Book design. Pansy

Литературный сборник для семейного чтения

Красноярск 2008 год

УДК 82-93 ББК 84 Р А 74

А 74

Анютины глазки — Красноярск: Центр национальной славы России, 2008. — 300 с. Литературный сборник для семейного чтения. Очередная книга из серии литературы для семейного чтения, выпускаемой Центром национальной славы России в рамках программы «Святость материнства» — это сборник рассказов, сказок, стихов и детского фольклора, составленный из работ победителей ежегодного литературного конкурса «Семья — ­ ковчег спасения». Конкурс продолжается, условия его опубликованы на интернет-сайте www.kfcnsr.ru. Приглашаем к участию всех, кто владеет литературным даром, и, возможно, уже в ближайшем будущем серия книг «Святость материнства» пополнится и вашими семейными историями. Очередной сборник планируется к изданию в следующем году. © Центр национальной славы России

ISBN 978–5–91502–007–7

От создателей

Среди добрых дел программы «Святость материнства» Центра национальной славы — благотворительные издания. Светлые, поучительные, всегда интересно и красиво иллюстрированные книги объединены в серию литературы для семейного чтения с названием, одноимённым программе. Мы рады представить читателям ещё один литературный сборник из этой серии — «Анютины глазки». Более полусотни авторов из Москвы и Подмосковья, Украины и Башкортостана, Алтайского и Красноярского края, Ямала, Саратовской и Ярославской области, Таганрога и Коломны прислали свои произведения на наш ежегодный литературный конкурс «Семья — ковчег спасения». Среди них как профессиональные литераторы, так и люди самых разных профессий, для которых литература — любимое увлечение. Это психологи, журналисты, студенты, программисты, педагоги, предприниматели. Всех этих разных людей объединяет одно — любовь к семье. Члены жюри, известные российские писатели, отобрали из них четырнадцать победителей. Их произведения мы и представляем на суд наших читателей. Название сборника «Анютины глазки» выбрано по заглавию одного из стихотворений. Эти незатейливые цветы напоминают о детстве и палисаднике у родного дома. А сами соцветия, открытые солнышку, очень похожи на весёлые детские личики. Издание книг и вся программа «Святость материнства» служат тому, чтобы в российском обществе утвердились семейные ценности, чтобы в каждой семье пребывали любовь и сочувствие к ближним. Поэтому большое спасибо всем, кто участвует в нашей программе, кто не мыслит себя без любви к семье, Родине и Богу. Желаю нашим маленьким и взрослым читателям интересного семейного досуга с этой книгой, а нашим авторам и всем, кто хочет попробовать себя в литературном творчестве — участия и победы в конкурсе. Ведь издание следующей книги не за горами! Ждём ваших произведений. Председатель Попечительского совета программы «Святость материнства» Наталья Якунина

Предисловие

«Все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит», — утверждал замечательный французский писатель и лётчик Антуан де Сент-Экзюпери, автор знаменитой сказки «Маленький принц», адресованной детям и взрослым. Вот и мы, составляя этот сборник, старались включить в него произведения, предназначенные как для совсем маленьких читателей (даже для тех, кто ещё и читать-то не умеет!), так и для их мам и пап, дедушек и бабушек. Короче — для чтения в семейном кругу. Стихи, рассказы и сказки, вошедшие в эту книгу, написаны очень разными людьми. Одни из них являются профессиональными литераторами и журналистами, другие стали впервые сочинять для своих детей и внуков, а уж потом представили эти сочинения на конкурс «Семья — ковчег спасения». Но всех их объединяет горячая убеждённость в том, что именно в детстве, в окружении родных и близких людей душа человека пробуждается к добру и свету, и происходит то воспитание чувств, которое важнее любого, самого высшего и самого элитарного образования. О первых уроках добра и милосердия, о горькой доле ребёнка, растущего без матери, о музыке, смягчающей людские сердца, повествует писатель Алексей Бондаренко в рассказах, основанных на воспоминаниях о деревенском детстве. Особенно запоминается образ одинокого и мудрого деда Миньки («Ерохина тальянка»), о боевом прошлом которого мы узнаём лишь в конце рассказа. Воспоминания о суровой послевоенной эпохе легли в основу рассказов известного журналиста и литератора Виталия Пырха. Уроки мужества, полученные его лирическим героем в детстве, закалили его волю, помогли ему стать настоящим мужчиной. А главным его наставником в те годы была, конечно же, любимая мама. С тонким юмором и самоиронией написан рассказ Дарьи Мосуновой «Дежурный по беременности». Своим личным материнским опытом героиня рассказа (она же — автор) лучше всяких пропагандистских речей агитирует в пользу улучшения демографической ситуации в России. Героиня повести Людмилы Коротковой «Маняшка-ягодиночка» — совсем маленькая девочка, оставшаяся без матери, но не ставшая сиротой. Окружающий мир показан глазами ребёнка, и мир этот населён добрыми людьми, такими, как дед Елисей и баба Варя, или 4

удочерившие Маняшку недавно поженившиеся Антон и Тошка. На каждом шагу девочка совершает маленькие открытия, узнаёт местные обычаи и нравы («Всякий день пахнет чудесами!») Деревенский быт показан в несколько идиллическом свете, но таким мир видится ребёнку, а значит, именно таким он и запомнится на всю жизнь. Сказочная повесть Антонины Романовой «Приключения Тошки» полна невероятных, фантастических событий, которые происходят не то наяву, не то в воображении маленького героя, мальчика-фантазёра. Повесть написана, может быть, и наивно, но очень искренне, с горячим желанием проникнуть в детскую душу и помочь ей, этой душе, окрепнуть и повзрослеть. Трогательны и поучительны «Сказки для малышей» Светланы Гарамовой. Душевным теплом и любовью пронизаны стихи для детей и о детях, также вошедшие в этот сборник. Особый интерес представляют завершающие сборник забавные и остроумные образчики детского фольклора («Мама, мне солнышко моргает!»), собранные Антониной Пантелеевой. Эта книга — для вас, дорогие друзья. Добро пожаловать на её страницы! Эдуард Русаков, составитель сборника, член жюри литературного конкурса «Семья — ковчег спасения»

5

Людмила Короткова Повесть

еред самым отъездом на лечение мать подозвала к себе Маняшку и, сдерживая слёзы, сказала: — Видишь, дочка, как всё вышло? Уеду я ненадолго, а ты не скучай. Бабушек-дедушек у нас с тобой нет, отца тоже, поэтому на время моей болезни тебя к себе возьмёт баба Варя. Она нам с тобой хотя и не родная, но больше всё равно ехать некуда. А у бабы Вари в деревне и молочко своё, и вишни в саду, и горох... Ты ведь любишь горох, я знаю... Потом отвернулась к стене, а Маняшка отправилась спать, поскольку был вечер. На утро за мамой приехали, но она отказывалась уезжать, пока дочку не заберут. А приехать к ней из деревни должен был бабы Варин сын по имени Антон. Но то ли он запаздывал, то ли по городу плутал, а мама нервничала и отъезд свой оттягивала. Наконец, раздался стук в дверь, и через порог ввалился здоровенный парень с улыбающимся лицом. Это и был Антон.

— Здравствуйте вам! — нараспев поздоровался с порога и сразу спросил: — Это, что ли, Маняшка? Ну, иди, поздоровкаемся! Антонова ладонь оказалась тёплой и огромной, как подушка. Маняшкина рука мигом утонула в этом уютном тёплом домике. И тут девочке отчего-то стало так спокойно, что она ему в ответ тоже улыбнулась.

— Ой, гляди, у тебя одного зуба нет впереди! Как у нашего деда. Что, и у тебя от старости выпал, да? Вопрос был смешной и несуразный. От какой старости, если Маняшке недавно всего шесть лет исполнилось? Но спорить с Антоном не хотелось, а тут ещё мать санитары стали выносить. Антон увидел, как неловко те выносят носилки, и сам, вежливо оттеснив худенького паренька в белом халате, подхватил их за две ручки. Вернувшись в комнату, он, не глядя Маняшке в глаза, сказал: — Уехали! Дай Бог выздороветь!.. Ну, Маняшка, где твоё приданое? Она не поняла и оглянулась вокруг себя: какое ещё приданое? Но Антон уже заметил в углу чемодан и большую сумку и обрадовался: — Да вот же оно! Уготовано! Ну, тогда с Богом! Антон подхватил вещи одной рукой, в другую взял ключ от двери, почему-то вздохнул и головою тряхнул: — Всё, Маняшка, поехали! Нас с тобой такси заждалось.

9

10

икакого такси возле дома не оказалось, зато стояла лошадёнка с телегою. Настоящая лошадка с гривой и хвостом!

— Ну, познакомься, это — моя Зорька! Красивая, правда? Ты не гляди, что она не больно молодая, зато прыткая такая, разбежится — не догнать!.. Маняшка всё ждала, когда Зорька разбежится, и даже этого слегка побаивалась. Однако лошадка была умная и понимала Маняшкин страх. Оттого и не бежала. Шла себе спокойно, не обращая внимания на вскрики хозяина. Антон вскрикивал не от строгости, а «для скорости», так объяснил он Маняшке. Только никакой особой скорости так и не было. От тряски да непривычной езды девочка сначала задремала, раскинувшись на чём-то мягком и очень душистом, а потом и вовсе заснула.

— Ну, вот, Маняшка, мы и приехали!.. Она открыла глаза. Небушко над головой было не голубое, как прежде, а в розовых облаках. А телега стояла возле высоких тесовых ворот. Маняшка села на телеге, и тут из калитки вышла бабушка с лицом, очень даже похожим на Антоново.

— Что, укачал тебя мой Антоша? Он такой. Не любит Зорьку кнутом стегать, а та и рада. Еле ноги, небось, передвигала?.. Ишь, как припозднились-то. Антоша, глянь, да ты никак сенца под одёжку мало подстелил — ишь, какие у Маняшки на щёчке рубцы?! Маняшка перепугалась: какие ещё рубцы? А Антон весело пошутил: — Ничего, сейчас молочка парного попьёт — лицо и округлится, морщинки разгладятся. Эту шутку Маняшка поняла и улыбнулась.

— Ба!.. Да у тебя уж один зубок мышка утащила? — засмеялась баба Варя.

— Какая мышка? — не поняла Маняшка.

— А с длинным хвостом да острым зубком! Ладно, заговорили мы тебя! Буду звать тебя Маняшка-ягодиночка! Вот так. И со мною не спорь! Заходи в дом! А ты, Антоша, Зорьку распряги да не больно овса ей давай, сенца подложи — и ладно. Небось, всю дорогу нога за ногу шла? У, бессовестная! Вслед за этими обидными словами баба Варя ласково погладила Зорьку по морде, и лошадь, наверно из-за этого, не обиделась, а наоборот, потянулась к бабушкиному лицу.

— Ну, ещё чего не хватало?! Целоваться не буду!..

11

12

абушка Варя спала за цветастой занавесочкой. Возле боковой стены посапывал дед Елисей, а Антон ушёл спать на сеновал: «Там воздуху больше и сеном пахнет!» Маняшка такого его объяснения не поняла, поскольку никогда раньше сеновала не видела. Ей смастерил постель сам дед Елисей, а перинку баба Варя из двух подушек сшила. Зато одеяло было огромным и свешивалось с обеих сторон. Маняшка по этим приготовлениям поняла, что её тут ждали. Потушили свет, и в сердце вкралась печаль. «Мамочка, миленькая, возьми меня!» Слёзы сами собой полились на белоснежную подушку с шитьём. Пару раз она нечаянно всхлипнула.

— Маняшка, не спишь? — услыхала она голос деда Елисея.

— Н-нет... — всхлипнулось опять.

— А ты иди ко мне на постель! У меня просторно! Идти к деду Маняшка забоялась. Правду сказать, у них прежде во всём доме стариков не было.

— Тебя бы баба Варя с собою взяла, да она у нас спит с вечера, как сурок. Ага... Зато рано встаёт. Надо коровку подоить, на луг проводить. А уж потом одно дело за другим лётом летит. Так за целый день набегается — мигом засыпает...

— Что, полунощники, не спится?.. — послышался голос бабы Вари из-за занавески, и дед Елисей сразу замолчал. Но ненадолго.

— Ты ещё не спишь, Маняшка? — теперь дед шептал заговорщицким шёпотом. — А хочешь, я твою постель к своей подвину? А то чего ты посреди избы лежишь? Там, небось, со всех сторон сквозняки?..

— Подвинь... — согласилась Маняшка тоже шёпотом. Когда самодельная постель была придвинута к дедовой, Маняшке и впрямь стало спокойней. Дед Елисей тоже, видать, бессонницей маялся: — Может, тебе молочка парного налить? Молочко-то любишь?

— Люблю. Но мама редко покупает: денег нет на сладости, — отозвалась Маняшка, рассуждая, как взрослая. Дед Елисей в ответ промолчал, только вздохнул и с постели встал. Босыми ногами прошлёпал к столу, налил молока из крынки в кружку и потрогал дно ладонью: — Тёплое ещё. Парное. Пей, Маняшка! На здоровье!

13

Маняшка выпила больше полкружки, и живот надулся, как мяч.

— Всё... — вздохнула она и протянула кружку деду: — Больше не влезает.

— Не может быть! — не поверил ей дед Елисей. — Ты за ужином две ложки каши съела да кисель похлебала.

— Нет, правда, живот полон, гляди?!

— Ну-ка, ну-ка? — Дед Елисей ладонью нажал на Маняшкин живот и сказал: — Вон там ещё места сколько! Давай допивай! Маняшка вновь присосалась к кружке и поняла, что дед прав: место в животе ещё было. Пустую кружку дед поставил под свою кровать.

— Ты, это, ежели ночью на двор захочешь по надобности — не выходи! У тебя под постелькой кастрюля старая стоит. Горшка-то у нас нет, вот бабка кастрюлю ржавую и приспособила... Кабы мне самому впотьмах в неё ногой не встать? А то будет звону!.. Маняшка представила себе этот звон и рассмеялась. Уснула она в ту ночь сразу и незаметно для себя, но спала до самого утра, ни разу не просыпаясь.

ервое, что почувствовала Маняшка утром — запах! Такой вкуснятины она сроду не нюхала. За окном было солнечно. Баба Варя суетилась у печи, а деда Елисея в избе не было.

— Проснулась, ягодиночка? Тогда вставай, нечего валёжничать! Кто рано встаёт — тому Бог даёт! Дед уж, небось, самовар во дворе ставит. Может, пойдёшь к нему спички отнесёшь? А то он, старый, небось, опять спички забыл? Маняшка мигом натянула на себя платье и сандалии, схватила коробок спичек и выскочила во двор. Дед Елисей сидел на низенькой скамеечке и что-то таинственное делал с самоваром. То, что этот огромный медный жбан с краником и был самовар, Маняшка сразу догадалась, хотя прежде «живьём» не видала. Из самовара валил дым, а дед устанавливал сверху огромную трубу. Маняшка показала ему коробок, и он его взял, хотя у него и у самого оказались спички в кармане. Вскоре дым стал есть Маняшке глаза, и она натёрла их до слёз. Дед Елисей встал, взял Маняшку за руку и подвёл к своей скамейке.

— Гляди, ты на самом ветру стоишь — дым на тебя и тянет! А я — хитрый, ишь, где сел? Дед вытер своими огромными ладонями Маняшкины глаза и очень тихо сказал: 14

— Хорошо, дочка, что ты к нам приехала... А самовар лучше всего ставить на шишках! Ох, и горит!.. А мне в лес не охота ходить, вот я и топлю щепками. Теперь-то мы с тобой вдвоём живо шишек наберём! Может, даже целый мешок. И будем потом самовар ставить на шишках! В лес-то ты любишь ходить?

— Не знаю... — пожала плечами Маняшка. — Я в лесу никогда не была. В парке была, и в рощу берёзовую на Подгорной мама водила. А в лесу — нет.

— А тогда чего же нам это откладывать? Сейчас чаю с пирогами наедимся — и в лес! — обрадовался дед Елисей.

— С какими пирогами? — Только теперь Маняшка догадалась, чем это так вкусно в избе пахнет.

— А это, красавица, секрет! Моя баба Варя всякий раз печёт пироги с секретом. Ага! Всякий раз начинка у неё разная. Пойдём, глянем, что нынче за секрет? Дед Елисей подхватил в руки огромный самовар, а Маняшка ему дверь распахнула. За столом не было лишь Антона: он уже на работе с утра. И тут баба Варя поставила на стол целое блюдо с пирогами! Блюдо оказалось такое огромное, что Маняшка счастливо рассмеялась.

— А у нас всегда мама только двадцать два пирожка сразу пекла! — сообщила она бесхитростно, а дед с бабушкой переглянулись. — А с чем они? С каким секретом? — Маняшку от ожидания раскрытия тайны даже залихорадило.

— А ты, ягодиночка, бери да кусай — вот секрет сам собой и узнается! — улыбнулась баба Варя. Первый пирог оказался с картошкой и зелёным луком, второй — с чем-то ужасно вкусным, но тёмным на вид. Дед Елисей глянул внутрь Маняшкиного пирога и заявил: — Эвон как! Достался с гречкой-грибами!

— Как? Сразу? И с гречкой, и с грибами?! — спрашивала Маняшка, с трудом ворочая языком.

— Ну, а теперь вот этот разломи! — заговорщицки предложил дед Елисей и схитрил свои глаза. Маняшка разломила пирог — внутри оказалась чёрная блестящая ягода. Такой вкуснятины Маняшка сроду не пробовала.

— Ну, отгадала? Черника это, ягодиночка! Вчера, пока Антоша за тобой в город ездил, я уж за черникой в лес сбегала! — с гордостью за свою стряпню сообщила баба Варя. Четвёртый пирог мог у Маняшки внутри и не поместиться, но она не сдавалась.

15

16

— Дедушка Елисей, а найди мне ещё с черникою, — почти шёпотом попросила она деда, когда баба Варя вышла зачем-то из-за стола. Дед Елисей один пирог в руку взял, другой, третий...

— Ты чего это, старый, все пироги в руках перебираешь? Секреты мои проверяешь? — насупилась баба Варя.

— С черникой ищу. Вишь, Маняшке уж больно понравились! — Повинился дед Елисей.

— Вот с черникою! — Баба Варя протянула Маняшке пирог, и та откусила... И тут все за столом прямо ахнули! Пирог был не с черникой, а с чем-то красным внутри!

— Ты гляди, я вчера чуть-чуть землянички набрала: отошла уж она нынче. На один пирожок всего и хватило — и вон, кому угодило!.. Выходит, не зря я зову тебя — Маняшкаягодиночка! Бабушка с дедушкой переглянулись и улыбнулись.

— Ну, одно слово — секрет! — заверил всех дед.

ечером перед самым сном дед Елисей Маняшку спросил: — Ну, красавица, что тебе из сегодняшнего дня больше всего понравилось? Маняшка задумалась, а потом сказала: — Пироги с секретом и лес.

— Это мы ещё с тобой на озере не были! Там рыбалка, скажу я тебе, удивительная! Знаешь, какие лещи клюют? Вот, с руку! — дед с шёпота перешёл на радостный рык.

— Ага... Лещи! Лещи — только в горшке не ищи! — заворчала за занавеской бабушка. — Ты когда, дед, в последний раз на рыбалку ходил? Помнишь?

— Так в прошлый раз рыба на червей не брала. Надо было кашицы сварить, а ты с вечера не сварила, — посетовал дед.

— Ну да, из-за моей каши тебе в рыбалке нет удачи? Так получается? Ладно, утром сварю полный горшок! Только гляди, девчонку не заморозь! На рассвете уж больно зябко... Надень ей пальтецо, тёплые штанишки, платочек шерстяной...

— Ага.. Ещё скажи: валенки с галошами и зонт! — сказал дед Елисей, а Маняшка тихо рассмеялась.

17

Бабушка в это время уже спала. «Спит, как сурок!» — вспомнилось Маняшке.

— Дедушка, а кто такой сурок? А?..

— Кто сурок-то? Вот завтра мы с тобой у Антоши книжку найдём, там всё и про всё: и про сурка, и про весь белый свет написано... Ты не гляди, что Антон с виду простой увалень деревенский. Э, нет! Он к наукам да книгам такую тягу имеет!.. Всякий месяц из самой Москвы книжки выписывает. Деньжищ тратит — страсть! Но мы с Варварой не ругаемся. Другие, вон, курят, вино хлещут да бузотёрят, а наш Антоша всё с книжками... А ты сама-то азбуку знаешь? — поинтересовался дед Елисей.

— Нет — созналась Маняшка. — Мама давно хворала, ей было не до меня.

— А... Ну-ну. Понимаю. Так мы с тобой в два счёта азбуку осилим! Да. Вот завтра у Антона книжку отыщем — и начнём, — пообещал дед уверенно и что-то ещё хотел сказать, но раздался недовольный голос из-за занавески: — Эй вы там, полунощники!.. Дня вам мало? Первый сон мне перебили — теперь до полуночи глаза в темноту таращь! Угомона на вас нет!..

ед Елисей замолчал. Маняшка тоже притихла. Сердится баба Варя — лучше её не злить.

— Вон, вчерась, приснилось во сне, что я пошла в лес без всего: без корзинки, без ведра. С пустыми руками... — начала бабушка свой рассказ негромко, напевно. — Гляжу, а кругом грибов — видимо-невидимо! Ну, я и давай их собирать. Полные руки набрала, класть некуда! Дед, а к чему грибы снятся? Говорят, к болезни?

— Отчего же к болезни? Я вон у Фёдорыча книжку глядел, «Сонник» называется, так там ясно написано: если снится, что грибы собираешь — к деньгам! Вот если бы ты их рвала да сырьём ела — тогда другое дело! Тогда к болезни. Какой живот этакое издевательство стерпит. Верно? — Дед Елисей это всё громко сказал, а тихонько на ушко Маняшке шепнул: — Этот самый «Сонник» я в глаза не видал, но бабка наша теперь успокоится. Баба Варя меж тем продолжала говорить: — Ты тоже скажешь: сырьём! Что я, не в себе, что ли? Просто рвала. Говоришь, к деньгам? Дед Елисей со своей постели вновь головою свесился и шепнул Маняшке в самое ухо: 18

— Хочешь, покажу, как я свою бабку убаюкиваю? Слушай! Варвара, а сон-то твой — в руку! Может, Антону деньги заплатят? За всё-то лето немало будет. А что бы ты тогда, мать, купила? А?.. Ну, в первую очередь? — Дед это всё сказал, а сам Маняшкино одеяло подёргал: дескать, слушай! Сейчас начнётся!

— Да нет... Навряд ли теперь дадут. Раньше октября ждать нечего, — засомневалась баба Варя. — Вот аукцион пройдёт... Откуда теперь деньги? Да и то, сколько ещё коней продадут?.. А впрочем, им, вон, в прошлом году... А мы бы с тобой, дед, поехали в город на базар. Сколько времени прошу у тебя новый рукомойник привезти? Зеркальце надо к нему с полочкой. Сковородку с крышкою. Железную тёрку на две стороны. Для мытья посуды губки брать не хочу — денежный перевод, я лучше тряпицы нарву... Ещё бы надо тебе, дед, тёплую кофту вязаную. Антоше пару рубах... Мне домашние тапочки... Ещё штук пять, нет, шесть деревянных ложек. Солонку... Горшок... Ведро... Дед наклонился к Маняшке и шепнул: — Слышь, подействовало?! Почти сразу за занавеской раздался лёгкий храп.

— Всё! Убаюкал!.. «Спят усталые игрушки» называется!.. Спи, Маняшка! Завтра у нас с тобой дел — хватило бы дня! Баба Варя станет хлеб печь. Ты когда-нибудь ела свежий хлеб? Чтоб только-только из печи, с корочкой?.. Ох, и душистый! А чёрствый хлеб, как и чёрствая душа — одна морока!

— Дедушка, а свежий хлеб на что похож, а? — спросила Маняшка.

— На что?.. Да на всё самое доброе. На сердце мягкое, на руки ласковые, на душу чистую, на небушко голубое, на солнышко золотое... — Закончилось дедово объяснение лёгким сопением.

— Так я не поняла: на рыбалку мы пойдём или станем помогать хлеб печь? — спросила деда Маняшка, но ей ответила тишина.

— Ну, вот, убаюкала!.. — сказала вслух Маняшка и сама зажмурила глаза. Завтрашний день обещал быть интересным.

овый день начался для Маняшки да деда Елисея так, как они и задумали. Встали рано, помогли бабушке хлеб печь. Нет, месила его да в печь ставила баба Варя сама, но дед воду из колодца подносил, а Маняшке доверили тесто сверху маком присыпать. А потом 19

сели и стали ждать, когда хлеб испечётся. И получился хлеб душистый, зажаристый, с тугой корочкой. Маняшка уж обеспокоилась, что придётся эту корку грызть или в чае отмачивать, но дед Елисей её успокоил: сейчас баба Варя свежий хлеб полотенцем укроет — он и помягчеет. Ну, ждать, пока хлеб остынет, не стали. Дед Елисей на небушко глянул и сказал: — Ну, Маняшка, держись! Столько рыбы сегодня наловим — баба Варя устанет чистить!

— Ага!.. Ты его, Маняшка, не слушай! Грозилась муха лбом стекло прошибить! Не забудьте с озера удочку принести, рыбаки! На бабы Варины слова дед Елисей внимания не обратил, а Маняшка сама про муху ничего не поняла, оттого и спросила: — Дед Елисей, а к чему баба Варя про муху сказала?

— А она у нас такая... Если устанет или сердита — всегда про мух поминает. Вот ты сама знаешь, отчего мухомор так называется? Оттого, что ядовит! Мух морит! Ты гляди, Маняшка, только бабе Варе про мухомора не говори! — осёкся вдруг дед Елисей.

— А почему про мухомора нельзя? — уточнила Маняшка у деда.

— Я думаю: на свой счёт она примет мои слова. Ещё обидится... Маняшка тоже так подумала, оттого и смолчала. На озере, куда они пришли, рыба вовсе не клевала. Дед Елисей объяснил это очень просто: — Заелась рыбка! Уж и на бабкину кашу не хочет клевать! А мы её возьмём да перехитрим! Она нас станет на озере ждать, а мы — на речку! Знаешь, какого сома на прошлой неделе Фёдорыч поймал? Еле-еле до дома доволок! На реке было более ветрено, но всё так же тихо. Поплавок стоял на одном месте, а крючок приходилось изредка из воды вынимать, чтобы кашу на него нанизать.

— Дедушка, а кашу с крючка рыбы едят? — спросила Маняшка негромко.

— А может, и едят!.. Позавтракать захотели, вот и лакомятся. А крючок не заглатывают, хитрят. Может, место мы с тобой выбрали илистое? Пойдём к сторожке поближе!

— К какой сторожке? — не поняла Маняшка.

— О!.. Это, брат ты мой, особый разговор. Ты думаешь, кто колхозный сад сторожит? А это мой закадычный дружок Фёдорыч! Так он сад-то ночами стережёт. А вдруг да ненароком дождь? Где человеку от непогоды спрятаться? В сторожке! Пойдём, глянем: может, он там спит? Фёдорыч по утрам домой не торопится, один он...

20

ёдорыч, и вправду, спокойно спал в своей сторожке. Сторожкой оказалась небольшая будка, чуть больше собачьей, как пошутил сам Фёдорыч. Внутри смогли поместиться дед Елисей, сам хозяин и Маняшка. Всем троим, чтоб друг другу не мешать, пришлось усесться на топчанчике, на каком Фёдорыч прежде спал.

— Может, яблочка хочешь? — спросил Фёдорыч у Маняшки и улыбнулся. — Эвон, у меня какой сад?! Только много яблок не рви, всё равно не осилишь: кислые ещё они. Маняшка вышла из сторожки и огляделась. Вокруг росли огромные яблони, сверху донизу увешанные яблоками. На одних деревьях яблоки были сплошь зелёные, на других — красные, на третьих — с коричневыми разводами. Маняшка сорвала одно, надкусила: кислое!.. Другое, хоть и с красным бочком, было не слаще первого. Покусанные яблоки Маняшка совестилась на землю бросать, но потом увидела, что там кое-где уже валяются, и тоже кинула.

— Ну, красавица, много ль яблок на подножный корм извела? — спросил Фёдорыч не больно приветливо. — Сколько надкусила да под яблоню кинула? Маняшка так застыдилась, что чуть не заплакала: — Там... Там не одна я... Там и чужие валяются, — пояснила она.

— Конечно, валяются!.. Так их понадкусывал червяк, а у него совести нет. Съел одно, надкусил другое, продырявил третье. А ты — человек! Должна соображение иметь. Я верно говорю?.. Ты бы, прежде чем рвать кислятину, спросила б у меня: «Фёдорыч, скажи, будь ласков, где у тебя растут самые сладкие яблоки?» Я бы тебе и показал.

— Ну, Фёдорыч, ты совсем девчонку напугал. Она, небось, сроду яблок с дерева не рвала, где ж ей наши обычаи знать? — заступился за Маняшку дед Елисей. Маняшка в это время и впрямь собиралась заплакать и вдруг дрожащим голосом промолвила: — Фёдорыч, скажи, будь ласков, где у тебя растут самые сладкие яблоки? Фёдорыч ударил себя ладонями по коленям, улыбнулся, показав всего два передних зуба, и весело сказал: — Вот молодчина, девка!.. Не забоялась! Да за такие добрые слова я тебе не то, что с яблони — свои собственные яблочки дам! Фёдорыч встал с топчана и наклонился. Откуда-то снизу появился ящик с яблоками. Но какие это были яблоки!.. Белые, прозрачные, словно сказочные!

— Такого белого налива в наших местах больше нигде не сыскать! На-ка, откушай, дочка!

21

В аккурат по нашим с тобой зубам! У меня эти яблочки в особом месте произрастают. Об них никто из местных не знает, а то бы не углядеть! Оборвали бы в момент! Это, милок, моя тайна. Чуешь: истинный мёд!.. Маняшка раз яблоко куснула и в улыбке расплылась. Что такое мёд, она не знала, но яблоко так пахло, так во рту таяло — жевать не надо!

— И что же, Фёдорыч, никто про это место не знает, где такие яблочки произрастают? И никто их в твоём саду не видал? — улыбался дед Елисей, явно над Фёдорычем подтрунивая.

— А уж такое это место! Что, не веришь, да? — Фёдорыч заметно начинал нервничать.

— Почему? Верю! Мы вон дружим с тобой больше полсотни годов, а ты меня такими яблочками не потчевал, — с некоторой обидой в голосе промолвил дед Елисей и замолчал.

— Ну, ладно! Чего уж там... — примирительно сказал Фёдорыч и протянул старинному приятелю точно такое же яблоко. Дед Елисей сначала брать не хотел, но потом смягчился. А как яблоко куснул — глаза закрыл от удовольствия: — Верно говоришь: истинный мёд! А пахнет как!. Он ел яблоко не спеша, откусывая маленькими кусочками.

— Ну, Маняшка, ела ты раньше такое чудо, а? Маняшка с полным ртом честно замотала головой: конечно, не ела! Фёдорыч на прощанье дал ещё одно чудо-яблоко Маняшке, а деду Елисею честно сказал: — А тебе не дам! Сколь лет от тебя тайну хранил. Кабы ты другое яблоко сам смолотил — тогда да! А ведь ты домой его потащишь, бабку свою угощать да перед Антошей своим хвастаться? Знаю я тебя! А потому больше и не дам! А ты, дочка, человек серьёзный, тебе тайну доверить можно — я сразу понял! Ешь по дороге — домой не неси! Слышь, Маняшка? Ты уж меня не подведи!

Маняшка Фёдорыча не подвела. Честно второе яблоко по пути съела. Но ведь насчёт семечек уговору не было? Верно? Маняшка потихоньку из яблочного огрызка семечки вынула да себе в карман и сложила. Вечером перед самым сном села Маняшка на дедову постель и протянула деду Елисею кулак: 22

23

— Гляди, дедушка! Я семечки от того яблочка сберегла. Давай посадим в огороде! Вырастет яблонька — мы и бабу Варю яблочками угостим. И Антошу!..

— Ах ты, заботливая душа!.. Давай, посадим! Только сначала у бабки нашей горшок возьмём, наполним его землёй, да в неё семечки и посадим. Как тебе моё предложение? Годится?

— Годится! — сразу согласилась Маняшка. — Только немного яблочков я маме отвезу. Она же никогда ещё таких не ела...

— Ну, что же, хорошее дело! Сладкие яблочки — истинный мёд! — согласился дед Елисей, а Маняшка теперь только вспомнила: — Дедушка, а что это — мёд?

— А ты разве мёду не пробовала? Вот те на! Самую сласть — а ты ещё не ела? Ну, ничего, мы с тобой завтра к Варвариному брату, деду Спиридону, в гости пойдём! У него пчелиные ульи, сотовый мёд! Вот там медку и отведаешь свеженького. Для тебя, Маняшка, всякий день пахнет чудесами, верно? Маняшка хотела подтвердить дедовы слова, но не успела. Баба Варя из-за занавески отозвалась: — Да будет тебе, выдумщик! Какие ж это чудеса? Просто жизнь деревенская... Наши праотцы так жили и нам заповедали. А иной человек, хоть и в городе живёт, а всё свою душу от землицы не оторвёт. Антоша говорит: «голос предков». А я думаю: куда мы без деревни? Верно? На своей-то родной землице человек и душою мягчеет и сердцем веселится! А черствеет душа — от чужого угла да дармового хлеба. Вот так-то, Маняшка-ягодиночка!.. А куда это вы завтра собралися?

тро баба Варя начала с того же самого вопроса: — Ну, куда нынче, старый, собрался? А узнав о Спиридоновой пасеке, сразу заволновалась: — А чего же ты молчишь? Маняшку переодеть надо, куда ж ты её к пчёлам в красном платье тащишь? Дед Елисей упираться не стал, но Маняшке глазом моргал: мол, пусть баба Варя потешится! Ты, мол, платье переодень, раз она так хочет. А баба Варя меж тем продолжала ворчать: 24

25

— Вот все вы нынче умные, грамотные! Антоша тоже не верил, пока на своей шкуре не проверил. Было ему тогда лет семь, пошёл к дядьке Спиридону на пасеку, а я не углядела. В красной клетчатой рубашонке туда и сунулся. Покусали его пчёлки — будь здоров! Всё лицо было, вон, с мой горшок, да ещё красное!

— Да это от рубахи, что ли? — не сдержался дед Елисей. — Пчела на Антошу села, а он и давай с перепугу руками махать... Может, какую пчёлку и ударил нечаянно, а тут на выручку сестрице и другие пчёлки прилетели и давай на Антошу садиться. А ты: красная рубаха!

— Ты мне тут что хочешь говори — а девчонку не позволю пчёлами травить! Ничего, в жёлтеньком платьице сходит. А ты, Маняшка, гляди, много-то мёда не ешь — а то враз опротивеет! Гляди, шибко не налегай! Дед Спиридон оказался вовсе не похож на бабу Варю. Он был худ, высок, но румян и молод. «И никакой он не дед!» — подумалось Маняшке. Пока Спиридон ходил за медком да ставил на плиту чайник, Маняшка деда Елисея честно спросила: — Какой же он дед? Румяный, молодой?

— Вот молодец! Верно приметила! Он всего лишь на два года Варвары моложе, а на вид годится ей в сыновья! Вот что значит мёд! Поняла?! Маняшка, честно сказать, не всё поняла, но что такое мёд — сразу уяснила. Это такая вкуснятина! Особенно когда с воском в середине. Что за рамочку принёс дед Спиридон, Маняшка не сразу сообразила. И тут Спиридон ножичком стал соты разрезать и дал Маняшке кусок. Тот такой липкий!..

— Ты откуси, пожуй, но воск не глотай! Сотовый мёд — он с воском, поняла? Обсоси да на блюдечко положи. Вот, гляди! — пояснил Маняшке дед Елисей и сам откусил кусочек медка и давай жевать... А потом достал изо рта кусочек, похожий на жвачку, и на блюдце положил. Маняшка ела мёд и удивлялась: зачем люди конфеты покупают? Она у деда Спиридона столько чаю выпила! Просто, без чая в неё столько мёда бы не влезло... С собою дал им Спиридон целую банку гречишного мёда, но Маняшка потом с неделю на него глядеть не хотела.

— Что? Небось, до оскомины наелась? Не послушалась меня? — ворчала баба Варя, хотя и улыбалась. — Ничего! Зато теперь узнала, что такое медок! Ну как, хорош?

— Хорош!.. — всегда со вздохом отвечала Маняшка, вспоминая сотовый мёд, и добавляла: — Зато я теперь знаю, что такое истинный мёд!

26

ак-то по осени прибежала Маняшка со двора, а все дружно сидят вокруг стола. У Маняшки отчего-то сердце замерло: уж не письмо ли от мамы? Но оказалось иначе.

— Баба Варя, новости, да?

— А ты садись-ка рядом, ягодиночка моя. Ты уж нам теперь не чужая, своя. Новость у нас. Вон, Антоша жениться собирается! Маняшка увидала лицо Антоши и напугалась за него: такое оно было растерянное, красно-пунцовое.

— Антоша, а это страшно, да? Антон поднял на Маняшку удивлённые глаза.

— Ну, жениться — страшно?

— Да, вроде, нет?.. — неуверенно произнёс Антон и глянул на родителей.

— А свадьба будет здесь? — пристукнула Маняшка пяткой об пол.

— А где ж ещё? Свадьбу положено у жениха играть, — деловито пояснил дед Елисей.

— Значит, будет музыка? И невеста в белом платье? — мечтательно спросила Маняшка и вдруг опомнилась: — Чего же вы сидите сердитые? Радоваться надо: свадьба!

— А мы вот и радуемся! — усмехнулся в усы дед Елисей. — И вправду, что это мы? Кабы какая беда, а то — свадьба! Эх, Маняшка, и дадим мы с тобой плясака!

— А плясака — это как? — не поняла Маняшка.

— А вот так... Дед Елисей сядет у печи да в крышки от старых кастрюль станет бить, ну, а ты, ягодиночка моя, пойдёшь плясать, — без тени улыбки пояснила баба Варя и поинтересовалась: — А ты плясать-то умеешь?

— Не знаю... Не пробовала... — растерялась Маняшка.

— А мы с ней каждый вечер теперь тренироваться станем. Верно, Маняшка? — пошутил дед Елисей. Маняшка увидала, что все заулыбались, и сама рассмеялась. Целый месяц потом в доме шли приготовления. Ездили невесту сватать, но Маняшку с собой не брали: сказали, мол, детям не положено. Маняшка эти полдня, пока никого дома не было, прямо извелась вся: а ну как невеста не захочет за Антошу пойти? Как тогда быть? Успокоилась только, когда встретила всех у ворот: — Ну, как там сладилось? — спросила соседка, приглядывавшая за Маняшкой полдня.

— Слава Богу!.. На Покров свадьба! — объявила баба Варя и перекрестилась.

27

тшумело веселье. Отпелось, отплясалось. У Маняшки потом с неделю голова ходила ходуном, а по ночам всё гармошка да топот слышались. Ох, и весела была свадебка!.. За два дня Маняшка так умаялась — без просыпу спала у соседки в избе. А невесту Антошину звали Тоня. Сам Антоша звал её Тоша. Маняшке это казалось ужасно смешным: муж — Антон, а жена — Тоша! Тоша оказалась славной, весёлой и доброй. «Ко двору пришлась!» — сказал про неё дед Елисей. Теперь за занавесочкой спали молодые, а дед Елисей с бабой Варей на одной постели. Впрочем, такое положение держалось всего две ночи. Потом баба Варя заворчала, что дед ей весь сон будоражит, и все переменялись местами: баба Варя теперь спала с Маняшкой на дедовой постели, а дед Елисей перелёг на Маняшкину. Всякий вечер он ворчал: — Знал бы, что мастерю постель для себя — подлиннее на два вершка сделал бы. А то, вон, ноги упираются и голову надо прятать под крыло. Но уже через неделю молодые привезли из города новую кровать, широченную и ужасно красивую. Маняшке предложили на выбор: спать на своей постели одной или с бабушкой за занавесочкой? Молодые со своею огромной постелью переходили спать в чулан. Маняшка побежала поглядеть, как можно из чулана сделать спальню? Там на стенах появились обои в весёленький горошек, ковёр на стене, трюмо с пуфиками и эта самая постель. Тоша сидела на ней, как королева, вся в кружевах. Маняшка ахнула и с надеждой спросила: — Тоша, а можно я на кровать сяду? Всего один разочек? Хочется!. И Тоша позволила. Потом они вдвоём сначала покачались на пружинах сидя, потом — лёжа в обнимку, и, наконец, развизжались так, что баба Варя дверь отворила: — Ишь, хохотушки! Кровать не сломайте! А то Антоша придёт — он вас живо отчехвостит. — А сама стоит, на них глядит и улыбается.

— Мам, а вы сами с нами сядьте! — предложила Тоша и подвинулась.

— Ну, что я, девчонка, что ли? — строго спросила баба Варя, а сама мигом уселась на кровать да ещё покачалась на пружинах раза два. — Да, хороша постелька!.. У королевы, небось, и то такой нету... Прямо — королевские покои! В тот день от мамы из больницы пришло письмо. Письма теперь приходили редко и были уже не на двух листах, а на коротких записочках. А это письмо было написано на двух сторонах тетрадного листка и чужою рукой. Баба Варя молча прочитала письмо про себя, потом сложила листок и в конверт убрала. Маняшке она кратко сказала: 28

— Твоей маме сделали операцию, поправляется. Тебе привет передаёт, а Тоше да Антоше поздравления. Ну, а ты козе веточек снесла? А чего ж ты? Она, небось, заждалась? Больше ни слова о письме сказано не было. Маняшка в первый раз видела бабушку Варю такой строгой. Потому и не посмела просить письмо вслух прочитать, как раньше было. Дала козе веток, а в избу вошла — дед Елисей свои глаза ладонью утирал, а баба Варя сразу посудой загремела. Странное письмо. Верно? ...Вечером баба Варя дольше обычного перед иконами молилась. И не стоя, как всегда, а на коленях. Потом встала, рядом с Маняшкой легла, а ещё Маняшку перекрестила и поцеловала. Маняшка хотела спросить о письме, но не успела.

— Послезавтра праздник — Большая родительская суббота. Пойдёшь со мной в церковь? За мамкино здоровье помолимся. Маняшка ещё никогда в церкви не была, потому сразу и согласилась, только спросила: — А дедушка Елисей с нами пойдёт?

— Он ещё душой не созрел. Может, когда и сподобится? Силком-то в храм тянуть нельзя, верно?

— Верно, — согласилась Маняшка. — А у меня и крестик есть!

— Да я уж видала. Мама повесила? Ну и хорошо. Крещёному человеку и жить легко. Ну, спи, ягодиночка. Спокойной ночи!

анним утром в субботу баба Варя Маняшку подняла, сама одела, поскольку у той глаза глядеть отказывались. Было очень рано. То ли баба Варя забыла, то ли сама ещё спала, но она Маняшку не покормила и сама не ела. Оказалось, что их возле ворот уже лошадка ждала. Антоша на своей Зорьке отвёз их в Никольский храм. Маняшке в церкви всё очень понравилось. Дивно сияли иконы, пахло ладаном и свечами. Маняшка сама поставила свечу святому Пантелеймону за мамино здоровье. Так баба Варя сказала. А потом баба Варя повела Маняшку в угол храма, к иконе святой Варвары-великомученицы. Там они и простояли. Правда, баба Варя ненадолго отходила, чтобы исповедаться, а Маняшка в это время смотрела на иконы впереди себя и слушала пение. Потом Маняшку причастили. Было торжественно и немного боязно. Баба Варя сама сложила ей руки на груди и велела внятно назвать священнику своё имя: Мария. Маняшка 29

30

ещё никогда сама себя полным именем не называла. Когда вышли из храма, баба Варя почему-то всё свои глаза утирала, а Маняшке дала целую пригоршню мелких монет. Велела нищим раздать и сказать так: «Во здравие рабы Божьей Ирины». Но Маняшка просто деньги отдавала и шептала: «За маму...» Дома напились чаю с баранками, и Маняшка побежала к Лидушке-подружке. Однако той нездоровилось, и мать её на улицу не пустила. Гулять одной под моросящим дождём и холодным ветром не хотелось, и Маняшка вернулась домой. В сенях сняла шапку, пальто, а пока разувалась, услыхала кое-что... Дедов голос негромко басил: — А может, тебе просто привиделось? Небось, свои слёзы глаза застили — вот ты и ошиблась?

— Нет, Елисей! Текла слеза у Варвары-великомученицы из одного глаза... Я же в таком деле не стану врать. Я и на исповеди батюшке сказала: видела!

— Ну, а он что?

— Говорит: кабы соблазну не было... Я ему про Ирину да Маняшку, а он: «На Господа уповай! На всё Его святая воля! Не случайно Он в твою семью дитя послал. Значит, надежда у Него на тебя есть». Веришь, у меня тогда словно с глаз пелена слетела. Точно!.. Не случайно Ирина нам Маняшку прислала. Чуяло сердце у неё...

— А вот и Маняшка вернулась! — очень громко и как-то чересчур весело сказал дед Елисей. — Что, холодно? А ты с нами посиди! Я вот что думаю, Варвара, надо бы нам Маняшке кое-что подкупить. На будущий год в школу идти, надо бы загодя позаботиться.

— Ну, так что ж? Вот пенсию с тобой получим и купим... — согласилась баба Варя. — Надо только у Лидушки узнать, что ей мать к школе купила?

ы гляди, дед! Ведь в самый тот день! Не зря я слезу-то видала на иконе. Господи, как же теперь сказать-то ей?.. — Баба Варя сидела возле стола вся заплаканная. У деда Елисея тоже глаза были красные. Антоша да Тоша глядели на Маняшку так, будто она упала да в кровь расшиблась.

— Мама, да?.. — только и спросила Маняшка. Баба Варя её сразу обняла, лицом к своей груди прижала и заплакала.

— Ну-ну, Варвара, девчонку напугаешь... — Голос дедов слышался как бы издалека.

31

— Мама, выпейте капли! Ну, нельзя же так... — тихо, но настойчиво увещевала свекровь Тоша. Пока баба Варя пила из рюмочки свои сердечные капли, Тоша взяла Маняшку за руку и увела к себе в бывший чулан. Теперь эту комнату все в семье называли «королевскими покоями» и не иначе. Тоша усадила Маняшку на свою кровать, дала ей орешки в шоколаде и вдруг спросила: — Маняшка, а у тебя есть мамин портрет? Маняшка поглядела на Тошу, потом тряхнула головой и как-то равнодушно ответила: — Есть... Дома... И вдруг испугалась: — Я не хочу жить одна!.. Я не поеду туда!.. Тоша охватила Маняшку руками, прижала к себе и они заплакали теперь уже вдвоём, громко и горько. Несколько раз осторожно отворял дверь Антоша, но Тоша всякий раз махала на него рукой. И дверь затворялась. Когда все слёзы из глаз Маняшкиных вылились, Тоша утёрла ей лицо своим платком и поцеловала в щёку: — Не бойся!.. Ты теперь не одна. А с квартирой вашей Антоша разберётся: запрёт её, пока ты замуж не выйдешь. Или на время квартирантам сдаст. Верно?.. А сейчас пойдём ко всем, а то Антоша за нас волнуется.

тром баба Варя сразу сказала: — Мне уже лучше. Я тоже поеду. Вы, молодые, вечно чего-нибудь забудете. На Зорьке не поедем, на ней и за сутки не доберёмся, а нам к вечеру надо домой. А Маняшка останется с дедом Елисеем. Ты гляди, ягодиночка, покорми деда. Ну, говори, что тебе привезти из квартиры? Всё привезу, что скажешь. Я уж у Егорыча машину выпросила.

— Это какую ж ты машину у него выпросила? Не молоковоз ли? — пошутил дед Елисей.

— Э-э!.. Старый — а туда же! Над бабкой шутки шутить? Не совестно?.. — Попеняла деду баба Варя и гордо промолвила: — Автобус дают! Вот так-то! Ты, дед, свою бабку вовсе не ценишь!

— Ценю-ценю! — засмеялся дед и добавил: — Тому автобусу в обед сто лет. Он и до города, небось, не доедет.

32

— Ну, это мы ещё поглядим! — заверил Антоша. — Ежели не поедет — мы его волоком, а прикатим!.. ...Уже вечером Тоша и баба Варя перебирали вещи, привезённые из квартиры Маняшкиной. Вещи были нужные, без каких нельзя: одежда Маняшкина, книжки, мамина фотография. Антоша сразу обмерил фото линейкой и ушёл куда-то. Допоздна во дворе слышались скрип и визг. На утро возле Маняшкиной постели на высокой табуретке стоял портрет в резной рамочке. Когда Антоша ушёл на работу, дед Елисей принёс корявую бумагу и начал рамочку полировать. Ох, и красота получилась!

— Дедушка, а мы её покрасим?

— А ты как желаешь? Можно, конечно, и покрасить, только живая-то фанера, ишь, как дышит? Маняшка не совсем поняла, что такое — «дышит», но деду поверила.

— А вот сверху лаком покрыть — святое дело! — добавил дед Елисей. Вечером баба Варя ворчала: — Места им для поделок нет. Развонялись тут! Коль покрасили — просушите, а уж потом в избу тащите. Работнички!.. Дед Елисей моргал Маняшке глазом и шептал: — Ничего... Потерпит... Зато насморка не будет! И тут деду в ответ баба Варя громко и раскатисто чихнула.

— Ну, что я сказал?! Верное средство от насморка! — засмеялся дед Елисей. А Тоша улыбнулась и заверила: — Да вроде и не пахнет совсем... Так, если чуть-чуть.

что же это за закон?! — возмущался дед Елисей. — Я уж теперь, выходит, ни на что права не имею?.. Возраст... Да какой возраст, если я ещё в силе?

— Папа, ну, что ж так волноваться? — вразумляла его Тоша. — Ведь всё сладилось. Оформили Маняшку на нас с Антошей. Разве это плохо?

— Да нет, не плохо. Обидно только. Может, я ещё лет двадцать проживу? Вон, мой дед 124 года жил. Что же я, девчонку, что ли, не подниму? — продолжал кипятиться дед.

33

— Дед Елисей, а подними меня теперь?! — предложила Маняшка и протянула к деду руки. Дед Елисей поднял её под самый потолок, и все рассмеялись. Антоша примирительно сказал: — Успокойся, отец! Всё и вправду хорошо получилось. Полгода справки собирали, теперь можно и отдышаться. Захочет Маняшка — станет нас отцом да матерью звать, а не захочет — пусть зовёт, как хочет. Не это главное.

— А что главное? — поинтересовалась Маняшка и уселась к Антоше на колени.

— А вот главное то... Главное то, что маленький появится — а уж его тут сестра ждёт!

— Какой маленький? Какая сестра? — насторожилась Маняшка и на Тошу глянула. Та почему-то покраснела и смущённо улыбнулась: — У нас маленький будет. Может, мальчик, а может, и девочка. Вот придёт она к нам в дом жить — а её уж тут сестра ждёт. Ты за него заступаться будешь?

— Конечно, буду! — не раздумывая, согласилась Маняшка. — Только... Давайте лучше девочку: мальчишки все горластые... Все рассмеялись. А Антоша сказал: — Ну, это на кого денег хватит — того и купим!

— А кто дороже? — прищурилась Маняшка.

— Ну, чего сравнивать? Девчонка всегда дороже была! — уверенно заявила баба Варя. — У девчонки — косы, а у мальчишки — так, чубчик лохматенький! Таким в базарный день цена — пятачок пучок! Поняла?

— Ну ты, баба Варя, и придумала! — сразу заспорил дед Елисей. — Да мужики сроду были в цене!

— Ага!.. Особенно старые, седые и без зубов! — отозвалась баба Варя.

— Нет, баба Варя! У деда Елисея с одной стороны два зуба, и с другой — два! — заступилась за деда Елисея Маняшка.

аняшка прямо с утра начала свою сумку складывать.

— Ты, ягодиночка моя, что в свою суму натолкала? Все игрушки, что ли, собрала?

— Да! — тряхнула головой Маняшка. — Чтобы маленькому не было скучно. Там Тоша, небось, книжки читает, а он ведь неграмотный. Ну, чем ему заниматься-то?

34

Антоша уже на порооге улыбнулся: — Ишь, заботливая!.. Да пусть берёт!.. ...Тоша выглядывала из окна и была в чужой одежде и очень бледная.

— Тоша, тебе не холодно? — заботливо спросил Антоша, а Маняшка закричала: — Игрушки твоему маленькому передали? А покажи его?

— Он спит в другой комнате, поняла? — объяснила Тоша. Всю дорогу до дома Маняшка к Антону приставала: ну, и как ей теперь маленького звать? Спросят девчонки, а она не знает! И Антон пошутил: — А мы вот дома сейчас имя ему и придумаем! Маняшка его слова за чистую монету приняла и забеспокоилась: — А зачем придумывать? Не надо! Вон, сколько имён хороших есть! У нас в первом классе два Серёжки, Денис, Артёмка...

— Ну, тут спешить нельзя, надо со всеми посоветоваться. Имя — не пустяк! Назовут, к примеру, человека не так — вот тебе и беда!.. Это дело, Маняшка, обдумать надо. А вот дома обдумывать ничего не пришлось! Баба Варя достала из сундука книжку толстенную и открыла...

— Вот, глядим!.. Родился он у нас 21-го ноября... Михайлов день это! Поняли? Мишкой станем внука звать!.. И заступник у него надёжный на небесах, и имя солидное.

— Да!.. Михаил Антоныч! Звучит!!! — согласился дед Елисей.

— Ну, раз он сам так выбрал — в Михайлов день родился, значит, пусть будет Михаил! — поставил точку в этом вопросе Антон.

— А можно я его Мишуткой звать буду, ну, пока он маленький, а? — попросила Маняшка.

— Ну что ж, зови! Только ты его не больно балуй! А то знаю я вас, старших сестёр: лучший кусочек брату несут, игрушки свои дают... А он тебя станет за волосья таскать, да своими слюнями тебе щёки мазать?.. — не то в шутку, не то всерьёз пригрозил ей дед Елисей.

— Да и пусть таскает! А слюни я ему платком утру. Только, чур, пусть меня не кусает! Уж очень я кусачих не люблю! — строго сказала Маняшка.

— Дак чем же он тебя кусать станет? У него зубов-то пока нет! — усмехнулся дед Елисей.

— Как это нет? Ни одного? — у Маняшки сердце от жалости сжалось. — А как же он, сердешный, станет кашу есть?

— Ему ещё до каши — ого-го!.. Полгода, а то и больше, — заверил Маняшку Антон. — Сначала пусть пьёт молоко да растёт! А уж потом и зубы появятся.

35

36

— Нет! Так нечестно! — возразила Маняшка. — У деда вон тоже зубов нет, а он и кашу ест, и молоко пьёт. Отчего же тогда и у него зубы не появляются? Значит, не в молоке дело, верно, баба Варя?

— У нашего деда от молока только изжога появляется... — засмеялась баба Варя. — Да ты, Маняшка, себе голову не ломай! Привезут Михаила домой — всё увидишь сама! Наконец, Маняшка его увидела. Мишутка оказался крохотным, с капельным ртом и носом-пуговкой. Морщился он так, словно лимон сосал, а плакал какими-то жалостными вскриками. Маняшка дня два от брата не отходила. Теперь Антон и Тоша с Мишуткой переселились в большую комнату, а дед Елисей перешёл спать в «королевские покои». Вскоре туда же переселили и Маняшку. Там было спокойнее. Кричал Мишутка не часто, но почему-то только по ночам. Маняшка всякий раз просыпалась, оттого утром и капризничала. И однажды утром баба Варя скомандовала: — Всё! Хватит! Надо Маняшку к деду Елисею переселять. Там и плача не слышно и тепло. Вот так и оказалась Маняшка в «королевских покоях». Особенно нравилось ей трюмо, а на пуфике она могла сидеть хоть полдня. Жаль, что Тоша с собой пудру, духи да помаду забрала. А то бы Маняшка душу себе отвела!.. Больше всего радовался такому переселению дед Елисей. Теперь они вдвоём с Маняшкой могли разговаривать хоть до утра, и никто их не перебивал и «угомоном» не запугивал. Но пока до утра им разговоры вести не приводилось. Так, чуть-чуть поговорят и сразу засыпают. Наверно, оттого, что ночь? Декабрь. Зима...

аба Варя, а что, у нас будут гости? — Маняшка только успела поставить портфель на стул.

— Может, и будут, а может, и нет... — как-то очень неопределённо ответила бабушка.

— Как же «нет»? А кому ты столько холодца наварила? Вон, на терраске весь стол лотками заставлен? — хитро сощурилась Маняшка.

— Ишь, глазастая, углядела?! — улыбнулась баба Варя. — Праздник завтра — Николин день. В Никольском престольный праздник. Может, Тошины родители к нам придут или нас к себе позовут — это уж вечером ясно будет.

37

— Баба Варя, а Николин день вроде летом был? — засомневалась Маняшка.

— Весной, оттого и зовётся — Никола Вешний, весенний, значит. А завтра — Никола Зимний. Говорят, Николай Чудотворец в этот день спускается с небес и обходит землю русскую из конца в конец.

— А разве за один день всю землю обойти можно? — не поверила Маняшка.

— Всю землю, может, и нельзя, а Россию-матушку можно. Она такая... — пояснила бабушка.

— Какая? Волшебная? — замерла Маняшка.

— Волшебная? Не знаю. Может, и волшебная. На нашей земле каких только чудес не бывало... Вот, к примеру, Николай Чудотворец. Он когда по земле ступает — от него вся нечисть прочь убегает. Ох, и боятся его духи тьмы!..

— А почему боятся, баба Варя?

— Дак одно слово: чудотворец! Взглядом одним всю нечисть может изничтожить! А кому из тёмного духа охота превратиться в пень или кривой костыль?.. А Николай Чудотворец — он сильный. Вот вечерком сядем рядком в «королевских покоях» — я вам с дедом и расскажу историю о нём. А теперь мне надо пироги из печи вынимать. Переоденься да помоги мне их маслом смазывать...

— Ну что? Пришла нам на ночь сказку рассказывать? — весело спросил дед Елисей, улегшись на кровати.

— Для кого сказка, а для кого и быль! А ты хочешь — слушай, а не хочешь — спи! Я вон, Маняшке обещалась рассказать... — И начала баба Варя свой сказ: — Говорят, в стародавние времена начались на земле мор да голод среди людей. Погибали без хлеба и старики и дети. И спасения им не было. Вот в одном городе Миры жители все решили с отчаянием и надеждой Николаю Чудотворцу молебен отслужить да помощи у него попросить. Ну, кто веровал — в храмы пошли, а кто не веровал — не больно на помощь чудотворца надеялись. А миряне отслужили молебен и стали ждать... Вскоре пришёл по морю в город огромный корабль, полный хлеба. Вот радости-то было! Народ хлеб покупал, а хозяинкупец всем свой вещий сон рассказывал. А приснился ему во сне сам Николай Чудотворец.

— Ты, — говорит, — купец, грузи свой хлеб на корабль и вези его в город Миры, там всё с выгодой для себя продашь! Голод там большой, народ безвинно мрёт. А так и тебе будет хорошо, и их спасёшь. Ну, а в залог оставляю, — говорит, — тебе, купец, три золотые монеты!.. Сказал так Николай Чудотворец и пропал. Проснулся купец — а у него в руке эти самые 38

три монеты и лежат. Вот почему он скоренько хлебушек погрузил да в город приплыл! Так Николай Чудотворец от погибели народ и спас...

— Да, может, тот купец от кого днём про голод да мор услыхал, а ночью ему сон и привиделся? — спросил дед Елисей у бабы Вари, но ему ответила Маняшка: — Приснилось во сне... А откуда тогда деньги в руке?..

— Да, это вот неизвестно! Чудо — оно и есть чудо! — согласился дед Елисей.

— Потому и фамилия у Николая — Чудотворец, верно, баба Варя?

— Не фамилия это, а звание! — поправил Маняшку дед.

— Ну, ладно, спите! А то наговорите — потом самим не разобрать! Завтра праздник, в храм пойдём, рано вставать. Баба Варя уже стояла у дверей и собралась свет выключать, и тут дед Елисей то ли в шутку, то ли всерьёз посетовал: — Вот всех завтра в храм зовёшь, а меня нет... А мне там быть нужнее вас всех!

— Это отчего ж так? — не поняла баба Варя.

— А ты сама подумай, Варвара! Ну, кто я по паспорту? А?..

— Ну, Елисей!

— Николаевич!.. Поняла? Отец мой завтра именинник. Вот как! А родителей своих весь век помнить надо. Чай, мы не какие-то там иваны, не помнящие родства. Так что, Варвара, ты и меня завтра поднимай!

— Ну, вот, наконец-то сподобился!.. — улыбнулась бабушка, выключила свет и вышла.

— Чего это она? При чём тут «сподобился»? — не понял дед.

— Да это она так... Рада, что ты в храм пойдёшь — вот и сказала, — объяснила Маняшка деду, как смогла, бабушкины слова.

первом классе «Б» началась другая жизнь. Ка-ран-тин! Вовка Бирюков заболел скарлатиной. Он вторую неделю не учился, их класс теперь в столовой кормили в последнюю очередь, а перемены Маняшка со своими ребятами проводила в физкультурном зале. Даже специально для их класса забитую ранее дверь открыли, и они отдельно ото всех других в школу входили и выходили. Конечно, это вовсе не значило, что после учёбы ребята из первого «Б» не встречались и не 39

играли с другими детьми. И потом до деревни все вместе шли, старшие ждали и Маняшку, и Лидушку, и Борьку. Не заставлять же их одних просёлочной дорогой в деревню идти? Всё было с неделю тихо. И тут заболела Лидушка. Маняшка раза два забегала к ней после школы домой, но к подружке больной её не пустили, а Лидушкина мать прямо сказала: — Ты, Маняшка, гляди! У нас других-то детей в избе нет, вот её дома и оставили. А у вас дитё малое. Заболеешь — можешь его заразить! То ли взрослые какие секреты знают, то ли такой нюх у них? Сама Маняшка ничего, а Мишутка заболел. Да как! Кричал, кашлял, даже весь при этом краснел. Баба Варя качала Мишутку и плакала, Антоша побежал за медсестрой Валей, а дед Елисей Маняшке прямо сказал: — Ну, егоза, добегалась? Небось, от своей Лидушки заразу в дом принесла? Инфекцию?

— Дедушка, а разве так бывает: я не хвораю, а Мишутка заболел из-за меня?

— Бывает. На то она и инфекция! — подтвердил дед Маняшкины подозрения.

— Это что же выходит? Это я, балда, виновата? — расстроилась девочка. Но Маняшка зря переживала. У Мишутки просто был кашель под названием «коклюш». Потому Маняшка и успокоилась: скарлатина — это карантин, а коклюш — просто лекарство пить да ставить горчичники. Да и горчичник Мишутке ставили всего один. С него и одного горчичника хватало, спинка-то у него малюсенькая. Только зря Маняшка успокоилась. Через два дня у неё у самой поднялась температура, а медсестра Валя прямо сказала: — Вызываю на завтра врача — собирайте Маняшку в больницу. Наверняка врач её дома не оставит: у вас Мишка маленький. Кабы чего не вышло. Вот из-за этого «кабы чего не вышло» отвезли Маняшку в больницу в Никольское. Вот тебе и скарлатина!.. В больнице на Маняшку сразу напала тоска. Ни гулять, ни играть было нельзя, да и не с кем. В соседнем стеклянном «боксе» лежали двое маленьких с матерями, а с Маняшкой рядом — тринадцатилетняя Татьяна, девчонка гордая и неразговорчивая. Маняшке она сразу сказала: — Не орать, не плакать и душу мне соплями не рвать! И потом целыми днями свои книжки читала. Маняшке не с кем было даже словом перемолвиться. Она тихонько плакала, когда на ночь свет выключали, или под одеялом, чтоб Татьяне «душу не рвать». На сердце у Маняшки была тоска, хотя баба Варя к ней через день в больницу приезжала. Привозила поесть, конфет да печенья, и всегда в стакане — гогольмоголь на угощенье!

40

Не сказать, чтобы Маняшка его очень любила: она к яйцам вообще спокойно относилась, но гоголь-моголь ела с какой-то особой гордостью, особенно после того, как Татьяна, глянув на Маняшку, гремевшую ложкой в стакане, сказала: — Гляди-ка, бабка-то твоя тебе через день гоголь-моголь возит! А моя мать раз в неделю ко мне приезжает. А ведь ваша деревня дальше нашей в три раза! Значит, любят тебя дома, да?.. Маняшка с полным ртом сладкой пены согласно кивнула головой. Конечно, любят, а как же иначе? Бабушке даже разрешали потихоньку в Маняшкин бокс заходить, наверно, потому, что этот бокс крайним к входной двери был. А ещё для того, чтобы Маняшкины косы плести, сама-то она не умела, а Татьяна разве станет? Косы у Маняшки были «аховые», но стричь жаль, поскольку волос у неё мягкий-мягкий и стал только-только отрастать.

ля Маняшки неделя в больнице уже была бедой. Но не зря говорят: пришла беда — отворяй ворота. Однажды вместо бабы Вари в больнице появилась Тоша. Маняшка её не видала, а нянечка крикнула: — Маняшка, выглянь в окно! К тебе мамка пришла! У Маняшки почему-то сердце замерло. Но под оконцем стояла Тоша и печально улыбалась. Показала головою и руками, что баба Варя захворала: сердце прихватило. Потом Тоша спросила, отчего Маняшка такая лохматая, а Маняшка в ответ взяла и расплакалась. Тоша сразу расстроилась и убежала. Потом где-то в коридоре раздался громкий разговор, и вскоре Тоша вошла в Маняшкин бокс. Тоша быстро прибрала на Маняшкиной тумбочке, сунула ей в руку стакан с гоголь-моголем, и пока Маняшка по дну ложкой не заскребла, заплетала ей косы. Потом стакан сунула в сумку, взяла один апельсин из пакета и подошла к Татьяниной постели. Разговор получился деловой и короткий. Татьяна обещалась Маняшке каждый день косы плести и вообще «за ребенком приглядеть», а Тоша перед ней в долгу не останется. С того дня Тоша продолжала через день к Маняшке приезжать и кормить ее фруктами и гоголь-моголем. Через неделю посещений Татьяна не сдержалась и сказала: — Вы, тётя Тоня, мне больше ничего не покупайте, обойдусь! Заплести Маняшку мне не трудно, и потом, она и сама аккуратная.

41

Но Тоша всё равно продолжала Татьяну угощать. Тем более что мать к той приезжала всего раз в неделю по субботам. Сорок два дня!.. Это месяц и ещё почти две недели. Долго!.. Маняшка боялась, что они никогда не закончатся. С Татьяной у неё отношения явно наладились, и та частенько читала Маняшке вслух, хотя она и не всё понимала. Книги-то были фантастические, про межпланетные корабли и межгалактические станции... Однажды Тоша появилась позже обычного, уже стало темнеть. Озабоченная и с печальными глазами. Сказала, что бабушке стало легче, зато слёг дед Елисей. Подстыл, наверно. Сегодня всю ночь кашлял и не спал.

— Слушай, Тоша, у него, наверно, коклюш, как у Мишутки был, помнишь? Тоша улыбнулась и Маняшку поцеловала. Когда она ушла, Татьяна спросила: — Маняшка, а почему ты её мамкой не называешь? Ты погляди, как она к тебе!.. Я-то думала: ну, приедет раза два — и всё. А она через день к тебе, как на работу! А ты видала, какие у неё под глазами круги? Это от недосыпу. У моей мамки тоже такие были, когда она Сёмку родила. А у вас ещё, как на зло, и старики захворали. Ты бы ей сказала: пусть пореже приезжает. Тяжело ведь ей, наверно? До самого сна Маняшка сама с собой думала. С одной стороны, приятно, когда тебя через день навещают. И какое ей дело до Тошиной усталости? А с другой стороны, с Мишуткой, наверно, Антоша сидит? А то кто же?

— Знаешь, Тоша, а ты пореже ко мне приезжай! А то у тебя круги под глазами. Не высыпаешься... — сказала Маняшка Тоше в следующий раз. Тоша обняла Маняшку, поцеловала, а на ухо шепнула: «Спасибо, дочка!» Маняшке стало отчего-то грустно и приятно... Но через день она всё равно Тошу с утра ждала. Но та не приехала. Зато уж перед самой ночью заявился Антоша.

— Я тебе гоголь-моголь уж не привёз. Извини. Что в магазине увидел — то и купил. Как ты тут? Не скучай! Лазарет у нас дома, понимаешь? И тут у Маняшке вдруг сердце замерло: — Заболела мама... Тоша?

— Да что ты? Не пугайся! Просто она нынче стирку наладила, а то, понимаешь, больше некогда. Ночью спать охота.

— Понимаю! — облегчённо вздохнула Маняшка. — А как там баба Варя и дедушка? ...Тот день, когда Маняшку выписывали из больницы, был самым счастливым в её жизни. Ну, во-первых, свобода! Во-вторых, натосковалась Маняшка в своём боксе одна после выписки 42

Татьяны. А в-третьих, радость-то какая! За нею сразу и бабушка и Антоша приехали.

— Гляди, ягодиночка моя, что я тебе привезла! Дорогой поешь... — с улыбкой проворковала баба Варя и из сумки достала стакан... Гоголь-моголь! У Маняшки чуть вся внутренность не вывернулась. Она теперь никогда яйца не станет есть.

— Ты чего скосоротилась? — не поняла бабушка.

— Да ей, наверно, от этого гоголя-моголя скоро худо станет, — засмеялся Антон. — Ей и Тоша всякий день в автобусе сбивала. Сядет — и давай об стакан ложкой стучать, яйцо сбивать. Уж её и кондукторша признала. Шутила, что у Маняшки самой скоро перья повырастут. Говорит «Гляди, мать, дочка твоя скоро закудахчет!» Это мне Тоша рассказывала.

— Ты гляди, а я и не знала, что Тоша сама ей гоголь-моголь делала! Эти слова баба Варя сказала обиженно и даже губы поджала. Маняшка, чтобы её не обижать, стакан в руки взяла и гоголь-моголь хоть и через силу, но съела. Губы вытерла за неимением платка рукавом пальто.

— Ты чего это? Отвыкай! Кончилась твоя болезнь. Видишь, весна кончается, скоро лето. Каникулы!.. — мечтательно сказал Антон, поторапливая Зорьку.

— Ой, я же забыла тебе сказать... Мать-то тебе к приезду обновку сшила. Рукодельная она у нас... Приедешь — глянешь! — сказала бабушка и дополнила: — От трюмо не отойдёшь, какая красота! Бабушка ещё что-то говорила, а Маняшка лежала под одеялом в телеге и улыбалась... Скоро и впрямь лето. Обновки дома... Тепло... Гоголь-моголь... Сон сморил её ещё при выезде из Никольского. Баба Варя подсунула под Маняшку одеяло и сыну сказала: — Гляди-ка... Спит и улыбается... Натосковалась, небось, без нас, Маняшка-ягодиночка!..

есь день был душный и жаркий, хотя солнца из-за облаков видно и не было. Зато к вечеру на деревню стала надвигаться иссиня-чёрная туча. Бабушка тревожно взглядывала в окно и спрашивала: закрыли ли двери курятника, укрыли ли огурцы, подставили ли под сток ведро? И всё крестилась да шептала: «Пронеси, Господи!» Когда по крыше застучали первые капли дождя, бабушка промолвила: 43

— За всю мою жизнь только раза два или три на Ильин день не было ливня. А нынче уж что-то больно грозен Илья-пророк. Эвон, как всё небо заволокло!.. И тут громыхнуло так, что Маняшка вздрогнула всем телом, а Мишутка в постели заплакал. Баба Варя покачала Мишуткину кроватку, а Маняшку успокоила: — Не бойся, ягодиночка, мы дома! А каково теперь Антоше да Тоше в пути? Хоть бы догадались переночевать у Тошиной родни. Со стороны Никольского туча-то шла. Дед, а ты дверь запер со двора?

— Запер-запер... — успокоил её дед Елисей и вошел в горницу: — Ну что, напугались грома?

— Грома бояться нечего: от него шум один. Бояться надо молнии: это — электричество! — со знанием дела пояснила Маняшка, и в это время так грохнуло, что все вздрогнули. Маняшка кинулась к деду Елисею, а баба Варя взяла на руки вновь закричавшего Мишутку. Дед Елисей посадил к себе на колени Маняшку и приоткрыл занавеску на окне.

— Вот тебе и электричество! Ишь, как разошёлся!.. Мать, гляди, вроде град?!

— Да нет, дождик крупный... — с сомнением произнесла баба Варя и вдруг ахнула. — Глянька, и впрямь град! Да крупный какой! Господи, он мне всё поломает! Надо бы сковородку в оконце кинуть!

— А зачем? — не поняла Маняшка.

— Наша бабка в приметы верит, вот и хочет сковородкой град унять! — пошутил дед Елисей. Но в этот миг так загрохотало — у всех уши заложило. Баба Варя прижала к груди Мишутку и встала с ним в передний угол, под самые образа. Дед Елисей отодвинулся от окна и перестал над бабой Варей подсмеиваться. Вдруг мигнула лампа и погасла. Замолк и холодильник.

— Замкнуло!.. — ахнула баба Варя.

— Отключили, — уверенно отозвался дед. — Небось, Игорь-электрик выключил рубильник от греха. Слышь, какой ураган? Кабы провода не оборвало...

— Дедушка, а пойдём глянем — мои цветочки градом прибило? — робко попросила Маняшка, и дед сразу согласился глянуть в заднее окно. Именно там Маняшка посадила целую клумбу ноготков и бархатцев. В это окно хорошо было видно огород с поваленным на бок картофелем и белые-белые межи.

— Дед Елисей, гляди, снег!.. — в восторге крикнула Маняшка.

— Это не снег. Град! — пояснил дед Елисей. Град сыпал так часто, что стало страшно. И тут Маняшка увидала чужую кошку. Вся чёрная, 44

как смоль, бежала та по тропке к дому, была мокрёхонька и насмерть перепугана.

— Дедушка, глянь, кошечка промокла!.. — успела сказать Маняшка. В этот миг небо полыхнуло, кошка взвизгнула и упала на бок, как подкошенная.

— Дедушка, её убило? — испугалась за чужую кошку Маняшка.

— Да нет... Не должно... — с сомнением произнёс дед Елисей. — Её скорее всего громом оглушило...

— А она очнётся? — заглянула Маняшка в дедовы глаза.

— Очнётся... А чего ей сделается? Однако время шло, а кошка лежала под ливнем и не думала вставать. Град прошёл, и вроде немного высветлило.

— Дедушка, она же там утонет!.. — заплакала Маняшка. Дед Елисей поглядел на внучку, вздохнул, надел дождевик и подошёл к двери.

— Ты, Маняшка, сразу за мной дверь затвори и не отпирай, пока не стукну. Поняла? А то воды в дом напустим — нам баба Варя задаст! Это было похоже на правду, оттого Маняшка и заспешила за дедом дверь затворить. Не было деда всего минуты три, но вошёл он такой мокрый, словно вылез из пруда. Вода лила по плащу на пол, и дед скомандовал: — Давай тряпку, Маняшка! Там не просто ливень — вселенский потоп! Поняла?

— Ну, дедушка. А где же кошка?.. — заволновалась Маняшка.

— А нету её там... — развёл руками дед Елисей.

— Как нет? — Маняшка кинулась к окну. — Как нет — вот она возле клумбы лежит!

— И я так думал, — спокойно ответил дед Елисей, смахивая ладонью воду с лица. — Подошёл к ней — а это бабкина старая тряпка, фартук чёрный, какой на заборе висел. Небось, ветром скинуло.

— Как же так?! Мы ж с тобой видели её? Дед Елисей меж тем обтёр голову и лицо старым полотенцем, повесил его на прежнее место и вошёл в комнату. Наверно, Маняшка продолжала вслух удивляться, раз баба Варя прижала палец к своим губам и зашикала. Мишутка лежал и спал в своей кроватке.

— Баба Варя, баба Варя! Сейчас что было! — зашептала взволнованно Маняшка. И принялась рассказывать бабе Варе чудную историю про град, чёрную кошку и бабушкин фартук. Дед Елисей сидел возле стола и, слушая детский рассказ, улыбался. Выслушав всё до конца, баба Варя почему-то не выказала никакого удивления, а наоборот, кивнула согласно головой и сказала: 45

— Ну, правильно!.. О таких чудесах я ещё от своей бабушки слышала.

— О каких чудесах? — насторожилась Маняшка.

— О чудесах в Ильин день, вот о каких. Этот день испокон веков называли «сердитым» да опасным. Это теперь Ильин день не все чтут, а в прежние времена, бывало, даже коров на пастбище не выгоняли, в поле не работали. Да! Это вот нынче попало воскресенье, а то бы и Антоша с Тошей были на работе.

— А почему не работали? — удивилась Маняшка.

— Ну, это уж баба Варя загнула... — усмехнулся дед. — В колхозе в этот день всегда работали, кто бы им позволил в страду дома сидеть?

— А я не про колхоз говорю! Я про древние времена речь веду, когда люди сплошь верующими были. А не работали, Маняшка, потому, что Илья-пророк на ослушников осердиться мог да грозою убить... Да... Ну, а ночью под сам Ильин день вся нечисть, говорят, пряталась от Ильи-пророка. А уж во время самой грозы все нелюди норовили от его огненных стрел укрыться. Уж больно нечисть грозного Илью боялась. Норовила кошками, собаками обернуться да в шкуру овечью завернуться.

оя бабушка мне говорила, что однажды и к нашим соседям в Ильин день чужая кошка от грозы забежала да под кроватью и спряталась, — продолжала рассказ баба Варя. — Как потом её ни искали — так и не нашли. А через месяц у них сгорел овин. Хорошо ещё на избу огонь не перекинулся. У них дед старый-старый, больше ста лет ему было от роду, вот он им и велел всю избу святой водой окропить да ладаном обкурить. И всё ругался на своих: зачем чужую кошку в избу впустили! А вы-то с дедом не могли по нечаянности свою чёрную проморгать? Может, она в открытую дверь к нам вбежала?

— Да нет, баба Варя, я и дверь-то всего на минуточку отворяла, пока дедушка через порог переступал, — пояснила Маняшка, а дед Елисей заверил бабушку: — Не бойся, Варвара! Не впустили мы никого. Мы тебя боялись, что воды нальём, вот дверь Маняшка и держала.

— Баба Варя, если хочешь — пойдём, покажу? — предложила Маняшка.

— Ну, кажи! — Баба Варя пошла за Маняшкой к задней двери.

46

47

Никакой чёрной тряпки возле клумбы не было. Ливень стих, и только вода шумела и лилась по межам в самый конец усадьбы.

— Ну, и где твоя кошка? — улыбнулась баба Варя.

— Убежала... — ахнула Маняшка.

— Да просто тряпку смыло, — пояснил дед Елисей.

— Ну, смыло и смыло! — успокоилась баба Варя. — Главное — нечисть в дом не впустили! Пойдёмте-ка спать. Наши, наверно, в Никольском заночевали, утром приедут... Часа через два, когда уже все спали, раздался стук в дверь. Антоша и Тоша вошли в сени такие мокрые — нет нитки сухой! Баба Варя принялась их ругать, что не остались в Никольском ночевать, а те оба переглядываются и молчат. И лишь когда в сухое переоделись да сели чай пить, Антоша спросил: — Видишь, мать, с пустыми руками мы пришли? Без сумки и без подарков. Ты уж нас не ругай. Мы такого страха натерпелись — до сих пор никак не очухаемся! Слышно было, как дед Елисей и Маняшка поближе друг к дружке подвинулись, а баба Варя и себе чайку налила. Антоша начал свой сказ... ...Застал ливень Антошу да Тошу на дороге от автобуса в деревню. Там и всего-то километра полтора быстрого ходу, но по лесной дороге. Они поначалу под высоким деревом спрятались, даже ни капли не вымокли. И тут пошёл град! Да такой крупный! Если бы в это время по чистому полю шли — не миновать ушибов да шишек. Ну, стоят они под деревом, радуются, что повезло, и тут выбегает на поляну дикий кабан. Истинный вепрь: огромный, с клыками. И бежит он прямо туда, где Антоша с Тошей прячутся. Тоша с перепугу вцепилась Антону в рукав, а он Тошу схватил да и рванул прямо за дерево! Отбежали они от ствола метров десять — тут за их спиной такой удар раздался, что земля под ногами закачалась... Оглянулись, а сзади огнём полыхает то самое дерево, под каким они только что прятались. Никакого кабана они больше не видели. А сумку с покупками так и не нашли. Дерево сгорело, как сухой лист, можно сказать, моментально. А вот сумки нигде не оказалось. Ну, дедова новая шляпа из соломы могла и сгореть — это верно. Пусть Маняшкина кукла да Мишуткина кофточка тоже истлели. Бабы Варина косынка тоже, в конце концов, могла расплавиться, но куда делся аппарат для измерения давления? Куда исчезла Тошина пудреница серебряная? Да хоть замки от сумки? Вот это и есть «тайна, покрытая мраком неизвестности» — так сказал дед Елисей, и все рассмеялись. А баба Варя для Антоши да Тоши вовсе непонятные слова сказала: 48

— Молодцы вы у меня, Маняшка да дед, крепко двери держали, нечисть в дом не впускали. Вот и отвели от нас беду! А сумка? Шут с ней, другую купим!

аняшка любила играть в прятки, но со взрослыми не больно разыграешься. Все делают вид, что Маняшку не видят, хотя она и сама понимает: разве в доме надёжно спрячешься? В тот день Антоша и Тоша с утра были на работе. Осень выдалась поздняя и слякотная. Дед Елисей с утра отправился на пасеку взять у шурина свежего медку. Говорят, липовый мёд в этом году уж больно душистый, а от простуды лучше него и нет ничего! Баба Варя с Мишуткой была занята, ну а Маняшке с её ангиной в избе делать нечего: к братику с инфекцией не подойдёшь, а у бабушки дел невпроворот. И тогда Маняшка придумала... спрятаться! Наверно, от скуки да желания всех удивить. Взяла она свои вещи для улицы да в чулане за старым сундуком и спрятала. А сама в чём была, в том и спряталась. Да где? В сенях! Влезла ногами в дедовы огромные валенки, села на их твёрдые края, а себя вещами сверху прикрыла, какие на вешалке висят. Дышать, правда, было тяжко, зато не холодно. Сидела Маняшка и представляла, как войдёт дед Елисей в сени, одёжу свою снимет, а как вешать на крючок начнёт — тут Маняшка его и напугает. Не шибко, конечно, а просто для смеха... Вот баба Варя посмеётся-потешится! Уснула Маняшка так, что и сама не заметила. Меж тем баба Варя обеспокоилась, что дед Елисей замешкался. Кабы впотьмах с дороги не свернул, ведь покалечится! Вот и решила она выйти на крыльцо да зажечь фонарь. Сколько раз просила сделать проводку изнутри избы, да вот ни у кого руки не дошли! Накинула баба Варя одёжку на себя, да и крикнула: — Маняшка, пригляди за Мишуткой, пока я на минутку на крылечко выйду! Но ей в ответ никто не отозвался. Баба Варя заглянула в «королевские покои»: комната была пуста, хотя на столе лежали краски и незаконченный рисунок. Не найдя Маняшки, баба Варя заглянула в комнату, потом опять в сени. Маняшки нигде не было. Обеспокоилась бабушка лишь тогда, когда глянула на самый нижний гвоздок: Маняшкиной одёжи на нём не было... Баба Варя распахнула дверь, вышла на крыльцо и, прикрыв дверь в избу, закричала против холодного ветра: 49

50

— Ма-ня-а-а-шка-а-а!.. Никто ей не отозвался. Темнота, тишина и только ветер, холодный и пронзительный... Может, у Маняшки температура поднялась, и сон оттого стал глубок, но не проснулась она, когда дед Елисей пришёл. Баба Варя приказала ему не раздеваться, а идти Маняшку искать: уж больше часу на холоде пропадает. Сладу с ней нет!.. Дед вернулся домой ещё через полчаса, а следом за ним явились и Антоша с Тошей, усталые и продрогшие. Баба Варя сообщила неприятную новость: Маняшки нет ни у Лидушки, ни у Славки, ни у Маринки. Дед Елисей уж все дома в деревне обежал. Маняшки нигде не было...

нтоша и Тоша вновь взяли фонарик и отправились искать на задворки. Дед отправился прямиком за околицу. Их крики долго раздавались в разных концах деревни. Маняшки нигде не было. Баба Варя, дождавшись всех, перестала сдерживаться и расплакалась. Тоша пыталась её уговаривать, капала сердечные капли в стакан, но руки и у неё заметно дрожали. То ли от печали, то ли от холода. Антоша у отца негромко спросил: — Как думаешь, будем народ поднимать или ещё погодим?.. Дед поманил сына в сени и заявил: — Давай-ка ты за мужиками беги, а я пойду звонить Марочкину. Он человек в этом деле опытный, лет двадцать участковым, всех ворюг в лицо знает.

— Ты думаешь, украли?.. — высказал страшное предположение Антоша.

— Да кто знает?.. — расстроено пожал плечами дед Елисей и закричал жене: — Варвара, дай-ка ружьё!.. В темноте... Дальше дед Елисей не успел договорить. От его неожиданного крика Маняшка под одёжей проснулась, не поняла, где она, и от страха рванулась... Валенки, на каких она сидела, покачнулись, и рухнула Маняшка с диким воплем на пол... На неё сверху сорвалась вся одёжа! Когда её откопали меж телогреек и старых пальто, Маняшка тряслась всем телом и стучала зубами. В сени на крик рванулись Тоша и баба Варя. Увидев живую Маняшку, баба Варя как-то сразу обмякла и села на пол возле стены. Тоша подбежала к орущей и дрожащей Маняшке и обняла её за плечи. Маняшка охватила ей руками шею и орала не своим голосом: — Мама Тоша! Мама Тоша! Помоги!..

51

— Маняшка, ты скажи, зачем ты под одёжу-то влезла? — недоумевал дед Елисей.

— Да она от нас спряталась! — догадался Антоша. Антоша и дед Елисей помогли бабе Варе подняться, и та теперь недовольно ворчала: — Ишь, прятальщица какая! Ты зачем одёжу-то свою схоронила? Я чуть от страха не померла... Эх, вложить бы тебе ремнём ума через зад, чтоб надо всеми не мудровала! Родители с работы пришли — искать убежали! Не евши!..

— Да хватит тебе, Варвара! Вишь, девчонка не в себе? Температура у неё, — заступился за Маняшку дед Елисей.

— Да... Горит вся... — подтвердила Тоша. После позднего, но весёлого ужина все разбрелись по постелям. Однако сразу уснули не все. В «королевские покои» сначала заглянула Тоша: — Ну, как, дочка? Тебе полегче? Потом дверь приоткрыл Антоша и, не входя, спросил: — Маняшка, может, тебе на ночь чайку тёплого в термос налить? Потом вошла баба Варя, пощупала Маняшкин лоб и проворчала: — Ты, девка, гляди, так ведь и задохнуться под одёжей могла, и я бы не узнала... И когда уже все улеглись, дед Елисей погасил свет.

— Ты не спишь? — спросил он у Маняшки. — А я, честно сказать, шибко напугался... Думал: придётся участкового на помощь вызывать. А ты как давай орать: «Спаси, мама Тоша!»

— Дедушка, а я вот этого не помню... А правда, что я Тошу мамой назвала? А что она сказала?

— А чего тут скажешь-то? Целовала она тебя да по голове гладила. У тебя, Маняшка, глаза с полтинник были, губы тряслись да слёзы лились. Ты сама-то об чём тогда подумала? — поинтересовался дед у внучки.

— Не знаю... Страшно было. Я думала, что осталась одна. В темноте...

— Да какая ж темнота? Баба Варя все лампы в доме зажгла, вот как напугалась!.. — пошутил дед Елисей.

— Ага! Напугалась... — согласилась Маняшка, и почему-то ей стало приятно.

— Ты, девка, гляди, Мишутку так не научи прятаться! А то мы другой раз такую встряску не переживём! Слышь, прятальщица?.. Но ему ответила тишина.

— Ну, спи, бедолага!.. Во сне человек поправляется!

52

аняшка сидела за столом и возила карандашом по исчёрканному листку бумаги. Дед в десятый раз перекрашивал свои поплавки в ярко-розовый цвет, будто от этой покраски зависела вся его рыбацкая удача. Бабушка перебирала за столом горох, но Маняшке казалось, что она горошины пересчитывает. Тоша вязала, не поднимая глаз от новой Мишуткиной кофточки. Тикали часы...

— Баба Варя! — печально спросила Маняшка. — А как же мы теперь без Зорьки? Баба Варя вздохнула и ответила кратко, как всегда: — Как все... Вот как!

— Да, славная была кобылка, покладистая, — промолвил с тоскою в голосе дед Елисей.

— А сколько ей было лет, бабушка? — спросила Маняшка.

— Да кто ж её знает? Мы у неё не спрашивали, — пояснил дед Елисей.

— А разве Зорька не тут родилась? — дивилась Маняшка.

— Да что ты! Она вообще, можно сказать, две жизни прожила: одну — на ипподроме, а другую у нас. Это — известная скаковая лошадка была. Сколько раз призы выигрывала! — не сдержался дед.

— Ну, положим, и приз был всего один, и судьба скаковая у неё не заладилась. Ногу она во время бегов поломала, — пояснила баба Варя.

— Не поломала, а сухожилие порвала. А с такой бедой — какая ж это скаковая? — добавил дед Елисей.

— Ну да! В силе была нужна, а чуть что — сразу на колбасу, да?! — с досадой зашвырнула баба Варя уже отсчитанный горох в миску.

— Как так «на колбасу»? — округлила глаза Маняшка.

— А вот так!.. Списали Зорьку — и всё! — вздохнул дед и отложил очередной поплавок сушиться.

— А как же она сюда попала? — вступила в разговор мама Тоша.

— Антоша раз пришёл с работы весь смурной. Вижу: что-то с ним не то. Ну, я его и спросила: «Как там на работе?» А он мне так и сказал: «Когда в силе была да приз получала — нужна была, а теперь на колбасу, да?» Ну, и рассказал нам про Зорьку. Дед, вон, тоже повозмущался. А я прямо сказала: «Деньги у тебя, Антоша, есть — покупай! Место во дворе имеется, а сена накосишь!»

— Ага... Конечно... Так ты и сказала... — Дед явно над бабой Варей подсмеивался. — Да 53

когда Антоша Зорьку привёл — ты недели три его пилила: вот, деньги на мотоцикл копил, а купил хромую да старую кобылу!

— Ну, может, сгоряча я так и сказала, но Зорьку не обижала. Разве не правда, дед? — спросила баба Варя.

— Это верно... Она, бывало, всё к тебе мордой тянулась целоваться... — с грустной улыбкой согласился дед. Все примолкли.

— А мне казалось, что она уже старая была... — робко заметила Тоша.

— Да уж не больно молодая... Сколько, мать, она у нас прожила? — спросил дед Елисей бабушку.

— А вот считай: Антоша из армии пришёл, два года деньги копил... Да с тех пор прошло... восемь лет. Верно? Вот, столько лет она у нас и жила. — Баба молча утёрла себе глаза уголком платка. Маняшка догадалась: плачет!

— Дедушка, а через сколько можно опять лошадь заводить, а? — поинтересовалась Маняшка и сразу пояснила: — Когда у Лидушки ротвейлер от чумки помер — они целый год нового не покупали. Баба Варя, помнишь?

— Помню. А при чём тут лошадь? Мне ещё только лошади во дворе не хватало! — проворчала бабушка, а дедушка примирительно промолвил: — Зря ты так... Наша Зорька все огороды в деревне пахала. Сурьёзная лошадка была, работящая. Разговор сам собой затух. И никто тогда подумать не мог, что всего лишь через три дня он вновь разгорится.

тот вечер мама Тоша вернулась с работы одна, сказала, что Антоша немного задержится. Войдя в комнату, мама Тоша моргнула Маняшке глазом и поманила пальцем. Дед Елисей читал газету и не обратил на них никакого внимания. В сенях мама Тоша обняла Маняшку за плечи и зашептала: — Маняша, я в затруднении... Не знаю, как бабушке с дедом сказать? Антоша деньги с книжки снял и купил... Одним словом, купил коня. Да ты его видала — Неугасимого!

54

— Ой!.. — обмерла Маняшка. Конь этот был когда-то известным бегуном и первым красавцем на конезаводе. Маняшка видела его раза три, когда к Антоше приходила. Но как о такой покупке бабушке сказать?! Маняшка вспомнила об обещанном ей к весне велосипеде и с надеждой спросила: — А он все деньги снял?.. Ну и ладно! — тряхнула Маняшка головой. — Велосипед — железный, а Неугасимый — живой! Верно?

— Вот именно! — раздался за их спиной голос деда Елисея. — Только бабушке на это начхать! Вот как выдаст всем по первое число — тогда закачаетесь! Угроза подействовала на всех удручающе, не исключая и самого деда. В комнате все старались не попадаться бабе Варе на глаза, копошились в разных углах, а Маняшка играла с Мишуткой. Когда на пороге появился Антоша, все в предчувствии скандала замерли. Он вошёл, поглядел на мать и сказал: — Надо бы после ужина сообщение сделать, да ведь не получится. Идите, гляньте, какого я красавца на Зорькино место привёл! Маняшка захлопала в ладоши, дед сразу к двери направился, Тоша взяла на руки Мишутку, но посадила его обратно в кровать, а сама в сени выскочила. Баба Варя, накинув на голову вязаный платок, тоже вышла во двор. На Зорькином месте и впрямь стоял Неугасимый, статный, но старый и уже слепой на один глаз конь. Все глядели на коня и на бабу Варю. Как она переживёт эдакую покупку? Баба Варя подошла к загону, вынула свою руку из кармана неизменного чёрного фартука и протянула коню. В руке она держала морковку! Морковка была чистая-промытая, отчего все поняли: баба Варя всё знала, только виду не подавала.

— Ну, уж от меня не жди, что стану звать «Неугасимый»! Не дождёшься! У тебя нынче вторая жизнь начинается! Может, по документам ты и Неугасимый, а я тебя стану звать... Сима! — объявила баба Варя таким тоном, что поперечить ей посмел только дед Елисей: — Ты что, мать? Сима — имя человечье, да к тому же женское!

— Ну, во-первых, в каких святцах написано имя Сима?.. Серафима — да! А во-вторых, раз уж ты у нас такой начитанный, скажи: есть имя Серафим? Тогда конь и будет — Сима! Вон, вишь, он не против! Ко мне целоваться тянется! Ну-ну, целоваться не буду! — ласково погладила баба Варя старого коня по холке. ...Уже за столом дед Елисей не сдержался: — Мать, а ты вот открой нам секрет: откуда ты про коня узнала? Я сам за полчаса услыхал.

55

— А я уж в обед всё знала!.. — горделиво сказала довольная собой баба Варя. — Деньги Антон с книжки снимал? Ну?..

— Понял! Тебе Лизутка Обухова шепнула! — хлопнул себя по лбу дед Елисей и рассмеялся.

— Вот-вот! Ты, дед, хоть и книжки читаешь, и шибко умён, а сам дитя дитём. Лизутка на обед пришла, вот мне про деньги и сказала: «Сейчас твой Антон все деньги с книжки снял... Реформа, что ли, будет?» А я ей: «Да утром по радио сказали: деньги будут менять!» Ну, Лизутка после обеда и побежала все деньги со своей книжки снимать. А я — к Степану Шепелёву! Он мне и сказал: Антон у директора был, насчёт Неуга... Симы договорился. Вот и весь мой секрет! Понял, дед? А вот ты, Маняшка, без велосипеда осталась! Хотя, конечно, велосипед — железный, а Сима...

— ... живой!!! — хором сказали все за столом и рассмеялись.

тёплый осенний денёк после школы тянуло на улицу, но мама Тоша строго-настрого запретила Маняшку на улицу выпускать, пока уроки не сделала. Натура у Маняшки такая была: если увлечётся чем — за уши не оттащишь! А делать уроки вечерами, когда все в семье дома — тоже морока. И со всеми поговорить охота, и сиди в это время в «королевских покоях» одна да уроки учи!.. Вчерашним воскресным днём покрасил Антоша забор весёленькой синенькой краской. Маняша тоже ему помогала, правда, потом её всей семьёй от краски отмывали. Ацетоном. До утра в избе вонища была... Дед Елисей приказал Маняшке к печке не приближаться, а то вспыхнет ненароком! Маняшка было напугалась, но увидала, что все улыбаются, и успокоилась. Пошутил дед Елисей. Он шутить мастак! Ну, а сегодня, в понедельник, Маняшка была одна. Отец да мать на работе, дед на рыбалку с обеда ушёл, а баба Варя с Мишуткой дома. Маняшка за Лидушкой забежала, а та велосипед свой из калитки вывозит. Ну, Маняшка села возле её забора да ждала, пока та круг по деревне прокатится. Но вместо того, чтобы потом Маняшке дать прокатиться кружок, Лидушка второй круг поехала. После третьего круга Маняшка встала с чужой скамьи и пошла на свою. А чего зазря ждать, если Лидка такая жадная? Просить Маняшка не хотела: надоест — сама даст! Так всё и вышло. Подъехала Лидушка и предлагает: 56

— Хочешь прокатиться? Маняшка ещё тогда удивилась: с чего это подружка подобрела? Но на велосипед села да поехала. Целый круг по деревне дала, а к своему забору подрулила — Лидушка ни с того ни с сего так её за руль схватила, что Маняшка чуть не упала. Наземь соскочила, а подружка свой велосипед так на себя рванула, что Маняшка, хоть на земле и устояла, но к покрашенному забору всей спиной так и припала... А куртка у неё белая-белая! Неделю назад купленная. Глянула Маняшка на спину через плечо — а там виднеется синее пятно. Не больно большое, но заметное.

— Ты что?! — возмутилась она.

— А ничего! Новую купят! Миллионеры! Велосипед тебе обещали, а зажали. Зато дармоедов кормят! Сказано это было Лидкой ехидно и ужасно обидно. Маняшка подступила к Лидушке вплотную и негромко спросила: — Это кто ж, по-твоему, дармоеды?

— Дармоеды? Симка да ты! Он слепой, а ты вовсе им чужая. Приблудная!.. В следующий миг Маняшка схватила Лидушку обеими руками за воротник, а поскольку была ниже соперницы на полголовы, то ещё и упёрлась своим лбом Лидке в грудь и рванулась к забору... Та не успела опомниться, как уже всею спиною была крепко прижата к синенькой весёленькой краске. Лидкин рёв был такой, словно из неё, живой, вынимали сердце. Или, по крайней мере, душу вытряхивали. На этот крик одновременно с двух сторон подбежали Лидкина мать и дед Елисей с ведром да удочкой. В следующую минуту тётка Лера увидала Лидкину полосатую теперь куртку и протянула руку, чтобы схватить Маняшку за шиворот. Но тут раздался строгий дедов голос: — Не замай! Свою хватай, а нашу не трогай! Дед Елисей поставил ведро и удочку возле забора и стоял теперь рядом с Маняшкой.

— Глядеть надо за своей! Наша-ваша! Хулиганкой растёт! Вещи дорогие портит! Глянька, дед Елисей, что она с Лидкиной курточкой сделала?! Платите теперь деньги за чистку, миллионеры! Дед Елисей, не глядя на орущую соседку, тихо у Маняшки спросил: — Кто первый начал?

— Лидка! — опустив голову, сказала Маняшка и повернулась ко всем спиной. На новой белой-белой куртке были видны три вертикальные полоски весёленькой синенькой краски.

57

— Ты бы, Валерия, и сама подобрее к людям была и девчонку не злобила! — попытался образумить дед Елисей Лидкину мать.

— Она меня назвала — «приблудная». И ещё Симу и меня дармоедами... — негромко, но внятно пожаловалась деду Маняшка и тихо заплакала. Дед Елисей молча глянул на соседку и её девчонку и осуждающе покачал головой.

— Пойдём, ягодиночка, домой! Попробуем куртку твою оттереть, — сказал ласково дед и повёл Маняшку в калитку. За спиной раздался звонкий шлепок и громкий обиженный вскрик: — За что?.. Ты сама так говорила! Маняшка уже с крыльца оглянулась: тётка Лера втаскивала орущую Лидку к себе во двор. Велосипед так и валялся возле покрашенного забора.

— Что это там у вас за скандал? — спросила баба Варя и глянула на зарёванную Маняшку. — Опять с Лидкой поругались?

— Если б поругались... Подрались смертным боем! Вот так, баба Варя! За своё кровное имущество твоя внучка заступалась. Видала, что ей подружка преподнесла? Дед Елисей показал снятую с Маняшки курточку.

— Теперь-то что не поделили? — спросила бабушка.

— Обида в голову ударила! — кратко пояснил дед и пошёл доставать вчерашний ацетон. — Боюсь: а ну, как вся куртка расплавится? А, баба Варя?

— Расплавится — заплату поставим! Вон от моего старинного плаща вырежем и пришьём! — отозвалась бабушка, но, увидав на Маняшкиных глазах слёзы, успокоила: — Не бойся, у нас дед мастеровой! Отчистит — станет как новая!

егодня поутру по дороге в школу Славка сделал хитрое лицо и проговорил, горделиво приподняв свой нос: — Ну, что, чиграши? А слабо вам настоящий клад найти? После этих слов Лидушка, Маринка и Маняшка сразу остановились, а Борька ещё прошёл шагов пять, но потом вернулся.

— Откуда клад? — деловито и кратко спросила Маринка, ей недавно исполнилось двенадцать лет, и она была старше всех.

58

— Оттуда!.. — ещё короче ответил Славка и добавил: — Пиратский клад, поняли?

— А-а-а!.. Я думала, правда, а он книжек начитался, — равнодушно махнула на него рукой Лидушка.

— Не верите? Пожалеете!!! — сделав страшное лицо, пригрозил Славка и нехотя промолвил: — Кто со мной — тому секрет открою, кто не верит — ступай себе мимо!

— Ну, говори, что ли? Чего томишь? — примирительно предложила Маняшка.

— А ему и говорить вовсе нечего! — опять с ехидцей улыбнулась Лидушка. На эти слова Славка почему-то не обозлился, а спокойно сказал: — Теперь некогда, а то в школу опоздаем. А вот после уроков... Маняшка, Борька, у вас уроков сколько? Так... Будете нас с Маринкой ждать! Поняли?

— А я как же? — обиженно спросила Лидушка.

— А ты — неверующий Фома! Не хочу с тобой связываться! — сказал, как отрезал, Славка даже без особой злости. ...После школы шли все вместе, даже Лидушка, а Славка рассказывал... В стародавние времена закопали в землю пираты огромный клад! То ли предводитель их из этих мест был, то ли скрывался от матросов своих в тутошних глухих лесах. Этого Славка доподлинно не знал. Клад, скорее всего, и впрямь был огромный, потому что хозяин богатства заплатил за него своей кровью... На эти Славкины слова последовал Маринкин вопрос: «А тебе об этом откуда знать?» На что Славка хитро прищурился и промолвил: «Доказательство имеется!» Однако про доказательство Славка пока умолчал. Так вот... Пираты в неравном бою закололи кинжалом своего предводителя, но тот перед смертью успел передать письмо надёжному человеку из местных, взяв с него страшную клятву: хранить письмо, не распечатывая, пока не явится за ним человек с кольцом. Кольцо приметное: на нём — череп да две кости!..

— Ага... Как на ихних флагах! — пояснил Борька, но на него сразу все зашикали. ...С тех пор прошло триста лет. Или даже пятьсот!.. Никто за письмом так и не пришёл. И всё это время письмо хранилось в нашей деревне! Передавалось оно от деда к отцу, от отца к внуку...

— Ври-ври больше! Теперь ещё скажи: у вас в избе то письмо хранилось, да? — засмеялась Лидушка, но Маринка её прервала: — Не хочешь — не слушай! Зануда!.. И без тебя разберёмся! После этих грозных слов Лидушка примолкла, а Славка начал говорить самое главное: — Врать не буду: письма у меня нет, но я его видел своими глазами! У Федосеева Степана 59

лежит в сундуке рядом с паспортом и другими документами.

— А как ты письмо увидал? — деловито спросила Маринка и остановилась.

— Это — дело десятое! — хотел схитрить Славка, но признался: — Мы с его Филькой забежали в дом, а Степан какой-то документ искал. Вот целый ворох из сундука на стол и высыпал. Гляжу — письмо! На старинной пожелтевшей бумаге, раза три пополам сложенное...

— А говорил, в конверте, не распечатано? — опять встряла Лидка.

— Так, небось, конверт уж от времени разорвался? Соображать надо! — обозлился Славка. — Но самое главное было впереди... Взял я, будто ненароком, письмо в руки — а оно в крови!.. Славка обвёл торжествующим взглядом лица своих обомлевших слушателей и пошёл по дороге дальше. Все кинулись за ним, стараясь не пропустить самое важное.

— Ну, что дальше? — торопила Маняшка рассказчика.

— Что дальше? А дальше — глухая стена!

— Как это? — не поняла Маринка, и все вновь остановились.

— А так... Взял я в руки кровавое письмо. Не успел развернуть его всё, как подскочил ко мне Филькин отец и вырвал!.. Да ещё чуть не взашей из дома выгнал...

— Ну, а дальше? — спросил Борька.

— А всё дальше! — отрезал Славка. — Надо письмо добыть, тогда и узнаем!

га... Добыть... Легко сказать!.. Вот скажи: у твоей мамки легко документ стащить?.. Вот то-то и оно! И у моей тоже. А Филькин отец, наверно, сундук на ключ запирает? — рассуждала деловито Маринка.

— А можно с Филькой договориться! Только он мал, проболтается... Нам бы письмо переписать — а потом обратно вернули бы, а? — сомневался Славка.

— Так письмо можно у Фильки выманить! — предложила Лидушка и добавила: — Филька даже не поймёт. Как же он проболтается? Все повернулись к ней и стали ждать объяснений, но Лидушка не спешила.

— А меня в долю возьмёте? — поинтересовалась она и деловито рассчитала: — Нас пятеро. Маняшка с Борькой ещё маленькие, с них и одной доли хватит. А на четыре части и делить проще: одну часть — Славке, одну — Маринке, одну — мне, и одну вот им, чтоб помалкивали! С её словами никто спорить не стал, хотя все чувствовали несправедливость сказанного.

60

Но если клад огромный — всем достанется.

— Постой! А кто тебе сказал. что клад — пиратский? — заволновалась Маринка.

— Ничего себе! — возмутился Славка. — Вон, Лидка не хочет свой план раскрывать, а я все секреты сразу должен выкладывать?! Доказательство у меня есть верное! С вас хватит?.. Пиратский клад! Голову даю на отсечение! После такой страшной клятвы все больше не сомневались: клад, действительно, пиратский! На следующий день затеяли игру в магазин. Лидушка, как всегда, была продавцом. Вытащила она из дома в тот день всё, что только сумела: конфетки, от жары примятые, голые «подушечки», печенье в пакете из-под стирального порошка и ещё всякой всячины. Короче говоря, торговля шла полным ходом. Фильку сначала угощениями в игру заманили, потом Лидка его порасспросила: заперт ли у них сундук? Оказалось: не заперт вовсе! Лидка от греха подальше сразу объявила, что за покупку деньгами не берёт! Только старую бумагу принимает и старые письма. Какие не жалко! Одним словом, заветное письмо у ребят в руках оказалось часа через два. До него Филька Лидке из дома принёс две рваных газеты, связку допотопных квитанций за электричество и какую-то книгу по организации на селе пожарных команд. Короче говоря, ерунда! Поэтому книжку велели отнести домой. А вот заветное письмо убежали читать в старую баньку. Лидушка хотела «продукты» собрать да в дом отнести, да её не хотели ждать, она махнула рукой и побежала с ребятами. Бумага была и вправду старинная, пожелтевшая и с иссинякрасными пятнами. Запись сделана карандашом, но от времени многие буквы расплылись или вовсе затёрлись. Да и букв, честно сказать, там было очень мало. Потому что это был план! План, где зарыт пиратский клад! Вот тут Славка и предъявил своё доказательство: на кресте в самой середине плана, где и был зарыт пиратский клад, чёрным по белому значилось: «П. К.» Вот так-то! Все сомнения сразу отпали. Ещё с полчаса все впятером обсуждали, кто что должен раздобыть. Маняшке достался заступ, но за неимением такового согласились на мотыгу. Ведро, лопату, тележку для перевоза сундука в укромное место — всё распределили между собой и сговорились сойтись, как стемнеет, возле Славкиного дома. Однако кладоискательство закончилось, ещё не начавшись. Не успели ребята выйти из старой баньки, как туда прибежала Филькина мать и сам зарёванный Филька. Письмо перекочевало из Славкиного кармана в тёткин кулак, и все опрометью разбежались по домам. Вечером у Маняшки в доме было истинное разбирательство. Антоша говорил, а все сидели, слушали и смеялись!.. Хотя Маняшке и было не до смеха. Всех пятерых ребят наказали 61

дома за обман Фильки и за вымогательство. Меж тем Антон вёл свой сказ с самого начала: — Лет восемь тому назад ставили мы водонапорную башню. Я тогда рыл котлован для труб. Приходит туда как-то Степан Федосеев (ему тогда только-только поручили организовать пожарную команду) и просит отвести рукав в сторону деревни. Всего метров пятьдесят, а трубы он обещал сам достать. Мы-то все понимали: чуть что — пожар, а где воды взять? Ну, мы отводку тогда же и сделали, а чтоб начальство не ругало, выход пожарного рукава закопали. На плане его отметили и написали: «ПК» — пожарный кран. А бумагу я со своего обеда дал, масляную, честно сказать, бумагу. Да ещё в пирогах. С черникою мне в тот день мать завернула. А вы решили: кровь?! Чудаки! Да нешто кровь синяя? Эх, вы?! Кладоискатели!

— Нас сбили две буквы: П — пиратский, К — клад! — пояснила Маняшка.

— Ну, это нам как раз понятно! А как вы ухитрились у Фильки бумагу выманить? — серьёзно спросила баба Варя.

— Это всё Лидушка придумала. Рассказала Маняшка её хитроумный план... Переглянулись взрослые, а дед Елисей сказал: — Не зря говорят: простота — хуже воровства! Это вот о таких доверчивых фильках!

— Ну, положим, простота простоте рознь! — возразила баба Варя. — Не мешало бы ещё иметь и голову на плечах. За конфетки документы не продавать да обманам не доверять! Вот так-то, Маняшка!

отовиться к Новому году все ребятишки начали загодя. И прежде новогодние праздники ждали с нетерпением, а уж в этом году — особенно. В школе ожидался праздничный карнавал. Непростой. В прежние времена устраивали праздники только для старшеклассников, а для младших — так, утренник с ёлкой да Дедом Морозом. А нынешний карнавал, можно сказать, почти для всех. Приглашён был и Маняшкин четвёртый класс. Только приглашён с условием: без костюмов в зал не впускать! Ну и правильно. А то что ж это за карнавал, если все придут без масок да нарядов? Трудились дома, не покладая рук, все: бабушка шила сарафан из голубого шёлка, мама Тоша — кофту из капрона, Антон взял на себя кокошник, а дед — каркас из проволоки 62

63

для Маняшкиного сарафана. Правда, маме Тоше досталось задание потруднее всех. И дело тут было не в кофте, а в другом. Конечно, о костюме своём Маняшка никому чужим и слова не сказала. Хотелось, чтоб по секрету было, чтоб всех удивить. Костюм Василисы Прекрасной выдумывали общими силами, поскольку прежде такой наряд «живьём» нигде не видали. Кокошник из проволоки с разными завитушками получился у Антона такой, словно он сам видел это чудо в сказке. Да к тому же сам кокошник был не простой — золотой! Бабушка шила-кроила голубой сарафан на старинный манер. А вот маме Тоше привелось весь чудный наряд золотою тесьмой обшивать. И откуда она тот замысловатый рисунок взяла — и сама, наверно, не помнила. Может, где на картинке прежде увидала, а может, из головы выдумала, но Тошино шитьё золотою тесьмой получилось так расчудесно, что словами обсказать нельзя. И рисунок был вроде незамысловатый, но такой яркий, такой живой! В серединке узора — солнышко полуденное, а с обеих сторон от него — полумесяцы! Один — молодой, а другой — на исходе, и оба те полумесяца «лицом» были к солнышку повёрнуты... А между такими «тройками» — человечек в юбчонке, словно маленькая девчонка... И так — без конца: солнышко с полумесяцами да девчонки в юбчонках. И по подолу, и по переду... Красота! Бабушка, бывало, глянет на такую красоту и скажет: — Ну, Тоша, золотые у тебя руки! А уж голова — и вовсе редкостная. Ишь, какую красоту ухватила да на платье вышила! Чудо, да и только! Когда однажды вечером закончила мама Тоша свою работу, Маняшка мигом сарафан на себя примерила. Шитьё золотое на голубом фоне было такое сказочное, такое волшебное — Маняшка от счастья слова сказать не могла. И сидел сарафан на ней ладно. Эх, теперь бы костюм кому показать! Только без кофты, конечно, вид не тот. Походила Маняшка по избе в сарафане том, повертелась возле зеркала, перед домашними своими пофорсила — и сняла... Бабушка голубой сарафан с золотым шитьём на плечики повесила да в шкаф убрала. Потом дверцу на ключ заперла, а тот наверх гардероба положила. Не от чужих ключ прятала, а от Мишутки-проказника. Он, как ходить научился, в гардеробе любил хоронитьсяпрятаться. Утром следующего дня в шкаф никто не лазил. Собрались, позавтракали — да по делам: мать с отцом на работу, Маняшка — в школу, а дома бабушка с Мишуткой осталась.

64

ропажа обнаружилась только к вечеру, да и то случайно. Сунулась мама Тоша в шкаф, а сарафана там и нет. Подумала мать, что Маняшка его взяла, чтобы ещё раз примерить, а может, и подружкам по секрету показать. Только Маняшка шкаф не открывала, а ключ лежал там, где его вчера вечером бабушка и положила... Да, пропажа необъяснимая и вовсе нежданная. Для успокоения Маняшкиной души устроили в избе настоящий погром: искали и в сундуке, и на полках шкафа, и в сенях, и на чердаке, и даже в подполье... Голубого нового сарафана с золотым шитьём нигде не было... Маняшка рыдала, не переставая, до самой ночи. Мама Тоша обещала сшить другой сарафан, только уж не такой, какой был утерян: и времени до карнавала мало оставалось, и на атлас да золотое шитьё рассчитывать, конечно, не приходилось. А какая же в простом сарафане Василиса Прекрасная?.. Даже маленький Мишутка пропажу искал, ползал под кроватями, залезал в шкаф, совался в такие места, куда у взрослого не пролезет даже рука, весь перемазался... А потом ухитрился влезть за комод, откуда его вынимал отец уже за руки через верх. Гнать и ругать его было бесполезно. Мешался у всех под ногами, непонятное лопотал да всем мешал. Но Маняшка на него даже не злилась: маленький ещё брат, чего с него взять? А сама она даже в постели успокоиться не могла, так и заснула со слезами на глазах, изредка всхлипывая.

он к Маняшке в ту ночь пришёл не сразу и получился какой-то непонятный. Сначала увидала она Мишутку маленького, но почему-то босого и в одних трусиках. Тот прошлёпал ножками по «королевским покоям», к Маняшкиной постели подошёл и взял её за руку: пойдём!.. Тянет сестру за собой, ну, та с постели и встала. Входят они оба в комнату — а там светло, как днём. Только на постелях никого: ни матери, ни отца, ни бабушки за занавесочкой. Зато стоит возле стола Маняшкина покойная мать, молодая, красивая, нарядная... И ласково им улыбается.

— Спасибо тебе, сынок! — говорит мать Мишутке. — Спасибо, что Маняшку привёл. А ты, дочка, отчего вчера Мишутку не послушала? Он ведь тебе дело говорил: «Под комод! Под комод загляни!» Даже сам туда залез...

65

Маняшка, будто бы, на мать свою глазами глядит, а не понимает: о чём это она? Когда ей Мишутка про комод говорил? Ну, лопотал он что-то непонятное, так его никто не понял...

— Ну, ладно, это — дело второе!.. Не для того я к тебе пришла... Ты уж, дочка, своей новой матери Тоше попеняй от меня. Негоже такой оберег на сарафане вышивать! Опасно!.. Наши предки не такой рисунок шили, иной! В середине, всё верно, солнышко полуденное, слева — солнышко на восход, а справа — на закат! Вот как шить надобно!.. Полумесяцы на обереге шить не надо! Не к добру это! Поняла? Ты уж ей попеняй... Хотела Маняшка рот открыть да мать порасспросить — а свет в избе вдруг раз — и погас... Пригляделась, а возле стола и нет никого, стоит один Мишутка босыми ногами на холодном полу. Хотела Маняшка его взять на руки да снести на постельку. А тот вдруг ни с того ни с сего как закричит: — Мика сол!.. Мика сол!.. «Вчера так-то кричал и сегодня» — вспомнилось Маняшке, и она открыла глаза. Дверь в комнату была открыта, там было уже светло, а возле Маняшкиной постели стоял Мишутка, дёргал одеяло и вопил: — Мика сол!.. Мика сол!..

— Тихо ты, Аника-воин!.. Сам не спишь и нас разбудил! — заворчал на него дедушка Елисей.

— Ты что, Мишутка? — спросила брата Маняшка. — Сон приснился?. Сон! Это был сон?.. Дивный сон и какой-то чудной...

— Мика сол!.. Мика сол!.. — продолжал настойчиво кричать мальчонка. В «королевские покои» вошла бабушка Варя и строго спросила: — Ну, что ты нашёл? Что?

— Во!.. — Довольный собой, Мишутка разжал свой кулачок. Бабушка глянула и ахнула: на ладони Мишутка держал кусочек золотого шитья. Это был... полумесяц с голубого сарафана!

— Дед, глянь, что за чудеса! — не сдержала своего удивления бабушка. Дед Елисей, баба Варя и Маняшка разглядывали кусочек шитья.

— Во!.. Мика сол!..

— А где Мика нашёл? Где? — разволновалась Маняшка. Мишутка бегом устремился в комнату, чуть не упав через высокий порожек. Подбежав к комоду, он лёг на пол, прижавшись к половицам щекой, и показал пальцем куда-то к стене: — Во!..

66

арафан и впрямь оказался под комодом — мятый и пыльный.

— Вон что нам Мишутка вчера твердил, а мы его не поняли!.. — говорила Маняшка маме Тоше, бабушке и деду Елисею. — А мы его за пыль отругали... А он уж знал... И тут вдруг Маняшка сон свой вспомнила. Только не как простой сон, а очень ярко, в подробностях. Теперь бы она могла даже сказать, в чём её покойная мать была одета... Маняшкин рассказ слушали все, не шевелясь. Даже Мишутка слушал и молчал... Все сразу о золотом шитье разговор завели. Непростой, значит, тот рисунок был. Оберег? Да, видать, с полумесяцами мама Тоша перестаралась. Надо было три солнышка вышивать. Впрочем, нет худа без добра. Вечером того же дня бабушка Варя и мама Тоша спороли с голубого сарафана все золотые полумесяцы да их на солнышки и поменяли, как было велено: одно — на восход, другое — на закат!.. На школьном карнавале Маняшка была краше всех. Дивился народ, конечно: кто ж ей такую красоту подарил? Ну а то, что весело тот маскарад прошёл — так чего ж тут дивиться? Во-первых, сам по себе был дивен Маняшкин наряд! Во-вторых, Василиса Прекрасная, как никак! А в третьих, на сарафане том ведь было шитьё непростое. Оберег!.. А с таким оберегом для Маняшки — и счастье, и радость, и покой! Ну, и память, конечно, о тех, кто ушёл...

67

Ольга Юревич

68

сякий раз, когда я возвращаюсь из Москвы домой в Сибирь, вспоминаю, как тронулся тот самый первый наш поезд, отходящий в никуда мокрым январём 1983 года. Вот проплыли заплаканные и испуганные лица родных и друзей, пришедших на вокзал проводить нас, потом сквозь мокрые от снега стёкла мы глядели на уходящую Москву, потом замелькали огни Подмосковья. Потом я расплакалась. Кинулась к мужу, крепко обняла его и сквозь слёзы спросила: — Неужели мы всё-таки уезжаем? Да, мы, коренные москвичи, ехали неизвестно куда за четыре тысячи километров в страну холода и снега, ссылок и непонятных «киржаков» от города, где мы родились и выросли, где всё такое привычное и исхоженное, от многочисленной родни и ещё более многочисленных друзей, оставляя позади двадцать с лишним лет жизни. Никто не мог понять, зачем мы это делаем, да мы и сами объяснить не могли. Да, Москва как-то утомила, да, мы хотим жить своим умом, да, нам мечталось о большом и интересном деле. Но всё не то, не то... Сейчас, спустя двадцать лет, я вижу двух горячих, молодых архитекторов, взятых чьей-то властной и доброй рукой из уютного гнездышка и отправленных в их первое большое путешествие, главное в жизни. Путешествие, продолжающееся до сих пор. Назовите это судьбой, роком, романтикой... Мы называем Его Отцом, великим Господом. Это Он взял нас за руки, привёл в Сибирь и совершил самый великий переворот, который может быть в жизни у человека. Конечно, тогда всё казалось другим. Мы осели в Лесосибирске — молодом лесопромышленном городке, устроились на работу. Муж стал главным архитектором города, а я — просто архитектором, вторым и последним. Нам дали первую в нашей жизни квартиру, и мы водворились в ней с годовалой дочкой. Началась интереснейшая работа над проектированием города. Всё в Сибири приводило нас в умиление: 50-градусные морозы зимой и 35-градусная жара летом; сугробы в рост человека и поляны жарков в лесу; грибы, которые срезаешь, пока не стемнеет; клюква и брусника, которые собираешь совками; мощный Енисей и жирные свиньи на главной улице города с объезжающими их автобусами. Прошло пять лет. Город постепенно приобретал своё лицо. На нашем счету было уже много интересных проектов и строек. Родилась вторая дочка, а муж стал членом Союза архитекторов. Единственный некоммунист в исполкоме, он вызывал интерес и неприятие («чё это он из Москвы да сюда»), но с ним считались и, в конце концов, привыкли. Исполнилась наша мечта жить на «земле»: мы переселились в маленький деревянный домик с огородом. Началась перестройка, и муж ушёл из исполкома «в свободный полёт» — организовал свой кооператив «Проект». И мы зажили тихой обеспеченной жизнью.

69

Наступила Пасха 1989 года. По традиции, привитой бабушками-смолянками, я испекла кулич и поставила его на стол. Мы сели вокруг него и задумались. Всё в жизни у нас хорошо: семья, любовь, дети, здоровье, интересная работа, друзья, дом, машина, деньги. Чего ещё не хватает; всё, что желали, сбылось. А на душе так пусто! И вдруг решили съездить в соседний городок Енисейск, освятить в церкви кулич. Но ничего «вдруг» не бывает. Приехали, а в церкви пусто, все отдыхают после ночной службы. Только усталый батюшка сидит на скамеечке и с кем-то беседует. Так мы познакомились с нашим будущим духовником, отцом Геннадием Фастом, нас выносившим, родившим, вскормившим и до сих пор опекающим. Эту встречу я помню как сейчас, а вот всё остальное проносится передо мной какими-то фрагментами. Наверное, потому, что жизнь наша понеслась вскачь, съехав с наезженной колеи в чистое поле. Через год я на девятом месяце беременности погружаюсь в купель, а потом никак не могу вылезти из неё с моим огромным животом, и меня тащат отец Геннадий и муж. Наше венчание осенью: мы в тяжелых старинных венцах, а под ногами — мешающие девочки и на руках у какой-то бабушки орущий двухмесячный Родион. Помню мои слёзы, когда муж стал неделями пропадать в енисейской церкви, а я — с тремя детьми, без куска хлеба, продаю книги из нашей библиотеки, и на эти деньги да на детские пособия живём, сами не зная как. Вот я выбегаю из дома с Родечкой на руках и со следующим животом, потому что меня постоянно рвёт, и плачу опять, привалившись к берёзе под окном детской. Почему-то очень хорошо помню, как послала девочек с Родей в коляске далеко в гости, а сама встала на колени перед иконостасом и спрашиваю: «Господи, чего Ты хочешь от меня?» А дети вдруг с полдороги поворачивают домой, врываются в комнату и бросаются мне на шею. Я сержусь, опять выпроваживаю их и опять становлюсь на колени: «Господи, чего Ты хочешь от меня?» И прихожу в себя, понимая ответ Бога. А вот я встречаю мужа из Енисейска. Поздно. Дети (их уже четверо) спят. Он входит — тихий, серьёзный: — Я снова уезжаю в Енисейск.

— Зачем?

— Рукополагаться в священника. И уходит в другую комнату. Пока я, оглушённая, пытаюсь что-то понять, он возвращается в подряснике отца Геннадия, который ему узок в плечах. Через неделю ранним утром я слышу звонок в дверь, выбегаю на террасу, вижу мужа 70

и хочу как всегда кинуться ему на шею. Но не могу. Подхожу и беру благословение. Он серьёзно благословляет меня, глядит своими чудесными зелёными глазами и обнимает. А вот наш первый храм в бывшем свинарнике во дворе дома. Душно так, что часто кто-нибудь падает в обморок, теснота — не перекреститься. В узких дверях — спины, спины. Я стучусь в ближайшую и прошу: «Передайте ребёнка на причастие». Чьи-то руки подхватывают Леру и почти над головами передают её дальше, к солее. Я стучу опять: «Возьмите следующего». Так же над головами проплывает Ксюша. Потом я передаю Родиона, Лиду. Человек поворачивается ко мне опять: «Давай следующего!». Да, через год уже была Фрося. Но в храме просторно, потому что он теперь в бывшем кинотеатре «Октябрь». И одновременно начато строительство большого кирпичного собора. Я уже ждала следующую — Сонечку, а весь город ждал собора. Семь долгих лет каждый день батюшка иногда со мною, иногда с детьми, но чаще один ходил на стройку и молился. И помню день освящения красавца семидесятиметрового собора. Слёзы на глазах батюшки, приезд владыки Антония, а я уже с семью детьми стою в храме. Старшая дочка регентует (дирижирует) хором, в котором поют ещё две дочери, сын в алтаре пономарит, трое малышей около меня, а владыка рукополагает в дьякона нашего зятя Игоря, тоже москвича. «Богатства Сибири Москвой прирастать будут», — эти слова отца Андрея цитируются повсюду на полном серьёзе, хотя он, конечно, шутил. Наступил новый этап в нашей жизни. Кончились дети, родилась внучка. Я беру её на руки и не могу понять, как это — внучка? Только недавно я держала Павлочку, пеленала, мыла. Нет, не понимаю. Я — бабушка? Но ведь я — «молодая мама». Наверное, я до самой смерти буду в окружении малышей и никогда не почувствую себя праздной (так называли в Древней Руси женщину, которая небеременная и некормящая). Вот так в какой-то момент я почувствовала, что во мне живёт книжка. Пришло время, когда она просто родилась — вышла на белые листы бумаги. В ней нет ничего придуманного, она проста, как просты могут быть дети. О детях она и написана. Семь наших детей пишут её до сих пор. И помню последнюю Пасху. Я испекла куличи, и после ночной службы мы сели за стол. Рядом чуть поседевший мой муж, батюшка, смотрит своими как всегда светящимися глазами, вокруг стола головки с косичками и карими, чёрными, синими и голубыми глазами. Среди них — серьёзные зелёные глаза сына. На руках у зятя вертится внучка Женечка. Я очень устала: забегалась, замоталась, не выспалась. Позади — годы этой усталости, родов, 71

болезней, бессонных ночей. Что впереди? Не знаю. Будет ли легче? Скорее всего, нет. Но все эти годы в душе живут радость и покой. Я их, конечно, не заслужила. Это — неоценимый подарок Бога, ответ на все наши вопросы и нужды. «Дети — цветы жизни» — этот избитый афоризм не так уж прост. Семь семечек посадил Бог в тёплую благодатную почву нашей семьи. Мы из семечек вырастили цветы, кормили, поливали, окапывали эту рассаду. Но настанет время, когда их — окрепших, вытянувшихся — надо будет пересадить в открытый грунт жизни. Там каждому предстоит расти самому, цвести и приносить свой плод. Настанет время, когда я встану перед Богом, и нечего мне будет отдать Ему, только мой букет из семи цветков. И я скажу: «Вот я, вот и дети, которых Ты дал мне. Они — от Тебя и Тебе».

72

Лепесток первый Мамин крест ерочка — наш долгожданный старшенький ребёнок. Вложено в неё больше, чем во всех остальных детей. С ней, маленькой, занимались и я, и папа историей, астрономией, искусствами и музыкой. Вторая — Ксюша — родилась только через пять лет, поэтому мы могли себя полностью посвятить общению с Лерой. Остальным детям не досталось и половины того, что имела она. Но надо сказать, что Господь вложил в неё серьёзность и целеустремлённость. Эта серьёзная малышка долго не разговаривала, пугая всех своей внимательной задумчивостью. Потом вдруг заговорила целыми фразами и говорила бесконечно, опять же смущая многочисленных бабушек и дедушек. Лучшими её друзьями были (и остаются) книги. Она в пять лет научилась читать, и с тех пор без книжки застать её было трудно. Мы с батюшкой, выросшие в неверующих семьях, к вере пришли, когда Лере исполнилось восемь лет. Это был уже сформировавшийся, упрямый ребёнок. Наше обращение она не приняла сразу, и долго на нас сыпались её испытующие, иногда довольно трудные вопросы. Но когда они кончились, Лера поверила всем сердцем Богу — по-детски, раз и навсегда, и часто в минуты моего уныния и скорби укрепляла меня и всех младших. До сих пор передо мной стоит образ маленькой, с двумя косичками и серьёзными фиалковыми глазами девочки, которая в далёком прошлом помогла мне понять моё предназначение, мой крест и мою радость... Я осталась в воскресенье дома. Родился Родион, церковь далеко — в другом городе. С утра варю, убираюсь, кормлю маленького. Очень устала. Родион ночами спит плохо, почти все ночи у меня бессонные. А днём отдыхать некогда — столько дел с тремя детьми. Все бабушки и дедушки живут в Москве, помощников нет, вот и кручусь с маленьким Родионом на руках одна. Ещё только ранний вечер, а устала так, что все мысли о том, как бы скорее лечь спать. Вот наконец вернулись папа с двумя старшими девочками. После службы в церкви они были ещё в воскресной школе, поэтому оказались дома только вечером. Младшая Ксюша бежит в детскую комнату к своим игрушкам, а девятилетняя Лерочка усаживается ко мне поближе и рассказывает о поездке, службе, воскресной школе. И вдруг замечает, что я её почти не слушаю.

73

— Мамуль, ты что?

— Ничего, я просто устала.

— А почему у тебя глаза заплаканные? — упорствует Лера. Я не выдерживаю и опять плачу.

— Родя всю ночь не спал, кричал. Я так устала без отдыха трудиться, сил уже никаких нет, никаких! — вырывается у меня. Лера берёт мою руку в свои маленькие ручки.

— Мам, я расскажу тебе одну историю, нам в воскресной школе читали, ты послушай. Один человек нёс по жизни свой крест. А крест был очень тяжёлый. Несёт он и стонет, несёт и стонет. И чувствует — не может больше нести, так устал. Взял он и отпилил кусок креста. Попробовал — легче стало, и пошёл дальше. Даже быстрее пошёл. Даже обогнал одного, тоже с тяжёлым крестом. И вот к концу жизни дошёл он до рая. И видит: перед ним врата райские открываются, ангелы поют. Двинулся он было к раю, а прямо перед ним ров глубокий, а внизу — тьма. Оглянулся — ничего нет, чего бы через ров перекинуть. Тогда взял он свой крест и перебросил его через ров. И встал крест в распор — тютелька в тютельку. Пошел человек по кресту, а крест качается. Качался, качался и обвалился. И упал человек прямо в тьму, в геенну огненную. Прошло какое-то время, и подходит к раю тот человек с крестом, которого первый обогнал. Еле дошёл от тяжести. Видит: врата рая перед ним открываются, ангелы поют, а перед вратами ров, а во рву — геенна огненная. Оглянулся — нет ничего через ров перебросить. Перекинул он тогда свой крест через ров. А крест большой, тяжёлый, лёг, как мост. И перешёл по нему человек ров и вошёл в рай. И врата райские за ним закрылись.

— Мамуль, не отпиливай свой крест. А мы тебе помогать будем! — и Лера идёт мыть посуду. Лепесток второй Парад ера — лучшая ученица в классе. Приближаются октябрьские праздники. Учительница подводит итоги по результатам учёбы в первой четверти. Лучший ученик будет награжден загадочным белым конвертом. Каждый старается как может. И вот результаты 74

подсчитаны, и на классном часе учительница торжественно объявляет фамилию лучшего ученика. Им оказывается Лерочка. Учительница вручает белый конверт, и Лера идёт на своё место.

— Нет, Лера, ты должна у доски вскрыть конверт, — немного обиженно говорит учительница. Лера возвращается к доске и вскрывает конверт. Оттуда выпадает пригласительный билет на праздничный парад в честь Октябрьской революции. На парады эти никогда не ходят ни папа, ни мама, и считают его не праздником, а днём скорби.

— Ну, что скажешь? — довольно спрашивает учительница.

— Как на парад, идём мы прямо в ад, — отвечает Лера и опять идёт на своё место. Лепесток третий Меня Бог создал ети в школе знают, что Лера — верующая. В школе она такая одна, и её часто дразнят. Вот и сегодня я опять выслушиваю Лерочкин рассказ: — На перемене Юля из параллельного класса начала ко мне приставать и доказывать, что Бога нет. Ей папа сказал, что люди от обезьяны произошли, а папа у неё очень умный. Вокруг нас ребята со всех классов столпились, кричат, на меня пальцами показывают. И Юля кричит: «Мы от обезьян произошли, от обезьян!». Я встревожена. Боюсь, что Лера в свои восемь лет не смогла достойно ответить, может быть, даже ввязалась в драку.

— А ты что сделала? — спрашиваю я.

— Мам, ты не волнуйся. Я не ругалась. Я очень спокойно сказала: «Хорошо, Юлечка, ты, если хочешь, происходи от обезьяны, а меня Бог создал».

— И дальше что? — с ужасом спрашиваю я.

— Дети засмеялись и стали кричать «Юлька — обезьяна!». А Юля кинулась на меня драться, — обиженно отвечает Лера.

75

Лепесток четвертый Многодетная Россия ера уже взрослая девушка. Окончила школу с золотой медалью и едет в Москву поступать в институт. Я переживаю, перед расставанием даже падаю духом. Почему-то так жалко эту маленькую (полтора метра) девушку, выходящую в самостоятельную, такую тяжёлую жизнь.

— Лера, может, тебе лучше пойти в монастырь?

— Это почему? Не знаю, как раньше, но сейчас женщине в монастыре легче, чем в семье. Мне так кажется. Почти каждый год рожать, растить, тянуть всю эту «команду». Нет, в монастыре легче.

— Мам, ты что? А кто Россию спасать будет? — возмущённо отвечает Лера, и больше мы к этой теме не возвращаемся. Как-то я спросила Леру: «Сколько же у тебя будет детей? Семь, как у меня?»

— Конечно, нет! («Ну вот», — подумала я.) Намного больше! — закончила фразу Лера. Конечно, мы понимаем, что рождение детей зависит не от нас, а от Бога. Но готовность принять все те души, которые Бог поручает вырастить — это уже наша свободная воля. Воля, основанная на любви.

Лепесток первый Нескучное имя сения — полная противоположность старшей, серьёзной Лере. Жизнерадостная, крепенькая, вечно бегущая, поющая, неумолкающая черноглазая и румяная малышка. Быстро взрывающаяся и тут же остывающая, увлекающаяся наша «Ксюка», как она себя в детстве называла. Маленькая она очень на нас обижалась за то, что мы назвали её «скучным» именем Ксения.

— А как ты хотела бы называться? — поинтересовалась я.

— Яздундокта! — выпалила Ксюша и, подумав немного, добавила: — В крайнем случае Снандулия!

76

Лепесток второй Про пингвина етырёхлетняя Ксения возвращается из воскресной школы и с порога спрашивает: — Мам, а пингвин — парнокопытный? У меня от изумления падает на пол кастрюля.

— Да зачем тебе?

— Ну как же! — отвечает Ксюша. — Нам сегодня в воскресной школе читали про чистых и нечистых животных (в воскресной школе один учитель на двадцать пять детей, от четырёх до семнадцати лет). Кого есть можно было, а кого нельзя. Так он парнокопытный?

— Да нет. Но пингвины у нас всё равно не водятся.

— А если его нам в панихидке принесут? — задаёт вполне законный вопрос Ксюша. Лепесток третий Азы священной истории детишками занимается батюшка. Девочки уже лежат в кроватках, Родион в колыбельке. Папа читает главу из «Священной истории», потом задаёт вопросы. Старшая всезнайка Лера отвечает на вопросы отлично. Ксюша старается тоже. Вопрос: — Кто по профессии был Иосиф-Обручник? Ксюша, довольная тем, что знает: — Плотник.

— А что он делал? — спрашивает папа.

— Плоды сторожил! — бойко выкрикивает Ксюша. Лепесток четвертый Предостережение се вернулись из церкви и занялись своими делами. Маленькая Ксения всё еще находится под впечатлением службы, надевает на себя какой-то длинный халат, из детской сумочки мастерит кадило и начинает ходить по комнате, изображая дьякона. Так продолжается 77

довольно долго. Все угомонились, я на кухне готовлю обед, и вдруг в абсолютной тишине из детской раздается торжественный Ксюшин басок, советующий: — Не упивайтеся вином, в нем же есть блу-у-уд! Лепесток пятый Простое русское имя а сей раз я провожу викторину со старшими детьми. Ксюшу прошу назвать простое, самое распространённое русское имя. В ответ слышу: — Сарра! Тут остается только всплеснуть руками.

— Но почему же Сарра?

— Сарра была женой кого? Авраама! А Авраам был верующий — значит, православный. А если православный, то русский. Значит и Сарра — простое русское имя. С чем тут поспоришь? Да ещё с ребёнком четырёх лет.

Лепесток первый Чудо одион — единственный мальчик в нашей семье. Часто девочки объясняют этот прискорбный факт тем, что второго такого мы бы не выдержали. С самого рождения он кудато бежит, где-то хозяйничает, постоянно падает и разбивается. В доме очень тесно. Две небольшие комнатки на всех и между ними проходная кухня. Все кровати — двухъярусные. Мебель стоит вплотную, и поэтому со второго яруса кровати можно перешагнуть на шкаф, оттуда прыгнуть на дверь, прокатиться на ней и свалиться на диван. Этим и занимается детвора. Родион — самый бесстрашный. Не думая, совершает этот бесконечный аттракцион, пока я с маленькой Лидочкой на руках вожусь по дому.

78

Однажды слышу испуганный крик Леры, вбегаю в детскую — и на моих глазах Родя вниз головой летит со шкафа и с глухим стуком падает на пол. Я жду страшного крика, но стоит мёртвая тишина. К горлу подкатывает тошнота. Подбегаю к маленькому скрюченному тельцу, поднимаю на руки. Глаза открыты, рот открыт — не закрывается. Лицо белое-белое — никогда такого не видела. Несу Родю на кровать. Начинаю тормошить, плакать. Девочки, притихшие, стоят рядом. Батюшка далеко в Москве, только что уехал и вернётся через месяц. Вижу, что Родя смотрит на меня, спрашиваю: — Больно? Прикрывает глаза — «Да».

— Где, Родя? Тянет ручку к голове. Рот так же открыт, не закрывается, сам всё такой же белый. Я не могу больше, ухожу в другую комнату, плачу, молюсь. Немного успокоившись, возвращаюсь, вливаю в открытый ротик глоток крещенской воды, мажу головку маслицем от мощей святого Серафима Саровского. Медленно тянется время. Час, другой, третий — всё то же, никаких изменений. Девочки начинают хныкать, просить есть. А я сижу около Роди, и ужин, естественно, не готов. Тогда открываю банку рыбных консервов, нарезаю хлеб и здесь же, около кроватки, кормлю девочек. Вдруг Родя тянет ручку ко рту, тоже хочет есть. Я, обрадованная, сую ему в открытый ротик кусок рыбы, и тут же у него начинается рвота. Как-то медленно изо рта выползает что-то густое и чёрное. Я уже не выдерживаю и бегу к соседке через улицу, у которой есть телефон — звонить в Москву батюшке. Но соседка, узнав, в чём дело, берёт всё в свои руки и вызывает скорую. Пока я иду домой, подъезжает машина, и вместе с пожилой женщиной-врачом мы входим в дом. Навстречу нам весело выбегает Родион, жуя яблоко. Я понимаю, что меня ждут объяснения за ложный вызов. Но опытный врач усаживает меня на диван и заставляет рассказать всё, как было. Обо всём случившемся я пересказываю ей и слышу тревожный голос: — Немедленно в больницу! Необходимо сделать снимок черепа. В лучшем случае — сотрясение мозга, в худшем — черепно-мозговая травма. Понимая каким-то чутьем, что Родя спасён, и ничего этого уже не надо, пытаюсь отказаться: «Я не могу — в моём положении...» (я на седьмом месяце беременности, на руках маленькая Лида). Врач обещает, что мы всё равно окажемся к утру в больнице с ухудшением состояния сына.

— По крайней мере, не давайте ему есть, можно чуточку воды, — получаю совет на прощанье.

79

Надо ли говорить, что всю ночь я не спала, бегала к кроватке Роди и слушала, дышит ли он? А утром, обойдя его тарелкой каши, я услышала возмущенный рёв. И, махнув рукой, начала кормить сына. Этим же утром к нам заехал участковый врач, увидев отметку о вызове скорой помощи в журнале. Мне пришлось уже в третий раз пересказывать ужасную историю и выслушивать о моём «неразумном поведении». Хотя элемент чуда врачом был всё-таки признан.

— Что же спасло его? И тут Родечка, вертевшийся у нас под ногами, выбегает из комнаты и возвращается с маленькой иконой святого целителя Пантелеймона, своей любимой, с которой он пролежал на кровати эти страшные три часа. Суёт икону врачу.

— Красивое лицо, — задумчиво реагирует наш врач и уходит. Позже, успокоившись, я говорила детям об Ангеле-хранителе: как он подставляет свои могучие крылья, когда ребёнок падает, и спасает от верной смерти. А ещё день спустя, я, стоя как всегда у плиты на кухне, слышу тоненький Родин голосок: — Прыгай, тебя ангел поймает! Придерживая живот, бегу в детскую и вижу на том же самом шкафу маленькую Лидочку (и как забралась?) в полной готовности к прыжку.

— Стой! — кричу я и дрожащими руками снимаю её со шкафа. Вечером провожу беседу на тему «Не искушай Господа Бога своего». Лепесток второй Сказау — и сказау удесный человек есть в нашей церкви. Тридцатитрёхлетний Андрей. Всех нас ласково называет сестричками, никогда не откажет в помощи, ходит на все службы. Часто приходит ко мне, предлагает свою помощь. Я, конечно, не отказываюсь. Батюшка целыми днями и ночами в делах и заботах, единственный мужчина в доме — четырёхлетний Родион. К тому же есть возможность человека накормить и поделиться семейным теплом (Андрей живёт один в общежитии, родители далеко). Вот и сегодня, в понедельник, Андрей установил в сервант вместо разбитого детьми стекла лист ДВП и сидит на кухне, ест домашний борщ. Андрей немного странноватый, рассказывает, как вчера ходил после службы на кладбище гулять и увидел свою могилу.

80

— Свою? — переспрашиваю я.

— Ну, нет. Имя, отчество — мои, а фамилия не моя. Год рождения опять мой. И так грустно стало: вместо креста на пирамидке звезда. Я написал на листочке «Мама, поставь мне крест» и сунул за табличку. Слушать это было жутковато. А на следующий день в церковь приехали люди с работы Андрея и рассказали, что он погиб. Во время припадка (Андрей страдал чем-то вроде эпилепсии) он упал и стукнулся виском об угол стола. Хоронили его наш приход и организация, где он работал. Причём на работе ему приобрели пирамидку со звездой, но после рассказа о том, какую записку он написал накануне во сне, на могилу поставили большой деревянный крест, сделанный в церкви. От родителей пришла телеграмма, что приехать на похороны они не могут. Андрея все очень любили, и на отпевание и поминки собралось много народу. Шёл Великий пост. Служба каждый день, усталость, масса дел. На девятый день помянули Андрея в трапезной и разошлись. У меня ещё мелькнула мысль рассчитать сороковой день, но понадеялась на прихожан — столько их было на отпевании. И вот как-то в воскресенье я собираю детей в церковь, а Родион вдруг говорит: — Вари коливу (так он называл кутью).

— Зачем?

— Андрей говорит: «Ешьте коливу — меня вспоминайте».

— Какой Андрей? У него кто-то умер? (У нас в приходе несколько Андреев).

— Да нет, наш Андрей. Он сам умер. Я с недоверием посмотрела на Родю. Но всё же рассказала батюшке. Тот сказал, чтобы сварила кутью и отнесла в церковь.

— Помянуть никогда нелишне. Я сварила и в церковь пришла с мисочкой поминальной кутьи. Там подошла к одной «церковной бабушке», бабе Шуре, и спросила, когда сороковой день со смерти Андрея. Баба Шура всплеснула руками: — Да вчера было! Не помянули?

— Какое там! Три службы подряд, замотались.

— Ну хоть кутью-то сварили?

— Нет... Я протянула мисочку: — Вот Андрей просил кутью кушать и его поминать.

81

Придя домой, я долго тормошила Родиона: — Как Андрей тебе про кутью сказал?

— Пришёу и сказау! (Родечка не выговаривал «л»).

— Но как? А он непонимающе смотрел на меня своими зелёными глазами и всё повторял: — Ну, сказау и сказау. Лепесток третий Господи, Ты знаешь! одион всегда удивлял нас. Он не особый фантазёр, довольно замкнутый и молчаливый мальчик, хотя и сорванец. Но в свои три-четыре года он иногда говорил такое, что мы понимали: для него открыт такой мир, который для нас (да и для всех) является закрытым. Случай с Андреем был далеко не единственным. Как-то Родя приболел и лежал в кроватке. Вообще-то он болел всегда без каких-либо капризов и слёз. Тихо лежал, сложив руки на груди, держал любимую икону святого целителя Пантелеймона и приговаривал: — Грешиу, грешиу. Теперь лежи, Родя, не греши. Но однажды я услышала громкий плач и, подойдя к его кровати, увидела, что он просто заливается слезами.

— Что ты, Родя? Тебе так плохо? И вдруг он начинает взахлёб просить: — Мама, молись за бабушек!

— За каких бабушек?

— Которых мы с папой отпевали (Родя с трёх лет ходил с папой на отпевания, кое-где помогал, зажигал свечи, подавал кадило).

— Да что такое? — пугаюсь я. И тут Родя начинает рассказывать: — Ты думаешь, когда бабушек в гробу в землю опускают, они там остаются? Нет, они глубже проваливаются, падают, падают и так кричат! И опять просит: — Молись за них, молись!

82

— Но я не знаю их. Это вы с папой отпевали. Ты сам помолись.

— Да я молюсь, а они всё равно кричат. Пришлось мне встать на колени прямо около кроватки и молиться: — Господи, Ты Сам знаешь, за кого я молюсь. Прости их, спаси и пощади. Так мы с ним вдвоём и молились. А когда он немного успокоился, то рассказал, что те бабушки, которые верующие были, после отпевания в земле тоже не остаются, падают. Только не вниз, а «на небо». Лепесток четвертый Маленький священник а Пасху мы со старшей Лерой подарили Родиону сшитую из старого материала маленькую розовую ризу. Уж очень он любит играть, как будто он священник в церкви. Риза очень понравилась Роде, и в ближайшее время я услышала из своего «кабинета» — кухни: «Служба началась». Родион в новой ризе, в руках кадило (вязаное кашпо), Лера и Ксюша поют на клиросе. Родион дает возглас: — Господу помолимся! Девочки, красиво, на два голоса: — Господи, помилуй! Родион опять: — Господу помолимся! Девочки опять очень красиво: — Господи, помилуй! И так раз пять подряд. Родечке четыре годика, больше, видимо, он ничего не запомнил. Лерочка шёпотом подсказывает брату: — О граде сем Господу помолимся. Родион твёрдо возглашает: — Господу помолимся. Девочки отвечают, а Лера шепчет опять: — Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. И тут Родион тихо спрашивает: 83

— Кто здесь священник?

— Ты, Родечка.

— Тогда Господу помолимся! И опять бесконечно слышится тот же возглас и красивое пение послушных «маленьких женщин». Лепесток пятый Любовь и ненависть ожно подумать, что Родион — этакий маленький мужичок с большим самомнением. Но это совсем не так. Он на редкость критично к себе относится. Даже в письмах бабушке и дедушке в Москву неизменно подписывается «ваш грешный внучок Родион». И хотя мне он доставляет массу хлопот, иногда обиду и слёзы, но никогда не заснёт, не раскаявшись, не омыв слезами свои грехи и не выпросив себе прощения. Вот я после довольно тяжелого дня, расстроенная и, в общем-то, сильно обиженная, подхожу к его кроватке, чтобы благословить на ночь. И вдруг в темноте чувствую, как со второго яруса ко мне метнулось худенькое тело, а ручки обвили шею. Родя горько плачет, приговаривая: — Прости меня. Как я тебя сильно обижаю!

— Зачем же ты делаешь это? Ведь ты меня любишь?

— Я очень тебя люблю. Я не хочу обижать, а всё обижаю и обижаю. А вот он тебя не любит и мне говорит.

— Да кто он? — непонимающе спрашиваю я.

— А бес. Он тебя не любит. Потом помолчал и шёпотом: — А папу ненавидит.

84

Лепесток шестой Хитрец одион хорошо помнит, как он был маленьким. Недавно рассказал, что помнит, как он был у меня в животе: — Было всегда темно, а потом вдруг становилось светло. Это ты вставала на солнышко. Часто он вспоминает, как маленьким упал со шкафа. Это вспоминается тогда, когда ругаю его за плохие отметки.

— Что ты хочешь? Ведь я упал со шкафа, стукнулся, а теперь ничего не понимаю. Но вот он принёс пятёрку за сочинение по литературе, и я вспомнила его любимое оправдание: — Вот видишь! Всё ты понимаешь, просто ленишься. А ты — «упал, стукнулся».

— Да нет! Это я по математике стукнулся, а не по русскому. Лепесток седьмой Пастушок одечка подрос. Стал серьёзнее. И разговоры у нас тоже серьёзные. Приближается Рождество. В гимназии идёт подготовка к Рождественской ёлке. Распределяют роли. Родион, вернувшись домой, подсел ко мне.

— Мама! Я уже четвёртый год всё пастушок да пастушок. Костя — воин, Сашка — фарисей. А я всё пастушок. Почему? Я вижу его расстроенное лицо и пытаюсь утешить: — Может, ты вырастешь и станешь пастухом.

— Это как?

— А вот как. Священник — это пастух своего стада. А мы все — овечки у него. На Западе священника так и зовут — пастор. Вот и будешь ты таким пастухом. И поведёшь своё стадо вперёд и вперёд. Родион, подперев щёчку, грустно вздыхает: — Ох, куда же я их заведу!

85

Лепесток первый «Вороностъ» ида — это наша с батюшкой услада. Тихая, кроткая, любящая, трудолюбивая девочка, которая каждый день молится: «Господи! Дай мне дать!». Чудесный, нежный цветок. Наверное, в каждой многодетной семье есть такой «Божий подарок». Всё в этом ребенке радует. Но есть в ней какая-то «вороность»: «Экая ты ворона. Опять всё забыла и перепутала!». Понятно, что это происходит от её задумчивости, самоуглублённости, но довольно часто она подводит кого-то из нас или даже всю семью. Однажды в первый день Великого поста батюшка собрал всех детей и перед тем, как благословить их на пост, каждому указал, с каким главным пороком кому надо бороться. Тут были и гордость, и лень, и враньё, и непослушание. Лидочке батюшка долго втолковывал, что нельзя быть такой рассеянной, разбросанной и подводить всех вокруг себя. Лида с большим вниманием выслушивала папины поучения и смотрела на него с такой решимостью, что я внутренне за неё порадовалась. Наконец кончились наставления всем, включая маленькую Павлочку, детишки вереницей потянулись к папе под благословение. Получив его, побежали к себе. Последней медленно идёт Лида. Не дойдя до комнаты, вдруг возвращается.

— Папа! Я обязательно буду бороться со своим главным грехом! Только я забыла — с каким? Лепесток второй Отпетая кукла а сей раз Родя с Лидой дома вдвоём (Роде четыре года, Лиде — два с половиной). Оборудовали детскую комнату под церковь. Родя надел свою розовую ризу. Даже сделал из воды и хлеба причастие. А Лидочка — многодетная мама. Собрала своих и чужих кукол, одела им платочки и всех принесла на «службу».

86

А служба идёт. Вот Родик вышел причащать, и Лида одну за другой подносит своих кукольных деток. Я на кухне слышу, как довольно долго длится это действие. Осталась последняя кукла с синими волосами, новая, дорогая, только недавно подаренная дедушкой. Лидочка интенсивно её трясёт и не подходит к причастию.

— Ты что? — спрашивает Родион — Она пачет.

— Почему плачет? Причащать не буду, пока не успокоишь. На какое-то время воцаряется тишина.

— Ну как?

— Всё пачет.

— Ну, успокой. Спустя пять минут.

— Что?

— Всё пачет.

— Тогда ложь (клади). Отпевать буду. Из комнаты раздается протяжное «Со святыми упокой», и вот оба выбегают ко мне на кухню и буквально брякают об стол коробку с синеволосой куклой.

— Что вы мне тут бросили? Уберите сейчас же!

— Это мы её похоронили. Нам некогда, мы ещё службу не закончили. Убирая вечером коробку с куклой, я вдруг обнаружила, что голова её почти отвалилась. Резиновая шея лопнула так, что и не заклеить. Постояв немного с коробкой в руках, я понесла её на помойку «хоронить», пока дети спят. Лепесток третий Богословы же вечер. Дети легли спать в кроватки. У меня наступило время, когда я могу с большей эффективностью заняться делами. Я у «рабочего станка» — на кухне. У Роди с Лидой в темноте идёт тихое перешептывание на волнующие темы. Родя: -— Лида! А я решил больше не грешить.

— Здорово, Родя!

— Ну и ты не греши.

87

— А я не могу, всё грешу, — вздыхает кроткая Лидочка.

— Вот я не буду грешить, — развивает тему Родион, — и у меня крылья вырастут.

— Как у Ангела?

— Как у Ангела!

— Ой, здорово! И в церковь опаздывать не будешь. Молчание. Вздох Лиды. Родя переходит в наступление.

— А ты тоже возьми и не греши.

— Не могу я.

— А тогда окажешься в аду. Там страшно и огонь горит.

— А может, там не так страшно?

— Попадёшь — узнаешь! — отрезает Родя, и спустя немного времени я слышу ровное дыхание двух моих спящих богословов. Лепесток четвёртый Маленькая хозяйка огда родилась маленькая Павлочка (седьмая), я вдруг неожиданно вышла на работу. Дело в том, что наш приход открыл православную гимназию, (то есть общеобразовательную школу, но с христианским направлением образования). Гимназия должна была оправдывать своё название, а значит, в ней должны быть такие предметы, как греческий, латинский, мировая художественная культура. Вот по МХК как раз и не нашлось специалистов в нашем маленьком городе. А я окончила Московский архитектурный институт, и батюшка попросил выручить гимназию. Я долго отпиралась. И лишь тогда, когда отец Андрей очень строго меня благословил быть учителем, я стала им. Трудно было очень. Маленьких детей — Фросю, Соню, Павлу — приходилось оставлять дома одних и убегать на уроки. Иногда, когда дома оставалась Лидочка, я была за малышей спокойна. Конечно, на перемене старалась быстренько позвонить домой.

— Лидонька, лапонька, как вы там?

— Всё хорошо! — раздается тоненький голосок.

— Детей накормила?

— Да.

— Павлочке суп протёрла?

88

— Протёрла.

— Как она ела?

— Хорошо. Всё съела и укакалась.

— Ты её помыла?

— Помыла.

— Баиньки уложила?

— Да.

— Давно?

— Уже час спит.

— Ну, молодец! Я скоро приду.

— Ага... А кто это?

Лепесток первый «Неотступная вдова» рося — крепкий, черноглазый и очень настырный человечек. Батюшка называет её «неотступная вдова» — есть такой образ в одной из притч Евангелия. Если Фросе чего-то надо, она может часами ходить по пятам, бесконечно бубнить басом, пока голова ничего, кроме её требования, воспринимать не будет. Есть надежда (и мы молимся об этом), что нам удастся направить этот «ледокол» в нужном для Церкви направлении. Но пока Фрося добивается того, чего хочет. А хочет она есть. Постоянно. Фросеньке полтора года. Недавно покормила её завтраком, а сама начинаю варить наше ежедневное «ведро» супа, чтобы успеть к обеду. Стою у плиты, вдруг слышу сзади себя басок. Фрося поёт: «Отче наш» (эту молитву мы поём перед каждой едой, и Фрося это хорошо усвоила). Я оборачиваюсь и объясняю Фросе, что обед будет не скоро. Фрося внимательно слушает моё объяснение и вразвалочку уходит. Спустя пятнадцать минут я вздрагиваю от Фросиного баса: — О-о-отче на-а-а-аш!..

— Фрося! — начинаю я доходчиво объяснять: суп варится долго, а я только начала. И вообще, ты хорошо позавтракала. Иди поиграй.

89

Фрося сразу уходит. Но когда я наконец засыпала все овощи в кастрюлю и закрыла её крышкой, за спиной раздаётся громкое «Отче наш». Я уже сержусь и просто приказываю Фросе уйти. Наконец приступаю ко второму. Суп благополучно булькает. Но что это? Знакомый голос изголодавшейся Фроси взывает к Отцу Небесному, и я не выдерживаю, наливаю ей полусырой суп, потому что впереди ещё целый день, я нужна детям. И мне надо сохранить свои силы. Лепесток второй Маленькая защитница город за пиломатериалом приехали две монахини из известного по всей России монастыря. В семь утра они уже были у нас дома — активные, громкоголосые, уверенно выполняющие возложенное на них послушание. Батюшка в отъезде, а я немного растерялась перед такими деловыми гостями. Сразу показалось, что они заняли весь наш маленький домик, как хозяева, а я у них в гостях. Постоянно слышалось: «Мать Ольга — туда; мать Ольга — где?» Я поспешила накрыть стол, выставила все наши сибирские деликатесы. Помолились перед едой, и дородная мать В. сама благословила мою стряпню и приглашающе указала на стол. Я присела и поела вместе с ними. И тут проснулись дети. Высыпали горошком из детской и стали знакомиться с гостьями. Я тихонько присела в сторонке. Но вот на сцену выступила Фрося. Чёткой походкой она подошла к матери В. и задала свой первый вопрос: — Ты что, игуменья?

— Нет, — растерянно ответила мать В.

— Тогда почему ты такая толстая? — раздался вопрос номер два. Мать В. упала на диван и совершенно по-детски парировала: — А ты сама толстая.

— И то верно, — философски ответила Фрося и отошла ко мне. Я беру Фросю на руки, обнимаю и целую. Она с горячностью осыпает моё лицо поцелуями, как бы говоря: «Не бойся, я тебя в обиду не дам». И вдруг в доме всё встало на свои места. Гостьи притихли, а я в душе рассмеялась: «Моя маленькая защитница».

90

Лепесток третий Про вермишель а общей вечерней молитве Фрося молится дольше всех. У неё очень близкие отношения с Богом, и она скрупулёзно благодарит Его за все те радости, которые Бог послал ей в этот день.

— Боже! Благодарю тебя за вкусную кашу. И за борщ, и за котлеты. Господи, благодарю и за булочки с маком, компот, чай и морсик. Благодарю Тебя за запеканку со сметаной и конфеты! Я научила старших детей не смеяться над молитвой малышей, а тут сама еле сдерживаю улыбку. Наконец Фрося замолчала, и я даю слово следующему ребёнку. Тихо льётся детская молитва. Вдруг она прерывается громким возгласом Фроси: — Забыла! Забыла! Ой, забыла! Мы все в испуге подскакиваем. Я объясняю, что прерывать чужую молитву нельзя. Прошу Фросю потерпеть. После окончания молитвы Фрося наконец получает слово: — И за вермишель, Господи, спасибо! — выпаливает она и блаженно вздыхает.

Лепесток первый Тихая дюймовочка онечка — чудесная маленькая дюймовочка со сверкающими голубыми глазами в длинных чёрных ресницах и вьющимися светлыми волосами. Стоит рядом с сестрой Фросей (два года разницы), как из совсем другой семьи. Нет, из другого народа. Её почти не видно и не слышно, и люди, побывавшие в нашей семье, не могут потом вспомнить, какая она такая Сонечка, и была ли она вообще. Она левша, немного чудная, говорит очень длинно, и поэтому никогда не успевает ничего рассказать — остальные дети перебивают со своими проблемами. Но если мы вдвоём дома, я запасаюсь терпением и выслушиваю её бесконечные рассказы. И тогда только начинаю понимать, какой интересный у неё внутренний мир, сколько она чувствует! Но это бывает нечасто.

91

Все дети в маленьком возрасте смешно коверкают слова. Родиона мы до сих пор между собой зовем Пакишон (у него была любимая куртка с капюшоном). Или, например, чудесный старый мультфильм «Конёк-горбунок» Родя называл «Конёк-горбунёк», Соня — «Конёкпогонёк», а Фрося — «Конёк-долбунок». Но всё же Сонечка по части новых слов — непревзойденный лидер семьи. Инваляша (неваляшка), измачкал (испачкал), напитно (сытно) — это только цветочки. Как-то раз я была очевидцем такой сцены. Трёхлетняя Сонечка сидит на полу и играет. Вдруг, как ураган, налетают Фрося с Лидой и тут же убегают. Сонечка, вздохнув, сообщает: — Вот воровчиты. Украдали мою козочку, почуму што я её поцелула. Соня любит играть одна, но ей это редко удается. В компании ей хочется каких-то тихих игр, но кто её слушает?.. Вот она играет с Фросей и Лидой и нежным голоском спрашивает: — Я кто? Мама? Фрося сурово отрезает: — Нет! Бандит! Но Соня нежно: — Нет... Я мама бандита. Лепесток второй Две подвижницы оне уже семь лет. Скоро в школу. Недавно она в первый раз исповедовалась, чувствует себя почти взрослой и старается относиться к себе требовательно. Уже поздно. Я помолилась с малышами, почитала им книжку и уложила в кроватки. Потом побыла немного со средними и тоже уложила их, благословив на ночь. Остались старшие, поговорила и с ними. Наконец, и они пошли спать. Я облегчённо вздыхаю. Можно в тишине поделать оставшиеся дела или даже немного пообщаться с батюшкой. Но вдруг приходит Родион и говорит, что Фрося не спит. Я поднимаюсь наверх (мы уже переехали в просторный новый дом) и вижу, что Фрося стоит, уцепившись за ручку двери, и хлопает сонными глазами.

— Ты почему не идёшь спать в комнату?

— Там Соня кается.

92

— Как кается?

— Стоит и кается! С уважением относясь к такому процессу, я не вмешиваюсь, спускаюсь вниз и занимаюсь своими делами. Прошло полчаса. В доме тихо и темно. Думая, что все давно уже спят, я поднимаюсь наверх и вдруг вижу несчастную Фросю, всё ещё цепляющуюся за дверную ручку, но уже сползшую на пол и почти спящую.

— Что ты висишь?

— Соня всё кается. Захожу в комнату. На коленях в пижаме перед иконами стоит маленькая Сонечка, ручки сложила и плачет.

— Соня, что это с тобой?

— Мама! Я хочу быть хорошей, но всё делаю плохо. Ничего у меня не получается; Бог меня не простит.

— Но Он прощает всех, кто кается в грехах.

— А меня не простит.

— Он и разбойников раскаявшихся прощает.

— А меня не простит. Тут не обойтись уже без батюшки. Отвожу Соню вниз и ставлю перед отцом Андреем. Тот сажает Соню к себе на колени и долго с ней разговаривает. Потом они вдвоём молятся. А я тем временем отношу в постель сомлевшую Фросю, не пожелавшую нарушать тайну покаяния своей младшей сестрёнки, и поражаюсь её долготерпению.

Лепесток пока единственный Павлочкина свечка авлочка — наша младшенькая. Так просит называть её батюшка. Он не любит слова «последняя». На Пасху ей исполнилось уже пять лет. Вот на эту Пасху она и преподала мне большой урок.

93

К двенадцати ночи я с малышами — нарядными, возбуждёнными — подхожу к собору. Лера, Ксения и Лида уже поют на клиросе, Родион пономарит (алтарничает) в алтаре, так что на руках у меня всего трое. Ровно в полночь начинается торжественный крестный ход. Народу — не сосчитать: в соборе около двух тысяч и перед ним на площади — столько же невместившихся. Мы с девочками стараемся идти в самом начале крестного хода — здесь ещё всё организованно и чинно. Но нас оттесняют всё дальше и дальше, где толпятся горожане, пришедшие посмотреть и как-то поучаствовать в великом торжестве Церкви. Храм стоит на берегу Енисея, здесь всегда дуют сильные ветры. Поэтому мы решили наши свечки не зажигать, всё равно задует. Но Павлочка настояла, чтобы у неё свечку зажгли, и идёт, тщательно оберегая свой огонек. А я оберегаю своих девочек, чтобы их не толкнули и не уронили в толпе. Давка страшная. Вокруг люди, люди, и я почти не вижу между ними внизу мою маленькую дочку. Вижу только её огонек. Наконец протискиваемся в собор, добираемся до солеи, и я усаживаю на неё девчоночек, так как «стоячих» мест в толпе уже нет. Проходит час и два чудесной пасхальной службы, и я замечаю, что все три девчушки заснули. Что с ними делать? Растолкала их и повела домой, немного поспать до причастия. В храме стало чуть просторнее, потому что многие не выдержали долгого ночного стояния и вышли подышать свежим ночным воздухом. Мы спускаемся по ступенькам храма, проталкиваясь через хохочущих, курящих, обнимающихся, просто выпивших людей. После храма — чистого, сверкающего и поющего — всё тут возмущает. Кажется, что мы провалились на какое-то грязное дно. Я стараюсь поскорее пройти, вслух сама с собой разговаривая: — Ну зачем эти люди пришли в храм? Что тут делают? Кому они здесь нужны? — задаю я риторические вопросы. Вдруг мою руку дёргает Павла: — Нужны!

— Да зачем же?

— А чтобы мне свечку не задуло! И я вспомнила маленький огонёк единственной среди нас Павлочкиной свечи, со всех сторон окружённый людьми, людьми, людьми...

94

едко бывает так, чтобы вся семья собралась вместе. Чтобы это случалось чаще, мы придумали проводить семейные концерты и викторины. Все дети учатся в музыкальной школе, поэтому выступить дома им нетрудно. Просто сыграй, что сейчас разучиваешь, и всё. Так просто, и вместе с тем какое счастье собраться всем в кружок, устроить импровизированную сцену, выбрать конферансье (желательно с чувством юмора) и купить маленькие сувенирчики или сладости. Последнее обязательно, чтобы было ощущение праздника. Такие концерты мы стараемся проводить каждое воскресенье. Утром все в храме, а вечером — в семье. Есть у меня одна из любимых песен: «Мой дом и я служить хотим Тебе, Господь, лишь одному...» Наши воскресные вечера — ради семьи, а семья — ради Бога. Кроме концертов, есть в семейной традиции и библейские викторины. Правда, для этого мне приходится почти целый день рыться в книгах, писать вопросы, распределять их для каждого ребёнка, ведь даже разница между ними в полтора-два года много значит в познании Библии и её осмыслении. Ещё надо учитывать характер и способности каждого. Честно сказать, всё это довольно трудоёмко, но как иначе укрепить наш семейный союз и помочь каждому на его пути веры? И обязательно в конце викторины — маленький подарочек за участие, старание, особые познания, оригинальность ответа... Два раза в году дети сами ставят домашние спектакли на христианские темы на Рождество и Пасху. Участвуют все: учат роли, мастерят декорации и костюмы, подбирают музыкальное сопровождение. А мы с батюшкой — зрители, для нас это сюрприз. У каждого уже обнаружились некоторые таланты: Ксюша и Родион — хорошие режиссеры, Фрося — семейная примадонна (все главные роли неизменно ее). А после спектакля происходит волнующее событие: каждый каждому дарит подарок к празднику. Однажды осенью мы решили всей семьей съездить на природу. С самого начала поездка не заладилась. Ксюша не смогла поехать из-за школьных дел; паром, который должен был нас перевезти на другую сторону Енисея, сломался; лесок мы нашли никудышный, да ещё совсем рядом оказалась деревня. Ничего интересного, радостного эта поездка не обещала. Но все знали, что после неё будет конкурс, и настроение у нас было совсем другое: те маленькие радости и открытия, которые посылала нам природа, воспринимались живо, со вниманием и благодарностью. Этот конкурс мы назвали «Путешествие с корзинкой». Корзинка наша, пластмассовая, синяя, ничем не знаменита, кроме того, что мы складываем в неё еду на всю семью, когда едем куда-то в лес или на речку. А как ещё иначе назвать такую заурядную 95

поездку? Но вот что интересно. Когда мы прочитали все сочинения (включая мое и батюшкино) и провели конкурс рисунков, то поняли, что семья отпраздновала еще один праздник, а поездка осталась у нас в памяти на всю жизнь. Итак — «Путешествие с корзинкой». «Догадайтесь, о чем я сегодня хочу рассказать? Я хочу рассказать о том, как мы ездили на ту сторону. Сначала мне туда ехать не хотелось. Я, как нарочно, взял удочку с бедными червяками, которые уже месяц лежат в банке, но всё равно живые. Сначала я немного поспорил с папой, но потом пошёл собирать грибы. Собирали мы, собирали и дошли до деревни. Около деревни ходила какая-то бабушка и пасла коров. Вот она подошла и спрашивает: — Вы грибы собираете? Папа сразу ушел, забоялся, что опять задавать вопросы будут. А мама ей ответила: — Да, грибы собираем.

— Ну и что вы здесь нашли? Она так сказала, что я подумал — она не желает, чтоб мы что-нибудь нашли. Мама открыла пакет и показала. Бабулька посмотрела и замолчала на время. Потом она спросила: — Это все твои? Мама отвечает: — Да, но здесь ещё не все.

— Не все... И куда ты столько нарожала?

— Россию спасать. И тут она поняла, что мы верующие.

— Вы, наверно, верующие и в храм ходите?

— Да, мы верим в Бога.

— Кому есть Бог, а кому нету. (Это, конечно, неправильно. Бог должен быть у каждого, иначе не спасёшься). Мама сказала: — Каждому нужен Бог. А бабуля сказала: — Бог есть, а справедливости нету.

— Так потому и нет справедливости, что никто не верует в Бога. На этом они закончили разговор. Бабуля, когда стала уходить, вместо того, чтобы сказать «до свидания» по-мирскому, сказала «С Богом!» Интересно, что стало с нею после нас? После этого мы пошли к машине. Дошли и стали есть. Покушали и пошли кто куда. Я с Лидой и Фросей стали играть в прятки. После этого я полез на дерево, забыл, на какое.

96

Залезть-то залез, а как слезть? Прыгать как-то неохота. Слез. Правда, немножко ссадин да заноз штучек пять, ну это пустяк. До сих пор всё было хорошо. Но потом наступило самое ужасное — мы стали уезжать. Сначала я не хотел приезжать, а потом не хотел уезжать». Родион «Мы были в походе с корзинкой. Там было очень хорошо. Мы смотрели на небес высоту, как птички щебечут. Мы набрали очень много грибов. У нас получились очень вкусные шашлыки из сала. Мамочка с папочкой набрали много жарков. Я с Лидой и Родей играли в прятки. После этого мы перекусили и поехали домой. На этом мой рассказ заканчивается». Фрося «Когда мы приехали на переправу, оказалось, что паром сломался. Нам пришлось ехать в лес, но этой поездкой я не была огорчена. Все птицы сразу всполошились, но, увидев, что мы спокойно идём, улыбаемся и собираем грибы, они успокоились. Мы пошли собирать костянику, и её оказалось так много, что мы разбрелись по всему лесу. Потом мы решили покушать. Развели костер, съели по бутерброду с яйцом и сладкое. А после еды мама с папой пошли погулять, а мы решили поиграть в прятки. Посчитались, и я осталась водить.

— Считай до тридцати, — сказал Родион и побежал. Я посчитала и пошла искать. Нашла Фросю (она очень рассердилась), потом Родю. Потом мы играли дальше. Я спряталась за деревом, а Родион куда-то убежал. Почему-то меня не могли найти, и мне стало скучно. Я сорвала три травинки и начала плести венок. Плела, плела и вдруг услышала голос Фроси: — Лида, мы уезжаем! Я, конечно, огорчилась. Выбрала берёзку, наклонила её и надела веночек. Потом обняла и поцеловала. Так кончилась наша поездка в лес». Лида «Осень... Учёба... У меня куча дел: Крестовоздвижение, приезд архиепископа. Мне надо создать ансамбль. Сегодня суббота, но у меня репетиции с двенадцати до четырёх.

97

А мои поехали в лес... Взяли и поехали — поздороваться с Осенью. А я всю жизнь так: ни здрасте, ни до свидания. Бегу я к Тане и вдруг чувствую запах особенный. Запах Осени. Он особенный, отличный от других. Запах Зимы — здоровый, бодрящий, запах снега и мороза. Запах Весны — обнадёживающий, пробуждающий, весёлый запах капели и первых подснежников. Запах Лета — запах сена, солнца, травы, ягод, радости, свободы. А запах Осени — умиротворяющий, сонный, спокойный и тихий, запах жёлтых и красных листьев, сушёных грибов, последних летних лучей солнца, первых ветров, глубоких и мягких туманов, хмурого неба, красной рябины и последних ярких цветов. Я смотрю и смотрю на два листа черёмухи в руках: жёлтый и красный. Из-за забора высовываются дети, уже по-осеннему одетые — девочка и мальчик: — Как вас зовут?

— Ксения, — улыбнулась я.

— А что у вас в руках?

— Осенние листья.

— А дайте нам?! Я дала ребятишкам по листочку.

— Спасибо, спасибо.

— Не за что. Я уже отошла на порядочное расстояние, как вдруг девочка со счастливой улыбкой на лице крикнула мне вдогонку: — Какая вы добрая! Как мало надо для радости: осенний листик и ласковая улыбка. Какое счастье, что я им это дала! Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты дал нам столько чудесного в жизни. Благослови, Господи, папу — он так много делает для Тебя. Благослови, Господи, маму — она нас всех родила и подарила нам всю свою ласку. Благослови, Господи, и меня на эту жизнь, на эти дела. ...И я побежала дальше, окрылённая этим осенним счастьем, которое так внезапно подарил мне Христос — на свою учебу, на свои репетиции, к своим проблемам». Ксения

98

99

Дарья Мосунова

100

ообще-то мы ждали котят от нашей Чучи, которая всё лето провела в любовных ночных переговорах с большим пушистым котовасем Арсением Петровичем. А оказалось, пополнения надо ждать не от неё... *** — Ваша загуляла, такая жирная стала! Ждёт, наверное, десять котят! — докладывал нам обстановку по телефону мой папа, дежурный по кормёжке кошки дома.

— Почему десять-то?

— Потому, что я ей в день две банки «Китикета» открываю. Ваш запас она съела. Теперь вынужден тратить свою пенсию. *** — А я буду кошу мыть и котят вместе с ней!

— Я кормить всех из бутылочки!

— Я пеленать и гулять с колясочкой... Весь наш анапский отпуск наши тройняшки радостно представляли, как будут нянчиться с котятами. *** Вернувшись домой и увидев, как располнела Чуча, дети с невероятной нежностью начали её гладить.

— Чуча, а может, тебе солёных огурчиков? Сбегать на рынок? — поинтересовался мой муж, улыбаясь. Я представила себе солёный огурчик — вкусный, с пупырчиками, темно-зелёного цвета. И чуть не подавилась слюной.

— А можно мне! Хоть маленький и сейчас! Я не унималась и снарядила всю свою семейную компанию на рынок. Увидев большую дубовую бочку огурцов, я припала к ней на колени.

— Спасение!

— Ой, мамка ваша на южном солнце перегрелась. Руками прямо в бочку... Всё семейство думало, что я разыгрываю их. Но мне было не до смеха... Как бедуин, проведший неделю в пустыне и жаждущий воды, который наконец-то добрался до спасительного оазиса и пьёт её из ведра у каменного колодца, так и я утоляла свою жажду до солёненького.

101

*** Чуча толстела. Дети придумывали имена котят. А я... а я заметно начала плохо себя чувствовать. Устроилась на вторую работу, вначале очень радовалась этому. Потом меня будто подменили. Вдруг я из ангельского работника, коим на самом деле являюсь, превратилась в игольчатую злюку. Всё и вся стало там меня раздражать. Поссорилась из-за ничего с начальником. Что происходит? Я не понимала.

— Наверное, точно перегрелась на солнце анапском. А может, я заболела? В восемь часов вечера валилась без сил на кровать, несмотря на горы посуды в мойке. На мне радостно скакали трое малышей с толстой Чучей. Мама вдруг из электровеника превратилась в разряженную батарейку. *** — Доктор, у меня испарина. Слабость. Сердце болит, спина изнемогает... — жаловалась я у педиатра, когда мы пришли за справкой в бассейн.

— А сколько дней испарина?

— Так уже неделю.

— Неделю? Ну, думаю, что всё очень плохо. У обычного человека она проходит день на третий. А потом...

— Что? Врач вздохнула и совсем серьёзно сказала: — Летальный исход.... *** Каждую осень перед садиком мои тройняшки проходят обследование в краевой больнице. Сделав детям кардиограмму, я взмолилась перед доктором: — И мне сделайте!

— Дамочка, так у нас детская больница! Но я так посмотрела на врача, что та, видно, сразу всё поняла... так что сказала: — Ладно, залезайте на стол.

— Спасибо вам, дорогой доктор. Мне педиатр сказал, что осталось мне жить совсем мало... И скажите мне сразу всё! Неужели дети сиротами останутся? — плакала я, залезая на детскую кушетку.

102

Врач, внимательно прочитав кардиограмму, позвала еще троих врачей. Они долго совещались, косо оборачиваясь на меня. В это время я мысленно прощалась со всеми.

— У вас всё нормально. Сердце бьётся, как часы.

— А что же со мной? *** Началась сильная тошнота. Я подумала: ну вот, теперь и желудок меня подводит.

— Слушай, ты со стороны напоминаешь мне беременную, — веселился муж, глядя, как я одной рукой жарю ему итальянскую яичницу, но меня тут же выворачивает, и я бегу к унитазу. — Неужели всё так плохо, милая?

— Беременную??? — вдруг сиганула мне в затылок правильная мысль. — Да кто у нас на очереди дежурный по беременности? Чуча! — пошутила я мужу. Хотя... «А может быть, сделать тест на всякий пожарный? — сиганула мне в правую лобную долю правильная мысль. — Беременность — это лучше, чем смерть». Приободрившись, я покрасила волосы во внезапно фиолетовый цвет, правда, покрылась непонятной аллергией. Утром, с сиреневыми волосами, почёсываясь, я стояла в очереди в аптеке.

— Мне тест!

— Боже... — сказала моя знакомая аптекарша. — У Даши, кажется, начнётся новый виток весёлой жизни...

— Спокойно. Какая беременность... У меня критические дни раз в полгода. Я обязательно напишу историю нашего хождения по мукам, которые зовутся людьми в белых халатах... о непонятных гормонах, которые я пила пачками, о ночных скорых, о кровотечении, о депрессии, о всём тяжком и страшном.

— Да, с такими проблемами не забеременеешь. *** Две полоски... Опаньки! Но я не поверила. Боже мой, как раньше я ждала этого — второй полосочки. На фоне яркой розовой мне постоянно мерещилась вторая. И не обнаружив её, я успокаивала себя фразой: «Процент правдивости теста 99%. Значит, тест врёт!» Знакомый доктор сразу повела меня на УЗИ.

— Когда трое малышей, с четвёртым не шутят, — сказала она.

103

— Пять недель. Будем сохранять? — Голос прозвучал из темноты.

— Так, подождите , подождите... Беременна? Шок! Сохранять? Шок! *** Как всё тонко. И как всё по-космически властно и холодно. От тебя зависит жизнь маленького человечка. Ты повелитель. Король в гинекологическом кабинете со свитой в белых халатах... Мне вдруг стало страшно за малыша, который там притаился и ждёт приговора. Разве он преступник? Подаренное Богом маленькое светлое зёрнышко. Вот он светится на мониторе. В этом тёмном кабинете врача УЗИ я была словно на небесах в чистилище. Рядом, по правую руку, сидел белый ангел, по левую — чёрный. Из-за темноты я даже не видела их лиц. Два врача кружили вокруг меня, овевая то холодом, то теплом.

— Конечно, оставлять! — разозлилась я. — Как вы можете так говорить?!

— Ну и правильно! — вздохнула радостно знакомый доктор. — Дети уже большие, поэтому будут помогать. Другой доктор развела руками: — А не хватит ли? Неужели вы хотите сделать несчастными ваших троих детей? Вы же понимаете, какой загруз по всем направлениям домашнего фронта вас ждёт. Второе, из-за вашей нервозности будут страдать дети. Им не будет хватать вашего внимания и ласки. Им захочется чего-то, что есть у других детей, но вы не сможете их этим обеспечить.

— У вас много детей? Вы так говорите, будто столкнулись с этим.

— У меня один ребенок. Но я хочу, чтобы у него было всё!

— Что такое «всё»? — хотела спросить я доктора. Но поняла, что когда люди так говорят, они и сами не могут точно сказать, что же такое это «всё». Это «всё» никогда не даст ребёнку счастья от дружбы с братьями и сёстрами, это «всё» делает ребёнка одиноким, и часто — эгоистом. Это «всё» больше отнимает, чем даёт.

— Мне жалко вашего ребёнка. Ведь всё можно со временем купить. Но со временем не купить дружбу и поддержку близкого человека. Все мы смертны, и когда он останется один, близких людей рядом будет не так много, как бы вам хотелось...

— Ваше право! — пожала плечами врач и вышла на свет. Чёрный ангел оказался пожилой морщинистой женщиной, видно, сильно уставшей от жизни.

104

*** Я очутилась в длинном коридоре. Надо было идти домой, но я просто сидела и думала. Надо срастись с новым состоянием. Мысль, что я в положении, летала далеко на небесах и в мою голову не заглядывала. Потому что никогда у меня: а) не болело сердце, б) никогда не тошнило. Даже когда я была беременна тройняшками. Прежде чем сказать мужу, надо было справиться с шоком самой. Я впервые в жизни обнаружила, что такое незапланированные вещи. Это посильнее торнадо или потопа. Это было из разряда сообщений в стиле: «Наш город в центре Сибири сейчас смоет волна морская». Врачи настолько сильно «сдружили» меня с мыслью, что я бесплодна. Что я получеловек, не то женщина, не то мужчина. И главный свой долг без их помощи не смогу совершить. Мои родители очень обрадовались. А вот родители мужа долго внушали сыну мысль: — Зачем? Зачем плодить нищету? Но, слава Богу, наша семья давно уплыла из ореола материального осознания хомы сапиенса! Больше всех недоумевала моя родная сестра. Ведь у неё двенадцать недель беременности. А значит, придётся делить бабушку и дедушку пополам. Мысленно разгребая великие планы, через туман вышло солнце.

— Боже! Да я беременна! Окончательно и бесповоротно! — погладила я рукой унитаз, когда меня тошнило в третий раз за утро. *** Когда новость уже знали все, оставалось сказать главному человеку. Мужу! Лететь с новым человеком на одном крыле пока было очень сложно. Больше всего я боялась непонимания. Боялась услышать «нет»... И это «нет» означало бы, что все десять лет я иду по дороге не с тем, не со своим. Ведь разве может быть что-то лучше на земле, чем когда любимая женщина носит под сердцем твоего ребёночка, твоё семечко, старательно растущее и набирающее вес? Что на свете может быть слаще запаха макушки сыночка, пахнущего твоим детством? Ты видишь эти хитрые ужимки шкоды и удивляешься — да это же маленький ты! Или вот, он сложил по-взрослому ногу на ногу... Так же цокает языком. Так же не любит пенки в какао и любит синий цвет. Разве это не осознание твоей вечности? Вот оно, твоё продление в этом тленном мире. Ты видишь в малыше своего деда, прадеда, ты видишь свои корни переплетёнными с корнями 105

любимых людей. Эти черты подарила ему любящая твоего деда бабушка и любящая прадеда прабабушка. Я, увы, никогда не видела прабабушку, но вижу её в сыне. В этом мире, таком страшном, оголтелом, наполненном столькими несчастьями, отдушина — белобрысые макушки твоих детей. Душистые теплые маковки. Муж обрадовался новости. И я с лёгкостью расправила второе крыло. *** Прошло семь месяцев. Кошка так и ест по две баночки «Китикета» каждый день и рожать котят не собирается. Зато мои тройняшки каждое утро делят обязанности: — Вот когда у мамы родится ляля, я буду её купать в ванночке!

— А я кормить из бутылочки!

— А я пеленать и гулять с колясочкой...

P.S. Теперь, когда я гуляю с детьми на улице, везу их на санках и слышу со стороны удивленное: — Ой, тройняшек везет! Ну, надо же, бедная... — я про себя говорю: «Не бедная, а богатая! И не троих, четверых. Четвёртый киндер-сюрприз в животике едет и пяточкой дрыгает!»

106

107

108

АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ К серым зданиям серое небо Наклонилось — и стало темно. Вот таким ещё, кажется, не был День рождения твой... Ни одной На мелькающих лицах улыбки, Странно тихо сегодня и здесь, Как от чьей-то печальной ошибки... Разве краски какие-то есть, Кроме серой? И хмуро застыли И торговка, и ряд, и лоток — Но раскрыл бархатистые крылья Фиолетово-жёлтый цветок, Твой любимый... Подарочек скромный, Здесь откуда он, яркий такой? Вот взлетит... Я заклятие помню, В книжке детской читали с тобой... Лети, лети, лепесток, С западом свяжи восток, С днём сегодняшним — мечту, Не увядшую в быту, С миром явным тайный — тот, Где душа твоя живёт.

*** Брату Юре Тихо-тихо за влажным туманом На дороги спускается мгла, И становится ночь океаном, Затопляя окрестность села. И покажется: будто в ковчеге В этом доме мы — в мире — одни, И для нас лишь в огромнейшем небе Зажжены золотые огни. И глядим мы смиренно и долго, Будто там, за далёкой звездой, Мы видны на раскрытой ладони, На округлой ладони земной. *** Брату Юре Я помню... Я помню осеннее золото Лесов, перелесков, промокший рюкзак И огненный шар над разбуженным городом... Последние проводы. Вот оно как. Я так же люблю тебя, слышишь моление? Ты ангелом не был, но ты среди них, И это не смерть, а второе рождение. В юдоли земной ты, как ветер, затих.

109

ТОПОЛЬ ЦВЕТЁТ Бабушке Ветер гонит белые пушинки, Спят в бутонах новые цветы. Всё быстрее, всё охотней льдинки Исчезают с синей высоты.

И стоишь, прикрыв глаза ладонью, Смотришь: не к тебе ли гости? Нет... В нежном небе долго тонет Солнце — и восьмидесяти лет

Не могу поверить! Ты живая — Я живу, и значит, ты живёшь. Лёгкий воздух радостно вдыхая, По траве некошеной идёшь.

Будто не бывало... В пухе белом Снова великаны тополя! Я к тебе приду... простишь мне? Сделать Мало для тебя успела я...

САШЕНЬКЕ Отучи поддаваться унынию, Хвастовству, беззастенчивой лести, Дорожить научи своим именем, Дружбой, совестью, жизнью и честью. Подари ей согласие ясное С миром, Богом, своею душою, Как невеста сегодня прекрасная На свиданье стремится с судьбою. Александрой она наречённая, Значит — сила дана ей с рождения, Пусть же ангел свечою зажжённою Охранит её от наваждения!

Собираю на бал выпускницу — Дочку старшую, рано рождённую, Осторожно ей крашу ресницы И молитву шепчу затаённую: Богородица, Дева Пречистая, Помоги моему ты созданию, Дай дорогу ей светлую, чистую, И не дай ей изведать страдание, Сохрани от злодеев и недругов, Защити от людской её подлости, От тяжёлых болезней и недугов И от зависти чёрной и гордости.

110

111

СЕМЬЯ Какое тёплое, большое слово Семья... Какая мудрость, простота. Семья — глаза любимых, радость, отдых. Здесь наша жизнь и наша суета. Источник силы и здоровья, Хранитель мира и добра... Мой друг, не будь же дальнозорким: Вот счастие твоё — семья. КАРЬЕРА Я буду мамой, буду бабушкой, Женой, любимой, дочкой, правнучкой, Свекровью, тёщей и мамашей. И каждый год на чин постарше. ДОЧКА Голосистым выкриком по всему двору Я кричу о радости рано поутру: «Люди, небо, здравствуйте! Дочка родилась! Мы теперь родители! Радуйтесь за нас!»

РОЖДЕНИЕ А сколько долгих, светлых лет... Тревог счастливой, гордой мамы: «Он весь в тебя — такой упрямый!» И за игрой забыт обед.

Издревле: на ухо, в сторонке, Желая оградить от зла Едва зачатого ребёнка: — Что молодая?

— Понесла!

Да, будет светлая печаль, Когда, взрослея, сын уходит В свою семью. Но тем охотней Вы внуков будете качать...

И слыша, как сквозь тишину Второе сердце рядом бьётся, Мать тихо, робко рассмеётся, Готовя жизнь ещё одну. Отец собьётся с ног искать Пелёнки, люльки, распашонки... Чтоб после, отложив в сторонку Обновы, гостя поджидать. И первый крик, и первый зуб. Прогулка по весенним лужам; Кусачий шарф уже не нужен Под песню водосточных труб.

114

Алексей Бондаренко

118

авнишней моей мечтой было поведать о деревенском своём детстве. И вспоминаю то уже далёкое детство с трепетом, необъяснимой радостью и гордостью, что именно сам я был участником той хлопотной самобытной деревенской жизни, которая влекла меня, как и моих сверстников, на подвиги, в заоблачные дали. И бесконечная работа по хозяйству дома и в колхозе, где мама была бессменной дояркой, которая будила меня чуть свет и тащила за ручонку, полусонного, за собой на ферму, и заготовка дров весной, и сенокосная пора летом, и сбор ягод осенью в сосновых борах за многие километры от дома вовсе не тяготили, а утверждали во мне истинно сибирский характер, которым от природы наделены мои земляки. Свободного времени, к сожалению, было очень мало. Но, освободившись с радостью от непосильного труда, я тотчас забывал обо всём, что происходило совсем недавно со мной и с такими же босоногими сверстниками, мчался туда, куда нас манили светлые дали. И только вечером, наслушавшись немудрёных бабушкиных сказов о чертяках и ведьмах, дрожал от страха, закутываясь на ночь в ветхое одеяльце и забыв про друзей, боялся объявиться на улице в сумеречную пору. Вместе с тем моё сознание мужало и единственным желанием было стать лучше и чище, вознестись над нечистой силой и покончить с ней раз и навсегда. Я зачастую был предоставлен сам себе, с нетерпением ждал весну с её всё нарастающим теплом и скворцами, чтобы слушать и не наслушаться их радостную трель. Их радость возвращения в родные места передавалась и мне, будоражила сердце, напрягала нервы. Я счастлив был, когда разговаривал с ними. И получилось так, что радовались мы вместе с птицами свету и солнцу, радовались жизни. С нетерпением ждал я и первые бойкие ручейки, просочившиеся сквозь толщу метровых снегов, чтобы, засучив штанины холщовой одёвки, попускать вёрткие самодельные кораблики. Скоро Кеть-река ломала и рушила лёд. Мы, беспечные ребятишки, сломя голову мчались на берег, чтобы первыми окунуться в ледяную воду. И тот из нас, кто бесстрашно это сделает, становился в глазах сверстников былинным героем, похожим непременно на Илью Муромца. И герой недолгое время жил во славе, пока вновь не подтверждал своего отчаянного поступка на другом поприще. Так начинался у нас купальный сезон, который продолжался до глубокой осени, до белых «мух». Лето на жгучих комарах и паутах, с «цыпушками» на ногах мы вовсе не замечали. Сооружая в приречном бору шалаши и избушки, мы вели беспощадную войну между 119

120

«маковскими» и «слободскими», такими же архаровцами, как и мы. Эта борьба за первенство не прекращалась до тех пор, пока мы не повзрослели, и в наших отчаянных головушках не стал бродить буйный хмель, пока не принялись заманивать девчонок поиграть в «клетку». А чуть позже с дрожью в сердце объяснялись им в первых чувствах. И до конца дней будет помниться первый робкий поцелуй, обязательно в вечерних сумерках, чтобы она не видела горящего от счастья или от неловкости пылающего лица, стыдливо потупленных глаз кавалера. Мороз и слякоть были нам нипочём. Мы росли здоровыми и сильными телом и духом. Причиной тому было приволье лесов, свежий воздух, настоянный на хвое нетронутых лесов, и медовые дурманящие травы в просторных лугах. Мать-земля, которую мы от ранней весны до поздней осени ощущали босыми ногами, нежила и нянчила нас, отдавая свою целебную силу. Я вышел из детства, и оно, незабываемое и желанное, до сих пор живёт во мне, волнует и манит к себе. И с каждым годом растет во мне непостижимое желание вернуться в него, ощутить, прочувствовать, обернувшись в смышлёного мальчишку, готового взметнуться к облакам, пересечь самые труднодоступные горы, переплыть в размашку самые широкие реки, покорить моря и океаны и начать жить сначала. Я с гордостью называю свою малую родину — село Маковское, откуда почти четыреста лет назад началось освоение Восточной Сибири русскими хоробрыми служилыми людьми. Там прошло моё детство и юность, яркой звёздочкой мелькнули. В маковской школе я впервые сел за ученическую парту, написал первое неровное слово родного русского языка, получил первую положительную отметку за труды, благословившую меня на творческую жизнь. Там же, в Маковском, впитал в себя всё лучшее, что даёт деревня для истинного сына земли русской.

ебольшая пасека стояла на берегу Кети. Стояла да и стояла, из года в год пополняемая новыми ульями. Зимой здесь было безлюдно. Ошалело свирепствовал ветер, наметая громадные неровные сугробы снега у избушки пчеловода, у нехитрых построек, с крышей ровнял омшаник, для тепла спрятанный наполовину в землю. Только здесь, в омшанике, теплилась невидимая и неслышимая пчелиная полусонная жизнь.

121

Летом пасека становилась бойким местом — её не обходили, не объезжали стороной люди из близлежащих деревень. С весны жизнь входила в силу. Вокруг пасеки красовалось разнотравье. Пчёлы неустанно делали своё доброе дело — носили в ульи нектар, перерабатывали его там в сладкий запашистый мёд, укладывали в ячейки, заботясь о потомстве. Шибко зимой в деревне тосковали по пасеке шестилетний Витька и его сестра Васёнка. Они с нетерпением ждали весны, когда в одночасье вскроется Кеть, лёд навалом попрёт в низовье, очистится вода, начнутся у Васёнки каникулы в школе, и они с отцом и матерью поедут на желанную пасеку, будут помогать по хозяйству, слушать неуёмное гудение оживших пчёл, таскать на удочку из тёмного глубокого омута бойких окуней.

— Витька, я опять матросика выудила, — радовалась Васёнка, показывая братцу крупного тёмно-зелёного с белыми по бокам полосами окуня, судорожно дёргающегося на крючке.

— Подумаешь, у меня язь клюнул. Как долбанёт, ошалелый, думал, уду вырвет, — хвастался Витька.

— Язь?

— Кто же боле? Глянь сюда, крючок, идол, оборвал, — расстроился Витька, поднимая удилище. Крючков-заглотышей у Витькиного отца почти не оставалось. Он сам, заядлый рыбак на удочку, берёг их пуще глаза. Частенько журил сына: — Ты коряги-то со дна не цепляй. Из них уху не сваришь. Где я крючков наберусь? Ты уже всё оставил в омуте. До города далеко да и не время раскатываться. Медосбор на носу.

— Ладно, — соглашался Витька и исподтишка, когда отца не было, «выуживал» у него новый крючок. Когда и язь оборвал крючок, Витька расстроился вконец. Он знал, что отец нипочём не даст ему больше заглотышей. Большой привязывать — не всякая рыба клюнет. Расстроенный, Витька просяще посмотрел на сестру: — Дай твою удочку.

— Чего не хватало, — дёрнула она плечиками. — Я тоже хочу рыбачить.

— Ну и рыбачь, — буркнул Витька и полез на угор, где стояла пасека. Васёнка закинула лесу в воду. Поплавок смирно лежал у обреза берега. Резвилась и выпрыгивала на поверхность воды, гоняемая щукой ли, окунем ли, мелочь. Сколько ни ждала Васёнка клёва, поплавок больше не трепыхнулся, не шевельнулся. Ушел обиженный Витька, и жизнь будто закончилась на берегу. Девочке стало скучно. Она уныло посмотрела ещё раз на поплавок и подалась за братом.

122

123

124

Отец с матерью уехали на обласке ставить сети на ближнее озеро. Витьке стало ещё обиднее, видимо, отец забрал с собою всю баночку с крючками. Он послонялся по пасеке, не зная, куда себя девать. Потом, присев на корточки, долго, не мигая, смотрел на суетливых пчёл. Они сновали по летку, стремительно срывались и скоро возвращались тяжёлыми, неся с собой нектар. Их ножки были разукрашены, как чулочками, разноцветной пыльцой. Витька по-хозяйски поправил на улье крышку, пошёл к другому улью. Он любил после беспокойного дня на Кети послоняться с удочкой по пасеке — пчёлы успокоительно действуют на него. Затем он шёл прямиком в марлевый полог, поставленный отцом в сенях от комаров. Хорошо в нём, как в маленьком домике. Комары бессильно гнусавят снаружи, садятся на марлю, а внутри — никого, только душно. Пчёлы у избушки настроенно гудят, усыпляют Витьку. Васёнка скоро сварит уху для родителей и тоже заберётся в полог. Она откроет красивую книжку с разноцветными картинками, восторженными голубенькими глазками глянет на него и медленно, спотыкаясь, начнёт читать сказку про братца Иванушку и сестрицу Алёнушку. Когда Васёнка разойдётся, то читает взахлёб, проглатывая целые слоги. Но Витька хорошо видел перед глазами Алёнушку, сильно жалел Иванушку. Он воображал, что это несчастье случилось у них на пасеке, когда родители плавали за карасями. А Васёнка ищет его, Витьку, и хочет спасти... Сказка закончилась. Васёнка закрыла книжку, бережно отложила её в сторону. Устало закрыв глаза, она вытянулась в пологе. Теперь Витьке вспомнилась вчерашняя сказка. Он весь сжался от страха. Вот сейчас из-за Кети явится огромный медведь с коробом, как кузов из берёсты, в который мать собирает ягоду, посадит его туда и унесёт в тёмную тайгу — она, непроглядная, острыми вершинами упиралась в ненастное небо за дальним поворотом реки. Витька всем телом прижался к сестрёнке, закрыл глаза. И не заметил, как уснул. Васёнка слышала, как зашелестел у берега о траву обласок — деревянное легкое судёнышко, выдолбленное из осины, как прибежали собаки и начали греметь котлами. Скоро пришла мать. И тихо сказала отцу: — Ваня, надо было барсука-то сразу.... Зачем животное мучить?

— Жарко днём. Испортится мясо. Матери надо свежее, — глухо ответил отец.

— Куда его теперь живого?

— Ничего страшного. Пихну я его вон в порожний улей — проживет там сутки. Работу не бросишь. Завтра с утра сети снимем да магазины на ульи поставим. Медосбор хороший пошёл. Вишь, как парит? — рассуждал отец.

125

— Делай, как лучше, — согласилась мать.

— Ребятишки-то спят?

— В полог упрятались. Набегались за день.

— Опять сорванец крючки на корягах оставил, — хохотнул отец, разуваясь.

— Чем-то надо им заниматься. Закажи крючки в город, — сказала мать.

— Я не думал, что он так быстро расправится с ними.

— Река обмелела.

— Измельчала Кеть, как вырубили по берегам леса, — подтвердил отец. Витька во сне сучил ногами, размахивал ручонками, бормотал бессвязно. Ему, видно, снился медведь с коробом, и он, защищаясь от него, звал сестру. Васёнка, сгорая от любопытства, едва сдерживала себя, чтобы не выпорхнуть из полога, посмотреть барсука. Она боялась, что без неё проснётся Витька, а потом будет до полуночи колобродить, не уложить, не усыпить его. Васёнка наблюдала, как на пасеку пришла короткая летняя ночь. Отец с матерью подались в избушку и там, негромко разговаривая, гремели посудой. Вскоре они затушили лампу и примолкли в своем пологе. Над пасекой пролетел реактивный самолёт. Его раздирающий гул ещё долго резал Васёнке уши. Ночная прохлада тронула её раскрытое тело, и она, плотнее прижавшись к Витьке, прикрылась одеялом, устало закрыла глаза. Проснулась Васёнка поздно. Жаром пышущее солнце стояло над пасекой. Правда, над Кетью ещё кружились обрывки тумана, столбом поднимались вверх. Она живо вспомнила про вчерашний разговор родителей и быстро выпросталась из-под ватного одеяла. Витька, откинув на подушку вихрастую головёнку, сладко посапывал. Ни матери, ни отца в избушке не было. На полу стоял большой эмалированный таз, доверху наполненный шевелящимися жёлтыми карасями. Они судорожно хватали ртом воздух, отчаянно лупили друг друга хвостами. У омшаника на цепи поскуливал Путик, доброжелательно виляя хвостом.

— Подожди, накормлю, — пообещала Васёнка и побежала к нему. Она взяла у пса небольшую посуду, вернувшись в избушку, накрошила туда кусочков хлеба, высыпала из чашки рыбьи кости, разбавила загустевшей ухой и унесла собаке. Путик благодарно взлаял, азартно принялся уплетать корм — на аппетит он не жаловался. Шум собаки разбудил Витьку. Блаженно потянувшись, он зевнул, выбрался на свет.

— Где мамка?

— Скоро приедут, — ответила Васёнка и, ухватив его за ручонку, потащила за собой. — Пойдём, пойдём.... Покажу что-то.

126

127

Улей с барсуком стоял у угла избушки, она приоткрыла крышку, придавленную сверху сосновой чуркой. Там, забившись в угол, сверкая бусинками глаз, съёжившись, сидел полосатый зверёк. Витька, испугавшись, отпрянул от улья: — Он с кузовом пришёл? За тобой?

— Да нет, — успокоила Васёнка. — Это не медведь. Барсук, вечор говорил папа.

— Барсук?!

— Ага...

— Ишь, когти-то какие, как у медведя. Помнишь, папка нонче привозил? — стал рассуждать Витька. — Только тот чёрный весь. А большо-о-ой-то... Он не утащит тебя?

— Полосатик, — попыталась погладить зверя по спине Васёнка, но быстро отдёрнула руку. Барсук, оскалив острые зубы, вдавил неуклюжий зад в угол улья, приготовился к защите.

— У-у-у... злюка! — шмыгнув носом, восхитился Витька.

— Мама сказала, что завтра его домой повезём, — с грустью в голосе сказала Васёнка.

— Во, здорово! Покажем его Кольке, а? — обрадовался Витька.

— Там его... — всхлипнула вдруг Васёнка, жалобно посмотрев на суетившегося брата.

— Чего?

— Не знаешь, что ли, что бабушка хворая. Туберкулёз у неё. Мясо надо барсучье ись. Витька испуганно посмотрел на сестру, потом на барсука: — Беркулёз?

— Ага...

— Не дам, — решительно сказал Витька.

— Тебя не спросили. Бабушку тоже жалко. Другой год скрипит она, тётя Дуся сказала. Может не вытянуть до покоса.

— Вась, давай выпустим его, — вдруг предложил Витька, решительно сбросив чурку с улья.

— Всыплют, как миленьким, — испугалась Васёнка. — Папка такого задаст, штаны обмочишь. Для дела же, говорят тебе.

— Ты меня слушай, — запротестовал Витька. — Вишь, как мамка папку слушается! Потому что мужик он.

— Мужик нашёлся. Сопля ты ещё, — разозлилась Васёнка. — Давай закроем барсука, как было. Путик достанет, хуже будет. Вишь, как рвётся. Кобель, почуяв зверя, натянул до звона цепь и, стоя на задних лапах, взахлёб лаял. Из раскрытой пасти летели хлопья пены.

— Не-е-е... — запротестовал Витька. Он попробовал опрокинуть улей, но силёнок было 128

мало, их хватало пока ещё на то, чтобы таскать из омута небольших окуней. Старый улей-лежак был тяжёлым. Витька, сбегав под навес, принёс широченный мешок, приспустил дно его на землю, распахнув нутро.

— Бери за хвост. Бросай в мешок! — скомандовал он. Васёнка послушно ухватила барсука обеими руками за хвост, с трудом приподняла и сунула в мешок. Витька неумело перевязал тесёмкой горловину и, напружинившись, попытался сдвинуть с места. Васёнка тоже ухватилась за мешок и потянула на себя. И они двинулись к реке. Витька вспотел. Рубаха прилипла к телу. Прямые светлые волосы сбились, их шевелил слабый ветерок, тянувший низом с реки. Васёнка тоже устала. Они разом опустились на траву и, поглядывая друг на друга, рассмеялись.

— Маленько осталось, — сказал Витька.

— Куда мы тащим его? — спохватилась Васёнка.

— Поближе к воде, чтобы уплыл на ту сторону, — рассуждал Витька. — Тут его разом Путик схамает.

— А он плавать умеет?

— Не знаю... Ухватившись снова за мешок, волоча по росной траве, они потащили его к реке. Возле обрыва Витька споткнулся и упал. Васёнка кувыркнулась через брата. Мешок развязался, и барсук, стремительно выпроставшись, неуклюже подбрасывая тяжёлое тело, смешным галопом помчался к реке и, с размаху плюхнувшись в воду, поплыл к другому берегу. Там, выбравшись на песок, отряхнулся и рысцой потрусил в чащу. У самых тальников, сплошной стеной склонившихся над песком, он вдруг остановился, повернул голову, посмотрел на противоположный берег. Витька, простоголовый, с разорванной штаниной, откровенно радовался тому, что впервые сделал добро в своей начинающейся, может быть, тернистой, с шипами и колдобинами жизни, а может, светлой и радостной. Клетчатое платьице Васёнки трепал ветер, длинные прямые волосы прикрывали глаза. Она резким поворотом головы откинула их в сторону, прощально махнула рукой. Над ярким кипреем, набиравшим силу и мощь, беспрестанно кружили пчёлы, садились на него, топили хоботки в цветок, через некоторое время поднимались и, тяжело махая крылышками, низко летели над землёй, возвращаясь в улей. За поворотом реки стукнуло о борт обласка деревянное весло, послышались голоса родителей...

129

е знаю, сколько лет мне было тогда, но помню: в деревне заканчивалось сенокосное лето, и односельчане занялись заготовкой ягод. Как-то раз собрались мы плыть за черёмухой. Мама быстро справилась со своей работой на колхозной ферме, я вырядился в сатиновые штаны с заплатками на коленках, в серую рубашонку, надел стоптанные сапожишки. Пришли на берег. Здесь нас поджидала Клавдия Павловна, мамина подруга, которая тоже работала дояркой. Роста она маленького, вёрткая и страшная говорунья. На её подбородке умостилась большая бородавка, на которой завивался длинный волосок, и когда она смеялась, бородавка тряслась. Клавдия Павловна ошарашила меня вопросом: — Ты один сёдни? Я непонимающе уставился на неё. Клавдия Павловна или тётка Клавдя, как мы её звали, прищурила плутоватые глаза и скомандовала: — Чего стоишь? Сталкивай-ка лодку. Мама, улыбнувшись, сказала: — Ну, будет, Клавдя, опять ты за своё! Пока я тащил плоскодонку на воду, мама с тёткой негромко разговаривали. ...Клавдия Павловна знала нас с братом с пелёнок. Помню, когда колхозный скот выгоняли на летние пастбища и мы до поздней осени жили далеко от деревни, тётка Клавдя вытворяла над нами всякие фокусы. Однажды, когда пастух выгнал стадо в поле, а доярки собрались в избушке, она сказала моему трёхлетнему брату: — Генка, ты же девчонка...

— Не-е-ет, — упрямо ответил он.

— А я во сне видела, что ты девчонка.

— Мальчик я, — упорствовал брат, картавя.

— А ты докажи! Он лез на топчан, спускал штанишки и стоял, натирая кулаками глаза и покорно дожидаясь решения своей участи. Она, пройдясь вокруг него, сдержанно говорила: — Ну вот, теперь верю. Бисеринка есть. Так повторялось множество раз.

130

131

Мы побаивались эту острую на язык и скорую на хлёсткий окрик женщину. Когда погрузились в лодку, солнце уже палило. Мама села на корму, я залез в самый нос, и мы двинулись. Сижу я мышонком, не смея пискнуть, боюсь, как бы тетка Клавдя опять не прицепилась. Лодка легко скользила по таёжной речке. Тальники качались под нажимом ветерка, над нами густо роилась мошкара. Кулички подавали голос на песках, взлетев, обгоняли лодку, мельтеша крылышками. Мама загребала умеючи, без всплесков. Тёткино весло поддакивало ей.

— Значит, жениться собрался? — вкрадчивым таким голосом спросила тетка Клавдя. — Поди, и мать не знает. Скрытный какой... Я тотчас же оглянулся. Она смотрела на меня ласково, но с вызовом. Бородавка на подбородке подрагивала: — Такой ладненький парнишонка, а невесту-то себе выбрал! Тьфу!

— Клавдя...— остепенила разрумянившаяся от ветра мама. Но та не унималась: — Таньку Панову берешь? Намаешься ты с ней, миленький. Я сидел ни живой, ни мёртвый. И жарко, и холодно мне, и неловко. Откуда она могла прознать, что я сторонился этой девчонки? Танька никому не нравилась, была она нескладная, длинная, как жердь, с оспинами на голове, отчего её часто стригли наголо. Я завозился, готовый сгореть со стыда и позора, умоляюще посмотрел на маму. Лодка ткнулась носом в песчаный берег, закачалась на волнах. Я выпрыгнул первым — и опрометью в кусты. Забившись в траву, притаился и навострил уши. Мама недовольно выговаривала подруге: — И чего ты измываешься над ребятишками? Проходу не даёшь. Генку, как увидит тебя, из-под койки не вытащишь. Клавдия Павловна громко смеялась. Мама долго звала меня, но я, притаившись рядом, словно не слышал. Заметив мою кепку в траве, Клавдия Павловна льстиво заговорила, обращаясь к маме: — Я же пошутила, Лизаветка. Алёшка Катьку Прасковьину любит. Давно примечаю. Ох уж и потешусь у них на свадьбе... Услышав эти слова, я вылез из травы. Катя Коротких, моя одноклассница, дочь учительницы Прасковьи Фёдоровны, в то время ужасно нравилась мне. Я часто приглашал её поиграть в «клетку» — домик, сооружённый из досок. Когда кто-нибудь говорил о ней, сердце моё сжималось в комок и ныло. Я следил за каждым её шагом. Когда Катя уезжала на каникулы 132

в город, то я, кипя от ревности к своему другу Володьке Максимову, писал ей письма. Один отрывок из такого письма и сейчас сидит в моей памяти: «Катя! Вовка Максимов играет с Танькой Пановой, а я охочусь на зайцев. Вовка зайцев не ловит...» Мы шагали по узкой тропинке. Над головами нависали сплетения черёмух, тальников, боярышника. Бесперебойно галдели птицы. Дрозд перелетал с ветки на ветку, весело щебеча. Улыбка не сползала с моих губ. Миновав береговые дебри, мы вышли на заливной луг. На середине его, опустив горбатые ветки, стоял черёмуховый куст. Он был усыпан спелой, налитой соком ягодой. У Клавдии Павловны снова дрогнула бородавка. Рассмеявшись, тётка снова повела разговор.

— Слышала, что Танька-то не отдает тебя Катьке. Видно, Танька — твоя судьба. А куда от судьбы спрячешься? Я припустил вдоль луга к лодке. Мама скоро нагнала меня и, ухватив за рукав рубашонки, остановила. Отдышавшись, быстро заговорила: — Она же шутит, дурачок. Какой ты жених! Пойдём.

— А чего она, — буркнул я, затаив злобу на тётку Клавдю. Клавдия Павловна и сама вроде испугалась моих вывертов и теперь говорила смиренно: — Шуток не понимаешь... Вчера я Катерину видела, такая девка растёт. Разве чета Танькето?.. Пригибай черёмуху!

— Нет, — уперся я. — Маме согну, а тебе не стану.

— Ну, смотри...— пообещала она многозначительно, затаив в глазах хитринку. — Невестка-то у тебя, Лизаветка, будет стоящая. Ха-а-арошая Катеринка девчонка! Одно загляденье: гордая, красивая. Позовёшь на свадьбу-то, обормотик? Я молчал, заливаясь краской. Черёмушник на лугу был высоким, с земли трудно достать ягоды. Согнув ствол, я сидел на нём, пока мама обирала ягоды. Рядом с ней пристроилась и тётка Клавдя. Заметив это, я опустил ствол, и он, спружинив, выпрямился. Клавдия Павловна посмотрела на меня, прикрывая глаза от солнца и как ни в чём не бывало попросила: — Алёша, нагни-ка ещё. — И, догадавшись, в чём дело, добавила: — Я же пошутила.

— Не-е-ет, — тряс я головой, сидя на вершине, и нахально смеялся, как соловейразбойник Мама начала браниться: 133

134

— Ты пошто такой-то? Каждая минута дорога, а он издевается. Мать-то хоть пожалей. Сгибай сейчас же. Ну? Кому говорю! Я на кусте не боялся ни шлепка, ни подзатыльника и потому заявил прямо: — Тётке Клавде не дам! Мама, видя, что ругань совершенно не действует на меня, принялась уговаривать: — Пирожки-то любишь черёмуховые...

— Пусть тётка Клавдя проваливает! Клавдия Павловна, завернув за куст, принялась расхваливать Катю Коротких с её красотой. Жадно поглядывая на верхние черёмуховые ветки, где гроздьями свисали спелые ягоды, она вроде и не просила, а так про себя говорила: — Вот бы нагнул эту ветку или вон ту... Кепка моя свалилась под куст. Я тряс лохматой головой, притрушенной корой и листьями, и смело дерзил: — Нет! Тогда тётка Клавдя, кряхтя и обрываясь с тонких сучьев, сама полезла на черёмуху. Ей как-то удалось приклонить одну из вершин к земле. Придерживая ветки, она быстро начала обдергивать ягоды. Но вершина, скользнув в руке, вырвалась и взвилась ко мне. Я злорадствовал. А тётка растерянно смотрела на меня, и бородавка её дрожала от обиды. ...С тех пор много воды утекло в нашей таёжной Кети. Недавно я наведался к Клавдии Павловне. Избушка её вросла в землю, сгорбилась, как и сама хозяйка. Но с губ тетки Клавди срывался всё тот же смешок. Она живо вспомнила нашу поездку за черёмухой... Бабушка Клавдя, подсев поближе, заговорила ровным старческим голосом. Её сын, Максим, женился, оказывается, на той самой Катерине, которой некогда я посылал письма в город. Они купили новый дом. Но невестке не нравилась языкастая свекровь, потому Клавдия Павловна и живёт отдельно. С годами я понял, что тётка Клавдия была интересным и наблюдательным человеком, она умела подмечать в людях самую суть: и, видимо, не был я безразличен тогда и нескладной длинноногой Таньке. И если бы тётка Клавдя не насмешничала, неизвестно, как бы повернулась моя жизнь. Вечером я обо всем написал своей Татьяне...

135

детстве я каждую осень плавал на лодке, а то и отмеривал пешком по пятнадцать километров за ягодами. Иногда с мамой, а чаще всего с бабушкой Феней. Свою бабушку я очень любил, и до сих пор у меня сохранилась о ней светлая память. Вызревала в Маковских борах черника, и бабушка тащила меня за собой в дальние леса, к чёрту на кулички. За черникой вызревала брусника, и снова мы первые в борах. Потом следовала клюква, а уж по снегу мы собирали калину... Сквозь сон слышу: громко стукнула калитка, потом скрипнула дверь в избе, и сразу же бабушкин голос: — Вас всегда не дождёшься, Лизавета. Мама, охраняя последние минуты сыновнего сна, тихо отвечает: — Будить-то жалко в такую рань, — и шёпотом добавляет: — Пусть ещё немного...

— Если жалко, то сама собирайся, — ворчит бабушка.

— Куда ж я от скота, — вздыхает мама. — Коров не встречал ещё пастух. Успею ли? Мама работала на колхозной ферме, и редко ей удавалось «сорваться» за ягодами. Бабушка подводит черту сказанному: — Вечно у вас так: как в лес идти, так собак кормить. Люди не спят... Вчера натакалась на гривку — полно брусницы, хоть лопатой греби, — и мне повелительно: — Ну-ка, вставай... Бабушка Феня, низкорослая, коренастая, круглолицая старушка, похожая на колобок, катится по узкой, еле заметной лесной тропинке, подпрыгивая на корнях, как мячик. Она мчится на восход солнца. Большой кузов закрывает ей спину и, болтаясь на лямках, жалобно скрипит. Бабушка, причмокивая губами, беспрестанно что-то шепчет. Я еле поспеваю за ней, задыхаюсь, падаю, вскакиваю и, часто оглядываясь, бегу следом. Ещё солнце не успело подняться над вершинами леса, а мы уже в бору. Бабушка Феня скоро и безошибочно находит вчерашнюю «гривку», на которой сплошным ковром стелется на низкорослых ветках брусника. Облюбовав возвышенное приметное местечко, она опускается на мшистую колоду и долго глядит на солнце. Потом снимает со спины старенький кузов, сгибает тонкое деревце и на его вершину привязывает платок. Распрямившись, деревце ещё долго качается, а на нем, как флаг, реет кумачом ситец. Это для того, чтобы «табор» можно было увидеть с любого конца бора. Над нами кружится мошка, лицо быстро припухает от неё. Тело чешется, словно нахлёстанное крапивой. Бабушка Феня достаёт из кармана широких шаровар флакончик с 136

137

138

дёгтем, разведённым скипидаром, и долго, не спеша, намалёвывает своё лицо. Оно становится похоже на обгорелый пень, только в щёлочках искрятся глаза, которые, глядя на меня, излучают ласку. В них застывает смешинка. Бабушка хватает меня за ручонку и в ладошку, которую я делаю предварительно лодочкой, набрызгивает мазуту. Я нехотя сандалю свою рожицу и руки. Теперь назойливый гнус лезет в глаза, в уши. Ещё земля седая от росы, а мы уже собираем бруснику. Бабушка не разгибает спину, руки её бегают, как челнок. Спелые крупные ягоды быстро наполняют посуду. Я, стараясь не отстать, подражаю бабушке — тороплюсь и беру ягоду споро. Но не прошло и четверти часа, а у бабушки уже полная набирка. Пасмурно у меня на душе оттого, что моя посудина наполняется медленно, что у меня не получается так, как у неё: в моей набирке нет и половины. Бабушка идет к «табору» и высыпает там в кузов первую порцию. Возвратившись, прищуренными глазами долго смотрит на меня.

— Ох, Олёшка, что же мне с тобой делать? Лоботряс же ты... Так и есть, лодырь первый. Штанишки же издерёшь о сучья и шишки. Чего ты ползаешь на коленках? Я как ошпаренный вскакиваю на ноги и снова проявляю видимое усердие. Наполнив кузовок, бабушка Феня подбадривает: — Давай, давай, Олёша, старайся. Я тебе рубашонку за это сошью к школе. Может, и на ботинки расстараюсь... Бабушка Феня подалась к болотцу. Нас отделяет густой перелесок. Облегченно вздохнув, я бросаю набирку и, довольный короткой передышкой, усаживаюсь верхом на полусогнутую берёзку. Болтая ногами, раскачиваюсь на ней. Передо мной разевает зубастый рот волшебная щука из сказки «По щучьему веленью» и спрашивает у меня первое желание. Первое, что бы я хотел: «Наполнись, кузовок мой, брусникой». Как я хочу!

— Этак ты и берёшь? Хоть бы постыдился! — кричит бабушка. Меня точно ветром сдувает с «коня», и я, спрятав от стыда глаза, снова упражняюсь на гривке. Бабушка, вынырнув из-за перелеска, быстро идёт в мою сторону. В одной руке она несёт набирку, полную брусники, в другой — увесистый узел. Строго посмотрев, на ходу бросает: — Давай набирку... Я смотрю на неё непонимающе. Высыпав из узла в мою набирку ягоду, командует: — Пошли... Понурив голову, плетусь за ней к «табору». Ещё издали вижу, что кузова, её и мой, заполнены доверху. Знаю, что это не волшебная щука, а бабушка Феня постаралась за меня. Стало жалко её, старенькую. Не подозревая перемен в моём настроении, она нарвала зелёного 139

болотного мха. Наложив его на ягоду тонким слоем, придавила берёзовыми прутиками. Затем, снова умастив себя и меня дёгтем, водрузила на мою спину кузовок, сама взвалила свой большой и, подавшись от тяжести вперёд, тронулась по тропинке.

— Не отставай, Олёша. Шевели броднями...

— Ладно... — соглашаюсь я с ней. Вскоре бабушка, поджидая меня, садится на колодину, развёртывает свой обед. Я, запыхавшись, падаю рядом, с наслаждением вытягиваю ноги и распрямляю спину. Бабушка Феня ворчит: — Зачем с маху бросаешь? Кузовишко сломаешь... А сама подвигает сдобные шаньги, морковные пирожки, достаёт в пол-литровой бутылке воду. Тут же предупреждает: — Воду припивай токо... До ручья далеко. Смочи токо горлышко. Бабушка Феня выцветшими глазами с поднебесной синевой смотрит то на солнце, то на меня. Тихо говорит: — Скоро в школу пойдёшь. И так с ягодой опоздал маленько.

— Угу, — отвечаю я, уплетая за обе щёки пироги. Бабушка, поджав губы, с огорчением говорит: — С кем теперь подамся за брусницей? Там и клюква на носу: не увидишь, как подскочит. Я думаю, что школа избавит меня от мытарств. Но в то же время мне лестно, что бабушка сокрушается о напарнике.

— Я же в первую смену буду учиться, — рассуждаю, как взрослый, — главное не проспать утром. Она изучающе смотрит на меня. Потом, притянув к себе, целует мои волосы. Развязав неизменный бордовый платок, отсыпает в него добрую половину ягод из моего кузова и привязывает узел сверху на свой. Как-то вечером подслушал я разговор.

— Ты зачем надсажаешься? — сказала моя мама. — Свой кузов прёшь через силу и ещё Алёшкину ягоду.

— Он же ещё совсем ребёнок, — тихо ответила бабушка.

— Меньше хватать надо, — не унималась мама. — Куда столько?

— Охота ведь, чтобы и ты с ягодой была. Парнишонка-то он старательный: пока я свой кузов наберу — у него уже полная посуда.

140

141

— Ой ли? Теперь, когда детство далеко позади, я часто бываю на своей родине, в Маковском. И каждый раз, когда иду по лесным тропинкам, ведущим к борам с «гривками» и «курешками» брусники, вспоминаю свою добрую бабушку Феню. И звенит её голос песнями, которых я немало услышал, когда она, ворочая веслом, везла меня на обласке к дальним-предальним борам.

инька стоял в углу, размазывая слёзы по щекам. Когда он ненадолго успокаивался и понуро смотрел в окно, то они текли на подбородок и маленькими капельками спадали на холщовую выцветшую рубаху. Минька не вытирал их больше. Что толку вытирать! Всё одно горючие слёзы бегут и бегут ручьями, без удержу текут. Сегодня Миньке обидно как никогда. Не впервой ему стоять в углу в наказанье от мачехи. Как назло, отец запропастился где-то. Ушёл слопцы-ловушки сторожить на глухарей и пропал безызвестно. Говорил отец мачехе, что если не управится за день, то заночует в зимовье. А вот чтобы на другой день остаться в тайге, никому ничего не сказывал. Когда отец дома и хлопочет по домашнему хозяйству или в скотном дворе, то Миньке работы намного меньше. Ему мытарств хватало: помыть полы в доме, за картошкой в подпол слазить да дров готовых колотых натаскать и уложить их грудой у русской печи в доме да бане. Будь они неладны, эти прожорливые печи. В них сухие берёзовые дрова не горят, а пыхают от жара, будто порох. Вот и приходится Миньке постоянно услужать мачехе, чтобы рёву меньше было, как отец ей говорит, когда она разойдётся руганью на всю деревню. Тогда спасу нет никакого не только Миньке, но и младшим его братьям и сёстрам. Вон Сергунька ещё под стол не научится пешком ходить, и то от матери бережёт зад голый, осторожничает. Услышав раздрай в доме, он плашмя падает на своё тощее брюхо и торопливо ползёт в потайное место и не головой вперёд, а задом норовит упереться в стену. Уж шибко свирепой бывает мачеха в гневе. Когда придёт с колхозной фермы и увидит неладное в доме, перепадает всем от мала до велика. Семейный гурт в Минькиной семье большой, едоков за столом позаглаза, а работать некому. Ему, Миньке, приходится тянуть тягло по домашности.

142

143

144

Потому как он старший в семье после родителей. Мачеха на своих родных-то детушек ором ревёт, а Минька для неё с боку припёка. Ныне миновал ему десятый годочек. Остальное всё отродье мал мала меньше. Самый меньшой Сергунька с весны едва на второй перевалил. Сызнова наказали Миньку ни за что ни про что. Мачеха заявилась домой раньше обычного, раскричалась на всю ивановскую на пасынка и давай его ременными вожжами охаживать, по чём попадя лупцевала. Как глаза не выхлестала. Причиной стала соседская корова, которая приблизилась к ихней Зорьке да и запёрлась, пучеглазая, вместе с нею во двор. По деревне упорно ходили слухи, что явившийся невесть откуда в их деревню дядя Иван привёз с собой болячую животину. То ли чесоткой, если она бывает коровьей, то ли ликозом, или, как его там, беркулёзом мается она. Миньке коровьи болезни не ведомы. Он даже выговорить их не может, не удерживаются в голове. Деревенские бабы много говорят про те болезни, да и пущай языки чешут, метут, как помелом из кедровых хвоек поду русской печи. Мало ли о чём судачат они по утрам у колодца. Какое дело Миньке до баб. Корова — другое дело. Зачем только забрела она, злыдня, на чужой двор. Одни неприятности Миньке от этой проклятущей коровы. Мало того, что мачеха его, невинного, в угол упрятала, пригрозила другой раз за провинность голыми коленками на горох поставить. Уж такое измывательство мачехи, тётки Клавдии, ему нипочём не выдержать. Тогда хоть караул кричи или верёвку мыль, как утворил с собой деревенский придурошный Венька. Нет уж, не дождётся мачеха от Миньки такого гостинца. Сама-то хороша! Присухой отца подманивает. Минька не единожды видел, как станет мачеха на колени у чела русской печи и лихоматом ревёт в трубу: «Дым-дымочек, разнеси мой голосочек на все четыре стороны. Попади в самое сердце Миколая Егорыча, чтобы оно кипело, стонало о рабе Божьей Клавдее...» Это отца Минькиного, значит, присушивала мачеха. Куда уж боле сушить его! И так вон качается, как былинка на ветру, весь высох... Всё одно четверых сопливых одного за другим на свет белый выпустил. Миньке ещё и за малышнёй несуразной присматривать пристало. Возьми эту мачеху за рупь двадцать. Не подойдёшь к ней ни справа, ни слева, ни голыми руками, ни за пятак медный не возьмёшь. Минька думал, думал и совсем скуксился. Правда, слёзы из глаз больше не текли. Он только икал от обиды. Не знал Минька, как далее поступить: или самовольно оставить угол и дуть к деду Ерохе, доброму старичку, или стоять истуканом и ждать, чего внове мачеха выкинет, когда заявится домой. От неё можно всего ожидать. То вдруг слезливой и жалостливой 145

прикинется. проклиная свою жизнь проклятущую, то разъярится, как медведица, подымется на дыбы — разорвет. Миньку обида захлестнула.

— Оболтус, оборванец! — ярится мачеха.

— Кто меня оборванцем-то сделал? — слабо сопротивлялся Минька.

— Ты мне поговори, поговори ужо.

— И поговорю...

— Чему только вас в школе учат, тупиц несчастных! — слюнявит рот мачеха, поедая глазами ненавистного пасынка, готовая пустить в ход руки. — Умных в школе по два года не держат в одном классе.

— Когда мне учиться с твоим хозяйством? Оно как ярмо у меня на шее, — Минька, ссутулившись, руками показал, какое ярмо у него шее. И вновь получил увесистый подзатыльник от мачехи.

— Тебе, непутёвый, быкам хвосты крутить, а не в школе пороги обивать. Колхоз тя научит, как хлебушек горький зарабатывать. Попомни, с осени не в школу пойдешь, а на ферму, чтобы научился там жить дале.

— Это ещё посмотрим! — самоуверенно отвечает Минька, увёртываясь от вожжей. Нет, никогда не останется он больше в отчем доме. Минька решился на отчаянный шаг. Пока мачеха шеперилась во дворе с коровой, он рванул со всех ног к деду Ерохе. Если уж на плохой конец дедушка не примет его, то в лес убежит. Построит там шалаш и как-нибудь перекантуется зиму. А там видно будет. Уж лучше со зверями жить в тайге, чем терпеть измывательства мачехи. Она пущай своих кривоногих недоносков лупцует. А он, Минька, себе цену знает. Станут его в тайге друзья навещать, и то ладно. Миньке много не надо: поисть немного, да поспать в тепле. Дед Ероха, пригревшись на солнышке, сидел на завалинке, щурил блёклые глаза, похлопывая белёсыми ресницами. Hа голове модная кепка-восьмиклинка. Дед надевал её на плешину, когда солнце в разгар входило, пекло. Плешина у старика во всю его большую голову. Лишь по бокам торчат пряди седых волосьев, да и те осыпаются, как у сушины сучья. Когда дед Ероха здоров, то первый гость на именинах или торжествах каких. Дедушкина тальянка в Подгорной самый заглавный музыкальный инструмент. Мужики в разгар веселья подначивали ему кто на бубне, кто на балалайке или ложками, но то совсем другое. Это теперь придумали умные люди разные диковинки: радиолы, магнитофоны. Не стал нужен шибко-то деревне дед Ероха с тальянкой. Но старухи еще тешились его игрой, 146

147

почитали старика и изредка угощали кто чем мог. Дед Ероха шаньги творожные, пироги морковные и черёмуховые почитал. За что и концерты вечерами устраивал у себя под окнами. Но таял на глазах дед Ероха. Забываться стал. Другой раз вместо гармони подушку на свет Божий вынесет. Спохватится на своей лавочке, да поздно. Подниматься лишний раз не хочет — ноги еле носят. Вместо утешения души от тальянки укладывается головой на подушку на своей неизменной лавке и встречает закат. Перестал славиться в деревне дед Ероха. Подавленный, Минька подошел тихо к деду Ерохе.

— Ты чо скуксился, земеля? — встретил его дед. — Опять поди Клавдя удружила? Полы не вымыл, чо ли? Али конфуз какой случился? Сказывай...

— Хуже... — буркнул Минька, понурив голову.

— А чо хуже бывает хорошей порки черезсидельником?

— Вожжи ременные, — всхлипнул Минька.

— Вожжи бывают за большую провинность, — удовлетворенно хмыкнул дед. Минька вдруг разозлился. Чего это дед лыбится? Ишь, какой расторопный — вожжи! Хотел уж Минька развернуться и податься восвояси, но дед остановил его вопросом: — Ты пошто это, земеля, не сполняшь указки мачехи? Отец-то тоже не пожалел? Али как?

— Жди от них жалости... — скуксился Минька, сделав скорбную мину. Он пытался разжалобить деда, а сам чуть не ударился в рёв. — По лесам всё бегат, белок по деревьям ловит да глухарей на варево промышлят.

— Ишь ты! Белок да глухарей, значится, — принялся размышлять дед Ероха, сосредоточив глаза на парне. — Значится, дичину припасат отец-то, для прокорму своей оравы. А ты вона полы не хошь мыть. Годится ли так-то! Пойми, ить мать твоя... — осекся дед Ероха и замолчал.

— Какая там мать! — возмутился Минька.

— Ну, мачеха... — поправился дед, посмурев. — Клавдя-то с утра допоздна на ферме с коровами, да дома неподъёмное хозяйство, да вас вона ишшо мал мала меньше. Где же ей, бабёнке, успеть! Тута ума дорогого надоть всех накормить. Живёте не густо...

— Куски не собираем... — буркнул недовольно Минька.

— Этого ишшо не хватало! Тебе, земеля, повиниться надо ковды. А то гляди, худо не стало бы! Изувечит тя Клавдя в горячности. Товды кому ты нужон, урод-то! Девки на полверсты обегать станут. Оне, девки-то, от хорошего дружка того, в угаре, голову теряют. Во, брат, как в жизни-то приключатся!

148

Миньку не утешили горячие слова деда. Пришлый, он и есть пришлый! Дед Ероха заявился к ним в деревню недавно. Так и живет один в полуразрушенном домишке, будто нелюдь какой-то, к себе никого не допускает. А вот потешить народ гармошкой — пожалуйста. Деду не понять его горе. Остался у Миньки один выход — тайга. Он хотел уже развернуться и кинуться опрометью в спасительный лес. Недалеко бежать. Перемахнуть низкий забор из жердей — и поминай как звали. Дед, угадав намерения мальца, сменил гнев на милость.

— Хошь, Минька, те задушевную песню сыграю, чтоб облегчало на душе? А то заходь в избу, переночуешь до отца. Там видно будет, как быти.

— Не хочу, — набычился Минька, раздумывая, как поступить дальше.

— Ну, смотри, тебе жить. Поступай, как знашь. А то сыграю... Неси гармоньку из избы, потешимся маленько, старый да малый. На лавке она тама. Ты шибко глазастый, узришь в хламе. И взаправду, чего я упрямлюсь, подумал Минька. Дед вон в избу зовёт на ночлег. Глядишь, перемогну тут маленько, отец с мачехой с повинной придут, уговаривать примутся. Опять же, глянется Миньке, когда дед Ероха залихватски наяривает «Подгорную». И даже припевки изображает, голосит сипло на всю деревню: Ты, Подгорна, ты, Подгорна, Широкая улица. По тебе никто не ходит, Ни петух, ни курица. Если курица пойдёт, То петух с ума сойдёт. Видно, озорной был в молодости дед Ероха. Как тут у девок сердце не зайдётся от его песен и гармошки. Нет уж. Минька останется с дедом Ерохой хоть на ночьку. Мачеха не придёт, так хоть отец явится. Какой же он путёвый, говаривал про него дед Ероха: дитя нажил, а мать в гроб вогнал пьянкой да побоями. Не помнил Минька своей матери. Рано она оставила его. Разное толковали о ней люди в деревне. Кто осуждал отца, как дед Ероха, а кто — мол, в город сбежала от невыносимой жизни. Там и осталась. Отец утверждал, что от болезни померла. В деревне слухам нельзя верить.

149

Такого друг о друге наплетут, что уши жухлым листом заворачиваются. Но Миньке всё одно как там было. Плохо без матери. Без неё он сирота, горькая его жизнь. Вовсе по-другому она складывалась у него, если бы мать была рядом. И ждал её Минька нетерпеливо — авось да объявится. Она не объявилась. Он часто видел её в снах, молодую, красивую, с длинной косой. Минька послушно пошёл в избу за гармонью. В избе деда Ерохи смрадно и душно. У маленького оконца с полусгнившей рамой стол на курьих ножках, подле стены топчан, табуретка шаткая, лавка вот-вот упадёт. Всё «имушшество» знатного гармониста ветхое, пришло в негодность, состарилось, как он сам. Половицы скрипучи, в подпол провалились. Минька, зажав ладошкой нос, хватил на ходу тальянку и хотел уже опрометью вылететь на улицу, на свежий воздух, но на некрашеной тумбочке в тёмном углу под божничкой заметил разложенные одна к одной медали и ордена. Их было так много, что Минька изумился. Ордена и медали от времени стали блёклыми, засиженными мухами, а разноцветные ленточки вовсе выцвели, помрачнели. «Где взял дед Ероха столько наград?! — удивился Минька. — Наверное, всю жизнь собирал, как собирал в своё время значки разные придурковатый Венька». Дед Ероха бережно принял из рук мальца гармонь. Блёклые глаза его сразу ожили, заблестели, и по дряблым щекам разлился чуть заметный румянец. Накинув на правое плечо ремень от гармони, бойко пробежал по клавишам пальцами вниз-вверх. Торжественно и вызывающе свысока глянул на Миньку: знай, мол, наших, и широко растянул меха. На этот раз гармонист изменил правилу начинать концерт со своего коронного номера «Подгорная». Он понимал, что случай не тот, не пьяная потеха деревенских мужиков и баб после лагуна браги. Грустные мысли мальца надо развеять. Гармонист старательно выводил «Дунайские волны». И полились плавные чарующие звуки над глухой деревенькой. Миньке чудная музыка приглянулась. Ему казалось, что каждый звук достаёт до нутра и острой иголочкой покалывает сердце. Сжималось его сердчишко до боли колючей то ли от мелодии, то ли от нахлынувших чувств. Минька сник, стал чернее тучи. Он уже не слышал ни щебетания птиц на берёзе в дедовом палисаднике, ни горластого петуха у соседской поскотины, ни бестолковой брехни пустой собачонки тётки Агафьи. Много чего передумал за эти минуты Минька, пока выводил свою музыку дед Ероха. А играл он долго и неустанно, без перерыва и передыха. После «Дунайских» настроился на «Землянку». Малец живо представил окопы, как в кино показывают: тесную землянку, а в ней маленькая печурка с еле пиликающим огоньком. Жмутся солдаты к теплу печурки, и каждый 150

151

думает о своём доме. Вокруг снаряды рвутся, пули свистят. Тогда осенила Миньку мысль. Он уважительно посмотрел на деда, но промолчал. А как хотелось спросить его о важном, о самом главном теперь для него, Миньки. Сдержался. У деда Ерохи глаза повлажнели, и сам он был где-то далеко. Так далеко, что Минька не мог даже представить эту даль. Поэтому слушал и молчал. Деда Ероху не хотел обидеть. Вдруг дед резко тряхнул головой, будто освободившись от навязчивых дум, обвёл глазами поле за поскотиной, бойко пробежался по клавишам и отчебучил свою коронную «Подгорную». Ворона уселась на вершину берёзы, каркнула во всю свою лужёную глотку, уронила сверху на кепку деда жирное зеленоватое пятно, сорвалась, облёгченная, и улетела.

— Фу ты, пропастина, язви тя, — отряхнул восьмиклинку от помёта дед Ероха. — Мору на тя нету, зараза. Испортила настрой деда злосчастная ворона. Всё пошло насмарку. Он давно собирался передать своё ремесло молодым, но всё не мог подобрать подходящего мальца. «Квелая, безынтересная стала молодежь. Им теперь всякие современные штуковины подавай. Знай, крутят их без особого труда. И все на один манер — дрыгают ногами. А то в бутылочку с малолетства заглядывают, аль к табаку приноровятся. Зачем им тепереча тальянка! На потеху, на игрушку она сгодится», — часто ворчал дед, коротая одиночество. Испытанную гармонь деду Ерохе жальче себя, одинокого старика. Давненько положил глаз на Миньку, бесхитростного мальчугана. Подбирался к мальцу издалека, чтобы не отпугнуть: не отшатнулся бы он, не вкусив добра. Когда дед Ероха играл, исподтишка наблюдал за мальцом, выведывая его настроение. У Миньки слёзы проступили на глазах. Он придвинулся тельцем ближе к музыканту, робко попросил: — Сыграй еще, деда. От твоей игры у меня мураши носятся по спине, а внутрях тепло такое, как от творожной шаньги.

— Ишь ты! — нескончаемо обрадовался дед Ероха. — Не с пустой башкой ты в жизнь идёшь. Не с пустой... Сердце у тя есть.

— У каждого оно есть, — возразил несмело Минька.

— Конечно, у каждого, — согласился дед, качая головой. — Только пошто бед столь кругом, у сердешных-то? В том-то оно и дело, что сердце сердцу рознь. У одних оно каменно, как у фашистов, у других мягкое, приветное.

— Ты фашистов видел, деда? — пытал Минька.

152

— Их, земеля, мало видеть. Много горя спытал, — нахмурился дед Ероха и, отмахнувшись, вспохватился: — Без мягкого доброго сердца любая жизня не в радость. Жизня-то ить штука суровая. Не знашь, с какой стороны ей бока подставлять. Чуешь, Минька? А ковды доброе оно, сердце-то, товды и всё идет по пути. Вот от гармошки даже чёрствое, грубое сердце тает, мирит самых злючих ворогов. На передовой, помню, заиграт гармошка, и всё живое замрёт. Война ненадолго утихнет.

— Ты на войне был, деда? — пытал Минька. Дед Ероха опять отмахнулся от мальца, как от липучей осы.

— Хошь, я обучу тя энтому струменту? Хошь, а? Как ты, Минька, поглядишь на это?

— На войне-то был? — прилип Минька.

— Был, как не быть! Все были. Кто жись любил, кто своей деревней и Родиной дорожил. Все были. И таких, как ты, мальцов встречал тама, Минька. Не один я кровушку лил за волю.

— И фашистов убивал?

— На то она и война, чтобы ворога не пущать на свою родную землю. Тута ужо кто кого.

— А награды твои, деда?

— Не Ваньки же Ветрова, — недовольно буркнул дед Ероха. Минька не успокаивался. Он находился еще под впечатлением музыки о землянке. Его воображение рисовало молодого деда Ероху с автоматом в руке.

— Ты генералом был?

— На войне рази токо генералы воюют. Я с рожденья рядовой свово народа, — гордо ответил дед.

— Почему о твоих наградах не знают у нас в деревне? Живешь вона как срамно.

— Это пошто живу я срамно? — построжел дед Ероха, презрительно глянув на мальца.

— Люди сказывают, что в избе у тебя тошно...

— Ишь, всем есть дело до моей избы. Прежде всего, чистыми должны быть душа и сердце. Остальное — как придется. Сам-то рази не видишь, что я не в могуте? Пущай остаётся всё как есть. Что не знают в деревне о моих наградах, то Бог им судья. Ты вот чо, Минька, принеси-ка награды суды. Тама торбочка. Склади в неё.

— Торбочка?

— Ну, мешочек.

153

Минька обернулся быстро. Отыскав в той же тумбочке, заваленной разным хламом, засаленную торбочку, сложил в неё награды и, вернувшись, подал деду.

— Мой век недолгий, Минька. Возьми себе на память это добро. Хошь ты будешь помнить деда Ероху.

— ?!

— Бери, бери, земеля, — настаивал дед Ероха. — Я ить не шуткую. У меня после энтой проклятой войны ни детей, ни родни не осталось. Кто помер, кого убили, кто в безвестье канул. Все канули в войну. Куды тепереча мне их. С собой нести в могилу? Не удобственно как-то. Писал я тут в городской музей, чтобы забрали награды, а имя, видно, всё некогды. Видно, никому не нужны наши ратные подвиги. Тепереча жизнь исчисляется другой мерой, не пойму я её. Умом я стал слабый, не знаю жизни молодых. А ты бери. Не теперь, так посля разумеешь. Сбереги тока их. Детям своим покажешь али внукам: мол, жил-был на белом свете такой бесхитростный срамной дед Ероха. Минька аж задохнулся. Не за подарком он шёл к деду Ерохе, для утешения. Получилось всё по-иному. Но тут же, кисло сквасив рожицу, он возразил: — Я же не говорю, что ты срамной, деда. К слову пришлось.

— Ладно ужо, забудем обоюдные обиды, — ласково поглядел на мальца дед Ероха. — Так хошь ковды обучаться игре на гармонике?

— Разве можно научиться! — насторожился Минька, отпрянув от деда.

— При стремленье и усердье всё можно. Вона, медведей в цирках и то всяким премудростям обучают, — утвердительно и спокойно ответил дед Ероха.

— Надо много знать и многое делать своими руками. Трутней без тебя вона сколь развелось. Ты башковитый, должон, земеля, сам всё спытать. Понял ли, чо толкую?

— Та-а-акое?.. Не-е-е... нельзя, — сопротивлялся Минька.

— А ты спробуй, земеля, — не отступался дед Ероха. — Спервоначалу спробуй, ужо посля отбивайся руками и ногами. Гармонька ить любому душу вымет. Дурею я, когда вижу цвет черёмухи, круженье в голове деется. Так и охота к милахе прикоснуться. Да вот беда — ноги не несут. Непослушными стали, треклятые. А ты спробуй... Минька стоял перед дедом истуканом, прижав к груди торбочку с наградами. Они грели его. Упорствовать больше не стал. Дед Ероха возьмёт и отымет их назад. Он, сунув награды подмышку, опасливо принял из рук деда гармонь. Страшно стало. Ремень длинным оказался, спал с плеча. Дед услужливо поубавил его. Притянув к себе мальца, тихо сказал: — Награды-то положь на лавку. Их ужо никто тепереча не отымет у тебя. Оне твои вовеки 154

веков. Береги их и помни: народ наш многострадальный. Меня не станет, а оне подскажут те как быть дале, если в сумятице голову не потеряшь. А тепереча сдружись с гармонькой. Смелее. Она ить не кусатся. Обходись с ней, как с матерью родной, с приветом и ласково. И примолк дед Ероха, поглядывая на мальца, скорбно поджав губы. Помолчал. Поправил кепку и подтолкнул будто невзначай паренька: — С правой стороны тута главные пуговки — оне выводят чо надо. С левой — помога им. Басами прозываются. Ну, ты сперва на главных попиликай, — и прошелся пальцами по клавишам. — Токо меха не дери, как траву болотную на стельки, бережливым будь. Надо с ней, с гармонькой-то, как с девкой перводанной обращаться. Не суетись, с девкой-то, а то всё дело спортишь. То ить отвернётся, к другому навострится, который побойчее да помягче. Ты её лаской, лаской бери, милаю. Минька, отыскав пальцами первые попавшие кнопки, надавил, рванул мех. Гармошка задребежала, издала плаксивый, нутрораздирающий звук.

— Э-э-э, земеля! Так дело дале не пойдёт. Ты спервоначалу одним пальчиком понажимай кнопки-то, улови звук. Ужо посля бойчее пойдёт. Тут ить и слух надобен. Слухать не те звуки, что ты ушами ловишь, какие есть вокруг тебя, особый слух. Забудь напрочь чо деется вокруг тебя, гармонику слухай, сростись с ней, родной. Уж солнце осело в вершинах леса, а дед Ероха усердно, без упрёков и особой навязчивости терпеливо обучал «науке» паренька. Над рекой Кемью закружил туман. Загундосили коварные комары, закружила липучая мошка. Минька не отступался. Он одной рукой изредка отбивался от гнуса, другой отыскивал нужные пуговки на гармони, указанные дедом. Когда стало совсем невмоготу терпеть кровососов, дед Ероха обнял Миньку.

— Я те говорил... Я те говорил... — тростил он восхищённо. — У нас с тобой всё получится. Чтобы прийтить к большой музыке, надоть терпение великое, как у слона индийского толстокожего, и слух чуткий, как у зверя сохатого. Внял ли?

— Угу... — согласно боднул головой Минька.

— У тя, земеля, всё при месте. Всё как надоть. Ты, Минька, не такой, как другие, особый, из крепкой породы, сибирской, — хвалил дед юнца. — Мало ишшо лупцует тебя мачеха. Она ить не негу свою справлят, а тя закалят как сталь, чтоб крепким рос, несгибаемым... Упоминание о мачехе усугубило всё дело. У Миньки разом прошла охота обучаться музыке. Он померк лицом, скособенился. Не надо было деду Ерохе в столь торжественные минуты говорить о ней. Вон, почти «Коробочку» изучил. Маленько погодя и «Землянка» 155

получились бы. Миньке не хочется больше даже прикасаться к гармони. Ну её к лешему, гармонь эту, раз дед мачеху под руку трясёт. Пускай сам у неё уроки жизни вожжами получает, закаляется вместе. Минька не хочет такой поблажки ни от мачехи, ни от деда Ерохи. Отец и тот ему противен стал. Пагубное настроение паренька не ускользнуло от деда Ерохи. Он спохватился о своей оплошности, да поздно. Но сразу не стал утешать юнца. Дружелюбно посоветовал: — Ты, Минька, не куксись. Ить ты мужик крепкой кости. Таких в нашей деревне днём с огнём не сышшешь. Дай-ка мне струмент, счас всё уладим. Гармонист хватил по басам. После проигрыша заиграл задорную русскую плясовую. Затем настроился на умеренный лад. Стонала, изнывала и плакала горючими слезами гармонь в сумеречную пору. В деревне Подгорная даже собаки не лаяли. А когда замолк последний аккорд, в округе установилась такая тишина, что даже уши ломило. Дед Ероха знал, чего хотел. К угловому скособенившемуся дому старика потянулся народ. Сюда направились как пожилые, так и молодые жители деревни. Не заминули приковылять и старики. Минька в толпе заметил и мачеху с отцом. Он уже намеревался юркнуть за поскотину и пуститься наутёк, но дед Ероха повелительно указал глазами ему на место рядом с собой. Когда гармонист закончил играть, бабы печально завздыхали, кое-кто — вытирая концом платка слезу. Мужики угрюмо молчали, топтались на месте, как жеребцы в стойле. Дед Ероха выждал подходящую минуту, строгими глазам с прищуром обвёл деревенский народ. Затем, гордо вскинув голову в восьмиклинке, всем сделал будто вызов: — Глянется?!

— Играй, Ероша, играй шибче, — попросила дребезжащим голоском мачеха Миньки. И запричитала, вывёртывая душу каждого наизнанку: — Сердце заходится от твоей гармошки, окаянный! Ах ты, проклятущая жизнь наша!.. Всё в нужде да в работе. Продыху никакого. Играй, Ероша, играй... В эти ответственные минуты дед Ероха был неприступен. Его маленькая головка в кепкевосьмиклинке на макушке на тонкой жилистой шее походила на шляпку гриба-боровика. Но у этого гриба ещё больше строжели ещё зоркие и колючие глаза.

— Вот чо я вам, земели, скажу. Особливо тебе, Клавдея, — твердо сказал дед Ероха, отставив гармонь и обняв Миньку за плечи. — Вот чо... Вот энтот вьюнош с сёднешнего дня мой последыш. Он ишшо чишше меня могёт извлекать музыку. Когда станет играть как надо, я 156

подарю ему тальянку. Она, тальянка-то, ишшо с германской у меня, дедовская. — Лицо деда помрачнело, стало жалостливым. — При всём честном народе заявляю: у него, у Миньки-то, всё при месте. Всё как надо. Умишком слабенький ишшо, правда, но его ему не занимать, и слух, как у него, пущай в театоре любом поишшут. Попомните, когда нынче из самого главного театору Красноярску наезжали к нам артисты. Попомните ли?

— Как не попомнить, — ответила за всех мачеха Миньки. — Чо там хорошего!.

— Я к чему клоню-то? Один так ревел лихоматом, у Агафьи слезу прошибло. Было ли, Агафья?

— Ну, было... — заозиралась боязливо Агафья.

— То-то... — удовлетворённо согласился дед Ероха, победоносно обвёл односельчан глазами. — Толкую вам ишшо раз... Далеко пойдёт земеля Минька. Свои доморощены артисты на деревне скоро объявятся. Попомните мое слово. А ты, Клавдя, поумерь свой пыл, помене слюной брызжи. Если отобьешь вожжами охоту вьюноши к хорошей музыке, пущай обчество осудит тебя. Ты талан великий мож загубить. Он, Мииька-то, ить настоящий человек.

— Я чо? Я ничо... — ужалась мачеха и спряталась за спину мужа.

— Не строй из себя невинную, — расходился не на шутку дед Ероха. — Понимаю, многолюдство в избе. Што ж из того? Хто дал те право изгаляться над мальцом? Ишь, удумала на горох мальца ставить! Тебя бы голышом-то на крапиву посадить. И посажу... Мачеха взбунтовалась: — Руки короткие, старый скрипун. На себя погляди, как живёшь. Ни кожи ни рожи, туда же нос суёшь. У самого в избе шаром покати. Помолчал бы уж, пришлый... Как был ты чужаком, так и остался им. Совсем чужой ты нам... Откель тока явился! Народ недовольно зашумел. Минькину мачеху поминай, как звали. Она, горько зарыдав и закрыв пылающее лицо руками, умчалась к реке. Колкие слова Клавдии не смутили деда Ероху. Он, с достоинством поклонившись землякам, обратился к деревенскому люду: — Милаи мои, вы знаете меня. В жизни я никогда не кривил, не брехал, как пёс из подворотни. Как есть чистый сердцем и помыслами. Обрашшаюсь к вам молебственно: возьмём ли обчеством оберег над вьюношей?

— Как не взять! — выкрикнула тётка Меланья. К Миньке подошел отец, обнял, притянул его к себе, при всём честном народе громко сказал: — Ты прости её, Клавдю-то, сынка. Вместе нужу мыкам. Ничо тут не сделаешь.

157

158

— Ладно... — пообещал Минька. — Только домой не пойду.

— Куда лыжи навострил?

— У деда Ерохи останусь... — и паренёк просяще посмотрел на старика.

— Ну, это ты брось, — возразил отец. — Раздор в семье нам ни к чему. Уймись, сынка... Всё уладится. Минька вынырнул из рук отца, спрятался за деда Ероху. Тот, погладив его по курчавой голове, бережно подал торбочку.

— Не забудь, внучок, это... — Губы деда дрогнули. Он незаметно смахнул навернувшуюся на глаза слезу, подтолкнул мальчишку. — Иди, иди с отцом. К завтрему сызнова приходи, буду ждать тебя. Птицей пролетело короткое сибирское лето, промелькнула яркая осень. Наступила тягучая зима. Минька исправно ходил в школу, одолевая третий класс. В дневнике троек было густо, а вот по пению красовались пятёрки. Пел он так же хорошо, как играл на тальянке. Деда Ерохи не стало. На погост его провожала вся деревня, от мала до велика. В кои века в глухую отдалённую деревеньку Подгорная даже заявилось районное начальство. Прилетели на вертолёте. У могилки деда Ерохи взял слово глава района, в чёрном костюме, белой рубашке с галстуком. Минька слышал, как учительница Вера Петровна, увидев его, восхитилась: «Импозантный мужчина!» Что это слово обозначало, Минька не знал. Но в гордом, высокомерном повороте головы, движениях начальника Минька угадывал мачеху. Стало не по себе. Не понравился Миньке он. И говорил он не о дедушке Ерохе, а больше о себе. Что, мол, руководит районом второй срок и на третий собирается. Дядя Епифан вон тоже сидел в тюрьме. Срок мотал, да помалкивает. Говорит, за «мокруху» сидел. Это слово тоже не ведомо было Миньке. Но слышал, что дядя Епифан за убийство сидел. Значит, голова много людей убил, если собирается на третий срок. Но больше всего Миньке не понравился начальник тем, что много якал. Дед Ероха ему строго-настрого наказывал, что «я» последняя буква в алфавите. Кто много якает, тот ничего для людей не стоит. Нудно говорил начальник, а про покойного так ничего и не сказал. Правда, военный с большими звёздами на погонах вспомнил деда Ероху.

— Дорогие мои земляки, — обратился он к людям. — Сегодня мы провожаем в последний путь героя войны Дмитрия Ивановича Ерохина.

— Как! — удивилась тётка Агафья. — Разве дед Ероха звался Митрием Иванычем?

— О перевернул, очумелый! — зашептала тётка Меланья. — Вклепался, видно. Дед Ероха для нас всю жись был Ерохой.

159

Военный свысока посмотрел на старушек, будто извиняясь перед главой района.

— Да, дорогие мои земляки, героя Дмитрия Ивановича Ерохина, — подтвердил он, — кавалера трёх орденов Славы. Почти до логова врага, до Берлина дошёл рядовой Ерохин. Оказался со своим батальоном в окружении. Потом пятьдесят восьмая... Не один он в немилость попал. После уж приехал в вашу деревню. Но Родина не забыла героя. Все награды нашли его. Трудная и горькая жизнь была у Дмитрия Ивановича. Семью потерял в блокадном Ленинграде. Солдат Ерохин остался навеки с нами стойким, мужественным. Вечная ему память. Военный белым платочком смахнул пот с лысины, бочком приблизился к главе района, шепнул на ухо: — Ещё чего сказать, Иван Карлович?

— Будет! — резко ответил тот и тоскливо посмотрел на хлопающий лопастями вертолёт. Полная тётенька с музея просила односельчан найти награды деда Ерохи. Дескать, для истории ей надо их, для музея. Минька больше не слушал. Он помчался домой, замыкал дедовскую торбочку на поветях так далеко, что после сам еле отыскал. Когда вертолёт улетел, Минька ринулся на поминки в старенький дом знатного гармониста. Деревенские бабы в нём прибрали, помыли полы, мужики принесли столы, сладили сидения из неструганых досок вдоль стен, застлав их домоткаными половиками. Бабы натащили съестного, кто чего мог. Пригодился лагун браги. Хмельная брага со спиртовым колобком оказалась. Тётка Агафья его пожертвовала на помин души деда Ерохи. Тихо жил герой войны и тихо ушёл. Вся деревня добром поминала деда Ероху. В маленькой избёнке поминальное застолье менялось раза три или четыре, Минька не считал. Тут и отец с молчаливой мачехой были. Когда после поминок вся деревня собралась у палисадника деда Ерохи, отец сказал: — А чо, земляки, хороший был наш дед Ероха, Дмитрий Иванович. Добро людям нёс.

— Благостный, благостный, — подтвердили старушки.

— Настоящую музыку любил, а ушёл без музыки. Ну-ка, Минька, помянем нашего дедушку, как полагается. Пущай вся Рассея гордится им, а особливо наша деревня. Играй, сынка, прошу тебя. Минька не посмел ослушаться отца. Когда он выпьет браги, то буйным, неуправляемым становится. Вона, глава района на третий срок наладился, не дай Бог, отец какой заработает. Изживёт тогда Миньку мачеха. Минька неуверенно растянул меха тальянки, озлился и жахнул так, что у всех уши заложило.

160

161

Ты Подгорна, ты Подгорна... Когда улетел последний аккорд за речку Кемь, Минька уронил вихрастую голову на гармонь и горько зарыдал.

— Ну, буде, буде, сынка... — успокаивал его отец. Осторожно взял у мальца гармонь и, приспособив её подмышку, повёл сына домой. *** Всё это вспомнилось Миньке, как сон. Он никак не мог смириться с мыслью, что деда Ерохи не стало. Часто ходил на погост с гармошкой и там подолгу играл «Дунайские волны» и «Землянку». Всё, что умел играть, дед Ероха передал Миньке. Mинькa и сам уже пытался сочинять мелодии. Тронет ли жалостливое сердце трель птицы, мерный ли шум леса, ветер ли засвистит над стрехой — Минька изображает эти звуки на гармони. Получались трогательные, щемящие душу мелодии. Правда, складывать слова у Миньки не получалось. Но и без них всё шло как надо. На улице завывала метель. Минька в поте лица корпел над трудной задачей. Немного подросшая мелюзга, братья и сёстры, занимались кто чем мог. Одни тоже уроки делали, другие — золу из печи выгребали, пакостили. Отец другой месяц на промысле в тайге. Мачеха ещё потемну упорола на колхозную ферму. Минька, вспомнив мачеху, поёжился, отложил тетрадку. Правда, дед Ероха поумерил её норов, но под горячую руку не попадайся. Она так и не отменила обязанностей пасынка. Минька, как старший, должен был мыть с речным песком некрашеные полы в доме, ухаживать за коровой. Чтобы сухо у неё было и сена вдоволь. Минька, освоив гармонь, быстро сообразил, как уладить работу по домашности. Он, лукаво посмотрев на несмышленую детвору, ухмыльнулся.

— Эй, земели! — позвал он громко, как делал дед Ероха. Взял в руки гармонь. — Где лежит тряпка? А где ведро с водой и миска с песком, не забыли? Скоро мать явится. Она не любит беспорядков. Чтобы всё было тика в тику. Дети оставили свои заботы. Минька с огромным удовольствием растянул меха тальянки. И полилась чарующая музыка собственного сочинения. В доме то соловьи напевали, то лес качался и скрипел, а то вдруг волны стали биться о крутой каменный брег. Ребятишки разинули рты.

162

— Такую не слышали! — изумился старший Колька.

— То ли ещё будет! — похвалился Минька, наддав по басам. Его тонкие пальцы бойко бегали по кнопкам, и сам он весь в напряжении, как заправский музыкант. Откинув на бок русую голову, он задумчиво смотрел в мёрзлое изрисованное узорами окно. Сомкнув меха, призывно бросил: — За дело, земели!

— Сыграшь ещё? — попросил Колька.

— А как же! — с достоинством ответил Минька. — Как только уходишь скотину. Колька принялся наводить в ведре пойло для коровы. Девочки без ропота взялись за тряпки, младший Сергунька умостился на деревянной кровати, поджав под себя ноги, как цыплёнок в песке. Но все с любопытством глядели и ждали, когда у Миньки задумчивость пройдёт. Теперь такое с ним часто случается — уставится истуканом в окно и смотрит на улицу во все гляделки. Кого там выглядывает? Может, деда Ероху поджидает? Он часто рассказывает детям о подвигах Дмитрия Ивановича Ерохина, героя рассейского. В доме установилась на время тишина — ни шума, ни визга не слышно. Рыжий таракан и тот на краю миски замер, поводя в недоумении длинными усами. Колька слетал к корове мухой. Он с сознанием исполненного долга, умостившись на чурке напротив гармониста, приготовился слушать. Младший крикун Сергунька ужался в стену, как будто его вовсе не было в доме. Настя с Алёной у порога выжимали мокрые тряпки. Минька, оставив думы, взялся за гармонь.

— Минька, ты обещал награды героя показать, — остановила брата Настя, вытирая со лба пот. — Обещал ведь?

— Обещал, — недовольно буркнул Минька. — После когда-нибудь.

— Обещал, обещал, — зачастила Алёнка. — Помнишь, ты сказывал, как дедушка Ероха учил — нельзя обманывать.

— Нельзя... — неохотно согласился Минька. Но делать нечего, слово должно быть крепче кремня. Минька, оставив гармонь, раздетым вышел на улицу. Вернулся скоро, держа в руках торбочку деда Ерохи. Он аккуратно разложил ордена и медали на столе, подолгу вертя в руках каждую.

— Вот эта медаль за победу над Германией. А вот это орден Боевого Красного знамени.

— А вот эта? А вот эта? — торопили его дети.

163

Минька повертел орден Славы в руках, переместил его в первый ряд.

— Тут непонятно написано, но чую, что заглавный.

— Спроси у Веры Петровны, — подсказал смышлёный Колька.

— Нельзя...

— Почему?

— По кочану, — разозлился Минька. — Сказано, нельзя. Думаешь, наша учительница разберёт стёртые буквы? Много хочешь... Минька, взяв в руки гармонь, заиграл фронтовую деда Ерохи, «Землянку». В ночи не гармонь плакала — Минька рыдал, глядя на награды и старательно выводя мелодию. Он не заметил, как в доме объявилась мачеха. Она тихо уселась в уголке и не подавала признаков жизни. Усталая и растрёпанная, молча смотрела на пасынка, прослезилась. Минька, заметив мачеху, невольно вздрогнул и стал растерянно смотреть то на награды, то на неё.

— Играй, играй, сынок, — успокоила она. — Я всё понимаю. Спасибо Митрию Иванычу. Уважительный старичок был. Земля ему пухом. Это надоть же какую струменту удумали! Деда Ерохи нет с нами, а она песню речет. С нутра извергат... Вона от тебя малые к труду приучаются. Поиграй, сынок. Вместе попечалимся. У Миньки отлегло от сердца, как будто неподъёмный груз с плеч сбросил. Жалко стало мачеху, тётку Клавдю. Зря он её остерегается и конфузит. Тётка Клавдя хорошая и добрая. И он заиграл. С охотой играл, сколько мог. До полуночи старательно выводил свои и чужие мелодии. Повторил «Землянку». Вся семья плакала о дедушке Ерохе, глядя на его награды. Когда печка остыла и в избе стало прохладно, Минька отчаянно рванул меха гармони. Сделал лихо перебор, жахнул по басам и ломающимся голосом пропел: Ты, Подгорна, ты, Подгорна... На улице свирепствовала пурга. Деревню окутала беспросветная долгая зимняя ночь.

164

165

Виталий Пырх

166

есною 1947 года на Украине начался голод. На семейном совете с участием моих родителей было решено срочно бежать из города. На деревню — к дедушке и бабушке. Небольшой, в одну улицу хутор, где мы собирались пережить лихолетье, был отстроен в тридцатые годы выходцами из красивейшего в Приднепровье села Андреевка. Навсегда ушедшего на дно после сооружения Днепровской ГЭС. К тому же хутор находился всего в шести километрах от Запорожья.

— Если поднатужиться и купить велосипед, — говорил матери отец, — то и на работу можно будет оттуда ездить. Получится даже быстрее, чем из города. Через несколько дней мы оставили Запорожье и перебрались к дедушке на хутор. Первое, что я помню в своей жизни, — это солёный огурец, протянутый из бочки. Наверное, мы осматривали дедушкино поместье, и он завел нас в большой и заброшенный чулан. Как сейчас помню, что когда мы туда вошли, то чуть ли не из-под моих ног взлетела вверх огромная, серого цвета сова. Которая тут же уселась на верхнюю балку и в упор уставилась на нас.

— Кыш! Кыш, противная! — замахала руками на неё мать, но сова даже не пошевелилась. Видимо, она соображала, что достать мы её не сможем, а вылетать на улицу, в жаркий и солнечный день, ей не хотелось. Я же с ужасом смотрел на неведомую мне доселе ночную птицу и только крепче прижимался к подолу матери... А она говорила отцу: — Сова на Украине — это знак смерти... И тогда дедушка, чтобы отвлечь меня от не очень благостной картины, подошел к стоявшей в углу чулана бочке и достал оттуда солёный огурец.

— На вот, попробуй... Я откусил кусочек и недовольно скривился: огурец был солёный и невкусный. К тому же от него пахло какими-то травами. В общем, мне показалось, что гадость несусветная. Но именно с этого солёного огурца и началась моя осознанная жизнь: летом сорок седьмого мне исполнилось три с половиною года... А вообще-то меня и сейчас поражают многие детали моего детства. Ну, скажем, откровенные разговоры взрослых из ближайшего отцовского окружения. Тогда, в дотелевизорную эпоху, даже несмотря на тяжёлую физическую работу люди умели как-то по-особому 167

отдыхать и радоваться жизни. Наверное, ценили тот шанс, который им уготовала судьба. Нельзя же было не понимать этого после таких многочисленных жертв! И каждый день, после двенадцати часов изнурительного труда, прихватив с собой нехитрую снедь да выпивку, люди приходили к кому-то одному из соседей, чтобы, посидев, завтра тем же составом собраться в доме у другого. Выпивали, разговаривали, пели душевные песни... И я помню до сих пор всех отцовских друзей! Каменщиков, машинистов паровозов, их помощников, слесарей, токарей... Все они прошли войну, все побывали, и не раз, в цепких объятиях смерти. Им ли было бояться друг друга?

— Пусть эта банда, что сидит в Кремле, — крепко подвыпив, кричал, например, дядя Вася, — не принимает нас за идиотов. Мы не ишаки, чтобы всю жизнь пахать и пахать на них! И за столом все одобрительно соглашались. Нет, не ишаки... Соглашались, чтобы назавтра как ни в чем не бывало снова разойтись по своим заводам и полям. И пахать, и пахать, и пахать... Уж такими они были — мои сородичи и соседи, великое поколение двадцатого века! И ведь ни одного доноса друг на друга, ни одного ареста! В те-то времена! Но самое страшное, на мой взгляд, происходило по ночам. Объединившись с кем-то из своих, мой отец, отработав двенадцать часов на заводе, шел добывать пропитание. И чаще всего — собирали какое-нибудь зерно с колхозных полей. Иначе спасти от голода семью — с тремя малолетними детьми — было нельзя. Я нередко размышляю над тем, чего это ему стоило. Вчерашнему солдату, проползшему на животе (отец воевал в разведке) пол-Европы, бравшему Вену и Будапешт, освобождавшему Белград, имевшему четыре (!) солдатских медали «За Отвагу» и отработавшему тяжелейшую смену на заводе — по-пластунски пробираться на колхозные поля, а они были за околицей, чтобы найти там какую-нибудь пищу для своих детей. Чаще всего ею служила кукуруза — её отец и приносил в холщовом мешке, втайне от чужих глаз. И, проснувшись нередко посреди ночи, я слышал, как мои родители тщательно прятали по углам содержимое мешка. А потом на другой день нас, детей, усаживали за стол и, под присмотром матери, мы на специальном приспособлении перерабатывали кукурузные початки — отделяли от них золотистое зерно. Ну а «пустышки» после сжигались в печи. Затем уже сама мать, а это была очень тяжелая работа, вручную перемалывала твёрдые зерна на каменном жернове и получалась кукурузная мука. Крупная, не очень съедобная, но мука. Именно кукурузная мамалыга, своеобразное варево из грубо перемолотых кукурузных зерен, и спасла нашу семью от голодной смерти в те тяжёлые годы на Украине.

168

169

170

Но чем это могло обернуться для отца? Ведь десять лет лагерей, по законам тогдашнего времени, давали уже за пару пшеничных колосков, подобранных с колхозного поля. А тут — целый ворох кукурузных початков! Да за такое ставили «к стенке»! Впрочем, не раз и не два, прижавшись со страхом к подушке, я слышал, как вдалеке, куда и ушёл мой отец, гремели винтовочные выстрелы. Что-что, а охранять народное добро «от расхитителей социалистического хозяйства» в сталинские времена умели. Как, впрочем, и воздавать, в должной мере, людям за их каторжный труд. Помнится, после уборки урожая сорок седьмого года привезли на подводе в наш двор выработанные на трудодни несколько мешков пшеницы — заработная плата за год работы на колхозных полях сразу нескольких человек! Дед что-то там подсчитал в уме, видимо, определяя, сколько муки из этого количества зерна можно намолоть, а потом в сердцах сплюнул в дорожную пыль. Ну, как на всё это прожить до следующего урожая? А летом 1948 года мой дед умер. Предвестником такого печального для нас события послужила всё та же, уже виденная мною, сова по-украински сыч. Которая каждое утро стала усаживаться на столбе напротив нашего дома.

— Ох, не к добру это, не к добру... — горестно вздыхала мать, тщетно пытаясь прогнать надоевшую птицу. Но та словно не замечала её. И, даже отлетев, на следующее утро возвращалась опять. Так и прилетала сова на свой столб до тех пор, пока моего деда не стало. Весной того года у него случился инсульт, и хотя дед был не совсем еще старый человек, всего 75 лет, однако ухаживать за ним было некому. Через несколько дней он умер. И я впервые увидел на сельском кладбище своего отца плачущим. Мне же почему-то казалось, что плакать мой отец не может никогда. Это и потрясло больше всего. От удивления я поскользнулся и чуть было не свалился в глубокую яму. На дне которой уже покоился гроб с моим дедом. И тогда мне стало ясно, что счастливое моё детство закончилось, и что вот с этого дня у меня начинается вполне уже взрослая жизнь.

нешне она напоминала красивую ёлочную игрушку, слегка перепачканную грязью. Я с завистью смотрел на своего старшего брата, вертевшего её в руках.

171

— Дай поиграть, — без всякой на то надежды попросил я его, но брат только отмахнулся: «Отстань, малявка...» Был он на шесть лет старше меня и шансов переубедить его не было. Брат, гордо поглядывая на нас с сестрой, вытер игрушку о штаны, а затем принялся разгибать металлические «усики», обнажившиеся из-под грязи.

— Дай-ка я её обмою, — сказала мать, вышедшая во двор с ведром воды. Она только что принялась мыть окна подслеповатой украинской мазанки. — Вечно вы что-то найдёте... Но, вытерев насухо «игрушку» тряпкой, тоже не удержалась от похвалы: — О, так она и вправду красивая... Потом строго наказала брату: — И ему дай поиграть. Не жадничай... Тот недовольно засопел — будет он делиться добычей с трёхлетним мальцом! Отвернувшись в сторону, брат ещё усерднее занялся неподатливыми «усиками»: те уже были почти разогнутые, осталось только выдернуть. Как зачарованные, следили мы с сестрой за действиями брата, даже не задумываясь над тем, что может произойти. Да и откуда нам было знать, что у него в руках! Неизвестно, чем бы всё это закончилось, не проходи мимо по деревенской улице мужчина. Должно быть, схоронили бы нас вместе в общей могиле, как делали это нередко тогда на Украине, ещё не оправившейся от голода сорок седьмого года и щедро напичканной с войны подобными «игрушками». Но, видимо, не пришло наше время, и кто-то там наверху заступился за нас...

— Ни с места! Замри! — закричал неизвестный мужчина, сходу преодолев деревенский плетень. — Дай-ка её сюда! Немедленно! Но брат инстинктивно спрятал руку за спиной и повернулся к матери.

— Ну, шо вы пристаете до дытыны, — проговорила та удивленно. — Хай поиграется игрушкой. Она же красивая....

— Игрушкой? — едва не задохнулся незнакомец, уже отобравший у брата разноцветное его сокровище. — А ну все за хату! И было в его голосе такое, что мы повиновались без разговоров. А он, убедившись, что поблизости никого нет, выдернул из немецкой «лимонки» чеку и бросил её что есть силы в огород. От раздавшегося через мгновение взрыва заложило уши. Жалобно звякнули шибки украинской мазанки, залаяли собаки... А побледневшая от испуга мать так и села на землю.

172

И только мой старший брат, кажется, не испугался. Он с ненавистью смотрел на незнакомого мужчину, отобравшего у него такую яркую и такую красивую игрушку.

лучилось это так давно, что я уже и сам начинаю кое в чём сомневаться. Ну как, скажите, мог четырёхлетний пацан притащить домой тяжеленный артиллерийский снаряд и отсоединить его от гильзы? А ведь притащил! И отсоединил! Я и сейчас качаю в сомнении головой, когда вспоминаю, как это сделал тогда: засунув снаряд в штакетник забора, я начал потихоньку его расшатывать, повисая на гильзе всем своим телом. И таки расшатал: снаряд начал поддаваться, а потом и отсоединился совсем. Дав, наконец, доступ к вожделенному пороху! О, та необыкновенная пора первых послевоенных лет на Украине! С утра и до ночи мы, уцелевшие мальчишки, носились по немецким и по русским траншеям, по слегка присыпанным окопам и жадно подбирали всё, что побросали второпях бежавшие и наступавшие на запад войска. Чего только не было на наших мальчишеских складах! И пахнущие машинным маслом автоматы, и до блеска начищенные штык-ножи, и немецкие кинжалы... А главное — патроны, патроны, патроны... Мы их сносили тысячами! Пулемётные, винтовочные, пистолетные... Словно горох, стучали они за майкой у каждого; потом, обзаведясь инструментом, мы добывали из них порох. Делалось это просто: один щипцами или кусачками удерживал пулю, в то время как другой расшатывал патрон. И уже через секунду серая струйка пороха стекала в подставленную банку... И зачем он нам нужен был в таком количестве, сейчас уже и не припомню. Но именно порох служил нам вместо денег: на него мы меняли найденные в немецких траншеях пустые бутылки из-под французских вин и шампанского, на него «покупали» редкую тогда редиску или яблоки. Сорок восьмой год на Украине был голодным и жарким. Люди никак не могли отойти от прошлогодних страданий, когда, не успев залечить свои раны, земля одарила эти края небывалым по силе суховеем. Мало кто сумел тогда выжить, даже работая на земле: в нашей семье, например, умерло от голода несколько человек — и родная моя тётя, и двое её детей...

173

Как сейчас помню оборванных и заросших пленных немцев (они строили тогда неподалёку от хутора, на котором мы жили, автодорогу Москва-Симферополь), потерянно бродивших от хаты к хате. Они тщетно пытались выменять на кусочек хозяйственного мыла, которым их, видимо, снабжали в избытке, хотя бы корочку хлеба. Но где её было взять в притихшем от голода селе, только и известном потому, что именно здесь, по его окраине, пролегала когда-то сильно укреплённая позиция фашистов, упорно цеплявшихся за запорожский плацдарм и за мелитопольский выступ! И всё же моя мать, завидев как-то застывшего возле нашей калитки в вопросительной позе попрошайку, тихо подозвала меня и протянула небольшую корочку хлеба.

— Отдай ему... Только мыла не бери... Немец схватил мой хлеб, едва я к нему подошел. И что-то сразу же забормотал благодарно на своём гортанном наречии. А потом, слизывая на лету с ладони крошки, протянул мне в ответ прямоугольный коричневый кусочек.

— Битте! Битте!

— Не, — неуверенно отмахнулся я. — Мыла нам не надо... Этот его затравленный взгляд я, наверное, буду помнить до своей кончины. Высокий и долговязый мужчина, в потрепанном, мышиного цвета мундире, лет тридцати-тридцати пяти. И я, четырёхлетний пацан, которого он пришел покорить, сам не евший ещё досыта, угостил его хлебом. Не выдержав, немец разрыдался и что есть духу бросился от нас по улице. Я обернулся ещё на один плач. Это моя мать стояла неподалёку и тоже навзрыд плакала... Впрочем, я немного отвлекся. Так вот, притащив домой артиллерийский снаряд, я уж каким-то непостижимым способом освободил его от гильзы и высыпал на землю содержимое блестящего медного цилиндра. Порох! Увидев такую огромную гору желтоватого пороха, я тут же поместил её за свою «пазуху» — так мы называли стираные-перестиранные майки, достававшиеся нам от отцов. А так как поблизости во дворе возилась бабушка, то, чтобы поклажу мою не обнаружили, я переместился с ней в хату. В центре невысокой саманной избы стояла русская печь, которая, как мне помнится, горела всегда. Во всяком случае, за тем, чтобы не потух огонь, бабушка следила особенно тщательно: спичек в ту пору ни у кого на хуторе не было. И если бы, скажем, такая напасть всё же случилась, и огонь бы в печке погас, то нужно было бы, взяв совок, идти к соседям «за жаром». Это считалось для хозяйки позором...

174

175

Я высыпал свою добычу — артиллерийский порох — на чисто прибранную доливку (так называется на Украине глиняный пол, который в жару холодит, а зимою — греет) и принялся подробно изучать его. Какой он чистый, ровный! А как он горит? Конечно же, для ребёнка это было наиглавнейшим вопросом: ведь если мой порох горит так же хорошо, как тот, что мы добываем из патронов, то я, считай, теперь самый богатый человек на хуторе. На один такой снаряд можно будет выменять полсела! Это ж сколько нужно расковырять патронов, чтобы добыть такую кучу пороха! Сказано — сделано, и вот уже я, взяв одну из жёлтых «соломок» в руку, подошёл к русской печи, в глубине которой вовсю полыхал жар. «Соломка» моя загорелась, однако не вспыхнула сразу, как я ожидал. Бездымный огонь, медленно пожирая её с одного конца, постепенно приближался к пальцам.

— Ничего себе! — не удержался я. — Так он почти и не горит! Что ж это за порох? Откуда мне, четырёхлетнему мальцу, было знать, что для того чтобы «бабахнуть», артиллерийскому пороху нужно давление! Что он потому и горит так медленно, что горит «на свободе», а не запертый в гильзу! Раздосадованный тем, что артиллерийский порох так медленно горит, я, не долго думая, поджёг всю лежавшую на доливке кучу. И порох вспыхнул! Да так, что на мне сразу же загорелась майка! Огонь мгновенно поднялся вверх, едва не коснувшись потолка! Перепугавшись, я попытался было затоптать его ногой, но жёлтые «соломинки», размягчённые огнём, продолжали гореть и накрепко прилипли к тапочкам. Я взвыл от неожиданной боли. А потом — заплакал. И в ужасе закрыл глаза руками... И в этот момент в хату зашла бабушка. В то время ей было уже за семьдесят, но вряд ли она, не умеющая ни читать, ни писать, а только родившая и вырастившая двенадцать детей, точно знала свой возраст. В мгновение ока схватила она пылающую головёшку, а это бы я, и с силой бросила на кровать. А потом так же быстро обернула меня одеялом... И в следующую секунду я услышал шипение: это бабушка вылила на горевший порох и стоявшее в углу хаты ведро холодной колодезной воды... С тех пор прошло много лет. Давно уже нет на этом свете ни бабушки моей, ни матери, да и родина моя оказалась «за границей». Но покуда были живы родители, я каждый год навещал Запорожье. И что бы там ни было, какие бы проблемы не складывались у меня со временем, но я обязательно приезжал на заросшее ивняком старое сельское кладбище. Где помимо всех других моих родственников покоится и бабушка.

176

Оборву, бывало, вокруг могилы траву, вырежу садовыми ножницами гибкие ивовые плети... И постою пару минут молча у изголовья. А потом, к удивлению матери, обязательно зажгу поблизости свечу — это чтобы бабушка знала, что пришёл я.

— И зачем ты ставишь свечу около могилы? — выспрашивала у меня мать. — Так ведь не положено!

— Да мало ли, что там у вас не положено! — отмахивался я. — Это у нас с бабушкой тайна... Откуда матери было знать про наше крещение огнём? Уж так получилось, но, оберегая меня, даже родной моей матери моя неграмотная бабушка не рассказала ничего.

не было лет пять, когда одна из моих многочисленных тёток, придя к матери в гости, протянула с порога небольшой «гостинчик» — обёрнутую в блестящую фольгу шоколадку.

— Это тебе. Возьми... Не веря глазам, я ступил ей навстречу и бережно принял из её рук невиданное доселе сокровище. А потом, как зачарованный, неотрывно смотрел на красивый брикетик, словно держал в руке кусочек золота, а не шоколада. Конечно же, с высоты двадцать первого века, со всего этого магазинного изобилия и довольства трудно представить себе жизнь людей, только недавно сменивших солдатские шинели на грязные ватники и строивших в стране «светлое будущее». Мне и самому теперь не верится подчас, что были такие времена в конце сороковых годов, когда во всех магазинах на Украине лежал один и тот же товар: развесной шоколад по сто семьдесят пять рублей за килограмм, да конфеты — «Радий» и «Ласточка». Первые стоили тридцать два рубля, вторые — на четыре рубля дороже. И всё, никаких тебе «сникерсов» на прилавках или «марсов»! Правда, появлялись ещё изредка и «школьные ириски» или подсолнечная халва, но так как они стоили гораздо дешевле шоколадных конфет, то в магазине сразу же выстраивалась очередь. И люди стояли у прилавка до тех пор, пока товар этот не заканчивался. После чего на витрине опять-таки оставался один развесной шоколад, конфеты «Радий» да «Ласточка»...

177

Они почему-то не пользовались популярностью у обитателей нашего рабочего посёлка. Я даже не припоминаю сейчас, чтобы кто-то их покупал. Наверное, это было слишком дорогое удовольствие для людей, многие из которых продолжали ещё жить в землянках или коротали свободное время в небольших летних кухоньках, больше похожих на просторные собачьи будки, чем на человеческое жильё.

— И какой он, интересно, на вкус, этот шоколад? — частенько заглядывался я на витрину, толкая в бок своих сверстников. — Наверное, сладкий, как мёд? Каков на вкус пчелиный мёд, мы всё-таки знали...

— Да нет, наверное, как сахар, — встревал в разговор мой двоюродный брат Витька, младше меня на два года. — Видишь, на нём такие же крошки, как на сахаре...

— Тоже мне скажешь — сахар! — презрительно бросал, услышав это, ещё один мой двоюродный брат Иван, самый старший из нас. — Сахар на цвет жёлтый, а шоколад — чёрный! Чувствуете разницу? Разницу, конечно, мы чувствовали, Хотя, если честно, то мы и сахар в те годы видели не часто. Продавался он тогда только кусковой, большими «головами», от которых отец, покупая сахар с получки, отбивал молотком небольшие кусочки. Варился сахар исключительно из свёклы и поэтому имел на вид слегка желтоватый оттенок. И всё-таки шоколад это, конечно же, не сахар, понимали все мы. Это что-то другое... Но что? Однажды я не выдержал и спросил свою мать: «А сколько килограммов шоколада можно купить на отцовскую зарплату? Коробку? Ящик? Или ещё больше?»

— Конечно же, много, — улыбнулась в ответ она. А потом, подумав, добавила: — Наверное, килограмма два или два с половиной... Но тогда бы нам весь месяц пришлось голодать... Целый месяц! Вот это да... Так кто же его ест?

— Учись хорошо, и ты будешь есть шоколад.... — сказала мне назидательно мать. Но я ещё в школу не ходил... Хотя и без неё понимал, что за такую монетку, как у меня — всего двадцать копеек! — в магазине даже шоколадную крошку не продадут! И вот у меня в руках лежит небольшой шоколадный брикетик, от которого я не мог отвести глаз. Шоколад, который я могу, наконец, съесть! Ну разве не чудо? Я уже поднял руку, чтобы сорвать с шоколадки алюминиевую фольгу, как тут неожиданно вмешалась мать: — А знаешь что, вот мы с тобой и проверим сейчас: а есть ли у тебя сила воли? Сказав это, она легонько придержала мою руку за локоть.

178

— Я, конечно, понимаю, что тебе очень хочется попробовать шоколадку, но ведь она же не убежит? А ты будущий мужчина, должен уметь управлять своими желаниями, разве не так? А у мужчины главное — это воля, иначе он ничего путного в этой жизни не добьётся. Вот ты и положи свою шоколадку в буфет, там её всё равно никто не тронет. А съешь её только через три дня. Договорились? Если у тебя есть воля, значит, выдержишь, если же нет...

— Чего-чего? — не понял я. — Только через три дня?

— Через три дня, — твёрдо повторила мать.

— Да запросто! — хвастливо ответил я и положил свою драгоценность на полку кухонного буфета.

— Вот мы и посмотрим, — улыбнулась мать и удалилась по своим делам. Оставив меня в комнате одного. Наедине с сокровищем. Как заворожённый смотрел я на «свой» шоколад — такой близкий и такой желанный!.. Маленькая красивая плиточка, словно магнит, притягивала взор. Достаточно было вытянуть руку, чтобы дотянуться до буфета и взять её с полки... Убедившись, что в дом никто не заходит, я так и сделал: открыл буфетную дверку и снял шоколадку с полки. Но потом, подумав, всё же положил обратно. Нет уж, чего-чего, а воли у меня хоть отбавляй, в этом я был уверен... Но, Бог ты мой, как же мне хотелось попробовать шоколадку! Ну, хотя бы откусить от неё маленький-маленький кусочек! Только кусочек и снова положить её обратно на полку. Никто и не заметит.

— Нет уж, — останавливал я себя сам. — Пообещал, значит, надо держаться... И я продолжал «держаться», то и дело забегая с улицы домой. Лежит ли на месте моё сокровище? Шоколадка по-прежнему лежала на том месте, где я её оставил, и будто насмехалась надо мной. Ну что тебе, мол, стоит попробовать меня? Ну что? Попробуй и положи обратно. Изредка в сторону буфета посматривала и мать, явно поощрявшая мое воздержание. Убедившись, что шоколадка на месте, она одобрительно кивала головой: — Молодец! Есть, значит, воля... Держись!

— Подумаешь, — отвечал я, сглатывая незаметно слюну. — Тоже мне испытание. Да я могу, если надо, целый год потерпеть. Такая у меня воля!

— Ну, целый год не нужно, — возражала мать... — А вот три дня, как обещал, надо продержаться. Это, между прочим, не каждый и взрослый сумеет...

179

— А я сумею, — пыжился я, стараясь не смотреть «на людях» в сторону заветной шоколадки. — Но как я узнаю, что прошло уже три дня?

— А это просто, — подошла к стене мать. — Видишь отрывной календарь? Оторвутся от него три листика, вот и три дня прошло... Я с ненавистью посмотрел на настенный календарь — целых три листочка! Это же вечность! Кто её выдержит? Но виду не подал. А только равнодушно кивнул головой — ну три листочка, так три листочка... Это мы запросто. Первый день тянулся, как неделя. Я то и дело ходил по комнате, подгоняя время. А оно шло, как на похоронах. И когда все мы укладывались спать, я старался в сторону буфета даже не смотреть. Чем больше об этом шоколаде думаешь, тем больше его хочется — это я уже понял хорошо. Но попробуй не думать!.. Даже ночью, лёжа в постели, я чувствовал, почти физически ощущал присутствие шоколада в доме. Мне повсюду мерещились новые, ранее незнакомые запахи, и я то и дело сглатывал слюнки. Вот если бы я был богатым, думалось мне, то я бы обязательно изготовил из шоколада всю домашнюю утварь — и столы, и табуретки, и даже вилку с ложкой... Не нужно было бы ничего готовить, не нужно было бы стоять у плиты. Захотелось перекусить, вот она перед тобою еда — утоли свой голод пустой кастрюлей или сковородкой. Отъешь от неё, скажем, дужки или крышку, а то и ручку.... Или же закуси шоколадной вилкой — тоже наверняка будет сытно и вкусно. Не случайно ведь из рассказов взрослых все мы знали, что шоколадом кормят в нашей стране только лётчиков — садятся те за штурвал самолёта, а в кармане у них, помимо всего прочего, обязательно лежит коричневая шоколадная плитка. Захочется перекусить в воздухе — достал и поел. Стоит ли удивляться тому, что почти все мальчишки с нашей улицы мечтали стать авиаторами — таким большим было желание «подружиться с шоколадом»! А я вот от него отказался. Причём — добровольно. Правда, не совсем чтобы отказался, а как бы повременил с его поеданием. Кому это надо? Кому моя воля нужна? Встав с кровати, я на цыпочках подошёл к буфету и нащупал в темноте гладкую обёртку. Лежит! Ну да ладно, пусть себе лежит. Уже немного осталось — всего два дня.... Чего-чего, а воли у меня хоть отбавляй! Наутро я первым делом подбежал к отрывному настенному календарю и сорвал с него «прожитый» листочек. Один день есть! Осталось всего два... Это уже чепуха, это мы переживём...

180

На моё счастье, стояли чудные июньские деньки и, вырвавшись на улицу, я вскоре напрочь забыл о своём шоколаде. И обо всём, что с ним связано. Вооружившись капканами, мы отправились с братом на колхозные поля, где в это время вовсю орудовали суслики. О том, что их нужно беспощадно уничтожать, нам с утра и до ночи вещало проводное радио. Один такой суслик уничтожает за год два пуда зерна. А если таких сусликов на поле сто, двести, тысяча? Сколько колхозного зерна можно сэкономить государству? И ведь на этом можно было заработать! За одни сусличьи лапки в городской заготовительной конторе давали восемьдесят копеек! Немалые деньги по тем временам, особенно если учесть, что норками грызунов были усыпаны все близлежащие поля. В тот день охота на сусликов была удачной, и мы с братом почти что озолотились. Во всяком случае, после похода к заготовителю, куда мы отнесли в качестве трофея добытые лапки сусликов, я получил за труды первый в своей жизни бумажный рубль. И это было уже нечто — бумажных денег в своих руках я ещё не держал... Вернувшись домой, я так был возбуждён этим невероятным событием, что даже забыл о лежащей в буфете шоколадке. А вспомнив, уже не ощутил той остроты переживаний. Лежит, ну и пусть себе лежит... Да я на свой рубль могу теперь, если захочу, и сам купить кусочек шоколада! Пойду на железнодорожную станцию и куплю. Кто мне запретит? Рубль — он и есть рубль... Но за шоколадом на станцию мне идти не пришлось. Бумажный рубль был надёжно спрятан, и тратить его в ближайшее время я не хотел. Приятно было ощущать себя богатым... Ах, мама, мама, моё самое душистое и самое тёплое на свете существо! Как часто я потом вспоминал твои повседневные «закалки» — и воли, и силы, и памяти! Особенно тогда, когда судьба заносила меня за тысячи километров от родного дома, и когда казалось, что нет уже никаких сил, чтобы выдержать испытание! Как часто благодарил я тебя за твои детские уроки! Помнится, будучи уже в армии, попал я как-то на учения в оренбургские степи — тогда там стояла очень жаркая и очень тихая погода, на небе ни облачка. По утрам мы наполняли свои фляжки водой и уходили в это пекло на целый день. Воду нужно было растянуть до вечера, но каждый раз повторялась одна и та же картина. Я тогда служил заместителем командира взвода и готовил солдат к суровым превратностям возможной войны. Но как хотелось пить в оренбургскую жару — я и сейчас чувствую ту жажду! Слепящее огненное солнце, песок на зубах, белая от соли гимнастёрка... Глоток воды, только глоток, и никаких других мыслей!

181

Надо терпеть, надо терпеть, повторял я себе, надо терпеть... Стоит лишь приложиться к фляжке, и уже не удержишься... И я терпел, видя, как многие мои солдаты, улучив минутку, жадно прикладывались к горлышку фляжек, смачивая водой потрескавшиеся губы. Горячая и безвкусная жидкость, конечно же, не утоляла жажду, и тут же вода проступала обратно — на грязных и запылённых лицах, на потных гимнастёрках... Наконец — ни в одной фляжке в моём взводе не оставалось больше ни капли воды. Трудно было выдержать такую пытку — и солнцем, и жарой, и песком... Я же бежал рядом с остальными и с той же выкладкой, что и у солдат. И с удовольствием думал о том, что моя фляжка с водой и сегодня останется нетронутой. Ну, что она — эта фляжка — по сравнению с той плиткой детского шоколада в конце сороковых годов! А тогда я всё-таки дождался своего заветного часа, и когда, наконец, прошли эти три дня, отведенные мне для испытания воли, сам позвал мать к кухонному буфету.

— Ну что, — обратился я к ней. — Теперь можно попробовать?

— Теперь можно, — ответила она. И я осторожно снял с полки плиточку детского шоколада, не торопясь, развернул обёртку и так же осторожно, чтобы не дай Бог не раскрошить, откусил от небольшого прямоугольничка маленький коричневый кусочек... Неведомое доселе мне лакомство показалось верхом блаженства — я несколько минут удерживал себя от соблазна, чтобы его сразу же не проглотить, а растянуть удовольствие подольше и подержать, сколько это возможно, во рту пахнущую заморскими специями сладость. Потом повернулся к матери и храбро протянул ей шоколадку: «Хочешь?»

— Да нет, — ответила она, — ешь сам. Ты заслужил... Вон ты какой волевой — три дня ждал! И я его съел! Съел свой первый шоколад в жизни! Потом наступят времена, когда я мог бы из того же шоколада вылепить целый жилой дом. Да вот не вылепил — не было уже того рвения... Да и, наверное, это был бы уже совсем другой шоколад, не такой вкусный, как в детстве. ...Так вот, бежим мы со взводом по пересечённой местности, глотаем вместо воздуха горячую пыль с песком и чувствуем, как трескаются от жары губы.

— Всё, не могу... — слышу я рядом чей-то сдавленный шёпот и оборачиваюсь на него. Взмыленный от бега солдат, тяжело дыша широко открытым ртом, пытается что-то там вытряхнуть из своей давно пустой фляжки. Но она звенит у него в руке, отражая солнечные блики. Потому что в небе над нашими головами висит только одно расплавленное солнце.

182

— Надо потерпеть, — говорю я ему и, легонько подталкивая в спину, помогаю догнать ушедшую вперёд колонну. А солнце продолжает висеть над головами, как расплавленный таз, и льёт, и льёт своё безжалостное тепло на землю... Спустя несколько часов, уже возвращаясь обратно в казармы, я останавливаю своих солдат прямо на песчаном взгорке и начинаю им говорить о необходимости укрепления своей воли. Без которой нет и не может быть настоящего мужчины. Солдаты слушают меня хмуро, жадно облизывая сухими языками потрескавшиеся за день губы. И думают при этом, видимо, об одном: как бы поскорее вернуться в расположение части и напиться вволю холодной воды! Я, конечно, понимаю это, но всё же продолжаю «урок».

— Не будем торопиться, — говорю я им, и правой рукой достаю из-за спины тяжёлую алюминиевую фляжку. — Я к своей воде так и не притронулся. Не верите? Да вот она, вода... И с этими словами медленно откручиваю на фляжке колпачок и... выливаю содержимое в горячий песок. Весь свой запас, до единой капли! И слышу, как по рядам проносится шорох — это солдаты жадно сглатывают слюну при виде пролитой на землю воды...

— И, что самое интересное, — продолжаю я, — мне совсем не хочется пить! Значит, дело вовсе не в жаре, а в воле? Но солдаты нетерпеливо поглядывают в сторону ворот — им сейчас не до моих наставлений! И я понимаю, что, видимо, никому из них в детстве их матери не запрещали есть шоколад.

183

Антонина Романова

От автора Эти сказки — о мальчике, которому исполнилось шесть с половиной лет. Он очень хороший, потому что любит всех: маму, папу, сестрёнок, братьев, бабушек, дедушек и, конечно, всех своих друзей. Зовут его Тошей, вернее, Антоном. Но он ещё маленький, так что пусть пока будет Тошкой.

186

ошка боялся собак, пауков, темноты, но больше всего он боялся остаться один в лифте. Вот опять, как всегда, мама пошла смотреть почту, а лифт уже зловеще открывал свои двери... Зачем Тошка вбежал в лифт без мамы, он и сам не понял. Только крикнуть успел: «Мам, скорей!», как дверь вдруг закрылась. Тоше стало страшно, голова у него закружилась, в глазах потемнело, а голос куда-то пропал.

— Мамочка, мамочка! — кричала его душа, но сознание помутилось, и он упал. Двери лифта тихо разъехались в стороны. Тоша зашевелился, открыл глаза и увидел яркий свет.

— Мы что, опять в Турции? — подумал он. — Лифт-то прозрачный! Мальчик встал, вышел из прозрачного лифта и огляделся. Всё вокруг было необычайно красиво: цветы, деревья, бассейны с горками, машины. Было солнечно и пахло очень приятно.

— Даже лучше, чем в Турции! — решил Тошка. — Только где же родители, почему я один? Неужели я уже взрослый? Мальчик побежал к бассейну. Возле бассейна тоже никого не было.

— Мам! — крикнул он. — Ты где?! Мама появилась из-за угла белого здания. Она спокойно шла к сыну, улыбаясь чему-то.

— Сынок, что случилось? Ты же сам просил тебя не беспокоить, — сказала мама, обнимая Тошку. — Мы с папой отдыхали у большого бассейна, а ты побежал к себе в комнату поболтать с человеком-пауком. Из-за того же угла вышел папа, его любимый папа, сильный, добрый и очень умный. Сейчас он был похож на сказочного короля маленького государства, правда, без короны.

— Хочешь прокатиться на лошади, сынок? — спросил папа и, не дожидаясь ответа, сильно свистнул. Раздался громкий топот, и две лошади, большая и маленькая, разом остановились перед Тошей и его отцом. Мальчик и не заметил, как уже сидел на своей маленькой лошадке.

— Съездим к дедушке или до Дворца Веселья? — предложил папа.

187

188

— Нет, давай лучше просто так покатаемся, а потом в магазин, — ответил Тошка. Секунда — и они с папой уже неслись по дороге. А мама махала рукой им вслед.

ама боялась сразу за всех, вот просто так боялась и всё. Даже если всё у всех было хорошо, она всё равно боялась, на всякий случай. Если Тоша взбирался на высокое дерево, мама в волнении бегала внизу и очень просила слезть немедленно. Если сын плохо кушал за обедом, то мама переживала, что он вырастет маленьким, худеньким и больным ребёнком. Даже плавать он не мог один, маму это пугало ещё больше, и она даже плакала. Она переживала, что папа слишком много работает, а принцесса Маша слишком много отдыхает. Ей было страшно, когда принцесса Аня уезжала далеко от дома, а бабушки и дедушки начинали болеть. Тоша удивлялся, как можно всё время бояться, и очень жалел маму. А вот папа всегда делал вид, что он ничего не боится. Он взмывал в небо на дельтаплане, лихо съезжал с высокой горы на лыжах, карабкался вместе с Тошей по деревьям и скакал на лошади быстро и смело. Но мальчик знал, чего боится его отец. Папа пугался даже мысли о том, что его маленькое красивое государство обеднеет, и его любимые дети станут несчастными. Поэтому каждое утро глава семьи садился на своего быстроногого скакуна и уезжал проверять своё государство вдоль и поперёк. Он, конечно, играл с сыном в субботу и воскресенье, но в остальные дни работал допоздна и возвращался усталым.

— Он самый лучший папа на свете, — часто думал Антон, — потому что всегда покупает мне новые игрушки, заботится обо мне и никогда не обижает.

189

190

ринцесса Аня была старшей и самой любимой сестрой Тоши. В её уютной и очень весёлой комнате всегда можно было найти чем заняться. В ней было много красок, картин, разнообразных безделушек и игрушек. Когда Аня уезжала в соседнее государство учиться на художницу, Тоша очень скучал. Только она рассказывала ему самые интересные истории, привозила весёлые книжки и учила рисовать. Это была красивая принцесса с длинными чёрными волосами и коричневыми блестящими глазами. Аня всегда одевалась в самые невероятные платья, которые она придумывала сама. Но она очень часто была грустная и даже плакала, а Тоша этого совершенно не выносил и страдал вместе с ней. Дело в том, что принцессе пора было выходить замуж, а подходящего принца никак не находилось. Нет, принцев, ухаживающих за Аней, было много, они даже дарили Тоше подарки. И всё же эти принцы были неподходящими, хотя портреты трёх из них висели на стене в комнате Ани. Это были Принц Чегик, Принц Колобок и Принц Лешик. Родители принца Чегика были невероятно богатые. Но они не хотели, чтобы Аня жила в их роскошном дворце с множеством зеркал, сверкающих фонтанов и дорогого хрусталя. Король с королевой решили не давать своему сыну денег, пока он не расстанется с принцессой Аней. И принц Чегик выбрал деньги, хотя очень жалел об этом потом. У принца Колобка были добрые родители, но злой дедушка. Он отослал Колобка в самое дальнее государство, чтобы тот никогда больше не смог увидёться с Аней. Теперь принц мог только звонить ей иногда, а для счастья этого мало. Принц Лешик родом был из хорошей семьи. Его родители и бабушка были не злые, но сам принц боялся женитьбы больше всего на свете. Он часто приезжал к Тошиной сестре и забирал её с собой, но всегда возвращал через некоторое время. Он навещал Аню, дарил ей цветы, водил в кино, нежно смотрел в глаза и... уходил. Тошик готов был сражаться на шпагах с этими большими глупыми принцами, но в глубине души был очень рад, что они не те. Он не хотел, чтобы его сестра уезжала, пусть пока живёт здесь. Сколько красивых картин они ещё вместе нарисуют, сколько историй сочинят!

191

ногда Тоша немного не любил принцессу Машу, особенно когда она долго кричала на маму. Малыш в такие моменты просто готов был отослать её в дальние страны. Правда, если Маша играла с ним на компьютере, он тут же ей всё прощал. Тоша понимал, что причиной возмутительного поведения сестрёнки был страх. Маша боялась, что кто-нибудь вдруг подумает, что она некрасивая. Целыми днями младшая принцесса красила своё лицо и волосы так, что Тоша пугался её вида. Маша громко включала любимую музыку, носила модную, но совсем неудобную одежду и часто уезжала искать развлечений в соседних государствах. Её всегда сопровождали подруги — принцессы Таня и Настя. В Машиной комнате всегда было шумно, много еды, всё разбросано и совсем не было книг. Они были такие разные, две его сестры, и страхи у них были разные.

ак у всех детей, у Тоши тоже были бабушки и дедушки. С маминой стороны и с папиной. Мальчику повезло, они все его любили и дарили подарки. Папиных он видел довольно часто. Когда хотел, он садился на лошадку и приезжал к ним в гости. Они были король и королева Садовоогородного государства. Когда наступала зима, они играли с внуком в шашки, шахматы и карты. А когда приходила весна, то жизнь дедушки с бабушкой превращалась в сплошной труд с копанием, сажанием, поливанием и собиранием. Они очень боялись за свой огород и урожай. Бабушка сажала очень красивые душистые цветы и переживала, что они не распустятся, а дедушка волновался, что 192

не вырастут огурцы и помидоры. Тошик совсем не понимал таких страхов. Он был маленький мальчик, поэтому не ел ни огурцов, ни помидоров, а цветы больше любил дарить, чем любоваться на них. Но всё равно Тоша чувствовал, что его, внука, любят больше, чем огород, только что поделаешь, если государство такое. А мамины бабушка и дедушка жили очень далеко, за лесами, горами и реками, и Тошка видел их только раз в году. Бабушка немного пугала его потому, что её страхи были ужаснее, чем у всех его близких. Ей всё время казалось, что её никто не любит и она осталась совсем одна. Она варила странное зелье, пила его и начинала громко рыдать и кричать. В такие моменты Тошик вспоминал сказки о Бабе-Яге и хотел спрятаться где-нибудь. Потом зелье кончалось, бабушка приходила в себя и покупала ему подарки. Тогда мальчик прощал такую странную бабушку и любил её так же, как всех остальных родственников. Тем более что рядом был дедушка, который не плакал, не кричал, а только шутил. Чего боялся дедушка, Тоша точно не знал, но догадывался, что тот боится бабушку. Если человек боится другого человека, то всегда старается от него убежать, вот и дедушка всегда уходил, оставляя королеву одну варить своё зелье.

еподалеку от маминых родителей, в стране озёр и церквей жили Тошины любимые тётя Тома, королева вкусной еды, и кузина Оля, принцесса церквей и добрых дел. Их нельзя было не любить. Тётя Тома была крёстной мамой Тошика. Второй мамой. Раз в году родители привозили его к королеве Томе, и она готовила целые горы вкусной еды, покупала подарки, баловала крестника и жалела. Но и у добрых тёть бывают страхи. Тома боялась, что странная бабушка (её мама) выпьет слишком много зелья, 193

а дедушка убежит слишком далеко и не сможет вернуться. Боялась, что её муж, король машин и автобусов, перестанет есть её вкусные блюда, а самое главное, что родные дети, принцесса Оля и принц Серёжа, будут голодные и грустные. Как хотелось принцу Тоше, чтобы любимая тётя ничего не боялась, но он не умел ещё бороться со своими страхами, где уж ему, маленькому, побороть чужие. Принцесса Оля часто ходила в церковь, пела там красивые грустные песни, молилась за всех. Когда она играла с Тошей, то улыбалась очень ласково. Но и она боялась. Боялась, что не сможет найти себе занятие, которое нравилось бы ей и приносило пользу другим. Тошик не понимал, ведь она очень добрая, весёлая и красивая, она нужна ему, многим другим.

— Если бы никто ничего не боялся, какая стала бы жизнь? — задавал себе вопросы Тошик. — Люди изменились бы или стали все одинаковые? Нужен страх или не нужен?

самом далёком государстве, куда Тоша вряд ли когданибудь попадёт, жил его двоюродный брат Макс-великан. Он был такой высокий и сильный, что Тошка всегда чуть-чуть пугался, когда Макс прилетал на самолёте к ним в гости. Как хотелось Тошику стать таким же большим и могучим, чтобы суметь победить всех плохих мальчишек и вредных девчонок. Макс поднимал Антошку высоко над землёй, а потом они вместе весело смеялись. У Макса была мама Люда, королева дальних и богатых стран. Она давала сыну-великану много денег, и он путешествовал летом и покупал себе разные телефоны и мини-компьютеры, часы и дорогие напитки. Казалось, что уж у такого великана не может быть никаких страхов. Но нет, и он боялся. Он боялся, что кто-нибудь поймёт, что на самом 194

деле он не крутой парень с золотой цепью на шее, а маленький, добрый и очень ранимый мальчик. Он думал, что тогда его не будут уважать, а в его далеком государстве люди ценили только деньги, дорогие машины и богатые квартиры. А в Тошином маленьком государстве людей любили за доброту и заботу о других, поэтому принц Тоша любил Великана и прощал ему всё. Будучи ребёнком, он чувствовал все страхи своих близких людей.

оша вошёл в свою комнату на втором этаже. Здесь живут его игрушки и сюда приходят друзья. Он увидел, что в комнате всё как обычно: по всей длине полки на одной стене в три ряда стояли биониклы и трансформеры, на полке вдоль другой стены выстроилась вся команда рейнджеров. Возле окна поселились герои из любимых мультиков от Винни-Пуха до Салли из «Корпорации монстров». А возле кровати устроились самые любимые и живые игрушки. Тоша подошёл и поздоровался с Человеком-пауком: — Привет!

— Привет, ребёнок!

— Пойдём, потренируемся на спортивном уголке. Сегодня я точно научусь прыгать с самого верха.

— Ну уж нет, — проворчал Человек-паук, — опять сломаешь руку. Лучше поучись стрелять паутиной. Может, сегодня твоя паутина будет стрелять дальше моей!

— Перестаньте заниматься ерундой, — завопили черепашки-ниндзя, — давайте посражаемся! Скоро спать нужно ложиться, а мы ещё даже не потренировались! Мальчик побежал за оружием, он очень любил устраивать сражения. Но папа был занят, мама вообще не любила сражаться, а принцессы Аня и Маша даже не заходили в его комнату, у них своих проблем хватало. Когда Тоша вернулся, то увидел, что доктор Осьминог соскочил со своей полки и, подскочив сзади к Человеку-пауку, неожиданно его треснул по голове! Черепашки-ниндзя наскакивали друг на друга, размахивая мечами, ножами и нунчаками. Короче, затевалась славная, шуточная, тренировочная потасовка. Тошка с воинственным кличем ринулся было в бой, но тут в дверь громко постучали. Мальчик радостно побежал к двери, он уже догадался, кто может за ней стоять. Это его лучший и самый верный друг — Сашок! Вот кого не хватало для сражения!

195

Сашка ворвался в комнату как к себе домой, на ходу снимая обувь и одежду. Одной рукой он отбил атаку воинственных черепашек, а другой схватил с полки Рино и стал отступать от наседавших противников.

ашку исполнилось пять лет, но он был крупненький мальчик, поэтому рост у друзей был одинаковый, а вес разный и явно не в пользу Тошика. С Сашкой было ужасно весело! Он жил в соседнем государстве, где во дворце у него тоже была своя комната с множеством игрушек и развлечений, но одному ему было скучно. Сашина бабушка часто приводила мальчика к Тоше потому, что им было гораздо веселее вместе.

— Саш, а ты чего боишься? — спросил Тошик, — я сегодня думал весь день о том, кто чего боится, а про тебя не знаю точно.

— Ну, я боюсь, когда меня дразнят мальчишки, когда мама уезжает надолго, злых собак и что мне не купят новые игрушки, — философски ответил Саша.

— Да, всё это страшновато, — кивнул Тоша.

— Слушай, давай узнаем, где живут эти гадкие страхи, пойдём и всех победим?

— Тогда давай спросим Человека-паука! — предложил Сашок.

— Нет, он не по этой части, скорее уж Пятачок знает, он всегда трусит, — решил Тоша. Он подошел к мягким игрушкам и спросил Пятачка: — Пятачок, ты не знаешь, где живут эти гадкие страхи, а?

— Ой, не спрашивайте меня, я уже боюсь даже представить, это только Баба-Яга знает! — пискнул Пятачок. Мальчишки залезли под кровать и достали оттуда старую коробку. В коробке лежало наследство от принцессы Ани: Баба-Яга, Змей-Горыныч, чёртик, три поросёнка, Чебурашка и даже ангел с потрепанными крыльями.

— Уважаемая Баба-Яга, вы случайно не знаете, где живут страхи? — вежливо начал Саша.

196

197

198

— Не знаю и знать не хочу, — заверещала Яга, — это по божественной части, а я по земной, лесной и древней! Вон у Ангела спросите, он точно знает! Тошик взял Ангела в руки, зачем-то погладил и неуверенно спросил: — Ангел, где же эти страхи прячутся, а? Ангел открыл глаза, посмотрел на мальчика и почти пропел: — Далеко, в государстве Души, в самой дальней и тёмной комнате живут все ваши страхи. Но вам нельзя туда идти, вы ещё маленькие. Идти туда не далеко и не близко. Но очень сложно. Надо идти... вглубь себя!

— Саш, пойдём, поищем? — спросил Тошик. — Не бойся, мы вдвоём! А если не найдём, то вернёмся и поедим чего-нибудь вкусненького!

— Ладно, — ответил друг (он очень любил вкусненькое), — быстренько сбегаем, но потом сразу на кухню. Договорились? Мальчишки взялись за руки и весело побежали по лестнице вниз, затем выбежали в сад к бассейну и, увидев красивую тропинку, сразу же решили, что пойдут по ней...

альчики шагали медленнее, они ещё никогда не уходили так далеко от своих дворцов, поэтому им было немного не по себе.

— Тошик, а я кушать хочу, — тихо пробормотал Сашок, — давай вернёмся, поедим, а завтра опять пойдём...

— Ну уж нет, — твёрдо сказал Тоша, — я чувствую, мы попали в другое государство. Надо только узнать, в какое. Все дома были выкрашены разноцветными красками, деревья тоже были яркими и в то же время прозрачными.

— Эй, где мы находимся-то? — крикнул Тоша. Из ближайшего домика вышел полупрозрачный человек, улыбнулся и весело сказал: — Вы в государстве Грёз. Но детям опасно здесь быть без взрослых. Здесь все полуспят, полумечтают.

— А вы почему не спите? — осторожно спросил Сашок.

— Кто-то же должен охранять государство и его жителей. Сегодня моя очередь, — ответил человек и сладко зевнул, закрыв глаза. А потом ушёл вдоль улицы и полупрозрачных деревьев 199

200

и растворился в воздухе. Сашок занервничал, стал тереть глаза и тихонько ныть. Он устал и проголодался. Тошка отпустил его домой и дальше решил идти один. «Я не могу вернуться, я должен помочь всем, — подумал он, и в его груди шевельнулось что-то тёплое. Наверное, это чувство и есть любовь...» Он засунул руку в карман и вместо любимой жвачки нащупал игрушку — ангела с оборванным пушком на крыльях. «Ура! Я не один», — подумал Тошка. А вслух сказал: — Ты чего со мной пошёл? Начнёшь уговаривать, чтобы я вернулся к маме?

— О, нет, — ласково пропел Ангел, — иди, ты смелый мальчик. После государства Грёз будет государство Памяти, затем государство Веры, а уж после — государство Души.

— Ой, так далеко? Это до вечера идти. Прижав к себе Ангела, Тошка зашагал дальше.

н шёл, болтая с ангелом о всякой ерунде, а вокруг всё начинало меняться. Будто кадры из любимых мультиков, появлялись и исчезали картинки Тошкиной жизни с самого его рождения. Он увидел себя, крошечного, на руках у принцессы Ани, которая гуляла с ним вокруг своего дворца, а сама болтала с очередным женихом. Вдруг картинка свернулась и умчалась, её место заняла следующая. На ней подросший Тошка рисовал красками на большом листе бумаги, рядом опять была Аня. Развернулась следующая: Аня уезжает, Тошка плачет у двери.

— Какая она хорошая, — вспоминал Тошик, но уже видел картинку с папой. Они сражались мечами и бегали по всему саду, крича и радуясь, а мама всё повторяла: «Осторожней, осторожней!» Тоша увидел тот страшный день, когда он сломал себе левую руку, мама не плакала, но в глазах её был ужас. Тоша чувствовал этот ужас, поэтому терпел что есть силы. Новая картинка его очень развеселила. Вот он с принцессой Машей строит дом, вот они уселись в нём и едят что-то очень вкусное.

— Она была очень хорошая, — подумал малыш о сестре Маше, — пока не начала бояться. Ох, доберусь я до этих страхов!

201

Сидящий на руках у мальчика Ангел улыбнулся его мыслям. Ведь даже игрушечные ангелы умеют читать мысли. Картинки менялись, Тоша на них рос и взрослел, но и страхов он видел всё больше и больше.

— Я понял, — заговорил мальчик, обращаясь к Ангелу, — чем старше я становлюсь, тем больше у меня появляется страхов, правда?

202

— Да, к сожалению, это так, если у человека нет веры. А если есть, то этого можно избежать.

— Тогда нам немедленно нужно попасть в государство Веры! Тошик заметил, что картинки заканчиваются, и услышал тихий звон колоколов.

ропинка засияла золотым песком, появились маленькие церкви с крестами. Навстречу шли ангелы и ласково улыбались Тошику.

— Ого, сколько ангелов! — удивился Тошик. — Вы чьи?

— Твои, маленький, твои. Это были, действительно, его ангелы: маленький ангел-хранитель, средний ангел, подаренный тётей Томой и, конечно же, мамин, самый большой.

— У тебя крестик есть? — спросил средний ангел. — А то в государство Души не пропустят.

— Кто не пропустит? — удивился Тоша. — Там же все добрые?

— А знаешь, в твоей душе уже есть чуть-чуть злого, — тихо сказал маленький ангелхранитель, — помнишь, ты ругался с Сашком, огрызался с мамой, подрался с Машей?

— Подумаешь, пару раз всего, — неуверенно ответил мальчик.

— Ничего, это ещё не очень много, — успокаивающе произнёс мамин ангел.

— Так меня пустят или нет? — заволновался малыш.

— Пустят, конечно, пустят! Пойдём, сынок, у тебя мало времени.

се пятеро, четыре ангела и мальчик, подошли к светящейся стене, переливающейся всеми цветами радуги.

— Вот сейчас ты заглянешь в свою душу, вернее, в государство Души, — пообещал ангел-хранитель. Он был меньше других, но чувствовалось, что самый главный.

203

— Мы не пойдём с тобой, только твой игрушечный ангел может тебя сопровождать, — сказал мамин ангел, — но, возможно, мы встретимся на обратном пути.

— Не бойся, главное, игрушку не потеряй, — наставительно произнёс ангел тёти Томы. Мальчик легко прошёл сквозь стену, ощутив лишь небольшую боль в груди, там, где он чувствовал любовь. Но увиденное стоило того. Фантастические сооружения красовались со всех сторон, всё светилось то золотым, то белым, то голубым, то чёрным светом.

— Нам теперь куда? — спросил Тоша карманного Ангела.

— К чёрному свету, — коротко молвил Ангел.

— А к тому, золотисто-розовому, нельзя?

— Там живет твоя Любовь, с ней всё в порядке.

— А к голубому? Что там? Или вон к тому, белому? — с надеждой спросил мальчик.

— Я же сказал: нет! Там твои таланты, мечты и надежды. Они светлые, значит, нет проблем! Нам только к чёрному. Торопись, здесь долго нельзя, а то не вернёшься домой к маме и папе.

— Хорошо, пошли, — наконец-то решился Тошик. Они пошли к чёрному свету. Чем ближе, тем неприятнее становилось Тошику. Когда чёрный свет почти окружил их со всех сторон, мальчику стало страшно. Мрак исходил из большого чёрного подвала, к которому вела лестница.

— У тебя всего пять минут, не больше, — поторопил его Ангел. Тоша пошёл вниз, сжимая игрушку и чувствуя, что всё зависит только от него.

верь распахнулась сама, перед его глазами открылся очень тёмный склад с большим количеством полок. А посреди склада, прямо на полу, сидел чёрный человек, но, как и все в этом государстве, почти прозрачный.

— Здравствуйте, дяденька, а вы кто? — пропищал Тоша.

— Я хозяин тут, мальчик, — гадким голосом ответил человек. — А вот ты зачем явился? Спокойно жить не хочешь, фильмов ужасов насмотрелся?

— Я не смотрю фильмы ужасов, только мультики, — возразил Тошик.

— Знаю я ваши мультики, самому не по себе от них бывает. Родится же такое в чьей-то душе!

— Скажите, хозяин, как мне избавиться от страхов, да и родных своих от них избавить? — смело спросил Тоша, хотя и очень боялся.

— Ну ты даёшь! Что это я своих подданных сдавать начну? Так мы все тут исчезнем! Ангел зашевелился в кармане, Тошка достал его, и дяденька стал ещё чуть-чуть прозрачней.

— Убери добрую игрушку, не мог пистолет прихватить или саблю какую-нибудь? — проворчал хозяин.

— Не покажете мой главный страх — не уберу!

— Ладно, только потом не ной, — мрачно предупредил дядька. Он противно завыл, и с одной из полок сполз чёрный ящик, который начал принимать форму лифта. Лифт был старый, дребезжащий и очень тёмный. Тошке стало так жутко, как никогда в жизни.

— Бежать, надо бежать, — мелькнуло в голове мальчика.

— А ты потрогай его, — шепнул Ангел.

205

Тошик потрогал лифт, но он был неощутим. Одна видимость, а не лифт.

— Видишь, его можно просто сдуть, страх не причинит зла, он только пугает и разъедает душу, — снова шепнул Ангел. Мальчик дунул, и лифт превратился в чёрное облако.

— Эй, полегче, — крикнул Хозяин, — у нас тут всё для пуганья, нельзя ничего не бояться! Только есть умные страхи, а есть глупые.

— А как же мама, папа, сёстры? У них умные? — спросил Тоша.

— У сестёр очень глупые, я знаю, видел через тебя. У родителей умные, но уж слишком большие, раздулись на полдуши, так тоже нельзя. Нам ведь, сторожам страхов, много не надо. В душе всё должно быть хорошо, красиво, всего в меру.

— Так мне и дальше можно немного бояться? — совсем осмелев, спросил Тошик.

— Слушай, бойся не лифтов, а незнания кнопок и цифр. Бойся не собак, а неумения их понять. Бойся не темноты, а своей трусости. Ты понял что-нибудь, а то тебе уж пора? — закончил дядька.

— Вроде понял. Но я ещё подумаю на обратном пути, — задумчиво ответил Тоша и быстро побежал вверх по лестнице. Всё-таки не очень приятно находиться в комнате со своими страхами. «Здорово здесь, — подумал мальчик, — но я уже есть хочу!»

ошка добежал до золотой стены, свет от неё был очень яркий, но красивый и добрый. Медленно вошёл в этот свет, и что-то опять кольнуло его в груди. Три ангела стояли посреди дороги и разговаривали между собой. Увидев Тошу, ангелы разом воскликнули: — Наконец-то! Мы так волновались! Они окружили мальчика и заговорили, перебивая друг друга: — Нам нужно поторопиться. Время кончается.

— Ты задержался.

— Времени нет.

— Почему нет времени? — вставил вопрос Антошка.

— А ты представь, во что превратится мамина душа, если тебя долго не будет. В один огромный страх! — взволнованно сказал мамин ангел.

206

— Бедная мамочка, я совсем об этом не подумал! — вскричал Тоша. — Бежим немедленно!

— Ангелы не бегают, а летают, — поучительно произнёс ангел тёти Томы. Тошка почувствовал, что его подхватили на руки и он полетел, держась за шею одного ангела-хранителя, а двое других летели рядом.

— Как же мне помочь родным? — подумал он вслух.

— Ты добрый мальчик, — ласково улыбнулся мамин ангел, — но не ты, а они могут помочь себе сами. Пусть только заглянут в себя, как ты. Ангелы их не оставят. «Вот оно что, — подумал Тоша, — мама и папа просто преувеличивают свои страхи, им нужно научиться больше доверять и верить, тогда всё будет хорошо. А принцессы тоже давно не заглядывали себе в душу. Аня бы тогда увидела, что её душа прекрасна. Перестала бы искать принцев, чьи души маленькие и темноватые. Если бы Маша сделала свою душу чуточку светлей, то поверила бы, что она красивая и без всякой краски. Бабушки и дедушки не должны бояться просто любить своих детей и внуков, а остальное не так уж важно. Тётя Тома и Оля пусть дарят ангелов людям, ведь это самое лучшее, что может делать человек. А брат Макс-великан не должен так любить деньги, а то, не дай Бог, заболеет жадностью...» Ангелы отпустили Тошу, поцеловали и обещали ещё когда-нибудь встретиться.

— Что-то устал я и проголодался, — подумал Тошик и побежал из последних сил.

ама, папа, Аня, Маша и даже Сашок бежали ему навстречу. Мальчик испугался — а вдруг что-нибудь случилось! Родные с встревоженными лицами окружили его: — Ну, где же ты был? — причитала мама. — Полчаса тебя ждём, места себе не находим. Саша вернулся, а тебя всё нет и нет.

— Меня не было полчаса, а мне показалось — полдня! — удивился Тошка.

— Сынок, не делай так больше. Мы беспокоились, — сдержанно сказал папа, хотя, и это мальчик прекрасно понял, папа волновался не меньше мамы. Успокоившись, глава семьи сразу ушёл на работу. Аня и Маша плакали. Краска с лица Маши вся стекла, и она стала очень красивой. Аня всё повторяла и повторяла: 207

— Нет, никуда больше не уеду, пока не подрастёшь. Совсем от рук отбился, ишь какой смелый стал, ушёл один гулять! Все обнялись и зашагали к дому. Сзади плёлся Сашок, который уже успел перекусить и даже захватил кое-что из съестного приятелю. Больше всего Саша сейчас хотел, чтобы все успокоились, разошлись по своим делам, и они с Тошиком могли бы снова поиграть. А Тоша ласково убеждал маму: — Мамочка, не волнуйся, мне всё-таки уже шесть с половиной лет. Мы пойдём с Сашкой играть, ладно?

— Хорошо, но только дома, — опасливо предупредила мама. Мальчики поднялись в комнату к Тошке и увлеклись игрой. Примерно через час Тошка захотел пить — и решил спуститься на первый этаж.

оша выбежал из комнаты, добежал до лестницы и снова увидел лифт. Прозрачный, красивый, светлый, а главное, очень быстрый лифт. Замерев на секунду, малыш всё-таки вошёл в кабину, нажал кнопку первого этажа и по привычке зажмурился. Лифт остановился, Тошка открыл глаза — на него смотрела перепуганная мама: — Сынок, ты зачем зашёл в лифт один? Я жму, жму кнопку, дверь не открывается. Я так испугалась! Мама вошла в кабину, и только тут мальчик заметил, что лифт старый, поцарапанный. И что мама нажала кнопку пятого этажа, где была их маленькая квартира, где у Тошки даже не было своей комнаты и сёстры занимали всю детскую. Собственный дворец, государства, путешествие, ангелы, чёрный человек в подвале — значит, всё это было не наяву?

— Мам, я больше не боюсь лифтов. Я знаю все цифры и все кнопки. А тебе вредно так волноваться, — уверенно сказал малыш.

— Ты прав, сынок. Учись не бояться, я тоже постараюсь. Ну их, эти страхи, только жизнь портят! Позвоним сейчас лучше Саше, чтобы он пришёл. Я приготовлю вкусный ужин, а вы играйте, сколько хотите.

208

209

сё лето Тошка играл во дворе со своим другом Сашком. Мама всё повторяла, что скоро наступит первое сентября и Антон пойдёт в школу. Но это как-то не расстраивало Тошку, а даже наоборот. Будущему первокласснику уже купили серенький костюм, два галстука (один красный, а второй чёрный), новые туфли и портфель, а лето всё продолжалось... Как-то рано утром папа разбудил Тошика и с улыбкой сказал: — Вот, сынок, пора в школу идти!

— Ну, в школу, так в школу. Давно пора, — улыбнулся мальчик в ответ. Оделись, умылись и пошли всей семьёй. Сестра Аня стояла в толпе со всеми взрослыми, а сестра Маша взяла его за руку, в другую руку Тошику сунули огромный звонок. Маша шла по кругу, все смотрели на них, а Тошик изо всех сил звонил в этот звонок, но всё-равно получалось тихо. Потом новых первоклассников повели в класс, посадили за парты. Антошкиного соседа звали Олег. Учительница что-то говорила об учёбе, старании, математике... Девочки в классе внимательно слушали, а мальчики, почти все, хихикали. Вскоре дети поплелись домой делиться впечатлениями. У Тошки этот день праздновали весело. Прибежал Сашок с бабушкой, принесли кучу подарков. Так прошел первый день, потом второй и третий. Учительница оказалась очень доброй, ласковой и понимающей, а дети — разными. «Почему они такие разные?» — удивлялся Тошик. Некоторые играют на перемене в игрушки, они с Олегом любят поговорить о комиксах и мультиках. Девочки ходят отдельно, каждая сама по себе и ещё всё время чему-то улыбаются. Но есть несколько человек, которые просто орут, бегают по коридору, мешают учительнице вести урок и даже говорят плохие слова. И как не стыдно! Я тоже знаю плохие слова, но зачем орать их вслух, как будто больше нечего сказать?

210

олучить по лицу обидно. Не так больно, но очень противно. За что его ударили, он не понял, плакать хотелось до жути, но понятно, что нельзя. «Вот тебе и школа! — с грустью подумал Тошик. — Сейчас сидел бы дома с мамой, смотрел мультики, играл с игрушками, а тут терпи обиду, и никуда не денешься». Тошик сидел за партой, но его мысли были в другом месте. Его грызла обида. «Наверное, завтра не пойду, скажу маме и не пойду, и всё. Она пожалеет меня», — мыслил Тошка. Учительница улыбалась, рассказывала про буквы, но мальчику было неинтересно, только обида была ему сейчас хозяйкой. Пропел звонок, он вышел из класса и решил найти в школе тихое место и там поплакать немножко без свидетелей. В коридоре было шумно, дети толпой бегали и орали, сбивая друг друга с ног. «Вот придурки!» — злобно подумал Тошка и пошёл вниз по лестнице. Старшеклассники не замечали его, а сестры Маши нигде не было видно. «В буфете, наверное, — мысленно представил Тошик, — опять голодная, любит она поесть». Спустился ниже, везде дети. Лестница вела в подвал, но страха не было, обида была сильней. «Под лестницей темновато, но тихо. Сяду здесь, поплачу», — решил Тошик и залез в угол. Опять пропел звонок. Ребятишки побежали по классам, а он остался. Обида уходила, слёз не было, потихоньку подступала грусть. «Сейчас Ольга Викентьевна начнёт меня искать», — думал Тошка. Кто-то потрогал его за плечо. «Уже нашли, слава Богу», — обрадовался мальчик и поднял глаза. Но это был не человек, а какое-то привидение.

ы кто? — взволнованно спросил Антон.

— Я Дух школы №100, — тихо и грустно ответило привидение. Дух был худой, с синяками на лице, покусанный и в порванной одежде.

— Как это Дух? Разве у школы есть духи? — боязливо спросил Тошка.

211

— А ты как считаешь? Меня же ты видишь!

— Может, я сплю, а может, сошёл с ума от обиды.

— Нет, ты не спишь, а обиду твою я знаю — тебя ударили по лицу. Посмотри же на моё. За двадцать два года жизни в этой школе меня столько раз ударяли, что я стал похож на старика.

— Ты немножко похож на директора, — заметил Тошка.

— Дух школы всегда похож на директора, так положено, — ответило привидение и легло на грязный пол под лестницей.

— Не ложись, здесь холодно и грязно! — крикнул Тошик.

— Это ерунда. Вот то, что я терплю, особенно в последние годы, вот это кошмар!

ух лёг поудобнее и начал рассказывать. Оказывается, каждой школе, как и ребёнку, при рождении даётся Ангел-хранитель. Только у школы он называется Духом. Он красивый, весёлый, добрый и молодой, как и должно быть в каждой школе, куда приходят ещё совсем маленькие дети. Но, как и везде, злые силы не любят, чтобы где-нибудь было всё доброе и весёлое, им обязательно нужно всё испортить. И тогда хозяин тёмных сил напускает в школу много очень зловредных чертенят. Они мучают, бьют и кусают добрых Духов, вселяются в детей, и дети становятся злыми и непослушными. Конечно, их Ангелы-хранители борются с чертенятами, пока дети сами этого хотят, но к классу шестому или седьмому они перестают сопротивляться. А теперь такое время, что они уже уступают и в первом классе, вот что самое плохое.

— И что, во всех уже вселились чертенята? — всполошился Тошка, оглядываясь по сторонам.

— Да нет, борюсь ещё, как могу, много детей спас. Видишь, во что я превратился? — грустно сказал Дух. Тошка задумался, вселился ли в него чертёнок. Вроде в школе пока нет, но дома что-то подобное было.

— Слушай, а моя Маша дружит со своим чёртом? — догадался спросить Тошик.

— Твоя Маша дружит, ой как дружит, — покачал головой Дух. — Я расскажу её историю.

212

213

ух школы №100 присел на полу и тяжело вздохнул. Тошик приготовился слушать. Дух ещё раз вздохнул и начал рассказ: — Твоя мама, наверное, не раз говорила, что маленькая Маша была хорошей девочкой, доброй, ласковой, и хорошо училась в школе. Но однажды она пришла из школы очень заплаканная и обиженная, ну как ты сегодня, — тихо рассказывал Дух.

— Да, да, она всё время говорила, что Маша была хорошей до седьмого класса, а потом как чёрта проглотила, — нетерпеливо перебил Тошка.

— Вот и я говорю. Почти до самого конца седьмого класса её Ангел-хранитель отбивался от чертей успешно, девочка танцевала, рисовала, получала много пятёрок. Чёртики, конечно, приставали к ней иногда, но её весёлый нрав побеждал всех, радуя меня. Дух школы смахнул слезу со щеки, и Тошик понял, что он очень переживает за каждого ребёнка, которого захватили силы зла. Дух продолжал: — Вообще в классе у Маши было мало чертей, но постепенно в класс стали приходить новые ученики из других школ с такими чертями, что Ангелы-хранители стали уставать. Я боролся с ними как мог, но в невидимом мире разразилась целая война. Местные черти буквально зажали Машиного Ангела-хранителя в угол, а чёрт, отвечающий за обиды и злость, влетел в Машу без проблем. Вот с того дня всё и пошло. Я потерял её. В ней росли злость, хамство, лень, безразличие, даже Ангел-хранитель её теперь летает только на расстоянии.

— И что, она теперь всегда будет такой? — испуганно спросил Тошка.

— Не знаю, надежда есть, если она сама захочет и поможет себе. Мне кажется, что она уже борется.

ух встал и взял Антона за руку.

— Пойдем, — твёрдо сказал он, — мы просидели весь урок, сейчас звонок будет.

— А ты откуда знаешь? — спросил Тошка.

— Я всё знаю, — печально ответил Дух и поплыл по лестнице вверх. Тошка пошёл за ним.

— Сразу после звонка внимательно посмотри наверх, но не бойся, ты под моей защитой, — сказал Дух школы, и тотчас грянул школьный звонок. Мальчик поднял глаза и увидел, как вместе с детьми, выходящими из классов, под потолком появились симпатичные Ангелы-хранители, а навстречу им из углов и щелей повылезали отвратительные чертенята. Некоторые из них дрались и кусались, другие ругались и орали, а были даже такие, которые рвали тетрадки и дневники. Чертенята гонялись за детьми, которые норовили подраться и толкнуть друг друга, выслеживали девочек, которые сплетничали и обсуждали других. Ангелы-хранители отгоняли их от детей вполне успешно, но черти подлетали совсем близко и пытались впрыгнуть внутрь ребёнка, который даже не догадывался об этом.

215

— Всё, прощай, Антон. Я очень надеюсь, что ты меня не подведешь и будешь хорошим учеником, иначе я совсем исчезну, а твоя школа станет угрюмой и невесёлой. Дух школы подпрыгнул и полетел к потолку. Черти ринулись толкать и кусать его, но Дух храбро и отважно сражался.

— Давай, гони их прочь, милый Дух, я с тобой и мой Ангел-хранитель тоже! — крикнул Тошка. Тут он услышал своё имя и повернулся. Навстречу ему бежала Ольга Викентьевна и плакала.

— Антошка, ну где ты был? Я так волновалась, что ты бросил школу!

— Извините меня, я просто обиделся, но больше не буду. Я хочу в класс. Он взял Ольгу Викентьевну за руку и пошёл наверх в свой класс, мечтая о том, что обязательно будет хорошим и поможет всем одноклассникам выгнать из себя чертей.

216

осле школы Тошка играл дома один. Часто сидел за компьютером, рисовал или придумывал что-нибудь интересное. Его друг Сашок приходил к нему только после шести вечера, ведь он ещё ходил в детский сад. И тогда веселье начиналось понастоящему. Они очень любили мечтать о том, чего же им ещё не хватает. Как-то вечером друзья сидели на полу в папиной спальне и обсуждали свои новые мечты.

— Саш, а спорим, мои мечты круче твоих, — вызывающе произнёс Тошка. — Я же старше!

— Нет, мои мечты лучше, потому что я лучше умею мечтать, — в том же духе ответил Сашок. Сегодня у них было какое-то странное настроение, такое, когда хочется поспорить.

— Тогда нарисуй свою мечту, — предложил Тошик. — А я нарисую свою, и посмотрим! Он сбегал за фломастерами и бумагой. Друзья отвернулись друг от друга и, сопя, начали выдумывать свои мечты. Минут через десять Сашку надоело молча рисовать, и он стал заглядывать через плечо Антошки. Тошка закрывал рисунки руками и продолжал рисовать. Сашка хотел уже побежать к бабушке и пожаловаться на Антона, но Тошка почувствовал это и быстро сказал: — Ладно, показывай свою мечту, потом я свою покажу. Сашок был очень беззлобный ребёнок, он тут же перестал обижаться и показал свой рисунок. На рисунке был изображён костюм человека-факела, о котором Сашок давно мечтал.

— Если ты оденешь такой костюм, то все вокруг сгорят, — рассудительно произнес Тоша.

— Не сгорят, это же понарошку! — смело ответил Сашок.

— Понарошку неинтересно, — не очень уверенно ответил Тоша, хотя опять почувствовал, что ведёт себя как вредный и противный мальчик. Сашок совсем загрустил, надул губу и сказал: — Тогда показывай, что ты нарисовал, а то я совсем домой уйду. Тошка положил перед ним листок со странной машиной-роботом, на которой было написано «МЕЧТАЛЁТ». Она была разноцветная и состояла из множества деталей.

217

то что ты нарисовал? — спросил Сашка, сердиться он не умел, особенно когда было интересно.

— Это машина для полётов мечты, — важно ответил Тоша, сам не очень веря в то, что сказал.

— А как она полетит и куда?

— Вот, смотри. Это два сиденья для тебя и меня. Садимся и летим, а по дороге сбываются наши мечты, — уверенно ответил Тошка.

— Здорово! Давай полетим прямо сейчас, — предложил Сашок, таинственно улыбаясь, — возьмём по сабле на всякий случай и немножко конфет. Антошка уже сам начал представлять, как это будет: — Садись, друг, полетели скорее, пока бабушка тебя домой не позвала. Они сели близко друг к другу, изобразили звуки воображаемого мечталёта и уже не замечали ничего вокруг. Какой же ребенок двадцать первого века не мечтает полетать над крышами Нью-Йорка, в межгалактическом корабле перемещаться в пространстве мгновенно из одной точки Земли в другую, а ещё круче — на другие планеты? В мечтах не бывает ни больно, ни обидно, ни страшно, ни грустно. В мечтах детей всегда весело, интересно, сказочно красиво и, конечно, в мальчишеских мечтах всё очень круто. А «круто» по-мальчишески означает, что они сражаются и побеждают, знают приёмы борьбы и карате, владеют всеми видами оружия, даже бластерами и лазерными пушками. В мечтах вокруг все тебя любят, а враги боятся и убегают, только увидев, как к ним приближаются два друга на крутом мечталёте. А главное, мечтать можно бесконечно, бесконечно...

ередвигаемся в самые мечтательные заросли! — командным голосом выкрикнул Тошик. Но Сашок не хотел отставать и тоже крикнул: — Объявляю посадку в Центре мечты! В мечтах что крикнул, то и сбылось. Мечталёт приземлился в Центр мечты, а вокруг были заросли из всех мечтательных сюжетов Тошкиной фантазии. К мальчикам бежали девочки, 218

219

220

много, много девочек, маленьких и побольше, худеньких и толстеньких, красивых и некрасивых, даже уродливых, а впереди всех шла спокойным шагом Тошкина сестра Аня.

— Ань, ты что тут делаешь, зачем залезла в наши мечты? — возмущённо заговорил Антошка. Аня посмотрела Тошке в глаза и сказала: — А зачем ты мечтал, чтобы я стала твоей женой, когда ты вырастешь? Вот теперь живу здесь и воспитываю твои мечты...

— Я же тогда не понимал, что на тебе жениться нельзя, — обиженно проговорил Тошик.

— Не понимал, но мечтал. Скажи спасибо, что мама не пришла, на ней ты тоже хотел жениться!

— А почему здесь одни девочки, — спросил Сашок, — да ещё такие разные? Аня объяснила ему ласково и поучительно: — Сашенька, слово «мечта» женского рода, поэтому ваши детские мечты — это маленькие девочки. А разные они потому, что мечты тоже разные. Вот посмотри на ту худенькую бледную девочку — это мечта о том, чтобы никто не болел, ведь больному человеку ничего не надо, только бы выздороветь. А эта пухленькая девочка — это мечта о чём-то вкусненьком, кто из детей не любит сладкого?

— Ань, а эта шустрая, бегает всё время — это что за мечта? — спросил Тошка.

— Это мечта, чтобы быть ловким и сильным, везде успевать и побеждать, — ответила с улыбкой Аня. Тошик и Сашок оглядывались по сторонам и всё время задавали вопросы. Мечты об игрушках, праздниках и днях рождения играли вместе, а мечта о том, чтобы стать взрослым, была самая высокая и стояла в сторонке, как бы показывая, что ей здесь не место.

— Вы, наверное, ищете свои самые главные мечты? — спросила Аня и помахала рукой двум девочкам, которые сидели на мечталёте и гордо смотрели на всех, понимая, что они здесь самые главные.

— Эй, подруги, идите сюда, они к вам пришли, — крикнула Аня. Девочки не очень-то хотели подчиняться ей, но слезли с мечталёта и пошли к мальчикам.

— Знакомьтесь, это ваши главные мечты, увы, — грустно сказала Аня и подвинула Тошу и Сашу к девочкам. Девочки были не слишком красивые, но зато гордые и независимые.

— Это твоя, — сказала Аня Тошику, — ты же хотел побыть супергероем, человеком-пауком, Бэтменом, красным рейнджером, короче, быть сильнее всех, не прилагая никаких усилий. Тошка нежно взял девочку за руку, а она повела его через всю толпу девочек, небрежно их расталкивая.

221

— А это твоя, человек-факел! — сказала Аня и отправила Сашка вслед за Тошиком расталкивать толпу.

— Возьми лучше меня! — кричали другие девочки, но друзей уводили в неизвестную даль.

ошик понял, что сейчас с ним случится что-то необычное, но что именно, не знал. Девочка с короной вела его в неизвестный город, непохожий на его родной. В нём не было ни мамы, ни папы.

— Что-то я не так мечтал, — засомневался Тоша, но отступать было некуда. Внезапно Тоша почувствовал, что обладает неимоверной силой: вот он уже летит в костюме человека-паука над высокими домами, потом сдвигает автобусы с силой Кинг-Конга, сражается в виде красного рейнджера с монстрами, побеждая своих врагов одним ударом. Было здорово, но чего-то не хватало. Когда он перепробовал всё, появилась гордая девочка и повела его назад ко всей толпе. Как только Тошик дошёл, то увидел, что его спутница исчезла.

— Мечта сбылась, — весело проговорила Аня и повернулась. К ней шёл Сашка, уже без подружки, ведь его мечта тоже сбылась.

— Ну что, вы довольны, малыши? — спросила Аня.

— Мы не малыши! — дружно закричали Тошик и Сашка.

— Но мечты у вас детские! — возразила Аня.

— А чем они отличаются от взрослых? — спросили мальчики.

— А тем, что взрослые мечты более реальные, а ваши полны фантазий, и герои ваши выдуманные, не настоящие.

— Тогда скажи, раз ты такая умная, почему мечты сбылись, а нам будто чего-то не хватает? — спросил Тоша и покосился на толпу девочек, ожидавших своей очереди.

— Понимаешь, есть мечты добрые, есть злые, есть мечты, которые могут принести кому-то пользу, и совсем бесполезные, такие, как ваши, которые исчезли без следа, — объяснила Аня.

— Что же нам, совсем не мечтать? — обиженно спросил Сашок.

— Конечно, мечтайте обязательно, но мечтайте иногда о том, чтобы не болели мамы и бабушки, чтобы у других детей тоже было много игрушек, чтобы никто из детей на свете не был голодным, и все ели конфеты, сколько хотели. К сожалению, таких мечтаний у вас нет, но я надеюсь.

222

ня посадила мальчиков на мечталёт, все девчонки замахали им руками и стали прощаться: — Не забывайте нас, мечтайте чаще, будьте добрыми и весёлыми, — кричали девочки, а некоторые даже заплакали, это были совсем детские мечты, которые уже никогда не сбудутся. Мечталёт полетел назад и быстро опустил мальчишек в папиной спальне.

— Давай никому не расскажем, где мы были? — попросил Сашок. — А то бабушка заругает.

— Не заругает, мы же понарошку, просто мечтали! — ответил Тошик. — Лучше подумай дома, о чём нужно мечтать, чтобы всем было хорошо.

— Я думаю, чтобы всем было хорошо, нужно мечтать о родителях, которые всегда с нами, а не на работе, — предположил Сашок.

— Да, это неплохо, но ещё лучше, если наши родители в хорошем настроении, весёлые, здоровые и не думают о деньгах. Деньги пусть вырастают на балконе. Пошёл, сорвал сколько надо и на велике с папой в магазин, и мама улыбается вслед, — помечтал Тошик, а Сашок только вздохнул.

— Саша, быстро домой! — не очень строго крикнула Сашина бабушка. Тошик вышел его проводить. Они обнялись на прощание и подмигнули друг другу. Теперь малыши знали много такого, чего не знали ни мама, ни папа, ни даже Аня, которая рисовала в своей комнате.

223

олеть Тошка не любил: бегать, прыгать и играть нельзя, а это ужасно. Был в этом только один плюс — добрые родители дарят кучу подарков, и когда выздоравливаешь, то новыми игрушками можно играть и хвалиться Сашку по телефону. Болел Тошка нечасто и, если не считать перелома руки, самыми обыкновенными детскими болезнями. Слово «ангина» ему нравилось, а слово «анальгин» он ненавидел. В этот раз Тошик болел сильно. Весь день он то засыпал, то просыпался в каком-то странном состоянии. Мама всё время была рядом и смотрела на него жалостливыми глазами, потом убегала и приносила из кухни чай с лекарствами.

— У него жар, — услышал он голос мамы, которая говорила с папой по телефону.

— Видимо, папа что-нибудь купит, — вяло подумал Тошка и опять начал засыпать. Когда он открыл глаза, то мамы рядом не было, не было слышно и шума на кухне.

— Ушла, а меня забыла, — с жалостью к себе подумал Тошка. Больной, он всегда требовал присутствия мамы, хотя понимал, что это не совсем честно, ведь у неё есть ещё Аня, Маша и папа. И он решил её не звать, а подумать о чём-нибудь. «Жар, здоровье, болезни — такие непонятные слова, но вот что они означают? Мы же их не видим, а взрослые так уверенно об этом говорят, как будто видели, — вот что думал Тошка, лёжа под одеялом. — Сейчас мама придёт, я у неё спрошу». Но мама не шла, время тянулось долго, становилось скучно.

— Здоровье, где же ты, моё здоровье? — шёпотом произнёс Тошик и повернулся на бок, чтобы опять заснуть. Но заснуть не удалось. На спинке дивана сидел розовый кудрявый улыбающийся мальчик, он стучал ногами и подпрыгивал на месте. Сознание было мутноватым, Тоша даже подумал, что уснул, но человечек спросил: — Ты что, спать собрался, а зачем волшебные слова произносил?

— Какие такие волшебные слова? Я волшебных не знаю. Розовый мальчик спрыгнул прямо на живот Тоше и начал подпрыгивать до потолка — похоже, он не мог спокойно сидеть на месте.

— У меня жар, а ты прыгаешь! — опять заныл Тоша.

224

225

Но розовый мальчик продолжал прыгать и даже переворачивался в воздухе.

— Везёт же некоторым! — подумал вслух Тошка.

удрявый мальчик остановился и сел рядом с Тошей. От него пахло молоком, фруктами и даже цветами.

— Я думаю, что ты ещё не понял, кто я, — весело болтал розовый мальчик. — Я — твоё здоровье, не каждый может увидёть своё здоровье, но ты же этого хотел, вот я и пришёл. Антошка удивился, хотел потрогать мальчика, но руки не поднимались.

— Не шевелись, в тебе сейчас совсем нет здоровья, поэтому лежи и слушай, раз позвал.

— Говорить я хоть могу? — с надеждой спросил Тошка.

— Говори, но тихо, а то решат, что ты бредишь, другие меня не увидят. Здоровье опять запрыгало у Тоши на животе, а пока прыгало, рассказало всё о себе. Оказывается, здоровье — это создание, которое состоит из положительной, сильной, доброй энергии, хотя и невидимой. Энергия эта живет в человеке и заставляет его двигаться, учиться, делать всякие дела, заниматься спортом и даже рисовать и петь. Хорошая энергия растёт вместе с человеком, вернее, помогает ему расти сильным и крепким.

— А что значит беречь здоровье? Мама всегда говорит сёстрам, чтобы они одевались потеплее и берегли здоровье, — тихо спросил Тошка.

— Да, да, да. Это самое главное. Ты меня не всегда бережёшь, — обиженно сказал розовый мальчик и даже перестал прыгать, опять присел рядом с больным и сказал: — Во-первых, хорошо кушай. Ну, как ты кушаешь, а? «Это не люблю, это не хочу...» Молока побольше, конфет поменьше и фрукты, фрукты.

— А кроме еды что нужно, чтобы ты не ворчал? — чуть ехиднее спросил Тошка, про еду он и так знал.

— Во-вторых, не ходи босиком по холодному полу, не бойся плавать в бассейне, не сиди слишком долго у компьютера и телевизора и ещё смейся почаще.

— Зачем смеяться? — удивился Тошка.

— А затем, что когда человек смеётся, у него хорошая энергия увеличивается, а плохая уменьшается. Смех очень полезен, а нытьё и слёзы вредны, — сказало Тошкино здоровье и улыбнулось.

226

227

ошик лежал и не двигался, а его здоровье веселилось и даже начало бегать по комнате.

— А какие здоровья у взрослых, ну, мамы, папы, Ани и Маши? — спросил Тошик.

— Показать не могу, а то они упадут без своей энергии, а рассказать могу, — хитро ответило Тошкино здоровье. Розовый мальчик подскочил к телевизору и дотронулся до экрана. Экран сразу загорелся, и на нём появилась бледная полусонная женщина, которая металась по экрану.

— Ты как включил телевизор? — тихо спросил Тошик.

— Я же состою из энергии, малыш, а телевизор от неё и включается. Смотри лучше, у мамы твоей со здоровьем проблемы. Видишь, как мечется. Её здоровье страдает от нервных болезней. Если твоя мама перестанет нервничать, то ещё вполне долго протянет, смеётся она мало, больше переживает, а зря. Розовый мальчик дотронулся до экрана, и изображение поменялось.

— Теперь папино здоровье. Хорошее здоровье, но очень усталое, много работает и мало смеётся. Правда, лыжи и гимнастика — это здорово, вот бы и ты этим занялся, как твой папа. Тошик улыбнулся, потому что увидел на экране молодую ярко накрашенную девушку, которая кушала сразу из трёх тарелок.

— Похожа на Машу, — догадался больной мальчик, — но она же часто болеет!

— Чаще, чем ты, я в курсе. А знаешь почему? — спросил розовый мальчик. — Потому что энергии у неё много, кушает хорошо, но слишком смеётся часто, когда другим не весело, красится много, а это вредно, спортом не занимается совсем. Вот смотри, сейчас поест и сядет смотреть телевизор, а надо делать что-то полезное. Экран опять мелькнул, на нём показалась милая, усталая и красивая девушка.

— Это Аня, плачет опять, — вздохнул Тоша. — Что у неё не так?

— Ну, тут особый случай. Гимнастики много, а еды мало, добрых дел делает кучу, а смеяться забывает, вот и хандрит. Ну что с этими художниками делать, совсем здоровье не берегут! Тоша, можно я бабушек и дедушек не покажу, тебе сейчас нельзя волноваться, а то я тебя не вылечу совсем, — попросил розовый мальчик.

228

кран погас, Тошкино здоровье забегало по комнате и опять прыгнуло на спинку дивана.

— Мне, кажется, пора домой, лечить тебя, спасать от болезни. Антошка из последних сил проговорил: — А какие они, болезни? Покажи.

— Совсем обнаглел, всё тебе покажи да покажи. Сам представь. Ну не плачь ты, это вредно, — проворчал розовый мальчик и три раза хлопнул в ладоши. Из Тошкиной пятки вылезло странное существо темно-зелёного цвета. Глаза у болезни были красные, уши красные, горло как будто горело. Зелёное существо высунуло красный язык и стало строить рожи Тошкиному здоровью.

— Это ангина, злая и противная, я с ней дней пять бороться буду, — спокойно ответил розовый мальчик. Ангина поползла к здоровью, а Тошик почувствовал, что у него нет жара, но сил тоже нет.

— Лежи тихо, — велело здоровье, — видишь, сколько ты плохой энергии где-то схватил. Теперь слушай маму, пей чай и не грусти. Ангина совсем близко подползла к здоровью и начала выпихивать его с дивана, но здоровье явно не боялось: — Тош, знаешь, сколько болезней на свете? Тысячи, но хорошее всегда сильнее плохого, потерпи немного, — уже взволнованно ответило здоровье. Тут зелёное существо и розовый мальчик начали толкать и пихать друг друга, почему-то искры полетели во все стороны. Розовый мальчик скрутил зелёное чудище, взял его за красные уши 229

и засунул назад Тошке в пятку. Больной мальчик опять почувствовал, что ему плохо, и жалобно спросил: — А нельзя ангела-хранителя позвать? Он тоже добрый.

— Мы с ним дружим, но его территория — это душа, а моя — тело. Как уничтожать болезни, знаю только я. У ангела-хранителя энергия души, а это немножко другое, хотя и связано. Но ты не волнуйся, я возвращаюсь, скоро поправишься. Береги меня, не теряй, — уже на ходу крикнул розовый мальчик и впрыгнул Тошке в ухо...

— Сынок, ты проснулся? — крикнула из кухни мама.

— Да, иди ко мне, — сказал Тошка и привстал. Силы теперь было немного больше.

ама зашла в комнату и внимательно посмотрела на сына.

— Ты как-то изменился, Тошенька, тебе не стало хуже? — с волнением в голосе спросила мама.

— Нет, мне стало лучше, мамочка. Расскажи мне, пожалуйста, а что такое жар?

— Лежи, лежи, сейчас постараюсь рассказать, — сказала мама и присела рядом. — Дело в том, что здоровье и болезнь — это две противоположности, как огонь и лёд, например. Когда болезнь нападает на тебя, то твоё здоровье начинает сражаться с болезнью, во время сражения идёт горячая битва, вот температура и повышается, появляется жар. Ты понял, сынок? — ласково спросила мама. Но Тошка уже засыпал и только улыбнулся в ответ. Он-то прекрасно всё понял, потому что всё видел сам, даже то, чего мама не знала. Не понял он только одного: как же вылечить мамину болезнь, нервную. Хотя догадывался, что маму просто не надо расстраивать, её болезнь лечится хорошим настроением.

230

ошик очень любил играть на компьютере, хотя мама и не разрешала делать это подолгу. Но компьютер так притягивал и манил, что Тошик находил всякие способы, чтобы поиграть на нём подольше. Но иногда, когда нападало желание что-нибудь сделать руками, он шёл рисовать или строить роботов из лего. Однажды в такой вот день он высыпал на ковёр всю большую коробку кубиков лего, сел рядом и задумался. Тошка смотрел на гору маленьких запчастей, и всякие мысли приходили ему в голову: «Что бы такое сегодня построить? Может, большой дом, может, корабль, или всё-таки опять робота?» Мысли летали вокруг, заходили в голову и улетали опять в неизвестном направлении. Но вдруг в голову залетела одна очень интересная мысль, вернее, вопрос, и застряла там.

— А что такое эти мысли, какие они, как выглядят и какого цвета?

231

Тошик трогал руками детали из лего, соединял их как обычно, но ничего интересного из этого не получалось. Ему показалось, что сегодня руки и голова работали как-то по отдельности, руки сами по себе, а голова была занята вопросом, который никак не хотел уходить. «Мысли, мысли... Может быть, они похожи на маленькие светящиеся шарики или на золотистых пауков с умными глазами, только очень маленьких? Нет, мысли ведь бывают разные: хорошие и плохие, весёлые и грустные, умные и не очень, поэтому, скорее всего, цвет у них будет разный», — так думал Тошка, продолжая сидеть и смотреть на кучу, из которой должно было получиться что-нибудь интересненькое. «Сашок, где ты, мой друг? — думал Тошик. — Хотя мыслей у тебя бывает меньше, но зато две мысли всегда лучше одной. А может, папа поможет, ведь он у нас самый умный». Но папа был на работе, мама в ванной, сестёр вообще не было дома, а маленького ребёнка мучили мысли о мыслях.

ысли в голове скакали и прыгали, пока не выстроились в какой-то ряд: Тошик понял, что сначала надо о чём-нибудь подумать, потом представить, а потом уже делать. И как только он это понял, то детали лего начали с очень большой скоростью сами по себе собираться в непонятную конструкцию. Но Тошик подумал, что, скорее всего, это робот, и конструкция постепенно стала походить на большого робота. Затаив дыхание, мальчик сидел и смотрел на всё происходящее; он понимал, что слова здесь совсем не нужны.

— Вот это да!!! — только и смог произнести он, ведь, не прилагая никаких усилий, одной только мыслью он смог построить большого лего-робота, который шевелил конечностями. — Интересно, а как его назвать? — подумал Тошик, и услышал голос в ответ: — Меня зовут Мыслеробот, я создан твоей мыслью и воображением. Продолжая бессловесный разговор со своим созданием, Тошка подумал: — А что, человек может, только подумав, всё сделать? Вот здорово, маме не надо мыть посуду и стирать, подумает — и всё готово! А папа не будет ходить на работу, а играть со мной в мяч, думая о своих проектах. А уж Маше-то как будет здорово: уроки учить не надо, пока красится, подумает о химии, а задачи уже решены.

— Это не совсем так, просто все дела начинаются с мыслей, а если не думаешь, то ничего и не сделаешь, — безмолвно произнес робот и начал передвигаться по комнате.

232

— Ты куда? — спросил Тоша.

— Но ведь ты секунду назад думал, а умею ли я двигаться по комнате, вот я и пошёл, — ответил Мыслеробот. Он прошёлся до шкафа с игрушками, дошёл до коробки от лего и упал в неё, рассыпавшись на множество деталей. Тошик убрал коробку в шкаф и опять пошёл к компьютеру, ему непременно надо было проверить на нём все свои мысли.

ыстро нажав кнопку включения, Тошик нетерпеливо ждал, когда загорится экран монитора. В голове опять творилось что-то странное, но ни одна умная мысль туда не залетала. Экран засветился, на нём появились значки Тошкиных любимых компьютерных игр. Тошка начал думать, о чём бы подумать. Вдруг на экране появилась его голова, а вокруг неё действительно летали светящиеся точки всяких разных цветов.

— Неужели это мысли, — подумал он, и одна не очень яркая точка залетела прямо в компьютерную голову, — да, чудеса происходят со мной, мысли свои вижу, а что-нибудь умное в голову не идёт! Первый светящийся шарик вылетел из головы и улетел в неизвестном направлении. Остальные весело кружились и будто болтали друг с другом.

— Может, стишок какой школьный вспомнить, а? — подумал Тошка, и сразу три шарика направились в голову на экране, а потом вернулись оттуда сияющими и довольными.

233

— Знайте, вот что не безделка: Ель в лесу, под елью белка, Белка песенки поёт И орешки всё грызёт... Так и полился стих Пушкина из Тошкиной памяти, причём без запинки. Мальчик был в восторге, он понял, как работает его голова. Главное — найти нужную мысль, а уж мозг ей всегда поможет.

ечером пришёл Сашок. Тоша встретил его спокойно, но хотел поскорее остаться с ним наедине. Наверняка Сашка ещё не знал тайну своего мозга и не сортировал свои мысли, думая о всякой ерунде. Они пошли к компьютеру и включили свою любимую игру с человеком-пауком.

— Саш, а ты о чём сейчас думаешь, когда играешь? — спросил Тоша.

— Я думаю, чтобы подольше поиграть, — честно признался друг.

— А вот и зря, ты должен думать о том, что ты сам человек-паук, и тогда мысли помогут тебе победить всех врагов, — рассудительно сказал Тоша, хотя Сашок не очень-то его слушал, увлечённый погоней. Когда друзья пошли пить сок, Тошка пытался рассказать другу про Мыслеробота и компьютерную голову. Сашок не верил, его мысли в тот момент были заняты печеньем и конфетами, но он всё же сказал: — Знаешь, Антон, ты очень умный мальчик. Тоша скромно улыбнулся, и они стали весело уплетать сладости. Думай-не думай, а что может быть лучше, чем вкусно перекусить с другом!

234

днажды утром мама неожиданно спросила Антона: — Тош, а ты не мог бы побыть с полчаса один, мне нужно сбегать на почту, а на улице сильный дождь? Тоша согласился, тем более что по телевизору шёл неплохой мультик. Мама долго просила его не прыгать с турника, не включать воду и ничего не резать ножом, потом поцеловала и ушла, закрыв дверь на ключ. Тоша спокойно сел смотреть мультики, потом пошёл в детскую повисеть на турнике, но прыгать не стал. Принес несколько игрушек и уже приготовился устроить между ними драку, но вдруг услышал странный шорох... Ему стало как-то не по себе. Тошик пытался понять, что это было. Шорох повторился, но никого не было видно.

— Наверное, тараканы или мухи, — подумал Тоша и решил продолжить играть, но теперь ему показалось, что он слышит странный шум, похожий на эхо.

— Здесь кто-нибудь есть? — смело спросил мальчик, хотя уже начал бояться.

— Не мешай, работы очень много, скоро праздник Новый год, а тут такие завалы, — услышал Тоша в ответ, но так и не понял, с кем разговаривает.

— Это, наверное, Маша с утра радио не выключила! — догадался Тоша, но шнур не был вставлен в розетку, а он опять услышал: — Лучше бы помог, пока взрослых дома нет!

— Мамочка, я сошёл с ума! — тихо проговорил Тоша и заплакал.

— Только этого ещё не хватало, работы добавляешь. Перестань, сейчас спущусь и вытру тебе нос, — опять произнес голос, и Тоша уставился в потолок, потому что спускаться больше было неоткуда.

— Здравствуйте, молодой человек, посмотрите под ноги, пожалуйста, — послышалось гдето внизу. Тоша опустил голову. То, что он увидел, удивило его, но не напугало — видел и пострашнее, не маленький.

235

236

Молодой, но очень полный мужчина размером с Тошкины игрушки стоял и весело смотрел на мальчика. В руках у него был какой-то предмет, слегка похожий на пылесос, а на плече висела огромная сумка.

— Разрешите представиться: хранитель дома Роман, — спокойно произнёс он и поставил пылесос на пол. Тошик лёг на ковёр рядом с ним и во все глаза глядел на странного человека.

— Я ничего не понимаю, но объясните, что вы здесь делаете, а? — как можно спокойнее спросил Тошик, но по голосу было слышно, что он не так уж и спокоен.

— Времени у меня маловато, до Нового года совсем немного осталось, я не успею, — опять проворчал человечек. Он сел на свой пылесос и, кажется, собирался что-то рассказать Тошке.

рассказал. Что это совсем не пылесос, а уничтожитель дурных слов, плохого настроения, ругани и ненужных слёз. Оказывается, когда в семье Тошика ругаются или спорят, когда Маша кричит, а Аня плачет, то появляются плохие эмоции. Но после появления они уже никуда не улетают, а остаются жить под потолком квартиры. И это хорошо, что у каждой настоящей семьи, в которой есть любовь, есть свой хранитель дома, а возраст у него как раз такой, сколько лет семье.

— А при чём здесь Новый год? — спросил Тошик, который и сам любил посчитать, сколько дней осталось до праздника, как-никак подарков будет много, а Тоша это любил.

— К Новому году каждый дом должен быть чистым, а для этого недостаточно просто помыть пол или пропылесосить ковёр, нужно чтобы ни одна дурная эмоция не осталась с прошлого года, такой закон у всех хранителей, иначе дом начнет погибать, — грустно сказал Хранитель и посмотрел на Тошку.

— А если не успеете, то семья исчезнет? — испуганно спросил Тоша.

— Нет, исчезнет не семья, а я. Без хранителей семья уже не семья, а чужие люди, — произнёс мужчина и почесал свой большой живот. Он объяснил Тошику, что в последние годы, когда Маша стала много кричать и спорить с мамой, он едва успевает всё убрать. Ему, конечно, очень помогает Тошкин смех и хорошее настроение, потому что смех и радость — это такие эмоции, которые мигом уничтожают всё 237

плохое. Но мальчику скоро исполнится семь лет, а в таком возрасте его смех уже не будет таким сильным, только маленькие дети приносят в дом очень много любви и счастья, а когда они подрастут, то начинают спорить, а это плохие эмоции.

— Ты хоть понял, почему меня видишь? Потому что маленький, а потом вырастешь и забудешь, а дому нужно счастье.

— Пока я не вырос, давай помогу? — спросил Тошка и улыбнулся.

ладно, помогай! — ответил Роман. Хранитель дома вскочил и побежал вверх по шкафу к потолку. Тошка всегда был ловким, поэтому он вслед за Хранителем быстро взобрался на шкаф и уселся на краю.

— Что делать? — спросил мальчик, ведь он в такой ситуации ещё никогда не был.

— Ты смейся или пой весёлую песенку, а потом всё увидишь, — ответил мужчина, нажимая какую-то кнопку на своём удалителе. Тошка запел и увидел, как под потолком зашевелились еле видимые, но противные эмоции, напоминающие пыль, только живые и двигающиеся. Удалитель был включён, и Хранитель дома направил его шланг к потолку. Тут началось странное действо, от которого у Тошки побежали мурашки. Плохие эмоции пищали, плакали, орали и ругались голосами всех членов его семьи, но им приходилось всасываться в шланг удалителя, потому что Хранитель не обращал никакого внимания на их протесты. Тошка пел громче и веселей, он видел, как это не нравится плохим эмоциям, и радовался этому. Хранитель дома тоже напевал что-то весёлое и продолжал шуршать своим пылесосом.

— А зачем вам большой мешок? — спросил Тоша, удивляясь ловкости этого толстенького человека.

— В него я собираю самые плохие эмоции — драки и ругательства. Их нужно уничтожать очень тщательно, я их сжигаю на плите, пока вы спите, — просто ответил Хранитель. Тут Тоша вспомнил, как мама иногда жаловалась, что кто-то гремит по ночам на кухне, но никогда никого не видела. Теперь всё стало ясно! Хранитель семьи быстро передвигался по потолку, объясняя на ходу некоторые свои секреты. Оказывается, меньше всего плохих эмоций в ванной. Потому что в ванной все отдыхают, поют, да и ругаться там не с кем. Больше всего в общей комнате, там часто собираются все вместе. Когда Роман долетел до дальнего угла, то выключил свой удалитель, быстро добежал до Тошки и сел ему на колено.

238

— Тош, ты смейся почаще, пожалуйста, Сашка своего приводи, Галю, всех, кто умеет порадовать твою семью! Маленький ребёнок — лучший друг хранителя семьи!

бравшись в детской комнате, Тоша и Хранитель перешли в общую комнату. Здесь не было больших шкафов, и Тошка просто включил музыку и начал танцевать. Хранитель дома забрался на потолок и, двигаясь в такт музыке, стал быстро удалять плохие эмоции. Те разбегались по углам и прятались в люстре, но Хранитель был очень ловок, и Тошка смеялся, глядя, как толстый дяденька ловко перехватывал их на бегу. Люстра даже немного закачалась, сразу видно, поток эмоций был немаленький.

— Тут работы на трое суток, опять Машка скандалила, видимо, наговорила всяких глупостей, — грустно вздохнул Хранитель.

— Орала она сильно! Плакала, что нарядов у неё мало, а жить скучно! — подтвердил Тошка и тоже вздохнул, он так не любил, когда в семье кто-то ссорился.

— Тошик, но ты не грусти, нельзя. Я тебе честно скажу, у тебя хорошая семья, потому что в ней бывает счастье. А счастье — это самая лучшая эмоция на свете, она залетает не в каждый дом. Ты вспомни свои дни рождения, игры с папой, рисунки с Аней и даже Машины песенки. Если ты видишь, что твоя мама улыбается — а это главное в любой семье — значит, к вам заглянуло счастье, а мне можно будет отдохнуть от работы. Я обязательно уберу всё до Нового года... Ключ в замке щёлкнул, и вошла мама. Тошка побежал ей навстречу и обнял. Мама улыбалась и целовала его. Тоша знал, сколько стоила её улыбка, и был очень рад.

— Счастье ты моё, — сказала мама, и они вместе пошли на кухню смотреть, что же она купила вкусненького. Вечером, когда Тоша лёг спать, то вдалеке услышал лёгкий шорох, он уже не боялся, он знал, что это Хранитель дома выполняет свою трудную, но очень нужную работу.

— Постараюсь почаще смеяться, а то Новый год скоро, — подумал вслух Тошка и уснул.

239

читать дни до Нового года Тошик начинал где-то с конца лета. Он знал, что будет много новых подарков. Но что-то ещё было в этом празднике, что-то особенное, ни на что не похожее. Какое-то счастливое состояние души. Когда появляется первый снег, люди начинают улыбаться — даже больше, чем весной. Белый пушистый снег похож на сказочное покрывало, которое всё превращает в сказку. Тошик ждал первого снега, новых ощущений и не понимал взрослых, которые, вздыхая, в который раз грустно говорили: — Скоро зима.

240

— Ну, зима, и что? Сколько всего вокруг интересного! — не понимал мальчик. В последнее время Тошик узнал очень много: свои страхи, свои мечты, мысли, узнал коечто о своём здоровье (скучное слово). Ещё о доме, о школе. А вот что же такое этот Новый год? Не может быть, чтоб это был просто зимний праздник с ёлкой, что-то здесь не так! Он уже сам прочитал много книжек, он уж мультиков пересмотрел целую кучу, но нигде понастоящему ему не рассказали об этом! Где бы узнать побольше? «Тайная комната» — так называлась новая книга о Гарри Поттере, которую купил Тошику папа. «Тайная — значит, необычная, значит, в ней хранится какой-то секрет», — думал Тоша, глядя на обложку книги. Ещё он думал, есть ли у него тайны от мамы? Конечно, есть, без тайн скучно. Особенное ощущение тайны возникает, когда залезешь в какой-нибудь шкаф или даже под стол... Следующим же вечером, всё думая о Новом годе и тайнах, Тошка залез под чёрный стол в общей комнате, ведь это очень таинственное место. Но сначала никакой тайны не почувствовал. И тут мама накинула на стол одеяло и сразу множество тайн окутало Тошку со всех сторон! Они были загадочные, необъяснимые и желанные. Особенно одна тайна, которая сидела в углу и белела оттуда в полной темноте.

— Мама, я научился видеть в темноте! — крикнул Тошик.

— Молодец, — ответила мама, глядя в телевизор и совершенно не волнуясь за сына. Ну какие под столом могут быть опасности! А белая тайна манила к себе и звала. Тоша потрогал её руками, и они тоже стали белыми. «Ты тайна про Новый год?» — шёпотом спросил Тоша, он знал, что с тайнами говорят только шёпотом.

— Да-а-а-а, — протяжно ответила тайна, окружая мальчика со всех сторон. Если хоть одно слово спросишь у тайны, она непременно 241

захватит тебя всего. Тоша перестал слышать мамин телевизор, а услышал тихую музыку, похожую на плеск воды и пение птиц. Потом тайна преобразила всё, что было рядом с Тошей, и он перестал помнить, что залез под стол. Он уже был уверен, что сидит в маленькой пещере, рядом шумит водопад, а вокруг пещеры птички свили свои гнёзда и сидят в них, распевая песни. Тайна превратилась в маленькое белое облачко, которое висело над головой у Тошки, шепча всякие глупости.

— Ты любопытный малыш, много хочешь понять, но думаешь, что это опасно. Вдруг тайны — это плохие создания?

— Хорошие, они делают жизнь интереснее, — убежденно ответил Тошик.

альчик шептался с облаком и не заметил, вернее, не услышал, как в пещеру начали залетать ангелы-хранители всей его семьи. Первым залетел его собственный ангел-хранитель и сел рядом, спокойно поправляя складки на своей ангельской одежде. Тут его Тошка и заметил. Следом появился мамин ангел, его мальчик сразу узнал, он стал заботливо смотреть на Тошку. Потом поцеловал его в макушку. Третий прилетел серьёзный и молчаливый.

— Папин, — сообразил Тошик, — от дел, наверное, оторвался, переживает. За ним появился ангел тёти Томы: большой, добрый и жующий яблоко.

— Видимо, тетя Тома готовит яблочный пирог, — облизнулся Тошик, переводя взгляд на следующего. А следующий, конечно, был Анин. Он покружил над всеми, мечтательно вздыхая, наверное, придумывая на лету очередную творческую идею. Шестой ангел просто ворвался в пещеру, суетясь и ворча.

— Машенькин, — понял Тоша, — по магазинам бегает, наряды ищет, совсем она его замучила! Седьмой и восьмой появились вместе. Держась за руки, они просто присели в общий круг. Глаза у них были мудрые и спокойные.

— Дедушкин и бабушкин, — узнал мальчик, — сразу видно, что они спокойны за своих людей. Раздалось негромкое пение, и в пещеру влетел ангел, сияющий и красивый. Напевая церковные песнопения, он был явно счастливее всех.

242

— Это Олин, она сейчас в церкви поёт, там, где меня крестили, — подумал Тоша и улыбнулся этому ангелу. Девятый летел медленно и устало. Издалека.

— Видимо, из бани, — решил Тоша и не ошибся. Это был ангел брата Максима, жившего так далеко... Ангел мамы Максимки последовал за ним, помахал Тошику, но всё же присел рядом с ангелом своего сына. Последними прилетели два ангела от других бабушки и дедушки. Они не держались за руки, были заплаканные и несчастные. Их хозяева мало в них верили, а как же будешь счастливым, если в тебя совсем не верят! Тоше стало жутко интересно, что же будут делать тут все эти ангелы, он открыл глаза пошире и стал ждать.

ервым заговорил ангел-хранитель дедушки, как самый взрослый глава Тошкиной семьи: — Милые ангелы, сегодня мы собрались вместе, как собираемся каждый раз, за два месяца перед Новым годом, чтобы решить, что же мы можем сделать для своих людей. Любимых людей, которых мы охраняем и бережём, чтобы в Новый год они все были счастливы, довольны и спокойны. И ещё решить вопрос, что мы все можем сделать для нашего единственного ребёнка, которому нет ещё семи лет. Потому что скоро он перестанет верить в Деда Мороза и будет просто ждать подарков. Тошик хотел что-то сказать, но его никто не услышал. Ангелы-хранители стали наперебой предлагать всякие подарки и, кажется, не собирались спрашивать о желаниях у самого Тошки.

— Можно, я скажу? — громко крикнул Тоша.

— Не кричи, пожалуйста, мы прекрасно знаем, чего ты хочешь, — перебил его Тошин ангелхранитель. Вскоре ангелы стали обсуждать, кто в чём провинился и кто не заслужил новогоднего предчувствия. Мальчик не понимал, какое такое предчувствие. Игрушки, книжки, костюмы — это он понимал, а вот предчувствие — нет. Один только Олин ангел-хранитель увидел, что мальчик в недоумении и тоске. Он подлетел к Тошику и всё ему объяснил: — Если любой человек в этом году совершил слишком много плохих поступков, то у него не будет новогоднего предчувствия, и тогда, что бы ему ни подарили, он не испытает никакой 243

настоящей радости. Чтобы радоваться празднику, надо чтобы на душе было хорошо. Тебе дарят, а ты никого не обидел до этого, поэтому тебе дарят от души. Ты маленький мальчик, никого не обижал, поэтому получишь двенадцать новогодних подарков от души. Значит, двенадцать раз испытаешь новогодние предчувствия! Только эти подарки нельзя выпрашивать, тогда всё испортишь! — объяснил Олин ангел. Папин ангел-хранитель напомнил всем, что люди не могут долго без них, что это опасно. Все поднялись, чтобы улететь.

— Тошик, учись хорошо и слушайся маму, — проговорили ангелы бабушки и дедушки и так же, держась за руки, вылетели из пещеры.

— Кушай побольше и читай книжки, — посоветовали ангелы тёти Томы и Оли и тоже улетели.

— Играй побольше с друзьями и весели всех, — посоветовали ангелы Максима и тёти Люды и улетели в свои далёкие края.

— Рисуй, фантазируй, пой и танцуй, — посоветовал ангел Ани. А Машин посоветовал вовремя ложиться спать и беречь здоровье. Заплаканные ангелы дальних дедушки и бабушки взяли с Тошки обещание не обижать никого и верить в своего ангела, потом грустно полетели в свой дом. Остались только ангелы-хранители мамин и папин. И ещё его собственный, самый молодой и неопытный. Они пошептались, а потом все вместе посоветовали Тошке радовать родителей, улыбаться и оставаться таким, какой он есть. Мамин и папин улетели, а Тошик остался наедине со своим ангелом и тайной.

альчик чувствовал, что тайна, висящая наверху, не даёт ему покоя. Ангел-хранитель тоже прекрасно понимал это.

— Ладно, эту тайну ты узнаешь, но потом забудешь, так надо, потому что взрослые должны не знать, а чувствовать и заботиться о других в первую очередь. Детям ещё можно много не переживать, — сказал ангел и поманил белое облачко к себе пальцем. Облачко подлетело к ногам Тошки.

— Садись, сейчас откроем главную тайну Нового года! Не бойся, я с тобой, значит, всё будет хорошо! — улыбнулся ангел-хранитель. Тошик сел в мягкое облако, и оно полетело из 244

245

246

пещеры, подгоняемое Ангелом, как ветерком. Облако летело всё выше и выше, но Тошик не чувствовал ни холода, ни страха, только желание узнать что-то главное и очень важное, что ему обязательно нужно понять. Ангел-хранитель весело махал своими крылышками и направлял тайное облако в нужном направлении. Теперь они подлетели к огромному облаку и продолжали двигаться внутри. Тошика окружило что-то мягкое, волнующее и таинственное, немного похожее на то, как его обнимает мама перед сном. Незаметно облако стало растворяться, и впереди появился яркий свет. Этот свет напоминал огонь свечи и ярких лампочек на новогодней ёлке. Тошка понял, что сейчас увидит Деда Мороза, а ангел-хранитель тут же взял его на руки и полетел вперёд, оставляя облачко тайны позади. Облачко растворилось в огромном облаке, и тайна исчезла. Перед глазами мальчика возникла потрясающая картина. На мягком кресле сидел Дед Мороз и махал Тоше огромной рукой, улыбаясь при этом счастливой улыбкой.

— Скорей ко мне, малыш, поболтаем немного о Новом годе, — позвал он, и Тоша с ангелом подлетели к волшебному дедушке. Тоша сел на красивое кресло с правой стороны, а ангел — с левой, а весёлый Дед Мороз обнял их своими крепкими руками.

— Очень рад видеть вас, друзья, не часто встречаю таких любопытных гостей, все ждут меня к себе, а ко мне не стремятся, — всё так же с улыбкой говорил Дед Мороз, а Тоша во все глаза смотрел на него. Он, конечно, бывал на новогодних утренниках, где дяди переодевались в костюмы и водили с детьми хороводы, но этот Дед Мороз был настоящий! От него веяло такой добротой и любовью, что это было даже больше, чем любовь мамы.

— Дед Мороз, ты здесь живёшь? — спросил Тоша.

— Не совсем здесь, я везде живу, а здесь я живу для маленьких детей, которые в меня верят. Взрослые верят в Бога, в чёрта или ни во что не верят, а дети — в Деда Мороза, — просто сказал Дед Мороз.

— Значит, ты детский Бог? — догадался Тошик и немного испугался того, что сказал.

— Не бойся, всё правильно, разве может кто-нибудь ещё на Земле, в твоей стране России, выполнить желание ребенка, прилететь к нему в новогоднюю ночь? Разве может просто так возникнуть новогоднее предчувствие, если его кто-нибудь вам, детям, не подарит? — спросил Дед Мороз и очень весело улыбнулся. Тошка тоже улыбнулся: он понял тайну Нового года, он-то верил всегда и всегда находил под утро первого января подарок, о котором мечтал.

247

— Ты уже решил, что хочешь от меня получить, заказывай, пожалуйста, — произнёс Дед Мороз, пристально глядя на мальчика.

— А можно, я ещё подумаю, время ведь есть, а потом напишу записку и выброшу её в форточку? — спросил Тоша, ведь он действительно ещё не решил. В прошлом году он просил Винни-Пуха и получил, но потом потерял его нечаянно летом. Теперь он думал попросить вернуть его или заказать что-нибудь другое.

— Конечно, подумай, я тебя услышу, ты хороший мальчик, оставайся таким, и я буду очень рад, — всё так же весело ответил Дед Мороз и повернулся к Ангелу-хранителю. — Вам пора лететь, хорошие мальчики долго под столами не сидят, мамы будут волноваться, а это им вредно! Ангел-хранитель взял Тошку на руки, Дед Мороз помахал им вслед, и Тошка оказался в темноте.

ош, ты там не уснул? — спросила мама, и мальчик услышал её голос, звук телевизора и даже болтовню Маши по телефону. Он вылез из-под стола, но ощущение чего-то нового не покидало его. Мама напомнила, что скоро придут его друзья, и пора ужинать. Тоша сразу согласился и пошёл на кухню. Там сидела Аня и пила чай.

— Аня, а ты веришь в Деда Мороза? — спросил Тоша, зная, что Аня обязательно чтонибудь ответит.

— Понимаешь, братик, если человек ни во что не верит, то он живёт без чудес, а без чудес ужасно скучно, поэтому я верю. Хотя знаю, что подарки покупают родители, — как всегда немного грустно ответила Аня.

— Они могли бы не покупать эти подарки, но ведь родители хотят праздника, а праздник начинается в душе, а душу охраняет ангел-хранитель, а ангелы-хранители слушаются Деда Мороза! — выпалил Тошик, да так, что Аня чуть чаем не захлебнулась.

— Ты чего это такой умный у нас? Больше меня знаешь! Пойду, подумаю о том, что ты сказал, — уже не так печально ответила Аня и пошла думать. В это время на кухню залетела Маша, на ходу включила телевизор и отвернулась.

— Маш, а ты веришь в Деда Мороза? — спросил Тоша.

248

— Тош, отстань, всякую ерунду спрашиваешь. Вот если бы Дед Мороз принёс мне целый шкаф новых вещей, я бы в него поверила, а так — что зря верить? Хотя Новый год я люблю. Я вообще люблю праздники и каникулы, — сказала Маша, не поворачиваясь к брату. Тошик ел и думал: «Что с них взять, они уже взрослые. О том, во что они верят, они боятся говорить вслух. У них свои тайны, а дети во что верят, в то и верят. Сейчас придут Саша и Аришка, я у них спрошу, это будет поинтереснее». Но Сашок всё не приходил, и Тошка решил ему позвонить. Он быстро набрал его номер телефона и услышал Сашкин голос.

— Саш, ты веришь в Деда Мороза? — прямо спросил Тошка.

— Верю, — так же быстро, не задумываясь, ответил Сашок. На душе у Тошика стало весело, и они принялись дружно обсуждать новые игрушки и комиксы. Два мальчика, которые любили свои семьи и свою жизнь, поняли друг друга с одного слова. Они верили в чудеса и не сомневались, что праздник будет обязательно, ведь их родители всегда создавали праздник своим детям. Новогоднее предчувствие уже полностью завладело Тошкиной душой, и в его голове родилась песенка: Если любишь и любим, Значит, будет праздник. Ангел душу всю твою Красками раскрасит. Снежный день похож на сон, Этот сон прекрасен. Свет божественных огней Светел, чист и ясен. Дед Мороз мечты людей, Тех, кто верит в чудо, Обязательно поймёт, Значит, праздник будет.

249

Новый год несёт любовь Людям всем хорошим, И подарки малышам От души — дороже. Ёлку папа соберёт Ту, что долго ждали. Дед Мороз подарит вам Всё, что пожелали! Наконец пришли Сашок и Аришка. Дети весело играли в свои игры, а мама смотрела на них и думала: «Наверное, у них есть свои тайны, свои проблемы, но всё-таки самое главное, что им интересно всё, что их окружает. Русские дети двадцать первого века, какие они будут, когда подрастут? Какие тайны они откроют? Какие сказки они будут рассказывать своим детям?» И, как всякая нормальная мама, она пошла готовить ужин и мечтать о том, чтобы её любимый маленький Тошик вырос добрым, умным, творческим и сильным человеком. И пусть он вспоминает своё детство, как начало большой тайны, которую ему придётся разгадывать всю жизнь.

250

251

Светлана Гарамова

одном сказочном лесу наступила осень. И на самом огромном дубе созрели жёлуди. Певчие птицы покинули лес. Листочки на деревьях сменили свой зелёный цвет на золотисто-жёлтый. Трава у подножья деревьев стала совсем сухой. Солнышко попрежнему ярко светило, но грело не так сильно, как летом. И на синем небе с каждым днём стали всё чаще появляться серые дождливые облака. Один маленький жёлудь, висящий на толстой ветке, огляделся вокруг и сказал: — Надо же, как красиво стало в нашем лесу! На что папа-дуб ему заметил: — Да, здесь с каждым годом становится всё красивее и уютнее, малыш. Но и это ещё не всё! — дуб зашелестел всеми своими листьями.

— А что ещё? — спросил жёлудь.

— А ещё с каждым из вас может произойти прекрасное чудо! — дуб продолжал шелестеть золотистыми листьями. Рядом росла высокая стройная берёза. Её листочки осенью были особенно хороши. Убранная в золотой наряд, она посмотрела на жёлуди и спросила у дуба: — А ты всё надеешься, что из них выйдет толк? — И махнула веткой.

252

253

Сквозь шум папиных листьев маленький жёлудь услышал негромкий писк. Он прислушался. Писк доносился из соседнего с веткой дупла. Взобравшись на ветку, жёлудь приблизился к дуплу и заглянул в него. Там сидели трое маленьких птенчиков. Они наперебой жалобно пищали.

— Тише! Тише! Чего вы так кричите? — спросил жёлудь.

— Нам холодно! — пропищал первый птенец.

— Очень холодно! — поддержал его второй.

— Очень-очень холодно! — ответил и третий.

254

— Вас что, забыли? — спросил их жёлудь.

— Нет! Мама скоро прилетит! — уже с тревогой сообщил первый.

— Она на охоте! — успокоил его второй.

— Мы кушать хотим! Она скоро прилетит и принесёт червячка! Нам! — добавил третий.

— Так! Пока вашей мамы нет, я постараюсь что-нибудь придумать! Жёлудь посмотрел вниз, на сухую траву: — Ой, как высоко! И назад тяжело будет взобраться... Пока я буду лезть вверх, птенчики совсем замёрзнут. Вот если бы... — И он обратился к своему папе-дубу: — Папа, тут в дупле маленькие птенчики мёрзнут.

— Ещё бы, ведь скоро и морозы ударят, — ответил дуб.

— Как морозы?! Ещё совсем рано для морозов! — воскликнул испуганно жёлудь.

— Да вот не иначе как завтра и ударят. Зима будет в этом году ранняя и лютая. Холод-то я отлично чую.

— Папа, но птенчики... они такие маленькие. Я хотел им травы наносить в гнездо, но боюсь, что и до завтра не успею... Вот если бы ты дал мне немного листьев для них? Дуб усмехнулся: — Хорошо, сынок, помогу я тебе. Бери листьев сколько надо. Да укрой малышей как следует.

— Спасибо, папа! Огромное тебе спасибо! — воскликнул жёлудь. — Им будет тепло! Папа-дуб наклонил ветку, где росло больше всего листьев. Жёлудь нарвал их столько, что хватило и на тёплую подстилку, и на одеяльца для каждого птенчика. Малышам стало тепло, и они перестали так жалобно пищать.

— Чик-чирик! Это кто тут хозяйничает в моём гнезде? — протрещала вернувшаяся с охоты мама-птица и грозно посмотрела на непрошеного гостя.

— Я не хозяйничаю! Мой папа-дуб сказал, что завтра придут в лес морозы. А вашим деткам не помешает пара-тройка тёплых дубовых листьев, — ответил жёлудь.

— Ах, вот в чём дело! — мама-птица заглянула в дупло, а там, тепло укутанные, спали три её малыша. — Спасибо тебе, маленький жёлудь. — Она оставила в гнезде аппетитных жучков, которых недавно поймала, а сама отправилась за новой порцией добычи.

— Не пойму, зачем тебе это надо? — спросил жёлудя висевший рядом брат-жёлудь.

— Но ведь папа говорит, что с нами должно случиться чудо!

— Чудо! Чудо! Какое там чудо! Даже если и так, то нужно просто ждать, когда оно придёт! — ответил тот. — Зачем суетиться?

255

— Да! Куда легче просто его ждать! — послышалось со всех сторон от братьев-желудей. — Ведь оно всё равно придёт. Можно лечь и ждать, а оно придёт. Вот тут мы его и схватим! И все жёлуди спрыгнули со своих веток вниз. Они упали в сухую пожухлую траву и стали ждать чуда. А маленький жёлудь осмотрелся вокруг. Ни одного жёлудя не было ни на одной ветке. Только листья, да и те начинали улетать один за другим.

— Какое же может быть чудо, когда никого рядом нет? И мне нужно за братьями! Он спрыгнул вниз. А там, внизу, у самого подножья дуба, был муравейник. Муравьи тоже готовились к приходу зимы, они тащили в муравейник всё съестное, что только могли найти.

— Ой! Это кто такой невежливый, что сваливается нам на головы?! — возмущённо прокричали муравьи.

— Извините, пожалуйста! Я не нарочно! — попросил прощения упавший жёлудь.

— Что это? Все жёлуди попадали! Не иначе как зима на носу? — спросил один муравей другого.

— Какая там зима! Я слышал, что они решили тут какого-то чуда ждать! — ответил муравей, затаскивая соломинку в норку.

— Чуда? Ну-ну! Пусть ждут! А нам некогда! Запасаться нужно! — И муравей побежал прочь.

— Но ведь это правда! — нерешительно обратился жёлудь к оставшимся муравьям. — Завтра будет очень холодно!

— Что правда? Кому холодно? Не выдумывай! Мы хорошо знаем, когда будет холодно! — быстро проговорил пробежавший мимо муравей.

— Но мой папа-дуб мне сказал, что завтра придут сильные морозы! — Жёлудь покатился за муравьём.

— Морозы?! — муравей остановился. — Не может этого быть! Морозы придут на следующей неделе, никак не раньше.

— Нет! Завтра! Завтра! — закричал маленький жёлудь.

— Тебе это папа-дуб сказал? Хм... Ладно, поверим тебе. — Муравей 256

взбежал на вершину муравейника. — Эй, ребята! Нужно поднажать! Возможно, завтра будет холоднее, чем я предполагал!

— Как завтра?! Ты предсказывал, что только через неделю! — воскликнул муравей из толпы.

— Нет времени на проверку моих прогнозов! Я уже не так молод, как раньше и, возможно, не точно указал дату! За работу! Законопачивай все окна и двери!

— За работу! Законопачивай все окна и двери! — послышалось со всех сторон.

— Ну, малыш, если ты ошибся, то эта ошибка может стоить нам очень дорого, потому что ещё целую неделю мы могли бы заготавливать пищу для наших малышей, — сказал муравей. Муравьи, все как один, принялись утеплять муравейник. Они наносили пушистого мха и устлали наружные части своего домика. А маленький жёлудь принялся им помогать, в то время как его братья просто валялись неподалёку и шумно обсуждали происходящее.

257

Солнышко нависало над горизонтом. Маленький жёлудь сидел на вершине муравейника и любовался закатом. Как вдруг прямо за его спиной послышалось громкое хрюканье. Он очень испугался и спрятался под лежащий неподалёку дубовый листочек. Хрюканье становилось всё громче и громче. Он выглянул из своего укрытия и увидел огромных лесных свиней. Они похрюкивали, повизгивали, помахивали своими тонкими скрюченными хвостиками. Но ужаснее всего было то, что они пожирали жёлуди, которые лежали в сухой траве. Съев последний жёлудь, вожак стаи понюхал своим пятачком воздух и резко повернул голову в сторону маленького жёлудя. От страха тот накрылся листком и замер. «Так вот о каком чуде говорил папа-дуб, — подумал маленький жёлудь. — Но неужели чудо обязательно должно быть таким ужасным?» Он был так напуган, что даже не услышал, когда свиньи убежали прочь. Шум и хрюканье прекратились. Испуганный жёлудь осторожно выглянул из своего укрытия.

258

Наступало утро. С неба начали падать первые снежинки. Вокруг всё было перерыто копытами. Нигде ни одного жёлудя.

— Папа! Папа-дуб! Ты говорил об этом чуде? — спросил маленький жёлудь у дуба, но тот уже крепко спал. Неожиданно приоткрылось самое верхнее окошко муравейника и из него выглянул муравей: — Спасибо тебе, малыш, что предупредил нас о неожиданных холодах. Теперь мы увидимся только весной. Да и тебе нужно найти местечко, где перезимовать. Поищи себе тёплую норку. Створка закрылась. А маленький жёлудь грустно вздохнул и пошёл искать место для зимовки. Шёл он, шёл и неподалеку нашёл глубокую заброшенную норку, в которой когда-то жила мышка. Он спустился в неё и там уснул. Вскоре пришла снежная зима. Она укрыла всё пушистым белым снегом: и деревья, и поляны, и кустарники, и муравейник. Всех одела в тёплые шубы, чтобы не замёрзли от сильных её морозов. Обо всех позаботилась. Даже зайцы и те в белых шубах бегали. Но сколько зиме ни зимовать, а уступать место весне надо. Вот и солнышко стало жарче припекать, и снег таять. Птицы вернулись из тёплых стран. Проснулся и лес. Деревья ото сна потягиваются, веточки расправляют. А из норки, в которой уснул наш жёлудь, появился малюсенький зелёненький росточек.

— Интересно, а где же мой малыш? — спросил папа-дуб и осмотрелся по сторонам.

— Я здесь, папа! — закричал росточек.

— Вот он! А ты говорила, что толку из них не будет! — сказал дуб берёзе. Так день за днём росточек рос, рос и вырос в большое дерево — могучий дуб. И однажды осенью, когда на нём созрели первые жёлуди, дуб сказал им: — У нас самый прекрасный лес, хотя стоит быть в нём осторожным. Но я знаю теперь, что с каждым из вас может произойти прекрасное чудо, которое произошло со мной!

259

то случилось поздней весной. В большом лесу была поляна, где росли цветы. Деревья окружали поляну со всех сторон и защищали её от холодного ветра. И вот на этой поляне однажды встретились Дикая Роза, Одуванчик и Ромашка. Дикая Роза сразу понравилась Одуванчику, а Ромашке понравился Одуванчик. Одуванчик с нежностью смотрел на Дикую Розу и говорил ей: — Вы такая прекрасная! Ваши лепестки похожи на утренние облака. Но Дикая Роза не обращала на него никакого внимания, ведь Одуванчик был невзрачным и зелёным, лепестков у него ещё не было. А Ромашка только вздыхала и смотрела на них. Она думала про себя: «Ну почему я не так красива, как она? Почему Одуванчик дружит только с ней?» Подружки—ромашки кружились в хороводах и звали Ромашку играть с ними, но она только грустила. Прошло несколько дней, и Одуванчик начал цвести. На его голове появились жёлтые лепестки, в лучах солнца они казались золотыми и очень походили на корону.

— Ах, как он прелестен! — воскликнула Ромашка.

— Да, как же ты изменился! — удивлённо сказала Дикая Роза. Одуванчик очень обрадовался тому, что Роза обратила на него своё внимание, и даже стал сильнее пахнуть.

260

Он и Роза подружились. Засыпая и просыпаясь, они держали друг друга за листочки. И днём и ночью они были рядом. Днём солнце освещало их своим светом и дарило им тепло, а ночью тёплый ветерок, пролетая мимо них, шевелил их лепесточки. Жизнь казалась замечательной.

261

Прошло ещё несколько дней, и жёлтая корона превратилась в пушистый шарик. И вдруг подул холодный ветер. Он подлетел к Одуванчику и сказал: — Надо же, какие мы пушистые! — и сильно дунул. В один миг пушистая корона Одуванчика облетела с его головы. Одуванчик стал совершенно лысый. Он закрылся от ветра своими листиками, но это не помогло.

262

Роза посмотрела на него, засмеялась и сказала: — Ты теперь совсем некрасивый! Я не буду с тобой дружить! — и отвернулась. Ромашка увидела его таким и ахнула: — Как же мне помочь тебе? Она оторвала от своей шляпки немного лепестков и протянула их Одуванчику. Тот взял их, прикрыл ими свою облысевшую голову и улыбнулся: — Спасибо, ты самый настоящий друг!

263

И он взял в свои листики листик Ромашки. А ещё через несколько дней у Одуванчика появился новый бутончик, старый же исчез, словно его и не было вовсе. Бутончик посмотрел на Ромашку и произнёс: — Я теперь буду с тобой всегда дружить. Ведь то, что я облетел — это временно. Мои отцветшие бутоны сменяются новыми. И так будет на протяжении всей моей жизни.

264

С тех пор Ромашка и Одуванчик стали расти вместе. Они не расставались ни на минуту. Бутончик превратился в красивую золотую корону. А Ромашка была очень счастлива. Роза увидела новый бутон одуванчика, грустно вздохнула и сказала: — Мне просто не повезло.

265

одном большом саду росла Яблоня. Весной она пышно цвела, а к осени на ней созревали вкусные большие яблоки. Эти яблоки были очень сладкими и душистыми, а на солнце казались янтарными. Ребятишки, которые прибегали в сад, первыми срывали её яблоки и говорили: — Ах, какие же вкусные яблоки! Других таких не найти, хоть весь сад обойди! Яблоня слышала эти слова и гордилась собой: — Вот какая я хорошая! У меня самые сладкие яблоки! Я самая пышная и красивая! Пролетавшая мимо Пчела заметила: — Чего ты так возгордилась? У тебя обычные сладкие яблоки. Вокруг тебя растут такие же яблони, и на них созревают яблоки не хуже твоих.

266

Но Яблоня её не слушала, а продолжала себя хвалить: — Ах, какая я ветвистая, и у меня самые зелёные листики на веточках. А ты, Пчела, не лезь не в свои дела, что ты можешь понимать? И вообще, кыш отсюда!

— Я вижу, ты зазнаёшься. Посмотрим, будут ли у тебя такие яблоки, если я перестану прилетать к тебе и не буду тебя опылять.

— Ой, напугала! — ответила Яблоня. — Да я прекрасно обойдусь и без тебя.

— Посмотрим, — сказала Пчела и полетела в улей готовиться к зиме. Вскоре яблоки в саду были собраны со всех деревьев. Певчие птицы улетали на юг, а листья на яблонях начали желтеть. И уже через неделю листочки на всех яблонях стали жёлтыми.

— Ах, какая я теперь красивая, — сказала Яблоня и добавила: — Такой красавицы не найдёшь, обойди хоть весь сад! А ещё через какое-то время листья совсем опали. Ветер пригнал с севера снежные облака, и мягкий белый снег, падающий с них, начал укрывать землю белым покрывалом. Наступила зима. Вскоре за белой зимой пришла весна. Зиму яблони проспали, и им показалось, что её почти и не было. Птицы вернулись из тёплых стран. Проснулись пчёлы. На яблонях начали распускаться почки, которые с каждым днём превращались в молоденькие зелёненькие листочки. Цвели первые цветы, и пчёлы летали вокруг них и собирали сладкий нектар. Снег не везде растаял, но солнце пригревало и настойчиво превращало его в ручейки. Прошло несколько дней, и одни цветы сменили другие, но пчёлы не переставали трудиться и продолжали собирать нектар. Пришло время цвести и яблоням. Все они превратились в красавиц, наряд которых был очень похож на снег, только ещё красивее. Пчёлы стали прилетать к яблоням, они бережно собирали нектар и опыляли цветы. Но только возле одной яблони не было ни пчелы. И это была Яблоня-зазнайка. Она смотрела на пчёл и говорила: — Подумаешь, я обойдусь и без вас! Мне никто не нужен! Уже маленькие яблочки завязались на соседних яблонях, но только Яблоня-зазнайка продолжала цвести. И вот лепестки её цветочков осыпались. Она увидела, что ни одного яблочка не завязалось на её веточках. И ей стало грустно. Пчёлы летали уже возле других деревьев, которые ещё цвели.

267

Пришла осень. На каждой соседней яблоне висели наливные яблоки. И только ветви Яблони-зазнайки были по-прежнему пусты. В сад прибежали дети и стали искать самые сладкие яблоки. Подошли они к Яблоне-зазнайке, смотрят, а собирать-то нечего. Посмотрели на неё и пошли к другим деревьям. Шумной гурьбой они носились по саду и собирали вкусные и сладкие яблоки. Насобирали целые лукошки и побежали домой.

268

Каждый день приходили дети и собирали яблоки. И каждый, кто находил яблоню со сладкими яблоками, кричал другим: — Смотрите! А я нашёл самые сладкие яблоки! И вся детвора спешила к этой яблоне набрать сладких и душистых яблок. Постепенно все яблоки были собраны. Яблоне-зазнайке было очень обидно, что никто не сказал о ней ничего хорошего.

269

— Ну что? — спросила пролетавшая мимо Пчела.

— Обидно мне, — ответила Яблоня-зазнайка. — Почему у меня не было яблок?

270

— Ты же сказала, что сможешь обойтись без нас, — ответила Пчела и добавила: — Вот мы тебе и не стали опылять цветки, поэтому и яблок не было. И тебя никто не хвалил.

— Так, значит, без вашей помощи мои яблочки не смогут завязаться? — спросила Яблоня. — Не буду я больше зазнаваться, извини меня, пожалуйста. Прилетай ко мне будущей весной. Уж очень люблю я радовать детишек сладкими и душистыми яблоками.

— Хорошо, прилечу! — ответила Пчела и полетела дальше. А следующей осенью вся Яблоня была усыпана сладкими медовыми яблоками. И детишки, собирая первыми её яблоки, говорили: — Ах, какие же душистые и румяные яблоки на этой яблоне! Других таких и не найти! А Яблоня слышала это и улыбалась, потому, что ей было очень приятно слышать эти слова. И она думала, что вместе с Пчёлкой они подарили детишкам вкусные яблочки. И теперь, дети, если увидите осенью яблоню без яблок, знайте, что именно эта яблоня зазналась.

271

ЕГОР

МАМА СПИТ

Папа дома оставался И сыночком занимался. А Егорушка-сынок Без проказ никак не мог: То стакан уронит на пол, То коленку поцарапал. То кота за хвост возьмёт, Кот орёт, Егор ревёт. Целый день Егор играл, Что же папа так устал?

Мама спит, она с работы. Так помочь мне ей охота! Я помою в доме пол, Я накрою маме стол И цветы поставлю в вазу. Так уютней станет сразу! Когда мамочка проснётся Будет рада — улыбнётся. СОЛНЫШКО

У КОГО КАКИЕ ДЕТКИ

Только глазки я открою — Солнышко уже со мною! Так и скачет по подушкам, Вот уже бежит к игрушкам, Хочет солнышко играть, Значит, мне пора вставать.

Как у уточки — утёнок, А у козочки — козлёнок, У собачки — щенок, А у мамочки — сынок.

272

ТИХО ПОИГРАЛ Мама спит, а я молчу, Занимаюсь, чем хочу: На стене порисовал, Календарь весь оборвал, Сахар высыпал из вазы, По окну вареньем мазал, Облизал картинки в книжке, Постирал в тазу штанишки. Мама спит, ещё не знает, Как сынок её играет.

273

ГРИБОЧКИ

БАБУШКИНЫ СКАЗКИ

Принесли домой грибочки. Восторгалась ими дочки: «До чего красивые, Толстые и милые!» Мама их пожарила И на стол поставила. Разревелись мои дочки: «Ой, сломались все грибочки!»

Сказку бабушка расскажет, Заодно носочек свяжет... Внучек сказку слушает, Внучек кашку кушает. Сказочка кончается Глазки закрываются. Кашка вкусная была, Жаль, что сказочка мала.

«БОЛЬНОЙ»

АЛИСА

«Не хочу сегодня в садик!», — Мой сынуля говорит. «Почему же ты не хочешь?» «У меня живот болит! А еще болит головка, Ручки, ножки, носик, рот!» Всё пройдет, когда ребёнок Просто в садик не пойдёт.

Нет ребёнка в мире краше! Просыпайся, солнце наше. Глазки голубые, Кудри золотые, Ножки — топотушки, Где твои подружки?

— Мне всего лишь годик с малым, Из подружек — только мама!

ВООБРАЖАЛА

ЛУК

Я сижу на лавочке В беленькой панамочке, В белых туфлях, В белом платье... Не пойду ни с кем играть я!

Баба Таня чистит лук, Убежал из кухни внук. Он хоть мал, но твёрдо знает Лук за глазки покусает!

274

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Платье пышное надену, Красный бантик завяжу. Мой сегодня день рожденья, Всем себя я покажу! Все нарядные сегодня, Ну а я красивей всех. Пела песни, танцевала... Это был большой успех!

275

ПРОДАВЕЦ

ПЕРВОКЛАССНИЦА

Наша Таня — продавец. Уж такая молодец! Из песка печёт котлеты И песочные рулеты, Торт песочный весь в цветах, Загляденье, просто ах! Расставляла аккуратно, Продавала всё бесплатно.

Я сегодня спать не буду — Вдруг про школу позабуду! Завтра нужно в первый раз Отправляться в первый класс. Жизнь начнётся с новой строчки — Подросла у мамы дочка. Собрала тетрадки, книжки, Пусть завидуют братишки! Ходят хвостиком за мной, Просят, чтоб взяла с собой. Взять, конечно, я бы рада, Только подрасти им надо.

СЫНОК

БРАТИШКА

Я шагаю по дорожке И в ладошки прячу нос. Закусали злые мошки, Довели меня до слёз! Мамочка меня прижала, И укутала в платок. Улыбнулась и сказала: — Просто сладкий ты, сынок!

Младший братик у меня вот уж три недели, Всё смотрю я на него и глазам не верю. У него на голове пух белеет только, Нет зубов и на меня не похож нисколько! Я тихонько подошла к маленькой кроватке, Газировки принесла и рогалик сладкий. Лучик солнышка скользнул, вдруг чихнул мальчонка, Улыбнулся мне, узнал, перед ним — сестрёнка! Ну ногами молотить, ручки в кулачишках, Буду я его любить — это мой братишка!

276

ВАЖНЫЕ ДЕЛА Вот как вырасту большой, так женюсь на маме, Кожаный возьму портфель и займусь делами. Утром шею и лицо я побрею с пеной, Галстук папин повяжу и очки надену. У порога задержусь, поцелую маму: — На работу ухожу — день обычный самый! По перилам проскочу множество ступенек, А когда домой вернусь — будет много денег!

277

(Детский фольклор) От составителя Уже не одно поколение людей выросло с книгой Корнея Чуковского «От двух до пяти», в которой автор обращает внимание на то, как дети относятся к миру, как они талантливы, как чутки к языку, как иногда «изобретают» слова, порою самостоятельно приходя к тем формам, которые создавались народом в течение многих веков. Верится, что и эта подборка детского фольклора заинтересует читателей. Сколько доброты открылось в процессе создания этих строк! Любящие мамы, папы, дедушки, бабушки, тёти, дяди делились тем, что слышали от младших членов своего рода, иногда писали люди и о детях своих друзей. Бывали и очень неожиданные письма. Один дедушка выразил сожаление, что его внучка Лера ещё по возрасту не может попасть в эту книгу, между тем, когда она плачет в своей коляске, у неё получается: «Ум-ма, ум-ма!» Что ж, можно быть уверенным, что у такого внимательного дедушки непременно вырастет талантливая внучка. Талант ведь растится именно вниманием и заботой. Отбор изречений был довольно строгим, далеко не всё из собранного и присланного вошло сюда, лишь самое забавное и остроумное. Антонина Пантелеева

Маша (4 года) надела мамины клипсы, включила магнитофон, вертится перед братом и говорит: — Внимание, внимание! Смотрите новые видеоклипсы! Оля (3 года) была в гостях у бабушки, собирается уходить.

— Оля, ты меня покидаешь?

— Как же я, бабушка, тебя покидаю, ты же тяжёлая! Денис (4 года) спрашивает у мамы: — Чем человек дышит?

— Легкими.

— А тяжёлыми кто дышит? Дима (4 года) как-то слышал разговор, что его семнадцатилетняя сестрёнка Наташа совсем потеряла голову. Когда Наташа пришла домой, Дима сказал: — Я так и думал, что это неправда.

— Что неправда, Димочка?

— Что ты потеряла голову. Андрюша (5 лет): — Мама, у тёти, у которой мы вчера были в гостях, хороший вкус.

— Тебе понравилось её платье?

— Нет, торт.

Боря (5 лет): — А я знаю, кто такой уголовник! Это тот, кто всё время стоит в углу!

Андрей (4 года) увидел серп Луны.

— А кто Луну откусил?

Марина (2 года) увидела, как мама укладывает волосы феном: — Мама волосы пылесосит!

Вадик (3 года) услышав от бабушки, что она стала старенькая, радуется: — А я — новенький! Юля (5 лет) увидела на берегу много отдыхающих: — Сколько народу, как за квасом! Алёша (4 года) увидел яркую бабочку: — Ой, какая красивая, как пожарная машина!

282

Оля (около 3 лет) впервые увидела игральные карты. Вертит в руках валета: — Так — голова и так — голова, на чем же он сидит? Женя (2 года) показывает на ручку: — Дай карандаш.

— Это ручка.

— А где ножка?

Наташа (3 года) увидела в зоопарке павлина: — Папа, мама, смотрите, курица зацвела!

Оля (6 лет) пришла домой раньше обычного, чем-то недовольная. Мама спросила: — Нагулялась?

— Нет.

— А почему ушла?

— Девочки играют в дом, мне предложили быть телевизором, а я не хочу.

Боря (3 года) разговаривает с мамой.

— И где ты только такие слова находишь? — спрашивает мама.

— Я не нахожу, я с ними родился.

Андрей (3 года) слушает разговор и вставляет: — Да как же этот градусник врёт, если у него рта нет?

Коля (4 года) маме, сварившей жидкую манную кашу: — Ты почему сварила кашу всмятку?

Валера (3 года) видит реактивный самолет: — Мама, мама, смотри, самолет с верёвкой!

Алёна (2 года) плохо справляется с буквой «р», мать спрашивает: — Алёнка, как собачка рычит?

— Съем-съем, — подумав, отвечает Алёнка.

Лида (4 года): — Дети, Юра не пришёл в садик. Кто знает, где живет Юра?

— Я знаю, — отвечает Лида, — он рядом со мной живёт.

— А ты где живёшь?

— Рядом с Юрой.

Вера (4 года) приехала в деревню, увидела лошадь, выходящую из стайки.

— Деда, смотри, конь из гаража вышел!

Оля (4 года) возвращается домой с царапиной, мама спрашивает: — Ты упала?

— Да.

— Плакала?

— Нет, там ведь никого не было.

283

Маша (5 лет) рассказывает: — Вчера я смотрела фильм «Космодром гусар летучих»

Владик (4 года) на вопрос гостьи, где же это он научился так считать: — Жизнь научила. Лия (4 года) ест и считает ложки: — Эта — за Карлсона, это — за Буратино, эта — за папу.

— А папу как звать?

— Ты что — забыла? Папа Карло! Вадик (6 лет) читает: «Жили-были дед да баба, ели кашу с молоком, рассердился дед на бабу — трах по пузу кулаком!» Комментирует: — Она ему манную кашу сварила, а надо было — гречневую. Дима (6 лет) был с мамой в музее, долгодолго стоял у картины В.И. Сурикова «Утро стрелецкой казни». Вечером, ложась спать, спросил: — Мама, а ты помнишь картину, где так страшно кричали? Саша (5 лет) приходит из садика и говорит маме: — А мы сегодня аппликации делали. Моя — самая красивая.

— Это тебе Любовь Анатольевна сказала?

— Нет, я сам видел.

Вася (4 года): — Вася, как твою старенькую бабушку звать?

— Она просто баба старенькая, у неё давно имя кончилось. Юля (4 года) никак не может улечься спать.

— Я бы на твоём месте давно спала.

— Ну иди, бабуля, на мою кроватку, а я на твоём диване посижу. Оля (5 лет): — Мама, зачем это в каждую черешню кладут косточку?

— Ну, понимаешь, Оля...

— А, понимаю, это безотходное производство. Рома (4 года): — Я одному мальчику сдачи дал. Но я ему первый дал, чтобы он меня не трогал. Игорь (4 года) смотрит сказку Пушкина «О рыбаке и рыбке» и рассуждает: — Ну зачем этой старухе избушка? Шла бы сразу в дом престарелых! Ваня, 4 года: — Мама, когда я был малюсенький, я был такой глупенький, неужели ты меня такого любила?!

Оля (3 года) перечисляет всё, что ей надо, когда она будет выходить замуж, в том числе и самую красивую фату. Бабушка: — Купим мы тебе фату красивую, а вот купите ли вы бабе фату, если баба выйдет замуж?

— Баба, да ты что? Кто ж тебя возьмёт? Катя (3 года) увидела, как мужчина садится на коня: — Баба, он же его задавит! Таня (5 лет): — Бабушка, ты ведь кладёшь в мясорубку мясо, а обратно почему-то червяки выползают. Алёша (4 года): — Бабушка, у тебя какие зубы?

— В каком смысле?

— Ну вот, например, у меня прибитые, у дедушки — вынимаются, а у тебя? Маша (3 года) зашла с мамой в магазин. Техничка, мывшая полы: — Подождите, мои хорошие, немножко.

— Не перевелись ещё добрые тёти,— заметила Маша. Настя (4 года) на вопрос, зачем ей уши, отвечает: — Серёжки носить.

285

Митя (6 лет) просит перевязать ссадину. Мама ищет бинт и предлагает, если бинта не найдет, перевязать носовым платком.

— Только без соплей! Катя (4 года). Мама, обнимая её: — Девочка моя, никому тебя не отдам.

— А замуж отдашь? Саша (3 года) ходил по комнате с блином, вдруг положил его на пол, мама спросила: — Что же ты блин на пол положил, дурачок ты мой маленький?

— Я не маленький дурачок, я большой!! Оля (5 лет). Мама говорит ей: — Я уже тебе сказала, не ешь немытый персик!

— Мамочка, я его не ем, а только облизываю. Алёша (5 лет) впервые попробовал кетовую икру: — Ничего, вкусная, даже вкуснее баклажанной. Вадик (5 лет) собирается с мамой к врачу, у него болит голова.

— Ты сам скажи врачу, что у тебя болит голова.

— Не-е-ет, не скажу, а то ещё назначит отрезать голову. Вадик (2,5 года) долго сидит на горшке. Безрезультатно: — Воду отключили.

Олег (3 года), увидев, что мама накрасила губы: — И носик накрась!

— Зачем?

— Клоуном будешь! Ваня (4 года): — Мама, мне сон страшный приснился!

— Какой?

— Что у нас всё варенье украли!

Вадик (5 лет) слышал от мамы, что умные мужчины помогают женщине. Однажды Вадик сказал: — Мама, сегодня я видел, как шёл дяденька, пьяный, но умный.

— Как же это он умный, по-твоему, если пьяный?

— Он нёс тяжелую сумку и не курил к тому же.

Инна (3 года) с четырёхлетним Мишей и двухлетней Светой гостит у бабушки в деревне. В парнике росла дыня и вдруг исчезла. Бабушка спрашивает: — Кто сорвал дыню? Молчат.

— Кто сорвал дыню?

— Может, ветром сдуло? — предположила Инна. Юра (5 лет) за обедом уронил сухарик на пол и быстро его поднял.

— Мама, ты не волнуйся, я так быстро поднял, что микробы не успели на сухарик вскочить. Оля (5 лет): — Мама, бабушка моя — ужасная трусиха!

— Почему?

— Когда мы переходили улицу, она схватила меня за руку и смотрела во все стороны! Оля (5 лет) — бабушке: — Хочу молока.

— Нет молока. Хозяйка коровы в больнице лежит.

— Вместе с коровой? Алёша (4 года) спрашивает у папы, долго лежавшего в больнице: — А что, отращивать бороду нужно в больницу ложиться?

Катя (3 года) на руках у мамы: — Мама, тебе тяжело?

— Очень.

— Когда я буду большая, а ты будешь маленькая, я буду тебя на руках носить.

Женя (3 года) внимательно слушает басню «Ворона и лисица», потом спрашивает: — А сыр куда упал?

— На землю.

— И лиса его съела? Такой грязный?

Ира (3 года) спрашивает у мамы: — Кого мне выбрать — Сашу или Олега?

— Рано ещё об этом думать.

— Только сейчас и выбирать, а то потом всех расхватают.

Катя (3 года). Мама рассуждает: — На папу ты не похожа, на маму — тоже. Есть у тебя в лице что-то бабушкино.

— Старею, мамочка, — печально отвечает Катя.

Боря (4 года) крепко обнимает папу и говорит: — А маму я люблю ещё больней.

Инна (5 лет) проходит мимо роддома, где раньше работала бабушка и объясняет подружке: — Бабушка здесь раньше работала, детей рожала и всем раздавала.

Владик (4 года) рассказывает: — Это было, когда меня ещё в живых не было. Серёжа (4 года). Мама поставила ему банки на спину.

— Вот вырасту большой и тебе поставлю трёхлитровые.

Света (5 лет): — Мама, у нас очень хороший папа, я вырасту и на нём женюсь.

— А как же я?

— А ты тогда уже будешь Бабой Ягой. Дима (5 лет), выслушав рассказ мамы о происхождении человека от обезьяны: — Мама, а ты давно была обезьяной?

Юра (4 года) обмахиваясь веточкой: — Мне жарко, я проветриваюсь. Маша (4 года). Мама солит помидоры и зачем-то выходит из кухни, оставив Машу с маленькой сестрёнкой. Та полезла ручонкой в банку, Маша, не зная, как её остановить, подняла руки вверх и закричала: — Бог, лети сюда!

288

Лена (5 лет) ест мятную конфету.

— Ой, как холодно, я даже замёрзла!

— Так отдай конфету мне, — предложила мама.

— Ладно, уж, буду закаляться.

Маша (3 года). Дед ей говорит: — Баба тебя и шлёпает, а ты всё равно к ней идёшь.

— Так это же она от любимости.

Таня (4 года). Платья ей малы, но она не отдаёт их младшей сестре.

— Зачем они тебе?

— Вот будет у меня своя девочка, так износит.

Инна (2,5 года). Её просили есть за маму, за папу, за бабу, за деда и т.д.

— А чего это я за всех буду кушать, пусть ходят голодные!

Вадим (6 лет): — Серёжа моет руки лужами.

Максим (3 года) впервые увидел корову: — Это кто?

— Корова.

— А зачем у неё руль на голове?

Артём (3 года). Дедушка говорит ему: — Я страшно хочу есть...

— И я тоже страшно хочу есть, пойдём напугаем бабушку?

Катя (4 года) плачет: — Ты почему, мама, на меня как на папу разговариваешь? Алеша (5 лет) узнав, что он был у мамы в животике, возмущается; — А что же я там — кишки, что ли, ел? Андрюша (6 лет): — Андрюша, где же ты коленки так разбил?

— Сделал резкий поворот, а затормозить не успел! Коля (7 лет). Сходил первый день в школу, пришёл домой, бросил портфель: — Ох уж и надоело мне это ученье!

289

Вова (4 года). Мать простудилась, у неё пропал голос. Вечером после работы сын, как всегда, пристал с вопросами. Она кое-как отвечала шёпотом.

— У тебя, что ли, звука нет? Ярослав (4 года). Мама, уличая его в неправде, часто говорила: «Я по твоим глазам всё вижу». На вопрос, прибрал ли он игрушки, Ярослав, широко открыл глаза: — Посмотри, что у меня написано? Убрал я или нет? Володя (7 лет). Заболел, делают ингаляцию, ему надоело сидеть, кричит: — Всё!

— Ты ещё мало сидел, у тебя ещё даже лицо не покраснело, — замечает мама.

— Ты что, мама, лицо только от вранья краснеет. Саша (3 года): — Мамочка, а если ты не пойдёшь на работу, что тогда будет?

— Меня выгонят.

— Как же тебя выгонят, интересно, если ты не пойдешь?

Наташа (2 года) качается в саду на качели, солнечные лучи то прячутся, то пробиваются через листву: — Мама, мне солнышко моргает! Юля и Лена (3 и 4 года) приглашены на день рождения к мальчику Вене, подарили ему книжку «Карлсон, который живёт на крыше». Собираясь домой, Юля забирает книгу. На замечание мамы о том, что эта книга теперь принадлежит Вене, что её подарили, Юля удивленно: — Но ведь день рождения кончился! Оля (4 года): — Я рано проснулась, потому что быстро спала! Валера (4 года). Мама заставляет его качать братишку, а он не хочет. Мать нашлёпала его, он, плача, качает: — Купили бы двоих сразу, так заодно и отмучился бы. Серёжа (5 лет): — Папа, из чего делают одеколон?

— Я точно не знаю, вот вырастешь, пойдёшь в школу, тогда и узнаешь.

— Не узнаю, — вздохнул Сережа, — ты вон какой вырос, а не знаешь

Таня (2 года): — Таня, как называется эта ножка?

— Правая.

— А эта?

— Безымянная.

Саша (5 лет) просит воспитательницу: — Дайте, пожалуйста, мне мой мешок, он у меня тёмно-белого цвета.

290

Денис (3 года) ест шоколад. Сестрёнка ему: — Нужно всегда делиться! Денис отламывает ей кусок шоколадки и говорит: — А теперь поделись со мной обратно! Он же: — У коровы молоко коровье, а вот у козы — казённое... Он же провинившись, входит на кухню: — Мама, скажи папе, чтобы он меня сегодня вежливо воспитывал. Женя (4 года) просит бабушку обнять его: — Бабушка, облюби меня! Олеся (5 лет) рассуждает: — Волосы — для красоты... а лысина для чего? Вова (5 лет) вздыхает в своей кроватке: — Папа, я знаю, почему ты с мамой спишь.

— Почему?

— Потому что один боишься. Миша (4 года): — Одевайте меня скорее!

— Куда же ты торопишься?

— В садик, там меня ждут друзья.

— А что вы делаете с друзьями?

— Дерёмся! Влада (2 года): — Вот вырасту, мама, и тоже тебя буду ругать!

Юля (4 года) спрашивает у папы: — Почему у дяди Саши нет детей?

— Он много работал.

— И что, так и не заработал? Вова (5 лет) слушает сказку «Иван Царевич и серый волк». Когда папа доходит до слов: «...видит Иван-Царевич в темноте два зелёных огонька», Вова уточняет сонно: — Такси подъехало.

Сеня (3года) маме: — Ты говорила: хорошего помаленьку. Вот и хватит меня в садик водить!

Таня (4 года): — Мама, пойдём гулять.

— Танюша, сегодня нет горячей воды. Мыть потом вас как?

— А мы не будем грязное кушать.

Юля (3 года) увидела поленницу дров: — Ой, сколько можно Буратинов сделать!

Саша (5 лет). Проснулся раньше обычного. Мама замечает: — Вот и хорошо: сейчас в садик пойдём.

— Я не для того проснулся. Рита (5 лет) — младшему братику: — Ты чего это на меня кричишь? Я тебе в отцы гожусь! Миша (3,5 года): — Я уже большой. Молоко пью сам, кисель — сам. Скоро женюсь.

— Куда тебе жениться, — возражает мама, — ведь ты же кашу не ешь.

— Жена накормит. Полина (4 года) видит, как мама покрывает лаком волосы.

— Мама, у тебя что, тараканы в голове завелись? Таня (5 лет). Положили в стакан с чаем серебряную ложку и объяснили, что серебро убивает микробы. Таня возмущённо: — Что же это, я чай с дохлыми микробами пить буду?!

292

Дима (4 года) у бабушки в деревне: — Смотрите, сколько овечек! Вырастут — тоже лошадьми станут! Алёша (5 лет): — Кто красивее: мама или папа? — спрашивает бабушка.

— Я тебе не стану отвечать, не хочу маму обижать. Алиса (2,5 года) укладывается спать, мама говорит ей: — Слышишь, часики говорят: «Спать, спать, спать...»

— А купи мне часики, которые говорят: «Гулять, гулять, гулять!» Миша (5 лет): — Мама, мне приснился документальный сон, в нём всё правда. Алёна (3,5 года): — Мама, а правда, что человек произошёл от обезьяны?

— Не знаю. Может быть.

— То-то я гляжу, что обезьян почти нигде нет. Таня (6 лет): — Мама, а у детей можно спрашивать «Как живёшь?»

— А почему же нельзя, конечно, можно.

— Нет, нельзя, потому что дети всегда живут хорошо...

Анжела (4 года): — Анжела, кто тебе больше нравится, Дед Мороз или Снегурочка?

— По красоте или по подаркам? Света (3 года): — Смотри, мам, снег!

— Опять идёт?

— Нет, он уже пришёл, лежит теперь. Саша (5 лет) что-то не поделил со своим другом. Разозлившись, заявляет: — Сейчас выпущу соседского злого петуха. Он тебя откукарекает! Денис (5 лет) пересказывает сказку про избушку ледяную и лубяную: — Не плачь, заинька, я подарю тебе другую избушку, не лубяную, а приватизированную! Катя (5 лет), подходит к больной маме: — Мама, давай я тебя заражу своим здоровьем! Женя (3 года): — Женя, ты медленно ешь, от Ромы отстала!

— Сейчас пристану! Саша (3 года) просит деда: — Сфотоаппаратай меня! Маша (4 года) рассказывает подружке: — Вчера мой папа поздно пришёл с работы, у нас было психийное бедствие.

293

БОНДАРЕНКО Алексей Маркович (Озёрное, Красноярский край) — член Союза писателей России, автор многих книг стихов и прозы («Мужская трава», «Проталинки», историческая трилогия «Государева вотчина», воспоминания об Астафьеве «И стонет сердце моё» и др.) Почётный гражданин Енисейского района Красноярского края. ГАРАМОВА Светлана Геннадьевна (Харьков, Украина) — директор ООО «Мир Детской Сказки». С 2000 года пишет сказки. В 2006 году участвовала в телепрограмме «Акулы бизнеса», выиграла возможность издать книгу на русском и украинском языках. КАЗЫРИНА Татьяна Владимировна (Уфа) — стихи начала писать после рождения внуков. Публиковалась в детской газете «Уфимская радуга», в журналах «Бельские просторы», «Истоки», «Здоровье» (Торонто, Канада). КОРОТКОВА Людмила Дмитриевна (Орехово-Зуево, Московская область) — старший преподаватель Московского государственного областного педагогического института. Педагогический стаж 40 лет. Автор 19 книг для семейного чтения. Занимается научными исследованиями по духовно-нравственному воспитанию средствами сказкотерапии. МОСУНОВА Дарья Александровна (Красноярск) — известный журналист и литератор, автор многих газетных, журнальных публикаций и книг для детей, лауреат Астафьевской премии, исполнительный директор благотворительного фонда имени В.П. Астафьева, мать четверых детей. ПАНТЕЛЕЕВА Антонина Фёдоровна (Красноярск) — известный литературовед, кандидат филологических наук, автор многих газетных и журнальных публикаций, в течение многих лет собирает детский фольклор. ПЫРХ Виталий Петрович (Красноярск) — известный журналист и литератор, главный редактор газеты «Медик» (Красноярская государственная медицинская академия). Автор многих газетных публикаций, девяти книг публицистики, четырнадцати поэтических сборников и книги документальной прозы.

294

РОМАНОВА Антонина Александровна (Железногорск, Красноярский край) — по образованию архитектор, мать троих детей. Пишет сказки и приключенческие рассказы для детей. РОСС Марина Геннадиевна (Красноярск) — окончила филологический факультет Красноярского государственного университета, работала журналистом. Стихи печатались в местных газетах, альманахе «Енисей», коллективных сборниках. В 1998 году вышел авторский сборник стихов «Другое пространство». САННИКОВА Алла Юрьевна (Красноярск) — окончила филологический факультет Красноярского государственного университета. Работала педагогом, радиожурналистом. За гуманитарно-просветительские радиопрограммы трижды удостоена профессиональной награды всероссийского фестиваля «Вместе-Радио». ЧИГАНОВ Константин Андреевич (Красноярск) — образование высшее юридическое, пишет стихи и прозу. Печатается в местных периодических изданиях, занимается журналистикой. ЮРЕВИЧ Ольга Леонидовна (Лесосибирск, Красноярский край) — по образованию архитектор, супруга православного священника, мать семерых детей. Автор книги «Матушкины цветочки», вышедшей в 2006 году в серии литературы для семейного чтения в рамках программы «Святость материнства». ЯВОРСКАЯ Ульяна Михайловна (Красноярск) — пишет стихи для детей, печаталась в красноярских СМИ. Финалист краевого конкурса «Король поэтов — 2005», автор выпущенного по итогам этого конкурса сборника стихов для детей «Конопушки». ЯНМУХАМЕТОВА Эльвира Венеровна (Саратов) — студентка, пишет стихи о семье и детях. Дипломант всероссийского конкурса детского творчества «Я не Байрон, я другой» (2005 г.).

295

От создателей. Чтобы в каждой семье пребывали любовь и сочувствие ...........................................................................................................3 Предисловие. Воспитание чувств...................................................................................4

........................................................7 МАНЯШКА-ЯГОДИНОЧКА. Людмила Короткова .............. 8 Маняшкино приданое ......................................................................................................9 Ну, вот и приехали! ........................................................................................................ 11 Первая ночь в гостях .....................................................................................................13 Пироги с секретом ..........................................................................................................14 Угомона на вас нет! .......................................................................................................17 Убаюкал! ............................................................................................................................18 Грозилась муха... ..............................................................................................................19 Фёдорыч и его тайна ......................................................................................................21 Истиный мёд ...................................................................................................................22 Спиридонова пасека ........................................................................................................24 Радоваться надо: свадьба! .............................................................................................27 Отшумело веселье ............................................................................................................28 Родительская суббота ...................................................................................................29 Теперь ты не одна! ..........................................................................................................31 Верное средство от насморка ......................................................................................32 Кто дороже? .....................................................................................................................33 Имя — не пустяк! ..........................................................................................................34 Никола Зимний ..............................................................................................................37 Кабы чего не вышло... .....................................................................................................39 Спасибо, дочка! ................................................................................................................41 Ильин день ........................................................................................................................43 Главное — нечисть в дом не впустили! .......................................................................46

296

Маняшка спряталась... .................................................................................................49 Мама Тоша, помоги!...................................................................................................... 51 Сурьёзная лошадка была, работящая... ...................................................................53 Сима-неугасимый ............................................................................................................54 Обида в голову ударила ...................................................................................................56 Пиратский клад ..............................................................................................................58 А меня в долю возьмёте?...............................................................................................60 Костюм Василисы Прекрасной ...................................................................................62 Пропажа нежданная .....................................................................................................65 Дивный сон .......................................................................................................................65 Одно солнце — на восход, другое — на закат! ...........................................................67

МАТУШКИНЫ ЦВЕТОЧКИ. Ольга Юревич ....................... 68 Цветок первый. Калерия...............................................................................................73 Цветок второй. Ксения ................................................................................................76 Цветок третий. Родион ...............................................................................................78 Цветок четвертый. Лида..............................................................................................86 Цветок пятый. Ефросинья ..........................................................................................89 Цветок шестой. Соня ...................................................................................................91 Цветок седьмой. Павлочка ...........................................................................................93 Мой дом и я служить хотим ......................................................................................95

ДЕЖУРНЫЙ ПО БЕРЕМЕННОСТИ. Дарья Мосунова ... 100 ЛИРИЧЕСКИЙ БУКЕТ ................................................................ 108 Марина Росс ...................................................................................................................109 Алла Санникова ............................................................................................................110 Эльвира Янмухаметова ...............................................................................................112 Константин Чиганов .................................................................................................. 114

297

.........................................................................117 ПАМЯТЬ СЕРДЦА. Алексей Бондаренко ...............................118 Я вышел из детства .................................................................................................... 119 Полосатик ..................................................................................................................... 121 По ягоду ........................................................................................................................ 130 По щучьему велению .................................................................................................... 136 Ерохина тальянка....................................................................................................... 142

БАБУШКИН ОГОНЬ. Виталий Пырх ....................................166 Моё счастливое детство ............................................................................................. 167 «Лимонка» ..................................................................................................................... 172 Бабушкин огонь ............................................................................................................ 173 Мамин шоколад........................................................................................................... 177

.......................................................................185 ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОШКИ. Антонина Романова..............186 Часть 1. Страхи .......................................................................................................... 187 Часть 2. Школа .......................................................................................................... 210 Часть 3. Мечты ........................................................................................................... 217 Часть 4. Здоровье .......................................................................................................... 224 Часть 5. Мысли... Как они устроены... .................................................................. 231 Часть 6. История о семейном счастье .................................................................. 235 Часть 7. Новогодняя история .................................................................................. 240

298

СКАЗКИ ДЛЯ МАЛЫШЕЙ. Светлана Гарамова .................252 Приключения маленького жёлудя ........................................................................... 252 Одуванчик ...................................................................................................................... 260 Яблоня-зазнайка........................................................................................................... 266

СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ .....................................................................272 Татьяна Казырина ..................................................................................................... 272 Ульяна Яворская .......................................................................................................... 276

........................279 Антонина Пантелеева От составителя ........................................................................................................... 280 Переосмысление ............................................................................................................. 281 Образное мышление..................................................................................................... 282 Хитрости....................................................................................................................... 283 Знакомство с литературой и искусством ............................................................ 284 О разном ........................................................................................................................ 285

Об авторах..................................................................................................................... 294

299

УДК 82-93 ББК 84 Р А 74

А 74

Анютины глазки — Красноярск: Центр национальной славы России, 2008. — 300 с. Литературный сборник для семейного чтения. УДК 82-93 ББК 84 Р

ISBN 978–5–91502–007–7

© Центр национальной славы России, 2008

Анютины глазки Литературный сборник Серия литературы для семейного чтения «Святость материнства» Центр национальной славы России А. Коченов Э. Русаков, А. Лылина Ю. Никитина Н. Буровых, М. Куликов, Н. Мурина, Е. Юревич В. Бодряшкин, А. Воеводин, Е. Евельсон, А. Кустов, В. Никитин, В. Пархомчук, О. Петрук, Е. Степанова Подбор фотографий: А. Салдушева Корректор: О. Казакевич

Руководитель проекта: Составители, редакторы: Дизайнер: Художники: Фотографы:

Красноярский филиал Центра национальной славы России выражает благодарность НПЛ «Благосостояние» и лично ее руководителю Елене Сухоруковой за оказанное содействие в выпуске данной книги. Подписано в печать 31.07.2008. Формат 100 х 70 1/8. Бумага мелованная матовая. Печать офсетная. Гарнитура AZGaramond. Усл. печ. л. 25. Тираж 3000 экз. Типография ООО «Поликор»: 660049, г. Красноярск, ул. Дубровинского, 58, т. 8 (3912) 23-36-39. ЦЕНТР НАЦИОНАЛЬНОЙ СЛАВЫ РОССИИ 660017, г. Красноярск, ул. Ленина, 111, оф. 811, т. 8 (3912) 52-99-56 e-mail: cnsr_kf@mail.ru Информацию о творческих конкурсах, проводимых Центром национальной славы России, можно узнать на сайте www.kfcnsr.ru