В. В. Емельянов КОНЦЕПЦИЯ МЕСОПОТАМСКОЙ КУЛЬТУРЫ В КНИГЕ Д. С. МЕРЕЖКОВСКОГО «ТАЙНА ТРЕХ. ЕГИПЕТ – ВАВИЛОН» Древней Месопотамии в русской культуре не повезло. Единственным периодом активного интереса к ее истории оказался Серебряный век (1890–1930), совпавший с эпохой активного освоения и популяризации вавилоно-ассирийских находок. Сперва Месопотамией заинтересовались старшие символисты (Брюсов, Бальмонт, Волошин), хорошо знавшие экспозиции европейских музеев и читавшие западные переводы клинописных фрагментов. Затем под влиянием великого ассириолога В. К. Шилейко интерес к Месопотамии пробудился у акмеистов (Гумилев, Мандельштам, Ахматова). Последним заинтересовался культурой Месопотамии футурист Хлебников, мало знавший о ней, но угадавший ее своим таинственным чутьем на все культуры мира. Однако то был лишь интерес поэтов, каждый из которых встраивал определенные образы и мотивы, вырванные из исторического контекста культуры, в собственную эстетическую систему. Российские философы никогда не интересовались Месопотамией. Соловьеву хватило гностицизма и ислама, Флоренский довольствовался древнеегипетской культурой, Бердяев был поглощен ранним христианством, Н. С. Трубецкой интересовался Индией, более ранние мыслители-славянофилы не интересовались результатами раскопок и не имели в руках книг, в какой-либо мере обобщающих достижения месопотамской культуры.
Единственная в русской культуре Серебряного века теоретическая работа о месопотамской культуре появляется уже после конца Российской империи, в эмиграции, в 1923 году. Это третья часть трактата Д. С. Мережковского «Тайна трех. Египет-Вавилон», целиком посвященная вавилонской традиции в контексте мирового духовного развития1. Следует сказать, что книга Мережковского написана в период острого кризиса всей европейской цивилизации и представляет собой, по словам автора, письмо в бутылке, адресованное пассажиром тонущего корабля кому-нибудь на суше, кто найдет и прочтет. Жанр трактата уместнее всего сравнить с культурологическими книгами В. В. Розанова, посвященными Египту, или с современными книгами Г. Гачева о национальных образах мира. Это серия эссе, написанных афористично, образно, с привлечением большого числа источников из самых разных областей философского и научного знания. Как и Розанов, Мережковский не делает различий между модными в его время мистико-философскими концепциями (Блаватская, Штейнер), античными сведениями о Востоке и современной ему научной литературой по ориенталистике. В результате получается мистико-научно-философский синтез, представляющий в выгодном свете собственную историософскую концепцию автора. Об этой концепции уже написано немало – это религия Третьего Завета, которую Мережковский и З. Гиппиус пытались актуализировать еще в период жизни в Петербурге. Теперь же, в эмиграции, получив доступ к собраниям берлинских библиотек, Мережковский пытается теоретически обосновать ее и придать ей статус учения об истории мировой культуры. Суть концепции Мережковского в том, что сначала существовала высокоразвитая культура первого человечества – Атлантида, которая была смыта водами всемирного потопа. На смену ей пришла культура второго человечества и религия Отца, воплощенная в устройстве государств Египта, Вавилона и Израиля. Эти государства были сметены огненным потопом римских войн. С появлением христианства наступила эра религии Сына, которая постепенно должна перерасти в религию Духа. Религию Духа Мережковский считает материнской, мужеженской по сути, ее законы послужат человечеству Третьим Заветом и спасут его от гибели: «В первом царстве Отца, Ветхом Завете, открылась власть Божья, как истина; во втором царстве Сына, Новом Завете, открывается истина, как любовь; в третьем и последнем царстве Духа, в грядущем Завете, откроется любовь, как свобода. И в этом последнем царстве произнесено и услышано будет последнее, никем еще не произнесенное и не услышанное имя Господа Грядущего: Освободитель»2. Гибель же придет от десакрализации пола и от появления Грядущего Хама. Поскольку Хам уже пришел в образе большевизма, это означает распространение хамства по всему миру. Следовательно, нужно думать о восстановлении материнского начала мира уже сейчас. В свете этой концепции, центральной для всего творчества Мережковского, им рассматриваются три культуры: Египет, Вавилон и Израиль. Задачей нашей статьи будет описание месопотамской культуры по Мережковскому с после1 2
476
Мережковский Д. С. Тайна трех. Египет-Вавилон. М., 2005. Мережковский Д. С. Грядущий Хам. М., 1906. С. 28. 477
дующим сопоставлением идей Мережковского и данных современной науки. На основании этого сопоставления мы попробуем сделать вывод о том, угадал ли автор чужую для него культуру, смог ли сквозь множество фактов различить основные ее особенности. Для начала обратимся к источникам Мережковского, благо они указаны в тексте книги. Можно выделить несколько их групп: а) Библия, б) миф Платона об Атлантиде в диалоге «Критий», в) античные авторы о Востоке, г) труды ассириологов, д) издания и переводы клинописных текстов. Как уже сказано, все источники имеют для автора одинаковую ценность. Он не собирается обращать внимание на то, что античные трактаты Геродота, Беросса и Плиния являются поздними свидетельствами о вавилонской религии; не подвергает сомнению домыслы немецких панвавилонистов о том, что вавилоняне передали свою культуру жителям доколумбовой Америки; не сомневается в историчности платоновского мифа об Атлантиде. Мережковский читает источники подряд, не как историк, а как философ, и сложившийся при таком чтении подход может быть смело назван культурологическим, поскольку автор не исследует динамику развития общества, а пытается определить наиболее устойчивые черты в культуре данного общества, а определив их – сравнить как с синхронной по времени культурой Египта, так и с культурами последующих времен. В результате получается весьма интересная картина. 1. Вавилонская культура – наследие второго человечества от первого (от атлантов). У шумеров «допотопные» или инопланетные лица. То же солнце мира в Вавилоне, как в Египте; но и здесь, как там, не восход, а закат: чем глубже в древность, тем ярче свет, как будто самый источник его – позади, в той неисследимой древности, которую миф Платона называет Атлантидою1. Может быть, все вавилонское знание – только воспоминание о какой-то забытой мудрости, наследие второго человечества от первого2. В раскопках довавилонского города Лагаша найдены головы шумерийских царей или царских наместников, patesi, изваянные с изумительным искусством. Бритые, плосколицые, широкоскулые, с косым и узким разрезом глаз, с носами острыми, как птичьи клювы. Незапамятно-древние, как бы допотопные лица, но не дикие, не грубые, а тонкие, только не нашею тонкостью, неизъяснимостранные, как бы существа с иной планеты – люди-не-люди3. По данным современной науки, атланты не найдены, родственники шумерского языка неизвестны. Вполне вероятно, что шумеры были осколками этнической общности, которая полностью вымерла к моменту изобретения письменности. Шумерская письменность действительно не застала начало развития шумерской цивилизации. Большинство шумерских текстов записано уже после того, как шумерский перестал быть разговорным языком4.
2. Согласно определениям автора, для этой культуры характерны следующие черты: а) она ночная (бог – звезда, луна важнее солнца); б) миролюбивая и созидательная (трудолюбивый вол и плуг – ее символы, опора на закон небесный и земной); в) объединяющая народы, открытая; г) динамическая (важность категории времени, беспокойство в людях, чувство своей смертности); д) эмоционально ориентированная (культ ужаса и ужасного, любовь к страданию, плачи, борьба, напряжение сил); е) этически ориентированная (глубокое познание бытия связано в ней с глубиной совести); ж) ищущая не бессмертия души, а воскресения плоти. Когда аккады-семиты в IV или V тысячелетии сошли на равнину Сеннарскую, шумеры уже обладали культурою тысячелетнею: создали клинопись, научили семитов математике, началам астрономии, зодчеству, устройству каналов, орошению полей. Не в Египте, а в Вавилоне родилось точное знание. Не Египет, а Вавилон измерил и понял время: разделил год на 365 дней, день на часы, час на минуты, минуту на секунды. Наша часовая стрелка, двигаясь по циферблату, все еще указывает время вавилонское. Глубине знания соответствует глубина совести; мудрости человеческой – мудрость Божия. Кровавая месть, Моисеем не отмененная, отменяется по законам царя Гаммураби в начале III тысячелетия1. Милость, мирность, невоинственность вавилонской и египетской культуры. Уже самым строением земли опустошительность войн исключается. Сеть каналов – живая сеть кровеносных сосудов: перерезать их – убить страну не только чужую, но и свою. Царь Гудэа, посвящая новый храм богу, объявляет на семь дней всеобщий мир, братство и равенство, как бы царство Божье на земле2. Но цель Вавилона во всемирной истории остается все та же – объединить человечество. В противоположность замкнутой Нильской долине, равнина Сеннара открыта всем племенам и народам: все они сходятся здесь, как бы таинственною силою влекутся сюда, чтобы достроить Атлантову Башню, восстановить единое человечество3. «Основа бытия есть ужасное». Ужасное отвращает взор Египта, а взор Вавилона притягивает. Здесь, Египту непонятная, воля к ужасу4. Вавилон возлюбил страдание, потому что понял, – о, конечно, не умом, а сердцем, – что «страдание – единственный источник познания» – источник свободы, источник личности. Любовь к страданию, «страсть к страданию» – душа Вавилона5.
1 1
Мережковский Д. С. Тайна трех. С. 376. 2 Там же. С. 377. 3 Там же. С. 373–374. 4 История Древнего Востока. Т. I. Месопотамия. М., 1983. С. 92–93. 478
Мережковский Д. С. Тайна трех. С. 374. Там же. С. 375. 3 Там же. С. 379. 4 Там же. С. 393. 5 Там же. С. 394. 2
479
Ночь светлее дня для Вавилона; лунный бог, Син, выше, чем Шамаш, бог солнечный. Бог для Египта – свет, а для Вавилона – свет и тьма, или, точнее, борение тьмы и света, их противоположность… Противоположность света и тьмы наибольшая осуществляется в полнолуние, когда луна и солнце противостоят друг другу… В таком соотношении обоих светил мир небесный принадлежит луне, подземный – солнцу, что противно естественному чувству, но согласно с чувством религиозным, сверхъестественным. Ибо свет светил – свет богов; боги являются ночью, а днем, в лучах солнца, умирают; солнце – звездоубийца, богоубийца1. …для Вавилона божество наивысшее – не солнце и даже не луна, а светило самое ночное, малое, тайное – Звезда… Существо вавилонских богов – звездное2. Наблюдая движение светил, вавилоняне первые поняли, что не бессмысленный случай правит миром, а закон… Основа точного знания, понятие закона родилось в вавилонской звездной мудрости. И если нашей безбожной науке суждено когда-нибудь вернуться к началам божественным, то снова пойдет она по пути вавилонскому3. Египет не молится, он только благодарит и славословит Бога, как будто все уже есть; а Вавилон понял, что и все – ничто перед Богом; нищету и наготу свою увидел, – и родилась молитва4. Ни греха, ни покаяния не знает Египет; Вавилон познал грех и покаялся. Египет стоит, Вавилон падает ниц перед Богом. Сухи очи Египта, не плакали; очи Вавилона влажны от слез; первый заплакал он сам и плакать научил других, постиг блаженство слез. Египет: в начале мира – тишина, Вавилон – борьба5. Вавилон понял динамику времени, движение мира от начала к концу6. Вавилон первый вспомнил конец мира бывший и познал – будущий7. Душа Вавилона видит смерть8. Не бессмертия души ищет Вавилон, а воскресения плоти: тайна воскресная для Вавилона, так же, как для Египта, есть тайна животная, растительная, звездная – тайна всей космической плоти9. Напряжение двух противоположных начал есть Божественная сущность мира. Вот почему в вавилонских изваяниях богов, людей и животных напрягаются таким страшным напряжением, как бы окаменелою судорогою, переплетенные, перекрученные, как морские канаты, исполинские жилы, мышцы и мускулы… Тут за явлением силы физической – явление воли метафизической – 1
Там же. С. 397. Там же. С. 399. 3 Там же. С. 401. 4 Там же. С. 405. 5 Там же. С. 406. 6 Там же. С. 407. 7 Там же. С. 412. 8 Там же. С. 423. 9 Там же. С. 495. 2
480
душа Вавилона: вечно борется она, труждается, «восхищает усилием царство небесное» или земное1. Современная наука подтверждает почти все характеристики Мережковского, кроме миролюбивого характера ранней месопотамской культуры. Это время интенсивных междоусобных войн, никогда не прекращавшихся столкновений с соседями. Но при этом большинство войн имели экономический характер и не были ориентированы на длительную экспансию покоренных территорий2. Предыдущая культура – шумерская – искала не воскресения плоти, а восстановления жизненных сил (МЕ)3. Глубоким и проницательным является утверждение автора об искоренении кровной мести царем Хаммурапи. В самом деле, с начала 1960-х годов ряд историков вавилонского права выдвинули предположение о замене кровной мести талионом как переходе от коллективной ответственности за преступление к индивидуальной. Они считают талион более прогрессивным правовым установлением, чем кровная месть. И впервые эта замена фиксируется именно в Законах Хаммурапи4. 3. Два основных образа вавилонской культуры – мистериальный образ Таммуза и мифологический образ Гильгамеша. Таммуз и Осирис – две тени Сына (Христа), воплотившегося только в Израиле. Оба связаны с МатерьюЖеной, и воскресают потому, что их оживляет своим нисхождением в Преисподнюю Мать. Гильгамеш – предтеча Фауста, понимающий, что знание не дает живому вечной жизни. Но он не принимает брачного предложения Иштар и тем самым отказывается от Матери, а ведь только она способна воскресить умершего своей любовью. Поэтому Таммуз через Мать воскресает, а Гильгамеш через отказ от Матери умирает. Гильгамеш как Фауст. Трагедия знания, знание не дает новой жизни5. Древо Познания не есть Древо Жизни: кто вкусит от первого, не вкусив от второго, смертью умрет. Несоединимость двух порядков, бытия и мышления, вот источник Гильгамешевой-Фаустовой трагедии6. Энкиду проклинает Блудницу: тоска о потерянном рае7. Гильгамеш не знает покоя8. Гильгамеш познал в смерти человека (Энкиду) смерть человечества9 и решил воскресить его10. Он хочет узнать тайну смерти, не узнав тайну жизни (XII таблица)1. 1
Там же. C. 390. История Древнего Востока. Т. I. С. 162. 3 Емельянов В. В. Путешествие Гильгамеша к Утнапиштиму (история мифологического мотива) // Эдубба вечна и постоянна. Материалы конференции, посвященной 90-летию со дня рождения И. М. Дьяконова. СПб., 2005. C. 74–85. 4 История Востока. Т. I. Восток в древности. М., 1999. C. 98–99. 5 Мережковский Д. С. Тайна трех. C. 424. 6 Там же. C. 425. 7 Там же. C. 436. 8 Там же. C. 440. 9 Там же. С. 441. 10 Там же. C. 447. 2
481
Путь Гильгамеша – путь Вавилона и Ассура, путь всего человечества2. Гильгамешева трагедия, в мифе неразрешимая, разрешается в Таммузовой мистерии3. Таммуз – после Атлантиды4. Бога должно заклать5. Бог умер однажды, чтобы человек родился, и снова умер, чтобы человек воскрес6. Небесная Мать в аду (Таммуз – Супруг-Дитя). Вечной жизни живых ищет Гильгамеш и не находит; воскресения мертвых ищет Таммуз и находит. Человек умер – умерло человечество: таков смысл Гильгамешева мифа, а смысл мистерии Таммузовой: человек воскрес – воскресло человечество7. Связан пол с личностью на обоих полюсах: восстановление, исполнение личности есть воскресение; но личность без пола – тайна Одного без тайны Двух – не может исполниться. Вот почему не находит Гильгамеш вечной жизни: воскресительница мертвых, muballitat miti, – есть богиня Иштар, а ее-то он и отверг8. Гипотеза о Гильгамеше-Фаусте красива, но несостоятельна. В первой части эпоса (I–VI) Гильгамеш не искал познания, он хотел славы и стремился к воинским подвигам. Во второй части (VII – X), утратив друга, Гильгамеш стал искать вечной жизни тела. И только в конце своего пути он приобщился к познанию событий эпохи потопа (XI). Его дорога пролегла от жизни к познанию. Поэтому вряд ли его путь можно сравнить с путем Фауста. Гипотеза о бессмертии, получаемом через богиню, глубока и оригинальна. В самом деле, во множестве гимнов и надписей шумерского и аккадского времени говорится о том, как простой человек (Саргон) стал царем после любви с Иштар9 или о том, как царь (Нарам-Син, Шульги, Шу-Син) стал богом после священного брака с богиней10. Иштар в ипостаси Гулы действительно считалась воскресительницей мертвых. Однако с точки зрения фабулы текста Гильгамеш отказывает Иштар, потому что он боится разделить судьбу остальных ее мужей, которым Иштар уготовила гибель или превращение11. Повлиял ли факт отказа от брака с Иштар на последующую утрату Гильгамешем бессмертия – этого из самого эпоса установить не удается. 1
Там же. C. 450. Там же. C. 453. 3 Там же. C. 455. 4 Там же. C. 457. 5 Там же. C. 474. 6 Там же. C. 477. 7 Там же. C. 485. 8 Там же. C. 519. 9 Westenholz J. G. Legends of the Kings of Akkade. Winona Lake, 1997. С. 40–41. 10 Klein J. Three Šulgi Hymns. Bar-Ilan, 1981. С. 136–145. 11 Parpola S. The Standard Babylonian Epic of Gilgamesh. Helsinki, 1997. Табл. VI, стрк. 51– 79. 2
482
4. Вавилонская коллизия существует для автора в контексте его рассуждений о ходе истории. На смену миролюбивой вавилонской культуре приходит ассирийская как предтеча Рима. Вместе с ней появляются индогерманцы, кони и железо – символ воинственной динамики предхристианских времен и войны всех против всех. Илиада в сравнении с Гильгамешем – это уже духовное падение человечества1. От Вавилона к Ассирии – от мира к войне… Ассирийцы – «первые римляне» во всемирной истории2. С рождением или зачатием Ассура почти совпадает появление боевого коня в Западной Азии (около 2000 года до Р. Х.), а также и нашего индогерманского племени. Медленный вол заменяется быстрым конем, мирный плуг – боевой колесницей. В коне – уже наша стремительность, наш полет неистовый. После коня – железо (около 1000 года до Р. Х.), кажется, оттуда же, из нашей индогерманской полуночи, железо, «металл Сэта», дьявола, по слову египтян, или братоубийцы Каина, по сказанию Талмуда: Каин – «первый ковач железа» (Талмуд)3. От Вавилона к Ассирии, от Ассирии к Риму, от Рима к нам – пламя войны разгорается, и происходит то, что мы называем «прогрессом», – постепенное одичание, огрубение, озверение человечества4. Современная наука полностью подтвердила эти слова. Историк месопотамской религии Т. Якобсен писал в 1970-е годы об огрубении нравов и нарастающей брутальности правителей в конце II–I тысячелетии до н. э.: «Раннединастический период в начале III тысячелетия был, по нашему определению, “героическим периодом”, когда война – война всех против всех – стала привычным явлением. Когда со всех сторон грозила опасность, человек искал спасения в воинской доблести: идеал героя – субъекта эпических и героических сказаний – побуждал его полагаться больше на способность человека к подвигу, нежели на благоволение богов… Во II тысячелетии происходит осмысление опыта и неумолимое крушение прежнего самонадеянного героизма, бросающего вызов смерти… однако дается решительный отпор и другой крайности – паническому страху смерти, который, приобретая параноидальный оттенок, превращается в разновидность донкихотства, преследующего заведомо недостижимую цель – обретение жизни бесконечной… Начало I тысячелетия было зловещим… Мир, в котором еще можно было как-то существовать, теперь рухнул и пришел в полное запустение. В подобные критические времена, как мы отмечали выше, охваченные отчаянием люди склонны обращаться за спасением к силе, к герою-воителю… Но если в III тысячелетии в идеализированном героическом образе представал защитник и правитель, то в I тысячелетии наблюдается нечто почти полностью противоположное: воин выступает теперь не защитником – он становится источником угрозы, изобра1
Мережковский Д. С. Тайна трех. С. 437. Там же. C. 384. 3 Там же. C. 385. 4 Там же. C. 386. 2
483
жается дикарем, убийцей, равно опасным и для врага, и для друга, участником смуты и даже ее зачинщиком. Если и можно умиротворить его, то разве униженной лестью, восхваляя его способность внушать ужас… Бог мятежа и убийства без разбора Эрра выдвигается на первое по значению место – именно он наиболее соответствует представлению о силе, превратившей мир в то, чем он ныне стал, – и наделяется верховной властью… Первое, что бросается в глаза при переходе от религиозных материалов предыдущих периодов к религиозным материалам I тысячелетия, – это такие новые черты, как сосредоточенность на смерти и притупление чувств… Сам ритуал в значительной мере утратил тонкость чувства в I тысячелетии… Самому жестокому обращению подвергаются и верховные боги – Ан и Энлиль. С Ана, например, заживо сдирают кожу и отрубают ему голову; у Энлиля вырывают глаза»1. 5. В свою очередь, история политическая отражается в духовной истории. Бог (Думузи, Осирис) сначала должен умереть, чтобы Человек родился. А затем Бог (Христос) должен умереть второй раз, чтобы Человек воскрес. Оба раза жизнь начинается с Матери, поэтому восхождение Венеры-Иштар-Мами приветствуется волхвами как знак рождения Христа2. Гипотеза о восхождении именно Иштар во время рождения Христа имеет для ассириолога большую привлекательность. В средневавилонском комментарии на календарные месяцы и праздники сообщается, что в 10-м месяце (григорианский декабрь – январь, зимнее солнцестояние) устраиваются праздники в честь небесного бога Ана и восходящей Иштар, этот месяц называется «месяц великого сияния Инанны»3. Если учесть, что Рождество Христово соотносится именно с периодом зимнего солнцестояния, то сроки великого сияния Венеры и восхождения звезды Рождества в Евангелиях совпадают. Однако совпадают они только для христиан, живших после IV века, когда была канонизирована дата Рождества. О более ранних представлениях ничего не известно.
держание его «письма в бутылке», как нам представляется, еще далеко не осознано современным обществом. Между тем оно представляет собой новую оригинальную историософию, корнями связанную с христианской эсхатологией и заслуживающую рассмотрения в качестве одной из культурологических концепций, которые оставил нам Серебряный век.
*** Таким образом, несмотря на последовательное вписывание месопотамской культуры в теорию трех эр и религий, идущую от Иоахима Флорского, Мережковскому удалось достаточно полно очертить ее контуры и определить основные свойства. Он пользовался научными материалами, соответствовавшими последнему слову науки того времени, знал множество текстов в европейских переводах и смог выдвинуть очень интересные и оригинальные даже для наших дней гипотезы. Его понимание вклада народов древней Месопотамии в мировую культуру, его глубокое, наполовину интуитивное знание духовной культуры Ближнего Востока совершенно согласуются с современным пониманием Древнего Востока как одной из стадий в культурном развитии человечества. Но то, что можно назвать посланием Мережковского, само со1
Якобсен Т. Сокровища тьмы. История месопотамской религии. М., 1995. С. 260–261. Мережковский Д. С. Тайна трех. С. 357. 3 Емельянов В. В. Ниппурский календарь и ранняя история Зодиака. СПб., 1999. С. 123. 2
484
485