Введение

В В. В. Емельянов ЦЕННОСТНЫЕ СИСТЕМЫ КУЛЬТУР ВОСТОКА: МЕЖДУ НОРМОЙ И ИДЕАЛОМ

Наша конференция называется «Идеалы, ценности, нормы в культурах Востока», и ее проведение симптоматично для современной ориенталистики. Вся первая половина прошлого века ушла на выяснение социально-экономического базиса истории восточных обществ. В результате была создана теория государства. Во второй половине двадцатого столетия научная конъюнктура сместилась в сторону мифопоэтического мышления и структуры литературных произведений Востока. Результатом явилась история всемирной литературы и теория мифа. И только ближе к концу века ясно обозначилась третья значительная тенденция, которая теперь возобладала – именно, изучение мироощущения, мировоззрения и ценностной ориентации обществ Востока. Именно эта сторона истории восточных обществ интересовала И. М. Дьяконова в последние годы его научной работы. Обосновывая свой интерес, он писал: «…Развитие личностных отношений в процессе производства можно (а с моей точки зрения – и нужно) рассматривать не только в рамках факторов, относящихся к социальнопроизводственным отношениям, но и в рамках социального сознания и мотивации производственных (и иных общественных) поступков, т. е. социальной психологии… Социальная деятельность человека зависит от ее социально-психологической оценки. А это значит, что переход от одного типа хозяйствования к другому и далее от одной системы социальных отношений к другой, даже когда эта перемена не носит характера смены принципа социальных отношений, а сводится к этническим, религиозно-идеологическим или же внутрисословным сдвигам, должен сопровождаться сменой социальных ценностей... То, что было антиценностью, должно стать ценностью, а то, что было ценностью, должно стать антиценностью» [Дьяконов 1994: 12].

8

В

В ориенталистике проведение подобных исследований стало возможно благодаря успехам этнопсихологии, религиоведения и философии культуры [Гачев 1995; Лурье 1994]. Если историк работает с фактами, а филолог со словами и текстами, то объектом для ориенталиста-культуролога являются идеи и представления, сложившиеся в истории и отразившиеся в текстах. От изучения бытия мы переходим к изучению сознания, от эстетических и поэтологических аспектов сознания – к онтологическим и этическим. Но как всегда, когда возникает устойчивый массовый интерес к объекту, мы должны констатировать, что объект является уходящей натурой. Пока люди были религиозны, религиоведения не было. Пока не было проблем с культурой, не могла появиться культурология. Теперь мы находимся в ситуации потери норм и идеалов, крайней размытости всех этических основ и неопределенности ценностной системы. Только в такую эпоху и могло появиться отчетливое желание заняться ценностной ориентацией человечества. Что означает такое желание? Пытаемся ли мы вернуть собственные утраченные ценности и нормы или поновому скомбинировать их? Хотим ли мы лучше понять восточные ценности, потому что Восток уже давно поселился рядом с нами? Желаем ли мы понять, как вообще возникают ценности, во что они превращаются и куда исчезают? Обращаясь к истории ценностных систем стран Востока, следует определить основные понятия, которые мы будем рассматривать далее. Употребляя слово «ценность», сошлемся на определение, данное Клайдом Клакхоном: «Ценности – это осознанное или неосознанное, характерное для индивида или для группы индивидов представление о желаемом, которое определяет выбор целей (индивидуальных или групповых) с учетом возможных средств и способов действия» [Kluckhohn 1951: 395]. С такой трактовкой ценностей связано, в свою очередь, понятие ценностной ориентации (value orientation), которую Клайд Клакхон определил как «обобщенную концепцию природы, места человека в ней, отношения человека к человеку, желательного и нежелательного в межличностных отношениях и отношениях человека с окружающим миром, концепцию, определяющую поведение [людей]» [Там же: 411]. Далее, употребляя слово «Восток», мы будем говорить об обществах Азии и Северной Африки, с их подразделением на ближневосточные и дальневосточные общества. Понятием «норма» мы обозначим регулирующее правило, предписание, указывающее границы своего применения. Под «идеалом» мы будем здесь

В. В. Е

9

понимать коллективное стремление людей разных регионов к достижению одного значимого результата. Следует сразу сказать, что само понятие ценности и ценностной ориентации характерно только для западной цивилизации. Аристотель, рассматривая в «Большой этике» отдельные виды благ, впервые вводит термин «ценимое» (тимиа). Он выделяет ценимые («божественные», такие как душа, ум) и хвалимые (оцененные, вызывающие похвалу) блага, а также блага-возможности (власть, богатство, сила, красота), которые могут использоваться как для добра, так и для зла [Аристотель 1984, IV: 300–307]. Диоген Лаэртский, излагая взгляды стоиков Гекатона, Аполлодора, Хрисиппа, показывает, что все сущее может быть или благом, или злом, или «безразличным». К благу, в частности, относятся такие добродетели, как справедливость, мужество, здравомыслие и пр., к злу – их противоположности. Критерием отнесения к благу или злу в данном случае является, соответственно, способность приносить пользу или вред. «Безразличными» стоики называют, например, здоровье, красоту, силу, богатство, так как их можно употреблять и во благо, и во вред. Интересно, что и «безразличное», тем не менее, может быть для человека как предпочтительным (например, здоровье), так и избегаемым (болезнь). С целью обозначения критерия такого разделения стоики впервые используют понятие «ценность» (аксиа – достоинство). В представлении стоиков предпочтительное – это то, что имеет ценность, избегаемое – то, что не имеет ценности. Диоген Лаэртский приводит приписываемое им первое определение многозначного понятия ценности: «... ценность, по их словам, есть, во-первых, свойственное всякому благу содействование согласованной жизни; во-вторых, некоторое посредничество или польза, содействующая жизни, согласной с природой, – такую пользу, содействующую жизни, согласной с природой, приносят и богатство и здоровье; в-третьих, меновая цена товара, назначаемая опытным оценщиком, – так говорят, что за столько-то пшеницы дают столько же ячменя да вдобавок мула» [Диоген Лаэртский 1986: 278]. Ценности в понимании стоиков, таким образом, носят инструментальный характер, являясь средствами, позволяющими достичь блага, которое есть конечная, идеальная цель [Яницкий 2000]. Ничего похожего на понятие и определение ценности мы не сможем встретить на Востоке до того момента, пока античность не повлияла на логику восточных обществ и не приобщила их к своим философским достижениям. Несмотря на это обстоятельство, пред-

10

В

ставления о ценностях существуют во всех обществах Востока имплицитно и имманентно. Поэтому имеет смысл заняться их рассмотрением в истории. Можно выделить несколько основных ценностных векторов, зависящих от типа ландшафта, на котором возросла и оформилась та или иная культура. Первый вектор задается сочетанием безлесной равнины и полноводной реки. В такой местности люди ориентированы на воспроизводство изначальных условий жизни, поскольку режим рек более-менее регулярен, урожай получается каждый год, а наличие открытого пространства приковывает внимание людей к звездному небу и заставляет думать о связи между верхним и нижним мирами. Люди преимущественно заняты земледелием, а воюют в основном из-за нехватки необходимых в повседневной жизни природных материалов. В число ценностей такой культуры неизбежно попадут небесная истина, почтительность к предкам и божественная сила – категории, обеспечивающие непрерывность тихого земного благоденствия. Второй ценностный вектор задается сочетанием горных и пустынно-степных районов. Это засушливая местность, крупных рек нет, вода ценится на вес золота, почва камениста. Люди в таких районах ориентированы на кочевое скотоводство, они живут небольшими объединениями, нападают на соседей, и, в конце концов, убеждаются в эффективности войны как основного способа увеличения имущества. Человек в условиях гор и степи с трудом может надеяться на себя, ему постоянно нужна помощь его воинственного рода. Поэтому образуется жесткая коллективная солидарность. Ценностями такого общества становятся мужество, инициативность, конфликтность, выносливость, презрительное отношение к смерти. В отличие от равнинно-речных сообществ, горно-степное общество ориентировано не на воспроизводство постоянного бытия, а на достижение новых позиций, в первую очередь – на экспансию пространства и увеличение контроля над рынками. Преодоление пространства, возможность управления тем, что тебе ранее не принадлежало – вот заветные цели такого типа культуры. Третий ценностный вектор образуется у народов, близких к морю и занятых морской торговлей. Море сглаживает пространственные разногласия, поскольку его границы размыты. На море встречаются суда любых народов, которые захотели отправиться в путешествие. Морские пристани полны товаров со всех концов света, купцы, торгующие при море, – самые богатые люди своего народа. Ценностями

В. В. Е

11

приморских цивилизаций всегда были изменение, развитие, прогресс, свобода. Приморский человек ориентирован на постоянную перемену места, он лишен точки опоры в пространстве, поэтому для него естественно не любить постоянство и признавать необходимость новых знаний и навыков. Четвертый ценностный вектор характерен для народов, обитающих в густых зарослях, будь то лес, джунгли или тайга. Лесная жизнь заставляет человека признавать огромное количество живых существ равными себе или даже доминирующими над собой. Он чуток к жизни цветка, бабочки, змеи, понимает повадки хищников. Такое постоянное соседство с миром живого заставляет человека отказаться от чрезмерной экспансии и обращает его к мысли о милосердии ко всем живым существам, поскольку он мало от них отличается. Для лесного человека характерен переход от мыслей о живом к размышлениям о круговороте живого в природе, и далее – к идее переселения душ, вечным перерождениям и прочим мистическим и спиритуалистическим вопросам. Результатом такого ценностного вектора становится самоуглубление и мистицизм, одухотворение как самой природы, так и всего живого в ней. Можно назвать и другие ценностные векторы, задаваемые ландшафтами, но для пояснения общего принципа хватит и этих примеров. Однако каждая цивилизация сочетает в себе несколько таких векторов. Так, шумерская культура была и равнинно-речной, и морской на юге. Грекам присущи ценности горно-степного и морского векторов. Индийцы сочетают в себе лесной, горный и морской на юге менталитеты, и т. д. Следует заметить, что в конечном итоге в культуре возобладал какой-то один вектор, что хорошо можно определить по стереотипам восприятия данной культуры в соседних. Так, индийская и германская цивилизации по преимуществу связаны с ценностями лесного вектора, шумерская и египетская, а также в значительной мере китайская – с равнинно-речным вектором, ассирийская, хеттская, монгольская и арабская – с горно-степным вектором, финикийская, греческая, англо-американская – с морским. Так что начинать изучение любой ценностной системы нужно непременно с того, что географическое положение диктует культуре. Только в этом случае мы сможем правильно понять систему норм каждой цивилизации. В древности ценностные системы культур Востока зависели от норм и правил. Эти нормы ориентировали каждый культурообразующий этнос на воспроизводство определенного человеческого типа.

12

В

Все нормы выражались либо в виде категорий мироощущения, бывших рефлексиями по поводу человеческой деятельности, либо в форме поучительных текстов. Можно выделить два поколения этих норм. К нормам первого поколения, возникшим в городах-государствах, относятся категории и качества, присущие всему мирозданию как отдельной организации, т.е. мирозданию как космосу, и противостоящие космической энтропии. От человека требуется соответствовать этим первопринципам, ни в коем случае не выделяясь из общего порядка. Такова египетская категория «маат», понимаемая и как истина, и как справедливость, и как порядок. Таковы шумерские категории «ме», «нам», «билуда», «гарза», обозначающие ритуальные основания мира – его предвечную силу, предопределение людских судеб, потенциал, стройность, единство. Таковы китайские «дэ», «мин» – категории небесной благодати и предопределения. Такова индийская «дхарма», обозначающая основание и принцип существования любой вещи в мире. Подобного рода нормы возможны только на том этапе, когда сознание человека конструирует мир, пытается привести многообразие его феноменов к единству. Но видит оно в ту пору только нагромождение явлений, управляемых собственными силами. Что объединяет эти силы – непонятно, поскольку и сам человек еще живет в плохо упорядоченном обществе. Нормы и категории второго поколения появляются уже в территориальных государствах, объединяющих по нескольку городов. Это нормы собственно человеческого поведения, отличные от состояния окружающего мира. Например, китайский нормативный принцип «ли», определяемый как «благопристойность, этикет, ритуал, церемонии» и т. п., представляет собой совокупность детально разработанных правил, обрядов, жестко регламентированных форм поведения, обязательных для тщатель¬ного исполнения. Но в изречениях Конфуция традиционные нормы переводятся внутрь человека, делаются областью личных, глубоко интимных переживаний [Универсалии восточных культур 2001: 413]. Механизмом внутреннего принятия этических ценностей выступает «гуманность» («жэнь»), которую сам Конфуций определял, с одной стороны, как «любовь к людям», а с другой – как «преодоление себя и возвращение к ритуальной благопристойности». Понятие «жэнь», известное в доконфуцианских текстах в значении «доброта правителя к подданным», в изречениях Конфуция означает интериоризацию нравственных ценностей и правил этикета, превращение их во внутреннюю природу, естественную и безотчетную

В. В. Е

13

потребность человека [Там же: 404–405]. «Жэнь» интерпретируется им как нечто идентичное человеческой воле, как активность человека [Семененко 1987: 175–187] . Нормы второго поколения предусматривают активность человека как субъекта при безусловном соблюдении им требований государства. Но прежнее космическое начало уже отступает на второй план. Человек становится гражданином государства или подданным монархии, и его поведение отныне диктуется структурой хорошо упорядоченного общества. Нормы второго поколения были в ходу до середины «осевого времени» – эпохи, совпавшей с началом эллинистического периода в истории древнего мира. В историческом аспекте это было время максимального укрупнения государств и создания первых мировых империй, наиболее жестоких войн и наиболее бесчеловечного отношения к людям. Результатом экспансионистского развития внешней истории стало стремление людей к уклонению от позитивного действия, поскольку любой твой шаг вперед может нанести ущерб другому человеку, не говоря уже об остальных существах. Заканчивается время господства норм над ценностями, и начинается совсем другая история. Ценности начинают зависеть от идеалов. Идеалы формулируются сотериологическими религиями, каждая из которых имеет свой священный канон. В одном случае идеалом служит освобождение как прекращение перерождений, в другом случае – обретение райской жизни после смерти. Порожденные идеалами ценности закрепляются в нормативных категориях третьего поколения. Например, в таких, как древнеиндийская «ахимса» – «ненасилие», избегание вреда, который можешь нанести миру, – или нищелюбие ессеев. Норма отныне проявляется в индивидуальном служении идеалу спасения, в уклонении от всякого действия, приносящего личную выгоду ценой ущерба ближнему, в смирении перед высшим судией всех людей, в постоянной молитве и постоянном соблюдении религиозного закона [Универсалии восточных культур 2001: 322]. То есть это такое положение вещей, когда норма находится в прямой зависимости от идеала, а идеал формирует ценностную систему. Можно сказать, что весь Восток с последних веков до нашей эры живет уже по этим правилам. Язычники, обитающие на периферии, поневоле приспосабливают свое поведение к нормам поведения наиболее развитых слоев общества, но, разумеется, без осознания самого идеала, которому подчинены и посвящены эти нормы.

14

В

Следующий принципиальный момент при анализе ценностных систем Востока заключается в повсеместном эллинистическом влиянии на эти системы. Греки прошли по всему Востоку, всюду оставив след своей специфической рациональности. Под их влиянием многие народы Востока стали христианами, в результате освоения их культурного наследия христианские и мусульманские (а отчасти и буддийские) сообщества стали тяготеть к изучению наук, к философии и к созданию идеальных государств. Нет никакого сомнения в том, что на сотериологическую основу восточной религиозной ментальности греки наложили специфические представления о свободе воли, гармоническом развитии, благородстве, красоте, риторическом мастерстве. Все это прямо или опосредованно проникло в восточные элиты и сформировало в них новые запросы, приведшие к образованию новых, наполовину заемных норм. Таким образом, средневековый домонгольский Восток сочетал в себе наборы ценностей, восходящих к религиозному идеалу, и ценностей, привнесенных из античного мира. Это обстоятельство позволило Востоку в ту пору далеко превзойти западную цивилизацию как по уровню организации общества, так и по уровню философского осмысления мира. Дальнейшая история ценностных систем Востока представляет собой сплошную трагедию. Трагедия эта, насколько сейчас можно увидеть, имеет два аспекта. Первый аспект – монголо-тюркское преобладание на Востоке, приведшее к остановке всех интеллектуальных программ уже сложившихся научно-философских элит. После падения Багдада развитие наук, а с ними – и самых утонченных отношений между людьми, еще было возможно в Северной Африке и в Испании. Но после Реконкисты и образования Османской империи развитие классических обществ Ближнего Востока остановилось, Греция понесла жесточайший урон, от которого не оправилась и до сих пор, регресс постиг и славяно-балканские страны. Последствия османского преобладания сказываются по сей день. С одной стороны, это проявляется в том, что в странах с подавленной личной инициативой, с давно погубленными университетами и философскими школами элита перемещается на Запад, поскольку нет внутреннего общественного запроса на развитие. С другой стороны, вся сила интеллекта завоеванных Османами стран была направлена с развития на противостояние, в результате чего возникли несколько консервативных проектов, из которых наиболее живучим оказался салафизм. Произошел резкий инволюционный сброс ценностей от служения религиозному идеалу

В. В. Е

15

к следованию изначальным нормам примитивного сообщества. Поскольку же салафизм основан на ценностях горно-пустынного общества, его ценностями являются, прежде всего, мужество и презрение к смерти ради освобождения территории и общества от инородных влияний. Нетрудно заметить, что этой реакции не было бы, если бы не пять столетий монгольско-османского ига. Второй аспект – европейская колонизация Востока, приведшая к существенно иным результатам, чем в первом случае. Запад, выкачивая ресурсы восточных стран, подарил им все свои передовые технологии, выучил элиты в лучших университетах и тем самым обеспечил миролюбие бывших подданных с частичным их включением в западную систему ценностей. Но самое главное – Запад оставил восточным элитам прежнюю включенность в ценности античного мира, поощрил просвещение в своем духе. При этом Дальнему Востоку, не охваченному Османами, повезло не в пример больше Ближнего. Современные Индия и Япония могут быть примерами такого везения – их развитие было поощрено, их элиты, сохранив формальную независимость от воспитателей, стали грамотно управлять своими странами и притом не ополчились на бывших угнетателей. Ближний Восток, несмотря на западное воспитание элит, не смог развиваться индо-японскими темпами, поскольку ему помешало несчастное османское наследие. Но Восток следовал за Западом только до тех пор, пока сам Запад следовал своей системе ценностей, т. е. пока Запад был христианским и античным по своей сути. Можно даже сказать, что Восток следовал за Западом, пока Запад был преимущественно Европой. Перемещение центра западной цивилизации за океан сообщило самой этой цивилизации существенно иные характеристики, возможно, связанные с ценностями доколумбовых цивилизаций Америки, которые еще изучены плохо. Восток перестал узнавать Запад. Запад перешел от ценностей государства, империи, нации к ценностям индивидуума. Ценности эти отныне связаны с психологическим устройством каждого отдельного человека и не предусматривают единого для всех идеала. Существование значительного числа психологических типологий, например, зодиакально-астрологической типологии, типологии Юнга, психософии, НЛП и других подобных схем, неизбежно приведет к доминированию норм и ценностей личности как сложной интеллектуально-деятельностной системы. На смену сотериологии постепенно приходит идеал максимального развития человеческого потенциала, нацеленного на максимальное же физическое долголетие.

16

В

Люди активно перемещаются по миру, подыскивая себе место в соответствии со своим типом личности и личностными запросами, поэтому теряется связь человека с ценностями места, откуда он произошел и где был воспитан. Общество, образуемое индивидами, каждый из которых представляет собою отдельный космос, в перспективе становится моделируемым, что означает постепенное угасание интереса к традиционным ценностям и создание игровой комбинации ценностей, приемлемой для малого сообщества типа корпорации или субкультуры. Что делать в этом положении Востоку? Восток тоже понимает, что никогда уже не станет прежним. Одни восточные общества не могут преодолеть вековую отсталость и пользуются нормами примитивно живущих коллективов, желая гибели западной цивилизации. Примером является фундаментализм арабского мира. Другие пытаются перегнать Запад в области технологий и развития производства, не понимая, что обречены на положение вечно идущих сзади. Таковы современные «дальневосточные тигры» – Япония, Корея, страны Юго-Восточной Азии. Есть и такие общества современного Востока, в которых, во-первых, не отвергаются западные технологические новшества, во-вторых, формируются предпосылки для особой рефлексии самих себя и своих отношений с Западом. Это прежде всего Иран и Китай. Обеим цивилизациям крупно повезло на длинной исторической дистанции: Китай не стал добычей Тимура и ареной распрей между тимуридами и Османами, Иран благодаря Сефевидам не попал под власть Османской империи и довольно легко ассимилировал монголо-тюркские элиты. В новейшее же время обе эти культуры не стали легкой добычей Запада, во многом ориентируясь на соседское влияние России и Советского Союза. Они находятся в уникальном положении, поскольку им не надо сбрасывать с себя груз застойной эпохи и колонизации. Их потенциал во многом сохранился, поэтому их интерес к развитию не угас. Китай уже заявил о себе как держава с самостоятельным вектором развития, следует ожидать подобных заявок на лидерство и от Ирана. Что же касается Индии, то она, как и Ближний Восток, в средние века также пострадала от монголов и тюрок, была добычей Тимура, затем англичан, а в наши дни значительная ее часть поражена исламским салафизмом, идущим из Пакистана. Поэтому полного развития по типу ирано-китайского в ближайшее время ждать не приходится. Совершенно особняком в этом ряду преобразованных восточных стран и культур находится Турция, точнее, Малая Азия и примыкаю-

В. В. Е

17

щие к ней районы Балкан. Если внимательно читать историю этого региона, то можно заметить, что малоазиатская цивилизация, вне зависимости от составляющих ее этносов, в каждую эпоху истории была катализатором распада прежних общественных отношений. Первые очаги производящего земледелия появляются здесь вместе с первыми земледельческими поселениями уже в IX–VIII тысячелетиях до н. э., и с них начинается переход человечества к оседлой жизни, производящей экономике и постоянным культовым сооружениям. Именно в Малой Азии человечество отказывается от своей первобытности. В следующий раз Малая Азия и Балканы играют роль главной исторической сцены при Троянской войне и великом переселении «народов моря». Завязавшаяся здесь интрига приводит к распаду цивилизаций классического Древнего Востока и к образованию государств античного мира. Третьим поворотным пунктом в истории человечества было принятие христианства императором Византии Константином и появление самой возможности христианского государства. Результатом стало падение всей системы древнего мира и переход в средневековье. В XV в. Османская империя, победившая Византию, прекратила политикоисторический проект классического исламского мира и одновременно сделала невозможным развитие активного христианства на Востоке. Наконец, в 1914 г. именно с событий на Балканах начался, по слову поэта, «настоящий, не календарный двадцатый век», одним из основных результатов которого было падение Османской империи и кризис всей международной политической системы. Образовавшаяся затем Турция показала, как Востоку нужно расставаться с самим собой. Она первой вобрала в себя европейский парламентаризм и первой отказалась от последовательного соединения западных ценностей с идеями и догматами ислама – может быть, потому, что эти идеи никогда не были для народов Малой Азии своими, а выполняли роль идеологических штыков, на которых держалось могущественное османское государство. Именно по выбору малоазиатских народов можно догадаться о тех изменениях и превращениях, которые произойдут впоследствии и с ценностями соседних стран. Турция, желающая быть европейской страной, – надежное свидетельство бессознательной европеизации всех восточных менталитетов. Следует, однако, учитывать кратковременные и долговременные тенденции в развитии цивилизаций Востока. В настоящее время мы наблюдаем повсеместный рост индийского, иранского, турецкого, японского неоконсерватизма на Востоке и – синхронно с ним – рост

18

В

разнообразных западных неохристианских видов «консерватизма». Нынешняя Турция желала бы стать классической мусульманской страной, как и нынешняя Россия занята демонстрацией своей классической православности. Консервативный тренд современного мира вызван растерянностью перед будущим и даже потерей привлекательности будущего для современного человека, временно исчерпавшего потенциал своих авангардистских интенций. В настоящее время можно наблюдать очевидное противоречие между ходом объективного физического времени, однонаправленного по своей природе, и субъективного психологического времени, которое в каждой конкретной культуре показывает свой любимый прошлый век. Где-то это седьмой век, гдето тринадцатый, где-то пятнадцатый, где-то девятнадцатый. Но долго пребывать в желаемом времени, точнее – в конструируемой памяти о нем – ни одна цивилизация не сможет, потому что ее позовет с собою в будущее то самое объективное физическое время. А это значит, что современный неоконсерватизм следует рассматривать как кратковременную тенденцию, существующую внутри долговременной интенции к вестернизации восточных обществ. С развитием наших знаний о древней истории Востока постепенно проявляется и вторая интенция – желание каждой региональной нации считать себя культурными потомками всех народов, с глубочайшей древности обитавших на территории данного региона. Турки неизбежно будут рассматривать свою историю с Чатал-Хююка, как и современные иракцы считают себя потомками шумеров. Обе названные интенции в скором времени сделают нынешний неоконсерватизм восточных обществ невозможным. Итак, современные общества Востока разнородны и преследуют различные политико-культурные цели. Их ценности эклектичны, они одновременно сочетают привязанность к почве, семье и быту, понимание необходимости сильного государства, желание спасения и освобождения после смерти и желание свободы и долголетия в этой жизни. Но ведь ровно та же самая эклектика царит и в любой точке современного западного мира. В чем же тогда радикальное отличие Востока как единой ценностной системы? То, что объединяет весь Восток, независимо от уровня развития его обществ, это свойство, проговоренное некогда Георгием Гачевым. Гачев писал, что ядром ценностной системы Запада являются Бытие и сам Человек как средоточие Бытия. «Человек – мера всех вещей» – вот формула всей западной культуры. Ядром ценностной системы Востока является Пре-бытие – т. е. желание сверх-Бытия, трансцен-

В. В. Е

19

дентного Бытия, того, что превыше человека, превыше мира, того, что составляет основание мира и смысл жизни человека [Гачев 1997: 143–145]. Это ценностно-смысловое ядро никуда не исчезло, не растворилось в иноземных влияниях. Восток продолжает стремиться к запредельному и заражать этим стремлением остальное человечество в самых разных формах – от наркотического дурмана до психотехнических практик. Поскольку же будущий мир обнаруживает в себе тенденцию к новой форме и может состоять из множества независимых людей-космосов, то в каждом из таких космосов со временем поселится идея Востока. Человек, живущий где угодно, говорящий на множестве языков и считающий всю мировую культуру своим личным достоянием, рано или поздно признает внутри себя необходимость соединения с природой, самоуглубления, понимания своего долга перед мирозданием, соблюдения порядка в самом себе. И в конечном итоге в нем пробудится желание быть больше самого себя, почувствовать и понять себя в единстве с самим Единым. А это ведь и есть Восток. Восток в сердце каждого человека. Литература Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1984. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Америка в сравнении с Россией и славянством. М., 1997. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос. М., 1995. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. Дьяконов И. М. Пути истории: от древнейшего человека до наших дней. М., 1994. Лурье С. В. Метаморфозы традиционного сознания. Опыт разработки теоретических основ этнопсихологии и их применения к анализу исторического и этнографического материала. СПб., 1994. Семененко И. И. Афоризмы Конфуция. М., 1987. Универсалии восточных культур. М., 2001. Яницкий М. С. Ценностные ориентации личности как динамическая система. Кемерово, 2000.

Kluckhohn C. Values and Value Orientations in the Theory of Actions // Toward General Theory of Action / Ed. by T. Parsons, E. Shils. Cambridge: Harvard University Press, 1951.