Гусиное перо
8/2015
Первый литературный Интернет-журнал в Осетии
Фотограф: Роберт Кудзаев
ПОЭЗИЯ
Подошел братик к брату однажды
Натали Алексеева
Эрик Бурнацев Наталья Алексеева
Весна А я один, при свете лампы
Содержание
Прошли годы и всё изменилось
А ты возьми ее на руки
Это сердце покрыто порохом
Семья - это наше все
Она
Аушвиц-3
Бродский - лучший друг молодежи?
Палл-Арден
Юлия Сабурова Алан Фардзинов Мария Терехова Сергей Рибченко
Дзерасса Асламурзаева
ПРОЗА Анастасия Денисова Мария Тебиева Влада Мамедова Инна Макиева Артур Пех
Поэзия
Подошел братик к брату однажды . Вид усталый , без жизненных сил . Весь замучен ответов он жаждой . У него вдруг печально спросил: «Брат скажи , как остаться веселым? Улыбаться , скрывая напряг? За беседой душевной застольной Утаить нарастающий мрак? Когда кажется: больше нет силы И запарила дней череда, Ничего уже в мире не мило, Появилась внутри пустота?
Не искали весомой причины , Чтоб в безумные верить мечты. Может скажешь , что были наивны? Я скажу : были счастливы мы.
Не сломаться таким же остаться , Каким ближний всегда тебя знал , И на месте одном не топтаться , Когда друг за собою позвал?
И как взрослые прошлым не жили. Настоящий нам дорог был миг. А теперь мы себе изменили , Почти каждый душою поник.
Слишком много ошибок пришито... И все ближе душевный надрыв. Все мечты безвозвратно забыты. Теперь кажется: нет перспектив .»
Не сломаться таким же остаться Выбор , братик , конечно лишь твой. Но не вздумай так просто сдаваться , Ну а я - устремлюсь за тобой.»
Не сломаться таким же остаться... Появилась внутри пустота... Беззаботным веселым казаться... Тут замолвили брата уста: «А ты вспомни , как было все просто , Наши юные , братик , года Тогда не было всяких вопросов , Не тревожила нас суета...
Эрик Бурнацев
Весна Просто верь мне, как я тебе верю Без сомнений и без суеты, Не устрою я злых истерик, Мы так близко теперь от мечты. Все способны быть мудрей и лучше Верить людям, не лгать на словах, Может видим сейчас только тучи, Стали гибнуть в быту и в делах. Хэй, ты знаешь над нами звезды, Они знают, кто настоящие мы, Жизнь они отделяют от прозы, Мир красивый, слагая в стихи... Наталья Алексеева
Томление полуденной земли, Воздух пахнет сыростью весенней. Глубина небесной синевы Дарит неземное вдохновение. Бирюзовый, синий небосвод, Отражаясь, нежно серебрится, В тишине алмазных талых вод. Солнце в небе ярко золотится. Постою в задумчивости нежной. Я в священном трепете листвы. Жизнь мне кажется такой безбрежной В ласковом потоке красоты. Юлия Сабурова
А я один, при свете лампы. Ее включал с десяток раз. Ее лучи играли в сказку, В которой я тебя создал. Сейчас часы пробьют два раза. А за окном холодный мрак. Я одинок и безобразен, Без красоты влюбленных глаз. Ты крепко спишь.И жаждешь утра, Чтоб потянуться пару раз. Открыть глаза, и улыбнуться, В пижаме белоснежной встав. И перед зеркалом движеньем, Возможно скорчив пару рож, Ты рассмеешься в отраженье. И мимолетно подмигнешь... Но я сижу, и жму на кнопку. Теряя свет во тьме ночной. И лампу сдвинув на сторонку, Пишу две строчки в свой блокнот. Сегодня я усну под утро, И снова ночью пробужусь. Но не с тобой... Тебя не будет... Но я когда-нибудь вернусь... Алан Фардзинов
Прошли годы и всё изменилось Мы не заметили, как стали другими Чудо, которое ждали – свершилось, Но распылилось в мелочей дыме. Всем кажется, все идеально: Есть дом, машина, семья, Пусть обеспечены материально, Пришлось переступить через «я». Темперамент держать в узде, Быть идеальным во всём, Предстать пред миром во всей красе, А в душе бороться с огнём. Обернулись и ужаснулись, Ведь назад дороги-то нет… В холодном поту проснулись, Взглянув на серый рассвет. Редкий гость на лице улыбка, Хоть когда-то жила всегда там. Очень грубой была ошибка, Положить конец всем мечтам. Мария Терехова
А ты возьми ее на руки, Пронеси вдоль заката. Вдохни вместе с ней, Любви запах, приятного. Предоставь ей романтику, С вечера... до утра.. Растени поцелуй свой, С шеи... и до бедра.. Подари ей улыбку застенчиво, сказав: «как ты мне нужна. И воздуха мне не надо, Вдруг останусь я, без тебя.» Принеси ей тепло на лодонях, Обогрей ее телом своим. И всей ночи не хватит обоим, Ну а утром, «Люблю» говорим Сергей Рибченко
Это сердце покрыто порохом И в безумьи, во мраке лет Содрогаясь при каждом шорохе, Это сердце живет и нет. Как картина прибито молотом Вместо стенки – земная твердь И кинжалом раздумья вспорото Это сердце живет болеть. Это сердце увязло в горечи В бесконечной толпе болот. От рассвета оно и до ночи Свой болезненный дух несет. Дзерасса Асламурзаева
Проза
Семья – это наше все
У каждого человека есть своя мечта. Один стремится заработать много денег и иметь власть, другой хочет стать известной личностью, третий мечтает объездить весь мир. Ну а я… У меня самая обычная и вполне осуществимая мечта…. Семья. Семья – это всё, что мне надо. Конечно, многие сейчас скажут: «А как же мама и папа, братья и сестры, бабушки и дедушки? Разве они - не семья?» Семья. Это та семья, в которой тебя воспитывали, помогали тебе, любили тебя, лелеяли, жалели, защищали тебя от плохого, иногда ругали, но что бы не случилось - они всегда были рядом. Эти люди дали тебе все, что можно было дать. И вот ты получил образование. Теперь ты стал взрослым. Ты должен идти дальше. Должен найти работу. Обзавестись собственным жильем, если, конечно, это за тебя не сделали твои родители. И, конечно же, самое главное, я считаю, завести собственную семью. Меня поражают некоторые люди, которые не хотят себе мужа или жену, не хотят детей, хотят жить ради себя. Нет, я не отрицаю, что жить нужно в первую очередь ради себя, но тебе это все равно надоест. Тебе захочется домашнего уюта и тепла, нежности, заботы, любви, поддержки. Твои родные уже не могут давать тебе этого всего в полной силе. Они не всегда могут быть рядом. И еще. Они не вечны. Тебе нужен тот или та, кто будет готовить тебе завтрак, обед и ужин, волноваться за тебя, звонить тебе и спрашивать все ли хорошо, не нужно ли тебе что-нибудь, поел ли ты, поддерживать тебя и помогать всем, чем может помочь, отдавать всю/всего себя, лишь бы тебе было хорошо. А теперь представь, что и тебе самому хочется делать все то же самое для этого человека, что и он делает для тебя. Хочется радовать его, видеть на его лице улыбку, быть с ним все 24 часа в сутки, испытывать с ним страсть, эмоции, чувствовать к нему любовь, знать, что ты готов ради этого человека на все. И вот наступит такой момент, когда вы решите пожениться. Ваша свадьба будет именно такой, какую вы захотите. Она может быть пышной, как говорят в сказках «Пир на весь мир», а может быть и в маленьком семейном кругу. Теперь ваши семьи, в которых вы росли, объединились благодаря вашему союзу. Теперь вы большая, не всегда дружная, конечно, но вы - семья. Через некоторое время возникнет желание завести детей. А бывает, когда дети появляются быстрее желания;.., Я не при каких условиях не соглашусь с теми людьми, которые считают, что дети – это обуза. Но Я не могу не согласиться, что дети – это очень трудно. Бессонные ночи, в некоторых случаях, нехватка денег, сил…. Но подумать только, маленькое чудо тянет к тебе ручки, ревет, когда ты куда-то уходишь. Этот малыш не может без тебя, он нуждается в тебе, так же как и ты нуждался в своих родителях, будучи таким же маленьким человечком. Через не которое время он сделает первые шажочки, и ты будишь радоваться этому больше всего на свете. Ведь это твой ребенок. Потом он заговорит. Первые слова. «Мама. Папа». Будет улыбаться тебе. Обнимать тебя. Любить тебя просто так. За то, что ты есть. Теперь ты выполняешь ту же роль, что и выполняли твои
родители. Теперь ты стал как они. Теперь ты понимаешь их как никто другой. … Честно, я искренне не понимаю тех, кто считает семью – обузой. Ведь именно здесь ты по-настоящему счастлив, именно здесь ты нужен, именно здесь тебя ждут домой, именно здесь тебя поддержат, здесь тебя любят, и будут все равно любить, что бы ни произошло, именно здесь ты обретаешь себя. Именно здесь твоя жизнь. Я искренне не понимаю тех, кто не хочет семьи. Анастасия Денисова
Она
Она любила рисовать. Она- девушка с неуклюжей внешностью: веснушками, осыпанными по всему лицу, узкими глазами бледно-голубого цвета, волосами, оттенка горького шоколада, которые были вечно спутанные, поэтому, завязанные в пучок. Да, она была не столь красива, как многие леди, живущие по соседству. Она не интересовалась модой, её не привлекали шляпки с кружевными вставочками из новой коллекции французских дизайнеров, она не любила туфельки на шпильках, не пыталась замаскировать свои веснушки под толстой пеленой тональных кремов. Она знала, что не красива. Она знала, что замарашка. Она просто любила рисовать. Гуляя по узким улочкам, паркам и площадям, она изображала все красоты. Нет, не природы. Девушка рисовала людей. Она видела все: отчаянные взгляды, нежные улыбки, томные вздохи, радостный смех, слезы скорби ... Она рисовала красоту человеческих душ. Она видела эмоции самых неординарных в мире созданий. Она была по-настоящему счастлива. Она жила этим. Она любила рисовать, и, казалось, её увлечение делало мир светлее, ярче! Каким-то непонятным образом она создавала эту тонкую нить, соединяющую души своих «позеров». Она просто любила рисовать. Но её не понимали. Не понимали этого необычного рвения, смеялись над её причудами. Они не видели её волшебную сущность. Она просто любила рисовать, и её рисунки отличались ото всех других творений. Она не ходила на художественный кружок, не занималась этим профессионально. Может, дело в том, что ей помогала любовь. Любовь к людям. Она красива. Она безумно красива! Но, эту красоту видят лишь избранные. Она просто любила жить. И делала это намного интереснее, чем те прелестные леди, живущие по соседству. Красота спасает мир. И это правда. Мария Тебиева
Аушвиц-3
Я просыпаюсь от металлического привкуса крови во рту. В нашем бараке еще темно. Я открываю глаза и вижу неровные полоски холодного света, который просачивается через дыры в стенах. Рядом кашляет женщина. Полночи я слушал, как она стучит зубами, лягается ногами и стонет, прижимая к груди ребенка. Маленький исхудалый мальчик клубочком свернулся у ее бока. Мне становится жарко, хотя уже поздняя осень. Время раннее, но скоро придут врачи. Я сплевываю клок крови и сажусь. Осматриваю наш барак. На промерзлой сырой соломе ровными штабелями лежат сотни заключенных Аушвица-3. Наш лагерь Мановиц один из сорока самых крупных. Дверь барака распахивается. Внутрь заходят семеро солдат, следом – командор и три врача. Солдаты пинками будят людей. Я получаю прикладом в челюсть. Просто так, потому что моложавому солдатенке с пушком над губой захотелось это сделать. Доктор проходит мимо нашего ряда. Отдает приказ и один из солдат хватает под руки женщину, которая лежала рядом со мной. Маленький мальчик хватается за подол ее рваной рубашки, но его отбрасывают в мою сторону. Он истошно вопит, но никто не внимает его крикам. Его мать вырывается из рук нацистов, рвется к ребенку. Они сдерживают ее до последнего. - Марк! Она уже ревет. Ее глаза налиты кровью. Зрачки расширены настолько, что не видно синей радужки глаз. Она тянет к сыну худые костлявые руки. Остальные заключенные вроде меня не смеют сдвинуться с места. Мальчонка бежит за матерью, но старая женщина хватает его и заслоняет собой от солдата. Я смотрю на командора. Он переговаривается с врачом и улыбается, обнажая ровные белые зубы. Женщина вырывается из рук солдат и бежит к сыну. Ее руки тянутся к нему. Я вижу, как командор поднимает худой револьвер и спускает курок. Пуля со свистом вылетает из дула и рассекает воздух, пока не пролетает через горло женщины. Крик так и не сорвался с ее губ. Глаза широко раскрыты, а костлявые руки застыли с растопыренными пальцами. Она упала в метре от своего ребенка. Его лицо и руки испачканы ее кровью. Он глубоко дышит и растеряно смотрит то на солдат, то на тело матери, которое уже тянут к выходу. Малыш что-то лепечет, но старуха крепче держит его и старается закрыть ему рот. Правильное решение. Они быстро подыщут могилу для мальца, если он будет слишком шумным. Солдаты выводят около тридцати человек и с грохотом закрывают ворота нашего загона. Они забрали с собой самых больных и ослабших в газовые камеры Биркенау. Поэтому мне почти не жаль эту женщину. Она умерла быстро и не так болезненно, как те, которых забирали на прошлой неделе. Через час я, в числе остальных мужчин шел под присмотром солдат и овчарок к шахте. Собаки. Очередное изобретение нацистов. Они создали для них отдельный загон с прекрасными санитарными условиями. Я слышал разговор командора и ветеринара. Они хотят сделать из собак церберов, которые будут следить за нами, как за стадом овец. Идет проливной дождь. Мы шлепаем по грязным лужам, тяжелые цепи скользят по кисти, но не падают. Мои руки еще не настолько худые. Мы спускаемся в шахту. В моей груди застывает кашель. Солдаты внимательно осматривают каждого. Все мы осунувшиеся, худые, почерневшие от тяжелой работы. Позади
меня падает замертво молодой парень. На прошлой неделе они забрали его родителей и жену. Не знаю, не выдержало ли у него сердце или он сдался сам, но уверен, ему сейчас лучше, чем всем нам. Мы спускаемся на глубину девяносто метров. Я орудую киркой. Горные породы разлетаются перед моими ногами. Я начинаю быстро задыхаться от пыли. Солдаты не спускаются к нам, во время работы. Боятся испачкать вычищенный жалкий мундир. Я втыкаю топор в глубину породы и падаю на колени. Мне не хватает воздуха, я тяжело дышу, голова кружится и перед глазами все плывет. Нас не кормили со вчерашнего утра. Я собираю силы в кулак и встаю. Если я не продолжу работать, то кто-то из заключенных пожалуется и на новой неделе, если не раньше меня заберут в газовую камеру. Хотя в моменты, как сейчас, я уже всерьез задумываюсь над тем, что же лучше. К вечеру нас поднимают и строят на плацу в три длинных ряда. Наш лагерь самый многочисленный. Мы стоим напротив гигантской полуразрушенной каменной арки. Она возвышается метров на пять в высоту. На месте разрушенного забора – колючая проволока. Я слышу, как жужжит разряд тока на ней. Железные ворота распахиваются и выезжают три груженых телами грузовика. Хочу сорваться с места и бежать навстречу холодному, черному небу в облаках за пределами Аушвица-3. Я внимательно рассматриваю кусочек свободы, на которую увозят тех, кто этого уже не сможет оценить. В горле стоит ком. Я удивляюсь, что до сих пор я умею чувствовать что-то кроме голода и боли. Мелкая моросня напоминает мне, как полгода назад, на черном в красной свастикой грузовике вывозили ее. Невысокую белокурую девушку восемнадцати лет от роду, которая нашла последнее пристанище за зданием командования Аушвица-3. Ее расстреляли за то, что она отдала свой кусок хлеба сестре. Анна. Ее голубые, цвета свободного неба глаза потухли, глядя на меня. А я стоял, закованный цепями и не мог ничего для нее сделать, хотя обещал, что однажды, мы вместе бежим отсюда. Обещал, что придет время, и она увидит что-то кроме Мановица. Но она сгорела за зданием командования. Даже собаки не подползали к ее исхудалому тельцу. Мои руки вспотели, тело бьет дрожь. Кажется, что в этом кусочке свободы я увидел ее. И пока не захлопнулись черные ворота, я не отпускал ее взгляда на фоне выжженного поля и черного, но свободного неба. Комендант оттачивает шаг, вдоль нашей шеренги, отдает распоряжения и приказы. После нас загоняют в больничный корпус. Я засучиваю левый рукав. Полная женщина крепко сживает запястье и выбивает очередной номер на руке. Я – заключенный Аушвица-3 под номером двести сорок восемь тысяч один. Игла вонзается и распыляет чернила под кожей. Ненавижу это чувство, словно кожа начинает чесаться так невыносимо, что хочется вырвать клок и выбросить в шахту. Нас опять выгоняют на плац. Мы идем неровным строем. Пока нам набивали номера, в лагерь привели цугангов (новоприбывшие в лагерь). Наш отряд отправили в канаду – склад одежды убитых заложников. Я не люблю перебирать ее. Если осталось в кармане что-то съедобное, овчарка за спиной начинает лаять и кусаться, пока солдат не отставит ее и не заберет находку. Наш капо (узник, выполняющий административную работу) проходит мимо рядов и следит за нами
не хуже солдата. Этот высокий слащявый поляк выслужился перед командором и заслужил быть капо. Перед сном мы получили хлеба на сто пятьдесят восемь килокалорий. И пока мы шли до своего барака, небольшая группа из десяти человек пошла на проволоку. Очередные отчаявшиеся, желающие покончить жизнь самоубийством на заборе. Почти всех убили часовые-эсэсовцы. Я удивляюсь своему безразличию и, дожевывая корку хлеба, плетусь в барак. Этой ночью я сплю у выхода. Под утро я слышу несвойственный организованным немцам шум. Собаки залаяли. От взрыва, через секунду, просыпаются все. Мне нечего терять. Я распахиваю двери и вижу огромную воронку на месте железных ворот. Через каменную арку наступает отряд советских войск. «Это конец», - звучит в моей голове и я бегу. Даже в молодости у меня не было столько силы. Я вижу клочок свободы. Я готов умереть, быть застреленным эсэсовцем, но последнее, что я увижу, не будут глаза командора или ствол солдата. Это будет свобода. Я бегу все быстрее. Мне в спину кричат что-то на русском. Красноармейцы пинают меня к выходу, когда я спотыкаюсь и падаю. Но я вырываюсь. Часовые как игрушечные солдатики падают со своих точек. Еще шаг, один шаг и я покину Аушвиц-3. И я делаю этот шаг. И я за пределами лагеря смерти. Я продолжаю бежать, и когда я достигаю конца красноармейского отряда, я падаю на колени и рву руками траву, зарываюсь пальцами в землю. Сладкая, густая, свежая – такая на вкус свобода. За моей спиной встает солнце, и я не сдерживаю слез. Боже, мне всего двадцать четыре года. А я так много времени провел под землей. Мое сердце отбивает дробь по ребрам. Мне так мало лет, а на моем предплечье шесть разных номеров. А я уже так устал от жизни и так хочу жить. Жить за себя, за Анну, за тех, кто покинул Аушвиц-3 в кузове грузовика. Прошло двадцать лет. Мне немного больше сорока. Я стою напротив ворот бывшего Аушвица-3. Моя шахта взорвана. Мой барак разбит. Здание командования разнесено на мелкие камушки. Мой сын крепко сжимает мою руку и уходит. А я падаю на колени и снова пробую на вкус свободу. А она такая же сладкая, густая и свежая. Влада Мамедова
Бродский - лучший друг молодежи?
Интересно, почему все-таки поэт, который в советские годы считался тунеядцем (за что его и судили) и диссидентом, спустя много лет стал настолько популярен у молодежи? И связано ли это с настоящей, неподдельной любовью к поэзии? По мне, так это спорно. Такая псевдолюбовь к поэзии широко распространена в последнее время. К примеру, авторство слов к песням группы «Сплин» приписывают Маяковскому и тому же Бродскому. Хотя на стихи Маяковского написана лишь одноименная песня «Лиличка». А нелепые цитаты на стенах Вконтакте все чаще подписывают именем Сергея Есенина, который никакого отноше-ничя к ним не имеет. Неудивительно, что некото-
У каждой эпохи свои кумиры. 30 лет назад было модно любить Вознесенского, Евтушенко, Рож д е с т в е н с ко г о , Окуджаву и Высоцкого. 3 года назад на пике популярности была Вера Полозкова. Сегодня «всенародным любимцем» стал Иосиф Александрович Бродский. Теперь цитировать Бродского мейнстримно, круто и почетно. Некоторым людям, в особенности молодежи, кажется, что если ты густо сыпешь цитатами Бродского, загружаешь «околобродские» фразы и стихи в Instagram или в Facebook, ты автоматически становишься интеллектуалом с претензией на снобизм.
рое время назад сеть заполонили мемы с портретом поэта и большой надписью «Да не писал я этой фигни!». Подобного рода «огрехи» можно с уверенностью считать литературным вандализмом. Однако «потерпевшие» уже не смогут дать «обидчикам» должный отпор. Популярность Бродского набирает обороты в прямом смысле с каждой минутой. Вконтакте посты о Бродском или с Бродским сменяют друг друга чуть ли не каждую секунду. При этом практически все публикации содержат аудиозаписи авторского прочтения стихотворения «Не выходи из комнаты», приперченного современными миксами и оранжировками. В итоге певучий голос Иосифа Алек-
сандровича превращается в Дабстеп, Хаус ют, что М. Б., которой автор посвящал стиили Драм-н-бас. Печально осознавать, что хи, вовсе не инициалы Михаила Боярского. Остается только надеяться, что еще из огромнейшего наследия автора люди остались настоящие любители поэзии, котоузнают лишь «Не выходи из комнаты». Остальные творения Бродского вос- рые читают стихи целиком и знают, что Иосиф принимаются как сентиментальные ци- Александрович был превосходным поэтом, татки, а не философский взгляд автора на переводчиком, драматургом и эссеистом. те или иные вещи. Все потому, что такие Поэзия Бродского-это в первую очередь строки как «Я счастлив за тех, которым взгляд на жизнь, перенесенный на бумас тобой, может быть, по пути» или «Как гу. Это не просто описание природы, тражаль, что тем, чем стало для меня твое вок и букашек. Это зеркально отраженное существование, не стало мое существова- мнение, которое в корне отличается от нье для тебя» вырываются из контекста и всех предшественников и современников становятся хорошим поводом для очеред- поэта. Иосиф Александрович все время ного поста в Instagram, когда ты твердил: «Ничто не вечно», но родский неожиданно приуныл. Неудипри этом никогда не унывал. вительно, что хештег#Бродский собрал «Слова, местоимений сплав» - завораживапод собой более 25 тысяч фотографий. ющая, почти что гипнотизирующая манера Мало кто из современных псевдо- прочтения собственных стихов и великопочитателей Рыжего, как его называла лепные эссе на английском языке сделали из Анна Андреевна Ахматова, знает, почему Бродского гения, который будет жить вечно. Поэзия шестидесятников осталась поэт покинул Родину, за какие заслуги получил Нобелевскую премию и чем за- в XX веке, Бродский же исполнил «завет» нимался помимо поэзии. В противовес из своих стихов. Он пережил век и при им истинные ценители творческого на- этом остался актуальным и современным. следия поэта не верят свято в то, что Иннна Макиева Бродский не выходил из комнаты и зна-
#Б
Палл-Арден
Моя дорогая Кэйрин, я знаю, в последнее время у нас было не все так гладко, как хотелось бы: моя работа, твои домашние хлопоты… Эти непрекращающиеся ссоры под светом каминного огня. Даже дети стали замечать, как мы меняемся. Хотел бы я знать, из-за чего все это происходит. Ведь мы так сильно любим друг друга... Двенадцать лет в браке. Наверное, это просто усталость. Да… быть может, так оно и есть… Я хотел сказать тебе, что принял решение, которое пойдет нашим на пользу нашим отношениям. И связано оно с отправкой в Палл-Арден. Я намереваюсь погостить у моего двоюродного брата. Ты ведь помнишь его? Надеюсь, после моего возвращения домой у нас все наладится, и ты хоть сколько-нибудь соскучишься по своему дорогому Эобарту… Передай детям, что их отец скоро вернется. И поцелуй за меня малыша Джозефа. Возможно, мне удастся хоть немного подзаработать. Ведь Палл-Арден славится своими кузницами! 9:45 столетия Ар-Эорла.” Измятая записка, оставленная моим отцом двадцать два года тому назад, лежала на столе у ярко горящей свечи, а рядом - пустая чернильница и облезлое перо, которым мне приходилось пользоваться в виду отсутствия других вороньих перьев. Я знал, что спустя столько лет, шансы отыскать отца практически или равны нулю. Но я помню из рассказов своей матери, что он был хорошим человеком, был семьянином. И что за несколько недель до исчезновения они сильно поссорились. Мой мягкосердечный отец решил, что находясь вдали от дома, он сможет сохранить семью. Что мама успокоится и перестанет на него злиться… Интересно то, что когда я спрашивал маму об этом, она поначалу не могла ничего ответить, а потом заявляла, что между любящими друг друга людьми иногда возникают разногласия, иногда они слишком много времени проводят вместе и что иногда так бывает. Так просто бывает и что это - жизнь. Но прошел год, затем два. Я научился ходить, говорить, собственноручно есть ложкой горячие каши из овса и кукурузы, даже перестал ходить на деревянный горшок, и как все взрослые люди, а в три года я считал себя уже вполне сформировавшимся и взрослым человеком, ходил в огород, а отца всё не было. Как не было от него и вестей. Мои старшие брат и сестра хорошо помнили его, а я лишь помнишь его пышные усы и длинные скрученные волосы, которые отличались по цвету от короткой, острой бороды. А ещё я помнил его зеленые глаза - такие добрые и такие бездонные… К десяти годам я стал вступать в перепалки со своими сверстниками. Они называли меня безотцовщиной, говорили, что мой отец бросил семью из-за меня потому, что я отличался от них. Я злился, кидался на них с кулаками. Получал под дых, выигрывал и проигрывал, а когда мне исполнилось двенадцать, я вовсе перестал обращать внимание на подобные замечания. Да и здоровых мальчиков, которые отпускали их в мой адрес, практически не осталось.
Позже, когда мне исполнилось пятнадцать, я устроился работать подмастерьем старого кузнеца Гордара Эргарда. Бывший наставник моего отца знал о нем практически столько, сколько ему было нужно, чтобы с утра до вечера каждый день рассказывать мне о том, каким он был, мой Эобарт. Я набирался опыта в кузнечном деле, собирая истории о своем отце, и мечтал, что однажды он все же вернется. В семнадцать лет случилось так, что мама заболела. Нам нужно было постоянно покупать лекарственные травы у целителя, а стоили эти травы дорого. Мне приходилось работать день и ночь то в кузнице, то на мельнице, чтобы помочь брату и сестре. А спустя полгода всё закончилось. Я не буду говорить, насколько я тогда разочаровался во всем, что знал раньше: в целительстве, религии. Во всем, кроме знаний и воспоминаний об отце. Когда мне доводилось оставаться дома одному, я брал с полки письмо, оставленное им, и перечитывал его раз за разом, надеясь разглядеть в нем хоть что-то, что помогло бы мне понять. Понять, почему отец так и не вернулся, и почему мама не отправилась на его поиски. Ответы стали приходить ко мне в тот самый день, когда я впервые нашел под материнской кроватью сверток с письмами. Поначалу я был страшно потрясен. Я надеялся, что все эти письма были от моего дорого Эобарта. Но всё оказалось немного иначе, сложнее, чем я мог себе только вообразить. В связке писем были ответы на просьбы моей матери, разосланные в самые раз ные уголки нашего удела. На четырех письмах значился герб города ПаллАрден. Я прочитал их все, по очереди, по датам, чтобы следовать хронологии событий, происходивших в то время, когда мне едва исполнилось два года.
“…Я был бы рад сообщить, что Эобарт добрался до Палл-Ардена, но я не видел его с тех самых пор, как родился Джозеф. Полгода назад мне пришла от него весточка. Он писал, что прибудет. Но по прошествии месяца ожиданий я подумал, что Эобарт передумал. Я так и не понял о причине его приезда. Надеюсь, у вас всё хорошо?” 9:46 столетия Ар-Эорла.
II “В Палл-Ардене Эобарта нет. Мои люди обошли все таверны, все кузницы, мельницы, ночные пристанища и даже злачные места. Следов Эобарта нигде нет. Городская стража так же утверждает, что за последний год не видели никого похожего на моего брата, твоего мужа… Я понимаю, как тяжело тебе будет читать эти строки. Но знай, я продолжу поиски. Ведь может оказаться так, что он остановился на пути в Палл-Арден в Корленколене или Халвирате. Эти деревушки как раз стоят на тропе в Палл-Арден. Если мои подозрения окажутся верными, то мы обнаружим Эобарта. Либо хотя бы найдем свидетельства того, что он был там”. 9:47 столетия Ар-Эорла. III “Одна старушка утверждает, что видела похожего по описанию человека около трех лет тому назад в Корленколене. Но, на мой взгляд, она слишком стара, чтобы помнить такие детали. По
крайне мере, за время нашей беседы она спросила моё имя около шести раз, постоянно ссылаясь на плохую именную память. В Халвирате так же не было никаких следов пребывания в нем Эобарта. Знаешь, моя дорогая невестка, кажется, здесь что-то не так. Когда я с детективом ходил по закоулкам обеих деревень и описывал им Эобарта, они себя как-то странно вели. Поначалу я подумал, что мне показалось. Но затем я стал подозревать неладное.” 9:48 столетия Ар-Эорла. IV “Спешу сообщить, что никаких следов Эобарта я так и не обнаружил… Мои догадки о странном поведении местных жителей, оказались ложными…. Надеюсь, я не обнадежил тебя в своих стремлениях помочь отыскать дорого брата… С уважением, Уорбак Грэмм. 9:48 столетия Ар-Эорла. Последнее письмо было написано кривым почерком, словно писавший его либо спешил, либо сильно нервничал. Письмо, отосланное спустя месяц после того, как мой дядя решил проверить подозрительных местных жителей. Странно было чувствовать это, но я знал, что здесь что-то не так. Внутри все словно съежилось. Я смотрел на последнее письмо из Палл-Ардена, письмо дяди Уорбака, и чувствовал злость. Прочие письма из связки принадлежали судье в Палл-Ардене (9:50 столетия Ар-Эорла), где описывался отказ в прошении о созыве поискового отряда, двум старейшинам деревень Корленколен и Халвират (9:51 столетия Ар-Эорла), и около пяти писем с ответом из Ар-Эорла (9:51-9:54 столетия Ар-Эорла). Когда я увидел их, я не мог поверить своим глазам. Злость внезапно покинула меня. Я открыл письмо из королевского дворца. В нем, рукой одного из советников короля, с его же подписью, говорилось, что пропажи людей в восточном уделе не являются редкостью и что многие одинокие путники могут заплутать в лесах Н’гара, в которых водится великое множество диких зверей. Прочие письма с извинениями описывали лишь беспомощность королевских слуг в делах пропажи людей и прочих ценных материалов, за исключением картин, золотых украшений и членов графских семей. Наступил мой двадцатый день рождения. Я работал в кузнице, сменял почти трое суток своего наставника, кузнеца Гордара Эргарда. Помню, от одного из знатных графов поступил заказ на ковку более тридцати с лишним полных шлемов среднего размера. Я сделал половину необходимого заказа, прежде чем решил передохнуть. Рядом с горном было жарко. Я обливался потом, периодически протирая лицо горячим мокрым полотенцем. В железную дверь кузницы постучали. Я было хотел впустить незваного гостя, как по другую сторону раздался знакомый голос. Он принадлежал Гордару Эргарду. Мой наставник с кем-то яростно спорил, настоятельно рекомендуя гостю как можно скорее покинуть его владения.
- Нет, приятель. Ты уйдешь сейчас же туда, откуда пришел… И слышать не желаю. Так, если ты сейчас же не скроешься с моих глаз, я тебе кочергой твою туго соображающую голову подлатаю. Я это могу, да-да! Голос второго говорящего был тихим, поэтому я не мог определить, кем именно он являлся. А когда жаркие споры стихли, Гордар Эргард вошел в кузницу. Он был злой, как собака, но при виде меня тяжело вздохнул и улыбнулся. - Надо же, какой приставучий... Ох уж эти служивые! Терпеть их не могу. Пришел он, видите ли, ко мне. Долг, видите ли, зовет. Долг? Меня? Да пусть засунет этот долг в свою долговую яму, да поглубже. Проходимец несносный! Тем же вечером, когда мой рабочий день подошел к концу, я попрощался с Гордаром Эргардом и вышел из кухни. На двери со стороны улицы висел листок, а нем было написано аккуратным почерком следующее:
“Мастеровой Гордар Эргард призывается в Палл-Арден на службу герцогу Гэндвенскому, племяннику его величества, по личному требованию самого герцога Гэндвенского”…
Т.Р. Реджилус.
По прошествии дней я заметил, что мой наставник вовсе и не собирается исполнять приказ из столицы. Он сорвал листок с требованием и бросил его в огонь горнила, утверждая при этом, что от такого пламени сталь закалится куда лучше. Но на следующей неделе такой же требования явиться пред герцогом Гэндвенским снова висело на двери. Сжигания листков в горне кузницы продолжалось до тех пор, пока Гордар Эргард не махнул на всё это рукой. Но с его отступлением дело приобрело немного неожиданный поворот. Через неделю двери кузницы были полностью завешаны листками. В то же время в кузницу перестали поступать заказы, а уже изготовленное оружие и доспехи хозяева отказывались брать, как отказывались и возмещать убытки. Мой наставник был вне себя от ярости. С красным лицом и слюнями на подбородке он гневно кричал в окно, называя всех трусами и лицемерами. Всё это время я не знал, как мне обратиться к Гордару, чтобы высказать то, что давно закралось в глубины моей головы. Идею, которую я вынашивал почти месяц. И возможности, которые могут открыться передо мной, если Гордар Эргард согласится мне помочь. Однажды вечером я рассказал ему о своем плане. О том, что я хочу попасть в Палл-Арден, представившись сыном и учеником своего наставника. О том, что я хочу собственнолично попытаться отыскать следы своего отца в этом городе, куда он отправился, и где он навсегда исчез. - Я не уверен, что это безопасно, дорогой Джоз, - отвечал мне кузнец. Он был встревожен, и казалось, что забота о моей жизни была для него чем-то большим. Гордар стал мотать головой в разные стороны, нервно отвечая, что я могу попасть в беду. И что если в Палл-Ардене что-нибудь заподозрят, меня могут отправить на виселицу. – Обман, это нехорошо. И но и с правдой отправляться в это пристанище “благородных” и честолюбивых не следует. Чем меньше в ПаллАрдене будут о тебе знать, тем дольше ты сможешь в нем просуществовать, не попав в беду или ещё того хуже… После долгих часов уговоров, мне все же удалось убедить Гордара, что этот
поступок правильный. Я пообещал ему о том, что буду очень аккуратным, а он, в свою очередь, взял с меня слово, что я буду присылать ему письма, в которых буду рассказывать о том, что происходит, но в слегка замысловатой форме. - Даже бумаге нельзя доверять наверняка, - заключил Гордар Эргард. Так, через полгода после этого разговора, пройдя шесть месяцев обучения основам и хитростям ковки, я был готов к отправке в Палл-Арден. Письмо о том, что кузнец Гордар тяжело болен и что его место в главной кузне Палл-Ардена займет единственный сын было отправлено ещё осенью года 9:63. Мой наставник пожелал мне удачи и я отправился в путь вместе с повозкой с продуктами первой необходимостью, несколькими спальными мешками, двумя дюжинами панцирных доспехов, которые Гордар Эргард надеялся продать в Палл-Ардене, и половину выручки получить вместе с одним из моих писем. Пожалуй, даже я в тот день не знал, какие приключения меня ждут впереди. Не могу сказать наверняка, что все они будут приятными, но будут запоминающимися, особенно для такого молодого и не видавшего мира парня. Мне удивительным образом повезло, когда к моему путешествию присоединился со своей повозкой и мельник. Мы с ним часто общались, рассказывая о своих ремёслах. А когда вдалеке показывались подозрительные личности, они не решались выходить в свет из-за одиноко стоящих деревьев и гигантских валунов. - Одиноких грабителей всегда в этих краях было полным-полно, - говорил мельник, - однажды из Ар-Эорла сюда прибыл член королевской семьи. Ночью в лагере у него и его свиты украли драгоценности и провизию. Шуму было, хоть отбавляй. Через две недели два полка королевских солдат пришли в эти края, а ещё через неделю двенадцать, да… парень, двенадцать человек было казнено по обвинению в воровстве. Королевская стража знает свое дело, но среди тех, кого они отправили на тот свет, был и невиновный. Бедняга оказался не в то время и не в том месте. Итог вышел таков: грабителей истребили и избавили трех дочерей от своего кормильца. - И что, они вот так просто ушли? – возмущенно спросил я. - Ну уж нет, приятель, - певуче отвечал мельник. – В тот же день целая деревня поднялась против королевской армии. Они с виллами и топорами окружили два полка обескураженных солдат и требовали возместить ущерб. - И что было дальше? - поинтересовался я. - Ну, из Ар-Эорла пришел приказ, - сказал мельник, громко кашляя, - солдата, поймавшего невиновного обязали выплачивать семье того бедняки две трети своего жалования в течении двадцати пяти лет. Кажется, теперь он караульный на границе. Да, в Ар-Эорле знают цену справедливости. Вот, за что я люблю нашу королевскую вотчину. На развилке дорог висел листок с искусно нарисованным лицом со шрамами. Типичное лицо преступника. На листке значилось:
“Двести серебряников за любую информацию об опасном преступнике Аганайе Хорке, совершившим побег из К’лакхариду... Четыреста серебряников за поимку живого и триста пятьдесят за мертвого… …обращаться в ближайший аванпост королевской стражи.
9:64 столетия Ар-Эорла. Капитан Кэльк’нур. ” - К’лакхариду? - ошарашено прошептал мельник. - Кому-то удалось оттуда бежать? Бежать из подземной тюрьмы, откуда есть только один единственный выход за двумя дюжинами железных дверей, охраняемых сотней тюремщиков? Если бы не подпись капитана Кэльк’нура, ни за что бы в это не поверил. Я понятия не имел о том, кто такой капитан Кэльк’нур, и я даже впервые услышал о том, что у нас есть неприступная тюрьма, но по заявлениям мельника, капитан этот был очень известным и уважаемым, и на его счету не значилось ни одного поражения, будь он на политической или же иной арене. - Не знаю, слышал ты об этом или нет, но поговаривают, что в здешних краях завелся огромный медведь. Ещё бы ему тут не завестись, - сетовал мельник, - рядом лес, за лесом речка, за речкой горные хребты со снежными шапками. Наверняка он пришел как раз-таки из-за гор. Иначе неоткуда. Медведь? Здесь? В этих краях? Странностей становилось больше по мере продвижения по старому тракту в направлении деревушки Корленколен. Я слушал рассказы своего спутника, а он, в свою очередь, старался не упускать ни единой детали, повествуя то о событиях лет минувших, то о событиях едва произошедших. Он дал мне несколько ветхих страниц, вырванных из книги под названием “Долгий путь. Места северного Эорла” под авторством Кемберди Кемба. На страницах значилось следующее:
“… Едва я ступил за порог чащи, передо мной открылась удивительная картина. Я собственными глазами видел, как змеи ползли вверх по горе. Я решил выяснить, что же заставляет этих ползучих тварей так стремиться на вершину исполина. После долгих скитаний по окружному тракту я, наконец, нашел безопасный путь на гору. Подъем занял почти две четверти дня, но когда я добрался до вершины, узрел картину столь поразительную и невероятную, что поначалу попросту отказывался верить своим глазам. Передо мной лежал орел размером с волка. Он был убит. В десяти локтях от него лежало гнездо, а в нем яйца…” На втором листе было продолжение этой истории. Я аккуратно положил его на свои колени и принялся изучать: “Я услышал тихое шипение, которое исходило откуда-то со стороны гнезда. Приглядевшись, я рассмотрел гадюку. Она была травяного цвета и удачно скрывалась среди мелкорослой травы, что позволило ей поначалу скрыться от моих взора. Когда остальные змеи добрались до вершины, они одна за другой, поползли прямо к гнезду. И тут случилось то, чего я попросту не ожидал увидеть. Гадюка стала защищать орлиные яйца. Она набрасывалась на своих сородичей, впрыскивая в них яд. Когда всё закончилось, я решил осмотреться. К глубокому сожалению, гадюка погибла в схватке и остальные змеи добрались до своей цели, мне не удалось взять её на изучение. Но я обнаружил коечто после. Оказалось, гадюка защищала не только гнездо орла, но и свои яйца, которые она так удачно спрятала прямо за орлиным выводком… Могла ли она убить того орла? Или же они как-то сосуществовали вместе? Никогда не видел ничего занятнее природы северного Эорла…” - Вот такие дела тут творятся, мой дорогой друг, - заключил мельник, когда я дочитал отрывок из заметок путешественника и исследователя Кемберди Кем-
ба. Я хотел было поинтересоваться, откуда у моего спутника вырванные странницы из такого интересного путеводителя, но взглянув на это с другой стороны понял, что место, откуда я родом, не всегда учтиво встречало рукописи, какими бы древними они ни были. В моем городке люди могли делать с книгами что угодно: вырывать из них страницы(что было необходимо, в основном, для кулинарных или прочих целей, связанных с ремеслом), жечь, иногда даже использовать, как подстилку. Артур Пех
Редактор - Влада Мамедова Корректор - Алан Хадаев Фотограф - Роберт Кудзаев
Номер подготовил - Алан Хадаев