слушать //

Джастин Пирсон О Креастах, мертвых и живых. . . . . . . . 54 Джо Кейси Кейс для панк-рока. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 58 диски с Александром Пролетарским. . . . . . . 60

шо /

www.sho.kiev.ua

содержание //

Меир Шалев Правый левый

шо /

переклади з Альбіною Поздняковою: Ґертруда Стайн, Вірджинія Вулф . . . . . 78

читать //

Меир Шалев Правый левый . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 62

поезія з Наталкою БЕЛЬЧЕНКО: Маріанна Кіяновська, Катріна Хаддад, Галина Крук, Данило Кубай, Лесик Панасюк, Ольга Брагина . . . . . . 80

СУЧУКРЛІТ з Тетяною Трофименко: Андрій Курков, Олена Захарченко, Богдан Коломійчук, Андрій Войніцький, Лесь Белей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70

КНИЖНЫЙ ДОЗОР с Юрием ВОЛОДАРСКИМ: Дэвид Солой, Хлоя Бенджамин, Июнь Ли, Чимаманда Адичи, Зэди Смит, Элис Манро, Сюсаку Эндо, Зульфю Ливанели, Жан-Поль Дидьелоран, Максим Матковский. . . . . . . . . . . . . . . . . 84

французька література з Іваном Рябчієм/Тюссо: Катрін Кюссе, П’єр Ґійота, Амелі Нотомб, Вільфрід Н’Сонде, Венді Делорм, Фаб’єн Нурі/Матьє Боном . . . . . . . . . . . . . 74

Максим Матковский Любитель денег, славы и женщин. . . . 91

Каринэ Арутюнова Анна Грувер

Дмитрий Бураго

Оксана Луцишина

Михаил Дынкин

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

фото из архива режиссера

шо /

www.sho.kiev.ua

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Від редакції: Продовження теми попереднього числа «Нам своє робить», або «Якби ви були всемогутнім (-ою), як би ви облаштували сучасну українську культуру?» автор теми: Ія Ківа Владислав Троицкий, режиссер, культуртрегер

«Я против разрушительных лозунгов»

громная проблема украинской культуры состоит в том, что не накоплен гуманитарный гумус традиций и интеллектуальной, духовной жизни. Она вроде бы существует, но фрагментарно. Без понимания генезиса, без преемственности. И это при том, что очень много говорится о традиции и верности каким-то корням. В действительности же в Украине практически нет людей, которые были бы безусловно авторитетными, уважаемыми и влиятельными в области культуры. И не только в этой сфере. У нас же под культурой понимают интертеймент. При этом латентная потребность в другом, качественном, осмысленном осознании себя как человека, украинцев — как народа, есть. Но она не артикулирована. В итоге и журнал «ШО», и я со своими проектами остаемся маргинальными. Как это ни парадоксально. Украинским символом всесильности является Поплавский-стайл. Большинство воспринимает то, что делает ректор Института культуры, с улыбкой, но если вдуматься, все, что происходит в телевизоре, на попэстраде, в театре, — это все разновидности Поплавский-стайл. Таков наш мейнстрим. Я не готов разбираться в том, что лучше — Оля Полякова или Ира Федишин, или какойнибудь Олег Винник, но эти люди собирают у нас стадионы. Многие считают, что вот это и есть наша культура, а тот же Сильвестров или Станкевич — удел жалкой кучки людей,

для которых их музыка что-то значит. Не говоря уже о композиторах младшего поколения, таких как Виктория Полевая или Святослав Лунев, или совсем молодых, как Роман Григорьев и Илья Разумейко. Их фамилии не на слуху. Они делают проекты, с которыми ездят по миру, но для Украины это не аргумент. И даже последний эксперимент на фестивале Porto Franko, где ребята сделали совершенно фантастическую — и музыкально, и визуально — постановку оперы «Аэрофония», остался незамеченным. Все обсуждают скандал с группой «Хамерман Знищує Віруси», абсолютно надуманный и напоминающий самых гротескных скрепоносцев нашего северного соседа, но никто не говорит о крутом проекте Ромы и Ильи. Другая серьезная проблема — отсутствие системы образования, ориентированной на производство достойного художественного продукта. В театре, например, нет качественных световиков, нигде не готовят профессиональных звуковиков. На самом деле у нас нет даже школы кинематографии, как нет и школы архитектуры выставок, системной школы культурных менеджеров, критиков и т. д. Фактически у нас нет системы подготовки кадров. Более того, даже те люди, которые тем или иным способом получили знания или образование, не могут найти в Украине точек приложения. При этом все в культуре, что связано с государством, — это неприкасаемые феодальные

«В действительности же в Украине практически нет людей, которые были бы безусловно авторитетными, уважаемыми и влиятельными в области культуры»

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

вотчины. Несмотря на все конкурсы, которые сейчас проводят, приток свежей крови сюда практически невозможен. Я против разрушительных лозунгов типа «все поменять, всех уволить», но и к реформам отношусь скептически. По этому поводу у меня есть старая метафора: реформы на кладбище — это замечательно, но кладбище все равно останется кладбищем. Нужно строить новое и дерзать. Я бы попробовал сделать мультидисциплинарный центр современного искусства, в котором были бы и образование, и продакшн, и презентации, где могли бы играться спектакли, концерты, делаться выставки, проводиться резиденции, но обязательно с привлечением зарубежных кура-

«Я против разрушительных лозунгов типа «все поменять, всех уволить», но и к реформам отношусь скептически» торов, режиссеров, критиков etc., чтобы можно было системно формировать модерновую Украину. На данный момент ни одного такого пространства в стране не существует. Если запустить сначала один такой центр, а потом создать целую сеть, то произошла бы катализация процессов модернизации, что мобилизовало бы молодых художников. Они бы поняли, что вот, наконец, появилось место силы, где происходят реальные встречи и обмен, и это портал для выхода во внешний мир. И пригласить выдающихся мировых архитекторов, чтобы такие места стали центрами духовной и культурной жизни городов не только содержательно, но и символически. Я думаю, любой город

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

может себе это позволить. Если это правильно организовать, то появится поддержка и западных институций, и продвинутого бизнеса, потому что это станет модным, актуальным, и тогда вокруг такого центра можно будет выстроить целую систему креативной индустрии. Сейчас мы запускаем проект «ГогольFest. Inoculation». В концепции использовано слово, которое в переводе с латыни означает «прививка». Но не в медицинском смысле, а по аналогии с прививкой деревьев. То есть это будет своего рода культурная прививка. С одной стороны, есть профессиональная команда «ГогольFest», которая может подготовить программу, обустроить всю систему, с другой — город, являющийся заказчиком проведения такого фестиваля, который адаптируется к его условиям. Мы уже провели такой фестиваль в Мариуполе и увидели, что это живая история, она работает и очень важна для жителей города. Сейчас мы работаем над тем, чтобы сделать сеть таких фестивалей. Центральный офис будет находиться в Киеве, но это не стратегия прихода варягов; наша задача — обучить местных людей и максимально использовать тот художественный и организационный ресурс, который есть в городе, чтобы они потом присвоили себе этот проект. Мы даем франчайзинг с тем, чтобы в будущем проект или стал независимым, или мы продолжали его курировать, все больше ответственности оставляя за местными людьми. В этом году такие фестивали пройдут в Виннице, Полтаве, Ирпене, ведутся переговоры с Черновцами и Житомиром. А Мариуполь собирается делать специализированный культурный центр, чтобы в городе не только проходил фестиваль в апреле, но и проводились резиденции в течение года для художников, музыкантов, актеров. Так что озвученная мной идея не просто слова, а именно то, что я собираюсь реализовывать в самое ближайшее время.

фото из архива художника

www.sho.kiev.ua

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Оставить культуру в покое Матвей Вайсберг, художник

сли бы я был всемогущим, то оставил бы украинскую культуру в покое, по хармсовскому принципу — «жизнь побеждает неизвестным способом». Минкульт я бы упразднил, но оставил бы на первое время отдел, занимающийся дотиро-

ванием народных коллективов, государственных оркестров и т. п. Наконец, ввел бы в действие закон о меценатстве, где были бы прописаны крупные налоговые льготы для частных лиц, покупающих для музеев или для себя произведения искусства, юри-

дически обосновал бы статус художника, музыканта, литератора etc. как человека свободной профессии, а не частного предпринимателя. В общем, дел много, а с творчеством деятели культуры разберутся сами.

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Павло Гудімов, куратор мистецьких проектів, засновник арт-центру «Я Галерея»

Традиція в авангардному розумінні

перший день я би закрив культуру на ремонт. Звісно, не всю, а тільки ту, що його потребує. В другий день я знайшов би ще більше всемогутніх та відчайдушних для такої веселої справи і створив би з ними бюро для оновлення культури, бо сам в полі не реформатор. В третій день ми би до обіду брейнштормили, а по обіді втілювали наші ідеї у миттєві проекти (темп реалізації важливий, щоб посередині процесу мати свіжість первинної ідеї і не забути мету). В четвертий день ми замінили би все нудне й знайоме на свіже та живе (дуже самовпевнено і амбіційно, але правдиво і необхідно).

В п’ятий день ми би поїхали перевіряти результати нашої всемогутньої роботи. В шостий день я би зрозумів всю бездонність нашої культури і змотався би на день до Парижа походити по музеях. Стараюся декілька разів на рік їхати в місця, де технологічно твориться культура, і порівнювати та заряджатися ідеями. В сьомий день запросив би всіх причетних в гості для палких обговорень всього, що відбулося, за смачним і дружнім столом. Можливо, надто просто звучить, але протягом всіх умовних днів я показую етапність дій, необхідну для перезавантаження і розуміння живої сучасної культури, яка завжди має відчувати свою

кризу. Це відчуття і дає гостру актуальність і можливість нового погляду на традиційні речі. В Україні це неабияка проблема — відірватися від нашого закоренілого поняття традиції як сталого процесу та перейти до динамічної, постійно оновлюваної традиції в авангардному розумінні. Багато потрібно переосмислити й перервати (закрити на ремонт) і дати можливість ротації ідей і кадрів. Синтетичне колективне мислення — це те, що потрібно на сьогодні. І ще приклади: проекти-прототипи в різних напрямках культури, які дадуть відправні точки і можливість побачити зміни тут і зараз, а не за кордоном. Скажімо, Центр Шептицького Українського католицького університету у Львові. Пробую займатися подібними речами. Не робота, а казка.

«В перший день я би закрив культуру на ремонт. Звісно, не всю, а тільки ту, що його потребує»

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

фото: Олена Божко

www.sho.kiev.ua

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Алиса Ложкина, критик и культуролог, главный редактор журнала ART UKRAINE

Диктатура культуры

вот я Бог. Бог украинской культуры. Вернее, Богиня — куда в наше время без политкорректных феминитивов. В слегка выцветшей желто‑голубой тунике восседаю среди новостроек моего благородного Олимпа. Рассматриваю ямы на дороге и билборд, обещающий разрушение родового проклятья на воскресном крусейде апостола Владимира Мунтяна. Вместо трона — неудобный камень. От старух, торгующих зеленью, и бомжа Саши я слышала, что до меня на этом постаменте сидела Надежда Константиновна Крупская. Говорят, она очень обрадовалась, когда ее, наконец, декоммунизировали. Хочется открыть фейсбук в телефоне. Писать комментарии о политике, оплакивать знаменитостей, постить селфи и котиков. Но Верховные Боги из журнала «ШО» приказывают срочно улучшить жизнь попавших под пяту моего всемогущества деятелей культуры. Как же искоренить их страдания и преумножить благо? Может, в первый день заняться решительной реформой Минкульта? Это скучно и, пожалуй, бессмысленно. Во второй — обрушить на самых талантливых и перспективных целительный ливень щедрого финансирования. Правда, с деньгами на благородном Олимпе — туговато. В день третий настроить каких-нибудь институций. Там расплодятся бюрократы, как кролики. На четвертый — дать им мудрого и благородного правителя. Он сопьется и станет коррупционером. На пятый день предоставить всем полную свободу, а на шестой — распылять LSD над городами и селами. В день субботний нам будет очень хорошо. Все равно чтото не клеится. Пытаясь усовершенствовать план, ищу вдохновения в историях из прошлого. Биографии проклятых поэтов, рассказы о Расстрелянном Возрождении. Кажется, у моих коллег по цеху, богов-предшественников, во все времена тоже была тяга к деизму, а попросту говоря, непреодолимое желание плюнуть на долг и, оставив на произвол судь-

бы свое творение, удалиться в фейсбук, инстаграм, или, на худой конец, в тиндер. Есть ли шанс что-то изменить? Какой будет моя поднебесная, если я выйду из ступора прокрастинации и стану ее хлопотливой владычицей? В одном из возможных миров обязательно установлю диктатуру художников. Да, в политической истории ХХ века уже был один незадачливый акварелист. Ничем хорошим это не кончилось. И все-таки я рискну. Предводителем Украинской Художественной Республики поставлю Александра Ройтбурда. Столицу перенесу в Одесский художественный музей. В здании бывшей Верховной Рады открою Новую Художественную Школу. В ней будут учить поэзии, честности, страсти, новым технологиям и освобождению от травм прошлого. Премьером станет Сергей Жадан. Ему давно пора что-то возглавить. В оппозицию УХР хорошо впишутся Никита Кадан и его партия, состоящая из асов художественного бойкотирования. Жанна Кадырова будет отвечать в Небесной Украине за монументальную пропаганду. Маша Куликовская — за гендерные вопросы. Конечно, и остальные не останутся без работы. Должностей и кабинетов хватит на всех. Государственным гимном станет «Коньячок» группы «Хамерман Знищує Віруси». Перед началом каждого дня все жители страны будут хором петь эту песню, дабы не забывать о неизбежной амбивалентности нашего мира. Воскресив Киру Муратову, сделаю ее министром честного взгляда на мир. Найдется в этом правительстве место и для аксакалов: Бруно Шульца, Казимира Малевича, Пауля Целана. Если не согласятся работать на полный день, возьму их адвайзерами на полставки. Гражданам оставлю выбор — сочинять стихи или заниматься изобразительными искусствами. Еще они смогут танцевать. Министром танцев будет Толя Белов,

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

фото из архива Алисы Ложкиной

www.sho.kiev.ua

«Уже очень скоро появится настоящая контр культура. Она восстанет против диктатуры культуры, а заодно и против меня, и тут начнется самое интересное» так что за это направление я вообще не беспокоюсь. Иногда, устав сидеть на своем неудобном камне, я буду спускаться к моему народу и плясать до утра наравне со смертными. Уже очень скоро появится настоящая контркультура. Она восстанет против диктатуры культуры, а заодно и против меня, и тут начнется самое интересное. Без свободы и случайности новый мир был бы все-

го лишь големом на глиняных ножках, поэтому, возможно, все кончится очень даже печально. А может, и нет. В любом случае я сотворю писателя — он напишет об этой истории суперкнигу. А потом мы проснемся и начнем реформировать Минкульт. Или тупить в фейсбук на телефоне.

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

фото из архива автора

Євангеліе від Макарова

www.sho.kiev.ua

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

Юрій Макаров, журналіст, телеведучий, член правління Національної суспільної телерадіокомпанії України 1. Напевно, я почав би з освіти. Культура без споживача — сумна історія, тоді вже потрібні Медічі з відповідним гаманцем, і все одно в них були придворні — тодішня еліта, аристократи не в першому поколінні, поціновувачі Леонардо й Донателло. Тож треба виховувати споживачів культури, бажано не лише зі смаком, а й із гаманцем (у нас наразі це не збігається, а в світі — норма, за винятком Трампа). Пруська школа продукувала успішного солдата, радянська школа — будівничого комунізму й зека, часто в одній особі. Українська школа виховує потенційного емігранта (що саме по собі не злочин, але сенс?). Навчати дитину / підлітка ловити кайф від складних видів інтелектуальної діяльності, розвинути естетичну жагу, прищепити звичку до читання, дивлення, слухання. «Від пацанки до панянки» в обсязі 11 років. 2. Крок назад: щоби виховати молодь, треба передусім виховати вихователів. Тож усі педагогічні виші підлягають докорінній модернізації, бо нині це, за невеличкими винятками, «жалкоє, душераздірающєє зрєліще». «ПТУ з курсами англійської» закрити раз і назавжди. Академію педагогічних наук

перевести в підпорядкування Міністерства оборони, академіків скидати на ворожу територію з метою забезпечення тамтешнього подальшого занепаду. Варіант: перемістити в Непал, зобов’язати пройти курс безперервної медитації в буддистському дацані не коротший за термін навчання в середній школі. 3. А ще: передбачити всім майбутнім педагогам / педагогіням хоча б піврічне стажування в розвинених країнах — навіть якщо частина стажерів перейматиметься передусім матримоніальними проблемами. З обов’язковим відвіданням театрів, музеїв і галерей та заповненням «бігунка» суворої звітності. І підняти платню, щоби вчителі й професура нарешті стали «середнім класом» (я ж бог, мені можна все?). 4. В усіх квартирах встановити акустичні датчики. При підвищенні рівня децибел і вживанні слів «дєбіл», «тупіца», «бєстолочь» — удар струмом по відповідних батьках. 5. А вже після цього — чи одночасно з цим — підняти рівень культурної преси, точніше, всієї преси, за умови, що в ній є культурні рубрики, як це спостерігається в «якісних» газетах типу The New York Times. Без інформації про майбутні

культурні події та змістовної критики стосовно подій минулих весь культурний процес замикається всередині «тусівки». Художники милуються картинами одне одного, поети читають вірші одне одному, режисери дивляться вистави одне одного. «Якщо CNN не повідомляло, що Сомалі бомбили, то Сомалі не бомбили» (цитата). Якщо умовна Kyiv Times або Lviv Post не написала про виставку, книжку, фільм, то виставки, книжки, фільму — не було. Це важко усвідомити, але конче необхідний символічний «екран», який розставляв би пріоритети. Навіть дебільний ЦК КПРС колись видав спеціальну постанову «Про розвиток художньої критики». Щось підозрювали. 6. Ну й якби я вже був би богом, я, безумовно, підняв би загальний економічний рівень, бо в бідних країнах нема кому ані продукувати, ані споживати культуру. 7. Що стосується фінансування, стимулювання, ну й взагалі керування культурою, то я би залишив це на розсуд фахівців. Ефективних моделей функціонування не бракує, бери й упроваджуй. Дещо, власне, вже запозичено. Кіно буяє. Графік днів творіння — довільний. Звітувати — мені.

«Якби я був богом, я, безумовно, підняв би загальний економічний рівень, бо в бідних країнах нема кому ані продукувати, ані споживати культуру»

шо /

тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Александр Кочетков, литератор, политический аналитик

Культура спасает выживших

www.sho.kiev.ua

фото из архива Александра Кочеткова

теперь — за культуру! Если б я стал большим начальником, нет, не президентом и даже не канцлером, а таким, который сказал — и выполняют, то приказал бы ее не трогать. Культуру эту. Ни грязными, ни чистыми руками. Ни тем паче умелыми в латексных перчатках. Приказал всем и каждому. Под страхом конфискации имущества и отлучения от телевизора. Мне довелось родиться аж в прошлом тысячелетии, «при советах». И тогда, под компартийным прессом, культура существовала. Я вырос на фантастике: советской — АБС, Станиславе Леме, и американской — Роберте Шекли, Клиффорде Саймаке. Существовала литература, в том числе запрещенный и от этого еще более притягательный самиздат. Была музыка: джаз — музыка свободных и пижонистых, рок — протест, облаченный в карнавальные одежды, а еще авторская песня, где из искорок туристического костра разгорелось мартеновское пламя Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого. Загадочным образом появлялись талантливейшие фильмы вроде «Белого солнца пустыни». Подозреваю, что истинная культура способна подпитываться темной энергией отрицания. Цветы, как известно, прекрасно растут средь органических удобрений. Поэтому

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

при «совке» подлинная культура выстояла не только против идеологического давления, но и пережила ремесленников всех мастей. Смертельной для могучей советской культуры оказалась свобода, которой она поклонялась, словно идолу. Брак по расчету культуры с шоу-бизом оказался практически бесплодным, за исключением редких, словно зубы бомжа, случаев в популярной музыке, современной живописи и концептуальном театре. Возможно, для вдохновения творец должен быть немного бездомным и слегка голодным, как в «совке». Но ведь не пухнуть же с голоду на улице! Однако выяснилось, что нас тоящую культуру — не поку пают. И чем она настоящее, тем решительнее не покупают. А вот Сергея Пояркова — да. Но даже его — со скрипом. Для поддержания спроса приходится устраивать перформансы в Верховной Раде. Стадионы, которые собирает Святослав Вакарчук, никого не должны обманывать. И не только потому, что ОЭ — это высококачественная, но попса, дотягивающая лишь до субкультуры, культурного суррогата. А потому, что битву за карманы украинцев он постепенно проигрывает Владимиру Зеленскому, особо на культуру не претендующему. А там, глядишь, и битву за сердца тоже.

Нет, конечно же, культуру в независимой Украине пытаются поддерживать. Вот это как раз и пугает до озноба. Националисты как бы поддерживают национальную украинскую культуру. Во всяком случае, постоянно записывают это в предвыборные программы. Космополиты безродные вполголоса, чтоб не спалиться, ратуют за развитие разных национальных культур, наличествующих в Украине. Ни от первых, ни от вторых толку почти никакого: шароварщины меньше не становится, а прорывные, замеченные в мире шедевры искусства как-то не спешат. Хотя ситуация в стране, как это ни цинично звучит, для шедевров на редкость благоприятна. Потому что культурные прорывы случаются именно в период потрясений, во время критического напряжения жизненных сил общества. Как в России во время революции 1917 года и гражданской войны. Как в Украине во время Евромайдана и прокси-войны на Донбассе. А еще поддержкой культуры активно, в четыре руки занимаются разномастные чиновники. Вот эти — самые опасные. Особенно если искренние. Еще с независимости культурная сфера отдана на откуп «патриотическим силам» с тяготением к Галичине, а экономикой, соответственно, занимаются «хозяйственники»

«Выяснилось, что настоящую культуру — не по купают. И чем она настоящее, тем решительнее не покупают»

шо /

вечная тема //

как обустроить украинскую культуру ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

«Главные потрясения нам еще предстоят. И без культуры — свободной, самодостаточной, если угодно, тотальной — не прорваться» из Днепра, Донецка, теперь Винницы. Выдвинутые «на культуру» бывшие артисты, режиссеры и прочие — от менеджмента далеки, как от «Оскара». Но менеджеры возле них заводятся быстрее плесени. В результате культурными проектами от державы регулярно занимаются циничные бездари. Они надувают яркие симулякры, в тени которых выделенные бюджеты пилятся наподобие карпатских лесов. И ту убогую буратинку, которая выходит после тщательной распиловки и торопливого ошкуривания, обществу стараются не предъявлять. Вот почему поддержку культуры со стороны государства необходимо запретить наряду с насилием над детьми и осквернением могил. А меценаты? Бизнесменымеценаты ведь вкладываются в культуру?! Да. Но либо это любование собственной продвинутостью, как у Виктора Пинчука. Либо пугающий Театр на Подоле, как у «Рошен». Конечно, есть исключения. В этом смысле меценатский проект литературного журнала «ШО» для меня непостижим по долговечности и успешности. А также, увы, уникальности. И одним только ежегодным фестивалем поэтов проект этот золотом вписал себя в украинскую культуру. Оказывается, среди нас

есть молодые люди, которые в век интернета пишут стихи. И замечательные стихи, я вам доложу! И среди этих поэтов множество с Донбасса, и в их строчках — боль, ненависть. И любовь — к Украине! У этих поэтов пронзительные стихи на русском соседствуют со стихами на украинском, причем равного уровня — ох эти невозможные билингвы… Я к тому, что наша культура таки теплится — в отрыве от бюрократических жерновов и коммерческого молоха. Гдето по арт-кабачкам, домашним концертам, самопальным биеннале под открытым небом или в заброшенных заводских цехах. И это натурально благая весть. Потому что главные потрясения нам еще предстоят. И без культуры — свободной, самодостаточной, если угодно, тотальной — не прорваться. Чтобы не просто объявить окончание войны, а вернуть мир и начать восхождение к справедливости и достатку, придется признать, что все мы — разные. И имеем право разными оставаться. И никто не может никому навязывать предпочтений — исторических, религиозных, языковых и прочих. Кроме безусловных — независимой Украины, в первую очередь. Норму недоминации предстоит закрепить в Конституции Украины. Но мало закрепить, надо выполнять. Именно куль-

тура во всех своих проявлениях способна примирять и сглаживать. Согласие внутри — полдела. Чтобы вписаться в нынешний мир, выцарапать нишу для заработка, необходима экспансия вовне. И опять-таки в авангарде цивилизационной экспансии должна выступать наша культура, показывающая, кто мы и зачем мы миру. Теперь смотрите, какая диалектическая закавыка получается. Культура — не просто «сделайте мне красиво». Она критически важна и для построения Украины, в которой хочется жить, и для ее самоокупаемости. Но сама культура у нас почти в коме, дыхание Чейна-Стокса. А кислородную подушку государственной помощи я сам же и отвергаю. Тогда как? А тогда помогать, не прикасаясь! Культуре придется стать модной. Быть сопричастным культуре, если по-современному — «просекать тему», должно сделаться «фишкой», фирменным элементом стиля. Вот здесь исполинская пропагандистская машина государства, заточенная на борьбу с внутренними конкурентами, может впервые в истории послужить добру и обществу. И если вернуться к первой фразе статьи, смахивающей на тост, то лично для меня это тост за здравие, а не за упокой.

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

У ХРАМА СВЯТОГО АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА В КРЫМУ

ШКУРА НЕВБИТОГО ВЕДМЕДЯ

ЗОНА КОМФОРТА М. БОЛГАР Этого интервью с художницей Маргаритой Болгар вообще-то не было. Сначала редакция поставила задачу взять интервью у Маргариты Стасу Волязловскому. Стас умер. Потом мне. Я оказался более терпеливым, но таким же неудачливым. Примерно через год постоянных увещеваний Маргарита прислала ответы на вопросы, которые я даже и не задавал, в письменном виде. записал: Н. Гоманюк

www.sho.kiev.ua

чера снова звонил Гоманюк Н. Спрашивал об интервью.

Мое «категоричное против» растаяло как прошлогодний снег. Вмешалась назойливая мысль о возможной пользе для других, таких как я. А те, — такие как я, — конечно, и не поймут этого, не оценят. С того момента, как меня впервые спросили об интервью, я думала, должно ли ему

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

быть? Это же придется выворачивать все кишки наружу? Чтобы заинтересовать читателей. Наш народ — неудовлетворенный и требовательный. Он выставляет слишком большой счет за свою любовь. А я человек простой и скромный. Спорить с миром не стану. Стена невидимых насмешек, как и Великая китайская, вымощена до самых последних дней. А может, и после.

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

Сейчас чем реже ты открываешь рот, тем гениальнее кажешься. Я примерно понимаю, чего вы ждете от меня: «Ось я по городу походила, дала свиням, посипала куркам, а ввечері сіла малювати…» Живности у меня никогда не было, и я вегетарианствую уже двенадцать лет. И в труде пытаюсь себя ограничивать, но все равно часто болят даже кисти рук. Не хочу вызывать жалость и не собираюсь строить из себя эдакую симпампушку, чтобы возбудить симпатию. Житие мое случилось в Великих Копанях. Может быть, моя задача восхвалять и прославлять их, а я не въезжаю? Ну, какой здесь наркотик? Тишина и природа. И близору-

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

кость — наша последняя роскошь. Мы отдаем им предпочтение, потому что они делают нас счастливыми людьми. Жить среди природы — это, безусловно, здорово, но пахать как бешеные собаки — ужасно. Лет до тридцати я часто спрашивала себя, что делаю в этом, кх-кх, селе? За всю свою жизнь мне так и не удалось привыкнуть к нему. А ведь я едва ли не вросла уже в этот чернозем. Ни один волос на моей голове не прослезился бы, если бы покинул эти места. Но кто знает? Мнение поддается модификации. Завтра я могу за эти земли горло перегрызать.

«Художник — летописец современного кошмара»

Великие Копани, ШКОЛА

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

Великие Копани

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

Untitled, 1990. Fibreglass, pigment. Diam 250 x 167 cm each. Inst: Kunstverein , Hanover, 1991. Photo: Robert Hasser, Mannheim. Courtesy the artist and Lisson Gallery

КОРОЛЬ ОДНОГО БАНКЕТА

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

БАРБОСОВО ОЗЕРО. МЕСТНЫЙ ПЕЙЗАЖ

«Прошлое не столь важно. Его уже нет. Важно то, что ты вобрал в себя до сегодняшнего дня, та музыка, что звучит в позвоночной трубе» Место определяет твое сознание. И нет смысла страдать из-за этого в моем возрасте. Легче смириться, заниматься ловлей собственных блох в своей шерсти и получать от этого удовольствие. (Эту мысль подсказал мне кот минуту назад.)

Мне не должно быть стыдно за это интервью даже через десять лет (если его напечатают). Прошлое не столь важно. Его уже нет. Важно то, что ты вобрал в себя до сегодняшнего дня, та музыка, что звучит в позвоночной трубе.

Недавно заглядывал на чашку чая учитель украинского языка и литературы Сокровищук Ю. Шутил, что жизнь моя — уже не моя, и принадлежит она теперь сельской громаде.

В природе все гармонично, а в человеке — нет. Творчество дает возможность настроить инструмент. Чем я и занимаюсь, опираясь на временное внутреннее состояние.

Мое существование смахивает на эквилибристику, испытывающую меня на прочность и гибкость. Говорят, что душа никогда не повторяет тот путь, который уже прошла. Значит, этого ей не хватало.

Что меня привело или вернуло к художеству? Истощение моральное и физическое: пианино расстроилось, пропал интерес к шитью, произошло разочарование в беллетристике, книгах и просто общее разочарование от самой жизни…

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

ПОЧТА. МЕСТНЫЙ ПЕЙЗАЖ

МЕСТНЫЙ ПЕЙЗАЖ

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

СПЕЛИСЬ

«В тридцать три года я закрылась в мастерской и рисовала три недели подряд. Истощилась на 10 кг, штампуя рисунки в формате «2D» В тридцать три года я закрылась в мастерской и рисовала три недели подряд. Истощилась на 10 кг, штампуя рисунки в формате «2D». Это было начало странного, затворнического существования, где желание рисовать стало ведущим и бесспорным. Мужу и двум матерям, не считая остальных, казалось, что «я слетела с катушек». Они долго боролись с моим увлечением и пытались развеять улей на моей шее. Рисунки «2D» ставили меня перед знакомыми в невыгодное положение, вызывая подозрения в нездоровой психике. А мне была любопытна их реакция. В эти моменты они, кто мысленно, кто вслух, жалели мужа.

Многое, большая половина работ, писалась практически вслепую. Одна из них — работа «Карма». Сделав набросок грифелем и сама испугавшись, закинула его на шкаф, недоумевая по поводу увиденного. Я бредила рисованием, оно мне снилось, и я часто засиживалась до рассвета с кистью в руке. После затяжного сеанса психотерапии художество переросло в труд, ничем не отличающийся от всего остального. Потом — смахивало на появление второго ребенка, с коим носишься, тратишься, без надежд и ожиданий, и твердо убеждаешь себя: нет, это не ты, это кто-то свыше дал задачу, трудись, бедолага.

шо /

www.sho.kiev.ua

смотреть: арт //

мастерская ///

ЩЕДРИВКА В ОДНОМ ЕВРОПЕЙСКОМ СЕЛЕ

ХЕРСОНСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Я симулирую из себя художника, если хотите. Но сейчас я получаю удовольствие от того, что чья-то душа ждет мои работы, как пилюли от стресса. Не ждет? Ну и ладно. Считаю, что надо воспевать чувство любви здесь и сейчас. А что еще воспевать? Нашу неспособность любить?

Признаюсь честно. Зимой я пыталась бросить это дело. Со мной случилась депрессия. Выкарабкивалась месяца два и поняла, что нельзя даже думать о том, чтобы бросить: каким-то непостижимым образом изобразительное искусство, возможно, продлевает мне жизнь. Вдохновляет порой сама мысль о появлении еще одной картины. И та драгоценная поддержка окружающих, которая гласит: без вариантов, мадам, поднимайте свой зад к полотну. Не думаю, что должна толковать о семантике своих работ. Вывернутая наизнанку картина теряет свою привлекательность. Может, я тут стараюсь зашифровать тайные послания будущим поколениям (шучу).

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

Недавно меня попросили назвать топ-5 любимых художников. Всегда считала, что выделить своих фаворитов можно после того, как увидишь работы воочию, вживую, разъезжая по музеям, галереям и вообще по миру. Не буду никого выделять. Тем более что восхищаюсь большинством. От слишком профессиональных работ веет холодом, и это мешает понять в произведении художественный замысел и пережить увиденное.

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Колесо фортуны украинских художников скрипит под «Ще не вмерла художників ні слава, ні воля. Ще нам браття‑художники, усміхнеться доля». Никто уже не сопротивляется всеобщему абсурду. Все превратились в продукт и пытаются представить себя в лучшем свете. И разве художники — исключение? Сейчас ощутимо растет диктатура наблюдателя. Думаю, что он всегда будет умнее

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

Избранные выставки: «Днепровская палитра», выставка народных мастеров, Херсонский художественный музей им. А. Шовкуненко, 2012.

«Полярность», персональная выставка, Музей современного искусства, Херсон, 2017.

Коллективная выставка «К 200-летию Т.Г.Шевченко», Выставочный зал НСХУ, Херсон, 2014.

«Я: Зеркало». Автопортреты художников», Одесский муниципальный музей А. В. Блещунова, 2018.

«Сны об арт-резиденции», Фестиваль Terra Futura, Херсон, 2016.

«Швидкорозчинний час», коллективная выставка, Мистецький Арсенал, Киев, 2018.

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

«Рисование — моя зона комфорта, мой розовый плавающий оазис»

www.sho.kiev.ua

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

художника, потому что многолик, такой себе, э-э-э, многоголовый дракон. Художник — летописец современного кошмара. Меня всегда вдохновляла моя дочь. Я многому у нее учусь, советуюсь, спрашиваю. Она часто смеется: «Мам, я не понимаю, кто из нас кто? По‑моему, Бог пошутил с последовательностью рождения нас с тобой. Порой мне кажется, что это ты моя дочь». Цели? Творчество ради творчества. После слов великого В. Машницкого: «Рисовать и не выставляться — это все равно, что ходить под себя», задаюсь целью попасть в зал НСХУ. Благо приглашают. Радуюсь потом, как дитя, не скрою, трепещу от счастья среди маститых мастеров на открытиях. Мое увлечение — это дорогой колченогий стол на нашей семейной кухне. Он раздражает десять раз на дню, его с трудом все терпят, а выбросить — жалко. В определенные моменты кажется, что нас убивает всё. Даже яд нашего хамелеона по имени «Счастье». Мы волочимся за ним по своей беговой дорожке всю жизнь, высматривая этот предательский мираж на горизонте. Рисование — моя зона комфорта, мой розовый плавающий оазис. Мечтаю написать икону. Свою икону.

шо /

смотреть: арт //

мастерская ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

ПАДIННЯ ГАЛИНИ В ХЕРСОНСЬКИЙ СОНЯШНИК

«Вдохновляет порой сама мысль о появлении еще одной картины. И та драгоценная поддержка окружающих, которая гласит: без вариантов, мадам, поднимайте свой зад к полотну» БИОГРАФИЯ Я выросла в прекрасной семье, где всегда ценились в первую очередь высокие человеческие качества. Школьные годы вспоминаю с благодарностью к родителям. Мать занималась хозяйством и посвящала время нам с сестрой, много читала, шила и млела над цветником, как бабочка. Отец по молодости работал художником-оформителем в совхозе, дома писал картины и раздавал их друзьям (в основном срисовывал). Еще увлекался фотографией, в печатание снимков мы с сестрой были вовлечены как в некий магический процесс. Никогда не забуду наши семейные путешествия на авто. Каждый год мы ездили к родственникам на Волынь, останавливаясь по пути в красивых

местах, музеях и прочее. Вообще отец часто шутил и поднимал настроение, что не помешало мне вырасти закомплексованной. В моей памяти осталось мало отцовских слов, он слишком рано ушел из жизни, но некоторые сопровождают меня все время. В школе была замкнутой и закрытой. На контакт шла легко, но, быстро разочаровываясь, снова замыкалась в себе. В детстве, когда сверстники играли во дворе, я пиликала на пианино, выглядывая в окно, потому что собиралась поступать в музучилище. Потом учитель по сольфеджио спился и поступление накрылось. Пыталась ездить в Раденск (соседнюю музыкальную школу) подтянуть предмет, на автобусе. Пережила приставание одного озабоченного типа и закрыла тему.

Пошла учиться в Берис лавское педучилище за компанию со своей двоюродной сестрой, на учителя младших классов. Интерес к этой профессии у меня так и не возник, потому я решила не продолжать обучение в институте по специальности. Как подумаю: «Мать честная, какой же слабой я была! Учеба за четыре года утомила меня и выжала как цитрус: поездками, сумками, квартирами и просто лихими девяностыми». После учебы вернулась в школу, вышла замуж, до декрета проработала учителем рисования, как ни странно. И понеслось: семья, стройка, теплично-огородное хозяйство. Занималась ребенком, периодически шила, увлеклась цветоводством, чтением, игрой на фоно, мечтала когда-то бросить все увлечения и посвятить свободное время рисованию.

тема номера //

театр тронулся ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

иллюстрация: Елена Стельмах

шо /

www.sho.kiev.ua

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

Театр тронулся У

краинские театры ужасны. В государственных давно уже нет ничего живого, там ставят либо замшелую классику, либо дурацкие комедии. Независимые изо всех сил стараются быть актуальными, но плетутся в хвосте мировых театральных процессов. Выдающихся режиссеров у нас — раз, два и обчелся, молодое поколение, если судить его по гамбургскому счету, ни на что не годно. Все очень плохо. Украинские театры прекрасны. Государственные хранят святую верность классике, но все чаще позволяют себе эксперименты и с репертуаром, и с эстетикой постановок. Независимые бурно прогрессируют и становятся авангардом театрального процесса. У нас немало выдающихся режиссеров, при этом подрастает дерзкое молодое поколение, от которого можно ждать больших и ярких успехов. Все очень хорошо. Два полярных мнения об отечественном театре вы услышите нечасто — скорее вам расскажут что‑то среднее. Например, признаются, что в целом ситуация не слишком радужная, но в последние годы появилось много интересного, и кое‑какие перспективы имеются. Что современные театральные тренды в Украине уже не новость, а устойчивая тенденция, хотя приходят они к нам все‑таки с заметным опозданием. Короче говоря, все не очень хорошо, но и не так уж плохо.

Как известно, сколько людей, столько и мнений, особенно если эти люди считаются экспертами. Чтобы получить панорамную картину состояния украинского театра, «ШО» предложил шести театральным критикам ответить на вопросы редакции. Мнения оказались настолько разными, что может показаться, будто речь идет о разных предметах. Очевидно, суждения зависят от целого ряда факторов, начиная от возраста, опыта и темперамента отвечающего и заканчивая погодой за окном. Сформировав по результатам опроса экспертов список самых перспективных молодых режиссеров страны, «ШО» предложил им экспресс-анкету. Ответы девяти постановщиков помогут составить представление о том, кто все эти люди, каковы их творческие взгляды и устремления и чего от них следует ждать в обозримом будущем. В число экспертов вошли Сергей Васильев, Олег Вергелис, Максим Максимчук, Лена Мигашко, Юлия Пятецкая, Ирина Чужинова. В список молодых режиссеров попали Влада Белозоренко, Максим Голенко, Стас Жирков, Дмитрий Костюминский, Давид Петросян, Антон Романов, Роза Саркисян, Тамара Трунова, Иван Урывский. Исходя из получившихся цифр, автор хотел назвать свой материал «Театр в позе 69», но редакция эту скабрезность с негодованием отклонила.

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

Вопросы экспертам 1. Изменился ли украинский театр в 2010‑е годы? 2. Какие тенденции в отечественном театре вы бы отметили? Каково его состояние в сравнении с европейским?

Сергей Васильев 1. Извините за придирчивость, но с чем сравниваем, с каким историческим периодом соотносим? С 1913 годом из советских учебников? С советскими же 1929‑м, 1956‑м, 1968‑м, 1980‑м? Безрассудным и прекрасным пробуждением независимого мышления, художественной дерзости и чистосердечного гуманизма конца 80‑х — начала 90‑х? Умственным параличом и усекновением совести эпохи раннего и зрелого кучмо-ющенко-януковизма? Разумеется, театр меняется. 90 % спектаклей начинаются сегодня с пыхтенья дымовой машины, а 70 % из них завершаются красивым кружением снега, сыплющегося из‑под колосников в любое время года. Редкая постановка обходится без видео проекций. Машинерия и технические аксессуары пусть и не везде дотягивают до мировых стандартов, но охотно и активно осваиваются. С меньшей или большей талантливостью заимствуются относительно свежие западные тренды вроде иммерсивного театра или сторителлинга. Поверхностное знакомство с вербатимом окончательно легализировало на сцене площадную ругань. Театр, что бы мы о нем ни выдумывали, всегда служит обществу, даже когда обслуживает его отдельные страты, группы и категории. Короткое пояснение в следующем ответе. 2. Важная, хотя и не артикулированная до сих пор критикой тенденция — увеличение числа заказчиков. О публике мы привычно судим по залам наци-

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

3. Насколько повлиял на ситуацию рост количества и качества независимых театров? Как вы к ним относитесь? 4. Назовите 5 лучших спектаклей последних лет. 5. Каких молодых режиссеров вы считаете самыми перспективными и почему?

ональных театров и их многочисленных клонов, где воспитанные этими же труппами зрители теперь молча, но властно диктуют им репертуар. Однако оказалось (а впрочем, всегда было известно), что потенциальная аудитория театральных зрелищ куда шире. Сегодня нелегко вообразить, что одни и те же люди посещают спектакли Русской драмы и, к примеру, Дикого театра. Отдельная, возможно, не совсем печальная песня — внедрение в себе-на-уме украинское общество либеральных ценностей, в своем самом циничном изводе известное как грантоедство. Смотришь некоторые «прогрессивные» сценические опусы, созданные на средства европейских культурных программ и центров, и невольно охаешь, мол, «подпольный обком» по‑прежнему действует. Отчасти тут скрывается и ответ о пресловутой «европейскости». Надо все‑таки уяснить, что и за нашими границами театр — чрезвычайно пестрый. И отнюдь не всегда умопомрачительный, что, кстати, несложно проверить, посетив большинство украинских фестивалей и изумившись художественной квелости их зарубежных гостей. Хотя, конечно, если судить по лучшим образцам и устройству самой системы европейского театрального дела, мы, увы, по‑прежнему, не конкуренты не только ведущим, но и более или менее пристойным западным режиссерам и сценическим ансамблям. Рвать на голове последние волосы из‑за этого, между прочим, не надо — в нашей косности, как ни анекдотично это прозвучит, есть и свои преимущества. Например, исконный, родовой синкретизм украинского музыкально-драматического театра сегодня, случается, трансформируется в весьма симпатичные сценические формы. Достаточно вспомнить, как органично иногда входит в ткань вполне кондиционных спектаклей национальный мелос. 3. Естественно, влияет, и самым положительным образом. Не буду повторять тезис о благотворном для общества эстетическом разнообразии и плюрализме, однако, замечу, нормально функционирующая художественная, театральная в том числе, система — это не гальванизация и косметика трупа, а цветочная клумба. Напомню и о том, что, если

www.sho.kiev.ua

молодые художники и швыряют в старые театры бомбы (а словесный динамит сегодня явно не в дефиците), то начинены они все‑таки витаминами. 4. Боюсь, что опять вредничаю, но это и слишком расплывчатый («последние» — это сколько?), и отчасти некорректный вопрос. Вопреки устойчивому и крайне поверхностному мнению о хронической стагнации украинского театра, у нас выпускается много весьма достойных спектаклей. Вероятно, уместнее говорить о явлениях симптоматичных, примечательных. Среди них есть, кстати, и такие зрелища, которые лично мне по тем или иным причинам не по вкусу. Но нельзя не упомянуть, например, спектакли по пьесам Натальи Ворожбит «Вий 2.0» Максима Голенко в приказавшем, увы, долго жить центре «Пасіка» при Киево‑Могилянской академии, «Квитку Будяк» Станислава Моисеева в Национальном театре им. Ивана Франко и «Саша, вынеси мусор!» Тамары Труновой в киевском Молодом театре. Или опыты Влада Троицкого по созданию фрик‑кабаре Dakh Daughters и их юных наследниц «ЦеШо», его же совместную с Ильей Разумейко и Романом Григоривым инициативу «Новая опера» (один «Иов» чего стоит!), а еще клаустрофобическую и пощечинную «Собачью будку» по Софоклу / Климу. Дезавуируют понятие театральной провинции Андрей Бакиров в Чернигове (какую свободу и беспечность в диалоге с традицией демонстрирует он в игранной-переигранной «Ночи перед Рождеством»

«Вопреки устойчивому и крайне поверхностному мнению о хронической стагнации украинского театра, у нас выпускается много весьма достойных спектаклей» по Гоголю!) и Ростислав Держипильский, чья долгая и трепетная работа с ивано-франковской драматической труппой увенчалась недавно мощным и оригинальным шекспировским «Гамлетом». Знаковыми для меня являются и львовские постановки — «Лісової пісні» Леси Украинки Андреем Приходько в Театре им. Леся Курбаса и «Баби Прісі» Павла Арье Алексеем Кравчуком с фантастическим Олегом Стефаном в заглавной роли.

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

Можно привести еще немало имен и названий. Но я ограничусь списком нескольких спектаклей абсолютно европейского класса, созданных режиссерами, от которых лично я неизменно ожидаю подлинных и серьезных работ: «Рожественский обед» и «Вверх по реке» Раду Поклитару в его «Киев модерн-балете»; «Войцек. Карнавал плоти» по Бюхнеру и «Веселье сердечное, или Кепка с карасями» по Юрию Ковалю в Киевском театре на левом берегу Днепра, Morituri te salutant по новеллам Василя Стефаника и «Лес» Алексея Островского в Национальном театре им. Ивана Франко Дмитрия Богомазова; «Вишневый сад» и «Простые истории Антона Чехова», гоголевскую «Женитьбу» и «Чевенгур» по Андрею Платонову, шекспировские «Гамлет» и «Король Лир», а также неотразимый «Ежик из тумана» в Харьковском театре кукол Оксаны Дмитриевой. 5. 2010‑е годы ознаменовались отважным захватом украинской сцены новым театральным поколением, где, кроме группы энергичных режиссеров, есть сильный актерский отряд и, что примечательно, интеллектуальная поддержка зубастой критики, отчасти выполняющей идеологические и продюсерские функции. Само явление этой активной, куда лучше, чем их предшественники, ориентирующейся в мировых театральных тенденциях и способной к риску генерации кажется мне даже более важным, чем имена ее лидеров. Кого из них, впрочем, считать молодыми? 40‑летний Максим Голенко, одинаково уверенно чувствующий себя и в нарочито эпатажном «Диком театре», и на провинциальных сценах Николаева, Ровно или Коломыи, практически ровесник Оксаны Дмитриевой, которую, несмотря на все ее очарование, язык не поворачивается называть молодым режиссером. Оба они — состоявшиеся художники. Как и громогласный виртуоз самопиара, переполненный планами и поражающий творческой неутомимостью Стас Жирков, едва переваливший за 30‑летний рубеж. Несомненно, уже не покинут театральное поле Иван Урывский, Артем Вусик, Игорь Белиц, Влада Белозоренко. Что касается моих личных прогнозов и предпочтений, то самые заманчивые надежды связываю с Тамарой Труновой и Давидом Петросяном. В них есть огонь и ум, они готовы пробовать и ошибаться, оба самокритичны, хорошо чувствуют форму и стремятся к серьезным сценическим высказываниям, осведомлены о мировых театральных течениях и демонстрируют вкус к хорошей литературе и качественной музыке.

тема номера //

театр тронулся ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

иллюстрация: Елена Стельмах

шо /

www.sho.kiev.ua

Олег Вергелис 1. Мне кажется, что театр изменяется ежедневно и ежесекундно. Само собой, и ежесезонно. Потому что это такое искусство — живое, эфемерное, впитывающее мгновения реальности и иллюзорности, а также отражающее их. Если без аллегории символов, то разные изменения важны даже под знаком «метрики». То есть в театре появились молодые люди, рожденные и в конце развала Союза, и в период независимости. И они занимаются театром не как бизнесом, а как смыслом жизни и, извините за пафос, как искусством. Когда‑то в старых советских театральных журналах многих умиляли шаблонные заголовки наподобие «Театр — дело молодых». Естественно, хорошо, когда у режиссера молода душа, как, например, у Туминаса или Някрошюса. Но молодая энергия в театре необходима, такая энергия — важный фактор изменения самого театра, его обновления. Вот поэтому для меня лично разные изменения как раз и сопряжены а) с метриками, б) ситуативным и общественно-политическим энергообменом, в) новыми темами и формами, которые несут в театр молодые. Или даже если они и не несут исключительно свое, то хотя бы повторяют чужое хорошее. 2. О Европе вообще ничего говорить не буду. Зачем? Глупо сканировать чужое, выдавая за свое. Важнее его осознавать, чувствовать, жить в этом контексте. Поэтому — о своем. Одна из важных тенденций — появление новой украинской драматургии. Хороших пьес немного, их никогда не бывает много, но несколько авторов театра — уровень высокий. Всем известные Павел Арье, Наталья Ворожбит, некоторые другие. Тенденция, о которой я говорил выше — молодая режиссура. Что существенно, большинство этих интересных молодых приходит в украинский театр не из «канонического» вуза им. Карпенко‑Карого,

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

а все как раз наоборот — они появляются то на окраинах, то на обочине, то в Университете культуры. И многих из них отличает талант, одержимость театром. Можно долго умничать о разных тенденциях. Например, говорить о том, какие же замечательные тенденции в творчестве Дмитрия Богомазова, близкого к лайт-авангарду. Или как прекрасен в своих лучших работах Влад Троицкий, обустраивающий перформативную реальность. Или как интересен в своих авторских спектаклях ивано-франковский режиссер-подвижник Ростислав Держипильский, который исповедует, условно говоря, тенденцию эдакого национального почвенного символизма. Или, например, как ярок, парадоксален, социально и психологически актуален в своих постановках — Станислав Игоревич Жирков. Каждый интересный художник — уже и есть тенденция. А критики и журналисты вправе обозначать эти тенденции красивыми терминами или сухими дефинициями — кому как больше нравится. 3. Повлиял как раз количественным фактором. Много театров, хороших и разных. Их уже не десятки; если говорить не только о столице, то можно больше сотни насчитать. Люди, которые о театре пишут, часто просто не успевают все отсматривать и все рецензировать. Мне кажется, что важным и интересным независимым был Театр переселенца. Хотя я лично к подобным форматам отношусь сложно, однако нельзя не признать их действенность, социальную активность, пиар‑составляющую. В плане пиара, а также в плане тотального сетевого присутствия лидер, конечно, Дикий театр, потому что им руководит креативная симпатичная девушка, которая знает, чего хочет от театра. Есть ряд других независимых театров, к которым я, к сожалению, не всегда дохожу, но, надеюсь, от этого они хуже не становятся. С точки зрения каких‑либо художественных потрясений-открытий, уверен, все еще впереди — пока идет лишь процесс накопления независимой сценической энергетики. 4. Пожалуй, я назову больше. Даже не буду долго ломать голову, а назову то, что всплывает в памяти здесь и сейчас. Среди действительно лучших постановок последних лет (талантливых, современных, извините за слово, даже очень креативных), например, потрясающий «Гамлет» в Ивано-Франковске, который потряс даже европейского шекспироведа (режиссер этого спектакля — Ростислав Держипильский). Этот проект, к сожалению, не удостоился премии имени Леся Курбаса, хотя

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

и номинировался. Но спектакль курбасовский по духу, по сути — даже без всяких премий. Я очень люблю спектакль Стаса Жиркова по пьесе Трейси Леттса «Август. Графство Оссейдж». Есть фильм по этой знаменитой пьесе, есть много других сценических версий. Но как раз украинская версия, на мой вкус, может быть лучшая из всего, что было. И я нахожу этим мыслям подтверждение, когда общаюсь с продюсерами, которые много смотрят в Британии, в Америке, выделяя как раз нашу постановку, европейскую по форме, дерзкую по духу, очень сильную в плане актерского ансамбля. В ряду бесспорных событий — авангардные музыкальные спектакли Влада Троицкого: «Кориолан», «Иов», «Ковчег». Очень хороший спектакль у Дмитрия Богомазова «Пой, Лола, пой!» Один из самых неожиданных для меня спектаклей по Гоголю последнего времени — «Женитьба» в Одесском украинском театре (режиссер Иван Урывский): об этой постановке очень много пишут в сети, о ней спорят, а мне ее хочется смотреть постоянно. Потому что это «мой» театр — по духу, по сути, по форме, по способу авторского высказывания. Пожалуй, уже целая глава новой истории украинского театра — спектакль Станислава Игоревича Жиркова «Сталкеры» по знаменитой пьесе Арье «В начале и в конце времен» с Ирмой Витовской и Виталиной Библив в главных ролях. Еще одна постановка, которая для меня как внутренняя молитва, это инсценировка рассказов Василя Стефаника «Вона — Земля» в Ивано-Франковске: ясный, пронзительный, метафоричный и очень современный спектакль. Не могу не назвать и камерную мистическую сценическую версию классической пьесы Ивана Франко «Украдене щастя» в театре «Золотые ворота», когда молодой режиссер открывает в старом тексте столько тайн и столько смыслов, при этом не фрондируя и не кичась своими открытиями, а погружаясь в темные воды материала. Одна моя именитая коллега после просмотра «Украденного» резонно заявила, что такой современный спектакль по Франко обязан быть в репертуаре Национального театра имени Ивана Франко. 5. Некоторых я уже назвал, но повторю лишний раз. Явный лидер и явный раздражитель театрального спокойствия — Станислав Игоревич Жирков, образ которого порою ложно воспринимают из‑за его хулиганских постов в FB. А он в своих лучших постановках — подлинный, ранимый и восторженный, и таких работ уже очень много, на сценах как Украи-

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

ны, так и некоторых зарубежных стран. Он идет вперед, как бы не оглядываясь, хотя прекрасно понимает, что за спиной обязательно кто‑то будет. Очень ценю и очень уважаю тот сценический путь, который избрал для себя еще один режиссер, 27‑летний Иван Сергеевич Урывский. Для своих постановок он выбирает только большую классическую литературу, в которую любит максимально углубляться. Это углубление на уровне его интуиции, подсознания, считывания каких‑то шифров внутри себя самого и внутри авторов. Он — фанат метафоричного балтийского театра. При этом у него есть уже свой стиль, свой почерк — это театр метафоры, мистический театр. Тем не менее режиссер любит актера, умеет работать с ним. В тройку лучших, на мой вкус, сегодня входит также Давид Петросян, которого совершенно правильно пригласили на работу в Национальный театр им. Ивана Франко. Его новые спектакли «Земля», «Война» кому‑то нравятся, кому‑то не нравятся, но все равно это свежий воздух, новая кровь (перед этим у Петросяна был очень успешный спектакль «Буна»). Среди перспективных режиссеров — Дмитрий Захоженко, Влада Белозоренко, Юлия Мороз, некоторые другие. Хотелось, конечно, в этом ряду назвать Тамару Трунову и Максима Голенко, однако они уже близки к режиссерам, скажем так, среднего поколения. Хотя, естественно, возраст в театре — всегда условность.

Максим Максимчук 1. Божевільний режисер українського походження КЛІМ сказав у 2008 році про стан укртеатру: «Где нет нации, там нет и театра». Перехрестившись, можна сказати, що революція 14‑го року стала генератором нації в ширшому розумінні, ніж у примітивному мовному. Щодо театру, то він дуже точно копіює рухи в українському суспільстві. Головні з них стосуються

www.sho.kiev.ua

процесів, запущених Майданом, коли наразі з очей зник романтичний серпанок застою початку десятих. Тоді буквально перед кожним повстало питання ідентичності. Оскільки суспільству властиво делегувати рефлективну функцію інституціям, то виникли театри, які розпрацьовували цю тему. Коли політична ситуація, що роками здавалася незмінною, раптом виявилася крихкою і податливою, на сцену почала інтенсивно проникати політика. Війна та переселенська криза дали прірву матеріалу для документальності, й у цьому сенсі відбувся справжній бум. 2. Щодо держтеатрів, то єдиною безсумнівною тенденцією в них є тенденція смерті. Цікаво, що лише форма театрального вмирання знаходить фінансову підтримку держави. Деякі незалежні театри, емансипувавшись від державної гривні, залишаються під ярмом старомодних естетики та концептів. Ці нещасні схильні до цього чи то з власної вбогости, чи то з бажання що-небудь їсти, бо на відміну від європейського український глядач все‑таки надзвичайно закомплексований та замкнутий для всього незвичного. 3. Власне, всі ті дійсно цікаві та прогресивні процеси, про які йшлося вище, абсолютно обійшли театри державні. Держтеатри в Україні являють собою установи, які в застарілості, сферичності у вакуумі та відсталості від усієї планети здатні позмагатися хіба що з українськими університетами. І до чотирнадцятого року, і сьогодні вони занадто схожі на прогнилий та до неприємності нецікавий труп дев’ятнадцятого століття. Тому всі скільки-небудь значущі явища зараз і в найближчому майбутньому можливі лише в безкінечно мобільнішому недержавному секторі. Збільшення кількості незалежних театрів, а точніше — театральних груп, дозволило хоча б трохи розбавити затхлу одноманітність казенної естетики. Саме завдяки незалежним театрам в Україну і проникають більшменш сучасні тенденції в перформативних мистецтвах. Ті ж із героїв нашого часу, які намагаються відповідати сучасністі, приречені працювати за 0 грошей. Але саме тут відбувається спроба прилаштувати західні методи та практики до наповнення українського мікрокосму. Через відсутність в Україні того суспільно-політичного підґрунтя, яке забезпечило зародження сучасних театральних форм на Заході, такі спроби часто виглядають як на зозулі ходулі. З тої ж причини сучасний театр для більшості представників українського суспільства і досі є маргінальним явищем, яке розглядається на рівні непристойності та шкідництва.

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

А в порівнянні з європейським — українського театру нема. 4. «Психоз о 4:48», реж. Роза Саркісян «Кіт, що гуляє сам по собі» від Театру анімаційного мистецтва «Ресторан Україна», метадраматург Діма Левицький «Ми є», реж. Марчін Бжозовскі та «Театр-Пральня» «Буна», реж. Давид Петросян 5. Роза Саркісян, тому що це якраз спроба вивести український театр на європейський рівень хоча б з точки зору інструментарію. Метадраматург Діма Левицький з модними проектами в жанрі site-specific та виставами з незвичайною перформативністю.

Елена Мигашко 1. Замяв тот трогательный факт, что я поступила в университет в 2012‑м, скажу: да, изменился. Но перемены касаются скорее постмайданных процессов, то есть 2013 года и позже. Вкратце: если вы посмотрите афишу, срез наиболее громких событий в прессе, вы заметите, что из этого списка «самого резонансного» почти полностью исчезли премьеры в больших государственных театрах. Все это — не просто смещение «центра тяжести», но и запуск ряда параллельных процессов. В ход идут другие, ранее непопулярные формы организации театрального дела (чего стоит только одна идея о том, что многие независимые театры — это ФОП!), площадки вне специально оборудованных зданий (ТЕО, «Другий поверх», PostPlay), классификации зрелища (иммерсивный спектакль, постдраматический и т. д.), меняются модели коммуникации с прессой, аудиторией. 2. Назову самые яркие: «Театр для модников». Театр для модников — это как раз тот театр, который появился после 2010‑х, когда ряду независимых театральных групп

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

(например, Дикий театр) и даже медиаплатформ (Cultprostir, Platfor. ma, bit.ua) удалось слить воедино мысль о веселости, в общем‑то, живого, неакадемического зрелища с некой модой на «сложную» культуру. Формат «высокого искусства» (а к театру этот монастырский окрас лепят едва ли не чаще всего — спросите на улице!), к которому как бы нужно специально готовиться — подходить не только в пиджаке, но и в обмундировании десятка прочитанных книг, — перестал стоять на пути между спектаклем и его потенциальной аудиторией, креативным классом. Слова «иммерсивный», «сайт‑специфик», «панк / трэш», «новая телесность» часто определяют такой театр, даже если иммерсия — это переместиться со стула в локации А на стул в локации Б, а телесность — это неподвижные ягодицы актера в контровом свете. Театр для модников бывает глубокий и неглубокий, честный и не очень. Как и любой другой театр. «КВН в обертке социальной критики». Думаю, режиссеру Стасу Жиркову удалось не просто занять, но самому создать определенную нишу, секрет которой он передает актерам, студентам курса, дебютантам «Золотых ворот» и, возможно, кому‑то еще. Это такой особый стиль, замешанный на характерности, гротеске, социальной проблеме, с нотой сорванецкого юмора и умением вытаскивать из обыденной жизни именно этих людей и этого народа такие детали, что все себя в них узнают. В связи с чем детали превращаются почти в символ, эмблему — знак, устанавливающий коннект между аудиторией (реальной жизнью) и театром. В основе театра КВН в отличие от театра для модников, который часто посягает на поля абстрактного, — все же простой, нормальный замес людей с людьми; никакой тебе «постструктурной антропологии», любви к современной философии, странным идеям. КВН в обертке социальной критики бывает глубокий и неглубокий, честный и не очень. Как и любой другой театр. «Театр стыда». К этой категории относятся навскидку 89 % областных муздрамтеатров с советским штатным расписанием и ритмами работы, которые производят за сезон на наши с вами налоги энное количество премьер Рея Куни, «Женатого так-

систа» и, по старинке, Карпенко‑Карого. Непонятно, зачем эти махины содержатся государством, но их продукция — за гранью добра и зла. Театр стыда не может быть ни глубоким, ни честным. Я бы сказала, что состояние украинского театра в сравнении с европейским — это состояние девушки, которая выбралась на рынок «Троещина», чтобы поискать там модели ZARA или даже Massimo Dutti. Всякий раз возникает вопрос: чего же ей все‑таки не хватает больше — денег или вкуса? 3. Независимые театры играют очень важную роль, поскольку государственных театры заточены под советскую (безоценочно) систему организации театрального дела. То есть не просто под то, что «ты не можешь без корочки быть худруком» и «мы не привлечем без налогов спонсора, чтобы купить дорогой софит», но прежде всего — под производство спектакля строго в том его определении и понимании, какое диктует репертуарный драматический театр. Что примечательно, это ведь театр и определение театра того мира и той политической системы, которой больше нет! 4. «Гамлет. Вавилон», Dollmen, Дмитрий Костюминский «Живой труп», театр Франко, Роман Мархолиа «Сталкеры», Молодой театр, Стас Жирков «Путешествие Алисы в Швейцарию», театр Франко, Станислав Моисеев «Кицюня», Дикий театр, Максим Голенко 5. Роза Саркисян — потому что она читает современную драматургию, мыслит себя в рамках новой театральной эстетики (с переменным успехом, но это всегда интереснее, чем очередной актерский спектакль!), смотрит Оливера Фрлича. Давид Петросян — потому что умеет чувствовать как современность, так и традицию, умный, смотрит Варликовского. Дмитрий Костюминский — потому что обладает мощной фантазией в области визуального, единственный из украинских режиссеров, кто упорно работает с антикой и ритуалом, первый вывел на сцену текст Хайнера Мюллера. Есть еще хорошие, но не такие молодые: Тамара Трунова, Максим Голенко.

иллюстрация: Елена Стельмах

«Состояние украинского театра в сравнении с европейским — это состояние девушки, которая выбралась на рынок «Троещина», чтобы поискать там модели ZARA или даже Massimo Dutti»

www.sho.kiev.ua

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

Юлия Пятецкая 1. Украинский театр, безусловно, изменился. В театральных буфетах — большой ассортимент спиртного, спектакли начинаются с просьб отключить мобильные телефоны, иногда — прозой, а иногда — стихами («за то, что отключили телефон, большое вам спасибо и поклон»). Некоторые зрители действительно отключают, а некоторые — все равно нет, возможно, потому что не любят ни прозу, ни стихи. В театральных фойе иногда проходят выставки-продажи турецкого трикотажа, китайского белья и аюрведической косметики. Также в продаже имеются шубы. Что не может не повышать интерес к театру среди обычных граждан. Кроме совершенно ужасных декораций и костюмов, которые еще помнят Наталью Ужвий, появились совершенно прекрасные костюмы и декорации, иногда лошадь выходит на сцену, иногда — по сцене ездят на мотоциклах. Непременным атрибутом современного украинского театра является снег, фейерверк и видеопроекция. Артисты, которые появляются на сцене без трусов и прочего исподнего, из просто артистов без трусов стали проводниками особого смысла. Очень изменился смысл. Чтобы донести его, приходится все громче кричать. Изменилась актерская дикция. Даже когда очень кричат, бывает все равно ничего не понятно. Вероятно, так задумано. Крик в современном украинском театре пока является основным изобразительно-выразительным средством. Изменилось также отношение к интеллектуальной собственности, авторским правам и связи времен. Сегодня ученик может «поставить» спектакль своего учителя. Просто взять спектакль учителя и «поставить». Прямо в тех же декорациях. Не привнеся ничего нового. Вообще ничего. Но уже под своей фамилией. Довольно необычный формат преемственности поколений. Ну и наконец‑то стали

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

появляться новые театральные здания. В Киеве — пока лишь одно, зато оно признано чудом архитектуры ХХІ века. 2. Я бы отметила тенденцию — «режиссер начинается там, где кончается автор». Перечень авторов, которые кончились на украинской сцене, так и не начавшись, огромен и не может не впечатлять. А также тенденцию — «ты просто туда‑сюда ходи». Артисты много ходят. А также тенденцию — кричать. В частности, «Браво!». Если спектакль не заканчивается криками «Браво!», значит, он поставлен не на украинской сцене. Не могу не отметить тенденцию театральных экспертов, которые вместо того чтобы рецензировать спектакль, пересказывают его содержание и размышляют о судьбах мира. Это свежо, необычно и социально интересно. Состояние отечественного театра в сравнении с европейским оставляет желать лучшего. Хотя отечественный театр старается не замыкаться в себе и не выпадать из европейского контекста. Например, то, чем европейский театр отболел в 80‑е годы прошлого века, украинский театр начинает активно использовать в 2018‑м. Наши театральные режиссеры и артисты постепенно открывают для себя мировую классику, современную литературу и европейских драматургов, многие уже знают, кто такой Стоппард. Правда, не все до сих пор знают, как правильно пишется фамилия Мейерхольд. Но дело наживное. 3. Рост независимых сцен существенно повлиять на ситуацию не может, поскольку судьба театра решается на больших государственных сценах. Это во‑первых. Во-вторых и в‑главных, дело не в сцене. Кристиан Люпа создал свой уникальный метод работы с актерами не потому, что у него была независимая сцена. А потому, что у него был метод. И Ежи Гротовский стал великим теоретиком и реформатором не потому, что у него было свое помещение. И Тадеуш Кантор, и Конрад Свинарский, и Питер Брук. Они бы все равно стали тем, кем стали. Лучшие европейские режиссеры сегодня не просто ставят в государственных театрах, но и возглавляют их. Эймунтас Някрошюс («Meno Fortas»), Алвис Херманис (Новый Рижский театр), Томас Остермайер («Шаубюне»). Для того чтобы большие сцены испытали влияние небольших, там должны рождаться новые знания и смыслы. Там должно происходить развитие. А развитие — это не некоторая альтернатива тому, что есть, и тому, что было 300 лет назад. Альтернатива не может

www.sho.kiev.ua

ни на что повлиять. Альтернатива всегда локальна. Влияет развитие. У нас был прекрасный пример развивающегося государственного театра под руководством Сергея Данченко. Данченко умер, и развитие закончилось. У нас был замечательный пример развивающегося государственного театра под руководством Андрея Жолдака. Но театр у Жолдака забрали, поэтому сейчас он влияет в других местах, и весьма успешно. И у нас есть потрясающий пример развивающегося театра «ДАХ», который потрясающе влияет только на себя. 4. «Братья Карамазовы» по роману Федора Достоевского, постановка Юрия Одинокого, театр имени Ивана Франко. «Человек-подушка» по пьесе Мартина Макдонаха, постановка Влада Троицкого, ЦСИ «ДАХ». «Эдип. Собачья будка» по пьесам Софокла «Эдип. Царь» и KLIMа «Собачья будка. Антиутопия из жизни молчаливого большинства», постановка Влада Троицкого, ЦСИ «ДАХ». Morituri te salutant по новеллам Василия Стефаника, постановка Дмитрия Богомазова, театр имени Ивана Франко. «Жизнь впереди» по роману Эмиля Ажара (Ромен Гари), постановка Дмитрия Богомазова, Театр на левом берегу Днепра. 5. Самыми молодыми перспективными режиссерами я считаю Дмитрия Богомазова и Влада Троицкого.

Ирина Чужинова 1. Изменился ритм и насыщенность театральной жизни. Этот период по интенсивности появления новых имен, знаковых фестивалей я бы сравнила с 1990‑ми. Режиссеры разных поколений оказались на ключевых постах: Ростислав Держипильський (Ивано-Франковск), Оксана Дмитриева и Александр Ковшун (Харьков), Андрей Бакиров (Чернигов), Алексей Кравчук и Роза Саркисян (Львов), Андрей Билоус

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

и Стас Жирков (Киев), Евгений Лавренчук (Одесса) etc. Наконец‑то, пусть и с трудом, началась смена топменеджеров театров: Сергей Бычко (Харьков), Юлия Пивоварова (Одесса), Андрей Мацяк (Львов) etc. 10 лет жил в Киеве, а сейчас, как эпидемия, начал захватывать другие города ГогольFest. Родился Porto Franko — большой фестиваль в маленьком городе, созданный «снизу», умный, современный, качественный. Оказалось, сучукрдрама может быть модной — Наталья Ворожбит, Павло Арье, Виталий Ченский стали востребованными. Благодаря «Неделе актуальной пьесы» и «Драме. UA» мы узнали два десятка новых имен в драматургии, благодаря Фестивалю молодой украинской режиссуры (2012–2015) узнали, что есть поколение милленниалов, готовое к «труду и обороне». В общем, перемены заметны. 2. Европейский театр в десятки раз разнообразнее и жанрово, и тематически. Там меньше самоцензуры и больше здоровой коммерческой предприимчивости. Интересные спектакли возникают на пересечении видов театров. Инвестиции, в том числе государственные, идут в концептуальный театр, требующий идей, обновления сценических приемов и подготовленной публики. Театр там может провоцировать массовые протесты и дискуссии в обществе. У нас все только начинается. 3. Приватные театры («независимые», гордое словцо из 90‑х, пожалуй, стоит потихоньку забывать) акцентировали проблему государственной монополии на сценические площадки. А роль их важна не меньше, чем развитие малого бизнеса и частного предпринимательства: конкуренция, разнообразие на рынке и заполнение разных потребительских ниш. Большие репертуарные театры пока весьма неуклюжи в маневрах. 4. Очень сложный вопрос… «Слава героям» Стаса Жиркова «Вий» Андрея Бакирова и «Вий 2.0» Максима Голенко «Вишневый сад» Оксаны Дмитриевой «Лена» Тамары Труновой HAMLET Ростислава Держипильского 5. Лет пять-шесть назад я бы на этот вопрос ответила без паузы — уже первый Фестиваль молодой украинской режиссуры (2012 год) дал понять, кто лидеры движения. Сегодня я бы назвала Давида Петросяна (Киев), Павла Гатилова (Днепр), Юлию Мороз (Каменское), Татьяну Губрий (Киев), Игоря Федирко (Киев), Александра Середина (Харьков), Антона Литвинова (Одесса). А почему? Видимо, надо делать следующий фестиваль.

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

шо /

www.sho.kiev.ua

Анкета для режиссеров 1. Когда вы решили стать режиссером? 2. Ваша любимая пьеса? Любимый спектакль? 3. Творчество каких театральных режиссеров на вас повлияло? 4. Какие актерские качества вы считаете главными? 5. Что больше всего мешает вашей работе?

Влада Белозоренко

иллюстрация: Елена Стельмах

Возраст: 31 год. Место рождения: Херсон. Место работы: директор Центра художественного и технического творчества «Печерск». Основные постановки: «Кольори» (П. Арье) — театр «Золотые ворота», «Це все вона» (А. Иванов) — Молодой театр, «О2» (И. Вырыпаев) — Дикий театр, «Схід — Захід» — театр «Актер». 1. Это решение пришло ко мне с доброй руки моего мастера по режиссуре Нины Николаевны Гусаковой. Первые два года режиссеры и актеры учились вместе, а уже на третьем курсе нужно было точно определяться со специальностью. Я приехала из Херсона в Киев с намерением стать великой актрисой, а в итоге после одного года обучения, поставив свой первый пластический этюд по картине Эдварда Мунка «Танец жизни», поняла, что есть

тема номера //

театр тронулся ///

6. Есть ли у вас профессиональные приметы, суеверия, страхи? 7. Расстраивают ли вас отрицательные рецензии на ваши спектакли? 8. Что не так в современном украинском театре? 9. Что бы вы в нем изменили, если бы имели возможность? 10. Есть ли у вас заветная режиссерская мечта?

профессия, которая в миллион раз интереснее актерской. Я влюбилась в эту профессию. А благодаря Нине Николаевне смогла ее понять. 2. Люблю Антона Чехова. Из прозаиков люблю Достоевско го и мечтаю поставить все его произведения. Уже поставлено два — «Дядюшкин сон» и «Кроткая». 3. Во время студенчества меня вдохновляли работы режиссера Юрия Бутусова. Позже я узнала о европейском театре. Не могу сказать, что кто‑то занял для меня позицию «влиятеля». Все впечатления в конечном счете ведут меня к одной мысли: быть режиссером — это значит иметь свое ясное и честное мнение по поводу всех духовных вопросов. 4. Умение фиксировать и умение «выключать» мозг. 5. Когда энергия творческого коллектива тратится на пустословие и когда мне мешают делать мое дело. Это касается любого вида деятельности. «Не помешай» — моя личная заповедь. 6. Нет. 7. Конечно. Поначалу я очень болезненно воспринимала критику своих спектаклей. Позже поняла, что у всех в голове свой «завод», кому‑то твоя тема близка, кому‑то — нет. Не угонишься за хорошей оценкой. Бег за ней вообще, по сути, и мешает режиссеру. Главное — найти путь к самому себе. И там ты увидишь,

есть тебе что сказать зрителю или надо идти другой дорогой. Но в любом случае мне приятно читать позитивные отзывы и неприятно — негативные. 8. Все так. Он прекрасен. 9. Больше часов в сутках. 10. Открыть центр экспериментальной режиссуры.

Максим Голенко Возраст: 40 лет. Место рождения: Николаев. Место работы: художественный руководитель Дикого театра. Основные постановки: «Сон смешного человека» (Ф. Достоевский) — Театр им. Франко, «Королева красоты» (М. Макдонах) — театр «Золотые ворота», «Вий» (Н. Ворожбит), «Виталик» (В. Ченский), «Кицюня» (М. Макдонах) — Дикий театр. Награды: приз за лучшую режиссуру на VІІІ фестивале «Мельпомена Таврии»; победа

шо /

тема номера //

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

театр тронулся ///

в номинации «Дебют» на VІІ фестивале «Тернопольские театральные вечера», гран-при Х фестиваля Homo Ludens в Николаеве — за спектакль «Хозяин» (И. Карпенко‑Карый) в Николаевском театре драмы и музыкальной комедии. 1. Когда в третий раз подряд не поступил в Карпенко‑Карого на актерский. 2. Пьеса — ею обычно становится та, которую ставлю в данный момент. Спектакль — очень впечатлил когда‑то «Ричард» Бутусова. 3. Бутусов, Някрошюс, Туминас, Эфрос, Уилсон. 4. Вынужден ставить в последнее время быстро, поэтому ценю склонность к импровизации, самостоятельному анализу роли, порядочность, адекватность, способность вырабатывать сценическую энергию. 5. В независимых театрах — разгильдяйство, в государственных (иногда) — откровенный саботаж рабочего процесса. 6. Нет. Хотя недавно, работая на сериале, ушел с проекта, несмотря на то, что изначально все выстраивалось для меня идеально, а перед этим, к ужасу съемочной группы, долго не мог раздолбать тарелку о штатив. 7. Да, конечно. Но значительно хуже, когда их нет вообще. 8. Все. Но главное, нет адекватной системы сменяемости руководства. 9. Ее бы и изменил. Любой театр, из которого уходит кумовство и коррупция, с появлением адекватного руководства и возобладанием творческих принципов моментально становится успешным. 10. Да, банальная. Хочу свой театр.

«Я не верю, что у нас в стране пишут отрицательные рецензии. У нас пишут отрицательные отзывы» Стас Жирков Возраст: 35 лет. Место рождения: Ильичевск. Место работы: художественный руководитель театра «Золотые ворота». Основные постановки: «Любов людей», «Серпень: графство Осейдж», «Тату, ти мене любив?», «Дівчина з ведмедиком, або Неповнолітня», «Вона його любила». Награды: Киевская пектораль 2016 и 2017 годов за спектакли «Сталкери» и «Слава героям». Заслуженный артист Украины (2017). 1. После того как поставил «Наташину мечту» и «Бракованные люди», я понял, что мне интересно исследовать область, в которой нет ни конца ни края. Это был 2011‑й или 2012 год, если не ошибаюсь. 2. Очень люблю «Любовь людей» Димы Богославского, «Сталкеров» Паши Арье, «Наташину мечту» Ярославы Пулинович. Из классического репертуара — «Ромео и Джульетта», «Король Лир», «Украдене щастя», «Дядя Ваня». 3. Мне интересней сказать о моих учителях. Это Петр Иванович Ильченко, режиссер театра им. И. Франко, Екатерина

Валентиновна Пивоварова, которые заложили в нас основы и качества, которые помогают и сейчас. А по жизни для меня пример человечески-профессиональный — это Виталий Ефимович Малахов, Андрей Федорович Белоус, Богдан Дмитриевич Струтинский, Ростислав Держипильский. Они очень разные, но общение с ними до сих пор мне многое дает. 4. Умение принимать новое. Умение быть включенным на сто процентов здесь и сейчас. Умение слышать своих партнеров и режиссера. 5. У нас в стране внутритеатральная работа еще не очень отлажена. Режиссеру часто приходится заниматься и подбором костюмов, и декорациями. Эти моменты как отвлекают, так и погружают в материал. Но, исходя из моего опыта работы в Германии, хотелось бы, чтобы режиссер был сконцентрирован только на спектакле, на актерах — на своих прямых обязанностях. 6. Не верю в приметы, суеверия. А страх есть — это обязательная составляющая часть не просто жизни, но и этой профессии. Молюсь перед спектаклем. Успокаивает и настраивает. 7. Я не верю, что у нас в стране пишут отрицательные рецензии. У нас пишут отрицательные отзы-

шо /

www.sho.kiev.ua

вы. И они на меня влияют. Это видно по моему фейсбуку (сейчас уже меньше). Я злюсь, когда вижу, что человек, написавший отзыв, мало знает. Потому что в каждом шаге можно найти как хорошее, так и плохое. Важно знать, откуда ты идешь, и куда ты идешь. И если у человека есть этот путь, то важно анализировать все стороны такой дороги. У нас, к сожалению, это случается редко. Хотя случается! 8. В современном украинском театре все прекрасно (смеется). Стоит взглянуть восточней или северней, или в любом другом направлении по постсоветскому пространству, и вы поймете, что у нас не все так плохо. Да, хотелось бы смотреть больше на Запад, но и там есть разные уровни, разные степени свободы. Мы идем своим путем. Дай бог нам всем сил. Поменьше подлости по отношению к друг другу, и все будет прекрасно. 9. Я бы дал возможность (ту, которая отчасти уже дается), возглавлять театры молодым худрукам, молодым режиссерам. Это не панацея, но некий шанс для уже устоявшихся театров себя расчехлить. И конечно, не хватает свободных площадок. 10. Моя заветная не режиссерская, а просто мечта, как человека, который занимается театром, чтобы у театра «Золотые ворота» появилось помещение с главной сценой мест эдак на 250–350 и малой сценой на 80–100 мест. И чтобы они каждый вечер были заполнены людьми, и на них работали самые прекрасные актеры и самые интересные режиссеры не только нашей страны. Думаю, что через энное количество лет так и случится, во что очень верю я и верит команда нашего театра.

Дмитрий Костюминский Возраст: 35 лет. Место рождения: Киев. Место работы: театральное пространство ТЕО. Основные постановки: «ГамлетВавилон», «Ифигения в Тавриде» «Апофеоз», «Невеста для террориста». Награды: номинация на Киевскую пектораль за лучшую сценографию. 1. Как такового решения «быть» или «стать» не было. Желание творить и создавать свой мир в театре появилось почти с самого начала, когда я совершенно случайно познакомился с театром, где‑то в 2002 году. После этого я прошел большой театральный путь, начиная с монтажника сцены, постепенно знакомясь со множеством его проявлений. Моя премьера в качестве «режиссера» состоялась 29 ноября 2013 года: в эту ночь произошел первый разгон Майдана, повлекший за собой Революцию достоинства. 2. Любимой пьесы нет. Но очень люблю Василия Сигарева. Скажу только о тех спектаклях, которые видел вживую, поскольку видео запись так или иначе искажает представление о спектакле, да и перечислять придется мно-

тема номера //

театр тронулся ///

го. Назову три, которые сразу вскрылись в памяти: «День второй… Толкователь Апокалипсиса» КЛИМа в исполнении Алексея Ильюченко и Анатолия Черкова, реж. Влад Троицкий; «Сын, ставший оленем — крик из врат таинств» Ференца Юхаса, реж. Атилла Виднянский; «Ричард III» Вильяма Шекспира, реж. Томас Остермайер. 3. Несомненно, тех режиссеров и драматургов, о которых писал выше. Еще считаю непосредственными участниками моего театрального образования Владимира Аглоблина, КЛИМа, Влада Троицкого, Андрея Жолдака, Дмитрия Богомазова, Кшиштофа Варликовского, Ромео Кастеллуччи, Димитриса Папаиоанну, Яна Фабра, «Римини Протокол» и т. д. 4. Быть счастливым. 5. Я думаю, что одна из особенностей профессии режиссера заключается в том, чтобы переформатировать все вокруг себя для «удобной» работы. Поэтому то, что мешает, в одно мгновение может стать опорой. 6. Ничего из такого никогда не было. Я вообще не суеверный человек. 7. Ни в коем случае. Наоборот, я очень уважаю не склонных к вкусовщине критиков, у которых в рецензиях происходит правильный разбор постановки со всеми ее плюсами и минусами, и всегда прислушиваюсь к их мнению. Но у меня всегда есть и свое мнение. 8. А что с ним не так? 9. Я бы сказал, что не менять нужно, а максимально добавлять. И тратить возможный ресурс на формирование конкурентной среды. Наш театр только на начальном пути развития. 10. Есть.

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

Давид Петросян Возраст: 27 лет. Место рождения: с. Иджеван, Армения. Место работы: Национальный академический драматический театр им. Франко. Основные постановки: «Буна» (В. Маковей) — ЦСИ «Дах», «Земля» (О. Кобылянская), «Война» (Л. Нурен) — Театр им. Франко. 1. Случайным образом после окончания школы я поступил на актерский факультет и, проучившись три года, убедился, что это действительно случайность. После чего ушел в режиссуру в надежде, что хоть там избавлюсь от рук недоразвитых режиссеров, которые морочат актерам голову — и вот я уже второй год занимаюсь тем, что морочу актерам голову. Во время учебы ходить на репетиции мне нравилось меньше всего, куда интересней было сидеть дома и читать книги. 2. Прочитав немало разной литературы, сложно назвать любимые пьесы: каждая несет свой образ в голове и живет по разным правилам. Могу лишь сказать, что со временем иначе смотришь на уже знакомых авторов, тот, кто раньше был безумно увлекательным, теперь мало

что значит, а те, кто нагонял тоску, наоборот, заставляют все чаще и чаще к ним возвращаться: Чехов, Шекспир, Беккет. 3. В основном на меня повлияла либо теория некоторых режиссеров, чьи спектакли я не видел (не считая видеозаписей), таких, как Гротовский и Барба, либо же традиционный театр: Но, Кабуки. Есть также отдельные спектакли, которые меня очень вдохновили: «Эмилия Галотти» Михаэля Тальхаймера, «Часовые на плотине» Арианы Мнушкиной, постановки Ромео Кастеллуччи, Льва Додина. 4. Куда приятней работать с мудрыми и страстными к поискам и экспериментам людьми, меньше думающими о результате, а больше — о процессе познания, чем с талантливыми моральными уродами, которые непонятно о чем думают и думают ли вообще. 5. Мешают ярлыки, которые на тебя вешают. Они словно завязывают руки, ты беспокоишься о том, чтоб не разочаровать, чтобы быть таким, каким ты уже понравился. В этом желании понравиться нет никакого творчества и дерзновения, которые позволяют искать и развиваться. Но в целом профессию и свою цель в ней каждый определяет сам, поэтому проблемы возникают от того, какой театр ты выбираешь. В государственных — свои трудности, в экспериментальных — свои. Бывает трудно найти золотую середину между личным творческим актом и диалогом с публикой, так чтоб и овцы были целы, и волки, так сказать, не голодали. 6. Профессиональных примет, суеверий и прочей ерунды нет, а страх, безусловно, есть:

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

очень боишься разочароваться в людях, с которыми работаешь. Разочарование в коллегах, равным образом и в себе, происходит от того, что ты перестаешь слышать. Умение слышать делает нас разными — именно это очень легко потерять. 7. Расстраивает спектакль, который вышел не таким, как задумывался. Рецензия — это взгляд, обратная рефлексия. Она не может быть ни плохой, ни хорошей, она, как и всякое мнение, — данность. Когда есть грамотный разбор спектакля, пусть он будет говорить о неудаче самого спектакля — это очень приятно, но хорошего бывает мало. А возгласы вроде «это ерунда» или «это гениально» одинаково пусты по своей природе. 8‑9. Не могу объективно ответить на этот вопрос. Скажу лишь, отвечая сразу и на следующий, что система образования в театральных вузах совсем никудышная, за исключением случаев, когда актеров набирает мастерская. Подготовленных кадров очень мало, в основном есть те, кто слепил себя сам. Невозможно научить чему‑то, не позволяя будущим режиссерам, актерам, критикам практиковать с первых же шагов. Режиссеры должны пробовать свои силы на базе камерного пространства, актеры — выходить на публику, критики — анализировать. Это все должно происходить под надзором, но не строгим, поскольку легко убить еще не сформировавшийся потенциал, который не всегда просто разглядеть с первого раза. 10. Мечты нет. Я в полном желании учиться. Мечтаю лишь о том, чтобы когда‑то поставленный мною спектакль понравился мне.

шо /

www.sho.kiev.ua

8. Цензура та самоцензура. Залежність від державних дотацій. 9. Ліквідував би всі державні театри. Залишив би тільки будівлі, в які можуть заходити і робити свої проекти різні колективи й митці. 10. Знайти свій «Чорний квадрат», свій «Фонтан», свій «4’33”», свій «В присутності митця» в театрі.

Антон Романов Вік: 33 роки. Місце народження: Сімферополь. Місце роботи: співзасновник театру‑студії «Ми» та арт-центру «Карман» у Сімферополі, PostPlayТеатру в Києві. Зараз — вільний митець. Основні вистави: документальна вистава «Ополченці» (Ден та Яна Гуменні), невистава «Мапа ідентичності / Мова ворожнечі», невистава «Вибори мера міста» (недраматург Костянтин Солов’єнко). 1. Ще в дитинстві, коли збирав друзів, писав для них п’єси і ставив по ним вистави. 2. Раніше були. Але зараз відбулася переоцінка, старі вистави та п’єси втратили цінність, а нові — не з’явилися. 3. Жолдак, Троїцький, Май. 4. Мене зараз не цікавлять акторські якості, головне — особистість митця, його історія, його травми. 5. Я сам. Моя прокрастинація. 6. Раніше були, зараз немає. Залишився лише страх, що не вистачить сміливості на висловлювання. 7. Навпаки, радію, коли такі рецензії є. На жаль, про мене замало пишуть. Хотів би більше.

Роза Саркисян Возраст: 31 год. Место рождения: Степанакерт, Нагорный Карабах. Место работы: главный режиссер Первого украинского академического театра для детей и юношества (Львов). Основные постановки: «Да, мой фюрер», «Мій дід копав. Мій батько копав. А я не буду» (сорежиссер Агнешка Блонска) «Теорія великого фільтру» (2016), «Психоз 4.48», «Прекрасні, прекрасні, прекрасні часи». Награды: победительница конкурса молодых режиссеров Taking the Stage от British Counsil (2018), стипендиатка Gaude Polonia (2017). 1. Это было на четвертом курсе, когда я училась на политичес-

тема номера //

театр тронулся ///

кого социолога. Случайно попала на тренинг актерского мастерства и вмиг поняла, что хочу заниматься театром. До этого в театре была три раза — на Виктюке, Жолдаке и в 6 классе на «Юноне и Авось». 2. Пьесы: «Чайка» Антона Чехова, «Очищенные» Сары Кейн, «Гамлет-машина» Хайнера Мюллера. Спектакли: «(А) поллония» Кшиштофа Варликовского, «Кафе Мюллер» Пины Бауш, «Проклятие» Оливера Фрлича, «Мертвый класс» Тадеуша Кантора. 3. Андрей Жолдак, Кшиштоф Варликовский, Михал Борчух, Оливер Фрлич, Сашко Брама. 4. Смелость, хулиганство, порядочность, эмпатию. Ну и, конечно, профессиональность и трудоспособность. 5. Автоцензура. 6. Звоню перед премьерой маме и бабушке. 7. Радуют. Всегда работаю с возражениями, отрицательными рецензиями, отзывами. Они провоцируют меня на дальнейший поиск. 8. То, что спектакли не становятся ответом на современность, а только отзеркаливают или в худшем случае репродуцируют общественные стереотипы и мифы в современной форме. Спектакли мало свидетельствуют о процессе. Не хватает провокативности не только на уровне формы, но и на уровне смыслов. 9. Думаю, расширила бы тематический диапазон постановок, более отважно нарушала бы зоны молчания общества, вытягивала из шкафов скелеты и т. д. Плюс важным пунктом была бы проблематизация эстетики. 10. Поставить последний спектакль, зная, что он последний.

шо /

тема номера //

театр тронулся ///

Тамара Трунова Возраст: 36 лет. Место рождения: Новая Каховка. Место работы: Академический театр драмы и комедии на левом берегу Днепра. Основные постановки: «Две дамочки в сторону Севера» (П. Нотт). «Під небом синім» (Д. Элдридж), «Бесприданница. Версия» (А. Островский), «Дидона и Эней» (Г. Перселл), «Дом на краю души» (Д. Нигро). Награды: «Киевская пектораль» за лучший спектакль для детей, «Пассажир в чемодане» (У. Хуб). Лучший спектакль Киева 2017 года по версии жюри рейтинга «Київський рахунок» — «Саша, вынеси мусор» (Н. Ворожбит). 1. Скорее это будет ответ на вопрос «почему?». До определенного возраста я думала, что весь мир, все люди видят, воспринимают и оценивают мир так же, как я. К моей радости, оказалось, что это не так. Исследовать эту разницу и есть мое главное удовольствие. 2. Есть ряд постановок, которые произвели на меня серьезное впечатление. Я говорю о них как о спектаклях, расширяющих мир. Когда театр на мгно-

вение делает мир больше. Это почти неуловимо, почти иллюзия, которая со временем преобразуется в память о театре как о чуде. Из киевских спектаклей такая память есть о «Море… Ночь… Свечи…» (первый спектакль в моей жизни, который впустил в меня театр), «Веселье сердечное, или Кепка с карасями». Из заграничных впечатлений — «Трамвай «Желание» театра Young Vic, «Отелло» Някрошюса, все, что я видела у Кастелуччи и Уилсона. 3. Включу в список и режиссеров кино, чьи работы для меня — истинный театр. Бергман, Муратова, братья Коэны, Аронофски, Каурисмяки, Звягинцев. Някрошюс, Бутусов, Митчелл. Митницкий, Богомазов, Лисовец. И все, чьи спектакли я смотрела. 4. Профессиональная чисто плотность, способность разделять ответственность, бесстрашие забыть себя вчерашнего, детскость, умение выбирать. Не путать служение со службой. 5. Редкое сочетание качеств, перечисленных в ответе на предыдущий вопрос. Неорганизованность украинского театра, неумение планировать, хромая логистика, отсутствие маркетинга. Несмелость, зажатость, страх риска. 6. Страх — рано умереть (в профессии). Примета одна: если пьеса и актеры — это мой выбор, в результате, это будет МОЙ спектакль. А это и есть мой смысл — получать свои результаты. 7. Да. Если формулировать именно так: «отрицательные». Когда рецензия — набор колкостей и словесных эквилибров. Когда взгляд пишущего скользит по поверхности, а иногда —

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

над поверхностью тела спектакля. Когда рецензия не о спектакле, а об авторе рецензии. Все, что не открывает новых возможностей, не создает что‑то общее, все, что отрицает, меня расстраивает. 8. Жизнь, как мне кажется, требует четкого распределения ролей. А у нас все смешалось. Каждый может написать рейтинг «имени себя». Было смешно, стало страшно. Никто не смотрит все премьеры, но все создают «вкусовую иерархию», разрушая при этом здравый смысл. Кто изворотливей на ФБ — тот и создает свой маленький театральный базар. А на базаре можно все. Тырить, хамить и наступать на ноги. 9. Не хочу выглядеть фантазером-эксгибиционистом. Если я получу возможность влиять, буду менять. Пока мое дело — забота о своем квадратном сантиметре театральной площади. 10. Да.

Иван Урывский Возраст: 28 лет. Место рождения: Кривой Рог. Место работы: Одесский академический украинский музыкально-драматический театр им. Василько. Основные постановки: «Тени забытых предков» (М. Коцюбинский) «Турандот» (К. Гоцци), «Женитьба» (Н. Гоголь) — Театр им. Василько; «Украдене щастя» (И. Франко) — театр «Золотые ворота»; «Олеся. Містификация» (А. Куприн) — Одесский театр кукол. Награды: премия «Дзеркало сцени — 2017» за спектакль «Украдене щастя».

1. Эта мысль прорастала постепенно. У меня простая история, хотел быть актером, не поступил, предложили попробовать режиссуру. Потом этюды, отрывки, одноактовки, дипломный спектакль, работа в театре — так и затянуло. 2. Любимая пьеса всегда та, над которой ты работаешь в данный момент, причем в одинаковой степени ее и любишь, и ненавидишь. Со спектаклями — та же история. А вообще вокруг много хороших текстов и прекрасных спектаклей, просто нужно их найти, увидеть и почувствовать. 3. Влияли и влияют до сих пор режиссеры, художники, музыканты, хореографы, все это работает в комплексе. Я бы не хотел писать

шо /

фото irogava

www.sho.kiev.ua

список, он был бы немаленький. Существует зависимость и связь между поколениями в любом витке искусства, новое подхватывает уже сказанное, а потом это новое становится сказанным, и так по кругу. 4. Человечность, профессионализм и, желательно, взаимопонимание с режиссером, у которого должны быть те же качества. 5. Сомнение.

тема номера //

театр тронулся ///

6. Множество. Верю в театрального бога, который может решить судьбу спектакля. А вот «если упал текст, то на него нужно сесть», в это не верю. 7. Бывает. Но если текст умный и конструктивный, он может проецировать новые мысли. 8. Он такой, какой есть: разный, спорный, прекрасный, местами наивный, глупый. Главное чтобы он был, здесь и сейчас. 9. Сложный вопрос… Я бы оставил все как есть. Он меняется, и нельзя вмешиваться в эти процессы. Нужно терпеливо ждать. Мы и так являемся частью этих изменений: и тот, кто на сцене, и кто за кулисами, и те, кто в зрительном зале. 10. Нет, просто хочется делать хорошие спектакли, и оставаться человеком, не впадать в маразм.

шо /

слушать //

с Александром Пролетарским ///

Джастин Пирсон

О Креастах, мертвых и живых

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

шо /

www.sho.kiev.ua

слушать //

с Александром Пролетарским ///

Он — знаковый персонаж независимой сцены США. Хотя сам себя называет гражданином мира. Сегодня он играет в новой группе Майка Паттона и Дейва Ломбардо — Dead Cross. Я задал Джастину Пирсону несколько насущных вопросов. беседовал: Александр Пролетарский

фото: Becky DiGiglio

ШО Дебютный альбом Dead Cross

за год с момента выхода оправдал ваши ожидания? — Я стараюсь не иметь никаких ожиданий. В таком случае вы не огорчаетесь, и каков бы ни был результат, вы сумеете справиться. Тем не менее мы очень беспокоимся о том, как все складывается.

слушать //

с Александром Пролетарским ///

ШО Вы глубо

ко американская группа по посы лу и подаче, как вас встречает европейс кая публика? — Я гражданин мира и не называю себя частью американской группы.

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

фото: Becky DiGiglio

шо /

ШО Ваши видео

клипы часто шокируют, какие послания челове честву вы в них закладываете? — Я не совсем увеPlanet B. рен, будто что-то вообще шокирует. Я имею в виду то, что я рос на GG Allin, а это говорит о многом. Но я понимаю, о чем вы говорите. И считаю, что основная цель — заставить людей думать. Какой бы ни был результат, отрицательный или положительный, пока люди реагируют или пытаются как-то рефлексировать в отношении видео, значит, мы свою работу выполнили. Конечно, люди будут неверно истолковывать вещи, которые вы заложили именно так, как вам хотелось бы, но так или иначе это — в сфере искусства.

«Жизнь и смерть — несомненны и необратимы в нашем существовании. Полагаю, они вписываются в толчок и тягу, инь и ян, любовь и ненависть»

ШО В песнях Dead Cross много говорит

ся о жизни и смерти, как часто вы думае те о них? — Эти два элемента — несомненны и необратимы в нашем существовании. Полагаю, они вписываются в толчок и тягу, инь и ян, любовь и ненависть. ШО Майк Паттон посвящает много време

ни группе, действительно ли это так важ но для него? — Я думаю, он уделяет много времени и сил всем проектам, которые делает, поэтому я уверен, что это важно для него.

ШО Planet B и Retox все так же занимают

много времени в вашей жизни? — Дело не в том, что одна группа занимает много или мало времени, но весь материал, в котором я участвую и с которым работаю, переплетается определенным образом. Так, например, я сейчас на гастролях с Dead Cross, а также пишу и работаю над материалом Planet B в дороге. Как только тур закончится, мы с Майком начнем делать вещи для Retox. Так что это не слишком сложно, думаю, я и все, с кем я работаю, постоянно так делаем. ШО Насколько музыка может противосто

ять политике? — Я не уверен, что понимаю этот вопрос. Но мне кажется, что все, что я делаю, имеет некоторое отношение к политике.

ШО Как вы можете изменить мир сегодня?

— Отличный вопрос. Если бы у меня был простой ответ, я бы уже изменил его. Возможно, это довольно труднопроходимый

www.sho.kiev.ua

шо /

слушать //

с Александром Пролетарским ///

Jello Biafra & Dead Cross

и предательский путь, однако мы потихоньку идем. ШО Расскажите нам о своих книгах?

— Моя первая книга From the Graveyard of the Arousal Industry — это первые 30 лет моей жизни. Это около 40 коротких рассказов в хронологическом порядке, которые описывают мое взросление в Фениксе, Аризона, до возникновения моей первой группы, в них написано даже о том, что, по моему мнению, собаки являются самыми крутыми существами на планете. В следующей книге How to Loose

Friends and Irritate People речь идет о EDM и о моих неприятностях. И самая последняя книга — это полная коллекция всех текстов, которые я написал до сих пор, а также несколько коротких кусочков и рассказ о Head Wound City. ШО Вы знаете каких-то украинских

музыкантов? — Я знаком с пианистом Евгением Громовым и группой Qarpa. Я прошел тест?

Слушать: https: / / deadcross.bandcamp.com /

«ШО» о собеседнике

lio

Джастин Пирсон — американский музыкант и автор нескольких книг. Родился в Фениксе, штат Аризона. После смерти отца, в 12 лет, вместе с матерью переехал в Сан-Диего, штат Калифорния, где живет и сегодня. В 1994 году основал независимый лейбл Three One G, имеющий в своем каталоге до полусотни групп, которые играют в стилях хардкор и панк. D Джастин задействован или периодически принимает участие в полутоky ec :B о ра десятках групп и проектов. В настоящее время он занят в проекте Planet B, т о ф как вокалист с группой Retox, играющей хлесткий хардкор, также он — в группе Dead Cross, которая 4 августа 2017 года выпустила на лейбле Ipecac дебютный альбом. А в мае 2018 года у группы вышло EP c двумя новыми студийными треками и двумя ремиксами. В последней группе, кроме Джастина, играющего на басу, занят его старый друг и боевой товарищ по Retox — гитарист Майк Крейн и еще два культовых человека — барабанщик Дейв Ломбардо и неутомимый Майк Паттон.

шо /

слушать //

с Александром Пролетарским ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Джо Кейси

Кейс для панк-рока

Protomartyr

Они объединились десять лет назад в Детройте и за это время выпустили четыре студийных альбома. Панк-рок для них — это ментальная революция, социальный протест и просто жизнь. Ни больше ни меньше. В них много тьмы и света, которые существуют под звуки постпанка. Я задал Джону Кейси, вокалисту группы Protomartyr, несколько вопросов о том, что волнует. Его и меня. Ответы — ниже. беседовал: Александр Пролетарский

шо /

www.sho.kiev.ua

слушать //

с Александром Пролетарским ///

ШО Панк — это болезнь или лекарство?

— Панк-рок это определенно болезнь. Почему мои дети так реагируют на этот мир? Почему они противоречат друг другу? Это все панк: дерьмовая музыка. Я ненавижу, когда он пытается стать чем-то лучшим. А дети должны любить все, что им дано от природы. ШО Музыка способная что-то изменить в современном мире?

— Люди, которые вышли из возраста подростков, просто обязаны и должны создавать музыку своей жизни. Наша музыка — существует. И если людям она кажется хорошей, то мы счастливы. Иногда, как творческая единица, как группа, мы думаем об аудитории, о том, как она реагирует. Что такое аудитория? Это общность и коллектив людей. Я ничего не знаю о них, знаю только, что не люблю людей. Почему они меня беспокоят? Почему меня беспокоит существование каждого отдельного человека? Все это риторические вопросы, часто остающиеся без ответов. ШО Чем является ваш последний студийный альбом — Relatives in

Descent? — Наш четвертый альбом состоит из двенадцати песен. Наполнения как такового нет. Мы имеем в виду все что угодно. Главное, уверенность в своей группе. Общество сегодня пытается сделать из тебя потребителя. Но для нас главное — уважение друг к другу и осознание того, что каждый из участников группы является революционером. Мы также считаем себя тупыми. ШО Что вы знаете об Украине?

— Я мало знаю об Украине. Научился воспринимать каждое новое место поновому. Я родом из испорченной страны. Может быть, мы все из дерьмовых мест? Я еще не встречал рая, который бы не имел в своей основе деньги.

фото: Kazimierz Ździebło

Слушать — https://protomartyr.bandcamp.com/

Джо Кейси

шо /

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Лето текущего года, кроме дикой жары и локальных потопов, подарило первородные релизы, которые останутся в памяти и ушах еще очень долго. со временем на одном языке. Без табу, недомолвок и поправок на возраст. Слушать: https: / / zolajesus.bandcamp. com / album / okovi-additions

Zola Jesus

Okovi Additions

ни не уходят живыми. Группе в этом году исполняется десять лет, вокалист Джо Кейси все так же с подозрением смотрит на этот бездарный приговоренный мир и говорит об этом, а значит, история продолжается и не думает заканчиваться никогда. И это главное утешение в данном случае. Слушать: https://protomartyr.bandcamp. com/album/consolation-e-p

ро настырно выводит наружу, к выходу, на свет. Крайне необходимая пластинка, андеграунд для начинающих, поп‑музыка для кончающих. Слушать: https://zealandardor.bandcamp. com/album/stranger-fruit

Выход — 06.04.2018

Шестой альбом Ники Розы Даниловой. А фактически — четыре новые песни и четыре ремикса. Электронный сгусток повседневности, расставляющий акценты в нужных местах. Кинематографичный альбом, рисующий картинки в вашем сознании прямо в момент прослушивания. Это минималистичные альтернативные синты, которых заслуживают счастливые люди. А ремикс на Exhumed сделали участники блек‑металической формации Wolves In The Throne Room. Этот альбом в очередной раз показывает неизбежное и логичное соитие поп‑музыки с человеческим лицом и бескомпромиссной инфернальной альтернативы, в результате чего появляется новая форма жизни, способная говорить Zola Jesus

Protomartyr

Consolation E.P

YOB

Выход — 15.06.2018

Панки из Детройта неожиданно выпускают новый EP. И это после своего прекрасного прошлогоднего четвертого альбома — Relatives in Descent. Здесь четыре песни, две из которых записаны совместно с Келли Дил из The Breeders. Неутешительный и упорный панк, местами спокен-ворд, но говорящий о причинах проблемы вырождения. Нет, не будет здесь утешения, ни в ожидании, ни в достижении. Они говорят именно об этом. Местами о победах, но чаще о поражениях и том, что из жиз-

Our Raw Heart Выход — 08.06.2018

Zeal & Ardor

Stranger Fruit Выход — 18.06.2018

Второй полноформатный альбом нью-йоркского коллектива, который варит в одном котле госпел, дес‑метал, блек и грайндкор. Эпическое звуковое концептуальное произведение, призванное объединять и сплачивать всех тех, кто выступаем местами за чистоту жанра. Эклектичная виньетка времени, сотканная из образов бытового нетерпения и социальных конфликтов. Достаточно посмотреть несколько видеоклипов, вышедших в поддержку альбома. Такое чувство, будто снявшие их режиссеры Сэмюэл Моррис и Мануэл Сибер вдохновлялись Фон Триером и Ноэ. Въедающиеся в подсознание мелодии и звуковые переходы не отпускают еще долго. Это, в принципе, все то же, что было с их первенцем Devil is Fine, выпущенным годом ранее, в марте 2017‑го. Шестнадцатипесенное полотно, которое из инт-

Восьмой альбом американского трио. Фундаментальный дум и убедительный постметал говорят тут сами за себя. На двадцать втором году существования группа выпускает альбом с классическими фишками, как то условное интро, вязкие рифы конструкции альбома и развязка. Это не сказка на ночь, это группа единомышленников, которые не отвлекаются на пустяки. И даже на недавнюю письменную просьбу об интервью Майк Шейдт, вокалист и гитарист коллектива, ответил условным отказом, сославшись на большую загруженность. Хотя, может быть, они просто пока не видят Украину стратегическим партнером в туре или промо, поэтому так вышло. Альбом между тем весьма эклектичный, соединяющий в себе прошлое, настоящее и будущее. Звук из семидесятых пропущен через прогрессивную звуковую мясорубку 80–90‑х, чтобы мы провели за ним один-два вечера. А почему бы и нет? Слушать: https: / / yobislove.bandcamp. com / album / our-raw-heart

шо /

www.sho.kiev.ua

слушать //

диски с Александром Пролетарским ///

Nine inch nails

Bad Witch

Выход — 22.06.2018

Девятый студийный альбом культового коллектива, вышедший через пять лет после альбома Hesitation Marks, который появился в 2013 году. Нет, были, конечно, два EP — Not the Actual Events (2016) и Add Violence (2017), но этот заявлен именно как новый студийный альбом. И эти полчаса звука стоят того, чтобы потратить на них свое время! Трент

Nine inch nails

Резнор и британец Аттикус Росс (с ним группа делала альбомы With Teeth, Year Zero, Ghosts I – IV, The Slip и Hesitation Marks, а Трент — музыку к фильмам «Социальная сеть» и «Девушка с татуировкой

дракона») создали виньетку временного вакуума, они остановили время и озвучили его изнутри. Кому-то будут важны агрессивные биты, комуто — джазовая меланхолия. Но важно, как третья часть

трилогии EP воплотилась в альбоме, который призван досказать и чуть-чуть приоткрыть будущее. Слушать: https: / / itunes. apple.com / us / album / bad-witch / 1383304609

но. Они не играют в игрушки, они озвучивают жизнь. Слушать: https: / / weedian. com /

и хеви‑метала. И самое важное, что органичность, которой они дышат, не думает заканчиваться. В ближайшие годы точно. Слушать: https: / / deadcross. bandcamp. com / album / dead-cross-ep

Новый EP бостонского хардкор-квартета, выпущенный чуть более чем через полгода после прекрасной пластинки The Dusk In Us. Четыре композиции, семь минут напора и рвения, которые у Бэннона никогда не бывают холостыми. Он себя очищает и заземляет этими слепками меланхолии и животной дикости, пронизывающими все и вся. Стоит посмотреть тот же клип на их новый трек Melancholia, и становится ясно, откуда и зачем. Хотя все это больше от жизни, нежели от музыки. И это не театр, а реальность, которая горит заживо и необратимо воскресает вновь и вновь. Слушать: https://convergecult.bandcamp. com/album/beautiful-ruin

Sleep

The Sciences

Выход — 20.04.2018

Четвертый альбом группы из Калифорнии. Первый за пятнадцать лет со времени выхода их последнего релиза. Стоунер-дум не стареет, он лишь претерпевает вынужденное взросление и в который раз совершает неспешную своевременную прогулку в пытливых умах своих слушателей и поклонников. Никакого пафоса, все самое необходимое. Шесть звуковых уверенных шагов в реальность постижения окружающего пространства. Вязкий джем, навязчивый и густой, звуковая азбука для старых и молодых. Стоит послушать трек Sonic Titan, и все станет понят-

Dead Cross

Выход — 02.05.2018

Новый одноименный EP новой группы Майка Паттона и Дейва Ломбардо — Dead Cross, в которую кроме них входят Джастин Пирсон и Майк Крейн. Четыре песни, две совсем новые и два ремикса на песни с перового альбома — Shillelagh и Church of the Motherfuckers. Экзистенциальный звуковой набор юного меломана. Тут уже наблюдается некоторый отход от убойного хардкора, которым был преисполнен первый дебютный альбом, в сторону более размеренного треша

Converge

Beautiful Ruin Выход — 29.06.2018

Converge

шо /

читать //

дело мастера ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

дело мастера ///

Меир Шалев

Правый левый

Самый популярный на постсоветском пространстве израильский прозаик рассказал в Киеве о праве писателя на отъявленную ложь, о любви к украинскому автору Шолом-Алейхему, о том, как его два раза чуть не убили, и о том, что хотеть за него замуж — не лучшая идея. текст подготовил: Юрий Володарский. иллюстрация: Наталия Пастушенко. фото: Лена Левская

огда пресс-атташе израильского посольства сообщила, что на «Книжный Арсенал» приедет Меир Шалев, и предложила мне модерировать его выступление, я не поверил своим глазам, ушам и учащенному сердцебиению. Все‑таки хороших писателей на свете много, а вот любимых — единицы. Шалев для меня как раз таков. Это была любовь с первого романа. К ветхозаветной мощи его образов и галутной, шолом-алейхемовской иронии письма. К парадоксам его историй и чудесам, которыми они насыщены. К горячей витальности, неизменному упрямству и сильным чувствам его персонажей. К способности обходиться без сантиментов, но трогать самые потаенные глубины души. Ваш покорный дозорный не только отмодерировал беседу с Шалевом, но и записал все, что он говорил на встрече с киевскими читателями. Представьте, что вы в помещении Арсенала, что на календаре опять 31 мая, а на часах ровно 15:00. Начинаем разговор.

О Киеве

Я приземлился буквально три часа назад, вижу, что погода здесь вполне израильская: небо голубое, солнце яркое. Меня немного поводили по городу, потыкали пальцем в разные здания; впечатлений мало, но они приятные. Конечно, я ожидал большего,

думал, что в аэропорту меня будут встречать толпы поклонников с транспарантами, цветами и воздушными шариками, но что поделать, мы не всегда получаем то, чего хотим.

О «Русском романе», начинающемся фразой: «Я трахнул внучку Либерзона!»

Роман — дело долгое, свой дебютный я писал почти три года, и менял первый абзац каждые две недели. Мне все время казалось, что нужно найти что‑то более интересное, и лишь на этой фразе я наконец‑то остановился. Некоторых она шокировала, но я до сих пор считаю, что это лучшее начало романа, какое я только мог придумать.

Об американском названии романа — «Голубая гора»

Оригинальное название на иврите все‑таки «Русский роман». Важно, что в русском языке это слово имеет два значения: это и литературное произведение, и любовная история. Когда моя «русская» бабушка, идя по улице, замечала влюбленные парочки, она говорила: «У них роман», так что исходное название для меня значимо. «Голубую гору» придумали американские издатели, которые ведут себя в издательском деле приблизительно как Трамп в политике. Они немного странные и слегка туповатые — так сложилось исторически.

«У писателей есть лицензия на создание любой лжи, они вовсе не обязаны следовать фактам»

шо /

читать //

дело мастера ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

О сравнениях с другими писателями

Меня сравнивают с очень разными авторами, и это довольно странно, особенно когда речь идет о великих, которым я вряд ли могу соответствовать. Влияние на мое творчество оказали многие тексты — и Библия, и греческая мифология, и истории моей бабушки, которая была прекрасной рассказчицей. Если говорить о конкретных писателях, то я очень люблю Шолом-Алейхема. Ну а второй писатель, который постоянно меня вдохновляет, это ваш соотечественник Николай Гоголь.

Об истории своей семьи

Это один из основных источников моего творчества. Мои дедушка и бабушка приехали с Украины, в 1921 году они основали ферму на севере Израиля, и жизнь этой фермы стала основой для многих моих романов.

О художественной правде

Дядя рассказывал, что у них на ферме была ослица, на редкость умное животное. Однажды она украла у деда ключ от сарая, выбралась из стойла, разбежалась, взмахнула своими большими ушами, взлетела и пропала из виду. Она летела долго-долго, долетела до Англии, спустилась в Букингемский дворец и попала прямо на завтрак к английскому королю Георгу V. Я использовал эту историю в «Русском романе», и дядя, прочитав его, возмутился: «Как ты мог такое написать, это же неправда!» Я ответил: «Дядя, конечно, неправда, я понимаю, что ослы не летают, но ведь это такая красивая история!» — «Нет, — еще больше рассердился дядя, — ты наврал, что ослица летала в Лондон к английскому королю, хотя на самом деле она летала в Стамбул к турецкому султану!» Я говорю: «Дядя, какой султан в конце 1920‑х годов — в это время в Турции давно уже была республика!» «Знаешь что, — заявил дядя, — единственное, что мы

«Американские издатели ведут себя приблизительно как Трамп в политике: они немного странные и слегка туповатые»

www.sho.kiev.ua

в нашей семье умеем хорошо, это рассказывать истории. Так что, пожалуйста, не порть мою прекрасную историю своими скучными фактами!»

шо /

читать //

дело мастера ///

Об особенностях своих романов

Да, большинство моих романов, шесть из восьми, — масштабные долговременные семейные саги. Но если это вас беспо-

шо /

читать //

дело мастера ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

www.sho.kiev.ua

коит, то хочу заверить, что книга, над которой я работаю сейчас, устроена совершенно по‑другому. Ее герой отправляется в путь, чтобы добыть подарок для человека, которого любит, а действие ограничено совсем небольшим промежутком времени.

Об удивительном эпизоде с непорочным зачатием при помощи голубиной почты в романе «Голубь и мальчик»

Как ни странно, христиане не говорили мне, что это кощунство, а медики не возмущались, что в действительности такое невозможно. Все‑таки художественная литература — это fiction, то есть фикция, выдумка. У писателей есть лицензия на создание любой лжи, они вовсе не обязаны следовать фактам. Например, в другом моем романе человек несет на спине быка, но, помилуйте, бык весит тонну, человеку его никак не поднять. Мы можем как угодно менять реальность, создавать какие угодно иллюзии, воспроизводить какие угодно фантазии. У нас есть на это право.

Об изучении израильской истории «по Шалеву»

Я все‑таки не историк, а писатель. Если вы действительно хотите узнать историю пионеров‑переселенцев, ищите ее в других источниках. Да, я основывался на воспоминаниях

шо /

читать //

дело мастера ///

то вместе с ними. Честно говоря, поиск корней для меня значения не имеет, но мне бы хотелось постоять там со своими дядей и тетей, привезти их туда, где родилась их мама.

Об образе симпатичного детоубийцы Зеева в романе «Вышли из леса две медведицы»

Это книга о мести, жестокой и бесчеловечной. Приступая к ней, я собрал очень много материалов, встречался с полицейскими, с агентом «Моссада», который занимался устранением, подробно выяснял, как работают снайперы. Что касается дедушки Зеева, то повествование идет от лица его внучки, которая испытывает к нему большую любовь. Я же воспринимал его как психопата, как абсолютно отрицательного персонажа, которого, слава богу, нет среди нас. Идею жестоковыйности еврейского народа я в его образ не вкладывал. С другой стороны, выписывая такого персонажа, как Зеев, я отстаивал право художника нарушать границы и испытывать читательское терпение.

О том, как чуть не погиб

Я дважды был близок к смерти. Первый раз, когда был еще ребенком: рядом со мной произошло убийство, и я до сих пор помню не только вид убийцы, но даже его запах. Второй раз, когда служил в армии: в меня

«Опыт близости смерти очень важен для писателя, он придает текстам дополнительное измерение» первопроходцев, но остальное придумывал. Да, многие меня за это критиковали, но другие говорили, что такой подход очень хорош, потому что привлекает внимание молодого поколения. В любом случае, я не стремился кого‑то в чем‑то убедить, я всего лишь пытался рассказать интересную историю.

попало четыре пули, но, к счастью, меня быстро эвакуировали на вертолете. Опыт близости смерти очень важен для писателя, он придает текстам дополнительное измерение. Когда я писал о Зееве и его убийствах, то вспоминал собственные истории.

О возможной поездке на родину предков, в Макаров Киевской области

Будучи «левым», принадлежа к израильскому политическому меньшинству, я считаю, что защищаю подлинные интересы Израиля. Когда‑то мне присылали письма с угрозами, но дальше этого дело не пошло. Да, я «левый», но мое дело правое.

У моей бабушки было семеро детей, сейчас в живых осталось только двое, и я думал, что если когда‑нибудь и приеду в Макаров,

О своих политических взглядах

шо /

читать //

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

дело мастера ///

«Мой отец был «правым», и то, что я стал «левым», он считал своим персональным родительским поражением» Об особенностях израильской политической коммуникации

Те, кто находятся на противоположных краях политического спектра, друг с другом не разговаривают и рук друг другу не пожимают. Ближе к центру ситуация иная. Например, мой отец был «правым», и то, что я стал «левым», он считал своим персональным родительским поражением. Однако это нисколько не мешало нам общаться друг с другом.

Об отношениях с Амосом Озом

Я знаю его очень давно. Оз начал писать, когда ему было лет 14–15, свои первые пробы пера он приносил моему отцу, который в 1950‑е годы был очень известным в Израиле прозаиком и поэтом. Время от времени мы с Амосом видимся и сейчас.

Об украинских писателях

К сожалению, современных украинских писателей я совсем не знаю, поскольку на иврит их не переводили. Я знаком только с Андреем Курковым, потому что у нас один издатель в Германии, но на иврит он тоже не переведен, так что знать я его знаю, а вот читать — не читал. Что до украинской литературы в целом, то я могу назвать

все те же любимые имена Шолом-Алейхема и Николая Гоголя.

О языке

Возрождение иврита было одной из основ нашей государственности. Я знаю, что в Украине часть населения говорит по‑украински, а часть по‑русски, но мне кажется, что рост числа украиноязычных — хороший показатель.

О российско-украинском конфликте Конечно, я смотрю новости и знаю о российской агрессии. Буквально вчера у нас в Израиле показывали историю покушения на журналиста, который потом, так сказать, воскрес. Понятно, что трудно жить рядом с таким большим и агрессивным соседом, как Россия, но я хотел бы пожелать Украине сохранять свою идентичность и государственность. Надеюсь, рано или поздно вы сможете достичь мира.

О самом неожиданном читательском вопросе

Когда я недавно презентовал в Израиле новую книгу и дело дошло до вопросов, одна женщина встала и, пристально глядя мне в глаза, спросила: «Не хотите ли вы на мне жениться?» Я ответил, что, в общем‑то, был бы не против, но не думаю, что ей это понравится.

«ШО» о собеседнике Меир Шалев родился в 1948 году в мошаве Нахалаль. В 18 лет был призван в Армию обороны Израиля, принимал участие в боях Шестидневной войны, был тяжело ранен. В 1969–1973 годах изучал психологию в Еврейском университете Иерусалима, в 1974–1987‑м работал радиои телеведущим, с 1988 года посвятил себя литературе. Автор восьми романов, семи книг нон-фикшн, тринадцати книг для детей, лауреат премий Бернштейна и Бреннера. Все романы Шалева были переведены на русский Рафаилом Нудельманом и вышли в издательстве «Текст». Единственный перевод на украинский — роман «Моя росiйська бабуся та її американський пилосос» (в русской версии «Дело было так»), опубликованный в 2012 году харьковским «Фолио» — выполнен не с иврита, а с русского перевода.

шо /

читать //

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Неповторна повторюваність сучукрліту

— як то кажуть, стабільність. Котре десятиліття існує сучукрліт, а теми, мотиви й образи у свіженьких книжках із року в рік повторюються. Змінюються літературні покоління — і кожне з них має свого Нечуя і свою Кобилянську, хоч би самі автори й не хотіли визнавати цієї подібності. Та й між текстами сучасників теж здебільшого важко знайти різницю: схожими є романи про війну, мелодрами, кримінальні драми й історичні саги… Утім, іноді бувають і винятки.

Сірі бджоли, сіра зона

Андрій Курков

Сірі бджоли

Харків: Фоліо, 2018

Війна, яка триває на сході нашої країни, продовжує лишатися одним із найважливіших об’єктів мистецького осмислення. Щоправда, багато хто говорить, ніби про власне військові дії писати зараз іще рано — для їхнього осмислення потрібен час. Здається, із цих міркувань обійшов тему Сергій Жадан у романі «Інтернат», написавши не про

солдата з передової, а про мешканця сірої зони, типового лузера, котрий ніколи не замислювався над тим, у якій державі живе, аж доки не почали стріляти. Ними ж керувався й інший чільний гравець літературного поля Андрій Курков, чий новий текст «Сірі бджоли» править… про мешканця сірої зони, типового лузера, котрий ніколи не задумувався над тим, у якій державі живе, аж доки не почали стріляти… І це не єдиний збіг у двох романах. Стосовно відмінностей, найсуттєвішим є те, що головний персонаж Куркова Сергій Сергійович — бджоляр (рідкісна професія для персонажів сучукрліту). У своєму забутому Богом селі Мала Староградівка мешкає з єдиним другом (він же й заклятий ворог), який відверто підтримує сепарів. Позиція бджоляра є менш визначеною — навіть у фіналі в його свідомості не відбувається змін, тож сказати однозначно (за червоних він чи за білих) неможливо. Очевидно, у цьому полягає життєва правда роману Куркова, адже такими — інертними й байдужи-

«Текст «Сірі бджоли» править... про мешканця сірої зони, типового лузера, котрий ніколи не задумувався над тим, у якій державі живе, аж доки не почали стріляти...»

ми до «політики» — є переважна більшість громадян України. У першій умовній частині твору ми бачимо детальне й реалістичне змалювання побуту «в’язнів» сірої зони, їхню боротьбу за виживання, пошук їжі — і це справляє сильне враження, хоча й швидко набридає. Тут багато психологічних розважань, флешбеків у радянське минуле, спогадів про нехитрі радощі бджолярів — чого варте, скажімо, те, що «полежати на вуликах» із лікувальною метою до Сергія Сергійовича приїздив сам донецький губернатор! До речі, саме бджоли підштовхують свого власника до змін — вони бояться звуків обстрілів, тож Сергій Сергійович вивозить їх у мандрівку Україною аж до… Криму. Тут екшену трохи додається — з’являється самотня українська молодиця, родина татарина, з яким персонаж був знайомий у минулому житті, російські спецслужби й журналісти і навіть вибухівка у вулику! І все ж бджоляр повертається додому — Андрій Курков не дає нам відповіді, для чого. Можливо, це заготовка під продовження?..

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

Родинна сага: усе стабільно

Олена Захарченко

Третя кабінка ― Лос-Анджелес К.: Нора-Друк, 2018

Якщо романи про сучасну війну — явище в сучукрліті нове, то родинна сага вже давно посідає топове місце в рейтингу найулюбленіших. До цього жанру належить і нова книжка Олени Захарченко — письменниці, що своїм попереднім романом «Вертеп. #РоманПроМайдан» відійшла від вправлянь у містиці й химеріях, як то було в її перших творах. Узагалі написати родинну сагу може зараз за великим рахунком будь‑хто,

хто має родину і знає алфавіт. Її сюжетна схема й повчальний пафос незмінні ще від часів «Марії» Уласа Самчука, через довжелезні гросбухи Михайла Стельмаха аж до братів Капранових. Стандартно це трагічна історія кількох поколінь на тлі буремного ХХ століття: Перша світова, революція, громадянська війна, розкуркулення, Голодомор, репресії, окупація Західної України, Друга світова, УПА, Сибір, зламані долі, понівечені душі… Словом, як написав один добродій про «Кабінку…» у відгуку на goodreads, — це «книга, яку повинен прочитати кожен українець, навіть якщо ви думаєте, ніби вже знаєте справжню радянську (російську) сутність». Зазвичай людям, яким достатньо в книзі трагічної історії, не важлива наявність динамічного сюжету, психологічно вмотивованих характерів чи цікавого стилю — і це добре, бо, як правило, їх у сучасних українських родинних сагах і немає. Додамо сюди традиційно

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

заплутані сімейні зв’язки, у яких може розібратися хіба сама авторка (Олена Захарченко в інтерв’ю розповідає, що досліджувала архівні справи репресованих родичів і поклала їх в основу тексту), — ну або дуже доброзичливий читач. Ось тільки одна лінія роману, від якої мозок закипає: Іван, у котрого стріляли радянські окупанти в невідомому нам західноукраїнському містечку на початку Другої світової, опиняється в Америці, і в глибоко радянські часи його дочка Хелена зі своєю подругою Мішель прилітає з Лос-Анджелеса в Україну на хутір, де живе вся родина, і між Мішель і Петром, сином Марусі, сестри Івана, спалахує кохання! А тепер повторіть. До речі, дієслово «спалахує» тут є компліментом: персонажі Захарченко на сильні почуття взагалі нездатні, вони виконують дії, але не переживають емоцій… Напевно, це та єдина відмінність, що відрізняє роман «Третя кабінка ― Лос-Анджелес» від інших родинних саг сучукрліту, де пристрасті постійно киплять.

«Стандартно це трагічна історія кількох поколінь на тлі буремного ХХ століття»

Цнотливий Моцарт

Богдан Коломійчук

Моцарт із Лемберга

Л.: Видавництво Старого Лева, 2018

Між іншим, здається, що тяжіння до спрощеного стилю та зниження градусу емоцій останнім часом характеризують сучасну українську прозу загалом. Найочевиднішим поясненням цьому є прагнення авторів бути «ближчими до народу», аби мати більше шансів на комерційний успіх книжки. Цю тенденцію ілюструє й останній роман Богдана Коломійчука, чиї попередні тексти (приміром, переможець «Коронації слова — 2013» історикоавантюрний роман «Людвисар») давали підстави думати, що перед нами — молодша інкарнація вічно сексуально стурбованого Юрія Винничука… Та от у сумній історії життя молодшого сина геніального композито-

ра Вольфганга Амадея Моцарта ми зі здивуванням не знаходимо ні соковитого стилю, ні запальних сцен кохання, хоча любовних інтриг тут не бракує. Скажімо, удруге виходить заміж матінка пані Моцарт, і цей факт так збурює її сина Франца Ксавера, що той ізгарячу погоджується поїхати викладати музику до далекої Галіції. Учитель фехтування, із яким він опиняється в маєтку графа Баворовського, зваблює дочку працедавця й утікає з нею. Молодий Моцарт переїздить до Львова, де закохується в одружену жінку Жозефіну фон Кавалькабо, котра теоретично відповідає йому взаємністю, але практично не може зрадити чоловіка… Відтак до практики Франц Ксавер чудом

шо /

читать //

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

доходить тільки одного разу з юною й дуже багатою Каролін, яка марно намагалася його спокусити роками, — але й тут у найцікавіший момент завіса перед очима здивованого читача падає! Погодьтеся, нетипово для костюмованої історичної мелодрами.

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Виникає навіть підозра, чи не написано цей текст на замовлення мера Львова, як серію книг Андрія Кокотюхи, адже наголос тут зроблено не на трагічному коханні чи авантюрних пригодах, а на зв’язках Моцарта з Лембергом!

Звісно, популярний виклад і утримання від емоцій — не найбільший ґандж для книжки, яка своєю простотою, можливо, дійсно приверне увагу широких читацьких мас. Але особисто я зачекаю, чи не повернеться той, попередній Богдан Коломійчук…

Новини з Харкова

Андрій Войніцький

Новини

Харків.: Фабула, 2018

Однак є й хороші новини: якщо вам забракне драйву в «Моцарті», врятувати може книжка, якій не закинеш недостатність емоцій. Харківський журналіст Андрій Войніцький, автор збірки короткої прози «Скільки коштує бути білою вороною?», написав роман про своє місто в 2000‑х — і тут маємо й детективну, і кримінальну, і любовно-еротичну лінії, і доволі добре сконструйований сюжет, і персонажів, яких ні сексом, ні коксом не злякаєш.

Інтрига проста: Данило Кисленко, працівник новинної агенції, починає відвідувати судові засідання у справі про вбивство Наталії Штос, двадцятирічної доньки Володимира Штоса — багатія, мецената, депутата Верховної Ради. Звісно, журналіста затягує вир розслідування. Звісно, нічим хорошим для нього це не може обернутися. Але в якийсь момент вийти з гри стає неможливо… Ця книжка не для тих, кому вже давно набридли серіали про розбірки й пиятики, ментів-садистів, продажних суддів, мажорних дівуль і гуртожитську ліміту, що прагне в принцеси, а скоріше для тих, кому наркотично-алкогольний угар «красивого життя» досі здається романтичним. Войніцький зі знанням справи проводить читача через негативні досвіди (хоч описів бодунів та ізмєн могло би

бути й менше) — і робить це психологічно переконливо. Важливим є те, що автор пише про сучасне життя, тоді як назагал сучукрліт продовжує тікати в історичну тематику та сюрреалізм; характери його героїв переконливі, а стиль викладу легкий (хоч, ясна річ, ненависникам обсценної лексики й нездорового способу життя читати не варто). Паралельно з розслідуванням справи вбитої перед нами розгортаються перипетії родинного життя головного персонажа — так, усе стрімко котиться до прірви… Але наприкінці йому вдається вирулити: у цьому романі читач не залишається без відповідей на питання. А ще тут є Харків, небезпечний, потворний і прекрасний, — окремий бонус тим, хто любить це місто, що не так часто фігурує в сучасному літературному дискурсі.

«Ця книжка для тих, кому наркотично-алкогольний угар «красивого життя» досі здається романтичним»

Хоп-хоп юморок Лесь Белей

План порятунку України

К.: Люта справа, 2018

Якщо добропорядним громадянам не варто читати «Новини», то останню книжку нашого огляду їм краще покропити свяченою водою або й спалити на площі: матюків і зневаги до всілякого роду високих прин ципів тут через край. «План порятун-

ку України» — збірка оповідань і п’єс Леся Белея, філолога, поета, перекладача, редактора та гумориста. Ну, принаймні на обкладинці Іван Семесюк та Банди Шолтес наполягають, що ці тексти дуже прикольні й реально смішні… Та й то правда! Узяти бодай оповідання «Нове заснування Києва», де підкорювати столицю приїжджають Києнко, Щеків, Хоревой і Либідинська… Чи пародію на будні рекламної аген-

www.sho.kiev.ua

ції: «Мальвіна, пазаві Котигорошка, Телесика й Попелюшку, у нас брейншторм за дєсять мінут. — Харашо, гаспадін Карабас. — Котигорошко, ти шо, бухал вчіра? — Хуже, Мальвінка, вчєра ми с Гліцерином всю ночь фєн нюхалі. — Ай-я-яй, Котигорошко, ето ж наш конкурєнт. — Фєн ілі Гліцерін? — Хуїн!» Чи натужний стьоб над вигаданим Фестивалем літературних персонажів, де дружно бухають усі від князя Ігора Святославовича («печеніга тобі в сраку!») до Стаса Перфецького («…з яєчка свого батька і яєчника матері я народився»). Головне питання, яке виникає вже на перших сторінках цієї книжки: звідки в головах кандидатів філологічних наук береться така пекельна суміш несмаку й вторинності, яку сам автор, вочевидь, вважає дотепністю й інтертекстуальністю? Відповіді на нього я не маю, та й говорити про повтори в цьому разі не випадає: «План порятунку України» ніяким робом не дотягує ні до п’єс Подерв’янського, ні до «Пісєм братана», ні до текстів Михайла Бриниха, ні на-

шо /

читать //

сучукрліт з Тетяною Трофименко ///

«Якщо добропорядним громадянам не варто читати «Новини», то останню книжку нашого огляду їм краще покропити свяченою водою або й спалити на площі: матюків і зневаги до всілякого роду високих принципів тут через край» віть до гумору кшталту «голим задом на їжака» з «Харкова 1938» Олександра Ірванця, у ряд із якими ми нібито мали би поставити цю книжку за зовнішніми ознаками. Подібними видаються хіба «Дзеньки-бреньки» Володимира Даниленка, де автор кпить над фігурантами літпроцесу з тією ж тупою наполегливістю ярмаркового блазня. Щоправда, Лесь Белей бере ширше, від нього дістається й іншим соціальним групам — і якщо критик Володарський, виведений у книжці в образі махрового шовініста Добрині

Волконскіх, у відповідь гордо промовчить, то висміяні феміністки й діячі контемпорарі-арту можуть і голосно образитись… Утім, є тут єдина п’єса, яка засвідчує, що насправді талант Белея має не саркастичну природу, а якраз навпаки. У ній не дратує дика транслітерація, не звучать неприродньо матюки, зникають недолугі спроби автора косити під блатняк чи наслідувати суржик. Це драма про скалічених солдатиків у госпіталі, які просто говорять за жизнь. І вона справжня.

шо /

читать //

французька література з Іваном Рябчієм/Тюссо ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Від біографії до роману

Catherine Cusset

Vie de David Hockney Катрін Кюссе

Життя Девіда Гокні (Gallimard)

Король гіперреалізму, найвпливовіший британський митець другої половини ХХ століття. Це — Девід Гокні, який народився 1937 року та більшу частину життя провів між Великою Британією (рідний Йоркшир і Лондон) та Сполученими Штатами (Нью-Йорк і Лос-Анджелес). Живий символ сучасного мистецтва, чия кар’єра розпочалась у середині 60‑х («Поляроїд», акрил, вілли з басейнами,

каліфорнійське шаленство і, ясна річ, Енді Воргол). Серед його близьких друзів були Рудольф Нуреєв, Джон Ґілґуд, Сесіл Бітон, Люсьєн Фройд тощо. У 1968 році Гокні повністю втратив слух. Із самого початку, з дитинства він був відкритим гомосексуалом, людиною, яка не боялась нічого й нікого. Вічним борцем. Елегантно змішуючи непросте і бурхливе приватне життя та не менш шалені творчі пошуки метра поп-арту, відома французька письменниця Катрін Кюссе створює легкий, напрочуд прозорий текст, далекий від класичного життєпису (провали між розділами в декілька років), та водночас бездоганно «романний», густий, теплий, місцями ядучий, повний незлобивого гумору. І, звісна річ, насичений історією мистецтва другої половини минулого століття. Історією в цілому. Від заснування ЄС через похмуру епоху епідемії СНІДу і шок 11 вересня аж до нинішнього Брексіту. І все це — менше ніж на 200‑х сторінках! Істинно кажуть: стислість — сестра таланту. Катрін Кюссе не вперше братися до життєвих доль складних персонажів. Її літературна кар’єра свого часу розпочалася з докторської дисертації про маркіза Де Сада, а подальші перші книжки

були натхнені постаттю Філіппа Соллєрса. Українською виходив один із найвідоміших романів Кюссе — «Блискуче майбутнє» (К. І. С., 2017, пер. Марини Марченко). Катрін Кюссе має багато шансів на появу більшості її творів українською мовою — вони всі досить динамічні і настояні на сексуальності. Так, роман «Життя Девіда Гокні» цього року отримав премію імені Анаїс Нін, яку вручають за найкращий еротичний твір. Але ще від роману «Кінчати» («Jouir», 1997) авторка ретельно досліджує тему фізіології і сексуальності. Багато її творів (у тому числі «Блискуче майбутнє») присвячені й сімейним негараздам («Проблема з Джейн», 1999; «Ненависть у сім’ї», 2001; «Католицьке виховання», 2014). Від яскравих барв і розкішного тіла до мудрості у мистецтві і фізичного занепаду — цей карколомний шлях одного непересічного життя Катрін Кюссе долає упевнено і з емпатією. Ця книжка, яка парадоксальним чином застрягла на півшляху від біографії до роману, дивним чином зворушує, і що ще дивніше — примушує повертатися до вже перечитаних сторінок; секрет, напевно, у вишуканому та водночас простому стилі — достоту як полотна самого Девіда Гокні.

«Ця книжка, яка парадоксальним чином застрягла на півшляху від біографії до роману, дивним чином зворушує, і що ще дивніше — примушує повертатися до вже перечитаних сторінок...»

Історія «непорушна, мов дощ» Pierre Guyotat

L’Idiotie

П’єр Ґійота

Дур

(Grasset)

Кожна книжка «священного чудовиська» французької літератури П’єра Ґійота — це подія, якої чекають роками. 78-річний письменник нечасто тішить читачів новими творами, хоча скандальна слава 40-річної давнини не вщухає

й сьогодні. Досить скромно увійшовши у французьку літературу в 1960 році, Ґійота належить до покоління Філіппа Соллєрса й Режі Дебре, однак його шлях складався інакше. Роман «Могила для 500 тисяч солдат», що побачив світ у 1967 році, вибухає, мов бомба. Із захватом про цей твір пишуть Мішель Фуко, Пабло Пікассо і Жан Полан. Це просякнутий алюзіями і натяками, шифрами і зухвалою правдою текст, у якому присутня сама Історія, як пише Фуко,

www.sho.kiev.ua

«непорушна, мов дощ». Скандальний роман (однією з барв якого став секс — причому переважно секс між чоловіками) навіть був певний час заборонений у французькому війську. Натхненний бісексуал Ґійота, як не дивно, тривалий час перебував у лавах компартії Франції — але не за гроші, як багато хто з інтелектуалів, — а справді через переконання. Страхіття Алжирської війни довго не полишали його. Їх він відобразив у романі «Едем, Едем, Едем» (1970), передмови до якого написали Ролан Барт, Філіпп Соллєрс і Мішель Лейрі. Книжку миттєво заборонили для продажу неповнолітнім. Відтоді Ґійота — малопублічний (якщо не сказати — закритий, мов устриця із перлиною в мушлі) автор шедеврів. Які ніколи

шо /

читать //

французька література з Іваном Рябчієм/Тюссо ///

не перекладалися українською. Зі зрозумілої причини — упертих надто пуританських ілюзій нашого зарозумілого суспільства. Книжки вимотують автора. Це не новина. У грудні 1981 року Ґійота без очевидних причин впадає у цілком реальну кому, в якій перебуває майже два роки. Згодом, у 2006 році, він пише про цей досвід свій перший автобіографічний твір «Кома», за який отримує свою першу офіційну літературну премію «Грудень» («Décembre»). Бо до того його багато разів висували — але через спротив пуритан не відзначали. З «Коми» потяглася ціла автобіографічна епопея: «Виховання» (2007), «Спід» (2010). Нова книжка — «Дур» — є продовженням цієї серії. Цього разу йдеть-

ся про 1959–1962 роки, наповнені важливими для всього подальшого життя письменника подіями: Алжирська війна, відкриття жінки, бунт проти власної родини тощо. У 1959 році, після смерті матері, спустошений 19-річний Ґійота прибуває до Парижа. Після низки пригод і невдалих спроб знайти місце в житті він потрапляє на страшну війну. І вже у 1962 році військова поліція заарештовує його у Кабілії (найцікавіша область Алжиру) за аморальну поведінку і розповсюдження заборонених текстів. Десять днів Ґійота піддають допиту, потім зачиняють у карцері на три місяці, після чого висилають на захід країни на виправні роботи. Ця подія стає для нього переламною — повернувшись з Алжиру, він у 1967 році видає «Могилу для 500 тисяч солдат». І стає Автором.

в собі, що найменший комплімент примушує її танути й віддаватись у руки авантюриста. Як усім добре відомо, Амелі Нотомб щороку випускає по роману. Сама вона зізнається, що пише значно більше — але разом зі своїм видавцем і літературним агентом зрештою обирає текст, який укотре потрапить у топ продажів. Таємничо усміхаючись, вона переконує, ніби поняття не має, в чому її успіх. Та якщо зазирнути до її кабінетика у видавництві «Альбен Мішель» на вулиці Гюйгенса у Парижі, то можна побачити стоси листів від читачів — ретельно вивчені й розкладені. Баронеса Нотомб усі свої історії (окрім перших романів «японського» циклу) бере з цих листів. Правду кажуть: реальне життя вигадливіше за будь-яку людську фантазію. Далі вона докладає свій фірмовий стиль — стисло, прозоро, з тонким гумором і обов’язково несподіваною розв’язкою. Як і Ерік-Емманюель Шмітт, вона панує в галузі якісної розважальної прози. Однак Нотомб легша за Шмітта — у неї є величезна внутрішня культура та чисто жіноча інтуїція, але немає серйоз-

ного філософського підґрунтя, як у автора «Оскара і пані в рожевому». Стиль «Імен обох статей» — фірмовий. Нічого зайвого. Цілком сценічна річ. Хоч бери й грай просто зараз. З союзу двох недоладних істот — Клода і Домінік — народжується донечка на ім’я Епісена. Ім’я дивне, адже саме це слово у французькій мові позначає щось, в чому не переважає жодна із статей. Слово грецького походження — давні граматики з Александрії запровадили його як свого роду «загальний рід» на відміну від чоловічого, жіночого й середнього (нейтрального). У французькій мові «épicène» називають пари імен, які трапляються як серед чоловіків, так і серед жінок (Мішель, Каміль, Філіпп, Сашá — і, звісно ж, імена наших головних героїв, Клод і Домінік). Отже, типова для Амелі Нотомб гра слів. Зрештою, водевіль завершується сімейною драмою — подібною до історії з Синьою Бородою, яку так любить Нотомб. Подружжя, в якому зріє ненависть — чим не типова чарунка суспільства, вже більше десяти років тому явлена нам у блискучій п’єсі Ясміни Рези «Божество різанини»?

Розтин долі

Amélie Nothomb

Les Prénoms épicènes Амелі Нотомб

Імена обох статей (Albin Michel)

«Граф Монте-Крісто» і «Божество різанини» в одному флаконі. Так дуже коротко й грубо можна було б охарактеризувати новий роман Амелі Нотомб. Французький критик підібрав дуже влучний вираз: вона dissèque — робить розтин — долі своїх героїв. Які можуть звинувачувати у своїх незгодах тільки себе: перший, Клод, зациклений на дівчині, яка залишила його із прагматичних міркувань — зробила вибір на користь успішного чоловіка, який перевіз її із провінції до Парижа; друга, Домінік, настільки невпевнена

«Граф Монте-Крісто» і «Божество різанини» в одному флаконі»

шо /

читать //

французька література з Іваном Рябчієм/Тюссо ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Історична фреска

Wilfried N’Sondé

Un océan, deux mers, trois continents Вільфрід Н’Сонде

Один океан, два моря, три континенти (Actes Sud)

Така типова для нинішнього світу ситуація: майбутній письменник народився в місті Браззавіль, столиці Республіки Конго, на березі річки Конго, виріс і отримав політологічну освіту в Парижі, згодом переїхав до Берліна, примудряючись при цьому викладати літературу в Бернському університеті у Швейцарії.

Конго було лише початком шляху Вільфріда Н’Сонде, але відчутно позначилося на його текстах. «Один океан…» — не перший його роман, усі виходили в «Actes Sud»: перший роман «Серце дітей-леопардів» (2007, премія «П’ять континентів Франкофонії» та премія імені Сенґора), «Мовчання духів» (2010), «Квітка на бетоні» (2012) та «Берлінка» (2015). Новий роман Н’Сонде — це історична фреска, де зібрано все найгірше, чим відрізняється людська цивілізація. Дія відбувається у XVII столітті. Баконго (народ Конго), чию історію коротко, але яскраво змальовує автор, щойно починають знайомитися з християнством, його місіонерами, королями й пороками. Королі Баконго приймають європейські імена й активно спілкуються з папами римськими та європейськими монархами, зокрема з королем Португалії, тодішньої володарки морів. Аби заселити щойно відкриту Бразилію дешевою рабською силою, володар Лісабону пропонує володареві Конго оборудку: той віддає йому «непотрібних» людей, взамін отримуючи зброю, алкоголь — зрештою, усі ті «блага» європейської цивілізації, які хоче…

Це момент появи на африканських теренах місіонерів з Європи. Вони приймають іноді місцевих хлопчиків і навчають їх. Найблискучіший з цих учнів і є головним героєм книжки. Нсаку Не Вунда був посвячений у сан і отримав ім’я Дона Антоніу Мануеля — під цим іменням він і увійшов в історію як посланець короля народу Баконго до папи римського у Ватикані. Тож він перепливає океан (Атлантичний), два моря (Середземне й Карибське) і відвідує три континенти (Африку, Європу і Південну Америку). Спершу посланець свого короля, він стає посланцем понтифіка у Новому світі — куди йому випадає пливти на одному з перших кораблів з новоспеченими рабами, його земляками. Тернистий шлях цього Кандида із Конго і ліг в основу роману Вільфріда Н’Сонде. Стиль берлінського франкомовного автора родом із Конго нагадує стиль Маркеса. Він пересипаний міфами — щедрою і дивною сумішшю анімістських і католицьких міфологій, характерною для Центральної Африки та вихідців з неї. У руках ми тримаємо пригодницький роман — але настільки тонко написаний, настільки разючий у своїй воістину античній трагічності, що відірватися неможливо.

Чоловік під п’ятдесят наймає дівчину з ескорт-служби Майю і, замість робити те, що роблять з дівчатами в таких випадках, просить її переодягнутися у білі туфлі на високих підборах та білу вечірню сукню. Він несміливо допомагає їй застібнути блискавку на спині, а коли Майя обертається, бідаха сидить у кутку й безсило (або від щастя — хтозна) плаче… Колишня стриптизерка лесбійка Маріон купує бюстгальтер. Вона заклякає перед дзеркалом, озираючи чергові зміни у своєму тілі — йому явно не пішло на користь материнство. Тіло більшає, запливає жирком, вже мало для кого привабливе… Філіпп пестить свою дружину як може. Ізабель, яка захоплюється культурою пінап 1950‑х років, щодня виглядає мов Мерілін Монро. Але найскладніше для її образу — підібрати відповідне взуття.

Тож Філіпп із часом стає справжнім профі в цій галузі. Однак Ізабель залишає його заради більш зручної пари — виявляється, не взуття їй було потрібне, а комфортний партнер. Пін-ап лишається у минулому. А Філіпп залишається сам на сам зі своєю шаленою любов’ю до гарненьких жіночих черевичків… Це лише три з довжелезної низки історій, що сплітаються у справжню симфонію. Недаремно «Тіло є химера» Венді Делорм вже назвали романом‑хоралом. Кожен персонаж приховує загадку, несподіванку, яка примушує читача раз у раз смикатися, підстрибувати, читати з наростаючою цікавістю й подивуванням. Сім життів, п’ятеро жінок, двоє чоловіків ніби всотують одне одного, семеро відкривають для себе шлях єдності в розмаїтті.

Роман-хорал

Wendy Delorme

Le corps est une chimère Венді Делорм

Тіло є химера

(Au Diable Vauvert)

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

французька література з Іваном Рябчієм/Тюссо ///

«Кожен персонаж роману приховує загадку, несподіванку, яка примушує читача раз у раз смикатися, підстрибувати, читати з наростаючою цікавістю й подивуванням» Венді Делорм — майбуть, найхаризматичніша французька авторка з приставкою «квір». Вона не лише пише, а й перекладає і працює в жанрі перформансу. «Тіло…» — її третій роман після «Четвертого покоління» (2007) і «Мати, свята і повія» (2012) та шоста книжка, якщо рахувати збірку новел «Бунт у краю сексуальності» (2009) і суспільствознавчі праці «Реклама, гендер і стереотипи» (2013) та «Коли держава згадує про насильство проти жінок» (2014).

Власне, художня творчість Венді Делорм йде в одному руслі з її дослідницькою діяльністю: «Тіло…» є глибоко соціальним романом, де порушуються найактуальніші теми — mariage pour tous («шлюб для всіх» — так у Франції називають рух за право вступати в одностатеві шлюби), loi-famille (так званий «закон про родину», який викликав шалені дебати, бо в ньому намагалися прописати право всиновлення для одностатевих пар), рух #metoo (флешмоб розпові-

дей про насильство, якого хтось колись зазнав у власному житті) тощо. Роман навмисно написано досить просто й доступно. Авторка б’є по болючих точках. Вона вже робила це у збірці «Бунт…» майже десять років тому. Якщо тоді маніфест, який зрів у ній, оформлювався у вигляді новел, то тепер це великий (у хорошому значенні цього слова) роман, який мов лезом різьбить фізіологію сучасного французького суспільства.

«Непросто буть донькою короля...»

Fabien Nury / Matthieu Bonhomme

Charlotte impératrice

Фаб’єн Нурі / Матьє Боном

Імператриса Шарлотта (Dargaud)

«Непросто буть донькою короля…» Ці вже майже безсмертні рядки з драматичної поеми Олександра Ірванця «Едігна» цілком могли б піти за епіграф цьому історичному мальованому життєпису, який у нас назвали би просто — комікс. Хоча у великому світі піджанрів мальованих історій безліч — тут і графічний роман, і гумористична оповідь, і пригодницька історія, і історичне дослідження, і «свідчення», і науко-

ва фантастика, і стімпанк тощо. І це ще без згадки про геть окремий світ японських мальованих історій. Шарлотта Бельгійська (1840–1927) — донька Леопольда І, короля Бельгії (на той час — однієї з найбільших колоніальних держав у світі), та Луїзи Орлеанської (сестри Луї-Філіппа), постать незвичної долі. Серйозних претендентів на її руку було двоє: принц Саксонії Георг та король Португалії Педру V. За кількадесят років до того інша Шарлотта — сестра Леопольда І — зробила вірний вибір, вийшовши заміж за імператора Мексики Максиміліана І. Тоді до революції, комунізму, Фріди й Дієго було ще далеко. Шарлотта‑молодша зробила вибір у бік кохання — справжнього кохання, яке й лягло в основу коміксу, — до ерцгерцога ФердинандаМаксиміліана Австрійського, молодшого брата імператора Франца-Йосифа з родини Габсбургів. Після успішного шлюбу (родина бельгійських монархів вважалася однією з найбагатших у світі) Франц-Йосиф доручив братові керування Ломбардо-Венеційським королівством. Шарлотта потрапила до Венеції, яка не могла її не причарувати. Гондоли, фрески, палаццо… Утім з політичних мотивів подружжю довелося перебратися до замку Мірамар

біля Трієста, що став для Шарлотти позолоченою кліткою. Ставлення Фердинанда до дружини різко змінилося. Вочевидь, вона йому просто набридла, він став зазирати до пляшки та до борделів. Від повій Фердинанд підхопив сифіліс (страшна на той час хвороба, що забрала життя не однієї видатної людини, зокрема Ван Гога) — а отже, дітей від нього Шарлотта мати вже не могла. Вона страждала все більше — далеко від рідної «plat pays» (так — пласким краєм — називають свою батьківщину бельгійці) та прекрасної Венеції. Що ж було далі? Буде в наступних альбомах серії. Долі принцес часто карколомніші, ніж долі принців. Тут варто згадати і всім відому Анну Київську, яка стала першою європейською королевою, що насмілилася вдруге взяти шлюб, і вже згадану її доньку Едігну, яка відмовилася від трону, віддавшись Господові і ставши цілителькою в далекій від рідного Суассона Баварії. Шарлотти, Жозефіни і Євгенії часто грали в історії роль не менш визначну, аніж Карли, Генріхи й Філіппи. На жаль, жанр мальованої біографії (для будь-якого віку) ще не завоював український ринок. Шкода, адже це чудовий спосіб показати своїх (і не тільки своїх — але дуже важливих для нас) історичних героїв у потрібному світлі.

шо /

читать //

труднощі перекладу з Альбіною Поздняковою ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Світське життя

іжвоєнний період. Стара добра Європа, повна різноманітних митців. Сотні нових, особливих картин і текстів. Усе вирує та розвивається. Пишні обіди, виставки та звані вечори, які змішують персоналії і перезнайомлюють найяскравіші особистості. Париж і морське узбережжя Шотландії. Краса, яку зовсім по-різному передають нам дві великі жінки: Ґертруда Стайн і Вірджинія Вулф.

Біографія «перед дзеркалом»

Ґертруда Стайн

Автобіографія Еліс Б. Токлас

З англійської переклала Наталія Семенів К.: O. K. Publishing, 2018

«Автобіографія Еліс Б. Токлас» — текст особливий, бо насправді написала його не Еліс, тож він не є ані автобіографією, ані, зрештою, біографією панни Токлас, а радше життєписом пари Ґертруди — Еліс, а то й самої Ґертруди Стайн, матінки літератури модерну. «Це мемуари перед дзеркалом», — як кажуть у передмові до цього видання. Себто письменниця‑ескпериментаторка дещо нескромно пише про саму себе, вкладаючи слова в уста своєї коханої жінки. Тут

йдеться передусім про книги Ґертруди, підготовку видань, знайомства з видатними письменниками й художниками, позування для портретів. Втім усе це пара проживає разом, і тут можна тільки позаздрити тому, як природно ці дві активні й творчі жінки поринали у спільні справи, як натурально звучить їхнє «ми вичитували гранки» чи «ми були хресними мамами». Протягом двадцяти років, прожитих разом, ці дві панни цілковито підтримували починання одна одної, наприклад, Ґертруда Стайн вмовила Пікассо малювати ескізи для гобеленів, які Еліс вишивала за його картинами, а Еліс навіть зробилася видавчинею, щоб опублікувати весь доробок коханої. В «Автобіографії» Ґертруда Стайн зобразила цілу епоху в усій динаміці та красі розмаїтих мистецьких течій. Перед читачами постають надміру ощадливий Аполлінер, вождь Пікассо, юний учень Гемінґвей і багато-багато інших цікавих персонажів. Тут чимало зносок і пояснень, оскільки не всі згадані особистості стали однаково відомими широкому загалу. Тож книжку можна розглядати як путівник із культурного життя міжвоєнного Парижа, з якого прозирають підвалини літератури й мистецтва ХХ століття.

«Це один з перших великих текстів Ґертруди Стайн українською. Хоч, може, він і не досконало перекладений»

Ґертруда взяла на себе роль «американського Джойса», сформованого у міжвоєнній Франції. Живучи в Парижі, вона продовжувала читати й писати виключно англійською. Вона звертала увагу на мовну асиміляцію своїх друзів, котрі знаходили собі французьких коханок або дружин і поступово переходили на французьку. Натомість, коли Ґертруду запитували, чи вона ніколи не читає французькою, письменниця відказувала: «Ні, <…> бачте я відчуваю очима і мені геть нема різниці яку мову я чую, я чую не мову, я чую інтонації голосів і ритми, але очима я бачу слова і речення і для мене існує лише одна мова і це англійська». Тож авторка була значною мірою відрізана від своїх читачів. Розуміючи це, вона казала, що пише «для себе і незнайомців». Усім відоме новаторство Ґертруди Стайн. Вона часто повторювала слова, щоб наблизитися до суті поняття, намагалася бути максимально банальною, впроваджувала в свої тексти експерименти з розділовими знаками. Письменниця казала, що коми «непотрібні, сенс має бути внутрішнім а не пояснюватися комами й узагалі коми є лише знаком про те що слід зупинитися і перевести подих але слід самому розуміти коли хочеться зупинитися і перевести подих». Проте мова цієї книги не така. Авторка хотіла максимально наблизитися до розмовної мови своєї коханої, тож це наче розповідь її «дружини», яка раптово занурилась у світ поезії й авангардно-

шо /

www.sho.kiev.ua

го мистецтва і змушена була провадити світські розмови з дружинами інших геніїв, часто про шуби та капелюшки. Це один з перших великих текстів Ґертруди Стайн українською. Хоч, може, він і не досконало перекладений (подекуди виринають русизми: «ржавий» або «носки»; чи кальки з англій-

читать //

труднощі перекладу з Альбіною Поздняковою ///

ської, наприклад, «порушення рутини наших життів» або «піонери», які українською зовсім не звучать як «перші поселенці»), і вичитаний не так ретельно, як би хотілося (трапляються описки), а все ж він тепер є. І залишається сподіватися, що в перевиданнях все виправлять, і нові книги цієї письмен-

Морський пейзаж

Вірджинія Вулф

До маяка

З англійської переклала Юлія Герус К.: Знання, 2017

А тепер зовсім інша книга, британський морський пейзаж, спокійне родинне життя, втім на тлі — те саме світське товариство, спільні трапези, філософські розмови та вишукані манери. Лишень світськість тут своєрідна, сімейна, затишна. Гостей значно менше, думки приземленіші, скажімо, про яловиче рагу. І знову ж таки Джойс у жіночій іпостасі, тільки ще делікатніший, жіночніший, бо тексти Вірджинії Вулф — це завжди музика, це експеримент, більше ніж просто слова, об’єднані певним сенсом. Перед нами — краса морського пейзажу, звук цієї краси, симфонія психологічних портретів. І знову ж ода жіноцтву, на монумент піднесена домогосподарка з вісьмома дітьми, місіс Ремзі. На відміну від «Автобіографії» Стайн цей текст цілком художній. Тут значно більше описів пейзажів та думок, аніж самих подій. Я б сказала, що у Вулф і Стайн діаметрально протилеж-

ний підхід до письма. «Автобіографія Еліс Б. Токлас» — це здебільшого голі факти, а роман «До маяка» — майже поезія. Описи природи тут просто чудові, сповнені дивовижних образів, наприклад, ось такий захід сонця: «…пурпурове розтікання ночі, коронованої, зі скіпетром, інкрустованим дорогоцінним камінням, в очі якої може зазирнути дитя». Втім подеколи образність навіть перенасичена, переважно там, де дуже багато пейзажної лірики, — особливо в другій частині, у котрій коротко описані події подаються в дужках поміж замальовок занепалого дому, — через таку вулфівську красу пробиратися стає непросто. Тобто це книга для повільного читання і перечитування; ковтаючи її, втрачаємо нюанси смаку. А тут є чим посмакувати, зокрема тим, хто любить глибокий психологізм. Вірджинія Вулф досконало вміє перевтілюватись у кожного зі своїх персонажів і цілком невимушено прочитувати їхні думки. В цьому тексті вона гарно змальовує стосунки з дітьми, ті емоції, які вони викликають: заздрість, замилування, ніжність. Тут надзвичайно описано материнство, особливо коли зважити на те, що авторка не мала власних дітей. Так тонко зловлені всі порухи почуттів матері, яка не хоче, щоб діти виростали, розуміє, що вони в дорослому житті теж страждатимуть, ловить найменшу емоцію кожного і завжди знає, як зарадити дитячим смуткам. Ось вона замотує шаллю вепрячий череп, щоб доньці нестрашно було засинати, і водночас лишає його на своєму місці, бо з ним ні на мить не хоче розлучатися син. Як на іконі, зображена місіс Ремзі

ниці, такої важливої для розуміння загальної картини розвитку світової літератури, також побачать світ. Тож, як би там не було, а я дуже тішуся, що маємо українською мовою книгу авторки «тих довгих речень яким судилося змінити літературні погляди дуже багатьох людей».

зі своїм наймолодшим сином, якого її чоловік зовсім не розуміє. Скільки болю може спричините одне лиш «Завтра не вийде поїхати до маяка». Ох, нічого ті чоловіки не тямлять. Місіс Ремзі, як правило, «жаліє чоловіків, наче їм чогось бракує і вони неповноцінні». В них наче не вистачає якогось органу чуття, і вони не бачать повної картини того, що відбувається за обіднім столом. Вона ж відчувала більше за інших, можливо, навіть занадто багато. Бачила, що кімната «страшенно занедбана. Ні краплини краси навколо. <…> Усі сиділи собі окремо. І весь тягар, усе це злиття, пошук гармонії, плавність — усе це лягало на її плечі». На початку книги оповідачем і головною дійовою особою була місіс Ремзі, та згодом оповідачка померла, і головним персонажем другої частини книги став спорожнілий будинок. Так ніби прибережна садиба родини Ремзі сама розказувала про війну і смерть. Навіть звуки бомбардувань передані на диво поетично і водночас максимально предметно: «На зміну дрімоті й сну влітку прийшли зловісні звуки, які нагадували розмірені удари молота та бентежили почуття, і з кожним ударом усе більше розвівалася шаль і тріскалися чашки». Та навіть по смерті хранителька сімейного вогнища Ремзі присутня у тексті більше, ніж будь‑хто інший. У третій частині всі зі смутком згадують про неї, звичайну жінку, в якої було «тільки ось це — нескінченний стіл з тарілками і ножами»; стриману красуню, яка знала, кого з ким відправити на прогулянку, щоб із того виник міцний шлюб. Роман перекладений дуже добре. Тож настійливо раджу прочитати усім, хто любить поетичну прозу.

шо /

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

«Невпіймана, однак не дуже втéкла...»

Маріанна Кіяновська

гематомагавафа: живі перетворення Чортків: Золота Пектораль, 2018

З арамейської гавафа — це кам’яний поміст, на якому Пілат творив суд над Христом. За словами Маріанни Кіяновської, це також, іншими мовами, «килим», «сад» і «садівник». Отже, ця збірка — така собі клаптикова ковдра з кількох не виданих ще книжок, але дуже цілісна. Посттравматичний вилив крові, гематома, — це й осередок страждання, і родинний зв’язок; все переплелося в символізмі історії, що сприймається як особиста, і глибоко болючої власної історії. «я солонаве тепле щемке раптове» — пише поетка, і вона вписана в своєрідну небесну фізіологію, бо організм часу та простору потребує людської істоти: «Очне солодке яблуко ледаче / У райському саду — одне-єдине». Або ж «час коли магма миті застила як літепла мідь / тане слізьми вулкану слиною і потом смерті». «Боже, що в ранах моїх називаєшся кров’ю, / Боже, що в шрамах моїх ози-

ваєшся болем, / Дай мені силу прийняти нестерпне з любов’ю, / Жити життям, бути світлом — густим, неспрокволим». Це прагнення досконалості є запорукою участі в Космогонії: «І, вознісшись, бачу горілиць, / Як сухі вітри з моїх судин / Сипляться пісками на піски, / Як дощентні залишки годин / Піднімають камінь з дна ріки — / І вростають русла у хребти…» Але поетка не тільки бачить, як «зі слова і тіла мого світить сонце дощить», вона творить і мікрокосм, в якому тіло й душа — в життєдайному та міфотворчому діалозі. Дозволити собі у віршах слово «душа» в такій інтенсивності слововжитку, ба більше: зробити це явище чи не головним персонажем — може тільки поет найвищого ґатунку. Це теж «розмови з Богом», але пристрасний діалог молитовності наче тримається на порушенні всіх кордонів («І душа мене переростає»). Тут закладено зміст і Преображення душі як священної сутності: «І моя душа, важка і грізна, / Відчиняє брами на льоту, / Чиниться великою й малою, / Меншою і більшою, ніж є…» Але спілкування з Богом — це розмова не з простих, так само як і любов — «насущна і черства / всіх рятує світло і надсадно» — не є чистою благодаттю, а є напруженням усіх сил. Лінзою для збільшення можуть стати подеколи інші країни й міста, як-от Литва, Паланга. Ще з книжокскладників — «Кримські листи», вірші про Майдан. Світло випромінюють рядки, через тамтешніх співрозмовників Маріанни зокрема. Катарсична любов — і на завершення книги. Маріанна Кіяновська — той поет, який з роками не набуває рятівної для розчахнутої душі товстошкірості,

а навпаки — позбувається найменших можливостей захисту, відкривається безборонно. В цих віршах — багато про оголеність, за ними вчувається досвід написання Маріанною «Бабиного Яру». В якомусь сенсі ці поезії — відцентрові, наче галактика, що розбігається, адже Бог і любов — усюди і в усьому, на відміну від центротяжних бабиноярських — там смерть замикає все. І відгомін смерті (бо війна) весь час заколисується в цій новій книзі Преображенням. В збірці є тільки їй властиві персонажі — наприклад, тіньолюб. Взагалі Маріанна — найзначніший сучасний словотворець з мені відомих. Словотворчість в неї — природна (согрішенні, зрунь, прапрозираючи, розніоблена ніоба). Тут і творення відтінків смислів: «Бог чекає та не жде» (наче продовження споконвічного безнадіїсподівання). І це не кажучи про роботу зі звуками, яка є одним з тлумачних голосів цієї поліфонічної книжки («прямоходіння з устя ріки і вгору / прямохотіння мати себе прозору»). А ще поетка каже, що в збірці чотири різні мови. Одна з мов — оголює структуру, виносить назовні окремі звуки і слова. Є мова, якою Маріанна доспілковується з померлими митцями: «олег каже: окуні / ми пливемо попереду води / / пако каже: ми — випадкові весла / / але якщо ти любиш принаймні сир / двері для тебе не зачиняються / / назар (подумки): іноді / ігор: назавжди». Короткі рядки верлібрів змінюються довгими, балтійські співрозмовники змінюються середньоазійськими, але з «пишу як не можу», твориться найрідніше: «Поезія (якої ми піски) / це місце в часі. / Або навпаки: / час — місце у поезії».

«В якомусь сенсі ці поезії — відцентрові, наче галактика, що розбігається, адже Бог і любов — усюди і в усьому, на відміну від центротяжних бабиноярських — там смерть замикає все. І відгомін смерті (бо війна) весь час заколисується в цій новій книзі Преображенням»

www.sho.kiev.ua

Пограниччя

Катріна Хаддад

Ніч чужинців: двокнижжя

К.: Санченко: Електрокнига, 2018

До підготовки цієї книжки, крім автора, долучився справді зоряний колектив поетів: редагувала її Маріанна Кіяновська, передмову писав Остап Сливинський, ілюстрації робила Ганна

шо /

читать //

Яновська. Видання здійснено в книгарні першодруків ім. Швайпольта Фіоля шляхом спільнокошту. Передмова Остапа Сливинського — роздуми глибокого майстра, якого із захопленням читаєш завжди. І цей есей межує з його віршами: «кожен із води виносить хоча б одну мокру нитку, а з війни — хоч невелику тінь на сумлінні». А коли Остап говорить, що «поезія Катріни Хаддад — це поезія осяяння, поезія епіфанії», пригадуєш його власні твори й відчуваєш: це й про них також. Остап зауважує і «життєдайну нісенітницю, яка виявляє щільне ядро речей». Абсурд життя справді глибший, ніж здається. Поетка загострює його в рядках про прагнення пересічної людини «засолити Ісуса, зробити його кишеньковим, / тримати при собі — як молитву на всяку потребу, / як тараньку днів до книги псалмів і змін». Сіль стає особливим символом у віршах поетки, яка народилася в Соледарі та якийсь час мешкала на станції Сіль.

поезія з Наталкою Бельченко ///

Коли Катріна пише про «мертвих, що вбивають живих», ми здатні уявити, хоча про це не йшлося в попередніх рядках, як, на прикладі нашої країни, страшний спадок тоталітарної доби не хоче відпустити нас, як знеціненість людського життя по Гулагах і Голодоморах ладна зробити зі смерті звичну повсякденність. Але в цій книзі війна на сході України перегукується з трагедією сирійських біженців — кому, як не Катріні Хаддад, що відчуває свою сирійську кров, писати про те, що трапилося з цими людьми. Хтось для когось обов’язково є чужинцем, і на шляху до розуміння іншого можуть бути помічними ці вірші. Вірш про ніч чужинців оздоблений каліграмою. І в ньому — про любов. Хоча «Ці чужинці заглушують усвідомлення, / залишаючи відчуття» і просять не вірити в любов. А ще мені подобається, що в цій книзі майже всі вірші мають назви. Немов першотворення триває.

«слово було спочатку, і слово було SOLITUDE»

Галина Крук

Доросла

Л.: ВСЛ, 2017

Справжня поезія відповідає на внутрішні питання людини, але не «в лоб», а так, що її підтримка не вказує на твою безпорадність. Ця збірка — про вік нашого поетичного покоління. Точніше, за словами авторки на вечорі, «ця книга — про усвідомлення іншої дорослості, не такої, коли ти раптом відмовляєшся від себе як від своєї внутрішньої дитини, а такої дорос-

лості, коли ти приймаєш і таке, який ти всередині, і таке, який ти буваєш назовні». Отже, поетка дорослá до відповідної дорослості, яка не заперечує дитинність, але й не відводить очі від розуміння, що «нема добра і зла без мене». До сліз проймає оповідь про школяра, який, прагнучи покінчити самогубством начебто під впливом сумнозвісних «синіх китів», видирається на баштовий кран і бачить із захватом краєвиди, які не можна ось так просто полишити. Тут і маленький шедевр, що починається Антоничевою блакитною квіткою газу, зі словами «І все, що випало в житті, то випадковість. / І все, що слід забути, залишило слід». Вочевидь, мова знає більше за нас і вустами поета підбирається до найпотаємнішого. Як і в розмовах з Богом, розмовах без страху, наче з товаришем, який усе зрозуміє. Мабуть, це й мав на увазі Петро Мідянка, коли писав, що «Галина Крук розкутіша, свобідніша в слові, ніж її колєжанки». У цих віршах — і філософія повсякденного буття, але не вузька,

не тривіальна, без надміру екзальтації: «бо якщо ти цілість, / ти сам собі слабка половина / і сама собі — сильна». Гіркота знаходить незвичні форми: «якби смерть була творчою резиденцією, давно б уже подалася» або «іноді найкращий вірш — як секс із незнайомцем, про якого нічого не хочеш пам’ятати». Як і тонка відвертість: «з тобою завжди хочеться більше / ніж дозволяє тіло». Але ось надходять вірші про війну, де в половині рядка — все: «спокійно, не панікуй, записуй — він надиктовує номер вдови Олі…» Для авторки війна — як і для багатьох сучасників — неосяжний розумом стан: «бо тільки серце уміщає все це». Ще є розділи про досвіди любові та творчості, в яких іронія подеколи рятує від розпачу. Останній розділ — своєрідне «привітання життя» в перспективі смертності. І захоплюєшся лірикою Галини Крук не тільки за віртуозність і глибину, а й тому, що усмішка поетки (іноді крізь сльози) дає новий кут зору й для власного досвіду.

шо /

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

«Тіні трамвайні снять саксаганською...»

Данило Кубай

Неідеальність поверхонь К., 2011

Про зниклі трамваї Саксаганського — перший вірш цієї книжки, і на сторінці поруч — зроблений живою рукою малюнок автора в якості дарчого напису, адже Данило Кубай не тільки поет, а й художник. Ми не бачилися бозна скільки років, і я була страшенно зворушена, коли

на презентацію моєї книжки прийшли чудові київські поети з нашої тусівки 90‑х. Трамвай у цій збірці — один з персонажів, бо хто як не він поєднує в місті теперішний час із минулим: «трамвай випростаний в намаганні / позирнути вздовж володимирської». Тому можеш, «торкаючи подертості сидінь / усвідомлювати всю загадкову вагу / неідеальности поверхонь / необоротности часу / неописовности вражень». Мабуть, так може сказати кожен з нас у Вольтовій дузі між собою колишнім і теперішнім: «довжелезне дитинство / перетікає у старість / омиваючи тебе / краплинами часу / з порізаної руки / тепер». Отже, ця книжка — теж про дорослішання, але вона міцніше тримається за дитинство. Взагалі в книзі багато засобів пересування: це і метро, і потяг, і ескалатор («бачиш здебільшого тих / з ким тобі не по дорозі»), і біло-червоні «Ікаруси», і «Шкода дев’ять те‑ер», і навіть драбина в небо. Вочевидь Данилова скрипниківка подеколи — теж засіб пере-

сування, в часі. І час у цій книзі майже дотикальний: «Архівування-розархівовування себе». Це дуже київська збірка: «червона глуха стіна університету», вірш про київські пам’ятники (деяких з них уже немає: «ленін / весь в пориві / до бесарабки / весь по випити й закусити / та несила здолати хрещатик»), «міряння відстаней мілірентґенами». Механізм пам’яті оголюється в цих рядках, як і сутність нашого покоління «омелою проріс мій вік / не навчений інакше жити / / ніж заплітаючися між своїх страхів своїх повторень / неперетненних порубіж / та мрій обітнених під корінь». У великому циклі «Дискретизація» — перелік подій і постатей останніх десятиліть до 2011‑го, та неможливо абстрагуватися від думки, що поет «передчував» події останнього п’ятиріччя: «перезавантаження майданів / аум-сенрікьо та харе крішна / / наша україна їхня раша / шустер кисельов…» Хочеться повертатися до цієї книги, «поки ідеальнішають поверхні».

«Вириваю язик свій...»

Лесик Панасюк

Крики рук

Харків: kntxt, 2018

Той нечастий випадок, коли у книжці вірш має свого двійника — переклад російською. Оскільки перед нами верлібри, то переклад є, по суті, віддзеркаленням, іноді — уточненням. Назву видання підібрано таким чином, аби вона писалася однаково як українською, так і російською, власне, так вигля-

дає й ім’я та прізвище автора. Тобто все вписується в концепцію суцільної луни, відлуння. Дмитро Кузьмін, Станіслав Бельський, Катерина Деришева, Ія Ківа та Володимир Коркунов зробили переклади російською, що розширить коло читачів збірки за кордонами країни. А Дарина Гладун із цього приводу пише наступне: «Наразі видання книгбілінгв (українською мовою та мовою національних меншин) стало одним із засобів боротьби зі спекуляцією мовним питанням. Засадничою метою подібних видань є об’єднання дискурсів сучасної української україномовної літератури та української літератури, написаної мовами нацменшин задля створення єдиного творчого поля та формування спільного шляху розвитку української літератури незалежно від мови написання текстів». Лесик мовить про штучні моря на місці сел: «Турбіни гідроелектростанцій / перетворюють старі карти / перетворюють дошки пошани / перетворюють дитячі спогади / перетворюють

імена родичів / і все на електроенергію». Ці рядки особливо відгукуються, коли стоїш у Циблях і дивишся на затоплену Канівським водосховищем церкву. «Зранку очі закочуються до голови / наче кулі у лузу / закінчується світ / від тебе лишається тільки пульс». Опис раптового пробудження — неймовірно влучний. Далі з’являються качки, яким пощастило, на відміну від тих, які замешкали в питанні Голдена Колфілда. В основі будови вірша — саме «розповзання» асоціативних рядів, зауважене Олегом Коцаревим. Цикл «Родове дерево» — своєрідний реквієм по померлих дітях. А в «Особистій африці» — рядки вічного пошуку самого себе: «Хто ти що досі чекаєш на світло / з незламною вірою у зеленого бога / що у подобі жінки переведе тебе на інший бік». Африка ще зринатиме у цій збірці, як і діти, власне дитинство, згадка про яке пов’язана зі смертю прабабусі.

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

поезія з Наталкою Бельченко ///

«веруя ибо абсурдно что тоже любил»

Ольга Брагина

Фоновый свет К.: Каяла, 2018

Книга начинается перечислением того, что любит автор, среди прочего «люблю гулять по старому Киеву смотреть на прохожих / слушать обрывки фраз проходящая жизнь интересна (…) одноэтажные дома в центре города яблони огороды». Это стихотворение задает тональность внимания ко всему

сущему, но не безликому, а готовому откликнуться, точнее, приводимому в состояние отклика вовлеченностью поэта. Не знаю, есть ли тут внутренний спор с «Я не люблю» Высоцкого, но, держа в уме эту песню, понимаешь, насколько разнятся поколения. Тем не менее склонность отражать повседневность присуща им обоим: «теперь смотрим на юных поэтесс в клетчатых юбках как они планируют опубликоваться в «ШО». Так журнал «ШО» становится фактом художественного текста. В этих стихах промелькивают Сильвия Плат и Мандельштам, Кирсанов и Марк Аврелий, французские экзистенциалисты и гаражная группа. Моментальные слепки, которые можно отследить хоть сегодня: «в метро полонез Огинского». От избытка подробностей порой кругом голова. Кажется, автор скрупулезно ведет дневник повседневности, не часто размениваясь на образы, но создавая одно большое гнездо, куда забредает человеческая любовь («самое беспо-

лезное слово в словаре Даля») разными своими признаками. Вдруг возникает забытое слово «стратила» — из девчачьего мира играющих в резинку 80‑х. Но сколько деликатности порой в репликах непрямого называния: «я буду ехать в разных видах общественного транспорта и читать твою книгу / при естественном освещении, / чтобы не думать — ребром твоим стать бы». Иногда в стихи забредает украинская речь, ближе к концу появляется рифма. Завороженный этим потоком, Геннадий Каневский пишет в предисловии: «Это одно, по сути своей, бесконечное стихотворение, эта постбродская каталогизация, отчасти даже жеманность-анжамбеманность, этот манифест нового, хрупко-беспомощного куртуазного маньеризма». Считать ли такое высказывание комплиментом? Но есть оправдание: «Кажется, ничего, кроме литературы и искусства, для Ольги Брагиной не существует».

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Казус безусого текст: Юрий Володарский

романе молодого писателя Максима Матковского «Секретное море» есть персонаж по имени Балаур. Это очень плохой и страшный дядька: он «убил тысячу человек, изнасиловал пятьсот женщин и сжег сто церквей». Балаур обладает огромной сокрушительной силой, но у него есть одна проблема, причиняющая ему неизбывную душевную боль. У Балаура не растут усы. Можно порассуждать о том, что эта пародийная деталь в замечательном романе Матковского — одна из многих подобных. Что забавная мелочь способна радикально изменить развитие событий в литературном произведении. Что сюжеты книг растут бог знает из какого сора и все такое. Но сейчас речь о другом. Дело в том, что… У Матковского не растут усы. Ну не то чтобы совсем не растут, но как-то, знаете ли, не очень обильно. И, по всей видимости, подумалось мне, это его беспокоит. Случайным совпадением отсутствие растительности у персонажа и у его автора вряд ли можно объяснить. Довольно часто писатели выводят в качестве героев самих себя, меняя только имя, а то и не меняя его вовсе, но это все-таки совсем другая история. Нередко персонаж списан с автора частично, процентов эдак на пятьдесят, тридцать семь или шестьдесят шесть, и тут уже ситуация чуть ближе к безусости Балаура. Скажем, героини попавших в нынешний Дозор книг Июнь Ли и Чимаманды Адичи, писательниц, соответственно, китайского и нигерийского происхождения, как и авторы, перебираются в США, причем Ифемелу в чем-то повторяет жизненный путь, который прошла сама Адичи. Еще больше сходств между Зэди Смит и не названной по имени героиней ее романа: тут и смешанное британско-ямайское происхождение, и ряд семейных обстоятельств, и увлечения отрочества. И все же меня больше интересуют не столько совпадения биографических данных писателей и героев, сколько отдельные свойства, пристрас-

тия и особенности натуры автора, которые воплотились в его произведениях. К примеру, Лев Мышкин из «Идиота», как и придумавший его Федор Достоевский, страдает эпилепсией. Доктор Поляков из «Морфия» попадает в наркотическую зависимость, подобную той, что пережил автор рассказа, Михаил Булгаков. Густав фон Аушенбах из «Смерти в Венеции» испытывает приблизительно такое же чувство к 14-летнему мальчику Тадзио, какое испытал Томас Манн к 11-летнему мальчику Владиславу Моесу. Все писатели так или иначе оставляют в текстах следы собственной личности. Но одни делают это не нарочно, косвенным образом (все-таки любой текст несет определенную или не очень определенную информацию о его творце), а другие — вполне сознательно. И если в случае автобиографических сочинений мотивы понятны, то с усами Балаура ясности меньше. Персонажи тысяч книг заикаются, хромают на левую ногу, плохо спят в поездах, пьют липовый настой, читают перед сном детективы, носят джинсы в обтяжку, обожают фуа-гра с малиновым соусом или жареную картошку с луком, ненавидят очереди, боятся быть похороненными заживо, собирают конфетные фантики и поют в ванной оперные арии только потому, что то же самое делают их авторы. И почему-то мне кажется, что если спросить писателей, зачем они наделили героев своими собственными свойствами, внятный ответ удастся получить не всегда. Впрочем, казус Балаура эти мои соображения скорее опровергает. Я позвонил Матковскому, и Максим честно признался, что его ход был не случаен, что, деля с персонажем свои проблемы и тревоги, он ждал от читателей понимания и сочувствия. В общем, читайте «Секретное море», помня, что писатель тоже человек и ему позволено иметь свои маленькие человеческие слабости. А еще читайте Книжный Дозор, следующую за ним рубрику «Писатель в ответе», где вас ждет интервью с Матковским, и вспоминайте добрым словом вашего покорного дозорного за его нелегкий самоотверженный труд.

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

Мужское зеркало

Дэвид Солой

Каков есть мужчина М.: Эксмо, 2018

Солой родился в Монреале, но с младенчества живет в Великобритании. Учился в Оксфорде, сочинял радиопьесы, написал три романа, входил в списки молодых‑многообещающих, но до 42 лет был мало кому известен. Прорыв случился в 2016‑м: книга, о которой пойдет речь, вошла в шорт-лист Букеровской премии и перевела Солоя из перспективных в состоявшиеся. Одни источники называют «Каков есть мужчина» сборником рассказов, другие — романом, и все, в общем-то,

идея никому прежде в голову не приходила — наверняка приходила, просто дозорный никак не припомнит. В героях у Солоя исключительно мужчины, юноше из первого рассказа 17, старику из последнего — 73, каждый следующий старше предыдущего на пять-семь лет. В результате имеем репрезентативную коллекцию основных мужских возрастов и связанных с ними типов поведения. Этакую модель для сборки: прочитай книгу, сконструируй мужчину. Первый — наивный юнец, милый идеалист, пытающийся сберечь нравственную чистоту в не слишком способствующей этому ситуации. Второй — полная ему противоположность: в поле ветер, в попе дым, моральными проблемами не заморачивается, легкодоступными плотскими утехами не брезгует. Третий опять другой: возраст под тридцать — самое время для возвышенных чувств, да и почему бы гарду не влюбиться в охраняемую им проститутку международного класса. Одна из самых показательных функций мужчины — отношение к женщине, и у каждого персонажа оно свое. Кроме робкого девственника, обалдевшего от похотливых толстух бляду-

дый евро, и финансовый магнат, ворочающий десятками миллионов, журналист одной из ведущих датских газет и дауншифтер, проживающий британскую ренту в хорватском захолустье. Панельная многоэтажка в пражском жилмассиве сменяется апартаментами во Французских Альпах, гостиница на кипрском курорте — особняком в итальянской деревне. Разбираясь в том, каков есть мужчина, можно попутно узнать, какова есть Объединенная Европа. Если к Европе отделенный от нее ЛаМаншем Солой относится со спокойным вниманием и нейтральным интересом, то к мужчине он подходит со всей строгостью и никакого спуску ему не дает. В каждом из персонажей книги обнаруживаются неприятные свойства, у некоторых они и вовсе доминируют. В целом этот ваш мужчина может быть занудливым чистоплюем и пустоголовым раздолбаем, бессовестной сволочью и простодушным балбесом, подлым карьеристом и уставшим от жизни философом. Короче, эта тварь способна на все. Как известно, писатель это стиль. Пожалуй, именно он, а не выигрышная идея про девять дядек разного возрас-

«Мужчина может быть занудливым чистоплюем и пустоголовым раздолбаем, бессовестной сволочью и простодушным балбесом, подлым карьеристом и уставшим от жизни философом. Эта тварь способна на все» правы. Первые правы, потому что книга состоит из девяти текстов, почти никак не связанных между собой за исключением одного нюанса: герой последнего рассказа оказывается дедушкой героя первого. Вторые правы, поскольку все тексты уложены в одну ярко выраженную концепцию и являют свои смыслы, только будучи собраны вместе. Трудно поверить, что такая простая и одновременно такая эффектная

на и амбала-романтика в коллекцию Солоя попали циничный эгоист типа «все мужики козлы», примерный семьянин не по убеждению, а по причине лени и усталости, стареющий лузер, который в упор не видит, что назначенная им в дульсинеи местечковая фифа смотрит на него как на говно. Еще для Солоя важно социальное и географическое разнообразие. Среди его героев студент, считающий каж-

та выделяет книгу Солоя среди прочих объектов нынешнего Дозора. «Каков есть мужчина» обходится без экзальтаций, без гротеска, без длиннот, он динамичный, но не поверхностный, и по части психологии бьет точно в яблочко. Думаю, каждый мужчина, глядя в солоевское зеркало, может узнать в нем собственные черты. Они не слишком его обрадуют, но зеркало, как обычно, не виновато.

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Умрешь, когда скажут

Хлоя Бенджамин

Бессмертники

М.: Фантом пресс, 2018

Бенджамин еще нет и тридцати, это ее второй роман и опять бестселлер. Начало бурное: судьбы всех главных героев книги определяет событие, описанное в прологе. «Бессмертники» прорастают в 1969‑м, когда четверо детей из семьи нью-йоркского закройщика Голда отправляются к заезжей гадалке,

которая не только предсказывает будущее клиентов, но и называет точную дату их смерти. На индивидуальных сеансах юные Голды узнают все, что хотели узнать. Роковой информацией друг с другом они не делятся и услышанному серьезного значения не придают. Увы, до поры до времени, ибо пророчество начинает сбываться. «Бессмертники» — роман об Америке второй половины ХХ века. О том, как рушились традиционные устои, как дети переставали идти по стопам родителей. Как в начале 1980‑х среди гомосексуалов Сан-Франциско были зафиксированы первые случаи неизвестного науке смертельного заболевания, которое впоследствии назовут СПИДом. Как бешеными темпами развивалась индустрия развлечений ЛасВегаса. Как научное мировоззрение, когда сильно припечет, пасовало перед нелепыми предрассудками. Как торжествовала женская эмансипация и какую цену порой приходилось пла-

тить за ее торжество. Судьба каждого из четырех героев дополняет общую панораму социальных метаморфоз. Все это, конечно же, важно, но еще важней в «Бессмертниках» то, что умирают Голды, черт побери, именно в тот день, который был назван гадалкой. Почему сбывается пророчество? Кто такая эта гадалка, полуграмотная шарлатанка, косвенно виновная в гибели людей, или подлинная обладательница сверхъестественного дара? Может ли предсказанное становиться реальностью только потому, что в него верят? Все эти вопросы, естественно, останутся без ответа: мастерство рассказчика не в том, чтобы развеивать интригу, а в том, чтобы ее поддерживать. Ну и ладно, даже самый искусный фикшн вряд ли способен изменить мировоззрение читателя. Те, кто относится к суевериям с непоколебимым скепсисом, к роману Бенджамин имеют свой интерес — им любопытно, как же она все-таки выкрутится.

Не влезай – убьет

Июнь Ли

Добрее одиночества М.: Corpus, 2018

Отправляемся в Китай, правда, он у нас будет с заметным английским акцентом. Июнь Ли выросла в Поднебесной, но почти полжизни провела в Штатах и художественную прозу принципиально пишет по-английски. «Добрее одиночества» — ее четвертая книга и второй роман. Автобиографическим его назвать

нельзя, однако собственная история автора сыграла немалую роль: две героини романа, достигнув зрелости, уезжают из Китая в США и начинают новую жизнь. Первую зовут Жуюй, она подкидыш, две приемные старые девы воспитали ее в духе протестантского ригоризма и в 15 лет отправили к родственникам в Пекин. Там она подружилась с девочкой Можань и мальчиком Бояном, хотя дружбой эти отношения можно назвать с большой натяжкой. Дело в том, что Жуюй — существо своеобразное, она интроверт на грани мизантропии, из-за чего производит впечатление патологически холодного, бессердечного человека. Когда в доме происходит несчастный случай, возникает подозрение, что причиной стало не стечение обстоятельств, а злой умысел Жуюй. О том, что было на самом деле, Ли расскажет только в конце романа. До этого нам предложат проследить судьбу Жуюй, Можань и Бояна, посмотреть, как изменились их характеры

за двадцать лет взрослой жизни и связать разрозненные нити повествования воедино. Нити могут завести далеко, но, сколько им ни виться, в конце концов они обрываются на сакраментальном вопросе, отраженном в названии романа, которое на первый взгляд может показаться странноватым. И то сказать — может ли одиночество быть добрым? Возможно, английское kinder здесь ближе к «гуманнее» или «предпочтительнее», чем к «добрее». Одиночеству, олицетворением которого служит Жуюй, сопутствуют замкнутость, равнодушие, неспособность к любви, полный отказ от сердечности в человеческих отношениях. С другой стороны, гипертрофированная эмпатия не только отзывается душевной болью, но и является своеобразным проявлением эгоцентризма. В общем, закрывать свою душу от других людей — не большая доблесть, но попытка влезть в чужую без спросу может и вовсе кончиться катастрофой.

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

А он мне нравится

Чимаманда Адичи

Американха

М.: Фантом пресс, 2018

Теперь пожалуем в Нигерию, на родину Чимаманды Адичи, самой популярной африканской писательницы современности. После «Половины желтого солнца», посвященной кошмарной гражданской войне в Нигерии конца 1960‑х, на русском вышла гораздо более мирная и куда менее жуткая

«Американха», роман 2013 года, в названии которого имитируется просторечие, свойственное нигерийскому пиджин-инглиш. Книга эта отчасти автобиографическая, ее героиня Ифемелу, как некогда сама Адичи, пытается найти свое место под американским солнцем и обнаруживает его совсем не там, где предполагала. Роман Адичи в равной степени посвящен двум странам. В Нигерии все довольно хреново, там бедность, коррупция, своеволие власти, грязные политические игры — в общем, приблизительно как у нас (кстати, вы будете смеяться, но в списке ВВП на душу населения Нигерия и Украина стоят рядом, занимая почетные 130‑е и 131‑е места). В Штатах, ясен-красен, гораздо лучше, но там свои социальные пороки, и Адичи устами Ифемелу охотно их изобличает. По ее мнению, в Америке процветает племенной строй, определяемый принадлежностью к классу, идеологии, региону и расе. Одни группы находятся в при-

вилегированном положении перед другими, к примеру, белый всегда имеет преимущество перед цветным, а черный американец перед таким же черным, но эмигрантом. А еще Адичи объясняет, что каждый из нас хоть немного расист, просто не отдает себе в этом отчета. «Американха» — роман актуальный, злободневный, остросоциальный и все такое, но кроме этого он еще и о любви, причем мелодраматическая линия к финалу становится самой яркой и жирной. Что характерно, возлюбленный Ифемелу Обинзе при всех своих достоинствах личность в нравственном плане неоднозначная. Он слегка лицемер и приспособленец, а еще женатик и молодой отец, но что поделать, настоящая любовь не знает преград и готова закрывать глаза на все плохое. Кстати, любовь к родине обладает похожими свойствами: пусть кричат «уродина», а она нам нравится. Возвращение Ифемелу в Нигерию проще всего объяснить именно этим иррациональным чувством.

Второстепенный человек

Зэди Смит

Время свинга М.: Эксмо, 2018

Что-то в нынешнем Дозоре книжки рифмуются. «Добрее одиночества» аукается с «Американхой»: в обоих романах звучат темы эмиграции, расового и социального неравенства, возвращения из благополучных, но чужих Штатов на несчастливую, но любимую родину. «Американха», в свою очередь,

перекликается со «Временем свинга» — опять же благодаря прежде всего социальным и расовым аспектам, но не только. Смит и Адичи ровесницы, их романы автобиографичны, действие каждого из них происходит отчасти в Черной Африке, а отроческие истории героинь (кстати, так же, как и у Июнь Ли) находят продолжение много лет спустя. Различий, однако, не меньше. Смит, как и ее героиня, не американка, а британка, не эмигрантка, а подданная королевы Елизаветы, не черная, а мулатка (ее мать родом с Ямайки), ну и отношения, вокруг которых наверчен сюжет романа, не любовные, а дружеские, родственные и деловые. Жизнь протагонистки определяют три женщины. В детстве это ближайшая подруга, тоже занимающаяся танцами, только гораздо более талантливая и амбициозная. В юности — мать, общественная активистка, неугомонный борец за социальную справедливость, к бурной деятельности которой героиня от-

носится с вялым скепсисом. Наконец, во взрослые годы жизнь рассказчицы вращается вокруг поп-дивы, у которой она работает персональной помощницей за все про все. По существу, «Время свинга» — история вечно второй, девушки из массовки, относительной неудачницы, у которой не нашлось ни сил, ни желания, ни таланта, чтобы претендовать на первые роли. Трагической такую судьбу не назовешь, да и в целом роман несколько пресноват. Опять-таки, актуальности ему не занимать: проблема смешанных браков, постколониальные коллизии, отроческие травмы на социальной и расовой почве — вещи, конечно же, важные. Вот только читательскому интересу не за что зацепиться: повествование об одной милой заурядности само кажется несколько заурядным. Критики приняли «Время свинга» со сдержанной благосклонностью, но лавров, которых были удостоены «Белые зубы» и «О красоте», новая книга Смит не снискала.

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Рутина и немного жути

Элис Манро

Тайна, не скрытая никем СПб.: Азбука, 2017

«Миллисент и сама была образованной женщиной. Она преподавала в школе. Она отвергла двух серьезных претендентов на ее руку — одного за то, что он пытался засовывать язык ей в рот, а другого за то, что у него была до ужаса противная мать. После этого

она согласилась выйти за Портера, который был старше ее на девятнадцать лет. Он владел тремя фермами и обещал Миллисент, что не позже чем через год оборудует уборную в доме и еще купит столовый гарнитур, диван и кресла. В первую брачную ночь он сказал: «А теперь терпи все, что положено», но Миллисент знала, что он вовсе не хотел ее обидеть». Цитата из девятой книги рассказов Элис Манро, переведенной на русский язык (по-украински пока что вышла одна), настолько красноречива, что вполне может заменить собой рецензию. Язык во рту (фу какая гадость), противная гипотетическая свекровь (не надо нам такого!), жених с тремя фермами (выгодная партия), столовый гарнитур, диван и кресла (залог семейного счастья), супружеский секс как осознанная необходимость (а что, бывает иначе?) — это не то чтобы пресловутая «американская готика», но где-то рядом. Хотя рассказ «Настоящая жизнь», из которого

взята цитата, на самом деле вовсе не о филистерской рутине, а о перемене участи. О старом доме, который невозможно снести, и о новой жизни, на которую трудно решиться. С одной стороны, никто так, как Манро, не погрузит вас в тривиальность бытия, которая, как это ни обидно, составляет основу человеческого существования. С другой — эта тривиальность ни разу не скучна. В изображении канадской нобелиантки она играет сложной гаммой тонких оттенков: всякий из них точен, каждая деталь к месту, никто не виноват и всех жалко. Впрочем, жалко по большей части не до слез: Манро почти никогда не бывает сентиментальна. Порой в ее рассказы пробираются жуть и мрак, но способ их описания может сбить с толку. Например, в заглавном тексте сборника происходит трагедия, но разгадка этой детективной истории зарыта так глубоко (подсказка! спойлер!), что далеко не любой читатель сможет ее разгадать. Проверьте себя.

Потом снова была пауза, и вот теперь «Эксмо» зачем-то выпустило роман 1974 года, который к вершинам творчества Эндо определенно не относится. Действие «Посвисти для нас» происходит в двух временных отрезках, разделенных тремя десятилетиями. Первый период — тяжелый военный: начало 1940‑х, японцы живут впроголодь, два выпускника, два невеселых друга Одзу и Хирамэ ждут повестки в армию. Одзу, в общем-то, ничем не примечателен, а вот Хирамэ тот еще чудак, чтобы не сказать придурок. Впрочем, у чудака-придурка нежная возвышенная душа. Еще школьником он влюбляется в красавицу Айко, дотянуться до которой ему не намного проще, чем до восходящего солнца. Вторая эпоха — благополучные 1970‑е. Одзу уже немолод, его сын Эйити работает врачом в онкологическом отделении токийской клиники, он расчетливый интриган и бессовестный подлец. Однажды Одзу случайно узнает, что од-

ной из пациенток сына стала та самая красавица Айко, до которой его другпридурок Хирамэ, бесславно умерший во время армейской службы тридцать лет назад, конечно же, так и не смог дотянуться. Печальные воспоминания заставляют Одзу отправиться в родной поселок, но на месте утраченной молодости он обнаруживает абсолютно чужое и незнакомое урбанизированное пространство. «Посвисти для нас» — книга о том, что река времен в своем теченье уносит все дела людей и что всякая ерунда, которую ты не ценишь в молодости, много лет спустя оказывается чуть ли не главным смыслом твоей жизни. Все эти смыслы проговариваются напрямую, без обиняков и ино сказаний. Можно попробовать списать обескураживающую простоту романа Эндо на разницу культур: вероятно, простодушные, но мудрые японцы находят в этой книге что-то такое, чего нам, постмодерным, но глуповатым восточным европейцам, осознать не дано.

Все будет плохо

Сюсаку Эндо

Посвисти для нас М.: Эксмо, 2018

Одного из ведущих японских писателей второй половины ХХ века на русский начали переводить еще в 1960‑е, но потом перестали. Заново взялись за Эндо уже в 2000‑е, в частности, десять лет назад издали «Молчание», сильный и страшный роман о судьбе христианских миссионеров в Японии в середине XVII века.

шо /

www.sho.kiev.ua

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

Дюдик турецкий, убийца дворецкий

Зульфю Ливанели

История моего брата М.: Эксмо, 2018

В предисловии переводчица расточает доселе неизвестному у нас автору на диво неуемные восторги. Он вам и писатель, и композитор, и кинорежиссер, и политик, и общественный деятель, и депутат, и кавалер, и посол ЮНЕСКО, и личный друг Горбачева, и такой вообще султан и черт турецкий, что чуть ли не самого Люцифера

секретарь. Ваш покорный дозорный заподозрил неладное — и не зря. Герой-рассказчик романа — 58-летний Ахмед, бывший инженер-конструктор, вышедший на пенсию и поселившийся на северо-западе Турции у побережья Черного моря. Ахмед — затворник, педант, книгочей и мизантроп, кроме того, он не способен испытывать эмоции и не выносит прикосновений живых существ. После жуткого убийства молодой женщины, с которой Ахмеда связывали приятельские отношения, его осаждает юная стамбульская журналистка, мечтающая раскрыть преступление собственным умом. Девушка надеется узнать пикантные обстоятельства, сопутствовавшие трагедии, но в результате ей приходится вечер за вечером выслушивать шахерезадовские рассказы Ахмеда о его брате-близнеце, двадцать лет назад попавшем в передрягу в белорусском Борисове. Когда действие добралось до депрессивных борисовских хрущевок,

И котик для мимими

Жан-Поль Дидьелоран

Вся оставшаяся жизнь М.: Сorpus, 2018

Пора сказать правду: нынешний Дозор не задался. Конечно, не в том смысле, что дозорный лажает — он-то как обычно невыносимо прекрасен, а вот книги ему на этот раз попались не первого разбора. Да, Солой хорош, Манро высший класс, еще на следующей странице будет преинтересный

Матковский, но все остальное как-то не ахти и впересыпочку. И раз уж мы благодаря турецкому Ливанели докатились до откровенной попсы, то держите такого же французского Дидьелорана и приготовьте мягкие салфетки для утирания розовых соплей. Его зовут Амбруаз, ее имя Манель. Он танатопрактик, то есть специалист по приданию покойникам здорового цветущего вида. Она социальная работница, ухаживающая за пожилыми людьми, еще не превратившимися в покойников. У него есть прикольная заботливая бабушка, которая готовит ему бретонский пирог с черносливом. У нее есть презабавный подопечный старичок, который угощает ее молочным суфле с сиропом из лесных ягод. Все четверо встретятся, разобьются по парам и поедут спасать старичка от смертельной болезни, которой у него нет. На материале «Всей оставшейся жизни» можно устроить эффективный мастер-класс по легкой коммер-

а Ливанели запутался в хронологии распада Союза, дозорный окончательно понял, что оказался в пространстве трешевой мыльной оперы. Тут тебе и нарратор-психопат, и таинственный близнец, существование которого сразу же вызывает сомнения, и происки КГБ, столь же коварного, сколь и бестолкового, и кроткая русская красавица, в которую нельзя не влюбиться до смерти. Еще в романе есть почти стимпанковская машина для объятий, которая, сразу ясно, наверняка кого-нибудь задушит, и подросток-недоумок, чья функция настолько очевидна, что секретарь Люцифера мог бы и постыдиться. Как детектив «История моего брата» подойдет разве что школьникам; для категории 18+ он уже слишком простодушен. Как серьезную литературу его могут воспринимать поклонницы Пауло Коэльо, Марка Леви и ЯнушаЛеона Вишневского, ежели таковые еще не перешли на более удобные для чтения комиксы. ческой прозе. Рассказать слушателям, что к розовым соплям полагается черный юмор (хохмы про смерть в самый раз), что умиление должно перемежаться со строго дозированным волнением (дозу ни в коем случае не превышать), что для усиления мимими рекомендуется использоваться котика или собачку (котика лучше). Отличный ход — примирить героя с отцом, с которым он лет десять не разговаривал. Наконец, финальное счастье должно быть всеобъемлющим и безоговорочным, ибо на меньшее домохозяйки не согласны. Что до более требовательных читателей, то им придется намотать на ус, что дебютный роман Дидьелорана «Утренний чтец» не случайно попахивал масскультом, и следующие его упражнения в крупной прозе можно спокойно игнорировать. А еще стоит запомнить, что не все книги Сorpus`а предназначены для интеллектуалов: иногда это замечательное издательство удовлетворяет потребности гораздо более широкого круга читателей.

шо /

читать //

книжный дозор с Юрием Володарским ///

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

Божья коровка на мертвом ките

Максим Матковский

Секретное море М.: Эксмо, 2018

«Жену Александра звали Оксана. Вечером Оксана надевала грязный халат и жарила на сале полную сковороду говна с луком». «Они задумчиво смотрели на стакан Вити, до краев наполненный компотом из сушеных тетрадей отличницы интерната для умственно отсталых детей». «Отец сказал Алексею: Прости меня, сынок. Я и понятия не имел о природе времени. Карлик отчаяния давно поселился на моей шее». Внимание, вы попали в прозу молодого киевского писателя Максима Матковского. Когда туда попал я, у меня аж дух свело, чего и вам же-

Персонажи «Секретного моря» обитают «в общежитии швейной фабрики, которую давным-давно закрыли». Эта фраза повторяется в романе раз двадцать, но есть и другие рефрены. Про гастроном «Вкусненький». Про кафе-бар «Черемуха». Про обрывок сектантской брошюры «Пирог с печалью». Про большой старомодный чемодан с железными застежками, из которого по ночам вылезают черные трубочки, вытягивающие из людей жизненную энергию. Все эти люди глубоко несчастны. Они живут убогой депрессивной жизнью, время от времени избивая или убивая друг друга. Когда-то они были здоровыми и благополучными, мечтали о светлом будущем, но потом их засосала опасная трясина общежития швейной фабрики, которую давным-давно закрыли. В груди у них черная дыра. Над ними тяготеет страшное проклятие ведьмы Старухи, родом из деревни Малаешты, что в Бессарабии. Как вы уже поняли, это ужасно смешная и на редкость трогательная книга. И я ничуть не шучу. Матковский тоже не шутит; его юмор происходит не из хохм, а из слога. Типичный его прием — резкий переход от нарочито примитивных конс-

кита»: каштаны настроят вас на элегический лад, коровка уже немножко насторожит и тут мертвый кит без колебаний убьет вас наповал. В этой заметке слишком много цитат, но ничего не поделать. На первом месте в прозе Матковского — стиль, на втором и третьем тоже он. Если пересказывать сюжеты всех шестнадцати глав романа, каждую из которых можно воспринимать как законченную новеллу, получится волшебная сказка, причудливо обросшая современными реалиями, или треш в манере детских страшилок. «Секретное море» — книга с плотным и жирным культурным бэкграундом. Вряд ли ее может адекватно воспринимать тот, кто не читал обэриутов, не знал быта хрущевок, не знаком с постсоветскими реалиями, не впитал городского фольклора, с которым мы, сами того не замечая, постоянно соотносимся. «Эксмо» позиционирует эту книгу как «претендента на бестселлер», но я как-то не очень представляю, чтобы проза с такими подвыподвертами могла иметь массовый успех. И да, роман Матковского не только смешной, но и трогательный. Герои вроде бы сугубо схематичные, обладающие исключительно общими, но никак не индивидуальными чертами, однако ког-

«Проза Матковского — как гроб на колесиках. У изголовья гроба стоит Хармс, в ногах расположился Веничка Ерофеев, направо Горчев песнь заводит, налево Сорокин сказку говорит, а сверху духом Мамлеева пахнет» лаю. Потому что проза Матковского — прекрасна. Она как гроб на колесиках, из которого высовывается черная старушечья рука со страшными когтями и кажет саркастический кукиш. У изголовья гроба стоит Хармс, в ногах расположился Веничка Ерофеев, направо Горчев песнь заводит, налево Сорокин сказку говорит, а сверху духом Мамлеева пахнет.

трукций к вычурной метафоричности. Сначала у него: «Соседи казались очень хорошими и порядочными людьми» и сразу же: «Длинноволосые беременные девушки пахли соснами и космосом» — последнее слово взрывает фразу неожиданным содержанием. О красоте он скажет, что она «как каштаны в предрассветной тьме или божья коровка, сидящая на спине мертвого

да в тексте на ровном месте внезапно разверзаются бездны метафизики, этих бедолаг становится вполне по-человечески жалко. Пусть они уже избавятся от проклятия Старухи и найдут выход к своему секретному морю. Гдето там между ржавчины гаражей, колючей проволоки заборов и битого стекла алкогольных бутылок оно обязательно должно найтись.

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

писатель в ответе ///

Любитель денег, славы и женщин Максим Матковский

Максим Матковский — о целовании уродливого бабушкиного мизинца, плясках чертей в аду Нивок, готовности печататься хоть на Марсе и необходимости время от времени давать тапком по морде Маленькому принцу. беседовал: Юрий Володарский. фото: из архива Максима Матковского

ШО Как и когда тебе взбрело в голову стать

писателем? — Думаю, это все из-за Чернобыля. Когда произошла катастрофа, родители отправили меня к старикам в южную провинцию Тирасполь. Там я по большей части сидел дома, из развлечений — телевизор, радиоточка и книги. Телевизор постоянно ломался, долго его смотреть запрещали, да и показывали там самое интересное только после полуночи, если вы понимаете. Прекрасна была радиоточка: ложишься на кровать, включаешь радиоточку, где-то поет голубь… о чем он поет, черт его знает… грустная песня или веселая? Все это может существовать без тебя — и радиоточка, и голубь, и комната. С тех пор каждое лето и даже зимние каникулы я проводил у стариков, соседские мальчишки представлялись мне монстрами: казалось, стоит с ними заговорить — и они продадут тебя в рабство рогатым карликам или людоедам. Где-то к девяти годам я научился получать удовольствие от чтения, и это было прекрасно. А потом у меня появился чудный блокнот в твердом переплете, который я начал заполнять каракулями.

ШО Любил ли ты пугать девочек в детских

лагерях страшными историями про черную руку и гроб на колесиках? — Да, мои истории обычно начинались так: у бабушки из соседнего подъезда на левой руке было два мизинца, по ночам ее рука отсоединялась от туловища и заползала в кроватки к детям. Рука заставляла целовать детей уродливый мизинец, а если те отказывались — то душила их… И тому подобное, пока самому не становилось страшно. А она такая красивая с длинными светлыми волосами и большими, не то зелеными, не то серыми глазами спрашивает: «Правда? Правда? Не может быть!» ШО Ты действительно поступил в инсти

тут в 15 лет? Был вундеркиндом? — Да, поступал без паспорта, со свидетельством о рождении. Так произошло, потому что родители отдали меня на обучение в школу-интернат на год раньше обычного. В школе учился крайне посредственно, не считая зарубежной литературы. Четверка, например, по физике представлялась мне божественным чудом.

«ШО» о собеседнике Максим Матковский родился в 1984 году в Киеве. В 2003 году окончил Каирский университет, в 2005‑м — Дамасский университет, в 2006‑м — Киевский национальный университет им. Шевченко, все по специальности «Арабский язык и литература». Автор романов «Попугай в медвежьей берлоге» и «Секретное море» («Эксмо», 2016, 2018), книги стихов «Нож» («Радуга», 2015). Лауреат всеукраинской премии «Активация слова» (2011), премии «Дебют» (2012 — номинация «специальный кино-приз», 2014 — номинация «крупная проза»), «Русской премии» (2015 — номинация «крупная проза», 2 место), международного конкурса короткой прозы «Без границ» (2018, 2 место). Живет и работает в Киеве.

шо /

читать //

писатель в ответе ///

ШО В последние несколько лет ты заво

евал призовые места и дипломы на куче писательских конкурсов. Тщеславен, любишь награды? — Безусловно. Обожаю награды, дипломы, деньги, женщин, славу, пиво и другие проблемы. ШО Как возник специфический стиль

«Секретного моря»? Кто на тебя повлиял? — Изначально стиль романа был самым обычным, серым, так мог бы написать кто угодно. Но в процессе работы, гдето на середине, я понял, что у книги свой голос. А что если написать весь роман верлибром? Я решился на языковой эксперимент. Случайно мне попался верлибр, который я сочинил года три назад: «Мастера Даоса тебе не помогут, / мудрецы, математики здесь бессильны, / ничто не заткнет дыру в груди, / дыру с космос размером, вы таких дыр не видели, / паршивое гнусное место. / И совсем нет выхода из лабиринта, подумал Антон, / и еще раз крикнул на весь ювелирный: / У меня пушка, всем лежать смирно!» и т. д. Я попробовал отработать весь роман в подобном стиле, хотя издательство не все позволило, поменяло во многих случаях слова местами, лишив текст поэтичности.

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

ми, молчаливыми гномами. Где-то на середине детектив попал в общежитие швейной фабрики, где белье убивало людей, и застрял там среди обитателей общежития, застрял так надолго, что люди общежития затмили его, вытеснили из текста. Да и весь Киев вытеснили. Пришлось переписывать роман в другом стиле, от первоначальной рукописи практически ничего не осталось. Жалеть не жалею, ведь книга уже вышла, а значит, все получилось. ШО Ты не думал, что после «Секретного

моря» тебе трудно будет писать в другой манере? — Действительно, манера оказалась очень заразительной, я долго вылезал из этого болота с помощью короткой прозы, стихов и неписания. Но я благодарен этой книге, она помогла отстраниться от моего предыдущего автобиографического романа «Попугай в медвежьей берлоге». Я понял, что могу писать не только про себя, но и про других. Для молодого автора важно отойти от личного опыта, научиться писать не от первого лица. Скажем так, «Секретное море» послало меня в продолжительный нокдаун, но я из него выбрался и обрел нового героя из цикла рассказов «Пиво, женщины и другие проблемы».

«Изначально стиль романа был самым обычным, серым, так мог бы написать кто угодно. Но в процессе работы, где-то на середине, я понял, что у книги свой голос» Этот голос, как справедливо отметили российские критики, также возник из пособий русского языка для иностранцев. Я думаю, это идеальное чтиво для иностранных студентов, изучающих русский. И удобная книга для переводчика. К чему и стремился. ШО Ты говорил, что роман сильно откло

нился от первоначального замысла. Можешь рассказать об этом подробнее? — Да, изначально я писал роман о частном детективе, которому предложили разобраться со всякой нечистью в Киеве: с колдунами, привидениями, болтливыми бабенка-

ШО Нужно ли тебе зайти во внутрен

ний тупик, чтобы сделать из этого прозу, или текст рождается без мучений, естест венным образом? — Вот какое условие я себе ставил при написании романа: главное — получать удовольствие от процесса. Пальцы должны бить по клавиатуре, а не нажимать. Когда получаешь удовольствие, пальцы не поспевают за голосом в голове, бегут за ним, как нищий вахлак за скоростным поездом. Писать без удовольствия, через мучения — означает для меня халтурить, издеваться не только над собой, но и над читателем. Но внутренний

www.sho.kiev.ua

шо /

читать //

писатель в ответе ///

шо /

читать //

писатель в ответе ///

тупик — мучения в жизни, в быту, писательство — один из стилей борьбы с опустошением личности. Достиг внутреннего тупика — сиди себе, думай, обустраивай его, чтобы тебе было уютно, в удовольствие описывай, как до жизни такой докатился. Много юмора, много ужаса, пни скуку под зад, дай по морде тапком Маленькому принцу, чтоб он не нудил. А как надоест, надо бежать за другим материалом. ШО Когда закрыли швейную фабрику

на Нивках? А общежитие еще есть? — В начале нулевых закрыли. Иногда я читаю в фейсбуке или слышу от туристов из стран бывшего Союза: «Боже, Киев, какой прекрасный город! Какие здесь низкие цены, чистота, добрые люди! Как уютно в этом

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

ШО Ты несколько лет проработал

на Ближнем Востоке. Что там было хоро шего и что плохого? Не думаешь написать что-нибудь на тамошнем материале? — Год я провел в Дамаске. Учился в институте. Сирия мне настолько понравилась, что я решил туда переехать, и около года проработал на гидроэлектростанции аль-Баас со специалистами из Запорожья. Мы занимались ремонтом трансформаторов. Мы были повелителями электричества. Я знал рубильник, который бы оставил без света двести тысяч человек. Потом началась война. Район, где я хотел купить квартиру, разбомбили. И много мест, где я гулял, любил и был счастливым в Сирии — их больше нет. Разбомбили.

«Если бы Земля воевала с Марсом, и зеленые человечки предложили бы мне напечататься на Марсе, я бы с радостью согласился» городе, спокойно!» Может, эти дураки были в каком-то другом городе из параллельной реальности? Может, их водили по какимто секретным местам, где я никогда не был? Хочется привезти всех этих замечательных туристов на Нивки и устроить им экскурсию по местам силы «Секретного моря», чтоб они посмотрели, как черти пляшут в аду. И еще я вот о чем задумываюсь: если люди в Киеве кажутся им добрыми, сам город — чистым, а цены — доступными, то, господи, из какой же дыры приехали эти бедолаги?!

Из хорошего: еда, люди, цены, дороги, средневековые замки, Евфрат. Из плохого: приходилось заниматься техническим переводом и практически заново учить язык, ведь технические словари — крайне неточные и написаны людьми, которые сидели в кабинетах и не стояли бок о бок со злющим инженером в засаленной майке. Первые два месяца я сидел на балконе и занимался сравнительным анализом технической документации на русском и арабском языках, чтобы хоть что-то понять. Это было утомительно.

шо /

читать //

писатель в ответе ///

И еще — мы жили в пыльном городишке Табка на берегу Евфрата, там совсем ничего не было — от скуки на стены лезешь. Обо всем этом я написал в своем первом романе «Попугай в медвежьей берлоге», он получил несколько международных премий. Это автобиографический роман про пришибленного переводчика, который хочет денег, славы и женщин. Много денег, много славы и самых красивых женщин. При этом он всего боится и пытается стать шпионом. Про меня. Сейчас я практически дописал вторую часть, действие там происходит в Египте. Секта похитила жену миллиардера прямо на курорте и прочее. ШО Почему твои книги выходят в российс

ких издательствах? Ты враг народа и преда тель родины? — Нет. Украинские издательства либо игнорируют меня, либо не подозревают о моем существовании, либо предлагают печататься за деньги, выкупать собственный тираж и прочие мерзкие вещи предлагают. Или же говорят: мы сейчас печата-

журнал «ШО». сентябрь-ноябрь 2018

ем книги только на украинском языке. А я считаю писательство главным делом своей жизни. И всякий, кто будет мешать мне делать дело, станет врагом и предателем. Если бы Земля воевала с Марсом, и зеленые человечки предложили бы мне напечататься на Марсе, я бы с радостью согласился, потому что писать в стол или вовсе не писать — это и есть предательство, это и есть смерть. ШО Каких писателей ты любишь? Каких

терпеть не можешь? — Из современников могу отметить Виталия Пуханова и роман «Колыбельная» Владимира Данихнова. Сейчас зачитываюсь Стейнбеком. Регулярно перечитываю Джона Фанте. Корагессан Бойл пишет прекрасные рассказы. Терпеть не могу нудных писателей, например, Сент-Экзюпери. ШО Что бы ты сам себе пожелал на 50-летие? — Не растолстеть, не облысеть, не болтать лишнего.

Каринэ Арутюнова

Я возражаю

Анна Грувер

тиша лежить зi мною Дмитрий Бураго

В синем цвете красный брадобрей Оксана Луцишина

Птах її золотий Михаил Дынкин

Человек выходит из контекста

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОИЗДАТ: СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА УКРАИНЫ

Каринэ Арутюнова (Киев)

Я возражаю (фрагменты РАССКАЗов)

Ножик « — Ребе, у меня к вам дело. Вы, наверное, меня не знаете, а может, и знаете, я Ента, Ента Куролапа» Шолом-Алейхем

Кто из вас может похвастать тем, что, начитавшись Шолом-Алейхема, он узрел во сне саму Енту Куролапу. Господи, кто мне только не снился! Например, Бася-швейка. Кто-нибудь знает, как она выглядит? Самое удивительное, что во сне ни Ента, ни Бася так и не показали мне своего лица. Но всюду были знаки их присутствия. Вот как сегодня, например, — идя по заснеженной тропинке, я увидела знак. Пустые хлопоты, горшок пустой, горшок полный, — все вокруг указывает на Енту. Снов с Басей я несколько опасаюсь. Однажды (а было это давно) я встретила во сне одну знакомую, которая, заламывая руки, причитала, — боже мой, ты знаешь, Бася-швейка умерла!!! Люди, какое горе…

Проснувшись от собственного воя, я долго сидела в постели, удерживая колотящееся сердце. Было мне лет десять, не больше. Такого неизбывного, сокрушительного горя я не ощущала, даже когда у меня украли специальный пластмассовый ножик для разрезания бумаги, — ножик был цвета слоновой кости и так приятно покоился в ладони… Как же я любила его, и хранила под подушкой, и, время от времени просовывая туда пальцы, ласкала его гладкую рукоять. Его украли. А потом я увидела точно такой же в руках у одного знакомого мальчика, — дело было в овощном, куда мы зашли с мамой выпить яблочного сока, — так вот, я даже сок пить не захотела, увидев свой ножик в чужих руках, свой возлюбленный ножик, наделенный характером, биографией…

Б И Б Л И О Т Е К А

— Это мой ножик, мам, — я указала в сторону мальчика, надеясь, что мама предпримет хоть что-нибудь, спасет мое сокровище, выхватит его, разберется, и справедливость, наконец, восторжествует. Но, увы, мама не торопилась обличать вора. Она внимательно посмотрела на меня, и сказала: — Что ты предлагаешь? Подойти и забрать твой ножик? Устроить скандал? Я взвесила все за и против. Вернуть ножик хотелось, но скандала не хотелось очень. К тому же силы были неравны. Мама мальчика, которая стояла рядом с ним, была в несколько иной весовой категории, и явно не из тех женщин, которые добровольно идут на уступки. Так мы и ушли, — конечно, я выворачивала шею и озиралась, но пластмассовый ножик остался воспоминанием. Зато потом, через некоторое время, мне подарили еще более прекрасный ножик, перочинный, перламутровый, голубой, — это была Песнь Песней, а не ножик, тысяча и одна ночь, — его можно было гладить, открывать и закрывать (и сам ножик и всякие чудесные полезные приспособления, встроенные в него), — история повторилась, он лежал у меня под подушкой, и отзывался на самые легкие касания сонных пальцев, — господи, какое же это счастье — получить свой личный ножик, свое оружие в семь с половиной лет, и уже на равных состязаться со взрослыми мальчишками, метко втыкая его в землю. Увы, второй ножик постигла судьба предыдущего. Я просто его потеряла. Там же, во дворе. Часа три, не меньше, я обыскивала все заросли, все кустарники, ощупывая землю, в ужасе думая о том,

Ж У Р Н А Л А

как сообщу дома об этой потере, — ножик был дорогим, рублей пять, — его мне подарил папа, и одна мысль о том, что самый ценный в мире подарок лежит под кустом, валяется, брошенный на дороге… Стеная и раскачиваясь, я шла к подъезду, воображая, как сообщу родителям о пропаже. На удивление, никто особо не всполошился, и вскоре под моей подушкой появился еще более прекрасный нож, — красного цвета, он был побогаче первого, это был ножик на все случаи жизни, он делал меня всесильной и неуязвимой… Если бы я помнила, куда он подевался однажды. Но я, в общем, не о том, а о Басе-швейке, которую увидела во сне. Такого неизбывного горя… ну, вы понимаете, я не испытывала с тех самых пор, когда потеряла первый ножик, и ножик второй, и третий… И потому, если меня спросят, — не спросят, конечно, но я все равно отвечу, — пусть лучше будет Ента, пусть она трещит без умолку, пусть стоит в дверях, протягивая пустой горшок, — это гораздо лучше, нежели какая-то швейка, которую я в глаза не видела, но которую надо почему-то оплакивать. То ли дело Ента. Один из любимых персонажей, кстати, у Шолом-Алейхема. Болтливая женщина, которая битый час говорит о… Господи, да о чем угодно! О муже, сыне, о горшке, о мясе, которое в нем варилось.. Горшок, курица, щепотка того, щепотка этого. Все это бесконечно важно простому человеку. Его надо уметь выслушать. Для этого нужно иметь сердце.

Ретроспектива Все это уже было. Например, когда из нашего дома уезжали евреи. Один за другим прибывали автобусы, заплаканные родственники и соседи утирали глаза, ну и дальше, как вы понимаете, вокзал, станция Чоп, таможня. Наш дом был кооперативным, и в нем жили в основном те, кому государственная квартира не особо полагалась.

Рабиновичи, Патлахи, Ривкины, Зильберштейны и Арутюновы. У девочек были редкие имена. Илона, Милана, Диана, Регина, Полина, Сабина, Снежана, Карина. Ни одной Лены, Светы, Оли или Тани. А уж тем более, Маши и Даши. На первом этаже жил Леня, который все обо всех знал. И всегда был при чем. Он знал, что у кого на обед, почем сегодня клубника, он

иллюстрация: Антон Стогов

Б И Б Л И О Т Е К А

был первым на свадьбах и похоронах, это был человек беспокойный, неленивый и неравнодушный до безобразия. Куда бы вы ни шли, вы натыкались на его живой заинтересованный взгляд. — Люся, у тебя что сегодня? Биточки? — сидя на скамейке, он втягивал носом запахи, доносящиеся из окон. Лето, — благословенная пора! Почти безошибочно можно определить, что едят в каждой семье. У Патлахов, Ривкиных, Зильберштейнов и Арутюновых. И вот, представьте себе, — на первом был такой себе Леня, на четвертом — дружная семья — мать-гинеколог, отец — юрист, сын — венеролог, на шестом — сапожник Адик, тощий, жилистый, смуглолицый, похожий на цыгана, на восьмом — жук-скарабей, маленький седовласый профессор чего-то там, у него росла бабочка-дочь — восточная принцесса, на девятом — двое великовозрастных балбесов Алик и Гриша, которые выпросили у меня подзорную трубу, да так и не вернули. На четвертом — простой советский инженер, его всегда грустная бледная жена, и их рыжая дочь Злата — существо, потрясающее своим очарованием и каким-то козьим простодушием. На седьмом — высшая каста, золотая молодежь — худощавый, в кожаном плаще, иссиня-черная с проседью грива — портной Рудик, его одетая по последней парижской моде жена Натали, их девочка-бэби в муслиновых лентах и импортной коляске. Первыми уехали Рудик и Натали. Прихватив с собой муслинового бэби. Я помню дождливый вечер, автобус во дворе, толпу людей. Из подъез

Ж У Р Н А Л А

да в распахнутой (не уверена, что собольей) шубе выбежала Натали с нарядным младенцем на руках. Лицо ее было зареванным, но таким озаренно-счастливым. Бедные, бедные, куда они едут, — в окне второго этажа, водя пальцем по стеклу, стояла девочка, — ей страстно хотелось метаться с взволнованным лицом, прощаться навсегда, бежать в распахнутой шубе, на высоких подламывающихся каблуках, — но по расписанию был урок в музыкальной школе, экзерсисы, домашние задания, исполосованный замечаниями дневник и вот этот ноябрьский дождь, от которого жизнь замирала на одной монотонной ноте. Уехали Рудик с Наташей, уехал Адик-цыган, уехал простой советский инженер, вместе с бледной женой и дочерью-златовлаской, уехали Регина, Милана, Сабина, Снежана, Полина… Уехал Леня с первого этажа. И дом стал какимто… безжизненным, что ли. Пустым. Нет, в опустевшие квартиры тут же вселялись другие люди. Но, знаете, ни одного запоминающегося лица. Ни одного имени. Последней уехала девочка со второго этажа, та самая. Теперь ее жизнь можно было назвать состоявшейся. Все как тогда. Автобус, баулы, заплаканные лица. Разве что не было распахнутой шубы. Дело ведь происходило летом. Но можно ли было назвать счастьем это стеснение в груди, этот ком, который ни выдохнуть, ни проглотить невозможно. Об этом она узнает потом.

Я возражаю — Вы же не будете возражать, если мы вдвоем осмотрим вас? Она не возразила. Почему же она не возразила? Ведь могла. Могла одним росчерком погасить их светящиеся доброжелательные лица, — тут уж без всякого сомнения, — маститый врач и стажер, неловкий мальчик, легко краснеющий, — глаза ясные, господи, откуда такие ясные глаза. Не возразила. А ведь могла. Уйдя за ширму, копошилась дольше обычного, — убеждая себя, — это нормальное, обычное

дело, такая практика, — вон сколько их по клиникам, — краснеющих мальчиков и девочек, таких, ясноглазых, с тонкой, натянутой на юные скулы кожей. Из них потом получатся… или не получатся. Спасители. Спасатели. Уйдет осторожность, все станет рутиной, — очереди, пациенты, осмотры, тела, — молодые, старые, всякие. Уйдет осторожность, глаза перестанут светиться, усталость появится, а порой и брезгливость, — иначе откуда эти холеные тетки

Б И Б Л И О Т Е К А

с брюзгливой складкой у накрашенного рта? На пухлых пальчиках — золотые колечки, одно глубоко врезается в кожу, — ну да, когда покупалось-дарилось, пальчики тоньше были. Тре-пет-ней. Тре-пет-ней. А тут — бульдожья складка у рта, глаза холодные, равнодушные, — раздевайтесь. Стоп. Это ведь из другого кино. Из того, в котором имела счастье родиться. Там никто никого не спрашивал, — не будете, мол, возражать, дражайшая? Никто не провожал за ширмочку, не было ширмочки вовсе, — все было напоказ, — кашляющее, стонущее, рожающее, вынашивающее человечество. Не принято. Пациент был заключительной точкой. Завершающим звеном. Даже уборщица могла на нем отыграться. Могла, конечно, и пожалеть, и приголубить, — ииии, касатик. Но могла и шваброй задвинуть, — вас много, а я одна. Корячусь тут за копейки, за вами подбираю.

Ж У Р Н А Л А

Вас много, — а я одна, — холеная рука выписывает рецепт, рецепт застывает на пути к пациенту, — тот наг, одинок, зависим. Не возразит. Не спросит. Не вскинется, — это я, это я у себя один, один и другого такого нет и не будет! Взгляните, как я уникален, — вот эта родинка под левой лопаткой, вот этот набор хромосом, — от мамы с папой, дедушки с бабушкой. Если бы можно было вернуться. Переиграть. Выйти из марширующей галдящей толпы с шариками и флажками, надавать по мордасам нянечке, макнувшей головой в суп, воспитательнице, с визгом волочащей по длинному коридору, остервеневшей училке, врачихе с рыбьим глазом. Подумав, она выходит из-за ширмы, — все еще одетая, — четыре доброжелательных глаза вскидываются в недоумении, — так что же вы, мы ждем. — Я возражаю, — произносит она немеющими губами, сдавленно, не веря самой себе, — я возражаю.

Про бомбоубежище, которого нет Ну, подвал под моим окном не считается, его давно оккупировали сантехники, — обставили со вкусом, и обжили. А если серьезно, то я уже искала. Давно. На моей исторической родине. Надо было быть большой оптимисткой, чтобы предположить, всего лишь предположить, что скорость передвижения достигнет в момент угрозы положенных — сколько там минут дается на — вдеть ноги в штанины, собрать детей, стариков и весело промаршировать к объекту, который еще поискать. Особенно если живете вы в старом амидаровском доме с видом на другой дом — с такими же серыми окнами и полным отсутствием перспективы. Надо было быть оптимисткой, повторю, или иметь в семье хотя бы одного оптимиста, — и этот оптимист у нас был. Моя тетя Ляля, ветеран труда и почетный пенсионер государства Израиль. Моя тетя, пожалуй, оказалась единственным наделенным здравым смыслом человеком в нашей безалаберной семье.

Так, очень хорошо, — сказала она, стоя посреди комнаты со швейным «метром» в руках. На экране давно началось, — CNN, Sky News, Al Jazeera, десятый, второй, первый и девятый израильские, — телевизор дымился, а вместе с ним и наши головы, — на каждом перекрестке обсуждали, — долетят ракеты из Ирака до, скажем, нашей улицы (сейчас-то у меня никаких сомнений на этот счет нет), — но тогда, в силу определенной беспечности (возраст! возраст!) мы нервно посмеивались, переглядывались, ощупывали коробки с противогазами (ужасно хотелось примерить, — просто хотя бы для того, чтобы понять, смогу ли я в этой штуке просуществовать хотя бы минуту, но коробки были запечатаны, и, согласно инструкциям, распечатывать их можно было только в случае… ну, вы поняли! В общем, там еще шприцы лежали, на случай химической атаки… и опять же инструкция, — чего стоила всего только мысль о том, как бодро я втыкаю шприц в собственное бедро…

Б И Б Л И О Т Е К А

В общем, оно уже началось, и даже в ближайшую лавку, согласно инструкциям, можно было выходить только с этой самой коробкой, и даже школьники весело топали в школу с противогазами, и старушки в поликлинику — тоже, — вся страна готовилась к атаке, в том числе и моя тетя. Оказывается, в новостях объявили про специальную ленту, которой необходимо заклеить окна — крест-накрест, — и тут неутомимая тетя Ляля совершила налет на ближайшую лавку, — оттуда уже шли с рулонами наперевес соседи, — особенно пережившие войну (и здесь, и там), — я только безучастно наблюдала за тем, как виртуозно она щелкает ножницами, как бойко командует, — правее, левее, по центру, — в общем, к концу дня наша квартира готова была почти ко всему (о том, как мы отдирали эту липкую ленту потом, уже после всего, я рассказывать не буду).

Ж У Р Н А Л А

Это была первая война в прямом эфире, первая война онлайн. Все ждали сигнала тревоги. Когда американские бомбардировщики достигали цели, мы дружно подбегали к окнам. Ведь все происходящее было так близко, рукой подать. Несколько мгновений все ждали ответного удара, и только потом выдыхали, — пронесло. «Хедер атум» (израильтяне знают, что это такое — комната с герметичной дверью) у нас в квартире, как и в большинстве старых квартир, не наблюдалось, и вся надежда была на пресловутые белые полоски. Отчего-то казалось, что Тот, чьего имени называть не принято, не покинет нас. Хотя бы… благодаря моей тете, которая четко следовала инструкциям генштаба — это раз, и зажигала шаббатние свечи, — это два…

Затылок Разве ты не понял? Все очень просто. Мы сами сажаем их за стол. Нас так учили. Быть добрыми. Сами, понимаешь? Выносим на блюде. Подкладываем кусочек. Подливаем. Уже. Заранее. Понимая. Не в бытовом, житейском (здесь мы обычно глупы, проигрываем). В наивысшем. Наиважнейшем для вас. Нет. Не вернешь. Как только он за порогом, в твоем доме, ты попал. Даже если умный, все понимаешь (полагая, что справишься, что ненадолго, что в любой момент). Здесь ты тоже лукавишь, воображая себя сильным. Ты ошибаешься. Ты выше. Он сильней. Кто? Ну, этот, с вяловатой кожей, невнятной мимикой, гладкой ладонью. Ну, я утрирую. Можешь смеяться. Их не всегда так просто узнать. Распознать. Они быстро обучаемы. Пока ты, задерживая дыхание, ведешь его по ступенькам, он уже прикидывает. Он быстро думает. Плоско. Сильно. Он знает, как (в то время пока ты пребываешь в неведении). Пока ты (одинокий, гордый, наконец, ведешь его в дом, набираешь заветный код (он лице-

мерно отводит глаза, подмечая каждую деталь). Он быстро осваивается, замечал? Сбрасывает под столом обувь. Осматривается. Отрыгивает, вначале деликатно (ты, разумеется, отвернешься, не желая смущать), потом уверенней. Спохватываясь, вспоминает о роли. Произносит слова. Много. Хороших. Очень хороших. Таких сладких, что тебе опять делается неловко. От собственной неловкости ты смущаешься. Смущение ему на руку. Когда ты смущен… Ты слаб. Ты априори слаб, дорогой. Хотя бы в том, что полагаешь себя сильным. Вспомни, когда ты клюнул? Когда перестал морщиться? Когда с готовностью втянул в себя эту сладость (неловкость не прошла, она никогда не пройдет, запомни). Когда после долгой паузы немеющими губами пролепетал сладость в ответ (один раз, один раз нестрашно, не так ли?)? Взгляни на их гладкие ладони. Их гладкие слова стекают, множа пустоту. Они сами пустота. Принимают любую форму. Им только точно надо знать, какую. Оттого они любят касаться. Много касаний. Много. Все меньше пауз.

иллюстрация: Антон Стогов

Б И Б Л И О Т Е К А

Больше касаний (к неловкости ты уже привык). Теперь, когда они исследуют тебя вдоль, поперек, так и этак, они знают как. Они думают, что знают. Поверь, этого достаточно. Ты сам сдал пароль. Вложил ключ. Они быстро становятся нами. Вначале просто рядом (якобы в немом восхищении). Потом… Не в дверь — так в окно, с черного хода, через чердак и подвал. Они используют все и вся, чтобы добиться желаемого. Идут к вашим друзьям, к друзьям ваших друзей. У них ничего своего. Они прут через головы, они много и не без удовольствия говорят о боге, об истине. Ты все узнаешь сам. Со временем, разумеется. Несколько сладких слов, много касаний. Вначале тебе будет хорошо. Ну, то есть тебе захочется так думать. Для достижения этого существует масса способов. Ты сам захочешь. Всего только по пробовать. С краешку (ужасаясь плоскости затылка), но подозревая в себе способность исправить столь досадную оплошность. Потом… Потом ты перестанешь замечать. В конце концов, так ли уж важен этот самый затылок? Если ты почти счастлив (или думаешь, что счастлив), (кто думает о мелких промахах в этот момент). Промахов все больше. Он меньше старается. Ты (замечая все), стараешься замечать меньше. Липкость. Авансом, чтобы не растерять форму, держать тебя в ожидании. На протянутой ладони. Ты, конечно, клюешь.

Ж У Р Н А Л А

Потом все быстро. Они становятся нами. Читают наши книги. Играют нашими буквами, словами. Нам нравится. Ну, как же. Нам же так лучше. Плоский затылок становится значительным. Мы поверяем тайну. Одну. Другую. Их благодарности нет предела. Если они благодарят так часто, то, кажется, от нас проще избавиться, чем отблагодарить как следует. Смеешься? А ведь я не шучу. Чем больше благодарность, тем глубже ненависть. Язык благодарит. Рука натягивает петлю. За вами даже бежать не придется. Завоевывать как-то. Вас уже и осталось там на дне. Всего ничего. Но затылок-то ваш с вами. Этого им и страшно. Уничтожить полностью — но куда без вашего изгиба? Оставить в живых — показать свой плоский. В общем, непросто все. И одновременно просто. Все равно он сильней. Однажды камень опустится на твой (веками вылепленный, с любовью). Понимаешь? Какое-то время он будет счастлив. Он забудет о своем плоском. Он выучит правильные интонации (иронию, смех, паузы между словами). Он будет тем, кем выгодно быть в данный момент. Он будет целовать крест и совершать намаз, не суть важно. Он станет одним из нас, иногда (вовремя) вспоминая о тебе благодарными словами. И можешь быть уверенным. Его эпитафия тебе будет сладкой, бесконечной и даже в чем-то глубоко искренней.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОвидав: Сучасна українська поезiя Анна Грувер (Харкiв) Про автора: Анна Грувер — літературний критик, есеїстка, поетка. Народилась у 1996 році в Донецьку. До 2014-го брала активну участь в українському поетичному фестивальному русі. Увійшла до лонг-листа премії «Дебют» 2015 року в номінації «критика та есеїстика». Навчалась у Літературному інституті ім. А. М. Горького, друкувалась у журналах «Новый мир», «Цирк-Олимп» та інших виданнях. Зараз живе у Харкові.

тиша лежить зi мною

ГОУ ДАУН

ми збираємо речі щоб вирушити на захід останній збір оголошено на спортмайданчику під турніками хто прочитає цей шифр тому дозволено з нами нам зайвих людей не потрібно ми всі тут однаково зайві все вирішено пацани ми вирушимо на захід ми сьомий г клас і завжди ми були позаду а зараз нас тридцять дев’ять і ось що ми зробимо далі підемо без трьох тому що один із нас підор доніс на усіх класруку коли ми втекли з німецької в п’ятницю наостанок йому ми капут влаштуємо його з собою не брати бо він донесе в нього батько вусатий зольдатен

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

а другий із нас укотре спіймав ангіну зламав пару ребер і мати його не пускає пілікає пікало соплі течуть піццикато ну що з нього взяти в принципі не винуватий а третя просто вівця тупорила із нею поруч навіть сідати ніхто не бажає отже хай усі знають тепер ми єдине цілісне тіло позбудемось наших імен забудемо наші прізвища екватори катети кати відмінки тичинки вектори гектори і повз дєцкого міру ми двинемося проспектом коли спорожніють вулиці просвистять спорожнілі кулі коли в комендантський час замарширують на тлі патрулі перетворимося на кажанів над тополями а досягнувши кордону досягнувши поста ми витягнемось як на фізрі в шеренгу і буде нас тридцять шість тому що один стукач а другий хворіє і третя вівця і в чорні зіниці рушниць загудімо немов збожеволівші бджоли а потім ми засміємося та будемо реготати отак іще голосніше наш сміх подолає вистріл ми вирушимо на захід до речі мене звали мойшею таке от дебільне ім’я

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

це печорін проходить повз тебе це печорін проходить наскрізь вже запізно нетребанетреба того самого пекла із мері мері він не дубровський він із інших арійських порід бач акцент у нього московський па-сталічнаму гаворіт я печорін з жіночим обличчям хто з нас анімус порахуй вимагає шовіністичну пушкін риму чекає хуй на печі тридцять років в колисці а останні три у труні як у цьому селі в передмісті не добудяться в смерті мені звідкіля ти боярська сибірська алкозельцер амінь аспірин спи, міць руська, міць богатирська ще не час, п’ять хвилин, п’ять хвилин

***

під землею аушвіца під небом аустерліца не проштовхнутися німа жінка у сарафані з ситцю порваними губами кличе поліцію босий чоловік жестом відмовляється взутися це ми це ми так і думали насправді все чорно-біле

(листопад 2015) оголошено в розшук власне спізжене тіло з чужою банківською карткою чого тільки не нароблять що тільки не візьмуть силою котру добу палають станиці чесне слово безлад дим стіною чого тусоватися тут мовиш фіг лі тут довго товпитися йдемо додому а ці троє вже чарки наповнили та починають пити і тіло моє вирішило залишитися коли обгорілі діти почали свої нерухомі танці ви будете виходити на наступній станції 12

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

з кульбабок проростаючих з вугілля було можливо пити сік гіркий ти біг і впав піднявся йшов додому де кров текла там тріщини в пустелі на антрациті відбиток рослини розквітнув і невидиме коріння пустив до капілярів і замовкнув поки не народилась я з вугілля поки колиска сліз не скам’яніла будинок мав свій номер і ти отримав у пологовому номер пелюшка в квітку, біль у цятку мене назвали жидом, хто такі жиди? [із різьбленням на згадку пам’ятай як зірку вирізали на спині шестикінечну ножиком тупим у простирадлах армії радянської тепер відповідай, рудий навіщо ти від нас поїхав ми пожартували] а під ґрунтом у таємничих лазах бомбосховищ блукають діти у піжамах лікарняних з червоними очима маку вони без ніг без рук із соромом та страхом в підвал травматології заходять виходять там де тріщини в пустелі і потім йдуть диким степом сорок років а може більше це нам невідомо над ними ти на чотирьох ногах, дві з котрих дерев’яні з Анрі Мюрже бібліотечним уперше входиш до трамваю а потім я народжуюсь з вугілля кохати та продовжувати тебе із уст ім’я приймаю Анна як дар дорогоцінний а вони жартують знов і жарт руйнує місто 13

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

тиша лежить зі мною дратує ніби колишня коханка займає занадто багато простору як же негарно спить й руки в неї такі довгі закинула ногу на мене гаряче дихає в шию рухатися не дає ніч ще довше ніж її руки липке простирадло вологі долоні (ятебенекохаю чуєш більше тебе не кохаю лиши ключи на поличці піди вранці без зайвих слів) мені не вдається вголос мені не вдається вшепіт і проза мені не вдається і погляд, і дотик, і натяк неможливість говорити — мовна імпотенція втрата вміння кінчати стомливий нудний процес і вже тупий ниючий біль вона мене вже не збуджує я більше її не хочу я дивлюсь у стелю і навіть не уявляю неба тиша лежить зі мною тиша лежить, не ти (жовтень 2015)

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

про живих говорити уголос не можна — іще почують щось не те почують, а потім не так зрозуміють в них вушні канали інакше влаштовані зовсім не так як в тебе не так як треба бо у кого якщо не в тебе все тіло влаштовано вірно на безпечній відстані тільки погане або нічого (небезпечна відстань безпечної не буває) промовчимо про мертвих нині їх більше ніж і кінця немає ще почують, не будемо їх будити, заснемо поруч ну а поки а поки подискутуємо про тих хто вже доживає їм недовго лишилось вони відповісти не здатні хто живе доживає жує і живих пережовує переживає все витримує далі триває

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

пір’я перини літають у промені керосиновому старому Аві п’ять років сестра грає з ним у схованки вся родина грає з Аві у схованки шукають його усюди, відшукати не можуть повторюють: де наш янгол, куди подівався у порожніх кімнатах ховатися важко з меблів тільки німе піаніно без молоточків і струн тільки шафа кульгавий стілець і в повітрі летить павутинка це вона сміється, Аві, ти чуєш, Аві він повинен сховатися тут і сидіти тихо і почувши кроки завмерти вмерти мовчати дочекатись повернення, з шафи не виходити бо тоді вся гра розпочнеться з самого початку ми не хочемо знову з самого початку ти згоден він згоден тут у шафі піджак Самсона і сукня Леї тут у шафі самотність дохла муха і він втомився а вони пішли без валізи речей і Аві скільки часу повинен іще чекати не виходити він не хоче з самого початку але де валіза десь є потяг крихти хліба руки зі скла жіночі а тепер вночі хтось скричав що не бийте бітте він поганий хлопчик, маленький Аві йому в березні виповниться сімдесят дев’ять років Аві вийшов із шафи Аві тепер покарають віддадуть до сусідів а тьотя Клара така бридка вона смажить картоплю та ще й бородавка на підборідді а вони повернуться коли за вікном все скінчиться коли прийде вересень прапор буде висіти чистий і тоді вони випустять його з кімнати малого Аві покарають можливо але не те щоб сильно ось приходить з соцслужби жінка нова чергова запитає у неї: ну що там, війна скінчилась? а вона нічого нова ця така толкова відповідає: та ні, яке там, я зі Сходу, на Сході обстріли, обстріли Аві головою хитає зачиняється у шафі ще війна не скінчилась, ще можна на них чекати 16

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ДАНЄЦКІЙ РЕПЧІК

пішки дійдемо до мого будинку на пустирі в мене там сфінкс три вовкодави два собаки-поводирі ще були мавпа півень п’ятирукий єнот але зник я тут господар з дитинству до цього звик годі ламатися предків немає не буде до вихідних батько був сутенером тримав у домі притон в мене до речі ще жив пітон тобто тритон у нульових погорів на крадіжках шапок з песця ледве відмазався зажав хабара до самого кінця потім він всіх повертів на кінці і взагалі крутий мен зараз він дипломат дипломант їбанат супермен бізнесмен це я тобі по секрету шпигунськи обмежимося без імен мати без відпочинку качає ботокс відкачує жир мати мені не мати і загалом я дізнався що їм чужий мене знайшли не в капустці я родом із трясовин на цвинтарі але я спадкоємець прийомний син сука навіщо дівчата під сукнею носять труси рево мівіна суха батьківський віскарь ягуар в мене в кімнаті як у готелі свій міні-бар я вже сказав що господар насправді я типу цар ща подзвоню сказати що може піти швейцар /…в містечку металургії рекету цілодобових вахт під гуркіт та рокіт заводу в рудому тумані шахт безпритульник в одних штанцях зі смугою адідас тобто як водиться абібас очікує на відказ клянчить на секс в перший раз як на горілку у п’ятий клас на дверях заводу напис arbeit macht frei ду хаст/ (липень 2016)

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОИЗДАТ: СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ УКРАИНЫ Дмитрий Бураго (Киев) Об авторе: Дмитрий Бураго родился и живет в Киеве. Публиковался в журналах «Континент», «День поэзии», «Collegium», «Радуга», «Многоточие», «Самватас», «Collegium», «Соты», «Юрьев день», «София», «Футурум Арт», «Дети Ра», «Шо» и др. Автор поэтических книг «Эхо мертвого города» (1992), «Здесь» (1996), «Поздние времена» (1998), «Шум словаря» (2002), «Спичечный поезд» (2008), «Киевский сбор» (2011), «Снеговик» (2015).

В синем цвете красный брадобрей Снеговик

Поле возничим собрано в узелок — комом за левым плечом. Небо наотмашь, лес напролом. Хаты дрожат подпольем.

будешь искать свои семь колен в скрепах имен и расстрельных стен, перебирая фото. Катит безумие свой клубок, в сердце губительный погремок с кровью играет в прятки:

Старая ведьма бредит: «Сынок! Сынок, где же твой сладенький позвонок, чтобы звонить по нему тайком изо всей боли!»

Холодно! Холодно! Чуть теплей! Почерк уборист, ручей острей. Что же ты ждешь отгадки?

Снеговик Голем с морковкой и в жестяном ведре грезит на проходном дворе и почти уверовал, что перешел поле.

Солнце напялило каблуки — захорошели лучей штыки. Жарко, уж очень жарко!

Что же ты, Голем? Где твоя власть? В этих заборах какая страсть, если за полем город?

Это с тебя жестяной должок: ближе чем насмерть нельзя, дружок, — Голем насмарку.

Если до тридевяти земель будет бродить в тебе зоркий хмель, не преломив забора.

Тащит морковку шальной ручей в бликах ликующих палачей. Имя — воронка.

Если на всех дворовых ветрах будет распят твой родимый страх, и до седьмого пота

Поле возничий пускает влет — в небе отчаянный ледоход. Жребий вдогонку. 2014 18

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

Фантазеры

Наташе Бельченко Один за другим потянулись к реке фантазеры, на цепких мостках притаились лукавые снасти, клюет на мастырку, червя, на опарыш, на шорох в разинутом зеве, в разверзнутой пропасти-страсти. Что ловят они, застывая в губах парапета, комочки смычные, горячие мякиши звука, их слижет простуда, примнет бестолковость рассвета, и тихо вернутся в свою и чужую разлуку. Пока не стемнело, и волны ведут изложенье — диктуют улыбки Днепра изумрудные ряби, их рыбы прядут в неразгаданных кликах забвенья, и явь, как наживка, стихает в стенаниях рабе. Что гонит тебя из фейсбука в чернильную заводь, на что тебе рыба, когда наступает затменье — то сумрак вскрывает над Лаврой кровавые жабры и топит ее очертанья в молитве вечерней. 3 февраля 2014

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

Изъян

В. И. Гончарову Волки воют на луне… Саботаж всего живого, саботаж. Шорох голоса чужого — это ваш? Наш не может, наш не должен, наш — живой! Город гложет. Насторожен путь домой. Мостовая что-то прячет в кулачок. За спиною скачет мячик-маячок. Адрес ясен — мимо яра от сырца, Вдоль трамвая до базарного кольца.

А потом, через неделю, через тьму Разуменье у Емели перейму. И на девять, и на сорок, и на год — Топот стопок, уговоры до острот.

Что ж торопишься, водитель, погоди! Буквы сбились в алфавите, жжет в груди. От искуса до прохруста тянет боль. Густо-пусто, даже оклик через ноль.

Где тот мячик, тот холодный маячок? Город скачет — хвать, и тело на бочок! Кабы не был так радушен — был живой… Так нелепа эта ложь наперебой.

Что такое этот город, этот жест О покое горячительных надежд! О ломбардах, слово за слово — зачет, И на бардах вся ответственность за счет.

От запястья до плеча, От напасти до врача Горяча протока! Как бы сам себе конек Закипел, и занемог, И свернулся — во как! Царь, кудесник и злодей, Впрок завел себе друзей, Чтоб потом отпели, А друзьям то невдомек — Скачет загнанный денек В круге карусели. За товарища! За мать! Погибать, так поминать! Поминать, так сгинуть! Ах ты, господи, волчок, Воет лунный светлячок, Выгибая спину. 2015—2016 20

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

Страстная седмица

Рыбаки сушили рыбу, Старики судачили: Чудо было это либо Все переиначили? I.

Я не все понимаю. Абрикосы цветут в трамвае. Пчелы буянят и бьются в жирные стекла. Кондуктор — свекла, марципаны — ее пассажиры, Наживка движется для наживы, еще все живы. На рельсах пистоны и ржавые гвозди — грозди смеха и ссадин Дребезжат с улыбкою наискосок: Бога ради! II.

Вот и ты понимаешь, что время тебя сжимает, Как щепотку бессмертная тетя Рая Над кипящим котлом двора. И тебе невдомек, что от солнышка будет горько, Что у книжных полок верблюд не пройдет в иголку. Толкователь рьян: на траве дрова, На дровах брательника голова — Дважды два как выстрелить из двустволки. III.

Долг слезами исполнится, В ноги бросится солнышко — Целый мир у нее навыворот И чудной такой говор-выговор. А за домом сад, А по крови — брат, А задумал — лад, А по воле — ад. Так сама по себе иголочка Вышивает верблюжью голову.

IV.

Окна вымыла, замела. Под иконою свечка мается. Близкий клекот, колокола, Дальше — больше ушко сужается. Протирая дубовый стол, Книги, разные там безделицы, Побледнело ее лицо — И за садом потемки стелются. V.

Спич-ки, птич-ки, че-ре-вички, За кавычки, за реснички Выйдем, выпьем, выговорим, Серебришко выковырнем, Подсчитаем и споем: Сад глубок как водоем — Вот утопленник в саду, И луна горит в аду. Не спастись, не схорониться: Слава — вечная блудница. VI.

Сад оливковой горечью полнится, Кухня в луковой шелухе, Кружит пыль над сухой смоковницей, Путник движется налегке. Ничего не понятно вроде бы: Солнце катит земную тень, И уже ни друзей, ни родины, Только долгий воскресный день. 2017 21

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

Пион

Есть в синем цвете красный брадобрей. Есть в желтом — чернь. В зеленом — долгий омут. Из тучных клубней тянутся бутоны на ломких кисточках в лохматый белый свет. Зажмуришься, и катится назад цветочный шар переплетенных весен, бунт красок переходит в буйство, жар, сад воскрешен и ветер светоносен! Кружит палитра омуты времен — теряет страх и голову пион. 2015

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОвидав: Сучасна українська поезiя Оксана Луцишина (Україна — США) Про автора: Оксана Луцишина — письменниця, поетка, перекладачка, авторка чотирьох збірок поезії, збірки оповідань та двох романів. Лауреатка кількох літературних премій, зокрема, «Гранослов», «Привітання життя», премії Фундації Ковалевих. Народилася 1974 року в Ужгороді, виїхала на навчання у Сполучені Штати, де захистила дисертацію з компаративістики. Викладає українську мову і східноєвропейські літератури в Техаському університеті у місті Остін.

Птах її золотий ***

ну, припустимо, гасиш світло, молишся в темноті трохи плачеш — тому що чаша нічна пуста Господи, Ти мене чуєш? — бо я ще й не на хресті а таке ніби мене вже зняли з того хреста і я лежу на землі навзнак — ну, точніше, тіло лежить вже йому не до сліз тепер — може, і на добро тільки час і далі живе, ятрить — не жени мене не тужи — і пульсує, ввігнаний глибоко під ребро

***

хвиля, ти, набігає, от-от, набігла стирає лінію межи мною і ще-не-мною якби тут був сніг ти обпікав би мене снігом якби тут була гора ти став би горою твоє обличчя, твій силует, і берег ластиться біля тебе, води, на твоїм краю що дається за час без тебе, про тебе? напевно, місце в раю

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

а тепер, мій Господи, вже нема і Петра він боявся води — та яким би не був — він був і попереду тільки неба чорна діра роззявляє рот — ну давай сюди скорботу свою, журбу тільки ти, мій Господи, десь на чатах світу стоїш відділяючи тьму від світла, битий шлях — від ріки зойк — від літери, «у» — від того, що «між» — бо скорбота — то та ж любов, лише прочитана навпаки ***

жити звикаєш невтішено неопалимо так щоб довкола ні дерева ані води десь Киринейчик гуляє по Єрусалиму досі із гамірних місць не дійшовши сюди так ніби я ще вцілію уникну офіри так ніби слово чи біль чи утрата — то зле... правду казав Ферекід, та ніхто не повірив — час не минає, точніше — минає, але... — ***

Господи, розпач — природа його така — ходить по колу, передає привіт Геракліту Господи, з мого ребра витікає ріка і на своєму шляху змиває усе зі світу поки відкрита рана болить, пече поки зростається кістка моя, основа — Господи, втіш мене словом моїм же — бо як іще? темна моя голова не знає іншого слова ***

...а із тіла мовчання тонко цідився час не у чашу землі не в долоні центуріона а кудись у гарячий всесвіт — щоб не погас ані місяць його ні сонце ні зір виноградні грона а із тілом мовчання прощатися краще тут на краю цього неба і моря в пітьмі утрати поки ще не світає і поки вони не йдуть до пустої печери свідчити і чекати 24

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

...і раптом вечір настав і дивишся — он далека зоря не боїться бути сама і думаєш — Господи, порахуй до ста а далі немає чисел може і вічності теж нема бо як же її убгаєш у плач у німі кути у цю міру речей у прихистки сліз і сліз — — у міру що нею стає кожне слово з якого ти немов із зорі ніяк не зістрибнеш вниз ***

скільки знищених доказів скільки відрази німої скільки паперу невинного скільки рівнів утрати набрякають слова жалем до себе самої а це вже останнє чим вони мали би набрякати не хочеться бути сильною взагалі не хочеться бути хочеться вірити в Бога у чудо у щось знаменне ...я лежу на землі, відмовляюся від цикути — щоб цикута, своєю чергою, відмовилася від мене ***

тремтять вечірні небеса — у глибині, вгорі ще тільки присмерк загуса — і жодної зорі котрі проріжуться проріколи обсяде тьма о тій безпам’ятній порі що з темряви сама мов очі всесвіту сліпі — що кліпають — і все вогкі — на мапі — на стовпі — що небеса несе кудись у безвість у світи без болю без мокви без присмерку в якому ти темніша від трави без низини і висоти без часу без скорбот росте їх світло — й ти рости не боячись не бо — 25

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

час божевільних листів сад неживих скульптур чорне каміння осені птах її золотий от куди ти хотів от у яку сльоту тут нікого нема — хоч і є куди увійти час божевільних рік що струменять увись час неживих судин час незнайомих мов от куди ти хотів — зрештою, хоч кудись де не заллє вода сліду від підошов ***

тут початок пустелі і ти наслухаєш уперто як піски шелестять і шукають дороги по зорях по нічному шосе каміони ідуть на ларедо і лопочуть вітрила іще недалекого моря тут повітря мов лінза з розпливчастим склом — і як лінзу, ти береш його в руки — і дивишся в сизе, безкрає — хтось із крові тобі вимиває невтомне залізо поки кров на залізі іржавіє і висихає ***

як море стугонить як дихає цей берег і як тремкий пісок здіймається із дна ніхто з нас не помре коли нічна галера собою зачерпне багряного вина морська вода гірка — чи ж це не ласка Божа так легко проника в посудини легень чи ти мені не шлях чи я тобі сторожа у кожній чорноті що бризкає із вен бо ми ще тут ще тут — а десь під океаном горить ядро вогню на дні на глибині прощай себе, прощай — навічно, безнастанно бо ти пливеш, бо ти ще світишся мені 26

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

ШОИЗДАТ: СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ ИЗРАИЛЯ Михаил Дынкин (Ашдод, Израиль) Об авторе: Михаил Дынкин родился в 1966 году в Ленинграде. В настоящее время проживает в городе Ашдоде (Израиль). Публиковался в журналах «Знамя», «Арион», «Зарубежные записки», «Волга» и других изданиях. Работает картографом.

Человек выходит из контекста ***

Дона Флор выходит на скотный двор, кормит мужа сочными отрубями. Этот муж — главный её позор. Этот муж, кровь его голубая; мать его Роза, похожая на цветок — чёрный цветок с большой головой-бутоном; если роза, то ядовитых, бьющих в лицо ветров. Сука ты и сын у тебя подонок. Дона Флор — женщина-метеор: красный конус платья, длинных волос торнадо. А второй её муж — ловкий багдадский вор, но любой из нас знает, что от Багдада не осталось и горстки пепла. Ты помнишь, че, огненные сады? Не верится, что спаслись мы... Этот муж с татуировкою на плече (синий дракон, топчущий одалиску); этот дьявол Луис, этот подлец Хуан (даже имя его не в силах стоять на месте) вечно лезет за крепким словом в пустой карман, вынимает нож, взывает к бескровной мести. Солнечный зайчик прыгает на ноже. Скоро сиеста, а значит, гамак, истома... Дона Флор любит своих мужей. Хорошо, что оба сегодня дома.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Если долго идти по следу ночного зверя, рано или поздно вернёшься к себе домой. Правда, дом твой сто лет тому как ушёл под землю, ну а что тебе не по нраву-то под землёй? Зверь ломал кусты, продираясь сквозь лес кошмара. Зверь ревел и выл, и в тысячу труб трубил. И не кислородом, а смертью твоей дышал он и сиял во тьме, потому что прекрасен был. *** Ты держал ружьё, и пуля была, что отклик на далёкий зов, гипнотический взгляд в упор. Прошло два года, как прошло два года. Но скажи, земляк, какой из тебя охотник? Код доступа остался тем же самым. Но окстись, чудак, ведь это тебе не спорт... Твои убийцы вышли на свободу. Теперь поют дурными голосами, И случилось всё, что не могло случиться; что жизнь — копейка, затупились копья, ты пришёл домой и сразу же лёг в постель — и порох отсырел в пороховницах. тело буйвола, а голова волчицы Все знают, чем закончится попойка да змеиный хвост с погремушкою из костей. и всё равно торопятся напиться... Завернуты в оранжевые флаги чахоточные городские скверы. А ты лежишь в красивом саркофаге, в парадном фраке, правда, пахнешь скверно. Потом встаёшь, идёшь к себе домой, там *** сидит мужик, похожий на вомбата. Не разобрать — живой он или мёртвый. День закончился, не успев начаться. Повсюду свет горит зеленоватый. Ты как раз сходил на базар за счастьем, попросил сто грамм, положил в пакет. Мужик жуёт, таращась в мутный телик. А пакет с дырой, ты и не заметил, Коробку с пиццей на комод поставил. Кровавый соус капает на тельник. как принёс домой злой осенний ветер, Код доступа остался тем же самым. пожелтевший лист да вчерашний свет. Закончив дело, ты хватаешь пиццу А жена твоя всё бранилась: «Дима, (вомбату-то небось не до обеда). лучше б я сама на базар сходила. И слышишь, как поют твои убийцы. Не мужик, а чёртово решето!» — Вот только бы добраться до рассвета до здания, где, выпив море спирта, и так далее. Даже если в чём-то кричат они дурными голосами, и права, она у тебя в печенках. что жизнь — копейка, ибо Смерть — копилка. Ты сказал: «Проваливай, а не то...» Код доступа остался тем же самым. И пошёл в кровать. И тебе приснилось, что она воистину провалилась сквозь вчерашний свет да на Страшный суд; и стучит в окно ветер злой осенний, а твоё лицо — жёлтый лист, в росе он или это слёзы — уже не суть.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Только детские книги, и те не хочу раскрывать, если честно. Только молча сидеть в темноте, не сходя по возможности с места. Только слушать: гудят провода, листья с криком катаются в корчах, и бежит дождевая вода по дрожащей трубе водосточной. Только детские книги, ага. Начитался всерьёз и надолго. Бьёт в избушке садистка Яга кочергою несчастного волка. Спит царевна в хрустальном гробу, а проснувшись, на веник садится, вылетая в такую трубу, что гнедой каменеет под принцем. Надавали Емеле лещей: «Вот тебе говорящая щука!» И хохочет за лесом Кощей, смертоносные иглы нащупав... Помнишь, мама, в далёком году был я тощеньким злобным волчонком? Всё качался в глубоком аду на качелях, придуманных чёртом.

КЕНТАВР

По столице лапифов проводят пленённых кентавров. Высыпает на улицы праздная чернь, и летят в человекоконей помидоры. Грохочут литавры. И орлы на знаменах сжимают в железных когтях черепа лошадиные. Едет в своей колеснице генерал-триумфатор, сверкает брони чешуя. Это снится тебе, потому что не может не сниться. Это старый позор заползает тебе под ресницы. И хохочет сапожник, и корчит гримасы швея. А проснёшься — гремят проржавевшие толстые цепи, и течёт с потолка, и бежит по лицу таракан. Никогда не вернуться тебе в материнские степи, по которым табун твой, травы не касаясь, скакал. Но и это лишь сон, ибо нет на Земле ни лапифов, ни кентавров, а только сновидец, который нигде; только выдох и вдох над густой паутиною мифов, пузыри на воде, только лишь пузыри на воде.

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Расшатанный забор, велосипед, баллоны с газом, человек в рейтузах... Союз Советских, что сошли на нет и быстрым шагом вышли из Союза.

***

Спасало, что есть зажигалка, что куришь назло докторам; что ангелов быстрые галки мелькают в глазах по утрам. Зияние, звон и горенье — всё тонет в глубоком дыму, как будто испортилось зренье, но зрение нам ни к чему. Послушные третьему глазу, на гребне воздушной волны смыкаются клёны и вязы то с этой, то с той стороны. Их ветви похожи на вёсла. Их ветер качает навзрыд под тёмной небесною бронзой среди альбатросов и рыб. И вот, нарочит и халтурен, толчками, но льётся же свет. А умер ты или не умер, по-моему, разницы нет.

Но остаётся дача эта вот. И фотки пожелтевшие летают. И птеродактиль кашляющий вьёт гнездо в полузаброшенном портале. Там холодно и сыро — ну и пусть. На дальнем плане света частый пульс, а на переднем сука лает злая. Проникнешь внутрь — костёр горит, сидят вокруг него пятнадцать негритят или двенадцать месяцев, не знаю.

***

Плавал Ваня на печи по реке за кощеевой волшебной иглой. Видел Ваня паровоз в тупике — к лесу передом, к платформе углом. Видел фермы овцеводческие и колхозы хоть шаром покати. Видел череп на зацветшем копье, а под черепом катал и кутил. Так у Вани тяжело на душе, что душа его вся в пятки ушла. Станет плакаться в жилетки ершей — набирают в рот воды кореша. Скачет Ваня на железном горшке, запрягает волновой паровоз. Облетает у него на башке вялый кустик побелевших волос. И не парень он уже, а старик — прячет скуку за усмешкой кривой. Даже если на ногах не стоит, ты на кончике иглы у него.

***

Сидели козы, размышляли козы, точнее, медитировали в позе дракона, созерцали мандалу. А сам дракон козлёнка съел и выпил, да, перебравши, из бойницы выпал и рухнул в море, и пошёл ко дну, но вынырнул, и вот — решил поплавать. А рыцарю совсем отшибло память, когда его ударили щитом разбойники из Колдовского Леса... Вообще-то он хотел спасти принцессу, но посчитал спасение тщетой; послал всех на хер и ушёл в монахи. А мойры — или это просто пряхи — наложницы, по правде говоря, мозги служанкам пудрили в гримёрке; одна из них царю рожала орков, но в этой сказке не было царя. 30

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

По улице с оркестром или без шла скрипка, а за нею — контрабас. Бог-меломан смотрел на них с небес (а мы воображали, что на нас). Распахивали окна сотни труб, огонь и воду в ноты превратив. И в каждой плавал обгоревший труп (точнее, надоевший лейтмотив). Бил палочками лапок барабан, сев на газон, себя по животу. С балкона скрипке альт кричал: «Мадам, что вы забыли на таком ветру?» А я был тенор, временами — бас. А ты была звездою в Мулен Руж. Но, повторяю, Бог смотрел сквозь нас и видел инструменты вместо душ.

***

Ты помнишь енотов, идущих по Красному морю; футбольных фанатов, которым сказали: финита, футбола не будет? Ты помнишь, как плакала Мойра, когда приходилось плясать на невидимой нити? Ты помнишь автобус, круживший в полях каменистых? Как семь пассажиров в партере сидели, обнявшись? А розу фонтана, что бьёт в небеса из канистры на улице Магов? А птицу с глазами из яшмы ты помнишь? Не помнит. Глядит на тебя с изумленьем. Сиделка ворчит: «Только пол не забрызгайте розой». А время идёт, словно Красное море мелеет. Футбола не будет. Еноты объявлены в розыск.

Человек выходит из контекста, на душе легко, а в сердце пусто; в чемодане — старая невеста, почему-то пахнущая дустом. За спиною рукописи, кляксы. Впереди же — чистый снежный ватман. И тоска бежит за ним, как такса, хвостик поджимая виновато. Человек идёт и забывает эпизоды, реплики и сноски. Человека много не бывает, всё равно — из плоти он, из воска, виртуален, подлинен, сновиден... Человеку нужен верный ракурс. Рушит ветер домики из литер, завывает в брошенных бараках. Человек не то чтобы подавлен, просто с места ходит он на место. И в его потертом чемодане громыхает старая невеста.

***

После смерти Семёныч приходит в себя. Там, глядишь, и Петрович подтянется. У Семёныча в жизни осталась семья или всё же уместней «останется» говорить? Заблудившийся в трёх временах, попадает Семёныч в четвёртое, и летает себе на эфирных волнах, как другие воскресшие мёртвые. Неудобно, конечно, летать без штанов, да и тело теперь вроде эллипса. Налетавшись, Семёныч не чувствует ног. Их и нет. И не надо надеяться, что появятся в будущем, ибо прошло, прогремело в покойницкой выстрелом. Дело плохо, но тело-то как хорошо: никаких тебе впадин и выступов. «Что за странное место — не рай и не ад», — размышляет Семёныч растерянный. И садится с ним рядом Петрович-квадрат или куб, если в профиль и стерео. 31

Б И Б Л И О Т Е К А

Ж У Р Н А Л А

***

Аккурат за семью тощими коровами проследовали семь точных. Иосиф даже вскрикнул во сне от неожиданности. Покинув ложе, молодой человек подошёл к книжной полке, чтобы свериться с Торой. О точных коровах в Пятикнижии ничего не говорилось. Коровы могут быть либо тощими, либо тучными. Это несоответствие не просто сбивало с толку, оно выводило Иосифа из себя. Фараон, жена фараона, их телохранители стояли меж двух колоссальных пальм и терпеливо ждали. Фараон был почему-то ядовито-зеленого цвета, а жена его щеголяла новой кошачьей головой. Телохранители же казались обычными людьми, вот только глаз у них было многовато. «А мой ли это сон?» — подумал Иосиф, когда вечернее небо заслонили семь тучных дирижаблей, и рослый солдат в противогазе пробежал мимо, крича что-то невразумительное на неизвестном Иосифу языке.

Для заметок

Юрій Макаров. Євангеліе від Макарова «Якби я був богом, я, безумовно, підняв би загальний економічний рівень, бо в бідних країнах нема кому ані продукувати, ані споживати культуру»

Юлия Пятецкая. Театр тронулся «В театральных фойе иногда проходят выставки-продажи турецкого трикотажа, китайского белья и аюрведической косметики. Также в продаже имеются шубы. Что не может не повышать интерес к театру среди обычных граждан»

Сергей Васильев. Театр тронулся «Смотришь некоторые «прогрессивные» сценические опусы, созданные на средства европейских культурных программ и центров, и невольно охаешь, мол, «подпольный обком» по‑прежнему действует»