ПЛАНКА by Ирина МедвеДева

Москва, 2007 Издательство «Вест Консалтинг»

84.5 82.1 96

. — .: - , 2007. — 96 .

«Планка» — книга стихов молодых поэтов, финалистов литературного конкурса Илья премия. Конкурс учрежден в 2000 году Фондом памяти Ильи Тюрина — 19 летнего поэта и эссеиста, трагически погибшего в августе 1999 года. Илья премия объединила вокруг себя сотни талан тливых молодых литераторов из разных городов России, Бе ларуси, Украины, Казахстана. По итогам конкурса выходит книжная серия «Илья премия» и ежегодный альманах «Илья», в котором кроме лауреатов и финалистов этого лите ратурного состязания публикуются работы известных деяте лей культуры — поэтов, прозаиков, критиков, журналистов. С 2004 года поэты группы «Илья» встречаются на фестивале поэзии памяти Ильи Тюрина «Август», который проходит в Москве и Пушкинских Горах (Псковская область). Короткая, но насыщенная творчеством био графия московского поэта Ильи Тюрина (1980 1999) нераз рывно связана с Сокольниками. Илья, лет с шестнадцати бу квально фонтанировавший стихами, многие из них посвятил этому старинному району столицы. И не случайно, что сбор ник стихов «Планка» подготовлен при поддержке внутриго родского муниципального образования Сокольники в городе Москве и приурочен к ставшему традиционным празднику «Осень в Сокольниках». В оформлении книги использованы рисун ки Ильи Тюрина «Мир формул» (1989) и «Храм» (1998).

ISBN 978 5 903321 15 5 © , , 2007 © , , ! ; " , 2007 ©

" " , # " , 2007 © !" $ , # , 2007 © %%% « - », & $ , 2007

ÑОКОЛЬНИКИ.ÏОЭЗИЯ.ÈЛЬЯ

Короткая, но насыщенная творчеством биог рафия московского поэта Ильи Тюрина (1980 1999) нераз рывно связана с Сокольниками. Он жил в многоэтажном доме на Яузе — и ок на квартиры в этом доме стали для него окнами в большой мир. Мы часто гуляли с ним в парке Сокольни ки — и первые уроки рисования Илья получил в стенах Дома детского творчества. Школа № 369, а потом и №1282 с углублен ным изучением английского языка — стали первыми его шко лами, а детская библиотека им. Крылова и Центральная биб лиотека им. Лермонтова — первыми библиотеками… В музы кальной школе в Сокольниках проходили репетиции созданной Ильей рок группы «Пожарный Кран», здесь же состоялся последний концерт группы. Даже то обстоятельство, что в районе сосре доточено много больниц, оказалось решающим для Ильи: окончив лицей при Российском гуманитарном университете, он решил посвятить свою жизнь медицине и после года ра боты в НИИ им. Склифосовского — в знаменитом «Скли фе» — поступил на педиатрический факультет Российского медицинского университета. Но главное: Илья, лет с шестнадцати бук вально фонтанировавший стихами, многие из них посвятил лю бимым Сокольникам:

Илья-премия

Нельзя запоминать вас наизусть, Кварталы детства. Дом для пешехода Уже постольку означает грусть, Поскольку в нем тот знает оба входа… Увы, о том, что в доме существует не только парадный вход, но и черная лестница, Илья узнал трагически рано. Хотя к августу 1999 года его жизнь была полна молодой творческой энергии и планов, и ничто не предвещало беды. Он увлеченно учился в университете, сочинял песни, писал эссе и статьи, которые публиковались в центральной печати… Пос

Я знал свой дар — и в осторожном тоне Молился укороченной строке, И жил, как шум в опустошенном доме, Волной на позабытом молоке... Но одно дело осознавать, что рядом с тобой живет талантливый человек, совсем другое — явить этот та лант миру. Все решила заметка в «Литературной газете», по явившаяся через неделю после презентации книги. «Ранняя гибель поэта в России не удивляет, но буквально останавли вает дыхание ощущение гениальности, вера в которую подор вана всеобщим словоблудием. Книга Ильи Тюрина «Пись мо» — для меня пока что главное событие миллениума. На деюсь, что не последнее», — написала поэт и критик Мари на Кудимова, решительно и твердо разрешив возникшие у ме ня эмоциональные проблемы. Мы встретились, поговорили; Марина назвала наследие 19 летнего мальчика посланием, ко торое не может не быть услышано другими. Что лучше, чем премия памяти, могло бы стать поворотом в посмертной судь

ПЛАНКА

леднюю из них Илья закончил буквально накануне рокового дня. А 24 августа, отправившись с приятелем купаться, со сло вами «Надо плыть!» вошел в воды Кировского затона (жители района Строгино хорошо знают это название разлива Москва реки на северо западе столицы) и уплыл навсегда… Что осталось от 19 летней жизни?! 120 сти хотворений, четыре поэмы, драматические сцены в стихах, три десятка статей и эссе, около полусотни песен, множество ри сунков и гуашей, дневники, записные книжки… Все, что бы ло наполнением богато одаренной натуры, в одночасье стало семейным архивом. Душа моя плакала и трепетала и не могла смириться: ровно девять месяцев (столько требуется на вына шивание ребенка) я сидела за компьютером, спасая Илью и спасаясь сама. Но даже в мае 2000 года, когда мы представ ляли его книгу «Письмо», я еще не знала, что за этим после дует. Нет, масштаб личности сына был мне, ко нечно, слишком ясен. Да и сам Илья очень рано ощутил в се бе дар. Этим сложным переживанием насыщены многие его стихи:

Илья-премия

бе Ильи? Я предложила Марине возглавить первое жюри Илья премии — она согласилась. Тогда же при содействии близких и друзей Ильи был создан Фонд памяти Ильи Тюри на… Так остановившееся для меня время вновь расправляло крылья. Жизнь обретала какой то смысл, хотя с навсегда ушедшей другой жизнью роднило только то, что вместо ожи дания Ильи по вечерам, я стала ожидать рукописи на Илья премию… С тех пор прошло семь лет. Илью читают, на конкурс его имени со всей России, из Беларуси, Украины и других стран (даже из Соединенных Штатов!) идут рукописи. От ребят примерно того же возраста, в большинстве своем — от студентов. А это значит, что в какой то мере сбываются слова, прозвучавшие еще на представлении Илья премии: «Мы ищем собеседников для Ильи!» Перелистывая страницы книг Ильи и страницы пришедших на конкурс сотен и сотен рукописей, восхищаешься роскошью одаренности молодых та лантов. Во многих стихотворениях — не только свежий взгляд тонко чувствующего человека, но прозрение провидение поэ та, которое поэту только и свойственно. «Я не думал дожить до тебя — так и стало, не дожил», — пишет Илья в стихотво рении «Осень», а мы вспоминаем знаменитое рубцовское: «Я умру в крещенские морозы…» Пробивается в стихах мос квички Вероники Шаровой вопрос: «И разве не поэт послед ний из живых?», а в ответ уже слышится Илюшино завещанье всем живым: «Оставьте росчерк — и оставьте Свет. Но не га сите света»… Кстати, именно эта строчка стала девизом Илья премии. Дом, из которого 19 летний Илья ушел в веч ность, продолжает быть. И не только — материальный, дом на Яузе, но и тот, что по «кирпичику» создан за эти годы по печением и участием множества людей. В нем высокая ответственность и профессио нальное мастерство членов жюри Илья премии и редакцион ного совета ежегодного альманаха «Илья», где публикуются работы победителей ставшего популярным конкурса. И усилия сотрудников Центральной библиоте ки им. Лермонтова, где в 2002 году был создан Дом Поэтов, где не один раз прошли встречи с писателями и поэтами — извес тными и совсем молодыми, где есть стенд, посвященный творчес тву Ильи…

Ирина МЕДВЕДЕВА, президент Фонда памяти Ильи Тюрина.

ПЛАНКА

И заинтересованное внимание управы района Сокольники, уже несколько лет помогающей проводить фес тиваль поэзии памяти Ильи Тюрина — фестиваль, который получил название «Август в Сокольниках». И конечно же, деятельная поддержка сотруд ников внутригородского муниципального образования Со кольники в городе Москве, благодаря которой увидел свет сборник стихов финалистов Илья премии разных лет, который вы держите в руках... «Дом он и есть дом. Здесь никому не тесно, здесь смеются, плачут, говорят о мире, ищут правду, сюда воз вращаются…» Так о Доме Ильи сказал известный критик Ва лентин Курбатов, член жюри Илья премии со дня ее основа ния. Сам Илья написал о своем доме в Сокольниках еще кон кретнее: «Я последние чувства / Все оставил ему…» И я ве рю, что эти чувства, растворенные в стихах Ильи, находят и еще найдут отклик во множестве сердец молодых поэтов и мо лодых любителей поэзии...

ПЛАНКА

илья ТЮРИН

Ìîñêâà 1980-1999

Ðîäèëñÿ 27 èþëÿ 1980 ãîäà â Ìîñêâå (ð-í Ñîêîëüíèêè). Ñ ðàííåãî äåòñòâà ïèñàë ñòèõè, ïðîçó, ïüåñû. Ó÷èëñÿ â øêîëàõ 369 è 1282, çàòåì â ëèöåå ïðè Ðîññèéñêîì ãóìàíèòàðíîì óíèâåðñèòåòå (ÐÃÃÓ), ãäå îðãàíèçîâàë ðîê-ãðóïïó «Ïîæàðíûé Êðàí». Ïîñëå îêîí÷àíèÿ ëèöåÿ Èëüÿ ãîä ðàáîòàë â ÍÈÈ ñêîðîé ïîìîùè èì. Ñêëèôîñîâñêîãî, çàòåì ïîñòóïèë â Ðîññèéñêèé ìåäèöèíñêèé óíèâåðñèòåò (ÐÃÌÓ). 24 àâãóñòà 1999 ãîäà Èëüÿ Òþðèí ïîãèá, êóïàÿñü â Ìîñêâà-ðåêå.

ПИСЬМО Оставьте все. Оставьте все, что есть: За нами, в нас, над нами, перед нами. Оставьте все: как музыку, как месть Жестокого стекла оконной раме. Оставьте все. Оставьте прежде свет — Во всех его телах: в свечах, и возле Свечей, и возле тех, которых нет, Но — надо полагать, что будут после. Оставьте все. Оставьте день — для глаз, Его конец — для губ, сказавших «Amen». Оставьте ночь: она запомнит вас, Забыв себя, заполненную вами. И все останется. И лишь часы, Спеша вперед, зашепчут: Альфа, Бета... ...Омега. Все. Оставьте росчерк — и Оставьте Свет. Но не гасите света.

ОСЕНЬ Я не думал дожить до тебя — так и стало, не дожил. Если что то выводит рука, в том вины ни ее, ни моей Ни на грош: только долг. Я мучительно помню и должен Все — своей же душе. Все, что сказано было при ней. Поворот, поворот. Пахнет свет? Или улица тоже — И слегка молода, и настолько в обрез коротка,

Что при первой возможности рвется на запахи, точно Пес — во тьму с поводка. Мостовая и ночь — как набор существительных в речи, Скачут: младшая бросит — другая, спеша, подберет, Устремляясь обратно все больше на ощупь, все реже, Чем трамваи вперед.

*** Я уеду из дома, Не услышав от стен Ни добра, ни худого: Насовсем, насовсем. Будет ветер и пусто. Мне идти одному: Я последние чувства Все оставил ему. Через арку направо, И вперед до огней. Вот мой Реквием — браво! — В перелетном окне.

Иль ПяЛ-АпНр К еА мия

Десять тактов навстречу Голубям на карниз, — И вприпрыжку на плечи Переулка. И вниз. Брось печалиться, ужас Пережди. Не дрожи О консервах на ужин, И не бойся за жизнь: Там, за парой балконов, Различимых к утру, Тело станет законным. Значит, я не умру.

Примитивный пейзаж В половину листа, За который не дашь Ни окна, ни холста; Безопасная даль В половину руки, Но рука и печаль — Как они далеки! Если выйти за дверь И направо взглянуть, То напрасно теперь Открывается путь: Половина зимы, И дороги бледны, И оттудова мы На ладони видны. Потому что и там И, как правило, здесь — Мы не в тягость богам. Ибо мы то и есть (Глядя издалека — Чтоб достал карандаш) Фонари и река, Примитивный пейзаж, От неблизких картин Отстраняющий плоть: Чем он дольше один, Тем он больше Господь.

*** Не вставай: я пришел со стихами, Это только для слуха и рук. Не мелодия гибнет, стихая — Гибнем мы. Да пластиночный круг. Потому что — поймешь ли? — у смерти Нет вопроса «Куда попаду?»

илья ТЮРИН

***

Нет Земли: только Бог или черти, Только рай или ад. Мы в аду. То есть гибель — не администратор, И не распределяет ключи: Все мертвы. Она лишь регулятор Этой громкости. Хочешь — включи. Поразительно, как мы охотно Поворачиваем рычаги! Между ними — и этот. Погода Ухудшается. Снег. Помоги.

НАЗАД Я знал свой дар — и в осторожном тоне Молился укороченной строке, И жил, как шум в опустошенном доме, Волной на позабытом молоке. Росла в небытии и глохла в мире Бемоль, неразличимая вдвоем, И ловкость пальцев, странную на лире, Я слышать стал в сознании моем.

ПЛАНКА

И ощутил, как временность и вечность В бегах от глаз — образовали звук. И злым дуэтом скорость и беспечность Листы марали без участья рук. Я не читал написанного ночью: И разве что, оплошно находя Среди бумаг былые многоточья, — Их суеверно прятал, уходя, Чтоб память не оставила улики Для тех времен, когда я, сквозь слезу Увидев увеличенные блики, К бессилью на карачках доползу.

Как кружатся кварталы на Солянке, Играя с небом в ножики церквей, Так я пройду по видной миру планке — Не двигаясь, не расставаясь с ней. Дома летят, не делая ни шагу, Попутчиком на согнутой спине. И бег земли, куда я после лягу, Не в силах гибель приближать ко мне. Танцует глаз, перемещая камни, Но голос Бога в том, что юркий глаз — Не собственное тела колебанье, А знак слеженья тех, кто видит нас. Среди толпы Бог в самой тусклой маске, Чтоб фору дать усилиям чужим: Чей взор богаче на святые пляски? Кто больше всех для взора недвижим?

ДОЖДЬ В МОСКВЕ Немногие увидят свой конец Таким, каким я вижу этот ливень, Где медленно из облачных овец Вдруг молния высвобождает бивень. На улицах спокойно. Полных вод Хватило для того, чтоб все колеса, Все фары, каждый каменный завод, Все небеса — удвоились без спроса. И время ненаказанным бежит, Но розга не впустую просвистела. Во всем, к чему он сам принадлежит, Глаз не находит собственного тела.

В Я Ч Е С ЛиАлВь я Т ЮТРЮИРНИ Н

ОСТАНОВКА

А значит, все на месте, все с тобой. Жизнь и разлука с ней неразличимы, Но первая отходит от второй На полшага: мы делаемся зримы Самим себе и миру самому. Таков последний миг, но не расплаты. Мы вытесняем, погрузясь во тьму, Свет в последождевую кутерьму — На плиты стен и кровельные латы.

ЧЕРНАЯ ЛЕСТНИЦА

Конец весны в предместии больниц. Людей как не было, две три машины, И голоса таких незримых птиц, Что словно купы бесом одержимы. Нельзя запоминать вас наизусть, Кварталы детства. Дом для пешехода Уже постольку означает грусть, Поскольку в нем тот знает оба входа:

Парадный первый, видный исподволь, Как будто жизнь его внутриутробна — Но вещь сама перерастает в боль, Когда второй предвидеть мы способны.

ПЛАНКА

Исчерпывая кладку стен собой, И завершая дверцею жилище — Он боком входит в память, как слепой, Который трость потерянную ищет.

В дурном углу, под лампой золотой Я чту слепое дело санитара, И легкий бег арбы моей пустой Везде встречает плачем стеклотара.

илья ТЮРИН

***

Живая даль, грядущее мое — Приблизилось: дворы, подвал, палата. Всеведенье и нижнее белье Взамен души глядят из под халата. Тут всюду свет; и я уже вперед Гляжу зрачком литровой горловины; И лишний звук смывает в толщу вод, Пока строка дойдет до половины. Я счастлив, что нащупал дно ногой, Где твердо им, где все они сохранны. Я возвращусь, гоним судьбой другой — Как пузырек под моечные краны.

16 Илья-премия

ВЯЧЕСЛАВ ТЮРИН

Ëåñîãîðñê

Âÿ÷åñëàâ Òþðèí æèâåò â ïîñåëêå Ëåñîãîðñê Èðêóòñêîé îáëàñòè. Ãðàí-ïðè Èëüÿ-ïðåìèè'2001, â îäíîèìåííîé êíèæíîé ñåðèè âûïóùåíà êíèãà åãî ñòèõîâ «Âñåãäà ïîáëèçîñòè» ñ ïðåäèñëîâèåì ïîýòà Ìàðèíû Êóäèìîâîé. ×ëåí Ñîþçà ðîññèéñêèõ ïèñàòåëåé.

*** Бумага лежит. Она преданно ждет, что с нею хоть что нибудь произойдет. Сожгут ли ее, испещрят ли пером, глотая ночами бром. Итак, полнолуние. Не заснуть. Я вглядываюсь в свой путь. Тернистый. Другого нет. Содружество планет торчит, как зверинец в моем окне. Трудно спать одному при луне. Разлука терзает меня в ночи, и Муза мне на ухо шепчет: «Молчи».

*** Наступая то на разрезанную жестянку, то на коровью лепешку, ругаясь матом, я встретил однажды барышню, похожую на крестьянку. Мы с ней еще долго спорили на косматом языке мудрецов о смысле существованья. Солнце пекло макушку, томило жаждой долгого как дорога повествованья. Каждый из нас при своем остается, каждый в меру своей отчаянности смеется в морду реальности, лезущей в объективы, благодаря которым и создается

общее направление перспективы оказаться в конце тупика, где ни зги не видно. Может быть, это просто шутка, уловка чья то, кто выныривает из заводи, словно выдра, посмотреть как пасутся на берегу козлята.

*** Случайная ходьба, тоска да сказка. Да тень привяжется, как потаскуха. Развалины, поросшие полынью. Хотелось бы чего нибудь иного. Сейчас бы радугу сюда павлинью, чтобы затих бред тяжело больного народа, напряженного, как мышца. Расслабься, большинство. Куда стремимся?

ДАЖЕ ВО СНЕ

Илья-премия

Даже во сне редко встречаются люди, разговаривающие на родном языке. Стандартный сон отшельника напоминает убогостью населения банановую республику третьего мира. Главное действующее лицо, покидая недра сортира, болтается, как уволенный соглядатай, из конца в конец по каменным рукавам летнего лабиринта, где так легко — особенно если герой поддатый — потерять ощущенье времени. Под ногами — наполовину заросшая муравой кора городского мозга, булыжники мостовой.

*** Запиши меня в книгу памяти. Запечатай сургучом разгневанной тучи. Швырни подальше. Все равно ведь я не смогу завести с зубчатой башни хвалебную речь: отвращенье к фальши. Да и страх высоты, судя по слогу песен, исполняемых от души под сердечный бубен. Отведи свое наваждение, будь любезен, если смысл подобной просьбы Тебе доступен.

ВЯЧЕСЛАВ ТЮРИН

Аттракционы в парке ввиду раннего часа пустуют. Один трамвай, работяга, плывет, оглашая предместье скрипом. Фонтаны по нежной прихоти властелина грезы живут полноценной дневною жизнью. То ест бьют. Часы на ратуше — тоже. Отсутствие спутников делает истуканов из гипса объектами речи. Листва повсюду — как бумажные деньги в период инфляции. Лишь порой случается нечто грустное. Например, в перемычке многоэтажек окликнет эхо голосом школьного друга, полуночною грузовика, встречными фарами ослепленного навсегда.

20 Илья-премия

Арсений Бессонов И л ь я -

Ïåðìü 1981-2005

Ðîäèëñÿ â 1981 ãîäó â ãîðîäå Áåðåçíèêè. Ñ 1986 ãîäà æèë â Ïåðìè. Â 2002 ãîäó îêîí÷èë èñòîðè÷åñêèé ôàêóëüòåò Ïåðìñêîãî ãîñóäàðñòâåííîãî óíèâåðñèòåòà. Ñòèõè ïóáëèêîâàëèñü â ñáîðíèêàõ «Ïðîáèâàåòñÿ ïåðâàÿ çåëåíü» (ñåðèÿ «Èëüÿ-ïðåìèÿ»), «Ïðèþò íåèçâåñòíûõ ïîýòîâ», â íåñêîëüêèõ àëüìàíàõàõ. Óìåð 16 èþíÿ 2005 ãîäà.

07-06-81 (7 июня 1981 г.)

Звони туда, где нет еще в помине Того, кого зовут Арсений ныне. Ты номер запиши — он пригодится: Ноль семь, ноль шесть, восьмерка с единицей. Звони скорей туда, без страха и оглядки, Пообещай, что будет все в порядке... Ведь там у вас двухтысячный в разгаре, А тот Арсений — он стоит на тротуаре. И рядом ты стоишь — и все прекрасно, И он по улице не мечется напрасно. Не говори, что трудно прозвониться: Ноль семь, ноль шесть, восьмерка с единицей. Поспорим, что я все начну сначала (Плевать, что там беда наобещала!) — Я вырасту другим — таким как надо, Как конь не для войны, а для парада — Высоким, сильным, радостным счастливцем... Ноль семь, ноль шесть, восьмерка, единица... Послушай, там июнь у нас пригожий. До моего рожденья — час, быть может... А сколько до тебя? Скажи твой номер! Он до иль после? Сбоку, мимо, кроме? Но видно, в телефонной книге Божьей Стоим по номерам мы рядом все же. Ну, а поля той книги — все в картинках:

Смешные рожи — легки на поминках... Ну кто там в трубке телефонной плачет? Скажи, не я? Ведь можно все иначе! Ведь все не может снова повториться: Ноль семь, ноль шесть, восьмерка, единица...

***

Илья-премия

Дети и звери, играйте потише, потише, Ведь Бог — он уснул. Пусть же он спит и не слышит, не слышит, не слышит Наш плачущий гул. Пусть же он спит, и не слышит, не видит, не внемлет Стенаньям людским, Пусть ему снится блаженный, неложный, нетленный Наш мир без тоски. Мальчик Адам там с беспечной девчонкою Евой Играют в саду. Ветви беспечные вечного доброго древа Отводят беду. Все позабыто: и искус, и плод запрещенный, И Бог конвоир. Все понимает беспечный, молочный, прощенный Прощающий мир. Он, яко мати, надеждой пьянящей, нетрезвой Своих кормит чад. Может, не будет надломов, обломов, надрезов, Надрывов, надсад? Слушай, ведь мой это голос мальчишеский, звонкий Колышет цветы... Все поправимо... Ведь я — тот наивный мальчонка, А девочка — ты.

Всякий ждущий — мой коллега — Снегом сретенья простужен В ожиданье человека, Что мне нужен. Ночью улицы короче — Перекрестки, переулки. К сретенью шаги по ночи Гулки, гулки. Так несу я свою ношу По тропинке безвозвратной. Звезды, иже мя ведоша, Где же брат мой? Распахнет он, знаю, дверь мне, Чтоб я был теплом излечен, Хоть платить мне за доверье — Нечем, нечем. Руку мне протянет некто... — Ты скажи, ведь это будет? — Комсомольского проспекта Шум рассудит. Пермских улиц ранний вечер, Переходы универа... Не растай, в предвестье встречи Моя вера. Станет сретенским мне каждый Дом, проспект, весь город зимний, И весь шар земной однажды Синий, синий. Опусти мне шар в ладони, Жар больной руки на плечи. Помнишь, ангел на иконе Шел навстречу? Если встречи не дождался, Заплати надежде пеню — Слишком рано ты поддался Нетерпенью. Нетерпенью, недоверью... Жди, и будет, будет час твой, И услышишь ты за дверью Просто: «Здравствуй!»

Арсений Бессонов

НЕТЕРПЕНИЕ

ОВЕЧЬЯ МОЛИТВА

Илья-премия

Защити нас, бессильных и битых с детства, Храни нас, спаси нас, паси нас, овец, ты! Нам не знать, что лишь клин против клина — средство. Приди наконец то! Агнец твой у волка — любимое брашно. Паси нас... Ведь страшно! Мы пред волком всегда в косяках, о, Боже — Нам набьет он стрелку и позже — по роже, В подворотне по нежной овечьей коже, Кто же нам поможет? Платим мы здоровьем или же деньгами За косяк с волками. Но когда вся стая пред Тобой предстанет, Им скажи ты, Господь, своими устами: «В косяках предо мной вы стоите сами, Должники с хвостами. Чем заплатим — здоровьем или деньгами? Иль под хвост ногами?» «Отпусти ж косяки нам, Господи, наши! Не могли мы быть ни добрей, ни краше — Родились мы и жили в полнейшей лаже Или хуже даже» — Молвят волки, напомнив про мир и братство, Да поздняк метаться. Дай нам сил, о, Боже, быть слабей всех прочих, Чтоб не бить по роже в переулке ночью, Не теснить локтями, и когда нет мочи — Лишь терпеть все, Отче...

ИИ лВь А яН - пК ре Лм Ии Ня ОВОЙ

Êðàñíîÿðñê

Ðîäèëñÿ â 1980 ãîäó. Ó÷èëñÿ â Êðàñíîÿðñêîì ëèòåðàòóðíîì ëèöåå, ôèëôàêå ÊÃÓ, ðàáîòàåò â ðåäàêöèè æóðíàëà «Äåíü è íî÷ü». Ëàóðåàò Èëüÿïðåìèè'2001, îäèí èç àâòîðîâ ñáîðíèêà ñòèõîâ è ïðîçû «Ïðîáèâàåòñÿ ïåðâàÿ çåëåíü», âûøåäøåãî â êíèæíîé ñåðèè Èëüÿ-ïðåìèÿ.

ПОМПЕЯ Исчезая в трех комнатах, словно в руинах Помпеи, Я смотрю на картину и думаю только о том, Что уйти, убежать я уже никуда не успею, Что руины становятся миром, а мир — полотном. 25 Что же ты, помпеянка? Беги! Умирать за идею Никогда еще не было столь непосильным трудом! Я смотрю на картину, но дело не в ней, а под нею... Там, под красками, вечно — Брюллов с искаженным лицом. Как же мир отделить от руин, а руины от мира, Коль поэту дается рубанок, а слесарю — лира, И на нашу планету ложится Везувия тень?.. Но, наверное, где то какой то вселенский художник, Видя скорый конец, в ожидании ставит треножник, — И рисует с натуры последний оставшийся день.

*** ...А ты весь день какой то невеселый, И небо с неподвижными бровями, И умирают маленькие пчелы, Летающие в сумерках меж нами... Когда то ты, веселым и бессмертным, Топтал траву и пил «Киндзмараули»... Теперь мы дышим воздухом инертным, И тишину меж нами протянули. И города в пыли перед закатом, И улицы в росе перед рассветом

На той земле, когда ты был солдатом, В ту землю, за которую в ответе...

*** Твой город — влюбчивый бетон (Строка звучит почти крамольно), Но переулок, как питон, Гипнотизирует невольно. Идешь, воды набравши в рот, Но озорные бандерлоги Берут мгновенно в оборот И ты едва уносишь ноги. Как недоверчивый старик, Тебя подозревает город В ношении чужих вериг И лезет сквозняком за ворот. Сто площадей перелистнув И нагулявшись так, по царски, Домой вернувшись и уснув, Ты видишь сны о Красноярске. А за твоим окном цветут Бенгальские огни фонтана И в джунглях каменных ревут Маршрутки голосом Шер Хана. 26

Илья-премия

*** Идешь пешком или троллейбус ждешь, А все равно задумался о вечном И горечь ободряющую пьешь В шероховатом воздухе аптечном. Что, кроме глаз и чуткого пера, Строчащего твои кардиограммы, В такие непростые вечера Становится истоком новой драмы? Ты докажи мне, что не все — тщета, Что в городе есть место человеку, Которому еще нужна мечта, Как осязание слепому греку!

ЯРОСЛАВ ЕРЕМЕЕВ

Ìîñêâà

Ðîäèëñÿ â 1986 ãîäó â Ìîñêâå. Ïðèñëàë ñòèõè íà êîíêóðñ Èëüÿ-ïðåìèÿ 15-ëåòíèì øêîëüíèêîì. Ñåé÷àñ ñòóäåíò Ãîñóäàðñòâåííîãî ïåäàãîãè÷åñêîãî óíèâåðñèòåòà. Ïèøåò ñ 1998 ãîäà, ÷ëåí ëèòåðàòóðíîé ãðóïïû «Êèïàðèñîâûé ëàðåö».

СТРАНИЦА ДНЕВНИКА С ЗАПИСЬЮ О ДАЛИ

Анне Ж. ...Растертая охра в гармонии с блеском стекла. Пружинистой кистью наброшена тень на бокале. Но замерло: мертвая жизнь с полотна потекла На белую тогу патриция. Блики упали, Пульсируя пятнами вечера, на серебро, Старинное, с патиной, венерианской работы, На бюст просветителя, на озорное перо, На вечность, текущую вяло с ветвей бергамота. Мир бился в конвульсиях света, в истерике снов, Он вдруг, разбегаясь галактикой, в точку сходился; Я часто дышал и пространством, как пеплом, давился, А где то (внутри меня?) гений искусства таился, Пытаясь достичь медитации полутонов. Слепящая вспышка — и образ едва не пропал. Распоротый лебедь сиял, а жираф — чуть дымился. Поток временной в приоткрытый овал устремился... Пока он с трепещущей бездною мрака не слился, Я жадно схватил карандаш — и я все записал.

*** Сначала исчезли слоники, Потом — этажерки. Оцинкованные корыта, примус, Керосинки и керогаз

Тоже куда то делись. Исчезали родные и близкие. Патефон, радиолу, Другие приятные вещи Заменил телевизор. Остались рояль, Окуджава, «Иностранка» и «Новый мир». Исчезали Воздвиженка и Домниковка. Потом, когда все разрешили, Исчезли очереди. Опустели доски почета. Появились «Цветаева» и «Набоков». И вернулись имена. И поднялся храм. И вернули имена...

*** Может быть, тот лес... Н. Гумилев

Лес — кладезь чутко дремлющих стихов. Я — тоже. Ну, колодезь, бочка, миска. Глотнешь? Смотри: где месяц коромысло, Встают русалки из зеленых мхов. Я дам напиться им густого смысла. Растаяли... а это — тень веков.

Илья-премия

Боишься стать русалкой? — не буди В душе обман зыбучий и кремнистый, Он закружит, из лап его когтистых Не ускользнуть: он всюду... погоди, Там что то есть, смотри: туман слоистый Расселся — дорога впереди.

Эпитеты к слову «туман» имеют рубрикацию. (Из словаря)

О плотности, о контурах, о цвете, О влажности, о запахе зари, Рассыпанной в тумане, говори И складывай вселенную, как дети, Которые наткнувшись на овец, Расставленных в насмешливом тумане, Пугаются, что заблудились... сами... Но ищут не дорогу, а в кармане Спасительный и теплый леденец.

*** На льду не строятся, но замки из песка И воздуха он выдержит до лета: Растает все, но будут плавать где то Ворота, цепи, башни облака. Не все то золото, что манит нас века. Пусть в перышках жар птичьего рассвета Растает сон, но будут плавать где то Ворота, цепи, башни облака. Душа не яблоко — ее не тянет вниз. В воздушный замок следует карета... Растаем мы, но будем плавать где то, Смотреть на вас из облачных кулис.

ЯРОСЛАВ ЕРЕМЕЕВ

***

30 Илья-премия

КАТЯ ЦЫПАЕВА

Àëàòûðü

Ðîäèëàñü â 1982 ãîäó, â ãîðîäå Àëàòûðü. Ñòèõè ïèøåò ñ 12 ëåò. Â 1996 ãîäó ñòàëà ïîáåäèòåëåì â Ìåæäóíàðîäíîì êîíêóðñå «Äåòè è êíèãè». Ó÷èëàñü íà ôèëôàêå ×óâàøñêîãî ãîñóäàðñòâåííîãî óíèâåðñèòåòà, çàòåì â ìîñêîâñêîì Ëèòèíñòèòóòå. Ñåé÷àñ æèâåò è ðàáîòàåò â Ìîñêâå.

*** 1 Мне кажется, что я желала зла. Мне кажется, что зло ко мне вернется. И это так. Дым сигарет. Зола. Чужую душу не согреет солнце. Мне не забыть тебя. Земля не пух. Мне не назвать без содроганья имя. И лопнет как пузырик слюнный звук, Когда тебя могила приобнимет Любовно. Одиночество — ушло. И все ушло. И вспоминать не стоит. О чем мы брешем, если наше зло Спит на кресте, а мертвый тихо стонет… 2 Не скажу ни о ком — умерла или умер. Если ночью мерещится, я не крещусь. Мне живые дороже. Но мертвые в сумерках Так похожи на здешних отсутствием чувств. И не жаль, но водой наполняется сердце, И готовое лопнуть плюется, кипит. И над мертвым, как над нелюбимым младенцем, Тонко воет. А он все не спит и не спит. Перед тем, кто ушел, остаюсь виноватой. Не забуду, не вычеркну, все оплачу. Только сердце обмякнет, как мокрая вата. А с утра не захочется ехать к врачу.

3 Чужая смерть обставлена свечами. Мы не были друзьями никогда. И кто поверит в то, что я скучаю. Такая навалилась пустота. Все перед мертвым сиры и убоги. Он не бездомен и не виноват. И чахнут в Интернете некрологи. Живые нынче немы. Мертвый свят. И я не встану в очередь за гробом. Там заняты все первые места. Смерть — это материнская утроба. И счастлив тот, кто не дожил до ста.

Илья-премия

***

ГРИГОРИЙ САХАРОВ

Îðåë

Ðîäèëñÿ â 1985 ãîäó â ïîñåëêå ïîä Îðëîì. Ïîñëå îêîí÷àíèÿ ñðåäíåé øêîëû æèâåò â Ìîñêâå, ó÷èòñÿ â Ëèòèíñòèòóòå.

Возьмите все, но мне оставьте... С. Гандлевский

Оставьте мне слово, а эхо... а эха Мне больше не надо: Сей мир просто напросто — комната смеха, Смежная с адом.

*** Говори сам с собою не срываясь на крик. Так больнее — а к боли ты донельзя привык. ........................................... Твой почти что родной, золотой беспокой. А безболье — на кой?.

*** Городок поселкового типа со скромно Гордым именем: Райцентроград, Мы повязаны медленной тихою кровью, Перебродившей в яд. Мы совсем не живем, но легко помираем, Помираем себе день за днем, Век наш краткий, единственный наш коротаем Нехорошим вином.

*** Однее одного, Никее никого Бредет к себе домой, Да только дом не свой, Да только дом не дом, Да только в доме том Все кверху дном И кувырком, Бредет, Бредешь, Бредом...

***

И все всерьез и все же не всерьез, И как бы пишешь некий текст, И вдруг рождественский мороз Сжигает жизнь, И на тебе и тексте ставят крест.

Илья-премия

*** Мне не надо бессмертия, славы и денег. Ибо я ненавижу свое ночьрожденье. Ибо люд и — не больше чем легкое бремя. Ибо деньги — не больше чем шалое время.

*** Я речи Наречен, Я речи Обречен, Я речи Обручен. Отныне Я в ответе — В ответе За базар: За все, Что ни сказал, И все, Что не сказал. Отныне И вовеки.

*** Господи Если Ты есть Господи Если Ты нет Господи Если Я не стою Вести Передай мне Привет

ГРИГОРИЙ САХАРОВ

Ибо, в общем и целом, поэту не надо ничего (кроме самого адского ада и Эвридики).

36 Илья-премия

АННА ПАВЛОВСКАЯ

Ìèíñê

Ðîäèëàñü â 1977 ãîäó â Ìèíñêå. Ñ 2002 ãîäà æèâåò â Ìîñêâå. Ñòóäåíòêà Èíñòèòóòà æóðíàëèñòèêè è ëèòåðàòóðíîãî òâîð÷åñòâà (ÈÆËÒ). Ëàóðåàò êîíêóðñîâ «Ñàäû ëèöåÿ» (2000), Ãðàí-ïðè Èëüÿ-ïðåìèè (2002, ñáîðíèê ñòèõîâ è ïðîçû «Ïàâåë è Àííà»), Åñåíèíñêîé ïðåìèè (2003).

*** Я перестала плакать, перестала Читать стихи, чтоб слышала родня. Я, кажется, сама в себя врастала И поняла — нет близких у меня. Тогда к друзьям свои простерла руки, Но слыша равнодушный разговор, Я поняла, что я врастаю в звуки И что людей не знала до сих пор. К любимому вела меня дорога, Но видя виноватый взгляд его, Я поняла, что я врастаю в Бога, И больше в мире нету никого.

*** В нашем доме пьют, не чокаясь, Накрывают рюмку хлебом. В нашем доме ночь кромешная И до неба далеко. Эх, отцу дорога выдалась, Без товарища, попутчика! Эх, нелегкая дорожечка, Эх, дорога налегке! Прибыл, сел к небесной печечке, Смотрит с неба к нам в окошечко; Смотрит, плачет, не утешится, Пьет, не чокаясь, за нас.

*** Я горюю, сижу на скамеечке, Есть в кармане всего три копеечки, Нету в сердце моем ни любиночки, Но зато на лицо — как картиночка. Приходили женихи — приносили розоньки, Приносили розоньки — расплетали косоньки, Расплетали косоньки — целовали глазоньки, Целовали глазоньки — говорили сказоньки. Улыбаюсь, сижу на скамеечке, Пусть не будет у меня ни копеечки, Пусть на личике моем, как картиночке, Паутинкой расползутся морщиночки, Пусть не будут приносить мне розоньки, Зато будут заплетены косоньки, Пусть не будут рассказывать сказоньки, Зато Бог поцелует в глазоньки.

РОЖДЕНИЕ

илья-премия

Я больше не могу молчать — Стихи мне раздирают горло, Как стая огненных галчат, Не поделившая глагола. Звучала клекотом строка, Пока в гортани было слово, Пока не сделала глотка Мычанием глухонемого. Как будто переполнен зоб Строками, жеванными всеми. Мне век щипцами давит лоб, И мягко сплющивает темя. И я кричу, вдыхая время.

ПАВЕЛ ЧЕЧЕТКИН Илья-

Ïåðìü

Ðîäèëñÿ â 1978 ãîäó, îêîí÷èë õóäîæåñòâåííîå ó÷èëèùå â ãîðîäå Ñåðãèåâ Ïîñàä è ôèëîëîãè÷åñêèé ôàêóëüòåò Ïåðìñêîãî ãîñóíèâåðñèòåòà. Ó÷èëñÿ â Ñâÿòî-Òèõîíîâñêîì áîãîñëîâñêîì èíñòèòóòå (Ìîñêâà). Ãðàí-ïðè Èëüÿ-ïðåìèè (2002), ðàçäåëèë ëàóðåàòñòâî ñ Àííîé Ïàâëîâñêîé; èõ êíèãà «Ïàâåë è Àííà» âûøëà â ñåðèè Èëüÿïðåìèÿ. À ÷åðåç ãîä ×å÷åòêèí ñòàë ëàóðåàòîì ìîëîäåæíîãî «Òðèóìôà» — çà êíèãó ñòèõîâ «Íåáåñíûé çàÿö».

ВЕРА Вера есть свойство любого, Как чувство и слово: Вера в присутствие Бога, В отсутствие Такового; Вера в созданье счастливых из сирых И мела из серы, Вера в возможность познания мира — Любая вера.

ИДИЛЛИЯ Я женат на калине, На зеленом кусте, Я в тенистой долине С ней живу в чистоте. Замерев в изваянье Над сплетением ног, Я хватаю губами Отлетевший листок. И ответ недотрожий, Как у прочих девиц: Покраснение кожи И глядение ниц.

ПРОЩАНИЕ С ТАЙГОЙ Искра за искрой до самого Искора, Под затаеженный кров Мы отпускаем зарею росистою Доброе время костров. Подняты руки в прощальном приветствии Стелет огонь языки. Песни походные замерли вследствие Гложущей сердце тоски. Что вы грустны, балагуры и пьяницы? Слышали, в нашей глуши Сказывал дед, что огнем попаляется Всякая нечисть души? Это ль не значит, что утро, то самое, Что поведет нас с холма, Через туманы на дальние страны и Будет зарею ума?

***

Илья-премия

Умирая в зале длинном, Над холодным, незнакомым, Кожей вымершей скотины За века обросшим томом, Вспоминаешь, как мальчишкой На лугу под небом где то Уплетал другую книжку — С коркой солнечного света.

АНТОН ЧЁРНЫЙ Илья-

Âîëîãäà

Ðîäèëñÿ â 1982 ãîäó â Âîëîãäå, ñòóäåíò ñíà÷àëà âîëîãîäñêîãî óíèâåðñèòåòà, çàòåì — ñàíêò-ïåòåðáóðãñêîãî ïîëèãðàôè÷åñêîãî. Ñàìèçäàòîì âûïóñòèë íåñêîëüêî ñáîðíèêîâ ñâîèõ ñòèõîâ. ×ëåí ñîþçà ðîññèéñêèõ ïèñàòåëåé. Â 2007 ãîäó îðãàíèçîâàë è ïðîâåë â Âîëîãäå ôåñòèâàëü «Ïëþñîâàÿ ïîýçèÿ».

ОКНО

В него смотрели и в него плевались, И в нем чего то женщина ждала: Ее движений плавная усталость Была видна сквозь кривизну его стекла. И тот мужчина нервно благородный Курил у форточки его свой Беломор. И кто то, вынув вату, ежегодно Вытряхивал из междурамья сор. И годы пролетали друг за другом: Так быстро — с января до декабря — Оно, не в силах высказать себя, Лишь обреченно хлопало фрамугою. А город каждый вечер засыпал, Включал свои слепые фонари, И ни снаружи, ни внутри Никто из них, спокойно дремлющих, не знал, Как страшно не отбрасывать теней, Быть лишь границей между волей и неволей, Как больно ощущать себя всего лишь Окном — дырой, зияющей в стене.

*** А Солнце совсем не страшное, И глядеть на него не больно. Это правильно. Это правильно. Это смешно и вечно. А сердце то рвется наружу, Вырываясь из солнечного сплетения. Это правильно. Это правильно. Это быстро и очень просто.

РОДИНА Этот город пешеходных зебр и храмов С фресочным облупленным лицом Пахнет чем то алкогольно пряным И слегка вечерним Череповцом. Этот город, весь в сетях аллейных, Успокаивает лучше валерьянки — Этот город пустырей и бакалейных, Девочек обшарпанных у танка Греет, холодит и снова греет. Он такой один на карте мира. Ночь настала. Тихо фонареет Город вологодских сувениров. 42

Илья-премия

*** По плечам, по голове, груди кисточкой с прозрачной акварелью ты веди, весна моя, веди свой узор по тающему телу. Испарюсь, растаю понемногу и взлечу, легчайший, в синеву я, и душа моя познает Бога, даже если Он не существует.

…задумал я побег… А.Пушкин

По сугробам тропка — словно жилка. Эй! Я не нарушу твой покой, Не притронусь теплою рукой. Падай, падай, легкая снежинка!..

АНТОН ЧЁРНЫЙ

***

Я последний оставляю след. Снеги, нам пора! уже светает! Посмотрите — это я взлетаю, А не вы спускаетесь к земле… 43

*** Нырну в сентябрь, выкупаюсь в осени. И Августа возница загрустит. Мне солнца два — одно вверху, другое в озере, И третье нужно — чтобы здесь в груди. И чтоб тихонько так, хотя бы шепотом, Хотя бы в забытьи полночных грез, Далеко, за снегами и болотами, Мой ангел мое имя произнес.

44 Илья-премия

АНДРЕЙ ЖИГАЛИН Илья-

Êèðîâ

Ðîäèëñÿ 10 èþíÿ 1969 ãîäà. Îêîí÷èë ôèëôàê Âÿòñêîãî ïåäàãîãè÷åñêîãî óíèâåðñèòåòà. Ëàóðåàò íåñêîëüêèõ ëèòåðàòóðíûõ ïðåìèé: Èëüÿ-ïðåìèè (ôèíàëèñò 2002 ãîäà), îáëàñòíîé Ïðåìèè èìåíè Àëåêñàíäðà Ãðèíà Ìåæäóíàðîäíîé Ïðîãðàììû «Íîâûå èìåíà» (1995).

УЧЕНИК ТРАВЫ Просто это ночная роса. Просто это чудес голоса. Это просто учение звезд: этот мир бесконечен и прост. Для того, кто себя превозмог, равноценны кузнечик и Бог. Просто, если живешь не спеша — успевает проснуться душа.

НОКТЮРН Ладони ночи на плечах ветвей. И страшно в небо посмотреть без страха… И голубые гривы тополей похожи на доверчивых монахов. И ночь стоит, бессмертием полна, и души неуснувших тьмой тревожит…

А старая горбатая луна никак себе ночлег найти не может…

АНГЕЛ

Тихо шепчет вода: «Молчи…» Лишь поют провода в ночи. Лишь скребется ветка в стекло. В жизни нам так редко везло… Честных звезд не лгут голоски — В жизни больше тайн, чем тоски. В жизни меньше слез, чем любви. Полюби… Позови…

*** Печаль, как небосвод, Объемлет грудь. И хочется любить, летать и плакать. и облаков сосать густую мякоть…

Илья-премия

Да ширь земная Не дает вздохнуть. Глаза поэтов — воли корабли, им не страшны бессмертие и старость… Для счастья нам нужна такая малость — ладони неба, полные земли.

Илья1969-2003

*** Мне снилось, что я убиваю людей — Топчу их, аморфных, как розовый студень. Воздушные шарики спин и грудей Взмывают на небо. А люди. А люди… Я знаю доподлинно: это враги, Они невозможны, они антиподы. Я должен идти, и мои сапоги Ступают, вступая в бордовую воду. Вот кто то споткнулся, поник и погас, А кто то взмолился: пощады не будет: Я вихрь, везде проникающий газ. И я проникаю. А люди. Ах, люди… Наутро все кончено: значит, спасен. Я утром бескровным лежу на постели, Пытаясь припомнить сегодняшний сон Под тихие звуки весенней капели. Но сразу же, сбросив объятия сна, Тяну в потолок удивленные брови: Капель в октябре? Затяжная весна? Нет, с тумбочки капает лужица крови… Опять просыпаюсь, но стаи их тел Летят, как на свет, к уцелевшему телу. Прочь, призраки! Господи, я не хотел! Нет, это не я! Я такого не делал! И я просыпаюсь в кошмарном бреду, Проснувшись в бреду, просыпаюсь от бреда, И думаю: Боже, куда я приду

ДМИТРИЙ БАННИКОВ

Ïåðìü

Ðîäèëñÿ â 1969 ãîäó. Îêîí÷èë þðèäè÷åñêèé ôàêóëüòåò ÏÃÓ. Â 1999 ãîäó áûë ïðèíÿò â ÷ëåíû Ñîþçà ðîññèéñêèõ ïèñàòåëåé. Ïîãèá â àâòîìîáèëüíîé êàòàñòðîôå 15 ÿíâàðÿ 2003 ãîäà. Îñåíüþ òîãî æå ãîäà â ñåðèè Èëüÿ-ïðåìèÿ âûøëà êíèãà ñòèõîâ «Ïîðà èíñïåêòèðîâàòü áåçäíó».

С бордовою змейкой сапожного следа? Больной, изможденный, чудной Иудей, Спаси меня, Господи, сделай мне милость. Мне снилось, что я убиваю людей. Мне снилось, мне снилось. Спасибо, что снилось…

***

Илья-премия

Вечер меняет краски: розовые тона, Перемещаясь к серым, тянутся к темно синим. Я изменил одежду: галстучная струна Закабалила горло, туфли меня скосили. Тело теперь свободно, а голова чиста, Веретено из улиц быстро меня закружит. Этот огромный город прибережет места, Где я покуда не был, где я зачем то нужен. На переплетах зданий вьет вензеля неон, Крыши цепляют звезды, стаскивают на землю. Колор живет в витринах — юркий хамелеон, Предпочитая красный, перебегает в зелень. Синь. Доминанта неба и рецессив огней, Вихрем, как метеоры, сумрак взрывают фары. Я пробегаю площадь, нет, проношусь над ней. Воздух и всех, кто дышит, с шумом вдыхают бары. В мутном дыму хохочут. Душно и горячо. Брошен бокал в динамик. Бьет барабанщик в темя. Выпитые запреты. Содранное плечо. Улица неживая. Улицы нету. Темень. Ночь утопила краски, в дегте перемешав.

ДМИТРИЙ БАННИКОВ

Черный туман клубится и раздирает кожу. В этом виновны тени. Судорожно дыша, Я настигал виновных — я побеждал прохожих. Если все это снилось, то почему к утру Встав с ледяной постели, вздрогнув при каждом звуке, Я застываю в ванной, свет не включив — умру, Если увижу, в чем же липком лицо и руки. Этот этюд — бордовый. Тает в окне луна. Сорок четыре душа, гель и зубная паста. Утро меняет краски в бежевые тона, Я обуваю туфли, я надеваю галстук...

БРОКЕР

Хлебный шарик в руке катая, Босы ноги в земле мозоля, Через тысячу и три поля Может, двинуть мне до Китая? Не в дороге, конечно, счастье, И совсем не в Китае дело — Просто кровью виски сочатся — Надоело. Я — смертельно уставший брокер, То сожмусь, то сорвусь как рокер У Центрального Терминала, То целую истертый маркер, То ломаю бесценный «Паркер», Все мне мало… Все тасуют, тасуют покер. Я пасую. Черно и ало… Я как рыба в воде инструкций, Но я должен уже проснуться, Потому что сильнее акций На земле не найти абстракций, И сквозь жабры щекочут фибры Мне простые стихи верлибры. Светят звезды, торги закрыты. Что же — завтра другая жизнь —

С рюкзаком, молодой, небритый, Скроюсь, сгину. Остерегись. Нет, душа, давай через форточку — Улетай от машин и людей И в фиалковом поле на корточках Застывай и балдей. Создавай правдивые сказки, Отрывай, как во сне, наяву, От планеты анютины глазки Для глазастой Анюты — ау! Но возникнет Оле Лукойе, Строго эльфам прикажет: «Брысь! Завтра сбросим пакет «ЛУКОЙЛа» — Торопись…»

Илья-премия

НАДЯ ДЕЛАЛАНД Илья-

Ðîñòîâ-íà-Äîíó

Îêîí÷èëà Ðîñòîâñêèé ãîñóäàðñòâåííûé óíèâåðñèòåò ôàêóëüòåò ôèëîëîãèè è æóðíàëèñòèêè. Ôèëîëîã, ïðåïîäàâàòåëü ðóññêîãî ÿçûêà è ëèòåðàòóðû. Êàíäèäàò ôèëîëîãè÷åñêèõ íàóê. Ôèíàëèñò íåñêîëüêèõ ëèòåðàòóðíûõ êîíêóðñîâ, âêëþ÷àÿ Èëüÿ-ïðåìèþ (2003). Àâòîð íåñêîëüêèõ ïîýòè÷åñêèõ êíèã.

*** прострация пространственная дрожь над городом квадратами и кругом мы ходим нам казалось друг за другом но — за собой а видим только дождь как медленно как поворот у ставен я что то понимаю и потом не понимаю и — с открытым ртом сижу в окне в окно окном уставясь над городом а дни рекут текой машинною то яркою то серой включить бы свет... но я так славно села что значит достается лишь покой прострация а мантра — не скажу какая мантра — так звучит похоже на звук дождя на взгляды всех прохожих и на меня и я дождем дрожу

*** Море, покинув раковину моллюска, оставляет в ней голос, дыханье, душу, хочешь — слушай, раскачиваясь, как люстра, на крюке сквозняка расправляя уши, их фонендоскопы — навстречу волнам, эфемерным всплескам и перекатам на закате мозга в бреду любовном, захлебнувшем сердце в стакан staccato. Хочешь — слушай, не хочешь — оставь на полке розоватый орган морских прелюдий.

Люди спят, раскрывшись, тела умолкли, только души дышат в ушах и любят.

*** Там поют и светят свечи, звезды щурят глаз овечий, и волхвуют в сеновале мыши тихие, из впадин нор смотрящие мышата знают: я с тобой общаюсь шорохом их лап и треском веток, вздохом занавески, сквозняком сквозь позвоночник, мыши знают, каждой ночью. Пыль взлетает прямо в пламя, очень жарко между нами бьется огонек крылатый.

*** Сначала подумала: мы знакомы? Потом признала за Вами право улыбаться первому встречному, улыбнулась в ответ и выросла над домами,

Илья-премия

а Вы стояли и не решались ко мне приблизиться и признаться, что я живу у Вас под подушкой, что Вы живете мной под подушкой, что я — стихи, что я — синекдоха.

*** Бог (до чего страшен!) — кто не привык: Бог, он — язык

*** Солнце ромашки скоро облысеет — пальцы считалку выучили злую, слов лепестками шепчущими сеют: любит — не любит, плюнет — поцелует… В сердце ромашки — в горькую начинку — долго вникаешь, сделав горе спортом. Рыльце в пушку… Также — пестик и тычинки. Любит? Не любит — посылает к черту. Так прогадаешь, сидя на пригорке… Сердце ромашки пополам разделав, глупый анатом собственного горя, вспомни, сама же всем кричала в детстве: «Не трожь цветочек!»

НАДЯ ДЕЛАЛАНД

пламени и пляшет в темени — в ночи черепа — подсвечник пыльный — твоя вечность — в тех, кто молчит. Тише! Не то Бах шепот услышит, шепот: тише! Огонь лба — Бог... Что — ты?! Да, темени и лба.

54 Илья-премия

***

КОНСТАНТИН БЕЛОУСОВ Илья-

Áèéñê

Ðîäèëñÿ â 1971 ãîäó. Â 1981 ãîäó îêîí÷èë ôèçè÷åñêèé ôàêóëüòåò Íîâîñèáèðñêîãî ãîñóäàðñòâåííîãî óíèâåðñèòåòà. Â 1993 ïåðååõàë â Áèéñê, ãäå ïîñòóïèë íà ôèëîëîãè÷åñêèé ôàêóëüòåò ìåñòíîãî èíñòèòóòà; ïî îêîí÷àíèè çàùèòèë êàíäèäàòñêóþ äèññåðòàöèþ. Ñåé÷àñ æèâåò è ðàáîòàåò â Îðåíáóðãå.

Этот город два базара, два вокзала, два стандарта, Сонный сытый запах утра и ухмылка битой карты, 55 Стаи демонов в законе, что терзают этот город, Души мертвые прохожих, оставляющие холод. Лилипуты царедворцы пляшут на игле каната, Робинзон, задраив окна, ждет отплытья стратостата, Но все глубже вязнет в чем то, от чего спасает опий, Как шагреневая кожа — от реалий и утопий. Эту сделали эпоху, вы, прекрасные манкурты, Вы снаружи словно роза, но с шипами каракурта, А внутри у вас ритмично все работают моторы И редуктор, и процессор, и несущие опоры. Но со смертью в небо брызжет голубая кровь аорты, У венозного распятья ангельские ждут эскорты, Сквозь игольные проводят, не задерживая, ушки

Все сутаны, треуголки, ожерелья, шляпки, мушки. И тогда поют монады, и знобит от Кали Юги, И незрячие младенцы тянут золотые руки, Чтобы звездочки упали на горящие ладони, Чтоб над тризною подняться в материнских муках, стоне.

*** Как гусеница в мякоти постели Планирует воздушные десанты, Как Золушка разглядывает тело Пред зеркалом с позиции курсанта — Так и мои стремления, поскольку Во всех системах сходные начала Впоследствии «ломаются», как полька Пять лет назад на Киевском вокзале.

Илья-премия

И оттого все знания, герр Гедель, Когда приборы суть материальны, Есть только матерьяльные рекорды, И близки духу там, где ритуальны. А значит, на знамена поднят фаллос, На каждом гербе набухает лоно — И это и есть творчество, мой Фауст — Патрон, летящий в небе Вавилона. Пусть кошки ночью серы, люди — черны. Раскаянье не тронет нас и боком. Всем духом мы летим, сэр Дарвин, к черту, Отсюда: антитеза — ближе к Богу.

Где ты, Бог из машины, в этом сумраке, мороке, В этом городе призраке, в этом всполохе, шорохе Проходящих сквозь стены неслучайных прохожих, Что так часто я вижу в спальне, кухне, прихожей. Их оттуда не выселить ломовыми извозчиками. Я пишу на них кляузы симпатическим росчерком, Обхожу все инстанции пухлых ангелов в галстуках — Отвечают мне ангелы на неведомых азбуках. И сочувствуют мне в этом горе прохожие. Их советы, их мнения — прописные, расхожие. Я киваю, но мне встать бы ночью безлиственной И уйти налегке к морю, к гавани, к пристани. Так однажды зимой я бродил среди фикусов, Лавра, пальм и лиан, как монах среди искусов, Ваши перси, о Грации, ваши лона, о Талии, — Это Персии, Греции, Вавилоны, Италии! Жаль, что путы кругом — бездорожье безденежье, Но ведь кончится все и во всем — как надеешься: Вдруг однажды проснусь ночью лунной безлиственной И увижу в окне море с гаванью, с пристанью.

КОНСТАНТИН БЕЛОУСОВ

***

*** Одинокий, большой, седовласый, возвышенный, Никому не обязан, никем не униженный, — Тело, тело твое — так свободно качается — Страшно только лишь тем, что на этом кончается. Пусть когда то тебя наставляли и прочили, Пусть растет энтропия, смерть, хаос и прочее — Тело, тело твое — так свободно качается — Страшно только лишь тем, что не может отчаяться. Пусть природа в окно лезет пряными ветками, Пусть в пустой толчее дамы с сумками, сетками — Тело, тело твое — так свободно качается — Страшно только лишь тем, что совсем не мешается.

Илья-премия

Пусть осудят тебя и молва, и Евангелье, Пусть скорбят по тебе иерархии ангелов — Тело, тело твое — так свободно качается — Страшно тем, что покинуть твой круг запрещается. И когда ты большой, одинокий, возвышенный Давишь веткой в окно, то навьюженный, скниженный Вижу: тело твое так свободно качается И проходит меня, мной живет, продолжается.

АНДРЕЙ НИТЧЕНКО Илья-

Ñûêòûâêàð

Ðîäèëñÿ 20 àïðåëÿ 1983 ãîäà. Äåòñòâî ïðîâåë â ãîðîäå Èíòà, ðåñïóáëèêà Êîìè. Îêîí÷èë ôèëîëîãè÷åñêèé ôàêóëüòåò Ñûêòûâêàðñêîãî óíèâåðñèòåòà. Â 2005 ãîäó ïåðååõàë â ßðîñëàâëü, ïîñòóïèë â àñïèðàíòóðó ßðÃÓ. Ãðàí-ïðè Èëüÿ-ïðåìèè (2004, êíèãà ñòèõîâ «Âîäîìåð»).

*** Почему в очертаниях лиц предпоследних царей, предпоследних царей и цариц обреченность ясней, чем в последних? как будто они на себя ее взяли, и остались в тени, чтобы дети не знали. В этом южном дворце влажный воздух прохладен. На стене, на крыльце созреванье больших виноградин. Этажи. Зеркала. Монограммы. Костюмы. Кто поверит, что здесь кто то жил, или умер? В низком зале вдоль стен в полутени портреты. На оконном кресте выступы позолотой одеты. И во всем неотчетливый звук нарастающей эры. В императорском книжном шкафу сочиненья Вольтера… И еще донеслось, будто женщина произносила:

…Что бы там ни стряслось, Саша знает как править Россией. Больше ста лет назад говорила. Не держась за перила сбегала в сад.

ВОДОМЕР Ты ли бежишь над собственным отраженьем, или оно над тобой с той стороны? Может, не отраженьем звать — притяженьем? Тонкой преградой разъединены. Стоя на берегу, с той стороны увижу контуры облаков, ивы, себя чуть чуть. Но не смогу ступить, там повториться. Ты же, вечен, малыш: стоит перевернуть,

Илья-премия

точно часы, если иссякнет лето, маленький пруд с ряской у берегов. Так потечет назад жизнь твоя незаметно до наступления холодов. Дрогнет в кустах, крыльями вспыхнет птица, в небо листу, навзничь плывя, смотреть… Место в лесу, странное место снится, где обитателям некуда умереть. Значит прощай — я не приду обратно. …рядом упала капля шаром большим. Ты отбежал, соприкоснулся с братом, и отражением поменялся с ним.

1. Я думал — он воздуха горного имя, где выстрел ударит и эхо, шатаясь, обходит ущелья, срываясь, взбираясь, бросается вниз, исчезает в стремнине — вот Лермонтов. Да перекрестком пустым он веткою выникнет из темноты. Еще он — те валенки, полные снега, светила январские в черной оправе, еловые пагоды, сердце от бега — во что нас, уснувших, земля переплавит — в стихию и форму, в растения, в ветром гонимую стаю, иначе б не вынес язык, что при жизни — одежда на вырост, но тесен для родины новой, посмертной. 2. Стрелялся. Опасен. Есть выбор — в двух странах нам нужен посол (чтобы не возвращать) и вот, Грибоедов катит к персиянам — Америку позже начнут выбирать — почти добровольно. К Парижу, к Берлину, в какую коня ни направишь чужбину, любою дорогой — на нее повстречает повозка, да два молчаливых грузина. На каторге этой два века до сих. И их не спасло то, что не было их. Событие, вымысел время связует, в нем три состоянья стремятся друг к другу, и снова ездок, с сыном, стиснувшим руку, дороги короткой сквозь лес не минует.

АНДРЕЙ НИТЧЕНКО

ДВА ОТРЫВКА

62 Илья-премия

МАРИНА АКИМОВА Илья-

Èðêóòñê

Âûïóñêíèöà Èðêóòñêîãî ãîñóäàðñòâåííîãî óíèâåðñèòåòà, àñïèðàíò êàôåäðû ôèëîñîôèè. Ïå÷àòàëàñü â àëüìàíàõå ïîýçèè «Èðêóòñêîå âðåìÿ», â æóðíàëàõ «Äåíü è íî÷ü», «Ñèáèðñêèå îãíè», «Çåëåíàÿ ëàìïà». Â 2005 ãîäó âûøåë ñáîðíèê ñòèõîâ «Âûðàñòàÿ íà ðàçëóêó».

*** В переулке не съели меня заборы, вот и радость моя вся — к цепям собачьим. Много надо ли? Вырос бы только город, что б оставить не страшно… Пока же плачем мы еще друг в дружку, в одежку, в доску, мы еще свои не сносили камни. Вот и дом родительский. Как занозку извлекла я гвоздик, вздохнули ставни, заплясали груша и тополиха, и взлетела радостная собака, вскрикнул папа, ударился в стенку бака битый ковш. И я выросла тихо тихо.

*** Этот город — кому он нужен? полурухнувших черных кружев, вечно вспоротых тротуаров. Он острожным еще простужен — весь во льду да в бреду пожаров, да в поту воробьиных лужиц. То терпимо ему, то хуже — от нахлынувшего трамвая дрожь всей улицей переживая.

*** 1 Наверно, это январю фонарь кивает онемело: да да, нет нет. Снег к фонарю вдруг подлетев, офонарело несется дальше. Говорю как после комы, неумело. 2 Фонарь — дрожащий огонек. России бросовый сценарий. Да разве кто то что то смог здесь сделать? Вот пассионарий поджег коммерческий ларек, чтоб рядом выстроить солярий. 3

Наверно, вслушиваясь в Русь, в ее тяжелые качели, фонарный скрип и снежный хруст, на самом дне, на самом деле, я в чем то главном разберусь, чего мы слышать не хотели.

Илья-премия

4 Русь. Родина. Россия. Ру. Ни веры, ни родных, ни друга. Бреду, как дура, по двору. Хвостом захлестывает вьюга. Гадаю: до утра умру иль выведу себя из круга?

Слова легки. Но неподъемен стыд. И тот, кто в сердце промолчит и не сорвется на стихи до времени, тот в сентябре сорвет пылающий ранет, реальный, разнобокий. Нет, он подождет... Уже хрустит на том единственном дворе снег первый, в детстве, в ноябре, и мама в валенках идет. И жизнь идет к концу и год. И он чего то там чертит, — судьбой, как шерстью, меховит — рукой ослабшей, в декабре — шесть черных точек, три тире — как выдох вдох и выдох — монолит, ведь каждый в будущем забыт.

*** … и не спасет ни ремесло словесное и ни добро, творимое без умысла, поскольку неизвестен божий промысел. а в небе боль индиговая выросла, и дико как то движутся прохожие, и город беспокойно новогодится. пройти, проплыть по этой людной улице, которая в историю торопится, все остальное — сущая безделица.

МАРИНА АКИМОВА

***

66 Илья-премия

АННА МИНАКОВА Илья-

Õàðüêîâ

Ðîäèëàñü 30 ìàÿ 1985 ãîäà â Ñâåòëîâîäñêå Êèðîâîãðàäñêîé îáëàñòè (Óêðàèíà). Ñòóäåíòêà Õàðüêîâñêîãî ãîñóäàðñòâåííîãî óíèâåðñèòåòà èñêóññòâ èì. Êîòëÿðåâñêîãî.

РОЖДЕСТВО

Бордовая дробь брусники, Заезженные салазки, Заброшенный мир, где духи Со мною — накоротке. Скажи, неужели так жутки Мои ледяные глазки — В продрогшем до дыма доме, Полуночном городке? Мне в хронику, что ль, веселья Вписать: ледяные звезды, Припавшие к щелкам в тучах, Холодных наверняка, И миг, когда грянут звезды, Январское «happy birthday», И мы задрожим от вздохов Заблудшего сквозняка. Я в этом году ни разу Не плакала, не хворала. Спасибо Тебе, Спаситель, И всем, кто живет в раю. Я знаю на память четверть Рождественского хорала, И самую эту четверть Попробую пропою.

*** Сочиняются хокку — печальней мазурок Шопена, Начиняется музыка мухами и комарьем. И доселе не смыта морская — та самая — пена, Что легла на затылке твоем при рожденье твоем. Открываю глаза — и вихрастое солнце вижу; Закрываю глаза — и не вижу его, увы: Что за власть мне дана! Что за право ниспослано свыше! (Дай в придачу изюмчика, Господи, и халвы.) Мед течет по губам, по усам, в рот не попадает, По расщелинам щек растекается — как мумие. Солнца нету, и хлипкое небо взахлеб рыдает. Ты не плачь, дорогое мое, дорогое мое.

СВЯТАЯ ВОДА

Илья-премия

Я в сумерки втиснусь, где каждый — вещ, И где оживает любая вещь, С Тобой становясь — одним. И вижу: источник И крест над ним, И выше — звезда над ним. Но вечер овчар превратился в ночь, А ночь охладила дух. И смотрит ее неуемный глаз На темно зеленый туман, на нас, На заговоренный луг.

Мой ветер оправлен Твоей травой, Веселой травой Твоей. Брожу словно телепень дрожжевой С бескровной, бескровленной головой, Твержу новоявленный облик Твой. И снова — в колодце с водой живой, Я словно в колодце с водой живой, Ведома оранжевой и живой, Живучей водой Твоей.

АННА МИНАКОВА

А луг — это глина Твоей щеки, Щетина ее — спорыш. А мак да цикорий — цветки щенки, В которые Ты глядишь.

Ко мне потянулась рука реки, И это — Твоя рука. В ней рыбы летят И в воду глядят, И у них блестят бока. Ты — дальняя длань и длинный поход, А я — это камень, особый, тот, Что нет, не утонет. Поток несет Меня — сквозь пылюку несметных вод. Так синий цикория треп — несет Твоя нескончаемая рука. И легок полет моего цветка! Опомнюсь: источник И крест над ним, И выше — летит звезда. Опомнюсь — остыну, И мир — постыл, И он — зеленее льда. К моим неумытым немым щекам Прилеплена лютня льда. И я б не оттаяла никогда, Но теплой святая была вода, И сладкой была вода.

70 Илья-премия

АНДРЕЙ БОЛДЫРЕВ Илья-

Êóðñê

Ðîäèëñÿ â 1984 ãîäó. Æèâåò â Êóðñêå. Ñòèõè ïèøåò ñ 16 ëåò. Ïî èòîãàì 5-ãî Ôîðóìà ìîëîäûõ ïèñàòåëåé Ðîññèè â Ëèïêàõ — ñòèïåíäèàò Ôåäåðàëüíîãî àãåíòñòâà ïî êóëüòóðå è êèíåìàòîãðàôèè. Ãðàí-ïðè Èëüÿ-ïðåìèè (2006).

*** Вот фонтанчик. И ныне проржавевший совсем, он стоит, темно синий, не замечен никем, у футбольной площадки, суеты в стороне, поздней осенью в парке Пионеров, в стране, чья гортань пересохла от привычки молчать. Твой ровесник, эпоха пятилеток, — видать, он тебя пересилил, пережил, перемог — и стоит, темно синий, навсегда одинок. В этом парке на склоне дня, среди тишины, младший брат Аполлона, он остался в тени пионеров из гипса. Но в глубинах хранит тайну, полную смысла, — звучный хор аонид. …И я помню: однажды — солнце к полдню плелось — нестерпимую жажду утолить довелось его речью, журчащей серебристым ключом.

Пил под зноем палящим обессловленным ртом.

*** Душа, как просто мне заговорить, когда животный страх клыки не кажет и «изолировать, но сохранить» никто рукою властной не прикажет — не надо зажигать средь ночи свет и к каждому прислушиваться шагу на лестнице, не пишет ли сосед предательскую за стеной бумагу, и, вещи уложив за пять минут, смотреть в окно, молиться на дорогу, и ждать, когда же за тобой придут. Те времена прошли, и слава Богу. Теперь все, что захочешь, я могу сказать тебе с последней прямотою. Но посидим тихонько — ни гу гу — и насладимся этой тишиною.

В ПАРКЕ ИМ. ПЕРВОГО МАЯ

Илья-премия

Небес на сумеречном фоне — как будто много лет назад — закрытые аттракционы печально на ветру скрипят. Февральский зажигает вечер сырой фонарь над головой. Снежинки кружатся навстречу — и я один иду домой вдоль облупившихся фасадов, в ночную темень вперив взор, а за чугунною оградой

АНДРЕЙ БОЛДЫРЕВ

белеет Знаменский собор. Выходят люди из собора, где раньше был кинотеатр «Октябрь». Когда умолкнут хоры и ангелы уснут, хотя б на час побыть опять ребенком, и вместе со своим отцом придти сюда смотреть «Кинг Конга»… …Вот оборвалась кинопленка, а мы еще чего то ждем.

1991 73 Первый класс. Мы бросали в окно самолетик бумажный со звездой на борту, летел он по небу над скверами, над домами, над всею страною, и было не важно, что распался «великий могучий» и что пионерами мы не станем уже никогда. На засыпанной снегом спортплощадке мы часто играли в войну после школы. И упасть, и лежать, и смотреть в cнежно синее небо, понарошку убитым, казалось тогда по приколу.

*** Сладкий запах с кондитерского комбината щекотал мне в носу. В полусне шел я в школу зимой, и воздушная вата под ногами хрустела. И мне мир являлся понятней и проще, наверно, — без ошибок, помарок, помет,

словно чистая пропись. И был я примерный ученик и немного поэт. Это иней чернил в сочиненье о лете, лужи клякс и нервозность в руке. И страшнее казался мне мысли о смерти первой «двойки» ожог — в дневнике. Я скрывался, таил, молча комкал страницу, вырывал и швырял в небеса. Все зачтется когда нибудь, все повторится. На секунду зажмурю глаза.

Илья-премия

ЕРБОЛ ЖУМАГУЛОВ Илья-

Êàçàõñòàí, Àëìàòû

Ðîäèëñÿ â 1981 ãîäó â Àëìà-Àòå (íûíå — Àëìàòû). Êàê ïîýò ïóáëèêîâàëñÿ â êàçàõñòàíñêîé ïåðèîäèêå, â ìîñêîâñêèõ æóðíàëàõ Ëàóðåàò íåñêîëüêèõ ñåòåâûõ êîíêóðñîâ. Æèâåò â Ìîñêâå.

НАЗВАНИЯ НЕТ «Науку расставанья изучай…» О. Мандельштам

…обрывается сон обо мне и тебе, обжигая мгновенную память в мозгу; просыпаюсь глядеть на природу тире торопящийся снег на Москву. С черным небом вальсирует белая моль (как простуженный ветер ее ни крути, как его духовые — ее ни бемоль), учащая биенье в груди. Так темно, что хоть спичкой слегка посвети, электричеством резким очей не слепя — чтоб курить арендованных стен посреди, в самого не вмещаясь себя. Ты и завтра приснишься, на нежность легка, теребя непослушных волос моих смоль — столь редка, удивительна и далека, сколь мила, и желаема сколь. «То ли Фрейд ненарочный во мне победил, то ли черт его знает, откуда…», — шепчу, и о том, почему я тебя полюбил, и не знаю, и знать не хочу.

Декабренна звезда в заоконном нигде, где рождественский воздух здоров и тверез. Мы с тобою, мой ангел, похоже, не те, кем, наверно, могли бы всерьез; той науки гранит не затем ли грызу (от рожденья — ни в роскоши, ни в нищете), и живу, как ресница на божьем глазу, оказаться боясь на щеке?

*** нечаянной жизни глотая сурьму бетховеном ум осеняя не спишь слабосердый как узник тюрьму пространство собой населяя беснуется осень листву теребя и некому некому вырвать тебя из ливневых рук октября

Илья-премия

нездешняя горечь скользит по нутру и музыки звук неизвестный созвездья моргают когда поутру рассветного неба из бездны и мозг головы полыхает извлечь души ненаветной истому сиречь ангинного голоса речь луны догорает щербатый желток пока ты вбираешь не гордо нечаянной жизни чрезмерный глоток как яд обжигающий горло а на близоруком неплотном свету у утра во ртуть поднимается рту и виден ландшафт за версту летят облака грозовым косяком под ветра кобзовое пенье а ты на паркете стоишь босиком молчать не находишь терпенья

дыши у открытого настежь о том как воздух внимательный солон в который лица шевелящимся ртом ты слово бормочешь за словом и раб словаря алфавита батрак глядишь на безумие птичьих ватаг кроша незаконный табак

ЕРБОЛ ЖУМАГУЛОВ

о гибельной боли в горячей груди унять ее голову как ни труди и небытии впереди

поскольку ни стопочки жахнуть нельзя ж за риском душевного бунта 77 штрихуют стрижи заоконный пейзаж никем нарисованный будто возможно и ты для кого то вполне не больше чем стриж незнакомый в окне летишь с головою в огне

*** Чтоб смеялось, трубило в рожок племя женщин и племя мужчин, нарисуй мне улыбку, дружок на холсте моих бледных морщин. Словно рубят его пополам, хлещут воздух удары плетей, и шумит, аплодируя львам, сумасбродное племя детей. Потому, что смешу я народ, нарисуй мне улыбку, скорей… Кувыркается, пляшет, орет одичавшее племя зверей. На послушном гарцуя коне, акробат совершает прыжок.

Чей то голос колдует: «Ко мне!». Нарисуй мне улыбку, дружок. Триумфальный колеблется свет на чугунных плечах силачей… Я ничей челодой моловек. Я ничей. Я ничей. Я ничей. На балконах шампанское пьют, а в партере жуют калачи; мой ничейный цирковный приют, и твои прихожане — ничьи. Доживая до ломких седин, выпуская табачный дымок, я на красной арене — один, и прохожих среди — одинок. К зеркалам запыленным приник, дожидаюсь, когда позовут… Нарисуй мне улыбку, двойник, и добавить слезу — не забудь.

Илья-премия

СЕРГЕЙ СМОЛЯКОВ Илья-

Ìîñêâà

Ðîäèëñÿ â 1978 ãîäó â Ìîñêâå. Ó÷àñòíèê òâîð÷åñêîãî îáúåäèíåíèÿ «LITO ÌÎÑÊÂÀ» (Àðáàòñêîé ëèòåðàòóðíîé ìàñòåðñêîé). Ãðàí-ïðè Èëüÿ-ïðåìèè'2007

про то, что nada говоря о любви и мире помни о том что над что над миром есть крышка черепа demi урга что любое надо обрастает щетиной над и не надо их брить а то будет надо в дурку а так будет надо звони заходи и ваще будем слушать с тобой брит поп будем пить коктейли каждый торчать на игле своей жизни аки Кащей бросаться остротами почище Вильгельма Телля уходя забывать друг у друга на память белье бить не в бровь а в пах словами мне ничего не надо меня не волнует что каждый первый не узнаЁт перевода «ничто, ничего» в испанском словечке «nada» моя социальная озабоченность даже мне не по плечу не по сердцу максимум п0 x#ю зато я слышу караоке для vox dei в шепелявой тьме (с) «а значит, послезавтра меня измудохают»

я та самая редкая птица что долетит до дна что стреляет червонцы на скорости канонады потому что надо понимаешь потому что над миром нет крыши а «есть такое слово — nada»

про кобеля

Илья-премия

Сбыть мечту — с рук — сможет любой. Ребят, лучше ее избыть — ногами — за горизонт, выйти из образа, чтобы прийти — в себя, сблевывая собой, глотая больничный зонд, доказывая врачу, что е#ись оно все конем, а я конем не хочу, я сам хожу буквой Г — это все от креста, который на память о нем, это все от креста, поставленного на себе, — я на себя поставил, чтобы не наложить — руки, хотя вот он наложением рук лечил, я на себя поставил, что я стоЮ? бежим! на КПП жизни смерти не остановят врачи, если нестись, как взбешенный весной кобель, выскалив миру невидящее «Банзай!», чтобы успеть донести свой дар в свою колыбель, чтобы выйти из образа — чтобы войти в образА.

про дуру Не смей смеяться, дура, сделаю больно, я не распущу рук, языка будет довольно, чтобы все города, в которых ты побывала, до того, как ты там побывала, смел0 айвазовским валом,

СЕРГЕЙ СМОЛЯКОВ

понесло вверх рубашками, как снятые за фук карты, кредитные карты с пунктирными тропами в Арду, Золотую Орду лихорадочных Эльдорадо, куда попадают только самонаводящиеся снаряды, так что надевай камуфляж, дура, хватит смеяться, отжимайся в грязи, а я буду лупить тебя по яйцам своим поэтическим языком до первой в этом году метели, тогда поменяемся, и я расскажу, 81 как было на самом деле, как метла Маргариты оказалась поганой, как Стравинский писал симфонии для варгана, Как ты спотыкаешься о шлагбаум и делаешь сальто, двойное, тройное, но прешь дальше, не касаясь асфальта, заткнись, дура, и погоди блевать, только взлетаем, разве не чувствуешь, как несется, словно цельнолитая, сопля твоего эго, ускоряясь помногу, с девизом «Вливайся!» в беспредельное эго Бога?!

про синичек Снежная выдалась нынче осень. — Да уж, и не говори. Стряхивай иней с век, мелькают ночи, улицы, фонари, Драгсторы, после которых вусмерть удолбанные юнкера

Илья-премия

Зовутся груздями, и их грузят по кузовам. Пора не пора, выхожу со двора, уже в дрова, не растет трава на снегу двора, хрен с ней, пошла с глаз долой на ура, мне тепло в меху моего бедра, мне ура в паху твоего утра, так ура, что парам пам парам пара, проиграл, уронил медиатор, буран закружил и носит по темным дворам, городам, берегам, карманам, сколько ни шарь — дыра. Сколько ни пей — тоска. Сколько ни жил — доска, отмороженная земля. узнав о смерти отца, мой сосед воскликнул: «Во бля!» Я в это время песенки орал. о том, что есть такая река — У.Р.А.Л., и есть Новый Год, как встретить, так и прожить, считая летящие вверх этажи, в которых живут заводные синицы и чешут небритые синие лица поскольку всегда будет проще напиться чем мыться и бриться и жить и трудиться. Вот. Снежная выдалась нынче осень, скажи?

*** Я снова превращаюсь в дождь. Я падаю на чьи то руки Слепым предчувствием разлуки И снова превращаюсь в дождь. Я снова превращаюсь в снег. Я сердцем быстро холодею, Но ни о чем не сожалею, Я падаю в двадцатый век. Туда, в материковый лед Отполированный смертями Родных людей и новостями, Как в темный сорок первый год. Там, где то в центре ледника Среди застывших отражений, Я жду, когда резец сомнений Из глыбы выбьет старика. Весной его туман во мгле Теплом непонятым растает, Размешанный утиной стаей, Раз нет мне места на земле.

МАКСИМ ГРАНОВСКИЙ Илья-

Ñàíêò-Ïåòåðáóðã

27 ëåò. Ðàáîòàåò ïðîðàáîì íà ñòðîéêå. Çàíèìàåòñÿ â îáùåñòâå «Ìîëîäîé Ïåòåðáóðã» ïðè Ñîþçå ïèñàòåëåé Ðîññèè. Ïóáëèêîâàëñÿ â àëüìàíàõå «Ìîëîäîé Ïåòåðáóðã», ãàçåòàõ «Ëèòåðàòóðíûé Ïåòåðáóðã», «Ãîí÷àðíûé êðóã» è äð.

*** Я говорю на древнем языке, Не зная сам, откуда взялись буквы, И почему слогов боятся губы, И отчего я, ветер в тростнике, Заговорил на древнем языке. Я говорю на млечном языке, Придуманном еще до основанья Физических законов мирозданья, До правды, забелевшей в старике. Я говорю на тайном языке. На четком бесконечном языке, Начал живой и неживой природы, Я ослепленный золотом свободы, И радугой широкой вдалеке Все говорю на сложном языке. На самом непонятном языке, Лишенном тленья ежедневной злости, Которым ветер плачет на погосте. И в грамоте эпох на лепестке Слова на самом высшем языке.

Илья-премия

Я говорю на древнем языке, Пусть алфавит просыплется изустно В раскат грозы, на оголенность чувства В серебряную пыль на мотыльке. И кровь, и пот в земном черновике Лишь запятые в этом языке. Я говорю на главном языке.

Какое небо нам нарисовали! В каком геологическом кристалле Такие стаи дикого зверья? Обрезанным кусочком янтаря Луна висит над самой головою, Смеющеюся рожицей кривою притягивая к острому виску надежду, растолченную в тоску. Какую землю нам нарисовали! Где, на каком лоскутном одеяле, Так хорошо и весело лежать? И обнаружить, что ты просто тать Пришедший во дворец, где для тебя Под барабаны праздником трубя, Оркестр плывет за синие моря, Руководимый Полем Мориа. Для чьих же глаз в нам недоступном лете, Как мотыльки в оранжевом рассвете, Ожившие в касании луча, Летим в тумане, крыльями стуча? И для чего на странном фестивале Нас мудро и легко нарисовали?

МАКСИМ ГРАНОВСКИЙ

***

86 Илья-премия

СЕРГЕЙ ИВКИН Илья-

Åêàòåðèíáóðã

Ðîäèëñÿ â 1979 ãîäó â Ñâåðäëîâñêå (íûíå Åêàòåðèíáóðãå). Ñòèõè ïèøåò ñ 15 ëåò. Ðèñóåò ñ 4 ëåò. Ëàóðåàò è ïðèçåð ìíîæåñòâà ðåãèîíàëüíûõ ëèòåðàòóðíûõ êîíêóðñîâ.

*** Его мундиры в позументе, а шея под брабантским кружевом. Юрий Крылов 87

Небесный мальчик. Двадцать с кепкой года. Не в смысле «голубой», — скорей, лазурный, все Лазаря поющий, близкий к Смерти, скорее, близкий в смысле отношений: он спит с ней и гуляет, и смеется ее открытой искренней улыбкой — все тридцать два пространству открывает. Небесный мальчик. Он теряет время — от армии отмазан, а от жизни и сам не знает, что ему потребно: его не пожирает зуд поллюций, ни власть, ни слава, ни веленье свыше. Он просто на проспект сегодня вышел. Он не желает даже просто выжить. Простейший способ — с кем нибудь напиться: появится желание подраться, появится желание влюбиться, получится на что нибудь нарваться, получится скопытиться. Получка изрядная получится. Ты смерти желал, небесный мальчик? Выпал случай, — скорее, шанс. Опять не получилось.

Мог утонуть в День города. Прилюдно. Красна ли смерть? — скорей, солоновата. Ты оступился под набат салюта. Все вверх смотрели — все невиноваты. Не колокол — звонили телефоны, глухие колокольчики в карманах. Не захлебнулся. Ты оттуда смылся. Помпезный мальчик. Мокрый. Протрезвевший. Ты разбудил в себе такого зверя, что даже псы оглядывались молча. Обидно оставлять не то, что будет, а то, что накопилось по сусекам: немного текста и немного секса. Пришлось остаться — некому оставить.

ИСХОД

Илья-премия

Что представлял собой искони? Я, на ноги вставший чуть позже, искоренял два костыля, называемых пафос и эрос. Не побежал — полетел метров пять над землей, а надо мной колесница с пророком Ильей, а подо мной территория ЭСЭСЭСЭРА. Мама сказала. Я ползал на брюхе змеей. Встал на колени. Я слушался слова ее. Встал на четыре. Учился вставать на дыбы, где все — иноходцы, и все — инородцы. Как все лезу в бутылку и белочкой в колесе бегаю, воду вожу под присмотром чертей и обиды. Мама. Спасибо. Я сам. Я пойду. Я пошел. Мама. Я помню. Я помню все. Все хорошо. Мама, спасибо. Иду.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Пока меня не отдали под Суд за время, разбазаренное на ме лочевку, я приеду в дом к отцу, увидеть неутраченное нами, наговориться, души отворить. Засуетится мать на нищей кухне и будет что то вкусное варить, и до утра светильник не потухнет. Постелют в главной комнате кровать, воды согреют — ноги вымыть, станут журнальный столик спешно собирать, лить с горкою, не видя грань стакана. Не будет ни расспросов, ни мольбы — поем и упаду в подушку навзничь. И буду думать: «чтобы так любить, здесь все живут, как в ожидании казни». Я буду слушать шум на кухне и как в коридоре обувь чистят влажной рубашкой бывшей. Термином «свои» не объяснить: зачем с утра так важно гостинцев разных напихать в рюкзак для будущей невестки и, прощаясь, в глаза и в лоб меня облобызать с извечно русской просьбой: «Приезжай, а?» Отец стоит, и руку жмет, и вновь на свой диван продавленный садится. И яркий свет, избыточный, дневной, в иконы превращает наши лица.

СЕРГЕЙ ИВКИН

Замечательно, прямо. Мама. Я сам по себе. Я ушел. Прямо на небо. Как ты обещала мне, мама.

ÃЕНИАЛЬНОСТЬ — ЭТО СВОЙСТВО ЮНОСТИ

ПЛАНКА

Сейчас мы все присутствуем при продолжении чуда — за одним исключением. С нами нет и, к сожалению, не может быть — физически, во плоти — человека, это чудо спро воцировавшего и организовавшего. Я думаю, что Илья Тюрин был прав во всем, даже в своей трагической гибели. Он захотел остаться по ту сторону уходящего тысячелетия вместе со своим любимым Иосифом Бродским, чуть ближе к Золотому и Сереб ряному векам русской литературы, чем будем все мы. Я признаю его правоту. Он имел право на такой выбор, и он его сделал. Илья прав и в своих опасениях: литература дав но стала способом жизни, а не способом мысли. Мы забыли о том, что гениальность — это удел юности. Мы сделали вид, что не помним истории мальчика Пушкина и старика Державина. Мы забыли, что гениальному юноше Михаилу Лермонтову бы ло неполных двадцать семь лет, когда его убили. Мы не хотим вспоминать, что при царском дворе принимали юного Есенина... Мы думаем, что литература — это прерогатива взрослых, рес пектабельных, очень авторитетных людей, которые выступают по телевидению, раздают интервью... А на самом деле гениаль ность — это свойство юности или даже отрочества. Другое де ло, что в девяноста девяти случаях из ста она вместе с юностью проходит, а дальше остается только этот самый образ жизни, более или менее достойный. Илья доказал и то, что продолжается эпоха мальчиков Достоевского — мальчиков, которые звездное небо предпочитают всем мнимым радостям нашей земной суетливой жизни. В такой невероятно рациональный период времени он ухитрился быть философом идеалистом самой высокой пробы. Когда я читаю многие строки философской эссеистики Ильи, я ловлю себя на чувстве стыда за свою весьма взрослую жизнь перед этим трезвым и немного насмешливым взглядом. Пола гаю, что по своему дарованию и на этот взгляд Илья вполне имел право. Что касается учреждения Илья премии, то я думаю, что Илье несказанно повезло в том, что он жил в семье, которая, возможно, в его земном бытии воспринимала его про сто как родного, вероятно, очень противоречивого и очень не

Марина КУДИМОВА, председатель жюри Илья6премии. Москва, 26 сентября 2000 года (Из выступления в Доме журналиста на презентации Илья6премии)

Илья-премия

простого мальчика, но в то же время слышала и копила где то в глубине знание о том, что этого мальчика нужно будет рано или поздно подарить, передать всем нам. Но я не думаю, что «маль чики Достоевского» закончились на Илюше Тюрине. Их мно го, но их не слышно. Шаг родителей Ильи, учредивших премию памяти своего сына, — Илья премию — шаг навстречу другим мальчикам, которые никаким образом не могли быть услышаны иначе. И мне хотелось бы, чтобы юность русских мальчиков каким то образом продолжилась в таком щедром подарке, который они получают — от Ильи Тюрина, которого нет с нами, и от его родителей, которых мы должны благодарить за их инициативу. Только надо помнить, что Илья всем нам — и своим сверстникам в первую очередь — поставил очень высокую планку. Это планка творческого труда и труда нравственного. В поэзии нет мировых рекордов, и высота ее восходит туда, куда стремится взгляд каждого человека, пишущего и читающего стихи. Но планка — есть. Даже последний солдат в строю обязан равняться на первого, чтобы этот строй не нарушить. А поэзия — высший строй речи. Эпоха юных гениев России продолжается, и дай Бог, чтобы она не иссякла.

. . . . . . . . . .4

( , 1980-1999) $ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .9 % . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .9 ' ! "! * " $ ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .10 $ + # +* /... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .11 +: # 3 $ ... . . . . . . . . . . . . .11 * " . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .12 % . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13 /" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13 = > . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .14 "! $ ! !, # " $# + * +... . . . . . . . . . . . .15 ? ( ) !# * * ! / !... . . . . . . . . .17 @ !? + " , " * ... . . . . . . . . . . . . .17 / . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .18 !$ / . % # " /" ... . . . . . . . . . . . . .19 A # 3 $ ! # $ . A # ? ... . . . . . . . .19 + ( $ , 1981-2005) 07-06-81 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21 * , + # 3 , # 3 ... . . . . . . . .22 # . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23 % ? $ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .24 + ( ) $# . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .25 ... " +- +... . . . . . . . . . . .25 + " — ? + ... . . . . . . . . . . . . . . .26 " 3 # 3 $ + ! /" 3 ... . . . . . . . .26 ' B $

( ) @ > " * # . . . . . . . . . . .27 @ ? ? * ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .27 — " * ?! " $ C ... . . . . . . . .28 % # , ! , > ... . . . . . . . . . . . . . .29 "! , * $ * # ... . . . . . . . .29

D # ( ) 1. / , ? / * ... . . . . . . . . . . . . . .31 2. /! $ â&#x20AC;&#x201D; !$ !$ ... . . . . . . .31 3. =!/ $ ? $ ... . . . . . . . . . . .32 E + @ (% ) % $ , F ... F ... . . . . . . . . . . . . . .33 E $ ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .33 E " # # $ ... . . . . . . . . .33 %"

" ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .34 *... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .34

" $ ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .34 ' ? ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .35 E # " ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .35 93 ( ! , ) ' # # , # ... . . . . . . . . . . . . . . .37 3 $ " $ # , ? ... . . . . . . . . . . . . . . .37 ' , /! $

? ... . . . . . . . . . . . . . . . . .38 G /" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38 = ? ( $ ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .39 " . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .39 C + + . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .40 $ * " $... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .40 = + ( " ) % . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .41 @ > $ 3 ... . . . . . . . . . . . . . . . .42 G " . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .42 # ? $, # , !" ... . . . . . . . . . . . . . . . . . .42 ! $ # â&#x20AC;&#x201D; / ... . . . . . . . . . .43 ! , !# ... . . . . . . . . .43 " + H ( ) ? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .45 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .45 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .46 ? , "... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .46

$ + ( $ , 1969-2003)

, ? ! " +... . . . . . . . . . . . . .47 ? $ : * ... . . . . . . . . . . . .48 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .49 " " (G - - !) # > # " / ... . . . . . . . . . .51

, # ! ! $ ... . . . . . . . . . . . .51 $ # ? ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .52 @ ? # "!$ : $ * $ ? . . . . . . . . . . . . . . .52 (" ? 3 !)... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .53 @ > $ 3

... . . . . . . . . . . . . .53

! ( + ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . K " " * , " * , " " ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .55 ! > $ # ... . . . . . . . . . . . . . . .56 E" , * $ 3 , F $ !$ , $ ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57 %" +, 3 +, " +, * 3 +... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .58 " + ? (@ ) ? $! ? > # "# " > +... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .59 " $ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60 1. ' "!$ â&#x20AC;&#x201D; *"! $ ... . . . . . . . . . . .61 2. @ . %# . B â&#x20AC;&#x201D; " ! ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61

$ ( ! ) # ! L $ * ... . . . . . . . . . . . . .63 K " â&#x20AC;&#x201D; $! !/ ? . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63 , F ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64 @ . # "L $ "... . . . . . . . . . . . . .65 â&#x20AC;¦ # $ ... . . . . . . . . . . . .65 ( , M ) G /" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .67 @ ? ! â&#x20AC;&#x201D; # ? + $ *! N # ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .68 @ " . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .68

" + " ( ! ) & ? . ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .71 !3 , # $ * ... . . . . . . . . . . . . .72 1991 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .73 @ " + * # " $ ... . . . . .73 B H!$ ! ( * , $ ) * . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .75 ? + / * ! $!... . . . . . . . . . . . . . .76 = $ , ! / ... . . . . . . . . . . . . . .77 @ + @$ ( ) # , ? nada . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .79 # . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .80 # "! ! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .80 # ? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .81

$ E + (@ - ! ) ' # C " /" ... . . . . . . . . . . . . . . . .83 ' " $ * ... . . . . . . . . . . . . . . . . . .84 $ !.. . . . . . . . . . . . . . . . . . .85 @ + (B ! ) + $ ? . "> # + " ... . . . .87 " . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .88 * C . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .89

. â&#x20AC;&#x201D;

( )

Илья премия Фонд памяти Ильи Тюрина Официальные сайты: «Дом Ильи»: http://ilyadom.russ.ru «Илья премия»: www.ilyapremia.ru E mail: ilyadom2007@mail.ru

ПЛАНКА · АЛЬМАНАХ Составитель Марина Кудимова Редактор Ирина Медведева Технический редактор Евгений Степанов Дизайн и верстка Анна Романюк Бумага офсетная Гарнитура Petersburg Тираж 300 экземпляров Сдано в набор 24.10.2007 Подписано в печать 09.11.2007

Издательство «Вест Консалтинг» 109193, г. Москва, Большой Знаменский переулок, д. 2, стр. 3, офис 333. тел./факс (495) 203 06 89. Типография «Наука» 121099, г. Москва, Шубинский переулок, д. 6.