Алексей Толочко. «Киевская Русь и Малороссия в XIX веке» by Laurus Press

Серия «Золотые ворота» Основана в 2012 году Выпуск первый

Oleksiy Tolochko

Kievan Rusâ&#x20AC;&#x2122; and Little Russia in the Nineteenth Century

Kiyv Laurus MMXII

Алексей Толочко

Киевская Русь и Малороссия в ХІХ веке

Киев Laurus MMXII

Толочко, Алексей. Киевская Русь и Малороссия в ХІХ веке — К.: Laurus, 2012. – 256 с. На рубеже ХVIII–ХIХ веков мало кому пришло бы в голову, что такие разные регионы, как «казацкая» Малороссия, «запорожская» и «татарская» Новороссия, «польские» Волынь и Подолье и «австрийская» Галиция имеют общую историю и заселены одним народом. Напротив, по все стороны «культурных границ» считали, что на этом пространстве произошли (и продолжают происходить) разные истории. Пространство, которое сегодня называют Украиной, еще только предстояло «вообразить» из разнородных элементов. Решающее значение в том, что «Украина» все же возникнет — сначала в «воображаемой географии» интеллектуалов, а впоследствии и на географической карте — будут иметь путешествия. Свое нынешнее место «Киевская Русь» заняла в структуре украинской истории довольно поздно. С тех пор «спор о киевском наследии» кажется едва ли не главной темой для украинской историографии. Важно, однако, помнить, что история украинцев возникала и утверждалась как отдельная дисциплина без опоры на «Киевскую Русь». Длительное время она обходилась без «Руси», вполне удовлетворительно решая свои задачи: формирование идентичности, воспитание патриотизма, придание прошлому осмысленности. «Рождение Малороссии из духа путешествий» и «бои за киево-русскую историю» — два лейтмотива новой книги известного украинского историка Алексея Толочко.

Редактор Светлана Гайдук

В оформлении обложки использована акварель Тараса Шевченко (1814–1861) «Аскольдова могила» (1846, Национальний музей Тараса Шевченко, Киев)

ISBN 978-966-2449-40-2 (серия) ISBN 978-966-2449-41-9 (вып. 1)

Оглавление

От автора ...............................................................................7 Глава первая. «Длинная» история Украины ....................... 9 Глава вторая. Россия «открывает» Украину .....................47 Глава третья. Киево-русское наследие в украинской историографии ХVIII века .................. 135 Глава четвертая. От «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям» .....................151 Глава пятая. Старосветские помещики ...........................177 Глава шестая. Спор о наследии Киевской Руси: Максимович versus Погодин......................................205 Указатель ........................................................................... 237 Список иллюстраций........................................................253

От автора

Предлагаемые вниманию читателя очерки уже видели свет. Я благодарен издательству Laurus за предложение издать их под одной обложкой и на русском языке. Я воспользовался этим случаем для того, чтобы уточнить многие детали, дополнить текст новыми и по возможности улучшить изложение. Хотя на обложке книги, разумеется, будет стоять мое имя, как и все иные, она не состоялась бы без помощи и совета многих коллег, делившихся со мной своими знаниями и помогавших советом, уберегая от опрометчивых шагов на «чужой» для меня территории XIX века. В основе книги лежала идея прочитать произведения определенного литературного жанра — «путевые заметки» — глазами историка, как источник по историческому воображению начала XIX века. Когда я начал собирать материалы, оказалось, что те же тексты, но глазами историка литературы, уже давно читает Тарас Кознарский. Его советы обратить внимание на тот или иной текст, автора, издание оказались неоценимыми. Он также ввел меня в круг подходов, выработанных историками литературы для анализа подобных произведений. Постоянным, хотя часто и неявным, фоном наблюдений этой книги была схема национальной истории Украины как она возникла на рубеже XIX–XX веков и благополучно существует поныне. Она сформировалась в рамках интеллектуального движения, известного как национализм. Своим пониманием теоретических аспектов национализма, а также ориентацией в не7

От автора

обозримом море посвященной ему литературы я обязан работам Георгия Касьянова и в еще большей степени беседам с ним. Он также был первым читателем рукописи, сделавшим множество замечаний и предложений, которые я по мере сил пытался учесть. Алексей Миллер был моим наставником в сложных вопросах возникновения национальных проектов в Российской империи. Ступая на незнакомую территорию, путешественнику трудно обойтись «без доброго вожа», как сказал знаменитый паломник XII века игумен Даниил. Эпоха начала XIX века оказалась для меня новой страной. Моими проводниками здесь стали Олег Журба и Татьяна Литвинова, близко знакомые с населяющими ее людьми, их личными и общественными обстоятельствами, бумагами их фамильных архивов, событиями «местной хроники». Благодаря им я не просто пассивно следовал маршрутами своих персонажей, но знал и о других дорогах. Авторы и произведения, чьими идеями и находками я воспользовался, отмечены в примечаниях. Но проследить все влияния и неосознанные заимствования зачастую оказывается непросто. Можно только очертить круг людей, постоянный диалог с которыми сформировал направление мыслей. Помимо упомянутых выше коллег, это Евгений Чернов, Наталья Яковенко, Сергей Плохий, Владимир Рычка и многие другие. С ними я разделяю возможные удачи этой книги. Ответственность за промахи — всецело моя. Не менее полезными оказались опыты — слишком многочисленные, чтобы их называть, — тех коллег, которые своим примером показали, как не следует думать и писать об украинской истории XIX века. По здравом размышлении часть благодарностей должна адресоваться и им. Наконец, моя признательность всем сотрудникам издательства Laurus и в первую очередь Николаю Климчуку, придумавшему, в каком обличье эта книга должна появиться на свет.

Глава пер вая

«Длинная» история Украины

Глава первая

«Длинная» история Украины

Киевская Русь умерла, не оставив завещания и не упорядочив дела. Умерла, когда дела были в расстройстве, а имущество описывали для конфискации. Добрые люди растащили что оставалось, да и зажили себе, беззаботно проматывая остатки некогда крупных имений. Наследники появились позже, с сомнительными бумагами и неопределенной степени родства с покойником. Как бывает в подобных случаях, выяснение прав превратилось в долгую тяжбу между претендентами. Взаимных обвинений в самозванстве, апелляций к крови, земле, заверений в особой любви к умершему было в избытке. Пока длился процесс, усадьба превратилась в руины. Но как раз подоспела мода на руины. Украина унаследовала физические остатки имения, Россия — документы на владение ими. С конца ХIХ века между двумя историографиями продолжается спор, чьи претензии на «киево-русское» наследие предпочтительны и по какому праву наследовать — по праву «земли» или по праву «крови». В популярной идеологии украинства борьба за «киево-русское наследие» приобрела гипертрофированное значение постижения «начал». Стоит, однако, помнить, что это наследие — своего рода аналог «сокровищ Полуботка» или «библиотеки Ярослава Мудрого». Оно воображаемое. Даже получив права на это наследство, никогда им не воспользуешься, как никогда не потратишь гроша из миллионов гетмана и никогда не полистаешь книгу из библиотеки князя. Наследство существует лишь в воображении. 11

Глава первая

С точки зрения дисциплинарной истории Руси спор этот не имеет смысла. История вообще не способна — вопреки ожиданиям — решать таким образом поставленные вопросы «понаучному». Это вопросы идеологии, мировоззрения, убеждений. История может проследить, как возник спор, из чего он возник и как развивался, какие ответы предлагались в разные времена. Однако эта история — история не «Киевской Руси», средневекового государства, существовавшего в IХ–ХIII веках, а история ХIХ века.

«Длинная» история Украины Украинская история возникала на рубеже ХIХ–ХХ веков буквально в темпе выхода в свет очередных томов «Истории Украины-Руси» Михаила Грушевского. Этот монументальный труд стал для украинской истории тем, что в англо-американской историографии ныне принято называть master narrative1, т. е. изложением, определяющим пределы компетенций этой истории — хронологические, географические, событийные, а также утверждающим смысл и значение специфически украинского исторического опыта. Любой общий очерк украинской истории, который появлялся после Грушевского, так или иначе принимал во внимание предложенную историком «схему», даже если пытался пересмотреть те или иные частности. «Схема» — термин самого Грушевского. Создание для украинской истории «рациональной схемы» он считал одним из крупнейших своих дости1

Роберт Беркхофер называет подобного рода нарративы «великими историями» (the great stories). Среди функций, которые выполняют «великие истории», он выделяет: 1) служить своего рода средством для встраивания «частичных» историй в более широкий контекст для того, чтобы выяснить их значение, или найти их смысл, или, в конце концов, чтобы извлечь из них уроки; 2) предлагать этот же более широкий контекст и общие рамки, в которых творилась бы национальная история; 3) утверждать единство исторического процесса и единственного возможного способа его отображения (см.: Berkhofer Jr., Robert F. Beyond the Great Story. History as Text and Discourse. — Cambridge, MA, and London, 1998. — Р. 40–41).

«Длинная» история Украины

жений, и с более чем столетней дистанции кажется, что так оно и есть на самом деле. Проект Грушевского предусматривал написание современной по форме истории, т. е. в соответствии с велениями времени — специфически национальной истории. Создание национальной истории украинцев призвано было не просто заполнить научный пробел — отсутствие систематического изложения их прошлого, но и стать своего рода важным культурным и политическим заявлением, сделанным от имени украинцев. Подобное заявление и самим Грушевским, и людьми его поколения рассматривалось как важнейшее событие, позволяющее точно определить национальную физиономию украинцев, а впоследствии и предъявлять от их имени требования более отчетливого политического характера2. В ХIХ веке (как и в наши дни) существовало порой высказываемое вслух, а порой лишь подспудное убеждение, что научная история служит вместилищем и храмом коллективной памяти народа. Нация воспринималась как своего рода коллективный индивид с соответствующими чертами (которые часто называли «национальным характером», «национальной физиономией» и др.), отличающими именно эту нацию от остальных народов. По аналогии с человеческой жизнью историю можно представить себе как биографию нации. Подобно личному опыту человека, который, запечатлевшись в его памяти, формирует уникальность и неповторимость индивида, прошлое нации со2

См.: Plokhy, Serhii. Revisiting the “Golden Age”: Mykhailo Hrushevsky and the Early History of the Ukrainian Cossacks // Hrushevsky, Mykhailo. History of Ukraine-Rus. — Vol. 7: The Cossack Age to 1625 / Tr. by Bohdan Struminsky, ed. by Serhii Plokhy and Frank Sysyn. — Edmonton and Toronto, 1999. — P. xxviii. С тех пор, как была написана настоящая работа, увидела свет специальная книга о Грушевском и его истории (Plokhy, Serhii. Unmaking Imperial Russia: Mykhailo Hrushevsky and the Writing of Ukrainian History. — Toronto, Buffalo: University of Toronto Press, 2005) и даже появился ее украинский перевод (Плохій, Сергій. Великий переділ: Незвичайна історія Михайла Грушевського / Пер. М. Климчука. — К.: Критика, 2011).

Глава первая

ставляет ее опыт, а письменная национальная история служит сохранению и трансляции национальной памяти. Народ без написанной национальной истории напоминает человека, потерявшего память, а следовательно, дезориентированного и не осознающего своей индивидуальности. Во времена, когда Грушевский начинал писать свою историю, бытовали убеждения, что украинский народ постигла историческая амнезия. Лишь отдельные эпизоды своей биографии он помнит, но их правильный порядок еще нужно установить, а пробелы между ними — заполнить. Следовательно, писание национальной истории становилось чем-то вроде возвращения народу его подлинной памяти, его действительной биографии. Национальной истории надлежало стать тем, чтó нации полагалось знать о своем прошлом. ХIХ век повсеместно в Европе, где раньше, где позже, был временем создания национальных историй. Украинцы несколько запаздывали по сравнению с общим движением, но ненамного. Национальная история все еще считалась серьезным научным проектом, технически исполнимым и достоверным в своих результатах. Исходным пунктом любой национальной истории является констатация существования нации. Нации существуют в современности, а значит, должны иметь прошлое. Воспроизвести это прошлое в виде истории не только возможно, но даже целесообразно с научной точки зрения. Единственная проблема при этом — найти такой исходный пункт. Иными словами, «научная» национальная история представляет собой легитимный проект лишь в том случае, если существует всеобщее согласие относительно самого факта существования нации. В случае же, когда согласья нет и наличие нации не очевидно либо сомнительно, национальную историю обвиняют в политической предвзятости или идеологической ангажированности. Тем, собственно, и различаются «научные» национальные истории (которые преподают в университетах и знанием которых гордятся образованные люди) от «выдуманных» национальных историй, удела любителей, шарлатанов и нездоровых умов. 14

«Длинная» история Украины

Расхожие убеждения тем хороши, что почти всегда ошибочны. Теперь мы знаем, что большинство национальных историй (в том числе и в Европе) были созданы еще до того, как сформировались соответствующие нации. Биография предвосхищала рождение ребенка. Национальные истории оказались отнюдь не пассивным записыванием событий прошлого, но деятельно формировали будущее, во многом определив и само возникновение наций, и их существенные черты. Не такой уж непреодолимой оказалась и пропасть, разделявшая «хорошие» и «плохие» истории. Политические перемены ХХ века нанесли на карту множество новых национальных государств, а с их возникновением еще недавно казавшиеся сомнительными писания переместились в разряд респектабельных дисциплин. Итак, «научной» может быть история нации, в существовании которой нет никаких сомнений. Как недвусмысленно выяснить, действительно ли существует нация?3 Никаких каталогов, даже в ХIХ веке, не существовало. Существовали, впрочем, политические карты и традиционные представления, которые — с незначительными вариациями — позволяли увидеть, кто присутствует на карте, а кто нет. Если невозможно было указать место на карте, национальная история становилась идеологически сомнительным и научно несостоятельным проектом. Именно с такой ситуацией пришлось столкнуться Грушевскому. Когда историк начинал свои научные занятия, вопрос о том, составляют ли украинцы отчетливую и отдельную нацию, все еще дебатировался и не был предметом консенсуса. Авторам национальных историй в ХIХ веке так же, как и сейчас, могло казаться, будто они лишь воспроизводят истинное прошлое коллективов, чьи названия ставят в заглавие своих трудов. На самом деле они писали историю от имени этих коллективов (такой мандат, разумеется, редко кто получает на ре3

Общий очерк теорий наций и возникновения национализмов, с особым вниманием к Украине, см.: Касьянов, Георгій. Теорії нації та націоналізму. — К.: Либідь, 1999.

Глава первая

ферендуме, как правило, миссия эта самозванная, а благодарная нация ex post facto освящает ту из попыток, которая оказалась удачной). Национальные истории имеют ту особенность, что — вопреки хронологическому изложению событий «с древнейших времен» — конструируются ретроспективно. Они пишутся «вперед к будущему», но только потому, что историк уже предварительно мысленно прошел путь «назад в прошлое». Способна ли история при такой процедуре найти «начала»? Когда путешественник стоит у устья великой реки, он не сомневается, что, имея конец, она должна иметь и начало. Открытие истока кажется лишь делом техники — правильно организованной экспедиции. Но, поднимаясь вверх по реке, путешественник обнаруживает, что география не содержит самоочевидных ответов. Первый же попавшийся приток ставит его перед выбором: что считать главным руслом? Чем больше разветвлений встречает путешественник, тем большее количество дилемм ему приходится решать: направо свернуть или налево? Чем ближе к истокам, тем более равноценным становится выбор, и путешественник наконец провозглашает главным руслом именно то, которое избрал. Те, которыми пренебрег, он называет второстепенными притоками. Определение истока становится делом не фактической географии, а субъективного решения и общественной конвенции. (Эта ситуация не совсем воображаемая — именно так обстояло с экспедициями к верховьям Нила или Амазонки.) Бенедикт Андерсон сравнивал национальные нарративы с биографией человека: У наций ... нет ясно определимых рождений, а смерти, если вообще происходят, никогда не бывают естественными. Поскольку у нации нет Творца, ее биография не может быть написана по-евангельски, «от прошлого к настоящему», через длинную прокреативную череду рождений. Единственная альтернатива — организовать ее «от настоящего к прошлому»: к пекинскому человеку, яванскому человеку, королю Артуру, насколько далеко сумеет пролить свой прерывистый свет лампа архео-

«Длинная» история Украины

логии. Такая организация, однако, размечается смертями, которые — по курьезной инверсии общепринятой генеалогии — начинаются с исходной точки в настоящем. Вторая мировая война порождает первую мировую; из Седана является Аустерлиц; а предком Варшавского восстания становится государство Израиль4.

Повторимся: исходным пунктом национальных историй является не древность, а современность (и даже — проект будущего). Такие нарративы, следовательно, не являются тем, чем хотят казаться. История, написанная от лица современной нации, представляет собой версию прошлого, которую современная нация хотела бы считать своей биографией. Национальная история, таким образом, является способом присвоения прошлого — явлений, событий, имен, территорий — от имени определенного коллектива, который осознает себя как нацию. Национальная история, следовательно, не столько документирует прошлое нации, сколько творит, формирует его. Для нации, само существование которой все еще остается предметом споров, наличие прошлого, изложенного в форме последовательной и непрерывной национальной истории, служит самым веским доказательством ее подлинности, «непридуманности» в современности. Эту функцию национальных историй, среди них и «Истории» Грушевского, исследователи выяснили уже давно: Среди ученых нет разногласий в том, что написание национальных историй было важной частью процесса национального строительства. Народные «будители» ставили перед со-

Anderson, Benedict. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. — London and New York, 1991. — P. 205. Цит. по русскому пер.: Андерсон, Бенедикт. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. В. Г. Николаева. — М., 2001. — С. 223. (Укр. пер.: Андерсон, Бенедикт. Уявлені спільноти. Міркування щодо походження й поширення націоналізму / Пер. В. Морозова. — К.: Критика, 2001.)

Глава первая

бой двойную задачу: снабдить свои нации древним и славным прошлым, оправдывая таким образом требования их автономного или независимого политического существования, а также представить это прошлое научным образом, чтобы соседние нации признавали и уважали соответствующие истории5.

Связь современного состояния нации с версией ее прошлого, а также наличием или отсутствием определенного политического организма, который нация могла бы назвать своим, не является достижением исключительно современной деконструктивистской критики. Все это по-своему ощущали уже в ХIХ веке. Политический мир все еще был во многом разделен между старыми династическими государствами, ведущими свою родословную от «старого режима», — Российской и Австро-Венгерской империями в Европе, Османской империей на Балканах и в Азии. Но и новые «национальные государства» — Франция, Пруссия (Германия), Нидерланды — не всегда и не вполне ограничивали свои территории этнографией титульных наций. Было очевидно, что народов, даже в старой Европе, существует больше, чем существует государственных образований. Такое положение, следуя Гегелю, давно привыкли объяснять, разделив народы на два разряда: «исторические», то есть те, которые были творцами собственной истории, сформировали собственные государственные образования и, как результат, оставили записи собственной истории, и «неисторические», на долю которых выпало существовать под зонтом исторических наций, а свое участие в великой драме человечества ограничивать незаметным для глаза истории участием в деяниях других народов6. Хотя оба разряда требовали национальных историй и в этом отношении национальные истории «исторических» на5

Plokhy, Serhii. Revisiting the “Golden Age”... — P. xix.

Обсуждение проблемы «неисторических» наций с особенным вниманием к Украине см.: Rudnytsky, Ivan L. Observations on the Problem of “Historical” and “Non-Historical” Nations // Rudnytsky, Ivan L. Modern Ukrainian History. — Edmonton, 1987. — P. 37–48.

«Длинная» история Украины

ций — такая же фикция, как и истории «неисторических», за первыми стояли традиция и привычность. Авторы их историй могли апеллировать к каким-то уже существующим нарративам. Их схемы не казались совершенно новыми и неслыханными. Традиция сообщала им легитимность и обеспечивала то, что «новым» историям только предстояло доказать, — их «научность» и, следовательно, приемлемость. В соответствии с распределением на «исторические» и «неисторические» нации, распределились и науки, их изучающие. История (даже в ХIХ веке все еще преимущественно событийная, ориентированная на рассказы о походах, битвах, указах, народных восстаниях и т. п.) занималась историческими народами, ибо именно они были «видимыми» для нее. Неисторические были отданы наукам описательным — антропологии, этнографии, фольклористике, бравшим пример с естественнонаучных дисциплин. Тихое, безгосударственное и внеисторическое бытие таких народов не оставляет исторических свидетельств. Их незаметное существование может быть установлено только под увеличительным стеклом пристального внимания ученого. Такие народы можно наблюдать, описывать их обычаи и одежду, составлять словари их говоров, подсчитывать их демографию. Словом, такие народы можно исследовать подобно объектам живой природы и с помощью методов, уже с середины ХVIII века успешно испытанных на изучении натурального мира. Классификаторские и описательные дисциплины имеют в глазах историка один серьезный недостаток: они по определению лишены исторического измерения. Наблюдения и описания производятся здесь и сейчас. Они фиксируют нынешнее положение и практически ничего не говорят о предыдущих состояниях исследуемого объекта. Вместе с тем они демонстрируют одну очень важную вещь: разнообразие народов значительно большее, чем число «исторических» наций. Любая этнографическая группа, в общем, обладает большинством признаков из того списка, по которому обычно определяют нацию: наречием, обычаями, собственным характером, территорией расселения 19

Глава первая

и т. п. Двух вещей недостает: государственной организации и истории. Если первое — вне возможностей историка, то наверстать недостаток второго — вполне в его компетенции. Исторически нация отождествлялась с высшими сословиями, несомненными «авторами» походов, битв и указов, творцами и распорядителями истории. В этом смысле весьма показательный пример — польская идеология «сарматизма», предполагавшая, что «нацию» в Речи Посполитой составляет только шляхта (ведущая свое особенное происхождение от известного из античных источников народа сарматов). «Народ» (то есть крестьяне и другие подлые сословия), на каких бы наречиях он ни говорил, пусть даже попольски, в расчет не принимался. Постгердеровское «открытие народа» в эпоху Романтизма обнаружило его, по существу, в каждой нации. Оказалось, что внутри «исторических» наций существует до того времени почти незамечаемый «народ» (с его «народными» песнями, «народными» обычаями, «народным» языком, «народной» одеждой), который ничем практически не отличается от «неисторических» наций. Этот «народ» количественно составляет бóльшую часть нации и постепенно, но все более настойчиво начинает восприниматься как ее неотъемлемая часть. Для многих интеллектуалов, особенно в конце ХVIII века, народ был интересен прежде всего экзотическим образом жизни; в начале ХIХ века, наоборот, возникает культ «народа»: интеллектуалы отождествляют себя с ним и пытаются имитировать его. Как сказал в 1818 году Адам Чарноцкий: «Мы должны идти в народ, заходить в его крытые соломой хижины, участвовать в его праздниках, труде и развлечениях. В дыму, поднимающемся над его домами, все еще слышны отголоски древних обрядов, все еще слышны старые песни»7.

Более того, в продолжение ХIX в. все больше крепнет убеждение, что это и есть «собственно народ», настоящий, неподдель-

Burke, Peter. Popular Culture in Early Modern Europe. — New York, Cambridge et al. — P. 5.

«Длинная» история Украины

ный, в отличие от образованных классов, утративших органичную связь с «национальным» (отсюда грибоедовское: «Чтоб умный, бодрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев»). «Открытие народа» устраняло метафизическую бездну между двумя разрядами народов, а в перспективе сулило и вовсе свести эту дистанцию к минимуму. Оказывалось, что «исторические» и «неисторические» народы различаются лишь по своему месту на шкале восходящего процесса цивилизации. Прогресс непременно должен затронуть все без исключения народы, даже те, что по каким-либо причинам еще не вкусили его благотворных плодов. Написание истории «неисторической» нации становилось принципиально возможным. «Открытие народа», кроме того, утвердило в сознании ученой публики одно важное убеждение: народы являются «древними». «Народ», который с точки зрения образованных классов находился в состоянии примитивной пасторальной жизни, был частью не столько цивилизации, сколько природы. «Народная культура», которую начали изучать западные интеллектуалы, представала как «остатки» того начального состояния, в котором находилось все человечество на заре своей истории. Она, следовательно, не была подвластна изменениям, налагавшимся на «высокую» культуру цивилизацией, пребывая от начала времен в своей очаровательной примитивности. «Народная культура» представлялась неизменной, статичной, как и природное окружение «народа», и в этом смысле вызывала аналогии с миром натурального. Клод Форель, французский ученый, переводчик и издатель народной новогреческой поэзии (сборник переведет в 1825 году Николай Гнедич8), сравнивал народные песни с горами и реками, употребляя термин «poésie de la nature»9. Словом, 8

Saunders, David. The Ukrainian Impact on Russian Culture. 1750–1850. — Edmonton, 1985. — P. 164. [Русский перевод этой книги готовится к печати: Сондерс, Дэвид. Украинское влияние на Российскую империю (1750–1850). — К.: Laurus, 2013.] 9

Ibidem. — P. 9.

Глава первая

Открытие народа было частью общего движения культурного примитивизма, в котором древнее, отдаленное и «народное» были приравнены друг к другу. Не стоит удивляться, что Руссо выказывал вкус к народным песням, находя их трогательными за их простоту, наивность и архаику — ведь Руссо был великим оратором культурного примитивизма своего поколения. Культ «народа» вырос из пасторальной традиции. Это движение было также реакцией против Просвещения, олицетворенного Вольтером, против его элитаризма, против его отвержения традиции, против возвышения им «разума»10.

Как «природа», существовавшая «всегда», в принципе не имеет начала, так и «народ», ее часть, пребывает в том же состоянии, в котором он находился с незапамятных времен, а его «начала» теряются в тумане веков. С этой точки зрения становилось неважно, исторический этот народ или нет. Все народы, оказывается, более или менее одинаково «древние», и в этом смысле «исторические» ничем не выделяются среди других, хотя история некоторых из них и осталась, как настаивал Гердер, только в народных «песнях» и «поэзии». Начала всех народов лежат в одинаковой примитивной стадии. Итак, писание истории «негосударственного», «неисторического» народа можно начинать с тех же «древнейших времен», как и историю народа исторического. «Открытие народа» оказалось интимно связано с еще одним феноменом, важным для нашей темы, — подъемом национализма. Повсеместно в Европе начала ХIХ века интерес к народной поэзии питался только отчасти чисто научными соображениями. Куда важнее были сантименты национального порядка. Основанное в 1811 году шведское «Готическое общество», ставившее своей целью возрождение «готических» добродетелей народа, члены которого читали на своих собраниях «древние» шведские баллады, возникло в ответ на шок от недавней (1809 год) потери Финляндии в пользу России. В самой Фин10

Ibidem. — P. 10.

«Длинная» история Украины

ляндии новый статус провинции Российской империи создавал атмосферу, в которой поиски народной поэзии становятся призванием молодых энтузиастов вроде Элиаса Ленрота, собирателя и издателя «Калевалы» (1835, 1849)11. Сборник новогреческих народных песен Фореля стал реакцией на антиосманское восстание 1821 года12. Шотландцы, поляки, сербы тоже реагировали на потерю политических свобод подобным образом: одиночкиэнтузиасты или специально устроенные общества принимались собирать, издавать и пропагандировать народную поэзию. Поэзия, стоит помнить, все еще считалась высшим проявлением индивидуального или коллективного духа, чистым дистиллятом народного гения. Народы, которым не хватало привычных атрибутов «цивилизации», могли успешно компенсировать их отсутствие, продемонстрировав миру (и себе!) вершины собственной народной культуры. Открытие народной культуры во многом стало следствием ряда «народнических» движений к возрождению традиционной культуры со стороны обществ, попавших под иностранное господство. Народные песни способны были пробудить чувство солидарности в распыленном населении, которому недоставало традиционных национальных институтов»13.

Итак, во второй половине ХIХ века у историка появлялись не только технические средства для писания нового типа истории — истории «народа», у него возникали серьезные побуждения нравственного и идеологического плана писать именно такую историю. История народа отныне могла быть представлена «по-научному», а кое в чем способна была претендовать даже на бóльшую методологическую новизну, чем истории традиционные. Ее научная легитимность могла уже быть подтверждена 11

Подробнее см.: Грабович, Григорій. Слідами містифікацій // Критика. — 2001. — № 6. — С. 14–23. 12

Burke, Peter. Op. cit. — P. 12.

Ibidem.

національних

Глава первая

привлечением новейших дисциплин: антропологии, этнографии, языкознания. Традиционные истории могли ассоциироваться с консерватизмом, даже реакцией; истории, написанные от имени народа, — с либеральным выбором. Со второй половины ХIХ века они становятся не только научно респектабельным занятием, за ними встает моральный авторитет народничества и национализма. *** Михаил Грушевский — пример едва ли не архетипического «национального историка». Российский гимназист в Тифлисе, русскоязычный и русскокультурный юноша, он открывает для себя мир украинства благодаря случайным украинским журналам, которые затем начинает выписывать. Специфический круг чтения (а тогдашние украинские издания заполнены публикациями народных песен, дум, но также и интеллигентскими имитациями народного творчества, рассказами из «народной жизни» и др.) становится для молодого человека источником почти религиозного откровения: он открывает для себя существование украинского народа и свою принадлежность к нему. Изначально «литературное» открытие «народа» закрепляется еще одним архетипичным средством: путешествиями и наблюдениями за «народом». В своей индивидуальной биографии Грушевский буквально воспроизвел путь европейского «открытия народа». Как историк Грушевский сформировался в киевском университете св. Владимира, где большое влияние на него оказал Владимир Антонович. Грушевский воспринял многое из методических и идеологических убеждений своего ментора. В 1894 году двадцативосьмилетний магистр русской истории Грушевский получил кафедру в австрийском университете во Львове. Новая ситуация, в которой оказался Грушевский в Галиции, с ее ярко выраженным напряжением между этническими группами, атмосфера Львовского университета, где Грушевский представлял сомнительную дисциплину истории со24

«Длинная» история Украины

циально и культурно второстепенного народа, обостряла ощущение идентичности и усиливала призвание служить этому народу академической работой. К внешним обстоятельствам добавлялoсь и ощущение личной уязвимости: молодой возраст и недостаток соответствующей ученой степени (по уставу российских университетов для профессорского звания необходимо было иметь степень доктора истории). Систематическая история украинцев, написанная соответствующим научным образом, должна была легитимизировать и дисциплину, и персональную позицию Грушевского в академической среде, и народ, от имени которого он выступал. Первый том «Истории Украины-Руси» вышел в конце 1898 года. Но принципы, на которых основывалась «История», Грушевский изложил еще в своей инаугурационной речи в 1894 году, а впоследствии развивал в университетских лекциях. Уже здесь он настаивал на том, что украинцы, подобно другим народам, ведут свою историю с древнейших времен, а эту претензию подкреплял необходимостью привлечения новейших дисциплин — от антропологии до лингвистики. «История» Грушевского интересна тем, что вопреки воле автора раскрывает приемы, с помощью которых была сконструирована, а также идеологические основания, на которых зижделся ее фундамент. Это теперь «Вступительные замечания», которыми Грушевский полагал нужным предварить первый том, выглядят откровенным идеологическим манифестом. Когда историк их писал, ему могло казаться, будто он — как и положено каждому ученому, вводящему в науку новую дисциплину, — всего лишь обсуждает вопросы сугубо методологического порядка. «Вступительные замечания» — весьма красноречивый текст. Он с подкупающей откровенностью демонстрирует, что национальный историк сначала конструирует мысленный образ нации, и только затем подбирает для нее соответствующую историю. Как и следовало ожидать, Грушевский начинает с констатации существования украинского народа: 25

Глава первая

Этот труд должен представить образ исторического развития жизни украинского народа или тех этнографически-политических групп, из которых формируется то, что мы теперь мыслим под названием украинского народа [курсив мой. — А. Т.]14.

Вопреки амбициям беллетриста, Грушевский так никогда и не преодолел тяжеловесной искусственности своего нового языка (что особенно заметно в обратном переводе на русский), а его «История Украины-Руси» не стала одновременно и образчиком изящной словесности, в отличие от «Истории» Карамзина. Отметим, впрочем, неожиданно корректные формулировки, в которых Грушевский пытается выразить свою мысль. Очевидно, самому автору нелегко было определить точный силуэт той, по его словам, «этнографической массы без национальной физиономии, без традиций, даже без имени», чью историю он собирался изначально вместить в три тома, впоследствии расширил свой план до пяти-шести томов, потом восьми, а после девятого уже и не пытался предсказывать их количество. Итак, современный историку украинский народ должен был стать исходным пунктом написания его истории. Следует помнить, что в представлениях Грушевского «народ» и «нация» были понятиями тождественными (что облегчалось убеждением, будто украинцы утратили образованные классы в пользу других наций: русских и поляков, и теперь представлены исключительно «народом»). Но именно четкое и по-научному выверенное описание, что именно представляет собой украинский народ, оказывалось крайне непростой задачей. В самом деле, даже убежденному украинофилу довольно трудно было в конце ХIХ века в точных терминах сказать, что же такое украинцы. Те «этнографически-политические группы», которые люди круга Грушевского «мыслили под названием» украинского народа, жили в трех государствах двух императоров, ходили в церкви двух христианских конфессий, населяли чрезвычайно 14

Грушевський, Михайло. Історія України-Руси. — К., 1913. — Т. 1. — С. 1.

«Длинная» история Украины

разнообразную территорию, не представлявшую собой никакой климатической, ландшафтной или географической целостности. Территории Грушевский уделяет шесть полных страниц, больше, чем любым другим характеристикам украинцев. Такое подробное описание горных массивов, больших и малых рек, раздольных степей, непроходимых лесов, морского побережья должно создать в воображении читателя визуальный образ пространства, на котором «сбитой массой сидит украинский люд». Схваченная с высоты птичьего полета в едином взгляде, территория — чем бы она ни была в действительности — приобретает целостность как образ, как впечатление, как яркая картина. «Этнографическая масса», к тому же, говорила на ряде диалектов, лингвистическая дистанция между которыми подчас была такова, что сам Грушевский вынужден был балансировать на краю лезвия, пытаясь обсуждать этот вопрос: Будем ли называть украинский язык языком или «наречием», все равно надо признать, что украинские говоры складываются в определенную языковую целостность, которая в пограничных говорах, вправду, приближается к соседним славянским языкам — словацкому, белорусскому, великорусскому, польскому, но в диалектах, составляющих основную и характеристическую ее массу, отличается от этих соседних и наиболее сближенных славянских языков очень заметно...15.

В согласии с духом времени Грушевский отмечал расовые и психические черты украинцев, отличные от тех, что проявляют соседние народы, и именно эти явления наиболее очевидно, по его мнению, объединяли украинцев и противопоставляли их окружающим народам: Отличается украинский народ от своих ближайших соседей чертами антропологическими — в строении тела и психофизическими — в составе индивидуального характера, в отношениях семейных и общественных, в быту и культуре материальной

Там же. — С. 6.

Глава первая

и духовной. Эти психофизические и культурные черты, имеющие более или менее глубокую историческую древность — долгий процесс развития, совершенно определенно связывают в национальное целое отдельные группы украинского населения в противовес другим подобным целостностям и делают из него живую национальную индивидуальность, народ, с длинной историей его развития16.

Едва ли сегодня антрополог осмелился бы так решительно объединить общим «телосложением» карпатских гуцулов и жителей Слобожанщины, вряд ли современный этнограф столь безапелляционно утверждал бы единство их материальной культуры. Да и сам Грушевский, очевидно, в действительности не был столь наивным. В приведенной цитате бросается в глаза, что — как и в случае с «украинскими» диалектами — Грушевский определяет границы своей воображаемой нации по принципу несхожести пограничных этнографических групп с уже сформировавшимися соседними нациями и языками. Обходя территорию по кругу, он демонстрирует, что то или иное «население» не является поляками, русскими, мадьярами и т. д. Но почему именно разнообразный «люд» внутри таким образом очерченного круга должен составлять собой одну нацию, а не, скажем, две или четыре, из текста Грушевского не очевидно. Впрочем, педалирование общности расового и этнографического типа, а также общности лингвистической у Грушевского совсем не случайно. Все это феномены специфически «народные» и как таковые относятся к «древности» («имеют более или менее глубокую историческую древность»). Они, следовательно, указывают на общее происхождение, которое — вопреки нынешнему разнообразию — должно объединять в какой-то точнее не очерченной глубине веков. Помимо прочего, расовые теории, антропология, лингвистика — это все дисциплины, в которых историческая наука времен

Там же.

«Длинная» история Украины

позитивизма видела свое спасение от «литературы», свое будущее точного, научного знания. Сравнительное языкознание во второй половине ХIХ века демонстрировало впечатляющие успехи: классифицировало языки на группы, устанавливало взаимоотношения между ними и даже — что для историка было особенно ценным — реконструировало древние состояния современных языков. Сравнительное языкознание основывалось на предположении, что современное диалектное и языковое разнообразие является следствием длительного развития языков. Современные языки группируются по принципу родства в большие «семьи». Коль скоро так, родственные языки, очевидно, развились из общего «предка». Так возникает идея «праславянского языка», «индоевропейского языка» и подобные. Проявляется возможность начертить «генеалогическое древо» современных языков, указывая их «родителей» в прошлом. Языковая общность в позитивистской историографии была отождествлена с «народом», а тот, в свою очередь, явно или нет, воспринимался как биологическая популяция людей. Возможность представить себе эволюцию языков (а следовательно, их носителей — биологические популяции людей) поражала своей научностью, помимо прочего, потому еще, что на удивление точно — по манере мышления — напоминала новейшее учение о развитии животного мира: эволюционную теорию Дарвина. Тот также утверждал, что видимое разнообразие животного и растительного мира является следствием длительной эволюции и происхождением от общих предков. Связь расовых, лингвистических и эволюционистских теорий ХIХ века с представлениями о нации и национальном отмечает Эрик Хобсбаум: Примерно во второй половине ХIХ века национализм чрезвычайно усилился на практике за счет все возрастающей географической миграции народов, а в теории — благодаря трансформации понятия «расы», центрального концепта науки ХIХ века. С одной стороны, издавна установленное разделение человечества на несколько «рас», различаемых по цвету кожи, теперь

Глава первая

было развито до целого набора «расовых» различий между людьми с примерно одинаковой «бледной» кожей, таких как «арийцы» или «семиты», или же «арийский», «нордический», «альпийский» и «средиземноморский» типы. Кроме того, эволюционная теория Дарвина, сопровождаемая тем, что позднее стало известным как генетика, предоставила расизму нечто вроде мощного набора «научных» оснований для отторжения или даже, как выяснилось, изъятия и убийства «инородцев». Связь между расизмом и национализмом очевидна. «Расу» и язык очень легко путали, как в случае «арийцев» и «семитов». Это возмущало скрупулезных ученых, например, Макса Мюллера, доказывавшего, что «расу», концепцию генетическую, нельзя выводить из языка, который не является наследственным17.

Как отмечают ныне историки науки, обе теории — лингвистическая и эволюционная — своим стилем мышления обязаны дисциплине генеалогии с ее образом родового древа и происхождения от общего предка. Заимствованная из генеалогии «твердыми науками» метафора генеалогического древа стала основой понимания изменений во времени лингвистических или биологических явлений18. Для историка, выстраивающего «длинную» историю народа, это стало неоценимым подарком. Идея медленной эволюции принципиально снимала проблему разрывов в истории. Если прошлое народов и их языков можно представлять в виде бесконечного генеалогического древа, на котором каждый современный народ получает возможность указать своего предка, а каждый предок — своего прапредка, в руках историка оказывается готовый континуитет. Биологическая и языковая эволюция народа, собственно, и обеспечивает то, что Грушевский называл тяглість (от польск. ciągłość — непрерывность, постоянство) — 17

Hobsbawm, Eric. Nations and Nationalism since 1790. — Cambridge, 1990.

См.: Alter, Stephen G. Darwinism and the Linguistic Image: Language, Race, and Natural Theology in the Nineteenth Century. — Baltimore and London, 1999.

«Длинная» история Украины

то есть непрерывность течения истории и преемственность ее «периодов». «Святой Грааль» украинской истории был найден. В истории украинцев, считал Грушевский, невозможно проследить континуитет политических институтов, их непрерывное и естественное существование, и историк, фокусирующий свое внимание на этих привычных для дисциплины предметах, совершает роковую ошибку: он не способен разглядеть украинскую историю. Такой историк будет открывать для себя украинское лишь спорадически, в тех или иных эпизодах истории российской или польской. Между тем украинцы все-таки существовали (т. е. современный «украинский народ» имел своих биологических предков), и их историю можно написать, если только положить в ее основу другие принципы. Историк должен спуститься этажом ниже и следить почти исключительно за «социальным и культурным процессом». Именно это, по мнению Грушевского, придает украинской истории необходимую «непрерывность»: Социальный и культурный процесс составляет... ту путеводную нить, которая ведет нас неизменно сквозь все колебания, сквозь все флуктуации политической жизни — сквозь стадии ее подъема и упадка, и связывает в единое целое историю украинской жизни, несмотря на различные пертурбации, а также катастрофы, которые приходилось ей переживать19.

Следовательно, государства рождаются и исчезают, крупные исторические катастрофы накатываются и уходят, ломая все на своем пути, а «социальный процесс» неустанно прядет свою нить «непрерывности». Ветер истории шумит в кронах столетних деревьев, пригибая и ломая их, а в темном подлеске царит тишина и покой. Ураган проносится над головами народа, не будучи в состоянии нарушить его извечное течение жизни. Итак, историк должен прислушиваться не к могучему шуму в кроне, а к тихому шелесту на земле. Как, однако, определить, 19

Грушевський, Михайло. Історія України-Руси. — Т. 1. — С. 17.

Глава первая

какой из «социальных» или «культурных» процессов VIII или, скажем, ХIV века историку следует считать именно украинским? Ведь, как отмечал и сам Грушевский, этот народ на протяжении своей истории менял свои пространственные характеристики, и даже его настоящее название неочевидно. Ответ мы уже знаем: надо ретроспективно проследить предыдущие стадии тех «этнографических групп», которые современный историк «мыслит под названием украинцев»: Социальный и культурный процесс «определяет нам ведущую дорогу от нашего времени [курсив мой. — А. Т.] до самого древнего исторического и даже доисторического, насколько оно поддается изучению, слежению за его эволюцией»20.

Таким образом историк получает две крайние точки истории — современную ему нацию и «самые древние доисторические времена», между которыми ему следует натянуть нить «непрерывности». Вторую из точек естественным образом обеспечивают новейшие во времена Грушевского дисциплины: археология и, в еще большей степени, лингвистика. По определению, эти дисциплины предоставляют глубокую, может, самую глубокую древность: Порогом исторических времен для украинского народа можем принять IV век после Р. Х., когда начинаем уже кое-что знать специально о нем. До этого о нашем народе можем говорить только как о части славянской группы; его жизни не можем проследить в его эволюции, а только в культурных результатах тех долгих веков доисторической жизни. Сравнительное языкознание прослеживает их по языковому запасу, а позднейшие исторические и археологические данные помогают контролировать его выводы и дополняют в целом ряде пунктов21.

Между двумя точками можно провести только одну прямую.

Там же. — С. 17.

Там же. — С. 19.

Указатель

Critical Review, журнал 57 Eclectic Review, журнал 59 master narrative 12 авары 145 Австралия 53 Австро-Венгерская империя 18 Азия 18 Азов, крепость 98 Айзнер, Роберт 59 Академия наук 33, 34 Акрополь 59 Александр III, император 216 Александр I, император 155 Александр Николаевич, великий князь 155, 156 Алексей Михайлович, царь 84 Альта, р. 87, 88, 90–92 Амазонка, р. 16 Америка 49, 53, 105 Англия 51, 52, 57, 59, 235 Андерсон, Бенедикт 16, 66, 68 Андрей, апостол 169 крест св. Андрея 173 Андрей Боголюбский, князь 171

Андрей Юрьевич, князь 171 Андрияшев, Александр 234 Анненков, Александр 154 Антонович, Владимир 24, 232–234 «Киев, его судьба и значение с XIV по XVI столетие» 233 Антоновский, Михаил 118, 119, 121 Апостол, Даниил 98 Армстронг, Джон 43, 44 Артур, легендарный король 16 Аскольд, легендарный князь 145, 164 Аттика, п-ов 59 Аустерлиц, г. 17 Афины, г. 59 Багалей, Дмитрий 234 Байрон, Джордж 58, 59 Балканы, п-ов 18, 60, 222 Балта, г. 126, 127 Бантыш-Каменский, Дмитрий 72, 147, 149, 150, 194, 218 «История Малой России» 147, 149, 194, 218

239

Указатель

«Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию» 72, 149 Барсов, Елпидифор 217 Батурин, г. 86, 99, 100 Батуринские статьи 91 Батый, хан 93, 142 Безбородко, Илья 93, 114, 157 Бекетов, Владимир 219 Белая Вежа, г. 145 Белгород, г. 80 Белозерск, г. 83 Белоруссия 129, 187 Белоцерковка, с. 98 Белоцерковский полк 98 Бельского хроника 138 Беркхофер, Роберт 12 Берлинский, Максим 170, 173, 193 Бовуа, Даниэль 228 Богуслав, г. 126 Бодянский, Осип 221 Болгария 130, 131 «Большой тур» (путешествия в Европу) 51, 52, 55, 72 Боплан, Гийом Левассер де «Описание Украины» 77 Борзна, г. 86 Борис, князь 90, 91 Борисовка, с. 90 Бороздин, Константин 83, 95, 158, 173 Браун, Эдвард 53 Брестская уния 1596 года 138 Британский музей 57 Брюховецкий, Иван 90, 91 Буковина 208 Бутович, Григорий 90, 91

Бюффон, Жорж-Луи Леклерк де 119 Валуев, Петр 232 Валуевский циркуляр 1863 года 218, 232 Варвара, св. 154 Варшавское восстание (1944) 17 варяги 216 Васильков, г. 124, 126 Великобритания 56 Величко летопись 144 Венгрия 131 Венелин, Луца 130, 131 Вестерфельд, Авраам ван 161 Вигель, Филипп 74, 125, 153 Винкельман, Иоганн 106 Владимир, г. 35, 79, 162, 166 Владимир Мономах, князь 90, 148 Владимиро-Суздальское княжество 38 Владимир Святославич, князь 38, 89, 91, 131, 140–142, 144, 148, 157, 163, 166, 168, 222, 227 мощи 172 саркофаг 172 Владимирская губерния 92 Владимирское княжение 41 Владислав ІІ Ягелло, польский король 199 война 1812 года 193 Войско Запорожское 195 Волга, р. 155 Волго-Окское междуречье 36, 235 Вологда, г. 83 Волок, г. 170

240

Указатель

Волынская губерния 217 Волынь 65, 66, 71, 126, 127, 132, 213, 224, 228, 229 Вольтер 22, 101, 169 Ворскла, р. 89 Воскресенский монастырь 170 Восток Ближний 53 Дальний 60 Вторая мировая война 17 Вулф, Ларри 54 Вышгород, г. 174 вятичи 197 Вятка, г. 83 Галиция 24, 66, 71, 131, 155, 208, 213, 228, 229 Галицко-Волынская летопись 38–41 Галицко-Волынское княжество 38, 39, 41, 229 Галич, г. 224 Гамалии, семья 145 Гегель, Георг 18, 212 Гедимин, князь 149, 223 Георги, Иоганн Готлиб 118, 119, 121 «Описание всех обитающих в Российском государстве народов» 119, 121 Гердер, Иоганн 22 Геркуланум, г. 52, 159 Германия 18, 119 германцы 130 Герольдмейстерская контора 183, 186, 191, 198 Гетманщина 71, 75, 99, 114, 123, 126, 132, 144, 182–185, 195

Гильденштедт, Иоганн 77 Главное управление по делам печати 218, 219 Глаголев, Андрей 72, 75, 84–86, 102, 104, 126–128, 155, 156, 166 «Записки русского путешественника» 72 Глеб, князь 90 Глухов, г. 82, 114 Гнедич, Николай 21 Гоголь, Николай 98, 116, 147, 174, 179, 215 «Взгляд на составление Малороссии» 116 «Мертвые души» 179 Голландия 169 Головнин, Александр 232 Голтва, р. 89 Голубовский, Петр 234 Гомер 96 Горленко, Василий 202 Городище, г. 170 Готическое общество 22 Грабянка, Григорий 145 летопись Грабянки 144–146, 148 греки 56, 57, 97, 106 Греция 55–59, 70, 74, 96, 105, 106, 133 филэллинизм 57 Грибоедов, Александр 167, 168 Гримм, Мельхиор 159, 169 Грушевский, Михаил 12–15, 17, 24–28, 30–45, 143, 208, 210, 213–215, 229, 234, 235 возвращение на Украину в 1923 г. 42

241

Указатель

«История Украины-Руси» 12, 25, 26, 34, 38, 42–45, 208 «Очерк истории Киевской земли» 40 схема Грушевского 12–18, 25, 33, 35 гунны 130, 145 Гун, Отто фон 72, 77, 89, 117, 123, 156, 163, 168 «Поверхностные замечания по дороге от Москвы до Малороссии» 72 Густинская летопись 139 гэльский язык 107 Дарвин, Чарльз 29, 30 Дашкевич, Николай 234 Десна, р. 93, 123 Джеймс Стюарт, шотландский король 107 Дикое поле 127 Дир, легендарный князь 145 Днепр, р. 65, 75, 120, 125, 132, 154, 166, 167, 175 Добровский, Йозеф 221 Долгорукая, Наталья (игуменья Нектария) 79 Долгоруков, Иван 72, 79, 80, 82, 83, 85, 91, 93, 96, 99, 100, 103–105, 109, 110, 126, 156, 157, 162, 164–166, 168 «Путешествие в Киев» 72 «Славны бубны за горами, или Путешествие мое кое-куда» 72 Долгоруков, Юрий Алексеевич 90 Долобское, оз. 95

Дон, р. 155 Дорошенко, Петр 100 Дубно, г. 127 дулебы 197 Духинский, Франциск 37 Дячук, Леонтий 190 Евгений (Болховитинов), митрополит 156, 172 Еводия, панегирик 91 евреи 124, 126 Европа Восточная 38, 40, 54, 60, 64, 211 восточноевропейское летописание 38 династические и национальные государства 18 интерес к народу 22 ментальное картографирование 54 мода на античность 57 мода на путешествия 51, 54, 55 открытие народа 107, 110 расширение территории понятия 60, 72 становление национальных историй 14, 15 Екатерина ІІ, императрица 159, 160, 169 «Путешествие ея императорского величества в полуденный край России, предприемлемое в 1787 году» 159 Екатеринославская губерния 97

242

Указатель

Ермолаев, Александр 72, 83, 89, 92, 94, 95, 97, 158, 165, 174

Италия 51, 52, 55, 56, 59, 72, 73, 119, 133, 168, 169, 235

Желиборский, Арсений 91 Женева, г. 169 Житомир, г. 84 Жуковский, Василий 174 «Журнал Министерства народного просвещения» 116

Кавказ 170 Северный 60 казаки 65, 75, 111, 144, 145, 183, 195, 196, 200, 220 казацкое летописание 143, 144 Казимир ІV Ягеллон, польський король 120, 199 Калайдович, Константин 170 «Калевала», эпос 23 Калиновский, Григорий 122 «Описание свадебных украинских простонародных обрядов в Малой России...» 122 Калинский, Тимофей 189, 191, 192, 196, 197 «Переписка между патриотами сего края для общей пользы» 192 Кальнофойский, Афанасий 139, 140 «Тератургима» 139 Канев, г. 125 Капнист, Василий (поэт) 97, 193 Карамзин, Николай 33, 49, 61, 129, 130 «История государства Российского» 26, 49, 50, 69, 130 «Письма русского путешественника» 61 Карл ХII, шведский король 100, 153 Карпаты 109, 213, 227, 228

«Замечания до Малой России принадлежащие», анонимный трактат 185 Замойская академия 91 Западная Римская империя 41 Зборовский договор 195, 196 Златополь, г. 127 Золотча, р. 95 Зуев, Василий «Путешественные записки Василья Зуева по пути из Санкт Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 годах» 72 Иванов, Петр 234 Игорь, князь 145 Иерусалим, г. 155, 175 Измайлов, Владимир 72, 77, 133 «Сентиментальное путешествие в южную Россию» 72 Израиль 17 Ипатьевская летопись 38, 39, 138 Искра, Иван (полковник) 98 Историческое общество Нестора-летописца 231 «История русов» 147, 148, 149, 150, 201, 202, 215

243

Указатель

Киев, г. 3, 33, 37, 38, 69, 75, 78, 79, 84, 85, 91–93, 97, 124–126, 131, 139, 142, 145, 148, 153–176, 181, 211, 213, 214, 217, 219, 224, 225, 227, 234 Андреевская гора 175 Андреевская церковь 155, 174 Аскольдова могила 162, 164 Братский монастырь 157 Георгиевская церковь 162 Десятинная церковь 139, 140, 141, 163, 164, 165, 166, 172 Замковая гора 175 Золотые ворота 161, 162, 173 Ильинская церковь 173 Ирининская церковь 173 Китаевская пустынь 171 Кожемяки, урочище 174 Крещатик 167 Кудрявец, урочище 174 Михайловский монастырь 154, 155, 157 могила Дира 173 Николаевский собор 157 Никольский монастырь 164 Ольгин град 174 Печерский монастырь 171 святого Николая, церковь 140, 162 Святых апостолов на Берестове, церковь 141 Софийский собор 140, 141, 142, 155, 157, 163, 165, 168 Солнцевская реставрация 142 Спаса на Берестове, собор 140, 141, 164

Трехсвятительская (Васильевская) церковь 140, 141, 164, 165 Уздыхальница, гора 175 Киевская археографическая комиссия 90, 131 Киевская губерния 126, 217 Киевская летопись 39, 40 Киевская митрополия 142 Киевская Русь 12, 33, 34, 38, 42, 43, 45, 62, 69, 70, 71, 87, 107, 132, 137, 139, 140, 142, 143, 145, 146, 148–150, 159, 166, 176, 208, 210–213, 215, 220–223, 226, 227, 231–235 борьба историографий 11 метисация населения 36 монголо-татарское нашествие 40, 200, 212, 220, 222, 223 «Киевская старина», журнал 233 Киевский университет св. Владимира 24, 229, 232 Киевский учебный округ 131 Кирилло-мефодиевское общество 215 Ключевский, Василий 33, 44, 62 Курс русской истории 62 Когут, Зенон 62 Козицкий, Григорий «Краткие географические, политические и исторические известия о Малой России» 122 Колизей 51 Колумб, Христофор 49 Конисский, Григорий 147

244

Указатель

Константин Багрянородный, визант. император 92 Константинополь, г. 57, 69 Контрреформация 141 Копистенский, Захария 138 «Палинодия» 138 Копитар, Ерней 221 Королевский Медицинский коллегиум (Англия) 53 Королевское общество (Англия) 53 Корсаков, Дмитрий 36, 37 «Меря и Ростовское княжество» 36 Корсунь, г. 103, 126 Косов, Сильвестр «Патерикон» 139 Костомаров, Николай 37, 147, 231 Котляревский, Александр 208 Котляревский, Иван 192 «Энеида» 192 Коцебу, капитан 170 Коцюбинский, Михаил 109 «Тени забытых предков» 109 Кочубей, Василий (полковник) 98 Кочубей, Семен 191 Кременчуг, г. 125 крещение Руси 38, 140, 148, 172 Кромера хроника 138 Крым 65, 75, 79, 80, 124, 125, 170 Крымский, Агатангел 233 Крымское ханство 64, 65, 157 Кулиш, Пантелеймон 147 Хмельниччина 219 Кунерсдорф, битва 99

Купер, Фенимор 105 Куракин, Алексей 191 «Замечания о правах малороссийского дворянства» 191 курганы 84, 85, 86, 87, 88, 89, 93, 100, 127, 176 Курляндия 83 Курск, г. 74, 79, 80 Лаврентьевская летопись 38, 39 Лавровский, Петр 208 Лазаревский, Александр 115, 116, 119, 121, 202 Ламанский, Владимир 34 Ласселз, Ричард 52 Левант, регион 55, 58, 125 Левек, Пьер 101 Лёвшин, Алексей 72, 77, 78, 87–92, 96, 98, 99, 101, 102, 106, 110–112, 116, 117, 123, 156, 158 «Письма из Малороссии» 72 Лейденский университет 169 Ленрот, Элиас 23 Лермонтов, Михаил 154 летописи казацкие 144 «Летопись Малой России» 101 Ливен, Карл 217 Ливий Тит, древнеримский историк 52 Линней, Карл 53, 116 «Система природы» 53 Линниченко, Иван 235 Липцы, с. 80 Литва (см. также Литовское великое княжество) 39, 40, 123, 187, 199

245

Указатель

Литовское великое княжество (см. также Литва) 38, 199, 234 Лобанов-Ростовский, Яков 83 Лодомерия 155 Ломиковский, Василий 193 Лондон, г. 121 Лохвицкий, Кондратий 172, 173 раскопки Лохвицкого 173 Лубны, г. 89, 158 Лукьянов, священник 124 Лыбедь, р. 95 Львов, г. 71, 91, 127, 128, 208, 229 Львовский университет 24 Люблинская уния 199 Любомирские, род 127 Ляскоронский, Владимир 235 магдебургское право 110 Мазепа, Иван 80, 81, 100, 111 Максимович, Михаил 147, 174, 176, 208–210, 214, 215, 221–226, 228–231, 234, 235 «Филологические письма» 221 Макферсон, Джеймс 108 Малиновский, Алексей 171 Малороссийская коллегия 122 Малороссия 64–66, 68–72, 74– 80, 82, 83, 87, 93–95, 97, 99–104, 107, 109, 110, 114–117, 119–125, 132, 133, 144, 149, 153, 156–159, 175, 176, 179–183, 185, 191, 193, 194, 196, 198, 200, 201, 208, 215, 218–221, 227, 228, 232 ликвидация автономии 64 Маркевич, Алексей 147 Маркович, Роман 191, 192, 197

Маркович, Яков 114–122, 124, 191 «Замечания по случаю поездок моих по Малороссии в 1798 году» 115, 122 «Записки о Малороссии, ее жителях и произведениях» 114, 115, 116, 120 Маркович, Яков (генеральный подскарбий, дед Я. Марковича) 114, 145, 146, 148 Марко Поло 50 Мартос, Алексей 133 Мартынов, Николай 154 Мгарский монастырь 98 меря 36 Миклашевские, род 145 Миллер, Алексей 229 Миллер, Дмитрий 190–192 Милорадович, Михаил (губернский предводитель) 93, 189, 192 «Переписка между патриотами сего края для общей пользы» 192 Милюков, Павел 34 Митридат, понтийский царь 158 Мишле, Жюль 235 Могила, Петр 138–142, 161, 164, 172 Могилянская академия 75 молдаване 127 Молчановский, Никандр 234 монголо-татары 40, 41, 86, 149, 212, 213 Монтегю, Мэри Вортли 96 мордва 36

246

Указатель

Москва, г. 35, 39, 69, 79, 90, 114, 142, 160, 163, 166, 170, 215 Московский университет 209, 217, 222 Московское великое княжество 33, 212 летописи XV и XVI веков 39 Московское царство 140, 142, 184, 212 Мотонис, Николай «Краткие географические, политические и исторические известия о Малой России» 122 Мстислав Владимирович, черниговский князь 92, 93 Муханов, цензор 218, 219 Мышковский, директор гимназии 217 Мюллер, Макс 30

немцы 127 Несецкого гербовник 183 Нестор, летописец 77, 92, 95, 96, 120, 127, 138, 139, 165, 170 Нидерланды 18 Никитин, Афанасий 50 Николаев, г. 127, 158 Николай І, император 155, 173, 179, 215, 216 Нил, р. 16, 59 Новая Гвинея 104 Новгород, г. 41, 165, 166, 170 Новгород-Северская гимназия 94 Новгород-Северский, г. 71, 94 Новоград-Волынский, г. 127 Новомиргород 127 Новороссия, исторический регион 66, 208

наполеоновские войны 1796– 1815 годов 56 национальная история функции и конструкция 17 нация исторические 18, 19 неисторические 18, 19 эволюция понятия в ХІХ в. 28 Неаполь, г. 52 Нева, р. 166 Нежин, г. 83 Нежинская гимназия 130 Нектария, игуменья (Наталья Долгорукая) 79 Немцевич, Юлиан 126, 127, 157, 158

Обуховка, с. 97 Общество дилетантов 169 Общество истории и древностей российских 169 Одесса, г. 75, 79, 125–127, 158 Олег, князь 145 Оленин, Алексей 83 Ольвия, г. 157 Ольга, княгиня 162, 168, 173 Орлай, Иван 130 Османская империя (см. также Оттоманская Порта, Турция) 18 «Основа», журнал 37, 231 Оссиан, легендарный поэт 108 Острог, г. 127

247

Указатель

Оттоманская Порта 55, 56, 61, 65, 66, 125, 157 Павел І, император 80, 159 Паганель, герой Жюля Верна 53 Пантикапей, г. 158 Папроцкого гербовник 183 Париж, г. 169 Парутино (Ильинское), с. 157, 158 Парфенон 57 Пассек, Вадим 86, 87, 103, 124 Патерикон 139 пекинский человек 16 Переверзев, Иван 154 «Топографическое описание Харьковского наместничества» 154 Перемышль, г. 128 Переяслав, г. 33, 69, 82, 87–92, 95, 211, 213, 225, 227 Переяславль Залесский 92 Переяславская рада 90 Переяславские статьи 91 Переяславское княжество 87 персы 198, 199 Перун 164–166 Петербург, г. 39, 61, 69, 94, 95, 114, 122, 131, 169, 173, 193, 194, 195, 225 Казанский собор 166 Петр I, император 84, 100, 101, 153, 165 печенеги 145 Печерская лавра 138, 154, 155, 157, 165, 168, 172 Печерская типография 139

Успенский собор 140, 155, 165 Печерский патерик 139, 170 Пирей, г. 59 Плано Карпини, Джованни дель 50 Платон, митрополит 85, 162, 163, 164, 165 Плохий, Сергей 202 Повесть временных лет 38, 39, 40 Погодин, Михаил 147, 174, 207–215, 218–232, 235 «О мнимом запустении Украины в нашествие Батыево и населении ее новопришлым народом» 223 Подолье 66, 71, 124, 126, 127, 132, 213, 228 Подольская губерния 217 Полевой, Николай 230 Полетика, Василий 187, 192, 193, 198, 199, 201, 202 «Записка о начале, происхождении и достоинстве малороссийского дворянства» 198 Полетика, Григорий 198 Полетики, Григорий (отец) и Василий (сын) 144 половецкие бабы 96, 97 половцы 96, 142, 145 Полоцк, г. 41 Полтава, г. 78, 83, 153 Полтавская битва 153 Полтавская губерния 96, 116, 124, 191, 192

248

Указатель

польское восстание 1830–1831 годов 131, 218 Польша 65, 69, 71, 75, 84, 101, 124–127, 131, 132, 167, 170, 185, 187, 195, 199, 218 разделы 63, 127 поляки 23, 26, 65, 98, 101, 126, 128, 132, 167, 185, 198, 199, 228 Помпеи, г. 52, 159, 175 Потоцкие, род 127 Поуп, Александр 96 Почайна, р. 169 Пратт, Мэри Луиз 113 Предславино, с. 95 Причерноморье 63, 64, 157, 176 Просвещение, эпоха 22, 125 Пруссия 18 Псёл, р. 89 Пуссен, Николя 119 Пустошкин, Павел 158 Пушкин, Александр 49, 133, 147 Пятковка, с. 127 Радивилов, г. 126 радимичи 197 Радищев, Александр 61 «Путешествие из Петербурга в Москву» 61 Разумовские, род 99 Разумовский, Алексей Кириллович 72 Разумовский, Кирилл 99 Раскин, Джон 106 революция 1905 года 34 Редедя 92 Репнин, Николай 149, 193, 194, 200

Речь Посполитая (см. также Польша) 20, 63–66, 75, 127, 138, 139, 142, 143, 189, 196, 228, 233 Ржев, г. 170 Ржевуский, граф 217 Ригельман, Аркадий 193 Ридезель, Иоганн фон 106 Рим, г. 51, 52, 74, 168 Рогнеда, сестра кн. Владимира 95 Романтизм 58, 108, 120, 148 «открытие народа» 20, 22 Российская империя (см. также Россия) 18, 23, 62, 64, 130, 154, 184, 186 Российский магазин, журнал 146 Россия (см. также Российская империя) 11, 22, 49, 60, 61, 63–65, 69, 74, 78, 81, 83, 86, 87, 93, 94, 101, 115, 119, 125, 126, 128–131, 143, 153–158, 167, 179, 187, 189, 195, 216, 219, 225 Рубан, Василий 77, 115, 122, 194 «Краткая летопись Малой России с 1506 по 1776 год» 194 «Краткое описание Малой России» 77, 122 Рубрук, Гильом де 50 Румелия, регион 131 Румянцев-Задунайский, Петр 122 Румянцев, Николай 99, 129, 168–171, 217 Румянцевский музей 170 Румянцевы, братья 169

249

Указатель

«Русская беседа», журнал 221, 223 Русская правда, кодекс 171 русские концепции этногенеза 37 русско-турецкие войны 63 русско-шведские войны 63 русско-японская война 34 Руссо, Жан-Жак 22, 101, 102, 110 Русь Владимиро-Суздальская 70 Северная 212, 213, 222 Северо-Восточная 36, 39 Червоная 228 Юго-Западная 218 Южная 40, 212, 222 Рылеев, Кондратий 147 Рюрик, корабль 170 Рюриковичи, династия 34 Рязань, г. 92 Самарин, Юрий 219 Самчевский, Иосиф 94 Сбитнев, Иван 157, 167 Свербигуз, Владимир 190 Свирговский, Иван 98 Святополк, князь 87, 90, 91, 95 Святослав Игоревич, князь 145 «Северный вестник», журнал 130 Сегюр, Луи Филипп де 160 Седан, г. 17 Сейм, р. 123 Селицкий, зять Долгорукова 103 Сенат 186, 188, 193 Сербия 149 сербы 23, 127

Сибирь 60, 86 Синопсис 143, 197 Сирийская пустыня 59 Скотт, Вальтер 108 славяне 36, 37, 130 «Слово о полку Игореве» 69 Смела, г. 127 Снегирёв, Иван 217 Собанская, Северина (урожд. Потоцкая) 127 Соболевский, Алексей 229, 231, 232, 233 «Как говорили в Киеве в XIV и XV веках» 231 Соловьев, Владимир 216 Соловьев, Сергей 33 Сондерс, Дэвид 130 Союз русского народа 231 Сперанский, Михаил 158 Средиземноморье Восточное 55 Срезневский, Измаил 147, 211, 222 Станислав Август, польский король 125 Старая Ладога, г. 83 Старица, г. 170 Степенная книга 77, 92 Стефан Баторий, польский король 120, 197 Стороженко, губернский предводитель 93 Стрийковский, Мацей 141 хроника Стрийковского 138 Строев, Павел 170 Стрыжень, р. 94 Суздальская летопись 39

250

Указатель

Сула, р. 89 Сумароков, Павел 72, 74, 77, 80, 84, 85, 103, 105 «Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду» 72 «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году» 72

133, 137, 142, 143, 146–149, 158, 180, 191, 194, 195, 197, 201, 208, 210, 211, 214, 215, 220, 223, 224, 232, 233 Левобережье 65, 71, 75, 84, 89, 96, 125, 132, 186, 228, 229 Надднепрянщина 229 Правобережье 71, 84, 124– 129, 131, 132, 187, 228, 229 Приднепровье 36, 71, 207, 214, 223, 229 Слобожанщина 28, 87, 124, 208 украинское барокко 176 Умань, г. 127

Табель о рангах 188 Таврия 72, 75, 79 Тамань, п-ов 72, 158 татары 65, 69, 101, 145, 167, 198, 199, 213, 214, 223, 224 Ташань, с. 99 Тимковский, Илья 88 Тифлис, г. 24 Тихвин, г. 83 Тмутараканский камень 61, 158 Тмутаракань 158 Трощинский, Дмитрий 114 Троя, г. 96 Трубеж, р. 87, 88, 92 Тугоркан, князь 95 Тулиголов, с. 82 Туманский, Федор 146, 193 Тургенев, Александр 174 турки 58, 69, 198, 199

Фаллмераер, Якоб 55 Фанагория, г. 158 Фастов, г. 124 Финляндия 22, 23, 63, 218, 232 финно-угорские племена 36 финны 37 Форель, Клод 21, 23 Форум, древнеримский 51 франки 130 Франция 18, 52, 56, 57, 59, 119, 169, 235 старый режим 18 Фрибе, Вильгельм 117

Уваров, Сергей 216, 217 «самодержавие, православие, народность» 216 Украина 11, 12, 15, 42, 44, 50, 63–66, 68, 69, 72, 74, 75, 76, 80–83, 86, 87, 105, 108, 115, 116, 119, 121–124, 126–128, 130, 131,

хазарский миф 145 хазары 145, 146 Хаклут, Ричард 51 Харьков, г. 80, 124 Харьковский коллегиум 82 Харьковский университет 88

251

Указатель

Хлебниковский список 138 Хмельницкий, Богдан 80, 81, 98, 100, 195 Хмельницкий, Юрий 91 Хмельницкого восстание 184 Хобсбаум, Эрик 29 Хобхаус, Джон Кам 59 Ходаковский, Зориан 128, 129, 130 Холм, г. 71 Хорол, г. 96 Хорол, р. 89 Цезарь, Гай Юлий 52 Чарноцкий, Адам 20, 128 Чарныш, Василий 192, 193 Чарторыйский, Адам 129 Чацкий, Тадеуш 217 Чепа, Адриан 115, 192, 193, 197, 198, 201 «Записка о преимуществах малороссийских чинов» 197 черкесы 101 Чернигов, г. 33, 69, 80, 85, 92, 93, 94, 158, 163, 211, 213, 225 Спасский собор 92 Черниговская губерния 110, 191 Черное море 60 «Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца» 233 Шаликов, Петр 71, 76, 77 «Другое путешествие в Малороссию» 72

«Путешествие в Малороссию» 72 шведы 63, 198, 199 Швейцария 119, 169 Шевченко, Тарас 90, 95, 133, 147 «Живописная Украина» 133 Шеллинг, Фридрих 212 Шерер, Жан-Бенуа 101, 117 Шикеев, Захар 90 Шишков, Александр 130 Шлецер, Август 198 шляхта 110, 181, 182, 183, 185, 187, 196, 199, 200, 220 Шотландия 107, 108 Горная 107 Равнинная 107, 108 уния 1707 г. 107 хайлендеризация 108 шотландцы 23 Элгин, лорд 57 Эллада 57 эллинизм 57 Эмский указ 1876 года 218 Эрехтейон 57 Юго-Западный край 132, 157, 228 яванский человек 16 Ягич, Ватрослав 224 Яготин, г. 100 якобиты 107 Ярославль, г. 83 Ярослав Мудрый, князь 38, 90, 120, 142, 144, 148, 165, 169

252

Указатель

Список иллюстраций Титульные страницы Михаил Сажин (до 1818–1885). «Щекавица — место, где похоронен князь Олег» (акварель, конец 1840-х годов, Национальный художественный музей Украины). Фрагменты Шмуцтитулы Глав а 1 . Этьен Паннемакер (1847–1900). «Руины Десятинной церкви». Гравюра с рисунка неизвестного художника начала ХІХ века (1884) Глав а 2 . Доминик Пьер де ля Флиз (1787–1861). «Вид на Киево-Печерскую лавру» (Из альбома «Этнографические описания крестьян Киевской губернии, а в особенности состоящих в Государственных имуществах, и разные местные исторические памятники, древности и рисунки», 1854). Глав а 3 . Леонтий Тарасевич (? – ок. 1703). «Нестор-Летописец». Иллюстрация к книге «Патерик Печерский» (медерит, 1702) Глав а 4 . Тарас Шевченко (1814–1861). «Церковь Всех святых в КиевоПечерской Лавре» (сепия, 1846, Национальный музей Тараса Шевченко) Глав а 5 . Василий Тимм (1820–1895). «Вход в галерею, ведущую к Дальним киевским пещерам» (цветная литография, 1859) Глав а 6 . Михаил Сажин (до 1818 – 1885). «Вид университета из Ботанического сада» (акварель, 1846, Национальный музей Тараса Шевченко) Ука з а тел ь . Генри Фюзели (1741–1825) «Художник, приведенный в отчаяние величием обломков древности» (1778–1779, сепия, акварель, Кунстхаус, Цюрих)

253

Наукове видання

Київська Русь і Малоросія у XIX столітті Російською мовою

Редактор Світлана Гайдук Відповідальний за випуск Микола Климчук Обкладинку зроблено у творчій майстерні «Аґрафка»

Підписано до друку 31. 08. 2012. Формат 60х90/16. Ґарнітура PT Serif Pro. Папір офсетний. Друк офсетний. Видавництво «Laurus» Свідоцтво ДК № 4240 від 23. 12. 2011 www. laurus. me laurus. info@yahoo. com Livejournal: laurus_books Facebook: laurus

Надруковано у ПАТ «ВІПОЛ». 03151, Київ-151, вул. Волинська, 60. Свідоцтво про внесення до Державного реєстру ДК № 752 від 27. 12. 2001.

В серии «Золотые ворота» выходят: Випуск 2 Наталя Яковенко Дзеркала ідентичності. Дослідження з історії уявлень та ідей в Україні ХVІ — початку ХVІІІ століття

Выпуск 3 Алексей Миллер Украинский вопрос в Российской империи

Выпуск 4 Дэвид Сондерс Украинское влияние на русскую культуру (1750–1850)