Рассказ написан в июне 2019 года Бишкек, Кыргызстан Посвящается коллежанкам Бишкекских Феминистских Инициатив с 2014 по 2018 год. Авторка: Жан Бибигул
РАССТАВАНИЕ Когда мы в последний раз виделись с К, она подарила мне парочку шелковых шарфов с национальными узорами, связанными с ее народом. Один из шарфов нежно лег на моей шее, подходя под цвет бирюзовой кофты. Мне хотелось, чтобы он стал платьем и передавал всему телу слабое, но свежее дуновение ветра. Мы встретились на нейтральной территории, ведь Кыргызстан оказался не особо гостеприимным в выдаче виз гражданам ее страны. Мы не знали, когда нам удастся встретиться снова, но прощаясь я чувствовала, что частичка ее энергетики, то, что лежало у нее в руках еще недавно, — было на мне. И это было памятнее, чем рахат-лукум с прошлой встречи. За жизнь я пробовала рахат-лукум самых разных вкусов, но подаренные ею сладости отличались такой мягкостью и нежностью, словно их только что приготовили. В какой бы точке мира она не была, она всегда знала, где купить лучшие сладости. Всю сознательную жизнь К прожила в одной стране, но была гражданкой другого государства. Из-за геополитических отношений этих стран она была вынуждена покинуть Кыргызстан — и с того дня мы не виделись два года. Когда она вышла из подъезда встречать нас, я хотела к ней подбежать, но мне было неловко демонстрировать свои чувства. Поэтому я подождала, пока она быстрыми шагами подойдет к нам шестерым и обнимет каждую из нас. Ее кудрявые волосы до плеч были еще влажными и пахли цитрусом, а янтарного цвета глаза перекликались с ее кудрями. Лицо было покрыто еле заметными веснушками, а на носу были светло-коричневые родинки — и они только украшали ее. «Такие все хорошие, как же я скучала за вами», — сказала она, не переставая улыбаться, останавливая на каждой из нас взгляд и придерживая кого-то из девочек за плечо.
После пятичасовой дороги и целого часа, потраченного на пересечение границы, весь наш коллектив, полный женщин разных возрастов, бэкграундов, идентичностей, сексуальной ориентации и опыта, с опытом миграции и без, пострадавших и страдающих от насилия, чайлдфри и сингл-мамочек, верующих в Бога и атеисток были не против хорошенько поесть. Нас всех подружила наша «радикальная» ценность — вера в феминизм. Вряд ли мы могли бы встретится на родительском собрании моего ребенка, в школе или универе моих коллежанок, на уроках латинских танцев, крав-маги или в мастерской DIY (do it yourself) по использованию инструментов для дома. Оставив вещи в съемной пятикомнатной квартире с двумя балконами и видом на зеленый город, она потащила нас в корейское кафе. Кушать с К всегда было интересно, словно предстоит попробовать что-то мистическое. Она советовала нам, что можно заказать, и описывала каждое блюдо так, как будто сама его готовила. Она придавала такую значимость кухне, что хотелось как можно на дольше растянуть совместную трапезу, слушая, что и с чем лучше совмещать, в каком блюде содержится витамин B, а в каком Е или Q 10. Пожалуй, именно у нее я научилась самым важным вещам в этой жизни. Начиная с умения выбирать еду, вызывающую гастрономический оргазм, и заканчивая навыками наслаждаться изучением способностей своего тела или проявления великодушия к людям, которые могут гадить прямо перед носом. Она не стала смотреть меню, которое знала наизусть, и заказала кукси, пигоди, пулькоги и кяшник (суп из собаки). «А салаты и рис прилагаются также, как и раньше, в таком же количестве, ничего не изменилось?», — с беспокойством уточнила она у официанта. Мы все рассмеялись — все шестеро. К ней мы приехали, чтобы вместе поработать над рабочим планом нашей организации на ближайшие пару лет. Мы были первыми в стране феминистками, которые оформились юридически и стали организацией, известной как Бишкекские Феминистские Инициативы. Одними из первых в Кыргызстане мы стали представляться, как феминистки, на самых разных городских мероприятиях, неизменно вызывая у аудитории синхронные повороты голов в нашу сторону. Когда нам принесли наши заказы, К откусила кусочек пигоди и в ее глазах проступили слезы — она не ела пигоди ровно два с половиной года. Она сдержала слезы и мы рассмеялись.
У гинекологини Мы заснули почти под утро, разговаривая обо всем на свете, и мне казалось, что я наелась на три дня вперед. В основном говорила К, рассказывая истории о том,как она кого-то обольщает, и что ей это не удалось, потому что мальчик оказался «избалованным и недоступным». Мы слушали ее пикап-методы и вспоминали, как на одной из вечеринок она прошла мимо двух парней, сказав будто бы нам, — «Блин, стринги в пизде застряли». Пока она делала вид, что поправляет через штаны трусы, зажеванные ягодицами, а парни смотрели на нее с выпученными глазами, как на ненормальную, мы ржали как кони. Ее истории были не пройденными в школе уроками о борьбе за выживание в патриархате. Я хотела вступить в ее мир, быть такой же радикальной и неудобной, чтобы люди играли по моим правилам. Мы с удовольствием слушали любые ее истории — даже про домашних питомцев она рассказывала так увлекательно, что непременно хотелось с ними познакомиться. Лежа на коленях друг-друга мы делились обычными историями угнетения, в которых угнетенными были мы. Мы сочувствовали подруга подруге, плакали и стыдились этого. Я заснула в мягкой постели под ее хриплый голос, полный бесконечной энергии, с благодарностью за то, с кем я оказалась и кем становлюсь среди этих прекрасных, смелых женщин. Не помню, от чего проснулась на утро — от шума К или моего зуда на лобке. Она заставила меня окончательно проснуться — с бодро подпрыгивающей походкой она ходила по комнатам свеже-белой квартиры, обставленной классической мебелью из слоновой кости, подходила к каждой из нас и слегка щекотала спящих, которые не собирались просыпаться. «Вставайте, сони, завтрак пальчики оближешь! Свежие боорсоки с каймаком, блинчики с клубничной начинкой, омлет со свежими овощами, домашний айран. И у нас есть полчаса, чтобы начать работать. Встаем, встаем!» — настойчиво говорила она. «Эмм, я не могу, уже все чешется. Слушай, а ты знаешь здесь хорошую гинекологиню?» — спросила я еще в полудреме. «Конечно, я к ней давно хожу, а что такое?” — спросила К. «Мне диагностировали эрозию шейки матки, к тому же у меня начался зуд в вагине», — ответила я. «Ох, давай я сейчас ей позвоню. Небезопасный секс был, что за зуд такой? Ты же знаешь, что моя мама — врач? Она говорит, что эрозию не надо прижигать, это вообще варварский, советский метод», — нервно постучав пальцами по экрану своего мобильника сказала она.
Пока я приняла душ, К договорилась о приеме у врача на следующий день, и уже ранним утром мы вдвоем поехали на осмотр. Мне было необычно, что меня кто-то провожает к врачу, да еще в такую рань. Я даже на своих родах была одна. Руки потные. Поднялось давление, пока мы ждали свою очередь. По дороге я рассказала подруге о первом травматическом опыте с гинекологом. «Не бойся, таких, как она, ты в Бишкеке не найдешь», — сказала К, взяв меня за руки и массируя их. «Спасибо тебе за поддержку», — кротко ответила я, но этих слов было недостаточно. Я хотела сказать больше, рассказать, сколькому она меня научила — свободе, уверенности, смелости и преданности своим принципам. В свободе принадлежать не мужу, не отцу, не государству, не к чему-то, а себе и распоряжаться своей жизнью, осознанно принимая решения. Принимать свое тело, изучать его, не стесняться заниматься сексом, не стесняться получать удовольствие, не стесняться хотеть заниматься тем, чем нам якобы по природе нашей «женственности» запрещено. Я хотела обладать такими же чертами, как у нее — честностью и неконформностью, ставящую людей в тупик, упорством и трудолюбием, умением любить и с легкостью влюблять в себя. Я хотела быть как она. Мы приехали в клинику, моя очередь быстро настала и меня приняла гинекологиня. Она пригласила сесть, пристально посмотрела мне в глаза и задала ряд стандартных вопросов для анкеты пациентки. Ее мягкий голос и добродушный взгляд успокоили меня немного. Едва увидев кресло, которое обещает боль, у меня бешено заколотилось сердце. Я заставила себя раздеться и лечь, но как только гинекологическое зеркало дотронулось меня я сжалась и резко отодвинулась. «Что такое, я ведь даже не начала, а ну-ка одевайтесь, так дело не пойдет, моя хорошая», — сказала как можно мягче докторка. «Не знаю, мне нехорошо, я боюсь», — ответила я. «Я не сделаю вам больно, у вас был какой-то неприятный опыт?» — жалея спросила она. И я расплакалась. Тут К постучала в дверь и спросила, можно ли ей зайти, сказала, что на всякий случай может держать меня за руку, если это поможет, но я отрицательно покачала головой. Закрывая дверь она почти шепотом сказала, — «Все будет хорошо, ты сможешь». Гинекологиня принесла воды, открыла окошко и предложила полежать и постараться расслабиться. «Если пожелаете, можете рассказать», — почти шепотом сказала докторка.
Мой первый секс... я знала на что я шла, но я не хотела, боялась. Я сопротивлялась, крепкие руки держали мои руки так, что я не могла ими двигать. Он резко вставил член — как будто в меня вонзили твердым, чем-то новым для меня инструментом, и кровь потекла струйкой по ноге. Кровь не останавливалась, и чтобы как-то пережить количество текущей жидкости, я представила, что это всего лишь обильные месячные. Я даже не представляла, что та самая девственность, о которой все говорят, выглядит такой страшной. Та самая таинственная девственность, которую послушно берегла для какого-то мудака. У меня был разрыв и меня отвели к гинекологу, которая была, мягко говоря, груба со мной. Не предупредив меня ни о чем, она засунула в меня огромное, холодное металлическое зеркало. Я вскочила и выкрикнула, — «Что со мной делаете?». На что она ответила, что я очередная проститутка, которая зашила себе дырочку. Когда я выбежала из ее кабинета, она кричала мне вслед, что ноги перед мужиками раскрывают все, а «тут корчат из себя невинных овец». «Что же это за врач такой, ужас. Вы пожаловались на нее, а с психологом пробовали говорить?» — сочувствовала мне гинекологиня. «Да, но видимо не помогло, раз я еще так реагирую», ответила я. «Все будет хорошо, скажете, когда будете готовы?», — спросила она. «Готова», — резко ответила я. «Вы уверены? Расслабьтесь только, больно не будет, может будет слегка неприятно», — сказала она. Гинекологиня очень осторожно копошилась внутри меня, пытаясь отвлечь разговорами. Я сделала глубокий вдох и выдох и впервые доверила свою вагину врачу.
Постепенно С тех пор, как К и еще одна коллежанка переехали в другую страну, гугл-звонки стали единственным способом (кроме редких ее выездов в Ату (Алматы), где мы все могли собраться) решать рабочие вопросы. Наша организация продвигала феминистское образование и практики, мы организовывали первые подростково-девочковые лагеря, открытые школы, мультимедиа и арт-выставки, информационные кампании и интернет-интервенции против различных форм насилия, ненависти, угнетения, в которых иногда фигурировали карикатуры на политиканов или чиновников. Мы проводили группы роста самосознания, мирные марши, акции протеста и практиковали уличное искусство, собирушки «мам-одиночек», которые были не рады, что их называют «одиночками”. Я, напротив, положительно отношусь к этому термину. Почему мое одиночество должно вызывать жалость и отторжение у людей? Большая половина кыргызских детей, да и вообще, в целом, растут в «безотцовщине» при живых отцах, которые не принимают никакого участия в жизни тех, кого породили. Мы даже планировали выпустить свою профильную школьную литературу, постепенно развивать и создавать свои школы. У нас впереди было много планов и инициатив. Прошло два года с тех пор, как мы работали сообща и онлайн. Но наших ресурсов становилось все меньше с каждой попыткой воссоединиться. Половина из нас была в разных странах. Нам всем часто приходилось делать над собой усилие, чтобы звонок состоялся. Минимум за две недели мы начинали договариваться об онлайн-встрече, приходилось по нескольку раз менять даты и время, чтобы подстроиться под каждую из нас. Причины, по которым так трудно было организовать присутствие всех на онлайн-встрече, были разными. Обычно это большая разница во времени, всегда кто-то из нас был на учебе, другая забирала ребенка из детского сада, а третья резко заболевала. Иногда легче было позвонить, чем писать длинные письма-объяснялки, ведь порой просто не было сил читать и отвечать на них. После долгих попыток собраться онлайн некоторые умудрялись так и не прийти или опоздать. Иногда мы игнорировали друг-друга, или, наоборот, очень старались не задеть чувства и снова писали письма с надеждой получить или дать поддержку. В одной из чатовых переписок мы с К решили организовать центрально-азиатскую фемшколу. Нам удалось написать концепт и программу школы, и даже нафандрайзить на нее. Я занялась бюрократией, чтобы школа состоялась, и занялась решением ее визовых вопросов. Я ощущала, что я часть крутого, исторического процесса, и была вдохновлена, но это продлилось не долго. Как только мне нужно было поговорить по вопросам школы — она пропадала. Я ждала ее днями и неделями. Пытаться сделать школу без нее для меня не было смысла. К была со-основательницей организации, она была для всех нас авторитетна.
Она умела писать проектные заявки и концепции инициатив так, как никто не умел — в школах или в семьях не учат налаживать нетворкинг, продвигать и политизировать наши личные проблемы, эмансипировать и усилять себя каждый день. Она стратегически натаскала, взрастила многих из нас и научила нас бросать вызов институционализированному активизму и бинарной системе. Я ждала ее. Никакой весточки от нее не было, мои сообщения в вотсапе до нее не доходили, а значит у нее не было больше доступа к интернету. Прошло пару месяцев, и она отправила фотографию своей собаки, облизывающей ее радостное лицо. Даже не помню, ответила ли я ей. Через несколько месяцев мы снова созвонились уже всем коллективом, чтобы решить, что делать дальше. На созвоне мы всегда включали видео, но на этот раз все, кроме К, использовали аудиозвонок. Не увидев наши лица она тоже отключила видео. Никто не хотела начинать разговор, все поздоровались и молчали. Пока все молчали, я заварила себе успокаивающий чай, который не помог. Обычно мы все ждали нашей очереди, чтобы поделиться новостями и идеями, но в тот день мы как будто все сговорились, перестали оправдывать ожидания друг друга. Это был пик, пик нашей злости друг-другу из-за того, что у нас не получается так, как мы хотели и мечтали. Я не знаю, не помню, как дошло до того, что мы все мирно договорились больше не работать друг с другом. Мне нечего было сказать, вернее было — но слишком много. И при таких обстоятельствах я предпочитала молчать дальше. Постепенно мы начали обсуждать планы каждой из нас — как оказалось, ни у кого не было намерения работать вместе и дальше. Мы все знали, что разговор не клеится. На кону судьба организации и наша подружба. Вдруг кто-то поставил вопрос о закрытии организации. У меня было чувство, что все это время я воспитывала их ребенка, который стал мне родным, я вложила в его развитие свою душу и теперь его хотят отнять у меня. Я заставила себя оставаться как можно более вежливой, холодной и равнодушной и завершила звонок по щелчку. Я не горевала так сильно, даже когда у меня был развод. Мы мирно договорились больше не работать друг с другом. Ни одна из нас не нарушила договор по сей день.
финал