ВЛАДИМИР ФРОЛОВ. Три жизни Павла Никифорова

Три жизни Павла Никифорова Three Lives of Pavel Nikiforov

ВЛАДИМИР ФРОЛОВ VLADIMIR FROLOV

Владимир Фролов

«Не ходите по солнечным зайчикам — им ведь больно»

Жажда (Памяти Павла Никифорова)

Комната №13 Он лежал, Обессилев от жажды, И над ним Издевалось Солнце. Это 2 Может Случиться С каждым. Почему же Никто не смеется? Вот он поднялся и побрел. Он тело свое поборол. А где-то, Где Луна голубым огнем Двух людей освещает, Понявших вдруг, Как славно быть вдвоем, Ибо только вдвоем В этом мире И можно выжить. . . А он все брел И видел миражи. Прекраснейшие города Он покидал без сожаленья. Ему нужна была вода, Чтоб погасить внутри горенье. Ему не нужно было солнце — Он пить хотел. Он слова этого не понимал — Он жить хотел.

А где-то там Вода сама Ласкала чье-то тело, И потоки ее Никуда не впадали. Люди не понимали, Как жестоко это — Вкус воды Заменять лимонадом! Всеми напитками мира Не заменишь Этот Осязаемый глоток Воды В пустыне.

Я хотел быть Шампанским, Когда его открывают.

Нет, Не будет беды, Он дойдет! Он на руки возьмет Свое хилое тело. Он еще споет О своих мученьях.

Я хочу быть Водой. Я хочу быть Землей. Я хочу быть с тобой счастливым!

И он идет: Руки как ветви кактуса сагуаро, Глаза остекленели. . .

Я хотел бы Проснуться в Нью-Йорке Знаменитым боссом. Я хотел бы Носить длинные волосы И орать на сцене Жутким голосом Душераздирающие песни.

Я хотел быть Всем тем, О чем люди мечтают, Но от чего Могут отказаться. Но не хотел быть глотком воды В той Злополучной пустыне, Где я бреду вместе с ним, Ибо это — Святыня!

И сотворил Бог Землю. И стало ему грустно. А люди назло ему Взяли да и Придумали Искусство. И вот через миллиарды мгновений Ползу по пустыне я И пишу на песке своим телом Песни пустые. Глоток воды, Один глоток воды. И хлеба. . . Двадцать граммов!

Я хотел быть С той девушкой вместе И по утрам любоваться, Как длинные гибкие пальцы Лепестки у цветов раскрывают.

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

ВЛАДИМИР ФРОЛОВ VLADIMIR FROLOV

Три жизни Павла Никифорова Three Lives of Pavel Nikiforov

МОСКВА 2018 MOSCOW

Редактор и составитель Натэлла Войскунская

Compiler and editor Natella Voiskounski

Издание осуществлено галереей АСТИ, Москва при поддержке Юрия Монастырского

This edition was made possible by the ASTI Gallery, Moscow with support of Yury Monastyrsky

Переводы Агентство переводов «Априори» Натэлла Войскунская Наталия Гормли

Translation APRIORI Translation Company Natella Voiskounski Natalia Gormley

Проект Натэлла Войскунская

Project Natella Voiskounski

Продюсер Натэлла Войскунская

Producer Natella Voiskounski

Издатель фонд ГРАНИ

Publisher Foundation GRANY. Art-Crystal-Brut

Редактор Татьяна Лыкова

Editor Tatiana Lykova

Редактор английских текстов Том Бирченоф

Style editor Tom Birchenough

Корректор Мария Арамова

Proof editor Maria Aramova

Дизайн, верстка Дмитрий Мельник

Design and layout Dmitry Melnik

© Галерея АСТИ. 2018

© ASTI Gallery, 2018

© Фонд «Развитие народного творчества «ГРАНИ». 2018

© Foundation GRANY. Art-Crystal-Brut, 2018

© Натэлла Войскунская, текст. 2018

© Natella Voiskounski, text. 2018

© Владимир Фролов, текст, фотографии. 2018

© Vladimir Frolov, text, photographs. 2018

© Дмитрий Мельник, дизайн. 2018

© Dmitry Melnik, design. 2018

Содержание / Contents Натэлла Войскунская Жизнь после жизни Natella Voiskounski Life After Life Владимир Фролов Vladimir Frolov

Три жизни Павла Никифорова Three Lives of Pavel Nikiforov

Битца. Забытая мелодия Bitsa Park. Forgotten Melody

4 5 7 8 30 32

Измайлово Izmailovo

48 50

70 72

У Галкина At Galkin's

Натэлла Войскунская

Жизнь после жизни

4

Надеюсь, мне простится тривиальность заголовка… Жизнь Павла Никифорова — третья, четвертая и далее — продолжается. Что ж, одним из его любимых знаков-символов была и остается бесконечность. После выхода альбома «Павел Никифоров. Максимализм минимализма» случилась встреча, которая должна была произойти давно, но все равно случилась вовремя. Год назад я познакомилась с Владимиром Фроловым, автором издаваемой фотолетописи Павла Никифорова. Я увидела Павла таким, каким он был задолго до нашего знакомства: вот он едет в электричке в обнимку со своими картинами… Увидела его глазами Марины Соколовой, которая «нашла» своего гения в Измайлове, зимой… Она «споткнулась» глазом о его картины, стоящие прямо на снегу… Сколько раз я слышала, как Марина подробно и оттого эмоционально живописала их с Павлом встречу! И вот передо мной десятки фотографий, сделанных той зимой на измайловском вернисаже: серый снежный пейзаж, Павел с картинами, напряженно разглядывающие их люди… Сколько десятилетий должно было пройти, чтобы мы могли вновь (или заново) почувствовать и прочувствовать то время и бытование Павла Никифорова в нем. Особо значимы для меня снимки Павла в ушанке с термосом в руке — он напомнил мне Волчонка из мультфильма Юрия Норштейна… помните «Сказку сказок»?

Фотографии в издании «Три жизни Павла Никифорова» позволяют зрителю и читателю окунуться в советское прошлое накануне печально — и оттого особенно — известной Бульдозерной выставки в Битце. А вот он, Павел — с друзьями, за возлияниями и — явно — спорами, весьма возможно, философскими… Моя бесконечная вера в талант Никифорова-художника, его человеческое обаяние и философское естество, а также мое отчасти грузинское происхождение — все это, полагаю, позволяет мне воспользоваться метафорическими образами Осипа Мандельштама: в очерке «Кое-что о грузинском искусстве» он приравнял «…дух пьянства к продукту таинственного внутреннего брожения, к узкой глиняной амфоре с вином, зарытой в землю». Признаюсь, мне повезло: за семь лет нашего дружеского знакомства я никогда не видела Павла в состоянии опьянения, зато многажды — в состоянии творческого горения, когда просто физически ощущалось биение в нем мысли, когда образы, рожденные его воображением, отвергались или получали свое воплощение…

Natella Voiskounski

Life After Life I hope you will forgive me the banality of this title...

Life goes on for Pavel Nikiforov, be it his third or fourth lifetime now.

After all, one of his favourite symbols was — and still is — the infinity symbol. After the publication of the album Pavel Nikiforov. Maximalism of Minimalism, a meeting occurred that should have happened long before, but happened nevertheless at just the right moment…

This moment happened a year ago when I met Vladimir Frolov, who shared his photographic archive with me, to make it public.

I saw Pavel the way he had been long before I met him. There he is on a local train, hugging his paintings close to him. I saw him through the eyes of Marina Sokolova, who “found” her genius in Izmailovo in winter. Her eyes “tripped over” his paintings, which were lying right there in the snow. The number of times I had heard Marina’s detailed and emotional descriptions of her first meeting with Pavel, and there before me were dozens of photographs, taken that winter at the Izmailovo Art Market — the grey, snowy landscape, Pavel with his paintings, and people looking at them keenly.

So many decades had to pass before we could again (or, afresh) feel and experience that era and Pavel Nikifonov’s existence within it. Particularly striking for me were the photographs of Pavel in his trapper hat, thermos in hand. He reminded me of the Little Grey Wolf, if you remember, from Yury Norshtein’s celebrated animation film Tale of Tales.

The photographs in this book allow readers to immerse themselves in a particular moment from the Soviet past, on the eve of the tragically (and therefore, especially) famous Bulldozer Exhibition in Bitsa, in Belyaevo. And there Pavel is, with his friends, drinking and arguing, quite possibly on philosophical matters.

My eternal faith in Nikiforov’s talent as an artist, his personal charm and philosophical nature, and also my own partly Georgian background — all that is enough for me to consider here the metaphoric imagery of Osip Mandelstam who, in his essay ‘A Word or Two about Georgian Art’, compared “the spirit of drunkenness to the product of secret inner fermentation, to a slender clay amphora of wine buried in the earth”.

I admit that I was lucky. In the seven years of our friendship, I never once saw Pavel in a drunken state. Many times, however, I saw him in a state of creative fervour, when you could really physically feel the pulse of ideas in his head, and when the images bred in his imagination were either rejected or brought to life.

5

6

Птица, рыба. 1990 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 100 × 100 Частная коллекция Bird, Fish. 1990 Tempera on hardboard, leucas, mixed media. 100 × 100 cm Private collection

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

ВЛАДИМИР ФРОЛОВ

Навстречу много жизней проносятся стремглав... И в каждой новой жизни по-своему ты прав! Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова Даже если у тебя целых три жизни, все они начинаются с первой. Как многие, Павел с детства мечтал учиться и жить в Москве. И вот он приехал в Москву из своей провинции — вполне большого и чрезвычайно индустриального, однако лишенного столичного блеска города Горький. Он еще ни с кем не знаком, хотя вновь приобретенным знакомым этот тихий, рассудительный и приветливый юноша казался — и реально был — обаятельным. Павел великолепно рисовал, его приняли в Строгaнoвку, он прошел курс обучения и получил диплом. Уже в процессе учебы он с интересом участвовал во многих общественных и художественных проектах. А тем временем внутри у него что-то свербило и мучило: ведь я могу, я в состоянии, я, наконец, вправе создавать нечто более значимое, более духовно осмысленное, чем это — так или иначе жалкое — отражение действительности. Павла Никифорова уже тогда волновал вопрос о том, насколько на самом деле важно изображать — лучше, хуже или так же, как другие, — именно то, что ты реально видишь. Ведь из подсознания то и дело всплывали будоражащие его сознание образы необъяснимой красоты, визуальные умозаключения, графические итоги прожитого и осмысленного.

Да, он рисовал, освоил разные живописные техники, так что преподаватели, а потом и заказчики были им довольны, но вот сам Павел не был всем этим удовлетворен.

Павел Никифоров

Между тем нельзя сказать, что богемная жизнь не затягивала его. Одни говорили Павлу: «Ты можешь!» А другие полностью отрицали его как художника — темной линией, стрелой, натянутой струной через всю его жизнь, даже через три жизни прошло неизвестно кем пущенное клеймо «чертежник»... И ведь действительно — как художника его еще никто не знал, никто еще ничего не купил у него для своей коллекции. Чтобы узнали, надо было выставляться, громко заявлять о себе.

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

7

VLADIMIR FROLOV

Many lives Racing towards you…

And in each new life You’re right in your own way!

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov 8

Even if you have as many as three lives, the first life comes first. Like many people, Pavel had dreamt since childhood about studying and living in Moscow. And there he was in Moscow, having left behind his provincial hometown, Gorky – a fairly large, highly industrialized urban centre which, however, lacked any of the glamour of a major city. He did not know anyone well yet, although his new friends found this quiet, judicious and companionable youth charming, and charming he was indeed. An excellent draughtsman, Pavel was admitted to the Stroganov University of Arts and Industry, completed a course of study and graduated with a diploma. When he was still a student, he participated enthusiastically in many community and artistic projects.

All the time, something was haunting him and weighing on his mind: but I can, I really can… Ultimately, I have the right to create something more substantial, more spiritually meaningful than this pathetic (from whatever angle you look at it) reflection of reality. Even then Pavel Nikiforov was wondering how important it really was to depict – better or worse than others, or as well as them – precisely what you really see. For images of unfathomable beauty, visual inferences, picturing the sum totals of past life and past reflections every now and then emerged from his unconscious to stir his consciousness.

Yes, he drew, he mastered various techniques of graphic arts, so that his teachers, and later patrons, were satisfied with his work: Pavel himself, however, was not.

Pavel Nikiforov

It wasn’t that he remained immune to the call of bohemian life. Some people were telling him: “You can!” While others completely denied him any artistic talent – it is unclear who started this, but he was branded with the label of “technical drawer”, which shot through his entire life like a black line, a sting, a string… And indeed, nobody knew him as an artist yet, nobody had yet acquired any of his works for any collection. To make people know you, you had to exhibit, to publicize yourself…

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

9

Качающееся равновесие. 1975 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 38 × 34 Частная коллекция Swinging Balance. 1975 Tempera on hardboard, leucas, mixed media. 38 × 34 cm Private collection

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Композиция. 1991 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 65 × 67 Частная коллекция Composition. 1991 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

65 × 67 cm Private collection

Композиция «Галактика». 1989 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника Частная коллекция, Москва

10

Composition “Galaxy”. 1989 Tempera on hardboard, leucas, mixed media Private collection, Moscow

Then, one not-so-fine day, everything was finally prepared for a show. When Pavel walked into that thrice-damned café, he was carrying with him a bag with his works roped together. He dropped in to do some thinking, to relax, to have a drink to muster his courage. After all, his works were to be submitted to the selection committee, which would make the decision. Or, rather, pass the sentence, for the committee’s decision was indeed a sentence for an artist. So some unwinding was really, truly needed.

And he nearly pulled it off. Pavel’s soul was soaring high and far away. He reminisced about his older brother – a philosopher who had penned the book “On Learning to Create”. Pavel had a vision of the composition that he presented to his brother with all his fraternal love – it featured the Earth (yes, the Earth, with a capital “E”) racing across the space of time. The Earth with a capital “E” occupied the entire surface of the canvas – it was gigantic and a little scary, all its golden hues notwithstanding. Its front side for some reason always facing the wall, the painting sat in isolation in the little corridor of the family’s apartment in Gorky. Perhaps such a position was chosen to avoid embarrassing relatives with the sight of something that was still unfamiliar to them.

That painting, capable of causing anxiety in the viewer, was one of the first works in the new style developed by Pavel Nikiforov. It was Nikiforov himself careering across outer space, barely traced along the edge of the huge ochreous Earth. Although the Earth comes with a capital “E”, it is rendered only sketchily: without rivers and mountains, with a flat and at the same time somewhat jagged surface… Maybe it was some symbol of our planet – does it not actually look somewhat scary? At just this moment it seemed that it did, so it should not surprise you that it was the vision of the future entertained many decades ago by a young artist endowed with a strong intuition.

The artist, meanwhile, became carried away with his thoughts. Maybe he even fell asleep – on his feet, as animals do… With his hands pressed against a tall table. Meanwhile, someone – let’s call him, for decency’s sake, a well-wisher – whisked away the bag with the paintings that was sitting on the floor near the table in the café (the artist was trying to hold it with his legs). The bag disappeared for good, the artist was left, literally, with nothing. Was he desperate because the moment of glory and recognition

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Человек до горизонта. Двое за горизонтом.

1990 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 60 × 70 Частная коллекция Man at the Horizon.

Two beyond the Horizon. 1990 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

60 × 70 cm Private collection

11

И вот в один совсем не прекрасный день наконец все было подготовлено для выставки. Пакет с перевязанными веревочкой работами был при нем, когда Павел вошел в трижды проклятое кафе. Зашел, чтоб еще раз подумать, расслабиться, выпить для храбрости. Как-никак его работы надлежало представить отборочной комиссии, и комиссия должна была вынести свое решение. Вернее, приговор, ибо решение комиссии — это для художника действительно приговор. Надо, надо было расслабиться. Это почти что удалось. Душа Павла витала высоко и далеко. Вспоминался старший брат — философ, автор книги «Как научиться творить». Привиделась та работа, которую Павел подарил ему со всей братской любовью, — изображена была Земля (именно Земля, с заглавной буквы), она мчалась в пространстве времени. Земля с заглавной буквы занимала все пространство полотна — гигантская и немного страшноватая, даже несмотря на то, что изображена была в золотистых тонах. Картина одиноко стояла в коридорчике в семейной квартире в Горьком, всегда почему-то повернутая лицевой стороной к стене. Наверное, чтобы не смущать родных чем-то до поры до времени неведомым. Способная вызвать беспокойство у зрителей картина — одно из первых произведений его нового стиля. Это он сам, Павел Никифоров, несся в космическом пространстве, слегка намеченном по краю огромной охристой Земли. Земли хоть и с заглавной буквы, однако изображенной схематично: без рек и гор, с плоской и одновременно какой-то неровной поверхностью… Может быть, это был своего рода образный символ нашей планеты — да разве же она на самом деле не кажется страшноватой? Сейчас-то очень даже кажется: так стоит ли удивляться, что именно такой образ предчувствовал много десятилетий назад молодой художник, одаренный обостренной интуицией? …А между тем художник полностью ушел в свои мысли. Может быть, даже заснул — стоя, как спят животные… Заснул, опираясь руками на высокий столик.

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Над миром. 1989 (?) Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 63,5 × 71 Частная коллекция, Москва Above the World. 1989 (?)

Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

63.5 × 71 cm Private collection, Moscow

12

was delayed? Perhaps. But regardless, he was left alone with his thoughts about the fairness and unfairness of life, destiny, human nature, nature in general, and the nature of creativity.

Then, when Pavel shook off his reverie, the years’ worth of his labour was gone.

This twist of a cruel fate gave us the second Pavel Nikiforov. Not a single molecule of his soul, his existence, his artwork had changed – it was just as if someone did an intermediate calculation, stripping the artist of everything he had accumulated in his past life. That was how the second stage of his creative life – Pavel Nikiforov’s second life – began.

Having lost everything, he understood that he did not even need anything from his previous life. Official recognition eluding him, Pavel independently concluded that he was a true artist with an individual vision of the world, fate, existence, and relations between people. Saving him from despair and confusion, this decision helped him to stop trying to gain fame among art aficionados, or even stop gaining respect among the gatekeepers of cultural life, to stop even thinking about all these matters and to simply continue his creative journey. That is, to express himself through his paintings the way he had wanted to since childhood.

It was a difficult decision – to embark on this new stage of a creative journey without any burden whatsoever: for instance, without authority figures, without an artistic biography and achievements, and not least, without a permanent place of residence or acceptable living conditions.

How did Pavel Nikiforov manage to live and engage in his creative work in such circumstances for many decades? Every now and then people appeared who were able to understand and duly appreciate his works, who liked him, showed an interest

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Тем временем кто-то — давайте назовем его для приличия доброхотом — взял да умыкнул пакет с полотнами, стоявший на полу (художник старался придерживать его ногами). Пакет исчез навсегда, а художник остался буквально ни с чем. В отчаянии от того, что откладывается момент признания и славы? Может быть, и так. Но во всяком случае наедине с мыслями о справедливости и несправедливости жизни, судьбы, человеческой природы, природы вообще и, в частности, природы творчества. Итак, когда Павел пришел в себя, от его многолетнего труда ничего не осталось. Данный поворот жестокой судьбы явил нам второго Павла Никифорова. Не изменилась ни единая частица его души, его бытия, его творчества — просто как бы кто-то подвел промежуточный итог, оставив художника ни с чем из его прошлой жизни. Так начался второй период его творческой жизни, вторая жизнь Павла Никифорова. Все потеряв, он понял, что из прошлой жизни ему ничего и не нужно. Не получив официального признания, Павел самостоятельно пришел к выводу, что он — подлинный художник с индивидуальным видением мира, судьбы, бытия, отношений между людьми. Это решение помогло ему не упасть духом и не растеряться, прекратить попытки стать знаменитым в глазах любителей искусства или уважаемым в глазах руководителей художественной жизни, даже не задумываться обо всем этом и просто продолжать творить, то есть выражать себя на полотнах таким образом, как ему этого хотелось с самого детства. Итак, было принято непростое решение — приступить к новому этапу творчества без чего бы то ни было обременяющего: например, без авторитетов, без творческой биографии и без заслуг, а кроме того, без постоянного места жительства и без сколько-нибудь приемлемых бытовых условий. Как же удалось Павлу Никифорову долгие десятилетия просуществовать и даже творить в таком режиме? Да просто то и дело находились люди, которые сумели понять и высоко оценить его произведения, которым он нравился, которым было интересно с ним, которые им восхищались до такой степени, что могли поделиться с ним жильем и почитали за честь находиться рядом. Сам же Павел был непритязателен ни в одежде, ни в еде. Единственное, на что он тратился, — это материалы для творчества, а еще сигареты и спиртное. Последнее — тоже совсем-совсем непритязательное, да и не каждый способен выдержать такую, например, жуткую смесь, как знаменитый и по-своему желанный в неимущих кругах утренний коктейль «Александр Третий»: одеколоны «Саша», «Тройной» и «Светлана» — смешать, но не взбалтывать!..

Павла Никифорова такой «коктейль» взбадривал, а если удавалось добыть еще и чашечку кофе да сигарету, то рабочий день был обеспечен. Мастер был готов к священнодействию: сразу было видно, что у него на душе праздник. Итак, начало работы: сперва проведение (часто — процарапывание) линии или контура на оргалите — основной для него поверхности художественного полотна, лист оргалита при этом бережно поддерживается руками. Потом на него наносится смесь красок, приготовленная в стоящем на полу тазике. А до совершенства картина доводилась тонкой-тонкой кисточкой. Чтоб она была острой, волосок на ее конце Павел тщательно обсасывал во рту, придавая ей нужную

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

13

in him, and admired him so strongly that they could share their apartments with him, feeling honoured to be at his side. Pavel himself was undemanding, both dresswise and foodwise. The only items he spent his money on were materials for his artwork, as well as cigarettes and alcohol. This last item, too, was of the humblest variety, and, to be honest, many people simply could not withstand, for instance, the dismal concoction that was the “Alexander III” morning cocktail, famous and, in its own fashion, sought after in indigent communities: the toilet waters Sasha, Troinoi and Svetlana – mixed but not shaken..!

Such a “cocktail” used to have an invigorating effect on Pavel Nikiforov, and if he managed to come by a cup of coffee and a cigarette as well, then his working day was guaranteed. The great artist was ready to perform rites of any profundity: you could see at once that he was in buoyant mood.

14

So, the beginning of a work cycle: first, drawing (often, scratching) a line or contour on fibreboard – the main material he used for painting; he would carefully handle the piece of fibreboard to keep it in place. Next, paints mixed in a dishpan placed on the floor applied to the surface. Then a finest brush plied to bring the image to perfection. To sharpen the filament on the tip of the brush, Pavel would assiduously chew it in his mouth to bring it into shape as needed. And then he would complete his work, introducing into the composition, with the super-precise strokes of a silversmith, colour and, therefore, a vital force.

His manner of work precluded alterations or additions. All details of any future composition had to be “created” in his imagination in advance. Pavel was able to “translate” his ideas from the language of the unconscious first into consciousness, and then into the generally accessible language of art. Directly under the observer’s eyes an image became ever more riveting and meaningful – it gained the otherworldly power of inspiration, speeding off, in the course of work, somewhere into an outer space, and then returning – mysterious, full of spiritual values, enriched with otherworldly symbols and meanings. Every now and then, one could even detect a special smell, something like a puff of smoke going up when a candle’s flame is put out.

Pavel Nikiforov never had any secrets: look, watch, ask, and do as he does, if you feel it is necessary. And let the spirit flow, as in Pavel’s artwork. Pavel himself, by the way, invariably smelt good, like a priest in a church. Maybe this was because he was almost maniacally cleanly.

Nikiforov’s works, meanwhile, were reaching new philosophical heights – this brought in buyers; one buyer would bring another, so the artist was gaining, if not fame, then a certain prominence. There were two kinds of buyers: one would try to bargain down the price and buy at random everything they were offered, for it was believed in certain quarters that the artist they were dealing with was great but not as yet sufficiently recognized; buyers from the second group were willing, offering a fixed price, such as a bottle of drink, to take away with them whatever they could lay their hands on: an old tape recorder, an overcoat, a second-hand costume, or a painting.

I remember how he shared an apartment with Vladimir Galkin. Galkin was working day and night, restoring icons for a black-marketeer. And he was so good at it that even the Japanese with their vaunted electronic analysis could not guess whose brushwork it was: some genius of an era long gone, or an artist of today? Either the hardware lied, or the restorer was indeed an excellent master of his craft.

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Портрет. 1989 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 59,5 × 70 Частная коллекция, Москва Portrait. 1989 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

59.5 × 70 cm Private collection, Moscow

15

форму. Затем он, словно ювелир, довершал свой труд отдельными сверхточными мазками, внося в картину цвет и, значит, жизнь. Его манера работы не допускала ни переделок, ни дополнений. Все детали будущей картины должны были быть заранее «созданы» в воображении. Павлу удавалось «перевести» задуманное с языка подсознания сперва в сознание, а потом в общедоступный язык художественной работы. Прямо на глазах наблюдателя изображение становилось все более ярким и осмысленным, оно набирало как бы неземную силу вдохновения, уносилось в процессе работы куда-то в космическое пространство и тут же возвращалось — таинственное, одухотворенное, обогащенное нездешними символами и смыслами. Иной раз появлялся даже особенный запах: его можно сравнить с дымком от затушенной прямо пальцами свечки. Секретов у Павла Никифорова ни от кого не было: смотри, наблюдай, спрашивай, а если считаешь нужным — делай так же. И пусть дух витает, как при взгляде на работы Павла. От самого Павла, кстати, тоже неизменно исходил приятный дух, словно от священника в церкви. Наверное, оттого, что он был чуть ли не патологически чистоплотен. Между тем работы Никифорова набирали все новую и новую философическую высоту, это манило покупателей: одни приводили других, так что набирала силу если не слава, то определенная известность. Покупатели были двух категорий: одни торговались и покупали наудачу все, что им предлагали, ибо бытовало мнение, что перед ними великий, но пока не признанный живописец; вторые готовы были за фиксированную цену — бутылку — унести что ни попадя: хоть старый магнитофон, хоть пальто или ношеный костюм, хоть картину.

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Человек-галактика. 1990 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 95 × 113 Частная коллекция, США Man-Galaxy. 1990 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

95 × 113 cm Private collection, USA

16

Vova Galkin was an artist in his own right as well, and he was focused on just one theme: deifying the Woman. He worshipped and imaged only women, who were always beautiful, always mysterious, and always full of spiritual wisdom and prayerful.

A generous soul, he was wont to give away everything he had: pictures, money, living space. Here it should be mentioned that a roommate such as Pavel Nikiforov was a real blessing: an undemanding and not scandalous art aficionado who always understood everything. The sleepless nights were often filled with conversations, guests would stay long after midnight, listening to their hosts and arguing with them.

Meanwhile, everyone was strongly put off by Pavel’s sincere belief that he was a genius. “All that is great loathes interpretation!” he would proclaim while others felt resentful about this statement – were they not geniuses like him? Everyone wanted to be a genius, or to be considered as one, but, quite naturally, this was not something articulated openly. And only Pasha used to say, matter-of-factly: “I am a genius, and that’s it.” “Wait, you can’t be a genius, can you?” many would counter. Once this writer happened to draw a line under a heated discussion. “You idiots, you don’t want to understand anything, do you?” I said. “An ordinary genius is living next door to us, even drinking with us. We should feel proud of the fact that we have this genius in our midst. That’s it!” A silence ensued – slowly, gradually the semi-inebriated minds were waking up to the stated fact. After which the label of genius stuck to our dear Pasha forever.

With the label of genius attached to him, Pavel Nikiforov was producing ideas and meanings all the time. He was creating hieroglyphic pictures – what might be called an alphabet of a future language of intergalactic communication. The elegant line conceived by his brain and created by his hand comprised all things at

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Ритм. 1991 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техникa. 65 × 70 Частная коллекция Rhythm. 1991 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

65 × 70 cm Private collection

17

Помню, делили они жилье вдвоем с Владимиром Галкиным. Тот трудился не покладая рук, реставрировал иконы для какого-то барышника. Да так ловко это делал, что даже японцам с их хваленой электроникой не удавалось высветить, чьи это мазки: гения прошлых столетий или сегодняшнего художника? Либо электроника пасовала, либо реставратор был действительно отменным мастером. Вова Галкин еще и рисовал, причем была у него всего одна тема: обожествление Женщины. Так что и боготворил, и изображал он только женщин — всегда прекрасных, всегда загадочных и всегда одухотворенно-молитвенных. Щедрая душа, он любил раздаривать все, что у него было: и картины, и деньги, и жилое пространство. Тут надо сказать, что такой сосед, как Павел Никифоров, был просто подарком в общежитии: не требовательным, не скандальным, всегда все понимающим ценителем искусства. Беседы об искусстве часто заполняли бессонные ночи, гости подолгу засиживались, внимая хозяевам дома и ведя с ними споры. При этом всех сильно настораживала в Павле его искренняя убежденность в том, что он — гений. «Великое не терпит толкованья!» — провозглашал он, а других это возмущало: разве они не такие же гении? Каждому хотелось быть или прослыть гением, но об этом, естественно, вслух не говорили. Лишь Паша безапелляционно заявлял: «Я гений, и точка». Многие возражали: «Нет, какой же ты гений?» Однажды автору этих строк довелось подытожить бурную дискуссию. «Вы что, дураки, ничего не хотите понять? — сказал я. — Рядом с нами живет и даже пьет с нами обычный гений. Мы должны гордиться тем, что в нашей компании есть такой гений. И все!» Наступило молчание — медленно,

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Вход в вечность. 1990 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 85 × 62 Частная коллекция, Москва Access to the Eternal. 1990 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

85 × 62 cm­­ Private collection, Moscow

18

once and was perfect in itself: it outlined and demarcated the space of the image, and the image was some kind of signal sent by consciousness into the area of the unknown with the purpose of getting to know it. Anybody lucky enough to be able to see Pavel Nikiforov’s work precisely in this light immediately became an admirer.

And those who could not simply saw an unusual elegant composition whose beauty and completeness produced an aesthetically graceful impression.

Pavel was producing images all the time, without pause. He used to nurse his ideas for months, sometimes for years. To this end, he would “withdraw into himself” and, processing the numerous signals which he sent out and which provided a clue to at least a tiny parcel of his knowledge about the workings of the world, he would be thinking up his landmark pictures, relying on which one could come closer to cognitive thinking. And when these milestones were finally revealed to the public, one could not help but see that they were masterpieces.

The artistic techniques Pavel used always seemed – and indeed were – minimalist. For him a primed surface in itself contained both a puzzle and a quick-to-find answer to it. And any action applied to this surface turned it into an art object. How he managed it is anyone’s guess. When asked, he could go into a lengthy discussion, and if he was at the stage of conceiving a new work, he could draw several fanciful lines, which seemed to him like a suitable explanation. And maybe not every time, but often you understood that these three lines amounted to a painting – together with the unforgettable, stirring background with stars and planets, animals and fishes, bulls and toreadors, violins and music scores, eyes and the Eye of God flying or resting immobile over it…

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Раковина. 1980-е Оргалит, темпера, левкас, смешанная техникa. 27 × 37 Собрание Владимира Аркадьевича Козлова, Москва Seashell. 1980s Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

27 × 37 cm Collection of Vladimir Kozlov, Moscow

19

постепенно в полупьяных головах происходил процесс осознания сформулированного факта. После чего дорогой наш Паша навсегда утвердился в этом качестве. Навсегда утвердившийся в качестве гения Павел Никифоров неустанно творил идеи и смыслы. Он создавал картины-иероглифы — своего рода алфавит будущего языка межгалактического общения. Изысканная линия, задуманная его мозгом и сотворенная его рукой, заключала в себе сразу все сущее и сама по себе была подлинным совершенством: она обрисовывала и обозначала пространство образа — своего рода сигнала, засылаемого сознанием в область неведомого с целью познать его. Всякий, кому посчастливилось понять именно такую суть работ Никифорова, немедленно становился его поклонником. Ну а те, кому это было не дано, просто видели необычное элегантное полотно, производящее эстетически изящное впечатление в плане своей красоты и законченности. Процесс создания картин никогда не прерывался у Павла. Он вынашивал свои идеи месяцами, а иной раз, может, и годами. Для этого он «уходил» вглубь себя и, обрабатывая засланные им многочисленные сигналы, позволяющие приоткрыть хоть уголок в сфере познания мироустройства, задумывал картины-вехи, опираясь на которые, можно вершить подвиг познания. Когда эти эпохальные вехи наконец выходили наружу, их трудно было воспринять иначе как шедевры. Художественные средства, к которым прибегал Никифоров, всегда казались, да и на самом деле были минимальными. Для него загрунтованная поверхность сама по себе таила и загадку, и скорую разгадку. А любое действие на этой поверхности превращало ее в предмет искусства. Как это ему удавалось, никто не знает. Если спрашивали, он мог пуститься в пространные разглагольствования, а если в нем уже зарождалась новая работа, мог провести несколько причудливых линий, что было для него адекватным объяснением. И становилось понятно (ну, пусть не всякий раз: сделаем скидку на возможную неудачу

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Удивление. 1989 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техникa. 90 × 117 Частная коллекция Surprise. 1989 Tempera on hardboard, leucas, mixed media. 90 × 117 cm Private collection

20

You want to know how Pavel Nikiforov’s work found its buyers? Here is quite a typical story, and not the worst one, it should be admitted. For instance, a taxi-driver, after a round of impassioned negotiation, would accept a picture by way of a payment, without even being aware that an important particle of a worldview was riding in the back seat of his car. And the driver would accept the picture with the hopes of offering it to someone smart and rich – this lot, too, sometimes took rides in taxis… But he could never be sure that at least someone, seeing the piece, would assume a learned air and inquire, “What is it? Who made it?” And the driver would answer right away: “Ah, a certain famous painter left it here by chance, doesn’t want to take it back for some reason. Are you interested in buying it? I’m not charging a lot: today I desperately need money!” This is how his works got bought – for peanuts, one can easily say. Yes, that was how his works went, and how his life went by, too.

Who could have known that Pavel Nikiforov was destined to live only three lives as an artist? Even now, even today he could have been with us still… Only the light in Pavel’s eyes had never gone out, he was always looking into the future.

As before, he was not interested in the silly earthly problems of daily life and contented himself with whatever gifts he was given. He needed nothing but brushes, a lancet, and paints, and as for his hands and head, he always carried them with him.

Once we had a conversation that was important for me: “Pasha, what are you dreaming about? Like everyone else, becoming famous, wealthy, rich?”

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Многоточие аналитика. 1989 (?) Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 99 × 60 Частная коллекция, Москва Ellipsis of the Analyst.

1989 (?)

Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

99 × 60 cm Private collection, Moscow

21

художника или на сильные предубеждения у зрителя), что эти вот три-четыре линии и есть картина — вместе с незабываемым, будоражащим чувства фоном, поверх которого летят или застыли в неподвижности звезды и планеты (в том числе Земля с заглавной буквы), животные и рыбы, быки и тореадоры, скрипки и ноты, глаза и Глаз Божий… Вы хотите знать, каким образом уходили работы Павла Никифорова? Вот вам один из распространенных сюжетов. Не самый печальный, надо признать. Например, какой-нибудь таксист после рьяного уговаривания принимал вместо оплаты проезда готовую работу, даже не понимая, что на заднем сиденье в его машине — важная частица миропонимания. Он-то мог взять картину, чтобы

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

22

“Yes, that would be nice. I’d build myself a mansion where everybody could come, work, live, create. I’d give them all that – help yourself.”

“And you?”

“Just a room of my own, for me.”

“And..?”

“I would live in it.”

“Alone?”

“Alone.”

“And not let anybody else in?”

“Nobody.”

Such a dialogue epitomizes all of Pavel’s nature, his readiness to give people everything and secure creative isolation for himself, so that he could withdraw into his thoughts and create his compositions on canvas, on paper, on fibreboard.

As if they were signposts signalling the existence of some other reason-based life beholden as yet only to him. So that he could remain a Creator!

This period – his second creative life – was for Pavel extremely productive. One after another, his compositions were emerging from his unconscious to be shaped into masterpieces. Collectors were buying them enthusiastically. Private galleries, too, began to show interest in him. He received especially generous assistance from ASTI gallery, with its very good-natured and intelligent director Natella Voiskounski. Natella accepted Pavel as he was, warts and all – she saw that he had the potential for growth and was unlike any other artist of the times, either from the category of the officially recognized or from the “informal” communities. For Pavel succeeded in walking away from primitive figurativeness, opting for the figurativeness of a different type, different order, different aesthetics, and he did this much earlier, and walked along this path much further than others.

So the art galleries on the Arbat, then the hubs of artistic life, started selling Nikiforov’s artwork, sometimes priced quite aggressively. Then it came to the point that some Parisians wanted to see his works and organized his show in Paris. I remember how he immediately took to the idea of visiting Paris and showing his artwork there. If he had any authority figures at all in the visual arts, it was mostly the French. What interested Pavel was not even so much the French artists’ painted compositions or objects as their position in French society, the respect for art professionals demonstrated by many. He felt he was as good as the best of them, and as for respect, in that matter things were quite bad in our country.

Pavel Nikiforov indeed was on the same plane of excellence as the best of modern painters, and yet he was different, unlike any of them. His works had something you could not find in other heavyweights; it was precisely this quality that totally engrossed attentive viewers, as if sucking them into a black hole, after which they broke loose, completely renovated and transformed. This is not surprising: he happened to travel into the infernal or paradisiacal – who knows which, anyway – recesses of contemplation and sensation, where everybody – left alone, all by himself, the one and only – sizes himself up: his morals, his psychic qualities, his social essence. Diving down there even once can be rather scary: who knows if you’ll be able, after this experience, to return to mundanity, to survive..? This is why being an observer, much less an admirer, of Pavel Nikiforov is not an easy life choice. As for Pavel himself, every day he was probably making what might be called a somersault towards an unsparing meeting with his own self – so why should we feel surprised to discover that he is not like other people?

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

предложить ее кому-нибудь из умненьких и богатеньких, которые тоже иногда ездят на такси... Но никогда не могло быть уверенности, что увидев работу, хоть кто-нибудь вдруг напустит на себя умный вид и поинтересуется: «Что это? Кто автор?» А водила тут же ответит: «Да так, один знаменитый художник забыл и не интересуется почему-то. Не хотите ли купить? Дешево отдам: мне сегодня деньги позарез нужны!» Вот так и уходили работы — смело можно сказать, за бесценок. Да, так уходили работы, так уходила жизнь.

Кто ж знал, что Павлу Никифорову суждено прожить всего три творческие жизни? Ведь и сейчас, сегодня мог бы быть с нами… Но вот только свет в глазах Павла никогда не потухал, он всегда глядел в будущее. Ему по-прежнему было не до глупых мирских проблем быта, он довольствовался тем, что дарили. Ничего не надо было, кроме кисточек, скальпеля да красок, ну а руки и голова у него всегда были при себе. Однажды у нас состоялся важный для меня разговор: — Паша, о чем ты мечтаешь? Как все — стать знаменитым, обеспеченным, богатым?

— Да, это неплохо бы иметь. Построил бы себе дом-особняк, куда все бы могли приходить, работать, жить, творить. Я бы им все это дал — пользуйтесь на здоровье.

— А себе?

— Была бы у меня своя единственная комната.

— И..?

— И я бы в ней жил.

— Один?

— Один.

— И никого бы не пускал?

— Никого. В этом диалоге — весь Павел с его готовностью все отдать людям и обеспечить себе творческое одиночество, чтоб витать в своих мыслях, создавать свои полотна сначала в воображении, а потом на холсте, на бумаге, на оргалите. Создавать — как указатели существования какой-то другой сознательной жизни, видной пока что только ему одному. Оставаться Творцом! Этот период — вторая творческая жизнь — был для Павла необыкновенно продуктивным. Работы одна за другой всплывали из его подсознания и воплощались в шедевры. Частные галереи тоже начали им интересоваться. Особенно большую помощь оказала ему Галерея АСТИ с ее добрейшим и умнейшим директором Натэллой Войскунской. Натэлла безоговорочно приняла Павла таким, каков он есть, увидев в нем потенциал роста, непохожесть ни на кого из тогдашних художников, официальных или неформальных. Ведь Павел раньше других и дальше других успел уйти от изобразительности примитивной в изобразительность иного свойства, иного порядка, иной эстетики, иного — можно смело сказать — Космоса. В какой-то момент в художественных салонах на Арбате, где в то время воистину кипела творческая жизнь, начали продавать произведения Никифорова, иной раз за баснословные по тем временам деньги. Дошло до того, что его

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

23

Без названия Hе датировано Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 72 × 84 Коллекция Сурена и Валери Меликян, Франция Untitled Undated Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

72 × 84 cm Collection of Souren and Valerie Melikian, France

24

Фатальность. 1989 Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 91 × 114 Частная коллекция, Москва Fatal Model. 1989 Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

91 × 114 cm Private collection, Moscow

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

Знаки Всевышнего Не датировано Оргалит, темпера, левкас, смешанная техника. 65 × 57 Частная коллекция Signs of God Almighty Undated Tempera on hardboard, leucas, mixed media.

65 × 57 cm Private collection

25

работы захотели увидеть в Париже, пригласили туда с выставкой. Помню, он сразу загорелся идеей побывать в Париже и продемонстрировать там свое творчество. Если он и признавал в изобразительном искусстве авторитеты, то в основном, наверное, это были французы. Даже не столько их холсты либо мраморы вместе с бронзой интересовали Павла, сколько положение художника во французском обществе, демонстрируемое многими уважение к представителям этой профессии. Себя-то он ощущал на одной ноге с лучшими из них, а вот с уважением к художнику в нашей стране дело обстояло куда как хуже. Павел Никифоров действительно соответствовал уровню лучших из современных живописцев; вместе с тем он был другим, отличным от всех из них. В его работах было что-то, чего не найдешь у других мастеров; именно это качество захватывало внимательного зрителя без остатка, как бы всасывало его в своего рода черную дыру, и наружу он вырывался полностью обновленным и преображенным. Подобное качественное видоизменение только на словах выглядит удивительным, а вот представьте-ка себе, что вам удалось побывать в адских

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

26

Shortly before leaving for Paris to attend the exhibition, new works again had to be put together – only this time, not in a heavy bag, but for showing them off to friends, art aficionados and collectors. In short, something in the way of an “apartment show” was organized – this type of exhibition was well known in the Soviet and post-Soviet periods alike. It was perhaps known better and more widely than many decidedly modern concepts, such as the showroom.

In such a way the event brought together many of those who knew, appreciated, loved and adored Pavel, those who bought his artwork, wrote the articles about him, and did all they could to promote public recognition of the artist. About 15 pieces, due to travel to that distant destination, Paris, were arranged on the floor along the walls, on sofas and on a cupboard, and in the centre there was a table with something to eat and drink. And how could one not celebrate the run-up to so momentous an event?

Not surprisingly, the libations and glorifications were unceasing, with the word “genius” brazenly cropping up – slipping off tongues big and small, rolling back and forth, hither and thither, like an echo. For it’s clear that that there are only a few geniuses among our contemporaries, among painters anyway, and Pavel was now on his way to being recognized as such, and not just somewhere, but in Paris.

Everyone was enthusiastically drinking with the genius, clinking glasses with him without ceremony, like brothers. Now everybody, literally everybody was feeling not just better, but as good as it gets, and somebody was already soaring far above the mundanity. It was at this point that someone – either a collector or a sponsor – suddenly, like a bolt from the blue, said: “Pasha, sell me your works. Why on earth do you need an exhibition? I’m ready to pay any price.”

Then Pasha is nodding politely, in a state of bliss. And the collector just goes on and on in this vein, without a pause. And I’m sensing they have almost cut the deal already. I didn’t like this sort of commerce: I knew that in the morning the artist was going to ask himself why he had forsaken his dream of exhibiting his art in Paris.

At that point an idea crossed my mind. “Pavel,” I said, “now that there is still some time left before the show, why don’t you give these pieces to me as a gift?

Just pretend you do, it’s not forever.” And he knew very well: I often borrowed artists’ works from them, to enjoy their art in solitude. Neither the living space nor the financial circumstances of an ordinary engineer made it possible for me to afford the paintings at their real price, and I had no desire to take unfair advantage of the artists. So I made the suggestion: “Let me keep the pieces for a while!” And it was accepted: why not, indeed? “It’s my present to you,” Pavel said. And for several weeks, maybe months, during which time the negotiations were in progress, I was the keeper of the pieces selected for the show, living in the environment that they formed. They were arrayed around me like reflectors directed at me. Very soon I began to feel, every now and then, that I was moving or, as they say, “on a trip” to a more elevated and purer world. The paintings were affecting my unconscious, stirring and nourishing my consciousness, and the world was revealing to me its unfamiliar aspects, new ones every time. Not straightaway, but finally I realized: it was his world, the world of Pavel Nikiforov, that was opening itself up to me.

And while I was sorting out my own feelings, Pavel’s third life arrived and entrenched itself: a life full of unconditional faith in God and of earthly love. Pavel finally met a kindred soul: a woman who fell in love with him and with whom he fell in love, after many years of loneliness. The woman was willing to sacrifice to him all she had; moreover, she saw a man in him. And Pavel, in addition to everything else,

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

либо райских — кто там разберет — глубинах миросозерцания и мироощущения, где каждый — сам по себе, один-одинешенек, единственный и неповторимый, — приходит к оценке самого себя: своей морали, своих психических качеств, своей социальной сути. Страшновато туда нырять, даже один-то разок: после этого, как знать, можно и не вернуться в обыденность, не вынырнуть, не выжить... Вот почему непростая это судьба — быть зрителем и тем более почитателем Павла Никифорова. Сам же Павел каждый день, наверное, совершал эдакий замысловатый кульбит только для того, чтоб заново встретиться с самим собой, и свидания эти не всегда, вероятно, были ласковыми… Так чего же удивляться, что он — не такой, как другие? Незадолго до отъезда на намеченную в Париже выставку опять настало время собрать готовые работы — теперь уже не в запакованном виде, а для представления друзьям, ценителям и коллекционерам. Короче, состоялось что-то вроде квартирной выставки — сие понятие ярко характеризует и советские, и постсоветские времена. Известно оно, пожалуй, получше и пошире, чем многие сугубо современные понятия, такие как шоу-рум. Итак, собрались многие из тех, кто знал, ценил, любил и обожал Павла, кто приобретал его произведения, писал статьи и всячески способствовал общественному признанию художника. Полтора десятка работ (им предстоял неблизкий путь в Париж) были расставлены на полу вдоль стен, на диванах и на комоде, а в центре — стол с яствами и напитками. Ну как же не отметить канун столь знаменательного события? Неудивительно, что нескончаемым потоком пошли и возлияния, и славословия, беззастенчиво звучало слово «гений» — оно то и дело слетало с языка, перекатывалось, словно эхо. Ясно ведь, что среди современников совсем немного гениев, во всяком случае в области живописи, и вот Павел — на полпути к признанию этого статуса, да еще не где-нибудь, а в Париже. Все охотно пили с гением, чокаясь с ним запросто, по-братски. Вот уже всем, ну буквально всем стало даже не лучше, а совсем хорошо, а кое-кто вообще успел вознестись над обыденностью. Тут один то ли коллекционер, то ли спонсор вдруг ни с того ни с сего заявил: «Паша, а ты продай мне эти работы. На фига тебе выставка? Я заплачу любые деньги». Смотрю — Паша вежливо кивает головой, пребывая во вполне блаженном состоянии. А коллекционер знай себе уговаривает, говорит не переставая. Чувствую — уже почти договорились. Не понравилась мне эта коммерция: знаю ведь, что наутро сам художник будет недоумевать, почему он отказался от мечты выставить свои произведения в Париже. Тут меня осенила идея. «Павел, — говорю, — пока есть еще время до выставки, не мог бы ты подарить мне эти работы? Подарить понарошку, не навсегда». А он прекрасно знал: я частенько брал у художников картины, чтобы побыть с ними наедине. Ни жизненное пространство, ни материальное обеспечение не позволяли простому инженеру купить картины по той цене, какую они на самом деле стоили, а обкрадывать художников не было никакого желания. Итак, я предложил: «Пусть работы побудут пока у меня!» И это было принято: действительно, пусть побудут. «Дарю», — сказал Павел. Так что в течение нескольких недель, а может быть, и месяцев, пока шли переговоры, отобранные для выставки работы оставались у меня, я жил в их пространстве. Как направленные на меня отражатели, они стояли вокруг. Я очень скоро начал ощущать, что то и дело испытываю своего рода выход, или, как говорится, «улет», в высший и какой-то более чистый мир. Картины

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

27

28

was handsome, like a Roman patrician, neat, courteous, respectful, trusting. And besides, Pavel had been missing love and a healthy, well-looked-after everyday life so much!

In his third life God became a constitutive narrative in nearly all his pieces – the paintings of the late, or last, period of Pavel Nikiforov’s life as an artist and a human being. Like a believer compiling prayers, Pasha was producing paintings that were also icons, exercises in reflection, prayers. This was a result of the influence of the environment in which he had lived for many years, sharing a living space with his friend – the artist Vladimir Galkin, restorer of icons and creator of sacred images.

In the apartments they rented, there were always lots of icons – some were those Galkin was in the process of restoring, others were waiting their turn, and yet more were icons Galkin himself was making.

Did I mention that for a while Pasha nearly disappeared from our life altogether: not a phone call, nor a meeting. Sometimes, though, someone would mention him: he was making headway! On top of everything else, it turned out that he was a member of one of the Moscow Unions of Artists and his paintings were held at state museums! Only once did he visit us, and you could see that the man was happy (even his visage had become a little plumper) and bursting with an energy unseen in him before. First, there were several phone calls – he enquired how his paintings were faring. I, quite naturally, assured him that they were eagerly waiting for their master, because he had left them with me for safety’s sake. After that he and his wife called on me and took all the works – including even the “Guitar Player” with its inscription indicating that it was a present to me. Yes, and I happened to see them one more time – they invited me to their place. We drank tea in their kitchen – Pasha was no longer drinking alcohol: he was working and getting ready for exhibitions while his dedicated female helpmate was supporting and helping him in every way she could.

That was how year after year passed – the years of Pavel Nikiforov’s third life.

Who could have imagined that it was to end so treacherously soon?

Then suddenly, like the blow of a robber attacking you from around a corner, the terrible news: Pasha is no more!

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

воздействовали на подсознание, будоражили и давали пищу сознанию, мир открывался мне совершенно непривычным образом, всякий раз по-разному. Не сразу, но я понял: мне открывался его мир, Мир Павла Никифорова. А пока я разбирался в собственных ощущениях, незаметно наступила и воцарилась третья жизнь Павла: жизнь, наполненная беспрекословной верой в Бога и земной любовью. Паша наконец-то встретил родственную себе душу: женщину, которая полюбила его и которую он полюбил, полюбил после многих лет одиночества. Женщина готова была пожертвовать для него всем, что у нее было; более того, она увидела в нем мужчину. А ведь он был помимо всего прочего красив, как римский патриций, аккуратен, вежлив, почтителен, доверчив. А еще Павел так соскучился по любви, по здоровому ухоженному быту! В его третьей жизни Бог стал неотъемлемым сюжетом почти всех произведений — картин позднего и последнего, увы, периода творческой и земной жизни Павла Никифорова. Верующие люди составляют молитвы, вот и Паша создавал свои живописные иконы-осмысления-молитвы. Сказалась та атмосфера, в которой он жил в течение ряда лет рядом со своим приятелем — художником Владимиром Галкиным, реставратором и воплотителем священных образов. Ведь в квартирах, которые они снимали, всегда было много икон — одни реставрировались, другие ждали своей очереди, третьи же Галкин пытался создать саморучно. Кстати, на время Павел почти совсем исчез из нашей жизни: ни звонков, ни встреч. Иногда, впрочем, кто-то отзывался о Никифорове: идет в гору! Оказывается, помимо всего прочего он стал членом одного из союзов художников, картины его хранятся в государственных музеях! Лишь один раз приехал он в гости, и видно было, что человек счастлив (даже физиономия несколько округлилась) и кипит неведомой доселе энергией. Сначала было несколько звонков, он интересовался, как поживают его картины. Я, естественно, заверил, что они ждут не дождутся хозяина, ведь он оставлял их мне для хранения. После этого он приехал вдвоем с супругой, забрали все работы — даже «Гитариста» с дарственной надписью мне. Да, вспоминаю, что еще один раз довелось встретиться: пригласили в гости. Посидели на кухне за чаем — Павел уже не пил: он работал, готовился к выставкам, а верная помощница во всем его поддерживала и помогала. Так прошли годы — годы третьей жизни Павла Никифорова. Кто ж думал, что ей суждено прекратиться предательски скоро? Как всегда, неожиданно, словно грабитель из-за угла, нагрянула подлая весть: Паши не стало!

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

29

Битца. Забытая мелодия

30

...правительство Москвы предложило художникам продавать свои полотна на вернисаже рядом с Битцевским парком на территории конно-спортивного комплекса. И вот каждое воскресенье художники по одному и группами ехали туда своим ходом с утра пораньше и выставлялись, причем кто где хотел и кто где сумел примоститься-притулиться: кто на лавочках, кто у стены комплекса, а кто прямо вдоль пешеходных дорожек.

Владимир Фролов

31

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Bitsa Park. Forgotten Melody

32

Vladimir Frolov

33

The Moscow authorities proposed that artists should sell their paintings at an open-air market — initially, close to Bitsa Park, in the grounds of the Equestrian Centre. And every Sunday the artists would travel there, by themselves or in groups, to exhibit their works, wherever they wanted and wherever they could perch or nestle themselves — on the benches, against the Centre walls, or just along the paths.

Three Lives of Pavel Nikiforov

34

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

35

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

36

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

37

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

38

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

39

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

40

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

41

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

42

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

43

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

44

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

45

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

46

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

47

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Измайлово

48

В этот раз я снимал Пашу и Володю в электричке до Измайлова, где зимой экспозиции создавались прямо на снегу. Народ не мог равнодушно пройти мимо: останавливались, наблюдали, как художники расставляют свои полотна, внимательно рассматривали их.

Владимир Фролов

49

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Izmailovo

50

Vladimir Frolov

51

This time, I was taking pictures of Pasha and Volodya on the local train to Izmailovo, where in winter they set their exhibitions up right in the snow. People could not pass by without showing some reaction. They stopped, observed the artists putting out their paintings, and stared at the canvases.

Three Lives of Pavel Nikiforov

52

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

53

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

54

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

55

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

56

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

57

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

58

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

59

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

60

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

61

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

62

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

63

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

64

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

65

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

66

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

67

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

68

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

69

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

У Галкина

70

Съемка была весной 1987 года в районе улицы Шипиловской. Я был с другом — поэтом Ефимом Израелевым... Снимал на улице с друзьями Володи и Паши — я их не знал, но мы быстро познакомились. Часть съемки происходила в комнате уже после принятия горячительного.

Владимир Фролов

71

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

At Galkin's

72

Vladimir Frolov

73

This session took place in the spring of 1987 near Shipilovskaya Street. I was there with my friend Yefim Izraelev. I took the first part outside with friends of Pasha and Volodya — I did not know them at that time, but we quickly got acquainted. Part of the session was inside, after we had already had a drop or two.

Three Lives of Pavel Nikiforov

74

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

75

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

76

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

77

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

78

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

79

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

80

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

81

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

82

Последняя фотосессия состоялась уже после того, как Паша женился, и проходила у Володи в квартире. Это были 90-е годы. Тут Павел выступал как человек, знающий себе цену, достигший определенных успехов в жизни и творчестве.

Владимир Фролов

83

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

84

Vladimir Frolov

85

The fourth photo shoot happened after Pasha had married.

It took place in Volodya’s apartment, in the 1990s. Here Pavel showed himself as someone who knew his own worth, someone who had attained a certain success in both life and art.

Three Lives of Pavel Nikiforov

86

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

87

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

88

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

89

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

90

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

91

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

92

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

93

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

94

Vladimir Frolov

Three Lives of Pavel Nikiforov

95

Владимир Фролов

Три жизни Павла Никифорова

Отпечатано в типографии «Парето-Принт» Заказ 2742/18

ISBN: 978-5-00028-185-7

Тираж 500 экз.

ISBN 978-5-00028-185-7

9 785000 281857 >

Vladimir Frolov

Don’t walk on the sunny bunnies They’ll be hurt

Thirst In memoriam: Pavel Nikiforov

Ward 13 He stayed in bed Exhausted Thirsty Breathless In the broiling Sun

Instead of water — No soft drink Could substitute For just one gulp of Water in a fiery desert

This Might Happen to anybody.

No, no mischief.

He’ll overcome, He’ll get hold of his ailing body.

He’ll cry out about His misfortunes

Why then Nobody Is laughing?

He’s moving ahead: His arms like saguaro branches, His eyes glassy…

Look, he’s got up and is slowly moving.

He’s overcome his body.

I wish I could wake up in New York, Become a boss, Wear my hair long, And belt out songs, Crazy and spooky, Tearing at my soul

Step by step He was moving ahead.

He left behind Mirages of Elysian cities, He strived for water To douse the flames of his burning soul.

He suffered from thirst.

He struggled for life From afar One could hear The sound of running water Caressing somebody’s body, But flowing nowhere…

Nobody realizes How wrong it is To drink lemonade

I wish I were A cork Flying out of a bottle of champagne I wish I were A dream, Desired by everyone But which they could leave behind But I could not be a gulp of water In that unblessed desert For water is sacred!

I want to be Water I want to be the Earth I want to be happy!

And God created the Earth And He grew sad at heart.

While men, just for spite, Invented Art A billion minutes passed.

Here I am crawling in the desert, Motion of my body Leaving a song-like sweeping melody In the sand: A gulp of water, a gulp of water Just a gulp And a crumb of bread!

Translated

by Natella Voiskounski