Радио
Юность
СЕГОДНЯ В Э Ф И Р Е: Волшебная электричка Научите меня курить Эйфория в Москве Черные ботинки Чужой двор
#3
Привет, ребята! Тёма, Лёва, Ваня, Веня, Д Матвей, Саша, Женя и Сережа, Игорь, Таня Катя, Ксюша и Наташа, Спартак, Максим, В Вася и Валера, Лена, Лиза, Люба, Рома, Вла
Молодежный журнал Радио Юность. Выпуск третий. Март 2015
Даня, Таня, Дима и Никита, Борис, Андрей, я, Коля, Оля, Леля, Геля, Света, Маша, Юля, Вера, Жора, Миша и Кондратий, Петя, Вова, ад, Егор, Илюха, кто там еще?
Как там поживают ваши дела?
ЛЕТОПИСЬ ПОКОЛЕНИЯ
Познание себя и мира посредством дневниковой прозы и фотографий.
Разве вам не становится грустно до чёртиков от того, что вы практически ничего не знаете о юности своих родителей? О том, как они проводили свободное и несвободное время, как дружили, любили, падали, пробираясь по нехоженным тропкам и снова вставали. . . А если вы попросите их рассказать обо всем, то маловероятно они выложут всю правду, ибо за многое им очень стыдно. А нам не стыдно. Пока что, пока мы молоды и безумны, мы должны искренне документировать нашу жизнь, такую, какова она есть. На страницах этого журнала мы делимся друг с другом эпизодами из нашей повседневности. Мы хотим оставить пусть и неприметный, но хоть какой-то след в истории.
Е воз то с
Если мы и впрямь звращаемся в ссср, о почему у меня до сих пор так мало друзей?
Радио Юность — это самые обыкновенные истории, которые я мог бы рассказать по телефону лучшим друзьям, но я не могу, потому что их у меня нет. Это журнал для тех, кто действительно не умеет жить как все нормальные люди и не скрывает этого.
ВОТ ПРОГРАММА РАДИОПЕРЕДАЧ:
8:00
Меня услышали
9:15
Не моё
11:30 Меня зовут Смерть 13:00 Белка 14:00 Звезды 14:45 Принцип синагоги 18:05 Холодно 21: 00 Новости юности Спасибо за фотографии: Максюкову Даниилу, Калининграду Натощак
я закрою глаза, Я закрою уши, и вот жить в россии уже не так страшно
меня услышали
Даниил Лепорский о том, как он перестал читать экзистенциальную литературу и поехал кататься на электричке с новым другом.
Я уже давно страстно молился Будде, Таре, Кали и всем кому только можно о новом друге. Сначала я просил о спутнице-любовнице, но потом подумал немного и пришел к выводу, что такими суетными животными желаниями я оскорбляю бодхисатв и поэтому перестал представлять себя лежащим в поле посреди душистых ромашек, люпинов и зверобоя в обнимку с девой, шепчущей мне на ушко разные светлые слова. Дружба — это вечность, это море, это звезды и манящие огни панельных цитаделей, а любовь низменна, презренна и фальшива как речь Путина Владимира. В большинстве случаев под словом “любовь” прячется эгоистичное стремление обладать другим человеком как вещью. Ты даришь розу, надеясь заполучить внимание партнера, рассчитывая на ответ в виде ласки. Через пару дней эта роза вянет, и надо всё начинать снова. Этим всё сказано. А в дружбе возможно истинное проявление уважения и сострадания. Можно просто так подарить что-нибудь от всего сердца, например, пленочный фотоаппарат, и не ожидать ничего взамен. Поэтому я и выбрал дружбу, а мысли о любви похоронил под ковриком, на котором ночевала Настя, моя последняя безответная любовь. Начиная с середины июля каждый вечер, перед сном я направлял свет настольной лампы в потолок и в уютном полумраке по 10-15 минут лежал в кровати с тибетской книжкой в руках, созерцая фото со статуей Будды. У этой статуи глаза широко открыты, они ясны и остры, впиваются в душу, высасывая из нее всю скопившуюся грязь. Я смотрел на Будду и очищался. Еще в этой книге есть фото улыбающихся лам, излучающих такую доброту и чистоту, что однажды мне стало так грустно от моей ущербности, что я зарыдал и чуть не испортил страницы слезами. Я засыпал, уткнувшись в подушку, нашептывая классические мантры, надеясь на спасение. И в маршрутках тоже занимался полезным делом, а не думал о всякой рутинной ерунде. Я не мог себе позволить ненавидеть толкающихся потных пассажиров, передающих за проезд, просящих об этом меня, висящего на поручнях, когда можно попросить сидящих; водителя, слушающего унылое радио с попсовыми ретро-песнями. Все мои мысли были сосредоточены только на одном — я просил высшие силы избавить меня от тотального одиночества, подарить мне человека, с которым я быстро бы нашел общий язык и никогда бы его не терял. Меня услышали. Сначала картину моей жизни раскрасил теплыми цветами Никита. Не боюсь показаться сентиментальным, ведь дела обстояли именно так. Он спас меня от дикого чувства заброшенности. Наконец-то появился человек, перед которым не нужно разыгрывать комедий, кем-то казаться. С ним можно просто быть самим собой, молчать или нести чушь, отправиться в спонтанное путешествие по индустриальным задворкам, исследовать мир собственными ногами и глазами, а не уткнувшись в монитор компьютера. Вживую мы познакомились в конце августа, хотя до этого немного общались в сети по поводу фотографий и журнала.
Как-то раз мне захотелось съездить в какое-нибудь необычное место, чтобы проникнуться юношеской беспечностью. Никита знает город гораздо лучше меня, поэтому я доверился его выбору. Он позвал меня кататься на мызинской городской электричке, потому что она волшебна. Эта электричка чудесна, потому что она отправляется со станции Мыза каждый день в одно и то же время, в символическое 16:17. И проезд стоит всего 22 рубля, а студентам скидка 50 %. В итоге получаешь полуторачасовое удовольствие за сущие копейки. Мы договорились встретиться прямо на станции. Я даже не знал, где она находится. Глянул по картам — несколько отметок с названием Мыза. И всё среди каких-то гаражей, кругом промзоны. Я уже начал прокручивать в голове мои лихорадочные поиски этой станции и, конечно же, полный провал в финале. Я долго прособирался. Пока помылся, пока поел, времени уже было больше 3-х. Вылетая из подъезда, я услышал скрежет рельсов. Я побежал, как угорелый, с трамваем наперегонки. А это, скажу я вам, нелегкое дело — бежать с тяжелым рюкзаком за спиной. Я успел запрыгнуть в трамвай, потому что на остановке возле ларька Арго он стоит гораздо дольше, чем на других остановках. Кроме трамвая здесь еще стоят алкоголики — в тылу ларька располагается пивнушка. Я всё время думаю: что они там могут обсуждать в своих могучих кучках? Когда я бреду мимо ларька, я стараюсь приблизиться к ним как можно ближе, прислушиваюсь к спорам красных рож, но ничего не могу разобрать кроме бреда в хаосе их хрипоты и покашливаний. Они говорят на каком-то другом языке. В школьные годы я и мои одноклассники тоже тусовались здесь, размахивая пакетами для сменки и распивая лимонад, и тоже общались только нам понятными фразочками. Дрожащими от боязни опоздать руками я наскреб мелочи на билет, а потом смотрел на виденные уже тысячу раз пейзажи за окном. Этим летом рассветы и закаты я встречал, преимущественно, не выходя из своей вонючей комнаты, поэтому ползущие за мутным стеклом улицы наталкивали меня на свежие мысли. Во-первых, я вспомнил, как на одном из перекрестков зимой мы с другом в 7 или 8 классе обстреливали снежками трамваи, а весной запускали кораблики из веток по коричневым ручейкам с вкраплениями радужных бензиновых узоров, стекавших в канализационный люк. Я ехал в трамвае и сокрушался о том, что как жаль, что панельки и встроенные в них супермаркеты вечно стоят на своих неизменных местах. Почему бы не поставить вросшие в землю дома на рельсы, превратить город в одно большущее трамвайное депо? Периодически эти дома выходили бы на маршрут, перемещались бы в разные стороны.
Каждую неделю я видел бы разный городской ландшафт, и тогда я грустил бы чуточку меньше, ибо я умираю от монотонности повседневности. Проблема путешествий отпала бы сама собой. Всю дорогу я отчетливо чувствовал бешеный пульс, положа руку на горло. Сидячий образ жизни дал о себе знать. 3 минуты бега, и всё, можно вызывать скорую. Мое горло походило на стенку трамвая — такое же красное и вибрирующее от подступившей к нему крови. В детстве я пугался своего послебегового состояния. Я думал, что соленый вкус крови во рту означает то, что я болен туберкулезом. Страх усиливался тем, что каждый год моя манту распухала до нечеловеческих размеров. Приходилось ограничивать себя в поедании сладкого и пить противный супрастин, чтобы сбить уровень вспухлости розового пятнища на моей руке. Меня тысячу раз водили в тубдиспансер, но ничего аномального не обнаруживали в моей харче. Фокусы-покусы какие-то. Отдышался я только тогда, когда доехал до завода ГАЗ. И вновь помчался, потому что время поджимало, на этот раз до подземного перехода, чтобы на противоположной стороне дороги сесть в маршрутку. Спускаясь по ступенькам, намоченными свежим дождем, я поскользнулся, полетел вниз и чуть было не упал, поймал баланс только уже в тоннеле, сияющем зеленым светом. Я ухватился за перила, и меня немного развернуло, очки сползли на самый нос. На одной из остановок я машинально посмотрел на распахнувшиеся двери и сглотнул слюну, медленно сползая вниз по сиденью. Прямо напротив меня, на улице стоял качок Александр, обнимавший за талию свою жену. Я отвернулся и уставился в другое окно и злился на то, что автобус так долго не уезжает. Но Александр вроде бы меня не видел. Причина моего конфуза крылась в том, что летом 2013 я по-мудацки поступил с этим богатырем. Я познакомился с ним случайно, на празднике в честь дня города на главной площади. Я слонялся туда-сюда, фотографировал интересные сюжеты — дедов, не по-детски напрягающих седые виски в ходе шахматной партии, трюки модно одетых скейтеров, акробатов, паривших в небе. В число забавных персонажей вошел этот самый Александр и его харизматичные друзья-спортсмены, один цыган, а другие азербайджанцы. Как позже выяснилось, каждый из них руководит собственной школой восточных единоборств, а на празднике они организовывали соревнования. После боев они фотографировались на память с пацанами, наряженными в военную форму эпохи Петра I. Мужики отобрали у ребят винтовки и тыкали штыком друг в друга. А коронной сценкой был захват заложника — кавказцы, хохоча, угрожая дулом, поставили на колени своего русского друга. Я не мог пропустить такой кадр. Сделав дело, я уже намеревался быстренько удрать, но они остановили меня и попросили сфоткать нормально, сделать групповой портрет. Я пообещался отправить им фото по е-мейлу. Александр дал свою
визитку. Я скинул всё в тот же день. Ему понравился стиль моей съемки, он связался со мной по телефону, предложил сотрудничать в одном пробном проекте. Помимо преподавания единоборств, он занимался интернет-журналом про город. Этот сайт только запустился, поэтому денег заплатить мне он не мог. Он предложил мне делать фоторепортажи с крупных событий — праздников и фестивалей. Я сделал 3 репортажа, а потом мне это надоело — за просто так надрываться, куда-то ехать... Спустя месяц Александр написал мне еще раз, позвал на свадьбу в качестве фотографа. Т.к. я ни разу не снимал свадьбы, да и вообще не люблю все эти дела, то, естественно, отказался. Но он сказал, что нет ничего страшного, что у меня нет опыта, он верит в мои силы и всё-такое. В общем, одну из июльских суббот я провел, бегая по ЗАГСу и кафе, снимая молодожен и их родственников во всевозможных позах. Об оплате я тогда постеснялся спросить, отложил этот волнительный вопрос на потом. Когда пришло время отдавать фотки, я решился упомянуть о деньгах. Александр очень рассердился, потому что он якобы просил меня поснимать чисто по-дружески. Мол, я сниму ему свадьбу, а он потом когданибудь меня тоже выручит. Но, в конце концов, он отдал-таки мне символические 5 тысяч, потому что мне пришлось брать в аренду вспышку и объектив, я хотел снять качественно. Неприятная ситуация, конечно, получилась. Больше он со мной не связывался. Видимо, проклял.
Выйдя из автобуса, я наткнулся на длинную вереницу гномов — новоприбывших дачников в лице бабулек и дедулек, одетых в дождевики. Они текли мне навстречу, и не было им числа. Пришлось лавировать между ними, по грязи, рискуя споткнуться о тележку или получить по лбу клюкой. С моей души сразу свалился камень от того, что станция оказалась совсем рядом от остановки, не пришлось ничего искать. На станции тарахтела какая-то дряблая электричка, я интуитивно чувствовал, что это и есть та самая, волшебная, но я побоялся садиться в нее без Никиты. Наконец, он появился — в капюшоне, словно член тайного общества типа ассасинов, без следов спешки на лице. Мы уселись в пустом вагоне и принялись болтать об эстетике повседневности, о романтике отдаленных от центра мест, обладающих необычной атмосферой, в которых обитают другие по духу люди. Я говорил сумбурно, отрывисто, нервно. У меня ноги и руки ходуном ходили, а глаза бешено зыркали по сторонам. Я елозил на лавочке, то скрючивался, как червяк, то сидел прямо, как будто с лопатой вместо позвоночника. В голове шумело, мысли шли тяжело. Всё-таки я до этого дня больше месяца ни с кем не разговаривал кроме моих родственников. Никита же был полной моей противоположностью — умиротворенным голосом он читал целые лекции о своем взгляде на город, сосредоточенно смотрел в одну точку, но при этом всё видел, всё подмечал. Летом Никита работал экологом — ездил по области на разные предприятия, делал пробы воздуха и воды. На одном из заводов он чуть не умер от страха, когда над ним проехал, бешено качаясь, гигантский чан с расплавленным металлом. За окном проплывали посеревшие из-за туч пейзажи, слегка подернутые дымкой. Уже вовсю чувствовалось приближение осени. Позади меня почти ежеминутно отъезжала вправо и потом с силой стукалась дверь, я каждый раз инстинктивно оглядывался, но никто там, естественно, не шел. И, тем не менее, что-то загадочное витало в воздухе. Как будто бы это тысячи призраков переплывали из вагона в вагон. Наша электричка, покачиваясь, летела в другой мир. Электричка выехала за город, доехала до станции Окская, это вторая от города станция, а потом поехала в обратную сторону, в город. Я хорошо знаю эти места, потому что по этому направлению я езжу в деревню. На станции Сартаково в вагон загрузилась небольшая порция дачников. Я оставил Никиту и пошел по вагонам снимать дедулек да бабулек, подходил к ним вплотную. Садился напротив и фоткал без упреков совести. Никто не сказал мне ни слова. Когда мы приехали на вокзал, я долго не мог найти билет. Он был нужен для прохода через турникет, а я вообще забыл о таком порядке, слава богу, что не выкинул его.
Я помнил, что клал его в карман куртки, но никак не мог нащупать среди вороха чеков, флаеров и кучи мелочи. Я вывалил на скамейку внутренности рюкзака, снял куртку, обшарил карманы и всётаки нашел этот несчастный билет, весь измятый. Контролер, стоявшая у турникетов, посмеялась над моей рассеянностью. «Что это вы тут целый стриптиз устроили, а?», — покачала головой она, когда я разложил свои вещи на скамейке. Прогулка не закончилась. Никита знал еще об одном интересном времяпровождении — катании на трамвае. Есть один необычный маршрут, проходящий через недра района, очень близко от домов, получается что-то вроде городского сафари. Сидишь и наблюдаешь за другой жизнью других людей. Дворы в этой части города какие-то особенные. Такое ощущение, что попал в иную эпоху. А потом Никита повел меня в пирожковую — тоже удивительное место. Всего за 20 рублей здесь можно съесть вкуснейший пирожок с мясом, запивая его наваристым сладким чаем. Вообще там висит целый список со всяческой сдобой, пиццами и пирогами с разнообразной начинкой, у меня аж слюни потекли, когда я изучал его, но с мясом — самые отменные, так сказал Никита. Да и конец дня уж был, ничего не осталось, кроме мясных.
Как и в Советском Союзе, сначала в этой пирожковой надо подойти к будке с кассиром, сделать заказ, а потом уже идти к витрине, забирать еду. Я долго залипал на меню, и кассирша меня слегка обругала. Я взял себе только один пирожок, потому что я и так толстый. Никита же, худой, как Кощей, взял два, потом предложил поделиться, но я отказался.
Мы сидели и обжигались чаем. Никита сказал, что особенно интересно сидеть здесь во время обеда, когда со всех сторон льется болтовня, сюда многие ходят перекусить — и заводские рабочие, и водители, и интеллигенты тоже. Это самая лучшая пирожковая в городе.
Сотрудницы уже начали убираться, поднимать стулья, чтобы помыть полы. Никита стал им помогать, потому что эти женщины оказались хорошими. На следующий день мне захотелось еще куда-нибудь съездить, но у Никиты были дела. Видимся мы с ним редко, потому что то учеба, то еще чего, но зато каждая прогулка несет в себе что-то новое, увлекательное.
НЕ МОЁ
Никита Ямушев о том, что все мы когданибудь неизбежно обнаружим свой родной город абсолютно чужим.
Когда человек растет, раздается вширь, вверх, наращивает мускулы и тренирует извилины, город вокруг него наоборот уменьшается, сужается, теряет былую привлекательность и опасность, теряет пространство. Не думаю, что я к двадцати одному году что-то там нарастил, да и вообще не особенно вырос, но город вокруг меня менялся вместе со мной. Плохо это или хорошо, но места, в которых я провел детство, изменились до неузнаваемости. Мой дом стоит на пересечении двух улиц. Это почти центр города, но где-то до 2009-го года здесь царила абсолютная глушь. За домом проходят трамвайные пути, по ним примерно раз в пятнадцать минут пробегает это прекрасное ископаемое чудище, шумящее и искрящее. Друзья, которые приходят ко мне в гости, замечают, что по квартире проползает едва заметная дрожь, но я к этому давно привык. Перед домом стадион, по которому зимой бегают студенты местного вуза и человек, привязывающий к бойцовской собаке связку покрышек от автомобиля. Мне изначально казалось, что собака испытывает от этого некоторое неудобство, но увидев их однажды вблизи, я понял, что она чувствует себя отлично. Летом студенты уходят на каникулы, вместо них появляются мальчики, пацаны и мужики из разных частей района. Они играют в футбол, по вечерам в июльской тиши слышен постоянный стук мяча об асфальт. Иногда приходят чернокожие постояльцы общежития и тихонько кидают мячик в корзину. Рядом со стадионом есть монастырь. Его начали восстанавливать лет 10 назад с попеременным успехом. Сейчас я вижу из окна строящуюся колокольню и с ужасом жду возможной утренней побудки. У монастыря есть своя территория, на ней располагаются какие-то ветхие сараи, иногда они горят. Соседка напротив думает, что горит дом и начинает звонить в нашу дверь. Между домом и стадионом есть небольшой кусок земли, засаженной редкими кустами и деревьями. Тут же проходит теплотрасса. Раньше, еще лет 5-6 назад, на ней изредка спали бомжи, сейчас остались только кошки. Под Новый год со стадиона всегда запускали салют, и, если я непосредственно не участвовал в запуске, то смотрел из окна на то, как это делают другие. Сейчас этого уже нет. Если выйти из дома и повернуть направо, то через несколько метров уткнешься в соседний дом. У меня нет никаких связанных с ним воспоминаний (и вообще он существует где-то на краю моего сознания). Но если пойти налево, то можно найти несколько приятных мест. Во-первых, это 5-6 хрущевок с дворами внутри, где я гулял сперва с отцом, а потом один. Там есть некоторое количество качелей и скамеек, там можно было упасть и наставить синяков, можно было найти 5 рублей в песочнице и убежать от местных алкоголиков, решивших оккупировать столь трезвую до их появления территорию. В общем, неплохо провести первые 10-12 лет жизни.
Сразу за этими местами находился целый квартал старых деревянных домов. В этих дворах жили странные и страшные люди, и ровно поэтому – интересные. У одного из домов всегда лежала свора полудиких собак, которая иногда перемещалась в произвольных направлениях, распугивая детей и котов. Собак либо отстреляли, либо они куда-то переместились. Деревянные дома стали поджигать. Дома горели и по вине проживающих в них людей, и по вине строительных компаний, облюбовавших эти места. Недалеко от моего дома находится пожарная часть, по ночам туда с сиренами выезжали пожарные машины, но и они не прикладывали особых усилий для спасения погорельцев. Наутро я находил остов и головешки. Постепенно на этих местах начинались стройки. Старые дома теряли свои позиции, съеживались, прятались. Потом здесь начали прокладывать развязки с нового метромоста. Прямо у моего дома на ранее полупустой улице забилась небольшая транспортная жилка. Поставили светофор. Пришла цивилизация. Появился магазин SPAR. Раньше за хлебом ходили в прозаичные «Продукты», где висел под потолком черно-белый телевизор, а очередь могла образоваться только в отделе вино-водочной продукции. С той стороны стадиона, через пару домов, находится крупная площадь, на которую сходятся все крупные улицы и проспекты этой части города. Я ходил в школу под этой площадью, через старый тоннель. Там часто отключали свет и нужно было идти, освещая путь фонариком на моей тогдашней Nokia. Зимой было страшно. Зато весной тоннель банально затапливало, и люди шли по каким-то доскам, изредка соскальзывая ногой в холодную, грязную воду. Со стен этого тоннеля я выучил кучу интересных слов и коротких стихотворений. Потом школа кончилась, а рядом поставили новый огромный тоннель. Он прекрасно освещен. На стенах чисто. Если же выйти из дома и пойти за него, перейти за трамвайные рельсы, то сперва можно выйти на крыши гаражей. С них ничего интересного не видно, но можно просто гулять, чувствуя свое превосходство над теми, кто внизу. Если пройти еще дальше, то можно было бы выйти на откос. Там, вдоль обсыпающихся внизу улочек, тоже стояли реликтовые жилища местных аборигенов. Сейчас их почти не осталось. Местность изменилась, один холм попросту срыли. Раньше можно было лежать на откосе в абсолютной тишине, смотреть на реку внизу, на город напротив. Сейчас там мост и пыль, и уже нет того чувства безопасности и уединения. На этом откосе стоит детский дом, однажды я зашел на его территорию и увидел, как в кустах дети жарят на самодельном костре ворону или сороку. Последнее время я вообще никого там не вижу.
Иногда я думаю, что если я уеду из города и вернусь в эти места спустя год или два, то абсолютно ничего не узнаю. Я буду отталкиваться от детских воспоминаний и не находить ничего общего с реальностью. Дома, машины, трамваи, гаражи, люди – не те. Хорошо это или плохо – не знаю. Во всяком случае, думаю, что так и должно быть. Всё меняется, всё уже другое, всё уже не моё.
меня зовут смерть
Анна Моргенштерн о том, что представляли из себя готы в середине нулевых и о том, что 2007 год на самом деле никуда не делся.
Моя готическая юность, вероятно, началась со знакомства с клипом Marilyn Manson'а, шедшего тогда по MTV. Мне было лет 14, выпускной, девятый класс, свободное время и доступ ко всему, что продается "лицам после 18". И хотя популярность субкультуры готов уже была в разгаре, да и я была про нее наслышана из таких журналов, как "Bravo", я и не думала, что через некоторое время все вещи в моем гардеробе составят один большой черный комок, а из украшений останутся купленные на карманные деньги грубые ошейники, ведь совсем недавно все это вызывало какое-то отвращение. Но сверстники, помешанные уже тогда на появляющихся гаджетах и шмотках, отвращали еще сильнее. И вот, некогда душе компании и дворовой заводиле, мне стало вдруг не о чем поговорить с одноклассниками, а их интересы нагоняли исключительную тоску. Сначала я увлекалась немецкими индустриальными группами, заболев до состояния фанатизма группой Rammstein, а затем к ним присоединился вышеупомянутый Мэнсон. Классикой того времени, меня не интересовавшей, были Him и The Rasmus, однако, мне нравилось что-нибудь потяжелее, да чтобы видок еще шокировал. Собственно, и я выглядела примерно также: чем больше черного и кожи, тем лучше. Когда я смотрю сейчас на старые фотографии, ужас действительно пробирает: макияж “тяп-ляп”, два ошейника сразу, чтобы пострашнее, балахоны, тяжелые ботинки “гриндерс”... В общем, все это было трудно достать и все вызывало гордость, поэтому напяливалось сразу и без разбора. Куда там до образа прекрасной вампирши, от которого так захватывало дух… Вспоминается, как я несколько раз подряд заходила в один и тот же магазин, спрашивая, не завезли ли им черную губную помаду, что в итоге так довело продавщицу, что она подарила мне помаду марки Pupa темно-коричневого цвета, так как кроме меня ее, видимо, никто бы и не купил. А потом был колледж. Первый его курс я встретила уже в обилии черного цвета, спустя полгода в туалете проколола себе губу и язык, знала всех неформалов со всех курсов (их, увы, было немного) и подружилась с одной из них достаточно близко. Именно эта подруга и определила мой досуг на ближайший год. Мы гуляли по ночам, чаще всего в ближайшем большом парке, прихватив с собой количество алкоголя, способное срубить, наверное, пару крепких мужиков. Молодой организм — невероятная штука! Столько, сколько мы пили тогда и то, что это было —вспоминается с содроганием. Потом к нам присоединились несколько неформальных парней, угощавших нас шашлыком всё в том же лесу в парке и прелестно исполнявших на гитаре романсы и русский рок. Бывало, что до утра мы валялась у костра, если не было снега или дождя, а утром я шла на пары. Наверное, это были единственные случаи, когда я не опаздывала.
Что касается учебы, то училась я хорошо. Тогда была тяга к знаниям, или, где надо, красивые глаза. Сейчас это уже совсем не так, но об этом позже. Та же компания привела меня в клуб на готическую вечеринку. Уж не знаю, что там было такого, что заставляло меня каждый вечер субботы ехать туда на всю ночь: то ли обилие таких же, как я, то ли общая атмосфера. Я всегда холодно относилась к отечественным группам и концерты не жаловала, однако и тут случилось исключение: мне приглянулся кое-кто из далеко не перспективной русской команды, и я стала посещать клуб с особым усердием. К счастью, с ним ничего путного не получилось. Такие места, как “ЧП” и “ПП” (Чистые пруды, Патриаршие пруды), популярные у готов и вообще у неформалов, я старалась не посещать. Аристократизм, как мне казалось, заключался в одиноком существовании с периодическими вылазками в “свет” к уже привычной компании, однако, бывать и там, и там мне приходилось. Разумеется, точно такая же алкогольная посиделка, только уже “всей улицей”. На мой внешний вид практически всегда реагировали. Не сказать, что неадекватно — не помню, чтобы хоть раз имела проблемы с пьяными компаниями.
Часто мне говорили что-то вроде “дракула!” или “о, смотри, гот пошел”, но вот моей знакомой посчастливилось меньше. Ее достаточно жестоко избили и вырвали пирсинг из уха. Но на тот момент она выглядела гораздо более вызывающе: побритые виски, черно-синие дреды, нарисованные брови. В те времена это, наверное, и вправду было шоком. А в метро однажды ко мне подошел кто-то и шепнул в наушник: “Ты прекрасна, оставайся такой и никого не слушай”. К моему сожалению, не помню даже лица того мужчины. А вот милиция однажды ночью попросила сесть в машину и объяснить, что же я делаю на их местной “улице красных фонарей”. Я и не ожидала, что мужики в погонах поймут меня, однако, посчитала подобные вопросы вопиющей несправедливостью. Получив ответ о том, что я не такая и вообще невинна, они спросили о моей одежде (а у меня тогда были гольфы в сетку и юбка до колена), а на гордый ответ, что я гот, и вовсе съязвили кое-что нецензурное. Из всех реакций на меня, пожалуй, самые позитивные всегда показывали дети. Они тыкают пальцами, улыбаются, шепчутся с мамами, но в их взглядах никогда нет негатива, как у пожилых дам или местной “братвы”. Они всегда относятся к тебе с интересом. Сейчас, с высоты моих несильно великих лет, когда я уже пробовала возвращаться к “цивильной” жизни, я поняла, что пока мое сердце не отпускает эту субкультуру. Мне всё так же нравится черный цвет, эстетика мрачного и темная романтика, а некоторые темные пейзажи до сих пор вызывают бурю эмоций. Плохо ли это? Едва ли. Я не стремлюсь выделиться из толпы или показать свой протест. Порой, например на Хеллуин, действительно хочется эпатировать публику, и тогда внешний вид действительно близок к тому идеалу, созданному когда-то в сердце 14-ти летней девочки. Ведь тогда, в середине нулевых, я не могла позволить себе линзы, одежду от punk rave или бритые виски. Единственное, что я могла и делала — красила челку в синий цвет бальзамом “Тоника” и наблюдала, как он линяет в салатовый. Теперь же, когда есть вкус и умение, моему простору фантазии ничего не мешает, и в такие моменты я чувствую себя на своем месте. Пусть без былого фанатизма, но это скорее положительный момент. И хотя теперь всё реже можно встретить готов или другие субкультуры на улице, они никуда не делись: может, мы просто выросли, и те, кто всё еще ценит подобный стиль, вечером в субботу снимает костюм тройку или строгое платье и марафетится перед очередной готической вечеринкой. Я, кстати, тоже там иногда бываю.
белка Алексей Ворончихин о прогулках с девушкой, которая повлияла на всю дальнейшую жизнь.
В детстве родители считали меня слишком тихим, у меня было мало друзей, и поэтому вместе с походом в первый класс я пошел в секцию карате при школе. Чего только там не происходило! В первый раз я разбил подбородок о лакированный деревянный пол спортивного зала, в первый раз осознал, что насилие может сближать людей. Но суть истории не в этом. Суть истории в Дашке. Поистине потрясающий человек, таких я больше не встречал. Она была на 3 года старше меня, но, несмотря на это, открыто общалась с нами, "младшими" в группе. Она была высокой, рыжеволосой и кем-то вроде панка. Первую татуировку она набила в 16 и полгода скрывала ее от родителей, заклеивая пластырем. Кстати, это была белочка на ноге. Летом секция по карате устраивала дневной лагерь для тех детей, родители которых не знают, чем занять их в долгие летние дни. В один из таких дней, когда тренировка на улице подходила к концу, мы с Дашкой и еще несколькими ребятами сидели позади школы, на углу баскетбольной площадки, которая представляла собой бетонированный прямоугольник с кольцом. — Я в последнее время совсем угорела по Нирване, — сказала она. — Дашь послушать? — спросил я, так как никогда не слышал об этой группе. — Ага. Ща. Она полезла в сумку за телефоном и включила песню. Это была Lithium. Тихий куплет, громкий припев с повторяющимися криками. Солист пел так, как будто только проснулся. Развязно, отрешенно. Тогда меня это ошеломило.
Спустя несколько дней Дашка повела меня и еще несколько человек "изучать достопримечательности". Мы жили в спальном районе, состоявшим из обычных девятиэтажек и магазинов. Он граничил с районом новостроек. На окраине всего этого стоял так называемый "Скелет", культовое место для всех панков и остальных неформалов тех лет. Когда-то в 90-е на пустыре власти решили построить завод, подвели коммуникацию, соорудили четыре этажа каркаса из бетонных плит, этим и закончилось. Мы подходили к Скелету, в воздухе стояло летнее марево, запах пыли на пустыре смешивался с запахом буйной зелени, обрамлявшей подходы к зданию. Перед самым входом лежало полуразобранное пианино, которое издавало звук из фильмов ужасов, если провести по струнам ботинком. Та еще атмосферка. Мы забрались на четвертый этаж по технической бетонной лестнице, с провалами между ступеньками. С крыши открывался великолепный вид на частный сектор, поля и заброшенное здание ТЭЦ3, которое мы ласково прозвали "Яной" из-за огромной надписи "Я Н А" на высоченной трубе из красного кирпича. Говорят, один парень, чтобы извиниться перед девушкой, написал ее имя на трубе, а она его так и не простила. Но тогда мне было не до слухов. Страх и восторг смешивались в моем неокрепшем разуме, рождая прекрасное ощущение радости и всемогущества. Я стоял на четвертом этаже недостроенного завода, но мне казалось, что я нахожусь на вершине мира. Спустя еще пару дней мы пошли в катакомбы, расположенные под Скелетом. Они являлись частью системы водоснабжения, поэтому в них всегда был прохладный сырой воздух. Мы спустились вниз и начали жечь газеты. Не знаю зачем, просто нам хотелось. Также мы несколько раз делали "гидроперитки", это такие дымовые шашки, которые получаются, если завернуть в бумагу несколько растолченных таблеток гидроперита и анальгина, а затем поджечь. Помню еще, как однажды мы пошли за недостроенные дома пить дешевое пиво со вкусом колы, которое с тех времен я так больше и не видел, видимо в нем было слишком много химии. Дашка купила его по ксерокопии паспорта, которую она сама подделала в ms paint. Теперь, по прошествии множества лет, мне кажется, что Дашка повлияла на всю мою жизнь, она ответственна за то, кем я стал. Сейчас она уехала искать духовное просветление на гору Утриш, лепит там фигурки, ходит в походы. Давно с ней не общался по-настоящему, так, пару сообщений во ВКонтакте раз в месяц. Но у нее ведь и интернета то особо нету там, в горах. Но я не обижаюсь. Я благодарен ей за все. Благодарен ей за молодость.
Сергей Горшков о первом опыте употребления алкоголя.
Звезды
Когда мы начали пить алкогольные напитки? Лично у меня знакомство с хмелем началось в девятом классе, с Охоты крепкой. Помню, как мы с одноклассником шокировали продавцов и продавщиц вездесущих палаток (да-да, тогда еще можно было купить там что угодно и когда угодно) своими подростково-пубертатными требованиями. — Нам две Охоты крепких, полторашки. Да, на двоих. Нет, ничего не нужно больше. Это был наш сопливый экзистенциализм. Мы просто хотели понять, что это такое, и не было никаких границ, абсолютно. Мы выпивали по вышеуказанной дозе среди промозглой, странно пронизывающей, влажной зимы 2003-го года, и нам было безумно хорошо. Мы исследовали все пространство вокруг нас, которое позволяло бы без лишних проблем поглощать этот чудный напиток, лишающий нас привычного состояния с каждым глотком. Все удобные подъезды, подвалы, чердаки, где было тепло и никто нас не беспокоил, были нашими тотемами, местами нашего нелепого, неправильного поклонения Бахусу. Первый глоток водки я сделал на территории детского сада, предварительно заверив продавца, что кроме сорокаградусной жидкости и вездесущей полтарашки Охоты нам ничего не потребуется. Водка провалилась в меня, а следом полилось крепленое пиво, и у меня просто не было выбора, кроме как вперить свой взор в стылое небо с замерзшими звездами на нем и проглотить все это, не дав выхода наружу. Вверху сияли звезды, я шел в этот же сад, когда мне было на десять лет меньше, мечтая о том, чтобы все отменили и мама забрала меня оттуда, чтобы пропал соленый привкус слез на моих губах от ощущения вечного космического одиночества. И теперь я смотрел на то же самое небо, и впитывал его полностью, потому что между мной и ним не оставалось больше ничего, кроме привкуса спирта на языке. Но я прилежно все проглатывал и смотрел, смотрел наверх. Потом была мама, та самая, которая забирала тебя из этого сада, и которая стояла в дверях, когда ты, не в силах справиться с хитросплетением ключей, просто давил на звонок всей своей массой, и она впускала тебя внутрь, а ты, набрав в легкие побольше воздуха, старался не дышать. И она по непонятным тебе причинам просто говорила тебе: “Хватит дурачиться, иди спать”. И ты понимал, как это важно для тебя: не задавать вопросов, просто представить, что все это было шуткой, розыгрышем.
И запах, и нетвердый шаг, и покачивания на пороге, и отсутствие контроля над твоим языком, да и вообще все то, что наполняло тебя в это время, такое сильное и в то же время такое слабое, вынимающее из тебя все то, что можно назвать адекватным. И ты брел к своей постели, кое-как раздевался, падал на нее, а наутро просыпался с мыслью о том, что на первом уроке алгебры проверочная, а ты ничего не знаешь, и водопроводная вода такая вкусная. И ты выпрыгиваешь в этот ледяной комок ненависти к тебе, за десять минут добегаешь до школы, снова пьешь и понимаешь, что тебе уже гораздо лучше, как будто и не было вчерашних откровений под холодным куполом. В твоих руках ручка, и ты уже пишешь задания, первую часть которых (обязательную), ты вполне можешь решить, лишь заменив числа в примерах. И при всем при этом ты знал, что заменить можно только числа, а ощущения бесконечного холодного ничего заменить было нельзя, ни при каких условиях и поблажках.
принцип принцип
п синагоги синагоги Даниил Лепорский о том, как провинциал воспринимает Москву и какие приключения он может в ней найти
Мои знакомые часто мне твердят: Дань, съезди в Москву, ну съезди ты, там же море сюжетов для уличной фотографии. А я им отвечаю: да, меня тошнит от моего города, а вернее большой деревни, да я устал, да, мне нужно развеяться, но ребята, какая к черту Москва, когда у меня в кармане мыши дохнут, а сердце стучит как дятел. Я слишком невротичный, рассеянный и тугодумный, чтобы отправляться в неведомые края в одиночку, без проводника. Я же обязательно влипну в какую-нибудь дрянную историю, по-другому и быть не может. Все мне говорят: “Сгоняй в Москву”, но никто не берет меня с собой, потому что никому не нужна обуза в виде зануды по фамилии Лепорский. Последний раз я видел ее 4 года назад. Я ездил с экскурсией от школы. Ничего уже и не помню толком, всё случилось как во сне, впрочем, как и остальные события, связанные со школой. Можно даже сказать, что я никуда и не ездил. Всего-навсего потратил 10 000 рублей на фантомный просмотр артхаусного фильма о столице нашей Родины, снятого трясущимися руками, с розово-зелеными шумами и полосами, ползающими по кадру, сидя в кинотеатре с драными креслами. Я видел какие-то обрывки пасмурной Красной площади, какие-то картины, экспонаты, ночные улицы. Я не успел толком ничего поглядеть. Вот мы вваливаемся в метро, пацаны геройски проскакивают через турникеты без билетов, быстро, друг за дружкой, ну а я, законопослушный лох, прикладываю синенькую картонку к датчику. Вот мы трясемся в душном вагоне, играем в цу-е-фа на щелбаны, кого-то забыли на станции. А вот мы уже в Измайловской гостинице на 25 этаже с завораживающим видом на Останкинскую башню, в приоткрытом окне свистит ледяной ветер, а если посмотреть вниз, то может закружиться голова от такой высоты. Мы сидим на кроватях и травимся чипсами, а вот мы уже кидаемся туалетной бумагой, бегаем по коридорам в банных халатах и с душевыми шапочками на голове, катаемся вверх и вниз на скоростном лифте, приседая, чтобы нас начало штырить как от наркотиков, в сотый раз идем на ресепшн, потому что потеряли карточки от номеров, выливаем на голову кефир на спор, пытаемся расстегнуть лифчик, но по неопытности терпим неудачу. Кто-то вроде бы даже переспал друг с другом, но это точно не про меня. А еще мы смотрели Пилу в 2 часа ночи, а потом документальный фильм про паразитов. Хоть меня обычно и воротит от ужастиков, я тогда ничуточки не испугался, потому что не видел ничего, что происходило на экране. Я забыл взять с собой в поездку очки. Ночью мы не спали, всячески бесились, напившись быстрорастворимого кофе, выпивали по 3-4 кружки, встречали оранжевый мутный рассвет, а потом весь следующий день бродили как зомби, раздраженные, становясь предметом ненависти учителей. Ссоры с ними были эпохальными. Нас всё время за шкирку таскали куда-то. Например, заставляли смотреть на бедных животных в цирке.
Ох, как я ненавидел в тот момент радостных, хлопающих в ладоши нашу классную руководительницу и ее подругу-химичку. Как же мне хотелось, чтобы тигры, пантеры и медведь на велике вдруг взбесились, прыгнули и разорвали решетку и перегрызли глотки всем зрителям со счастливыми физиономиями. А тех, кто грустил и спал, таких как я, ну и еще сидящих позади меня глухонемых, оставили бы в живых и даже подали бы лапу для приветствия. Давайте, звери, я верю в вас. Отомстите людям за все страдания. Именно эта поездка стала отправной точкой моего увлечения фотографией. Тетя тогда дала мне свою мыльницу Кэнон. Я щелкал всё подряд: наглых воробьев, кривляющихся одноклассников, гастарбайтеров, мусор, туалеты. Мне нравился сам процесс нажатия на кнопку, магия «схватывания реальности». Когда я показал родителям кадры из поездки, они сказали, что я бездарь. Я уж думал, что поеду в Москву только после окончания университета, ну или вообще на пенсии, когда стану чуточку взрослее и увереннее в себе, когда обзаведусь некоторым количеством денег. Свою мечту я реализовал досрочно.
Однажды в конце октября 2014 я пришел после университета домой, как всегда изнуренный и с ноющей не только душой, но и спиной, и обнаружил на емейле письмо от Союза Фотохудожников России. Сначала я подумал, что это очередная спам-рассылка, хотел уж удалять, но случайно клацнул на текст письма. В нем говорилось, что мои фотографии прошли на итоговую выставку в рамках всероссийского фестиваля «Юность России». Символическое название, да. Как раз моя тема. Я мгновенно перевозбудился, у меня так каждый раз бывает, когда меня хвалят. Я начал плясать по комнате, как шаман, трясти руками, теряя голову от счастья. Ну и дела! Наконец-то я чего-то добился! Неудачи в прошлом! Впереди — цепь везения! Я чувствовал грядущий резкий поворот моей судьбы. Обычно мои заявки на конкурсы или письма в СМИ уходят в пустоту. Вообще-то я довольно скромный малый, но каждый раз обидно, когда мои снимки недооценивают. Мне кажется, у меня есть неплохие способности к фотографии. Не хотелось бы похоронить талант. Я тогда еще большим невротиком стану. Через пару дней пришло еще одно письмо от того же адресата. Мне выслали приглашение на фестиваль в Москве. Я прочитал раз 100 или даже 200 строчку «На Ваше имя оформлена бронь в отеле. Также мы обеспечим Вас едой». Я никак не мог поверить в написанное на экране. Я поделился своей радостью с отцом, маячащим за моей спиной в процессе выглаживания белья. Он в ответ скептически попыхтел утюгом. Мамина реакция тоже изрядно испортила мне настроение. Я уж и на сайте посмотрел положение фестиваля, в котором четко было сказано, что 50 призерам дается бесплатное проживание и еда на 5 дней, и уточнил у организатора, а она всё равно сомневалась. Вот такие у меня родители, не верящие в сына. Отсюда и моя мучительная робость и чудное поведение и всё-всё-всё. Недели текли долго, в томительном ожидании предстоящего путешествия. Все думы только о нем и были. Я уговорил родителей проводить меня в путь. Нужно было сделать нормальный старт. Когда всё начинается хорошо, то больше шансов, что всё не закончится плохо. По крайне мере, у меня так обстоят дела. Мне нужен толчок, чтобы что-то предпринять. Ехать на вокзал в одиночку я боялся, потому что у меня могли возникнуть проблемы с поиском нужной платформы. У меня закружилась бы голова, я бы потерялся среди вихря из курток, сумок, рюкзаков, заблудился бы в тоннелях.
Я это понял ещё у кассы, когда покупал билет за месяц до поездки — сначала я как дурак встал в самую длинную очередь, а ведь мог подойти к свободному, только что открывшемуся окошку. А потом целая вечность прошла, пока я крутил билет в руках, не мог понять, какой мой вагон. Я расстроился из-за цены. На сайте я видел сидячее место за 400 рублей с копейками, а на вокзале меня спросили: обычное или боковое. Я и понятия не имел, что из себя представляет боковое место. Я имею скверную привычку бежать от всего неизвестного, поэтому ответил: “Обычный”. Но потом мой друг Никита обрадовал меня. Он сказал, что боковые места никуда не годятся, они возле туалета и неудобные, я всё сделал правильно. 24 ноября. Вечер. 3 часа до отправления поезда. Сумки еще не собраны, эссе по английскому еще не написано. Ноги от волнения гудят, как ЛЭП. Ей-богу, я чувствовал растущее напряжение, что-то мелкое бегало под кожей. В принципе, ничего удивительного. Это было моим первым самостоятельным путешествием как-никак, к тому же в такую страшную бездну, как Москва. Многомиллионный город! Ярмарочный хаос!
Из-за приключенческого настроения уже приевшийся путь от дома до метро казался прекрасным. По градусам на улице не было особенно уж холодно, из моего рта вылетали драконьи струи пара, я специально открывал рот как можно шире. Кстати говоря, больше всего я парился насчет одежды – я ж планировал очень много гулять, а пуховик мой слабо грел. На всякий случай я поехал в рубашке, водолазке и свитере. В общем, я смахивал на капусту. Изначально я вообще хотел ехать в военном бушлате, в котором я хожу на военку, но родители попросили меня не позорить их. К выбору перчаток я отнесся тоже серьезно. Уговорил отца обменять мои изодранные в клочья на его новехонькие. Правда, размер чуток велик оказался. Он долго не хотел соглашаться, но я его убедил. Когда мы ехали в метро, то вопреки своей затворнической природе я разговорился с родителями. Я стал спрашивать их о том, когда в последний раз они ездили в Москву. Выяснилось, что они не были в ней со времен поездок в стройотряды, т.е. с начала 90-х. Сначала я ужаснулся такой оседлости, а потом посочувствовал им. Бремя работы и заботы о семье, нет ни времени, ни сил, ни денег куда-то ехать. Да что уж там говорить, они даже в центр города раз в год выбираются. Беда! Заграницей из нашей семьи была только мама, да и то она в Прагу ездила, в студенческие годы, когда еще СССР был, так что это фигня и не считается. Я не особо горю желанием поехать за рубеж. Для затравки надо всю Россию объездить, а там, может, и посмотрим. Вместе с нами в вагоне ехала женская пьянь – три лошади, ржавшие на весь вагон. Давно уже не видел людей со дна, наверное, потому что я редко езжу в метро в 10 часов вечера. Они портили мне праздник. На станции Московская одна из них вышла. Брела спереди нас. Она шла в сланцах. В вестибюле я поймал взгляд полицейского, пристально изучавшего эту даму. Я надеялся, что он задержит ее, но ничего не случилось, она спокойно побрела дальше по тоннелю. Я сидел в плацкарте и изучал попутчиков. Интересно думать о том, кто все эти люди, зачем они едут в Москву. В поезде всегда витает какая-то загадочность, таинственность. Вагон был полупустой, с самыми обычными гражданами, без водки и плясок. Напротив моей полки сидела влюбленная парочка, я полчаса слушал их воркование, разговоры о рутинных делах. Девушка рассказывала о своей работе преподавателем английского языка в частной школе, а парень ее внимательно слушал, на ухо что-то шептал. Они не стеснялись меня. Мне в очередной раз захотелось вот таким же образом сидеть с какой-нибудь девой, чтобы руки наши переплетались, души соединялись в едином порыве.
Потом пришла женщина, поздоровалась со всеми нами и вежливо прогнала голубков, это было ее место. Она быстренько расстелила белье и сидела, тыкала в планшет. Я тоже стал обустраивать постель и попал в неловкое положение. Я забыл, что в поезде спят на матрасах, поэтому постелил простынь прям так, без всего. Абсолютно вылетело из головы то, что надо достать матрас с верхней полки. Просто я сильно волновался. До меня дошло, что я делаю что-то не так, когда у меня не получилось подоткнуть простынь по краям, чтобы она не съезжала. Стыд, горький стыд. Представляю, как потом эта женщина рассказывала всем своим знакомым о моем мудачестве. Сердце мое было полно разочарований. Не думал, что трудно будет веки мне сомкнуть. Совсем в другом ключе я представлял ночной свой путь. Мама говорила, что ехать ночью хорошо – мол, проснулся, а за окном уже Москва. Так-то оно так, Москва за окном, всё верно, а вот в голове – сущий бардак, на душе – очень мерзко. Я так сильно не выспался, что меня подташнивало. Я думал, что буду убаюкан равномерным стуком колес, но нет, я беспокойно ворочался под жидкой простыней. Вагон был современным, но спать в нем оказалось категорически невозможно. Верхний свет долго не выключали, а потом его лишь приглушили, а не погасили полностью. Я накинул на глаза полотенце, чтобы фонари на улице не мешали мне. Тени летали возле моей головы, нашептывая бред. Ноги не умещались на койке, их задевали пассажиры и проводница. Пришлось скрючиться в форме водопроводной трубы в многоэтажном панельном доме. Жестко, неудобно. Но больше всего меня бесили звуки наверху. Что-то периодически шумело, вроде бы кондиционер. Из-за всей этой катавасии в сумме я спал не больше 2-ух часов. Ладно, я еще еду развлекаться, а как же люди, отправляющиеся в командировки по работе? Как же тяжело им, наверное, сидеть на совещании овощем после плацкарта. Проснулся я от голоса проводницы. Она разбудила всех за 20 минут до прибытия. Туалет я нашел не сразу. Я привык, что он располагается и справа, и слева. Пошел в сторону комнатки проводницы и уперся в какие-то служебные двери. Пришлось идти в другую сторону. Завтракать не стал, ибо времени оставалось мало. В моем рюкзаке имелась миска с сырниками, да ряженка. По идее надо было кофе испить, чтобы прояснить рассудок, но я пожалел денег. Ладно, буду честным: это всё рационализация, придумывание оправданий. Если уж говорить всю правду, то я всего лишь стеснялся попросить проводницу, чтобы она сделала мне кофе. Я не привык орать через весь вагон: «Хозяйка, чаю!».
За окном не было ничегошеньки видно, одна чернота, да отражение моей пухлой рожи с синяками под глазами. Но из прошлой поездки в моей памяти зафиксировалось то, что Москва встречает гостей то ли бетонными заборами, то ли кирпичными гаражами и морем граффити на них. Но вот, кажется, прибыли в пункт назначения. Ярославский вокзал. Вываливаемся на платформу, подернутую туманной зеленоватой дымкой, и быстро-быстро утекаем куда-то. Лавируем между таксистами, чуть ли не за руку хватающих пассажиров. Грязный воздух бьет в нос. Я не стал расчехлять камеру и бродить по вокзалу, хоть и было весьма атмосферно. Во-первых, я неважно себя чувствовал, мне было абсолютно не до снимков. Во-вторых, с первых же секунд Москва шокировала меня своей суетой, голова кружилась от нависших надо мной высоток, мне побыстрее хотелось попасть в тихое безопасное место – в отель. Но его еще предстояло найти. Перед поездкой я на всякий случай сделал распечатку с картой с отмеченным на ней адресом. Телефон же мог разрядиться, и тогда я бы пропал. А тут оставался хоть какой-то шанс не стать бомжом. До заселения в отель оставалось уйма времени. Я не представлял, чем занять себя в течение нескольких часов. Я просто побрел вдоль шоссе, куда глаза глядят. Я вспомнил начало моей любимой книги Гиляровского «Москва и москвичи», прибытие бытописателя на площадь трех вокзалов. Нет, это уже совсем не тот город, что видел дядя Гиляй. Кругом одно неоновое мерцание, да стеклокаменные громады. Интернет работал ужасно, я даже не мог посмотреть, где я нахожусь. Видимо, у меня кончился месячный лимит скоростного трафика, а как продлить – я не знал. Я послал пару смс маме, чтобы она загуглила этот вопрос. Она мне прислала какую-то команду, я отправил ее, но ничего не сработало. Билайн прислал мне сообщение: «Эта услуга уже подключена». «Ну и черт с вашими сраными услугами», – подумал я и побрел дальше. Вот я иду один непонятно куда по незнакомой улице в чужом городе в темноте, мимо проносятся иномарки, бесшумно проползает полупустой трамвай. Охранники банков курят, их лица светятся красным цветом валютного табло. На асфальте засохшие пенные ручейки то ли от пива, то ли от мочи. Прохожу под какими-то мостами, прикрывшись рукой, ибо фары слепят мне глаза. Для полного счастья не хватало только треков Макулатуры, но я не мог позволить себе слушать музыку из-за дохлого аккумулятора. Внезапно обнаруживаю, что правый мой рукав измазан в чем-то сладком, липком. Где я успел испачкаться – загадка. Присел на остановке, вытер пятно влажной салфеткой.
Заодно решил попить ряженки, ибо голод уже давал о себе знать. Но я подумал, что, может быть, нет ничего плохого, что я слоняюсь вот так неприкаянно, не поев нормально. Зато немного похудею. Когда я дошел до станции метро Сокольники, то решил уехать в какую-нибудь другую часть города, потому что моя текущая локация была не особо интересной. Больше всего я боялся метро. В моем городе всё просто – сел в поезд и едешь спокойно. Только две ветки. А тут постоянно какие-то пересадки, переходы на кольцевую линию. Я набрал в грудь воздуха, выпрямил спину и потянул за ручку входной двери. Стою возле кассы, вперившись взглядом в плакат с тарифами. Какая-то карта «Тройка», господи помилуй, какие-то минуты. Постоял немного, подумав, рассматривая желто-зеленый пол, да пошел обратно на улицу. «Нет, я еще морально не готов к покупке проездника, поброжу-ка еще», – понял я. На этот раз я решил слоняться по дворам, расслабиться в процессе фотографирования. Панельки потихоньку пробуждались. Задымленное небо томилось в розово-оранжевых красках, предвещая что-то очень красивое. Машины стояли на прогреве, школьники шелестели пакетами со сменкой. Легкий морозец щекотал щеки.
Я прошел мимо троллейбусного депо, мне попался неплохой кадр с курящими возле ворот водителем и кондукторшей, но такой суровый у них был вид, что я не смог заставить себя навести на них камеру. Не получилось сфотографировать и дворников, сидевших на заборчике. Я покружил вокруг них, поозирался по сторонам, мол, что-то ищу, да пошел дальше. В Москве агрессия так и витает в воздухе, каждый прохожий несет с собой потенциальную угрозу, фотографировать улицы здесь гораздо сложнее. Когда я вырулил обратно к шумной дороге, то уже совсем светло стало. Улицы заметно оживились. Я побродил возле какого-то университета, технического, скорее всего. Я удивился большому числу студентов, нервно куривших перед железной оградой. Я вдруг вспомнил, что сегодня пятница. От мыслей о прогуле усилилось чувство свободы, жажда приключений. Я потопал назад, в сторону метро. Почти каждый второй прохожий держал в руке стаканчик с горячим кофе, жадно глотал содержимое, обжигая красные губы. Мне захотелось отыскать источник кофе, след привел меня к Макдаку. Я сфотографировал бомжа и быстро удрал с места преступления, потому что он наорал на меня, типа я не имею права его фоткать, жестикулировал мне вослед. «Какие оборзевшие в Москве бомжи, надо же», – подумал я. На светофоре я вытаращил глаза от удивления – на противоположной стороне улицы скопилось целое войско. Раз. Два. Три. Толпы людей с безумными глазами несутся прямо на меня, кажется, что меня сейчас снесет волной той тревоги, что плещется в сердцах спешащих на работу и учебу горожан. Я ощущаю себя бойцом спецназа, идущим на штурм террористов. Лицо мое каменеет, я крепко обхватываю камеру, прижимаю ее к груди, жму на кнопку, но звука затвора не слышно – моторчик в объективе лихорадочно жужжит, автофокус в этой ситуации беспомощен – всё происходит слишком быстро, настолько ужасен часпиковый хаос. Оглядываюсь назад и уже никого вижу – людская масса мгновенно рассеялась, утекла в офисы, автобусы и троллейбусы. Но вот через мгновение пешеходный переход вновь пестрит одеждами. Я несколько раз прошелся туда-сюда, с одной стороны на другую, но так ничего и не смог снять, хоть и видел дюжину кадров. Я и сам в тот момент был находкой для уличного фотографа – шел с раскрытым ртом, как школьник, в первый раз увидевший голую женщину и не знающий, что с ней делать, с какой стороны подступиться.
Каким-то чудесным образом мой приезд в Москву совпал с приходом ясной погоды в центральную часть России. Я уже давно не видел солнце, и поэтому сошел с ума от счастья, когда в прохожих начал бить нежный желтый свет, оставляя после столкновения с ними густые черные тени на стенах и асфальте. Однако из-за высоченных домов улица в основном была скрыта во мраке, лишь изредка попадались солнечные островки. Я побежал в ту сторону, откуда я пришел, там было больше всего света. Когда я очутился возле Красносельской, мое эстетическое возбуждение достигло максимума. Солнце светило ровно на выход из метро, а на асфальте сияли застывшие лужи. Если снимать против солнца, с короткой выдержкой, то получается невероятно красиво – силуэты прохожих, а между их ног настоящий взрыв света. Я минут 10-15 стоял в этом месте, делая лишь шаги вправо, влево, назад, вперед в поисках идеальной композиции. Наделал кучу кадров, никак не мог насладиться игрой света. Потом я вспомнил о нерешенной проблеме со связью. Я решил, что целесообразно будет купить местную симку, дабы не палить деньги на отчетные смс маме. После каждого пройденного этапа – прибытие на вокзал, заселение в отель, поход на церемонию награждения и так далее – я должен был уведомить ее, что у меня всё хорошо. А у меня и так уже полбаланса сгорело всего за пару часов.
Я увидел вывеску офиса продаж Билайна в здании напротив. Со сползшей на лоб шапкой и торчащим из пуховика шарфом, красной физиономией, запыхавшись, я ввалился в магазин. Меня сразу встретил приветливый менеджер Сергей с хорошо поставленной речью, насел на бедного меня. Замерзшая голова не варила, и еще сказывался общий культурный шок от сумасшедшей столичной жизни. Я сумбурно рассказал о том, что мне нужна симка для интернета, чтобы можно было смотреть карту метро и сидеть в ВК. Зачем-то сказал, что приехал из Нижнего Новгорода (да кого это волнует?), поэтому нужна временная симка. Он предложил мне тариф с абонентской платой в 600 рублей, но я сказал, что это слишком дорого. Как будто по моему внешнему виду непонятно, что я нищеброд. Тогда он убедил меня взять симку с 300 рублями на счету, без абонентки. Я согласился, но потом начал рефлексировать насчет того, что не посмотрел все варианты. Ох уж эти маркетинговые методы убеждения! 150 р сразу списалось за пакет скоростного интернета. Я отсоединил симку от пластинки и удивился ее маленьким размерам. Ну, думаю, может это у них тут такие местные, продвинутые симки, нового образца. Вставил и пошел на улицу. Пока телефон включался, я уж успел подойти к метро. На экране высветилось: «Вставьте сим-карту».
Я попытался вытащить симку и заново вставить, но она застряла в разъеме, невозможно было подцепить ее ногтем. Я чуть не взревел от досады и ужасного моего положения, которое мне еще предстояло осознать в полной мере. Я посмотрел на пластинку, от которой отколупал симку, и до меня дошло, что я отсоединил ее не по тому контуру. Видимо, такая маленькая симка предназначалась для планшетов или чего-нибудь еще, я не особо дружу с современными технологиями. Я побежал назад, в офис, просить помощи у менеджера. Я нешуточно паниковал. Я наполнил своим волнением весь офис. Как же я буду без телефона? Я точно пропаду! Неужели придется снимать с банковской карточки резервные деньги, которые мама мне положила на всякий случай? Сейчас же есть фирменные смартфоны от операторов за тыщу рублей, придется взять такой. Пока я прокручивал в голове эти мысли, Сергей спокойно вытащил симку и вставил заново, уже как положено. Фууух, я приятно обезумел от того, что всё так просто разрешилось. Я даже простил Сергею то, что он выжал из меня по максимуму денег при покупке, подсунув дорогой тариф. Самое худшее позади, теперь спускаться в метро не страшно. На этот раз я не стал осоловело изучать информационный стенд, а машинально сказал в окошечко: «На 10 поездок, пожалуйста». Не знаю, откуда в голове взялась эта фраза, видимо, мой разум подключился к московской ноосфере, я летел на автопилоте.
Я собрал всю свою волю в кулак, приложил карту к турникету, быстро прошел, боясь, что меня прихлопнет, у меня эта фобия еще с детства, когда меня действительно прихлопнуло. Выдохнул. Кайф… Ну вот и всё, не так уж и страшно здесь. Мне даже понравилось. Очень много интересных типчиков, которых хочется сфотографировать. Только вот нет времени подумать, куда идти, потому что если будешь стоять, то все будут на тебя ругаться. Но так даже лучше, наконец-то я проснулся, зашевелил мозгами. Хорошо еще интернет нормально заработал, я скачал приложение с картой метро и без проблем добрался до нужной станции — Ботанический сад. Это название для меня сакрально. Я сразу вспомнил о приключениях известного страдальца Евгения Алехина при поступлении во ВГИК, который как раз находится где-то здесь, но почему-то я не испытывал острого желания искать его корпуса. Тем не менее, приятно было сравнить свою судьбу с алехинской. Он ведь тоже оказался в Москве не просто так – его пригласили на литературную премию. И о ВГИКе я тоже размышлял прошлой зимой, когда затеял совершить крутой поворот в своей жизни, отчислившись из ВШЭ с менеджмента. Но в кинематограф я так и не попал, не потому что пьянствовал и всё такое, а потому что удалось перевестись на филфак. Район, в котором я очутился, оказался прекрасен своей тишиной и пустотой. Синее небо, солнце, ни души. Чистенький парк, припорошенный снегом, речка с утками. Вдалеке виднеется Останкинская башня. Окруженная дымом, она казалась таинственной, какой-то инопланетной. В тот день в юговосточной части Москвы всё было в дыму. Об этом даже по радио говорили. Невероятно красиво. Самая подходящая атмосфера для приключений. В холле отеля Турист, который располагался в совсем небольшом количестве шагов от метро, было полно народу. Тетеньки и девчонки школьного возраста подняли какой-то кипиш. Я постоял немного, присмотрелся, прислушался, и понял, что вся эта ватага прибыла на фотофестиваль. Все приехали от фотоклубов, с наставниками. Таких, как я, в свободном полете, никого не было. Кто-то возмущался по поводу того, что их расселили по разным корпусам, а им надо бы держаться вместе. Я спросил у одной тетеньки, что нужно сделать, чтобы заселиться. Заполнил анкету, через полчаса дождался своей очереди. Настал роковой час, самый ответственный момент. Менеджер спросила меня, вместе ли я с предыдущей группой или отдельно. Я думал, что она имеет в виду мою принадлежность к фотоклубу из конкретного города. Я сказал, что я сам по себе. Она поискала мою фамилию в списках забронированных мест, но не нашла. Мне опять поплохело. О, господи, неужели за меня не заплатили, я же выслал сканы билетов вовремя, мама ведь предупреждала, что надо всё заранее проверить, позвонить организатору. Что мне теперь, назад ехать что ли? Съездил в Москву, повеселился от души!
Мой голос дрожал. – Я приехал на фотофестиваль, на 5 дней, на меня должен быть оформлен номер. – Так что ж вы сказали, что Вы отдельно от группы? А я в других списках Вас ищу… Однако она всё равно не могла найти мою фамилию, отправила узнать мой регистрационный номер у организатора. Организатором оказался парень лет 25, в черной одежде, он сидел с макбуком возле окна, как заправский хакер. Всё нормально, вот моя фамилия, я буду жить в номере с каким-то Владом Некрасовым. Когда я ехал в поезде, я прикидывал в уме, как я подам себя при первой встрече с моим сожителем, даже было немного нервно, а тут все мои мысли были сосредоточены на одном – побыстрее бы закончить с этой бюрократической канителью. Тогда мне было всё равно, с кем меня поселят. Главное, чтобы вообще поселили. Но вот мне выдали талончик и направили в другой корпус, где мне и предстояло жить. Территория отеля оказалась громадной, 7 пятиэтажных кирпичных корпусов или даже больше. Такое ощущение, что здесь раньше располагался армейский гарнизон. Такие классические старые здания. А площадь во дворе уж больно похожа на плац.
Чтобы не заблудиться, я увязался за девчонками. На ресепшене я подглядел в их бумажки и увидел тоже цифру 6. Девчонки оказались вполне симпатичными, но о попытках знакомства не было и речи – с бритой головой мало шансов кого-то заинтересовать. Я постригся по-армейски за две недели до поездки. По вторникам я учусь на военке, с нас требуют соблюдать уставы, всё должно быть по форме. И вновь у администратора что-то не стыковывалось в базе. Девчонки пришли в свой номер и увидели там спящего мужика, ну а меня опять не нашли в списках. В общем, пропарились мы изрядно с этим отелем. Наконец всё уладилось, мне вручили карточку от номера. Я провел ее через сканер, но опять попал впросак. Не работает! Очередной провал! Какой уже по счету за этот день? Всё-таки быть мудаком довольно весело, даже обычные ситуации превращаются в настоящую одиссею. Я подергал ручку, провел еще, неа, заблокировано. В коридоре шла уборщица, я позвал ее на помощь. Вообще, оказавшись в Москве, я перестал стесняться обращаться к незнакомцам со всяческими просьбами. Она посоветовала мне сходить на ресепешн. Когда я спускался по лестнице, я понял, что просто карточку не той стороной держал. И вот я уже сижу на кровати, прощаюсь с мечтами о подтянутом лице, заедаю стресс молочной шоколадкой, внезапно обнаруженную в рюкзаке. Мама каким-то образом умудрилась мне ее подсунуть. Я не хотел ее брать с собой, чтобы не поддаваться соблазну, потому что если я открою шоколадку, то съем ее всю, не могу удержаться. Или всё, или ничего, я пищевой экстремист. Потом повалялся минут пятнадцать. Эх, до чего же славно чувствовать себя в безопасности! К черту лекции и мастер-классы, никуда не пойду сегодня. Буду восстанавливать силы, приходить в себя, а то такими темпами недалеко до сумасшествия. Однако амбициозный уличный фотограф всё же победил во мне ленивого неудачника. Я вспомнил о проекте израильского фотографа про московское метро, которое я видел на модном забугорном сайте. Я горел желанием переплюнуть его. Я планировал заскочить на обед, подзарядиться кофе, а потом весь вечер шастать по поездам и станциям. Я услышал движение в коридоре, кто-то начал ломиться в дверь. Открываю и вижу того самого Влада Некрасова из регистрационного списка, улыбающегося, в сноубордистой куртке и модных черных очках, почти как у меня. Он, как и я, вставил карточку не той стороной. Появление Влада сбило с меня и тоску, и усталость. Я почувствовал себя живым.
Влад сказал, что прилетел из Новосибирска, учится в 11 классе, раньше хотел заниматься биологией, а после того, как оказался на экскурсии по телецентру, открыл для себя журналистику. Я знал от тети, что сибиряки – очень добрые и открытые люди. Она не наврала, Влад оказался таким же. Беседа сразу же потекла легко, непринужденно, как будто я встретил старого доброго друга. С первых же секунд общения, как только я пожал ему руку, я почувствовал, что передо мной родственная душа. Мы сразу же разговорились о фотографии. Когда Влад сказал, что больше всего любит непостановочную, документальную фотографию, я обомлел от радости, у меня загорелись глаза. И вдобавок он похвалил мои кадры, которые прошли на выставку, он их хорошо запомнил. Надо же, вот так подарок судьбы! Я впервые встретил человека, который также фанатеет от стрита. В моем городе я, пожалуй, единственный молодой фотограф, всерьез снимающий улицы. Есть, конечно, люди, которые в принципе неравнодушны к этому направлению фото, но они больны инстаграмом, давно забросили нормальные камеры, что весьма прискорбно. После этого диалога ко мне пришло осознание, что поездка в Москву станет одним из самых потрясающих событий в моей жизни благодаря Владу. Серьезно, настолько комфортно мне стало, как никогда в жизни.
В столовке я познакомился с Анитой, милой школьницей, она младше меня на 3 года вроде. Она прилетела вместе с Владом и своей фотонаставницей — Анастасией Александровной — женщиной лет 30, художницей по образованию, вегетарианкой. Все они были знакомы между собой еще до поездки, так как вместе ходили в походы на Алтай. Они во время каждого приема пищи вспоминали приключения в горах, рассказывали, как пробирались во время ливня по камням, как ездили на лошадях. Мне оставалось только сглатывать слюну — такие авантюры мне не светят. А, может быть, и светят, потому что они пригласили меня к себе в гости этим летом. И Влад, и Анастасия Александровна обещали приютить. Она вообще сказала в конце поездки, что так привыкла к нам, как будто мы ее дети. Влад заверил, что на мастер-классах будут крутейшие преподаватели и фотографы, поэтому я совершу глупость, если проигнорирую их. Так что моя затея с полным погружением в съемку метро накрылась медным тазом. Впрочем, я сделал пару неплохих кадров по пути в библиотеку, в которой проходила вся тусовка, и потом, когда мы путешествовали по центру — тоже пофоткал. Да я ни о чем и не жалею. Объектив, который я взял с собой в поездку, оказался не совсем подходящим для метро, не хватало широкого угла. И внешней вспышки у меня тоже не было, так что всё равно шедевров я бы не снял. Время летело очень быстро, вообще незаметно. Раз, и уже вечер. Как я уже сказал, все мероприятия проходили в какой-то библиотеке. Однако, на библиотеку она мало похожа, больше напоминает центр современного искусства — стильный интерьер, оранжевые стены, пуфики, роскошный актовый зал, бутыли с питьевой водой, автомат с кофе. Я даже не понял, где там книжки-то находятся. Преподаватели на выставке качали головами, ворчали. Им не понравилось то, как напечатали фотографии и как их разместили. А мне лично всё понравилось. Мою фотографию напечатали на афише — буклетах и большущем плакате, на фоне которого все щелкались с дипломами. И на проектор тоже вывели. Она стала символом этого фестиваля. Куратор мне даже отдельный приз за неё вручила — авторскую книгу, которую я потом всю обратную дорогу в поезде рассматривал. Лекции и вправду оказались вдохновляющими. Когда один известный фотожурналист показывал нам свое портфолио, то я понял, что в принципе документальный фотограф — это не совсем уж пропащая профессия, можно в принципе пробиться, если приложить к этому все силы. И потом, когда мы посетили выставку Вяткина на ВДНХ, усилилось желание строить карьеру в фотографии. Каждый ведь должен заниматься тем, что у него больше всего получается, а иначе нет смысла в этой жизни.
На следующий день, утром, перед лекциями мы поехали в Китай-город. Мы, наивные, надеялись увидеть здесь квартал со зданиями в китайском стиле, повозки, шум, гам, собственно, китайцев, чавкающих рисом в кафешках. Ну и дураки же мы! Мы побродили по Москворецкой набережной, пофоткали всякую метафизику в стиле Пинхасова, но вскоре нам надоело идти по пустой улице. Надо было выбираться к людным местам. Я хотел пойти к метро, но Влад решил забежать во двор высотки на набережной. В нем проснулся руфер, он в своем Новосибе частенько взбирается на высотки, правда, заброшенные, в основном. Мне эта затея показалась чересчур сумасшедшей, всё-таки это не абы какой дом. Здесь, наверное, крутые шишки живут, судя по припаркованным Порше. Уж чего-чего, а угодить в лапы к ФСБшникам мне не хотелось, портить себе карму. Влада же вообще не волновало то, что мы находимся в центре города, где на каждом углу ФСОшники и камеры. Впрочем, я сильно удивился, когда за высоткой мы наткнулись на обычные ржавые гаражи. Влад откопал в них дряхлую железную лестницу, каким-то образом усмотрел ее еще. Он планировал с ее помощью достать до веревки, которая свисала с пожарной лестницы, похоже, кто-то до нас лазил. До лестницы фиг достанешь еще, надо подтягиваться. Я сразу стал отнекиваться, потому что я на турнике-то 3 раза еле-еле выжимаю, а тут и подавно не смогу, рухну на землю. С рюкзаком ведь неудобно. Но в первую очередь я боялся того, что нас спалят, я не хотел провести выходные в ментовке, да еще штраф платить. Камер мы не нашли, но всё равно в воздухе было тревожно. Эта сталинская цитадель давила на мой мозг, заставляла чувствовать себя беспомощной букашкой. Влад всё уговаривал меня, даже уже подтащил лестницу к стенке, включил гоупро, радостно поздоровался со своими будущими зрителями. Он так горел желаем залезть, что я почти согласился. Но когда я увидел, как кто-то выходит из подъезда, робость вернулась ко мне. Словом, я подвел Влада. А один он не хотел лезть, потому что весь кайф именно в том, чтобы сказать человеку, стоящему возле тебя на крыше: “Боже, как же круто!“. Ну и, конечно же, одному просто опасно подниматься — никто не подстрахует, не подержит рюкзак, не подаст руку. Всякое ведь может случиться, можно силы не рассчитать. Но Влад всё же осуществил свою мечту, правда, на другом доме, когда вечером встретился со своим другом-земляком. Этот друг раньше учился с ним в гимназии, а в этом году переехал в Москву, поступил в школу для гиперумных — СУНЦ МГУ. Увы, у меня вылетело из головы, как его зовут, но для удобства будем называть его Юный ФСБшник, потому что он подумывал об учебе в академии, как раз в те выходные готовился к олимпиаде по криптографии. Он хорошо программирует, вообще мозг,
а еще у него лицо серьезное, невозмутимое, без эмоций. Самое забавное было то, что Юный ФСБник всё время называл Влада по фамилии — «Некрасов, как там наш Академгородок? Некрасов, сейчас я тебе покажу общагу», а тот обращался к нему по имени. Мы встретились с ним в метро, уехали в какой-то спальный район с огромными домами, я таких не видел еще, буквально тонул в этом вселенском океане светящихся окон. Он мастерски провел нас через КПП в свою школу. Я же говорю, что он прирожденный ФСБшник. Я немного подвис от происходящего, ибо слишком впечатлителен. У входа ребята играли в пинг-понг. Мы скинули куртки в раздевалке и побежали в столовую. Всё было очень быстро. Парни схватили по ватрушке и стакан чая. И всё бесплатно. Я очумевал. Ну и дела! Абсолютно левые люди зашли в столовую и едят нахаляву! Я ничего не взял, потому что не хотел есть грязными руками. Но Юный ФСБшник подумал, что я стесняюсь. Он отметил мое смятение. Влад оправдал меня тем, что я фотограф, и поэтому, когда попадаю в новую обстановку, то всегда поддаюсь влиянию атмосферы этого места, проникаюсь его духом. Я боялся посмотреть по сторонам, повсюду сновали парни и девчонки ботанского вида, в домашней одежде. Мы резко выделялись на общем фоне в своих заляпанных джинсах и с красными от холода носами. Если бы нас поймали, нам было бы несдобровать.
Когда мы покинули этот ад, я выдохнул. Но не тут-то было. Напоследок Юный ФСБшник провел нас мимо консьержки в одной из панелек возле СУНЦа. Он уже бывал на этой крыше, всё должно было пройти как по маслу. Однако на двери в этот раз висел замок. Тогда парни пролезли под решеткой, ну а я остался куковать на этаже, ибо я не худой в области ног, мог застрять, как Винни Пух. Проторчали они на крыше долго, я от скуки начал книжку читать. ФСБшнику к 10 часам надо было вернуться в общагу, а времени уже было около 9. Он решил отвезти нас на метро до смотровой площадки МГУ. Чтобы он успел вернуться вовремя, мы передвигались бегом. Сначала мы бежали по эскалатору на самой глубокой в Москве станции, а потом через какие-то непроглядные заросли возле парка Горького, по склонам, в полной темноте, обгоняя каких-то женщин, тоже заплутавших. Вот такая физкультурка… Следующие полчаса мы бродили с Владом возле МГУ, я пил кофе, а он какао. Смеялись над итальянцами, гулявшими с бокалом шампанского, наблюдали за игрой студентов на футбольном поле. Ужин, мы, естественно, пропустили. Аниты в тот раз с нами не было, она ходила по музеям и магазинам вместе с Анастасией Александровной. В воскресенье она попросила взять ее с собой. Самым захватывающим событием в тот вечер был поиск частной коллекции фотографий 20 века в Пушкинском музее. Там были оригинальные отпечатки таких мастеров как Роберт Капа, Картье-Брессон, Роберт Франк, Гарри Виногранд и другие. Эту выставку нельзя было пропускать. Мы никак не могли найти эту выставку, она находилась не в главном здании. Время поджимало, до закрытия оставалось меньше часа. Мы врывались в одни двери, оттуда нас отправляли в другое место. Из динамиков на улице громко звучала быстрая классическая музыка, и вот мы носимся по улице, как будто за нами погоня, как будто мы в каком-то кино. В итоге всё же успели, посмотрев на карте. Думаю, что этот яркий момент все мы запомнили навсегда. Потом мы гуляли возле Храма Христа Спасителя, Анита вечно где-то застревала сзади, фоткала на айфон. Мы наказали ее за это, спрятавшись за углом и выпрыгнув внезапно со вспышкой. Она завизжала. В тот вечер Влад меня всю дорогу зачем-то просил найти ему в Википедии определение принципа сингулярности. Вот приспичило ему, и всё! В голову втемяшилось. Наверное, это на него так ФСБшник повлиял. Мы стали вместе рассуждать о том, что же это такое.
Мы придумывали ассоциации, играли словами и, в конце концов, пришли к синагоге, ну т.е. не к зданию мы пришли, а это наши умы родили безумное словосочетание — «принцип синагоги». Новый термин придумали, только непонятно, для какого явления. Потом мы всё время повторяли эту фразу, когда видели на улице что-то интересное, смеялись, как ненормальные. В 12 часов мы уже были в отеле. Конечно, подсознательно нам хотелось побродить еще по ночной Москве, но мы так изматывались в течение дня, что сразу же отрубались, приходя в номер. Однако первую ночь я спал не так крепко, как в последующие. Мне мешал холодильник. Хоть он и стоял в тумбочке, но всё равно шумел. Я в нем хранил сырники. Потом я его просто отрубил, наплевал на сырники. Мы и так обжирались. Эти сырники я потом выкинул в мусорное ведро. По утрам был шведский стол — куча еды на любой вкус. Словом, за пару дней в этом отеле можно стать форменным пухлячком. Я обычно набирал себе тарелку мяса — сосиски, колбасу, ветчину, жаркое. Немного макарон. На десерт — полную чашку йогурта, я несколько раз его наливал. А в конце трапезы — кофе и капучино из кофемашины. В университете мне обычно жалко тратить 30 рублей на маленький стаканчик, поэтому я решил напиться на всю жизнь. Я выпивал 5-6 чашек, чтобы быть бодрым. Мы не успевали нормально отоспаться. Это сказалось на последнем дне нашего пребывания в Москве. Мы апатично сидели в массажных креслах в переходе возле Москва-сити, смотрели на поток машин, а потом плелись по тусклому Старому Арбату, он показался мне противным. Но на Новом Арбате мы немного оживились, когда зашли в книжный магазин Республика, посидели там на пуфиках, полистали фотоальбом легендарного агентства Magnum. Вообще-то обычно эти альбомы запечатаны пленкой, но кто-то, видать, не выдержал, и вскрыл ее. Этот кто-то очень большой молодец. Отдельно стоит выделить наши небольшие фотопрогулки по метро, которые всё-таки удалось осуществить. Перед тем как садится в поезд, мы высматривали, в каких вагонах навскидку есть ли там колоритные персонажи. Запрыгивали в поезд, когда двери уже захлопывались. Однажды в нашем вагоне ехала колоритная пожилая дама с картонным пакетом из Louis Vuitton, в элегантной красной шляпке. Сначала мы робко, исподтишка сняли ее, а потом, обсудив ситуацию, поняв, что это очень хороший кадр, начали открыто фоткать, без стеснения. Результат нас никак не устраивал, поэтому, когда она пошла к дверям, мы с Владом понимающе переглянулись и погнались
за ней. Взбежали вверх по эскалатору, устроили в вестибюле на нее засаду. А на улице еще сделали пару кадров. Со стороны наша фотоохота смотрелась дико, конечно же. Бедная бабушка! Пусть и буржуйка… Одна тетенька подошла к нам и, улыбаясь, сказала: — Что ж вы так замучили её? — Да мы с лекций по фотографии едем, нам там сказали, что нужно каждый сюжет прорабатывать по-максимуму, пробовать разные композиции. Вот мы и тренируемся на бабушках. Уж больно шляпа красивая у нее! Другим интересным человеком, которого мы встретили в метро, оказался иностранец. Мы думали, что это немец, потому что у него была типичная немецкая внешность. Влад бывал в Германии, в его гимназии немецкий преподают. Он подошел к нему, поздоровался, а тот стал говорить на английском, всё испортил. Влад дал иностранцу салфетку, чтобы он вытер белое пятно на спине — испачкался побелкой. Я же говорил, что Влад — настоящий сибиряк! По иронии судьбы иностранец тоже оказался фотографом. В кофре вез профессиональную камеру, серьезную пушку, а в кармане таскал компакткамеру. На ней были так себе фотки, но я все равно сказал “Amazing!“. Из-за фотографирования в метро я чуть не опоздал на мой поезд. Мы увлеклись, перепутали направление, уехали в другую сторону. Но если бы не Влад, я бы ни за что не смог бы найти платформу и поезд. Каким-то мудреным оказался Курский вокзал. Бежали, не понимая, куда бежим. Грустно было прощаться, он в самом деле стал мне как будто братом. Когда я приехал домой, то через пару дней впал в жесткую депрессию. Я чувствовал, что оставил в Москве что-то очень важное, как будто из меня вырвали частичку души.
Радио
Юность
холодно
Даниил Лепорский об очередной прогулке с девушкой, которую ему не суждено полюбить.
Новогодние дветысячипятнадцатые каникулы оказались бы неимоверно тоскливыми, если бы однажды я не съездил погулять с незнакомой девушкой Леной, живущей в Ленинском районе на станции метро Ленинская — удивительная комбинация, как и сама Лена. Так я ей и сказал: “Эй, да у тебя бинго”. Как только я увидел ее лицо, укутанное в серый платок, то сначала беспамятно влюбился с первого взгляда в ее хрустальные глаза, а через мгновение, со второго взгляда я расстроился до невозможности и теперь уже почти не смотрел в ее сторону. Только изредка, косо, воровато. Мне не позволительно нахально пялиться на такую роскошь, как она. Вся беда в том, что Лена оказалась чересчур красивой для меня, худая, со скулами, острыми, как скалы, высокая, как береза, вся такая хорошенькая, как будто модель с заработком в две штуки баксов. Собственно, я так и думал, пока она не сказала, что работает всего лишь оператором колл-центра, совмещая с учебой на заочке в обычном, нетоповом вузе. Мне сразу понравилась ее непринужденность в разговоре об этих вещах. Бесит, когда люди стыдятся своей работы или учебы. Впрочем, я ошибся не полностью: будучи 12-ти летним подростком, Лена грезила о карьере стриптизерши, даже копила на силиконовые сиськи. Эта идея пришла ей в голову, когда она посетила занятия по стрип-пластике в танцевальной студии. Лена похвасталась передо мной хорошей растяжкой — умеет садиться на шпагат, по-настоящему кайфует от стретч-упражнений. Нет, она ничего мне не показывала, мы же в баре сидели, хоть и были немного пьяненькими и угаревшими, всякое могли учудить, но не стали. Когда встречаешь нового человека, то трудно сразу полностью раскрыться. Но все еще впереди, я надеюсь. Если относительно внешних параметров мы с Леной находимся на разных полюсах, то внутренний уклад нас объединяет. Помимо того, что мы совы и интроверты, мы еще и к идеализму склонны. Я обрадовался, когда узнал, что она тоже не видит смысла справлять свадьбу, выбрасывать деньги на такую чепуху, как пышное платье, кортеж, обжираловку в ресторане и всякое такое. Уж лучше съездить куда-нибудь за тридевять земель, чтобы поискать романтических приключений. Да и вообще Лена в последнее время редко покупает шмотки, протестует против материализма. А еще она обещала составить мне компанию в путешествиях автостопом. Но это нескоро будет, летом, наверное. Я ни разу не ездил автостопом, она тоже. Вместе хотим восполнить недостаток опыта. Чтобы понравиться Лене, я вырядился в бежевые узкие брюки, берцы, пошел без шапки, рискуя простудиться. Однако позже выяснилось, что Лену воротит от хипстеров. Недолго думая, мы решили покататься на трамвае, потому что ехать на электричке в другой город
было уже бессмысленно, поздно. В какой-то момент Лена предложила выйти, чтобы побродить по дворам. А мне так хорошо сиделось рядом с ней, так я засмотрелся на пейзажи за окном, так заслушался постукиванием колес и звоном на поворотах, что и забыл о цели поездки. Изначально мы хотели поизучать ебеня. Не успели мы пройти и 100 метров, как начали дрожать от злостного мороза. Похолодало очень резко. Мы прошли мимо детской площадки советского типа, с массивными железными качелями, на которых легко травмироваться, а потом увидели железнодорожные столбы и провода, хотели выйти к рельсам, но наткнулись на бесконечную цепь гаражей. А жаль… За железной дорогой возвышались симпатичные панельки. Идти стало ну совсем невмоготу, зубы стучали как у голодных волков, поэтому мы побежали обратно к теплому уютному трамваю. Сели возле печки, попали в рай. А потом пошли в кафе в центре города, выпить пива, угадайте по чьей инициативе. Лена на вид такая скромная, тихая, у нее даже во ВКонтакте простая фотография, без выпендрежа, она там стоит в поле летом в деревне, но, оказывается, при всем при этом она любит хорошо провести время.
Когда мы шли по улице в направлении другого кафе, Лена рассмешила меня беспардонной фразой: “Давай быстрее! Где тут торговый центр был? Я хочу писать! Ух!“. Потешно мне стало от того, что опять нашлась общая для нас тема. Мой мочевой пузырь тоже уж норовил взорваться. В кафе не так сильно хотелось в туалет, мы спешили, я думал, что дотерплю до следующего пункта развлекательной программы. Лена сплоховала точно таким же образом. В этом торговом центре я ни разу не бывал, ведь он для элиты. Когда проходили мимо витрин, Лена отметила, что на одежде нет ценников. Мы вместе посмеялись над тем, что мажорам что-нибудь купить — как сходить посрать, цена их вообще не волнует. Мы сделали серьезные деловые лица и прошмыгнули в туалет. Со мной случился казус: моя руки, я сначала намылил ладони, и только потом потянулся к крану. Он не включался. Я всячески его потыркал, подержал под ним ладони, думал, что он сенсорный. Нет, все-таки я не мудак, кран действительно не работал. На улице я окунул руки в сугроб, чтобы смыть липкую пену. Лена хохотала, думая, что я чудачу спьяну. В 9 часов пришлось возвращаться домой, ибо Лене на следующий день надо было на работу, необходимо хорошенько выспаться. Сон — ее любимое увлечение.
Не знаю, что выйдет из этого знакомства, непонятно, как вести себя с ней. Я слишком много тараторил, почти всё про себя уж рассказал, неясно, о чем с ней еще говорить. А про нее мало знаю, не слишком разговорчивая она, видимо, привыкла, что ее всё время развлекают. Скорее всего, мне придется в очередной раз ограничиться только нелепой дружбой. Зачем ей какой-то грустный, нудный, да еще и далеко не актерской внешности парень. Кстати, нашла она меня в паблике “Занудные знакомства”. Я позвал ее гулять только через 1,5 месяца с момента приветственного сообщения. Никак не мог решиться. Тем не менее, я получил массу удовольствий и опыта от этой прогулки. Например, Лена научила меня курить сигареты, и кальян я тоже в первый раз с ней попробовал. Вот бы она еще любить меня научила, тогда бы я ее боготворил… Только не подумайте, что Лена курит как паровоз, вовсе нет. Она даже сигареты никогда не покупает, а всё время стреляет у любезных парней на улице, что она и сделала в этот раз. Выцаганила у прохожего две сигареты, а он поздравил ее с новым годом. Я кое-как затянулся, но не задохнулся, но Лена всё равно сказала, что курю я неправильно. Фиг его знает, как правильно надо… Может, дома потренируюсь, чтобы потом перед ней блеснуть мастерством. Назад ехали на метро. Лена удивилась, когда я встал вместе с ней на ее станции. Я настоял на том, чтобы проводить ее до дома, померзнуть с ней за компанию. Градусник показывал -10. Когда прощались, Лена сказала, что еще увидимся. Я отнесся к этой реплике скептически. Не хочется докучать ей своими любовными страданиями, мучить ее. Но с другой стороны так хочется тесного общения с ней. Я еще в кафе хватался за голову от этих мыслей. Лена спрашивала, почему я сижу в такой безысходной позе, но я говорил, что всё хорошо, просто руки некуда деть. В любом случае, как бы там ни было, Лена вдохновила меня на то, чтобы развивать свое тело, ум и психику. Я, может быть, попробую ее добиться, настолько она мне понравилась. Но мне будет очень больно, если меня опередят, уведут мою Леночку из-под носа. Возможно, это будет какой-нибудь улыбчивый сильный пацан-хулиган с района, есть подозрения, что это ее мечта.
НОВОСТИ ЮНОСТИ Делимся текущими думами, зарисовками,обрывками воспоминаний. Сиюминутное, которое должно стать вечным. Новость первая Когда я был старшеклассником, я был почти что изгоем. У меня абсолютно не было друзей. Элита моего класса активно бухала, там все были очень умные и веселые, а меня, не проявлявшего интереса к физике и геометрии, не любившего видео с мемами с ютуба, не звали в эту тусовку. Я был тупым лохом. Иногда воскресными вечерами я бродил по верхней части города. Ветер с набережной сдувал меня, было очень холодно. В некотором роде было приятно упиваться своей меланхолией, сидеть на лавочке на пустынной улице возле кремля, смотреть на огни города, что светят внизу, считать проезжающие трамваи. До меня долетали обрывки фраз влюбленной парочки, сидевшей на другой скамейке, в 50 метрах слева. Смартфона тогда у меня не было, поэтому я не мог забыться в чтении ленты твиттера и тому подобному. Я много думал тогда, подмечал разные детали в облике и поведении прохожих. Например, я заметил, что хозяева бульдогов, как правило, похожи на своих питомцев. Такие же нелепые, глупые. Я развлекался, катаясь по перилам лестницы, ведущей вниз, к подножию холма. А потом я бегом поднимался наверх и долго не мог отдышаться. Повторял я эту процедуру много раз, пока совсем не выбивался из сил. Зато сразу становилось очень весело, как-то необычно от того, что вот он я, как безумный, катаюсь туда-сюда, бегаю тут, румяный, потный. В итоге я протер на заднице дырку. Было уже поздно, маршрутки не ходили, а метро тогда еще не провели до центра города. Поэтому я пошел ночевать к тете. Я шел, насвистывая и щелкая пальцами, со мной случается такое, когда я долго брожу один, а тем более по пустынной улице. На одном из светофоров меня резко повело назад, я чуть не упал на спину. Если бы со мной этого не произошло, я бы попал под машину. Она затормозила буквально в паре сантиметров от моего носа. Не знаю, что это было. Инстинкт самосохранения? Я не посмотрел тогда ни на свет, ни по сторонам. Просто шел. И вот что-то неведомое дернуло меня
назад. Моя православная бабушка сказала бы, что это ангел-хранитель. Я же, буддист, скажу, что это просто работа моего сознания, просто карма. Я много страдал от одиночества в тот период моей жизни, поэтому я не мог умереть. Мне еще предстояло встретиться с теми славными людьми, которые окружают меня сейчас.
Новость вторая Я видел настоящих скинхедов только раз в жизни. И они били людей. Это было году в 2003-2004 примерно. В тот вечер я катался на катке вместе с сестрой, к нам присоединились знакомые из её школы. Они носили подтяжки Fox и широкие штаны, их тогда называли «трубами». Считалось, что это неотъемлемая составляющая стиля реперов. Модно было ходить в этих широких штанах, чтоб трусы было видно, если поднять свисающую чуть ли не до колен майку. Сначала я катался вместе с этими ребятами, но потом отделился от них, потому что в них всё время некто грубый в черных куртках специально врезался. Я тогда мало понимал происходящее, во-первых, было темно, прожектор освещал только часть катка, а во-вторых, я был глупым и наивно думал, что это какие-то их знакомые так шутят. Я мало знал о субкультурах, их войнах, поэтому не придал особого значения стычкам на катке.
Мы расшнуровывали коньки в раздевалке, когда к знакомым моей сестры опять подошли. На этот раз я сумел разглядеть этих субъектов — в массивных ботинках, с цепями на боках. Несколько бритых парней и одна девушка. Все позвякивают металлом на одежде. Они толкали ребят в плечо, что-то упорно спрашивали. Атмосфера накалялась. Но тут вмешался мой отец, сказал, чтоб они уходили куда подальше. Мы все вместе пошли домой. Идем вдоль забора катка, по темной улице. До освещенного проспекта оставалось метров 100, когда внезапно нас сестрой откинуло в сторону. Сестра упала на замершую лужу, разбила нос. Я же почти не ушибся. Я слышал матерные крики и шорох курток. Перед моими глазами мелькали ноги и цепи. Нас быстро подхватил за руки отец, и мы побежали вперед. Когда мы удалились на безопасное расстояние, он сказал, чтобы мы бежали в ближайший магазин, а сам пошел обратно, спасать пацанов. На ходу он набирал в милицию. Естественно, мы с сестрой никуда не побежали, нам было очень страшно, мы боялись за отца. Мы смотрели ему вслед. Когда отец приблизился к скинам, что-то крича, то скинхеды ринулись врассыпную. Отец отвел побитых мальчишек в магазин бытовой техники Эльдорадо — он оказался на противоположной стороне проспекта. Менеджеры принесли салфетку и перекись водорода из аптечки. Помню, все лица у парней были в крови, очень жутко. Тем временем скинхеды на улице разведывали, куда делись их жертвы. Они прошли пару раз мимо магазина. Мы дождались, пока подъедет милиция, а потом сели на трамвай и благополучно поехали домой. Помню, как потом однажды летом в деревне мой знакомый спросил, что я слушаю. Я ответил, что мне нравится рок. Он спросил: «А ты бьешь реперов?». Я сглотнул слюну и ничего не ответил.
Новость третья Люблю ездить в деревню один. И по лесу идти тоже один люблю. Не люблю, когда там кто-то еще из людей есть помимо меня, особенно если с тележками. Когда у меня хорошее настроение, я иду не спеша, пинаю шишки, сворачиваю с тропинки в чащу, чтобы посмотреть на громадный муравейник возле сосны, пытаюсь найти дятла где-то там, наверху. Иногда я дохожу до такой степени погружения в природу, что начинаю думать странные мысли или воспринимать окружающий меня мир очень чутко. Например, однажды я обратил внимание на мертвые деревья, как будто прислонившиеся друг к другу, и мне в голову пришла такая мысль, которая нормальному взрослому человеку в жизни не придет.
Это был очередной приступ ребячества с отсылками к моему хроническому одиночеству. Я тогда понял, что деревья умирают не от болезней, не от урагана, не от засухи или старости. На самом деле деревья умирают из-за любви. А вернее, из-за невозможности ее проявления. Годами, под дождем и снегом, в зной и грозу, деревья стоят молчаливо друг напротив друга, желая обняться ветвями, при каждом порыве ветра усиленно тянутся навстречу, но всё напрасно. Они намертво пригвождены к земле. И вот в какой-то момент их охватывает такая тоска, так им хочется любви, такой силы напряжение возникает в их стволах, что они с хрустом падают в сторону своего возлюбленного, совершают самоубийство. На несколько секунд, а может и минут, я не знаю, как долго умирают деревья, они успевают ощутить счастье быть рядом с тем, кто тебе интересен. Бред, конечно, но мне тогда очень понравилось это откровение. И теперь, каждый раз, когда я иду по лесу, я стараюсь отыскать мертвые деревья, чтобы взгрустнуть над их трагедией.
КОНЕЦ Э Ф И РА