Сказки Синего Леса (Эльтарт)

Истории рыцаря Эльтарта История первая, которая произошла в самой глубине Синего Леса.

– Лыцарь, мама, лыцарь! – Хурра маленький торопился. Он бежал так быстро, что его толстенькие ножки едва успевали отталкиваться от упругого мха.

– Мама! – он споткнулся о большой красношляпочный мухомор, о который обычно папа – Хурра большой, вытирал сапоги после охоты, и влетел в большую нору между корней черного ивобаба.

– Ай, ой-ой-ей! – Хурра пролетел вниз, больно ударяясь о земляные ступеньки разными частями тела, и растянулся на полу. – Больно. Пол был твердый, засыпанный сухими травами. В другой раз Хурра уделил бы им достойное внимание – зарылся с головой, прокопал бы ход или свил бы гнездо, но сейчас он слишком торопился. Да и голова чего-то кружилась…

– Хурреныш! – мама одной рукой поставила его на ноги. В другой руке она держала деревянный половник, которым помешивала похлебку.

Хурра принюхался и приуныл. Похоже, сегодня у них на обед суп из лживых попят с розмарином. Опять. Вторую неделю они подъедали летние запасы лживых попят, и эта диета ему ужасно надоела. «Очень, очень злые грибы, – подумал Хурра. – После них во рту горчит, и все время нет-нет, да и соврешь в чемнибудь». В их большой норе под корнями старого ивобаба растекался приятный полумрак и прохлада. Тускло подмигивали зелеными огнями гнилушки, свой желтоватый свет разливали мерцающие пузыри со светлячками, а прямо под стволом дерева располагался очаг. Ивобаб был старый, пузатый, раскидистый и дуплистый. Внутри он весь уже прогнил и осыпался, так что дым от очага уходил прямо в небо – через дупло. Когда солнце стояло высоко над лесом, то роняло свои лучи прямо в нору и заглядывало в котелок к маме Мирре.

– Ты что – опять играл на дальней поляне? – нахмурилась мама. – Снова объелся цветов волчеглаза?

– Нет, – Хурра замотал головой, и десятки его косичек разлетелись в разные стороны – как разноцветный дождик.

– Я их не ел. Хотя они вкусные. Застенчиво подергал красную косичку и добавил:

– Я лыцаря нашел.

– Где?!

– На старой дороге. Большой такой лыцарь, доспехи красивые, так и светятся на солнце, – мечтательно сказал Хурра. – Можно, я себе возьму шлем?

– Не дели непойманного рыцаря, – мама бросила половник и торопливо надевала боевую кацавейку на толстом русалочьем пуху. – Далеко он от ловушки?

– Ну… – Хурра задумался. – Уже нет. Совсем недалеко. Совсем-совсем недалечечко… И, подтверждая его слова, на дальней стене зазвенел медный колокольчик. Он звенел отчаянно и громко, он звал – торопитесь, лесовики, торопитесь, а то добыча сорвется с крючка! Мама всплеснула руками, зачем-то схватила половник и кинулась бежать. Хурра со всех ножек помчался следом, звеня всеми своими косичками – ведь в каждую из них была вплетена соловьиная бусинка. (Это такие камешки, которые заводятся в горле у соловьев, как жемчужины в раковинах у устриц. Они-то и помогают им петь. Когда бусинок становится слишком много, соловьи обыкновенно их выплевывают. А лесовики подбирают и нашивают на одежду. Или вплетают в волосы. И я вам

скажу, что такой звенящей красоты, как праздничный костюм лесовика, еще поискать надо!) *** Старая дорога пролегала через Синий лес (как называли его люди из-за того, что в нем росли громадные синие ели) и по этой дороге мало кто ездил. Слишком глубоко она забиралась в глухие уголки леса, через такие чащобы вела, что и обычные путники, и купцы, и даже рыцари предпочитали потратить лишние два-три дня, и объехать Синий лес стороной. Нехорошие слухи ходили об этом огромном лесе, и лесные звери были совсем не самыми страшными его обитателями. А в последние два месяца поползли и вовсе жуткие истории – будто завелось в самой чаще Синего леса Неведомое Зло, опутало лес хитрыми ловушками и не щадит никого, кто попадется. Неведомое Зло отбирает у бедных пленников все, до последнего гроша, и отпускает в одном белье на краю леса. Делает Зло это, разумеется, с коварными целями и кровожадными планами – оно хочет, чтобы его слуг принимали за простых грабителей. Но он, доблестный рыцарь Эльтарт, выведет проклятущее Зло на чистую воду.

Вот только освободится от этой дурацкой сетки и обязательно выведет. Примерно так размышлял рыцарь в блещущих серебром доспехах, вися вниз головой. Крепкая сеть спеленала его по рукам и ногам, и рыцарь Эльтарт задумчиво покачивался из стороны в сторону. «Сейчас отдохну и пойду выводить зло, – подумал он. – Только еще немного повишу» А потом он услышал трели и птичье пение – будто к нему быстро приближалась целая стая соловьев. Облако птичьих трелей и переливов окутало его, и затихло. Рыцарь с механическим скрипом повернул голову. Внизу, в зеленом полумраке с некоторым задумчивым любопытством посверкивали два зеленых огонька. Эльтарт вздрогнул и забился в сетях, как здоровенный зеркальный карп. «Зачем полез я в этот лес? – в панике он начал думать стихами. – Сожрут ведь и костей не оставят. Мамочки!» *** Рыцарь вертелся, извивался, яростно скрипел доспехами и что-то бурчал в закрытое забрало.

Мама последний раз поглядела на него, спряталась за ствол раскидистого ивобаба и обняла Хурру.

– Малыш! Умница. У него же серебряные доспехи!

– И что? – не понял Хурра.

– Как ты не понимаешь – мы быстрее вернем папу! Смотри, какие большие доспехи! А если еще их расплющить… Мама радовалась, как маленькая девочка, а Хурре вдруг стало грустно. Рыцарь бился в сетях, как рыбка. Или как птица – большая, красивая, привыкшая к свободе, к синему небу, чистому ветру. Плющить рыцаря не хотелось. С другой стороны, Хурра очень хотел вернуть папу. Прошло почти два месяца, как он попался в плен водяному коню. Папа – Хурра большой, преследовал стаю рыжиков (рыжих ежиков из Сомной лощины), когда случайно оказался возле Черного водопада. Как назло, это было в полнолуние, и водяной конь купался в озере, созерцая лунные лилии. Конь, он вообще нервный, так что ни один лесной житель в здравом уме к водопаду без нужды никогда и не ходил. Да и с нуждой, если честно, не заглядывал. Была в Синем лесу такая пословица – лучше два раза к лешему, чем ни одного раза к водяному. А уж в полнолуние, да еще когда он в озере с лилиями…

Не повезло Хурре большому. Хотя, может и повезло – конь его не затоптал и не утопил, а просто забрал в водопад. А маме сказал – соберете мне такой выкуп, чтобы все дно озера выстлать, тогда отпущу вашего Хурру Большого. А нет – так навеки в моем водопаде останется, будет рыб пасти, водоросли стричь, тину расчесывать. Папу Хурра любил и жалел. Но свежепойманного рыцаря ему тоже стало жалко. Он был не похож на всех остальных.

– А может, выпустим его?

– Конечно, выпустим, – согласилась мама. – Доспехи снимем, деньги заберем, и пусть идет на все двадцать четыре стороны. Хурра вздохнул – мама, она такая. Ни за что не отступится, если что задумает! Сказала, что папу спасет – значит, спасет. Ее целая армия не остановит – вот какая мама у Хурры. Сначала они водоконю предлагали грибы и орехи – хорошие, вкусные, пальчики оближешь. Потом мед. Потом сушеную малину, свежую бруснику, подвяленную болтунику и копченую мяснику. Да все без толку. Упрямый водяной уперся копытом – хочу, мол, над золотом плавать, по серебру хвостом мести, медью

в ручьях звенеть. Хочу, чтобы мой Черный водопад Золотым называли. Ну как объяснить этому водоплесу, что в Синем лесу четыре мешка грибов и два короба отборных орехов намного лучше, чем мешок золота? Монеты эти – со всех сторон вещь бесполезная, ни кормят, ни греют, даже от дождя не спасают. Только швыряться во врагов удобно – тяжелые. Но делать нечего. Свою голову с плеч не снимешь и этой лошади водянистой не приставишь. Пришлось Хурре с мамой искать деньги. А откуда мирным лесовикам взять столько золота? Его еноты, знаете ли, в ручьях не моют и белки на зиму не запасают. Две золотых монеты, серебряную ложку и медный наперсток Хурра нашел у птиц морок в гнездах. Шума было столько, что до сих пор в ушах звенит. А по лесу лесовик теперь с оглядкой гуляет – того и гляди, налетит стая. Мороки ведь – птицы сварливые и злопамятные, так и норовят клювом зацепить или лапой поддеть. А хуже всего, когда они морочить начинают… До сих пор не простили. Хурра вздохнул.

Вот и пришлось им с мамой выйти на большую дорогу. Дорога была запущенная, но по ней все равно иногда проезжали купцы, егеря, курьеры, и разные темные личности, которые хотели как можно быстрее уехать из королевства. А на дороге их уже ждали ловушки лесовиков – подвесные сети, раскачивающиеся бревна, шагающие ели, лианысамовязки. Мама всегда хорошо вязала. За два месяца они набрали уже два мешочка золота. Но дно у озера было большое и конечно, серебряные доспехи очень бы пригодились. Мама проверила крепления канатов и сложную систему блоков и противовесов, которая удерживала рыцаря в воздухе. Рыцарь грустно качался и тихонечко поскрипывал суставами. Под ним на земле валялся большой красный щит. На щите было нарисован странный герб – белый шестиугольник. Меча у рыцаря не было. Коня тоже. Хурра немного удивился – как это, рыцарь без коня и меча? Какой-то неправильный рыцарь. Неужели он от края леса пешком дошагал в своих доспехах?

– Ладно, малыш, начинаем, – сказала мама. Она покачала половник в руке, надвинула на голову остроконечную шапку из ивовой коры и с душераздирающим воплем выскочила из-за дерева. Хурра схватил свою корягу-растерзягу, которую подобрал по дороге – она была кривая, черная и очень страшная. И с мужественным писком побежал за мамой. Рыцарь закружился в сети, а мама высоко подпрыгивала и азартно била его половником. Каждый раз, когда половник встречался с металлическим лбом, по дороге плыло чистое и звучное – «БОМ!», так что никаких сомнений не оставалось, что доспехи и, правда – серебряные. Хурра подскочил и заколотил рыцаря корягой по пяткам с острыми шпорами.

– Сдавайся! – завопил он. – Золото или жизнь! Кабаний клык тебе в селезенку!

– Малыш, что за выражения?! – возмутилась мама. – Мы грабим, а не грубим, в конце концов!

– Прости, мам.

– Чтобы я больше такого не слышала! – Мирра так разошлась, что даже прекратила лупцевать рыцаря поварешкой. – И где ты такого нахватался? Небось, опять с

барсуками Звонкого ручья болтался по лесу? Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты держался от них подальше!

– И не говорите, тетенька, – неожиданно поддержал ее рыцарь. – Нынешняя молодежь, как это…совсем распоясалась. От рук отбились!

– Именно! – откликнулась Мирра. – Я и говорю… Тут она осеклась и с размаху врезала по закрытому глухому шлему.

– Вы чего делаете?! – возмутился рыцарь, раскачиваясь от удара. – Хватит, голова гудит!

– Ты в доверие не вкрадывайся! – Мирра грозно потрясла половником. – Живо все деньги выкладывай, доспех снимай, и топай отсюда. Пока не съели.

– А если не сниму?

– Тогда мы тебя оттуда выка…выку...выкалупаем! – вступил в разговор Хурра. – И тогда точно съедим!

– Не надо меня колупать, – возмутился рыцарь. – Я вам ничего плохого не сделал. И есть вы меня не будете.

– За милую душу слопаем! – зловеще пообещала Мирра. – У меня очень хорошо получаются рыцари, печенные в панцире. С диким петрушкореем и брынзовикой.

– А вот и нет, – рыцарь покачал головой. – И вообще я вас не боюсь.

– Это еще почему? – нахмурилась Мирра. Разговор ей не нравился.

– Потому что вы лесовики. И никому зла не делаете. Добрые вы… Мирра хмыкнула и принялась расхаживать по дороге под рыцарем – туда-сюда. Потом хитро улыбнулась.

– А ну-ка, сынок, принеси хворосту. И побольше. Хурра тут же сорвался с места. Хворост – это просто. Хвороста у них в лесу много запасено, на целый полк рыцарей хватит. Рыцарь тем временем вертелся и с тревогой наблюдал, как под ним растет куча валежника.

– Вы чего это? Вы это зачем?

– Значит, не съедим? – спросила Мирра, доставая кремень и кресало. – Добрые, значит? Она постучала кремнем о кресало. Искра попала на горстку сухого мха и Мирра, упав на колени, начала ее усердно раздувать.

– Эй! Это не смешно! – рыцарь заскрежетал всеми своими деталями. – С ума вы в этом лесу сошли, что ли?! Огонь вцепился в хворост, оседлал его, взвился огненной гривой, погнал вверх поток жара.

– Ай! – завопил рыцарь тонким мальчишеским голосом. – Прекратите сейчас же! Иначе я вам, я вас, я всех…

– Мам, – Хурра подергал ее за кацавейку. – Может, не надо? Попугали и хватит. А то он и правда изжарится.

– Не изжарится, – отмахнулась Мирра. – Сейчас поругается еще и попросит пощады. Еще немного, еще чуть-чуть… И она подбросила в огонь влажного мха. Блестящая фигура, запеленатая в сети, окуталась клубами густого дыма.

– Кха, кхе, кху…ну что вы… кха, – донеслось из сизого облака.– Все, кха… В следующее мгновение что-то громко треснуло, в стороны разлетелись обрывки веревок, и серебряный рыцарь с грохотом свалился в костер. Мама схватила Хурру и испуганным зайцем прыгнула с дороги в заросли. Позади все хрустело и трещало, словно за ними сквозь подлесок проламывался медведь, которому на голову уронили улей.

– Тихо, Хурреныш, – прошептала мама, когда они нырнули в нору, – Не шуми, а то он нас найдет. Они замерли. Хурра прильнул к маме, и только слышал, как стучит ее сердце – торопливо и сбивчиво. Мама боялась.

А потом Хурра услышал, как кто-то большой неторопливо обошел вокруг ивобаба. Прошуршал по траве. И деликатно постучал по стволу.

– Эй, лесовики, вы там? Они не отвечали. Мама настороженно поглядывала вверх, а Хурра надул щеки и показывал маме – мол, вот я как умею молчать. Как рыба. Как головастик. Как земляной червяк.

– Слушайте, я зла на вас не держу. Всякое бывает. У меня все равно денег нет, так что все в порядке. Эй? Рыцарь поскреб дерево.

– Ну ладно. Половник хоть возьмите. На дороге потеряли. В дупле загремело, зашуршало, и сверху в котелок упал мамин половник, разбрызгав грибную кашу.

– Аккуратней нельзя? – возмутилась Мирра. – Я эту кашу все утро варила.

– Ага, – обрадовался снаружи рыцарь. – Значит, вы там.

– Кто?

– Вы. Лесовики.

– С чего ты взял?

– Ну… – рыцарь растерялся. – Тут на дереве вывеска – «Дом Мирры, Хурры большого и Хурры маленького, лесовиков».

– Это не наша вывеска. Это чужая. А мы скромная семья барсуков.

– Барсуков?! А зачем вы повесили чужую вывеску на свой дом? – продолжал допытываться рыцарь.

– Она тут всегда висела. Мы думали, что так надо. Что это часть декора. На этот раз рыцарь замолчал надолго. Хурра уже обрадовался, что он ушел, как сверху донеслось: – Ну ладно. А почему тогда на пороге валяется деревянный башмачок? В вашем лесу у барсуков мода такая? Хурра ахнул и торопливо спрятал правую ногу без новенького липового башмака, который только позавчера вырезала мама.

– Есть тут один такой барсук, который вечно все теряет, – Мирра мрачно поглядела на сына. – Ладно, рыцарь, мы сдаемся. Ты нас поймал.

– Слушайте, я зла на вас не держу.

– Ты за нами гнался, чтобы это сказать?

– Ну, в общем, да… и еще. Слушайте, выходите, а то как-то глупо – стою в лесу и разговариваю с деревом.

– По твоему, скакать на белом коне и рубить голову дракону – более нормальное поведение? – пробурчала Мирра, выбираясь наверх. – Что глупого в том, чтобы

поговорить с деревом? Иные деревья, я так скажу, куда умнее некоторых людей. Она раздраженно отряхнулась. Следом выбрался Хурра, спрятался за маму и оттуда стал изучать рыцаря.

– Наверное, умнее. Я не пробовал говорить с деревьями, – смутился рыцарь и развел бронированные руки. – Меня зовут Эльтарт. Рыцарь Эльтарт. Хурра загляделся – рыцарь был большой. Очень большой и красивый. Эльтарт был с ног до головы закован в доспехи, которые мягко поблескивали в сумрачном лесном свете. По латам вился тонкий черненый узор – разные листочки, кружочки, звездочки, стрелочки и еще какие-то птички. За спиной у рыцаря висел красный треугольный щит. Всю красоту портило то, что доспехи слегка подкоптились, и от доблестного рыцаря ощутимо несло дымом. «И не жарко ему там?» – Хурра поглядел на черную решетку забрала, за которой весело поблескивали глаза. И моргнул от удивления – ему показалось, что рыцарь – страшный и могучий, показал ему язык.

– Очень приятно. А мы – Мирра и Хурра, – твердо сказала мама. – А теперь извини – у нас много дел, мы пойдем. Она решительно потащила Хурру за собой.

– А куда вы идете? – рыцарь зашагал рядом – с тихим скрипом и каким-то механическим пощелкиванием. – Давайте, я вам помогу делать ваши дела.

– Не стоит, мы сами, – сквозь зубы пробормотала Мирра и ускорила шаг. Хурра уже бежал за ней, а рыцарь все так же ровно топтал темную зелень мхов длинными ногами.

– Ну хотя бы башмачок возьмите? – казалось, что он может идти так целый день, и ни капельки не устанет. Мирра это тоже поняла и остановилась. Забрала обувь и сунула ее Хурре. Оглядела с ног до головы приставучего рыцаря: – И вот чего ты к нам привязался? Выпутался и иди себе своей дорогой, железяка. Другой бы на твоем месте уже скрипел отсюда, как лось весной. Хурра знал, что это мама специально сказала. Она не злая, просто хотела отпугнуть рыцаря – чем-то он ей не нравился. А вот Хурре он был по душе решительно весь – от маленьких звонких шпор, крутящихся на пятках до высокого глухого шлема с плюмажем из невиданных ярких перьев. Перья, правда, тоже немного обгорели, но все равно – даже то, что осталось, смотрелось очень красиво. Таких птиц в Синем лесу не водилось.

Рыцарь покачал шлемом – вышло это у него до смешного неловко, и неожиданно уселся на землю. Ноги его лязгнули и сложились каким-то немыслимым образом.

– Я вам помочь хочу, тетя, а вы ругаетесь и убегаете, – с укоризной сказал Эльтарт. – Я же знаю, что лесовики добрые и золото им не нужно. Значит, у вас какая-то беда случилась. Раз вы путников грабите и золото отбираете. Я так и думал – что-то неладное с этим Неведомым злом. Какое-то оно не злое зло. А это вы, оказывается.

– А тебе какая печаль? – нахмурилась Мирра. Доверяться первому встречному рыцарю, и рассказывать, что у них в семье произошла такая беда, она совсем не хотела. Мирра была гордым лесовиком.

– Так я же рыцарь! – всплеснул руками, как металлический журавль, Эльтарт. – Я же должен защищать обиженных, и помогать обездоленным. Или наоборот? Ну, неважно. У вас беда и я вам помогу. Он со щелчком распрямил ноги и одним прыжком вскочил на ноги.

– Доблестный рыцарь Эльтарт спасет вас! – тонким, удивительно не подходящим к его мощной фигуре, голосом воскликнул рыцарь, – Итак – кого спасать, чего крушить?

– У тебя меч-то есть, рыцарь? – фыркнула Мирра. – Чем спасать будешь, шпорами своими? Жук-серебрянка… Из шлема послышалось обиженное сопение. Эльтарт протянул руку, схватил толстенную ветку ивобаба – толще Хурры – и сжал кулак. Раздался жалобный хруст, посыпались щепки, и ветка тяжко рухнула на землю – прямо на перепуганных лесовиков.

– Я рыцарь, – грозно сказал Эльтарт, подхватив ветку у них над головой. – Я сам себе меч. И не надо смеяться. Мирра открыла глаза, отпустила прижавшегося к ней Хурру и устало вздохнула: – Уговорил. Слушай про нашу беду. *** Они уже были совсем рядом с Черным водопадом, когда Эльтарт остановился.

– Ты чего? – Хурра вернулся и запрыгал вокруг рыцаря. – Мы же уже рядом, тут немного осталось. Пойдем, там же папа…

– Говоришь, ваш водяной конь большой? – задумчиво спросил рыцарь. В мешке за его серебряными плечами прыгали и колотились друг о друга десять желудей, золотая

монетка, кисточка из беличьего меха, большая бутыль папоротникового масла и кожаный мешочек с семенами ивобаба. Как заявил рыцарь, без этого странного набора, который он вытребовал у Мирры, победа над духом водопада была решительно невозможна.

– Очень большой и водяной, – Хурра поднял руки и даже упал на спину – прямо в мох, чтобы показать, какой большой на самом деле водяной конь – келпи Черного водопада. – Был бы он маленький, мой папа в два счета от него убежал. Да он бы его оседлал и на нем ускакал.

– Большой – это хорошо, – рыцарь сгрузил вещи на поляне и отошел в сторону. – А то мне нужна лошадь. Сильная лошадь, чтобы такую тушу таскать.

– Ты только не пугайся… – попросил он. А потом уронил руки вниз, чуть согнул колени и замер. Затем… Спина у рыцаря внезапно со скрипом повернулась, как дверца. Оттуда выпала короткая веревочная лесенка, по которой, пыхтя, выбрался мальчишка. Белобрысый, с карими глазами. Вылез и широко улыбнулся остолбеневшему Хурре.

– Чего застыл, тащи масло. Слышишь же, на каждом шагу скриплю.

– А где лыцарь??!

– Я рыцарь, – засмеялся мальчишка. – Эльтарт Непобедимый. А ты думал, там могучий дядька ростом с синюю ель? Хурра наморщил нос, всхлипнул и оглушительно заревел.

– Эй, ты чего… – растерялся Эльтарт. – Чего плачешь?

– Обманул… Ты нас с мамой обманул! Обещал папу освободить, а сам…самого… спасать надо!

– Вот еще, – мальчишка оскорбился не на шутку. – Мое слово крепче щита и острее меча. Да если хочешь знать, я в этом доспехе сильнее любого рыцаря. Я один с армией могу сражаться, вот так! Недолго, правда… Но могу. А уж с вашим водяным справлюсь – раз плюнуть. Хурра взглянул на бессильно обвисшие руки, на пустую скорлупу лат, внутри которой неприятно темнело, и отвел взгляд. Не нравилось ему это все. Он думал, что идет в боевой поход с настоящим рыцарем – а тот оказался обычным мальчишкой.

– Честно справишься? – шмыгнул носом лесовичок. – Не врешь?

– Слово рыцаря. Так что же? Мы папу твоего спасать будем или просто до водопада прогулялись?

– Спасать будем папу!

И работа закипела. Эльтарт спрятал мешочек с летучими семенами ивобаба внутри доспеха, распихал желуди по пустым рукам и ногам, вооружился кисточкой, а затем в задумчивости взялся за бутыль с папоротниковым маслом.

– Слушай, а как она открывается?

– А ты разве не знаешь? – удивился Хурра. – Пощекотай, она и вылезет.

– Кого пощекотать? Бутылку?

– Хлопку.

– В смысле, пробку?

– Хлопку, – поправил Хурра. – Хлопка это. Эльтарт улыбнулся.

– Ты иногда очень забавно слова произносишь.

– И чего тут забавного? – Хурра насупился. – Хлопка она и есть хлопка. Мама ими постоянно бутылки с разными вкусностями затыкает. Если варит сироп из додуванчиков или готовит мохомед, то обязательно берет хлопки. И ведь нарочно такие упрямые хлопки подбирает, что расщекотать бутылку только она и может. А у меня никак не получается.

– Погоди… – рыцарь заморгал белыми ресницами. – Так они, живые, эти хлопки?

– Ну не дохлые же! – Хурра даже запрыгал по поляне от такой непонятливости. – Какой толк дохлой хлопкой

бутылку затыкать – или вывалится или внутрь упадет. А живая усядется, за края уцепится и заснет. И тогда хош тряси бутылку, хош бросай – ничегошеньки не выльется. Такие они упорные затыкательные жуки, эти хлопки.

– Жуки?! Эльтарт хотел еще что-то сказать, но не нашел подходящих случаю умных слов. Рыцарь имел склад ума прагматический, верил в добро и механику, и не верил во всякую ерунду. Вроде живых пробок. Он изучил бутылку на просвет, пожал плечами и неуверенно потер зеленую, с металлическим радужным отливом пробку. Или хлопку. Все эти лесные россказни его рассмешили.

– По краям чеши, – посоветовал Хурра. – Там смешнее. Вот-вот… вылезет. Лезет! Лесовик проворно отскочил в сторонку, а ничего не подозревающий Эльтарт не успел даже горлышко от себя отвернуть – жук-пробка, круглый и тяжелый, как обкатанный морем камешек, с оглушительным хлопком выскочил из бутылки. Небольшой фонтан папоротникового масла обильно оросил рыцарскую голову.

– А обычными пробками вы не пользуетесь?

Эльтарт вытащил из кармана платок – ажурный, тонкой работы, и вытер мужественный лоб и сильный подбородок (как ему хотелось верить). Поглядел на платок и с грустью убрал его. Платок знавал лучшие времена. Некогда он был белым и пах приятно пах запахами. Наверное, в прошлой жизни этот платочек принадлежал какой-нибудь принцессе, предположил Хурра. Теперь же платок украшали разводы масла, черные опечатки рыцарских пальцев и фигурные пятна разнообразных расцветок. Они немного помолчали – каждый о своем. Эльтарт думал, что масло папоротника на редкость липучее и вонючее, а Хурра мечтал, как они освободят папу и самую малость – о кусочке сладкого желудевого хлеба с черничным джемом. Он ведь так и не успел пообедать. По правде сказать, он даже кашу из лживых попят сейчас бы съел. Разбуженная хлопка покружила над ними с тяжелым раздраженным жужжанием, а потом поднялась выше и скрылась за густыми синими елями – на подступах к Черному водопаду они все чаще стали сменять уже привычные глазу Эльтарта ивобабы.

– Домой полетела, – задумчиво сказал Хурра. – Там мама рагу готовит… Я обычные пробки легко вытыкаю. Одним

пальцем, вот. А хлопки нет… Вредные они, жуки эти. Когда надо – ни за что не вылезут. Дескать, не ты закрывал бутылку, не тебе и открывать! Мама говорит, что бывают хлопки одной ладони – это те, которые можно расщекотать одной рукой. Но у нас только хлопки двух ладоней – их надо двумя руками чесать, чтобы вылезли. Зануды. А ты это зачем делаешь? Пока Хурра бурчал животом от голода и вспоминал о том, сколько он страданий и обид претерпел от затыкательных жуков, Эльтарт смазывал доспехи – обмакивал кисточку в масло папоротникового цвета и старательно промазывал все щели в доспехах.

– Это ты так колдуешь?

– Вот еще, – обиделся Эльтарт. – Я не колдун. Я рыцарьмеханик из ордена Шестигранника. Этот доспех мой дедушка сделал. А он, между прочим, магистр ордена. А сейчас я герметизирую доспех. Хурра даже не пытался это повторить.

– Какое слово сложное, – вздохнул он.

– Масло папоротника не пропускает воду, – Эльтарт сосредоточенно водил кисточкой, не пропуская ни шва. – Я слышал, жители побережья обмазывают этим маслом

царские корабли. За одну бутылку такого масла там можно жить год. Не знаете вы своего богатства, лесовики.

– А у нас можно год бесплатно жить, – откликнулся Хурра. И два, и три, и сколько хочешь. И совсем не нужно для этого никакого масла.

– Все, готово… – Эльтарт ловко забрался в доспехи и захлопнул спину – дернув за маленькую ременную петлю. – Сейчас мы устроим купание водяного коня. А ну вперед! Он вдруг подхватил Хурру на руки, ноги рыцаря с механическим хрустом резко сложились, потом распрямились и… раз – они одним огромным прыжком взлетели над верхушками елей. Мимо Хурры с воплями пролетели перепуганные мороки (лесовик растерялся и даже немного испугался, что, впрочем, ему не помешало вырвать перо у одной из хвоста) и приземлились на берегу лесного озера. Синие ели стояли вокруг озера, подступали к воде, протягивали широкие колючие лапы над ее темной гладью. Над озером стоял высокий и густой туман, где-то в молочной глубине монотонно гремел водопад, но его не было видно. А у берега, не касаясь воды ногами, в белом мареве не шел, а медленно плыл угольно черный конь с белоснежной гривой.

Он склонял длинную голову к воде и пил струи тумана. И с каждым вдохом его глаза ярче вспыхивали багровым огнем – будто два угля.

– Водяной конь… – Хурра в полуобморочном состоянии сполз с рук рыцаря и забился под выступающие корни ближайшей ели. – Келпи Черного водопада…мамочки… Конь обратил на них свои пылающие глаза и сказал звучным низким голосом: – А, лесовичок. Ты принес выкуп? И друга привел?

– Я за него принес выкуп, – Эльтарт подбросил монетку в руке. – Но тебе придется его отобрать.

– Вот как? – конь глубоко вздохнул, и туман потек к нему в ноздри потоком. – И что будет, если я отберу?! – прогремел он, вырастая до верхушек елей. Хурра пискнул и энергично заработал руками, зарываясь глубже. И зачем он только пошел воевать водяного коня?! Сидел бы, спокойно ловил проезжих егерей да купцов. А теперь пропадет Хурра маленький ни за что, за компанию с этим… лыцарем механическим. Ужас же какой ужасный.

– Ну, во-первых, разживешься монеткой, – весело сказал Эльтарт. – А во-вторых – я стану твоим рабом навеки. Но на твоем месте я бы спросил, что произойдет, если ты проиграешь.

– И что же?!

– Ты станешь моей ездовой лошадью. Тяжело, знаешь ли, рыцарю без коня. А ты крепкий на вид. Зубы не дашь посмотреть?

– Смотри! – взревел водяной и бросился на рыцаря, широко распахивая пасть, полную острейших зубов. Хурра и глазом не успел моргнуть, как водяной ударил копытами в рыцарскую грудь – только Эльтарт как-то ухитрился выхватить свой красный щит и от этого страшного удара прикрыться. А потом еще и сумел съездить тяжелым кулаком по длинному черному уху, которыми водяной махал на манер кролика. Келпи возмущенно всхрапнул – как обыкновенная лошадь. А Эльтарт отшвырнул щит и принялся угощать водяного увесистыми тумаками – да так, что голова у водоконя на длинной породистой изогнутой шее моталась из стороны в сторону. От каждого удара где-то в глубине черного тела раздавалось приглушенное бульканье. Водяной пребывал в ошеломлении – было видно, что подобного отпора он явно не ожидал.

– Ага! – восторженно завопил Хурра, вылезая на поверхность из норы, которую он уже успел выкопать под

елью. – Так тебе и надо! Будешь знать, как чужих пап воровать, лошадяга! Такого водяной не стерпел. Он взревел, схватил пастью рыцаря за плечо и потащил за собой. И как Эльтарт не сопротивлялся, как не колотил водяного по ушам и наглой черной морде, келпи упорно тянул строптивую добычу в озеро. Рыцарь ничего не мог сделать – ноги его скользили в прибрежной грязи, маленькие серебряные шпоры не могли зацепиться за ил, а рядом, как назло, не было ни одного деревца, чтобы ухватиться за ветви. Хурра понял, что дело плохо. Еще немного и рыцаря затянет в воду. И будут тогда у водяного двое слуг водоросли причесывать. А им с мамой что же – за двоих выкуп платить?! Мысль эта так ужаснула лесовичка, что он поднял над головой свою боевую корягу и с воинственным кличем кинулся на водяного коня. Келпи небрежно отмахнулся от него копытом и вместе с рыцарем упал в озеро. И туман сомкнулся над ними. *** Бульк. Бульк. Бульк.

Хурра сидел на берегу и печально бросал шишки в туман. Рассеянные лучи солнца, процеженные сквозь синие лапы елей, слегка золотили туман, но почему-то его совсем не рассеивали. Постепенно лучи становились все длиннее и все больше краснели. Шишек на берегу почти не осталось. А никого из противников все еще не было видно. Только пару раз из глубины озера поднялись большие воздушные пузыри и с едва слышным плеском растворились в воздухе. В остальном же на озере стояла тишина, разбиваемая глухим грохотом водопада. Хурра зашвырнул последнюю шишку в туманную даль и с тоской понял, что придется идти домой. Он представил, как вернется, не солоно хлебавши, и мама строго спросит, где он потерял такого красивого серебряного рыцаря, совсем новенького, и так плохо стало лесовичку, что хоть кидайся в озеро следом за водяным конем. Папу не освободил, рыцаря утопил, водяному нагрубил… В довершение всех бед Хурра не заметил, как во время битвы с водяным (ну, это все-таки была битва, Хурра его почти ударил) с ноги слетел липовый башмак. Такой

вредный башмак. Тот самый, который он уже терял на пороге дома. Лесовик заметил пропажу, когда башмак уже, бойко покачивая боками, исчезал в тумане. По уверенному движению его острого носа было ясно, что башмак дрейфовал к водопаду. «Теперь лучше сразу в воду, – Хурра всхлипнул. – Там хоть с папой повидаюсь». Продолжая всхлипывать, он взобрался на толстую ветвь ели, далеко протянутую над самой водой, и осторожно подобрался к самому ее краю – туда, где дрожали нежные иголки лазурного цвета. Под его невеликой тяжестью ветка все же согнулась и уже почти касалась черной воды, курящейся белым паром. Хурра поглядел вниз. В ответ из воды на него взглянул маленький лесовик. Глаза у него были огромные, испуганные и обиженно мерцали зеленым огнем. Шапка из ивовой коры сбилась назад, дрожащие руки вцепились в ветку, губы кривились, глаза слезились… В целом было ясно, что дела у лесовика идут неважно. Хурра набрал воздуха в грудь. Потом выдохнул, подумав, что лишний воздух помешает ему сразу попасть на дно. Потом снова набрал. От страха. Потом снова выдохнул,

потому что запутался – что ему делать, вдыхать или выдыхать? А потом он увидел быдру. Быдра была обычного для них, быдр, цвета – такого, знаете, глазовыпадательного. Как говорят в Синем лесу, есть вещи, которые не знает никто. Сколько лет Старому Вязу, почему в сезон вылета семен ивобаба именно вам надо выходить на улицу, и какого цвета будет быдра, которую вы встретите. Хурра, например, увидал оранжевую быдру с фиолетовыми полосками на боках. Она прыгала на трех лапах по берегу, то и дело, посматривая в воду бойкими черными глазами. В четвертой (передней правой) лапе быдра держала потерянный хуррин башмак и с видимым удовольствием обгрызала его с краев. На шее у быдры болтался тяжелый булыжник в хитрой веревочной оплетке. Как всем известно, их быдры используют, чтобы глубже нырять в воду. Из ее узкой пасти так и летела щепа и стружка, но за поеданием башмака быдра успевала еще и что-то напевать себе под нос. Мотивчик был настолько быдрый, что Хурра поневоле прислушался. «Я быдра, быдра, быдра

А не бобер, не выдра Гребу я бодро, бодро, бодро На зависть всем в лесу Пою когда угодно Скачу куда угодно Я быдра, я свободна С усами на носу!»

– Ой! – подал голос Хурра, и быдра тут же прекратила пение. Замерла, принюхиваясь и поводя острой головой с пышными усами.

– Тут я, – подсказал Хурра. – На ветке, уважаемая быдра.

– О! Лесовичок! О! Хурра не понял, что это было – вопрос или утверждение, и на всякий случай решил не возражать.

– О! А? Хм… А что ты здесь делаешь? Хурра развернулся, ползком вернулся по ветке к стволу и спрыгнул на землю. Подошел к быдре, которая настороженно посверкивала на него пытливыми глазками. Выпрямился. Откашлялся. И торжественно начал: – Дорогая быдра…

Быдра с хрустом перекусила башмак. Хурра сбился и замолчал.

– Извини, это я случайно… – быдра стыдливо загребла лапой остатки башмака назад. – Ты говори, говори, не смущайся. Хурра с грустью посмотрел на щепки и стружку.

– Хороший был, липовый…

– Что, прости? – быдра заморгала глазками. Хурра набрал воздуха в грудь, вспомнил уроки хороших манер, которые ему преподавала мама, и начал заново: – Дорогая, нет, уважаемая… то есть глубокоуважаемая быдра. Раз уж обувь не вернешь…Я хотел бы…не хотела бы ты…не желали бы вы…не нырнули бы внутрь…не пошли бы вы… Ой! Глаза у быдры немного остекленели. Хурра понял, что чтото сделал не так. Или он невнимательно слушал маму, или она чего-то напутала с хорошими манерами. Зверь нервно сглотнул щепку, застрявшую в уголке рта, умылся лапой и спросил: – Ладно. Забудем. Чего случилось, лесовичок? Хурра поглядел в черную воду и пожаловался: – Лыцарь у меня там.

– Уронил, что ли? – уточнила быдра.

– Ну да, – Хурра всхлипнул. – Они с водяным подрались. Тот его укусил, а он его по уху, а потом по морде кулаком, а тот его зубами схватил и в водуууу… Последние слова лесовичок уже прорыдал.

– Погоди-погоди, – быдра замотала головой в явном непонимании. – Твой рыцарь подрался с келпи Черного водопада? Когда?

– Уууутрооом.

– И с тех пор никто из озера не вылезал?

– Нееет!

– Очень интересно! – быдра даже от возбуждения заколотила по земле своим плоским хвостом. – Как интересно. А от меня ты чего хочешь, лесовичок? Хурра перестал реветь и неожиданно четко сказал: – Ты же плаваешь лучше всех. Посмотри, чего они там так долго копаются?

– Ты хочешь, чтобы я нырнула в озеро духа Черного водопада? – изумилась быдра. – и выяснила, что случилось с твоим рыцарем? Хурра кивнул.

– А что взамен? Лесовичок вздохнул и стянул с ноги второй башмак.

– Гм. Этого, конечно, мало, – пробормотала быдра и облизнулась. – Ну, так и быть. Только из уважения к вашему славному народу лесовиков. А ну-ка отойди… Быдра без лишних слов разбежалась… бульк, и нет ее. Хурра снова остался на берегу – теперь уже без башмака, быдры и почти без надежды. «Бедный, я, бедный, – пригорюнился лесовичок. – Все меня оставили…» Он огляделся. Ни ветерка, ни птицы. Туман, ели, осока ноги колет, да палки рогоза склонились к берегу. Хурра всхлипнул, встал на цыпочки и притянул к себе бархатно-коричневый початок рогоза. Постучал по нему. Укусил для порядка – початок был влажный и скрипел на зубах. Лесовичок прижался к нему ухом и прислушался. Там, на дне, куда уходил гибкий стебель рогоза, что-то булькало, стучало и лязгало. Потом на мшистый берег выскочила быдра – с выпученными глазами и торчащими дыбом усами. И быстро-быстро побежала в подлесок. Следом из воды гордо выскочил водяной. То есть, он бы гордо выпрыгнул, если бы за его хвост мертвой хваткой не держался серебряный рыцарь.

А так он медленно выполз.

– ААААА! – запрыгал Хурра, – Уррраааа! Наша взяла! Победа! Келпи вздрогнул от его крика, и упал без сил – передней частью на берегу, задней в воде. Но большей и наиболее красивой своей частью – все же на берегу. Эльтарт пошатнулся и рухнул рядом. На шлеме рыцаря, среди остатков перьев, удивленно изгибал свои рожки большой черный слизень. Похоже, он был поражен больше всех.

– Ну что…сдаешься? – отдышавшись, спросил Эльтарт. Келпи дернул ухом.

– Эй… – рыцарь вяло двинул водяного кулаком в бок. Дух озера с трудом открыл глаза.

– Слушай, будь человеком, дай отдохнуть, – проникновенно попросил он.

– Легко, – согласился Эльтарт. – Как только ты сдашься.

– Я сдамся?! – келпи от возмущения даже приподнялся на передних ногах, глаза его вспыхнули багровым огнем. – Да не бывать такому никогда!

– А то у меня еще желуди остались, По черной мокрой шкуре пробежала заметная дрожь.

– Не…не надо желудей, – после паузы прерывисто пробулькал водяной. – Я сдаюсь, рыцарь.

– И ты отпустишь Хурру большого?

– Отпущу, – покорно согласился келпи.

– И ты будешь служить мне до конца моей жизни? На сей раз пауза была очень долгой. Наконец, конь тяжело вздохнул: – Клянусь служить тебе до конца твоих дней, рыцарь. Чтоб они были короче, чем жизнь мальков окуня в пасти щуки.

– Не надо злобствовать. Надо достойно принимать свое поражение, – назидательно заметил рыцарь-механик. – Так что, давай выпускать Хурру Большого?

– Давай… Несколько раз водяной попытался подняться, но ноги его не держали. Наконец он махнул ушами на эту безнадежную затею, загребая копытами, развернулся на берегу и сполз в воду.

– Кхм, – быдра деликатно похлопала Хурру по плечу. – Мне бы башмачок… На радостях лесовичок даже не стал торговаться – снял с ноги липовый башмак да сунул быдре. Пускай грызет и всем рассказывает про великую победу лесовиков над келпи Черного водопада.

– Спасибо, хрум, – сказала быдра, – Заходи-хрум-если что. Хрум. И исчезла в подлеске – поминай как звали. А как ее, быдру оранжевую, звали, Хурра так и не спросил… Эльтарт весело смотрел на лесовичка. Из рыцаря бодро капала вода – на удивление мало воды, если учесть, сколько времени он просидел на дне. Хурра хотел кинуться к нему, рассказать, как он переживал, как места себе не находил и хотел даже прыгнуть в воду на помощь, но тут удачно приключилась рядом быдра, когда из воды возник келпи. Он всплыл, раздвигая вязкие пласты тумана, и на спине его сидела такая знакомая фигура…

– Папа! – запищал Хурра, разом почувствовав себя Хуррой маленьким-премаленьким, и со всех ног кинулся к воде. – Папочка! ** Справа сугроб – слева сугроб, дорожка узкая, и мама впереди, как сугробоход. А Элик следом, держится за мамину руку. Толстая варежка все время выскальзывает. Синие тени, синий лед, черные переулки, в которых стоит холод. Желтые теплые окна, окна кружевные: розовые,

синие, зеленые деревянные кружева лепятся по стенам. Белые кружева занавесок. Иногда бумажная снежинка прилипнет к стеклу в проеме между рамами, чуть дрожит от сквозняка. Или вата с блестками топорщится. Зима же. Они шли «на работу». Элик зевает. Ему хочется спать, но скоро Окно с Красным цветком. Есть просто окна и Окна. Элик считал путь по Окнам. Вот он, Красный цветок: красные листья, красный стебель, красный горшок. Цветок стоит в углу Окна и будто его ждет. Здесь Элик всегда догонял маму и прятался за нее. Мама сбивалась и ругала его, а он молчал и крепче прижимался. Они идут мимо. Дальше глухой дощатый забор, за которым носится собака. Она чует маму с Эликом и очень злится. Забор трещит и вздрагивает, такая она злая. Собака охраняет Цветок. «Не нужен нам твой цветок, собака» – говорит про себя Элик, а та только пуще рвется с цепи. Когда они проходят собаку, Элик сразу веселеет. Теперь будет Окно с котом. Кот толстый и черный. Лохматый, как пуховая варежка, он лежит на подоконнике, вывернув

лапы с черными подушечками к стеклу, и спит. Когда он не спит, то сонно смотрит на улицу, людей, ходящих мимо, облака, деревья на улице, птиц на деревьях, на Элика. А Элик смотрит на кота. «Привет! – говорит он коту. – Лежишь?» «Мяуф! – зевает кот и лениво зарывается мордой в черную шерсть на груди. – Лижу…» Потом Окно с котом кончается. Опять они с мамой идут мимо заборов из штакетника, сквозь который видны занесенные дворы с протоптанными тропинками, заборов из крашеного наглухо зеленой краской жестяного железа. Мимо колючих сугробов, из которых выстреливают цепкие лапы шиповника. А вот собачьи следы – большие, вмерзшие в снег, пересекают путь. Элик наступает на самый крупный след. У него нога больше. Ему нравиться третье Окно. Оно последнее, значит, они скоро придут. И еще в нем всегда было что-то новенькое, необычное, «то-чего-не-ждешь». Позавчера была подвешена пузатая тряпичная кукла. Платье у нее было из красных, синих, желтых лоскутков. А лоскутки в зеленую полоску пошли на платок. В руках у бабы малюсенький мешочек. Очень Элику хотелось узнать, что в мешочке, но

мама торопилась. Она всегда торопится и очень ругается, если Элик останавливается. А как не остановиться? Вот вчера в третьем Окне был черный-пречерный утюг с витой железной ручкой, высокий, тупоносый, как корабль. А рядом маленький утюжонок, тоже черный-пречерный, и ручка у него тоже витая. Элик все разглядел, потому что попросил маму поднять его к Окну. Он бы ни за что не догадался, что это утюг. Мама сказала. «Вечно эти музейщики придумают, – проворчала она. – Пойдем, Элинька» «Пойдем…» – согласился Элик, взялся за мамину руку. А варежка все равно толстая, выскальзывает. А сегодня в Окне рыцарь. Элик так и встал. Рыцарь яркий, блестящий. Ярче снега под фонарями, ярче звезд на черном небе. Мама начала ругаться и дергать за руку, но Элик уперся, закусил губу, вот-вот заплачет.

– Элька! – мама вздохнула, подняла его к окну. – Смотри быстрее, чудовище! Рыцарь такой красивый, что Элик даже не обижается. Доспехи у него так и сверкают серебром. У рыцаря был красный щит. А вот меча не было.

Элик повисел на руках у мамы, поболтал ногами, еще поглядел на рыцаря и они пошли дальше. Вот заледеневшая колонка на углу. Серый столбик, красная головка с истертой до блеска железной ручкой. Под ней бугристый наплыв льда, желтоватый от песка. «Интересно, почему у рыцаря нет меча, – думает Элик. – И где его конь?» Они переходят дорогу. Дорога скользкая, вся в накатах смерзшегося снега. На той стороне черный парк. В нем черные деревья с голыми ветками, а под ними голубой снег. Элик и мама спешат по аллее, над ними высокие деревья. Ветки у этих деревьев длинные, узловатые, тянутся навстречу друг другу, сплетаются в вышине. А вот и фонтан. Сейчас он молчит, онемел, спрятался под снежную шубу, наметенную ветром в широкую чашу. В центре каменный конь, почти черный от старости, обмотанный мешками, связанный веревками. Элик на ходу поворачивает голову, и все смотрит на коня в мешке. Ему кажется, что тот хочет выбраться. Зачем его связали? Летом вода брызжет у коня из пасти и разлетается под копытами. Летом здесь много детей. А осенью в парке тихо, конь молчит, и в черной воде у его ног медленно кружат листья: рыжие, красные, желтые.

Элик топил их палкой, они погружались в воду, затем лениво всплывали. А сейчас конь связан, а вместо воды снег. Много снега. После фонтана им остается «совсем чуть-чуть». Вот он, «дэка», темный, большой, только одно окошко светится. Там живет сторож тетя Нина. У клуба светят фонари. По черному асфальту ветер гонит белую поземку, она шуршит и тихонечко стеклянно звенит. Мама торопится, а Элик вдруг опять вспомнил о рыцаре в третьем Окне и споткнулся. Упал прямо на скользкие ступеньки.

– Да что же это такое! Мама вздернула его, с размаху шлепнула, потащила за собой. Элику было не больно, но очень обидно – он ведь ничего не сделал, только споткнулся. Мама распахивает тяжелую дверь, затаскивает его внутрь.

– А ну перестань! Голос у мамы резкий и строгий, от него Элику еще хуже.

– Ну, хватит реветь, – они в маминой подсобке. Мама быстро скидывает шубу, надевает синий халат. Берет блестящее ведро, швабру. – Все, мне пора. Три этажа убирать, и еще зал. Сиди тихо, поиграй…

Она кивает на стол, на навалены бумажные звезды, цветные ленты и скрученные змейки-конфетти, блестки, мишура, дождик, проволочные ангельские крылья, опушенные белой махровой бумагой, разные мелкие остатки декораций.

– Или к тете Нине сходи. Сухие мамины губы касаются Эликиной щеки, она треплет его по волосам, уходит. Элик плачет долго, даже сам устает. Обычно он так долго не сердится, но в этот раз почему-то было очень обидно. Потому ли, что мама его наказала и накричала, потому ли, что сегодня было как-то по-особенному темно и холодно, до синевы перед глазами. А может, увиденный рыцарь не давал ему покоя. «Почему он без меча?» – думает Элик, растирая глаза рукой. Потом слезы кончаются. В подсобке стоит сумрак, свет от фонарей полосами делит стены, стол с реквизитом. Ветер за окном налетает порывами, шатает елки у входа и тогда на белые стены ложатся искривленные угловатые тени. Элик оглядывает стол, дергает окладистую ватную бороду, грустно свисавшую до самого пола. На столе

лежит дедморозова шапка, усаженная блестками. Кто-то поставил на нее пустую чашку. Дедушкин посох, увитый разноцветной мишурой, стоит в углу. Подарил дедушка детям подарки, присел после утренника, выпил горячего чаю и растаял. Элик тихонько-тихонько, по ниточке, вытягивает из глубины, из самого вороха разнообразных вещей, махровую мишуру – пушистую, серебряную. Медленно, сосредоточенно обматывает вокруг шеи. Рассеянно улыбается: мишура щекочется. У стены, к груде картонок, – щит. Похожий на перевернутую алую каплю, он остался от сказки, которую давным-давно показывали в «дэка». Элик хватает щит под мышку, и идет к выходу. Дверь скрипучая, белая, бугристая от многих слоев краски, которые годами ложились друг на друга. Тихо. Мама звенит ведром далеко-далеко наверху, а из приоткрытой двери каморки тети Нины в коридор пробивается синее свечение телевизора. Элик идет мимо, мишура щекочется, тонкий конец щита елозит и шуршит по полу. Баба Нина его не замечает. И хорошо.

А то бы выскочила, заругалась, отправила в подсобку, или наоборот, повела бы пить свой белый чай. Баба Нина не покупала чай, а разводила сгущенку в кипятке и пила ее вприкуску с сушками, такими твердыми, что их надо было размачивать и только потом грызть. Впрочем, Элик и так справлялся. Но сейчас ему к маме идти надо. Туда, где она звенит и гремит своим ведром и про него не думает. ** История вторая, в которой доблестный рыцарь Эльтарт побеждает то, что нельзя победить, но оказывается глубже глубины Синего леса Сидеть на водном коне было приятно. Черная шелковистая шерсть, прохладная спина, упругие бока...

– О, хозяин, ты добыл себе коня, чтобы просто посидеть? Или мы все-таки куда-нибудь поедем? Речь водяного показалась рыцарю слегка неуважительной. Насмешливой. Эльтарт не любил, когда над ним смеются. Он любил ловить рыбу на рассвете, разводные ключи на двенадцать и ежевику. Он слышал, что ездовых животных принято укрощать.

Мальчик нахмурился и чуть пошевелил ножными рычагами. Водяной сдавленно крякнул, когда механический доспех с нечеловеческой силой стиснул его выпуклые бока.

– Вперед, мой верный конь.

– Поразительно, – келпи нехотя потрусил по тропинке среди серебристо-зеленых мхов. – Наездник-идиот – именно об этом я мечтал всю свою долгую жизнь в озере.

– Я все слышу, – сухо заметил Эльтарт.

– Может быть о том, что лошади необходима седло и упряжь, ты тоже слышал?

– Ты же не обычная лошадь. Зачем тебе эти условности? Келпи возмущенно всхрапнул.

– Раз по нелепой случайности я вынужден быть твоим боевым конем, то я желаю, чтобы у меня было все, что полагается боевому коню. И седло, и упряжь, и броня!

– Вот это тебя и сгубило, – задумчиво сказал Эльтарт. – Жажда большего. Был бы ты простым водяным, и бед бы не знал. Но нет, ты захотел золота. Разве ты дракон, чтобы похищать людей... вернее, лесовиков, и выкуп требовать? И к чему тебя привело твое желание? Ты служишь рыцарю! Келпи скрипнул страховидными зубами и затрусил резвее. Эльтарт не стал растравлять душевные раны несчастного водяного. Он расслабил пальцы, вцепившиеся в

белоснежную гриву, и слегка откинулся назад. Келпи был прав – без седла, стремян и уздечки ехать было неудобно. Если бы не сложный механизм балансировки, который придумал дедушка, Эльтарт давно бы позорно свалился на землю. Но даже с этим механизмом он не рисковал пускать своего новообретенного скакуна рысью, а довольствовался размеренным шагом. По правде сказать, Эльтарт немного иначе представлял своего первого боевого коня. Он думал, что тот будет верным другом, который будет брать овес, яблоки и колотый сахар с его ладони, щекотать кожу шелковистыми губами и изредка преданно всхрапывать. В ответ на его шутки и ласковые слова он будет косить крупным черным глазом, переступать с ноги на ногу и смешно прядать ушами. О желчном создании, которое откровенно будет недолюбливать хозяина, он совсем не мечтал. Тропинка сужалась все больше. Все глуше лес обступал ее, и уже изредка смелые грибы выглядывали из-за стволов, а мохнатые еловые ветви перекрывали путь настолько, что приходилось спешиваться и идти вперед, раздвигая их руками.

– Ладно, – сдался Эльтарт, когда перед ним встала сплошная стена елей – ощетинившаяся иголками, выставившая навстречу захожему-перехожему рыцарю клыки сухих сучьев и хищные зубья обломанных ветвей. – Говори, мой верный конь.

– А чего тут говорить? – дернул ушами водяной. – Поворачивать надо. Здесь не пройти. Нет, я-то, конечно, могу просочиться, но ты, сэр-железяка, точно увязнешь.

– И что нам делать? – Эльтарт решил не обращать внимания на «сэра-железяку».

– А тебе что, собственно, надо, хозяин?

– Уйти из Синего Леса, конечно!

– Так иди. От меня-то чего надо?

– Ты же поклялся мне служить до самой моей смерти!

– Точно. И, судя по твоему крайне неразумному поведению, она наступит довольно скоро.

– Так…– зловеще сказал рыцарь-механик. – Надо прояснить ситуацию. Он спрыгнул на землю, зашел к водяному коню со стороны морды, и укоризненно поглядел в его бесстыжие… Келпи полыхнул багровыми глазищами и лязгнул зубами у самого лица забрала – не успел бы Эльтарт отшатнуться, отхватил бы его вместе с носом. А что делать в Синем лесу

без носа? Ни по ветру его не подержишь, ни в чужие дела не засунешь. Пропадать бы Эльтарту, одно слово.

– – Не шали! – рыцарь-механик ласково, но с должной строгостью отвесил строптивому коню вразумляющий щелчок. Пружина в пальце разогнулась со звонким щелчком, после чего огонь в глазах у водяного сбивчиво замерцал, и он слегка припал на передние ноги.

– Будь достоин славного звания рыцарского коня.

– Ох…я об этой чести не просил.

– Неважно. Честь – она как счастье. Настигает внезапно.

– Гулял бы ты, рыцарь, со своим счастьем…к выходу.

– Почему ты такой злобный? Что я такого сделал?!

– Да потому что я – келпи Черного водопада! – водяной встал на дыбы и рыцарь попятился. – Я самый злобный, мерзкий, подлый, скупой и вредный водяной во всем Синем лесу. Спроси у морок, спроси у рыжиков, у быдр – все скажут, что я распоследняя гадина. Ты бы еще дракона себе в рысаки сосватал! Злой я, ясно?! Эльтарт торжественно простер руку: – Я рыцарь и это мой долг – сражаться со злом. Я одолею зло в твоем сердце, и ты станешь добрым боевым конем. Келпи поперхнулся очередной едкостью.

– А может… просто отпустишь меня? – неожиданно робко попросил он. – Сам же видишь, какой я подлый…

– Нет.

– Вот как…– если раньше водяной был просто мрачен, то теперь он стал черней зимней полночи. – Что ж, твоя взяла, рыцарь. Я покажу тебе выход из леса. Залезай, поехали.

– Держись крепче, – прибавил он, когда Эльтарт неловко забрался на черную спину. – Тут недалеко. Недолго тебе по Синему лесу бродить осталось. Последние слова водяного коня показались Эльтарту довольно странными, но он переспросить он не успел: келпи сорвался в галоп, да такой быстрый, что деревья перед глазами рыцаря слились в сплошную зелень с прожилками коричневого и желтого. Холодный воздух засвистел в щелях забрала. «Только бы не свалиться!– спина водяного коня ходила ходуном, и мальчик вцепился в гриву изо всех механических сил доспеха. – Опозорюсь на все Синелесье». Водяной остановился так же внезапно, как и пустился в галоп.

– Приехали.

– И где здесь выход?

Они оказались на глухой поляне. Со всех сторон вековые ели протягивали к рыцарю темные ветви, по влажным елочным корням полз белесый мох, из которого выглядывали оранжевые ушки каких-то грибов. В самом центре поляны высился огромный засохший вяз – белый как вываренная кость. В корнях его неприятно чернел провал норы. На самом верху дерева, на обломанном суку сидел громадный, лоснящийся пером ворон. На появление доблестного рыцаря с верным конем он не обратил никакого внимания. Птица с закрытыми газами чуть покачивалась на своем насесте, ветерок ерошил перья. Ворон спал.

– Ты куда меня привез? – Эльтарту стало немного тревожно.

– Как куда, к выходу. Тебе туда, рыцарь... – водяной указал в сторону норы.

– Мне туда лезть?! В эту дыру?

– Туда-туда, – закивал келпи. – Доброго пути, как говорится.

– А другого пути нет? Более… обычного?

– Послушай, тебе нужен выход или королевская дорога, мощенная белым камнем? – возмутился конь. – Заверяю

тебя – эта нора самый быстрый способ оставить эту поляну, этот лес… и этот мир, – пробурчал он совсем тихо.

– Что-что?!

– Не понимаю! – келпи раздраженно ковырнул копытом мох. – Я из последних сил выбивался, вез его сюда. А теперь начинаются высокородные капризы. Что же вы, ваше рыцарство, боитесь запачкать землей ваши чудесные серебряные доспехи? Или просто боитесь?

– Я ничего не боюсь! – Эльтарт постучал по груди. Вышло довольно звонко и браво.

– Только вот…

– Ну да, у героев всегда найдется отговорка… – ехидно заметил конь.

– Я немного опасаюсь, – признался юный рыцарь. – Может же герой опасаться? В этом же нет урона его рыцарской чести? Они помолчали некоторое время. Рыцарь глядел в темноту и его терзали смутные сомнения. Конь задумчиво жевал подвернувшийся под губу чахлый побег. Каждый думал о своем. Наконец, Эльтарт пожал плечами и сполз на землю, цепляясь за склизкие ото мха ветки. Он осторожно подошел к темному провалу, из которого пахло прелой листвой, влажной землей и еще чем-то неуловимо сладковатым.

Этот последний запах рыцарю не понравился.

– Эй, есть кто там?! Возглас ушел в пустоту – ни ответа, ни движения, только ворон высоко над головой переступил лапами и с сухим скрипом сжал голый сухой сук страшенными когтями. Эльтарт потоптался у входа, оглянулся на келпи – тот повелительно наклонил длинные уши вперед, будто подталкивая его в нору, и вздохнул. Делать нечего – сам же хотел из леса выбраться?

– А ты, мой верный конь… разве ты со мной не идешь? Ты поклялся служить мне. Все-таки одному лезть в эту черную дырку в земле Эльтарту было страшно.

– Разумеется, иду! – блеснул красными глазами келпи. – Следом за тобой. Я буду прикрывать твою рыцарскую спину от подлого удара.

– Это так необходимо? – мальчик оглядел пустую поляну. – Лучше бы ты разведывал путь перед моей рыцарской грудью.

– Ты не представляешь, сколько здесь опасностей! В корнях таятся змеи, чей укус растворяет металлы покрепче серебра твоих доспехов. Во мху встречаются ядовитые прыгающие

слизни. Даже от болтливых морок можно ожидать чего угодно. Не говоря уж о вороне.

– О вороне? – Эльтарт с сомнением поглядел наверх. – Да он спит вообще!

– А на самом деле замышляет! – зловеще прошептал келпи.

– Хватит болтать, пора совершать подвиги!

– Может быть…

– Вперед, мой господин, я в тебя верю! – водяной боднул Эльтарта головой в спину, и рыцарь с криком полетел в темноту. Крики и грохот металла быстро затихали – похоже, рыцарь по пути бился о корни, камни и прочие подземные выступы. Келпи слушал эти звуки и на его морде отображалось удовольствие – черней самой черной смолы.

– Никто и никогда не выбирался из-под корней Старого Вяза, – подытожил он, когда по поляне растеклась липкая тишина. – Наконец-то я отвязался от этого занудного рыцаря.

– А я все видел, – скромно сообщили сверху. – Прредал рррыцаря, подлая твоя натуррра.

– Так ты не спал?!

– Уговоррр доррроже денег, водяной. Рррыцарю служить обещал? Обещал. И пррредал. Нехорррошо…

– Не шуми! – келпи нервно огляделся. – Ты все не так понял.

– Пррредал рррыцаррря! – стоял ворон на своем.

– Кто бы говорил! – разозлился водяной. – Триста лет живешь, мертвечиной питаешься, а морали читает! Ворон тяжело взмахнул крыльями, сорвался в воздух. – Всем рррасскажу! Пусть все узнают, что ты слово не деррржишь! Водяной живо припустил следом.

– Эй, стой, давай обсудим! Да стой же ты, пернатое! Стоой...ой…ой! Келпи мчался за вороном, задрав голову в небо, и потому не заметил глубокого оврага, который, как это водится у оврагов в Синем лесу, неожиданно разверзся под копытами. Конь не удержался на краю и полетел вниз с нечленораздельным ржанием. Грязь, камни, прелая хвоя и листва, гнилые деревяшки, грибы и мхи – все завертелось вокруг него, слепилось в один бесформенный комок. А когда этот комок долетел до дна оврага, он с громким хлюпаньем растекся по руслу небольшого ручейка, и от водяного коня не осталось и следа.

Ход был скользкий и темный. Эльтарт полз, и ему было очень одиноко. Ни солнца, ни высокого неба, ни даже коняпредателя. Только какие-то червяки, личинки, жуки и сороконожки разбегались в стороны и возмущенно стучали лапками о доспехи. Одно только его радовало – проход расширялся. Поначалу рыцарь то и дело вспахивал бронированной головой потолок, и останавливался, чтобы передохнуть и выплюнуть корешки, камешки и землю, которые щедро сыпались сквозь щели забрала. Потом он смог даже чуть распрямиться и двигался не ползком, а гордо – на четвереньках. Ход все не кончался и кончался, и Эльтарту казалось, что он целую вечность движется неизвестно куда и неизвестно зачем. «Вот попадется мне навстречу гигантский крот» «Гигантский крот-людоед» «Гигантский крот-людоед, который предпочитает рыцарей!» «И что я буду делать? – Эльтарту стало совсем тоскливо. – Мне нужен меч!» Как ему поможет меч в этой норе, мальчик сообразить не успел – сзади кто-то шумно чихнул. Рыцаря слегка подбросило.

– Это ты, мой верный конь?! – обернулся Эльтарт. – Ты меня не оставил?! Сзади светились желтым светом два глаза, огромных, как кастрюли с грибной кашей мамы Хурры.

– А…хм…э…как поживаете? – поинтересовался Эльтарт, и старательно пополз прочь. Низкий рык прокатился по подземному ходу. Всякая насекомая живность с шорохом прыснула в стороны. Рыцарь на миг замер, полный нехороших предчувствий, и вдруг почувствовал, что кто-то трогает его ногу. Доспех отозвался тонким звоном, когда этот кто-то деликатно попробовал серебряные поножи на зуб. Рыцарю показалось, что зубы у него большие, крепкие и очень острые. Эльтарт заорал что-то панически воинственное, задергал ногами и со всех локтей и коленок пустился удирать. «Я! Не могу! Не могу здесь погибнуть! Причем бесславно! Я ведь только начал совершать подвиги. Мне же еще надо, надо…» Тут ход оборвался, и рыцарь-механик выпал в пустоту, так и не успел додумать – что же ему еще надо сделать в Синем лесу? Он кубарем прокатился по земле, выровнял доспех, ударил по ножным рычагам (там что-то нехорошо скрипнуло) и

вскочил на ноги, готовый отбиваться от ужасного подземного чудовища, кусающего мирных рыцарей за пятки. Эльтарт ждал, сжав тускло сверкающие кулаки. Сердце гремело и билось о доспех, а дыхание врывалось клубами из решетки забрала. Он ждал, но на него никто не нападал. Эльтарт осторожно огляделся и опустил руки. На сей раз рыцаря занесло в очень странное место – даже по меркам Синего леса. Это была огромная пещера. Ее высокий свод поднимался и исчезал в темноте. Освещалась она созвездиями прозрачных фиолетовых грибов: они жались друг к другу небольшими гнездами, лепились по крутым стенам или свешивались вниз на тонких ножках. Из-под их хрустальных шляпок лился нежный фиолетовый свет. Порой, подчиняясь своему ритму, они разом начинали мерцать. Тогда в неведомую высоту свет уходил кольцевыми волнами, опоясывающими всю пещеру. Воздух в пещере, как прозрачный кристалл, – без единого движения, только фиолетовая грибная пыль лениво струилась сияющими слоями в воздухе. Оранжевые искры жуков с еле уловимым жужжанием роились над этими воздушными реками, то ныряя в них, то уносясь в высоту.

Дальние стены пещеры едва угадывались в серофиолетовом полумраке. Весь пол пещеры был усеян поросшими белым мхом валунами – один громаднее другого. У основания холмов торчали, загибаясь вверх, полупрозрачные сосульки – цвета воды, чуть закрашенной молоком. Фиолетовый свет загадочных грибов словно собирался внутри этих сосулек, и те слабо светились. Эльтарт осторожно постучал по ближайшей сосульке. Та отозвалась глухим костяным звоном.

– Не трогай маму! – возмущенно затрубили сзади. Рыцарь вжал голову в плечи – насколько ему позволяли бронированные сочленения доспеха.

– Да я никого и не думал трогать… – робко сказал он и поднимал руки. – Я же не знал, что тут чья-то мама. Я случайно… Он обернулся. Над ним навис небольшой холмик. Весь в лохмотьях белого мха, он полыхал огромными желтыми глазами. Из передней части холмика воинственно изгибался лохматый отросток, а под ним торчали небольшие полупрозрачные клыки – толстые и слегка изогнутые.

– Отойди от мамы! – еще громче проревело загадочное существо и погрозило ему отростком. – Бродяга!

– Мамы?.. – рыцарь поглядел на большой холм, лежащий неподвижно, затем на маленький холмик, который возмущенно пыхтел. Потом присмотрелся и обнаружил внизу у холмика четыре упитанные ноги.

– Ты же слон! – Эльтарт ткнул пальцем в холмик, и тот отшатнулся. – Только почему-то волосатый.

– Сам ты слон! – обиделся холмик. – Индрики мы! Мы здесь живем испокон веков! А вот ты кто такой? Ты мне хобот поцарапал ногой своей!

– А я рыцарь Эльтарт. Рыцарь-механик из ордена Шестигранника. Несу свет, добро и справедливость, куда дотянусь.

– Света нам не надо, спасибо, – маленький лохматый слониндрик был мрачен и деловит. – У нас от него глаза болят А я... – он приосанился, хлопнул ушами и торжественно произнес – Мохнолап Пятнадцатый!

– Хм, действительно, Мохнолап. – рыцарь поглядел на обросшие ноги индрика. – А еще Большеух и Длиннонос.

– Совсем и нет! – обиделся Мохнолап. – Большеухом зовут моего старшего брата, а Длинноносой…

– Старшую сестру? – догадался Эльтарт. Индрик насупился.

– Двоюродную. Будешь смеяться, я тебя бивнем стукну! Хобот болит, между прочим!

– Не надо, я хороший. Просто испугался. Бивни у индрика уже были внушительные, несмотря на юный возраст.

– А вдруг нехороший? – возразил Мохнолап. – Чем докажешь? Эльтарт задумался. Вопрос был сложный. Индрик ждал, поигрывая хоботом.

– Нет, точно хороший, – сказал, наконец, мальчик. – Вот папу лесовика спас недавно от водяного.

– Папу?! – глаза индрика вспыхнули. – А еще кого можешь спасти? Рыцарь никак не ожидал, что в этих страшных подземельях кто-то попросит о помощи. Эльтарт вообще думал, что это его сейчас надо спасать.

– Пожалуйста, – попросил индрик. – Еще немножечко поспасай, а? Эльтарт колебался. Конечно, он должен сражаться со злом везде, где его настигнет, и спасать каждого, кто нуждается в поддержке. Даже если дело происходит в огромной пещере под корнями большого вяза, а спасать нужно странных

волосатых слонов. Но к этой мысли следовало привыкнуть …

– А что я должен сделать?

– Да пустяки! – обрадовался индрик. – Сущая безделица. Ты бы не мог разбудить маму… и всех остальных?

– Остальных?

– Да, всех… – малыш застенчиво повел хоботом. Эльтарт попятился. Он понял, что необычные холмы, разбросанные по громадной пещере – индрики. Много индриков. Очень много.

– Они все спят?!

– Мертвым сном, – грустно подтвердил Мохнолап. – И чего я только не делал – и щекотал в хоботе соломинкой, и щипал за уши, и шерсть выдергивал. Даже песни пел!

– Песни?

– Мама говорила, что мое пение мертвого подымет. Вот я и попробовал… А они все равно спят. Всееее… Индрик горестно затрубил.

– Эй, эй, ЭЙ! – замахал руками Эльтарт. – Потолок рухнет!

– Неее рухнеееет! Его мой папа укрепляяяял! Крупные, с рыцарский кулак, слезы текли по хоботу и глухо падали на землю.

– Хорошо, я помогу, только замолчи! – завопил Эльтарт и индрик тут же умолк.

– Правда, поможешь? – он утер хоботом слезы. – Честночестно?

– Честнее некуда! Расскажи, что случилось?

– Я не знаю. Рыцарь высвободил руку внутри доспеха и почесал нос. Случай был явно тяжелый.

– Мы, индрики, вообще любим вздремнуть, – признался малыш. – Всей семьей. Вон там спит мой дедушка, там прадедушка, там прапрадедушка, а за ним прапрапрадедушка…

– Стоп! Я понял. Но ведь что-то произошло?

– Праизашлооо.

– И что же?!

– Они заснули. Всеее… И не просыпаааются.Я и соломинкой в хоботе...и…за уши…и пел…и-и-и-и Добиться чего-то от маленького расстроенного индрика было труднее, чем сражаться целый день с водяным конем. Но рыцарь был умный, рыцарь догадался: – А когда все заснули? Все, кроме тебя? Малыш неожиданно прекратил плакать и указал хоботом за спину Эльтарту.

– Когда пришла Темнота.

– Да тут всегда темнота! Это же пещера! – воскликнул рыцарь, но все же обернулся. Ему стало вдруг страшно. Он почувствовал, как тяжел его доспех. Как воздух с трудом втекает сквозь забрало и не хочет выходить наружу, а остается внутри. Давит на грудь, душит его. В глубине пещеры, в самом ее дальнем конце, стояла Темнота. Она не была мягкой и бархатной, как в летнюю ночь. И не холодной и синей, как в ночь зимнюю. Она не была похожа на теплую человеческую темноту, когда закрываешь глаза, и не была темнотой комнаты, где выключили свет. Даже темнота в колодце, полная влаги и эха, казалась ближе. В пещере индриков жила Темнота, в которой никогда и ничего не было. Пустая и голодная от этой пустоты. Воздушные реки грибных спор огибали ее, а искры светляков и вовсе не приближались.

– Сначала она была маленькая, – тихо сказал индрик. – Еще меньше, чем я. Я ее нашел. Я с ней играл. Я ее кормил.

– Чем…кормил? – голос у Эльтарта дрогнул.

– Грибами-светоморами, – всхлипнул Мохнолап. – Есть тут такие грибы, особо мрачные. Ну, она и росла на грибах-то. Потихоньку. А потом…

Лохматое тушка его затряслась.

– ОНА ВЫРОСЛА!

– Понимаю, – сказал мальчик. Хотя ровным счетом ничего не понимал. – И все заснули. Но почему?

– Потому что она съела их сны! – воскликнул индрик. – И они не могут теперь проснуться, потому что не могут досмотреть свои сны. А все сны внутри нее.

– А почему же ты не заснул?

– Она…она привыкла, что я ее кормлю… – в голос зарыдал Мохнолап. – И сейчас тоже… Ты меня прости, пожалуйста.

– За что? – не понял рыцарь, а индрик начал от него пятится, и плакать – горько-горько, как потерянный ребенок. – Ты куда, Мохнолап? Что случилось? Эльтарту стало вдруг очень холодно. А потом все потемнело. Пропали светящие грибы на тонких ножках, померк молочный свет стеклянных бивней, исчезли оранжевые искры светляков. Темнота его проглотила. Холодно. Темно. Страшно. Эльтарт заткнул все щели в броне, до каких дотянулся. И сидел, скорчившись внутри самоходного доспеха. В кармане у него было два воздушных семечка ивобаба, от

битвы с водяным остались. Проглотишь такое семечко и можешь час не дышать – очень полезная штука. Пять штук он уже проглотил. Осталось всего два, а он так и не придумал, что делать. В руке светился тусклый огонек – маленькая грибная пылинка, чудом залетевшая ему за шиворот. Так бы он и не заметил ее, а сейчас она была единственным светом, который у него оставался. Темнота катала его на языке, пробовала на вкус: что за чудной орех ей попался, твердый, угловатый, грохочущий. Темнота чуяла, что там, внутри прячется вкусная теплая начинка. Темнота хотела добраться до этого тепла. «Она хуже воды, – подумал мальчик. – Ей даже не надо просачиваться. Погаснет свет, и она тут как тут». Ему было страшно, и он не знал, что делать. Пылинка мерцала на ладони.

– Тебе тоже страшно? – шепнул Эльтарт. – Ты такая маленькая, а Темнота огромная! Конечно, пылинка не отвечала, но мальчик все равно начал с ней разговаривать.

– Неужели все? – спросил он. – Вот и кончилось мое путешествие? Так и пропаду в этом лесу? И ничего толком не сделал, подвигов не совершил, Темноту не одолел. Спасение одного лесовика разве считается за подвиг?

Пылинка замигала, будто желая ответить, вспыхнула, и … погасла. ** Элик уходил все глубже в темноту, позади о чем-то бормотал телевизор, а наверху была мама. Скоро будет светло: солнце выползет на небо, разгонит дымную хмарь утра, раскидает жидкие пятна разбавленного золота по белому, с синевой, снегу. Елки у входа нальются серой голубизной. В коридорах зажгут свет, станет видно вытертые доски пола, крашенные зеленой краской, бежевые стены, выше Элькиного роста забранные редкими, через Элькин шаг, темно-коричневыми рейками. Они Элику не нравились. Между рейками всегда копилась пыль, и мама их ругала почем зря. Сейчас каникулы, и занятия начинаются с утра, поэтому по коридорам скоро побегут старшие – в драм-кружок, на танцы, на изо к Деду. А они с мамой пойдут домой – пить чай. Настоящий, не то, что у бабы Нины. Элик будет забегать вперед, и прятаться за сугробами, а потом выпрыгивать на маму, а мама будет пугаться и кидаться снегом, а Элик будет смеяться…

Только надо маму найти и рассказать ей, что она зря ругалась. Он ведь споткнулся и упал, потому что просто о рыцаре думал, почему у него меча нет. Как же он без меча воюет? Элик перебирал рукой рейки, чувствовал их шершавую изнанку. Шел вдоль стены. Впереди чувствовался провал, там начиналась лестница. В темноте Элик по клубу еще не ходил. В темноте все по-другому. Иначе. У вещей появляется скрытый от людей смысл, они будто оживают. У них появляются глаза, они смотрят на тебя и живут «сами по себе». Это неправильно, поэтому Элик не любил темноту. Но сейчас надо было идти к маме. У щита с тыльной стороны Элик обнаружил пришитые лямки и вдел туда руку. Щит сел на предплечье, как крыло. Поводя этим алым крылом, он пошел в гулкую темноту широкой лестницы. Там, наверху, звенело мамино ведро. ** Эльтарт молчал. Первый страх схлынул, во рту остался противный железный привкус. Теперь он молчал. А что еще делать? Кричать-колотиться? Если уж тебя съели… От этой мысли ему стало легче.

– Боишься меня? – спросила Темнота.

– Вот еще, – сказал Эльтарт.

– Я тебя проглотила! – обиделась Темнота.

– Поэтому и не боюсь. Темнота озадаченно спросила: – Как это?

– Так уже поздно бояться, ты же меня слопала. И еще… – Эльтарт начал загибать пальцы. – Пылинку грибную съела? Сны у индриков проглотила? Вот сколько в тебе всего! Бояться можно пустого, а ты полная. Повернуться негде. Лопнешь скоро.

– Я еще больше проглочу! – пригрозила Темнота. – До всего дотянусь. Ничего не останется!

– А давай! – предложил Эльтарт. – Ешь все! Пещеру можешь сожрать? А Старый вяз? А весь Синий лес?!

– И съем! Раздался грохот, сверху посыпался поток светящейся грибной пыли. Стало чуть светлее. Эльтарт увидел, как один за другим мимо пролетают спящие индрики. Как обросшие седым мхом валуны, они летели куда-то вниз, где ворочалась пухлая чернильная туша, билось сердце Темноты. Последним пролетел Мохнолап, он отчаянно трубил и хлопал ушами.

«Что, сам попался? И тебя съели?! –Эльтарт хотел над ним посмеяться, но передумал. Уж больно Мохнолап был расстроенный. Потом сверху повалились целыми связками те самые светящиеся фиолетовые грибы. Заметались рои оранжевых светляков. Потом посыпалась земля, корешки, с треском ухнуло вниз огромное сучковатое дерево – Эльтарт узнал Старый Вяз. Хрипло каркая, мимо пронесся ворон.

– Каррраул! Катастрррофа! Землеррррастрррясение!

– Еще! – закричал Эльтарт. – Давай еще! Съешь все! Приятного аппетита! Вокруг все завертелось, замелькало – травы, звери, птицы, земля, вода, синие ели и пузатые ивобабы, индрики, лесовики, Эльтарту даже показалось, что он видел водяного коня. Келпи летел, растопырив ноги, как кошка, и с ужасом озирался, но тут их разнесло в разные стороны. Сверху потянулись белые влажные облака, все заволокло туманом, сквозь который пронеслось что-то ослепительное и горячее… Раздался преогромный треск. Нет, вот такой ТРЕСК. И все кончилось. **

Чужие звали его Эльдар или Элик, и только мама звонко и светло окликала – Элька. Ему казалось, что это «ка!» долго-долго гуляет потом внутри, и от него тепло и радостно. А вот Дед глуховато, с хрипотцой обращался к нему неожиданно, по-взрослому – Эль. Первый раз он Деда испугался. Тогда Элик бродил по «дэка», и заглядывал в комнаты, но не заходил. Не отвечал на приглашения. Выглядывал из-за косяка, косился черным глазом – а что тут делают? А у Деда не было двери. Он снял ее с петель, и как раз расписывал. Когда Элик подошел и встал за спиной, он даже не обернулся. Так и рисовал цветы да листочки. Цветы мелкие, разносортные – тут тебе на одном стебле и розы, и тюльпаны, и ромашки, и колокольчики, и множество таких, каких Элик в жизни не видел. Цветы узкие, как ножи, широкие как лодки, цветы-люди, цветы-звери, цветы-птицы.

– Нравится? – дед отошел, поглядел издали. – А ведь тут, брат, еще работать и работать. Чай будем пить? Чай Элик любил.

Он сидел, держал чашку с красивого коричневого цвета, болтал ногами на старом скрипучем табурете. У Деда было имя, но Элик его не запомнил, он сразу понял, что дед это Дед. Невысокий, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, кучерявый – седые волосы крутились, вертелись на голове, и, закружившись, так и падали в бороду. Руки у него были жилистые, глаза острые, серые с зеленцой, а голос глуховатый.

– Это, брат, первый цвет, от которого все цветы пошли, – рассказывал Дед. – Да ты бери сушку. Элик хрустел сушкой – у Деда они были маленькие, круглые, как колечки, с маком, и разглядывал комнату Чего тут только не было! Картины в рамах, и свернутые в трубочки, и стоящие стопочками на полу. Полки, полки, полки вдоль стен. А на них – фигурки глиняные, серые, красные и глянцевые, расписные, фигурки деревянные, резные. И еще полки с механическими штучками, они крутились, щелкали, качались, стучали друг о друга, звенели. Элик даже не знал, из чего они сделаны. Дед стал называть – «шестеренка», «вал», «болт», «плашка», «гайка». Элик с удовольствием повторял: – Гайка!

И гладил пальцем отполированный металл. Дед был «художник» и «оформитель». А еще он был рисователь небывалых зверей и цветов, и придумыватель невозможных аппаратов. Были у него картины «для работы», для спектаклей и сказок, а были «для души». Элику нравились и те и другие, но больше те, которые «для души». Дед сидел на деревянном стуле, скрипучем, с протертой и разлохматившейся обивкой, уже потерявшей всякий цвет. Перед ним был большой белый лист бумаги. Дед сначала сидел и смотрел на лист, потом начинал шевелить губами, будто разговаривая с еще не нарисованной картиной. Элик думал, что он ее уговаривает появиться. Вылезти из белизны. Потом Дед поднимал острый карандаш и точными движениями начинал чертить. Раз – и дуга пролегла через все белое поле. Два – и две дуги поменьше ушли вниз. Три – Дед начинал штриховать, и вдруг из черточек и пятен появлялся лохматый зверь.

– Есть индрик-зверь, в земле живет, ходы роет. Индрикзверь всем зверям царь, – говорил Дед, и зверь с большими глазами, с длинными загнутыми бивнями, оживал,

выступал из листа, вываливал мохнатый бок прямо на Элика, косился на него черным глазом… Не поймешь Деда. Шутит он, сказку рассказывает. Элик слушает его в пол уха, носом клюет, чашку почти роняет. А перед глазами страна невиданная: с густыми лесами, с чудесными зверями. Они обычно с мамой встают рано-рано, и когда мама заканчивает работу, ему уже пора спать.

– Владимир Петрович, он вам опять мешает?! – в дверях стоит мама, и Элик тут же просыпается. Сползает с табурета, бежит к ней, хватает за руку.

– Приводи, Света, пусть еще мешает, – улыбается Дед в бороду. ** – Какой маленький.

– Зато блестящий.

– А можно я его себе заберу? На стенку в норе повешу.

– Нет, Большеух, нельзя. Он герой. Героев на стенку нельзя.

– Жаль…

– Просыпается! Просыпается!

Эльтарт открыл глаза. Над ним, дружелюбно моргая светящимися глазами-плошками, склонились огромные головы индриков. Бивень к бивню, хобот к хоботу, они теснились сверху и шумно дышали на него.

– Привет… – рыцарь сдвинул забрало, глотнул влажного, с грибным привкусом воздуха. Голова кружилась.

– Пустите! Да пустите же! Ногу, дядя Ух, ногу уберите! Да не мою, свою! Тетя Флора, ну зачем вы шерсть в косички заплетаете? Теперь я запутался! Не поворачивайтесь, машите хвостом, как махали…

– Это я, я рыцаря нашел! – индрики медленно расступились и к Эльтарту протиснулся юркий Мохнолап. – Вот он какой! Блестящий, Новенький. Он всех спас!

– Приведите его сюда, – велел низкий глубокий голос.

– Пойдем, – шепнул Мохнолап. – Это мой папа, он у нас самый главный индрик. Его зовут Белый Бивень. Только ты…ему не говори, откуда Темнота взялась. Не скажешь? Нет? Мохнолап сбивался с шага, и все пытался заглянуть Эльтарту в глаза.

– Не скажу, – Эльтарт решил не обижаться на индрика. Маленький он еще, вот и наделал глупостей. Мохнолап радостно хлопнул ушами и умчался вперед.

– Дорогу, дорогу спасителю индриков! – разносился его ликующий голос. – Пропустите героя. Быстрее, лежебоки! Длинноносая, это я тебе говорю. Хватит причесываться! Белый Бивень был совсем не похож на Мохнолапа. Тот был как холмик, а его отец – как гора. Он лежал, неловко подвернув большие ноги, но Эльтарту все равно пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Глаза его были, как озера, полные сверкающего медного песка. По белой шерсти бродили оранжевые искрысветляки, грибы росли под его бивнями. Он лежал на одном месте так давно, что земля продавилась, приняла его форму.

– Ты нас спас, маленький рыцарь, – голос у Белого Бивня был как тысяча труб. Серебряный доспех весь звенел и дрожал от столкновения со словами большого индрика. – Спасибо.

– Что вы, это такая мелочь, – Эльтарт старался всегда быть вежливым. Это никогда не помешает. Особенно, когда ты разговариваешь с очень, очень, очень большим подземным волосатым слоном, который к тому же и начальник над всеми остальными подземными волосатыми слонами.

– Мы долго спали, маленький рыцарь. И давно не видели гостей сверху. Ты ведь пришел оттуда?

– Да, – подтвердил Эльтарт и тут же пожалел об этом.

– Сюда, друзья! – взревел Белый Бивень так, что Эльтарта закачало. – Теснее круг! Наш друг расскажет новости о том, что происходит наверху. Индрики степенно обступили его, как скалы, распахнули сверкающие глаза, и восторженно задышали в ожидании.

– Ну, я даже не знаю, с чего начать… – неуверенно начал рыцарь.

– Начни с самого начала! – велел Белый Бивень. – Расскажи, там наверху по-прежнему великая степь?

– Да-да! – зашумели индрики. – Расскажи!

– Там травы по пояс взрослому индрику?!

– Все те же большие бескрылые птицы, которые бегают быстрее, чем думают?!

– А как там хитрецы-мюслики?! Все так же прячут запасы дикого зерна в своих кладовых?

– Что там, наверху, маленький рыцарь, расскажи!

– Ну, там есть трава, – уклончиво начал мальчик.

– Трава! – хором восхитились индрики.

– Озера, – продолжал Эльтарт.

– О, озера!

– И лес.

– Лес? – нахмурился Белый Бивень. – Когда мы спускались под землю, никого леса не было.

– Большой лес, – признался Эльтарт. – С елками, ивобабами, мороками, лесовиками, зверьми разными. Высокий такой лес. Белый Бивень задумался.

– Вы…давно здесь? – осторожно уточнил Эльтарт.

– Слишком давно… – Белый Бивень шумно вздохнул. Шерсть его заколыхалась, когда он начал подниматься. Светляки оранжевыми звездами брызнули в стороны.

– Индрики! – загремел он, и голос его разнесся под сводами пещеры. Бивни у него засияли ярким молочным светом. – Нам пора! Пора переселяться. Пора выходить наружу. Мы слишком долго спали под землей!

– Как наружу?! – пискнул Мохнолап. – Зачем наружу? Папа, ты опять за свое?! Но его никто не слышал.

– Да! – разом взметнулись вверх хоботы.

– Наружу! – дружно ударились бивни о землю.

– Все на выход! – заревел Белый Бивень. – Все за мной!

– Папа! Дядя Ух! Тетя Флора! Большеух! Вы куда все?! – Мохнолап в панике бегал от одного взрослого к другому, дергал за шерсть, пытался остановить шествие, но все было бесполезно. Трубя и разгоняя темноту сияющими

изогнутыми бивнями, индрики потекли белой рекой куда-то в глубину пещеры. Они трубили, топали ногами, фыркали, и из всего этого шума родилась песня – простая и древняя как сами индрики. Фыр! Пых! Топ! Топ! Идем на запад, на восток! Топ! Топ! Пых! Фыр! Пора нам снова выйти в мир! Мохнолап растерянно сел на землю. Слезы выступили на больших глазах.

– А теперь что?! – в ужасе Эльтарт схватился за голову.

– Это все ты виноват!

– В чем?

– Они проснууулись!

– Слушай, я не понимаю, – вскипел Эльтарт. – То ты выкармливаешь эту жуть мрачную, которая чуть всех не съела. То ты просишь разбудить родных, то рыдаешь, когда все, наконец, проснулись. Чего ты хочешь?!

– Ага, проснулись! – возмутился Мохнолап. – И теперь все по-старому! Никто на меня не обращает внимания, все

вечно куда-то что-то копают, папа устраивает очередной поход, а до меня никому нет дела. Мохнолап, не мешай, налови светляков, поешь грибов, поиграй с кротами… Я, может, и Темноту стал кормить, потому что никто со мной не хотел играть! Я же последний в стаде. Самый маленький. Рыцарь вздохнул. Все-таки он устал. Очень трудно помогать тому, кто сам не знает, чего хочет. Эльтарт сел на землю, расстегнул доспехи, открыл дверцу и вылез. Мохнолап так и застыл, запнулся на полуслове. Эльтарт от души потянулся. Как же затекает спина в этом доспехе. Мысли его свернули на привычную дорожку: вентиляция никуда не годится, механизм правого колена поскрипывает, надо бы шестерни смазать, приводные ремни растянулись. Не меч ему нужен, а хороший ремонтный набор. Эх, масленка, набор ключей и отверток, шестигранники мои драгоценные…

– Ну, и кто из нас маленький? – спросил он у индрика. Тот хлопал глазами.

– Посмотри на меня. Ты же огого какой большой! Сильный! Ты же индрик!

– Я большой? – задумался Мохнолап. – Я сильный?!

– Ага, – сказал Эльтарт. Порылся в доспехе, достал спальный мешок, расстелил. Упал на него и закрыл глаза. Все, спать…

– Спасибо, рыцарь! Я… обязательно…я тебя… только сейчас, только папу догоню и вернусь! Земля затряслась. Мохнолап галопом помчался за своим стадом.

– Да-да, беги, – сонно пробормотал Эльтарт. – Подарков не надо, достаточно скромной медали. За спасение реликтовых животных. Или орден за заслуги перед природой первой степени. Или нагрудный знак «Почетный спаситель индриков»... Он задремал, казалось, только на мгновение. Здесь, в пещере, без движения солнца, не чувствовалось, как течет время. «Минута прошла или час? – во сне думалось Эльтарту. – День или месяц? А может там, наверху, снова великая степь? Снова мюслики скачут и зерно запасают?» Он так умотался, что был согласен и на мюсликов. Только бы ему дали отдохнуть. Проснулся рыцарь от того, что рядом кто-то взволнованно и громко говорил:

– Хозяин, почему ты молчишь?! Я же еле тебя нашел! Даже у сороконожек дорогу спрашивал! Ты бы знал, рыцарь, какая это морока! Как начнут рассказывать – с какой ноги куда шагать, пиши «пропало». Эльтарт поднялся, потер глаза. Перед доспехом, который замер, упав на одно колено, расхаживал водяной конь. Он бил хвостом по бокам, глаза его горели вдохновенно красным. Водяной был в смущении. Водяной извинялся. Водяной хотел искупить вину.

– После того, как ты поскользнулся и в нору совершенно случайно сам по себе трагически упал, я же тут все перерыл! Давай скорее выбираться! Ну что же ты молчишь, рыцарь?!

– Я здесь… Келпи пренебрежительно тряхнул ушами.

– Не мешай, мальчишка, я разговариваю с сэром-рыцарем. После я тебя съем, если рыцарь мне позволит, конечно. У него слишком доброе сердце…

– Когда ты меня в спину толкал под Старый вяз, такой преданности в тебе не наблюдалось, – удивился Эльтарт. – Что случилось?

Мальчик был немного рад. Все-таки этот злобный, вредный водяной его отыскал. Совесть, наверное, в нем проснулась. И теперь не дает ему покоя. Келпи запнулся. Обошел доспех, заглянул в распахнутую дверцу. Повернулся к Эльтарту. В глазах его зажегся нехороший багровый огонек. Келпи оскалил длинные зубы.

– Эй-эй, ты поклялся мне служить! – нервно напомнил Эльтарт, отодвигаясь вместе со спальным мешком назад.

– Э, нет! – клацнул челюстями водяной. – Тебя я впервые вижу, дружок! А служить я поклялся этому доблестному рыцарю в серебряных доспехах. Хотя… если быть точным, я поклялся служить этим доспехам – ведь лица рыцаря я не видел. Эльтарту этот ход рассуждений сильно не нравился. Он бочком пытался подвинуться к доспехам, но бдительный конь заступил ему дорогу. Затем воровато огляделся, убедился, что в пещере никого нет.

– Однако, с другой стороны, если я поклялся служить доспехам до самой их смерти, – это очевидная нелепость, – продолжил он с торжеством. – Потому что они неживые и умереть не могут. Стало быть, я вообще никому ничего не должен. И могу спокойно тебя съесть!

– Вот еще! – возмутился мальчик. – Я тебя победил!

– Меня рыцарь победил. В серебряных доспехах. А ты кто такой? Эльтарт пошарил в кармане.

– А у меня желуди еще остались, – сообщил он. Водяной аж подпрыгнул.

– Теперь я тебя точно съем. С костями и этим спальным мешком. И плевать на воронов и прочих разносчиков болезней и сплетен. Все, до свидания! Конь потянулся, примериваясь, как бы ловчей укусить его острейшими зубами. Черный раздвоенный язык бился в его алой пасти…

– Героев есть нельзя! – белые бивни подбросили водяного вверх, индрик обвил его хоботом и шваркнул о пол пещеры так, что келпи наполовину растекся по земле. – Героев надо уважать! Никогда! Не обижай! Героев! Эльтарт некоторое время с удовольствием наблюдал, как Мохнолап плющит вероломного водяного о разные подземные выступы, потом сказал: – Все-все, хватит. Отпусти его. Келпи с бульканьем рухнул на землю, закатил глаза. Предатель пребывал в глубоком обмороке.

– Теперь мы квиты, Мохнолап, – Эльтарт вытер липкие холодные ладони о штаны. – Еще немного, и съел бы этот

конь меня… – Ой, правда, конь, – изумился индрик. – Только мокрый какой-то. Я думал, кони травку щиплют…

– Травку щиплют гуси, – мрачно сказал Эльтарт. – Лошади едят овес. Но этот предпочитает мясо. С кровью. К сожалению, это мой конь.

– Какое странное животное.

– Я знавал и более странных, – заметил мальчик, окидывая взором индрика, но не стал развивать тему.

– Значит, я правильно тебе седло принес, – обрадовался индрик. – Вот, держи. Он сгрузил со спины седло, упряжь и большой тяжелый мешок с чем-то звенящим.

– За седло спасибо, – обрадовался мальчик. – А что в мешке? Открывать его он не торопился. Сегодняшний день был слишком богат на сюрпризы. Рыцарю хотелось покоя и определенности.

– Мы, индрики, над всем, что в земле, власть имеем, – важно сообщил Мохнолап. – Я пошарил у нас в кладовой. Мы туда клады складываем, понятно? Раз уж все пошли в поход наверх, то кладовая, наверное, уже не нужна. Да? Не знаю, что вам, рыцарям, нужно, ты уж сам разберись.

Издалека донесся трубный звук, расплылся под сводами пещеры.

– Мне бежать надо, – Мохнолап заторопился. – А то папа там сейчас дел натворит. Спросонья-то… Он хлопнул ушами и утопал в темноту, туда, где ухали и гремели бивнями о грунт. Индрики врывались в землю, они рвались наверх. «А что будет, когда они выберутся? – подумал Эльтарт. – Великой степи уже нет. Куда они пойдут, что будут делать? Не затопчут ли Хурру с мамой и папой? Не поломают ли синие ели и ивобабы?» Рыцарь встревожился. Может, не стоило будить индриков? Он развязал мешок. Запустил руку, вытащил горсть золотых монет. Высыпал их обратно. Задумался.

– Это как раз для тебя, – сказал он водяному. – А ты разлегся. Кепли задергал ногами, заворочался. По всему было видно, что он собирался очнуться. Звон золота, его, похоже, взбодрил. Эльтарт торопливо забрался в доспех, захлопнул крышку. Здравствуй, дом. Привет духота, скрип ремней, скрежет шестеренок и запах масла. Келпи открыл глаза, мутно поглядел на рыцаря.

– Мне плохо, – пожаловался он. – Все болит.

– Хорошо, что у тебя костей нет, – утешил его Эльтарт. – А то бы точно все переломал.

– Ох…хорошо. Наверное. Что это было?

– Прямое воздействие добра. А также торжество незримой справедливости.

– Какая гадость, – водяной попытался подняться. Ноги его расползались. Эльтарт подхватил его и помог встать, продолжая поучать: – Каждый раз, когда ты будешь себя некрасиво вести: пытаться съесть своего хозяина или других людей, предавать, делать подлости, воровать и требовать выкуп, будет приходить невидимое добро и бить тебя по голове.

– И долго? – поинтересовался конь.

– Пока не вобьет. Или не выбьет.

– Я могу ошибаться, но обычно ведь Добро так себя не ведет?

– Это особое добро. Рыцарское. По шкуре водяного пробежала дрожь.

– Надо было сразу тебя съесть, пока спал.

– Меня уже сегодня ели. Два раза подряд – это слишком. Ты идти можешь?

– Могу… но не хочу.

– Тогда пошли, – Эльтарт взвалил ему на спину седло. Конь пошатнулся, но устоял. – Вот, как ты мечтал – настоящая упряжь для боевого коня. Малость заплесневела, но это ведь ерунда?

– Отпустил бы ты меня, рыцарь, – с тоской попросил водяной. – Сам видишь, из меня ездовой конь неважный.

– Ничего-ничего. Мы из тебя сделаем славную рыцарскую лошадь, – Эльтарт затянул ремни под животом, и потянулся к морде водяного коня с уздечкой.

– Предупреждаю, я буду сопротивляться, – келпи обнажил острые зубы.

– Не будешь, сил не хватит, – мальчик ловко вдел уздечку. – Ну, вот и славно. Ты уже встал на путь исправления. Еще будешь сахар с ладони подбирать. Шелковистыми губами.

– Ик! Какими губами?! Ненавижу сахар!

– Все не так плохо, – утешил его рыцарь, – У меня вот что есть. Он повертел в пальцах золотую монету. Водяной оживился.

– Дай-ка взглянуть. А на зуб? Чистое золото! Профиль короля Фомы Гугнивого! Четвертый листик справа в венце плохо пропечатан. Да ей лет четыреста! Ты где ее взял? Вся хандра с коня мигом слетела.

– Да так, разжился, – пожал плечами рыцарь. – У меня еще есть. Он вытянул из мешка горсть монет вперемешку с самоцветами. Келпи затрясся всем телом.

– Чего ж ты пешком, хозяин! Залезай на спину, и поехали. И мешок, мешок не забудь. Хочешь, я его в зубах понесу?

– Спасибо, я сам, – Эльтарт едва успел отодвинуть кожаный мешок от коня, нетерпеливо раздувающего ноздри. Приторочил мешок к седлу. Залез, уселся удобней. Чуть тронул смоляные бока шпорами.

– Поехали! Келпи стоял как вкопанный.

– Конь?

– Я вот подумал… – сказал водяной. – А куда нам, собственно, спешить? Давай отдохнем, монетки поглядим.

– Шагай вперед, – велел рыцарь. – Сначала из пещеры выберемся. А потом монетки…

– В этом лесу «потом» бывает не всегда, – грустно заметил водяной, – Надо ловить мгновения. Жить сегодняшним днем. Кстати, а что это за звуки?

Он с беспокойством поглядел в темноту, откуда доносился грохот, и скрежет, и шорох. Это индрики проламывали пласты глины и известняка.

– Нам ведь не туда, откуда раздается этот тревожный шум неестественного происхождения?

– Именно туда. Конь переступил с ноги на ногу.

– Знаешь, сэр рыцарь, про эти пещеры всякое рассказывают…

– Ну-ка, расскажи, – заинтересовался Эльтарт. Неужели он что-то пропустил из здешних подземельных ужасов? Келпи понизил голос: – Говорят, здесь, в этих пещерах, спят вечным сном чудовища. Огромные, как горы, с пылающими глазами, с клыками, которые не помещались в пасти. На морде у них была гибкая лапа, которой они разрывали на куски своих жертв. А потом ели их живое мясо и пили кровь.

– Теплую? – уточнил рыцарь.

– Горячую! – блеснул глазами водяной. – Ни одно существо не могло спастись от них. Чудовища срывали горы до основания и меняли русла рек, выпивали озера и осушали болота. Или наоборот?

– Выпивали болота и осушали озера?

– Эту часть я позабыл, – тряхнул гривой водяной. – Но главное помню. Однажды сама земля, устав от их бесчинств и жестокостей, раскололась и поглотила чудовищ. И они заснули вечным сном.

– А что случится, если они вдруг проснутся?

– О! Это самое ужасное! Они вырвутся из-под земли, страшно голодные и сожрут весь мир!

– Сегодня все помешались на еде, – заметил Эльтарт. – Знаешь, езжай медленней. Не стоит торопиться. ** Но сейчас Деда нет, мастерская закрыта. Элик погладил мутно белеющую в темноте дверь – простая дверь, и не сказать по ней, что там внутри такие чудеса. И пошел дальше на звук маминых шагов. Туда, где ведро изредка позвякивало. Темнота его обнимала, баюкала, и Элику чудилось, что он плывет в ней, как кораблик или лодка. Такая маленькая лодка в серебряной мишуре, с красным щитом-парусом. Сиреневый свет фонарей затекал в окна, ложился на стены вытянутыми полосами. На этих полосах, как на экране в кино, метались от ветра тени ветвей и деревьев.

Если смотреть не на них, а чуть в сторону, и как бы сквозь, то тени сплетались и превращались во все что угодно. Там, за бежевой стеной возникала чудная страна с загадочными деревьями и зверьми, Элик следовал за тенями.

– Я кораблик. Я плыву к маме, – прошептал он, и провел гладкой стене. Пальцы скользили по холодным бугоркам застывшей краски. Над головой, на стенах, застыли полотна света, где крутилось зимнее кино снега, ветра и фонарей. Он смотрел снизу вверх, и сам не попадал на свет. Только макушка его выглядывала из густой темноты, и под фонарным светом искрились черные волосы, пушащиеся на голове. Элик вдруг понял, что не слышит мамы. Ни ее шагов по старому скрипучему, в крупных щербинах и царапинах паркету, ни журчания воды, когда мама отжимает тряпку, ни влажного тяжелого звука, с каким темная от влаги тряпка из мешковины шлепается на пол, ни шорохов, ни звона оцинкованного ведра, слегка помятого с одного бока. Элик не видел света – мама всегда зажигала свет там, где мыла полы. Было темно и тихо.

Позади сквозь окна лился сумеречный свет, собранный из отсветов фонарей и сияния, отброшенного от снега.

– Мама… – тихо позвал он. – Мама, ты здесь? Слова робко выпорхнули и исчезли. Темнота поймала их, как птичек, цепко, быстро и не выпускала. Она и Элика поймает, только попадись! Элик неуверенно двинулся вперед. Коридор кончался, впереди угадывался провал, лестничная клетка, пустота. Кто там, что там? Нет ответа, нет звука, ничего нет, только тени все крутятся и бьются над головой, крутятся и бьются.

– Мама? Элик стоял у края пустоты, где не было света, совсемсовсем. Ему было страшно. Впереди, в этой темноте, молчали вещи. Он пошевелил щитом, погладил мишуру, и ее простой шорох его взбодрил. Мама где-то наверху. Может, устала, отдыхает и потому тихо. Стоит, оперлась на стену, прижала к себе швабру. Может, ей тоже там страшно? Одной? Мальчик поднял щит и пошел вперед.

История третья, в которой доблестный рыцарь Эльтарт находит Красный цветок и выясняет всю глубину падения водяного. Эльтарт обрывал иголки по сорванной еловой ветке и задумчиво гадал: «Выберусь, не выберусь. Выберусь, не выберусь…» Иголок было много, но и рыцарь никуда не торопился. Путь, судя по всему, будет долгим. Они вышли из земли в той части Синего леса, которую даже водяной плохо знал. Весь путь наверх он озирался, вздрагивал при каждом шорохе и чем выше они поднимались, тем больше водяной трусил. Индрики прорыли тоннель, в котором всадник на лошади мог легко скакать галопом, но водяной конь все равно крался вдоль стеночки. Если бы не Эльтарт, державший поводья железной рукой, он бы давно бы утек, причем весь, до последней капельки. Водяной конь молчал, поводил вокруг багровыми глазами, и был явно напуган. Заговорил келпи, когда они вышли на поверхность. Они стояли на дне огромной ямы. Вдоль стен шла широкая утоптанная тропа наверх. Очень широкая.

Повсюду на дне ямы валялись камни, расщепленные стволы елей и изломанные ивобабы. Оборванные черные корни выпирали из вспаханной земли, на них висели клочья мха. Сверху по покатым стенам бодро бежала вода. Конь смотрел на это безобразие, мялся, мельтешил ушами, и, наконец, не выдержал: – Зря!

– Что зря?

– Зря ты, рыцарь, их разбудил…

– Откуда же я знал? – изумился Эльтарт. – Ты же меня в нору пихнул и даже до свидания не сказал.

– Почему не сказал? Сказал… – конь осекся. – То есть я сказал, «осторожно, не сорвись, там очень крутой спуск». Эльтарт вздохнул. В доброго боевого коня водяной никак не перековывался.

– Все думаю, почему ты вернулся?

– Как зачем, хозяин?! Я же тебя искал! Я же о тебе думал! – уши у водяного дернулись – Я же слово дал. Договор дороже денег. У Эльтарта были большие сомнения, что какой-то там договор с каким-то рыцарем мог бы подвигнуть водяного на такой героический поступок, как путешествие под корни Старого вяза. Конь очевидно не договаривал.

– Ну что, куда дальше? Эльтарт грустно поглядел на ободранную еловую веточку. На самом ее конце дрожали две последние иголочки. «Что было последним? Выберусь или не выберусь?» По всему выходило, что не выберется. Рыцарь зашвырнул ветку подальше и велел: – Давай вперед.

– У тебя довольно однообразные приказы, – заметил келпи.

– Ты знаешь, куда надо ехать?

– Нет, но я точно знаю, куда не надо, – водяной кивнул в сторону широкой просеки, уходящей вдаль. Там на горизонте метались птицы, оттуда доносился грохот и треск, там падали вековые ели и ивобабы. Может, даже срывались горы, осушались болота и выпивались озера. Видимо, индрики с сонных глаз все никак не могли остановиться. «Мохнолап папу образумит, – подумал рыцарь без особой уверенности. – Уговорит вернуться под землю. А может, они решат просто попастись. Они же оголодали, наверное, на грибах…» Водяной тем временем довольно резвой рысью трусил прочь от ямы.

– Не стоит задерживаться, – пояснил он. – Скоро в Синем лесу каждый пенек будет знать, что Спящие-под-землей проснулись. Зачем нам лишние вопросы? Ничего не видели, не знаем, и не догадываемся. Келпи удирал с явным знанием дела, путая следы и забираясь в дебри и чащи. Он петлял между кривых низеньких березок, и все дальше уходил во влажные хлюпающие болота. Мимо потянулись большие мшистые кочки, серебристые сверху и изумрудно-желтые у корней. В их глубине сверкали черные глазки болтуники, красные капли червленики, багровые россыпи мясники, изредка выстреливала видная издалека, глянцевая на солнце желтая ягода немножка. В прогалинах меж моховых подушек стояла черная вода, и конь, почуяв родную стихию, припустил вперед.

– Погоди! – очнулся Эльтарт, когда вокруг замелькали совсем уж чахлые сосенки, а над головой распахнулось прозрачное небо с редкими перышками высоких облаков.

– Ты куда так стремительно?

– В болота, подальше от суеты.

– Можно подумать, у тебя в озере много хлопот было.

– А как же! – конь притормозил, схрумкал сиреневую грибную шляпку. – М-м-м, вкусно.

Он пошел широким зигзагом, от кочки к кочке, выхватывая грибы изо мха губами.

– А…хрум…ты думал! – втолковывал водяной, – Берега… хрум… укрепляй. Осоку да рогоз выращивай. Мальков разводи. Моллюсков, опять же, овидий этих бестолковых… хрум-хрум. А утки?

– Что утки?

– Они же гораздо хуже, чем лебеди! Эльтарт задумался. С такой позиции он об утках еще не думал. Он немного посидел, потом осторожно спросил: – А чем хуже?

– Глупый…хрум…вопрос. Чем лебеди! Больше рыцарь вопросов не задавал, но водяной счел нужным растолковать суть.

– Лебеди птицы деликатные. Ранимые. Чувствительные. А утки? Наглые, крикливые, шумные создания. Почти как рыцари.

– Что?!

– Ой, это просто художественное преувеличение, – тряхнул ушами келпи. – Метафора. Ты же смысл понял.

– Не очень, – признался Эльтарт.

– Да что здесь сложного? Мои лунные лилии лебедей любят и потому распускаются раньше срока. А утки их своим

галдежом так пугают, что они, бедные, вообще могут пропустить сезон цветения...Эх, кажется грибочки кончились.

– Ты про лилии даже не упоминал!

– Разве? – удивился водяной. – Тогда зачем бы я тебе стал рассказывать про уток?

– Я не знаю!

– А я откуда знаю, раз ты сам не знаешь? Рыцарь запнулся.

– А, нет, вот еще один! – воскликнул водяной и потянулся к остроконечной грибной шляпке… Сверху со звоном опустилась исполинская голова, увенчанная шатром раскидистых рогов. На рогах висели цепочки, кольца, браслеты, часы-хронометры, бусы, мониста, сережки, подвески, колье, и прочие, неизвестные Эльтарту украшения. Все это хозяйство мелко позванивало. Одним движением нижней губы голова слизнула гриб и половину кочки. Водяной икнул. Рыцарь поднял голову. Над ними стоял огромный, почти с индрика размерами, лось. Утомленный взгляд его крупных, со среднее яблоко,

черных глаз медленно тек из-под длинных, загибающихся ресниц. Верхняя губа у лося свисала ниже подбородка.

– Каакая встреча… – обронил лось. – А я половину Синелесья исходил… Каапыта отваливаются... Забрался ты, братец, в глушь… Келпи молчал. Эльтарт почувствовал, что шея у водяного под белой гривой мелко-мелко дрожит.

– Ты кааак воды в рот набрал… – заметил лось. – Правда, смешно? Водяной воды в рот набрал…

– Уморительно, – на всякий случай согласился Эльтарт. – Но что вы хотите от моего ездового коня?

– Ездового? – лось пожевал губу. – Хм… Он и тебе проигрался? Во что, любопытно узнать…. В кости-гости? В жаблики? В «покачусь-повалюсь»?

– Скорее в тумаки… – поневоле улыбнулся Эльтарт. Он не понимал, почему конь так волнуется. Лось как лось. Ноги четыре, спина горбатая, рога ветвистые, глаза наглые. Здоровенный, правда, и губа очень уж выдающаяся. Монументальная губа. В плохую погоду такой губой укрываться можно, вместо плаща. «А еще у него ювелирная выставка на голове» – подумал Эльтарт и решил, что лось действительно странный.

– Вот не везет тебе, водяной... Каааму не везет, тот рыцаря везет! Лось лениво запрокинул голову, захохотал. Отвислая кожа у него на шее так и запрыгала, рога затряслись, украшения зазвенели, и мальчик с ужасом представил, как они сейчас посыплются вниз. На землю полетела шелуха, веточки, опавшая хвоя, и прочий лесной сор, но ни одного колечка лось вниз не уронил. «Аккуратный, – подумал рыцарь-механик. – Или скупой. Или и то, и другое» – Простите, а что у вас на рогах?

– Интересуешься? – лось деловито его оглядел, оттопырил губу, будто что в уме подсчитывая. – Кольцаа, брошки, бусы, серьги недорого. Скаань, зернь, чернь, лень раасписнаая… Хотя тебе без нааадобности, ты ж в броне. Хотя, на доспехе будет смотреться это колье. Самородное серебро, морские жемчужины… Лось склонил голову, покачал перед лицом Эльтарта сверкающей нитью серебра и крупного жемчуга.

– Дешевка, – фыркнул водяной. – Такие пучок за пятачок на Блошином рынке отдают. Быдрам свое барахло предлагай.

– Молчи, бааанкрот, – медлительно распорядился лось. – Ну так что, берешь, рыцарь? Ручнаая рааботаа.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Эльтарт. – К моим глазам не подходит.

– Лааадно… – вид у лося сделался высокомерный и надменный.– Тогда учти, сэр кааак тебя…

– Меня зовут Эльтарт, – представился Эльтарт. – А…

– Лось… – через силу вымолвил лось. – Лось-Губаач. Или Устаа-лось... Твой конь проиграл мне рааньше, так что, пусть снаачала мой долг вернет. А уж потом с тобой расплаачивается. Лось замолчал, слизнул остаток кочки, принялся медленно жевать.

– Это правда? – Эльтарт похлопал водяного по шее. Водяной тупо смотрел вниз, кивал головой и хрустел подвернувшимся стеблем. Как самая обыкновенная лошадь. И молчал. Лошади же не говорят?

– Ну хватит… – вздохнул лось. – Не прикидывайся. Все болото тебя слышало.

– Зачем пришел? – сухо спросил водяной, поняв, что отпираться бесполезно. – За долгом? Так рано еще.

– Слухи плохие… о тебе ходят…

– А когда обо мне хорошие слухи были? – удивился келпи.

– Эти совсем плохие... Будто ты слово перестал держать. Договора нарушать начал…Вот я и обеспокоился…

– Вранье! – вдохновенно воскликнул водяной конь. – От первого до последнего слова! Рыцарь, подтверди?

– Ну… – заколебался Эльтарт. – Теоретически…

– Хозяин! – водяной изогнул шею, и посмотрел на него с оскорбленным изумлением. – Ты что? Я же, не щадя живота! Я же по капле! Я же в подземелья к тебе просачивался!

– Ну да… – неуверенно сказал рыцарь. Он не любил врать.

– Были у нас разногласия, не скрою, – напирал келпи.– Но это же не повод, чтобы огульно обвинять и облыжно клеветать. Или наоборот?

– Кааакие у наас в Синем лесу подземелья?.. – задумался Лось-Губач.

– Неважно, – отрезал водяной. – Говори, зачем пришел и ходуй отсюда на своих ходулях.

– Заа долгом…

– Так еще срок не пришел!

– Тааак и слухов раньше не было…

– Не дам! – уперся водяной. – Не собрал еще! И вообще, не мешай работать. Видишь, на что мне пришлось пойти, чтобы деньги собрать? В услужение к рыцарю пришлось податься! Да ты сам договор нарушаешь – раньше срока пришел!

Конь развернулся и вместе с Эльтартом, который не знал даже, что и сказать, затопал по кочкам прочь.

– Лааадно… – не стал спорить Лось. – Я тогда озеро заберу. И водопааад. Черный… Водяной так резко затормозил, что рыцарь едва не улетел через его голову. Развернулся. Оскалился: – Мы так не договаривались!

– Даа…– печально согласился Лось. – Мы договаривались, что ты долг вернешь… Водяной шумно задышал, глаза его загорелись, и он начал быстро увеличиваться в размерах.

– Стоп! – заорал Эльтарт, когда водяной уже сравнялся ростом с Уста-лосем. – А ну прекратите! Надоели сражения рыцарю. Хотелось тишины и покоя. А вот драки на болоте между водяным и гигантским лосем совсем не хотелось. Не затопчут, так доспех поцарапают, не поцарапают, так грязи за шиворот накидают. Хорошим такие дела не кончаются, рыцарь давно уже понял.

– Перестань! – рыцарь стукнул бронированным кулаком по затылку водяного и тот всхрапнул от неожиданности. – Сколько ты ему должен?

– Много… – водяной нехотя уменьшался, сдувался, как шарик. Рыцарь отцепил от седла мешок с монетами, подаренный Мохнолапом, ослабил тесемку, затягивающую горловину, швырнул к ногам Уста-лося. Водяной проводил мешок тоскливым взглядом.

– Зря, вот честное слово, зря… – пробормотал он. – Мы бы справились. Разом, ты спереди, я сзади…

– Я этого не слышал! – одернул его Эльтарт. – Проиграл, так плати! Лось, который воспринял все крайне флегматично, нагнулся, заглянул в мешок.

– Не, ну тут мало…

– Мало?! – не поверил Эльтарт. Нагнулся к уху коня: – Сколько же ты проиграл?!

– Долго сидели, – сквозь зубы ответил водяной. – Все надеялся отыграться. Все поставил. Озеро, лилии, водопад. Щук, карасей, даже головастиков. Я так думаю, у него шишки меченые, – невпопад закончил он.

– Какие шишки?

– Еловые. Лось других не признает, говорит, форма не та. Точно меченые. У, шулер!

– Вы во что играли?!

– Как во что, в шашки-шишки, – удивился келпи. – Как обычно… Эльтарт такой игры не знал.

– Внесем ясность, – сказал мальчик. – Сколько не хватает? Лось еще заглянул в мешок грустным черным глазом. Взвесил мешок в зубах.

– Половины…

– Да там монеты одна другой дороже! – вскипел водяной. От черной шкуры пошел пар. – Антиквариат! Четыреста лет им! Ах ты вешалка с бижутерией!

– Каакая разница… сколько лет, – через губу выронил Уста-лось. – Золото всегда золото.

– Да их Фома Гугнивый чеканил! Ты, рога на ходулях, о таком короле хотя бы слышал?!

– Слышал, не слышал…Каакая разница. Не хвааатает… Эльтарт схватил водяного за уши, с силой потянул назад: – Все хорошо, все в порядке. В порядке, я сказал! Уважаемый Лось-губач, вы что предлагаете? Лось пожевал губами. Затем скромно сообщил: – Я предлаагаю вернуть мне долг.

– Но у нас больше нет!

– Тогдаа я озеро зааберу…

– Вот видишь? – горько спросил водяной. – Как можно быть честным вот с такими? Еще не поздно. Давай! Ты спереди, я сзади…

– Честным надо быть всегда, – убежденно сказал рыцарь. – Уважаемый Лось, а нельзя ли как-то договориться? Например, одну половину сейчас, а другую…

– Тоже сейчас, – сказал Уста-лось.

– А других вариантов нет? – упавшим голосом спросил Эльтарт. Лось задумался, побренькал на губе.

– Могу доспехом взять. Черненое серебро нынче в моде. Конь встрепенулся, но Эльтарт опустил ему на макушку бронированный кулак и веско сказал: – Исключено.

– Ну что с вааами делать, нищеброды? – печально сказал Уста-лось. – Без ножааа режете, дааа. Таак и быть. Одну половину возьму монетками. Вторую – Крааасным цветком. Зааавтра, на этом же месте…

– Исключено! – мгновенно заявил водяной. – Ты думаешь, я тебя не вижу насквозь? Так вот, я тебя насквозь вижу! Задумал и золото себе забрать, и озеро к копытам пригрести, барыга!

– Кааак хочешь… – махнул ресницами Уста-лось. – Я предложил…

– Мы согласны! – заявил Эльтарт.

– Ты что?! – завопил водяной конь. – Я жить хочу! У меня планы! У меня лилии!

– Подумаешь, какой-то цветок…

– Да оттуда никто не возвращался!

– Испугал. Я уже в стольких местах был, откуда не возвращаются, что со счета сбился. Уста-лось тем временем подхватил мешок и уходил прочь. Он лениво переставлял ноги, но при этом удалялся с завидной скоростью.

– Вот шпарит, – сказал келпи. – Мне бы такие ходули.

– Зачем?

– Удрал бы подальше от тебя, ненормального.

– Не переживай, выкрутимся! – Эльтарт похлопал коня по холке.

– Ага… – убито согласился водяной, и с тоской прибавил.

– Хоть бы одну монетку приберег, на память… ** – Ты не говорил, что Красный цветок растет в горах… – растерянно сказал Эльтарт.

– А ты меня спрашивал?! – взвился конь. – Ты же сразу согласился! Горы были не слишком высокие, но крутые. Верхушки в облаках не терялись, лавины и камнепады вниз не летели. Так себе горы, если честно. Холмы даже. Но большие холмы. Лес поднимался по их склонам, легкий лес, прозрачный, совсем не похожий ни на темный синий ельник, ни на болотное редколесье с чахлыми сосенками и кривыми березками, ни на тенистые рощи ивобабов, что оставил позади рыцарь. Мох рыжими пятнами лепился к серым валунам, которые карабкались по спинам холмов, высокие деревья поднимали гладкие серебристые стволы, их широкие кроны с мелким узким листом звонко шелестели на ветру.

– Здесь красиво, – сказал Эльтарт. – Откуда здесь горы?

– Чего только нету в лесу у меня, – отозвался конь. – Но Красный цветок живет только в Урочище серых скал. Это здесь. Эльтарт заметил, что солнце уже коснулось дальнего края леса. Надо было спешить. Завтра надо быть с цветком на болотах. Конь медленно брел в гору по узкой тропинке меж

валунов, вросших в землю, и укоризненно кряхтел под рыцарской тяжестью.

– Говорят, этот цветок – не просто цветок… – зловеще начал он. Рыцарь усмехнулся: – Покажи мне что-нибудь просто и обыкновенное в Синем лесу!

– Это да, Синелесье тем и славится, – не без гордости согласился водяной. – Но Красный цветок – это… Долгий вой разнесся по урочищу и конь сбился с шага.

– …это, прежде всего, его охранники! – панически закончил он. – Красные волки!

– Волков я не люблю! – Эльтарт завертелся в седле, заозирался по сторонам, на всякий случай стащил со спины свой красный щит, по который и забыл уже в суматохе последних дней. – Любого цвета.

– Я тоже. Давай домой пойдем, а?

– Наша крыша – небо голубое, – отозвался Эльтарт. – наш ковер – цветочная поляна.

– Где мое озеро? – горько спросил келпи. – У рака есть нора, у ворона гнездо, а бедному водяному голову негде преклонить.

– А долги? – напомнил рыцарь. – А твое пусть не очень доброе, но честное имя? Он перехватил щит, удобней приладил его на руку. Конечно, в доспехе ему никакие волки не страшны. Но так все равно спокойней. А водяному вообще все равно, он же водяной. Его даже кипятить можно. Наверное. Рыцарь задумался над этим вопросом и пропустил появление красных волков. Они вынырнули из серых сумерек серого леса, коричневые тени с горящими глазами. Костлявые лапы с белыми длинными когтями. Впавшие животы. Кожа обтягивала острые ребра. Глаза у них горели злым желтым огнем. Они были голодны, очень голодны. Волки запрыгали по скалам, с рычанием окружали их. Водяной взвизгнул и припустил по склону вверх, не разбирая дороги. Ветки забарабанили по доспеху, Эльтарт вцепился в поводья, прижался к шее, чтобы не слететь на землю.

– Ты куда летишь?! – крикнул рыцарь водяному прямо в длинное ухо. Тот покосился на него ошалелым от страха глазом, и побежал еще быстрее. Эльтарт сквозь щель забрала видел немного: прыгающее ухо коня, белый клок гривы, землю, слившуюся уже в одну неразличимую

черноту, и отделенное от нее светлое полотнище небо, на котором проступили уже первые звезды. Силуэты деревьев выскакивали навстречу, дробили небо, ловили звезды растопыренными пальцами листьев. Они летели вверх по склону, между небом и землей, как ночной туман, и огни волчьих глаз остались позади. Стая отстала с разочарованным воем. Конь остановился резко, без предупреждения и случилось то, чего так давно опасался Эльтарт. Он не удержался в седле, перелетел через голову, ударился о землю правым коленом и проехался по поляне на щите. Грунт был каменистым, щит звенел и подпрыгивал на булыжниках. Эльтарт поспешно вскочил, и чуть не упал – ножной привод в правом колене щелкал и прокручивался. «Если передаточный ремень сорвался, это ничего, это ерунда. А вот если шестеренка полетела…» – рыцарь встревожился. Он хотел высказать водяному все, что думает о его безалаберности, беспардонности, паникерстве и безответственной манере езды, но обо всем позабыл. Потому что на поляне рос Красный цветок.

Прямо перед носом, в каких-то десяти шагах, а если включить ножной акселератор, так и вовсе за два прыжка можно управиться. Он был большой, этот цветок, по грудь доспеху, и казался мохнатым – такое множество тончайших красных волосков, опушило и мощный стебель, и широкие черные листья. Цветок цвел. Он развернул алый бутон, махровые пышные лепестки будто шевелились в вечернем сумраке. Эльтарту почудилось, что это неторопливый огонь дрожит на стебле. Рыцарь согнул-разогнул правую ногу, осторожно оперся на нее. Вроде все в порядке… «Цветок забрать, доспех осмотреть и починить, водяному по голове дать» – быстро набросал план действий рыцарьмеханик. Он шагнул вперед…

– Не торопился бы ты, хозяин… – заметил конь, потихоньку отодвигаясь от Красного цветка.

– Вот еще! – возмутился Эльтарт. – Я из-за тебя коленопреклонный механизм повредил. Мог бы и голову свернуть, между прочим. Забираем растение и уходим. И куда ты отползаешь? Опять удрать задумал? Учти, там волки!

– Я лучше с волками, – сказал водяной. – Ты на цветок-то погляди … Ночь подкатила уже совсем близко, захлестнула поляну, и в слабом багровом свете засыпающего солнца ничего нельзя было разобрать. Этот зыбкий свет волнами гулял поляне, словно облака, гонимые ветром, то заслоняли, то открывали краешек солнечного диска. Рыцарь поднял голову и попятился. Солнце давно зашло. А пылал, трепетал, разливал свет Красный цветок. И чем темнее становилось вокруг, тем ярче он разгорался, расправлял лепестки, поводил ими, точно гибкими, бескостными пальцами. Под ногой что-то хрустнуло. Эльтарт присел, свет накатил багровой волной, и в его кровавом приливе мальчик увидел, что стоит на костях. Человеческие, звериные, птичьи, и совсем уж неведомые Эльтарту, кости усеивали поляну. Рыцарь отшатнулся от лошадиного черепа, оскалившего зубы, закрылся щитом, подался назад.

– Может, ты и прав… – шепотом сказал Эльтарт. – Что такое деньги, в самом деле? Где-нибудь вторую половину

раздобудем. К тому же Лось, как ты сказал, раньше срока пришел. Нехорошо… Он уперся спиной во что-то твердое, не отрывая глаз от цвета, ощупал препятствие.

– Это я… – гнусаво отозвался водяной. – Пальцы убери, а то откушу.

– Уходим! – скомандовал Эльтарт. – Я не гордый, я ошибки признаю. Ты был прав. А я был не прав. Ты рад?

– Безмерно. Весь трепещу от счастья. Только поздно. Некуда уходить.

– Что за ерунда! – воскликнул Эльтарт.– Бежим в лес и вся недолга. Цветок будто его услышал, полыхнул сильнее, лепестки заколыхались, закрутились, то сворачиваясь в трубочки, то разворачиваясь. А вокруг поляны зажегся молчаливый хоровод огоньков. Красные волки кружили вокруг поляны, бродили по лесу, и рыцарю казалось, что он слышит, как они клацают зубами и слюна капает с их клыков…Пока он не сообразил, что это водяной стучит зубами у него над ухом.

– Добрый боевой конь так себя не ведет, – рыцарь брезгливо отодвинулся.

– Ага, он преданно гибнет вместе с хозяином, – мрачно отозвался водяной. – Вон их сколько тут валяется, добрых и мертвых. Лучше уж я останусь недобрым и живым.

– Ерунда! Давай, как ты вчера предлагал – я спереди, ты сзади! Выкопаем эту ботанику с корнем!

– Ты начинай, рыцарь, а я ему пока со спины зайду… – предложил конь, резво отскочил, и побежал краем поляны. Поглядывал он, впрочем, больше в лес, выискивая брешь в кольце Красных волков, которые высовывали узкие пасти из леса, и так и норовили куснуть его за ноги. Эльтар потянулся вперед и тут же застыл на месте – лепестки Красного цветка хищно задрожали. В голову ему пришла мысль.

– Слушай, я тут подумал… А где у него спина? Может, это ты к нему сейчас со стороны… пасти заходишь? А я со спины, наоборот? Тогда весь план насмарку.

– Ты не думай, рыцарь, не твое это… – конь отмахнулся копытом от очередного Красного волка. – Голова тебе дана, чтобы шлем носить и воодушевляющие речи произносить. Ты иди да бей эту растительность смело, а я потом расскажу, какой ты был герой.

– Что?!

– В смысле, балладу сложу, – поправился конь, бодро скача по краю поляны и шарахаясь от кустов. Волки не желали выпускать добычу. – О подвигах. У каждого рыцаря должен быть не только конь, но и менестрель. Бард. А у тебя будет два по цене одного. И конь и бард. Правда, здорово?

– Наверное…

– А насчет того, где что, ты не сомневайся. Как он тебя есть начнет, сразу поймешь, где у него пасть. Вот туда и бей. А я пока над балладой подумаю. Ночь окончательно утвердилась в Синем лесу, растеклась по Урочищу серых скал, затопила поляну Красного цветка. Чем темнее становилось вокруг, тем ярче он разгорался, тем выше вытягивался угольный стебель, тем шире становились черные листья с алыми прожилками. Пылающие лепестки сгибались и разгибались, и вытягивались все дальше. Вот они достают до земли, вот уже оглаживают кости и землю в трех шагах от себя, вот в пяти, и земля дымится от их прикосновений. Рыцарь поднял щит повыше. Нападать на Цветок не хотелось. Хотелось лежать на речном берегу, и наблюдать, как течение уносит все твои заботы и хлопоты.

– Я вот подумал, – сказал Эльтарт.

– Опять? – простонал конь.

– А что? У вас много общего.

– С кем? – изумился водяной. – С этим плотоядным гербарием?

– Ну да. Ты черный с красным и он такой же, черный с красным. Поговорили бы… Конь фыркнул и потрусил дальше по кругу.

– Знаешь, рыцарь, у меня первая строчка баллады родилась: «Эльтарт был рыцарь боевой, но не дружил он с головой…»

– Все, – оскорбился мальчик. – Я пошел. Сам добывай этот цветок. Он хотел развернуться, но в правом колене (том самом, которое повредилось после падения) что-то нехорошо хрустнуло. Потом с жужжанием начала раскручиваться пружина ножного акселератора.

– Нет, нет, нет! – Эльтарт в панике начал давить на ножной привод, но… Пружина размоталась до звонкого щелчка, правая нога доспеха разогнулась, и рыцаря швырнуло вверх и вперед, прямо в объятья Красного цветка. Эльтарт только и успел поднять щит, прежде чем угодил точнехонько в сердцевину Цветка. Растение от

неожиданности даже лепестками заболтало и несколько обмякло.

– За Синий лес! За добро и механику! – завопил рыцарь и с размаху оглоушил его щитом. Руки обожгло. Вокруг перчаток обвились алые лепестки, и металл доспехов задымился. Эльтарт втянул руки внутри доспеха, попятился. Но остальные лепестки обвили доспех, вцепились в ноги, мощно потянули к себе. Сердцевина Красного цветка распахнулась, и оттуда повеяло страшным жаром. Сквозь забрало потек раскаленный воздух.

– Водяной! – закричал Эльтарт. – Самое время нападать сзади! Ответа не было. «Удрал! – понял рыцарь. – Опять удрал! Как же так?!» Кожа на лице высохла и натянулась, губы потрескались, в горле пересохло. Мальчик пытался вырваться из цепких объятий Красного цветка, но не мог даже прикоснуться к раскаленным рычагам. Потянуло паленой кожей – это горели приводные ремни. Смотреть в нутро Красного цвета было нестерпимо, сквозь забрало струился алый свет, ресницы у мальчика трещали и скручивались.

Когда его лесовики хотели запечь с болтуникой, было совсем не так плохо. Да неплохо было, на самом деле. Сколько было воды и прохлады. Золотые деньки… Было душно, очень жарко и страшно хотелось пить. Мысли у Эльтарта путались и скакали, как жаблики по болоту. Издалека долетел вой, и рыцарь со страхом понял, что это песня Красных волков. Они пели в предвкушении добычи. «Мы ходим ночи, ходим дни Одни, одни, одни, одни… Жуем кору, гнилушки, пни. Мы очень, очень голодны Не зарекайся от сумы, Не зарекайся от тюрьмы и от волков, волков, волков не зарекайся – это мы! Едим мы все, что можно съесть в зубах у нас застряла шерсть, Наш вой для всех дурная весть Беги, скачи, кричи – мы здесь!

Не зарекайся от сумы, Не зарекайся от тюрьмы и от волков, волков, волков не зарекайся – это мы!» Волки пели о голоде, о темноте и ужасе. И словно в ответ на эту песнь голода, Цветок потянул доспех еще ближе к себе, приблизил к забралу пылающие махровые губы, дохнул испепеляющим жаром … И вдруг окутался клубами пара.

– Бей его, рыцарь! – келпи выпустил еще одну струю воды из ноздрей, охлаждая доспех. Мальчик схватился за рычаги. Они были горячие, очень горячие, но за них можно было держаться! Заскрипели передаточные цепи, шестеренки с хрустом провернулись, и рыцарь оторвал лепестки, сковавшие ему руки. Схватил их, дряблые, поникшие от воды, и завязал узлом. Красный цветок замолотил оставшимися лепестками, запылал ярче, но меткая струя воды его немедленно притушила.

– Вяжи этот валежник! – конь гарцевал вокруг, и вода так брызгала из него во все стороны. Весь в клубах горячего пара, Эльтарт хватал извивающиеся лепестки и плотно

связывал их. Один к одному, вокруг багровой сердцевины, пока не затянул их все в единый бутон. Когда все было кончено, мальчик отошел назад на подгибающихся ногах, сел на потрескавшуюся землю. Поднял забрало и глотнул ночного воздуха – прохладного, свежего. Немного посидел, глядя в черное небо, все истыканное серебряными, как его доспех, звездами. Водяной подошел, встал рядом. От него веяло влажным холодом, капельки воды дрожали на черной шерсти.

– А я думал, ты меня бросил, – сказал Эльтарт. – И удрал.

– Да я и удрал, – во внезапном порыве откровенности признался водяной. – Сбегал до ближайшего ручья, воды напился. И вернулся.

– Хорошо…что вернулся. А где волки?

– Разбежались. Трусы!

– Можно подумать, ты бы на их месте остался. Эльтарт с трудом поднялся. От жара детали доспеха повело, высохшие ремни отчаянно скрипели. – Плохо дело. Мне бы в ремонтную мастерскую.

– Давай сначала выкопаем эту икебану.

– Чем? – мальчик поводил глазами по поляне. Лопат поблизости не наблюдалось. – Может, с корнем его выдрать?

– А вдруг что-нибудь повредим? – испугался водяной.

– Какие-нибудь питательные корешки? Тогда все напрасно будет. Я Лося знаю, Лось порченый товар не возьмет. Ему исключительно первый сорт подавай.

– Я бы этому сорняку не только корешки, но и все остальное открутил, – мечтательно пробормотал Эльтарт. – Смотри, как он тут разгулялся! Сколько народу съел…

– Рыцарь, нам его выкопать надо, а не судить, – напомнил конь. – Усмири свой инстинкт справедливости. Эльтарт подошел к Красному цветку. Черные листья мелко дрожали, в связанном бутоне гудел огонь. Цветок явно был недоволен. Рыцарь подобрал обугленный щит, и вонзил его острым концом в землю у основания Цветка… ** А вдруг мама ушла? Элик обмер, сердце у него застучало часто-часто. Ушла! И нет ее нигде. Ни на третьем этаже, в узких темных комнатках, кладовках, реквизитных, ни на втором этаже, в любом из классов, ни на первом этаже, в пустом гулком актовом зале, с протертыми сиденьями из красноватой мягкой ткани. Нигде-нигде ее нет, Элик один в клубе. И

тети Нины нет с ее телевизором, чаем из сгущенки и каменными баранками. И даже Деда нет, и мастерская его за белой дверью пропала и все его поделки, стучалки, дребезжалки и звенелки, все шурупчики, болтики, гайки, шестеренки и шестигранники, деревянные человечки и глиняные чашки-ложки, и картины – все пропало, как и не было никогда. Ничего нет, и не было. А есть только пустота, темнота и зыбкий зимний свет, льющийся из окон. Исчезнет свет и сам Элик исчезнет. Погаснет. Потому что пока свет его освещает, может, кто-то его увидит. Он сам себя увидит. А не будет света, где тогда он будет? Элику стало страшно. Так, как никогда до того не было, и как уже не будет. Он не хотел исчезать. Он часто задышал, в носу защипало, и Элик совсем уж собрался расплакаться, как услышал музыку. Мелодия, легкая, как паутинка, летела по коридору, кружилась снежинкой за окном, и пел женский голос. Откуда она взялась? Кто пришел так рано, в какой из темных комнат включили свет и поставили запись? Элику сразу стало спокойно, и он пошел дальше.

История четвертая, в которой Эльтарт из героя превращается в преступника, слушает отменный джаз, попадает в мохнатые лапы закона, и понимает, что может, и из Синего леса не стоит выбираться…

– Нет, ты его видел? – водяной все никак не мог успокоиться. – У него же губа до земли упала!

– Не выдумывай, – нахмурился Эльтарт. – Он немного удивился.

– Немного? – конь фыркнул. – Лось нас уже похоронил, памятник поставил и надгробную надпись написал. А мы живы, буль-буль-буль! И озеро, и водопад снова мои! Конь танцевал от радости.

– Ага, не проиграй снова, – рассеянно ответил Эльтарт.

– Ни за что! – водяной затряс гривой. – Никогда! Ни под каким соусом! Ни в коем разе! А ты, рыцарь, теперь можешь у меня что угодно просить! За водопад и озеро… Они шли по светлому березовому лесу, вернее, конь шел, а Эльтарт качался в седле и размышлял. Думал он, во-первых, о том, где взять новую кожу для приводных ремней и смазочное масло для шестеренок. Вовторых, как выправить вмятины на нагруднике и

отремонтировать привод правого колена. А в-третьих, он размышлял о добре и зле.

– …рыцарь? Ты меня слышишь?

– Я вот тут подумал… – сказал Эльтарт, и конь сбился с шага. Начало его озаботило.

– Красные волки ведь питались останками жертв после Красного цветка, так ведь?

– Так, – конь клацнул зубами, отгоняя неприятные воспоминания. – Они загоняли добычу к цветку, а потом сидели и ждали. Трусливые трупоеды!

– Конечно, трусливые, и, безусловно, трупоеды, – согласился Эльтарт. – Но что они будут делать теперь, когда мы выкопали Цветок?

– А нам что за печаль? Пусть обратятся к Лосю, попросят семечко. Или научаться кору грызть.

– Или уйдут из Урочища серых скал в другие места, – задумчиво продолжил рыцарь. – Туда, где есть еда. Туда, где их совсем не ждут.

– Это ты к чему? – насторожился конь, но рыцарь его не слушал. Он во все глаза смотрел на большой лист бересты, приклеенный кусочком смолы к березе.

– К тому, что у каждого подвига есть последствия, – хмуро сказал он.

На скрученном полотнище были изображены две фигуры: громадный мужичина с острыми плечами, огромными кулаками и злобным оскалом. Рядом так же злобно скалился черный конь. Коню даже закрасили красным глаза для пущего сходства. Надпись под рисунком гласила: ВНИМАНИЕ! РАЗЫСКИВАЮТСЯ! ВООРУЖЕНЫ И ОЧЕНЬ ОПАСНЫ! ПО ОБВИНЕНИЮ В ПРЕСТУПЛЕНИИ ПРОТИВ СИНЕГО ЛЕСА! (ОНИ РАЗБУДИЛИ СПЯЩИХ-ПОД-ЛЕСОМ!) КТО ВИДЕЛ И ОСТАЛСЯ ЖИВ, СРОЧНО СООБЩИТЕ… Водяной, воровато озираясь, сдернул зубами лист и удивительно быстро его сжевал.

– Я не дочитал! – возмутился Эльтарт.

– Нечего там читать, обычный поклеп, клевета и роковая ошибка слепой правоохранительной системы, – отмахнулся келпи. – Поверь мне, уж я-то знаю.

– В твоем близком знакомстве с судами я не сомневаюсь, – сказал рыцарь. – Но в том листке, который ты сожрал, было

сказано, кто ведет дело. Я могу обратиться к нему, рассказать, как все было. Кстати, откуда у вас в лесу суды?

– Что мы, дикие? – оскорбился водяной. – И суды есть, и шерифы, будь они неладны. А это дело скорее всего ведет старикан Грызли.

– Кто?!

– Грызли Лежебок, вот кто. Здешний шериф.

– Так идем к нему и все расскажем!

– Ты, рыцарь, еще после вчерашнего не оправился, – конь не сдвинулся с места. – Тебе надо голову проветрить, отдохнуть. Кто же к шерифу сам приходит? Он обидится.

– О чем ты?

– Шериф тебя поймать должен. Побегать за тобой по всему Синелесью, под каждую корягу заглянуть, в каждом омуте спросить – не видали ли вы такого-то – а оттуда ему хором «нет, не видали этого честнейшего водяного…то есть рыцаря, а что он мог сделать, да вы что, это какая-то нелепая ошибка, шериф….» И вот когда он случайно, по слепому везению тебя поймает, то отнесется к тебе со всем вниманием и уважением. А если ты сам к нему придешь, он и разговаривать не станет. Неинтересно… У нас так в лесу заведено.

– Да? – Эльтарт сомневался. С одной стороны, Синий лес очень уж странное место, а у водяного большой криминальный опыт. С другой стороны, играть с шерифами в прятки – это даже для Синелесья чересчур. Прийти к какому-то решению он не успел. На ветку над головой присела вертлявая морока, покосилась на них черным любопытным глазом, подобралась поближе и гаркнула так, что Эльтарт чуть не свалился: – Сенсация! Сенсация! Нашествие Кррасных волков из Уррочища Серрых скал! Сенсация!

– Лети отсюда, пернатое! – посоветовал водяной. – И без тебя голова трещит.

– Нет-нет! Пусть расскажет! Морока прочистила горло, переступила лапками и выдала пулеметную новостную сводку: – Небывалому нашествию Крррасных волков подверррглось Мшистое болото! Местные жители в панике бегут, оставив дома и все свои вещи. Крррасные волки съедают все на своем пути!

– Да какие там жители… – пробормотал водяной. – Полторы лягушки и те приезжие…

– По оценке специалистов, если Крррасные волки пррродолжат пожиррать все, что видят, то они пррроедят болото черррез трри дня и воррвутся в Черррный лог!

– Какой ужас, – сказал водяной. – Катастрофа. Надо кому-то что-то с этим делать. Немедленно.

– Это же мы виноваты! – воскликнул Эльтарт. – Если бы мы не выкопали Красный… Конь дернулся и ударом неожиданно длинного хвоста едва не сшиб рыцаря на землю.

– Прости, комар укусил, – пояснил он, пока Эльтарт пытался удержаться.

– С каких пор тебя комары кусают? – возмутился мальчик. – Они хотят воды напиться?!

– Сам удивился. Морока стрельнула в их сторону хитрыми глазками, и сообщила следующую новость: – Нагррраду в десять золотых монет обещают тому, кто даст любую инфорррмацию о виновнике нашествия Крррасных волков!

– Добрая птица, что ты хочешь за свое молчание? – ласково спросил водяной конь, беспокойно переступая с ноги на ногу. – Договоримся…

– Шерриф Гррызли Лежебок уже отпррравился на поиски пррреступников! – злорадно сообщила морока. – Последний ррраз его видели возле Звонкого ррручья!

– Все, птичка, нам пора, – заторопился водяной конь. – Дела-заботы. Он рванул с места, и березы замелькали в глазах рыцаря. Мальчик только успел за поводья схватиться. Морока сорвалась за ними, и, ловко помахивая длинным хвостом, держалась у головы Эльтарта.

– Нагрррада в сто золотых монет тому, кто сообщит о местонахождении пррреступников, которррые ррразбудили Спящих! Келпи припустил еще быстрее, но упорная морока не отставала.

– Последние новости о Спящих-под-лесом! Стадо взяло курррс на курррган Гррустного хана! Ррразбегайтесь! Ломая ветки, конь выломился на простор, внизу плеснула вода, и келпи, не думая даже, ринулся в реку вместе с рыцарем. Эльтарт успел только…да ничего он не успел, и глаз не закрыл, когда пузырящая вода ударила сквозь забрало, и зеленоватая мгла сомкнулась над головой.

Морока покружилась над быстрой речкой. Та играла мускулами, гнала на стремнине, наискось от берега к берегу невысокую волну, кружила в омутах упавший лист и длинную синюю хвою. Со дна поднялось и лопнуло несколько больших пузырей. И все. Морока описала еще один круг и полетела дальше – Синий лес нуждался в новостях! Тем более, в таких сногшибательных новостях.

– Ну и тяжелый ты, хозяин! – конь уронил закованного в доспехи рыцаря прямо у края воды. На спину забралом вверх. Из рыцаря веселыми струйками била вода. Из доспеха донесся настойчивый стук и напряженное бульканье.

– Что? Рыцарь задергал руками, как ящерица. К забралу изнутри прильнули синие губы.

– На спину…кха…переверни! Конь перевернул рыцаря. Дверца заскрипела, распахнулась, из доспеха вывалился Эльтарт. Синий от холода, отплевываясь от речной воды, злой как…водяной.

– Ты что делаешь! – набросился он на коня, едва перевел дух. – Мог бы предупредить! Я же чуть не утонул!

– Я думал, ты умеешь, – заморгал келпи.

– Что умею?!

– Под водой дышать. Эльтарт пристально поглядел в искренние глаза своего верного коня.

– Ты же целый день со мной на дне боролся, – продолжал водяной. – Вот я и подумал…

– Забудь, – мальчик махнул рукой. – Иди, попасись.

– Я траву ем только на закуску.

– Ну, поймай кого-нибудь, замучай, и съешь.

– Ты серьезно, хозяин? Можно?!

– Нет, – отрезал мальчик. Он пошарил в доспехе, достал походный набор инструментов и ремонтный комплект. Доспех срочно нуждался в починке. Только…

– Как бы его просушить?

– О, нет ничего проще. Веревка есть? Эльтарт вытащил моток веревки. Под руководством коня они перекинули ее через толстую ветку и подвесили доспех повыше.

– Можно и прогуляться, – подытожил конь, когда Эльтарт завязал последний узел на веревке.

– Куда? А как же доспех?

– О, это еще проще. Уголь есть? А береста? Чудесно…

Конь зажал в зубах уголь и коряво начертил. СобственнАсть Синяго Лесья. Тело (мертвИй труп) прИступника, кАторый рОзбудил Спящих. ГрыМзли ЛИжибок, шИррЫф Прилепил бересту на грудь доспеху, отступил, залюбовался.

– Не нравится мне это, – сказал Эльтарт. – Лучше я тут посижу.

– Ты что? И не побываешь в роще дуб-дубу-даев?

– Какой роще?

– Это надо видеть… А точнее, слышать, – загадочно сказал водяной. – Чего ты так волнуешься? Зато никто твой доспех не тронет, просохнет хорошенько.

– Да, но мы вроде как врем… – неуверенно сказал мальчик.

– К тому же врем с ошибками.

– Мы не врем! Мы военно-хитрим!

– А разве война?

– Жизнь – это постоянная битва, – заметил конь, – Пойдем, тебе полезно. А то из доспеха не вылезаешь, белый стал, как пузо жаблика.

Эльтарт, озираясь назад, неуверенно пошел за конем по крутому склону. У него было нехорошее предчувствие. Расставаться с доспехом не хотелось. « А может конь прав? – задумался он. – Я ведь с тех пор, как попал в Синелесье, из него не вылезаю. И топили меня в нем, и подвешивали, и жарили, и глотали целиком…» Они шли по залитому солнцем лугу. Мальчик брел вслед за конем, который прокладывал путь среди высоких, почти с Эльтарта, трав. Мальчик уже почти забыл, как это здорово, когда перед глазами не стоит решетка забрала. Как приятно ощущать ветерок, который овевает лицо, слышать запах цветов вместо тяжелого телесного запаха, стоящего в доспехе. Как легко идти своими ногами, а не давить на рычаги… Эльтарт притормозил, снял обувь, и пошел босиком по траве. Как замечательно слышать музыку, а не гулкое эхо, которое вечно гуляет в доспехе... Эльтарт остановился. И, правда, музыка.

– Музыка! – воскликнул он.

– Ага! – конь кивал головой и слегка пританцовывал на месте. – Нам повезло, роща с оркестром оказалась.

– Роща с оркестром?!

– Ну да, вот же они, дуб-дубу-даи… – водяной отошел в сторону. За время своих странствий по Синелесью Эльтарт перевидал столько, сколько иной за всю жизнь не увидит. Честно говоря, Эльтарт уже начал опасаться, что разучился удивляться. Но сейчас он удивился. Луг переходил в поляну, и высокое разнотравье уступало место странным цветам. Их высокие соцветия были собраны из разноцветных дудок – белых, синих, красных, желтых, голубых. Дудки были узкие и широкие, короткие, не больше мизинца, и длинные, с Эльтарта размером. Прямые, и изогнутые на любой манер, с узких раструбом и вывернутые почти наизнанку. Нельзя было найти и двух одинаковых цветков – у каждого соцветие было собрано на свой лад. Ветер порывами качал цветки, дул в дудки и те то и дело начинали выдавать звуки, так что вся поляна принималась то петь высокое «ля», то тянуть низкое «ууу». А ветер не унимался, он кружился по поляне, и звуки из разных дудок складывались в музыкальные фразы, и над поляной плыло неумолкающее гудение на разных тонах. А дальше начиналась роща мощных деревьев с раскидистыми кронами с мелкой круглой листвой.

«Дуб-дубу-даи!» – догадался Эльтарт. Над поляной, над ее гудением и пением от рощи летела многозвучная песня. Жесткая листва звенела, как монеты, когда ее встряхивал ветер, а ветви пели, когда тот же ветер втекал в них. Полые, они пропускали его, как флейты. Блестящие желуди качались в листве, звенели как колокольчики.

– Вот они, дуб-дубу-даи, – сказал конь с гордостью, словно он лично вырастил эту рощу. – А цветы называются додуванчики. Они всегда растут рядом с дуб-дубу-даями. Из рощи донесся энергичный барабанный стук, тут же ветки одного из дубудаев затряслись, ритмично зазвенела жестяным звоном листва, затем басовито загудели струны, и флейта запела, вплела свою музыку в общий рисунок…

– Стоп! – донесся из рощи девичий вопль. – Что это? Я спрашиваю, что это такое? Что ты делаешь?!!

– Я же говорил, роща с оркестром, – удовлетворенно заметил конь. – Пойдем, послушаем. В роще было прохладно и тенисто. Пятна солнечного света падали на мягкую невысокую траву, додуванчики росли здесь не так густо. У мощного дубудая расположился оркестр.

У ствола, с деревянными колотушками в руках стоял кудрявый ясноглазый барашек, весь в завитушках белой блестящей шерсти. От рожек его тянулись две веревки и скрывались в листве. На развилке дубудая, прижав к губам его полую ветку, сидела быдра – серебристая, в редкое фиолетовое пятнышко. Булыжник на груди у нее был в изящной оплетке из светлой ивовой коры. С изогнутой дудкой додуванчика в лапах, сев на задние лапы, скучал огромный рыжий еж. А маленькая лесовичка в обтягивающем комбинезоне цвета баклажана ходила перед ними по поляне, подпрыгивала от возмущения и размахивала руками. Распекала она другого лесовика. Долговязый, а по меркам лесовиков и вовсе высоченный, он стоял, согнувшись почти до земли. На чем он играл, Эльтрат сразу не понял. В одной руке у него болтался пучок длинных додуванчиков, в другой смычок.

– Вбей уже в свою дурную голову, Шурра! Ты начинаешь вместе с Рыжиком! Не с Сесилией!

– Да, Муррочка, – покорно кивнул лесовик, не отрывая от нее тоскующих глаз. – Вместе с Рыжиком, я понял. Еж громко фыркнул.

– Я знаю, все устали! – развернулась к нему лесовичка. – Но надо работать. Давайте еще раз… Быдра кашлянула. Она первой заметила Эльтарта с конем, и поблескивала на них любопытными глазками.

– У нас зрители, Мурра. Лесовичка повернулась, колокольчики, заплетенные в косички, зазвенели, косички веером рассыпались по плечам. Лицо у лесовика Шурры сделалось умильное и на редкость глупое.

– Ну вот! Зрители! – озадаченно сказала Мурра. – У нас репетиция, зрители! Вам сюда нельзя!

– Куда нельзя, в рощу? – удивился мальчик.

– Нет, на репетицию.

– Так мы же не играть будем, а слушать.

– Все равно нельзя. У нас… – Мурра замялась. – Производственный вопрос.

– И что он производит, ваш вопрос? – встрял конь.

– В основном бардак и сумятицу, – Мурра метнула убийственный взгляд на Шурру, и тот съежился еще больше. – А также чепуху и какофонию.

– Так мы не помешаем, – сказал Эльтарт. – Тихо посидим, вы нас и не заметите. Производите себе чепуху…

Лицо у Мурры вытянулось, она взглянула на Эльтарта, словно он сказал большую глупость.

– Мы делаем музыку! – отчеканила Мурра. – Мы джаз-бенд НСНКНК!

– Как-как? – переспросил конь.

– НСНКНК! – терпеливо повторила лесовичка. Видимо, вопрос был для нее не в новинку. – Неужели вы про нас не слышали? Эльтарт помотал головой. Такое название он вряд ли запомнил бы, но уж точно не забыл бы.

– Наше полное название – джаз-бенд «Не сук, не крюк, не каракуля»! Вы точно не слышали? Может быть, наши хиты «Не оставляй меня, Бобер» или «Кверху пузом вниз по реке»? Водяной с Эльтартом переглянулись. Помотали головами.

– В последнее время мы мало гастролировали, – огорчилась Мурра. Еж фыркнул.

– И ничего смешного, – повернулась лесовичка. – Ты же понимаешь, в каком положении Тедди.

– Простите за любопытство, – вмешался водяной. – А кто такой Тедди и в каком он положении?

– Тедди – это наш барабанщик. Он… Ах, я же не представила группу! – лесовичка подергала косичку. – Вот ведь я глупая. Пенек от ивобаба. Итак, я Мурра, лесовик. Вокал, то есть пение, и руководство группой. Додуванчик и художественный треск иглами – рыжик Рыжик. Рыжий еж поклонился и протрещал иглами короткую дробь.

– Рыжик Рыжик? – переспросил Эльтарт. – Необычное имя.

– Ну, он сам предложил, – пожала плечами Мурра. – Сами знаете, какие у них имена. Ни в жизнь не произнесешь. Позвольте дальше. Наверху быдра Сесилия, флейта и бэквокал.

– Сесилия Маргарет Амалия Мария Виолетта Селена Корбункул – звучно произнесла быдра, обмахиваясь хвостом. – Рада знакомству.

– Да-да, я и говорю, Сесилия, – махнула рукой Мурра.

– А вот это бедствие – Шурра, струнные додуванчики. Шурра виновато и радостно улыбнулся. Эльтарту показалось, что его радует любой звук из уст Мурры, даже если она распекает его по полной программе.

– Ну, и наконец, наш барабанщик – баранец Теодор.

– Можно просто Тедди, – сказал барашек с колотушками.

– Баранец?! – изумился водяной. – Вот это да! Вот это номер!

Мурра заулыбалась.

– Обычно все думают, что у баранцов нет чувства ритма, но Тедди уникален. Он отменный барабанщик.

– Как же вы сумели… – конь восхищенно зацокал языком.

– Теперь все понятно! Ясно, почему вы мало гастролировали.

– А что здесь необычного? – шепотом спросил Эльтарт. – Ну, кроме того, что баран играет на барабанах?

– Да, я тоже сначала удивился. Обычно бараны предпочитают клавесины, – так же шепотом ответил водяной. – Но вся штука в том, что баранец – вовсе не баран. Или, можно сказать, не совсем баран. Точнее, совсем не баран. Сам погляди… Мальчик заинтересовался, подошел ближе.

– Привет, – застенчиво улыбнулся Тедди. Мягкая шерсть у него вилась мелкими колечками и блестела, когда солнечные лучи попадали на нее. Безмятежно голубые глаза, наивные и искренние, маленькие загнутые рожки, крепенькие и аккуратные. Не барашек, а картинка. Но было в нем что-то необычное… Эльтарт пригляделся и вдруг сообразил, что хвостика у Тедди нет, а вместо него вьется стебель, покрытый белой

шерстью. И стебель этот уходит под землю у корней дубудая.

– Как это…

– Привык, – вздохнул Теодор.

– Так ты… – Эльтарт все не мог подобрать слов. – Ты растешь?!

– Расту, – согласился баранец. – И ты растешь.

– Это другое, – возразил ошарашенный Эльтарт. – Я сам по себе.

– Так и я сам по себе.

– Но ты же на одном месте! Все время!

– Ну и что?

– Это же скучно!

– У меня есть друзья, – пожал плечами Тедди. – Есть солнце, вода и ветер. И есть музыка. Что еще надо? Эльтарт не нашелся, что возразить.

– И потом… – Тедди улыбнулся. – Осенью я все равно улечу.

– Куда улетишь? Вместо ответа Теодор размахнулся колотушками, и выдал долгую барабанную дробь на стволе дубудая. Ствол отозвался гулким «бам-бам-бам», а Тедди, задав основной ритмический рисунок, принялся при этом колотить по

срезам толстых веток, а в промежутках еще ухитрялся звенеть листвой. Быдра встрепенулась, застучала хвостом, нервно сжала флейту в лапах. Еж сначала звучно потряхивал иглами, затем поднял свой изогнутый цветок додуванчика, приладил ко рту и выдал сочную руладу. Шурра рывком натянул додуванчики, так, что те аж зазвенели, и ударил по ним смычком. Мурра, пританцовывая, вышла вперед. Щелкая пальцами, объявила: – Это наша новая песня. Посвящается нашему барабанщику. Называется «Полет Теодора». Жги, Тедди! Баранец заколотил колотушками так, что Эльтарт чуть не оглох. Ему показалось, что у баранца, по крайней мере, четыре передних ноги, а то и все шесть. С такой скоростью он лупил по стволу. При этом Теодор тряс головой и дергал за веревки, привязанные к рожкам. В ответ сверху сыпался серебряный звон желудей. Мурра прикрыла глаза и покачивалась из стороны в сторону. Она с головой ушла в музыку. Эльтрата взглянул на коня, и увидел, что тот пританцовывает.

– Я же говорил, сюда надо заглянуть! – сверкнул конь зубами.

Мальчик радостно кивнул. И тут Мурра качнулась вперед, и начала петь: Я рос без мамы, без отца, Была горька моя судьба Как редька, хрен, горчица-ца Я баранец! Хотел топиться – нету ног Решил травиться – и не смог Что ж, не настал еще мой срок Я баранец! И вот однажды как-то раз, в глухой печальный темный час когда я думал, что погас мой огонек Пришли ко мне мои друзья Их было четверо, и я Был пятым, музыка моя Меня спасла

Я баранец, мама! Я молодец, мама! Я полечу! Далеко! Я полечу! Высоко! Ооуууеее! Мурра замолчала, один за другим стихли все инструменты, и только Тедди самозабвенно колотил по стволу дубудая, и все никак не останавливался… Эльтрат давно уже хлопал в такт музыке и отбил все ладони, но ему не казалась песня затянутой. Наоборот, хотелось, чтобы баранец продолжал свою нескончаемую дробь.

– Баранец – существо двусмысленное – громко сказал водяной, прорываясь сквозь «бум-бам-дзинь-тук-тук-туктынц-тыц-ба-бам!» – Сначала он укореняется и растет как растение, а потом зреет и растет как барашек, а потом, в конце, улетает!

– Куда улетает? – спросил мальчик.

– Никто не знает! – прокричал в ответ водяной, потому что Тедди неожиданно поддержал еж Рыжик. Он подхватил его

соло на дубудае и выдал длинное «ду-па-ду-ду-ду-да» на додуванчике. Тут же подключилась быдра Сесилия с нежным напевом флейты, ее сопроводило басовитое «дынц», которое извлекал из струн-додуванчиков Шурра, и Мурра начала снова что-то мурлыкать.

– Они что, не остановятся?

– Да ты что! – восторженно тряхнул ушами водяной. – Они только начали разогреваться. Отличная группа! Мурра затянула: Мне так нравится твой мех Оууу, твой мех, Твои резцы острее всех Оууу, острее всех Не уходи, Бобер, не оставляй меня... не оставляй меня... не оставляй... …Одну в пустой холодной хатке… Эльтарт бы с радостью послушал эту лирическую и, судя по началу, очень трогательную песню, но ему стало вдруг тревожно за доспех. Как там он?

Эльтарт потихоньку, бочком отошел в сторону, но никто этого даже не заметил. Джаз-бенд «Ни сук, ни крюк, ни каракуля» вдохновенно исполнял «Не оставляй меня, Бобер», а водяной конь, их единственный слушатель, похоже, забыл обо всем на свете. Он уселся на землю, и качал головой в такт музыке. Глаза его смотрели куда-то очень далеко и рыцаря явно не замечали. Эльтарт и не предполагал, что конь так любит музыку. «Он и не заметит, – решил мальчик. – А я глазком гляну, и назад. А то мало ли что…» Он уже понял, что обитатели Синего леса – народ своеобразный, хваткий и склонный трактовать законы в свою пользу. Особенно такие неопределенные законы, как в Синелесье. Эти применение самоходному доспеху всегда найдут. Заячью капусту им будут квасить или рыб ловить. А вот Эльтарт без доспеха из Синего леса не выберется. Он шел по следу, оставленному конем на лугу, пробирался по темной полосе сломанных и измятых трав. Отмахивался от слепней, запоздало, на излете дня, ищущих на лугу добычу. От земли поднимался душный, перестоялый на травах и росах, воздух, и мальчик плыл сквозь его дрожащее марево.

Да, без доспеха он из Синелесья не выберется, еще раз подумал Эльтарт. Правда, пока что благодаря своему доспеху он забрался в такую глушь, куда совсем не планировал забираться, но это положение дел рыцарь-механик списывал на нелепое стечение обстоятельств и коварные свойства местности. Климат тут такой и ландшафт, нет-нет, да и вляпаешься в историю. Вот, например, с теми же индриками… Эльтарт выбрался на берег и выдохнул с облегчением – доспех был на месте. Он кинулся вниз, но тут доспех повернулся вокруг своей оси. Поворачивал его большой сгорбленный медведь. В другой лапе он держал берестяной лист с запиской водяного и близоруко щурился. На груди у медведя в плотной темнобурой шерсти золотом поблескивала звездочка.

– Нет, Плеяда. Я уже сказал, записки этой не писал… Медведь задумчиво открыл, потом закрыл дверцу в спине доспеха.

– И не подвешивал этого пустого парня на дерево.

– Но тут написано, сэр… – рядом с медведем появилась кошка. Изящная, серая с рыжими подпалинами. У кошки были толстые мягкие лапы, короткий кроличий хвостик и

очень длинные и удивительно подвижные уши с большими кисточками на концах. Кисточки были вымазаны в чернилах. Такие уши были впору какому-нибудь кролику-великану, но никак не кошке. На груди у кошки на цепочке висела плоская сумочка и маленькая баночка.

– Здесь написано Грымзли Лижибок.

– Я прочел, Плеяда, – медведь продолжал закрывать и открывать дверцу. – Знал я одного парня, который меня так называл. На редкость безграмотный тип.

– Это одно из ваших прошлых дел, сэр? Поднять картотеку?

– Я и без твоей картотеки прекрасно помню… – медведь засунул нос внутрь доспеха, принюхался. – Очень интересно.

– Что-то узнали? – кошка выхватила из сумочки блокнот, открыла баночку, макнула туда одну из ушных кисточек и приготовилась писать.

– Там темно и плохо пахнет. Кошка разочарованно убрала блокнот, привычным движением отряхнула кисточку, закрутила баночку.

– Звали этого парня…– медведь снова принялся открыватьзакрывать дверцу. Эльтарт замер на склоне. Что же ему делать? Кто он теперь – герой или преступник? Требовать

ему награды или бежать со всех ног, прячась в омутах и под корягами, как советовал водяной? Одно он знал наверняка – его очень раздражало, как этот медведь обращается с его доспехом!

– Этого парня звали... – шериф Грызли все крутил своими лапами дверцу, и та жалобно скрипела. – Его звали…его звали…

– Хватит уже! – не выдержал Эльтарт. Медведь заморгал. Кошка снова выхватила блокнот, открыла баночку, макнула туда кисточку и наставила ухо на рыцаря-механика.

– Вы мешаете расследованию в интересах Синего Леса!

– Извините, – мальчик спустился вниз. Бежать было уже поздно, а вот объяснить, что он совсем не преступник, а даже наоборот – самое время. Сердце у него стучало. Вблизи медведь был очень большим, старым, и довольно облезлым. В глазках его, впрочем, блестел живой и яркий огонек.

– Я просто хотел, чтобы вы перестали ломать мой доспех. Медведь посверкивал на него глазками и молчал.

– Я…прошу прощения, но это я разбудил индриков, – продолжал мальчик. – То есть, Спящих-под-лесом.

Понимаете, я вообще-то хороший, и ничего плохого не хотел. Все началось с Неведомого Зла…

– Неведомого зла? – заинтересовался шериф.

– Да, прошел слух, что такое завелось в Синем лесу. Я и отправился его искоренять… Кошка Плеяда быстро строчила в блокноте, не упуская ни единого слова Эльтарта. Вид у нее был сосредоточенный. Грызли Лежебок зевнул, показал желтые от старости клыки.

– Парень, похоже, история у тебя длинная. Эльтарт озадаченно кивнул. Шериф сорвал доспех с веревки, закинул его за плечо.

– Тогда пойдем.

– Мы реквизируем твой доспех! – заявила Плеяда. – И арестовываем тебя по подозрению… Она пролистала блокнот.

– В незаконных раскопках, противоестественном пробуждении Спящих-под-Лесом, нанесении непоправимого ущерба реликтовой флоре и фауне Синелесья…

– Как много страшных слов, – проворчал Грызли. – Давай на борт, парень.

– Но я не закончила процедуру, сэр Лежебок, – запротестовала Плеяда.

– На плоту дочитаешь, – сказал медведь. – Да, раз уж мы тебя арестовываем, парень… Я Грызли Лежебок, здешний шериф. А это Плеяда – слишком умная брысь и мой помощник.

– А я Эльтарт, – сказал мальчик. – Рыцарь-механик…был, по крайней мере… Медведь его не слушал, он шел вперед. Мальчик вздохнул: «Вот влип. Лучше бы я слушал джаз вместе с конем!» Эльтарт понурился и побрел следом за шерифом. Плеяда бдительно фыркала ему в спину – мол, я здесь, я настороже. Но рыцарь-механик ее не замечал. Доспех болтался на медвежьем загривке, как металлическое пугало. «Какой из меня рыцарь? – горько думал Эльтарт. – Один вред и переполох в Синем лесу. Лучше бы я сюда и не совался...» Он покорно забрался на большой плот, уткнувшийся в берег. Шериф путешествовал с комфортом: на плоту стоял шалаш, горел костерок, над которым на треноге висел котелок. А по всему плоту были разбросаны предметы, создающие домашний уют – мешки с травой, грелкижаровни для пяток и загривка, щетки для шерсти десяти

видов, высокие кофейники с гнутыми носиками, цветастые одеяла и коврики с инициалами «Г.Л.». Грызли оттолкнулся от берега и выгнал плот на середину реки. После чего закрепил руль и забрался в шалаш, который размещался на плоту. Шалаш был ему маловат. По правде сказать, туда помещалась лишь часть шерифа. Задняя. Передняя лежала на подушках, набитых травой. Брысь устроилась у руля. Пользуясь краткой передышкой, она маленькой щеточкой вычесывала ушные кисточки. Жмурилась и даже подмурлыкивала. Эльтарту сел у края плота. Плот понесло по течению. Старые пузатые ивобабы по берегам реки опускали в воду тонкие ветви, точно девушки, полоскали волосы в реке. Над текучей гладью носились стрекозы, и круги то и дело расплывались по поверхности воды, там, где ее касались губами рыбы. Сонная полуденная тишина висела над плотом: она поводила радужными стрекозиными крыльям, кружила пушинки и цветочную пыльцу, повисала клочьями желтой пены на кривых ветках и влажных корнях... Эльтарт опустил ладонь в реку, волна обняла ее.

«Я могу прыгнуть в воду. Не догонят, - сообразил он. – Пловцы из них неважные, это видно. Но так я потеряю доспех…» Эльтарт поглядел в свое отражение, дрожащее на волне. А кто он без доспеха? Вот сам по себе разве бы он смог хоть что-нибудь сделать в Синем лесу? Нет. Все за него умный доспех делал, а он только на рычаги жал. А он сам, Эльтарт, где он сам? Что он сам совершил, с чем справился? Мальчик зачерпнул воды, быстро умылся. И спросил медведя, как в воду прыгнул: – Вы всегда так расследуете преступления?

- Как?

- Вот так, лежа на плоту.

- Мне так лучше думается, - снисходительно пояснил медведь.

- А зимой?

- Что зимой?

- Так холодно же. И реки подо льдом… Шериф поглядел на Эльтарта с интересом: - А ты пытливый, парень. Но вот рассудительной силы тебе не хватает. Верно, Плеяда?

Брысь, задремавшая у руля, отозвалась на вопрос начальства невнятным утвердительным фырчанием.

- Какой-какой силы? – не понял мальчик. Медведь похлопал по лобастой голове.

- Вот этой силы, парень, этой. Рассуди, раскинь мозгой, прояви соображение. Какие вообще могут быть преступления зимой? Эльтарт задумался.

- Хладнокровные?

- Вот ты непонятка чудная, - огорчился медведь. - Я же сплю. А раз я сплю, то и преступлений нет.

- А если кто-то решит этим воспользоваться? Совершит преступление, пока вы спите?

- Вот подлая душа, - медведь даже заволновался. – Синеус тогда ему покажет, как жаблики икру метают.

- Синеус?

- Мой сменщик. Зимний шериф Трувор Синеус. Белый медведь. Ты разве про него не слышал? Мальчик помотал головой. Шериф вздохнул, поманил лапой ближе к костру.

- Что за преступник пошел... Плеяда, подъем! Брысь подскочила, шерсть ее вздыбилась;

- Протокол пробуждения! Глаза открыть! На лапы встать! Правая передняя – норма, левая передняя – норма, задняя правая…

- Плеяда, медовая, просто проснись.

- Да, сыр. То есть сэр! – брысь нервно умылась лапой, выхватила блокнот, нацелила кисточки на Эльтрата.

- Вы его раскололи, сэр?

- Не знаю… - заинтересованно сказал Грызли. – Парень, ты сам как думаешь? Мальчик прислушался к себе.

- Да, то есть, нет. Наверное, - путано начал Эльтарт. – Все сложно…

- Ну тогда давай… рассказывай, – Грызли порылся за спиной, вытащил толстый стебель, сунул его в рот.

– Осоты, – пояснил он. – Сладкие, заразы, до невозможности. Тебе не предлагаю, извини, самому мало.

– И преступников кормить вообще не полагается! – заметила Плеяда.

– Не горячись, – проворчал шериф. – У нас все равно еды нет.

- Если позволите, у нас она была! Еще совсем недавно!

- И куда же она пропала? – изумился Грызли. – Я проморгал преступление под самым своим носом? Чьих подлых лап

это дело?

- Ваших, сэр! – заметила брысь. – Вы совершенно не контролируете свой аппетит!

- А, ты опять об этом… - шериф сразу потерял интерес. – Иначе мне не думается. Как же я могу работать без еды? Не, без еды решительно невозможно. И не уговаривай меня, на это я пойти не могу.

- Но, сэр, не в таких же объемах…

- Чего не вынесешь ради службы, - медведь забил в пасть еще один стебель и промычал: - Тафай, паень, рафкажи, как оно все было…

– Да как… – тоскливо сказал Эльтарт. – Само собой. Сначала я с лесовиками встретился. Они грабили путников, но на самом деле грабить не хотели, а собирали выкуп. Выкуп у них требовал водяной конь, дух Черного водопада… Медведь хрястнул лапой по бревну. Ошметки осотов брызнули во все стороны. Брысь подпрыгнула на месте и брезгливо принялась отряхиваться.

– Вот как его звали, точно! Так и знал, что без этого мерзавца не обошлось. Плеяда, запиши его в подозреваемые. Брысь замелькала кисточкой.

Грызли вытянул еще один стебель, сунул в пасть. Глаза его затуманились.

– Давай…чавк-чавк…излагай дальше.

– Конь, конечно, не слишком уважает законы, – вступился за келпи Эльтарт. – но он требовал выкуп, потому что должен был отдать долг. Он проиграл озеро и водопад Лосю-губачу. Медведь на секунду вынул стебель: – И этого шаромыжника тоже запиши в подозреваемые. Давно у меня лапы чесались его прищучить.

– Да, сэр!

– Подождите, я же не это имел в виду, – запротестовал Эльтарт. – Лось потом появился, когда мы для него Красный цветок добывали…выкапывали…доставали…Да уж… Плеяда даже кляксу поставила от неожиданности, затем застрочила с удвоенной скоростью. Грызли Лежебок похрустел медовыми осотами, с сожалением вынул стебель из пасти и велел: – Знаешь, парень, давай-ка по порядку, не перескакивай. А то ты сейчас себе на пожизненные исправительные работы нарассказываешь. Эльтарт глубоко вздохнул и начал с самого начала.

…Когда он закончил, была уже глубокая ночь. Перед ними теплился огонек костра. Брысь спала, разбросав широкие лапы и дергая кисточками. Даже во сне она продолжала исполнять свой долг. Исписанный до корки блокнот валялся на ее груди.

- Вот, значит, как, – сказал Грызли. Он порылся в коробе, с сожалением поглядел внутрь. перевернул. Чахлый листок осот упал на бревна. Шериф ловко подцепил его, отправил в рот.

- Вот она меня завтра запилит, - сказал Грызли Лежебок. – Ты не подумай ничего, она славная брысь. Но очень старательная.

- Да я ничего. Правда, старательная.

– А ты, парень, ведь, нездешний, - заметил шериф.

– Так я об этом вам с самого начала говорил! – воскликнул Эльтарт. – Я же рыцарь, я…

– Да нет, парень, – медведь дунул в угли костра, морда его озарилась багровым. – Ты совсем нездешний.

– Вы о чем?

– Плеяда, милая… – медведь легонько толкнул ее и брысь мгновенно подскочила.

– Да, сэр Лежебок?!

– Правь к Заячьему острову. Скоро развилка, как раз успеем.

– Но… – брысь вздрогнула. – Это же очень опасно. Туда нельзя…

– А мы одним глазком, – сказал Грызли. – Туда и обратно. Плеяда скорбно поглядела на пустой короб.

- Вот чего придумали? Стоило столько осот переводить!

- Правь, медовая, правь, - велел медведь. – В конце концов, я здесь шериф. Брысь фыркнула и взялась за руль.

– Что там, на острове? – спросил Эльтарт, когда звездное небо закружилось над ними. Плеяда меняла курс.

– Не знаю, – медведь положил лобастую голову на лапы, уставился в умирающий огонь. – Никто не знает. Место там особое. Как раз для таких, как ты.

– Каких?

– Тех, кто заблудился в Синем лесу. ** Музыка затихала, бормотала неразборчиво, еле слышно, как ручей в лесу. С музыкой не было страшно. Элик трогал темноту. Темнота была пустая, она пахла хлоркой, пахла мамой.

Она рядом, совсем-совсем рядом, Элик это знал. Вот он завернет за угол, или еще шаг сделает и мама выйдет из комнаты. Он ударился обо что-то, вокруг все загрохотало, заплескалось, застучало, он упал на пол, в мыльную противную лужу, и закричал – не от боли, от страха. Это было мамино ведро! А рядом упала мамина швабра! А самой мамы не было! Нигде! Элик задохнулся плачем. В горле встал ком, угловатый, огромный, не протолкнуть, и он басовито завыл на одной ноте – горько, безнадежно, захлебываясь… Шагов он не услышал. Просто щелкнул выключатель. Лампы под потолком затрещали, замерцали, будто продирая сонные глаза, распахивая пыльные ресницы, и залили все вокруг белым процеженным светом. Элик зажмурился. Мама подбежала, обняла его, и он зарылся лицом в ее халат, подвывая и всхлипывая. Халат был синий и пах хлоркой.

– Элинька, ну что ты! Я здесь, вот я, – мама обняла его, гладила по спине, зарылась губами в волосы. – Ты зачем ты ушел из подсобки? Элинька, что же ты так пугаешь! И что ты на себя нацепил? Элик молчал и обнимал маму. Очень крепко.

И не боялся. …Эльтарт смотрел на озеро. Над светлым его зеркалом курился летучий прозрачный пар, и солнце золотило этот пар сверху. В этом пару летали разноцветные бабочки, и сверкающая пыльца осыпалась с их крыльев на тихую воду. А там, за паром, лежал Заячий остров. Он был темный и плоский, без единого деревца, без кустика, без травинки. Отмель темного песка, над которой стояла хмурая мгла. На той стороне, на берегу Заячьего острова стоял маленький мальчик. В руке у него был красный щит, на шее повисла пушистая серебристая лента. Он вглядывался в противоположный берег, где стоял Эльтарт. Эльтарт поднял руку, помахал. Мальчик помедлил, помахал в ответ, точно запаздывающее отражение. За спиной мальчика проступила тень женщины. Она обняла его за плечи, прижала к себе. Мальчик повернулся к ней, взял за руку и медленно ушел в зыбкое марево, стоящее над Заячьим островом.

– Вот и хорошо, – сказал Эльтарт. – Вот и славно. Он повернулся к Грызли Лежебоку.

– Ну, так с чего мы начнем – с индриков или Красных волков?

– Начнем с обеда, – ответил медведь. КОНЕЦ

Глоссарий. Животные, растения и существа Синего Леса Брысь – очень пугливая рысь-художница. Рисует кисточками на ушах. Крайне застенчива, стесняется посторонних, обладает фотографической памятью – способна нарисовать что угодно, если это хот раз увидела.

Быдра – бодрое и энергичное животное, которому больше всех надо. Быдра длинна и несколько округла телом, мех ее бывает черным, серым, белым, серебристым и даже малиновым – в зависимости от того, какую краску для волос использовала быдра вчера. Хвост у быдры похож на хвост бобра, но гораздо красивее. Быдры вообще уверены, что они красивее всех. Быдры большие модницы и модники. Быдра живет в воде, строит подводные хатки и питается верхним слоем растений, мягкой изнанкой коры, ягодами, моллюсками-овидиями, раками и плодами ивобабов, благодаря чему обретает способность сидеть под водой сутками напролет. Так как семена-плоды ивобабов накапливают в себе очень много воздуха, быдра зачастую обладает крайне положительной плавучестью и чтобы нырнуть поглубже, вынуждена плавать в обнимку с тяжелеными булыжниками. Что изрядно развивает ее мускулы – настолько, что связываться с взрослой быдрой не рискуют даже медведи. Мало того, что этот зловредный водный зверь может булыжником отоварить, так еще и голыми лапами быдра способна любого противника порвать.

Впрочем, большую часть времени быдры заняты своей внешностью. Они живут большими колониями, и бесконечные быдриные конкурсы красоты – традиционное развлечение лесных обитателей. Как зверь, у которого почти нет врагов, быдра доброжелательна, любознательна, и открыта для новых впечатлений. Кстати, рыбой быдры не питаются. Они с ней дружат. Водяной конь или келпи – могучий и злобный водяной дух. Обычно любит проточные воды, реки, водопады, в стоячей воде не обитает. Охоч до золота, драгоценностей, алчен, скуп и сварлив. А, еще и кровожаден! Договоров не признает, если вынужден его заключить, норовит всячески обойти. Обычно выглядит как черный конь с волчьими зубами. Может менять размеры от крохотного до громадного, или вообще растворяться в воде. Волчеглаз – серый цветок с желтой сердцевиной. Приятно горчит. Если его съесть, человек сможет видеть ночью. Если воздержится и есть не будет, то продолжит видеть днем. На лесовиков такого воздействия волчеглаз не оказывает, а придает им мечтательность и способствует

возвышенности мысли вплоть до полного ее отрыва от земли. Отвар из цветков волчеглаза – любимый напиток лесовиков-поэтов, бардов, музыкантов. Додуванчики – музыкальные цветы. Двух одинаковых додуванчиков вам ни за что не встретить. У каждого из додуванчиков соцветие состоит из дудок своей особой формы. Обычно растут на полянах рядом с дуб-дубу-даями. Дуб-дубу-дай или дуб-дубу-ду-дай или дуб-дубу-ду-дайдай-дай… или, ну вы уловили, да? – удивительно музыкальное дерево. Рощи дуб-дубу-даев с полянами додуванчиков – украшение Синего леса. Обычно в этих рощах обитатели Синелесья празднуют разные торжества: свадьбы, похороны, разводы, дни рождения, дни становления на крыло, дни первого резца, фестиваль шишек и шашек, баранцовый фестиваль, праздник окончания полета семян ивобаба, быдриные конкурсы красоты, да все, что взбредет в голову, они там празднуют! У дуб-дубу-дая поют все части. Листва звенит на ветру как тысячи монеток, желуди звучат как серебряные колокольчики, полые ветки с отверстиями выдувают мелодии, как флейты, ствол гремит как барабан.

Ивобаб – Мощные раскидистые деревья с толстым, немного раздутым стволом. С ивобабами вообще все сложно. Начать с того, что есть ивобабы-женщины и ивобабы-мужчины. Чтобы ивобабы могли и далее распространяться по Синему лесу, молодой ивобаб должен передать свою пыльцу прекрасной ивобабе. Пыльца эта совершенно непригодна для производства меда (точнее мед из нее выходит очень странным) и поэтому с цветками ивобабов не связывается ни одно уважающее себя насекомое. Птицы тоже не слишком падки на цветы и плоды мужского ивобаба. В общем, никто не переносит пыльцу ивобабов от мужских деревьев к женским. Вообще никто. Она сама перелетает. Однажды, одним прекрасным днем, устав ждать птиц, пчел, бабочек, жуков, муравьев, летучих мышей и прочих безответственных опылителей, пыльца берется самостоятельно решать задачу дальнейшего размножения ивобабов. И смело высыпается золотистым потоком в ладони южного ветра – потому что когда цветут ивобабы, всегда дует южный ветер. Говорят, что ивобабы умеют призывать ветер. Точно неизвестно, потому что ивобабы растут только в Синем

лесу, а туда редко забредают ученые. Однако у этих деревьев определенно особые отношения с ветрами. Взять хотя бы ивобабы женского рода. Те, получив пыльцу мужских ивобабов, в свою очередь принимаются терпеливо выращивать летучие семена. На свете мало что найдется удивительней этих семян. Дело в том, что узкие, похожие на маленькие веретенца и завитые, как буравчики, семена умеют запасать ветер впрок. Когда они только появляются на свет, то тонки, как иголки. А созревшие семена ивобабы похожи на маленькие раздутые бочонки. Летучие семена запасают так много воздуха, что могут лететь против ветра целых три дня. А по ветру – почти полмесяца. Кстати, когда созревшие семена отправляются в путь, жизнь в Синем лесу замирает. Потому что каждая ивобаба выстреливает свои семена с такой жизнеутверждающей силой, что рядом лучше не находиться. Индрики – очень большие, добродушные звери, обитающие под землей. Заросшие белой шерстью-мхом, индрики перемещаются под землей с невероятной скоростью.

Лживые попята – чрезвычайно распространенные в Синем лесу грибы. Неприхотливы, растут, где попало и кое-как. Безо всякого порядка и разумения. На редкость бестолковые грибы. Но вкусные. Мороки – сороки Синего Леса. Если вы юная быдра, и вам необходимо срочно узнать, есть ли у торговца на другом конце Синелесья краска для когтей очень модной расцветки «черный перламутр», а плыть к нему в лавку целую неделю неохота…. Или если вы зажиточный лесовик. и собираете всех родственников на свадьбу внучатой племянницы двоюродной сестры шурина вашей бывшей тещи… Во всех этих случаях вы обращаетесь к морокам. Мороки – это служба новостей, сплетен и слухов Синего леса. Мохомед – мед из цветков мха. Он такой же редкий, как и масло папоротника. Только пчелы Синего леса дают такой мед. Да и то со скрипом. Он ведь страшно скрипит, этот мед, когда его достают из улья, до того он густой и липкий, Цвет, кстати, у него изумрудный.

Мюслики – редкий ныне зверь, встречающийся на южной окраине Синелесья. Раньше, когда на месте Синего леса расстилалась Великая степь, мюслики так по ней и шныряли. Вдоль и поперек. Мюслики живут большими семьями и строят настоящие подземные города: с дорогами, отдельными комфортабельными норами, зернохранилищами, подземными фонтанами и прудами, где плещутся прозрачные как стекло рыбы. Кстати, многие степные народы, когда умирали их вожди, предпочитали не сами насыпать могилы-курганы, а заказывали их у мюсликов. Степняки знали, что так выйдет выгодней и надежней. На свою работу мюслики давали вековую гарантию. Однако мюслики в качестве оплаты принимали исключительно зерно, причем много. А его у степных народов никогда не было – они же землю не пахали, пшеницу не сажали, а только кочевали. Поэтому, когда умирал очередной великий вождь, степняки отправлялись в «зерновой поход» на один из окрестных народов, которые злаки, на свою беду, выращивали. Овидии – моллюски, обладающие редким поэтическим талантом. Обычно живут на илистом дне прудов, озер и заводей, изредка пуская пузыри.

К сожалению, овидии не умеют говорить, поэтому никто и никогда не слышал их стихов. Но все в Синем лесу уверены, что они чрезвычайно талантливые моллюски. Только нахальные быдры поедают их без зазрения совести, отвечая на упреки в бездушии и жестокости, что, зато у них, у быдр, шерстка красивая и очень выразительные глаза. Ну что с быдр взять… Рыжие ежики или рыжики – ежи, обитающие в Синем лесу. От обычных ежей отличаются как слон от кузнечика. Во-первых, взрослый рыжик ростом с годовалого поросенка. Во-вторых, окраска. Цвет игл у рыжих ежиков колеблется от светлой бронзы до чистой красной меди. В третьих иглы. Они у рыжиков длинные, прочные, с металлическим отливом и очень острые. При этом они ежегодно, под зиму, опадают, что радует лесовиков – из игл рыжиков они делают себе доспехи и оружие. Рыжиков опадание игл, наоборот, крайне раздражает. Дело в том, что без игл рыжики становятся похожи на раскормленных поросят, и их так и норовят усыновить чадолюбивые свиньи-синеглазки. Эти хрюшки вечно бродят в сопровождении целого выводка поросят, и, увидев полысевшего рыжика, сослепу (у синеглазок чудесные

лучистые синие и страшно близорукие глаза) принимают его за одного из своих отпрысков. Поскольку синеглазки – очень ответственные мамаши, рыжикам отвязаться от них крайне трудно. Бывали случаи, что такой насильно усыновленный рыжик сутками бродил в стаде синеглазовых детишек, пока не подворачивался удачный момент для побега. А еще отращивать новые иглы весьма утомительно. Теперь вы понимаете, почему рыжики большую часть времени голодны и пребывают в скверном расположении духа? Учитывая, что часто рыжики передвигаются стадами носов по тридцать, сталкиваться в лесу с такой оравой злобных здоровенных ежиков, вечно озабоченных вопросом «чем бы перекусить?» не рискует ни один зверь Синелесья. Даже лось-губач, который презирает все, что попадается ему на глаза, (а что не попадается, то он сам догоняет и презирает), и тот предпочитает обходить рыжиков по широкой дуге. Только лесовики с ними управляются, но как именно – большая загадка. Сомная лощина – очень мрачное место. Там всегда стоят густые туманы, а вся лощина заросла высокой крапивой, до того жгучей, что от одного ее прикосновения люди теряют

сознание. И падают, опять же, в крапиву, где снова теряют сознание и так далее. Бывали случаи, когда неосторожные рыболовы валялись в Сомной лощине неделями. Что они забыли в Сомной лощине? Глупый вопрос, конечно же, сомов. В глубине лощины течет Сомная река с глубокими омутами, а возле старой быдриной плотины есть запруда, где водятся огромные черные сомы. Одного такого сома хватит, чтобы прокормить целую семью рыболова или охотника. Если, конечно, удастся уговорить сома работать. А вы подумали, что этих сомов едят? Совсем наоборот. Черный сом – мечта рыболова. Он загоняет рыбу в сети, хватает и держит диких уток за лапки, пока не подплывет охотник, собирает со дна улиток и поэтических моллюсков овидий. Черный сом – очень выгодное приобретение, хорошего сома берегут, как скаковую лошадь и передают по наследству от отца к сыну. Уста-лось или лось-губач – лось с большими губами. Обитает только в Синелесье. Нрав у него заносчивый и донельзя нахальный. Склонен к мухлеванию, шулерству и сомнительным коммерческим операциям. Хлопка – жуки-затычки.

Ягоды и травы Синего леса – их великое множество. Если упоминать только о тех, что растут в Синелесье, и то список выйдет очень большим. Брынзовика, червленика, болтуника, мясника, крыж зеленый, крыж синий, крыж древовидный, желтая немножка (не путать с оранжевой ложнонемножкой!). А трава петрушкорей, трава иван-даива, хлопчатка бумажная…