Ключевский В.О. Глава из книги "История и экология" | Баньковский Лев Владимирович

ББК 63.3 Б 23

Баньковский Л.В. Б 23 История и Экология. Монография. Соликамск: РИО ГОУ ВПО «СГПИ», 2008. – 356 с.

ISBN 5-89469-047-1 Взяв за исходный рубеж выдающиеся отечествоведческие исторические исследования, автор рассказывает об истоках историкокультурного развития России. Основа этого развития – вода и земля. Уникальные по всем особенностям богатейшие водные пространства – родники, реки, озера, моря и океаны – во многом обусловили своеобразный менталитет российского человека. Книга показывает, что высочайшая осведомленность и дальние прозрения отечественных историков стали возможными благодаря их потрясающей способности исторически чувствовать, исторически мыслить, исторически действовать.

ISBN 5-89469-047-1

© Баньковский Л.В., 2008 © Литвиновы Н.Н. и В.Н., оформление © Соликамский государственный педагогический институт, 2008

Василий Осипович Ключевский (1841-1911) – студент Московского университета Коллаж: Старая Пенза Дом-музей Ключевского Коробейник, торгующий лубочными книгами С гравюры конца XVIII в.

Василий Ключевский советовал: «Давать себе досуг постоять перед ландшафтом» О каком-таком особенном «досуге стояния» писал историк? От природы у него было слабое зрение и он, не без доли иронии, то говорил: «я со своими слепыми глазами», то иногда: «мой русский глаз...» Вспоминал о глядении то на «вечно движущуюся, вечно болтливую пустынную речку», то на «могучий поток Волги в Нижнем Новгороде», то попадал под обаяние «вольного ветра» Камы, то припоминал впечатления о том, как «ровные пустынные поля горбятся на горизонте подобно морю», примечал «полноводные весенние разливы наших рек, столь благотворные для судоходства и луговодства», воочию переживал «всемирно историческую драму пустынь». Невольно приходят здесь на память близкие по смыслу слова Н.М. Карамзина: «Читай историю и поэтов..., рассматривай чудеса натуры – и дни твои будут подобны течению светлой реки». Если бы всё было так просто! Всматриваясь в настоящее и будущее, молодой человек всюду видел «людей измученных и измоченных в бурных водах угрюмого житейского моря, оглядывающихся на покинутые волны. Смешной наряд, беспорядочные усталые физиономии... В жизни моря главное – самое волнение. В истории на первом плане всегда останется процесс жизни, а не результаты. История отмечает на своих скрижалях только то, что шумит и гремит, но зато ведь так далека от первоначальных источников тех явлений, которые она описывает и исследует». Где же они, первоначальные источники? Сам Ключевский, определённо, произошёл из водной, водяной, ключевой фамилии. То есть образовалась фамилия не от ключников, ключарей и ключных мастеров, а от ключистого урочища, обильного родниками. Отперев недра земли у села Ключи, питают они реку Суру, а Сура – Волгу. Родные чембарские, пензенские края так глубоко запали в душу историка, что, работая с Ипатьевской и Лаврентьевской летописями, он отмечал: «Вчитываясь в оба свода, вы чувствуете себя как бы в широком общерусском потоке событий, образующихся из слияния крупных и мелких местных ручьёв». Так уж от природы был устроен Ключевский. Проработав всю жизнь на огромной реке Истории, не переставал думать о питающих её ключах. Впрочем, и двадцатипятилетним молодым человеком писал так: «Всё это похоже на ключ, бьющий из под земли: место, где мы видим его начало, есть только случайный пункт, часто бесконечно удалённый от действительного его начала». О, строгая наука! Дай мне опору потвёрже тех, какие я имею! «Невозвратно мелькнувшее» детство историка, родившегося в 1841 году, пролетело в нескольких пензенских деревнях. Он рано лишился отца

В речном и озерно-болотном краю Валдая. Пространная междуречная местность между Верхней Волгой и Невой не отличается большими высотами рельефа. На таком вот сравнительно плоском огромном всхолмленном просторе, прилежащем к Русскому Северу и Балтийскому морю, издревле складывалась Новгородско-Псковско-Тверская российская государственность. Здесь же трудами Алексея Венецианова, его учеников Никифора Крылова, Алексея Тыранова, Григория Сороки и многих других рождался русский национальный лирический пейзаж. По мнению искусствоведов, этот венециановский пейзаж ввёл в отечественную художественную культуру почвенные категории бесконечно ровного пространства, необозримой «русской горизонтальности» и «распластанности». Ещё один ученик Венецианова (а их у него было около шестидесяти) Аполлон Мокрицкий написал об учителе такие слова: «У нас, на Руси, он первый подсмотрел в натуре... волшебство». А кроме того, Венецианов первый утвердил в искусстве право на изображение «одного отечественного», первый распространил среди живописцев идеи «народности и местности». Главным в живописной поэтике Венецианова является не действие, а среда – определённое гармоническое состояние русских людей и природы, своеобразное одушевлённое равновесие – устойчивость, ровность,

и рано посерьёзнел. Недаром бабушка по уму называла внука «бакалаврушка ты мой». Почти полувековой давности альманах Н.М. Карамзина «Аглая» с продолжением «Писем русского путешественника» был одной из первых книг, прочитанных будущим историком в самом раннем детстве «в деревенской глуши, где не церковная книга была большой редкостью». Вспоминая об этой и других первых книгах, вышедших когда-то из типографии Дружеского учёного общества, Ключевский гордился предшественниками-просветителями: «Новиков хотел сделать чтение ежедневной потребностью грамотного человека и, кажется, в значительной мере достиг этого». С десятилетнего возраста Ключевский учился в губернской Пензе – сначала пять лет в приходском и уездном духовных училищах, затем ещё четыре года в духовной семинарии. Карамзин и Татищев, Соловьев и Костомаров стали его любимым чтением. Для семинариста Ключевского близким и наглядным примером особенного пути в отечественную историческую науку была судьба крупного русского историка, «казанского светила» А.П. Щапова. Сведения о нём быстро доходили от Казани до Пензы через семинарское начальство и особенно через близкого знакомого Щапова преподавателя семинарии Т. Горизонтова. Выходец из семьи прибайкальского дьячка и крестьянки – бурятки, Щапов закончил Иркутскую семинарию, Казанскую духовную академию и преподавал в ней гражданскую историю России. Приглашённый на работу в Казанский университет, он прочёл замеченную всеми образованными людьми вступительную лекцию, в которой изложил оригинальнейший взгляд на русскую историю. Вслед за критиковавшим Карамзина публицистом и историком Н.А. Полевым Щапов провозглашал, что «главный фактор в истории есть народ, дух народный, творящий историю, что сущность и содержание истории есть жизнь народная». От этого исходного тезиса Щапов переходил к совершенно новому выводу о том, что «русская история в самой основе своей

Вид города Саратова при заходе солнца Н.Г. Чернецов. 1860

Василий Дмитриевич Поленов (1844-1927) И.Е. Репин. 1877 Река Оять В.Д. Поленов. 1880-е

Афанасий Прокопьевич Щапов (1831-1876) Река Воря В.Д. Поленов. 1881

есть по преимуществу история областей...» Учёный создал земскообластную теорию, в которой основным методом исторического исследования был принцип областности. Развивая разработанные С.М. Соловьёвым идеи восточно-славянской колонизации, Щапов писал о стихийном вольно-народном её характере «по земле и воде»: служилые и промышленные люди, крестьяне, вольные люди пришли в Сибирь, завоевали её, «разузнали всю её по системам речным, по волокам хребетным... открыли все её земли от Урала до Тихого океана, и, самое главное, – обустроили Сибирь для будущего развития». По Щапову, в период до образования Московского государства славяно-русские колонии в соответствии с очертаниями особых речных систем и отдельных волоков образовывали Поморскую, Пермско-Вятскую, Верхне-Средне-Волжскую, Заволжскую и Закамскую приуральские самостоятельные федеративные ассоциации, обусловившие колонизационно-территориальное самоустройство русского народа. Самораспределение русского человека согласно географическим очертаниям регионов страны определило специфику областного строя России. Такой строй учёный считал наиболее целесообразным для воссоздания федеративного Российского государства, управляемого областными всесословными земскими советами и центральными земскими соборами. Демократические, народнические идеи Щапова волновали, будоражили юношу Ключевского, но всё-таки чаще всего и больше всего он думал об историке С.М. Соловьёве и мечтал попасть к нему в ученичество. Пожалуй, только о Соловьёве Ключевский мог сказать: он «не выходил у меня из головы». Будущий историк «не смешивал семинарские отметки и собственные занятия», «молча делал своё дело». Позже он сетовал на отсутствие прочного реального образования, на то, что мало пищи даёт семинария, «а запас знаний не даёт твёрдой опоры – заставляет только болтать ногами в воздухе». Однако в той же семинарии юноша получил широкий исторический кругозор и весьма основательные знания по современным и древним языкам, в особенности греческому и латинскому. Ключевский переводил Геродота с греческого оригинала гораздо полнее и точнее, чем большинство его предшественников. Грамотность и знание русского языка у семинариста Ключевского были вообще безупречными. Как писал он сам, всего лишь одна-единственная орфографическая ошибка в сочинении на вступительных экзаменах могла закрыть ему путь в Московский университет. И юноша не сделал в сочинении ни одной ошибки, благополучно прошёл все шестнадцать вступительных экзаменов. Первым выдающимся учёным, который не только очаровал первокурсника Ключевского, но ещё и взялся его по-настоящему опекать,

постоянство и постоянность. В венециановском земном пространстве подчёркнуты спокойные, эпические черты природы; в ней везде и всюду царит торжественная неспешность. Нашёлся у новой художественной школы продолжатель венециановских традиций – живописец Михаил Лебедев. Юношей он обучался в гимназии при Дерптском университете, затем за свои способности был «помещён в число учеников» Петербургской Академии художеств. Как сообщали современники, с принятием нового академического устава «для учеников-пейзажистов открылась возможность проводить летнее время вне столицы и писать с натуры...» За написание видов Петровского острова, окрестностей Ладожского озера Лебедев был награждён золотой медалью Академии художеств и поездкой в Италию. Лебедев озаботился выяснением устройства, структуры насыщенного жизнью венециановского пространства, решением загадки «жизни бесконечности». Лебедев был учеником Максима Воробьёва и творил как настоящий романтик, поставив себе целью обнаружение и проявление в природе и в пейзажной живописи «соков земли», биение пульса жизни. Лебедев изображал мир растений властно растущим, деятельно вбирающим в себя энергию Солнца. Жизнь в целом, по Лебедеву, – это приволье. Именно приволью жизни, всеобъемлющей красоте, разумности и гармонии бытия должен

образовывать и воспитывать, был Ф.И. Буслаев – профессор словесности, тоже выходец из Пензы, учившийся русскому языку в Пензенской гимназии у В.Г. Белинского. Буслаев был в расцвете научных и преподавательских сил: недавно ему было присуждено звание академика. В 1861 году он выпустил два серьёзнейших научных труда по истории словесности и искусства, один из этих трудов – в двух томах. Буслаев принимал первокурсников у себя дома радушно и запросто, забирался с ногами в любимое кресло, и начиналась непринуждённая беседа и приобщение молодёжи к принципиальным основам истории, филологии, сравнительного языкознания. Учёный точно так же, как и Погодин, позволял студентам пользоваться для занятий книгами из своей библиотеки. Под его руководством Ключевский переводил с греческих первоисточников Геродота и Гомера, изучал древнегерманские и древнерусские былины. Никому больше из отечественных историков не давался так легко и объёмно древнелитературный ракурс мировой и российской истории, начиная от индоевропейских её основ. Ключевскому очень повезло с первым университетским педагогом: Буслаев настолько не поскупился передать уникальные знания своему ученику, что тот во многом сумел превзойти учителя. Юноша сформулировал тактику и стратегию своего обучения в университете размашисто, по-татищевски – как создание строительных запасов к будущей полноценной деятельности историка, которую представлял всеохватной. Прочитав в «Современнике» статью Н.Г. Чернышевского «Антропологический принцип в философии», первокурсник Ключевский заметил, что подобные исследования и споры «затрагивают и вызывают на суд все стороны жизни». Более всего в отечественной исторической науке того времени недоставало знаний о жизни и быте народа. И изобретательный Ключевский нашёл оригинальный выход для приобретения цельного массива необходимых общеисторических знаний о России. Первое своё научное исследование – кандидатское сочинение «Сказания иностранцев о Московском государстве» – он по форме приблизил к увлекательно написанному научно-художественному произведению, которое, впрочем, самокритично назвал «моим недопечённым печеньем». В повествовании выведен как бы один герой – едущий по России иностранец, очень напоминающий своим любознательным характером путешествовавшего по Западной Европе молодого Карамзина. И 25-летний кандидат в учёные историки писал так: «Когда-то скандинавские сказания называли полосу земли по водному пути «из варяг в греки» «страною городов»; и в XVI веке эта речная полоса не теряла права на такое название;

На стр. 190: Уголок библиотеки и стол Сергея Михайловича Соловьева в архиве Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА)

Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) на волжском ветру Глубокая осень на Оке В.Д. Поленов. 1900-е

к ней присоединились ещё другие речные полосы со многими городами, и иностранцы XVI века не могли не заметить, что наибольшее количество городов, и наиболее значительных, лежит по большим рекам – Днепру, Оке и Волге». Ко времени путешествий Герберштейна, о которых с удовольствием рассказывал молодой Ключевский, обозначились новые для России водногородские полосы уже урало-сибирского масштаба – по Печоре, по берегу Ледовитого океана со знаменитым Лукоморьем, по Оби. Обдумывая вековую территориальную стратегию России, начинающий историк замечал: «На долю Московского государства выпала тяжёлая задача – дать историю обширным глухим пространствам, простиравшимся на север, северо-восток и юго-восток от него». Именно от решения этой задачи зависели дальнейшие «медленный, но безостановочный» оседлый труд и становление гражданского общежития России. С привычным чувством брался историк за свой маленький, драгоценный для потомков дневник: «Месяц с чистого жидкоголубого неба сыплет дождём по воде свои играющие блёстки, пытливо, дерзко заглядывая в самое гнездо моих дум, и они с тревогой поднимаются, как вспугнутые птицы...» Признанным выучеником С.М. Соловьёва вышел Ключевский из студенческих аудиторий и остался в университете готовиться к профессорскому званию. Развивая соловьёвскую мысль о России как колонизующейся стране, он взял для магистерской диссертации исключительно трудную тему «Древнерусские жития святых как исторический источник». Работая в светских и церковных библиотеках Москвы и Нижнего Новгорода, историк изучил более ста пятидесяти житий в 250 редакциях примерно по пяти тысячам списков. При этом Ключевский смотрел на себя со стороны как на нырнувшего в немерянные глубины человека, который, собрав все свои силы и затаив дыхание, плывёт там и думает о том, как бы хватило жизни вновь оказаться на поверхности. На подобной изнурительной, жестокой работе он выдерживал устремлённость и режим жизни своих великих предшественников. Ученик и современник С.М. Соловьёва Ключевский постепенно и неуклонно приобретал качества историка новой, гораздо более поздней формации. В конце XIX – начале ХХ столетия расширенным вариантомсинонимом татищевского ключевого понятия «всемирное умопросвещение» по праву выдвинулось понятие «культура». Сам Татищев гениально предвидел это знаменательное событие и заранее, говоря словами Ключевского, «дал русской истории учёные рамки» и «методологическую

радоваться, сопереживать им зритель художественных выставок. Для заинтересованных такими открытиями зрителей художник заботливо уготавливал путь через свои картины по горизонтали, поперёк зиждительного действия солнечного света. С радостью художник писал В.Д. Григоровичу: «Мало-помалу начинаю сбрасывать все предрассудки. Натура мне открывает глаза: я начинаю делаться совершенным рабом её; или, лучше сказать, влюблён в природу...» Вслед за Венециановым Лебедев проторил путь к одушевлённому пейзажу Фёдора Васильева. Художник и искусствовед И.Н. Крамской замечал, что ни у одного из пейзажистов России не проявилась такая сильная страстность и романтическая возвышенность, как у «поэта» и «музыканта» в живописи Фёдора Васильева. Сам же Васильев делился об этом такими впечатлениями: «А природа кругом – вечно прекрасна, вечно юная и – холодная. Впрочем, не всегда она держит за собою это последнее качество; я помню моменты, глубоко врезавшиеся в меня, когда я весь превращался в молитву, в восторг и в какое-то тихое, отрадное чувство примирения со всем, со всем на свете. Я ни от кого и ни от чего не получал такого святого чувства, такого полного удовлетворения, как от этой холодной природы... да будет она благословенна, хотя люди и говорят, что ей ни дурного, ни хорошего приписывать нельзя». Удивительно, как глубоко задели этого юного талантливейшего художника наблюдения за жизнью северных болот и лугов с их всегдашними влажностью, сыростью, туманами, изморосью. И особое небо над лугами и болотами – тоже всегдашний предмет внимания Васильева. На Первом съезде российских художников Николай Ге назвал значительным достижением Васильева «живое, мокрое... движущееся небо». Во время совместной поездки на Волгу группы молодых художников в 1870 году очень чуткий Репин так однажды охарактеризовал воздействие на него Васильева:

оправу». В собственноручно и навсегда чётко обозначенные границы страны Истории Татищев ввёл принципиально необходимые для этой науки основания: географию, гидрографию, картографию, антропологию, археологию, этнографию, языкознание, археографию, фольклористику и другие едва зарождающиеся или творимые им самим отрасли знания. От себя Ключевский ввёл в Большую Историю социологию и культурологию. В 1867 г. вышла в свет популярная переводная книга П. Кирхманна «История общественного и частного быта». Дословный перевод первоначального заглавия этой книги – «История труда и культуры». Почти половина текста, то есть все повествование о культурной истории России написано Ключевским. В предисловии к книге, вероятно, от имени обоих авторов говорится о необходимости преподавания в школе такой истории, «которая трудом и напряжением духовных сил подготовила мирную житейскую обстановку, неразлучно сопутствующую жизни каждого». Эту важнейшую часть истории любого государства и предмет исторического преподавания авторы называют историей культуры. Таким образом, получилось, что описание жизни человечества на земном шаре включает в себя историю неумеренного честолюбия и злодеяний и историю культуры. Суть позиции автора и их новой общей исторической классификации была в целом ясна: вся летопись нашего мира есть история культуры и антикультуры. И как будто бы ничего более. Авторы полагали, что изучение и знание культурной истории может пробудить у молодого человека стремление стать деятелем культуры, стремление заслужить «высокое значение двигателя человеческого общества». В 1882 г. Ключевский защитил докторскую диссертацию и вскоре получил возможность работать над концепцией истории как истории культуры в рамках подготовки нового задуманного им специального лекционного курса под названием «Методология истории». Попытка разработки и чтения такого сложнейшего по тем временам курса в истории российского высшего образования предпринималась впервые. Ключевский поставил задачи четкого формулирования исторического метода, составление элементов исторического процесса – элементов человеческого общежития. Однако цельная, тем более периодическая система элементов исторического или общекультурного процесса не выстраивалась. За эту необычайно трудоемкую работу со всей страстью исследователей, не жалея многих потраченных на поиски лет и десятилетий, взялись ученики Ключевского. Быстрее всех на этом пути удалось продвинуться П.Н. Милюкову, написавшему и выпустившему в свет многотомное издание «Очерков по истории русской культуры». В этом труде

Коллаж: Учебник «Арифметики» Л.Ф. Магницкого: рукописный и печатный экземпляры 1710 года (1), Столбец из фонда поместного приказа XVII века (2), дела сенатские XVIII века (3, 5), подлинный столбец Соборного уложения 1649 г. в серебряном позолоченном «ковчеге» XVIII века (4) ЦГАДА Письменный стол из московской квартиры Из экспозиции дома-музея учёного в Пензе 1

2 3

4

5

«Его настроение передалось и мне, я почувствовал, что будто мы летим над всем раскинувшимся и исчезающим под нами луговым пространством широкой Волги». Одно из сразу же отмеченных коллегами достоинств Васильева – его совершенно необъятная «пространственность», умение понимать и потрясающе точно передавать российское пространство в своих живописных работах. У Васильева как-то уж очень непринуждённо сочеталась «натуральность» (вспомним его девиз: «Самая великая учительница: натура – натура!») с поразительно глубокой напряжённостью, пыланием красок и света. Новым направлением в развитии отечественной пейзажной живописи стала написанная в 1871 году картина «Оттепель», отмеченная первой наградой на конкурсе в Обществе поощрения художников и получившая признание зрителей на выставке в Англии. Неизлечимо больной туберкулёзом Васильев зимой 1871 года вынужден был уехать лечиться в Крым, в Ялту, но и там не уставал непрерывно размышлять о любимой северной природе: «О болото! Болото!.. Неужели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра?» Только Васильев мог сказать о рождении своего нового замысла такими словами: «В голове поднималась картина...» Поднималась и складывалась из горячих воспоминаний, из любовно сделанных этюдов и зарисовок картина «Мокрый луг» (1872) – одно из самых символичных, самых лучших произведений отечественной пейзажной живописи. Интересно размышление И.Н. Крамского об этом наиболее значительном произведении Васильева: «Эта от первого плана убегающая тень, этот ветерок, побежавший по воде, эти деревца, ещё поливаемые последними каплями дождя, это русло, начинающее зарастать, наконец, небо, то есть тучи, туда уходящие со всей массою воды, отмытая зелень, яркая одноцветная, невозможная...»

Боян Н.К. Рерих. Деталь картины Гусляры В.М. Васнецов. 1899 Ока летом В.Д. Поленов. Фрагмент На стр. 193: Боян В.М. Васнецов. 1910 Боян Со старинного издания «Слово о полку Игороеве». Фрагмент рисунка Река Клязьма. Жуковка В.Д. Поленов. 1888

Милюковым был собран и начерно обобщён огромный эмпирический материал по отечественной культурологии. Но в теоретическом плане задачи создания истории Российского государства как истории его культуры, к решению которых так целеустремлённо двигался В.О. Ключевский, остались пока ещё его неисполнимой мечтой. Историк, проработавший в новом веке более десятка лет, не стал подводить итогов своим длительным и небезрезультатным исканиям в историях отечественной и мировой культур. Как всегда бывало, при реализации замыслов такой немыслимой по тем временам сложности Василий Ключевский не чурался самой кропотливой и неблагодарной черновой работы, но при этом не стеснялся посмеиваться над своим творческим нетерпением. Студентам на лекции он говорил так: «Я человек ХIХ века и в ваш ХХ век попал совершенно случайно, по ошибке судьбы, позабывшей убрать меня вовремя». Общая структура исторической культурологии и истории культуры намечалась в работах В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина как веками складывавшееся в определённой географической среде единство чувства, мысли и деятельности. Суть общечеловеческой жизни, а следовательно, и истории человечества отчётливо сформулировал молодой Н.М. Карамзин:

В следующем году Васильев создал ещё одно полотновоспоминание «Болото в лесу. Осень». 24 сентября 1873 года, когда в лесах вокруг северных болот горели пожары осенней листвы, всего лишь двадцатитрёхлетний Васильев умер в Ялте от туберкулёза. Эстафету его высокоромантического искусства принял И. Левитан. На Оке. Сначала с позволения читателей позволю себе небольшой рассказ-отступление о собственном лодочном сплаве по Оке от истоков до города Рязани летом 1963 года. Годом раньше на межвузовских соревнованиях в Самаре стропы неудачно раскрывшегося парашюта сломали мне в воздухе ногу. А осенью нога сломалась ещё раз от небольшого случайного сотрясения. Чтобы как можно быстрее вернуться к лётной аэроклубовской работе, спортивный врач института посоветовал мне срочно заняться велосипедом или греблей. Подумав, выбрал я вёсельную лодку и сплав по Оке. Хорошо была знакома нам, студентам, эта река. Несколько раз ездили к Поленову в Поленово и в Тарусу к Паустовскому. Не раз уже побывали на калужском берегу Оки,

«Жить есть не писать историю, не писать трагедию или комедию, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, возвышаться душою к его источнику...» Следуя полезным новшествам историка М.М. Щербатова в изображении истории быта, Н.М. Карамзин и С.М. Соловьёв завершали каждый отдел истории очерками внутреннего состояния России. Органическое внутреннее единство географических условий, разума, нравов и действий представлялось В.О. Ключевскому в виде плодов, результатов, успехов личностей, народа, всего человеческого общежития. В развитии русской национальной культуры историки постепенно выставляли черты становления особого образа мыслей и чувствований, а также и «великие деятельности – проверочные моменты народной жизни». В сопоставлении отечественных региональных историй В.О. Ключевский увидел и свою собственную главную задачу – как можно более полно определить роль географической среды в историческом процессе. Следуя за Соловьёвым в определении колонизации как основного факта русской истории, В.О. Ключевский подразделил её на отделы и периоды по наблюдаемым передвижениям народных переселенческих потоков, прошедших многими струями от восточных отрогов Карпат до берегов Тихого океана. С VIII по ХIII века русское население под

с приокского аэроклубовского аэродрома в Серпухове летали на планерах. Однажды, возвращаясь из длинного маршрута, я долго и безуспешно пытался набрать высоту под тающими к вечеру облаками. Восходящими потоками тёплого воздуха выручила Ока. Слишком слабые, чтобы выпарить на нужную высоту, но достаточные, чтобы почти не снижаться, потоки надёжно поддерживали планер на протяжении нескольких десятков километров до самого аэродрома. Может быть, Ока поможет мне ещё раз? В одной из книг столетней давности было написано, что «Ока делается судоходною, начиная от губернского города Орла, выше же ворочает только камни на мельницах». Однако на этот раз и в Орле водное путешествие не хотело начинаться. Шёл я по середине Оки пешком, поднимая вееры брызг, и слышал с берега потешное ребячье: «Дяденька! Пошто идёшь?»

Из студеного ключа возле села Волговерховье в Тверской области начинается великая река Волга

защитой и руководством городов сосредоточилось в полосе речных бассейнов Днепра-Ловати-Волхова. Эту территорию, связанную торговлей с черноморским и иными рынками, Ключевский назвал Днепровской Русью. С ХIII до середины ХV века небольшую массу переселявшегося на северовосток вольного русского, в основном крестьянского, населения собирает сельскохозяйственная и земледельческая Верхневолжская Русь, состоящая преимущественно уже не из городовых областей, а княжеских уделов. С половины ХV-го до второго десятилетия ХVII века на обширной территории Русской равнины создаётся Русь Московская царско-боярская и военно-земледельческая. Её В.О. Ключевский изобразил так: «В Москву, как в центральный водоём, со всех краёв русской земли, угрожаемых внешними врагами, стекались народные силы благодаря её географическому положению». Московская Русь включила в себя не только население Верхней Волги и смежных с ней территорий, но также население Средней Волги и Дона. С начала ХVII века до половины ХIХ века формируется крепостное земледельческое и промышленное Российское государство с более или менее окончательно установившимися границами. У Ключевского так же, как и у Соловьёва, историческое колонизационное или культурное значение придается различным гидрографическим особенностям Русской равнины: взаимной близости и взаимному проникновению друг в друга речных бассейнов, полноводным весенним речным разливам, закономерной крутизне речных берегов на реках, текущих в меридиональном или близком к нему направлении. Историк вычленяет хозяйственные и собственно культурные явления, «которых нельзя объяснить без участия природы страны или в которых степень ее участия достаточно очевидна». Он подмечает гидрографическое основание в центробежном рассеивании населения по территории страны, в разделении его труда, в размещении городов, в сложении и функционировании систем главных торговых путей и связей, в политическом земскокняжеском и удельном делении страны, в обеспечении сравнительной однородности и единства народной культуры по тесно связанным между собой гидрографическим клеткам, даже в содействии взаимно близких главных речных бассейнов государственному объединению и устройству страны: «Так центр государственной территории определился верховьями рек, окружность их устьями... наша история пошла в достаточном согласии с естественными условиями: реки во многом начертали ее программу». Среди основных стихий русской природы – лесов, степей и рек – Ключевский отдает безусловное предпочтение рекам, хотя и сознает, что каждая из стихий в отдельности сама по себе приняла живое

Время клонилось к вечеру, когда местные мальчишки, сопровождавшие меня в пути и знающие все окрестные достопримечательности, посоветовали начать водный путь из города Мценска по реке Зуше. Так тому и быть. Приехал на автобусе в лесковский Мценск, купил за несколько рублей старуюпрестарую лодку и со всякими приключениями, когда, лёжа в лодке, застревал под низенькими мостиками, по Зуше выплыл уже в достаточно водную Оку. Снова вокруг низкие берега с редкими деревьями, широкие песчаные пляжи, отмели, перекаты. Снова ребячьи вопросы с берега: «Дяденька! Пошто плывё-ошь?» Незаметно втянулся в работу – по 35-40 километров в день на вёслах. Ночевал на берегу у костра. Через неделю уже подплывал к Белёву и Калуге. Ещё неделя прошла в пути до Коломны, и ещё неделя до Рязани. Около семисот километров гребного пути понадобилось, чтобы больная нога окрепла. На очередной лётной комиссии председатель её, хирург, довольный результатами такого своеобразного излечения, в моей медицинской книжке записал: «Годен к экспериментальным парашютным прыжкам». Спасибо тебе, Ока! Некоторое время спустя в Пущино на Оке проходил я двухмесячную стажировку, своеобразное обучение заповедному делу в Приокско-Террасном заповеднике. Замечательный знаток мира растений Владимир Иванович Данилов был у меня руководителем ботанической практики. И ещё много раз возвращался я на Оку тургеневскую и лесковскую, реку Есенина и Паустовского, Поленовых и Борисова-Мусатова, а также и многих других выдающихся творцов отечественной культуры, всю жизнь искавших себе опору в коренной русской природе. Как писал немало поживший на Оке М.М. Пришвин, Ока – самая русская река из всех русских рек. Именно к Оке оказалась устремлённой главная жизнь художника В.Д. Поленова, сумевшего благополучно образовать и воспитать таких выдающихся живописцев,

и своеобразное «участие в строении жизни и понятий русского человека». Для «Курса русской истории» Ключевский создал гимн русской реке, ярко выразился о ее вкладе в народную культуру. Вот как звучит этот гимн, пока еще никем не пересозданный и не превзойденный никаким другим историком. Неожиданное направление развития агиографических и агиологических исследований Василия Ключевского обнаружил другой волжанин – самобытный писатель, историк и философ Георгий Федотов, автор широко известных и бурно обсуждаемых книг «Святые Древней Руси», «Лицо России», «Россия, Европа и мы». Обратившись вслед за Ключевским к древним «житиям», Федотов был потрясён удивительно целостным жизненным поведением подавляющего большинства древнерусских святых. И тем не менее, анализируя через многие столетия пучок главных традиций отечественной духовной жизни, Федотов отчётливо выделил довольно тесный круг «чинов» – типов святости. Первыми святыми, канонизированными русской церковью, были невинно погибшие в княжеской усобице братья-мученики Борис и Глеб. Нестор-Летописец навсегда прославил этот подвиг проникновенным «Чтением о житии», назвав братьев «блаженными страстотерпцами». Однако лучший свой агиографический труд Нестор посвятил всё же другому традиционному типу древнерусской святости – совершенно неповторимому деланию, труду и трудничеству киевского подвижника преподобного Феодосия Печерского, отца русского монашества. Приступая к характеристике третьего очень заметного в Древней Руси чина святости, Федотов подчёркивает, что в общей труднической аскезе русский святой отнюдь не отвергает и книжного труда: неустанной своей рукой переписывает он горы необходимых для церкви списков богослужебных и учительных книг. «Но лишь немногие, – пишет далее агиолог, – достигали учёности как Авраамий Смоленский, Стефан Пермский, Дионисий Троицкий; ещё реже видим настоящих духовных писателей среди русских святых; в сущности мы могли бы назвать всего два имени: «Иосифа и Нила».

Георгий Петрович Федотов (1886-1951) Ольгинский собор у истока Волги

Федотов Г.П. Обойдите кольцо монастырей-сторожей Обойдите когда-нибудь в летний день кольцо южных московских монастырей-сторожей: Донской, Данилов, Симонов. Поднимитесь на гигантскую колокольню Симонова, и, окинув одним взглядом бескрайнюю равнину, вы поймёте географический смысл Москвы и её историческое

как Левитан, Коровин, Юон, Мешков, Бакшеев, Архипов, Головин, Иванов. В роду Поленовых многие мужчины были профессиональными моряками и с возрастом, после увольнения со службы искали и находили себе место для жизни непременно на красивой реке. Речные пейзажи с усадьбами родных и близких любил рисовать Поленов в течение всей жизни. Сначала старинную усадьбу с прудом у речки Ольшанки, потом – на реке Оять недалеко от впадающей в Ладожское озеро Свири, усадьбу Жуковка на Клязьме, реку Ворю у Абрамцева. А когда после многих путешествий и плаваний в Европе и по Средиземноморью сорокашестилетнему В.Д. Поленову пришло время выбирать свою собственную реку, он выбрал Оку в том месте, где красота её была безбрежной, где кучно жили знатоки всего окского речного дела. Вряд ли кто-то написал лучше об этом уголке природы, чем К.Г. Паустовский: «Я живу в маленьком городе на Оке. Он так мал, что все его улицы выходят или к реке с её плавными и торжественными поворотами, или в поля, где ветер качает хлеба, или в леса, где по весне буйно цветёт между берёз и сосен черёмуха... С берега Оки во все стороны открываются сияющие дали, близкие и далёкие планы лесов – от светлых и серебрящихся под солнцем до загадочных и тёмных, сохранивших в своей глубине журчанье ручьёв и шумящие кроны столетних дубов и сосен... Если всё-таки вам интересно, о каком городе я писал, то, пожалуй, я назову его. Это Таруса...» В этом удивительном краю на противоположном от Тарусы берегу недалеко от села Бехово В.Д. Поленов выбрал песчаную гору и построил на ней усадьбу Борок с мастерской, жилым домом, хозяйственными постройками, посадил сосновые аллеи. В 1892 году он перевёз сюда семью и жил здесь до самой смерти три с половиной десятка лет. Усадьба постепенно превратилась в музей и центр культурной жизни округи. Её унаследовали сын, а затем внук художника. Здесь В.Д. Поленов написал свои знаменитые

Борис С иконы «Борис и Глеб».

XIV в. Борис и Глеб Н.К. Рерих. 1942 Москва – город и окрестности в середине XII века А.М. Васнецов. Начало XX в.

призвание. Северная лесная Русь, со своими соснами, остатками некогда дремучих лесов, добегает до самого города, защищает его, создаёт ему надёжный тыл. Москва питается северной Русью, её духовными силами, её трудовой энергией, но, чувствуя её за плечами, она смотрит – на Юг и Восток. Эти колокольни-крепости вглядываются зорко в безлесную (ныне) равнину, по которой расходятся ленты дорог: на Калугу – Смоленск, Коломну – Рязань, на Нижний, Саратов. Здесь, за Ордынкой, пролегала дорога в Орду. Отсюда ждали крымчаков. Степь набегала в вихре пыли, в пожарах деревень, чтобы разбиться у московских стен. И отсюда Москва посылает, рой за роем, своих стрельцов и детей боярских в остроги на Дикое Поле, в вечной борьбе со степью. Но странная эта борьба: она как будто чужда ненависти. Овладевая степью, Русь начинает её любить, она находит здесь новую родину. Волга, татарская река, становится её «матушкой», «кормилицей». Здесь, в Москве, до Волги рукой подать: до Рыбинска, до Ярославля, до Нижнего. Порою кажется, что Москва сама стоит на Волге. То, что Москва сжала в тройном кольце своих былых стен, то Волга развернула на тысячи вёрст. Умилие угличских и костромских куполов, крепкую силу раскольничьего Керженца, буйную волю Нижнего, Казани, Саратова, разбойничью жуть Жигулей, тоску степных курганов, поросших полынью, и раскалённое море мёртвых песков – ворота Азии. В сущности, Азия предчувствуется уже в Москве. Европеец, посетивший её впервые, и русский, возвращающийся в неё из скитаний по Западу, остро пронзены азиатской душой Москвы. Пусть не святые и дикие, но вечно родные степи – колыбель новой русской души. В степях сложилось казачество (даже имя татарское), которое своей разбойной удалью подарило Руси Дон и Кавказ, Урал

и пол-Азии. В степях сложился и русский характер, о котором мы говорим всегда как о чём-то исконном и вечном. Ширь русской натуры и её безволие, безудержность, порывистость – и тоска, и тяжесть, и жестокость. Ненависть к рубежам и страсть к безбрежному. Тройка («И какой же русский не любит быстрой езды!»), кутежи, цыганские песни, «бессмысленный русский бунт», и мученический подвиг, и надрыв труда. В природе Азии живёт дух тяжести. Туранскую безблагодатную стихию он гнетёт к земле, то зажигая пожарами страстей, то погружая в дремотную лень. Для религиозного гения славян дух тяжести – тема творческого преодоления, как грудь земли для пахаря. Микула поднимает «тягу земную», которой не поднять удалому и хитрому витязю. В этом – тема русского творчества. Старая Москва не могла художественно осмыслить своё призвание. Это сделал Толстой, в котором воплотился гений Москвы, как в Достоевском гений Петербурга. Ныне тяжесть государственного строительства России опять ложится на плечи Москвы. Конец двухвековому покою и гениальному баловству. На милое лицо Москвы ляжет трагическая складка, наследие освобождённого Петербурга. Опять Москва настороже – и как должны быть зорки её глаза, как чутки и напряжены её нервы! Всё, что творится на далёких рубежах, в Персии, в Китае, у подошвы Памира, – всё будет отдаваться в Кремле. С утратой западных областей Восток всецело приковывает к себе её творческие силы. Москва призвана руководить подъёмом целых материков. Её долг просветлять христианским, славянским сознанием туранскую тяжёлую стихию, в любовной борьбе, в учительстве, в свободной гегемонии. Да не ослабеет она в этом подвиге, да не склонится долу, побеждённая – уже кровным и потому страшным – духом тяжести.

Глеб С иконы «Борис и Глеб».

XIV в. Прокопий Праведный за неведомых плавающих молится Н.К. Рерих. 1914 Карта монастырей в окрестностях старой Москвы

Коллаж на стр. 199: Василий Осипович Ключевский; Петр Людвикович Драверт (1879-1945); внизу слева направо: Николай Алексеевич Заболоцкий (1903-1958); Николай Константинович Рерих (1874-1947); Василий Дмитриевич Поленов; фон: Водопад на плато Путорана На стр. 200-201: Небесный бой Н.К. Рерих. 1912

Василий Ключевский Ода русской реке Лес и особенно степь действовали на русского человека двусмысленно. Зато никакой двусмысленности, никаких недоразумений не бывало у него с русской рекой. На реке он оживал и жил с ней душа в душу. Он любил свою реку, никакой другой стихии своей страны не говорил в песне таких ласковых слов – и было за что. При переселениях река указывала ему путь, при поселении она – его неизменная соседка: он жался к ней, на ее поемном берегу ставил свое жилье, село или деревню. В продолжение значительной постной части года она и кормила его. Для торговца она – готовая летняя и даже зимняя ледяная дорога, не грозила ни бурями, ни подводными камнями: только вовремя поворачивай руль при постоянных капризных извилинах реки да помни мели, перекаты. Река является даже своего рода воспитательницей чувства порядка и общественного духа в народе. Она и сама любит порядок, закономерность. Ее великолепные половодья, совершаясь правильно, в урочное время, не имеют ничего себе подобного в западноевропейской гидрографии. Указывая, где не следует селиться, они превращают на время скромные речки в настоящие сплавные потоки и приносят неисчислимую пользу судоходству, торговле, луговодству, огородничеству. Редкие паводки при малом падении русской реки не могут идти ни в какое сравнение с неожиданными и разрушительными наводнениями западноевропейских горных рек. Русская река приручала своих прибрежных обитателей к общежитию и общительности. В Древней Руси расселение шло по рекам и жилые места особенно сгущались по берегам бойких судоходных рек, оставляя в междуречьях пустые лесные или болотистые пространства. Если бы можно было взглянуть сверху на среднюю Россию, например ХV в., она представилась бы зрителю сложной канвой с причудливыми узорами из тонких полосок вдоль водных линий и со значительными тёмными промежутками. Река воспитывала дух предприимчивости, привычку к совместному, артельному действию, заставляла размышлять и изловчаться, сближала разбросанные части населения, приучала чувствовать себя членом общества, обращаться с чужими людьми, наблюдать их нравы и интересы, меняться товаром и опытом, знать обхождение. Так разнообразна была служба русской реки.

Борис и Глеб на конях С иконы. 1340-е

картины «Ранний снег», «Золотая осень», «Ледоход на Оке» и другие. Глубокий Ф.И. Шаляпин по-своему охарактеризовал жизнь В.Д. Поленова на Оке: «Я бы сказал, дышишь и не надышишься на какую-нибудь его жёлтую лилию в озере. Этот незаурядный русский человек как-то сумел распределить себя между российским озером с лилией и суровыми холмами Иерусалима, горючими песками азиатской пустыни. Его библейские сцены... его Христос – как мог он совместить в своей душе это красочное и острое величие с тишиной простого русского озера с карасями? Константин Георгиевич в этом очерке процитировал стихотворение Николая Заболоцкого «Вечер на Оке», и невозможно удержаться, чтобы не воспроизвести его в этой книге:

*** Вечерний луг таинственно блеснёт, Сквозные тени лягут в глубине. В очарованье русского пейзажа И чем ясней становятся детали Обыденности плотная завеса Есть подлинная радость, но она Предметов, расположенных воС её красот мгновенно упадёт. Открыта не для каждого и даже Вздохнут леса, опущенные в воду, круг, Не каждому художнику видна. И, как бы сквозь прозрачное стекло, Тем необъятней делаются дали С утра обременённая работой, Вся грудь реки приникнет к небо-Речных лугов, затонов и излук. Трудом лесов, заботами полей, Горит весь мир, прозрачен и духосводу Природа смотрит как бы с неохо- И загорится влажно и светло. вен, той Теперь-то он поистине хорош, Из белых башен облачного мира На нас, неочарованных людей. Сойдёт огонь, и в нежном том огне, И ты, ликуя, множество диковин И лишь когда за тёмной чащей леса Как будто под руками ювелира, В его живых чертах распознаёшь. ***

Петр Драверт У водопада

Шумит поток, с высоких круч спадая, С отвесных круч спадая В глухой провал; Дробит себя в алмазах брызг – рыдая, Как чайка молодая,– Средь тёмных скал. Дорога фей аркадой семицветной, Дугою семицветной Возведена; В игре лучей узывчиво-приветной – Надежды мост заветный, Блестит она. Волокна струй в бушующем паденьи, В стремительном паденьи Переплелись, Катятся вниз в лазурном дерзновеньи И вот – в одно мгновенье, Оборвались. А в валунах пузырчатая пена, Серебряная пена, Журча, бежит; Ей никогда не вырваться из плена; Как в бурунах сирена, Она дрожит. Дремучий лес приемлет бездны звуки, Приемлет чутко звуки Бурливых вод И протянул взлохмаченные руки С порывом жуткой муки В небесный свод... Тас-Юрюя, Олёкминского окр.

Симонов монастырь. Облака и золотые купола А.М. Васнецов. 1927 Апполинарий Михайлович Васнецов (1856-1933) С. Малютин. Фрагмент. 1914

Мыслители XVIII столетия сделали всё от них зависящее, чтобы на рубеже нового века людям стал бы понятен глубинный смысл череды последующих исторических эпох. Характер предстоящих перемен лучше всех пояснил Николай Михайлович Карамзин: «Жить есть не писать историю, не писать трагедию или комедию, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, возвышаться душою к его источнику: всё остальное, любезный мой приятель, есть шелуха». Вскоре за этим карамзинским откровением Виссарион Григорьевич Белинский поделился и своим новым прозрением: «Человечество действительно движется кругом (то есть, идя вперёд, беспрестанно возвращается назад), но кругом не простым, а спиральным, и в своём ходе образует множество кругов, из которых последующий всегда обширнее предшествующего». Девятнадцатый век отличился особенным вниманием к истории: не говоря уже о периодике, даже художественная литература переполнилась историческими реминисценциями. Самые талантливые из отечественных и зарубежных историков смогли стать выдающимися мастерами исторической мысли, исторического чувства и исторического действия, освоили и реализовали высшее искусство достоверной реконструкции исторической среды. Универсальные способности не только великого поэта, но и замечательного историка достались Александру Сергеевичу Пушкину. Благодаря его уникальному духовному воздействию, столетие оказалось более чем

Мысль

Натура

М

Н

М М Ч

Ч

Ч

Чувство

Н

ЗЕМЛЯ И ЛЮДИ

Д

Д Дело

насыщенным полновесными историческими трудами, феноменальными открытиями в истории и философии, в истории философии. Естественно называть XIX столетие «Веком Пушкина». Ориентируясь на вселенскость его творчества, другие мыслители проложили необходимые пути к открытию на рубеже XIX-XX веков космизма и космической философии. Многие, казалось бы сугубо земные, черты всемирной истории приобрели явную космическую составляющую. Во всяком случае открытая В.Г. Белинским спираль истории прямо указала на космическое предназначение и высоконравственные космические цели человечества.

Колокольня Симонова монастыря Архитектор Константин Тон. Старинная фотография Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1847) Симонов монастырь в Москве Л.П. Бишбуа. С акварели. 1846

На стр. 207: Горные цепи Урала

Схема из книги В.П. СемёноваТяншанского «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Настольная и дорожная книга» С-Пб., 1914

М

Уральская горнозаводская цивилизация Карта

Река Чусовая. Камень «Красный» П.П. Верещагин. Деталь Озеро в горной Башкирии. Урал А.М. Васнецов. 1895

Мысль

Тайга на Урале. Синяя гора А.М. Васнецов. 1891

На стр. 209:

Становишься на рубеже, отделяющем сознательную личную жизнь от непосредственной общей жизни природы. В.О. Ключевский

Возвести снова к единству первоначальную двойственность есть последняя задача нашей умственной жизни. Н.И. Надеждин

На стр. 208:

Архангело-Пашийский завод Фрагмент. XIX век

Мысль внутри себя воспроизводит все движения природы. П.Я. Чаадаев

Море неизвестности и недоумений – мучительное состояние для умов деятельных. Н.М. Карамзин

На стр. 208-209:

Тёплая Гора Старая фотография

Ум не есть высшая в нас способность... Он сам не двигнется вперед, покуда не двигнутся в нас все другие способности, от которых он умнеет. Отвлеченными чтеньями, размышленьями и беспрестанными слушаньями всех курсов наук его заставляют только слишком немного уйти вперед; иногда это даже подавляет его, мешая его самобытному развитию. Н.В. Гоголь Мысль ... должна произвести сочетание всех разногласных понятий. П.Я. Чаадаев Разум дан человеку для того, чтобы он разумно жил, а не для того только, чтобы он видел, что неразумно живет. В.Г. Белинский

Жизнь ...идет к саморазумению. Н.В. Станкевич Человеку легче добраться мыслью до отдаленнейшего созвездия, чем до самого себя. Прогресс мысли в том, что достигнутую цель она превращает в средство для дальнейшей цели. В.О. Ключевский

Мысль

В просвещении стать с веком наравне. И тайну страшную природы я светлой мыслию постиг. А.С. Пушкин

М

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать... А.С. Пушкин Без разума ни сердце не чувствует, ни воображение не представляет. Трудитесь умом, играйте воображением, живите сердцем. Любопытство – одно из сильных побуждений души человеческой, любопытство, соединенное с разумом. Соглашаюсь, что порядок нравственный не столь ясен для нас, как порядок физический, но сие затруднение не происходит ли от слабости нашего разума? Зрейте, укрепляйтесь чувством, которое выше разума, хотя и любезного в любезных; оно есть душа души, светит и греет в самую глубокую осень жизни. Пишите, стихами ли, прозою ли, только с чувством: все будет ново и сильно. Н.М. Карамзин

Чувство – Мысль

Тайга на Урале. Синяя гора А.М. Васнецов. 1891 Деталь картины

Н

Мысль – Натура

На стр. 205:

Полное достижение истины, совершенная достоверность знания возможны только при совокупности действий ума и опыта, при согласии чувственной очевидности с логической законностью. Н.И. Надеждин Недоступная для отдельного мышления истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью. А.С. Хомяков

Архиповка П.П. Верещагин. 1876 На стр. 210-211: Образ России XIX века На стр. 210: Кама А.М. Васнецов.

1895 На стр. 211: Сибирь А.М. Васнецов. 1894

На озёрах и реках Урала. Теперь же вслушаемся в суждение того же мудрого Фёдора Ивановича Шаляпина ещё об одной семье художниковпейзажистов – братьев Васнецовых: «Поразительно, каких людей рождают на сухом песке еловые леса Вятки. Выходят из вятских лесов и появляются на удивление изнеженных столиц люди, как бы из самой этой древней скифской почвы выделанные. Массивные духом, крепкие телом богатыри...» Особенно нас интересует младший из братьев Васнецовых – богатырь Аполлинарий, взявшийся, по словам А. Бенуа, «представить грандиозность и ширь сибирской природы». На первый взгляд странно, что при такой внешней импозантности у Аполлинария был очень спокойный характер, он жил человеком доверчивым и наивным, соглашался с тем, что переполнен «воображением, фантазией и мечтательностью». Всегда интересовался геологией и астрономией, тяготел к работе учителя и просветителя. Кроме обучения живописи у старшего брата, Аполлинарий следовал Шишкину и Куинджи, считая первого своим наставником по изображению «лесов, полей и далей», а второго учителем по «свету и пространству». Дружил с Репиным, Суриковым, Поленовым, Серовым, Коровиным, Врубелем, Нестеровым, а в результате остался самим собой, ни на кого не похожим живописцем. Будучи тридцатилетним, написал картину «Родина», а в тридцать четыре года встрепенулся в желании продолжить эту тему и отправился на Уральские горы. Начал уральский цикл забот с подъёма

На русской почве мысль без чувства безпотомственна. Как мало значат, как бесплодны умственные способности без основы нравственной. С.М. Соловьев Люди, родившиеся с притязаниями на ум, чувство, нравственную волю ... все глубже и глубже роются в рудниках своей души. Н.И. Пирогов Выношенные и выдержанные умы – нравственный капитал человека. Мысль бывает светла только, когда озаряется изнутри добрым чувством. Мысль – фонарное стекло, чувство – лампа, сквозь него светящаяся и освещающая людям дорогу их. Развивая мысль в речи, надо сперва схему ее вложить в ум слушателя, потом в наглядном сравнении предъявить ее воображению и, наконец, на мягкой лирической подкладке осторожно положить ее на слушающее сердце. В.О. Ключевский

Чувство

Ч

О чувство, чувство, сладкая жизнь души! Что есть добро, спрашивайте у совести. Страсти должны не счастливить, а разрабатывать душу. Ловили в истории все благородные черты души человеческой. Человек везде человек; везде имеет он чувствительное сердце и в зеркале воображения своего вмещает небеса и землю. Н.М. Карамзин

Историю вполне можно только чувствовать. М.П. Погодин Во времена Канта, в конце прошлого и начале настоящего века была мания на мораль. Жизнь не в том, чтобы жить, а в том, чтобы чувствовать, что живешь. Всегдашняя и общая задача человеческого духа – внести нравственный порядок в анархию людских отношений. В душе человеческой есть дивное спасительное свойство реакционной экспансивности. Достигнув высшей степени напряжения, сузившись до крайности и здесь натолкнувшись на препятствие, не пускающее дальше, душа необъятно расширяется в прошедшее. Житейский толчок способен был бы привести в отчаяние, если бы эта расширяемость в прошедшее не являлась на помощь. В.О. Ключевский Труд – памятник души и сердца. Наслаждаюсь только своим трудом, любовию к отечеству и человечеству. Н.М. Карамзин

Чувство

Чувство – Мысль

Не чувственные страсти, но страсти ума начались. Н.В. Гоголь

Эстетика есть наука вкуса... Баумгартен первый предложил ее как особливую, отдельную от других наук, которая, оставляя логике образование высших особенностей души нашей, то есть разума и рассудка, занимается исправлением чувств и всего чувственного, то есть воображения с его действиями. Н.М. Карамзин

Ч

Д–Ч

Свободными могут быть подлинная мысль и истинное чувство. Т.Н. Грановский

Карамзиным и его деятельностью общество начало жить нравственно. А.А. Григорьев

на Синий хребет и Синюю гору в районе заводского посёлка Синегорский неподалёку от Нижнего Тагила. Увидел с высоты заболоченные и заозёренные долины рек Кокуя и Межевой Утки, а на запад и на север долину реки Серебряной, по которой Ермак когда-то со своими стругами и казачьей вольницей шёл покорять Сибирь. Всему пейзажу Васнецов придал и монументальность, и эпичность, взглянул на историческую Сибирь из Европы. Художника удивили броско украшающие Каменный Пояс уральские горные озёра, он им посвятил несколько сочувственных картин, в которых озёра смотрятся легендарными живыми существами, окружёнными безмолвием вековой тишины. Несколькими картинами Васнецов поведал об уральских реках. Картину «Кама» Юон назвал «былиной во славу уральской земли». Полвека спустя, в годы Великой Отечественной войны композитор, музыкант и художник Борис Асафьев остался в осаждённом Ленинграде и писал книгу об истории русской живописи. Вот из неё строчки: «Сам северянин (вятчанин) А. М. Васнецов воплощает поэзию русских северо-восточных рек: их сурово-привольное течение в лесных и луговых пространствах. Свежесть воздуха. Даль, понятая как живописная пространственная форма. Красота береговых контрастных рельефов. Лад и строй во всём. И в его пейзажах – «Кама», «На севере», «Сибирь», есть ещё особенность: они без людей, однако в них слышен голос истории. Вероятно, такое ощущение невольно рождается из самой трактовки мотива русской реки,

На первом плане у историка должна быть деятельная сила души человеческой, а не то, что содеяно человеком. Н.И. Костомаров Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо, памятями деятелей, внесших наибольшее количество добра в свое общество. С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народа; они – его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них – оно завянет, как скошенная трава. В.О. Ключевский Историк не летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связи деяний. Н.М. Карамзин в них сознается.

Жизнь проявляется действиями и Н.И. Надеждин

Только труд может сделать человека счастливым. Не делать – не жить. В.Г. Белинский

Деятельность

Дело мое – правда и польза.

Н.В. Гоголь

Где приходилось работать, работал за всех. История имеет дело только с тем, что движется, видно, действует, заявляет о себе. Сначала мне казалось, что история России будет обработанный университетский курс; но когда я приступил к делу, то нашел, что хороший курс может быть только следствием подробной обработки, которой надобно посвятить всю жизнь. Я решился на такой труд и начал сначала. С.М. Соловьев Личность, действующая на общество на основании научного знания, необходимого и нравственного убеждения о справедливейшем, есть источник истории. Столкновение личных деятельностей на тех же основаниях, различных для каждой личности, производит объективный процесс истории. П.П. Лавров

Великие деятельности – проверочные моменты народной жизни. Каким-то трудно уловимым процессом общения лица с окружающей средой в них собираются мелкие раздробленные интересы и стремления и действием личного творчества перерабатываются в цельное и крупное дело, которое в одно и то же время и вскрывает запас нажитых обществом сил и средств, и предуказывает на дальнейшее развитие. Такие деятельности и показатели народного роста, и указатели направления его жизни. В.О. Ключевский По-моему одно: осмыслить и прочувствовать можно даже и верно и разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина. Вот эту-то неустанную дисциплину над собой и отвергают иные наши современные мыслители... Мало того, мыслители провозглашают общие законы, то есть такие правила, что все вдруг сделаются счастливыми, безо всякой выделки, только бы эти правила наступили. Величайшая красота человека, величайшая чистота его, целомудрие, простодушие, незлобивость, мужество и, наконец, величайший ум – все это нередко (увы, так часто даже) обращается ни во что, проходит без пользы для человечества и даже обращается в посмеяние человечеством единственно потому, что всем этим благороднейшим и богатейшим дарам, которым даже часто бывает награжден человек, не доставало одного только последнего дара – именно: гения, чтобы управить и направить все это могущество на правдивый, а не фантастический и сумасшедший путь деятельности, во благо человечества! Но гения, увы, отпускается на племена и народы так мало, так редко, что зрелище той злой иронии судьбы, которая столь часто обрекает деятельность иных благороднейших людей и пламенных друзей человечества – на свист и смех и на побитие камнями единственно за то, что те, в роковую минуту, не сумели прозреть в истинный смысл вещей и отыскать их новое слово; это зрелище напрасной гибели столь великих и благороднейших сил – может довести до отчаяния иного друга человечества, возбудить в нем уже не смех, а горькие слезы и навсегда озлобить сомнением дотоле чистое и верующее сердце его. Ф.М. Достоевский

Деятельность

Деятельность – Чувство Д

Человеческие достоинства измеряются только по совершившимся уже действиям, и то не всегда верно. Н.И. Пирогов

Д

столь органично сросшегося с нашим историческим прошлым и со всеми путями народной жизни». Называя Уральский хребет «исключительно русскими горами», Васнецов в заметках о путешествии по Каменному Поясу выделял основные его черты: «Если леса, то они здесь выросли страшные, дремучие, и холмы поднялись до облаков, и реки потекли многоводные, до черноты глубокие, могучими извивами теряясь на горизонте, а дали раскинулись на многие десятки вёрст, далеко уходя в холодную синеву... Настанет время, и оно, может быть, недалеко, когда Урал будет близок, как любая из наших средних губерний. Железные дороги, перекинувшись через его хребет, соединят далёкие окраины с центром России, и мы, переезжая Урал, не будем уже чувствовать себя заброшенными куда-то далеко, в глушь». В живописании уральских железных дорог и рек у Аполлинария Васнецова был предшественник – Пётр Петрович Верещагин. Он происходил из семьи, в которой два его деда, отец и два брата были живописцами. В Перми Верещагин выучился на «мастера по живописному ремеслу» и в 1856 году поступил в Петербургскую Академию художеств, где стал пейзажистом. Был удостоен звания академика живописи в 1873 году за картину «Общий вид Севастополя». Вернувшись в родные края, Верещагин в 1875-1876 годах писал этюды на строительстве Уральской горнозаводской железной дороги из Перми в Нижний Тагил. Ещё восемь лет работал над пейзажами Урала. В долине и русле исторической Чусовой Верещагин изображал скалы-великаны. Сплавщики караванов барок, нагруженных железом и медью с уральских заводов, называли опасные русловые камни «Бойцами». Д.Н. Мамин-Сибиряк посвятил описанию борьбы с ними целую повесть. Верещагин картинно запечатлел Камни Красный, Столбы, Писаный, Мултык, Ермак, Молоков и другие. В эти же годы пейзажи рек Косьвы и Чусовой создавал уральский художник В.Г. Кузнецов. Освоив Урал, художники-пейзажисты принялись обживать гораздо более северные края.

Мысль – Деятельность

Д

Разум ждет только чувственных впечатлений, чтобы начать свои действия. Н.М. Карамзин Умственный труд и нравственный подвиг – лучшие строители общества, самые мощные двигатели человеческого развития. Деятельной положительной морали мы не создали, потому что мало размышляли. Знание – не только потребность мыслящего ума, но условие сознательной и корректной деятельности. Знание есть деятельность или продукт деятельности ума. В.О. Ключевский

Человечество и натура суть два великие предмета Поэзии. Тот единственно может быть поэтом, кто взором М своим проникает в Человечество и в Натуру глубже Н нежели другие. Н.М. Карамзин Так естественно чувство, что земля есть книга, где история человечества записывается в географической номенклатуре. Н.И. Надеждин

Натура

Противоречие общественных форм русской жизни с ее глубоким субстанциональным началом, доселе еще таинственным, доселе еще не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения. В.Г. Белинский География должна разгадать многое, без нее неизъяснимое в истории. От вида земли зависит образ жизни и даже характер народа. Н.В. Гоголь Предельной точкой нашего прогресса только и может быть полное слияние нашей природы с природой всего мира. Есть один факт, который властно господствует над нашим многовековым историческим движением, который проходит через всю нашу историю, который содержит в себе, так сказать, всю ее философию, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет их характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это факт географический. Вся наша история – продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. П.Я. Чаадаев Сама природа условила огромность и цельность русской государственной области, связав части обширной равнины исполинскими реками, источники которых находятся в одной центральной стране, откуда государство распространялось вниз по рекам во все стороны. История русского народа рассматривается в связи с природой, с ее равниной, лесистыми пространствами, озерами и реками. Она является продуктом окружающих условий. С.М. Соловьев Историю надо начинать с истории земли. И.Е.Забелин ...причина в различии исторических судеб народов кроется в географической среде, в которой живет данный народ. Л.И. Мечников ... В истории, помимо той пищи, какую она доставляет философскому и эстетическому созерцанию, есть еще сторона, более важная для изучения и более нужная для практических потребностей настоящего и будущего, – это природа и действие сил и условий, участвующих в построении человеческих обществ. Историческая мысль стала внимательно всматриваться в то, что можно Н назвать механизмом человеческого общежития. В.О. Ключевский