Татищев. Лев Баньковский

Василий Никитич Татищев (1686-1750)

Имение В.Н. Татищева Окрестности деревни Болдино, ныне село Солнечногорского района Московской области. в пяти верстах от 74-го километра шоссе Москва – Санкт-Петербург

Петр I в детстве

Верфь Гравюра Петровской эпохи

В более чем двадцатилетней переписке с Российской Академией наук Василий Никитич Татищев был на редкость постоянен. Письма его в Академию, помимо приложений научных трудов и коллекций, практических проектов и программ, содержали, например, и такие слова: «Весьма нужно…, оные на мой счёт выписав, прислать также…», –– речь шла, конечно же, о книгах. Таким образом, находясь на Урале, Татищев приобретал в своё распоряжение книги многих отечественных и зарубежных авторов, в том числе и сочинения древних историков и географов, писавших о России, о предшествующих ей народах. И, получив за тридевять земель долгожданного Геродота, не мог не обратить внимания на его строчки: «В Скифии нет ничего удивительного, кроме рек, её орошающих: они многочисленны и величественны». Это прозрение «отца истории» позднее будет включено и по-разному комментировано в многотомных монографиях С.М. Соловьёва, В.О. Ключевского, других историков России. Но в то же время всегда будет помниться факт, что впервые о водах России пером и географа и историка написал В.Н. Татищев. Именно он раньше всех был поражён не только многообразием, но и возможностями российских вод, именно он – автор первых описаний всех видов природных вод нашей страны. Интересно понять, представить, каким образом Татищев – профессиональный военный, участник Полтавской битвы, бывший драгунский офицер – добирался до глубин географии, гидрогеографии и истории. Он родился и вырос на реке Великой под Псковом, поэтому везде и всегда писал по-псковски: свою фамилию – «Татисчев», о реках – «текусчих» и о людях по ним «плаваюсчих». Ещё он не забывал о том, что «через непрестанные езды многие места видел», добавим – естественно, и реки тоже. Потому что в общем не сотни, а тысячи километров доводилось ему плавать на судах, плотах, лодках по Припяти, Днепру, Москве, Оке, Волге, Сылве, Чусовой, Каме, Белой – всех рек и не перечислить. И за границей подолгу живал в своих командировках, писал о том, что на самом западе Европы и особенно Швеции немало времени потратил, чтобы успеть осмотреть пристани, каналы, шлюзы, верфи – предмет особой гордости развитых «прилежащих к воде» государств. Петру Первому и как царю, и как человеку, сугубо неравнодушному к речному и морскому делу, было интересно растить и воспитывать Татищева ещё и потому, что видел в способном псковиче своего единомышленника, радеющего за государство в целом. И воспитанник нисколько не заробел доложить царю, что точно знает, как провести в России наилучшее межевание земель, а, кроме того, сможет составить учебную книгу о географии российской.

Вероятно, на глазах у Татищева произошло такое любопытное событие, которое он позднее не раз описывал в красках. В 1718 г. по царскому указу была переведена и издана на русском языке книга Б. Варения «География генеральная, небесной и земноводной круги купно с их свойства и действа в трёх книгах описующая». К следующему году готовилось русское издание «Земноводного круга» И. Гибнера. И вот, прочтя последнюю главу этой книги, посвящённую географии России, Петр Первый возмутился несоответствием её истине и велел своему сподвижнику Я.В. Брюсу написать главу заново. А всесторонне образованный Брюс, свободно писавший и читавший на восьми языках и ничего не умевший делать как попало, принял надлежащие меры. По всем крупным городам России тут же были разосланы так называемые «вопросные пункты». Ответы на эти анкеты должны были выручить Брюса и послужить впоследствии основой для составления географии российской. Идея возобновления традиционных в России «вопросных пунктов», несомненно, принадлежала выдающемуся немецкому учёному Г. Лейбницу. Под впечатлением встреч с ним Петр Первый собственноручно изобразил карту мира, на которой всемирная

Личная печать В.Н. Татищева

Финский залив Карта I-ой четверти XVIII в. Библиотека РАН Коллаж: Петр Алексеевич А. Зубов, П. Пикарт. Гравюра. 1715. Фрагмент Корабль «Предистинация» Гравюра Петровской эпохи.

В начале XVIII века высокоодарённая натура Петра Великого вызвала к жизни большое богатство гравюр и иных изобразительных художественных произведений, посвящённых российскому человеку в мире природных вод России. Ещё малолетнему Петру в садовых и парковых павильонах отчего дома бросались в глаза художественные панно с сухопутными и водными «першпективными видами». Но почему же только в царствование Петра изобразительное искусство в России получило равные права с литературой и наукой? Несомненно, что уже в юности Пётр придумал идею образцовой европейской державы, у которой России в первую очередь нужно срочно учиться культуре нового времени. То есть – культуре технической, научной, художественной, бытовой. В качестве главной державы-учительницы Пётр выбрал Голландию. И сделал такой выбор неспроста. В конце XVII- начале XVIII века менталитет природного голландца, как на первый взгляд ни удивительно, был ближе всего к менталитету коренного россиянина.

Петр I в молодости С гравюры. 1686 Портрет Петра Лондон. Кнеллер, ученик Рембрандта. 1698. Фрагмент

цивилизация включала Россию как свою надежду. Лейбниц горячо рекомендовал, а Петр, Брюс, Татищев были с ним согласны в том, что «главное и нужнейшее из природного состояния» должно быть приведено в известность, достойно оценено, с пользой потрачено на строительство новой жизни. И царь, как вполне практичный человек, сначала выпустил указ о приставлении Татищева к землемерию всего государства, его географическому описанию и картографированию, а потом отправил его на Урал искать и добывать руды, строить горные заводы, плавить металл и доставлять его в центр России. Потому что Петр Первый не только «прорубал окно в Европу», но и, как писал историк Н.М. Карамзин, «открыл» для России Урал, а задерживаться с его освоением было непозволительно для государства. Перед дорогой своего подопечного на Урал царь, между прочим, выслушал и поддержал убеждение Татищева о необходимости поиска, изучения и доставки в Петербург мамонтовых костей, а кроме того, не просто поддержал проснувшийся у 33-летнего капитана артиллерии интерес к истории России, но и позволил ему переписать из своей личной библиотеки текст Первоначальной русской летописи. Из неё Василий Никитич выяснил, что и в глубокой древности многие государства подразделялись на части по крупным речным бассейнам, к которым прилеплялись, в которых «садились» наиболее крупные народы и народности. И при Татищеве те же, например, остяки ещё сохраняли в памяти древние наименования по рекам – кондинские, обдорские, угорские. Переживая свою ответственность за географию государства в целом, Василий Никитич собирал географические материалы и размышлял о том порядке глав, в каком должна быть выстроена вся книга. Сразу за изложением истории именования России, её границ и размеров он поставил раздел о её природных водах: морях, озёрах, реках. В первом самом кратком варианте географии российской, созданной в виде планапроспекта, следовали друг за другом описания самых крупных водных объектов: морей и заливов Ледовитого океана, причем Белое море по тем временам именовалось как Белый залив. После сжатой характеристики Балтийского моря с Финским заливом Татищев описал Ладожское и Онежское озёра, Ильмень, Белоозеро, Селигер и другие «озёра великие», затем перешёл к объяснению «рек великих, текусчих в моря и в них впадаюсчих, которыми великие суды ходят». Далее поместил короткие описания Онеги, Северной и Западной Двины, Печоры, Волги, Урала, Терека, Дона, Днепра, Нарвы, Невы. Учитывались также пороги на реках, знать которые всем было важно для безопасного судоходства,

С детства у любознательного Петра установилось особо внимательное и трепетное отношение к голландскому «царству-государству» и к голландцам, ко всему их далеко не ординарному культурному миру, который до боли душевной Петру напоминал Россию и её нужды. Крошечная европейская земля, называвшаяся тогда «страной картин», смогла стать ведущей морской державой, одной из самых богатых и густонаселённых территорий Европы. Здесь процветали не только судоходство, торговля и ремесло, но и наука и великое искусство – книжное дело, живопись, графика, музыка. И, пожалуй, самое главное было в том, что все художества складывались в самобытное, очень «домашнее» мировоззрение: голландцы гордились своими землями и водами, своими достопримечательностями и достижениями, своими универсальными умениями и талантами, всегда готовы были быть гостеприимными, доброжелательными хозяевами, на удивление способными педагогами.

каналы Ладожский и Вышневолоцкий. Несколько позднее Татищев сделает описания 8 морей, 10 губ и морских заливов, 16 пресных озёр и заливов, 14 солёных озёр, более 40 рек. Размышляя о «вопросных пунктах», и о тех, которые рассылались по приказу Я.В. Брюса, и о тех, которые были составлены в Академии наук для экспедиции И.Г. Гмелина и Г.Ф. Миллера, Василий Никитич разработал свой вариант анкеты сначала из 92-х, а потом из 198 вопросов. Во второй анкете был выделен раздел о водах, состоящий из 15 вопросов. В этом разделе Татищева интересовали сведения о пристанях («в чём способных и в чём неспособных»); о наводнениях и «упадениях» воды; об островах, мысах, косах, заливах, губах; о наилучших сроках плавания торговых кораблей; об истоках и устьях рек, длине и ширине рек; «какие реки из гор, озёр или болот исходят», наименования, размеры и особенности озёр; «нет ли озёр солёных»; «есть ли колодцы и ключи минеральные»; «нет ли вод таких, которые дерево в камень превращают»; «нет ли каналов... или есть ли природное вод совокупление, как Кельтмы в Поморской стране, что из Камы весною через вершины оных рек сюда в юг приходят». И, наконец, «нет ли мест, способных для пользы купечества, учинить канал или прокоп, откуду и какой долготы, какая в том удобность или невозможность видимы». Ко многим вопросам Татищев привёл пояснения, предназначенные в основном в помощь государственным чиновникам, которым будет поручено составлять ответы на анкету. Поскольку Академия наук не спешила рецензировать, размножать и рассылать татищевскую анкету, тот, пользуясь своими административными полномочиями, «для скорости» сам её разослал по всей Сибири. И, получив необходимые ответы, создал обстоятельный научный труд «Общее географическое описание всея Сибири». Итоги первому этапу этой работы Василий Никитич подвёл следующими словами: «Итак, история или деесказания и летописи без землеописания (географии) совершенного удовольствования к знаниям нам подать не могут». Татищев дал интереснейший образец сочетания гидрографии, географии и истории в едином историко-географическом тексте. Опору в этой работе он увидел в лучших европейских традициях и прежде всего в опыте Исторического словаря, созданного Морери в сотрудничестве со многими учёными. Но всего лишь опору. Василий Никитич, как это он обыкновенно делал, взвалил такой же по сложности труд на себя одного, и с ним, как и всегда, конечно, справился. Получилось редкостное научно-литературное произведение, выдающийся памятник отечественной культуры XVIII века – «Лексикон Российской исторической, географической, политической и гражданской».

Петр I во время Азовских походов Фрагмент Осада и штурм Азова Старинная гравюра

Наставником и учителем малолетнего Петра был голландец Франц Тиммерман. Он толково преподавал будущему царю арифметику и геометрию, военные науки и астрономию, первый научил безукоризненно обращаться с астролябией и картами. Имя другого сильно повлиявшего на Петра человека так и звучало – Голландец Брандт. Мореплаватель и судостроитель, он помог Петру починить заброшенный на берегу Яузы бот, который постепенно привёл сухопутного русского царя к большому морю. Были у малолетнего царя и другие учителя – шотландец М. Гордон, швейцарец Ф. Лефорт, много лет служивший в Голландии. Но исключительно внимательное, даже бережное отношение к голландцам Пётр сохранил на всю жизнь. Кстати, голландским языком царь владел в совершенстве. К середине XVII века в стране картографов – Голландии – выпущен меркаторский атлас мира достигший объёма в одиннадцать томов. Тогда же мануфактура В. Блау в Амстердаме начала выпускать гравированные на меди и раскрашенные от руки обзорные карты России.

Василий Татищев Гравюра А. Осипова. XVIII в Проспект вниз по Неве-реке между Зимним домом и Академией наук Неизвестный венецианский художник. Третья четверть XVIII в. Фрагмент Император Петр I И.Н. Никитин. Ок. 1722

Чтобы разобраться в новшествах, введённых в этот первый русский энциклопедический словарь его автором, вернёмся к авторской работе, предшествовавшей словарю. Уже составляя казалось бы простые географические описания главных рек России, Татищев вводил в текст новые добытые им сведения по археологии, истории, языкознанию, этнографии, другим наукам. Большого внимания и кругозора требовало изучение древних и современных названий рек на разных языках, исследование наличия или отсутствия на территории речных бассейнов тех или иных археологических памятников и событий. Татищев рассказывал также о сменах народов на берегах рек и озёр, об особенностях их исторически сложившихся бытового уклада, хозяйственной деятельности, культурных традиций. Он упоминал наилучшие кочевья местного населения у озёр Аксакал в Оренбургской губернии и Рын-песков между реками Уралом и Волгой, наилучшие зимовья по берегам Сыр-Дарьи. Перечислял озёра, «знатнейшие» «для доброты и множества соли», «рыбнейшие» во всём государстве реки, пристани «для отправления купечества к Архангельску», порты «для европейской коммерции». Характеризуя реку Лугу в Новгородской губернии, он упомянул, что «по ней гоняют множество соснового леса до Нарвы в заморские отпуски». Отметил также причины «затруднительности» использования речных и морских коммуникаций. Как сын своего времени не мог не рассказать о форпостах, острогах, городках, крепостях, оборонительных линиях на Иртыше, Ишиме, Тоболе и других реках. О Татищевой пристани на реке Урале дважды, в двух статьях, упомянул с видимым удовольствием потому, что не отделял себя от истории, как историю от себя, своей личности. Оставаясь всегда верным своим научным убеждениям, Татищев писал: «В землеописании или географии два обстоятельства, как: собственно

Сыновья владельца мануфактуры Иоханне и Корнелиус в 1672 году издали двенадцатитомный атлас, куда вошли и разнообразные карты России. В 1687 году голландский учёный П. Витсен издал в Амстердаме первые гравированные карты Сибири. Младший современник Вермера голландец Б. Варениус первым представил географию как самостоятельную научную дисциплину. В ту же историко-культурную эпоху Северного Возрождения выдающиеся голландские художники – работавший как картограф Ван Эйк, И. Босх, Лука Лейденский, Брейгели, Ван дер Вельде, Рубенс, Рейсдалы, Рембрандт, Ф. Халс, Терборх, Ян Вермер Делфтский, Ван Дейк и другие – создали и утвердили замечательную реалистическую школу живописи и графики, которая не могла не увлечь Петра Великого. Ведь философически мыслящие голландские мастера искусства не только сумели убедительно воссоздать достойный внешний облик своей страны, но и зримо подчеркнуть её внутреннее расположение к науке, книге, чтению, музыке, её значительность и величие.

география и гидрография. Первая описывает земли, вторая – воды со всеми принадлежностями. Однако они так связаны, как земля и вода один шар составляют; так, описывая одно, нельзя другого не коснуться, а особенно воды и более границами положений, и все жилища великие и малые строятся при водах, как морях, заливах, озёрах и реках, а некоторые на островах и кругом объяты. А для сочинения обстоятельств и правильных ландкарт нужно реки так описать, чтоб их исток и устья, по малой мере тех, которые для жилищ, положить нужно, а притом и долготу течения объявить...» Интересно, что слова эти взяты из документа, который называется «Напоминание на присланное описание народов, что в описании географическом наблюдать нужно». Татищевская пятитомная «История Российская с древнейших времён» – беспрецедентный в России и на Земле исторический труд, которому не было сколько-нибудь равноценного предшественника и который можно сравнивать разве что с древним морем, принявшим в себя множество питающих его летописных рек. Остаётся лишь сожалеть, что, не смотря на все старания современника Татищева историка Г.Ф. Миллера, публикация этой выдающейся работы задержалась на много десятилетий. Первые три тома «Истории» вышли в свет в 1768-1774 гг., четвёртый – в 1783 г., пятый – только в середине следующего столетия. Нет сомнения в том, что этот капитальный, прогремевший эхом по всей России труд в наибольшей степени подвигнул философа, писателя и поэта Александра Радищева (родившегося за год до смерти Татищева) на интереснейшее стихотворение «Осмнадцатый век», начинающееся такими строками:

Урна времён часы изливает каплям подобно Капли в ручьи собрались; в реки ручьи возросли

. Литография Бореля. Петр Первый (1672-1725) Миниатюра Г. Мусикийского Проспект вниз по Неве-реке от Невского моста между Исаакиевской церковью и кадетским корпусом Неизвестный венецианский художник. Третья четверть XVIII в. Фрагмент Царь Петр I Копия работы неизвестного художника с оригинала Ж.-М. Нате, 1717 г. Середина XVIII в.

Посещавший в своё время Голландию знаменитый художник А. Дюрер не случайно написал такие строки: «Благодаря живописи стало понятным измерение земли, вод и звёзд». Вот ещё почему местом первого длительного пребывания за границей Пётр Великий твёрдо и безошибочно выбрал Голландию, хотя по заранее разработанному плану ему полагалось ехать прежде всего в Вену. Помимо огромного интереса к судостроению, русский царь в Амстердаме брал уроки гравирования на меди у художника А. Шхонебека. Талантливый мастер был сразу же приглашён в Россию на постоянную службу, назначен «библиотекарем и изографом» московской Оружейной палаты. Там он не замедлил наладить работу гравировальной мастерской и мастерской книгопечати. В ученики «к новоприезжему иностранцу грыдоровального дела мастеру» Адриану Шхонебеку был определён сын известного московского иконописца Алексей Зубов – личность впоследствии не менее примечательная, чем его учитель. Вскоре вся эта мастерская переезжает в Петербург, где на протяжении многих лет Зубов, Шхонебек

И на дальнейшем брегу изливают пенистые волны Вечности в море; а там нет ни предел, ни брегов; Не возвышался там остров, ни дна там лот не находит; Веки в него протекли, в нём исчезает их след. Но знаменито навеки своею кровавой струёю С звуками грома течёт наше столетье туда; И сокрушил, наконец, корабль, надежды несущий, Пристани близок уже, в водоворот поглощён, Счастие и добродетель и вольность пожрал омут ярый, Зри, всплывают ещё страшны обломки в струе. Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро... Окончание письма Петра I Ф.Ю. Ромодановскому, 27 июня 1709 г. Проспект вверх по Неве-реке между Галерной верфью и 13 линией Васильевского острова Неизвестный венецианский художник. Третья четверть XVIII в. Фрагмент Петр Первый П. Субейран. С оригинала Л. Каравакка. Фрагмент гравюры

И далее, поэтизируя мысли, которые оставила Россия миру в восемнадцатом веке, убеждает: «И не погибнут они, хотя бы гибла земля... Вечна едина премудрость...». Сам Пушкин, сомневавшийся в том, что он может сказать что-либо новое об истории после первого российского историка, замечал: «Татищев жил совершенным философом и имел особый образ мыслей». Пионерская работа В.Н. Татищева со всей её разносторонностью исследовательских подходов выкристаллизовывалась из многовекового российского исторического опыта. Она построена подобно тем лучшим древнерусским летописным сводам, которые не только по-особому воспроизводили уходящую в Лету Российскую историю, но и формировали мировоззренческую основу для будущих новых воспроизведений. Впрочем, как в мировой истории часто случается, достойная оценка историко-философских открытий Татищева запаздывает, по-видимому, в гораздо большей степени, чем точная оценка его научно-производственной и административной деятельности на Урале.

и его пасынок Питер Пикарт ведут невиданную по размаху и качеству гравировальную и издательскую работу. В 1716 году Зубов создал на медной доске размером один на два с половиной метра настоящий шедевр – «Панораму Петербурга» – и сам подарил её Петру Первому, заранее хорошо себе представляя, какую при этом радость доставит инициатору массовой и высокохудожественной российской гравюры. По существу, с петровской гравюры началась новая эпоха в отечественном пейзаже. Одержимый интересом к духовной жизни людей, Пётр Великий никогда не терял влечения к близкой России по духу, «почвенной» и патриотической голландской живописи и графике. В том же 1716 году царь приобрёл более ста двадцати картин кисти своих любимых художников, а через некоторое время – ещё около сотни полотен. На следующий год во Франции при осмотре галереи Лувра Пётр вновь отдаёт предпочтение Рубенсу и картинам на морские сюжеты. По царскому указу для совершенствования в художествах за границу послана группа русских живописцев.

Только в 1926 году на страницах журнала «Экономика» профессор Пермского университета П.С. Богословский впервые отважился вполне адекватно определить Урал XVIII-го и первой половины XIX-го веков как самостоятельную горнозаводскую цивилизацию. По мнению Богословского, постепенно нарастающий огромный поток российских переселенцев из поморских и низовских крестьян в начале восемнадцатого столетия окончательно заполонил Урал, комплексно разработал прилегающие к нему сельскохозяйственные угодья, обеспечил невиданные темпы роста соляного, металлургического и других видов производства, создал, бесспорно, самобытную региональную культуру, способствовавшую быстрому освоению Сибири и Дальнего Востока. В наше время масштабы отмеченных Богословским преобразований выражены во вполне наглядных экономико-статистических и иных работах. Известно, например, что за упомянутые полтора столетия в России было построено свыше пятисот городов-заводов и более половины из них – на Урале. На начальном этапе полуторавековой жизни Уральской горнозаводской цивилизации В.Н. Татищев как наиболее близкий к Петру Первому государственный деятель был главным проектировщиком и главным исполнителем этой огромной созидательной работы на Урале, хотя не малые заслуги в этом деле у В. Геннина, Строгановых, Демидовых и многих других участников строительства цивилизации, участников иногда менее известных, но не менее деятельных. О том, что результатом их совместных действий должна была быть именно цивилизация, можно судить по тому, как непосредственному организатору рудников, заводов, городов, школ, училищ и библиотек В.Н. Татищеву не терпелось один из вновь созданных городов назвать с большой буквы Просвещением. Да не так просто это было сделать.

С 1716 по 1719 год овладевал приёмами западноевропейского художественного мастерства основатель новой русской живописи, сын московского священника Иван Никитич Никитин. Задумав устроить в России профессиональную Академию Художеств, Пётр в начале 1720 года отзывает Никитина в Петербург для участия в обсуждении проекта Академии и иной организационной работы по её созданию. При этом Пётр подарил Никитину художественную мастерскую «У Синего мосту», а чиновникам объяснил этот дар такими словами: «Есть и из нашего народу добрые мастеры...» Более десятка лет, начиная с пятнадцатилетнего возраста, обучался живописным традициям голландской Королевской Академии и фламандской школы впоследствии прославленный художник Андрей Матвеев. С 1730 года он первый из русских мастеров стал главой «пейзажной команды» Канцелярии от строений, взял на себя руководство всеми монументально-декоративными работами в Петербурге и его окрестностях. Уход из жизни Петра Великого не помешал его планам немедленного создания в Петербурге Академии наук

Отрывок из письма В.Н. Татищева к Шумахеру 1733

Проспект вверх по Неве-реке от Адмиралтейства и Академии наук к востоку Неизвестный венецианский художник.Третья четверть XVIII в. Фрагмент Петр Великий В.П. Псарёв

Первый план Егошихинского завода, давшего начало Перми В.Н. Татищев

Коллаж: Ботик Петра I Е.Е. Лансере.

1903 г. Москва. Государственная Третьяковская Галерея Император Петра I

Оказавшись у руля отошедшей от причала горнозаводской цивилизации в утверждённой царским указом роли законодателя её продолжающегося на ходу строительства, Татищев попал в ситуацию, которую впоследствии чётко обозначил Н.М. Карамзин. Открывая свою «Историю государства Российского», Николай Михайлович написал: «Правители, законодатели действуют по указаниям Истории, и смотрят на её листы как мореплаватели на чертежи морей». К Татищеву весь явный смысл этих слов может быть отнесен без каких бы то ни было отговорок. Он строил уральскую цивилизацию по преимуществу как философ и учёный историк, действовал обычно невпопад с интересами часто сменяющих друг друга царствующих семей. Поэтому он мог и не догадываться, что в столице заблаговременно вынашивался очередной указ о присвоении ему более высокого адмиралтейского чина и возможной передачи под его командование нового, не столь ответственного, но тоже очень важного корабля под условным названием, например, «Прикаспийский край». Но и в новой ситуации, когда Василий Никитич был на подступах к своему астраханскому губернаторству и пожелал назвать Просвещением основанный им новый большой город, известный как Ставрополь на Волге, а ныне Тольятти, то и в этом случае из его хорошего замысла ничего не получилось. А жаль, конечно. На особенно любимой Татищевым Волге это название было бы по-настоящему к месту. И прежде всего потому, что, разрабатывая способы постижения и анализа отечественной истории, Василий Никитич поразительно глубоко и образно изучил древнее и современное природное окружение россиян и смежных народов. И уж о Волге, да и о других великих реках России, он мог бы написать отдельные большие книги. Всесторонне талантливый учёный, он в равной степени и интуитивно, и сознательно следовал издавна сложившимся историографическим традициям чрезвычайно внимательного изучения природных вод разных государств. Татищеву были понятны и великий грек историк Геродот, с пристрастием расспрашивавший всех встречных путешественников о местах истоков скифских рек (он и в могилу ушёл, винясь перед потомками, что так и не смог этого узнать), и великий летописец Нестор, для которого названия славянских племён и населяемых ими речных бассейнов были почти синонимами. Именно на этом пути историкоприродоведческого исследования Василий Никитич открыл для русской истории такой уникальный первоисточник, как «Книга Большому Чертежу». По сведениям, добытым Татищевым, Большой Чертёж России был создан в начале второй половины XVI века по царскому указу 1552

года. Этот Чертёж и его несколько копий были утрачены, а неоднократно переписанная пояснительная записка к ним сохранилась и попала в руки Татищеву. Она оказалась до краёв переполненной сведениями о российских морях, озёрах и реках. Василий Никитич составил драгоценной книге традиционную свою алфавитную роспись, такую же по форме, как к девяти томам Геродота, и отправил всё в Академию наук для публикации. Несколько десятилетий спустя за издание «Книги Большому Чертежу» взялся один из известных последователей Татищева историк Н.И. Новиков. Поражённый знанием о природных водах в средневековой России, издатель на свой страх и риск в 1773 году озаглавил эту книгу совершенно по-новому – «Древняя российская гидрография». Самостоятельное издание этой книги – один из первых памятников Василию Никитичу от «осмнадцатого» века. Разумеется, первого русского географа существенно приободрял тот факт, что на протяжении тысячелетий виднейшие зарубежные естествоиспытатели и обществоведы своими силами искали истоки главных российских рек и их притоков, пытались по-своему осмыслить многовековое течение великой реки, имя которой – Россия. Недаром историки Д.А. Корсаков и Г.В. Плеханов вслед за Пушкиным высоко оценили историко-философские таланты Татищева, выдвинули его в число философов национального масштаба. Но всё же чаще исследователи творчества Василия Никитича причисляют его вместе с Петром Первым к сторонникам западно-европейской теории «общего дела», подчёркивают приверженность его к рационализму и просветительству. В общем это так, и всем этим направлениям философии в истории России Татищевым обнаружены свои корни. Но подобные характеристики-ярлычки не исчерпывают главного содержания несравненно более сложной натуры Василия Никитича, всегда опережавшего события. Мало кто замечал, например, что причисленный к сентиментализму Н.М. Карамзин в определении места чувств и нравственности в истории следовал за Татищевым, который на три четверти века раньше пытался с помощью вызванных научным трудом чувств удержать людей от зла и наставить на добро. Татищев обладал редкой смелостью дарить читателям в концентрированной форме максимум своих интеллектуальных открытий. Очень важным его нововведением является посвящение целого первого тома «Истории Российской» не самой истории, а обзору принципиально важных для понимания всей книги тем и проблем, рассказу о личностях летописцев и историков, о главных первоисточниках, методах исследований, о причинах различных названий и толкований одного и

Коллаж: Петербург начала XVIII в. Здание Двенадцати коллегий Е.Е. Лансере.

1903 г. Санкт-Петербург. Государственный Русский Музей Петр I В.А. Серов.

1907. Деталь картины

того же объекта или явления, о причинах часто встречающихся заблуждений и разных ошибочных выводов. Всему этому предварительному обсуждению результатов своей потрясающей по размаху собирательской и исследовательской деятельности Василий Никитич посвятил около пятидесяти (!) весьма наполненных и в большинстве своём очень содержательных глав. Отвага Татищева, принявшего ответственнейшее решение начать «Историю Российскую» именно так, свидетельствует о его непревзойдённой квалификации историка. Эта отвага до сих пор поражает специалистов, и до сих пор на этом направлении аналитической и исторической деятельности у Василия Никитича очень немного последователей. Даже во всём XIX-ом веке такой путь был ещё недоступен и самым просвещенным историкам, которые на протяжении всего столетия мечтали о неведомых Татищеву недрах исторического знания и, не приостанавливаясь, самоотверженно разрабатывали наибольшие глубины истории, где, как писал Радищев, «дна там лот не находит». В первом томе «Истории Российской» В.Н. Татищев смог также утвердить три обязательных уровня историко-географических исследований – генеральный или общий, участной или областной (в наше время он обычно называется региональным) и пределоописательный – ныне локальный, или местный уровень. Современные географы почти в полной мере справляются с такими многоуровневыми исследованиями, а современным историкам до сих пор очень трудно достаются обзорные местные, локальные и областные истории, которые пока ещё в большей степени находятся в сфере краеведения. По поводу татищевского многоуровневого расчленения исторических исследований обзорного плана у учёных до сих пор не утихают споры, и к ним мы ещё вернёмся при анализе других капитальных исторических трудов. Коллаж: Вид Московского Кремля из Замосворечья С гравюры М. Махаева. Фрагмент. 1764 Петр I в шкиперском платье Гардемарин 1728 г. В. Семенов. Русский военный мундир XVIII в. Комната, в которой жил Петр I Со старинной гравюры

с рисовальным и граверным классами, вскоре названными Гравировальной палатой. В этом отечественном центре гравировального дела работали И. Соколов, А. Греков, Е. Виноградов, Е. Чемесов, приезжие мастера Х. Вортман, Г. Шмидт, А. Радич. Выдающийся рисовальщик и мастер ландкартного дела Михаил Махаев создал серию видов Петербурга, изданную атласом гравюр к пятидесятилетию города. В этом торжественном, нарядном атласе при прекрасной царящей в нём погоде и выгодном освещении хорошо ощущается весь живой речной и морской город, величественность композиции его ансамблей, весь пафос утверждения северной столицы. Недаром художественная критика сравнила этот атлас с одами Ломоносова. Исполненные Махаевым пейзажи были настолько жизнелюбивыми и привлекательными, что воспроизводились и десятилетия спустя в новых художественных альбомах – так называемых городских архитектурных «серий гравированных видов» или ведут, то есть изданий, берущих начало из Германии и Голландии XVI века. Работая сотрудником Географического департамента Академии наук, Махаев побывал на Урале, нарисовал виды Верхотурья и Туринска, Екатеринбурга и Невьянска.

Значение В.Н. Татищева как первого русского учёного историка подчёркивается более всего тем, что вслед идущие со своими новыми историческими многотомными трудами Н.М. Карамзин, С.М. Соловьёв, В.О. Ключевский и их коллеги прямо или косвенно, в том или ином объёме заимствовали у своего великого предшественника как главную историко-философскую основу его труда, так и многое из внешней формы исполнения. Обращает на себя внимание даже то, что у всех проявился интерес к истории гидрографии России, не говоря уже обо всём остальном, что Татищеву было важно и интересно. Кстати, особенно преуспел в изучении гидрографии В.О. Ключевский, который в своём тоже пятитомном «Курсе русской истории» весьма подробно писал о природных водах России, строго придерживаясь основных научных представлений и понятий современной ему гидрографии. Перелистывая и перечитывая тома Ключевского, очень интересно вдумываться, например, в такую его как бы ненароком записанную строчку: «Историограф Татищев откуда-то знал, что Нестор родился на Белоозере». А на самом деле – откуда? Заложенная Василием Никитичем мировоззренческая основа изложения отечественной истории несла в себе такое обширное содержание, что полноценно и результативно воспроизводить его в новых обобщающих исследованиях оказывалось возможным только в том случае, если переосмысливались одновременно и все те разделы истории, которые два с половиной века тому назад завёл на свою орбиту Татищев и которые иногда до сих пор считаются не профилирующими, а смежными. Не без влияния Татищева и его последователей появился и такой широкоизвестный в мировой культуре труд, как книга Л.И. Мечникова «Цивилизация и великие исторические реки». Но о ней речь ещё впереди.

Коллаж: Вид Новгорода М. Махаев. Фрагмент Матрос 1711 г., боцман 1764 г. В. Семенов. Русский военный мундир XVIII в. Голландская астролябия Прибор для определения широт и долгот в астрономии. Принадлежала Петру I

В 1757 году исполнились, наконец, мечта и план Петра Великого сорокалетней давности – в Петербурге была создана Академия Художеств с многонациональным профессорско-преподавательским составом. Здесь начали работать знаменитый германский гравёр Г. Шмидт, французский резчик по металлу Э. Фессар и другие известные зарубежные мастера. Как известно, почётным членом Академии Художеств был выбран М.В. Ломоносов. А в последней четверти века на преподавательскую академическую работу пришли выдающиеся русские живописцы – Семён Щедрин, Михаил Иванов, Фёдор Алексеев – родоначальники отечественной многомотивной и многосюжетной пейзажной живописи. В своё время после окончания Академии они совершили так называемые пенсионерские поездки в Западную Европу – в Голландию, Италию, Францию, изучили в тонкостях европейские пейзажные школы. Крупнейший русский художник, профессор, руководитель ландшафтного класса Семён Щедрин, вернувшийся в Россию в 1776 году, стал первым русским поэтом-пейзажистом. В 1772 году Екатерина писала Вольтеру: «Я страстно люблю теперь сады в английском вкусе: кривые линии, пологие скаты, пруды в форме озёр, архипелаги на твёрдой земле, – и глубоко презираю прямые линии. Ненавижу фонтаны, которые мучат воду, давая ей течение, противное её природе...» Семь лет спустя приехавшие из Англии архитекторы и садовники – Камерон, Медерс, Ипар, Гэкет и другие – начали преобразование парковых ансамблей Царского Села, Петергофа, Гатчины и Павловска в новом вкусе. Тысячи людей строили плотины и пристани, насыпали острова, рыли каналы, перебрасывали через них мосты самых причудливых форм. Водная стихия обретала потрясающие чувствительные виды, была в невиданном почёте. На смену традиционному суровому классицизму античности в сады и парки непринуждённо вошёл сентиментализм, научно обоснованный и утверждённый англичанином Локком и французом Руссо.

На стр. 43: Портрет Петра I М.В. Ломоносов. Деталь мозаичного панно. 1754 Гатчинский парк, Павильон Венеры Г. Сергеев. 1798. Гатчинский ландшафтный парк Карта-схема На стр. 44-45: Павловск. Дворец на реке Славянке 1798. Фрагмент

Портрет Петра I с мозаичного панно «Полтавская баталия» Мастерская Ломоносова, 1762-1764 Вид на Гатчинский парк и старую мызу Я. Меттенляйтер. 1792

Ниже мы приводим в алфавитном порядке краткие описания Татищевым отдельных рек России. Описания эти взяты из разных работ Василия Никитича. В стремлении к популяризации научных текстов XVIII века составитель в данном случае рискнул несколько сократить некоторые из описаний, а также немного изменить их форму, но лишь применительно к современным стилистике и словоупотреблению. Читатель сможет сам убедиться, что внесённые в текст изменения очень незначительны, взяв в руки сочинения Василия Никитича Татищева для внимательного прочтения. Именно к этой задаче заинтересовать читателя первоисточниками автор склоняется более всего. Вишера, река в Великой Перми немалая, течёт из гор Пояса и впадает в Каму с левой стороны, выше Соли Камской 18 вёрст. Близ неё на реке Колве город Чердынь и выше него по Вишере две горы знатные: 1) Говорливая, которая напротив неё на другом берегу стоящему преизрядное эхо, или отзыв делает; 2) Писанная. О них смотри под именами. Эта река течёт весьма быстро; некоторые речки, впадающие в неё, особенно река немалая Колва, впадающая справа, вершинами весьма близка реке Печоре, куда без великого труда лодки, для ловли рыбной ездящие, перетаскивают. Волга, имя сарматское, значит судоходная, древние именовали Аракс, а сарматы от Оки вниз – Роа, то есть обилие или приволье. Татары, то же самое переведя на арабский, Идель или Едель называли. Но как у сармат Роа, так у татар Едель и многим иным рекам дано, только с некоторым положением, как Сура, Угра, Пахра, Агидель, Чолмен-идель и пр. Исходит из болот великих в Ржевском и Белском уездах до Селигера мала, а впадает на юге в море Каспийское между многими островами. Величиной и обилием рыб, как и пашнями по берегам превосходит реки европейские все. В неё впадают: Селигер из озера Селигера, Суза под городом Зубцовым, Тверца в Твери, Дубна недалеко от Кимр, Молога, Шексна от Белоозера у Ярославля, Ока (в неё Москва, Угра, Проня), Унжа, Сура у Васильсурска, Кама ниже Казани (Чолман-идель потатарски). По этой реке ходят суда, ладьи, в которые соли кладётся в каждую 150 000 пудов. В неё текут Чусовая, ею ходит железо, медь и другие товары из Сибири; Белая (по-татарски Агидель), Вятка, Самара у города Самары. Вятка в Казанской губернии, в Вятской провинции вершины её, впадает в Каму. Она, хотя из средних рек, потому более знатна, что провинция по ней называется. Исеть, в Оренбургской губернии, в Исетской провинции, истекает из озера Исетского, выше Екатеринбурга вёрст за 20. Течёт на восток мимо

Екатеринбурга, Каменского, Китайского, Шадринского и Исетского острогов и впадает в Тобол близ Ялуторовского острога. Имеет каменистые места и пороги. Новоучереждённая Исетская провинция от неё название своё имеет. Кама, в Казанской губернии, вершины её в Пермской провинции, и по долгом её течении, приняв в себя разные и немалые реки, впадает в Волгу ниже Казани 60 вёрст. Самара в Оренбургской и Казанской губерниях. Вершины её взялись от востока Рифейских или Уральских гор и течёт между полуднем и западом, и наконец при городе Самаре впадает в Волгу. Она наиболее потому примечания достойна, что по ней основана крепостями новая Оренбургская линия, и суть эти крепости следующие: Красносамарск, Борск, Ольшанск, Бузулук, Тоцк, Сорочинск, Новосергиевск, Переволока, от которой до Татищевской пристани на реке Яике имеющейся, 18 вёрст. Тавда, в Сибирской губернии, начинается из гор, Пояс называемых, и, совокупя многие реки, течёт вёрст через 400 мимо города Пелыма и впадает в реку Тобол. Тура в Сибирской губернии. Вогуличи называют её Тынра. Она начинается в Рифейских или Уральских горах из болот, выше города же Верхотурья с лишком 150 вёрст, и течёт прямо на восток мимо Верхотурья, Епанчина или Туринска, Тюмени и других острогов. Впадает в реку Тобол при Топовском остроге. Течение её, по кривизнам счисляя, близ 700 вёрст, в которую впадают многие и немалые реки.

В Гатчине под Петербургом был создан пейзажный парк на воде с пользовавшимся большой популярностью Водным лабиринтом. Архитекторы разных национальностей, в том числе и наш уральский А. Воронихин, создали необыкновенный парковый ансамбль в Павловске. Примечательным уголком этого пейзажного парка стала долина речки Славянки. Разносторонне талантливый художник Семён Щедрин очень эмоционально проповедовал в своих многочисленных парковых видах «естественную» природу. Картины его современники любили сравнивать с произведениями К. Лоррена и С. Роза, называли художника «Русским Клодтом».