Камила Латыпова На одном дыхании

Камила Латыпова

поэтический сборник

Камила Латыпова

поэтический сборник

Издательство Плутон Казань 2021

УДК 821 ББК 84(2Рос=Рус)6-5 Л27 ISBN 978-5-902089-73-5 Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей.

Л27

На одном дыхании... : Стихи / Камилия Латыпова. – Казань: Издательство «Плутон», 2021 – 64 с.

Первый сборник молодого и талантливого казанского поэта Камилы Латыповой включает в себя наиболее яркие произведения, уже полюбившиеся слушателям и читателям казанского литературного кафе Центральной библиотеки.

В оформлении обложки использована картина Фираи Нигметзяновой «Воробушек» За помощь в издании книги автор выражает благодарность Вере Хамидуллиной и Эдуарду Учарову. За вдохновение – Инге Кузнецовой. За творческий импульс – Резеде Хуснутдиновой и Ирине Бобковой.

ISBN 978-5-902089-73-5

© Издательство «Плутон», 2021 © Латыпова К., 2021

С благодарностью и любовью стихи посвящаются моей маме – Фирае Нигметзяновой

ВОРОБУШЕК Меня будто заперли в лифте, а лифт еще в лифте, еще и еще. Но в первом, спасибо, оставили форточку, в нее пролезет только воробушек, и если хлебушек был бы… Но он у крыльца в луже размякший, как мой характер… Спрошу: «На что мне эта форточка?» – смело, криком воробушка. От духоты рубашку сорву, выйду из тела, еще одного тела, еще тела… И окажусь на крылечке, рядом с хлебными крошками. … Проголодалась… … На руку сел воробушек, мой дружок, моя сиротинушка. Тот, что в лифт незримый прилетел, как в кормушку, ошибочно, но мечту взяв на мушку. Эй! Эй, там, на верхних этажах! За форточку всё же скажу: «Спасибо!». О счастье и не мечтаю. О большем счастье, чем у воробушка.

8

ЧЕР ТА НОВ О Забрало сломалось, защиты нет. Собираю себя из руин, из трещин города. Пощечин достаточно, вот тебе крест. Щиты растоптаны, точно свобода. Строю себя, как район Чертаново, из электричек и остановок. С Чертового колеса не видно меня за новостройками. Черту перейти – чересчур, черчу маршрут прогулок, по рельсам и проводам души нежной, но стойкой. Где-то на сцене: мечи, забрала, цокот, стрекочут речи. Где-то в центральных театрах:

картечью пули холостые, хлысты, вечера. Полчища покалеченные, щиты… Держи меня за предплечье… Этим Чертановым ставлю на себе черту, но, Его зову, что есть силы. Может опрометчиво душу кому-то изолью тоскливо. Пройтись бы по Чистым, пройтись по Чистым, мысли назойливо трутся мозолью. Прозрело зло в кожу, да та изъелась молью. Шалью укрой меня, прошу, шалью, мне еще на Чертово колесо. Шалью укрой меня, прошу, шалью, мне еще в Чертаново, за своей ролью. А может на Садовое кольцо?

9

*** Памятник – грифель заточенный, заточённый в небе и в землю вбитый как гвоздь. Вдали, вторит ему голубиными крыльями купол Богоявленского собора. Кирпичный стан как тело атлета, Атланта. Плата и расплата талантом, плата утратами. Вселенский циркуль создал всё таковым: цаплей собор, у моря Булака – булочная. И канатом висят провода. По ним троллейбусные рогатки… Из них давно по мне ток выстрелил гадко… Трещит все внутри как в телефоне-вертушке, мерцают фонари-кормушки. Памятник и собор – между ними облаков узор как на платке у старушки. Парижская коммуна: окно, занавеска, бабушка, впалые щеки, платок… До сих пор по Булаку летит твой прощальный звонок.

10

ВЕРЕСК На склоне лет ты моим склоном будь, горным, вересковым. Горном пусть звучит твое «здравствуй», сквозь вранье. Аморфно всё, сломано, соломенно – соло угрюмое. Согрею ли, сгорю ли – в юморе ли, в юродстве ль? В тебе родство, детство и старость, колдовство. Колодец – я, в нем лодка, что в море рвется, вырвалась. Рвался парус как марлевая повязка, ветер выл вязко. Язвами атлас ткани, в язвах тело, воля, дух свистел апрелем – трелью. Выстрелы пуль медового цвета, цвел повсюду вереск – медовый месяц словно посреди чужого верезга. Воцерковлена в раковине храма морского. Вереском прорасту, прикованная к тебе, выкованная тобой ли? Ловлю твое каждое, даю себе слово – вересковым медом излечу раны от свинца цвета медового…

11

ПРИГОЛУБЬ

Бьюсь насмерть, а ты меня приголубь в лубяной избе. Скатерть расстели и пугливый ветер заглохнет пусть. Мы все оглохли друг к другу, приголубь в убеленной зге. В чашке серо-зелёные прутья ольхи – пыль да путь. До крылечка – вот-вот – пара шагов, Голубь в луже раздавлен, крылья в стороны – перьев комок, как мокрая вата. Приголубь меня, приголубь – скажу когда-то. Вглубь меня смотрят: удушливый вечер, Чужое окно, столб-ружье, кавардак ветвей, Эскалада до чердака, в нем игрушечный меч. Не отобьюсь от штурма, прибьюсь к стае теней. Бьюсь насмерть, а ты меня приголубь в лубяной избе. Скатерть расстели и пугливый ветер заглохнет пусть. Мы все оглохли друг к другу, приголубь в убеленной зге. В чашке серо-зелёные прутья ольхи – пыль да путь.

12

*** Вьётся в горах дорогой вера. К Вершинам этим подступа нет. Там узкой полосой – Божья секира, серповидной луной – Божий свет. Босые ноги, жилистые руки, молчание – мой обет. Сыны – строги, жёны – грубы – изувеченные семьи. Вне сплочения – неба свечение, прощание – завет. Дочери – смурны, мужи – скупы. Во всем очертания степей. Эти станы всем знакомы, в них – стоны матерей.

13

С Т Е З Я Не знаю по каким мчу рельсам, не знаю какой вагон отцепится В меня целится Бог через панцирь цинковый – металлический. Саркастический смех, недобрый, ввинчивается шурупом, врезается цепью. Стёкла плацкарта – лупы, под ними: скул каркас героический. Лица и тела контур, в кобуре фляга; меня нехило продуло морем, что в оконном проеме, точно в аквариуме, в вакууме. Меня прогнуло, тронуло воспоминание; стальной проволокой стала я, устала я, ностальгия талая, вне бытия вскоре – смешается с черноземом, пыльное станет фатальным, фронтовым – товарищ дальний. Отдам ему я свою флягу, шинель, патрон последний, махорки дым. Спиной закрою, закопаюсь, зароюсь, да вынырну из-под земли как та рыба, что в панцире металлическом, отцовском – без отца.

14

Поездом серым, с расцарапанным хвостом до блюдца неба. Из окна мчат деревца, деревца, деревца. Дорога-девственница… Скрежет колес и цокот вычеканят ее, растерзают, беда! Колея так закаляется, растерзанность – тёзка ей, ей-богу. Так достучаться пытается Он сквозь панцирь мой, человеческий. В увечьях, невечный, мученический, механический, всем в угоду. Чтобы потонуть в озере серебряном мистическом. То между ребер вскрыто, растерзано чужими стезями. Девственными сегодня, а вчера еще развязными.

15

*** Во вселенской реке сети – не рыбацкие, хуже. Лески сразу в висок, обидели ли, обделили ли. Не успею понять жизни срок, гибну от своего ружья. Рыбаки и охотники, зверьё кляли, эту дорожку, колею. И та их не вывела. Но вселенские сети хуже рыбацких, и уже увела жизнь в сторону небытия, где заново все ожили.

16

ЭШАФОТЫ

Перевернутое море в небе в балконном проеме. Березы-эшафоты, в домах – словно больничные койки. Флота уходили под запев, с пустыми обоймами. В радиоприемнике звучит то ли плач, то ли заупокойная. Какофония. Скрип форточки, балконной дверцы. Скопы или выцарапанные фотокарточки из детства. Разбросаны на половицах. Не одноутробцы, но единоверцы, между герцами Герда Каю, как среда вторит январю: В Е Ч Н О С Т Ь.

17

***

Мне бы податься в Москву, да насовсем. От кирпичных стен, от сиротливых стен. Крылатым метро обернуться: нестись, нестись. Креститься, перекреститься. Откреститься ли, спастись? Сети станций этих – нити паука шелкопряда. Я бы и рада их расплести, да пряди – воздуха гряда. Мне не видно жизни из последнего ряда. А на первых слепит, и леплю образа вместо единого. Как гончарный круг Он из меня чеканит человека. Анчарный привкус губ, рук. Чары убиты пращёй – проделка врага.

18

Рощи увиты железными березами, на подоконнике звонкие солнечные мимозы. Прощай, в плащ оденусь, с полчищами сольюсь. Не солдатка, но кремлёвская кладка, как кладбищинская ось. Деревянные дощечки, калачиком тело, дочь под мальчика. Туда иду, где прощения нет, где кресты на церквях гаснут как спичка. Московский приют, на своих улицах гостья, а здесь уют. Не потому ли, что гуляли до беспамятства, повяли, как устюг.

19

*** После меня останутся: остановки, поребрики, рельсы, телефонные будки, что из девяностых со мной переехали в уме, но я против переездов, проездные степенно беру. Студенческий в шкафу – отчисление – календарь без чисел. Легендарный мотив ударит из патефона, пластинка «Мелодия». Звучит мелодия из Орфея, нет, не радиостанции, а железных труб, что рубят голубиный полет, заставляют замереть, не перелетать, редеть и мигать, как светофорный и фонарный столб.

20

КОЧЕРГОЙ В яростном свете разжигается костер добра. Пламя в земле жигу – в небе иго, дымчатое иго. Заунывный ситар робко притрагивается к горлу, у-р-а. В снах звучит горном. И скажет каторжник, он же Божество, жестом жеманным. Меж прахом и проходимцем, мужем и женой – жемчужина. Зарубить ауру святости завистью, как кочергой, неистово. В земле себя закопать, затем ласточкой биться спесиво. Рычать псом, свистеть свирелью, ситаром застрелиться. И стать трелью искр огня, что жигу живо. Сживают с земли иго, сшивают пасть тиграм. Кочерга вместо позвонка – за исцелением в храм. Знакомство с безбожностью в себе же, наедине. По спине кочергой чертит кто-то Его рукой извне. Еретик ли я, старик ли, ситар ли, стих ли в нутре?

21

ДИТЯ

Пока кругом ор, ворчание, бренчание кастрюль – на студеный пол босиком, по половицам, ангелом ступал спросонья сын и звал июнь, что запахом мяты и мелиссы с веранды серебрится. В самоварных изгибах, во вчерашних гитарных напевах струн, в слепящем ночном свете лампы, что, скрипя свисает – свист из соседней избы отдает панибратством… Ничто так в жизни не выручает как скатерть, чай и компромисс, ибо ангелом ступает сын – призяб на цыпочках, в ризах белых, с белесыми ресницами – пустился в карагод и кары ему не угадать.

22

Во взрослых спорах, горе, ругани, – «Есенец» он, его черёд в сени жизни и по траве скользить. Как в карагоде прозорливо, как Елисея сон Прозреть, говеть, зреть, зреть, средь зятей дитятей. Светлое дитя, преврати гул и бренчание кастрюль в бренчание патефона… Аминь…

23

АНГЕЛЫ

Мои нервные окончания – пальцы березовые спаяны на пяльцах грустными узорами. Златцы – залатанные дыры, рвал их Атлант или Ярило – миро сочится сквозь них, слезы нежно-стрекозовые. В вертепе – поле. Как хохлома стоял тетерев. Словно травяной тесьмой залив его обвил. Излил всю горечь и бестолочь жизни, свил вместо гнездьев скирды скитальцам терем. Ночью, посреди мирозданья – нездешность, отрешенность… Скирды разлетаются, персиды или плеяды лелеют колыбельной порочной, непрочной, как полей уют, как бешенность смерти и ее же завершенность или заброшенность.

24

Мои нервные окончания – пальцы березовые… Мне бы врезаться в жизни многоголосие. А пока колосятся безголосые дни Бронзовые – Златыми власами Ангел укрывал, одеяльцем ли, одеяньем ли. Ангел укрывал, рвал жизни покрывало, время мое настало. Рот не разеваю, нити развеваю смело, грохочет вчера сталью. Хохочет кто-то из-под жизни одеяла, словно детство вскользь. Ангелы стрекозовые, ангелы березовые…

25

ОДЕНЬЯНЬЕ

Мечтаю о лете, о тьме от копны сливовых аллей, лелеять твой силуэт в ямах памяти, где я ничья в чьем, в чьей? Комочки одуванчиков как паутиновый или тиновый шар. Опущусь на корточки, в ладонь помещу Земной, – как же он мал. Отряхнусь от аховости, после пух смахну, ведь желание радости ослепляет наготу. Гнусь как стебель в гнусность земельных трущоб, в чахоточном припадке потеряю ухмылку-прищур. Как же исхудали и тело, и дух мой, будто в утробе тромбоновым пассажем – мимо божественные дни, уже – в робе…

26

Но пока в смежных состояниях, как между отцом и мамой – шагаю мелкими, руками держась, едва ни взлетаю гаммами. Мечтаю о лете, живу, как будто вышла на перекур. А силуэт – точно сливового окраса сети, берегов песковый контур. (или небесный контур) Пока в ямах памяти запах твоих шагов, повис на фермате, поживу в колыбели сливовых аллей, пух одуванчиков – одеяло матери. Пух одуванчиков одеянье мое, ты оденьянье…

27

ДВОЕ

Словно эхо в скалах я уже растворилась. Отдам всё исступление, – не гений, не ступлю на остриё, вернулось зрение. Вернулась в руки смирения, в тепло неудушливое. Буду послушно послушницей во всех полусферах и полушариях мира. Сочится миро по трещинам рук. Не тронется с места ничто, если через гортань Его не выльется голос, пока герань бьется в стекло за фонарным столбом в стенную прорезь. Я лбом на колени твои упаду, а ты смехом прольешься, ровесницею, ресницами.

28

Л А ДОНИ ОВРА ГА

Признаю, не помню эту обитель на гладко выбритой земле. По ней ли ступал ангел-хранитель, по ней ли стонать сатане? Змеиной пастью овраг вдалеке. Кусты обрублены – словно и я без рук, мне цепляться телом или лететь в огрубелые Ладони оврага, исцарапанные, обожженные?! Словно из моих вен, молодые побеги невинный источают сок. Ладони оврага, мамины, увиты первой травой, нежные… У начала земли, она мое начало Земли, ее свет – из-под заколоченных досок…

29

*** Кто же каждое утро стучит по батарее? В жэушную жизнь верит, квитанции, счета… Не свести бы счёты... Дайте счёт, быстрее! До пожелтения лица, до оржавения оправ. Права ли? Стекла очков режут глаза, а я равняю себя с жизнью, через вторые стекла с пятого этажа. Облупленная краска подоконника, старая скорлупа батареи. Будто железной ложкой по ней, будто железными бусами – еще в июле они были деревянными чётками, но всё перевернулось чётко, теперь в соседнюю лавку бабка тащится за папиросами, не за хлебом. До пожелтения зубов, пальцев среднего и указательного…

30

*** В ночи стройка метро, сваи вколачивают. Будто лай собак, перемешанный с землей. Не смогу все время по сторонам оборачиваться. Не оплачивает проезд кто беглец и кому уже зачтено. Меня оплакивают, кивают из вежливости. А во мне, как удары трубы о трубу, убыль веры в сердечность. Стаи псов сваями ревут на том берегу без лживости. Там волнами серо-кирпичными дома на передовой. На достроенных станциях, поезда как подводные лодки. Не вспоминается чем была жизнь прадеда, да до дедовской душа не касается. Будто в депо едет, тупика ободки вонзаются. Ободок таков на руке, на шее – собачья участь. Лаем разрушать и строить стены в душах. Слова душные, как ландыши, как сахара тягучесть, что над огнём, вот-вот сгорит, в пожухшие тона грушевые.

31

*** Ладога в цвете невидимого индиго. По берегам – крокодиловые сгустки, мотки… Небо – серебряным блюдцем, иглой молнии… Под ребрами парус кораблиный рвется в сети…

32

***

Проходит всё, пройду и я, как простор. Как сфетофорный свет вот-вот сменится на другой. Семенящиеся шаги детства – на размашистые юнца. Машинисты рельсы ставят по кольцу, им нет конца. Мне нет конца, будто сферу замкнутую замкнуло, я скинула тело, замолкла, покинутая. Кнутом-веревкой не привязать, я язва на языках, Сфера-зеркало, загнутая по краям, чужих язв, прорех, в кадыках… Над всем стрижами падали мамины благословения становясь падалью, адом, далью и просветлением. Проходят все, пройду и я, как ответвление рельсовое, рысью, в сор…

33

*** Между телеграфных столбов небо, лучи – столпы, как в оконном проеме, как в рассохшейся раме. Будто плыву в водоеме, не поднять головы. Кому-то роем, кто-то нам, звезды мошкарой-роем. Нарекусь героем, зарекусь ни о ком, рот – крест на крест. Перо, эра застоя – эра сыновьего и дочернего долга. Мор, мысленный ор, в памяти Зеленый Бор. И Волга, Волга, Волга сверху сутолоки, ив иглы.

34

Иволга стремглав, телег орава, канавы, арабы. Будто рыбы-мальки, толпы народа, в них лучей столпы, только не видит их Бог, и рельефно песок речной, как судьбоносная вьюга сровняет всех в одно беспечное течение. В угоду дивным ивам склоню голову, а они – руки Его удушливо за шею, как в детстве, как в раю.

35

ПОЙ

Белым-белым снегом землю всю, нежная моя, целуешь ты. Сильно переживаю длинными, одноцветными днями и ночами. Белым-белым снегом землю всю, нежная моя, целуешь. Очнись. Расстроена, тяжело влачить в памяти прошлое; мечта сгорела, молодости погас миг. Пой, пой, чтобы жизнь не наскучила, сама себе, немая, говорю: петь, петь. Пой, пой, во имя себя; в памяти: кровавые бушующие реки, птица парит, остается одно: петь, петь, петь. Словно «голову срубили», так мне чувствуется, мама, я – бесправная. Чистоту, искренность растоптали. Застыла душа, на губах имя твое лишь дрожит.

36

Не дают покоя «высохшие», последние, безголосые слова, безродные. Всем и всему говорю, от своего лица и тебя: «прощай», себе, шепчу в молчании: Пой, пой, чтобы жизнь не наскучила, сама себе, немая, говорю: петь, петь. Пой, пой, во имя себя; в памяти кровавые бушующие реки, птица парит, остается одно: петь, петь, петь. Белым-белым снегом землю всю, нежная моя, целуешь ты. Сильно переживаю тусклыми оборванными днями, ночами. Белым-белым снегом землю всю, нежная моя, целуешь. Очнись. Тоскую, мысли искорежили изнутри, но сама себя должна посвятить «празднику» жизни. Пой, пой, пой, пой. (Изначально стихотворение написано на татарском языке, затем выполнен перевод).

37

ПОЖАР Мне бы твоих солнц пожар – в реку. Мне бы снова пожать – твою руку. Не просить сражаться за призрачную правду. Увы, ее нет, но что-то написано на роду. Возрождать себя из грязи не умею. Возражать чужой грязи не смею. Смеюсь, плачу, плачу, снова смеюсь. Влачу тело по дороге, с пылью сольюсь. Наших солнц пожар засыпало землей. Твой – навечно, мой еле искрится еще. Укрыть бы человеческим теплом, присутствием. Но жизнь научила выживать в их отсутствии. Нечеловеческое, верю, значит «Божественное». В изнеможении таится да зиждется зачатие Нового, но не найти мне в себе блаженное, лишь выжженное дотла зрячее счастье.

38

*** Встретимся у изгороди загородом, где лоза. Загороди меня от мира, от стрельбищ и пастбищ. Скажи мне все в лицо, не в завязанные глаза. Слова из заповеди, из заповедного леса, что я твоя принцесса…

39

ЯСТРЕБ Река ко мне плывет гранитная. Волны – каменные. Нитями ветви ивы вьются, будто завядшие. Ты словно отголосок мой, словно мое заклинание. Слова – застывшая рябь воды, будто она заиндевевшая. Будто вершины не мои были и сбит насмерть ястреб. В костре речном, выстрелом в глазницы ястреб пал ниц. Насмерть ястреб. Будто вершины не мои были и сбит насмерть ястреб. Словно в кулак скрутил его ветер и ударил о небо. Стерег он свою свободу, да от тревог не остерегался. В воздухе друга, не врага чуял, ничего не боялся.

40

Будто вершины не мои были и сбит насмерть ястреб. В костре речном выстрелом в глазницы ястреб пал ниц. Насмерть ястреб. Очнулся под гранитной рекой, да и вскрикнуть не успел. Своих песен не допел, к своим не поспел. Насмерть ястреб. Насмерть ястреб.

41

ПРОВОД В прошлых жизнях сжигали себя, скрежет скул, в памяти аул. Сегодня привязана к станционным столбам проводами. Может кто-то промчится по ним, ударит ток, и я оживу. Ничего, что поезда не останутся, даже простучат градом. Град или город, гад или горд, мне по душе образ барда. С ним все переживу, изгойство и благо свяжу в цепь. Цейтнот, иду наугад, может в чей-то андеграунд. Кому петь в метро, кому сцена ценою жизни вслепую. Мне пассажиром быть, идти в тираж. Войти в раж – в ожогах. Не оживляет это меня. Пою гранж за гаражами. Привязана, как к станционным столбам, провожаю железные вагоны, взглядом, к столбам пригвожденная. Станций нет, пассажиров не будет, хандрой укутает бетонная вереница столбов.

42

В этом ауле, бордовой линией горизонт, будто провод. И я жизнью этой, ценой прошлых возражу: постойте станции! Здесь будет станция, прохожие, барды. Здесь будет столп, часовни столп, когда-то толпа. Посреди седых бетонных столбов, провод – я, ток жизни, глоток.

43

*** Синей каймою небо распластано по берегам реки. Сердитые тучи грозно нависли пушистыми елями. Тревожно лодка бьется вёслами о студёную воду. Может, горячее сердце смолоду, горячее – отроду . Может, прячется во мне изгиб души моей матери. Или крики сизокрылых голубей, что ждать намаялись. Не молились мы, лились быстротечной рекой. Оголили мрачное дно, водная гладь стала тревогой. Стальной явилась река, ни выплыть, ни испить. Ныть нельзя, не вонзается сквозь щель даже луча нить. В плену своих истин не успели бытие разглядеть. Да что там, не сумели друг на друга наглядеться.

44

Оголтело огололедели летнюю свободу. Истлела инеем душа, пепел – снег, пламя в искру. Младость в старость, доброта в злость. Истёрлось и вывернулось внутри всё в горесть. Стальная река железной каймой обняла берега. Нарекла быть такой же, как она, не знать испуга. Звала глубина неба в отраженье серебристых волн, любимая с детства, серо-зеленая Волга.

45

ВЕНЧАЛИСЬ В МЕЧЕТИ

Нам кричали в спину: «постой», но мы даже не оборачивались. И обручем нас смерть обвила. Плечи сковала, спину, шею – всё тело. Обруч железный врезался в кости, спастись не успели. Нам кричали в спину, но мы даже не оборачивались. В вечерний туманный свет, дурачась, оборачивались. И листья деревьев тянули руки к нам, молились за нас. А мы лишь смеялись. Смеялись от того, что слёзы удушливы так. Смеялись от того, что не читался последний факт.

46

Горечь, чтобы никто не уловил, но наперекор судьбе забрал этот мир. Нам кричали в спину: «постой», но мы даже не оборачивались. И обручальными кольцами обвенчались, обручальными кольцами. В мечети той, что на краю земли, что давно разрушена, реки смоют ее. Венчались в мечети мы безлюдно, а погибали – прилюдно. Но даже не оборачивались.

47

ПОД ЯБЛОНЬЮ Зовет мелодия в просторы свои, зыбко так, витиевато так. Зовет мелодия в поля, где васильки, в озерах росы – стезя. Мною давно позабытый, усталый мотив, еще жив. Ведет безропотно, куда Богу угодно, поздний мотив. Ах, этот вечер забываю я под яблонью, яблонью, яблонью. А закат встречаю слезами я, слезами сиротливого счастья, знай. Ах, этот вечер забываю я под яблонью, яблонью, яблонью. Под звуки гармони в закоулках сгорают звонко ноты июля. В памяти ветров народных песен безутешный вой. Мелодий, слов – стойкий, стальной да нерушимый бой. Когда в лысой степи споёт мать песню о войне – так сразу жить захочется честнее, да и себе вернее.

48

Черные поля, седая рожь дрожит, дрожит, дрожит. Ах, как бы мне да до зари, да счастливо дожить. Впереди – колея из звёзд, внутри – душа в узорах инея; и от людей изморозь, врозь мы, прости меня. Песня живет во мне, как завет и молитва, от восхода до захода. И лишь одной ей верю, лишь одной ей верна, до последнего вздоха. Песня живет во мне белокрылой птицей с утра до темна. Лишь одной ей верю, лишь одна искренне снится она. Ах, этот вечер забываю я под яблонью, яблонью, яблонью. А закат встречаю слезами я, слезами прозревшего счастья, знай. Ах, этот вечер забываю я под яблонью, яблонью, яблонью. Под звуки гармони в закоулках сгорают звонко ноты июля.

49

***

Целуюсь средь цинковых веток, как цыганский напев шелест их. В иноках или в воцерковленных, найду исцеление. Притаись мое счастье, за спинами врагов притихни. Давно ко всему готова, целее – не целее искупление. Целина перед взором моим, стихи слагаю – шагаю в них как в озёра в зените, как в клокочущее смертью пленение.

50

ВЫСУШУ

Совсем недавно – так давно – мы говорили по душам. В душном дыме вчерашний огонь греет так, будто пожар. А звезды не спят целую ночь, ждут рождения дочери или сына. Усыпали небосвод так прочно непорочными мыслями до сипа. Да, чем чернее – тем чище, видно дорогу куда ступать. Скупа твоя нежность – тем слаще её ещё раз ощущать. Ради горения души, спешу, спешу. Всё, что сгорело в нутре – испишу, высушу.

51

ПИШИ Мне пиши, пиши про отслеженных, про отстрелянных. По телефонной трубке лишь скрежет, ревут провода. Не сбежать отсюда, слыву небрежной, да нет – безбрежной. А в каморке пёс измок, бродяжий, недужный, – вот беда. Нелюдимость приюта требует, под рёбрами ноет. Нахальство с хитростью не смогу я разобрать. Кто брат мне? За трусость кому сумею дать ответ? Ответ: никому, никогда, наказание – прозябать. Врезается в память отчуждения пророческий возглас. До жути, до ожестенения струн души, до замерзания крови. Сумею ли услышать во всём Божий глас, утренний намаз? Или сотрет портрет мой в профиль и анфас художник?

52

КОЛЯДКИ Мне обещали безмерный огонь, безымянный. Мне обещали уберечь от погонь, от изгнания. Эта речь лживая, но сделает меня человечнее. Горечь ее жива – будит во мне чёрную вечность. Мне бы слова одного, мне бы взгляда. Мелодия рождается. Вдруг – колядка. Мне предвещали зловещие дали, вещие сны. Навещали беспощадные детства дни. И осветилось всё сияющими звёздами-гвоздями. Летят щемящие звуки вслед за мной, знай-знай годами. А на окне сохнут гвоздики, как воздаяние.

53

У ДОМА НАПРОТИВ Ветки на плечи заката облокотились и глядят украдкой в окно мое. Будто на качелях юность возвратилась, что висела на канатах, меж берёз. Наших слёз, высохшие озёра, никто не заметил. Наших слёз никто не воспринял всерьёз. И осталось звонкое зорко, как «смотрятдети», не смотря на жестокость прутьев берёз. У дома напротив, у дома, напротив. Никто не противник, никто не против нас, В скромной квартирке свистит чайник, И ты поймешь меня прямо сейчас. В скромном мирке соединяет что-то, у дома напротив, у дома, напротив…

54

С ХВ АТ К А Когда рядом не отчим, не отец, а шестеро чужих мужчин. Не спасает нательный крест, словно его и не было совсем. Сама себе была херувимом. Мать, что как младенец запеленена лежит в земле. Я – младенец-старец, оборванец – одни и те же морщины на лице. Эти шестеро, как коряги в реке, лодка – гроб. Не выплыть ни ей, ни мне, но мне еще за седьмым грехом ходить каждое утро, точно за хлебом в соседнюю лавку. В мыслях без сил сидеть на лавке нянчить в коляске памяти Маму. Лихорадка. Она и я – дочери Его. Схватки. Схватка.

55

МОЛИТВЕННЫЙ СВЕТ

Звенит в душе до разрыва аорты; жизнь – до самой высокой ноты. На поворотах сбивает с ног невыносимо так железная вьюга. Думала, нерушимым будет дух, но не хватило свободы. Немота объяла тело, губы, воздух, стены, улицы города. Когда-то близкого, в нем каждая череда окон освещена была светом. И в окне моём, будто свечой, висела лампа, молитвенно. И здешними казались даже земли нездешние, везде – дом. Но в одночасье всё превратилось в поле битвы сиротливое.

56

Тернистые дороги, звезды – выше головы, выше не прыгну. Что из себя я гну, изображаю? – лишь бы в душу никто не лез. Темный лес, внутри – беспросветно, в себя шагну – «прогнусь». Может, что-то во мне еще есть? – ни подлость ли, ни лесть? Не выдержу, если наткнусь на этот характер, на отсутствие его. Удержу ли в себе молитвенный свет, молитвенный свет? Буйственно или воинственно встречу присутствие Его, Всевышнего, что на молебен позовет в церковь, ту, что уже нет.

57

*** Под громким хрустом снега лежит тихая поступь. Чем тревожнее, тем настороженнее сторож мой. Не пойду сегодня в гости, да и никто не спросит. Кто мой Бог, Божество, враждую ли? – враждую. Расступились сонные дороги, распустились хризантемы пред окном. Бились огни в домах, бились слова о лед стекольный, во тьме крамольной. Хруст поцелуя губ пересохших, моливших о счастье. Голубином счастье простых шагов, в их крылах – неба шатер. Одеялом укутало чужое участие. Может спутала талость снегов, угадала братство по матери?

58

С ТРА Д АНЬИЦЕ Не к кому прийти, как исход: не от кого уходить. В кому впадать нельзя, хоть и знобит, ох, знобит. Переснятые кадры жизни – уже не жизнь. Отрок ты или зрел, узрела ли я, или правде закрыта? В спину стрелы, трелью песни птиц, лес старый. Старец – не есть мудрец, мудр не значит в возрасте. На холме гулял ветер свободный, исцарапанный. Его послушать, исцеление – бронзовая месть. Пробуду до утра, разговор горит черным солнцем на знакомых и незнакомых языках деревьев-монахов. Вам лишь верю, вашим полкам. «Страданьице» – до конца испито, отдам дань. Дальше нарекусь солдатом.

59

ПРОСВИС ТЕ ТЬ-ПРОСВЕ ТЛЕ ТЬ Не будем петь, не будем подставлять себя под плеть. Можно скорбеть, можно просвистеть. Вдали мотки деревьев, как шерстяные клубки. Разбросал их ветер, играет с ними в прятки, пинает. Прось разлилась, под воду ржавая лодка, убытки. У быта две стороны: уют и что еще там, кто знает. Не буду ныть, во дворах изб, деревянных скамеек треск. Огонь целует листья, жадно их ласкает, царапает. Лязг ворот, кто друг, кто вор проходите здесь. Лицом к лицу рассвет вас встречает, собой пронзает. Не будем петь, не будем подставлять себя под плеть. Можно скорбеть, можно просвистеть, да и «просветлеть»…

60

ПОДВОДНАЯ ЖИЗНЬ Подводная лодка, спуск. Спусковой крючок в воздух. Корпус похож на илистого кита. А пока на берегу – извилистая ракита. Оплакивает ли, убаюкивает ли провожающих? Кивает ли? Руками - ветвями сюсюкает вырождающихся? Вожаки-матросы жаждали океанов. Терпеть готовы людские барханы. Слушать подводные «бахианы». Вместо хвои вдыхать деревянных досок мерзь. Не подавать вида, если до костей измёрз. В гильзах не ищу пуль, металлом пропахла кожа. В глазах не ищу июль, в зеркало ропщу: незнакомка-прохожая. Гнилых яблок окрас – слизь дна из иллюминатора. Внутри яблонь цвет – нетронутая целина нутра. Неистребимая вера в то, что выдержит аорта. Что линия борта не станет изгибом зародыша в аборте.

61

ЧАЛЫЙ

Где-то на мачтах корабля, с изнанки, молитвы вытканы. Сотканы собратья из сотен молчаливых дней. Погребение или дано нам, в горести, выгрести из океана. Капканы, лески, сети, крюки, якоря. Чуют чахлых везде. Чалый слыл сыном всех, на причале ждал. Чалый чтил своих, но одичал, в воздухе дымчатом. Мчался, мчался из последних, чаянья прожигал. Ох, сколько ласкали его, чалого, чеботами.

62

Никто не щебетал, чаек визг ему противен был. Не бывал никогда в лесах, у волн шелест слышал. Не врачевало его ничто, корабль его уплыл. И молитвы на мачтах – все, что осталось. Удушливо. Чалый, прости алые закаты, алым цветом налиты глаза. Озера крови испил и здесь у бирюзового океана. Лишь образа врезались в память и будут впредь ласкать. Мачты корабля разлетелись.

63

ВЬЮН В нас слишком светло, в нас вчерашняя, черешневого цвета, ночь стёрта. Я между двух перекрестков: дорожного и над головой – небесного гнезда. Крест в ладони, медленнее шаг, штамп: изгой. Изгойства бездна. Детскость. Не лезгинку ли отплясывает костра пламя? Змеей-цепью обвивает одинокость. В горле, как кость. Кротость – косность? Или: кротость – стойкость?

64

Вечер в избушке, в памяти. Кухня, стол без скатерти. Буханка посреди тарелки. Над головой – вместо лампы – свечки. Комариные реплики. Комары-соседки. Сплетнички. Тут же. На вахте. На тахте престарелая мать. Но возраст душ ведь юн? Престарелая мать, не узнать мне. Забрал ее вьюн. Да десятилетней давности июнь. Садовые дюны. Себе мимо лица бью. Клеймо кляну, клянусь.

65

ОЖИТЬ БЫ

Зноем испепеляется душа. Уже дороги, дворы, панельные дома затерялись, будто картонные, улица Сломанная, обжита, но окна не ожили. Ожить бы среди хитрости, ожить бы среди седости. Едкой серости, скупости чувств, убогости тепла. Ожить бы среди крепости, ожить бы после подлости Под лоскутами неба не скулить, а укутать себя. Словно жгуты слова, жгут удушливо и жадно. Гуторит толпа, вторит себе, да и будь по ее. Пойдет эта аллея, городская, ой, нескладно. Из бруса, из ламповых бус, соткёт строки песенные.

66

НАШЕЙ ДУШИ Взлелею на дальнем-дальнем берегу к тебе я нежность. Елового цвета река поцелует ледяным дыханием руки мои и ноги. Нагая душа устремится к тебе. Верю, не прогонишь, смоешь живой водой мои мучения. И я возлюблю тину, ил и водоросли, что нервами во мне проросли. Дождусь, и во сне оговорюсь: мучь меня, мучь! Меня нагайкой подгоняешь, нагайкой отводишь беды. На дальнем-дальнем своем берегу каменном. У меня здесь камыши, деревья-колышки, череды цветки – не отцвести бы… У тебя голыши, закат пламенный. Возьму я ветку, ею буду грести сквозь сливовую ночь по воде. Эта ветвь, как весло – за него держусь из последних. Кисельной полосой мой закат, моя стихия стихов. В эту ночь всё держится на еловых и ежевичных окрестностях наших душ, наших душ, нашей души.

67

СНОВА СОН

Ты меня нагибаешь к небу – реву. Язык к нёбу прирос, ко лбу. Теплым поцелуем прильну. Рви сознания плеву. В кельях вензеля кадрили и морески. Кто-то поёт элегию, кому родна юмореска. Из тысячи фресок – ферзь вместо коня, элегия – бурлеск, энергия огня. Нанизана душа моя на твой крючок, живу без шариата. Визирь мой – внутренний голос, звучит набатом. Визионер я, эквилибрист, спящая Ариадна. Ты меня влечёшь в солёный соло – Солярис, визуализирую нашу арктическую полярность.

68

В душе мор, мурены, где ты – морены арабески в песках. Твои морески – в чертежах, а чертоги памяти выбелены беленой. Начитывает, начётничает муку мой дух. Ты нагибаешь меня к небу, а я плыву в реках двух. Перебираю чётки: чёт или нечет, зрение или слух.

69

ЧАЙНЫЕ ЛИСТЬЯ Чайные листья – мимо заварочного, клеёнка, скатерть… Из эмалированного – кипяток по газовой плите разлит… Всё злит, всё парализует извне и заставляет накипь внутри тела оседать на дне рёбер, рябит старый телевизор, с двери холодильника летит магнитик с прошлого места работы – муж уходя зацепил. Бывший муж опять подцепил. И пилит его бывшая я. Подлец получает в рожу поцелуй, дубль два: май. Рукоплещут нам за окнами вспотевшие листья и ветви, пищат в детских колясках соседские детви. Май. Жирные лужи селёдками трепыхаются. Дай селёдочку, а к ней водочку – рай!.. Он ушел жить к другой, где не падают листья. Мимо заварочного, где нет прачечных.

70

Сами прачки варят бельё в вёдрах, вешают во дворе майки, носки, шорты… Варят борщи, снуют по аптечным лавкам, по очередным очередям в давках. Где бутылок стекольный звон: молоко, кефир и чифир. Где чечевичный суп едят из половника и половицы трещат под подоконником. Где щёлканье семечек, тетя Клава, сплетни пятидесятилетних. От которых на велике удирает мальчик соседский в поле за гаражами к солнцу цвета шафрана. А пока – из эмалированного вылился весь кипяток, убежало молоко, сбежал муж, хоть и бывший, сбежали мысли… Надо просто заварить в чашке последние чайные листья и вытянуться в закат лисий.

71

МЫ Из китайских пиал пили бы, пили бы чай: печальная скатерть, майского вечера счастье и трепет… Веранда, витражные стёкла, занавеска, парча… Нечаянные хлебные крошки наших душ боженька берёт и в детский лепет лепит.

72

ЕС ЛИ С ТА Н У О СОЙ Выживу, если стану осой, выживу, если стану осой – бумажной ли, вымышленной ли, живой ли… Осой мне к тебе долететь этим летом, стукнуться в окно. Смотреть, как ты дремлешь. Стать осокой во снах твоих, росой на губах.

73

СВЕЧЕНИЕ ГЛА З Подоконник прожгли свечением глаз. Мы надомниками стали пожизненно. Мы паломниками стали, хоронясь от сглаза. Скалолазами по хребту – от побитого хребта своего. Захлёбывались кровью друг друга, раскрывали рёбра. Смывали себя с лица планеты. Постоянные ценители скорой помощи – себя собирали по лоскуточкам. Лоскутами одеяла завертывали наши тела. Стали наёмными служащими в приходской церкви без права вставать с постели, наёмными убийцами своего тела. Во мне топчутся воспоминания – как на поминках топот в прихожей. Прохожие в прихожей, что плевали мне в рожу прожгли мою кожу, сетчатку глаз. Не спас от сглаза ни крестик, ни ураза, ни намаз. И я вижу лишь подоконник, прожжённый твоим свечением глаз.

74

ПЁС Сегодня листья перед окном будто кованные, чугунные. Стволы и столбы, как ржавые гвозди вбиты рунами. Осенней копной поникли деревья и рыжим псом завывают, которого не было и не будет. В памяти крест над оранжевыми, как облепиха, куполами, гудящими и лопающимися в нас. И сок их росой под кожу пролез. Сумрачный лес прошла до половины. От гула лопнули перепонки. В голове – избушка. В избушке – половицы. Половицы пословиц бабушкиных – звонче колоколов.

75

РАКУШК А

Продолжаю идти: валуны волами стоят передо мной. Улова нет давно. Слову не дано в переплёт конвертный обернуться и открыткой с чайками улететь. Лагуны сердца, лагуны моря. Лгуны – ракушками сверлили тело, сверлили дюны птичьей грудки, человечески юной, не по-человечески хрупкой…

76

***

Вокруг сиротство. Никто не встретит. Никто не поможет снять сапоги.

77

***

Воркуют как голуби собаки во дворе. Чего ждут? Чего ждать мне – я и так на цепи. Мне станцуют в морском пузыре чёрные псы-русалки – не утонуть бы во рту сплетников, в утопии о тебе...

78

*** Застегнусь на железные пуговицы, сменю кофточку на кольчугу. Мальчуган с соседней улицы – Будь добр, спой «Чунга-Чангу»! Вот качели, на которых мы детьми сидели, а вышли за угол, в подворотне, уже в себе запутались. Не хотелось бы слушать последние сплетни. Язвительность дворов до зевоты, до трезвости доводит. Те, что на лавках в души плюют, которые клюют до кости, искоса…

79

*** На Таганке – торговки, лавки, цыганки, золовки… Свинцовые рельсы, трамвайные санки, циники, пустословки… Лолитовое облако жжёт глазное яблоко. Высохшее древо и чёрное чрево.

80

*** В затылок дышат, в затылок холодный воздух… Что не слышат, не слышат, будто в паутине слух. Будто в плену у страсти и пеленой завязаны глаза. Еще вчера кричали: «здрасьте», сегодня прощаются «за глаза». Мне за глаза довольно, мне по горло довольно всего. Мне бы только голос да смех твой, голос да смех твой хмельной. Мнимая дружба, как минное поле, каторжное. Тревожно всё, тревожно и каждый вздох в затылок. Тылы простужены, тылы простужены… Был ли, не был, был ли, не был, а может есть? Был ли, не был, был ли, не был, всё – благая весть.

81

ВНЕ

Ледяной кистью ты по моей спине. Водишь. Ведёшь. Выведешь. Позвонок – телеграфный столб. Речи. Молчание. Встречи. В руке моей кисть из ресниц моих, ими рисую абрис. Горячей рукой ты по моей спине водишь. Как овод. Пальцами проводами. Даёшь позвонку ожить без повода.

82

СОДЕРЖАНИЕ ВОРОБУШЕК...................................................................4 ЧЕРТАНОВО ..................................................................5 «Памятник – грифель заточенный...»..........................6 ВЕРЕСК............................................................................7 ПРИГОЛУБЬ....................................................................8 «Вьётся в горах дорогой вера...»...................................9 СТЕЗЯ ............................................................................10 «Во вселенской реке сети...»........................................12 ЭШАФОТЫ....................................................................13 «Мне бы податься в Москву, да насовсем...».............14 «После меня останутся...»...........................................16 КОЧЕРГОЙ.....................................................................17 ДИТЯ..............................................................................18 АНГЕЛЫ.........................................................................20 ОДЕНЬЯНЬЕ..................................................................22 ДВОЕ..............................................................................24 ЛАДОНИ ОВРАГА.........................................................25 «Кто же каждое утро стучит по батарее...»..........26 «В ночи стройка метро...»...........................................27 «Ладога в цвете невидимого индиго...»......................28 «Проходит всё...»...........................................................29 «Между телеграфных столбов небо...».....................30 ПОЙ...............................................................................32 ПОЖАР..........................................................................34 «Встретимся у изгороди...».........................................35 ЯСТРЕБ..........................................................................36 ПРОВОД .......................................................................38 «Синей каймою небо распластано...».........................40 ВЕНЧАЛИСЬ В МЕЧЕТИ...............................................42 ПОД ЯБЛОНЬЮ............................................................44 «Целуюсь средь цинковых веток...».............................46 ВЫСУШУ . .....................................................................47 ПИШИ............................................................................48 КОЛЯДКИ ....................................................................49

83

У ДОМА НАПРОТИВ....................................................50 СХВАТКА . .....................................................................51 МОЛИТВЕННЫЙ СВЕТ.................................................52 «Под громким хрустом снега...»..................................54 СТРАДАНЬИЦЕ ............................................................55 ПРОСВИСТЕТЬ-ПРОСВЕТЛЕТЬ....................................56 ПОДВОДНАЯ ЖИЗНЬ...................................................57 ЧАЛЫЙ..........................................................................58 ВЬЮН.............................................................................60 ОЖИТЬ БЫ....................................................................62 НАШЕЙ ДУШИ..............................................................63 СНОВА СОН...................................................................64 ЧАЙНЫЕ ЛИСТЬЯ.........................................................66 МЫ.................................................................................68 ЕСЛИ СТАНУ ОСОЙ......................................................69 СВЕЧЕНИЕ ГЛАЗ . .........................................................70 ПЁС.................................................................................71 РАКУШКА......................................................................72 «Вокруг сиротство...»...................................................73 «Воркуют как голуби...»................................................74 «Застегнусь на железные пуговицы...».......................75 «На Таганке...»................................................................76 «В затылок дышат...»..................................................77 ВНЕ................................................................................78 Литературно-художественное издание

НА ОДНОМ ДЫХАНИИ... Литературный консультант - Эдуард Учаров Художественный редактор - Эдуард Учаров Технический редактор - Илья Чирков Издательство «Плутон» Подписано в печать 1.11.2021 Гарнитура Калибри. Бумага офсетная. Формат 60х90 1/16. Усл.печ.л. 4.60. Тираж 300 экз. Отпечатано с готового оригинал-макета в ООО «Плутон». Адрес: 420015, РТ, г. Казань, ул. Шмидта, 35А Лицензия 061176 от 1.11.2001 г.

Камила Латыпова

родилась и живёт в Казани. Имеет высшее педагогическое образование, преподаёт флейту в школах искусств. В 2019 г. заняла 2 место в городском конкурсе-проекте мелодекламации (читали свои стихи на русском и татарском языках). Участница литературных фестивалей: 2019 г. – Всероссийский литературный фестиваль им. М. Анищенко, г. Самара (мастерская Дмитрия Мурзина).

2020 г. – Творческий форум «Таврида», Крым, г. Судак. «Творческая антишкола литературы и медиа». Поэтическая мастерская Дмитрия Воденникова.

2021 г. – ХIV Зимний международный фестиваль искусств Юрия Башмета. «Зимняя школа поэзии 2021г., г. Сочи» – мастерская Инги Кузнецовой и Андрея Гришаева.

2021 г. – Фестиваль Авторской Песни «Горки», (Московская обл., Горки Ленинские) – дипломант, авторское исполнение, мелодекламация.

2021 г. – Финальный семинар XVII литературного форума им. Н.С.Гумилева «Осиянное слово». Участница. (Московская обл., Горки Ленинские).

2021 г. а – Республиканский литературный конкурс – фестиваль «Хрустальное озеро» (РТ, Рыбно-Слободский район) – 2 место, номинация: поэзия. Стихи и критические обзоры опубликованы в литературно-художественном журнале «Менестрель» (г. Омск) 2021 г.