Четыре побега. Повесть by Esti

Четыре побега Повесть (Основано на реальных событиях)

Любовь Селезнёва

Часть I

Детство

I глава Травы детства моего Весна пришла!

Заждалась земля прихода весны, задрогла. Стыдливо прячет в пушистые туманы озябшую душу свою. И хочется ей поскорее снять белые зимние одёжки и нарядиться в легко- зелёный бархат весны. - Не стыдись, матушка! - греет улыбкой Светило - Вот сначала умою тебя ручьями чистыми да дождями синими, оботру ветрами озорными, тогда и обнову получишь - нарядный сарафанчик к лету. И уж как зазвенят в раздолье твоём шелковистые локоны трав! Каждый живущий найдёт в них утешение: пахарь - святое дело жизни своей; художника вдохновит она на доброе и вечное, ибо не может не очаровать краса твоя. А там услышит кто-то таинственнозаветный шёпот любви; кого- то одурманит благодатный аромат сенокоса; и провалится в блаженный сон сеновала усталый путник... 5

Голод

Травы, травы, травы... Я смотрю на щедрый наряд Земли с особой теплотой и благодарностью, смотрю как на волшебный подарок всему человечеству. Благодарность моя травам, возможно, удивит нынешнее поколение и кто-то усомнится в пафосе моих признаний. Но не горячись, молодость! Спроси у старшего поколения, особо, у тех, кто отведал горькой травы голодного детства. Господи, как же мы ждали тогда прихода весны! С какой надеждой осматривали пни и щели, заглядывали под заборы и обшаривали проталины да пригорки — вдруг да посчастливится найти красноватый росток крапивы или нежно дрожащие на ветру листики лебеды! О, тогда можно похлёбки отведать, а повезет набрести на их заросли, так и лепёшек наесться! Что же, что пополам с корою? Зато сытно,- желудок не журчит голодных песен, не сосёт под ложечкой, голова не кружится и ноги не пухнут от перепоя воды вместо еды... А то наткнёшься на стрелки бузлика, или пику саранки - и наградой станет сладковато - сытная луковичка, а там и другие корешки голод утолят. Чем больше тепла и солнца, тем больше лакомств: в тайге черемша, чей ландышевый лист манит чесночным «колбасным» духом; на лугу - острые иглы дикого лука, щедрость кислятки, вкусные дудки и корешки разных трав. По краям полян тулится к кустам медуница. Не думайте, что эта невзрачная и мохнатая травка, так себе, но её красновато-синий венчик кружит голову медовым ароматом. Выдернешь из корзинки пару её 6

граммофончиков и смакуешь нектар, слаще которого не бывает!.. Ближе к лету — больше раздолья для аппетитных фантазий: приходишь домой желторотым с античным венком на голове, и весь такой жёлтый, словно побывал на мельнице, где мелют солнечную пыльцу одуванчиков. Солнышко ласково гладит белобрысую макушку. Кузнечики цокочут свои весёлые песенки. Кукушка играет с тобою в прятки. Ноги обжигает бриллиантовыми брызгами целительная роса. А ты идешь по шикарному раздолью этого многоцветья, бережно собирая букетик цветов для мамы. Идёшь, окунаясь ножонками в беленькие корзиночки цветов земляники, клубники, черники, костяники и прочей «ники», умоляя их поскорее стать ягодками. Жаль одного: не успевала вся эта красота и вкуснота поспеть до нужного состояния полезности. Простите, кормильцы, за то, что задолго до вашего сладко-сытного времени мы ваши шикарные поляны опустошали от горьковато-зелёных плодов... Правда, не всегда те съестные эксперименты заканчивались удачно, но мы, дети той поры, познали всю ценность трав и кореньев, научились ценить и беречь природу. Молитва

...А память - звонарь звонит мне из тех трудных лет, и снова слышу я скорбный шепот молитв матери моей: - Слава тебе, Господи, что мудростью своею довёл нас до весны! - благодарно шепчет она потрескавшимися губами. - Теперь заживём, Спаситель наш! - заскорузлой от деревенской работы рукою мать крупно крестится. Воздев усталый взгляд на икону, за которой таилась похоронка на нашего отца, она становится на колени: 7

- Спасибо и тебе, Весна-красна, за тепло, согревшее сирот моих! мать снова истово крестится.- Спасибо за солнечный свет очей твоих, преобразивших Землю нашу! Низкнй поклон тебе, Земля -матушка, за живительные дары твои! - она клала поклон за поклоном. - Да будь благословенна каждая былинки твоя, спасшая чад моих от голодной смерти! - Мама вставала с опухших колен и грузно шла к печке замачивать остатки пайка: на каждую душу тогда в месяц приходилось по 2 кило сухого гороха, значит, на нашу семью положено 8 - и больше ничего... О, память- звонарь!.. Ты стучишься в душу мою грустной былью трудных лет, в которых цветут и пахнут травы детства моего, спасшие наше поколение. 16. 04. 1994 г. 2. ТРОИЦА

Сегодня я словно в детстве побывала, в нашем высоком белом храме на горе в центре широкой площади. Троица- престольный праздник нашего села Ливенки. Всё вокруг так нарядно, зелено, много цветов и всюду клэчення, даже в плетнях. Отцвели сады и приветливо кивают нам своими кудрявыми кронами из - за плетней и палисадов. Я в святом храме в новом! платьице, сшитом мамою из своих 8

миткалевых платков именно к Троице. Скромные цветочки весело разбегаются по нему до самой каймы длинного подола! И на ногах у меня настоящие туфельки- рыжие, парусиновые, с деревянными чёрными носками! Правда на размера два больше положенного, но ведь они и куплены по случаю поступления в первый класс. А до другой осени ноги должны подрасти... На клиросе красиво поют певчие; громоподобным басом батюшка читает молитвы, торжественно растягивая окончания стихов. Я в очереди к причащению вся такая торжественно-новая и важная....У меня в руках горящая свечка, что тает в пальцах ласковой нежностью воска. Я всё осторожничаю, чтоб ненароком не измарать воском обнову. Батюшка огромного роста в золотой ризе и высокой тиаре, похожей на царскую корону, с тяжелым крестом на животе торжественно обходит ряды прихожан, помахивая кадилом. Приятный аромат ладана незримо-нежной синью расстилается по храму, уплывая к ангелам вверх, туда, к золотым куполам. Затем в очереди святой отец в обрамлении пышной бороды и шикарных волос дает мне серебряную ложечку кагора и кусочек просвирки: - Причащается раба Божия Любо-овь!- нараспев произносит батюшка. Я глотаю это святое причащение одним глотком, целую поданный мне крест, руку священника (так все делают) и икону у выхода и, словно обновленная, на крыльях детской святости, безгрешная, выпархиваю из храма. На сердце легко и блаженно...Но по выходе из храма снимаю белый платок, завязанный под бороду узелком. - Мамо, а на шо в церкви платок повязывать? Я же не старушка... - А на то, шо женщинам без платка в храме нельзя! - строго отвечает мама, не зная другого аргумента. (И только будучи взрослой, я узнала, что платок - это символ женской покорности, а в христианстве сложилась традиция покрывать голову платочком соответствующего цвета: в Великий пост и на похоронах повязываются платочком черного цвета, на Пасху - красного, на Троицу - зеленого, в Богородичные праздники голубого, а в остальные дни надо быть в белом платке даже дома...) А накануне мы старательно готовились к Троице. Мама что-то пекла и варила, рогачами двигая глечики и горшки в огромной русской печке. Я только успевала носить ей солому. 9

Сестра послала меня за клэченнем и пока я ходила за ветками и травою, она мелом (крэйдой) побелила нашу хатку о трёх светлых окошках: два во все глаза с любопытством смотрели на улицу, одно- из кухни, любовалось нашим дивным садом. Внутри хатки Рая побелила стены крейдою с синькой, они засияли нежно-голубым небом. Она смазала земляной пол зеленым коровяком, широко подвела красной глиной, сделав, якобы, плинтуса. Все это высохло и получилась видимость большого зелёного паласа с красной оторочкой...Мы рассыпали травку с чабрецом по полу, украсили стены, портрет батьки и зеркало клэченням, в горшки поставили букеты цветов. - Мамо, а на шо по всей хати трясти цю траву? - Праздник, доня, такий. Три дня мы по ней будем ходить - на Троицу мести в хате нельзя и вообще три дня ничего делать нельзя, потому что земля именинница! Потом соберем эту высохшую травку в холщовый мешочек и подвесим его на подловке. А як хто, не дай Господь, помреть, то ций мешочек вытрусим покойнику в подушку… «Так вот какая тайна в этой траве!.. Страшно то как!..» Я осторожно ступала на рассыпанную травку, всякий раз содрогаясь: а вдруг эта травка для моей подушки?.. В святом углу был киот с иконами, горели свечки и тлела лампадка, всё это по краям было занавешено нехитрой вышивкой белых рушничков - рукоделие сестры Раиски. Под киотом на большом самодельном столе, накрытом вышитой скатеркой, расставлены разные вкусности: пирог с вишнею и пирог с капустою, пирожки с картохой, с луком и рублеными яйцами, зеленый борщ с крапивою со сметаной, разваренные курурузные початки, сало и вареные яйца, вареники со щавелем. (Они были сладкими и потому для меня ничего вкуснее на столе не было). В центре стола самовар, взятый на праздник у тёти Поли. Рядом с ним предмет моих соблазнов - в глиняной чашечке мелко поколотые кусочки сахара! Я смотрела на него, не отрываясь, ёрзая на лавке, и с нетерпением ждала начала обеда: других сладостей наше детство не знало! Но праздник, почемку-то очень долго не начинался! Мама сначала прочла молитвы, а мы с сестрою слушали ее, стоя на коленях, крестились, и вслед за мамою отбивая земные поклоны. Отчим в этой церемонии участия не принимал. После молитвы 10

мы на широкой лавке сидели за столом и справляли праздник. Ах, как же вкусно пахло тогда в нашей хатке! И цветами, и травою, и пирогами, и кажется, даже сахаром! Короче - пахло настоящим русским праздником! Я как сейчас это вижу! И почему-то считаю этот праздник маминым - она его очень любила. Мама сказывала мне, что я родилась именно в воскресенье на Троицу, «когда сонечко на заре играет», и что поэтому я должна вырасти доброй, «светить людям, як сонечко, быть красивой як сонечко, и обязательно стать вродливой!» (Счастливой, значит, думалось мне тогда). …С тех пор прошло много лет - считай, целая жизнь... Но никогда, нигде, ни на одном застолье не было у меня такого ощущения настоящего русского праздника! Только там, в моем бедном, таком далёком послевоенном детстве, оставившем самые счастливые воспоминания о Троице! 23 июня2013 г. – в День Троицы. 3. Дань Игры нашего детства

Эта игра-забава из дальнего далека светит нам светлячком незабываемого детства. Помните: только появятся первые веснушки проталин, так на них проклевываются робкие щеточки зелени: изумрудно-острые иголочки, предвестники радостного тепла и света. И тогда в каждой школе, в каждом дворе сладко звенят ребячьи голоса: - Не рвать, не щипатъ, вашу зелень показать! 11

Попробуй, не выполни приказа - куры засмеют! Поэтому в ту пору у любого ребенка то в кулачке, то в кармашке была наготове травинка. Случится же забыть о ней или потерятьобязан показать неживую зелень: лоскуток, обертку, карандаш, зелёную кофту... А не предъявил ни того, ни другого - плати дань. Нынче весна что—то не спешила, хотя уже все свои слёзы обронили сосульки, ночные звезды заглядывались в стеклянные очи лужиц, а утрами под шагами они перезванивались колокольцами льдинок. Но днём можно было наблюдать, с какой радостью птички принимали первый после зимы душ в растаявших лужах. Однако, до первой зеленой игры было еще далековато. Но это мне так казалось.. Выхожу из дома с лопатой, чтобы дать дорогу ручью, а он уже сам спешит в мой огород. У самой калитки сталкиваюсь с малышкой: девчушка уже успела обрызгатъ не только свои золотые сапожки, но и вырасти за зиму из красивой курточки. - Ни лвать, ни ссипатъ, васу зелинъ показать! - не здороваясь, картаво приказала она мне и протянула в красной ладошке нежные шпилъки какой-то травки. — Чур, с меня дань! — вспоминаю я отвечалку, пока моя юная соседка не предъявила мне своё желание. А кто знает, что бы пожелало сие юное создание? Может, доллары или автомобиль! А желание надо непременно исполнять: игра такая, без хлюзды!* Я возвращаюсь в дом за поджаристой корочкой сладкого пирога. Ну, если не нашлось у меня ничего зелёного в ответ, надо платить дань... Девочка взяла лакомство и нравоучительно, с выражением протараторила: - Надо лвать и ссипать, надо зелинь показать, а не будис показать, будись дань всигда давать! Подпрыгивая так, что с головы чуть не слетела шапчонка, ребёнок бежит к дороге, где с гордостью делится ”добычей” с мальчишкой постарше себя. Тот встретил её упрёком: - Я тебе говорил, что надо было требовать дань деньгами или сникерсом!.. 12

Я смотрю на них и улыбаюсь: вот как хорошо изменилось время! А в пору нашего послевоенного детства мы были рады кусочку хлеба, а уж кусок пирога – это вообще была не дань, а шик! Сейчас дети сыты, им нужна дань деньгами и сникерсами!.. Ладушки! Лишь бы войны и голода не было! ========= * Хлюзда (каприз) - это выражение “из детства”, несмотря на кажущуюся его наивность, на самом деле является сакральным. Его менее точные модификации во взрослом изложении – “за все придется отвечать”; “за базар ответишь” и т.д. 2009 г. Черкассы

4. Зимняя брюква Голод 1947-го

Помоги мне, Господи, забыть те тёмно-ранние, суровые сибирские утра, когда я, пятилетка, в одной маечке с чужого плеча стояла на подоконнике промерзшего окна, часами ожидая возницу, выглядывая его в узкую щель чистого от изморози стекла. (Почему в маечке? Потому что по дороге в Сибирь нас обокрали, а купить одежду было незачто – мама еще не успела заработать). Увидев лошадку в санях, я впрыгивала в какую-то обувку и в этой маечке пулей мчалась встречать розвальни, доверху загруженные жёлто-манящим овощем, чтобы выхватить из них, (или подобрать выпавшую) большую, мёрзлую брюкву. Как можно б`ольшую! 13

А там таких, как я, желающих ребятишек, набиралось с десяток, а иногда и больше. Кто постарше мог и отобрать... И не дай Бог, увидит возница, то так хлестанет кнутом с гайкой на конце - мало не покажется. Возница, скотник по-нашему, не от жестокости нас кнутом хлестал, а для острастки - позволь он голодным добраться до корма животным, ему на ферму нечего будет везти. И тогда ему тюрьма грозила за расхищение гос. имущества или за хищение. Но были и зажиточные возницы,- у них в доме всего было вдосталь, они не голодали. Просто они были жадными и жестокими: - Понаехала тут голытьба, спасу никакого нетути! Пшли вон, голодранцы! У такого в санях всё надёжно уложено, попоной прикрыто, да верёвками перевязано. Ни одна брюква, ни один клочок сена или силоса не выпадет. Тогда мы понуро ждали другого скотника. Он лишь для виду орал и кнутом махал, а сам-то жалел ребятишек: нарочно на кочки наезжал, чтоб сани тряхануло как следует, чтобы какая брюква из саней выскользнула. А то и ногами скидывал. Конечно, матерился для виду, громко щелкая кнутом. Медленно вставал с саней поднять одну брюкву, поменьше, а большую пинал ногою в сторону детей. Тогда мы и накидывались на скотский овощ. Борьба была нешуточной. Но мне, в маечке на таком морозе, этот скотник чаще всех «ронял» брюкву. Мать, брат и сестра, ничего не поев, ни свет - ни заря ушли в телятник. Вернутся запоздно грязными, голодными и уставшими. Кто же им водицы согреет, да с ковшика польёт на их замозоленные руки? Кто их накормит распаренной брюквой? Конечно же, я! И я, словно хищник какой, хоронюсь за углом, дрожа от холода, чтоб неожиданно выскочить за проехавшими санями и схватить добычу. Жду. У меня преимущество перед всеми - я впереди всех! Хозяйкин дом в проулке первый! А мороз под Иркутской тайгою трещит себе, разгуливая по 14

деревьям. Ему-то хоть бы хны, он еще и серебристым инеем ёлки - сосёнки украсил, словно к балу какому приготовился. Да и сама зима бессердечная с ним в холодном сговоре - ишь, сколь сугробов намела! Ишь, как дороги-то они во льды спеленали, одни корявые кочки на ней наморожены. А того не понимают, жестокие, что по ним прыгать-то несподручно и скользко. Правда, кочки-кучки-то по дорогам порастеряли лошадки. Дед-морозище из них парок быстренько выдавил, зажелезнил до хоккейной шайбы, а следом другая лошадка кучки-шарики в снега полозьями саней насмерть вонзила, - славно посмеялась над будущими пешеходами и возницами: прыгайте, мол, и зиме радуйтесь! Летом-то, мол, такой благодати вам не видать... Да уж, благодать, нечего сказать: скользи враскаряк, готовый в любой момент чебурахнуться, в кровь разбившись...Но мы, голытьба, с добычей и с рёвом от боли и холода рискованно несёмся по кочкастой дороге и просто ввинчиваемся в чужие избы, где квартируем. Холодно же! Бывает, что и падаем - не без того. Поднимаемся на четвереньки и скользим далее - разве это нам преграда? Лишь бы брюкву не прозевать, остальное ерунда! Заодно и прокатиться не прочь. Два удовольствия вместе: и брюква к брюху и забава... А брюква не только тяжёлая, она ещё и выскальзывает из детских ручонок, ибо эти ручонки заледенели тоже. Пинаешь её ногами и катишь до дома, и боишься – а ну, как отберут возница или голодные пацаны? По нашим временам за такой подвиг положена награда, а тогда награда была – хотя бы мёрзлую как-нибудь грызнуть, чтобы унять этот мерзкий голод, терзавший тело и душу. Но от стужи зашлись руки и ноги, попка отваливается, и тело стынет. Я прыгаю на пороге на одной ноге, согреваясь, в ладошки дую, в подмышки их укладываю, по ляжкам в припляс бью, волком вою и от колющей боли и от нагайки – след от тех расправ остался на животе до сих пор...Тогда длинная нагайка обвила мое тело в 2 витка и холодной гайкой на конце впилась в живот. И ещё одна беда тогда меня настигла – жестокие чирьи по всему телу. То ли от нехватки витаминов, то ли от простуд, а может, от тех 15

ежедневно-студёных процедур в охоте за брюквой на морозе, но они мучили меня всю зиму. (Мать прикладывала к ним горячие печёные луковицы. Когда они остынут, я их сладенькие, отмывала от гноя и съедала). Однако, боль надоевших чиряков была мелочью по сравнению с тем, если не достанется брюква. Вот если провороню её, то целый день тихо вою от голода. Но это бывало редко. Это случалось, когда эта золотушная соседка Варька, зараза, выскакивала из укрытия мне наперерез и нагло отбирала мою добычу. Куда мне с нею совладать, если ей уже все семь стукнуло и она по осени уже в школу собиралась?.. А то, бывало, десятилеток Вовка Воробей подножку подставит. Я чебурахнусь на кочки, или носом в снег обочины воткнусь, брюква от меня, как лыжа, впереди заскользит, а Воробью останется лишь допинать её до своего крыльца. Встаю кое-как, реву, ору: «Отдай, гад! Это моя «кукла!» (так мы называли брюкву). А он на миг обернётся:»Не надо было зевать, ворона!» И дальше пинает её рваным валенком. Ладно, если Ванька Волохов это увидит, да отобьёт у Вовки предмет спора. Тогда я Воробья к себе приглашаю - жалко же! У него тоже батька на фронте сгинул, а дома сестрёнка и бабушка парализованная. Притом, я же видела, как старшие пацаны две небольшие «куклы» у него отобрали. А он ведь тоже голодный. Так он с тесаком к нам приходил - откромсает от мороженной «куклы» хороший ломоть, погрызет у нас немного, остальное домой несёт. Буркнет «спасибо», нахмурится, сопли о рукав ватника размажет. Потом на пороге малость посидит, носом шмыгая. Согревшись немного, скажет: «Ты к нам-то приходи, Надейка ждать будет». Эт, значит, извинился. И пошёл. Я знала, что ему ещё в лес за сушняком идти надо и воду таскать для хозяйкиной коровы. Если Ванька его по дороге встретит, то отбуздает по сопатке, чтоб малых не забижал. А я за Воробья всегда заступалась, хоть он и обижал меня когда. Потому что единственная моя подружка была его сестра. У неё на руке было почему-то 6 пальцев. Все звали её «меченой». 16

И обходили эту семью из страха, - а вдруг да дьяволом мечена?.. Все староверы села таких знаков боялись. Но Надейка была самим ангелом: златокудрая синеглазка, сама как куколка, ласковая, приветливая. Чай у неё всегда на столе, сушёной морковкой заварен. «Проходи, давай, Любавка моя! - скажет бывало. - Щас чаю надуемся и играть будем!» Ох, уж этот чай да вода, которыми мы пытались унять голод... От этой «пищи» мы распухали только и смеялись друг с друга, какие мы толстые стали с голодухи... Мне вот моя сестра хоть из тряпок куклу сшила, а у Надейки ни сестры, ни куклы никакой не было. А моя кукла была из ваты и тряпок сшитая. Рая нарисовала такие страшенные глаза, большущий рот и нос картошкой, что на эту Катьку было жутко смотреть. Но мы с Надейкой играли и радовались, что хоть такая, да есть. Наша, общая. Так вот, если я останусь ни с чем, тогда приходилось воровать картошку – хозяйка квартиры варила мелочь для скота в огромном чугуне. Печка раскалилась докрасна, близко подойти страшно. Услежу, когда тётка на минутку отвернётся от печки, цапну из кипятка горстку мелких, как бобы, картофелек и, обжигаясь, юркаю в комнату. Стыдно, конечно, но дую в ладошки на спасительную горячую мелочь- остужаю. Вот, слава Богу, и наелась! А что руки и пупок обожгла, это перевою… Это ничего. Скорее бы косматая зима- злюка кончила кусаться морозами, а уж весною мы заживём тайгою! ... Вот всё это никак не забывается. Простите меня, люди добрые, за эту жестокую память...

5. В суровой Сибири

Продуваемый всеми ветрами товарняк почти месяц вез нас в Сибирь. Какие пожитки и удалось прихватить с собою, в пути были обменены на хлеб. А что и осталось, так воры тюк с одеждой украли Трудно без крова. Голодно без еды. Холодно без одежды. А тут еще и сибирские кержаки - патриоты встретили бедолаг настороженно: кто-то пустил слух, что привезли ссыльных «фашистских подстилок и прихлебал», - предателей, значит. Хотя мы были не ссыльные, а мать привезла нас, своих троих детей, «в сытый край» в надежде спасти от голода. На Родине в Воронежской обл. в войну в наш дом попала бомба, а Гуранская МТС с-за «Сибиряк» Тулунского р-на Иркутской обл. обещала обеспечить жильём. Но нас ненавидели старожилы и строили приезжим разные козни до тех пор, пока (по просьбе матери) на имя директора совхоза не пришла справка с родины о том, что наша мама, Селезнёва Евдокия Ивановна, рискуя своею жизнью и детьми, помогала партизанам. Председатель тамошнего колхоза будет рад возвращению этой труженицы. Чтобы как-то выжить с тремя детьми, мать решила, - нужен хозяин. Но война ряды женихов здорово подшерстила, так что лишь по осени 1947-го пришел к нам искомый «защитник и помощник»: непьющий, работящий, суровый молчун и матершинник Логин Жавнер. Жена его, Нина, в 37-ом была несправедливо осуждённа (по доносу) на 3 года, из радостных писем мужа о сытой жизни, узнав про его службу надзирателя в лагерях, ужаснулась! Знала 18

на своём опыте, что вытворяли над женщинами и всеми зеками надзиратели и презрела Логина. Больше ни на одно письмо ему не ответила. Задело её и то, что все мужчины её рода воевали на фронте, в 41-ом погибли 2 брата. Было стыдно, что её муж – трус! Таки, отвертелся и от финского фронта, и от участия в Отечественной. Конечно, может по военному времени «куда направили, там и служи», но зная жестокий характер мужа, Нина была убежденасам напросился. Женщина даже посчитала позором носить его фамилию. Поэтому не раздумывала, когда посватался хороший человек Василий. Пусть калека, вернувшийся с войны, пусть не со звучною фамилией «Мясник», но она носила её с гордостью. Когда Логин вернулся со службы, Нина ему даже ворота не открыла… А Логин добр-то был лишь к жене, моей матери, а детей, казалось, всех на свете ненавидел, даже родных сына и дочь не признавал. (Не простил за солидарность с матерью). Старшие наши Гриша и Рая быстренько от ярма освободились, сбежав на свой хлеб, только младшей, мне, пятилетней, досталось мучиться с жестоким отчимом аж до шестого класса, пока он не заявил: - Будя грамоты-то! Сколь ящо я её кормить должон? свирепо таращил рачьи глаза на мать белорус. - На (… ) ей грамоты? Всёдно замуж выскочить и вси грамоты кобелю под хвост. - И жёстко приказал: - Хвате на моей шее сядеть, дармоедка! Збирайся робити в поле! Завтрева ж, мать твою! Лето на прополке хлебов бесплатно спину гнуть, да дома полный двор скота, птицы. То в тайге с отчимом надо вручную лес валить на дрова. То раскидывать навоз по огороду, то сенокос. То каждое утро по два мешка телятам травы серпом накосить. То в холодном ручье бельё полоскать и... до бесконечности... Ну, ни минуточки нет времени на учёбу, нельзя читать («Неча керосин зазря жечь, сучка ядрёныя!»- жадничал Жавнер). Некогда гулять, ходить в кино, строгий запрет общаться с подружками!.. Перспектива батрачества на отчима и посвящения жизни живота ради меня не привлекала. В конце сентября я взбунтовалась и бухнула первый протест прямо в лицо матери: - Ну и живи сама с этим зверем, а я на пенсию за отца уеду в Караганду к брату и сестре, у них доучусь. 19

6. Без отчима

я в 5 классе Мать ультиматум приняла, хоть потом и каялась, и корила дочь почти до конца дней своих. Но тогда, после раздела большого хозяйства, мы уехали. Влезли в долги, но купили в Караганде запущенный домишко с заброшенной усадьбой. Я сразу принялась за дела. Все удивились, - малолетка, а глядика, навела полный порядок: ямы в огороде землёю засыпала, лето надрываясь за тачкой; заборы поставила; столетний навоз из хлева в огород перетащила; забор и калитки наладила; яблоню и цветы посадила; двор вычистила и у двора метлою вылизала. Дом известью выбелила. Даже лавочку у калитки соорудила. Еще и матери на работе с шахтёрским бельём управиться помогала, да и училась хорошо. Работы никакой не страшилась, за любое мужское дело бралась с необычайной охотою, лишь бы отчим не вернулся - мол, и без мужика обойдёмся! Ночами кричала, в сполохах просыпаясь от жутких снов: мерещились вытаращенные кащеевы блёклые глазищи отчима, кололи его тараканьи усы, жестоко избивали цепкие, костлявые руки, а уши ныли, словно их только что жестоко накрутил Логин ... Мать даже к бабке водила, чтоб от кошмаров избавить, но это не помогло. Я и сейчас вспоминаю его с содроганием. А тогда, говоря научно, появились фобии: радбо-*, онейро-*, андро-*, мастиго-*, погоно-* и др. Правда, в отличии от учёных, я бы кое-какие фобии назвала подростковой неприязнью, а кое-что простой ненавистью: усатых подозреваю в злых тайных замыслах; любое насилие встречаю в штыки; оскорбление, унижение вызывает открытый протест и т.д. 20

__________ * Радбофобия – боязнь наказаний * Онейрофобия - боязнь сновидений * Андрофобия - боязнь мужчин * Мастигофобия – боязнь избиений * Погонофобия – боязнь бородатых и усатых 7. «Велосипед»

Никак не выветрится из головы поразительный случай дошкольного детства. Уехали мы из негостеприимной Сибири на родину, в Воронежскую обл. и Логин вскоре к нам прикатил. Надавал мне кучу обязанностей. Одна из них- сторожить вишни и дули* в саду. А сад шикарный! Наш-то родной сад фашисты порешили, оставив воронки да горы вывороченной земли. Так нам другой участок дали. За лето всем селом (толокой)слепили домишко из самана, а сад уже был - уцелел в войну. Ой, чего в нем только не было! Кудрявенькие медовые дули рядом с антоновкой. Вдоль забора так же кудрявились вишни и колючий тёрен, крупнющие синеглазые сливы, и малюсенькие румяные ранетки, коими мы кормили свиней. А уж яблок разных просто тьма! Мы их возами сдавали на винзавод, носили с мамой продавать на станцию к поездам. По хорошему урожаю в саду была объедаловка: ветки ломились от фруктов, они и под ногами валялись, и в леднике от них духмяный яблонный дух: до весны запасов хватало. В садочке такая живительная прохлада с ароматами трав и цветов - просто сказка! Сторожить эту прелесть было до невозможности приятно! Но в этой сказке любили покуролесить мальчишки. В основном 21

это были сироты войны или те, у кого сады разбомбили фашисты. Чего бы отчиму жалеть садового добра? Пусть бы сиротинки ели витамины... Да и что с воришками сделает сопливая девчушка? Наябедничать отчиму, чтобы получить тумаков от пацанов? Потом ведь проходу не дадут! Какая же девчонка на такой подвиг отважится? Однажды я заняла удобную позицию наблюдателя за воришкамипацанами на низкой ранетке: села за рогульками в развилке раскидистой яблоньки, словно за велосипедом, «накручивая педали». (Велосипед был моей мечтой) «На скорости» руля, уже «догоняла» сынка председателя колхоза Валерку. Пусть он на железном «велике», а я его и на деревянном еще как обгоню!…Я уже «объехала» наше красивое село, «насладилась» ароматами пионов у тетки Груни. «Заглянула» в сад с диковинным виноградом у дядьки Панаса, отметив при этом, что надо бы в конце августа сделать набег в этот садочек: в аккурат вкусные кисти поспеют...И уже «доезжала» до доброго крестного батьки Митусова в предвкушении тех деликатесов, какими он меня на сей раз попотчует: «облизывалась» ароматным, сладчайшим на всем целом свете тягучим мёдом с его пасеки; жевала невиданной вкусноты рассыпчатую халву; ела пышные пироги тетки Олёны, прихлёбывая травяным чаем с настоящими конфетами!.. Шик! Но вредный Логин прервал этот ответственный момент «соревнования» и вкусного путешествия: тигром подкрался сзади «трассы», вцепился в ухо «велосипедистки» и, как простудную соплю из носа, брезгливо шмякнул меня под яблоню. И ушёл, матерясь. Только слышно было, как он громко сопит вечно заложенным распухшим носом. Да и откуда взяться доброте у этого мужлана, сибирского кержака - старовера, если все мужики на фронтах кровь проливали, жизнь за Родину отдавали, как мой отец, а Жавнер в это время на Севере в ГУЛАГах 7 лет над зеками измывался. Не раз хвастался своими «подвигами», от которых кровь в жилах стыла...Недаром говорят «Кто чем занимается, тот в того и превращается». Вот и его падчерица после такой «приголубы» месяц кровью плюётся, а он знай своё мстительное: - Буде, курва, знати, як яблуни ломати! 22

8. Самосад

Корыто и сечка для рубки табака

А ещё с содроганием вспоминала, как отчим заставлял меня самосад рубить. Порублю, бывало, так-сяк, - не знаю же, как надо. Логин молча засопит распухшим носом, скрутит из газеты козью ножку, подпалит её фитилём и кресалом и суёт цигарку мне в рот: - Кури, стерьва! Кури, падлюка!- накаляяется бывший надзиратель. -У, лянивая (…рванка), вот те, вот як роботати надоть! долбил он головой семилетки об корытце, громко при этом испуская воздух. Навоняет чесноком - дышать нечем. И что ему за дело до того, что падчерица закашлялась до мокроты в штанишках, соплями и слезами захлёбывается?.. Вот в сказках всё про злую мачеху, да про злую мачеху пишут, а нигде ещё не читала про злого отчима. «Ничего, вот вырасту, писателем стану, и самая первая об отчимах всю правдушку распишу! Будут знать!» - мстительно думала я тогда. - Я, тя, сучёнок, навчу робити! Як нада будешь все делати, нахлебница! Звереет отчим и заставляет рубить «как следоват».- А то попрявыкли, понимашь, заднецу на пячи грети, а робити за вас, (б…), Логин должон? Задыхаясь от слёз и першения в горле, стараюсь рубить так, что ненавистный табак в пыль превращается. А Логин зашмыгает своим безобразным носом, снова козью ножку засмалит, на толстых губах её повесит и снова меня курить заставляет. Та цигарка не тянется, пыль в рот лезет, рубильщица давится, а кат уже то ухо больно крутит, то за волосёнки дерёт. И тут же свирепо, эдак ехидненько допрашивает: - Ну, и як воно, га? Можно таку пылюку курыти, али не, грёб твою мать?!. 23

9. Неприличная кличка

Со злорадством и удовольствием вспоминался случай, как Логина осмеяло всё село, когда он на свадьбу явился со своей ложкой, чашкой и тяжёлой медной литровой кружкой. Старовер же. Все знали, что он выпивает лишь один тост, вот и налили ему первача по самые по краёчки – в аккурат литрушку в его кружку. Знамо, чтобы потешиться. И он выпил всё до капли! Другой бы свалился под лавку, а сибиряк начал свадьбой командовать: - А-н-ну, стр-роиться, г-гады! Кому грю, (ё, п, р, с, т!.) Быстро, быдлы! Я в-вас, пр-редатели, Р-род-дины, научу мой (... ) сосать! (В те времена о слове «минет» в селе даже не слыхивали) – Сранные вы вр-раги нар-роду! – зычно орал бывший сержант охранного взвода, как автоматом размахивая палкой, словно расстреливал гостей. Ну, уж и хохоту было! Еле скрутили мужика - силён сибиряк, ростто под два метра. Вот с той поры и прилипла к нему неприличная кличка «...сос»… Деревня она на клички ох и горазда! С того позорного дня ни на одну гулянку мать его заманить не могла. Бросил выпивать навсегда!..

10. Тайные подкопы

И ещё Логин зачем-то везде пудовые замки понавесил, чего в нашем Воронежском селе ни у кого отродясь не бывало. После войны в разорённых сёлах все жили бедно и открыто. А в Сибири зажиточные староверы под высоким заплотом* за семью замками поживали. Мало того, огромные, хищные псы всё их добро стерегли. В голод немало ребятишек-воришек и голодных нищих потерзали. Он и у нас собаку завёл. Но не повезло мужику: не волкодав из щенка вырос. - Над было сюды сваю Грымзу привЕзти, - пиная ласкового пёсика, злился Логин. - Ена б в едну моменту от твоея трусливой шавки едын клочок оставела.- Матюгался он, и ехидно сплёвывал: - Ни биз едной косточки! - Логин пытался достать Тузика из-под курятника, чтоб еще раз в досаде пнуть или чем-то огреть, но собака скулила и уползала глубже под сарай: - Ходь сюды, псина шулудивыя! Я те чаво гавару?!. Задавлю, тольки вылязи оттедова... Не расправившись с Тузиком, с досадой изрыгал массу матюков и угроз: - У, урод! Вседно утоплю, чи повешу! Ниякого проку вид тябе нямае. Едны дармоеды тут-ка развялися, растуды т твою туды! Мой мохнатый Тузик боялся хозяина, как огня: когда тот бывал дома, он носа из будки не высунет, трясётся от страха и гавкнуть 25

боится. Зато когда наш мучитель отсутствовал, Шарик весело лаял, корову и теленка со мною с поля пригонял. Песик вилял хвостом, кувыркался вокруг меня, подавал мне лапу, высунув язык, делал стойку и от радости лизал мне щеки. Мы с ним любили играть в догонялки. Это был мой единственный друг и вся моя радость. Короче, надежды Логина в цепном стороже не оправдались. Потому он и понавесил замков, где ни попадя. Тяжёлую связку ключей он с собою носил. Ключи снимал с цепочки по одному- по надобности. Мать вынуждена за каждой мелочью к нему обращаться: в скрыне* хлебы на неделю печёные,- глудки сахара, мука и крупы - замок. В глубоком кирпичном леднике - молоко, масло, сметана, мясо и сало - там огромный замчище! В курятнике - яйца в гнёздах- замок. На подловке* - веники, чтоб в хате мусор с земляного пола заметатьзамок. В сарае –сухой кизяк для печки и инструмент разный, опять же, лучины, керосин для лампы- семилинейки и растопки печки- всё под замком... Скотину ли поить-кормить, печь ли топить да обед на соломе* готовить - всё ключи просить. Есть он разрешал вволю только за столом, а что ребёнку, кроме обеда, захочется краюху хлеба с олиею* с солью да чесночком натёртою, полакомиться, так это баловством и непорядком считал. Он в тех ГУЛАГах на казённых харчах, да на передачках жировал, голода не узнал, а мы, дети, в войну и после неё до того наголодались, что всё время есть хотелось. Вот я и нашла выход обходиться без его железных ключей– под курятник и под кладовки подкопы вырыла, прикрыв их соломой, сухари везде в заначке напрятала, сухофруктов. Этим ворованным счастьем делилась с соседскими голодными хлопчиками - сиротами. Они ведь без дани не пропускали на речку, в магазин или к журавелю по воду - у тебя, мол, батька есть, жратвы полно, делись – давай табачком и хлебушком. Когда ничего другого раздобыть не удавалось, бывало, тайком доставала из русской печки товканычку*, в тряпицу заворачивала и несла хлопчикам. А она в глечике* на молоке или на сметанке, лучком жареным на масле заправлена, да с корочкой в русской печи зарумянена – ох, и вкуснотища-а! Голодные пацаны так просто давились от 26

удовольствия, торопливо уплетая мамкино блюдо! И ещё просили. Нет, требовали! А не приносила - лупцевали... Уличный закон послевоенной деревни.И я воровала все съестное, к какому имела теперь доступ. Думала, отчим не заметит, а я ведь вся в саже... - Чо, скотина, ужо татем* заделылась, га?- поймал меня за ухо. - И всё табе мало, курва ты погана? – шлёп-шлёп по спине и ниже. - У, трында ненасытныя! - хлестал ремнём или верёвкой. - И куды в табе токо влазить, проститутка ты сифилёсная? Ну, вбыв бы! И бил. И дань отбирал. Тогда мне и от хлопчиков доставалось... А когда про подкопы узнал, то кожу со спины ремнём содрал. Ох, и скандал был! Даже драка! Мамке тоже досталось. Но и она ему скалкой всю мордень расквасила. (Драка была первая и последняя. К ночи помирились. Зато она долго была у них притчей во язытцах: - Я табе ремнюкой... - А я тоби по мордяке цап-царап... - Я табе- мать-перемать... - А я тоби скалкою по горбу, по балде... - Зато я табе прям в глаз зафитилив... - Забув, як ты двома хфонарямы свитыв? - А ты спомни, як я твои фонарикы примочками выводыв... - Я тэ ж пьятаки пид очи тиби прыляпувала... Вспоминают, хохочут до слёз, прощения друг у дружки просят, целуются...) Зато на другой день мать с подбитым глазом у печки встала, все ключи у мужа выпросила, якобы, мука кончилась, то, да сё... А сама все замки пооткрывала, в чувал* с ключами сложила, да куму Митусову снесла, - хай, мол, продаст старьёвщику, а нам эти железяки ни к чему. И мужу категорично заявила: - Хай всэ видкрыто буде, шоб я ны клянчила усякий раз. И шоб дытына йила колы захоче и шо захоче! Щас не голодуха. - Мать воткнула руки в боки и наступала: - А то, бач, взяв моду... Це тоби не тюряга, а хата! И я людына, а ны зечка якась. И дытына моя ны пид плетнем знайдена. Шо, ны наравыця?!. - Разгоряченная мать , как вчера воинственно наступала на Логина 27

со скалкой. - Так накалякай мини заяву, зараз по мордАм пыдпышу! - Она яростно защищала нашу свободу. Отчим глазищи в синяках выпучил, засопел, рассвирепел, изматерился, - экая неслыханная дерзость! Да как она смеет? Да я щас... Да я вас...Даже в свою Сибирь грозился уехать. Вот бы радости было-о! Высказала её маме, она даже в лице изменилась: - Шо ты, дитятко! Забула, як мы без ёго голодалы? То-то ж! - И слезу фартуком смахнула. - А вспомни, як мы по чужим куточкам тулылыся, ниде ныкому ны нужни... А вин, бачишь, яку хату нам построив! И в хати все е, и ледник повный. - Гладила она меня по голове, вздыхая. - Будь послухнянная, доня. – И перевела разговор:- Ходим-но луччее в сад за яблукамы, да дулями, понесемо с пирогами на станцию. Я тоби куплю гарный бантик, али титрадку нову... Шо ты хочишь? Я только что пошла во 2-ой класс. Обрадовалась: - Тетрадку. И книжку, мамо... Ну и бантик тож. А ще, а ще... карандаши, шоб рисовать! - Под шумок выклянчивала я заветное. Всякой снедью, варёными яйцами, крынками и фруктами мы загружали корзины и вёдра, и несли на станцию к «скорому» поезду. Мать с корзинами или вёдрами на коромысле, я тоже с грузом. Пассажиры были радёшеньки и домашней товканычке с малосольными огирочками, и мамкиным мягким пирогам, и варёным яичкам. А уж желтозубые кочаны кукурузы вообще были нарасхват...А духмяные, сочные, знаменитые Воронежские медовые дули, сладкая антоновка, или крупно глазастая вишня с ядрёной сливой, медово-алая малина вмиг раскупалась стаканами, готовыми кулёчками или вёдрами! Радостные мы возвращались с обновами и покупками. Смеялись, балакая без умолку. А дома нас ждал матерный скандал - отчим все покупки считал «деньгами в «ж... воткнутыми», а в последующем корил падчерицу и «жонку» расточительством к известной всем матери... 28

Чтобы выкроить на посылку сыну в Иркутск (Гриша там учился в ж.д. ФЗО), или на покупку какой вещи Рае под Кострому, где молодая девчонка ворочала лес в тайге, или мне что надо купить, матери приходилось изворачиваться до чудес изобретательности – для неёто он ничего не жалел: на кирпичном комбинате возчиком работал, бондарил дома, и заказы на табуретки и скамейки принимал. И всё для Дуси. Вроде, как и детей у неё не было, и им ничего в жизни не нужно... ---------------*Скрыня - сундук (с украинск.) * Олия - подсолнечное масло из жареного зерна подсолнухов. * Подловка- чердак * Товканычка - толчёный вареный картофель, запеченый со сметаной или сливками в русской печке по Воронежскому рецепту. * Заплот - высокий забор или частокол (Сибирск.) * Глечик - и крынка, и глиняный горшок. * Чувал - мешок, чаще из рогожи. * Топить соломой - в черноземье топить дровами, углем или торфом тогда было слишком дорогим удовольствием - топливо, привозное. Обходились соломой, кукурузными кочанами, камышом, сухим навозом- кизяком. Кизяк заготавливали поочередно в каждом дворе всем миромтолОкою. В круг складывали навоз с соломой для связки, заливали водою с речки, вымешивали смесь ногами, закладывали в станки-формы, вытряхивали наземь рядками, сушили на солнце, несколько раз за лето перевернув, затем складывали с просветами в виде копен. За лето «копны» высыхали, а сухое топливо хранили в сараях и зимою топили им русские печи. Процесс заготовки кизяка проходил по выходным, после чего устраивалось веселое застолье- что только и требовалось от хозяев хаты. На другое воскресенье толоку устраивал другой двор.

11. Секрет

С Валькой мы друзья, а вернее сказать, - подружки. Живём хоть и на разных улицах, но наши огороды и сады в проулке за одним плетнём. Это с улицы, а меж огородами - только межа. Так что, мы с Валькою ползаем друг к дружке по огородам, за что нам всегда достаётся: Вальке от старших братьев, а мне от строгого отчима. Но Вальке больше: братья ею помыкают: дай-подай, сбегай-сделай, вымой-убери. Сколько в день «лещей» получает – не сосчитать! Пять от братьев- это 5, от мамки - это шесть, а когда батько пьяныйсемь. Одно спасение - в бегстве ко мне… Приползет ко мне по рядку картохи, дрожит, плачет...А мне и самой тоже семь раз от отчима нагорело: то уши огнём горят, то косички задёрганные ноют, то спина или попка болят от тычков и ремня. Лежим две битые бедолаги в кукурузе, да строим планы мести. Уж на каверзы мы были горазды! А что? Пусть не лезут! А то, ишь, взяли моду малышей забижать! Батько её, дядь Семён Пьянов, вернулся с войны израненный и контуженый, без ноги. Работал бухгалтером в сельпо, где Валькина мать, тёть Марея, была продавщицей. Эта наглая баба была дюже ревнивая. И не зря ревнует: в нашей школе пшеничных кудряшей каждый год прибавляется... 30

Мы с Валькой один раз стали причиной дикой ревности тёть Мареи. Кабы знать... ...Закончили мы первый класс и все лето готовились к школе. Это ж не шуточки, сколько всего ко второму классу надо! Тетрадки, ручки, карандаши простые и цветные (в коробочке! Целых шесть штук! Мечта!), стиралки*, непроливашки* и пёрышки, книжки разные, да и ленты в косички обязательны! Еще ведь и мячиками на резиночках поиграть хотелось. Это ж сколько надо сдать старьёвщику* тряпок, бумаги, рогов, железяк и прочего!.. Вот мы и дали друг другу клятву: тайно от всех копить на все эти штучки! Всё найденное старьё складывали у Валькиного сарая в заросшей крапивой воронке от взрыва в войну. И секрет никому, ни под какой пыткой не выдавать! Скрепили свою присягу кровью и всё лето ее хранили. - Ножи точу! Старьё собираю! – издали сипел пропитый голосок старьёвщика. – Рога, шкуры, яйца принимаю!- крутил он маленькую шарманку с чудесной музыкой. - Петушки сладкие, конфетытянучки, мячики - прянички!- зазывал дядька послевоенную ребятню соблазнами. И она сбегалась к нему, как мошка к фонарю, тащила все свои находки. Мы с Валькой натаскали с кирпичного комбината кучу тряпья, в поле нашли болванки тяжелых снарядов, осколков бомб и мин, подобрали несколько рогов. Каждый день по одному-два куриных яйца я тайно, ползком по картофельным зарослям, доставляла к схрону. Мы боялись, что вездесущие Валькины братья- сорванцы обнаружат наш клад и тогда наши труды всего лета ветром звали... В то росное солнечное утро ласкового августа я, как всегда, отогнала нашу корову в стадо- это далеко, аж за кладбищем и ж. д. переездом. Возвращаясь, внимательно смотрю вокруг, что бы такое полезное подобрать для исполнения мечты? Ага, вот и находка! Попалась?!. Это оказалась старая чёрная юбка, вся красная от глины и кирпичной пыли. Видать, какая-то баба выкинула её из гончарни. Привязала я тряпку на прутик и... оль-ля-ля верхом на «коняшке» пылить ею по дороге. Пыль мягко-бархатная, босые ножонки в цыпках ласково щекочет. Я лозиною «коняшку» погоняю, гикаю что-то, а пыль за мною столбом поднимается. Кла-ассно! 31

Куры от моего гиканья, кудахтая, разбегаются, собаки гавкают, а бабы ругаются вослед: - Эко, озорница, чего напылила! Так я допылила до Вальки, бросила юбку на углу её дома, стукнув в окно подружке: знак забрать находку. Валька, видно, еще спала, на условный стук не вышла. А, думаю, ладно, проснётся - заберёт добычу. А мне спешить надобно: теленка на выгоне привязать, поросенку травы нарвать, да грядки в огороде прополки ждут. Мамка, поди, уже в поле ушла. Ближе к вечеру возвращаюсь с теленком с выгона, а мамка уже встречает меня с прутом в руках. Веревку с ошейником с телёнка сняла и ко мне: - Цэ ты Мареи юбку на святый угол подклала? - Не, мам, не я! – отпираюсь я: это же секрет! Как я могу его выдать, если клятву дала! - А - ну признавайся, кажу тиби! - Шо вы, мамо, яка юбка? Ни чё не клала… - Тебя бабы видели, як ты пылюку по дорози поднимала! - Ну и шо? Це я на коняшке - на пруте скакала, це прут и пылил… - Тряпка ж була? - Яка тряпка? Брешуть ваши бабы! - Признавайся, а то побью! Була тряпка? Я не хотела признаваться, а мать просто рассвирепела и избивала меня прутом, верёвкой, руками, выпытывая: - Признавайся! Була тряпка? Це ты кроваву юбку приволокла? Ты?яро пытала мамка. - Не я, не я!- Ревела я на всю деревню — Не было никакой юбки! Хоть убейте, мамо! Как взрослые не понимают, что у детей есть свои секреты и тайны? И нельзя их выпытывать никакими способами! Этим они воспитывают предателей и трусишек! На мои вопли сбежалась толпа зевак. Мама опомнилась, когда кровь из моего носа залила её фартук. Пригорнула меня к себе, запричитала: - Господи, да за шо ж я дитя свого исполосовала? За погани языки прокляти, шо не знай шо мелють? Прости меня, доня моя!.. – 32

и закричала столпившимся у калитки бабам - продавцу сельпо ничего не стоило пустить любой слушок, как о нем моментально узнавало всё село: - Яка я вам колдунья, скажить? Я ту юбку в глаза не бачила, не то шо б у красном углу ворожить… - заплакала она навзрыд. – И на шо мини ций пьяница - Семен здався? У меня свий мужик е! - А дивча отказуецця, шо воно притащило цю колдовську юбку. Значить, це ты, Иванивна, колдуешь и заришься на мого Сёмучку! – язвительно выступила вперёд толстая тётка Марея. – Ты, сусидка! Ты! Но вот тиби, вот! – яро тыкала ревнивица дули маме в лицо. Сёмучка мой, и никому ёго не виддам! И быть бы драке, как вдруг из толпы вынырнула моя подружка Валька и бросилась на свою мать: - Не трогайте никого, це я тряпку приволокла! Я! Меня бейте! – смело крикнула она, и зло добавила: - Вам усим не привыкать детей избивать! Звирюги вы! И убежала в слезах. Это был первый в её жизни протест против жестокости. Молодец! И меня выручила, и толпе - урок! ...Свой секрет мы с Валькой так и не выдали! Он раскрылся тогда, когда мы осуществили свою мечту. Только из-за этой тайны мою мамку и нас с Валькой ещё долго с усмешечкой дразнили «колдуньями»... ==========

* Старьёвщик - Ездил по улицам на телеге, запряжённой лошадью. Он принимал у населения тряпки, бумагу, рога, кости, металл и расплачивался мелкими хозяйственными вещами и игрушками. Некоторые старьевщики созывали народ игрою на шарманке, привлекали фокусами. * Непроливашка - чернильница. Если чернилку клали на бок или переворачивали, содержимое ее оказывалось за краями воронки и не выливалось наружу. Отсюда и название – «непроливашка». * Стиралка – резинка, ластик * Чоловик – муж (украин.)

12. Расправа

В мои обязанности входило выносить в подвал и доставать из него овощи, фрукты, молоко и т.д. Я её честно исполняла. Отчим открывал тяжёлый замок, поднимал громоздкую ляду и, стоя наверху, принимая груз. Я шмыгала в холодный кирпичный ледник, спускалась по его каменным 18 ступенькам, выкладывала из тяжелой корзины запасы для хранения, а так же выносила нужные. Крынки с молоком, квасом и пр. жидкостями осторожно заносила и выносила по одной, ни разу не соблазнившись испробовать прямо в леднике- по приметам, это вело бы к истощению продукции и всех запасов. Я же не враг себе и семьи! Но с некоторых пор сливки в крынках с молоком и сметана в простокваше стали исчезать. За отсутствие вершков мне от отчима крепко доставалось. Я клялась и божилась, что не снимала ни сметану, ни сливки, что я даже поднять ляду не могу, да и ключей у меня нет. Но мне не верила даже мама. Она усмехалась и выговаривала Логину: - Да шож тоби жалко для дытыни? Вона ж малэнька, хоче исты, ну и хай ей на здоровля. И нам хватэ. - Хвате, хвате... так твою мать! - передразнивал её Логин - Ето ж воровство!. Нехай за столом жрэть, а не воруе! Я що, не даю? – кричал он. - Так вона, б…, воровать навчилася, ящо и бреше, отказуица! – возмущается мой мучитель. - Да не трогала я ваши сливы! И сметану! Не я это! Ну не я! 34

Я понятия не имела, кто вор, и грешила на отчима – сам, гад, специально сожрал, лишь бы надо мною поиздеваться. Но меня никто не слушал до тех пор, пока не пригрело весеннее солнышко. От его ласковых лучей всё вокруг светилось радостью. Резвились в загоне подсвинки, кукарекал петух; задрав хвост, по двору носился телёнок. Отчим лопатою чистил навоз у свиней. Меня поставил у открытого погреба сторожить, чтоб какая скотина в него не свалилась. Я привычно села на краю ляды, опустила ноги в ледник и, болтая ногами, запела: На Муромской дороженьке, Чему-то очень рад, Сидел кузнечик маленький Коленками назад. И ярко светит солнышко, И зреет виноград. Пошёл искать подруженьку Коленками назад... А солнышко и впрямь ну, такое яркое, что жмурится, светом заливается и брызгается лучами так, что мне, вон, веснушки на носу понасеяло, не знаю куда их урожай девать? Нашёл себе подружку он Ни девка- просто клад: Такая же зелёная, Коленками назад! Ко мне подбежал теленок, взбрыкнул ножонками и бочком, бочком кинулся было бодаться. Но я еще озорнее как заору песню. Он в испуге шарахнулся от меня и ошалело уставился на свою кормилицу - чего это она орет, как оглашенная? 35

Водил по ресторанам он, Пил водку, лимонад. Домой ходил он поздненько Коленками назад. И вот на профсобрании О нём уж говорят: Морально разложившийся Коленками назад. Зато подсвинки меня внимательно слушали. Отчим их выпустил из загона и они мирно разлеглись в тенёчке рябинки под окном. Играли они свадебку Недельки две подряд. И гости расползалися Коленками назад Я положила руки под голову, разлеглась на прогретой крышке ледника. В небо, щурясь, гляжу, стрижей снующих провожаю. Вон касатка перышки под нашу стреху понесла. Гнёздышко мастерит в камышином царстве. А вон на дубу ворона уселась. Сидит молча, глаза на меня таращит: видать, ей песня моя весёлая понравилась. Шло время потихонечку. Шёл дождик, выпал град. Детишки нарождалися... И вдруг я дико заверещала, увидев на другом краю лаза огромную, толстую змею. От страха моё сердце чуть из груди не выпрыгнуло! Я мячиком отскочила к рябине, переполошив свиней. Они испуганно захрюкали и кинулись бежать к сараю. Петух на меня тоже наорал: - Куд-куд-куда, тах, да-дахта? Куд-куда-а?!. Но мне было не до него. Я, как заворожённая, не могла отвести взгляда от змеи. И продолжала кричать, вся трясясь от страха. Половина удава грелась на солнце, вторая половина 36

свисала в открытый зев люка, постепенно поднимаясь наверх. Логин на длиннющих ногах в момент подскакал к леднику и со всего маху, с невероятной злостью на перекошенном лице лопатой разрубил змею пополам, мстительно и зло её матеря. - У, падлюка, разжирела на сливках! Так-перетак- зло матерился он. Кровь так и брызнула вокруг. Вторая половина змеи сразу свалилась в погреб. Но голова еще шевелилась, язык быстро-быстро мельтешил в открытой пасти. Поразили красивые, в человеческом ужасе глаза змеи, они как бы вопрошали: «За что?» На мои дикие верещания прибежала из хаты мама: - Шо такэ случилося? Ты ии побыв, чи шо, гад проклятый? - обрушилась она на Логина, чистящего об траву кровавую лопату.А це шо? Кого ты убыв, чертяка? Отчим лопатой указал на обрубок змеи. -Ох, и бо! Так це ты с переляку так мене перелякала? - Мать подошла ко мне.- Ны бойся, доня, це полоз. Вин не кусаеця. - Ага, - хмуро отозвался Логин. - Щас тябе за язык укусе.. И Иванивна давай его отчитывать: - А ты, вражина, не вирыв дытыне. Бачь, хто вершки в глэчиках злызував...- Она с сожалением посмотрела на обрубок ужа, горестно всплеснула руками: - Ох и бо! И на шо ж ты вбыв удава? Це ж хозяин хаты! Отчим промолчал, а я онемела от такой расправы. Он ведь наверняка знал, что это безобидный уж: на макушке желтело пятно. Зачем такая кровавая расправа? Пугнул бы ужаку, он бы уполз от нас – и все дела. Так нет же, убивать надо… - Ой! Це все не к добру, Лога, – констатировала мать. – Ций хозяин* з хаты нас выживае: давно чую, як хтось деркотыть*. Действительно, примета сбылась: вскоре мы уехали жить в Караганду вместе с Логином. Но в моей памяти до сих пор стоит эта картина: удар лопатой, брызнувшая кровь, разрубленное животное, вопрошающие глаза и перекошенная от злобы мина отчима. Почему-то именно этот поступок отчима более всего врезался в детскую память, поразил своей жестокостью. Он отомстил удаву смертью за слизанные им сметану и сливки. С тех пор я отчима еще лютее возненавидела. 37

========== * скрыня - сундук; * олия - подсолнечное масло; * товканычка- картофельное пюре, приготовленное особым способом; * глечик- глиняная крынка, горшок; * тать- вор (старин.рус.) * чувал - рогожный мешок. * деркотать - ворчать, шуметь. В средней полосе России в народе жила примета: если в дом или погреб поселится уж - это хозяин. И если его кто убьет, то это к несчастью, к смерти или выезду хозяев.

13. Месть

Если в период подобных расправ мне, бывало, посчастливится злыми зубками цапнуть своего тирана за палец, или удастся вырваться из его звериных лап, то и он позлится от того, что ненавистная падчерица из-за угла забора ему навредничает: то язык покажет «бе-бе-бе!», то платьишко заголит и по пятой точке похлопает: - Вот тебе, кат! Меня этим не покорить, в рот бы тебе портянку! Да вдобавок неприличной кличкой издевателя подразнит. Доведёт усача до белого каления, ох и лютует, противный: курей пинает, пса кнутом отходит, и кто под руку попадётся - всем достанется, будь то корова, или свинья. Приди в такой момент 38

соседка, он и её отматерит ни за что, ни про что. Вижу это, реву, до ночи в дом зайти не смею. Пересижу в кукурузе, голодная и задрогшая, и только за материной юбкой где-то затемно, заявлюсь. Зато отомстила злюке! А что? Муху возьми за крылышки и та сопротивляться будет, на свободу рваться. А я не муха! Приехавшая с поля мать на обронённое мужем «непослухнянныя лянтяйка» и пр. жалобы прикрикнет: - Ны трогай дытыну! Вона ще малэнька. Це тоби ны зечка з лагерю! А то привык, бачь… - язвила мать, шершавой рукою пригорнув к себе дочку. И он покорно помалкивает. Зато назавтра, пока жена в поле, за всё падчерице отомстит, - свинёнок или куры в огороде набедокурят, или телёнок сорвётся с привязи, в сад ли хлопцы залезут, или покажется ему, что ложку его медную недостаточно чисто вымыла, сразу бац ею в лоб... Я, я во всём виновата! Так и ходила в вечном страхе, в синяках, с опухшими ушами, и даже косички на голове саднили и всё жиже становились. Ещё и от пацанов доставалось за вредину- отчима. Жалко ему, что ли, яблок сиротам? Вон их сколь по саду валяется… В ответ на его злость была придумана новая каверза: когда рубила табак, то в кисет Логина крошила то сухой куриный помёт, то кизяк, то травку, то лист конопли терла. Потом забавлялась, глядя, как куряка закашливается. И из носа у него льётся, и слёзы-то из глаз, и громоподобные пуки цыплят распугивали. Даже пёсик Жулик лаем заливался... - Ух, який табачок крипкущий! - попёрдывая от удовольствия, закашливался Логин, не зная правду крепости самосада. А я в саду от хохота по траве катаюсь. И даже пацанам похвастала, как отчима достала. Кто-то из них посмеялся над этим «анекдотом» дома. Короче, дошло до Логина... Как он меня бил, как по двору ногами швырял! Какую ненависть в детском сердце посеял – не высказать! Мол, я тебя в тюрьму посажу (е, п, р, с, т...) - отравить, змея, ряшила... И вообще, некоторые люди потому еще живы, что в них стрелять нельзя! Вернее, потому, что у непокорной девчонки пистолета нету... Не-ет, отчима мне ни за какие коврижки не надо! 39

14. Вечеря при Луне (Месть-2)

С Логиным мы прожили в Караганде недолго – не понравилась ему казахстанская полупустыня, заскучал он по своей дремучей тайге и снова увёз нас в суровую Сибирь. Оттуда, как уже было сказано выше, мы с мамой сами уехали. Но там случилась анекдотическая история, о которой я мстительно-весело, с огромным удовольствием вспоминаю до сих пор! Это была ещё одна месть моему кату. ...Подслеповатая «дваждывдовка» Авдотья Агапова потому и подслеповатая, что все свои глаза выплакала по двум своим мужьям, погибших на фронте. На Ивана похоронка пришла в сентябре 1941 г. Поубивалась женщина три года, а тут встретила Илью - сосед приехал с фронта. По ранению. Авдотья, хоть и не старушка, а ладная статью и красивая, слыла в селе знахаркой и травницей. Вот Илья и пришёл к ней, чтобы раны побыстрее залечить. Пришёл раз, а на другой раз уже не ушёл. Такая любовь завязалась, что куда там Ромео и Джульетте! В зрелые-то годы любовь куда сильнее и крепче. А тут еще и война. Несмотря на то, что Илья лет на восемь младше возлюбленной, эти счастливые месяцы они проворковали, как пара голубей. Но зажили раны и Илью снова мобилизовали на фронт. А в апреле 1945 г. Авдотья стала дважды вдовой. Безутешно плакала женщина, где надо и где не надо повторяя, что она дважды вдовка, так её и прозвали в селе. 40

Проплакала «дваждывдовка» не только глаза, но и память. Рассеянная стала, все забывала. Случилось тут ей нанять косарей на свою делянку. Уговорила она сначала моего отчима Логина, он-то от калыма отказаться был не в силах. Жадный был до денег и плату назначал всегда солидную. Но женщине ничего не оставалось делать, как согласиться, хотя глаза при сговоре у неё были недобрые. Логин не обратил на это внимания, и не догадался, что женщина что-то замыслила. Он быстро собрал бригаду и за день они с делянкой управились. День стоял солнечный и ветреный, успели они даже кое-где перевернуть жиденькие валки. Устали, конечно, да и гнус покусал изрядно. Но ведь не за так стерпели всё. Приехали затемно, а «дваждывдовка» вдруг обнаружила, что керосин-то у неё в лампе кончился. Забыла, что уже два дня без семилинейки вечерА коротала. Идти к соседям - это с полкилометра туда, да столько же обратно. Масла, чтоб сделать коптилку, в избе тоже не оказалось. Лучины, как на грех, истратила на растопку печи… Что ж, работники посочувствовали забывахе, да и согласились вечерять втёмную, при луне. Луна на тот момент тоже что-то закапризничала и спряталась в тучах. «Дваждывдовка» ухватом достала из русской печи большой горшок, в деревянные миски налила работникам наваристые щи, щедро зажаренные луком на свиных шкварках. Каждому положила по куску мяса, по скибке ржаного хлеба, да по деревянной расписной ложке. Самогон мужики разлили аккуратно, не капли не уронили на чисто выскобленный стол. Выпили, огурцами захрумкали, потом и за щи принялись. Всё на ощупь. Логин в свои 50 лет хорошо сохранил свои рыжие, кривые зубы. Ест щи, нахваливает. - А чавой-то, «дваждывдовка», у табе щи-то такия хрустлявыя? Прям, хрустять и хрустять на зубах-то. - Да, - поддержали и остальные косари, - хрустять. С чаво бы енто? - Нешто щи не вкуснаи? - спросила «дваждывдовка» - Вкуснаи, а чаво хрустять-то? Али рецепта якая особливыя? 41

- Дык, и рецепта, и перестараласи, мужики: я ить дважды вдовка, плоха вижу, вот маненько лучок и пережарила. Да ить яшшо и шкварки похрустывають... - заоправдывалась хозяйка, доставая ещё бутылочку. Выпили мужики ещё по стакану, добавки попросили. «Дваждывдовка» с удовольствием пополнила миски щами. Кашу гречаную тоже «луком зажаренную» съели в аппетит. После вечери и по домам с песнями. На другой день сено к вечеру дозрело, доставили его «дваждывдовке», уже при Луне сложили его в сенник. Всё чин-чинарём. Однако, история с семилинейкой повторилась- снова хозяйка оправдывалась, что она, «дважды вдовка», всю память проплакала, забыла про керосин, что за маслом не ходила ввиду «болести ног», а лучины «стратила» на растопку печи... Дважды вдовка ить... Подивились доверчивые мужики той забывчивости, опять ничего подозрительного не заметили, да снова вечеряли при Луне. И лапша была вкусная, наваристая - с индейкой жирной, и хрустела на зубах от шкварок, и самогоночка крепенькая. И расчёт тут же. Чего ещё? Всем довольны. Правда, дома в туалетах пару дней струи были «на три метра против ветра», дык, видать, от индейки жирной-то... Ладно, стерпится. На другой день к «дваждывдовке» с заимки приковыляла кума Явдоха. Спину у неё прихватило. - Ой, кума, еле-ель дошкандыбала до табе. Сорви мышку-то, облягчи страдании. Мочи моёй нема лёжми лежати, коли в дома роботати, не перероботати. Спаси, кумушка. Я табе и медку вона притартанила. Бортный! Густой да сладкушшай!- гордо запела она, показывая берестяной туес с мутноватым, неочищенным мёдом.- Прям, из дуплянки, вота! Дед сам добывал. Чисто золотко! Ну, «дваждывдовке» не впервой мышку срывать. Оттянула кожу кумы на крестце до солидного хруста. Явдоха только покряхтывала. А Авдотья снадобьем крестец смазала, еще и с собой куме дала. Та просто колобком подпрыгнула, ангелом завертелась в благодарности: - Мой дед-то приде помогти табе с сеном управиттись, не боися. Мы народ благодарный. - Да чаво мяне твой дед, кума? - скривилась «дваждывдовка» Неделю копошитись буде, а в мяне ужо сено в сеннике сложено 42

ляжить! Вон, погляди... - Ух, ты! Вправилася! Няужто сама, али... - Куды уж мяне самой-то, я ить, сама знашь, «дваждывдовка», здороввя нема. Нанняла, зделыли. - И дорого заплата-то вышла? - Дык, злыдни! За таку цену, нешто, можно теля купити. Живодёры! Но ничо, Явдоха, я имя тожа отплотила. - И зашептала, содрогаясь грудями седьмого размера, на ухо куме про свою месть косарям. Кума закаталась со смеху: - Эт, нады жи! Ой, немогёхоньки мои! Нешто, анекдоту сотворила! Хрустели, гришь? Ой, спасити мяне, людя добрыи! Еще и репешок с одуванчиком в самогон добавила? Вот ето да! Так их жа просвистить, кума! Ой, комедие! Ой, наказание! Вот ето месть! Так имя и надыбна! Ня будуть с вдовки-то по три шкуры драти! – обрадовано поддержала куму кума. - Надоть будя порассказати на заимке-то. Во хохоту будя!... - Ня вздумай, Явдоха! - строго предупредила её мстительница. - Пронырють косари, так и спалить могуть, и на другу годину не найму никого! Ша! Молчи, нешто рыба! «Дваждывдовка» явно лукавила. Косарей ей больше не нанимать, т.к. на то лето скотину она всю порешает и уедет в Иркутск к сыновьям. Но Явдохе про то было неизвестно. Она поклялась, побожилась «ни в жисть никому, ни гу-гу никогда!», хотя едва донеслась до замки, как тут же, давясь от смеха, выложила новость и деду своему, и немногим соседкам. А те в свою очередь, донесли в село. На что «дваждывдовка» и рассчитывала... Когда до Логина дошла весть, что «дваждывдовка» нарочито устраивала им вечери при Луне, чтоб они не видели, что хрустят тараканами, и почему у сенокосцев открылась жестокая диарея, он взвился от брезгливости и возмущения. Матерясь на чём свет стоит, при каждом воспоминания об этих вечерях его одолевали невыносимая рвота и понос. Он возносил вдове проклятия, сыпал угрозами «спалить и, снячтожить то осиное гняздо за невиданную унижению и оскорблению его честнОй личности!» Возмущались, 43

плюясь, да матерясь и артельщики. Те поклялись ни ногой до «дваждывдовки», на чтоб она их ни звала. Нехай, мол, сама таперя таракашками своимя похрустить! Но не таков был Логин, чтоб спустить такую с себя насмешку. Он решил дерзко отомстить «дваждывдовке». Ваккурат о ту пору по осени совхоз отправил его бригадирствовать на лесозаготовках в дальнюю заимку о трёх дворах. Заимка славилась недобрым слухом- всё там ладно, да вот клопы ночами нещадно заедают. Приехала бригада оттуда, конечно, изрядно искусанная полчищами мелких ворогов, в расчёсах, да с матерками. Одёжку все сразу в печки покидали, в банях пропарились. И кто морошки да клюквы домой привёз, кто белку или ёжика детям, и все дичи настреляли. А Логин привез кедровых шишек и полный спичечный коробок клопов. Хвалился моей матери, что «всёдно накормить енту змяюку «дваждывдовку» клопами! Нехай тольки Дуся пригласить суку полечить ево спину, а уж он знаить як угостить гостью» Матери ослушаться было нельзя, она долго отнекивалась- то Авдотьи дома нет, то не застала, мол, всего на минутку, - в город кума умотала и будет не ранее чем через три дня. Тогда Логин смекнул, что баба тут не помощница, послал к «дваждывдовке» соседнего пацанёнка. Иди, мол, позови тётку спину дядь Логина полечить, встать не могёть. Пока пацан бегал, Логин долго колдовал у русской печки, готовя особое угощение. Когда пришла пора вложить в него главную «приправу», оказалось, что коробка... пуста!.. Шустренькие рыжие удрали из неё еще по дороге к дому... Зато я до сих пор без смеха не могу вспомнить эту историю, готовая поставить памятник и «дваждывдовке», и шустреньким клопам!... Иллюстрация из Интернет. Пимоненко «Сенокос» -

http://samoderzhavnaya.ru/pages/kartiny_russkih_hudozhnikov_xix_xx_vek

15. Сомнения

Подростковый максимализм разложил все по полочкам: все мужики - сволочи, а все отчимы - звери. Так что, когда в наш мирный домик стал похаживать еще один кандидат в отчимы (застукала я их), гОрю тогдашнему не было границ! Рыдала, кричала: «Не хочу отчима! Сбегу или повешусь!» И сколько же нужно было доброты и терпения Алексею Харитоновичу, чтобы выправить исковерканные мировоззрения приемной дочери!.. Чернявый и франтоватый, спокойный и скромный, он даже кричать не умел. А матерного слова ни разу не обронил. Работая осмотрщиком вагонов, каждую смену приберегал для «колючей» дочки гостинчик: то замурзанный в кармане пряник, то замусоленную в спецовке конфетку, то несъеденное яичко из своего «тормозка» с доброй улыбкой вручал: - Це тоби вид труса подарунок, дочка, - за твои пьятёрки!*- и русую головёнку гладил. Для меня это было удивительное событие, даже не верилось в его искренность, но трогало. Частенько в укромном уголке жевала эти гостинцы со слезами пополам, в сомнении да в раздумьях: как быть-то с новым отчимом? Поди, приставляется хорошеньким, в душу без мыла влазит, а потом начнёт, как Логин. Все они такие. Ой, не дай Бог! Второго Логина не пе-ре-жи-ву! Да я его тогда пришибу! Ночью. Молотком. Вот такушки! Неча дитёв обманывать!.. …Так круто и жестоко рассуждалось мне в том «опасном» возрасте в ответ на жестокость к себе бывшего отчима. ========== * Это тебе от зайца подарок за твои пятёрки! (с украин.)

16 .Сбывшаяся мечта

Однажды в наш дом заявилась пьяная, расхристанная женщина. Не выбирая выражений, она накинулась с угрозами «всех проклясть и порешить, всё сжечь за то, что какие-то суки отняли у неё хозяина, мужа, любимого Алёшу». Но надо было видеть, с каким позором была изгнана со двора тетка Марья – откуда у меня, сопливой девчонки, и смелость-то взялась?... Наверное, от отчаянно-смелой матери. – Я своего папку никому не отдам, так и знай! Пошла вон отсюда, пьянчужка! – категорично заявила ей в присутствии любопытных соседок. Сконфуженная неласковым приёмом Марья, шатаясь и причитая, поплелась восвояси, бормоча новые угрозы и проклятия. А уж бабье радио донесло эту весть до Харитоновича и он в благодарность (ведь дочка назвала его папкой!) осуществил мою мечту: купил велосипед! Пусть старенький, с облезлой голубой краской, зато мечта! Зато с насосом , звонком и дребезжащим багажником! Можно в магазин в момент слётать и не тащить тяжёлую сумку, а с комфортом подвезти к дому! По этому дребезжанию сразу все в окно выглянут: вот она, «лягушонка в коробчонке» к дому подкатила! Вот все подружки обзавидуются!!! 46

Урра! Буду теперь, вздымая за собою пыль скоростей, гонять и мальчишкам нос утирать! Как же важна подросткам такая поддержка взрослых в осуществлении их мечтаний! Не быть ущербным среди сверстников, а быть на равных. Иметь среди них авторитет пусть даже посредством велосипеда это простительно в юном возрасте. Это самоутверждение. Это уверенность в себе. И как хорошо, что тебя понимают! Вечером того же дня Харитонович держал дочку на коленях, дул на её ободранные локти и коленки (первый опыт на «велике»), листы подорожника к болячкам прикладывал, заботливо бинтовал, приговаривая, успокаивая. Мои первые опыты были на выпрошенном у соседа велике, на коем он научил меня ездить под рамой, т. е. я не доставала до педалей и крутила их в раме. А тут села на настоящее кожаное седло! Даже дух захватило! Хоть и шлёпнулась на первом повороте, но не всё же сразу, милые мои, подождите, научусь! Но этот велосипед нас с отчимом сдружил: мне впервые было уютно у доброй папкиной груди! Ведь никто никогда так не приласкал, а тут такие заботы и нежности! В 13 лет узнать, что такое папка! Как не ответить добром?.. Мы этим же вечером «обмыли» наше грандиозное событие. Харитонович пил водочку, а я - лимонад. В ту пору даже этот напиток был пределом мечтаний. Пили, чокались, смеялись. И говорили, говорили... Мама наши вечерки называла «пьяными слюнями», – она ненавидела пьяных и то уходила к Рае, то к соседям смотреть свою любимую телепередачу «Клуб кинопутешественников». (Телевизор тогда был на весь поселок один – у богатенького соседа вечерами собиралось человек по 20). А может, потому не хотела слушать Харитоновича, что эти рассказы напоминали ей пережитые горькие годы войны и голода? Ворошить в памяти это безвременье своей жизни она ох, как не хотела! 47

Была и другая причина: мама не могла забыть трезвого Логина, – у них была любовь. Она даже ездила к нему в Сибирь, звала его снова жить в Караганду. Через месяц уговоров Логин Иванович твёрдо сказал: – Оставайси, Дуся, тут-ка. В тайге. Зажавемо, як и ране. А я в туЮ пустыню николи не возвирнуси! Мама поплакала, повздыхала, но снова выбрала дочку. Жила с одним, а думала о другом. Только дружба дочки с отчимом её и радовала. Иначе бы прогнала Харитоновича. Ради счастья дочки спрятала свои чувства в чулан своей раненой души...В этом тоже она вся, ее материнский подвиг. А мы с ним смеялись, а мы хохотали, а мы с ним пели «Кармелюка»... Когда чекушечку он опорожнил, то как мудрый отец, решил - теперь пришла пора этому доверчивому дитю поведать то, что долгие годы жгло его душу, о чём стыдливо молчал. Кроме друга своего Петра Уткина о его жизни никто так много не знал..Облегчить душу, снять с нее боль прошлого, доверившись любящему детскому сердцу. Не для жалости к себе, не для покупки дешевого авторитета, а исключительно в воспитательных, патриотических целях, и даже, если хотите - в исторических: пусть малая знает, какою ценою досталась нам Победа! И рассказал всю свою жизнь. Рассказал как взрослой дочери – доверительно, с горечью и болью. Да, в тот вечер я узнала, о чем так долго грустили его глаза. Я тогда многое поняла и просто повзрослела. Это было вовремя брошенное в юную душу семя. Нет, не все мужики и отчимы сволочи, есть очень даже хорошие и добрые мужчины и отцы! И я дала себе слово: никогда-никогда не огорчать этого дорогого человека!

17. Ключ к сердцу

Почти каждое воскресенье Харитонович (так его все называли) совершал обряд сбора на барахолку: рано утром до зеркального блеска чистил высокие яловые сапоги, одевал тщательно отглаженный китель с темно-синим гарусным кавалерийским галифе, тщательно брился, обильно обливая себя «Тройным» одеколоном. И выглядел, как новая копейка! Затем часа два выклянчивал у жены рублишко или трояк. Мать думала - это опять на пропой и долго сопротивлялась. Но Харитонович обещал ей к вечеру вернуть долг и мать сдавалась, хотя перспектива видеть его слюнявым пьяным её мало привлекала. Так что, вовсе не жадность заставляла её с трудом расставаться с рублём. Как уж ему удавалось из рубля сделать капитал и вернуть кредит матери - знал он один. Только к вечеру он возвращался уже весёленьким и не только с чекушкой водки в кармане, но и с двумя сумками: одна - с продуктами, другая - с обновками жене и дочке. И пусть это были не новые платьишки или туфли, пальтишко или портфель, но он видел, как сроду не знавшая внимания и подарков девчонка радовалась и этому. Примеряла обновы, вертясь перед зеркалом, смеялась, затем подпрыгивая к нему, повисала на шее с поцелуями в обе щеки и «спасибочком!». Харитонович тоже всю жизнь прожил без ласки- первая жена его Ганна умела любить его молча, вся в заботах о нем, но без нежностей. Вторая, Мария, пьяница и грубая скандалистка, вообще понятия не имела, что такое ласка или нежность. В её лексиконе были только оскорбления, насмешки, да вечные укоры и упрёки. Евдокия, мать моя, в жизни любила только своего мужа, сгинувшего на войне, да Логина. А Харитоновича терпела только за то, что он в 49

доме хозяин, мужик. Он исполнял эту обязанность хорошо. Но страсть к выпивке отталкивала мать от него и ласки особой он от нее не знал. Его родные дочки выросли без него, приехали к нам уже семейными. Никаких поцелунков и прочих нежностей от них он никогда не испытал. Поэтому был по-детски рад объятиям нежных детских рук падчерицы, согревающим его одинокое и забытое, захолонувшее от обид судьбы сердце. Её восторженные благодарности умиляли, звали радовать ребенка и далее. И вообще, здесь мало понятно, кто больше радовался - или даривший, или принимающий? Наверное, радовать куда приятнее. Эта его особенность и стала ключиком к детскому сердцу. Оно, девчоночье сердечко, постепенно оттаивало. Оно поверило в Добро. Оно всей душой потянулась к нему, найдя понимание, друга и защиту. Даже за проделки, что стоили ремня, отчим не разрешал осердившейся матери наказывать дочь. Загородит, бывало, собою, глаза выпучит, губы сожмёт до белизны, затрусится весь, а то и табуретку для острастки над собою поднимет: - Не трогай дытыну! Я ии ныкому в обиду не дам! (Я ему рассказала про Логина. Так он побелел, кулаки сжал: - Я дитэй сроду не быв. А того сволоту за тэбэ так удавыв бы! Видно, при этих сценах виделись ему свои родные дочери: кто - то их там обижает, кто защищает без батьки?.. И я защищала его перед матерью... за чекушечки. Ведь в такие дни обычный молчун становился весёлым, ласковым, пел своего любимого «Кармелюка*». Зза Сібіру сонце сходить, Хлопці не зівайте, тай на мене - Кармелюку, всю надію - майте. А то, на мягком украинском так увлекательно рассказывал интересные случаи из жизни или о войне. И плакал. В его карих глазах над густыми чернявыми бровями, казалось, навсегда поселилась грустинка невысказанности. О чём он молчал? О чём плакал?.. Это терзало меня долгие месяцы. Но в тот вечер, вечер сбывшейся моей мечты, наконец-то я узнала, что его так томило. Вот его горькая исповедь, собранная из наших тёплых вечёрок. 50

Часть II Четыре побега

Кони мои, кони!

...Жили Будниченки в хатке, спрятанной «у вишневому садочку» на Житомирщине. Здесь Алексей родился, рано остался сиротою. Женился на Ганне по любви, хатку с нею построили, а в ней двоих дочерей колыхали. В садочку своем на качелях их качали. Ганна ждала его из Туркмении, где он в красноармейской папахе за бандами на коне гонялся. За те бои в пустыне, за всю самоотверженность и смелость хранил Алексей в своем сундучке именную саблю да часы лично от комдива. Мундир кавалерийский держал в чехле, одевая его лишь на праздники, да на висилля (свадьба) Ганна дождалась его, раненного, и с Финской войны. Там, в холодных, чужих снегах Алексей чуть ногу не оставил, да жена его спасла выходила волшебными травами, да любящим сердцем и добрейшими руками. Только было приступил он к плотницкому делу, как новая война в поход позвала. Пригодился кавалерийский мундир и сапоги яловые. Снова Алексей вскочил в седло, попав в конную разведку - Для конного разведчика лошадь - первое дело: как бы ни устал и ни был голоден сам, а сначала позаботься о ней, - рассказывал Харитонович, бывший полковой разведчик. - Помню, прибыли мы в село Николаевку. Лошадей восемь, а нас, разведчиков, семеро. Пуще глаза коней берегли: спрятали их в надежный, кирпичный 52

дом, а сами в подвале разместились. Ну, немцы, видно, пронюхали про лошадей-то, и давай молотить по дому бронебойными: ни дома, ни шести лошадок. Такая обида нас взяла, так мы расстроились, что тот обед из конины и есть не смогли. – он с досадой закурил свой любимый «Прибой» и видно было, как руки у него тряслись. - А почему немцы именно за лошадьми охотились? - Как почему? - удивился мой названный папка и поднял на меня удивленные, цвета киевского каштана глаза. Как же об этом можно не знать? - Ведь лошадь-то то же, что скоростной велосипед: ей ни горючего, ни дорог не нужно. Пока это пешая разведка доползет, разузнает, приползёт, да доложит, - презрительно сплюнул он. - А мы на конях-то быстренько доскачем до пригорка, в бинокль что надо засечём и тут же пулей на КП - докладывать. В сей момент вражьи огневые точки и технику наша артиллерия и накроет. Вот за это немцы нашу разведку и ненавидели, пуще авиационной. Я за два года в разведке трех лошадей потерял и каждую до сих пор светлой памятью вспоминаю. Конь ведь как друг: в холод согреет, от опасности умчит, да и дом напомнит, родную деревню, где в детстве и скачки устраивали, и в ночном с пацанами у костра страшилки до утра калякали, песни пели. Особенно отрадны картинки, когда в речке Ирпени купали коней. Чистый приток самого Днипра! То широкий, стремительный! А то местами словно глубокий звонкий ручей лучами солнца струится. И несет тебя, голыша с коником, в даль степную. Туда, к самому солнцу! Искупаешься сам, коня щёткой помоешь, гриву и хвост ему причешешь - как уж он довольно заржёт, такой послушный становится после таких ванн- благодарит, значит. А ты ему то корочку хлебную, то сахарочку припасёшь. Берет из руки гостинец нежными губами, да так незаметно, будто на ладошке ничего и не лежало. И столько тепла Харитонович вкладывал в свой рассказ, что представляешь все те украинские просторы, по которым он так тосковал здесь, в чужой ему полупустыне. Видишь и сады в винограде, и кавуны с медовыми дынями на бахче, и рассветы те зоряни, и костёр тебя в ночном согревает, и коней ты купаешь в той, самой лучшей реке его детства... 53

2. Свадьбы

В колхозе я тоже всегда при лошадях был. Да и невест тогда тоже на тройках до сельсовета катили. Разнаряженные таратайки, на дугах колокольцы звенят, в гривах ленты заплетенные на ветру вьются. Кучера в картузах с розочками, в расшитых сорочках да кушаках весело насвистывают. В каждом тарантасе по гармонисту с бубном, а где так и скрипка сердце рвёт. А у друга моего, Петра, бандура была, ох и играл он на ней, стервец, душа замирала! Любую песню стоит услышать – тут же подхватит и выводит на струнах, словно сам поет. Да. Лихо так к дому невесты подкатим, выкупим ее у соседей, что всю улицу перегородили, да от сватов пока откупимся. И всё с шутками, смехом, с кандебобером. Потом уж в хату шли благословение у родителей под иконой, робея, получать. Матинка с батьком на рушнике икону держат, а молодым хустыну стелют, чтоб на коленях стояли. Потом уж с гиками, посвистом и музыкой регистрироваться всем поездом едем... Харитонович ни одну рюмку нальёт, вспоминаючи те счастливые моменты. И еще долго рассказывает, как проходили сватовство и свадьба у них на селе. За дней десять до свадьбы невеста и жених в венках идут по хатам гостей приглашать. Их сопровождает любопытная вереница босоногой ребятни. Жених и невеста обязательно с подарком, да с рюмкой – хозяева хаты если примут подарок, поблагодарят, рюмку горилки выпьют- это, значит, согласны придти погулять 54

на висиллях. Не смогут явиться – откупаются подарком. Что интересно было – сама свадьба. Курень во дворе специально ставили – брали на прокат в разборе, собирали. Бабы все столбы живыми цветами обвивали, веночками украшали. Нанимали деревенских музыкантов, те каждого гостя или пару музыкой встречают, шафер по рюмке горилки на подносе подает, закрепляет места - до конца гулянки чтоб там и сидели. Бывало, не хватало в курене мест, так рядом с куренём лавки и столы ставили. Угостят званых гостей двумя рюмками горилки, третью на подносе на рушнике подают. Это значит, настало время подарков для молодых - на обзаведение хозяйства. Выпьет гость рюмашку, достает подарок и тут музыка заставляет его плясать с этим подарком- будь то поросенок, или холстина, конверт в грошами, или кальсоны – всё равно пляши, всем покажи, чем помогаешь молодой семье. Подарок забирает крёстный отец, складывает рядом в скрыню (сундук). Когда кончится эта церемония, крёстный отец запирает на замок эту скрыню, а ключ отдает невесте. Но если дарили деньги, тогда он их самолично за пазуху невесте вкладывал. - У нас было принято так же одаривать всю родню подарками: родня жениха одаривает родню невесты, а те им отвечают тем же. Когда с подарками закончено, музыканты играют только для молодых - танцует парочка счастливых влюблённых, а им под ноги деньги кидают, обсыпают конфетами и цветами. В круг никто не имеет права вставать. Молодых окружают гости, которые сплотившись руками на плечах друг друга танцуют по кругу. Только музыка кончилась, наряженные ребятки собирают в корзинку денежки и отдают невесте. Её усаживают на стул с подушкой и под старинные песни снимают фату, одевают на голову хустыну – бабий платок, повязываю фартушок. Так что, век невесты недолог. После этого невеста встаёт и кидает подушку за спину- кто из девок поймает, у той и свадьба вскорости состоится. Затем невеста с женихом идут в опочивальню, а на утро в фартучках угощают гостей. Каждому лично по рюмашке с закуской на подносе. Выпьет гость, закуску всю съест- значит, принял благодарность за честь. А не выпьет и не съест, свадьба заставляет гостя вторично подарок подносить, специально для них играют 55

музыканты. Иные родные специально первую и вторую рюмку не пьют, потому что принесли не один подарок. То телёнка заведут, то жеребчика, то птицу, и снова с этими подарками танцевать надо. Бывало, не без казусов. Скотина, не привыкшая к такому шуму и людскому восторгу, то вырывается и по кругу не идет, то поросенок верещит, как резаный, из рук вырвется, всей свадьбой его ловят. А иной теленок со страху под ноги гостей лепешку выронит. О, это считалось хорошей приметой: помет не убирали, так и топтались по нему – значит, быть молодым богатыми, да и гостям за щедрость Бог воздаст! Музыка всю ночь гремит, пляски, танцы, песни да шутки. На другой день на лошадке невеста с подружками едет снова по гостям - приглашать родню жениха, а жених с парубками родню невесты созывает. Гости должны приносить с собою выпивку и закуску. И так всю неделю. Кто-то приходит, а кто не может – откупается подарком. Последний день свадьбы – игрища. На тройках катаются по селу, на майдане по шёлку трав борются, через костры прыгают, показывают кто на что горазд. После каждого показа – пляски, частушки, танцы до свитання- т.е. до рассвета. Под утро уставшие молодые едут к невесте за приданым и везут в дом жениха. Бабы в голос ревут, песни жалостливые поют и с песнями по домам расходятся. Да, про подарки. В первый день не во всяком селе молодых одаривают. Вот в соседнем селе лишь на другой день дары в тазы собирали. Дарили те, кто приходил. А у кого дарить нечего, или совести нет, те вчера на-халяву погуляли и всю неделю не приходят. В каждом селе по-своему…

3. Конная разведка

Но о чем бы мы ни говорили, он всегда подведет разговор к конях. – Вот хоть Муську взять: худая до костлявости, серая, прям, в яблоках вся – для разведки в самую масть уродилась. Ну, умница, ну послушница была, а уж бесстрашная до чего! Никакого обстрела не боялась, от взрыва бомбы рядом она с тропы не сойдет, только ушами прядает. В разведку на ней поскачешь - на боку шашка, в кармане пистолет, а в руках винтовка (тогда автоматов еще не было). Она как-будто понимает, что и быстрее надо, и без шума - никогда зря не заржет. И так жаль, что погибла. А было это на Северном Донце. Сам подполковник Стефаненко просил срочно пакет в штаб полка доставить. - Ребята, - напоследок сказал командир, - ответ тут же ко мне! Постарайтесь поскорее, а! От вас многое зависит. Послали нас с рядовым Андреевым, отчаянный казак с Дона, скажу тебе! Мы с Андреевым знали: значит к артобстрелу, к атаке подготовка. Пулей смотались с Мишей в штаб, по пути кое-что приметили, скачем назад по полю: Миша на Чалом, я на Муське. Нас враг в бинокли высмотрел и давай из пулемета палить, минами поливать. Быстро спешились, кубарем в воронку. Кричу Муське: - Ложись! Но не успела она мою команду выполнить: рядом снаряд рванул. Мише, другу моему по разведке, голову снесло, а Муську прямым попаданием сразу наповал… 57

Свалилась на Мишу в воронке, только ногами успела дрыгнуть и всё... А мне осколок сапог по боку распорол, каблук оторвал и этот каблук мне в лоб гвоздями влепился, а я жив и невредим остался. Ну лицо гвоздиками расцарапало- это разве считается? Кровь глаза заливает, а меня такая досада взяла: двоих друзей враз потерял. А пули свистят, мины рвутся, а я злой, кричу немцам: «Ах вы, гады! Ну, берегитесь! Сейчас и вам на орехи достанется!» Обложил врага трехэтажным матом, вскочил на Чалого, скачу к своим. Проскочил, прямо-таки нагло, сквозь огонь, доставил пакет лично в руки Стефаненко, как он просил. Подполковник сразу за зуммер, по телефону приказ отдал и данные, что мы с Мишей приметили. А мне очередную благодарность Сталина хотел вручить. Бумага цветная такая с портретом вождя, где золотыми буквами мне благодарность объявляется от самого главнокомандующего. У меня таких уже несколько было, да что они мне в радость, что ли? У меня слёзы сами капают с горя. – Товарищ подполковник, лучшая награда мне сейчас – фашиста разутюжить за друга моего Мишку и за Муську – Он понял: – Подожди меня в блиндаже. И ушел на КП. В это время наша артиллерия за свое дело принялась. Так разутюжила и первую, и вторую линию врага! – я сам видел. Наши бойцы в атаку рванулись, а немцам почти нечем ответить. Драпанули, гады! Вот вам, сволочи, за Мишу и Муську, за всех наших!

4. Заживо погребённый

После боев на р. Проня на Западном Белорусском фронте был отбит у немцев г. Могилев. Там еще в начале войны было сформировано народное ополчение, т.е. в 41-ом. Какие там шли бои- это не описать! Недаром Могилёвым город назвали- стал он могилою не одной тыще наших, да и фашистов там тьма полегла. Враг изрядно потрепал наш фронт. Многих отправили тогда на отдых, на формирование новых частей. Мы с Петром участвовали во взятии многих городов, опять же в конном эскадроне добывал данные на Северном Донце. Там тоже бои были упорные - враг не хотел сдавать свои позиции, к Волге рвался. Ну, раз мы с двумя бойцами оставили коней в укрытии, поползли к высотке. Выбрав удобную позицию, стали наблюдать за противником, примечая все, что интересовало. Но, видно, с пригорка засекли нас, разведчиков: градом пули посыпались, снаряды прямой наводкой полетели на эту высотку. Двоих коней наповал сразу. Меня при взрыве приподняло и в воронку бросило, а сверху землей прихлопнуло. Рядовой Петя Уткин, друг мой, спаситель мой, увидел это и второму разведчику говорит: - Давай откопаем Лексея! - Да ты что? - возразил старший по званию. 59

-Убило его, чего время тратить? А-ну, как еще снаряд бахнет - и нас убьет, и задание останется невыполненным. - Сень, а если бы це ты був? - Ну и что? Убило его, наверняка! Скачем на ПК с донесением, меня прикрывай! Исполнять приказ! - Товарищ старшина, вы скачить до штабу, я вас прикрою, догоню. Но друга свово не кину, хочь стреляйте на месте. Два года воюем бок о бок, земляки мы… Разрешить откопать...Хоть живым, хоть мертвым, а донесу до роты! Скрипнул зубами старшина, вскочив на коня и ускакал с донесением. А Петро взял саперную лопатку и откопал друга. На себе под обстрелом ползком до санбата тащил. Як я его зимою 41-го км 6 тащил на плащпалатке, так и он меня в медсанбат доставил. Я тогда был еле жив: контузия страшная! Потерял и слух, и память, и разговаривать не мог. Три месяца отхаживали меня врачи, уже подготовили документ о списании подчистую. Но молодой организм победил недуг. Петро мне передачки таскал: мы, разведчики, неплохо жили, самые первые сливки везде снимали, у нас пожрать всегда чего было. Через два месяца и он ко мне в полевой медсанбат попал, в одной палатке месяц в карты играли. Ему в пах разрывная пуля попала, кусок мяса солидный выдрала. Нога долго гноилась. Меня уже выписали, а он всё червей кормил, наверное, месяца полтора. Пока я был в резерве, Петро вылечился и попали мы с ним под Сталинград.

5. В ледяной купели

В ледяной купели твое сердце бьется, А судьба-злодейка над тобой смеется. Плен в реке холодной...Вот и полынья. Поминайте, братцы, жив покуда я... Юлия Шерстнева.

Где-то в Генштабе и Ставке готовился и зрел план окружения Армии Паулюса, впереди был «котел», поражение врага, а пока шли бои с переменным успехом, наверное, больше для виду, чтобы усыпить бдительность врага, чтобы он сюда как можно больше сил подтянул. Советские бойцы то наступали, то отступали по тонкому льду Волги. 61

Осенью 43-го отступал и 1882-й полк. Бежали поредевшие батальоны по чистому снегу и были отличной мишенью для врага, засевшего на высотках волжских утесов. Фашист cнарядов не жалел, так что река стала для многих могилою полыньи зачернели от берега до берега. В одну из них с двенадцатью бойцами угодили и Бедниченко с Уткиным. Ледяная купель обожгла тело. Они хватались за края полыньи, и только приготовлялись для прыжка на нее, как прицельный огонь заставлял прятать голову за ледяные глыбы. Сорок пять минут продержал враг бойцов в ледяной купели. Сил не было на поверхности воды держаться: окоченели руки, все тело в судороги сводило, уже водою захлебывались. Но тут наши пулеметы и артиллерия заработали, подавили ту огневую точку, что на мушке держала бойцов. Спасательная команда вытащила солдат из водяного плена. Но мороз так сковал одежду, пока санитары тащили, что в санбате резать пришлось. Там быстренько спиртом оттерли, дали его глотнуть, тогда только Алексей смог сказать про ранение: осколок выше колена в мякоти застрял. Минутное дело - вытащили, зашили, перевязали и через пару деньков на формирование дивизии попал. А там снова разведка, донесения, отступления и наступления, бои за каждый город, за каждое село, за каждый дом и высотку.

6. Ловушка

Первый украинский фронт многое сделал для Победы, и, может, проскакали бы друзья победным маршем на своих скакунах по поверженному Берлину, да в одной из вылазок попали они в ловушку врага - очень уж не любили фашисты конную разведку. Подпустили разведчиков близко, чтоб наверняка уничтожить, да залпом и жахнули. Петрухина сивого Гнедка ранило в четыре ноги, пришлось его пристрелить. А конь Алексея, карий Гром, был убит прямым попаданием. Грохнулся любимец прямо на хозяина - руку сломал, ключицу выбил, живот помял, и так ноги придавил, что если бы не раненый в ногу Петруха - не встал бы кавалерист сам. А тут еще и осколки впились во все тело, саднят, кровь хлещет. Один осколок на всю жизнь метку Алексею оставил, раздвоив подбородок. А Петро с тех пор хромым остался - перелом голени неправильно сросся. Перевязали кумовья друг друга и тёмною ночью поковыляли к своим. Но на войне так быстро меняются позиции, что к утру обессилевшие раненые очутились во вражьих окопах. Как так? Вечером же были наши... Нелепо вышло, непростительно! Бдительность потеряли, олухи, в медсанбат спешили... Скрутили враги раненых, на допросах поизмывались, избив до крови, а ничего не добившись, в концлагерь угнали. Как ни корили себя однополчане, а вместо победного марша по Берлину, прошли пленниками пол-Европы. Считай что, по всем концлагерям... 63

7. Третий побег

Не высказать невыносимо-горькое положение пленного,особенно, раненого: болит рана или гноится, а молча иди работай, как все. Иначе пуля или крематорий... Но смириться с этим тоже невозможно,- фашисты унижали, пинали в пах; больных не лечили, а расстреливали. В бараках летом тесно, душно. Воздух до того был спертый, что многие пленники часто теряли сознание. А зимою по утрам усы и брови белели от инея... Постели – голые нары с истёртой соломой в грязных матрасах и наволочках. Байковые одеяла не грели. Пол цементный. При непосильном труде в карьерах кормёжка хуже некуда- бурда, мутная юшка из овощей. Чаще в алюминиевой мятой чашке плавали пару капустных чаинок... А ведь ещё в декабре 1941-го была опубликована нота МИД СССР «О возмутительных зверствах германских властей в отношении советских военнопленных». Министр В.Молотов адресовал её главам всех стран как антигитлеровской коалиции, так и нейтральным. Он призывал мировое сообщество бойкотировать Германию именно за антигуманное отношение к военнопленным. Да что толку от этих призывов? Фашизм и гуманность несовместимы! Потому и издевались над беззащитными пленными, издевались хищно и изощрённо. Как стерпеть такое? Потому при удобном случае землякам дважды удавалось бежать, но их всякий раз ловили с 64

овчарками, которые от ярости живого места на беглецах не оставляли. Кое-как зализав рваные раны, друзьям еще сильнее жаждалось свободы. Новый начальник охраны – высокий, лощёный, спортивного вида, с орлиным, прямо-таки кавказским, носом Пферд*, (прозванный в лагере «пердом» за то, что не стеснялся громко портить воздух на поверках), повадился тренироваться на беглецах, используя их «грушами»манекенами на ринге. Это у него называлось «профилактикой от побегов» До того избивал, что мочи не было сдержаться, чтоб не ответить ему приличной оплеухой. Но тогда – явная смерть. А жить хотелось хотя бы даже так. Поэтому молча проглатывали унижения и побои, боясь даже взглядом показать недовольство. Сплёвывая кровь вместе с зубами, кавалеристы решились бежать в третий раз. Благо, случай представился: послали их строить новый лагерь как раз на границе с Францией. Оставалось только достроить новый туалет для обслуги и устранить кое-какие недоделки. Колючая проволока временно прибита к деревянному туалету пока что в один ряд, а за ним заманчиво зеленела весёлая рощица – всего шагов сто по полю. И - свобода! Там люди живут, а не существуют. Там люди живут в тёплом доме, спят в мягкой, чистой постели. Там люди едят человеческую еду за столом, накрытым красивой скатертью. Там люди в лесу гуляют. В кино ходят. Газеты, книги читают...Там люди любимых своих целуют и детей растят... Как же хочется быть человеком, а не рабом! Но среди бела дня куда побежишь? Собаки, охрана... Правда, прожекторы еще не успели поставить. Да и пьяные немцы сегодня – какой-то праздник у них, что ли? Но что-то особого веселья не видно, одна пьянка. Флаг с чёрной лентой приспущен. Э, да у них траур! Какой там фашист подох? Чтоб им всем скорее попередОхнуть, мучителям! (Как позже Алексей и Пётр узнали - это враги поминали своих погибших на Курской дуге). Но все эти факты только в пользу беглецов. Это же просто фарт! На днях пригонят пленных, надёжно огородят, включат освещение, тогда жди случай... Ночь им выпала, как по заказу - луна стыдливо спряталась в клубках уродливых туч, в метре ничего не видно. 65

Небо тоже согласилось пофартить мелким, нудным дождём. Приползли свободолюбцы к выбранному месту, осторожно отодвинули подготовленные днём в туалетах доски – якобы, через них выскочили, а сами спустились в дырки туалетов, да и продержались сидя на лагах, скрючившись в три погибели, двое суток!.. Никто и подумать не мог искать там беглецов. Всю округу охрана прочесала зря... Ух и злились! Стреляли в небо и поверх голов жидкого строя пленных строителей. Избивали, заметив злорадные взгляды невольников. Когда охранники приходили справлять нужду, пленники замирали. Не дай Бог придётся чихнуть или кашлянуть! Да что там чихнуть? Вдохнуть страшно! И кто догадается заглядывать в тёмную выгребную яму? Чего там высматривать? В новом «кабинете» вонь была терпимой, ибо ямы были глубоки и вентиляция хорошая. (Аккуратные немцы начинали осваивание новых территорий именно со строительства этого объекта. Строили капитально, удобно. Даже на передовой умудрялись в сапах и траншеях удобства себе обеспечивать). Когда суматоха по их побегу немного улеглась, пленники в предутренний час выбрались из ямы и канули в темноту... Неделю в лесу беглецы грызли кору, ели коренья, жевали засохшие ягоды. В городке, куда кумовья пробрались, к кому ни постучат, а перед ними, как перед чумными, двери захлопывают. Французы боялись оккупантов, не хотели жизнью рисковать ради пленных, да и русского языка не понимали. А беглецы по-французски знали лишь «Бонжур, мадам!». Смогли они выкрасть кое-какую одёжку, немного овощей, за что их дважды чуть не сцапал патруль. Кумекали беглецы, как бы и куда двинуться дальше? Патрули с собаками мелькали маятником днём и ночью туда сюда, как заведённые. Как прошмыгнуть незаметно? Оказалось, что беглецы схоронились невдалеке от немецкой комендатуры... Пока они выжидали удобный момент в подвале разрушенного дома, 66

на рассвете собаки патрульных их вынюхали... Да и за версту было слышно, как усталые, голодные мужики громко храпели... Так, сонных, без проблем их и взяли... Снова погубила беспечность: «на стрёме» стоять посчитали излишним – очень уж надёжным показалось им свое убежище... ========== * Пферд (Pferd) – лошадь (немецк.)

8. Рабство

Под автоматами повели пойманных в комендатуру. -Schnelle, rusischе shcwein! *- торопили фашисты. Им за поимку русских поощрение светило. А у кумовей ёкнули сердца: за третий побег наверняка расстреляют. Но тут возле них, на счастье или на беду, остановился какой-то толстяк, залопотал по-немецки, достал из кармана и сунул пакет патрульным. Вдобавок из брички две бутылки шнапса им придарил. Немцы обрадовались: - Mitnechmen? Qut, qut! * - Prendre!* - и отпустили пойманных. Француз забрал пленников с собою. По всему видать, такая процедура купли – продажи пленных здесь проводилась не впервые. Спрятав связанных по рукам и ногам мужчин в телегу под мешки, толстяк сел на них сверху и привез купленных рабов на свиноферму. Француз был красивый, очень большой, лысый и полный, но грубый. К тому же, порядочно пьяный. 67

Расхожее мнение о русском пьянстве спорно. Французы пьют не меньше. А первое место в мире по потреблению алкоголя длительное время держала Ирландия. Россия же до 1917 г. по потреблению алкоголя стояла на 70 месте в мире. Гитлер считал, что Россию победить можно в 2 счёта: 1 - мужчин дешёвой водкой, 2 - женщин – растлением: на каждой трамвайной остановке поставить порноклуб и шинок. Пленники, вдыхая перегар француза, могли только ему завидовать. Француз был вольный казак, мурлыкал песню, не поспешал свою лошадку. Часа через два привез рабсилу за железные ворота. Позвал охрану. Пленникам сняли с ног путы и повели в свинарник, только там развязали руки. Это была не усадьба, а просто крепость – мрачного готического вида замок, большое подворье с высоким кирпичным забором, а вокруг аккуратненький парк с подстриженным кустарником и множеством клумб с экзотическими цветами. Среди этой красоты дисгармонировали свора собак, засовы, пудовые замки и свиной зверинец, как кавалеристы сразу прозвали своё заведение. Охранники и колючая проволока по периметру. А по ней через каждый метр консервные банки прикручены с гвоздями внутри - для сигнала, значит. Выбраться отсюда и мечтать нечего, тем более, что француз запер их в свинарнике, объяснил непонятным французским бормотанием и жестами что делать, и ушел. Почти два года так и жили кумовья-однополчане в свинарне: под надзором охранников с утра до ночи варили варево, кормили поросят и свиней, чистили клетки и свиноматок, раз в неделю купали поросят, выгуливали в загоне взрослую скотину. Спали рабы под теплыми боками свиноматок, ели вместе с ними из одного корыта. Свиное молоко спасло пленников от истощения и болезней. - Полезное, сладкое, вкусное свиное молоко! Мы тебе гимн поем за спасение!- благодарно повторяли Алекса и Петро, вытирая рты после сосания довольно похрюкивающих свиноматок... ========== * Schnelle, rusische schweinе! – быстрее, русские свиньи (немецк.) * Mitnechmen? Qut, qut - Взять с собой? Хорошо, хорошо! (немецк.) * Prendre* - Забирай с собой (французск)

9. Четвёртый побег

Однажды попали они в дом в распоряжение хозяйки. Нужно было переместить мебель из одной комнаты в другие. Таковых оказалось 12! У них ожидалось что-то вроде наплыва гостей. Леон - хозяин был в отлучке, а хозяйка пожалела заморышей - русских работяг, в честь какого-то французского праздника угостила их всякими деликатесами, даже винца налила. У Петра и Алексы от обилия пищи чуть заворот кишок не произошел. Свиное мясо в фольге запечённое. Горшочки с картофелем с курятиной. Незнакомый, запашисто-вкусный супец с нежными лягушачьими бёдрами в отдельном соусе. Форель в яйцах обжаренная. Мягкий, пышный мясной пирог вроде нашей кулебяки. Какой-то необычный кисель и прозрачный то ли холодец, то ли студень в зеленых листочках. А уж к чаю каких только сладостей ни наставленоглаза разбегались, так всего попробовать хотелось. Одних конфет сортов восемь, печений столько же, торты, булочки в пупырышках, посыпанные пахучей пудрой, зефир и сливки, сыры и колбаски... Батюшки мои! Вокруг война, голод, разруха, а тут жируют по-царски...Притом, прислуга в фартучке и с наколкой на голове изящно подает всё это в дорогой посуде, - золочёные, в картинках приборы, можно сказать, тоже царского вида. Мужики из деревни сроду такого не едали, такого великолепия тоже не видывали: шикарная мебель, тяжёлые дорогие шторы, картины в золотых окладах, изысканные статуэтки ангелов с крылышками, тумбочки и кресла с гнутыми ножками, белый рояль в гостиной и 69

пальмы в бочках, - обилие необычных цветов просто сбивали рабов с толку. Однако, хорошо же французяки за наш счёт устроились!- думал каждый. Хозяйка этого пира Франсуаза, видимо, рискнула искупить мужний грех и проявить православную благотворительность, накормив рабов в собственных покоях. Наработавшись по хозяйству, за все эти годы три раза в день поели человеческую снедь! Да ещё какую! Да ещё за настоящим столом! Да в какой посуде!.. Будет что потомкам рассказать!.. Сытые «гости» уже зыркали глазами – как бы скорее сбежать из всего этого великолепия в свою простую, родную, бедную деревню? Поди, война давно кончилась. Так оно и было - из обрывка старой газеты, что из мусора прихватил Петро, узнали они, что Родина отметила Победу над фашистской Германией парадом на Красной площади ещё в июне... А на улице уже желтел октябрь… Не может же их рабство продолжаться вечно! От обиды сердца зашлись и так домой захотелось, что готовы были на всё. Так вот почему охраны на подворье нет, только один, вечно пьяный ночной сторож... Это же шанс! Но грациозная хозяйка, видно, заметила их настроение и ностальгию. Она посуровела, приблизила двух огромных овчарок и на поводке сопроводила мужчин, заперев их в свинарнике. А там смрад от испражнений и газов глаза выедал, лёгкие задыхались от нехватки воздуха, а визги поросят все уши прожужжали. Завтра Леон должен пригнать фургон за откормленными хрюшками. Как бы вместе с этим мясом-салом улизнуть отсюда? Но на другой день фургона, почему-то не было. Заявился к ним пьяный и злой Леон, как всегда с кнутом - избивать своих рабов, если увидит какой непорядок. Подкараулили мужики его за дверьми, напали с двух сторон, скрутили толстяка его же кнутом, кляпом рот заткнули - тот и пикнуть не успел. И обыскать не забыли: изъяли «вальтер» с патронами, франки, ключи от «крепости». Перестреляв собак, избили связанного хозяина, приговаривая: 70

- Вот тоби, сволота, за выбити наши зубы! - Вот тоби, гад, за вси издевательства! Ох, с каким же удовольствием, как смачно изматерили они своего мучителя! У перепуганной хозяйки реквизировали кое-что из одежды и еды. Увидев рабов с оружием, та всё поняла, приказала собакам лечь. Стрелять этих псов мужики не стали. Подпёрли дверь хорошим колом: ночной сторож откроет. Закинув ключи от свинарника (с запертым в нём хозяином) в бурьян за забором, пленники привычно запрягли коней и – ищи ветра в поле... 10. «Дискотека»

- Эге-гей, слобода! Эге-гей, небушко, здоровеньки булы! - Ох, и бо! Красота-то яка! Сонечко яке щирое! (солнышко какое щедрое) - А воздух який чистЭнький, хошь в кошеню ховай* (хоть в карман прячь)! - Матынько риднесинька! Тишь яка ласкава, ни тиби выстрилив, ни тиби визга порося... И головного борова-ворога немае, францюзякы сранаго... кляп ёму в душу! - Та, мабуть, ёго жиночка там муженька з го...на выколупувае...смеялись мужики. - А наглавннише - слобОда, куманёк! И-эх, ё-моё, так-перетак... 71

- Дывысь, кум, горобци за кордоном, як и в нас на Батькивщини, щебечуть! – радовались вырвавшиеся на свободу даже воробьям. Эти «хлопчики» тоже их свободе радовались: и щебетали, и в пыли кувыркались, и дрались друг с дружкой. Всё, как дома... - Боже ж мий, Боже! Невжешь дожилы, кум?... И тихонько «Кармелюка» спели, вспомнив, как расправились с хозяином свинарни: Зовуть мене - розбіцником, я людей - вбиваю. Я багатих убиваю, бідних - награждаю. Мужики не скрывали радостных слёз и даже гопака сбацали, раздобыв «веселительного». На «грОши францюзяки» пир устроили. С дискотекой... Петро на «бандуре» играл, приспособив для этого найденную на чердаке гитару с одной струной. Алексей сопилку из лозы выстругал и подсвистывал куму, приплясывая. Кто бы на них со стороны посмотрел, подумал, что эти усато-бородатые, одетые в грязные лохмотья два мужика то ли из дурдома сбежали, то ли пьяные БОМЖи, то ли вовсе бандиты с большой дороги после хорошего куша веселятся... А Петро красивым тенором песню красивую про любовь затянул. Алекса подтягивал вторым голосом. Да так ладненько-гарненько песня у них звучала: Вьетця наче змийка неспокийна ричка, Тулыця блызэнько до пиднижжя гир. А на тому боци там живэ Маричка В хати, що сховалась у зэлэний бир Алекса и Петруха в этот момент представляли свои довоенные уютные, белые хатки «У вишневых садочках». Виделись и хаты их девчат по юности, возле которых хлопцы распевали песни, вызывая любимых на свидания. Петрова Галюня в девичестве и вправду жила под крутояром над речкою. 72

Як из хаты выйде, на порози стане, Заблэстыть красою широчинь рики. А як засмиеця, щей з-пид лоба гляне Хочь скачи у воду кажуть парубки. То ж нехай смиеця непокийна ричка. Всэ-таки дорогу я туды знайду. Чуешь, чи не чушь, чаривна Маричка? Я до твого серця кладку прокладу! Вспомнили мужики село своё, какие висилля (свадьбы) до войны справляли, как песни пели... А уж как девок-то любили... Это ж в какой такой мужской компании без разговоров о женщинах обходятся?.. - А я теперя и не мужик став... Яйця и ти повысохлы... - горестно вздохнул бывший раб обстоятельств. - Вот возвернуся до дому, а мэнэ жинка взашиюку... - матюгнулся Петруха. - Тю, нашов чего турбуватися! (беспокоиться) - успокоил его друг, - Да вона тэбэ за мисяць так откоримить, ты ще до трёх вдовиць забигаешь... - Дай-то Бог...Ще було б чим ии мынэ видкармлювать... - Ничого, кум, заробым (заработаем)! Руки, ноги е. Ще й жинок та диток понянькаим! И так ему остро захотелось домой, что он вдруг высоким альтом закинул свою мечту в это чужое небо: Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю: Чому я не сокил, чому нэ литаю?.. Чому мини, Боже, ты крылец не дав? Я б чужбину покинув, До дому б злитав.. Вплетал он в канву песни свои заветные желания. Но не смог допеть, слёзы задушили... А над ними в небе, словно в бездонном море, плавали, кувыркаясь и бултыхаясь в бесконечной сини две белые птицы... 73

11. Свобода на... сутки

Не зная французского, беглецы кое-как добрались до властей километрах в 20 от места побега. Несмотря на осень, городок утопал в цветах и в зелени. Было много магазинов, пабов, ресторанов. Везде толпился разный люд. Мелькали автомобили и велосипедисты. На стройках кипела работа. Когда беглецы с горем пополам нашли нужное учреждение, городок окутал сиреневый вечер. Французы отнеслись к ним хоть и вежливо, но в их взглядах сквозило некое превосходство и настороженность, а уж явное недоверие так и светилось. Их в первую очередь направили в баню, где одежду вместе со вшами сожгли, патлатые головы в ковтунах и рассчёсах, усы и бороды брезгливо сбрили, и в карантинный лагерь поместили. Отдельная койка и чистая постель! Душ! Сносное питание! Газеты и книги! Радиоузел... Можно ли мечтать о большем? Это же Европа! Даже предлагаются экскурсии! Правда, у кого деньги есть. Но Алекса и Петро согласились посмотреть городок с сыроваренным и винным заводиками: надо же было куда-то Леоновы «свинские» деньги девать... Что они с ними будут делать в своей Батькивщине? Вот и поехали мир посмотреть. В местный музей сопротивления, скромно открытый накануне, заходить не стали. Хватит того, что в жизни видели и пережили. Злодеяния фашизма на своей шкуре испытали. 74

Зачем снова тревожить и без того раненые души? Французские маки с ними в лагерях тоже томились: просветили так, что дай, Боже, знать и не дай, Боже, испытать... Вернулись мужики с экскурсии и уж порассказали в лагере много интересного. Зато и их успешно просветили такие же бедолаги, бывшие пленные: земляки узнали печальную новость, что вернувшихся из плена на Родине не жалуют, - грозит им лагерная баланда или ссылка. И надолго... Это личное распоряжение Сталина. Того любимого вождя, с именем которого на устах они ходили в бой и скакали в разведку, ежеминутно рискуя погибнуть не от прицельной, так от шальной пули. Имя Сталина было в их наградных листах там, на передовой, в огне, в окопах и ежеминутной опасности вручали им медали и благодарственные листы, подписанные всесоюзным старостой Калининым и самим Сталиным! Поминали имя вождя и в фашистских лагерях: Сталин победит и освободит их из жуткого плена. Сталин войска пошлет освободить своих сынов из рабства. Сталин... Сталин... Не может он издать такой Указ! Ну, не верилось и всё тут! Но другие верили. Сталин ведь может всё! И боялись... Недаром многие решили просить здесь гражданство, другие напрочь отказывались от департации в Москву. Но кто кого спрашивал? - Конечно, орденов не надо, но неужели за наши страдания простить нельзя? – наивно думали друзья. - Мы же раненые в плен попали, случайно, а не сдались, задрав ручки кверху. Вот посмотрите на наши шрамы, на исполосованные фашистами спины, на искусанные овчарками тела - за побеги. А вот осколки в телах, - до сих пор грызут болью. Да кто будет смотреть на бывшие раны? Кто тебя спрашивать будет? Раз был в плену, значит, трус! Значит, предатель! Значит, презренный и дорога тебе одна - отмывать грехи на стройках социализма. Будь эта стройка на холодном Севере, или на жарком юге. Строй социализм и коммунизм там, где Сталин считает нужным строить... 75

Но не дома у бабы под боком... Через некоторое время кавалеристов под русским конвоем отправили в Москву. Там тоже долго решалась их судьба – КГБ терзало вопросами да допросами: - Где в войну воевали? Когда к немцам переметнулись? Где полгода после войны скрывались? Чем занимались? Кто вас завербовал? За сколько? Явки? Явки называй, быдло! Быстрее, ну! И в зубы рраз. И в ухо - два... Но объяснения друзей проверили, (благо, перепуганные французы не отказались подтвердить) и осенью 1946-го решилась их судьба: - Сутки на сборы! - приказал строгий майор КГБ - и на 10 лет в Караганду! Быстро собирайтесь и в путь! - и презрительно сплюнул вслед: - То же мне, кавалеристы выискались... Будь моя воля, я б вас… Прреддатели, так вашу! - Ладно хоть не в каталажку! - проглотив обиду, обрадовались однополчане, чуть не бегом покидая грозное заведение. На снимке: памятник Приказа Сталина №227 от 28.07.1942 г., получивший название «Ни шагу назад». В приказе отмечалось: «Надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке... Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых, самовольно оставляют боевые позиции… Паникеры и трусы должны истребляться на месте...»

12. Прости – прощай

Вернулся Алекса в свою «хатку у вишневому садочку» на Житомирщине, а встретил его пустырь да глубокая воронка, что бурьяном заросла... Вместо сада увидел голую трубу над входом в убогую землянку. Раскиданные черепки разбитых глечиков в густой траве, в которых что-то вылизывали облезлые кошки. Господи, сюда ли спешил солдат? Эту ли унылую картину носил он в сердце долгие, трудные годы? Душа в пятки провалилась. Еле соорудил цыгарку – руки тряслись. С колотящимся сердцем постучал. Открыл скрипучую дверцу безрукий незнакомец: - Тоби кого? - Та Ганну трэба. - Шо ж, заходь. Затоптал цигарку. Спустился по земляным ступеням в тёмную нору, еле освещаемую коптилкой от снаряда. Господи, да что ж это такое? И тут, как было в лагере: нары в два этажа, прикрытые рваньём. Две колченогие табуретки. Стол, сбитый крест-накрест не струганной доской. На все это убожество уныло взирал с закопчённой иконы лик Николая Угодника. Погасшая лампада маятником колыхалась под низким потолком. Полосатые домотканые половички цветной дорожкой вели к закопченной печурке. На припечке горшки, крынки, глиняные чашки и расписанные, но обгрызенные деревянные ложки. На низкой лавке вёдра с водою и плавающий в них щербатый ковшик. 77

Всё это Алекса быстро схватил зорким взглядом разведчика и помрачнел ещё больше. Успел только вымолвить «Добрий дэнь!», как исхудавшая, постаревшая Ганна не кинулась мужу на шею, а с воем рухнула ему в ноги: - Ой, просты, Алэкса! Просты-но, муж мий! Дви похоронки на тэбэ получила, тэпэр, бачишь, двумужня оказалась... - виновато тараторила женщина в застиранном платьишке и в белом платочке, прикрывавшем некогда её смоляные, а теперь белые, как лунь, волосы. - Ой, Господы, грих-то який! - крестилась она, не вставая с колен. - Да шо тут прощать, жинко моя? Який грих? Пустое. Он поднял её с пола, прижал плачущую к себе. - Главно, шо я живый! И вы жывы! Сбирайся-но, дитэй бери да поихалы зи мною. Но Ганна выскользнула из его несмелых объятий. Она сначала выпроводила безрукого мужчину за порог, недолго с ним пошептавшись. Дверца проводила безрукого чужака жалобным скрипом. Лишь потом Ганна твёрдо заявила: - Йидь Алэкса, ты сам. А мы тэбэ и тут подождемо, - и снова надрывно, с причитаниями заголосила. Ей вторили проснувшиеся от шума доньки. Обнял он худенькие плечики, поцеловал чернобровых дочек, с удовлетворением отметив, что обличьем оби дви дони черняви в батьку. Потом седую косу жены погладил. - Так десять рокив, Ганнуся...- и не сдержал слёз. Затрясся солдат от безысходности. - Ну и шо ж? Я свого чоловика и бильше б чикала*– Не испугалась жинка, но наотрез отказалась покидать родную сторонку. - Ну, тоди йихайте до моею матери. Чув я, шо ии хата цила осталася. - Раз чоловик так каже, шо ж, пойидым до нэньки - охотно согласилась маленькая жиночка. Прижал солдат к сердцу подросших дочерей, оставил им свой тощий сидор, да скорее на станцию. Зареванная семья выползла из землянки проводить батьку и хозяина. Помахали ему во след. И он ушёл. Пешком... 78

Шел и не узнавал родную сторонку: все 15 км голые печные трубы, обгоревшие сады. Ни одной целой хатки. Ни одного плетня. И ямы, ямы, да воронки на пути. Ни одна собака его не обгавкала. Ни один петух не прокричал вслед. Тишина. Звенящая тишина безмолвия родной сторонки провожала своего гражданина с Родины. На вокзале Алексу поджидали счастливые Уткины – Петро с чемоданом в одной руке, другою Надю обнимал. Сын Мишка с портфелишком и лыжами в руках стоял впереди отца. Все улыбались. Скудные пожитки - за плечами. Вопросов задавать ему не стали. В скотском, вонючем вагоне, битком набитом такими же «провинившимися», две недели ехали вынужденные путники, расположившиеся на нарах и в проходах. Женщины отгородились от солдат пологом. У них свои разговоры. У их детей свои тихие игры. Солома. Дым от цыгарок. Чайники с водою меж колен. Солдатские фляжки с самогоном. Пьяные песни. Пьяные слёзы. Пьяные разговоры и споры. Время от времени этот гвалт мигом прекращала то грустная, то залихватская мелодия гармошки. Хор солдатских глоток подхватывал мелодии военных и любовных песен. Лица светлели, глаза смотрели уже без той безнадёги, что блуждала в них до песни. Из-за полога выглядывали любопытные мордашки оборванцевпацанов. В мелодию вплетались высокие женские голоса. Смех и шутки ещё долго сотрясали вагон. На всё это охрана не обращала никакого внимания. Такие же солдаты, только при оружии и в погонах сидели у раздвижных дверей вагонов. Пусть пассажиры что хотят говорят и поют, лишь бы не сбежали. Правда, бывали невозвращенцы при массовой отлучке во чистом поле. Для этого специально останавливали состав: справить нужду трижды в день надо. Так беглецов, если не сама охрана догоняла, то пуля настигала обязательно... Паровоз подолгу стоял на станциях, громко выпуская пар: там запасался углем, там - водою. Но на каждой станции красные вагоны непременно пополнялись новыми пассажирами. Их погрузка была по списку и непременно ночами, и в далёких от людского глаза тупиках. 79

При подъезде к Караганде в «телятниках» было так тесно, что можно было только сидеть друг у друга на коленях. Сумный был всю дорогу Алексей, душа разрывалась от боли, только пил горькую, прихваченную у спекулянтов на станции, да со слезами пополам «Кармелюку» затягивал. Повернувся я до дому, Тай не маю долі, хочь сдається не в кайданах, та всеж не на волі. Маю жінку, маю діток та я їх не бачу, як згадаю про їх долю сам гірко заплачу. Надя и Петро, соседи по «соломенному купе» успокаивали его, да никакие слова сейчас не согрели бы разбитое сердце. Ганна не захотела могилы предков покидать, а его, живого, предала, детей осиротила. - Поди, с безруким мужиком щас… – ревновал жену сосланный муж, - вишь, как она, судьба-то, распорядилась. Мечтал в конюшне работать, жинку холить, да вишнями дочек баловать, замуж их выдать… Да мало ли... А его, как преступника какого, лишили и крова, и семьи. С Родины выгнали. Как вредного элемента сослали к чертям на кулички на целое десятилетие! Вроде, он не за Родину кровь проливал, раненый вынес столько мук в плену, здоровье и зубы там оставил. А его ещё и наград лишили, и сержантского звания, словно у какого-то предателя Родины… - Люды добри, за що? Ну, скажить мени - за що?... - пьяно вопрошал он и трясся от рыданий. В ответ ему, в такт исстрадавшегося сердца, равнодушно стучали колёса вагонов, уносившие сотни ссыльных в неизвестность. За зарешечённым окошечком (где-то на уровне головы) хмурилось блакитное* небо, в котором махали крылами стаи свободных птиц: даже птахи домой летят, только они одни - из дома... 80

Он ли один так горевал?.. Собери всю тяжесть людского горя этого состава бывших пленных, получатся два состава несправедливости и страданий. Наверное, среди них и была некая мизерная часть настоящих предателей, добровольно сдавшихся в плен и служивших фашистам, но большинство ехавших, как Алекса и Петро, были безвинны. Просто на восстановление разрушенного войною хозяйства и экономики нужны были бесплатные рабочие руки. Нужны там, куда слали такие составы... А они летели во все стороны нашей необъятной Родины... ...В Караганде ссыльным определили место работы - шахта... ========== * Я свого чоловика и бильше б чикала- я своего мужа и дольше бы ждала (с украинского) 13. Эх, судьба-злодейка

В один день с похоронами Сталина застала Алексу в общежитиибараке телеграмма от дочек: ночью сгорели в хате мать и жена… Сразу фронтовые раны заныли, осколки войны в теле зашевелились и душа заплакала. Даже надоевшая язва желудка не выдержала горя, закровоточила прободение. Отлежался ссыльный после операций, оставив в хирургии немецкие осколки да три четверти желудка. Челюсти вставил. Из больницы его, слабого и еле живого, забрала к себе рыхлая санитарка Марья - всё мужик в доме будет. 81

В шахте Алексе уже не работать, так что, поправившись, инвалид определился на станцию на мазутную должность – осмотрщиком вагонов. И беспрестанно терзала его мысль о гибели любимой жены, да вина перед матерью. Ведь в тот краткий приезд он так и не смог зайти к ней хотя бы на минутку – она жила в другом районе. За сутки было не управиться. - Мамко моя, мамця! Шо ж ты не сбереглася? Я ж до тэбэ жинку з дитями видправыв, а ты... Шо ж ты наробыла? На шо ж ты нас покинула? Щей и мою жиночку прихватыла... - Просты мэнэ, матынько. Це я вас не сбириг. Хочь и не по своеи воли, а все ж... Будь я рядом, чи допустыв бы до вашеи погибели?.. - Це Сталин мэнэ до вас не пустыв. Вот тэпер ёго нэма, хай ёму грыцю, може хочь на могилочки ваши колысь попаду?.. - Простыть мене, невдалого! Эх, судьба-злодейка! Шо ты тильки з людями вытворяишь? Такие думки всё чаще теперь посещали Алексу. Тревожилась душа и за дочерей. Как они там без своего татки, сиротки? С кем? Где проживают? Может, по чужим куточкам схиляются? - Була б своя хата, так выписав бы кровинок сюды. А в свою хату ця гидра Марья чи допустэ? Зъисть их усих трёх, не наче... - Поихать бы на Батькивщину, провидать донек своих, дак срок ссылки ще не выйшов. Не отпустили даже на похороны... Нема у мене ни яких прав, ни який слободы, хочь вийна давно кончилась, а я все ще в плину... Все в тим же свинарнику наче почиваю... С Марьею он не жил, а маялся: разве пьющая женщина - жена? Или мать? Так... Придёт он, бывало, с ночной смены голодный, уставший, а в доме кавардак, жена с загалённой юбкой среди пустых бутылок валяется...Ещё и мужик чужой на перине храпит…Где она их только выискивала, непутёвая? И возмутиться было нельзя, она сразу в крик, в упрёки: - Забув, у чией хати живешь? Забув, як я тебе з гроба вытягнула? - кричала Марья на всю улицу. - Ны наравиця, топай геть, - двери витрыти! Иды знов у свою гнилу общагу. Я тебе не задержую... Да, не повезло с бабой. Это не кроткая и заботливая, его 82

совестливая Ганна, земля ей пухом!.. Это скандальная пьяница Марья. Матюгнётся мужик, бывало, с досады в рюмку заглянет, да куда деваться? Хоть и домик ей обновил, и садочек вырастил, а всё равно примак. Но детей вдовы на крыло поставил, словно своих дочек. Они-то ни в чём не виноваты. 14. Клеймо

Алексей Харитонович перебрался жить к нам. Из всего имущества он принес только свой кавалерийский китель с галифе, яловые сапоги, опасную бритву да плотницкий инструмент. И только тогда выписал семьи дочерей с маленькой внучкой. Не описать горьких подробностей, что пережила его семья в отсутствии сына, отца и мужа во время войны и после. Если учесть их жизнь в оккупации под вечным страхом расстрела и непосильного труда…В какие сосуды вместить их горькие слёзы? А голод?.. Да одно только клеймо жены и матери «врага народа», да «отца – предателя» стоило жизни матери и жены, за что и подожгли ридну хату ярые патриоты... Уже в горьком 53-ем. А думаете от фашистов поблажка за это была? Жестоко ошибаетесь! Семья красноармейца притеснялась, как и все. А после войны им тоже досталось: над красавицей Ганной надругались четверо пьяных националистов. Мужик, мол, за красных воевал, так вот тебе! Они погнались за её 9-летней дочкой, но мать её собой заслонила. А пьяным предателям было всё равно: отомстить за поражение грабежами, убийствами, насилием хотя бы вот этой беззащитной бабе и её красному сучёнку. Такова прерогатива поражённого победителя... Четверо здоровенных 83

бандитов сразу по двое насиловали маленькую женщину два часа... Истекая кровью, Ганна лежала на сеновале в беспамятстве до вечера, пока не нашли её зарёванные дети, потерявшие мать. Местная повитуха, бабка Одарка, полгода выхаживала Ганну, подкармливала семью. Но Ганна была уже никуда не годная: выпадение матки не позволяло ей даже сидеть. А ноги отнялись и висели плетью. Нарушилась речь - она сильно заикалась. Ухо у неё гноилось после избиения фашистами еще в оккупации. Плюс к тому, злые языки разнесли по округе сплетню, что «Ганка сама продалась бандитам за поганые нимеччини марки, вот Бог её и наказал немощью». Дурная слава ходила за ними по пятам. «Мать изменника Родины», «Жена и дети предателя». Девчонок задразнили сверстники за «предателя» отца, за что он, якобы, отсиживает срок на Калыме. Им нельзя было выйти на улицу и ходить в школу: их всякий раз избивали мальчишки, не хотели дружить девчонки. Жить семье было нечем. Галя и Лида ходили по соседним сёлам, выпрашивая милостыню. Бывало, что по несколько дней питались только водою - опустошенные войною села не могли накормить всех нищих. Фактических сирот без средств к существованию пришлось определять в детдом. Но на ту беду нашёлся с нездоровой психикой юный мститель. Узнав, что в хате осталась полуслепая старушка, мать предателя Родины и неходячая её сноха, «немецкая подстилка», он в патриотическом порыве облил дом керосином и поджёг... Поджёг за то, что фашисты в войну сожгли его дом вместе с запертой в нём семьёй партизана. А его, десятилетнего пацана, со старшей сестрою угнали в Германию в концлагерь, где ставили над ними опыты и сделали инвалидами. Освободившие лагерь американцы подлечили мальца и девушку, потом отправили на Родину. В 1953 году он узнал сплетню про Ганну, приняв её за чистую монету. И отомстил и без того пострадавшей Ганне за все издевательства фашистов, за всё горе и мытарства. Отомстил в день смерти любимого вождя. Мазанка под соломенной крышей вспыхнула факелом. Спящие больные, беспомощные женщины сгорели ночью заживо... Нет, не только жестокая война безжалостно исковеркала все описанные в этой повести судьбы и обидела детство… 84

Эпилог Спасибо тебе, мой папка!

С нами Алексей Харитонович прожил более 10 лет. Как хороший хозяин и ладный плотник, наш домик подладил, веранду и баню построил, нам троим всегда помогал и наших детей любил, - ласкою и терпением брал. Многому нас научил. И все его уважали. Иногда мы всей семьёю ездили в гости к Уткиным, что жили в другом конце города, а они приезжали к нам на трамвае. Кумовья лелеяли мечту поженить нас с Мишею. Да, видно, не судьба... В этих застольях я, открыв рот, слушала воспоминания друзей о войне и их рабстве, и только прижималась к надёжному плечу названного батьки да тихо потом плакала. Сын Уткиных Миша пытался за мною ухаживать и все лелеяли мечту нас поженить. Но у нас не сложилось, о чем Харитонович 85

бесконечно жалел, ведь Петро был для него роднее всякой родни, породниться еще крепче этим браком - что могло быть лучше?.. Но он, спасибо ему, не стал настаивать и успокоился, узнав, что молодые люди слишком разные, и могут остаться лишь друзьями. В 1970-ом на 65 году жизни умер мой названный отец. Умер легко и так же тихо, как жил – после рюмашек спирта под Рождество лёг спать и не проснулся. Хоть тут его судьба помиловала, послав лёгкую кончину. Ох и плакала же я! Ведь меня он больше всех любил. Но мы его помним - добро ведь не забывается. А в редкие встречи с роднёю поём его любимого «Кармелюка»… Земля тебе пухом, дорогой мой человек! Ты заменил мне павшего где-то под Ленинградом отца. Я его могилу так и не нашла. Но твоя могила ухожена. Вы в одной оградке с мамой. Приезжая в Караганду, приношу для вас цветы. Спасибо тебе, мой папка, за щедрое сердце твоё, обогревшее моё детство!

Оглавление 1 часть. ДЕТСТВО Весна пришла. . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 Голод. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6 Молитва . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 Троица. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 Дань . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 11 Зимняя брюква . . . . . . . . . . . . . . . . 13 В суровой Сибири. . . . . . . . . . . . . . . 18 Без отчима . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 20 «Велосипед» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21 Самосад . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 23 Неприличная кличка. . . . . . . . . . . . 24 Тайные подкопы. . . . . . . . . . . . . . . . 25 Секрет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30 Расправа. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34 Месть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38 Вечеря при Луне (Месть-2). . . . . . . 40 Сомнения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45 Сбывшаяся мечта. . . . . . . . . . . . . . . 46 Ключ к сердцу . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49 2 часть. ЧЕТЫРЕ ПОБЕГА Кони мои, кони! . . . . . . . . . . . . . . . . . 52 Свадьбы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 54 Конная разведка. . . . . . . . . . . . . . . . . 57 Заживо погребённый . . . . . . . . . . . . . 59 В ледяной купели . . . . . . . . . . . . . . . . 61 Ловушка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63 Третий побег . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 64 Рабство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 67 Четвёртый побег . . . . . . . . . . . . . . . . . 69 «Дискотека» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71 Свобода на... сутки. . . . . . . . . . . . . . . . 74 Прости – прощай. . . . . . . . . . . . . . . . . 77 Эх, судьба-злодейка. . . . . . . . . . . . . . . 81 Клеймо. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 83 Эпилог. Спасибо тебе, мой папка! . . 85

Селезнёва Любовь Петровна Член Союза Журналистов России и Башкирии, как известный публицист, имеет более 500 публикаций в СМИ по России и СНГ. По профессии режиссёр клубных и массовых мероприятий. Лауреат и Магистр Международного Фонда ВСМ, Лауреат и член клуба «Слава Фонда» М/н Фонда ВСМ, победитель и номинант многих М/н творческих конкурсов. Пишет стихи и акростихи, песни со своими мелодиями, прозу, сатиру и юмор, сказки, лит. забавы, - т.е. владеет многими лит. жанрами. Автор 3 книг и 10 сборников стихов и прозы. На сайтах Стихи.ру и Проза.ру с апреля 2010 г., где размещены шесть её тематических страниц. Избиралась членом жюри М/н конкурсов, а в 2013 г. провела свой именной М/н конкурс «Дети войны». Проживает в г. Кургане. Увлекается филателией. Селезнёва пишет интересно и увлекательно, её проза подкупает доверительностью, лиричностью и простотой изложения, тем особым народным стилем, от которого читателю трудно оторваться.