Иван Клиновой
ОФФТОП-ПОРТРЕТ книга стихов [2017–2019]
Красноярск [2020]
ББК 84 (2Рос=Рус)-5 К49
18+
Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и при техническом содействии Союза российских писателей.
К49 Клиновой Иван. Оффтоп-портрет: стиховторения / И.В.Клиновой: Красноярск: Литера-Принт, 2020 - 98 с.
В книгу вошли стихи последних лет.
ISBN 978-5-907232-66-2
Книга распространяется по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 c b И. Клиновой, стихи, 2020
Игра в щекотку
*** ...как медное изваянье, как бронзовое распятье... Nautilus Pompilius Ты появляешься в кадре дверного проёма С ниткой тампона, зажатой в понятных губах, И говоришь мне с улыбкой: «Вставай же, кулёма, Этот постельный комплект весь тобою пропах». Столько доверия кроется в крохотном жесте, Столько тепла в поцелуем скреплённых словах... Если вселенная гладит меня против шерсти, Всё ещё есть, кого гладить в приятных местах. В утреннем тигле подсвеченной солнцем квартиры Нежность со страстью смешало в столь крепкий стояк, Что позавидовать могут иные менгиры, И никогда этот самый напряг не в напряг. Кадры меняются быстро, не видно ни склейки, Но всё равно я хотя бы один сохраню... Грустный Бутусов меняет свои батарейки И улыбается новому, яркому дню.
5
*** Чтобы высушить город уже не хватит Никаких прокладок и промокашек. Мы не то, что из комнаты, – из кровати Не вылазим, из тёплых мужских рубашек, Из объятий, подколов, игры в щекотку, Ни на чём не основанной веры в то, что Никакому быту такую лодку Не разбить, иначе – нельзя и тошно. За пределами стен (и ещё балкона) Происходят погода, ремонт и ругань, Только мы друг о друге молчим влюблённо И никак не хотим отпустить друг друга В этот город промозглый, во тьму и морось. И кому бы из нас ни пришлось остаться, Всё равно это будет – нельзя, и порознь Не случится уже никакого танца Двух теней на стене, потолке и шторах, На межкомнатной двери, на книжных полках И на креслах напротив, сидеть в которых Мы не будем ещё, я надеюсь, долго.
6
*** Миг статичен и кинестетичен: Человек расплавлен и разлит. Беовульф приходит к Беатриче, К Лилу Даллас ластится Лилит. Тот – за скобки, эта – за кавычки, Но выносят стыд, как старый хлам. В объективах угнездились птички, Но фотографировать – харам. Только наблюдать, запоминая, Только вспоминать издалека, Что Будур целует Будулая Справа от шестого позвонка, И тела – как лигатуры квенья, И постель – как прелая листва... Кто сказал, что чудное мгновенье Неостановимо? Чёрта с два!
7
*** Картина в бежевых тонах: Кровать, расслабленное тело... Неизрасходованный страх Наиближайшего прицела Витает в воздухе, когда Ты куришь в медленной постели, А за окном идёт среда... Но секс ведь не имеет цели: Он сам и альфа, и самец; Он сам и самка, и омега; Сплетенье солнц, разрыв сердец; И бесконечна только нега. И только здесь и навсегда Есть осязание и зренье. Пусть за окном идёт среда, В квартире – дым и воскресенье.
8
*** Мы курим в приоткрытое окно. За ним – зима, аптеки и бутики: Деревья в белоснежных кимоно И манекены в одеяньях диких. Но только отраженье уголька В твоих зрачках, невидимых иначе, И чувство, что особенно близка Сегодня и сейчас, – хоть что-то значат. А дальше больше – даже сотый раз, Как будто первый – дрожь и осязанье, И осознанье, что никто из нас Не сядет за компьютер и вязанье, Покуда, за пластом снимая пласт, Не подберётся к са́мой сердцевине Другого. Отшелушенный балласт Останется деталью на картине, Как то окно у кролика в зрачке, Стоп-кадр мгновения в миниатюре... Так мы с тобою замерли в броске, Но нас уже не нарисует Дюрер.
9
*** Не найдя, где у времени вспять, Провожать, притворившись вокзалом. Снова встретить и жадно гулять, Засыпать под одним идеалом. Пропуская болезни сквозь дым, Испытать неземные оргазмы, Вновь гулять до последней звезды И уже не считать, сколько раз мы Выходили курить на балкон, А с балкона соседнего дома Золотистый смешной покемон Нам махал, будто старый знакомый.
Буллет-тайм
*** Одним бы – торговать лицом вприсядку, Другим – всю жизнь тихонечко любить, Фетиш у третьих – призывать к порядку Двух первых, усмиряя плоть и прыть. Мир вертится вокруг войны и мира, Любви и смерти, и опять войны. У каждого есть свой кусок фронтира, И фриками всегда окружены, Хотя для них мы, как один, – фаранги, И крайне сложно предсказать, когда Париж покинут розовые танки, Когда мечетью станет Нотр-Дам, Когда никто не вспомнит о пожаре И лопнет от всевластия кольцо, Когда, партнёрку в темноте нашарив, Партнёр попросит: «Сядь мне на лицо!»
13
*** Мы что есть молча спорим о вещах, Сомнительных со всех возможных зрений, И разговор, как царь Кощей, зачах Над златом непроизнесённых мнений, И речь красна, как скатерть, в полстола Пропитанная полусладким кратным, Ведь ты сегодня не меня ждала, И все тригонометрии обратны. И, мысли на простейшие дробя, Я молча пялюсь на вино и брашно, Но ты поймёшь, что я люблю тебя, А с кем ты будешь спать, не так уж важно.
14
*** Рука на пульсе, жменя на промежности, Полжизни – на тебе, как на войне, Но пуля со смещённым центром нежности Когда-нибудь достанется и мне. И раненому – только ощетиниться. В ответ на вопль женщин всей Земли Мне хватит силы прохрипеть мужчинисто: «Будь милосердна. Лучше пристрели!»
15
*** На селфи будет выглядеть сердито Небритый и седеющий мужчина, Но он уснёт и афро-Афродита Поднимется из пены капучино. В потоках боттичеллевского света Шагнёт на идеальную веранду, Протянет руку в золотых браслетах И уведёт в свою страну – Ваканду, Где говорят на ко́са и на квенья, Где он закат увидит наилепший, А позже Афродита без стесненья Сама предложит разделить inception. Споткнётся ли волчок, однако, тайна. И может, апорийнее Зенона Падение в формате буллет-тайма Похожего на Монолит смартфона.
Чёрный ящик
Определение поэзии Борису Кутенкову Эвристику включила Эвридика, И всё равно непознаваем слон, И тетраграмматон – хоть имя дико! – Пытается прорваться сквозь заслон. А кажется – на расстояньи клика Любой ответ, и гугл со всех сторон, Но ты ещё попробуй сочини-ка Вопрос, не породив оксюморон! Измазала язык бескостяника, Испортив пробу крайнего мазка, И слог за слогом каплет с языка, Но за резец берётся Эвридика И бьёт в район нервического тика Бесцельного, но цельного куска.
19
*** Вскрывая грудные ветви Навстречу дождю и ветру, Я следую новой фетве, Чекаю другую Федру. Вносимые коррективы За скобки выносят город, Но сдать эпигонам Фивы Без капли чего за ворот Нельзя. Если в каждом мифе Не будет немного правды, Зачем бы неслись на рифы Бесстрашные аргонавты? Зачем бы на цельном свете Змеились границы трещин? Но ветер найдёт в поэте Всё те же простые вещи: Смартфон, сигареты, кофе И маленький чёрный ящик, Похожий на уголь в профиль, Всё пишущий, настоящий.
20
*** Набравши полный рот горелых спичек, Ты можешь выжить изо всех привычек, Не выбирая, в коей виноват, Не ставя на полях блокнота «птичек», Но, выжавши из лампочки сто ватт Холодного, беспримесного света, Ты можешь намахнуть за всё вот это И спичками – опять же – закусить, Поскольку бесполезнее поэта Не так уж много пьяниц на Руси.
21
*** Декабрь, докембрий... Нетрудно попутать эпохи, Покуда и сам, будто окаменевший помёт, А скоро и время на медленном-медленном вдохе Замрёт, и тогда только палеонтолог поймёт, Что это не ты, а эпоха питалась тобою, И вспомнит про хищные вещи далёких веков, Достроит картинку: вот здесь ты ходил к водопою, Вот здесь в первый раз увернулся от блочьих клыков, Вот здесь век повис у тебя на плечах мандельштамом, Его самого саблезубый схарчил гумилев, – Звено за звеном пищевые цепочки упрямо Прочтёт по узорам говна, к декабрю прикипев, Потом микроскоп наконец-то оставит в покое, Суставами хрустнет и молча посмотрит в окно, Где тот же декабрь-докембрий, и что-то такое Поймёт и открытье опять уберёт под сукно.
22
*** Когда сведётся жизнь к венозным бляшкам И смерти обозначится черта, Моим стихам, как старым хахаряшкам, Настанет свой чердак. Не из-под палки, не из-под пантеры, А просто в ручке кончатся черни... И сколько б ни менялись интерьеры, Чердак всё сохранит. И если у далёкого потомка На выброс не поднимется рука, Мои стихи останутся в потёмках Родного чердака.
23
*** Врачебный консилиум над пациентом кольцо Сомкнёт и к кончине отложено приговорит, И ангелы слезут с иглы пересесть на лицо, А все, в ком не умер Кобейн, перейдут на иврит. Шанель и Кензо беззастенчиво в моду введут Линейки духов с формалином и нашатырём, Хозяева детской площадки приспустят батут, Монстрация вздёрнет плакаты «Мы все не умрём». И горло, которым идёт менструальная кровь, И лёгкие, в сотах которых засахарен мёд, – Смартфону лишь повод насупить свою монобровь И сделать вальяжное селфи ногами вперёд. Майдан перейдён, пациенту отключен вай-фай, И признаки жизни лежат на монтажном столе... Не скажет никто «Александр Сергеич, вставай!», Поэзии нет и не будет уже на земле.
Генератор глайдеров
*** Tell me would you kill to save for a life? Tell me would you kill to prove you’re right? 30 Seconds To Mars 30 секунд до Марса с примесью Канье Уэста – Шесть с половиной минут разговора с самим собой. Жизнь без прокрастинации и протеста Кажется невозможной, как «боже мой» В чёрствых устах заядлого атеиста. Девочка Элли, где ты? Домик твой унесён, А робот, произносивший «астелависта», Ходит за мной по пятам, вспоминая всё. Выжить? На выход? На местности нет привязок. В линиях улиц виден мальтийский крест. Убереги нас Джон Картер от этих сказок! Если свинья и выдаст, то бог не съест. Мне всё это видно в дыру в потолке яранги, Кто-то же должен смотреть без конца муру. На розовом танке въезжает джеддак Зоданги В разрушенный Гелиум... Скоро и я умру.
27
*** Я пил из черепа мате И думал с теплотой, Что сколь бы Йорик ни ацтек, А умирать – отстой. Пока напиток мой горяч И полон калебас, Я откажусь, когда палач Вдруг пригласит на вальс. Я пил, и пью, и буду пить, Я подобрал бар-код, И ариаднутая нить Меня ведёт в обход, Я всё брожу по краю ржи, Мотнёй своей звеня... Бомбилья, милая, держи, Над пропастью меня!
28
*** Вере Полозковой На багнутый софт обновление накатив, Твой кардиотерапевт потирает руки. Всё, что останется: пепел и негатив. Фантомные боли от бившей под дых разлуки Муаром пойдут, потихоньку сойдя на нет: Хвостом по воде и – адью, золотая рыбка, – И заново можно целиться в кошонет, Надеясь, что в старом софте была ошибка, А в новом она исправлена. Но не лги Хотя бы себе, не гляди сквозь разрез никаба: Брони у тебя – только шапочка из фольги, Трусы из свинца и бесплатный аккаунт PornHub-а.
29
*** Как сарынь на кичку и саранча, Чей-то голос рубит язык с плеча, Ни одним махаоном не побивахом, И башка летит башлыком бренча, Бровь себе рассеча о шальную плаху. Зарастёт зарёю и снытью впредь, Не сумев сморгнуть одесную мреть В перемёты гербарию, декупажу, Чтоб сырую землю дыханьем греть Час быка ли битый, аль третью стражу. Но покуда Конвей ведёт конвой, Генератор глайдеров как живой – То идёт, не качаясь, то смачно кычет, То качнёт всклокоченною кормой, В новый рейд уходя изо всех кавычек.
30
*** Свет фонарей – что разженили чай, И в воздухе зависшие гранаты Шмелей не манят. Стыдного ключа Не имут ноты, в чартах виноваты Не более, чем в смерти – виноград, Пошедший горлом, но не тем, а этим: И только мы остались тут и бредим, И ёмкость бреда – 100 микрофарад. Но кто идёт дорогой не прямой, Тому и география квадратна: Бросается под ноги шар земной, И вот на попе, как на солнце, пятна. И спешно поседевшие шмели Летят под крону чёрному бонсаю, Который шепчет: «Всё, я испускаю Последний свет на корюшке земли».
31
*** За всю свою бессмысленную жизнь Ты ни одну не выучил команду, И сколь ни ерепенься, ни ершись, А нечего добавить к амперсанду, Который ключ скрипичный заменил На нотном стане папиллярных линий: Не ты ушёл с орбит своих светил, Светила превратилися в эриний. Дави, дави на скользкую педаль Негужевого транспорта – орга́на, Пока невыразимая печаль Не вскроется, как паспортная рана, И не предъявит полные права На каждый шаг никчёмной жизни разом: Не ты расслышал, как растёт трава; Трава твоим заслушалась рассказом. Но только боль возможна поперёк, Всё остальное – вдоль и по теченью. Ты никого не выжил, не сберёг, Ты был подобен странному растенью, Ползущему во тьме больших корней К чужим бокалам, полным саперави: И нету нот ни чище, ни черней, И к амперсанду нечего прибавить. 32
*** Не поминайте лыком! И даже между строк! Всё то, что было зыким, Имеет свой ценок, И в королевстве дымно, И зеркала кривят, И память легитимна Вразброс, а не подряд. Всем Йорикам – по роже, Преемники сбоят, Но из пустых в порожних Льют то елей, то яд. Глубоковводна глотка, Дыханья – полный зоб... Но шелохнётся лодка, Когда сойдёт Эзоп На берега запрета, Где чтут обоих двух, И раковины света Предложит тем, кто глух. Прикладывая к уху Лекарственный софит, Не разбудите Ктулху, Он очень чутко спит. 33
*** Мы извлекали боль из-под стола, Мы излучали воздух понаслышке, И жизнь себя квадратнее вела, Не пряча волосатые подмышки. Покуда обесцвеченным теплом Не покрывались нивы и напевы, Мы думали, что нам не поделом И что у нас прекрасно львины зевы. Но каждый раз вгрызаясь в удила, С усилием распахивая шоры, Мы извлекали боль из-под стола, Как амбюшуры снявшие мажоры. И постепенно вызрев и взопрев, Отдавши дань одежде и одышке, Пускали всё и вся на обогрев, Но излучали воздух понаслышке. Так, день за днём сминая в нежный ком, Жизнь становилась выпуклей, овальней, И всякий, кто не с нами, был влеком Рассчитанной на всех избой-читальней. Но нивы и напевы подвели, И оборзевши, мы преобразились, А наши лодки сели на мели, Где нас уже и поджидал Озирис. 34
*** Я человек на самой грани фола, Ещё чуть-чуть – уже орангутан. Чему меня не научила школа, Так это дёргать вовремя стоп-кран. Я сам себе чума на оба дома: Гертруды пьют, а йорики мертвы, Глаз Одина подъела глаукома И зайцы обкурились трын-травы, И в вышних волочках, и в верхних вольтах, И грянул гром, и не растёт кокос, И люди в килтах, и коняги в пóльтах – Смешалось всё и мчится под откос. От коз? Отказ? Идёт DDoS-атака На мозг, готовый лопнуть, как арбуз. В путеводитель «Милая Итака» Впишу: «Не жди меня, я не вернусь». Я встал на рельсы саморазрушенья. «Опять по шпалам» – невозможный зуд. Стоп-краны или корешки женьшеня Меня от этой гонки не спасут. Я человек. Пока ещё. Недолго. Распродавайте акции. Обвал. В какое море ни впадала б Волга, А я впадаю прямо в абырвалг. 35
*** Всё у меня хорошо – с головой проблемы. Психика явно готова пойти вразбрызь. Стоявший на стрёме не уберёг триремы. Эй, Терминатор, вернись же за мной, вернись! Сны почему-то всё время – в чужую руку. С книжкою Карнеги влезу ли на карниз? Дайте Емеле джина, а Вольке – щуку, Чтоб наконец-то исполнился мой каприз! Воздух меня не выдержит – я не верю. Даже в себя, а уж в Боженьку – вообще. Мир-то поймает. Заметит ли он потерю? Я же не Нео в чернющем, как мысль, плаще. Всё у меня хорошо, только нервы шатки: Словно шумел камыш и шипел шашлык. Хочется дать пинка небольшой лошадке, Той, что, везя калым, привезла кирдык. Штурман, приборы? Двести. Взавый – приборы! Взвоют моторы от горечи и тоски. Хаосы, вирусы, счётчики, коридоры – Это реальность, точнее, её тиски.
36
Всё у меня хорошо, я нужды не знаю. Лишь по-большому, по-маленькому – и всё. Но почему я так долго иду по краю Поля ржаного и кто же меня спасёт? Нет никого. Терминатор давно заржáвел. Сам у себя и стою, как дурак, над душой. Там хорошо, где нас нет. Например, в Варшаве. И у меня – не отлично, но хорошо.
37
*** Все слова неслучайны и чем-нибудь да чреваты. Жизнь к тебе повернулась спиной – расстегни ей платье. Сочини же молчанье и выруби сотни чатов, Из которых летят сердечки и кружки латте. На одних обнимашках, особенно, виртуальных, Далеко не уедешь – у них КПД мизерный. Потому и город вокруг тебя – Гроб-Хрустальный, Что ты явно носитель СПИДа и прочей скверны. Вот же был тугосеря, дорос и до тугодума, И поэзия смерть попирает по всей футболке. Ну, а то, что уже столько раз подводила сумма, Знать, самум из тебя не вышел – сквозняк и только. А кому на тебя не пофиг, так те далеко-далече И молчат, и не знают, что мальчик созрел – фурункул... Неприкрытые бледные ноги кладя на плечи, Жизнь к тебе повернулась лицом – и позируй Мунку. Злись, юродствуй, бесись, посылай всех пешком в Анкоридж, Не скупись на фигуры высшего эпатажа – Никаких егерей покерфейсом не объегоришь, Все давно уже знают, что ты монстр-трак и няша. И когда на тебя вновь накатит хандры Харибда, А с другого конца подберётся уныльцы Сцилла, Загляни на поля пожелтевшего манускрипта: Там ещё обитают драконы, там место силы.
Кусок минтая
*** Вместо лапы на счастье получишь ли счастья на лапу, Если, свет принося, ты уносишь и холод, и тьму? Не хватает кц, чтобы тут же купить гравицапу И сменить этот глобус, устав объяснять, почему. Потому что, наставивши клякс, видишь белые пятна: Ты писал молоком, – но за сотни промысленых строк Мир не платит тебе ни пословно, ни покиловаттно, Только снег переводит на карту зарплатных дорог. Потому что фуганок уже не выводит ни фуги, Запорошен опилками старыми добрый верстак... Бьёшься бабочкой бледной в немытые стёкла фрамуги: Цапа есть, но ведь с цапой ты можешь, увы, только так –
41
*** Дмитрию Воденникову Каждый день находя новый способ сойти за другого, Человек устаёт и беспомощно сходит на нет. Он мечтал, что когда-нибудь сможет взорваться сверхновой И светить не десятку, а ста миллионам планет. Но ему подрезают закрылки и гонят сквозь рамки, Норовят обыскать и найти хоть какой контрафакт. Хочешь в дамки? Бурлачь! Для тебя приготовлены лямки. Шаг не в ногу – уже экстремизм, пропаганда, теракт. Столько способов сбруи: от веры до психиатрии, – Стоит только поддаться толпе и она понесёт... Каждый день становясь всё искусней в своей мимикрии, Человек превращается в функцию. Синус, и всё.
42
*** Всё больше слов подчёркнуто чреватых, Всё меньше смысла что-то говорить. Мы бесконечно ищем виноватых, Теряя ариаднутую нить. Мы с аксиомою покочановой Наперевес идём рубить с плеча Всю правду-мантру – исподволь и вдоволь, Ведь смерть уже не повод промолчать, А просто повод. Просто casus belli: Тем – броневик, а этим вот – карниз. Сердца и души наши огрубели, А нервы рвутся – только прикоснись. Но копотью покрытая планета Не копит опыт лепету в пандан, И всё, что нами сыграно и спето, Переведёт ли нас через майдан?
43
*** Если б только Марсуф и слушал, как ты растёшь, То, наверное, в мире не было бы войны, И слова, от которых всегда пробирала дрожь, Не слагались бы в песни, пальцы и валуны. Если б ты не снилась людям издалека, То они бы не знали, насколько их дом – sweet home, И намного бы легче тянулась к ружью рука, А убить, вероятно, и не было бы грехом. Если б только ты и взрывала асфальт и мреть, То войны побрякушки не были бы в чести, Никому бы никто не приказывал умереть За ещё один клок земли, где тебе расти.
44
*** Вокруг война и рушатся контексты, А человек выходит покурить Не потому, что он задумал бегство (хотя задумал, что уж тут юлить), А потому, что не хватает света И каждый шаг в подробной темноте, Как veni-vidi-vici и вендетта, Ведёт от смысла к резе и черте, И человеку не за что держаться, И шаткий воздух скользок и нетвёрд: У алфавита больше нету шансов, И все слова подчёркивает Word. Но кто кому подносит зажигалку, Уже не важно, и кругом война, В которой выжить можно только Халку, Да и тому в конце концов хана.
45
*** Без автосэйва человек живёт Чуть-чуть, до перепада напряженья. К нему приходят в гости Фрёйд и Фёт, Приносят чай с кривульками женьшеня, И долго разговоры ни о чём Ведут по часовой, а то и против, Один другого назовёт хрычом, Заносит их на каждом паваротти... Но человек не сохраняет всё, Не сохраняет как... Система рухнет, И перепада не перенесёт. Reboot... Reborn... ...и вновь они на кухне.
46
*** Говорить – поскольку ещё способен. Умирать – поскольку давно пора. Только Кристофер, мать его этак, Робин Всех найдёт отсюда и до утра. Вспоминать – сусеки полны картинок. Поступать – движение, Кеттлер, жизнь. У Лоретти, мать его, Робертино Все слова – не мальчики, но мужи. Починять – не примус, так балерину-с. Почитать – не бога, так пятерню. Если не полюблю, вероятно, двинусь, Но Васильева Сашу не обвиню. Но когда говорить не имеет место, То Лоретти с Робином пьют коньяк И Васильев как человек-оркестр Им играет сальсу и краковяк.
47
*** Уходи из города на попутках, Убегай, пока не растратил гнев: Слишком мало повести – в незабудках, Слишком скован будешь – обледенев. На коньках заусенцы, в кармане рында, На груди наколотый Буссенар Не дают забыть, что бывает стыдно Только тем, чей выдох – угарный пар. Если смех, краснея и пунцовея, Всё никак не впишется в схиму схем, Прилетит на помощь зубная фея: Выбьет пару сбоку, и нет проблем. А поскольку доктор к тебе не едет, Вытри сопли кошкой и дуй в дуду, Чтобы всем на свете хватало меди Хоть на тазик «Цезаря» раз в году. Даже если градусник не оттает, Буссенар, наколотый на груди, Разморозит сердце – кусок минтая – Сунет в руку, скажет: «Давай! Иди!»
48
*** Вырвись сквозь все препоны, табу, границы В город, где ты – никто, где язык – чужой, Где на тобой исчёрканные страницы Солнышко светит так, что relax, enjoy. Там, где у края карты тебя драконы Ждут, чтобы кофе пить и смотреть закат, Для говорить достаточно токипоны. Да и драконы лучше людей. Стократ.
49
Без дышать
*** Когда идёшь привычною тропой И под ногой расшатана брусчатка, И ежедневной серостью скупой Безвольно переполнена сетчатка, И город, проклинаемый тобой, Весь движется, ни валко и ни шатко, Ты пломбы рвёшь дрожащею рукой, Чтоб твой кулак наполнила свинчатка. И каждый шаг даётся вопреки, И нервно перекручены колки, И челюсти сжимаются до хруста, И если не найдётся антидот, Бикфордоф шнур в петлице расцветёт, Чтоб стало в мире и светло, и пусто.
53
*** Нам не дано предугадать, Как нас накроет и взорвётся Брусчатки обрусевшей гать Провинциального болотца, Знакомого от а до ять, От тех желёз и до «железки», От вечных окриков «стоять!» До паутины в перелеске, От вымиранья в январе До урн, чадящих, как мангалы, На раскальяненной жаре, – Такие мы, провинциалы, И огребём в конце концов, Но снегом вскормленные грядки, Храня озимых подлецов, Не отморозят нам взрывчатки.
54
*** Не человек, а скомканный чертёж На слом предназначавшейся пиньяты, А ты ещё надеешься и ждёшь, Но все былые музыки разъяты, И далее – не более, чем шум: Шуршанье, скрипы, шорохи по Кунцу... – Ах, вида крови я не выношу. – Подумаешь, каких-то пара унций! И все, кому ты слал May Day и SOS, Склонились к расхераченной пиньяте: Диагноз превращается в прогноз, И ни черта он не благоприятен.
55
*** #яумрувкрасноярске читаю на каждой стене. Человек не скотина, но верится в это всё реже. Люди в чёрных машинах тела наши держат вчерне, Нашим душам забанивши выход в астрал и на стрежень. «Не дышите!» – сказала мне женщина в строгих очках, Шаря миноискателем где-то в районе Шираза. «Я и так не дышу. Я своё отходил в новичках. Мне Поздеев уже подмигнул из-под противогаза». «Без дышать не останемся» – мантра не хуже других. Только чёрное небо над нами всё дольше и чаще, И уже не спасает зелёное море тайги – Дым отечества, как ни дыши, не становится слаще. И покуда за нас всё решается вдруг, с кондачка, И покуда любой, кто не в чёрной машине, – дожитель, Я по-прежнему жду, чтобы женщина в строгих очках, Улыбнувшись, сказала заветное слово: «Дышите!»
56
*** В городе карих вишен всегда темно. В лучшем из случаев – пусто, как в калебасе. Как ни переключай каналы – одно кино, Чтобы заколебаться. Город, не предназначенный для жнивья, Город, которому так не хватает дуста, Все твои дочери, все твои сыновья Сквашены, как капуста. ВИА «Предсердье» лабает корявый блюз, Взявши на вооружение лишь дисторшн, В хилой надежде, что минус на минус – плюс, Только всё гiрше и горше В городе карих вишен и жить, и ждать Счастья от счастьеупорной архитектуры: Если рассохшейся ставней скрипит гештальт, В дырах и убещуры. Город, в котором смеяться запрещено Сводом законов под ником «Пакет Прокруста»: Смотришь в окно Овертона, а там – темно, И в калебасе – пусто.
57
*** Лучший вид на этот город... Иосиф Бродский Сдача листвы, будто ворох двухсотрублёвок; Воздух, застрявший в горле анальной пробкой; Чёрного неба испорченный подмалёвок – Мир, с двух сторон ограниченный левой скобкой, Катится в тартарары... И куда ни вклинься – Силы не хватит, ума, на крайняк – удачи, Чтобы собрать всё солнце в большую линзу Да и спалить этот город к чертям собачьим! Может, у Гарина стырить гиперболоид? Может, ещё чего-нибудь отчебучить? Или тоска по счастью того не стоит: Сколько ни пыжься, а завтра не станет лучше? Сколько ни майся, а вечно – один сценарий: Полдень, кофейня, автобус, опять квартира. Сдачи листвы хватит разве что на гербарий. Из подмалёвка не выйдет картины мира.
58
*** На башнях перебиты прейскуранты, И камеры обскурвились давно, И плиточку кладущие мигранты Киянки добывают из фо-но. В доступных и достаточных бермудах Прохожие наивны и мудры, Их лица отражаются в талмудах Бук-питчингом пропатченной лит-ры. Дразня народ мулетами раздатки, Толкутся матадоры у метро. С билбордов полнокровные мулатки То грудь покажут мельком, то бедро. Под ними многократные мамаши («подай, милок, не то – аллах акбар!») И Будда, принимающий маваши Как полноценный и прекрасный дар.
59
*** ...a cemetery where I marry the sea... Red Hot Chili Peppers Сведённых судорогой лапищ Надгробных елей и оград – Я не люблю советских кладбищ, И в землю эту лечь не рад Ни телом, выдохнувшим насмерть Свою последнюю мечту О «море, море», плеоназме, Давно скопившемся во рту; Ни тем, что, кажется, душою Когда-то было в свой черёд, А нынче дышит анашою И не боится, что умрёт, Но что умрёт вдали от моря Фигурою при счёте «три» На сто-каком-то там повторе Херовой родины внутри.
60
*** В непотопляемой тоске Плыву куда-нибудь отсюда. Гроза успела в марш-броске Наделать городских этюдов, И всё размокло и плывёт, В глазах двоится и троится, И каждый встречный пешеход – В сосуд налитая водица. А так хотелось утонуть, Шагнуть за клоуном в ливнёвку, Поскольку выучена жуть Не покупать себе обновку, Беречь обноски, хохотать, Когда противно или страшно, И землю рыть за пядью пядь, Всегда готовым и вчерашним. Но всё меняется, течёт, И акварелен каждый третий, И пудрой скрытый недочёт Бревном в глазу средь этой мрети, И я на маленьком плоту Своей тоски неупразднимой Всё тру намокшую манту И дую в парус-фотоснимок. 61
Перекати-боли
*** В хрустких пальцах – отложения тротила, В мятых лёгких нагнетён пропан-бутан, Да и девушка, которая любила, Далеко-тепло за много-много стран. Человек из агрегатных состояний Выбирает вечно хаос и невроз. Dolce vita и Марчелло Мастроянни, Только вы и происходите всерьёз. А вокруг такая Матрица, что спиться Даже просто чаем Шляпника легко. Ну и что, что Элли снится заграница, Человек в любой момент моргнёт курком И не станет ни бушприта, ни флагштока, Лишь компáс, всё дальше welcome’ом влеком. Жизнь прекрасна, но прекрасное жестоко Не заманит больше бегать босиком.
65
*** Манкируя афтепати, Напишешь оффтоп-портрет, И скажут: «Ты, видно, спятил – Выпячивать этот бред!» Но я это не случайно, Не с бухты, не от балды... Я вижу оскал скайлайна И кариеса следы. Запечатлевая эту И прочую красоту В отмазках оффтоп-портрета, Я не подвожу черту, Я не составляю чарты И не раздаю наград. Всего лишь тасую кадры, Доставши афтеппарат.
66
*** Дубляж, бубнёж и прочие субтитры, Ночной сеанс ремастеринга звёзд, И лишь Марию Магдалину Дитрих Не исцелит от бесов мистер Фёст. Уснул тапёр, «Тархуном» залит клавиш За горизонт спускающийся ряд. Кого ты пригласишь и обезглавишь, Заранее тебе не говорят, И ты идёшь встречать ближайший поезд, Ловить коляску, кольцевать шоссе, Как человек, нажавший кнопку «поиск», Но спутавший глиссаду и гляссе. Пусть наизнанку наволочка ночи, Но зрители простят и этот ляп, Поскольку сами светят, что есть мочи, И бесконечно вре́менна петля.
67
*** Дмитрию Мурзину «Мой милый друг, я шлю тебе привет С границы между...» приступами боли. Ландшафта немудрящий трафарет Однообразен и прямоуголен. Тут, сколько ни гони велосипед, Луга глухи к твоим мольбам и матам, А все ларьки закрыты на обед, Но это не мешает быть поддатым Ни слесарю, ни кесарю, пока Не наступает время пересменки, И к пистолету тянется рука Моя – за недоступностью коленки. И так уже незнамо сколько лет, Испытывая перекати-боли, Я за приветом шлю тебе привет, Покуда не отняли все пароли.
68
*** Александру Переверзину Сырдарья вероятна не более, чем Эверест, Эйяфьядлайёкюдль и какая-нибудь Амазонка, Потому что оркестр, собиравшийся грянуть окрест, Не посмел разбудить прикорнувшего с краю ребёнка. Для кого я в букет собирал столько роз и ветров, Что теперь ими урны забиты на всех перекрёстках Городов, где я часто психически был нездоров, Из большого ребёнка спеша превратиться в подростка? А когда заединщик и автор подробнейших схем Отступленья, ощерясь, и стал отступленья причиной, То, никем побывавший, он так и остался никем, А вконец озверевший подросток очнулся мужчиной. Но мужчина ребёнка в себе сохранил, на краю Уложил его бережно спать, подоткнул одеяло И опять затянул колыбельную про Сырдарью, Чтоб, когда он проснётся, она вероятнее стала.
69
*** По молодости были очень пылкими, А нынче порастрачен весь настрой, И пахнет снег несвежими опилками, Подгнившим мясом, прелою листвой. По молодости были очень резкими, Старались избегать привычных троп, И вот – всю жизнь довольствуясь обрезками, Уже не можем жить за весь потоп. По молодости все казались вечными, Казалось, ошибался Паркинсон, Но шкафчик полон склянками аптечными, Скрипим потёртым сёдлам в унисон. Вся жизнь прошла в известном направлении По стрелочкам из трёх координат: Пункт назначения – не откровение, И, кроме нас, никто не виноват.
70
*** Мы бережны не с теми, с кем должны: Нас тащит, как прибоем валуны, Сбежавшие из-под руки Сизифа, И все на междометия бедны, Покуда кто-нибудь не крикнет «сифа!». И человек срывается с горы Под тяжестью уморы и муры, И перевранной радостно «шизгары» – По правилам пожизненной игры Вокруг молчат гусыни и гусары. Привычно замерев на раз-два-три, Сизиф о волны тушит волдыри, Потом сгребает сбагренные глыбы И выдыхает: «Что ни говори, Мы бережны не с теми, с кем должны бы».
71
*** ...и достаёшь слезу из пачки сигарет. Мария Маркова Чем дальше в лес, тем горестней прогноз, Тем и котомка легче за плечами, Но если есть в кармане пачка слёз, Не стоит возвращаться за ключами: Забыл и всё. Теперь иди вперёд, Покуда бензобак наполнен болью, Иди, считая каждый поворот, Прими планиду перекатиполью. Не думай, не жалей, не призывай В попутчики ни ветер, ни привычку У всех прохожих спрашивать вай-фай, Спустив на дым последнюю наличку, – Всё это больше незачем, поверь, Теперь, когда печаль – твой навигатор. В котомке за плечами – только дверь, Ключи – забыты, где-то и когда-то.
72
*** В паху ни одного седого волоса, Стакан уже наполовину ямб, Не нажил ни квартиры, ни медполиса, На карте – счёт, стремящийся к нулям. Вокруг не лес, а так всего лишь рощица, И с шорохом листвы приходит страх, Что мне однажды снова жить захочется, А седина на сморщенных мудях.
73
*** Don’t worry, be happy... Akuna matata... Слова не приносят тебе облегченья. На фоне скайлайна не видно заката. Сокрыты личины в глубинах блокчейна. И лётчик по небу идёт пешедралом, Барханы теряют за ним очертанья. С какой стороны ни смотри, за Уралом Нечётные люди встречаются тайно. Ты можешь сойтись невозбранно с любою, И лифчик, расстёгнут, летит в неприличку, Но то, что одни называют любовью, Другие давно превратили в привычку. А ты между ними – то вира, то майна – Всё мечешься молча, глядишь виновато, Как звёзды восходят над кромкой скайлайна, И шепчешь: «...be happy, akuna matata...»
74
*** Дайте мне денег и я превращу их в пыль на сапогах, в группу крови на рюкзаке, в руку, на которой 14 пальцев, в незнакомый язык, от которого сводит скулы. Там, где пройдут границы, пройду и я, задерживая дыхание на весь объём лёгких, светясь от счастья, смущённо потирая переносицу. Беспокойное сердце будет жить своей жизнью, пока в ночном небе светит вестибулярная звезда.
75
*** Мир обретает в сурдопереводе Отчётливую кривизну стекла, Но не ведёт ни к счастью, ни к свободе, Ни к той любви, которая могла Спасти мальчишку, или что-то вроде... И ты идёшь, не думая о страшном, Когда тебя ведёт за удила Не мысль о том, что где-то одр и брашно, Не чувство ритма и не басмала, А страх, что день становится вчерашним Быстрее, чем сменяются пейзажи За – вот уже очередным – стеклом, И если ты об этом не расскажешь, То всё и вся тотча́с пойдёт на слом, И не спасут ни селфи, ни крестражи.
Беспилотник
*** Пораздавши долги, порастративши деньги на пьянки, Посреди сквозь холодный асфальт просочившихся трав Я стою где-то с краю огромнейшей автостоянки, В оснащённую звёздами высь подбородок задрав, И пытаюсь понять, на котором из этих созвездий, Для меня обустроенный, ждёт наблюдательный пост, Чтобы мог я смотреть, как оставили лужу в подъезде Два залётных бомжа и, согревшись, ушли на погост; Как мой бывший сосед дядя Витя в попытке заначки Мутным взглядом рассольным упёрся в рассохшийся шкаф; Как в квартире напротив проходят постельные скачки (это Машка-Резинка, партнёра себе отыскав, так сказать, добывает насущный свой хлеб, не вникая в судьбы мира, и мир отвечает ей с тем же лицом); Как несутся года и сменяет картинку другая, Не меняется только подъезд, где когда-то жильцом Был и я, но теперь наконец и дышу посвободней, И светло вспоминаю людей, что меня не смогли... Я стою на краю, жду, что ангел пришлёт беспилотник И вот-вот заберёт с этой – мной не любимой – Земли.
79
*** По колено в воде. Как пиявка разбухший шнурок В люверс не попадает, как этой заразой ни целься. Но пока у меня есть жилет и спасательный глок, Я держусь на плаву, я иду по затопленным рельсам. Я слежу, наклоняясь чуть-чуть над ступенями шпал: Вот раздавлены водоросли, вот обломки коралла, – Это явно следы тех, кто здесь до меня прошагал, Словно инициалы в углу заливного мурала. А по правую руку – грейпфрутом горчащий закат, А по левую руку – дельфинов разняшена стая. Вместе с рельсами кончится действие биоблокад, И свирепый Банзай превратится в лихого Мастдая. Где-то там, вдалеке, ждёт меня окончательный глитч, Заводящий в тупик бесконечные рифы фракталов. По-дельфиньи кричу, только сколько их, вольных, ни кличь, Не дождёшься и фака, тем паче – страховочных фалов. И когда-нибудь я не сдержусь-таки, дёрну стоп-кран: Нахер минус 140, подайте мне вечное лето! – И тогда в честь меня назовут наконец ураган, А разлом Сан-Андреас пройдёт через сердце поэта.
80
*** Как человек, не знающий о снах Ни кадра сверх того, что в раскадровке, Я говорю о каждом впопыхах, Покуда в окончательных руках Податливы художественной ковке. Как человек, зависящий от слов Заметнее, чем от травы у дома, Я путаю Атланту и Тамбов: И там, и там растёт болиголов, И ровно те же окороты грома. Как человек, не ждущий тишины, Живущий с ней на обороте шмуца, Спешу раздать свои слова и сны, Чтоб не успеть почувствовать вины. И чёрт с ним, с обещанием вернуться!
81
*** Я рисую на асфальте Трупик музыки Вивальди. Жизнь кончается не сразу, Даже если захотеть. Так, подрезав, ставят в вазу Неоконченную фразу, Мол, у них – весна в Фиальте, А у нас – ни разу, ведь... «Соль-фа-ми...» – сказала скрипка. С кровью сплюнута улыбка. Разлилась по карте мира В брызгах смальты немота: От вулканов Кунашира До подвздошного Каира. «Это страшная ошибка», – Тоже фраза, но не та. И положен под копирку Звук, покинувший пробирку, – Бледной копии музы́ ки Удостоился рассвет. И как будто на засыпку, Неустойчиво и зыбко, Подошло почти впритирку Эхо фразы: «Смерти нет». 82
*** Ты умрёшь. Возможно, очень скоро. Над тобой прокрустовый простор Ровно от забора до забора Возведут, и пересудов хор Стихнет... Но покуда светофора Красный свет не выстрелил в упор, Кагги-Карр встречает Невермора, И не замолкает разговор.
83
*** Человечек выходит из моды на полном ходу, И обочина жизни становится Аустерлицем: Облака заведут бамбарбию свою киргуду, Потому что секретами им неохота делиться, А над ними и звёзды, которых не видно пока, На клингонском вовсю обсуждают вопросы Вселенной... Он же – сломанной куклой, и только бегут по вискам Слёзы счастья, что смерть изготовлена из неопрена, Значит не заржавеет за нею, и Аустерлиц – Никакая не точка, но грамотная запятайна, За которою будет так много последних страниц, Что и не исписать многорукому богу далайна.
84
*** Если сердце окуклилось, это не значит, что в нём Невозвратная бабочка или Чужого зародыш, Просто там, где прошаренным некогда был окоём, Ты давно вкруг да около колышка вбитого бродишь. Обрастает полипами твой немудрящий багаж Не востребованных из чулана, просроченных знаний И в песок для клепсидры раскрошен уже раскардаш, И по чьим-то усам убежало твоё мукузани. Но я верю, что ты сможешь сделать последний бросок, Чтобы сдохнуть не там, где, с окукленным сердцем повздорив, Ты оставишь его кровью харкать в холодный песок И уйдёшь наконец в окоём – умереть на просторе.
85
*** Вот он срывает коросту плоти, Коей обросши, едва ли жив, И, бесприютен и беспилотен, Мчит по пустыне сквозь миражи. Вот, истекая кровавой колой, В звёзды врезается и летит: Яростный крик не имеет пола, Не соблюдает ничьих орбит. Гнев его столь высокооктанов, Что, разрушая себя, он мчит Мимо людишек и истуканов, – Смертник, шахид, человек-болид. Камешек врежется в лобовое, Бабочка где-то махнёт крылом, Он по-слоновьи надсадно взвоет И превратится в металлолом.
86
*** С тобой случится марево пустынь, Пружинистая, лёгкая походка, Вульгарная до ужаса латынь И ящериц шершавая щекотка, И голос, повторяющий внутри: «Come here, muerte, I am your amigo». С самим собою заключив пари, Ты наконец-таки допишешь книгу: Сойдутся все сюжетные ходы И ружья поразят свои мишени... И, падая в песок бессмертья, ты Не пожалеешь о таком решеньи.
87
*** Мавр уходит молча в чёрный квадрат окна. Никаких бурунов и брызг, ни единого всплеска даже. Жизнь, что когда-то была в него влюблена, Коллекцию джаза выставит на продажу. Больше скрипач не нужен. Пока-пока. Мавр уже свободен, уже не с вами. За ним закрываются окна и облака, Но джаз остаётся. За чьими-нибудь плечами.
88
*** Убедись, что не привёл хвоста; Сбрось рюкзак под старою сосною: Здесь такие чу́дные места, Что легко представить, как под хвою Скроется твой почерневший труп, Как размокнет от дождей записка, Как потом отсутствующий зуб Меж других примет опишут близким, Как, достав блокнот из рюкзака, Твой курсив не разберёт спасатель... Что ж, хороший день для марш-броска: Твой последний хайкинг по глиссаде.
89
*** В эпоху цифровых клондайков – Биткойн, блокчейн и в ступе чёрт – Не человек, источник лайков, Живёт судьбе наперечёт. Он, как лошадка-пржевалка (и по касательной – маскот), Идёт ни шатко и ни валко, Повозку лайков нам везёт. А за утайку селфи – сайка, Баян запощенный – залёт... И лишь по недостаче лайков Заметят, если он умрёт.
90
*** Он будет размывать границы, смыслы, То на износ, то наизнанку жить, Мечтать о берегах Дуная, Вислы И множить не маржу, а миражи. Он будет биться не на мреть, а насмерть Всем телом – треугольным на просвет – В конвульсиях, а будто бы в оргазме Со старых вэхаэсовых кассет. Любить немногих, дьяволять в деталях, Довольствоваться малым и больших Не строить планов на палёной стали, В котятах видя только беляши. Молчать подолгу и вскипать мгновенно, И тем вскипевшим золотом плевать На кладбища со звёздами Мишлена, Заглядывавшими ему в кровать. Но не добьётся ничего в итоге, На чьи-то плечи ноги возложив. И кто-нибудь напишет в некрологе: «...а он был так неотвратимо жив».
91
*** Иногда обо мне вспоминайте средь белого дня, Даже чёрными мыслями. Мёртвые срама не имут. До того надоела бессмысленная толкотня И из крайности в крайность ныряющий весело климат, Что осталось немного: найти подешевле полёт И на Кубу махнуть, развлекаясь в пути оригами, Там из палок с говном сделать собственный маленький плот И на север грести чем попало, хотя бы руками, И с почётным эскортом шершавых и важных акул До Ки-Уэста доплыть, где и сдаться акулам на милость... Вы сейчас напишите в комменты «ну, ты, брат, загнул!», «Хватит тут дурковать!», «чё ты мелос меняешь на силос!», А потом, этот миг в закромах у фейсбука храня, Раз в пять лет, по зиме, по теплу, по трезвянке ли, спьяну, Иногда обо мне вспоминайте средь белого дня. Пусть и чёрными мыслями. Мёртвым-то по барабану.
92
Игра в щекотку 5 6 7 8 9 10
«Ты появляешься в кадре дверного проёма...» «Чтобы высушить город уже не хватит...» «Миг статичен и кинестетичен...» «Картина в бежевых тонах...» «Мы курим в приоткрытое окно...» «Не найдя, где у времени вспять...»
Буллет-тайм 13 14 15 16
«Одним бы – торговать лицом вприсядку...» «Мы что есть молча спорим о вещах...» «Рука на пульсе, жменя на промежности...» «На селфи будет выглядеть сердито...»
Чёрный ящик 19 20 21 22 23 24
Определение поэзии «Вскрывая грудные ветви...» «Набравши полный рот горелых спичек...» «Декабрь, докембрий... Нетрудно попутать эпохи...» «Когда сведётся жизнь к венозным бляшкам...» «Врачебный консилиум над пациентом кольцо...»
Генератор глайдеров 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 38
«30 секунд до Марса с примесью Канье Уэста...» «Я пил из черепа мате...» «На багнутый софт обновление накатив...» «Как сарынь на кичку и саранча...» «Свет фонарей – что разженили чай...» «За всю свою бессмысленную жизнь...» «Не поминайте лыком!» «Мы извлекали боль из-под стола...» «Я человек на самой грани фола...» «Всё у меня хорошо – с головой проблемы...» «Все слова нес лучайны и чем-нибудь да чреваты...»
Кусок минтая 41 42 43 44 45 46 47 48 49
«Вместо лапы на счастье получишь ли счастья на лапу...» «Каждый день находя новый способ сойти за другого...» «Всё больше слов подчёркнуто чреватых...» «Если б только Марсуф и слушал, как ты растёшь...» «Вокруг война и рушатся контексты...» «Без автосэйва человек живёт...» «Говорить – поскольку ещё способен...» «Уходи из города на попутках...» «Вырвись сквозь все препоны, табу, границы...»
Без дышать 53 54 55 56 57 58 59 60 61
«Когда идёшь привычною тропой...» «Нам не дано предугадать...» «Не человек, а скомканный чертёж...» «#яумрувкрасноярске читаю на каждой стене...» «В городе карих вишен всегда темно...» «Сдача листвы, будто ворох двухсотрублёвок...» «На башнях перебиты прейскуранты...» «Сведённых судорогой лапищ...» «В непотопляемой тоске...»
Перекати-боли 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
«В хрустких пальцах – отложения тротила...» «Манкируя афтепати...» «Дубляж, бубнёж и прочие субтитры...» «Мой милый друг, я шлю тебе привет...» «Сырдарья вероятна не более, чем Эверест...» «По молодости были очень пылкими...» «Мы бережны не с теми, с кем должны...» «Чем дальше в лес, тем горестней прогноз...» «В паху ни одного седого волоса...» «Don’t worry, be happy... Akuna matata...» «Дайте мне денег...» «Мир обретает в сурдопереводе...»
Беспилотник 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
«Пораздавши долги...» «По колено в воде. Как пиявка разбухший шнурок...» «Как человек, не знающий о снах...» «Я рисую на асфальте...» «Ты умрёшь. Возможно, очень скоро...» «Человечек выходит из моды на полном ходу...» «Если сердце окуклилось, это не значит, что в нём...» «Вот он срывает коросту плоти...» «С тобой случится марево пустынь...» «Мавр уходит молча в чёрный квадрат окна...» «Убедись, что не привёл хвоста...» «В эпоху цифровых клондайков...» «Он будет размывать границы, смыслы...» «Иногда обо мне вспоминайте средь белого дня...»
Иван Клиновой ОФФТОП-ПОРТРЕТ книга стихов
Иван Клиновой
ОФФТОП-ПОРТРЕТ книга стихов [2017–2019]
в авторской редакции
Отпечатано с готового оригинала Подписано в печать 09.12.2020. Формат 60х84 1/16. Усл. печ. л. 6,1. Тираж 200 экз. Заказ 10-206.
Типография «ЛИТЕРА-принт» (ИП Азарова Н.Н.) Красноярск, ул. Гладкова, 6, т. 295-03-40