Камень Полюд, Вишера и Соликамск | Баньковский Лев Владимирович by Bonikowski Lev

УДК ББК 26 Б 23 На правах рукописи

Б 23

Баньковский Л.В. Камень Полюд, Вишера и Соликамск. – 2014. – 125 с. – ISBN

Готовя рукопись к изданию, Л.В. Баньковский написал к ней аннотацию: «Книга построена в виде сборника взаимосвязанных между собой краеведческих очерков о Верхнекамье журналиста и учѐного-эколога, кандидата географических наук Л.В. Баньковского. Книга богато проиллюстрирована оригинальными фотографиями молодого соликамского фотохудожника Николая Коротких, побывавшего со своей съѐмочной аппаратурой в разных уголках нашего края во все времена года. Первые краеведческие очерки, включѐнные в рукопись книги, были напечатаны в молодѐжной областной газете «Молодая гвардия», где автор в шестидесятые годы начинал свою журналистскую деятельность. С начала восьмидесятых годов автор сотрудничает с редакцией газеты «Соликамский рабочий». Значительную часть рукописи занимают исследования автора по истории Соликамска, небольшая доля таких сведений знакома соликамскому читателю по ранее выпущенной книге «Сад XVIII века»». УДК ББК 26 Фотографии Николая Коротких из архива фотографа. Подписи не сохранились. Рисунки в тексте автора. На обложке: Фото из архива Николая Коротких. Л.В. Баньковский слева

ISBN

Верхнекамская краеведческая библиотека

Л.В. Баньковский

Камень Полюд, Вишера и Соликамск

2014

В окрестностях г. Чердыни. На горизонте Камень Полюд.. Фотография Владимира Литвинова

Фотохудожник Николай Коротких

Родом

Николай из Ныробских краѐв. Он ученик и продолжатель традиций Виляя Савинова, участник многих авторитетных фотоконкурсов. Есть в характере Николая Коротких совершенно исключительная черта – большая страсть к путешествиям. Его вполне справедливо можно назвать многостранствующим фотохудожником. В очень широком круге его повседневных интересов и возможностей – вся природа и вся история Урала и Верхнекамья. Участником многих туристских и краеведческих экспедиций Коротких преодолел немалые пространства со своим тяжѐлым фотогрузом. По образу жизни и деятельности Николай очень напоминает учѐного-натуралиста. Он сам планирует и сам организует одну за другой фотоэкспедиции в разные уголки нашего края. Заранее запасается снаряжением, готовит транспорт. Николай осуществляет свои экспедиции на протяжении всего календарного года. Редко кто из профессиональных фотохудожников снимает Уральские горы зимой и ранней весной, когда все они в глубоких снегах, ветрах и морозах. Николай знает, как сберечь фотомеханизмы и оптику, чтобы не замерзали, не запотевали, не заледеневали, а были всегда в рабочем состоянии. Большое желание Николая – участвовать в коллективной работе по подготовке и выпуску основательной, по-настоящему иллюстрированной книги о нашем крае, о всех сторонах его многогранной жизни. Мечта о капитальной краеведческой книге не даѐт покоя. В такую книгу он готов уже сейчас представить фотографии по разным достопримечательностям геологии, ботаники, зоологии, археологии и этнографии. В этой книге мы с Николаем решили объединить свои текстовые и фотохудожнические работы. Такая книга, конечно, прежде всего предназначается для смотрения неравнодушными к краеведению взрослыми и юными читателями. А если кто-то из вас заинтересуется ориентированным на иллюстрации моим текстом, то тогда книгу можно, наверное, назвать не только откомментированным фотоальбомом, но и записками старого журналиста в дебютном пространстве молодого фотохудожника. И остаѐтся ещѐ сообщить читателю о том, что большая часть вошедших в книгу очерков была напечатана в газете «Соликамский рабочий», в журнале «СоликамскЪ» и в других пермских, верхнекамских периодических изданиях. Идея же этой книги родилась в читальном зале Соликамской городской библиотеки, сотрудникам которой, как и работникам Соликамского издательского дома я приношу большую благодарность. 3

Пролог

Ворошу

старые газеты, журналы и книги, вспоминаю свою журналистскую, писательскую и иную работу в Верхнекамье. Более половины жизни прошло с того дня, как постучался в редакцию молодѐжной пермской газеты с просьбой принять меня в штат литературным сотрудником для командировок на север области. До этого восемь лет жил я и учился в столичном вузе, был довольно-таки преуспевающим спортсменом. А ещѐ раньше постепенно перемещался вместе с родителями-геологами по всей нашей большой стране от края до края. Родился в Дальнегорске на берегу Тихого океана, жил у подножья Тянь-Шаня, на Алтае, в Карпатах, на Кавказе, в Донбассе. В дальнем детстве родители для нас с сестрой читали вслух любопытнейшие книжки о Чуке и Геке, о зимовье на реке Студѐной про старика и Музгарку, о Малахитовой шкатулке и Зелѐной кобылке… Было всегда очень любопытно, какие же на свете Уральские горы. После окончания института местом постоянной моей работы определѐнно замаячил Урал. Поздней осенью 1963 года оказался я в Перми. По выходным дням с удовольствием заколесил по окрестностям, открыл для себя заманчивый мир пещер и ещѐ много чего замечательного. И когда в январе неожиданно услышал по радио сообщение о том, что исполняется ровно четыреста лет Орлу-Городку, откуда когда-то Ермак направился открывать Сибирь, едва мог дождаться конца рабочего дня. Быстренько переоделся по-дорожному, сел в ночной поезд до Березников, а утром уже осматривал Усолье, затем ОрѐлГородок. Церковь Похвалы Богородицы в Орле

Когда сошѐл с автобуса в Орле-Городке, увидел тут же беспечно глазеющего на всех приезжих мальчишку. Очень хотелось мне какого-никакого экскурсовода, и мы познакомились. Разговор такой получился: - Я Женя Ермаков, мне двенадцать лет! - Чем же ты, Женя, здесь в Орле занимаешься? - Черепья собираю. - Какие черепья? - Ну черепа, человеческие. - И зачем? - У меня коллекция. - Большая? - Большая. - Где же еѐ хранишь? - Дома и в сарае. - И тебя с такой коллекцией из дома не гонят? - Нет. А где черепа добываешь? Отто Николаевич Бадер. Сунгирь - У нас Кама какое-то старинное кладбище размывает, оттуда, из берега, и достаю. - Зачем же тебе, Женя, такая коллекция? - Ищу череп неандертальского человека. - А какой он был из себя? - У него лоб низкий был, назад убегал, и подбородок – назад. Зубы здоровущие – кости разгрызал. - Когда он жил, этот неандерталец? - Бабушка говорила, последнего лет сто назад видели. - Женя, вряд ли, что так. Он жил десятки тысяч лет назад. Поэтому ни на каком кладбище его не найдѐшь. - Всѐ равно когда-нибудь найду! Мы с Женей Ермаковым много всего посмотрели в Орле-Городке, я даже написал об этом маленькую неизданную брошюрку. Но потом чаще всего вспоминал всѐ же о самом Жене, рассказывал о нѐм многим друзьям и знакомым. Рассказал о Жене и знаменитому археологу, профессору Отто Николаевичу Бадеру, с которым однажды познакомился во время поездки в Москву. Пожилой археолог весело улыбнулся и высказал предположение, что орлинца Женю Ермакова, вероятно, взбудоражили неудачные поиски палеолитического человека, проводимые Камской археологической экспедицией, которой сам Бадер и руководил. А вообще: искать останки неандертальцев в Верхнекамье – задача интересная и нужная. Весь вопрос в том, где их искать и где их действительно можно найти? 5

ЧАСТЬ I.

АРХЕОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ

Фотография Николая Коротких

О Деве с Дивьего Камня

Женя

Ермаков неожиданно и открыл, и поддержал интерес мой к верхнекамской археологии. Во время экскурсии в Дивью пещеру увидел я два странных отверстия на одном из верхних карнизов громадного Дивьего Камня. Может быть, в этом недоступном месте и было когда-то жилище древнего человека? Расспросил местных жителей из соседней деревни Подбобык. Не слышали ли они чего-нибудь о здешней седой древности? Сказочного облика народный умелец, имя и фамилию которого я, к сожалению, и не записал, и не запомнил, пересказал мне красивую местную легенду. Оказывается, когда-то на вершине Дивьего Камня стояло многолюдное городище, окружѐнное с напольной стороны глубоким рвом и высокой крепостной стеной из вбитых в землю заострѐнных брѐвен. Жили здесь могущественные люди, владевшие лошадьми богатырского роста и сложения. Руководила племенем отважная степнячка-амазонка. Мужчины-сеятели, охотники и воины боготворили еѐ настолько, что свободно ходили за добычей даже и в самые дальние края. Однажды попали они в плен к мужчинам иного племени, жившего где-то в районе нынешнего Екатеринбурга. Прошло сколько-то времени, и оттуда на Колву прибыл посланник с предложением о выкупе пленных. А дело было суровой зимой – по лесам трещали морозы, роняли с ѐлок и пихт облачка искристых снежинок. Но, как повествует легенда, храбрая предводительница племени, не раздумывая, запрягла в нарты своих упряжных оленей и погнала их в двухсотвѐрстный путь в сторону Уральского хребта. А потом проделала ещѐ шестисотвѐрстный путь по горам на юг. Такая тогда была дорога с Колвы на Исеть. Несколько недель потребовалось смелой женщине для такого пути и успешных переговоров о выкупе пленных. Всѐ ей было по силам, всѐ в еѐ власти. Благополучно вернулась домой сама и мужчин не потеряла. Племя это ещѐ долго жило на Колве, а потом переселилось в Сибирь на многоводную Обь. Через короткое время мне пришлось снова размышлять об этой легенде. На две недели взял я в редакции задание поработать не кем-нибудь, а вздымщиком на сборе сосновой смолы-живицы в Гайнском районе Коми-округа на реках Весляне и Чѐрной. Вздымщик – это «вздыматель коры» полосками в виде перевѐрнутой «ѐлочки».Там познакомился с всеведущими предприимчивыми людьми, избравшими для себя странный образ жизни. Их жизненной задачей было постоянное зарабатывание больших денег. Круглый год, по особому расчѐту, они непрерывно где-то работали: собирали виноград в Крыму, чай в Грузии, хлопок в Узбекистане, водоросли на Белом море, участвовали в лове и разделке рыбы на Камчатке и Курильских островах. Они-то и сообщили мне, что не возражали бы участвовать в раскопках степных курганов около Гайн, если бы там хорошо платили. Я переспросил, про какие Гайны они говорят, и получил ответ: «Да те, через которые мы только что проехали!» А летели мы в Гайны из Кудымкара самолѐтом АН-2. Сидел я у окна и внимательно смотрел по сторонам. Поглядывал и в другие окна через плечи соседей, сидевших у противоположного борта. И на протяжении часа полѐта ничего, кроме тайги и вырубок не видел. Какие тут могут быть степи, какие курганы, какие раскопки?! 8

Насколько же я ошибался, узнал, только вернувшись в Пермь. Как жаль, что вовремя не расспросил Отто Николаевича Бадера о его специальном большом исследовании древних степей Верхнекамья. Пришлось искать в библиотеках нужные книги и читать обо всѐм самому. Профессор Бадер в ряде работ, написанных в 1950-1953 годах, обратил внимание на факт исторически недавнего появления верхнекамской тайги. Наблюдая остатки пней и стволов разных деревьев в крупных болотных массивах Урала и Приуралья, учѐный выделил хорошо заметный почвенный горизонт, насыщенный ископаемыми древесинами. И открыл таким образом существование в первом тысячелетии нашей эры особо тѐплого и даже засушливого климатического периода. В течение этого периода обширные южные степные и лесостепные пространства распространились далеко в сторону Ледовитого океана, захватив северные районы Прикамья. Бадер определил время зарастания лесом торфяных болот первым тысячелетием нашей эры, что подтверждалось и собственно археологическими данными: «На западных склонах Урала, в Прикамье, южные степные формы в материальной культуре появляются в таком большом количестве, что даже привели некоторых исследователей к выводу о смене местного населения степным». «На грани между третьим и четвѐртым веками, – писал в 1953 году Бадер, – в Среднем и Верхнем Прикамье впервые появляется совершенно чуждый здесь обычай погребения под курганами, столь свойственный племенам степных районов». В своих археологических разысканиях учѐный обнаружил ковыль на берегу Обвы и обратил внимание на совпадение мест находок степных растений со следами деятельности древних степных народов харинской культуры. В эти же годы новые подробности о происхождении прикамских лесостепных островов получили ботаники. Профессор Пермского университета А.Н. Пономарѐв показал, что лесостепная флора как севера, так и центральных районов Пермской области является по своей природе сибирской. Появилась она в Прикамье с юго-востока во время сильного потепления – так называемого термического оптимума, в ксеротермический период. Пономарѐв отметил работы своих предшественников-ботаников Р. Поле, Д. Литвинова, А. Толмачѐва и других, неоднократно подчѐркивавших значение дальнего расселения лесостепной флоры Урала и Приуралья на северо-запад европейской части нашей страны, в бассейны рек Пинеги и Кулоя. Приводя перечень мест находок степных растений в истоках уральских рек Щугора и Северной Сосьвы, киевский ботаник Ю.Д. Клеопов назвал Уральский хребет важнейшим путѐм миграции степных растений в Арктику. В 1958 году, учитывая большую роль флористических условий в расселении древних степных скотоводческих племѐн в северных районах Прикамья, Камская археологическая экспедиция поручила известному пермскому ботанику Э.Э. Аникиной решить вопрос о времени появления степных и лесостепных растительных сообществ в тех местах Пермской области, где было найдено наибольшее количество памятников харинской археологической культуры. Аникина открыла вдоль путей расселения коневодов-харинцев целый ряд местонахождений степных и лесостепных растений, подчеркнула сближение или совпадение во времени перемещения 10

степных кочевых племѐн и распространения на север до излучины Камы самой степи. Представляет огромный интерес выяснение конкретных причин сравнительно быстрой смены степной и лесостепной растительности Пермского Прикамья тѐмнохвойными лесами. По подсчѐтам Бадера, максимум тепла в нашем крае и расцвет харинской культуры относились к шестому веку нашей эры. В десятом веке арабские и русские письменные источники уже свидетельствовали о Прикамье как лесном крае. Поэтому не случайно процесс смены степных пространств пермскими пармами за считанное число веков А.Н. Пономарѐв называл не иначе как «вторжением тѐмнохвойной тайги».

Текла ли Кама в Ледовитый океан?

Так называлась небольшая заметочка, опубликованная мной в «Молодой гвардии» в 1967 году. Любопытно мне тогда было узнать, что главная наша река Кама в далѐком прошлом была всецело северной рекой. Об этом свидетельствует еѐ обширное старое русло, направлявшееся от Кумикуша прямо на север по Кельтминской впадине. А Вычегда в те времена была правым притоком Камы. А Северной Двины ещѐ не было. Северная Двина – сравнительно молодая река, и появилась она после того, как Кама повернула на юг и потекла в Каспийское море. Все знают, что в переводе с санскрита Кама

означает «любовь». Выбрано такое название, по всей вероятности не случайно. Поворот Камы на юг произошѐл после переселения древних индоевропейцев со своей полярной прародины сначала на южный Урал, а потом в Индию. Где ещѐ найти такое потрясающее речное постоянство континентального масштаба? О том, как это произошло, больше всех знают геологи. У них по этому поводу вполне однозначный ответ: встал на пути Камы водораздел Вятские Увалы, и река повернула своѐ течение к южным морям. Самое для меня интересное в этой истории, что разворот Камы на юг произошѐл постепенно, но наши предки-верхнекамцы даже в начале XVIII века застали ещѐ времена, когда с Камы можно было беспрепятственно выплыть в Вычегду и Северную Двину. Работая в своѐ время над маленькой заметочкой «Текла ли Кама в Ледовитый океан?», расспрашивая об этом геологов Пермского политехнического института (так тогда назывался Пермский государственный технический университет), я не смог догадаться о том, что судьба вскоре сведѐт меня с выдающимся геологом нашего края Алексеем Александровичем Болотовым. И он-то всю историю Камы расскажет мне во всех подробностях. Являясь коренным жителем Перми, Болотов до сих пор ведѐт полевые геологические исследования на территории всего Верхнекамья. Очень интересна его жизнь, научные и художественные труды, поисковые и разведочные работы на разные виды полезных ископаемых. Ещѐ в детстве вводила его в круг всех этих работ замечательный геолог и педагог Е.В. Пермякова, более всего известная как первооткрывательница в 1927 году целого скелета мамонта, выставленного в Пермском областном краеведческом музее. А потом так уж в жизни случилось, что пермяк Болотов стал одним из самых ярких геологов-исследователей Верхнекамья. Чем же оригинальны болотовские изыскания истории реки Камы в нашем крае? Во-первых, редко кто из геологов столь же долго и тщательно изучал разнообразнейшие документальные материалы о древней естественной и горной истории Верхнекамья. В общем и целом многие месяцы и даже годы Болотов провѐл в пристрастном чтении стариннейших книг краеведческого музея, публичной и университетской библиотек. И, во-вторых, Болотов не только никогда не пренебрегал данными археологии, истории и этнографии, но, совсем наоборот, поставил эти науки на службу геологическому изучению северных прикамских территорий. Но, конечно же, ключевые для понимания загадочного явления факты дали вначале материалы аэрофотосъѐмки Камы и еѐ окрестностей. Анализируя аэрофотоснимки, Болотов скрупулѐзно проследил направления распространения древних широких старичных русел Камы, уходящих на север и северо-запад через Вятские Увалы в сторону нынешней Вычегды. В какое-то геологическое время Увалы стали таким мощным каменным барьером на пути Камы, что подпрудили еѐ. Так образовалось на нашей земле огромное длиной в 175 километров подковообразной формы озеро, направленное выпуклостью на юго-восток. К востоку от этого Камского Праозера в районе села Бондюга водораздел меридионального простирания удерживал Каму от слияния с Вишерой, Колвой и их притоками. Постепенно этот Камско-Вишерский водораздел разрушался, снижался и протачивался Камой. Вятские Увалы росли 12

иногда столь энергично, что в Кельтминской долине текла не одна, а две противоположно направленные реки. В «Жизнеописании Стефана Пермского», составленном в 1396-1397 годах, Болотов встретил интереснейшие строчки: «…Незнаемо же, како из единой страны истекосте две реце Вычегда и Кама (неизвестно, как и откуда из одной страны вытекают две реки Вычегда и Кама), овы субо грядяхоу на полуощи (главные воды первой текут на север), овы же на полудни (воды другой текут на юг)…» Уровень огромного Прикамского озера тоже не был постоянным. Болотов отыскал две легенды коми-народа о бедствиях, нанесѐнных ему «выпущенной» из-под земли водой и катастрофическим заболачиванием территории проживания коми. В первом случае фольклорный богатырь Кам увѐл лишнюю воду к тѐплому морю, во втором случае он протащил по болоту такую тяжѐлую каменную глыбу, что образовалось русло реки и местность осушилась. Реку эту стали называть Границы древнего Верхсначала Камвой, потом – Камой. некамского праозера, некогда Теперь-то мы знаем, что большие озѐра на затопившего Асиастическую многих реках – явление в природе обычное. пристань судов (по А.А. Болотову) Хорошо нам знакомое Чусовское озеро, пострадавшее от опрометчивого подземного ядерного взрыва, является типичным озером подпруживания. Из истории отечественной картографии XVI и XVII веков известны изображения больших озѐр подпруживания на Оби, Печоре и других реках. Работавший в нашем крае создатель Уральской горнозаводской цивилизации В.Н. Татищев сообщал Петру I о своих беседах с находившимися в Соликамске и работавшими на Пыскорском медеплавильном заводе пленными шведами. Они говорили Татищеву о том, что реки Северная и Южная Кельтмы соединены озером, и каждую весну суда с грузами беспрепятственно проходили из Камы в Вычегду. Во втором томе изданного в 1772 году «Журнала для дневных записок капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства» Болотов нашѐл упоминание о загадочной древней столице нашего края. Она располагалась на берегу Камского Праозера. Руководитель экспедиции Н.П. Рычков предпринял поиски останков этой столицы, но потерпел неудачу. Болотов считает, что точные геоморфологические построения и правильная палеореконструкция речной сети и рельефа могли бы оказать большую помощь в поисках древних городищ и поселений, расположенных в наше время в стороне от Камы, в стороне от современных дорог, посѐлков и городов. По мнению Болотова, именно новейшими геологическими процессами, 13

приведшими к образованию приводораздельного озера и другим, сопровождающим этот процесс переменам земного лика, были нарушены многовековые торговые связи между народами южных и северных морей. Первые исторические свидетельства о нарушении этих связей относятся к 1222 году. То есть, в первой половине XIII века из поля зрения историков начинают исчезать всякие более или менее реалистические сведения о богатой стране Биармии по берегам Северной Двины.

Первая встреча с Полюдом

Авиарейс

из Перми в Красновишерск запоздал, и самолѐт на Ваю пермских пассажиров не дождался. Автобусом в Вайские края тоже было не попасть из-за ремонта моста через речку Мутиху. Служащие аэропорта, показывая на готовящийся к полѐту вертолѐт лесной охраны, посочувствовали моей озабоченности: «Летите вот пока в Ныроб работать, а завтра утром вернѐтесь, увезѐм вас на Ваю». Может быть, в этих словах и содержалась своеобразная шутка о журналистском вечном нетерпении, но мне такое предложение понравилось, и я пошѐл к молодому очень симпатичному пилоту договариваться, чтобы подбросил до Ныроба. Начинающему журналисту работать на нашем Севере всюду интересно. Однако ещѐ не скоро научился я необходимой во всех путешествиях невозмутимой выдержке. Мало ли с каким неуѐмным интересом, куда и зачем ты торопишься. Есть на свете и такое достоинство, как умение ждать. Между тем вертолѐт взял курс на Ныроб и сразу неожиданно-негаданно возник перед нами во всей своей вечной красоте Камень Полюд. Немного я обалдел от этого видения: показалось вначале, что ведущая на его верх вездеходная дорога из Красновишерска на вершине Полюда неожиданно обрывается, а дальнейшее еѐ продолжение – небо и космос… Вот это да! Космодром таѐжный! Пилот посмотрел на меня снисходительно, но продемонстрировал Полюд сбоку. А тут увиделась ещѐ одна потрясшая меня новость: удивительное сходство Полюда с гранитным пьедесталом петербургского знаменитого Медного всадника. Только ещѐ Петра Первого на вершине Полюда не хватало. Почему-то подумалось: а разве не мог Пѐтр I заехать на Полюд, чтобы скульптор изобразил его с натуры? После окончания института перед отъездом на Урал купил я по просьбе мамы в букинистическом магазине четырѐхтомное издание «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина и вычитал там, что Пѐтр I «открыл для России Урал». А открывал он его, несомненно, начиная с Чердыни, то есть с Полюда. Когда через полторы недели вернулся в Пермь, решил проверить в библиотеке своѐ предположение: а может быть, автор Медного всадника парижский скульптор Этьен Фальконе делал пьедестал для памятника Петру, зная о существовании и Уральских гор, и Полюда? И вот что удалось выяснить. В эпоху Петра Великого и последующие времена выдающиеся люди Европы особенно интересовались Россией. Когда Фальконе как лучший скульптор-монументалист Франции получил из России приглашение создавать памятник Петру, он сразу же обратился и к книгам, и к 14

самым известным просвещѐнным умам Франции, в том числе и к своему старшему другу, философу и энциклопедисту Дени Дидро. По воспоминаниям самого Фальконе, он впервые наметил окончательный общий облик памятника в наброске, будучи в гостях у Дидро, «на углу его стола». Со слов скульптора, главным действующим лицом памятника был «герой, берущий на полном скаку эмблематическую скалу». Вот и появилось первое обозначение скульптором постамента-Полюда как «эмблематической скалы», то есть образ этот в воображении Фальконе был символом «побеждѐнных трудностей». Но разве весь Урал в Петровскую эпоху – это не символ побеждѐнных трудностей? Вначале скульптор думал о составном постаменте для памятника – о составляющих его основу нескольких крупных глыбах. И обстоятельства первых лет жизни в Петербурге побуждали его именно к таким замыслам и планам. Но когда в столичных окрестностях, в восьми верстах от берега Финского залива обнаружен был гигантский «Гром-Камень», точка зрения Фальконе на облик постамента как целостной гранитной глыбы определилась окончательно. Нужно было предпринять невероятные усилия для доставки Гром-Камня в Петербург и установки его в качестве пьедестала великому памятнику. С лѐгкой руки Пушкина он всюду стал называться Медным всадником. Так первобытная стихия камня органически сложилась со стихией царской власти. Этого требовал один из главных эстетических принципов XVIII века – идея естественности, идея правдивости, идея верности природе. Медный всадник – символ царя-героя, народа и страны, а, с моей точки зрения, ещѐ и гениально угаданный символ уникальных достижений Петра Первого на Урале и в Сибири. Действительно Пѐтр Великий поднял на дыбы Россию и сделал он это, несомненно, благодаря тому, что прежде «открыл Урал» и воспользовался для всей страны его замечательными богатствами. Так, вместо посѐлка Ваи я познакомился сначала с богатырским Полюдом и, конечно, не пожалел об этом начале. Долго хранил поблизости, под рукой фотографию пилота, который так замечательно приобщил меня к тайнам Полюда.

Медведь захотел со мной встретиться, а я испугался

Когда

мне впервые пришлось работать на Волынке, в солнечный воскресный день отправился я на экскурсию по вершинам живописного Помянѐнного Камня, недалеко от подножия которого расположился посѐлок геологов. Правильное научное географическое название этого Камня – Колчимский, но местные жители обычно зовут его Помянѐнным. А ещѐ раньше именовали его Поманѐнным, то есть заманчивым, заманивающим, манящим. Как говорили старые уральские люди, Камень всегда привлекал внимание издалека хорошо различимым силуэтом многобашенного города, поманивал российского человека вдаль за Урал. За день ушѐл я по Камню далеко на юго-восток – Камень-то оказался громадной горной грядой – и набрался вдоволь сильнейших впечатлений от могучих, очень причудливых вблизи каменных образований. Обратно брѐл по гребню в сторону медленно скатывающегося к горизонту раскалѐнного солнечного диска и ждал, когда же, наконец, моя едва заметная тропинка 15

свернѐт направо вниз в распадок и там ещѐ дальше на возвышенность к посѐлку Волынка. И вдруг в моѐ уставшее от всех переживаний, изомлевшее на солнце сознание ворвалось нечто вроде конского всхрапывания. Когда-то очень давно в детстве жил я на окраине маленького шахтѐрского городка недалеко от большой шахты со своим собственным большим конным двором. И запомнил особенное лошадиное всхрапывание, когда этим удивительным животным наденешь на голову и морду на тесѐмке торбу с овсом. Оводы мешают лошадям есть овѐс со всем полным удовольствием, и от этой помехи животные всхрапывают так многозначно, что диву даѐшься, что же они хотят сказать-то. Услышал я в Уральских горах эти знакомые с детства загадочные звуки и остановился, где же тут лошади и что они едят? Тропинка, по которой неторопливо возвращался я домой, шла по низкорослому редкому горному малиннику, а вот справа чуть пониже заросли малины были довольно высокими и плотными. Оттуда-то и доносились привлѐкшие моѐ внимание звуки. Вглядевшись внимательно в ту сторону, увидел я в нескольких десятках шагов раскачивающиеся верхушки кустов малины, и до меня дошло, что всхрапывающий медведь, который ест ягоду, злится на комаров. Слабый предвечерний ветерок тянул из долины наверх, нанося на меня всѐ новых и новых комаров, поэтому занятый своими делами медведь до поры до времени меня не учуял. Не отрывая глаз от качавшихся верхушек малиновых кустов, потихоньку пошѐл я по тропинке дальше, опрометчиво полагая, что медведю сейчас не до меня. Переоценил по малости своего жизненного опыта медвежью любовь к ягоде. Зверь явно мной заинтересовался, потому что прервал своѐ любимое занятие и двинулся по малиннику в ту же сторону, что и я, параллельно моему пути. По качавшимся верхушкам малины наблюдал я путь зверя. Шѐл он сбоку впереди меня и, наконец, остановился. Прошѐл я ещѐ несколько шагов и увидел, что тропинка моя поворачивает с вышины вниз по склону и проходит примерно через то место, где перестали качаться ветки малины. 16

Значит, подумал я, медведь сел у тропы и ждѐт, когда я пойду мимо. Зачем он устроил свою «засаду», мне неизвестно. Каковы его намерения по поводу моего появления – тем более не догадаться. Может быть, будет сидеть и смотреть тайно из любопытства, а вдруг устроит озорство или что ещѐ? Не стал я испытывать судьбу и не свернул на прямую дорогу к дому. Прошѐл дальше по верху горы до широкого курумника и начал прыгать вниз с камня на камень по этой текущей с горы вниз каменной реке. Довольно длинный крюк получился, но зато никакой медведь на этом пути меня не встретил. А встретившиеся в посѐлке знакомые геологи улыбнулись моему рассказу. Сказали, что в такой урожайный по горным ягодам год медведи быстро толстеют, и нет им особенного дела к проходящему мимо человеку. А вообще-то геологам запрещено работать в горах по одному. Мало ли что бывает в горах и тайге.

Курумник. Фотография Николая Коротких

ЧАСТЬ II.

КАК ДОКОПАТЬСЯ ДО ВСЕГО УРАЛЬСКОГО?

Фотография Николая Коротких

Дорога к Синюшкиному колодцу

Не знаю, каким дорожным термином принято называть колею от трактора в полужидкой глине. Во всяком случае – не дорогой. Трактор с ходу привычно плюхается в мутные озѐра, коричневая жижа выплѐскивается валом над гусеницами и расходится волнами далеко в стороны, как за кораблѐм. На буксире с работающим мотором почти беспомощно ворочается наш сильный трѐхосный ЗИЛ. Время от времени тракторист оглядывается, его загоревшее небритое лицо светится белозубой ободряющей улыбкой. Наконец, трактор останавливается на чѐм-то более твѐрдом, отцепляется – и объѐмистая его кабина уходит в сторону. Открывается дорога – две темноватых полосы на ровной, чуть присыпанной снегом насыпи. После шестичасового пути на мотовозе по старой, плывущей узкоколейке, перехода по тайге приятно выбраться на дорогу. Только теперь задумываешься, как и откуда приехал к еѐ началу и куда едешь. Позади посѐлок разведчиков алмазов Илья-Вож, впереди посѐлки Колчим и Верхняя Язьва. С теми, кто вѐл в Илью-Вож дорогу, я встретился позже в посѐлке лесорубов Вае. Невелика изыскательская партия – пять человек. Начальнику партии Владимиру Сысолину двадцать пять, старшему технику Михаилу Курмангазееву и того меньше. Но у начальника партии за плечами остались трассы дорог и линий электропередач общей протяжѐнностью четыреста километров и двадцать девять мостов. Автобус с лесорубами тормозит посреди таѐжной дороги, и мы с Володей выходим к началу трассы. Узкий, как вертикальный плоский луч коридор разрублен в тайге так, чтобы в окуляре теодолита можно было совместить на прямой вершины затѐсанных вешек. Мы обходим завалы и озѐра талой воды, перешагиваем через хребтины корней, камни и наваленные ветром деревья. Маячат впереди затѐсы по трассе и репера через каждые сто метров. Переходим по стволам или вброд горные речушки. А с неба снег и дождь. Тайга окружает со всех сторон и подчас только по безымянным ручьям можно определить склон. По будущей дороге повезут грузы и лес, поэтому трасса обходит невидимые из-за деревьев горы, избегает крутых подъѐмов и спусков. Привычно широко шагает с полевой сумкой и ружьѐм Володя, смотрит и слушает тайгу. Пронзительно вскрикивают кедровки, свистят рябчики. Изредка перебираемся через замшелые поленицы из кедра: когда-то до революции здесь заготавливали дрова французы-концессионеры. Через несколько часов ходьбы в просвете трассы Володя замечает людей. Навстречу ведѐт нивелировку Миша, а геолог Вадим изучает в шурфах и с помощью ручного бура ложе дороги, берѐт пробы грунта. Уже в Перми он определит его несущую способность, морозоустойчивость, истираемость. Рабочие держат через несколько десятков шагов рейки, а Миша между ними устанавливает нивелир и делает записи в специальном журнале. И так шаг за шагом – четыре километра в день. Когда мы подходим к изыскательской избушке, на последнем бревне через горную речку Елму у меня подрагивают уставшие с непривычки ноги. 20

Аккуратно уложены и проложены мхом брѐвна избушки. На крыше, чтобы не промокла, натянута старая палатка. На дверях шпагат вместо ручки и надпись чѐрной краской: «Медведям не входить!» В избушке сумерки. Зато быстро покрывается вишнѐвыми пятнами железная печурка у стены слева, и драгоценное тепло наполняет избушку – Ташкент, да и только. Пока сушится одежда, я лежу на нарах и смотрю, как за открытой дверью кружатся снежинки. А за стеной шумит Елма, словно дождь потоками низвергается на крышу. Володя варит на костре суп для всей партии. Наработавшиеся в тайге изыскатели приходят затемно, мокрые с головы до ног. Пламя костра лижет шипящие телогрейки и брюки. Смеѐтся Саша: «Не разрешайте привыкать одежде быть сухой!» Потом все ужинаем. На стенах в консервных банках-подсвечниках, как в старинных театрах, горят свечи; под потолком над нарами – керосиновая лампа. Обитатели избушки любят читать по вечерам, и библиотека у них неплохая. За дверями дождь, а ночью, словно россыпи угольков угасающего костра, большие, яркие звѐзды. Когда я просыпаюсь, все уже на ногах. Развешенная у печки одежда за ночь, конечно, не высохла. После завтрака все натягивают на себя мокрые штаны и телогрейки. Задача изыскателей в этот день – прорубить через невысокий перевал новый вариант трассы. Сколько их, этих вариантов?.. В двухстах метрах от избушки мы выходим на свежий след медведя. Видимо, дождевая и снеговая вода подняла-таки косолапого из насиженной берлоги. Четыре больших когтя хорошо отпечатались на талом снегу. Володя из полевой сумки достаѐт 21

угольник, след не так уж велик, как кажется: ширина лапы пятнадцать сантиметров, длина по ходу тринадцать. …Там, где новый вариант трассы «отмыкает» от проложенной, Володя устанавливает теодолит. В окуляр теодолита смотрю, как летят крупные щепки. С шумом валится старая осина. Новая трасса взбирается на склон, может быть именно по ней и заберѐтся на перевал будущая дорога. Потом я уже один бреду вперѐд по трассе. К двум часам дня выхожу на широкую просеку. Отсюда пойдѐт новая дорога, о которой Володя Сысолин образно сказал: «луч света на Вѐлс». Новосѐлам Вѐлса кажется, что в восемнадцати километрах на северо-запад за меленьким посѐлком Приисковым начинается край света, откуда на север до Печоры и на восток за хребет до Ивделя живут вогулы да два русских старикаохотника. Вѐлсовский старожил Иван Фѐдорович Симонов вспоминает рассказы своего отца о том, как в конце прошлого века французские дельцы купили с согласия царя берега Вишеры. Пятипудовые железные чушки сдавали лысьвенским, добрянским, златоустовским, майкорским заводчикам, а сами тайком брали рассыпное золото. На много километров перекопали берега рек, много золота намыли. А самые-то богатства глубже лежат, на пути к ним плавуны или твѐрдые породы, которые при бурении дробь не берѐт, – победит или алмаз нужен. В тѐплой избушке Ивана Фѐдоровича, кажется, слушаю я бажовскую сказку про ложок, где трава растѐт – горчик да метлика, с боков взгорочки с сосной жаровой, а на полянке окошко круглое. Над колодцем туман, как шапка синяя, густым-густѐхонько, богатства кажет. И разве не этот синий туман старушки Синюшки застыл прожилками в голубом мраморе, найденном поблизости от Вѐлса. «Мы ведь что! Сверху поковыряли маленько, а копни-то поглубже… Глубокий, сказывают, тот синюшкин колодец. Страсть глубокий. Ещѐ добытчиков ждѐт»…

Вѐлсовский мрамор

Словно

от холодных ветров застыла на полированных поверхностях вѐлсовского мрамора северная тайга, а рядом вишнѐвый внутренний пламень гор согрел камень изнутри, да так и остался на века неповторимым узором. В столетие всего лишь на один миллиметр растворяются и разрушаются отшлифованные мраморные глыбы. Удивительным разнообразием окраски и рисунка волнует камень архитекторов и скульпторов. Путь к вѐлсовскому мрамору не близок. В памяти полѐт над занавешенной утренними туманами тайгой; потом колючие струйки Вишерской воды рассыпались перед носом моторной лодки, радуга почти замкнула в них свой цветистый круг; потом яркие звѐзды, не замутнѐнные до самого горизонта, и далѐкий пеший переход по тайге. В избушке на берегу Шудьи рабочие разведочной партии ждут вестей из дома. Три месяца полевых работ позади. Пока начальник отряда Борис Александрович Круглов, прилетевший вместе с нами, рассказывает о пермских 22

новостях, я, Юра и Витя – новые рабочие – пытаемся в свете коптилок разглядеть лица жителей таѐжного лагеря. Гриша Габдукаев уходит в ночь и возвращается с охапкой досок. Лишних нар нет – делаем новые. В разных районах месторождения мы должны вскрыть шурфами наносы и каменные осыпи до сплошного мрамора. Наш инструмент – кайла, кувалда, лопаты. Ярко пылает костѐр. Разогретые до красного каления острия кайл вытягиваются и утоньшаются по сильными ударами Юриной кувалды. Столб пара взлетает над водой, а когда движущийся по сероватому металлу поясок цветов побежалости достигает острия, Юра снова окунает кайлы в воду и с размаху втыкает их в землю. Но и такие закалѐнные из особой стали клинки высекают из мрамора лишь мелкие белые крупицы. Каждое утро почти час мы с Юрой шагаем сначала по старой дороге, потом через самодельный мост и по просекам к первым нашим шурфам. С трудом уступает кувалде вѐлсовский мрамор. Когда приходит время обеда, на берегу Малой Шудьи разводим костѐр, разогреваем консервы, пьѐм чай. Быстрая речка прыгает с валуна на валун, крутит в водоворотах берѐзовые листья. Тончайшими струнами повисла паутина между великанами-кедрами и елями. Даже в безветрие сквозь шум реки слышен едва внятный звон тайги. У любого костра разговор обо всѐм. Юре запомнились книги Александра Грина. Писатель был его земляк, родом из Вятки, и когда-то приезжал к нам на Урал искать золото. По словам Паустовского, Грин принадлежал к числу людей, не умеющих устраиваться в жизни. Он был весь из великого нетерпения, стремления к необычайному. Юра заметил, что нелѐгкая судьба пронесла Грина по всей России, а, судя по книгам, можно подумать, что он объехал весь мир. Вечером в нашу избушку собираются все обитатели полевого лагеря. Невольно припоминается детская сказка о бременских музыкантах, когда видишь через открытую дверь или окошко избушки большие движущиеся тени. Отсюда, как говорит Гриша, «эхо ударяет по шести странам» и долго не затихает в межгорных долинах. У нас в отряде хорошая библиотека – высокая стопка роман-газет, журналы «Звезда» за несколько лет. Вечером, как всегда, Юра зажигает самодельную коптилку, берѐт в руки журнал. Гриша «философствует». Но прежде чем сесть на любимого конька и рассказать о геологах, подчеркнув между прочим, что «мы – геологи, не биологи», Гриша начинает издалека про своего знакомого «сел он в аэро-свои-сани…», потом вспоминает о работе на Камчатке, когда его попытка расстаться с уральской геологией потерпела явную неудачу и кончилась памятным разговором с директором рыбзавода: «Моя рыба не кушай, моя рыба не лови, моя рыба не соли, моя соль не носи – моя езжай на материк…» На многих реках Урала много лет работал Гриша с участниками первой алмазной Владимирской экспедиции, среди многих опытных рабочих нашего отряда он – самый старый забойщик. Чем же привлекает людей трудная работа и таѐжная жизнь? Каждое лето в отрядах работает много временных рабочих. По разным причинам покидают они тайгу. 23

В начале лета недолго работал в нашем отряде Гена Гаврилов – «зарабатывал на свадьбу» и, конечно, не расставался в мыслях с тем большим городским миром, который он оставил чуть ли не в десяти днях пути по реке. Число полученных им писем было несколько больше числа дней, проработанных им в отряде. Мама ему писала, чтобы опасался медведей и не дрался с ребятами, но чаще приходили письма от невесты. И хотя до ближайшего посѐлка с ближайшей почтой от нашей избушки было двадцать километров таѐжной дороги, и водку, разумеется, пить в отрядах не принято, одно долгожданное письмо оказалось переполненным явной несправедливостью. Невеста писала Гене, что он, наверное, пьянствует и ходит бог знает куда. Этого Гена перенести не смог и отплыл домой на маленьком плоту. А геологи остаются. Остаются те, кто сроднился с тайгой и не мыслит себе другой работы, чем та, что не всегда одаряет счастливой находкой. Но если одарит, то щедро. Не всякий человек проживѐт один в безлюдном краю. Суровая жизнь требует от геологов не только физической, но и нравственной силы. Тот, кто работает в геологической партии «в поле» и считает, что можно отдохнуть, когда хочется, что не он, а кто-то более энергичный догадается нарубить дров, разжечь костѐр, сварить обед, то и такому человеку не место в отряде. Мы завершили свою работу на берегу Вѐлса. Снова горел костѐр, и по головѐшкам, как по рекламе, бежали огоньки. Гриша снова рассказывал о тех краях, «где нога человека не вступала», пел по-татарски песни собственного сочинения: Около луны блестящая звѐздочка, Перед рассветом она гаснет – Это моя звѐздочка. Я остаюсь один. Рядом с плотами на берегу реки ящики с пробами и образцами разноцветного, нежных оттенков вѐлсовского мрамора из скал и пробитых нами шурфов.

Буркочимские аномалии

геологом Нелли Одиноковой и проходчиком Борисом Усиковым по зыбким, запорошенным снегом тропинкам и брѐвнам-мостикам мы выходим из посѐлка в обжитую тайгу. Неля рассказывает о размышлениях и сомнениях геологов. На разведанных партией месторождениях рассыпных алмазов давно работают драги, а вот есть ли в этой тайге кимберлитовые трубки, никто пока не знает. Большинство геологов склоняется к тому, что разрабатываемые алмазные россыпи вымыты не непосредственно из трубок, а из промежуточного коллектора Такатинской свиты. Именно в этих древних речных отложениях было найдено наибольшее количество алмазов. За много лет русло реки, несущей алмазы, не только оставило более глубокий след на земле, но и сдвинулось в сторону, оставив за собой террасы. На этих террасах, сглаженных и перекрытых чехлом глинистых и песчаных наносов, шумит тайга. 24

Вскоре на берегу ИльяВожа мы видим небольшую обогатительную фабрику, к которой по бревенчатым ступенькам спускаются из леса два узких рельса. В старой избитой вагонетке сюда доставляют тяжѐлые пробы алмазоносных песков. Здесь начинается разведочная линия, вдоль которой через каждые двадцать метров стоят вросшие глубоко в землю бревенчатые срубы-колодцы. Они и ведут ко дну древней реки. Рядом с шурфами горы вынутой земли. Окислы железа и марганца, окрасившие тающий на плитках песчаника снег, очень напоминают вишнѐвые крупинки пиррола – спутника алмаза. Найти коренные такаты – такова неписаная задача у проходчика Бориса Усикова. Вот уже много дней каждое утро он приходит к этому шурфу с двумя своими помощниками, поднимающими наверх пустую породу. Сначала они проклинают тяжѐлую глину, накрепко приклеивающуюся к стенкам железной бадьи и к лопате. Только огонь костра справляется с очисткой немудрѐного инструмента от вязкой грязи. Валуны и скалы разломит только взрыв. В спрессовавшейся гальке тоже нужно бурить шпуры. Бур раздвигает камешки, а потом они снова сдвигаются за коронкой. Приходится тащить бур, как бадью, воротком. При взрывных работах Борис спускается в шурф в противогазе. По очереди мы с Нелей спускаемся в этот пятнадцатиметровый шурф, так трудно доставшийся Борису и его товарищам. На дне вода, нет-нет да и зачерпнѐшь нечаянно через верх сапога. Луч карманного фонарика освещает наклонно падающие, испещрѐнные трещинами пласты песчаника. Трѐхметровые брѐвна искорѐженного при взрывах сруба подкреплены специальными распорками. Сверху через бревна льѐтся холодная капель. Так от шурфа к шурфу, добираясь до коренных выходов пород такатинской свиты, геологи наносят на карты русло древней алмазной дороги. Не истоки ли этой реки приведут разведчиков алмазов к кимберлитовым трубкам? Вокруг посѐлка, потеснившего тайгу на берегу малоизвестной речушки Илья-Вож, бездорожье и верховые болота. В тесной конторской комнате вместе с молодѐжью сидит согбенный старший геолог партии. Недалеко от посѐлка, на разведанных полигонах с помощью драг извлекаются чистейшей воды алмазы. Один карат их вдесятеро дороже якутских. 25

- Есть ли на Урале коренные алмазоносные породы? Кто-то недоверчиво покачивает головой. Возмутился Володя Воронин: - А Буркочимские аномалии? Геофизики указали геологам точки на карте. Назвали их Буркочимскими аномалиями по имени соседних полян. Где-то здесь должен быть алмазный клад, но может и не быть. Началось всѐ с дороги. В морозном феврале партия валила лес, пробиваясь к подножию Помянѐнного камня, трелѐвочный трактор тащил за собой сборные жилые домики, тяжѐлое буровое оборудование. В апреле своеобразная дорога к кимберлитовым трубкам, наконец, превратилась в скважину. Восемь часов подряд звенит в ушах тяжѐлый стук дизеля, вверх-вниз движется колонна, на немногие десятки сантиметров за смену опускается снаряд. На глубине восьмидесяти метров бур встретил древнюю застывшую лаву. Подняты керны изверженных пород, очень напоминающих кимберлиты, но крепче и с желтоватым оттенком, затем глина с голубыми частицами, кажется, кимберлита. Нетерпение – ненадѐжный спутник буровика. Достаточно было ненамного увеличить давление на коронку в забое. Секунды промедления – и затѐрло, намертво прихватило снаряд. Работающий дизель закрутил в спираль стометровую буровую колонну, и не выдержала, оборвалась глубоко под землѐй штанга. В необжитой тайге геологи добывают факты. Приносят их в виде камнейобразцов и в специальных путевых журналах. Часто два слова в записной книжке геолога дороже самого драгоценного алмаза. Вот почему на первой страничке значится типографскими буквами: «Нашедшего журнал просим вернуть записи туда-то…». На тот случай, если геолог, выполнив свой долг, не вернѐтся с маршрута. Горнякам, изыскателям Экзюпери посвятил такие интересные строчки: «Мы хотим свободы. Тот, кто работает с киркой, хочет, чтобы в каждом ударе кирки был смысл. Когда киркой работает каторжник, каждый еѐ удар только унижает каторжника, но если кирка в руках изыскателя, каждый еѐ удар возвышает изыскателя. Каторга не там, где работают киркой. Она ужасна не тем, что это тяжкий труд. Каторга там, где удары киркой лишены смысла, где труд не соединяет человека с людьми».

Показать ребятишкам мир

- Рисование – это, во-первых, внимание, во-вторых, терпение и, в-третьих, воображение. Обратили внимание, что у ѐлки сучья растут ровными этажами, а у сосны как попало? Ребята смотрят за окна на ѐлки в школьном дворе, потом на свои рисунки и берутся за резинки. В другом классе так же внимательно следят за работой учителя: - Смотрите, свет из окна идѐт к печке, от печки – к ведру и к вам в глаз… Обо всѐм на свете умет рассказать этот человек: как прочесть со сцены стихотворение или рассказ, о повадках зверей и жизни рыб, об удивительных 26

по красе реках и неисследованных с «бездонными пропастями» пещерах… да разве всѐ перечислишь! Любит человек родной край. Только за два прошлых летних месяца Серафим Амвросиевич Борковский прошагал около тысячи не асфальтовых, а таѐжных километров. А сколько их было в прошлые годы! - Все речки прошѐл из конца в конец. Иной раз кажется, всю округу теперь знаю. А словно в первый раз всѐ вижу. Весной на Кваркуше глухари-то что делают! Черно, шум, гам! Как-то один из университетских доцентов, принимавший участие в составлении календаря-справочника Пермской области, обратился к Борковскому с просьбой предложить интересный маршрут на Вишеру через хребет Кваркуш. Маршрут напечатали. Да ходят по таким подробным маршрутам, наверное, недалѐкие и беспомощные без книжки горепутешественники. Как о живом человеке говорит учитель про свой край и с горечью о туристах: -Сожгли пять охотничьих избушек, новые вогульские нарты не пожалели. Рыбу известью травят, взрывами глушат. Глаза бы не глядели… Тайменей берегу: реликт стал. Выйдешь к заветному месту, заберѐшься в воду, посчитаешь – стоят все, живые, пятьдесят четыре… Как-то Серафим Амвросиевич водил на Кваркуш городских школьников вместе с кинооператорами Березниковской телестудии. Сельские же ребята редко ходят в туристские походы: они хорошо знают тайгу за околицей села, а летом им недосуг: от мала до велика помогают родителям. Каждый год в начале лета школьники Верх-Язьвы вместе с Серафимом Амвросиевичем гонят стадо поселковых телят на высокогорные луга. Через несколько дней по этому же пути пройдут с коровами взрослые пастухи. Растянувшись на три-четыре километра, сотня маленьких слабых телят с трудом одолевает перевалы, овраги, болота – этот многодневный путь по заваленному буреломом узкому вырубу, к которому собираются чувствующие поживу медведи. Но поживы нет, и косматые звери плетутся следом за стадом, голодные и злые. А тут тѐлка то завязла, то захромала, то непогода разыгралась дождѐм и ветром. Хотя сельские ребята гораздо лучше приспособлены к таѐжной жизни, чем городские, достаѐтся им невзгод нещадно. Да что ребята! Даже взрослых пастухов с трудом посылают в эти гиблые места. Для Серафима Амвросиевича за изматывающими днями идут ещѐ длинные бессонные ночи у костров с ружьѐм и со своими мыслями. Слушает он тогда бормотанье во сне усталых ребят и сердитое ворчанье медведей на опушке, смотрит за испуганно сбившимися в кучу телятами. И всѐ же однажды на седьмые сутки пути, когда сон днѐм свалил учителя, потерялись телята. Через сутки нашли лопоухих, к счастью, живых и невредимых. Медведей, кстати, стрелять тогда воспрещалось. Но иногда непогода хуже дикого зверья. В июне, вопреки прогнозам, дождь полоскал ребят четыре дня, а на Цепѐльских полянах выпал снег. Началась пурга. Было тогда с Серафимом Амвросиевичем четырнадцать тепло, но не по-зимнему одетых школьников. Продукты на исходе, но унывать было некогда. Ночью их грела самодельная печка, сделанная из железной бочки, а с утра до вечера рубили ветки рябины, чтобы спасти телят от голода. 27

Когда погода немного прояснилась, прилетел вертолѐт. Спрыгнул с подножки врач: - Где обмороженные? - Нет обмороженных. - Ну… тогда принимайте мешок хлеба… В конце лета верхязьвинских школьников с учителем пригласили на Третий уральский слѐт следопытов. Были там и традиционные соревнования, и среди других – задание с маршрутом, который нужно было пройти команде без руководителя сначала по ленточкам, а потом по азимуту. Но никто из ребят по азимуту не ходил, и единственная на слѐте сельская команда осталась в лагере. Присел рядом корреспондент: - Ну что, ребята, неужели по ленточкам не пройдѐте? А ребята обиделись: - Что это, ленточки-то искать? Вот кабы отставшего телѐнка в тайге… Великая на земле задача – воспитать человека. В очень ѐмком слове «любовь к детям» - доброта и строгость, суровость и ласка, уважение и самопожертвование. В каждом родительском сердце и сердце учителя удивительное и неповторимое сочетание этих граней. Но если рядом с такой любовью высокий личный пример воспитателя, его непреклонная воля и мужество, то любовь всегда взаимная. Большей любви на свете, наверное, не бывает.

Золото на горных вершинах

Работая

на Шудьинском месторождении мраморов, забрѐл я однажды в выходной день на окрестные вершины уральских отрогов и наткнулся на странные каменные пирамидки, покрытые толстым слоем мхов. Раскопав их, обнаружил глыбы кварца. Кварц и кварц. Неподалѐку нашѐл едва заметные следы горняцких «канав», шедших по кварцевым жилам ко вполне теперь понятной заветной цели – к золоту. Кто же тут добывал и складывал золотоносный кварц? Да ещѐ так давно? Через неделю-другую мы завершили свою работу «на мраморах» и на плотах отплыли в посѐлок Вѐлс. Сходили там в пекарню за хлебом и заодно расспросили местных старожилов: кто же в наших горах так давно и именно таким способом искал золото. Мне ответили: французская концессия. Но никаких интересовавших меня в то время подробностей никто уже не помнил. Однако время работы концессии было примерно известно, и зимой в нашей областной библиотеке решил я пересмотреть старинные подшивки газеты «Пермские губернские ведомости». И вот что в конце концов узнал. На исходе XIX века после многих перипетий скрытой и явной конкурентной борьбы чувальскими, юбрышкинскими, шудьинскими железорудными месторождениями завладело Волжско-Вишерское акционерное общество, во главе которого стоял очень предприимчивый француз Гужон, бывший директор Московской гвоздеделательной фабрики. Общество смогло получить миллионный кредит в национальном банке в Париже, и после этого принялось за освоение группы месторождений в верховьях Вишеры. Приглашѐнные издалека инженеры-гидротехники построили на перекатах 28

поперѐк русла реки насыпные дамбы с узким проходом для воды. Благодаря подъѐму воды на мелях, в верховья Вишеры смогли подняться пароходы с необходимым тяжѐлым оборудованием для создания весьма серьѐзного металлургического производства. На Вишере и еѐ притоках – Вѐлсе, Шудье, Улсе, Кутиме, других реках и речках закипела работа. Были построены узкоколейные железные дороги, над горными потоками переброшены высокие бревенчатые мосты. Построены шахты и рудничные посѐлки, котельные, обогатительные фабрики, вагранки и прочее для жизни и работы в очень малолюдных, можно даже сказать, почти безлюдных до этого времени местах. На вновь создаваемые мелкие и крупные предприятия были наняты сотни рабочих, преимущественно из самых необеспеченных и малограмотных, среди них было много женщин. Все свои действия акционерное общество окружило завесой строжайшей секретности, на первый взгляд совершенно неуместной при добыче железной руды и выплавке чугуна. Перелистывая номера «Пермских губернских ведомостей» за первые годы ХХ столетия, наткнулся я на две крошечные заметочки. В одной из них говорилось, что на вновь построенный завод у Белых Мхов (недалеко от нынешнего Красновишерска) издалека приехали специалисты со своими семьями и заселили новые дома. Завод со дня на день готовился к открытию. Но следом идущая заметка сообщала совсем неожиданную новость: завод открываться не будет, а приехавшие в Белые Мхи люди вынуждены возвратиться по местам прежней работы. Когда поделился я этими находками с коллегами, они тоже мне рассказали о том, что нашли и прочитали сами. На Большой Каме недалеко от Пожвы или Чѐрмоза на мель налетела баржа Волжско-Вишерского акционерного общества, доставлявшая чугунные слитки на нижегородский железоделательный завод. Часть чугунных чушек оказалась за бортом и впоследствии попала в переплавку на Пожвинский или Чѐрмозский заводы. От опытных металлургов не укрылось факта, что внутри чугунных чушек были искусно сделаны тайники для золота. Вероятнее всего, этот случай недозволенной деятельности иностранного акционерного общества и послужил причиной к столь спешному его закрытию. Газеты сообщали также о том, что при массовых расчѐтах рабочих на рудниках и металлургических фабриках произошли, возможно, спровоцированные пьяные драки и пожары, уничтожившие жилые постройки и оборудование. Несколько лет тому назад случилось мне беседовать с представителем Челябинского фонда культуры Владимиром Королѐвым, который создавал группу промышленных археологов для поиска уникальных образцов уральской горнопромышленной техники XIX века. Королѐв съездил на Большой Кутим и сказал, что наши края очень перспективны для новых открытий промышленной археологии.

Что ест медведь весной на горных проталинах?

Однажды в конце июня в заснеженных ещѐ наших горах встретился я со старым манси – Николаем Бахтияровым – оленеводом, охотником, рыболовом, человеком уникального жизненного опыта и разнообразных творческих 29

возможностей. Поведал он, что за свою долгую жизнь наблюдал за бесчисленным множеством уральских медведей. Семьдесят шесть довелось ему добыть, и все они и их сородичи определѐнно были травоядными животными. Во время этого захватывающего рассказа я, вероятно, смотрел на мудрого старика-манси с большим удивлением, вопросы задавал вроде такого: «Неужели уральские медведи и муравейников не раскапывают?», на что было мне отвечено: «Раскапывают только тогда, когда они больны или ранены». Наконец, Бахтияров, озабоченный столь высокой степенью моей предубеждѐнности и недоверчивости, посоветовал самому убедиться в том, что ест вполне нормальный, здоровый уральский медведь, только-только поднявшийся после спячки из зимней берлоги. Посоветовал мне идти вверх по горной заснеженной лощине до тех пор, пока не увижу пересекающий еѐ медвежий след. А по этому следу нужно подняться за зверем в горную тундру, где медведь наверняка принялся за первую кормѐжку среди снежных проталин. Когда я по медвежьим следам добрѐл до края горной тундры, зверя там, естественно, уже не застал, но его первую весеннюю столовую разглядел внимательно. Медведь ел клубни крупного зонтичного растения – дягиля лекарственного. Подобно тому, как в огородах над землѐй несколько возвышаются позеленевшие на свету макушки моркови или свѐклы, точно так же ведут себя в горной тундре и клубни дягиля. Медведь выгрызал макушки клубней, действуя зубами так, как будто ковш маленького экскаватора по дуге выскребает из земли какой-нибудь камешек. С такой или подобной еды начинается для нашего медведя лето. Не удержался и я попробовать на вкус нетронутый медведем клубень дягиля. Горьковато, но, видимо, полезно. Переходя от одних поспевающих пищевых растений к другим, уральский медведь постепенно подбирается к периоду своего настоящего травяного «обжорства» в июле и августе. В это время на предтундровых альпийских лугах поспевают в изобилии особенно любимые медведями зонтичные растения – купырь, дудник, дягиль, борщевик и другие. В народе их называют пеканами или пиканами за трубчатое строение стебля и возможность быстро делать из них свирели, дудочки и пищалки. Как известно, в стеблях этих растений содержится довольно большое количество белого крахмалистого вещества наподобие любимой детьми «сладкой ваты». Таким вот лакомством наши медведи настолько набивают своѐ брюхо, что могут лежать только на спине. Часто в нетерпении они катаются на спине, приминая траву на довольно больших участках альпийского луга. Когда же начинают поспевать ягоды, медведи опять становятся сладкоежками. Например, медведь, увлечѐнно поедающий сладчайшую голубику, почти ничего не видит и не слышит. Ловко подгребает лапами к морде веточки голубики с ягодами, ест с видимым наслаждением. Любопытно, что вместе с вполне спелыми ягодами, которые легче лѐгкого раздавливаются и вполне усваиваются медвежьим организмом, попадаются и ягоды не поспевшие. Пройдя весь пищеварительный тракт медведя, они в конце концов выходят с помѐтом неповреждѐнными. Идѐшь по осенней тундре и видишь время от времени голубые медвежьи кучи помѐта из одной только доспевшей на воздухе голубики. При поспевающей бруснике можно увидеть кучи 30

медвежьего помѐта ярко-красного цвета из непереваренной ягоды. Осенью медведь очень любит есть рябину, сразу находит самую сладкую. Вот так и живѐт наш уральский медведь на травяном и ягодном подножном корме до новой зимы. При достаточном количестве растительного корма здоровый медведь вполне миролюбив. В прошлом году мы с Николаем Коротких работали на территории Вишерского заповедника в самых верховьях Вишеры. Главным объектом нашей работы были альпийские луга и горная тундра хребта Яны-Ёмты. О том, как много там медведей, мы узнавали по обилию следов-троп, по предупреждающим крикам кедровок и сорок. Однажды в сильный туман немного заблудились и переночевали на берегу маленькой горной речушки. А когда на следующий день к вечеру вернулись к оставленной палатке, оказалось, что любопытные мишки натоптали вокруг неѐ целую круговую тропу с ответвлениями к «наблюдательным пунктам». Видно разглядывали палатку со стороны, но близко не подходили, хотя в ней и оставались все наши продукты. И мы сделали вывод, что здешние медведи в прошлом году были вполне сыты. Необходимо также отметить, что кроме медведей, в общем, постоянно живущих на Урале, встречаются у нас и медведи кочующие, например, из лесов Костромской и Вятской областей, а иногда и из Сибири. Поэтому в горах всегда нужно быть осторожным и не переоценивать традиционное медвежье миролюбие.

ЧАСТЬ III.

К ТАЙНАМ ГОР

33 Фотография Николая Коротких

Как образовались Уральские горы?

Как

видит успевший приглядеться к тексту нашей книги читатель, у пишущего о Верхнекамье литсотрудника молодѐжной газеты, вначале подававшего некоторые надежды на новые материалы об археологии и истории, вскорости образовался интенсивный крен в сторону геологии. Причина этого в том, что вышел я из семьи геологической. И, по-видимому, закономерно из редакции «Молодой гвардии» перешѐл я работать в Пермскую геологоразведочную экспедицию, называвшуюся тогда Пермским геологоразведочным трестом. Решил получить ещѐ одно высшее образование – естественное. Поступил на вечернее отделение геологического факультета Пермского университета. Сотрудничества с «Молодой гвардией» не прекращал, однако поездки мои на север области стали более редкими. Тем не менее, знакомство с литературой, общие и частные впечатления о Северном Урале начали складываться у меня в определѐнную систему и схему. Обратил я внимание на возможность довольно-таки нетрадиционного объяснения самого главного факта Уральской земли – несимметричного строения еѐ земной коры в широтном разрезе. По краю всего западного склона, сложенного из массивных пород Главного уральского хребта длиной в две с половиной тысячи километров, располагается точно такой же по протяжѐнности Предуральский прогиб, заполненный мощной толщей осадочных горных пород. Известно, что все эти ныне твѐрдые осадки были снесены с разрушающихся Уральских гор. Все наши меднорудные, нефтяные месторождения, Верхнекамское месторождение калийных и магниевых солей располагаются именно в Предуральском прогибе. А вот у восточного склона Урала такого же огромного предгорного прогиба нет. Убедительно согласовать и объяснить приведѐнные факты можно только предположением, что весь наш Урал образовался в результате гигантского надвига Западно-Сибирской глыбы земной коры на глыбу Восточно-Европейскую, называющуюся у геологов Русской платформой. Опираясь на такую концепцию образования Уральских гор, как говорят геологи, Уральской геосинклинали, на последнем курсе института написал я свою первую научную работу «К методике изучения тектоники и магматизма Колво-Вишерского края». Статья эта была опубликована в книге «Алмазы Вишеры». На мой взгляд, новым моим суждением в геологии алмазных месторождений было заключение о строго конкретном закономерном местонахождении высоконапряжѐнной «кухни» алмазов в той части поднадвиговой тектонической зоны, которая вот-вот разломится под тяжестью регионального надвига. В момент этой подземной глубинной катастрофы и прорываются из этого очага к земной поверхности кимберлитовые, наполненные кристаллами алмазов трубки. Их так и называют – «трубки взрыва». Интересным с научной точки зрения был вопрос количественной оценки энергетики глубинных очагов кимберлитовых трубок. Пришлось найти и перебрать известные из истории факты древнего вулканизма на Урале. Поиск и изучение старинных огнедышащих гор – одна из самых интересных страниц уральской геологии. 34

Долгое время все изучавшие Урал геологи полагали, что специалистам по магматизму и вулканологам делать на западном склоне Урала нечего. Ибо все горные породы, возникшие из внедрившейся в приповерхностные пласты Земли магмы, а затем вовлечѐнные в процессы горообразования и обнажѐнные во время разрушения гор, встречаются только на восточном склоне Урала, в Азии. В конце XIX века такая точка зрения была подвергнута первым осмеяниям. Геологи Таль и Кротов обнаружили кристаллические породы на Западном Урале, в верховьях рек Косьвы и Кырьи. Они установили: поскольку прочность закристаллизовавшихся магматических расплавов гораздо выше, чем у окружающих осадочных пород, то при разрушении горной страны массивы застывшей магмы выделяются как отдельные горы – Острая, Дикарь, Ослянка и другие. Вслед за первыми находками Е. Фѐдоров, Ф. Левинсон-Лессинг, Л. Дюпарк, А. Аверин открыли обнажения магматических пород в междуречье Улса и Вѐлса, а также на хребте Кваркуш. Но вот найти на Западном Урале древние вулканы никак не удавалось. И только в 1957-1958 годах на юге нашей области нефтяники открыли субвулканические породы на глубине более двух километров. В это же время петербургские геологи в бассейнах рек Вижая и Вильвы обнаружили жерла вулканов, действовавших около пятисот миллионов лет тому назад. До этих исследований многие туристы, а иногда и геологи плыли и шли мимо останков вулканов, называя их попросту «богатырскими камнями» или «столбами». В 1957-1959 годах специальная экспедиция Уральского геологического управления выполнила аэромагнитную съѐмку в бассейне реки Вишеры. Результаты такой съѐмки дали основание говорить о необходимости поисков близкоповерхностных магматических тел. С помощью наземных магниторазведочных работ были чѐтко определены границы нескольких перспективных магнитных аномалий, а в 1966 году впервые в КолвоВишерском крае Буркочимская скважина на глубине около ста метров прошла через краевую часть магматического тела. Несколько позднее в этом же районе было открыто ещѐ около десятка глубинных потоков застывшей магмы, которые геологи называют интрузиями в отличие от эффузий – тех же магматических продуктов, но только выброшенных вулканами на земную поверхность. Продукты подводных вулканических извержений – шаровые лавы – найдены и изучены на реке Усьве, пепловые туфы и туффиты – в районах хребта Кваркуш и реки Улс. Бурящиеся на нефть скважины вскрыли прослои пеплов и туфов в Гайнском, Кочѐвском, Кудымкарском, Березниковском и других районах нашей области. Конечно, нельзя каждую такую находку называть встречей с древним вулканом, ведь извергающийся вулканический пепел разносится ветром на многие сотни километров. И в любом случае необходимо выяснить, какую площадь занимают пепловые линзы и горизонты, каковы закономерности изменения их толщины, состава и свойств. Более определѐнно о существовании вулканов можно говорить, когда вскрываются их корни, то есть близповерхностные магмоподводящие каналы, субвулканические тела. Поиски и разведка древних вулканов – интересная и важная задача для многих исследователей планеты. Не только рудные, но и различные другие 35

месторождения вплоть до нефти и газа тяготеют к тектоническим структурам типа островных дуг. И вот оказывается, что древние вулканы, располагаясь чаще всего именно в дугообразных тектонических зонах, являются хорошими индикаторами для выяснения расположения таких зон и совпадающих с ними поясов месторождений разнообразных полезных ископаемых. В Пермском университете на кафедре петрографии и минералогии познакомился я с выдающимся пермским палеовулканологом и магматистом Н.П. Старковым. Очень примечательны статье его о вулканизме. Они густо насыщены важными и интересными фактами, собранными в результате долгих горнотаѐжных экспедиций, терпеливых лабораторных экспериментов, исследований за микроскопом и, наконец, свободного полѐта обобщающей мысли, когда, казало бы, несопоставимые геологические данные обрисовывают с разных сторон очень сложные магматические и вулканические явления. Старкову впервые удалось установить так называемую магматическую формацию пикритовых порфиритов, обозначающую места глубинных разломов земной коры Урала – основных путей движения магмы основного состава. По менее глубоким разломам движется вязкая гранитная магма. Открытое Старковым крупное месторождение цветных мраморов на реке Шудье образовалось благодаря воздействию на известняки гранитной магмы и сопровождающих еѐ глубинных высокотемпературных растворов. За время наших разговоров со Старковым всю поверхность его рабочего стола постепенно заполняли удивительные коллекции разнообразнейших магматических пород и вулканитов. Каждый из тех образцов – маленький обелиск трудам учѐного, своеобразная страничка его «каменного дневника».

Уральские недра – живые

Стоит привыкнуть работать в библиотеке, как начинает всюду следовать за тобой череда интересных всяких вопросов. И если уж приоткрылась немного разгадка законов расположения и действия уральских вулканов, то почему бы где-то совсем рядом не поискать отгадки причин и закономерностей уральских землетрясений? В науке о землетрясениях – сейсмологии – много легенд и таинственных историй, бездна заманчивых загадок. Познакомимся с некоторыми из них. Почти до конца XIX века жители Прикамья о самых сильных сотрясениях почвы, когда даже «людей с печек сбрасывало», говорили обычно: «обвалы балуются в пещерах». И многим великим людям настолько крепко привыкают верить на слово, что и столетия спустя их великие заблуждения и вера к ним не могут быть поколеблены. Знаменитый путешественник и учѐный Александр Гумбольдт написал о землетрясениях на Азиатском материке следующие слова: «Алтай есть крайний предел круга потрясений. Далее к западу на равнинах Сибирских, между Алтаем и Уралом, как и на всей длинной цепи Уральской, не было до сих пор примечено колебания». Первое активное сомнение этому великому недоразумению-неведению противопоставил преподаватель математики Пермской гимназии Александр Петрович Орлов. Именно он начал первое в России обширное следствие о природе землетрясений. Случилось это в начале 60-х годов XIX века. Первыми 36

были обнаружены сведения о землетрясении на Нижнетагильском заводе 29 ноября 1832 года, потом нашлось сообщение о трѐх подземных ударах в 1813 году на Верхотурском заводе, затем – о сильном землетрясении 12 мая 1798 года, которое встряхнуло селения и заводы Пермского, Кунгурского, Осинского, Екатеринбургского и Верхотурского уездов. Орлов был уже весьма осведомлѐн о землетрясениях на Урале, когда 14 мая 1867 года неожиданными подземными толчками всколыхнуло Добрянский завод на Каме. Орлов и его помощники опросили более ста очевидцев землетрясения в пятидесяти деревнях, по этим опросам была составлена первая в России схема распространения землетрясения. Мне довелось держать в руках, разглядывать и изучать многие сейсмологические материалы, написанные рукой А.П. Орлова. Однажды, когда я собирался в Петербург по рабочим делам, редакция журнала «Уральский следопыт» напечатала на своѐм фирменном бланке письмо в президиум Российского географического общества о выдаче мне разрешения на изучение в архивах Общества трудов А.П. Орлова. Было очень интересно увидеть собственными глазами, как вся отечественная сейсмология во всех своих основных разделах начиналась у нас на Урале. Александр Петрович Орлов представил в Петербургское географическое общество, которое тогда называлось Русским (сокращѐнно – РГО), первое в России научное сейсмологическое исследование. Специальная учѐная комиссия Общества, удостаивая эту работу малой золотой медали, записала в отзыве, что уральские изыскания Орлова впервые проведены в «одной из местностей, в высшей степени интересных для теории землетрясений», и что эти исследования «побуждают перейти от неточных поверхностных наблюдений к наблюдениям точным, сделанным с помощью приборов». В 1872 году Орлов выпустил большую статью «О землетрясениях в Приуральских странах», где писал: «Факты, собранные в одно целое, явно доказывают, что условия, благоприятствующие происхождению землетрясений, существуют не только в Уральских горах, но и во всей средней полосе Пермской губернии». Более 125 лет тому назад в «Записках Уральского общества любителей естествознания» Орлов напечатал «Краткую инструкцию для наблюдения и собирания фактов о колебаниях земной коры в Приуральских странах». Впервые в России, за тридцать лет до организации на Урале первой Екатеринбургской сейсмической станции, Орлов предложил систематически изучать землетрясения. Четырнадцать работ по сейсмологии оставил Орлов. Книги эти давно уже стали необычайно редкими и ценными изданиями. Даже удивительно, что и в наше время они не устарели, хотя основные сейсмологические черты Уральского региона начали проясняться в самые последние годы. Работы современных учѐных ещѐ раз подтверждают проницательность и научную эрудицию Орлова, который более ста лет назад на основе лишь разрозненных и отрывочных данных о землетрясениях Урала сделал совершенно правильные выводы о том, что «силы, производящие время от времени потрясения верхних слоѐв земной коры в Пермском крае, находятся в некоторой зависимости от сил, произведших, а может быть и теперь ещѐ производящих, постепенное поднятие Уральского хребта». 37

Зафиксированная современными точными приборами средняя скорость роста Урала – примерно два миллиметра в столетие. Однако в некоторых местах Уральские горы растут на пять и больше миллиметров в год. Предложенные Орловым методы инструментального исследования сейсмических катастроф были впервые использованы при изучении землетрясений в России в самом конце XIX века. В 1906 году в Екатеринбурге открылась первая на Урале стационарная сейсмическая станция. А 17 августа 1914 года на Среднем Урале произошло беспрецедентное, одно из наиболее сильных из известных здесь землетрясений. Зона его распространения протянулась от Чердыни на северо-западе до Троицка и Кургана на юговостоке. Особенно неожиданным для сейсмологов было землетрясение 1934 года в Губахе, где в течение трѐх месяцев наблюдались толчки силой до четырѐх баллов. Около десятка землетрясений зарегистрировано в Кизеле, начиная с 1958 года. В 1959 году вошла в строй вторая уральская сейсмостанция «Углеуральск», затем – станция на шахте Северной. В какую бы точку земной коры учѐныегеофизики не ставили свои сейсмостанции, всюду фиксируется приглушѐнная или чересчур явная, маленькая или большая сейсмическая активность нашей Земли, всюду ощущается особый ритм еѐ «живого сердца». В числе самых сложных вопросов современной сейсмологии по-прежнему остаются две чаще всего обсуждаемые проблемы. Во-первых, каким общим закономерностям подчиняется жизнь земной коры? Удастся ли, наконец, совершенно определѐнно доказать – расширяется, сжимается или пульсирует земная кора на всѐм протяжении миллиарднолетней истории планеты? И, вовторых, какими последовательными научно-исследовательскими путями можно приблизиться к отчѐтливому пониманию природы землетрясений на любой отдельно взятой территории? Может ли быть человеку доступен точный прогноз землетрясений? В давнем прошлом, когда учился я в Московском авиационном институте, то выполнял просьбу отца-геолога по поводу разных вариантов изучения напряжений и деформаций земной коры. Эта область знания называется реологией. Чтобы хорошо разбираться в реологии и еѐ методах, нужно было упорно постигать науку о сопротивлении материалов (так называемый «сопромат») и научиться работать в институтских лабораториях прочностных исследований. В то время из разных направлений исследований обратил я внимание на метод «хрупких плѐнок», и во время одного из приездов домой на каникулы предложил отцу интересный эксперимент. Наполнили мы воздухом волейбольную камеру и покрыли еѐ разными хрупкими оболочками, в том числе и парафином. Назвали получившийся «земной шар» Тереллой, то есть Маленькой Землѐй. А потом начали постепенно по нарастающей выпускать воздух из камеры и следить за развитием трещиноватости. Есть специальная наука «о графах», которая изучает тонкие особенности и закономерности сети графов. Система трещин – одна из таких сетей. Итоги наших с отцом изысканий, обращѐнных к анализу сети марсианских «каналов», опубликовал журнал «Техника – молодѐжи» в № 11 за 1969 год. 38

Из этих наших экспериментов мы сделали вывод, что Земля, Марс и все другие планеты солнечной системы находятся в состоянии векового сжатия, обусловленного действием космических приливных сил. А землетрясения – это естественные деформации постепенно сокращающейся в объѐме планеты.

Нефть и тектоника

Сейсмология тесно связана с тектоникой – наукой о строении и развитии земной коры. Учителем моим по тектонике от второго до пятого курса был профессор Пермского университета Павел Александрович Софроницкий. После окончания Казанского университета Софроницкий работал в Прикамской нефтеразведке. Ему, начальнику геологопоисковой партии, была поручена геосъѐмка Чусовского района Пермской области. А в соседнем районе над составлением такой же геологической карты трудилась начальник Полазненской съѐмочной партии Е.Н. Ларионова, тоже выпускница Казанского университета. Встретились два геолога на границе двух своих районов, познакомились, подружились и полюбили друг друга. Первая полазненская нефть забила в июне 1939-го. И все долгие годы войны она давала нефть фронту и тылу. В годы войны пермский учѐный-геолог Софроницкий проходит путь от командира взвода до помощника начальника артиллерии дивизии. Одна из многих военных наград Софроницкого-артиллериста – орден Красной Звезды. После войны геолог снова проводит дни и вечера уже не над военными, а над мирными тектоническими картами. Снова поиск надѐжных путей к глубинной нефти, преподавательская работа на геологическом факультете Пермского университета. И вполне конкретная первооткрывательская деятельность – участие в обнаружении Лобановского, Таныпского, Куединского, Гожанского, Ярино-Каменоложского, Павловского и Шалашинского нефтяных месторождений. Свою кандидатскую диссертацию Софроницкий назвал – «Геология и нефтеносность Уфимско-Соликамской впадины в Пермской области». Работая над диссертацией, он впервые выделил новую важную геологическую структуру Предуральского прогиба – Косьвинско-Чусовскую седловину. Были дальновидно обоснованы и перспективы нефтегазоносности Предуральского прогиба земной коры, которые успешно подтвердились в последующие десятилетия. За эту диссертацию Софроницкому была присуждена учѐная степень доктора геолого-минералогических наук. Сколько-нибудь длительная научная работа непременно побуждает каждого большого учѐного-геолога вовлекать в сферу своих каждодневных исследований материалы по всѐ более обширным территориям. Область постоянных научных поисков Софроницкого быстро развернулась до размеров огромной полосы земной коры: в длину – от Карского моря до верховьев реки Эмбы и в ширину – от Казани до Свердловска. Именно на этой территории более, чем где-либо, распространены отложения пермской геологической системы. Так Софроницкий стал ведущим специалистом нашей страны по пермским отложениям, членом постоянной комиссии по пермской системе 39

Международного стратиграфического комитета и председателем аналогичной комиссии по Уралу. Софроницкий создал около сотни научных трудов. Основательность, с которой написаны все эти работы, обеспечивает им долгую жизнь в науке и практике. Учѐный считает, что каждому человеку просто-таки необходимо знать все подробности строения и истории той Земли, на которой он живѐт, которую ежегодно засевает и бережѐт и с которой во все времена собирает урожай трудов своих. Накануне Международного геологического конгресса «Пермская система земного шара», проходившего в Перми в 1991 году мы с Софроницким опубликовали несколько исторических заметок в газетах, подготовили и выпустили буклет для участников конгресса. Рассказали об истории изучения пермских отложений, о работах выдающихся геологовисследователей пермской системы. Защитив в университете дипломную работу по тектонике нефтегазоносных регионов Русской платформы, перешѐл я работать научным сотрудником в сектор тектоники института ПермНИПИнефть. Здесь представилась возможность работать с крупномасштабными геологическими картами нефтеносных территорий Приуралья. На основании расшифровки и сопоставления поярусных и погоризонтных структурных карт удалось мне начертить новую схему тектонического районирования Пермской области с выделением характерных образований земной коры – поверхностных и погребѐнных валов. По доступным в то время данным их оказалось около девяноста. Геологи-нефтяники называют валы структурами второго порядка в отличие от гораздо более масштабных первопорядковых структур – антеклиз и других. Выполненная в нефтяном институте работа позволила определить в общих чертах опорный каркас рельефа территории и ситуационную схему напряжѐнного состояния земной коры Камского Приуралья. Выявилась также ещѐ одна замечательная страница истории Урала – древняя горноскладчатая система Тимано-Алтай. Картина размещения и строения нефтеносных структур Пермской области получилась гораздо более сложной, чем раньше предполагалось. Потребовалось по-новому взглянуть на природу нефтяных месторождений. О тайнах залегания месторождений нефти в недрах нашей области, конечно, многое уже известно, но вопрос о связи еѐ происхождения с геологической историей Урала гораздо менее понятен даже самим геологамнефтяникам. Три десятка лет тому назад известному американскому геологу Х. Хедбергу удалось лишь немного приоткрыть завесу над этой загадкой. Учѐный предположил, что главные нефтяные месторождения образуются на границе континента и океана. Здесь, в глубоководных желобах скапливаются богатые органическим веществом осадки, из которых потом под действием высоких температур выделяется нефть. Обосновать этот механизм происхождения нефти во всех подробностях американскому учѐному не удалось, и поэтому всю свою гипотезу он изобразил на рисунке, где геологические процессы для наглядности показаны с помощью работающих человечков. Недостатком такой концепции, как пошутил сам Хедберг, был тот 40

факт, что «нами не обнаружено больших скоплений нефти как раз в тех частях планеты, которые по предположению должны находиться ближе всего к вышеназванным образовавшимся провалам или воронкам, выполненным отложениями!» В последующие годы были найдены причины, из-за которых Хедбергу при объяснении происхождения нефти не удалось продвинуться дальше юмористической картинки. В зоне перехода от Азиатского материка к Тихому океану было установлено, что надвиговое движение континентов на океаническое дно происходит по наклонным разломам гораздо более пологим, чем считалось прежде. И очень существенно для концепций нефтяной геологии то, что выходят эти разломы на земную поверхность совсем не в глубоководных желобах, как показано на рисунке Хедберга, а намного ближе к континентам, под самым основанием внешних островных дуг. Таким образом, прежде чем попасть в поднадвиговую зону, глубоководные прогибы и желоба в течение многих миллионов лет заполняются осадками вровень с океаническим дном. Вот такие выровненные «подготовленные к производству нефти» желоба обнаружены нашими геологами в районе Камчатки и Курильских островов. Некоторые из этих древних желобов уже частично перекрыты краями окраинно-материковых плит, а другие, ещѐ более древние «просвечивают» на окраинах плит и нередко обнаруживаются только благодаря новым геофизическим методам их исследования. Именно из погребѐнных под плитами желобов некоторые камчатские и Курильские вулканы выбрасывают вместе с обычным вулканическим пеплом массу органических веществ, в том числе и около полутора десятков видов устойчивых к высоким температурам аминокислот. В геологических условиях, несколько напоминающих нынешние дальневосточные, формировались и нефтяные месторождения Пермского Прикамья. В давние времена с востока и северо-запада на территорию нашего края выходили окраины двух огромных Западно-Сибирского и БалтийскоВолго-Уральского материков. С юга и юго-запада к краям этих материков подступало море. Были тогда в Предуралье и чѐтко выраженные островные дуги, и достаточно глубоководные прогибы, и желоба, в которых периодически накапливалось нефтематеринское органическое вещество. Самые крупные нефтяные месторождения Пермской области связаны с краями тектонических пластин и плит, перекрывающих древние прогибы и желоба. Недра Прикамья ещѐ хранят большие запасы нефти и газа. Повышение эффективности поисково-разведочных работ во многом зависит от современных научных представлений о природе, о происхождении нефти.

Подземные реки и нефть

Как возникла нефть? В работе «О слоях земных», написанной в 1759 году, Ломоносов отметил, что нефть, асфальт, каменный уголь «растениями своѐ происхождение долженствуют». Прошло ещѐ около ста двадцати лет, прежде чем взглядам Ломоносова на природу нефти оказалось возможным достаточно обоснованно возразить. В спор вступил Менделеев. По его мнению, нефть произошла из неорганического вещества – при воздействии проникающей 41

вглубь Земли воды на содержащиеся там карбиды железа. Чтобы привести неоспоримые доказательства существования этого процесса, великий химик на какое-то время стал геологом и высказал ряд сугубо специальных геологических соображений, которые до сих пор не утратили своего значения. Из всех своих изысканий в области нефтяной геологии Менделеев сделал совершенно правильные выводы о глубинном строении горных систем и областей предгорий. Учѐный обратил внимание на то, что известные нефтяные месторождения располагаются вдоль подножий горных хребтов. Поверхностные воды, начиная свой путь в недра Земли в горах, возвращаются наверх нефтью в предгорьях. Таким образом, образование нефти по гипотезе Менделеева никак не связано с органическим веществом. В настоящее время разрабатываются и совершенствуются обе гипотезы происхождения нефти. В обиходе геологов-нефтяников более распространена так называемая органическая концепция: ведь нефть содержит самые разнообразные остатки растений и животных – споры, пыльцу, микроорганизмы. Однако сторонники неорганического синтеза нефти не сдаются и утверждают, что нефть могла образоваться на больших глубинах, но, поднимаясь к земной поверхности, постепенно вобрала в себя органическое вещество из окружающих горных пород. Одним из самых интересных доводов в пользу глубинного происхождения нефти является, в общем, одинаковый углеводородный каркас нефти, добываемый из самых глубоких скважин на разных материках. Но свидетельствует ли однотипность первичных глубинных углеводородов нефти о том, что вся эта загадочная жидкость образовалась из неорганического вещества? Верхняя часть каменной оболочки нашей планеты, сформировавшаяся за последние пятьсот-шестьсот миллионов лет, просто-таки насыщена остатками древних животных и растений. Другая спорящая сторона – нефтяные геологи, отстаивающие концепцию органического происхождения нефти, вероятно, тоже во многом не правы. Некоторые из них считают, например, что нефть может образоваться из остатков органического вещества, рассеянного по всей массе осадочных горных пород. И поэтому эти исследователи даже в монолитных породах видят поры и микротрещины, двигаясь через которые мельчайшие органические частицы могли бы собираться вместе и образовывать нефтяные залежи. Может ли таким образом возникнуть нефть? Нефтяники-неорганики очень убедительно доказывают, что нет, не может. И как специалисты, хорошо владеющие методикой протекания сложнейших природных химических реакций, разъясняют, как же на самом деле могла образоваться нефть. Вот один из лучших вариантов таких объяснений. Для появления нефти в массивах горных пород, оказывается, очень желателен глубинный вакуум. И соответствующие условия вполне могут возникнуть во время то ускоряющихся, то замедляющихся, но идущих непрерывно, процессов деформаций земной коры. Многие геологи, начиная с XIX века, испытывали разнообразные модели деформирующихся слоистых толщ. При боковых сжатиях такие модели расслаивались, ломались, а между отдельными слоями и по поверхности сколов всегда возникали некоторые свободные пространства. 42

Считается, что и при современных деформациях земной коры во время еѐ медленных движений и землетрясений образуются глубинные свободные полости – вакуумные реакционные камеры. Они-то и являются главной кухней, где рождается нефть. Но тут как тут новый вопрос: что же представляет из себя таинственное первичное нефтематеринское вещество? Геолого-тектонические исследования последних лет дают возможность ответить на этот вопрос. Выдержанные по мощности пластообразные нефтеносные горизонты, как правило, залегают в основаниях региональных подвижных тектонических пластин. Большая неоднородность вещества земной коры неизбежно приводит к тому, что тектонические пластины прилегают к своему основанию не по плоскости, а лишь по немногим отдельным участкам. И поэтому между пластиной и подстилающими горными массивами всегда существует обновляющееся по мере движения пластины свободное пространство, которое постепенно заполняется отложениями периодически оживающих подземных ручьѐв и рек. Большинство из этих глубинных водных потоков, несомненно берѐт начало на земной поверхности. Подземные реки разносят по недрам Земли органическое вещество поверхностного происхождения, откладывают всю эту органику многометровыми слоистыми толщами в основаниях тектонических пластин. Время от времени, подчиняясь общим закономерностям развития Земли, тектонические пластины приходят в движение, и в основаниях пластин образуются сложные системы вакуумных реакционных камер, в которые из окружающих трещин и разломов лавинообразно устремляется нефтематеринское органическое вещество. Проходит какой-то срок, успокаиваются подземные стихии. А нефть, медленно просачиваясь к земной поверхности, заполняет все встречающиеся на этих путях подземные ловушки. Так появляются отдельные нефтяные залежи и их большие группы – крупные месторождения. Шаг за шагом проникают в тайны образования «чѐрного золота» нефтяные геологи. В XVIII веке о текущих под землѐй реках знали лишь немногие исследователи пещер, да ещѐ Жюль Верн предвосхищал открытие и изучение таких глубинных рек в своей знаменитой книге «Путешествие к центру Земли». Конечно же, и современным исследователям по-прежнему многих трудов стоят попытки так или иначе заглянуть в глубокие недра нашей планеты. Закладываются ныне новые необычайно глубокие шахты и рудники, бурятся сверхглубокие скважины, геофизики с каждым годом всѐ тщательнее просвечивают земную кору сейсмическими волнами. Всѐ это – очень важные пути к тайнам Земли, к тайнам подземных рек, созидающих нефть.

Горное ожерелье Тимано-Алтая

Более

двухсот лет наш Каменный Пояс был известен геологам как уникальная на Земле горная система, почти не отклоняющаяся от меридиана на огромном расстоянии двух с половиной тысяч километров. Вдоль меридиана вытянулись все главные геологические образования Урала: Предуральский прогиб, цепи хребтов, выходы пластов осадочных и магматических пород, системы глубинных разломов. 43

Тем удивительнее прозвучало около века тому назад сообщение академика И. Герасимова об открытии на Среднем и Северном Урале поперечных, широтных структур «покоробливания». Своеобразные волнистые изгибы горных складок хорошо прослеживались на поверхности, но как заглянуть в недра Урала? О характере глубинных горных пород можно судить по колонкам керна из специальных опорных скважин. Вначале буровой снаряд проходит через так называемый осадочный чехол – сравнительно слабоуплотнѐнные горные породы с возрастом около полумиллиарда лет. В Предуралье с трѐхкилометровой глубины скважина встречает жѐсткое основание осадочного чехла – многократно смятый, пронизанный застывшими магматическими потоками древний кристаллический фундамент. Данные глубинного бурения наиболее подробно рассказывают о строении земных недр, но стоимость проходки опорных скважин велика, и пока таких скважин на Урале не слишком много. Вот почему представление о строении недр Каменного Пояса основано почти исключительно на материалах геофизических исследований. Уже через десять лет после обзорного исследования рельефа Урала академиком Герасимовым геофизик Ю. Годин подвѐл итоги первых глубинных геофизических исследований на прилегающей к Уралу части Русской платформы. По данным глубинного сейсмического зондирования, а также по характеру аномалий магнитного и гравитационного полей Годин впервые выделил в фундаменте Предуралья систему линейных тектонических структур, в том числе и структур широтного направления. Годин пришѐл к выводу, что вытянутые в полосы глубинные образования Предуралья обозначают разломы, отделяющие друг от друга мозаику мелких и крупных блоков раздробленного кристаллического фундамента. Однако понять все особенности этой пространственной системы разломов было так же трудно, как представить себе за стеной дома дерево, наблюдая лишь тени его ветвей на замороженном окне. Но когда геологи впервые вгляделись в снимки Урала из космоса, они ахнули. Это был совсем не тот Урал, к которому все так опрометчиво привыкли по традиционным изображениям на географических и геологических картах. Наряду с хорошо известными разломами меридионального направления специалисты увидели огромную систему глубинных разломов, пересекающую Урал по диагонали – от Кольского полуострова до вытянувшихся далеко вглубь территории Монголии хребтов Монгольского и Гобийского Алтая. Никто раньше не думал, чтобы казавшиеся столь спорными пунктиры диагональных уральских структур продолжались по обе стороны Урала и складывались в столь строгие системы, столь масштабные, как никто не ожидал. В 1971 году один из ведущих уральских геологов А. Пронин рассказал в своей книге «Основные черты тектонического развития Урала» о формировании древней Тимано-Монгольской горноскладчатой системы планетарного масштаба и значения. Обнаружение крупнейшей древней горной системы, пусть даже местами скрытой под поздними геологическими отложениями, – большое достижение современной науки. И тем интереснее узнать, что открытие это было давно уже подготовлено как геологами, так и 44

исследователями растительных миров прошлых геологических эпох – палеоботаниками. Открытие Тимано-Монгольской горной системы всколыхнуло давние представления о древнем крупнейшем материке северного полушария планеты – Ангарском континенте. Автором этого термина был знаменитый австрийский геолог Э. Зюсс, написавший во второй половине XIX века увлекательную многотомную книгу «Лик Земли». В ней рассказывалось и о том, как на первобытной Земле в огромном мировом океане противостояли друг другу всего лишь две огромных суши – Ангарская и Гондванская, разделѐнные морем Тетис. В 1818 и в 1927 годах палеоботаник, сотрудник Российского геологического комитета И. Залесский выпустил в Петербурге две большие книги, в которых не только подробно, на основании своих экспедиционных исследований охарактеризовал растительный мир древнего материка, но и назвал его Ангаридой. Новое название закрепилось в науке. В 1937 году к XVII Международному геологическому конгрессу Залесский и его жена геолог Е. Чиркова опубликовали карту простирания Ангариды, основанную на нахождении остатков растений пермского геологического периода. И более того. Семья геологов и палеоботаников Залеских с помогавшими ей геологами Пермского университета настолько глубоко и серьѐзно работала на территории Пермской области, что на реках Сылве, Тулве и Барде ими была открыта новая пермская так называемая «Бардымская флора», существенно отличающаяся от флоры всей Ангариды своим субтропическим характером. Впоследствии Залеские открыли аналогичные субтропические черты ангарской флоры в пермских отложениях остальной части Предуральского прогиба, в Кузнецком и Тунгусском бассейнах, а также в Приморском крае. Эти открытия подтвердились дальнейшими исследованиями и дали возможность С. Мейену обосновать наличие у Ангариды краевого юго-западного Субангарского переходного пояса. Благодаря исследованиям А. Криштофовича, В. Устрицкого и других учѐных было изучено изменение формы Ангариды и еѐ флоры на протяжении разных веков пермского геологического периода. Интенсивная разработка Верхнекамского и других крупных соляных месторождений, расположенных в пределах Ангариды и смежных территорий, повлекла за собой развитие новых обширных палеогеографических исследований в Институте галургии в Петербурге, Институте геологии нерудных полезных ископаемых в Казани, академическом Институте геологии и геофизики в Новосибирске и ряде других научных учреждений нашей страны. Повсеместное использование более глубоких методов изучения ископаемого материала, освоение, в частности, споро-пыльцевого анализа и далее вплоть до исследования клеточного строения древних растений, достижения в смежных областях знания – всѐ это неизбежно привело к качественным сдвигам в понимании истории Ангариды, эволюции еѐ растительного мира. Определилась в разных важных подробностях западная и юго-западная граница Ангариды: она протянулась по Тиману, пересекла Урал, ушла по Западной Сибири и Северному Казахстану к озеру Балхаш, на территорию Монголии. То есть на всѐм своѐм протяжении граница совпала с внешним югозападным контуром Тимано-Монгольской горно-складчатой системы. Этот 45

факт очень примечательный, свидетельствующий о том, что в каменноугольный и пермский геологические периоды история растительного мира на всей территории севера Евразии определялась не только эволюцией Уральского хребта, но и в значительной степени хребта Тимано-Алтайского. Хребет же этот в пермский период был, несомненно, весьма значителен, раз уж он на всѐм протяжении разделял субтропические флоры и флоры умеренно влажного климата. Ни в одном геологическом периоде, вплоть до пермского, палеоботаники и палеоклиматологи не знают таких чѐтких ботаникогеографических зон. Появление ботанико-географической зональности обозначает начало эпохи становления крупных и крупнейших лесных массивов планеты, лесной растительности, полностью оторвавшейся от океана и начавшей осваивать глубины материков. В пермский период на весь огромный Тимано-Алтайский водораздел вышли разнообразные хвойные леса, особенно скученные по межгорным впадинам и речным долинам, вероятно, также занявшие и вершины гор. Растительное богатство хребта и прилегающих территорий было явно беспрецедентным по отношению ко всем минувшим геологическим периодам. Патриарх Тимано-Алтая Полюд всѐ это видел.

Его величество Полюд в окружении древних горных систем

Во

все времена Полюдов Камень привлекал людей не только величественным обликом, но и тайнами своего происхождения и эволюции. Замечательный естественный ориентир для всех путешественников, Полюд издавна известен как объект пристального внимания геологов Пандера, Тимофеева, Меллера, Гельмерсена, Штукенберга, Кротова, Чочиа, географов Рычкова, Гофмана, Юрьева, Кривощѐкова, ботаника Крылова, Диковской и многих других натуралистов, археологов, краеведов. Немало размышляли учѐные над тем, какие природные процессы обусловили появление столь примечательной горы в довольно-таки значительном отдалении от Уральского хребта. Известный путешественник по Северному Уралу географ Гофман впервые увидел Полюд как часть самостоятельной возвышенности – Полюдова кряжа, простирающегося от междуречья Язьвы и Вишеры на сотню километров к северо-западу и составляющего, таким образом, начало ещѐ большей горной гряды – Тиманского кряжа. Исполнилось более ста двадцати лет книге «Геологические исследования на Западном склоне Соликамского и Чердынского Урала» П. Кротова, уроженца села Елово Пермской области. Автор книги начал работать на севере нашего края, имея за плечами большой опыт географических и геологических исследований. За сравнительно короткий срок – 1881-1885 годы – Кротов обследовал огромную, до тех пор мало изученную территорию, почти полностью охватывающую бассейны рек Колвы, Вишеры и Яйвы. На лодке, лошадях и пешком геолог проехал, прошѐл и изучил более тридцати тысяч квадратных километров лесистой, горной, малонаселѐнной местности со многими очень сложными геологическими образованиями и пришѐл к различным новым, часто совсем неожиданным результатам. Вслед за 46

Гофманом-географом геолог Кротов открыл для своих коллег-натуралистов Колчимско-Полюдовское поднятие как обособленную, относительно самостоятельную по отношению к Уралу тектоническую структуру, оказавшуюся впоследствии частью древней горноскладчатой системы, рассекающей по диагонали Уральские горы. Многие современные исследователи не случайно выделяют как региональный центр формообразования растений Западную Ангариду, то есть Камское Приуралье под западной ветвью Тимано-Алтайской горной системы. В месте пересечения Урала, Известнякового кряжа и Тимано-Алтая находился в своѐ время тектонически и вулканически активный крупнейший горный узел, здесь на основных миграционных путях сталкивались флоры Юга и Севера, Запада и Востока. Разнообразные микроклимат, рельеф, почвенные условия, наличие различных биологических ниш способствовали возникновению многих новых групп растений. Благодаря быстрой эволюции в горах и предгорьях многих групп голосеменных, в том числе и хвойных растений, на стыке зон субтропического и умеренного климатов создались условия для появления и развития предков цветковых или покрытосеменных растений. Семязачатки их были вначале защищены относительно несложными по строению сомкнутыми капсулами, снабжѐнными приспособлениями для улавливания пыльцы. Впоследствии эти капсулы трансформировались в плодолистики и плод цветковых растений, обеспечив им высокую степень эволюционной пластичности, устойчивости к неблагоприятным условиям сухости и холода. Ч. Дарвин, А. Энглер, А. Сьюорд, И. Бейли, Д. Аксельрод и многие другие естествоиспытатели полагали, что родиной цветковых растений могли быть ближайшие окрестности древних земных полюсов или тропики. Современные палеоботаники больше склоняются к признанию тропической «колыбели» растений. И в то же время очевидно, что в умеренной зоне Северного полушария найдены наиболее развитые предки покрытосеменных, они в значительной степени определяли уникальную флору Ангариды. Активная перестройка горных систем и речных долин, динамичные климат, микроклимат и сезонные явления способствовали быстрой эволюции в пермский период продвинувшихся вперѐд предков цветковых растений. В следующую, мезозойскую эру цветковые покорили всю планету. Весьма значительно влияние Тимано-Алтайского древнего водораздела на эволюцию флоры гораздо более поздних геологических времѐн. Ещѐ в XIX веке известный уральский ботаник А. Гордягин отметил несомненное сходство флоры невысоких горных областей Урала и Алтая. Убедительные геоботанические объяснения этому факту старались найти П. Крылов, В. Баранов, И. Крашенинников. Все они пришли к выводу, что от Монголии и Алтая к Северному Уралу и далее на Тиман протянулась широкая «дорога», по которой и в доледниковый, и в послеледниковый периоды в Европу расселялись многие виды растений, а некоторые европейские растения, в свою очередь, постепенно переселялись в Сибирь и на Дальний Восток. Ученик Крашенинникова, профессор Пермского университета А. Пономарѐв отметил также работы своих предшественников-ботаников Р. Поле, Д. Литвинова, А. Толмачѐва и многих других, неоднократно подчѐркивавших значение 47

дальнего расселения лесостепной флоры Урала и Приуралья на северо-запад европейской части нашей страны, в бассейны рек Пинеги и Кулоя. Становление Пермского Прикамья как исторического перекрѐстка переселений растений, как очень крупного формообразующего геоботанического центра имеет весьма ѐмкое естественноисторическое обоснование. На рубеже Среднего и Северного Урала сходятся несколько планетарных древних водораздельных систем, существенно облегчавших дальнее расселение многих видов растений по сравнению с миграцией растений на равнинных территориях, обладающих большим числом препятствий в виде широких речных долин, поросших лесами, или заболоченных пространных низменностей. На стыке Среднего и Северного Урала, где высятся покрытые гольцами и горными тундрами вершины Конжаковского, Денежкина Камней и других высоких и массивных Уральских гор, находится уникальный горный узел, место пересечения Уральского хребта, Тимано-Алтайского и КарпатоНижнеобского планетарных древних водоразделов. Вспомним немного об открытии Карпато-Нижнеобской горной гряды. В 1886 году известный русский математик и не менее известный ботаник В. Цингер опубликовал в «Учѐных записках Московского университета» просто-таки фантастически интересную научную работу под бесхитростным заголовком «Сборник сведений о флоре Средней России». В этой книге часто упоминается Урал, говорится о том, что предгорья Урала разветвляются, и эти ветви уходят не куда-нибудь, а в сторону Карпат, оттуда к Уралу, в свою очередь, устремлѐн «известковый кряж». Название такое кряжу было дано по заселяющему его совершенно особому растительному миру, произрастающему на Земле только на почвах, богатых известью – на мелах, известняках и продуктах их разрушения. Вероятно, впервые в истории науки математик и ботаник на основании одного только анализа флоры открыл ранее никому не известный древний горный хребет протяжѐнностью более двух тысяч километров. Пусть был открыт хребет, почти полностью разрушенный временем, как его потом называли ботаники – «Сниженные Альпы», но всѐ-таки некогда существовавший как гряда крупных возвышенностей, а потому вполне достойный особого научного внимания. Нужно отметить, что Цингер не хотел признавать себя сведущим в геологии и геоморфологии и, отличаясь необычайной добросовестностью и скромностью, писал о своѐм открытии словами, которые, впрочем, и выдавали в нѐм замечательного учѐного: «Высказывая эти предположения, мы вышли из сферы прямых фактических данных и далеко перешли границы нашей компетентности, но позволяем себе думать, что как бы ни были малоосновательны наши догадки и соображения, они могут вызвать более серьѐзные и подробные исследования в указанном направлении и в этом смысле могут оказаться совершенно излишними» В настоящее время этот хребет, обрамлѐнный протяжѐнными долгоживущими разломами земной коры, хорошо просматривается на космических снимках и выглядит как система параллельных, сублатеральных и кулисообразно заходящих друг за друга водоразделов, то есть как трансматериковая древняя горная страна, в какой-то степени родственная 48

Тимано-Алтаю. С Известнякового Кряжа на Полюд и находящиеся к северу от него колвинские Ветлан и Дивий Камень заходят некоторые растения – представители европейских широколиственных лесов, и такое, например, красивое альпийское и карпатское растение как кортуза Маттиоли.

Встреча с медведем, за которую мне очень хотелось пожать ему лапу

Это случилось недалеко от истоков Вишеры. Наша группа шла с севера по Уральскому хребту. И была с нами одиннадцатилетняя Анечка со своей мамой. Дело было в июле. Летящие с запада низкие облака обдавали вершины тѐплым туманом, а то поливали прохладным дождичком. Каким-то хитроумным способом прилаживаясь к переменчивой погоде, свирепствовали комары. Идти с громоздкими тяжѐлыми рюкзаками по мокрым камням – непростое дело. Нужны крепкие ноги и опыт. Первой не выдержала вдруг зарыдавшая Анечка: «Мама! Ты меня, наверное, ненавидишь!» Встрепенувшаяся от таких слов мама чуть не упала в обморок: «Что с тобой, доченька?» И Аня упрекнула маму в том, что если она знала о комарах, дождях, туманах, мокрых, скользких камнях, то почему не пожалела дочку и взяла еѐ с собой. От всего случившегося всем нам стало неловко и совестно. Спустились мы с мокрых камней и криволесий на мокрые альпийские луга и в редколесья. Нашли высохшие ѐлки и разожгли костѐр для общей просушки и предстоящей ночѐвки. Однако до наступления сумерек ещѐ оставалось более часа, и я отошѐл в сторону от костра, чтобы сделать в записной книжке пометки о встреченных здесь растениях. Побрѐл вверх по сухому ложку, высматривая растения и регистрируя их. Иногда оглядывался на костѐр, пытаясь догадаться, как в лучшую сторону меняется настроение моих спутников. Отошѐл я от костра метров на семьдесят, когда в очередной раз оглянувшись, увидел бредущего ко мне по моим следам медведя. Мелькнувшая первой мысль была такой: как медведь оказался между мной и костром? Ведь он идѐт по моим следам. Зачем? Бежать куда-то было бессмысленно, от медведя не убежишь. Стоял я как вкопанный и думал о встрече лицом к лицу со зверем. А он всѐ приближался и приближался ровным неспешным шагом и был уже совсем близко. Решился я как можно более пристальней посмотреть ему в глаза, чтобы узнать о его ближайших намерениях. И с удивлением обнаружил, что медведь смотреть на меня так же пристально просто не желает. Он отвернул голову в сторону, а потом медленно повѐл взгляд в сторону другую. Тогда я решил, что медведь мной совсем не интересуется, и, совершенно успокоившись, я стал разглядывать с огромным любопытством спокойно проходящего в двух шагах от меня зверя. Пахнуло на меня волной дикого дремучего медвежьего запаха: влажной шерсти ли, слюны, дыхания или чего ещѐ. Он не прошѐл, а проплыл, едва не задев меня, совершенно бесшумно в зрелой своей величавости – с украшенной сединами головой, седыми бакенбардами и ресницами, немного выцветшими, но очень живыми и, как мне показалось, умными, всѐ понимающими глазами. Он очень 49

быстро растаял в горном пространстве, оставив за собой чуть заметный в сумеречном свете след на мокрой траве. Такая вот неожиданная встреча с хозяином гор была мне подарена по существу нашей взбунтовавшейся Анечкой, которую я, конечно, сразу же и потом благодарил за непредвиденную остановку в пути для встречи с медведем, в чьих владениях мы тогда находились. С тех пор Анечка выросла, закончила Пермскую медицинскую академию и ходит в трудные горные маршруты как заправский турист и многоопытный походный врач. Уральские горы понравились ей на всю жизнь.

ЧАСТЬ IV.

ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР ВДОЛЬ УРАЛЬСКОГО ХРЕБТА

53 Фотография Николая Коротких

Из геологов – в экологи

В шестидесятые-семидесятые годы у нашего прикамского сообщества, как и по всей стране, возник устойчивый интерес к экологии. Не было ещѐ тогда достаточного количества учебных заведений для выпуска необходимого числа и качества экологов, не были отработаны образовательные экологические программы, а экологи были просто необходимы. Вот и я как примелькавшийся в пермских газетных материалах геолог, краевед и журналист, оказался востребован для более серьѐзных журналистских работ. Пермское книжное издательство задумало выпустить ряд книг с очерками по экологии и специально экологических. Мне же предложили составительскую работу над книгой «Памятники природы Пермской области». Как всегда настроенный на любую подобную работу несколько идеалистически, я про себя решил, что если уж книга с таким интересным содержанием задумывается и издаѐтся впервые, то она должна напоминать по меньшей мере энциклопедический справочник, пусть даже он будет научнопопулярным или научно-художественным. И поэтому объѐм его должен быть внушительным – не менее пятисот страниц. Большую поддержку мне в этой работе оказало областное общество охраны природы, собравшее к тому времени информацию о нескольких десятках отдалѐнных малоизвестных памятников природы. Общество командировало меня в Ярославль на одну из первых российских конференций по охраняемым природным территориям. До этого неожиданного для меня издательского поручения я никогда не занимался составлением книг, тем более столь ответственных, но некоторый опыт подобной работы у меня всѐ-таки был. Со второго класса школы и на протяжении абсолютно всей последующей жизни так уж непременно происходило, что везде и всюду собирал я заметки и выпускал стенгазеты. Одну первомайскую стенгазету выпустил на берегу Карского моря в Амдерме, когда после школы не поступил в институт и два года работал мотористом в Полярной авиации, по одной стенгазете – в Южно-Курильске и Владивостоке, куда ездил на конференции палеовулканологов. Так что за книгу о памятниках природы нашей области взялся с удовольствием и большим напором, которые помогали мне знакомиться с различными естествоиспытателями, более или менее свободно странствовать и обозревать разные природные достопримечательности нашего края. От первого замысла до издания книги прошло пять лет. К сожалению, по независящим от меня причинам, изданной оказалось менее половины подготовленной для публикации рукописи. Но и эта не до конца осуществлѐнная большая работа, по-видимому, сильно повлияла на дальнейшую мою жизнь. Из института ПермНИПИнефть пригласили меня работать в Пермскую лабораторию комплексных экономических исследований Института экономики Уральского отделения Российской Академии наук. Сказали, что очень нужны мобильные, с экспедиционной закваской экологи для работы по всему Уралу. Но именно некоторая экспедиционная закваска помогла мне противостоять настойчивому желанию дирекции института передать в моѐ распоряжение механика-водителя и бывший в употреблении гусеничный вездеход. Я же как мог сопротивлялся, понимая, насколько рискованно для объѐмной плановой 54

работы полагаться на надѐжность вездехода при большой удалѐнности от всех опорных баз. Где напасѐшься на огромную железную машину столько много дизельного топлива, да и запасных частей. И разве один вездеход в сплошном бездорожье такой уж вездесущий? Рискуя быть совершенно непонятным на моей новой работе, всѐ же категорически от вездехода отказался. Ещѐ одна более серьѐзная трудность на новой работе – отсутствие у меня базового экологического образования. Геолог – это ведь далеко не эколог, которому положено знать растительный и животный мир, географию и много других отраслей знаний. Сомнения мои о том, как трудно будет справляться с новой для меня работой были выслушаны и пообещано быстро меня переучить. И действительно, прошло несколько лет систематических стажировок в разных вузах и академических учреждениях, чтобы хорошо понять суть работы и свою возможность с ней справляться. Снимаю с книжной полки очень ценную для меня домашнюю реликвию с надписью и датой 1 марта 1982 года. Ровно десять лет назад я получил этот двухтомник – «Справочник путешественника и краеведа» – из рук моего учителя Михаила Николаевича Степанова со словами: «Как вьючить лошадь, можешь не читать, а всѐ остальное очень даже пригодится». С этого времени началась моя двадцатилетняя систематическая полевая работа в разных уголках Урала. Отправной еѐ точкой был Соликамск. Договорился я с правлением местного туристского клуба «Полюс» о совместной с соликамскими туристами большой экспедиционной работе. Первоначальный наш уговор был предельно простым и практичным: я преподаю туристам, их детям, заранее и в походах ботанику, зоологию и геологию, а «Полюс» планирует и готовит сменяющие друг друга на протяжѐнных маршрутах экспедиционные группы, обеспечивает их снаряжением и продовольствием. Двадцатилетняя моя дружба и работа с «Полюсом» до сих пор не прерывается. Не было случая, чтобы соликамские туристы меня когда-нибудь и в чѐм-нибудь подвели. А работа всегда была весьма и весьма сложной, особенно систематический сбор и сушка растений, формирование гербария. На северных и приполярных широтах в условиях горной тундры и дождливой погоды одна только сушка гербарных газет чего стоила. С самого начала сотрудничества с «Полюсом» планировали и проводили мы две крупных экспедиции: одну по Тимано-Алтаю из Курганской области к Усть-Нему на Вычегде и до Сыктывкара, вторую – по Большой Уральской тропе, начиная от Аральского моря и Мугоджар до Воркуты. На этапе подготовки к этим экспедициям в Соликамске проведѐн учебный семинар для туристов. В районы, расположенные по линиям наших маршрутов, правление «Полюса» направило письма в школы и лесничества с просьбой прислать первоначальные сведения о местных растениях и животных. По ответам лесников и краеведов уточнялось прохождение маршрута. И тем не менее, в самом его начале встретились мы со многими неожиданностями. В самом Кургане познакомились с последствиями недавнего катастрофического берегового оползня, разрушившего часть жилого дома. И дальше на всѐм маршруте наблюдали большие и маленькие следы современной геологической активизации древней Тимано-Алтайской горно-складчатой системы: интенсивную водную эрозию, оползни, осадки, трещиноватости, повреждения 55

автодорожного полотна в результате многолетнего процесса проседания довольно крупной территории. Уже на самом первом участке маршрута мы попали на уникальный по научной и природной ценности участок степной растительности в районе села Байкалово. Там в большом отдалении от зональных степей сохранилось несколько видов ковылей и несколько других видов типичных южных степных растений в окружении обширных таѐжных пространств. В городе Павде недалеко от Верхотурья учитель О. Симаков провѐл нас в дальние дебри заболоченных пространств, чтобы показать заброшенный медный рудник XVIII века, за несколько приѐмов отвѐз на мотоцикле с коляской в дикие места, где растут исключительно красивые растения. Сотрудники Краснотурьинского музея имени знаменитого геолога, профессора Е. Фѐдорова замечательно показали и рассказали о невообразимо разнообразном уральском царстве кристаллов, минералов и горных пород. Встреченные в пути геологи из Екатеринбурга, специалисты по нерудному сырью помогли нам сориентироваться в расположении обнажѐнных известняковых массивов, где мы ожидали встретить и встретили, наконец, растения-индикаторы древних степных и лесостепных пространств. Вернувшись в Соликамск, провели мы городскую научно-практическую конференцию, на которой подвели первые итоги походов-экспедиций. Обсудили важные для туристов вопросы совмещения походных спортивных показателей с результативной естественнонаучной работой. Ещѐ раз убедились в том, насколько важно в таких необычных условиях поддерживать жѐсткую дисциплину, но в то же время насколько более интересной и содержательной становится полевая работа для всех участников похода, особенно детей. На этой памятной конференции было принято общее решение продолжать и совершенствовать такие походы-экспедиции.

Дневной рацион – три миски манжетки

Со

времени начала работы над книгой «Памятники природы Пермской области» я сотрудничал с Аркадием Константиновичем Кощеевым, заведующим кафедрой гигиены питания Пермской медицинской академии. Разные выдающиеся люди – большие любители удивительных коллекций и музеев. Даже в рабочем кабинете Кощеева размещались по стенам витрины с экзотическими животными и растениями, а на столах находились под рукой продолговатые ящики с тысячами карточек. На разделительных картонках значилось: «Салаты», «Приправы», «Супы», «Борщи», «Напитки», «Травяные чаи», «Компоты», «Квасы», «Бальзамы» и много-много других рубрик. Это были рецепты приготовления в пищу разных дикорастущих растений, которые Кощеев собирал со времѐн своего вятского детства. В зрелом возрасте освоил микроэлектронику и соорудил портативный микроанализатор для комплексных биомедицинских исследований. Получил на него несколько авторских свидетельств. Подружившись с Аркадием Константиновичем, я, накануне экспедиций, стал получать от него интереснейшие инструкции. Например, такую: 56

«Вот идѐшь с рюкзаком через болото. Солнце печѐт. Комары неистовствуют. Проходит час, и другой, и третий. Несколько раз ты провалился, может быть, и искупался. А когда набрѐл на возвышенный сухой берег, то сбросил рюкзак и упал на землю вконец измотавшийся. Но глаза при этом не закрывай, не вздумай блаженствовать. Лежи себе и смотри вокруг: не растѐт ли где липа. Если растѐт, ищи под ней медуницу. Съешь листик-другой и увидишь сам, что будет…» – А что будет, Аркадий Константинович? – А то, что если тебе в этот день нужно ещѐ идти и работать дальше, одевай снова рюкзак и продолжай своѐ дело, теперь сил тебе хватит на всю работу! Однажды, в конце августа, мы вдвоѐм с многоопытным Аркадием Павловичем Сусловым (сейчас он директор Соликамской станции юных туристов) готовились лететь в Тюменскую область, в посѐлок Усть-Манью. Оттуда предполагалось за двое суток пути выйти на Уральский хребет, повернуть на север и за две с половиной недели пройти маршрут до посѐлка Приполярный. Всего около двухсот пятидесяти – трѐхсот километров пути по малодоступному в этих местах Уралу. Когда стали консультироваться с Аркадием Константиновичем Кощеевым, он обрадовался: «Ну, теперь вы тренированные, можете пройти весь маршрут вообще без продуктов. Разве что немного совсем на первые два дня пути, чтобы быстрее втянуться в работу». К принятию такого совета мы не были тогда готовы. Попытался я повежливей отказаться от настойчивого совета Кощеева идти в горы без продуктов. И сказал, что, может быть, мы и справимся с маршрутом, но у нас без привычной пищи вдруг случится плохое настроение, ещѐ хуже – депрессия. Работа тогда не заладится, что совсем нежелательно. Кощеев призадумался и пошутил, что в сентябре на Северном Урале действительно довольно прохладно. Улыбнулся: «Договоримся так: берѐте с собой одни только сухие сливки. Из расчѐта – по три-четыре столовых ложки на один приѐм пищи – утром, в обед и вечером. Но если начнѐте питаться только ими, испортите себе желудок. В полную миску с манжеткой сыпьте сливки – вот вам и полноценная еда на всѐ время пути. Придѐте в столовую Приполярного – можете есть, что хотите и сколько хотите». Конечно же мы, как и всегда, питались на маршруте не только листьями манжетки, а добавляли к ней верхушечные листики кипрея, таволги, малины, да и многие другие. До этого путешествия мы к ним, благодаря советам Аркадия Константиновича, уже привыкли. Кроме того, встречались разные горные ягоды, есть которые нам не воспрещалось. Однако мы не переоценивали своих возможностей и были осторожны. Выйдя с равнины и предгорий на Уральский хребет и набредя на два привлекательных, сверкающих блѐстками разных слюд валуна-булыжника, решили так. Пока, в начале пути, сил предостаточно, возьмѐм по валуну себе в рюкзаки. А впоследствии, когда у нас от «несовершенного» питания появятся отрицательные эмоции, выбросим эти камни и от облегчения такого полетим к финишу как на крыльях. Однако Аркадий Константинович в своих рекомендациях по экспедиционному питанию никогда не предлагал ничего «несовершенного» и, тем более, не ошибался. С удивлявшим нас самих хладнокровием и даже 57

некоторым порядочным удовольствием изо дня в день мы уплетали на привалах по миске только что собранной травы, пересыпанной «пудрой» сухих сливок. Делали это как заправские жвачные животные. Травы, да ещѐ ягоды на десерт хорошо поддерживали наше самочувствие и работоспособность. У нас ни разу, ни в дожди, ни в заморозки не возникало желания выбросить из рюкзаков булыжники. Мы подарили их в коллекцию краеведческого музея. Кощеев несколько раз посылал с нами в экспедиции своего аспиранта – В.Г. Новосѐлова – ныне доктора медицинских наук, известного и уважаемого учѐного. С помощью портативной аппаратуры, а потом в стационаре Новосѐлов тщательно изучил и оценил биологическое действие новых рационов экспедиционного питания на участников экспедиций, апробировал несколько десятков блюд из дикорастущих растений. В число изучаемых показателей здоровья участников экспедиций вошли контроль за биохимическим статусом организма, его гематологические, физиологические и антропологические характеристики. После завершения экспериментов было определено не только отсутствие неблагоприятных изменений или патологических сдвигов в организме, но обнаружен ряд существенных достоинств субкалорийных рационов с использованием дикорастущей зелени. Выявилось у членов опытных групп лучшее сохранение здоровья и работоспособности в связи с улучшением С-витаминной обеспеченности организма, достижением более устойчивого и более качественного кислотно-щелочного равновесия, увеличением щелочного резерва крови. Эти факты определѐнно свидетельствуют о защитном действии нового рациона питания. Наряду с гигиеническим обоснованием потребления дикорастущих пищевых растений Новосѐлов в экспедициях изучил, оценил и разработал гигиенически приемлемые способы использования дикорастущей зелени, начиная от сбора растений в пищу и до их переработки, приготовления конкретных блюд. Отмечены во всех случаях безвредность пищи с дикорастущими съедобными растениями, а в большинстве случаев еѐ несомненная пищевая ценность и вполне удовлетворительные вкусовые качества. Изучены также особенности режима питания участников экспедиций при использовании дикорастущих растений. В ходе полевых экспериментов была обеспечена возможность интерпретации получаемых частных и интегральных показателей здоровья членов опытной и контрольной групп, гарантирована достоверность выводов. Успешно прошли комплексные гигиенические испытания несколько десятков видов дикорастущих пищевых растений. В их числе: манжетка, кипрей, кровохлѐбка, дудник, борщевик, таволга, кислица, сныть, медуница, купырь, побеги лиственницы, хвощ, плаун, уснея, цетрария исландская и многие другие растения. По материалам нескольких экспедиций Новосѐлов написал интересную книгу о питании дикорастущими растениями в экспедиционных условиях. Будем ждать еѐ опубликования.

Наше всегдашнее соседство с уральским медвежьим миром

Проведение

полевой студенческой практики в горах и тайге – весьма трудоѐмкая и ответственная работа для вузовского преподавателя. Не так просто научить студентов ориентироваться в залесѐнном или тундровом горном пространстве, терпеть жажду и мошкару, жить в мокроте от дождя или росы, преодолевать с тяжѐлыми рюкзаками большие расстояния и водные преграды да ещѐ и успевать делать научную работу – регистрировать встреченные на пути растения, собирать гербарий, сушить для гербарных сеток прокладочную бумагу или газеты. Не говоря уже об устройстве походного лагеря, питании, полноценном сне, необходимом для восстановления всех потраченных на работу сил. Где бы ты ни был в тайге, всегда чувствуешь рядом медвежье соседство: вот медвежьи следы, вот его помѐт, вот примятая трава на лѐжке или в наблюдательном медвежьем пункте, вот отчѐтливые следы медвежьих когтей на рябине или пихте, а вот шерсть от того, что медведь трѐтся о ствол животом или спиной. Однажды довелось мне услышать в горах громкий медвежий писк. Сделал я несколько шагов в сторону и увидел забавнейшую картину. На шатре большой ѐлки сидел и обнимал еѐ ствол скулящий медвежонок. Ёлка в горнотундровом криволесье состояла из двух отличных друг от друга частей: густой зелѐной шапки у земли и совершенно голого ствола, возвышающегося над этой шапкой высоким остроконечным шпилем. Такой облик горнотундровых ѐлок не случаен. Ёлочный шатѐр показывает высоту зимних снегов, над покровом которых лютуют ветры, отшлифовывающие надснежные части стволов кристаллами льда. Медвежонок явно меня испугался и пытался залезть на вершинку ѐлки. Наверное, от страха маленькие коготки не держались как следует на затвердевшей еловой вершинке, и медвежонок, поднявшись немного вверх, снова и снова съезжал вниз на шатѐр. Где-то недалеко в стороне шагали мои спутники студенты-биологи, и я громко позвал их посмотреть на медвежонка. Они, конечно, не замедлили явиться, но, к сожалению, коллективное зрелище нам не удалось. Совсем близко недовольно зарычала медведица, да так грозно, что нам оставалось немедленно убраться с этого места. Так и выяснилось, что сочувствовать медвежонку молча можно, но звать новых зрителей нежелательно. На Приполярном Урале была у нас довольно многочисленная экспедиционная группа, и встретившаяся нам медведица предпочла увести от нас своих медвежат в гору, в тундру. Все мы с восхищением смотрели, как мамаша-медведица подавала своим детям пример бега в гору. Она прыгала вверх с камня на камень легко, свободно и, на наш взгляд, так же быстро, как скоростной лифт. Медвежата в скорости бега своей маме и в подмѐтки не годились, но всѐ же залетели наверх довольно быстро. Конечно же, медведь – настоящий полный хозяин всего животного мира гор и тайги. И такое у меня сложилось впечатление, что медведь тратит довольно много времени для наблюдения за человеком. Полагаю, что медведь по-своему размышляет над «странностями поведения» человека в горных и 59

таѐжных условиях. Про себя, наверное, думает, что он самое наисовершеннейшее создание для полевой жизни, и почему человек так небрежно относится к природе и самому себе, почему же он не подражает ему, царственному медведю, в вопросах выживания. Пристально и ревниво следит медведь за таѐжным бытом человека, за его передвижением. Иногда зверю из любопытства хочется побыть совсем близко к человеку, но при этом всѐ равно остаться незамеченным. И тогда медведь идѐт быстрым шагом почти вплотную мимо человека. Тогда внятно ощущаешь, что медведь где-то совсем рядом, и, как правило, в это время он пребывает в лѐгком, почти летящем шаге, как будто порыв ветерка шумнул. Опытные таѐжные люди отчѐтливо воспроизводят голосом звук быстро идущего мимо человека медведя. В древности местный уральский человек не случайно обожествлял медведя за перечисленные и иные почти человеческие качества. Был создан его культ, исполнены его первые изображения в настенной пещерной графике и из глины. В более поздние времена оригинальные изображения медведя были введены в пермский звериный стиль, в медную и бронзовую пластику. А ещѐ позднее изображение медведя с Библией на спине появилось в гербе Пермской губернии. Впервые произошло это в 1672 году, когда вышла в свет «Большая Государственная Книга». Среди тридцати трѐх земельных и городских гербов России в книге показан и герб «Пермский». Медведь на этом гербе с Евангелием и крестом помещѐн между двух ѐлок, символизирующих пермскую тайгу.

Слово о Вишере и Вишерском заповеднике

те далѐкие-далѐкие времена, когда Пра-Кама впадала в Ледовитый океан, Вишера предваряла на Земле нынешнюю текущую в Волгу Каму. Тогдато и была Волга названа Волгой – главной рекой Восточной Европы. Там, где встречались в те времена воды Волги и Вишеры, водность Волги превышала водность Вишеры. А когда Кама повернула на юг, то Вишера стала еѐ притоком, а количество вод, приносимых Камой к своему устью, стало больше, чем смогла собрать на равнине приходящая к камскому устью Волга. Во все времена Вишера была царственной рекой необыкновенной чистоты и быстрины. Когда сплавляешься на лодке или плоту от самых вишериных верховий, во многих местах отчѐтливо видишь, как водная гладь реки уходит круто вниз под гору, да ещѐ с поворотами, где центробежная сила речной воды настолько велика, что речное зеркало заметно наклоняется в сторону поворота. В этом месте переживаешь ощущение, что мчишь в неведомом транспорте вниз под горку по изгибающейся всяко зеркальной дороге, а вокруг тебя в это время и разные другие подобные чудеса творятся. Фантастика, да и только! Не случайно множество путешествующих российских людей стремится хоть раз в жизни проплыть по Вишере, а многие люди привязываются к ней настолько, что готовы плакать слезами, когда подолгу не могут к ней вернуться. На протяжении многих веков река Вишера была частью трансуральского Вишерско-Лозьвинского пути. Российский человек, проложивший путь от Великого Новгорода к Великой Чердыни, лишь ненадолго приостановился, чтобы не рубить дорогу дальше – в манящую Сибирь. Так из Чердыни 60

проложен был путь в обход Полюда через деревню Аралово на берег Вишеры в еѐ среднем течении, затем вдоль вишериного берега, то по правой, то по левой стороне в еѐ истоки. Там обозы медленно выезжали на Уральский хребет и спускались к истоку реки Ауспии. Преимущественно вдоль левого берега Ауспии также была хорошо устроенная по тогдашнему слову дорожной техники настоящая дорога для гужевого транспорта. Еѐ мы нечаянно открыли однажды с моим спутником по экспедиции Николаем Михайловичем Белокрыловым, пошли по ней, несколько сейчас повреждѐнной временем и русловыми процессами, но всѐ ещѐ хорошо различимой. Дорога шла к широкой реке Лозьве, по которой можно было плыть на Тобол, Иртыш и Обь. Именно эта, то сухопутная, то водная дорога, известная, впрочем, местному комимансийскому населению с незапамятных времѐн, надѐжно заводила русского человека в глубины Сибири. Когда мы с Николаем Белокрыловым обнаружили участок древней дороги вдоль русла реки Ауспии, заглянули в краеведческий музей города Ивделя сообщить об этом открытии. Нас хорошо приняли, поблагодарили за информацию и сказали, что попросят археологов произвести раскопки по трассе дороги. Был ещѐ у нас с Белокрыловым такой случай на Вишере, когда мы возвращались с Уральского хребта в Красновишерск на самодельном плоту. Опишу этот случай с самого его критического момента. – Лев Владимирович!!! Помню, отчѐтливо услышал этот отчаянный вскрик, а в следующее мгновение наш бревенчатый плот встал на ребро и перевернулся. Вода охватила меня со всех сторон. В какой-то миг пришла ясность, оценилась ситуация, а руки уже знали, что нужно сделать немедленно, – нащупали в изголовье деревянный кол, на котором держалась палаточная крыша, и оттолкнулись от него так, чтобы я выплыл из полузамкнутого пространства палатки. Получилось! Подводная свобода почувствовалась сразу. Набравшие воду большие резиновые сапоги, такие тяжѐлые, сами слетели с ног. А мне – наверх! Однако со всего размаху ударился головой и руками о скользкие брѐвна и решил, что оказался под каким-то плотом, с которым мы столкнулись. Начал работать руками и ногами, чтобы отнырнуть в сторону, снова попытался выплыть наверх, и – безуспешно. Наконец, порядочно нахлебавшись, высунул голову над водой, огляделся и увидел вдалеке у поворота реки уплывающий по течению перевѐрнутый плот, по которому металась фигурка моего спутника Николая Михайловича Белокрылова. Сколько набралось сил, попытался что-то крикнуть вдогонку, но вряд ли меня услышали. Подгрѐб к берегу, выбрался на колючую каменистую россыпь, шатающийся от перенапряжения, замѐрзший. Над рекой едва светало. «Водонепроницаемая» оболочка моего спичечного коробка не выдержала такого купания. Спички не зажигались. Пришлось согревать себя резкими движениями рук и ног. Вскоре пришѐл Николай Михайлович. Он сумел причалить плот и явился меня выручать. Через несколько минут у нас разгорелся костѐр. Поздновато, но рассудили, что мы всѐ же зря плыли ночью по такой стремительной реке с завалами брѐвен на берегах и на отмелях островов. И напрасно я, отстояв до трѐх ночи свою вахту, лѐг в палатку. У нас утонули почти все вещи, за исключением пилы, чудом застрявшего пакета с 61

макаронами да только что вышедшего гомеровского «Одиссея», которого мы взяли с собой почитать в дороге. Разъединили слипшиеся странички, разложили их сушиться в лучах восходящего солнца и стали ждать благоприятного случая для продолжения путешествия. Не раз вспоминалось всѐ пережитое на Вишере. Много раз по долгу службы приходилось мне бывать у истоков Вишеры, много раз плавать по еѐ водам, водам еѐ притоков, подниматься на разные горы, изучать геологию этих мест, растительный и животный мир. И всѐ это – ещѐ в те времена, когда заповедника не было, но был уже заказник, были известны разнообразные и многочисленные памятники природы. Сравнительно недавно образовавшийся Вишерский заповедник хочется сравнить с молодым организмом, у которого впереди большое будущее. А при этом какое богатое прошлое! На территории заповедника и вокруг него теснятся в изобилии старейшие на Земле горы, гораздо более древние, чем Кавказ, Тянь-Шань, Гималаи и многие другие. На создание одной только полной минералогической коллекции заповедника уйдѐт несколько десятков лет. Не так уж много зоологов изучало до сих пор животный мир заповедника. С организацией охраны этой территории сюда начала устойчиво расселяться популяция бобров из Печоро-Илычского заповедника, за десять лет фронт освоения бобрами исконной их земли дошѐл на юг до ручья Лиственничного. Сюда же со временем непременно вернутся и другие животные, когда заповедный режим станет ещѐ более совершенным. О том, когда же закончится хотя бы приблизительно инвентаризация растительных богатств заповедника, тоже сказать трудно. Здесь сосредоточены самые различные географические элементы флоры: арктические, ближние и дальние сибирские и дальневосточные, западно- и центральноевропейские, разнообразнейшие южные виды с Карпат, Причерноморья, Кавказа, Прикаспия, Средней Азии. Например, родиола розовая, известная как «золотой корень», – родом с Американского материка, из Калифорнии; родственницы ветреницы пермской живут в Гималаях. В заповеднике на горах и предгорьях сохранились редчайшие остатки «дремучих пермских» лесов, сильно повреждѐнных вырубками, но частично уцелевших и очень внушительных. Чего стоит восхищение от одной единственной лиственничной рощи у восточного подножья хребта Тулымский Камень, на берегу реки Большой Мойвы! Заповеднику пришлось пережить и трагические дни. В 1996 году при исполнении служебных обязанностей был убит директор заповедника Рафаил Камильевич Идрисов. Вслед за этим событием заповедник потерял весь свой состав научных сотрудников. Создать новый научный отдел из молодѐжи и выполнить всю остальную необходимую восстановительную работу в заповеднике выпало новому энтузиасту заповедного дела, новому директору – Игорю Борисовичу Попову. Более тридцати лет Попов посвятил геологической работе в истоках Вишеры, знает здесь каждый камень и каждый ручей. Ещѐ десятилетия назад он радушно принимал в своих геологических избушках и палатках зоологов, ботаников и ландшафтоведов, изучавших будущую заповедную территорию. Идут годы, давние и недавние студенты становятся сотрудниками заповедника, который ныне живѐт своей собственной жизнью, координирует 62

свою деятельность с соседними уральскими заповедниками – «ПечороИлычским», «Денежкиным Камнем», «Басегами», «Висимским» и разными другими, собирающими ныне в единство крупицы опыта борьбы за выживание. Посильное участие в изучении заповедника, в организации его полноценной повседневной и научной жизни принимают соликамцы. Постоянным научным сотрудником заповедника является преподаватель кафедры медико-биологических дисциплин Соликамского пединститута Сергей Владимирович Бухаринов. Каждый год научный отдел заповедника проводит комплексные научные экспедиции по заповедным и смежным территориям. Особенно трудны эти экспедиции в зимнее время, когда учѐт зверей и птиц заповедника ведѐтся преимущественно по их следам. Разработана и реализуется особенная методика работы по заранее заложенным десятикилометровым трансектам – тщательно промаркированным маршрутам. Несколько лет тому назад из двух состоявшихся в Соликамске научнопрактических экологических конференциях был всесторонне обсуждѐн вопрос о целесообразности существенного расширения территории Вишерского заповедника путѐм превращения его в национальный парк. Важнейшей составной частью структуры этого национального парка станет особо охраняемое ядро, для которого будет полностью сохранѐн статус заповедника. Территория Вишерского национального парка будет распространена далеко на юг с включением южной оконечности хребта Малый Кваркуш. Восточной своей границей национальный парк будет соприкасаться с заповедником «Денежкин Камень». Подобный по государственному природоохранному значению природный парк несколько лет тому назад создан в республике Коми. Реализация проектов такого крупного масштаба позволяет в гораздо лучшей степени сохранять генетический и ценотический фонды Уральского хребта, его огромный средообразующий потенциал. Всем ведь известно, что на территории Вишерского заповедника есть уникальная гора Саклаим-Сори-Чахль, к которой сходятся водоразделы трѐх великих рек Евразийского континента – Оби, Печоры и Волги. Пять лет тому назад на вершине этой горы с отметкой 1128,1 метра был установлен памятный столб Европа-Азия в честь двухсотлетнего юбилея Пермской области. В настоящее время сотрудники научного отдела Вишерского заповедника ведут большую образовательную и эколого-воспитательную работу со школьниками, учащимися, студентами в нескольких городах Верхнекамья. Многие дети, девушки и юноши Соликамска также приобщились к этой перспективной работе. Интересно, что в русле такой обширной экологической деятельности работники Вишерского заповедника пользуются в Соликамске консультациями и посадочным материалом для закладки в Красновишерске неподалѐку от управления заповедника своего собственного дендрария и ботанического сада. На создание сада заповедник выиграл областное финансирование на конкурсе грантов для реализации особо важных социальнокультурных проектов.

Тайны жертвенных мест

Пермские

жертвенные места. Таким словосочетанием ещѐ в 1879 году обозначил выдающийся учѐный-лесовод и археолог А.Е. Теплоухов места, где были найдены ископаемые костища древних народов Прикамья. В издававшемся в Германии журнале «Археологический архив» Теплоухов опубликовал статью «О доисторических жертвенных местах на Урале», в которой рассказал об археологических находках многих предметов культа и следов ритуальных действий древних народностей Урала в одних и тех же местах на протяжении многих столетий. Сын Александра Ефимовича – Фѐдор – в 1897 году об этой работе своего отца написал: «Жертвенные места, подобные пермским, в других местностях, насколько известно, до сих пор не найдены». Впоследствии, конечно, были сделаны в этом направлении новые археологические открытия, но исследования Теплоуховых не только не померкли, а приобрели новые удивительные оттенки. Некоторые жертвенные места на Урале сохранили своѐ культовое значение до начала ХХ века, а очень немногие, хотя и в ограниченном объѐме, сохраняют их и поныне в связи с глубокими вековыми традициями местного населения. Посмотрим на современную карту Урала. «Молебных» названий, указывающих на святые для уральцев места, в Пермской и Свердловской областях несколько. Есть Молебная гора (в документах XVII века – Молебный остяцкий камень), речка Молебка, впадающая с востока в Исетское озеро, остров Молебный на Аятском озере. Заслуживают внимания мансийские названия ряда хребтов и вершин Уральских гор. Например, такой как ХусьОйка – это «Маленький молебный камень». А горный хребет Ялпынг-Нер означает «Святой камень» или «Святой Урал». О том, что манси считали это место святым, свидетельствует название седловины Пурлахтын-Сори, то есть «Седловина, на которой приносят жертвы». Весьма большой приток Вишеры – река Вѐлс – берѐт своѐ начало от крупного горного массива, ядро которого составляет гора Молебная. В тундрах Молебной и окружающих еѐ гор пасѐт полутысячное стадо оленей древняя семья манси, главой которой в настоящее время является Николай Бахтияров – оленевод, рыболов, охотник, владеющий уникальными знаниями о природе и человеке. К югу от горы Молебной расположена известная археологам всего мира Большая Чаньвинская пещера, издавна называемая также Вогульской Жертвенной. Легенды об этом уральском святилище были известны с очень давних времѐн. Знаменитый путешественник академик И.И. Лепѐхин на пути из Верхотурья в Соликамск записал рассказы местных жителей о том, что пещера «служила общим капищем всего вогульского народа» и «до днесь в сей пещере можно видеть утхлые деревянные болваны, составляющие вогульское божество». В честь божества и в дар ему «пермская чудь» предпринимала торжества и совершала ритуальные жертвоприношения – убитых животных, предметы быта и охоты. В непосредственной близости от этой пещеры, всего лишь в пятнадцати километрах к северу, есть другие археолого-исторические 64

памятники с аналогичными функциями, пока ещѐ неизученные, но, повидимому, очень важные. Например, пещера в камне Крестовом (вероятнее всего, также известная Лепѐхину) по всем признакам имела крупное культовое значение, и поэтому к изучению еѐ и окружающей территории должны быть привлечены крупные научные силы. Путешествуя ещѐ дальше на юг от Северного к Среднему Уралу, мы выходим к ставшему уже знаменитым Молебному треугольнику. Кроме Молебных гор и камней в нашей области есть также и Молебные реки, не исключена возможность нахождения Молебных озѐр и других Молебных урочищ. Что же объединяет казалось бы внешне такие разные Молебные горы, камни, реки и иные природные и исторические молебные объекты? В этих местах необычайно сильно проявляются русловые, оползневые, обвальные процессы, которые починены более крупномасштабным разломо- и трещинообразованиям. Неотектоника на Урале не может не сотрудничать с сейсмологией, ведь землетрясения отнюдь не обходят этот древний хребет. В 1978 году в Кизеловском угольном бассейне случилось шести-семибалльное землетрясение, во время которого трещинами были повреждены здания на промышленной площадке одной из шахт. Всего на Среднем и Северном Урале за последние сотни лет зарегистрированы многие десятки весьма значительных землетрясений. Из научной литературы и полевой горной практики известно, что все процессы современного трещинообразования в земной коре сопровождаются истечением из недр планеты разнообразных газов – водорода, гелия, аргона, радона и многих-многих других. Из недр на земную поверхность выходят также потоки электронов и прочих электрически заряженных частиц. Особенно большой интерес для исследования представляют собой выходящие из активных разломов шарообразные сгустки низкотемпературной плазмы. Многие разломы и трещины, а в особенности их узлы, характеризуются значительными магнитными, гравитационными аномалиями. Мучается Земля в жутких изломах коры, в местах катастрофических землетрясений, в умопомрачительных вулканических взрывах, когда сгустки лавы и облака газов взлетают над планетой на высоту нескольких километров… Земля наша живая и она дышит. Дыхание это проявляется хотя бы в гейзерах. Взлетит фонтан околовулканических вод в поднебесье, потом спадѐт вода и снова тишина до очередного всплеска. Необязательно за «дыханием Земли» ехать на Курилы или на Камчатку, в Приазовье или в Прикаспий, где царят хлюпающие, чавкающие или свистящие грязевые вулканы. Трудно поверить, что отнюдь не спокойное дыхание Земли можно с успехом наблюдать в Молебке, что расположена в Кишертском районе Пермской области. И не просто наблюдать со стороны, а находиться в «гуще» стихий – клокочущих вокруг электрических, магнитных и неизвестно каких ещѐ таинственных полей, выбросов, потоков холодного или едва тѐплого глубинного пламени. Здесь приходится переживать внутреннюю череду эмоций при соприкосновении со всем этим до сих пор почти неведомым человеку живым, дышащим внутриземным миром. Необычайно трудно зафиксировать, охарактеризовать эти эмоции в научных понятиях и определениях, сложны и 65

противоречивы человеческие чувства, настолько они мало изучены и тем более систематизированы. Вот почему наиболее убедительными документальными источниками бурной жизни земной коры в Молебной аномальной зоне являются необычные фотографии, полученные работавшими в этой зоне. Чаще всего на снимках встречаются шары разных размеров и оттенков, с весьма сложной структурой и без видимой структуры, похожие на огромные пузыри. На некоторых фотографиях отчѐтливо видны простые и сложные траектории движения частиц и тел неизвестной или проблематической природы. Ещѐ одно хорошо известное для молебских фотографов явление – поднимающиеся от земли столбообразные фигуры с резким остроконечным или, наоборот, размытым верхним краем. Полагаю, что разного рода «столбы» и всевозможные вертикальные, а также близкие к ним траектории на молебских фотографиях – это фиксация выбросов разнообразных внутриземных веществ из раскрывающихся трещин земной коры. Обычные человеческие глаза и уши чаще всего не в состоянии зафиксировать тончайшую субстанцию исходящих из земных недр электронных и низкотемпературных плазменных потоков, наверняка видимых и слышимых, а скорее всего даже «грохочущих» в спектрах излучений и звуков, которые так или иначе, рано или поздно, но всѐ равно станут доступными научному исследованию. Появление на фотографиях множества шаров со сложным строением обусловлено также выбросами из земных глубин сгустков вещества, напоминающих по структуре шаровые молнии. Как и у шаровых молний, ядра шаров очень быстро вращаются. Поэтому шары, зафиксированные на фотоплѐнках, условно можно назвать «тайными» шаровыми молниями. Нередко «столбы» и «шары» видны на одних и тех же фотоснимках, что скорее всего свидетельствует о едином механизме их происхождения. Огромные скорости взрывообразно вырывающихся из земных недр электронных, плазменных и других потоков закручивают сгустки разнообразнейших тонких частиц в относительно тугие компактные вихри с иногда достаточно хорошо различимыми более яркими светящимися ядрами. Истечения внутриземных энергетических субстанций могут носить не только взрывной, но и относительно спокойный характер. В этих случаях наблюдатель видит, как все близлежащие впадины рельефа заполнены туманоподобными, иногда светящимися «реками», «озѐрами» и «морями», от поверхности которых могут отделяться «шары». Такие «шары» более всего напоминают пузыри разных размеров вплоть до довольно крупных, появляющихся иногда на земной поверхности или над ней как бы «ниоткуда». Среди множества газов, поднимающихся из земных глубин по трещинам, есть и такие, которые отличаются так называемым психотропным действием. Пермские учѐные – профессор В.М. Новоселицкий, геолог Л.В. Нельзин и другие обращают внимание исследователей на токсичность некоторых углеводородных газов, паров ртути. Думается, что в этом ряду токсичных газов следует обратить внимание и на фтор, который может образоваться при воздействии внутриземных агрессивных сред на толщи горных пород, содержащих минерал флюорит. Весьма крупный Тимано-Башкирский 66

флюоритоносный пояс проходит также и через район Молебной аномальной зоны. Вот почему хотелось бы заранее предупредить всех настоящих и будущих исследователей Молебного треугольника о том, что вопрос о влиянии внутриземных токсичных газов на самочувствие работающих в активных зонах людей остаѐтся в кругу самых существенных проблем. Понятно, вполне здоровые люди могут длительное время находиться в подобной неблагоприятной среде без видимого ущерба для здоровья. Кое-кто из них чувствует в аномальной зоне даже некоторый прилив сил. В то же время у многих людей подобные условия жизни и деятельности могут вызвать и вызывают болезненные ощущения. Ряд таких недомоганий, по опыту автора, частично или полностью снимаются при введении в пищу многих дикорастущих съедобных растений. Используемые в пищу местные растения явно помогают человеку адаптироваться к аномальной зоне, существенно сокращают этот период. Такую возможность жить в относительном ладу со стихиями всегда следует иметь в виду, хотя в целом проблемы адаптации к аномальным зонам чрезвычайно мало изучены. Нынешние исследования пока ещѐ не в силах даже различать всевозможные проявления естественных стихийных жизней земной коры и атмосферы от явлений жизни всей Вселенной. Человек по-прежнему останавливается в раздумье перед таинством природы и жизни. Природа – некий храм, где от живых колонн Обрывки смутных фраз исходят временами. Как в чаще символов, мы бродим в этом храме, И взглядом пристальным следит за нами он… (Шарль Бодлер) Заслуживает большого исследовательского внимания факт очень давнего использования аномальных зон многими поколениями служителей культа. Вероятнее всего, природная обстановка в этих зонах стимулирует вхождение шаманов в ритуальные действия, а также способствует настрою и всех других участников этих действий. Человек здесь достаточно раскрепощѐн, свободен от многих предубеждений и стереотипов…

По Бабиновскому тракту

Около

двух десятков лет назад записывал я и запоминал впечатления известного пермского этнографа Георгия Николаевича Чагина о только что им проведѐнной историко-этнографической экспедиции по Бабиновскому тракту. До сих пор представляю, как мои университетские знакомые под северным дождиком переваливали водораздел у деревни Камень и какой вид перед ними распахивался и как заработало у них воображение «через толщу веков». Начинать с этнографических впечатлений любопытно потому, что данные этой потаѐнной науки всегда картинны, их при желании можно легко воспроизвести и усовершенствовать внутренним зрением, а это в дальнейшем нам может пригодиться. 67

В исходный пункт маршрута – Верхотурье – мы приехали поездом. Руководитель маршрутной группы, по девической фамилии Г.И. Щапова, родилась здесь, в Верхотурье. Рядом с Верхотурьем в XVII веке дальний предок Галины Ивановны, крестьянин Фѐдор Щапов, основал деревню Береговую. От него-то и пошли все известные Щаповы, а сколько их было неизвестных, потерявшихся в веках?! Галина Ивановна помнит двух своих дедов – Ивана и Михаила. Шесть лет назад ещѐ стоял дом деда Ивана, хотя и весь врос в землю. Дед любил охотиться на рысей, волков и лис. А дед Михаил, огромной физической силы человек, ставил силки на зайцев. Иногда он ходил к своей внучке в школу на родительские собрания. Как вспоминала Галина Ивановна: «Пошвыркает своим большим носом и идѐт…» Из леса приносил мѐрзлые горбушки ржаного хлеба: «Лисичкин хлеб! Лисичка прислала!» Однажды внучка позабавила всех тем, что нашла клад на потолке в хлеву, где дед перестилал доски для тепла. В потолочном бревне открылась выдолбленная ниша, в которой стоял горшок с пятаками и гривенниками. Дед объяснил, что в старину в доме жили ямщики, вот и спрятали. Верхотурье было когда-то ямщицким селом и селом-таможней, единственной российской таможней на пути из Сибири в Соликамск и Москву. Сейчас об этом периоде истории Верхотурья можно узнать поподробней только в местном краеведческом музее. Интересно, что смотрительницей там работает Лидия Ивановна Щапова, вероятнее всего, дальняя родственница Галины Ивановны. Экскурсовод музея Надежда Петровна рассказала, что самый большой интерес к древней истории Верхотурья проявили привыкшие работать на севере пермские археологи во главе с В.А. Обориным, они начали здесь раскопки ещѐ в 1965 году. С 1989 года в Верхотурье работает Камская археологическая экспедиция. Несколько последних лет исследованиями руководит здесь П.А. Корчагин, который является также главным создателем музейной археологической экспозиции. После музея мы осмотрели архитектурные и иные историко-культурные памятники в историческом центре города. Одно из главных украшений Верхотурья – замечательный Троицкий собор. В начале XVII века его строили строгановские мастера из Пыскора, Усолья и Соликамска. В 1913 году в Верхотурье был закончен строительством и освящѐн один из самых крупных соборов Урала и России – Крестовоздвиженский. Незадолго до нашего приезда на колокольню этого собора были подняты новые колокола. Из Верхотурья наш путь лежал к вершине знаменитого Конжаковского камня. Эта вершина расположена довольно далеко к северу от Бабиновского тракта, но с неѐ можно охватить взглядом большую часть панорамы собственно уральской части тракта. Пожалуй, только люди, соприкасающиеся с картами или картографией, знают о том, что по большому счѐту тракт проложен в самой нижней части протяжѐнного южного склона Конжаковского горного массива. На подходе к Камню нас накрывают дожди, но на вершину мы поднимаемся в солнечную погоду и любуемся Большим Уралом. Отсюда хорошо виден Денежкин камень и множество других каменных громад, с которыми нам ещѐ предстоит познакомиться поближе. Полтора дня мы тратим на спуск с вершины 68

и выход на трассу нашего основного маршрута в бывшее село Растѐс. Тут мы используем ещѐ одну старинную, почти совсем заросшую лесом дорогу, которая была когда-то Савинским трактом, соединявшим Богословский горный округ с губернской Пермью. И ещѐ день нужен для перехода из Растѐса в Верхнюю Косьву, где Бабиновский тракт пересечѐн границей Азии и Европы. Косьва – это уже вполне европейская река, текущая через Губаху и впадающая в Каму. Лучше всех знает Косьву один из самых глубоких краеведов нашей области Геннадий Петрович Жижин. Он живѐт на Верх-Косьве более трѐх десятков лет и изучил еѐ во всех подробностях. Этому помогали самые разные жизненные обстоятельства. Родился Жижин в 1928 году в посѐлке Няр. Совсем ещѐ мальчишкой застала его Великая Отечественная война. В семье было немало потомственных охотников, и Гена Жижин в их числе. Осенью 1941 года он сдавал настрелянных рябчиков и уток в Кизеловский госпиталь. Потом возил на лодке по 200-250 кг хлеба и других продуктов в магазин Няра из Губахи. Выходных дней не было. Вся работа была срочной. Так и работали вдвоѐм с напарником до июня 1943 года. Потом до 1947 года Жижин на лошади возил брѐвна с лесозаготовок, а также и рубил, пилил, сплавлял лес. За месяц нужно было сделать не меньше сорока-шестидесяти суточных норм. В девятнадцать лет Жижин стал капитаном катера, в 22 года пошѐл служить в армию артиллеристом. Вернувшись со службы, работал мотористом на паровозе, мотовозе и электростанции, а потом ещѐ двадцать семь лет, до 1990 года, инженером по лесосплаву. Оказывался Жижин всю жизнь как раз в тех местах, где больше всего было работы. Он в совершенстве овладел всеми профессиями и специальностями, какие только есть в нашем горно-лесном крае. - Я всегда был хороший работник, – рассказывает Жижин, – у меня привычка работать до изнеможения. Для работы я «полный дурак»… Вероятнее всего, в своей любви и преданности работе Жижин уродился в своего деда Ивана Васильевича. Около шестидесяти лет тот отдал шахтѐрскому труду на Кизеловских шахтах и умер в сто шесть лет. В сто два года дед женился в последний раз. Почему так долго жил? Никогда не пил сырую воду и был очень нежадный, абсолютно нежадный. Всегда и всюду ходил пешком. Всего ловил и охотился понемногу: один хариус, четыре рябчика и не более. На охоте тоже нужно быть человеком… Дед был очень строительный человек, любил дома строить. Построит, продаст, исчезнет на какое-то время, а потом возвращается и снова строит. Никогда не докучал никому… Может быть, в память о деде Жижин построил в окрестных горах, лесах, на берегах рек и ручьѐв одиннадцать охотничьих избушек – целую охотничью деревню. Освоил в совершенстве корабельное мастерство. За свою жизнь построил около двадцати больших лодок, названных им «щуками». Новая лодка и сейчас завершается во дворе на домашних стапелях. Даже на Вѐлсе в бассейне Вишеры плавают три его лодки. Такое красивое надѐжное судно из еловых тесин со шпангоутами-кореньями поднимает полтонны груза, а весит всего лишь сто тридцать килограммов. Лодка хорошо идѐт против течения и без мотора, на одном шесте. В поисках естественной красоты природы, ради охоты 69

и рыбалки Жижин заплывает на своих лодках в самые верховья Косьвы и еѐ верхних притоков. За длинную уральскую зиму до того соскучивается по берегам речки Тыпыла, что приезжает туда и целует землю, пока ещѐ не изъезженную тракторами. По открытию Жижина, Рябиновая гряда – не только становой кряж Косьвинского края, но и истинное рябиновое царство. Не говоря уже о довольстве мелких зверей, рябина – самая долгожданная для уральского медведя. Он так еѐ любит, что даже позднее в зимнюю спячку ложится, когда много рябины. Всю зиму ест рябину куница, с рябины и не спускается. Не особо охотно спускается к речным берегам и рябинник. И вот четыреста лет назад через эти богатые природой края пролѐг тракт. По этому тракту везли из Соликамска и Усолья соль, а из Сибири в обмен гнали скот. Много времени спустя начали разрабатываться леса и разные полезные ископаемые. Из Троицка железную руду сплавляли в Чѐрмоз вниз по Косьве. Караваны из барж сплавлялись весной, когда по берегам были ещѐ ледяные торосы. Даже современные лесоразработки как бы нанизываются на древний Бабиновский тракт. Роль его в нашей жизни по-прежнему велика. Геннадий Петрович провожает нашу туристскую группу, наставляет о дальнейшей дороге к месту бывшей деревни Молчан, а потом на Чикман. Первая наша задача на этом пути в том, чтобы с большой автодороги Верхняя Косьва – Кизел не пропустить отворота, заросшего и потому мало заметного Бабиновского тракта, который поднимается здесь на довольно высокую водораздельную возвышенность с обширными верховыми болотами и богатыми сенокосами. На третий день пути мы выходим к Чаньве и идѐм смотреть Вогульскую жертвенную пещеру. Именно отсюда первооткрыватель дороги Артемий Софронович Бабинов тайно прошѐл за уходящими на Туру вогулами, которые веками приносили в пещеру охотничьи жертвы и совершали

свои языческие обряды. С Чаньвы уже совсем недалеко до дома, до Березников. На рисунке изображѐн вход в Чаньвинскую пещеру изнутри еѐ. Отсюда, можно сказать, начался для Бабинова его знаменитый тракт. Только кажется, что живая, наполненная интересными событиями дорога очень коротка и быстро кончается. На самом же деле такая дорога уходит ещѐ и далеко вперѐд. Память о ней живѐт долго, вспыхивает ярко, освещает жизнь. Месяц спустя мы с юными туристами-геологами возвращались из очередной экспедиции на Сылву, усталые после продолжительных земляных работ и нагруженные экспедиционными коллекциями. На вокзальной площади ПермиII кто-то взял меня за плечо. Это оказался мой старый коллега-геолог Геннадий Николаевич Сычкин. Мы обменялись геологическими новостями. Сычкин отъезжал в этот день и час в Пекин на тридцатую сессию Международного геологического конгресса. А я никак не мог не вспомнить Бабиновский тракт, достал свою рабочую тетрадь и задал Гене вопрос о перспективах посѐлка Чикман, где Гена много лет работал в алмазной геологической партии. – Впервые нас высадили в Чикмане с вертолѐта, - вспоминал Сычкин, было это в июне 1971 года. Только через шесть-семь лет к нам пришла сначала лесовозная дорога, потом линия электропередачи. Наши поисковые работы постепенно переросли в предварительную разведку. После Вишеры это вторая областная база для добычи алмазов – таково нынешнее заключение ведущих специалистов-алмазников. – А может ли земля Бабиновского тракта, – спросил я у Сычкина, – вернуться снова к напряжѐнной жизни, но уже как часть разрабатываемой сокровищницы Уральского алмазоносного района? – Да, – ответил геолог, – Чикман со временем станет гораздо более крупным посѐлком, а может быть, и небольшим городком. И прямая дорога не только в Яйву и Березники, но и в Верхотурье для его будущей жизни окажется очень кстати. Вход в Чаньвинскую пещеру изнутри. Рисунок автора из полевого дневника

ЧАСТЬ V.

ЭКОНОМИКА, ЭКОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА

Фотография Николая Коротких

От пермской системы к региональной и провинциальной культурам

Ученье на геологическом факультете университета, никуда не пропавший с детства интерес к геологии наложили своеобразный отпечаток на всю дальнейшую мою экологическую работу. Служба в Институте экономики потребовала не только экспедиционной работы, не только решения повседневных собственно экономических задач, но и повышения квалификации – написания и защиты диссертации. Естественно, что в формулировках первых вариантов диссертационной темы появилось ключевое понятие «пермская геологическая система и памятники этой системы». В этой теме великое множество интереснейших разделов. Внимание моѐ более всего привлекли исследования на стыке геологии и региональной культурологии. По-видимому, не ошибся я в том, что у региональных культур, каковыми являются уральская, пермская и другие подобные им локальные культуры, есть очень своеобразный геологический фундамент. В нашем крае глубинной основой местной культуры является пермская геологическая система, пермские соль, медь, нефть, пермские ящеры, пермские ископаемые флоры и так далее. Естественно возник вопрос: оправданно ли вводить понятия из естественных наук в лексикон культурологии и культуры, не произойдѐт ли при этом смешения понятий из разных областей знаний и путаницы? Думается, не произойдѐт, и вот почему. К изучению пермской системы на всех континентах приобщилось такое большое количество выдающихся людей – природоведов, инженеров, деятелей искусства, что написанные на эту тему книги, нарисованные картины, созданные повсюду специальные музеи, даже биографии учѐных, посвятивших себя этой теме, образовали мировой фонд источников, который можно соотнести только с культурой. Наш регион – край самобытной художественной культуры, во многом обусловленной своеобразием местной природы. Во всех частях света известны уральский художественный металл, пермская деревянная скульптура, изделия камнерезных промыслов (культура камня, по Ферсману, начиналась на Урале), уральская архитектура, уральская икона, уральские летописи, уральский фольклор, уральская книга. Благодаря всевозможным уральским природным богатствам учѐные всего мира стремились на Урал, а многие самые видные из них прошли по его дорогам и тропам, оставили человечеству в наследство суждения о Каменном Поясе, прогнозы о его большом будущем. Уральская региональная культура – уралистика – одна из самых заметных российских региональных культур. Если сохранить за ней именно такое название по аналогии с сибирикой или россикой (отечественной суперрегиональной культурой), то культуру Пермского Прикамья можно обозначить как пермистику или пермику. Наряду с пермской геологической системой к разряду основных понятий пермистики можно отнести следующие: пермские древности, пермские народы и языки, пермские научные школы учѐных-естественников и обществоведов, пермское искусство, пермскую технику и технологию, пермские инженерные школы. Все они являются весьма обиходными понятиями в мире науки, техники и искусства. 74

Одной из наиболее сложных научных моих задач была проверка использования этих понятий не только на уровне отечественной культуры, но и в большей степени на уровне культуры мировой. Оказалось, что находящимися в нашем крае эталонными обнажениями пород пермской системы пользуются как руководящими образцами геологи всего мира. Коллекции пермского звериного стиля, закамского серебра постоянно привлекают в Россию мировых специалистов по древностям. Понятия «пермские народы» и «пермские языки» – обязательные компоненты свода мировых этнографических и лингвистических понятий в сфере финноугроведения. На международных финно-угорских конгрессах обсуждаются такие понятия, как пермское культурно-историческое ядро и ряд других. Большой общенаучный интерес представляет изучение пермской азбуки, разработанной Стефаном Пермским. Среди научных школ Пермского Прикамья всеобщий интерес вызывают научные школы пермских геологов, геофизиков, карстоведов, археологов, историков, лингвистов, археографов, статистиков, экономистов. Пермское искусство, обозначенное как своеобразными вехами, понятиями «строгановская икона», «строгановская архитектура», «портретная живопись горнозаводских крепостных художников», «пермская народная роспись по дереву», «пермский фольклор», «пермская летопись», «пермская книга», «пермский балет». Пермская техника и технология, представленные такими понятиями, как «пермская металлургия», «пермская электросварка», «пермские пушки», «пермские моторы», «пермские суда» также общеизвестны. К числу важных понятий пермистики принадлежат и такие, которые имеют более глубинный, провинциальный оттенок, и своим происхождением обязаны прежде всего Верхнекамью. В этом отношении особенно интересны понятия «Пермь Великая Чердынь», «соликамский горизонт», «соликамская летопись», «Бабиновский тракт», «Вишерско-Лозьвинский путь», «Вишерская дорога», «усольская и чѐрмозская архитектурные школы», «усольская певческая школа», «Вишерский и Пильвенский края» и ряд других. Перечисленные понятия и представления являются ключевыми в информационных банках пермистики. Несомненно, что любой вариант целевой проблемной или территориальной комплексной программы «Культура Верхнекамья» должны содержать эти понятия, их содержание должно служить возрождению культуры.

Верхнекамский ТПК и его дороги

Наш

отдел экономических исследований получил от Института экономики распоряжение написать книгу «Верхнекамский ТПК: проблемы формирования и развития». Мне был поручен раздел о комплексном освоении природных ресурсов, охране природы Верхнекамья и смежных районов. В соавторы пригласил я Кирилла Новосельского, эконом-географа, недавно окончившего Московский университет. Кирилл успел побывать и поработать в соседних с нашей областью регионах, во всех основных аспектах нашей работы мы оказались единомышленниками. Представили мы наш территориальнопроизводственный комплекс в такой экономически выгодной перспективной 75

ситуации, когда устанавливаются неизбежно необходимые прямые транспортные связи с Вятским краем, Коми-республикой и северной частью Свердловской области. На базе производственного объединения «Азот» в нашей области мы предложили создать новое производство по выпуску комплексных азотнофосфорных удобрений. На базе алюминиевой отрасли свердловчан и нашего магниевого производства подсчитали целесообразность строительства комбината лѐгких строительных конструкций для осваиваемых районов Севера. Определили также некоторые другие виды резервных ресурсов для совместного освоения соседними промышленными регионами. Обозначили опорный каркас единой сети охраняемых природных территорий Северного и Среднего Урала. Книга о Верхнекамском территориально-производственном комплексе вышла в свет в 1987 году. За прошедшие с тех пор годы выявилась дополнительная информация о первоочередных межрегиональных экономических связях. В 1994 году Ленгипротранс и Уралгипротранс, консультируясь с нашим институтом, администрациями смежных территорий Северного Урала и Приуралья, разработали генеральную схему развития железнодорожной сети Пермской области, Коми-округа, Республики Коми и Кировской области с учѐтом развития производительных сил региона. В технико-экономическом обосновании было записано, что эта схема рассматривает задачу обеспечения кратчайшего выхода из районов Урала к Архангельскому морскому порту и возможности переброски в район Среднего Урала углей Печорского бассейна. Из пяти рассмотренных вариантов по всем показателям рекомендован к дальнейшей разработке вариант строительства меридиональной железнодорожной магистрали Архангельск-Григорьевская. Этот вариант уже начал постепенно претворяться в жизнь. Он получил название «Белкомур», расшифровывающийся как Белое море – Коми – Урал. Путь этой трассы – станция Григорьевская – Кудымкар – Усть-Чѐрная – Сыктывкар – Вединга – Архангельск. «Белкомур» неизбежно будет построен, и сомневаться в этом не приходится. Но чтобы оценить возможную последовательность создания магистрали, темпы еѐ строительства, целесообразность и своевременность тех или иных инвестиций, иметь перед глазами простейшую схему этой дороги совершенно недостаточно. Тут необходимо рассмотреть хотя бы небольшой фрагмент схемы транспортной ситуации в Баренц-Уральском регионе. Вывод из анализа относящихся к этой схеме материалов получается недостаточно оптимистичный, в частности по отношению к участку УстьЧѐрная – Кудымкар. Весьма и весьма сложная, трудоѐмкая и долговременная, проблема мостового перехода через верхнее течение достаточно уже полноводной Камы представляется значительным «камнем преткновения». У Кая Каму пересекает сейсмически активный Лузско-Сысольский водораздел. Практика прокладки железных дорог в таких неблагоприятных природных условиях показывает, что трудности преодолимы, но по опыту строительства БАМа видно, в какие огромные суммы и сроки всѐ это отливается. Происходящая отсюда задержка в строительстве Белкомура может быть компенсирована опережающим введением в строй трансрегиональной автомагистрали Пермь-Березники-Коса-Котлас-Архангельск. Следовательно, 76

экономически наиболее выгодным становится возвращение к жизни Бабиновского тракта из Верхнекамья через Урал в Верхотурье. При этом стоит рассмотреть и спрямлѐнный вариант тракта в сторону Екатеринбурга на Тѐплую Гору. Тогда быстрее всего могут открыться выгодные и для нашей области контейнерные автоперевозки из Среднего Урала в Архангельский порт. В то же время потребность Урала в рудных и других ресурсах Тимана (тиманские бокситы более чем в десять раз дешевле уральских) диктует необходимость проектирования и строительства железной и автомобильной дорог по трассе Чинья-Ворык-Булатово. Большая перспективность такой трассы укрепляется будущим еѐ северным продолжением к порту Индиго. У нас в области эта трасса проходит по Немской возвышенности и совпадает с древним Немским трактом. Таким образом, исходя из самых насущных потребностей в межобластных перевозках Пермская область должна вкладывать свои «дорожные деньги» более всего в автотранспортное и железнодорожное освоение самых северных районов Пермского Прикамья. Здесь могут быть задействованы имеющиеся в наличии наибольшие ресурсы рабочей силы, здесь ожидается наибольшая и наиболее быстрая отдача от вложенных средств.

Экология и космос

Пришло

время защищать диссертацию, у которой появилось довольно замысловатое, как часто бывает в науке, название: «Палеотектоническое обоснование охраны водных и биологических ресурсов». Незадолго до завершения этого труда в Российском НИИ комплексного использования и охраны водных ресурсов был образован Учѐный совет для проведения защит диссертаций по специальности «Охрана окружающей среды и рациональное использование природных ресурсов». На заседании этого совета мне было разрешено защищаться по, так сказать, «сокращѐнному варианту». То есть я должен был представить Учѐному совету не машинописный труд большого объѐма, а компактный научный доклад, который пишется с учѐтом достаточного количества опубликованных научных работ: их к этому времени было у меня 38. Ведущей организацией при подготовке процедуры защиты был Уральский горный институт имени В.В. Вахрушева. Накануне защиты Институт экономики выпустил мой препринт «Биологические и водные ресурсы Камского Приуралья. Охраняемые территории». В этой почти стостраничной брошюре излагались как конечный результат моей научной работы планировочные аспекты создания единой непрерывной сети охраняемых территорий. Впервые концептуальную схему единой сети заповедников, заказников и памятников природы мне удалось опубликовать в 1983 году в книге «Памятники природы Пермской области». Защита моя прошла благополучно. Я стал кандидатом географических наук и получил благословение своего института на написание диссертации докторской. Работа над кандидатским научным докладом позволила мне более глубоко познакомиться с экологическими проблемами, решаемыми при эксплуатации Верхнекамского месторождения калийных и магниевых солей. 77

В это время подмосковный Звѐздный Городок впервые широко открыл двери Центра подготовки космонавтов для нового поколения специалистовэкологов, начавших аналитическую работу с космическими снимками отдельных регионов нашей страны. С помощью снимков из космоса впервые стали решаться конкретные, практические задачи народного хозяйства. Обозначились также и новые перспективы использования космического фотографирования земной поверхности для контроля и комплексной оценки экологического состояния в первую очередь высокоиндустриальных регионов. В начале на учѐбу в Звѐздный Городок была приглашена группа южноуральских экологов из Оренбурга, а вслед за ней пришѐл черѐд учиться группе специалистов из Березников и Соликамска. В Москве на базе Звѐздного Городка был создан Международный центр обучающих систем, одним из руководителей которого был назначен обладающий большими организаторскими способностями геолог-нефтяник В.И. Гридин, много лет работавший в Академии нефти и газа. Пользуясь авторитетом академии, Гридин начал раньше других использовать космические съѐмки в исследованиях, обеспечивающих поисково-разведочные и добычные работы в нефтегазоносных регионах. Весьма оперативно Гридин разработал и внедрил оригинальную методику обучения региональных космоэкологов на основе освоения «информационной этажерки» – одновременного использования и анализа данных около двух десятков разнопрофильных наук, владеющих информацией, начиная от состояния и активности самых глубоких горизонтов земной коры до наук о состоянии и динамических процессах в тропосфере, стратосфере и ионосфере. Гридин предложил мне прочесть будущим уральским космоэкологам курс природоохранного районирования Урала. После моей недавней защиты диссертационного научного доклада все необходимые для разработки и проведения нового курса текстовые и иллюстративные материалы были под рукой. Потребовалась, конечно, и дополнительная информация, которую пришлось осваивать уже в Звѐздном Городке в процессе самой преподавательской работы. В рамках решения проблем уральской сейсмологии очень интересовала меня возможность изучать распространение и энергетику землетрясений при помощи строгой пространственной фиксации линейных облачных образований. В 1974 году геолог П. Флоренский при анализе космических снимков доказал, что индикатором активных разломов земной коры являются гряды облаков. Помните, у Пушкина: «Редеет облаков летучая гряда…»? Оказывается, линейное грядовое расположение облачности свидетельствует прежде всего о том, что жизнь земных недр так или иначе отражена в облачном покрове. В начале и середине восьмидесятых годов довелось мне общаться с учѐными, принадлежавшими к саратовской школе геоморфологов. Был я и в самом Саратове, где при университете создан крупный геологический институт. Там и услышал о геологе Л. Морозовой, открывшей связь между определѐнными типами земного рельефа и линейными облачными аномалиями длиной до двух тысяч километров и шириной несколько сотен метров. Впоследствии Л. Морозова изучала космические снимки сейсмических районов незадолго до крупных землетрясений. И 78

убедилась в том, что накануне подземных толчков облачность размывается по протяжѐнной полосе, соответствующей зоне тектонической активизации разлома. Процесс этот недолговечный, вероятнее всего, заметен с орбиты в течение десятков минут. Работая в Звѐздном Городке, видел я на снимках Урала много линейных ограничений крупных и средних облачных массивов, видел разнообразные облачные гряды, но протяжѐнных прямолинейных размываний облачности – линейных облачных аномалий – не замечал. Думаю, нужно специально рассмотреть космические снимки Верхнекамья за декабрь 1994 – начало 1995 года для обнаружения таких аномалий, предвестников землетрясения в Соликамске 5 января 1995 года. Форма линейной облачной аномалии перед этим землетрясением может помочь определить направление и природу ожившего разлома земной коры, протяжѐнность его активной части. Такие сведения очень важны для построения подробной схемы геодинамического районирования Верхнекамья и выбора мер для снижения ущерба во время возможных предстоящих землетрясений. В Звѐздном Городке исследования Л. Морозовой по теме кратковременных сейсмических прогнозов получили одобрение и поддержку как у специалистов по геологии, так и со стороны известных космонавтов. Л. Морозову можно попытаться пригласить и к нам, в Верхнекамье, для скорейшего внедрения многообещающего способа изучения сейсмичности любой территории.

Соликамск на палубе геокорабля

Другое

интересное мне направление исследований, которое немного приоткрылось во время работы в Звѐздном Городке, – определение и изучение некоторых явных закономерностей в расположении главных соляных поднятий, разнопорядковых разломных и трещинных систем на территории нашего Верхнекамского соляного месторождения. Обращали ли вы внимание, как удивительно ведут себя реки окрест Березников? Между истоком нашей Зырянки и Яйвой всего лишь несколько километров. Но почему же не протачивает Большая Глухая-река этот крошечный перешеек, чтобы напрямик направиться в Каму, а бежит себе за сто вѐрст на север, чтобы впасть не в Каму, а в Вишеру? И река Яйва в районе Березников почему тоже не пожелала соединиться с близкой Зырянкой, чтобы напрямик впасть в Каму? Побежала Яйва мимо истока Зырянки всѐ дальше на юго-запад более чем за пятьдесят километров, чтобы затем повернуть под прямым углом и почти столько же ещѐ стремиться к устью своему напротив Орла-Городка. Не правда ли, странно выглядит на карте речная круговерть вокруг вытянутого с севера на юг «острова», на котором стоят города Соликамск и Березники? Значит, крепок здесь горный массив, если и сильные реки не могут пропилить его насквозь по самому короткому пути! Теперь же рассмотрим повнимательнее более уязвимое «рассыпчатое, островное» ядро, по форме напоминающее чечевицу, поставленное на острие ореховое ядрышко или… плывущий на юг корабль. Чтобы понятнее очертить границы палубного пространства, перечислим названия краевых соляных поднятий, начиная с самого северного и двигаясь сначала по левому, а потом по правому борту 79

корабля: Потымкинское, Харюшинское, Березниковское, Поповское, Рудничное, Клестовское. Окружающие горные массы со всех сторон стиснули корабль. Вот почему растут по его контуру соляные купола. Соль как порода пластичная при огромных горных давлениях приобретает возможность «течь», собираться во всякие складки и складчатости. Через крупные трещинноразломные зоны в их наиболее проницаемых местах соль выжимается к дневной поверхности соляными куполами, у многих из которых геологи отмечают свойство «роста». Купола – хороший индикатор современных движений земной коры. Когда-то давно считалось, что соляные купола более всего похожи на своеобразно устремлѐнные вершинами вверх конусы-диапиры, рано или поздно протыкающие изнутри земную поверхность. Теперь же, при растущих масштабах добычи солей, при более тщательном геологическом и геофизическом изучении стыков наклонно и вертикально ориентированных соляных массивов с окружающими породами стало понятно, что если это и «купола», то чаще всего – с ограничениями весьма выдержанных простираний, ровными или несколько криволинейными поверхностями скольжения и сопровождающими их разными приразломными деформациями. Формы и состояние ограничений соляных куполов стало интересно и важно изучать индивидуально.

На верхнекамской территории очерченный нами «геокорабль», как ледокол с яйцевидным дном, давлением окружающих «ледяных» полей постепенно выжимается наверх, трещиноватые края его оседают и разрушаются временем. С помощью аэрофото- и космических снимков можно проанализировать природу всего спектра деформаций нашего «корабля» и его бортовых частей, установить ряды динамических закономерностей развития всего этого сложного, но единого во взаимосвязях тектонического процесса. Особая сложность такого анализа заключается в том, что более общие генеральные тектонические закономерности на территории Камского и Печорского Приуралья как бы поглощают такие вот малые природные «частности», как выделенный нами отдельный «геокорабль». Иначе говоря, на дальнейшую геологическую и особенно сейсмическую судьбу нашего геокорабля влияют отнюдь не только субширотные тектонические напряжения, связанные с продолжающимся развитием Уральской горной страны. Верхнекамский геокорабль находится в опасной близости от фронтальной части весьма активно развивающейся древней Тимано-Алтайской горноскладчатой системы. Одна из довольно давних, но всѐ ещѐ общепринятых схем сейсмического районирования Камского Приуралья в составе окружающих территорий Восточной Европы и Западной Сибири приведена в книге «Сейсмическое районирование территории СССР» (Москва, издательство «Наука», 1980). На схеме изображѐн контур зоны шестибалльных сотрясений, имеющий форму бумеранга. Как показали более поздние исследования, именно такой внешний вид схемы не случаен. Одна сторона сейсмического бумеранга простирается согласно общему плану тектонических напряжений древнего Тимано-Алтая. Другую сторону бумеранга прикамских землетрясений можно соотнести с активностью скрытой под толщей осадочных отложений тектонических структур-реликтов древнего Карпато-Среднеуральского кряжа. Значит, мы живѐм в такое геологическое время, когда активизация древних крупнейших горноскладчатых систем Русской платформы превышает сейсмическую активность собственно Уральской горной системы, так отчѐтливо проявленной в современном рельефе. Вот ещѐ почему столь трудны проблемы определения природы землетрясений в нашем крае. Интересно, что на опубликованной схеме распространения соликамского землетрясения общий характер этого поля напоминает тоже бумеранг, причѐм ориентированный точно так же, как и сейсмический бумеранг в упомянутой книге двадцатилетней давности. То есть: большая стихийная гора «родила» опасного ребѐнка, очень похожего на своего грозного родителя. Какие основополагающие сейсмологические исследования ожидаются в нашем крае в ближайшее время? При активной инициативе, поддержке и всевозможной помощи сотрудников академического Института горного дела в Перми геофизическая служба России завезла в Соликамск высокосовершенное оборудование для создания крупной федеральной сейсмостанцииобсерватории. На еѐ монтаж и введение в строй потребуется, вероятно, несколько лет. До сих пор у нас на Урале работала только одна такая цифровая автоматизированная широкополосная сейсмостанция – в посѐлке Арти Свердловской области. Задача новой обсерватории – отслеживание сейсмической обстановки на Западном Урале, а также во всей нашей стране и 81

даже на земном шаре. Со строительством этой специальной обсерватории Соликамск естественно приобщается к мировому сейсмологическому сообществу. Важнее же всего то, что работа нового учреждения науки в Соликамске существенно продвинет уральских учѐных в понимании природы землетрясений и разработки реалистического сейсмического прогноза в нашем крае.

Самое большое открытие уралистики – Горнозаводская цивилизация

Соликамск

– первая историческая ступенька Уральской горнозаводской цивилизации. Три четверти века тому назад об этом сообщил профессор Пермского государственного университета Павел Степанович Богословский. Сто одиннадцать лет прошло с того дня как в селе Веретия Соликамского уезда в учительской семье родился будущий историк, археолог, этнограф и литературовед П.С. Богословский. Вся жизнь в этой верхнекамской семье никак не отделялась от истории. Мать Павла Екатерина Фѐдоровна перевела на комипермяцкий язык «Родное слово» К.Д. Ушинского. Дядя Максим Фѐдорович Антипин, священник села Усть-Боровая, составил для коми-пермяков первый букварь. Двенадцатилетним мальчиком Паша начал самостоятельную работу этнографа: с этого времени и на протяжении всей жизни он записывал меткие слова, пословицы и поговорки, народные песни. Учился он в соликамской школе. В 1904 году семья Богословских переехала в Пермь, и Павел поступил в одно из самых популярных учебных заведений – Пермскую духовную семинарию. Среди еѐ выпускников известны математик И.М. Первушин, писатель и врач В.Я. Кокосов, изобретатель радио А.С. Попов, писатели Д.Н. Мамин-Сибиряк и П.П. Бажов. Семинаристы с воодушевлением играли в самодеятельном и городском театрах, пели в хоре, сочиняли театральные пьесы. Первые свои литературные увлечения, небольшие рассказы о жителях и событиях нашего края Павел Богословский опубликовал ещѐ в 1906 году. Восемнадцатилетним юношей Павел уехал в Петербург и поступил сразу в два института: на историко-филологический и археологический факультеты. Оба вуза окончил, как тогда писалось в выпускных документах, «с отменными успехами», но отказался оставаться в столице и вернулся на Урал. В Пермской мужской гимназии для него быстро нашлась работа преподавателем русской литературы и латинского языка: ведь ещѐ в 1913 году он выпустил в Перми целую книжку рассказов – «Жизнь зовѐт». Через год после выпуска этой книги жизнь позвала его в Соликамск и Пыскор, где он вѐл археологические раскопки подземного хода. Тогда же он заинтересовался и историей Бабиновского тракта – открыл, изучил и опубликовал «Верхотурские акты XVII века». Эти акты поновому осветили ряд древних страниц истории Соликамска. Много стараний приложил Богословский к открытию первого на Урале Пермского университета, стал одним из самых первых его научных сотрудников, затем доцентом и в 1922 году – профессором. В 1918 году Б.Л. Богаевский, П.С. Богословский, С.Г. Обнорский создали «Кружок по изучению Северного края», издававший «Пермский краеведческий сборник». 82

Во втором выпуске этого сборника в 1926 году молодой профессор провозгласил потрясающее своѐ открытие: оказывается, Урал XVIII и первой половины XIX веков не просто огромный промышленный регион России – это настоящая горнозаводская цивилизация. Именно таким способом, подчѐркивая особую идеологическую сущность Урала, его многонародный состав, специфический стиль художественного оформления, учѐный впервые строго логически выводил совершенно новое, до тех пор никак ещѐ не заявленное «право Урала и Прикамья на особое внимание со стороны историка культуры». Сознавая свою большую личную ответственность за дальнейшую разработку и утверждение нового исторического понятия «Уральская горнозаводская цивилизация», П.С. Богословский проделал огромную работу по созданию «Пермского критико-биографического и библиографического словаря» – своеобразной энциклопедии этой цивилизации. Полную пермскую библиографию учѐный назвал «Биармикой». Она интересна и захватывающа. Только непонятно, почему за минувшие почти восемь десятилетий никто из уральских учѐных не нашѐл в себе сил, чтобы надѐжно утвердиться на таком перспективном пути изучения всей нашей уральской истории? Впрочем, через два года после опубликования Богословским концепции горнозаводской цивилизации уральского учѐного неожиданно и по-особому поддержал нарком просвещения А.В. Луначарский. Человек творческий, очень много читающий и пишущий, он не пошѐл за В.Н. Татищевым и его последователями, называвшими уральские промышленные поселения «горными заводами» и «горными городами». Луначарский придумал совершенно новое, более отчѐтливое, хорошо запоминающееся словосочетание, назвал уральские города так, как сам увидел и почувствовал. И написал об этом немедленно в пермской газете «Звезда» от 29 января 1928 года в путевых заметках «Уральские очерки. Города-заводы». Изначально образно мыслящие архитекторы сразу же взяли новое понятие в свой обиход. Профессор Уральской архитектурно-художественной академии Н.С. Алфѐров широко использовал этот термин в известной книге «Зодчие старого Урала. Первая половина XIX века». Историк архитектуры охарактеризовал своеобразие городов-заводов, объяснил историческую сущность их планировки и застройки. Сейчас термин «город-завод» настолько привычен и понятен, что трудно расстаться с мыслью о его будто бы сугубо уральском предназначении. Но вечная первозадача краеведческой и любой другой науки – развенчивать невесть откуда взявшиеся предубеждения и заблуждения. Автор недавно изданной книги «Города-заводы России. XVIII- первая половина XIX века» профессор архитектуры Р.М. Лотарѐва сообщает читателям, что с незапамятных времѐн в Россию строить новые заводы и города около них приглашались специалисты из городов-заводов Англии, Шотландии, Голландии, Франции, Германии, Швеции и многих других. Ещѐ до начала XVIII века в России владели своими собственными предприятиями иностранцы, строившие фабрики по образцу и подобию тех мест, откуда приехали. Однако большинство западноевропейских городов-заводов XVIII столетия по масштабам производства и застройки были всѐ же не совсем городами, а своеобразными «промышленными фермами». 83

Плотины и пруды в прикамских городах-заводах – это гигантские сооружения, коренным образом преобразовывавшие пермский ландшафт. Зеркала Нытвенского, Очѐрского, Пожевского, Чѐрмозского и других прудов – от пятнадцати до тридцати квадратных километров. Добиваясь необходимой глубины пруда и нужных запасов воды в нѐм, плотинные мастера строили преимущественно насыпные земляные плотины длиной до одного километра и больше, ширина их составляла тридцать-сорок метров, высота – шесть-десять метров. И сами заводы никак не уступали в монументальности плотинам и прудам. Не случайно заводы в целом – чудеса науки и техники своего времени – признавались их обитателями в какой-то мере могущественными одушевлѐнными существами, которым нельзя было не поклоняться, и которыми гордились как добрым делом рук своих. В первой четверти XIX века провинциальные города-заводы возвысились до ансамблевой застройки, были учреждены должности губернских архитекторов, архитекторов горных заводов, горных округов, главного правления горных заводов. В Пермском Прикамье работали десятки квалифицированных архитекторов. Родились и проявили себя усольская, ижевская, чѐрмозская, пермская архитектурные школы, работавшими над прикамскими городами-заводами четвѐртого поколения. Во второй четверти XIX столетия руководство строительством новых городов-заводов осуществляло государство. Бесспорно, что города-заводы как существеннейший элемент уральской и пермской региональных культур несут в себе множество черт и мировой и отечественной научной, технической и художественной культур. Многие русские люди ездили учиться за рубеж. Некоторые русские землевладельцы создавали в других странах консультативные бюро, куда включали крупных учѐных. Всѐ это и многое другое не только не мешало, но наоборот, способствовало тому, что ведущие металлургические заводы Урала и Пермского Прикамья были крупнее по размаху застройки, объѐмам оборудования и инженерных сооружений. Однако по российской юрисдикции даже самые разросшиеся промышленные центры частновладельческих вотчин не имели права называться городами, хотя по набору городских черт они таковыми были. Работавший на Урале известный английский геолог Р. Мурчисон в середине XIX века несколько иронично характеризовал «довольно-таки странных русских», которые почему-то не желают называть некоторые давно уже сложившиеся города городами. Поэтому и сам Мурчисон в своей книге об Урале осторожно называл эти города или просто «заводами», или – «горными заводами», или – «средоточиями промышленности». Мурчисон писал о том, что многие уральские «заводы» имеют население «…более просвещѐнное и образованное, нежели где-либо удавалось нам встречать в большей части Российской империи. Ни одно географическое или статистическое сочинение не может передать ясного понятия о высокоразвитом состоянии этих средоточий промышленности; каждое из них и более населено, и находится в более совершенном положении, нежели многие города, обозначенные на карте крупными буквами». 84

Но научный и инженерный потенциал не заслонял для уральцев художественной стороны жизни. Поэтому города-заводы Урала и Прикамья – это ещѐ и интереснейшие, самобытные произведения промышленного и иного искусства, своеобразные слепки уральской и пермской региональных художественных культур. При этом сами эти культуры, родившись в недрах городов-заводов, выплеснулись на просторы огромного региона и даже далеко за его пределы, образовали явление высшего порядка общества – горнозаводскую цивилизацию, своеобразный феномен не только отечественной, но и мировой культуры. Требование П.С. Богословского, обосновавшего представление об Уральской горнозаводской цивилизации, о праве Урала и Прикамья на особое внимание со стороны историков культуры и признание самобытности формирования художественного наследия края, должно, по нашему глубокому убеждению, стать краеугольным камнем при создании всех концепций развития Урала. Об открытии Богословского интересно рассказывать в период большого юбилея – 270-летия Соликамского ботанического сада Григория Демидова. Факт появления такого сада в Соликамске в первой половине XVIII века – это важное научное и культурное событие, одно из первых крупных достижений Уральской горнозаводской цивилизации.

Лев Баньковский в ботаническом саду Соликамска [2004 г.]

ЧАСТЬ VI.

СОЛИКАМСК – СОЛЯНАЯ СТОЛИЦА РОССИИ

Фотография Николая Коротких 87

Соль Земли

Много

лет назад принялся я собирать коллекцию эпитетов, эмблем и символов, посвящѐнных Соликамску. Здесь, конечно, и главная солонка страны, и соляной город, и соляной центр, и соляная шкатулка, и многиемногие другие. А как выглядит Соликамск на карте мира? Карты всех земных материков обильно «посолены» соляными городами, дорогами, реками, озѐрами, островами. Одни территории посолены очень круто, другие – пореже. Вокруг нас – что на север, что на юг – целое созвездие соляных топонимов. В 1819 году российский Департамент Горных и Соляных дел составил миллионного масштаба «Генеральную карту соляных промыслов Российской империи». На карте обозначены все соляные заводы и промыслы, солѐные озѐра, места залежей каменной соли, центры оптовой продажи соли и соляные транспортные пути. Из этой карты, на которую нанесены двадцать четыре соляных области, окрестности Усолья и Соликамска самые разрисованные. Ещѐ бы! На время составления карты в Соликамске, Усолье, Дедюхине и Лѐнве добывалась половина всей российской соли. Отсюда и представления о Соликамске как главной «российской солонке», «соляной столице России». Изучая и характеризуя разные соляные города как Личности, конечно же, рано или поздно задумаешься над тем, какой город в состоянии претендовать на «соляную столицу планеты»? Думаю, что исследований таких ещѐ не проведено, или, если таковые есть, то результаты их не очень широко известны. Тем не менее, пока критерии этой оценочной работы чѐтко не определены и не общеприняты, некоторые подходы к проблеме обозначить всѐ-таки можно. Попробуем приглядеться к схеме распространения национальных названий соли на территории западноевропейской цивилизации. Несмотря на великое множество государственных границ и изобилие самых различных народов, единая корневая основа слова «соль» хорошо просматривается. Впрочем, на схеме есть одно несоответствие первоначальному замыслу: в Литве соль называется «друска» (отсюда речка Друска и город Друскининкай). Я же поместил на схему литовское слово «рассол» – sòlymas, которое свидетельствует о том, что и на этой земле общеевропейская корневая основа соли не утрачена. Рассматривая карту-схему, можно увидеть и убедиться, что слово «соль» почти у всех европейских народов произносится примерно одинаково. Даже, как видно из схемы, греческое название соли «халос» не слишком далеко отошло от общеевропейского эталона. Факт «соляного единства» Европы и некоторых других материков подтверждают и переведѐнные на русский язык названия многих западноевропейских и иных соляных мест. Например: Сольмона и Виа Салария – город и старинная соляная дорога в Италии, Солунь – болгарское название города Солоники, Сольнок – город в Венгрии, Солфорд – город в Великобритании, Солт-Ривер и Солт Лейк Сити – река и город на западе США. Этот перечень может быть очень далеко продолжен, но не станем отходить в сторону от поставленной задачи: каким образом и где искать претендента на соляную столицу земного шара? 88

Как теперь видим, наша задача немного упрощена тем, что с помощью науки топонимики никакие соляные регионы Западного полушария не могут быть потеряны из виду, не могут быть обойдены научным анализом. Наличием единой корневой основы слова «соль», сильно упрощающей нашу работу, мы обязаны прежде всего древнеевропейскому сообществу-единству, впервые сотворившему самые долговременные понятия непреходящей ценности, такие как «солнце», «соль», «слог», «слово», «слух», «слияние», «сложение» и многие другие. Если в дальнейшей работе по поиску соляной столицы нашей планеты продолжать отталкиваться не только от наибольшего разнообразия, но и от наибольшей плотности соляных топонимов на картах мира, то особое внимание нужно обратить на Европу, издавна отличающуюся высочайшей насыщенностью всемирными торговыми связями. В пределах Европы заметно выделяются четыре национальных соляных государства-региона: европейская часть России, Германия, Польша и Франция. Начнѐм с Германии, карта которой особенно пестрит соляными городами и городками: Зуль, Зульц, Зульце, Зульцбах, Зульфельд, Зюльц, Сюльте, Галле, Гальштадт, Халле (халле – местность с соляными источниками). По-видимому, более всех славится своей соляной индустриальностью и древней соляной культурой город Галле. На карте Польши многие неравнодушные к соли жители Земли покажут город Величку. В древние времена город этот именовался Великой Солью, а потом – просто Величкой. Здесь находится уникальный на земном шаре подземный музей соли, работающий в действующей соляной шахте. Недавно город Величка отметил своѐ 715-летие. Можно полагать, что известный французский архитектор Клод Николай Леду знал о том, что на восточном краю Европы уральский сользаводчик Григорий Демидов создал в Соликамске уникальный по размерам и устройству ботанический сад. В 1774 году, через 14 лет после смерти Демидова, Леду создал план и начал строительство идеального соляного города Шо у подножья Юрских гор. Этот «Трудовой солеваренный город» должен был стать первым на планете городом-садом. Здесь Леду предполагал ещѐ воздвигнуть храм Женской Славы, Дворец Мира и многое другое. Город, к сожалению, оказался недостроенным, сохранившим в истории название «Города Мечты». Очень своеобразной была соляная идеология российских солевиков. Остановимся на этом несколько более подробно. От древнерусских княжеств до гораздо более поздних времѐн дошло «соляное» противостояние Новгородской и Московской цивилизаций. Обе они совершенно по-особому относились к своему природному и человеческому «соляному» достоянию. Новгородцы всегда говорили: «Мы – у соли!», а свои широко простиравшиеся северные соляные угодья всегда называли «усольями». Москвичи же упорно обходились без смягчающей приставки «у» и выражали себя так: «Мы – Соль Московская, Галицкая, Илецкая…» и так далее. Если собрать вместе названия разных старинных русских соляных городов, то в начальной части древней российской истории окажется намного больше новгородского достояния: Усолье Вычегодское (Усольск), Усолья на Камском, 89

Балахонское, Тотемское, Сибирское, Зырянские Усолья, Новое Усолье, Рождественское Усолье. Внутрироссийское «соляное противостояние» отнюдь не было безобидным. В рождающемся общерусском государстве в нередких вооружѐнных схватках одна сила побеждала другую силу. В итоге этой борьбы все знакомые с солеварением жители Великого Новгорода и его округи были выселены в те российские города и селения, где давно производилась или только ещѐ начинала добываться соль. Речевое соляное упрямство новгородцев вначале не ведало компромиссов. Многие новые соляные промыслы и населѐнные места получили название Усолий. В Вычегодско-Вымской летописи, датируемой 1506 годом, Соликамск называется Усольем на Камском, в 1553 году жителей его кличут «усольцами». И в 1573 году Соликамск значится «Усольским городом». Ещѐ и в XVII веке Сольвычегодск именуется «Усольем», а построенные Строгановыми на правобережье Камы новые соляные промыслы называются Новым Усольем. Даже в 1669 году в Сибири, недалеко от Иркутска, новому селу с соляными промыслами дают имя Усолья Сибирского. Однако неизбежно приходит время, когда Усолье Тотемское переименовывается в Тотьму, Старое Усолье – в Сольвычегодск, Усолье на Камском – в Соль Камскую, а потом – в Соликамск. Российский человек никогда не был бесстрастен по отношению к соли. Ещѐ в праславянские времена корни «сол» и «съл» были обращены не только ко всему собственно солѐному, но и к солнцу, слону, послам и посольствам, к солидности, славянам, славе и ко многому другому, что составляет основу жизни, еѐ надѐжный фундамент и смысл. Собственное словотворческое соляное богатство у нас берегли и старались умножать даже за счѐт заимствований. В Россию пришли, например, и долго держались употребляемые ещѐ в Древней Греции такие понятия, как «аттическая соль» и «солецизмы». Русскому человеку нравилось, что ещѐ Цицерон называл остроумие солью. Аттическая соль – тонкая острота, изящное остроумие, которые были свойственны образованным людям греческой метрополии – Аттики. А вот жителям греческой периферии, обосновавшимся в соляном малоазийском городе Солесе, было свойственно делать грамматические ошибки, которые по имени города получили название солецизмов. Так сказать, – соль с изъяном. Не следует забывать, что и такая соль есть на свете. Начиная с 1955 года, в наших краях в поисках живого народного слова работают диалектологи Пермского педагогического университета. В 1973 году они выпустили «Словарь говоров Соликамского района Пермской области». Из этого словаря можно узнать, что сользаводовец – это человек, работающий на соляных разработках; солянка – баржа для перевозки соли; солоник – родник, вода которого обильно насыщена солями; солоник – пирожок с солью вместо начинки; соловозить – возить соль и многое другое. А из других словарей мы узнаѐм, что солище – это солончак; слаинк – рынок соли; росол – похлѐбка; солнопек – кулебяка с солѐной рыбой; соловцы – небольшие волны с белыми гребешками; соломя – морской пролив; солоща – разборчивый едок; салат – посоленная зелень. Многие ранее общеизвестные «соляные» слова и понятия ныне почти забыты. Незабываемо, например, слово «солонка», но редко кто произносит 90

такие синонимы его и оттенки, как солоница, соленица, сольница, сланица, солянка, солило, солоник, росольник, разсольница. В крепких, надѐжных домах солонка была всегда по соседству с солярными, солнечными узорами. На выбеленных до сияния вышитых полотенцах выносили почѐтным гостям хлеб с сияющей белизной солью, символом доброжелательности и честных намерений: «Хлеб-соль ешь, а правду-матку режь!» Хлеб-соль считалась взаимным, отплатным долгом или делом: «платежом красна». А если кто-то шѐл поперѐк такой памятки, как «хлеб-соль не бранится», и, не сдержавшись, говорил дурное, бранное слово, то оговаривался: «Не за хлебом-солью сказано!» Когда приходила пора благодарить гостеприимных людей, говаривали: «Сколько ни думай, а лучше хлеба-соли не придумаешь», «Хлебсоль и во сне хорошо», «Спасибо на хлебе, на соли, да на добром слове!» Древнее российское движение в защиту языка, по-видимому, одного порядка со всегдашней в нашем крае борьбой за чистоту соли. Никогда не исчезали из русского языка острóта, едкая насмешка, живое, солѐное слово. Именно солѐное, но не иное. Для сравнения солѐности словвыражений, солѐности слова и дела ориентировались или на заморскую «аттическую», или на свою доморощенную соль русскую. Каких только «солѐностей» нет в нашем языке: «так солоно, что в пот бросает» «солоно пришлось – насыпали соли на хвост», «не сыпь мне соль на рану», «в этой комедии больше табаку, нежели соли», «соляной столб», «солозоб» (лакомый до солѐного, любящий очень подсоленную пищу), «солоня» (неряха) и другие. И насколько же нужно быть остроумным, чтобы о пермяках – «солѐных ушах» – узнали не только во всей России, но и в разных странах. В очень давние времена самое главное, самое ценное, самое важное в людях называли солью земли. Рахметова – героя книги «Что делать?» и подобных ему – Н.Г. Чернышевский называл «солью соли земли». Любопытно, что выражением «соль земли» больше всего любили пользоваться те отечественные писатели, которые жили в уголках России, где добыча соли была традиционной. С особенной настойчивостью фразеологизм «соль земли» употребляли Писемский и Паустовский. Интересно бы узнать, есть ли и как употребляется такой же по смыслу фразеологизм в других странах? Соляная терминология, соляная речь России – это огромный мир, который является отражением удивительного по своим масштабам соляного государственного и народного промысла. Из всего вышесказанного следует однозначный вывод: главные соляные регионы и соляная столица мира в том числе определяются прежде всего по критериям развитости и высоты соляной культуры в самом широком смысле этого понятия. Приостановимся ещѐ немного на сравнении соляных гербов отечественных соляных городов. Сопоставим между собой хотя бы некоторые эти подчѐркнутые городские достоинства. Не так уж много в нашей стране старинных гербов, на которых помещены эмблемы соли и соляного дела. Заметим тут же, что на гербы соляных городов Нерехты и Тотьмы соль всѐ же не попала. А вот на гербе Солигалича – «в золотом поле три стопки соли», у Сольвычегодска – «две стопки соли в красном поле», на нынешнем нашем березниковском гербе – три кристалла соли. Все эти знаки признания значения соли в жизни города преисполнены 91

глубокого смысла: не случайно на стене церкви одного из германских соляных центров высечена просьба к Богу поместить кристаллик соли в разум человеческий. На утверждѐнном в 1781 году гербе Старой Русы – «в красном поле железная сковорода, на которой варится соль, поставленная на кирпичной разожжѐнной печке, понеже в сѐм городе имеются знатные соляные варницы». Этот наглядный образ посвящѐн теме соединения стихии огня с силой соли. Герб Соликамска всем хорошо известен: на нѐм совмещены символ богатейшего подземного источника – великого дара природы – с символом человеческого труда по добыче соли. Три четверти века назад в России произошло событие мирового масштаба – открытие крупнейшего в мире месторождения калийной, магниевой и каменной солей. За последние семь с половиной десятилетий у нас в стране был создан уникальнейший производственный комплекс по добыче и переработке солей, по производству множества видов продукции в разных отраслях промышленности. Солевики всего мира понимают, что в нашу эпоху, на рубеже третьего тысячелетия главная солонка мира находится в Верхнекамье. А вопрос о том, можно ли считать Березниковско-Соликамскую городскую агломерацию соляной столицей мира, пока ещѐ не решѐн однозначно.

Соликамск – горный город, соляная столица России

Горное начало нашего города гораздо более многовековой давности, чем дата основания Соли Камской. Испокон веков добывались в окрестностях Соликамска соль, медь и железо. Хорошо известно, что с 1430 года процесс массовой выварки соли здесь уже не прерывался сколько-нибудь надолго. И в имени нашего города, что на реке Усолке, отражена масштабность соляного производства. Соль Камская – не усольская, не боровицкая, не боровская, а именно Камская, под стать огромной реке. Поскольку наш расположенный на самом дальнем восточном краю Европы город оказался на основном пересечении Транссибирского пути с многорудным Уральским хребтом, то никакие поисковые экспедиции российских рудознатцев в XV-XVII веках не миновали Соликамска. Первые дошедшие до нас упоминания о поисках русскими людьми уральских руд относятся к 1491 году. После многих временных пробелов в государственных архивах сохранились некоторые сведения об экспедициях на Урал в 1618, 1626, 1633 годы. Согласно предшествующим и сопровождающим экспедиции царским указам расходы по поиску руд в нашем крае покрывались из местных государевых доходов у Соли Камской, Чердыни, Орла-Городка. Главная база экспедиции 1626-1628 годов находилась в Соликамске. В 1633-1635 годы были открыты промышленные месторождения медных руд, на базе которых в полутора десятках вѐрст от Соликамска построен Пыскорский завод – первенец медеплавильной промышленности Урала. Он начал работать в 1640 году. В XVII веке Соликамск стал административным центром – столицей Урала, его крупнейшим городом. Это был ещѐ и центр основного соледобывающего района страны, где более чем на двухстах варницах производилось до семидесяти процентов объѐма всей российской соли. В 92

Соликамске и его окрестностях в помощь солеварням развились кузнечное и иные производства. Выдающийся строитель Горнозаводского Урала В.Н. Татищев, присланный сюда в 1719 году Петром Первым, наряду с заботой о создании совершенно новых уральских городов пристально присматривался к горным ресурсам Соликамска. По крайней мере трижды приезжал он в наш город, выяснял реальные возможности достройки Пыскорского завода, перспективы открытия новых медных рудников, проблемы роста выплавки меди в районе Соликамска и в самом городе. По-видимому, не без влияния Татищева в 1731 году в Соликамске был открыт Турчаниновым Троицкий медеплавильный завод. Тут же обсуждались вопросы создания первых на Урале общеобразовательных и профессиональных школ. Татищев явился первым разработчиком наиболее обширного в России горного законодательства, а кроме того и первым организатором горного управления на Урале. Горная служба впервые была приравнена к военной, а горная власть сделалась главной на заводском Урале – она имела свои законы, свой суд, своѐ войско, свои первые горные библиотеки и школы. Урал и Сибирь были выделены как бы в особую государственную коллегию с особыми полномочиями. Благодаря такой горной казѐнной власти Татищев, преодолевая огромное сопротивление владельцев частных заводов, где нещадно эксплуатировался детский труд, впервые начал создавать на Урале сеть школ разного уровня. В 1723 году в Соликамске была открыта цифирная школа, в которую преподавателем направлен выпускник Артиллерийской академии С. Жеребцов. В 1738 году начала работу арифметическая школа Пыскорского завода. Школы готовили грамотных людей прежде всего для горного дела. Только с 1789 года учебные заведения в Соликамске становятся постоянно действующими. Татищев подсчитал, что в 1733 году по всей России обучалось всего 1850 человек. Учѐный разработал серьѐзную программу школьного строительства на Урале и в России, вѐл постоянную переписку с Академией наук по научным вопросам, а также о присылке в уральские города учителей, инструментов, приборов, учебников, пособий и других книг. Образовательный проект его опережал своѐ время почти на семьдесят лет. По указанию Татищева на некоторых казѐнных заводах Урала были созданы минералогопетрографические лаборатории и каменные коллекции – прообразы будущих естественнонаучных музеев. Татищев долго был вынужден искать замену Соликамску и в постановке горного дела, и в организации оперативной административной общеуральской горнозаводской и иной деятельности. В основном по его инициативе и благодаря его конкретным действиям главный путь из центра России в Сибирь и на Дальний Восток был смещѐн из Соликамска на Среднюю Каму. Опорным центром на этом пути был назначен Егошихинский завод неподалѐку от устья Чусовой, будущий город Пермь. Татищев сам нашѐл для него место и собственноручно сделал первый его чертѐж. Точно так же было им выбрано место и для Екатеринбурга – административного, промышленного и культурного центра на восточном склоне Урала. Но Соликамск никогда не выпадал из поля зрения Татищева, ведь город по существу всегда был 93

важнейшими на Северном Урале воротами и на северо-запад, и на север Европейской части России. И Татищев неустанно советовался как с вездесущими русскими пребывающими в дорогах людьми, так и с работавшими в Соликамске и Пыскоре высокообразованными пленными шведами по поводу прокладки постоянного водного грузового пути с Камы на Вычегду и Печору. Вослед за Татищевым Соликамск видел и пользовался услугами многих известных горных специалистов России. И в самом нашем городе всегда вырастали выдающиеся горняки, которые век за веком укрепляли общепринятое в России суждение о Соликамске как горном городе. Наибольшее за историю расширение горного Соликамска произошло, конечно, в двадцатом столетии. Открытие крупнейшего в мире Верхнекамского месторождения калийных и магниевых солей привело к грандиозному по прошлым меркам горнопромышленному строительству, созданию обширнейшей горнохимической отрасли народного хозяйства, началу реализации интересной идеи Верхнекамского территориальнопроизводственного комплекса. Вспомним ещѐ об одном замечательном свойстве герба нашей соляной столицы. До сих пор старинный герб Соликамска не устарел и по-прежнему несѐт в себе правду жизни. Его можно назвать также символом торжествующей вечности. Соляной колодец на гербе Соликамска напоминает хорошо знакомое всем соликамцам устье деревянной рассолоподъѐмной трубы. Все знают, например, знаменитую Людмилинскую скважину, а старожилы города и краеведы могут назвать ещѐ несколько сохранившихся таких скважин по долине Усолки. Когда придѐт время устройства в Соликамске исторической набережной по берегу Усолки, устья рассолоподъѐмных труб будут реставрированы и обозначат новые ключевые точки драгоценного сохранившегося исторического ландшафта города, который в те будущие времена тоже будут называть соляной столицей, но уже без ограничительных указывающих на древность кавычек.

Соликамск – российский перекрѐсток

Около двух десятков лет тому назад с берега Карского моря на юг вдоль Уральского хребта стартовала экспедиция одной из центральных российских газет. В планах экспедиции было и посещение Соликамска. В преддверии этого события и очередного Дня города редактор «Соликамского рабочего» Ю.С. Чирков обратился в Пермский отдел Института экономики к его заведующему, географу и экономисту М.Н. Степанову с просьбой открыть цикл подготавливаемых газетных материалов научно-популярной статьѐй о проблемах жизни Соликамска. Степанов пригласил меня к себе в помощники и соавторы, и мы обозначили тему работы – «На перекрѐстке дорог». Именно так, предваряя дальнейшее развитие Верхнекамья, мы до сих пор обозначаем существо жизни Соликамска по самому большому счѐту. Статья наша с таким названием была опубликована в Соликамске 10 мая 1986 года. Не повторяя изложенных в давней статье положений, попытаемся сначала оценить толкование термина «перекрѐсток» с позиций историкоградостроительной науки. Вначале всѐ кажется вполне простым и понятным: 94

перекрѐсток – пересечение улиц. А если, по совету историка российского градостроительства Л.Е. Иофы, посмотреть на уральский город как на Личность? И если вдруг при этом слово «перекрѐсток» окажется с большой буквы Перекрѐстком? Много ли таких насчитаем мы в нашем Соликамске? Думаю, что вот такой в городе Перекрѐсток – единственный: у главного моста через Усолку, в историческом центре города. Теперь же задумаемся над следующим вопросом с гораздо более приподнятым смыслом. А что такое город-перекрѐсток? Первый приходящий на ум вариант ответа такой: это город на пересечении разных путей-дорог. А если это с большой буквы Город-Перекрѐсток? Много ли таких насчитаем мы в России? Нельзя сказать, что их совсем мало, но, однако, не так уж и много. Ближайшие к Соликамску: Пермь и Екатеринбург, Казань и Великий Устюг, Тобольск да Тюмень. Во всѐм этом мире родственных Соликамску ГородовПерекрѐстков у нашего города свои индивидуальные черты и особенности, свой ключ к окружающей территории. Перечислим кратко наиболее известные пути-дороги, издревле ведущие через Соликамск. Самые древние из них и одни из самых удобных – Кама с Волгой, Печора и Вишера с Северной Двиной. Эти водные восточноевропейские дороги идут от самого Каспийского моря до Северного Ледовитого океана или Белого моря вдоль всего Уральского хребта. Несколько водно-сухопутных дорог подходили к Соликамску с северо-запада, запада, югозапада. Несколько дорог уходили на северо-восток, восток и юго-восток через Уральский хребет. Шли ещѐ в Соликамск водная и сухопутная дороги со стороны Казани. Да не во все времена они действовали, далеко не всегда были доступными для заселяющих Урал русских людей. Казань была столицей сначала Волжской Булгарии, потом – Казанского ханства, связанного с Золотой Ордой. Поэтому Московское государство при распространении своего влияния на Урал издавна пользовалось более надѐжными и защищѐнными северными, так называемыми поморскими дорогами – от Великого Устюга по суше в Соликамск и Чердынь, да ещѐ от того же Устюга водой по Сухоне и Вычегде на Вычегодско-Камский водораздел. На первый взгляд, в обстоятельствах выбора места под город Соль Камскую нет ничего непонятного и тем более загадочного. Наткнулись новгородские, вологодские, устюжские и другие богатые люди на приуральские соляные ключи с рассолами высокой крепости и начали строить самые производительные в России солеварни до тех пор, пока обслуживающие их поселения не образовали город. Одно природное достоинство Соликамска – концентрация богатых соляных источников почти в одной географической точке, другое дополняющее достоинство – стояние нашего города на Камском водном пути, позволившем дѐшево перевозить соль и в центр России, и ещѐ дальше. На самом же деле место «Соликамского Перекрѐстка» обозначилось гораздо-гораздо раньше. И то, что он был изначально особенным, свидетельствует сосредоточение на Соликамской земле всевозможных археологических древностей, и в том числе серебряных кладов в первом тысячелетии нашей эры. Нигде на планете, кроме нашей страны, не 95

сохранилось столь же представительной коллекции закамского серебра, то есть предметов обихода царей, правивших Передней и частью Центральной Азии. С бывших царских столов блюда, вазы и иная посуда были некогда привезены торговцами на Соликамскую землю и здесь сохранились в кладах как предметы языческого культа. В нашем Пермском Прикамье кладов нашлось так много, что они составили самую крупную в мире петербургскую Эрмитажную коллекцию закамского серебра. При внимательном изучении археологических материалов можно обнаружить и ещѐ более древние следы особенно активной жизни народов на нашей земле. Перекрѐсток был здесь всегда, но жизнь на нѐм иногда как бы «замирала» и не выделялась на всеобщее обозрение. Принято считать и вполне справедливо, что в конце XVI века соликамский посадский человек Артемий Бабинов открыл прямой путь из Верхнекамья в Сибирь. Но ведь открыл он пусть совсем заросшую, но уже тысячелетиями нахоженную тропу, почти готовую дорогу. С небольшим числом, менее полусотни, крестьян-плотников, мосто- и гатестроителей, Бабинову потребовалось всего лишь два года, чтобы эта «тайная тропа» превратилась в прямоезжую дорогу для гужевого транспорта. Может быть, правильнее сказать, что самые насущные потребности того времени позволили Артемию Бабинову вновь вернуть к жизни дорогу, которая существовала вечно. На какое-то историческое время она просто потерялась из виду – заросла, превратилась в глухую тропу, которой пользовался весьма и весьма ограниченный круг местного населения. И что же произошло в России вслед за открытием Бабинова? А дальше, по существу с Соликамского Перекрѐстка, были открыты и Восточный склон Урала, затем – весь Урал, а потом и вся Сибирь вплоть до Тихого океана. За долгую историю России это был единственный прецедент уникальной роли уникального государственного Перекрѐстка. Насколько интенсивно и результативно функционировал в бабиновские времена тракт имени Бабинова, можно судить по поразительному историческому факту. Всего лишь через четыре десятка лет после открытия этого тракта Россия вывела свою государственную границу к берегам Тихого океана. Почти полтора столетия со всей возможной интенсивностью работал Бабиновский тракт. Помимо всего прочего он обеспечивал и расцвет самого Соликамска, превращение его в столичный уральский город. Соликамские купцы в это время активно работали на освоение рынка Мангазеи, на открытие Русской Америки, на торговлю в Якутске, Кяхте, Китае, не забывая при этом самого Южного и самого Заполярного Урала. Вот ещѐ что такое большой Перекрѐсток в бескрайних российских пространствах. А что же дальше произошло с нашим городом, вдруг уступившим столичные уральские функции Перми и Екатеринбургу? Перестал ли Соликамск быть Перекрѐстком? Отнюдь. По законам горнозаводских цивилизаций, открытие и разработка в двадцатом столетии крупнейшего Верхнекамского месторождения калийных и магниевых солей прямо подтверждает функцию Соликамска как Перекрѐстка России. И это именно так даже в случае временного отсутствия железных и шоссейных дорог из 96

Соликамска на север Кировской области, в Коми Республику, отсутствия прямых путей через Урал в Свердловскую область. Несколько лет тому назад меня пригласили в петербургский Институт урбанистики, чтобы провести теоретический семинар по экологическому районированию Верхнекамья для градостроителей и архитекторов – специалистов по районным планировкам. Со многими работавшими на Урале сотрудниками этого института я был знаком по делам службы более десятка лет. Уже задолго до проведения семинара я кое-что представлял о будущих уральских городах, а во время семинара познакомился с новыми подробностями перспективных разработок института по Уральскому региону. В числе вариантов развития Березниковско-Соликамского промышленного узла и района петербургские градостроители обсуждали интереснейший проект – проект планового слияния Соликамска и Березников в один город. Если подходить к этому вопросу без каких-либо предубеждений и весьма непритязательно, да ещѐ поглядеть на космические снимки, то слияние наших соседних городов через Родники и Чашкино уже налицо. Но петербуржцыурбанисты считают такое слияние фактом случайным, обусловленным территориальной близостью Березников и Соликамска. Многие специалисты полагают, что закономерное образование единого административного и культурного центра Верхнекамья произойдѐт в плановом порядке по правобережью Камы от траверса Соликамска до Усолья. Каковы же серьѐзные причины строить целый новый город вдоль камского побережья? Во-первых, причины экологические: промышленные зоны обоих городов отделяют жителей от Камы, создают почти неустранимую опасность газовыми выбросами и промстоками, чреваты надвигающейся сейсмической угрозой. Немаловажны также и причины социально-экономические, которые ныне ориентируют Верхнекамье на укрепление и развитие северных, северозападных, западных и юго-западных экономических связей. Березники частично подготовили свои ресурсы к совершенствованию этих связей с помощью Усольского моста. Соликамску такой «рывок на запад» ещѐ предстоит. Петербургские градостроители из Института урбанистики готовы выполнить соответствующие проектные работы по новому правобережному городу, им для этого необходим вполне созревший социальный заказ от Соликамска, Березников и Перми. Очень важно, что главным претендентом на размещение административного центра нового города является территория Пыскора. Территория и населѐнный пункт, во всех отношениях достойные того, чтобы быть реконструированными с позиций самых высоких критериев современной экологии, исторической этики и эстетики. Пока же известный березниковский художник и краевед со своими единомышленниками установили на Пыскорской горе большой поклонный металлический крест, изготовленный на Соликамском магниевом заводе. Такие кресты в России всегда устанавливались на наиважнейших государственных Перекрѐстках.

Соликамск и Соликамский уезд в административно-территориальных реформах России

Наш

Соликамск относится к числу довольно редких городов, которые русские люди на свой страх и риск основывали явочным порядком в великопермских и других землях, граничащих с землями Русского государства. Так и простоял Соликамск двадцать один год «заграничным» поселением. Только в 1451 году Пермь Великая была присоединена к Русской земле вместе с Чердынью – Верхней Землей – и Соликамском – Землѐй Нижней. В старинной русской летописи к 1505 году относится такая запись: «А Землю Нижнюю воевал всю, в Усолье на Камском варницы пожѐгл, цырны разорив…» Это про нападение на Соликамск воинственных местных соседских племѐн. В первой сохранившейся переписи нашего края, которую провѐл в 1579 году И. Яхонтов, Верхнекамье было подразделено на вотчины Строгановых (с 1558 года), территории Соликамского и Чердынского уездов, владения Пыскорского и ИоанноБогословского монастырей. В самом конце XVI века Пѐтр Великий Соликамск со своим уездом стал громко известен всей России: через город и уезд начала отстраиваться уральская часть Великого Сибирского пути – Бабиновский тракт. Долгие времена, до самой петровской эпохи, Соликамск находился в ведении московского Новгородского приказа, управляющего с помощью царских наместников и воевод всеми северными поморскими российскими территориями. Верхнее Прикамье включало три уезда – Чердынский, Соликамский и Кайгородский. Знаменитый историк Н.М. Карамзин образно написал, что Пѐтр I «открыл для России Урал», а вот географически понимал его как часть Сибири. При первой же крупной государственной территориальной реформе царь объявил не только Горный Урал, но даже и Вятское Приуралье в составе Сибири. Сделано это было по понятной причине – для поддержки и укрепления Сибири, центром которой назначен Тобольск. По этой реформе 1708 года Сибирь была одной из восьми российских губерний, а Соликамск – одним из еѐ двадцати шести городов. Новым петровским указом от 29 мая 1719 года число губерний в России увеличивалось с восьми до одиннадцати. Сибирская губерния была поделена на три провинции: Вятскую (с Кунгуром), Соль-Камскую (Соликамск, Чердынь, Усть-Вымь) и Тобольскую. Через пять лет Кунгур и его уезд включены в СольКамскую провинцию. Ещѐ через четыре года, при Петре Втором, в стране проведена новая губернская реформа, согласно которой Соль-Камская и Вятская провинции переведены в состав Казанской губернии. В связи с ростом значения Кунгура на строящемся новом Сибирском тракте образована 98

Кунгурская провинция. В 1738 году провинциальное правление перенесено из Соликамска в Кунгур. Таким образом, в составе Кунгурской провинции оказались Чердынь, Соликамск, и Чусовские Городки. Выделение Кунгурской провинции именно в таких границах во многом обязано административным и научным трудам В.Н. Татищева – главного организатора горнозаводской промышленности на Урале. Благодаря глубоким знаниям Татищева в области геологии, географии и ботаники, была надѐжно определена граница между Европой и Азией, проходящая по Уральскому хребту. Раньше даже у очень авторитетных учѐных не было единства в определении этой границы: еѐ проводили, например, по Иртышу и Оби. В сентябре 1765 года Екатерина II подписала «Манифест о генеральном межевании земель Российской империи», а в следующем году – инструкцию со словами: «Снятие производить через вернейший инструмент – астролябию с принадлежностями…» После десятилетнего обстоятельного межевания государственных земель «вернейшим» инструментом царица выпустила манифест, приведший в действие так называемое «Учреждение о губерниях». Вместо прежних двадцати трѐх учреждалось пятьдесят губерний. На Урале и в Приуралье три самостоятельных губернии – Вятская, Пермская и Казанская – созданы из бывших Казанской и Оренбургской губерний. В 1781 году в России созданы девятнадцать генерал-губернаторских округов. Тринадцатым оказался Сибирский с Пермским и Тобольским наместничествами. В пределах Пермского наместничества выделены по обе стороны Уральского хребта две области – Пермская и Екатеринбургская, которые делились на уезды: Пермский, Соликамский, Чердынский, Кунгурский, Красноуфимский, Осинский, Оханский, Обвинский и другие. Согласно январскому указу 1781 года Соликамский уезд стал одним из шестнадцати уездов Пермского наместничества. Через пятнадцать лет оно было упразднено, а вот жизнеспособность Пермской губернии, образованной Павлом I в марте 1797 года, оказалась высокой – более чем на столетие. В 1804 году учреждены и до декабря 1811 года действовали Пермское и Вятское генерал-губернаторства. В дальнейшем же статус, границы, состав Пермской губернии не изменялись до января 1918 года, когда Третий Уральский областной съезд Советов постановил ликвидировать Пермскую, Вятскую, Уфимскую и Оренбургскую губернии, а на их основе создать одну Уральскую область с центром в Екатеринбурге. Такое решение осуществлено в 1923 году. Тогда же и был образован Верхнекамский округ с центром в Соликамске. А ещѐ одиннадцать лет спустя Уральская область разделилась на Свердловскую, Челябинскую и Обь-Иртышскую. Во всех административно-территориальных реформах и устройствах нашего государства Соликамск всегда сохранял и умножал округообразующий ресурсный и историко-культурный потенциал. Вместе с Березниками наш город несѐт эту функцию и теперь.

Соликамск – первенец Уральской горнозаводской цивилизации

Если сравнить со звѐздным небом россыпи взаимосвязанных человеческих жизней на просторах нашей страны, то Соликамск вместе с Чердынью и Новым Усольем составляют созвездие самых северных в Верхнекамье исторических городов. Созвездие как бы нанизано на Колву и Каму и прирастает южнее Орлом-Городком, Чѐрмозом, Майкором, Ильинским, Добрянкой, Полазной, Пермью. Весь этот ствол всюду известных городов и посѐлков со своими ветвями-веточками входит в очень своеобразную галактику исторических населѐнных мест Уральского региона, у которой есть пока ещѐ мало распространѐнное, но веско аргументированное научное название – Уральская горнозаводская цивилизация. Прежде чем пытаться объяснять особенную природу этой цивилизации и еѐ внутреннюю структуру, обратимся за некоторыми необходимыми сведениями к совсем молодой науке – градостроительной геометрии. Новую градогеометрическую науку провозгласил в середине ХХ века известный российский историк архитектуры Л.Е. Иофа в первом томе монографии «Города Урала». Целых два важнейших периода истории уральского градостроительства учѐный связывал с Соликамском. Иофа рисовал включающие Соликамск сети городов и настаивал на том, что картографический метод в градостроительной геометрии – орудие изучения, а не иллюстрирования. В числе дальних предшественников градостроительной геометрии Л.Е. Иофа называл Ивана Васильевича Вернадского, талантливого учѐногоэкономиста и статистика, отца всемирно известного академика – Владимира Ивановича Вернадского. Ещѐ в 1857 году, в первом выпуске журнала «Экономический указатель» И.В. Вернадский опубликовал статью «Значение природы в государственном хозяйстве». В развитие изложенных там мыслей Л.Е. Иофа пояснял, что градостроительная геометрия растолковывает долговременную жизнь и активность города, его живучесть, благополучие на фоне действия природных стихий, объясняет и предваряет ближние и дальние перспективы групп населѐнных мест. К сожалению, вскоре после выхода в свет первой книги «Городов Урала», Л.Е. Иофа ушѐл из жизни. Заявленная им новая наука осталась на какое-то время почти без внимания учѐных. Разве что историки градостроительства в Екатеринбурге не выпускали еѐ из поля зрения, и постепенно включали разные аспекты этой науки в орбиту исследований для подготовки и издания Уральской архитектурно-художественной энциклопедии. В 1994 году в Соликамске была намечена и состоялась большая конференция «Малые города Верхнекамья: экономика, экология, культура», на которой впервые была представлена схема Уральской горнозаводской цивилизации, выполненная в Уральской архитектурно-художественной академии (см. рис.). Схема наглядно демонстрирует ключевое временное и географическое место Соликамска в этой цивилизации.

100

Соликамск явился предтечей всей этой цивилизации. Богословский и Иофа в своих научных трудах по существу объяснили этот факт. Возьмѐм и мы в руки путеводную нить их рассуждений. На территории Верхнекамья в XV-XVII веках сложился центр солеваренной промышленности общероссийского значения. Из более чем двадцати областей традиционной добычи соли в России Верхнекамский регион был ведущим по количеству выдаваемой продукции. Основную долю соляного дохода России до середины XVIII века составляла прибыль от продажи «пермянки»: в 30-40-е годы она достигала шестисот тысяч рублей. Более десятка российских губерний снабжалось этой солью. В 1819 году на главных соляных промыслах Верхнекамья – Соликамском, Усольском, Дедюхинском и Лѐнвинском – добывалась половина всей русской соли. Верхнекамское солеварение – самая старая и самая крупная отрасль горнодобывающей промышленности Урала – предварила становление уральского горно-металлургического производства. Первые города-промыслы Соликамск и Дедюхин, сѐла-промыслы Новое Усолье и Лѐнва, село Пыскор с первым на Урале медеплавильным заводом подготовили в Пермском Прикамье почву для рождения и развития нового типа поселений – городов-заводов. К середине XVIII века уральские заводы обеспечили России первое место в мире по выплавке меди, в 1767 году они выдвинулись на первое место среди мировых производителей чугуна. Камская водная магистраль обеспечила разрастание зародыша Уральской цивилизации от Соликамска и Чердыни на юг, Бабиновский тракт обеспечил еѐ рост на восток: сначала в Верхотурье, а затем на юг по восточному склону Урала. Несомненно, что ведущими причинами разрастания Уральской горнозаводской цивилизации были историческая необходимость расширения государственных земель, международная торговля, введение в оборот новых минеральных ресурсов и многие другие неизбежно действующие социальноэкономические факторы. Своеобразным благоприятным природным «стержнем» российской экспансии в Сибирь был СольвычегодскоВерхотурский древний водораздел, дорога по которому действовала абсолютно надѐжно и круглогодично на протяжении едва ли не полутора веков. Водораздел этот, обеспечивавший регулярные транспортные связи Центральной России с Сибирью при минимуме крупных речных переправ, являлся как бы приготовленным самой природой естественным прямым путѐм к новым экономическим и социальным государственным горизонтам. Градостроительная геометрия Л.Е. Иофы имеет в своѐм распоряжении и другие убедительные природные основания уральскому градостроительному процессу, в истоках которого был утверждѐн солепромышленный Соликамск. Наш город стал самым крайним восточноевропейским промышленным центром, своеобразными вратами индустриализации и цивилизованности Урала и Сибири.

101

ЧАСТЬ VII.

102

СОЛИКАМСК – МУЗЕЙНЫЙ ЦЕНТР ВЕРХНЕКАМЬЯ

103

Соликамск-Верхотурье – уральские врата России на пути в Сибирь и к Тихому океану

В 1581 году из нашего Верхнекамья вышла на покорение Сибири дружина Ермака. Самым непосредственным результатом военных действий дружины был поиск соликамским посадским человеком, землепашцем и промысловиком Артемием Софроновичем Бабиновым прямейшей сухопутной дороги из Соликамска в Тюмень. Родился этот знаменитый сибирский вож и первый инженер-землепроходец в селе Верх-Усолка, и промысловая жизнь помогла проникнуть ему в историю уральской тайги и многие еѐ тайны. Желая помочь терпящему бедствие Ермаку установить прямую и быструю связь из Сибири с Соликамском и Москвой, Бабинов решился на рискованнейший шаг. Он дождался традиционного прихода манси с верховьев зауральской реки Туры с охотничьими жертвами в Чаньвинскую пещеру, а потом тайно вслед за ними проследовал на восточный склон Урала. Путь был неблизкий – по таѐжной глухомани, но Бабинов прошѐл этой языческой тропой, вернулся домой живой и понял, что тропа годится для превращения в прямоезжий Сибирский тракт. Изданный в 1595 году указ царя Фѐдора Иоанновича, предлагавшего «охочим людям» прокладывать прямую дорогу на Туру, ещѐ раз встряхнул Бабинова, подвигнул его на окончательный выбор главного жизненного пути. Ощущение причастности ко вновь открытой дороге почти как к своей собственной заставило его взяться за руководство не только строительством тракта от Соликамска до Туры, но и вдоль Туры до Тюмени и Тобольска. Вся эта сжатая в несколько лет эпопея со срочным поиском, открытием и строительством сквозной дороги государственного значения осталась беспрецедентной в истории России. За считанных два года с помощью окрестного и пришлого крестьянского люда, работавшего под началом Бабинова, дорога была расчищена и в 1597 году введена в действие до Туры. В следующем году основано Верхотурье, а всего лишь ещѐ три года спустя – торговая Мангазея в Тазовской губе. С 1598 года Бабиновская дорога объявлена правительственным трактом и получила официальное название «Новая Сибирская-Верхотурская дорога». Послужила она главной сквозной дорогой государства около семнадцати десятилетий. О Бабиновском тракте говорят: «Дорога, создавшая Россию». Почему? Да потому, что пересекший Урал по кратчайшему направлению Сибирский путь самым надѐжным образом заводил русского человека в глубины Сибири и уже к 1640-му году помог раздвинуть границы государства до берегов Тихого океана. В 1647 году был основан Охотский острог, в 1648 году русские люди вышли из Ледовитого океана в Тихий, а в 1716 году освоили морской путь на Камчатку. Готовилось открытие русской Америки. Соликамск и соликамцы с достоинством держались у начала этой дороги – Бабиновского тракта, который, кроме того, помогал расти и самому Уралу. На бесконечно длинной шкале исторического времени два великих события в конце XVI века – поход Ермака и открытие Бабиновского тракта – практически совпадают. Эти две даты разделяют всего-навсего полтора десятка лет. Что же произошло с Соликамском за это короткое время? 104

В 1582 году, воспользовавшись уходом дружины Ермака за Уральский хребет, пелымский князь Кихек со своим войском захватил Соликамск. Кихек сжѐг дотла все пять церквей, все двести дворов, все тридцать торговых лавок, все два десятка варниц, уничтожил всех жителей Соликамска, из которых мужчин было более двухсот. На глазах Кихека и всего его войска Соликамск как будто навсегда перестал существовать. И действительно, многие поселения при подобных обстоятельствах, словно в защиту от повторения подобной катастрофы, или насовсем исчезали, или искали где-нибудь по соседству более безопасное новое место. Соликамск же изначально был заложен совершенно никуда не передвигаемым. Только на чужеземный взгляд городское пепелище было всюду одинаково чѐрным и безжизненным. На самом же деле под пеплом рассолоподъѐмных колодезных срубов, труб и башен всегда оставались вполне доступными для ремонта соляные источники. Всего лишь за полтора десятка лет после исчезновения Соликамск был восстановлен в новом, гораздо более высоком статусе. Жителям его было, кроме того, поручено строить и Бабиновский тракт, и Верхотурье, и многое что ещѐ. В 1613 году в Соликамске учреждается воеводство. Переписью 1624 года в городе отмечено 357 дворов. По численности городского населения Соликамск тогда уступал только четырѐм «поморским» городам – Великому Устюгу, Хлынову (нынешней Вятке), Каргополю и Холмогорам. Не было на Урале другого промышленного первогорода, который способен был возрождаться, как птица феникс так быстро. В середине XVII века, благодаря вновь проложенному Бабиновскому тракту, в Соликамске жили более тысячи четырѐхсот мужчин. Но поскольку город ещѐ не отошѐл от ощущений и переживаний минувшей полной разорѐнности, первую на Урале навечно утверждаемую каменную церковь решено было строить в погостеокруге – в селе Верх-Боровском, которое пережило вражеское нашествие, сожжение и гибель всех местных жителей в 1547 году. Верхборовскую церковь строил соликамский посадский человек Иван Третьяков, вероятнее всего, родственник основателей Соликамска первопроходцев Калинниковых. Церковь назвали Воздвиженской, закончили еѐ строительство в 1677 году, освятили на следующий год. Отличается она от всех прикамских церквей уникальной храмозданной надписью, состоящей из тысячи кирпичей-букв. Надпись эта на древнеславянском языке гласит, что строительство храма было одобрено царѐм Фѐдором Алексеевичем и вятским епископом. Надпись – своеобразный символ грамотности и учѐности уральского человека той эпохи. Замечательное уральское нововведение – строительство каменной Воздвиженской церкви – успешно состоялось и потребовало продолжения. Этой основательнейшей постройкой, пусть даже и не в самом Соликамске, наш город был приобщѐн к каменному строительству всего Московского государства. Деревянное и каменное зодчество нашего города восприняло всѐ лучшее, что было в архитектуре России XVI-XVII веков. Немалое архитектурное наследство досталось Соликамску от Великого Новгорода, но ещѐ больше – от Москвы и многих городов, устремивших свои пути на восток, к Уралу. Все эти пути из Владимира, Ярославля, Солигалича, Тотьмы, Великого Устюга, 105

Сольвычегодска сходились в фокусе Соликамска и складывались в новое градостроительное мировоззрение. Оно отличалось особо уважительным отношением к градостроителям-первопроходцам, заложившим также и основы новых местных традиций. Вновь рождающаяся региональная уральская архитектурная школа всегда берегла достигнутое лучшее, но в то же время не чуралась новизны, всегда открывалась навстречу восхищению и радости талантливых молодых мастеров. В дополнение к государственному порядку градостроительства у «Соликамских врат», открывавшихся в Азию, был ясно видимый каждому путешественнику неповторимый облик.

Соликамск-городок – Москвы уголок

конце XVII века утверждавшийся на Сибирском тракте Соликамск захлестнуло половодье мастеров каменных дел. Если в семидесятые годы XVII столетия соликамцы ещѐ присматривались к строительству Воздвиженской церкви в деревне Верх-Боровая, создаваемой «как в Великом Новгороде», то в восьмидесятые годы началось возведение многих каменных храмов столичного облика в центре Соликамска. Вокруг главной городской площади было начато потрясающее по размаху каменное и деревянное строительство: Спасо-Преображенской церкви – с 1683 года, Троицкого собора – с 1684-го, Богоявленской и Введенской церквей – с 1687го, Дома воеводы – с 1688-го, Спасской церкви – с 1689-го, Крестовоздвиженского собора – с 1698 года. Мастера, возводившие эти храмы и город вокруг них, опирались на опыт застройки самых значительных городов России. Строители обновлѐнных храмов не только постоянно дружески общались между собой, учились лучшему друг у друга, но и соревновались в мастерстве, виртуозности, изяществе, узорочной, красочной работе. Целью объединѐнного творчества мастеров-градостроителей было создание общегородского архитектурного ансамбля. С этой задачей они вполне справились и создали великолепную архитектурную основу Соликамска, по красоте и содержанию не уступающую Владимиру, Ростову и Суздалю, Великому Устюгу, Пскову и Новгороду. Очень интересно, что при удивительно богатом наборе приѐмов соликамского храмового строительства связь между лучшими произведениями зодчества западных и восточных окраин европейской части Московии не потерялась. В конце XVII века были созданы каменные Троицкий собор и церковь Одигитрии на смоленских землях в городе Вязьме. Возводились эти храмы с участием вятских и белозѐрских строителей. Характерной чертой храмов явились украшенные изразцами ряды убывающих кверху кокошников, образующих своеобразные ступенчатые пирамиды. И вот несколько десятилетий спустя знаменитая шестидесятиметровая соборная колокольня строилась с совершенно аналогичным четырѐхступенчатым пирамидальным завершением, которое в ту эпоху служило одним из самых убедительных символов небесных сил и пламенной огненной веры. Кроме главных силуэтов и главных однородных конструкций, храмы Московского государства, особенно допетровского времени, были украшены всюду очень похожими элементами 106

«малой символики», имевшими тогда огромное смысловое значение. Поэтому проходившая по Московскому государству основная сквозная дорога в Сибирь и Китай была застроена однородными по художественному смысловому облику храмами – от Вязьмы на крайнем западе до Соликамска на крайнем востоке Европы. Соликамские мастера, прошедшие через великие плотницкие школы и сами основавшие одну из известных российских плотницких школ, не пожелали просто так расставаться с нажитыми богатствами древнего деревянного зодчества. Они-то и выстроили Соликамск из кирпича так, словно бы он, как и прежде, восстанавливался деревянным. Настолько понятен был для соликамских зодчих и сам камень, что отважились они на редкую градостроительную дерзость. Все «чудеса» и «причуды» деревянной работы были воплощены в камне – крыльца, кокошники, бочки, колонны, лопасти, балясины, гирлянды, карнизы, узорчатые пояса. Профессиональную каменнодельную работу этого времени сравнивали с тонкой резьбой по дереву и кости, с вологодскими и иными драгоценными кружевами. Во всей своей красе были сохранены и, более того, ещѐ выше подняты над землѐй прекрасные северные вертикали – колокольни и шатры церквей, подобные поднебесным уральским елям и пихтам. Причудливый зубчатый городской узор архитектурных ансамблей повторял чередование окрестных залесѐнных возвышенностей. А весь город ещѐ и в многоводную тогда Усолку и еѐ весенние разливы гляделся как сам Урал. Таким был Соликамск деревянный, таким навсегда оставлен нам в наследство Соликамск каменный, будто чудом родившийся из подземных соляных недр город-сказка. Даже в зодческих «мелочах», шутя что ли, подчѐркивали соликамские мастера камнем будто бы бревенчатую основу углов зданий, складывали из камня будто бы обычные сквозные деревянные кружева-орнаменты, всем праздничным каменным узорочьем «выпевали» сказание об уходящем древнем деревянном уральском городе, свидетеле ещѐ более древних зодческих языческих преданий и символов, сказ о несокрушимом родстве и единстве человека и природы. Оторвавшись от земли, строители всеми силами старались убрать с глаз весомость, тяжесть камня, использовали для этого ажурные пояса с жучковым орнаментом, двойные арки с гирьками и многие другие приѐмы, даже каменную городковую резьбу. Щедро пользовались яркими изразцами, создавая из них высокодекоративные пояса, кровельные черепитчатые изразечные покрытия. Богато расписывали храмы как изнутри, так и снаружи. Городом уральских сказов, городом-напутствием в будущее смотрелся Соликамск и всему миру, обживающему уральские края и едущему через Урал осваивать Сибирь и Дальний Восток.

Соль Камская, Российская

Недавно

в Соликамске был празднично отмечен семидесятилетний юбилей Краеведческого музея. На научно-практической конференции, посвящѐнной этому событию, я обратился к гостю из Перми, главному специалисту департамента культуры и искусства областной администрации 107

Олегу Кутьеву с вопросом: действительно ли наш Соликамский краеведческий музей самый большой в области? Кутьев ответил, что ни у какого другого прикамского музея нет таких больших выставочных, фондовых и иных площадей, как в Соликамске. Ни в одном другом музее нет такого количества музейных зданий и помещений. Уникальный соликамский Музей Соли России – не областного, а российского масштаба. И что давно уже пора быть Соликамскому краеведческому музею государственным музеем-заповедником! Мы ещѐ вернѐмся к продолжению разговора с известным прикамским музееведом Олегом Кутьевым, а пока припомним события более чем пятнадцатилетней давности. Именно тогда на проходившей в нашем городе конференции «Соль и освоение края» горячо обсуждалась серьѐзнейшая проблема: можно ли в то время только что отреставрированный музейный комплекс старинного соликамского Усть-Боровского сользавода назвать МУЗЕЕМ СОЛИ РОССИИ? Сомнения были не маленькие, и исходили они от весьма авторитетных специалистов. Ведь в стране нашей не так уж мало старых заслуженных музеев соли – в Петербурге в Институте галургии, в Прибайкалье, в Прикаспии, в соляном городе Донбасса Артѐмовске, да и многих других отечественных центрах соляного промысла, не были забыты и наши местные соляные музеи «Сильвинита» и «Уралкалия». Оказался очень кстати на той памятной соликамской конференции видный учѐный – председатель петербургской научной школы солевиков, немало поработавший в разных соляных регионах России. Он успокоил разгорячѐнных спором музейных работников утверждением, что сколько-нибудь равных по значению музейному комплексу Усть-Боровского соль-завода в нашей стране просто не существует. Дальнейшие события лишь многократно подтвердили правоту признания статуса Музея Соли России за Усть-Боровским сользаводом. Соликамский завод-музей с достоинством стоит в одном ряду с всемирно известными Соляными копями Велички в Польше, соляными музеями германского соляного города Галле и многими другими. Какими же особенными достопримечательностями обладает УстьБоровской сользавод? Во-первых, он является своеобразным итогом не только великому древнему соляному промыслу Камы, но и итогом возможно ещѐ более древних соляных промыслов Беломорья, Тотьмы, Солигалича, Сольвычегодска. Стоит побывать, например, в вологодском городе Тотьме, чтобы убедиться в наивной технологической простоте ныне реконструируемых стариннейших тотьминских солеварен. Да, действительно, добыча соли – одно из самых древних занятий российского крестьянина. Иначе откуда бы взялось первое название солеварни – соляная изба. Известно одно из ранних изображений такой избы. В Москве, в фондах Государственного исторического музея хранится составленный более трѐх столетий назад альбом шведского инженера Э. Пальмквиста, в котором солеварня выглядит обыкновенным прямоугольным срубом с двускатной крышей. Изба и изба, со всех сторон ничего примечательного. Кто бы мог догадаться, какая необычная судьба будет у этой избы в Пермском Прикамье. 108

Давайте вместе подойдѐм к «соляным избам» Соликамска. Оглядимся вокруг. Большой Усть-Боровской соляной завод, построенный по старинным прикамским образцам в 1882 году, – весь деревянный. Сплошные бревенчатые конструкции. Таких во всѐм мире нигде больше не увидишь, и поэтому глаза разбегаются. По камскому берегу растянулась череда огромных соляных амбаров, за ними подальше от воды около десятка кряжистых «соляных изб» с высокими восьмигранными кирпичными трубами, стоящими на специальных основаниях за задними стенами солеварен. По краям комплекса – массивные рассолоподъѐмные башни, очень похожие на сторожевые башни-стрельницы давних прикамских городов-крепостей. В заводских башнях размещались насосы, откачивающие из глубоких скважин природные солѐные воды. Неподалѐку от них на земле стоят на бревенчатых ряжах так называемые соляные лари для сбора и хранения рассола. Уникальный завод-музей отреставрирован и продолжает восстанавливаться по проекту Московского научно-исследовательского реставрационного центра. Интересно впечатление от сользавода у руководителя проекта Е.Ю. Барановского. Известный специалист-реставратор, знакомый с мировым опытом производства соли, посетивший множество древних соляных промыслов Росси, назвал производственные здания УстьБоровского сользавода «циклопическими». Помните мореплавателя Одиссея в пещере у циклопа? И вот нечто похожее по ощущениям грамотный человек испытывает и «в плену» у прикамской истории архитектуры. Попытаемся посмотреть на соликамскую «соляную избу» глазами строившего еѐ плотника. Заметим, что у избы квадратное основание с длиной стороны около двадцати метров. А высота избы – под крышу нынешнего трѐхэтажного дома. Не так просто было даже в XIX столетии найти огромные брѐвна на всю длину стен, поэтому стены сделаны не цельными, а многосоставными. Когда заходишь в такую избу, то с удивлением обнаруживаешь, что нет внутри еѐ ни одной опорной колонны: всѐ видимое пространство над топочной ямой занято подвешенной на цепях огромной сковородой – циреной, квадратной с невысокими загнутыми бортиками длиной по восемь метров. Цирена, вместимостью около трѐх тысяч вѐдер, склѐпана из множества листов довольно толстого железа. Над ней размещены полати, куда соль, по мере выпаривания в цирене, перекладывали для окончательной просушки. На чѐм же держится тяжесть огромной деревянной крыши солеварни? Для поддержания крыши плотники придумали оригинальные диагональные бревенчатые стропила. В помощь таким тоже весьма тяжѐлым кровельным конструкциям по углам солеварни врублены брѐвна- «переклады», образующие единую дополнительную опорную квадратную раму с плотницким наименованием «кольцо». Всѐ сделано очень изобретательно, ажурно, красиво и надѐжно. Для устойчивости необычайно пространных срубов солеварен и рассолоподъѐмных башен строители сользавода использовали разнообразные бревенчатые опоры-контрфорсы, образуемые выпусками брѐвен нижних венцов сруба. Особую трудность представляло строительство просто-таки гигантских даже по нашим временам бревенчатых соляных амбаров, способных вместить 109

всю соль, произведѐнную на прилежащих солеварнях в течение всего так называемого варочного года. Длина амбаров по традиции определялась длиной двух барж, причаливаемых к амбару по весеннему половодью для погрузки соли. Ширина амбаров доходила почти до двадцати метров, а высота – до пятнадцати метров. Ввиду постоянного соседства с водой амбары ставились на сваях и мощных бревенчатых клетках-ряжах, которые несли на себе не только тяжесть самого амбара, но и вес хранимой в нѐм соли. Чтобы вся конструкция без капитальных ремонтов работала надѐжно в течение многих десятилетий, стены амбаров на половину их высоты делали двойными – в два ряда брѐвен, а к стенам для прочности прикрепляли длинные вертикальные брѐвна – «иглы». По-особому крепко рубилась крыша амбара. Для неѐ использовали не одинарные, а парные бревенчатые стропила, соединѐнные между собой колотыми плахами. Нечаянно можно подумать, что верхнекамские плотники сознательно перетяжеляли и иногда дублировали строительные конструкции, лишь бы всѐ было заведомо неразрушимо. Но это вовсе не так. Совсем иное обращение с деревом строители соль-завода продемонстрировали при изготовлении и эксплуатации соляных ларей, предназначенных для сбора и хранения больших объѐмов рассолов, иногда до двадцати тысяч вѐдер. Длина ларей доходила до восьми метров, ширина – до шести метров, а высотой они были до пяти метров. Как заставить такой по существу простой бревенчатый ящик выдерживать распор от двухсот тонн хранимого в нѐм рассола? И правильное техническое решение не могло не найтись! Лари стали заключать в стяжные бревенчатые рамы, позволявшие по мере естественного высыхания дерева уплотнять конструкцию ларя подбивкой клиньев по углам сруба. В результате соляные лари после длительной эксплуатации, пропитавшись солью, превращались в почти монолитные конструкции с прочностью камня. Для того, чтобы один из соляных ларей Усть-Боровского сользавода перевезти в экспозицию Хохловского архитектурно-этнографического музея, ларь не потребовалось разбирать на части, как поступили с рассолоподъѐмной башней, варницей и соляным амбаром. Соляной ларь можно было свободно буксировать трактором и поднимать подъѐмным краном, как, например, аналогичную по размерам и весу сварную металлическую конструкцию. Говоря о том, что Усть-Боровской сользавод был целиком деревянным и все его главные производственные цеха и участки выполнены плотниками без единого гвоздя, мы часто не задумываемся о том, ради чего наши предки так старались в этом строительстве походить на своих отцов, дедов и прадедов, ведь в конце позапрошлого столетия, когда строился этот совершенно новый сользавод, было известно столько наилегчайших металлических конструкций стен, стропил и крыш, что, казалось бы, можно вполне в пожарном отношении безопасно и гораздо дешевле обойтись металлом, а не деревом. Но завод всѐ-таки смог родиться и родился целиком деревянным и без единого гвоздя. Словно в насмешку над царствующим «железным веком»! Здесь во всю свою силу сработали благодатные добросовестность и прекрасное упрямство уральского человека, решившего во что бы то ни стало построить первобытно деревянный действующий сользавод, чтобы сохранить в нѐм все 110

главные приметы и главные достижения отнюдь не только одногоединственного великого плотницкого старинного мастерства. На строящейся заводской площадке главная борьба шла, в конечном счѐте, с технократической косностью. Избрав проверенный веками путь своих предков, строители сользавода надѐжно обеспечили безупречную чистоту соли, нисколько не уступающую той «пермянке», которая на столь примитивном оборудовании, но с высочайшим качеством производилась во все прежние времена. Кстати, традиционные уральские правила возведения деревянных сользаводов естественно распространялись и на строительство перевозящих соль судов, которые для сбережения качества драгоценной соли также строились деревянными и тоже без гвоздей. Теперь уже на Усть-Боровском сользаводе много раз побывали в том числе и самые скептически настроенные экскурсанты-гости из всех «соляных» стран и «соляных компаний» мира. Насколько нам известно, никто из них публично не засомневался в том, вполне ли прилично и «законно» этот чудом сохранившийся сользавод назвать Музеем Соли России. Да и несомненно – на всей территории нашей страны не сохранилось промышленных сооружений солеваренных промыслов в таком объѐме, объединѐнных общей композиционно-пространственной и технологической структурой, с такой хорошей степенью сохранности первоначального облика, подлинных деталей оборудования. Каждый из гостей Соликамска увозил с собой и уникальный сувенир – крошечный холщовый мешочек с удивительной по своей белизне и привлекательности усть-боровской, соликамской «пермянкой». В сентябрьском номере журнала «Родина» за 2000 год опубликована статья Владимира Шкерина «Соль России». Историк Шкерин – один из авторов изданного в Екатеринбурге в 1995 году двуязычного буклета «Усть-Боровский солеваренный завод: вчера, сегодня, завтра». Вот как выглядят некоторые завершающие строчки этой интересной публикации: «И хотя современные трудности не позволили полностью воплотить разработанную концепцию создания музейного комплекса (предполагались и музеефикация урочища Рассолы, и создание историко-этнографического музея быта солеваров), можно уверенно сказать, что первый опыт музеефикации промышленного предприятия на Урале вызвал немалый интерес не только у туристов, но и у специалистов по сохранению индустриального наследия из многих стран». Вернѐмся к нашему, в самом начале очерка прерванному разговору с участником юбилейной музейной конференции Олегом Кутьевым о перспективах Соликамского краеведческого музея. Итак, по мнению Кутьева, Соликамский музейный комплекс непременно ждѐт преобразование в Государственный музей-заповедник. Однако и эта весьма трудоѐмкая работа музееведов и управления культуры Пермской области далеко ещѐ не предел совершенствования основополагающей музейной работы в Верхнекамье. Дело в том, что успешным опытом преобразования Усть-Боровского сользавода в завод-музей давно уже заинтересовались музейщики Нижнего Тагила. И они не только музеефицировали огромный старинный металлургический завод, не только благополучно преобразовали его в государственный музей-заповедник, но и смогли выйти на ещѐ более высокий, международный уровень музейного строительства – создали национальный парк с мощным заповедным ядром – 111

музеем-заводом. Замечательный опыт наших соседей-музейщиков является ярким примером музейного подвижничества при поддержке областной администрации. А интересно, между прочим, что ещѐ в 1989 году участники соликамской научно-практической конференции «Создание музейных комплексов, задачи, проблемы» уже выслушали и обсудили богато оснащѐнный доклад под названием «Роль Соликамского краеведческого музея в разработке научного обоснования Северо-Уральского национального парка». За прошедшее с тех пор десятилетие наши коллеги из Свердловской области с этой работой на своей территории в общих чертах справились Очередь теперь за нами.

Музей краеведческий пусть станет музеем-заповедником

Ещѐ

в двадцатые годы, приехав впервые на Урал и в наш Соликамск, известный искусствовед, музеевед и художник И.Э. Грабарь в журнале «Экономика» опубликовал интереснейшую статью о смело глядящих в будущее прикамских музеях и пермских музейщиках, выразил надежду на новые достижения столь квалифицированных и одарѐнных музейных деятелей. И действительно, наш Соликамск – всюду известный город музеев: государственного, ведомственных и народных. Эти по особенному устроенные музеи всюду на слуху. Во-первых, потому, что они издавна воспринимаются вместе и заодно с музеями соседних стариннейших городов Верхнекамья – Чердыни и Усолья. Во-вторых, они памятны всем своей самобытной культурнопросветительской многофункциональностью: почти каждый наш музей – это и архив, и библиотека, и выставочный зал, и театр истории. Среди важнейших культурных центров Пермской области соликамские и верхнекамские музеи отчѐтливо заметны как своеобразный каркас живой трепетной сети российской музейной культуры. Соликамский краеведческий музей – феномен отечественной музейной истории – заявил о себе в полный голос более семидесяти лет тому назад, когда был открыт и начал служить людям Верхнекамский калийный бассейн. Родившись как отклик появляющейся в Соликамске российской калийной промышленности, наш музей вскоре стал не только региональным, но даже и национальным, вобравшим в себя экспонаты всех пластов нашей богатой истории со всех уголков Верхнекамья, других регионов. Музей собрал вокруг себя подвижников музейного дела, быстро оценивших замечательную позицию старого Соликамска, расположившегося на Камско-Печорском пути и некогда действующем Бабиновском тракте, на перекрѐстке дорог в Сибирь, на Северный и Южный Урал. Не случайно и в годы Великой Отечественной войны наш просторный и гостеприимный музей стал прибежищем для фондов эвакуированных на Урал музеев европейского севера, центра и юга. Замечательными культурными и музейными событиями в Соликамске были создание Музея древнерусского искусства, Художественного музея, Музея природы, Музея истории соли России. И едут ещѐ к нам из других городов учиться постановке музейного дела в музее «Сильвинита», в 112

оригинальный минералогический музей станции юных туристов и другие музеи. Многие гости Соликамска воспринимают наш дендрарий как полноправный музей в честь Григория Демидова и его особого уважения к миру растений. Музейные темы в нашем историческом и в то же время вполне современном городе никогда не могут быть исчерпаны. Соликамский краеведческий музей – ныне один из самых старинных и самых крупных музеев Пермской области. Он расположен на двух больших территориях – в историческом центре города и в бывшем Усть-Боровском сользаводе. По занимаемой площади наш музей чуть-чуть уступает Пермскому областному краеведческому музею, включающему большую территорию историко-этнографического комплекса «Хохловка». С высокой степенью определѐнности можно сказать, что у нашего музея большое будущее. Несомненно, связано оно с исторической древностью и уникальностью центрального архитектурного ансамбля Соликамска. Такие же по старине и значению российские национальные святыни есть в нашей стране только в Пскове и Новгороде, Ростове и Суздале. Весь комплекс соликамских храмов конца XVII- начала XVIII веков со временем станет официально международно признанной составной частью всемирного культурного и природного наследия. В числе же самых первоочередных задач совершенствования музейного дела Верхнекамья – создание Соликамского государственного историкоархитектурного музея-заповедника. Музеев с таким высоким статусом и столь надѐжно защищаемых государством в нашей стране единицы. В числе многих достоинств подобных музеев – даже и такой немаловажный штрих их оформления, как музейная ограда и въездные ворота. Несколько лет тому назад такой музей был создан в Нижнем Тагиле на одном из старейших уральских металлургических заводов Акинфия Демидова. Интересно, что этот очень заметный на Урале музей-завод создавался с учѐтом строительства нашего Музея Соли России. По сравнению с нами тагильчане сейчас ушли далеко вперѐд в постановке музейного дела, но наше историкокультурное соревнование отнюдь не завершилось.

Соликамский художественный музей

Сто

лет тому назад наш земляк, обучавшийся в Петербурге пермский художник Владимир Александрович Плотников приоткрыл для россиян окошко художественной культуры, обращѐнное к Северному Уралу – Соликамску, Усолью, Ныробу. Проехавший вдоль и поперѐк всѐ Верхнекамье в поисках памятников художественной старины, Плотников выполнил многие живописные и графические работы с архитектурных шедевров Соликамска. Эти интереснейшие художественные труды были широко репродуцированы в разошедшихся по России и Западной Европе чѐрно-белых и цветных открытках, помещены в разных журналах. Плотников был большим мастером своего дела: он прошѐл с почѐтом через петербургскую Академию художеств, учился в академической мастерской И.Е. Репина вместе с Кардовским, Мясоедовым, Сомовым, Малявиным. В собрании Пермской художественной 113

галереи находятся ныне свыше пятидесяти акварелей и две живописных работы Плотникова, исполненных масляными красками. Сердечная привязанность этого художника к истории изобразительного искусства Верхнекамья обратила на себя внимание другого известного русского художника Игоря Эммануиловича Грабаря. Совершенно по-особому относившийся к Репину Игорь Грабарь внимательно следил ещѐ и за работами всех репинских учеников, тем более за теми их произведениями, которые были устремлены к тайнам истории художеств северо-востока Европейской России. Постоянный интерес Грабаря к истокам художественной культуры Русского Севера, Северного Урала можно считать наследственным. И отец, и мать художника были родом из Угорской Руси, обширной области Карпатских гор, связанной в древности с Северным и Средним Уралом. В детстве будущий художник долгое время жил у деда в карпатском селе, называвшемся Чертѐж, так же, как назывались с давних времѐн многие сѐла у нас на Урале и в Сибири. Через окошко истории, пользуясь видением историка Иловайского, дед, а потом и внук издалека оглядывались на Урал. Вернувшись из странствий по художественным центрам Европы, Грабарь приступил к оригинальной деятельности редактора-составителя первой научной многотомной «Истории русского искусства». Благодаря книге архитектурные памятники Соликамска стали достоянием мирового искусствоведения. Через пятнадцать лет после выхода первых томов этой Истории Грабарь решил сам ехать на Пермскую землю. Впервые он встретился с островком желанной земли ещѐ в 1903 году, у погоста Пермогорье в Архангельской губернии и всѐ ждал, когда же, наконец, исполнится большая мечта побывать на Урале. Соликамск он навестил в сопровождении заведующего художественным отделом Пермского музея, энтузиаста поисков и изучения пермской деревянной скульптуры Н.Н. Серебренникова. Накануне приезда Грабаря на Урал Серебренников вместе с А.К. Сыропятовым занимались описанием наиболее ценных архитектурных памятников в Соликамском и Чердынском уездах, Коми-Пермяцком национальном округе. Было что показать и о чѐм рассказать Грабарю, которого интересовали все стороны художественной жизни Урала, особенно же пермская деревянная скульптура. После поездки в Пермь и Соликамск И.Э. Грабарь «с чувством глубокого “музейного” удовлетворения» опубликовал статьи «Пермские боги и «Пермские музеи». Так ещѐ в двадцатые годы XX века стала очевидна необходимость в Верхнекамье самостоятельного художественного музея. Однако прошло ещѐ несколько десятилетий, прежде чем в 1975 году в Соликамском краеведческом музее был открыт отдел изобразительного искусства. Началом ему послужила коллекция картин искусствоведа и живописца Михаила Петровича Богоявленского, переданная после его смерти в дар Соликамску женой художника Александрой Ивановной Богоявленской. Вскоре после этого в нашем городе была открыта Художественная школа. Благодаря А.И. Богоявленской множество картин подарено Соликамску московскими художниками. Наибольшее количество – около трѐхсот лучших 114

живописных и графических работ – подарила нашему городу семья москвичей Олега Дмитриева и Валентины Даниловой. Знакомству и сближению Дмитриевых-Даниловых с Верхнекамьем энергично содействовал выдающийся отечественный авиаконструктор В.Ф. Болховитинов, автор первого в нашей стране самолѐта-истребителя с ракетным двигателем. Во время Великой Отечественной войны Болховитинов неоднократно приезжал на Каму, полюбил еѐ, а с наступлением мирных дней посадил друзейхудожников на самодельный парусный корабль и привѐз их на Урал показать Верхнекамье – Березники и Соликамск. Благодаря трудам авиатора Болховитинова московские художники оказались приобщѐнными к истории Урала и русского Севера. На протяжении четырнадцати лет Олег Алексеевич и Валентина Васильевна Дмитриевы-Даниловы работали в северных пушкинских местах – в Псковской, Тверской и Новгородской областях. Итогом их неустанного труда стала удивительная Пушкиниана. Три выставки их картин, посвящѐнных Пушкину, состоялись в Тригорском и Соликамске. Озабоченная проблемой создания на Урале специального музея искусств Валентина Васильевна за несколько лет яркой целеустремлѐнной работы создала не только проект нового музея, но и музейно-образовательного комплекса, включающего художественно-архитектурное и музыкальнохореографическое училища. В предисловии к проекту художница писала «Я не думаю о том, будет ли это реально воплощено в жизни. Мне только хотелось вложить в этот труд весь мой опыт многообразной музейной работы. То, что в нѐм сочетался изобразительный материал и словесное описание, да ещѐ в условиях полюбившегося мне Соликамска, вызвало неослабевающий интерес в этой работе и помогло довести еѐ до конца… написала это вступление к описанию музея для того, чтобы было понятно, почему я, художник, уделила столько внимания музею и музейной работе. А прилагаемый список музеев, где я работала, покажет, что мои замыслы строились не на пустом месте, а являлись итогом знаний и опыта, приобретѐнных мной за многие годы работы». Художница назвала свой проект «Сказанием о музее», а завершила это сказание строчками из любимого «Евгения Онегина»: Почтенный замок был построен, Как замки строиться должны: Отменно прочен и спокоен Во вкусе умной старины… Очень хочется надеяться на то, что грандиозный для нашего времени замысел музейно-образовательного комплекса неизбежно осуществится при соединении с памятью и мыслью уральцев о Пушкине. В ноябре 2000 года в Соликамске прошла юбилейная научно-практическая конференция, посвящѐнная художественному отделу, который был вскоре преобразован в самостоятельный Художественный музей. В последние годы наше музейное Верхнекамье хорошо вписывается не только в областную, но и в российскую музейно-художественную жизнь. В разных городах России, в том числе и в столице, прошли выставки соликамского художника-египтолога и иконописца М.М. Потапова. 115

Коллекция пермской деревянной скульптуры, в том числе и нашей верхнекамской, была показана в московском Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина на выставке «Се – человек!» С участием наших экспонатов в Государственном историческом музее прошла выставка «Пермь Великая», для коллекции предметов пермского звериного стиля были предоставлены выставочные залы Третьяковской галереи. Даже избалованные раритетами московские журналисты признали, что ни одна уважаемая и уважающая себя столичная газета не обошла восхищѐнным вниманием уникальные выставочные образцы изобразительного искусства Пермского Прикамья. Через столичные средства массовой информации мы как бы впервые радуемся художественным новостям, которые наш Соликамск давным-давно заслужил. Каждый год наш Художественный музей в своѐм новом выставочном зале проводит выставки работ соликамских художников, в которых систематически участвуют более шестидесяти признанных мастеров своего дела. В наше время многие наши художники регулярно выступают со своими работами на международных выставках. Можно сказать, благодаря Художественному музею и художественной школе в Соликамске был создан Художественный колледж, в ближайшие годы возможно открытие художественно-графического факультета в нашем пединституте. Соликамский Художественный музей вместе с Музеем древнерусского искусства – отовсюду заметное яркое художественное лицо Соликамска, который с полным правом зовѐтся городом художников, городом-магнитом. Вполне возможно, что в Соликамске со временем будет создан ещѐ и особый музей, ведь в земной коре есть соликамский горизонт, который идѐт по всему земному шару. Посмотрим на главный геологический документ нашего края. Очень привлекательна эта карта ярких кирпичных цветов с голубыми окошками камских водохранилищ. Раскрашена она в тонах преобладающих почв нашего края – пермских красноцветов. Именно такими красно-коричневыми цветами и оттенками обозначаются пермские отложения на геологических картах всего мира. Геологи разных стран, ведущие поиски и разведку полезных ископаемых в осадочных отложениях пермской системы, отчѐтливо себе представляют и кунгурский ярус этой системы, и соликамский горизонт этого яруса – известные соликамские плитняки, широко распространѐнные на территории Соликамской впадины. Общеизвестны также мировые эталоны соликамского горизонта: береговые камские обнажения неподалѐку от Тюлькино и Керчево. Известняки, алевролиты и песчаники соликамского горизонта выходят на поверхность также и на берегах Вишеры, у деревень Могильникова и Сартаково. Они стали известны после исследований московского учѐного Ю.М. Залесского, работавшего здесь в 1947 году. Залесский открыл тут хорошо сохранившиеся отпечатки гигантских стрекозоподобных насекомых и предположил, что эти стрекозы принадлежат самым крупным из когда-либо существовавших на земном шаре. Размах крыльев их превышает один метр. Со времени работ в нашем крае Ю.М. Залесского прошло более полувека. Никаких новых находок, подтверждающих правильность его выводов, за это время обнаружено не было. Учѐных, изучающих ископаемых насекомых пермского геологического периода, в нашей стране (да и на всѐм земном шаре) 116

считанные единицы. Но поиски, начатые Залесским, Мартыновым и другими учѐными-энтомологами, продолжаются. В пермскую палеоэнтомологию пришѐл недавний выпускник средней школы из города Губахи Виктор Новокшѐнов. Он создал в Пермском госуниверситете огромную коллекцию насекомых пермского геологического периода, найденных преимущественно на берегах рек Сылвы и Барды. А как же быть с прогнозами Залесского по находкам крупнейших насекомых в районе Соликамска? В недавнее время историей береговых обнажений Камы у Тюлькино, Керчево, а также в приустьевой части Вишеры заинтересовались члены кружка юных геологов из березниковской станции юных туристов. В их коллекциях уже немало ценных каменных образцов с пока ещѐ неопределѐнными отпечатками насекомых из соликамского и смежных горизонтов кунгурского яруса пермской системы. В последние три года два березниковских школьника Владислав Иванов и Андрей Черданцев провели самостоятельные поиски ископаемых насекомых и открыли их совершенно новое местонахождение в карьере Жуланово недалеко от Соликамска. За успехи в палеоэнтомологии В. Иванов без экзаменов был принят на геологический факультет Пермского университета. Мечта Владика в предстоящие полевые сезоны не просто поработать на Каме и Вишере, в этомто он не сомневается, но открыть отпечатки ископаемых гигантских стрекоз. Желание это, может быть, появится и у соликамских школьников, если в городе появится Музей соликамского горизонта, где будут полно представлены образцы соликамских плитняков, в которых следует искать ископаемых насекомых, и сами насекомые разных видов, родов и семейств. В настоящее время творческое объединение соликамских педагогов-географов работает над текстом нового учебника «География Соликамского района». Конечно же, в учебнике должен быть и специальный раздел с необходимыми подробными сведениями по геологическому строению, полезным ископаемым. По древним флорам и фаунам, геологическим памятникам природы Соликамского района. Нельзя же сказать заранее, кто из детей нашего города в будущем станет геологом или палеонтологом. Но быть к этому готовым необходимо.

А всѐ начиналось с ботанического сада

Итак, летом 1731 года уральский шестнадцатилетний юноша заложил в Соликамске большой ботанический сад… Двадцать лет отделяет нас от грядущего трѐхсотлетнего юбилея этого события, которое стоит совершенным особняком в культурной жизни Урала XVIII века. Соликамский ботанический сад – первый в России, он же – первое научное учреждение Урала, он же – исток всего Зелѐного движения нашей страны, исток российского научного экологического мировоззрения. Благодаря уникальному положению Соликамска на Сибирском тракте в начальный период открытия и освоения азиатской части России, ботанический сад Григория Демидова помог сосредоточению научной мысли того времени не только на изучении растительных богатств России, но и на определении статуса самых значительных, существенно опережающих своѐ время учреждений науки и культуры. Ботанический сад на Урале появился не случайно. В начале XVIII 117

века на важнейшем государственном перекрѐстке Каменного Пояса и Сибирского тракта родилась Уральская горнозаводская цивилизация. Именно так называл этот феномен отечественной культуры профессор Пермского университета П.С. Богословский. В 1926 году в статье для журнала «Экономика» он определил Уральскую область как огромную географическую единицу со специфическими факторами культурно-исторического порядка, разнородной, разнохарактерной средой десятков тысяч крестьян-переселенцев, особой идеологической сущностью, своеобразным стилем художественного оформления и обозначил право Урала и Прикамья на особое внимание со стороны историка культуры, историка цивилизации. Россия, горнозаводская цивилизация и первый в огромной стране ботанический сад… Какие взаимоотношения их связывают? Осознание научных и просветительных задач ботанических садов пришло в эпоху создания университетов и академий наук. Уже самые первые результаты ботанико-географических исследований на Урале Г. Демидова, И. Кирилова, П. Рычкова позволили сподвижнику Петра I, государственному деятелю и географу В. Татищеву в 1736 году уверенно провести границу между Европой и Азией по Уральскому хребту. Сделано это было не без помощи ботанических материалов очень правильно и дальновидно. Первый у нас ботанический сад в своѐм веке отнюдь не пропадал в безвестности, и новые очевидные свидетельства этого факта, несомненно, ещѐ обнаружатся. В последние годы в Англии и Швеции в архивах выдающегося ботаника Карла Линнея выявлена более чем пятнадцатилетняя переписка этого «короля ботаники» с Григорием Демидовым. Это значит – предстоит большая переводческая и издательская работа, которая ещѐ раз подтвердит давние обширные международные связи нашего ботанического сада. Важно также заметить, что Прикамье знает, кроме Григория и Прокофия Демидовых, многих других ботаников, выросших и работавших на пермской земле. И что благодаря всем им в нашем крае стала складываться отнюдь не фантастическая концепция города-сада. Неоценимую помощь в понимании единства человека и мира растений оказал Соликамский ботанический сад Григория Демидова. Труды многих последователей Г. Демидова, в том числе и современных, отчѐтливо обозначили концепцию развития Соликамска по ступеням к городу-саду. Рождение гуманистической традиции обитаемого уральского места-сада совпадает с реализацией своеобразных взглядов Строгановых на значение мира растений в жизни человека. Несколько поколений Строгановых способствовало развитию так называемого строгановского архитектурного стиля, главной особенностью которого является необычайно богатый и разнообразный растительный декор. Роскошные ордерные и накладные, резные и живописные украшения строгановских церквей символами пышно цветущих и щедро плодоносящих растений не были простым украшательством церковного быта верующих. Они будили воображение, обнадѐживали по поводу возможной совместной счастливой жизни людей в окружении сада, совместной счастливой жизни человека и сада. Неоценимую помощь в понимании единства человека и мира растений сыграл Соликамский ботанический сад Григория Демидова. Труды Г. Демидова, М. Барыкинского, В. Миндовского, А. Тидемана и других 118

исследователей отчѐтливо обозначили концепцию развития Березников и Соликамска по ступеням к городу-саду. Около двадцати лет тому назад в Соликамске состоялась необычная конференция. В ней приняли участие ботаники, музееведы, историки, краеведы, представители ботанических садов, научно-исследовательских институтов Соликамска, Перми, Екатеринбурга, Санкт-Петербурга, Киева, Казани, Краснодара, Витебска, Саратова и других городов. На этой конференции, посвящѐнной истории ботанических садов, получила поддержку идея восстановления сада Григория Демидова. Директор Петербургского ботанического сада Российской академии наук Ю.С. Смирнов вскоре после конференции прислал на Урал письмо, в котором сообщал, что после постройки в Соликамске специальной оранжереи Ботанический институт передаст нашему городу коллекцию таких же растений, которые украшали сад XVIII века. Работа конференции не была забыта. В Соликамске создан питомникдендрарий. Возглавил его опытный садовод и цветовод, энтузиаст ботаники Анатолий Михайлович Калинин. Питомнику отведено девять гектаров земли в излучине реки Усолки. В июне 1994 года питомник был отделѐн от жилищно-коммунального хозяйства города и получил статус муниципального предприятия. По всему питомнику проводится рекультивация почвы, на свободных его участках посеяны многолетние травы. На ручье, берущем начало в питомнике, построены два небольших пруда, которые привлекли зимующих здесь диких уток и многих других зверей, птиц, насекомых. Здесь уже видели лебедей, пруды заинтересовали также пролетающих скоп и цапель. В прудах и ручье поселились выдры. Зимой на берегах прудов оставляют следы ласки и горностаи. С помощью учащихся школы № 4, работников местного лесхоза и областного управления лесного хозяйства на территории питомника-дендрария заложено несколько берегоукрепляющих лиственничных аллей. Председатель соликамского Рериховского общества поэт Н.П. Бадрызлов привѐз в позапрошлом году из ограды Половодовской церкви около трѐх десятков молодых лип и посадил их по краю большого круга – будущей самой большой лужайки дендропарка. К счастью, все они принялись. В планах развития питомника – создание зимнего сада, розария, сиренгария, альпинария, демонстрационного цветника, сада непрерывного цветения. Обустраиваются гравийные дорожки для экскурсантов. Современный статус питомника, зафиксированный в документах городской администрации, – дендропарк. Главная задача города по отношению к растущему учреждению – воссоздание полноценного ботанического сада с коллекцией растений, не уступающей старому Демидовскому саду. В последние годы определилась и ещѐ одна перспективная функция дендропарка – лечебно-оздоровительная. Она продиктована пограничным положением будущего ботанического сада на окраине обширного больничного комплекса, в непосредственном соседстве с корпусом детской больницы. На месте нынешнего забора между больницей и разрастающимся ботаническим садом предлагается построить линию оранжерей зимнего сада, 119

но оранжерей не простых, а обеспеченных системой внутрибольничного транспорта. Транспортные пути для специальных микроавтобусов-автокаров могут быть проложены на нескольких высотных уровнях, что обеспечит больных детей с разными формами и тяжестью заболеваний независимыми прогулочными путями. Обзорный маршрут по оранжереям позволит детям наблюдать не только повседневную работу сотрудников ботанического сада, но и отмечать появление новых растений, замечательные перемены, происходящие в саду от месяца к месяцу, от года к году. Положительное воздействие разнообразнейших проявлений мира растений на больных взрослых, а ещѐ более – на больных детей, давно уже стало очевидным. Зимние сады, просто сады и парки есть во многих больничных городках мира. Не случайно и лучшие санатории мира расположены в местах произрастания красивых, редких и экзотических растений. Поставить детские колѐсные носилки и кресла-каталки на своеобразный лечебно-экскурсионный конвейер – техническая задача, вполне доступная нашему времени. В системе лечебных фитопроцедур немало места должно уделяться проблеме экологического воспитания и образования как больных, так и здоровых детей. В обустройство оранжерей и уход за произрастающими в них растениями может быть вложен большой труд школьников разных соликамских школ. На территории дендрария планируется также строительство межшкольного эколого-биологического центра. Фитолечебница – оранжерейный комплекс – может быть построена в несколько этапов-очередей. Многофункциональный ботанический сад с редкостной историей – одна из самых интересных и значительных достопримечательностей Верхнекамья.

Памятная доска Демидову и его саду плывѐт в историю на храме-фрегате

В самом начале 2003 года члены городского оргкомитета по подготовке празднования 270-летия Соликамского ботанического сада обсуждали вопрос об изготовлении установке в нашем городе соответствующего юбилею памятного знака в виде стелы или памятной доски. Непросто было решить, в каком месте города они должны появиться. Однако сразу ясно было, что размещать их нужно поблизости от первоначального сада, который был утрачен в двадцатые годы XIX века. То есть на территории бывшего села Красное, ныне застроенного многоэтажными домами. Но где – вот вопрос. Как мы знаем, с самых дальних времѐн здесь сохранилось всего лишь два каменных здания – церковь Иоанна Предтечи и напротив храма – жилой двухэтажный дом, сооружѐнный на месте, где когда-то стояла усадьба Демидовых. Предварительно обсудили этот вопрос с настоятелем Иоаннопредтеченского храма отцом Виталием, получили от него принципиальное согласие на установку памятной доски на церковной стене. Итак, остановились на храмовой памятной доске, отдали ей приоритет в сравнении с памятной стелой. Но кто же в Соликамске возьмѐтся за проектирование и изготовление столь ответственного художественного произведения, да ещѐ в такие ограниченные сроки? Оказалось, что в нашем 120

Соликамске для этой проектной сверхсложной и срочной работы есть всего лишь два достаточно оперативно работающих художника – архитектор П.П. Карапетян и скульптор А.Г. Ворона. Около храма был собран небольшой художественный совет с участием представителей искусства и церкви. Отец Виталий указал возможное место для памятной доски – справа от входных храмовых дверей. Все с ним согласились: именно здесь памятная доска будет смотреться наилучшим образом. П.П. Карапетян произвѐл необходимые обмеры фасада храма и определил размеры памятной доски – довольно значительные: полтора на 1,2 метра. Сюжетное и стилистическое в духе XVIII века исполнение доски определилось следующим образом. Церковь Иоанна Предтечи – редкий во всей России храм, построенный не только по общеизвестной «схеме корабля», но и гораздо более, чем все другие храмы, напоминающие белопарусный фрегат. С помощью таких высокомачтовых стройных парусников российские северяне, в том числе и соликамцы, в конце XVII- начале XVIII веков осваивали западное побережье Тихого океана и затем Русскую Америку. Вдоль разных участков Транссибирского тракта (а наша соликамская, Бабиновская, дорога, как мы знаем, была лишь частью этого тракта) ставились представителями морского купечества храмы-корабли. И не просто храмы-корабли, но ещѐ и с символами первопроходчества – географическими картами, исполненными в виде так называемых картушей. Таких картушей на стенах храмов особенно много размещено в вологодском городе Тотьме, откуда были выходцами многие купцы-мореплаватели. Так постепенно определился внешний контур соликамской памятной доски – контур и «рама» картуша на храме-фрегате. Как мы сейчас видим, подобный отголосок морской темы в сухопутном Соликамске нисколько не противоречит главному ботаническому содержанию памятной доски. Ведь сад всегда был ещѐ и символом домашнего очага, надѐжного убежища среди стихий всегда бурной жизни. Именно таким коренным островком мирного устойчивого быта был на Урале сад Григория Демидова при жизни его хозяина. Малым островком на огромном по протяжѐнности пути из центра России в Сибирь, к Тихому океану, к Русской Америке. Большой овал в центре памятной доски немного напоминает очертания земного шара. На фоне этого овала изображѐн поясной портрет Григория Демидова с выращенным им ананасом в руках. Естественно, ананас выполняет здесь роль символа могущественной ботанической науки, способной выращивать экзотические фрукты даже в самых северных «замороженных» краях. Интересно, что этот скульптурный рельефный портрет Григория Демидова был выполнен Анатолием Григорьевичем Вороной уже давно для большой музейной выставки. Этот портрет видели тогда многие соликамцы и были взволнованы его новизной, мастерством художественного исполнения. Теперь же этот самый портрет хорошо вписался в центр памятной доски. Так родился интересный проект памятной доски. Но, как известно, любой самый примечательный замысел венчает его совершенное техническое и технологическое выполнение. Проектные документы вскоре перешли в ведение мастеров-литейщиков Соликамского магниевого завода. На общую нашу удачу и счастье, все они тоже оказались настоящими профессиональными 121

художниками. В условиях считанных недель, не имея возможности скольконибудь рисковать и ошибаться, они выполнили поистине ювелирную художественную работу, изготовив громоздкую и многосложную деревянную модель, заформовав еѐ и произведя труднейшую чугунную отливку. Особенно потрудились начальник литейного отделения Михаил Геннадьевич Садыков и модельщик Пѐтр Георгиевич Шибанов. Памятная доска такой высокой степени сложности и такого высокого художественного совершенства на Соликамском магниевом заводе изготовлена впервые. С этим замечательным достижением можно поздравить всех работников механического цеха и его литейного отделения, на долю которых достался столь деликатный и изощрѐнный труд. 25 августа, в день открытия Всероссийской научно-практической конференции «Ботанические сады России», соликамцы открыли новую памятную доску в торжественной обстановке, с участием многих гостей города, под красивый перезвон храмовых колоколов.

Содержание Часть I. Археология и история О деве с Дивьего Камня Текла ли Кама в Ледовитый океан? Первая встреча с Полюдом Медведь захотел со мной встретиться, а я испугался Часть II. Как докопаться до всего уральского? Дорога к Синюшкиному колодцу И мрамор, и алмазы Буркочимские аномалии Показать ребятишкам мир Золото на горных вершинах Что ест медведь весной на горных проталинах? Часть III. К тайнам гор Как образовались Уральские горы? Уральские недра - живые Нефть и тектоника Подземные реки и нефть Горное ожерелье Тимано-Алтая Его величество Полюд в окружении древних горных систем Встреча с медведем, за которую мне очень хотелось пожать ему лапу Часть IV. Попутный ветер вдоль Уральского хребта Из геологов в экологи Дневной рацион – три миски манжетки Наше всегдашнее соседство с уральским медвежьим миром Слово о Вишере и Вишерском заповеднике Тайны жертвенных мест По Бабиновскому тракту Часть V. Экономика, экология и культура От пермской системы к региональной и провинциальной 122

культурам Верхнекамский ТПК и его дороги Экология и космос Соликамск на палубе геокорабля Самое большое открытие уралистики – горнозаводская цивилизация Часть VI. Соликамск – соляная столица России Соль Земли Соликамск – горный город Соликамск – российский перекрѐсток Соликамск и Соликамский уезд в административнотерриториальных реформах России Соликамск – первенец Уральской горнозаводской цивилизации Часть VII. Соликамск – музейный центр Верхнекамья Соликамск-Верхотурье – уральские врата России на пути в Сибирь и к Тихому океану Соликамск-городок – Москвы уголок Соль Камская, Российская Музей краеведческий пусть станет музеем-заповедником Соликамский художественный музей А всѐ начиналось с ботанического сада Памятная доска Демидову и его саду плывѐт в историю на храме-фрегате

Фотография Николая Коротких 123

124

Фотография Николая Коротких

125