автобиографические заметки by Илья Чирков

ИГОРЬ ПЕНС

ГОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ автобиографические заметки

Издательство

«Плутон»

Пенс Игорь

ГОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ автобиографические заметки. Казань: Плутон, 2014 – 176 с.

Моим родным, близким и друзьям – с любовью и преданностью

НЕОБХОДИМЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ Свойства памяти удивительны. Как часто пытаешься вспомнить имя или фамилию человека, с которым было много связано, ту или иную жизненную ситуацию, которая, казалось бы, оставила неизгладимый след. Но вспомнить невозможно, как ни напрягай память. И вдруг, совершенно неожиданно, экспромтом, в памяти всплывают события, ситуации, люди, мельчайшие и ничего не значащие подробности той прошлой, давно ушедшей жизни, тех лет, о которых тщетно пытался вспомнить еще месяц, несколько месяцев или лет назад. Что это - напряженная работа памяти, выполнение ранее ею невыполненного заказа? Может быть. Для себя твердо решил: пока еще такие всплески памяти наблюдаются, пока не поздно - воспользоваться этим прекрасным ее свойством и «зафиксировать» на бумаге, насколько это возможно, значимые для меня воспоминания и, может быть, познавательнопоучительные для детей и внуков отдельные эпизоды моей жизни. Духовное им обязательно пригодится. Когда мои дочки, Леночка и Ирочка, были маленькие, очень часто перед сном (они лежали в кроватках) рассказывал им правдивые истории под общим названием «Когда я был маленьким». Под эти рассказы – воспоминания (каждый вечер – один рассказ) и ответы на многочисленные вопросы дети засыпали. Мои повествования они предпочитали даже традиционному чтению сказок на ночь. Старался во всех деталях и красках донести до детей не только реально пережитое мною, но и преследовал воспитательные цели. Намного позже и дети моих детей, мои внуки, полюбили рассказы о детстве и постоянно просили меня: «Дед, расскажи, когда ты был маленьким».

Все сказанное побудило меня взяться за перо и, не ограничиваясь описанием событий детства, попытаться вспомнить наиболее существенные моменты своей жизни. Изложу их с позиций дня сегодняшнего, с позиций человека, который, как мне кажется, уже способен объективно и трезво оценить прожитое, не кривя душой и не скрывая правды. И еще. Я не обладаю писательским даром. Желание изложить на бумаге свои мысли ранее уже было, но ничего путного из этого не получилось. Очевидно, к тому времени не созрел. Сейчас – будь что будет, решился взяться за перо еще раз и, даст Бог, доведу начатое до конца. Пишу для близких и дорогих мне людей, чтобы ЗНАЛИ И ПОМНИЛИ.

Родился я в Жмеринке Винницкой области, по тем временам небольшом украинском городке районного значения, в бедной еврейской семье. Это случилось 8 декабря 1934 года. Родители ожидали, что родится дочь. По этому поводу маме в роддом принесли телеграмму от Фаины Григорьевны Куперман (тети Лиды), ее ближайшей подруги и родственницы по бабушкиной линии. Телеграмма гласила: «Ай-яй-яй! Как не стыдно, задумали дочку, а родили еще одного сына». Ко времени моего рождения брату моему Роме (Ривчику) исполнилось 10 лет. Бабушка Ента (Елена Вул, родилась в 1879 г.) и дедушка Шлойма (Шурик Гудис, родился в 1875 г.) по маминой линии в 1933 году лишились всего имущества как «буржуазия». Советская власть отобрала у них мельницу и пекарню, оставив небольшой отдельно стоящий домик из 3-х комнат на улице Свердлова в Виннице, прямо на берегу Южного Буга. Четверо взрослых детей, кроме моей мамы и дяди Левы, жили с бабушкой и дедушкой, - это Наум, Леня, Фаня и Дуня. По тем временам из братьев и сестер мамы большого успеха добился Лева. Он жил в Казани и занимал ответственный пост. Детская память смутно, но все же воскрешает мои первые годы жизни. Хорошо помню нашу домработницу Олю, она много занималась моим воспитанием, а с трех лет ежедневно водила в детский сад на улицу Ленина. Помню наши частые поездки в Винницу к бабушке, помню, что ходил в матросском костюмчике и очень любил кататься на металлическом трехколесном велосипеде, но постоянно с него падал и разбивал коленки, он почему-то был неустойчив. Моими друзьями были Наум Сак, Алеша Студинский,

Валька Надольский, Борис и Валя Новицкие. Это дети наших соседей. В 1938 г. по какому-то ложному обвинению моего отца (Александра, 1905 г. рождения) арестовали. Помню, как плакала мама (Роза, 1907 г. рождения), как она вместе с бабушкой носила ему передачи сначала в Жмеринке, а затем возила передачи в Винницу. К счастью нашей семьи, папа вернулся домой через несколько месяцев. Тогда, как говорила мама, у него появились первые седые волосы. Все обвинения с него были сняты. Родители мои детьми занимались мало из-за постоянной занятости на работе и забот о хлебе насущном. Тем не менее к четырем годам бегло читал детские книжки и внимательно слушал серьезную музыку. Все близкие отмечали наличие у меня хорошего голоса и слуха. В доме говорили на еврейском языке, я впитывал и понимал все разговоры старших. Особенно мне нравились еврейские песни, которые пел папа с мамой. И у мамы был прекрасный слух и голос. К пяти годам исполнял много взрослых песен, и это звучало забавно. Помню, когда собирались взрослые дяди и тети, меня ставили на стул и просили что-нибудь спеть. Делал это охотно. Моим коронным номером были две народные песни: «Ицык от шойн хасыны гыот» (Ицык уже женился) (я пел и пританцовывал) и грустная песня «Фарвус бын их эрнт ви аштей» (Почему я одинок как камень). Когда последнюю песню пел папа, у него в глазах всегда были слезы, я тоже пел ее грустно-грустно. Уже много позже отец рассказывал мне, что это была любимая песня его родителей, которые жили в местечке Литин (под Винницей) и которых петлюровская банда головорезов, орудовавшая в этих краях в 1918 году, расстреляла в их же доме. Тогда погибла и сестра отца, чудом остались в живых три брата – отец, Миша и Абрам. Кроме замеченных родителями музыкальных способностей, мои первые годы жизни ничем особенным не отлича-

Глава первая. ДЕТСТВО И ВОЕННЫЕ ГОДЫ

лись. Был в меру послушен, любил животных – собак и кошек (кормили меня в их присутствии), играл в песочнице и пачкал одежду. Редко приходил домой зареванным, умел давать сдачу, когда меня обижали. Знаю доподлинно, что в эти годы, в отличие от старшего брата, меня ни разу не били родители. Не думаю, что это был элемент воспитания с их стороны. Просто многие моменты моего поведения сглаживала домработница Оля. Она говорила: «Нэ чыпайтэ мою дытыну» (не трогайте моего ребенка). Своих детей у Оли не было и она любила меня как своего сына. Любили меня и соседи за белокурые волосы, песни, которые им пел, и детскую непосредственность. Так, почти безоблачно, текло мое детство. Знаю, что никуда, кроме Винницы, мы с родителями не ездили, о какомлибо особенном воспитании и дошкольном обучении и речь не шла. Все продолжалось без изменений до середины 1941 года – начала Великой Отечественной войны. Война началась, когда мне было шесть с половиной лет. Этот день заполнился, пожалуй, как никакой другой. Прибежал с работы папа и сказал, что получил повестку явиться в военкомат. Для всех стало ясно, что это призыв на военную службу. Быстро было собрано все необходимое, и отец пошел на сборный пункт, в школу, которая находилась рядом с моим детским садом и военкоматом на улице Ленина. Было решено, что мама со мной и братом отправится в Винницу, к бабушке, оставит нас у нее, а сама вернется, проводит отца, закроет квартиру и дальше решит, что делать. Ведь война в тогдашнем представлении – это кратковременная военная компания, немцев мы разгромим за месяц-другой, так что и уезжать никуда не придется. Но все вышло совсем по - другому и растянулось на целых четыре года. К вечеру, 22 июня 1941 года, мама, взяв детей и оставив ключ от квартиры Оле, поехала с нами в Винницу. Оля должна была дожидаться ее на следующий день. В Виннице нас ждали и очень беспокоились. К моменту нашего приезда,

а это был уже вечер, повестки на призывной пункт получили Леня и Наум, на утро 23-го июня намечалась их отправка в воинскую часть в сторону Львова. Фаня работала секретарем-машинисткой в управлении Винницкого отделения югозападной железной дороги. Ей, как и другим сотрудникам, разрешили отправить семью в тыл и выделили несколько мест в теплушке-вагоне специально сформированного эшелона. Состав с семьями железнодорожников должен был отправиться на следующий день в сторону Сталинграда. Это место считалось глубоким тылом. Мама отказывалась ехать категорически – ведь она не попрощалась с отцом, ключ от квартиры у Оли, все вещи остались в доме, и вообще, зачем ехать, если все эти несчастья закончатся через неделю-другую. Но реальность была другой. Все узловые железнодорожные станции юго-западной железной дороги – Вапнярка, Жмеринка, Казятин, Фастов подвергались страшной бомбежке, Львов был занят немцами, пригородные поезда уже не ходили, даже добраться до Жмеринки было невозможно, если только пройти пешком 40 километров. Было принято единственно верное решение – ехать всей семьей: бабушка, дедушка, мама с двумя детьми, Дуня с сыном Сеней (с мужем она была в разводе). Фаню не отпустили, она эвакуировалась через месяц, вместе с аппаратом отделения, когда немцы были в 20 километрах от Винницы. Так, собрав наскоро все необходимое, устроившись на нижних нарах одного из товарных вагонов специального поезда, мы отправились в трехнедельное «путешествие» в Казань, где нас должен был приютить мамин брат Лева. Оценивая сегодня случившееся в первые три дня войны, надо признать, что нашей семье очень повезло благодаря Фане. Практически из Жмеринки и Винницы, а также из окрестных местечек и городов редко кому удалось выехать в тыл. Немцы наступали так стремительно, что буквально через месяц после начала войны значительная часть правобережной Украины была ими оккупирована. Судьба наших близких

в первые месяцы войны оставалась неизвестной, и лишь позже, к зиме 1941 года, когда мы уже жили в Казани, получили письмо от отца. Он был направлен в железнодорожные войска (полевая почта Е-24535) вместе со многими жмеринчанами (Тепер, Зутлер) и находился все годы войны недалеко от передовой линии фронта, восстанавливая железнодорожные пути. Наум был направлен в военно-политическое училище (где-то на Урале) и затем, очень скоро, попал политруком на передовую, в зенитный батальон, где и познакомился с Басей Кипнис. До войны он был женат, после войны он развелся со своей женой Этей и женился на Басе. Как говорила бабушка Ента, Этя была безалаберной и не смогла сохранить жизнь ребенку, который у Наума родился перед самой войной. Какимто образом, уже не припомню, Этя тоже оказалась в Казани, ей помогали, как могли, но после смерти ребенка она потеряла связь с нашей семьей. Первые сведения о Лене Гудисе появились в Казани также к зиме 1941 года. Кто-то из тяжело раненых, лежащих в госпиталях Казани, где работала мама, рассказал ей (она расспрашивала всех раненых с юго-западного фронта), что служил в первые месяцы войны под Львовом с красивым парнем с подобной фамилией, который погиб у него на глазах. Мама эту информацию дедушке и бабушке не рассказала, они бы не выдержали этой потери. В действительности, как стало известно уже после войны из официальных источников, Леня Гудис погиб на десятый день войны под Львовом. Где его могила, похоронен ли он вообще, об этом никто никогда уже не узнает. В 1997 году, будучи по туристической путевке с женой в Израиле, мы посетили мемориальный комплекс «Яд-Вашем» и в мемориальную книгу памяти навечно занесли имя Леонида (Лейзера) Шлеймовича Гудиса, погибшего в первые дни войны за свободу и независимость Родины. Это все, что смог сделать для сохранения памяти своего дяди, которого в детстве безумно любил. Его невеста (помоему, звали ее Ася) и после войны ждала его в Виннице,

году в 50-том вышла замуж с благословения бабушки Енты. Ее судьба мне неизвестна. Жизнь наших многочисленных родственников и просто знакомых жмеринчан, которые не сумели с началом войны эвакуироваться, сложилась не сладко. Когда город был занят немцами в июле 1941 года, все евреи были согнаны в так называемое гетто. Это огороженная территория трех параллельных улиц города – Урицкого, Горького и Окрев (Октябрьской революции), ограниченная с севера и юга улицами Нижней Базарной и Пушкинской. Евреи не имели права выходить за ограждения и вся их жизнь протекала в резервации. Через неделю немцы ушли из города и власть перешла к румынскому гарнизону. Румыны были к евреям более лояльны и за хорошие взятки практически не тронули ни одну еврейскую семью. От еврейской общины в гетто был выбран староста (кажется фамилия его Юкилис), который наладил с румынским комендантом города полный контакт. Как потом, после войны, говорили осведомленные люди, за три с лишним года существования гетто евреями было собрано и передано румынам сотни килограмм золотых и серебряных изделий, много бриллиантов. Опять-таки, как говорили все те же знающие люди, не внакладе остался и сам Юкилис, который после войны уехал в Черновцы (Северная Буковина), а оттуда, значительно позже, после преследования его властями по требованию жмеринских евреев, перебрался куда-то на запад. Очевидно, ему было на что уехать и в дальнейшем жить. Молва не оставила в покое и родственников Юкилиса, его внука Юру (или племянника, уже не помню) избегала вся послевоенная еврейская молодежь Жмеринки, он тоже уехал в Черновцы и позже куда-то исчез. Замечу, что в шести километрах от Жмеринки, в местечке Браилов, немцы в 1941 году расстреляли 6 тысяч евреев. Чудом спаслась Геня Хаит, которую удочерили друзья моих родителей. С Геней учился в одном классе. Вернемся, однако, к нашему трехнедельному «путе-

шествию» в Казань. Моя детская память зафиксировала несколько неизгладимых и трагических эпизодов. Один из них – одна из многих страшных ночных бомбежек нашего эшелона под городом Фастовом, в двух часах езды от Киева. Не забуду прерывистые гудки паровоза, известившие о налете фашистских самолетов; не забуду как мы, маленькие дети, в кромешной тьме вместе со взрослыми прыгали из теплушек на насыпь железнодорожного полотна и бежали подальше от вагонов в чистое поле, и как у нас на глазах бомба попала в следующий за нашим вагон, и много стариков и детей погибло, не успев понять, что происходит и выбраться из вагона. В панике, темноте и суматохе родители теряли своих детей, повсюду раздавались стоны, просьбы о помощи, крики. Все это продолжалось в течение 30-40 минут. Чудом в ту ночь из нашей семьи никто не пострадал, хотя, как потом говорили взрослые, при налете погибло более ста человек. До Киева мы не доехали, а повернули в Фастове на Сталинград. На этом пути наш поезд тоже бомбили, но не так озверело. В Сталинграде нас привезли на волжскую пристань и посадили на баржи для отправки в Казань – таков был первоначальный план эвакуации семей винницких железнодорожников. Передвижение эшелона с семьями работников железной дороги контролировалось начальством, и только благодаря этому состав, хотя и с потерями, добрался за две недели до Сталинграда. Многие в эвакуацию добирались месяцами, так как весь транспорт уже с первых дней войны был переведен на военный режим и его работа была подчинена нуждам фронта - эвакуации военных заводов за Урал. После размещения на баржах наши мытарства не закончились. На второй день «водного путешествия» по Волге баржи обстреляли немецкие самолеты. Уже в первые недели войны они безнаказанно залетали так далеко от линии фронта, показывая свои возможности. На барже, рядом с нами, от пуль погибла женщина с крошечным ребенком, что привело всех, видевших эту сцену, в шоковое состояние.

Незабываем момент долгожданной встречи на казанской пристани. Счастью дяди Левы, бабушки, дедушки, мамы, ее сестры Дуни, нас детей не было конца. Все плакали от радости. Ведь три недели о нас ничего не было известно, десять дней подряд нас встречали ежедневно, но безуспешно. Грязные, полуголодные, но счастливые мы оказались далеко от ада, в городе, где продолжалась еще мирная жизнь, окруженные заботой близких. Дядя Лева с женой Феней и шестилетней дочкой Эллой переехали под Казань, в город Зеленодольск, где дядя работал заместителем директора авиационного завода, и поселились в служебной квартире. Все мы - дед, бабушка, я, Ривчик, мама, Дина и Сеня, ее четырехлетний сын, стали жить в однокомнатной квартире с небольшой кухней по ул. Пионерская, 19, кв. 4, рядом с центральной городской улицей Баумана и мостом через речку Булак. Этот адрес не изгладится из моей памяти - здесь прошла значительная часть моего взрослеющего детства. Казанский период жизни, а это без малого четыре года, запомнился мне отчетливо. В школу, в первый класс, пошел с опозданием на два года, в 1943 году. Причина одна – маме проще было отдать меня в детский сад, где был под присмотром, относительно сыт, ухожен, что решало многие общесемейные проблемы в целом. Брата моего, Ривчика, уже закончившего ко времени эвакуации семилетнюю школу, т.е. имевшего неполное среднее образование, дядя Лева устроил с большим трудом на военный завод учеником слесаря, где он получил бронь от призыва в армию. Забегая немного вперед и продолжая тему брата, отмечу, что раннее его взросление и повышенный интерес к лицам противоположного пола принесло немало волнений маме, дедушке и бабушке. Где-то в 1942 году он влюбился в девушку Соню, она работала парикмахером на Бауманской, и вместо того, чтобы исправно ходить ежедневно на завод, он бегал к ней на свидания. Конечно, это стало причиной того, что после пяти прогулов дяде

Леве сообщили о недопустимом в военных условиях поведении его племянника и о возможном возбуждении против него уголовного дела. Все это могло закончиться тюрьмой или отправкой на фронт. Огромных усилий и нервов стоило замять эту историю с братом (включая материальные затраты) благодаря авторитету дяди Левы. Сам Ривчик тоже пережил в этой связи нервный стресс, однако это ему послужило уроком на всю оставшуюся жизнь. Не могу точно вспомнить, продолжалась ли дружба двух молодых людей в Казани, очевидно продолжалась. Уже много лет спустя, в 1953 г., когда мама с Ривчиком приехали по печальному случаю ко мне в Черновцы, знаю точно, что Ривчик встречался с Соней в этом городе, где она жила с родителями и уже имела свою семью. На этом их контакты прервались. Без серьезной помощи дядя Левы нашей многочисленной семье пришлось бы очень туго. Он часто приезжал на Пионерскую улицу, привозил продукты. Дедушка тоже не сидел, сложа руки. Он научился набивать папиросные гильзы табаком и отдавал готовые папиросы знакомым на продажу. Дети ему в этом деле активно помогали вечерами. Ведь телевизора тогда еще не было, и мы связывали готовые папиросы в блоки по 10 штук, подрезали ножницами их табачные торцы, готовили нитки для завязки. В 1942 году каким-то образом, думаю, что не без помощи сына, дедушке удалось открыть недалеко от дома ларек, где он продавал газированную воду. Мама работала, как я уже говорил, в госпиталях и санитаркой и парикмахером. Ее сестра Дина была очень больным человеком, часто лежала в больнице. У нее был туберкулез легких, болезнь, которая требовала в то время серьезного лечения и хорошего питания. Во время войны ни лечения, ни нормального питания не было. Дина умерла в 1942 году (дату смерти и детали не помню). В этом же году умер мой дедушка. Однажды, это было осенью, когда меня привели из детского сада, зеркало на платяном шкафу было завешано (такой закон

у евреев при похоронах), все сидели заплаканные. В доме находились мамины тетя Удя, старшая сестра бабушки, ее дочь Нюня. Фаня к тому времени тоже жила с нами и, как говорили взрослые, вместе с Левой организовывали похороны. У евреев не приняты поминки после похорон, поэтому все сидели и вспоминали все хорошее о дедушке. Его похоронили рядом с Диной, у нее на могиле памятник в виде молодого сломанного дерева, а у дедушки – доска с надписью на русском и еврейском языках. Моими друзьями в Казани были дети из татарской семьи, которая жила через стенку с нашей квартирой - девочка Изилья и ее младший брат Рамис. В свободное от детского сада время мы играли в войну, в разведчики, кто-то из нас был командиром, кто-то – подчиненным. В наших играх отражалось все, что мы слышали от взрослых и по радио. Хочу сказать, что во время войны, мы, дети, были постоянно голодны при всем том, что взрослые отдавали нам последнее. Часто из госпиталя мама приносила гостинцы – пряники, печенье, иногда конфеты и яблоки, ее угощали раненые, а она несла все домой, детям. В связи с полуголодным существованием припоминается такой эпизод детского бытия. Во двор нашего дома выходила дверь хлебного магазина. Тогда жители определенных улиц прикреплялись к конкретному магазину – то ли к хлебному, то ли к продуктовому, и получали продукты по специальным карточкам. На каждого члена семьи выдавалась месячная карточка, которую можно было отоварить в определенное время. Хлеб в магазин привозили два раза в день, на телеге, которую везли две лошади. Взрослые выгружали хлеб из специальной «будки-домика» и после того, как эта работа заканчивалась, мы, дети, 2-3 человека, залезали в «будку-домик» и ручками сгребали с пола хлебные крошки. Если везло, можно было и корку хлеба найти, и крошек достаточно набрать. Помню, что сбор крошек велся по графику, который строго соблюдался среди детей.

Большой радостью для нас всех был приезд в Казань папы и еще одного его сослуживца. Это было перед новым 1943 годом. В воинской части отца моего очень любило начальство и зная, что его семья находится в Казани, послало его вместе с земляком по фамилии Тепер в командировку по хозяйственным делам. Он пробыл у нас несколько дней. Эти приезды потом повторялись еще два или три раза. По этому поводу в воинской части у отца даже стишок –песню сложили:

Дядя Тепер (забыл его имя) познакомился в Казани с сестрой Левиной жены Фени – тетей Розой. Ее муж погиб в первый год войны, она осталась с дочкой Инной, ровесницей Эллы. Уже после войны тетя Роза приехала в Жмеринку и несколько лет жила в браке с Тепером. Причины ее отъезда обратно в Казань и дальнейшая судьба мне неизвестны. Знаю только, что дочь Инна закончила один из казанских институтов, вышла замуж. Видел ее в 1960 году, когда, будучи студентом, приезжал с мамой и бабушкой к Сене Гельфману (Дининому сыну) на свадьбу. Поговорить нам не удалось. В 1943 году пошел в первый класс. Учился хорошо и у мамы проблем с моей учебой не было. В школе в эти голодные годы вместо горячего завтрака нам, детям, давали чаще всего по небольшому куску свежей капусты и морковку. Учительница заставляла детей все съедать, ничего не оставлять, приговаривая, что «это лучшая пища, в капусте и морковке много витаминов». Эта фраза запомнилась навсегда. Как ни странно, но годы учебы в Казани вспоминаются смутно. Даже зрительно не помню своей первой учительницы, ее имени, каких-либо подробностей классной жизни, но всплывают «выдающиеся» эпизоды внешкольного бытия.

Однажды, катаясь на санках с горы на Пионерской, я чуть не погиб под грузовой машиной – полуторкой с деревянными бортами. Она шла на малой скорости, а я, лежа на санках, проскочил под ней. Об этом никому из взрослых тогда не рассказал, иначе пришлось бы мне туго. Но запомнил этот факт своей биографии как знаковый, и удивительное дело, все последующие годы перед переходом улиц с напряженным движением транспорта, как правило, автоматически всплывает в памяти казанский транспортный случай, о чем бы другом в эту минуту не думал. Еще один эпизод врезался в память. Откуда-то в доме появились детские лыжи, и в один из вечеров я с Рамисом вышли на улицу покататься, хотя этого делать нельзя было. В это время был комендантский час. На улице не только дети, но и взрослые редко встречались. Нас увидели дежурившие патрули-милиционеры. Рамис убежал, а я не успел снять привязанные к валенкам лыжи и меня, как беспризорного, отвели в отделение милиции на улице Булачной, неподалеку от нашего дома. Таким образом, первый раз за свою непродолжительную жизнь, нарушив режим военного времени, попал в милицию. Конечно, Рамис сообщил моим домашним, и через час, придя с работы, появилась мама, которой передали ее несовершеннолетнего провинившегося сына вместе с лыжами. По дороге домой получил положенную взбучку, а лыжи были сломаны об мою спину. Еще долгое время она напоминала мне, что надо слушаться старших всегда и во всем. Так незаметно прошли мои детские годы в Казани. В это время уже приближался конец войны. Жмеринку наши войска освободили от румын в 1944 году, но о возвращении домой тогда еще не было речи. И только после Победы, в мае 1945 года, первый раз все взрослые заговорили о том, что пора возвращаться на Украину. В путь в конце мая, после окончания мною второго класса, из всех родственников собралась только мама и я. Ривчик имел бронь и его с завода не отпускали. Он вернулся

Жили два товарища на свете, Хлеб и соль делили пополам, Оба молодые - Пенс и Тепер, Каждый месяц ездили в Казань.

с бабушкой в Жмеринку лишь в конце 1946 года. Нам с мамой предстояло многодневное путешествие через Москву в Жмеринку. На вокзал в день отъезда пришли все родственники, но прощание было радостным. Ведь мы возвращались на Родину. В Москве проездом были меньше суток. В этот день впервые узнал, что есть метро, а в нем лестница-чудесница, которая сама ездит вверх и вниз, раз десять покатался. Больше ничего в Москве мне не запомнилось, да мы особенно никуда не ходили, боясь затеряться. Было одно желание – быстрей уехать и попасть домой. Ехали до Жмеринки больше 2-х дней, видали разрушенные вокзалы в Нежине, Киеве и Казятине, проезжали места, где нас 4 года тому назад по дороге в Казань бомбили. Жмеринский прекрасный вокзал, построенный в конце XIX века, пострадал во время войны от обстрела нашей артиллерией в то время, когда советские войска освобождали город, у него были повреждены две башенки. Так, в начале июня 1945 года мы возвратились домой, где начался новый этап жизни, полный событий и радужных ожиданий.

1941 г. Лева – брат мамы

1941 г. Леня – брат мамы

1932 г. Нижний ряд: Ента и Шлойма – родители моей мамы; верхний ряд – Феня и Лева – их невестка и сын.

1951 г. Дочери дяди Лёвы Гудис Рафаэлла (1935г.р.) и Люба (1946г.р.)

Глава вторая. ВЗРОСЛЕНИЕ

1928-29 гг. Мои родители и старший брат Рома

1938 г. Мне четыре года

Прямо с вокзала, на котором нас никто не ожидал и не встречал, мы с мамой спустились по улице Урицкого вниз, к нашему дому. Все еще где-то глубоко в душе теплилась надежда, что квартира, которую в начале войны должна была закрыть домработница Оля, цела, что в ней сохранилась вся обстановка и все наши вещи. Но уже по дороге надежда застать все целым и невредимым таяла как мыльный пузырь. Мы шли, вернее почти бежали, по улице с полуразрушенными домами, никто из знакомых людей не встретился на пути, все изменилось до неузнаваемости. Стоял не пострадавшим только клуб им. XVII партсъезда, в котором часто в последующие годы пел. Дом наш на четыре хозяина стоял на месте. Из соседей в своих квартирах оказались семья Деркача с тремя взрослыми детьми – Дашей, Аней и Семой, бабушка Студинская, тетя Хейва с дядей Левой – скрипачом и Любой, их приемной дочкой. В нашей квартире находилась женщина с дочкой Лилей и сыном Витей, родственница живущих напротив соседей тети Кати и дяди Сени Студинских. Квартира была в жутком состоянии. Дело в том, что недалеко в огородах около протекающей речушки-грязнушки, в первые дни войны во время авианалета упала бомба, и от ударной волны разрушилась одна стена нашей квартиры, образовалась дыра размером метр на метр. Дыру эту никто не заделывал даже тогда, когда в 1942 году в квартиру вселилась родственница Студинских с детьми, приехавшая из деревни. Просто ее заткнули старой периной, чтобы не гулял ветер. В день нашего приезда соседи воспроизвели в подробностях все, что произошло после нашего быстрого отъезда из Жмеринки 22 июня 1941 года. Домработница Оля ждала 21

возвращения мамы из Винницы до начала июля, а затем, прихватив самые ценные вещи и погрузив все, включая мебель, на большую телегу, уехала к себе в село Красное. Больше ее в Жмеринке не видели ни до дня оккупации города немцами, ни во время войны. В эти дни, до отъезда Оли, прибегал из военкомата папа, очень расстроился, не увидев никого из нас. Забегая вперед, скажу, что попытка отыскать Олю после войны и вернуть хотя бы носильные вещи ничего не дала. Никто даже в селе Красное не мог сказать, куда делась эта в общем-то порядочная, многие годы честно проработавшая в нашей семье женщина, хотя отдельные отрывочные сведения до мамы доходили. Рассказывали, что она благополучно пережила войну, но переехала из села в другую местность, куда-то в Западную Украину. Искать ее, конечно, было бесполезно да и бессмысленно. Мама успокоилась, хотя многие годы горькие мысли в этой связи возникали в нашей семье. После прихода немцев граница гетто проходила по речушке-грязнушке, и наш дом остался за территорией, где проживали только евреи. Как рассказывали соседи, квартира в полуразрушенном состоянии стояла закрытой до осени 1942 года и только тогда, взломав дверь, в нее вселилась семья, о которой уже упоминал. Наше возвращение застало эту семью, прожившую почти три года в квартире, врасплох. Переехать куда-либо сразу с двумя детьми ей не удалось, и мама предложила временно проживать совместно – мы на кухне, Нюра с детьми – в большой комнате. Такое совместное проживание продолжалось до осени, пока дядя Сеня Студинский не отремонтировал вторую половину своего дома, и тетя Нюра, Лиля и Витя не переехали туда. Мы же остались в своей квартире. Ближе к зиме двое каменщиков отремонтировали в один кирпич всю разрушенную стену (на ремонт стены в 1,5-2 кирпича средств не было), восстановили печку, окна, полы. Кое-какую мебель мама купила, чем-то помогли соседи и квартира приобрела жилой вид. Тогда же, осенью, нам

завезли машину угля (по большому знакомству и за большие деньги, так как уголь был в дефиците). К этому времени уже были получены продуктовые карточки (карточную систему отменили только в 1947 году, тогда же первый раз после войны произвели обмен старых денежных знаков на новые). Осенью пошел в 3-й класс школы № 2, где директором был Лейб Яковлевич (фамилию забыл), а моей учительницей Любовь Петровна Левицкая. Она вела наш класс два года, до окончания начальной школы, и перевода меня в школу №3. В общем, жизнь медленно начала налаживаться. Хочу особо подчеркнуть, что послевоенные дети постоянно недоедали, всегда хотелось кушать. В школе, кроме булочки или кусочка черного хлеба с чаем, ничего на завтрак не давали. Дома еда ограничивалась картошкой, картофельным супом, мясо на столе было по большим праздникам. Помню, как был отмечен мой день рождения в декабре 1945 года (мне тогда исполнилось 11 лет) – мама сварила картофель в мундире, нарезала ломтики сала и мы, семеро ребятишек, после школы собрались у нас в доме – были Шуня Блюменфельд, Фима Ройтман, Бенюша Хойле, Яня Лесник, Лева Шнайдер и Изя Люлькин. Тогда же мы дали клятву вечно дружить и помогать во всем друг другу. Клятву верности скрепили кровью: каждый из нас лезвием сделал на руке надрез и капли крови смешали в стакане воды, после чего поочередно выпили по несколько глотков. Добрые дружеские отношения почти со всеми из перечисленных ребят были сохранены у меня на многие годы. Весной 1946 года демобилизовался папа и многие его сослуживцы-земляки. Приехал он из Германии с одним чемоданом, в котором были различные вещи-подарки. В дом он привез матерчатую дорожку, которая сразу была постелена на пол, мне часы - штамповку немецкие, подарки для мамы и брата. Еще он привез большой кинжал в ножнах, которым мы потом кололи дрова. Должен сказать, что папа был человеком с исключительно мягким характером, добрым, честным,

в жизни ничего чужого взять не мог. Эти черты его характера не позволили ему привезти из Германии ничего более существенного чем то, что им было привезено. Хотя рассказывал, что офицеры и солдаты брали в пустых квартирах немцев все, что попадало под руки, им разрешалось грузить взятое в вагоны и вывозить на родину при демобилизации. Осенью этого же года из Казани вернулась бабушка с Ривчиком, она жила с нами до конца своих дней. Фаня с Сеней остались в Казани, Лева с семьей переехал в свою квартиру на улице Пионерской. В третьем классе меня приняли в пионеры. Учился хорошо и очень активничал, как говорили, в общественной жизни – пел в самодеятельности, танцевал, играл в спектаклях. Родителям жилось в эту пору несладко. Заработки были мизерные. Папа открыл на улице Горького свое дело – парикмахерскую на одно кресло, но вскоре пришлось ее закрыть и отказаться от частного предпринимательства, - замучил городской финансовый отдел с налогами и постоянными проверками. Мама работала на улице Центральной в парикмахерской дамским мастером, хозяйство стала вести бабушка. Дети в ту пору, как могли, помогали своим родителям. Я тоже не отставал в этом вопросе. Мы с ребятами (Шуня, Лева Шнайдер) стали набивать гильзы табаком (благо имел казанские навыки в этом деле), продавать папиросы в упаковке по десять штук и менять их на продукты. В этот период через нашу железнодорожную станцию на Черновцы, Львов, Софию проходили составы с военнопленными итальянцами и румынами (они воевали на стороне немцев), возвращавшимися к себе домой, на родину из российского плена. Мы, пацаны, бегали к этим эшелонам и выменивали папиросы на шоколад, консервы, сгущенку – этими продуктами военнопленных, находящихся в наших лагерях, снабжали их правительства. Обменные операции продолжались несколько летних месяцев. Моя активность в этом году проявилась и в спорте. Наш учитель по физкультуре Владимир Васильевич (ох и вы-

пивоха он был, всегда ходил «под мухой») привлекал детей в возрасте 11-12 лет в секцию тяжелой атлетики. Мы с Шуней Блюменфельдом записались на штангу, ходили регулярно на тренировки и за небольшой период времени достигли для нашего возраста неплохих результатов. Выступали даже на районных и областных соревнованиях среди школьников. Подробностей этих выступлений не помню, но окреп здорово, - накачал мышцы рук, меньше стал болеть и почувствовал уверенность в себе. Мои занятия продолжались около года. Среди пацанов считался сильным, пользовался авторитетом, во всяком случае, когда шла детская война «улица на улицу», кидал камни дальше всех и побороть меня было не так просто. Даже Алешка Студинский, занимавшийся боксом, не всегда справлялся со мной в дружеской схватке. Да, что было, то было. Вспоминается также увлечение футболом. Толчком этому увлечению послужил приезд в Жмеринку на летний период к родственникам Володи Гандельмана, парня – москвича старше нас, пацанов, на год. Он прилично гонял мяч и организовал футбольную команду. Приезжал Володя лет пять подряд, у нас сложились дружеские отношения, после летних каникул мы даже переписывались. Его отец погиб на фронте, мама Фаина Моисеевна воспитывала его с братом Аликом (Сашей) одна. Работала она завучем в школе, а жила семья в одной комнате маленькой двухкомнатной квартиры, которая находилась прямо при школе. Во второй комнате жила уборщица, тетя Ксеня, тоже работавшая в этой же школе, с дочерью Ниной. Все эти детали узнал позднее, когда приехал в Москву в августе 1954 года. Но об этом позже. А сейчас хочу сказать, что наша футбольная команда «Стрела» выступала неплохо. На поле играл левым полусредним (хаубек – так гордо называл себя). Капитаном команды был Фима Ройтман (за невысокий рост мы называли его путик). Вова Гандельман (Гандель – по-дружески) был центральным нападающим. Мои футбольные увлечения, как и за-

нятия штангой, закончились после чрезвычайного события, о котором расскажу чуть ниже. В это время, как и другие мальчишки, начал курить. Помимо того, что гильзы из бумаги мы набивали табаком сами, частенько после уроков бегали на вокзал, к проходящим поездам Москва – Яссы, Москва – Чоп, Москва – София, и в вагонах – ресторанах покупали папиросы. Чаще всего это были папиросы, которые любил курить Сталин, «Герцеговина Флор», реже покупали «Беломор-канал», «Казбек» в твердой упаковке. О сигаретах в 1946 году никто понятия не имел. О сигарах кубинских слыхали и видели, как их курят, в трофейных фильмах, которые в послевоенные годы шли в большом количестве в кинотеатре на Урицкого. Это был единственный кинотеатр, в котором перед началом вечерних сеансов играл оркестр и молодежь постарше танцевала. Мы подглядывали, завидовали и хотели быстрей стать взрослее. С походами на вокзал к поездам за «классными» папиросами, вообще с курением у меня связано много воспоминаний. С этим злом боролись учителя, и маму мою по этому поводу вызывали часто в школу. Если бы учился плохо, не участвовал в школьной художественной самодеятельности, меня бы попросили из школы именно за курение. В конечном счете курение сыграло в моей жизни злую шутку. Как-то ранней осенью 1947 года я с двумя школьными друзьями – Мишей Липко и Мосей Розенблюмом (оба ушли уже в мир иной) после покупки в вагоне-ресторане проходящего поезда папирос, шли по перрону Жмеринского вокзала в надежде у кого-нибудь прикурить (спичек у нас не было, а зажигалок тогда не существовало). Как назло, навстречу никто из курящих нам не попался, а курить хотелось. По путям в это время шел обходчик поездов и курил. На мое обращение к друзьям спрыгнуть и прикурить ни один из них не отреагировал. «Героем» оказался я: спрыгнув с платформы и прикурив у обходчика, пошел вдоль платформы по шпалам,

подначивая ребят, мол, я иду покуривая, а вы мне завидуйте. В это время раздался пронзительный крик – «мальчик, уходи с путей, поезд идет!!!» Не сразу понял, кто и кому кричал, но когда сообразил, что обращаются ко мне, обернулся и увидел в конце перрона, метрах в 100 от места, где я находился, паровоз ФД (Феликс Дзержинский), несущийся на скорости в мою сторону. Подскочив к перрону и оперевшись руками и подбородком о платформу, хотел подтянуться и выскочить на верх, но подкосился, меня как-будто ударило током и больше не помню, что со мной случилось. А случилось то, как выяснилось, что подтянуться мне не удалось, моя правая нога в резком движении согнулась и «током» оказался сильнейший удар надколенной чашечки о выступающий под платформой острый гранитный камень фундаментной стенки. В следующий момент оказался лежащим без сознания между рельсами железнодорожного пути и надо мной пронесся на скорости товарный поезд. Трудно вспоминать и описывать все дальнейшие события: больница, полугодовой постельный режим, учеба на дому и посещения учителями и друзьями. Наряду с мальчишками часто приходили домой девочки, с которыми мы дружили, - Марина Шпицберг, Маня Глузман, Лена Байбик, Майя Директор, Туня Гринбер. Они поддерживали меня морально, помогали в учебе. Вся Жмеринка говорила об этом трагическом случае со счастливым исходом. Чудом остался жив, получив серьезную травму правой ноги. Врачи говорили – ходить будет с раздробленной чашечкой, бегать не будет. Так оно и вышло. Случившееся со мной и то, что остался жив, - второй, после казанского, знаковый факт моей биографии. К весне 1948 года, когда после болезни нормально стал посещать школу, меня угораздило увлечься соседской девочкой – Аллой Барусевич. Ее семья снимала половину дома у Надольских, соседей через улицу напротив. Наше общение с Аллой заключалось в том, что утром, ровно в половине вось-

мого с гудком вагоноремонтного завода о начале рабочей смены (гудок был слышен по всему городу), я и Алла выходили из дому каждый в свою школу, и при встрече передавали друг другу записки. В этих посланиях с одной и другой стороны сообщалось о школьных делах и успехах и, конечно же, признания в вечной дружбе и любви. Что такое любовь мы толком не понимали и не представляли себе. Сейчас мне кажется, что в наших детских дружеских отношениях меня больше всего интриговал сам факт наших тайных утренних встреч, то, что я, как и другие мои сверстники, имею девчонку – друга, что меня, как мне казалось, любят. Мы ни разу с Аллой не были вместе в кино, обычно по воскресеньям она ходила на дневные сеансы с двумя своими младшими сестрами, а я сопровождал их на расстоянии, но так, чтобы сестры меня не обнаружили. Наша с Аллой своеобразная дружба продолжалась недолго. В ее школьном портфеле кто-то из родителей обнаружил мои записки. Состоялся «серьезный» соседский разговор с моими родителями, в котором было сказано, что детям в их возрасте рано еще заниматься подобными вещами – писать записки, объясняться в любви; это мешает учебе и вообще несерьезно. После соответствующих внушений с обеих сторон наши с Аллой встречи носили эпизодический характер. Она побоялась даже взять мой подарок ко дню ее рождения – духи в виде виноградной грозди и московский шоколад «Красногвардейский», купленный мною в вагоне-ресторане. В расстроенных чувствах бросил этот подарок в колодец в нашем дворе, чтобы никому не достался. Вскоре отца Аллы перевели на работу куда-то под Львов, и вся их семья уехала из Жмеринки. Переживал расставание. На память о ней сделал наколку буквы «А» на левой ноге, которая сохранилась по сей день. Летом 1948 года родители с большим трудом достали мне путевку в Одессу, в детский санаторий имени 518 (рас-

сказывали, что санаторий был назван в ознаменование того, что в одной из пятилеток в тридцатых годах промышленностью страны было выпущено 518 тысяч тракторов). Грязевое лечение ноги должно было укрепить мое здоровье. Приехав в Одессу с мамой, мы остановились у родственников, здесь проживали двоюродный брат отца Лева Люлькин с семьей (Митя, Эзя) и Яша Вул с семьей, двоюродный брат мамы и Дины Вул. В последующие годы своих ближайших одесских родственников, наведывавшихся в Жмеринку, встречал неоднократно у нас дома и у Лесников (тети Бельци и дяди Иосифа). В санатории у нас сколотилась небольшая компания четырнадцатилеток – я, Яня из Киева, Люба Котикова из Ворошиловграда, Люда Иванова из Харькова и Света из Одессы. Все свободное от лечения и сна часы мы проводили вместе. Через некоторое время Люба Котикова призналась в любви и меня поцеловала. Это был первый мой поцелуй. Дружили мы недолго и в основном всем коллективом. Ездили на автобусе в оперный театр – тогда впервые слушал оперу «Пиковая дама» не по радио, не с пластинки, а «вживую», на сцене знаменитого театра, архитектурно, как говорили знающие люди, являющегося копией венского оперного театра. Время пролетело быстро и при расставании, которое сопровождалось слезами, мы договорились по возможности в жизни встречаться. Но коллективная встреча одесских друзей так и не состоялась. На память о Любе сделал наколку буквы «Л» на левой руке, на запястье. Позже, в 1954 году, когда по печальному случаю оказался в Ворошиловграде, попытался найти Любу Котикову. Приехал по ее адресу, но дома оказалась только мама, которая меня по прошлым письмам знала. Она поведала, что Люба несколько лет тому вышла замуж, у нее ребенок и живут они с мужем недалеко в области, часто навещая родительский дом. В утешение мне мама Любы рассказала, что после приезда из санатория в 1948 году Люба много рассказывала ей о нашей дружбе, о том как я красиво пел и был душой ком-

пании. Мне оставалось пожелать через маму Любе и ее семье большого счастья. Больше о ней никогда ничего не слыхал. С Людой Ивановой встретились в Харькове в 1955 году. Она помнила веселую компанию, долго переписывалась с Яней из Киева, но контакты угасли сами собой. Больше из одесских друзей ни с кем не встречался. После приезда из Одессы началась усиленная подготовка к областной олимпиаде по художественной самодеятельности. Она состоялась в Виннице в сентябре 1948 года, где пел (запевал) с хором песни «Заветный камень» и «Восходит луна…». Наш коллектив вышел победителем и стал участником республиканской олимпиады. Тогда, в ноябре, впервые побывал в столице Украины Киеве. Выступали на сцене дворца культуры на Подоле. Винницкая область заняла второе место и мой успех был торжественно отмечен в школе, где учился в шестом классе. Осенью, по дороге в Казань, в Жмеринку приехала Фаня со своим мужем Мишей Бухиным. Он жил в Виннице и разошелся с первой женой, у них был сын Алик. Бабушка рассказывала, что Фаня знала Мишу и его жену еще до войны. После возвращения с фронта нормальной жизни у него с супругой не получилось. С Фаней он установил связи через общих знакомых и сделал ей предложение, от которого она не отказалась. Миша помогал своему сыну (в отличие от Сениного отца) до совершеннолетия. Алик жил одно время в Казани в семье отца, но вскоре возвратился к матери в Винницу. Что-то произошло, очевидно Мише и Фане трудно было с двумя мальчиками –Аликом и Сеней, которого воспитывала Фаня. Семья Бухиных направлялась в Казань с одним чемоданом и … одним дамским велосипедом. В дни, когда Фаня и Миша гостили у нас, гонял на этом велосипеде по несколько часов. Помню, как-то в конце дня пошел сильный ливень. В это время катался по городу, и во дворе школы под навесом стал ожидать его прекращения. Ливень был таким сильным,

что по всей ширине улицы Урицкого текли потоки воды. Немного подождав, поехал по улице вниз, к нашему дому. Вблизи его, у речушки-грязнушки, заднее колесо велосипеда занесло в намытом потоками воды песке. Соскочив и обернувшись, увидел, как что-то ярко и необычно блеснуло на выглянувшем из-за туч солнце. В первую секунду подумал, что это просто стеклышко. Прислонив к деревянному электрическому столбу велосипед и подойдя к месту заноса колеса, обнаружил красивую монету, - это был золотой червонец царской чеканки. Монету отдал отцу, она здорово поправила наше материальное положение. Мне были куплены советские часы (вместо немецкой штамповки), которые носил многие годы, вплоть до поступления в Московский горный институт. Запомнился еще один случай, связанный с золотыми монетами. Упоминал уже, что нашими соседями на Урицкого, 47 была семья Гонтмахер – Хейва и Лева с дочерью Любой. Хейва зарабатывала на жизнь продажей новых носильных вещей, которые привозила из других городов, у нее эти вещи покупали в рассрочку. Людям, живущим на мизерные заработки, такие операции купли-продажи были выгодны, так как сразу полностью заплатить за вещь возможности не было. Такой формой заработков занимались в те годы многие женщины – их называли спекулянтами. Но наряду с этим Хейва, как потом стало ясно, занималась и валютными операциями, то есть где-то покупала и состоятельным людям (а таких в Жмеринке было предостаточно) перепродавала валюту, золотые монеты, украшения из драгоценных металлов, а также бриллианты. И вот в один из вечеров осенью 1948 года к нам в квартиру постучался старший лейтенант милиции и попросил отца быть свидетелем при обыске, который должны были провести в квартире Хейвы. На нее кто-то «настучал». Отец оделся и пошел к соседке, я увязался за ним. Кроме отца свидетельницей была Надольская Соня Владимировна, жившая в доме через дорогу. Трое милиционеров перевернули в квартире все вверх дном. Простучали каждую стенку, загля-

нули в каждый закуток, но ничего не нашли, а искали золото. Старший лейтенант, уставший от двухчасового обыска, сел в мягкое кресло и стал диктовать двум другим сотрудникам текст протокола. Дочка Хейвы Люба и я находились на кухне и через открытую в комнату дверь наблюдали за всем происходящим. Хейва и Лева, убитые свалившимся на их пожилые головы несчастьем, сидели на диване, рядом с ними отец и Соня Владимировна. И вот тогда, когда составление протокола о результатах обыска было закончено и один из милиционеров начал вслух его зачитывать, офицер, сидевший в мягком кресле, воскликнул: «Стой читать!», все на него посмотрели, не понимая в чем дело, и увидели в его правой руке небольшой мешочек. Следующим восклицанием офицера было «Нашел!» Он поднялся к столу и сказал: «Пэнс, развязывай цэй узел». Все опешили от такого поворота событий, милиционеры раскрыли рты, не понимая, что произошло. Отцу не оставалось ничего, кроме как выполнить приказ. Он аккуратно развязал тугой узелок и высыпал на стол золотые пятерки – монеты царской чеканки. «Пощытай» – сказал офицер. Отец насчитал 61 штуку – всего триста пять рублей золотом. Казалось бы, что стоило милиционеру, который сидя в кресле, автоматически засунул обе руки по обе стороны сиденья кресла, случайно нащупав мешочек и почувствовав, что там монеты, тихонько вынуть руку и положить этот мешочек в карман. Хейва естественно не подняла бы шума, протокол был бы подписан и жизнь продолжалась бы как ни в чем не бывало. Но этого не случилось не из-за честности милицейского офицера (в тот период честных милиционеров вообще не было), мне кажется, он просто растерялся и очевидно потом сожалел о своем необдуманном поступке. Протокол был переписан, Хейву арестовали сразу, а через 2-3 месяца состоялся закрытый суд. Она вернулась из тюрьмы по амнистии в связи со смертью Сталина в 1953 году и вскоре умерла. В 1950 году в ее отсутствие умер дядя Лева, а Люба вышла замуж за офицера пожарной охраны города Ивана Мо-

нусова, приехавшего служить из Белоруссии. Впоследствии у них родилось трое детей – Рома (умер в возрасте 28 лет от рака, оставив жену с ребенком), Галя (вышла замуж за военного, где сейчас живет – не знаю) и Марк (живет в СанктПетербурге, главный редактор журнала «Натали», взял к себе пожилую маму из Жмеринки). Иван Монусов, демобилизовавшись, трудно входил в гражданскую жизнь, пил горькую, много лет сидел в тюрьме за мошенничество, освободившись, умер в 80-х годах. Отношение нашей семьи к Любе (она одногодка с моим братом) после всех невзгод осталось дружеское, замечу, что она прекрасно рисовала. В личном фотоальбоме сохранился нарисованный ею в 1952 году мой портрет. В 1949 году произошел еще один эпизод, связанный с золотом. В один из вечеров, возвращаясь из кино (помню, мы с Шуней на последнем сеансе смотрели в третий раз трофейный фильм «Ромео и Джульетта» и, обсуждая увиденное, заметили, что по Урицкого, у Дома Культуры им. XVII партсъезда, к глухой стене стоящего напротив строения, крадется человеческая фигура. Было очень темно на улице и казалось, что двигается какая-то тень. Мы затаились и стали ждать, что будет дальше. Через несколько минут тень скользнула к дороге и быстро удалилась в сторону Верхнебазарной улицы. Любопытство взяло верх и мы ринулись к этой глухой стене. В месте, где останавливалась тень, на земле нами ничего обнаружено не было. Тогда стали прощупывать стену из красного кирпича. На уровне плеча один из кирпичей был подвижен, сидел в стене без раствора, свободно, и мы легко его вытащили. В нише лежала монетка, как оказалось, золотая пятерка. Кирпич был посажен на свое место, а мы с добычей удалились. Как и при первой моей находке после ливня, монета была реализована, мне куплены новые ботинки, а Шуня отдал свою долю денег родителям. Меньше задерживаюсь на описании учебы в школе. Все годы любил школьные уроки и заниматься дома. В моих

правилах было – сделал дело (уроки) – гуляй смело. Не знаю, кто привил мне любовь к учебе, усидчивость и обязательность выполнения всего, что задавали, но это качество характера мне в жизни очень пригодилось. Замечу, что в основном все мои сверстники –мальчишки и девочки учились прилично, по учебе и прилежанию наш класс был один из лучших. Директор школы Тринберг Нисон Моисеевич ставил класс в пример другим. Мои отличные успехи в учебе и ежегодные похвальные грамоты, участие в общественной жизни позволили учителям рекомендовать мою кандидатуру для принятия из пионеров в коммунистический союз молодежи (ВЛКСМ). Сам факт вступления в комсомол в те годы был большим жизненным событием. Принимали меня в райкоме комсомола, но приняв, комсомольского билета не выдали, так как оказалось, что мне к тому времени не исполнилось 14 лет. Пришлось ждать несколько месяцев, после чего на школьном собрании мне торжественно был вручен комсомольский билет. Период моего взросления насыщен многими другими событиями личного и общесемейного характера. В 1949 - начале 1950 годов дружил с девочкой Талей Веретник. Не помню, каким образом познакомился с ней, но эта дружба была кратковременной и ее завершение было связано, как и в случае с Аллой Барусевич, с отъездом семьи Веретник из Жмеринки. Наше общение ограничивалось воскресными походами на детские сеансы в кино. Таля всегда была со своим младшим братом, после кино провожал их до железнодорожного пешеходного тоннеля (они жили по улице Шевченко). Наши непродолжительные беседы при встречах касались учебы, обсуждению кинофильмов и прочитанных книг. Она была девочкой начитанной, хорошо воспитанной и исключительно аккуратной. Тогда впервые почувствовал, что по сравнению с ней мало прочел книг, а в воспитании моем (вернее в самовоспитании) не хватает культуры общения. С пацанами и девочками из класса мне было гораздо проще, они знали меня лучше, кроме того, мы были приблизительно

одного уровня развития. В случае с Талей все было сложнее. Тем не менее, наше общение пошло мне на пользу, стал к себе более требовательным во всех отношениях - прежде всего к своему внешнему виду, к своей речи, культуре отношений с девочками. В этот год в семье частыми стали разговоры о необходимости быстрее получить специальность (мне уже 15 лет – я в седьмом классе). Ривчик к этому времени уже был женат на Груне Тыкер, в 1948 году пятого февраля у них родилась дочь Дина. Жили мы одной семьей, материально было очень трудно. Было принято решение брату с женой уехать в Таджикистан по приглашению друзей моих родителей Розы и Яни Ходос. Дядя Яня, работая первым секретарем райкома партии в Ленинабаде, пообещал помочь с устройством на работу молодых людей. Поездка в Таджикистан была трудной и безуспешной, через год Ривчик с Груней вернулись в Жмеринку, не сумев адаптироваться в новых условиях. У хороших людей оказалось не все так просто. Вернувшись, они начали снимать жилплощадь и жить отдельно. Груня пошла учиться на дамского мастера, не имея до этого никакой специальности. Семья брата стала медленно становиться на ноги и ориентироваться на собственные силы при постоянной поддержке родителей. В 1961 году брат с семьей – Груней, Диной и Сашей переехали на постоянное жительство в Кривой Рог. Пятидесятый год принес нашей семье много неприятностей. Они касались прежде всего отношений отца и мамы. Между ними, как говорится, пробежала кошка. На почве ревности и связанных с этим обвинений, отец ушел из дому, стал жить у Иды Ланцман, старой маминой приятельницы. В доме наступили мрачные времена, бабушка вместе с мамой устраивали скандалы отцу прямо на работе. Это было неприятное зрелище, сопровождаемое взаимными упреками, оскорблениями, переживаниями. В этих условиях заканчивал седьмой класс и мысль уехать учиться и получить хорошую специальность все сильнее

овладевала мною. Если бы не семейные неурядицы, очевидно, пошел бы учиться в восьмой класс, как все мои школьные товарищи, закончившие впоследствии десятилетку в 1953 году. Но у меня впереди вырисовывалось совсем другое будущее. Закончив с похвальной грамотой седьмой класс и получив свидетельство о неполном среднем образовании, начал готовить документы для поступления в Винницкий энергетический техникум. Как отличнику учебы, мне по правилам поступления нужно было сдавать не пять, а три экзамена: математику, физику и русский язык (изложение). Экзамены начинались первого августа и их предстояло сдать за пять дней. Готовиться к ним в начале июня было рано, но оставаться дома в сложившейся обстановке было невыносимо. Конечно, мне хотелось, чтобы отношения между мамой и папой восстановились и все закончилось миром, но тайно, в глубине души, был на стороне отца. Он предложил мне поехать в город Кривой Рог, к его брату Мише, побыть там пару недель, отвлечься, прийти в себя от учебы и домашних неурядиц. Согласился с предложением отца, но дома сказал об отъезде лишь накануне его. Мама была огорчена таким решением, видя в нем какой-то подвох, но подумав, согласилась, что мне необходимо сменить обстановку. Через два дня, сделав пересадку в Киеве (прямого поезда, проходящего через Жмеринку на Кривой Рог, тогда не было), приехал к родному дяде. Меня встретили радушно, очутился в кругу друзей двоюродного брата Ицыка Пенса, которого через две недели призывали в армию. В доме шла подготовка к его отъезду. Дни и вечера были заполнены постоянными вечеринками и компаниями с выпивками и танцами. Незаметно полностью вписался в веселый коллектив друзей Ицыка и сразу стал в нем своим. Ребята и девушки уважали меня за непосредственность и компанейский нрав, почувствовал это по вниманию ко мне. Добрые отношения сложились у меня с Леней, соседом, Сильвой и Валей из соседних домов.

Запомнился такой эпизод. В городе не было своего пивоваренного завода, и когда из Днепропетровска привозили бочковое пиво, всё «пьющее» население вставало в очередь и на полную катушку заправлялось пивом до следующего завоза. В один из дней стало известно, что накануне был завоз и вся честная компания во главе с братом ринулась пить пиво. Очередь растянулась на сотни метров и на пять часов. Выстояв ее, вряд ли кому хотелось ограничиться одной-двумя поллитровыми кружками, - на каждого из 12 человек было взято по 6 кружек пива. Тогда впервые выпил именно столько пива и, как мне кажется, отбил у себя охоту употреблять его на всю оставшуюся жизнь. К тому же какой-то из моих внутренних органов после этого возлияния начал пошаливать, заставляя меня с пивом осторожничать. Проводы Ицыка были шумными и длительными, на вокзале компания продолжала веселиться. Особенно, помню, плакала Клара, девушка, с которой брат встречался. Она обещала его ждать. Пробыв в Кривом Роге не две, а три недели, в начале июля вернулся в Жмеринку. В дальнейшем не раз бывал в Кривом Роге, о чем поведаю по «ходу пьесы». Скажу лишь, чтобы не упустить некоторые мысли. Клара, считавшая себя невестой Ицыка, так «сильно» любила его, что не дождалась возвращения из армии и вышла замуж. Вернувшись в середине 1952 года, Ицык, думаю, в пику Кларе, сразу женился на ее ближайшей подруге Асе. У них двое детей – Галя и Фаина. Обе дочери замужем. В декабре 2000 года счастливая пожилая пара вместе со всей мышпухой (всем семейством) выехала через Одессу в Израиль в поисках лучшей жизни, не сумев даже продать свою двухкомнатную квартиру на улице Лермонтова, 8, кв. 25. Весь июль ушел на подготовку к вступительным экзаменам в техникум. Ездил несколько раз на консультации в Винницу. Казалось, что мною сделано все, чтобы успешно сдать экзамены и поступить. Первый экзамен – математику

сдал на отлично, результаты по второму экзамену – физике сказали не сразу, а сообщили только после сдачи экзамена по русскому языку. Всего набрал 13 баллов, а проходными считались 14 баллов. Таким образом, оказался на мели, за бортом. Сдав русский язык (изложение) на отлично, ответив на все вопросы и решив две задачи по физике, уверенно считал, что стал учащимся техникума. В полном непонимании того, что произошло и почему так случилось, получив на руки справку о сданных вступительных экзаменах и оценках по ним, шестого августа 1950 года приехал из Винницы домой. Ко всем домашним неприятностям добавилась моя неудача, явившаяся для моих родителей и друзей полнейшей неожиданностью. В этой ситуации во всем случившемся винил только себя, хотя, как потом выяснилось, напрасно винил, но сдаваться и отходить от намеченных планов не мог, понимая уже в пятнадцатилетнем возрасте, что это не в моих правилах. Нужно было что-то делать, предпринимать. И я решился.

1950 г. Второй выпуск семилетней школы N3. Второй справа в третьем ряду – Игорь Пенс.

1947г. После окончания 4го класса. Крайний справа в первом ряду – Игорь Пенс.

1947 г. Мои мама и папа

Глава третья. БУКОВИНА

1950-1951 гг. Нижний ряд: Игорь Пенс, Володя Гандельман, Семен Лесник; верхний ряд: Ефим Ройтман, (?), Володя Рахинштейн, Яков Лесник.

Август 1950 года выдался на редкость жарким во всех отношениях. В это время мои школьные друзья были в Жмеринке и каникулы в полном разгаре. После приезда из Винницы в первый же вечер пошел к Жоре Миллеру. Из всех друзей он и Шурик Гефтер считались самыми практичными ребятами: Жора, будучи на год старше, уже учился в автодорожном техникуме во Львове, Шурик в 1948 году после семилетки стал продавцом передвижного вагон-магазина, торговавшего железо-скобяными изделиями. В те годы, говоря современным языком, это был хороший бизнес, «свежая копейка». Многие из нашей компании Шурику по доброму завидовали, прислушивались к его советам, считались с его мнением. В большей степени чем я, с ним дружил Яня Лесник (они и жили рядом, по Советской), но это ни в коей мере не мешало нашим с Шуриком дружеским отношениям, они до самой его кончины в 90-ые годы были теплыми, сопровождались постоянными встречами, в том числе в Черновцах. Жора Миллер дружил с Раей Жабиной, которая училась в Черновцах в текстильном техникуме (через несколько лет они поженились, у них родилась дочь. Вскоре разошлись. Рая обосновалась в Дарнице, под Киевом, работала на текстильной фабрике. О её судьбе ничего не знаю). В этот вечер она со своей сестрой Лидой была у Жоры. Разговор зашел о моей неудаче, о возможных дальнейших шагах. Рая рассказала, какой замечательный город Черновцы, какие там прекрасные дома западного стиля, поведала о том, что в городе много учебных заведений и поступить в любое из них мне, отличнику, будет просто. Она посоветовала ехать именно в Черновцы. В 41

свою очередь, Жора рекомендовал ехать во Львов, поступать в автодорожный техникум, он обещал содействие. Зная его способности все устраивать, не сомневался в конкретной помощи. Рассуждали мы и о возможности поступления в Киеве. Обо всех разговорах с друзьями, возможных вариантах учебы в техникуме рассказал отцу и маме. Отец воспринял идею поступления в Черновцах положительно. Там проживали друзья его юности и папа почему-то сразу решил, что с их стороны мне будет оказана помощь. Он прежде всего имел ввиду Володю Деревянного, с которым поддерживал дружбу. Володя работал в магазине мясником, жил с женой в современной квартире на Хмельницкого и был обеспечен очень хорошо материально. Второй друг отца и брат Володи Семен «выбился» в люди, преподавал в Черновицком университете и имел ученое звание доцента. С женой и дочерью, студенткой первого курса университета, жил на центральной улице Кобылянской и чувствовал себя вполне комфортно и обеспеченно. Мама с доводами отца по поводу учебы в Черновцах была согласна, хотя понимала, что буду далеко от дома и ни на какую помощь черновицких друзей рассчитывать по меньшей мере несерьезно. Ведь учеба в Виннице предполагала, что я ежедневно ездил бы на занятия и возвращался к вечеру домой (дорога в одну сторону занимала 40 минут), продолжая жить в семье, и это было бы не так накладно по деньгам. Кроме того, здесь получил бы специальность техника-теплотехника по котельным установкам и мог бы устроиться на работу рядом с домом – в Браилове или в Гниване на сахарном заводе. В то время по бытующим представлениям работа на этих заводах считалась престижной, способной принести и дополнительный заработок (среди знакомых отца было немало тех, кто работал на этих «хлебных» предприятиях, предлагая по низким ценам «левый» сахар, спирт, самогон, и это в представлении отца считалось хорошей «парнусой»бизнесом).

Решение ехать в Черновцы и попытаться обязательно поступить в какое-либо учебное заведение с имеющейся на руках справкой из энергетического техникума о сданных экзаменах, не теряя год, было принято через день-другой после приезда из Винницы. Медлить с отъездом нельзя было и по той причине, что действующими в тот год правилами зачисление на учебу намечалось не позднее 15 августа. Как поется в известной песне «сборы были недолги»: билет на проходящий ночной поезд Киев-Черновцы был куплен по блату через тетю Соню Надольскую, работавшую билетным кассиром, и девятого августа в восемь часов утра впервые вступил на землю столицы Северной Буковины – город Черновцы, имея несколько адресов учебных заведений, знакомых моих родителей и 15 рублей денег – на обратный билет и питание. Город встретил меня теплой солнечной погодой, но на душе было тревожно. Первый раз в совершенно незнакомом и чужом мне городе, с кучей проблем ринулся на поиски неизвестного будущего. Решил не садиться на трамвай (узкоколейный), а пройти по имеющимся адресам пешком, все увидеть и ощутить. Первым учебным заведением, которое встретилось мне на пути к центральной Красной площади города (так она называлась), было кулинарное училище. В течение двух лет учебы в нем можно было получить профессию повара, технолога по приготовлению первых и вторых блюд, товароведа. Ребят брали на поварскую специальность, в училище был недобор и меня с моим экзаменационным листом могли взять с предоставлением общежития прямо возле вокзала, бесплатным двухразовым питанием и месячной стипендией в размере 150 рублей. Вариант показался мне заманчивым, хотя быть поваром никогда не мечтал, да и разговоров об этом вообще не было. Заманчивость касалась только материальной стороны, - прекрасно понимал, что денежной помощи мне ждать от родителей не приходится, стипендию с тройкой в другом месте вряд ли сразу получу, поэтому при-

дется помимо учебы хорошо крутиться. С другой стороны, учеба в кулинарном училище позволит протянуть хотя бы первые полгода, а потом постараюсь перейти учиться в более солидное учебное заведение. С этими мыслями договорился в приемной комиссии, что в ближайшие дни приду и сдам документы, переговорив предварительно с родственниками. Сюда больше не вернулся. Окрыленный открывшимися возможностями и с мыслью о более достойной доле, ринулся на поиски вверх от Красной площади по проспекту Сталина. Следующим учебным заведением на моем пути было музыкальное училище. По духу оно ближе подходило мне, чем кулинарное училище, хотя перспектива стать музыкантом, аккомпониатором или певцом ни разу серьезно не обсуждалась. Тем не менее зашел в приемную комиссию, где сказали, что в случае, если решу поступать, мне придется досдать к имеющимся сданным еще два специальных предмета (каких – не помню). Это меня ничуть не вдохновило, просто не был готов к такому повороту. Здесь же разговорился с двумя местными девочками – Симой и Женей, которые уже сдали в первом потоке экзамены на отлично и ждали зачисления. Они поведали, что при отсутствии какого-либо начального музыкального образования учиться будет трудно. Стипендия в училище мизерная, общежитие рядом, перспектива – музыкант в оркестре, солист хора, в лучшем случае – преподаватель музыкальной школы. Расспросив моих новых знакомых о том, как лучше добраться до текстильного и индустриального техникумов, и попрощавшись с ними, продолжил поиски. Текстильный техникум тоже мало чем порадовал. На механический факультет прием документов был давно закончен, шла сдача вступительных экзаменов вторым потоком поступавших. Смогут ли меня принять с набранными в Виннице баллами – будет известно только после 20 августа. Мне сказали: «Приходите, будем смотреть, при отсеве сдавших экзамены и наличии свободных мест шансы поступить есть».

Недалеко от текстильного техникума, на улице Жукова, находился Черновицкий индустриальный техникум с тремя факультетами – технологическим, механическим и теплотехническим. Техникум готовил специалистов для силикатной промышленности. На рекламном щите сообщалось, что выпускники техникума работают на предприятиях различных отраслей – пищевой, тяжелой промышленности, в строительстве. Тот факт, что после окончания теплотехнического отделения смог бы работать на сахарном заводе, вдохновил меня. Поинтересовавшись в приемной комиссии о возможности реализации моего варианта поступления – на основании экзаменационной справки из энергетического техникума, получил положительный ответ, но принять документы смогут после собеседования с заведующим учебной частью. Так познакомился с замечательным человеком двухметрового роста с длинными усами – Ростенко Константином Викторовичем. Беседа была короткой. После расспросов об учебе, моих интересах, участии в общественной жизни, Константин Викторович разрешил принять мои документы, сказав, что шансы на прием в техникум велики, общежитие будет, но стипендию из-за тройки получать буду только со второго семестра, если сдам успешно зимнюю сессию. Счастливый и уставший от массы впечатлений, вышел из ворот техникума и медленно поплелся по проспекту Сталина в сторону Красной площади и вокзала. Вспомнил, что в этот день еще не ел и не пил, но ничего этого мне не хотелось. Голова была занята другим. Поезд Черновцы - Киев отправлялся в 23 часа, на мое счастье ни одного билета в кассах не оказалось. На поезд София – Москва продавались дорогие билеты в спальные вагоны при наличии в моем кармане всего 15 рублей. К папиным друзьям заявляться с бухты-барахты и что-то просить не хотелось, гордость не позволяла. Подумал, может быть потом, когда-нибудь приду передать им привет, но не в качестве бедного родственника. В этот вечер все-таки уехал домой. Перед отходом поезда на Киев подошел к проводнику, попросился в вагон

без билета до Жмеринки за 10 рублей. Тот согласился, но с условием, что как мышка буду лежать на третьей полке и не шастать по вагону. Проснулся в Могилев-Подольске, в часе с небольшим езды от Жмеринки. Проводник сказал, что контролеры меня не заметили и теперь бояться ни ему, ни мне не надо. Так закончилось мое первое тридцатитрехчасо-вое путешествие в Черновцы. В Жмеринке, куда поезд прибыл в семь часов утра, окончательно расслабился и пошел вниз по Урицкого домой. Меня не ждали, но были рады возвращению и почти благополучному результату поездки. Теперь оставалось ждать сообщения о зачислении и вызова на учебу. Заказное письмо со штампом техникума было получено 23 августа. В нем сообщалось, что зачислен на первый курс теплотехнического отделения с предоставлением койки в общежитии, но без стипендии, и что должен явиться не позднее 31 августа в канцелярию для получения направления в общежитие. Итак, я студент, свечусь от гордости, что добился поступления, не спасовал перед возникшими преградами. Обошел всех своих ребят, сообщил приятные новости. С другой стороны, стало грустно от мысли о скором расставании с ними. Ведь все школьные друзья оставались учиться в восьмом классе, я единственный, кто собирался покинуть наше детское сообщество, спаянное крепкой дружбой и клятвой верности, скрепленной кровью. В двадцатых числах августа перед отъездом в Черновцы почтальон принес письмо из Винницы от знакомой девушки Жени Саловой. Она сдавала экзамены в энергетический техникум вместе со мной, набрала достаточное для зачисления количество баллов и поступила. Наряду с высказанным сожалением по поводу моей неудачи, она написала, что в вывешенном списке среди поступивших учиться в техникум не оказалось ни одного еврейского парня и девушки, хотя сдавали около 40 человек и сдали прилично экзамены все до одного. Она пове-

дала также, что «свыше» была команда занизить оценки абитуриентам еврейской национальности, максимально принять на учебу украинцев. Ей об этом сообщил ее родной дядя, генерал, который был своим человеком в обкоме партии. Как потом выяснилось, такая же участь, как меня в Виннице, постигла многих жмеринчан – евреев, поступавших в высшие учебные заведения Киева, Львова и Днепропетровска. Вот какие дела были в те годы!!! (Дело кремлевских врачей и др.). Последние дни августа все ребята и девочки каждый вечер собиралась в саду нашего дома, вместе гуляли на Центральной улице, у памятника Ленину и в роще Белинского. Несколько раз ходили купаться на пруд в Большую Жмеринку и ездили на велосипедах на приток Южного Буга – речушку Тартак в пяти километрах от города. Но время летело быстро и 30-го августа все тем же поездом Киев – Черновцы уезжал из дому. Все мои пожитки были уложены в один единственный фанерный нестандартный чемодан огромного размера, другого ничего в доме не нашлось. Съестные припасы на первое время – макароны, гречка, сахар, варенье в двух стеклянных банках, лук, чеснок, яблоки, другие продукты, кастрюля и сковорода были уложены рядом с рубашками, обувью все в тот же чемодан. На поверку он оказался неподъемным, на вокзал тащили его на палке, продетой через ручку, поочередно меняясь. Никто из провожающих не задумывался, как же в Черновцах дотащу чемодан до общежития? В общем вагоне он был положен на пол между нижними полками, уснул на нем, не раздеваясь, свернувшись калачом. Приехав утром и сдав свой выдающийся багаж в камеру хранения ручной клади Черновицкого вокзала, направился в техникум, чтобы взять направление в общежитие. В этот раз сел на трамвай, доехал до Красной площади, сделал пересадку и другим номером трамвая, идущим по проспекту Сталина, добрался до улицы Жукова. У закрытых ворот (времени было половина девятого) уже толпились и подходили ребята и девушки, все приезжие,

прибывшие за направлением в общежитие. Среди стоявших неподалеку ребят заметил парня в очках, подсевшего в мой вагон в Могилев-Подольске. Это был Меер Портной, парень из еврейского колхоза – миллионера. Решил, как и я, быстрее получить специальность. В колхозе у них намечалось строительство винзавода, и правление направило его на учебу с выплатой стипендии. Почувствовал расположение к этому скромному, но, как мне показалось, немного «зажатому» сверстнику, мы договорились просить коменданта поселить нас в одну комнату. Меер сказал мне, что из Могилева поступило в техникум еще несколько человек. Общежитие находилось на углу площади Победы, где рядом со зданием обкома партии стоял памятник воинам, погибшим во время освобождения Северной Буковины. Напротив обкома, через небольшой аккуратный сквер, находилось здание музыкального училища, куда три недели тому заходил на разведку по поводу поступления. В последствии часто сидел в сквере и слушал музыку, доносившуюся из открытых окон училища. Место расположения общежития было в 15-ти минутах ходьбы от техникума, что очень удобно – не нужно было тратиться на транспорт. Оно было интересно тем, что впервые видел улицу, уложенную частично брусчаткой из букового дерева перед зданием обкома. Движение автомашин по этой улице было абсолютно бесшумным. Знающие люди рассказывали, что в этом здании до войны, во времена правления Австро-Венгрии, находилась мэрия, вокруг соблюдалась тишина и тротуары мыли жидким мылом. Общежитие представляло собой четырехэтажное здание, где на втором этаже проживало несколько преподавателей с семьями, на третьем – девушки, на четвертом – ребята. Кухня и туалеты были общими в конце коридоров. Поселили нас по 8-11 человек в каждой комнате. В нашей тридцатиметровой «казармочке» оказался полный интернационал – три гуцула, три еврея, двое русских, два украинца и один поляк.

Не буду останавливаться на обстановке комнаты и бытовых условиях, они оставляли желать лучшего. Многого, к счастью, тогда еще не понимал и был счастлив, что заимел крышу над головой. В этот же вечер попросил одного из парней, уже отслужившего армию и зачисленного без экзаменов в техникум, Павла Блажчука, помочь принести с вокзала чемодан. По дороге разговорились. Он оказался сыном полка, без родителей и родственников, играл в оркестре на тромбоне. Ничего из вещей не имел, кроме музыкального инструмента, шинели, солдатской формы, которая была на нем, и желания получить специальность. Хотел подрабатывать, так как отчетливо понимал, что на стипендию прокормиться и одеться не выйдет. Уже договорился в одной из столовых, находящейся по дороге в техникум, что будет пилить и рубить дрова за двухразовое питание, подыскивает себе компаньона. Я рассказал Павлу о своих житейских перепетиях, о том, что пока ожидать помощи от родных не приходится, стипендии ближайшие месяцы получать не буду и с охотой стал бы его напарником по заготовке дров, благо руки здоровые и работа учебе не помешает. Договорились мы о взаимопомощи – обещал Павлу помочь с учебой, у него знания за седьмой класс были на нуле; в свою очередь, Павел обещал поддержку в том, в чем буду нуждаться. На этом и порешили. Первого сентября состоялось знакомство директора техникума Матко Владимира Ивановича, всех преподавателей с вновь поступившими. Среди технологов были все девчонки, в нашей группе -–всего три гуцулочки, плохо говоривших на смешанном русско-украинско-молдавском языке. Публика в целом оказалась сельская, из близлежащих городков и деревень. Непосредственно из Черновцов в группе со мной начали учиться Юрий Кац, Петр Фельдман и Соломон Штайнер. В дальнейшем ребята, которые жили недалеко от города, каждую субботу ездили домой за продуктами и столовой не пользовались. Иногда, когда, очень хотелось кушать, меня подкармливали, хотя сам никогда не просил.

С началом учебы жизнь моя потекла по жесткому графику. Утром, по дороге в техникум, заходил в столовую завтракать. Из-за большого числа лекций обедать приходилось поздно, но меня и Павла находили чем покормить, часто обед нам оставляли. После умственной работы заготовка дров казалась отдыхом, но 2-х часовой интенсивный труд выматывал прилично. Выходили также пилить и колоть дрова в воскресенье, заготавливали поленья на 2-3 дня, и тогда первые дни недели по вечерам посвящали другим занятиям. В таком режиме проходили недели и пролетели первые четыре месяца учебы. Практически нигде не бывал. В один из дней сентября посетил семью папиного друга юности Володи Деревянного. Приняли меня хорошо, расспрашивали об отце и делах жмеринских. К Володиному брату Семену забегал сентябрьским вечером передать привет от родителей, пробыл у них несколько минут. Больше ни разу за четыре года учебы в Черновцах к ним не заходил. Здесь же, в Черновцах, жила подруга маминого детства Анна Прицкер. Ее квартира находилась рядом с техникумом. В сентябре заглянул и к ней, познакомился с ее сыном Юрой. В это время у них гостила племянница Алла Васютинская, с ней мы были знакомы по Жмеринке. Знал хорошо ее маму, Розу Прицкер, и брата Игоря, который утонул после войны. Алла училась в Киевском институте легкой промышленности. У нас сложились товарищеские отношения. В 1952 году, будучи на первой производственной практике в Киеве, заходил к ней в общежитие, вечерами иногда гуляли по городу. Много позже, когда мы были семейными людьми, Алла, бывая в Москве по работе, заходила неоднократно к нам в гости и оставила приятное впечатление у жены и детей. Знаю, что работала она директором крупной трикотажной фабрики в Кременчуге на Украине, в семейной жизни радостей у нее было маловато. После развала СССР больше не виделись. В конце декабря 1950 года отец вернулся в семью, отношения у него с мамой восстановились. Тогда получил от них

переводом первые за четыре месяца деньги. Начиналась зимняя сессия и решил закончить работу в столовой, чтобы нормально сдать пять экзаменов. Павла Блажчука предупредил об этом. Он сожалел, что теряет надежного компаньона, но отнесся с пониманием. Новый напарник у него нашелся быстро. Зимнюю сессию сдал на все пятерки и со второго семестра стал получать повышенную стипендию. С чувством гордости за свои дела приехал в Жмеринку на зимние каникулы. Было это в конце января 1951 года. Второй учебный семестр прошел также быстро, как и первый. Стал уделять больше внимания учебе и участвовать в художественной самодеятельности. Это помогло мне влиться в коллектив, раньше на общение с сокурсниками не хватало времени. Весной с концертными бригадами стали выезжать в подшефные колхозы. Часто в техникуме устраивались музыкально-литературные викторины. Имея приличный запас музыкальных знаний, раза три на викторинах получал призы. На вечере ко дню 8 марта познакомился поближе с девочками-технологами, а после вечера пошел провожать Люсю Иваницер. Она выделялась среди других девочек аккуратностью, хорошо училась и нравилась мне, но раньше не решался подойти к ней. Видимо еще и потому, что городские ребята и девушки почему-то предвзято относились к тем своим сокурсникам, которые жили в общежитии, складывалось впечатление, что они считали нас людьми второго сорта. Тем не менее со временем многие местные ребята чаще начали посещать живущих в общежитии. Думаю отчасти и потому, что у иногородних было больше самостоятельности, свободы. Ко мне приходил Юрий Кац, живший неподалеку, Петр Фельдман и Соломон (Мики) Штайнер также забегали поболтать «за жизнь». С Юрием занимался математикой и теоретической механикой, просто помогал ему. Парень он был добрый, любил джаз и подвергался страшной критике со стороны некоторых преподавателей за эту любовь и пропаганду джаза.

Джаз в те годы считался элементом упаднической культуры, а его пропаганда – преклонением перед буржуазным искусством. Но Юра стойко выдерживал критику. Стал бывать в Юриной семье, нравился мне его отец, дядя Яша, труженик и заботливый семьянин. Мама, тетя Бетя, занималась хозяйством, меня воспринимала нормально и рада была, что помогаю в учебе сыну. Забегая вперед, скажу, что на четвертом курсе, когда мне, как и другим выпускникам, отказали в общежитии, родители Юры предложили какое-то время пожить у них, чем воспользовался, помогая еще активнее их сыну в учебе. Припоминаю, что мама Юры была родом из Шаргорода, городка неподалеку от Жмеринки. Посетив осенью 1953 года свою родину, она остановилась у моих родителей, где была принята по высшему классу, о чем неоднократно потом вспоминала. Вся семья Кац в году семидесятом (семьдесят первом?) выехала в Израиль. Перед этим Юрий закончил Одесский холодильный институт. По слухам, в Израиле он стал видным бизнесменом и богатейшим человеком. С ним больше не встречался. С Люсей Иваницер у меня сложились дружеские отношения. Познакомился с ее родителями и стал частенько бывать у них дома, на Богдана Хмельницкого. Отец ее работал заготовителем в Рахнах, неподалеку от Черновцов, приезжал домой только в конце недели. Будучи тихим и спокойным человеком, он находился полностью под влиянием супруги, безумно любил дочь. Мама вела хозяйство и очень опекала единственного ребенка. Ко мне относилась по-доброму, часто не отпускала в общежитие, пока не покормит. Люся, как и я, участвовала в художественной самодеятельности, читала стихи и отрывки из поэм, вместе мы играли в одной пьесе. Дружба наша была чистой, помогал ей с черчением – она органически не воспринимала этот предмет, хотя по другим дисциплинам успевала прилично. После успешной сдачи весенней сессии и окончания учебного года меня пригласили погостить в Черновцах Лю-

сины родители. Мама и папа восприняли это приглашение неоднозначно. Я же отнесся к нему нормально и убедил своих, что в этом приглашении ничего необычного и плохого нет – поеду, походим на Тиссу покупаться, посетим музеи и театр, просто пообщаемся с компанией однокурсников. Через две недели пребывания в Жмеринке отправился на пять дней в Черновцы, где все происходило так, как и предполагал. В это время в Черновцы из Жмеринки приехал Шурик Гефтер к своим родственникам, так что вечерами мы гуляли вместе по Кобылянской, сидели в кафе, пили молдавское сухое вино и ели мороженое. Дни пробежали быстро и вскоре очутился опять в кругу своей семьи. Вечерние посиделки в нашем саду, походы в рощу и в кино, сборы всей компании на квартире у Ани Рехтман сопровождали мои летние каникулы вплоть до конца августа. Второй курс учебы пролетел незаметно. У меня появилось много новых друзей, расширился круг интересов. В этот год много читал, продолжал дружить с Люсей, хотя бывал у нее дома реже из-за большой учебной нагрузки. Виделись, в основном, в техникуме, по воскресеньям гуляли в парке, ходили в кино. Продолжал участвовать в художественной самодеятельности. Наш аккомпаниатор, видя мою тягу к музыке, предложил позаниматься со мной по классу аккордеона, причем бесплатно на его небольшом инструменте. Отказаться от такого заманчивого предложения не смог. Через несколько месяцев интенсивных занятий свободно исполнял несколько вальсов и танго. Помню, на вечере в честь дня 8 марта первый раз играл на танцах в техникуме, чем удивил многих своих товарищей по учебе, которые не предполагали, что умею играть. После сдачи весенней сессии в июне 1952 года поехал на первую производственную практику в Киев, на комбинат керамических блоков. Из техникума вместе со мной было несколько товарищей, в том числе Миша (Муся) Блиндер из Могилев-Подольска и Люся Иваницер. Мы с Мишей снимали комнату на Подоле, а Люся жила у родственников.

Пребывание в Киеве сопровождалось частыми встречами с Сеней Лесником, родным братом Яни Лесника. В это время он учился в Киевском морском военно-политическом училище и приходил ко мне в гости. Несколько раз мы катались по Днепру на лодке. В Киеве в строительном институте учился Толя Котляр, друг Романа, моего брата, и сын друзей моих родителей, живших в одном доме с Лидией Григорьевной Куперман. Встречался также с ним и его друзьями. Общение с Сеней и Толиком, которые были старше меня лет на восемь, их рассуждения и жизненный опыт во многом сориентировали меня в поведенческом плане, убедили, что после окончания техникума останавливаться нельзя, надо учиться дальше. Только знания и высшее образование позволят, по их мнению, стать твердо на ноги. В справедливости этого убеждался впоследствии много раз. Из киевской жизни 1952 года особенно запомнился такой случай. В один из вечеров в концертном зале на Подоле выступал Александр Вертинский, вернувшийся из эмиграции в Россию. Билеты на концерт мне, Люсе, Мише Блиндеру, себе и своей невесте Лизе – жмеринчанке достал Толик Котляр. После исполнения одной или двух песен, когда утихли аплодисменты, какой-то хорошо подвыпивший мужчина с галерки на весь зал выкрикнул: «Хватит, Сашка, петь, расскажи лучше, как ты Родину продавал!». Вертинский остался стоять посреди сцены в шоке, зал погрузился в мертвую тишину и только минуты через три, придя в себя, Вертинский поникшим голосом извинился перед публикой, сказал что петь больше не в состоянии, повернулся и неуверенной походкой ушел со сцены. Концерт был сорван. Третий курс учебы, как и второй, также пролетел незаметно. Учеба давалась мне легко, здесь проблем не было никаких. Увлекся моделированием тоннельных печей для обжига керамических блоков и часами после занятий пропадал в мастерских техникума. С преподавателями, которые читали лекции по специальным дисциплинам, - Гурвичем Аль-

бертом Александровичем (теплотехника), Заикой (котельные установки), конечно с Ростенко Константином Викторовичем (тоннельные печи) у меня сложились отношения, близкие к дружеским. В начале 1953 года большой объем учебных часов начала занимать военная подготовка, все ребята из группы прошли медицинскую комиссию. Мне было предписано во время летних каникул сделать операцию на правом коленном суставе, отказаться от которой было невозможно: Родине нужны здоровые, полноценные солдаты. С Люсей Иваницер продолжал поддерживать хорошие отношения, но встречи становились редкими. Ей нравилось быть в центре внимания, любила и принимала ухаживания других ребят из техникума, которые были старше по возрасту и заканчивали учиться. Часто видел ее в компании Мирона Замиховского из Могилев-Подольска и Володи Удавицкого, поступившего после окончания техникума в военное училище. Может быть в поведении Люси по отношению ко мне не было, по ее мнению, ничего плохого, но я был воспитан подругому. В нашей жмеринской компании дружба между парнем и девушкой считалась священной. Охлаждение отношений с Люсей пережил нормально, хотя долгое время после этого ни с кем из девушек не дружил. В начале марта 1953 года в актовом зале техникума собрался весь коллектив и нам сообщили, что умер Сталин. Все рыдали и я в том числе… Эта весть была воспринята мною как личное горе. Сдав весеннюю сессию, домой не поехал, а лег на операцию в городскую больницу по направлению военкомата. Меня положили в палату, где после операции находился бывший фронтовик Борис Файнер – дядя Боря. Через день я знал многое о его жизни. Родом из Полтавы, был женат и имел двоих детей. Ушел на фронт. В еврейском гетто оккупированной немцами Полтавы в 1942 году жена и дети были расстреляны, о чем, будучи на фронте, узнал после изгнания фашистов из города Красной Армией. Участвовал в освобо-

ждении Северной Буковины и здесь, под Черновцами, спасая от гибели узников концентрационного лагеря, познакомился с женщиной по имени Роза и обещал, если останется жив, то вернется к ней. Так оно и случилось. В конце 1945 года после демобилизации дяди Бори они поженились и стали жить в небольшой квартирке по улице Ивана Богуна в Черновцах. В Полтаву дядя Боря ездил периодически на братскую могилу. С тетей Розой детей у него не было. Операцию под местным наркозом делал мне профессор Жуковский, опытный врач, прошедший Великую Отечественную войну. Во время операции, длившейся четыре часа, поклялся никогда в жизни не выкурить ни одной папиросы, и, к чести своей, данную клятву сдержал. Перед операцией в Черновцы приехала мама с моим братом и пробыли здесь несколько дней, пока я приходил в себя. Мама с тетей Розой, своей тезкой, очень сблизились и подружились, в последующие годы переписывались. После отъезда в Жмеринку мамы с Ривчиком, тетя Роза ухаживала в палате за мной как за сыном. Приходила она с дядей Борей ко мне и после его выписки. Через две недели после операции мне разрешили ходить на костылях. На третий день, во время прогулки по больничному коридору, один из болтов правого костыля вывалился из своего гнезда (костыли были старые) и я, оперевшись на него при очередном шаге, упал на больную ногу. Почувствовал сильную боль в коленке, но не придал этому значения. На десятый день после случившегося, при снятии гипса, доктор Жуковский обнаружил, что две половинки коленной чашечки остались несросшимися. Делать повторную операцию сразу врачи не осмелились. Было принято решение «со временем вернуться к этому вопросу». Замечу, что никогда больше не стоял вопрос еще об одной операции, так как особых неудобств, кроме невозможности бегать, не ощущал. Лишь после того, как мне перевалило за 60 лет, в правом коленном суставе стали возникать боли при длительной ходьбе и больших физических нагрузках на ногу.

Приехала за мной мама. Провожали нас на Черновицком вокзале городские ребята из техникума, дядя Боря и тетя Роза. А в Жмеринке встречать пришли все мои друзья и на носилках принесли меня домой. Картина встречи и шествия по Урицкого была незабываемой и заполнилась надолго. Как говорят - это было что-то. В августе вся жмеринская компания собиралась ежедневно к вечеру у нас в саду. Мне купили небольшой аккордеон, мы пели, танцевали и веселились. Моя бабушка помогла перевести много популярных песен на еврейский язык. В связи с болезнью приехал в Черновцы на учебу лишь в конце сентября. Пошел последний учебный год. Учащимся четвертого курса общежития не предоставляли и по приглашению семьи Юры Каца до нового, 1954 года, жил у них. При всем добром отношении ко мне не всегда чувствовал себя уютно, мне казалось, что стесняю людей своим присутствием. После нового года я и Миша Блиндер сняли комнату на первом этаже в шестиэтажном доме около драматического театра на театральной площади. Комната была большая, вдоль стены стояли три кровати и с нами поселился парень, гуцул, Коля Денис, окончивший Черновицкий университет и работавший на одной из кафедр. Пожилая хозяйка комнаты, панна Зося, до установления в Северной Буковине советской власти, владела всем шестиэтажным домом и крупной трикотажной фабрикой. С приходом Советов все имущество ее было национализировано, оставили ей лишь комнату, которую сдавала нам, и темную кухню, где жила сама и готовила еду. Женщиной она была веселой, большой шутницей. По ее словам, ей ничего не оставалось, кроме как «шутковать». Имела взрослого сына, который служил в немецкой армии радистом, он погиб. Этот факт ей Советы также припомнили. Знала панна Зося пять языков. К нам относилась по-матерински, мы отвечали ей взаимностью. Когда с Мишей утром уходили в техникум, панна Зося выглядывала в окно и провожала

нас доброй улыбкой. Ее веселому нраву и шуткам не было конца, они всегда были тонкими и умными. Однажды весной к нам пришла Люся Иваницер за методичкой по дипломному проектированию. Передав материал, пошел пройтись с ней по площади. Панна Зося наблюдала за нами из открытого окна. Через некоторое время, когда я вернулся, она говорит мне: «О, Панич, вы маетэ дужэ файну дивчину, мабуть якбы вы впырголылы ий в мисто, якым вона щить, то потим вона дывылась бы туды, як ворона в порожню кистку». После такой образной тирады панны Зоси, смог ей только ответить русской поговоркой: «Хороша Маша, да не наша». В марте 1954 года состоялось распределение будущих выпускников на предприятия. Вызвал меня в один из дней заведующий учебной частью Ростенко, долго говорил вокруг да около волнующей меня темы, но главного сразу не решался сказать. А речь должна была идти о направлении меня, как отличника, на учебу в Киевский силикатный институт. Для окончивших с отличием техникум в те годы устанавливалась пятипроцентная квота приема в высшие учебные заведения по ускоренной программе обучения – не 5 лет, а 2,5 года (так называемые ВИКи – высшие инженерные курсы. Такие курсы закончил Илья Сергеевич Скворцов, заведующий лабораторией ЦНИЭИуголь, у которого работал в семидесятые годы). Не выдержал и попросил Константина Викторовича прямо сказать всю правду. И он сказал: « Игорек, сынок ты мой, не могу послать тебя учиться. Мы получили установку направлять на учебу местные, национальные кадры, и я ничего для тебя сделать не могу, кроме как предоставить возможность первому выбрать любое из имеющихся мест, куда ты сможешь поехать на работу. Это в моих силах». Второй раз в своей непродолжительной жизни встретился с социальной несправедливостью. И опять решил для себя бороться с ней и попытаться реализовать намеченные планы.

Константин Викторович сдержал слово. Из трех приглянувшихся мне мест – Москва, трест «Энергопродмонтаж»; Щелково, витаминный завод; Малоярославец – масложиркомбинат – выбрал первое. Все-таки Москва, где живет мой друг Володя Гандельман, возможность поступить в институт и вообще – другая жизнь наступит. А пока усиленно работал над дипломным проектом. Свободное время, которого было мало, проводил в компании Симы Сокол, той самой девушки, которая вместе со своей подругой Женей, давали мне в 1950 году советы по поводу учебы в музыкальном училище. За годы пребывания в Черновцах неоднократно виделся с ней, бывал в гостях в ее семье, был хорошо знаком с ее родителями, сестрой Раей и младшим братом Толей. Сима закончила в 1954 году музыкальное училище, затем консерваторию. В 1973 году, когда посетил Черновцы, встретиться с ней не удалось. Знаю, что она вышла замуж за жмеринского парня и живет в Израиле. В 1974 году в Москву приезжал ее брат Толик. Он собирался переезжать в Израиль и приехал разводиться с женой, москвичкой, которая вместе с ребенком отказались ехать с ним. Толя привез ей алименты за 10 лет вперед и только после этого она дала согласие на развод. Позвонил мне, приехал к нам домой, переночевал и попросил денег на дорогу в Черновцы. Обещал после приезда домой выслать. Одолжили мы с Тамарой 300 рублей у соседа Кузнецова Володи (своих не было) и дали брату старой знакомой взаймы. Не слыхали, не видали больше никогда ни брата Симы Сокол, ни денег… Дипломный проект защитил на отлично. Был выпускной вечер, масса напутствий, прощание с товарищами и друзьями. Коллективная фотография на память. В неполных двадцать лет, вступал в новый неведомый этап самостоятельной жизни. Прощайте замечательные буковинские годы, друзья и подруги юности!

1951-1952 гг. Первые годы моей учебы в Черновицком индустриальном техникуме

1953 г. Я с племянницей Диной 1953 г. Веселые вечера в саду нашего дома.

Глава четвертая. ГОДЫ СТРАНСТВИЙ И ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ

1954 г. Черновцы. Прогулка по улице Кобылянской. Крайний слева – Шурик Гефтер; справа от меня – Люся Иваницер; крайний справа – Соломон Штайнер.

В конце июня 1954 года приехал в Жмеринку после защиты дипломного проекта. Настроение было приподнятое – как-никак дипломированный специалист по теплоэнергетическим установкам. Конечно, родителей огорчал тот факт, что работать буду далеко от дома. Ведь задумка была другой – после окончания техникума устроиться поблизости от Жмеринки и жить одной семьей. Получилось все иначе – жизнь внесла свои коррективы. Через полтора месяца, 20 августа, должен был появиться в Москве и приступить к работе. Решил поехать пораньше, чтобы сдать документы в МЭИ – Московский энергетический институт на заочное отделение теплоэнергетического факультета. Володя - москвич подсказал, что документы можно прислать по почте, что и сделал. Когда 21 августа появился в институте на Красноказарменной улице, мне сказали, что зачислен, но условно - в документах не хватало справки с места работы. Такую справку представил через день. Вернусь, однако, к делам жмеринским. В июле все друзья мои находились в городе и мы постоянно общались. Шуня Блюменфельд уже год учился в военном училище в Киеве; Яня Лесник, не пройдя по конкурсу в Львовский полиграфический институт, учился в Рудченковском горном техникуме. Ефим Ройтман и Миша Липко учились во Львове, Борис Хойле – в Винницком строительном техникуме. Девочки из нашей компании – Туня Гринберг, Алла Ланцберг, Белла Фишова, Лариса Островская, Муся Фурман, Клара Цингисер, Белла Бесельман, Аня Рехтман, Марина Шпицберг, Лена Байбик, Соня Палатник, Соня Собельман и другие девочки учились кто в медицинских техни-

1953-1954 гг. Мой брат Рома

кумах, кто в институтах. Вообще, все были при деле, у всех было желание получить образование. Недалеко от нашего дома, на Верхнебазарной улице снимала домик семья Эдельман Иды. Я знал ее раньше, но близко мы не общались. У нее была своя компания. В это лето часто стал заходить к ней в гости. Знал, что она поддерживает дружеские отношения с Аркадием Поляковым и Мишей Тифбенкелем, но это не мешало мне с ней общаться, дарить розы, которые любезно каждый раз срезал для меня наш сосед по дому дядя Костя. По-моему, увлекся Идой. Она была на каникулах, училась в Ростове-на-Дону, перешла на 2-ой курс планово-экономического института. Родителям моим Ида не нравилась, мама говорила об этом открыто, а что касается ее родителей, то с ними отношения никогда не поддерживались, хотя мои мама и папа прекрасно знали тетю Соню и дядю Иосифа. Конечно, все это накладывало отпечаток на мое отношение к Иде, но, тем не менее, мы договорились, что будем поддерживать дружеские контакты, переписываться. Потом, через несколько лет, в разговоре с одной из Идиных подруг, узнал, что родители ее мечтали о состоятельном женихе для своей дочери, и партия «Ида-Игорь» не подлежала обсуждению. Большое желание у них было выдать дочь замуж за Полякова Аркадия, который вскоре заканчивал в Москве военную академию. В середине августа приехал в Москву, встречал меня Володя Гандельман, живший с мамой и братом Аликом на Студенческой улице, вблизи Киевского вокзала. В Москве был лишь при возвращении с мамой из эвакуации совсем в детском возрасте и, конечно, не знал города. Несколько дней ночевал у Володи, стесняя его семью, но семья мужественно пережила неудобства, понимая, что мое пребывание у них – вынужденное и кратковременное. Сразу поехал в трест «Энергопродмонтаж», на Новую площадь (станция метро «Дзержинская», ныне «Лубянка»), где меня ждали и приняли

хорошо. К моему огорчению, работу непосредственно в Москве сразу предложить не смогли, объекты по монтажу оборудования находились на Украине и в других городах России. Нужно было год-другой поработать на периферии, поездить по командировкам, а потом мог бы решаться вопрос о работе в Москве и ближнем Подмосковье, о постоянной прописке. В те годы прописаться в Москве было большой проблемой. Назначили на должность мастера с окладом 1300 рублей плюс оплата командировочных. В сумме общий доход составлял 2000 рублей. По тем временам эта сумма считалась приличным заработком. В первую командировку предложили отправиться на Волоконовский сахарный завод, расположенный в Белгородской области, где бригада монтажников монтировала чешское оборудование – 2 мощных паровых котла и две турбины. Начальником участка на этом объекте был Валерий Друкарт. Мне сказали, что у него смогу набраться опыта руководства коллективом и овладеть монтажным мастерством. Конечно же согласился, договорившись, что будут меня отпускать на сессии для сдачи экзаменов в институте. В те времена учеба молодежи всячески поощрялась. Взяв необходимые учебники и методички в учебной части института, 23 августа поездом Москва-Дебальцево уехал из Москвы в надежде, что скоро сюда вернусь. На станцию Волоконовка, где строился сахарный завод, прибыл днем и пешком дошел до поселка. Валерия Друкарта нашел сразу, познакомились, поговорили, определились с работой. Поселился в однокомнатной квартире на первом этаже пятиэтажки, где жил москвич Эдик Блюм, турбинист, бывший моряк. С ним мы сразу нашли общий язык, он любил командировки и часто переезжал с объекта на объект. На следующий день, в субботу, рано утром, на полуторке, приспособленной для перевозки людей, почти весь коллектив участка поехал в Валуйки (35 километров от Волоконовки) на колхозную ярмарку. Такие поездки практикова-

лись постоянно, продукты закупались на неделю. На ярмарке первым делом по заведенной традиции монтажники перекусывали, пропустив по стакану-другому водки. Мне налили граненый стакан, от которого отказаться было невозможно, – меня бы не поняли. Глазом не моргнув, впервые в жизни залпом выпил стакан водки, закусив огурцом и куском хлеба с салом. Со словами «благодарю, ребята», пошел, как будто ничего не произошло, покупать картошку, другие овощи, фрукты и мясные продукты. Было муторно на душе, незаметно удалился и за какой-то постройкой рынка все, что выпил, отдал обратно. Стало легче, купил бутылку ряженки, выпил ее и, как ни в чем не бывало, с покупками пошел к машине. Вскоре все вернулись в Волоконовку. Ребята были хороши, я чувствовал себя нормально. Валерий Друкарт на следующий день сказал: «Ну, парень, пьешь фартово, свой человек». Так произошло вхождение в мужской коллектив, признали меня. О своей работе подробно сообщил родителям, установил контакты с институтом. В начале сентября пришли первые задания по контрольным работам, и все свободное время стал уделять занятиям. 20 сентября исполнялось двадцать лет Иде Эдельман, как-никак – юбилей, решил съездить к ней в гости в Ростов-на-Дону. Договориться с Валерием Друкартом не составляло труда. Рассчитал поездку таким образом, чтобы использовать в пути две ночи, субботний и воскресный дни. На вокзале в Ростове меня встречала Ида, не ожидала она от меня такого смелого шага, как приезд, и была явно смущена. В этот день купил ей в подарок колечко и пригласил в ресторан на набережной Дона. Сказал, что мой визит – дружеский, ни к чему ее не обязывает. Поздно ночью должен уехать. Посидели в ресторане, рассказал о начале своей трудовой деятельности, поступлении в энергетический институт. Ни о каких совместных планах на будущее в наших разговорах речи не было. Из бесед с Идой понял, что она строит грандиозные планы, хочет делать карьеру, не помышляет о семье. На

том мы расстались. А через двадцать один час вышагивал по монтажной площадке котельного цеха и руководил подъемом барабана котлоагрегата на высоту 35 метров. Не сожалел о поездке и потраченной первой зарплате. После поездки в Ростов-на-Дону мои контакты с Идой прекратились. В последующие годы видел ее в Жмеринке, находясь в отпусках или на каникулах. Кроме общепринятых обменов любезностями «Как жизнь?» и «Как дела?» никаких воспоминаний и разговоров с ней не вели. Она вышла замуж за Мишу Тифбенкеля, переехала жить в Винницу на квартал Вишенки, родила сына и работала экономистом в какой-то фирме. Никаких грандиозных планов Иде не удалось осуществить. По рассказам моих друзей, не все гладко у нее сложилось в личной жизни. В середине девяностых годов вся семья Эдельман выехала в Германию на постоянное жительство. О ее дальнейшей личной жизни ничего сказать не могу. С приездом в Волоконовку установил тесную связь с проживающей в Ворошиловграде семьей маминого брата Наума. К концу сентября был вызван в военкомат на призывную комиссию, прошел медосмотр и меня, готовя к призыву, постригли наголо. Правда, в призывной комиссии предупредили, что в связи с травмой ноги возможна отсрочка от призыва. Тем не менее договорился с Наумом, что если будут призывать в армию, он вызовет меня телеграммой, по которой будет основание отлучиться на несколько дней, чтобы отвезти вещи и повидаться. В первых числах октября получаю из Ворошиловграда телеграмму такого содержания: «Похороны Лени пятого, ждем твоего приезда». Понял сразу, что случилось несчастье, так как о дате призыва ничего Науму не сообщал, а вызывать меня для встречи такой телеграммой по меньшей мере нелогично. Участковая полуторка была в ремонте, договорился с начальником генподрядной организации Рабиновичем Леонидом Моисеевичем, что в пять утра на самосвале меня отвезут в Ва-

луйки. Пригородный поезд Валуйки-Ворошиловград отправлялся в 730 утра и я успевал к 13 часам на похороны. Приехав на вокзал, зашел в буфет, купил несколько бутербродов и 150 граммов вина. Поел, взял билет и присел на перроне в ожидание поезда. Ночью почти не спал, и сидя на скамейке, заснул. Когда проснулся – увидел хвост последнего вагона уходящего поезда. Мне ничего не оставалось, как добираться до Ворошиловграда пригородными поездами с пересадками. Таким способом доехал до Родаково, затем до Святошино и лишь к вечеру добрался до города – вместо четырех в пути находился 12 часов. Сомневался до последней минуты в том, что в семье Наума случилось несчастье, но когда зашел в подъезд его дома на Новом городке завода «ОР» и увидел разбросанные еловые ветки – сомненья отпали. А случилось вот что: во дворе, где играли дети, стал разворачиваться автокран. Леня, семилетний сын Наума и Баси (ему дали имя в память погибшего в первые дни войны Лени Гудиса), играл с детьми, не заметил этого и попал под задние колеса крана. Он погиб мгновенно. Было страшно обидно, что из-за нелепости не успел на похороны. Наум и беременная Бася были убиты горем. На следующий день побывали с Наумом на кладбище, заехал по адресу, где жила подруга детства Люба Котикова и вечером уехал в Волоконовку. С тех пор перед дорогой никогда не пил спиртного. Через несколько месяцев Бася родила Симочку. Ближе к январю 1955 года меня вызвали в Москву на курсы повышения квалификации. Получилось удачно – одновременно с обучением на курсах начал сдавать первые экзамены зимней сессии в институте. В Москве в те годы было сложно с гостиницами, пришлось по рекомендации друзей снять комнату у пожилой женщины в Фалеевском переулке, что у Софийской набережной. В этот напряженный для меня январь помимо интенсивной учебы посетил несколько спектаклей в московских театрах, встречался с Володей Гандельманом, бывал в шашлычных и на вечере в институте ино-

странных языков имени Мориса Тореза, где завершал учебу Володя. У меня появилось несколько московских друзей – Леня Зарецкий, Дима Лапковский, Володя Красовский. Сессию сдал почти в полном объеме, припоминаю, что несколько контрольных, отосланных мною в институт, почему-то получены не были, и мне предстояло их сдублировать. К весне этого года по графику участок должен был сдать объект в Волоконовке и ожидалась переброска монтажников на другие площадки. Предпусковой период на монтаже всегда напряженный – котлы сдавались государственной комиссии под большим давлением, после чего велась футеровка специально формованными огнеупорными фигурными блоками внутренней поверхности агрегатов. Испытывалась колосниковая движущаяся решетка, осуществлялся холостой пуск турбин. Все это мне совместно с Друкартом пришлось организовывать впервые, ликвидировать некачественно завальцованные в котлобарабаны концы стальных труб, регулировать турбины и колосники. Покрутиться пришлось как следует, но после подписания акта сдачи объекта ощутил прилив энергии, уверенность в себе, огромное моральное удовлетворение. В апреле на участке произошло событие – у командированного рабочего –футеровщика деда Егора (70 лет) и местной женщины – уборщицы Нюры (53 года) родился сын, как две капли воды – вылитый дед Егор. Отец и мать ребенка были счастливы - мать была одинока, и дед Егор искал пристани, промотавшись всю жизнь по командировкам. Дальнейшая судьба этой пары мне неизвестна. В мае родился сын у Валерия Друкарта и Нади, его жены. Рассказывали позже женщины из управления «Энергопродмаж», что с рождением сына Валерий остепенился, перестал бегать за каждой юбкой и бросил пить горькую. После Волоконовки совместной работы у нас не было, хотя весной 1957 года встречал бравого молодца в конторе в Москве. В мае получил из треста указание – вместе с двумя сварщиками перебазироваться в город Купянск Харьковской

области и принять руководство монтажным участком на Купянском сахарном заводе. К осени, моменту массового поступления сахарной свеклы, необходимо было смонтировать котел ТС-35 Таганрогского котельного завода. Условия работы – действующая котельная, место работы – пристроенное новое здание к уже существующему. Металлоконструкции котла и вся документация находились уже на монтажной площадке и в проектном отделе завода. Было страшно начинать самостоятельно новый объект, тем более в стесненных условиях монтажа. Успокаивали опыт и высокая квалификация бригадиров – монтажников и сварщиков. Москва обещала также к конце мая укомплектовать коллектив участка полностью. Купянск – городок областного подчинения недалеко от Харькова был мне знаком по рассказам отца. Он воевал в этих местах и с особой теплотой рассказывал о пережитом. Когда обосновался и летом полным ходом шла работа, отец не выдержал, приехал проведать сына и побывать в местах боевых действий. Объездили с ним окрестности города, воспоминаниям прошлых лет не было конца. Подружился на заводе с семьей сменного инженера Валерия Кохацкого, часто вечерами бывал в его гостеприимном доме. Супруга Маша каждый раз в невероятном количестве готовила мороженое. В их хозяйстве была корова, и при наличии бесплатного молока и сахара его приготовление не составляло труда. Взрослые и дети уплетали это лакомство с аппетитом. В июне успел смотаться на неделю в Москву и сдать экзамены весенней сессии, закончив нормально первый курс института. В октябре состоялась сдача котла и всех коммуникаций госкомиссии. На сдачу объекта приезжал начальник управления Петрухин, остался доволен моей работой. Намекнул о скорой переброске на новый объект. Должен заметить, что сдача объекта и расставание с ним – болезненный процесс. Это похоже на расставание с ребенком, которого вырастил, научил уму-разуму, а затем ребе-

нок уходит в большую жизнь и вряд ли ты его когда-нибудь еще встретишь. Вот такие чувства испытал, когда покидал Купянск, новых знакомых и замечательных людей. Об успехах Валерия Кохацкого, сменного инженера, и его коллектива читал в центральной прессе. Переяславль – Залесский (130 км от Москвы) – мой следующий самостоятельный объект. По дороге на новое место работы заехал в Харьков, встречался с Романом Рудгарцером, который учился в политехническом институте на факультете горной электромеханики. Это мой школьный товарищ. В дальнейшем встречался с ним неоднократно в Жмеринке и Виннице. Женат он на Белле Фишовой, нашей школьной подруге. Последние 20 лет Рома и Белла жили в Виннице. Их сын Саша бывал у меня в Москве, прекрасный парень, женился на москвичке, когда учился в Московском институте инженеров железнодорожного транспорта. Вся семья Рудгарцера выехала в Германию в августе 1999 года. Связь с ними потеряна, на мой призыв о переписке Рома не ответил. В Харькове навестил свою давнюю знакомую по Одессе (1948 год) – Люду Иванову. Она, как и я, была рада моему визиту. Контакты со всеми одесскими друзьями у Люды были потеряны. О ее дальнейшей судьбе ничего не знаю. Мое пребывание в Переяславле-Залесском, старинном патриархальном русском городе Ярославской области, началось с поиска жилья. Найти его не составило труда – поблизости от сетевязальной фабрики «Красное эхо», где открывался монтажный участок, снял комнатку. Еще одну комнату в доме снимал Виктор, летчик – лейтенант родом из Киева. Хозяйка частного дома с дочерью, зятем и внучкой занимали другую его половину с отдельным входом и квартирантов не касалась. На фабрике предстояло демонтировать много коммуникаций и старые котельные установки, причем, подача горячей воды и пара не должна была прекращаться, чтобы не останавливать производство. На месте старых котлов долж-

ны были монтироваться новые, более мощные. Такого рода работа для монтажников считалась не престижной и не денежной. В этих условиях пришлось формировать коллектив частично из местных рабочих, из Москвы командировались только бригадиры и сварщики. Спустя некоторое время рядом, на известной в Союзе фабрике кинопленки, также пришлось открывать монтажный участок. Здесь по проекту в новой пристройке необходимо было смонтировать холодильные установки и автоматику. Вобщем, дел на этих двух объектах планировалось не менее, чем на год, т.е. к концу 1956 года все работы следовало закончить. Как говорят горняки, «забурился» на год. Но командировка в Переяславль-Залесский, рядом с Москвой, меня устраивала. Всегда можно было на день-другой приехать в столицу, побывать в институте, не чувствовать оторванность от центра. В Переяславль-Залесском приобрел много хороших товарищей, в основном с фабрики кинопленки. Здесь работали, как правило, специалисты с высшим образованием, но в сложившейся компании чувствовал себя на равных. Подружился с ленинградцем Михаилом Щедринским, по субботам и воскресеньям часто гуляли вместе по заповедным местам города, которых здесь было предостаточно. В трудах и различных заботах пролетали месяцы. В январе 1956 года, возвращаясь из Москвы в Переяславль-Залесский после зимней сессии, в Загорске при посадке в автобус, встретил Жору Миллера. Служил он в армии в Козельске Калужской области, возил на машине командира дивизии. За хорошую службу отпустили на несколько дней в увольнение. Жора решил приехать ко мне. Радости нашей встречи не было предела. Пробыл у меня полтора дня и возвратился в часть. Ближе к весне еще раз приезжал на несколько суток. Рассказал, что жизнь с Раей Жабиной у него не складывается, жалко дочь, но видимо будет разводиться. Так в дальнейшем оно и вышло. После демобилизации он увез на Украину девушку

из Козельска, Тамару, учительницу по специальности. Живут они счастливо в Сокале, Львовской области, имеют двух дочерей. В 1968 году, будучи на совещании в Червонограде, недалеко от Сокаля, побывал в гостях у Жоры. Хорошо погуляли. Работая начальником автопарка, Жора организовал мне легковую машину, на которой поехал из Сокаля в Трускавец (400 км), где отдыхали и пили лечебную воду мои родители. Пробыл у них несколько часов и на этой же машине уехал. Из Львова самолетом вернулся в Москву. Жора с Тамарой несколько дней гостили у нас в Москве. В 1985-1986 годах их дочь Лариса поступила в Московский пединститут им. Ленина на логопедический факультет, приходила в гости. Виделись с Георгием несколько раз в Жмеринке, когда были живы его и мои родители. В последние годы связь прервалась. В октябре 1956 года работы по монтажу и сдаче в эксплуатацию объектов в Переяславле-Залесском были закончены. С подписанными документами приехал в управление, где меня ожидали новые командировки. Имея двухлетний стаж практически самостоятельной работы, в беседе с начальником управления напомнил ему об обещании оставить меня в Москве. Через день-другой мне предложили три объекта, небольших по объемам работ, но разбросанных территориально, - витаминный завод в Щелково, кондитерская фабрика им. Бабаева на Красносельской улице и масложиркомбинат гдето на севере столицы. Руководство управления договорилось о предоставлении мне комнаты в общежитии в Щелково. Так началась моя работа непосредственно в Москве. К этому времени заканчивал второй курс энергетического института, однако были задолженности по контрольным. Переезжая с места на место, не всегда успевал сообщать в институт мое местонахождение, поэтому задания высылались по адресам, где меня уже не было. Материал пропадал. На октябрьские праздники 1956 года попали с Володей Гандельманом в компанию горняков, влюбленных в свою

профессию и расхваливающих на все лады горные специальности. Мне понравилась горняцкая форма на ребятах, их песни. Появилась идея перейти в горный институт с зачетом экзаменов по дисциплинам, которые уже сдал. Не откладывая в долгий ящик эту идею, поехал за справкой в энергетический и привез ее в горный институт. В учебной части на Ленинском проспекте, дом 6 мне сказали, что программы обучения разные и многое придется досдавать, а принять смогут на второй курс только после всех досдач. Здесь же увидел объявление о начале работы с 1 декабря подготовительных курсов для поступления в институт с рядом льгот для окончивших эти курсы. Посоветовавшись с друзьями, решил пойти на платные занятия. Так очутился в кругу будущих абитуриентов Московского горного института. Начав ходить на подготовительные курсы, понял, что в знаниях моих большие пробелы за десятилетку. И это естественно. Программа общеобразовательных дисциплин в техникуме по сравнению со школьной была значительно урезана. Посылая в энергетический институт контрольные по математике и физике, мне зачастую приходилось изучать материал десятилетки. Все давалось с трудом, так как учиться чаще всего приходилось вечерами, после работы. В этих условиях речь не могла идти о глубоких знаниях. Твердо решил поступать на очное обучение в горный институт, несмотря на потерю двух лет в энергетическом. Собственно говоря, не считал, что годы заочного обучения потеряны. В принципе терялся один год, так как заочно нужно было проучиться шесть лет, а в горном – пять. Кроме того, учась заочно, поддерживал на уровне свои знания и стремление получить высшее образование, а это немаловажный фактор. Работать продолжал с большой интенсивностью. На витаминном заводе и на кондитерской фабрике имени Бабаева монтировали котлы ДКВ, ребята – монтажники грамотно вели строительно-монтажные работы, гидравлические испытания трубопроводов и вальцовку труб. За их работу был спо-

коен. На третьем объекте работы не начинались из-за неподготовленности площадки (это задача заказчика). На новогоднем вечере в институте им. Мориса Тореза познакомился с Ириной Зариной, студенткой четвертого курса. Жила она с бабушкой у Цветного бульвара, в Колобовском переулке. Встречались с ней редко из-за занятости, но когда приходил в гости, приносил по 15-20 плиток ванильного шоколада с Бабаевки. Как-то Ирина призналась, что ей и бабушке это здорово помогло, так как жили они на бабушкину пенсию и стипендию. Добрые отношения поддерживал с Ириной до ее отъезда за границу. Несколько слов о моем бытие. В общежитии витаминного завода выделили комнатку 15 квадратных метров, дали кровать, шкаф, стол и два стула. Постель меняли раз в две недели. Всем этим был доволен, хотя понимал, что в таких условиях жить сложно. Поездка в один конец занимала 40 минут, возвращался после занятий на подготовительных курсах поздно, что было небезопасно. Так продолжалось до весны. С материальной точки зрения, зарабатывая прилично, мог себе позволить снять комнату или небольшую квартиру, зная, что поступив на очную учебу в горный институт, получу место в общежитии на Студенческой улице. Так и сделал. Весной по объявлению снял комнату в общей квартире на улице Усачева, рядом со станцией метро «Спортивная» у пожилой четы, которая до сентября съехала на дачу. Почувствовав облегчение, стал больше времени уделять учебе. В этот год в Москве шла подготовка к августовскому всемирному фестивалю молодежи и студентов, и в рамках подготовки к нему вместе с друзьями бывал на различных концертах, спортивных мероприятиях. Одновременно продолжал ходить на подготовительные курсы, установил товарищеские отношения с девчонками – лаборантами, работавшими в горном институте и также занимающимися на этих курсах. Среди них была Нина Новикова, вышедшая впоследствии замуж за Михаила Ястребинского, профессора кафедры экономики, сокурсника моей

жены и впоследствии моего хорошего приятеля и соавтора. Она достала экзаменационные билеты вступительных экзаменов прошлых лет, что облегчило нашу учебную подготовку. Вступительные экзамены сдал без проблем и 23 августа был зачислен на первый курс шахтостроительного факультета Московского горного института. Получив справку о зачислении, с первого сентября 1957 года уволился из управления «Энергопродмонтаж», оставив о себе хорошую память и получив приглашение на работу после окончания ВУЗа. Место в общежитии предоставили сразу в пятом корпусе на улице Студенческой, 33. Начинался еще один этап моей жизни. В конце августа съездил на несколько дней в Жмеринку, договорился с родителями о том, что первый год учебы помогать мне нет потребности. К сентябрю на сберкнижке было около 10 тыс. рублей, был прилично одет и обут, имел золотые часы «Победа» и чувствовал себя вполне комфортно. Родители были не в восторге от моих начинаний, но удалось их убедить, что без серьезного образования дорога по жизни будет трудной. При этом решался вопрос с армией – после окончания института с офицерским званием меня в армию вряд ли призовут, да и возраст будет другим. Начало учебы ознаменовалось поездкой в подшефный совхоз «Уваровский» Можайского района на целый месяц. Общение ребят из группы СГП-2, куда был зачислен, сблизило коллектив. В совхозе работали студенты из медицинского училища и многие ребята перезнакомились с будущими медиками. Через несколько месяцев Володя Калиновский женился, Саша Рудченко и Володя Косенко готовились к браку. В совхозе подружился с Володей Корендясевым, добрые отношения и привязанность к этому парню сохранил на долгие годы. Во время учебы был его куратором, помогая во многих вопросах. Калиновский и Корендясев живут с семьями в Москве, изредка видимся и перезваниваемся. Когда были помоложе, в 70-80-х годах, встречались семьями, ребята бывали в нашем доме на моих днях рождения.

Первые два курса пролетели быстро. Из запомнившихся эпизодов этого периода отмечу несколько. За день до начала учебы на первом курсе пошел в кинотеатр «Призыв», который находился недалеко от общежития на Дорогомиловской. Рядом со мной в кинозале оказалась симпатичная молодая девушка в моем вкусе. После нескольких реплик и обмена мнениями о фильме после его окончания, вышли вместе из зала, познакомились. Звали ее Наталья Ставцева, жила она в доме напротив гостиницы Украина. Поступила в институт им. Орджоникидзе. Договорились назавтра встретиться, погулять и поболтать. На следующий день сообщил Наталье, что уезжаю на месяц в совхоз, договорились, что напишу ей. Слово сдержал, написал веселое письмо о совхозной жизни, намекнул, что она мне симпатична и что был бы рад продолжить наше знакомство и встречи. По приезду позвонил, встретились. Наше общение продолжалось месяцев пять. На зимние каникулы поехали вместе в дом отдыха «Лопасня» под Москвой. В одну из наших февральских встреч Наташа сказала мне, что к ней в институте «колется» (так сказала) парень со второго курса, симпатичный, но еврей, а евреев она на дух не воспринимает. После некоторой паузы и замешательства сообщил ей, что тоже еврей и по этой причине нам придется расстаться. Никакие уговоры и извинения с ее стороны не вернули теплых чувств к ней. Не помогли парламентеры – ее подруги. В сентябре 1958 года, на втором курсе, после занятий обычно ходил обедать в столовую Института стали и сплавов, которая располагалась в здании, находящемся за основным старым корпусом горного института. Раздевалка в тот день не работала. Войдя в зал столовой, разделся, драпвелюровое пальто (сшил в ателье ГУМа), шляпу и шарфик оставил на стуле у стола, за которым собирался обедать. Пошел к раздаче, выстоял очередь, а когда вернулся ничего из оставленной одежды не обнаружил – все было украдено. Куда-либо заявлять, жаловаться, искать виновных было бесполезно. Никто из присутствующих

в столовой студентов ничего не видал и не заметил. Помню, мне оказал материальную помощь профком института, хотя я ее не просил (факт кражи стал известен); продал золотые часы «Победа» и за вырученные деньги купил новое пальто и шляпу. В этом пальто проходил до женитьбы. В первый год совместной жизни жена подвергла его реставрации. После сдачи весенней сессии на втором курсе поехал вместе с Олегом Крупиным, сокурсником, на первую производственную практику в г. Кривой Рог (после первого курса проходил геодезическую практику в Ашукино, по Ярославской железной дороге под Москвой). Выбор места практики был целевым – во-первых, смог проживать в семье папиного брата, во-вторых, на рудниках Кривого Рога велись капитальные проходческие работы и, наконец, в-третьих, в институте «Кривбассшахтопроект» можно было собрать достаточное количество материала для отчета, там работали знакомые, что немаловажно. Практику проходил на шахте «Южная», в бригаде проходчиков околоствольного двора. В один из дней, работая на рабочем месте в вечерней смене, принимал пустую бадью, в которой на поверхность выдавалась порода после проходки. Ниже уровня двора находился зумпф (в нем скапливалась вода), огороженный бетонным воротником высотой 1,5 метра. В момент, когда спускающаяся на скорости бадья была практически у кромки воротника, меня угораздило заглянуть в зумпф, и в этот момент бадья, двигаясь вниз, ударила меня по каске, от чего отлетел метра на два. Удар получился сильный, еще секунда - и мог бы остаться без головы. Спасла меня каска и случай. Думаю, что это был третий, после казанского и жмеринского, знаковый факт моей биографии. Бог меня и в этот раз уберег. Однажды в Кривом Роге вечером пошел провожать подругу Раи Пенс, которая работала вместе с ней в ателье. Подругу тоже звали Рая. Неожиданно пошел сильный ливень. Мы с Раей стали под густые кроны дерева в надежде

спрятаться от дождя. На мне была белая рубашка, на моей спутнице светлое платье. После окончания ливня мы не узнали друг друга – наша одежда была буро-красного цвета – ливень смыл красную железорудную пыль с листьев дерева прямо на нас. Мне рассказывали, что японцы предложили нашим властям бесплатно установить пылеулавливатели и воздухоочистители по всему городу, но с одним условием: вся уловленная пыль будет принадлежать им. Власти на это не пошли. Железорудная пыль, выпадающая на город и его окрестности в объеме около 60 т в сутки в связи с ведением горных работ, содержит элементы десятка видов цветных металлов. Японцы с их высокими технологиями смогли бы утилизировать эту пыль и получать огромный экономический эффект. Своими силами поддерживать нормальную экологическую обстановку и чистый воздушный бассейн город был не в состоянии. Получалось по известной украинской поговорке: «И сам не гам, и тоби не дам» (сам не съем и тебе не дам). В течение первых двух лет учебы, живя на Студенческой улице рядом с домом Володи Гандельмана, мы виделись с ним ежедневно. Бывало он заходил в общежитие. По воскресеньям вторую половину дня, как правило, проводили вместе. Чаще всего ходили в театр, на концерты. Перед этим обычно приглашал Володю пообедать в шашлычной «Риони», что на Старом Арбате. Пообедав, направлялись в кафе «Прага» пить кофе с пирожными, и лишь затем – на спектакль. В 1957-1959 годах не было спектакля в московских театрах, которого не видал бы, концерта, которого не посетил. Слушал оперу «Порги и Бэсс» Гершвина, певца Ив Монтана, смотрел трагедию «Медея». Материальные возможности в первые годы учебы еще позволяли. Часто собирались у Володи компаниями. В эти годы привозил из Жмеринки вишневку, самодельное вино из вишни, которое пили с удовольствием в больших количествах. В нашей компании были Юра и Наташа Веденяпины, Юрий Кузнецов, учившийся с Володей, и

его супруга Катя, Володя с Мариной Рясенцевой, будущей его женой, Дима Лапковский с Ириной. Постоянно ни с кем из девушек я не встречался, старался со своими многочисленными знакомыми поддерживать ровные отношения, ни к чему меня не обязывающие. Часто виделись вне института с Арнольдом Курганским и его будущей женой Ниной. Арнольд учился со мной. Пожалуй из сокурсников с ним и с Корендясевым Володей теплые отношения поддерживались впоследствии интенсивнее, чем с другими ребятами. На третьем курсе в общежитии сложился дружный коллектив из ребят и девушек с разных факультетов. Жили весело. Девушки – экономисты взяли на себя труд готовить обеды, так что весь пятый семестр обедал в общежитии. Обеды обходились дешевле, чем в столовой. Вспоминаю такой курьез. Пошел на почту в Можайском переулке получить из Жмеринки посылку. Предупредил всех питающихся из одного котла, что нас ждет праздничный ужин. По дороге в общежитие один из прохожих обратил мое внимание на то, что из посылочного ящика капает что-то желтое. Когда в комнате открыл ящик – глазам своим не поверил: порядка трех десятков побитых яиц, перемешанных с семечками и с вареньем из разбитых стеклянных банок, являли собой жалкое месиво. Пошли в общее дело из посылки только отмытые грецкие орехи и фасоль. Вот до чего доходило иногда желание родителей подкормить свое чадо. Смеху не было конца. Осенью побывал на концерте Эммануила Каминки в большом зале библиотеки им. Ленина. Читал он Шолом Алейхема, произведения которого очень люблю. В этот год исполнялось сто лет со дня рождения писателя. Приобрел шеститомник его избранных сочинений, изданный к этой дате. На концерте композитор Оскар Фельцман представил московской публике совсем еще молодого певца из Днепропетровска, горняка по профессии, подающего большие

надежды Иосифа Кобзона. Это было первое выступление в Москве будущей знаменитости. Третий и четвертый курсы учебы дались мне легко. Многие дисциплины были знакомы по техникуму, а трехлетний опыт работы на производстве позволял более осознанно воспринимать лекции, практические занятия. Такие дисциплины как организация строительного производства, проходка горных выработок, горные машины и оборудование сдавал досрочно. Убедился, что для студентов, имевших опыт работы на производстве, учеба на старших курсах проходила проще, чем для пришедших со школьной скамьи. Мой быт и время досуга в 1960-1961 годах ничем особенным не отличались от предыдущих трех московских лет. С мамой и бабушкой был в Казани на свадьбе у Сени и на свадьбе у Дины в Кривом Роге. По возможности посещал театры, ходил в дом кино по абонементам на тематические циклы кинофильмов. Бывал на институтских вечерах в горном и в институте иностранных языков, где после его окончания преподавал Володя Гандельман. Он продолжал встречаться с Мариной Рясенцевой, но жениться в этот период еще не собирался. В своем институте мне нравилась одна экономисточка, подойти и познакомиться не решался – на вечерах и на больших перерывах между лекциями девочки – старшекурсницы держались компаниями и на ребят с младших курсов не обращали внимания вообще. Знал, что эту экономисточку звали Тамара Щеголькова. Она закончила институт в 1960 году и я, продолжая учиться, просто забыл о ней. Начало занятий на четвертом курсе было в октябре, а в сентябре отдыхал в Ворзеле, прекрасном курортном месте под Киевом. Приобрел много новых друзей-товарищей. Здесь же познакомился с Инной Кербель, племянницей всемирно известного московского скульптора Кербеля, студенткой политеха. Переписывались долгое время. Ее мама работала в системе киевского метростроя и очень помогла мне со сбором материалов по преддипломной практике, которую проходил в Киеве.

Инна мне нравилась, но было в ней много местечкового, от чего успел отвыкнуть. Она хотела сразу взять быка за рога. Я же дорожил свободой и до окончания института мыслей о женитьбе не было. Материальное благополучие меня не прельщало. Уже будучи женатым и отдыхая с женой и трехлетней дочерью в Алуште (1966 г.), встретил на набережной Инну с супругом. Никаких сожалений о чем-то потерянном тогда не ощутил. О дальнейшей ее судьбе мне ничего неизвестно. В конце 1961 года случайно оказался в спортивном зале института, где проходили соревнования по баскетболу. Играли знакомые девочки из параллельных учебных групп. Среди них – Рита Щеголькова (тогда впервые узнал ее фамилию). На следующий день при встрече с ней на лекции задал вопрос, не ее ли родственницей является Тамара, которая в 60-ом году закончила экономический факультет? Ответ был положительный. Попросил Риту познакомить меня с сестрой. Через несколько дней рабочий телефон Тамары был у меня в записной книжке. Однако наша встреча у выхода метро «Октябрьская – кольцевая» состоялась лишь недели через три – 10 января 1962 года. Пригласил ее в кафе «Космос», что на улице Тверской (бывшая улица Горького), где за бутылкой шампанского и мороженным познакомились поближе и договорились о встречах, которые к концу января участились. После посещения спектаклей, кино, кафе во время прогулок у нас с Тамарой все чаще заходили разговоры о семейной жизни. Прекрасно понимал, что ей бы хотелось в качестве супруга видеть человека, твердо стоящего на ногах, обеспеченного, а не студента, у которого ни кола ни двора. Видимо, удалось мне убедить ее, что все у нас впереди, всего добьюсь собственными силами. В середине февраля сделал ей предложение, убедившись, что национальный вопрос лично для моей избранницы не актуален. Совершенно другая ситуация по поводу женитьбы складывалась у меня с родителями. Почти как в известном анекдоте:

Молодой еврей звонит маме: – Мама, я женюсь. – Слава Богу, давно пора! Мы любим тебя и благословляем. – Мама … ты не расстраивайся: она не еврейка. – … Ну что ж, сынок, мы любим тебя, что бы ни случилось. – Мама, мы можем на первых порах пожить у вас? – Конечно, вы будете спать в спальне, а папа перейдет в кабинет. – А ты, мама? – А обо мне не беспокойся сынок. Я сейчас повешу трубку и умру. Сообщение о моей женитьбе на русской девушке было воспринято как гром среди ясного неба. Можно было понять моих отца, маму и бабушку, за свою жизнь не раз страдавших от антисемитизма на Украине. Такое, по их мнению, могло случиться в какой угодно семье, только не в нашей. Среди моих сверстников – жмеринчан, уже женившихся, ничего подобного не было, Короче говоря, это, с точки зрения родителей, был вызов всей нашей многочисленной «мышпухе» (всему родству). Арбитром между мной и родителями стала Лидия Григорьевна Куперман. Она очень трезво и по-современному смотрела на вещи и смогла, в конечном счете, убедить маму и папу в том, что среди русских есть порядочные люди, что живем мы в другое время и т.д. и т.п. На свадебное торжество, которое состоялось 18 марта 1962 года (в день Парижской Коммуны), родители не приехали. Поздравительную телеграмму от их имени (это узнал потом) давала тетя Лида Куперман. В загсе с моей стороны свидетелями были Володя и Дима Лапковский со своими подругами, с Тамариной – Рита Щеголькова и Нина Кундина. После загса поехали на Хавскую, где жили родители моей супруги, и в кругу знакомых и незнакомых мне людей отметили наше

бракосочетание. По тем временам родители жены устроили богатое торжество, познакомился с ее родственниками. Ночевать нам было негде и первые пять дней (медовые) жили на даче в Апрелевке. На вокзале у электрички Марина Рясенцева мне рассказала о разговоре с Ритой, которая ей поведала, что Тамара не родная дочь Александра Константиновича, что он женился на Вере Алексеевне и удочерил ее ребенка. На это ответил, что мужчина поступил благородно и меня этот факт ни в коей мере не волнует. Приехали на дачу в натопленный дом. Об этом позаботился приехавший в Апрелевку заранее Борис Павлович, супруг сестры Александра Константиновича, живший со своей семьей постоянно в доме на соседнем дачном участке. Пять дней пролетели как одно мгновенье (тогда еще не так сильно ощущал бег времени, оказывается, как сейчас понимаю, и годы, и жизнь пролетают как мгновенье), надо было думать и решать: «Что делать дальше?». С подготовкой к защите диплома было все в порядке, он практически был сделан. Поэтому с утра до вечера в течение недели пропадал в Банном переулке, где находилось бюро по обмену и сдаче внаем жилых помещений. Раза по два в день звонил жене на работу. Тамара трудилась в должности инженера-экономиста в бюро по бесштанговым насосам, получала 90 рублей в месяц. Ночевать приютила нас Евгения Алексеевна и Иван Прохорович, родная сестра Веры Алексеевны и ее муж, жили они на Преображенке. Наконец, на седьмой день в Банном переулке ко мне подошла беременная женщина с девочкой лет шести и предложила комнату у метро Аэропорт за 15 рублей в месяц. Нас такой вариант устраивал. Валя (так звали женщину) попросила задаток, дала адрес и сказала, что вечером будет ждать меня с женой. Когда вечером того же дня мы пришли по указанному адресу, Валя сказала, что бывший жилец сдаваемой комнаты еще не выехал и принять нас она не может. В это время пришел муж Валентины и когда мы рассказали ему о слу-

чившемся, сказали что нам некуда идти, он вынес вещи бывшего жильца, попросил нас занять комнату, а супруге своей устроил скандал. Мы слыхали, как он ругал ее за различные мошеннические поступки, за непорядочное отношение к людям. Оказалось, что задатки с последующими отказами были обычной практикой Валентины. Вообще, для нас стало ясно, что нужно подыскивать более надежное пристанище. Приблизительно через месяц Галя, с которой жил Александр Макарович, сосед родителей Тамары по коммунальной квартире, предложила переехать в ее свободную комнату в доме, расположенном в Рощинском переулке. Мы воспользовались этим предложением и месяца три, до осени, жили недалеко от Хавской. В июне на «отлично» защитил диплом. Получив направление на работу в качестве инженера в проектный институт ЦНИИподземшахтострой, ни дня не теряя, приступил к работе. Мне, уже имевшему практический стаж работы три года, в отличие от других выпускников института, установили оклад 110 рублей. Отдел, в котором предстояло трудиться, находился не в основном здании института, в Кожухово, а в помещении Донского монастыря, рядом с Хавской улицей и Рощинским переулком. Попал в прекрасный коллектив молодых и активных единомышленников. Самые теплые воспоминания остались у меня о совместной работе с Олегом Григорьевичем Карпенко, Наумом Изыгзоном, Юрием Ильичем Байером, Славой Румянцевым, Вадимом Поповым и другими ребятами. После защиты диплома, когда побольше стало свободного времени, сделали с женой несколько вылазок в театры, на концерты. В один из майских дней во дворце спорта ЦСКА, что недалеко от станции метро «Аэропорт», давал два концерта джаз-оркестр Бэни Гудмана из Америки. С трудом достав билеты, побывали на одном из них. Запомнился этот вечер еще и тем, что рядом с нами, в специальной ложе, сидел Никита Сергеевич Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС, с супругой

Ниной Петровной. Он аплодировал и был доволен концертом, хотя вскоре дал «разгон» художникам - авангардистам. К моменту начала работы прописался в квартире родителей жены. Согласие на прописку с их стороны было дано с условием, что право на площадь мне не предоставлялось, оговорено это было в их заявлении в паспортный стол. Комната, в которой они жили в коммунальной квартире, досталась им с большим трудом, они, очевидно, боялись, что муж дочери может потеснить их. Эти действия родителей жены для меня в какой-то мере остаются загадкой и по сей день. Должен заметить, что ни разу не ночевал в квартире родителей жены ни на Хавской, ни после того, как им предоставили отдельную однокомнатную квартиру в Бескудниково, на улице Дубнинской. Причиной этому послужила размолвка между мной и Александром Константиновичем - тестем. Он как-то очень обидел Тамару, она в слезах пришла на Рощинский от родителей, и при первой встрече с ее отцом заявил, что как муж не допущу, чтобы обижали мою жену. Это мое заявление на многие годы охладило наши отношения. В августе пришлось искать жилье. Нашли по объявлению комнату в отдельной квартире на Малой Калужской улице, рядом с пятой городской больницей. Сдавала комнату семья геолога-инвалида (у него не было правой ноги ниже колена), кандидата наук. Алексей Иванович и его молодая жена-аспирантка Галя имели двух малолетних дочерей, за которыми ухаживала домработница Полина. После переезда от работы направили меня в колхоз на две недели. Жена продолжала трудиться в Москве. В один из первых дней сентября вырвался из колхоза на денек-другой. В метро случайно встретил жмеринчанку Марину Шпицберг, она была в Москве проездом в Тверь, где жила с семьей. Пригласил ее в гости, сидели до поздней ночи втроем в новой комнате на Малой Калужской, вспоминали наше детство и дружбу. Переночевав, утром Марина уехала. В последующие годы иногда перезванивались. Ее брат работал осветителем в кукольном

театре Образцова, я водил на спектакли своих детей по контрамаркам, которые он оставлял для меня у администратора. Марина живет в Твери, брат выехал в Израиль. После приезда из колхоза серьезно занялся поиском путей вступления в какой-либо жилищный кооператив. Больше нельзя было откладывать «на потом» решения этого главного для моей семьи вопроса. Не помню точно, каким образом, но после трехнедельных усиленных поисков вышел на институт ВНИИНМАШ, организовавший для своих сотрудников ЖСК. Приехав на площадь Репина (рядом с кинотеатром «Ударник») в этот институт, познакомился с Людмилой Медновой. Она собирала от претендентов документы и готовила их на рассмотрение в исполкоме. Рассказал ей, что снимаем с женой комнату, ожидаем ребенка, что я строитель и буду полезен для ЖСК при приемке дома. Это последнее заявление решило моментально нашу проблему – Людмила повела меня к председателю комиссии по комплектованию ЖСК Щепетову В.Н., сказала, что наконец нашла нужного будущего члена ЖСК – строителя, который может взять все строительные дела в свои руки. Мне сразу предложили 2-х комнатную квартиру, самую маленькую, оставшуюся в резерве, срочно принести документы и войти в состав формирующегося правления. Кировский исполком выделил для ЖСК дом - пятиэтажку в Черемушках, необходимо было установить связь со строителями и вести надзор за ходом монтажа дома. Такого поворота событий не ожидал ни я, ни жена. С энтузиазмом взялся за дело. К декабрю состоялось решение исполкома о выделении Щегольковой Т.А. и ее супругу двухкомнатной квартиры в доме ЖСК «ВНИИНМАШ» общей площадью около 40 кв. м. Меня ввели в состав правления и как его член имел право выбора квартиры без участия в жеребьевке. Нам с женой досталась квартира № 53 на третьем этаже, счастью не было предела, в мае 1963 года дом сдавался в эксплуатацию. Теперь нужно было решить еще один немаловажный вопрос – где взять 1640 рублей для первого 40% -го взноса.

Деньги необходимо было внести до 1 февраля 1963 года на временный счет кооператива в банке. При совместном с женой заработке 200 рублей в месяц наши возможности сформировать сумму в 1640 рублей были практически нулевыми. Одна надежда – на друзей и слабая – на родственников. Написал родителям и брату в Кривой Рог. Отец и мама прислали безвозмездно 200 рублей – большей суммы у них не было. Брат, которому я обещал вернуть одалживаемую сумму в 200 рублей в течение полугода, отказал мне, хотя я знал, что к тому времени возможности одолжить такую сумму у него были. Отказ родного брата был для меня ударом, как говорят, ниже пояса, определившим наши отношения на все последующие годы. Много лет спустя он сожалел о том, что отказал мне в просьбе, но обида у меня осталась. Вторым сильнейшим психологическим потрясением для меня был отказ Володи Гандельмана одолжить 200 рублей на полгода. Он обосновал это тем, что собирается жениться и деньги ему самому нужны. Произошел наш разговор под новый год. Не мог себе представить, что друг, с которым шел рядом по жизни последние восемь лет, не выручит, не окажет поддержки в переломный момент моей жизни. Володин брат, Алик, узнав о случившемся, сам предложил в долг 200 рублей. По-моему, ему было стыдно за Володю. Наши отношения с Володей прекратились, очень переживал разрыв, но не смог после случившегося общаться с ним. О его жизни практически ничего не знаю. У него с Мариной был сын, затем они разошлись. Умер Володя в конце девяностых годов. С Аликом иногда виделись. Он был с Мариной Фрейдиной (они встречались одно время) у нас на полученной в кооперативе квартире, любовался родившейся дочкой. По его просьбе помог семье Кузнецовых, Володе и Ларисе, получить в нашем ЖСК освободившуюся квартиру. Дальше связь прервалась, кажется после защиты мною диссертации. У Алика были свои взгляды на науку, он прора-

ботал всю жизнь инженером на заводе, не желая двигаться дальше. В последние годы трудился на фирме менеджером по изготовлению окон из ПВХ. Женат, имеет двух дочерей. С Мариной Фрейдиной перезваниваемся по сей день. Суммы по 400 рублей нам одолжили Виктор Алексеевич, родной брат Веры Алексеевны из города Ерофей Павлович, и семья Федоровых, родственников Тамариной мамы. Клятвенно обещавший в долг небольшую сумму Георгий Дмитриевич, супруг сестры Александра Константиновича, так и не решился на такой «смелый» шаг. По рекомендации одного из ребят, Сергея Прохорова, ранее работавшего с Наумом Изыгзоном, с первого декабря 1962 года уволился из института и устроился работать старшим прорабом в СУ-12 треста «Мосподземстрой-3» с окладом 180 рублей. В то время это был единственный способ заработать, чтобы в течение полугода рассчитаться с кредиторами. Директор института, Малиованов Даниил Исаакович, вошел в мою ситуацию и разрешил уволиться по переводу, хотя, как молодой специалист, должен был отработать три года после ВУЗа. Позже, в 70-ые – 80-ые годы, пересекался с Даниилом Исааковичем по работе по совместительству во Всесоюзном заочном политехническом институте (ВЗПИ), где в течение 22-х лет читал студентам-горнякам лекции. Он помнил меня и расспрашивал при встречах о делах житейских. Мы с женой работали, экономя каждую копейку. Ждали с нетерпением сдачи в эксплуатацию дома, продолжали снимать квартиру на Малой Калужской. Перед новым 1963 годом Галя, хозяйка этой квартиры, предложила мне быть дедом морозом на новогодней елке в родственном институте. С необычной для себя ролью справился, по словам жены и Гали, превосходно. Главное –заработал 10 рублей за 2 часа. В конце апреля строители сдали в эксплуатацию дом, на майские праздники жена с матерью в квартире мыли окна, приводили в порядок полы. 14-го мая родилась наша дочка

Леночка в родильном доме на Филях, в этот же день получил ордер на заселение. С Малой Калужской съезжал без жены, из роддома забирал ее в собственную квартиру № 53 на улице Наметкина, 15, корп. 2. В день рождения дочери с ребятами из правления кооператива собрались и отметили это событие и заселение. Работа в СУ-12 была ответственной. Руководил объектами по сооружению коллектора с теплосетью по Ленинградскому проспекту, строил коллектора к переходу через реку Яуза в районе Таганки. Третьим объектом был илопровод с Западной водопроводной станции к отстойникам, который проходил через Киевское шоссе. Из-за разбросанности объектов много ездил по Москве, уходил рано, а приходил домой в 9-10 часов вечера. При прокладке илопровода внес рационализаторское предложение, в результате были сэкономлены чугунные трубы, за что получил премию. На полученные 90 рублей купили в дом первую крупную вещть – холодильник «Север». К августу удалось рассчитаться со всеми кредиторами. Ближе к осени мои родители пригласили Тамару приехать с ребенком в Жмеринку. После этой поездки они полюбили ее также, как и она их, и эта любовь сохранилась между ними на все годы. В начале лета 1964 года мама и папа купили в подарок нам в «голую» квартиру Львовский гарнитур и отправили его контейнером в Москву. Тогда же приехали к нам погостить на неделю. Им понравилась квартира, место расположения дома. Единственно, что им не нравилось, - мой поздний приход с работы домой. Пообещал родителям, что поменяю работу, займусь наукой, привлекавшей меня больше строительства, в котором проработал после института без малого два года.

1954 г. Волоконовка, Белгородская обл. Первая неделя трудовой деятельности после окончания техникума. Со мной Эдик Блюм.

1954 г. Ида Эдельман.

1955 г. Моя бабушка Ента с правнучкой Диной.

1955 г. Моя мама с внучкой Диной.

1955 г. Мои папа, мама с племянником Сеней.

1955 г. Я и мама.

1956 г. г.Ворошиловград. Справа налево: Бася – жена Наума, я, Наум – мамин брат, Басина мама

1956 г. г.Кривой Рог. Мой двоюродный брат Ицык, его жена Ася и их дочь Галочка

1959 г. Мой двоюродный брат Семен

1961 г. Военные лагеря после 4-го курса Московского горного института

Прекрасно осознавал, что работая в системе Мосподземстроя, вряд ли удастся достичь приличной должности и материального благосостояния семьи. Среди друзей и знакомых было больше тех, кто пути к достижению достойной жизни в те годы видел в науке. О бизнесе в середине шестидесятых годов и речи не было. Опять встали вопросы: куда идти работать?; пойти ли в очную аспирантуру или совмещать учебу с работой?; с чего начинать? Жена с маленькой Леночкой полгода побыла дома и начала трудиться, отдав ребенка в детские ясли. Мы стали платить государству по кредиту, выданному членам ЖСК на 15 лет Московским правительством. В этих условиях идти в очную аспирантуру и получать мизерную стипендию было не разумно. Решили, что нужно совмещать работу с учебой. Такой вариант наиболее успешно возможно было реализовать, работая в научно-исследовательском институте. Выбор пал на две организации – институт Центрогипрошахт (ЦГШ) и ИГД им. А.А.Скочинского. Первый находился недалеко от метро «Курская», второй – в Панках, куда добираться по времени около 1,5-2-х часов. Устроился без труда в Центрогипрошахт. Мужчину с пятилетним практическим стажем без проблем приняли на работу в аналитический отдел 14 сентября 1964 года на должность старшего инженера с окладом 140 рублей. Имея специальность горного инженера – шахтостроителя, попал в группу Александра Максимовича Блюма, в которой изучались проблемы эффективности капитальных вложений в угольной промышленности, велся их мониторинг и анализ. Институт являлся головной отраслевой проектной организацией, в нем аккумулировались все проектно-аналитические материалы

отрасли, работали крупнейшие специалисты – представители всех направлений горной науки. Не использовать этот потенциал было бы непростительно. В группе Блюма приняли меня хорошо. Вместе с Александром Максимовичем, добрым и отзывчивым человеком, работали четыре женщины, - Зинаида Федоровна, Ольга Ивановна Поликарпова, Любовь Абрамовна Качерова и Алла Филитарина. Начав трудиться над темой эффективности нижелимитных капитальных вложений, в начале октября поехал в командировку в Донецк и за десять дней, выезжая и возвращаясь ежедневно в город, объездил 20 шахт пяти угольных комбинатов, собрав уникальный представительный материал, на основе которого можно было сделать вывод о направлениях и размерах «нижелимитки», как называли эти затраты, в крупнейшем бассейне. Официальной отчетности по этим капвложениям в те годы не было. По приезду из Донецка имел подробную беседу с главным инженером института Борисом Ивановичем Ковшом, крупным специалистом – угольщиком. Он приветствовал мои намерения относительно аспирантуры, сказав, что поступать нужно в ИГД им. А.А. Скочинского к профессорам Астахову А.С. или Звягину П.З. Ориентировочно обозначили тему диссертационной работы и основные подходы к исследованию. С этими наметками поехал к Звягину Павлу Захаровичу. Принял он меня доброжелательно, выбранное направление работы показалось ему не избитым и перспективным. Договорились, что он будет моим научным руководителем и при таких консультантах как Борис Иванович Ковш и Борис Израилевич Лернер за 1,5-2 года, по его мнению, смогу сделать приличную работу. Этой же осенью сдал вступительные экзамены и был зачислен аспирантом – заочником. Предстояло сдать четыре аспирантских экзамена – политэкономию, философию, иностранный язык и специальность, по которой собирался защищаться. Попытка сходу устроиться куда-либо на курсы по подготовке к сдаче экзаменов не удалась – везде уже шли занятия. С февраля 1965 года

Глава пятая. СЕМЬЯ. ШАГИ В НАУКЕ

пошел на платные курсы по политэкономии в институт НИИтруда. Мои научные устремления не остались незамеченными. Все чаще ко мне с расспросами по аспирантским делам обращались сотрудники из разных отделов института, многие выражали желание сдать экзамены кандидатского минимума. Решил, что нужно что-то предпринимать. В течение недели по моей инициативе были составлены списки желающих заниматься на платных курсах. Таковых оказалось около 40 человек. Среди них Москвин В.Б, Бурштейн М.А., Митейко Анатолий, Федорова Г.И., Данилова Л.А. и многие другие. Через своих приятелей в институте иностранных языков им. Мориса Тореза связался с Крупником Виктором Арнольдовичем, который согласился заниматься в помещении Центрогипрошахта с группой сотрудников для сдачи кандидатского экзамена по английскому языку при НИИ машиностроения. Крупник порекомендовал своего приятеля Нижникова Виктора Тимофеевича для чтения лекций и приема кандидатского экзамена по философии. С первого марта в ускоренном режиме по 2-3 раза в неделю начались занятия сотрудников института и в конце мая первая группа из 20 человек успешно сдала экзамены кандидатского минимума. Банкет в ресторане по этому поводу с участием преподавателей поднял мой рейтинг в институте, а деловые контакты с Крупником и Нижниковым сохранил до середины 80-х годов. В мае 1965 г. успешно, на 4 балла, сдал также политэкономию в НИИтруда. К концу этого года вторая группа сотрудников ЦГШ завершила занятия и сдала экзамены. Уже в 1966 г. состоялись защиты диссертаций – Марк Александрович Бурштейн, лауреат Сталинской премии, показал пример в этом деле, защитив в горном институте кандидатскую диссертацию. Вскоре там же защитился Толик Митейко, а через 1,5 года на материалах кандидатской им же защищена была докторская. Москвин, Федорова, Данилова защитились через 8-10 лет, работая уже в ЦНИЭИугле.

По независящим от меня причинам в моих диссертационных делах произошел сбой. Весной 1965 года, когда была уже собрана вся информация для работы над темой диссертации и написана первая глава, без моего ведома, явочным порядком, мне назначили нового руководителя – кандидата экономических наук Майзеля Леонида Лазаревича вместо доктора наук Звягина Павла Захаровича. Майзель на Ученом Совете ИГД им. А.А.Скочинского поднял вопрос о том, что у ряда маститых ученых по 10-15 аспирантов, а молодым научным руководителям дают по одному аспиранту в год. По решению Ученого Совета прикрепление аспирантов к научным руководителям в этой связи было пересмотрено. Вызвав к себе в институт и поставив меня перед свершившимся фактом, Л.Л. Майзель сообщил, что нужно изменить тему диссертации, заниматься действующим угольным производством, где возникла масса экономических проблем. На мои доводы о собранном материале, потерянном времени, актуальности темы и т.п. новый руководитель сказал: «Не хотите менять тему, уходите из аспирантуры, капвложениями заниматься не буду, это не мой профиль». Мне ничего не оставалось, кроме как смириться с новыми обстоятельствами и продолжать добиваться поставленной цели. В мае 1965 года вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР по новой системе планирования и экономического стимулирования, в котором ставились задачи коренного реформирования всей хозяйственной системы. Центрогипрошахт получил от министерства задание подготовить несколько инструктивно-методических документов для действующих угольных шахт. Попытался разобраться в сущности этих документов, найти возможные рациональные зерна, требующие углубленных проработок. В этот период пошел поток публикаций по новой тематике и к осени имел полное представление о проблемных моментах планирования деятельности шахт в новых условиях хозяйствования. С предложением по теме диссертации вышел на научного руководи-

теля, которые он одобрил. К сожалению, в ЦГШ не удалось переключиться в полной мере с эффективности капитальных вложений на планирование действующего производства на шахтах, поэтому в работе приходилось раздваиваться. В итоге было потеряно около года времени. Тем не менее по результатам первых наработок вышла статья в отраслевом журнале «Уголь»: Майзель Л.Л., Пенс И.Ш. «Проблемы планирования на угольных шахтах в новых условиях хозяйствования». Это моя первая публикация в солидном издательстве «Недра». Последующие три года были наполнены усиленной работой над диссертацией. Перерабатывал огромное количество литературы и фондовых источников. В этом мне оказывала помощь наша добрейшей души соседка по подъезду – Чаплиевская Ляля. Работая в библиотеке института информации общественных наук Академии наук СССР, она ежедневно приносила литературу по интересующей меня тематике. Библиотека получала обязательный экземпляр изданий, выходящих в СССР, поэтому знакомился со всеми существующими публикациями. Часто днями и вечерами пропадал в библиотеке им. Ленина. В 1967 году вступил в члены Коммунистической партии Советского Союза. Некоторые недоброжелатели в партийном бюро института пытались тормознуть прием, выдвинув против меня обвинение в том, что агитировал сотрудников не ехать в подшефный колхоз. Эти инсинуации и наветы были отвергнуты коммунистами, которые вместе со мной вели общественную работу и были в колхозе. Моя целеустремленность, по словам выступавших на партийном собрании, является примером для членов партии и комсомольцев. Пережил в тот период много неприятных дней. Еще раз убедился, какой коварной является зависть людей, какими взвешенными и осторожными должны быть мои действия. В 1966-1967 годах бывал на различных семинарах и конференциях. Особенно запомнилась поездка в Ленинградский горный институт на научную конференцию вместе с

Ковшом Б.И. и Федоровой Г.И. Там впервые выступил и доложил основные положения своей диссертации. Там же познакомился с Дмитрием Яковлевичем Толкацером, заведующим лабораторией из ДОНуги и Вадимом Евгеньевичем Тарасенко, директором по экономике комбината «Торезантрацит». Дружба с этими людьми сохранилась на долгие годы. В процессе работы над диссертацией подружился с Юлием Тестером, парнем из Кривого Рога, который учился в аспирантуре ИГД им. А.А. Скочинского и после защиты остался работать в лаборатории Майзеля Л.Л. Наши отношения крепли, мы часто виделись, Юлий стал бывать в нашем доме. Он знал моих родственников в Кривом Роге, это еще больше сближало нас. Имея опыт в экономико-статистическом моделировании, Юлий оказал мне неоценимую помощь в разработке моделей планирования отдельных показателей. За неполные два года мы 14 раз побывали в Тульском политехническом институте, где были программы для расчета на ЭВМ корреляционных моделей, что позволило отработать в деталях методику планирования показателей. В эти годы к Майзелю Л.Л. обратился Лев Шнайдман, толковейший экономист и математик из Подмосковного НИИ угольной промышленности. Имея готовую диссертационную работу, написав ряд трудов по экономико-статистическому моделированию, он искал «крышу», человека из научной среды, который помог бы ему организовать защиту. Такого человека он нашел в лице Майзеля, который в полной мере, как научный руководитель, воспользовался трудами Льва, став первым из соавторов написанных им монографий. Правда, Леонид Лазаревич помог в 1968 году Льву защититься, после чего их контакты прекратились. Мы с Юлием подружились с Левой. Лева посодействовал мне с выходом на Тульский политехнический институт. Многие годы поддерживали контакты. Связь с ним была потеряна ближе к 90-м годам. По слухам, он с красавицей женой Раей и дочкой Яной уехал из Новомосковска в Ленинград, попал в транспортную аварию,

100

101

но остался жив. Подробности его дальнейшей судьбы мне неизвестны. Новый хозяйственный механизм потребовал реорганизации научных учреждений, ориентации последних в большей степени, чем раньше, на экономические методы хозяйствования. В этой связи в начале 1967 года министерством было принято решение о создании в Москве на базе разрозненных экономических подразделений отраслевых институтов Центрального научно-исследовательского института экономики и научно-технической информации (ЦНИЭИуголь). С апреля этого года в него вошел отдел анализа Центрогипрошахта, в котором трудился, и ряд экономических отделов из ИГД им. А.А. Скочинского. Перешел в ЦНИЭИуголь и Майзель Л.Л. со своей лабораторией, которая стала называться лабораторией отраслевого планирования. Работая, наряду с капвложениями, по теме планирования действующего производства, попросил руководство института перевести меня в лабораторию Майзеля. Моя просьба была удовлетворена. Получил возможность в рамках институтской тематики заниматься диссертацией, что, как отмечал ранее, считается идеальной и наиболее плодотворной формой подготовки научной работы и выполнения тематики института. Первое время, пока ЦНИЭИуголь не имел полноценного помещения, лаборатория Майзеля продолжала находиться в Панках и около года приходилось по три часа в день тратить на дорогу туда и обратно. Об этом не сожалел, так как общался в кругу людей, для которых наука являлась главным делом жизни, пользовался прекрасной библиотекой института. В 1968 году вместе с Каминским И.Н. и другими сотрудниками ЦНИЭИугля поехал на практический семинар в город Червоноград, Львовско-Волынский бассейн. Комбинат «Укрзападуголь» к этому времени внедрил ряд интересных экономических новинок на шахтах, с которыми необходимо было ознакомиться. Здесь впервые встретился с Николаем Гаркавенко, он работал в лаборатории анализа при вычисли-

тельном центре «Укрзападугля», которым командовал Юрий Кузнецов. С Николаем, активным и талантливым экономистом, поддерживал добрые отношения все время работы в отрасли, в 70-ые годы помог ему со сдачей экзаменов кандидатского минимума. Наши отношения доброжелательности не изменились, когда он занимал пост заместителя министра угольной промышленности по экономике. Николай защитил кандидатскую диссертацию, профессор, заслуженный экономист Российской Федерации. Живет с семьей в Москве, иногда видимся. В Червоногрде встречался с Жорой Миллером и посетил родителей, отдыхавших в Трускавце (об этом уже упоминал ранее). В конце 1968 года диссертация была готова, кандидатские экзамены сданы, опубликовал около десятка статей по теме работы, прошел предзащитный семинар, работа внедрена. Большую помощь в работе над текстами глав диссертации мне оказала жена, прекрасно владевшая, в отличие от меня, русским языком. В январе назначили дату защиты (существовала очередь) – 6 июня 1969 г. Съездил в Донецк, получил отзыв передового предприятия в комбинате «Донецкуголь», взял отзывы на автореферат в ДонУГИ у Толкацера Д.Я. и на ряде шахт. К защите было все готово. 5 ноября 1968 года у нас родилась вторая дочь, Ирочка, желанный ребенок, и мы с женой были счастливы. Одной из причин моей активности в скорейшей защите был ожидаемый прирост семьи, необходимость оказания помощи жене. Вспоминается необычный факт, изменивший все будущее семьи Тестер. Вместе со мной, вернее в моей группе, работала дочь заместителя министра угольной промышленности Элла Порядина, занимаясь проблемами планирования на обогатительных фабриках. В это время Юлик Тестер жил в общежитии Академии наук, а его жена Нелли – в Кривом Роге. Ни прописки, ни жилья в Москве у них не было. Попросил Эллу поговорить с отцом, не согласиться ли он подписать письмо в Моссовет на имя Промыслова, председателя город-

102

103

ского Совета народных депутатов, с ходатайством о предоставлении права прописаться в Москве и вступить в ЖСК молодому, подающему надежды ученому и его супруге. Валентин Дмитриевич Никитин согласился. Обстоятельное письмо – ходатайство за его подписью из Министерства ушло в Моссовет. Повезло здорово – положительный ответ пришел через полтора месяца. Для семьи Юлия Тестера открывалась перспектива жизни в Москве. Так оно и вышло. Уже в 1970 году Юлик и Нелли поселились в собственной кооперативной трехкомнатной квартире по улице Волгина у метро Беляево, недалеко от нас. К ним переехала с Украины мама, Рива Абрамовна. Наконец наступило долгожданное 6 июня 1969 года. На Ученом Совете в ИГД им. А.А. Скочинского в этот день защищались два аспиранта – я и Гриша Аптекман. Что касается сделанного доклада по работе, то он прошел безупречно, на вопросы отвечал спокойно и по - деловому. Среди членов Ученого Совета по задаваемым вопросам особенной активностью отличались профессора Миндели и Курносов А.М. Первому было не понятно, почему по фонду широкого рынка продавался только уголь и не продавались автомобили. Мои объяснения не убедили его. Второй сел на свой конек – зависимости, полученные экономико-статистическим моделированием для планирования производительности труда и себестоимости. Какие-то нюансы моих ответов Курносова также не удовлетворили. В развернувшейся дискуссии выступающих результаты исследования получили поддержку, кто-то высказывал сомнения о корректности использования моделей для планирования. Из 24 членов Совета 19 подали бюллетени за присуждение ученой степени кандидата экономических наук, 2 члена Совета воздержались и 3 были против. Искомая степень мне была присвоена с перевесом в один голос. В конечном счете настолько переволновался, что когда ехали в машине домой Тамара, я и Юлик, мое состояние было на грани шокового. Я ревел и долго не мог успокоиться, было очень обидно за результаты голосования, ожидал большего.

Юлик говорил, что такие результаты голосования – хороший показатель для ВАКа, так как налицо дискуссия. Единство мнений Ученого Совета часто подозрительно. Вобщем, успокаивал меня как мог. Вечером, к 18 часам приехали на банкет в ресторан Арарат на Неглинной (сейчас это здание снесено). Среди гостей были А.К.Харченко, Л.Л. Майзель, И.Н. Каминский, А.С. Астахов, весь коллектив лаборатории, Юлик, жена, Ляля Чаплиевская, Курганский и другие ребята. Приехал Виктор Харченко, сын А.К. Харченко. Хорошо посидели, а затем с оставшимся вином и закусками перекочевали в сквер Большого театра, где танцевали и веселились до 2-х часов ночи. Так закончился для меня этот напряженный, запомнившийся на долгие годы, день. Однако переживания и напряженное состояние продолжались вплоть до 9-го декабря, дня, когда было вынесено постановление ВАКа, утвердившее решение Ученого Совета о присвоении мне ученой степени кандидата экономических наук. Лишь в феврале 1970 года, получив диплом, окончательно успокоился. Сбылась мечта, подтвердил свою научную квалификацию. Теперь вплотную необходимо было думать о хлебе насущном, о дальнейшем росте. В марте семидесятого получил должность руководителя группы с окладом 160 рублей, а в начале 1972 года – прошел по конкурсу на вакантную должность старшего научного сотрудника с окладом 280 рублей (к тому времени мой научный стаж был меньше 10 лет; кандидаты наук со стажем 10 лет и более на должности старшего научного сотрудника получали 300 рублей). В семидесятом году, когда подросли дети, мы с женой почувствовали необходимость в расширении нашего жилья. Рядом с нами, в трехкомнатной квартире № 52, жила семья Титовых, младшая дочь которых собралась выходить замуж. Для них встал вопрос разъезда. В кооперативе освобождалась двухкомнатная квартира – распашонка на первом этаже. Со-

104

105

седи предложили нам переехать в трехкомнатную, отдать им нашу маленькую двухкомнатную и помочь получить для дочери освободившуюся двухкомнатную квартиру в другом подъезде. Мне, как активному члену правления, пошли навстречу, и задуманный вариант переезда и расселения был в кратчайшие сроки реализован. Переехав в квартиру, расположенную рядом, на том же третьем этаже и лестничной площадке, почувствовали огромное облегчение. Важно, что девочки получили свою отдельную комнату, мы с женой – спальню-кабинет. С доплатой до стоимости трехкомнатной квартиры, как и в 1962-1963 годах, возникли трудности в том плане, что деньги на счет кооператива должны были быть внесены сразу. Часть средств у нас поднакопилась, часть взял в институтской кассе взаимопомощи (были в то время такие). В течение нескольких месяцев, перезаняв около тысячи рублей, удалось с кооперативом рассчитаться. В этот период один из донецких знакомых обратился ко мне с просьбой помочь ему со сбором материалов по диссертационной работе в области хозяйственного расчета. За дело взялся активно, решив в течение месяца все завершить. В библиотеке им. Ленина проанализировал весь доступный материал по теме, в том числе диссертационные работы, библиографию, фондовые материалы в ряде исследовательских организациях. По договоренности со Степаном (так звали знакомого) в Москву приехала его сотрудница, которая по составленному мною перечню переписала в общую тетрадь целые главы или отдельные куски из глав диссертаций, книг, статей. После небольшой доработки насыщенный отраслевой спецификой материал лег в основу диссертации. Так освоил еще одно немаловажное направление научных поисков. Степан «на ура» защитил диссертацию в Харьковском политехническом институте. Был у него вторым оппонентом. За свои труды в течение 7 месяцев получал из Донецка переводом заработную плату консультанта в размере 70 рублей в месяц, что помогло нам с женой рассчитаться с кассой взаимопомощи и ослабить финансовую напряженность.

Наряду с этой работой пригласили читать лекции по планированию для экономистов в Московском горном институте, на которых, как правило, присутствовал С.С.Лихтерман. Ему нравились мои лекции, основанные на результатах исследований и методических разработках института ЦНИЭИуголь, он сам готовился читать аналогичный курс. По некоторым темам Соломон вел записи на диктофон, я снабжал его также различной литературой и публикациями из института. В этот период Тамара работала в лаборатории Ю.А. Чернегова, начала заниматься наукой. Возникла даже мысль подготовки диссертации, в чем пытался ей содействовать. Сблизился с Мишей Ястребинским, по результатам моих исследований опубликовали в издательстве горного института серьезное учебное пособие (Ястребинский, Пенс, Щеголькова) по проблемам анализа и использования экономико-статистических методов в горном производстве. В горном институте лекции читал в течение 2-х лет. Заработки были небольшими, опыт приобретался огромный. В 1972 году умер Сеня, мой двоюродный брат, живший в Ворошиловграде. Смерть наступила от передозировки снотворных таблеток. Не нашел он себя в жизни. Хоронил его коллектив заводского цеха, где он работал вместе с Наумом. На похороны приезжали Фаня из Казани и я. С 1973 года по рекомендации знакомой Юлия Тестера – Крестниковой Н.П. стал читать лекции в Заочном политехе на улице Корчагина. Лекции читал по многим дисциплинам – экономике, планированию и организации горного производства, сетевому планированию и некоторое время – по экономико - математическим методам. Сотрудничал с кафедрой экономики горного производства ВЗПИ в течение 20 лет, выпустил около сотни дипломников-экономистов (мое руководство). Со многими выпускниками сохранил теплые отношения, двое из них стали моими аспирантами. В 1973 году, занимая должность старшего научного сотрудника ЦНИЭИуголь, Ученый Совет института присудил

106

107

мне звание старшего научного сотрудника (приравнивается к званию доцента в учебном ВУЗе). Одновременно с дипломом старшего получил право руководить аспирантами. Это для меня было честью – не всем такое право предоставлялось Высшей Аттестационной Комиссией. К моменту получения звания имел свыше 20 публикаций. Мой творческий поиск и ответственное отношение к работе не оставались незамеченными. В 1972 году заместитель директора института Харченко А.К. поручил мне принять участие в подготовке всесоюзной конференции по производительности труда в отрасли в качестве члена подготовительного комитета и редакционной группы. Конференция состоялась в июне в Донецке, в актовом зале гостиницы Шахтер. Трудно представить объем информации, прошедшей через меня и других членов комитета. Помимо подготовки текстов выступлений министра, его заместителей по различным направлениям, пришлось редактировать тексты тезисов руководителей угольных предприятий, которые не отличались высокой грамотностью. В этой работе большую помощь мне лично оказала Клара Константиновна Гендель, заведующая редакционно-издательским отделом ЦНИЭИуголь. Конференция прошла успешно, по ее результатам опубликовал совместную с членами подготовительного Комитета статью в журнале «Уголь». С точки зрения организационных вопросов, содержательного подхода к заседаниям, официального этикета участие в проведенном мероприятии было большой школой и в дальнейшем очень пригодилось. Приобрел много знакомых среди работников предприятий, руководителей различного ранга. Заслужил доверие А.К.Харченко и К.К Гендель. Ближе к лету 1973 года, во время отпуска, находясь с женой и детьми в Жмеринке, решил поехать в Черновцы в надежде встретить кого-нибудь из старых друзей и знакомых. Супруга не возражала по поводу поездки на 2-3 дня. Остановился в гостинице, чтобы никого не обременять. Навестил по адресам старых друзей. Юрия Каца не было уже в Чернов-

цах, Петр Фельдман отсутствовал в городе и по словам его жены, которая меня ранее не знала, семья собиралась в Израиль. Посетил землячку Майю Директор, вместе с ее мамой вспоминали наше детство. Познакомился с Сабиной, дочерью Майи. Встречался с Шуриком Гефтером и его женой Катей. Побывал в гостях в семье Беллы Бесельман, они в буквальном смысле сидели на огромных ящиках с упакованными вещами, собираясь днями уезжать всей семьей в Израиль. Это была наша последняя с Беллой встреча. Повидался с родителями Симы Сокол, ее сестрой Раей (Сима была на отдыхе). Решил навестить Люсю Иваницер. Рассказывали, что она второй раз (или третий) вышла замуж, у нее сын Сергей. Ее увидеть не удалось, никого не было дома. По дороге от нее, около центрального телеграфа и рынка, стояли две интеллигентные еврейские женщины невысокого роста и, жестикулируя, о чем-то бурно беседовали. В одной из них сразу узнал Розу Моисеевну Файнер, она взглянула на проходящего молодого человека мимолетным взглядом и продолжала разговор со своей собеседницей. Решил разыграть небольшой спектакль. Надев темные очки и вернувшись, извинился и задал тете Розе вопрос: «Не узнаете ли Вы меня?» Она испуганно - странно посмотрела на меня, ответив, что не знает и первый раз в жизни видит. Странно посмотрела на меня и ее собеседница. «Ну что ж, очень жаль, Роза Моисеевна, тогда прощайте» – сказал я, повернулся и пошел. Буквально через секунду она догнала меня со словами: «Так не очень культурно, молодой человек, не признаться кто Вы? Кто Вы, говорите, иначе я буду переживать, Вы что хотите испортить людям настроение?» Ее интонация и умоляющий взгляд меня тронули, но решил продолжить игру. «Какой смысл признаваться?» – сказал я. Снял очки и тут, широко раскрыв глаза, она крикнула: «Вы Игорь? Так?» Я ответил – «Так, так». Ее радости не было предела, она, забыв о собеседнице, взяла меня под руку и сказала, что немедленно идем к ней домой, там Борис Борисович, он будет очень рад. Посидели, погово-

108

109

рили о жизни, договорились, что будем переписываться. Так оно и было в дальнейшем. Осенью Игорю Александровичу Попову, парторгу института, и мне предложили поездку в Польшу и Германию в составе группы угольщиков по линии научного туризма. Поездка проводилась за счет участников, но зарплата за дни отсутствия на рабочих местах им гарантировалась. Получив на поездку рекомендацию партийного бюро и пройдя комиссию райкома партии (такие были порядки), отправился с группой в 30 человек на 10 дней по Европе социалистической. В Польше побывали в городах Варшава, Познань, Краков, посетили Освенцим, соляную шахту-санаторий, дом-музей Шопена, смотрели фильм «Полуночный ковбой», сходили на стриптиз. Перед походом долго мучился вопросом – идти на стриптиз (150 злотых) или добавить еще 150 злотых и купить пару туфель? Решил, что туфли износятся, а необычное в те годы для советских людей зрелище останется в памяти надолго. Впечатление от пребывания в Польше осталось хорошее – красивая страна, красивые люди, особенно женщины, развитые рыночные отношения, все есть. В Германии кроме Берлина побывали в Лейпциге и Дрездене. Дрезденом был восхищен, посетили множество музеев, замков. Второй раз любовался «Сикстинской мадонной» Рафаэля (первый раз – в 1957 году в музее им. Пушкина в Москве). В целом поездкой был доволен. Привез моим девочкам прекрасные клетчатые юбочки-сарафанчики в комплекте с нейлоновыми кофточками, туфли жене, себе зимнюю шапку, которую проносил лет десять. В том же году, осенью, от института за счет профкома с экскурсией побывал в Петрозаводске, на Валааме и на Кижах. Эта поездка оставила не меньшее впечатлений, чем заграничная. Обычно из различных поездок и командировок привозил своим деткам и супруге презенты. И этот раз жене привез модный сиреневый свитер. Из-за нелетной погоды пришлось возвращаться поездом Мурманск-Москва. В одном

из купе пропал пиджак с документами у нашего сотрудника и приличная сумма денег. Из-за жары ночью дверь купе была открыта и, проходя мимо, кто-то из нечистых на руку прихватил висящий у двери на вешалке пиджак. После этого случая, находясь в поездах, всегда двери купе держал закрытыми. Парню, у которого случилась пропажа, профком института, возглавляемый моим приятелем Володей Кропачевым, оказал материальную помощь. Володя был руководителем нашей петрозаводской экскурсии, с ним в поездке была супруга, милая Руслана. Замечу, что общение в колхозах, совхозах, в турпоездках очень сближает людей. Вот и этот раз укрепились мои товарищеские отношения с Кропачевым, Леней Рутманом (совместно в 1974 году выпустили книгу по прямым поставкам угля), Суреном Арабяном, Мишей Трояновским и многими другими сотрудниками. Володя с Русланой были у нас в гостях на моем 40-летии и на юбилее по случаю 65-летия. Весной 1974 года по поручению руководства института сопровождал чехословацкую делегацию угольщиков из Остравы в Новомосковск, на шахту «Прогресс». Принимали гостей по - царски. Познакомился близко с чехом Яном Коцуреком, инженером. Ян неоднократно до 1980 г. бывал в Москве по совместным проектам, был желанным гостем в нашей семье. О наших дальнейших контактах расскажу позже. Середина семидесятых годов была для меня исключительно плодотворной. Руководил рядом крупных работ по методологии планирования угольного производства, много занимался аспирантами. Продолжал по совместительству работать в учебном институте ВЗПИ, не забывал о публикациях. К этому времени в издательстве «Недра» вышла коллективная монография «Прямые хозяйственные связи по поставкам угля и сланца» Для написания этой работы побывал в командировках в городах Экибастузе и Йыхви («Эстонсланец»). Был потрясен панорамой и лунным ландшафтом разреза в Экибастузе. Будучи в Эстонии, погулял по Таллинну, прекрасному старинному городу.

110

111

В конце октября 1974 года Саша Кундин, сын Михаила Борисовича Кундина, начальника отдела планирования и экономического стимулирования института (в отдел входила лаборатория Майзеля) порекомендовал меня Михайлову Михаилу Семеновичу, начальнику планового отдела комбината «Ростовуголь» как человека, способного помочь в решении возникших у него проблем. Он собирался переезжать в Москву на работу в Госплан России, ему нужна была помощь в подготовке диссертационной работы. Отказаться от предложения было нелогично, переданный для обработки материал и оговоренные сроки завершения работы меня устраивали. В течение полугода удалось написать работу, автореферат и обеспечить несколько публикаций вне очереди через К.К. Гендель. Научный руководитель Михайлова М.С., Кундин М.Б., был доволен своим соискателем, который в мае 1975 года защитился. Мой труд (вечерами и по выходным дням) был вознагражден в сумме 500 рублей. В знак благодарности Михаил Семенович привез мне для ремонта 20 листов лакированной фанеры, которую использовал для отделки прихожей в квартире. Деньги в семье пригодились. В феврале 1975 года ездил в Жмеринку на похороны бабушки Енты. В марте умер Иван Прохорович, муж Евгении Алексеевны, которые меня с женой приютили в первый месяц после женитьбы. Никогда не забуду фразу, сказанную Евгенией Алексеевной в момент, когда давал ей 50 рублей в качестве материальной помощи в трудные для нее минуты: «Много даешь, Игорек». Ответил ей, что она достойна гораздо большей помощи за все, что сделала для нас с Тамарой. Часто приглашала редактировать обзоры, выпускаемые институтом, Клара Константиновна Гендель. Обычно вознаграждение выписывали на имя Щегольковой, так как по действующим тогда правилам сотрудники подразделений института не могли за плату заниматься редакторским делом. К

работе относился как к хобби, но делал ее предельно скурпулезно и всегда в срок, хотя платили за этот труд мизер. Тем не менее в год набегало до 1000 рублей, а это свыше трех окладов. Припоминается такой случай. Клара Константиновна попросила в течение нескольких дней посмотреть обзор на 2 печатных листа Семена Голода. Работа была плановой, издавать ее необходимо было в обязательном порядке. Когда прочел работу, понял, что она очень сырая и в таком виде выпускать ее нельзя. Сказал об этом Кларе Константиновне, добавив, что знаю как обзор переделать, но для этого нужно не менее 2-х недель. Договорились о 10 днях и 170 рублях за работу. Около 50 часов напряженной работы дали результат – обзор был полностью переделан. Редакция осталась удовлетворенной, обещанная сумма – выплачена. Встречаю через некоторое время после выхода обзора из печати Семена Голода (он сидел в другом здании). Обмениваемся рукопожатиями, интересуемся друг у друга здоровьем, делами. Спрашиваю, какие новости? Он и рассказывает мне улыбаясь: «Вышел из печати обзор, да так классно отредактирован, какой-то мудак, видимо с приветом, обзор полностью переделал, даже не понял сразу, мой ли это труд». Ничего не мог сказать Семену, кроме как в шутку: «Везет же дуракам!» В 1977 году министерство организовало семейный отдых в Болгарии своих сотрудников с детьми. Несколько мест выделили ЦНИЭИуглю. После недолгих раздумий и арифметических расчетов решили, что если удастся, Тамара с детьми должна поехать. Все организационные вопросы в начале мая были решены и в первых числах июня провожал жену и двоих детей с Киевского вокзала на Золотые пески. Из института поехали также Людмила Богачек с дочерью, супруга М.М. Гурена с сыном и Локоть Галя с дочерью. Из всей группы Тамара одна была с двумя детьми. Поезд Москва-София проходил через Жмеринку, сообщил родителям номер вагона

112

113

с тем, чтобы они повидали невестку с любимыми внуками. Встречали Тамару мама, папа и Дина, мамина двоюродная сестра. Мама наварила большую кастрюлю молодой картошки с чесноком, купила свежей клубники и за 25 минут, пока стоял поезд, накормила всех путешественников. Позже, после приезда семьи в Москву, по институту долго ходили рассказы о том, как родители Пенса накормили весенними деликатесами целый вагон. По дороге из Болгарии Тамара с детьми остановилась в Жмеринке, чуть позже присоединился к ним. По просьбе отца мы с женой поехали с ним на его родину, в Литин, недалеко от Винницы. Надо было видеть радость и сияющие глаза папы, чтобы лишний раз убедиться, как важно человеку бывать на родине. Он повстречал там старых знакомых, расспросам и воспоминаниям не было конца. Эту поездку он долго вспоминал. Летом этого же года в составе комиссии министерства участвовал в комплексной проверке объединения «Добропольеуголь». Работа в такого рода комиссиях давала возможность научному работнику быть в курсе имеющихся непосредственно на производстве проблем, поддерживать практические навыки. Руководил поездкой в Доброполье Зорин Николай Павлович, зам. главного бухгалтера Министерства, очень грамотный методист и практик. Подружился с ним и поддерживал отношения до его кончины в середине девяностых годов. По результатам поездки сделал несколько публикаций. Вообще старался фиксировать в научных отчетах, статьях и в обзорах все новое, что могло представить интерес для производственников и пригодиться в моей работе. Удачное участие в комиссии по Доброполью позволило А.К. Харченко рекомендовать меня в 1978 г. в более серьезную команду Комитета Народного Контроля СССР по проверке объединения «Кадиевуголь» (позже переименовано в «Стахановуголь»). Был третьим в этой команде с задачей – оценить состояние плановой работы в объединении и

на шахтах, посмотреть использование плановых нормативов нагрузки на забой в практических расчетах. Двухнедельное пребывание в командировке закончилось подготовкой серьезной записки в ЦК КПСС и явилось для меня хорошей школой. После этой комиссии поддерживал контакты с Юрием Ревнивых, впоследствии работником компании «Росуголь», где я начал работать с 1993 г. Материалы, собранные мною в комиссиях, и методические разработки по отраслевым документам в области планирования легли в основу написания мною монографии «Планирование в объединении по добыче угля» (вышла из печати в издательстве «Недра» в 1980 г.). В это время лабораторией по планированию руководил Илья Сергеевич Скворцов, приехавший из Артема Донецкой области, где работал главным экономистом объединения «Артемуголь». Прекрасный практик, Илья Сергеевич неважно писал, и здесь был ему полезен. Он стал моим соавтором по монографии. Помог ему бескорыстно в написании автореферата, в 1981 г. он защитил кандидатскую диссертацию на ученом совете ЦНИЭИуголь. Хочу отметить, что начиная с 1963 года моя семья, как правило, ежегодно была на отдыхе у родителей в Жмеринке. Мы знали, что у отца прогрессирует воспаление предстательной железы, очень часто он прибегал к помощи врача-уролога Пискуна С.М., который помогал ему в любое время суток на частной основе. Так продолжалось многие годы. В январе 1978 года папе стало совсем плохо и он решился на одномоментную операцию. Пискун С.М. пригласил специалиста – доцента из Винницкого мединститута, которая прооперировала отца. Приехав в Жмеринку, стоял за дверью операционной все 4 часа, пока шла операция. Вместе с Семеном Михайловичем выносили отца из операционной в палату, после чего дежурил у его постели, пока он не пришел в себя после общего наркоза. В больнице было холодно и важно было, чтобы отец не простудился. После трех дней дежурства простудился сам и вынужден был отлеживаться дома. Через неделю, когда

114

115

самочувствие папы улучшилось и он начал выздоравливать, я уехал в Москву. В конце 1979 г. в моей научной биографии произошли серьезные изменения. В высших инстанциях власти в июле были приняты решения о необходимости, наряду с экономическими, разрабатывать также планы социального развития. Вопрос новый, в отраслевом масштабе никем ранее не решался. Отдельные предприятия других отраслей и ряда шахт самостоятельно, по своей инициативе, в семидесятые годы в пионерном порядке разрабатывали социальные планы, но это не было узаконенной системой. После совещания у заместителя министра угольной промышленности Кузюкова Ф.Ф. (герой соцтруда, бывший первый секретарь Челябинского обкома партии) институту ЦНИЭИуголь было поручено создать специальное подразделение и приступить к разработке методических материалов по планированию социального развития коллективов шахт, разрезов, всех других предприятий и отрасли в целом. Задача стояла грандиозная, начинать надо было с нуля. Вызвал меня А.К. Харченко, человек огромного обаяния и высокой порядочности, относившийся ко мне с симпатией, и спросил, смог бы я справиться с поставленной перед институтом задачей и что, по моему мнению, для этого необходимо. Ответ нужно было дать на следующий день. Не представляя до конца масштабности и сложности проблемы, покопался в Ленинской библиотеке в материалах Пермского телефонного завода, других крупных предприятий, имевших опыт социального планирования, и к концу следующего дня представил Алексею Кондратьевичу свое видение проблемы и варианты ее решения. Через пару дней институту была выделена дополнительная штатная численность в количестве 10 единиц для лаборатории социального планирования отрасли. Был назначен заведующим этой лабораторией, и с тех пор, до конца 1993 года, занимался, в основном, вопросами социального характера.

Лишь к концу 80-го года удалось полноценно укомплектовать лабораторию специалистами соответст-вующего профиля. Учитывая многогранность социальных процессов и отсутствие каких-либо социальных нормативов, наработки первого времени носили статистический характер, собиралась любая информация прямого учета или производная в разрезе предприятий, объединений, министерства угольной промышленности Украины и в целом по союзному министерству. Помимо этого, важно было начать проведение социологических исследований, опросов, интервью, чем занималась группа моих сотрудников по Кузбассу, Печорскому и Подмосковному бассейнам. В середине 1980 г. была утверждена одна из первых отраслевых методик по социальному планированию. Работа пошла после этого активнее. У меня появилось несколько аспирантов по новой тематике. Одним из первых аспирантов был Лев Старосельцев, директор шахты «Капитальная» объединения «Интауголь». Коллективу шахты было присвоено звание «Коллектива коммунистического труда», дважды орденоносная шахта гремела на весь Союз. Лев пользовался авторитетом в коллективе. На его шахте в 1980-1981 гг. нами было проведено комплексное социально-психологическое исследование по оценке уровня социального развития коллектива и комплектованию добычных бригад с учетом психологической совместимости рабочих. За два года работа по диссертации была в основном завершена, Львом было опубликовано семь научных статей, сданы все экзамены кандидатского минимума. В этот период Льва переводят на работу в объединение техническим директором, перед ним встают другие задачи и защита уходит на задний план. Тем не менее мы поддерживаем дружеские отношения, часто бываю в Инте, меня хорошо принимают. В один из осенних приездов Лев пригласил на субботу и воскресенье поехать на рыбалку на принадлежащем шахте катере. В дом приезжих, где обычно останавливался, мне принесли соответствующую погоде теплую одежду, сапоги. Заехал за мной Лева и через

116

117

час мы плыли в каюте катера вниз по течению реки Усы, притоку Печоры. Остановку сделали в ее устье. Здесь впервые ловил рыбу хариус «на кораблик», чувство необыкновенное. В компании путешественников были приятель Льва, бывший секретарь горкома Инты Попов; инспектор рыбнадзора Миша, западенец, отсидевший в интинском лагере 25 лет за участие в банде Бендеры, после «отсидки» остался жить в Инте, завел семью имел детей. Был с нами и Валерий Демидов, мой товарищ, работавший заместителем директора вычислительного центра объединения. На моторной лодке Михаила катался вниз по течению Печоры, стрелял (тоже первый раз) из настоящего пистолета инспектора. К сожалению, к концу дня испортилась погода, пошел сильный дождь, мы вынуждены были вернуться в Инту. Весь следующий день парились в шахтной сауне, ели окрошку и пили горькую. Сауна на шахте «Капитальная» была творением бывших заключенных – художников, отделана резными деревянными панно. Ничего более прекрасного из произведений искусства по дереву до этого не видел. Обычно из Инты привозил деликатесы – копченые олений окорок и языки. На свадьбу Леночки, которая состоялась в ноябре 1982 г., помимо этого, привез свежую оленину, из которой было приготовлено второе блюдо для праздничного стола. Со Львом поддерживали теплые отношения вплоть до его отъезда из Инты; он покинул город по воле недоброжелателей. Диссертация осталась заброшенной. Сотрудничество Льва по науке с ребятами из ИГД им. А.А.Скочинского в период работы главным инженером объединения также ничем не закончилось. Очень сожалел, что в силу объективных обстоятельств Лева не защитился. Он очень талантливый человек, наши отношения оставили в памяти глубокий след. После отъезда из Инты Старосельцева бывал в этом городе несколько раз. Продолжал поддерживать контакты с Лебедевой Лидией Алексеевной, директором по экономике объединения. Она была аспиранткой ЦНИЭИугля. За несколь-

ко месяцев до защиты обратилась ко мне с личной просьбой – отредактировать диссертацию и автореферат (будучи по национальности татаркой, с изложением мыслей на русском языке у нее возникали проблемы). Работу сделал быстро, истратив на это 153 часа личного времени. Когда она спросила, чем обязана, представил ей отчет о потраченном времени и почасовые расценки ЦНИЭИугля. Заработал за месяц в бюджет семьи 650 рублей. По договору с этим объединением в 1992 г. выполнил работу по совершенствованию структуры управления. Гладков Александр Николаевич, генеральный директор, остался ею доволен. В 1994-1995 гг., работая в компании «Росуголь», также бывал в Инте по реализации программы переселения шахтеров из северных регионов в более теплые края на базе жилищных сертификатов. Два раза выступал по местному телевидению, запись выступлений сохранил для потомков. Инта запомнилась мне и моим близким еще и тем, что несколько раз привозил жене, дочкам и внуку Жене сапожки из оленьей шкуры, а маленькой Ирочке – шубку. В период увлечения Тамары вязанием привез из Инты вязальную машину, которая мирно пребывает в нашей квартире по сей день (вязание вышло из моды). В 1980 году, в августе, по приглашению Яна Коцурека мы с женой решили сделать совместный заграничный выезд в Чехословакию. Готовились к поездке серьезно, особенно в части подарков. Повезли тульский самовар, утюг, кофемолку электрическую и много других «дефицитов», в большом количестве чай, кофе и конфеты. Встречал нас Ян с сыном Петром в Остраве в 2 часа ночи. Через 30 минут езды на машине приехали в Гавиржов, где нас ждала Алена, жена Яна и их дочь Катя. Когда выставили привезенные презенты на стол, Алена схватилась за голову, и спросив: «Неужели это все нам?»» сказала, что никогда не сможет с нами рассчитаться. Успокоив ее положительным ответом на заданный вопрос, мы все вместе пошли погулять по небольшому тихому горо-

118

119

ду. Наше почти двухнедельное пребывание в гостях сопровождалось поездками по ближайшим городам, любовались Остравой и Оломоуцем, ездили к друзьям на дачный участок, посетили ряд музеев и замков. За два дня до отъезда вместе с Яном приехали в Прагу, где гуляли, посетили еврейское мемориальное кладбище и синагогу с семисотлетней историей, побывали в Пражском Кремле, накупили подарков детям и родителям. Провожал нас Ян. Поездкой остались довольны. На следующий год принимали в течение недели в Москве Яна, Алену и Катю. Сделали им отдых полноценным – помимо экскурсий по Москве, Кремлю, на ВДНХ, по Третьяковке и Пушкинскому музею съездили в Загорск, где посетили Лавру с музеем и музей игрушки. Мы с женой были огорчены уровнем российского сервиса, о чем, кстати, предупреждали гостей. Тем не менее они уехали очень довольные оказанным приемом, особенно Алена, побывавшая, в отличие от Яна, в Москве впервые. В последующие годы Ян бывал в Москве несколько раз и приходил в гости. В 90-ые годы контакты поддерживались эпизодически. Припоминается такой случай. В один из летних дней 1982 года звонят мне с вахты института и просят спуститься – ко мне пришел посетитель. Пришедший мужчина отрекомендовался Пенсом Михаилом Наумовичем из Минска. Когда поднялись в кабинет, он рассказал, что является кандидатом наук, работает в области тракторостроения, мою фамилию обнаружил в каталогах минской публичной библиотеки и понял, что являюсь его родственником. Он с женой собирается уезжать в Израиль к старшей дочери, которая несколько лет как живет там с семьей. Младшая дочь не хочет уезжать и остается жить в Минске. Сейчас он направляется на Украину попрощаться с родными местами, хочет заехать в Жмеринку, Литин, может быть кого-то из родни встретит. Рассказал ему о моих родителях, которых он знает по довоенному времени. Оказалось, что его отец и отец моего отца – двоюродные братья. В Жмеринке Михаила Наумовича хорошо приняли, было

много воспоминаний. Уехав в Израиль, он прислал папиному брату, Абраму, две посылки с одеждой, сдержав свое обещание. Связь с ним была утеряна. Весьма насыщенным событиями выдался 1983 г. В конце июня вызывает заместитель министра Кузюков Ф.Ф. и дает поручение разработать в течение недели совместный план социального развития города Нерюнгри и объединения «Якутуголь». Необходимо срочно вылетать в Якутию. Июль, отпускной сезон в разгаре. Билетов в аэропорт Чульман нет. Приходится добираться с пересадками. Министерство с билетами помочь не может. Обращаюсь к Ольге Божко, работавшей в моей лаборатории, с просьбой через отца, первого секретаря Иркутского обкома партии Ситникова В.И. помочь добраться в Нерюнгри. С большим трудом достают мне билет на самолет до Иркутска, а оттуда Ольгин отец обещает отправить дальше. Прилетаю поздно вечером по местному времени в Иркутск, ступаю на трап и слышу по громкоговорителю на весь аэровокзал объявление: - «Товарищ Пэнэ, прибывший рейсом из Москвы, вас ожидают в зале депутатов Верховного Совета». Сразу не понял, не догадался, что это обращение относится ко мне, и только подходя к зданию аэровокзала, всё сообразил. В зале депутатов помощник первого секретаря обкома предложил пройти в расположенную рядом гостиницу, где для меня забронирован номер, а утром техническим рейсом на почтовом самолете меня отправят через аэропорт Тахтамыгда на Чульман. Там встретят и привезут на место. Все произошло в точности, как было запланировано. Летел долго и муторно, но добрался. Встречавший меня помощник генерального директора «Якутугля» устроил в дом для приезжих, утром обещал заехать за мной. В начале рабочего дня был принят генеральным директором В.М. Ждамировым. Разговор начался с вопроса: «Как пишется ваша фамилия?». Когда по буквам ответил, он вынул из верхнего ящика стола игрушку в форме пистолета и четыре раза нажал на курок. Из ствола игрушки появилась темная

120

121

узкая пластмассовая ленточка, на которой была выбита моя фамилия. Протянув и отдав ленточку мне, сказал, что это на память. О цели командировки Владимир Михайлович был проинформирован, мне были выделены помощники для работы, даны соответствующие распоряжения службам аппарата. Договорился в горкоме партии о передаче в совместный социальный план научных наработок по развитию города. При горкоме работала лаборатория социального развития города, где трудился Дима Блайвас, выпускник Московского горного института и сын моего сослуживца из ЦНИЭИугля. Это облегчило и ускорило работу. Совместный план социального развития города, в котором «Якутуголь» - градообразующая организация, был согласован и увезен мною в Москву. Министерство угольной промышленности СССР прогремело на весь Союз со своей инициативой, одобренной Центральным Комитетом партии. Это считалось почетным итогом. Кроме А.К.Харченко никто не оценил мой труд и не поблагодарил за оперативность. Дима Блайвас стал моим аспирантом. Пластиковая ленточка по сей день находится в рабочем блокноте, а сделанная работа легла в основу монографии «Угольная промышленность в системе территориального планирования», вышедшей в издательстве «Недра» в 1987 году. В начале августа 1983 года с Тамарой и Ирочкой поехали в Жмеринку. После недельного пребывания у родителей решил показать жене и дочери Черновцы, где прошли четыре года юности. Шестого августа ближе к вечеру отправились на вокзал к поезду Киев-Черновцы. Перед уходом, когда мы шли к калитке, отец с крылечка крикнул нам вдогонку: «Передайте привет Кривому Рогу!». Я ответил, что мы едим в Черновцы к Файнерам, а не в Кривой Рог. Нам троим показалось поведение папы немного странным, но не придали этому особого значения, так как знали о случавшихся у него в последние годы потерях памяти.

Утром появились на пороге квартиры Файнеров на улице Ивана Богуна. Нашему приезду были рады. Днем гуляли по городу, нахлынули воспоминания: побывали в техникуме, в котором учился, в общежитии, где жил, во дворе столовой, где рубил дрова 33 года тому назад. Вечером пошли в драматический театр, настроение было прекрасное. По возвращении из театра тетя Роза передает мне телеграмму из Жмеринки, в которой сообщалось, что умер папа и нас ждут. Поезд Черновцы - Киев к моменту возвращения из театра уже ушел, поезд София-Москва ходил по четным дням. Уехать можно было только с утра автобусом на Винницу, а оттуда в Жмеринку пригородным поездом. Весь следующий день тряслись через всю Хмельницкую область по ужасным дорогам Подолии и только поздно вечером прибыли домой. Приехали Ривчик с Груней, Дина и Саша, Наум из Ворошиловграда. Похоронили отца со всеми почестями, много добрых слов было сказано на поминках сослуживцами, соседями, друзьями. Мама была в растерянности от случившегося и очень переживала. Как могли, поддерживали ее морально, пригласили на зимние месяцы приезжать к нам, чтобы не топить печь и не носить уголь. Через несколько недель после нашего отъезда жмеринскую квартиру, взломав дверь, обокрали, - пропала шуба и другие мамины ценные вещи. Ничего милиция не нашла. Кража ухудшила здоровье мамы, но она держалась. Ее поддерживали приятели Женя и Борис Цвок, помогая пережить обрушившиеся несчастья. Часто с мамой ночевала Дина, ее сестра. Памятник отцу поставили через год, за ним ездила Тамара вместе с мамой в те дни, когда летом находилась с детьми в Жмеринке. В институте продолжал много работать над плановыми темами и с аспирантами. Закончил и защитил диссертацию мой аспирант Федорович Володя, много трудился аспирант – заочник Алексеев Борис Анатольевич. Завершил написание монографии «Развитие трудовых коллективов в уголь-

122

123

ной промышленности», которая опубликована в «Недрах» в 1984 году. В этом же году вышло в «Недрах» разработанное группой специалистов «Справочное пособие по экономике и управлению для работников угольной промышленности», в котором принял участие. За неполных пять лет, в течение которых руководил в отрасли вопросами социального развития коллективов, это направление исследований существенно продвинулось. Появилось много публикаций по различным разделам социальной тематики и прежде всего публикаций сотрудников института. Существенным являлось то, что те или иные результаты и публикации подтверждались конкретными социологическими исследованиями, контент - анализом, опросами и теоретическими наработками. Стал даже подумывать о систематизации всего наработанного, обобщении опыта социального планирования и выходе на защиту диссертации. В августе после тяжелой болезни умер Юлик Тестер (рак почки). Очень переживал его смерть, потерю друга. В этом же году после автокатастрофы умер А.К. Харченко. Невосполнимые потери. Если бы Алексей Кондратьевич был жив, моя судьба в научном плане могла бы сложиться по-другому. Поздней осенью 1984 года позвонила Роза Моисеевна и сообщила о смерти дяди Бори, просила приехать. Вырвался с работы на пару дней, побыл у мамы и на один день заехал в Черновцы. С утра пошли на кладбище, постояли у могилы Бориса Борисовича. Роза Моисеевна сказала мне, что Борис Борисович относился ко мне и моей семье с большим уважением и просил ее, если с ним случится худшее, чтобы она от его имени подарила мне золотой перстень, который он носил многие годы и на котором выгравирована буква «R» – Роза. Здесь же, на кладбище перстень был передан мне. Надев его, поблагодарил Розу Моисеевну за ценный подарок, обещал, что перстень будет семейной реликвией. С Розой Моисеевной постоянно поддерживали связь, посылали лекарства. Умерла она через несколько лет после нашей последней встречи, о чем узнали от соседей по телефону.

В ноябре 1984 года родился сын у старшей дочери Лены, Евгений, наш первый внук. Молодожены жили у нас. Надо было думать об отдельном жилье для ребят. В управлении кооперативного хозяйства Москвы с инспектором удалось договориться о приеме документов от детей на двухкомнатную кооперативную квартиру. По истечении месяца инспектор Ирина Борисовна предложила квартиру на втором этаже готового дома в Крылатском, самом престижном районе города. В квартире во время строительства дома находились рабочие – строители, и она должна была ими ремонтироваться. Мужу Лены, Александру, не понравилась такая ситуация, и ребята от этой квартиры отказались. С большим трудом уговорил И.Б. подыскать чтонибудь другое для детей, поближе к нам, пообещав, что в долгу не останусь… Через две недели по ее звонку пошли смотреть место, где заложили нулевой цикл дома ЖСК «Андромеда», это напротив Воронцовского парка. Место понравилось всем, но ждать надо было не меньше полутора лет. На собрании членов – пайщиков, где присутствовала Ирина Борисовна, она подошла ко мне и, как своему человеку, намекнула, что может устроить трехкомнатную квартиру в «Андромеде». Учитывая прогнозы ребят на большую семью (Лена хотела родить троих детей), решили воспользоваться сделанным предложением, о чем немедленно дал знать И.Б. Решение о выделении в ЖСК «Андромеда» трехкомнатной квартиры Мусатенко Е.И. не замедлило себя ждать. Все … остались довольны. В новый дом дети переехали на второй день после того, как Женечке исполнилось 2 года, то есть 8 ноября 1986 года. Квартира нам очень понравилась, она понравилась Науму и Басе из Ворошиловграда, которые гостили у нас в это время. А до этого … А до этого, в июне 1985 года, в связи с окончанием школы, Тамара с Ирочкой собирались в путешествие на теплоходе по водной системе из Москвы в Ленинград и обратно. За несколько дней до дня отъезда Лена, находясь с Женей в Жмеринке на отдыхе у бабушки, сообщила, что ребенка положили в больницу с диспепсией. Жена не смогла в

124

125

этой ситуации усидеть в Москве, а тем более путешествовать, и срочно выехала в Жмеринку. О том, как она спасала Женю, - отдельный рассказ. Мне же пришлось оформлять внеочередной отпуск на 10 дней и сопровождать младшую дочь. Женя, если он, когда-нибудь прочтет мои воспоминания, пусть знает, что своей жизнью и спасением обязан бабушке Тамаре! В 1985 году Ирина поступила в горный институт, что нас очень радовало. Ведь Лена, старшая дочь, отказалась идти по стопам родителей. Она самостоятельно выбрала Институт стали и сплавов и поступила в него в 1980 году. Может быть, если бы послушала маму с папой, вся ее жизнь и прежде всего личная, сложилась бы иначе … В этом же году, поздней осенью «загремел» в еще одну серьезную Комиссию по линии Госплана СССР. На этот раз насыщение рынка товарами и услугами правительство видело в расширении их производства на непрофильных промышленных предприятиях. Это решение коснулось угольщиков в большей степени, чем другие отрасли, ведь угольные предприятия являются, как правило, градообразующими, то есть вся жизнь шахтерских городов тесно связана с шахтами и разрезами, большинство трудоспособного населения работает на этих предприятиях. Возглавлял комиссию Яков Моисеевич Лисянский, к которому относился с большим уважением и пользовался взаимностью. В комиссию вошли работники министерства, в том числе мой старый знакомый из Макеевки, перебравшийся в семидесятые годы в Москву, Володя Булах. За две недели, дислоцируясь в Донецке, объехали основные объединения Донбасса, побывали на десятках предприятий, встречались с интересными людьми. Принимали нас хорошо, по-шахтерски. В Торезе (100 км от Донецка) встретился со старыми знакомыми – директором по экономике объединения (забыл фамилию) и Гуляевым Николаем Павловичем, главным экономистом шахты им. Лутугина. В 1978 году вместе с ними был первый раз в Инте по проверке плановой де-

ятельности объединения. Гуляева «завербовал» в аспиранты ЦНИЭИуголь, он благополучно защитился в 1984 году. Дальнейшие усилия министерства (как и Госплана Союза) не привели к резкому росту товаров и услуг. Вся экономическая система начинала давать сбои, хотя организация производства товаров в мастерских и на рудоремонтных заводах привела к созданию новых рабочих мест в отрасли. В начале 1987 года после всестороннего анализа своих возможностей, серьезно взялся за подготовку докторской диссертации в форме научного доклада. К этому времени мною было опубликовано свыше 120 печатных работ, написано более 40 научных отчетов, по которым являлся научным руководителем или ответственным исполнителем. Тематика по планированию экономики и социальному развитию трудовых коллективов составляла основу наработок. Состоялась защита диссертации еще одной моей аспирантки – Синдюковой Тамары из Александрии. Более года ушло на составление научного доклада, подготовку иллюстративного материала. Обещали поддержку и зеленую улицу друзья с кафедры планирования Московского горного института, для защиты была закреплена дата – 8 апреля 1989 года. Много раз летом – осенью 1988 года ездил на дачу к Лихтерману С.С., который помогал мне дельными советами по представлению материала, докладу, выступлению на семинаре. В ноябре 1988 года по разрешению директора института Ильина В.Н. состоялся научный семинар ЦНИЭИуголь, который по результатам обсуждения доклада должен был рекомендовать мою работу к защите на Ученом Совете горного института. Своего Ученого Совета по защите докторских диссертаций тогда в институте еще не было. Доложился на семинаре обстоятельно в течение 40 минут, ответил на 35 вопросов по теме работы. Выступления и развернувшаяся дискуссия носили, в основном, доброжелательный характер. Выступающие отмечали большой вклад соискателя в разработку методологии, методов и организации социального планирова-

126

127

ния в угольной промышленности, пионерный характер ряда исследованных вопросов и их практическую ценность. Все шло нормально, пока не взял слово мой научный руководитель по кандидатской работе Майзель Л.Л. После моего ухода из его лаборатории в лабораторию Скворцова И.С. Леонид Лазаревич «имел зуб на меня», затаил обиду. Он считал, что должен был под его руководством работать всю жизнь, за все то, что он сделал для меня. В сущности все сделал сам, своей головой и желанием. Он, по большому счету, стриг купоны с аспирантов, рассматривая принесенные ему готовые работы и публикуя чужие наработки. Плохо сказать о доложенной мною работе Леонид Лазаревич не смог, он высказал соображения, которые, с его точки зрения, в обязательном порядке должны быть учтены при доработке диссертации и без учета которых институт, поддерживая высокую научную марку, не вправе выпускать соискателя на защиту. Он предложил внести коррективы в работу (а это значит – переделать ее на 70-80%) и провести еще один семинар, повторный. Конечно, если бы семинар вел покойный А.К.Харченко вопрос решился бы положительно, но Юрий Грибин, председательствующий доктор наук, не нашел, что ответить Майзелю, как смягчить явно тенденционные предложения по корректировке, а по сути – переделке всей работы. Мне было предложено внести коррективы и выйти на повторный семинар. Вобщем, семинар дал красный, а не зеленый свет. Зная, как сложно все по новой сделать, организовать повторный семинар, решил, что буду работать над диссертацией, не поспешая. К сожалению моему и моих друзей из горного института, пришлось от даты намеченной защиты – 8 апреля 1989 года отказаться. В этот день вместо меня защитился на Ученом Совете горного института Николай Архипов, бывший заместитель директора ЦНИЭИуголь по информатике. Так закончилась полуторогодовая эпопея с моей докторской, и закончилась, как оказалось, навсегда, так как обстоятельства

объективного характера не позволили полноценно закончить начатое дело. Оно и заглохло. В 1987-1988 годах в нашей семье произошло два события: в августе 1987 года Лена родила дочь Настеньку, а в августе 1988 года вышла замуж Ирина (свадьба была в ресторане «Прага»), которая с мужем Витей стали жить у нас в квартире. В октябре 1989 года родился у них первенец – Павлик и надо было серьезно, уже в четвертый раз, задуматься об отдельном жилье для детей. В эти годы официально начали поговаривать о сносе наших «логутенковских» домов, рассчитанных на 30 лет, поэтому операции по переселению внутри дома, купле-продаже жилья в нем стали затруднительными. Некоторые жильцы получили возможность приобретения жилья на льготных условиях в других районах. Тем не менее в этой связи, а также в связи с выездом в Америку на постоянное место жительства одной семьи, в доме намечалось движение. Освобождались некоторые квартиры, в том числе двухкомнатная 43 кв. м на первом этаже. Решили с женой, если получится, отдать нашу трехкомнатную квартиру Ирине, а себе купить двухкомнатную. Мне, как председателю правления кооператива, удалось оставить за моей семьей эту квартиру, оформить ее на свое имя, а трехкомнатную - на имя Ирины. В случае сноса дома обе семьи по праву могли бы претендовать на соответствующее жилье. С детьми договорились об одном – до сноса дома они живут в двухкомнатной квартире, а мы с женой – в трехкомнатной, каждая семья платит коммунальные услуги за площадь, на которой фактически проживает. Все получилось как задумали. В начала января 1988 г. умер мой брат Ривчик, живший с Груней в Кривом Роге. Его дети – Дина и Саша жили со своими семьями в этом же городе. В эту зиму, как и в предыдущие, моя мама находилась у нас в Москве. Получив печальное сообщение, мы с ней поехали на похороны. Брат умер от сердечной недостаточности. После похорон и поминок, на которых виделись со всем родством, ночевали у Саши, пови-

128

129

дались с его сыном Женей и дочуркой Аннушкой. Вечером следующего дня поездом Кривой Рог-Москва уехали. В 1989 г. произошла ликвидация института ВНИИУголь и многие его сотрудники попали в наш институт. С большим трудом удалось уговорить руководство взять в мою лабораторию Драгунского О.Н., кандидата технических наук, занимавшегося многие годы техникой безопасности в отрасли. В этот же период произошло мое знакомство с О.В. Юферевым и его женой Людмилой. Эта семейная пара проживала с дочкой в Чите, Олег и Люда работали доцентами на кафедре в Читинском политехническом институте, мечтали переехать в Москву. У них это получилось через несколько лет. С Юферевым Олегом начали сотрудничать по науке, посодействовал ему в получении заказа на выполнение научноисследовательской работы по Воркуте. В этом объединении начальником планового управления (а с 1993 г. – директором по экономике) работал Рыбкин Владимир Константинович, которому много помогал в защите кандидатской диссертации. Отказать в договоре для Юферева с моим участием он не смог. Случилось так, что вместо пересылки исходного материала для проведения исследования в Читу, работники «Воркутауголь» направили его в адрес института «ЦНИЭИуголь» на мое имя. О полученном в институте пакете на мое имя от «доброжелателей» стало известно директору, который попытался меня обвинить в «левой» работе, в обход института. Пришлось доказывать, что материал не мой, попал в институт для передачи его в Читу. Не знаю, убедил ли директора, но понял одно: в условиях, когда начали получать развитие малые предприятия, при моих обширных отраслевых личных контактах и связях надо уходить из института и заняться самостоятельным делом. При этом получу свободу действий, маневра и, естественно, буду больше зарабатывать. Изучая этот вопрос в течение года, советовался, считал, обсуждал. Предложил подумать и Драгунскому О.Н. В результате нами было принято решение – учредить малое предприятие «Со-

циум», заняться проведением на договорной основе научных исследований, используя сложившиеся многочисленные связи и имеющиеся наработки. Проработав на одном месте в науке 26 лет, принял твердое решение заняться собственным делом. С 1 января 1991 г. уволился из ЦНИЭИугля и стал заместителем директора малого предприятия «Социум», Драгунский – директором. Многие мой уход из института посчитали опрометчивым шагом. Со своей стороны чувствовал объективную потребность в переменах и, как показала жизнь, по большому счету не ошибся.

130

131

1962 г., 18 марта. Бракосочетание с Тамарой.

1964 г. Жмеринка. На фото: я, мама с моей дочкой Леночкой (1 год 2 мес.), мой брат Рома, папа. Впереди сын Ромы Сашенька

1966 г. Верхний ряд: папа, Нюня – бабушкина племянница, мама, Фаня – мамина сестра, Миша – ее муж; нижний ряд: Яша Вул - бабушкин племянник, бабушка Ента, Лева Ройтман - бабушкин племянник, Броня – его жена.

132

1967 г. Курорт Трускавец. Папа, мама и их друзья Исаак и Оля Липмановы.

1968 г. Сочи. Папа и мама на отдыхе.

133

сестра.

1977 г. Моя семья: Тамара, Ирочка и я. Стоит Леночка. 1972 г. Симочка – дочь Наума и Баси.

1974 г. Жмеринка. Папа, мама и Дина – мамина двоюродная

1981 г. Мой папа (последнее фото).

134

135

Глава шестая. ЗРЕЛОСТЬ 1991-1992 годы были насыщены известными событиями, кардинально изменившими все экономические представления не только в науке, но и на производстве. Расширение самостоятельности предприятий и переход на рыночные отношения позволили «Социуму» за два года выполнить свыше 30 научно-исследовательских работ. За этот период ежегодно бывал в командировках по 14 раз, установил контакты с большинством угольных объединений России и Украины, последняя стала основным регионом, в котором мы вели исследования по социальному развитию коллективов, технике безопасности, планированию с использованием электронновычислительной техники, структуре управления. Вместе с тем, уже к концу 1992 года пошли неплатежи, надвигалось окончательное размежевание между Россией, Украиной и Казахстаном в экономической сфере. По этим причинам бизнес – сотрудничество с украинскими коллегами становились бессмысленными, да и в России дела из-за громадной инфляции и неплатежей ничего хорошего и обнадеживающего не сулили. Нужно было что-то предпринимать для поддержания жизненного уровня семьи. Оформил на свое имя лицензию на 15 лет для выполнения работ и оказания услуг по исследованиям экономических проблем, открыл в банке специальный расчетный счет. Другими словами, получил возможность самостоятельно вести бизнес, обозначенный в лицензии, без права образования юридического лица. Таким путем за три месяца выполнил совместно с Кундиным Александром и ребятами из ИГД им. А.А. Скочинского 2 работы. Не видя перспектив в таком способе заработков, в апреле 1993 года сдал лицензию в налоговую инспекцию своего района. 136

В первые месяцы 1993 г. начался очередной виток структурных преобразований в угольной промышленности. На базе Минуглепрома СССР создавалось государственное предприятие - Российская угольная компания «Росуголь». Многие из знакомых ребят подались в эту организацию, надеясь пережить труднейший период становления рыночных отношений под крылом госпредприятия. Через бывшего соседа по дому на Наметкина Левина Петра разузнал подробности о компании, ее структуре, будущем и возможности устроиться на работу. Петр организовал мне встречу с Анатолием Яновским, с которым познакомился, устанавливая контакты с другими фирмами при работе в «Социуме». Анатолий был назначен заместителем генерального директора Компании и курировал вопросы приватизации, фондового рынка, науки. Встретил меня дружелюбно. Обо мне дополнительно был наслышан от Климова Сергея и ребят из ИГД им. А.А.Скочинского, где раньше работал. Зная мои возможности, предложил возглавить отдел фондового рынка и ценных бумаг. Со своей стороны взял тайм-аут на 2 дня для обдумывания предложения. В вопросах фондового рынка и ценных бумаг (если честно признаться) в тот период был дилетантом, имел о них весьма поверхностное представление. В этот же день, после встречи в «Росугле», зашел в дом книги, прикупил кое-какую популярную литературу, часа три посидел в зале текущей периодики библиотеки им. Ленина и, убедившись в возможности при желании овладеть новой проблемой, о которой раньше знал понаслышке и не занимался вплотную, приехал домой. К концу следующего дня мне были понятны некоторые истины: фондового рынка в России пока нет, приватизация в зародыше, кроме акций и государственных облигаций других фондовых инструментов днем с огнем не сыщешь. Понял также, что после двухдневных целевых занятий смогу вести и поддержать беседу по общим проблемам рынка с тем или иным руководителем компании. Главное в беседе то, что 137

работу нужно начинать с «0», вопрос, с учетом специфики отрасли, требует серьезной раскрутки, необходим всеобщий ликбез сотрудников. В том, что в своих первых оценках проблемы попал в точку, убедила меня встреча через два дня с Плакиткиным Юрием Анатольевичем, назначенным начальником управления акционирования и развития рыночных структур. В состав управления входил отдел, возглавить который предложили мне. Потенциальному моему начальнику импонировали рассуждения о возможных шагах отдела, необходимости изучения проблемы с учетом отраслевой специфики, об установлении связи с исследовательскими центрами и т.д. и т.п. Общая методическая направленность беседы (все-таки 26 лет в науке!) и логика моих рассуждений решили окончательно вопрос прихода в «Росуголь». С 5 мая 1993 года, оформив перевод из «Социума», начал работать в государственной компании начальником отдела с окладом 60 тысяч рублей (в «Социуме» мой оклад составлял 8 тысяч рублей). В конце сентября 1992 года умерла мама, ее смерть была нелепой. 20-го сентября, после отдыха в Крыму, мы с Тамарой заехали в Жмеринку навестить маму, привезли ей несколько огромных крымских арбузов, прекрасно провели вместе два дня. Предложили сразу закрыть квартиру, ехать с нами в Москву и остаться у нас до апреля. Ехать она отказалась, ссылаясь на теплую погоду, необходимость купить и привезти уголь. Мама очень хорошо чувствовала себя, когда была хозяйкой в своем доме, при всем том, что у нас ей было беззаботно, комфортно и сытно. Находясь в Москве, она тосковала по Жмеринке, звонила приятелям. Как правило, не дожидаясь теплых дней, уезжала на Украину. Через два дня после приезда собрались с женой в Москву, мама у калитки попращалась с нами, на вокзал к поезду пошли одни. Видели ее в последний раз. По рассказам Лены Гундерчук, соседки, с которой мама поддерживала дружбу, и Жени Цвок, в воскресенье к двум часам дня маму ждали к обеду у приятелей, но она не пришла. Тогда Борис, муж Жени, пошел узнать, что

случилось, но дверь квартиры была закрыта, телефон не отвечал. Соседи тоже не видели с утра Розу Соломоновну и это вызвало у всех беспокойство. Обычно она общалась с утра со всеми жильцами дома. К вечеру Леня, сосед, заглянул в окно и увидел лежащую на полу у кровати маму. Вызвали милицию, неотложку, вскрыли квартиру – мама не дышала. Нам позвонила Лена – соседка и сообщила эту печальную весть. Сразу с женой сели на поезд и на следующее утро были в Жмеринке. Соседка Таня к этому времени позаботилась о похоронах. Хоронили маму на третий день, приехали криворожане – Груня, Дина, Саша, не выдержала и приехала Леночка, внучка, из Москвы. Так, на 86-ом году жизни не стало мамы. Хотя она никогда не жаловалась на сердце, врач, делавший вскрытие, сказал, что сердце больное («пальцем дотронулся и он провалился») и порваны были шейные связки (видимо, вставая с постели, мама споткнулась и неудачно упала). Если бы она уехала с нами, смогла бы еще жить… Многое из домашнего имущества раздали соседям, кое-что увезли в Москву. Долго не могли продать квартиру – только в 1996 году молодая семья купила ее и участок площадью 2 сотки за 700 долларов. Поставили памятник, каждый раз бываю на могилах отца и матери.

138

139

Никого нет в живых.

В 1993 году умер Александр Константинович, отец жены, случилось это после тяжелой болезни на майские праздники. Помню, вез его ночью в больницу, он просил, в случае его смерти, не оставлять одну Веру Алексеевну, обещал ему, что позаботимся о ней. Слово свое с женой сдержали – до своей кончины в мае 1996 года, Вера Алексеевна жила с нами, помогая воспитывать внуков, ни в чем не нуждаясь. Вернусь к делам производственным. Через две недели после моего прихода в «Росуголь» встретил Светлану Федорову, уволившуюся из ЦНИЭИуголь некоторое время тому. Знал ее по совместной работе в институте, она неплохо выполнила несколько заказов по линии «Социума». Предложил прийти в свой отдел на должность заместителя начальника. Ее взяли в компанию. К сожалению, помощником она оказалась неважным, больше было разговоров, чем дел. В отделе числился также приятель Яновского, Шаронов Борис, но делами отдела не занимался. Несколько позже перевили его на должность заместителя начальника управления, а когда организовали рыночную структуру – Центр развития фондового рынка – он стал параллельно его генеральным директором. В сентябре приняли на работу Ступака Володю, хорошего парня – горняка, безотказного и трудолюбивого. С приходом Володи занялись выпуском еженедельных сборников информационно-аналитического характера, освещающих проблемы ценных бумаг, фондового рынка. Замечу, что готовя материал и выпуская сборники, в течение 3-х – 4-х месяцев прилично поднаторел в ценных бумагах, стал разбираться в тонкостях. Вышел на руководство с предложением к концу года организовать отраслевой семинар по приватизации в отрасли и рынку ценных бумаг. Мое предложение получило поддержку. Связался с международной банковской школой, познакомился с заведующим кафедрой ценных бумаг и биржевого дела Финансовой академии Миркиным Яковом Моисеевичем, блестящим лектором – аналитиком. Компания выделила необходимые средства для проведения семинара, который ре-

шено было организовать в Подмосковье. Непосредственно на местах заинтересовались намечаемым мероприятием. Организацию быта слушателей взяла на себя фирма «Техноэкс», руководимая приятелем Яновского А.Б. Тучковым Е.Н. За мной осталась программа семинара, обеспечение ее лекторами и досуг слушателей. Все 30 участников остались довольны семинаром в целом, лекциями, гостиницей, культурным отдыхом. Они получили соответствующие сертификаты банковской школы. Проведение семинара подняло престиж отдела и мой лично, всего управления приватизации и рыночных структур. Вырос в глазах Плакиткина Ю.А., который в качестве председателя вел семинар четыре дня. Так понравилось ему это мероприятие, что в последующие годы инициатором их проведения выступал он. Выпуском еженедельных сборников и проведением семинаров не могла ограничиваться деятельность отдела, это прекрасно понимал. Нужно было сотворить что-то масштабное, показывающее перспективу тематики отдела, его право на жизнь. После консультаций с Миркиным Я.М., с которым установил теплые отношения, предложили, подготовив соответствующие обоснования, два крупных перспективных проекта –Долгосрочную программу выхода компании «Росуголь» на фондовый рынок и Разработку программы создания финансово-экономического инструмен-тария для переселения шахтерских семей из северных регионов в центральные и южные области России. После рассмотрения этих предложений руководством компании (проекты представлял Плакиткин Ю.А. на Правлении «Росуголь»), выполнение работ было одобрено, причем первый проект решено было выполнять силами отдела и управлений компании с привлечением кафедры ценных бумаг и биржевого дела Финансовой академии, а второй – совместно участниками первого проекта и ЗАО «Росинвестуголь», родственной структурой «Росугля», занимающейся приобретением жилья для шахтеров - северян по государственной целевой программе их переселения.

140

141

Работу над первым проектом начал со сбора исходной информации и разработки совместно с Миркиным Я.М. концепции политики угольной отрасли на рынке ценных бумаг. Нужно было прежде всего четко представить себе цели отрасли на фондовом рынке, затем определиться с ее организационной структурой для работы на этом рынке. Для нас в результате анализа стало очевидным, что цели на рынке ценных бумаг явились производными от задач, стоящих перед угольной промышленностью в целом, а операции на нем призваны обслужить более общие производственные и финансовые задачи отрасли. После всестороннего анализа фактического состояния экономики отрасли были сформулированы три основные цели, преследуемые угольной промышленностью при выходе на фондовый рынок: – финансовая поддержка добычи угля в объемах рыночного спроса; – диверсификация деятельности в условиях экономического кризиса; – рыночное реформирование при сохранении управляемости отраслью и ее целостности. Из сформулированных целей вытекало, что каждая из них является по существу масштабным инвестиционным проектом, связанным с определенными затратами, тщательно продуманными организационным и кадровым обеспечением. По материалам концепции нами была разработана Долгосрочная программа. Рассмотрев ее, руководство пришло к выводу, что компания не готова к решению выдвинутых программой задач ни организационно, ни экономически, ни политически. Второй проект ставил задачу организационно и экономически решить вопрос выпуска жилищных сертификатов и с помощью Центра развития фондового рынка и его филиалов на местах реализовать эти сертификаты шахтерам. Колоссальная практическая работа была проведена по рекламе жилищных сертификатов, выступал в Инте два раза по теле-

видению, в печати, были выпущены специальные буклеты с фотографиями домов и квартир. За год, из-за финансового кризиса, невыплаты заработной платы шахтерам удалось продать лишь несколько квартир. Кроме того, шахтерские семьи, все годы получавшие от государства бесплатное жилье, надеялись и дальше на это, хотя программы переселения практически перестали финансироваться государством. Короче говоря, в середине 1996 года проект заглох. Обстоятельная подготовка двух рассмотренных проектов дала серьезный импульс во всех делах, позволила посмотреть на возможности отрасли, ее проблемы и перспективы более объективно с позиций рыночных отношений. В процессе реализации второго проекта произошел неприятный случай. Дело в том, что помимо филиалов Центра развития фондового рынка по рекомендации Всероссийского жилищного фонда, занимающегося приблизительно таким же проектом, как и мы, но по всей России, для распространения жилищных сертификатов нами была приглашена небольшая фирма из Твери. Оформив, как полагается, взаимоотношения с Центром развития фондового рынка, фирма взяла на реализацию сертификаты на сумму в несколько миллионов рублей. Через некоторое время в ЗАО «Росинвестуголь», осуществлявшую проект по переселению шахтеров, пришло письмо – запрос из прокуратуры города Твери с просьбой сообщить, действительно ли «Росинвестуглем» выпущены жилищные сертификаты и поручалось ли тверской коммерческой фирме их распространять? Сообщалось также, что против этой фирмы ведется следствие, с чем и связан запрос. В Москве в этой связи поднялась заварушка, на наши телефонные звонки фирма не отвечала. Оформляем с Мишей Скороходом командировку и едем в Тверь разбираться на месте. Фирма снимала офис в здании одного из тверских исследовательских институтов, и прежде чем ехать, связались с его директором и попросили предупредить арендаторов, что мы приедем и чтобы они с утра были на месте. Види-

142

143

мо, директор института был тесно связан с этой компанией аферистов и понял, что пахнет неприятностями. Когда утром электричкой добрались до Твери и приехали в институт, один из сотрудников фирмы был уже на месте и сказал, что готов вернуть нам все полученные от Центра развития фондового рынка сертификаты. Мы с Мишей безмерно обрадовались такому обороту дела, приняли по акту все сертификаты (без одного утерянного) и в этот же день возвратились в Москву. А случилось вот что. Ребята – фирмачи оказались нечистыми на руку. Желая открыть свое дело по торговле, они обратились в местный коммерческий банк за кредитом и в качестве обеспечения кредита предложили в залог жилищные сертификаты угольщиков, представив их как свою собственность. Банк, заподозрив подлог, обратился к прокурору. Хорошо, что все благополучно закончилось и мы с честью вышли из этой истории. Теперь о Мише Скороходе. В ноябре 1993 года вызывает меня А.Б. Яновский и предлагает принять в отдел парня, защитившего в горном институте диссертацию на кандидата технических наук. Говорит, что был у него оппонентом на защите и парень оставил хорошее впечатление. Женат, живет в Москве, имеет маленького ребенка. Ответил Яновскому, что на днях должен уволиться молодой человек, далекий от всех наших дел, не угольщик, и как только это случится, Миша сможет приходить на вакантную должность. На следующий день состоялась встреча со Скороходом. В беседе со мной он был скован, держался не совсем уверенно, но понравился мне своей опрятностью, подтянутостью. Ему не страшно было, по его словам, заняться новой тематикой и это тоже располагало. Сам он был из Донецка, где оставалась жить его мама, доцент кафедры экономики политехнического института. Вобщем, все объективно говорило о том, что в отдел приходит порядочный человек, молодой специалист, способный в короткие сроки стать полноценным сотрудником. Это было весьма важно для общего дела, так как со стороны своего зама помощи

никакой не получал. В декабре Михаил был принят на работу и сразу влился в коллектив. Стал присматриваться к парню, привлекать его к выполнению кое-каких исследований, которые выполнял совместно с Миркиным Я.М. и реализовывал через фирму Светланы Федоровой «Орфес». Расширившийся в результате проведения семинара круг моих знакомых - руководителей экономических служб объединений и акционерных обществ и новая актуальная тематика позволили в течение 1994-1995 годов выполнить на договорной основе около десяти крупных работ. К сожалению, Федорова и в наших научных начинаниях оказалась слабым помощником. Она в большей степени стала ориентироваться на Бориса Шаронова, отойдя практически от всех проблем отдела. Постепенно стал уходить от сотрудничества со Светланой. Видя усердие в работе Михаила и Володи Ступака, их желание заработать, предложил ребятам учредить под эгидой «Социума» фирму «Социум-Траст», в которой могли бы заниматься не только наукой, но и финансовыми инструментами. И хотя эта фирма существовала недолго, она показала возможность нашего небольшого коллектива решать задачи и покрупнее: передав «Социум-Траст» Драгунскому О.Н., с общего согласия и содействия руководства компании «Росуголь» нами было учреждено закрытое акционерное общество – оценочная фирма «Центр «Геополис-Эксперт» для переоценки основных фондов угольной промышленности. В течение двух лет работа кипела, мы делали реально полезное дело, удовлетворение от сотрудничества у меня и моих коллег осталось полное. В апреле 1994 года Ирочка, моя младшая дочь, подарила нам с женой двойняшек – внучку Сашеньку и внука Алешеньку. При всех возникших трудностях бытового характера, особенно для женской половины семьи, мы были безмерно счастливы таким одномоментным прибавлением нашего семейства. Неоценимую помощь в воспитании малышат в первые два года, вплоть до своей кончины, оказала нам Вера Алексеевна. Из-за нехватки времени, к сожале-

144

145

нию, Ирина не смогла завершить работу над диссертацией в Московском горном институте, хотя практически работа была на выходе, кафедра ее одобрила, публикаций хватало, экзамены сданы. В данном случае можно сказать – дети затмили науку. Чувствовал и свою вину в этой ситуации, поэтому в дальнейшем посодействовал Ирине в получении дополнительного образования в Институте профессиональной оценки при Финансовой академии. Проучившись в течение полутора лет, она защитила диплом и получила современную специальность оценщика. Думаю, что ей это в жизни очень пригодится, также как пригодилась вторая профессия стилиста – парикмахера старшей дочери Лене, получившей эту специальность с нашего благословения и при нашей материальной поддержке. В начале января 1995 года отметили на работе и дома мое 60-летие. Было много поздравлений и добрых тостов. Помимо работников управления на работе поздравляли Краснянский Георгий Леонидович, первый заместитель генерального директора, и Яновский Анатолий. С Краснянским были знакомы по Украине в период его работы директором по экономике объединения «Лисичанскуголь», встречались с ним у Зубовского Евгения Ивановича в Луганске. В бытность его заместителем директора ИГД им. А.А. Скочинского (19901992 гг.) пытались наладить сотрудничество по науке. К сожалению, не успели, не получилось. В начале 1995 г. записались с женой на курсы по вождению автомашины и получению водительских прав. Трехмесячные регулярные занятия не прошли напрасно – в апреле получил права. Супруга отказалась сдавать экзамены – оказывается, совместные походы на занятия предпринимались для того, чтобы я получил права, иначе, по мнению жены, мне не удалось бы сорганизоваться на смелый шаг – сесть в 60 лет за руль авто. В мае купили ВАЗ-2105 и после пяти лет эксплуатации в течение дачных сезонов подарили машину старшей дочери.

В конце 1996 года, перед началом работ по переоценке имущества в угольных объединениях и с организацией оценочной фирмы «Центр «Геополис-Эксперт» принял решение активнее заняться бизнесом, не бросая, по возможности, стабильное основное место работы. Такому моему решению способствовало и то обстоятельство, что, начиная с марта 1995 года, с руководимым мною отделом происходила чехарда – он был единственным подразделением в компании, которое по сути своей деятельности ближе всего отождествлялось с рыночной структурой, и его, в порядке эксперимента, руководство компаний имело желание выделить из ее состава, обеспечив необходимыми активами на первый год самостоятельной деятельности. Только в 1995 году мне и сотрудникам отдела руководители компании трижды продлевали контракт, не решаясь потерять специалистов и боясь, в конечном счете, ошибиться, выделив отдел в самостоятельное подразделение или передав его в Центр развития фондового рынка. К нашему общему удовлетворению, в середине 1996 года компания «Росуголь» по указу президента была преобразована в акционерное общество. Отдел, наконец, оставили в покое, но в связи с очередными преобразованиями исполнительного аппарата предложил руководству управления утвердить на должность начальника отдела Скорохода Мишу – молодого и подающего надежды. Обещал ему помогать во всем. Мое предложение было поддержано. Это случилось 14 апреля 1997 г. Сам остался работать главным экономистом в своем же отделе. Для меня ничего не изменилось, кроме того, что появилось больше свободного времени. А вскоре, менее чем через год, компания «Росуголь» была ликвидирована и 11 человек из Управления Плакиткина Ю.А. вместе с ним перешли на работу в ЗАО «Росуглесбыт». Это произошло в начале марта 1998 г. Нам удалось сохранить сработавшийся коллектив – я, Миша, Володя. Замечу, что мою производственную деятельность на поприще науки, в компаниях «Росуголь» и «Росуглесбыт»

146

147

постоянно сопровождали организационно-структурные преобразования. Не было 1,5-2-х лет подряд, чтобы не проводилась та или иная реорганизация, и это постоянно нервировало меня и сотрудников, работавших рядом. Многолетний опыт позволил убедиться в том, что реорганизационные мероприятия во многих случаях не вызывались объективной необходимостью, часто под другой вывеской осуществлялся возврат к хорошо забытым старым формам и методам управления и ведения хозяйства. Но это отдельная, специальная тема, не хотелось бы развивать ее в автобиографических заметках. Будет время – обязательно к ней вернусь, есть о чем поразмышлять. Как уже отмечал, в мае 1996 года скончалась Вера Алексеевна, мама Тамары. Для нас это была большая потеря. С ее уходом из жизни мы с женой остались вообще без родителей. После смерти Александра Константиновича квартиру в Бескудниково в течение нескольких лет сдавали друзьям наших старших детей. В начале 1997 года эту квартиру продали и, добавив половину к вырученным деньгам, решили купить однокомнатную секцию в доме рядом с нами с тем условием, чтобы в дальнейшем передать ее семье старшей дочери. Квартира моей семьи в будущем должна быть передана младшей дочери. Такое логичное решение приняли с женой. Заплатив в ноябре за однокомнатную квартиру в строящемся доме фирме ЗАО «Мосжилстрой», стали ждать июня 1997 года, даты сдачи в эксплуатацию. Не буду описывать все подробности дальнейших событий, скажу лишь, что фирма обманула порядка двухсот семей таких же как мы, присвоила несколько миллионов долларов и исчезла. Правительство Москвы, чувствуя в какой-степени свою вину в этой неприглядной истории (недосмотрели), давление прессы и протесты потерпевших выделила всем им жилье в районе Новокосино и Бутово. Попытки в судебном порядке получить квартиру рядом с нашим домом ничем, кроме дополнительной ощутимой потери денежных средств, нервов и времени не увенчались. Пришлось

в последний момент получить жилье в Новокосино, выделенное властями Москвы, продать его и начать думать о новых проектах приобретения жилплощади в районе Черемушек. Аферистов поймали, над ними состоялся суд в 1999 году. Параллельно с рассказанной историей шел процесс подготовки к сносу кооперативных и муниципальных домов по улице Наметкина. Активно эта работа началась в конце 1996 - начале 1997 годов. Для переселения жильцов построили рядом с нашими, кооперативными, семнадцатиэтажные дома улучшенной планировки серии П-44. Работу по переселению организовывали председатели четырех ЖСК и управление жилищного хозяйства Юго-Западного административного округа. Много времени в этот период тратил на подготовку документов для каждой из шестидесяти семей нашего дома. Сделал со своей стороны все возможное, чтобы каждая семья имела возможность получить смотровые ордера в несколько квартир, выбрать приемлемый этаж, подъезд. В большинстве своем члены кооператива остались довольны, получив в собственность квартиры площадью на 18-20 квадратных метров больше, чем имели в ЖСК. Как организатору переселения и председателю правления, мне пошли навстречу и предоставили с женой положенную двухкомнатную квартиру 60 кв. м на одной площадке с младшей дочерью и ее семьей. Это нам здорово облегчило всю последующую жизнь. В конце ноября 1997 года переехали в новую квартиру, сделав в ней серьезный ремонт и обновив частично мебель. В этом же году осуществил свою давнюю мечту – побывал с женой в Израиле. При всей загруженности из-за многочисленных поездок по угольным регионам, выкроили в первой половине августа время, купили две туристические путевки и отправились на землю обетованную. Наше путешествие состояло из двух частей – экскурсионной и отдыха. За 6 дней пребывания в Натании побывали с экскурсиями в Иерусалиме, Тель-Авиве, на Мертвом море, на севере страны – озере Кинерет, в Вифлееме. Впечатлений было много от

148

149

150

2000 г. Встреча одноклассников в Израиле через 47 лет. Первый ряд: Женя Джуринская, Гриша Гервис, Элла (Туня) Гринберг, Аня Рехтман; Второй ряд: Яша (муж Жени), Клара Цингисер, Белла Бесельман, Таня Лившиц, Соня Палатник, Лена Бродская, Майя Директор, Лариса Островская, Муся Фурман, Соня Собельман; Третий ряд – мужья одноклассниц.

всего увиденного и услышанного. В Иерусалиме помолился у стены плача, в Тель-Авиве посетили древний город Яффу и музей Холокоста, мемориальный комплекс «Яд-Вашем», где увековечили память маминого брата Лени, погибшего в первые дни Второй мировой войны. К нам в Натанию приезжал мой родной племянник Саша с женой Леной и дочуркой Аннушкой. К тому времени они больше года находились в Израиле (Киреат), были устроены и материально не нуждались. Их сына Евгения повидать не удалось. Другие шесть дней отдыхали в Эйлате, в гостинице «Нова». Здесь уже несколько лет жила наша приятельница Рита Книшевицкая из Донецка с мужем Виктором, моим одногодком, дочерью Эллой и ее семьей. С Ритой поддерживал дружеские контакты с 1967 года. Она оказалась прекрасным менеджером и мы вплотную сотрудничали в годы моей работы в «Социуме». В Эйлате вместе проводили вечера, а последние два дня жили в её семье. Провожал нас к самолету в местном аэропорту Виктор. Наше прощание было сердечным и трогательным. В Тель-Авиве в аэропорт им. Бен-Гуриона нас приехал проводить Арнольд Курганский, живший уже пять лет в Израиле. Показалось мне, что Арнольд нашел на земле обетованной свое счастье, ему нужна была личная свобода и он, оставив жену, взрослого сына, дочь с внуками, получил ее, уехав в Израиль. Остается гадать, насколько счастливы после этого его близкие. С Аллой, его второй бывшей женой, и сыном Ильей мы поддерживаем связь. Оказал Илье посильную помощь при подготовке отличной диссертационной работы, был оппонентом на его защите в Академии управления. Хочу описать одну встречу в Израиле. После окончания экскурсии в Иерусалим, уставшие, сидим вечером в автобусе и ждем его отправления в Тель-Авив, а оттуда – в Натанию. Наш отъезд задерживался из-за женщины, которая, как выяснилось, встречалась с кем-то из знакомых для передачи письма из России. По ее милости вернулись в Натанию 151

поздно ночью, зла не хватало, ругали эту даму на все лады. На следующий день поехали на экскурсию на Мертвое море. На обратном пути сели с Тамарой на передние сиденья за водителем. Две севшие сзади нас экскурсантки в разговоре упомянули женщину, из-за которой вчера на час задержался выезд из Иерусалима, мол, вон она, сидит справа одна на первом сиденье. Автоматически повернул голову в сторону этой дамы. Показалось, что где-то раньше встречал подобный профиль. Поделился этой мыслью с женой. В течение часаполутора усиленно вспоминал и конечно вспомнил, хотя не видел этого человека около 30 лет. Убедившись, что это Броня Горелик из Санкт-Петербурга, которой в 1968 году помог с защитой диссертации, решил разыграть ее. Случайно встретившись с Броней взглядом, спрашиваю: – «Броня, вы давно из Санкт-Петербурга?» – «Всего неделю – отвечает – А откуда Вам известно мое имя?». – «Я не только имя Ваше, все знаю о Вас! Мне странно, что Вы не узнаете меня». Сделав обиженный вид, повернулся к жене, как будто ни в чем не бывало. Броня трогает меня за рукав и говорит, что действительно видит меня впервые и просит сказать, кто я. Отвечаю, что обидно когда забываются старые знакомые, коллеги. Продолжаю не смотреть в ее сторону. – «Убедительно прошу назвать свое имя» – умоляюще сказала Броня. Тут жена не выдержала и говорит: – «Перестань мучить женщину!» Когда назвал свое имя, Броня ответила: – «Неужели это ты, Игорь Пенс? События моей жизни полностью атрофировали память, извини ради бога. Никогда тебя не забывала, следила за тобой по публикациям». Мы разговорились, узнал все новости о Санкт-Петербургском горном институте, о жизни Брони. Рассказала мне, что в Тель-Авиве живет Миша Шварц,

доцент с кафедры экономики, мой хороший товарищ, и если будет возможность – приедет с ним ко мне в Натанию. Еще раз встретил Броню в Эйлате на экскурсии в аквариуме. В 1998 году связывался с ней по делам фирмы. Вот такая случайная встреча. Вообще Израиль оставил неизгладимое впечатление, горжусь соплеменниками, сумевшими за 50 лет создать процветающее государство. Пусть будут счастливы!. Знал, что в этой стране живет много знакомых, к сожалению, повидаться со всеми никакой возможности не было. Разговаривал по телефону только с Борей Лесником. Даст Бог, когда-нибудь побываю еще в этой стране, тогда обязательно соберу вместе всех друзей детства и юности. Детям и внукам навезли много подарков с исторической родины – дочерям золотые цепочки со звездами Давида, жене – сережки золотые, внукам – носильные вещи. В декабре 1997 года вместе с Мишей Скороходом поехали в Нерюнгри сдавать отчет по переоценке. Заказчики остались довольны нашей работой. В оставшееся до возвращения в Москву время попросили главного бухгалтера «Якутугля» Валентину Викторовну Тукаленко отвезти нас в поселок геологов (120 км от города), чтобы смогли приобрести на память поделки из камня чароит. Уже в поселке зашли в магазин, где обычно продавали эти изделия, но на этот раз ничего приличного в продаже не было. Заглянули к заведующему магазином, который посоветовал обратиться непосредственно в геологоразведочную партию, там на складе можно было что-то подобрать. На столе у заведующего на подставке стоял шарик диаметром 10-12 см из чароита необыкновенной красоты. На нашу коллективную и настойчивую просьбу уступить шарик мужчина ответил категорическим отказом. Поехали на склад, где приобрели три одинаковых шарика – один подарили Валентине Викторовне и два Миша купил себе и теще. После магазинного шарика ничего другого я себе покупать не хотел. На обратном пути попросил у магазина остановить

152

153

машину и подождать меня минуту – другую. Зашел прямо в подсобку к заведующему. Еще раньше понял, что он еврей, не понятно только было, как очутился в этой глуши. Зайдя, прямо с порога на еврейском языке сказал ему, что без этого шарика не могу уехать, и что он, как соплеменник, должен уступить его мне за 100 долларов. Он ответил, что много лет не слыхал еврейской речи, очень тронут моим обращением и, в порядке исключения, расстается с дорогой для него вещью. Поблагодарив и рассчитавшись за шарик и подставку к нему, сел в машину и мы тронулись в обратный путь. Случившемуся ни Миша, ни Валентина Викторовна сразу не поверили. Лишь увидев прекрасную вещь, по-доброму позавидовали покупке и были искренне за меня рады. В сентябре 1998 года побывали с женой во Франции – путешествие чуть не сорвалось из-за дефолта, случившегося в августе. Как и при поездке в Израиль, одиннадцать дней пребывания во Франции распределились на две части – первые пять дней Париж и окрестности – экскурсионная программа. Побывали в Лувре, в Версале на парфюмерной фабрике, на Монмартре, в Гранд-опера, в Нотр-Даме. Скоростным экспрессом (250 км/час.) за несколько часов пересекли всю Францию и оказались на Лазурном берегу – в Ницце, где отдыхали 6 дней. Райский уголок Средиземного моря также, как и Париж, вызвал восторженные чувства. Съездили с экскурсией в Монако, заходили в знаменитое казино МонтеКарло. Тамаре удалось побывать в Каннах. Поехать с ней не смог – впервые сильно разболелась травмированная в детстве нога, пришлось остаться в гостинице. Подарками из Франции дети, внуки и зятья остались очень довольны. Завершая описания наших с женой заграничных турне, отмечу, что в начале мая 2000 года предприняли поездку на Кипр, оттуда с возвратом на остров, пересекли за одну ночь на теплоходе Средиземное море, оказались в Египте, в ПортСаиде, и на автобусе прибыли в Каир. Сам Каир, исторический музей, пирамиды и сфинкс, папирусная фабрика остави-

ли приятные воспоминания, но пригороды города – сплошная беднота и беспроглядная нищета. Стыдно было снимать все это на видеокамеру. Суэцкий канал – грандиозное сооружение. Когда автодорога в Каир в течение 1,5 часов пути идет вдоль канала, видны только верхние палубы и мачты проплывающих морских и речных судов. Это надо видеть. Пока шла экскурсия на пирамиды, нам по заказу через экскурсовода на ювелирной фабрике изготовили три картуша – оригинальные серебряные подвески, на каждой из которых золотыми буквами написаны имена моих женщин – Тамары, Лены и Ирины. Оригинальность подвесок состоит в том, что каждая буква изображена тем или иным миниатюрным животным или птицей. Таким алфавитом пользовались древние египтяне. Вместе с серебряными цепочками необычной вязи подарки получились достойными. Внуки и зять также остались не в обиде на дедушку и бабушку. После возвращения из Египта еще несколько дней понежились на прекрасном пляже Протараса и вернулись в Москву. С ликвидацией компании «Росуголь», как отмечал, командой перешли работать в фирму «Росуглесбыт», где занялись проблемами стратегии ее развития. И здесь меня и коллег уже дважды настигала реорганизация, но мы опять, в который раз, сохранили основное ядро сотрудников. Приобретенные однажды знания и навыки, солидный опыт практической работы и владение спецификой отрасли в «Росуглесбыте» пригодились сполна. Казалось бы, основной профиль компании – покупка и поставка угля потребителям, но жизнь показала, что выгоднее поставлять продукцию, которую сам производишь. Отсюда сложился большой комплекс решаемых вопросов – приобретение угледобывающих компаний, корпоративные отношения, акции, реестры, активы. Здесь накопленный опыт особенно пригодился и пошел на пользу. Учитывая научные устремления и амбиции молодого руководства компании, убедился, что наш небольшой коллектив стал для него находкой.

154

155

Хотелось бы еще поработать, верю, что так и будет!

1989 г. Мои внуки Женечка и Настенька – дети старшей дочери Елены.

1995 г. Мой юбилей. Рядом бессменный спутник жизни Тамара.

1994 г. Мои внуки Пашенька, Сашенька и Алешенька – дети младшей дочери Ирины.

1998 г. Я с внучками Настенькой и Сашенькой.

156

157

Глава седьмая. События последнего десятилетия (2001-2010 гг.).

1998 г., апрель. Моя «трудовая семья» – Володя Ступак, Михаил Скороход.

В январе-апреле 2001г. мною было завершено написание автобиографических заметок «Годы моей жизни». С того времени прошло почти 10 лет, насыщенных различными событиями. Некоторые из основных событий посчитал нужным зафиксировать для сохранения их в «памяти» нашей семьи и в кругу близких друзей. Конечно, одним из главных событий для меня явилась защита докторской диссертации. После «провального» семинара в ЦНИЭИугле в ноябре 1988 г.1 работа над диссертацией заглохла. В течение 15 лет я к ней ни разу не возвращался, хотя часто корил себя за то, что забросил начатое дело, смалодушничал, не довел до логического конца. Думаю, что не вернулся бы к этой работе, если бы не сложившиеся обстоятельства и острая потребность реализовать свои потенциальные возможности в науке. В автобиографических заметках я писал, что в марте 1998 г. коллектив корпоративного управления «Росугля», в котором работал, был переведен в рыночную структуру – компанию «Росуглесбыт». В 2002 г., после приобретения цементных активов, она преобразовалась в закрытое акционерное общество «Евроцемент». Исполнительным директором этой компании стал Михаил Скороход, мой коллега, хороший товарищ и талантливый менеджер. Я взялся помочь ему в подготовке докторской диссертации, и в течение одного года нашими совместными усилиями была написана сама работа и издано около 20-ти публикаций, в том числе несколько мо1

158

См. автобиографические заметки, с. 147-149.

159

нографий. В июне 2003 г. Миша успешно защитился в Академии труда и социальных отношений (АТиСО). Оценив мои возможности в научном плане и ранее выполненные исследования, проректор Академии труда А.А.Шулус предложил мне завершить на базе имеющихся методических разработок работу над диссертацией. Как научный консультант, он помог уточнить тему, сориентировал по структуре работы. Будучи благодарным за оказанную бескорыстную помощь, М.Скороход создал для меня на работе необходимые условия, которые позволили за 5 месяцев закончить диссертационную работу, дополнительно к имеющимся 130 научным трудам опубликовать по теме 3 монографии и 5 статей в журналах, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией (ВАК). 17 декабря 2003г. мною диссертация на соискание ученой степени доктора экономических наук была защищена в АТиСО и в марте 2004 г. – утверждена Президиумом ВАК. Тема работы: «Регулирование социальных процессов в угольной промышленности России: функциональный, содержательный и институциональный аспекты». В декабре 2004 г. после прохождения конкурса Министерством образования РФ мне было присвоено ученое звание профессора по кафедре социальной политики и социального управления АТиСО. Сотрудничество с этим учебным заведением продолжается по настоящее время – являюсь членом Диссертационного совета и профессором Кафедры экономики и управления в социальной сфере. За последние 5 лет под моим руководством защищено 4 кандидатских диссертации, опубликовано несколько монографий по социально-экономической проблематике и ряд научных статей. Не менее важным событием за прошедшее десятилетие явились открывшиеся обстоятельства по родственным отношениям в семье моей мамы, которые позволили почти через 50 лет глубже понять поступки и действия моих родителей. Опишу эти факты подробнее.

В июле 2003 года на мой старый домашний адрес (ул. Наметкина, д.15, к. 2, кв. 52) пришло письмо следующего содержания из Кишинева от Молчановой Зинаиды Павловны (привожу его полностью, редакция сохранена). «19.VII.03г. Здравствуйте Игорь и Ваша семья! Пишет Вам родственница по линии моей бабушки2. Ваша мама Роза и моя бабушка были 2-юродными сестрами. Я знаю, что отец Ваш в Жмеринке умер, а где мама? Вы ее забрали в Москву или все выехали в Израиль? По телефону звонила и никто не отвечал, а дал мне Ваш родственник из Казани. Он прислал мне всю нашу родословную, начиная с моей бабушки Вул Розы до теперешних дней. Если у Вас все без изменений, то напишите, очень прошу, на Кишинев (приводится адрес). Живу здесь с 1946 года, работала врачом и пережила ужасную трагедию: в 1956г. в Днестре в один день утонули – муж – 47 л. и сын без двух месяцев 16 лет. Это произошло через 10 лет после войны. Муж выжил в том пекле, а потом такой случай – оставил мне камень на сердце на всю жизнь. Ув. Соседи, сообщите об Игоре. Вкладываю конверт, прошу мне срочно ответить, а если уехали, то очень прошу соседей написать, что случилось с Вашей семьей? Благодарю за все.» Дом, в котором я с семьей жил с 1963г., был по ветхости снесен в 1997г., все жильцы получили квартиры в новых домах рядом на той же улице. Поэтому на почте меня как активного корреспондента и мой новый адрес хорошо знали, и письмо Зинаиды Павловны попало прямо ко мне. В 2003 году из старого поколения в нашей семье в живых уже никого не было. Что-либо узнать о новой родственнице из Кишинева было не у кого. На письмо Зинаиды Павловны я ответил сразу, сообщил ей, что мама умерла в 1992г., очень коротко описал свою жизнь, состав семьи, место работы и другие интересовавшие ее факты. Просил раскрыть, насколько это возмож2 Как выяснится ниже, Зинаида Павловна ошиблась, речь идет о ее маме, а

160

161

не бабушке..

но, степень нашего родства, ведь ни бабушка моя Ента, ни мама никогда не говорили о родственниках из Кишинева, по этой причине полученное письмо было неожиданным и интригующим. Ответ на мое письмо на 20 страницах получил через месяц, в августе 2003 г. Желание подробно описать жизнь своей семьи повлекли повторы в тексте, поэтому постараюсь изложить последовательно, хронологически все приведенные в письме факты. Не следует забывать, что письмо писалось женщиной в возрасте 87 лет… Тем не менее удивляет ее ясность ума и хорошая память. Привожу содержание письма Зинаиды Павловны (редакция сохранена). «Уважаемый Игорь и Ваша семья! Вы не представляете какую ощутила радость, получив кровное письмо из Москвы. Сразу делаю оговорку: обращаюсь к Вам по имени, так как Вы годитесь мне в сыновья. Ведь я 1 годик жила еще при царе Николае II. Поэтому пусть Вас не смущает мой возраст, ибо мне пошел уже 9-й десяток, а точнее , в этом году исполнилось 87 лет. У нас в семье было 3 сестры. Я, Зина, старшая (1916 г. рождения), Валентина, живет сейчас во Львове – средняя, ей 83 г. (1920г.), и младшая – «мезинец» Галя тоже живет в Кишиневе – 82 года (1921г.). Вот такое наследство оставили мои родители. И спасибо им за каждый прожитый день благодаря нашему отцу – Богу небесному. Читая далее Ваше письмо, очень сожалею и передаю опоздавшее соболезнование о смерти Вашего дорогого близкого человека мамочки, но Ваша забота о могилах родителей и бабушки в Жмеринке подтверждают Ваш добрый характер и заботу о покойных. Для того, чтобы раскрыть скобки моего происхождения, отвечу на первые Ваши вопросы, а потом буду делать расшифровку, ибо биография жизни нашей родни очень сложная и драматическая.

Ваш адрес и телефон дала мне Ваша покойная мать, когда я посетила Жмеринку, будучи приглашенной на свадьбу племянницы моего мужа (Очевидно, Зинаида Павловна посетила Жмеринку в 1981-1982гг.). В эти дни я встречалась с Вашей мамой и отцом, у них гостили из Казани Фаня Соломоновна и ее муж Моисей3, который рассказал мне всю подноготную о моей родной бабушке – еврейке, обещал выслать всю родословную и слово в дальнейшем сдержал. Он же мне сообщил о смерти Вашего отца (мой папа умер в августе 1983г.).

162

163

Теперь опишу о бабушке. В Жмеринке в 1933 г. умерла от дизентерии и была похоронена моя бабушка в возрасте 50 лет (рожд. 1883г.). Мы, сестры узнали о ее нации только в зрелом возрасте – мне было 19 лет (это произошло в 1935г.). Открыла эту тайну случайно средняя сестра Валя, когда мы обе учились в Виннице – я была на I курсе Мединститута, а она посещала подготовительные курсы для поступления на следующий год. Зайдя в продовольственный магазин, Валя увидела женщину, которая была живым портретом нашей умершей бабушки. Она не выдержала и подошла к ней и сказала: «если бы я не знала, что моя бабушка умерла, то подумала, что она воскресла». Оказалось, что это была родная сестра нашей бабушки – Ента Лейбовна Гудис; она пригласила Валю к себе в гости и все ей рассказала. Суть истории такова. Девичья фамилия и имя нашей бабушки – Вул Роза (1883г. рождения). Жила она в деревне Федоровке Жмеринского района. У бабушки были сестры, но о них мало мне что известно. (Роза Вул являлась младшей сестрой Уди Вул (~1875 г. рожд.), и Енты (Лены) Вул (1879 г. рожд.); старшая сестра Удя умерла в Казани в возрасте 95 лет, средняя – в Жмеринке в 1975г. в возрасте 96 лет. Ента – мать моей мамы Розы). Отец Розы – Вул Лейба имел какое-то начальное об3

Фаня Соломоновна – родная сестра моей мамы, Моисей (Миша) – ее муж.

разование, считался самым «грамотным» в деревне, к нему обращались все крестьяне и даже люди грамотные с различными вопросами; он писал им всякие заявления, петиции к начальству, просьбы и ему за это хорошо платили. Мать Розы была домохозяйкой. Бабушка Роза в молодости была очень интересной, имела грамоту за 5 классов, имела много ухажоров как признанная красавица в своей деревне. Много читала и по интеллекту могла соревноваться с университетскими студентами. Из всех сестер моя бабушка имела талант как швея, но специализировалась она на шитье стеганых курток для молодежи, что тогда было в моде. Особенно она прекрасно умела шить разных размеров стеганые зимние одеяла на шерстяной основе, художественно их оформляя. Ее приглашали в богатые семьи и даже с других деревень. Шитье 2-х и 3-х спальных одеял длилось около месяца, поэтому в этот период она находилась в этих семьях на питании с предоставлением жилья, плюс получала хорошую денежную зарплату. И вот однажды Розу пригласил известный богач-крепостник по фамилии Погонец Семен, по специальности кровельщик, разбогатевший благодаря своей профессии. В этой семье был единственный сын, звали его Илларионом, окончил он с отличием духовно-приходское училище-семинарию, но в религиозном культе не работал. Знал свободно английский и французский языки, работал сопровождающим почтовых вагонов за границу в Жмеринке. Пригласили Розу пошить стеганые одеяла для приданного сыну. Жила семья Погонец также в деревне Федоровка. Проживая в семье Погонец в течение 3-х месяцев и выполняя большой заказ, Роза и Илларион много времени общались. Илларион был восхищен трудолюбием Розы, ее мудрыми и умными словами при беседах. Получилось так, что приданное Роза пошила для себя. Но большое притяжение к Розе еще сделала ее наружность и красота. В конечном итоге Илларион предложил ей сердце и душу. И видимо это было единодушно.

Роза имела много претендентов, но оценила настоящие чувства к ней Иллариона. Его родители не возражали, только просили, чтобы до свадьбы Роза приняла православие. Отец Розы, Вул Лейба, категорически запретил этот брак и считал унизительным по религиозным соображениям, чтобы дочь-еврейку отдать замуж за украинца («гоя»). В те времена (черта «оседлости», погромы, притеснения и гонения на евреев, антисемитизм в государственном масштабе) такой шаг – выйти замуж за человека другой национальности – в еврейских семьях считался большим грехом. Однако истинная любовь победила, бабушка Роза приняла православие (стала «выхресткой»), тайно с Илларионом повенчалась в церкви соседней деревни и потом уже сообщила своим родителям. После крещения она получила имя Мария Ивановна Погонец. Отец Розы проклял ее перед народом как дочь и обещал, что убьет. В скором времени, узнав, что в доме Погонца дочь одна, Вул явился с топором во двор семьи Погонец, но к счастью дочери вход в дом ему преградила вернувшаяся свекровь, мать Иллариона, заявив, что «лучше убей меня». Когда бабушка Роза (Мария Ивановна) услыхала шум во дворе и голос отца, она успела выпрыгнуть через окно и убежать огородами к соседям. По возвращении домой Илларион заявил о случившемся в жандармерию, Вула арестовали (но вскоре отпустили), а Мария Ивановна с мужем тайно уехали в Жмеринку и обосновались в этом городе на многие годы. В 1899 году у бабушки Розы родилась дочь Вера, моя будущая мама, а через 4 года – еще одна дочь Лида. В свидетельствах о рождении бабушка записала дочерей украинками. Сделала это она для того, чтобы их не преследовали, не убивали при еврейских погромах на Украине. В Жмеринке у бабушки было много подруг, с которыми она общалась на еврейском языке и которые в трудные годы ее поддерживали. Бабушка тайно встречалась со своей мамой и родными сестрами, одна из которых переехала после замужества в Вин-

164

165

ницу4, и всегда говорила, что отец ее проклял вместе с детьми и внуками, поэтому жизнь ее была тяжела, кроме тех лет, что прожила с Илларионом. В 1912 году моего дедушку Иллариона арестовали по обвинению в шпионаже и увезли в тюрьму в г.Каменец-Подольский. Бабушка не верила обвинению, знала дедушку как безукоризненно честного человека и начала добиваться через жандармерию его освобождения. С большим трудом разрешили свидание, на которое поехала моя мама Вера, 14-летняя гимназистка. Обо всех перепетиях посещения своего отца в тюрьме мама мне рассказала в 1957 году, когда она переехала из Жмеринки жить в Кишинев, чтобы поддержать меня после трагедии гибели моего мужа и сына. При первой же встрече в тюрьме дедушка Илларион сказал дочери: «Верочка, я скоро буду дома». По возвращении в Жмеринку моя мама застала бабушку Марию Ивановну в расстроенных чувствах. Ее несколько раз вызывали на допросы относительно Иллариона и затем арестовали, увезли в тюрьму г.Проскурова (ныне г.Хмельницкий), где она пробыла 3 месяца. Вскоре было получено сообщение о том, что дедушка Илларион умер в тюрьме. Это случилось в 1913 году. Оставшись молодой вдовой, не приспособленной к самостоятельной жизни, бабушка все же нашла выход из создавшегося положения, - ведь надо было платить за обучение дочерей – Веры и Лиды. Она взяла двух столовников – телеграфистов с железной дороги – Галушко Павла Николаевича и Легкого Павла Даниловича, которых очень устраивала ее изысканная кулинария. Через год столовники вселились как квартиранты. Кроме того, вторую половину дома бабушка сдала в аренду хорошей еврейской семье Рехельман Татьяне Давидовне и ее мужу Грише (со временем эта семья купила полдома у Низковолоса в переулке на ул. Урицкого). 4

После замужества дочь Вула – Ента (Лена) жила в Виннице и была очень похожа на свою родную сестру Розу (Марию Ивановну Погонец).

166

Через год после смерти дедушки Иллариона бабушка Мария Ивановна вторично вышла замуж за столовника – квартиранта Галушко Павла Николаевича, а в 1915 году ее дочь Вера вышла замуж за второго столовника Легкого Павла Даниловича. Они были моими мамой и отцом. У бабушки Розы (Марии Ивановны) во втором браке родилась дочь Зоя (1917г), родная сестра моей мамы Веры по матери. В дальнейшем я, Зина, и Зоя (моя тетя) ходили в один класс». Вот такую историю поведала Зинаида Павловна Молчанова (в девичестве – Легкая). Удивляет то, как тщательно мои бабушка Ента, мама, папа, их братья и сестры скрывали многие годы от своих детей то, что произошло в их семье с одной из бабушкиных родных сестер – Розой. Ведь уход в другую веру, измена нации, непослушание родителям считались в те далекие времена позором для еврейской семьи. В силу объективных обстоятельств все это сохранилось и в советское время. После того, о чем рассказала Зинаида Павловна, мне стало понятнее, почему женитьба на русской девушке была ударом для моих родителей (об этом подробно описано на с. 94-97 автобиографических заметок). Тем не менее мои родители полюбили Тамару и сохранили эту любовь до конца своих дней. Заканчивая описание события, связанного с родственными отношениями в семье моей мамы, отмечу, что с Зинаидой Павловной Молчановой поддерживал переписку в течение семи лет, вплоть до ее кончины 24 апреля 2009 года. Она умерла от инсульта в возрасте 93 лет. Ушли из жизни и ее сестры – Валя и Галя, второй сын Аркадий. В живых остались внук Юра и невестка Ольга. Помимо описанных, к числу знаковых событий последнего десятилетия отношу следующие: – встреча с друзьями в санатории «Подолье» (Хмельник) – я с Тамарой, Саша Блюменфельд, Элла Гервис с Гришей (ее супруг) – июнь 2005 г. Побывали в Жмеринке, прошлись по городу, навестили дорогие могилы родных; заехали в 167

Фотографии от Зинаиды Павловны с её подписями к ним

Моя любимая бабушка Роза Вул и её муж Илларион Погонец. На руках – шестимесячная Вера, моя будущая мама.

В центре – бабушка Роза (Мария Ивановна) со вторым мужем Павлом Глушко. Слева направо: - Лида (дочь бабушки Розы от второго брака) и её муж Станислав; - Вера (моя мама) и её муж (мой папа) Павел Лёгкий; - Зоя – дочь Розы от второго брака; дети Веры – Валя, я (Зина) и Галя. Мне здесь 13 лет – 1929 год.

Слева направо: гимназистка Лида – моя тётя; дедушка Илларион; бабушка Роза (Мария Ивановна); моя мама – Вера. 1910 год.

Сёстры Лёгкие: Зина (старшая), Галя (мезинчик), Валя (средняя).

168 164

169 165

Зина (я) с мужем – 1946 год.

Я – Зина.

Три сестры Лёгкие – Зина, Галя и Валя.

170 166

Привожу генеалогическое древо по линии Вул Лейба Девичья фамилия и имя нашейнет бабушки – отца трех дочерей. Никого в живых.– Вул Роза (1883г. рождения). Жила она в деревне Федоровке ЖмеринВулбыли Лейбсестры, но о них мало мне что ского района. У бабушки известно. (Роза Вул являлась младшей сестрой Уди Вул (~1875 дочери г. рожд.), и Енты (Лены) Вул (1879 г. рожд.); старшая сестра Удя Удя, умерла в Казани вЕнта, возрасте 95 лет, средняя в Жмеринке в 1875г. 1879г. Роза, – 1883г.рожд. 1975г.рожд. в возрасте 96 лет. Ента мамы Розы). рожд.– мать моей (Мария Ивановна (по Отец мужу –Розы – Вул (по Лейба мужу – имел какое-то Погонец) начальное обРойтман) Гудис) разование, считался самым «грамотным» в деревне, к нему обращались все крестьяне и даже люди грамотные с различДети Уди Дети Енты Дети Розы ными вопросами; он писал им всякие заявления, петиции к Лева просьбы и Роза Вера Погонец начальству, ему Пенс за это хорошо платили. Мать Розы Ройтман (по мужу – Легкая) была домохозяйкой. Бабушка Роза в молодости была очень интересной, имелаНюня грамоту за 5 классов, имела много Лида ухажоров как приФаня Бухина Погонец. знанная красавица в своей деревне. Много читала и по Ройтман (по мужу- интеллекту могла соревноваться с университетскими студентами. Дворжецкая) Из всех сестер моя бабушка имела талант как швея, но специализировалась она на шитье стеганых курток для молодежи, Наум Гудис она прекрасно Зоя Галушко что тогда было в моде. Особенно умела шить разных размеров стеганые зимние одеяла на шерстяной основе, художественно их оформляя. Ее приглашали в богатые Наум Гудис Шитье 2-х Зинаида семьи и даже с других деревень. и 3-хЛегкая спальных (по мужу – одеял длилось около месяца, поэтому в этотМолчанова) период она находилась в этих семьях на питании с предоставлением жилья, Дети Веры плюс получала хорошую денежную зарплату. И вот однаждыЛева РозуГудис пригласил известный богач-креВаля Легкая постник по фамилии Погонец Семен, по специальности кровельщик, разбогатевший благодаря своей профессии. В Леня Гудиссын, звалиГалина Легкая этой семье был единственный его Илларионом, окончил он с отличием духовно-приходское училище-семинарию, но в религиозном культе не работал. Знал свободно Дина Гудис английский и французский языки, работал сопровождающим почтовых вагонов за границу в Жмеринке. Пригласили Розу 171 167

Винницу, посидели в ресторане «Буржуй»; - встреча друзей детства и юности в Израиле – 16 человек, все, кто смог приехать в Бат-Ям, - 25 сентября 2005г. Многих к этому времени уже не было в живых; - уход из жизни друга Саши Блюменфельда – 16 марта 2008 г., был в Киеве на похоронах; - встреча друзей детства и юности в Беэр Шеве у Клары Цингисер – я с Тамарой, Клара и ее муж Долик, Лариса Островская, Белла Бессельман (Крупник) – август 2008 г. Тогда же встречался с семьей Ицика Пенса – моего двоюродного брата по отцовской линии; - встреча в Жмеринке с прилетевшими из США Яном Лесником, его супругой Лизой и сыном Игорем; побывали на кладбище, отметили встречу в ресторане – сентябрь 2008 г.; - нашел друзей детства и юности Рому Рудгарцера и Жору Миллера, живут с семьями в Германии (конец 2007г.). Постоянно поддерживаем связь; - уволился из ОАО «Евроцемент груп» (ноябрь 2008г.), перешел на работу в АТиСО в качестве советника ректора, а затем на кафедру экономики и управления в социальной сфере (работаю в должности профессора до настоящего времени); - свадьба внучки Насти – 28 августа и 30 октября 2010 г.

Глава восьмая

Послесловие Четыре года (2011-2014) пронеслись молниеносно, с возрастом бег времени ускоряется, в этом убедился. К знаковым событиям в этот период могу отнести: - рождение у внучки Насти правнука Роберта (я уже прадед!); - поступление внука Алексея в университет имени Баумана и внучки Александры в Финансовый университет при Правительстве РФ; - в 2014 году ушли в мир иной два друга; - в сентябре 2014 уволился из АТиСО и вернулся в качестве главного научного сотрудника в институт ЦНИЭИуголь, в котором до 1990 года проработал 26 лет; - разменял девятый десяток – печально, но факт. Привожу фото моей семьи

Москва. Ноябрь-декабрь 2010г.

Я и супруга Тамара

172

173

Лена, Я, Тамара, Ирина (мои дочки)

Мои внуки (слева направо): Алексей, Александра, Павел (дети Ирины), Анастасия и Евгений (дети Лены). Павлик держит Роберта.

174

Лена с внуком Робертом, я и Тамара

Вся наша семья: стоят (слева направо): Карен с Робертом (муж и сын Насти), Евгений, Лена, Алексей, Ирина, Виктор (муж Ирины), Павлик, Александра; сидят – Настя, я и Тамара.

175

Содержание

НЕОБХОДИМЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ.........................................4 ДЕТСТВО И ВОЕННЫЕ ГОДЫ..........................................6 ВЗРОСЛЕНИЕ......................................................................21 БУКОВИНА..........................................................................41 ГОДЫ СТРАНСТВИЙ И ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ..................63 СЕМЬЯ. ШАГИ В НАУКЕ..................................................96 ЗРЕЛОСТЬ..........................................................................136 События последнего десятилетия (2001-2010гг.).................................... 159 Послесловие................................................................173

ИГОРЬ ПЕНС

ГОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ автобиографические заметки