МОСКВА МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ 2013
ВСТУПЛЕНИЕ
Предисловия пишутся по разным причинам и не всегда выглядят необходимыми. Но биография русских князей свя+ тых Бориса и Глеба без авторского вступительного объяснения попросту невозможна. Написание книги о Борисе и Глебе для серии «Жизнь замечательных людей» способно обескуражить, и — как свидетельствуют мои беседы с некоторыми исследо+ вателями русских древностей — уже самый замысел такой би+ ографии может вызвать недоумение и скепсис. Для подобных сомнений, надо признаться, есть основания. Прежде всего, возможно ли вообще одно жизнеописание двух разных личностей — пусть и родных братьев со схожими судьбами? Ведь биография всегда индивидуальна, единична — как всегда неповторима сама жизнь человека. Сомнения на этот счет кажутся очевидными. Однако в дан+ ном случае они едва ли состоятельны. За столетия после гибели в народном религиозном сознании Борис и Глеб почти слились, соединились в одну фигуру — настолько, что литератор+остро+ слов позапрошлого века Cергей Атава (псевдоним С. Н. Тер+ пигорева, 1841—1895) назвал какой+то курьезный раритет «зу+ бом Бориса и Глеба»1. Не исключено, что это и вправду был зуб, который кто+то из прихожан по удивительному недомыс+ лию счел сразу и Борисовым, и Глебовым. Однако, несмотря на риск в чем+то уподобиться этим «простым умом» людям, биограф вправе писать одну, общую биографию братьев. Казалось бы, напрашивается возражение иного рода. Из+ вестий о жизни братьев ничтожно мало, причем почти все эти свидетельства под критическим взором историков оказыва+ ются спорными или сомнительными. На первый взгляд в этом отношении свидетельства о Борисе и Глебе ничем прин+ ципиально не отличаются от сообщений древних источников о жизни других русских князей. Но даже на этом скудном фак+ тографическом фоне сведения о судьбах Бориса и Глеба выгля+ дят особенно неясными, блеклыми. Например, о деде братьев 5
знаменитом воителе князе Святославе сообщает не только «По+ весть временных лет», но и «История», написанная византий+ ским автором Львом Диаконом, причем благодаря подробным известиям византийца выясняются многие обстоятельства войн древнерусского полководца на Балканах, о которых умолчала летопись. Мало того: у Льва Диакона содержится даже подроб+ ное описание внешности Святослава, по+видимому, состав+ ленное по рассказам очевидцев2. А вот о Борисе и Глебе досто+ верных упоминаний ни в одном иностранном источнике нет. Древнерусские же тексты (их принято именовать памятника+ ми Борисоглебского цикла), содержащие фактические сведе+ ния, имеют особенный характер: два из трех основных источ+ ников — это жития («Сказание об убиении Бориса и Глеба» неизвестного автора и «Чтение о Борисе и Глебе», написанное знаменитым книжником монахом Киево+Печерской обители Нестором), да и третий текст, посвященный святым брать+ ям, — летописная повесть об их убиении, входящая под 1015 годом в «Повесть временных лет», тоже выдержана в житий+ ной стилистике и тональности и текстуально почти полно+ стью совпадает со «Сказанием...». «Сказание об убиении Бо+ риса и Глеба» — драгоценная жемчужина, один из подлинных шедевров древнерусской книжности; не случайно изображе+ ние Глеба в этом житии исследователь назвал «одним из самых “акварельных” образов древнерусской литературы»3. Однако житийная литература (агиография) — совершенно особый жанр, не претендующий на строгую достоверность. Житие — «словесная икона», а не «портрет», призванный запечатлеть индивидуальность. Житие не биография: оно, подобно иконе, изображает святого прежде всего как выразителя определен+ ного типа, чина святости: подвижника+монаха (преподобно+ го), просветителя+миссионера, мученика за веру, юродивого. В. О. Ключевский сетовал: «<...> Трудно найти другой род ли+ тературных произведений, в котором форма в большей степе+ ни господствовала бы над содержанием, подчиняя последнее своим твердым, неизменным правилам»4. Как пояснял заме+ чательный историк и тонкий знаток древнерусской агиогра+ фии, «не всякая биография заслуживала названия жития и не всякое лицо, заслуживающее биографии, на наш взгляд, мог+ ло стать достойным предметом жития. Житие было нераз+ лучно с представлением о святой жизни, и только она имела право на такое изображение. Единственный интерес, который привязывал внимание общества, подобного древнерусскому, к судьбам отдельной жизни, был не исторический или психо+ логический, а нравственно+назидательный: он состоял в тех общих типических чертах или нравственных схемах, которые 6
составляют содержание христианского идеала и осуществле+ ние которых, разумеется, можно найти не во всякой отдельной жизни»5. Нельзя не согласиться с современным ученым, уточняю+ щим эту характеристику: «Начиная, пожалуй, с В. О. Ключев+ ского, в литературе о житиях стали уже “дежурными” упреки, адресованные этому жанру, упреки прежде всего в шаблон+ ности, в клишированности житийных рассказов как с точки зрения сюжета, так в определенной мере и языка, в повторяе+ мости основных биографических данных разных святых, в не+ изменном воспроизведении главных ситуаций и положений, в которых протекает (и описывается) жизнь святого и его под+ виги. Но эти упреки, бытующие и сейчас, основаны в нема+ лой мере на недоразумении. Агиографический канон хранит иконичность жития, его способность быть словесной иконой святого, а не его биографией. Неправомерно упрекать житие в том, что оно последовательно подчиняет себя законам жанра. Эти упреки могут возникнуть лишь в том случае, если иссле+ дователь ставит перед собой задачи внешние по отношению к содержанию и задачам жития как такового, — тогда житий+ ный канон действительно может стать досадной помехой для ученого+историка, например»6. Агиография, несмотря на «отсутствие в ней хронологичес+ кой, топографической, а отчасти и фактографической опреде+ ленности» и особую «присущую ей идейную задачу», остается «первоклассным историческим источником». Однако свойст+ ва житийного жанра затрудняют его интерпретацию7. Увы, даже истинность тех чисто фактических сведений, ко+ торые сообщаются в памятниках Борисоглебского цикла, вы+ зывает споры среди исследователей. Вот несколько примеров. Летопись и «Сказание об убиении Бориса и Глеба» согласно свидетельствуют, что Борис княжил в Ростове, а Глеб в Муро+ ме. Однако Нестор в «Чтении...» упоминает, что Борис кня+ жил во Владимире+Волынском, о Глебе же пишет, что тот по малолетству вообще еще не был возведен на княжение, а жил и воспитывался при дворе отца. Соответственно, если «По+ весть временных лет» и «Сказание...» сообщают, что Глеб был убит недалеко от Смоленска, на пути из Мурома в Киев (при+ чем сам этот кружной путь выглядит на первый взгляд стран+ ным), то в «Чтении...» Глеб гибнет, когда бежит вверх по Днеп+ ру из Киева. Но даже в тех случаях, когда все древнерусские источники солидарны в своих свидетельствах, пытливые историки зачас+ тую уличают их в недостоверности. Так, Борис в момент муче+ нической кончины изображается юношей, а Глеб — отроком, 7
почти ребенком, но эти возрастные характеристики как будто бы не согласуются со свидетельствами об их матери. Наконец, наиболее скептически настроенные ученые склонны утверж+ дать, что в древнерусской словесности история гибели брать+ ев была вообще фальсифицирована от начала и до конца: Бо+ риса якобы убил не Святополк Окаянный, а Ярослав Мудрый или другой его брат Мстислав, и произошло это не в 1015 году, а позднее. Как справедливо заметила современная исследова+ тельница, «полемика ведется по поводу <...> достоверности практически любого эпизода <...> истории, сохраненной ли+ тературной традицией: сомнению подвергается рассказ об их (Бориса и Глеба. — А. Р.) гибели и канонизации, точность описания актов почитания святых и отдельных событий, со+ провождающих их прославление»8. Из+за скудости и спорности исторических сведений био+ графическое повествование о Борисе и Глебе может быть выст+ роено прежде всего как обзор разнообразных версий, научных гипотез и описание фона — времени, в котором жили и умер+ ли братья. В таком подходе нет ничего необычного. В конце концов, любые реконструкции событий далекого прошлого имеют скорее вероятностный характер: нам не дано знать, ка+ кие события утаила от пытливых исследователей ревнивая му+ за истории Клио. Когда же из мглы былого всплывают новые свидетельства, картина прошлого решительно меняется, как рисунок в калейдоскопе после каждого встряхивания. Английский историк Р. Дж. Коллингвуд напомнил, что ни+ какое исследование прошлого невозможно без «вчувствова+ ния» в опыт и переживания исторических личностей, без эле+ мента воображения. Когда мы видим лежащий на столе спичечный коробок, то его задняя грань недоступна взгляду. Но мы уверенно реконструируем ее нашим воображением, опираясь на обыкновенный опыт. Так же вынужден поступать и ученый, когда восстанавливает причинно+следственные связи между событиями или воссоздает мотивы поступков, совершенных людьми далеких времен9. Но ведь человек уст+ роен сложнее, чем коробок спичек, а кроме того, сознание людей прошлого во многом не похоже на наше. Поэтому исто+ рические реконструкции несут на себе печать гипотетичнос+ ти, более или менее отчетливую. Перед биографом Бориса и Глеба стоит еще одна, особен+ ная препона. В самом деле, что замечательного совершили братья? О деяниях Бориса как князя ничего достоверно не из+ вестно. Правда, незадолго до мученической гибели он был от+ правлен отцом в поход на печенегов, но и тут ничего не сде+ лал: войску Бориса не удалось отыскать степняков. Глеб же и 8
вовсе не мог совершить ничего выдающегося из+за малолетст+ ва. Остается мученическая гибель, но она — предмет для аги+ ографа, а не для биографа. Мученическая, страстотерпческая кончина — основание для причисления к лику святых, но она не может быть достаточным основанием для зачисления в ряд «замечательных людей». К тому же многие историки, привер+ женные сомнениям и боящиеся впасть в «соблазн» идеализа+ ции, не склонны признать, что Борис и Глеб предпочли добро+ вольную смерть, «вольную жертву» сопротивлению старшему брату и кротко приняли эту смерть от посланцев братоубийцы. И всё же... Борис и Глеб замечательны не как историчес+ кие деятели, а как образы и образцы, определившие самосо+ знание, религиозную культуру Древней Руси (а отчасти — не+ взирая на жестокость, преступления и пороки — и реальную историю) и глубоко, хотя и не всегда явственно, запечатлев+ шиеся в русской культуре. И уже поэтому в некотором, но очень важном смысле они заслуживают такого биографического по+ вествования. Кроме того, сама их мученическая кончина — а она все+таки не могла быть досужей выдумкой древнерусских книжников — проливает свет на их личности, выявляет их черты и склонности. И при внимательном прочтении и сопо+ ставлении разных источников можно, пусть не всегда отчет+ ливо, а часто гадательно, воссоздать отдельные вехи их жиз+ ненного пути и их деяния. И наконец, образы братьев Бориса и Глеба — своего рода увеличительные линзы, взгляд через ко+ торые позволяет яснее разглядеть события в истории Киев+ ской Руси конца Х — начала XI века — эпохи, когда страна сделала свой религиозный выбор и когда складывались древ+ нерусская государственность и культура. Эта книга — не только первый опыт биографического пове+ ствования о Борисе и Глебе, но и одна из многих попыток от+ ветить на увлекательные вопросы: «Почему именно этим жертвам внутридинастических конфликтов довелось стать первыми русскими святыми, а не тем представителям рода, которые, несомненно, занимают более почетное место в исто+ рии христианизации Киевской Руси, как, например, их бабка княгиня Ольга или их отец князь Владимир? Существовали ли и если да, то какие именно, прагматические политические мо+ тивы установления культа князей, погибших в братоубийст+ венной борьбе <...>?»10 В заключение этого поневоле затянувшегося вступления — три необходимых разъяснения. Первое относится к историче+ ским датам, которые приводятся в книге. В допетровской Ру+ 9
си господствовало летоисчисление «от сотворения мира», вре+ менем «сотворения мира» обычно считали 5508 год до нашей эры. В принципе, для того чтобы перевести даты из древне+ русских источников на современное летоисчисление, нужно вычесть 5508 из соответствующей даты. Однако в действитель+ ности всё не так просто: здесь есть свои «подводные камни». Это сейчас в России год начинается в одно время — с 1 ян+ варя. (Есть, правда, еще старый Новый год, но он в летоисчис+ лении не используется, к тому же он не очень далеко от 1 ян+ варя отстоит.) А на Руси было три начала года. Церковный год начинался 1 сентября. Сентябрьским годом датировались со+ бытия церковной истории, а в Московской Руси он постепен+ но стал единственным и оставался таковым до Петра I. Но, к горечи историков, в Древней Руси были еще две точки начала года: год мартовский и год ультрамартовский. Мартовский год начинался на два месяца позже январского и заканчивался, естественно, тоже на два месяца позже январского. Ультра+ мартовский год начинался на десять месяцев раньше январ+ ского, а не запаздывал на два, как мартовский. А сентябрь+ ский год начинался на четыре и заканчивался на четыре месяца раньше январского. Поэтому при переводе древнерус+ ских дат на современное летоисчисление иногда нужно вычи+ тать не 5508, а 5507 или 5509. То есть при пересчете дат воз+ можны отклонения в пределах двух лет11. Историку легко понять, каким стилем (сентябрьским, мар+ товским или ультрамартовским) пользуется древнерусский книжник, если помимо года в источнике указаны день месяца и день недели: этот стиль определяется при помощи нехитрых операций, благодаря проверке, в каком именно году такое+то число месяца приходилось на соответствующий день недели. Но, увы, «Повесть временных лет» — основной источник по истории Руси IX — начала XII века — начинает приводить та+ кие даты, именуемые точными, только с середины XI столе+ тия. Подспорьем в хронологических изысканиях служат также упоминания о солнечных и лунных затмениях: их даты хоро+ шо известны астрономам, и благодаря таким указаниям не+ сложно установить, каким годом (по январскому стилю) дати+ ровано то или иное летописное известие. Но в известиях, прямо или косвенно относящихся к героям этой книги, опи+ саний затмений нет. Древнерусские даты также проверяются датированными сообщениями о тех же событиях в иностранных источниках. Но о Борисе и Глебе эти источники умалчивают. В раннем древнерусском летописании господствует мартов+ ский стиль. Однако если в источнике указан только год, без 10
дня месяца и дня недели, пересчет на привычный нам январ+ ский стиль все равно оказывается приблизительным: посколь+ ку мартовский год начинается и заканчивается на два месяца позже январского, он не охватывает события января—февраля соответствующего январского года, зато включает в себя те, что произошли в январе—феврале следующего январского года. Таким образом, приходится признать, что в абсолютном большинстве случаев приведенные в этой книге даты прибли+ зительны, не строго точны, даже когда их достоверность не вызывает сомнений у историков. Так, «Повесть временных лет» сообщает (не указывая ни дня месяца, ни дня недели) под 6519 годом о кончине супруги Владимира Святого царевны Анны — возможно, именно она была матерью Бориса и Гле+ ба. Вычесть из этой даты 5508 и признать, что Анна умерла в 1011 году (как, простоты ради, указывается во всех переводах «Повести временных лет»), мы не можем, так как не знаем, в каком месяце 6519 года скончалась княгиня: кончина вполне могла произойти и в 1012 году — ведь она могла уйти из жиз+ ни и в январе или феврале мартовского 6519 года. Кроме того, нужно учитывать, что даты, находящиеся в на+ чальной части «Повести временных лет», восходящей к лето+ писанию первой половины — середины XI века, а может быть, и более раннего времени, были проставлены летописца+ ми «задним числом», относительно поздно — по+видимому, не ранее середины XI столетия. При этом частично книжники опирались на какие+то нам достоверно неизвестные источни+ ки, а в основном, вероятно, расставляли даты по собственным выкладкам и расчетам12. Это обстоятельство делает хроноло+ гические вехи истории Бориса и Глеба еще более шаткими и приблизительными. Разъяснение второе. Во все главы этой книги, за исключе+ нием последней, посвященной формированию и природе по+ читания святых Бориса и Глеба, я решился ввести небольшие фрагменты беллетристического, романизованного характера, персонажами которых являются сами братья либо историчес+ кие личности, имеющие прямое или косвенное отношение к их судьбе. Есть в этих фрагментах и вымышленные персо+ нажи — слуги. При этом я не избежал постмодернистского соблазна растворить в собственном повествовании явные и скрытые цитаты из произведений классической русской сло+ весности. Как я осмеливаюсь предположить, такие фрагменты позволяют приблизить далекое прошлое, о котором почти ни+ чего не известно, сделать его для читателя более явственным, осязаемым и зримым13. Композиционно эти фрагменты обо+ соблены от основного текста и выделены курсивом. 11
Разъяснение третье относится к принципам цитирования, принятым в этой книге. Цитат в книге много, и не случайно. Цитаты и ссылки необходимы, особенно если требуются обзор и сопоставление разных версий — истолкований и гипотез, как в случае с Борисом и Глебом. Выдающийся французский историк М. Блок заметил: «Наше общественное мнение, от+ равленное догмами и мифами, даже когда оно не враждебно просвещению, утратило вкус к контролю. В тот день, когда мы, сперва позаботившись о том, чтобы не отпугнуть его празд+ ным педантизмом, сумеем его убедить, что ценность утверж+ дения надо измерять готовностью автора покорно ждать опро+ вержения, силы разума одержат одну из блистательнейших своих побед. Чтобы ее подготовить, и трудятся наши скром+ ные примечания, наши маленькие, мелочные ссылки, над ко+ торыми, не понимая их, потешаются нынешние остряки»14. Конечно, по своему жанру эта биография Бориса и Глеба — не научный труд, но это книга научно+популярная, и мне менее всего хотелось бы плодить мифы или быть самонадеянно+го+ лословным. Так что напоминание М. Блока здесь вполне уме+ стно. Но это биография всё же научно+популярная. А потому древнерусские тексты цитируются в орфографии, приближен+ ной к ныне принятой, с использованием только тех букв, ко+ торые сохранились в современном русском алфавите. Цити+ руются, как правило, в переводах — для лучшего понимания. Впрочем, в ряде случаев, особенно когда существующие пере+ воды предлагают только одну из нескольких возможных ин+ терпретаций источника или не очень точны, я решился цити+ ровать древнерусские тексты в оригинале, переводя отдельные слова, требующие объяснения. Все выделения в цитатах при+ надлежат авторам текстов. Хотелось бы выразить сердечную благодарность О. В. Глад+ ковой и недавно ушедшему В. М. Живову, в беседах с которы+ ми затрагивались или обсуждались некоторые из моих идей, и с признательностью вспомнить покойного В. Н. Топорова: встречи с Владимиром Николаевичем, одной из тем которых были жития Бориса и Глеба и почитание братьев, — бесцен+ ный дар для автора этих строк. Эту книгу я посвящаю бывшим и нынешним студентам и аспирантам — участникам моего семинара по древнерусской литературе, внимательным и неравнодушным слушателям мо+ их спецкурсов и лекций на филологическом факультете Мос+ ковского университета им. М. В. Ломоносова.
Глава первая ДРАМА НА ОХОТЕ
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными острова ми между черными полями озимей и жнивами, стали золотис тыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины перелинял, лисьи выводки начинали раз бредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Было морозно и колко, но с ве чера стало замолаживать и оттеплело. Небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся мельчайших капель мги или тумана. На оголившихся ветвях висели прозрачные капли и пада ли на только что свалившиеся листья. Пряно, чуть горьковато пахло вянущим лесом. С полей, на которых сжигали жнивье, тя нуло дымом. Дым, стелясь, медленно поднимался вверх и смеши вался с клубами тумана. Охота удалась знатная. Уже были потравлены зайцы и тороки набиты добычей, уже был загнан матерый кабан секач, когда в слегка тронутом первыми сполохами осеннего пожара осиннике со баки учуяли лося. Зверь показался Люту громадным: крепкий, с рас кидистыми ветвями рогов, как Перуново дерево — кряжистый дуб, зверь стал было на опушке, широко расставив ноги и наклонив голову, готовый, как могучий воин, встретить наседающую свору. Черно пегий широкозадый кобель — любимец Люта бесстрашно кинулся на быка, но был остановлен страшным ударом копыта. Миг — и с рассеченной головой, кровавя траву, он, не визжа, а крича от смертной боли, в судорогах катался по земле. Собаки было отпрянули, но ярый зверь, увидев спешащих на него конни ков, решил отступить. Широким махом белых, словно в исподних портах, ног он пошел все быстрее и быстрее прочь, набирая ход. 13
Лют гикнул, приподнявшись в стременах, и стрелой пустил ся вскачь за великолепной добычей. Подмерзшая земля весело за звенела под копытами. Страсть охватила его, закружила, как легкий осиновый лист. Его била радостная, счастливая дрожь. «Не троньте, он мой!» — крикнул он дружинникам и, резко ос тановив коня и выпростав стрелу из тула, пустил ее в лося. Ра неный лось дернулся, но рана не оказалась тяжела. Впереди была небольшая речка. Матерый бык в три скачка преодолел ее на пе рекате, но на другом берегу застыл, верно примеряясь, как одо леть крутое всхолмье, за которым начинался спасительный гус той бор. Лют жадно вглядывался в зверя, рука тянулась к сулице — легкому копью для сокрушающего броска. Лось тяже ло, как кузнечный мех, дышал косматыми бурыми боками, на ко торых дрожали прозрачные капли речной влаги. Карим дикова тым глазом он косился на человека, который должен был принести ему смерть. В его зрачке с наливавшимся кровью бел ком не было страха, но виделись царственная гордость и презре ние. Ноздри широко и гневно раздувались. Он ловил ноздрями го лубоватый прохладный воздух. И Лют, его не менее гордый преследователь, так же жадно впитывал в себя это дыхание осени. Сердце сладко ныло от вер ных и вещих предчувствий — от тех похвал, которых удостоят его, еще почти полуотрока, и грозный отец воевода Свенельд, по седевший в боях с ворогами, и сам князь Ярополк. Лось взялся с места и широкими прыжками пошел в гору — там, где подъем не был для него крут. Лют прильнул к луке сед ла, готовый ринуться вслед, но кто то из дружинников непо чтительно остановил удальца, схватив коня за узду. — Взгляни, господине, это заповедная земля князя Олега, только он может охотиться в этих угодьях, — вымолвил дру жинник и указал рукой на ряд вех с вырезанными на них знаками. — Что мне, сыну славного Свенельда и Ярополкову любимцу, какой то косматый древлянин! Да и земли эти некогда были от цовыми: кормиться с них ему дозволил еще Старый Игорь!.. За мной!.. Осыпая себя и коня дождем брызг, он ринулся в реку. Лось не успел уйти далеко. — Стой! Не смей трогать зверя на моей земле! — внезапно услышал он отрочески невзрослый, но властный крик откуда то сбоку. Слева на холм выехали несколько всадников, впереди — юноша в княжеском плаще корзне и шапке. Чужие дружинники обступили наглеца, а его оробелые люди стояли на том берегу как завороженные, не в силах пересечь чер ты, обозначенной вешками. — Кто ты таков, сучий сын? Я — князь Олег, и это мои угодья! 14
Сердце, только что рвавшееся вверх, бившееся где то у само го горла, оборвалось, упало, как подбитая птица. Лют вдруг ощутил себя маленьким и беззащитным. Хозяин заповедного ле са — его сверстник — смотрел на него презрительным прищуром холодных жестоких серо голубых глаз. Рука нетерпеливо мяла плеть. Лют понял, что пропал, погиб. Он набычился, слегка наклонив голову, чуя, что смерть увлекает его в свой водоворот, потом поднял глаза и медленно, отчетливо выговорил: — Ты не князь, а грязь! Князь у меня один — мой господин Яро полк. А эти земли издавна были у моего отца Свенельда! Гримаса ненависти исказила лицо князя. — Убейте его, как пса! — закричал он и хлестко ударил на глеца плетью по лицу. Великан лось приостановился и, косясь большим карим гла зом, начал степенно, неторопливо уходить прочь между веселы ми молодыми сосенками вглубь смолистого бора. Опасность ми новала: его спасение было куплено ценой жизни человека. ...Распря между братьями Ярополком и Олегом, начавшаяся с убийства гордеца Люта, завершилась на равнине близ города Ов руча, где были принесены обильные жертвы алчному богу войны Перуну, а земля засеяна костьми и полита кровью русичей. Поток воинов, в страхе бежавших под натиском войск Яро полка, возглавленных старым Свенельдом, увлек за собой беспо мощного Олега. На узком перекидном мосту через крепостной ров поток заклубился, словно водоворот. Стон стоял на мосту. Кони и люди смешались в кучу, зажатые со всех сторон, сдавлен ные до смертного хрипа, воины — раздавленные, умирающие — колыхались, словно волны. Давили, сталкивали друг друга в рас пахнутый зев рва, где росла гора кровавых тел. Толпа наседала. Под ее напором конь Олега, в ужасе оскалясь, осев на задние но ги, скользил к пропасти по плахам моста. Всадник и конь рухну ли вместе, а сверху в эту живую могилу спелыми снопами пада ли и падали люди... *** История, описываемая в этой главе, произошла задолго до рождения героев нашей книги. Тем не менее, скорее всего, она имеет самое непосредственное отношение к трагической раз+ вязке их судеб. Началась история эта с «драмы на охоте» — убийства древлянским князем Олегом Святославичем Люта, сына воеводы Свенельда, служившего брату убийцы — киев+ 15
скому князю Ярополку Святославичу. Вот как рассказывает об этом событии «Повесть временных лет»: «В год 6483 (975). Однажды Свенельдич, именем Лют, вы+ шел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег, и спросил своих: “Кто это?” И ответили ему: “Свенельдич”. И, напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же, И под+ нялась оттого ненависть между Ярополком и Олегом, и посто+ янно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: “Пойди на своего брата и захвати волость его”». Братоубийственная — в самом прямом смысле слова — война разгорелась через год: «В год 6485 (977). Пошел Яро+ полк на брата своего Олега в Деревскую землю. И вышел про+ тив него Олег, и исполчились обе стороны. И в начавшейся битве победил Ярополк Олега. Олег же со своими воинами по+ бежал в город, называемый Овруч, а через ров к городским во+ ротам был перекинут мост, и люди, теснясь на нем, сталкива+ ли друг друга вниз. И столкнули Олега с моста в ров. Много людей падало, и кони давили людей, Ярополк, войдя в город Олегов, захватил власть и послал искать своего брата, и иска+ ли его, но не нашли. И сказал один древлянин: “Видел я, как вчера спихнули его с моста”. И послал Ярополк найти брата, и вытаскивали трупы изо рва с утра и до полдня, и нашли Олега под трупами; вынесли его и положили на ковре. И пришел Ярополк, плакал над ним и сказал Свенельду: “Смотри, этого ты и хотел!” И похоронили Олега в поле у города Овруча, и есть могила его у Овруча и до сего времени. И наследовал власть его Ярополк. У Ярополка же была жена гречанка, а пе+ ред тем была она монахиней, в свое время привел ее отец его Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее». Ярополковой супруге, привезенной его отцом воителем Святославом из балканского похода, будет суждено сыграть в истории Бориса и Глеба особенную роль. А пока что в траги+ ческую коллизию, достойную пера автора «Макбета» и «Ри+ чарда III», оказался вовлечен третий брат — княживший в Новгороде сын Святослава и ключницы Малуши Владимир. «Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море. А Ярополк посадил сво+ их посадников в Новгороде и владел один Русскою землею»1. По данным «Повести временных лет», Владимир в 980 году, вернувшись с варяжской (скандинавской) подмогой на Русь, пошел походом на Ярополка, вынудил его бежать из Киева, а потом заманил на переговоры и вероломно убил. Летописная дата, по+видимому, неточна: другой источник, «Память и по+ хвала князю Владимиру» Иакова мниха, относит гибель Яро+ полка и вокняжение Владимира в Киеве к 978 году: «И сел в 16
Киеве князь Владимир в восьмой год после смерти отца свое+ го Святослава, 11 июня, в год 6486 (978)»2. Эту дату историки, как правило, считают более достоверной3. Вокняжившись в Киеве, Владимир взял себе на ложе вдову брата — бывшую монахиню. Ее сыном и стал Святополк — убийца Бориса и Глеба. «Сказание об убиении Бориса и Глеба» определенно называет отцом Святополка Окаянного не Вла+ димира, а Ярополка4. Напрашивается простое и психологически понятное объ+ яснение: Владимир пасынка не любил, тот же помнил о своем настоящем отце и о его убийце и горел жаждой мести. Не при+ знавая прав сводных братьев и их родителя на престол, Свято+ полк после смерти Владимира в 1015 году решил захватить всю власть в Русской земле. Отчим показал ему в этом весьма яркий и выразительный пример, вокняжившись в Киеве благо+ даря вероломному убийству старшего брата Ярополка. А жерт+ вами Ярополкова отпрыска оказались Борис и Глеб. Это объяснение истории на шекспировский манер — лич+ ными мотивами, страстями ее участников и творцов — в дей+ ствительности небесспорно. Но не будем забегать вперед и вернемся к первоистоку — к последней охоте злосчастного Люта. На первый взгляд «Повесть временных лет» исчерпываю+ ще объясняет и причину Олегова гнева, и начало распри меж+ ду ним и Ярополком. Князья исстари страстно любили охоту, бывшую одной из любимых потех, и нарушение чужаком гра+ ниц их угодий могло стоить наглецу жизни. Так и посчитал еще в середине позапрошлого столетия С. М. Соловьев, доста+ точно простодушно относившийся к источникам и не обреме+ ненный гиперкритицизмом и подозрительностью, присущи+ ми многим исследователям позднейших времен5. Основания для доверия летописному объяснению дает древнерусское за+ конодательство позднейшего времени (XI века) — «Русская Правда», в которой за охоту в чужих угодьях были предусмот+ рены весьма суровые наказания. Охота была азартным и порой опасным развлечением, до+ стойным настоящего мужчины+смельчака. Князь Владимир Мономах в своем «Поучении» гордо перечислял охотничьи подвиги, схватки с дикими быками — турами и медведями, наравне с ратными делами: «Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, го+ 17
лову себе дважды разбивал, и руки и ноги свои повреждал — в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей. Что надлежало делать отроку моему, то сам делал — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. <...> И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах, и о ястребах забо+ тился»6. Охота была и своего рода княжеским бизнесом, важной статьей доходов: «<...> Княжеская охота, достигавшая иногда весьма значительных размеров, хотя служила для князей пред+ метом забавы и телесных упражнений, в то же время доставля+ ла им большое количество всякого зверя и дичи, следователь+ но, и мясо для употребления, а также меха и кожи»7. В охоте участвовали загонщики, у князей имелись собаки и даже охотничьи леопарды или гепарды. В апреле 1147 года черниговский князь Святослав Ольгович подарил Юрию Дол+ горукому в Москве (это первое упоминание о городе) «парду+ са». По толкованию Б. А. Рыбакова — это «охотничий гепард, самое быстрое животное, от которого не мог ускользнуть ни один олень»8. Разные виды охоты именовались одним общим словом «ловы». Вот как рассказывает о княжеской охоте известный историк В. В. Мавродин: «Понятие ловы в то время имело очень широкое значение. Оно означало охоту в самом широ+ ком смысле слова, включая в первую очередь все формы ловли зверей. Ловы князей представляли собой грандиозное пред+ приятие. Существовали специальные княжеские ловчие дру+ жины, ловчий наряд. В состав ловчего наряда входили псари, конюхи, пардусники, сокольники и др. Нам известны охоты Олега Святославича, Владимира Мономаха, Владимира Свя+ тославича (Владимира Красное Солнышко древнерусских бы+ лин), Ярослава Осмомысла, Святослава Ольговича, Даниила Романовича и других князей. Охотничьи дружины князей Киевской Руси нередко были весьма многочисленными, не уступая в этом отношении тем дружинам, с которыми князья выходили на войну. Охотились с собаками. Судя по фрескам киевского Софий+ ского собора, датируемым XI—XII вв., на Руси имели распро+ странение несколько пород охотничье+промысловых собак. На белку, куницу, горностая, вепря охотились с собакой типа лайки. Это был далекий потомок так называемой торфяной собаки, прирученной еще в каменном веке и широко распро+ страненной в Европе в период бронзы. Собака находила и об+ лаивала пушного зверя, задерживала кабана и медведя. Для преследования оленя служил другой вид собаки, напоминав+ 18
шей борзую. На тех же фресках Софийского собора изобра+ жены собаки типа гончих. С ними “гна по звери в лес”. Охот+ ничьих псов знает Русская Правда. За кражу ловчего пса уста+ новлен штраф 3 гривны. Характерно, что за убийство смерда или холопа уплачивался штраф всего 5 гривен (что свидетель+ ствует не только о бесправном положении простой чади, но и о ценности охотничьих собак). Псовая охота на Руси получала все большее и большее распространение. В период разорительных междоусобных войн и половецких набегов в некоторых районах Руси сохранились поселения, жителями которых были одни псари. Только они и могли уце+ леть в опустошенной местности, где место человека вновь за+ нимали дикие звери. <...> Охотники совершали свои подвиги молодецкие верхами. На скакунах преследовали тарпанов и оленей, на лошади Владимир Мономах охотился на туров, оленей, вепрей, лосей, ловил диких лошадей в черниговских пущах и в степи»9. Словом, «охота была любимой забавой русских князей ки+ евского времени» (Г. В. Вернадский)10, и Олег Древлянский ничуть не уступал в этом увлечении, названном Пушкиным «бешеной забавой», ни гоголевскому Ноздреву, ни толстов+ скому Николаю Ростову. Разве что времена были другие: Но+ здрев, застав в своих угодьях нежданного гостя, ограничился бы домашним внушением — тумаками, а граф Ростов довел бы конфликт до дуэли. Олег же велел убить Люта. Оставаясь обычным досугом и русских правителей, и рус+ ских бар, охота стала предметом осуждения в официальной книжности только в эпоху Ивана Грозного (предпочитавшего братьям нашим меньшим более крупную дичь), в историогра+ фическом памятнике середины XVI века — «Степенной кни+ ге» и в «Стоглаве» — сборнике постановлений церковного со+ бора 1551 года11. «Степенная книга» напоминала «о погыбших в позорных ловитвах» и о том, что «в позорных ловитвах нача+ ся в господствующих братоубииство в Руси», упоминая по+ ступок Олега Древлянского: скверное увеселение распаляет страсти и влечет на человекоубийство12. А «Стоглав» тех, кто «ловитвам прилежит», повелевал отлучать от причастия. Впрочем, эта оценка охоты мало повлияла на последующих русских властителей. Понятны отцовские чувства Свенельда, жаждавшего от+ мщения. К тому же кровная месть в те далекие времена была нормой, а старый Ярополков воевода был естественным мсти+ телем за своего плохо воспитанного и заносчивого отпрыска. 19
Так что всё, казалось бы, логично и ясно. Но в жутковатой и бесхитростной картине, нарисованной пером летописца, смущает ряд деталей. Во+первых, события в этой драме разворачиваются по не+ писаным законам фольклорного эпоса — преданий и сказа+ ний. Имеется и вызов, нарушение запрета, и расплата за дер+ зость, и — в свой черед — отмщение уже за эту жестокую кару. Аналогичные сюжеты щедро представлены и в скандинавских сагах — а ведь династия Рюриковичей имела скандинавское происхождение, и их дружина была в те далекие времена по+ луславянской, полуваряжской. Правда, в «Повести времен+ ных лет» этот сюжет фольклорного происхождения подвергся литературной обработке, на что указывает использование прямой речи13. Фольклор, конечно, хранит память о былой истории. Од+ нако ни предания, ни былины, ни исторические песни не от+ личаются фактографической достоверностью. Во+вторых, Олег убивает Люта не сразу, а только после вы+ яснения, что он сын Свенельда. Олег вроде бы убивает непро+ шеного гостя не столько из+за вторжения в чужие владения, сколько из+за его родителя: сын отвечает за отца. На это обстоятельство обратил внимание еще С. М. Со+ ловьев, в общем удовлетворившийся объяснением летописца: «Здесь, впрочем, несмотря на предложенное нами выше об+ щее объяснение поступка Олегова, нас останавливает одна ча+ стность: Олег, говорит предание, осведомился — кто такой позволяет себе охотиться вместе с ним и, узнав, что это сын Свенельдов, убил его. Зачем предание связывает части дейст+ вия так, что Олег убивает Люта тогда, когда узнает в нем сына Свенельдова? Если бы Олег простил Люту его дерзость, узнав, что он сын Свенельда — знаменитого боярина старшего бра+ та, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но летописец говорит, что Олег убил Люта именно узнавши, что он сын Свенельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13 лет! Следовательно, воля его была подчинена влиянию других, влиянию какого+нибудь сильно+ го боярина, вроде Свенельда»14. Возраст Олега неизвестен, историк исходит из свиде+ тельств «Повести временных лет», что его отец воитель Свято+ слав родился около 940 года, Олег был его вторым сыном, а третий, Владимир, незадолго до отцовской гибели, когда нов+ городцы попросили его себе в князья, был еще не отроком, а ребенком. Но эти возрастные характеристики могут и не отра+ жать реальности, о чем нам еще предстоит говорить15. А вот соображения, что Свенельда Олег и его бояре считали винов+ 20
ным в каком+то тяжком проступке или преступлении, заслу+ живают внимания. Сам С. М. Соловьев считал, что Свенельда могли подозревать в преступном промедлении: Святослав по+ слал Свенельда «степью в Русь, чтоб тот привел ему оттуда по+ больше дружины, с которою можно было бы снова выступить против болгар и греков, что он именно и обещал сделать перед отъездом из Болгарии. Но Свенельд волею или неволею меш+ кал на Руси. <...> Что Святослав сам отправил Свенельда сте+ пью в Киев, об этом свидетельствует Иоакимова летопись»16. Иоакимовскую летопись обильно цитирует и пересказывает историк XVIII века В. Н. Татищев, именующий ее памятни+ ком X — начала XI столетия. Летопись эта не сохранилась, и есть веские основания считать, что она составлена в XVII ве+ ке, когда возникла мода на псевдоисторические сочинения с яркими романическими мотивами, если не измышлена самим В. Н. Татищевым17. Но воеводе Свенельду можно инкрими+ нировать в вину другое преступление — постыдное оставле+ ние своего князя на поле боя. Весной 972 года поредевшее по+ сле неудачной войны с византийцами и обессиленное голодом во время зимовки в Белобережье (в устье Днепра) войско Святослава возвращалось на Русь. В нижнем течении Днепр перегораживали скалистые гряды — пороги, застав+ лявшие русов выходить из своих ладей и перетаскивать суда волоком. В одном из этих неблагоприятных для Святослава мест его войско атаковали степняки+печенеги. Князь погиб в бою, а воевода Свенельд не разделил, как подобало, одну судь+ бу со своим повелителем, а с конным отрядом благополучно достиг Киева. Княживший в «матери городов русских» сын Святослава Ярополк не только не положил опалы на Све+ нельда, но — судя по летописным известиям — оказал ему честь и сохранил за ним воеводство. Такое отношение наво+ дит на подозрение: не был ли Ярополк заинтересован в ги+ бели отца, несолоно хлебавши возвращающегося на давно покинутую родину и способного позариться на когда+то от+ данный сыну златокованый киевский трон? Не было ли пре+ дательство — если таковое имело место — совершено Свенель+ дом по сговору с Ярополком?18 Если эти догадки справедливы, Олег, убивая Люта, мог мстить за гибель своего отца Свято+ слава Свенельду, а косвенно — и Свенельдову господину Яро+ полку. Но, памятуя о презумпции невиновности (правом на кото+ рую обладают и люди далекого прошлого), воздержимся от огульного осуждения Свенельда и Ярополка. Об обстоятель+ ствах, сопутствовавших гибели Святослава и прорыву Све+ нельда, известно слишком мало. 21
Существует и иное, более экстравагантное по своей смело+ сти объяснение подоплеки «драмы на охоте». Оно принадле+ жит известному исследователю летописания А. А. Шахматову. Шахматов предположил, что в составе «Повести временных лет» эпизод с Лютом Свенельдичем — вставной. В первона+ чальном летописном тексте распря между Ярополком и Оле+ гом была якобы связана с действиями Ярополкова воеводы Блуда, который упоминается в качестве воеводы этого князя в Новгородской Первой летописи под 972 годом, в известии о Ярополковом вокняжении (а эта летопись сохранила, как до+ казал А. А. Шахматов, фрагменты так называемого Началь+ ного свода, предшествовавшего «Повести временных лет»). В рассказе «Повести временных лет» под 980 годом о победе Владимира над Ярополком Блуд упомянут без всяких поясне+ ний, «как уже известное лицо», хотя прежде о нем не говори+ лось. Из этого будто бы следует, что в «Повести временных лет» содержится текст, подвергшийся редактуре, и в нем имя Блуда было вытеснено именем Свенельда19. Согласно Новгородской Первой летописи младшего изво+ да, дед Ярополка и Олега князь Игорь некогда передал дань с Древлянской земли Свенельду20. В «Повести временных лет» это сообщение опущено или утрачено, но следы его изначаль+ ного присутствия сохранились. В летописной статье под 945 годом, рассказывающей об убийстве Игоря древлянами, гово+ рится: дружина жаловалась Игорю на свое скудное содержа+ ние в сравнении с дружинниками («отроками») Свенельда, и князь взял с древлян дополнительную дань, помимо некоей «первой», уже ими уплаченной21. Польский историограф XV века Ян Длугош (1415—1480), ссылавшийся на русские летописи, в том числе и позднее ут+ раченные, упоминал о древлянском князе по имени Нискиня (в одном из вариантов — Мискиня), который после убийства Игоря сватался к его вдове Ольге (в «Повести временных лет» этот незадачливый жених носит имя Мал). Нискиня фигури+ рует и в некоторых поздних русских летописях, испытавших влияние польской историографии. А. А. Шахматов предполо+ жил, что этот древлянский князь, убийца Игоря, и Лют Све+ нельдич — одно и то же лицо и именно он подразумевается в упоминании «Повести временных лет», сообщающей, что у Свенельда был сын Мистиша22. Шахматовский вывод таков: «Итак, первоначальный рас+ сказ об убиении Игоря и вызванной им войне киевлян с древ+ лянами представляется в таком виде: Игорь, побуждаемый дружиной, идет походом на Деревскую землю, но Свенельд не отказывается от данных ему прав, происходит столкновение 22
Игоревой дружины со Свенельдовой и с древлянами (поддан+ ными Свенельда), в этом столкновении Игорь убит Мстисла+ вом Лютым, сыном Свенельда»23. Летописец — составитель Начального свода — якобы изъял со страниц летописи это предание и включил в текст известия из сказания или песни «о том, как Мистиша Лют Свенельдич был убит на охоте». В ги+ потетическом Древнейшем своде — еще более ранней русской летописи — Свенельд упоминался только как воевода Игоря, но не Святослава и Ярополка24. В 1930+х годах гипотезу А. А. Шахматова признал «вероят+ ной» историк Б. Д. Греков. Для него «Свенельд — богатейший человек <...> за свои военные и политические заслуги поса+ женный князем Игорем на очень ответственный пост в далеко еще не замиренную Древлянскую землю. У нас нет прямых показаний источников, что он землевладелец, получающий ренту со своих вотчин. Но, поскольку нам известно, что кня+ зья и княгини в это время уже владели замками и селами, аб+ солютно не будет грехом, если мы допустим, что Свенельд и в этом отношении обставлен не хуже своего сюзерена»25. Первоначально, в IX — первой половине Х века, когда ус+ танавливалась власть киевских князей над соседними земля+ ми и племенами, дань собиралась при помощи полюдья — объезда этих земель властителем или его посланцами. Но по+ степенно полюдье вытеснялось другими способами сбора дани. «Трансформация полюдья выражалась <...> в велико+ княжеском предоставлении доходов от собираемых податей одному из знатных служилых людей». Одним из них мог быть Свенельд. Собираемые подати он оставлял у себя. Эти пода+ ти «являлись средством материального обеспечения знатного по социально+политическому статусу Свенельда за службу князю»26. Свенельд мог быть княжьим наместником в земле воинст+ венных и непокорных древлян, населявших обширные угодья к западу от Киева. «Княжеские заместители выбирались или из числа младших членов Дома Рюрика, или из бояр. Они имели право на долю с той дани, которую собирали для князя, а также особый налог с населения данного места для обеспе+ чения их существования. Позднее, в ранний московский пе+ риод, такая система оплаты местным правителям стала изве+ стна как “кормление” — “кормление с земли” как таковой»27. Итак, Свенельд мог держать Древлянскую землю не как ее правитель, а как княжий наместник, если использовать позд+ нейший термин, относящийся к эпохе Московской Руси, — на правах «кормления». Он имел право собирать дань с древ+ лян, часть которой, вероятно, должен был отдавать киевскому 23
князю28. Это право едва ли было бессрочным. Князь мог в лю+ бое время лишить своего наместника этого права; поздней+ шие примеры такого рода содержатся в одной из новгород+ ских договорных грамот29. Очевидно, уже в Киевской Руси существовало пожалование земли на условиях службы, то есть наделение феодами+фьефами, или бенефициями (в термино+ логии западного Средневековья). Скорее всего, Древлянская земля не находилась в полной власти, в неограниченном рас+ поряжении Свенельда, она не была вотчиной (если использо+ вать позднейшее русское понятие), или аллодом (в термино+ логии средневекового Запада)30. У древлян были собственные князья: «Повесть временных лет» сохранила память о них в годовой статье 945 года, расска+ зывающей об убийстве древлянами князя Игоря и о мести его жены княгини Ольги31. Но летопись не относит Свенельда к их числу. Достоверность сообщения о дани, которую брал Свенельд с древлян, признали практически все историки — в том числе и те, кто отверг шахматовскую гипотезу о Люте Свенельдиче — убийце князя Игоря32. Современный исследователь А. В. Назаренко дал собст+ венное объяснение, почему это упоминание о дани, собирае+ мой с древлян Свенельдом, было изъято летописцем+редакто+ ром при составлении «Повести временных лет»: «С какой же целью или по какой причине фрагмент о данях Свенельда был исключен? Об этом нетрудно догадаться: летописец или ре+ дактор, включая в свой рассказ эпизод об убийстве Люта Све+ нельдича за охоту на древлянской территории, не без основа+ ния усмотрел в нем противоречие с сообщением о праве отца Люта на древлянскую дань»33. Эти предположения не вполне убедительны: если князь Игорь некогда наделил Свенельда правом собирать дань с племени древлян, то из этого отнюдь не следует, что позднее Свенельда не могли этого права лишить — может быть, ком+ пенсировав чувствительную утрату какими+то другими пожа+ лованиями. Несомненно, при Святославе воевода занимал положение исключительно высокое: в договоре с византийца+ ми, заключенном Святославом под болгарской крепостью До+ ростолом, с русской стороны помимо князя упомянут только воевода Свенельд34. Воеводой же Ярополка, возможно, еще до возвращения Свенельда из Болгарии был Блуд. (Позднее он, переметнувшись на сторону Владимира, обманет и предаст своего властелина, чем обречет его на смерть.) После возвра+ щения из Болгарии Свенельд и его сын, признавшие права Ярополка на Киев, заняли при князе высокое положение35. 24
Не исключено, что Свенельд после смерти Святослава по+ пытался вернуть себе право управления землей древлян, как считает Г. В. Вернадский36. Но более или менее вероятной представляется картина, нарисованная историком А. Ю. Кар+ повым: «Кажется <...> как наследственное пожалование — расценивали передачу древлянской дани потомки Свенельда. Во всяком случае, один из них позднее проявит недвусмыс+ ленный интерес к Древлянской земле. <...> Появление здесь <...> Свенельдова сына Люта будет воспринято тогдашним древлянским князем Олегом Святославичем как прямой вы+ зов и покушение на его власть: Олег убьет Люта сразу же после того, как узнает, чей сын оказался перед ним. Но сам Све+ нельд, судя по летописи, за древлянскую дань не держался и после смерти Игоря на нее не претендовал»37. Олег погиб. После этого события имя Свенельда исчезает со страниц летописи. Возможно, он вскоре умер или оказался в немилости у Ярополка38. Что же касается предположения А. А. Шахматова о тожде+ стве Люта с Мистишей и с древлянским князем — убийцей Игоря, то сейчас эта гипотеза полностью отвергнута. «Ниски+ ня», упомянутый Яном Длугошем, — по+видимому, не вари+ ант имени «Мистиша» (как считал Шахматов), а вариант име+ ни древлянского князя Мала, который, согласно «Повести временных лет», настойчиво и неудачно сватался к вдове уби+ того Игоря княгине Ольге. «Нискиня» — низкий, невысокий, «Мал» — маленький, в том числе низкорослый, и польский хронист попросту заменил одним именем другое. Имя же «Мистиша», по+видимому, появилось в летописи вследствие ошибки переписчика: в изначальном тексте ни о каком сыне Свенельда с таким именем не говорилось39. Несообразности этой версии четко отметил автор биографии князя Святослава историк А. С. Королев. «Главным и убийственным аргумен+ том» против концепции А. А. Шахматова «была мысль о том, что убийца Игоря не мог оставаться воеводой его вдовы Оль+ ги и сына Святослава». Да и в летописном рассказе о древлян+ ском восстании нет никаких признаков того, что бунт возгла+ вил Свенельд40. Остается лишь гадать, нарушил ли Лют границы Олеговых владений по безрассудному молодечеству или потому, что по+ мнил: этими землями некогда управлял его отец. Мог ли Олег воспринять вторжение Люта как покушение на свои владель+ ческие права? Ведь со времени, когда Свенельд брал дань с древлян, прошло так много лет! Или Олег узнал, что отец Лю+ та интриговал против него, настраивая Ярополка на войну с родным братом? Интриговал во имя чего? Надеясь при новом, 25
молодом князе восстановить свои давние права на управление Деревской землею? Увы, ответы на эти вопросы мы никогда не узнаем... Не всё так просто, как в летописи, и с войной между Яро+ полком и Олегом, а затем, после гибели древлянского князя в овручском рве, — между Ярополком и Владимиром. Историк Б. Д. Греков в середине прошлого века предполо+ жил: «В этих крупных политических событиях, несомненно, была своя логика, скрытая от нас в слишком лаконичной пе+ редаче летописца. Очевидно, Ярополк, сидевший в Киеве по+ сле смерти отца, имел основания быть недовольным братья+ ми. Можно думать, что Олег неохотно подчинялся Ярополку и, может быть, предполагал от него отложиться. Древляне во+ обще не прочь были поднять оружие против Киева, чтобы ос+ вободиться от его власти. Возможно, что и князь Олег вместе с представителями древлянского общества решил отделиться от Киева. Однако это только лишь предположения: точных фактов мы не имеем. Наш летописец причину войны Яропол+ ка и Олега видит в ссоре и убийстве Олегом сына воеводы Игорева Свенельда. На самом деле для этого столкновения были, несомненно, более серьезные причины. Это видно из того, как ведет себя Владимир. Узнав, что Ярополк убил Оле+ га, и чувствуя, очевидно, свою причастность к замыслам Оле+ га, он испугался, хотя и находился далеко, в Новгороде»41. Но и эти соображения — не более чем гадания. Ведь абсо+ лютно ничего не известно о системе власти на Руси после смерти (а точнее, еще после ухода на балканскую войну) бес+ покойного и непоседливого Святослава: нет данных, которые позволяли бы утверждать, что Олег Древлянский и Владимир Новгородский находились в какой бы то ни было зависимос+ ти от Киева, где княжил Ярополк. А. В. Назаренко связывает эту междоусобицу с войной 974—977 годов между германским императором Оттоном II и чешским князем Болеславом II: Ярополк поддерживал гер+ манского императора, в то время как Олег и Владимир высту+ пили на стороне чешского правителя. Версия А. В. Назарен+ ко основывается отчасти на очень поздних чешских текстах (не ранее конца XVI века), авторы которых ссылаются на не+ кие древние русские и польские летописи. Отчасти же она опирается на ряд гипотетических соображений самого исто+ рика. Так, одним из аргументов в пользу этой реконструкции событий является женитьба Владимира на некоей чехине, о чем упоминается в «Повести временных лет». Этот брак 26
А. В. Назаренко склонен относить не позднее чем к рубежу 976/77 года42. Однако и против этой гипотезы есть возражения: она буд+ то бы очень шаткая, основанная на сомнительных источни+ ках43. Из гипотезы следует, что поход Ярополка на Овруч про+ изошел зимой 975/76 года или ранее, летом 975+го44. Между тем «Повесть временных лет» датирует битву под Овручем бо+ лее поздним временем — 977 годом. (Впрочем, вспомним еще раз об условности летописных дат.) Возникает и еще один вопрос: верна ли датировка чешско+ го брака Владимира? А. В. Назаренко исходит из свидетельст+ ва «Повести временных лет», что старшим сыном Владимира был Вышеслав, рожденный от «чехини»45. Но если косвенные данные и позволяют предположить, что женитьба Владими+ ра на матери Вышеслава относится самое позднее к рубежу 976/77 года (после этого у Владимира уже родились другие сы+ новья), то нижняя граница времени этой женитьбы не про+ слеживается никак. Если доверять летописному известию о малолетстве Владимира во время вокняжения в Новгороде в 970 году, то получается, что до середины 970+х годов князь+от+ рок едва ли физически мог быть супругом. Но есть ряд свиде+ тельств иноземных источников, в основном косвенных, из ко+ торых допустимо заключить, что Владимир родился не в середине 960+х годов, как обыкновенно утверждается, а на+ много раньше — скорее всего, в 930+х46. Тогда он мог вступить в брак с «чехиней» задолго до германо+чешской войны и рус+ ской междоусобицы. Впрочем, время рождения Владимира — особая тема, весьма важная для истории Бориса и Глеба, и к этому предмету нам еще придется вернуться и рассмотреть его внимательнее и пристальнее. Так или иначе, междоусобица второй половины 970+х го+ дов была, по наиболее простому и логичному объяснению, борьбой за власть, точнее — за единовластие на Руси47. Единовластие утверждалось на Руси на протяжении всего Х века. Очевидно, платой за него было истребление не только местных племенных князей наподобие незадачливого древ+ лянского жениха Мала, но и боковых линий в роде Рюрикови+ чей. Согласно «Повести временных лет», преемство власти предстает прямым, как Невская «першпектива»: Рюрик родил Игоря (здесь, правда, преемничество было на время подпор+ чено Вещим Олегом, вокняжившимся по малолетству Игоря на целых эпических тридцать три года) — Игорь родил Свято+ слава... Только из сохраненных «Повестью временных лет» княжеских договоров с Византией выясняется, что у киевских правителей были многочисленные родичи — племянники и пр. 27
Имелись, наверное, и родные братья — похоже, что с ними по+ ступили по известному принципу: «Нет человека — нет проб+ лемы». Но вот Святослав имел неосторожность родить аж трех сыновей+наследников. Разгорелась первая зафиксированная древнерусскими источниками распря. Ученое объяснение междоусобицы 970+х годов в конечном счете мало отличается от толкования княжеских распрей древнерусскими книж+ никами: деяниями князей движут властолюбие, неутоленные амбиции. Впрочем, Владимирово властолюбие, может быть, имело особенную природу. По мнению историка М. Б. Свердлова, Владимир, как рожденный от рабыни — Ольгиной ключницы Малуши, обладал как князь в сравнении со старшими братья+ ми «изъяном» и стремился положить начало новой династии. Символична совершенная им замена двузубца — геральдиче+ ского знака Рюриковичей — на новый геральдический сим+ вол — трезубец, символичны и женитьба на вдове Ярополка, и усыновление Ярополкова сына — Святополка: «Владимир должен был уничтожить Ярополка не только для того, чтобы восстановить в стране единовластие. Являясь “прижитым” сыном, чтобы добиться власти, он должен был прервать закон+ ную линию наследования княжеского стола старшей ветвью полноправного Ярополка. О таком содержании развивающих+ ся событий, об осознании Владимиром своего особого поло+ жения как начала новой ветви в великокняжеском роде свиде+ тельствует его княжеский геральдический знак в виде трезубца. О том же свидетельствует не только коварное убийство Яро+ полка по приказу Владимира, но также его женитьба по язы+ ческому праву левирата на вдове старшего брата, усыновление его новорожденного сына. Князь+язычник мог иметь не+ сколько жен, так что родившийся Святополк Ярополкович должен был быть уравнен в правах с сыновьями Владимира»48. Это объяснение небесспорно: в частности, неясно, сущест+ вовал ли в тогдашнем обычае принцип наследования княжес+ кой власти по старшинству. Но, так или иначе, кровавая цепь княжеских преступлений не оборвалась: в семье Владимира подрастал новый крамольник — мститель за своего отца. Ос+ тановить это преемство братоубийственного греха можно бы+ ло только беззлобием, кротостью и непротивлением. Впрочем, происхождение Святополка вызывает некоторые сомнения: «Да кто его отец?» Требуется более точное установ+ ление отцовства.