Валерий Щеколдин «У НАС БЫЛА ВЕЛИКАЯ ЭПОХА...»
Подпись под картинкой. 1985 1
2
«У НАС БЫЛА ВЕЛИКАЯ ЭПОХА»
1
Валерий Щеколдин «У НАС БЫЛА ВЕЛИКАЯ ЭПОХА...»
2014 3
ОБРАТНАЯ ПЕРСПЕКТИВА
К
пагандистским воздействием предъявленного факта. Если слова, какими бы они ни были смелыми, острыми и разоблачительными, всегда можно опровергнуть другими словами, то честную фотографию невозможно оспорить. Естественно, я предвидел негативную реакцию партийных чиновников на свои простодушные фотографии. В Москве я уже кое-кому показывал эти снимки, советовался с понимающими людьми, и Геннадий Копосов, тогдашний председатель Фотокомиссии при Союзе журналистов СССР, откровенно сказал мне: «фотографии у тебя сильные, но для нас слишком острые». Он подумал еще немного и добавил: «выставку можно было бы показать и у нас, в «Фотоцентре», если разбавить ее работами более оптимистично настроенных фотолюбителей». Я возразил, что выставку надо не разбавлять, а усиливать, на что Гена лишь грустно улыбнулся. На мои планы показать их в Ульяновске, он сказал, что это – безумие, что сначала их надо везти в Прибалтику, заручиться там хорошей прессой, потом – в Ленинград, потом – в Москву и уже только потом можно привезти их в Ульяновск – и то без всякой гарантии. И я понимал, что он прав. Ульяновск был не просто провинцией, он стремился стать идеологическим центром и выжать все, что можно, из факта рождения Владимира Ульянова на симбирской земле. Если Ленинград был «колыбелью революции», то Ульяновск был «колыбелью Вождя», и еще неизвестно, чья «колыбель» перетянула бы на ржавых от крови весах истории, чья колыбель обошлась нам дороже. Я понял, что рекомендаций в Москве ни от кого не добьюсь, и, что моя единственная защита – Михаил Горбачев, поэтому я и приготовил местному руководству успокоительные «пилюли» в виде цитат из высказываний говорливого генсека. Их я развесил на выставке среди своих снимков в сугубо оборонительных целях. И цитатами Генсека действительно удалось защититься, в том числе и от испуганного Начальника, удалось даже поднять его дух. Я и мои товарищи внушили встревоженному мужу, управляющему ульяновской культурой, что моя выставка строго следует «генеральной линии» партии, которая, правда, сейчас решительно искривилась. Внушили и то, что ему в сложившихся обстоятельствах гораздо выгоднее позиционировать себя смелым, решительным и дальновидным борцом за «перестройку», нежели признать свою вину и оказаться трусливой и битой консервативной собакой. Тот настолько приободрился, что, осматривая выставку,
огда вспоминаешь прошлое, то оно, ушедшее от нас неизвестно куда, видится крупнее, отчетливее и значительнее, еще не остывшего вчерашнего дня. Старые фотографии услужливо приближают забытые лица, давнишние события. Разглядывая их, мгновенно перемещаешься, словно в машине времени, в запечатленную эпоху и по-новому переживаешь ее. Из настоящего прошлое видится в обратной временной перспективе, и его впоследствии, крепким «задним» умом гораздо легче правильно понять и оценить: то, что прежде казалось в нем важным и несокрушимым, иногда рассыпается в прах, а то, что ранее считалось несущественным, с годами может приобрести решающее значение. Как и каждый фотограф-бытописатель, я чувствую себя в долгу перед ушедшим временем, которому я был невольным и небрежным свидетелем. Правда, отчасти я свой долг, кое-как, исполнил, сделав в Ульяновске, в котором я прожил тридцать лет, в 1987 году свою первую, запоздалую (и потому неизбежно громоздкую) выставку под названием «Момент истины» из 437 фотографий. Слишком много хотелось сказать и слишком долго пришлось молчать. Правда, самому мне даже в голову не пришло считать свои снимки – так я от них устал за время монтажа выставки, ведь для нее я напечатал более 800 фотографий, и только во время ее сборки примерно половина из них отсеялась. Мои снимки подсчитал мой дотошный приятель, и я не вижу причины ему не верить. Эта выставка, вероятно, случилась по недоразумению. А может, по попущению. На другой день, после ее торжественного открытия в выставочном зале Ульяновского отделения Союза художников РСФСР, еще с утра туда влетел взволнованный начальник областного управления культуры и заявил, что выставку надо закрыть. Оказалось, ему только что позвонили из обкома партии, сообщили, что выставка – антисоветская, – и вызвали «на ковер». Вот он и примчался на выставку, чтобы ее быстренько закрыть и заодно выяснить: в чем ему нужно каяться, и, чем ему это может грозить. На открытие он легкомысленно прислал свою заместительницу и теперь об этом жалел – ни кому верить нельзя! Несмотря на то, что уже шел третий год «перестройки», и журналисты говорили и даже писали довольно смелые вещи, в фотожурналистике еще был застой. И объяснялся он очень просто: врожденной документальностью фотографии, наглядностью и мощным про4
триваться и к жизни, и к наглядной агитации, и к пропаганде не только под более острым, но и под совершенно тупым или даже абсурдным углом. Этот мой взгляд не был враждебным, он был насмешливым и несерьезным. Ну, в самом деле, разве можно было ту пропаганду принимать всерьез? Никто ее у нас всерьез и не принимал, но с ней никто и не спорил, потому что спорить с бульдозером неумно и бесполезно. Рассказывали только анекдоты в курилках, демонстрируя и свой юмор, и свою действительную «политическую сознательность». Про меня как-то в производственной характеристике, предназначенной для поступления в вечерний институт, довольно рискованно написали: «Политику партии и правительства понимает правильно». Мне казалось, что у нас с такой характеристикой поступить можно только в тюрьму. Я и смеялся над этой двусмысленностью, и шутливо гордился ее тайным значением, хотя многого, конечно, ни в нашей жизни, ни политике не знал и не понимал. Жизнь, однако, шла нешуточная, идеологический застой жизни народу не облегчал. Люди трудно работали; погибали от пьянства, как на какой-то гражданской войне; вместе с тем неустанно боролись за мир во всем мире; убедительно демонстрировали единство партии и народа; терпеливо таскали дежурные политические лозунги; уверяли кого-то, что «никто не забыт и ничто не забыто»; безропотно выслушивали потоки начальственной безответственной лжи – и, уже давно, ни во что ни кому не верили. Все чувствовали, что «так жить нельзя», но ни кто еше не знал, как жить уже можно и нужно. Советский Союз доживал последние дни, привычно укрываясь знаменами и плакатами, которые уже ни чего не символизировали и ни кого не объединяли. По сути, это был кризис системы, но выхода из него ни кто не искал. «Верхи уже не могли» – они потеряли доверие у народа и были некомпетентны – но в это боялись верить даже наши враги. Мы жили, как в бреду, и жизнь эта казалась нам вечной, а режим несменяемым. Вот эту пропасть между реальной жизнью народа и лживой, полумертвой идеологией я и старался запечатлеть. О том, удастся ли когда-нибудь эти фотографии опубликовать, я не думал, поступая как собиратель, как безумный коллекционер. Я зачем-то всюду выискивал лица, характеры, ситуации, в которых жизнь являла свое неистощимое разнообразие. Я собирал и образчики благонамеренной глупости, которая, к сожалению, не так разнообразна, зато бывает невообразимо смешна. Конечно, бывали у меня трудности, когда я вел свою непрошенную хроникально-документальную съемку. Человек с фотоаппаратом – потенциальный свидетель обвинения, поэтому рождал законное недоверие и неприязнь со стороны и компетентных, и некомпетентных «органов», а также со стороны простых советских напуганных режимом людей. Нередко меня среди бела
даже отпустил несколько шуточек, чрезвычайно рискованных для партийного работника. Под конец визита Управляющий мягко попенял мне лишь на то, что я не предупредил его, какую выставку ему подготовил, но в его глазах я прочел несколько иной текст: «какую свинью ты мне подложил». Эта выставка состоялась в Ульяновске потому, что ее до открытия никто не удосужился посмотреть, посчитав безобидной, любительской. Выставочную фотографию наши власти вполне основательно считали тогда пустым и плевым делом, а ее, как оказалось, при определенных условиях, можно было вполне «приравнять к штыку» по известному выражению Маяковского. Во время «перестройки» ею, как штыком, в основном и работали. Такова уж судьба социальной фотографии, впрочем, как и любого критического социального документа: их используют в конъюнктурных политических целях, им дают ход только тогда, когда нужно направить вечное народное недовольство на очередной надоевший и «прогнивший» режим. Потом пришедший на смену «прогнившему» новый «антинародный» режим деловито закручивает ослабевшие гайки вплоть до нового взрыва. Мои фотографии брежневской поры увидели свет лишь во время так называемой «перестройки», благодаря горбачевскому призыву «бить по штабам». Предыдущие двадцать лет я снимал их, на публикацию почти не надеясь. Зачем я это делал? Во-первых, я снимал для себя, – это было моим инстинктивным сопротивлением оболваниванию пропагандистской машиной. Во-вторых, как человек, знающий цену документу, я старался сохранить хоть какую-то память о времени. Мои фотографии не были антисоветскими. Антисоветским по факту был в то время наш государственный строй, хотя фразеология его оставалась советской. Я родился при этом строе, другого не знал, но все же предполагал, что у каждого строя есть свои недостатки, а с недостатками, как нас учили, надо бороться. В отличие от профессиональных агитаторов-лизоблюдов, я считал себя истинным социалистическим реалистом, то есть с необходимым социально-критическим уклоном. Правда, через некоторое время я нашел для своего «творческого метода» и другое название. Один наш талантливый и косноязычный коллега, когда чей-нибудь снимок его не удовлетворял, а чем – он объяснить не умел, говорил, досадливо морщась, что какого-то идиотизма в нем не хватает. Над таким ответом все потешались: нам казалось, что уж чего-чего, а идиотизма в нашей жизни хватало. Что в действительности понимал под «идиотизмом» наш товарищ, добиться от него никто не мог. Но мне как-то пришло в голову, что слова эти надо понимать буквально, и в своих фотографиях необходимо по возможности концентрировать общественно-политический идиотизм – и человеческий, и системный. Назвал я этот «творческий метод», разумеется, в шутку, «соцкретинизмом» (по аналогии с соцреализмом) и стал присма5
5
Вася «взял» и привел меня в горотдел милиции, а городской прокурор, случайно попавшийся нам на лестнице, меня как перспективного государственного преступника у него отобрал: он сделал стойку на «дичь». Из откровенного признания прокурора в конце беседы, видимо, убедившегося, что от меня проку уже не будет, я узнал, что оказывается, местные «органы» уже давно охотились на тайного идеологического врага, постоянно сообщавшего о всех наших неудачах и промахах на «Голос Америки». Поимка его сулила, как видно, награду – но я, в очередной раз, не оправдал возлагаемых на меня честолюбивых и корыстных надежд чиновников. Я был слишком прост. Не как правда, а еще проще. Как-то в 1981 году меня три часа держала и не решалась отпустить милиция за то, что я снял мирно сидящих рядком на скамейке пяток милых старушек. Нетрезвый, и поэтому особенно бдительный и ретивый, дружинник решил, что я снял их по заказу американской разведки, и тут же доложил об этом оказавшемуся неподалеку участковому. «Вот он их снял, а они завтра, может, помрут, – объяснял он, с трудом ворочая языком, причину необходимости моего задержания молоденькому младшему лейтенанту. – «Кому это надо? Только ЦРУ!» – Убежденно закончил он. И тому такая дурацкая мотивировка даже не показалась странной. В райотделе милиции, куда меня привезли на «уазике» после бестолковой беседы с участковым, решили сдать меня в КГБ, от греха подальше, но потом почему-то передумали и отвезли к милицейскому дежурному по городу, который оказался настолько профессионален, что не стал им ничего говорить, а просто приказал старательным олухам доставить меня домой. Правда, тот день, 20 апреля, был особый – «день рождения Гитлера», как со значением сообщили мне в милиции, и они с готовностью ждали от «не разоружившихся фашистов политических провокаций и наглых идеологических вылазок». Вылазок не было, и я им попался, истомившимся от ожидания, как кур в ощип, как нельзя кстати. Другая моя пленка, надеюсь, до сих пор хранится в каком-нибудь секретном архиве, но, скорее всего, давно сгнила. Хотелось бы сейчас на нее посмотреть. Там был запечатлен забавный эпизод, как на крышу здания заводской администрации устанавливали металлический профиль Ленина. Пикантно было то, что опускали его с неба на вертолете, а трос, на котором он был подвешен, захлестнули петлей на его стальной шее. Подвело меня одно отвратительное обстоятельство: тот завод был военным, и мимо меня, как назло, проходил начальник его охраны. Видите, как сильно зависит от случая и от глупости жизнь и судьба фотографа? Иногда набрасывались на меня и рядовые граждане, по большей части от непонятного мне страха. Один очень прилично одетый человек, которого я в 1981 году беззаботно снял в Москве,
дня на улице задерживала милиция и, по просьбе разгневанных граждан, требовала засветить пленку, как будто пленка могла выведать у них какие-то большие секреты. Приходилось оправдываться, прикидываясь безответственным дураком, который не ведает, что творит, и рассчитывать лишь на милость и ответную глупость, ведь фотограф на улице пользуется лишь сомнительными правами браконьера в лесу. Прикидываться было нетрудно, излишний ум не мешал по причине отсутствия, и маска легко прирастала. Да и была ли маска? Все мы не ведаем, что творим, иногда даже и прокуроры. Для меня же один продолжительный разговор стал полезным уроком: действительно, горе от ума, умным не только быть, иногда даже показаться – и то опасно! Как-то в 1978 году я поневоле провел четырехчасовую вступительную беседу по истории фотографии с прокурором города, за время которой успел самостоятельно проявить и высушить свою пленку в надежде, что мне ее все же вернут. Сделать мне это пришлось потому, что «прокурорский» фотограф не отличал проявитель от закрепителя: его только что приняли на работу по блату из глухой деревни, так что я его немножечко за это время и подучил. Но пленку мне не вернули. Зато после беседы «просвещенный» мною городской прокурор мечтательно произнес, что ему было бы очень любопытно просмотреть весь мой архив. От этих слов я вздрогнул, живо представив себе почему-то кадры документальной киносъемки, как милицейский «газик» вместе со мною подруливает к моему дому, затем идет подъем по ступенькам, затем следует темный провал – видимо, от страха я падаю в обморок. И следующий кадр: хмурые милиционеры выносят из подъезда мои картонные коробки с негативами, а я страдальчески наблюдаю за этим из зарешеченного окна все той же машины. А поводом для нашей беседы была моя случайная съемка последствий пожара в мемориальной ленинской зоне, которая теперь, словно в насмешку, называется ленинским заповедником. Может, со временем деградация дойдет и до того, что в нем разрешат охоту. Глупая шутка. Когда я туда подошел, пожар уже ликвидировали, и в развалинах прогоревших сараев рылись черные и закопченные, как черти, старухи. Я возбужденно снимал их, а в голове у меня крутились знакомые кадры из хроники Отечественной войны и, надо сказать, мои погорельцы были «не хуже». Я уже представлял, как буду показывать их в фотоклубе, в шутку выдавая за военные кадры, случайно найденные мною на свалке. В азарте я совсем потерял осторожность – на всякого дурака довольно простоты – и не обращал внимания на угрозы и крики женщины-управдома – мол, глупая женщина, покричит, успокоится, что с нее взять? Но внезапно из дома вышел бравый милиционер, и «глупая женщина» деловито сказала ему, как говорят дрессированной служебной собаке: «Вася, возьми его!» 6
книге я думал с юмором и продолжал по-привычке накапливать материал. Сейчас это время уже стало историей, но история имеет странное обыкновение повторяться. Не знаю, кто как, а я люблю перечитывать старые книги, пересматривать старые фотографии и мысленно переноситься в старые времена. Сейчас другие страхи, другие проблемы, но снимать все так же непросто, и непрошеный фотограф все так же незащищен. У фотографа вредная профессия. Вредная – прежде всего для него самого. В то же время существует некая общественная потребность в честной фотографии. Нам нужно в целях нравственной гигиены регулярно смотреться в зеркало. А фотография это и есть то самое зеркало, в котором отражается наша жизнь, но зеркало субъективное и неизбежно кривое. Его «кривизна» определяется индивидуальностью автора. Авторская фотография отличается от добросовестной репродукции неравнодушием, темпераментом, мыслью и талантом «творца», его гражданской и художественной позицией. Эмоционально такая фотография воздействует на общество гораздо сильнее, чем бездушный протокол, но надо, чтобы она была хотя бы лишь субъективно честна. Искусство вообще должно быть честным и неподкупным, а если и покупаемым, то лишь галереями, музеями, коллекционерами, но не политиками, потому что политики предпочитают покупать художников с потрохами. Так кажется им дешевле. Наверно, они правы.
на улице Горького эмоционально объясняющим что-то негру, страшно изменился в лице – я успел заметить это в видоискателе аппарата – и долго в страхе и нерешительности следовал за мной, пока, наконец, не отважился догнать меня и потребовать мои документы. Он хотел также получить и мою пленку, но это было уж слишком! Из дальнейшего разговора выяснилось, что он – мидовский работник, выезжающий за границу – и мне сразу стали понятны все его страхи. Он боялся слежки, боялся провокаций, боялся обвинений в преступной связи с иностранцами. Он боялся, что его больше не выпустят за границу. Возможно, он даже имел на то основания. Я его, как мог, успокоил. Но культурному и умному гражданину можно все объяснить, в крайнем случае, «навесить лапшу на уши»; а вот некультурному, неумному и запуганному – сделать это почти невозможно. Мне, например, это не удавалось. Мне не удавалось их даже понять. И это неудивительно: страх иррационален. Эти примеры можно умножить, но они не слишком интересны и не очень смешны, однако они хорошо передают психологическое напряжение в обществе и атмосферу неизжитого страха, понятной агрессии и патологической бдительности, в которой мы привычно обитали тогда. Я и сам тогда привычно и осознанно боялся людей в милицейской форме. Даже одно мое проживание в Москве без прописки было уже преступлением, но ведь и мысли, которые мне иногда приходили, и снимки, которые, бывало, случались, тоже были преступными. Да и люди с «холодными головами» одним только своим тайным присутствием, как призраки, пугали меня, а в чистоту их рук я неособенно верил. Итак, я был и преступником, и «мыслепреступником», и был вынужден помнить об этом. Зато мне не нужно было помнить о смерти, ибо как гражданин я был практически мертв. В Москве я ходил по редакциям, предлагая свои фотографии для печати – брали много, печатали мало – тем не менее, это, вместе с редкими заработками, давало мне возможность как-то существовать. Но были снимки, которые никто не брал, и через год хождений на руках у меня образовалась толстая пачка «отверженных» фотографий, которые я наклеил в альбомы, чтобы проанализировать, чем же они плохи или, не дай бог, неблагонадежны в глазах бильдредакторов. Так появились два альбома, ставшие впоследствии основой и центром кристаллизации моего обширного замысла о последствиях туповатой, но вездесущей коммунистической пропаганды: «Искусство вырождения». Я подумывал: неплохо было бы такую книгу издать, но подумывал невсерьез, так как время-то было «серьезное», а уезжать из страны или садиться в тюрьму из-за такой глупости мне не хотелось. Только что умер Брежнев, к власти пришел Андропов, стали «закручивать гайки», тут уж было не до фантазий. Ни какой «оттепели» не предвиделось, «перестройка» и крах системы нам тогда не мерещились. Так что о 7
Валерий Щеколдин
7
8
У Мавзолея Ленина. Москва, 1970 9
9
Прием в пионеры на Красной площади. Москва, 1970 10
Рабочие у Мавзолея Ленина. Москва, 1970 11
Красная площадь. Москва, 1981 12
Украшение к празднику. Москва, 1981 13
Мойка витрины. Москва, 1981 14
Первомайская демонстрация. Москва, 1980-е 15
Первомайская демонстрация. Москва, 1981 16
Подпись под картинкой. 1985 17
Заливка асфальта. Москва, 1981 18
Рабочие. Москва, 1970 19
Свадьба. Москва, 1970 20
Красная площадь. Москва, 1970 21
Подпись под картинкой. 1985 22
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 23
23
Пастухи. Ульяновск, 1975 24
Подпись под картинкой. 1985 25
В весовой колхоза им. Ульянова. Ульяновская обл., 19?? 26
Концерт в школе. Алгаши, Ульяновская обл., 1976 27
Подпись под картинкой. 1985 28
Обед в поле. Заречное, Ульяновская обл., 1975 29
29
Девочка с цветком. Сурское, Ульяновская обл., 1974 30
Мальчик с горбушкой хлеба. Сурское, Ульяновская обл., 1974 31
Трубачи. Суслонгер, Марийская АССР, 1968 32
Мальчик с флагом. Суслонгер, Марийская АССР, 1968 33
Село Кукушка. Ульяновская обл., 1980 34
В чувашском селе. Ульяновская обл. 35
Бани в Заречном. Ульяновская обл., 1974 36
Сестры. Елоховое озеро. Ульяновская обл. 37
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 38
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 39
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 40
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 41
Подпись под картинкой. 1985 42
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 43
43
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 44
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 45
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 46
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 47
Похороны в Барыше. Ульяновская обл., 1974 48
Работницы медсанчасти жгут мусор. Ульяновск, 1975 49
В центре дошкольного эстетического воспитания. Москва, 1981 50
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 51
Духовой оркестр. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 52
Переправа вброд. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 53
Переправа на катамаране. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 54
Подпись под картинкой. 1985 55
Хор. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 56
Подготовка к торжественному собранию. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 57
Президиум. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 58
Концерт продолжается. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 59
Агнец, обреченный на заклание. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 60
Борьба курэш. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 61
Зрители. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 62
Подпись под картинкой. 1985 63
Девочка на телеге. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 64
Семейный отдых. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 65
Березовая роща. Из серии «Сабантуй». Татария, 1979 66
Подпись под картинкой. 1985 67
Поминки на кладбище. Ульяновская обл. 68
Цыганские дети. Ульяновская обл., 1979 69
Девочка с бидончиком ягод. Башкирия, 1974 70
Братья. Башкирия, 1974 71
Подпись под картинкой. 1985 72
Истопник. Ундоры, Ульяновская обл., 1978 73
73
В парке культуры и отдыха. Ульяновск, 19?? 74
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 75
После свадьбы. Елоховое озеро. Ульяновская обл. 76
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 77
Подпись под картинкой. 1985 78
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 79
79
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 80
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 81
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 82
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 83
84
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 85
85
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 86
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 87
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 88
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 89
Подпись под картинкой. 1985 90
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 91
91
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 92
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 93
Из серии «Детский интернат слепоглухонемых», Загорск, 1981 94
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 95
Рассказ инвалида. Москва, 1981 96
«Ужо тебе!». Москва, 1981 97
Подпись под картинкой. 1985 98
Неустойчивое равновесие. Москва, 1981 99
99
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 100
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 101
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 102
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 103
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 104
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 105
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 106
Из серии «Горе матери». Ульяновск, 1980 107
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 108
108
Подпись под картинкой. 1985 109
Бабушка и внучек. Москва, 1976 110
Подпись под картинкой. 1985 111
Дождь. Ульяновск, 1969 112
113
В Третьяковке I. Москва, 1981 114
В Третьяковке II. Москва, 1981 115
Явление Христа Народу. Москва, 1981 116
Мальчик с маузером. Москва, 1981 117
Пьяный в трамвае. Ульяновск, 1978 118
Подпись под картинкой. 1985 119
Юбилей школы «марксят». Ульяновск 120
Пациенты госпиталя инвалидов войны. Ульяновск, 19?? 121
Ожидание. Визит Брежнева в Ульяновск, 16 апреля 1970 122
122
Подпись под картинкой. 1985 123
День рождения. Новочеркасск, 1981 124
Семья. Ульяновск, 1972 125
Крест на могилу отца. Ульяновская обл., 1980 126
126
Подпись под картинкой. 1985 127
Похороны председателя пригородного колхоза. Ульяновск, 1980 128
Пушкинский праздник поэзии в Языкове. Ульяновская обл., 1976 129
Едоки мороженого. Ульяновск, 1970-е 130
Девочки. Арзамас, 1983 131
Пятидесятилетие пионерской организации. Ульяновск, 1972 132
Двор. Ульяновск, 1979 133
Столешников переулок. Москва, 1981 134
Пасха в Троице-Сергиевой Лавре. Загорск, 1980 135
Последний звонок. Ульяновск, 1979 136
Подпись под картинкой. 1985 136
Подпись под картинкой. 1985 137
Свадьба. Ряженые. Ульяновск, 1976 138
Пушкинский праздник поэзии в Языкове. Ульяновская обл., 1976 139
За кулисами. Ульяновск, 1978 140
Станция метро «Кировская». Москва 1981 141
Комсомольско-молодежный марш-парад. Ульяновск, 1983 142
Школьная перемена. Москва 1981 143
Дождь на мотогонках. Ульяновск, 1969 144
День Победы. Москва, 1976 145
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 146
Мальчик с пистолет-пулеметом. Москва, 1981 147
Дорожные муки. Поезд «Москва—Уфа», 1974 148
Беседа. Ярославль, 1976 149
Рыбалка. Ростовская обл., 1981 150
150
Подпись под картинкой. 1985 151
Физкультурная пауза. Ульяновск, 1981 152
У Мавзолея Ленина. Москва, 1981 153
Между бабушкой и мамой. Москва, 1981 154
Первое мая. Москва, 1981 155
Лозунг дня. Москва, 1981 156
Скамейка. Москва, 1981 157
Подпись под картинкой. 1985 158
Ожидание. Визит Брежнева в Ульяновск, 16 апреля 1970 159
159
Физкультурная пауза II. Ульяновск, 1981 160
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 161
Сальто-мортале. Ульяновск, 1978 162
По прямому проводу. Трансляция ХХVI съезда КПСКалининская обл., 1981 163
Празднование 40-летия начала разгрома немецких войск под Москвой. Московская обл., 1981 164
Празднование 40-летия начала разгрома немецких войск под Москвой. Московская обл., 1981 165
Из города с продуктами. Ульяновская обл., 1970-е 166
166
Подпись под картинкой. 1985 167
В доме директора сельской школы. Ульяновская обл., 1970-е 168
У колодца. Ульяновская обл., 1970-е 169
Памятники. Верея. 1970 170
Скотник Николай Иванов. Кайсарово. Ульяновская обл., 1970-е 171
Подпись под картинкой. 1985 172
Остров Свияжск, Татрия,1980 173
173
Исполнитель роли Ленина, Народный артист РСФСР Анатолий Устюжанинов в редакции «Ульяновской правды». Ульяновск, 1980-е 174
Исполнитель роли Ленина, Народный артист РСФСР Анатолий Устюжанинов в редакции «Ульяновской правды». Ульяновск, 1980-е 175
Исполнитель роли Ленина, Народный артист РСФСР Анатолий Устюжанинов в редакции «Ульяновской правды». Ульяновск, 1980-е 176
Исполнитель роли Ленина, Народный артист РСФСР Анатолий Устюжанинов в редакции «Ульяновской правды». Ульяновск, 1980-е 177
На автозаводе. Ульяновск, 1975 178
Игра. Москва, 1981 179
В трамвае. Ульяновск, 1976 180
В трамвае. Ульяновск, 1976 181
Шахматы на свежем воздухе. Москва, 1981 182
В школе. Ульяновск, 1979 183
В школе. Ульяновск, 1979 184
Дом престарелых. Ульяновск, 1980-е 185
Инвалид войны. Ульяновск, 1980-е 186
В коляске. Москва, 1981 187
В трамвае. Ульяновск, 1970-е 188
Улица Горького. Москва, 1981 189
Пионерский парад. Ульяновск 22 апреля 1970-е 190
191
На улице Ленина. Ульяновск, 1970-е 192
В ожидании открытия магазина. Ульяновск 1980-е 193
Из серии «Красная площадь». Москва, 1981 194
Из серии «Красная площадь». Москва, 1981 195
Из серии «Красная площадь». Москва, 1981 196
Из серии «Красная площадь». Москва, 1981 197
Курсанты военных училищ после принятия присяги. Москва, 1980-е 198
С покупками. Москва, 1980-е 199
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 200
Сон. Ульяновская обл., 1976 201
Киноплакат. Москва, 1981 202
Командированный. Москва, 1981 203
Укладка асфальта. Москва, 1981 204
Укладка асфальта. Москва, 1981 205
Из серии «Красная площадь». Москва, 1980-е 206
Из серии «Красная площадь». Москва, 1980-е 207
Праздничное оформление. Москва, 1981 208
209
В музее боевой славы. Белгородская обл.,1983 210
Новочеркасск, 1981 211
Комсомольско-молодежный митинг. Ульяновск, 1983 212
День пионерской организации. Арзамас, 1983 213
Портрет члена Политбюро Н. Тихонова. Ульяновск, 1978 214
В сквере. Новочеркасск, 1981 215
Отдых. Москва, 1981 216
Рыбинск, 1976 217
Из серии «Красная площадь». Москва, 1981 218
Из серии «Красная площадь». Москва, 1970 219
«Коммунизм победит!». Москва, 1980-е 220
Киноафиша. Москва, 1980-е 221
Из серии «Автогонки в Арском». Ульяновск, 1975 222
Холодное лето. Ульяновская обл., 1980-е 223
Портрет на доску почета. Ульяновская обл., 1970-е 224
Рассказ ветерана. Ульяновская обл., 1970-е 225
На лестнице. Ульяновск, 1968 226
Строительная бытовка. Ульяновская обл., 1978 227
Из серии «Школа, где учился Ленин». Ульяновск, 1979 228
Из серии «Школа, где учился Ленин». Ульяновск, 1979 229
«Партия — ум...». Новочеркасск, 1981 230
Подпись под картинкой. 1985 231
В детском саду. Ульяновск, 1980-е 232
Из серии «Дети асфальта». Москва, 1981 233
Пионерский парад на площади Ленина. Ульяновск, 22 апреля 1975 234
234
Подпись под картинкой. 1985 235
За ленинской партой. Ульяновск, 1 сентября 1979 236
Ветеран читает стихи, посвященные Ленину. 22 апреля 1970 237
Подпись под картинкой. 1985 238
Площадь Маяковского. Москва, 1982 239
239
Из серии «В доме ребенка». Ульяновск, 1981 240
Из серии «В доме ребенка». Ульяновск, 1981 241
Из серии «В доме ребенка». Ульяновск, 1981 242
Из серии «В доме ребенка». Ульяновск, 1981 243
Из серии «В доме ребенка». Ульяновск, 1981 244
Москва, 1981 245
Москва, 1981 246
Москва, 1981 247
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 248
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 249
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 250
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 251
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 252
252
Подпись под картинкой. 1985 253
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 254
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 255
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 256
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 257
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 258
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 259
Подпись под картинкой. 1985 260
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 261
261
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 262
Из серии «Весенний призыв». Ульяновск, 1981 263
Из серии «Дети асфальта» . Москва, 1981 264
Подпись под картинкой. 1985 265
Ученик слесаря. Ульяновск, 1975 266
Портрет старика. Ульяновск, 1970-е 267
Выпускница. Ульяновск, 1980-е 268
Ветеран войны. Москва, 1985 269
Портрет отца. Ульяновск, 1982 270
Подпись под картинкой. 1985 271
Народный артист РСФСР Анатолий Устюжанинов в гримерке Ленинского мемориала. Ульяновск, 1979 272
«Неделя революционной славы». Ульяновск, 1983 273
«Неделя революционной славы». Ульяновск, 1983 274
«Неделя революционной славы». Ульяновск, 1983 275
Москва, 1981 276
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 277
В президиуме профсоюзного собрания. Ульяновск, 1970-е 278
В гараже. Ульяновск, 1985 279
Работница. Ульяновский моторный завод. 1985 280
Рыбинск. 1976 281
Сборщица металлолома. Ульяновск, 1982 282
Ученик токаря. Ульяновский автозавод, 1975 283
Место для курения. Ульяновский моторный завод, 1985 284
Производственный конфликт. Ульяновский завод тяжелых и уникальных станков, 1970-е 285
Обед. Ярославская обл., 1980-е 286
286
Подпись под картинкой. 1985 287
На мотогонках. Ульяновск, 1969 288
На ипподроме. Ульяновск, 1972 289
Сабантуй. Татария, 1979 290
290
Подпись под картинкой. 1985 291
На кладбище. Ульяновская обл., 1980 292
Старухи в чувашской деревне, Ульяновская обл., 1980 293
Что есть истина? Татария, 1982 294
Из серии «Автогонки в Арском». Ульяновск, 1975 295
После свадьбы. Ульяновск, 1976 296
Концерт на стадионе. Ульяновск, 1968 297
Портрет. Ульяновская обл., 1970-е 298
Горе. Ульяновск, 1982 299
Инвалид. Ульяновск, 1981 300
Ровесник века. Ульяновск, 1980 301
День пионерской организации. Арзамас, 1983 302
День Победы в рабочем поселке Измайлово. Ульяновская обл.,1978 303
После демонстрации. Ульяновск, 1983 304
В доме художников. Ульяновск, 1978 305
В доме художников. Ульяновск, 1978 306
Перекус. Москва, 1981 307
На улице Горького. Москва, 1981 308
Скромный обед. Москва, 1981 309
Из серии «Сверхувеличение». Ульяновск, 1978 310
В Третьяковке. Москва, 1981 311
Снимок для газеты. Ульяновск, 1970-е 312
Сабантуй в городе. Ульяновск, 1970-е 313
Похороны Первого секретаря обкома партии А. Скочилова. Ульяновск, 1977 314
Сельские ветераны войны. Ульяновск, 1977 315
Фестиваль КСП в Тольятти, 1972 316
Эстафета на приз «Ульяновской правды». Ульяновск, 1980-е 317
Тверской бульвар. Москва, 1981 318
Новочеркасск. 1981 319
В школьном музее боевой славы. Ульяновская обл.,1970-е 320
Ульяновск. 9 мая 1975 321
В классе. Псков, 1981 322
Новочеркасск. 1981 323
Москва, 1981 324
Москва, 1981 325
Москва, 10 мая 1982 326
Москва, 10 мая 1982 327
Подпись под картинкой. 1985 328
У Мавзолея Ленина. Москва, 1984 329
329
В день похорон Л. Брежнева. Москва, 15 ноября 1982 330
Пионеры. Арзамас,1983 331
После митинга. Ульяновск, 1983 332
Марш-парад «Мы делу Ленина и партии верны». Ульяновск, 1985 333
Марш-парад «Мы делу Ленина и партии верны». Ульяновск, 1985 334
Марш-парад «Мы делу Ленина и партии верны». Ульяновск, 1985 335
В госпитале инвалидов войны. Ульяновск, 1980-е 336
Раздумье. Ульяновск, 1970-е 337
На винзаводе. Сенгилей, 1970-е 338
Чудак-человек. Москва, 1983 339
В Ленинском мемориале. Ульяновск, 1980-е 340
Из серии «БАМ построена». Станция Куанда, 8 октября 1984 341
Из серии «БАМ построена». Станция Куанда, 8 октября 1984 342
Из серии «БАМ построена». Станция Куанда, 8 октября 1984 343
Из серии «БАМ построена». Станция Куанда, 8 октября 1984 344
Из серии «БАМ построена». Станция Куанда, 8 октября 1984 345
Из серии «БАМ построена». Станция Куанда, 8 октября 1984 346
Подпись под картинкой. 1985 347
Первомайская демонстрация. Москва, 1984 348
Встреча почетных гостей в аэропорту. Ульяновск, 1983 349
Первомайская демонстрация. Москва, 1984 350
Первомайская демонстрация. Москва, 1984 351
Эскимо I. Москва, 1981 352
Эскимо II. Москва, 1984 353
Дубосеково, 8 мая 1984 354
Дубосеково, 8 мая 1984 355
Подпись под картинкой. 1985 356
Арзамас, 19 мая 1983 357
357
Дубосеково, 8 мая 1984 358
Дубосеково, 8 мая 1984 359
Дубосеково, 8 мая 1984 360
Дубосеково, 8 мая 1984 361
Подпись под картинкой. 1985 362
Дубосеково, 8 мая 1984 363
363
Дубосеково, 8 мая 1984 364
Дубосеково, 8 мая 1984 365
Дубосеково, 8 мая 1984 366
Подпись под картинкой. 1985 367
Ветераны войны. Москва, 1985 368
Подпись под картинкой. 1985 369
369
Пирамида. Ярославль, 1985 370
Подпись под картинкой. 1985 371
День города Ярославля. 1985 372
Подпись под картинкой. 1985 373
374
Н
етрудно заметить, что в альбоме в ущерб будничной жизни советского человека, непропорционально широко показана ее парадная, праздничная сторона, можно даже сказать, торжество советской идеологии над здравым смыслом. Это – праздничная книга, ее можно было бы даже назвать книгой Юбилеев, если бы книга с таким названием уже не была написана древними иудеями. В этом и особенность данного издания, и один из его недостатков. Впрочем, тогда мы все пели: «трудовые будни – праздники для нас», то есть никакой разницы в нашей эмоциональной жизни идеологической машинкой не предусматривалось – так в праздниках и «показухе», смертельном пьянстве и тяжелом труде наша общая жизнь и катилась. Что же касается личной жизни, то у каждого она была своя, сокровенная. Хотя, нет, не у каждого из нас была охраняемая традицией и законом личная жизнь, в которую бы никто не совался: ни домком, ни профком, ни партком, ни соседи. Коллективистское сознание пронизывало нашу жизнь так глубоко, так реально и так глобально, что мистическому «коллективному бессознательному», кажется, просто не оставалось в ней места. Зрители, возможно, ждут, что в альбоме документальной фотографии им покажут настоящую жизнь: правдиво, взвешенно, всесторонне. Я же на такую грандиозную задачу никогда не замахивался, я стремился показывать прежде всего то, что нашей жизни мешало. И это не просто мой избирательный критический или сатирический взгляд на жизнь, это также и мое личное несчастье. Вернее, это – несчастье страны, у которой, казалось, было все необходимое для процветания. Сверх того, у нее в запасе было гигантское и незаслуженное светскими властями в атеистической стране, поистине христианское смирение народа. Не было в этом баснословном государстве лишь честной конкуренции. Вместо нее номинально существовал в нем вездесущий Госплан и реально царил всемогущий и всепроникающий блат, а власть партийных аксакалов была бесконечной и казалась нам несменяемо- невменяемой. Но законы природы и даже некоторые экономические законы нельзя отменить правительственным указом. Сталинское государство спасительно скреплялось насилием, которое не давало ему распасться. При малейших попытках либерализации – его лихорадило. Хрущевская «оттепель» и непродуманные попытки реформ нанесли по нему первые хаотические, но разрушительные удары. 375
Опомнившись, номенклатура сменила своего зарвавшегося генсека и стала политически страну «подмораживать», а экономически чуть-чуть реформировать, постепенно вводя принцип материальной заинтересованности. Этот период у нас называют «застоем», но застой главным образом был в мозгах престарелых партийных чиновников. Он был еще и трагически усугублен «неестественным отбором» кадров – по принципу личной преданности, угодливости и безынициативности. Благодаря этому на вершины власти у нас успешно взбирались, мягко говоря, не самые подходящие для управления гигантской страной люди. Ярчайший пример тому – К.У. Черненко, «Кучер», как сокращенно звали его в народе, – безликий функционер, человек аппарата, советский «акакий акакиевич», превратившийся в «значительное лицо» и убедительно воплотивший в жизнь, казалось бы, фантастический лозунг: «кто был ничем, тот станет всем». Как известно, любая идея может быть доведена до абсурда. В поздний советский период пропагандистская машина в громадном количестве производила ложь и абсурд, которые отравляли общество и разрушали государство. Народ давно уже не верил демагогическим лозунгам, но все еще терпел. Высшее партийное руководство находилось в маразме, среднее – в мучительных поисках «общечеловеческих ценностей», народ – в запое, интеллигенция требовала свободы, но, как вскоре выяснилось, большинство просто хотело денег. Экономика же трещала. Срочно требовалась модернизация всей системы. Ее, лежа под капельницей, начал Андропов и впоследствии катастрофически завершил Горбачев. Советский Союз погиб не от внешних врагов. Враги у всех были, есть и будут всегда. Врагов надо любить, если не по-христиански, то хотя бы по-блоковски: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых, нежных наших лапах». Только враги способствуют прогрессу. Советский Союз погиб от циничности, некомпетентности, а затем и прямого предательства его руководства, от порожденного ложью неверия и от апатии неохотно трудящихся масс, от того, что в отличие от дикого капитализма, советский строй был искусственно выведен и требовал для себя особых людей: честных, «сознательных», бескорыстных и самоотверженных. Такой народ пытался вывести выдающийся селекционер Сталин, и надо признать, ему это в основном удалось. Но его титани375
ческую и чрезвычайно «жертвенную», по отношению к собственному населению, работу пустил под откос решительный, но почти совершенно безграмотный Хрущев. Брежневское коллективное руководство приложило много старания, чтобы опять поставить «наш паровоз» и рухнувшие с ним вагоны на рельсы, но, увы, не хватило ни сил, ни ума, ни воли. Природа человека нестойкая, культурные рефлексы в нем очень медленно вырабатываются, особенно в таком смышленом народе, как в русском – нужны не годы, а века. Реалистичный Ленин говорил: народ – вор, если его не контролировать, он все разворует и пропьет. Он был, разумеется, прав. Именно поэтому знаменитый ленинский лозунг «Социализм – это учет» был очень не по вкусу советской армии бюрократов. Напротив, они расцветали в атмосфере бесконтрольности, безответственности и безнаказанности. В этой атмосфере соблазна коммунистические идеи особенно быстро выветривались из голов номенклатурщиков, и они без зазрения совести превращались в советских вороватых бояр. Народ же привычно и обреченно строил коммунизм, но не для себя, а для партийно-правительственной верхушки и их родственников, поэтому он тоже со спокойной совестью воровал, в силу своих возможностей. Мы даже не были обмануты: мы жили с устало и равнодушно закрытыми, а то и просто с опухшими от пьянства глазами. Простите за многословие, но фотографический ряд – еще более продолжительное высказывание, смысл которого зрителями обычно не понимается. Не понимается оно не из-за слепоты и неопытности нас как зрителей, а из-за того, что даже очень внимательно рассматривая снимки, мы их не воспринимаем умом, а просто заполняем собой, своим опытом и пониманием жизни. Поэтому зачастую мы ничего кроме себя в них не видим и остаемся довольными, что ни кто и ни чем удивить нас не смог – к себе-то мы давно уже притерпелись. Слова же мы воспринимаем более «умным», левым полушарием. Достучаться до него гораздо проще – без всяких художественных образов и пластических выкрутасов. Вот поэтому, как говорится, «я к вам пишу». Эти фотографии, отнюдь не свидетельство «мастерства» автора – это была бы слишком мелкая, ничтожная и даже ложная цель – они свидетельство времени и незаметно пролетевшей жизни. На них – люди, многих из которых уже нет с нами, которые остались лишь снимками. На них – приметы социального строя, которого тоже нет, На них грустные свидетельства его вырождения и заключительной стадии великого, героического и трагического эксперимента, который так и не был доведен до конца. Опыт его до сих пор еще не осмыслен, что, вероятно, со временем породит попытки его продолжить и завершить.
P.S. Эта книга составлялась не для того, чтобы «вспомнить и вздрогнуть», но и не для того, чтобы вспомнить – и ностальгически прослезиться. Она для того, чтобы хоть в какой-то мере постараться трезво осознать недавно прошедшее время и не отказаться от него, а сродниться с ним, сочувственно его пережив. Может быть, пора перестать твердить, что у России не было и нет истории, и начать ее бережно собирать, тщательно изучать и по-родственному осваивать, соединяя свою короткую личную жизнь с исторической и продляя ее в глубь ушедших веков. То есть, может быть, пора постепенно становиться сознающим себя народом, поскольку без исторического самосознания – народа не существует. Мне стыдно писать эти азбучные истины, но иногда складывается впечатление, что у нас не все еще азбуку знают, и я до сих пор гадаю, кому, бывает, пишу. Последнее замечание. Чтобы ощутить всю мощь, размах и нелепость гнетущей советской идеологии, некоторые снимки в альбоме должны были бы быть увеличены до гигантских, то есть до натуральных размеров. Представленные снимки передают ее подавляющее и отупляющее воздействие лишь в гомеопатических дозах. Так как же действовала эта идеология на наш народ? В меру. В меру здравого смысла ему присущего. Русский народ и в Бога, видно, не очень-то верил, если судить по его пословицам, тем более не верил он ежегодным «Призывам ЦК КПСС». Народ наш традиционно не любил власть, сторонился ее и хотел только, чтобы она ему не мешала и не лезла в его дела, но это, разумеется, было наивным идеализмом. Ну, что ж, народ наш – мечтатель. Валерий Щеколдин
376
377
2014 378