ВЛИЯНИЕ КОНФУЦИАНСКИХ ЭТИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ

К. Петросян ВЛИЯНИЕ КОНФУЦИАНСКИХ ЭТИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ НА ВОСПРИЯТИЕ ОБРАЗА СЮННУ В ДРЕВНЕМ КИТАЕ На данный момент появилось достаточно большое количество монографий и статей, посвященных проблеме взаимоотношений китайцев с соседними народами, как в древности, так в более позднее время. Труды Н. Я. Бичурина (1777–1853), который переводил с китайского языка тексты, затрагивавшие историю народов, проживавших на территории Внутренний Азии и Маньчжурии в различные эпохи3, по праву можно назвать основополагающими. В ХХ в. появилось колоссальное количество работ, посвященных связям китайцев с кочевым миром Внутренний Азии. Например, в своих «Материалах по истории сюнну»4 В. С. Таскин исправил неточности перевода Н. Я. Бичурина глав «Ши цзи» и «Хань шу», связанные с описанием китайскими историками кочевого народа сюнну. Также можно упомянуть труды А. Н. Бернштама, С. И. Руденко, Л. Н. Гумилева5, которые в своих работах осветили историю, социальный строй и хозяйственную деятельность державы сюнну.

Уже более ста лет проводятся археологические раскопки на территории Забайкалья. Они обнаружили укрепленные валами поселения сюнну, где народ занимался ремеслом и земледелием1. Стоит отметить работы Л. И. Думана и А. С. Мартынова2, изучавших внешнюю политику императорского Китая. Однако работ, связанных с культурными и идеологическими представлениями Китая о «природе варваров», на данный момент недостаточно. В этой связи стоит отметить труды Ю. Л. Кроля. Его статья «О концепции „Китай – варвары”»3 послужила своего рода точкой опоры при написании данной работы. Можно заметить, что этические представления об иноземцах в Китае зачастую строились исходя из представления о неблагородном человеке (小人, сяожэнь – буквально означает «маленький / ничтожный человек») в самой китайской культуре. Как заметил Ю. Л. Кроль (во многом основываясь на идее А. С. Мартынова), «варвары» оказывались за пределами этики «благородного мужа» (君子 цзюньцзы) и отождествлялись с китайскими «низкими людьми»4. Поэтому китайский образ «варвара» рядом черт напоминает образ китайского «низкого человека»5. Другими словами, китайские хронисты, рисуя этический портрет иноземца, использовали известный ряд характеристик человека, выработанных еще такими мыслителями, как Конфуций. Варварам, естественно, приписывали атрибуты черт характера, присущие «низкому человеку» и отсутствие атрибутов «благородного мужа». Далее мы приведем конкретный пример для подтверждения вышеизложенного тезиса. Через призму конфуцианской этики древнекитайский историк Сыма Цянь (ок. 145–86 до н. э.) в 110-й главе своих «Исторических записок» описывает обычаи народа сюнну, главного на тот период военного соперника империи Западная Хань (206–8 гг. до н. э.). В своем описании этого кочевого народа китайский историк отметил следующее: «Там, где видят для себя выгоду, не знают ни правил приличий, ни правил поведения»6. В первом переводе, выполненном Н. Я. Бичуриным, данный фрагмент звучит несколько иначе: «Где видят корысть, там ни благоприличия, ни справедливости не знают»7 (苟利所在, 不知利义 гоу ли со цзай, бу чжи ли и)8. Для понимания заложенного в данном фрагменте значения цитата нуждается в комментарии. Начнем с первой части фрагмента. Слово «выгода», или «корысть», как перевел Н. Я. Бичурин, на китайском звучит ли (利). В современном китайском 1

3 Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в средней Азии в древние времена: В 2 т. М.; Л., 1950.

4 Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 1–2 / Введ., пер. и коммент. В. С. Таскина. М., 1968, 1973.

5 Бернштам А. Н. Очерк истории гуннов. Ленинград, 1951; Руденко С. И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.; Л., 1962; Гумилев Л. Н. Хунну. Средняя Азия в древние времена. М., 1960.

Давыдова А. В. Иволгинский комплекс – памятник хунну в Забайкалье. Л., 1985. Думан Л. И. Традиции во внешней политике Китая // Роль традиций в истории и культуре Китая. М., 1972. С. 199–213; Мартынов А. С. Представления о природе и мироустроительных функциях власти китайских императоров в официальной традиции // Народы Азии и Африки. М., 1972. С. 72–82.

3 Кроль Ю. Л. О концепции «Китай – варвары» // Китай: общество и государство. М., 1973. С. 13–29.

4 Там же. С. 17.

5 Там же.

6 Материалы по истории сюнну. С. 34.

7 Бичурин Н. Я. Ук. соч. Т. I.С. 40.

8 Сыма Цянь. Исторические записки. Чанша. 2001. С. 619.

364

365

2

языке это аналогично слову ли и (利益) – польза, выгода, корысть, прок, т. е. все то, что приносит некую материальную пользу. Таким образом, оба перевода в принципе схожи. Стоит обратиться к семантике слова ли в китайской традиционной культуре. Известно, что погоня за прибылью и выгодой имела ко времени написания «Исторических записок» свой культурный подтекст, связанный со школой жу (жу цзя, или, как принято писать в западной литературе, «конфуцианством»). В древнем памятнике китайской мысли – «Лунь юе» («Беседы и суждения»), составленном учениками Конфуция после смерти великого мыслителя, стремление к прибыли приписывается «низким людям». В данном контексте можно привести следующую цитату: «Маленький человек думает только о выгоде (ли)»1. Согласно учению Конфуция, «низкий человек» являлся антиподом «благородному мужу», который, если продолжить цитировать «Лунь юй», «думает только о справедливости»2. В более буквальном переводе И. И. Семененко эта цитата звучит схоже: «Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду»3. Таким образом, можно предположить, что Сыма Цянь, будучи образованным человеком своего времени, приписывает кочевому народу сюнну стремление к наживе. В той же 110-й главе Сыма Цянь неоднократно подчеркивает стремление сюнну к наживе, причем передает это также через термин ли. «Завидев неприятеля, устремляются за корыстью (Н. Я. Бичурин в очередной раз переводит слово ли как «корысть») подобно стае птиц»4. В. С. Таскин интерпретировал этот фрагмент несколько иначе: «Когда они видят противника, то устремляются за добычей (в данном случае, перевод слова ли как «военная добыча», не совсем точен. – К. П.), подобно стае птиц»5. Такая систематичность употребления слова ли в отношении к сюнну говорит о некоем сложившемся в китайской традиции представлении о жадности «варваров». К тому же можно предположить, что разрушительность и жестокость «варваров», согласно представлениям китайцев, объяснялись именно стремлением кочевников к наживе. В этой связи также можно упомянуть одно из выражений Конфуция, содержащемся в 4-й главе «Лунь юя»: «Когда исходят лишь из выгоды, то множат злобу (怨, юань, которое также соответствует современному юань хэнь, т. е. ненависть, вражда. – К. П.)»6. Жадность варварам приписывалась и в более ранних источниках. Например в «Цзо чжуань» говорится следующее: «Варвары (в данном случае жунди7. – К. П.)

ничего не знают о дружбе (иероглиф义цинь скорее можно перевести как «родство». – К. П.) и полны жадности», так этот фрагмент звучит в переводе Дж. Легга1. М. В. Крюков интерпретировал этот фрагмент следующем образом: «Варвары не связаны с нами (т. е. с китайцами. – К. П. ) узами родства и отличаются жадностью»2. Считалось, что именно природная алчность постоянно толкает их к грабежам3. Таким образом, алчный характер «варваров» связывался у китайцев с распространением вражды. Перейдем ко второй части нашего фрагмента: «ни благоприличия, ни справедливости не знают». То что Н. Я. Бичурин перевел «благоприличие», в китайском тексте его обозначает слово ли (礼). Это один из терминов «Лунь юя», который принято переводить как «ритуал», «благопристойность», «правила». Как известно ли являлось краеугольным понятием для китайского общества. Через ритуал выражалось почтение младшего к старшему, подчиненного к своему начальнику, ученика к учителю. Значение ритуала в китайском обществе хорошо подметил американский синолог Х. Г. Крил: «Китайцы вели особый образ жизни, имели ряд специфических обычаев, которые иногда называют словом ли»4. Тех, кто исповедовал такой образ жизни, считали «китайцами», те, кто в силу определенных причин отворачивался от него, «китайцами» быть переставали5. Строгое соблюдение норм ли – важнейший момент социального порядка китайцев6. Исходя из этого, можно сделать вывод, что сюнну являлись «варварами» ввиду их некитайского образа жизни. В свою очередь, общество северных кочевников было лишено общественной гармонии и социального порядка, в соответствии с одним известным фрагментом «Лунь юя»: «Из назначения ритуала ценней всего гармония (和 хэ)»7. Или, в переводе Л. С. Переломова, где трактовка термина хэ в данном случае звучит иначе: «При осуществлении Правил ценным является достижение единства через разномыслие»8. Интересно рассмотреть, каким образом отсутствие ли повлияло на описание возрастной иерархии в обществе сюнну. Сыма Цянь в той же 110-й главе пишет: «Ценят зрелых (чжуан, т. е. возраст приблизительно до 30 лет) и крепких (цзянь, т. е. физически здоровых), не уважают старых и слабых»9. В переводе В. С. Таскина эта фраза звучит иначе: «Уважают молодых и сильных,

1

Переломов Л. С. Лунь юй. М., 2000. С. 332. Там же.

3 Лунь юй (пер. И. И. Семененко) // Конфуций. Уроки мудрости. М., 2004. С. 33.

4 Бичурин Н. Я. Ук. соч. Т. I. С. 50.

5 Материалы по истории сюнну. С. 41.

6 Лунь юй (пер. И. И. Семененко). С. 32.

7 Этноним жун (戎) служил для обозначения западных «варваров», в свою очередь, этноним ди (狄) обозначал северные инородные племена. В некоторых случаях подобные биномы следует трактовать как «варвар» ибо известно, что как такового термина «варвар» в Древнем Китае не существовало.

Legge J. The Сhinese Сlassics. Hong Kong University Press. In 5 vols. Vol. V. Pt 2. Р. 422. Крюков М. В., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза. М., 1978. С. 274.

3 Мартынов А. С. Представление о природе власти в китайской официальной традиции // Восток (1972). № 5. С. 78.

4 Крил Х. Г. Становление государственной власти в Китае. Империя Западная Чжоу. СПб., 2001. С. 137.

5 Там же.

6 Васильев Л. С. Проблемы генезиса китайской мысли. М., 1989. С. 76.

7 Лунь юй (пер. И. И. Семененко). С. 12.

8 Переломов Л. С. Лунь юй. С. 304.

9 Сыма Цянь. Ук. соч. С. 619.

366

367

2

1 2

а к старым и слабым относятся с пренебрежением»1. В данном случае нас не интересует истинность цитаты древнего историка. Для китайцев общество, где отсутствует уважение к старшим, было лишено всяких моральных ценностей. Подобный фрагмент звучит более конфуцианским в высказывании ханьского императора У-ди (140–86 гг. до н. э.). В своей речи, обращенной к правителю удельного царства Янь, территории которого граничили с кочевой державой сюнну, китайский государь, предостерегая об опасности, исходящей от кочевников, сказал следующее: «У племени сюньюй (в данном случае синоним сюнну. – К. П.) нет почитания старших (孝 сяо)»2. В данном случае следует обратить внимание на иероглиф сяо, который в основном переводится как «сыновья почтительность». Когда один из учеников Конфуция спросил о сути сяо, учитель ответил: «При жизни родителей служи им согласно Правилам; когда, похорони их согласно Правилам; совершай жертвоприношения согласно Правилам»3. Социальный порядок, по которому старшие всегда стояли на вершине общества, а младшие – внизу, согласно «Историческим запискам», отсутствовал у сюнну. Перейдем теперь к последнему термину, который Н. Я. Бичуриным переведен как «справедливость»; в китайском тексте стоит иероглиф и (义); иногда это слово переводится как «долг». Стоит ли напоминать что понятие и также играет большую роль в учении Конфуция. Как уже говорилось, человек, постигающий справедливость, был диаметрально противоположен «низкому человеку», стремящемуся к извлечению выгоды. Сыма Цянь не случайно употребил отсутствие долга (или справедливости) в отношении сюнну. Следует вспомнить исторический фон, на котором происходили взаимоотношения между Ханьской империей и номадами во ІІ в. до н. э. Противостояние двух держав можно охарактеризовать следующим образом. Шаньюй после опустошительных набегов, как правило, направлял послов в Китай с предложением заключения так называемого хэцинь (和亲), или «договора о мире и родстве»4. Согласно этому договору, китайцы поставляли в ставку шаньюя определенное количества шелка, вина и других подарков, а также принцессу с ханьского двора5. После получения даров набеги сюнну на какое-то время прекращались, однако затем они возобновлялись. Исходя из этого факта, можно предположить, что из-за несоблюдения хэцинь китайский историк приписывает сюнну отсутствие чувства долга. Население Древнего Китая, подобно древним грекам, считало себя единственным цивилизованным народом на земле, жителями ойкумены6. Таким образом, на основании вышеизложенного материала можно сделать вывод, что китайские этические оценки «варваров» не могут отражать реальной картины

общества сюнну. Китайский портрет сюнну, исходя из конфуцианской этики, переноса ее на общество иного типа хозяйственной деятельности (т. е. номадизм), базирующегося на своих внутренних культурных ценностей, искажает реальную историческую картину.

1

Материалы по истории сюнну. С. 35. Сыма Цянь. Исторические записки. Т. VI / Пер., предисл. и комент. Р. В. Вяткина. М., 1992. С. 277.

3 Переломов Л. С. Лунь юй. С. 308.

4 Крадин Н. Н. Кочевники и земледельческий мир: хуннская модель в исторической перспективе // Восток (2000). № 3. С. 9.

5 Бичурин Н. Я. Ук. соч. Т. I. С. 52.

6 Ching J. Mysticism and Kingship in China. Cambridge, 1997. P. 4.

2

368

369