Снегурочка

Снегурочка Наталья Корнилова рассказ

Классе в седьмом-восьмом, когда появилась новенькая с именем и фамилией из песни, звучавшей тогда на каждом школьном вечере, Артур Шпатцер забросил учебу и потерял голову. Светка Соколова, не особенная красавица, но абсолютно какая-то магнетическая, не такая как все, с преумными глазищами и толстенной косой до самой попы, сразу затмила всех девчонок и их, и параллельного классов. Были бы какие-нибудь перпендикулярные — она бы и там наделала шороху, не прилагая никаких усилий. Чувствовалось в ней что-то такое, что сильно отличает девочку от ровесниц. Не то ранняя сексуальность, не то создана была она по какой-то другой формуле, и эта химия делала свое дело, а только мальчишек к ней буквально магнитило, притягивало со страшной, животной силой. Она же при этом вообще ничего катализирующего такое поведение не делала: не флиртовала, не предлагала списывать, не ходила даже на дискотеки, по вечерам не прогуливалась с подружками по поселку. Она училась, много читала, была отличницей-зубрилкой, на анекдоты и туповатые шутки-привлекалки не реагировала. Когда Артур уже буквально занемог от страсти, необъяснимого влечения и фиолетового безразличия этой Соколовой, когда потерял всякую надежду хоть чем-то привлечь ее внимание, когда вокруг дома, в котором она поселилась, за три последних года он стоптал все кроссовки, кеды, ботинки, сапоги, превратив узкую тропинку в укатанный, широкий автобан, вдруг на классном предновогоднем часу Светка ожила и на предложение Нины Ивановны сделать костюмированный бал, ответила, что она «за» и хотела бы быть Снегурочкой. Девчонки вытаращили глаза на скромницу Соколову, мальчишки же, кто ахнув, кто присвистнув, тут же стали предлагать свои кандидатуры в Деды Морозы. Артур не успел. Он, конечно, сразу представил, как они со Светкой вдвоем, наедине после уроков каждый день репетируют, вспомнил, как в классе второмтретьем был Котом в Сапогах и очень даже блистал как актер, промямлил что-то вроде «я мог бы…», но уже все равно было поздно.

— Дедом Морозом, как всегда, будет физрук Роман Геннадьевич, — успокоила всех страждущих стать дедушками для Снегурочки классная. — Он каждый год у нас работает Дедом Морозом. А вот ты, Артур, кстати, мог бы стать пажом Снегурочки, мальчиком Новым Годом, не желаешь?

Артура и эта роль устроила, он с радостью кивнул «да». И даже слова Нины Ивановны о том, что Новый Год должен быть маленьким, как раз как «наш воробышек Шпатцер», его не обидели. Маленький рост Артура являлся, скорее, его сильной стороной — он в школе был лучшим гимнастом, все награды его освещались на стенах холла, все они имели только первую степень, все его медали ниже «золота» не опускались никогда. Кличка «фриц» у Артура появилась в пятом классе, когда на первом же уроке немецкого учительница, похожая на молодую гестаповку с тонкими губами из «Семнадцати мгновений весны», радостно перевела его фамилию на русский — «воробей» — и заметила, что рада в этом 5 «А» иметь «своего», немца. Лучше Фрица никто не умел за секунду съехать по перилам с третьего этажа, кроме Фрица никто не умел сесть на шпагат, а то, что его, слава богу, из евреев записали на такой ранней стадии в немцев, и его самого, и родителей, очень даже устроило.

Ни в каких репетициях Артур-Новый Год не участвовал, а на вопрос, что он должен будет делать, Роман Геннадьевич захлопнул коптерку, в которой у них каждый вечер теперь шли репетиции со Снегурочкой, и сказал насмешливо «Колготки Снегурочке подтягивать, ты же паж! Иди-иди, твое дело репетиций не требует, все — по ходу, на месте, потом, потом… Мешок носить будешь.» В молодого физрука, как и положено во всех школах, были влюблены все девчонки-старшеклассницы, но Артур гнал от себя даже подозрения в том, что и Светка могла клюнуть на такое сомнительное предприятие. А противный какой-то, гнусный, сверлящий червяк все же ел мозг больше и больше — окно коптерки на втором этаже школы светилось каждый вечер до такого позднего времени, что уже покрытый сосульками Артур, приходил в бешенство и ярость, какую никогда испытывать до сих пор не приходилось. Видеть, как они вдвоем с физруком будут выходить из школы, Артур не хотел, поэтому, как только гас свет на втором этаже, он перепрыгивал через школьный забор и шел домой, на параллельную школе улицу. Ему, гимнасту и ловкачу, подняться на второй этаж по водосточной трубе или

даже просто по выступающим частям здания, ничего не стоило, но очень не хотелось увидеть то, что он увидеть предполагал.

*** Только три человека в огромном праздничном зале могли понимать, почему Снегурочка не веселит народ, почему молчит, почему чуть не плачет.

— Ты что, Соколова, творишь?! Сама напросилась, а замерла как верста коломенская?! Две недели репетировали, чтобы сейчас в короне постоять?! — дергала за широкий блестящий рукав Снегурочку Нина Ивановна.

— Давай, давай, Артур, весели детей, попрыгай, пошути, не умеешь, что ли… — Нина Ивановна пыталась, стоя за спинами главных персонажей, руководить балом.

— Соколова, не тормозим! Слова забыла?! — Роман Геннадьевич ущипнул Снегурочку так не по-детски, что Светка вскрикнула, вызвав смех зрителей. Она покраснела, в следующую минуту стала белой, как снег и… выбежала из зала.

— Вот так Снегурочка у нас! — расхохотался физрук-дед Мороз. — А ну-ка позовем ее, ребята!

И пока зал кричал «Снегурочка! Снегурочка!», Артур бегал по школе, пытаясь ее найти и сам.

— Светланку, что ли, ищешь, Артур? Так убежала она. Прямо так, без пальто и выскочила, — окрикнула Артура вахтерша. И развела руками, приговаривая, — Эх, Рома, Рома…

*** Новогодние каникулы Артур провел под окнами Светкиной квартиры, ни разу не увидев ее ни за прозрачными занавесками, ни выходящей из подъезда куданибудь по каким-нибудь делам. От неизвестности он изнывал, но войти в квартиру не отважился — Светка, всегда к нему безразличная, теперь, как ему казалось,

больше всех ненавидела за что-то именно его. И когда после затяжного зимнего отдыха она не появилась в классе, он испугался так, как еще никогда в жизни ничего не боялся. Нина Ивановна вошла в класс, поздоровалась, поздравила всех с новой четвертью и с тем, что скоро выпускные экзамены и выпускной бал, и сообщила как обычную рабочую новость, что «Света Соколова от нас ушла в связи с переменой места жительства». «Какой переменой, какого жительства?!» — Артур вскочил из-за парты и в крике своем возмущенном наконец выдохнул двухнедельное волнение. — «Там же она живет! На Пушкина!»

Все рассмеялись, а Нина Ивановна пояснила, что, мол, родители Светлане купили свою собственную отдельную квартиру, и теперь она живет не с бабушкой, а одна. А родители опять уехали в Африку, они ведь у нее какие-то исследователи. Родители Артура в последние пару лет жизнью сына интересовались только теоретически, ждали окончания школы. А пока со своей разбирались: разводились, сходились, мотались по командировкам, на время приезжали на родину и опять уезжали на родину историческую, где оба успели обзавестись малым стоматологическим бизнесом, чтобы подготовить фундамент для единственного чада там, за пограничным столбом. Бабка с дедом надзирали за физическим здоровьем внука. Дед расписывался с дневнике за родителей в день оплаты коммунальных платежей и считал это своей основной работой, выполненной добросовестно. Бабушка с удовольствием работала с утра до ночи в аптеке при железнодорожной больнице, приходила уставшей, но не настолько, чтобы не рассказать очередную страшилку об очередном «ой-каком-тяжеломпациенте». Так проходили день за днем, месяц за месяцем. Найти Светку Артур пытался не раз, но все гнали его зачем-то как чуму от порога. Бабушка ее, вечно суровая и неприступная, теперь и вовсе стала похожей на Снежную Королеву-старуху — захлопнула дверь перед носом, вякнув устало: «Нече таскаться сюда! Нету ее. Фидерзеен!»

Артур совсем забросил учебу и, что хуже всего, спорт, на который втайне от родителей делал, вообще-то, ставки. Ровно до этого проклятого Нового года. Роман Геннадьевич редко высовывался из коптерки и, в конце концов, пропал вовсе — уволился перед самым 23 Февраля. Его уход остался бы вовсе

незамеченным, если бы не сборы денег на подарки учителям-мужчинам — Нина Ивановна вычеркнула фамилию физрука и сообщила, что «этого следовало бы ожидать». При этом она одновременно и украдкой, и пристально посмотрела на Артура. *** — Фриц, у тебя что, крышу снесло, что ли?! — в распахнутое окно спальни влез Петька Кузьменков из параллельного 10 «Б». — Вы ж сочинение пишете! Меня прислали за тобой, не начинают из-за тебя одного! Ты че дрыхнешь?! Больной, блин! Госы ж! — он оступился, сорвался с приступка под окном и заорал матом уже оттуда, из палисадника: «Да пошел ты… придурок… спит, бля, а ты тут носись, как дурак…»

Артур встал не спеша, постоял перед зеркалом. Потом, так же без суеты, облачился в белую рубашку, новые брюки и полосатый галстук, вышел из дому и пошел совсем не в ту сторону, в которой сейчас весь «А» класс писал сочинение по русской литературе.

На

привокзальной

площади

расставляли

шатер

заезжего

шапито.

— Хилфен зи битте! — попросил худощавый старик с длинными волосами, собранными под резинку.

Артур тут же бросился помогать, перехватил из рук артиста-иностранца канат. Он сам удивился, что вспомнил хоть что-то их уроков немецкого.

— Бист ду штудэнт? Данке, — опять понятно поблагодарил старикашка понемецки. Артур опять понял, и стало весело.

— Найн, ишь бин… — он не мог вспомнить ни «школьник», ни «выпускник», и сказал зачем-то, что он акробат.

На этих словах пожилой улыбчивый артист оживился, что-то залепетал и, бросив крепежи, тросы и веревки, потянул Артура в разноцветный обшарпанный вагончик, припаркованный у стены вокзала.

С этого дня Артур стал бродячим подсобным рабочим, не совсем законно, но зато на все лето и за неплохую зарплату нанятым передвижным шапито, в котором работали в основном немцы, чехи и поляки, а руководили, ясное дело, наши, свои. Прошло пять лет… И, казалось бы, что за срок, совсем ничего для молодого парня, да только за эти пять лет такую длинную, такую насыщенную жизнь прожил Артур, что школьные годы теперь казались жизнью прошлой. И в прошлое совсем не хотелось возвращаться. Наверное, разрушенные тонкие чувства и помогли ему так плодотворно прожить этот период — то, на что молодые люди тратят все свое свободное время в эти годы — любовь, совершенно не входило в планы теперь уже талантливого и весьма успешного клоуна одного из цирков Германии — «Кроне». Пять лет назад, пропутешествовав с бродячей сборной труппой по всему бывшему эсэсэр, и показав себя не только простым исполнителем околоаренных работ, но и веселым, ловким, гибким и изобретательным членом цирковой бригады, Артур, не имея на то никакой цели, стал всеобщим любимчиком и в среде артистической, и у зрителей. И это явилось главным и решающим для дальнейшей судьбы: когда пришла пора прощаться, немецкая часть труппы не просто пригласила к себе, а буквально безапелляционно на этом настаивала, обещая оказать помощь в нормальном обустройстве в Мюнхене, в знаменитом цирке. Как-то очень легко, не встретив сопротивления ни со стороны родителей, которым опять было не до сына, ни со стороны бабки и деда, что больше всего его удивило, Артур оказался в стране происхождения своей немецкой фамилии Шпатцер. Она, его воробьиная фамилия, стала и сценическим именем. Артур был единственным рабочим сцены, которого публика воспринимала так, как он себя и позиционировал — клоуном. Артур с первых же дней работы еще в том цирке на колесах стал добавлять элементы акробатики и клоунады в простые, казалось бы, действия рабочего сцены. Скручивая ковер, он смешно спотыкался и плакал, вставая; вместо гимнаста впрыгивал на брусья и вытворял там якобы неумелые, веселые трюки; вместо того, чтобы поддерживать шест, выделывал вокруг него какие-то стриптизерские уморительные движения… В общем, зрители ждали

антракта, чтобы увидеть дополнительный номер-бонус, повеселиться, наблюдая за сменой декораций между отделениями в исполнении клоуна Шпатцера. Судьба преподнесла Артуру нежданный подарок, сделав его настоящим артистом даже ранее запланированного срока — в цирке начались преобразования, номера с животными по инициативе бундесрата стали постепенно вытесняться из всех программ. Движение в защиту зверушек поддерживала и публика, но с цирком прощаться, естественно, не собиралась. И вот тут, как нельзя кстати, потребовались новые номера, новые артисты. Сначала Артур метнулся в эквилибр и уж было застрял на какое-то время в учениках, но публика его вернула на арену, требуя веселья. В конце концов, однажды на крики из зала «Шпатцер! Шпатцера давайте сюда!», вышел конферансье и объявил полноценный цирковой номер, внесенный уже и в программку: «Самый веселый клоун! Воробей! Встречайте!» Пару раз наскоком Артур бывал на родине и заезжал на несколько часов узнать как здоровье к деду с бабушкой. Но ни о чем толком поговорить не успевалось. Он показывал фотографии и видео, хвастался с удовольствием тем, как у него все здорово и замечательно, выгружал подарки и лекарства, совал деду деньги в старинную, затертую до дыр кожаную жилетку, похожую на жилетку Ленина, слушал бабушкины страшилки из больничной жизни и исчезал так же внезапно, как появлялся. В этот Новый год у Артура случился вынужденный отпуск — не смотря на самый коммерчески выгодный период, в цирке началась реконструкция, труппу отправили в «свободное плаванье», а Артура в отпуск по причине переизбытка в штате других цирков клоунов.

— Ба, готовь «Наполеон», завтра приеду на целых две недели, Новый год буду встречать с вами! — обрадовал Артур стариков как только билет на поезд был в кармане. Вечер выдался душевным как никогда — бабушка Фаня переусердствовала с вкусным вином, привезенным из-за границы, отправила деда с шахматами к соседу, а сама вдруг разоткровенничалась, чего не бывало с ней давненько. Даже пустила слезу, чтобы как-то оправдать свое пятилетнее молчание.

— Артурчик, ты только не злись, ты только меня послушай, а потом… не ругайся, ладно? — начала она с прелюдии к трудному, видно, для нее разговору. Артур даже не собирался особенно напрягаться, предвидя очередную больничную байку или небылицу про свою мать, бабкину невестку, которых немало он помнил еще из детства.

— Я не виновата. Совсем не виновата, я просто не хотела тогда тебе голову дурить из-за этой дурочки… — бабка собралась с духом и заговорила увереннее. Артур напрягся, потому что других «дурочек», о которых могли бы знать хоть чтото его родные, не было.

— Ага… Ну, Светка эта, из-за которой ты тогда так переживал… Соколова эта… Она ж все ходила, ходила… Ну, когда уже из психушки выпустили ее… Шалава эта...

— Ба! Ты что несешь? Какая психушка?! Куда ходила, не понял?! — Артур вскочил, уронив стул и чуть было машинально не дернул перепуганную бабу Фаню за грудки.

— Ой, вот дура я… — испугалась всерьез старуха. — Говорил дед молчать теперь уж совсем, а я…

— Бабушка, тихо, тихо… — Артур вернул на место стул, придвинулся к рассказчице ближе и стал восстанавливать спокойный тон разговора, боясь, что все может на этом закончиться.

— Ой… она ведь попала как раз в мое дежурство тогда… А я знала, что ты ее все ищешь… Так вот… Ты только спокойно послушай, Артур. Времени-то прошла тьма, и все у тебя, дай бог, хорошо, и дело это прошлое и забытое, так я думаю, расскажу вот да и сама хоть успокоюсь, а то как будто участвовала, а сама-то, если разобраться, ни причем, а все равно… вина какая-то, камень на душе.

— Ба, давай без этого вот… вокруг да около. Я спокоен как скала, говори, а то дед придет, быстро все закончит, сама ж знаешь.

— Ага, ну хорошо, не сердись. С чего ж начать… А! Ну, вот когда ты пришел из школы тогда, после праздника, да рыдал тут в подушку, на нас шипел с дедом изза этой Соколовой, ну, из-за того, что убежала из школы с Нового года… Ага, я как раз тогда на смену после отгулов вышла, пошла по делу какому-то в отделение скорой помощи, а там — она, Светка твоя, в палате закрытой. Я из-за шторки из коридора наблюдала в щелочку, наблюдала… А что наблюдать — лежит лицом ко мне, меня не видит и плачет, аж глаза у нее закатываются, зрачков не видно. Страшно. Купила шоколадку в киоске, хотела зайти, расспросить ее, что, мол, и как. Ну, чтоб хоть знать — твоя ж все-таки одноклассница. И ты сохнешь, ревешь белугой дома… Ага… Не пустила медсестра. Новенькая как раз дежурила. Наорала, выгнала за дверь — мол, случай тяжелый, родители девочки тут, у главврача, аж из-за границы приехали. Шорох, короче, по клинике какой-то.

Иду с шоколадкой — зав.отделением навстречу, ну, Петровна наша… ну, что на юбилей мой приходила, помнишь?

— Фаня, не отвлекайся, я тогда еще под стол ходил… Дальше!

— … значит, я ее в кабинет затянула, чайник поставила, шоколадку раскрутила, стала подбираться потихоньку, расспрашивать… Ну, она, конечно, раскололась. А что тут за тайны-то государственные, все равно ж через день-два уже все всё будут знать.

— Ба, ну прошу… — Артур напрягся как перед прыжком и еле сдерживал нервы.

— Там, внук, все серьезно оказалось… В общем, спуталась она с вашим каким-то учителем женатым. И, представляешь… дурочку эту он… ну, как это сказать… переспал с ней. Да еще в самый Новый год, когда у вас там утренник… то есть, ну, когда елка была, ты еще обряжался тут в этого Нового Года, мешок шили мы когда, ты ж помнишь… В общем, если по-научному… так стресс с ней случился, ну, шок, испуг, депрессия и… Домой по морозу бежала почти голая, в снегурочкином платье из марли… упала где-то… под машину кидалась… привел ее таксист, бабку обругал, что девчонка ненормальная какая-то. Светка эта, дура, к бабке в плечо… плакать давай, рыдать… да и все рассказала. А та, старая кошелка… нет бы, укрыть все, притихариться, чтоб не позориться, так нет — тут же сыну с невесткой по межгороду давай звонить, вину с себя сбрасывать, орать… Потом собралась — да прямо к директору школы домой… Пока бегала, эта твоя… Да ты что, Артур?! Ну-ка! — Фаина Исаковна в запале своего рассказа не смотрела на внука, а теперь, увидев, как дороги слез стекают на пол, испугалась и пожалела, что пустилась в откровения. Артур уверенно усадил на место бабушку, крепко сжав ее руки и жестом показал, что он в порядке.

— Ой, лишку я хватила с твоим этим вином, дура старая… Ну да ладно, раз уже начала… — она вздохнула и с еще большей неохотой продолжила. — Директора вашей дома не было, так старуха в школу подалась. А там уже никого, она у вахтерши узнала, где этот ваш спортсмен живет — да к нему. Ага… А там за столом всех и припутала, жена его тоже ж дома была, — директор-то ваша родственница этому учителю-козлу, оказывается. Сидят, пьют то ли чай, то ли чего другое… Бабка — в крик, да с кулаками на них. Подхватились те, и уже всей компанией домой побежали, к Соколовой твоей. А по дороге бабку обрабатывали, убаюкивали, что, мол, не надо шуму поднимать, а то, мол, всем будет плохо, а особенно девочке. Но бабка ни в какую — посажу, говорит, всех за внучку. Ох…

Артур дернул продолжала...

раскрасневшуюся

рассказчику

за

руки,

Фаина

Исаковна

— Ой… ой… дальше, внучек, только хуже… Вот дура я, чего затеяла… Где ж дед наш? — и поймав уже злой взгляд Артура, взяла себя в руки. — Пришли — дверь не заперта, Светки нет нигде… Стали там ругаться, препираться, разбираться. А бабка видит — волосы Светкины на полу рассыпаны, из-под двери кладовки выглядывают. Они туда, а там… В общем, повесилась она… Артуру в этот момент казалось, что он умер, но зная, что история этим не кончилась, спокойно слушал.

— Следователь потом сказал, что она пыталась как-то себя волосами задушить, что ли. Косища-то у нее чуть не до полу была. А потом ножом срезала под самый корень свои волосы да и на крюк, на котором бабка вешала к потолку чулки с луком, вздернула себя этими самыми колготками. Лук вытряхнула, рассыпала по всей кладовке да и… Не знаю, каким уж чудом… может, прямо перед их приходом она на табуретку вставала, только что, а может, в окно увидела их, этого самого своего учителя, но… Он-то ее и оживил, получается. Тут уж, как говорится, Бог сжалился над выродком этим да помог. «Скорая» когда приехала, она уж в себя пришла. Ну вот ее ночью в больницу и привезли. Утром уже родители прилетели откуда-то, прямо мгновенно они из-за границы как-то… Уезжали — дочка веселая была, здоровая, все хорошо ж было, а тут… Дверь шумно открылась, и на пороге появился веселый дед с шахматами в руках и под нелегким шофе.

— Выиграл! Поздравляйте! — заявил он радостно. Артур вскочил, достал из не распакованной еще с дороги сумки бутылку вина и, всучив ее под мышку старику, опять вытолкал из квартиры.

— Дед, иди, иди, посидите еще, поздравь дядю Леню с Новым годом, нам тут посплетничать с бабулей надо, а?

— Понял, понял, зер гуд, внучек! — похоже, Артур попал в самую точку, потому что из открывшейся двери напротив тут же раздались веселые одобрительные крики «Ура».

— Так это еще полбеды, Артурчик… Так все потом завертелось с твоей Соколовой… бедная девочка, бедная… Я ее не узнала, честное слово… Когда приезжала потом к нам сюда, не узнала…

— Ба, ну прошу тебя — давай по порядку, не гони лошадей, рассказывай…

— Так… как бы не сбиться… В общем, в нашей больнице надолго она не задержалась, забрали ее и увезли буквально на следующий день родители. А потом, позже, когда уже с полгода прошло, когда уже ты крендель этот выкинул с цирком… Ой, мы тогда с дедом так радовались, что съехал отсюда, прости… Да, летом уж, кажется… прихожу домой со смены, а под порогом стоит такая… бррр… ну, ведьма, ну, прямо как с картинки. Яркая такая дама, глаза острые, черные волосы с сединой, шаль до пола красная, пальто модное, длинное, дорогое. Меня ждет, оказывается.

— Здрасьти, — говорит, — уважаемая Фаина Исаковна. Я к вам. Мне бы поговорить с вами по поводу Светланы. Я, — говорит, — с просьбой. А у меня от вида только ее мороз по спине. И не сразу поняла, про какую-то такую Светлану, и руки онемели, ключами дребезжу, дверь открыть не могу. И впускать в квартиру боюсь без деда, тот за пенсией ушел как раз... *** — Долго мы с ней говорили, часов несколько. Я, по правде сказать, сразу погнать ее хотела, да испугалась поначалу, мало ли… проклянет еще или порчу какую на тебя наведет. А потом даже неловко стало, и выгонять уже не хотела, когда поняла, что всю эту беду на нее, Лидию, скинули. Она мне не сразу тетрадку показала, потом уже. Сейчас, сейчас я тебе ее найду. Фаина Исаковна взяла табуретку, подставила ее к старому высокому шифоньеру, долго шарила руками, наощупь разыскивая нужное, и, в конце концов, достала пыльную толстую тетрадь, перевязанную ленточкой.

— Вот, — протянула она Артуру то, что было спрятано под пылью все эти годы. Артур развязал ленточку безымянной тетради и, прочитав на первой странице «Мой дневник. Соколова Света. 8 «А», тут же захлопнул и вытаращил на бабку глаза.

— Бабушка! Это же личный дневник Светкин! Личный! Ты понимаешь хоть?! Ты что, его читала? Его эта Лидия принесла тебе читать?! Это же свинство, ба!

— Да, погоди ты, Артур, возмущаться. И не читала я, только начала. А что мне тут читать — писала девчонка про каждый свой день, ну про тебя там, и что… Я так и сказала тогда, что нам не надо и знать всего этого. Да Лидия-то оставлять и не собиралась, она просто хотела с тобой как-то связаться, чтоб ты помог, вроде как. Но я с родителями посоветовалась, а они — и папа, и мама — категорически

запретили вообще тебя впутывать в эту историю. Сказали, что, мол, если психологи, врачи разные и эта Лидия-знахарка помочь не могут, то нечего и мальчишку, тебя, то есть, баламутить. Сами, мол, пускай разбираются. А эту тетрадку, Артур, изучили уже не одни глаза. Светку поместили в больницу для психических больных, потому что она потом, после повешанья этого, еще и вены пыталась резать, и в окно выпрыгнула со второго этажа, руку сломала. Ее одну в процедурной оставили на минуту. В общем, если уж человек решил свести с жизнью счеты, он это сделает, как ни карауль. Крышу девке снесло. Да…

— А сейчас? Сейчас…

— Да, подожди, расскажу все, раз уж взялась. Лидия… Вид у нее хоть и грозный, а женщина замечательная. Она ясновидящая, лечением занимается, набожная очень, до странности даже. В наше время-то… Она Светлане не родственница никакая, крестная просто, оказывается. Но считает, по всему видно, что это важнее, чем просто мать-отец. Это к ней Светлану из больницы и увезли. В городе у Лидии квартира, вот она и забрала девчонку к себе из больницы. Уже когда родители уехали, Лидия узнала, что Светлана беременна. Поговорила с матерью-отцом, а те развели руками — оказывается, у Светки твоей, горемыки, проблемы какие-то с сердцем, аборта делать нельзя. Светка как только осознала, что еще и ребенок будет, совсем умом тронулась. Вот, — Фаина Исаковна потыкала пальцем в тетрадку-дневник, — тут, говорит Лидия, можно наблюдать, что у нее на душе творилось. По этой тетрадке, Лидия говорит, ее, Светку, и лечили в психушке, причины искали, источники. И Лидия сама по этим записям тоже Светку получше узнавала. Сильно, говорит, помогла эта тетрадка. А тут, глянь, все про тебя, да про тебя, с первой до последней странички. Я, правда, не читала… — Фаина Исаковна слегка покраснела, поняв, что проговорилась.

— Бабушка, ты мне скажи… я вот слушаю да не понимаю все-таки, она к нам-то для чего пришла тогда? — Артур не мог понять пока связи между всем, что произошло, и визитом этой Лидии к его старикам.

— Тут как раз все понятно. Я, правда, ошалела от такой наглости, я, конечно же, отказала. Но не выгнала же, выслушала, посочувствовала. Но причем тут ты? Я даже не думала тебе говорить, и правильно сделала, между прочим. Или матери с отцом. Еще чего! В общем, Лидия говорит, что, мол, спасать надо девочку, не дать пропасть и не дать потерять ребенка. Между женскими врачами и между психиатрами спор зашел тогда. Светке скоро рожать, аборт-то, по любому, уже прозевали, просрочили — лето на дворе, пузо уже шевелится вовсю, а у нее с головой и был, и есть непорядок. Да после всех этих вешаний, прыганий, таблеток разных, какой, мол, ребенок родится, говорили одни врачи. А другие соглашаются, что лучше б, конечно, как-то не рожать после такого, но девать некуда. А сходятся все в одном

— ребенок уже есть и будет, только вряд ли будет здоров, а уж то, что его отдадут ненормальной матери-девчонке, даже и речи быть не может. Отказ надо, мол, делать сразу после рождения. А то и заранее написать такое заявление. Хотя… и то, и другое решение принять сама роженица не может по причине умственных отклонений. Родители и слышать ничего не хотят — не нужен им такой внучок, само собой. И выхода никакого… Сидит тут Лидия, плачет, смотрит просящими глазами, а я не пойму, Артур, и сама, куда ж она клонит. А она, представляешь, какой себе план разработала, чтоб ребенка не отобрали?! Говорит, что, мол, внук ваш, в которого Светлана и сейчас влюблена, про которого весь тот дневник исписан и которого она рисует на обоях дома, по которому плачет, все равно теперь за границей и, как вы, мол, говорите, навсегда уехал, мог бы, говорит, только один спасти ситуацию. А я никак в толк не возьму, причем тут мой внук. Ты, то есть. И как это ты можешь что-то тут спасать. Причем тут ты-то? А она говорит, что если бы, мол, Светланке замуж выйти за Артура вашего… Меня аж перекосило! Ну, говорит, даже не обязательно, а просто, можно ли, говорит, мы отцом запишем Артура. Тогда ребенка сохраним, не заберут после рождения. И времени, говорит, уже совсем мало, скоро рожать. И вот, Артур, подумай, что я могла ответить? На физрука твои родители заявление отнесли в милицию, а потом забрали. Не знаю, почему. Может даже, — Фаина Исаковна приложила палец к губам, зашептала, — Может даже, денег с него взяли. Он предлагал, приходил. Мамка ж твоя кровожадная до денег, сам знаешь… Ну, не буду брехать, это уж я точно не знаю. Предположения наши с дедом.

— В общем, — вдохнула, надеясь, что разговор движется к своей завершающей части, — все так у них и случилось. Светка родила, Лидия никакого выхода так и не придумала, дитя в роддоме еще с полгода болталось… Мальчик родился, кстати. Потом в дом малютки забрали. Но, правда, на что ума хватило там у организаторов этой экспроприации, так не отдать никому его на усыновление. Лидия там «подмазала». Светка после родов совсем в себя пришла, стала серьезной и спокойной. Лидия ее своими методами лечила, потому что, сам знаешь, как в психиатрии нашей лечат: лег слегка дураком — вышел полным придурком. В общем, никого они, конечно, не подговорили на фиктивный брак или просто на запись отцом. Лидия, говорит, и деньги предлагала за это немалые, да так и не вышло, не успели они. Без установления отцовства в ЗАГСе, сказали, никого писать не будут. Все это время Лидия со Светланой в дом малютки, позже в детский дом и ходили, и ходят. И даже мальчика домой забирают на выходные и праздники, как я знаю. И мальчишка никаким не уродом родился, хорошенький. У него только проблемы какие-то — не разговаривает. До двух лет молчал, не волновались, а вот уж четыре годика, а молчит все. А так — ничего, развитый,

хороший пацан. Это уж я через свою заведующую новости узнаю, она какие-то контакты с соседкой Лидии имеет. Изредка и рассказывает как там да что. В общем, Артур, я все рассказала, бери это дневник да сам решай, что с ним делать. А я грех с души снимаю с твоего разрешения, ладно? Прости уж. Артур обнял бабушку, сходил за дедом к соседям, потом ушел в свою комнату, и до утра из-за двери не раздалось ни звука, только узкая полоска света от торшера освещала коридор. Читать личный дневник — дело грешное. Артур понимал это, он никогда не проявлял любопытства к тому, что его не касалось. Но в этот раз, понимая, что там, внутри, есть то, чего он не знать не может, открыл тетрадь и всю ночь, строчка за строчкой, читал жизнь своей Светланы. Он вспоминал те эпизоды их школьного общения, которые он, как и любой пацанвосьмиклассник, просто не мог понять так, как это представлялось ей, тонкой и романтической, умной и уже совсем взрослой. Оказывается, всегда, когда он по вечерам топтался под окнами ее дома, она из-за шторки следила за ним и мечтала, чтоб он пришел, не смущался. Оказывается, она попросилась в Снегурочки только потому, что подслушала разговор завуча с директором о том, что самым веселым и затейливым Дедом мог бы стать Шпатцер. Оказывается, физрук сорвал все планы потом, забрав эту роль опять себе. Оказывается, Светка стихи ему, Артуру, посвящала, но стеснялась их показать. Оказывается, она призналась маме, что влюблена, а та на нее наорала. Оказывается, и Света под окнами его квартиры иногда бывала, сидела вон за тем кустом старой уже сирени и в окна подсматривала, видела, как Артур гири тягает, как, распахивая настежь окно, тренируется в своей комнате… Как он мог не заметить, что тоже небезразличен Светке, почему не увидел под строгим взглядом и кажущимся безразличием, как грустит о нем и она. Почему он, такой сильный и смелый всегда, не решился обнять ее однажды, путь даже и получить в ответ пощечину, пусть! «Нечего придумывать страсти по Шекспиру, Штапцер твой еврей, он в Израиль уедет и будет золотыми зубами торговать, а тебе что там делать? Маленький, плюгавенький, шнобелем своим солнце загораживает, вот уж пару нашла, дурочка! Только через мой труп — узнаю, что с ним водишься, в другую школу переведу!» Оказывается, это не первый дневник ее, предыдущий мать нашла, прочитала, и устроили всей семьей судилище дочке.

***

Найти Светлану в городе оказалось делом нехитрым. Ни в одной справочной, правда, не значилась ни одна Соколова Светлана Джамиловна. Но мир не без добрых людей, и Артур, всучив шампанское и целый пакет мандаринов охраннику психоневрологического диспансера, уже слегка веселого по причине утра последнего дня уходящего года, остался вместо него поднимать-опускать шлагбаум, а Иваныч пошел «в разведку к санитарам-друзьям». *** Артур подошел к дому номер 13, осмотрел двор и остановился, придумывая причину своего визита. Предвидеть реакцию Светланы он не мог, а от этой встречи зависело многое, это он осознавал. Была мысль сначала наведаться с подарками в детский дом, но он решил, что это будет перегибом, и последствия могут оказаться нехорошими для самой Светланы, мало ли как обстоят дела. Артур стоял за густыми зарослями туи, наблюдал за праздничной суетой жильцов и тех, кто пробегал транзитом мимо дома на остановку и в магазин, и думал, думал, рисуя совершенно противоположные картины. На детской площадке, с горки, укатанной и обледенелой от саночных полозьев, катались дети. Родители топтались, ежась от легкого морозца, вокруг. Кто курил, кто последними новостями делился, спиной к нему на лавочке «сидели» две женские шапочки. Одна, более солидная, из голубой норки, уверенно согревала женскую голову. Вторую, бледно-голубую вязанную молодые девичьи ручки без перчаток постоянно поправляли — пышные светлые волосы вырывались на свободу, стоило только девушке пошевелиться. Ошибиться Артур не мог — Светкины волосы, хоть не собранные в косу и не такие длинные, какими он их помнил, перепутать с другими он просто не мог. Он продумал уже сотню вариантов своего появления перед скамейкой, сотню разных «Привет!», «Здравствуй, Света!» и «С Новым годом!». В конце концов, собрался с духом и пошел по тропинке в обход скамейки, решив, что подходить сзади, исподтишка, не совсем прилично. Все испортил какой-то мужик, стоявший все время у детской площадки с газетой в руках. Он вдруг направился к женщинам, опередив Артура буквально на пару секунд. Подошел, протянул свою газету со словами «Вот, почитайте-ка, девочки», вернулся к горке и стал отряхивать от снега и усаживать в санки одну из девчушек, свою внучку, по всей видимости. Артур боялся скрипнуть снегом и теперь просто замер на полпути, наблюдая за Светланой и Лидией, сомнений в том, что это были они, уже не оставалось.

— Зачем ты это сделала, теть Лида? — Светлана прочитала что-то в газете, сунула ее в руки Лидии, встала и крикнула: «Артур!»

Артур вздрогнул от неожиданности и чуть было не отозвался, когда в следующую минуту со стороны детской площадки навстречу Светлане поспешил маленький растрепанный мальчишка с раскрасневшимися щеками и длинной веревкой в руках, которая тянула пластмассовые большие санки-блин.

— Ты что?! Ты что, Света?! Я тут причем?! Я не делаю этого, ты же знаешь! Ты так решила, потому что замерз, да? — пожилая дама возмущалась и догоняла Светлану с сыном. Она бросила в сторону газету, потом обернулась и топнула на нее, вдавив прочитанную новость в снег. Когда дверь подъезда закрылась, Артур подошел и поднял помятую, рваную бумагу. Он вернулся к своему укрытию, туям, и стал скрупулезно пролистывать пятничную «толстушку». Нигде ничего, что могло бы как-то касаться Светланы, найти не мог. Новости культуры, события города, какие-то стихи, поздравления, страница здоровья, всякая прочая газетная шелуха… Нет, никакого даже намека. В самом конце — сводка происшествий. Знакомая фамилия, имя и отчество и еще ненавистное имя ненавистного вот уже пять лет сказочного персонажа — Дед Мороз… И заголовок коротенькой заметки — «К кому-то в этом году Дед Мороз не придет». «Оказывается, и Дед Мороз может замерзнуть… За последнюю, предпраздничную неделю, не смотря на совсем слабые морозы, отмечено три случая обморожения и два смертельных исхода. Один из двух погибших, Чапунов Р. Г., возвращаясь с праздника, на котором он развлекал публику в роли Деда Мороза, решил сократить путь к дому и отправился через парк, где его и нашли сегодня утром. Дед Мороз, находившийся в сильном опьянении, просто замерз под елью… Печальный, совсем не сказочный случай. К кому-то сегодня ночью дед Мороз не придет, увы». Реагировать как-то совсем не хотелось. Никак. Артур понял, что имела в виду Светлана — заподозрила свою крестную в колдовстве, похоже. А зря — за Романом Геннадьевичем грешок этот всегда водился, хорошо подвыпившим его дети не только часто видели по выходным, иногда и помогали дойти до дома. «Просто совпадение, зря Светка…» — думал он и медленно нарезал круги вокруг дома. Совершенно неожиданно в очередной такой обход он чуть не столкнулся со Светланой. Она шла прямо ему навстречу, оставалось совсем ничего, каких-то десяток шагов. Он испугался, но тут из автобуса вышла толпа людей, в которой он поспешил потеряться. Пока Артур думал, как быть, догнать ли, не надо ли, буквально задев его локтем, рядом прошла, держа за руку малыша, Лидия. Артур пошел следом за ними, невольно слушая то, что женщина говорила ребенку.

— Мама в магазин сходит, и тоже придет на елку, не волнуйся, Артурчик! Мы пока разденемся, займем места, и мама придет, еще рано. Мы еще и погуляем, на деток посмотрим. И каждый день гулять будем, да? Мальчик улыбался и радостно кивал. Он дергал за рукав Лидию, показывая пальчиком то в одну, то в другую сторону, радовался гирляндам и елкам в витринах. Артур не помнил, как пришла в голову эта бредовая идея, но он очень обрадовался ей, остановился, подумал — до Нового года оставалось семь часов. Он почти бегом вернулся к тринадцатому дому, обошел его несколько раз, вычисляя окна нужной квартиры. Увидев нараспашку открытую форточку в одной из комнат со стороны двора, он радостно что-то промямлил про себя и минут пять стоял, разглядывая в темноте стены здания. Остаться совсем незамеченным не удалось — любопытная старуха из квартиры этажом ниже, уставилась на появившееся за стеклом лицо «скалолаза». Артур не нашел ничего другого, как кивнуть бабке «здрасьте», улыбнуться и продолжить путь.

— Не надо вызывать никакую милицию, я свой, — бубнил он, втискивая себя в форточку кухни. *** Он на цыпочках обошел квартиру, отметил для себя самое важное: отсутствие елки и каких-то примет Нового года в принципе, стену в прихожей, изрисованную изображениями клоунов, прототипом которых являлся он, Артур. На полке у двери лежал паспорт на имя Соколовой Светланы Джамаловны и куча неоплаченных квитанций. Квитанции Артур сгреб и положил в карман куртки, паспорт полистал, потом достал из кармана ручку, присел на пуфик у двери и уверенно стал править страницы документа личности. Зачеркнув «Соколова», печатными буквами написал «Шпатцер», на пустой странице «дети» вписал «Шпатцер Артур Артурович». Довольный, положил на место паспорт и вышел, теперь уже через дверь.

*** — Я не понимаю…Что за шутки? Кто это?! — Cветлана нервно мерила шагами квартиру и не верила оправдывавшейся Лидии, что она тут ни причем и сама ничего понять не может. — Как такое может быть — мы ведь никогда с тобой елку не ставили… И подарки… Я не понимаю… И как можно было попасть в квартиру, скажи, а?!

Маленький Артур не слышал ни возмущений, ни удивлений, ни споров — он радостно скакал вокруг елки, щелкал переключателем гирлянд, садился в огромный самосвал-подарок, рычал, урчал, смеялся, грузил конфеты и высыпал их пол елку.

— А это что?! Смотри, смотри!!! — Cветлана побледнела и побежала на кухню к Лидии, показывая свой паспорт. В эту минуту в дверь позвонили.

— С Новым годом!!! С Новым счастьем!!! — звон бубенцов и радостные крики прервали диалог двух растерянных женщин. Из комнаты выбежал и сиял от восторга малыш. В дверях стоял красивый, с улыбкой до ушей, разноцветный, сверкающий радостью клоун! Он достал из своего колпака еще один колпак, поменьше, и вручил его мальчику.

— Принимай! Помогать мне будешь?! Мальчишка, увидев настоящий клоунский детский костюм, стал тут же в него обряжаться, стягивая с себя штанишки, рубашку и жалостно поглядывая на мать — «Помоги!»

— Господи… господи… — в дверях кухни приговаривала Лидия. Светлана, очень смущенная и совершенно потерявшаяся, помогала Артуру маленькому облачаться в клоунский костюм. Куранты начали обратный отсчет, в доме впервые рождался настоящий праздник.

*** — Уважаемая публика! — приветствовал конферансье переполненный зал. — А сейчас ваши любимчики — Шпатцер большой и Шпатцер маленький! Семейная династия клоунов — наши веселые воробышки будут весь вечер дарить вам радость!

— Ну, что, готов, Артур?! — Артур старший отогнул краешек занавеса, чтобы убедиться, что Светлана и Лидия сидят в своих креслах в первом ряду, показал сыну.

— Готов, папа! — мальчик-клоун подмигнул отцу и первым выбежал в ярко освещенный зал цирка под грохот веселого марша и аплодисменты радостной публики.

2013 г. Минск