Вологодский лад, №1, 2011 by Библиотека Тендрякова

Монах Герасим (Серков)

На Кубенском озере

Шлюз Волго-Балтийского водного пути

Крестьянка. Вожегодский район

Лето

Куда мы идём?

ВОЛОГОДСКИЙ

ЛАД

2011 год

Литературно-художественный журнал

(21)

ЧИТАЙТЕ В НОМЕРЕ Фото архиепископа МАКСИМИЛИАНА В альбоме фоторабот Владыки Максимилиана «Сердце Северной Фиваиды» немало снимков, наводящих на размышления. Комуто кажется символом нашей жизни птица, взмывающая в небо сквозь ветви, кому-то - пьяный мужик, спящий под надписью «Слава России!». И чёрный дым, вопросительно изгибающийся над горящим трактором, для кого-то означает уже не вопрос о будущем страны, но жирную точку... Но, может быть, не менее символичен портрет знаменитого изобретателя Леонида Ивановича Данилова? Этот человек за свои изобретения удостоен Ленинской и Государственных премий (об орденах и медалях не говорим). Он - заслуженный изобретатель Советского Союза, таких людей было всего шестнадцать в огромной стране... Но разве видим на его лице чувство превосходства над окружающими, какую-то спесивость? На портрете - добрый пожилой человек, который много и хорошо работал и знает, что жизнь прожил не зря. И не потому, что много заработал, а потому, что трудился на совесть. Для нашей страны, для людей. Молодые священники, портреты которых тоже помещены в книге, конечно, не имеют такого «иконостаса» наград, как Л.И. Данилов. И сфера их деятельности - души людские, а не механизмы. Однако свет на их лицах - тот же, что и на лице заслуженного изобретателя: это свет обретенного смысла жизни. Эти люди, как и многие другие, кого с любовью показал нам Владыка в своей книге, знают, зачем живут, для чего трудятся, не жалея сил. Конечно, тревог и бед в нашей жизни немало. Но, мне кажется, побороть их можно, только если мы поймем, наконец, зачем живём. И будем жить согласно этому пониманию. Так, как жил Леонид Иванович Данилов, как живут священники, как живут многие молодые и старые вологжане.

ПРОЗА Рассказы и повести Сергея Багрова, Александра Цыганова, Анатолия Ехалова, Марка Москвитина ПОЭЗИЯ Стихи Ольги Фокиной, Галины Швецовой, Александра Пошехонова, Леонида Патралова, Юрия Максина, пародии Виталия Серкова ИСКУССТВО Русский Север в живописи Бориса Студенцова ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ Статьи профессора Германа Воробьёва о Вологодском Поозерье, исследователя Александра Кузнецова о тайне топонима «Тотьма», Андрея Сальникова о книгах Уильяма Брумфилда, знакомящего мир с архитектурой нашего края КНИГА В ЖУРНАЛЕ Полвека в русской литературе Статьи Леонида Вересова, Роберта Балакшина, Нелли Батаковой, Владимира Кудрявцева о Николае Рубцове, Александре Романове, Николае Угловском, Иване Полуянове СЛАВЯНСКИЙ МИР Заметки путешественника по Косовскому краю - земле слёз, боли и... радости ЖИВАЯ ПАМЯТЬ Воспоминания политработника Виктора Стрельцова и политзаключённого Авенира Борисова

РЕДКОЛЛЕГИЯ В.И. Белов, И.А. Поздняков, священник Александр Лебедев, С.П. Белов, В.В. Дементьев, А.В. Камкин, А.К. Сальников (редактор журнала), А.А. Цыганов

И НЫНЕ, И ПРИСНО

Нужна ли Церкви реклама? СВЯЩЕННИК АЛЕКСАНДР ЛЕБЕДЕВ ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСЫ О БОГЕ, ВЕРЕ И ЦЕРКВИ

Протоиерей Александр ЛЕБЕДЕВ Протоиерей Александр Лебедев родился в 1976 году в Вологде, настоятельствует в храме Покрова Пресвятой Богородицы на Торгу в родном городе. Закончил Московскую духовную семинарию и академию. Помимо упоминавшегося настоятельства в городском храме у отца Александра есть ещё одно - в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в женской колонии г. Вологды. Кроме того, на нём лежит забота о тюремном служении по всей Вологодской епархии. В 2006 и 2009 годах о. Александр был удостоен главной награды конкурса на лучшую публикацию о Православии в областных СМИ - премии имени святителя Игнатия (Брянчанинова). В 2009 году на ХIV Всероссийском семинарефестивале «Православие на телевидении, радиовещании и в печати» получил диплом III степени и бронзовую медаль. Автор двух книг ответов на вопросы о Православии в современной жизни, изданных в «Библиотечке епархиального журнала «Благовестник», причём первая из них вышла уже двумя изданиями - в 2009 и 2010 года.

Я читал, что Православие, когда пришло на Русь, смешалось с язычеством, и получилось что-то среднее. Так ли это? Это не так. Вообще, как показывает история, христианство чрезвычайно, если можно так сказать, конфликтно. Стоило только ему возникнуть и соприкоснуться с языческим миром, как этот мир сразу его возненавидел, причем именно за нежелание смешиваться, за претензию на исключительность. Это стало причиной трехстолетних гонений на христиан (с первого до начала четвертого века по Рождестве Христовом). В итоге этих гонений язычество, будучи не в силах растворить в себе христианство, уступило ему власть над умами и душами жителей Римской империи. Так что какая-либо компромиссность в вопросах веры органически чужда Православию, в том числе и русскому. Более того, попытки заигрывания с язычеством на Руси были бы неуместны даже из тактических соображений. Таким заигрыванием Церковь не приобрела бы никаких симпатий народных масс по той причине, что славяне расставались со своей старой верой без всякого сожаления. За всю многовековую историю просвещения Православием русских земель (включая присоединение Казани, Сибири, Американскую миссию), то есть почти за тысячелетие, известно лишь несколько случаев конфликтов на почве сопротивления язычества новой вере. И все эти случаи - локальные, не массовые, единичные. Неизвестно ни одного (!) литературного памятника Древней Руси, в котором язычество вспоминалось бы с сожалением или сочувствием. Если рас-

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ сматривать возможность компромисса Православия и язычества с политической точки зрения, то резонно будет заметить, что Церковь не настолько глупа, чтобы заключать какие-либо союзы с явным аутсайдером. Другое дело, что язычество довольно долго изживалось из сознания русских людей, ведь им был пропитан весь быт крестьянина. Понятно, что если человек каждую весну радовался солнышку, общался с соседями и сжигал чучело, вдруг и сразу перестать всё это делать довольно сложно, ведь одним из свойств сознания человека является то, что можно назвать психологической инерцией. Церковь в свое время поступила довольно мудро, не требуя от людей отказа от весенней радости: убрав языческую составляющую, она придала прежним обычаям новый смысл. Теперь стало можно радоваться весеннему солнышку, общаться с соседями и родными (за исключением магического сожжения чучела) на Масленице - неделе, предшествующей Великому посту. Человек, не имеющий опыта обычной земной радости, не способен ощутить и радость духовную. Поэтому церковный устав позволял и позволяет на Масленицу испытать радость человеческую, чтобы потом Великим постом преобразить, возрастить ее в радость о воскресшем Христе. Примерно такое же переосмысление претерпели и другие обычаи языческого происхождения. Конечно, народное сознание в силу уже упоминавшейся инерции осуществило это переосмысление не сразу; время от времени, да и по сию пору встречаются рецидивы язычества. То тут, то там совершение каких-либо языческих обычаев случалось и случается. Но нужно сказать, что Церковь никогда не мирилась с этим. Содержание большей части дошедших до нас проповедей иерархов Русской Церкви до XV-XVI веков - обличение остатков язычества, стремящихся прижиться в Церкви. Язычество живо и сейчас, конечно, лишь в малой степени - в области куль-

№1/2011

та, но зато весьма и весьма заметно в религиозном сознании наших современников. Почти каждый из нас так или иначе склонен скатываться к язычеству. Это происходит каждый раз, когда мы воспринимаем Бога как инструмент устроения своей земной жизни. Ведь язычники как раз и стремились не служить своим богам (тем более - истинному Богу), а с помощью каких-то действий, манипуляций, заклинаний заставить богов служить себе. Так что язычество живуче, и сегодня, как и в древности, его нужно в церковной жизни выявлять, обличать и искоренять. Вера, особенно православная, с её проповедью смиренничества и соглашательства, - это способ утешения слабых и больных людей, которые клянчат помощи от Бога и святых. Сильные люди сами могут распорядиться умом и способностями, которые имеют, кстати, от Бога же. Бог дал нам руки, ноги и голову, чтобы мы с их помощью строили свою жизнь, а не перекладывали всё на Бога, не ждали, что Он покроет наши неудачи. Есть что возразить? Есть. О каком-либо явлении судят по образцам. О музыке - по произведениям великих композиторов, о медицине - по трудам выдающихся врачей, и так далее, далее, далее... О вере тоже можно и нужно судить по тем примерам, которые считаются образцовыми, то есть по жизни святых людей. Предлагаю человеку, задавшему вопрос, просмотреть месяцеслов Православной Церкви, в котором содержатся тысячи имен святых, ознакомиться с житиями этих людей и сказать, много ли среди них безвольных, слабых и больных людей, клянчащих помощи у Бога. Ни одного! Говорю со всей ответственностью. Если и можно найти подобные примеры в житии того или иного святого, то, уверяю вас, всё остальное содержание жития такого человека - это повествование о том, как он свою убогость с помощью Божией преодолел и каких высот силы воли и духа достиг. У кого повернется 3

И НЫНЕ, И ПРИСНО язык назвать, например, Преподобного Сергия Радонежского слабым и больным, тот пусть сначала повторит его подвиг - поживет один в лесу с медведями. Решимости не хватит! Или пусть человек, надеющийся на свои руки, ноги и голову, в шестьдесят лет (сейчас в этом возрасте мужчины на пенсию уходят) отправится жить в глушь лесную, как это сделал преподобный Кирилл Белозерский - посмотрим, долго ли он там проживет без помощи Божией, которую ему «клянчить» гордость не позволяет. Преподобный Кирилл тридцать лет этой помощью жил! А с мучениками слабо. сравниться в силе воли и терпении? А с благоверным Александром Невским? Примеры можно множить еще долго; думаю, сказанного достаточно, чтобы понять: вера делает человека сильнее, крепче, решительнее, а не превращает его в безвольную тряпку. Беда того, кто задал вопрос, в том, что о вере он судит далеко не по лучшим её образцам. Нравственный портрет человека, описанный в вопросе: слабый, болезненный, избегающий ответственности приспособленец и попрошайка это портрет не православного человека. И если кто-либо из нас, православных, с горечью узнает себя в этом описании, то осознает это как диагноз, а не как норму. К тому же, то, что автором вопроса ставится вере православной в вину как свидетельство слабости, является на самом деле свидетельством силы. Да, мы утверждаем, что фундаментальной добродетелью является смирение (то, что автор вопроса назвал «смиренничеством») в противоположность гордости. И правильность этого даже на бытовом уровне подтверждается. С каким человеком вы предпочтете иметь дело: с гордым или смиренным? И не говорите, что с гордым: вы, может, и имеете к нему какое-то дело, вот только ему на вас и на ваше дело наплевать. Он же гордый, ни в ком и ни в чем не нуждается. Каким будет результат ваших совместных усилий? Нулевым. Потому что если и возможно общение между людьми, то только благодаря смирению, 4

когда один из участников разговора смиряет желание высказывать что-то своё и соглашается (опять же куда тут денешься от «соглашательства») слушать собеседника. А теперь примерьтесь к нравственному силомеру: легко ли наступить на свою гордость? Легко ли уступить, согласиться с волей другого вопреки своей? Да это, пожалуй, самое трудное дело на земле - отказ от своей воли. Так что православная вера требует от человека самого трудного, и уж понятно, что этот путь не для слабаков. Так же понятно, что сил наших на преодоление нашей же гордости недостаточно. Выхода из этого положения два: или сдаваться, или искать помощи. И что позорного, если православные этой помощи просят у Бога, неужели капитулировать - достойнее и почетнее? Не только в нравственной борьбе мы ищем помощи у Бога, но и во всех наших земных делах (конечно же, не богопротивных). По той самой причине, что именно Бог дал нам руки, ноги и голову и именно с Его помощью мы можем эти руки, ноги и голову к делу приложить. Что случается, когда человек пытается что-то делать без помощи Божией, красноречиво описал небезызвестный перестроечный автор афоризма: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Христос говорит еще категоричней: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). Можно божественной истине и житейскому опыту верить, а можно и не верить, тогда легко предсказуемым становится результат такого неверия: в итоге получится «как всегда» и, действительно, останется лишь одна надежда - ждать, что Бог покроет наши неудачи. Я считаю, что Православие какая-то устарелая религия: одеваются церковные люди как в позапрошлом веке - юбки до пят, голова укутана, говорят вообще на древнем языке, да и жить учат как-то не по-современному. Я бы, может, и не против верить в Бога, но как-то не хочется становиться отсталой. Нельзя ли православие осовременить?

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ Не только православие устарело устарел сам человек: сколько ни проходит столетий и тысячелетий - ни третьей руки у него не выросло, ни второй головы. Всё как было, так и есть. Отношения с окружающими человек строит исходя из всё тех же двух вариантов - любви и ненависти. Бог так же неизменен: Он всё ещё продолжает нас считать Своими детьми, любит нас, подсказывает, как поменьше страдать, призывает жить по заповедям. Да и заповеди, кстати, Бог до сих пор так и не отменил, не дополнил, не пересмотрел, не обновил. В человеке, в его отношении к Богу и к себе подобным никакой модернизации не наблюдается, так для чего же тогда нужно осовременивать православие? Вера своей задачей ставит не законодательство в области моды, а законодательство в области нравственности, она не моду определяет, а истину утверждает. Истина, как известно, возраста не имеет. Кому-то, может, покажется устарелой таблица умножения, но дважды два все равно будет четыре, несмотря на тысячи лет, прошедших с тех пор, когда человечество впервые сделало это открытие. Точно так же не изменяются и нравственные ценности и истины. Они не могут быть несовременными, они актуальны всегда. И если вера кажется кому-то устарелой - это беда не веры, а того самого кого-то. Причем беда в самом прямом смысле слова, потому что, если посчитать модным и современным стиль жизни не по заповедям и жить не по вере, а по греху, то придется готовиться к страданиям - иных плодов грех принести не может. Это закон столь же непреложный, как закон всемирного тяготения. Если же говорить о внешнем виде православных, то я бы сказал, что лишь единицы из них в одежде соответствуют стилю позапрошлого века. Я воспринимаю такое выпадение из контекста современности как не вполне нормальное явление. Это показатель того, что православие человеком воспринимается лишь как часть некоего культурного пласта, причем пласта прошлого, невозврати-

№1/2011

мого. Вместо того, чтобы пытаться жить по вере в современных условиях, человек занимается исторической реконструкцией. Может быть, нельзя это утверждать категорично, но некий налет не вполне правильного восприятия православия в таких людях чувствуется. Да, длинная юбка с точки зрения нравственности лучше, чем короткая, но нарочито длинная - уже перегиб. Поэтому советую: если уж вы не против верить в Бога - верьте, но не старайтесь веру приспособить под себя. И если вера ваша будет искренней, то все вопросы, касающиеся внешнего вида и поведения, разрешатся сами собой. Как говорил, если я не ошибаюсь, Августин Блаженный: «Люби Бога и делай что хочешь», потому что в этом случае на предосудительные вещи просто рука не подымется. Думаю, есть надежда, что и длина юбки, и степень покрытости головы в таком случае тоже установятся как бы сами собой. Почему Церковь не стремится привлекать к себе народ? Пиво, например, рекламируют - и смотрите, как оно популярно. Может, создать умную, профессиональную рекламу Церкви - это, на мой взгляд, было бы полезней, чем золотить купола и покупать иномарки. Реклама - ложь, во всяком случае, если представить себе рекламную акцию в пользу Церкви, то она точно будет или ложью, или антирекламой. Как рекламировать товар, который принципиально противоречит запросам потребителя, более того - не может и не должен им соответствовать? Ведь что предлагает нам Христос? - идти узким, трудным, тернистым путем. Никаких земных благ Он нам не обещает, а вот беды и скорби - гарантирует, однажды прямо так и сказал: «В мире будете иметь скорбь» (Ин. 16, 33) Если награда и будет, то только возможно, а не стопроцентно, причем в неведомом будущем. И уж если подходить к решению задачи честно, то вряд ли кто из нас достоин этой награды: исходя из баланса грехов и добрых дел, 5

И НЫНЕ, И ПРИСНО скорее всего, нас ждет наказание. Как из этого сделать рекламный продукт - ума не приложу. Если, несмотря на свою потребительскую непривлекательность, вера и Церковь живы и имеют за спиной внушительную историю миссионерских успехов, то объясняется это, конечно же, не умелой рекламной политикой, а врожденной человеческой тягой к правде, пусть горькой, но правде. И все же реклама Церкви возможна - через образ жизни православных христиан. Еще святитель Иоанн Златоуст говорил, что если бы мы, христиане, соответствовали своему званию, если бы жизнь наша была тем, чем должна быть - жертвенным служением Богу и ближнему, язычники исчезли бы с лица земли. Не то чтобы самоуничтожились, а приняли бы христианство. Настолько действенным и заразительным бывает такой способ убеждения как личный пример. Что касается куполов и иномарок, то первое - дело предпочтений наших прихожан, а второе - вопрос практичности. Если прихожане стремятся к тому, чтобы всё в храме, включая купола, было красиво, если они хотят отдать таким образом Богу то, что мы считаем самым дорогим и достойным Божия величия, то почему бы им не позволить это делать? Если это вызывает непонимание у сторонних по отношению к Церкви людей - извините меня, но я буду все же прислушиваться к мнению тех, кто к Церкви близок и кому Церковь близка. Они, по-моему, имеют на это право. А машину, я думаю, практичней покупать такую, чтобы дольше служила и меньше ломалась, пусть она будет и подороже. Скупой, как известно, в итоге платит дважды. Я не считаю, что Церковь настолько богата, чтобы это себе позволять. Знаете, я время от времени читал и Библию, и другие книжки про веру. Но там такое написано: чудеса и глупости какие-то. Ну, например, что Христос сам по себе появился на свет. Простите, но я не маленький мальчик и знаю, откуда дети 6

берутся, уверен, что и вы тоже. Как же можно во всё это верить? И это только один пример из очень многих. Чудеса и глупость - разные вещи. Чудо - сверхъестественно, глупость противоестественна. Если научиться отделять одно от другого, то станет значительно понятнее содержание Библии. К примеру, упомянутое непорочное зачатие Христа - чудо, потому что лежит вне законов логики. То есть объяснить это мы не можем, но и отрицать такую возможность всего лишь на основании того, что раньше подобного не наблюдалось, мы также не можем. Действительно, если я за всю свою жизнь не находил на улице денег, это не значит, что такая находка для меня в принципе невозможна никогда. Если продолжать пояснение примерами, то ожидать рождения собаки от скрещивания гиппопотама с носорогом - это уже глупость. Потому что такое ожидание лежит не вне законов логики, а противоречит им. Такое рождение не просто ранее не наблюдалось, оно, учитывая исходные данные, невозможно принципиально. Библия и вера опираются на ту мысль, что познания человека ограничены и за границами этого познания возможны действия, имеющие причину вне известных нам законов, - это чудеса. Объяснить мы их не можем, впрочем, и отрицать их возможность - тоже. Есть разница между разумом и рассудком. Рассудок говорит, что рационального объяснения явлению нет, а разум напоминает рассудку, что он ограничен, и отсутствие рациональных объяснений не отрицает объяснения вообще. В этом отношении неплохо каждому из нас оправдывать название того биологического вида, к которому мы принадлежим - «человек разумный». Как же можно верить в чудеса, описанные в Библии? За всех не скажу, а за себя - отвечу. Прежде всего я верю, что Бог есть и Он всемогущ, а значит - чудеса возможны. Во-вторых, я имею основания верить свидетелям, от которых я узнаю

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ о чудесах. Попробуйте прочесть, к примеру, Новый Завет вдумчиво и внимательно. Как и всякий текст, он говорит не только об описываемых событиях, но и о своем авторе. Известно, что при определенной начитанности можно по тексту определить, кто его написал, потому что какие-то черты автора просвечивают между строк. Так вот, сколько я ни читал Священное Писание, у меня ни разу не возникало впечатления, что автор того или иного его повествования - человек экзальтированный или недалекий. Евангелист Марк, судя по тексту, - человек немногословный и прямой, такие люди не склонны к сплетням и россказням. Евангелист Лука - человек системы, он в Новом Завете выступает как хронограф и историк, причем более - как хронограф, склонный фиксировать, а не толковать происходящее. Апостола Павла, несмотря на то, что он упоминает о каких-то особых бывших ему откровениях, ну никак не назовешь человеком экзальтированным - столько в его посланиях логики. Нечто в подобном роде можно сказать и о других авторах Священного Писания - сложно их назвать выдумщиками или легковерами. Так что у меня нет оснований не доверять этим людям. Почему дается благословение солдатам на войну, ведь их посылают убивать людей? Прежде всего нужно заметить, что подобное благословение дается не всем и не автоматически. Церковь благословляет участие далеко не в каждом военном конфликте. Как раз в тех случаях, когда солдат посылают убивать людей, когда умерщвление противника является целью войны, благословение воинам Церковь не дает. А вот когда цель войны - защита Отечества, когда главным мотивом её участников является любовь к своим ближним и желание оградить их от посягательств на жизнь и свободу, тогда молитва о даровании Богом победы возможна и нужна. Конечно, убийство - грех, любое лишение человека жизни - зло, но мир, окружающий нас, не стерилен, в нем до-

№1/2011

бро и зло довольно редко встречаются в чистом виде. Уверен: каждому по своему опыту известно, что порой приходится выбирать не между добром и злом, а между большим и меньшим злом. Выбор, хотя и тяжел нравственно, но очевиден: между защитой прав агрессора и жертвы предпочтение должно отдаваться жертве. Это позволяет несколько оправдать тех, кто вынужденно совершает убийство на войне. Но все-таки человеческая кровь - не водица, поэтому церковные правила не сразу допускают воина, её пролившего, к главной святыне - причастию Святых Христовых Таин. Прежде этого должно пройти какое-то время, которое позволяет человеку остыть и почувствовать сожаление о том, что ему пришлось совершить, испытать своего рода жалость к тем, кто в ослеплении своем нашел смерть от его руки. Если Христос призывал не судить других, то, значит, судьи не спасутся? А спортивные? Одно из моих церковных послушаний - настоятельство в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в женской колонии. Время от времени от тех или иных людей, которые об этом узнают, мне приходится слышать примерно следующие слова: «Отец Александр, как же вы в колонии с ними общаетесь? Ведь это же убийцы, воровки, наркоманки...» В конце концов, такие вопросы подвигли меня задуматься, как же действительно оценивать человека, чтобы в зависимости от этого строить с ним отношения. Ответ не нов: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7, 16). Но какие плоды нужно принимать во внимание? Возможны два принципиальных подхода к оценке человека. Первый - дать характеристику, опираясь на самый плохой поступок в жизни человека. Но тогда получится, что каждый из нас или подлец, или трус, или вор, или лжец, или... ряд можно продолжать очень долго. Второй подход, как вы догадываетесь, - противоположный: выбрать самый хороший поступок в жизни че7

И НЫНЕ, И ПРИСНО ловека и сделать выводы. Получается удивительная вещь: о том же самом человеке (подлеце, воре, лжеце...) можно сказать, что он благородный, бескорыстный, смелый и прочая, прочая, прочая... (Этот ряд, к счастью, тоже может оказаться внушительным). Встает вопрос: как быть? Ответ есть - не осуждать. Всегда нужно помнить о нравственной сложности человека, о принципиальной невозможности, во всяком случае, для нас, людей, вывести его категоричную и однозначную оценку. Однако категоричную оценку поступку того или иного человека дать мы можем. Мы можем сказать, что воровство - грех, а милосердие - добродетель, и не ошибемся. Судья как раз и призван дать оценку не человеку (что было бы осуждением), а его поступку, соотнося этот поступок с каким-либо сводом правил: либо с Уголовным кодексом, либо с правилами спортивных игр. Да, очень трудно, но нужно делать различие между человеком и его поступком. Пока судья не переходит этой черты - он не осуждает. А ведь именно об осуждении говорил Христос, а не о запрете давать оценку окружающим явлениям. Иначе пришлось бы автоматически отправить в ад не только судей, но и работодателей, увольняющих нерадивых работников, и учителей, ставящих детям оценки, и многих других людей, чья профессия связана с оценкой человеческих качеств. Конечно, есть такое понятие как профессиональная болезнь, профессиональная деформация, и не будет невероятным предположить, что судьи по роду своей деятельности более других рискуют согрешить против заповеди Христа никого не осуждать, точно так же, как люди, связанные с торговлей, больше рискуют заболеть сребролюбием, а политики - многословием и лживостью. Такие повышенные риски, конечно, должны человеком осознаваться и требуют соответственной осторожности. Впрочем, заповедь «Не суди», как и всякая другая заповедь, касается каждого из нас. Конечно, она делает нас уяз8

вимыми, ведь, предполагая в человеке лучшее, мы рискуем пострадать, доверившись ему, что, кстати, случается нередко и бывает больно. Но всё же лучше (утверждаю исходя из своего, временами горького, опыта) ошибиться в человеке в лучшую сторону. Разочарование - всё же разовое ощущение: поболело и прошло, а подозрительность, мнительность и осуждение постоянно разъедают изнутри человеческую душу и портят, портят, портят отношения буквально со всеми окружающими. Зачем Церкви такое великолепие: пышные службы, золотые купола, новые роскошные храмы? Не лучше ли было бы деньги, на это потраченные, израсходовать на больницы и детские дома, например? Замечательно на подобный вопрос ответил ныне покойный Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Когда его спросили, не лучше ли строить не церкви, а больницы и детские дома, он ответил: чем больше в нашей стране будет церквей, тем меньше больниц, тюрем и детских домов. Обилие объектов социального значения в нашем обществе - это не столько свидетельство высокого уровня жизни или заботы государства о своих гражданах, сколько следствие духовной омертвелости нашего общества. Возьмем, к примеру, детские дома. Откуда такая их наполненность, причем преимущественно не сиротами, а детьми, чьи родители живы? Почему дети своим родителям не нужны? Да потому что для родителей, как принято говорить, нет ничего святого. Как быть в такой ситуации? Можно плодить всё новые и новые детские дома, содержать их и многотысячный персонал, а можно поступить иначе - попытаться воспитать в людях чувство ответственности перед Богом, от Которого, как известно, и на дне морском не скроешься, и смертью не отгородишься, потому что там-то как раз Его правосудие настигает нечестивца со всей неотвратимостью. В одном случае мы пытаемся устранить следствия - ставить мертвому всё более новые и совре-

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ менные припарки, в другом - исцеляем самого мертвеца и экономим на припарках баснословные суммы. Что разумней, уж не говорю - выгодней? Каждая копеечка, вложенная в развитие Церкви и увеличение её влияния на наше общество - это залог неискалеченности судеб наших детей, экономия государственных средств и высвобождение значительных трудовых ресурсов. С какой еще точки зрения нужно смотреть, чтобы перестать сомневаться в целесообразности возрождения Церкви? И все же, для чего Церкви великолепие? Прежде всего нужно сказать, что никакой связи между степенью материального благополучия и спасительностью церковных таинств и обрядов не существует. Литургия, где бы и в каком храме она ни совершалась: богатом или бедном, с большим хорошим хором или вовсе без оного - всегда остается литургией, крещение - крещением, молебен молебном. Разным может быть результат воздействия того или иного церковного действия на человека. Это напрямую зависит от усердия, с которым человек участвует в богослужении. Усердие человека к Богу способно проявляться внешне: Богу мы стараемся отдать всё самое лучшее, что у нас есть. Если это угол в избе, то красный, если место для храма, то, как правило, самое высокое, если здание церкви, то самое красивое, если покрытие куполов, то самое яркое. В конце концов, человек призван отдать Богу самое дорогое, что у него есть, - свою жизнь. «Сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим», - призывает Церковь всех нас словами неоднократно звучащей во время каждого богослужения малой ектении. Так что церковное великолепие (вещь в наше время, кстати, довольно редкая) - это проявление усердия к Богу наших прихожан. Согласитесь, странно звучали бы призывы Церкви к прихожанам поменьше усердствовать в любви к Богу. Ну и напоследок - небольшое жизненное наблюдение. Люди, возмущающиеся

№1/2011

неправильным, как им кажется, распределением денежных средств Церкви и радеющие, по видимости, о состоянии детских домов и больниц, как правило, кроме себя, ни о ком заботы не проявляют: ни на храм не жертвуют, ни детским домам не помогают. Иначе бы дилемма о предпочтительности помощи Богу или ближнему, поверьте, просто не возникла бы. Ведь человек, имеющий за душой опыт жертвы чем-то своим ради когото другого, всегда поймёт и никогда не осудит того, кто поступил так же, но по отношению к другому адресату. Ближнего мы должны любить как самого себя, так почему же самолюбие (эгоизм) - грех? Любовь к себе - это желание себе всяческих благ. Это нормально и естественно. Но нужно принимать во внимание, что человек - не замкнутая система, и благо человека - не в накопительстве, а в жертвенной раздаче приобретенного. Подобным образом колодец создается для того, чтобы из него черпать воду. Если же колодец из эгоизма не захочет ни с кем делиться, то очень скоро вода в нем застоится и испортится. Так и душа эгоиста, живущего для себя, и только для себя, приобретает затхлый душок. Это противно естеству человеческому, не такими и не для этого нас сотворил Бог, и, как всякое противоречие воле Божией, это - грех. Как же правильно любить себя? Я считаю, в любви к себе нельзя размениваться на мелочи: уж если желать себе чего-либо, так по максимуму, уж если хочется благ, то пусть это будут вечные блага Царствия небесного. Самые большие ценности на земле, без которых все остальные бонусы бессмысленны, - это жизнь и время. Потери всех других благ и ценностей могут быть восполнены, а этих - нет. И эти два исключительных блага - жизнь и время - Бог готов дать нам в непредставимо огромном масштабе: Он уготовал нам жизнь вечную. Нам остается просто взять предлагаемое Им, не отказываться от этого дара, может быть, ради него пожертвовать какими-то 9

И НЫНЕ, И ПРИСНО другими, на его фоне безнадежно мелкими, благами. К этому и призывает Евангелие, которое говорит, что любая наша жертва в жизни земной - приобретение в жизни вечной. Поэтому по-настоящему любящий себя человек - это человек жертвенный и самоотверженный. Такой вот парадокс. Соответственно, человек, должным образом любящий себя, сможет правильно любить ближнего. Сможет увидеть и оценить, что для него нужно и что полезно, - и поделиться тем, что имеет сам, имея в виду и более отдаленную перспективу - не навредить делу спасения души ближнего. Когда дети становятся взрослыми? За границей, я слышал, получил профессию - и отправляешься «в свободное плавание», живешь самостоятельно; у нас же порой родители, даже будучи на пенсии, всё ещё заботятся о своих великовозрастных чадах. Как правильно? Вообще я считаю, что помогать другим - дело хорошее и нормальное. Значит, дети должны помогать родителям, а родители - детям. Отчуждения в их отношениях быть не должно ни в детстве, ни в зрелости, ни в старости. Конечно, поразному, но участие в жизни друг друга должно поддерживаться и не обрываться, в том числе и участие в материальной и финансовой стороне жизни. Так что я считаю более приемлемым тот тип отношений, который существует у нас. Другое дело, что во всём возможны перегибы. Положение дел, при котором дети до старости сидят на шее родителей, конечно, сложно назвать нормальным. Это некий дефект воспитания, результат, на мой взгляд, подавления самостоятельности в ребенке. Причина этого - в эгоизме родителя, который говорит ребенку: «Я хочу, чтоб ты рос таким, как я хочу». Тавтология, конечно, но гордыня часто этим грешит: я, я, я, хочу, хочу, хочу... В результате ребенок растет подчиненным этому родительскому «Я», а потом и зависимым от него. Родитель вроде бы уже рад отпустить ребенка в само10

стоятельное плавание, да вот ребенок не готов оторваться от причала, и нет ему в жизни пути. Печально. Поэтому, хоть и очень важно воспитывать в детях послушание, но место для развития их как совершенно особых личностей оставлять необходимо. Такое вот острие бритвы, место для поиска золотой середины. Упоминаемое и приписываемое загранице нарочитое создание дистанции между родителем и ребенком, на мой взгляд, так же ненормально, как и наше доморощенное упоминавшееся тунеядство. Происхождение этого явления, как ни удивительно, точно такое же, как и в случае с великовозрастными иждивенцами: эгоизм родителей, которые воспринимают воспитание ребенка как тягость, как отбывание повинности. Не удивительно, что это иго сбрасывается при первой же возможности. Мы ещё раз подтвердили тезис о том, что крайности сходятся. Назовите, пожалуйста, своих любимых писателей (отечественных и зарубежных), любимые произведения. Какие православные художественные книги вы читали? Любовь к писателям и их произведениям определяется, на мой взгляд, возможностью неоднократно их перечитывать. В этом отношении существует, по крайней мере в моем случае, некая иррациональность: есть писатели и произведения, которые назвать хорошими и полезными нельзя, но перечитывать их не скучно. Видимо, дело тут во вкусности повествования, некой эстетике слова, ведь и пищу мы часто едим не ту, которая полезна, а ту, которая вкусна и привлекательна. В этом контексте будет честным с моей стороны упомянуть Довлатова. Сам себе удивляюсь: мораль у его героев убогая, да и сами герои ущербны, в ругательном смысле слова - маргинальны. Однако перечитывал не раз. Может, дело тут в каком-то тотальном беззлобии автора, хотя, думаю, это просто одна из сторон его индифферентизма в вопросах нравственности. В общем, объяснению не поддается.

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ Второе место по устойчивости к перечитыванию - у Льюиса, Клайва Стейплса, правда, я его давно уже не открывал и почему-то не тянет: может повзрослел, а может, вкус изменился. Но он мне нравился, художественные его произведения - сказки и фантастика, даже более фантастика, чем сказки. Есть небольшой рассказ-притча, который, думаю, уместно привести, он довольно точно описывает ощущение от чтения Льюиса. Некий путешественник проделал долгий путь, чтобы послушать известного старца. Но когда с ним повстречался, был очень разочарован: «Я проделал такой путь, ожидал услышать что-то необычное, а этот старец говорит какие-то банальности, простые и всем известные вещи», - пожаловался путешественник келейнику старца. На что тот ответил: «Ты слушаешь слова, а это неправильно, надо слушать то, что скрыто за словами». «Это как?» - удивился паломник и получил совет: «Поймай фразу, потряси ее хорошенько, пока из нее не высыплются все слова. То, что останется, будет ответом на все твои вопросы». Вот так и произведения Льюиса: если их потрясти, то слова облетят, а оставшиеся образы будут евангельскими. Это можно было бы сравнить с тем, как рыбак маскирует крючок наживкой, и рыба (читатель Льюиса) заглатывает и то, и другое. Если убрать из этого сравнения нотки коварства, то оно было бы приложимо к сказкам этого христианского автора. Я неприлично долго говорил о своих странных предпочтениях, думаю, пора бы сказать о русских классиках. После того, как винегрет из них, оставленный в моей голове школьной программой, позабылся, я их вновь для себя открываю. Причём делается это без особой системы: попала случайно книжка в руки - заглянул. Естественно, испытываю сословный интерес к Лескову, которому просто не повезло: он жил и работал в одно время с великими русскими писателями. На их фоне он, конечно, несколько меркнет, но, на мой взгляд, это замечательный писа-

№1/2011

тель, точнее даже было бы сказать - рассказчик. Его «Однодум», «Несмертельный Голован», другие рассказы о праведниках открывают совершенно особое, народное восприятие веры как некоего сплава Евангелия и лучших национальных черт нашего народа. Отдельное мое спасибо Николаю Степановичу за то, что писал он не без юмора. Очень интересен оказался Пушкин, особенно его проза, письма. Есть какаято радость в познании человека, когда некое имя перестает быть абстракцией и начинает осознаваться личность, которая это имя носит. Так что акцент моего восприятия Пушкина сместился со смакования его произведений на него самого. К сожалению, должен признаться, что читаю я в последнее время мало, классиков - в частности, поэтому перечень моих литературных предпочтений так невелик. Православная художественная литература - область, мною лишь слегка затронутая, мои познания в ней поверхностны. На мой взгляд, есть особая сложность для православного писателя: сочетать православность и собственно литературность. Беда большинства известных мне писателей, позиционирующих себя в качестве православных авторов, - это скатывание в сторону пропаганды, когда главная цель автора - затащить читателя в православие, а литература - лишь способ для этого. Происходит некая эксплуатация (хоть и с благой целью) литературы, подчинение художественного доктринальному. Этому сопутствует нарочитая назидательность, поучательство. В результате произведение производит обратное задуманному автором действие: не привлекает человека к вере, а препятствует этому, так как всё нарочитое плохо усваивается, отторгается как нечто неестественное, неорганичное. Другая беда православной художественной литературы - склонность к графоманству, саморефлексии, когда явно ощущается, что автор любуется собой, своим отражением в произведении. По половому 11

И НЫНЕ, И ПРИСНО признаку могу осторожно предположить, что авторов-мужчин более борет первая беда, а женщин - вторая, хотя не редкость и сочетание двух бед одновременно. Не хватает нам Пушкина - человека, в произведениях которого православие дышало бы, а не было бы к ним пристегнуто. В этом отношении, на мой взгляд, наиболее выигрышны незатейливые рассказы о жизни, в них, по крайней мере, всё органично, ведь это - жизнь, да к тому же еще и поучительно, ведь это, повторюсь, - жизнь. Рассказы протоиерея Николая Агафонова, как мне видится, - одно из наиболее удачных произведений такого рода. Не могу не упомянуть святых отцов в данном случае в качестве подстраховки, чтобы читатель не подумал, что я их не читаю. Есть несколько авторов, близких мне. Знаете, иногда человеку нравится то или иное художественное произведение и он переносит это чувство на автора, а бывает и наоборот: нам нравится человек, и поэтому мы по-особому относимся к его произведениям. Мой вариант - второй. Святые Григорий Богослов, Василий Великий и, Иероним Блаженный - святые, к которым я, если можно так сказать, испытываю симпатию, и к их произведениям, соответственно, тоже, хотя прочел их немного. Коснувшись святых отцов, мы, конечно, затронули совершенно особую тему, поэтому продолжать разговор о них было бы явным выходом за рамки заданного вопроса. Поэтому остановлюсь и отложу более подробный о них рассказ до появления подходящего повода. Я хочу освятить квартиру. Нужно ли при этом «накрывать поляну» батюшке? Я бы порекомендовал это сделать. Не для того, чтобы при случае воспользоваться результатом услышанного совета, а потому что считаю это проявлением гостеприимства. Которое, в свою очередь, считаю одной из главных добродетелей, приносящей, к тому же, человеку особую радость. Мне искренне жаль того, кто не испытывает радости от приготовлений 12

к приходу гостя, от того, что всё самое лучшее, припасённое давным-давно, ставится на стол, от особенного стиля общения за трапезой. Гостеприимство, связанное с ним особенное чувство жертвенного покровительства и опеки хозяина по отношению к гостю моё сердце, например, греет, и я искренне хотел бы, чтобы это чувство было знакомо и другим. К тому же освящение квартиры - не рядовое, а праздничное, радостное событие, и наличие праздничной трапезы придает чувству праздника особый оттенок. Другое дело, что в понятие «накрыть поляну» можно вкладывать различный смысл. Застолье, на мой вкус, совершенно не обязательно должно быть богатым и обильным градусами. Излишества портят общую картину любого события, поэтому всё должно быть красиво, приятно и в меру. Есть такое выражение - «скромненько, но со вкусом»; если малость достатка не позволяет человеку подавать красную икру на чешском хрустале, то это не повод смущаться, нужно угощать тем, что есть, а главное - от души. Поверьте, никакой обиды этим никому не причиняется, потому что ценится не дороговизна стола, а радушие хозяина. Для меня как для священника наличие «накрытой поляны» означает еще и возможность продлить общение с человеком. Ведь наш обыватель, прямо скажем, не избалован общением с лицами духовными, хотя, по моим наблюдениям, питает к этому немалый интерес. Удовлетворению такого интереса мешает некая сословная обособленность духовенства: священники выглядят замкнутыми, они бородаты, одеты как-то не как все, чаще всего из их уст слышна речь не разговорная, а церковно-славянская, и вообще они какие-то не от мира сего. Как к такому подступиться с вопросом? Далеко не каждый осмелится преодолеть эту «полосу отчуждения» между почти небожителями, как воспринимает священство большая часть обывателей, и простыми смертными. Общая же трапеза сближает людей: человек видит, что

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ батюшка, оказывается, как и все люди, ест и пьёт, не стесняется приналечь на понравившееся блюдо, от нахождения рядом с ним, оказывается, можно не каменеть от священного трепета. Робость проходит, и развязывается мешок с вопросами. И какая же радость священнику видеть, что у человека есть интерес к духовной жизни! Прошу, не лишайте батюшек такой радости, не стесняйтесь «накрывать поляну». Что такое кротость? Если бы прилагательное «безобидный» не имело оттенка безвольности, я бы привел его как синоним кротости. Давайте мысленно этот оттенок отсечём, а затем вспомним такое выражение: «рука не поднимается», теперь можно попытаться охарактеризовать кроткого человека как человека, у которого рука не подымается кого-либо обидеть, который органически на это не способен. Если интересы этого человека сталкиваются с интересами другого, то он уступит, скорее пойдет на убытки, чем будет защищать своё место под солнцем, ущемляя другого. Таким образом, понятие кротости приобретает ещё и жертвенное, самоотверженное звучание, а позиция такого человека становится достойной уважения: «Пусть мне будет хуже, пусть я обрекаю себя на «неудачничество», но вариант «с волками жить - по-волчьи выть» не для меня». Согласитесь, редкий человек способен на такой выбор. Для этого нужно обладать немалой волей и твердыми жизненными принципами. Таким образом, кротость приобретает особое звучание - это способность укрощать свои страсти, свои запросы, свои интересы, одним словом - свой эгоизм. Иным словом, речь идет о самообладании. Моя попытка в нескольких словах охарактеризовать одну из главных христианских добродетелей, как видите, несколько исправляет расхожее представление о кротости как беззубости, тотальной уступчивости, неспособности на свое мнение. Благодаря этому становится понятным, почему церковные

№1/2011

молитвословия называют кроткими, например, Давида - пророка и царя или же благоверного князя Александра Невского. Помнят ли вещи своих хозяев? Слышала, что из-за этого нельзя носить чужих крестиков - найденных, например, иначе возьмешь на себя чужие грехи. Бред гораздо проще выдумать, чем комментировать. Это, кстати, универсальная черта всех суеверий - они не поддаются объяснению. Можно пытаться опровергать суеверие, говорить, что это не так, что этого не может быть, что вещи - неодушевленные, что у них нет органа или устройства для записи информации, и так далее, и тому подобное. Однако проще поступить иначе: тому, кто утверждает, что грех переходит с человека на человека через нательный крестик, задать замечательный детский вопрос: «почему?». Поверьте, чаще всего в ответ следует пожатие плечами и безапелляционное: «Не знаю». Остается только с долей снисхождения (насмешливого снисхождения, уязвляющего самолюбие человека) посочувствовать: «Что же ты, родной, сам не знаешь, что говоришь, учишь тому, чего не понимаешь?» Самолюбие человека нужно задеть для того, чтобы он почувствовал себя в глупом положении и в будущем подобных глупостей, к пользе своей души, избегал. А можно поступить несколько иначе - свести суеверие к абсурду. Это, как правило, несложно. Во-первых, с чего это вдруг даётся такое предпочтение греху, а добродетели почему не могут передаваться через вещи? Ведь открывается захватывающий новый путь к спасению - через приобретение вещей, принадлежавших людям праведной жизни. Чем больше таких вещей на себя наденешь - тем ближе к раю! А во-вторых, появляется замечательный способ избавиться от своих грехов. Для этого нужно регулярно менять нательные крестики, а бывшие в употреблении - разбрасывать, чтобы сплавлять свои грехи тем, кто эти 13

И НЫНЕ, И ПРИСНО крестики найдет. Тоже оригинальный альтернативный способ спасения. Приведённые мною способы переубеждения подверженных суевериям людей работают при одном условии если у человека сохранилась способность здраво мыслить. В противном случае все убеждения бесполезны, как говорится, ему хоть кол на голове теши - все равно при своем суеверии останется. Но в таком случае стоят ли доверия утверждения этого человека? Что такое вечные муки? К словосочетанию «вечные муки» трудно что-либо добавить, поскольку самого этого явления сейчас не существует. Ведь упоминание вечных мук в Священном Писании всегда сопряжено с глаголами будущего времени. Следовательно, сейчас никто не может иметь опыта вечных мук и, соответственно, поделиться этим опытом не может. Единственное, что нам известно о вечных муках, это то, что они мучительны и вечны. А еще известна причина, которая может повлечь за собой вечную мучительную участь человека, - это отчуждение от Бога, греховность, лишенная покаяния. В Священном Писании встречаются лишь образы, описывающие вечные муки. Эти образы, конечно, не буквальны, они не сообщают физических или каких-то других метрических характеристик вечных мук, не детализируют их, но дают возможность человеку почувствовать, ощутить, о чем идет речь. Пожалуй, самый распространенный образ вечных мук - геенна огненная, «огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает» (Мк. 9, 43). Люди, слышавшие эти страшные слова Христа, могли воочию созерцать то, о чем говорил Господь. Насколько мне известно, «геенна огненная» - географическое понятие. Это некая долина близ Иерусалима, использовавшаяся для сброса нечистот. Можно себе представить, что многотысячный, а в некоторые дни миллионный город требовал самого пристального внимания в том, что касалось 14

санитарии. Ведь жаркий климат и скопления народа создают благоприятные условия для распространения болезней и превращения их в эпидемии. Чтобы этого избежать, все нечистоты и падаль из города вывозились в упомянутую долину. В ней, опять же из соображений санитарии, всегда поддерживался огонь. Отсюда такое сочетание: червь и огонь. Ещё один образ, которым пользовался Христос, описывая состояние человека в вечных муках, - «тьма кромешная». Нетрудно себе представить безлунную ночь и тьму, которой объята вся земля, кроме (отсюда и наименование тьмы кромешная) искусственно освещенных мест. Можно предположить, что этот образ говорит о состоянии страха, одиночества, отчужденности, неизвестности и безнадежности, которые испытывает человек в полной темноте. Кроме того, при продолжительном пребывании в полной темноте у человека теряется чувство времени - это явный намёк на вечность. Вечные муки - это логическое завершение пути богопротивления, вступая на который и совершая грехи, человек с каждым грехом становится все дальше от Бога - источника всяческих благ. Соответственно, если логически продлить этот путь, человек приходит в состояние абсолютной богооставленности. Вместе с этим он лишается всего того, что можно назвать благом, если говорить церковным языком - он лишается блаженства, а создавшийся вакуум его существования заполняется противоположностью блаженства - мучением. Как можно поменять имя? Слышала, что это помогает наладить судьбу. Церкви известен способ, который может изменить имя и, конечно же, изменяет судьбу человека. Этот способ - монашеский постриг. Нетрудно себе представить, что при принятии монашества жизнь человека почти полностью меняется, для него начинается особый, новый путь служения Богу. Поэтому и дается в постриге новое имя, подчёркивающее разрыв с прошлым и обновление

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ жизни человека. Монашество ставит человека в положение исключительного, сосредоточенного и нерассеянного служения Богу, так что, думаю, можно сказать, что оно помогает наладить судьбу. Этот способ я желаю иметь в виду каждому человеку, озабоченному исправлением жизни путем изменения имени. На самом же деле вопрос, конечно же, не о монашестве. Мне приходилось неоднократно сталкиваться с просьбами либо крестить человека повторно с новым именем, либо имя как-то поменять, а то что-то в жизни не везёт. Есть такое поверье (оно существует у диких племен Папуа-Новой Гвинеи, а также в умах некоторой части наших современников), что имя имеет неодолимую силу воздействия на человека. Упомянутые папуасы в связи с этим никогда не сообщают чужакам своего настоящего имени, для внешних существует второй, подложный вариант. Иначе человек, узнавший твоё настоящее имя, получает власть над твоей душой и может нанести ей любой вред - магическими, разумеется, способами. Современные и соотечественные нам папуасы подобным образом считают, что имя задает некую программу жизни человека, и если в жизни не везёт - значит, программа задана какая-то ущербная, поврежденная вирусом или чем-то ещё; следовательно, нужно программу перезагрузить, то есть сменить имя. Можно, конечно, в связи с этим поменять паспорт и получить новый с указанием другого имени, но эта процедура, конечно, мало похожа на магическое действие. А вот Церковь - пожалуй, да, как раз что-то в этом роде: чего-то побормочут, водой польют да чем-то помажут - как-то надежней выглядит, наверно, сработает. Ключевое слово во всех этих рассуждениях - магия. Она утверждает, что можно, ничего не меняя в себе, изменить что-то в своей жизни. Как, почему, за счет каких сил, - об этом магия распространяться не любит, она лишь предлагает некий набор действий и обещает результат. Очень удобно, как

№1/2011

у старика Хоттабыча: «Трах-тибидохтибидох-тох-тох» - и готово, новые радужные горизонты в жизни открылись. Человеку, который так относится к жизни, нечего делать в Церкви, и искать помощи Церкви в магическом изменении судьбы бесполезно, предупреждаю сразу - не сработает, лучше не станет, более того - станет хуже. Если всё же какое-то доверие к Церкви подвигает человека в ней (в Церкви) искать помощи в исправлении судьбы, то будет полезным прислушаться к тому, что Церковь может по этому поводу сказать. А говорит она, что источник всех наших бед - в нас самих, что для изменения нашей жизни в лучшую сторону нужно измениться к лучшему самому. В Церкви мы найдем ответ на вопрос, что в нас нуждается в исправлении. Кроме того, Церковь предлагает способ, который позволит себя изменить. Это покаяние. Искреннее, чистосердечное, выражающееся и в словах, и в поступках. Сколько раз люди обманывали моё доверие! Как же в них не разувериться, как же не быть подозрительной? Чтобы не разочаровываться, нужно не очаровываться. Чтобы не мучиться от того, что люди не оправдали ваших ожиданий, не нужно ожидать от людей больше того, на что они способны. Все мы несовершенны, и, увы, от наших несовершенств страдают окружающие нас люди. Надо постараться прочувствовать на себе правоту этого утверждения, повнимательнее присмотреться к себе, припомнить случаи из жизни, когда мы сами были причиной чьего-то неудовольствия, и стараться не требовать от людей большего, чем от себя. «Всякий человек ложь» (Пс. 115, 2). Такими словами Священное Писание говорит о всеобщей нашей ущербности. Впрочем, мои слова не стоит расценивать как призыв к тотальному недоверию, предвзятости и мнительности. Это, по моему искреннему убеждению, еще более худшая жизненная позиция, чем постоянное разочарование в людях. Ведь разочарова15

И НЫНЕ, И ПРИСНО ние посещает нас время от времени - когда для этого есть поводы, а мнительность грызет нутро человека постоянно. Все-таки эпизодическая боль лучше хронической. Поэтому лучше доверять и обманываться, чем подозревать всех во всём. Не так давно встретилась мне мысль какого-то философа, которая совпала с моим, поверьте, выстраданным, мнением по этому поводу. Мысль такая: правильное отношение к людям - это доверие, допускающее всё же возможность предательства. Говорил, возможно, неоднократно, и еще раз повторю, и буду повторять при каждом удобном случае, что сердце человека достаточно велико, чтобы вместить в себя и то, и другое. Споры о вере: как быть, если избежать их невозможно, а ответить на доводы не знаю чем? Ситуация знакомая, думаю, каждому. Видимо, подобная ситуация послужила поводом к перефразировке известного утверждения о том, что в споре рождается истина. Зачастую в споре истина не рождается, а губится, поскольку интеллектуальное или психологическое превосходство (часто - манипулятивное) далеко не всегда сопутствует правоте. Более того, понимание истины как нравственной категории делает её еще более уязвимой в споре. Ведь есть методы ведения войны, на которые добро никогда не согласится, а зло их использовать будет, и будет побеждать, подобно тому, как побеждали большевики благодаря своей тактике расстрела невинных заложников. Подобное часто происходит в споре, этому очень наглядно учат телевизионные ток-шоу: победителем будет выглядеть не тот, кто прав, а тот, кто громче кричит. Отказ от спора - автоматическая капитуляция, как любят при случае ввернуть непримиримые любители полемики: «Молчанием предается Бог». Участие в споре - выставление себя посмешищем, да не только себя, но и веры, и Церкви, которые в споре неумело защищаются. Выход - участвовать в споре, но не спорить. Как это возможно? Довольно просто. Прежде всего необходимо положить 16

различие между своей позицией и позицией Церкви. Тогда поражение в споре затронет только лично его (спора) участника, и тень этого поражения до Церкви может не дотянуться. Делается это примерно в следующих фразах: «Православие, насколько я его понимаю, утверждает...» - и далее следует утверждение. Вполне возможно, что выявившаяся в споре ошибочность будет касаться как раз не Православия, а нашего личного восприятия веры, а оно, действительно, может быть ошибочным. Это раз. Во-вторых, истина обладает достаточной убедительной силой сама по себе и может не нуждаться в наших попытках её как-то подтверждать. Поэтому бывает достаточно обозначить точку зрения Церкви, пусть она просто прозвучит, даже если она не будет принята оппонентом, пусть мы не сможем, в силу своей ограниченности, защитить её от нападок, но она будет провозглашена. Это уже немало. Потому что после этого начинает действовать закон семени: брошенное в землю, оно прорастает. Пусть не сразу, не на наших глазах, пусть оно годы лежит в запасниках памяти нашего оппонента, всё равно остается некая вероятность его прорастания. А это уже не отрицательный, и даже не нулевой результат, это всё-таки какое-то очко в нашу пользу. Как объяснить пятилетнему ребенку, кто такой Бог? Не думаю, что ребенок нуждается в объяснении, он более живет чувствами, нежели разумом, поэтому и воздействовать нужно более на его эмоции. А это возможно, и без всякой натуги, если у него перед глазами есть пример живой веры. Думаю, никто из нас не перепутает интонацию человека, который к кому-то обращается, с простым воспроизведением текста. Подобным образом молитва, если она действительно обнаруживает наше обращение к Богу, служит ярким свидетельством Его существования. Главное, чтобы слова молитвы не звучали как заученное стихотворение, главное, чтобы мы молились. Ребенок в состоянии распознать нашу обращенность

Вологодский ЛАД

Священник Александр ЛЕБЕДЕВ к Богу, в состоянии отличить молитву от стихотворения или сказки, в состоянии ощутить, что существует Некто, с кем разговаривает его мама или папа. Кроме того, ребенок воспринимает не только и не столько обращенные к нему нотации, он впитывает буквально все, до чего дотянутся его воспринимающие способности. Я довольно часто замечаю, что мой сын, играя, листая книгу, сидя за столом или занимаясь еще какими-то своими делами, параллельно слушает разговоры взрослых, а иногда даже вставляет свои реплики, которые неожиданно обнаруживают его мнение, основанное и собранное из отрывков фраз взрослых. Это я говорю к тому, что вся наша речь может быть свидетельством о Боге. Если мы воспринимаем и ощущаем Его как неотъемлемого участника нашей жизни, то это ощущение ребенок воспримет даже по обрывкам наших фраз и действий. Ну и, я думаю, в пятилетнем возрасте человек уже имеет достаточный творческий опыт, чтобы понять рассказ о том, Кто является творцом мира. Мой сын, когда ему было четыре года, однажды поразил меня своими словами. После моего ответа, уж не помню на какой точно его очередной вопрос об окружающем мире (пап, а для чего эта штука нужна?), он заметил: «Хм, как это интересно и мудро устроено». Не думаю, что мой ребенок какой-то особенный, все дети задают почемучные вопросы. Отвечая на них, не будем скрывать от наших сынишек и дочурок, Кто в таком изобилии рассыпал вокруг нас столько интересных и мудро устроенных штук. Можно ли отпевать людей, умерших от перепоя или передозировки наркотиков? Не является ли в таких случаях смерть самоубийством? Есть такое понятие - презумпция невиновности, этот юридический термин обозначает особый подход по отношению к определению вины подозреваемого в преступлении человека. Подозреваемый считается невиновным до тех пор, пока вина его не доказана. Думаю, это

№1/2011

справедливо не только в юриспруденции, но и в жизни. Поэтому, если есть малейшая возможность предположить невиновность человека, я предпочитаю так и делать. Кроме того, имеет огромное значение намерение человека: ведь не считаем же мы самоубийцей, к примеру, Александра Матросова, грудью закрывшего амбразуру вражеского дота. Он понимал, что идет на верную смерть, но делал это не по причине усталости от жизни, а ради спасения жизней своих соотечественников. Поэтому поступок его не самоубийство, а самопожертвование. К сожалению, печальной реальностью нашей жизни являются случаи смерти вроде бы верующих, вроде бы крещёных людей, но далеко не православного образа жизни. Но не думаю, что горький пьяница пьет с намерением поскорее покончить с жизнью, для этого есть другие, более скоротечные и более надежные способы. Такой человек, учитывая его намерение, - не самоубийца, а жертва. Жертва собственной страсти, которой он не в силах противостоять. То же самое и наркоман: принимает он наркотик не ради приближения своей смерти, а сначала - ради кайфа, а затем, - чтобы снять «ломку», избежать боли. Я не вижу в этом суицидального умысла. Да, он - безвольный, да, несчастный, да, часто - опустившийся человек и преступник, но не самоубийца. По рассказам я знаю: бывает так, что передозировка устраивается специально, - так называемый «золотой укол», однако же чаще такое случается непреднамеренно, когда в руки наркоману попадает не так сильно, как обычно, разбавленный порошок. Короче, сам по себе факт смерти в результате перепоя или передозировки без каких-то дополнительных сведений (предсмертной записки, к примеру) не является основанием для утверждения о самоубийстве человека. Умершие такой смертью нуждаются не только в отпевании, а в усиленных молитвах о прощении грехов и упокоении души, потому что образ жизни таких людей внушает серьезные опасения за их посмертную участь. 17

ПРЕДСТАВЛЯЕМ НОВУЮ КНИГУ О ВОЛОГОДЧИНЕ

С точки зрения любви ВЫШЕЛ В СВЕТ АЛЬБОМ ФОТОРАБОТ АРХИЕПИСКОПА МАКСИМИЛИАНА «СЕРДЦЕ СЕВЕРНОЙ ФИВАИДЫ» Окончание. Начало на 2-й странице обложки

Есть ли голос у фотографии? Эту книгу я открыл перед Новым годом, когда на улице стоял трескучий мороз. Представляете, за окном - деревья в инее, сугробы, а на страницах - дивной красоты летние пейзажи. Солнышко, травка блестит... Бабочка на цветке. Табун коней на лугу, а рядом - пастух. Сам огненно-рыжий, и конь у него - под стать шевелюре всадника. Снимки очень живописны, красочны, их хочется разглядывать и разглядывать... Хотя фотограф не старается поразить особенными ракурсами, привлечь читателя какимито изысками, а говорит с ним спокойно, без крика, - если так можно, конечно, сказать о фотографии. Но странное дело: спокойный, без надрыва голос автора слышен отчетливо, потому что - вслушиваешься в него, потому что хочешь слушать и слышать. Вслушиваешься в картинку? Ну, вглядываешься, присматриваешься. А вообще-то - можно или нет фотографию слышать? Вроде бы нет, какой уж голос у картинки! Но недаром ведь изображение тоже называют высказыванием, способом передачи мысли и чувств читателю, зрителю; и когда чувства и мысли автора рождают ответное высказывание, то зритель и читатель становятся собеседниками, соавторами. Кстати, Владыка убеждён, что без соавторов он фотоальбом не выпустил бы. Люди душой отозвались на фотокартины - услышали голос автора - и сделали всё, чтобы этот голос слушали многие. 18

Альбом фоторабот Высокопреосвященнейшего Максимилиана, архиепископа Вологодского и Великоустюжского, рассказывает об истории и святынях нашей епархии, её храмах и монастырях, природе и людях. В книге более 600 фотографий, которые говорят не только о церковной, но и о светской жизни Вологодчины. В фотоальбоме семь разделов, каждый из которых посвящен одному из благочиний епархии и открывается кратким историческим очерком региона. До сих пор не было у нас книги, посвящённой епархии в целом, а не какому-то историческому периоду или местности. Включены в книгу послания и проповеди Владыки Максимилиана, также в ней приведены выдержки из творений святителя Игнатия (Брянчанинова), которые помещены на кальки цвета золота, украшенные рисунками вологодского кружева. Книга кратко рассказывает об истории этого ремесла, есть здесь материалы и о других народных промыслах, характерных для Русского Севера. Вологодский ЛАД

«Сердце Северной Фиваиды»

Молитва инока

Ведь книга - это возможность снова и снова рассматривать то, что знакомо и любимо по выставкам, журнальным публикациям. Это возможность иметь выставочный зал у себя дома - маленький, конечно, но всё-таки...

Дети врать не будут! На презентации фотоальбома, которая состоялась 18 февраля в Вологодской филармонии, архиепископ Максимилиан рассказал, что эта книга родилась благодаря двум обстоятельствам. Первое из них - приезд на Вологодчину Брюссельского архиепископа Симона: ежегодно он бывает на родине и каждый год старается посетить различные святые места России. Приехал и на Вологодчину, сопровождала его помощница Ирина Олеговна Горбачёва. Чтобы дать гостям представление о нашей епархии, владыка Максимилиан показал им свои фотографии. Гости восхитились, и Ирина Олеговна стала убеждать, что такие фотографии надо показывать людям.

№1/2011

Графика зимы 19

ПРЕДСТАВЛЯЕМ НОВУЮ КНИГУ О ВОЛОГОДЧИНЕ

Купол и крест

- Если вы возьмётесь, - сказал Владыка Максимилиан, - возражать не буду. Как теперь вспоминает, тогда он подумал, что всё разговором и ограничится. Однако Ирина Олеговна взялась за работу. Провели фотовыставки в разных городах - Вологде и Череповце, Москве и Санкт-Петербурге... Была хорошая пресса, книги отзывов заполнялись благожелательными отзывами - но сомнения у Владыки оставались: нужно ли это делать, интересно ли это людям, полезно ли это им? А в 2009 году участники поэтической студии «Вдохновение» детского дома имени Гаврилина выпустили книгу со своими стихами, написанными под впечатлением от фотографий Владыки. То есть дети написали стихи, а сложить их в книгу помогли взрослые: директор детдома Тамара Константиновна Большакова, руководитель студии Наталия Ивановна Круглова, старший воспитатель Лариса Германовна Щербицкая. Они обратились к тем, кто мог помочь изданию, убедили, что это нужно, важно, интересно, - и книга вышла.

Протоиерей Стефан Сурначёв 20

Вологодский ЛАД

«Сердце Северной Фиваиды» Кстати, фотографии дают не только настроение, они порой приводят к размышлению. Вот, например, как построен один из разворотов. Открывается он снимком купола храма с крестами, на котором сидят вороны. Вторая фотография - это надпись на старом храме, который уже разрушается: «Не разрушайте храм, грех будет». Третья фотография - пьяный человек сидит на автобусной остановке, а над ним надпись: «Слава России!», а последняя - горит трактор, над ним - столб дыма в форме вопроса. Этими снимками мы хотели спросить: люди, подумайте, куда вы идете и чем всё это может закончиться? Так что фотоальбом задумывался и для настроения, и для размышления. Желаю, чтобы этот фотоальбом настроение ваше поднимал, а размышления заканчивались добрыми и какими-то созидательными решениями. Собор святого праведного Прокопия Устюжского. Ледоход на Сухоне

- И тогда я подумал: детей не заставишь писать, - говорит архиепископ Максимилиан. - Они пишут то, что хотят, и врать не будут. Если им что-то нравится - скажут, что нравится. Если не нравится - так и скажут: нет, это мне не нравится... Эта книжка меня, прямо скажу, сломала. После этого Ирина Олеговна праздновала победу, и в честь своего праздника она решила издать фотоальбом. И была не только инициатором, но и выполнила львиную долю работы. Она подбирала фотографии, вместе с дизайнером Динарой Фроловой формировала книгу, составляла тексты, рассказывающие о благочиниях. Тут ей помогала вологодская исследовательница Алла Павловна Анишина, а Александр Васильевич Камкин их рецензировал. Хочу уточнить: тексты эти важны, но не они главное в нашей книге. Фотоальбом - это, в конце концов, впечатления о нашей прекрасной Вологодчине, и главное в нем - передать красоту того, что снимаешь, непосредственность впечатлений.

№1/2011

Мнения Владимир Васильевич Касьянов, заместитель губернатора Вологодской области: - Можно сказать, что фотографии архиепископа Максимилиана профессиональные. Но в них нет стремления обязательно соответствовать каким-то цеховым критериям. Кто же тогда автор - любитель? Это слово как-то снижает качество работы... А может быть, подругому посмотреть: сущность-то заключается в том, что любитель - от слова «любить». Любить не фотографировать, а через объектив любить то, что ты видишь. И вот здесь новое уникальное явление: я увидел мир глазами Владыки Максимилиана. Он смотрит на мир с точки зрения любви. Этот мир - он несколько иной, отличается от моего мира, от мира моих сослуживцев... Протоиерей Алексий Сорокин, ректор Вологодского православного духовного училища: - Страна подвижников, самоотверженных людей, сокровенных мо21

ПРЕДСТАВЛЯЕМ НОВУЮ КНИГУ О ВОЛОГОДЧИНЕ

Зимняя деревня

литвенников, явивших миру красоту добродетелей - терпения, кротости, любви, - вот что такое Фиваида и Северная Фиваида. Объективно взирая на нашу жизнь, увидим, что нет множества монастырей, нет множества монахов, населявших их; нет тех людей, которые тянулись бы к монастырям... Но мы знаем, что душа значит, сердце - вечна. Если нет этого множества сейчас, то душа нашей земли - она осталась. Она осталась в людях. Бог, к Которому тянется душа, отражается в природе, в общей гармонии видимого мира, и к ним тянется наша душа и через них познаёт Бога. Сердце Северной Фиваиды бьётся. Может быть, не так ярко и громко, как это было когда-то раньше, но тем не менее жизнь души нашей земли выражается в вере, а вера с помощью Божией возрождается. И об этом говорит книга архиепископа Максимилиана. 22

Профессор, заведующий кафедрой ВГПУ, доктор исторических наук Александр Васильевич Камкин: - Меня поразила панорама Великого Устюга. Снимок сделан во время большой воды. Лёд почти сравнялся с набережной, и такое впечатление - то ли Сухона плывёт, то ли Устюг... Это наводит на философские размышления, что это некая река времени: всё плывёт, всё меняется, а святыни - они остаются на месте и говорят нам о вечном. ...Представьте, что в нашей вологодской культуре нет этого фотоальбома. И сразу чувствуешь, что культура может стать беднее! Заслуженный художник РФ Валерий Николаевич Страхов, член-корреспондент Российской академии художеств: - Когда художник изображает видимый мир, он не просто переносит на

Вологодский ЛАД

«Сердце Северной Фиваиды» картину то, что видит; он также может изображать и то, что скрыто от глаз. А для этого нужно внутреннее видение, нужно духовное зрение. Художникифотографы тоже учились в Академии художеств, они знали, что самое главное - это «уметь правильно видеть», как говорил великий педагог Павел Петрович Чистяков, у которого учились и Суриков, и Репин. Правильно видеть - значить не просто смотреть, а размышлять над увиденным, смотреть вдумчиво. Фотография рождена светом. А свет это категория нравственная. Святитель Василий Великий в «Шестодневе» писал - я цитирую по памяти, не дословно, но содержание передаю точно: когда Господь по Слову Своему создал мир, то исчезла тьма, появился свет, ушло уныние, всё развеселилось, появилась радость, появилось небо, и мы до сих пор видим лучи, пронизывающие это небо, красоту мира. У Владыки Максимилиана много фотографий, которые напоминают мне произведения русского реалистического искусства, это пейзажи, панорамы... Мне кажется, что этот альбом будет очень благотворно влиять на детей и взрослых, с помощью фотографий Владыки они смогут настроить свою душу и видеть мир значительно чище и лучше.

Взгляд москвича?.. Два года назад с большим успехом прошла в Москве выставка фоторабот архиепископа Максимилиана. Называлась она «Сердце Северной Фиваиды». В залах Нового Манежа, что в самом центре столицы, подле Государственной Думы и Дома Союзов, москвичам был представлен фотовзгляд на древнюю и святую землю вологодскую. - Это взгляд москвича на Вологодчину, - так сказал о фотокартинах вологодского Владыки протоиерей Владимир Силовьев, глава Издательства Московской Патриархии, подразумевая, что вологодский архиерей вырос в Подмосковье, закончил столичный инсти-

№1/2011

тут и монашеский путь начинал под Москвой - в Троице-Сергиевой лавре. Отец Владимир отлично знает и нашу епархию, где бывал несколько раз, и архиепископа Максимилиана - оба они в одно время учились в Московской духовной академии. Сказано броско, а правильно ли? И да, и нет. Фотографии Владыки Максимилиана - взгляд на наши края не чужого человека, не равнодушного, но и не свыкшегося со всем, что его здесь окружает. Это взгляд действительно чуть-чуть со стороны - как раз настолько, чтобы увидеть красоту в обыденности и подарить её нам. Ведь многие уже не всегда замечают, как дивна наша северная природа, такая милая и такая родная, такая душевно близкая русскому православному человеку. Оказывается, фотография - это не только изображение, точнее, не только красивая картинка. С её помощью можно выражать любые чувства - и восхищение, и удивление, и возмущение, и печаль... Конечно, это возможно только если человек с фотоаппаратом - не холодный наблюдатель; если он воспринимает всё окружающее с любовью, причем не только к красивым пейзажам, но - и прежде всего - к людям. Если он понимает, что современная Северная Фиваида далека от Святой Руси, но не исполняется негодования, а соболезнует нам, грешным. Человек верующий всё пропускает не только через ум, но и через сердце. Тогда и фотографии получаются не фиксацией - что было, что стало, а фотокартинами.

Прекрасна земля святых Вологодчина - земля очень богатая. И с Вытегорией - суровым, даже мрачноватым Поонежьем - соседствует яркое, разноцветное Белозерье. Но и там, в Белозерье, где ожерелья озер украшены весёлыми холмиками, есть место, где, кажется, и жить-то людям нельзя - это Нило-Сорская пустынь... Причём находится она неподалеку от Кириллова и 23

«Сердце Северной Фиваиды» Ферапонтова. Рассказывают, что в прежние годы люди пешком ходили на службу к преподобному Нилу из Ферапонтова, была дорожка короче, чем по тракту. Смотрите, что получается: Господь на вологодской нашей земле создал всё для подвижников. Ищешь красоты, как преподобный Ферапонт, - пожалуйста; считаешь, что молиться тебе лучше там, где сырость и сумрак, - и такое место найдешь, как нашел его преподобный Нил Сорский... Подвижники, молитвенники и аскеты создали Северную Фиваиду, а что нам осталось? Долгие годы о святых и святынях Русского Севера говорить было запрещено, и когда народная память о них стала понемногу раскрываться, каждое публичное слово о праведниках, блаженных и святите-

лях казалось значительным, важным делом. Однако настало новое время, когда слова - самые проникновенные, самые благочестивые - уже не так много значат. Нельзя считать, что говорить о духовных сокровищах Северной Фиваиды уже не надо, что это бесполезно; это необходимо не меньше, чем прежде, только нельзя ограничиваться лишь словами. «Истинная любовь, - говорит архиепископ Максимилиан во вступительном слове к фотоальбому, - не ограничивается словесным фейерверком, она проявляется в реальных делах и поступках. Почитание святого, по слову святителя Иоанна Златоуста, состоит в подражании ему. Всем читателям желаю помощи Божией на пути к горнему Иерусалиму!» Андрей САЛЬНИКОВ

В фотоальбоме «Сердце Северной Фиваиды» есть несколько стихотворений воспитанников студии «Вдохновение» - незатейливых, но очень искренних, душевных. «Мы ведь писали от чистой души, в наших стихах нет ли лести, ни лжи», - эти строки Вали Бызиной и Насти Диевой, конечно же, выражают впечатление всех участников «Вдохновения» от фоторабот архиепископа Максимилиана. На снимке: Владыка благословляет воспитанников детского дома имени Гаврилина перед презентацией своего фотоальбома в филармонии. Фото Алексея КОЛОСОВА 24

Вологодский ЛАД

ПРЕДСТАВЛЯЕМ НОВУЮ КНИГУ О ВОЛОГОДЧИНЕ

Размышления вслух на презентации фотоальбома С 7 января 1839 года, когда в Парижском отделении Французской академии наук был представлен доклад о новом способе получения изображения с помощью светочувствительных материалов, оптики и света, по меркам человеческой истории прошли мгновенья. Но светопись-фотография за эти мгновенья превратилась из увлечения чудаковатых «художников-конструкторов», напугавшего не слишком одарённых художников (лишь в первые свои годы проникновения в нашу жизнь) умением более точно воспроизводить портреты и пейзажи, в неотъемлемую часть быта, образования, науки, культуры, искусства. Уже лет через тридцать-сорок после официального признания фотография, получившая в наследство от живописи основные понятия, термины и законы, стала всё чаще уходить от холодной скрупулёзности в деталях изображаемых объектов и событий, посягая на создание своего языка образов и выразительных средств, присущих не столько копиям, сколько оригинальным произведениям искусства. С изобретением фотографического затвора и уменьшением размеров фотокамеры до современных размеров фотография стала неотъемлемой частью журналистики, незаменимым подспорьем путешественников. Фотография проникла и на дно морское, и в открытый космос, изменив представление человека о «внешнем» устройстве мира, а затем донесла до всех любопытных великолепие макромира. Кажется, только сполна насладившись неисчерпаемыми техническими возможностями фотографии, от остановленного полёта пули до вида Земли из космоса, человек с фотоаппаратом стал всё чаще и последовательнее предлагать читателю и зрителю обратить внимание на фото-

№1/2011

графическое отображение внутреннего мира человека, разрушительные или созидательные деяния «царя природы». Являясь визуальным сообщением, на первый взгляд, не нуждающимся в переводе с языка на язык, в отличие от литературных текстов, фотография сделала условными языковые, традиционнокультурные, национальные и социальнополитические границы едва ли не во всём мире. Но только встречное движение автора и зрителя, только обоюдное стремление к искренности, лаконичности и осмысленности диалога через фотографию между автором и зрителем приводит к результату, возвышающему обе стороны над технической составляющей фотографического изображения... По большому счёту, есть два основных метода съёмки, позволяющих предлагать зрителю своё видение окружающего мира, населённого людьми. Репортажная фотосъёмка, как правило, предполагает минимальное вмешательство автора в происходящее, оставляя человеку с фотоаппаратом право на свою трактовку образов и событий без кардинального «переустройства мира» на свой лад. Почитатели постановочной фотографии, кажется, разочарованные в том, как устроен этот мир, стремятся его «облагородить» на свой вкус. И в том, и в другом очень важно чувство меры. Знаменитый американский фотограф ХХ столетия Ричард Аведон сказал: «Фотография - не факт, а мнение. Все снимки документальны, ни один не правдив». Не будем придираться к лаконичной и красивой формулировке, оставляя за её автором право на собственное мнение. Поскольку принцип получения фотографического изображения основан на фиксации света, отражённого от объекта съёмки, не вызывает сомнений утвержде25

ПРЕДСТАВЛЯЕМ НОВУЮ КНИГУ О ВОЛОГОДЧИНЕ ние о документальности любой фотографии. Нет объекта съёмки, будь то живое существо или столб придорожный, - нет и изображения его. Пусть и условного, переведённого из объёмного в двухмерное пространство. Нет источника света, хоть самого слабенького, - нечему будет отражаться от объекта съёмки. Другими словами, нельзя сфотографировать то, чего нет на самом деле в поле зрения автора, если не закрывать от него это «нечто» непрозрачными преградами, да ещё и в полной темноте. Не снимешь того, чего не видит всяк имеющий зрение и желание увидеть. Но это всего лишь «техническая» составляющая процесса. Искушённый зритель, как правило, ценит в фотографии совсем другое - образность, тональность, композицию, пластику изображения, компоновку деталей, точку съёмки, ракурс, масштаб, формат и размер изображения... Это - как минимум. Причём фотография, приковывающая к себе внимание - на выставке ли, в газете ли, в фотоальбоме, - не бросается в глаза вышеперечисленными компонентами в отдельности. Они присутствуют в изображении обязательно, но пребывают друг с другом в такой органичной взаимосвязи, что «препарирование» снимка на составляющие, скорее, не помогает максимальному восприятию послания автора. Всё это настоящий зритель чувствует интуитивно. На эмоциональном, духовном уровне. Что заставляет человека взять в руки фотоаппарат, если это не служебное задание или техническая необходимость? Необходимость поделиться радостью и красотой увиденного и прочувствованного с себе подобными, во-первых. Думается мне, это единственное вразумительное оправдание занятий фотографией для тех, кто не зарабатывает фотосъёмкой хлеб свой насущный. Поделиться радостью, сомнениями, тревогами. Рассказать о своей любви к ближнему. Или, что тоже вполне объяснимо, рассказать миру о своих тревогах, во-вторых. Дискуссии и споры о «профессионалах» и «любителях», отдающих своё время фотографии, на мой взгляд, нужны статистике и сторонни26

кам терминологических эквилибристик. Уверен, что любители отличаются от профессионалов по большому счёту лишь тем, что первые берут фотоаппарат в руки лишь по желанию, а профессионалы - ещё и в силу «производственной необходимости». По крайней мере, на всеобъемлющем духовно-эстетическом качестве фотографического изображения довольно часто принадлежность автора к первой или второй категории снимающих отражается мало. Недолгая история фотоискусства знает примеры высокого признания работ фотолюбителей и неприятия поделок профессионалов. Замечательный русский фотограф Максим Петрович Дмитриев во второй половине XIX века открыл фотоателье в Нижнем Новгороде, одно из первых, и капиталы свои наживал на изготовлении иногда и вычурных портретов русских купцов, приезжающих на ярмарку и не считающих денег в кураже. Но на эти же деньги он осуществил изумительные по научной скрупулёзности экспедиции по Волге, от истоков её до устья, оставив десятки тысяч негативов с запечатлённой жизнью людей, населявших берега славной русской реки. На свои деньги Максим Петрович снял районы Нижегородской губернии, поражённые тифом, отпечатал несколько экземпляров публицистической фотокниги и отправил в Правительство Российской империи. И только после этой акции были созданы медицинские экспедиции в пострадавшие районы... Когда у меня спрашивают, хорошо ли, что священнослужитель занимается фотографией, я пытаюсь отшутиться: «А хорошо ли, что священнослужитель проповедует?» А уж в данном конкретном случае и отшучиваться нет нужды - очень хорошо, что свет увидел фотоальбом Владыки Максимилиана «Сердце Северной Фиваиды». Фотоаппарат - устройство сложное, чуткое, многофункциональное, но неодушевлённое. И, попадая в разные руки, повинуясь движению мысли и сердца разных людей, один и тот же фотоаппарат

Вологодский ЛАД

«Сердце Северной Фиваиды» способен по крупице приумножать Добро, равно как и смотреть в другую сторону, увы... Арсений Александрович Тарковский, чуткий поэт и отец гениального кинорежиссёра Андрея Тарковского, сказал о фотографии, на мой взгляд, куда интереснее американского фотографа. В сердце дунет ветер тонкий, И летишь, летишь стремглав, А любовь на фотоплёнке Душу держит за рукав. У забвения, как птица, По зерну крадёт - и что ж? Не пускает распылиться, Хоть и умер, а живёшь Не вовсю, а в сотой доле, Под сурдинку и во сне, Словно бродишь где-то в поле В запредельной стороне. Всё, что мило, зримо, живо, Повторяет свой полёт, Если ангел объектива Под крыло твой мир берёт.

Нынче трудно себе представить хоть один дом, в котором не было бы фотоаппарата, пусть самого простенького. А уж представить жизнь нашу без фотографий - просто невозможно. Есть у меня простая мечта, осуществить которую никогда не поздно, кажется. Фотографии надо обучать в школе и дома. Всех наших детишек. Надо не просто научить их нажимать указательным пальчиком на спусковую кнопку, получить чёткое представление о выдержке и диафрагме, а учить главному - понимать многоуровневый и доступный каждому язык фотографии. Для пользы дела. И начинать обучение можно со стихотворения Арсения Тарковского. После чего плавно переходить к неторопливому просмотру фотоальбома «Сердце Северной Фиваиды» и подобных ему. Ведь не только глянцевым журналам и рекламе служит современная фотография! Алексей КОЛОСОВ В оформлении материалов раздела использованы фотоработы архиепископа МАКСИМИЛИАНА. Репродукции Алексея КОЛОСОВА

В Горицах. Монастырские послушания

№1/2011

ПРОЗА

Сабля ПОВЕСТЬ

Сергей БАГРОВ Сергей Багров - один из самых известных и ярких представителей «вологодской литературной школы». В его творческом активе около двадцати книг, изданных в различных издательствах страны. Сергей Багров - автор самых, пожалуй, интересных воспоминаний о Николае Рубцове. За книгу «Россия, Родина, Рубцов» он удостоен Всероссийской литературной премии «Звезда полей» имени Николая Рубцова. И сейчас, в весьма солидном возрасте, Сергей Петрович находится в отличной творческой форме. Об этом говорят и его постоянные публикации в журнале «Вологодский ЛАД».

Забродили соки земли, выгоняя наружу нежные травы. Весна! Особенно жаркими были два дня, за которые Ляля разбухла и посинела. А на третий день стал трещать и лопаться лед. Тысячи ручейков потекли из белевших снегами лесов, впадая в реку, которая стала в три раза шире, чем летом. На четвертый день, когда льдины пошли шипящими косяками, с правого берега, где таился темнеющий ельник, к левому, на котором стоял Еловец, поплыла рогатая голова. - Лось! Лось! - понеслось от воды, где проворная стайка ребят трелевала саками рыбу. Вскоре на берег высыпало десятка два мужиков и баб. Саблин сидел на девятом венце недорубленной бани. Он первым увидел, что зверь попал в западню. Дергаясь мордой от проносившихся льдин, заплыл в белоснежное сало и, ослепленный, начал метаться, ослабевая. Тут же его прибило к торчавшему из воды топляку. А нависшая где-то чуть сзади над льдиной льдина съехала вниз и уперлась лосю в рога. «Ёр-кородёр! - всполошился Саблин, откладывая топор, - сейчас ведь потонет». Он спрыгнул на землю, поднял веревку, которой затаскивал бревна, и споро спустился к реке. Перед ним расступились. Кто-то вдогонку: - Пустое, Веня! Не выволочь! Зря! Саблин с разбегу вскочил на льдину, одной стороной вылезшую на берег, другой - окунувшуюся в реку. Собрал веревку в несколько колец, сделал провислую петлю и хотел уже было швырнуть, да почувствовал: не добросит. Рядом, шагах в четырех, проплывала

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ большая, но рыхлая льдина. Все так и ахнули, когда Саблин взлетел над водой, перепрыгнул, но поскользнулся и тут же пошел вместе с нею ко дну. Когда поднялся, льдина осела, и он оказался по пояс в воде. Льдину несло возле лося. Примеряя петлю, чтоб кинуть ее поточней, Саблин сделал шаг под водой. Послышался треск, с каким льдина раскалывалась на части. Проваливаясь, Саблин выбросил руку, и петля змеей оплела рогатую голову зверя. Посельчане уставились на стремительно плывшие по воде ледяные разломки. А потом и на Веньку уставились. Все-таки он не остался в подводной хляби реки и вызволился оттуда. Кто смеясь, кто ругаясь и матюгаясь, наблюдали за тем, как он плыл в снежной жиже, шумно отплевываясь от льдинок. Плыл он грузно, с веревкой в руке, которая дергалась, извиваясь. У самого берега Саблину помогли взяли веревку и в несколько рук стали тащить на себя. И-и! Топляк наклонился. Стукнуло по нему под водой костяное копыто. И лось подался, поплыв среди рыхлого сала туда, куда направляла веревка. На берег он выходил на дрожащих ногах, хотя и большой, но какой-то весь слабый и жалкий, не способный сопротивляться крикливой кучке людей, в которой видел опасность. - Куда его? Может, на трактор да в город, а там к Садовишенскому, на бойню? - Лучше, едрена-ворона, сдать в зоопарк! - А как ты его? До этого зоопарка? По воздуху, что ли? - А что! Воно, в Африке даже слонов перевозят на вертолете! - Кончай базарить! - к сохатому подошли братаны Чечулины, Шурка и Ваня, коренастые, в кепках с длинными козырьками, оба уверенные в себе, со смеющимися глазами, знавшими лучше всех, куда и зачем уведут они зверя. Саблин, лежа на теплой гальке, пока поднимал свои ноги в набухших кирзовых сапогах, выливая оттуда воду, глядел

№1/2011

вдогонку братанам, как те повели за веревку сохатого вдоль реки, а потом - и к белевшим на взгорышке трем недостроенным баням, где и пропали из глаз. Как и плотники-избострои, сидевшие с топорами на срубах, эту белую, из отборного леса баню Саблин строил не для себя. Подрядил их на это строительство Михаил Петрович Трофимов, выполняя заказ приезжавшего в их поселок зама главы «Бумлеспрома» Заборова, которому нужно было четыре бани: одну - для себя и три - для солидных людей областного центра. У всех у них были загородные коттеджи с земельным наделом, где было оставлено место для бани. Такая халтурка для мужиков, не имевших к весне постоянной работы, была очень кстати. Тем более деньги были обещаны сразу же, как будет построена баня. Кто первый ее закончит, тот первый их и получит. Это подстегивало, и каждый старался пораньше начать свой плотницкий день. Саблину было жаль времени, которое он потратил на лося. Хотел сегодня поставить стропила. Но, кажется, не успеет. Одежда на нем, словно он в Ляле и не купался, нагрелась от солнышка и работы и вскоре стала сухой. После обеда примчался Юрка, младший Венькин сынок. Он у него восьмиклассник. Забрался к нему на верхний венец. Взял топор и давай делать вырубы для стропил. Потом, сияя глазами, спросил у отца: - Чего с сохатым-то будем делать? Саблин не сразу и понял: - А мы тут при чем? Его ведь Чечулины увели. А куда и зачем? Этого я не знаю. - Но, пап. Ты чего? Он ведь у нас во дворе. Туда его привели. А мамке сказали, что это ты его изловил. Ты ему и хозяин. Какая уж тут работа после таких новостей! Саблин направился с сыном домой. По дороге расспрашивал: - Как там, в школе-то у тебя? - Нина Егоровна, ботаничка, говорила о наших елках. 29

ПРОЗА - А чего говорить-то про них, коли все их вырубили вчистую, - сыронизировал Саблин. - Вот и она то же самое. А еще она говорила, что елки надо сажать. И предложила в эту субботу урок провести не в школе, а на делянке. Будем сажать там еловый подрост! Саблин задумался. «Не биологу бы надо голову-то ломать над этим, а министру лесного хозяйства. Сколько вырубок зря пропадает, сколько бывших полей! А подрост, что сосны, что елки, тут и там, на каждой делянке. Бери их тысячами оттуда. Высаживай знай. Занимай посадками бросовые угодья. За каждую елочку - десять рублей. Даже не десять, а пять. Я бы первый пошел на такую работу. Каждый бы день высаживал штук по сорок. И не только бы я, весь поселок бы ворохнулся. А глядя на нас, и весь бы район. А там бы и весь деляночный север...» - Нина Егоровна у вас - голова, - вымолвил Саблин, - быть бы ей не учителем, а министром. Юрке смешно: - Ну, папа, кто туда ее пустит? - Это и худо, что ходу туда для нее не будет. А то, что вы елки начнете сажать, - самое то! Был бы я восьмиклассник тоже бы с вами... Разговаривая, они не заметили, как прошли всю дорогу. При виде сохатого, стоявшего в глубине двора с насторожившейся головой и глазами, в которых светилась звериная дума, Саблин спросил у себя: «Ну, куда я его? Что я с ним?» И Зинаида, выйдя из сеновала с охапкою сена, спросила его о том же: - Слишком велик для нашего хлевушка. Куда мы его? - Пускай постоит на воле, - ответил Саблин. - Там видно будет. Может, я его приручу, и он будет у нас как лошадь. Хоть гряды пахать, хоть бревна возить. Как ты думаешь, Юрка, дело я говорю? - Еще бы не дело! - Юрка горяч и азартен. Мысль отца ему по душе. Подхватывая ее, весело добавляет: - Может, завтра на нем я в школу поеду! Верхом, как наездник! 30

- Да он тебя сбросит в первую лужу! И печать на тебе копытом поставит, чтоб ты никуда из лужи не вылезал! - Это Вовка. Он только что с улицы. На большом, как у взрослого мужика, лице - ироническая улыбка. Считает себя остроумным и не упустит случая, чтоб не подтрунить над братом, которого ставит всегда ни во что. Саблину важно понять: почему один сын о животном - с такой откровенной радостью и весельем, а второй - с нелюбовью и даже злом? - Тебе чего, он не нравится, что ли? - спросил он у Вовки. Вовка так и уставился весь на зверя, пренебрежительно замечая: - Конечно, не нравится! Он как пугало в нашем дворе! Такой рогатый и некрасивый! Да и воняет, как от болота! Была бы воля моя, я бы его в один миг превратил в пылающего танцора! - Пылающего? - теперь уже Вовку не понимает и Зинаида. - И почему в танцора? - Да потому, что я бы горючкой его облил. И поджег! Во бы он выпрыгнул! Прямо в небо! И поскакал бы по улицам, как танцор! - Ты с ума сошел! - в три голоса, как в один, вскрикнули Юрка, Саблин и Зинаида. Сохатый продрог спиной и копытом ударил о мягкую землю, точно услышал Вовку и он и стало ему от этого неприютно. - Ладно. Пойдемте отсюда. Шумим. Оставим его. Пусть от нас отдохнет, бросив сено к ногам животного, Зинаида взошла на крыльцо. А Саблин вернулся. Снял с головы сохатого спутанную веревку. Погладил его по широкой шее и подозрительно поднял глаза на чернильную тучу, откуда упало несколько капель. «Будет гроза, - понял он, - может, укрыть его чем? - И тут же коротко улыбнулся. - Это же зверь. А разве зверя кто укрывает?» Дождь расходился, и Саблин взбежал на крыльцо. Стоял, зорко всматриваясь в поселок, там и сям устилаемый сум-

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ рачными тенями, сквозь которые пробивались электрические огни. Не просто поселок был перед ним, а нечто большее, уходившее вдаль и вширь на бесконечные километры, и в них, отражая себя огнями, высвечивалась, как совесть, насторожившаяся Россия. - Как там лосик-то наш? - спросила его Зинаида, как только Саблин ступил за порог. - Все нормально, - ответил он ей, набирается сил. Отдыхает. Дождь ему нипочем. Так и было. Уже на исходе ночи по нижнему слою несущихся туч протащился и верхний. Гремнуло. И в свете молнии лось разглядел ближний лес, который был для него притягательным домом. Постоял, повернув тяжелую голову к человеческому жилью, где серебристыми иглами падали в черные окна плети дождя, подумал о чем-то своим благородным умом и пошел огородами в лес. Утром, увидев вместо сохатого прорезь следов от копыт, отпечатавшихся на глине, Саблин не огорчился. Так и должно было быть. Так даже лучше. Подставив лицо порывам апрельского ветра, Саблин шел через весь поселок на Лялю, чтобы там, на высоком ее берегу, забраться на сруб и продолжить строительство бани.

2 Поредел Еловец. И народу в нем стало мало. Кто уехал. Кто попрошайничал и спивался. Кто попался на воровстве. Оставались лишь те, кто на пенсии или в бригаде, кто держал корову и поросенка или жил за счет клюквы, картофеля и грибов. И еще оставались универсалы, которых можно пихать на любую работу - то ли строить чего-нибудь по заказу, то ли лес дорубать в недорубленных лесосеках, где он не значился в документах и можно было считать его неучтенным. Это был уже тайный бизнес, и занимался им Михаил Петрович Трофимов. Когда-то он был начальником лесопун-

№1/2011

кта, теперь - ответственное лицо акционерной компании «Лесбумпром», кому давалась из области разнарядка: куда, с кем и сколько везти заготовленного леса. Трофимов умел оценивать обстановку и видеть будущее свое. Когда-то стремился попасть из поселка в райцентр, чтоб продолжить свою карьеру. Но тут в структуре лесных сообществ пошла сплошная неразбериха. И он решил: никуда не соваться, остаться там, где работал. Однако время от времени напоминать о себе как о единственном в Еловце исполнительном инженере, кто знает, что надо делать во имя будущего поселка. Первым, кто Трофимова оценил, разглядев в нем полезного человека, был бывший начальник орса Заборов, кто держал широкие связи со всеми чиновниками района, а потом, с переходом на должность зама главы компании «Лесбумпром», стал своим и среди высоких чинов областного центра. К Парамонову Герман Ефимович мог зайти в любые часы. - Ценное в этом Трофимове что? - вносил Парамонову в уши. - Умеет воздействовать на людей, исходя из сложившейся обстановки. Исполнителен и усерден. Словом, наш человек. Он нам будет очень полезен. С подачи Заборова Парамонов и сделал Трофимова хозяином Еловца. Многое изменилось в поселке за эти годы. Изменился и сам Трофимов - стал солиднее, скрытнее и хитрее. И видел будущее свое не в поселке среди вымирающего народа, а в районном маленьком городке, где строил каменный дом с гаражом, водоемом, садом и баней. Квартиру в поселке менять Михаил Петрович не стал. Ни к чему. Тем более жить собирался теперь в райцентре. Через месяц-другой особняк его будет готов. Станет ездить туда и оттуда на собственной «Ниве». Дома - порядок, покой. В холодильнике все, что надо. И спиртное всегда на выбор: дорогая водка, армянский коньяк, чача, горилка, ликер и виски. 31

ПРОЗА Сам Михаил Петрович особо к вину не тянулся. Однако нужные люди бывали в квартире его частенько. Смущала, правда, жена. В последнее время стала его Катерина чаще, чем надо, прикладываться к спиртному. И за гостями стала ухаживать так, как если бы кто-то из них был обязан за ней приударить. - Жируешь, подруга, - говаривал ей не однажды Трофимов, - слишком сыто живешь. Может, тебя на особый режим? Без всяких там балычков, рюмочек и колбасок? - Спасибочки, - огрызалась жена, - я кто у тебя? Женщина без изъяна. И жить должна так, как хочу, а не как заставляют. Трофимов не спорил. Жена устраивала его. Была она очень приметной. Округлые плечи, локти, как два батона, и эта зовущая грудь, что пробивалась сквозь платье с наглым вызовом и напором - все было в ней и сдобным, и аппетитным, как у дворянки-барыни из романа. В Еловце она славилась тем, что была самой яркой бездельницей, никогда никуда не спешила, любила поспать и поесть, и все у нее получалось успешно и ладно. К тому же была она доброй, и многие нищие бабки, которым тайком от мужа совала она десятки, благодарили ее, желая ей оставаться такой постоянно. Детей у них не было. Всего скорей, виноват был в этом Трофимов. В постели была Катерина горячей. Настолько горячей, что муж ее преждевременно млел и слабел. Но она никогда его в этом не упрекала. Зато в глубине запрятанных чувств мечтала о грубом мужчине, который однажды возьмет ее всю, и она, ни о чем не жалея, сполна испытает греховную страсть. Впрочем, такое уже состоялось. Нечаянно. В это же лето. Как-то Трофимов велел Катерине съездить на глади, где было болото, надрать для строительства бани с десяток мешков долгогривого мха. Глади в трех километрах от Еловца. Дорога туда лишь зимой. Потому и отправил Трофимов бульдозер. 32

Драла Катерина мох не одна, а вместе с Сажиным - здоровенным, лет сорока пяти трактористом, за прямую походку, широкие плечи и грудь прозванным Генералом. Потому и управились с делом поспешно. А после сидели на мягких мешках. О чем-то болтали. Было тепло, даже жарко, и как-то так получилось, что Катерина нечаянно расстегнула пуговицы на платье, и грудь, обнажась, вся так и выплыла, нагло сверкая на солнце своей крутизной. Сажин было смутился, однако глаз не убрал и жадно вонзился взглядом в распах ее платья. Катерина, само собой, поняла, что она задела Сажина за мужское. - Может, позагораем? - сказала ему и стала снимать с себя платье. И Сажин, краснея, стал раздеваться. Ах, какой он был крупный и сильный, ну точно сам бык с поднимавшейся в нем немереной силой. Она отдалась ему сразу. И, наслаждаясь запретной любовью, впервые за всю свою жизнь испытала жадную женскую ненасытность. Случилось такое в начале июня, месяц назад. С тех самых пор не было дня, чтобы она не вспомнила эти глади, и эти мешки с теплым мхом, и этого мощного тракториста, так близко склонившегося над ней, что ближе, пожалуй, и не бывает. Был ранний вечер. Солнце стояло еще высоко, играя лучами на лужах, налившихся от дождя, вслед за которым в поселок ввалилась парная истома. Катерина скучала. От нечего делать она с одного открывала матовый холодильник, наливая себе за рюмкою рюмку. И тут услышала тракторный лязг. Повернулась к окну. «Генерал!» - узнала волнистоволосого, в красной футболке, с плечами, как у штангиста, высокого тракториста. Открыл калитку и по мосткам, вдоль цветов - к столбовому крыльцу. Катерина знала его Глафиру как вздорную, с громким голосом тощую бабу, которая вечно была недовольна - и тем, что живут они кое-как, и что нет у нее работы, и что супруг приходит домой подшофе.

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ Василия же ее знала она как кота, кто тайком от жены время от времени пропадал в покоях какой-нибудь посельчанки. Катерина заволновалась, когда тракторист ступил за порог и по лицу его с мягкой бороздкой на подбородке скользнула стеснительная улыбка. - Мне б Михаила Петровича, - тихо сказал. - Его нет, - ответила Катерина. - Тут дело такое... - После расскажешь, - посоветовала она. - Тогда я пошел... «Не уйдешь!» - подумала Катерина и, потянувшись руками, вынула из зачесанной головы черепаховую гребенку. - Я сегодня немножко пьяна, - как похвасталась, - и тебя угощу. Засмущался мужик. Все же рядом была не простая бабенка. А жена Михаила Петровича, слишком жесткого человека, кто был не только начальник, но и ревнивый супруг, не допускавший и мысли, что Катерина может ему наставить рога. - Ни к чему, - отказался он, - я ведь, кажется, не за этим. Но Катерина открыла уже холодильник. И фужер со стола взяла. Налила до краев коньяка. И себе налила, но в рюмку. - Хочу с тобой выпить на брудершафт! Сажин махнул рукой, мол, чего уж тут, подчиняюсь. И сразу выпил. А Катерина опять наливает - и голосом сладким: - Ну, почему ты такой непослушный! Я же сказала: на брудершафт! Сажину было скованно, робко и неприлично. Но второй фужер коньяка и горячие губы наглой красавицы-бабы, чьи соломенно-белые волосы обмели трактористу лицо, сделали с ним такое, что он передернулся всем своим телом и ощутил, как по-черному, страшно и вольно заиграла в нем кровь. И опять, как тогда на мешках, стало Сажину сладостно и блаженно. Роскошная баба, право, требовала его. Обнимает его, приникая к нему руками, грудью и животом.

№1/2011

Прямо здесь, на столе, в разметающемся халате, почти нагую, с бесстыдно раздвинутыми ногами он и принял ее, погружаясь в такую прекрасную бездну, такой чудный рай, что забыл самого себя и понял, что лучшего в жизни, чем это, пожалуй, уже и не будет. Потом он сидел, приходя в себя от греха. - Не робей, Генерал! - Катерина смеялась. Ей было легко, шаловливо и дерзко. - Никто не узнает! Тем более мой муженек! Говор бегущей машины врасплох никого из них не застал. «Нива» мягко остановилась, наехав одним колесом на крыльцо. Трофимов, понятное дело, когда вошел в приоткрытую дверь, хмуро насторожился, требующе пройдясь глазами по трактористу. - Я, Михаил Петрович, - вымолвил Сажин, - пришел сказать, что нашел воровскую машину. - Где? - встрепенулся Трофимов. - За поселком. У бывших скатищ. Дожидается, гад, потемок, чтоб по-тихому смыться и никто бы случаем не засветил. Михаил Петрович чуть поугрюмел. В то же время и чуть посветлел. Весть была не из лучших. Лес воровали давно. Но чтоб кого-то застать с поличным, такого он не припомнит. - Едем! - решённо сказал. К речке Ляле, что огибала поселок большим коленом и уходила потом, как по створу, на юг, они подъехали осторожно, чтоб не вспугнуть таившийся лесовоз, стоявший с края заброшенных скатищ среди черневших шишечками ольшин. Оставив машины в тени от покрытого мхом и травой полусгнившего штабеля мертвых бревен, они подошли к лесовозу одновременно. Сажин встал позади Трофимова, как его личный телохранитель. Михаил Петрович прутиком, как, играя, настойчиво поцарапал стекло у кабины. - Кто такой? Стекло опустилось, открыв лысовато33

ПРОЗА го, в майке, крупного мужика с насторожившимися глазами. - Иван Караулов. А что такое? - С проверкой! - зычно ответил Трофимов. - С какой еще там проверкой? - С такой, что я тут начальник. И это моя территория. Потому хочу знать: что за бревна везешь? От кого? И куда? - Не скажу, - насупился Караулов. В ладони Трофимова высветился мобильник. - Тогда милицию вызываю! Лицо Караулова помрачнело. Он утомленно вздохнул. - Ладно. Мне что. Нате, читайте. - И протянул Трофимову накладную. Михаил Петрович нешуточно изумился. Внизу накладной стояла подпись, где переломно, как падая, - так расписывался лишь он - лежали восемь раздерганных букв: «Трофимов». Прочел и уставился на кабину. - Кто тебе это сунул? - Он потряс листочком перед шофером. - Мой шеф! - А как зовут его? - Герман Ефимыч. - Кто-о? Заборов?! - Трофимов похолодел, настолько дико было узнать, что за спиной его, словно тать, орудует тот, кого он считает своим консультантом. Но вслух возмущаться не стал. Известие о лихой махинации первого зама компании было громоподобным, и лучше об этом не знать пока никому. Лишние уши - лишние нервы. Определенно, такие ходы Заборов делает не впервые. «Вот так и живут господа-чиновники «Бумлеспрома», - подумал Трофимов и сплюнул. - А лес тебе кто грузил? - спросил Михаил Петрович. Хотя и так было ясно, что бревна эти с нижнего склада и отгружал их его же, трофимовский, крановщик. «Ну и дела. Вор на воре. И в тюрьму нельзя никого...» - Михаил Петрович вспотел от тяжелого передумья и, не зная, что делать, снова уткнул глаза в накладную. Стоял он под дверцею лесовоза и не заметил, как из нее выныр34

нула рука, три пальца которой взяли в щепотку читаемый им документ и тут же скрылись обратно в кабине. - Э-э! - Трофимов смутился. - Ты чего это, Ваня! Куда-а? Ну-ко, живо отдай! Караулов расхохотался: - Не отдам! - Отдай, говорят! - подстал, придвигаясь к кабине, и Сажин. И рванул посильнее за ручку, чтобы силой забрать документ. Дверца даже не дрогнула, словно закрылась с той стороны навсегда. - Всё, ребята! Поговорили! - Караулов принял решение, как десантник. - Некогда мне! - И стал заводиться. По лицу Трофимова судорога прошла. Он не привык, чтобы с ним с такой наглостью обходились. И в ту же секунду стало ясно ему, что этого быстрого Ваню он не пропустит. - Сюда его! - показал трактористу на штабель сгнившего леса, в тени которого прятался трактор. - Вставай перед ним! Загороди ему путь! - Рука Михаила Петровича описала круг, выразительно тыча в сторону старой дороги, по которой вот-вот был готов пойти лесовоз. Минута, пока тяжелой побежкой Сажин спешил к своему агрегату, взбирался в него и плюхался на сиденье, незамедлительно пролетела. Но Сажин был классным бульдозеристом, и вторая минута, когда он завел горячий мотор и направил машину так, чтобы встать впереди лесовоза, застала его у самой дороги. Но и водитель не спал. Пуская лохмотья вонючего чада, включил передачу, и лесовоз покатил, отрезая бульдозеру путь. - Тарань! - приказал Трофимов, да так свирепо, по-командирски он приказал, что Сажин почувствовал в нем вожака, которому можно лишь подчиняться. И бульдозер с поднятым грозно отвалом громоздко врезался в лесовоз. Посыпались искры, колеса яростно засвистели, и Сажин, к ужасу своему, увидел бревна, которые грузно заборкотали и, дав перевес, всей своей

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ тяжестью завалили машину на бок, опрокидывая ее. Ревущий двигатель, бампер, колеса, рама, выхлопная труба взметнулись кверху и сразу пропали, с утробным плеском и грохотом бухаясь в воду. Трофимов так и присел. - Что ты наделал! - крикнул скачущими словами. - Ведь ты человека угробил! Подождав, пока Сажин спускался на землю, он сделал к реке пару робких шагов. Пнул носочком ботинка по кому земли и, когда тот упал в желтое месиво масла, воды и глины, тяжело и надсаженно застонал. Плавали бревна. Вода, куда грохнулся лесовоз, кипела и пенилась, как живая. У среза реки торчали колеса. Кабина была под водой. Сажин поежился. Он был не только растерян, но и раздавлен, словно этот огромный, в четыре десятка тонн, лесовоз лежал сейчас не на дне, а на нем, ломая ему суставы и кости. Трофимов панически думал. Как ему быть? Ведь это ж огромных масштабов беда! Утопить, пускай и чужого, но человека! И за это придется теперь отвечать. Начнется служебная канитель. Разбирательство. Следствие. Суд... Он огляделся вокруг. Ни души. Слышно было, как, раздирая кору, поднимались со дна между стоек еловые бревна и плыли одно за другим к рябившему стрежню реки. - Генерал! - Михаил Петрович позволил себе улыбнуться, хотя улыбаться и не хотел. - Понимаю тебя! Наверно, думаешь о тюряге. Так и так, мол, туда собираться. Так вот, говорю тебе как советчик - не думай! Сажин тяжко переступил с одной ноги на другую. Лицо его незаметно, но посветлело, выражая крохотную надежду на то, что Трофимов его не оставит в печали и придумает нечто такое, отчего ему станет не так погано. Трофимов прошелся по кромке обрыва. Остановился и сделал четыре шага к дороге. И опять пошагал, но назад, параллельно реке.

№1/2011

- Это я для тебя, - объяснил, - обозначил зону твоей работы. Всю эту площадь - туда! - И показал на чернеющие колеса. - Зачем? - не допёр тракторист. - Чтоб никаких тут следов, и никто не узнал про эту могилу. Суглинистая земля была податлива и мягка. Нож отвала брал ее глыбу за глыбой, торопливо сваливая в реку. Гремели катки с башмаками, двигатель пел, как поет горький пьяница громкую песню, перевирая ее мотив. Лицо у Сажина было и жалким, и виноватым, с глазами, в которых сквозила тоска собаки. Мучался он оттого, что невзначай утопил человека и вот зарывает его в воде, как последний злодей. Далеко за Лялей алело большое облако, а на нем румянился поздний закат, опускаясь сквозь лес куда-то за землю. В своей красоте и спокойствии вечер был бесподобен. Однако измученная душа не принимала его, пропуская мимо себя все чудесные прелести теплого лета. Сажин сделал свою работу, свалив в реку целый берег. Сдавая бульдозер назад, услышал голос Трофимова, раздававшийся, как из ямы: - Мил, Генерал! Слава те господи! Шито-крыто! Все концы теперь в воду! А на воде - полуостров. Гляди - тут и не было ничего. Ни лесовоза, ни этого Вани! И никто не узнает, где могилка твоя... Последние слова Михаил Петрович пропел, радуясь делу, скрывшему преступление. Сажин не стал вылезать из бульдозера. Сидел, разминая ладонями не отошедшее от расстройства лицо. Было ему непонятно: как это можно радоваться и петь, когда рядом зарыт человек, который только что жил, и вот загремел, провалился, сгинул. Сгинул вдали от дома, и никто из родных никогда к нему не придет. Сажин вывел бульдозер к дороге. «Нива» с Трофимовым обогнала его и, клубя низкой пылью, скрылась за поворотом. Было сумеречно. На кольях забора играли вороны. «На земле как в аду, - думал Сажин, - а может, еще и гаже. Там, в аду, одни неживые, никому 35

ПРОЗА ничем уж не навредят. А что на земле? Страх, страх, страх. Сатана гуляет в обличии человека. И толкает таких вот, как я, в липучую грязь, от которой уже не отмыться. Что сегодня я натворил? Пил коньяк. Мял чужую жену. Человека убил. Простится ли это?..» Бульдозер Сажин оставил около почты: здесь за ним могли присмотреть. В центре поселка, где мост над ручьем и курганная свалка древесного хлама, от которой тащило запахом то ли худого вина, то ли невызревшей браги, встретился Сажину Саблин, такой же громоздкий, как он, в просторной футболке, старых кирзовых сапогах, с пилой на плече, как морской автомат, торчавшей в сторону неба. Обрадовался ему Генерал, как собрату по невезенью - Откуда? - спросил у него. - С шабашки. А ты? - С зарывашки. Они понимали друг друга без слов. Улыбнулись невесело и расстались. Дома у Сажина взрослая дочка, жена и ветхая, с палочкой, мать. Все трое унылого вида, но вздорчливые на слово и вечно любившие поучать, отчего он старался их видеть как можно реже. Он ступил на крыльцо. И стоял, разглядывая поселок. Пролетели веселые ласточки, радуясь теплому воздуху, небу и тишине. По той стороне дороги прошла с водой от колодца в белом платочке и тапочках на босу ногу светловолосая Зинаида, жена Веньки Саблина, кому он завидовал, видя во всей ее тонкой фигуре, лице и даже походке какое-то скрытое обаяние, что всегда притягивает мужчин. Где-то за старыми гаражами, где дремал березняк, выползли то ли белесые сумерки, то ли тени. Постояли, как обитатели леса, и вдруг поспешили к поселку, чтоб затопить вечереющим воздухом и летающих ласточек, и красавицу с коромыслом, и его, Василия Сажина, стоявшего на крыльце, как караульщик ночи, которую он смирно ждал, чтобы в ней забыться и раствориться и не чувствовать ничего. 36

3 На своей пятидверной «Ниве» Трофимов объездил всю ближайшую местность. Запал в голову разговор с Заборовым, когда тот еще по весне приезжал в Еловец, проворачивая дела по строительству бань. - Местечко бы надо открыть такое, - глаза в глаза улыбался Заборов, - где бы было красиво, тихо и первозданно. И обязательно: лес, луговина, река. Просил об этом меня Парамонов. Мечтает в таком уголке построить себе деревянный дворец. Все-таки он и рыбак, и охотник, и возраст к шестидесяти подходит. Денег на это он даст, сколько спросишь. У него эти деньги лежат просто так, он не знает, во что их вложить. А, малина моя? Порыщи, поезди, полюбопытствуй... Ездил Трофимов по старым дорогам, просекам и проселкам едва ли не месяц. И вот как-то взял и свернул на расчистку, которую кто-то гнал от бетонки сквозь лес. И диво его охватило, когда он въехал на раскорчеванное угодье, напоминавшее луговину, которую с трех сторон окружал хвойно-лиственный лес, а по южному склону ее бежала река с островками и омутами. Река неширокая, метров на сорок. Понял Трофимов, что это Ляля, когда-то сплавляли по ней хвойный лес. И домик он здесь разглядел. Красивый такой, недавно поставленный, видимо, кто-то в нем время от времени жил. И разные маленькие постройки, и огород, огороженный покрестьянски. Словом, все говорило о том, что открыватель этого места был человеком бывалым. В этот же вечер он позвонил Заборову на квартиру, сообщив о своей находке. Еще более удивился Трофимов, когда в субботу, буквально на третий вечер после звонка к нему в Еловец прикатил на джипе сам Парамонов - дородный, расплывшийся в шее и животе, с лицом, в котором проглядывала усталость. За рулем его джипа - тот же самый маленький Валентин, с кем сюда приезжал он лет 15 назад на медвежью охоту.

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ Решили сразу отправиться в эту местность. Тут и езды-то всего ничего. Пока ехали по бетонке, потом по грунтовке с низко срубленными пеньками и лапником в волглых ямках, Игорь Олегович успел закурить, но не успел выкурить сигарету, как машина остановилась, почти наехав на прясло недавно поставленной огорожи. Парамонов еще из салона не вылез, а глаза его заморгали, вполвзгляда забрав открывшуюся окрестность. - Это же рай! - сказал самому себе, проходя по берегу к ближнему лесу. Веселая вольная речка, елки на той стороне, сама луговина с черневшими тут и там корневыми кокорами пней, зеленые тени, что падали от опушки, запах прохладной листвы - все устраивало его. - Но-о? - Парамонов взглянул на Трофимова недовольно. - Здесь, по-моему, кто-то живет? - И кивнул, чуть прихмурясь, на белый домик, постройки и зеленеющий всходами огород. Трофимов пренебрежительно посмотрел на обжитое место. - Сегодня живет, завтра - нет. - Это как? - недопонял его Парамонов. - Что-нибудь да сообразим. Выковырнем отсюда. Парамонов взглянул на Трофимова, как учтивый учитель на лихого ученика, поймав его на чем-то недопустимом. - «Выковырнем» - не надо, а вот подумать-сообразить - это ты правильно, в самую точку. Надо так в этом деле пошевелить мозжечком, чтобы он, этот самый хозяин, уехал отсюда, не обижаясь. В наше время с такими делами успешно справляется только его величество Рубль. Заплати ему столько, сколько он спросит. - Не знаю, - замялся Трофимов, - может, спросит он тысяч сорок. - Сорок ему и отдашь. - Парамонов готов был к подобному повороту. Полез в карман пиджака и, достав пузатый кошель, отсчитал ровно 40 купюр. - Если мало - добавим. - И отдал деньги хозяину Еловца. - Еще погуляем! - Игорь Олегович

№1/2011

повернулся к реке, с удовольствием подставляя мягкому ветерку рыхловатое, с бледным натеком стареющее лицо, выражавшее благодушие человека, удачно закончившего работу, после которой можно и отдохнуть. И пошел впереди Трофимова берегом Ляли. Остановился шагах в тридцати от реки. Топнул желтым полуботинком, пробивая в дернине ямку. - Вот здесь и построите мне избушку. В два этажа. С двенадцатью окнами на реку. Чертежи привезет Заборов. И деньги он привезет. Для начала тысяч 500. Так быстро такие вопросы Трофимов еще никогда не решал. Он смотрел на первого мэтра компании «Лесбумпром» с обожанием и любовью, как глядят на щедрого богача, кто умеет не только сорить деньгами, но и спрашивать за работу, а если надо, то и наказывать не щадя. Ясно было Трофимову, что эту стройку он не затянет. - А из чего будем строить? Из кругляка? Или, может, из бруса? - Из бруса! - сказал Парамонов. - Будет дороже. - Не важно. Главное, чтобы домик был как из сказки! И новоселье встретить в этом году! Парамонов уселся в машину, толькотолько что не счастливый. Был поздний вечер. Играли тени и свет. Там, где садилось солнце, были зеленые сумерки, там оставалось само былое, там шли друг за другом остановившиеся века. И вдруг из теснины осин на прорубку вышел с большим рюкзаком на спине высокий мужик. Валентин улыбнулся, узнав в нем того Веньку Саблина, кто когда-то спас ему жизнь, застрелив взбесившегося медведя. - Игорь Олегович! - голос водителя был взволнован. - Это же Сабля! Тот самый охотник! Остановиться? - Нет, - Парамонов мотнул головой. И тут же почувствовал неприютность, вспомнив ту давнюю зимнюю ночь, когда во дворе Трофимова потрошили медведя, и этот охотник не пожелал на 37

ПРОЗА прощанье пожать ему руку и на вопрос «Обижаешься?» усмехнулся: «Сожалею, что гладко живешь и житьё на вытьё не сменяешь». Было видно, как Саблин шагнул чуть в сторону, уступая машине путь. При этом лицо его было сердитым, словно спрашивало у них: «Кто такие? Чего вам тут надо?» Парамонов чуть шевельнул уголочками губ, посадив на них снисходительную улыбку. «Вот кто тут поселился. Получается, я претендент на его территорию. Да-а. Не хотелось бы мне такого соседа. Впрочем, чего это я? Не хотелось, так и не будет. Все решено. Все схвачено. Не моими мозгами думать о том, как изгнать отсюда этого человека...» Успокоился Парамонов, вычеркнув Саблина из своей головы, как помеху, которая раздражает. Стекло у дверцы было приспущено, и Игорь Олегович всем своим обонянием, всей кожей лица принимал в себя остро пахнущий лесом ласкающий воздух, а в нем и дорожный покой. Веки его расслабились. С кончиков губ ушла снисходительная улыбка.

4 От леса кормился весь лесопункт, и была эта жизнь достаточно сытой, никто на нее никогда не роптал. Но когда это было? Не в прошлом году. И не в прошлую пятилетку. Наступила пора прозябания тех, кто не мог устроиться на работу. Едва лесопункт распался, каждый второй оказался без дел. Исключение составляла комплексная бригада, уезжавшая время от времени в лес на вахту. Заготовлять, трелевать, отправлять древесину туда, куда повелит разнарядка из «Лесбумпрома» - всем этим циклом командовал Михаил Петрович Трофимов. Одновременно он регулировал вывоз того неучтенного леса, который сбывал наезжавшим в их Еловец представителям разных коммерческих фирм. Михаил Петрович знал людей своих хорошо. Допускал к потаённому бизнесу 38

самых надежных, кто свой нос не сует не в своё. Вальщик, трелевщик, шофер лесовоза - вот три фигуры, которые делали то, что прикажет им он. Чаще всего становились ими Саблин, Сажин и Ваня Чечулин. Деньги шли в карман Михаила Петровича косяками. Было их много. За какиенибудь полгода обзавелся он новенькой «Нивой» и носился в ней по поселку как черт, пугая пенсионеров. Михаил Петрович, хоть и сумбурно, но сознавал, что стал мошенником маленького масштаба, что, угнетая своих подчиненных, ведет себя слишком смело и многим рискует. Знал, что его за глаза ненавидят, в глаза же к нему - с пристойностью и улыбкой. И это устраивало его. Главное, думал он, оставаться на должности, чтоб никто никогда с нее его не спихнул. Потому что без должности быть ему, как и в юные годы, снова безденежным и безликим. Но пополз по поселку слушок: дескать, наше начальство путает лес государственный с лесом личным, и что об этом известно уже в департаменте, и оттуда вот-вот нагрянет с проверкой контроль. Слухам Трофимов не очень-то верил. И все же решил от греха отойти. Росчерком ручки по документу все неучтенные бревна вывел в учтенные, а добытчикам леса, работавшим на него, посоветовал отдохнуть до тех пор, пока не найдет для них нового дела. Непривычно и странно видеть в центре поселка средь бела дня возле закрытого клуба отдыхающих мужиков. Сидят на скамье с прочно поставленными ногами в горячих резиновых сапогах. Курят и не торопятся никуда, убивая ненужное время. - Ну, куда мы теперь? - А прах его знает. - Хоть выходи на большую дорогу... Унылее нет человека, оставшегося без дела. Какое-то время Саблин ходил по поселку, справляя шабашки. Комуто распилит дрова. Кому-то выправит баню. Потом и шабашить не стал. За-

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ манил к себе дедовский хутор, где у Саблина были уже и собственный домик, и огород, и маленькие постройки. Впервые сюда он пришел четыре года назад. В ту пору с работой, как и сейчас, было прескверно. И вот как-то вечером, размышляя о том о сем, неожиданно вспомнил старого Елизара. Вспомнил со слов своей матери. Та когда-то рассказывала ему о нем, и о бабушке Варе, и об отце, и чуть-чуть о себе. Рассказывала с такой стеснительно-кроткой улыбкой, с такой жалостью и любовью, как если бы все они были живы и скоро встретятся для того, чтоб никогда друг с другом не расставаться. Думы, думы... Они-то и стронули Саблина с места, толкнули его за пять километров на бывший дедовский хуторок. Сначала сбродил он туда просто так. Ознакомиться, присмотреться. Потом явился с бензопилой. Здесь, как в запрятанном государстве, где струилась спокойная Ляля, в бегущие воды которой смотрелись с крутобережья осины и елки, Саблин вытвердил для себя: «Коли нет работы в поселке - тут ее будет невпроворот...» Саблин дернул пускач. И пила, как ругаясь, взломала застойную тишину. Роняя первую из осин, он уже знал, что будет здесь ставить свой дом. И место расчистит для огорода. И дорогу прорубит сюда через лес. Пластался он целый день. Перед тем как пойти в Еловец, вскипятил на костре кружку чая. Кружка и раньше была его спутницей в переходах, которые он совершал по лесам, заготовляя на недорубах тот самый лес, который значился неучтенным. Кружка была литровая, и он варил иногда в ней похлебку, но чаще всего заваривал ягоды, листья и стебли, которые были всегда под рукой. Пахло щепками и рекой. В прореди елок за Лялей, как золотистые пилы, порхали полотна вечерних лучей. Саблин уселся на спиленный пень. Взял кружку с чаем, поставил, как башенку, на колено, и стало ему комфортно, будто сидел не на вырубке, а в хоромах, где на

№1/2011

десерт подают душисто заваренный чай. Было спокойно, и в голову, мягко пьяня ее, лезло былое. Кто он такой, Вениамин Алексеевич Саблин? Внук хуторянина Елизара, кого в 30-м году приписали к кулацкой верхушке и вскоре отправили по этапу куда-то на Воркуту. Виной тому было разросшееся хозяйство - две лошади, три коровы, десяток овец. Были заводец, где из берестовой скалины гнали деготь, своя маслобойня, мельница на реке, теплая, с печью, столярная мастерская, в которой хозяин по зимней поре мастерил на продажу осиновые долбленки, плел еще из нащепленной драни корзины и бураки. За Елизаром явились в позднюю осень, когда с берез отлетали последние листья. Увезли в его же собственном тарантасе. А хозяйство с живностью, домом, постройками и полями передали колхозу. Жене арестанта, еще не старой, в зрелых летах Варваре Ивановне Саблиной, жить на хуторе воспретили. И она с восьмилетним сынком Алешей, будущим папой Вениамина, перебралась в Еловец, где им выделили жилье в пустовавшей избе, хозяин которой, тоже попавший в число кулаков, бежал неизвестно куда и назад не вернулся. Как и многие вдовы, оставшись без средств и кормильца, Варвара Ивановна стала ходить с топором на делянку. Десять лет обрубала сучки. Сын Алеша рос с добрым сердцем и с годами стал для Варвары Ивановны в помощь. Мать не могла нарадоваться тому, что сынок вышел весь в своего отца - крупно скроенным, сильным и работящим. Вскоре стал он ходить в лесосеку. С топором и лучковой пилой. Возвращался домой только после того, как выполнит норму. Такое ценилось и ставилось даже в пример. Появились в доме достаток и деньги, на которые были куплены самовар, медный бак для воды и иссиня-серый, военного кроя, с двумя накладными карманами китель. Жить бы так им и впредь. Да вмешалась война. Алексея призвали. Возвратился в поселок он в 45-м. Вар39

ПРОЗА вару Ивановну не застал. Умерла. В том же памятном 45-м Алексей женился на дочке бухгалтера лесопункта, миловидной, с робким характером, крайне стеснительной Катеринке. Здоровьем Катя не отличалась. Пять раз приносила она детей, и все они, не успев встать на ноги, умирали. И только последний, шестой ребенок, радуя мать и отца, оказался живым. Маленький Веня рос крепким, ничем не болел, ничего не боялся и стал для родителей баловнем и утехой. Однако век у родителей был недолог. Отец работал в лесу на валке и однажды не уберегся. Комель спиленной им осины, спрыгнув с пня, развернулся и, падая, с маху ударил вальщика в грудь. Больница спасти лесоруба была не в силах. Веньке было в ту пору четыре года. И Катерину, до этого не работавшую нигде, вынудило пойти в контору просить какой-нибудь работенки. Без специальности женщина в лесопункте годилась лишь на подхват. Потому и катала она по слёгам пиловочный лес или пни корчевала под лесовозку, в лучшем случае, отгребала с путей пилорамы кору и опил. В 40 лет сорвала на спине становую жилу. Поболела неделю и отошла. Саблину было тогда 14 лет. Один-одинешенек в целом мире. Куда ему было деваться? Разумеется, в лес. Костер потухал. Саблин не стал его оживлять. Ельник за Лялей, качая макушками, шел и шел куда-то на юг, пока не смешался с мреющим горизонтом, откуда, подкрашенная закатом, летела веревка красных гусей. Давно ли Саблин шумел здесь пилой, одно за другим укладывая деревья, под которыми млела когда-то живая земля, отвоеванная у леса старательным Елизаром. И вот вместо леса - зеленая луговина, на краю которой, как парус, белел поставленный теремок, уставясь веселыми окнами на реку, где, усевшись на кряж, как матрос, проплывал дерзкий ястреб-тетеревятник. Четыре года ушло, чтобы выполнить эту картину. Саблин здесь ночевал и 40

дневал. Там, в Еловце, была у него зависимость от работы. Здесь же не он от нее зависел, а она от него, потому и справлялся он с нею радостно, как художник, отдавая работе весь пыл. Иногда приходила сюда Зинаида. Помогала сажать огород, собирать в лесу рыжики и бруснику. В дни ее посещения Саблин испытывал скрытую нежность, и было ему желанно видеть чистое, как у девушки, без морщин и дряблых пометин лицо и ладно сидевший на ней сиреневый джемпер, под которым, как белка, пряталась чуткая грудь, слышать, как она говорит, нажимая на «о», поправляет рукой прядку светлых волос, отправляя ее с невысокого лба куда-то за шею. Перед сном они отдыхали на лавочке около дома. И раскладывали, как карты, мечтательные слова. - Заведем корову, а может, и лошадь, - планировал Саблин. Зинаида не убавляла: - Можно и поросенка. А еще бы лучше гусей. Они вольную воду любят. Вон тут сколько ее! Саблин млел: - Сад разведем! - С цветами! - млела и Зинаида. - Заберемся сюда на целое лето! - Вместе с сынками! - Да, с сынками. И будем жить припеваючи. Зинаида смеется: - Как кулаки! - Нет! - не согласен Вениамин. - Кулаков выселяют. - Но это раньше! При Сталине! - поправляет его Зинаида. - Что ты, Веня! В наше-то время? Это же дикость! - Может, и дикость. Это я так, не подумав... - Саблин покладист и добродушен. Очень рад, что жена у него с мозгами и знает не хуже его, чем живет сегодня простой человек, надеясь в первую очередь на себя, а потом - на идейных вождей и уж в крайнем случае - на начальство. Как всегда, провожал Зинаиду Вениамин рано утром по светлой росе. Провожал до бетонки, которая шла от

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ поселка к райцентру. Тут Зинаида одна уходила домой. А Саблин - обратно на свой хуторок. Здесь, как в очереди стояли, постройка бани, обшивка сарайки, устроительство хлевушка. Бревна для этого разноделья были ошкурены и лежали на берегу в штабелях, подсыхая на солнцепеке. Главный строительный материал - осина. Ее тут не вычерпать, как и море. К тому же была она прочной, легка в обработке, способна служить сорок лет, хоть в стене, хоть в крыльце, хоть в крыше, хоть в огороже. Хорошо, когда руки сами хватаются за топор. А топор, словно желна на старой сосне, долбит и долбит, погружаясь в плоть податливой древесины. Поглядеть на строителя в эту минуту - значит увидеть его переломные брови, под которыми светятся жарким азартом чуть прищуренные глаза, обегавшие сразу все то, что делает мастер сейчас, и все то, что будет делать через минуту. Не только домик над Лялей, но и забор, и сам огород, где росли лук, морковь, огурцы и свекла, обустраивал Саблин с доброй душой, готовясь обрадовать всех, кто будет сюда приходить, как на праздник. А приходить, он уверен, будет и Зинаида. И сын его Юрка. «И пасынок Вовка», - чуть было не вымолвил про себя и вздохнул, сожалея о том, что не может думать о парне теплее. Сколько раз он пытался наладить с ним сносные отношения! Даже брал специально на дедовский хутор. Неделю ходили они втроем. Отец, сын Юрка и пасынок Вовка. Вовка низенький, но широкий, с большелобым лицом, на которое нет-нет и выскочит что-то в себе скрывающая усмешка, а в ней, как в норе, тайно прячущийся подвох. Юрка, хоть и моложе братана на год, ростом был его выше, худой, с поворотливой шеей и очень живыми доверчивыми глазами, в которых таяла синева. Юрка старался работать как взрослый. Бензопила и топор в руках его не скучали. Вовка же, словно с надрыва, что бы ни делал, все неохотно, и вид при

№1/2011

этом понурый и злой, будто его завалили работой и он от нее изрядно устал. Саблин терпел. Лишь однажды, не выдержав, рассмеялся: - И в кого ты, Вовка, эдакой бубень? - Не в тебя! - огрызнулся большак. - А в отца своего! Саблин так и поник. Пасынок больно ударил его, попадая в ранимое место. И ответить на это ничем он не мог. Мальчик был - не подарок. Обидчивый, нервный, он давно затаил на Саблина злобу, ибо знал, что тот ему не отец. Как и жена, Зинаида, Саблин скрывал от пасынка то, что его настоящий отец был в бегах. И знать, что Саблин ему не родной, было, конечно, парню не надо. Но нашелся сторонний, с улицы, язычок, кто открыл недоростышу эту правду. Саблин старался не обижаться. К тому же он очень хотел пробудить у пасынка интерес хоть к какому-то ремеслу, хоть к какому-то делу. Однако Вовке этого было не надо. Как был он скучающим в первый день прихода на эту стройку, так скучающим и остался. Саблину было обидно. Ведь не работы он требовал от ребят. Со всеми делами здесь справится он и один. Любопытства хотел он для них. Любопытства к той жизни, которая в них и около них. Без любопытства может лишь бросовый человек. «Неужто Вовка такой? Неужто беспутко? - печалился он. И тут же радовался за Юрку: - Ничего ведь не заставляю. А гляди, как он шьёт топором! Руки, право, бегом! Видно, парень в меня... А Вовка? Тоже, значит, в отца? Угрюм. Слова клещами не вырвешь. Молчит, как бирюк. Зато к ночи повеселеет. Потащится к уличным отморозкам. Дом для него - тюрьма. А улица - воля. А что в этой воле? Побранки, рысканья, свист и хохот. Словом, поиски приключений». Саблин не удивился, когда увидел, что Вовка тюкает топором по бревну так, как если бы собирался сломать топорище или ногу себе подрубить. Он подошел к нему. Отбирая топор, показал на осиновую опушку: 41

ПРОЗА - Сходи-ко лучше в болото. Моху надергай! Забрав пару белых мешков из-под сахара, Вовка нехотя двинулся в лес. И пропал. Часа через два, поставив с Юркой стропила на баню, Саблин отправился на болото. Ста шагов не прошел, как увидел пасынка, распластавшегося на кочке. - Спишь, как чупа! - присвистнул и, плюнув в сердцах, возвратился назад. А после обеда заставил Вовку убрать из-под тесаных бревен щепьё. Вовка только и сделал, что наклонился. И сразу отпрянул, словно увидел на взъеме ноги налезавшую на него лесную гадюку. Даже спнул сапогом, как бы стряхивая ее. - Чего еще там? - потребовал Саблин. - Скакухи! - Вовка зябко поежился, показывая на двух серых с прозеленью лягушек. Больше Саблин его ничего не стал заставлять. Усевшись в светлую тень от дома, прищурил глаза. Невдали, над макушками елок, как чья-то потерянная душа, маячило рыхлое облачко, уплывая сквозь марево к Еловцу. Методично и сочно тюкал топор - старается Юрка. И выплеск воды от летящих ракушек - тоже старается, только Вовка, не зная, куда девать себя от безделья. До вечера было недалеко, и Саблин прошелся по берегу до опушки, где скрылся в молоденьких елках, и обомлел, увидев такое нашествие мелких маслушек, что встал, чтобы их не топтать. «Пусть порастут еще ночку. Утром приду». Ребят он отправил домой, в Еловец, а сам задержался. - Скажете мамке: завтра грибов на жарево принесу, - сказал им вдогонку и поспешил с длинной удочкой к темному омуту под обрывом. Здесь, шагах в сорока от крыльца, где дышала прохладой даже в жару трехметровая впадина Ляли, Саблин редко когда не вытаскивал крупных лещей. Эти лещи и стали подспорьем в семье, особенно в те незавидные дни, когда у них не было денег. 42

Облака над рекой. Плывущая с суком, как с рогом, сухая кокора. Берега с нырнувшими в воду колоннами елок. Сколько здесь неосвоенного, глухого! Клюнуло. Поплавок повело, потащило вдоль берега. Саблин, как это делал тысячу раз, дернул удочку вверх и сразу почувствовал тяжесть сопротивляющейся добычи. Чтобы лещ не ушел, поднял его серебристую голову над водой, и тот поперхнулся от воздуха и затих. Рыболов спокойно вывел его на берег. За какойнибудь час клюнуло трижды. Три леща серебрилось на берегу. Вечер сгущался. И поплавок уже был еле виден. А Саблин сидел и сидел, не смея расстаться с тихой рекой, на которую опускалась погожая летняя ночь, принося с собой, как из сказки, небывалых размеров луну и покрытое тайнами звездное небо.

5 В Еловец Саблин выбрался к вечеру нового дня. Задержали маслушки. Было их густо, и все одинаково мелкие, как монетки. Часа три собирал, наполняя просторную, в пять крупных дранок корзину. Зинаида была довольна. - Все-таки ты у меня добытчик! - говорила, раскладывая грибы. Саблин сидел за дымящимся супом. Ел с аппетитом и улыбался. Было ему хорошо. Зинаида то уходила куда-то на двор, то приходила. Приходила, как вынырнув из лучей, вся уютная, светлая, с высоко посаженной головой, аккуратно спеленанной красной косынкой. Усталость после пяти километров дороги с ношей давала знать о себе. Но прошла какая-то пара минут, и усталости нет. Саблин вглядывался в свою нестареющую супругу, поднимаясь душой, и думал: «За что же Бог меня удостоил такой жены? Красивая, что тебе верба в мае». Потом они оба взялись за грибы. Высыпанные на стол, они пугали своим количеством. Слишком много и слишком долго с ними возиться, снимая с каждой маслушки скользкую оболочку. Однако грибы были первыми в это лето. Очень

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ вкусны. И можно было их жарить и парить, и даже готовить из них консервы. Так что стоило покорпеть. Саблин расспрашивал: - Как тут у нас на поселке? Все так же? - Все так же. - О работенке какой-нибудь там не слыхать? - Не слыхать. Зинаида была одета хотя и в опрятный, но старый халатик. Денег не было на обнову. Она, как и муж, была сейчас без работы. Хорошо, что держала трех коз. Молоко от них продавала приезжавшему через день из города на своем «Москвиче» пожилому ветеринару, у кого болела жена, и он брал его как лекарство. На эти деньги пока и жили, и то покупая один только хлеб. - Как сынки-то тебе помогали?- спросила она. - А как иначе, - ответил Вениамин, только вот Вовка чего-то не слушается меня. - Да и меня слушается не боле. - Переходный возраст? - Может, и переходный, - Зинаида сняла косынку. Повела тонкой шеей. Прошлась, поправляя, ладонью по волосам. Но те упрямо вернулись назад, развалив себя на два края. Этот развал волос и эта тонкая шея, выражавшие муку хозяйки, не знающей, как уйти от безденежья и забот, задели Вениамина, утяжеляя в груди дыхание, и он почувствовал сердце, в которое, как иголка, впилась заострившаяся тоска. - Кто из него получится, право, не представляю, - добавила Зинаида. Саблин слушал жену, опустив глаза на свои ходившие по столу с перочинным ножичком крупные руки, точно искал в них, как в книге, необходимый ответ, который бы мог Зинаиду утешить и успокоить. Но ответ, как нарочно, не открывался. И он страдал, принимая душой обеспокоенность Зинаиды. - Связался с Матвейкой Оболиным, а тот из колонии вышел. Научит не делу. - Да, - выдавил Саблин, - надо бы как-

№1/2011

то с парнем покрепче. Поговорить, чтоб пробрало до селезенки. - Не говоркой он у нас. - Это дома такой, а на улице - бубен. - Как бы чего худого не натворил, - задумалась Зинаида. - Вон дедко Рома жалуется. Уходил в магазин. Дверь закрыл на батог. И ходил-то какой-нибудь час. А вернулся - в квартире ровно Батый побывал. Всё перевернуто. Литра водки была не стало. Медали и орден Отечественной войны хранил в шифоньере - их тоже как сдуло. Это наши мазурики эдак его. А первый мазурик Матвейко Оболин. А где Оболин, там и наш охломон. - Ну, это еще неизвестно, - сказал неуверенно Саблин, забывая о том, что супруга бывает крутой, когда ей в разговоре не уступают. - А то, что наш сын домой возвращается только под утро и только пьяным, - тебе известно? - вспылила. Вениамин растерялся. - Ты это чего? Это серьезно? - Ты там, на хуторе, как отшельник, не знаешь, поди, и того, что Вовка с Юркой уже подрались! - Ёр-кородёр, - обдивился Вениамин. - С чего бы такое? - С того, что Вовка тебя при Юрке эксплуататором обозвал. Вот и сцепились, как два волчонка. Один за тебя, другой на тебя. Еле их разняла. Саблин чуть было не улыбнулся. Изза чего в расстройство входить? Такая мелочь. Подумаешь, пасынок обозвал. Да и прозвище, право, совсем пустое. Сколько их, этих прозвищ, он получил на своем веку! Как его только не обзывали - Саблей, Еловым фашистом, Извергом, Лютым и даже Ельцинским пнем! И Юрке бы тоже не надо на это сердиться, тем паче бросаться с боем на брата. Но чего уж теперь? Проехано. Все забыто. Грибы были все, наконец, очищены и помыты. И Зинаида взялась за рыбу. Чего-чего, а готовить разные кушанья, даже деликатесы, супруга умела. Не зря какое-то время она служила в столовой поваром, и все блюда ее были на славе как самые-самые, без которых, пожалуй, 43

ПРОЗА уже и нельзя. Но столовая в пору развала орсовского хозяйства долго не продержалась, и Зинаида осталась без дел. Верней, без зарплаты, так как дел, когда оказалась вне службы, не убавилось у нее. Даже стало их больше: надо было изобретать из почти ничего все то, что годилось бы на еду, на обувь и на одежду. Это качество русской женщины выправлять жизнь семьи за счет сил своих, своего характера, обаяния, расторопности и уменья умиляло Вениамина. И он сам старался, как мог, помогать супруге своей в том, чтоб им обязательно выжить и даже жить, не завися ни от чего. Потому он и был всегда начеку, когда дело касалось работы, или ягод с грибами в лесу, или рыбного клева на Ляле. Зинаида пошла встречать своих Марту, Калину и Куклу, которые вместе с другими козами Еловца паслись на вырубках за поселком и теперь по непозднему вечеру возвращались домой. Саблин тоже пошел. С крыльца уже бросил жене вдогонку: - Ребята-то где у нас? Чего-то не вижу? - Один шляется где-то, второй - в козьем стаде, - ответила Зинаида. - Пастуши-ит? Уж не Юрка ли? - Он! Саблину слышать такое приятно. Юрке 16-й год. И на! Взял и сам отыскал себе работенку. «Это он ради нас. Чтоб помочь Зинаиде и мне. Принести в дом собственную копейку. Так когда-то делал и мой отец. Да и я через это прошел. Порода. А в породе - фамильная кровь. Притекает из древних времен. Ведь когда-то текла она в дедушке Елизаре. После - в бате моем. А сейчас она, значит, во мне и в моем кровном Юрке...» От приятных раздумий Саблин мягко расслабился, подобрел. Проводил теплым взглядом одну за другой всех троих желторогих, с бородками, коз, за которыми шла, играя веточкой, Зинаида. Ей доить еще их и поить, заставать в хлевушок и давать, глядя на ночь, траву. «Скоро я вас на хутор, на нетронутый травостой», - думал Саблин, спускаясь с крыльца. В калитке он встретился с Юркой. В 44

джинсах, засканных до колен, без рубахи и майки, весь коричневый от загара, с лицом быстрым и возбужденным, был похож он на юного футболиста, который только что отыграл с ребятами матч. Саблин хлопнул его по плечу: - Откуда, парнище? - С поскотины! - О-о! Пастухом, что ли, там? - Подпаском! - И как тебе работенка? - Самое то! В стороне, где мостки, послышался грохот, точно кто попытался взломать забор. Да это Антонов! Маленький, седенький, с чемоданом, который грохнулся о забор оттого, что хозяин его споткнулся, едва и сам не упав на мостки. Саблин свесела: - Василий Львович, не в город ли уезжаешь? - В город! В город! - блеснув вставными зубами, зычно, как прежде, когда работал мастером леса, откликнулся старикан. - На автобус бегу! Как бы не опоздать. - Он наклонился за чемоданом, поднял его и, краснея лицом, потащил, как невольную ношу. Отец с сыном переглянулись. Поняли сразу друг друга без слов. Саблин махнул Антонову, мол, пока, будь здоров, счастливой тебе дороги, а Юрка, вежливо улыбаясь, взял у старого чемодан и пошел рядом с ним к автобусной остановке. До автобуса далеко. Весь поселок надо пройти. Юрка, сломавшись в поясе, тащит окованный на углах белыми бляшками чемодан. Антонов еле за ним успевает. Автобус тут же и трогается в дорогу, едва Антонов забрался в него, принимая из Юркиных рук чемодан. И тут откуда-то из-за трактора, что стоит истуканом здесь целую пятилетку, качнулась стайка шнырливых ребят. Каждый с бутылкой дешевого пива. А Матвейка Оболин - с двумя. - Кто он будет тебе? - спросил у Юрки Матвейка. - Никто. - А чего чемодан-то ему ты нес?

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ - Так. - Он чего? Попросил тебя? - Нет. Тяжело ему, вижу, вот взял и понес. - А заплатил он тебе? Дал хотя бы на пиво? - Не-е. Тут и Юркин братан выделился из стайки. Тычет бутылкой в сторону Юрки: - Он у нас кто? Тимуровец! - и смеется. Смеются и все остальные, радуясь случаю поглумиться над неотесанным простачком. - Так ты тимуровец, в самом деле? подхватывает Матвейко. - Никакой не тимуровец! - сердится Юрка. - Тогда почему ты его не хряпнешь? Матвейка показывает на Вовку. - За что-о? - изумляется Юрка. - За то, что он тебя тимуровцем обозвал! - Очень-то мне это надо пачкаться о него. - Он - трус! - Вовка делает к Юрке заносчивый шаг. - Боится, что я рассыплю его о трактор, как эту вон склянку! - И взмахом руки отправляет бутылку туда, где стоит развороченный трактор. Звон расколовшегося стекла на какую-то долю секунды поверг всех в смятение, а потом и в восторг. Вовку схватили, подняли на руки, как героя, и стали подбрасывать вверх. - Поди, пока цел! - Матвейко взглядом отправил Юрку домой. - Сейчас недосуг! После с тобой разберемся! Катись! Юрка ушел с ощущением человека, которого так и так должны были бить, однако не били, и стало ему от этого гадко. Словно его проверяли на прочность и он проверку не выдержал до конца.

6 Стайка юнцов, не имеющих ни профессии, ни желания, чтоб чему-нибудь научиться, слоняется по поселку туда и сюда. Украдут у кого-нибудь бензопилу или плотницкий инструмент, продадут на сторону за бутылку, выпьют и снова

№1/2011

рыщут, как бобики, по поселку. Могут слить и бензин у машины, если хозяин оставит ее без присмотра хотя бы на десять минут. Могут в проулке подкараулить кого-нибудь из не местных, кто здесь проездом, и отобрать у него сумку или портфель. Будущего у них нет. Да оно и не надо им. Потому что будущее заставит задуматься: как жить дальше? Без лишних раздумий шагают они по жизни, не понимая, что плохо, а что хорошо. Могут избить человека не потому, что он сделал для них что-то очень худое. Избить просто так, без умысла и без цели. И этим отметить свое присутствие в этом мире как недалеких, но вредных и даже опасных юнцов, которых надо остерегаться. Сын Зинаиды Вовка именно в эту компанию и попал. Шел ему 17-й год. Кое-как на тройки и тройки с минусом одолел восемь классов. Дальше учиться не стал. И вот с такими, как он поворотливыми шнурками почувствовал волю и злое желание портить, гадить и разрушать. - Зря братанчика отпустили, - сетует он, сжимая с досадой мстительный кулачок, - надо было хотя бы пинков ему надавать! - Успеем! - смеется Матвейко. - Теперь покумекаем о другом! Чего бы хотелось тебе и тебе? - тычет пальцем на развалившихся около трактора, в травке снулых подростков. - А-а? Думайте, думайте, остолопы! - Горла промочить! - угождают ему. - А митьки? Хотя бы сто рэ? Имеем? Денег не было у ребят. И тогда Оболин командует: - Туда, где есть Ваше, а будет Наше! За мной! Это было одно из любимых занятий маленьких хулиганов. Собиралось их до 15 человек. И бежали по темным улицам Еловца, наводя на каждого встречного страх, да такой, что от них шарахались, как от духов. Засадку делали около магазина. Шаря глазами из темноты, дожидались, когда 45

ПРОЗА откроется дверь и выйдет с продуктами покупатель. Бросались стаей и, вырвав из рук тяжелую сумку, таяли, как невидимки, оставив ограбленного ни с чем. Сегодня они грабанули дедушку с клюшкой, который с пенсии разжился пятью бутылками водки (брал ее сразу на месяц), и вот, опрокинутый к штабелю ящиков за крыльцом, поднимается на колени, шарит ладонями по траве, куда упали очки и клюшка, и, не найдя ни того, ни другого, встает и гортанным голосом, со слезами: - Это чего такое-е? За что-о? А недоростыши снова бегут за своим вожаком, правясь туда, откуда явились. Им вольно, весело и забавно, и каждый себя ощущает завоевателем скрытого сумерками поселка. Возле старого трактора, где поросший кустами и дикой рябинкой пустырь, ставший для юных налетчиков станом, устроили пир. Сидели кружком, в центре которого врыта в землю канистра, а на ней, как на троне, их расхристанный предводитель. Оболин открыл замочек хозяйственной сумки, свалил оттуда водку, хлеб, сигареты и мыло. Мыло тут же швырнул куда-то к дороге: - Покупают, чего не надо! А где, извините, лук? Перышки, перышки лука? На закусь? Тут же двое мальцов, кого он выделил взглядом, рванули к ближайшему огороду. Пили из горлышка. Сразу из всех бутылок. Оболин после второго глотка спросил, обращаясь ко всем: - Кто в поселочке-то у нас самыйсамый богатый? Захихикало из травы: - Михаил Петрович Трофимов. - Вот его мы и грабанем! - А когда? - Не сегодня. Сегодня он дома. Да и мы подустали чуток. Вот когда на своем «Мерседесе» увалит в райцентр, тут его и почистим. Харлам? - Чё? - откликнулось из-под ивы. - Ты у нас очень глазастый. Дашь сигнал о его отъезде! 46

- Лады, - согласился Харлам. - А ты, Волчонок, - Чечулин вытянул руку к сидевшему рядом с ним головастому Вовке, - скажи еще раз, сколько до вашего хутора метров? - Пять километров. - И чего, говоришь, там такое, абы нам пригодиться могло? - Бензопила, спиннинг, удочка, два топора... - Не густо. Да ладно. А фатер твой где? - Здесь, в поселке. Сегодня приперся. И там никого сейчас нет. - Значит, завтра туда! На Вовкину дачу. Собираемся в 10 утра. Поняли, оглоеды? Вовке как никогда умилительно и блаженно. Сам Оболя обходится с ним, будто равный. И вообще ему нравится то, что сейчас он в компании ухорезов и играет в ней важную роль, уступая в первенстве лишь Оболе. А ведь было когда-то все подругому. Помнит Вовка колхоз. Это было, когда он учился в четвертом классе. Был он мальчиком образцовым. Уважал дисциплину и делал все, что его заставляли те, кто был опытнее и старше. Приехав в тот день со своим четвертым в колхоз, он готов был работать много и честно, поднимая в поле льняную тресту. Класс разделился на две половины. У девочек, хоть и не бойко, но дело пошло. У ребят же - застопорилось. Накидав под себя побольше тресты, они отдыхают. Час лежат. Полтора... Наконец, кто-то из девочек строго кричит: - Хватит валяться-то! Вон председатель едет на мотоцикле! Встал лишь самый сознательный, он, Вовка Саблин. Стал наклоняться и ставить льняные султанчики, не обращая внимания на остроты, в которых старательно изощрялись его насмешливые дружки. - Зря стараешься! Все равно о тебе не напишут в газету! - Вовчик, кончай! А то мослы свои надорвешь! Вовка как бы ребят и не слышит. Однако работать стал напряженно. - Не выделяйся! - крикнули снова ему. И Вовка остановился. Стало стыдно

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ ему, что он выделяется, как показательный мальчик. Махнув на работу рукой, потянулся к дружкам, на ходу распинывая султаны, дескать, я не такой уж и образцовый - сам работаю, сам и ломаю. - Молодцом! - похвалили его лежебоки. Девочки той порой перешли на другую сторону поля. Подростки же все продолжали лежать. Наконец и лежать надоело. Встали. Поставили по снопу. По второму хотели. Да кто-то с кем-то схватился в дурашливой схватке. Работа забыта. Кто кувыркается. Кто хохочет. Свист, мельтешение рук. В воздухе - в клочья растерзанная солома. Со стороны поглядеть - дикариная пляска. Проходившая мимо старушка всплеснула руками: - Что же вы делаете, вражата? Для того, что ли, лен-от ростили, чтобы вы его - в грязь?! - У нас перекур! - гогочут ребята. - Тьфу, беспрокие! - возмутилась старушка. - Не шефы, а кабаны! Бесстыдники, право! Вред от вас, а не польза! И откуда такие берутся? Как не от матери родились! «Какой я был маленький и наивный, - думал Вовка, - не понимал ничего. Готов помогать был какому-то там колхозу. Где он теперь, тот колхоз? Да и все остальные хозяйства с их фермами и полями? Испеклись, как один. И верить некому стало. Разве отчиму моему, папе Вене? О-о, нет. Лучше уж буду я верить Оболе. С ним хоть не скучно. Да и делать не надо того, чего не хочу». Вовка тычет Оболина в бок: - Слышь, Оболя. А правда, что ты человека убил? Оболин треплет Вовку по голове: - Не человека. Всего лишь бомжа. - Он что, был с большими деньгами? - Какие там деньги. Не было их у него. Просто я проверял свою силу. Силу удара ноги. Я ведь боец. Знаю сотню приемов, как сбить человека с копыт. А этот, который загнулся, совсем дохляком оказался. И пнул-то его я всего пару раз.

№1/2011

- Пнул? - Не под задницу, не подумай. В голову, возле уха! А там, понимаешь, мозги. Он и затих... Оболин вдруг повернулся, схватил Вовку за уши: - Для чего ты расспрашиваешь об этом? - Тоже хотел бы, как ты, стать бойцом! Чтоб кого захотел, того и отделать! Оболин поверил, почувствовав в Вовке несостоявшегося злодея, кому действительно хочется стать таким же, как он. И это ему поглянулось - Сделаю! - твердо сказал. - Обещаю! Не бойсь! Я тебя к прабабушке не отправлю. Почему? Потому что ты нравишься мне! Быть тебе, Волче, головорезом! Таким же, как я! А может, и полютей! Отдыхала братва. Думали о запретном и о том, что когда-то будет праздничек и у них. И гулять они будут не так, как сейчас, не в сумерках около пыльной дороги, среди развороченных банок из-под тушенки и осколков стекла в измятой траве, а в престижном, с высокими люстрами ресторане, с податливодобрыми кралями на коленях и пить из рюмок французский коньяк. А пока... Да, пока в их мозгах шевелились лишь отблески чьих-то успехов и угрюмые наползи мстительных дум. Они ненавидели всех, кто их лучше живет, кто зарабатывает помногу, кто не ругается матом, не курит и начинает свой день не с выпивки, а с работы. Было поздно уже. Вечер вылился в ночь. Можно б было и по домам. Да тут невдали, где будка автобусной остановки, услышали тихие голоса. Парень с девой. Неместные. Оболин потряс обоими кулаками, чтоб все молчали и ждали, что будет дальше. Сквозь сумерки было видно, как парень лапал девушку за бока, целовал ее, прижимая к себе. И она его целовала. Потом он снимал с нее платье, поднимая его за подол куда-то к плечам, а она у него расстегивала ремень и лезла, лезла на парня, пока, наконец, не ушла под него. 47

ПРОЗА Матвейка не выдержал. И бегом, торопясь, - к автобусной остановке. Следом за ним - вся его шантрапа. - Красиво гребетесь! - крикнул Оболин. Будто от молнии осеклись парень с девой, оттолкнули друг друга ладонями и начали одеваться. - Правильно, - Оболин приблизился к парню, - брючки свои подтяни. И середыш закрой. Молодец! А теперь вон отсюда! Чеши! Молодого самца как и не было здесь. И дева хотела бы следом за ним. Да тут перед ней, как живая запруда, - орава похотливо-пьяных мальцов, хватают ее, кто за бедра, кто за плечо, кто за грудь. - Ребята! Не надо! Не трогайте! Отпустите! Оболин, самый высокий, спортивно сколоченный, сильный, проходит возле юнцов, облепивших со всех сторон деву, садится на лавку и голосом требующим и резким: - Венера Милосская! Несчастная девушка, плача: - Я не Милосская. Вы меня спутали с кем-то. - С жёнкой, наверно! - смеется Оболин. - Так как насчет этого? - Это чего? - Чтоб я на тебе поженился! - Сум-ма...сумашедший! - Ну, это уж слишком! - паясничает Оболин. - Ты оскорбила меня! При свидетелях! «Сумасшедшего» я тебе не прощу! Приведите ее ко мне! Ее развернули и привели, толкнули Оболину на колени, и он, сопя, набросился на нее. Девушка не кричала. Просто ей не давали кричать, закрыв рот несколькими руками.... После Оболина девушку брали, кто только мог. 15 юнцов истязали бедное тело. В воздухе плавал запах насилия и порока. Наконец, дева с привизгом рухнула, распластавшись на грязном полу. Оболин с циничной веселостью объявил: - Сеанс закончен! Кто мы теперь? 48

Греховодники! С чем вас, уважаемые окурки, и поздравляю! Кто-то ехидно хихикнул. Кто-то с кем-то переморгнулся. Кто-то сбегал до трактора, и вот уже мчался, неся две недопитые бутылки. Оболин был в центре. Ему показали на девушку, шевелившуюся в углу. - А эту куда? - Пусть одевается и уходит. Ты, Волче, - Оболин вытянул руку с бутылкой, - нако, глони и проводь ее к дому. На всякий случай. Чтоб не свалилась в канаву. Но девушка, кое-как запахнувшись в измятое платье, встала на зыбкие ноги, взглянула на всех, кто тут был, как на выходцев из страшной страны, и вышла из будки. - Будет молчать,- сказал уверенно Вовка. Оболин вздохнул: - Ты уверен? - Иначе развратницей прослывет, прорезюмировал Вовка. - А такая, хоть в золото наряди, замуж не выйдет. Так что нечего нам бояться... Было поздно уже. Ребятня, чуть пошатываясь, шла от автобусной остановки. Последними уходили Оболин и Вовка. Шли в обнимку, как два закадычных дружка, у кого впереди будет много таких вечеров, как этот, и они покажут себя, покажут бравыми фраерами, кого не только будут бояться, но и думать о них как о силе, способной, как гром, оглушить и подмять под себя. Сзади послышался топот - тяжелый и быстрый. «Не за нами ли это?» - подумали тот и другой. Обернувшись, оледенели. Шагах в тридцати, в обнимку с колом бежал по дороге седоволосый, в кальсонах, мужик, в котором признали они тракториста Ивана Ленькова, отца, получается, той самой девы. - Мотаем! - крикнул Оболин. И припустил, забывая о том, что он сильный, владеет приемами каратэ и каждого, кто на него замахнется, готов завалить. Вовка мгновенно отстал. Он уже слышал дыхание мужика и голос его, острый и напряженный, обещающий злую расправу:

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ - Испортили девку мою! Мразята! Да я за Лизу свою каждого порешу! Вовка бежал, чувствуя, как тяжелеют туловище и ноги. Дыхание сбито. А дом, где он мог бы спастись, далеко. «Папка! - вспомнил отца, которого дважды предал. - Ну, где ты? Скорей...» Суетясь, расстегнул верхнюю пуговку на рубашке. И вторую хотел расстегнуть... Кол, настигший его, перешиб позвоночник, и мальчик упал, зарываясь лицом в дорожную пыль. Иван Леньков был в неистовом гневе. Там, впереди, бежал, спасаясь, еще один фраер, кого он тоже не пощадит. Сердце его колотилось. Не выходила из сердца красавица-дочь. Учится в Вологде в институте. В Еловец приехала, чтоб пожить у родителей, вдоволь выспаться, отдохнуть. И на! Иван, как только увидел ее, всю уреванную, в пятнах и ссадинах на лице, в разорванном платье, с косо взбитыми волосами, так и понял все до конца. Он лишь мрачно спросил: - Кто? - Мальчики-отморозки, - с рыданьем ответила дочь. - А где это было? - В автобусной будке. Не одеваясь, в чем был, лишь засунув ноги в галоши, он метнулся за дверь. У крыльца задержался, пока вырывал из забора осиновый кол. Был Иван преждевременно поседевшим, среднего роста и средней комплекции мужиком. И бояться его, как громилы, казалось бы, было не надо. Но вышел он из себя, из того человеческого предела, за которым разверзлось само безрассудство, и он готов был на все. Понял Оболин свою обреченность. Понял с унынием и тоской, ибо видел, как Вовка на полном бегу упал под колом и больше не поднимался. Теперь такая же участь ждала и его. Пиво и водка, выпитые не в меру, связывали шаги, и он бежал, крупно размахивая руками, не уверенный в том, что сумеет уйти. Леньков клокотал: - Не уйдешь! Он видел перед собой зыбкий холмик

№1/2011

волос, тесно прижатые к голове мясистые уши и две лопатки спины, которые так и прыгали под рубахой, как два на берег выброшенных леща. И все-таки был Оболин быстрее. Перемахнув через складку кряжиков у дороги, он круто свернул к столовой, за которой теснились дровяники, а за ними и огороды. Леньков, досадуя, вывел руку свою назад, бросив кол, как копье. Спина у Оболина обломилась, и он споткнулся, но тут же судорожно вскочил и, как хорек, рванул зигзагами к огородам. Леньков угрюмо остановился. - Мразь! Все равно я тебя достану! И тебя и тех, кто обидел мою дочуру... Ночь. Несколько звезд на небе. И чьято собака. Она лаяла так настойчиво и уныло, словно хотела всем сообщить о случившейся драме.

7 Три дня плакала Зинаида. С той минуты, как Саблин поднял мертвого мальчика с пыльной дороги, понес его на руках, зашел с ним в квартиру и положил на длинный кухонный стол, чтоб приготовить его к хороненью, до этой, такой же печальной, когда обитый синей материей гроб опустили в могилу и комья земли застучали о крышку, и вскоре поднялся здесь глиняный холм, куда воткнули оструганный крест, обвесив его с обеих сторон искусственными венками, она находилась не столько в жизни, сколько возле нее, отказываясь поверить, что сын ее умер и что никогда уже больше она его не увидит, не выругает за шалость, не разбудит по солнышку, чтобы он, как и все, встретил новое утро, обещавшее будущее и жизнь. На похороны пришли братья Шурка и Ваня Чечулины, пожилая соседка Анна да Вася Сажин. Больше не было никого. Отпугивал слух, что малый с такими, как он, огольцами, промышлял грабежом, а теперь изнасиловал дочь тракториста Ленькова, за что так страшно и поплатился. Был безутешен в горе и Юрка. Мягкое сердце его не могло примириться с тем, 49

ПРОЗА что брат его выбыл из жизни, уйдя в страшноватый покойницкий мир. И Саблин страдал. Больше всего его досажало то, что он не сумел найти к парню родительского подхода, не отвел его от шпаны, не зажег настоящим делом.

8 На хуторок свой Саблин ходил каждый день. Иногда там и ночевал. На душе его было ровно. Но как-то по вечеру, на закате, сворачивая с бетонки, увидел блеснувшую бампером и стеклом роскошную иномарку, которая шла в его сторону, как с прогулки. «Кто такая? Зачем она здесь?» Тут и вторая машина ему навстречу. А в ней - Трофимов. Остановился около Саблина и сказал: - Работу даю. Гнать из бревен пиловочный брус. 50 рэ за штуку. Саблин знал, что такая работа ценилась в два раза выше. Понял, что разницу в сумме Трофимов оставит себе. Но что было делать? Другой работы никто ему не предложит. И он согласился, спросив: - Когда начинать? - Да хоть сегодня, мил-друг! Как готовить из бревен эти подрезанные пилой с четырех боков долгомерные брусья, Саблину было знакомо. Раньше их пилили на пилораме. Теперь же, когда ее продали за долги, обработчицей бревен стала бензопила. С ее помощью кое-кто в Еловце подрабатывал на шабашках, вырезая не только брусья, но и пластины для пола и даже доски. Саблин в этих делах был искуснее всех. В этот же день и вернулся он в Еловец. Хуторок подождет. Правда, смущали его машины. «Чего они тут искали? Или затеяли что?» Работал он за поселком, на эстакаде, куда бревна были завезены еще с прошлой зимы. В первый же день подготовил он двадцать брусьев. Как-то к нему подвалил, как всегда что-то знающий про кого-то Шурка Че50

чулин, работавший рядом подручным на кране. - А ты знаешь, кому этот брус? - деликатно осведомился. - Не знаю, - ответил Саблин, - какая мне разница. Лишь бы платили. - А я, едрена ворона, знаю. Боссу тут одному. Он где-то в наших краях подглядел шикарное место и будет ставить себе дворец. - Из этих брусьев? - Из этих! - Да мне что до этого, - отмахнулся Вениамин. - Ставь хоть четыре дворца! - Все дело в том, - улыбнулся Чечулин, - что эти брусья, все, как один, попадут в мои ручки! - С какой это стати? - С такой, что Трофимов меня, как бывалого плотника, ставит главным на эту стройку. И меня, и Вовку-крановщика, и лесовоз вместе с Ванькой моим! Все пихает туда. Так что, Веня, шуруй! Каждый брус - моя будущая работа! Дней десять Саблин работал на эстакаде. Домой возвращался лишь к ночи. Было неловко встречать Зинаиду с глазами, в которых стояла тоска, а в ней - беспрерывная дума о Вовке. Саблин умел забываться в работе. Ходил и ходил с заведенной пилой вдоль бесчисленных бревен. Брусьям своим он и счет потерял. Через день подъезжал на «КамАЗе» Иван Чечулин, забирая брусья на новостройку. В воскресенье Саблин взял передышку. «Рыжик пошел! Первый слой!» - понеслось по поселку. Народ так и хлынул к грибным островкам. У каждого были свои заповедные елочки и полянки, где рыжик рос каждый год. Саблин направился в хуторок. Там рыжик гнездился по старым выпасам около Ляли, и рос он в еловом подросте, где месяц назад стояли мостами маслушки. Сворачивая с бетонки, при виде прорубленной им дороги со свежими колеями от многих колес он невольно насторожился, почувствовав что-то недоброе для себя. А когда подошел к рас-

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ чищенной луговине, на краю которой стоял его теремок, то расстроился не на шутку. В другой стороне расчистки, куда бежали следы от тяжелых колес, он увидел выкладку брусьев. «Брусья-то вроде мои. Ну, конечно, - узнал их, приблизившись к ним. - Значит, Шурка не врал, когда говорил, что они попадут в его ручки. Кто-то из шишек решил стать соседом моим. Хочу ли я этого? Спрашивать не пожелали. Взяли и въехали, не церемонясь. Здесь жили мои старики. Их вытолкали отсюда. Насильно спровадили с их же земли. Но это тогда... Ад болотный. Чего же мне делать? Неужто смириться и жить с моим новым соседом? Ни я не буду его беспокоить. Ни он мне не будет мешать...» Саблин в лес не пошел. Не до рыжиков стало ему. Подобрав рюкзак, он зашел на крыльцо. На крыльце и перекусил, пожевав неохотно хлеба с соленым лещом. Сидел он долго, пытаясь взять себя в руки. Всматриваясь в завесь осиновых листьев, вдруг уловил рокоток приближавшегося мотора. Кто-то едет сюда. Трофимов! - узнал по синему цвету его пятидверную «Ниву», выплывшую из леса и с поворотом, сминая траву, по периметру огорода рванувшуюся к избушке. Михаил Петрович вылез из-за руля. Увидев Саблина, не поздоровался, но воскликнул: - Вот кто тут поселился! А я-то думал. Так, так! - голос его был не только громким, но и пеняющим, словно Саблин был перед ним виноват. - Милое дело! И на что ты рассчитывал, когда строительство затевал? - Жить, Михаил Петрович, - ответил Саблин. - А что такое? Трофимов прошелся по травке. Длинный в тулове, но короткий в ногах, с лицом строгим и затаенным, был он в эту минуту сосредоточенным, даже важным, как и всякий власть имеющий человек, кому доверили поручение и он его выполнит так, как надо. - Смелый ты, человече! Один среди леса - и не боишься? - начал Трофимов

№1/2011

издалека, еще не зная, какую тактику в разговоре было надежнее применить. - Кого бояться-то мне? - Верно, верно, - Трофимов присел на стоявший возле него березовый кряж, хлопнул ладонями по коленям и обдуманно улыбнулся, сопоставляя улыбку с несказанными словами, которые могут Саблина и расстроить. - А документ на поселение в эту местность, надеюсь, ты мне покажешь? - Какой еще там документ! - Саблин почувствовал, как в груди его зашевелилось и стало расти раздражительное волнение. - Нет документа! Трофимов сообразил, что тактику разговора он выбрал верно. Напролом, напрямую с Саблиным было нельзя. А вот так, исподволь озадачивая, чуть смущая его, в чем-то, может быть, и пеняя, можно было и укротить, поубавить в нем пыл и добиться того, что станет он выглядеть виноватым. Виноватый - значит послушный. Именно так Михаил Петрович и правил в своем Еловце, добиваясь того, чтобы все перед ним одновременно были послушны и виноваты. Лицом Михаила Петровича владела уже не улыбка, а легонькая усмешка, с какой было проще вести разговор, направляя его туда, куда надо. - Значит, ты самовольно сюда? - Именно так! По собственной воле! - Саблин! Саблин! Это же незаконно! Вениамин поднялся. Рукой, как слегой, вывел круг, забирая в него реку, чищенье, свой теремок и белевшие брусья. - Здесь когда-то жил со своей семьей и своим хозяйством мой дед! - Ну и что! - Михаил Петрович пожал плечами. - Если бы эту землю тебе передали в наследство - тогда бы другой разговор. Верней, никакого бы разговора. Живи бы тут - поживай. А так - извини. Саблин уже начинал заводиться. Чтоб прекратить затянувшийся разговор, недовольно спросил: - Чего хотите-то от меня? Михаил Петрович растолковал: - Эта земля имеет истинного владельца. Его права на нее охраняет закон. По51

ПРОЗА лучается, ты поселился в чужом угодье. За это можно и наказать. Мой совет: съезжай-ко отсюда. Да-да. Подобрупоздорову. Саблин внимательно посмотрел на Трофимова. На какой-то момент показалось ему, что сидит перед ним явившийся из былого сотрудник НКВД, почему-то одетый не в гимнастерку работников этой службы, а в современный серый пиджак, чуть раздутые на коленях серые брюки без стрелок и длинные, будто лодки, полуботинки с аккуратными бантиками шнурков. - Как это так съезжай? - спросил он недоуменно. - А дом мой куда? Постройки вон всякие? Огород? Михаил Петрович попробовал Саблина успокоить: - Поможем! Чего уж ты сразу заволновался. Выделяю тебе я для этого целый «КамАЗ». - Нет! Нет! - заупрямился Саблин. Столько сил во все это вложил! Столько времени! Столько жизни! - Компенсируем, - улыбнулся Трофимов. Покладисто улыбнулся, душевно, как другу, кого в ущербе он не оставит. - Сколько бы ты за это хотел? - Чего это сколько? - недопонял Вениамин. - Рублей! Скажем, тысяч пяток? Саблин почувствовал: то, что отсюда он должен съехать - уже решено. И решил это тот, кто здесь ставит дворец. А Трофимов, видать, у него в услуженцах и сделает так, как сказали ему. - Так пяток, говоришь? - принахмурился он. Трофимов, чья грудь была оттопырена от лежавшей в кармане его пиджака стопки денег, которую дал ему Парамонов на то, чтоб хозяин избушки съехал отсюда, не обижаясь, повел, как ни в чем не бывало, расчетливый торг. - Ну, давай тогда десять тысяч! Вениамин промолчал. - Ага! И этого мало! Пятнадцать! Грустно стало Вениамину. Повернулся к реке. Брови свесились, как две 52

стрехи, а в запавших глазах тускло высветилась обида. - Ты меня, Михаил Петрович, выселяешь, как кулака. А ведь я работаю на тебя, как батрак на скупого хозяина. Или тебе и этого мало? - Но! Но! Тоже не забывайся. Батрак... - А еще спрошу, - перебил его Саблин, - перед кем прогибаешься? Перед этим, кому на моей территории ставишь дворец? Он, наверно, тебе хорошо заплатил. И ты дал ему слово, что выпинаешь отсюда и меня, и мой дом, и мое хозяйство. - Так и будет! - Трофимов поднялся так резко, что кряжик под ним зашатался и, падая, покатился к реке. Пятидверка стояла рядом, и Михаил Петрович уселся в нее. Завел. Решительно развернулся и по ходу движения высунул голову, чтобы сказать: - Даю тебе ровно два дня. Разбирай свой шалаш - и со всем барахлом в Еловец! Там устраивай дачу... Уехал Трофимов, как инквизитор, которого надо остерегаться, ибо в любое время он мог возвратиться и выгнать Саблина с хуторка. Скверновато было у Саблина на душе. Чтоб отвлечься от черных думок, выкурил парочку сигарет, выпил кружку воды и занялся хозяйственными делами. И стало ему чуть спокойнее, даже бодрее, когда он отправился в огород, повоевав там с лютыми сорняками, когда, позванивая ведром, спустился к Ляле за холодянкой... И даже сейчас, когда отдыхал, вытянув ноги с порога домика на крыльцо, ощущал себя так, как если бы кто-то хотел ему выразить благодарность, а он на это лишь слабо отмахивался рукой и застенчиво улыбался. Там, над Лялей, где мирно лохматился ельник, летали клесты и падали друг возле друга вечерние тени, вставала луна, немая и красная, как фантастический глаз, который рассматривал землю, чтоб подарить ей свою неземную печаль. И чем выше луна поднималась, тем темней становились леса, а река

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ зеленела, и на самой ее середине, будто рыбья спина, серебрилась игривая рябь. Сейчас бы сюда собеседника, думал Саблин. Поговорить бы, как с другом. Облегчить бы душу. Поговорить не получится. Много в России душевных людей. Но как далеко один от другого. Словно стоит между ними глухой промежуток лесов, и от сердца к сердцу не докричаться.

9 Был Заборов общительным человеком. И любил связываться с людьми, умевшими при любых режимах жить не только благополучно, но и азартно, ничего не смущаясь и не боясь. Тянулся к таким уверенным он потому, что хотел пройти у них школу и стать таким же, как и они. Парамонов - вот кто был для него великим примером. Трофимов же неотесан, наивен и слишком прост. Его при случае Герман Ефимович мог использовать и по ненадобности оставить. В то же время Трофимов его удивлял. Каким таким образом этот, в общем-то, недалекий лесной служака смог наладить в своем Еловце, обходя Парамонова, скрытный бизнес, приносивший ему постоянный навар? Герман Ефимович был за то, чтобы жил Трофимов в поселке всегда. Тогда и он, Заборов, будет время от времени чтото иметь. Вот и нынче из этого Еловца Герман Ефимович получил для себя и своих покровителей несколько свеженьких бань, которые были так кстати в их загородных коттеджах По натуре своей был Заборов авантюристом. Обожал иномарки, поездки куда-нибудь к морю и рестораны. Деньги на это имел не всегда, но умел их найти. Постоянно связывался с людьми, которые попадали в скользкую ситуацию и не знали, как выбраться из нее. Герман Ефимович знал. И еще он дотошливо знал самое слабое место у тех, кто ворует. Легкие деньги Заборов, как правило, зарабатывал там, где были неразбериха,

№1/2011

бесхозяйственность и бардак. В Еловце он использовал подпись Трофимова в накладной, которую он подделывал аккуратно и получал, таким образом, с нижнего склада готовенький лес. Частный предприниматель, кто был и водителем и владельцем мощного лесовоза, заранее ждал от него звонка. Таких водил у Заборова трое. Связь держал он с ними через мобильник. Все они ждали его звонка, благо хотели подзаработать. Нуждался в деньгах и Иван Караулов. Да вот споткновение вышло. Уехал Иван в Еловец на своем лесовозе - и сгинул. Прошло с той поры месяца полтора. А назад, в условное место, где его ждали Заборов и покупатель, Иван не приехал. И он, и машина его пропали. Заборов предполагал, что к загадке исчезновения водителя с лесовозом причастен был Михаил Петрович Трофимов. К нему он и ехал в своей «Мицубиси». Ехал, понятно, как парамоновский порученец, взяв для Трофимова деньги и чертежи. - Подшевели его! Пусть разворачивается покруче! - давал наставление Парамонов. - И чтоб соседа с его новостройками не было там... В Еловец он приехал днем и задержался в поселке на то лишь недолгое время, какое ушло на скромный обед. Заборов был ниже среднего роста, но выпуклый в животе и лице. Вылезал из своей «Мицубиси», как мяч. Мячом и подкатывал к дому хозяина Еловца. Здоровался он с радушной улыбкой, нажимая пальцами так, как если бы этот нажим намекал на серьезную власть, с которой Трофимов должен считаться. - Как поживаем? - Спасибо, - ответил Трофимов, хотя... - Что? - встрепенулся Заборов - само соучастие и приятность. - Лес поворовывать стали. И что характерно - воруют с подложными накладными. Кто-то копирует мою подпись. С ней и орудуют, как бандиты. Заборов виду не подал, что поднапрягся. Наоборот, напустил на лицо сочувствие и заботу. Однако Трофимова 53

ПРОЗА не обманешь. Он видел глаза Заборова, а в них, по самому дну - скользнувший испуг. - Да, малина-калина, - покачал головой Заборов. - Дожили, что называется. Вор на воре. Так, разговаривая, они зашли в квартиру, где полнолицая, в пышной, с оборами кофточке, Катерина уже расставила на столе миску с наваристым супом, колбаски, грибки, огурчики, хлеб. - Хотел уж в милицию обращаться, продолжил Трофимов. - Думаешь, что, поймают? - А вдруг! - И я вот в милицию тоже хочу, - Заборов намеренно построжал, - вместе с шофером пропал где-то в ваших краях один лесовоз. Представь себе, дело не рядовое. Может, ты чего знаешь об этом? Теперь Трофимов уже поднапрягся, даже губы поджал, отчего они впали куда-то в его бритый рот, и лицо его стало почти безгубым. - Нет. Ничего. Ничего не знаю. Заборов неверяще улыбнулся: - А чего всполошился-то весь? А, Михайло? Или чего-то скрываешь? Холодный пот проступил на спине, и Трофимов сообразил, что если он где-то выдаст себя ненароком, то Заборов его обязательно сдаст, и тогда все изменится в этой жизни, и он, как последний изгой, почувствует время, отмеренное ему по жестокому лагерному режиму. - Не надо, Герман Ефимович! Не кощунствуй! Я ведь тоже могу допустить, что эти фальшивые накладные, по которым воруют мой лес, знакомы не только тому, исчезнувшему шоферу, но и тебе! - О-о, нет! - поперхнулся Заборов, услышав в трофимовском голосе что-то опасное для себя. Чтоб поправить неладно поехавший разговор, он сказал: - Не будем искать виноватых. Не гоже друг друга подозревать. Тем паче - топить. Оставим это. Замнем... Взгляды их встретились. Потеплели. Возникло доверие, как у всех пронырливо-умных людей, знающих 54

друг про друга меньше хорошего, чем плохого, и понимавших без слов, что ворон ворону в глаз не клюнет.

10 Одна за другой бежали машины. Первым ехал Трофимов. Заборов - за ним. При повороте с бетонки услышали тракторный лязг. Это бульдозер. Его Трофимов послал еще утром, чтоб Сажин готовил площадку под парамоновский дом, убирая с нее пни и коряги. Домик Саблина как стоял на краю поляны, так и стоит до сих пор, и два смотревшие в огород уютных оконца были окутаны тенью, как тайной, в которой лежала и крайняя к домику грядка, где зеленел тяжелыми перьями репчатый лук. Увидев это, Заборов пробормотал: «Дисциплинка, малина моя. Что-то тебя худенько слушаются, Трофимов». Михаил Петрович, словно его услышал; остановил у брусьев свою машину, выбрался из нее, подождал, когда подъедет сюда Заборов и, как бы оправдываясь, сказал: - Совсем не слушается, мерзавец! До сих пор, ну-ко, тут. Вчера еще надо было отсюда. А он как прирос. Заборов слова не проронил, однако всем своим видом и выражением глаз с промелькнувшей в них искоркою укора выразил неудовольствие служащего конторы, которого подвели. - Дал ему я два дня, - продолжил Трофимов, - и «КамАЗ» специально сюда пригонял, абы он загрузил в него этот свой теремочек. И на те! Ни с места. - Такое Игорь Олегович вряд ли потерпит, - отметил Заборов. Трофимов расстроенно оглянулся, забирая взглядом притихший бульдозер, брусья с сидевшей на самом верху лохматой вороной, реку и белевший над ней теремок. - Как тогда быть? - А никак, - Герман Ефимович поднял руки, умывая ими лицо, на котором вызрели капельки пота, - раз ты с этим сво-

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ им мужиком не управился, то и стройку тут нечего затевать. У меня вон с собой чертежи и деньги. Хотел уже было тебе их отдать. Однако не буду. Обратно с собой заберу. Потому как дворец Парамонову строить будем, но получается, что не здесь! Трофимов растерян. - Герман Ефимович, обижаешь! - Надо, Михайло, не спать, не тянуть резину! Из-за тебя и машину свою я, выходит, сюда зря гонял! Трофимов взмолился: - Ефимыч, прошу! Не пори горячки! Завтра же он уберется! Заборов позволил себе удивиться. - А почему не сегодня? - поставил вопрос и немигающе, словно щука, уперся зрачками в горло хозяина Еловца. - Сегодня? - смутился Трофимов. Заборов спросил: - Как его, всё забываю? - Саблин. - Так вот, дорогой мой Михайло! Ты с этим Саблей - как с несворотливым пнем! Раз - и выкорчевал отсюда! И не когда-нибудь, а сейчас! Бульдозер-то вон у тебя, под боком. - А что?! Это мысль! - Трофимов отмашисто прогулялся ладонью по лбу, точно смахивая с него не только прилипших к нему комаров, но и свою неуверенность, и рука его с поднятым вверх указательным пальцем уже качалась над головой, повелевая сидевшему за рычагами бульдозеристу ехать следом за ним. Трактор, вывернув из-за брусьев, где чернела расчищенная земля, погромыхал, пересекая чищенье с запада на восток. Трофимов шел впереди, показывая дорогу. Выйдя к изгороди, перебрался через нее и направился дальше, прямо по грядке с цветущими огурцами. Остановившись, взмахом ладони вывел в воздухе ломаную кривую: - Сюда! Сажин высунулся из дверцы. Большое с канавкой на подбородке лицо его было в недоумении: - Огород же тут! Как это я? - Огород ликвидируем! Ну-у?

№1/2011

- Не поеду, - уперся Сажин. - Вылезай! - Трофимов приблизился к трактору, посмотрел на Сажина снизу вверх и, когда тот спрыгнул с гусеницы на землю, сам забрался за фрикционы и повел машину вперед. Захрустело с треском звено огорожи, и, как черная кровь, потекла из-под гусениц грядка с цветущими огурцами. Повернувшись, бульдозер, как танк, побежал поперек зеленеющих гряд, перемалывая с землей корешки и вершки беззащитного огорода. Остановился на пару секунд перед домом, проревел, как неистовый бык, и, скрежеща вскинувшимся отвалом, устремленно вошел в избяное нутро. Дом разъехался на два края, образовав в середине страшный пролом... - Ломать - не строить, - невесело пошутил Трофимов и, встав на гусеницу, проводил глазами несколько бревен, как те скатились с крутобережья и хлестко, словно стреляя, хлопнулись в воду и, развернувшись, поплыли по смирной реке к ее ближнему повороту. - Остальное доделаешь ты! - приказал подошедшему Сажину, спускаясь с гусеницы на берег. - Всё! Всё в реку! Так надо! Это постановление! В красной футболке, с руками, как подтоварины, в полуботинках 46-го размера, Сажин был схож с громилой, рядом с которым Трофимов выглядел, как подросток. - Постановление? - Сажин смотрел на Трофимова, как на черта, который имел над ним власть. - Чье? - Директора «Бумлеспрома», - ответил Трофимов голосом человека, с которым спорить запрещено. Сажин попробовал возразить: - Но я не могу. - Можешь! - рявкнул Трофимов. - К тому же есть у тебя и опыт, как надо сбрасывать с берега то, что положено сбросить! - Нет, нет, - упорствовал тракторист. Подсказывать, как надо воздействовать на людей, о которых Трофимов знал не только хорошее, но и плохое, было ему не надо. 55

ПРОЗА В недолгом раздумье он заступил на ступеньку раздавленного крыльца, повернулся спиной к трактористу, сделал два шага от него и спросил: - Помнишь тот лесовоз и того шофера, которого ты утопил и зарыл? - Помню, - ответил мертвым голосом Сажин. - Хочешь, чтобы об этом никто не узнал, кроме тебя и меня? Вместо ответа Сажин вскинул тяжелое тело на гусеницу машины. Минуту спустя руки его лежали на рычагах, направляя бульдозер на развороченный дом. Стены и крыша тряслись и громко сползали вместе с осколками стекол к реке, осыпая ее осиновыми венцами. Трофимов как дирижер. Кепку снял с головы, сжимает ее в руке и знай себе машет, направляя бульдозер туда, где стояли у Саблина дом, огород и хозяйственные постройки. Часа полтора потребовалось ему, чтобы все эта площадь сделалась ровной и черной, как пашня, над которой дымилась древесная пыль, тяжело и горько пахнущая осиной.

11 Блеснуло, и в высверке света вздрогнули окна домов, обнажая незащищенность. Допотопно и глухо, как из библейских времен, протащился с грохотом гром. Запахло сырым огородом. Шел дождь, разливая по белому свету душистый настой некошеных трав. В ближнем осиннике тявкал лисенок. На провод, летевший к дому с опоры высоковольтной, уселась строчка скворцов, нацелясь желтыми клювиками к окну, в распахнутых створах которого, как в картине, белело лицо Зинаиды. Женщина из окна разглядывает поселок. Такое было несвойственно Зинаиде. Просто она заглянула в окно, чтоб узнать, не идет ли с поскотины козье стадо. Но вместо коз разглядела скворцов. При виде птичек под теплым дождем, которые как бы просились в ее 56

жилище, она закрыла глаза и учуяла сердце, встрепенувшееся, как птица. Вот так ни с того ни с сего ощутила женщина связь с Божьим миром, где человек и птицы, запахи трав и гроза были и будут всегда, как свидетели чуда, которое называется Жизнь. Болело сердце у Зинаиды. Ведь и месяца не прошло, как она потеряла сына. Болело, и в этой боли, стишая ее, вырастало желание целиком, с головы до ног окунуться в привычную повседневность, когда душа с удовольствием принимает и хлопоты по хозяйству, и Юрку с Веней, которых она любила и любит, как самых близких и самых надежных, и шелест трав под окном, и все знакомые звуки, спешившие к ней со всех закоулков и улиц поселка, где обитают такие же люди, как и она, кому так хочется жить, жить и жить. Уже на улице, когда пошла Зинаида встречать своих коз, ее окликнула бабка Анна, ступавшая от реки с корзиной белья. - Слышь, Зинуля! - остановила ее соседка. - Сроду такого не видела. Белье полощу. Вдруг как торкнуло по плоту! Гляжу - сверху прямо ко мне какие-то рамы плывут, и какие-то бревна. Ровно кто дом уронил, и теперь он плывет по воде частями. Улыбается Зинаида: - Такого не может быть! Поблазнило, Анна! - Вот те крест! - божится соседка. Дождь прошел, и вдогонку за ним, опираясь лучами о лес, как из бездны, вскарабкалась в небо луна. И солнце еще не ушло. Но было уже остывшим, садившимся грузно куда-то за улицу Еловца, которая вспыхнула вдруг жестоким пожаром, в свете которого Зинаида увидела коз, а за ними и Юрку. Шел подпасок домой, уставший, но страшно довольный, оттого что увидел мать. Отрадно ему, и вот уже что-то ей громко кричит, и машет рукой, забирая ее распахнутыми глазами, в которых видится Зинаиде нечто щемящее и родное, то, что она потеряла и, кажется, снова приобрела.

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ

12 Саблин ходил за морошкой. Брал ее в пяти километрах, на Сычьем болоте. Возвращался с полной корзиной. Грохот, который он уловил сквозь шелест деревьев, его встревожил, и он ускорил свой шаг. То, что увидел он, выйдя из леса к своей поляне, показалось невероятным. «Мерещится мне, мереск стоит у меня в глазах, - сказал самому себе. - Этого быть не может! Куда я пришел? В никуда! Был дом, были постройки, был огород. А где это всё?» Но тут он увидел бульдозер. И Михаила Петровича разглядел. Трактор с хозяином Еловца стояли на берегу так уверенно и привычно, будто они находились на этом месте всегда. «Спокойнее, - приказал себе Саблин, - без рук». Спасаясь от комаров, был он в зеленой, застегнутой до конца всеми пуговками рубахе, в легких кирзовых сапогах и белом, завязанном на затылке платке - ни дать ни взять флибустьер из «Остров сокровищ». Пройдясь по черному, со следами от гусениц взмолотому участку, где еще утром стоял его дом, он вышел на берег, откуда увидел оконную раму, обломок фронтона и несколько бревен, плывших по Ляле в сторону Еловца. - Изболомы! - сказал он, медленно поворачиваясь к незванцам. - С винтов посходили! Да вы знаете, с кем связались! - Я же, Саблин, тебя как будто предупреждал, - ответил Трофимов, - что если не съедешь отсюда, то будешь дело иметь со мной! А я на ветер слов не бросаю! Брови у Саблина выломало углами, худое, с тяжелым носом лицо окидало багрянцем, как у охранника нефтебазы, обнаружившего пожар. - Поганец ты, Михаил Петрович! И те, кто припёрлись с тобой на мою территорию - тоже поганцы! - Но, но! - поднял голос Трофимов. Саблин сделал к нему разгневанный шаг. Трофимов попятился. - Мало вам домика моего - нате ешьте и это! - Саблин выбросил руки вперед, и

№1/2011

морошка вся так и хлынула из корзины, облепляя Трофимова ягодами и соком. Михаил Петрович то ли в панике, то ли в гневе дал проворным ногам задний ход и попятился быстро-быстро, часто взмахивая руками, как подбитая птица, которую могут настичь и добить. Подскочил к раскрытой дверце бульдозера, откуда выплыла толстая, с покривившейся бровью башка Генерала. - Чего зенки распелил? Дави его, гада! - ткнул пальцем на Саблина, как на злодея, которого надо остановить. Сажин бледен, как смерть. Руки его трясутся, не попадая на рычаги. А Саблин как шел на Трофимова, так и идет. Отпнув попавшую на пути корзину, не мигая, уперся глазами в обидчика, находя на лице его место, куда он впечатает свой кулак, после удара которым уже не лечат. - Подымай его на отвал! - с провизгом в голосе, как глухой глухому, повелевает Трофимов. - В реку его! Ну-у! Топи паразита! Сажин нажал на педаль, и трактор только-только, не зацепив мужиков проблеснувшим ножом отвала, прошел, разведя их по обе стороны от себя. Сажин остановился. Он был подавлен и плохо соображал. «Что будет дальше?» - спрашивал у себя. Неожиданно Саблин сорвал с головы свой пиратский платок и пошел. Слава Богу, не к трактору, - прочь от него. Дойдя до берега, встал, как столб, и стоял, повернувшись лицом к воде, и по тому, как он чиркнул спичкой и закурил, сплюнул громко и, размахнувшись, бросил платок, попадая в реку, было видно, что он очень сильно переживает. А Трофимов, весь разобиженный, в пятнах и ягодах на рубахе, дрожащий от ненависти и злобы, забрался к Сажину в трактор и, как заговорщику заговорщик: - Кроши его всмятку! И в воду! Никто не узнает! Сажин почувствовал, как под рубахой, словно на маленьких лапках, от шеи к поясу пробежал мерзлый зуд. - Понял меня? - добавил Трофимов. 57

ПРОЗА И показалось Сажину, что Трофимов вовсе и не Трофимов, а кто-то из тех, из нечистых, кто воплотился в него, и теперь им настойчиво управляет. - Понял, - ответил Сажин. Михаил Петрович тут же и слез, отходя от трактора к брусьям, возле которых поблескивали на солнце две лакированные машины. - А ну вас к ляду! - чуя в себе нарастающий страх, Сажин вывел заднюю передачу и, грохоча башмаками траков, помчался назад. Прочь отсюда! От этого ада! От этого беспредела! Трофимов такого не ожидал. Он смотрел вдогонку бульдозеру, как разъяренный полковник на дезертира, жалея о том, что не может его сейчас расстрелять. «Ну, Генерал! Я тебе этого не прощу! Ты еще у меня пожалеешь!»

13 Без пиджака, в желтой с ромбиками рубахе, выпятив животище, с брезгливой миной на выбритом до яичного блеска лице и короткими пальцами рук, сплетенными на груди, Заборов похаживал взад-вперед между машинами и рекой этаким новым Наполеоном, перед кем полагалось слегка трепетать. Трофимов это учел и, подойдя к порученцу, сказал, распекая своих работяг: - Ну и народец! Один дебошир, второй дезертир! С кем и работать? - Видел, видел, - Герман Ефимович чуть подобрел. Любил, когда жаловались ему, как влиятельному лицу, в силах которого что-то решить или что-то исправить. - Домик свалили - и, слава Богу! А хозяин-то домика, Сабля-то этот, не тебе ли еще угрожал? - Испугал я его! - признался Трофимов. - Ну, Михайло, даешь! Чем же ты испугал? - Хотел было тоже в реку! Чтобы он особо не зарывался и не лез на рожон! - И чем ты его? Будьдозером, что ли, хотел? - Ну да! 58

- Ух, Михайло! - Заборов даже повеселел. - Отчаянный ты человек! Ну, так и что! Утопил бы его! Подумаешь, диво. Кто бы об этом узнал? - Циник ты, Герман Ефимович! Хотя, если уж откровенно, этот Саблин стоит того, чтобы сбросить его в реку! - Что? Обидел тебя? - Не обидел, а мог обидеть! С кулаками, стервец! Да еще и корзину с ягодами швырнул. Вон, гляди! - Михаил Петрович дернул себя за измятую, в желтых подтеках и пятнах рубаху. - Его работенка! - И ты, мил-товарищ, чего? Неужели простил? - Я еще с ним посчитаюсь! - Трофимов медленно, как, любуясь, стиснул пальцы в кулак. - Он вот здесь у меня! - Молодец! - похвалил его Герман Ефимович и взял Трофимова за предплечье, ласково приглашая следовать с ним к его «Мицубиси», чтоб взять оттуда деньги и чертежи. - Главное в нашем деле - дистанция! Работяга и есть работяга! Лучше к себе его близко не подпускать. Трофимов взял у Заборова дипломат. Взял и папку с рабочими чертежами. Переложил все это в свою пятидверную «Ниву» и, когда Заборов спросил: «Пересчитывать будешь?», раскованно улыбнулся: - За кого ты меня, Герман Ефимович, принимаешь! - Принимаю тебя я, Михайло, за власть держащего человека! От удовольствия Михаил Петрович даже порозовел. - Скажи, не кривя душой, - улыбнулся Заборов, - нам власть дана для чего? Михаил Петрович не очень уверенно: - Для того чтобы жить не хуже других. - Ну, это знаешь, для патриотов: жить не хуже других. Лучше других! В десять раз! А быть может, и в двадцать! Так-то вот, друг, Михайло! Трофимов сыронизировал: - А как же тогда наша честность и справедливость? -Ха! Ха! - рассмеялся Заборов. - Ты спятил, Михайло! Все это в прошлом! Они не для нас!

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ Герман Ефимович вдруг построжал: - Ладно. Пофилософствовали. Довольно. Кажется, мне пора и домой. Одно непонятно: чего не уходит-то этот Сабля? Тут они оба одновременно окинули взглядом стоявшего над обрывом реки неподвижного мужика. Стоит и стоит, даже не шелохнется. - Может, чего худое замыслил? - заметил Заборов. - Мы уедем сейчас. А он возьмет себе и пошутит. Знаешь, сколько сейчас поджогов! Поджигают у тех, кто богаче живет. Что ему стоит весь этот брус превратить в пепелок? - Ну, до этого мы не допустим! Примем меры! И не когда-нибудь, а сейчас! - Трофимов, словно кто ему приказал, уселся в «Ниву», завел ее и поехал к обрыву реки. Повернувшись капотом к реке, неохотно остановился. Ждал, размышляя, что же сделать ему, чтобы этот упрямец отсюда исчез. Однако Саблин к нему - никакого внимания. И Трофимов повел рычажком. Не притормаживая машину, высунулся из дверцы: - Пень стоеросовый! Вон отсюда пошел! И чтоб больше сюда ни ногой! Саблин не шелохнулся. И это Трофимова так задело, что он ощутил начальничий гнев, который медленно поднимался откуда-то снизу к его ключицам, горлу и голове, покрывая их свекольнотемным отваром. - Кому говорят! Вон! Немедленно убирайся! Саблин снова не шелохнулся. И только широкая шея его с ниспадавшими на нее с затылка черными волосами, крутые, как две булыги, лопатки спины и пальцы рук, захватившие в горсти бока рубахи, подсказывали о том, что был он на самом краю человеческого терпения. Трофимов не понял его состояния и, выморщившись в лице, нажал на педаль, направляя машину так, чтобы та испугала упрямца и тот, паникуя, бросился бы бежать. Саблин, понятно, не ожидал, что машина пойдет на него. Он мог бы еще уберечься от бамперного толчка, отскочи

№1/2011

бы он в сторону на два метра. Но скакать он не стал и принял удар, толкнувший его в глубокую впадину Ляли. Трофимов перестарался. Лицо и шея его покрылись испариной, когда он услышал трясок, с каким переднее правое колесо соскочило с берега в пустоту. И левое тоже было готово свалиться, с трудом удерживаясь на склоне. Он для чего-то включил заднюю передачу. Но машина ему подчиняться уже не могла. Заскрежетала подвеска. Трофимов понял, что надо ему выбираться. Схватив сверкнувший замочками дипломат, который лежал с ним рядышком на сиденье, он бросился к дверце. Раскрыл уже было ее и вылез почти целиком из машины, как и второе переднее колесо спрыгнуло в пустоту и он, потеряв равновесие, не вперед повалился, где был спасительный берег, куда упал, мягко стукаясь, дипломат, а назад, в раскрытую дверцу «Нивы», которая, робко рыча мотором, вдруг совершила крутой перевес и рухнула вниз. Саблин, только что вылезший из реки, оторопело моргнул, провожая глазами нырнувшую «Ниву», из дверцы которой торчала нога в проблеснувшем полуботинке. Поднявшись на берег, Саблин увидел красненький чемоданчик. Подошел к нему. И, поставив, уселся верхом на его замочки. Он смотрел на разводья небес, по которым стелились темные тучи. Лицо его, в двух косо брошенных от подкрыльников носа к губам глубоких морщинах, казалось, передавало опыт той самой жизни, какой сегодня живет Еловец. Шел дождь. Но Саблин не обращал на него внимания. Был он вял, будто жерех на берегу, куда его выбросило волной. Потом он встал и при выблеске молнии, полоснувшей по берегу и реке, чуть прихрамывая, потащился домой.

14 Заборов был в панике и расстройстве. Он видел все. Мало того, поспешил позвонить Парамонову, сообщив ему, что 59

ПРОЗА берег Ляли, где будут строить ему дворец, очищен от нежелательного соседа, который сюда уже больше не сунется никогда. Звонил Заборов сразу же, как расстался с Трофимовым, еще до того, как тому кувыркнуться в реку. Шел грозовой сильный дождь, и Заборов спрятался в «Мицубиси». Оттуда и наблюдал. Видел, как Михаил Петрович ругался, высунувшись из дверцы. Потом передком машины столкнул в реку мужика. А минуту спустя и сам опрокинулся в омут, где и остался. Удивило Заборова также и то, что Саблин каким-то загадочным образом выбрался из реки. Очутившись на берегу, разглядел трофимовский чемоданчик, где лежало полмиллиона. Но, видать, до чужого добра был мужик не охоч. Потому и остался тот чемоданчик на берегу. Дождь то лил густыми потоками, то прекращался, то сеялся бусом и, наконец, совсем перестал. Заборов, волнуясь, как волнуется конокрад при виде чужого коня, подъехал в своей «Мицубиси» к страшному месту, где все это и приключилось. Нет. Рисковать он не стал. Оставив машину шагах в 30 от обрыва, на зыбких ногах подобрался к реке. С берега можно было увидеть все. Но он не увидел того, что собирался увидеть. Ляля была спокойной и тихой. Ничего не подсказывало о том, что где-то на дне громоздилась машина с сидевшим в ней хозяином Еловца. И берег был тих. В двух шагах от себя Герман Ефимович обнаружил следы от колес, которые обрывались у края берега, падая в никуда. Река, как ни в чем не бывало, текла и текла. Заборов невесело усмехнулся: «Все, Михаил Петрович, допрыгался! Прыгнул, а выпрыгнуть не сумел! Вот и сидишь ты теперь в воде - мертвый и бесполезный». Невдалеке, где осинник, послышался треск. 60

Герман Ефимович вздрогнул. И бегом, в три прыжка - к красневшему дипломату. Подобрал его - и в машину. «Слава Богу, никто не видел», - сказал самому себе. Уже за рулем, отстегнув упругую крышку, убедился, что деньги были не тронуты. Удивился: « Почему этот Сабля не взял их себе. Мог бы сразу обогатиться...» Заведя машину, Заборов направил ее к бетонке. Через пару минут, выехав на нее, растерялся: куда и править - то ли направо, где Еловец? То ли налево, где город? Беспокоило то, что не знал он, как лучше действовать сообразно случившемуся на Ляле? Всего скорей, придется в милицию заявлять. А что до милиции? «Парамонов!» понял Заборов. Он! Только он мог уверенно подсказать, как поступить ему в ситуации, где задействован был покойник. Заборов вытащил из кармана желтой с ромбиками рубахи дорожный мобильник. Ткнул пальцем в кнопку. - В чем дело, Ефимыч? Что там у вас? - спросил его Парамонов. Заборов, сам свой голос не узнавая, поведал всхлипчивыми словами о случившемся на реке. - Не ной, как баба! - приказал Парамонов. - Лучше скажи: был ли кто, помимо тебя, свидетелем этой драмы? - Я один. Больше не было никого. -Так вот. Трофимов этого Саблина машиной в реку не толкал! А его, Трофимова, вместе с «Нивой» Саблин, стало быть, пиханул! - Но-о! - смутился Заборов. - Никаких там «но»! - снова скомандовал Парамонов. - В противном случае машину с Трофимовым мог толкнуть в этот омут и ты! Заборов чуть ли не поперхнулся, до того было дико услышать ему такое. - Итак, - заключил Парамонов. - Ты свидетель, Трофимов - жертва, Саблин - палач! Все запомнил? - Все, - еле слышно ответил Заборов.

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ

15 Настроение выправлялось. Шустрые, в узком прищуре глаза Заборова солодели. Полмиллиона рублей, считай, уже были его. Оставалось домыслить - куда их списать? На Трофимова было нельзя. Поднимут машину, а там лишь покойник. Всем станет ясно, что деньги взял тот, кто лишил Трофимова жизни. Получается, Саблин. Из-за того он и «Ниву» столкнул в реку, чтоб запутать следы. И подтвердить это может только свидетель. «Стало быть, я...» - улыбнулся Заборов. Дипломат с сиденья поднял Герман Ефимович, как драгоценный реликт, аккуратно встряхнул, чтоб услышать движение денег, и, положив в багажник, укрыл его сверху дорожным плащом. «Теперь и в милицию можно...» Полчаса понадобилось ему, чтоб добраться до города. Заехав во двор отделения, справился у дежурного, на месте ли Битвиненко. И, когда тот кивнул утвердительно головой, прошел на второй этаж к двери, обитой коричневым кожимитом. Битвиненко не был Заборову ни приятелем, ни знакомым. Просто когдато он с ним встречался несколько раз на каких-то не очень ответственных совещаниях. Но и этого было достаточно опытному снабженцу, чтобы взмахом руки и широкой улыбкой выразить радость от встречи с главным милиционером района. Битвиненко был встрече не рад. Сколько сюда к нему за день приходит людей! И у каждого если не просьбы, то жалобы, если не жалобы, то тревоги. - Слушаю вас, - сказал он Заборову, не выражая своим широким, с кавказским загаром лицом ничего, кроме поверхностного внимания. Герман Ефимович был убедителен и горяч и, когда закончил рассказ, то заметил, как Битвиненко поизменился, и в усталых его глазах пробилась вспышечка любопытства. - Значит, Трофимов сейчас в воде, а Саблин в поселке?

№1/2011

- Да, малина моя. - Машину эту мы вытащим завтра, прикидывал Битвиненко, - подключим кое-кого. А Саблина, то бишь грабителя и убийцу, как утверждаете вы, видимо, брать. И тоже, наверное, завтра. Заборов не согласился: - Не завтра брать, а сегодня, даже прямо сейчас! Пока он не скрылся. - Резонно, резонно, - сказал Битвиненко, - но, понимаете, как нарочно, сломалась дежурка. Починят ее только завтра, к обеду. Заборов, так и подался к столу, за которым сидел Битвиненко, - сама услужливость и готовность: - А на моей! Если, конечно, такое можно? - Какая разница, - успокоил его Битвиненко, - и снял с рычажков телефонную трубку, чтобы вызвать наряд.

16 Саблин был мокрым, и дождь, который хлестал по его голове, как бы и не был дождем. Он шел, жидко чавкая сапогами. К Трофимову он не питал ни худых, ни хороших чувств. Почему? Может быть, потому, что тот заплатил за свое злодеяние собственной жизнью. Саблин вышел к поселку. В душе его, словно в разграбленном доме, было обобрано и пустынно. Оставалась лишь толика желчной досады, которую он отправлял с искривившихся губ вместе с горестными словами: «Распорящики адовы! Всё уничтожили! И меня хотели - на дно. Да я из живучих. Не вышло...» Дома его дожидались жена и сын. Зинаида, увидев его, сырущего, с ссадиной на щеке, в расплывшихся сапогах и распластанной по спине на две части рубахе, так вся и выстыла в предощущении катастрофы, в какую попал ее Веня. - Что? Что случилось? - спросила она, помогая ему раздеться. А когда увидела на спине большое, во всю поясницу, пятно с кровавым подтеком, то испугалась, еле вытолкав с языка четыре тяжелых слова: 61

ПРОЗА - Это где тебя так? - Там, на хуторе, - выдохнул Саблин. - Был хуторок, да сплыл. Теперь его нет. Уплыл по реке. И я было тоже поплыл. Да, видать, не судьба. Стою перед вами живой и здоровый. - Да уж, здоровый, - Зинаида с сухой одеждой, которую принесла для мужа, чтоб он тотчас же переоделся, садится против него на такую же табуретку. - Больно, поди-ка? Может, медичку позвать? Пусть помажет и перевяжет... - Никакой медички. Всё заживает. Завтра к утру буду бодрым, как атаман. - А кто тебя так? - Зинаиде хотелось знать всё. - Трофимов, - вымолвил Саблин, - и домик наш, и постройки, и огород - всё сгреб бульдозером, ровно мусор. И меня, как мусор, отправил в реку. Однако и сам сплоховал. Перепутал, видать, тормоз с газом. Тоже в реке оказался. Вместе с машиной. - И-и?! - изумилась жена. - Там и сидит. - И ты его что? Не спасал? - Не спасал. - И он оттуда не вылез? - Не вылез. - Утонул? - Утонул... Была Зинаида в смятении. На берегу тихой Ляли гуляла, как тать, затаенная смерть, которая метила в мужа, однако попала в другого, потому и остался Саблин живой. Поужинав, Саблин уставился взглядом в клеенку. Думал и думал, не приходя в раздумьях своих ни к чему. Чтоб хоть как-то отвлечься, глянул на сына, сидевшего под стенными часами над книгой. - Чего читаем? - спросил у него. - Практикум по лесоводству, - ответил Юрка. Был он в рубашке с короткими рукавами, тонкий в предплечьях, шее и подбородке, не приготовленный к взрослой жизни, в которой спросится больше, чем он умеет. И это Саблина ущемило, как если бы в сыне увидел он самого себя, того неопытно-юного, с чистыми 62

помыслами парнишку, кто оказался на всем белом свете один. - Готовишься, значит, сажать на делянке леса? - А он уже их сажает! - улыбается Зинаида. - Сколько всего посадил? Скажи-ко, Юрок, уж не сто ли елушек?.. - Семь полос посадил. А полоса на сто метров. - А полосу кто пахал? - Дядь Вася Сажин. То, что услышал Саблин от сына, должно бы было его одивить. Юрка его готовился к делу. Очень огромному делу, которым должна бы заняться вся трудовая страна, а вместе с нею и он, Вениамин Алексеевич Саблин. Однако выразить радость за сына он в эту минуту не мог: пребывал в мрачновато-погашенном состоянии, и надо было прийти поскорее в себя. Он вышел из дома. Посвистывал ветер. И тучи неслись одна за другой. Над переломом крыши через дорогу, как голова пролетевшего змея, блеснула антенна. Саблин долго стоял на крыльце. Курил и смотрел, как гуляла, сливаясь с вечером, летняя ночь. Куда-то ушли провислые тучи. И ветер куда-то ушел. Над поселком, словно сама чистота, бодро высветилась луна. И сразу на всем Божьем свете стало загадочно и прекрасно. Послышался говор мотора. Все ближе и ближе. «Кому еще там не спится? - подумал с неудовольствием Саблин. Около дома остановилась сверкнувшая жаркими фарами праздничная машина. Вышло трое. Двое в форме милиции. Третий - в гражданском. Саблин узнал в нем Заборова. - Этот? - спросили милиционеры. - Он самый, - ответил Заборов, - берите его. Саблин хотел, было что-то сказать, но отдумал и дал себя довести до машины. Перед тем как забраться в нее, он потерянно обернулся, всем своим телом, резко откидываясь назад. Поворот его головы, напряженная, с мощными

Вологодский ЛАД

Сергей БАГРОВ жилами шея и затравленный взгляд провалившихся глаз отразили страдание человека, который уже никогда не вернется назад, где оставались, как в пропадающем прошлом, брусчатый с низкими окнами дом и сбегающие с крыльца Зинаида и Юрка.

17 - Доигрался! - сказал Заборов, как только машина тронулась с места. И Саблин почувствовал в слове этом, в движении шеи, с каким Заборов к нему повернулся, чтобы удобней вести разговор, в тонкой скобочке над губой и во всем его складчато-гладком лице, торжество человека, которому нравится выставляться. - О чем это ты? - спросил его Саблин. - Не ты, а вы! - поправил Заборов. - Многого хочешь, пузырь! Заборов порозовел. Не привык, чтобы кто-то его награждал грубой кличкой. Решив невоспитанного мужлана поставить на место, опять повернулся к задним сиденьям, где под доглядом конвойного ехал их арестант. Заметив, что Саблин занервничал, он и другую скобочку выставил над губой, и громко, чтоб слышала вся машина, выплеснул, словно уксус: - За что, не возьму себе в толк, ты Трофимова порешил? Денег, что ли, тебе он не додал? Или бабу не поделили? Задумался Саблин: «С чего это он такие приплёты вешает на меня?» - Бабу! - отрезал, лишь бы Заборов отстал. - Понимаю, малина. Значит, своей было мало ему. Позарился на твою! Ты, чего, их застал? - Поаккуратней с намеками, - посоветовал Саблин. - Я ведь могу и обидеться. Мало не будет! Но Герман Ефимович, как и не слышал. - А где это было? Может, поделишься. А, малина? В квартире ли у тебя? Или где на природе? Саблин медленно поднял голову.

№1/2011

Перед ним, сыто млея, лыбилось складчатое лицо, из которого истекали опытные глаза. Глаза талантливого актера, кто умело прятал в себе провокатора из народа. - Слушай, ты, господин артист, потребовал Саблин, - чем помои свои разливать, лучше ответь мне: за что вы меня забрали? - Он еще спрашивает! - Заборов обвел глазами конвойного и шофера, точно брал их в свидетели, которые могут при случае подтвердить, о чем и как разговаривал с ним подарестный. - За то и взяли, что ты Трофимова утопил! Усмехнулся Саблин, настолько было невероятным это нелепое обвинение. - А какая мне в этом корысть? - Корысть твоя - деньги! - Какие деньги? Я их не видел! - Как бы не так! Разве не ты восседал на красненьком дипломате? - На чемоданчике, что ли? - На нем, малина моя. А в чемоданчике - полмиллиона! И ты их забрал! - И ты это видел? - Видел! - А куда я их дел? - Зарыл! - А как зарывал я их - тоже видел? - Чего не видел, того не скажу. А то, что ты бил Трофимова, бил так, что тот от ударов твоих улетел в свою «Ниву». А «Ниву» ты взял и столкнул в реку - с этим уже не поспоришь. Случившийся факт! Саблин вызверился в лице: - Ах ты, погань! - и не успел сидевший с ним рядом конвойный схватить его руки, как те промелькнули, цепляясь за рыхлое горло, и Герман Ефимович дернулся всем своим телом, да так, что колено левой ноги, подпрыгнув, ударило в руль. Водитель не мог среагировать на удар, и машину метнуло на встречную полосу, где ее закрутило и занесло, опрокидывая в кювет, куда, словно крупная соль, посыпались стекла. Четыре недвижимых человека. Нет, три. Водитель, Заборов и конвоир сидят, как задумавшись. И никому нет дела до арестанта, который вылез из сорванной 63

Сергей БАГРОВ дверцы и, пошатываясь, как пьяный, сделал несколько трудных шагов. Машина стояла на всех четырех колесах. Без стекол. Две дверцы сорваны и висят. Две дверцы вогнулись вовнутрь. Дверца багажника, будто крыло подстреленной птицы, вскинута вверх. Саблин смотрел в зев багажника, не понимая. Перед ним лежал кожимитовый дипломат. Раскрыв его, обнаружил сплошные пачки. Все, как одна, переклеены ленточками из банка. Столько денег он видел впервые. «Для кого они? - грустно подумал, - наверно, на стройку того непостроенного дворца, которую собирался начать Чечуля. Привез эти деньги, конечно, Заборов. Чтобы отдать их Трофимову. И присвоил. А чтобы чистым остаться, решил свалить на меня. Не он ворюга, а я. Вот такие, грызи вашу плешь, развороты. Мне за брусья, кои пилил я, не заплатили. А тут? И дела не видно, а вон, уже деньги... А что коли я? Возьму и сам заплачу самому себе! Сколько я этих брусьев наделал? Где-то за триста. За каждый беру 50 рублей. Умножаю... Пятнадцать тысяч. Ровно столько и отстегну. Ни больше, ни меньше. Чужого не надо...» Пачку, где было заклеено десять тысяч, он положил в кармашек рубахи. Вторую пачку, сорвав с нее ленту, переломил пополам. Одну половину - себе, вторую - назад, в кожимитовый чемоданчик. Захлопнул его. И пошел.

Ступать среди ночи по торной дороге Саблину было не привыкать. Да и идти-то всего каких-нибудь семь километров. И вот почувствовал - не дойдет. Ныло в поломанных ребрах, болела спина. Но больше всего беспокоила голова. Она гудела каким-то настойчивым трубным басом, будто в ней проплывал пароход, и Саблин боялся, что он оглохнет. Еще и рассвета не было. Но ночь отступала. И в тишине поселковых улиц было слышно, как капала с проводов дождевая вода. Дорога белела, и возле нее, переваливаясь с лапки на лапку, гуляли скворцы. В глазах у Саблина колебалось. Качались заборы. Качались деревья. И дом, к которому он подходил, неожиданно накренился, словно бы кланяясь перед ним. «Мерещится мне, мереск в глазах», - сказал самому себе, открывая крылечную дверь. Уже за порогом, переступив его, зашатался и повалился на руки Юрки и Зинаиды, которые выбежали навстречу, не понимая, то ли им плакать, как плачут, когда умирает хозяин семьи, то ли радоваться тому, что он на свободе и что никуда его больше не заберут. - Денег немного принес. За брусья, сказал он, когда его уложили в кровать, где он успокоился и затих, не зная о том, что жизнь его на краю и последнего вздоха уже не будет.

Вологодский ЛАД

ПРОЗА

Обретение ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ

Марк МОСКВИТИН Марк Москвитин родился в 1946 году в г. Ургут Самаркандской области Узбекской ССР. В 1966 году окончил Горно-Алтайское медицинское училище и три года работал фельдшером. После окончания Уральского лесотехнического института работал в лесных научных учреждениях Перми и Свердловска. Работал электромехаником, инженером по обслуживанию ЭВМ, программистом. В 1996 году переехал в Вологду. Писать фантастику начал в конце 2002 года. Опубликовал рассказ в журнале «Техника - молодёжи» (2006 г.) и несколько рассказов на интернет-портале «Белый мамонт» (ноябрь 2010, www.belmamont.ru).

№1/2011

Всё было решено - и с составом экипажа, и с кораблём. Артур, Ярослав и бортинженер Хорхе Морелос вылетели на Лунную Верфь. Звездолёт, даже недостроенный, производил впечатление - и размерами, и техническим совершенством, и комфортом. Правда, его обводы не показались Ярославу верхом изящества. «Самурай» был красивее. Новый корабль в целом напоминал исполинское сомбреро. - Улетайте, ребята, - сказал Хорхе. - Я тут останусь. Буду присматривать. Заодно корабль изучу. Артур пожал плечами. - К своим разве заглянуть... - Я со своими виделся, когда были в Хьюстоне. - Да, ты же оттуда, - сказал штурман. - А ты, Ярослав, вообще не беспокойся. Ты навигатор. От тебя тут ничего не зависит. - Всё равно, прилечу, своё оборудование просмотрю... Челнок сел на Чкаловском аэрокосмодроме. - Полетим к моим старикам, Слава, - пригласил Артур. - Ты им в прошлый раз понравился. - Спасибо, - ответил штурман. - Нет, наверное... - Почему так? - Не знаю... Беспокойство какое-то. Артур не настаивал. У космонавтов было принято со вниманием относиться к смутным беспокойствам. Ярослав не мог объяснить свой отказ и себе. Пока не увидел во сне Инну. И понял: он полетит к Кавказским горам. Побывать там, где потерял её... Это произошло сто девять лет назад. Тогда он носил погоны генерала милиции. Руководил маленькой, но знаменитой командой технологов, которая системно и без предрассудков подошла 65

ПРОЗА к неискоренимой, казалось бы, российской преступности - и за очень короткое время сократила её на несколько порядков. Дочка Инна окончила факультет журналистики. После первого года работы её командировали в Грозный, где она исчезла. Ярослав кинулся на Кавказ, нашёл след, прошёл по нему - но получил только фотокарточку, на которой бородатые боевики отрезают Инне голову. Через несколько дней банду настигли и перебили, главаря поймали и привезли в Ханкалу. Ярослав медленно, начиная с ног, раздавил его асфальтовым катком. Перед тем как умереть, бандит издал нечеловеческий вопль: - Мы не рэзал!!! Она живой!!! Мы шутил!!! Потом были последствия инфаркта, с которым Ярослав, как оказалось, ходил несколько дней - тех самых, от фотокарточки до асфальтового катка. Врачи Кремлёвки вернули его с того света. И он продолжал уничтожать уголовников и искать Инну, пока пули убийц не остановили его. Так бы и умер - но помощник, молодой майор Дима Арсентьев (будущий президент России, правивший четыре срока), на бешеной скорости, презрев все правила, привёз умирающего шефа к медикам-экспериментаторам. Последняя отчаянная надежда оправдалась - хотя обе раны были смертельны, медики купировали процесс, отменили распад мозга и законсервировали тело... Саркофаг хранил Ярослава в неподвижном призрачном сне. Бесшумным ветром неслись годы - пятьдесят, и тридцать, и двадцать, и ещё пять... Врач и изобретатель нормализатора профессор Новицкий решил пробудить спящего. Нормализатор зарастил пробитые пулями сердце и печень, обновил все органы. Ярослав получил «новенькое» тело и вышел в мир двадцатипятилетним. Его поселили в незанятом доме на окраине Звенигорода, по соседству с космонавтом Артуром Лемарком... Артур был француз, бургундец, но давно и прочно обосновался в России. Ему ещё в юности показалось интерес66

нее быть российским космонавтом, чем европейским или американским. Он и вытащил Ярослава в космос, углядев в нём задатки великолепного штурмана. Они вместе летали на планетолёте «Владимир Джанибеков», возили по Солнечной системе пассажиров и грузы, пока Фарнзуорт не пригласил их в Звёздную.

*** Сборы были простыми. Ярослав вывел из бокса свой аэромобиль - светлозелёный, с тёмно-синей полосой. Поднял фонарь, погрузил и подключил резервные аккумуляторы, пристроил дорожную сумку, сел сам. Взлетел и взял курс на юг. Внизу проплывала весенняя земля. Голубели, отражая ясное небо, реки и озёра. Мелькали россыпи домов; ломаными линиями, проведёнными твёрдой рукой, стремились вдаль дороги. Машину чуть заметно покачивало. Ветер ровно и несильно тянул с юго-запада, снос был невелик. Управление аэромобилем, рассчитанным на пилотов-любителей, не отнимало много сил и внимания. Но невозможно было отдохнуть душой... Лишь только ослабевало напряжение текущих дел, разрешалась и уходила какая-то сиюминутная забота - оставался тягостный фон, на котором происходила вся остальная жизнь. Планета Недотрога... Перед внутренним взором штурмана всплывали то коричневые валуны, выступающие из тумана, то лицо физика Джорджа Уинфреда, недовольно вглядывающегося в экранчик осциллоскопа, то массивный силуэт второго бортинженера Дона О'Брайена, снимающего планетоходное колесо, то командир Джеффри Фарнзуорт с микрофоном в руке... Невесёлая жизнь сейчас там, в полуторной тяжести, в тесных стенах десантных катеров. Если ещё живы... Экспедиция потерпела неудачу. Пятая планета Сириуса вела себя откровенно враждебно. Отчего и получила имя Недотрога. По-русски... Фарнзуорт уже собрался сворачивать исследования.

Вологодский ЛАД

Марк МОСКВИТИН Но судьба опередила его. Почти одновременно один из десантных катеров опрокинуло камнепадом, а второй не смог взлететь из-за отказа бортовой электроники. Шесть человек остались на планете. Орбитальная вахта не могла выручить товарищей - звездолёт не располагал третьим катером. Фарнзуорт принял решение. - «Самурай»! Приказываю уходить к Земле. Экспедиция в нынешнем виде не готова к спасательным работам. Уходите и возвращайтесь во всеоружии! А мы... мы постараемся дождаться. Звездолёт «Самурай» (конечно же, американский, но «крестила» его японка Эйко Мацуда) не смог уйти сразу. Электроника «посыпалась» лавинообразно. Позже, на Земле, установили, что электронику сожрало специфическое излучение Сириуса, не свойственное ни Солнцу, ни Альфе Центавра, ни Летящей. В орбитальную вахту входил, по регламенту, один пилот, один штурман и один бортинженер. Четвёртым на корабле оказался биолог экспедиции, он же врач, Тимоти Бэнкс. Он постоянно сидел на связи с застрявшими внизу катерами. «Технари» втроём облазили все закоулки корабля, «вылизали» всю электронную часть. И лишь тогда рискованный старт удался. Не с первого прыжка, но всё же звездолёт перебросил уменьшившийся экипаж через девять световых лет. Американские эксперты объявили, что «Самурай» к повторному рейсу непригоден. Россия предложила свой строящийся корабль. Пилот «Самурая» Артур Лемарк попросил доверить ему руководство спасательной экспедицией.

*** Много-много лет назад - сто или больше - на Грачиный хутор станицы Трифоновской из леса выбрела маленькая молчаливая оборванная женщина непонятного возраста, с большим полузажившим порезом на горле. На вопрос «Что с вами?» чуть слышно ответила:

№1/2011

- Мне отрезали голову. Все поняли, что она не в себе. Спросили, как зовут - пробормотала что-то вроде «Ира». Семья Вахрамеевых сообщила о полоумной женщине в райцентр, а пока временно устроила её в старой баньке, не разобранной ещё на дрова. Из райцентра за ней не приехали; так она и прижилась - тихая, безобидная. Иногда помогала по хозяйству, хотя помощи от неё выходило немного. Вахрамеевы кормили её - не объест! - и по выходным брали с собой в церковь. Состарившись, Клава Вахрамеева передала странную приживалку своей дочери. Таково было семейное предание... Галя Вахрамеева вспомнила о нём, увидев в саду ветхую бабушку Иру. Погреть косточки выползла - день хороший. В небе раздалось негромкое жужжание. Тёмным силуэтом планировал аэромобиль, нацеливаясь на лужайку перед вахрамеевским домом. - Петро-о! - крикнула Галя. - К нам гости!

*** Ярослав летел целый день. Он не устал - всё же аэромобиль не десантный катер, и Земля - не Недотрога. Однако его всё сильнее тянуло приземлиться, походить по твёрдому, попросить у местных жителей воды - не потому что жажда, а просто так. - Здесь! - решил он, увидев внизу кучку строений, за которыми уже начинался сплошной лес. Рядом с посёлком можно было и заночевать. В машине спать удобно, вдобавок от любой непогоды защищает. А сейчас и о непогоде разговора нет. Он прошёл между ярко окрашенными входными столбиками, держа в руке пустую канистру. - Хозяева, вечер добрый! - Добрый вечер, - отозвались хозяева. Похоже, вся семья была тут, в саду, у вкопанного в землю большого стола. Крепкий светлобородый мужчина, его жена - ще67

ПРОЗА кастая красавица в лёгком платье, и две девочки. Малышка лет шести, со светлыми косичками, щебетала возле усаженной под яблоню куклы. Старшая была странновата: молчала, сидела неподвижно, сутулилась, и одета была как старушка - в кофте, длинной юбке, в платочке. Ярослав в следующую минуту понял, что это и есть древняя, высохшая старушка. Должно быть, прародительница. Маленькая девчонка весело вытаращилась на него. - А я вас в новостях видела! Вы астронавт! - Света! - укоризненно воскликнула мать. - Веди себя скромнее. Штурман улыбнулся девочке. - Да ну, какие секреты. Действительно, астронавт. Ярослав меня зовут. - Понятно, - пророкотал отец семейства, пожимая руку гостю. - Ярослав Винтер. А я Вахрамеев Пётр. Инженер растениеводства. - Галя, - представилась хозяйка. - А что вы делаете, Галя? - Оператором на птицефабрике. - Куры? - Они, родимые. На столе как-то незаметно появился кувшин с квасом, бокалы, тарелочки с закусками. - Да я, собственно, только воды набрать... - засмущался гость. - Сидите-сидите, ужинайте с нами! - потчевала Галя. - Вы думали, мы вас так отпустим? Путешественник платит рассказами! И переночуете у нас. - Чувствую, не отпустите... Хозяев интересовала и планета Недотрога, и вся мрачная история экспедиции. Ярослав рассказывал сдержанно. Экспедиция не была завершена, предстояла её вторая половина - спасательная. Он мимоходом упомянул о повышенной тяжести, туманах, бурях и камнепадах, о жёлтой кремнийорганической траве, о зловещем происшествии с Артуром и Джорджем. И о неожиданно разразившемся несчастье, о странном отказе почти всей техники. Чуть подробнее рассказал, как четверо про68

бивались домой на полуразрушенном корабле... Они сидели и разговаривали за столом, среди цветущих яблонь, под уютное гудение пчёл. Солнце склонялось к западу. - А бабушка не ужинает? - осторожно спросил Ярослав. - А она по настроению, - засмеялась Галя. - Сегодня вроде не хочет. Старушка сидела в стороне, молча и пристально глядя на Ярослава. У неё было крохотное иссиня-белое личико, изрезанное морщинами. Ярослав всегда с жалостью смотрел на таких глубоких стариков. Это уже не жизнь, а предсмертие. Тело пришло в негодность, всюду боли, ум затуманен, психика нарушена. Помочь невозможно... Почему у человека такой нехороший конец? Не обращайте внимания, - сказал Пётр. - Она чуть-чуть с приветом. - Ну, ради Бога, - ответил Ярослав. Сколько ей лет? Петр пожал плечами, глянул на жену. - Может, сто, - «внесла ясность» Галя. - Может, двести. Не помирает. Реликвия нашего рода. Я буду помирать - Светке её передам. - Мама, не говори так! - заныла Светка. - Ты никогда не помрёшь! - Никогда, никогда, Светочка. Я пошутила. - Почему, когда ты шутишь, мама, всегда плакать хочется? Старушонка тихо подошла, уставилась на Ярослава маленькими, без ресниц, глазами, обведёнными красной каймой. - Папа, ты долго не приходил, - тихо, почти без голоса произнесла она. Галя прикрыла рукой смеющийся рот. Другой рукой замахала на старуху. - Ира! Совсем уже в детство впала. Извините! Не слушайте её. - Ты очень долго не приходил, - повторила старуха. Ярослав поднялся. Пора было идти. Не хватало мне ещё местных сумасшедших, подумал он. Поблагодарил хозяев и сделал шаг к выходу. Но на душе было как-то непонятно.

Вологодский ЛАД

Марк МОСКВИТИН - Папа, скажи «котик-мурунотик», торопливо попросила старуха вдогонку. У Ярослава подкосились ноги. Он медленно вернулся и сел на скамью. - Что сказать? - Скажи «котик-мурунотик» - Иди сюда, котик-мурунотик, - пробормотал он. Словно вихрь крутился в его потрясённом сознании. Возраст - «сто или двести». А мне сколько? Тот кричал: «Мы не резал, она живой, мы шутил...» Не врал перед смертью? Зовут - Ира. Инна? Старуха сбоку приникла к нему, обняла. - Инна, - выговорил он непослушными губами, ощущая внутри холодок ужаса. - Ты помнишь, кто живёт на болотине? - Лягушак, - ответила она, как прилежная ученица. Его ладонь, как тысячу лет назад, медленно опустилась на головку дочери. - Ты всё время жила тут, малыш? - Я старше тебя, папа. Действительно, «сто или двести»... Сколько же дней, недель ей ещё остаётся? Ярослав перевёл дух. Невозможно... Он встряхнул головой. Кругом так же стоял тёплый вечер, и цвели яблони, и слитно, негромко гудели пчёлы. Пётр с Галей встревоженно смотрели на него. Светка вытаращила глаза и приоткрыла ротик. Подсознание работало параллельно. Оно уже приняло решение. - Мы с тобой сейчас уедем отсюда. Хочешь? - Не хочу. Здесь я живу. А там умру. - Нет! Не умрёшь. - Папа, останься здесь со мной. - Нельзя, мышка. Там мой дом. Ты в нём будешь жить хорошо-хорошо и долго-долго. Тебя взять на руки? - Возьми, папа. Он поднял её - маленькую, смирную, невесомую - и понёс к аэромобилю. Обернулся: - Извините нас. Так уж вышло. Это действительно моя дочь... Потерялась много лет назад.

№1/2011

Аэромобиль поднялся в бледнеющее небо и, держа с левого борта красный закат, понёсся на север. Внизу Галя сказала мужу: - А бес их поймёт, астронавтов этих. Они же к звёздам летают. А там парадокс Эйнштейна. Может, ему-то, Ярославу, вообще триста лет. Дряхленькая Инна «с ногами» свернулась в правом кресле, способном вместить три таких, как она. Ей было тепло и удобно. И в то же время она чуть ли сознание не теряла от внезапно открывшегося понимания: как невозможно долго тянулась эта жизнь, похожая на бесконечный осенний дождь. Она не любила мелькавших иногда воспоминаний о том, что было до ужаса. И так бы всё и оставалось - но вдруг пришёл папа и выручил. - Мыш, ты всё время жила там? - Всё время там. - Сто лет! И как же ты жила? - Элементарно, Ватсон. День - ночь. День - ночь. На секунду выглянула та, столетней давности, озорная девчонка... Ярослав долго не решался задать следующий вопрос. - Как ты туда попала? - Пришла. - А что было раньше, мышка? - Мне отрезали голову. Не спрашивай. Не могу... - А это у тебя что? - Это новая выросла. Плохая. Та хорошая была, не болела. - Хочешь, врач тебе опять хорошую голову сделает? - Хочу, папа. Нет, как долго она хранила в подсознании это присловье про Ватсона, - подумал он, - чтобы сейчас выдать его мне. Значит - ждала? «День - ночь. День - ночь». А я в это время, видите ли, познавал Вселенную... - Папа, меня тошнит, - чуть слышно пожаловалась Инна. - Сейчас, мышка, остановимся. Он осторожно повёл машину на снижение. 69

ПРОЗА

*** Перед восходом солнца воздух самый спокойный. Это хорошо знают те, кто учит и учится летать. Ярослав, предельно аккуратно пилотируя, привёл и посадил аэромобиль на площадку перед институтом. Он сидел, расслабившись, с печалью и нежностью смотрел на прикорнувшую старушку ... Спать не хотелось. Раннее утро тянулось невыносимо медленно... Наконец, в институт стали сходиться сотрудники. Рядом с аэромобилем Ярослава приземлилось ещё несколько машин. В приёмном покое сидел Саша Корнилов. Он выслушал Ярослава, позвонил наверх. Профессор пришёл, задал несколько вопросов. Потом сказал: - Вы знаете, что у нас опять неудачи? - У меня нет выбора, - ответил штурман. - Ей сто тридцать лет. Вы понимаете? Новицкий молча встал и вышел. - Он придёт, - успокоил Саша. - Сейчас ходит, думает. Профессор вернулся через несколько минут. Было видно, что он ничего не надумал. Лицо было так же напряжено и замкнуто. Он молча сел в кресло и застыл. - Дмитрий Антонович! - нарушил молчание Саша. - Это же исключительный случай. - А у нас других не бывает, - вздохнул профессор. - И, похоже, ещё долго не будет. Он повернулся к компьютеру, посидел, не трогая управление. Взъерошил чёрную бороду. - Хорошо! Мы займёмся этим случаем. Выбора, действительно, нет. И его нет даже в большей степени, чем вы, Ярослав Матвеевич, думаете. Саша, иди к операторам. Просветлевший Саша убежал. - Пойдёмте со мной, - пригласил Новицкий. - Инна Ярославовна тоже Винтер? - Нет, она Красовская. По матери. - Тоже неплохо. Вот, заходите сюда... 70

А вам, Ярослав Матвеевич, дальше идти не обязательно. Инну встретили две девушки в белых халатах. - Папа!.. - забеспокоилась она. - Я тебя тут подожду. Иди, малыш. Всё будет как надо... Он улыбнулся дочери, помахал рукой. Инну заслонили фигуры в халатах. Он ушёл в приёмный кабинет. Явился профессор. - Ну, всё. Начали. Ваша дочка уже в анабиозе. А вы, Ярослав Матвеевич, на ближайшие семьдесят два часа совершенно свободны. - А разрешите быть здесь? Обещаю не мешать. - Хорошо. Ваш номер, восемьдесят первый, свободен. Не забыли его? - Нет. Как можно? Он бродил по зданию, выходил в парк, возвращался... Обнаружил на первом этаже небольшой зал, напоминающий центральный пост звездолёта, но растянутый в ширину. Перед стеной с экранами, дисплеями, сигнализаторами сидели в ряд, на равном расстоянии друг от друга, четверо парней и три девушки все в белых халатах и в больших чёрных наушниках. У противоположной стены, на возвышении, перед дугообразным пультом сидел Новицкий. Он пристально глядел в экран, манипулируя клавишами; потом выпрямился и стал наблюдать за малыми цифровыми дисплеями. У одной из девушек рядом с экраном загорелся красный огонёк. Тут же россыпь красных огней пробежала по всем пультам. Кто-то вскрикнул. Новицкий перебросил несколько тумблёров, резко повернулся, рявкнул: - Сердце держать!!! Операторы пригнулись к пультам. Их пальцы стремительно летали по клавишам. Откуда-то выскочил Саша, присел, выдернул одну плату, вставил другую. Красные огоньки пошли на убыль... Ярославу не запомнилось, что он делал весь этот день, до глубокой ночи, где сидел, где бродил, ел что-нибудь или не ел. Но в какой-то момент, когда небо

Вологодский ЛАД

Марк МОСКВИТИН на востоке начало светлеть, в приёмный кабинет ввалились Новицкий и Саша - оба потные, измочаленные, осунувшиеся. «Как на Недотроге», - внезапно подумалось штурману - Всё, - выдохнул Саша. - Порядок. Вытащили. Фокусов больше не будет. - Наблюдать всё равно, - устало проговорил Новицкий. - А может, я понаблюдаю? - сказал Ярослав. - Покажите, объясните, как и что. И где кнопка тревоги. Новицкий благодарно взглянул на него. - Точно сможете? - Он астронавт, разберётся, - сказал Саша. - Я сейчас ему всё покажу. И действительно, дело оказалось не сложнее, чем в космическом корабле. Саша посадил штурмана в то самое кресло на возвышении, где днём сидел профессор. - Весь контроль выведен сюда, на главный пульт. Должны гореть только зелёные огоньки. Чуть где жёлтый, красный - дави на тревогу. Мы сразу прибежим. Мы тут, рядом, в ноль третьей. Ну, давай. - И добавил: - Операторов мы отпустили. Они уполоскались почище нашего. И вообще, нельзя оставлять на операторов. Всё-таки не обезьяна. Он ушёл. Ярослав сидел, взглядом обходя все эти лампочки, шкалы, дисплеи с волнообразными графиками. Наверное, эта кривая - пульс, а эта, более медленная - дыхание. Если Инна сейчас дышит в общепринятом смысле... Примерно через час тихо вошёл Саша. - Не спится... - Переутомление, - кивнул Ярослав. Ясно. Ну, хоть так полежи. Саша махнул рукой. - Подежурим вместе. Спать потянет - уйду. Спать его не тянуло, пока не появился зевающий во весь рот профессор. - Саша, марш отсюда. - Поспали, Дмитрий Антонович? - Поспал. Иди, иди. Новицкий сел в соседнее кресло.

№1/2011

- Ну, как оно, без происшествий? - Вроде без. Дмитрий Антонович, скажите... вы и со мной... так? - Нет. С вами, Ярослав Матвеевич, было проще, легче. Моложе организм... А сейчас, можно сказать, заново лепим. Нормализатор восстанавливает организм на основании имеющихся у пациента органов и тканей. Но если их не хватает или они, допустим, некачественны, нормализатор заменит, добавит... от своих щедрот. Никакой несовместимости. А позже организм сам замещает. - И в каком возрасте она выйдет? - В таком же, как и вы - двадцать пять. Наш стандарт. - Чудеса... - Для вас это до сих пор чудеса? - Не знаю. Нет, пожалуй, большее чудо - что я так неожиданно нашёл её. Просто что-то потянуло именно туда. - Но вы чуть не ушли без неё. - Да. Вот было бы... Но она мне сама помогла. Сказала пароль. Знаете, между родителями и детьми существуют словапароли... - Знаю. Вот это, Ярослав Матвеевич, и есть чудо. А нормализатор всего лишь дитя технического прогресса... То, что вас потянуло туда, конечно, имеет своё объяснение. Только объяснение это ещё вне нашего понимания. Я не люблю мистику, она обычно пасётся там, куда не дошла наука. - И чудо то, что она протянула до ста тридцати лет. - А это поддаётся объяснению. Ваша дочь под ударом стресса впала в сумеречное состояние. Это и помогло ей прожить столько. - Просуществовать. - Ничего. Главное - вас дождалась... Так вот, её состояние походило на летаргический полусон. Известно, что спящие летаргическим сном не стареют. Её мозг все эти сто лет находился в оцепенении. Но после пробуждения от летаргии возраст навёрстывает своё почти мгновенно. В первые же недели, даже в первые дни. - Так, значит, это и был самый опас71

ПРОЗА ный момент - от моего появления на хуторе до её ухода в нормализатор? - Да, Ярослав Матвеевич! Вы «разбудили» её, нарушили однообразие её существования, раскачали мозг. Она могла умереть в любую минуту. Поэтому я и принял решение - поместить Инну Ярославовну в наш нормализатор. Выход рискованный, но единственный. - Вероятность успеха была небольшая? - Тридцать процентов. Вот вам ещё одно чудо. - А если бы не рискнули? - Она прожила бы очень недолго. Профессор внимательно глянул на Ярослава. - У вас глаза совсем красные. Езжайте-ка вы, мой друг, на восьмой этаж, да ложитесь. Все сложности и опасности кончились, теперь остаётся только ждать.

*** Утром четвёртого дня они сидели в знакомой Ярославу лаборатории с разросшимися комнатными цветами. Тут мало что изменилось. Только на одном из столов играл, переливался волшебным светом подарок Ярослава - драгоценный тёмно-розовый монокристалл с Оберона. - Несколько минут осталось, - сказал Саша. Загорелся транспарант готовности. Они вышли в коридор. Но не успели поравняться с нужной дверью, как дверь повернулась. В проёме стояла небольшая, прекрасно сложенная, обнажённая девушка с сияющими глазами. Она подбежала к Ярославу и прижалась к нему. - Папа, как здорово! Ну, и... Куда мы сейчас рванём? Ярослав обнял дочь, гладил по русой головке, по плечам... Новицкий вынул из кармана биотестер. - Инночка, повернитесь ко мне. Он быстро, прицельно обтрогал её датчиком прибора. - Всё, свободны. 72

Инна вновь повернулась к отцу. - Ты, наверное, есть хочешь? - спросил Ярослав. - Хочу-у-у! Ужасно! - Вот и рванём есть. Только сначала оденься. Девушка опустила головку, глянула на себя, сказала «ой!» и убежала. - Нагими приходим мы в этот мир... задумчиво проговорил профессор. Саша покачал головой. - Симпатичная дочка у тебя. И шустрая. Эйфория прямо фонтанирует! - Чего же ты хочешь! - засмеялся Новицкий. - Человек из нормализатора выскочил. Ты ей хоть одежду положил? - Положил. Всё по последней моде. Послышался стук каблучков. Выпорхнула весёлая Инна, в модном одеянии похожая на сказочную птицу Чинчибирин. - Пойдёмте все есть! - Тут недалеко... - отозвался Ярослав. - Кормите, - сказал ему профессор. Мы сходим к аппаратуре. Ярослав посадил Инну на то же место под фуксией, где сам сидел четыре года назад. Открыл список кодов. - Чем тебя покормить, Инн? - Хоть что давай, папа! А то сейчас эти цветы слопаю. Мастер чуть улыбнулся и стал быстро набирать коды. Ему самому ничего не хотелось. Он смотрел, как ест Инна, и не мог поверить в реальность происходящего. Неделю назад у него не было дочери. Были тягостные воспоминания, которые не хотелось задевать. А сейчас он словно перенёсся в фантастическую другую реальность. Инна, склонившись над едой, стремительно работала то ложкой, то вилкой, изредка взглядывая на отца. Фоном для насыщающейся девушки служили деревья парка и синее небо за прозрачной стеной. ...Инна отставила недопитый бокал сока. - Ох, больше не могу. Фигура, уж точно, изменилась... Вошли врачи. - Ну, как вас папа накормил, Инна Ярославовна? - осведомился Новицкий.

Вологодский ЛАД

Марк МОСКВИТИН Инна, улыбаясь, выпалила: - Нажористо! Раздался общий смех. Именно этим словом четыре года назад «новорождённый» Ярослав охарактеризовал местную кухню. Саша в восторге саданул штурмана по плечу: - Яблочко от яблони недалеко упало!

- Но я глубоко убеждён, - упрямо сказал Саша, - бывают такие воспоминания, которые нормальному человеку вредны. Они только мешают жить, расшатывают психику. Сидят-сидят в подсознании и вдруг выскакивают. И, как всегда, «вовремя». - Может, ты и прав, - согласился Новицкий. - Уберём. Если потеря, то невеликая.

***

Эти недели в институте они расставались только на ночь. Разговорам не было конца. К Инне постепенно возвращалась память. Но не полностью. Кое-что она забыла насовсем - а именно то, чего помнить не следовало. Объяснялось это просто. На второй день после «воскрешения» Ярослав с утра, пока Инна ещё спала, пришёл к врачам. Попросил: - Будьте осторожнее, когда начнёте снимать ей блокировку воспоминаний. У неё есть предельно неприятные воспоминания. Собственно, тот самый стресс. - Мы смягчим это удар, - пообещал Новицкий. - Мы можем даже убрать... - вмешался Саша, но тут же прикусил язык. Профессор укоризненно взглянул на него. - Да, мы можем. Но не делаем этого. Понимаете, почему? - Понимаю. Этические соображения. Но вы не представляете, что с ней было! Я вам не рассказывал. Профессор внимательно глянул ему в глаза. - Так расскажите, Ярослав Матвеевич. Ярослав перевёл дыхание и начал... Когда он замолк, врачи зашевелились не сразу. Первым ожил Саша. - Убрать! - воскликнул он. - Дмитрий Антонович, с таким жить нельзя. Не следует. - Как знать, Александр... Может, ей самой это не так уж и мешает? - Спросите её, - сказал штурман. Осторожно так, деликатно. - Спросим, - тихо ответил Новицкий. - Незаметно для неё.

Короткий перелёт на аэромобиле - и они оказались дома. Вечером, готовясь ко сну, он в тысячный раз удивился: как всё невероятно сложилось. Успел, успел!.. Всё поправимо. Кроме смерти. Но и смерть...- подумал он, вспомнив собственную историю. Отправились мы в этот путь почти одновременно. Её жизнь закончилась на полгода раньше. Сменилась растительным существованием. Но я перенёсся в новый век так, будто совершил прыжок на звездолёте. Незаметно, комфортно. А она шла, можно сказать пешком. Долго шла... И выдержала. Страшная усталость навалилась на него. Он едва успел раздеться. Заснул мгновенно, не успев угнездить голову на подушке. Назавтра они пошли в торговый центр за одеждой для Инны. Набрали полную сумку. Ещё дочь присмотрела себе предмет красивой, но странноватой формы, оказавшийся видеокамерой, совмещённой с диктофоном. - Я всё-таки журналист, папа! Что ж, эта профессия сейчас нужна. Похоже, долго ещё будет нужна... В воздухе раздался негромкий звон словно кто-то тронул гитарную струну. Ярослав вдруг не увидел Инну рядом - и вздрогнул. Как пришла - так и ушла? Всё приснилось? Он в замешательстве крутанул головой по сторонам - и облегчённо выдохнул. Чувствуя внезапную слабость в ногах, взялся за стойку стеллажа. - Ну нельзя же так... Инна была недалеко. Зашла в секцию музыкальных инструментов и выбирала себе гитару.

№1/2011

ПРОЗА

Вологодский конвой ПОВЕСТЬ

Александр ЦЫГАНОВ Александр Александрович Цыганов родился в 1955 году в дер. Русаново Кирилловского района Вологодской области. После окончания Ферапонтовской средней школы работал в совхозе «Родина». Служил в армии в ракетных войсках стратегического назначения. После службы закончил Вологодский педагогический институт по специальности «учитель русского языка и литературы». Затем около десяти лет добровольно работал в колонии. Автор многих прозаических книг, вышедших в разных издательствах страны. Ряд рассказов включен в факультативную программу школ области. Лауреат литературной премии МВД СССР и МВД России (2010 г.), Всероссийской премии им. В. М. Шукшина «Светлые души», государственной премии Вологодской области по литературе, а также международной премии «Филантроп» (2010 г.). Член Союза писателей России с 1989 года. Живет и работает в Вологде.

...перелив на бумагу, казалось мне, лучшую часть своей сердечной крови... П. Ф. Якубович, «В мире отверженных» Я начальник отряда осужденных. Или отрядник, как говорят все, кому не лень. И сотрудники зоны, и сами осужденные, и родственники, приезжающие на свидание... Конечно, порой не удержишься и поправишь того или иного, но проку в этом нет: все равно язык у всех на привязи не удержишь. А наш-то почет одним нам и достается, потому что наша честь с утра и до позднего вечера - в зоне... Воспитатель, советчик, начальник, отец, старший брат, вершитель судеб все в одном лице. И здесь только сердце - вещун, а душа твоя - мера...

Часть первая ЯСНЫ ОЧИ Брат! Клянусь тебе, что я не потеряю надежду и сохраню дух мой и сердце в чистоте. Ф.М. Достоевский

1 Казалось, считанные дни, как я здесь, в этом небольшом лесном поселке, на дальнем северном бездорожье, забытом и Богом, и людьми. Но после того, что произошло сегодня, вдруг разом нахлынуло, вспомнилось... В Людиново я добрался поздним мартовским вечером: было уже исчернатемно и неуютно-настороженно вокруг, нахлестывал беспрестанный ветер с брызгами невидимого дождя... А сначала, после вынужденного недельного торчания в белозерском райцентре, я наконец-то попал на самолет, который заменил лыжи на колеса и через

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ пару часов благополучно приземлился на поле с раскисшим снегом, подсиненным наступающим вечером. Пилот передал подошедшему мужчине в шапке с кокардой два бумажных мешка с почтой, подмигнул нам и закрыл дверцу. А мы, взяв поклажу, отошли к деревянному домику, над входной дверью которого висела потемневшая от времени доска с надписью: «Аэропорт Северный». Самолет взревел и, разбрызгивая стеклянным веером лужицы, завис в воздухе - и точно поплыл, скрылся за лесом, оставив за собой гул, - по небу широко, по земле далеко... И теперь я оставался один на один с неизвестностью, которая не то чтобы пугала, но, по крайней мере, напоминала о себе легендами и небылицами об этим жутких и непонятных местах... Не хочешь, да задумаешься. «Меньше надо говорить, меньше надо говорить...» - непонятно почему нашептывал я себе, считая, что этим избавлюсь от случайных и необдуманных слов. Мы вошли в домик, и хозяин открыл комнатку. На большом столе громоздилась всевозможная аппаратура, там что-то попискивало и потрескивало, но после щелчка тумблера все стихло. - Николай, - застенчиво протянул мне руку хозяин, - здешний начальник аэропорта. Он же и сторож, по совместительству. Вскоре мы пили чай и, поглядывая на глубокие колеи разбитой дороги, мирно беседовали. Вернее, Николай рассказывал о Северном, где он родился и вырос. «Ага, ага», - то и дело добавлял он в разговоре, придавая тем самым своей речи необыкновенную притягательность. А красную-то речь красно слушать да на ус мотать. Оказывается, от Северного до Людинова, куда мне надо, всего-навсего тридцать верст, но даже трудно представить, как они даются. Добираются по шесть-восемь часов, если, конечно, всё нормально. Пока дорога не провалилась и ровда не ушла - в жизнь не вылезти из

№1/2011

Людинова. Так сиднем и сидят. А зимой, когда застывает, её сначала «гэтээской» укатывают, потом еще «ураганом» пройдутся, а следом уже автобус посылают. Так пока дорогу укатывают - тягач, случается, по самые уши проваливается, посылают на выручку трактор - и «сотки» садятся. Прямо беда, да и только. А ранней весной или поздней осенью всё объездом одним - так без молитвы и в путь незачем собираться. Тело-то, может, довезёшь, а уж за душу не ручаешься. А случись что, ткнуться уже некуда: по пути три деревушки, почти пустые, в каких домах старики да старухи даже часы на новое время не переводят. Говорят, нам спешить некуда, мы своё отжили, а время везде одинаково. Но в этом году дорога ещё держится, так напрямую можно идти - всё скорее да надёжнее. А сам Северный раньше райцентром был. Военкомат и милиция на бугре, а на берегу, рядышком, и роно с райкомом. А потом, после известных перестроечных событий, и стал Северный просто поселком. Но населения, правда, и сейчас тысячи три наберется, не меньше. Свой леспромхоз, сплавучасток, колхоз и сельпо имеются. Хотя, как и везде, всё на ладан дышит. Даже два участковых приставлены. Только они что есть, что нет: то по своим делам разъезжают на казённом мотоцикле, а то, глядишь, лыка не вяжут. Начальство, конечно, отругает хорошенько, когда надо, а выгнать не решается - никто в такую глухомань не полезет. Своя рубашка ближе к телу. Только здесь ко всему привыкли вдосталь нагляделись да натерпелись. А как еще послушаешь, что людиновские из зоны рассказывают, когда в аэропорт приезжают, так только и подумаешь: «Слава Богу, тут еще рай, живи да радуйся...» Николай прислушался, затем кивнул уверенно: - Машина из Людинова идет, больше неоткуда, ага, ага... Прижавшись к оконному стеклу, я чувствовал, как сильнее и горестнее забилось сердце: из-за леса, воя, вы75

ПРОЗА ползала машина. Громоздкая и темная, она упрямо двигалась к аэропорту, заваливаясь на каждом шагу в колеи и колдобины... Куда господь Бог несёт?.. Перед посадкой на самолет я набрал номер телефона, куда мне в своё время посоветовали звонить, однако не обмолвившись ни одним словом о тех трудностях, которые предстояло перенести. То ли забыли, то ли не нашли нужным обращать внимание на такие мелочи. И после шума и свиста послышались слабые гудки, следом далёкий, пододеяльный голос ответил откуда-то: «Людиново слушает, говорите!» Назвавшись, я попросил сообщить дежурному, как меня учили, что скоро вылетаю, чтобы встретили. «Сообщим!» - коротко заверили из таинственного Людинова, и связь разом оборвалась, точно её и в помине не было. И сейчас, подхватив сумку, - долог путь, да изъездлив! - я простился с Николаем, глядевшим на меня необычайно сострадательными глазами, и шагнул на улицу к машине. Дверка её, заляпанная грязью, задергалась и задребезжала, потом со скрежетом открылась, и оттуда вылез, согнувшись, мужик в годах, широкоплечий и кривоногий. В бушлате и кирзовых сапогах. - Поедем, что ли, - обронил он глухо. - И так запозднились - в двух местах по самые мосты сели. Дорога, будь она неладна. - Сам мрачный, да и смотрит не россыпью, а комом, но - спокойный. Таким как-то сразу верится, а вера животворит, это мы и сами знаем. Машина шла тяжело, ухая в выбоины, которых было такое множество, что даже сам сопровождающий, Владлен Григорьев, только морщился устало... Кажется, тут свет клином сошелся! А по обеим сторонам дороги бесконечно тянулся черный лес; проехали небольшое кладбище, и Владлен Григорьев вполголоса рассказал, между делом кивнув на краснорукого водителя, не имевшего ни бороды, ни усов, ни на голове волосов: - Глухой, здесь такие и нужны... А 76

на кладбище этом зэки горемычные лежат. Сгорели они, пятеро, разом - как и не жили. А дело такое: переезжали из одного оцепления в другое, вагоны еще деревянные были. Дороги верст двадцать набиралось, не меньше. Да еще гэсээм в придачу надо было отдельно перекинуть, а тут - зачем лишняя волокита! - подцепили к вагончику с людьми - и вперед. На новое место. По пути кто-то покурил, а чинарик и бросил в сторону, по привычке. Что люди, то и мы... Скоро и занялось. А деревянное - разом пыхнуло! Охрана повыскакивала, оцеплением встала, автоматами щелкнули - к бою готовы! Весёлое горе - солдатская жизнь!.. А в вагоне уже вовсю полыхало, ни жить, ни быть. Мужики орут, окна с решетками высадили - и на волю рваться! Начальником конвоя был прапорщик Бись, Михайло Маркович, он по гражданке еще в медиках начинал, да на первых порах всё не в своё дело норовил лезти - помогал встречному да поперечному. А на добреньких воду возят, сразу и надорвался. После быстро смекнул, в чём дело, да в общий ранжир и встал. Даже вперед вырвался. Бывало, больного доставят, а он: «Ну что: будем лечить или пускай живёт?..» Так и прозвали. Заметь: человек шутки не шутил. И здесь тоже: то ли растерялся, то ли совсем испугался - матерится: «Стрелять буду! Назад! По местам!» А куда назад? Назад уже некуда - только вперёд!.. Тогда Бись и орет конвою: «Огонь!» Пальба открылась такая, что эти пятеро побоялись и нос из вагона высунуть, ведь решето сделают и глазом не моргнут. Правда, потом выяснилось, что в основном стреляли поверху, да после драки кулаками не машут. Так они, бедные, руками обхватились друг с другом в обнимку, да так и сгорели... Вот ведь как: свет велик, а деваться некуда... Взгляни-ка на меня; горе идущему, горе и ведущему!.. - Было хоть что-нибудь начальнику конвоя?! - сорвался я на внезапный крик на одном особо тряском месте: меня как-то необычно бросило вбок влево - и сразу же вправо, а следом - вверх, и я

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ разом взмок; как ни гнись, а поясницы не поцелуешь... - Известно дело, парень, - сопровождающий впервые глянул мне в глаза, - вологодский конвой шутить не любит: шаг влево - агитация, шаг вправо - провокация, прыжок вверх... Тут его и самого столбиком под крышу подкинуло, но он, казалось, не обратил на это внимания: - А прыжок вверх - попытка к побегу. Спускаю собаку. Собака не догонит - пуля догонит; пуля не догонит - сам раздеваюсь!.. Так говорил Владлен Григорьев, сам в свое время отсидевший здесь положенное от звонка до звонка, а по освобождении оставшийся в этих местах и до сих пор работавший механиком на нижнем складе. - А насчет было или не было... - Владлен для чего-то попротирал лобовое стекло. - Да ничего: в другую колонию перевели. Можно сказать - повысили. Здесь все и без того круглые сутки как под конвоем. Спроси любого поселкового: только и мечтают любыми путями отсюда выбраться. Гиблое место. Тут говорят: кто в Людинове пять лет отпашет, можно «Героя» давать, - усмехнулся сопровождающий и добавил: - Или «орден Сутулова»... А если серьезно: человек приказ выполнял, а они не обсуждаются. И потом: в такой неразберихе в два счета можно и ноги сделать, в бега податься. Не скоро и на след выйдешь: кругом тайга... Но не успел я собраться с ответными словами, как впереди вдруг блеснул свет прожектора: чисто и одновременно как-то зловеще маячил он из темноты, вызывая неосознанную тревогу... И побежала дороженька через горку! - Нижний склад, - выпрямился Владлен Григорьев. - Считай, на месте. Через два кэмэ - и поселок. В Людинове машина взобралась на взгорок, оказавшийся потом мостиком, и, спускаясь, выхватила фарами торчащий на обочине дороги щит, на котором поверху крупно было написано: «ЧТО?

№1/2011

ГДЕ? КОГДА?» А ниже, на обрывке киноафишной бумаги, глаза успели пробежать: «ЗДЕСЬ ТЕБЯ НЕ ВСТРЕТИТ РАЙ». Со щита как ветром сдуло взлохмаченную ворону, умчавшуюся в темень с хриплым криком, похожим на колдовской хохот сказочного злодея: «Ур-ря! Ур-ря! Ур-р-ряяя!..» Родясь, не видывал, умру - не увижу. Машина, взревев, остановилась возле двухэтажного деревянного здания - штаба учреждения, над входной дверью которого, под лампочкой в железной сетке, красовалась надпись: «ВОСПИТАТЕЛЬ САМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ВОСПИТАН». Напротив, освещённый, стоял тепловоз с прицепленными вагонами, из которых, спрыгивая, цугом шли люди, одетые в черную одежду, - и прямым ходом к высоченным открытым воротам, окованным железом; с обеих сторон тепловоза - молчаливые и усталые - солдаты с автоматами на изготовку; у одного с накрученного на руку поводка рвалась заходившаяся в лае овчарка; что-то кричали друг другу несколько офицеров возле шумно работающего тепловоза; из кабины его безучастно вертел коротковолосой головой молодой парень в шапке, лихо посаженной на макушку... Начало трудно, а конец того мудренее; и направился я в штаб: первая дверь налево, постучал и, услышав: «Войдите!» - не помня себя, шагнул. За двойной дверью с тамбуром - комната; дюжина стульев, у зашторенного окна стол, а на стенах, обитых коричневыми листами дэвэпэ, несколько красочных таблиц и портрет главного чекиста, выполненный, видимо, самодеятельным художником. Потом оказалось, что практически во всех служебных кабинетах была такая же работа, только в оперативно-режимной части она отличалась чем-то назойливо-неуловимым, а чем, наверное, так и останется для всех тайной. Да много знать - мало спать. За столом, опершись локтями на полированную столешницу, сидел майор с приплюснутым носом и блестящекоричневыми глазами, которые смотре77

ПРОЗА ли на меня немигающе и внимательно. Изучали да запоминали. - Заместитель начальника учреждения по политико-воспитательной работе Мирзоев Рамазан Рамазанович, - в ответ на мое представительство почти без акцента ответил майор и, привстав, крепко-накрепко пожал мне руку. Ждём, ждём. Давно ждём... И, пригласив сесть, Мирзоев с неторопливой дотошностью стал расспрашивать: верно ли, что я пошел в органы внутренних дел добровольно, а также кем являются и где работают мои родители, и где я жил, учился и трудился до того, как... Невелика недолга, и уж мои-то данные Мирзоев и без того мог сто раз выяснить, но я вспомнил, успокоившись, о характеристике, данной сопровождающим моему теперешнему начальству: «Ваш замполит, наверное, и во сне держит руки по швам. На всякий случай». Зазвонил один из трёх телефонов, аккуратно расставленных перед замполитом. Мирзоев стремительно овладел трубкой и, внимательно выслушав, на глазах побурел: - Нельзя этого делать!.. - Он сморщился так, что верхняя губа подползла к кончику носа. - Мы тут посоветовались, - Мирзоев обвел отсутствующим взглядом комнату, ни на чём конкретно не задержавшись, - и я решил: всё оставить по-прежнему! Было понятно, что у него здесь все на местах, как соловьи на гнездах. Несмотря на мои отнекивания, Мирзоев споро договорился об ужине в роте, и мы с ним славно ударили по щам и гречневой каше, на верхосытку дунув еще по стакану компота. Не хуже, чем дома. Общежитие, в котором мне предстояло жить, оказалось напротив солдатских казарм. Комната с узкой кроватью и столиком у окна была на одного. На завтра до обеда мне разрешалось знакомство с поселком, а потом ждала зона и обход по ней вместе с Мирзоевым. На том мы с замполитом и расстались. Переводя дух, я огляделся: главное, жить можно, терпимо. 78

Говорят, что милует Бог и на чужой стороне; и эта комната с солдатской кроватью да столиком у окна заменит мне отныне родной дом. Надолго ли?.. Теперь уже поздно решать - сам выбрал. Конечно, если глаза немного разуешь, то спервоначалу и не по себе станет. Но ведь жили же здесь люди и до нас, будут жить и после нас. Разве не так? Что было - то видели; что будем - сами увидим; а ещё и то будет, что и нас не будет!.. Помнится, мать любила говаривать: обомнётся, оботрётся - все по-старому пойдет. А я всегда был в нашу родовую, тоже следом не отстаю: наше место свято!.. Разобрал я кровать - лег прямо в пиджаке, с головой укутавшись, а после уснул разом так крепко, хоть свищи, душа, через нос! И спал до самого утра, как маковой воды напившись.

2 Утром выяснилось, что посёлок полностью находится на болоте, поэтому повсюду были мостки. И вдоль, и поперек. Дома как на подбор: все барачного типа, разбросанные по обеим сторонам речушки Курдюжки. Возле общежития - магазинчик, следом пекарня, из которой валил черный дым, а на крыльцо то и дело выбегали лысые молодцы в исподнем с неизменными папиросами в зубах; ничем не примечательный садик и столовая примостились на окраине елового леска, из которого, добрые люди сказали, порыкивал порой мишка да шлялись рыси с волками; а еще - библиотека. Сюда я вошел поспешно - только что не вбежал. Библиотекарша, невзрачная и бледная - в чем только и дух держится! - медленно выводя буквы, заполнила на меня карточку. Между двух стеллажей - как тут и был! - бюст Федора Михайловича Достоевского; незабываемый взгляд его точно вопрошает о главном: о чём-то родном и давно забытом...

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ Здесь я и остался - взял «Дневник писателя», в свое время так поразивший меня и заставивший о многом задуматься, крепко и надолго. А выйдя из библиотеки, обнаружил, что в стороне, откуда мы приехали накануне, с трассой пересекается дорога, проложенная деревянными настилами и огороженная с обеих сторон колючкой; над всем этим - множество столбов с лампочками под черными абажурами... И потом редкими свободными вечерами непонятно отчего приходил я сюда и, незамеченный, смотрел, как идут и идут, растянувшись в длинную темную цепь, люди; и точно живые стонут и шевелятся под ними скрипящие и шатающиеся мостки; лай овчарок и хриплые грозные окрики; и хотя во время следования все разговоры строго-настрого запрещались, - голоса, голоса, голоса... До сих пор неведомо, что же заставляло меня приходить сюда, к этой старой расщепленной березе, скрывающей от чужого взгляда, но только доподлинно ясно: не узнав горя - не узнаешь и радости... «У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся, но есть, необходимо, и жизнь, вновь складывающаяся на новых уже началах. Кто их подметит и кто укажет? Кто... может определить и выразить законы и этого разложения, и нового созидания?..» - читалось потом в «Дневнике писателя». А болящий ожидает здравия даже до смерти. Век живи, век надейся!.. «ВХОД В ЗОНУ ТОЛЬКО ПО ПРОПУСКАМ» - гласило на зеленой железной двери КПП при входе в жилую зону осужденных. И узкоглазый сержант всё не мог взять в толк, что на меня выписан пропуск, пока не появился майор Мирзоев, и мы, благополучно миновав пропускной пункт, прошли несколько десятков метров и открыли дверь в дежурную комнату. Но я успел-таки по пути оглядеться: кругом стенды да длинные дома-бараки, а на каждом из них - прожекторы, в этот час с бездействующим светлым глазом, потому что при необходимости фонари-

№1/2011

ки горят да горят, а видели ль, не видали, понятное дело, ничего не говорят... При нашем появлении всем как подсыпали перцу: вскочил за барьером сержант-сверхсрочник с красной повязкой на рукаве, а за порогом, вытянувшись, ожидал и сам дежурный: полный лейтенант со вскинутой к шапке растопыренной пятерней. - Товарищ майор! - рявкнул он. - За время вашего отсутствия происшествий не случилось. Докладывает помощник начальника колонии лейтенант Сирин! - Вольно! - покачал головой замполит, с любопытством глядя на дежурного: Ну, Сирин, ну, Сирин... - А что, Рамазан Рамазанович, по уставу действую. У меня закон - от устава ни на шаг. Железно! Замполит, поцокивая, дернул щекой и представил меня: мол, прошу любить и жаловать. Новый начальник отряда Цыплаков Игорь Александрович - собственной персоной. - О, пополнение, - заулыбался лейтенант во всю ширину рта. - Дело, дело! - А голос-то что в тереме!.. Знакомство с зоной началось с клуба, к которому была пристроена библиотека. В клубном зале находилось много коричневых крепких лавок со спинками, пронумерованных белой краской. Хотя и неуклюже, но зато старательно. Только около входа несколько скамеек выявилось без чисел - для администрации: здесь сидят сотрудники во время мероприятий; над головой - аппаратная... Экран - деревянный щит, обтянутый белой материей и отделяющий сцену от зала, - поднимался к потолку и возвращался на свое место завклубом, который сейчас мелким бесом вертелся вокруг да около и с молчаливо-благосклонного согласия замполита рассказывал мне обо всём этом, сладко жмурясь. Такой и до Москвы напоказ без спотычки побежит - только заикнись!.. Длинные и серые бараки отрядов походили друг на друга, как родные братья. Разница состояла только в расположении: если первые три находились едва 79

ПРОЗА не вплотную, то остальные полукольцом охватывали зону. А в середине была вечерняя школа, столовая с медчастью и комната с надписью: «Совет коллектива колонии». С торца неуклюже приткнулось еще строение, где вновь прибывшие проходили карантин. Вроде и не просторно, да дворно. А на видном месте - напротив библиотеки - штаб, в котором, помимо кабинета начальника колонии, располагались и помещения его заместителей; в промежутке - небольшое поле. Здесь в хорошее время гоняют в футбол, а зимой это поле заливается и на нём происходят нешуточные хоккейные баталии. Во всяком худе и верно что не без добра. Но вот и общежитие отряда, который мне предстоит со дня на день брать в свои руки... Вошли. День мой - век мой; что до нас дошло, то и к нам пришло... Навстречу метнулся осуждённый жердяй, в плечах лба поуже; брови - что медведи лежат; в нитку вытянулся перед замполитом, ни одна складка не скользнет по черной спецовке, сапоги - зеркалом; доложил: - Завхоз отряда Сугробов! Отряд занимается по распорядку дня! - А сам неприметно на меня посматривал: конечно, известно, что ждётся новый начальничек-начальник. - Ознакомьте Игоря Александровича с отрядом! - коротко достал языком Мирзоев. Завхоз Сугробов сразу деловито наладился объяснять расположение вверенного отряда, старательно помогая руками, глазами и даже своим подвижным телом: только знай запоминай. После входного тамбура следовало фойе - всё в стендах, заполненных сводками, таблицами и призывами. Слева две двери; здесь живут звенья отряда - по две секции в каждом помещении; справа - то же самое. Прямо пойдешь - дверь начальника отряда, а впритык, через тамбурок, вход в курилку с умывалкой. В секциях - койки в два яруса, заправленные на удивление чисто, с подвёрткой простыни по одеялу, а между 80

койками - одна на другой - тумбочки. В конце секции - еще двери: там каптёрки, в них для одежды и обуви шкафчики, встроенные в стену; на всем прибиты и прикручены таблички с указанием фамилии, отряда и звена осужденного. А у входных дверей - алюминиевые бачки с водой. Все рассовано по своим местам - по сучкам да по веточкам, - просто, никаких излишеств. Завхоз Сугробов, объяснявший деловито и толково, вьюном заходил то с одного, то с другого бока, а замполит тем временем скрылся в кабинете начальника отряда, куда мы вошли в последнюю очередь. И здесь глаз хозяйский на месте - прямо стол начальника отряда, напротив завхоза; десяток стульев, сейф и полка с документацией, а над окном, в разрисованных яркими красками горшочках, пущены к жизни цветы... Работай да любуйся. Тут зазвонил телефон: майора Мирзоева приглашали в дежурную комнату зоны. Быстро выпроводив завхоза, замполит поинтересовался о моих впечатлениях и посоветовал остаться в отряде до вечера, который уже был не за горами: поговорить и познакомиться с людьми, а затем - при желании - сходить в кино, объявленное по случаю предвыходного дня. Засим крепкими пальцами застегнул на жёлтые пуговицы свою длиннополую шинель, жамкнул мне руку - и только его видели. Так все это непривычно и неожиданно! Точно сон... Да только много спать, так мало жить: что проспано, то уже и прожито... Так и сяк повертелся я в самодельном вертящемся кресле, поперебирал бумаги на столе, что-то неопределенное представляя, воображая... Пройдет полгода, и будет присвоено первичное офицерское звание, как было обещано на собеседовании в управлении, куда я сунулся по настоятельному совету одного бывалого и служивого приятеля, уверившего меня в правильности этого, единственно верного решения... А там уж, глядишь, и в форме бегаю: брюки

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ с красным кантом, на плечах звёздочки поблескивают-посверкивают, галстук опять же... Смешно и грешно, но чего-то ведь хочется, о чём-то все-таки думается... Хотя почем знать, чего не знаешь. А уж если впрягся, - лучше веру к делу применяй, а дело к вере, тогда всё и будет как на душу положено. Вскоре за вежливо вошедшим завхозом Сугробовым потянулись по делу, но больше, кажется, без дела другие осуждённые: все как один с красными треугольными нашивками на рукавах; с завхозом переговариваются вполголоса, а то возьмут да о чем-нибудь и меня спросят... Вот так я, чуж-чуженин, и становился семьянин, а какой же мирянин от миру прочь?.. Дверь с грохотом распахнулась, и передо мной человек вырос: поперек себя толще, да на щеке бородавка - телу прибавка; в горле петух засел: - Гражданин начальник! Крысу поймали! Что делать? Крысу поймали!.. Ума не приложу: смотрел то на него, то на завхоза: - Да что делать?.. Убить и выбросить. - Долго думать, тому же быть, да и лишние догадки всегда невпопад живут. А завхоз Сугробов, прислушиваясь к шуму и грохоту в курилке, довольно улыбался: - Оторвут сейчас от хвоста грудинку... «Застегнут» они его, гражданин начальник. Как пить дать - замочат! - Кого - «его»? - все не мог я понять. - Крыса же «она»! Аль я уши отсидел?.. А у завхоза по-прежнему рот до ушей: - Кто в тумбочках крадёт, крыса понашему. Крысятник. Вот по заслугам вора и жалуют. Много учён, да не досечён, - кинулся я в курилку, а завхоз за мной - обогнал и блажанул: - Мужики, завязывай! Проучили - и хана! В курилке - спиной к печке - мужичок прижался: глаза на нитке висят, по пояс юшкой умылся, сопит и всхлипывает. Увидев меня, все расступились и отодвинулись. Ждали: каким глазом взглянет?..

№1/2011

- Разойдись! - себя я не узнавал. - Все по местам! Сам разберусь! - Развернулся, а мужичок следом за мной: голосом пляшет, ногами поёт - спасся! В кабинете завхоз Сугробов передо мной веревки из песка вил: - Гражданин начальник! Слово-олово: больше пальцем не тронут, кому охота срок за гниль тянуть. Попало за дело. Никто не видел и не слышал. Слово-олово! Так сработано, что не придерёшься. Думаю, добро, шпана замоскворецкая: всю вашу хитрость, видно, не изучишь, а только себя скорее до ручки доведёшь. Но одно здесь верно: слушай в оба, зри в три!.. Как раз по селектору и фильм объявили: «Внимание! Завхозам отрядов построить осужденных и привести в клуб для просмотра фильма «Возьму твою боль»! Вроде и у дела я оказался: в два счета построив людей возле отряда, завхоз доложил мне о готовности, на что я неопределенно дёрнул головой, а завхоз скомандовал: «Отряд, шагом марш!» И я уже со своим законным отрядом, немного сбоку, как и положено начальству, дошагал до клуба; кругом слабые и тусклые огоньки лампочек на столбах, зябко да неуютно... Зато возле клуба светлынь: подходили отряд за отрядом, завхозы докладывали дежурному Сирину, и тот своим зычным гласом: «Давай, урки!» - разрешал вход. А у клубных мостков помощник дежурного - грузинистый прапорщик, чуть ли не до пупа расхристанный, схватил за грудки осужденного, мальчишку, пытавшегося в неустановленных по форме одежды ботинках взобраться по крутым ступенькам клуба: - Ти-и... че-эго тут ви-исиываешь? Па-ачему тут висиваешь?! Малокровный съёжившийся парнишка, запахиваясь в великовозрастную фуфайку, оправдывался: - У меня плоскостопие, разрешено медчастью. Можно пройти?.. Но у прапорщика, внезапно налившегося кровью, как бы отслоились толстые выразительные усы: 81

ПРОЗА - Марш в отряд! Ка-а-аму гаварю!.. Между делом подключился и Сирин: - Что, не ясно? Посажу! Кто барствует, тот и царствует; и пошагал, головушку опустив, стриженыйбритый, к родному общежитию-бараку. Одиноко да понуро: отлежаться, носом в подушку сунувшись. - Всё верняком, - подмигнул мне Сирин. Пощёлкивая пальцами, он прищурил глаза и вдруг попросил, как рублем одарил: - Слышь, будь другом: посиди в клубе, пока фильм идет. А то весь наряд на обходе. Один остался. Выручай, друг. Конечно, спрос не грех, да и отказ, наверное, не беда. Да вот только не всё то есть, что видишь. Е с т ь у молодца не хоронится, а н е т - не воротится. Вошел я следом за последним в зал. Дверь закрыли на защёлку, чтобы не вовремя пожелавшие не лезли, свет выключили - и фильм начался. Сидел я, точно оглушённый, на лавке бок о бок с пожилым, глянувшим на меня исподлобья, но выбирать уже не приходилось. То и есть, что двадцать шесть... Из аппаратной - легкий треск, струилась сверху песочно-лунная, прозрачная дорожка... На экране - титры: ВОЗЬМУ ТВОЮ БОЛЬ... Шла война, - до сих пор любят в воспитательных целях такие фильмы показывать, - и на глазах ребенка немецкие прислужники убивали его мать и сестрёнку; и слышал мальчишка в свои неполные восемь лет последний крик матери и плач сестрёнки; и болью сердце гинет, ведь все мы одной матери дети... И видел я боковым зрением, как плакал молчаливо мой пожилой сосед: растеклась под глазом светлая серебристая морось, к щеке подсбегала маленькой и горючей капелькой... И дикими мне показались думы подпольные, страхи летучие: хоть и не ровня, так свой же брат - человек человека стоит. Одним миром мазаны. И долго еще потом меня мучило - уже дома, в своей комнатушке, бессонной ночью, одинокого и далёкого от всех родных и близких... А еще поразило меня то, что я как 82

будто и не нашел в этой жизни, в своих первых впечатлениях, ничего особенно поражающего или, вернее сказать, неожиданного. Всё это словно и раньше мелькало передо мной в воображении, когда я старался угадать свою долю. Молвя правду, правду и чини; и хотя судить о человеке, не зная его, - дело последнее, но увиденное мною заставляет задуматься о том, что боль собственного сердца, сострадающего прежде всяких наказаний, убивает его своими муками. И он сам себя осудит за свое преступление беспощаднее и безжалостнее самого грозного закона...

3 Утренняя планёрка проходила на втором этаже штаба, в просторном кабинете начальника колонии подполковника Любопытнова Виктора Ильича, пожилого уже человека с совершенно седой круглой головой и серо-черными, с завитушками к вискам, бровями. Трудно было избавиться от впечатления, что начальник колонии видел всё окружающее как-то не глядя. Входя куда-нибудь, он уже знал, что делалось на другом конце - порядок дела не портит! - а твердостью и определённостью при решении служебных вопросов начальник завоевал расположение даже у мало кому верящих подопечных за колючей проволокой. Среди старожилов поселка упорно бытует легенда, что будто бы к одному из дней рождения начальника - без добрых дел вера мертва! - подарили ему осуждённые собственноручно изготовленный автомат, смастерив его на нижнем складе и тайно, по частям, доставив в жилзону, где возложили новенькое, смазанное оружие прямо на стол уважаемого человека, разумеется, до прихода того на рабочее место. Мол, кто нас помнит, того и мы помянем. И этому как-то трудно было не верить, как и тому, что однажды некий изобретатель этого «колючего окружения» умудрился сконструировать еще из

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ бензопилы «Дружба» подобие вертолета и на свой страх и риск даже сделал попытку подняться в воздух на этом агрегате в ночное, относительно безопасное время, но всё же был замечен обалдевшим часовым, а затем благополучно подстрелен и упал за запретной полосой. После чего изобретатель был подлечен, где следует, и поощрён - раз на раз не приходится! - далеко не по изобретательским заслугам: осужден новым сроком в колонию более строгого режима. - Значит, туда и дорога, - смеялся перед планёркой дежурный Сирин. - А живи попроще и без затей, проживешь сто лет. Соображать надо!.. Коренастый и плотный, быстро вошел начальник колонии, точный минута в минуту. Посерьезневший Сирин скомандовал офицерам, полукругом сидевшим в кабинете начальника: - Товарищи офицеры!.. Товарищ подполковник, лейтенант Сирин дежурство сдал! - Капитан Брусков дежурство принял! - Товарищи офицеры... - миролюбиво ответствовал начальник, что означало: прошу садиться. И все деловито расселись по местам, за исключением Сирина и заступавшего на дежурство капитана, у которого было бы грех спрашивать о здоровье, глянув на его лицо. А лейтенант Сирин наладился привычной скороговоркой: - За время моего дежурства происшествий не случилось. Осуждённые занимались по распорядку дня. Вывод на объекты и возвращение в жилзону соответствует учётным данным. Вечерний приём спецконтингента проводился медчаcтью, спецчастью и бухгалтерией. В вечернее время демонстрировался фильм. Оценка наряду осуждённых «удовлетворительно», дежурному наряду контролеров - «хорошо». Лейтенант Сирин дежурство сдал! Но начальник, покачивая седой головой, поинтересовался как бы задумчиво: - Кто же фильм, товарищ Сирин, обеспечивал на сей раз?

№1/2011

И, поглядывая то на начальника, то на замполита, не сводившего с него своих блестящих внимательных глаз, Сирин забормотал: - Фильм... Фильм обеспечивал новый начальник отряда... Цыплаков. Цыплаков Игорь Александрович. По собственному желанию. Сказал, да и был таков. Хотя известно, что кто в грехе, так тот и в ответе. Но делать нечего, и я, согласно кивая, тоже приборматывал: - По собственному желанию, по собственному желанию... Только на свои глаза свидетелей не наставишь: начальник колонии, с привычной ловкостью встав из-за стола, быстро расстегнул мундир и посмотрел на Сирина так, что того малость поизвело: - Понимаете, ч т о могло случиться?.. Допускали последствия? Человек ни сном, ни духом еще не ведает нашей специфики! Жду объяснительную - и будете наказаны!.. Все свободны! - сказал, как кол в землю вбил!.. Выйдя из кабинета, я бездумно двинулся к окну в конце коридора и тут же бровь в бровь столкнулся с майором: невысок и лобаст, под носом взошло, а на голове не засело, сам тих и как-то странен. Подхватил он меня под руку приглашающе, и мы закадычными друзьями спустились на первый этаж к кабинету с табличкой «Заместитель начальника по режиму и оперработе». Там уже сидел замполит Мирзоев: откинувшись в кресле, он быстро курил, закинув ногу на ногу. При виде нас замполит что-то промычал и, затушив папиросу, придвинулся к столу вместе с креслом. Серьезный и внушительный. - На наше дело не всякий годится, тихо, точно сам с собой заговорил заместитель по режиму майор Нектаров. - Так что вчерашний случай с «крысятником» оставлять без последствий, конечно, нельзя. Нас не поймут. Неволя, брат, всякого учит и ума дает. Здесь одним доверием не обойдешься - к беде приведёт. - Майор Нектаров, переглянувшись с на83

ПРОЗА хмурившимся замполитом, забарабанил по столу пальцами: - Однажды в розыске достал один из наших сбежавшего - в одиночку накрыл. Тот с ходу и ручки вверх: «Не тронь, начальник, твой». А нашему нет чтобы заставить урку шмотки с себя скинуть, - не сообразил. На слово поверил. Да ближе и подошел, а тот, недолго думая, ножик из сапога - и в сердце. Да позже на тот же свет еще двоих едва не отправил. Спасибо, врачи выходили. В нашей работе хоть раз вожжи опустишь - не скоро уже изловишь. Одни неприятности как из мешка посыплются: знай успевай оборачиваться... - Время научит, - завыстукивал по столешнице и замполит. - Был у нас тоже один добренький: всё хотел, чтобы кругом по-людски было - и у ваших, и у наших. Только ненадолго хватило: быстро сообразил, откуда ветер дует. А когда по-настоящему прижало, так вообще потек. Оно и понятно: с огнем не шутят... - Что верно, то верно, - поднял указательный палец майор Нектаров. - Дело прошлое: можно было бы тех пятерых в вагоне спасти, окажись наши посообразительней... И вот тут-то - не светило, не грело, да вдруг и припекло: неожиданно во время разговора какой-то злобно-нутряной вой сирены, разливаясь на высоком жутком завывании, поднял всех с мест и бросил на выход... Весь дом разом вверх дном! Выскочив из штаба, мы бросились по дороге к нижнему складу, потому что со стороны клуба над ним, медленно заполняя низкое неподвижное небо, поднимался черный и слоистый дым, расползаясь над поселком. Горел и правда клуб. Подойти уже было страшно: оттуда, где был зал с печью, трещало и зловеще шумело с неимоверной силой; из туго лопнувших окон с гудением вились плавные, огненнокрасные космы; на крыше очередями палил шифер, а сама она вся уже была охвачена пламенем и казалась огромным факелом - дрожит свинка, золотая щетинка! - горело и в библиотеке, - там 84

огнь пожирающий шуровал уже вовсю, но ещё на волю не вырвался, прожорливо гудел внутри, как бы готовясь к неожиданному и гигантскому прыжку, чтобы разом поглотить всё в своей испепеляющей лаве - сколько можется, столько и хочется! - искры змеино шипящимся фейерверком густо и страшно сыпались далеко во все стороны. Где конец веревке той? Нет его, отрубили! Но аминем дело не вершится, - кругом метались и тушили, кто чем мог, подлетела пожарка и моментально раскатала шланги - сильные стальные струи вбились в ярое пламя, и хоть против огня и камень трещит! - постепенно гасились и сбивались огненные островки пылающего клуба... «Спи, царь-огонь, - говорит царицаводица. - Спи, царь-огонь!» Огню да воде Бог волю дал! - Давно просила печь отремонтировать, - нудно бормотала возле меня бледная библиотекарша, безнадежно прижав к щекам руки. - Опять буду без вины виноватая... Висевший над клубом обломок громадного стенда с надписью «ДА ЗДРАВСТВУЕТ...» легко сорвался вниз, скользнул, как по маслу, и, ухнув возле меня, сразу рассыпался. Ровно кто его жегалом жеганул!.. И вдруг меня как будто кто-то окликнул - и я, точно бы в беспамятстве, - не струшу, так отведу душу! - бросив всё, кинулся к библиотеке, кульнул туда через окно - чем думать, так делай! подвывая и прикрикивая от страха... Благослови, да головы не сломи! - огонь вовсю уже гудел и шарил по комнате, по книжным стеллажам, весело и мощно пожирая все на своем пути; никому не верит, а сам мерит!.. Но мне уже виден сквозь шелк пламени незабываемый взгляд, оставшийся в памяти вопрошающим о главном: о чём-то родном и давно забытом! - сгреб я в охапку, беремем, бюст Достоевского и, задыхаясь, теряя последние силы, с готовой, казалось, вот-вот лопнуть от невозможного, звенящего напряжения

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ головой, кинулся обратно. Побеги, да ноги не зашиби!.. Кубарем выпав из окна, встал я на карачки и пополз, но, опомнившись, стал загребать обратно, выпавший бюст нашаривать. В это время - от воды не в огонь! - окатило меня спасительной водяной струей, затем, подхватив за руки, стали в сторону оттаскивать, матерясь на чем свет стоит, а мне все неймется - мычал да оборачивался, руками загребал... Жив буду - не забуду! Сшибся я с памяти: все бесы в воду - и пузыри вверх; как только стал приходить в себя, огляделся: кругом народ стоял молчаливо, как над больным или упокойным, склонились; работала неутомимо пожарка, и уже был сбит огонь, а шипящие бревна растаскивались баграми... - В рубашке родился, - вытерев лоб под шапкой, вздохнул начальник колонии, помогая мне подняться. - Теперь уж до нового клуба придётся спасенное хранить. - И, неопределенно улыбнувшись, заключил: - На законных основаниях. - Герой кверху дырой, - послышался за спиной знакомый голос: с застывшей полуулыбкой на меня смотрел, пружиня на носках сапогов, майор Нектаров. - Дурак дураком - и уши холодные, - раздался откуда-то жизнерадостный бас пожелавшего остаться неизвестным доброжелателя. Но мне сейчас было всё безразлично, и я, ничего не понимая и не отвечая, потащился к общежитию, всё так же, беремем, держа спасённый бюст, пока на полдороге к дому не столкнулся со своим начальником. Мирзоев, отступив на шаг, смерил меня округлым птичьим взглядом и вдруг, выкинув руку, так склещил мою пятерню, что я от неожиданности ойкнул и быстро пришёл в себя. И вскоре, умытому и переодетому, мне было славно смотреть на спасённый бюст: в моей комнате теперь, в углу на тумбочке, как раз и уместился, словно для этого места специально и предназначенный... Чей день завтра, а наш - ноне!..

№1/2011

Ненароком я и задумался о чем-то запредельном, глядя на Достоевского и время от времени как бы заново ощущая братское рукопожатие сумевшего понять меня незнакомого человека... И словно воочию диво совершается! - ибо явственно чтется в великом и молчаливом собеседнике, что эстафета человеческой жизни всегда была бесконечной: как всего нашего милосердия и сострадания, нашей вечной надежды и веры на лучшее, так и постоянного обновления человеческой души в мире проходящем и вечном... - замерев, я сидел и думал, хотя о чем думалось? - спроси меня тот, второй, во мне живущий, - я бы, наверное, так и не ответил... И, мучая свою душу до бесконечности, буду я вновь и вновь метаться в таинстве изначальном, ибо каждому понятно - не то мудрено, что переговорено, а то, что никогда не может быть договорено. «С совестью не разминуться, - наставляла меня на дорогу мать, когда поняла, что уже поздно и бесполезно переубеждать. - А добрая совесть - глас божий. Ясны очи. Ведь чужая-то душа - темный лес, но душа душу везде ищет, и сердце сердцу весть подает. А разве душа и совесть не родные сестры? - вопрошала мать. - Разве не совесть питает душу и разве есть между ними распри?.. Да ни в жизнь, - и такой-то чести довеку стоять...» Много дней впереди, много и позади. Но помрут и внуки наши, а конца этой песни не дождутся; и, вспомнив теперь всё происшедшее, передо мной будто бы на миг приоткрылось таинство изначальное, и зрятся сейчас - чтоб жить да молодеть, добреть да радоваться! - слова моего великого и молчаливого Собеседника, удивительно чудодейственно и милосердно успокаивая мою исколотую память, мужая сердце до конца: «Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и оставаться им навсегда, в каких бы 85

ПРОЗА то ни было несчастьях не уныть и не упасть - вот в чем жизнь, в чем задача ее. Я сознал это...»

Часть вторая ОТРЯДНИК ...Постарайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть. Гёте Я скажу читателю на ушко: всё там есть. В. Белов, «Ремесло отчуждения»

1 Общую планёрку учреждения на этот раз собрали в методическом кабинете штаба - по случаю предстоящего праздника. Новый год уже был на носу: оставалось всего несколько часов - и встречай себе на здоровье!.. Как и положено в торжественных случаях, начальник колонии подполковник Любопытнов душевно поздравил сотрудников с новым счастьем, пожелал самого наилучшего, а затем под жидкие аплодисменты поощрил грамотами и денежными подарками лучших из лучших. Так получилось, что в награжденных были только те, кто не забывался руководством во все праздники. Из раза в раз - как по заказу. Следом за маленькую, по нынешней моде, трибуну с государственной символикой, по привычке протирая свои в тяжелой роговой оправе очки, аккуратно взошел новый зам по режиму капитан Грошев Василий Васильевич. Невысокий и плотный, с почти не мигающими глазами, он был недавно переведен в нашу колонию, но уже накрепко заполучил кличку: «Люди говорили, люди знают». Вызовет Грошев по своим делам кого необходимо, вперит многозначительный, странный взгляд - и врежет правду-матку в глаза. А если ответчик начнет артачиться и пойдет в отказ зам по режиму и выложит свои безоговорочные аргументы: «Люди говорили, 86

люди знают!» Как к стенке пришпилит. И обязательно попротирает еще, не снимая, очки. Точно подвинтит какие-то невидимые винтики. К нам капитана Грошева перевели с повышением для укрепления режима, предварительно спровадив на заслуженный отдых ставшего плохо слышать и видеть майора Нектарова, любившего тоже приговаривать свое: «Где я лисой проходил, там три года куры не неслись!» - и гордившегося тем, что за всё время службы он не получил ни одного дисциплинарного взыскания. Конечно, чудные чудеса - шилом небеса; но пути Господни, как известно, неисповедимы. В одной из колоний осуждённые, говорят, наслушавшись теперешних телевизионных перестроечных идей, учинили форменный саботаж, именуемый кипежем, но капитан Грошев сумел безболезненно и одновременно железно усмирить эту бучу, воздав и основным поборникам за права демократизации мест лишения свободы, - тем, кто шел «за паровоза». Так что новый заместитель был окружен неким ореолом таинственности и невольного уважения. Еще задолго до появления в нашей колонии. Капитан Грошев с добрую минуту по-хозяйски оглядывал сидящих сотрудников, затем с хрустом развернул отпечатанные листки и провозгласил: - Внимание! Оглашаю список дежурства на усиление! - И раздельно перечислил фамилии тех сотрудников, которые задействовались в усилении: дежурство по поселку, на подстанции, гэсээме, лесооцеплении, нижнем складе. Потом, помолчав, Грошев что-то поискал взглядом на полу и заключил: - Все свободны. Начсостав прошу остаться! Дальше должен был зачитываться список офицеров, которым следовало дежурить в праздничные дни. Я суеверно взялся за пуговицу мундира - так в школьные годы не выучившие уроки выкручивали многострадальные пуговицы на пиджаке, надеясь, что не вызовут. Но

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ мне не повезло: попал на дежурство - и как раз в новогоднюю ночь. С девяти вечера и до девяти утра - по жилой зоне. В чём и расписался, когда мне передали список для личного ознакомления. Ответственным от руководства был назначен сам капитан Грошев Василий Васильевич, а под его опеку - два офицера: недавно аттестованный и получивший офицерское звание Сергей Шаров, уверенный в себе, крепкий и смуглый брюнет с длинными волосатыми руками, и я - лейтенант Цыплаков Игорь Александрович. Такая табличка под стеклом появилась полгода назад над моим кабинетом в отряде - длинном бараке, расположенном недалеко от запретной зоны. В самом дальнем углу зоны. Теперь до обеда мне следовало срочно «подбить бабки»: проверить и перепроверить, пока люди на работе, отряд, обойдя с завхозом все секции и каптёрки, а также посмотреть тумбочки и шкафчики в поисках запрещённых предметов и всякого рода колюще-режущих заточек и ножей. Хотя обыск совместно с конвоем и был не далее как день назад и, казалось, все было едва ли не языком вылизано, но бережёного и бог бережёт. А небережёного - как раз тюрьма стережёт. Наши же воспитанники проведут за милую душу и самого нечистого с рогами. Глазом не моргнут. Как-то в прошлые, справляемые по привычке октябрьские завёл контролер по жилзоне молчаливого человека с тупым носом и совершенно квадратными глазами, встретив какового в темном месте, не только, сам того не желая, поприветствуешь задушевно, но и собственное пальто передашь из рук в руки - хотя бы потому, что жизнь в такие минуты кажется действительно дорога как память. Этот молчальник имел на зоне кличку Нарком, то есть был самым натуральным наркоманом и даже порой как-то умудрялся колоться - «словить кайф». Нарком в дежурке был незамедлительно обследован на алкоголь - и, к великому разочарованию дежурного наряда, опьянение не подтвердилось. Проверялись

№1/2011

подозреваемые довольно просто: стакан, грязный до отвращения, наполнялся из не менее «чистого» графина, после чего испытуемый выпивал воду и через пару минут по команде, надуваясь до посинения, дышал в этот же сосуд, который следом передавался по кругу присутствующим спецам из наряда, а те старательно внюхивались, пытаясь уловить запах ненавистного алкоголя. В то время, когда обследовался Нарком, кто-то из сотрудников, вероятно, случайно вспомнив о правилах внутреннего распорядка, приказал осужденному прекратить безобразие и снять головной убор в присутствии администрации. Вот тут-то квадратность наркомовских глаз и объяснилась без всякого труда: выбрив себе середину головы, он уместил на голом месте сложенный вчетверо носовой платок, пропитанный ацетоном, - и вновь был в своей тарелке: «ловил кайф». После разоблачения Нарком уже на законных правах был помещен в ШИЗО - штрафной изолятор, где, как правило, содержатся лучшие из худших вверенного спецконтингента. Надежно и строго. До обеда моё время пролетело как тот лёгкий невесомый снежок, что с утра покружился слегка, да и исчез незаметно, очистив до стылой, неподвижной голубизны полтора гектара неба над зоной. С завхозом Сугробовым мы трудились до седьмого пота: дотошно осмотрели тумбочки и шкафчики в каптёрках, складывая всё запрещённое в чёрный мешок, а затем облазили чердак, являвшийся удобным хранилищем для браги, после чего, отодрав цоколь, искали тайники вокруг самого отряда; и пока завхозом прибивались доски на место, я дополнительно заглянул в культкомнату: низкий потолок, пять десятков стульев, стенды на стенах, обшитых морёными досками. Но главной достопримечательностью был, конечно, телевизор, хранившийся в ящике, закрываемом на новенький замок, который, впрочем, всегда успевали самовольно снять и, соответственно, в случае опасности вновь привести в по87

ПРОЗА рядок. Вовремя и незаметно - так, что комар носа не подточит. Замполитом Мирзоевым была утверждена праздничная стенгазета: ставший уже символическим кот в фетровой шляпе и с кокетливо закрученным хвостом, в огромных сапогах с отворотами, щедро раскинув лапы, разбрасывал прямо к новогодней ёлке поздравления, вписанные в снежинки, искрящиеся от растолченного на клею стекла, рассыпанного по всему ватману. Броско и красочно. По такому же образу и подобию стенгазеты готовились и в других отрядах, практически ни в чём не отличаясь друг от друга. Делались как по заказу, да другое и не требовалось. Нахмурив свои сросшиеся брови, замполит Мирзоев, прежде чем поставить подпись, внимательно изучил моё новшество: поздравляя от себя осужденных отряда, я пожелал им от всего сердца - так и подчеркнул: «от всего сердца», скорейшего возвращения домой и встречи с родными и близкими. Поздравление было вписано в звездочку мною лично - как Бог на душу положил. Можно было уже и ближе к дому двигаться: вокруг отряда, расчищенный, блестел пушистый свежий снег, в самом фойе были развешены разноцветные звезды, вырезанные из бумаги, всевозможных конфигураций, а на тумбочках в некоторых секциях как-то по-домашнему уютно устроились миниатюрные елочки, и я сделал вид, что не заметил этого мелкого нарушения. Словом, во всём виделось праздничное настроение; и даже у часовых на вышках оказались белые полушубки, как бы подчёркивая особенность этого ясного морозного дня, а встречавшиеся на пути к выходу из жилзоны осужденные громче обычного и приветливее кричали: «Здравствуйте, гражданин начальник!» И с улыбкой: «С Новым годом!» А некоторые даже вежливо приснимали свои черные цигейковые шапки. И мне тоже было радостно и приятно им отвечать; и лишь только войдя в 88

комнату, я как-то разом почувствовал усталость, с особой остротой ощущая хоть и ставший привычным, но все же постоянно доводящий чуть ли не до обморока, тошнотворный запах портянок и устоявшийся едкий дух человеческих тел той территории, где через считанные часы мне надлежало неустанно быть начеку. Всю ночь.

2 Комната, куда меня недавно переселили из общежития, была крошечная, но уютная: прихожая с умывальником да печка, напротив которой приткнулась железная кровать и столик с тумбочкой в углу. На тумбочке с белой накидкой бюст Федора Михайловича Достоевского, вытащенный во время пожара поселкового клуба. Такое и до отцовских памятей не забудется. Казалось бы, вчера ещё всё произошло, ан нет - уже полгода позади. Пролетела пуля - не вернётся!.. Через стенку от меня ютился вольнонаемный прораб Портретов, который нередко заглядывал с одним и тем же вопросом: «Сосед, закурить найдется?» и всякий раз искренне удивлялся, что я ещё не успел обучиться этой привычке. Прораба Портретова позаглазно, да и прямо в глаза, величали Картинкиным. Наверное, потому, что всерьёз не воспринимали. Так, сбоку припека. Александр Григорьевич Портретов постоянно пребывал навеселе, но обязательно раз в год на него находило странное «прозрение»: накупив на почте кучу газет и журналов, сосед старательно писал в редакции всё, что взбредало в голову. А в ожидании ответа держался соответственно: был абсолютно трезв и аккуратно, до синевы, выбрит. Как к награждению готовился. А дождавшись - до сих пор отвечают, - всего не читал, только первые слова: «Уважаемый Александр Григорьевич!..» Значит, не всё ещё потеряно и стоило жить дальше, коль «уважаемый»... И с не меньшим старанием продолжал «закладывать за воротник». Тем более что должность его имела неоспоримые преимущества: практически все строй-

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ материалы находились в полном ведении Портретова, а это обстоятельство немаловажно для поселковых жителей, большинство жилищ которых держится только что не на добром слове. Худые прятки портят и доброго человека, но прорабом, глядишь, не только поселковые довольны, но и все отчетные бумажки у того тютелька в тютельку. Вот и теперь моя дверь без стука и скрипа открылась, и сосед - худ, как треска, один глаз глядит на мельницу, другой на кузницу, - заглянув, задал, верный своей привычке, вопрос относительно курения и, получив соответствующий ответ, сипло, тяжелым голосом поинтересовался: - Сосед, в баню идем? В баню я и правда собирался пораньше перед дежурством, поэтому согласно кивнул. Я уже был переодет: успел натаскать дров, чтобы после баньки протопить печку. В такой мороз кто не любит посидеть у огня - этому, кажется, и ангелы небесные радуются!.. На крыльце меня остановила незнакомая женщина, видимо, приехавшая на свидание то ли к сыну, то ли к мужу. Вторая половина нашего дома была предназначена для приезжающих на свидание, и ко мне нет-нет да и заходили с какимнибудь делом только что приехавшие и не знающие, куда податься. Летом их видимо-невидимо, а в такую пору, да еще в новогодний праздник, - редкость, можно сказать, себе дороже. Прораб, буркнув, что забежит по дороге к Сереге Шарову, потому что дело есть, заскрипел по снегу своими высокими, раскатанными до пахов валенками, а я, объяснив приезжей, к кому надо обращаться с заявлением, пожелал немолодой уже женщине счастливого Нового года и в одиночку пошагал к бане, думая о тех, кто приезжает на свидание. Рысь пестра сверху, а человек лукав изнутри: поди порой узнай и разберись!.. А как ещё думать и гадать, когда выясняется, что зачастую то или иное нарушение, а порой и преступление случилось

№1/2011

благодаря приехавшим «на свиданку»: взяли да передали через бесконвойников чай, водку и деньги, а уж переправить в зону это хозяйство способов всегда предостаточно. Умеют показать Москву в решето. Да и не каждого «шманают» по совести. Не раздевать же человека полностью. Вот тут-то всяк мастер на выучку и берет, а голь на выдумки всегда была хитра. С самой же «свиданки» того проще вынести: достаточно за день до окончания свидания, поголодав, проглотить упрятанные в целлофановый пакетик деньги. Вышел да в укромном месте два пальца в рот - и выскочил на волю для надёжности оплавленный по краям пакетик. И вся недолга. А то еще нитку привяжут за такой же пакетик и за зуб зацепят дополнительно. После как леску с уловом и вытаскивай - ещё проще. Только одно неудобство: скорее попадёшься. Зато с деньгами в зоне ты - пан. Или уж пропал, тут куда кривая выстрелит. Наряду с этим доподлинно известно, что отдельным сотрудникам случается в тягость заработанный ломоть, который оказывается для них хуже, чем, скажем, краденый. Прямо поперек горла стоит. Недавно с треском был изгнан старший прапорщик Сайфиулин, которого оперативники «раскрутили» на шестьдесят бутылок водки. Ни много ни мало. Наладился в зону поставлять и втридорога с рыла драть. Кто же его проверять станет - свой человек. Ведь только один волк из счета-то овец таскает, но он - известное дело - волк. С него и взятки гладки... А этим летом грех по дороге бег, да и ко мне забег. Подошла женщина: седая и строгая. Головокружительно наодеколоненная. Мать сидевшего по статье за групповое изнасилование гражданина Берковского. Из моего отряда. Ничего не просила, даже не заикалась, что у сына льгота на носу, - только убедительно и ненавязчиво разъяснила, что мне требуется специальное доппитание, которого здесь не может быть ни под каким соусом, а потому она незамедлительно вышлет мне посылочку-другую из свое89

ПРОЗА го Краснодара. Все случилось быстро и обыденно. Как во сне. Не на кого и негодовать было. Стоял да рот разевал, не зная, что сказать. А вскоре и извещение пришло: посылка не заставила себя ждать. Оперативники же, выслушав меня, без лишних слов позвонили на почту и порекомендовали для этого подарка выдержку в несколько дней, чтобы он прокис добросовестно, а уж потом вернуть его законной владелице. Что и было сделано. Но добедки да победки - те же беды: отчего не воровать, коли некому толком унять?.. Пройдя мост, отчего-то прозванный «невским», я свернул к бане и, не удержавшись, оглянулся: толстыми рыхлыми столбами стояли над плоскими крышами домов синевато-белые дымы; чуть в стороне, на месте сгоревшего клуба, свеже зеленела тяжелая зеленая ель, украшенная многоцветными игрушками и ярко-рубиновой звездой на макушке: здесь сегодня всю ночь будет веселье... В бане оказался только мой земляк Николай Александрович Соснин, с темной щепоткой усов под острым носом и с большими глазами в полукруглых разводьях. Раздетый Соснин терпеливо стучал в дверь, за которой в забегаловке с топчаном днюет и ночует старик бесконвойник, заведующий банным хозяйством. Для капитана Соснина всегда имеется в здешнем заведении веник, потому что не только в поселке, но и в самой зоне известно, что дежурный помощник начальника колонии Николай Александрович Соснин жить не может без парилки. Как туз к масти. С разрешения начальника колонии даже в середине недели собирал Соснин свой допотопный чемоданчик и шел в жилзоновскую баню, где его уже дожидался банщик. В недавнем прошлом дежурный помощник был в отрядных, как и я, на работе выкладывался по самую завязку и в себя приходил только благодаря парилке. Становился яснее и спокойнее. Белые нервические пятна, покрывающие худое 90

тело с выпирающими ребрами, исчезали до следующего посещения: веник в умелых руках нес свою службу исправно. Обижаться не приходилось - ремесло за плечами банного умельца не висело. А природная честность и наивность Соснина выглядели в лицах окружающих дополнительным чудачеством, как правило, дальше дело не шло. А то неровён час: удалой долго не думает. И даже опытные оперативники всерьез напрягались, когда на планерках брал слово Соснин. Всегда имел под рукой точную и проверенную информацию - и бил не в бровь, а в глаз. А однажды ранним утром, направляясь в зону на подъем, я увидел свет в окнах Соснина и завернул к нему, потому что по графику он тоже должен быть на подъеме. Вдвоём-то сподручней да веселее шагать. Капитан открыл мне сразу, глядя неподвижными глазами. Словно с печи человек свалился. А на полу покоилась банка из-под консервов в пепелище окурков да кипа центральных газет. Повыше высокого навалено. Оказывается, Серега Шаров в порядке шутки ляпнул накануне, что коллега политически слаб в коленках. И не всё допонимает в сегодняшней политической обстановке. Вот капитан Соснин ночь напролет и торчал над периодической печатью - «доподковывался». Также он был способен, к примеру, купив случайно обувь размером больше нужного, носить ее с загнутыми, как у старика Хоттабыча, носками, потому уже было стыдно возвращать даже то, что еще недавно на ногу мерилось. В чем смех, в том и грех, а только от думы всё равно голова трещит... Также заступавший в новогоднее дежурство Соснин добился-таки наконец своего очередного веника, мигнул мне и чуть ли не вприпрыжку убежал в парилку. Когда мы с ним, на славу распаренные, сидели в предбаннике, послышались голоса: появился ругающийся Портретов в компании покатывающегося со смеха отрядного Серёги Шарова. - Расскажу - не поверите. - Серёга раз-

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ делся и закурил. - Сходи, говорю, Григорьевич, за дровами-то, а то, мол, печь прогорает: у меня как раз яишенка на плите присоседилась. Да пузырь на столе - для гостя. Честь честью. Ну, тот охапку принес да с ходу и сунул в печку-то. Натурально. А оттуда, понимаешь, так ахнуло, что полплиты чуть не разворотило. Да еще в придачу и вся закуска на потолке оказалась. Как там и была. У Картинкина и дар речи пропал. - Серега, хлопнув по костлявому плечу мрачного прораба, улыбался во всю ширину рта.- А дело, мужики, такое, что наладился у меня кто-то дрова тырить. Чтоб узнать, я и забил в несколько поленьев патроны. А дрова-то заприметил да отдельно, значит, и положил. А то еще себя ненароком рванешь. Да только Григорьевича-то забыл предупредить, а он как специально и взял меченые. Даже печника пришлось вызывать, до сих пор еще колупается. А наш-то Портретыч, глянь-ко, все еще не оттаял: глаза семь на восемь, восемь на семь! - Попросишь дэвэпэ, - буркнул прораб, - я тебе, паразиту, в письменной форме отвечу, понял? Поживешь и с таким полом, без обивки. Желающих всегда найдется. - Ладно, Григорьевич, - успокоил его неунывающий Серёга. - Мы ведь с тобой, чай, не чужие: как-никак ты у меня в отряде в совете воспитателей. Не забыл еще? Да и «девятая точка» под твоим мудрым руководством пашет на узкоколейке. Так что три к носу: в другой раз за компанию посидим - за рюмкой чая. - И Серёга Шаров, насильно схапав руку прораба, слегка даванул ее. Молча изменившись в лице, Портретов вырвался и колченого протопал в моечное отделение. Тише воды, ниже травы. Было отчего и побледнеть: здоровьем Серёгу Шарова не обидели. Быку шею свернет. Рассказывают: Серёга только-только закончил грязовецкий техникум заочно, а перед последним экзаменом, забредя на окраине города в какой-то магазинчик, заприметил за прилавком девушку. Вроде ничего особенного дивчина, а только парень вдруг как окаменел. Да и та, в

№1/2011

свою очередь, тоже изменилась в лице. Покраснела - и в подсобку. Серега - следом, а там уже ухажер дожидается. Косая сажень в плечах. Оказывается, здесь и работал, разнорабочим. Серёга, занимавшийся карате, окрысившегося человека не тронул - только встал в стойку и нанес показательный удар по первому неодушевленному предмету, подвернувшемуся под горячую руку. В результате дверка трехстворчатого шкафа оторвалась вместе с петлями. Правда, и Серёгин кулак после такой процедуры распух до размеров доброго капустного кочана, зато наглядный пример моментально убедил соперника: он безнадежно махнул рукой и, вздохнув, убрался восвояси. А Серёга теперь и шагу не шагнёт без своей второй половины, которая чувствует себя за ним как за каменной стеной. Обзавелись и хозяйством: кроликами со свинкой. Живут да радуются. Поигрывая мышцами и похохатывая, Серёга потащил нас с Сосниным, обняв за плечи: - Мужики, подфартила удача - вместе дежурим! - И загорланил во всю силу легких: - «А три танкиста, три веселых друга! Экипаж машины боевой!..» Серёга открыл заслонку в парилке и шарнул на каменку подряд несколько ковшей воды. Кожеобжигающий пар, мощно ухнув, хлынул к потолку, согнав блаженно растянувшегося на верхнем полке Портретова. Казалось, волосы на головах вересом затрещали! Но парились да мылись мы до одури. И когда уже расходились из бани, мой разомлевший и о чем-то призадумавшийся сосед, благодушно отдуваясь, хмыкнул: - Ладно, что у Шара пузырь не раскатали: надо еще в дежурку заскочить - бугра с «девятой точки» дернуть. С подшефной-то. А то я на всякий случай после праздников пару отгулов прихватил - не лишние. Но Серёга Шаров и здесь не удержался, чтобы не поддеть: - Картинкин, белены объелся? Или дежурку с проходным двором спутал? 91

ПРОЗА Конечно, кому не известно, что в дежурку в любое время дня и ночи могли заходить по делу и без дела не только начсостав, но и гражданские, вольнонаемные, зачастую не показав даже и пропуска охране, знавшей всех как облупленных, но сейчашное полушутливое Серёгино замечание неожиданно вывело прораба из себя: - Ты когда в лесу на своей «точке» был в последний раз? - напрягая жилистую шею с челночно бегающим кадыком, взъярился он. - Может, сам бугру и скажешь, чего им после выходных делать? Давай - хлопот меньше! - Ладно, ладно, - примиряюще дернул подбородком Шаров. - Некогда, Григорьевич, сам знаешь. Мотаешься и без того как заведенный. У тебя ведь Паньков бугром-то на «точке», верно? - Кто еще - Нарком, конечно, - так же быстро и остыл прораб. - В авторитете. Да и дело знает туго - не обижаюсь. - Туго... Знаем мы, что он, заштыренный, туго знает: енот, да не тот. Ладно, Портретыч, проехали. Работа есть работа. Не будем заводиться: после баньки снова жить захотелось! Кто скажет, что это не так - пусть первым бросит в меня камнем!.. А дома, в своей уютной комнатке, как только я поднес былинку спички к матово-розовым дровам, в печи и занялось разом, вкусно запохрустывав согнутой в барашек сухой желтой берестой; и я, отварив в новенькой голубой кастрюле рожки, поджарил их на подсолнечном масле. И на верхосытку еще напился темно-янтарного свежего чаю с куском черного хлеба местной выпечки. После чего, подбросив дров в печку, подпер поленом весело осветившуюся ало-красным атласным огнем чугунную заслонку - и блаженно растянулся на кровати. И уже сквозь дрему, засыпая, непослушными, костенеющими пальцами нашарил на столике будильник, завел - и на целых три часа оказался везде и нигде. Против неба на земле. Солнышко нас не дожидается, и, когда я проснулся от неожиданной боли 92

в сердце, было уже темно: зимний день не дольше воробьиного носа. А боль, туго сдавливая, заставляла сдерживать частое дыхание: какая-то острая иголка медленно переворачивалась в сердце, ноющими электрическими покалываниями растекаясь в груди и под лопаткой; немея, нехорошо отяжелело левое плечо и ещё обмякла рука. Стараясь медленней дышать, я закрыл глаза, ожидая, когда отпустит эта дотоле непонятная сердечная боль. Беда-то ведь без ума... Но только после того, как моё лицо покрылось испариной, игла исчезла, и я задышал спокойнее, всё же долго не решаясь двигаться. Затем медленно сел и включил свет. Печь к этому времени прогорела окончательно, подернувшись серебристо-серой золой, и я закрыл заслонку, только теперь ощутив, как от тепла ещё уютнее стало в комнатке. А васильковые занавески на окне знакомо напомнили дом родной, который хоть и был далеко, да вспомнить его всегда легко; а что и было близко, то - получалось - слизко... Но настала пора собираться, - время не ждало. Погладив форменные брюки и рубашку, я побрился хвалёным лезвием «Жиллетт», которым, оказалось, следовало бы пользоваться разве что по приговору народного суда, но, освежившись родным «Шипром», почувствовал себя вполне человеком. На все сто. Но отчего эта непонятная боль?.. Не чаяно, не ведано - встретила носом к носу. Да и взяла, как Мартына с гулянья... Бюст Достоевского - на тумбочке под белой накидкой - таинствен и загадочен. Так под кремнем огонь скрыт... Взяв стул, сел я напротив великого и молчаливого Собеседника. Часто так до позднего вечера пристраивался - с глазу на глаз, и время не замечалось. ...Что скажешь? - А что спросишь, хотя заведомое не спрашивают. Ведь на правду слов нет, - это то же как на исповеди: и так всё налицо. И как тогда в постоянно тоскующей душе не может не проткнуть ледяной иголкой беззащитно дрогнувшее чело-

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ веческое сердце, когда, скажем, прямо на глазах крутится берестой на огне сошедший с круга мой сосед, а над такими, прямее прямого, как безобидный земляк Соснин, не перестают изводиться в насмешках не желающие видеть дальше собственного носа, в свою очередь, сами наделенные какой-нибудь безрадостной кличкой, потому что всякий живущий в этом конвойном поселке неизменно награждается прозвищем; а каждый второй с погонами на плечах, вернувшись поздним вечером со службы, вынужден без слов хвататься за горячительное, чтобы хоть как-то суметь подзабыться до утра; и так месяц за месяцем, год за годом, и несть этому числа; хотя, конечно, день дню не указчик и день на день не приходится... «Хоть далеко, да полётно», - сказал я себе тогда еще, год назад, когда узналось, что после торчания в райцентре, надоевшего хуже горькой редьки, наконец-то можно будет отправляться самолетом в сторону будущей работы. Сообщила это из окошечка кассы, подведя сухоту к моему животу, молодая и красивая женщина в форменном темно-синем костюме и белой рубашке с черным галстуком. Казалось, она появилась в этом деревянном домике аэропорта совсем из другой жизни, элегантная и печально-миловидная, с удлиненными, загадочно неподвижными глазами. А когда билеты на рейс были проданы и женщина из кассы повела на посадку - наяву, что во сне, - боль напала! Шла она странно: одним боком опадала вниз, неуклюже-безобразно выправляясь, и вновь опадала... «Почему так-то?.. - чуть было не вскрикнул я. - Где радость, тут и горе...» А когда на прощание я обернулся к ней, женщина безмолвно закивала мне, мигая своими выразительными глазами; и явственно было видно, что она понимает всё, что творилось в моей душе... «Тут вся твоя сила, сынок...» - так увещевала меня в детстве мать, упрашивая доедать кусок хлеба. Тут вся моя сила. Ведь каждый из нас

№1/2011

живет не только собственной жизнью, но и многими другими. А это значит, что наши сердца, человеческие сердца, нуждаются в защите, памяти, любви. Человек-то жалью живет. А что ни человек, то и я... Когда я в темноте подходил к высокому глухому забору, обнесённому в несколько рядов путанкой и колючкой, с неба на зону сорвалась звезда и, прочертив ясный золотистый след, мгновенно погасла, точно испугалась, увидев, куда она падает.

3 Дежурка - небольшое деревянное строение линяло-голубого цвета со скамейкой у входа - в нескольких десятках метров от вахты. Прямо от трехступенчатого крыльца дежурного помещения нередко отводят наказанных напротив - через маленькие и скрипучие, плохо открывающиеся воротца в большом заборе - в штрафной изолятор. Там же внутри и помещение камерного типа. Проще говоря - БУР. Сидят здесь от месяца до полугода: что посеешь, то и пожнешь. Как правило, за серьезные нарушения режима, а порой даже и преступления. Кто чего стоит. В самой дежурке - три комнаты с зарешечёнными окнами, но без дверей, разделённые между собой порожками. В первой - с барьером - во всю ивановскую действует войсковой наряд, во второй - с пультом громкой связи и несколькими телефонами - восседает и руководит сам дежурный помощник начальника колонии, а в третьей, самой крошечной, делят пополам место неказистая, расшатанная лежанка и огромный, громоздкий сейф. Здесь зачастую и перекусывает на скорую руку дежурный наряд: на службе, известное дело, не без тужбы. Все уже были в сборе: в парадных шинелях, серьёзные. Старый наряд, быстро и деловито сдав дежурство, понапутствовал хорошей службы и ушел, чтобы вскоре сесть за домашний стол и по-человечески встретить праздник. В семейном или дружеском кругу. 93

ПРОЗА А зам по режиму Грошев, не теряя времени даром, здесь же, в дежурке, и провёл дополнительный инструктаж: Василий Васильевич, свободно и неторопливо прохаживаясь по комнатке, внушительно вещал: - Помните, дежурство особое. Полная бдительность - и ни малейшего расслабления. В двенадцать - после поздравления президента - обязательный отбой - и регулярные обходы по территории. А также по всем куткам. При съёме с нижнего склада и лесооцепления выявлено и изолировано несколько человек. Но могут быть пьяные и в зоне: всё не предусмотришь. Значит, обходы, обходы и еще раз обходы. Ни минуты не дремать. Это - главное. Обо всех инцидентах докладывать лично мне: я буду работать у себя в штабе зоны. А сейчас с начальниками отрядов и войсковым нарядом проведем обход по зоне. Вопросы? В это время без стука возник председатель совета колонии, малый, которого и в три обхвата не обнимешь; поздоровавшись вежливой скороговоркой, он затрещал: - Гражданин начальник, разрешите новогоднюю программу посмотреть - народ просит. Всё будет путём, только разрешите немного на воле себя почувствовать, век будем помнить!.. - Дают стране угля, - только и изумился дежурный Соснин, хотя председатель совета не сводил своих бегающих глаз с зама по режиму. - Это же протянется до четырех утра - не меньше! Да у меня к тому времени всю зону на уши поставят - виновных не найдешь! Самого под суд отправят! Не мешайте работать! - Ми-ну-точ-ку, - раздельно выговаривая, остановил капитан Грошев было уже скуксившегося председателя совета. - Как, говорите: посмотреть праздничную программу? А если гарантия, что в зоне действительно будет полный порядок? Актив колонии ручается? - К-конечно, - вдохновенно зазаикался председатель. - Мы же себе не враги, гражданин начальник! Р-разрешите, объявлю по отрядам? Я мигом! 94

- Раз-ре-ша-ю. - Капитан Грошев, щурясь, попротирал очки, провожая взглядом обрадованно вывалившегося за дверь председателя, затем, развернувшись на каблуках хромовых, лаково блестевших сапог, наставил короткий палец на покрасневшего дежурного: - Никогда, товарищ Соснин, не лезьте вперед батьки в пекло - соблюдайте субординацию. Даже если вы и дежурный помощник начальника колонии. Запомните. Дальше: народ будет занят - это самое главное. Останется только умело координировать свои действия: здесь у нас опыта не занимать - справимся. А раз люди говорили, что гарантируют полный порядок, - значит, люди знают! Всё, товарищи офицеры, обход! Доказывать, что спор себе дороже, всё одно, что в стенку лбом биться. И мы молчаливо вышли вслед за Грошевым в морозную темноту ночи, тускло освещаемую хилыми лампочками под жестяно скрипевшими абажурами; и по нам с одной из вышек на секунду скользнул ярко-желтый прожекторный луч, в свете которого на мгновение покорно взвились и заплясали в сумасшедшем хоре мириады беззаботно-легкомысленных и веселых снежинок. Из светлого-то рая да на трудную землю... Металлически чокая набойками каблуков по промороженно-звонким доскам плаца, нас догнал и пошагал впереди прапорщик Псарёв из дежурного наряда конвойной роты. Поёживаясь, я невольно усмехнулся: за неделю до праздников Псарёв вызывал по громкой связи осуждённого Жилина, а меня в это время как подтолкнули - и дунул, вспомнив известный толстовский рассказ, вызывающему на ушко: «Заодно и Костылина не забудь!» «Осужденные Жилин и Костылин! Прибыть к дежурному! - на ходу перестроился Псарев. - Жилин да Костылин, срочно в дежурку!» - гаркнув напоследок, он сделал обнадёживающий знак рукой: мол, сейчас оба здесь, как штык, будут!

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ Поняв, что шутка зашла далеко, я попытался это объяснить контролеру, но тот уже закусил удила: пока не перебрал в дежурке все списки, выяснив, что такого осуждённого в природе не существует, не успокоился. Даже пот прошиб. И после перестал со мной здороваться. Только головой при встрече кивал старшему-то по званию. Для порядка. У Псарёва отечное лицо и вечно недовольный, лающий голос. А по заметке и примета: со всеми как кошка с собакой, одинаково не милует как жену, так и осужденных на службе. Всех под одну гребёнку стрижет. Раз у меня на глазах с дежурства отпросился - жену из домашней кладовки выпустить. Сидела там с утра и до вечера - на всякий случай. Чтоб мужа больше уважала. А осуждённые тут как тут - и прозвище подобрали от души: Кирпич. Толчея без стука не ходит - так и наладилось: Кирпич да Кирпич. Даже комроты и тот однажды обратился: «Товарищ Кирпич!..» После плюнул и рукой махнул: как банным листком прилипло... Так и звали человека, как величали. Во время обхода по отрядам всюду предстала одинаковая картина, какая бывает только по праздникам: в секциях шум и гам, в комнате политиковоспитательной работы неустанно мерцает мертвенно-синим накалом многострадальный телевизор, и больше обычного узкая тропка от культкомнаты до туалета залита матово белеющей жидкостью тайно бегающих сюда в эти праздничные и одновременно невыносимые часы; а в курилке, где можно было смело вешать топор, едкий и плотный дым делает неузнаваемыми сражающихся в шашки под сопровождение адского смеха и мата; но всё равно как по команде перед нарядом все бодро и весело встают, безбоязно отвечая на дежурные вопросы, а улыбки запоминаются непривычной искренностью... И без перца доходит до сердца, - каковы веки, таковы и человеки... Не забыли мы заглянуть и в кутки: пристройки к пэтэу и котельной, па-

№1/2011

рикмахерской и школе, в каптерку с санчастью. За глаза довольно. Обошли из конца в конец: всё было тихо и мирно. После обхода зам по режиму, как и обещал, отвернул к себе в штаб зоны, а мы, уже крепко замерзшие, заторопились к дежурке - чуть не наперегонки. Перед самым входом нас осторожно обошел Нарком в новой фуфайке с форсисто поднятым воротником и вжатой в плечи головой. А на пороге дежурки, часто затягиваясь, зобал папироску прораб Портретов, по красным пятнам его лица было понятно, что уже погнал человека черт по бочкам. Даже челюсть отвисла. - А-а, Портретыч, - припечатал прораба по плечу Серега Шаров. - Дело сделал? Выдал Наркому задание? Всё - до встречи в эфире! - Верно, верно, - не обидевшись, согласно засуетился прораб, что было явно не в его характере. - Ухожу, голубчикидушегубчики! Спешу: запинаюсь и падаю... В самой дежурке нас уже дожидался вскипячённый чайник, и мы, разложив на сейфе свои припасы, добрые полчаса гоняли чаи, в душе радуясь, что все пока идет хорошо да ладно. Так хорошо, что любо. Но от добра до худа один шаток. Зазвонил телефон, и дежурный, хмуро выслушав, кивнул мне: - Давай к себе: завхоз икру мечет кажется, пьянка... Накинув шинель, я выскочил в одиночку: в своих-то углах не староста указчик. А чуть что - телефон под рукой. Да и волков бояться - в лес не ходить... В моем кабинете встревоженный завхоз с ходу шепнул секцию, где чифирили пьяные. Я шугнул его будто бы за непорядок: оставив на тумбочке повязку, где-то шастал дежурный по отряду. Пришлось самому собирать актив - для традиционного обхода. Обход начался не спеша и по порядку, с ближней секции, чтоб завхоза не подвести ненарком. В одной из секций обнаружился в розетке оставленный кем-то 95

ПРОЗА самодельный электрокипятильник - «кипятило»: пара металлических пластин да шнур с оголенной проводкой. Творение рук человеческих, подходившее на все случаи жизни, было брошено на произвол судьбы ввиду внезапного обхода. А за это наказывались последовательно и строго. В последней секции, в углу на койках, действительно чифирили: черная железная кружка ходила по кругу, передавалась из рук в руки - важно, степенно и обходительно. Каждый, сделав строго по глотку, передавал закопченную кружку следующему. «В авторитете» здесь вологодский Борис Кондратьев - Кондрат, с лицом, покрытым мелкими нарывами и дышащий в нос, хрипло и густо. Похож на больного. Трое «кентов» во всем внимали Кондрату: сложив по-турецки ноги на кроватях, не спускали с него блестящих и мутных глаз. Рты пооткрывали - и слова поперек не пикнут. - Чай не запрещается, - опережая вопрос, насмешливо и хрипло протянул Кондрат, однако глядя на меня вполне серьезно и внимательно. Но я и не думал разводить известную волокиту, в очередной раз доказывая, что распитие чая вот так, по кругу, уже нарушение. Не на посиделках - купил, дуй себе на здоровье, кто же против. Только - в одиночку. Закон есть закон. Не мной, кстати, и придумано, понимать надо. Я лишь как бы случайно вслух удивился, что у Кондрата «гуляет» язык, а это, надо полагать, не является результатом воздействия уважаемого им чифира. Не грех бы и провериться: тихо-мирно. Не правда ли? - держал я быка за рога. Сделав худо, не жди добра, но когда вот так - по-людски да по-божески просят, - отчего бы не пойти да не провериться. Никто не откажется. Завсегда рады. Там, где проверка ожидается, тоже люди - поймут и разберутся. Восстановят справедливость. И все довольны. А иначе нельзя: окоротишь, так не сразу воротишь. Беды еще не оберешься. В одной из колоний, сопровождая 96

тоже до дежурки через зону пьяных, контролеры порядка ради сунули под микитки одному строптивому, а он возьми да закричи: «Наших бьют!» Вся зона поднялась - честь свою защищать. Ломали и громили всё, что плохо приколочено. И мирно остыли, наткнувшись на привлеченных для наведения порядка молчаливых конвойников. Так что не надо будить лихо, пока оно тихо. Дежурный, вызвав из поселка медика, провел с контролёрами осмотр приведённых из моего отряда. Те охотно выворачивали карманы наизнанку, снимали сапоги - демонстрировали полную лояльность. Знать, на кривой козе выезжали: больно уж были уверены в собственной правоте. Как на распорках, на негнущихся ногах и в шинели, вывалянной в снегу, вошел Точилов Павел Павлович, с петлицами медика и погонами лейтенанта. Не обращая внимания на окружающих, он бережно усадил самого себя в кресло дежурного и со значением прикрыл глаза, с сопением вытаскивая пачку с сигаретами. Тут нашему слову места нет, потому что в любой государственный праздник Павел Павлович Точилов с утра сыт, пьян и нос в табаке. А медчасть своего в обиду не дает: ценный работник. Даже какой-то труд пишет, в науку ушел. Берегут пуще глаза. А человек, понятное дело, без недостатков не бывает: лукавый и святых искушает. Развалившийся в кресле Точилов с усилием разомкнул глаза, закурил и с минуту в недоумении разглядывал стоявшего перед ним и пытавшегося не покачиваться Кондратьева, потом, брезгливо дергая губами, оповестил: - О-о-о... один выйди. - Здесь больше никого нет, - на всякий случай вытягиваясь по стойке «смирно», заплетающимся языком отчитался Кондратьев. - Я один, гражданин начальник. - Так... понятно. Нам всё понятно. Всё равно - один выйди! И, погрозив кому-то невидимому

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ пальцем, дежурный медик со всеми проделал одну и ту же нехитрую процедуру, значение которой было ведомо лишь ему: приказав каждому раскрыть рот пошире, он сосредоточенно разглядывал похожие на подошвы темно-бурые, начифиренные языки, что-то при этом напряжённо соображая. Затем при общем молчании долго выписывал справки обследования. Выполнив такую трудоемкую работу, Точилов не с первого захода встал и все на тех же негнущихся ногах покинул помещение. С гордо и надменно поднятой головой, как на торжественном церемониале. А Соснин, ознакомившись со справками, внезапно побагровел и, шевеля щепоткой усов над вздернутой губой, заматерился: - Береги природу, мать твою!.. Только гляньте, что человек делает! Ставит общий диагноз: «язык чифириста». И захочешь - такое не придумать!.. Маразм крепчал! - Но, спохватившись, Соснин глянул на повеселевшую компанию и для пущей убедительности постучал по столу: - Не радуйтесь, мужики. У всех заложено - и без проверки видно. Да и грехов у каждого по уши. Так что, запрягайте, хлопцы, коней: собирайтесь в ШИЗО. На сутки - правами дежурного. Без всякой обиды: все по закону. Дежурный оглянулся и кивнул невысокому прапорщику с сальными волосами, у которого охраняемые недавно просили в лесу пистолета орехи поколоть, но тот оказался на высоте - не доверил. Хотя и обращались с уважением: вежливо и обстоятельно. - Значит, Паша... - Соснин качнул головой, морщась, точно от зубной боли. - Слышь, Паша: отведите этих с Псарёвым в изолятор да заодно помогите там с отбоем. Давайте, служивые, поживее... А я в одиночестве стоял в комнате с сейфом, никого не слушая и ничего не ведая, потому что мне уже виделось, как за зарешеченным окном, медленно тая и высвечиваясь, уходила темень, и на смену постепенно появлялись, отчетливо обозначаясь, сверкающие серебром и золотом украшения праздничной елки

№1/2011

той далекой поры моего последнего школьного года, когда самая красивая девушка, всегда застенчивая и робкая, прямо при всех подошла ко мне и громко, во всеуслышание, сказала, что любила и любит только меня одного, - в ответ на мое глупое открыточное пожелание быть счастливой; и, кажется, только теперь я неожиданно понял, что навсегда потерял ту, о которой, спасая себя, постоянно думал и был этим счастлив... «А у Кондрата-то - отец с инфарктом», - вдруг молнией мелькнуло у меня ни с того ни с сего, и тут же из грязного, полуразбитого приемника, висевшего над дежурным, мелодично и празднично ударили куранты, по-детски радуя своими удивительными, чистыми звуками... - Порядок, - бросил вернувшийся из изолятора Псарёв. - Сделали отбой. Улеглись как бобики - и не тявкнули. У нас не навыступаешь. - Ага, - подтвердил и Паша, покомкав ладонью свои сальные волосы: деловит и серьезен: - Только Кондрат тусовался - еле успокоили. Икру мечет: «пришью» отрядного. Говорит - не по делу замели. Мол, отрядный виноват. Раз медики не подтвердили пьянки, - всё, разошлись, как в луже чинарики. Так и говорил. Матерился будь здоров. Хотели даже в браслеты закоцать, да поутих. Сейчас нормалёк - отдыхает. Дежурный скривился и закурил, затянувшись так, что и без того его плоские щеки обтянуло, как у больного: - Час от часу не легче. Каким только трумэном люди думают?.. - Соснин обжегся, вставив новую папиросу другой стороной. - Ш-шерсть стриженая!.. - Теперь, наверно, срок навесят новый, да? - как оса, лез в глаза Паша. - Да, Игорь Александрович? А что, ништяк: за угрозу расправы над офицером - пару лет и на строгий. Загремит под фанфары как миленький! Чтоб понимал, да?.. И не от того мне было холодно, что кто-то дурью маялся, прежде веку все равно не помрешь. И коли быть беде, то ее не обойдешь, а долгая дума - только лишняя скорбь... 97

ПРОЗА В черном дешевом костюме, худой и бледный, с провалившимися щеками и еле слышным голосом стоял почему-то перед глазами отец Бориса Кондратьева. После перенесенного инфаркта был на свидании с сыном. На краткосрочном. Длительного Кондрат был лишен - за очередное нарушение, без них не обходилось. А еще через несколько дней после свиданки у Кондрата так схватило зубы, что на стенку чуть не прыгал. Аж позеленел. И пока я, бросив все дела, бегал в поселок за таблетками - по выходным медчасть под замком, - и умудрился на собственное мероприятие опоздать. Этого добра у отрядных не огребешься. А контролировал замполит своих сотрудников добросовестно, и на планерке расправа не замедлила, - через колено, да пополам. Мол, пасись, коза, на привязи: знай свое место. Сильная рука кому не владыка?.. А в письме, которое следом пришло мне от отца Бориса Кондратьева, написанном слабыми шатающимися буквами - следами человеческого горя, была робкая просьба присмотреть, по возможности, за сыном, который вырос без матери, в общежитии, в детстве часто болел, а перед армией был так избит, что пришлось удалять селезенку, но об этом он сам никогда не расскажет, и если, конечно, виноват, то... И без них горе, а с ними - двое... И если до кого такое не дойдет, того уже не сожжет, а потому и не было у меня ответа человеку с сальными волосами и мягкими пухлыми руками, крепко державшими кусок хлеба и кружку с дымящимся чаем... - Му-жи-ки-и-и... - вдруг шепотом прохрипел Серёга Шаров, сводя к переносице, как это умеет только он, свои плутовато-желудевые глаза. - Мужики, - вращал зрачками Серёга. - А вы хоть знаете, что у того, кто занимается онанизмом... - голос Сереги упал до трагического хрипа, - ведь шерсть на руках вырастает! И Серёга Шаров, такой-сякой, сухойнемазаный, еще и прищурился с при98

дурью, как вдруг Паша, неожиданно вскрикнув, выронил кружку с чаем, в неподдельном ужасе воздев перед собой короткопалые пухлые персты. Дежурка охнула и застонала смехом - только что углы не заскрипели. Но уже через минуту Соснину, всегда и во всем искавшему ясность, стало не до смеха. Он кивком подозвал хитро щурившегося Серёгу Шарова, подергал у того на мундире пуговицу: - Слушай, только вспомнил: ведь твой Нарком кентуется с Кондратом, верно? - Ну-у-у... - тянул Серега, которого еще разбирал хохотунчик, тем более что Паша, отчего-то приседая, матерился почем свет стоит. Во всю силу легких, даже вены на висках оживились. - Баранки гну! - и Соснин прикрикнул на Пашу: - А ну тихо - пошутили, и хватит. Лучше помолчи. Или перекуси - помогает. - А он с осени закормлен, - перемигнувшись с Псарёвым, веселился Шаров, но дежурный, крутнувшись на месте, повернулся к Серёге Шарову - лоб в лоб: - Всё еще Ванькой с Пресни прикидываешься? Или в самом деле ничего не понял? Раз Нарком с Кондратом кенты, а последний давно уже в изоляторе, - что тут не ясно?.. Значит, «норму-задание» твой воспитатель с «девятой точки» выдал своему бугру сполна. Это и козе понятно. - Ну, «голубчики-душегубчики» - берегись, прораб недоделанный!.. - На Серёгиной потемневшей щеке обозначилась пунктирная ссадина после бритья. - Теперь уже поздно копаться в колбасных обрезках - ничего не докажешь. За рукуто не пойман!.. Всех бы их к стенке, - да очередями - из пустого-то валенка!.. Серега, вызвав по внутреннему телефону завхоза, закричал: - Старшина, срочно узнать, где сейчас Нарком! Ну, Паньков, словом. Жду! - И, кинув трубку, сцапал Соснина за рукав: - Между прочим, Николай свет Александрович, завхоз у меня новый и со всей этой шоблой в контрах. А с Наркомом особо: тот раз права стал качать,

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ так завхоз ему налил промеж глаз, и Нарком летел - только не курлыкал. А такое отдают на том свете угольками, ребятки-козлятки. Так что дело пахнет керосином... Долго ли нажраться да разборки учинить. На это они мастера первого класса... Тем временем завхоз доложил Шарову, что Панькова нигде не нашли, как в воду канул. Дело понятное: ночь-то матка - все гладко. - Будет он в отряде сиднем сидеть. Серёга, застегнув шинель, передернул широкими плечами, взбадриваясь. Нашли дурака!.. И мы с ним, захватив Псарёва, отправились навстречу судьбе, вручившей нам такой кислый лимон. Найти на всё готового Наркома. Усиливался дувший всё забористее ветер, а где-то вверху, в темной густоте неба, знобко ощутимой сквозь редкие мелкие звёзды, уже шумело что-то невидимое и сильное; ржаво скрипели на столбах раскачивающиеся фонари в железных рубашках, гоняя свой жидкий свет, и все чаще метались безжизненные полосы прожекторов на молчаливые строения и отчего-то вынуждая сжиматься сердце в невольной тревоге... Между тем в отрядах, куда бы мы ни заходили, было относительно спокойно, и даже - на удивление - многие уже спали, а иные, собираясь на боковую, вечеряли, согнувшись в полутемных секциях за чаем и хлебом; в курилках наконец-то оседал дым, и воздух был такой тяжелый, что, хоть раз вдохнув его, нельзя было отделаться от спазматически душившего горлового комка... И у нас уже была не о том речь, что виноватого надо сечь, а только о том, где же всё-таки он, - шли мы теперь, не замечая холода, по третьему кругу - из края в край. Не обходили стороной и кутки. Но всё было напрасно: знать, на всяком углу наркомовские шестерки понаставлены, - каждый шаг докладывают. А сам гденибудь в тепле над нами посмеивается: дёшево они не возьмут. И когда только дошло, что у нас, как

№1/2011

и у всех, всего лишь два глаза, да и те за носом, - мы, несолоно хлебавши, вернулись обратно. Соснин и Паша, сидя порознь в разных комнатах, мирно носом окуней ловили. Дремали под жужжание счетчика. Соснин, всполоснув лицо, сообщил, что он самолично заглядывал в Серёгин отряд - на всякий який. В целях профилактики. Был вместе с вызванным нарядом осуждённых, из числа дежурных в новогоднюю ночь. От Наркома ни слуху ни духу: пропал, как с возу упал. Паша в шапке, свернутой на ухо, словно вспомнив о чем-то важном, выскочил на улицу, но вскоре залетел обратно и гробовым голосом возвестил: - Во втором отряде Нарком завхоза подколол!.. - Заткни рот рукавицей! - побелел хозяин отряда Серёга Шаров и спохватился: - Кто «стукнул»? - Вышел я до ветру, а у ворот дневальный ко мне. Со шнырем из второго отряда. Кричит: у нас Нарком завхоза подрезал! Ну, я их обратно прогнал, а сам сюда!.. - Паша испугался, точно он сам все это натворил. Стоял неподвижно, и один глаз его подергивало неудержимым тиком. А через несколько минут мы уже всем составом ворвались во второй отряд. В фойе и коридоре оказалось пусто, только через стенку ещё бубнил телевизор: разрешение о просмотре новогодней программы выполнялось добросовестно. А в кабинете Шарова на старшинском месте, опершись на руку и полуоткинувшись к стене, один-одинешенек сидел завхоз - молодой чернявый парень со стеклянными голубыми глазами навыкате. Левая рука выше локтя была перехвачена бинтом, лицо - белее мела. Но из одного угла рта в другой бегала папироска - завхоз, устало щурясь, курил. И походил на утомленного работой мыслителя. - Что случилось? - подлетел Шаров. - Куда он тебя? - С дураков взятки гладки... - шевельнулся завхоз, недовольно покосившись 99

ПРОЗА на перевязанную руку. - Нормалёк - вена не задета. Обошлось. Хотел опять пугнуть, сморчок. Мало того раза хватило. Ничего - нормалёк. Отлежусь. - Ну, я ему, уроду заштыренному, рога-то пообломаю!.. - зарычал Серёга. - Где он? - Кажется, в секции... Отсыпается, откашлялся завхоз, не ставший держаться на благородном расстоянии, потому что здесь кто помечает, тот и отвечает. Каждый за себя. - Может, медчасть вызвать? - с готовностью шевельнулся Соснин, с состраданием глядя на старшину своими большими глазами в полукруглых разводьях. - Давай позвоню, живо придёт... - Нет. - Завхоз был не из тех, кто с ходу весит головушку на праву сторонушку. - Серьезно, отлежусь - и делов-то. Пустяк, всего царапина. Так, заточкой задел... - Смотри, - выходя из кабинета, согласился Шаров. - Будь тогда в отряде. В самом деле, отдыхай. Замену подыщу. В наркомовской секции, казалось, все спали. Кто-то даже посапывал. Тишь да гладь, божья благодать. Но мы уже были у тихого омута, где черти водятся: последняя койка в углу. Самолучшая. Сам хозяин шумно дышал, с головой закрывшись одеялом. Серёга Шаров, наклонившись, резко дернул жесткую байку: Нарком оказался в трусах и фуфайке. Точно так и надо. Поджав ноги, недоуменно открыл глаза, тревожно озираясь, - овечкой прикидывался. И в голую горсть не сгребешь. - В чем дело? - сипло спросил он. - А?.. Что такое? В сё-ом дело?.. - В шляпе. - Для Серёги Шарова такая увертка не вывертка: взяв подчиненного за грудки, он рывком поставил того перед собой. - Одевайся. И за мной на полусогнутых, понял? Разговор есть, Паньков. И серьезный. - В чем дело-о-о-о... - захрипел Паньков и прихлопнул к ноге вдруг забившую крупной дрожью руку. - Ты чё, в натуре, начальник? - И, выдвинув вперед челюсть, ножами выбросил в стороны 100

руки. - Вы чё, цветные? Не доводите до греха!.. Я за базар отвечаю, мля! - Я тебе крикну, малюточка, басом, - удерживая стальной рукой Панькова, а другой помогая ему одеться, цедил Шаров. - Ты что, урка недоделанный, ещё себе дело шьешь? Не многовато ли на одного? - Какое дело-о-о-о?.. - свистел Паньков, шаря глазами по темным и как бы переставшим на время дышать койкам. - Никаких делов не знаю!.. Все дела у прокурора, а у нас делишки. Ты мне, начальник, не лепи тут горбатого, по-ал?.. - Как не понять, - спокойно кивал Серёга, подталкивая одетого Панькова к выходу. - Конечно, понял - чем старик старуху донял. Не велика наука. А ты, если хочешь, чтоб всё в порядке было, иди и не рыпайся. Слушайся старших худому не научат, родное сердце. Паньков сделал ещё напоследок приседающее движение, желая вырваться, но мы были тут как тут, - помогли и встали рядом. Бок о бок, как родные и близкие. И мне показалось, что кровати облегченно и сдержанно вздохнули. Задержавшись на пороге, я не вытерпел и обернулся - точно тихий ангел пролетел. Сон свят: все спят... А на улице, глянув на торчавшую изпод накинутой фуфайки рубаху согласно плетущегося Панькова, я понял, что тот потому и поднял дым коромыслом, чтобы за него только голос подняли. Пожалели и заступились. Но ни у кого в это время почему-то подушка не вертелась в головах, а беспечальному сон всегда бывает сладок. - Колись, тварь! - впервые за обход подал свой торопливый, лающий голос Псарёв, едва лишь вошли в дежурку. Нам всё известно: кто дачку передал, тот и рассказал. И даже объяснение написал. Усек? Колись по-хорошему, не то прессовать буду! - Внезапно покрасневшее лицо Псарёва кривилось и дергалось. - Если известно, о чем базар, - не скрывая, ухмыльнулся Паньков, прислонившись к барьеру. - А ты, кусок,

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ заткни фонтан. Тут и без тебя найдутся - постарше да поумнее. Паньков покрутил тяжелой головой с осоловелыми глазами и, смачно крякнув, с достоинством полез за куревом, но накинутая на квадратные плечи фуфайка скользнула на заплеванный, плохо выкрашенный пол. - Н-на место, - негромко приказал ей Паньков. - Видишь: народ ждёт. А народ уважать требуется. Иначе ему это не по кайфу. - И, как нашкодившей, погрозил фуфайке своим, с отполированным и длинным ногтем, крючковатым пальцем. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу псарёвского терпения: подскочив к Наркому, он неожиданно так ему навесил, что тот, дружески взмахнув руками, упал на зарешеченное окно. - У-у-у!.. - как трансформатор, низко и утробно загудел поднявшийся Паньков и, страшно рявкнув, располовинил свою нательную рубаху. - У-у-у!.. - шагнул он к нам - широкоплечий и крутолобый, загородив собой свет. На его конвульсивно дергавшемся животе, плавно перебирая множеством мохнатых фиолетовых лапок, судорожно извивался выколотый отвратительный паук. - У-у-у!.. - правил, как черт болотом, Паньков, разжимая и сжимая кулаки. - В сторону! - вдруг выкрикнул Серёга Шаров и, коротко выдохнув, принял стойку. - Все с дороги! Поняв, что Нарком сам на себя плеть свил, я дернулся к Серёге, но было поздно, он сделал рукой неуловимое движение. Передо мной брызнула своим высшим и последним накалом ослепительная лампочка, тут же канув в ночь. Черную и беспощадную, где ни встать, ни сесть. Очнулся я уже на кушетке: спать не сплю и дремать не дремлю. Только голова гудом гудит. Да в непонятном пространстве видится торчащая из-под фуфайки рубаха, которую нестерпимо хочется поправить. Просто взять и помочь человеку, у которого эта рубаха

№1/2011

белым шлейфом тянется по полу далекодалеко... «А пол-то грязный...» - отчетливо шепнул мне кто-то на ухо, и тогда я открыл глаза. Встал и сел, снова встал и сел, ванькой-встанькой. Хоть сила силу и ломит, да только сам себя под мышку не подхватишь. - Молоток, - осторожно похлопывал меня по щекам Серёга Шаров, с тревогой наклоняясь к самым глазам. - Чудак человек: кто же под такую кувалду толкал? Так ведь и без головы остаться можно. Ладно хоть в последний момент немного отвел - вскользь пришлось. Слушай, нашел за кого заступаться! Такому попадись - убьет и не задумается... Как самочувствие-то?.. - Чуть не родил... - усмехнулся я, похоже, окончательно приходя в себя и оглядываясь: Псарёв подавал мне стакан с чаем. - А где остальные? - Наркома в изолятор отвели, - тяжело плюхнулся рядом Шаров. - В браслеты и вперёд с песней. Пускай разбираются. Туда и сам Грошев удул - только позвонили. Чэпэ - оно и в Африке чэпэ. Орет, конечно, начальство. Теперь и в самом деле будем отписываться: тому руководителю, этому... Ладно, бог с ними. Слушай: чего ты-то опять чудишь?.. То в прошлом году в клубный пожар сунуло - чудом вылез, теперь снова в ту же дыру... Ты что, друган, ведь надо головой думать-то, а не метром ниже... Ну, как - попрошло?.. - Есть ещё... местами гололёд... хмыкнул я, покосившись на Серёгины гири: виноват, так знай про себя. Знаешь, как в самолете: тошнит и не выпрыгнешь... Не переживай, ты здесь точно ни при чем. Давай-ко лучше чаек пить - все вернее будет... - Никому не верю!.. - отчетливым и протяжным голосом заговорил Псарёв, злобно тыча пятерней в сторону двери. - У меня папаша из таких тварей подзаборных! Только водку жрал да нас с матерью всю жизнь калечил. А меня вообще норовил всё время по башке долбить, чтоб дураком стал!.. А мать - ко всякому 101

ПРОЗА столбу ревновал, даже в бане запирал по суткам. Псих на самокате! Мне лет пять было, а как сейчас помню: вырвалась она из бани, да в горушку бегом. Так он догнал - и ножиком в ногу. Не бегай без спросу! И никто не узнал. А попробуй пожаловаться - после насмерть забьет! У него не заржавеет! Пока он жив был - не прощал никогда, доведись бы сейчас, - то же самое. Нельзя! Было: зима не зима, а если не успел обуться - босиком и на задворки, а там ждешь, раздетый-то, час, другой да и третий, покуда папаша не угомонится. Или куда-то уползет. Тогда ноги в руки - и на верхний сарай в сено: нору сделаешь и спишь. Тварюга, везде находил - нигде житья не было... Всю жизнь с матерью в страхе прожили. Таких сволочей надо без суда и следствия! Сколько людей из-за них свои жизни поломали, разве не так?.. - Вот и Грошев разошелся, - тихо сообщил прибывший из изолятора Паша. - Ведь Нарком на все вопросы как в рот воды набрал. Рогом уперся - не сдвинуть. Его как после этого вывели отсюда, он только головой помотал - и всё. Ни на кого и не смотрит, - пожимал плечами Паша. - Чего это с ним, понимаешь? Должен радоваться, бычара, что так легко отделался, на чужом хребте выехал... А Грошев еще Соснину свечку вставляет: дескать, на планёрке разберемся, дорогой товарищ, почему такое дежурство было. Соснин знай мычит да краснеет, а тот и слушать не хочет. Хотя у самого глаза сонные: сразу понятно, что конкретно дрых человек. Не по-людски всё это, мужики... - Мы тоже хороши гуси. - Серёга Шаров дул, наверное, третью кружку чая. - Связь-то наркомовскую с прорабом прозевали. Так что чья бы корова мычала, а наша молчала... - Выходит, теперь надо всех подряд шманать, что ли? - вовсе растерялся Паша. - И ваших, и наших? Где же тогда правда-то?.. - Надоело! - треснул кулаком по столу Серёга. - Нытики хреновы: надо дело делать, а не языком трепаться. 102

Всё - давай-ко еще по зоне покружим, а то скоро подъем. Или кто-то еще за нас будет горбатиться? И он оглянулся на меня, сильный и насмешливый человек, всё же поизмотавшийся к утру. И поморщился с едва заметной жалостью: мол, затейливые-то ребята недолговечны. Только ищут приключения на свою голову. И после весь остаток дежурства, пока мы крутились, как белка в колесе, со своими привычными заботами, держался в одиночестве. Лишь чаще курил. Да и остальные попритихли - понятное дело: не снова здорово. Тоже подустали. А когда мы всем скопом двинулись в зоновский кабинет начальника для сдачи дежурства, мне показалось, что у нас, одинаково хмурых и молчаливых, совершенно похожие лица, напоминающие цвет повседневной шинели.

4 По-кошачьи мягко ступая по ковру, последним в кабинет вошел заместитель по режиму Грошев и сел напротив начальника: руки меж коленей, слегка пригнувшийся. И в других - уже затемненных очках. Он поводил по сторонам головой, словно впервые видел собравшихся вместе с ними на планерке военнослужащих из войскового наряда. И весь доклад дежурного капитан выслушал без единого слова, но как только Соснин заговорил о чэпэ, он заперебирал ногами - подсобрался и приготовился. Но вышло не так, как заместитель по режиму загадывал. Не той получился масти козырь. В наступившей тишине все, как по команде, замерли. - Нельзя было обойтись без этого? - выслушав дежурного, пошевелил начальник своими серо-черными, с завитушками к вискам, бровями. - На что ежедневные ориентировки? Разве нельзя было предвидеть такой оборот дела? - Можно, - тут и сунулся я из огня да в полымя. - Можно, - услышал я со стороны свой голос и встал. - Если бы не то

Вологодский ЛАД

Александр ЦЫГАНОВ распоряжение, да еще самим поменьше глазами хлопать... - Что-о-о?.. - изумленно трогал начальник свежевыбритые красные щеки, ничего не понимая и глядя по очереди на сидящих. Но здесь действительно поперек батьки в пекло не лезли. Молчали да ждали. - Василий Васильевич, - взял тогда без нужды начальник шариковую ручку, - объясните, наконец, - в чём тут дело? Введите в курс! - Ничего серьезного не случилось, - сложив лодочкой ладоши, торопливо вмешался опешивший было Грошев. - В общих чертах я уже объяснил. Поцарапал Паньков завхоза, у них давние счёты. Это нам известно. С обоими уже побеседовано, тем более что потерпевшая сторона претензий не имеет. А с этим Паньковым тоже всё ясно: теперь ему прямая дорога в БУР. Давно просился. А подробности будут изложены отдельно - так целесообразней... Из оперативных соображений. Грошев, повернувшись в мою сторону, снял затемнённые очки, и в его неподвижных зрачках я тотчас увидел себя маленьким и перевернутым кверху ногами. Как будто уже приговорённым и повешенным. Неужто вина моя не прощеная? Но, спохватившись, зам по режиму быстро надел очки и торопливо попротирал их в дужках, как будто вновь подвинчивал невидимые винтики... В окно первого этажа штаба из коммутаторской, мимо которой я вскоре после планёрки не спеша проходил, призывно застучали: с приплюснутым к расчищенному стеклу носом, приглашающе махала коммутаторша. - К телефону, - подняла она полное, с двойным подбородком лицо. - Только что из дежурки позвонили: сказали, как раз должен рядом проходить...

№1/2011

«Напросил себе на шею», - взял я на ум, но голова не заболела. - Да, - отозвался я, прижимая трубку, и повторил: - Да. - Молодец, - вдруг раздался оттуда чей-то знакомый, лающий голос. И повторил: - Молодец. - А кто это?.. - само по себе вытянулось лицо по шестую пуговицу. - Кто это говорит? - Весь поселок говорит, - подал язык языку последнюю весть, и трубка дала отбой. А коммутаторша, толстая и неразговорчивая, еще молодая женщина, воспитывающая уже троих детей, хотела еще что-то сказать, но, присмотревшись, хмыкнула и даже неуверенно улыбнулась, поджав губы. И мы с ней помолчали, согревая друг друга теплом своих глаз... Пройдет день, и будет всё та же песня: снова придётся, выворачиваясь наизнанку, до одури торчать в отряде, разбираясь с бесконечными рабочими делами, после которых у любого служивого на таком месте не может не померкнуть всё живое кругом, а ввечеру - то же самое, что и поутру: дел по край крещёного света. Живая грамота: у кольца да венца никогда не найти конца. И тогда хорошо бы всем нам чаще улыбаться друг другу своей самой лучшей улыбкой, хоть чуточку помогающей человеку сохранять его радости, его надежды, а значит, и его короткую, но неповторимую жизнь. А ещё мне хотелось, чтобы сейчас дома было тепло и там ждала самая красивая девушка, когда-то при всех бесстрашно сказавшая, что любит только лишь меня одного... И правда: мало ли о чём думает русский человек, когда ему хорошо. 2003 - 2011.

103

ПРОЗА

Ночь светла ПОВЕСТЬ

ГЛАВА 1. Бабка Саня читает Мишке Новоселову лекцию по истории ВКП(б) и происхождению человека

Анатолий ЕХАЛОВ Анатолий Константинович Ехалов родился 28 марта 1951 года в деревне Новинка Ярославской области в семье учителя. Закончил факультет журналистики Ленинградского госуниверситета. Действительный член Петровской академии наук и искусств. Член Союза писателей России, автор десяти книг прозы и публицистики, многих сценариев для документального кино. Лауреат многочисленных премий и фестивалей в области литературы и кино: Валентина Овечкина, Николая Лескова, Владимира Гиляровского, «Золотой витязь», «Ника», «Золотой бубен», государственной премии Вологодской области. Знаменитыми на весь свет стали организованные Анатолием Ехаловым на просторах нашего края народные праздники коня и коровы, бани и топора. В журнале «Вологодский ЛАД» публиковались повести Анатолия Ехалова, его краеведческие этюды.

104

Бабка Саня Титова, прозываемая в деревне Горошиной, в длинном, до колен, пиджаке, красных шароварах, заправленных в большущие резиновые сапоги, держась за стожар, уминала в недометанном стогу сено. Стоговала она одна с помощью приставной лестницы, поэтому, увидев Мишку Новоселова, вышедшего с топором из леса, обрадовалась. - Ну-ко, ты, Мишка, окидай мне сюды две остатние копешки, - сказала она, воодушевляясь. Мишка не стал возражать. Играючи молодой силой, он в два приёма перекидал наверх сено, и бабка быстро завершила стог. - Ну ты и стриптизёрша, бабка Саня! - одобрительно сказал Мишка. Но бабка не отреагировала. Почти сразу же темная туча накрыла пожню, и на землю обрушился веселый летний ливень с далекими раскатами грома. - Ой, Мишка, вот спасибо тебе, а то не успеть бы. Сгноила бы сено, - радовалась бабка Саня, увлекая Мишку в шалаш, устроенный под старой разлапистой елкой. В шалаше было сухо, пахло сеном и еловой смолой. Здесь бабка Саня отдыхала от трудов и залоговала. На охапке сена лежала белая наволочка, из которой Санька-Горошина извлекла две присоленные скипы хлеба и остатчик водки в заткнутой газетой «Красный Север» бутылке. -Ты как Ленин в Разливе, - похвалил ее Мишка, устраиваясь на сене.

Вологодский ЛАД

Анатолий ЕХАЛОВ - Топере я правик, - отвечала довольно бабка Саня. - Топеря я с сеном. На-ко, Мишка, похмелись, - добавила она угодливо, подавая Новоселову остатчик. Мишка опять не стал возражать, опрокинул остатчик из горла в горло и понюхал протянутый бабкой хлеб. Дождь уже стеною нависал над входом в шалаш. После выпивки мир для Мишки стал уютным и многообещающим. Обоих потянуло на разговор. -Так чего ты там, Михайло Ворфоломеевич, говорил-то на пожне? - вспомнила бабка Саня, жуя с аппетитом хлебную скипу. - А говорил: мол, на стриптизёршу похожа. - Это как, Мишка? - Да это в городе по ресторанам девки такие вокруг шеста крутятся на потеху... - Танцуют, что ли? - Радеваются. - Разоболокаются? А на что? - На что, на что? Старая ты, бабка. Ни к чему тебе это... - Нет, уж ты скажи... - Да вот говорят, есть по городам такие места, где девки голые вокруг шестов крутятся, а мужики им за это деньги кидают... Бабка Саня примолкла, видимо, пытаясь поставить себя на место этих девок, которые зарабатывают деньги не работая, а только раздеваясь у шеста... Но Мишка уже сменил тему. - Голосовала на выборах нынче за кого, спрашиваю? Бабка Саня насторожилась и отвечала уклончиво. - Да какие нынче, Мишенька, выбора? Вот раньше были выбора так выбора. Как навезут в магазин товару всякого. Пойдем мы с бабами голосовать да накупим пряников глазурованных да резиновых сапогов... А топеря уж и магазина нет. Вот бы то время вернуть, хоть на недельку, - вздохнула бабка Саня. - Я бы тоже не отказался денек-другой в вашем времени погостить. Пару фуфаек купил бы по старой цене... - Что говорить, прежде товар был - не

№1/2011

чета нонешнему. Вон у меня клеенка на столе еще при товарище Сталине брата, а всё как новая. Мишка посмотрел на бабку Саню с сомнением. - Так ведь Сталин-то, сказывают, тиран был... Да и в отношении Ленина большие сомнения, - сказал Мишка. Ты-то больше знаешь. Пожила... - Верно, Мишка, знаю. Все на моих глазах проходило, - согласилась СанькаГорошина. Единственный уцелевший на лесоповале глаз ее идейно осветился. - Тятя мой тоже на партейного учился, правда, на большое правление не попал, до сельсовета только и дослужился: мироедов кулачил. Вот от него я политграмоту и знаю. Самой главной, Мишка, у них тамо Карс Марс был. Бородища экая густущая, чернущая. У него две дочки, сказывали, были. Одну Женей звали, а вторую не помню... Уж не Танька ли? - Я, бабка Саня, в истории не силен, - отвечал Мишка. - Вот я тебе и говорю, слушай, коли так. У этого Карса Марса и обучались за граничой Владимер Ильич Ленин с Осипом Виссарионовичем. Вот они оба два и вышли на большое правление. Уж ни про одного ничего плохого не скажу. Мишка, лежа на сене, прислушиваясь к выпитому и рассказываемому одновременно, млел. - Ленин, скажу тебе, Мишка, тот болел шибко, дак последние два года страной руководил с койки. - Как это так - с койки? - снова больше для поддержания разговора усомнился Мишка. - А вот так. Лежа. - А Сталин чего? - А Осип Виссарионович представительный был мущина. С усами... Он умственно правил, безо всяких там министров и секлетарей... Единолично. Ему только Каганович помогал да Ворошилов... И всю-то жизнь он с врагами да шпионами боролся. И Берий был шпион. Окружил, слышишь, Кремль. Хотел Сталина изничтожить. А Сталин вышел на крыльцо и говорит солдатам: 105

ПРОЗА «А взять этого врага народа!» Вот Берию и взяли... - Это я видал по телику, - согласился Мишка. - А Сталин был друг, учитель и вожжь народа. А топеря вожжей нет, вот и нету управления... Бабка Саня замолчала. Молчал и Мишка, думая о чем-то своем. Наконец Мишка очнулся. - Так ты за кого нонче-то голосовала? - За кого, за кого, - отвечала раздраженно бабка Саня. - За его, лешего, сотону. Знала ведь, что омманет. Вот и омманул. Опять помолчали. - Автобус не ходит уж который месяц, магазин закрыли. Куда жаловаться идти, Миша? - Бесполезняк! - махнул Мишка рукой. - Нет, в райком надо идти. Это непорядок, - не согласилась бабка Саня. - Нету, бабка Саня, теперь райкома, ликвидировали давно. -Тогда в райисполком, - не сдавалась она. - И райисполкома нету. Тоже ликвидировали. - Тогда в леспромхоз пойдем. Автобусто леспромхозовский был. - Ну ты даешь, баушка! Про Сталина всё знаешь, а что леспромхоза нет, не знаешь. Продали леспромхоз в Швецию вместе с нашим автобусом. И вместе с тобой. - Как это со мной? - возмутилась бабка Саня. - А так. И с тобой, и со мной. Не ты ли в клубе голосовала? - Дак все голосовали, как сказано было. - Ну, я и говорю. И ты, и я теперь акционеры общества «Викинг хворост лимитет...» - Пионеры? - Тьфу ты, глухая тетеря, - заругался Мишка. - А ты, Михаил Ворфоломеевич, не слыхал в районе: думают ли там наверху совецку власть восстановлять, либо не стоит и дожидаться? При демократии будем помирать? 106

- А ты что, за совецкую власть? удивился Мишка. - А чего голосовала супротив? - А словно, Миша, омморок какой напал. Вот и проголосовала. А похорошему-то - гнать надо всех этих политиков поганой метлой. И идти по пути, который завещали наши учителя и вожжи: Карс Марс и Финдрих Энгельс, - подытожила бабка. Мишка посмотрел на нее уважительно. - А вот ты мне скажи, Ивановна, - заговорил доверительно Мишка. - Ты про теорию Дарвина слыхала: что человек от обизьяны произошел... А теперь под сомнение и Дарвина поставили. Ты-то как думаешь? Мишкин вопрос нисколько не смутил бабку Саню. Она строго глянула на Мишку: - А я так думаю, Михайло Ворфоломеевич. Это дело надо было еще нашим совецким ученым решить. Вот, скажем, Сахарову. Какой большой ученой был: водородну бомбу сладил. А здесь недоглядел. Вот ему, Сахарову, и надо было взять простого совецкого целовека и осеменить облизьяну... -Ну, ты экспериментатор! - захохотал Мишка. - Эко, куда загнула. Обизьяну осеменить... Это ж кто согласится? - Дурак. Осеменить искусственно, я говорю, Мишка. Взять симя и осеменить. - Ну, ежели только симя, - согласился Мишка. - И посмотреть: получится чего либо ничего не получится. А ужели получится, то посмотреть, какое у него будет обличье. То ли облизьянье, то ли человечье? Тогда, может, и откроется загадка... - А ты-то сама как думаешь? Откуда произошли все мы, человеки? Если не от обизьяны? - спросил Мишка, напряженно морща лоб. - Я вот чего кумекаю, Михаил Варфоломеевич. Вот скажем, мы, труженики. Мы произошли из земли. Из земного праха. А вот поэты всякие, генералы, начальство большое - эти, может, произошли от Адамы и Ева... А вот брокеты,

Вологодский ЛАД

Анатолий ЕХАЛОВ письдесмены и хермеры разные, воры да жулье - эти точно от облизьяны... - Бабка Саня подумала. - И еще эти самые... Как ты сказал? - Стриптизёрши... - И стриптизёрши, Мишка, твои, тоже от облизьяны... Бабкина теория настолько поразила Мишку, что у него отвалилась челюсть. И бабка Саня, довольная произведенным эффектом, мелконько засмеялась. Но Мишка, увлеченный столь стройной теорией происхождения человека, не унимался. - А вот Васька Гусаков, хермер-то наш. Этот от кого произошел? - Этот-то? Мало, что от облизьяны, так он еще, я смекаю, американской шпион. - Шпион? - дернулся Мишка. - Ну, ты и загибать, бабка Саня. Чего тут у нас американским шпионам делать? - Шпион, Мишка, шпион. - Бабка Саня перешла на шепот. - Только я косить на пожни соберусь, так он тут же корзинку на руку повесит и за мной в лес. Там, всяко, у него рация. Вот он американцам информачию передаст, те хренакнут на нас водородну бомбу... Вот она и льет и льет... Эвон дождина опять какой хлещет. Так у нас всё сено и погниет... - Так ведь он и сам без сена сидит, покачал Мишка головой, усомнившись в бабкином открытии. - Так ему что! Ежели он у американцев на содержании. Видел, какие штаны ему из-за границы прислали? Все в медных заклепках. Гаманитарная помощь, сказывал. Тебе вон не пошлют, Мишка... И мне не пошлют. - Не пошлют, - задумчиво согласился Мишка. - То-то и оно. ...Дождь так же неожиданно, как и начался, кончился. Промытый небесной водой мир сиял на солнце мириадами живых алмазов. Мишка с Санькой-Горошиной вылезли на волю и остановились, зачарованые.

№1/2011

- Ты, Мишка, чего это в лесу делал с топором? - спросила деловито бабка Саня, вдыхая с наслаждением ароматы речной долины. - Жерди фермеру рубил, - отвечал Мишка. - И завтра пойду. Они еще постояли немножко. - Ну, пошли домой, - скомандовала бабка. Они вышли на дорогу. Хороша, однако, была эта парочка. Мишка - с топором, высокий и тощий, и рядом крохотная бабка Саня в пиджаке до колен с вилами и граблями на плече. - Чего, Мишка, молчишь? Запевай давай! - Нашла Киркорова, - недовольно буркнул Мишка. - Тебе охота, так пой. Бабку Саню не надо было упрашивать. Она выровняла шаг и бодро затянула: Дан приказ ему на Запад, Ей в другую сторону. Уходили добровольцы На гражданскую войну... ...Речная долина парила. Ласточки, устроившие в береговой осыпи колонию, носились в лазурной вышине с веселым гомоном, вылавливая в поднебесье насекомых, поднятых от земли восходящими потоками. Когда-то здесь по реке были обширные монастырские огороды. От реки к искусственным озерам были устроены перекопи, по которым рыба заходила весной в озера на нерест. Отнерестившуюся рыбу монахи ловили у запоров в большом количестве и отвозили на ледники. Теперь нечищеные перекопи заросли. Огороды стали деревенскими сенокосами. На заливных лугах поднималось медовое буйство трав, от запаха которых кружилась голова и радостно билось сердце. Долина гудела от пчел и земляных шмелей, тяжело нагруженных сладкими взятками. А над всем этим счастливым миром, промытым дождём, высоко в небе кружил ворон, похожий на маленький черный крестик. Ему, наверное, оттуда далеко и 107

ПРОЗА широко видна была наша грешная, измученная неустройством и небрежением и всё же прекрасная земля. С медоносными лугами, шатровыми борами, багряными от клюквы и брусники болотами, звонкими харьюзовыми реками. ...Говорят, что вороны живут до трехсот лет. Какие события проходили здесь под приглядом этой вещей черной птицы? Может быть, видела она со своей высоты царя Петра, обедающего со свитой на речном берегу стерляжьей ухой, может, видела деревянные кочи русских мореходов, отправляющихся в рисковый путь по студеным морям к загадочным берегам страны Аляски. Или видела этапы раскулаченных крестьян, гонимых в тайгу в наспех сколоченные бараки. - Кру-ук, - отмечает в поднебесье быстротечное время ворон. Внизу под крутым берегом перебирает замшелые камни река. Нет-нет и вымоет она то бивни мамонта, то протаранит льдина весной береговую кручу, и падут на дно, отбелятся рекой и песком чьи-то горемычные кости. А то выплеснет на берег волна диковинный камешек с дырочкой посредине - амулет древнего человека, некогда обитавшего в этих краях и в этих лесах, где нынче аукаются отпускники-грибники, на этих лугах, где ставят сенокос из последних сил последние деревенские старики. Деревня Конец прилепилась на крутом обрывистом берегу, отбившись огородами от наступающего леса: несколько покосившихся бараков, наследие пролетарских пятидесятых годов, несколько крестьянских изб да новостройка по оврагу, вытянувшаяся в длину: дом без дверей и без окон с прирубом, омшаником и незавершенным двором. Это строит будущую крестьянскую вольную жизнь военный пенсионер, бывший спортсмен, потомок раскулаченных крестьян «хермер» Василий Гусаков. А на другой стороне деревни строит свою вольную крестьянскую жизнь его родной брат - тоже военный пенсионер и тоже бывший спортсмен Федор Гусаков. Но он строит дом не в длину, а в высоту и уже достроился до третьего этажа. 108

Строят они не спеша, со вкусом, и строят уже лет этак по пятнадцать. По поводу этого долгостроя бабка СаняГорошина не раз говаривала: «Другие уж построились, нажились да и померли, а эти еще и в домах не живали...» Да и мать братьев Гусаковых, бабка Нюра по прозванью Пароход, тоже высказывалась: «У меня робята не пьют, не курят, а иное хуже, чем пьяные...» Так что пока «непьющим и некурящим робятам» приходится жить в полуразвалившемся бараке вместе с бабушкой Нюрой-Пароходом, прозванной во время войны так за большую команду ребятишек, которую она вынуждена была принять на свой борт... Еще проживает в том бараке СанькаГорошина, бывший сучкоруб, а ныне акционер акционерного общества «Викинг форест лимитед», Мишка Новоселов, безработный, да Ванька Деянов, бывший лесник. И только Леха Культиватор, последний деревенский тракторист, Толя Парашют да Андрей Кукуй живут отдельными крестьянскими домами, но про них рассказ отдельный.

ГЛАВА 2 «Американский шпион» закупает лыжные ботинки и находит почти новый сундук В то время, пока бабка Саня с Мишкой Новоселовым страдали на сенокосе, «американский шпион» и «хермер» Василий Гусаков, вчерашний военнослужащий, а теперь новоиспеченный фермер, следуя известному капиталистическому лозунгу «Обогащайся!», пытался обогатиться в районном центре. После утомительного и непродуктивного шопинга по магазинам он наткнулся в «Уцененных товарах» на потрясающе дешевые лыжные ботинки сорок шестого размера. Цена пары, в это трудно было поверить, была меньше стоимости коробка спичек...

Вологодский ЛАД

Анатолий ЕХАЛОВ Василий помаялся у прилавка, да и забрал всю партию - пятьдесят пар, решив, что за такие деньги пусть эти ботинки лежат у него на чердаке. А может, они еще и как обутка сгодятся. Кто знает, куда кривая выведет? Он погрузил товар в два мешка и, перекинув их через плечо, в приподнятом настроении покинул магазин, направляясь на автобусную станцию, где рассчитывал поймать попутку до деревни. Однако его остановило зрелище брошенного дома. Окна и двери избы были распахнуты, а рядом с домом валялся огромный пустой сундук с железными углами и обитой железными же полосами крышкой. Василий обошел сундук, попинал его слегка, на что сундук отозвался веселым гулом. - Эк попёрло сегодня, - сказал Василий сам себе. - Есть в чём довезти до дома покупки. А потом я в нём клюкву буду хранить. Василий сложил мешки в сундук, крышка плотно легла на место, и Василий взвалил находку на плечо, которая приятной тяжестью поприжала его к земле. «Пожалуй, для клюквы будет много чести, - подумал Василий. - Буду-ка я в нем хранить плотницкие инструменты. Одних топоров у меня десятка полтора...» Василий бодро шагал по улицам райцентра, радуясь обретению. «Да, наверное, инструмент тоже не стоит складывать в сундук, - снова подумал Василий. - Мало ли какая железяка в масле попадет, замажет стенки. Давайка стану я в нем держать домашние вещи. Постельное белье, рубахи, штаны... Банные принадлежности, чтобы запах хороший был от мыла». Мимо проходили редкие машины. Василий пытался голосовать, но никто не останавливался. Так он прошел до конца села, вышел на околицу, сел на сундук. Машин почти не было. Один «уазик» все же притормозил. Василий было обрадовался, но водитель, поглядев на сундук, покрутил пальцем у виска.

№1/2011

- И куда я тебя с таким приданым посажу? Василий решил тащить приобретения на себе. Всего-то двадцать пять километров. Как раз для разминки. - Своя ноша не тянет, - сказал он сам себе, взвалил сундук на плечо и зашагал лесной дорогой в сторону родного дома. ...К полуночи Василий был дома. От усталости его шатало. Но радостное чувство выгодного приобретения не покинуло его. Он сгрузил сундук в углу комнаты, где они проживали с бабкой Анной, и завалился спать. Между тем сундук был не прост. Кроме лыжных ботинок сорок шестого размера Василий притащил домой на своих плечах огромное количество обитателей щелей и трещин: клопов и тараканов, уже не рассчитывавших на новое обретение человеческого жилища, тепла и бесконечного обилия пищи... Первыми отправились обследовать жилище доброго человека тараканы, потом очнулись от летаргического забвения клопы и медленно двинулись на запах человеческих тел. Бабка Анна на их пути была первой. Под утро они добрались и до Василия, но он этого не заметил, потому что спал беспробудным сном, намаявшись в дороге. А тараканы уже шустрили в соседних квартирах, обследуя съестные припасы. Бабка Саня также не заметила нашествия, потому что провела ночь в хлеву со скотиной, ликвидируя последствия жуткого погрома, обнаруженного по возвращении с пожни...

ГЛАВА 3 Как бабка Саня олигархом была Вообще-то бабка Саня-Горошина была самой обыкновенной одинокой старушкой, каких у нас на Севере, слава Богу, пока еще что волнушек по березнякам. Как и весь деревенский люд, носила она резиновые сапоги летами, зимами 109

ПРОЗА катаники с калошами и круглый год «ватну куфайку» - полушубок стеганый, спала на печи, питалась скудно. Чтобы зимой не голодомориться, садила она пластину картошки, пластушину капусты, пару гряд моркови и лука. Что ни лето, страдала в комарином и оводовом аду на сенокосе, несла повинность на пастьбе: корова с теленком, стадо овец, коза Маля с козликом Яшкой... Надо поробить, чтобы этакую артель содержать... Тащит она, бывало, из последних сил с подгорья на коромысле воду и революционные песни распевает: Помнят польские паны, Помнят псы-атаманы Конармейские наши штыки... Правда, росточком Александра Титова не вышла, а вот характер Бог дал боевой и упорный. Вот и упирается всю жизнь без выходных и проходных, без отпусков и праздников... До того, как на пенсию выйти, работала бабка Саня сучкорубом в лесу. Должность тяжелая, но и денежная. Хватило бы ей, одинокой, на хлеб с маслом. Но как без скотины-то? Без бычка да коровки и дом сирота, тем более - барак казенный. Скособоченный дворик за бараком и делал бабку Саню человеком с положением и даже со сберкнижкой, на которой нашли прописку более сорока быков, не считая мелкой скотинки, сданных Александрой Титовой государству. Не бабка Саня-Горошина, а настоящий олигарх советских времен... Бабкиных денег хватило бы купить не какую-нибудь «Волгу», предел мечтаний восьмидесятых, а целый таксопарк... А уж про быков, каких откармливала бабка Саня, всей округе известно. Как-то один мужик в магазине хвалил: - Пока, - говорил, - папиросу раскуривал, Санькин бык ведро пойла опистонил, пока докуривал, второе опорожнил... Кому не лестно такие похвальные речи слушать? Однако не каждый такую похвальную речь от чистого сердца скажет. Другой и черную зависть под 110

рубахой затаит. Комбедовские настроения в деревне и по сю пору сильны. Да и Владимир Ильич Ленин, видимо, прав был, опасаясь, что мелкобуржуазная стихия крестьянства будет ежечасно, ежедневно рождать капитализм. Хотя на первый взгляд капитализмом в деревне Конец пока и не пахло. Сучкоруб Титова наемной силой не пользовалась, а горбатилась самолично. И все же некоторые сельчане этот самый загиб в действиях гражданки Титовой, природной беднячки, усмотрели. Помните, с чего начинал Михаил Сергеевич Горбачев? Ага! С борьбы с нетрудовыми доходами. К тому времени приспела Александре Титовой пора выходить на пенсию. А без работы ей день чернее ночи. Устроилась она на лёгкую - ассенизатором в своей же деревне от леспромхоза. Дали ей полставки жалованья, бочку с черпаком, сивого мерина в подчиненье да все выгребные ямы в веденье. И стала она трудиться на этом поприще истово, как умела. Черпает «ночное золото» да ближайшие покосы возит. Бочку соседям да две себе - как русскому человеку положеньем не попользоваться? Своя рубаха-то - она ближе к телу. И поперла по всей округе на покосах трава, а у самой Титовой не трава, а травища. Раз косой махнешь - и копна. А сено такое, что не надышишься - чистый мед. Вот и стало завидно некоторым гражданам. Сочинили заявление насчет нетрудовых доходов, пошла бумага в район, там ей ход дали, комиссия с разбирательством приехала. Проверила досконально и сивого мерина, и бочку с черпаком, наличие «ночного золота» в выгребных ямах, покосы... Факты были налицо: трава на титовских покосах стояла стеной и прочую траву в окрестностях превосходила. Так Александру Титову, носительницу революционной памяти, раскулачили первый раз. На самой заре перестройки. Мерина угнали на колбасу, содержание

Вологодский ЛАД

Анатолий ЕХАЛОВ сняли. С той поры выгребные ямы в деревне не чистились, а окрестные сенокосы стали год от года хиреть. Года не прошло, как подкатила к квартире бабки Сани новая волна раскулачивания. Приехала из района опять же выездная сессия районного суда разбирать дело гражданки Титовой, «допускавшей факты кормления продуктами хлебопечения крупно-рогатого скота». Народу набилось в старый, давно уже не работавший клуб видимо-невидимо. Гражданка Титова топталась перед судейским столом в новых, еще необмятых катаниках с калошами, почти не ношеной плюшевой жакетке, доставшейся ей еще от матери. - Так вы признаете изложенные выше факты? - грозно спрашивал ее судья. Бабка растерянно стояла перед судейством, еще не понимая до конца, что судят здесь не кого-нибудь, а именно ее, гражданку Титову. - Скотину хлебом, спрашивают, кормила? - весело подсказали из зала. - Так как же, чудак-человек, - обращаясь к прокурору, удивилась бабка Саня. - Ты сам-то разве к бычку без корочки пойдешь? Учитывая чистосердечное признание, дали гражданке Титовой пятьсот рублей штрафу, который, впрочем, финансовое положение подсудимой не пошатнул. А деревня? А что деревня. Как кормила скотину хлебом, так и продолжала кормить. А чем же ещё скотину кормить? Не пирогами же? Но скоро уж и демократические перемены подкатили. По деревням за-

говорили, что за дело в стране взялись тимуровцы. А раз так, то жди, что старухам старым и дров навозят, и расколют, и поленницы уложат. И верно, приезжают из районного собеса специально к бабкам в деревню пенсию вручать. Прибрели бабки в старый клуб, а там... радость великая. За все труды их тяжкие доброе правительство такие пенсии отвалило, что и не высказать. Получали какие-то рубли жалкие, а теперь даже не сотни, а тысячи! Загудели радостно. Кто дом собрался подрубать, кто двор ставить, кто баню... С такими деньгами как теперь не жить! Понесли тысячи свои жалованные по домам - кто в чулок прятать, кто в матрас, кто за божницу... Через три дня приехала в деревню автолавка... Кинулись наши богатейки за продуктами - и ничего в толк взять не могут. Цены-то такие, что глаза на лоб лезут. Пошли назад по домам, может быть, по радио чего скажут, может, ошибка какая вышла... Включили приемники, а там и слова по-русски не услышишь: приватизация, ваучеризация, инфляция да консенсус... Короче говоря, одномоментно раскулачили всех бабок деревни Конец. И нашу ударницу Александру Титову по прозванию Санька-Горошина. Она одна дольше всех упирается. Скот растит, государству сдает, хотя и государства того давно уже нет, а бычков, что на её сберкнижке паслись, давно уже пасет кто-то другой, кто оказался проворнее Саньки-Горошины. Продолжение следует

№1/2011

111

ПОЭЗИЯ

Обрастай листьями! ИЗ НОВЫХ СТИХОВ

***

Ольга ФОКИНА Ольга Александровна Фокина родилась 2 сентября 1937 года в деревне Артемьевской Корниловского сельсовета Верхнетоемского района Архангельской области. В Вологде - с 1962 года, после окончания Литературного института. Член Союза писателей России с 1963 года, автор тридцати книг стихотворений и поэм. За поэтический сборник «Маков день» в 1976 году ей присуждена Государственная премия РСФСР имени Горького. Лауреат многих престижных литературных премий. В октябре 2008 года награждена медалью Пушкина. Стихи Ольги Фокиной в журнале «Вологодский ЛАД» публиковались с первого номера в 2006 году.

112

Памяти брата Валентина Ни школы нет и ни сельмага, И почта - раз в четыре дня, И сельсовет - давно без флага Там, где живёт моя родня. А есть ещё деревня Качем В глухой глуши и без дорог, Куда опять идёт да плачет Мой брат, таща вещей мешок. В мешке заплечном - сахар, крупы, Да керосин, да чай, да соль... Однако, брат, довольно глупо Пускаться в эдаку юдоль! Чего в посёлке не сидится, В большом, богатом, у Двины? Не перелётами ль, как птицы, И люди-граждане больны? Зачем бы каждою весною Тебе, не юному давно, Кляня свой путь, стеная, ноя, Туда тащиться всё равно? Земля, обжитая веками, Везде - земля! ...Но там - изба Своими срублена руками, Своя - над окнами - резьба... Придёт и ляжет: - Дома, значит! Истопит баньку над рекой, Из самовара чай горячий Весь изопьёт и - на покой. А утром - бодр: в руках лопата, В глазах - восторг, в душе задор: Картошка вырастет у брата Тут, где пока бурьян и сор, Труд: наклониться - распрямиться. Путь: то обратно, то вперёд Торит мой брат бескрылой птицей, Торит, покуда не умрёт.

Вологодский ЛАД

Ольга ФОКИНА

*** Не торчи сучьями, Обрастай листьями, А в ином случае В глаз кольнешь - выстригут. Если есть почечки, Углубляй корни-то! Не срами отчество, Не беги горнего. Лепестки цветные Превращай в завязи: Кто богат детками, Тот лишён зависти, Тот с утра - труженик: Унывать - некогда! Как земля кружится, Так и он бегает, Чтоб в гнезде-домике Было всё нужное И стихов томики, И грибок сушеный. Он в полях - сеятель! Он к лесам - бережен! Чтоб его детоньки Хлеб да соль ели же, С родников пили же, Свой мотив пели же, Могутой-силищей Обладать смели же...

*** Кошу вслепую: мошка В открытые глаза Влетает, как в окошко, Глаза открыть нельзя! Бессилен накомарник Сдержать братвы напор... Земля моя - кочкарник: То яма, то бугор. Трава на ней - дикарка: Крапива да репей! Косу угробить жалко, Я, что ни лето, - с ней! Подобен лесу-бору Кошмарный травостой:

№1/2011

Тут с топором бы впору, А не с косой простой! ...Кошу. Плечо немеет. Пора передохнуть, Неужто враг себе я? Управлюсь как-нибудь... А солнышко глумится, Жар-градус накалив: Решусь ли обнажиться, Десятый пот пролив? Но я не обнажаюсь; Ему и гнусу в месть В реке распространяюсь С головушкой... в чём есть... Топырится одёжа Воздушным пузырём, И мошка, как вельможа, Спасается на нём!

*** Съел мороз у нас чернику, Мы брусники наберём! Из детского стихотворения

Нет черники - и не надо: Урожай - не каждый год! В магазине есть бананы, Обананился народ. Олимонился: к чаишку После бани - чем не фрукт? Клюквы собственной излишки Сдав, деньжонок наживут Безработные крестьяне И опять - куда с добром! Загармонят-забаянят Всё о чём? Да всё о том, Что хорошая житуха Наступила, наконец, Не война, не голодуха, Государство - молодец: На работушку не гонит, Посчитай, который год! Люд не пашет, не боронит И не сеет, а - живёт! В магазине есть арбузы, Груши, персики, орех... В пальцах, прежде заскорузлых, Нежный фрукт помять не грех! Сок течёт, густой и липкий, На клеёнку под рукой... 113

Ольга ФОКИНА Всё - путём. Никто не всхлипнет. Не шуми. Не беспокой.

*** Тает снег, лежащий грудою Вдоль дороги на боку, Я лопатой поорудую Снегу таять помогу. Бел-пушист, как зимний заинька, А теперь по-волчьи сер, Как поэт, что стал прозаиком, Рыхлым сделался, осел. Под сугробом влага копится, Лужа, небо отразив, Ручейком сбежать торопится С жар-высот в тенёк низин. Над рекою посинелою, Над промоинами льда С криком реют чайки смелые: Дождались - пришла вода! Знать, зима откуролесила: Солнце жарит! День велик! Щебечи, журчи, поэзия! Лёд ломай - весна велит!

*** Почему - «барахло»? Потому что - рыхло! Неустойчиво! вяло! нечётко! Не добро и не зло: Никого не спасло. Не носок, не каблук, не подмётка. Не, тем паче, сапог Для страдающих ног, Так - жидель, бросовая тряпица, Никчемушный, измятый, худой лоскуток! Но нашёлся сапожного дела знаток, Посмотрел и сказал: - Пригодится. ...В молоко помакал, Сунул в сахар-крахмал, Помочил в керосине, разгладил, И - упруг, а не вял! Вот те на! - матерьял Засверкал, как певец на эстраде! 114

*** Думали: зима уже прошла! А она опять заначиналась, Утренним морозом обожгла, Бешеной метелью запласталась. С лыжами под мышкой, в набекрень Шапочке, теряя рукавички, Поспешаю встретить новый день, И меня приветствуют синички. И встречает радостно меня Всё ещё живая, слава Богу, Полузаметённая лыжня Вдоль речного русла ледяного. Обгоняя раннюю зарю, Ветру молодящему навстречу Я бегу, и жизнь благодарю За былую ночь, за день, за вечер... Хорошо озябнуть и устать, А потом согреться и воспрянуть, И дарёных радостей не ждать Посреди житейского бурьяна. Ведь бурьян не вечен, как и снег: Днесь искрится, завтра испарится, Будь с зимой - зимою! По весне Будь с весной и с песней, как синица...

*** Белый след от самолёта На небесном голубом: Полетел куда-то кто-то... От добра? Иль за добром? Кто-то вырвался куда-то: За делами? Иль от дел? Заплатил - и стал крылатым, В кресло сел - и полетел. Пристегнул себя ремнями, Задремал на час-другой, И летит-гудит над нами: От беды? Иль за бедой? И не ведает, сердешный, Как, за что и почему, Путешествуя неспешно, Я сочувствую ему...

Вологодский ЛАД

ПОЭЗИЯ

Как напоённый солнцем лист... *** Берёза под окошком Взбивает облака, И намывает кошка Гостей издалека.

Галина ШВЕЦОВА Галина Николаевна Швецова родилась в г. Соколе. Окончила филологический факультет ВГПИ, художественную школу и студию «Спектр», а также курсы гравёров и резчиков по камню. Работала художникомоформителем, гравёром-резчиком, в издательстве молодёжной газеты. Преподавала в школе и гимназии литературу, русский язык, мировую художественную культуру и изобразительное искусство. Автор двух сборников стихов. Публиковалась в альманахе «Литературная Вологда» (2007 г.). Участница двух областных семинаров молодых писателей. Лауреат Всероссийского конкурса «Золотое перо» (2006 г.). Победитель юбилейного поэтического конкурса «Звезда полей - 2006» и лауреат в номинации «проза» московского Рубцовского центра. В «Вологодском ЛАДЕ» трижды публиковались подборки её стихов.

Уже и чайник булькнул, И ахнули мостки, И затаённо мама Глядит из-под руки На На На На

свет в её окошке, радость долгих лет, вечную тревогу, то, чего и нет.

И вот крылатой птицей Влетаю в отчий дом. Лишь в нём могу забыться, Птенцом забившись в нём. Ах, что же стало с мамой? Бессилье выше сил! Как пуповину с жизнью Мне кто-то разрубил!.. И ничего не сделать, Чтоб прошлое вернуть, Где ты, где Русь иная, И где другая грусть, Где все моложе малость... Лишь повторяю вновь: Раскаянье осталось. И мама. И любовь.

***

Памяти Александра Швецова Осенних листьев яркий звездопад И солнечное небо над рекою! Как светлый храм, спокоен тихий сад И сердце наполняется покоем.

№1/2011

115

ПОЭЗИЯ И не страшат лихие холода, Ни предстоящий дождь, ни колкий ветер. И веришь: в целом мире навсегда Спокойный свет останется на свете. О, мудрый храм! Уменье подари Не плакаться пред холодом кончины. Как напоённый солнцем лист - гори, Свеча моя, не наводя кручины!

*** А по обе стороны дороги Не раздолье, сколько хватит глаз Полная надежды и тревоги Память, исцеляющая, в нас. Там, налево, речка за полями, Тёмная, в кувшинках, гладь воды Да высокий берег с тополями, Домики под ними и сады. Да ещё седьмое чудо света Разнотравье заливных лугов. Капельками солнечного света Лютики желтеют меж стогов. Словно разноцветные салюты, Замерли над травами цветы. Да и я совсем как этот лютик, От земли вкусивший теплоты. Здесь моё коротенькое детство Помнит каждый полевой цветок... Скудное ли, скажете, наследство Памяти живительный глоток?!

*** Постарел отцовский дом, Переживший батю. Лишь в берёзе под окном Стало больше стати. Сколько раз родных-гостей Шумно привечала, 116

Сколько горестных вестей В зелени качала. Как же нужен мне тот дом, Где и в хмарь, и в грозы Всё добром решалось в нём С шелестом берёзы, Где малышкой поутру Вижу я сквозь грёзы Лишь - на солнечном полу Кружево берёзы...

*** Кипит февральская метель, А воздух полнится весною! Ворваться б в эту канитель, Но суждено совсем иное: Высокий белый потолок, Периметр комнаты зелёной, Шесть коек, жёстких, как полок, Да за окошком пара клёнов. Тем ограничен мой мирок... И вот пришло успокоенье. Хоть на какой - не знаю - срок С душой своей объединенье...

ГОСТЬЯ «Что ты, что ты! Полно сырость Не по делу разводить! Я счастливой уродилась, Ну, а возраст что судить? Вам бы столько лет досталось (Ой, живите до ста лет!), а болячки - это старость, Раньше я не знала бед, Улыбнулась виновато Гостье Аннушка в ответ. Ну и что, как не богата, А в богатстве счастья нет! Как у нас в деревне, помню, (А была уже война) Лишь во сне едали вволю, Да жилось тогда без сна.

Вологодский ЛАД

Галина ШВЕЦОВА Выше лавки - подниматься Мама с солнышком велит. А с подушкой обниматься Может только инвалид.

Мужа тоже схоронила Пусть недолго, с ним пожив, Пусть добра не накопила Лад семейный сохранив.

Да и то - наш родный батя С перебитою спиной (Гармонист и председатель, Доброволец первый, кстати) Встал на пашенку весной...

А ещё природа наша Вот где точно благодать! И для глаз - не надо краше, И здоровья может дать.

Оттого-то и погинул. Хошь - реви, а хошь - молись, Нашу матушку покинул, Хошь самой ей в гроб ложись! Да другим не слаще было. Нам-то - матушки тепло. Ну а как набрались силы Вовсе стало жить добро. Молодые да здоровы, Был бы хлеб - и хорошо. Под крылом родного крова Пожелать ли что ещё! А тяжёлая работа Так по силе, по плечу. Мне ли бегать от чего-то? Всё сумею, что хочу.

Бог с ней, с этой заграницей! Вот тебе, родная, сказ: А людей хороших лица Не за тыщи вёрст от нас! Я вот три вела работы, Чтоб детей одной поднять, Дак везде встречался кто-то, Кто хотел помочь, понять. Парни выросли что надо: Всё при них - и ум, и стать. Мне-то, матери, отрада, Да ненадолго, видать. Их война догнала тоже. И с тех пор живу одна. Да на это воля Божья: Кому смерть, кому - весна...

Шестерым колхоз напишет Трудодней - не сосчитать. Смотришь - мама легче дышит, Ей уж трудно было встать.

И хором твоих не надо, Обо мне не хлопочи! Молодым квартиры в радость, Мне добро и у печи.

Перед смертью, помню, скажет: - Я чайку бы попила... Чуть привстанет - тут и ляжет. Нынче всё бы ей дала...

Наношу, погодь, дровишек Завтра, всяко, поднимусь. Днём-то я получше вижу, Вот хозяйством и займусь».

На семью одна обутка Вот, родная, и носи. А мороз зимой - не шутка, Босиком, коль хошь, форси.

В ночь ударили морозы, Бабкин выстудили дом, И на мужниной берёзе Слёзы выступили льдом.

А ведь выжили на счастье Да и жили по-людски, Зная дружбу и участье, Ровно в поле колоски.

Только счастлива старушка: Гостью потчует чайком, А вокруг, плечом друг к дружке, Все, припомнилось о ком...

№1/2011

117

Галина ШВЕЦОВА

БАЛЛАДА Снился псу его хозяин: Скинув старую фуфайку, По-солдатски каждый вечер Ловко чистит кирзачи; Дом просторный, позабывший И детишек, и хозяйку, Молодую, не лентяйку, Да на праздник куличи. Пса хозяин в сорок пятом Возвратился - грудь сияет. И, жене не изменяя, Крест ей новый сколотил. Каждый день добром встречая, По семье своей скучая, Горе горькой «облегчая», Для других служивый жил. Поначалу был хозяин У старушек на заметке: Хоть контуженный, но справный! Бог с ней - статью. И с лицом! Мужиков-то в деревеньке Уместятся на скамейке. Ты соседушку пригрей-ка, Нажился, поди, вдовцом! Но мужик лишь хмурил брови И хоть знал - забыть бы надо, Как всегда, побрит, почищен, На могилку шёл к жене. И, подправив вновь ограду, Ребятне босой на радость Нёс - хмельной - игрушки, сладость: «Разве что-то нужно мне?»

118

Пара лет прошла, и как-то В дом к нему сосед с дворнягой: «О жене больной забота, И детей бы прокормить!» С этих пор и спится мягко, Со щенком и естся сладко, Лишь слезу смахнёт украдкой... Что ж, служивый бросил пить. Даже в праздники - ни рюмки: Брал щенка себе на руки, И рукам не до бутылки. А когда щенок подрос, Сторожей пройдя науки, Все оббегал закоулки, Потрепал старух за юбки, И живи хоть руки в брюки Охраняется колхоз! Грозный страж - душа простая, И сосед с большой поклажей Растворился в темноте. А хозяин, вмиг ослабший, Повторял: «Ну что тут скажешь? Дай-ка я тебя поглажу Не бывает двух смертей...» Снова утро. Тихо в доме. От сапог хозяйских пыльных В сердце пса - сплошная рана И в глазах кипит тоска. Вдруг, заметив дождь обильный, Разве не был он двужильный? Скаканул, большой и сильный, Выбив дверь, под облака!

Вологодский ЛАД

ПОЭЗИЯ

Продолжается времени бег... ЗИМУЮЩИЕ УТКИ Вновь дикие утки кричат на снегу, покинув бурлящую реку, Разок да другой им с едой помогу начнут доверять человеку.

Леонид ПАТРАЛОВ Леонид Михайлович Патралов родился в Сокольском районе в 1938 году. Окончил школу-семилетку, целлюлознобумажный техникум и педагогический институт. Проходил срочную службу в Советской Армии в Заполярье. Работал в Вологде электромехаником, мастером, инспектором по кадрам, комсоргом, журналистом и госслужащим. Стихи его печатаются в периодической прессе с 1958 года. Изданы две книги стихотворений - «Гроза на родине» и «Свет осенней зари». В прошлом номере журнал опубликовал подборку писем читателей и авторов «Вологодского ЛАДА». Автор одного из писем, Борис Корыхалов, советовал редакции привлечь новых авторов - в частности, Леонида Патралова. Выполняя пожелание, считаем нужным уточнить: «Вологодский ЛАД публиковал подборку стихотворений Леонида Михайловича, так что он для нас автор не совсем новый.

Хватают кусочки в десятке шагов, почти не боятся прохожих, ведь голод страшнее возможных врагов, смиряются птицы, похоже. Вот женщины, дети кормить их идут размоченным хлебом, что кашей, и кряквы на речке еду аж «метут», довольные щедростью нашей. Вид селезней раньше уж так волновал хоть вплавь к ним с ружьишком кидайся! Зачем юным я столько уток стрелял? Теперь же - корми их да кайся!

КРИЗИС БЕЗВРЕМЕНЬЯ Жить невозможно без страдания, но я сегодня о другом прошляпив годы созидания, живем в безвременье таком... И деньги стали вдруг сердитыми, вдруг стаяли таять, исчезать да так, что власть спешит кредитами и олигархов-то спасать! Кругом всё в жизни жутко пошлое: преступность, алчность и разврат... Мы грустно вспоминаем прошлое, но не вернуться нам назад. Кто молод - пьют, в унынье старшие, молчит народ, себя виня, все разуверились, уставшие жить без надежды, без огня...

№1/2011

119

Леонид ПАТРАЛОВ

СТИХИ ЛЮБИМЫМ Стихи любимым помечать не надо любимые узнают их и так: едва прочли, а сердце тут же радо, исчез в нем ожидания осадок, опять ведь объяснился наш чудак... Когда же силой правды - не искусства наполнены признания слова, то закипают в нас при чтенье чувства и кружится от счастья голова. А коль прочтет их женщина другая, хоть не её имел в виду поэт, пусть и она от слова «дорогая» почувствует в душе тепло и свет.

НЕСКОНЧАЕМА ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ Памяти милой мамы, Александры Васильевны Патраловой, в честь её 100-летия Мама, мама, тебе полный век был бы в мае минувшего года...* Наш родной, дорогой человек, продолжается времени бег, пусть хоть в мире плохая погода. Постарев, ты спокойно лежи... Мы твои свято ценим науки, мол, и скудные дни хороши, если их проживёшь от души, чтоб запомнили дети и внуки.

Говорила так мне и сестре, это слышали, знали внучата, не хватает тебя лишь острей, ведь в судьбе, чем мы сами старей, каждый год - это путь непочатый. Мы оградку твою обновим, старый дом наш починим, уважим, этот дом был тобою любим, мы его до конца сохраним, а в конце - мы с тобой рядом ляжем... Мама, мама! Спасибо тебе ты жива в нашей общей судьбе!

НА ИСХОДЕ ЛЕТ... Уснуть бы тихо во своём дому, хлопот не доставляя никому хотя бы в эти трудные минуты, когда и сам не знаешь почему-то, ну где и как случиться всё ж тому? На мир взгляни в зовущее окно, пока вечерне светится оно, и попрощайся мысленно с родными, с друзьями - ибо рок вот-вот отымет здоровье, что на старость нам дано. Так не вини людей и белый свет, коль прежних сил для жизни больше нет, и попроси у Господа прозренья да высшего благого позволенья подбить итоги на исходе лет.

Ты радела - праправнуки есть! Как родных - за росточком росточек их ждала... Вот уж новая весть: (хоть он не был пока ещё здесь) у праправнука - славный сыночек!

И чтоб родства не оборвалась нить, на родине себя похоронить смиренно закажи ты самым близким... Что наша жизнь? Всё случаи да риски терпеньем их сумей соединить.

На Земле нескончаема жизнь. Ты учила труда не бояться, Мол, с молитвой вставай и ложись да усердно, с желаньем трудись, будет всё у тебя получаться.

Часы неумолимые идут, назвать итоги нужен дух и труд, тем паче - в годы зла и одичанья... Мгновенья же прощенья и прощанья, вполне возможно, и не совпадут.

* Сто лет маме было бы 14.05.2009 г. Прожила она 86 лет и 8 месяцев.

120

Вологодский ЛАД

ПОЭЗИЯ

Во спасение светлого дня ЖИЗНЬ - РЕКА Жизнь - река. Не вижу брода. Чуть шагну - водой давлюсь. На терпение народа С белой завистью дивлюсь.

Александр ПОШЕХОНОВ Александр Алексеевич Пошехонов родился 23 января 1956 года в деревне Доронино Череповецкого района Вологодской области. Живет в городе Череповце. Член Союза писателей России. Дважды лауреат премии Вологодского обкома ВЛКСМ, лауреат конкурса имени Николая Рубцова (80-е годы XX века), лауреат конкурса «Золотое перо» (2001 год, Санкт-Петербург), лауреат Всероссийской православной литературной премии имени святого благоверного великого князя Александра Невского в номинации «За верность поэтическому образу России». (2009 год, Свято-Троицкая АлександроНевская лавра). Стихи Александра Пошехонова вошли в трехтомную «Антологию русского лиризма XX века» (2000 год, Москва, составитель и автор идеи А. Васин, редактор В. Белецкий). Автор многих книг стихов и афоризмов.

Может быть, и мне, с ухмылкой, Как простому алкашу, Водку пить и тыкать вилкой То в картошку, то в лапшу?.. Горькой думою хворая, Рад на всё махнуть рукой. Свитки дней перебираю, Цепенея пред рекой. Но во всякую погоду Сколько, братцы, ни молюсь, На реке не вижу брода, Чуть шагну - водой давлюсь...

ТЕЛЕВИЗОР ВКЛЮЧУ Телевизор включу катастрофы да войны, Вот и сам уже - как на войне... А в деревне моей жизнь легка и спокойна, То ненастье, то солнце в окне. А в деревне моей - ни козы, ни коровки, Даже курицы - наперечет. Как холодная водочка из поллитровки, Жизнь сегодня в деревне течет. Утром встану - воды принесу для полива, Чтоб укроп зеленел и лучок. Похлебаю с устатку ушицы счастливо И под полог, на правый бочок.

№1/2011

121

ПОЭЗИЯ Телевизор включу - катастрофы да войны, Вот и сам уже - как на войне... Хорошо, что деревне живется спокойно Лишь ненастье да солнце в окне. Не ворчат старики, и старухи седые Собираются к ним на погост. По лугам да полям ивняки молодые Горделиво стоят в полный рост. Не слыхать тракторов уже многие годы, О комбайнах забыли давно. Отдыхает народ. Всё у нас для народа: Телевизор, тоска и вино...

НЕ СПЕШУ Закатать рукава не спешу, Взять обрез не спешу и дубину. Лучше ласковый стих напишу С посвящением дочке и сыну.

122

В УНЫЛОЙ, СЛЯКОТНОЙ ПОГОДЕ ...И буду жить в своем народе! Н. Рубцов

В унылой, слякотной погоде Немного света и тепла, Но поживу «в своем народе» Глядишь, и спорятся дела. Доска строгается, и глину Кладет удачно мастерок, А если в печку дров подкину Хоть вон беги от теплых строк. Душа блаженствует в покое, Нет телевизора - нет тьмы, Есть только книги под рукою, А в книгах - светлые умы. Я слову каждому поверю, Я над строкою погрущу И распахну пошире двери Седую вечность в дом пущу!

ОДА ОГОРОДУ

Надоела безбожность идей, Где пожары горят мировые. Мне бы просто пожить для людей Для себя бы пожить, для России.

Вся жизнь моя - «окопная война», Лопата - вот оружие для боя... На огородах держится страна, И гряды стали нашею судьбою.

Мне бы век свой вставать на заре, Мне бы век свой трудиться во благо, Юбилеи встречать в январе, Воспевать красоту и отвагу.

Чиновники, хапуги, господа, Мечтатели о равенстве народном И те, брат, покидают города, Чтоб покопаться в назьме огородном.

Мне бы холить родные места Плугом, словом и радостной вестью. Мне бы верой и правдой Христа Врачевать грозовые предместья.

Цепляясь за святую борозду, Мы одолеем всякого злодея, Ведь огород - не маета в аду, Не каторга, а наша нацидея!

Мне бы!.. Эх, как мечта дорога, Как причудливы мысли поэта!.. Неужели так много врага Больше, чем благодати и света?!

Друзья мои, айда на огород, Веселыми и дружными рядами, Ведь мы же Богом избранный народ, Обременённый славой и грядами!..

Вологодский ЛАД

Леонид ПАТРАЛОВ

ЧТО СКАЗАТЬ? Что сказать?.. Живем своим порядком: Веселимся, мучаемся, пьем, Горько морщась, думаем о сладком, Воровато боремся с ворьём. Всех клянём - и правых, и неправых, А потом жалеем без ума, Ведь пред нами отсвет дней кровавых, А над нами - плаха да тюрьма. Быт свой украшаем мелочами, Жизни смысл теряя в мелочах. И грешим, и каемся ночами, И перерождаемся в ночах. Но лишь только протрубит тревогу Вестник правды и гонитель лжи, Взяв кистень да помолившись Богу, Как один, встаем на рубежи Родины, Отечества - Отчизны, Распугав шальное вороньё. И кладем свои сердца и жизни На алтарь спасения её!

ПАМЯТИ ВИКТОРА ЛАПШИНА Исчезают кудесники слова, Без возврата уходят куда-то. Жизнь без них и бедна, и сурова, Графоманисто-аляповата. Высыхают метафор разливы, Высыхают и мысли, и чувства. По-мышиному суетливо Прорывается серость к искусству. Вижу я, как безликие люди, У издательств локтями толкаясь, Верещат: «Нас читатели любят!..» Отрекаюсь от них, отрекаюсь. Как читатель, воспитанный строго На поэзии Божьего лада,

№1/2011

Говорю им: «Я вашего слога Не желаю, мне чтива не надо. В ваших виршах дресва да полова, Мрак, где брат налетает на брата...» Исчезают кудесники слова. Графоманы глядят нагловато.

ДАЙТЕ ГЕНИЮ ДОРОГУ

Памяти поэта Алексея Шадринова

Ах, таланты, ради Бога, Я прошу не сгоряча: Дайте гению дорогу К дому, где горит свеча. Где в плетеной колыбели Он еще младенцем спит, Где из мартовской капели Полог колыбельный свит. Дайте гению дорогу, Уберите локотки, Чтоб он пил с улыбкой строгой Зелье счастья и тоски, Видел маму юной девой И начало всех начал, Сердца тайные напевы На бессмертие венчал. Ах, таланты, в вашей власти Жить по вашему уму. Вам - чудачества и страсти, А небесное - ему. Дайте гению дорогу В глубину седых времен, Ближе к Богу, ближе к Богу Ради ваших же имен!..

ГОСПОЖА МЕТАФОРА Госпожа Метафора, Сердца метроном!.. Для меня ты - амфора С греческим вином, 123

Леонид ПАТРАЛОВ Эликсир поэзии, Враг духовной мглы. Нет к тебе претензии, Нет тебе хулы. Вещая, заботная Всякая люба. Не щади работою Своего раба!

КАК УСТАЛ Я Жаль только жить в эту пору прекрасную Уж не придется ни мне, ни тебе. Н. Некрасов

Как устал я скорбеть оскорблённо По стране невезучей моей. Как же хочется снова влюбленно Мне взглянуть в очи синие ей. Похоронные звоны утихнут Все равно с чьей-то легкой руки, И в очах моей Родины вспыхнут Озорные, как смех, огоньки. Сколько можно холодной кручине, Как кукушке, свой век куковать?

Звездный Сеятель плуги починит, И землица начнет оживать! Залоснятся поля свежей пашней, Воссияют достатком дома, День промозглый, осенний, вчерашний Позабудется, как кутерьма. Снова щедрыми будут просторы, Станут люди мосты наводить!.. Жаль, что мне в эту дивную пору По земле не придется ходить. Не придется. Я знаю прекрасно, Что такое сегодняшний быт, Где все зыбко, враждебно, напрасно, Где сам смысл нашей жизни забыт. Сколько добрых людей похоронит Этот быт, замордует тоской, Но мерзавца и вора не тронет, Потому что и сам - воровской. Только хочется жить по причине, Что в стране, где не будет меня, Звездный Сеятель плуги починит Во спасение светлого дня!

Надпись на телевизорах: «Хватит смотреть! Надо строить деревню!» Фото архиепископа МАКСИМИЛИАНА из альбома фоторабот «Сердце Северной Фиваиды» 124

Вологодский ЛАД

ПОЭЗИЯ

Врежусь в вечность ПАРОДИИ

С разбега ...Я к вам вернусь и обниму с разбега И радости слезами оболью. Я в человеке всё же человека Всю жизнь любил и снова полюблю.

Виталий СЕРКОВ Виталий Геннадьевич Серков - член Союза писателей России. Родился в 1956 году в деревне Острецово Вологодской области. Автор поэтических сборников «Свет памяти», «Соборные звоны», «Звёзды и листья», «Шиворотнавыворот» (пародии, эпиграммы), «Круг сомнений завершив», «Шёпот созвездий», «Нам не дано предугадать...» (пародии и статьи о русской поэзии), «Душа моя скорбит», изданных в Краснодаре, Сочи, Таганроге и Вологде, а также многих публикаций в центральных и региональных журналах: «Наш современник», «Молодая гвардия», «Москва», «Российский колокол», «Советский воин», «Воин России», «Воинское братство», «Студенческий меридиан», «Родомысл» (Москва), «Всерусский собор», «Медный всадник» (Санкт-Петербург), «Русское эхо» (Самара), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Подъём» (Воронеж), «Вологодский ЛАД» (Вологда), «Кубань» и «Родная Кубань» (Краснодар), в международном журнале «Настоящее время» (Лондон). Дипломант Всероссийской православной литературной премии имени святого благоверного великого князя Александра Невского (2007 год) за верное служение русской поэзии. Живёт в Сочи.

№1/2011

Так что головы выше, бродяги, Посмотрите, как я не грущу. Ну-ка, дайте перо и бумагу Я ещё вам не то напишу! К. Мазлумян, «Моим друзьям» В грязной подворотне скрылась вечность. Что ж, друзья, быть может, по рублю? Чувствую: засохнет человечность Как такую «воблу» полюблю? Я всю жизнь свою творю с разбега: Ем, люблю, культурою рулю. Стала голова совсем уж пега... Может, братцы, всё же по рублю? Мелочь, а «разводите бодягу». Если я сейчас остановлюсь, Лучше вам давать отсюда тягу В каждого, как в первый раз, влюблюсь. Сбегаю рысцой к универмагу Смолоду не сею, не пашу, Там куплю перо я и бумагу, Хрень о вас любую напишу! Скажут: недоступна соразмерность, Строк и строф, и рифму я гублю. Мелочи! Зато в законе верность Славе и помятому рублю. Высмею с разбега неуклюже Сам себя и, чтоб не прорасти, Врежусь в вечность, что застыла в луже, И всплакну: «Поэзия, прости!..» 125

Виталий СЕРКОВ

Знания Ноя Его я вызываю, зубы сжав. Оно - НЕ Я - меня ночами гложет. И Я безвольное встаёт пред ним, дрожа, Когда оно огнём идёт по коже. НЕ Я сильней и праведней, чем Я! Тревожней его голос, выше, чище Звенит, трепещет, - и сникает Я, И слушает, как ветр НЕ Я в нём свищет. О, дорогие дальние друзья! Я не одна в своём греховном теле, Чтоб, постигая ужас бытия, Я и НЕ Я до вас дойти сумели. Иза Кресикова, «Из дневника мятущейся женщины». Москва, «Принт Он-Лайн», 2009 Хотя пишу стихи без мала сорок лет, А к жизни отношусь давно я как к театру, Но, чтобы не «держать в своём шкафу скелет», Скажу Вам напрямик: «Сходите к психиатру...» Привыкнуть нелегко к шипенью за спиной И всё ж предположу, заранее не ноя: Когда по паре брал в ковчег всех тварей Ной, Он знал наверняка диагноз «паранойя». Природа и душа не терпят пустоты, Зевок - и бес уже играет роль садиста, И кажется ему, что люди все - скоты, Да вот беда: совсем забыл про пародиста...

126

Тошнота Мы в дубовом ели зале Разносолы с судаком. И над нами зависали ОфицИанты с коньяком. Отбивные ели с кровью, Пот стирали с красных шей. Нас с огромною любовью Развлекал дуэт пажей*. Подливал, чегоизволил, Спотыкался на ходу... Вот бы так к Рубцову Коле В шестьдесят втором году. Павел Косяков, «Радость печали» Дубовый зал. Суббота. ЦДЛ. Вокруг сидят угрюмые поэты, И тихо так, как будто Павел съел И выпил всё, под сёмгу и котлеты. Бегут к нему с разносами «пажи», Сверкая атрибутами ливреи. Не счастье ли: он помнит падежи, Не то что престарелые евреи! На вые пот. Рубахи теснота Вздохнуть мешает. Отбивные - с кровью. И подступает горлом тошнота Возмездием за кровушку коровью. - Изволите чего-с? - любезно «паж» Склоняется. Щека его пунцова. - Довольно-с! Сыт. Подайте экипаж Спешу-с похлопать по плечу Рубцова... * Дуэт - ансамбль из двух исполнителей; паж - в средние века в Западной Европе мальчик из феодальной фамилии, состоявший в качестве личного слуги при знатной особе; в России - выпускник закрытого военного учебного заведения для детей высших чиновников. Пажеские корпуса отменены после 1917 года.

Вологодский ЛАД

ПОЭЗИЯ

В томительное время перемен... БАБОЧКА (поэма)

Юрий МАКСИН Юрий Михайлович Максин родился в 1954 году в деревне Плосково Череповецкого района, сейчас живёт в городе Устюжне. Автор пяти поэтических сборников. Стихи в разное время публиковались в журналах: «Москва», «Наш современник», «Роман-газета ХХI век», «Встреча», «Юность», «Север», «Русская провинция», «Невский альманах», в альманахе «Академия поэзии», в газете «Литературная Россия». Лауреат областного поэтического конкурса имени Николая Рубцова (1985 г.), победитель российского литературного конкурса имени Вячеслава Кузнецова (2005 г.), победитель международного поэтического конкурса «Золотое перо - 2007». Член Союза писателей России, Союза журналистов России. В «Вологодском ЛАДЕ» стихи Юрия Максина публикуются регулярно с 2006 года.

Влетела бабочка. Она была подобна наважденью, вернувшемуся яркой тенью из повторяемого сна. О, сколько раз в разломы ночи, когда мозги сосала тьма, влетали бабочкины строчки, чтоб не сошёл поэт с ума. О, сколько раз, как привиденье, он шёл к листу, и в темноте ему светило вдохновенье, сплетая буквы на листе. Как мотыльки, они слетались за другом друг, строка к строке и на бумаге оставались, не на песке. Не на песке... Горело сердце, как лампада, неугасимая в ночи. Кто жил тогда с поэтом рядом, пускай об этом помолчит. Словами горю не поможешь, а вдохновение - спугнёшь, иные чувства растревожишь и неминуемо солжёшь... А мотыльки? Они остались, прожгли свой незабвенный след. Они на свет души слетались и знают, как сгорал поэт.

№1/2011

127

ПОЭЗИЯ

2 Влетела бабочка. Она была, как прежде, невесома. Порхала в закоулках дома и возвращалась в створ окна. Стекло - прозрачная преграда. С той стороны свободы свет ветвями машущего сада благоухающий привет. Зовёт к себе. И бьются крылья, с них осыпается пыльца. Там - след любви, здесь - след всесилья закрывшего окно глупца. То вверх, то вниз она скользила. И снова - вверх, набравшись сил. Вот так и ты, когда любила. Вот так и я, когда любил...

3 Влетела бабочка. Она внесла с собой сиянье лета. Его лучами обогрета от ласки солнечной хмельна. Красавица! Оживший танец, в себя вобравший свет и ритм. Исчезнет - жизнь пустее станет, как без молитв. Как без молитв... Откуда ты? Несома ветром или прошла сквозь грань миров, одолевая километры, прошедших снов? Прошедших снов... Ты жизни дух иль смерти вестник? Где толкование примет? В определителе известий такой, как ты, покуда нет. Но были бабочки другие, другие были мотыльки. В лугах мы их полёт ловили, по берегам родной реки. 128

Потом иголкой убивали, сушили, крылья распрямив, зачем-то долго сохраняли, ничей полёт не оживив. Как шелестевшие стрекозы, тот мир остался вдалеке. На стёклах лет исчезли слёзы, как дождь в песке. Как дождь в песке... Но в памяти - ковёр звенящий травы, срезаемой отцом. И дух земли - цветной, летящий, крылом овеявший лицо. Покой и мир - в объятьях радуг. Их породил ушедший гром. Наверное, зачем-то надо всё обновлять, пока живём.

4 Влетела бабочка. Она не понимала, что здесь надо. Но странный дом окинув взглядом, увидела, что не одна. И в этом доме - мрак и пепел, застыла злоба по углам, и взгляд затворников не тепел, здесь правил хам и правит хам. «Она моя!» - толпа вскричала. Рванулись руки к красоте. И красота затрепетала, как на кресте. Как на кресте... Пульсировало что-то в теле загадка, тайна бытия. И рядом ангелы запели, покинув райские края. Душа моя! Тебе не место средь человеческих руин. Лети туда, где свет небесный, туда лети, где Бог один. И свет возник - знак перехода. И распластали крылья в лёт.

Вологодский ЛАД

Юрий МАКСИН Тебя унизит часть народа, но не народ. Но не народ...

5 Влетела бабочка. Она презрела, видно, время года. Кругом застывшая природа, а на душе - весна-красна. И лёгкость, радость в бренном теле, очарованье волшебства. Наверно, зиму отогрели молитвы праздничной слова. И сжалась сдавшаяся стужа, прозрачным сделалось стекло. И над Землёю снова кружит зимой - вселенское тепло. Не зря влетел цветок крылатый пространству грешному привет, напоминанье светлой даты сквозь толщу лет. Сквозь толщу лет...

* * * Улыбкой беззубой ребёнка ты мне улыбнулась и радостно так же, как может грудное дитя. И сердце седое навстречу тебе встрепенулось и радостно так же, о, бедная мама моя! Ты много не видишь, ты много не знаешь, и всё же тревожишься кровно о нас, поседевших вдали. А время безумное племя ослабшее гложет, почти изглодало и душу, и тело твои. С улыбкой ребёнка навстречу раскрыла объятья, прижалась доверчиво к тоже усталой груди.

№1/2011

Смогу ли кому-то вот так же себя доверять я, как мать доверяется сыну на крестном пути. Мы дети твои. Одинокие грешные дети. Безумное время! Нет, стали безумными мы! Нигде и никто, никогда на Земле не приветит, как мама, как мать на пороге грядущей зимы.

* * * Она идёт помимо нашей воли. Порой проходит вовсе без следа. Томительны несыгранные роли и зряшно пролетевшие года. А счастье? В нём всегда обман таится, но это - возвышающий обман... Истерзанное, продолжает сердце биться, храня следы разоблачённых ран. Ах, сколько пережито сердцем боли! Прозрение и мудрость - ей взамен. Проходит жизнь помимо нашей воли в томительное время перемен.

* * *

Станиславу ЗОЛОТЦЕВУ

Мы знакомы стихами и письмами тоже заочно. Строчки наши навеки в духовный вошли резонанс. Может быть, на Земле это только и прочно. Ну а там, где сейчас вы, один ещё только из нас. 129

ПОЭЗИЯ Вы явились опять на знакомой волне вдохновенья. Ритм провинции чист. На него откликается рай. Может быть, в небесах нам зачтутся святые мгновенья русских душ единенье, запомнивших радостный май.

Зло исчезнет с Земли, очищенье придёт непременно. Ритм провинции строг. Здесь последний России оплот. Песней русской души и молитвенной, и откровенной мы напомнили вместе: не вывелся русский народ.

АНОНС

ВСЕРОССИЙСКАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «Н.М. РУБЦОВ И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА XIX - НАЧАЛА ХХI В.» 19 - 20 мая 2011 года факультет общих гуманитарных и социально-экономических дисциплин Череповецкого государственного университета совместно с гуманитарным институтом ЧГУ, клубом «Госпожа Провинция» городского Дома знаний и Череповецким музейным объединением проводит Всероссийскую научнопрактическую конференцию «Н.М. Рубцов и отечественная культура XIX - начала ХХI в.», посвященную 75-летию со дня рождения великого русского поэта.

• • • • • • •

В ХОДЕ КОНФЕРЕНЦИИ ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ ОБСУЖДЕНИЕ СЛЕДУЮЩИХ ВОПРОСОВ: проблемы биографии Н.М. Рубцова; особенности поэтического мира Н.М. Рубцова; традиции современной и классической русской поэзии в творчестве Н.М. Рубцова; влияние рубцовской поэзии на отечественную литературу и культуру в целом конца ХХ - начала XXI века; рубцовские образы в музыке и живописи; особенности языка поэзии Н.М. Рубцова; музеи Н.М.Рубцова как социокультурный феномен.

По итогам конференции предполагается издание сборника материалов. Тезисы и статьи должны представлять собой связный текст до пяти страниц, материалы набираются в виде файла MS Word. Название файла - фамилия автора. Шрифт Times Roman Cyr, 12 кегль, интервал полуторный. Нумерация сносок сплошная, сноски в конце текста. В правом верхнем углу первой страницы - фамилия, имя, отчество автора, ученая степень, ученое звание, должность, домашний адрес, электронный адрес (если имеется), контактный телефон. Материалы предоставляются на бумажном и электронном носителях. При несоблюдении требований к оформлению материалов оргкомитет не гарантирует размещение их в сборнике.

Заявки на участие в конференции и материалы для печати принимаются до 30 апреля 2011 г. по адресу: 162600, г. Череповец, Советский пр., 8, кафедра теории и истории культуры ФОГ и СЭД ЧГУ, каб. 907. E-mail: novikovae@chsu.ru В заявках просим указать точный адрес, ФИО, должность, место работы, ученую степень и звание, тему доклада. Все расходы за счет командирующих организаций. Телефон для справок: (8202) 51-79-71 (Новиков Алексей Евгеньевич). Оргкомитет Всероссийской научно-практической конференции 130

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ К 50-ЛЕТИЮ ВОЛОГОДСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ Продолжаем начатую в третьем номере «Вологодского ЛАДА» за 2010 год публикацию материалов к юбилею писательской организации Вологодчины. Как и в прошлых номерах, предлагаем читателям подборку статей разных авторов о разных вехах в истории вологодской литературы, о разных писателях. Кто-то из них очень известен, кто-то полузабыт, но для общей картины русской литературы важен каждый. Владимир КУДРЯВЦЕВ

Зачем будили соловья? Это письмо мне прислал Александр Цыганов. Оно долго лежало в моем домашнем архиве. Недавно, перебирая его, я перечитал письмо и решил, что пришло время, чтобы опубликовать его. «Дорогой Володя! Выполняю своё обещание: от чистого сердца дарю автограф стихотворения Николая Михайловича с его правкой (всё, что перечеркнуто, выброшено редактором «Лирики»). А еще: послание, тоже от ясного сердца, только первой любви Таи Николаю Михайловичу. Конечно, всё это живет лишь в одном экземпляре. И пусть в трудные минуты твои Дух строк Гения спасает и благословляет и тебя, твою семью, родных и близких. Искренне, с благодарностью за постоянное взаимопонимание, на нашу, хотелось бы, и дальнейшую дружбу - пока бьются наши сердца. Саша Цыганов. Дай Бог тебе сил, Веры...»

№1/2011

ЗАЧЕМ? Она совсем еще ребенок И ясен взгляд, и голос тонок. Она совсем еще дитя Живет, играя и шутя. - Давай походим темным лесом! - Давай разбудим соловья! Там у дороги под навесом Моя любимая скамья... Но чувства борются во мне, Я в жизни знаю слишком много, И часто с ней наедине Мне нелегко и одиноко. И вот она уже грустна, И вот уже серьезней встречи, Совсем запутает она Клубок моих противоречий! Зачем же мы ходили лесом? Зачем будили соловья? Зачем стояла под навесом Та одинокая скамья? 131

КНИГА В ЖУРНАЛЕ Леонид ВЕРЕСОВ

«Зелёные цветы» Николая Рубцова СТИХОТВОРЕНИЕ. ПОЭТИЧЕСКИЙ ЦИКЛ. КНИГА СТИХОВ Стихотворный сборник «Зелёные цветы» вышел в 1971 году. Архивы Рубцова ещё не были разобраны к тому времени. Первые публикации архивных стихов Рубцова начались к годовщине со дня смерти поэта и наиболее полно были представлены В.В. Коротаевым в составленном им сборнике «Подорожники» (1976 г.). Таким образом, редактор книги «Зелёные цветы» В.М. Ермаков никак не мог напечатать те произведения, которые Рубцов не хотел видеть опубликованными. В книгу вошли только стихи, подобранные самим поэтом, хотя, может быть, не им выстроенные в нужном ладе. Это всегда было привилегией редактора. Думается, следует считать книгу Рубцова не просто посмертной, а истинно рубцовской, возможно, главной книгой его жизни. В выходных данных книги значится: «Сдано в набор 24.V.71 г.». Книга была полностью готова через 4 месяца после гибели Н.М. Рубцова. О каких-либо дополнениях, не согласованных с поэтом, не может идти речи. Книга была подготовлена и печаталась по содержанию (подбору стихов), по названию, возможно, и по художественному оформлению в полном соответствии с пожеланиями поэта. Не будем забывать, что это первая книга Рубцова в твёрдой обложке. Трогательная забота о выполнении пожеланий погибшего поэта - включение в сборник стихотворения «Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны...». Этим стихотворением стихотворный сборник «Зелёные цветы» и завершается. А начинались «Зелёные цветы» гораздо раньше - со стихотворения, написанного Рубцовым в гостях у поэта С.В. Чухина... Итак, летом 1967 года Николай Рубцов 132

некоторое время проводит у своего друга Сергея Чухина. Отдыхает душой в деревне Погорелово, где тогда ещё сохранялись остатки барского сада, пруда, дома. Поэту хочется чего-то вневременного. Одолевают думы об ушедшем, ведь всё так быстро проходит. И не найти уже старой жизни, отомрут скоро все признаки старой Руси. И вот в этом настроении поэт находит образ - зелёные цветы. Рождается стихотворение о том, чего невозможно отыскать, а можно только представить или вообразить. Старый верный друг - это почти наверняка поэт Сергей Чухин. Такой же лирик, как и все поэты, не от мира сего, «который сам не терпит суеты».

Николай РУБЦОВ

ЗЕЛЁНЫЕ ЦВЕТЫ Светлеет грусть, когда цветут цветы, Когда брожу я многоцветным лугом Один или с хорошим давним другом, Который сам не терпит суеты. За нами шум и пыльные хвосты Всё улеглось! Одно осталось ясно Что мир устроен грозно и прекрасно, Что легче там, где поле и цветы. Остановившись в медленном пути, Смотрю, как день, играя, расцветает. Но даже здесь... чего-то не хватает, Недостает того, что не найти. Как не найти погаснувшей звезды, Как никогда, бродя цветущей степью, Меж белых листьев и на белых стеблях Мне не найти зелёные цветы... 1967

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ Видимо, образ несбыточного в виде зелёных цветов, образ ушедшего, которое не вернуть, и образ будущего, которое искусственно не приблизить, прочно вошёл в поэтический мир поэта Николая Рубцова. (Кстати, он написал в Погорелово ещё два стихотворения, тоже истинные лирические шедевры - «В старом парке» и «Купавы»). Поэт ищет и не может найти зелёные цветы - то есть равновесия жизни, красоты, понимания и сочувствия. В его жизни этого недостаточно, но «мир устроен грозно и прекрасно», однако даже здесь «чего-то не хватает, недостаёт того, что не найти». Это философское восприятие мира, понимание мимолётности нашего бытия, тщетности надежд и одновременно очарование несбывшимся... Это гимн рубцовской грусти вселенского масштаба, то, о чём каждый человек задумывается, но столь образно может выразить только большой поэт. Это стихотворение вне времени, вне пространства, оно о вечных чувствах, рано или поздно приходящих к человеку. Вот здесь хотелось бы написать об ещё одном человеке, причастном к созданию книги «Зелёные цветы» - художнике И.Г. Снегуре. Художник-иллюстратор родился 27 марта 1935 года в Москве, учился в Полиграфическом институте на факультете графики в 1960-1964 гг. Участник первых выставок абстракционистов в Москве в студии Э.М. Белютина в 1958-1960 гг. Работал в кино, театре, книжной и плакатной графике. Организатор известной группы «20 московских художников», ежегодные выставки которой проходили в Москве на Малой Грузинской улице, д. 28, с 1978 по 1988 год. Участник более 50 выставок, теоретик искусства, художник с мировой известностью. Рубцов думает в «Зелёных цветах» о вечном, и дневниковые записи Игоря Снегура в 1970 году - тоже о вечных категориях. Может, поэтому и взялся художник за книгу и сделал интересную обложку. Из дневника И. Снегура 1970 года: «Мотивом общественного поведения человека является стремление к достижению Равновесия. Образ этого равновесия есть представление о себе как о Целом. Это Целое

№1/2011

разделяется на Мирочувствие, Миропонимание и Миродействие. Равновесие - это тождество качеств образа о себе и месте своём. Комплексы есть структуры самозащиты индивидуума в обществе, плацдармы, на которые отступает личность и с которых возвращает потерянное счастье, равновесие существования. Несчастье - невозможность осуществлять только Бытие, т.е. это существование, которое требует восполнение Равновесия. Воля, вооружившись инструментами (ложь, правда, насилие, мольба, унижение, клевета), даёт возможность достижения счастья». Из последнего письма Рубцова Ермакову, январь 1971 г.: «Содержание, видимо, надо учесть по этой рукописи для художников». Н. Рубцов заботится о художественном оформлении книги. Это прямое обращение к И. Снегуру. Что искал Рубцов в образе зелёных цветов? О чём этот образ говорит? Об очень многом, в том числе и о том, о чём размышлял в 1970 году И. Снегур. Игорь Григорьевич Снегур прислал автору данной статьи свои варианты обложек книги «Зелёные цветы». От всего сердца хочется поблагодарить знаменитого московского живописца за этот щедрый дар поклонникам поэзии Рубцова и пожелать огромных творческих успехов. Кстати, в качестве иллюстрации можно привести обложку барнаульского издания книги «Зелёные цветы» 1978 года. Она, конечно, сильно проигрывает великолепной работе И.Г. Снегура. Образ зелёных цветов всё больше и больше захватывает Николая Рубцова. Он хочет поделиться своими открытиями с читателем. И вот уже в ряде районных газет Вологодской области поэт публикует стихотворение «Зелёные цветы» и циклы стихов под общим названием «Зелёные цветы». Впервые стихотворение «Зелёные цветы» опубликовано в белозерской районной газете «Новый путь» 17 августа 1967 года. «Вологодский комсомолец» публикует цикл стихов под общим названием «Зелёные цветы» 3 сентября 1967 года. А 17 октября 1967 года «Сокольская правда» публикует цикл стихов Рубцова под названием «Зелё133

КНИГА В ЖУРНАЛЕ

Обложка барнаульского издания «Зелёных цветов» сильно проигрывает обложкам Игоря Снегура

Три варианта обложки, выполненные художником И. Снегуром

ные цветы». Газета «Волна» Вашкинского района публикует «Зелёные цветы» вместе с подборкой стихов Сергея Чухина 26 декабря 1967 года. И вот ещё на какой факт не обращали внимание рубцововеды: дипломной работой выпускника Литературного института Николая Рубцова была не только выдающаяся книга «Звезда полей», но и цикл стихов «Зелёные цветы». Об этом свидетельствует документ, найденный мною в Государственном архиве Вологодской области, фонд 51, оп. 1, дело 22: 134

«Дипломная работа на тему: «Звезда полей» (Стихи). Стихи из цикла «Зелёные цветы». Выполнена и защищена с оценкой «Отлично». Регистрационный номер 1246, г. Москва, 23 мая 1969 г.». В архивном документе речь идёт о цикле стихов. Обращаю внимание читателей на дату: 23 мая 1969 года. Но книга Рубцова «Зелёные цветы» упоминается ещё в документальных свидетельствах за весну 1968 года. Сам Николай Рубцов в статье «Главные темы моих стихов», опубликованной в журнале «Политинформация» (Вологда, 1968 г., №1), пишет: «Сейчас работаю над большим циклом стихов «Зелёные цветы». В творческом отношении предпочитаю темы Родины и путешествий, сельского труда и любви». Документ от 4 мая 1968 года. ГАВО, фонд 1796, оп. 3, ед. хр. 377. Радиоальманах «Искусство». Читается текст, подготовленный Александром Романовым, тогдашним руководителем Вологодского отделения СП России, о вступлении в Союз писателей РСФСР В.С. Железняка и Н.М. Рубцова: «Поэт Николай Рубцов значитель-

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ но моложе Железняка, но уже достаточно известен любителям поэзии. Его книги «Лирика», «Звезда полей», изданные в Архангельске и в Москве, сразу привлекли к себе внимание своеобразием поэтического письма. Рубцов развивает традиции таких крупных русских лириков, как Тютчев и Баратынский. Работа эта сложная, она требует незаурядного дарования, очень точного слуха к русскому слову, серьёзных мыслей и раздумий. Сейчас Николай Рубцов подготовил новый сборник стихов «Зелёные цветы». Он выйдет в следующем году в Москве в издательстве «Советская Россия». Как и в прежних книгах, в этой Николай Рубцов верен русскому Северу, его замечательным людям - он пишет о своей милой северной стороне задушевно и ярко». Этот архивный документ свидетельствует, что книга «Зелёные цветы» должна была выйти в 1969 году. Документ вводится в научный оборот впервые и ясно свидетельствует о том, что замысел книги «Зелёные цветы» вызревал у Рубцова уже давно. Вероятно, у Рубцова было желание именно книгой под таким названием защитить диплом вместе с великолепной «Звездой полей». Ещё один нюанс хотелось бы отметить. Поэт Рубцов и редактор Ермаков работали над книгой «Зелёные цветы» для издательства «Советская Россия», тогда как все предыдущие сборники стихов выходили в Северо-Западном книжном издательстве (сборники «Лирика», 1965 г. и «Душа хранит», 1969 г.) и в московском издательстве «Советский писатель» («Звезда полей», 1967 г. «Сосен шум», 1970 г.) Также важно понимать, что с 1968 года поэт параллельно работал над четырьмя сборниками. Успел издать «Душа хранит» и «Сосен шум» и не увидел при жизни книг «Зелёные цветы» и «Подорожники». А в январе 1971 года на квартиру Рубцова пришло письмо: «Уважаемый Николай Михайлович, Ваша рукопись «Подорожники» получена 14 января 1971 года. О своём решении редакция современной советской

№1/2011

Стихи из цикла «Зелёные цветы» были опубликованы в нескольких газетах области, в том числе и в «Сокольской правде»

поэзии сообщит после того, как рукопись будет отредактирована и рассмотрена в редакции». С рукописью этой книги Рубцов совсем не успел поработать, поэтому поэма «Разбойник Ляля» включена в раздел «Ранние стихи» и приводится не принадлежащее Рубцову стихотворение «Огороды русские» (автором этого стихотворения является латышская поэтесса Мара Гриезане). Давайте вернёмся к сборнику «Зелёные цветы» и приведём почти полностью письмо В.М. Ермакову от Н.М. Рубцова, датированное 12 января 1969 г. «Дорогой Валя!.. Я так и уехал, не разузнав толком, в каком состоянии моя книжка и что мне нужно там сделать... Дней 20 назад я послал письмо Туркину В.Я. о том, чтобы он помог мне получить в издательстве ещё проценты в счёт гонорара за будущую книжку. Ответа всё ещё нет. Он тебе ничего не говорил об этом? Узнай, пожалуйста, Валя, что он решил, и 135

КНИГА В ЖУРНАЛЕ поддержи меня в случае чего... 12. II. 1969. Вологда. Твой Н. Рубцов». В этом письме нет прямого указания на название сборника. Но Ермаков - редактор издательства «Советская Россия». А в этом издательстве Рубцов готовил к выпуску только «Зелёные цветы». Рубцов просит денег в счёт гонорара за будущую книжку и, по-видимому, получает его. Далее приводятся воспоминания В.П. Астафьева из книги «Пролётный гусь», Иркутск, 2002 г. Воспоминания о поэте Н.М. Рубцове, стр. 288. «Захаживал он частенько к нам. Однажды забрёл с утра, глазёнки сверкают, что лампочки на новогодней ёлке, улыбка в левом углу рта затаённая, так и рвётся наружу... - Ты чего, Коля? - А я деньги получил из Москвы за книгу «Зелёные цветы». Если это не обмолвка писателя, то работа над рукописью в издательстве подходила к концу. Гонорар обычно выплачивался ввиду выпуска книги в свет. По-видимому, разговор этот Рубцова и Астафьева относится к 1970 году. О серьёзности работы над сборником и о том, что книга готовилась и должна была выйти, говорят и документы со студии Череповецкого телевидения. «Земные цветы» - название книги Рубцова согласно документу от 27 февраля 1969 года (передача «Северяне» Череповецкого телевидения. Череповецкий центр хранения документации, фонд 917, дело 300 стр. 57-58). Возможно, это опечатка, и читать следует «Зелёные цветы». Тогда это просто подтверждение работы Рубцова над сборником, сказанное им лично. Но, возможно, «Земные цветы» - это какой-то неизвестный вариант названия сборника Рубцова, так как поэт говорит, что он выйдет в издательстве «Советский писатель» в Москве. Будем работать над этой загадкой поэта. Итак, поэт перед телевизионной аудиторией говорит о будущей книге: «Надеюсь увидеть в скором времени её напечатанной». В.Д. Зинченко в материале «Как по Сухоне-реке ходили пароходики» следую136

Текст выступления Николая Рубцова на областном телевидении 27 февраля 1969 г. Их архива С.А. Дмитриева

щим образом рассказывает о сборнике Рубцова: «В Москве, в издательстве «Советская Россия» готовился к печати сборник стихов Николая Рубцова «Зелёные цветы». Поэт вёл из Вологды переписку с редактором сборника Валентином Ермаковым. «Помню, мой шеф, старший редактор Дмитрий Артемьевич Смирнов, не соглашался с этим названием - «Зелёные цветы». «Что это Рубцов вздумал кокетничать? Хочет сказать, что его поэзия незрелая, зелёная? Напиши ему - пусть заменит». Ермаков пишет Рубцову: «Подумай, пожалуйста, и вышли новое «имя», не затягивай. Чем скорее ты перекрестишь книгу, тем скорее мы сдадим её в производство». В следующем письме он отвечает Рубцову на его послание: «Здравствуй, милый Коля! Очень рад, что ты держишься за название. Не потому, что оно мне нравится, а потому, что узнаю твой характер и уважительное отношение к своему труду. Буду отстаивать это название и я». Упоминает о сборнике в своих воспоми-

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ наниях о Николае Рубцове и Ф. Марон, преподаватель Сокольского педучилища (статья «За всё добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью...», газета «Сокольская правда», 19 января 1991 года): «Это была наша последняя встреча. На полу лежали машинописные листы. Я поднял их, стал читать новое, не напечатанное ещё стихотворение... Я поднял другие листки - новые стихи. Объясняет мне: «Пусть полежат, отстоятся словом». Сказал, что в 1971 году выйдет наиболее полный сборник его стихотворений «Зелёные цветы». По-видимому, это воспоминание относится к последним месяцам жизни поэта. Можно также предположить, что фотопортрет Н.М. Рубцова, сделанный в студии Череповецкого телевидения телеоператором А.А. Тихомировым, выполнен именно для этой книги стихов. Череповецкий коллекционер и страстный любитель поэзии Рубцова С.А. Дмитриев позволил мне обнародовать два редких источника: письмо главного редактора издательства «Советская Россия» Д.А. Смирнова от 7 мая 1969 г. и издательский договор № 699 от ... мая 1968 г. Эти документы являются отличным завершающим штрихом и доказательством всех приведённых ранее версий и догадок по поводу книги стихов Н. Рубцова «Зелёные цветы». Они подтверждают даты, воспоминания друзей поэта о том, что только смерть не позволила Рубцову увидеть изданной долгожданную книгу. Сергей Дмитриев поделился и ещё одним интересным фактом. По некоторым данным, известный вологодский писатель В.С. Белков очень осторожно предполагал, что Рубцов мог держать в руках сигнальный экземпляр книги «Зелёные цветы» во время одной из последних поездок в Москву. Остаётся проанализировать ещё три письма Н.М. Рубцова В.М. Ермакову как пример заботы о своём детище - будущей книге «Зелёные цветы». И эти документы позволяют говорить о сборнике как о выстраданном и считать его от корки до корки истинным шедевром поэта.

№1/2011

Письмо Н. Рубцову от редактора издательства «Советская Россия» Д.А. Смирнова

Давайте приведём важные выдержки из писем Н.М. Рубцова В.М. Ермакову, редактировавшему этот сборник. Письмо от 12 февраля 1969 г. уже цитировалось в статье. Следующим стало письмо В.М. Ермакову от 31 июля 1970 (г. Вологда): «Думал над новым названием для книжки, но ничего путного пока что в этом смысле не нашёл. Привык к своему прежнему названию. Дело в том, что в названии «Зелёные цветы» есть определённый смысл, и он более-менее определён в стихотворении «Зелёные цветы», вошедшем в рукопись. Зелёных цветов не бывает, но я их ищу. Может, ты договоришься всё-таки с Д.А. (Дмитрий Артемьевич Смирнов - директор издательства «Советская Россия». - прим. Л.В.) оставить название прежним? Ничего ведь в нём плохого или страшного нет... Ну почему же не подходит название «Зелёные цветы»? Это ничего не напоминает, имеет свой смысл. Да и неужели так существен137

КНИГА В ЖУРНАЛЕ но для дела название? Книжка вышла бы лишь получше!.. 31.VII.70. Н. Рубцов». Давайте прервём хронологию писем Рубцова в издательство «Советская Россия» письмом редактора В. Ермакова поэту от 24.09.70 г. из архива Сергея Лагерева, председателя Сургутского Рубцовского центра. «Здравствуй, Николай! Заканчиваю отбор твоих стихотворений для новой книги. К сожалению, денег для того, чтобы заплатить за перепечатку, у меня нет. Или высылай рублей двадцать, или я вышлю тебе все стихи с пометками на тех, которые должны войти, и ты отдашь перепечатать рукопись сам. Итак, жду твоего решения. Не тяни. До свидания, Валентин. 24.09.70 г.» Очень показательное письмо от 27 октября 1970 г., которое свидетельствует об искреннем желании Рубцова выпустить книгу побыстрее и лучшего творческого качества. «Дорогой Валентин! Я потерял где-то тот адрес, который ты мне давал. Теперь вот что. Попроси, пожалуйста, своё начальство (показавши м.б. это письмо), чтобы тебя отпустили как редактора (ну командировали бы, что ли) ко мне как к автору. Дело в том, что после архангельской поездки я сильно разболелся и сам для работы над рукописью приехать долго не смогу. Пожалуйста, отпросись. Мы тут всё сделаем, и тогда дело не задержится... 27.10.70 г. Николай Рубцов». В последнем письме В.М. Ермакову (Вологда, январь 1971 г.) Рубцов снова беспокоится о составлении рукописи книги и издании сборника «Зелёные цветы». По-видимому, под влиянием момента или болезни («Валя, у меня болит рука») или общего состояния, полного предчувствия скорого ухода из жизни, пишет: «Вместо «Зелёных цветов» предлагаю назвать «Над вечным покоем». Но автор статьи не стал бы рассматривать это как безоговорочное пророчество, которое сбудется через короткое время. В письме Викулову в начале 60-х годов. Рубцов также предлагает назвать свой первый сборник «Над вечным покоем». Видимо, это было всё же повторяющееся у поэта состояние момента. 138

Очень важна приписка к письму: «Это приложение к рукописи, ты его, пожалуйста, посмотри». Поэт как истинный художник слова - в сомнениях, в заботах о будущей книге. Он предлагает на суд редакторов какие-то новые произведения. Он сетует, что несколько раз вовремя не получил писем от Ермакова. «Очень трудно в городе Вологде с машинистками, поэтому (если необходимо перепечатать рукопись), необходимо не забывать о том, что все расчёты (со временем) я беру на себя. У меня к тебе, Валя, одна просьба: пожалуйста, исходя из того приложения стихотворного и книжки, выбери и составь хорошую книжку. Ещё вот что: как Дмитрий Смирнов смотрит на тираж? Я тебе позвоню (неразборчиво) или телеграфирую. А сам я приеду в конце... (неразборчиво). Н. Рубцов». И вот это «а сам я приеду в конце... (неразборчиво)» оказалось вечностью. И теперь важно только намерение поэта приехать и улучшить книгу. А конкретная дата уже стала не важна после убийства Н.М. Рубцова в ночь с 18 на 19 января 1971 г. И вот ещё одна приписка - как завещание поэта: «Очень будет хорошо, если не забудешь включить в рукопись «Я буду скакать по холмам». Н.Р.». Автор статьи ещё раз обращает внимание на то, что редактор книги В. Ермаков включил в сборник это стихотворение, оно оказалось завершающим книгу. На выпуск в 1971 году книги Н.М. Рубцова «Зелёные цветы» откликнулись друзья поэта (первые рубцововеды): поэт Виктор Коротаев и критик Василий Оботуров. Каждый из них по-своему высоко и тонко оценил новую (посмертную) книгу стихов Н. Рубцова. Статья В. Коротаева вышла в газете «Вологодский комсомолец» 19 января 1972 г. и называлась «Книга без автографа». Также Коротаев опубликовал материал о книге «Зелёные цветы» в журнале «Аврора» за 1972 г. № 8, стр. 75 под названием «Душа хранит». Откликнулись на выпуск книги Рубцова А. Алексичев («Зелёные цветы», «Сокольская правда», 1972 г., 9 февраля), М. Кокосов

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ («Зелёные цветы Севера», журнал «Звезда», 1972 г., № 6, стр. 218-219). Публикация В. Оботурова называлась «Дань за радость неземную» и была опубликована в газете «Красный Север» 19 января 1972 г. Закончим публикацию оценкой книги «Зелёные цветы», данной поэтом С.В. Чухиным в заметке «Цветы живые», «Вологодский комсомолец», 7 ноября 1972 г. Напомню, именно в гостях у него Николай Рубцов и написал стихотворение «Зелёные цветы», которое дало название книге. Трудно сказать что-то лучшее по поводу сборника Николая Рубцова (публикуется впервые после первого издания). «Скрупулёзная, мучительная работа поэта над сборником позволяет считать

книгу «Зелёные цветы» без всяких оговорок составленной, подготовленной, выпестованной поэтом. Это был завершающий этап работы над темой, которая не отпускала поэта последние годы жизни и являлась в каком-то смысле итоговой и даже программной в его творчестве. Иногда в работах о поэте последних лет жизни можно найти упоминание о некоем творческом кризисе, помноженном на бытовую неустроенность. Книга «Зелёные цветы» - это достойный ответ на подобные рассуждения. Рубцов, конечно, мог измениться в поэзии, но, думается, только в лучшую сторону. Резонно ли горевать о несбывшемся?.. Однако ищем и не находим его зелёные цветы».

Статья В.А. Оботурова о книге «Зелёные цветы» была опубликована в «Красном Севере» 19 января 1972 года

№1/2011

139

КНИГА В ЖУРНАЛЕ

Николай Рубцов ВОСПОМИНАНИЯ ХУДОЖНИКА ИГОРЯ СНЕГУРА Автор статьи о «Зелёных цветах» Николая Рубцова в качестве приложения (очень ценного и содержательного) прислал воспоминания известного художника Игоря Снегура, написанные по просьбе Леонида Вересова. По всей вероятности, нуждается в корректировке только 1965 год как дата начала работы художника над книгой «Зелёные цветы». Утверждение, что это первая книга стихов Николая Рубцова, тоже фактически неверно - если только речь не идёт о каком-то другом сборнике стихов поэта. Первая публикация трех вариантов обложки книги «Зелёные цветы» художника И.Г. Снегура - подарок всем рубцововедам России. 1965 год. Москва. В этот период творческая Москва пылала энтузиазмом. После разоблачения Н. Хрущевым культа И. Сталина интеллигенция на время - с 1958 по 1962 год - впервые оказалась неподцензурной: издательства, театры, литература, поэзия, музыка буквально взорвались творческими новостями. Этому способствовало и важнейшее событие 1957 года - Международный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Нелишне добавить, что в области физики и космонавтики в этот период СССР опережал западные страны. Годы хрущёвской оттепели вернули из лагерей значительную часть старой интеллигенции. 140

Игорь Григорьевич Снегур

Всё это заставило Москву бурлить, перемешиваясь и пересекаясь разными интересами. Словно прорвало плотину: всё, что писалось в стол, не озвучивалось, не показывалось, ринулось обвалом наружу. Потрясение невероятное от того, что так долго хранилось под спудом. Основу, конечно, составляла молодежь: художники, литераторы, музыканты, физики, деятели театра. Одной из новых черт Москвы стало мигрирование до поздней ночи из кафе в кафе и в квартиры больших групп молодых людей, объединённых общими

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ интересами, что поднимало творческие эмоции до крайних пределов в спорах и дискуссиях. Открылось большое количество «рабочих кафе», которые после 18 часов предоставляли место для собраний и дискуссий. Эта уникальная атмосфера Москвы и послужила зарождению искусства шестидесятников - серебряного века отечественной культуры. В 1964 году в кафе «Аэлита» (или «Синяя птица», не могу утверждать) проходил юбилей издательства «Советская Россия», где я работал как художник книги. На эту встречу я пригласил поэта Юрия Кушака, с которым прежде проходил воинскую службу на эсминце в г. Североморске в 1956 году. К столику приятель подошел с двумя друзьями и представил их как поэтов Николая Рубцова и Эдуарда Вериго, последний был с гитарой. Некоторое время мы беседовали. Николай Рубцов, присев за стол, молчал, бросалась в глаза его застенчивость и скромность, никак не комментировал происходящее вокруг, но вслушивался. В программе юбилейного вечера - выступления бардов, художников, поэтов, литераторов. Ещё продолжался вечер, но мы решили отправиться ко мне на квартиру, к нам присоединились человек десять общих знакомых. У меня была отдельная комната, что по тем временам было удобно. Не могу припомнить всего, о чем беседовали, но помню особенный успех песен Эдуарда Вериго, который блистал: балагурил, исполнял под гитару свои бесконечные «сонги» - так он их почему то назвал. Юрий Кушак читал стихи, еще ктото... Уже глубокой ночью я попросил Рубцова что-нибудь своё исполнить, но он - нет и нет. Однако гости хотели послушать всех. Яркий, искрометный

№1/2011

Э. Вериго передал Николаю свою гитару... Нехотя, словно сопротивляясь насилию, Рубцов перебрал струны и тихо запел: «В горнице моей светло, это от ночной звезды...» Словно небосвод опрокинулся: громыхающее нечто укатило, и в изумленной тишине зазвучали аккорды другого мира, внутреннего мира сердца. Гости замерли от шока, и долго онемение не покидало их... Вот так Николай Рубцов разделил «мир внешний» и «мир внутренний», после выступления ничего не нужно было добавлять, песня дала прикоснуться к качествам души, которые не были востребованы в советское время, чем завершила споры, и все стали тихо расходиться... В 1965 году в издательстве «Советская Россия» мне предложили сделать оформление к первой книге стихов Николая Рубцова «Зелёные цветы». В день сдачи работы в издательство я узнал о трагической гибели Рубцова - сообщила Валентина Каргалова, литературный редактор серии «Первая книга советского писателя». Некоторое время предполагалось увеличить объём издания, но решили выпустить первую книгу в том виде, как она сложилась при жизни, накануне трагедии. С Николаем Рубцовым я так и не встретился более... Уважаемый Леонид Вересов, попробуйте найти Эдуарда Вериго в Интернете, в те же годы я оформлял его спектакль «След в след» в гор. Тула, возможно, у него есть что вспомнить. P.S. Посылаю файлы эскизов обложек к книге Н. Рубцова «Зелёные цветы». Если архив содержит материальные документы, не в цифре для экспозиции, то могу Вам выслать эти эскизы.

С уважением И. СНЕГУР, член Союза журналистов, член Московского Союза художников

141

КНИГА В ЖУРНАЛЕ Роберт БАЛАКШИН

Жребий поэта Что имеем, не храним...

I В майское утро 1999 года в проулок меж двух домов, что по улице Октябрьской в Вологде, вышел пожилой мужчина в лёгкой летней шляпе. Он шёл своей обычной быстрой походкой, о чём-то задумавшись. Глаза его лучились добрым светом. Таким он был - несущим добро и свет. Его любили все, кто был знаком с ним даже самое короткое время. Вспоминая его, хочется повторить евангельское: ни единого зла сотворих. Человек этот сделал всего несколько шагов и упал ниц. Мимо лежащего спешили редкие прохожие, но вот прошёл сосед по дому, ахнул и побежал в средний подъезд дома, в котором жил этот человек. Менее чем через десять минут по Вологде молнией пронеслось: умер поэт Александр Романов! А потом было отпевание, похороны, поминки, словом, всё, как заведено. Люди военные, моряки и вообще люди с душой путешественников, искателей, бойцов мечтают умереть не в постели. Мы не знаем, что об этом думал А. Романов, но он встретил смерть, как солдат. Он вышел из-за письменного стола, как часовой с поста, с намерением невдолге вернуться назад. Но не вернулся. В череде тех дней запомнилась мне одна деталь, не забывшаяся и по сей день. На месте гибели поэта осталось довольно большое, с женский головной платок, пятно крови. Со дня его смерти пролился не один дождь, а я, всякий раз проходя мимо и скорбно крестясь, видел долго не исчезавший след от того пятна. Да, уж поистине кровь людская - не водица. Поэты - люди не из общего ряда, у них много необычного, и в рождении, и в самой жизни, и в смерти. Таким был и земной жребий А. Романова. 142

При видимом внешнем благополучии жизнь А. Романова была драматична. Первым потрясением и драмой в жизни мальчика была кончина любимого деда. Невелики воспоминания поэта о дедушке, но недаром говорится, что любовь всё помнит, ничего не забывает. На нескольких страничках запечатлена эта искренняя, доверчивая детская любовь и в то же время непонимание, ужас происходящего, первое столкновение с таинством смерти близкого человека. Потом ушёл на войну и погиб отец. Скажут: разве у одного Романова отец погиб? Таких мальчишек были неисчислимые тысячи. Это так, но нам никогда не пережить и даже не представить детство мальчишек военной годины, раннее нравственное и духовное взросление, когда физический возраст отставал от требований долга, когда ребяческое «не хочу» и «не буду» переламывалось и в душе, и в неокрепших мышцах непреклонным «надо». Сколько душевных и физических драм пережили деревенские дети войны, когда пот заливает глаза, одолевают оводы и прилаженная под мальчишеский рост коса валится из рук, но с луга не уйдёшь; когда пальцы уже не могут держаться за рукоятки плуга, но нужно продолжать пахоту... Уже в зрелые годы А. Романов испытал то, что не приведи Господь испытать ни одному отцу, - смерть старшего сына. Затем утрату младшего брата. Потом была драма с присуждением Государственной премии РСФСР. Литературные премии ведут своё существование с тех времён, когда не было понятия об оплате литературного труда. Труд писателя оплачивался богатыми людьми и имел вид подарка, награды. Сейчас оплата труда производится по до-

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Александр Романов. «Мало на Руси таких поэтов, как он», - считал Виктор Астафьев

№1/2011

143

КНИГА В ЖУРНАЛЕ говорам между автором и издательством, но факт существования премий остался. Она воспринимается теперь не как главное средство к существованию, а именно как награда. В желании получить премию нет ничего зазорного и постыдного, если автор действительно заслуживает её, если премия даётся за выдающееся произведение, а не добыта путём искательства и интриг. Люди, причастные к этому казусу с премией, говорят, что произошла ошибка. Никакой ошибки не произошло. Просто те люди, которые клялись поэту в нетрезвой дружеской компании в вечной любви и дружбе, наплевали ему в душу. За что? Да ни за что. К сожалению, это своего рода национальная забава - плюнуть человеку в душу, невзирая на долгие дружеские отношения, несмотря на значительные услуги, которые некогда оказал оплёванный тобою человек. Причём в случае с Романовым в душу ему плюнули, как говорят нынче, в особо крупных размерах. Конечно, он очень тяжело переживал случившееся, хотя внешне не показывал. Говорится же в Евангелии: «Достоин бо делатель мзды своея» ( Мф. 10,10). Ожидал и был достоин такого воздания и Романов - и не получил его. Однако последней драмой и последней болью, которая не отпускала А.А. Романова до последних дней жизни, мне думается, как это ни покажется странным, был выход в свет тома «Избранного». Книга вышла на излёте существования Советского Союза, сейчас такую поэтическую книгу, тиражом 10 тысяч экземпляров, не выпустить. Конечно, нельзя отрицать естественной авторской радости. Любая книга - это событие для автора, но ведь на эту великую ( без преувеличения) книгу не последовало ни одного достойного отзыва. Ладно московские критики и литературоведы, они привычно обслуживают столичную литературную знать. Но свои-то, родные, местные критики, как с научными степенями, так и без оных, все дружно промолчали, как будто в нашей литературной жизни ничего и не произошло, как будто родилась и стала жить не чудо-книга, а инструкция о том, 144

как сделать погреб для хранения картошки. Точнее, один отклик был (А.И. Михайлов, «Север», 1993, № 4), но как горько, наверно, быть было читать поэту эту торопливую дежурную статейку. Видимо, такой уж выпал жребию Романову, что при его жизни не вышло ни одного (!) серьёзного, объёмного исследования его творчества, а в немногочисленных опубликованных статьях (менее двух десятков) оно рассматривается под заведомо неопределённым углом. «Талант А. Романова в значительной степени недооценён», - справедливо заметил критик (Ю. Дюжев). Я бы уточнил: по большому счёту вообще не оценён. Почему же? Да потому, что не прочитан. Для того, чтобы оценить явление, надо ознакомиться с ним. В нашем случае - с «Избранным». Прочитать книгу внимательно, не спеша, и дать непредвзятую, разностороннюю оценку прочитанного. Применительно к А. Романову о непредвзятости говорить не приходится, его творчество рассматривается исключительно только с одной стороны. Критики и литературоведы, будто сговорившись, согласованно дуют в одну дуду. «Романов любит деревню... стихи не лишены повествовательного элемента» (В. Оботуров)... «Александра Романова - певца крестьянской народной доли...» (С. Золотцев)... «За что любят Романова? ...за крестьянскую душу, за верность отчей земле» (В. Боков), «...радует в творчестве А.А. Романова... тонкость в проникновение крестьянских дум» (С. Чухин), «...для Романова село... становится лишь поставщиком «материала», даже своего рода экзотики» (А. Истогина), «Александр Романов ...стоит на земле... Его дума о ней - кормилице, поилице» (Р.Винонен), «Романов продолжает «крестьянскую» линию в русской поэзии... это поэзия непосредственных впечатлений» (В. Ильин), «Книгу Романова вполне можно рассматривать как поэтическую опись... реликвий былой крестьянской России. Целое стихотворение посвящено сеновалу... Отдельное стихотворение посвящено русской печи... самоварам...

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ содержится описание ткацкого станка... Удостоилось своего стихотворения и полотенце ... ржаная солома» (А. Михайлов). Я читал и не верил своим глазам: прочесть такую книгу и не увидеть ничего, кроме сеновала, ржаной соломы! Мало того, поэту приписывают самоуспокоенность (С. Золотцев), замкнутость (В. Ильин), причём последний автор трактует это как достоинство поэта. Романов под пером критиков прежде всего и только певец деревни. Я не против ни избы, ни земли, ни сеновала, поэтически преображенный быт основа основ литературы. Без поэтизации быта не было бы несравненного в мировой литературе «Войны и мира», но не хлебом единым жив человек, не одним бытом, не одной землёй живёт поэт, дух его воспаряет над земной юдолью, возлетая горе. И этот-то взлёт, ярко представленный в «Избранном», не увидели (или не захотели увидеть?) присяжные критики и литературоведы. В подходе к творчеству Романова все писавшие о нём закоснели, застряли во второй половине 60-х годов: а что особенного о Романове писать? С ним всё ясно. А Романов развивался, рос и ушёл далеко вперёд. Выражаясь образно, критики по старинке всё ещё представляли себе поэта стоящим на копне, умиленно обозревающим Петряевскую округу. А поэт в своём развитии уже давно слез с копны и взошёл на гору поэтических свершений. Критики же, не догадываясь об этом, ленясь поднять взгляд выше стога, заученно повторяли набившие оскомину зады. Критики судили о поэте, помня его прежние стихи, помня о его воробьиных крылышках, тогда как у него уже давно отросли крылья орла.

II В предлагаемой статье будет дан более свежий, расширительный взгляд на творчество поэта. Одним из первых поэтов-вологжан Романов обратился к социальной теме.

№1/2011

Его осанка, подбородок, взгляд Исполнены надменности усталой. И тем, которым был когда-то рад, Теперь кивать при встречах перестал он. «Он вышел в люди», - говорят о нём. Но к людям он пешком не выйдет ныне, А изредка в величии своём На персональной явится машине. «Он вышел в люди», - говорят о нём, Но люди ждут его в приёмной днями, Скандалят иногда с секретарём И кабинет распахивают сами. «Он вышел в люди», - говорят о нём... А так ли это, если мы рассудим? Не вышел он ни сердцем, ни умом, Как говорится, чтобы выйти в люди! 1956 г. ( Избранное, с. 15. Далее все стихотворные цитаты даны по этому изданию).

Можно бы укорить поэта в конъюнктуре, ведь 1956 год - год ХХ съезда КПСС, когда из всех щелей полезли правдолюбцы, борцы с культом. Конечно, куда безопасней разоблачать пороки, прячась за басенными персонажами, чем и занялись иные поэты. Романов не прячется. Скорее всего, лирический герой произведения - это конкретный человек, который в условиях Вологды мог узнать себя. Стихотворение мужественное, откровенное. Работая в областной комсомольской газете, присутствуя на различных партийных совещаниях (А.А. Романов был членом партии с января 1955 года), изъездив все районы области, он вдоволь насмотрелся на спесивых чинуш, попавших из грязи да в князи, и никаких симпатий к ним не испытывал. Кстати, чинуши эти никуда не делись, стихотворение вполне современно, его даже нужно время от времени перепечатывать, а ещё полезней повесить бы в вестибюлях областных и городских администраций. То, что это не поспешный отклик на решения съезда «по восстановлению ленинских норм партийной жизни», говорит стихотворение, написанное четверть века спустя, когда знакомый нам персонаж уже пребывает на пенсии. 145

КНИГА В ЖУРНАЛЕ С ним на улице имени Яшина Я столкнулся. Он сумрачно брёл. Он когда-то поэта подкашивал, На трибуны взлетал, как орёл. И рядил, и судил по-чиновничьи, Мол, поэт ищет только сучки... Он не видел ни правды, ни горечи Сквозь свои золотые очки. - Вы живёте на улице Яшина? Я спросил. Он ответил: да, здесь. И улыбка, смотрю, вмиг погашена, Да и сам передёрнулся весь. И взглянул виновато, болезненно, Мол, прошли уже те времена. Да, прошли. Но осталась поэзия! К правде путь пробивает она! Я напомнить хотел эту истину, Но ему не сказал ничего.. Лишь взглянул на знакомого пристально: Очень старый он. Жалко его. 1968 - 1981 г. (с. 172)

«Взлетал на трибуну» - это отсылка к той поре, когда вот такие «орлы» устраивали публичную проработку очерка Яшина «Вологодская свадьба». В стихотворении видно и благородство поэта, не желающего унижать вчерашнего «вершителя судеб». Видно благородство, но и беспощадность пера. Романов хочет сказать: как бы вы ни пыжились, как бы ни изображали из себя хозяев жизни, всем вам будет дана нелицеприятная оценка. В этом мини-цикле нарисован типичный портрет, как правило, малограмотного, малокультурного бюрократа, хама перед нижестоящими, но угодливого подхалима перед начальством. Я встречал таких людей, видел их, сидящих и по ту сторону стола, и по эту, уже не у власти. Читал их мемуары. Очень они рады, что сейчас можно написать и издать что угодно, есть возможность доказать всем (а в первую очередь себе), что они не впустую прожили жизнь. Но в мемуарах, помимо их воли, видна мелкота души, характера, несамостоятельность. Всегда они поступали не как должно, как, быть может, втайне подсказывала совесть, а как нужно, как прикажут сверху. Это заведённые, игрушечные люди; пружинку вынули - и 146

кончился человек. Цикл о чиновнике дополняет стихотворение, в котором поэт описывает свой разговор со старушкой народа коми. С ней хотя и коротко знакомы, Откровенно, будто я земляк, Говорила мне старуха коми, Угощая, говорила так: - Правду-матку только те не любят, У кого по верху взгляд. Стулья-то высокие, а люди Маленькие, поглядишь, сидят. От таких ни радости, ни проку. Про себя так думаю, сынок: Никогда не будет тот высоким, Кто в душе народной не высок. 1975 г. ( с. 303)

Попутно замечу, что при мягком, неконфликтном характере, покладистом, добром нраве А.А. Романов был мужественным человеком. Это было именно русское, не крикливое, не митинговое мужество. Поэт никогда не говорил громких слов, не рвал на груди рубаху, но спокоен и твёрд был в своих убеждениях, в стоянии за правду. Ни перед кем не заискивал, не гнулся. Он не участвовал в травле Яшина, хотя понимал, что тем самым осложнял взаимоотношения с обкомом партии. В раже угодить начальству иные выступающие договаривались до того, будто Яшин «очернил своей «свадьбой» не только Вологодскую область, но и весь Советский Союз». Романов не выступить не мог, положение обязывало, но, возражая хору обличителей, он сказал: «... автор «Вологодской свадьбой» выдвинул ряд проблем современной жизни. У нас много хорошего - это естественно, но нам нужно бороться и с тем, что осталось от прошлого, а Александр Яшин помогает нам в этом» («Край чудес и добра», с.141). Социальная тема не занимает большого места в поэтическом творчестве поэта (сильней она звучит в его прозе, публицистике), это обусловлено темпераментом поэта, его взглядом на окружающий мир. Он предпочитал проповедовать любовь любовью, а не «враждебным словом отрицанья». Но тема эта была, и именно в те годы, когда она, мягко сказать, не при-

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ветствовалась, и у таких «возвеличенных громкой хвалой» борзописцев, как Р. Рождественский, А. Вознесенский, о которых написаны книги и пуды диссертаций, она не слышна. Приведу ещё показательный пример. Старею сердцем от собраний С пустой и долгой болтовнёй, С решеньем, сделанным заранее, Известным вплоть до запятой. Сижу на них, необходимый, И чувствую, как надо мной От сигареты кольца дыма И вправду вьются сединой... А где-то есть на травах росы, И к тихой речке ровный скат, И над водою там берёзы, Как думы, облачно висят. Пойду туда, всё к чёрту бросив, Лишь у деревьев на виду, И там пойму, что не к березам, А к самому себе иду. 1969 г. (с. 185)

Это ли не пример гражданского мужества? Когда по привычке или «страха ради иудейска» многие ещё писали «взвейтесь да развейтесь», Романов говорил совсем о другом. Написать и опубликовать подобное стихотворение отважились бы тогда единицы. Страна стоит на трудовой вахте, чтобы ознаменовать трудовыми успехами грядущее 100-летие со дня рождения Ленина, а поэт в Вологде пишет о том, что он устал от пустословия партийных собраний. Именно партийных, хотя слово это вслух не произнесено. А.А. Романов был тогда ответственным секретарём нашей писательской организации, собрания в которой всегда проходили деловито, без словесной трескотни. Собравшиеся люди хорошо знали друг друга, пустопорожней болтовне на них не было места. Таковы реалии советcкой эпохи: только к партийным собраниям решения готовились заранее, собрания лишь узаконивали их. Когда говорят о поэзии Романова, то не видят, что он уже давно писал о том, о чём и говорить боялись. Было принято так:

№1/2011

если смело, то непременно - антисоветски, но Александр Александрович, оставаясь советским и русским человеком, болел за Родину, которая остаётся Родиной хоть при коммунистах, хоть без них. Он был коммунистом, и партбилет не сжигал. Любопытно небольшое стихотворение, как дополнение процитированному выше, созданное спустя немного лет. ...Как надоели сбивчивые речи, С оглядкой шёпот, в мыслях кривизна! О трезвое, ты где, простосердечье, В котором глубь российская видна? Где ты, суровость выстраданных мнений, Которая уже годам под стать?... 1975 г. (с. 319)

Поэт призывал к честности, открытости, ясности в словах и делах.

III Если социальные нотки звучат порой в стихах земляков поэта Н. Рубцова, В. Коротаева, С. Викулова, ранее у А. Яшина, то жанр притчи наблюдается только у Романова. Можно к притче отнести стихотворение А. Яшина «Орёл», но это всё же, скорее, развёрнутое сравнение. Напомню, что притча - иносказательный рассказ, описывающий какое-либо событие, под внешней событийной оболочкой скрывающее глубокий смысл. Иногда притчами называют произведения, к ним не относящиеся. Например, В. Боков называет притчей следующее стихотворение А. Романова. Жену обидеть - выхолодить дом. И самому обогревать потом... Обидеть мать, которая, любя, Тебя вскормила, - потерять себя. Однако это стихотворение, как и «Орёл» Яшина, тоже развёрнутое, но высказывание, афоризм. Господь Иисус Христос назидал Своих учеников притчами: о девах мудрых и нерадивых, о злых виноградарях, о милосердном самаритянине, о блудном сыне (стихотворение «Блудный сын» есть и у Романова). 147

КНИГА В ЖУРНАЛЕ Первое стихотворение-притча появляется у поэта в том же году, что и стихотворение о собраниях. Поэт уже обрёл свой, романовский, голос, обрел свою, романовскую, интонацию. Это знаменитое «Рубили дерево» Стояла ель. В лесном пределе Стройнее не было её. И солнце колоколом пело, Задев порой за остриё. Она ветвилась в два обхвата, Совсем не чуя мужиков. В два топора такую надо, В два топора - наказ таков. Рубили дерево, рубили Два здоровенных мужика. И брызги, будто бы дробины, Свистели около виска. Добра, крепка попалась ёлка, Хотели сразу наповал, Но из подруба, как из щёлки, Огонь, казалось, вылетал. На хвойных лапах - гнёзда, гнёзда И верещание птенцов. Но сталь дробила в два нахлёста Кольцо, кольцо, ещё кольцо. И что кольцо - уже усталость, И что колечко - белый свет. И мужикам уже казалось, Что этим кольцам счёта нет. Но наконец-то сердцевина. И ель завьюжила, да как, Что посинел от страха, хлынул, Давя друг друга, березняк... Пошли за лошадью. Низина. Кочкарник хлябкий на пути... И только тут сообразили, Что дерево не увезти.

знакомую советскую, то сколько же мы вспомним случаев, когда затевалось грандиозное дело оканчивавшееся пшиком. Взять хотя бы освоение целины. Мои ровесники и люди постарше помнят эту эпопею. С высоких трибун провозглашались зажигательные лозунги, по радио гремели марши и сочинённые бойкими столичными пройдохами-стихоплётами песни на целинную тему, в Казахстан, как на фронт, один за другим следовали эшелоны с техникой и людьми, которые искренне верили, что едут делать полезное и важное для Родины дело. Из бюджета выделили десятки миллионов полновесных советских рублей. Все запланированные гектары распахали, сняли колоссальный урожай, но для зерна не построили достаточного числа элеваторов или хотя бы крытых токов, и немалая часть зерна погибла. Не подумав, не насадили лесозащитных полос, и ветряные бури унесли весь плодородный слой. Так и сгнила ель целины, поглотившая огромные средства, физическую и душевную энергию людей. А сколько и сейчас с шумом, свистом, с песнями, с подтанцовкой, с изобильными фуршетами затевается, презентуется шумных (велеречиво именуемых национальными) проектов, в конечном итоге приобретающих вид всеми брошенной, гниющей ели. Давным-давно написал об этом, предупредил всех поэт. Но кто и когда прислушивался к мнению поэта? Это стихотворение так же современно, как и стихотворение о чинуше. Настоящие стихи пишутся не на день, не на год, а навсегда.

Вот ещё притча.

1969 г. (с. 179)

Большинство читателей это стихотворение воспринимают обычной сценкой из деревенского быта, как курьёзный рассказ о двух недотёпах, которые принялись рубить великана, загодя не обдумав, как будут вывозить её из леса. Но Романов - не тот поэт, что описывает курьёзные случаи, чтобы потешить, развлечь читателя. Нет, эта рубка ели - символ. Если мы вспомним русскую историю, а лучше более 148

КОЛОДЦЫ В колодцах наших испокон Была вода такая, Что в ней звенел морозный звон, Когда с ведра стекала. Ведро прозрачное до дна, До крапинок железных Мерцало чистым светом дня И таинствами бездны. Возьми ковшом и раздроби В него влитое солнце -

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И сила свежая глубин В тебя легко вольётся... Теперь же стоит зачерпнуть Да что это такое? В ведре то ржавчина, то муть И дух заупокойный. Все деревенцы собрались, У срубов снег всклубили. Поочерёдно смотрят вниз, В затихшие глубины. «Ну вот что, - выступил мужик, Нашёлся доброволец! Чего там тык да перетык, Спускайте-ко в колодец». Зажглась в ладонях горячо Верёвка с ношей трудной И запружинила лучом В ребристой глотке срубной. Уже и руки отекли, Вёрёвка в них кололась. Но наконец из-под земли Донёсся тихий голос. И каждый чутким ухом вник В просвет, в четыре ската. «А здесь тепло, - кричал мужик, Вот только тесновато». Все оживились. И пошло: Скрипел в натуге ворот, Ведро тянулось тяжело И выглянуло скоро. Так что же? - кинулись смотреть. А в нём с краями вровень Была колодезная смерть Песок-плавун багровый. И стали черпать тот плавун, Плескать остервенело. Уже бессчётно мёртвых лун У сруба багровело. И тут сверкнуло, что слюда, Внизу, в раструбе чёрном, И крик взлетел: - Пошла вода! Вода! - взвилось повторно. Взметнули дружно мужика Из шумного колодца. Он зашатался, замигал, Ослепнувший от солнца. И тут сказал, приняв тепла, Одну из мудрых истин: «Чтобы земля не умерла, И землю надо чистить». 1972 г. ( с. 234)

№1/2011

А.А. Романов вещим пером поэта иносказательно обрисовал всю нашу жизнь накануне так называемой перестройки. В ту пору замутилась, застоялась советская трудовая созидательная жизнь, люди перестали верить власти, власть отшатнулась от народа, все стали отдаляться друг от друга. В душе народа копилась непонятная, неизвестно на кого злоба, зависть. Л.И. Брежнев фактически не управлял страной, вокруг него крутилась, обстряпывая свои делишки, шайка прихлебателей и подлецов. Народ тихо ненавидел всё творившееся вокруг, но, как обычно, терпел и ждал. И дождался. Леонид Ильич умер, скоро минуло время двух ходячих полутрупов, и объявился молодой, улыбчивый, да какой говорливый. Правда, со странным пятном на голове. Всякие люди стояли у руля Страны Советов, усатые и безусые, лысые и волосатые, а вот с пятном не было. Однако все ему поверили. Как колодец, так человеку необходимо чистить свою душу, а со временем и всю свою жизнь. Требовали колодцы нашей государственной жизни, политические, экономические, нравственные общекультурные, хорошей основательной чистки. Чтобы появилась в них снова живая вода, испив которой, хотелось бы трудиться для народа и государства, а в час беды и голову за неё сложить. Нуждалась наша жизнь в чистке. Потому-то все так дружно и двинулись за пятнистым соблазнителем, поверили ему. Люди поверили, что, вычистив засорившиеся колодцы нашей жизни, заживём мы честно, чисто, открыто, не только поновому, но и по-доброму. Кто ж мог подумать, что главные колодцы, питавшие мощь и достоинство державы, будут разрушены, засыпаны мусором, а в оставшиеся хлынет мутная жижа западной массовой культуры? Иной читатель недоверчиво улыбнётся: выдумывает Балакшин, сочиняет, вычитывает из стихов Романова то, что хочет вычитать. Нет, притча тем и отличается от обычного стихотворения, что в ней таятся образы, мысли, постичь которые можно только вдумавшись, вчитавшись, вникнув в суть поэтического слова. 149

КНИГА В ЖУРНАЛЕ Ничего, кроме картины весны, не разовьёшь из тютчевского «Люблю грозу в начале мая» - ни перестройку, ни кризис. Ничего не вычитаешь и из фетовского «Шёпот. Робкое дыханье», кроме картины летней ночи. Я ничего не сочиняю, я указываю читателю на тот скрытый смысл, который заключён в стихах поэта-пророка, приглашаю подумать, поразмышлять, поискать вместе со мной напрашивающиеся ассоциации. Мною воспринимаются как притчи стихи А.А. Романова: «Кукушка» (с. 181), «Дураки потешили народ» (с. 379), «Старик и старуха» (с. 286) - весёлая и остроумная пародия на пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке» и др. Несколько слов в завершение этой главки. Перепечатывая для статьи стихотворение «Колодцы», я подумал, что оно длинно, нужно бы его подсократить. Но у меня ничего не вышло. Если что-то сократишь, нужно будет это объяснять своими словами, в стихотворении от любого сокращения образуется дыра, рвётся действие. А ведь есть деятели, упрекающие поэта в многословии. Из его стихов строчки не выдернешь!

IV И, наконец, в «Избранном» поэтический дар поэта поворачивается к нам гранью, совершенно неожиданной для тех, кто упорно записывает его в стадо деревенщиков (какое жуткое, уродливое слово!). В стихах его звучат созерцательнофилософские интонации, которые мы привыкли слышать у Ф. Тютчева, Е. Баратынского, А. Фета. «Романов и Тютчев, - подумает записной литературовед, изобразив на лице своём ироничную усмешку. - Колхозный конь и трепетная лань».

Но вот наглядный пример. В молчанье я стою один, Где проходила ты когда-то. Лишь кисти грузные рябин Теперь висят краснозакатно. 150

О чём молчишь - то и твоё. А только выскажешь - чужое. И, как туманы над жнивьём, Плывёт затишье над душою. Лишь этой истиной жива, Душа всегда того страшится, Что сразу выстудят слова Всё то, что пламенем таится. 1975 г. (с. 323)

Разве не всплывёт сразу в памяти Silentium Ф. Тютчева с крылатым афоризмом: «Мысль изреченная есть ложь». Эта же мысль, это же чувство передано почти через полтора века А. Романовым. С одним лишь отличием: если у Ф. Тютчева мысль выражена в чистом виде, именно в виде зарифмованного рассуждения, у А. Романова она выражена образно, сопрягается с картиной природы.

Ещё стихотворение из того же ряда. Свои раздумья тёмный лес Высоким слогом выражает. Могучий ямб родился здесь, И внял ему старик Державин. Была таинственная связь Лесов с душою человечьей. Она давно оборвалась, И стали разными наречья. Но всякий раз чащобный вид И шум раскатистый тревожит. Душа внимает и дрожит, Но этот шум понять не может. 1971 г. (с. 206)

Здесь мы вспомним Е.Баратынского с его «Приметами»: Но, чувство презрев, он доверил уму; Вдался в суету изысканий... И сердце природы закрылось ему, И нет на земле прорицаний. Или Ф. Тютчева с его хрестоматийным: Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик -

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык. А взгляните на эту чудесную вещицу: Пройдёт и это, как сказал поэт С улыбкой и печалью ясновидца. Замены нет и повторений нет Того, что было иль должно явиться. Сижу на берегу в закате дня, Смотрю на серебро воды... Так что же? Ведь вместе с тем, что ненавижу я, Пройдёт и то, что мне всего дороже. 1975 г. (с. 339)

Тут чуется и державинская «Река времён», и тютчевское: Но для души ещё страшней Следить, как вымирают в ней Все лучшие воспоминанья. Стихи А.А. Романова - не перепевы чужих мыслей, не эпигонство, это самородные мысли и самородные стихи. Никто же не попрекает Баратынского, Тютчева, Фета в эпигонстве, в несамостоятельности мысли. Есть мысли, всеобщие для человеческих душ, их ростки мы обнаруживаем в античности, они всплывают в средних веках, слышатся в веках в XIX и XX. У разных творцов, мыслителей они выражаются по-своему. Так, апостол Павел пишет в послании к римлянам (7.19): «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Но за сто лет до святого апостола эту же двойственность человеческой души отмечает Катулл. Так и Романов никого не перепевал, мысли сами родились в его душе По преданию, в Вологде в Софийском соборе и Спасо-Прилуцком монастыре были два дьякона, обладавшие голосами такой силы, что по утрам они справлялись о здоровье друг друга - один с колокольни собора, а другой - из монастыря (расстояние по прямой 3 километра). И А. Романов не повторяет кого-то, не плетётся сзади, а перекликается, беседует через века с Е. Баратынским, Ф. Тютчевым, А. Фетом. Однако есть у него и вполне оригинальные философские стихи.

№1/2011

РЕЧЬ И Аристотель, мудрый грек, Об этом ведал, глядя в лица: Знать правду хочет человек, А правды о себе страшится. И речь затем изощрена, Что правда мало в ней задета. Мы думаем: в ней глубина, А в ней - незнание ответа. Вот истинный chef d`oeuvre, огранённый алмаз. Всего восемь строк, а как они отделаны, инструментованы, какая в них глубина и мощь! Не о многих ли из нас, привыкших за многословием прятать своё полузнайство, а то и прямое невежество, написаны эти строки? Неоспоримым аргументом того, что Романов был не только проникновенным певцом крестьянского быта, а поэтом философского склада души, являются стихи о печали. Печаль многими воспринимается однозначно как чувство малоприятное, которое лучше не испытывать, рядом с печалью существуют её серые спутницы - грусть, тоска и т.п. Однако же написал А.С. Пушкин «печаль моя светла», значит, не так уж плоха печаль. А в частотном словаре М.Ю. Лермонтова слово «печаль» встречается гораздо чаще, нежели «радость». В древние времена печаль называли меланхолией и считали, что это чувство доступно людям избранным, мудрецам, вещунам, пророкам. Природа печали, меланхолии бывает разная. Кто-то печалится, что у него недостаёт денег на новую машину или не хватает средств на приобретение квартиры не где-нибудь, а как сейчас выражаются, в элитном районе. Но есть и высокая печаль, высокая задумчивость о тайнах мироздания, о юдоли человеческой на нашей красивой и горестной земле. Взгляните на гравюру А. Дюрера «Меланхолия», на ангела, погружённого в глубокую думу. Как пишет искусствовед: «Предметы, окружающие (ангела)... символизируют дерзания творящего гения». Печаль Александра Романова относится к печали второго, высшего рода - печаль, 151

КНИГА В ЖУРНАЛЕ высветляющая душу, пробуждающая возвышенные думы и чувства.

ПЕЧАЛИ Печали думать заставляют И в шуме жизни, и в тиши. Они, как свет в ночи, являют И ширь ума и глубь души. И чтобы души не мельчали, И чтобы разум не угас, Не оставляют нас печали... Беда, когда оставят нас. 1977 г. (с. 369)

Вот краткая выборка слова «печаль» из стихотворений А.А. Романова: «Кукушка», «Я иду зелёным полднем», « Пройдёт и это», «Блудный сын», «Мудра печаль в полях вечерних», «Завещание». В рассмотренных стихах мы видим не весёлого, улыбчивого добряка с корзиной крепких грибов, а петряевского мудреца, перед которым открываются такие дали, такие прозрения осеняют его голову, о которых мы и догадываться не можем. Мне подумалось, что если бы эти стихи дополнить оставшимися за рамками статьи, напечатать отдельной книжкой и дать кому-нибудь почитать, не называя имени автора, сомневаюсь, что знатоки назвали бы фамилию Романова. Если только особо чуткие догадались бы - по мелодике стиха, по неповторимому голосу. А по содержанию навряд ли. Уже отлилось впечатление: «Романов - поэт деревни», как в магазине на ценнике: пряники, цена 10 руб. А стихи Романова о времени! А о Руси! Его творчество - благодатное непаханое поле, чуть-чуть тронутое по краешку плугом, поле для солидной монографии о судьбах нашего народа, о Родине, о русском языке, о поэзии. Но таких монографий нет как нет. Одна только строчка «Русь уходит в нас» способна подвигнуть исследователя на глубокие рассуждения. Ведь действительно, мы - это и есть Русь, мы - нынешний народ. Потеряем себя, изменимся. Продадим себя (кто за должность, кто за успех, а кто и открыто за деньги) - и не будет Руси, не будет 152

и нас с вами. А покупатели стоят наготове с кошельками. Справедливости ради скажу, что о сторонах творчества Александра Романова, затронутых в данной статье, на которых я остановился более или менее подробно, говорили и другие писатели: «...поэт бывает очень разным: то эпически размашистым...; то лирически самоуглублённым ...; то философски сосредоточенным над извечными проблемами бытия» (В. Оботуров), «Некоторые стихи А. Романова поднимаются на уровень притчи» (В. Боков), «... творчество А. Романова не сведёшь к одной теме, не сделаешь из поэта этакого монотонного певца мозолей и пота. Его влечёт и красота родной природы ... загадки мироздания» (Р. Винонен), «...в процитированных строчках А. Романова всё сильнее ощущаются... традиции русской классической лирики - Тютчева, Фета...» (В. Дементьев). Таким образом, я не претендую на лавры первооткрывателя. Да исследователи подмечали эти особенности творчества Александра Александровича, но делали это мимоходом, мельком, и следовали дальше, не вглядевшись более пристально и зорко в стихи Романова. Может быть, люди ленились, может, так привыкли к созданному ими же образу поэта, что не хотели ничего менять в нём.

V Согласитесь, взгляд на творчество А. Романова в этой статье весьма необычен. Он ничуть не входит в противоречие со сложившимся каноническим образом крестьянского поэта, но значительно дополняет, укрупняет и поднимает его. Выводит его из избы, за пределы родимой околицы. Давайте проведём неполную, но весьма показательную классификацию тем, которые отразил (простите меня за сленг критиков и литературоведов) в своём творчестве А. Романов: 1. Крестьянская лирика. 2. Стихи на социальную тематику. 3. Притчи. 4. Философские стихи.

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 5. Поэмы, стоящие вне крестьянской темы (Сыновья, Отец, Прощание с матерью). 6. Стихотворная публицистика (характерная для раннего периода творчества. Привожу её образец.

НАД КРОВАТКОЙ СЫНА Разметался маленький в пелёнках И уснул с румянцем на щеках, Молодая мать стоит в сторонке И любуется издалека. Белая берёзка возле окон На ветру задумчиво шумит. Спит мальчишка... Ну а там, далёко Бомбы начиняет Уолл-стрит. Бомбы лихорадочно готовит, Чтобы этот светлый мир взорвать. ...И подходит тихо к изголовью Добрая и ласковая мать. На портрет вождя она открытый И спокойный устремляет взгляд: Есть у мира верная защита Пусть спокойно наши дети спят! 1952, Мы за мир!

Стихов подобного рода потом было принято стыдиться. Я не знаю, как Романов относился к этому стихотворению, во всяком случае, он его не переиздавал. Но ведь в нём сказана сущая правда. Бомбы начиняют и по сей день и по сей день сбрасывают. Пока не на нас, потому что боятся, а на сербов, иракцев, афганцев, и совершенно свободно. Подведём итоги. В начале статьи мы удостоверились в одностороннем, предвзятом подходе критиков к творчеству А. Романова. В результате анализа книги «Избранное» мы убедились, что А. Романов поэт не одной темы. По меньшей мере шесть тем образуют его художественный мир. И если мы соединим воедино эти темы, направим в единое русло доселе раздельно, обособленно журчавшие ручьи, то перед нами зашумит широкий и могучий поток. Перед нами вырастет фигура поэта не областного, а поэта большого, многопланового, общероссийского звучания.

№1/2011

И ведь об этом тоже уже говорили и писали. Но такова, видно, доля А. Романова: кто бы ни сказал о нём хорошее и правильное, никого это не интересует, и правильные мысли и доводы уходят, как вода в песок. Первым хочу привести мнение человека, прекрасно знавшего А.А. Романова и как руководителя писательской организации, и как человека, и как поэта. В.П. Астафьев в бытность мою в августе 1998 года в Овсянке сказал о Романове так: «Чем дольше живу, тем сильней люблю Сашу Романова. И как человека, и как поэта. Мало на Руси таких поэтов, как он». В.И. Белов писал в статье, посвящённой кончине друга: «Книги Александра Романова - это достояние всей русской культуры...» Литературовед Ю.И. Дюжев написал: «Александр Романов - один из тех, кто не растерял духовного наследства, в чьей душе нравственные оценки и мотивы занимают исключительное место. Прекрасен просторный дом Отчизны, который выстраивает А. Романов в своих стихах, в нём свободно и легко дышится чарующей искренностью русского слова, красотой народного сказа... Поэзия А. Романова пронизана ощущением неистребимости будущего... «Избранное» А. Романова явило России подлинно национального поэта...» (1992 г.). К сожалению, этими краткими, ни к чему не обязывающими комплиментами всё и обошлось. А говорить и писать о Романове нужно чаще, не ограничиваться одним упоминанием. Разумеется, вовсе не для того, чтобы насильно внушить читателю мысль о величии его, делать то, что называется раскруткой. Александра Романова не нужно раскручивать, нужно напоминать людям, чтобы они хотя бы прочли его более пристально и любовно. Пословица, вынесенная в эпиграф статьи, как известно заканчивается так: «...потерявши, плачем». Романова мы, конечно, не потеряем. Несмотря на молчание о нём, величина он настолько крупная, что потерять его невозможно, он останется в истории русской литературы. Но хотелось бы, чтобы имя его 153

КНИГА В ЖУРНАЛЕ жило не только в истории, но и в сердцах людей, непосредственно в душе народа. Это нужно всем нам, ибо действительно мало у нас таких поэтов, которые так бы любили Родину и вместе с тем умели с такой силой говорить об этой любви, причём любовь у них простиралась от неба до земли, от размышлений о горних мирах до воспевания самых заурядных, обыденных предметов быта. Я люблю русский народ, считаю его самым добрым, умным, терпимым и талантливым народом на земле. И всё же мы странные люди. Мы расточительно, наплевательски относимся к своим талантам. Писатели и поэты, которые в любой европейской стране почитались бы национальной гордостью, у нас пребывают в полном небрежении. Да, земля русская богата талантами, как ни одна страна в мире, но всё же сердце патриота не может не задевать, что в иных странах (особенно в наших бывших

республиках) деятелей средней руки возвеличивают до фигур мирового масштаба, воздвигают памятники, а у нас в России удостоят в лучшем случае мемориальной доски или названия улицы. А ещё чаще бывает так. Умер поэт (прозаик), похоронили его, над гробом и на поминках наговорили кучу умных слов, даже слезу пустили, а потом разошлись и ... забыли о нём. Дела, брат, дела. И если не дал писателю Господь верной жены, которая и после смерти будет всем напоминать о нём, издавать его книги, организовывать вечера памяти, посмертные юбилеи, так и сгинет он, будут помнить о нём пять-шесть друзей. Но и они ведь не вечны. Жил поэт, любил Родину, писал о ней, о народе задушевные, чистые стихи, и никому это не нужно?.. Этой статьёй я хочу напомнить всем о замечательном поэте и не менее замечательном человеке (не всегда эти качества уживаются в одном лице) Александре Александровиче Романове.

Нелли Михайловна БАТАКОВА, преподаватель Великоустюгского медицинского техникума имени Н.П. Бычихина, заведующая музеем истории техникума

Николай Угловский фронтовик и писатель Родился Николай Васильевич Угловский 4 октября 1921 года в деревне Угол Шемогодского сельсовета Великоустюгского района Вологодской области в семье крестьянина. Отец, Василий Михайлович, был плотником, а мать, Екатерина Егоровна, - домохозяйкой. Коля рос спокойным, послушным, любознательным мальчиком, не озорным. Начальную школу окончил в деревне Килино. В 1932 году семья переехала в Великий Устюг. Вначале жили на квартире, а в 1933 году купили дом на улице Осипенко, 52. Родители устроились на работу на предприятие «Заготзерно». 154

Николай учился в средней школе №10, был отличником. О его школьной жизни мы узнаем из дневников, которые сохранились с 1933 г. Вот распорядок дня подростка: «Утром встаю не раньше шести часов, до восьми пишу то рассказ, то дневник, затем - в школе до трех, а после школы обязательно надо покататься на коньках. Вечером опять пишу». Желание заниматься литературным творчеством было у мальчика с детства. 19 декабря 1934 года он пишет: «У меня, как я сам обнаружил, есть такая особенность. Иногда бывают часы, а другой раз и целый день, когда хочется писать. Мысли текут

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ спокойно и очень складно. Пишу быстро. Люблю высказывать свои мысли». Вот некоторые фрагменты дневниковых записей 1933 -1934 годов. «...В школе много всего интересного. Третью пятидневку проходит ударный месячник за улучшение качества учебы и дисциплины. В классе все ребята это почувствовали, стали исправляться. Приставленный ко мне Малиновский имел пять двоек, исправил три. ...У каждого ученика своя особенность отвечать. Например, Сыроватская, несмотря на то, что уже большая (ок. 12 лет), всегда ухитряется смотреть в тетрадь. Я страшно ненавидел её за это. ...По географии опять новый учитель, уже третий. Это сильно вредит учебе, т.к. каждый учит по-своему. Этот ходит в распахнутом пиджаке и в новых, до блеска начищенных сапогах. Волосы у него густыегустые и рыжие. Когда спрашивает, часто повторяет: «А не скажешь ли ты мне?», или «Скажи-ка мне, любезный мой». При рассказе без остановки ходит по классу, и скрип сапог разносится по всему кабинету. ...Сегодня был урок музыки. Все ребята очень любят его. Ибо музыка - это вещь, которая отражает любой момент и всякое настроение. Когда мы попросили учителя сыграть нам какую-нибудь народную песню, он с радостью исполнил «Я на камушке сижу». Ребята не смогли выдержать и стали присвистывать и притоптывать». Николай очень любил читать. Он пишет в дневнике 5 декабря 1933 г.: «Пишу, а у меня слипаются глаза. Это происходит от чтения книг. Читаю, пожалуй, дни и ночи. Отец несколько раз ругал меня за книгожорство, но я читаю украдкой». 10 декабря 1933 г.: «Теперь у меня есть интересное собрание сочинений Оскара Уайльда». 14 декабря 1933 г.: «Произведение Неверова «Ташкент - город хлебный» очень понравилось мне». А вот мировоззрение подростка начала тридцатых годов: «...Много читаю, обмениваюсь с товарищами книгами, играю в крестики, слушаю радио. Борька дал мне книгу. Это какая-то буржуазная книга, где говорится только о любви. Прямо ску-

№1/2011

котища, я её бросил. Ведь и правда, такие ли люди нужны нашей стране? Какая-то Нейта волнуется, не спит ночей, ревнует и думает о возлюбленном. Об этом я сказал отцу, он согласился со мной». В дневниках он писал стихи и первые рассказы. Конечно, хотелось узнать мнение профессионалов о своем творчестве. Так, однажды он послал стихи в редакцию журнала «Красноармеец и краснофлотец». За подписью завлитотделом Головина ему пришел ответ: «Уважаемый Угловский! Для того, чтобы писать стихи, надо иметь хорошую грамотность, высокий культурный уровень. Это необходимое условие, потому что работа над стихами сложна и ответственна. Вам еще рано писать стихи, вам еще надо писать без ошибки каждое слово и всякую фразу. Стихи - это не случайные мысли и рассуждения по тому или иному поводу, а прежде всего глубокий и конкретный показ действительности и своего отношения к ней. Поэтому за стихи нельзя приниматься без всякой предварительной подготовки, без серьезной работы над собой. Слово - оружие, а оружием надо научиться владеть». Николай сделал запись в дневнике: «Это замечательный день в моей жизни. Я буду помнить его и не забуду. Письмо учит меня и дает мне советы, как готовиться к литературной работе, и их я с честью выполню». Будущий писатель много работает над собой. Первая встреча с сотрудниками газеты «Советская мысль» 19 февраля 1935 года, подробно описанная им, принесла радость поощрения, поддержки в литературном творчестве. Школьные годы пролетают быстро. Отец все время наставлял: «Учись лучше, будь человеком!» Николай любил литературу, физику, математику. В дневниках и рукописных песенниках его много стихов об авиации. Но в 1938 году Николай Угловский стал учащимся Великоустюгской фельдшерско-акушерской школы, которая находилась близко от дома, на Красноармейской, 19. Видимо, настойчивость родителей в выборе профессии взяла верх. В одной из первых задуманных в детстве повестей «Дневник Алеши Шутмана» мы 155

КНИГА В ЖУРНАЛЕ находим: «Рушились мечты и планы, вынашиваемые много лет. Уступил просьбам матери, поступил в медицинский техникум». Учился Николай на «пятерки». Здесь он не только овладел профессией, но и обрел настоящих друзей, испытал чувство первой любви. Николай продолжал записывать в дневник события, свои наблюдения. Еще учась на третьем курсе, напечатал в местной газете свой первый рассказ «Встреча друзей». В июне 1941 года Николай Угловский получил диплом фельдшера. Работал помощником санитарного инспектора Великоустюгского горздравотдела, но недолго, чуть более двух месяцев. Война... Повестка военкомата... Николай Васильевич не раз вспоминал момент расставания с родными: «Мне никогда не забыть, как заплакал отец, провожая и благословляя меня. Я впервые увидел слезы на его глазах. Это меня потрясло!» Из Великого Устюга новобранцев отправляли 28 августа. Молодой фельдшер был определен в 12-й запасной артиллерийский полк, формировавшийся в деревне Челодино под Вологдой. 3 октября принял присягу. Почти целый год - переформирование и смена дислокации: город Череповец, села Степановское, Гоши, Кущуба Вологодской области, город Горький, командировки в Ленинград, Архангельск. Николай следит по газетам и радио за ходом боевых действий. Он размышляет о смысле жизни и том, что может быть убит: «Сегодня написал домой, знаю, что они здорово за меня волнуются. Если мама узнает, что я погиб, не переживет, а папа превратится в безмолвного старика. Жизнь для них станет бесцельной. Хотя не так, Арся (младший брат) будет для них тем, ради кого будут жить. От братишки давно не получал вестей, что меня крепко волнует. Очень люблю его. Странно, что еще год назад мы с ним не думали, что так скоро расстанемся, и так часто ссорились. Ведь были еще детьми, не задумывались ни о чем, жили сегодняшним днем». Его брат Арсений Угловский был мобилизован на фронт и погиб 10 октября 1943 года в 19 лет. 156

А пока медленно тянулись дни в запасном полку: «Удивительным мне кажется моё теперешнее положение, всё еще не верится, что я в армии великого времени, правда, в санитарной части, но в нынешней войне даже тыл является фронтом». 31 октября 1941 года Николай узнал о том, что маму мобилизовали на трудовой фронт. Произошло то, чего больше всего боялся: «Если бы удалось увидеть ее... Боюсь, что мама плохо одета и будет нещадно мерзнуть. Она же совсем больная. Самые тревожные мысли не оставляют меня, когда о ней думаю». Встреча с мамой, на счастье, состоялась на вологодском вокзале. Однообразие тыловых будней надоедает, и он пишет: «Готов на фронт в любую минуту». Эта запись сделана 10 декабря 1941 г., но до фронта было еще далеко. о чем говорят заметки в блокноте: «17 апреля 1942 г. Я застрял здесь, кажется, надолго, числюсь в резерве и работаю в санчасти... 20 апреля 1942 г. Подал рапорт о посылке на фронт. 11 сентября 1942 г. Долгожданный отъезд на фронт». С 14 по 27 сентября 1942 года 3-й батальон 46-й механизированной бригады, где служил Николай Угловский, пополняется в Горьком и отправляется на Калининский фронт, где решалась судьба столицы. 27 ноября - первый бой за деревню Зайцево, примерно в 40 километрах северо-западнее Ржева. Он вспоминал: «Еще кончался только ноябрь, а снегу набило по колено, на полях гулял ветер. В лесу сугробы, белая морозная тишина. За ночь по непроезжим дорогам с великим трудом и руганью проехали километров восемь. Под утро мороз усилился. Мы явственно услышали сначала раздельный стрекот пулемета, затем несколько коротких разрывов. С опушки, где остановились, в сером рассвете увидели совсем близко неяркие вспышки ракет. Очень хотелось увидеть и понять, что происходило там, на неведомом и страшном переднем крае. Я очень волнуюсь. Волнуются не только те, кто впервые приблизился к неизбежному испытанию, но и те, кто пробыл там не один день». Это было боевое крещение военфельдшера Угловского. Шли тяжелые бои, удалось не

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ только прорвать оборону противника, но и проводить успешные наступательные операции. К январю 1943 года подразделение, в котором воевал Николай Васильевич, получило боевой опыт и было передано Ленинградскому фронту. 1 мая Николаю Васильевичу присвоили звание младшего лейтенанта медицинской службы и вручили погоны. В своем дневнике он делает короткие записи: «24 июня. Погрузка на ст. Великие Луки, едем в Смоленскую область. 27 июня. Выгрузка на ст. Немцово. 13 августа. Наступление на речке Царевич. Большие немецкие самолеты бомбят каждые сто метров. Ранение Белянского, Черняева, смертельная контузия Петрова. В санитарную машину попал снаряд. Жуткие переживания». За этот бой, мужество по спасению раненых он был награжден медалью «За отвагу». А далее - прорыв под Духовщиной, бои под Рудней, освобождение Витебска. 1 августа в санитарный батальон прибыла молодая, красивая санинструктор Лариса, москвичка, добровольцем ушедшая на фронт. Они вместе работали, полюбили друг друга, стали мужем и женой. Заканчивал войну будущий писатель на 1-м Прибалтийском фронте. Фашисты наносили контрудары в районах Добеле и Шяуляя. Все населенные пункты были приспособлены к круговой обороне. Тяжелая физическая и психологическая усталость усиливалась прибалтийской осенью, дождями и грязью. Угловский пишет: «Доколачивание» идет медленно, мешает грязь, недостаток сил... Наступление дает мизерный результат, сидим в обороне. Пришлось строить дорогу на Добеле. Очень тяжелый бой был при Каменай, где из 21 осталось только 6 танков. Фашисты просто так не сдавались, а цеплялись за каждый метр земли... Нервы на пределе. Убит Ипполитов случайной миной, я чуть не заплакал». Последний месяц войны, сколько он принес радостей и огорчений! Вот запись: «1 апреля 1945 г. Стоим в лесу, в 50 км от Добеле, около дорог, за которые дрались 5-6 марта. Все гадают, когда кончится война? Вечером смотрели в корпусах кино «В

№1/2011

стране Чикаго». Во время сеанса кто-то объявил о вступлении в Берлин... Значит, войне конец, но мы готовимся к боям, Курляндская группировка еще существует. 9 мая. Разбудили возгласы: «Вставай, война кончилась!» Я не поверил, но встал. Люди были возбуждены, смеялись, шутили. В 8 часов утра приехал командир полка и объявил о том, что подписан акт о капитуляции Германии. «Ура!» - так никогда и нигде не кричали. Сколько волнующих мыслей было у всех в этот день! Кругом стрельба! 10 мая. Грузимся. Вдруг видим длинную колонну пленных немцев. Значит, всё, война кончилась. Вести из Германии волнуют и радуют. Но у нас фрицы отказываются капитулировать, значит - бой. Мы едем на запад, к Либаве. Самоходки уже уехали. Настроение ровное, но перед боем волнуюсь, да и не я один. Материально затруднен, продал брюки, выслал деньги домой заплатить заем. Вечером, только уснули, - подняли к погрузке. По дороге узнали, что Курляндская группировка капитулировала. Видел многочисленные колонны немцев с обозами и машинами. Разгрузились в лесу, в 10 км от ст. Вейнеоде, где стояли все лето, мечтали об отпуске или демобилизации». Однако в начале августа часть двинулась на Дальний Восток. Под Кировом узнали о войне с Японией. Длинная дорога со стоянками на станциях и полустанках часами, а то и сутками, закончилась 9 сентября на маленькой станции Дмитриевка Уссурийской области. В крупных сражениях уже не пришлось участвовать. Япония капитулировала. Николай Васильевич Угловский был награжден медалями «За победу над Германией» и «За победу над Японией». Перечитав газету «Красная звезда» за январь и февраль месяцы 1945 года, он напишет в своем дневнике: «Какие величайшие события, какая история, сколько героизма, страданий и славы! Мы, участники этой войны, еще плохо осознаем всё величие и значение этих лет. У нас еще перспектива, чтобы окинуть взором все, что произошло. 157

КНИГА В ЖУРНАЛЕ О нас напишут много книг. Через несколько лет мы поймем, какое большое, почти невиданное дело мы совершили». Началась мирная служба младшего лейтенанта, продолжавшаяся до 1948 года там же, на Дальнем Востоке. Приехала жена, родился сын, Николай Васильевич чувствовал себя счастливым человеком. Стремление к литературному творчеству не остыло. Писал рассказы и очерки, печатал их в военной газете, впервые участвовал в литературном семинаре. Но главным делом была задуманная и начатая в октябре 1945 года повесть о правде войны, слагаемых победы: стремлении к жизни, взаимопомощи, смерти, мужестве, порядочности, дружбе. Писалось медленно, но с большим волнением. Последний лист повести был отпечатан 7 марта 1948 года. Николай Васильевич пишет: «Когда закончил повесть, вместе с чувством облегчения появилось не менее сильное чувство какого-то одиночества, словно простился со своим самым близким другом». Уже 10 марта поехал во Владивосток, в редакцию альманаха «Советское Приморье». Ему рекомендовали отдать рукопись хабаровскому писателю Дмитрию Нагишкину, который обещал в ближайшие дни прочесть её и дать отзыв. Но окрылённость автора сменилась разочарованием и огорчением, так как рецензент обещание не сдержал. Известие о сдаче повести «Наступление продолжается» в Примиздат Угловский получил от Нагишкина лишь в мае 1948 года. Но, видимо, она не была издана. В августе того же года Николай Угловский демобилизовался и вернулся в Великий Устюг. Несмотря на материальные трудности, семейные заботы, с литературным творчеством не расстается, участвует в областных семинарах писателей. Повесть «Наступление продолжается» Угловский сдает в Вологодский облиздат, книга выходит в конце 1950 года. Она сразу же привлекла внимание читателей, критиков. В 1950 году. в литературнохудожественном сборнике «Северная новь», издававшемся в Вологде, публикуется новая повесть великоустюгского молодого 158

писателя «Снова в строю». Она рассказывает о возвращении солдата к мирной жизни, работе бригады бетонщиков. Вроде бы непритязательный сюжет, но интересно задуман образ главного героя, необыкновенно точно схвачены приметы времени, жизнь Вологодчины. Именно эту повесть заметил Александр Яшин и тепло отозвался о ней в газете «Известия». Н.В. Угловский в апреле 1951 года переходит на работу литературным сотрудником в местное радиовещание, а 6 декабря его переводят в редакцию газеты «Советская мысль». Журналист Угловский исколесил весь район. Живой, общительный, он умел быстро сходиться с людьми, наблюдал и подмечал особенные детали в облике, поведении, характере собеседников, вникал в суть технологии любого производства, организацию труда. Работа в газете давала материал не только для очерков, но и для будущих книг. Так, поездки в отдаленный Удимский леспромхоз позволили разработать сюжет и образы самой известной его повести - «Огни в Снежном», напечатанной в 1954 году в Петрозаводске, в журнале «На рубеже» № 3 и 4 и переизданной в Москве. Волновала писателя и тема деревни. В 1959 году в Вологодском книжном издательстве выходит повесть «У нас на Севере». В. Пудожгорский, редактировавший повесть, писал: «В центре повести судьба Антона Бескурова, его любовь к Клаве и, конечно, жизнь и заботы вологодской деревни. Н. Угловский попытался нащупать реальные противоречия и сложности, которые с такой силой в эти годы вскрывала очерковая литература. И хотя в повести можно обнаружить композиционные и языковые недостатки, она прозвучала актуально, и пятнадцатитысячный тираж ее разошелся довольно быстро». Известный поэт А. Яшин летом 1958 года жил на родине, в деревне Блудново близ Никольска. Был одержим идеей создания Вологодской писательской организации, внимательно следил за каждым талантливым писателем-земляком, заметил и Н.В. Угловского. Перечитав еще раз его повесть «У нас на Севере», он в статье «Вологодское пополнение» в «Лите-

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ратурной газете» написал: «Способности автора несомненны». А 6 июля 1960 года дал рекомендацию Николаю Васильевичу для вступления в Союз писателей: «Н. Угловский из Великого Устюга опубликовал уже четыре повести. Не оставляя работы в газете, он продолжает активно и профессионально трудиться над художественной прозой, и с каждым новым произведением дарование писателя заметно развивается и крепнет. Познавательные и художественные достоинства повести «У нас на Севере» значительны. А некоторые недостатки её - неполнота характеристик отдельных персонажей, местами наличие газетных оборотов в языке - говорит о том, что Н. Угловскому необходимо срочно на какое-то время выбраться из В.Устюга и дополнительно поучиться мастерству, скажем, на Высших литературных курсах в Москве. Этого нельзя откладывать. Верю в его способности, творческие успехи». Н.В. Угловского первым из устюжан приняли в члены Союза писателей СССР. В 1961 году мечта о профессиональной учебе осуществилась. Его зачислили слушателем двухгодичных Высших литературных курсов при Союзе писателей СССР. В апреле этого же года писатель подал заявку в издательство на новую повесть под названием «Верочка Аникеева», последние главы которой дописывал в Москве. Редактору писал: «Откровенно говоря, я сейчас понял, что будущая повесть - это моя единственная надежда и опора в жизни». Рукопись обсуждалась. После серьезной доработки определилось и новое название - «Подруги». Это произведение вышло в 1962 году уже тридцатитысячным тиражом. Писателю оно давалось трудно. Хотелось быть на современном уровне, отойти от традиций послевоенной литературы о деревне. Это ему удалось. Книги великоустюгского писателя стали популярны, по ним устраивались читательские конференции и диспуты, особенно среди студентов. В 1963 году Николай Васильевич вернулся на работу в родную редакцию. Сотрудники вспоминают, что он умел напористо трудиться. Номер газеты не мыслился без его материалов. Писал он быстро,

№1/2011

почти без помарок. Его любил и уважал весь коллектив. Человек жизнелюбивый, добрый, находчивый, он умел зарядить весельем других, всегда был душой компании. Являлся страстным болельщиком футбола и хоккея. К Николаю Васильевичу обращалось много коллег за рецензией на произведения, среди них С. Багров, Г. Коробицын, А. Кондратьев, А. Пшеничников, В. Каплин, он делал разбор произведений с глубоким тактом. Весной 1970 года Николай Васильевич перенес тяжелую операцию. Несмотря на состояние здоровья, продолжал работать в редакции, а когда болезнь приковала к постели - писал дома и присылал написанное. Будучи медиком, он знал свой диагноз - рак желудка. Это мы можем понять из последнего неоконченного рассказа, который был опубликован под заголовком «Степан Гаврилович», с комментарием редактора «Советской мысли» и друга Николая Угловского В. Амосова. Потрясает мир и богатство души главного героя, простого крестьянина, который даже перед лицом ощущаемой им неотвратимости смерти не может оставить дело неоконченным. Так психологически тонко мог написать человек, который сам пропустил через сердце и разум случившееся. Умер Николай Васильевич Угловский 28 марта 1971 года. Гражданская панихида и прощание устюжан с писателем проходили в городской библиотеке. Он рано ушел из жизни - в 49 лет, но внес большой вклад в культуру Вологодчины. Остались для людей его книги, журналистские работы, которые содержат страницы истории развития нашего края, говорят о судьбах людей, их благородных поступках.

При подготовке статьи использованы воспоминания двоюродной сестры писателя Павлы Алексеевны Насоновской, материалы МУ «Устюгцентрархив» и музея истории медтехникума, публикации в газетах «Советская мысль» (Великий Устюг), «Красный Север» (Вологда) 159

КНИГА В ЖУРНАЛЕ Владимир КУДРЯВЦЕВ

Иван Полуянов: «Добраться до корней. До сути» ИЗ КНИГИ «СЛОВО О СОВРЕМЕННИКАХ»

1 Каждое утро я беру в руки книгу Ивана Полуянова «Деревенские святцы». С неё начинаю заполнять страничку в своем ежедневнике. Сегодня - 7 июня - помечаю: решил подступиться к статье о творчестве Ивана Дмитриевича, но прежде сделал выписку из его книги. Вот какой след оставил этот день в жизни наших предков: «По православному календарю - Ферапонт, третье обретенье главы Иоанна Предтечи. В устных календарях - медвяные росы. «От Ферапонтовой росы трава ржавеет», вредна она скоту, если дюже студеная. Огородницы у гряд возились: «Дай, Боже, час добрый, чтоб капуста принималась и в головки складывалась». Мужики вострили взгляд на рябину: поздний расцвет - долгая осень; обильный цвет - на налив овса, ко льну долгому; мало цвету - овсы не зададутся, хоть пересевай... До синего василька во ржи - венки девчонкам плести - ждать и ждать. Зато в болотах белокрыльник, вдоль канав незабудки, под тенью лесов ландыши, брызги цветущей земляники на опушках...». И такой сказ в книге - о каждом дне года. Не удивляюсь тому, что книги Ивана Дмитриевича стоят «в одном ряду с произведениями Пришвина, Соколова-Микитова и Бианки», радуюсь этому и горжусь. «Деревенские святцы» - это не просто календарь природы, это, как справедливо отметил критик Вячеслав Харчев в статье «Линия жизни» (журнал «Север», №1, 1983), «нечто гораздо большее и, отважимся ска160

Иван Дмитриевич Полуянов

зать, является своего рода нравственным катехизисом автора». Отношение человека к природе (добавлю - и к человеку) - это для писателя мерило духовной высоты современника. «Природа, она мила и дорога тем, что наши первородные силы там и до сих пор действуют в чистоте, «наружи», близко к нашему пониманию, тогда как в людях

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ это братское родство действия, душевной аналогичности скрыто, завуалировано тысячью условностей. Человечество - без облагороживания его животными и растениями - погибнет, оскудеет, впадет в злобу отчаяния, как одинокий в одиночестве...» (А. Платонов). Иван Дмитриевич, предостерегая нас о грозящей опасности, написал много этюдов и очерков, рассказов и повестей, выпустил четыре десятка книг. Мы его обычно «числим» писателем по «ведомству природы», который пишет для детей и юношества. А ведь «самопознание - это общее свойство человеческого духа», и потому книги Полуянова всегда были и будут интересны любому - «от четвероклассника до старца, человек разбуженной совести тоже его читатель, потому что разбудить совесть, может быть, и есть главная цель его книг» (В. Харчев). Безусловно, Иван Дмитриевич - непревзойденный певец природы и самобытный философ её. Но у него, замечу, и своя философия истории. Она проявляет себя даже в его этюдах: «Земля одна, для всех общий дом. Пора бы нам научиться ладить с соседями. Нас не было, а они были - шмель на розовой кашке, медведь у колодины, серая цапля в мелководном заливе. Они старше нас, земные старожилы, и люди в сравнении с каким-нибудь пауком, что ловит мух паутинкой, просто-напросто новоселы. А старших ведь уважают, а? В тесноте им место уступают и все такое...». Сам он родился в семье крестьянина, которая жила в людной деревне Киселёво, что на Городишне, - это красивый уголок земли вологодской. Людная была деревня, такими же были и соседние села и деревни. Сельчан было так много, что на всех не хватало ни земли пахотной, ни сенокосов. Не одна семья Полуяновых переехала тогда в леса, чтобы вводить «в хозяйственный оборот неудобья таёжной целины». Но судьба распорядилась так, что в девятилетнем возрасте (1935 г.) он оказался в одном из рабочих поселков Архангельска - лесопильной Маймаксе. Война застала его в деревне у бабушки: работал в колхозе, учился в школе, потом был лесорубом.

№1/2011

В автобиографии он написал: «В армию попал, почитай, семнадцати лет - в конце 1943 года. Спустя полгода был уже на фронте. Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, а в Польше и Германии побывал уже после войны - в мае 1945 года...». Эти факты из его биографии очень важны в контексте его главного романа о великой смуте конца XVI - начала ХVII веков. Он не понаслышке знал, что такое война, и волею судьбы побывал в тех землях, откуда приходили на Русь самозванцы. Думается, и весь многолетний творческий путь Ивана Дмитриевича Полуянова был мучительным подступом к этому эпическому повествованию, которое, слава Богу, увидело свет еще при его жизни...

2 Уже в ранних его повестях появляются исторические параллели. Уже в них вспоминает он Малюту Скуратова и ляхов, Минина и Пожарского. Революция 1917 года - тоже российская смута. К такому её толкованию он, конечно, пришел не сразу, но не мог не прийти, выпуская книгу за книгой и погружаясь в глубины российской истории. Напомню, как начинается повесть «Одолень-трава»: «Учитель (Пахолков Викентий Пудиевич - В.К.) стремительно шагнул к доске и, ни слова не говоря, сорвал со стены царские портреты... - Милостив Бог, милостив, - пророкотал отец Павел. Сопел одышливо, подпирал щеку ладонью. - Смутные времена подошли, прости, Господи, наши прегрешения. Ну, поглядим, посмотрим...». Ушло то время, когда русские люди «скорее могли представить себе государя без народа, чем государство без этого государя» (В. Ключевский). Та смута была не против царя, наоборот, она и возникла-то потому, что пресеклась царская династия и государство оказалось ничьим: «Люди растерялись, перестали понимать, что они такое и где находятся, пришли в брожение, в состояние анархии. Они даже как будто почувствовали себя анархистами поневоле, по какой-то обязанности, печальной, но неизбежной: 161

КНИГА В ЖУРНАЛЕ некому стало повиноваться - стало быть, надо бунтовать» (В. Ключевский). У Октябрьской революции 1917 года были уже другие причины («О царе у нас много не печалились: если революция, так не за мухой же гоняться с обухом?..»). И всё же у всех смут (сколько бы столетий их ни разделяло) есть и общие признаки: «Самый резкий признак - это стремление общественных низов прорваться наверх и столкнуть оттуда верховников» (В. Ключевский). Обратите внимание: в повести «Одоленьтрава» рассказ ведется от имени подростка Феди. Такое же имя носит и главный герой романа «Самозванцы», только произносится оно чуть иначе - Федьча. Может, и ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что Ивана Дмитриевича на эпическое полотно о России подвиг простой детский вопрос, который в повести «Одоленьтрава» задает себе Феня (Чернавушка): «Зачем люди живут на свете? За что отец Феди голову сложил? Тихий работящий мужик, опора семьи, за что его убили, когда он врагов нажил, век свой работая в тысячах и тысячах верст от того края, где нашла его пуля?..». Когда народ оказывается на изломе и в лицо ему дышит смертельная бездна, тогда и в нём самом всё обнажается до предела, до сути: с одной стороны, он являет высоту и силу духа, а с другой - его нищету и мерзость. Именно в такие минуты Бог будто бы посылает владыкам и народу, рассыпанному, как веник, растерянному и обессиленному, великие знаменья: «Тишь, бездонная на Москве тишь, оттого кровавая заря сулит беды на беды, душу вынают из тела зловещие знаменья!». «Говорят, той ночью очистилось небо и взошла звезда хвостата и кровава, во знаменье земным владыкам: покайтесь, приспел вам судный час!». После таких знамений трон шатается и пустеет, а народ рано или поздно выдвигает из своих рядов достойных подвига граждан и объединяется вокруг них, чтобы выжить и сохранить веру и обрести царя, вспоминая о своем высшем Божьем предназначении. 162

3 О народе у Ивана Дмитриевича тоже была своя неизбывная и выношенная дума - глубокая и тревожная. Всяким он видел его за свою долгую жизнь - слабым и сильным, трудолюбивым и ленивым, наивным и мудрым. Отчего же на земле места людям не хватает? И «ничего нет свирепей, когда бьются смертным боем свои со своими...». Очень верно говорит в повести «Одоленьтрава» коммунист Телегин: «С ненавистью ломать можно, строить - нельзя. По злобе людей не осчастливишь...». Так отчего же люди «друг другу жить не дают»? Думаю, писатель мог бы вслед за юным героем Федей сказать: «Мне нужно что-то решить. Главное. Самое-самое. Раз и навсегда. Добраться до корней. До сути самой - и решить...». Потому, может, он, написав «повести о тревожной юности», и отважился на романэпопею, чтоб дойти «до самой сути» в своих мучительных думах о России и о народе.

4 Уж, кажется, о великой Смуте в исторической науке написано много. Открывай школьный учебник и читай. Из него и то узнаешь, как всё происходило и почему, кто прав, а кто виноват, кто предатель, а кто герой, где настоящий царь, а где самозванец. А нет, чего-то нам не хватает в обычном, пусть и подробном, историческом повествовании, даже таком легком и изящном, например, как у Николая Карамзина. Что-то ведь и Пушкина в свое время заставило взяться за перо и написать трагедию «Борис Годунов», что-то и Глинку вдохновило на оперу «Иван Сусанин», чтото и в наше время подвигает кинорежиссеров «оживлять» в назидание потомкам далекую от нас эпоху. И, наверно, не только потому, что тогда решалась судьба России, а значит, и судьба каждого из нас, ныне на земле русской живущих... А не хватает в учебниках истории и в хрестоматиях, на мой взгляд, главного - дыхания эпохи, не хватает живых людей, героев того времени, которых можно увидеть, услышать и почувствовать. И не

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ столько царей и вельмож, сколько простых людей, обреченных жить на «острие эпохи». Книга «Самозванцы» написана «по хроникам великой смуты конца XVI - начала ХVII веков». Роберт Балакшин в отзыве на роман отмечает, что в своей работе автор использовал «как многотомные исследования историков Ключевского, Костомарова, Иловайского, монографии Скрынникова, Зимина, Платонова, так и публикации Археографической экспедиции РАН, записки и дневники Юрия и Марины Мнишек, гетмана Жолкевского, капитана Маржерета...». Но книга вряд ли бы добавила что-то новое к тому, что уже известно, если бы в ней мы не услышали голоса разноплеменных народов - от царей и бояр до стрельцов и татей. Роман «Самозванцы» многоплановый, страницы его «заселены плотно». В нём живут и действуют не только реальные исторические личности (Годунов и Шуйский, Сигизмунд III и Юрий Мнишек с дочерью Мариной, князь Пожарский и мещанин Минин, Иван Болотников и Михаил Романов, Иван Сусанин и Ксения Годунова, всех не перечислишь), но и вымышленные герои, органично вписанные в контекст эпохи Смутного времени. В романе писатель ведёт нас от события к событию, а события эти разномасштабны - от светлых до трагических, «от узкосемейных до судьбоносных». Вот мы слышим слово Бориса Годунова о народе: «Люди, люди: попускай им - державе обида, отважься прекословить - со свету сживут». А вот уже звучит веское слово из народа - кузнеца Степана, работного у Федьчи: «Помешалась Москва на запорах и засовах, на решетках к окнам - робь, не ленись, деньги сами плывут...» (будто о решетках нашего времени говорит!). А вот горькие стенанья Ксении Годуновой: «Господи, чего-чего не пережито, что не прошло через сердце за годы последние, равные веку! Венчанье отца на царство, голод на Москве, сватанья женихов, кончина любимой тетки. Что было, что есть, прими благодарно - это судьба, это жизнь. Суд Божий - судьба!»

№1/2011

Ксения в печали, а её златошвеяискусница Дарья Ваганова - на «дорогом увиданьице» (свиданье) со стрельцом Федором Луповым.

5 Федьча Лупов и Глебка Котовиков крестовые братья (они поменялись нательными крестиками). Они и главные герои романа. Родом из Углича. Оба пострадали после гибели царевича Дмитрия, а потом поверяли себя через свое отношение к «Дмитрию-самозванцу». Враги хорошо знали русский характер. Римский папа Павел V не сомневался в том, что «если Дмитрий пребудет тверд, то и все московиты будут приведены к лону святой римской церкви. Этот народ, как мы узнали, бесконечно предан своим государям...» (из письма кардиналу Мациоевскому). А ведь и верно, именно его - Гришку Отрепьева, «царя-самозванца», народ русский встречал в столице, как никого прежде: «Оглушительный гомон толп, бой сотен колоколов: ни Дмитрий Донской, возвратясь с Куликова поля, ни царь Иван после покорения Казани, ни тем более Борис Годунов, соборне избранный на опустевший трон, - никто доселе не удостаивался от Москвы более сердечной встречи, громогласного ликования». «Молодежь, боярчата, отпрыски вельможных родов жили предвкушением коренных перемен. Новые моды в одежде, обуви, новые манеры светского общения... В Кремле танцы, музыка... А завтра в походы, в сражения... Будущее завораживало. - Ровно перед концом света, - вздыхал люд пожилой, степенный». Это всё было при Гришке. Он и сам понимал, какому народу пришел служить, а служивые подтверждали: «- На Руси добра вволю. Река - рыбе тесно, лес - птица и зверь всякий, в бортях мёд. Степь - травы духмяные, коню по холку. Навалом хлебушка земля родит, - жни, суслоны ставь. Доброго царя нам не хватало, доступного милостивца, и его даровала нам Заступница небесная!». А день низложения Годуновых, к при163

КНИГА В ЖУРНАЛЕ меру, Москва отпраздновала «весело, гулливо...». После их низложения по решению боярской Думы «прах Бориса Годунова» вывезли на Сретенку - «сбросили в яму ко гробам самоубийц, Марьи и Федора, вне церковной ограды». Потом точно так же, без жалости и сожаления, отступится народ московский и от «любимого» самозванца: «Днём обезображенный до неузнаваемости, голый труп для обозрения был выставлен на Красной площади... На лицо пресветлейшего натянули дурацкую маску из заготовленных ради придворной потехи, в рот запихали дудку. Кто-то кинул к трупу копейку, словно подачку скомороху». «От греха подале мертвеца кинули за город в яму - псам да зверью на поживу... Шепотки, враки горой громоздились. Очевидцы зрели на теле Дмитрия Ивановича двух голубков...». Это всё наша история. Это всё сюжеты и факты из Смутного времени начала семнадцатого века. Но и мы, перешагнув порог двадцать первого века, тоже на своем веку прочувствовали уже в полной мере, как встречают «царей» и как их провожают. Вот так-то! Или вы не согласны?

6 Когда перезахоранивали прах земского царя Бориса, его жены и сына вне Москвы, в Троице-Сергиевой лавре, инокиня Ольга «причитала, будто бы ровня вопленицеплачее с сельца ли Ферапонтова, с рыбацкой ли слободы на Шексне: Стань, пробудись, мой любимый батюшка, От крепкого сна, от мертвого, Хоть промолви едино слово... Ты скажи ж, родимый батюшка: Ты когда придешь в дороги гости, В кою пору, в кое времечко? Середи ли ты бела дня, В полночь ли, ночку темную?» «Иноземные слагатели хроник, - пишет Иван Полуянов, - сторонние очевидцы события в плаче царевны Ксении по родителям и брату отразили некое её предре164

чение: смерть Лжедмитрия воздастся Руси бедами, горшими, чем при его непутевой жизни. Господь благословил красотой телесной, талантами - и дар ясновидения? Не чересчур ли для одной-то судьбы?» Страшное было время, непостижимое: «До того доведены крещеные, ни во что и ни в кого веры, Божьи образа в тягость, раз зверью приют - избы, людям - леса». А держава «расколота надвое, многим мельче, и дробиться ей и дальше... Гробы, гробы, и за пределами храма - могилы, могилы. Русь... Руины городов, пепелища деревень - о, Русь, вся как погост!» Это было сказано четыреста лет назад. На календаре век двадцать первый, а картина, кажется, на Руси такая же - «кресты и могилы». Тут и о Вологде грех не вспомнить. Она тоже от смуты пострадала: «Ставленник Василия Ивановича, воевода Никита Пушкин, имел наказ - оборонять Вологду во что бы то ни стало - и сдал её без боя под грабежи сброду ляхов и тушинцев». Не первый город и не последний. Все норовили отсидеться и за счет других выжить. Не получалось так вчера, не получится и сегодня. Это уж и к гадалке не ходи. Примеров тому много и в современной истории России. 1612 год. «Вдруг как снег на голову: пала Вологда, явив с наглядностью, сколь слабы тылы освободителей Москвы». Вологду, «застигнутую врасплох, пустили на поток и сожгли. Первый воевода, из князей Одоевских, бежал, второй - князь ДолгорукийРоща - был убит... А всё, господа, делалось хмелем, пропили воеводы город Вологду», - доносил потомкам вологодский архиепископ Сильвестр. Это о Вологде. А вот как обсудили ситуацию вокруг России её спасители Минин и Пожарский: «Ты, Минич, говоришь: «Вера, царь, отечество». А я тебе: «Вера? Распята! Царь? Престол сиротствует! Отечество? По клочкам растаскано!..» - Опустились люди, совесть разбудить - до хрипоты накричишься, из срама вызволить - жилы надорвешь...».

Вологодский ЛАД

ПОЛВЕКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ А вот еще одна современного звучания мысль: «Прозорлив Кузьма: шатость, погоня чиноначальников за сиюминутной выгодой опасней ляхов в Кремле, шведов в Великом Новгороде. Изгнать чужеземцев - половина забот, другая половина - покончить с безгосударственностью, укрепиться в заединщине...». И тут же о нас, русских: «А уж дики мы, самонравны: беда - и все заодно, полегчало - рассыпаемся врозь, точно сноп без перевясла...». Господи, как это всё современно! И остается, как боль, вечный вопрос: «Коли смуте край, то чему сегодня зачин?»

7 В этом царстве и жили Федьча с Глебкой. Судьба развела их по разным враждующим лагерям. Потому их встречи по жизни всегда были драматичны, но не случайны. У Глеба левая рука изувечена, это с того раза, когда у него разорвало пистоль (они с Федьчей сбежали из обоза, который шел под стражей в Сибирь). С ними, Федьчей и Глебкой, и проходим мы по всем кругам «смутного ада», становясь свидетелями страшных картин жизни русского народа на краю бездны. Федьча и Глебка - это и две стороны одного русского характера в самых крайних его проявлениях. Федьча был всегда верен присяге («Дед заповедовал: царю служи, бояр пасись...») и никогда ей не изменял, потому и страдал всегда, и мучился от «законной власти», которой он служил, веря, что и царь на Руси ему дан Богом. Глебка держал нос по ветру, «присягал» тем, кто больше платил и с кем было сытнее и безопаснее. В монастыре у отца Арефы, где они после побега с этапа служили и набирались сил, Глеб прочитал книгу. Слова из неё он запомнил (опять же словно про наше время сказанные): «Вот наступят дни, в которые многие

из живущих на земле, обладающие ведением, будут восхищены, и путь истины сокроется, и вселенная оскудеет верою, и умножится неправда. И будет, что страна, которую ты видишь теперь господствующею, подвергнется опустошению... И сокроется ум, и разум удалится. Одна область будет спрашивать другую, соседнюю: «Не проходила ли по тебе правда?». Глеб это запомнил и всякий раз по жизни убеждался в том, что слова эти пророческие...

8 Кстати, сегодня нам не меньше, чем тогда, в начале семнадцатого века, грозит «колонизация» бескрайних российских земель. И не только, замечу, с дальнего и ближнего Востока. Мы уже в который раз приближаемся к краю бездны, из которой завтра появятся на свет не «ляхи» и не монстры из ордена иезуитов, но не менее жадные до жизненного пространства народы, живущие с нами по соседству. Мучительны и горьки переживания автора «Самозванцев»: «Преданиями, легендами, песнями в память людскую откладывалось время смут. Вожделения о земле, о воле - знай паши, робь, и что посеешь, то и твое, - пряталось в народную толщу. Подспудное, у сердца хранимое, обнаруживало себя схватками с приказчиками, старостами поместников, и снова пряталось, и душно было на Руси, и угарно...». Да и до нас люди жили с ощущением гибели России. Так было во времена всех российских смут. Вот и нам сегодня, в век глобализации, кажется, что именно на нашем веку и должна она рухнуть или раствориться в других народах на радость её врагам и недругам. Но проходили века до нас, а Россия стояла и стоит. Верится, устоит она и завтра, пусть не без издержек, но не пропадет. И уже после нас потомки опять будут жить в предчувствии очередной катастрофы...

Публикуется в сокращении.

№1/2011

165

РОДИНОВЕДЕНИЕ

Вологодские Лермонтовы, и не только...

Александр ГРЯЗЕВ Прозаик и драматург Александр Алексеевич Грязев родился 9 ноября 1937 года в Дальневосточном крае, на станции Лондоко. Детство прошло в селе Железный Борок Буйского района Костромской области. Учился в сельской семилетке и в школе № 2 города Буя. Армейскую службу проходил в 234-м гвардейском Черноморском парашютно-десантном полку в городе Пскове. Работал на Череповецком металлургическом заводе. Окончил Московский историко-архивный институт и Высшие театральные курсы при ГИТИСе. Автор нескольких книг прозы и пьес. Член Союза писателей России. Живет в Вологде. «Вологодский ЛАД» регулярно публикует прозу и публицистику А.А. Грязева. Сегодня знакомим читателя с его краеведческим исследованием.

166

Всё началось много лет назад с читательского письма в отдел культуры областной газеты «Красный Север», которым заведовал тогда писатель Василий Дмитриевич Елесин. Письмо пришло от липецкого краеведа Н.В. Маркова, по рождению вологжанина, который занимался историей Арсеньевых - дворянского рода со стороны матери великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. По его словам, в Кадниковском уезде Вологодской губернии Арсеньевы имели несколько деревень и «двадцать девять душ» крепостных крестьян. В документе же, на который ссылался Н. Марков, не указывались названия деревень, и он просил уточнить их в наших архивах или у вологодских краеведов. Василий Дмитриевич познакомил меня с письмом, и мы решили обратиться к известному костромскому краеведу и знатоку рода Лермонтовых Александру Александровичу Григорову, благо я его немного знал. Ответ из Костромы пришёл быстро. «У меня нет решительно ничего, относящегося до Арсеньевых, - писал А.А. Григоров, - ибо я изучал только родственников М.Ю. Лермонтова по линии отца, а не матери, урождённой Арсеньевой. Но... и у Лермонтовых в Кадниковском уезде было имение. Это имение находилось в Кумзерской волости и состояло из сельца Дуровское, где был дом помещика, и деревень Павшиха, Трущёвская, Лавриха, Кондратиха, Лысковская, пустошей Тарасихи и Спарихи. Всего в имении было 2487 десятин земли, в основном под лесом, и по 9-й ревизии там проживало 115 душ крепостных мужского пола. Это имение было куплено Павлой Матвеевной, урождённой Лермонтовой...

Вологодский ЛАД

Вологодские Лермонтовы, и не только...

М.Ю. Лермонтов

в 1780 году у девицы княжны Екатерины Петровны Козловской». После Павлы Матвеевны, как сообщалось в письме, имением владели её внуки, Пётр и Александр Купреяновы, а потом оно было дано в приданое дочери последнего - Клеопатре Александровне Засецкой. Таким образом, у нас появилось первое документальное свидетельство о пребывании представителей рода Лермонтовых на Вологодчине... Но на этом, к сожалению, тогда наши поиски и закончились. И лишь через несколько лет, прочитав книгу вологодского краеведа Александра Мухина «Трижды рождённое» об истории старинного села Кувшиново под Вологдой, я вновь обратился к этой теме. А всё дело в том, что, изучая архивные документы, А. Мухин обнаружил, что «сельцом» Кувшиновом в 1780-х годах владел Пармен Матвеевич Лермонтов вместе со своим зятем Петром Тимофеевичем Мельгуновым. В одном из архивных дел А. Мухин нашёл ещё, что «родовым имением Лермонтовых было сельцо Дор Высоковской волости, где на средства П.М. Лермонтова была построена Дмитриевская Исаевская церковь».

№1/2011

«Несомненно, - замечает А. Мухин, - что потомками одного рода являются как первый кувшиновский помещик, так и великий русский писатель М.Ю. Лермонтов». Кто же они такие - вологодские Лермонтовы? Чтобы ответить на этот вопрос, пришлось вновь обратиться к архивным и печатным историческим источникам и к изысканиям по истории дворянских родов А.А. Григорова... Но сначала немного о самом костромском краеведе. А.А. Григоров происходил из мелкопоместных дворян. Однако род его был древний, но к началу двадцатого века обедневший, и, по словам самого краеведа, в семье Григоровых «утешали свою гордость родством с русскими царями (через мать Петра Первого)»... А дело в том, что один из предков Александра Александровича, Иван Афанасьевич Соймонов, был женат на Анастасии Кирилловне Нарышкиной, родной сестре царицы Натальи Кирилловны - матери Петра Великого. Так что родившийся от этого брака в 1680 году Фёдор Иванович Соймонов приходился двоюродным братом российскому императору. Некоторые исторические источники называют Фёдора Соймонова любимцем Петра. Недаром царь посылал его учиться морскому делу в Голландию, после чего Фёдор служил на личном корабле императора «Ингерманландия», участвовал с Петром в Персидском походе, командовал Каспийским флотом и дослужился при брате-царе до адмиральского звания. Однако при императрице Анне Иоанновне временщиком Бироном он был арестован за то, что не написал донос на Артемия Воротынского, и сослан за это в далёкий Охотск. Только дочь Петра Первого Елизавета вернула Фёдора Соймонова из ссылки, и он ещё несколько лет служил губернатором Сибири. Внучка адмирала, Анастасия Афанасьевна, вышла замуж за офицера 167

РОДИНОВЕДЕНИЕ Николая Васильевича Григорова, и они стали жить в своём костромском имении. Так что нет ничего удивительного в том, что Александр Александрович стал заниматься историей своего рода и других дворянских фамилий костромской земли, хотя судьба жестоко обошлась с ним: в тридцатые годы прошлого столетия А.А. Григоров был репрессирован и долгое время провёл в тюрьмах, лагерях и ссылках. Вернувшись в пятидесятых годах в Кострому, он занялся своим любимым делом - краеведением, которому отдал всю оставшуюся жизнь, работая в архивах и за рабочим столом, изучая историю дворянских родов. Десятки очерков-исследований вышли из-под его пера и были опубликованы в местной печати. Все они потом составили солидную книгу «История костромского дворянства». Только вот, к сожалению, сам Александр Александрович до своей книги не дожил. В ней собрано более семидесяти историй дворянских фамилий, имеющих отношение к Костромскому краю: Лермонтовы, Пушкины, Невельские, Бартеневы, Купреяновы, Катенины, Свиньины, Бошняки, Рылеевы... Особое место в труде А. Григорова занимает глава «Лермонтовы и Костромской край». Большинство из нас знает о Лермонтовых через судьбу великого русского поэта. Но так уж случилось в его жизни, что ещё в детстве Михаил Лермонтов был отлучён родственниками с материнской стороны от отца и всей его родни. Да к тому же родовым имением Лермонтовых называлось сельцо Кропотово, которое находилось недалеко от имения Арсеньевых Васильевки, где впервые встретились. Юрий Петрович Лермонтов и Мария Михайловна Арсеньева - будущие родители великого поэта. Так появилось в лермонтоведении давнее и стойкое утверждение, что Лермонтовы были тульскими дворянами. На самом же деле всё было далеко не 168

так. И мы начнём с первого из Лермонтовых, появившегося в русских пределах в Смутное для нашего Отечества время начала семнадцатого века. Это был Георг (по-русски Юрко, Юшко) Лермонт, и служил он наёмным солдатом шотландской («шкотской») роты в польском войске. Летом 1613 года рота попала в плен к русским стрельцам и в полном составе перешла на службу в московское войско. «Георг Лермонт, - пишет А. Григоров, - участвовал в продолжавшейся войне с Польшей, сражался под Можайском и под Москвой, отличился в бою у Арбатских ворот. В 1621 году за службу Лермонт был пожалован царём Михаилом Фёдоровичем поместьем Кузнецово, находившемся в Чухломской осаде Галичского уезда Костромского края... Погиб первый русский Лермонт во время второй войны с Польшей в 1634 году под Смоленском». После него род Лермонтовых в Чухломском и Галичском уездах, пограничных, кстати, с Вологодской губернией, разрастался, приобретая новые сёла и деревни. Всего было четыре линии этого рода. Из усадьбы Измайлово Чухломского уезда ведёт своё начало «измайловская» линия Лермонтовых, к которой принадлежал и Михаил Юрьевич. Здесь, в Измайлове, у галичского уездного предводителя дворянства Петра Юрьевича Лермонтова родился отец поэта Юрий Петрович, о чём свидетельствует подлинный документ, обнаруженный А. Григоровым в Центральном военно-историческом архиве: «Мы, ниже подписавшиеся, сим свидетельствуем в том, что артиллерии поручика Петра Юрьева сына Лермонтова сын Юрий точно из дворян, родился 1787 года декабря 26 числа. В веру греческого исповедания крещён Галицкого уезда села Никольского церкви Николая Чудотворца священником Иоанном Алексеевым. Восприемниками были малолетний дворянин Павел Логинов сын Витовтов и майорша Анна Ивановна Лермонтова. Правящий должность губернского

Вологодский ЛАД

Вологодские Лермонтовы, и не только... предводителя Егор Крюков. Тайный советник Александр Иванович Лопухин. Коллежский советник Василий Васильев сын Рыкачёв». В дальнейшем дед поэта Пётр Юрьевич продал своё Измайлово с деревнями и купил в Тульской губернии имение Кропотово, став таким образом тульским дворянином вместе со своим сыном Юрием. Интересная деталь: «...Крестной матерью отца поэта, как видно из документа, была его родная бабушка - Анна Ивановна Лермонтова, мать Петра Юрьевича. Она была внучкой казнённого в 1697 году за участие в заговоре против Петра Первого Цыклера-Соковнина, стольника Фёдора Матвеевича Пушкина, о котором Александр Сергеевич написал в своём стихотворении «Моя родословная»: «Упрямства дух нам всем подгадил, В свою родню неукротим, С Петром мой пращур не поладил, И был за то повешен им». А внучка этого пращура стала родной прабабушкой Михаила Юрьевича Лермонтова. Таким образом, через неё Лермонтовы оказались в родстве с Пушкиными. Надо сказать, что представители многочисленного рода Пушкиных тоже имели свои владения в Чухломском и Галичском уездах Костромской губернии, и жизненные их пути на службе Отечеству наверняка не раз пересекались. Так, один из предков Александра Сергеевича, Семён Михайлович Пушкин, был в конце шестнадцатого века государевым писцом в Вологде, а его внук, Пётр Тимофеевич, в 1615 году почти одновременно с Георгом Лермонтом «за очищение (от поляков и литовцев) и за рану» был пожалован вотчиной в Галичском уезде. Его же сын, Пётр Петрович Пушкин, «участвовал в войне с турками, а в 1681 году с крымцами, за что пожалован вотчиной 196 четвертей» в том же Галичском уезде.

№1/2011

А когда Архангельским губернатором в 1743-1745 годах был Алексей Михайлович Пушкин, то при нём ревизию (перепись населения) проводил ревизор секунд-майор Яков Евтихиевич Лермонтов, младший брат Матвея Евтихиевича - прапрадеда поэта Лермонтова. Ревизорская служба привела Якова Евтихиевича в деревню Мишанинскую под Холмогорами, где он переписывал родственников Михаила Васильевича Ломоносова, бывшего в то время профессором химии Петербургской академии наук. Два великих русских поэта никогда не встречались, а вот брат Александра Сергеевича Пушкина, Лев Сергеевич, был очень дружен с Михаилом Лермонтовым в последний год жизни поэта. Л.С. Пушкин служил на Кавказе в драгунском полку и однажды, будучи в Пятигорске, находился вместе с Лермонтовым в гостях у Верзилиных, где стал свидетелем ссоры поэта с Мартыновым. В день же дуэли, 15 июля 1841 года, он и Лермонтов с общими друзьями обедали в «колонии» Шотландка. Из этой самой Шотландки Михаил Лермонтов, потомок древнего шотландского рода, и поехал на дуэль... А что же вологодские Лермонтовы? В каком же родстве они с поэтом? Пармен Матвеевич, владелец Кувшинова, и его родная сестра Павла Матвеевна - дети Матвея Евтихиевича Лермонтова, который был, как мы уже говорили, прапрадедом великого поэта. Так что родство самое прямое по «измайловской» линии рода Лермонтовых. Живя на Вологодчине, они породнились со многими вологодскими дворянскими фамилиями. О Павле Матвеевне мы уже говорили, а Пармен Матвеевич Лермонтов был женат на Марии Васильевне, урождённой Барш. В то же время она - племянница Алексея Васильевича Олешова, который был женат на младшей сестре великого русского полководца и генералиссимуса Александра Васильевича Суворова - Марии Васильевне. Он, по словам во169

РОДИНОВЕДЕНИЕ логодского краеведа Ф. Фортунатова, приезжал к своей сестре в Вологду с сыном Аркадием. Дочь Пармена Матвеевича Лермонтова Маргарита была женой Петра Тимофеевича Мельгунова - представителя также известной вологодской дворянской фамилии. В «Материалах для оценки земель Вологодской губернии» за 1911 год по Кадниковскому уезду за Лермонтовыми числится деревня Залесная Азлецкого прихода, а деревня Афанасьево Грибцовской волости и сельцо Большой

Двор с деревнями Воксино и Воробьёво Корбангской волости - за СуворовымРымникским Александром Аркадьевичем - внуком полководца. В ближайших к Вологде уездах находились усадьбы Брянчаниновых, Зубовых, Засецких, Межаковых, КвашниныхСамариных, Мерцаловых, Челищевых, Левашовых, Волковых, Грязевых, Бердяевых, Батюшковых и ещё многих других, о которых мы пока очень мало знаем. Как не сказать тут, что история вологодского дворянства ждёт своего исследователя.

ЛИТЕРАТУРА 1. А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. т. 8-й., М., 1981. 2. А.А. Григоров. Из истории костромского дворянства. Кострома, 1993. 3. А.В. Мухин. Трижды рождённое. История села Кувшиново. Вологда, 1991. 4. И.В. Стрижнев. «К студёным северным волнам». А. Пушкин и Беломорский Север. Литературно-краеведческие очерки. Архангельск, 1989 г. 5. Материалы для оценки земель Вологодской губернии, Кадниковский уезд, том 5-й, вып. 1-й. Вологда, 1911 г. 6. Госархив Костромской области, фонд 632, оп.1. 7. Госархив Вологодской области, фонд 32, оп. 1. 8. Памятники Отечества. Альманах, № 2. 1986 г.

Журавли Фото архиепископа МАКСИМИЛИАНА из альбома фоторабот «Сердце Северной Фиваиды» 170

Вологодский ЛАД

ИСКУССТВО

Русский Север в живописи Бориса Студенцова Свой 50-летний юбилей художник Борис Студенцов встретил немалыми творческими достижениями. Жизненный и творческий путь Бориса Анатольевича тесно связан с его родным городом - Великим Устюгом. Здесь он родился в 1960 году, здесь прошли его детские и юношеские годы. «В нашем городе сочетались и сочетаются даже кое-где и теперь черты нового и старого быта. Мы жили в своём доме с огородом, - рассказывает художник. - В детстве я любил забираться на чердак, где хранились оставшиеся от деда интересные вещи: потемневшие иконы, примитивно написанные каким-то безвестным художником картины, патефон, коллекция бабочек». Нравилось Борису бывать на работе у матери в городском архиве, который и сейчас в Сретенско-Преображенской церкви. Он с восхищением рассматривал сохранившийся интерьер: иконы, росписи, высокий резной иконостас. «Очень любил ходить на Сухону, - вспоминает Борис Анатольевич, - она была тогда полноводной. Работала переправа, ходили теплоходы, русло её часто чистили, и на огромных кучах песка играли мы,

дети. Сухона завораживала меня своим простором». Сызмальства Борис любил читать книги, особенно о художниках, и еще рисовать, чаще всего с натуры; это увлечение наряду с хорошими способностями привело Бориса в детскую художественную школу, сыгравшую большую роль в его жизни. Здесь он не только получил первые профессиональные навыки рисунка, но и научился многим важным в жизни вещам, в том числе и осознанию ценности и значимости родного края. «Красоту архитектуры Великого Устюга я открыл для себя ещё в детстве, во многом благодаря замечательным педагогам детской художественной школы: Николаю Ивановичу Облупину, Варваре Александровне Тельтевской, Александру Степановичу Чернову, Иде Михайловне Особливой. В 1960-1970-е годы появились книги об архитектуре Великого Устюга, которые меня увлекли, - говорит художник. - Тог-

Прилуки. Тихая обитель. 2005. Холст, масло

№1/2011

171

ИСКУССТВО да я взглянул по-особому на привычные места. В город часто приезжали художники, и было очень интересно наблюдать, как в их работах преображаются вроде бы знакомые дома, улицы и церкви. В те годы началась реставрация храмов, и за какие-то десять лет город буквально преобразился: восстановленные колокольни, белые стены и золотые купола вернули ему прежнюю красоту. Вообще в стране то время было отмечено тягой к прошлому, к русской старине и архитектуре». В формировании художника значительную роль сыграл Великоустюгский краеведческий музей, ставший в 1988 музеем-заповедником. В его богатых и разнообразных экспозициях будущего живописца, конечно, прежде всего привлекали картины известных мастеров-классиков: И.К. Айвазовского, И.И. Шишкина, В.Д. Поленова и художников-северян ХХ века: А.А. Борисова, Е.П. Шильниковского. «В Вологодской областной картинной галерее в 80-х годах меня тогда привлекла экспозиция современной живописи, которая располагалась в Воскресенском соборе, - рассказывает художник. - Помню, с каким вниманием и восторгом рассматривал (изучал) картины вологодских художников - Корбакова, Тутунджан, Баскакова и очень жалел, что в Вологде нет художественного училища». С благодарностью вспоминает Студенцов Кировское художественное училище, где он учился в 1979-1983 годах, и своего наставника - Александра Ивановича Веприкова, заслуженного художника России. Борис Студенцов считает его великолепным пейзажистом и очень рад, что А.И. Веприкову присвоено звание заслуженного художника России. Проникновенные лирические пейзажи учителя оказали влияние на ученика. Богатая талантами вятская земля вошла в историю отечественного искусства замечательными именами: это И.И. Шишкин, В.М. и А.М. Васнецовы, А.А. Рылов и многие другие, и неотъемлемая часть этой земли - кировские художники ХХ века: живописцы, графики, скульпторы, мастерицы дымковской игрушки. Вспоминая свою жизнь в 172

Кирове, Борис Анатольевич заметил, что знал тогда вятские края лучше, чем свои вологодские. Яркие впечатления получил он и от студенческих поездок во время зимних каникул во Владимир и Суздаль. Вернувшись на родину, Студенцов стал в 1986 году педагогом Великоустюгской детской художественной школы, а в 1989 - её директором. Совершенствуясь в своей профессии, он продолжил образование в 1995-2000 годах в Российском государственном педагогическом университете им. А.И. Герцена в Санкт-Петербурге. Свою работу в школе Борис Анатольевич считает главным делом жизни, с которым связана прежде всего огромная ответственность. Ученики школы много раз радовали его своими победами на различных конкурсах и выставках. Труд Студенцова отмечен почётными грамотами и благодарностями, дипломом Министерства образования Российской Федерации, он лауреат премии федеральной целевой программы «Одарённые дети» (2002). Немало времени у Бориса Анатольевича уходит на заботу о повседневных нуждах школы: хватает всякого рода трудностей, есть и не осуществившаяся пока мечта. «Размещается школа в красивом старинном купеческом особняке ХVIII века, памятнике архитектуры федерального значения - доме Захарова, - говорит он, - зданию уже 250 лет, совершенно необходимо отреставрировать его изнутри, у нас есть утвержденный департаментом культуры Вологодской области проект реставрации. В 2010 году школе исполняется 40 лет». Своим землякам Борис Студенцов известен как энергичный и целеустремлённый человек, наделённый незаурядным и педагогическим, и художественным талантом. Он - активный участник городских выставок и ряда пленэров, член Союза художников России, руководитель объединения великоустюгских художников «Гледен». Его картины хранятся в коллекциях Великоустюгского музеязаповедника, Вологодской областной картинной галереи, в частных собраниях в России и за рубежом. Персональные выставки художника проходили в Великом

Вологодский ЛАД

Русский Север в живописи Бориса Студенцова Устюге в 1999, 2005 и 2010 годах. Работы Студенцова экспонировались на областных, межрегиональных и всероссийских художественных выставках. Значительным событием в творческой жизни Бориса Студенцова, а также и других художников-устюжан стала выставка «Искусство Великого Устюга. ХХ век», проходившая в Музейнотворческом центре «Дом Корбакова» в конце 2006 - начале 2007 года. На этих выставках вологжане, как правило, знакомились с отдельными работами живописца. Наиболее полное, цельное представление о творчестве Студенцова дала его первая персональная выставка в Вологде «Мой город белых колоколен», с успехом проходившая в сентябре-октябре 2010 года в Шаламовском доме областной картинной галереи. В юбилейной экспозиции были представлены его лучшие работы, созданные с 2000 по 2010 год. Выставка свидетельствовала о творческой зрелости художника, его немалом потенциале и зрительских симпатиях к живописцу. Студенцов работает в разных жанрах живописи: пейзаже, натюрморте, архитектурно-видовой тематической картине, портрете. Ведущим жанром его творчества является пейзаж. Мир постоянно меняющейся природы с его поразительным многообразием мотивов, форм, богатством красок является для него неисчерпаемым источником творческого вдохновения. Неудивительно, что большинство картин художника посвящено родному городу и его окрестностям. Великий Устюг издавна называют жемчужиной Русского Севера. Великолепные архитектурные ансамбли города, гармонично вписанные в его природную среду, особенно набережная с величавой рекой и высоким небом - излюбленные мотивы живописи Студенцова. Выразительность его пленэрным лирическим ландшафтам придают энергичная манера письма, умело найденные ракурсные развороты в композиции работ, подчёркивающие пластику архитектурных форм, продуманные эффекты освещения. «Очень люблю солнечный свет, - признаётся

№1/2011

Лиственница. Зарисовка. 1990-е. Бумага, карандаш

живописец, - у меня практически нет «пасмурных» работ и обветшавшей старины, нет разрухи, нет трагедийного начала». Яркий, запоминающийся образ прекрасного старинного русского города создан в его картинах «Над Сухоной» (2001), «Лучи заката» (2007). В наиболее завершённых его работах, таких как «Зима в Великом Устюге» (2000), «Лёд прошёл» (2005), «Август в Туровце» (2008), «Двинские дали. Осень у Бобровниково на Малой Северной Двине» (2008 - 2009) есть стремление к обобщению, панорамность видения. Расширяя рамки пейзажного жанра, стремясь показать современную жизнь устюжан, художник обращается к теме городских праздников. Народные гулянья с их непринуждённым весельем и красочными нарядами толпы, по его словам, всегда привлекали к себе его внимание. В композициях на эту тему «Праздник в Великом Устюге. День памяти Прокопия Праведного» (2000), «Играй, гармонь» (2006 173

ИСКУССТВО - 2008), «Праздник в Великом Устюге. Гулянье» (2008) проявилось свойственное его живописи празднично-декоративное начало. Одно из наиболее значительных произведений в творчестве Студенцова - многофигурная тематическая композиция «Крестный ход» (2005), поводом для создания которой послужил ежегодный крестный ход, традиционно проходящий 10 августа, во имя чудесного явления иконы Богоматери Одигитрии в Туровце, любимом месте паломничества устюжан, а также и вологжан, и архангелогородцев, и православных христиан из других краев России. Создавая эту работу, художник использовал свои впечатления и от великоустюгских городских крестных ходов в день памяти Прокопия Праведного, и этюдные наброски. В этой картине художнику удалось передать спокойствие чуждых суете, сосредоточившихся на молитве верующих людей, их духовное единение. Большую роль в ней играет пейзажный фон с высокими деревьями и фрагментом деревянной часовни, благодаря которому святое место обретает конкретные, узнаваемые черты. Знаменитым православным святыням Русского Севера - Ферапонтову и Спасо-Прилуцкому монастырям - посвящён ряд картин Студенцова, лучшие из которых - «Прилуки. Тихая обитель» (2005) и «Ферапонтово. Память веков» (2006); в них ощутимо особое состояние благодатного покоя, умиротворения и молитвенной тишины. «Люблю старинные города с прекрасной архитектурой», - говорит художник. Многие этюды с натуры написаны им в Петербурге, ряд работ исполнен в Сергиевом Посаде, Ростове Великом. Неповторимую красоту Вологодского края Студенцов открыл для себя во время поездок на пленэры в 1990-1991 годах в Кириллов, Ферапонтово, Тотьму вместе с известными мастерами - Г.В. Калининым, В.И. Сысоевым, В.Н. Латынцевым, ставшими заслуженными художниками Российской Федерации. Особенно запомнился ему пленэр 1990 года: на просмотре работ на его картины обратил внимание 174

В.Н. Корбаков, ныне народный художник России, действительный член Российской Академии художеств. Присущее творчеству Студенцова лирическое начало отличает немногие созданные им портреты. Трогательная серьезность, с которой позирует художнику его маленькая модель, шестилетняя Ольга, едва начинающая осваивать азы музыкальной грамоты, пленяет в картине «Звуки музыки» (2000). Вспоминая свою работу над картиной «Дон Кихот. Портрет профессора С.В. Илларионова» (2005), художник с восхищением отзывался о своей модели - пожилом столичном учёном-физике, влюблённом в Великий Устюг. Этот человек вначале привлёк его внимание своей неординарной внешностью, напоминающей облик знаменитого героя Сервантеса, а затем поразил живым умом, открытостью, душевной щедростью. Рассуждая о характере портретного жанра, художник отмечает: «Портреты меня привлекают не сами по себе, а заключенной в них возможностью раскрыть жанровое начало, меня привлекает не сама портретная работа, а возможность выйти за рамки портрета - в бытовой жанр, историю, фольклор, как, например, это случилось в картине «На пороге дома». Характерные для живописи Студенцова пленэрная свежесть, воздушность, простота мотива отличают его пока немногочисленные натюрморты. Основная их тема - хрупкая, недолговечная красота обычных растений северных широт: васильков, флоксов, сирени, пионов. Изображая их, художник не только решает живописные задачи, но и передаёт своё настроение, например: «Пионы праздничные» (2008), «Пионы торжественные» (2008), «Пионы. Пасмурное утро» (2008). Глубоко патриотичное, искреннее и жизнеутверждающее творчество Бориса Студенцова, стремящегося в живописи передать наиболее значимые явления природы и жизни Русского Севера, находит благодарный отклик в сердцах многих зрителей. Елизавета КОНОВАЛОВА

Вологодский ЛАД

ПРОЩАНИЕ

Наша Джанна Тутунджан 26 февраля вологжане простились с Джанной Таджатовной Тутунджан - народным художником России, членом-корреспондентом Российской Академии художеств. 22 сентября нынешнего года ей исполнилось бы 80.

РЕКА ВРЕМЕНИ И ЗОВ СУДЬБЫ Тяжело это слышать, знать, но не понимать, не принимать ни умом, ни сердцем, что нет больше в Вологде Джанны Таджатовны Тутунджан. Просто горе-горькое и тоска смертная. Даже на открытии ее юбилейной выставки на Поклонной горе в Москве, куда она не смогла приехать, и мы узнали об этом только когда пришли, не верилось, что всё так быстро случится. На вернисаже включили ее видеоприветствие собравшимся. Под конец своих хороших слов она, видимо, устав, стала торопливо прощаться с нами, передавать привет своим однокурсникам по Суриковскому институту, седовласым и седобородым, которые держались в зале отдельной кучкой, своим столичным землякам - и вологодским, и армянским, и вдруг как-то грустно повторила, глядя в камеру: «Вот и всё, всё...». Нет, и тогда не верилось, что, действительно, всё. Где же она, наша Джанна, Жданочка, как ее звали в родной деревне Сергиевской? Мы-то ее видели в последний раз в ноябре прошлого года, на вечере памяти Александра Александровича Романова в областной филармонии. Она легко тогда поднялась на сцену и сердечно рассказала о поэте, с которым дружила, которого

№1/2011

любила как Сашу. Рассказала не шаблонно, не формально, а как умела - умно и душевно. Сердечно говорила, а ее-то сердцу оставалось биться всего несколько месяцев. Никогда не щадила себя, не жалела, не берегла. В таких поступках - вся жизнь Джанны Таджатовны. Нам урок и нам завет. В Вологде ее любили, как удочеренную радость. Москвичка, армянка по отцу, русская по матери, с трудным отчествомфамилией, она не только прижилась в городе, стала своей, но и открыла в искусстве нечто, до чего нам самим еще расти. Она «укротила» в своем творчестве простор и время, две жизненные категории, в которых она жила, творила, без овладения которыми нет настоящего художника. Остальное - манера ли живописного письма, идущая от графичности, народная тематика, излюбленные жанры - всё это следствие осмысления и одушевления этих двух категорий. Свой простор Джанна Таджатовна уплотнила до одной, всем нам известной по ее живописи сухонской деревни и открыла в ней великие дали. Край неба, действительно, для нее оказался за первым углом русской избы. Он, этот угол, это 175

ПРОЩАНИЕ деревенское окно, этот вид на заречную сторону и много чего еще стали и для нас, ее зрителей, откровением, встречей с прекрасным и светлым. Простор картин Джанны Тутунджан одновременно раскрывается через настоящее к вечному. И раскрыть ее художнице помогли люди деревни, крестьяне, колхозники, соседи по ее дому - творческой мастерской на берегу Сухоны, которую она, казалось бы, случайно давным-давно в молодости углядела, залюбовавшись, с плота, на котором плыла, и вместе с мужем, художником Николаем Баскаковым, в ней поселилась. Плыла по реке времени, остановилась по зову судьбы. Случайность и закономерность, сиюминутное и вечное, обыденное и духовное, близкое и далекое... Этот ряд противоположностей, столь характерный и для жизни, и для творчества Джанны Таджатовны, можно сколь угодно долго продолжать. Художница здесь не конфликтовала, не пыталась разорвать эти пожизненные круги, что сегодня характерно для живописи и всего искусства в целом, а сближала, соединяла их еще крепче в нерасторжимое единство. Красками, карандашом, словом своим скрепляла. Чем могла. Не спросишь ее теперь, как и почему... А потому что, и давно об этом знаем, Джанна Таджатовна была по самой своей сути народной художницей, носила по заслугам это почетное звание. Была и осталась не заигрывающей с народом, не отвлеченно любующейся им, не заискивающей, не осуждающей его, не читающей ему, как это принято у интеллигентов, мораль, а глубоко уважающей, сострадающей и понимающей. Она по правде и по чести приватизировала свою деревеньку, но не была в ней ни барынькой, ни председательшей, ни судией никому. Жила там близкой и, что важнее всего, своей. Вот вам и лицо настоящей русской живописи - демократизм, ответственность, поиск правды, трудолюбие, и отсюда - высокие национальные творческие задачи, которые разрешаются художником. Джанны Тутунджан будет очень не 176

Вечный перезвон. 1966. Бумага, тушь

хватать в Вологде. В самой культурной атмосфере, в жизни, в быту. При ней както врать было стыдно, шуметь неудобно, бахвалиться неумно. Совестливая и прямая, она была Александром Яшиным в живописи. Сорок (всего-то!) лет назад я с ней случайно познакомился. Ранней осенью жили в одной сторожке в Харовском доме отдыха, который ныне порушен, как многое в жизни. Я уже тогда гордился, что за стенкой живет сама Джанна Тутунджан. Потом были разные встречи, открытия ее выставок, из них самая запомнившаяся - в московском Новом Манеже ровно десять лет назад, когда она блистала после многих лет в не забывшей ее столице. Приходили бандероли с ее альбомами, шуточные рисунки-открытки на Новый год, письма... Наша родная Джанна Таджатовна... Светлой и долгой достанется ей память людская. Вадим ДЕМЕНТЬЕВ

Вологодский ЛАД

Наша Джанна Тутунджан

ВРЕМЯ КАК ПАМЯТЬ Джанна Таджатовна для меня - Вечный Человек, которого я всю жизнь уважала и любила издали. Её мудрая кисть помогла мне лучше видеть и слышать мир. Многие её полотна стали пророческими обещаниями счастья. Мне всегда хотелось выразить ей своё «Спасибо!» чем-то большим, чем запись в «Книге отзывов». Несколько лет назад осмелилась подарить художнице свои словесные отражения её полотен. Сейчас с глубокой печалью меняю время глаголов с настоящего на прошедшее. Память делает наше прошлое настолько длинным, насколько она глубока в нас. Длительность этого времени, видимо, зависит не только от возраста человека, но и от желания знать и помнить. В своей «Исповеди» блаженный Августин определял время как растяжение души, и это совершенно справедливо в отношении работ Д.Т. Тутунджан. Ведь всё, о чем она писала, проходило через её сердце. Течение времени в творчестве Джанны Таджатовны Тутунджан запечатлено неоднократно. Само слово «время» присутствует в названиях её живописных работ: «Время жить» (1987), «Время тревог» (1989), триптих того же года «Время помнить» («Боль», «Надежда», «Слово»). Самой известной из ранних (1969) картин художницы являются «Незабудки». Это групповой портрет: на фоне бревенчатых стен в углу деревенского дома сидят три босоногие женщины. Движение времени подчеркнуто расположением персонажей слева направо, снизу вверх: пожилая крестьянка, молодая женщина и девочка-подросток. Эти образы ассоциируются с прошлым, настоящим и будущим. Явно не случайна красная юбка на молодой женщине: красный цвет - цвет жизни, а только эта героиня картины может дать миру новую - будущую - жизнь. «Будущий» взгляд и у самой младшей. Морщины на потемневшем от времени лице старухи в сдержанно-нарядном

№1/2011

чёрном платке перекликаются с узором брёвен старых стен. У всех трёх женщин - незабудковые глаза матерей. Более условно - через аллегорические женские фигуры на фоне природы тема времени повторена в графическом триптихе 1972 года: «Утро», «Полдень» и «Вечер». Живописная работа «Эхо» лаконично и выразительно передаёт связь времён. Здесь используется образ Софийского собора - архитектурного символа нашего города - Вологды. Он представлен на работе художницы дважды: частично на заднем плане и повторён на незавершённом гобелене, перед которым стоит молодая ткачиха. София словно перетекает из XVI столетия в современность через её руки, как и через руки художницы. Часто художница говорит о проблемах нашей жизни с помощью метафор и символов. Важность проблем подчеркивается

Сорокоуст. 1988 г. 177

ПРОЩАНИЕ также и большим размером живописных полотен, как, например, «Пожар» и «Вольному - воля». На последней упомянутой картине Россия аллегорически представлена в виде тревожно ржущей лошади, которая лежит со связанными ногами в неспокойном поле. И неспокойно оно от ветра перемен нового времени, которое не всегда помнит уроки прошедшего. Главной носительницей памяти в творчестве Д.Т. Тутунджан является женщина. Такой хранительницей времени можно назвать образ на картине «Сторож музея» (1969 г.). В руках старушки - огромные старинные ключи, словно ключи от далёкого прошлого. Для художницы важно, чтобы ключи нашей памяти не терялись, ведь уважение старины - это путь к сохранению традиций нашего народа. Джанна Таджатовна с особой любовью и уважением пишет тех, у кого есть что передать идущим следом. В диптихе 1996 г. «Яблоко от яблони» она изображает талантливо-мудрую керамистку из Вологды Т.А. Чистякову и её сына Антона за работой. Лицо и руки Татьяны Александровны пронизаны светом, который увидела в мастере художница. Графический лист «Сын сына» показывает радость деревенского старика, который держит перед собой младенца. Приоткрытый рот старика словно озвучивает момент общения с внуком. Так передавалась плавная, окающая вологодская речь, очень выразительная по образному содержанию. Старику из работы «Старый конь» (1968 г., серия «Листы из Кокшарии»), вероятно, уже некому передать свои умения. Он изображён в белой рубахе на фоне почерневшего высокого деревенского дома с коньком на охлупне. Растерянный взгляд запавших глаз, сжатая кисть правой, прижатой к груди руки выдаёт печаль его одиночества. Всего лишь маленькая деталь - верхняя часть столба с проводами - относит запечатлённый образ ко второй половине ХХ века, а не к более старым временам, когда семьи были большими и молодое поколение редко покидало деревню. 178

Из цикла «По правде, по совести». «А раньше народ был верней». 1984 г.

Нежные зелёно-голубые и белые тона работы 1984 г. «Расставание» выражают надежду художницы и её героини - старенькой матери на то, что уходящий с родной земли в город сын не забудет её. За спиной молодого человека на фоне лесов и полей - фигура матери, пронизанная белым светом так, что черты лица размываются. И именно от матери в сторону сына начинается светлая дорога. Тень от фигуры женщины, падающая на эту дорогу, больше похожа на храм. Д.Т. Тутунджан не случайно дала свой комментарий к работе: «...а Земля остаётся и светит как Храм». Красивый, закатный по своему колориту и сути, пейзаж 1996 г. «Здесь была деревня Великое» уже своим названием напоминает о том, что порой бывает поздно что-то передавать будущему поколению. Время как память соотносится в творчестве Д.Т. Тутунджан не только с прошлым, но и с будущим. Вот почему у художницы немало портретов детей,

Вологодский ЛАД

Наша Джанна Тутунджан особенно деревенских: «Девочка в красном углу» (1995), «Журавлёнок» (1996), «Светлая душа» (1998), «Даша» (1999) и др. Художница видела в этих детях с их открытыми, просветлёнными лицами наследников духовных начал, которые наиболее сильны оказались в северной деревенской среде. Например, в «Журавлёнке» Джанна Таджатовна желает духовного и творческого полёта мальчишке, который спокойно и уверенно стоит на своей деревенской земле. Это видно по изображению за его спиной перистых облаков, сгруппированных в виде приподнятых крыльев. Сила мечты художницы ощущается и в обилии оттенков голубого цвета этого портрета. Издавна голубой цвет символизирует мечту, а мечта - это размышления о будущем. Художница возлагает надежду на то, что дети возьмут с собой в будущее память о временах, в которых жили их родители. Порой своей кистью Джанна Таджатовна останавливала время. Она не давала ему унести из памяти образы близких ей

самой и всем вологжанам людей, которых уже нет с нами. Это, например, портрет 1990 г. «Гета» («Памяти художника Г.Н. Бурмагиной»). Поэтому это живописное полотно выполнено в графической манере. С траурным черным цветом соседствует более тёплый коричневый; теплота памяти не подвластна времени. Фоном к фигуре стоящей женщины служат контурные изображения узнаваемых мест нашего города, а также белого журавля в полёте. Образ птицы косвенно служит воспоминанием о нашем земляке Николае Рубцове, книгу стихов которого иллюстрировала Генриетта Николаевна. Работая с весны до осени в вологодской глубинке, художница много судеб перенесла в свои творения. Лаконичные монологи и даже диалоги «звучат» на полях белого листа. Начиная с 1971 года постепенно сложился цикл графических листов-разговоров «По правде, по совести». Так, рядом с образом худенькой маленькой старушки с улыбчивым беззубым ртом такие слова: «В детстве-то я росла худень-

8 марта. 1967 г.

№1/2011

179

ПРОЩАНИЕ ко! Родители думали: какая подмога? Тятя говаривал: «Умирай, Танька, с красным звоном проводим...» А я вот выжила, да всю ужась перенесла, да великие пуды перетаскала. Всех уж своих пережила. Да всё и живу!». Эта работа выполнена ярко-красным фломастером в середине 80-х прошлого века. Память в произведениях Д.Т. Тутунджан символически окрашена в разные цвета. О тяжелых временах репрессий повествуют черный и красный - смерть и жизнь. Таков колорит картины 1990 г. «Черный ворон». Второе её название «Портрет В.В. Невзорова, заключенного без вины на 17 лет». На полотне - образ пожилого мужчины с пышными седыми волосами в торжественно-черном костюме на фоне яркого, но несколько тревожного настенного лоскутного коврика (вся наша жизнь состоит из временных лоскутков). В руках персонажа - гармонь с растянутыми до отказа малиново-розовыми мехами, которые ассоциируются с раскрывшимся в песне сердцем. Судя по названию, старик, отвернув от зрителя опущенную голову, поёт русскую народную песню «Черный ворон». Художница вложила в название своей работы двойное значение. Она воскрешает в памяти и времена, когда автомобиль, зловеще названный народом «черный ворон», увозил из родного дома безвинно арестованных. Одной из самых светлых по цвету работ Д.Т. Тутунджан является «Сорокоуст» (1988) - несмотря на то, что картина посвящена уходу человека из жизни. По жанру это полотно - натюрморт. Белы составляющие его предметы: скатерть, ещё пустые тарелки, зажженная свеча на столе, накрытом на троих, пространство окна - белый свет. В названии отмечено точное время печальных, но светлых воспоминаний: 40 дней, как не стало человека, к которому художница относилась с большой теплотой. Эта теплота чувствуется в цвете каравая, что выписан ближе всего к зрителю. В картине нет людей, но чувствуется их присутствие и их словавздохи: «Светлая память...». Белый цвет обрамляет окно в мир, 180

открывающийся из тарногского деревенского дома художницы. Многих зрителей взволновал цикл живописных работ Д.Т. Тутунджан «Окна»: «Ветер сломал ветку яблони», «Троица», «Мать-мачеха», «Андрюшины фиалки» и др. Сияющая белизна оконного переплёта, подоконника, раздвинутых занавесок не только реалистична, но и символична. Для художницы этот её дом, земля, на которой он стоит, - «свет в окне», как мы порой говорим о чём-то нам дорогом. Самое светлое обрамление пейзажа за окном - в «Троице». Время Троицы угадывается по букету одуванчиков в стеклянной банке на подоконнике. Время переливается в «Окнах» из одного месяца в другой. Художница делает это кистью самого разного настроения, что выражено в дополнительных к белому разных цветовых тонах и характере живописных мазков. Почти в каждом «Окне» виден пейзаж с рекой, и это для памяти важно: время, как и течение реки, нельзя остановить. Голубой цвет светится нежностью в многочисленных натюрмортах с незабудками. Каждый из них наполнен особой сутью, которая подчёркивалась и данным художницей названием: «Родниковы дети» (1997), «Дух предков. Незабудки» (1999), «Голубые родники - золотые ключики» (2001) и др. Незабудка как символ памяти сравнивается с ключом, отпирающим доброе будущее. Джанна Таджатовна считала, что цветы, особенно деревенские, лечат нашу душу. Её незабудки вполне реалистичны. На первый взгляд, «Незабудки и небеса» (1999) - тоже. Здесь огромный плотный букет цветов выписан стоящим на узкой полоске луга на фоне неба, вторящего по цвету незабудкам. Он заполняют всё пространство между небом и землёй. Словно весь мир наполняется памятью о прошлом и просьбой о памяти будущей. Может быть, через образ этих цветов звучала тихая по скромности надежда самой художницы: «Чтобы помнили...». Галина ШЕЛКОВА, преподаватель Вологодского многопрофильного лицея

Вологодский ЛАД

Наша Джанна Тутунджан

А ТЫ УЛЕТАЕШЬ... любви к ней и её творчеству: Джанна - имя совсем «Вы - наша коренная Вологне северное, но вот поди Джаночка!» ж ты - много лет именно Проводить художницу сокартины и графические листы Джанны Тубралось много народа. Кто-то тунджан лучше многих плакал, кто-то растерянно других рассказывали о говорил: «Поверить не могу, Вологодчине, и не тольчто Джанны уже нет. Никак ко заезжим гостям, но и не могу поверить!» нам самим. Хороших хуА она лежала посреди Восдожников очень много, кресенского собора - грустная, но при слове «Вологда» наконец-то успокоившаяся, возникают в памяти что-то уже узнавшая из того, прежде всего работы что нам пока неведомо, - и о себе, и о нас всех, и о России. Джанны. Как никто она умела в простом девиЕсть у Джанны такие строчьем лице увидеть черки: ты и характер целого «И не страшен, поколения, сохраняя Автопортрет (фрагмент). 1973 г. Нисколько не страшен бережно и то, что свойПолёт!» ственно только этой девушке, которую она Джанна всю жизнь провела в полёте, писала... Работы Джанны, как проза Ваон и не закончился, просто перешёл в силия Белова, как стихи Ольги Фокиной, другую фазу. стали символами Вологодчины. О полёте она много писала, и краБыло легче жить, зная, что рядом есть сками, и словом. «А ты улетаешь, а ты улетаешь...» - обращалась она к Гете Джанна - очень искренний, очень горячий человек. И не в том дело, что она всегда Бурмагиной, портрет которой - одна из могла позвонить, забежать на минутку, лучших работ Джанны Таджатовны. И рассказать о каком-то хорошем событии, о продолжала: «Такая судьба только тем ком-то, кто нуждается в поддержке. Какдостаётся, чей труд навсегда на земле то позвонила с просьбой: слышала, что у остаётся...». вас в «Вологодском ЛАДЕ» опубликованы Принято говорить, что художник, ухостихи Николая Зиновьева, так нельзя ли?.. дя, оставляет нам свои работы, живет в них. Это так, но всё-таки, думается, связь Получив журнал, тут же раскрыла, бросиесть и другая. «А может, тебе сверху всё лась читать: «Как хорошо, что Зиновьева видно?» - обращалась Джанна к ушедшей напечатали, это такой поэт...» Как и краснодарскому поэту, Джаниз жизни героине своей знаменитой рабоне было больно видеть, что происходит ты «Про хлеб, про соль». Конечно, видно. И вокруг, как уходит куда-то её любимая тебе, Джанна, тоже видно - теперь. Россия, как меняется её родная ВологодНе оставляй нас! Мы будем тебя помчина... Родная, несмотря на армянские нить, пока живем. То есть и живем-то, корни, на московское детство. пока будем помнить - тебя, твои дивные работы, твою безграничную любовь и заОна немного смущённо писала: «Неловко уху вологжан боту. Джанна Тутуджан давно стала не Созвучье - Джанна Тутунджан». просто частью нашей жизни - она стала Неправда! И уху, и языку вологжан уже частью нашей вологодской души, не зря много лет очень даже ловко произносить же «джан» в переводе с армянского - душа. это созвучье. В книге отзывов одной из А без души жить нельзя. её персональных выставок - признание в Андрей САЛЬНИКОВ

№1/2011

181

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАКОМСТВА

Когда красок художнику мало Большому художнику часто оказывается мало света и цвета, ему хочется высказаться полнее, шире выразить своё отношение к миру, чем это возможно с помощью кистей и красок. И тогда на помощь приходит слово. Это не показатель какой-то художественной несостоятельности - напротив, такое желание может говорить о широте натуры, о глубине размышлений, о желании поведать людям то, что кажется художнику важным для всех. Стихами сопровождали своё творчество многие художники, и вологодские в том числе. Сегодня мы знакомим читателей с поэтическим творчеством двух наших земляков, признанных художников. Николай МИШУСТА

ТИХИЙ СВЕТ ДУШИ Николая Мишусту наши читатели знают как замечательного графика и живописца, заслуженного художника России. О его творчестве «Вологодский ЛАД» рассказывал в третьем номере за 2010 год. Представляем еще одну грань таланта Николая Ивановича. Уже много лет он пишет стихи. Как и его картины, поэтические строчки тонки и трепетны, они говорят о самом прекрасном и важном в мире - о любви, вере, красоте...

*** Музыкой счастья приходит к нам Лето, В сердце врывается музыкой цвета, Музыкой солнца в глаза нам вливается, Шепотом листьев в любви открывается. Робко, таинственно, нежно, застенчиво Мне улыбается мир переменчивый. Пышными гроздьями белой сирени Манят укрыться уютные тени, Взгляд мимолётный засветится кротко, Стан увлечёт лебединой походкой. Сердце пронзая, мелодией неги Вспыхнут любви молодые побеги В страстном желании жить и расти, Вспыхнув на миг, не успев расцвести. 182

Музыка грусти невольно рождается, Лето любви всё равно продолжается.

ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДАМ Штормило озеро, ломились За борт стихии валуны. Все о спасении молились, Своей не чувствуя вины. Обидно умирать так рано, Но как помочь в такой беде? Вдруг видит Петр во мгле тумана Христос ступает по воде. Взмолились все тогда гурьбою, И буря начала стихать, И Петр сказал: - И я с тобою Хочу по озеру шагать. - Иди! - Христос ему ответил. И он, как посуху, ступал,

Вологодский ЛАД

Когда красок художнику мало Но вдруг подул стихии ветер, И боязливый Петр упал, И стал тонуть в пучине скверной, И погружаться стал во тьму. - Что ж усомнился, маловерный! Сказал Христос, идя к нему. И в лодку вместе возвратились, И Петр прощения просил, И звезды в небе засветились, Даря огонь небесных сил, И бури не бывало словно, Покой и штиль на всем пути, И Петр дышал легко и ровно, Готовый за Христом идти.

***

*** Весна, но утренняя мгла Своим дыханьем остудила Зари полоску, что легла В тот миг, когда ты уходила. Стук каблучков - и тишина, Лишь поезд отозвался эхом. А жизнь была ещё полна Твоим дыханием и смехом. В немую пустоту смотрю И след ищу, не видно следа, А день, с весной смешав зарю, Торжествовал в потоках света.

***

Лилово-сизый дым апреля Уж обволакивает всех. И я глазам своим не верю, Как исчезают лёд и снег. Не пропадают в сон глубокий, А превращаются они В траву, в берёзовые соки И одуванчиков огни. И в перламутровую свежесть Плывущих клином облаков, И я счастливым сердцем нежусь В туманах тающих слогов.

Ноябрьский день мгновенно таял, Шёл тусклый свет от фонарей, Ворон встревоженная стая Приют искала средь ветвей, Потом опять во мгле кружила, И в небе делалось темно, И люди шли, домой спешили, А может, в гости - пить вино. А кто-то просто шёл без дела. Куда? Зачем? Ему видней. И грусть снежинками летела На тихий свет души моей.

Николай ВИКУЛОВ

ДОРОГИЕ МНЕ ЛИЦА... Николай Викулов - тоже один из авторов нашего журнала, с его творчеством «Вологодский ЛАД» знакомил читателей в первом номере за 2009 год. В нынешнем году череповецкий художник отметил своё 75-летие. В честь знаменательной даты публикуем небольшую стихотворную подборку Николая Петровича Викулова.

***

Я всё чаще беру наш семейный альбом, Не спеша открываю страницы. На одной - покосившийся старенький дом, На другой - дорогие мне лица. Дед Герасим на белом коне, Дед Василий со строгим лицом.

№1/2011

Юный дядя смеётся в окне, Тётя Женя стоит под венцом. Вот и мама по пояс в цветах Золотится на солнце коса. Баба Дуня с платочком в руках. И плывут облака в небесах. 183

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАКОМСТВА Я смотрю им в глаза и касаюсь рукой, Вспоминая былую обитель. Скоро я соберусь и поеду домой. Я - последний альбома хранитель...

*** Под дождем скрипел причал, Я прощался с домом. До утра фонарь бренчал Над речным паромом. В час разлуки я мечтал Всё начать сначала, И спокойно отплывал Дальше от причала. Где заветная страна? Путь казался скорым. Только встречная волна Била в грудь с напором! В том краю тонул не раз, И взлетал, и падал. Слышу голос в поздний час: «Сядь, сыночек, рядом...» В темноте ищу свечу. Лишь теперь, не прежде, Обрести причал хочу, С огоньком к надежде. Я уверен, что вернусь. Снова буду дома. До сих пор на сердце грусть Без того парома.

*** Лежит солдат, как будто спит. Листва бросает тень. Лежит солдат, он был убит В прошедший день. Еще вчера, взяв автомат, Ходил он в бой. Лежит солдат, он без наград. По званью - рядовой. Лежит солдат, простой обряд: Пилотка и шинель.

184

Последний воинский парад, Оркестр - пичужек трель. Лежит солдат, последний сон Он видит среди нас. Сейчас уйдет навеки он, Не размыкая глаз.

*** Злится вьюга за темным окном, Ветер в щели упрямо ползет. Свет коптилки в углу над столом В темноту, изгибаясь, плывёт. На стене чуть колышется тень Это мама, прикрывшись рукой, Неподвижно сидит целый день С опустившейся вниз головой. В зыбком свете бумажный листок, В нем слова больно бьют, словно град. И от слез набухает платок... «Смертью храбрых... Январь... Сталинград...» Воет вьюга в проулке ночном, Бьется в стену, как раненый зверь. Ходит холод в избе ходуном: Почтальон не закрыл утром дверь...

***

Там, где синь озёр, Где леса густы, В луговой простор Не приходишь ты.

Лег туман ковром, Тихо спит земля. Погляжу кругом Не видать тебя. Высоко проплыл Журавлиный клин. Уж закат остыл, А я всё один. Серебром звеня, Месяц входит в дом. Только грусть да я Поселились в нем...

Вологодский ЛАД

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Авенир БОРИСОВ Авенир Петрович Борисов родился в 1912году, умер в 1998-м. Друг Александра Яшина по Никольскому педтехникуму. Учитель истории Вохомской средней школы (Вохомский район до 1939 года территориально относился к Вологодской области). В 1937 году арестован за публично процитированные слова Ленина из письма к Двенадцатому съезду ВКП(б), так называемое «Завещание Ленина». Отбывал срок в Печорлаге на строительстве железной дороги Воркута - Котлас. До выхода на пенсию работал в Вохомской школе-интернате.

№1/2011

...Мое возвращение из Печорлага в сентябре 1946 года было для меня таким же неожиданным, как и арест органами НКВД в июне 1937 года. 9 сентября 1946 года я, как обычно, вышел на работу в отделение Кочмес, где я работал нормировщиком. Разложил свои бумаги и приступил к расчетам норм на различные плотничные работы при строительстве депо узловой станции Кочмес железной дороги Воркута - Котлас. Дорога уже действовала, по ней шли составы с углем в Череповец, проходили и пассажирские составы. Около одиннадцати часов дня в контору вошел нарядчик лагпункта, на котором я жил. - Борисов, на освобождение! Все сидящие в конторе переглянулись, а начальник контроля по плановой части отделения Иван Иванович Соколов вынул изо рта свою трубку, которую он непрерывно сосал. - Погоди, - сказал я нарядчику, - дай убрать бумаги. - Без тебя соберут! - резко оборвал нарядчик. - Иди, сдавай вещи в каптерку и марш за зону. Я покинул контору, быстро собрал лагерные вещи: матрац, одеяло, подушку. И это, кажется, всё. Получил в продстоле аттестат на хлеб, расписался в какой-то ведомости, что мне из лагеря выданы бушлат, фуфайка, верхнее и нижнее белье. От бушлата я отказался, так как на дворе стоял сентябрь, и вышел из зоны в фуфайке. На голове была немудрёная кепка. Осталось получить справку об освобождении. Ее выдавала вторая часть, которая ведала всеми формулярами на заключенных. Начальником второй части отделения была женщина лет тридцати пяти. Я назвал свою фамилию и сказал, что пришел за 185

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ справкой об освобождении. Начальница строго взглянула на меня, стала перебирать какие-то бумаги и, наконец, нашла мою справку. - Вы будете отправлены с этапом до станции Печора. - Почему с этапом? Ведь я освобожден за недоказанностью состава преступления. Отсидел ни за понюшку табака девять лет, три месяца и пять дней - и должен идти с этапом? Я до сих пор помню фамилию этой женщины: Зеленеева. Память мне не изменяет. Я запомнил ее худую фигуру, тонкие губы и злые глаза. Я повернулся и вышел из второй части. Пришел к начальнику отделения Медведеву и сказал, что Зеленеева отказывается выдать мне справку на руки и пообещала отправить меня этапом. Медведев знал меня как работника отделения, набрал по телефону номер Зеленеевой и приказал немедленно выдать справку на руки. Начальник в отделении - царь и Бог, ему беспрекословно должны подчиняться все. - Идите во вторую часть, - сказал он мне. Я вышел из кабинета и снова направился к Зеленеевой за справкой. - Начальник приказал вам выдать мне справку на руки, - заявил я. - Мало ли что он приказал! - закричала Зеленеева. - Пойдёте с этапом. Еврей еврея защищает! Я снова вернулся к Медведеву. - Выдала она вам справку? - Нет. Она сказала, что отправит меня этапом, что вы еврей и защищаете меня, как еврея, а я русский из деревни в Костромской области. Медведев схватил трубку, вызвал Зеленееву и сказал, что на первом же заседании бюро парторганизации он поставит вопрос об исключении её из партии, а перед управлением строительства - о переводе на работу в другое место. Он не говорил по телефону, а кричал. Лицо его было красным от гнева. Я вышел из кабинета и снова пошел во вторую часть. Зеленеева передала мою справку через истопника и крикнула: «Передай ему! Все равно ведь скоро будет 186

здесь опять!» Я взял справку, прочел ее внимательно, пожал истопнику руку и навсегда покинул комнату второй части, злую Зеленееву и зону лагерного пункта на станции Кочмес. Справка была набрана типографским шрифтом. На месте, где обычно в справках стоит штамп учреждения, было напечатано: «Главное управление исправительно-трудовых лагерей СССР. (ГУЛАГ)». Ниже - Печорский исправительно - трудовой лагерь. Еще ниже поселок Абезь, Коми АССР. Посередине: «Справка». Что было написано в ней, я запомнил почти полностью, так как прочел ее десятки раз. А написано было следующее: «Гражданин Борисов Авенир Петрович осужден спецколлегией Вологодского облсуда от 26 января 1938 года на десять лет лишения свободы, с поражением в избирательных правах на пять лет. Отбывал наказание в Печорлаге с 4 июня 1938 года по 5 сентября 1946 года и освобожден Верховным судом СССР за недоказанностью обвинения, а посему надлежит немедленному освобождению из лагеря со времени получения решения Верховного суда СССР». Печать лагеря и две подписи. На обороте справки было написано, что мне выдан железнодорожный билет до указанной мною станции, аттестат на получение хлебной карточки и деньги, которые я заработал за восемь лет пребывания в Печорлаге. Пункт освобождения находился на станции Печора, куда я должен был приехать и сдать справку. Но главное - я был свободен! Справка об освобождении была при мне, я съездил в Сивую Маску и получил 6500 рублей с моего лицевого счета, да управление дало мне 700 рублей, и я стал богат как Крез. Оставалось проститься с друзьями. Я ездил с одного лагпункта на другой, прощаясь с дорогими мне людьми. Но наступило время ехать на пункт освобождения в город Печору. Сел в пассажирский поезд и приехал по назначению. В Печоре у меня были знакомые, которые уже отбыли свои сроки и остались работать в лагере по вольному найму. Уговаривали остаться и меня.

Вологодский ЛАД

Авенир БОРИСОВ В управлении строительства, в отделе кадров, мне дали анкету и попросили ее заполнить. Анкета была типовой. Ее заглавие меня ошарашило. В нем значилось: «Анкета сотрудника НКВД Печорского ИТЛ». Далее шли сведения о себе, сведения о родителях, сведения о братьях и сестрах, сведения о родственниках и, наконец, «Подписка о неразглашении». Печатная анкета занимала шесть страниц текста. Я внимательно прочел все вопросы и сунул анкету обратно в окошечко отдела кадров. - Что, не надумали оставаться здесь у нас на работе? - Нет, - ответил я. - Поеду домой. Я больше девяти лет не видел своей матери. - Ну, как знаете. Ваше дело. А зря! Здесь бы вы подзаработали достаточно денег и вернулись бы в отпуск домой через одиннадцать месяцев как кум королю и сват министру. Я попрощался с работником отдела кадров и навсегда покинул управление Печорлага, с которым был связан восемь лет. В Печоре оформление документов отняло у меня два дня. Вечером второго дня я получил железнодорожный билет от станции Печора до станции Шабалино Северной железной дороги. Получил справку, которую выдали еще в Кочмесе, и мог свободно ехать к себе домой, в Вохму. Жил я эти дни у одного бухгалтера, который отбыл свои шесть лет и остался работать здесь в лагере. Встретил он меня как родного, побежал за водкой, достал американскую тушёнку, сварганил яичницу, тоже из американского яичного порошка, и мы по-королевски отпраздновали мое освобождение. Было это 19 сентября 1946 года, а назавтра я сел в поезд, идущий с Воркуты на Москву. Девять лет я не ездил в настоящих вагонах! Пассажиры в основном были из вольнонаемных. Они с пренебрежением смотрели на меня, одетого в фуфайку, кирзовые сапоги и поношенные брюки. Я прошёл вагон от начала до конца и в одном купе обнаружил двух парней, одетых так же, как и я.

№1/2011

- Ребята, можно к вам? - спросил я. - Пожалуйста, пожалуйста, будем рады попутчику. Мы разговорились, и оказалось, что оба они едут в лагерь около Кирова, что отпустили их без конвоя, так как осталось им до окончания срока всего по три месяца, что оба они шоферы и отсидели по шесть лет за транспортное происшествие. Не то задавили людей, не то нанесли тяжкие телесные повреждения. В лагере они в основном тоже работали на машинах: американских студебеккерах. - Вот машины! Не чета нашим! Один из парней оказался москвичом, звали его Олегом, по фамилии Васильков, а вот имя и фамилию второго шофера я забыл. В свою очередь, они спросили и про меня. Я сказал, что я учитель из Костромской области, что отсидел на строительстве дороги Воркута - Котлас девять лет и три месяца, включая следствие, суд, этапы, что освобожден со снятием судимости и сейчас еду домой. - До Кирова поедем вместе, - сказал я. - Вы ведь едете на одной пайке? Денег у вас, разумеется, нет, а я человек свободный, получил за восемь лет шесть с половиной тысяч рублей, и мы можем выходить на каждой станции и покупать у бабок съестное. Но для этого давайте выберем завхоза. Выбор пал на Олега, и он великолепно справлялся со своими обязанностями. На нашем столе лежала вареная картошка, соленые огурцы, ягоды и прочая снедь, вплоть до домашних пирогов. Так и ехали мы до Кирова. Я не думаю, что мы проели много денег, но, главное, мы были сыты, веселы и парни дали мне слово, что пока они не посадят меня в Кирове на поезд, идущий на Шабалино, никуда не уедут. Срок ведь всё равно идет. От Печоры до Котласа мы ехали сутки, да от Котласа до Кирова не менее двенадцати часов. За это время успели узнать все друг о друге. Так, например, Олег Васильков рассказал, что он живет с мамой и домоработницей, что его мама - профессор политэкономии и преподает в одном из столичных вузов, что их 187

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ квартира находится в Столешниковом переулке. Я слушал его и думал, что он заправляет мне обычную лагерную туфту. - Ты что, Борисов, не веришь? - Нет, - ответил я. - Ну, тогда я сейчас напишу письмо маме, а если ты поедешь в Москву, то передашь ей его. И ты увидишь, как тебя там встретят. Он достал бумагу, карандаш и начал писать письмо. Сложил его солдатским треугольником, написал адрес и передал мне. В Кирове мы просидели несколько часов. Поезда приходили и уходили. Касса даже не открывалась, так как все поезда шли переполненными. Что же делать? Как добраться до Шабалино? Во второй половине дня, около шестнадцати часов, по перрону вокзала разнеслась весть, что вот-вот должен прибыть «пятьсот весёлый». Это был поезд, составленный из товарных вагонов, с крышами и без них, с нарами и с простым полом. На этот поезд билеты не продавались, но на него мог сесть любой человек и ехать, сколько ему будет угодно. «Пятьсот весёлый» шел до Москвы. Я сел в первый подвернувшийся мне вагон, нашел место на полу, где лежала охапка соломы, и думал, что через пять-шесть часов буду в Шабалино. Состав стоял на каждом полустанке. В Шабалино я добрался в первом часу ночи. Было темно и немного прохладно. Я прыгнул из вагона и быстро пошел в здание вокзала. В зале ожидания сидело несколько женщин с громадными узлами. Тусклая лампочка еле-еле освещала помещение зала. Женщины дремали, положив головы на узлы и обхватив их руками. Я ходил взад-вперед, чтобы согреться, и терпеливо ждал рассвета. Так прошло шесть часов. Стало светать, я вышел из вокзала и стал искать машину на Вохму. Но все шоферы ещё спали. Наступило утро. Я нашел нужную мне грузовую машину. - Довезешь до Вохмы? - спросил я шофера. - Почему не довезти. Довезу. Давай сорок рублей и полезай в кузов. 188

- Знаешь что, я дам тебе сорок пять или даже пятьдесят рублей, но только посади меня в кабину. - Ладно, забирайся. В тесноте, да не в обиде. - А не знаешь, где здесь можно позавтракать? Я всю ночь проторчал на вокзале и страшно проголодался. - Пойдем в столовку, - сказал шофер, она сейчас как раз открывается. И мы вместе с ним направились в станционную столовую. Я заказал себе два первых, два вторых и чай. - А чачи не хочешь выпить? - предложил он. - А что такое чача? - спросил я. Изумлению шофера не было предела. - Да это же бочковое вино. Сейчас я принесу две банки. Чачу наливали в пол-литровые банки. Я выпил чачу, съел весь обед, и меня стало клонить ко сну. Когда я сел в кабину, то через несколько минут уже спал непробудным сном. Я не слышал, как шофер заводил машину, как мы отъехали из Шабалино, и проснулся только через сорок пять километров, в селе Чахловка. - Ну и устал ты, видно. Я уж не стал тебя тревожить и ехал осторожно. Спал я, наверно, два с половиной часа и проснулся совсем бодрым. Мы еще раз перекусили в столовой у Черновского и опять выпили бочковой чачи. Всю оставшуюся дорогу я уже не спал, смотрел в окно на деревенские дома и в одной из деревень был немало удивлен, когда увидел корову, запряженную в телегу. К вечеру мы приехали в Вохму.

*** Моя сестра Анна Петровна жила на старой квартире, по улице Советской, в доме 45, из которого 4 июня 1937 года меня увели в НКВД. Я открыл знакомую дверь. Сестра была дома. Взглянула на меня, узнала, и начала ахать и охать. Я спросил, все ли живы-здоровы. Тут она заплакала. Тятя умер еще в 1940 году, до войны, от крупозного воспаления легких, Гришу (её мужа) убили в сорок

Вологодский ЛАД

Авенир БОРИСОВ втором году под Ленинградом, погиб и наш брат Прокопий на Курской дуге, а все остальные живы. - Ну и слава Богу! Бывает и хуже. Анна Петровна начала хлопотать у плиты, но я сказал, что недавно обедал в Забегаеве и ничего не хочу есть. Дал ей денег и попросил на вечер купить две бутылки водки, чтобы отметить мое возвращение. Я спросил место, где бы можно прилечь. Сестра указала на кровать, которая принадлежала её квартирантке. Проснулся я, когда уже на дворе стояли сумерки. Мои племянницы Нина и Римма были дома. Нина училась в восьмом классе, а Римма - в третьем. В 1937 году Нине шел пятый год, а Римма только родилась. Обе они меня не помнили и смотрели на своего дядю с удивлением и любопытством. В лагере я получал наивные письма от Риммы, а Нина и Анна Петровна не написали мне ни одного письма. Римма просила нарисовать ей оленя, что мне и сделал также отбывавший срок ивановский художник Нефедов. Я послал этот рисунок в письме, где описывал ей тундру, Северный Урал, страшные бураны и пурги, морозы, когда птицы замерзают на лету, белых куропаток, карликовые березы и многое другое. Римма давала читать мои письма одной эвакуированной женщине из Ленинграда, та читала мои письма и плакала. Вечером мы отпраздновали мое возвращение. Была приглашена одна учительница, которая в 1937 году первая предупредила меня и сказала, чтобы я немедленно уезжал из Вохмы. Мы выпили, закусили жареной картошкой с огурцами, я проводил учительницу до дома, вернулся к сестре и лег спать. По лагерной привычке я проснулся в пять часов утра. Светало. Я не видел Вохму девять лет, не видел девять лет ее тополей. Они показались мне великанами по сравнению с чахлой комяцкой растительностью. Я курил, когда во двор вышла женщина с топором и стала раскалывать чураки на поленья. Дело у неё не ладилось. Я подошёл к ней и попросил

№1/2011

топор. Топор был плохо насажен, хлябал, но я быстро наколол ей дров. Когда я внимательно посмотрел на женщину, то узнал в ней мою ученицу, которая в 1937 году училась в седьмом классе. Было ей тогда четырнадцать лет, а сейчас передо мной стояла замужняя дама, довольно полная, но с прежними чертами лица. - Вы Нина Рычихина? - спросил я. - Да, Авенир Петрович, я ведь у вас училась. - Вы замужем? - Да. Мой муж - Виталий Николаевич Афанасов, он тоже учился у вас в пятом классе. - А где он работает? - Сейчас он первый секретарь райкома комсомола. Живем мы в этом же доме на втором этаже. Заходите в гости, будем рады вас встретить. Первое утро в Вохме - и первая встреча со своими бывшими учениками. После завтрака я направился в сельпо сдать аттестат и получить хлебную карточку. Председателем сельпо был Вагин. Я вручил свой аттестат, выданный мне на станции Кочмес, в котором значилось, что я снабжаюсь хлебом по норме семьсот пятьдесят граммов в день. - У нас таких норм вообще нет. Самая большая - пятьсот граммов на человека, - заявил Вагин. Мне выдали хлебную карточку, по которой не был получен хлеб за несколько дней. Я выкупил весь хлеб и принес сестре пять булок. Это было богатство. Днем я пошел в паспортный стол Вохомского отделения МВД. Милиция находилась в том же здании, что и в 1937 году. Справки на получение паспортов принимала молодая девушка. Она была отгорожена от посетителей барьером. Подошла моя очередь, я подал справку и ждал, что она скажет. - Здравствуйте, Авенир Петрович, сказала она. - Пришли за паспортом? Я внимательно посмотрел на паспортистку и признал в ней мою ученицу Валю Попову, которая училась у меня с пятого по седьмой класс. - Вы Попова Валентина? - спросил я. 189

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ - Угадали. Я у вас училась, - она внимательно прочитала справку из лагеря, увидела, что я освобожден за недоказанностью обвинения и с участием промолвила: - Долго же они с вами разбирались. Паспорт будет выписан вам через два дня. Сейчас начальника нет, приходите в это время, - и она указала день, число и час. Все дела в Вохме были сделаны. Оставался районный отдел народного образования (роно). Как-то они меня примут через девять лет? Дадут ли мне где-нибудь работу? Районо находилось там же, где и было до моего ареста. Я вошел в знакомую комнату, где всегда сидели инструкторы, а в другой, соседней комнате, был кабинет заведующего Районо. За одним из столов сидел человек в солдатской шинели и о чем-то болтал с инструкторшей. Я поздоровался. Инструкторша, назвав меня по имени-отчеству, предложила присесть. Это была Елена Александровна Перетягина, еще одна моя бывшая ученица, а мужчина в шинели был инспектором облоно из Костромы. Из своего кабинета вышла заведующая роно Попова Вера Васильевна. Она прекрасно знала меня до ареста, но, взглянув в мою сторону, она, не поздоровавшись, прошла мимо, вышла из кабинета и захлопнула за собой дверь. Я спросил Лену Перетягину насчет работы. Ответ был отрицательным. Учебный год начался, и все школы были укомплектованы. Тогда я попросил найти мое личное дело. - Хорошо, я постараюсь. Приходите завтра, Авенир Петрович. Я покинул районо с тяжелым чувством, но свобода окрыляла. «Работу найду», - думал я. На следующий день мне выдали мое «Личное дело учителя Вохомской средней школы». В нем были все приказы и моя трудовая книжка за первые шесть лет работы. Я испытывал счастье, перебирая эти документы. Больше в роно я не заходил. Вечером того же дня на квартиру к сестре пришел инспектор облоно. Он представился: Карницкий Павел Нико190

лаевич (забегая вперед, отмечу, с Павлом Николаевичем потом нас связывала многолетняя дружба), и сказал, что в роно обо мне он слышал только хорошие отзывы, и сразу же предложил мне работу директора Пыщугского детского дома. - Сейчас там нет директора. - А что с ним? - спросил я. - Его на днях убили. - Так вы хотите, чтобы и меня убили? - Вас не убьют, - улыбнулся Павел Николаевич. - Как говорят на Руси, вы уже прошли огонь, воду и медные трубы. Поневоле закалили характер, так что не бойтесь, вас не убьют. От Пыщуга я отказался. Сказал, что поеду искать работу в Москву, в министерство просвещения. Я ночевал еще ночь в Вохме, выкупил хлеб и пошел пешком в родную деревню, к своей матери. Стояла золотая осень. Впереди было восемнадцать километров знакомой мне с детства дороги, не той, по которой сейчас ездят, поднимая пыль, машины, а малыми дорогами, через деревни: Жаровская, Медведково, Поспехово, Копотево, Ожиганово, Рай, Ерусалим, Громово и, наконец, Паговец. Еще в лагере кто-то сказал мне: «Вернешься на родину, испей воды из трех речек. После этого все беды тебя минуют». Так я и сделал. Первой была речка за деревней Медведково, вторая - у деревни Копотево, а третья - у Ерусалима. Вот и родной дом. Из него меня увезли в июне 1937 года, а возвращаюсь я в сентябре 1946. Открыл дверь избы и увидел маму. Слезы, объятия, опять слезы, но мама быстро успокоилась и стала собирать на стол, чтобы накормить меня с дороги.

*** Я не был в своей деревне и в своем доме более девяти лет. Деревня в ту пору хоть и умирала, но еще не была разрушена. Стояли дома, и в них поддерживалась жизнь. Раньше в деревне было пятнадцать домов, девяносто пять жителей, около двадцати лошадей, более пятидесяти коров, а овец, наверно,

Вологодский ЛАД

Авенир БОРИСОВ за сотню. Деревня жила полнокровной жизнью, все постройки были всегда отремонтированы, улица деревни была чистой и подметалась каждую субботу, дома утопали в зелени деревьев. Что же я застал в сентябре 1946 года? Погибли на войне мои сверстники - девять человек, один погиб в лагере, более десятка человек разъехались по всей стране. Многие уехали работать на Горьковский автозавод, часть уехала в город Ухту, Коми АССР, некоторые устроились в Ленинграде, а иные - в Архангельске. В деревне оставались старики, часть женщин-солдаток, и из прежних девяноста пяти человек едва набиралось человек двадцать. Окрестная природа также приобрела другой вид. То, что я любил с детства - луга, пруд, мельницу, хороший лес рядом с деревней - всё это изменилось до неузнаваемости. Раньше луга тянулись вдоль речки на десятки километров. Начинались они невдалеке от деревни, хорошо орошались двумя речками, при слиянии которых стояла водяная мельница. Мельница обслуживала несколько деревень, работала ежедневно, и я помню, как помольцы с лошадьми ждали своей очереди. Мельник Ворсонофий жил при мельнице в довольно просторной избе, половину которой он занимал сам с женой, а вторая половина принадлежала помольцам. К 1946 году мельница была разрушена, пруд спущен, и глубокая когда-то река превратилась в небольшой ручей. Луга перестали орошаться, немедленно изменился травостой, и место пырея и метелки занял белоус - малосъедобная трава. Раньше на лугах после сенокоса стояла масса стогов и зародов, которые были отгорожены от скота. Когда подрастала отава, скот выгоняли в луга. Хорошо было смотреть с угора на стога и зароды в вечернее время. Такой покой, такое умиление перед природой, что глядел бы и глядел. Ближний лес, в котором я знал каждую тропинку, где у меня были свои любимые деревья, тоже страшно изменился. В нем сделали гравийный

№1/2011

карьер, и грузовые машины непрерывно вывозили гравий, уничтожая лес. Всё так изменилось, что мне стало обидно и горько на душе и на сердце. Луга были превращены в выгон для телят, лес уничтожен, прекрасный пруд остался только в памяти. Улица деревни уже не подметалась, там и тут валялся мусор, и вместо густой, но низкорослой травы (птичьей гречихи) вымахали лопухи, заросли крапивы и прочих сорняков. Я спросил маму, как она тут жила эти девять лет. - Всего и не расскажешь, - отвечала она. - Отец-то помер еще до войны, а в войну забрали на фронт Митю, Проню, Флавьяна и Федоса. Остался Иван. Сначала взяли и его, но вернули из Нерехты. Вот с ним и жила. А за тебя молилась Богу денно и нощно. Председателем колхоза был Егор. Придешь к нему, поклонишься, чуть ли не в ноги и попросишь: «Егор Николаевич, как бы лошадь взять. Огород бы надо вспахать?» А он отвечает не глядя: «Тебе в последнюю очередь. У тебя сын - враг народа. Когда все вспашут, тогда и приходи». Вот так и жили. Всё в последнюю очередь: за дровами ли ехать или за сеном. Но ничего, урожай был не хуже других. Господь не оставлял нас. Иван всю войну в колхозе проработал. Потаскали его по комиссиям, но в армию так и не взяли. - А что же отец так рано умер? - Да вот варил пиво на Казанскую. У нас ведь это самый большой праздник в приходе, хоть и церковь давно порушена, а Казанскую отмечают ежегодно. Ночью дежурил в поварне, а поварня кое-как сколочена: где доска, а где пустое место. Вот его и продуло сквозняком. Сначалато лечили дома, а когда привезли в Вохму, то было уже поздно. Две недели только и полежал. Крупозное воспаление легких. - Ну, а где братья? - Митю-то привезла домой медсестра. Обе ноги перебиты. Ходил с костылями, а сейчас ходит сам собой. Работает на Громовской мельнице писарем. Нашу-то разрушили, вот и ездим в Громово. Про191

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ ня погиб на Курской дуге. От Флавиана давно уже нет писем. Всю войну он провел в Ленинграде, а после войны заболел, и отправили его в Одессу, в какой-то военный госпиталь. А Федос живет дома. Куда-то ушел, но к вечеру вернётся. Мне все стало ясно. Я решил пойти в огород, взглянуть на знакомые места. За рекой Вохмой, на противоположном берегу, стояла грива знакомых сосен, стволы которых отливали медью. Эти сосны мне были известны с детства, и я радовался, что они сохранились и стоят на прежнем месте. Сентябрь подходил к концу, а картофель в грядах еще не трогали, и я решил назавтра с утра приступить к уборке картофеля. Под вечер в наш дом стали приходить соседи. Всем было интересно взглянуть на меня. Это надо же: человек вернулся из лагеря через девять лет! Пришла и жена Егора, бывшего председателя колхоза. Односельчане встретили меня довольно приветливо, поздравляли с возвращением, а когда все ушли, жена Егора Николаевича заплакала и стала рассказывать про своего мужа. - Посадили его в конце войны. Будучи председателем, он получил на колхоз бочку керосина, но не продал своим сельчанам, а решил нажиться и поехал торговать керосином в другие колхозы. Там его милиция и арестовала. Дали ему шесть лет лагерей. Подскажите, нельзя ли куда-либо написать жалобу? - спросила она. Я попросил Раису Степановну, так звали жену председателя, принести мне обвинительное заключение и приговор суда. Она быстро сходила домой и принесла необходимые бумаги. Я внимательно прочел оба документа. Вина обвиняемого была доказана полностью. Что оставалось сказать мне его жене? - Думаю, что писать куда-либо бесполезно. Вряд ли ему могут снизить срок. Спросил, в каком лагере он сидит и на каких работах работает. Оказалось, что Егор сидел в Коми АССР и работал в охране, имел даже пропуск. - Вот, попросил выслать ему новые сапоги. 192

- И вы послали? Что же вы наделали: сапоги у него немедленно отберут. В лагерь ничего нельзя посылать! Когда она ушла, мама сказала мне: «Это его Бог покарал. Попил он кровушки из людей. Все ему было мало». Через месяц Раиса Степановна получила извещение о том, что ее муж Егор Николаевич неожиданно умер. Случилось следующее. Когда он получил новые сапоги, то воры в законе приказали немедленно снять их, а взамен принесли старые кирзовые, ношеныепереношеные. Он стал спорить с ними, и тогда сзади один из воров стукнул его по голове чем-то тяжелым. Удар оказался смертельным. Пришли вохровцы, обнаружили труп, вызвали врача и составили липовый акт. Так окончилась жизнь Егора - бывшего председателя колхоза. Мама постелила мне постель в горнице, и я быстро уснул. Первая ночь в родном доме после девяти лет. Ничего не снилось мне в эту ночь, но после нее проснулся я словно выздоровевшим, помолодевшим на несколько лет. За окном стоял сумеречный рассвет. Тихонько вышел на крыльцо и закурил. Деревня спала. Скрипнула дверь, и вышла мама. - Что же ты, сынок, так рано встал? - Привычка, мама. Да и выспался я уже. Сейчас пойду в огород, начну копать картофель. Я нашел деревянную лопатку и приступил к работе. Ботва уже на картофеле посохла. Один за другим вскапывал я рядки, и на грядке уже выросло несколько куч картофеля. День выдался теплым, солнечным, работать - одно удовольствие. До завтрака я уже вскопал одну грядку. Пришел Федос и позвал меня к столу. Мы договорились с ним, что я вскапываю весь огород, а он сносит картофель в подполье. Копал я два дня и накопал около трех тонн отменного картофеля. Мы заняли им все подполье зимней избы. Настала пора идти в Вохму за получением паспорта.

Вологодский ЛАД

Авенир БОРИСОВ

*** Снова здание милиции, паспортистка, и наконец в руках у меня долгожданный паспорт, и в нем была вложена справка из лагеря. Паспортистка поздравила меня. - Спасибо, Валя, а где вы живете? К вам можно зайти? - поинтересовался я. - Я живу на улице Транспортной, у Шапенковых, - ответила она. - Заходите, если вам будет угодно. Шапенковых я хорошо знал ещё до ареста. Их сын учился у меня в шестом и седьмом классах. Кроме того, я отвозил их сына в Вологду для поступления в музыкальное училище по классу баяна. Ещё в школе он хорошо играл на двухрядной гармони. По окончании музыкального училища он уехал в Курск, где сейчас и живет. На следующий день я был в доме у Феклы Павловны Шапенковой, которая узнала меня, стала хлопотать о чае и все ахала и охала, вспоминая проклятый тридцать седьмой год: - Сколько людей тогда пересажали, Бог ты мой! Как я рада, что вы вернулись живы и здоровы. Из маленькой комнаты вышла Валя. Мы пили чай, рассматривали старые школьные фотографии. Потом мы гуляли по Вохме. Я спросил, есть ли у нее жених. - Есть, но я за него не пойду, - ответила она. - Знаете, мне некогда ухаживать за вами, объясняться в любви, но мне обязательно необходимо жениться, чтобы не иметь никаких друзей, кроме жены, чтобы знать только семью и работу. У меня ничего нет, но, работая, мы всё наживем. Вы обдумайте мое предложение, и если решите стать моей женой, скажите об этом, так как на днях я еду в Москву, в министерство просвещения, чтобы прояснить вопрос о своей работе. Я понимал, что, оставаясь и дальше холостым, я многократно увеличиваю шансы опять загреметь этапом на зону и уж там действительно могу снова столкнуться с начальницей второй части

№1/2011

Зеленеевой. Семейный человек менее интересен органам НКВД, чем одиноко живущий мужчина, отсидевший срок по пятьдесят восьмой статье. Да и Валя Попова мне понравилась с первого взгляда. Я провел еще несколько дней в Вохме. С Валей был на празднике урожая в детском доме, и каждый вечер мы проводили вместе с ней, гуляли по дощатым вохомским тротуарам, чаевничали в гостях друг у друга. С моей сестрой Анной Петровной Валя была знакома раньше. Вопрос о замужестве я больше не поднимал, но с надеждой ждал от неё ответа. Чтобы собрать продукты в дорогу, я снова отправился в свою деревню. Мама испекла мне пирогов, нажарила в дорогу мяса, а брат одолжил свою солдатскую шинель и шапку-ушанку. На дворе стоял уже октябрь. Под шинель я надел лагерную фуфайку, а на ногах были кирзовые сапоги. В таком обмундировании я и поехал в Москву. До станции Шабалино ехал в кузове грузовой машины, а в Шабалино снова повторилась старая история. Билеты на Москву не продавались, касса не открывалась, и меня, второй раз, выручил «пятьсот веселый». На этот раз в вагоне были нары и стояла печка - «буржуйка». На второй день состав прибыл в Москву. Еще на Печоре мой сосед по нарам, москвич Глеб Михайлович Васильев, бывший работник Госплана СССР, дал мне свой московский адрес. В лагере ничего не записывают. Нужно только запоминать. Любая записка во время шмона (обыска) могла вызвать подозрение у охраны, которая передала бы ее в особый отдел. Заключённые ничего не хранили, кроме писем из дома, но на треугольниках писем или на конвертах стоял штамп лагеря: «Проверено». Адрес моего друга по четвертому лагерному пункту я запомнил и легко нашел Петровский бульвар, дом 7. Глеб был дома. Дома была и его жена, Екатерина Михайловна. Встретили они меня очень тепло. Здесь я должен сделать небольшое отступление. Екатерина Михайловна была первой 193

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ и единственной женщиной, которая в 1939 году приехала на Печору на свидание со своим мужем. Из Москвы до Абези она добиралась месяц. Я в то время работал в Управлении стройки. Выйдя во двор, я увидел сидящую на скамейке женщину, в какой-то странной шляпке, одетой во все гражданское. «Откуда она?» - подумал я. В это время женщина встала и обратилась ко мне с вопросом: - Вы заключённый? - Да, - ответил я. - А вы знаете такого заключенного, как Глеб Михайлович Васильев? - Знаю, - ответил я. Екатерина Михайловна была удивлена и обрадована: - Где же он сейчас находится? - Пойдемте со мной. Я его сейчас вызову по селектору, и вы с ним переговорите. Я провел ее в наш отдел по нормированию, вызвал по селектору четвертый лагпункт и попросил пригласить для разговора экономиста Васильева. Через несколько минут Глеб Михайлович был у селектора. - Глеб, - сказал я в трубку, - знаешь, кто сейчас будет с тобой говорить? Рядом со мной сидит твоя жена, Екатерина Михайловна. Передаю ей трубку. Я объяснил, как пользоваться селектором. К вечеру Глеб Михайлович был в Абези. Ему дали три дня на свидание. За все восемь лет жизни на Печоре более никто ни к кому никогда не приезжал. Среди заключенных Екатерину Михайловну сравнивали с женами декабристов. Ясно, что встретили они меня как старого доброго знакомого, как родного. Начали хлопотать о чае, я достал домашние пироги и за чаем рассказал о своем освобождении и о цели приезда в Москву. Глебу жить в Москве не разрешалось, ему дали «сто первый километр» от столицы, где бы он мог прописаться. Прописан он был в Переславле-Залесском и нелегально наезжал в Москву на несколько дней. Утром следующего дня я был в министерстве просвещения, которое располагалось на Чистых прудах. Здание 194

министерства ничем особенным не выделялось. На нижнем этаже располагался отдел кадров, куда и следовало мне обратиться. У окна отдела стояла небольшая очередь. Подошла моя очередь. За окном сидела полная женщина лет сорока пяти, она взглянула на мою солдатскую шинель и была явно убеждена, что я фронтовик. - Ну, что у вас? Я вас слушаю. - Да вот, насчет работы. - Я подал в окно мое личное дело учителя Вохомской средней школы Вологодской области. В деле была и моя трудовая книжка. - А вы не хотели бы работать в Москве? - задала неожиданно вопрос начальница отдела кадров. - С удовольствием, - ответил я. После войны учителей не хватало по всему Союзу. Можно было устроиться в любом городе. Начальница кадров вторично стала листать мое личное дело и внимательно прочла все записи о моем трудовом стаже. Последняя запись была сделана в 1937 году. - Почему у вас не записаны в трудовой книжке остальные годы? Где вы работали с 1937 года по 1946 год? Я подал справку из Печорлага. Начальница долго (как мне показалось) читала справку и, наконец, обратилась ко мне: - Вы что, были в лагере? Все эти годы? - Да, - ответил я. - Извините, в таком случае для вас у нас работы нет, - она хотела обратно подать мне все мои документы, но я довольно резко остановил ее. - Вы прочтите справку внимательно, - сказал я. - Вы видите, что я освобожден из лагеря за недоказанностью преступления, а это означает, что я не судим, или иными словами, с меня снята судимость. Если вы откажете мне в работе, то я сейчас же еду в Генеральную прокуратуру, и вам прикажут меня трудоустроить. - Не знаю, не знаю. Эти дела решает сам министр. Она забрала мои документы и, за-

Вологодский ЛАД

Авенир БОРИСОВ крыв на ключ дверь своей комнаты, пошла на второй этаж. - Посидите здесь. Я ваше дело доложу министру. Через тридцать минут она возвратилась от министра и сказала, что он может принять меня только через два дня. - Приходите к четырнадцати часам и не опаздывайте. У меня появилось достаточно времени, чтобы разыскать Столешников переулок и передать письмо Василькова Олега его матери. Я все еще сомневался, что Олег говорил мне правду. Екатерина Михайловна начертила мне на листке бумаги путь от Петровского бульвара до Столешникова переулка. Это оказалось совсем близко. Вот дом, а вот и дверь квартиры профессора Васильковой. Я нажал на кнопку звонка, дверь мне открыла женщина в белом переднике. Видно было, что это домоработница. - Вам кого? - спросила она. Я достал письмо Олега и передал его в руки домоработницы. - Письмо от Олежка! - вскрикнула она. - Где вы его видели? В это время в прихожую вошла представительная дама, взяла письмо и стала читать. - Вы с фронта? Где же вы встретили Олега? Здоров ли он? Вопросы сыпались один за другим. Мне пришлось рассказать о нашей встрече в поезде и совместной поездке от станции Печора до города Кирова. - Через три месяца его освободят, и он будет дома. - Как же вы оказались на Печоре? Пришлось рассказывать все о себе. Профессор Василькова была возмущена. Она приказала немедленно накрывать стол, чтобы накормить меня. Я снял шинель, фуфайку, вымыл руки и прошел к столу. - У меня сегодня нет лекций, - сказала профессор Василькова. - Надо отметить ваше освобождение. Вы ведь никуда не торопитесь? На столе появилась бутылка какогото хорошего вина. Налили в фужеры,

№1/2011

со звоном чокнулись и выпили за мою свободу. - Где вы остановились? Я рассказал все. В квартире профессора Васильковой я провел три часа. Она предлагала мне пойти в ЦК комсомола, чтобы восстановиться в комсомоле, предлагала еще какие-то утопические планы, но я сказал, что через два дня меня примет министр просвещения, и тогда всё станет ясно. Мы сидели за столом, который изобиловал хорошими закусками. На Петровском бульваре Екатерина Михайловна кормила меня жареной картошкой, которую она готовила на рыбьем жире. Глеб мне говорил: - Кушай быстрее, пока горячая, а потом она будет невкусная, будет пахнуть рыбьим жиром. Меня, конечно, удивило, что в голодной Москве 1946 года можно встречать гостей не только картошкой, но и такими разносолами. Мы тепло простились, и, выходя из квартиры, я еще раз взглянул на табличку, на которой значились фамилия, имя и отчество радушной хозяйки квартиры. Вспомнил слова Олега: - Борисов, увидишь, как тебя встретят, когда ты передашь мое письмо. Мне оставалось выполнить еще одно поручение - передать письмо заключенного Владимирского, с которым я жил полтора года в одном совхозе. Он был коренным москвичом, партийным работником и имел десять лет срока по пятьдесят восьмой статье. Уезжая из лагеря, я случайно встретил его в Абези, он поздравил меня с освобождением и умолял передать письмо жене. Он сказал, что она работала в секретариате у Молотова, а сейчас не знает где. Я взял его бумажный треугольник и дал слово, что, как только буду в Москве, обязательно передам его письмо. Улица, на которой жила жена Владимирского, также оказалась недалеко от Петровского бульвара. Я разыскал дом, квартиру и нажал на кнопку звонка. Дверь открыла женщина лет сорока и спросила, кто я, что мне нужно. Я подал письмо. 195

Авенир БОРИСОВ - Заходите, заходите. Где вы видели Михаила Ивановича? Как он сумел передать письмо? Вопросов было много, и я как мог постарался ответить на них. Из соседней двери вышла девушка, которая оказалась дочерью Владимирских. - Вот, в этом году заканчивает школу, а куда будет поступать, до сих пор не определилась. За чаем я рассказал о Печорлаге, о жизни заключенных и о том, кто я и как меня освободили из лагеря... (На этом рукопись обрывается)

ИЗ ПИСЬМА А. П. БОРИСОВА А. И. СОЛЖЕНИЦЫНУ «...Вы помните нашу молодость (я с 1912), когда верхом блаженства был для нас зеленый, из грубого полотна костюм «юнг-штурма» с ремнём и портупеей, когда мы плевали на деньги, на всё личное и готовы были пойти на любое дело, лишь бы позвали. В комсомоле я с тринадцати лет. И вот, когда мне было всего двадцать четыре, органы НКВД предъявили мне чуть ли не все пункты 58-й статьи... Освободился в 1946 году. Приехал в родную Вохму. Все мои старые приятели, однокашники, старались не встречаться со мной на улице, не останавливаться. Но вот один друг студенческих лет пригласил меня вечерком, когда стемнело, к чаю. Я попросил посмотреть старые фото, друг достал альбомы и отошел хлопотать насчет застолья... На всех фотографиях мое лицо было замазано чернилами... Я поднялся и, не дожидаясь самовара, ушел, не сказав ни слова... Через пять лет «друг» свалил это на жену: «Она замазала». А ещё через десять лет (в 1961) жена «друга» пришла ко мне в райком профсоюза просить

путевку в Сочи. Выдал безмолвно. Она рассыпалась в воспоминаниях о прошлой нашей дружбе». (Опубликовано во втором томе книги А.И. Соженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Издательство «Инком», 1991 год) Уместно также опубликовать здесь отрывок из воспоминаний Авенира Борисова о его встрече с Александром Яшиным весной 1956 года. «...Я остановился у своих друзей и в первый же вечер прочел в альманахе «Литературная Москва» рассказ Яшина «Рычаги». На второй день пошел на квартиру Яшина, но он в это время был на пленуме Союза писателей, который проходил в ЦДЛ. В перерыве мы уединились за столиком в буфете. И первый его вопрос: «Читал «Рычаги»? - «Вчера прочитал». - «И что думаешь?» Я сказал, что считаю рассказ талантливым и смелым. Яшин обрадовался моей оценке и с грустью заметил: «А меня за рассказ сейчас прорабатывают! И знаешь кто? Все эти лакировщики: Софроновы, Бабаевские». Я пытался его успокоить и рассказал о том, как в 1937 году мне пришили статью, по которой загнали в лагерь на девять лет, на строительство железной дороги от Котласа до Воркуты. А за полгода до окончания срока Верховный суд отменил приговор за недоказанностью обвинения... На Яшина мое откровение произвело жуткое впечатление. Он нахмурился и молчал. Что он думал, не знаю... Перерыв закончился, и мы простились. Последние его слова были: «Передай привет всем нашим!», с этими словами он скрылся за массивной дверью ЦДЛ. Можно было бы написать целую повесть о нашей молодости в Никольске и драму о двадцатом сумасшедшем веке, а для миллионов «врагов народа» - еще и веке трагическом...» Публикация В.А. БОРИСОВА

196

Вологодский ЛАД

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ

Театральные курьёзы

Виктор СТРЕЛЬЦОВ Виктор Дмитриевич Стрельцов родился 21 декабря 1927 года в Вологде. Окончил среднюю школу, а также театральную студию при областном драматическом театре. Был призван в ряды Вооруженных Сил, экстерном окончил Череповецкое военное училище. Проходил службу в Архангельском и Вологодском гарнизонах, одновременно закончил заочное отделение литфака пединститута. В 1953 году женился на Екатерине Афанасьевне Алексеевой, с которой вместе учились в театральной студии. В 1964 году Стрельцовы уехали из Вологды. Виктор Дмитриевич служил в Архангельске и Чите, окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. В 1972 году его перевели в Москву, в 1975 году его утвердили на должность начальника Центрального Академического театра Советской Армии, где он проработал восемь лет. Это были годы, когда театр переживал необыкновенный творческий подъем. Создавались яркие спектакли, с которыми труппа много гастролировала. Была осуществлена и коренная реконструкция здания театра. В настоящее время - на пенсии. В 1994 году умерла Екатерина Афанасьевна, он живет с дочерью Ольгой и зятем Юрием Дмитриевичем Акашевым. «Вологодский ЛАД» публиковал воспоминания Виктора Стрельцова о вологодской театральной студии и о его работе в ЦТСА (№ 3, 2006; № 3, 2009; № 1, 2010).

№1/2011

Искусство театра вершится на глазах и при активном соучастии зрителей и отнюдь не исключает различного рода непредсказуемостей, которые обычно называют «театральными курьёзами» и от которых не застрахован любой, даже самый высокопрофессиональный театр. В момент свершения эти «курьёзы» воспринимаются в коллективе, как правило, весьма драматично, а будучи извлечёнными памятью из прошлого - с юмором. Хочу поведать читателям журнала о некоторых забавных происшествиях из жизни Вологодского областного драматического театра в военные и послевоенные годы, когда я был членом театральной студии.

*** В начале первого послевоенного года наш драматический театр получил предложение осуществить гастрольную поездку в Архангельск. После спокойной и тихой Вологды голод поразил нас насыщенным жизненным ритмом. На просторах необъятной Северной Двины застыли на рейде корабли. По главному проспекту города - улице имени Павлина Виноградова - непрерывное движение транспорта. На великолепной набережной - толпы иностранных моряков (именно в Архангельск приходили корабли с поставками по ленд-лизу, здесь находились военнодипломатические представительства разных стран). Из распахнутых окон ресторанов и кафе звучит бодрая музыка. Организаторы гастролей окружили нас трогательной заботой и вниманием. Прекрасное размещение в гостинице, питание в клубе иностранных моряков, что в то время было весьма существенным фактором. Кстати, в первый же день, когда мы были приглашены на ланч, произошёл смешной казус. Одна из молодых актрис, 197

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ столкнувшись с неразборчивой пропечаткой в меню слова «гарнир» и полагая, что тут всё по-иностранному, обратилась к официантке с просьбой подать ей «корнбиф с гарри». Та громогласно заявила, что данный заказ она выполнить не может, ибо Гарри - это мужское имя, а гарнир к корнбифу - сегодня картофель фри. «Между прочим, - сказала официантка, - у нас постоянно бывает симпатичный английский морячок с усиками по имени Гарри, при желании можно познакомиться с ним». Эта история явилась как бы весёлым камертоном к началу гастролей, торжественное открытие которых состоялось вечером. Вологжане показали спектакль современника Шекспира Джона Флётчера «Укрощённый укротитель». Как и предполагалось, в зале было немало иностранцев. Пьеса Джона Флётчера являлась полемическим ответом великому Шекспиру, автору «Укрощения строптивой». Флётчер продолжил шекспировский сюжет «Укрощения строптивой»: Петруччо овдовел, у него вторая жена. Новая супруга не хочет быть покорной и безропотной рабой, она идёт на всё, чтобы одержать победу над «тиранами и деспотами» - мужчинами, объединяя женщин. Но Петруччо во что бы то ни стало хочет сломить сопротивление супруги. Чтобы повлиять на неё, он инсценирует собственные похороны. Под звуки траурного марша перед замком, в котором держат оборону восставшие женщины, должна прошествовать мрачная процессия из четырёх монахов в чёрных одеяниях с капюшонами. Их задача не из лёгких - пронести на вытянутых руках через всю сцену гроб. Петруччо играл артист В. Листопад, мужчина довольно высокого роста и плотного телосложения. В роли монахов были задействованы, конечно, студийцы. Буквально за несколько минут до выхода на сцену их на месте оказалось 198

только трое. Помощник режиссёра схватился за голову. Нависла реальная угроза срыва спектакля. Вот зазвучала музыка траурного марша. Взволнованный Листопад, чертыхаясь, укладывается в гроб. «Пора! На вынос!» И тогда помощник режиссёра, высокий и худощавый молодой человек в модном американском комбинезоне, купленном накануне, берётся четвёртым за ручку гроба, и эта живописная группа предстаёт перед зрителем. Ошеломлённый зал замер... На сцене средневековье, а среди монахов, несущих гроб, - янки! После короткого зрительского замешательства вдруг раздались аплодисменты, крики «о’кей!», свист и смех. Занавес стал медленно закрываться. За кулисами с рычанием вылез из гроба полный возмущёния артист Листопад, ненормативную лексику изрекал помощник режиссёра... Громы и молнии звучали в адрес отсутствующего четвёртого «монаха». Монтировщики ставили декорации для следующего действия и вдруг обнаружили в бутафорском кресле мирно посапывающего четвёртого «монаха». Видимо, бедолага, намотавшийся за первый суматошный день начала гастролей, не выдержал напряжения и заснул в ожидании выхода на сцену. На следующий день по местному радио прозвучали первые отклики. Отмечался большой успех первого спектакля, в частности, отдано должное появлению среди «монахов» современного персонажа как весёлой и оригинальной шутке в западной манере, что вызвало единодушное оживление зрителей.

*** В нашем театре спектакль «Отелло» по пьесе Шекспира держался в репертуаре почти два сезона. Успех его был обусловлен не только блестящей драматургией, но и прекрасным исполнительским составом. Достаточно назвать Н. Шмидта - Яго, А. Борисову - Эмилия, М. Карпову

Вологодский ЛАД

Виктор СТРЕЛЬЦОВ - Дездемона и, конечно же, Н. Казарина - Отелло. Зрители следили за спектаклем затаив дыхание. И вот несчастная Дездемона лежит бездыханная, перед Отелло раскрывается подлинная невиновность жертвы... В этот момент актриса Карпова очень громко несколько раз чихнула, отчего лёгкое воздушное покрывало, которым Отелло накрыл убитую им жену, взметнулось вверх. И тут в гробовой тишине из зала раздался тоненький старческий голосок: «Ой, слава Богу! Она жива!» Не зная, как среагировать на происшедшее, артист Казарин упал на «бездыханное» тело Дездемоны, содрогаясь то ли от смеха, то ли от нервного срыва, и громко прошептал: «Закройте немедленно занавес». Перед закрытым занавесом появился представитель администрации театра и сообщил, что спектакль далее продолжаться не будет, попросив у зрителей извинения. На это, как ни странно, зал поднялся в едином порыве и ответил единодушными аплодисментами. На следующий день весь технический персонал и мы, студийцы, были мобилизованы руководством театра на очистку мягкой сценической мебели и театральных костюмов из спектаклей текущего репертуара от пыли и при этом дружно чихали.

*** В нашем театре поставили спектакль «Лёнушка» по пьесе Л. Леонова, известного советского писателя и драматурга, ещё при жизни считавшегося классиком. Режиссёр Л.Д. Ротбаум связалась с автором пьесы, который её желание поставить спектакль по его пьесе поддержал и даже обещал прибыть на премьеру. (Кстати, в нём впервые заявил о себе как об актёре студиец Леонид Марков в роли лейтенанта Темникова, признанной большой творческой удачей). Спектакль начинался с сельской

№1/2011

сходки, на которой неожиданно появляется пара беженцев: глубокий старик, лишённый дара речи, и его спутница, говорливая старушка, монолог которой о пережитом наполнен глубоким драматизмом. Небольшой этот эпизод требовал серьёзного актёрского воплощения. Но случилось так, что буквально накануне премьеры исполнительница роли, профессиональная актриса, заболела, и потребовался срочный ввод новой актрисы. Кто-то предложил режиссёру ввести в эпизод бывшую актрису, в то время пенсионерку, Дарскую, которая уже много лет служила вахтёром на служебном входе. Порой, приложившись к рюмочке и пребывая в благодушном настроении, она напевала песню на стихи поэта И. Никитина «Ехал на ярмарку ухарькупец». Когда спрашивали, почему она постоянно её напевает, она с гордостью провозглашала, что является купеческой дочерью. Отец торговал скобяными изделиями, а она мечтала стать актрисой. И после того, как увидела на сцене Пелагею Стрепетову, во что бы то ни стало решила осуществить свою мечту. Ввод состоялся. В премьерном спектакле первоначально поведение Дарской на сцене было убедительным. Но вдруг, ощутив себя чуть ли не соавтором Леонова, актриса-пенсионерка не смогла прекратить рассказ о перенесённых горестях в соответствии с авторским текстом и с трагическим рыданием воскликнула, что её тоже чуть живую из-под купца вытащили. В зале кто-то прыснул. В массовке на сцене тоже еле сдерживали смех... Стремясь спасти положение и заставить Дарскую замолчать, помощник режиссёра, ведущий спектакль, начал бить в барабан, находящийся за кулисами, имитируя начавшуюся артиллерийскую канонаду. Спектакль продолжался. Но можно себе представить, что испытывала при этом находящаяся за кулисами Л.Д. Ротбаум! Она благодарила судьбу за то, что автор на премьеру всё же не приехал. 199

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ Бывшая же артистка Дарская особенно не раскаивалась в происшедшем. Она ещё долгое время купалась в «лучах славы» и при случае вопрошала сотрудников театра: насколько была убедительна в образе? Что же касается злополучной оговорки, то, по её мнению, сработал, видимо, сословный рефлекс, с кем не бывает... Ведь она же твёрдо намеревалась произнести, что её чуть живую вытащили вовсе не из-под купца, а из-под крыльца.

*** Почему-то театральные курьёзы наиболее часто происходили в спектаклях, предназначавшихся для детского зрителя. Эти спектакли в нашем театре ставились постоянно, периодически сменяя названия. Спектакль «Кот в сапогах» пользовался огромным зрительским успехом. Он шёл каждую субботу и воскресенье, а в каникулы - ежедневно. Замечательный артист В. Мартынов был как будто создан для главной роли - маленький, пластичный, остроумный и обаятельный, он буквально «купался» в образе. В одной из картин спектакля была сооружена мельница с вращающимися лопастями, на которой, как заправский кот, орудовал артист. Возлежа на лопастях и помахивая своим пушистым хвостом, кот вёл полный юмора диалог с девушкой-служанкой, находящейся внизу, а затем должен был легко приземлиться с высоты. Почему-то однажды механизм вращения не сработал, и актёр застыл в неподвижности наверху. Упорные усилия заставить мельницу вращаться не давали эффекта. Оказывается, в механизм вращения мельницы попал большой пушистый хвост кота и тормозил вращение. Что было делать в подобной ситуации? Мартынов прошептал девушкеслужанке: «Подпрыгни, ухватись за меня и потяни вниз». Служанка так и поступила. Подпрыгнув, она вцепилась руками в кожаный 200

поясной ремень кота, и под тяжестью двух тел механизм сработал. Оба они плюхнулись на пол. Но... кот лишился своего хвоста, он оторвался... Находчивый Мартынов мгновенно вскочил, помог подняться партнёрше и как ни в чём не бывало весело запел: «Ребята! В сказке всё возможно. Произошла неосторожность. Я без хвоста, но не грущу. Себе я новый отращу!» А служанка, находчивая партнёрша Е. Алексеева, продолжила: «Есть добрый доктор Айболит. Тебя он мигом исцелит. И станешь ты опять котом с ещё пушистее хвостом». И спектакль продолжился как ни в чём не бывало. Другой курьёзный случай произошёл в спектакле «Кащей бессмертный». В царстве Кащея - торжества в честь его бессмертного могущества. Вот свершили свой танец ведьмы, девушки-студийки с распущенными космами, в живописных ведьминских одеждах, им на смену пришли черти, лесные и болотные, ещё более ужасные и отвратительные. Танцуя, ребятастудийцы вплотную приближаются к краю оркестровой ямы. Один из них, Василий Гусев, в упоении танцем забыл про всякую осторожность, оступился и полетел в яму. Он «приземлился» на клавиатуру пианино, за которой, к счастью, концертмейстера в этот момент не было. Раздался такой звук, что все остальные «черти» буквально остолбенели. Опомнившись от падения, Василий мигом бросился по лестнице наверх и снова включился в танец. Появление его вновь на сцене вызвало аплодисменты юных зрителей, наверное, воспринявших это как задуманный трюк. Незадачливый танцор, увидев в этом зрительское одобрение, пытался даже закрепить его в дальнейшем, но руководство расценило это как грубое нарушение техники безопасности. Василий, которого в шутку называли «чёртом из преисподней», в будущем станет заслуженным артистом Белоруссии.

Вологодский ЛАД

Виктор СТРЕЛЬЦОВ

*** На завершающем этапе учёбы мы всё больше и больше ощущали себя почти артистами-профессионалами, стремились к проявлению творческой самостоятельности, выступая со своими программами, включающими отрывки из спектаклей, художественное чтение, музыкальные номера. Происходило это в шефском порядке на предприятиях, в воинских частях, учебных заведениях. Руководство студии подобные инициативы особенно не осуждало, но и не одобряло, считая их преждевременными. Однажды осенью сорок шестого года возникла идея сделать сюрприз единственной иногородней студентке, бывшей блокаднице Кате Алексеевой, которой материально жилось труднее всех: в день её двадцатилетия организовали концерт в одном из ближайших совхозов. Расчёт был сделан не только на то, чтобы порадовать аграриев своим искусством, но и получить материальное вознаграждение. В программу включили исполнение чеховской одноактной шутки «Предложение», в которой главная роль - Натальи Степановны, естественно, отводилась Кате. За две-три репетиции она быстро освоилась и горячо и темпераментно отстаивала право на «Воловьи лужки» в споре с помещиком Ломовым (то есть со мной). Включили в программу концерта и «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», которая Катей исполнялась безупречно. Нашлось место и вокальным номерам, и соло на баяне. Прибыв на место в назначенный день, расположившись в уютном клубе, провели репетицию - прогон концертной программы. Затем насладились прохладным молоком с творожными ватрушками, которыми нас щедро потчевали гостеприимные хозяева. До концерта оставалось ещё достаточно времени, и все разбрелись кто куда. Катя решила погулять в одиночестве, полюбоваться окрестностями, а главное,

№1/2011

освободиться от назойливых ухаживаний юного баяниста Николая Соколова, который, проявляя неравнодушие к девушке, с утра допекал её, напевая слова глупой, но популярной тогда песенки «Заика»: «Ке-ке-ке-Кетти, милая Кетти, Посмотри, кругом какая благодать!» Катя заявила, что, если баянист не перестанет, она в конце концов поставит на место навязчивого ухажёра, но пока ещё не придумала, каким образом. Примерно за час до начала концерта, когда все участники собрались в клубе, обнаруживается отсутствие его главной героини. Поиски её в посёлке оказались безрезультатными. Наконец, случайно встретившийся мальчик на лошади сообщил нам, что за молочной фермой на пожарной каланче сидит артистка, которая боится спускаться вниз и взывает о помощи. Оказывается, наша «альпинистка» около двух часов находится на самом верху деревянного и довольно древнего, покачивающегося на ветру сооружения с очень крутым спуском и безутешно рыдает. Чтобы спуститься на землю, потребовалась устойчивая и длинная лестница, которая, к счастью, была обнаружена местными ребятами на конюшне. С их помощью наша «артистка» была наконец возвращена на землю, где, конечно же, напевом злополучной песни её встретил радостный Николай Соколов. Слух об «артистке на каланче» явился отличнейшей рекламой, и зал клуба оказался переполненным. Все хотели увидеть эту особу. Любопытные бабки в ходе чеховской сценки перешёптывались: «Гляди-кось, артистка с каланчи-то какая бойкая!» В общем, концерт прошёл на «ура»! Зрители горячо аплодировали и цветы ей преподнесли по-городскому, а руководители совхоза даже устроили «приём» с бражкой местного приготовления и небольшим гонораром. Для бывшей блокадной ленинградки Екатерины Алексеевой, волею судеб 201

Виктор СТРЕЛЬЦОВ

«Артистка на каланче» (Екатерина Стрельцова) в 1946 г.

оказавшейся в Вологде и поступившей в театральную студию, всё происходящее с ней казалось просто чудом. Она - почти артистка, которой мечтала стать ещё девчонкой, занимавшейся в ленинград-

202

ском городском Доме пионеров и удостоенной звания «Лауреат художественного конкурса чтецов». Её с таким уважением и любовью принимают зрители! Но самое главное - она сегодня наконец-то проучила надоедливого ухажёра с его дурацкой песенкой. Когда пришло время объявить очередной номер - соло на баяне - она, широко улыбаясь, торжественно произнесла: «Чардаш», музыка Монти. Исполняет Соколай Николов!» Это было настолько неожиданно, что Николай перед выходом на сцену чуть не забыл, что ему нужно исполнять. А ведущая, уходя со сцены, показала ему язычок. Увы, после окончания студии Кате Алексеевой почти не пришлось работать на профессиональной сцене в качестве артистки. Мы поженились. Я стал профессиональным военнослужащим. Приходилось неоднократно менять место нашей дислокации в связи с продвижением по службе. Но, помимо того, что Катя стала замечательной женой и верной боевой подругой, она приобрела профессию радиодиктора и в этом качестве была востребована повсюду, где нам приходилось жить. Однажды она была даже удостоена высокой чести поработать «в паре» со знаменитым Юрием Левитаном на одном из крупных зональных сборов представителей этой профессии. Почти полвека мы прожили вместе и всегда вспоминали историю с «артисткой на каланче». Нам было безудержно весело.

Вологодский ЛАД

СЛАВЯНСКИЙ МИР

Косово: земля слёз, боли и... радости ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВЕННИКА За время многочисленных путешествий и поездок по миру случается, что глаз даже самого любознательного путешественника может, что называется, «замылиться»: человек перестает замечать что-то новое, значительное. Быть может, он просто устаёт, быть может, теряет способность радоваться новому или хорошо забытому старому. Былое вдохновение может исчезнуть, и вот человек едет в какую-нибудь страну не потому, что там красиво и интересно, а потому, что там ботинки дешевле - вот и вся романтика.

Но есть, к счастью, народ и страна, способные вернуть русскому человеку подлинный смысл путешествий, ощущение того, что ты не болтаешься по свету, как известная субстанция в проруби, а находишься здесь для того, чтобы не только узнать эту прекрасную страну, восхититься духовной силой её народа, но и извлечь для себя и своего народа какие-то - как радостные, так, увы, и печальные - уроки. С полным убеждением, основанном на собственном опыте, утверждаю: в случае с русским человеком - это Сербия. Перед первой своей

«Свети Сава» - собор святого Саввы в Белграде

№1/2011

203

СЛАВЯНСКИЙ МИР поездкой в эту страну я услышал мнение: мол, русский, единожды побывав здесь, будет неизменно стремиться приезжать сюда вновь и вновь. Честно говоря, ехал с опасением - а может, в моем-то случае всё как раз будет наоборот... Ну, увидел Сербию, ну, поговорил с сербами, поставил дурацкую «галочку»: и здесь был... Не-ет уж, верным оказалось мнение: сюда тянет вернуться. И не только потому, что здесь красиво - Швейцария тоже ничего себе, и горы есть, - а потому, что люди здесь свои, самые что ни на есть братушки. Какой, скажите, швейцарец будет смеяться от радости, что к нему русские приехали?.. Какой швед побежит по деревне, созывая соседей на праздничный вечер, посвященный вашему приезду?.. О дружбе с каким англичанином ты будешь говорить с достоинством, называя эту дружбу братской?.. Бывают, надеюсь, исключения, но в случае с сербами - это правило. Вот и стал я убеждать жену поехать в Сербию: «Ты там не была - поехали, покажу. Там хорошо!» Наташе, конечно, интересно стало, с чего это меня такие романтические чувства распёрли, - согласилась. ...Приехали мы в Белград на поезде из Будапешта, и особых усилий, чтобы понравиться моей жене, сербской столице не потребовалось: накануне мы были свидетелями особенностей празднования венгерского национального праздника, посвященного событиям 1956 года, так называемому «венгерскому восстанию». По центру Будапешта маршировали дяденьки в эсэсовской форме, что-то кричала молодежь, вскидывая руку в «зиг хайле», моросил отвратный холодный дождь, ветер разносил обрывки афиш, кучи мусора, пьяные существа устраивались на ночлег в провонявших аммиаком туннелях - нет, тот день в Венгрии был явно не для нас. Только вбежав в ночной поезд и раскидав рюкзаки по полкам, мы вздохнули свободно: прочь из этого «шенгенского рая» с его кризисами, размещениями ПРО и прочими прелестями! Поэтому свежий и солнечный Белград, где, как к своему боль204

шому и радостному удивлению, отметила Наташа, «хоть и Европа, но душевно», был для нас настоящим праздником. Точнее, его началом. Конечно, Белград красив, особенно золотой осенью, в самый расцвет которой мы сюда попали в конце октября. Столичность чувствуется, но без утомительной московской суеты и агрессии: Дунай и Сава, крепость Калемегдан, собор св. Саввы, чистые парки, где на скамейках сидят чистые и вежливые люди, а не матерящиеся подростки с пивом и семечками, делают сербскую столицу привлекательной и заставляют уважать ее статус. Но - столица столицей, пусть и красивая, а цель нашего путешествия - это Косово, святая земля страдающего народа. Земля, откуда и «начаша быть сербская земля», где находятся (или находились) великие святыни этого великого народа... Как много значат СМИ! Вот молчат они о Косово - значит, «проблемы» никакой нет: раз не говорят, значит, все хорошо, и нечего тут про Косово что-то выдумывать! Нам важнее, как Киркоров в психушке израильской лежит, - об этом СМИ непрестанно говорят и показывают. Вот этой «новости» будем сопереживать, а вся эта ваша геополитика, славянское братство, патриотизм - да ну их. Так и превращаемся не в братский народ, а в стадо какое-то блеющее... Об этом мы разговаривали в автобусе Белград - Косовская Митровица. Я, наверное, надоел Наташе своими умозаключениями - ей-то хотелось на Сербию посмотреть, а едем мы почти через всю страну с севера на юг, - но ничего, проявила терпение. Немного устали в дороге, но усталость как рукой сняло, когда въехали в Косово: как-то нас встретит этот край? Северная Косовская Митровица - самый крупный по количеству жителей сербский населенный пункт на территории Косово и Метохии на сегодняшний день. Здесь и сейчас действует Приштинский университет, а к северу от города вплоть до административной границы края с Сербией живет в основном сербское население.

Вологодский ЛАД

Записки путешественника Из южной, албанской части Митровицы сербы полностью изгнаны еще в 1999 году. Знаменитый Марков мост через реку Ибар, соединяющий северную и южную части, не раз становился ареной ожесточенной борьбы. Мы стоим у этого самого моста: вот там, через реку, развеваются албанские флаги, здесь - сербские, так похожие на наши, родные: «Как - сходим на ту сторону?» - «Нет, Монастырь Печка Патриаршая в Косово жимали нам руки, раскрывали объятия давай у сербов останемся...» и часто повторяли: «Русия и Србия - Понимаешь, сколько ни украшай купола золотом, - убеждает нас Драбрача! Добродошли!» (наши языки хотя ган Николич, председатель Косовскои разные, но славянские, родственные: Поморавского округа Сербии, - сколько если говорить медленно, то, поверьте, ни бубни о братстве двух наших народов большой надобности в переводчике не - если церкви будут стоять пустыми, а существует - и так всё понятно). Когда разговоры о братстве останутся разговобуря радостных приветствий улеглась, рами, то наши народы просто-напросто Драган улыбнулся: «Вот так всегда - как только сербы видят русских, они не упупрекратят свое существование. В этом стят случая выразить свое к вам и вашей будет часть и нашей вины: мы слишком несерьезно относимся к вызовам врестране отношение. Какое - сами видите». мени, истории, политики, геополитики, Он улыбается, но взгляд у Николича религии. Нельзя думать, что «всёкакостается печальным. нибудь когда-нибудь само собой устроПредседатель Косовско-Поморавского ится»: Бог нам помочь, конечно, может и округа Сербии имеет все основания хочет, но помочь нам Он сможет только для печали. Не для уныния, заметьте, а именно для печали: «Если будем при нашем собственном участии, на унывать, то противостоять злу мы не молитвы бездельников и лентяев Он не сможем. А печаль - что печаль? Бывает. отвечает. Вот почему мы и вы должны трудиться и бороться с трудностями Не в раю живем, хотя и на святой земкак здесь, в Сербии, на земле Косово, так ле. На святой земле, которую пытаются и в любимой нашей России. отнять». Драган даже чуть повысил голос, когДа, Косово и Метохия - это действида произнес «Россия». Это привлекло внительно святая земля для сербов. С ней мание других посетителей, послышались связано и возникновение самой сербской государственности, и значимые историвопросы: «Русия?» - «Где русские, овде?» ческие события, и великие подвиги, и Увидев нас и убедившись в том, что мы великие трагедии этой страны и народействительно «из Русии» и «русские вот они, овде (тут)», жители Косовской да. Мы помним страшные месяцы 1999 Митровицы, зашедшие в это небольшое, года, когда под покровительством войск но очень милое кафе, на некоторое время НАТО началась война, целью которой прервали нашу беседу с Драганом: побыло отторжение этого края от Сербии.

№1/2011

205

СЛАВЯНСКИЙ МИР Этнические чистки, убийства детей, похищения людей, торговля человеческими органами, разрушение духовных святынь и древнейших архитектурных памятников, изгнание людей с родной земли и заселение её пришельцамиинородцами - это далеко не полный список последствий войны. Попробуем представить себе нечто подобное на своей земле - может, тогда лучше поймем горе сербов. Технология, примененная в Сербии, проста: усилиями продажных политиков и «независимых» СМИ создается мнение, что здесь «притесняют коренных жителей». (Причем «коренными жителями» можно объявить кого угодно, хоть чудь заволочскую, которая хоть и ушла в землю чуть не тысячу лет назад, как говорят летописи, так ведь и выйти может!). Затем мировое сообщество призывается к тому, чтобы «остановить эти вопиющие беззакония», выделяются гигантские деньги на военный бюджет, организуется пара провокаций, не оставляющих надежды на помощь остальной России. На землю, предварительно хорошенько её изуродовав бомбами, приходят (точнее, прилетают) «цивилизованные освободители», переселяют сюда или выпускают из тюрем и лагерей уголовников, снабдив их оружием, и... остаются здесь. Вы хорошо себя будете чувствовать на родной земле в таких

условиях? А уголовники сжигают ваши дома, деревни, убивают ваших близких, рушат церкви и гогочут вам, убегающим, вслед: «Это наша земля! Рэзать всэх будим!»...Пока Россию побаиваются, но - чем Косово не сценарий для нас? К тому же, судя по недавним событиям в обеих наших столицах и южных русских городах, сценарий заработал. ...Косово по своей площади всего в два с небольшим раза больше Вологодского района. Зато живет здесь более двух миллионов человек, плотность населения - 180 человек на квадратный километр (в нашем районе - около 50 тысяч жителей, плотность населения примерно 11 человек на квадратный километр). Разумеется, после войны и геноцида сербов здесь меньшинство - на юге края они живут в селах в окружении отнюдь не дружественного им албанского подавляющего большинства. Села эти, по словам Драгана, напоминают гетто: часты нападения на сербов, продолжаются преследования и издевательства. - В округе, который я возглавляю, говорит Николич, - совсем недавно жило 80 тысяч сербов - сейчас осталось 40 тысяч. Только за последние несколько лет в наших селах было убито более двух тысяч человек, разрушено и сожжено более 170 церквей и монастырей... Многие

Сербы: «Россия за нас!» 206

Вологодский ЛАД

Записки путешественника

Драган Николич

люди переселились на север Косово - там сербская община многочисленнее. Но мы остаёмся здесь - это наша земля. Страх, наверное, уже исчез, уступив место постоянной осторожности, готовности к сопротивлению - всё как на войне. А не сопротивляться, по словам Николича, нельзя: всеми силами новые оккупанты пытаются уничтожить даже след памяти о том, что земля эта действительно сербская. Руками мерзавцев здесь творятся неописуемые вещи - в центре той самой Европы, которую мы когда-то называли «цивилизованной». Как вам, например, такая заметка из сербской газеты «Новости»: «Неопознанные вандалы разрушили и осквернили могилу Живки Йованович (75 лет), которая два дня назад была погребена на городском кладбище в городе Гньилане на юге Косово и Метохии. По словам Д. Николича, это было первое захоронение на кладбище после 1999 г. «Последние 10 лет Живка Йованович жила недалеко от села Коре-

№1/2011

тиште, и ее предсмертной волей было похоронить ее на городском кладбище, - сказал Николич. - В день похорон, сразу же после отпевания, вандалы раскопали могилу и вскрыли гроб. Потом жителями анклава было получено сообщение SMS следующего содержания: «Сербы, не вздумайте больше хоронить своих на этом кладбище! Косово - это албанская земля». Семья усопшей перенесла тело покойной на кладбище села Коретиште, где и состоялись новые похороны». Думаете, это сообщение о фашистских зверствах? Нет, заметка опубликована в начале марта 2010 года. Впрочем, те заметки, которые мне довелось читать в этот, осенний свой приезд, ничуть не радостнее: в них сообщается, что сербы, приехавшие в сопровождении полиции навестить могилы своих родственников на кладбище города Печ, нашли эти могилы также оскверненными. Был я в бывшем сербском городе Печ (теперь он зовётся по-албански - «Пейя»), знаю, что сербский анклав находится от него всего в 5-7 километрах. Каково же это - ехать (идти побоишься) на могилы родных в сопровождении полиции?! Кстати сказать, косовская полиция по большей части состоит из албанцев - бывших боевиков УЧК. Живо себе представляю: хочешь съездить на могилу к деду, отцу, брату (вполне возможно, убитым пару лет назад) - и обращаешься за помощью в сопровождении к тем самым, которые, возможно, и участвовали в убийстве твоих родственников. Приезжаешь - и на тебе: кладбище осквернено, полиция машет руками, поторапливает. И это только совсем недавний случай. А если вспомнить погромы 2004 года, прошедшие по всему краю? Тогда было убито 19 человек, ранено более 140, выгнано из домов 5 тысяч человек. Более 900 сербских домов и квартир сожжено, полностью очищено от сербов шесть городов и девять сел, уничтожено 35 храмов и монастырей. Многие пострадавшие объекты Сербской Православной Церкви были практически полностью уничтожены - сожжены, разрушены, 207

СЛАВЯНСКИЙ МИР

Следы «миротворчества» НАТО

осквернены так, что их использование по назначению стало невозможным. Что-то было попросту стерто с лица земли, как это произошло, например, в Джаковице, где храм с приходским домом разрушили и разровняли грейдером. Сейчас на этом месте небольшой сквер. В Призрене, где находилась кафедра Рашко-Призренской епархии, 17-18 марта 2004 года пострадали все православные храмы (XIV - XIX вв.) и церковные объекты. Всего более десяти объектов, не считая сербских домов и целого сербского квартала. Монастырь Свв. Архангелов (XIV в.) разграблен и сожжен толпой албанцев на глазах военнослужащих немецкого контингента КФОР. По подсчетам Координационного центра по Косово и Метохии только за период с 10 июня 1999 года по 10 июня 2003 года было совершено 6392 нападения на сербов. В результате чего 1197 человек были убиты, 1305 ранены и 1138 захвачены. На 2004 год было известно, что 155 человек из числа захваченных были убиты, чуть более ста бежало или отпущено на свободу. Судьба же более 208

850 лиц сербской национальности была неизвестна. За прошедшие десять лет при международном протекторате Косово и Метохия из многонационального края превратилось в мононациональный. Сейчас, проезжая по Косово, мы просто даже не сможем сказать, где именно находилась та или иная сербская деревня. Многое в буквальном смысле стерто с лица земли, распродано, застроено новыми, уже албанскими, домами, магазинами, складами и автостоянками. Такая вот жизнь в самом центре Европы - чем не геноцид? - И все равно мы сопротивляемся, говорит Николич. - Уничтожить народ можно только тогда, когда уничтожен его духовный стержень. Именно поэтому, кстати, самую большую ненависть у нынешних оккупантов, как и у прошлых (турок-османов) вызывают наши церкви, монастыри, православная вера. И именно поэтому мы стараемся делать всё, чтобы то, что сохранилось, было востребовано народом - как теми сербами, которые живут на этой земле, так и

Вологодский ЛАД

Записки путешественника гостями из России и других стран. Повторяю: можно украшать купола тоннами золота, но если церковь пустует, если не чувствует народ потребности в храме, не верит, наша война проиграна полностью и народом мы больше считаться не можем. Так - населением. И, я думаю, то же самое относится и к России. Ох, прав мой собеседник! Но, к счастью, сербы не чувствуют себя одинокими в своей борьбе - это я уже говорю с гордостью за свою страну. Постоянно здесь встречаю соотечественников. Будь то обычные туристы или паломники, будь то депутаты Государственной Думы или дипломаты (встретил здесь даже посла России в Сербии А. Конузина) - сербы чувствуют нашу поддержку. Пусть не военную, но духовную уж точно. Может быть, именно поэтому практически на каждом шагу в населенных сербами городках Косово вы увидите портреты... Путина и Медведева, а центр Косовской Митровицы украшает огромный транспарант: «Русиjа je уз нас!» («Россия за нас!»). Так что за державу не очень обидно: даст Бог, и справимся с бедой вместе. Потому что беда наша - общая. И истоки этой беды похожи. В истории попытки отторжении края Косово и Метохия от Сербии огромную роль, на мой взгляд, сыграло опасливое, даже паническое нежелание бывших властей Сербии прослыть в глазах Запада «нетолерантными»: сербам, жившим в Косово (на своей вообще-то земле), любое их возмущенное недоумение, вызванное наглыми выходками и откровенными преступлениями «албанских сограждан», вменялось в «проявление национализма и шовинизма». Только когда стало слишком поздно, когда вдруг обнаружилось, что сербы в Косово - это какое-то непонятное недоразумение, мешающее «построению толерантного государства», когда кровь сербов начала литься слишком уж открыто, чтобы ее можно было замолчать в местных СМИ (западные-то СМИ эту кровь вообще игнорировали), власть попыталась опомниться. Мило-

№1/2011

шевич вдруг сказал: «Никто не смеет убивать сербов!» Сказать-то сказал, но и сам погиб - в цивилизованной Гааге... Другие сербы погибли здесь. А «нетолерантными» всё равно прослыли. Разве никаких параллелей мы не можем провести с современной Россией? Мы ведь теперь тоже, кажется, хотим «толерантности». И мнение Запада на этот счет - разве не непререкаемая истина, несогласие с которой вызывает в голосах местных чиновников металлические нотки, называющих «русским фашизмом» попытку людей призвать непрошеных гостей соблюдать хотя бы элементарные нравственные нормы? Русскую поддержку ощутили сербы и в этот раз: Драгану Николичу я передал письмо от главы Вологодского района А.В. Гордеева. В своем письме Александр Васильевич заверяет как руководителя Косовско-Поморавского округа, так и всех его жителей в сопереживании, сострадании братскому сербскому народу. Думается, говорит глава района не только от собственного имени, но и от большинства жителей нашей земли. Помимо сострадания, в письме говорится и о том, что, несмотря на довольно большое расстояние, разделяющее нас, мы были бы рады установить некоторые практические связи: дружба и братство - это, конечно, хорошо, но подтверждаются они только реальными делами. Сотрудничество на уровне культуры может послужить установлению таких добрых отношений. Николич, знаток русской литературы, аж просиял, когда читал письмо: - Точно! Нам нужно больше гостей из России! А если они расскажут нам о великой русской культуре, тут просто праздник будет! Добро пожаловать! Всегда ждем гостей, но таких - с нетерпением. Обязательно нужно сотрудничать! Драган посетовал, что многие сербские дети, живущие в Косово, - зачастую не могут даже выехать в остальную «большую», как они говорят, - Сербию. Это как если бы школьник из деревни Уткино боялся бы поехать, скажем, в Вологду, если сравнивать расстояния 209

СЛАВЯНСКИЙ МИР наши и сербские. «А если ездят по Косово, - уточняет Николич, - то обязательно в сопровождении конвоя КФОР». Он очень надеется, что когда-нибудь сможет показать «своим маленьким сербам» не только свою страну, но и братскую Россию. Что же, если наше сотрудничество возникнет, то визит шумной и радостной детской толпы на нашу землю (которой есть чем порадовать гостей), вполне возможно, и состоится. Сербам тоже есть что рассказать нам - и не только печальные истории. Радоваться они умеют как настоящие южане, так что нам с нашим сдержанно-хмурым северным менталитетом их веселье может показаться несколько несдержанным, что ли. Но потом сам вливаешься (или, гм, вливают) в общую праздничную атмосферу. Драган уехал домой через Приштину. Там, говорит, пробка большая, около часа простою точно. Расстались мы с ним с грустью. А на следующий день дернуло поехать - посмотреть на Приштину. Грусти, надо сказать, прибавилось. Нет, не потому, что город полностью албанский - к этому вы быстро привыкнете, будучи южнее Ибра. А потому, что понимаешь, своими глазами видишь: вся эта «забота цивилизованного мирового сообщества об установлении подлинной демократии» - такая откровенная дешевка, что истинные цели этого «установления» уже не имеют нужды в прикрытии. Под Приштиной расположена вторая по величине в мире военная база США за пределами этой замечательной страны - «Бондстил». А в центре Приштины недавно был открыт удивительный по своему безвкусию и бесстыдству памятник. Знаете, кому? И знаете, кем? Ха, бывшему президенту США Биллу Клинтону - бывшим же президентом США Биллом Клинтоном. Он памятник себе воздвиг... В руках у его бетонноголового собрата - книжка. Которая должна обозначать конституцию «независимого государства Косово». Бетонная голова Билла радостно улыбается уныло движущимся по проспекту (разумеется, носящему его имя) албанским прохожим. 210

Думаете, преувеличиваю насчет уныния? Да ничуть: разговорился в одном кафе с хозяином-албанцем о житьебытье в «независимом» Косове. Честно говоря, не ожидал такой откровенности - тот такими словами начал выражать свои чувства на смеси английскогонемецкого-сербского-албанского (албанцы - народ, к языкам способный), что уши завяли бы даже у немцев, это точно! «Да пропади оно пропадом, это НАТО ... ! Мы ... раньше хоть работали! Сейчас сплошная безработица, криминал и это ваше ... НАТО! Не албанцев они выручают, а землю эту себе забрать приехали! А криминал им нужен, чтобы был повод здесь остаться, типа «ситуацию», мать её, контролировать!» Кстати, о криминале. Ни в коем случае не выходите на улицу в албанских районах Косово, когда стемнеет. «Разборки» местных албанских кланов могут задеть (рикошетом) и вас. Днем можно ходить - с известной долей осторожности. Вечером - забудьте, лучше в гостинице сидите или в кафе, если вообще появится такое желание. Впрочем, кофе у албанцев (в Приштине, по крайней мере) очень вкусный. Еще один дружелюбный албанец разговорился со мной у въезда в монастырь Печка Патриаршая. Разумеется, территория монастыря, расположенного в красивейшем, живописном горном месте, обнесена колючей проволокой куда же без нее православным. Охраняли въезд солдаты итальянского КФОР, довольно приятные, надо сказать, ребята, но о них речь потом. Этот дружелюбный парень-албанец, помогающий солдатам на въезде в монастырь, узнав, что перед ним - русский, закатил миротворческий разговор: «Зачем воевать? Здесь же так красиво! Все хотят жить в мире - так зачем же воевать?» Согласно киваю головой, но мысль всё же закрадывается: действительно, зачем воевать, если все сербы либо повыбиты, либо согнаны в гетто... А с итальянскими солдатами связан интересный эпизод. Их, кстати, почемуто не любят албанцы и очень любят

Вологодский ЛАД

Записки путешественника оставшиеся сербы. В сербских косовских монастырях, которые охраняют итальянцы, меньше всего (или вообще не было) жертв и разрушений - они, в отличие от американцев и немцев, не стеснялись прибегать к оружию, защищая православных от толпы дикарей. Так вот, как рассказали мне монахи, несколько десятков солдат итальянского контингента КФОР приняли Православие в монастырях Высокие Дечаны и Печка Патриаршая после того, как собственными глазами увидели, что действительно происходит в Косово и Метохии. Последний случай, если не ошибаюсь, был в этом году. Вот тебе и бесшабашные итальянцы. А монахи как-то спокойно об этом рассказывают: «Ну, да, ну, чудо - так это вроде в порядке вещей, если чудо-то. Тут даже албанцы Православие принимали. Оно ж для всех - Православие». Должен сказать, что отношение сербов к своей вере переживает сейчас, на мой взгляд, перерождение. Если раньше беженцы из России времен «красной смуты» с грустью отмечали какое-то пренебрежение сербов Православием («у нас есть поп - он за нас молится, мы ему за это деньги даем, а самим незачем молиться, по хозяйству и так дел много»), то сегодня мы должны у них учиться. Что в Косово, что в «большой Сербии» - храмы полны народу, особенно много молодежи. И стоят там не потому, что модно стало (какая тут мода, когда стреляют?!), а потому что понимают: без Бога - всё, приехали, жизни нет. Электоральное существование потенциального избирателя будет, а жизни - не-а. И тут вспоминается позорный эпизод из Вологды: летний вечер, берег реки, храм св. Александра Невского, а рядом стоит и мочится пьяный, на футболке которого написано: «Я - русский!». Вопрос первый - способен ли такой «русский» дать отпор духовным вызовам нашего времени? Вопрос второй - долго бы он так простоял у храма в Сербии? Что касается ответа на второй вопрос, то с уверенностью могу сказать: секунды три - потом бы попросту пришибли.

№1/2011

Не понимаю только - неужели нам необходим очередной Мамай, чтобы появился новый Димитрий Донской? Зачем нужен гром, чтобы мужик перекрестился? Неужели ярчайшего примера Сербии нам недостаточно для того, чтобы отвечать на вызовы нашей эпохи? А так - всё еще читаем мантры о том, что «самое главное - это экономическое развитие нашего региона», «толерантность» и «работа социальной сферы». Не победил бы Димитрий Донской Мамая, кабы любовь к Святой Руси променял на «экономическое благополучие российской княжеской федерации»! И мы не победим - не пора ли этот урок выучить? Нет, всё-таки стоит съездить в Косово - о России подумать, поскорбеть, понадеяться, может. И помолиться. Впрочем, за нас тут многие молятся. ...Административная граница края с «большой Сербией» (впрочем, административной ее называем мы, а для большинства стран НАТО, как и для новых «хозяев» Косово, эта граница государственная) - премерзкое впечатление! Количество бронетехники у границы способно вызвать зависть такой страны, как Финляндия, наверное. Цепкие глаза сотрудников «полиции Косова», таможенный досмотр, дурацкие вопросы и шуточки «служителей порядка»... Покидаешь Косово всегда с печалью, но с печалью светлой. Своими глазами видишь, как братский народ всеми силами сопротивляется попыткам его уничтожить, смести с лица земли, и испытываешь восхищение перед его способностью бороться. Не только бороться, но и радоваться и надеяться. Убеждаешься, что твоя страна помогает «братушкам» не только декларативно - это действительно вызывает гордость за Отечество. Конечно, возникает желание вернуться сюда вновь, видеть и у себя дома гостей из Сербии. Мне жена призналась гордо: «Я, - говорит, - в Сербию влюбилась!» И почему-то не ревную. Петр ДАВЫДОВ Вологда - Косово Фото автора 211

КРИТИКА

Время просыпаться О ПОВЕСТИ ВЕРЫ ГАЛАКТИОНОВОЙ «СПЯЩИЕ ОТ ПЕЧАЛИ» Наша брань не против крови и плоти, но против начальства, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной. (Еф. 6,12)

Вера Галактионова в своей новой повести «Спящие от печали» («Наш современник», 2010, №№ 3-4) продолжает идеи предыдущих произведений («На острове Буяне», «Большой крест», «5/4 накануне тишины») - идеи мировой катастрофы, Апокалипсиса, конца света. Этот Апокалипсис назревает прежде всего в умах, в поступках людей и отражается не только на всей жизни человека, но и на судьбе нации. Особенно если ты - русский. Автор показывает нам, что именно в России происходит величайшее беззаконие - страна отказывается от своих детей, что так же противоестественно, как если бы тело отторгло какую-нибудь свою часть. «В эпоху разлома империй не дай вам Бог жить на пограничных окраинах национальных материков», - пишет Галактионова. Справедливость этого суждения с беспощадной откровенностью изображена на страницах повести. Маленький степной поселок со строительством горно-обогатительного комбината превратился в городок союзной республики СССР. А при делении границ город Столбцы был отрезан «небрежной рукой» от России и стал частью независимого государства Казахстан. Произведение поражает своим размахом. Автор назвала его повестью, произведение скорее тяготеет к романной форме. Множество равноправных сюжетных линий стремительно разрастается на страницах двухсот одиннадцати миниглав. Такая структура - разбивка повествования на маленькие главы-отрезки 212

Вера Галактионова

- уже была с успехом применена в романе «5/4 накануне тишины». Отработанная форма становится яркой индивидуальной чертой стиля Веры Галактионовой. Каждая глава максимально насыщена смысловой нагрузкой, содержит впечатляющие образы и символы (например, разрастающийся, подобно народному бунту, чайный гриб в банке) - все это делает конфликт произведения предельно острым и напряженным. В отличие от классической повести, хронотоп которой концентрируется на узком промежутке времени, описание действий и судеб множества персонажей произведения захватывает более значительный временной отрезок.

Вологодский ЛАД

О повести Веры Галактионовой Вера Галактионова использует особый композиционный прием - совмещение в одном фокусе всех времен: прошлого, настоящего и будущего. Этой точкой пересечения становится одна ночь время великого перелома, когда осень переходит в страшный зимний холод. В терминологии экзистенциализма есть понятие «пограничная ситуация», обозначающее моменты глубочайшего потрясения, во время которого человек прозревает экзистенцию, или смысл своего существования. Такой «пограничной ситуацией» для всех героев повести и стала ночь, особая для людей, знакомых с местами лишения свободы. Эта ночь - «главный лагерный беспрекословный праздник», отмечаемый ежегодно двадцать второго декабря. Она стала рубежом между жизнью и смертью, между бытием и небытием: «Там, на давних, прошлых лесоповалах, вместе с темной свирепой зимою, изгоняющей позднюю осень в ночь великого перелома, наступало время повальных смертей, время самоубийств, травм и отчаяния; оно длилось, опаснейшее, до самого зимнего солнцеворота. И все это время заключенные болтались на немыслимо тонком волоске, раскачиваемом лютыми ветрами. Черная воронка ранней зимы втягивала в себя слабые человеческие жизни почти беспрепятственно». Ситуация «пограничья» подчиняет себе художественную композицию произведения, и всё внимание автора направлено на момент метаморфозы, происходящей в душах героев. Эта ночь порождает огромное количество кошмарных снов, в которых причудливо переплетаются прошлое, настоящее и большим вопросительным знаком мелькает будущее. Поэтика сна необычайно тонко связана с авторским ощущением времени и истории. «Жизнь есть сон» - назвал одну из своих пьес испанский драматург Педро Кальдерон. Вся жизнь в одном сне проносится перед глазами героев повести «Спящие от печали». Разрушенное индивидуальное сознание, в котором мешаются понятия

№1/2011

зла и добра, становится отображением слома каркаса всей истории. Веками прошлое и настоящее русского народа цементировалось православными заповедями и заветами отцов. Советская власть подрубила русские корни, и теперь крен древа жизни все увеличивается и увеличивается, так как зазоры остались незаполненными. Не случайно автор называет новую идеологию «Великой Красной Прелестью». Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Прелесть есть повреждение естества человеческого ложью... Прелесть есть усвоение человеком лжи, принятой им за истину». Ложь, навязываемая чуждым народом, силой и принуждением загнала русский народ в великую тьму, она вселила разлад во все человеческие отношения, тяжкой постыдной болезнью разъела нравственные устои некогда великой державы. С приходом демократии герои произведения почувствовали, что падение уже совсем близко, так как опора прошлого осталась слишком далеко. Поэтому настоящее стало порождением ночных страхов, а будущее - еще более иллюзорным, чем неприснившийся сон: «...начались повсюду те самые явления, с арестами обманутых студентов, с поджогами, с грабежами магазинов, с отъездом русских семей. И самые жирные, самые наглые коммунисты бросили партийные билеты, отрекаясь от коммунизма для всех: они стали владельцами народных богатств уже окончательно, отринув народ в нищету навсегда... Так пришла в степи великая ложь, назвавшая себя демократией». Через мелькание судеб героев, растворившихся во снах, автор исследует последствия господства тоталитарного режима, который не закончился с началом перестройки. Все эти люди спят в бараке. И если раньше существовало чеховское «Вся Россия - наш сад», то теперь было бы более верным сказать: «Вся Россия - барак». И в этом бараке заключены люди, которые подчинились власти, как привыкли подчиняться 213

КРИТИКА испокон веков. Все персонажи очень разные; как стёклышки в калейдоскопе, складываются они в одного настоящего героя произведения - в русский народ. Именно русский народ противостоит антигерою - власти предстоящей. Этот противовес очень зримо ощутим в описании пространственного поля повести. Город Столбцы - место, окруженное со всех сторон безлюдной степью, и если проникнуть внутрь еще можно было, то уехать, уйти уже нельзя. Город, как спрут, захватывает всё больше и больше жертв и не отпускает, переламывая, уничтожая их судьбы: «Не многие из них уехали после большой стройки, с судьбами, поврежденными в лихих общежитиях, где жили по соседству, через улицу, комсомольцы и «химики»: условно освобожденные преступники то есть... Остались от ленинградцев и рижан в бескрайней степи могилы всеми забытых парней, замерзших в буранах, погибших в поножовщине, выброшенных на асфальт с верхних этажей, и повесившихся или наглотавшихся уксуса комсомолок, грубо обесчещенных, осмеянных, забеременевших некстати». Из города, как и из барака, нет выхода. Символом обречённости на заключение стала для жителей мертвая автобусная остановка, сооруженная из чугунной тюремной решетки. В этой решетке давно нет никакой надобности. «Здесь останавливается один лишь старый «ПАЗ» без пассажиров, ползущий к вокзалу и обратно по средам», и кажется, что единственное предназначение чугунного сооружения - напоминать о том, что из этой тюрьмы не уйти никуда. Правление же находится не в городе. Десять километров лежит между бараком и «красными дворцами начальства». Гнездо - место обитания «правителей жизни спящих» утопает в роскоши и в огнях собственной электростанции, в отличие от Столбцов, где свет давно отключен. Власть находится не только в стороне от «заключенных», но и ниже по вертикальной оси. «Души новых земных господ немы и глухи. И они не тоскуют 214

по свету небес - им вольготно внизу. Чем хуже народу, тем нарядней, тем роскошней их наглая жизнь. А чем хуже народу, тем он выше и выше новых господ - и тем дальше от них: лишь плотное небо вынужденного греха не пускает его к свету надземному». «Несть власти аще не от Бога», - эта фраза часто звучит из уст политиков, журналистов, людей, занимающих руководящие должности как в светской, так и в религиозной иерархии. Звучит эта цитата из послания апостола, как правило, в оправдание тем беззакониям, которые творят эти «наместники Бога на земле». «Кайтесь! - говорят они ограбленным. - Кайтесь и терпите!» Но в действительности фраза означает совсем не призыв к бездумному послушанию. Напротив, христианское учение призывает к постоянной бдительности ума от всяческой «прелести», то есть от обмана, скрывающего беззаконие под привлекательной личиной. «Всякая душа властем предержащим да повинется, ибо несть бо власть аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть, - говорит апостол Павел. - Темже противляйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися же, себе суд приимут» (Рим.13, 1-2). В этих словах присутствует не только требование покориться верховным властям, но и предупреждение, что «не власть, если не от Бога». Только «сущия», то есть истинные, власти учинены Богом, и следует подчиняться только властям, которые не творят беззакония. Именно такую трактовку этой фразы вкладывает Вера Галактионова в уста монаха-шатуна. Юродивые всегда считались глашатаями воли Божьей, и именно монах Порфирий, душа которого подобна чистой душе ребенка, становится проводником подлинного смысла этих слов всему русскому народу: «Братцы! Что же мы как переводим? Точнее ведь будет «Не власть, если не от Бога, истинные же власти от Бога учреждены»! Поглядите, братцы, сами на буковки, на словеса святые! «Не власть, аще не от Бога!..».

Вологодский ЛАД

О повести Веры Галактионовой Этими словами пытается монах пробудить спящих, встряхнуть оцепеневших в бесконечной печали жителей города. А те не в силах противостоять «власти тьмы» во вселенском своем одиночестве. Каждый из людей заключен не только в рамках города, но и в пределах своей комнаты в бараке, дальше - в границах собственной души. Вынужденный грех тьмой опустился на спящих, разобщил с другими, и в этом мраке заблудились они, непонятые и ничего не понимающие, стали одинокими: «И темнота души давно уже стала такой же непроницаемой и холодной, как эта ночь большого перелома». Отчаяние, страх, осознание своей безнадежности существования грузом притягивает голову к подушке, не давая проснуться, пробудиться, восстать. Они безмолвны в своей печали. И протест их сродни узорам на фартуке старой учительницы Тарасевны: слов нет, остались одни знаки препинания. И зреет один только вопрос: «А жить нам как тогда?.. По-доброму? Без вреда?.. Чтобы всем, всем уцелеть?» Не может Вера Галактионова оставить такой вопрос без внимания и иносказательно отвечает на него через Порфирия. Монах, наделенный даром прозорливости, словно невзначай, даёт изможденной непониманием старухе ответ в форме притчи: «Утер Порфирий рукавом прозрачную сопельку, понурился, да и стал наливать вино в стакан Тарасевны. И вот глядит она на тонкую алую струйку, глядит. До половины красен стакан, а там и на три четверти багров, вот уж совсем он полон и черен стал почти. Молчит Порфирий и своего занятия не прерывает. Молчит и Тарасевна, опешив от происходящего. Через край льется дешевое терпкое вино... - Прости, матушка, - поднялся и Порфирий. - Кто я есть без смирения? Истину говоришь: хулиган... - Стой! Жить народу как? Наозоровал, а сам... Не сказал ведь ничего! Замешкался Порфирий: - Откуда я знаю? Меру во всем по-

№1/2011

стичь сумеешь, вот сама всех и научишь, как жить. Только уразумеешь смысл слова «хватит», и сразу советов тебе не понадобится чужих... Слово «хватит» запомнила, нет? Или еще вот слово есть. Не слабей оно этого: «довольно». Сумеешь ли распознать, когда надо его произнесть? Когда пора настала? Главная то премудрость». Чаша терпения переполнилась. Страдание обезверившегося народа, словно терпкое вино, льется через край, и не хватает одного только Слова, которое положило бы предел этим мучениям. Суть, «премудрость» произведения состоит как раз в том, что русский человек должен очнуться после долгого времени вынужденного забытья. Осознать себя Великим Народом, вернуть историческую национально-религиозную память и тем обрести точку опоры в своем существовании - вот что предстоит этим разрозненным, разобщенным, пока еще сонным людям. Нужно только сплотиться, сбросить оцепенение и почувствовать, что беда стала общей, и нет русского, не причастного к ней; а, следовательно, и бороться с ней нужно совместно: «Если каждый двадцатый русский стал нынче изгоем, значит, большая допущена измена в верхах и разорены русские не другом - врагом. Из поражения надо выбираться всем, сообща...». Святой праведный Иоанн Кронштадтский так заповедовал своим духовным чадам: «Помните, что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить... Господь вверил нам, русским, великий спасительный талант Православной веры... Восстань же, русский человек! Перестань безумствовать! Довольно! Довольно пить горькую, полную яда чашу - и вам, и России». Эти слова можно было бы поставить эпиграфом к повести «Спящие от печали», да и ко всей прозе Веры Галактионовой. Галактионова в одном из своих интервью признавалась, что её герой - это народный мститель, и «Спящие от пе215

КРИТИКА чали», пожалуй, - первое произведение прозаика, в котором он появился. В одной из комнат барака ворочается в пеленках младенец, имя которого, Александр, означает «защитник людей». Мать ребенка, Нюрочка, внучка профессора, связала свою жизнь с угрюмым степняком Бирюковым, и в этом есть своя мудрость жизни. Образование, недоступное в новое время, и умение выжить, подобно волку - это те качества, которые необходимо передать только что родившемуся мальчику, единственному, который не спит в переломную ночь. На него возложены большие надежды: «Я много чего покажу и открою тебе, Саня, если только успею. Я должна буду сказать очень многое тебе, и как можно раньше... Но, окрепнув и возмужав, однажды ты потребуешь ответа от них - от всех, кто решает, и решает, и решает, что русские - хлам... Расти, Саня, тихо, неприметно... Не обнаруживай себя, Саня, до поры. Пусть никто пока не знает, для чего ты пришел в такой мир - в мир наглых людей без чести и совести». Именно его крик, крик младенца, смог пробудить спящих от печали, потому как «сильных поднимет слабый». И словно эхом доносится воспоминание о другом младенце, который две тысячи лет назад был рожден в лютое время на спасение всем

216

народам, что погрязли во зле, грехах и тьме: «...воин здесь пребывает, а Спаситель - там, над нами. Быстрой дорогой воин к Нему идет, суровой дорогой...». И читатель сразу понимает, что Саня, среди многих, подобно ему рожденных в мире, где уродливая действительность перешла границу человеческого терпения, пойдет по предназначенному пути, и слово «довольно» положит начало новому будущему России. Покой и надежда приходят к жителям города Столбцы на последних страницах повести. Ведь всё сокрушающая стихия ночи перелома разметала старый сарай, где некогда обитала жуткая птица «мира сего», что перебила все свое семейство. И над степью «из необозримой запредельной высоты» взметнулись три белых голубя, знаменуя скорый приход мира и тишины. Вера Галактионова создала произведение, которое может повлиять на умы очень многих людей, может разбудить их от приятного сна, который навевают сладкие обещания политиков, средства массовой информации и собственный убаюкивающий самообман. Стоит выйти из виртуального мира и задуматься... Мария ПЕТРОВА, аспирантка филологического факультета ВГПУ

Вологодский ЛАД

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Вологодское Поозерье

Герман ВОРОБЬЁВ Герман Алексеевич Воробьёв кандидат географических наук, профессор кафедры географии Вологодского педагогического университета, автор 130 научных, научно-методических, научнопопулярных книг и статей. Публиковался в газетах «Вологодский комсомолец», «Красный Север», «Русский Север», журналах «Мезон» и «Пятницкий бульвар», экологических изданиях Москвы и Санкт-Петербурга. «Вологодский ЛАД» публиковал воспоминания Г.А. Воробьёва «Дети войны - дети дворов» (№ 3, 2010 г.).

№1/2011

Много лет назад на конференции, организованной Русским географическим обществом, я рассказал про наши удивительные озера заместителю главного редактора журнала «Турист СССР» и получил предложение написать статью для журнала. Оговорили и название статьи - «Вологодское Поозерье», но затерли другие дела, обещание так и не выполнил (о чем потом жалел), а вот название это позже утвердилось и даже вошло в школьный учебник географии. Хотя задуманная под тем же названием тема моей диссертации в свое время не была утверждена на том основании, что официально оно не принято и как бы не существует. Но ведь одна из задач науки как раз и состоит в том, чтобы подправлять устаревшие правила и названия. Сейчас проще - в Интернете найдешь всё, что душе угодно, а уж доверять или не доверять тем сведениям, каждый решает сам. Тогда же пришлось задуматься - не ломлюсь ли в открытую дверь? Обратился к словарям, перебрал несколько справочных изданий, пока не нашел нужное определение: «Поозерье местность вдоль озера, озёр». Это подбодрило - если есть общее определение слова, значит, могут быть и частные, относящиеся к тому или иному региону. Действительно, вскоре появилась книга О.Ф. Якушко «Белорусское поозерье», есть национальный парк «Смоленское Поозерье», называются также «Новгородское Поозерье», «Мазурское поозерье» в Польше, «Макленбургское поозёрье» в северной Германии. При этом в одних случаях «поозерье» пишется с прописной буквы, в других со строчной, употребляются в них и буква «е» и буква «ё». Следует, видимо, разделить обобщающее название «поозерье», относимое ко всему озерному краю, и собственные названия, такие как «Вологодское Поозерье», которые следует писать с прописной 217

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ буквы. Именно так рекомендует Русский орфографический словарь под редакцией В.В. Лопатина, 1999 года издания.* В «Словаре по физической географии» Ю.П. Пармузина и Г.В. Карпова находим такое определение: «Поозерье (русск.) - озерно-холмистый ландшафт, характерный для краевой зоны древнего оледенения (последней валдайской фазы) на Северо-Западе, в Прибалтике, в Польше...», иными словами - озёрный край. Но насколько оправданно это название по отношению к Вологодской области?.. Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно взглянуть на географическую карту Европейской России в школьном атласе. На ней явственно выделяется полоса озер на Северо-Западе, она протягивается от Карелии и Архангельской области к Вологодской и далее через Новгородскую, Псковскую к Белоруссии и республикам Балтии. Знакомство с озерами продолжим по карте нашей области. Обнаружим то же самое: все крупные озера - Онежское, Белое, Кубенское, Воже и Озера на карте области множество других, называемых «малыми», располагаются в северораспространения ледниковых покровов разного времени. Известно, что на прозападной части Вологодчины. Далее к востоку озер число озер резко уменьшатяжении последнего миллиона лет нашу область неоднократно покрывали ледниется, и лишь немногие, относительно ки, но на поверхности сохранились отлобольшой площади, удостоились быть жения холодных ледниковых периодов, отмеченными на карте - Катромское, сформировавшиеся от двухсот до тридШиченгское, Сондужское (Сондугское). цати тысяч лет назад. При таянии льда Ответ на вопрос, почему так, найдём в теплые межледниковья водой наполна геологической карте, на которой обонялись реки, в замкнутых понижениях значены отложения последнего по вреземной поверхности возникали обширмени четвертичного периода и границы *поозерье (я) р.мн. - рий. (местность вдоль озера, озер) и Поозерье (-я) (часть Балтийской гряды). - Русский орфографический словарь / Отв.ред. В.В.Лопатин. - М.: «Азбуковник», 1999. - С. 80. 218

Вологодский ЛАД

Вологодское Поозерье ные водоемы, а между холмами и грядами - многочисленные озёра поменьше. Со временем озёра мелели, зарастали, превращались в болота, а потом и вовсе исчезали. Поэтому и остались они в основном в северо-западных районах области - Вытегорском, Бабаевском, Белозерском, Кирилловском, Вашкинском как наследие последнего ледникового покрова. Условной границей Вологодского Поозерья служит Воже-Кубенская низина. К западу от нее находятся свыше четырех тысяч из примерно пяти тысяч вологодских озер, которые занимают до 10-15 процентов площади территории.

Озера на карте области

№1/2011

Для сравнения: показатель озёрности восточных районов области меньше трех процентов. При этом все крупные озера, кроме Онежского, мелководны, с глубинами до четырех-пяти метров, и представляют собой остатки от древних приледниковых водоемов. Когда-то глубина их доходила до 30-40 метров, о чем свидетельствует высота озёрных террас, отражающих былые уровни озер Белого, Воже, Кубенского и занятых сейчас заболоченными приозерными низинами. Особняком стоит Онежское озеро. Площадь его намного больше, чем всех других озёр Вологодской области, вместе взятых. С одной, правда, оговоркой - только часть Онего, так называли раньше озеро, относится к нашей области. Глубина Онежского озера и сейчас достигает 120 метров, а в прошлом была еще больше. Причина в том, что котловина Онежского озера имеет тектоническое происхождение и связана с глубинными разломами и опусканием земной коры. Необычайно живописны берега озера, особенно у деревни Ольково, где они представлены крутым уступом высотой 30-40 метров, называемым Андома-гора. Уступ состоит из пестроокрашенных песчаников, песков, глин, относимых геологами к девонским, самым древним в области породам, возраст которых исчисляется 370 миллионами лет. В них находят остатки древнейших из известных науке кистеперых рыб, поэтому Андома-гора и объявлена памятником природы, а значит, подлежит особой охране, тем более что берег здесь осыпается и медленно отступает под ударами волн. Вологодское Поозерье давно уже привлекает внимание 219

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ ученых. Особый интерес вызывала та его часть, где довольно узкий водораздел отделял реки Вытегру, впадающую в Онежское озеро, и Ковжу, принадлежащую к Волго-Каспийскому бассейну. Еще в XVII веке здесь работали экспедиции, проложившие трассу Мариинской водной системы, со дня открытия которой в прошлом году исполнилось 200 лет. Свои впечатления о путешествиях по Ладожскому и Онежскому озерам изложил в конце XVIII века Н.Я. Озерецковский. Состояние рыболовства на крупных озерах края изучала во второй половине ХIX веке специальная экспедиция Н.Я. Данилевского. Здесь работали и другие именитые ученые: геологи-академики А.Д. Архангельский и Б.Д. Наливкин, археолог А.Я. Брюсов, позже - их многочисленные последователи. И всё же сведения о многочисленных озерах были разрозненны, одна из причин этого - различная административная принадлежность территории поозерья. Так, Олонецким земством по

опросным данным были собраны и опубликованы в 1915 году некоторые сведения о рыбном населении озер губернии, вытегорских в том числе. В 1927 году во вновь образованную Ленинградскую область вошли сразу несколько губерний, включая Череповецкую. А вскоре перед научно-исследовательским институтом озерного и речного рыбного хозяйства (НИИОРХ) была поставлена задача обследовать озера области и оценить их рыбохозяйственные возможности. В течение одного полевого сезона 1932 года институт при участии студентов Ленинградского университета выполнил огромную по объему работу, обследовав 1300 озер, почти треть из которых пришлась на современное Вологодское Поозерье. Об опыте исследований академик Л.С. Берг доложил на конференции Балтийских стран, но вот сами материалы опубликованы не были, а во время войны значительная часть их утрачена. В 1937 году часть Ленинградской области отошла к образованной тогда

Андомская гора. Фото автора 220

Вологодский ЛАД

Вологодское Поозерье Вологодской, но только по прошествии трех десятилетий появилась реальная возможность новых исследований Вологодского Поозерья. В это время кафедру зоологии Вологодского педагогического института возглавил коренной петербуржец Лев Андреевич Жаков, работавший до того в академическом Институте озероведения и хорошо знавший многих сотрудников НИИОРХа. Он-то и обнаружил в подвале научного института рукописный отчет и часть полевых материалов предыдущей экспедиции. Предложив программу исследования озёр областному Рыбпрому, Лев Андреевич начал готовить будущих гидробиологов, ихтиологов из числа студентов и подбирать соратников среди преподавателей, имевших опыт полевых исследований. Ему помогали декан естественногеографического факультета Николай Петрович Антипов и доцент Людмила Алексеевна Коробейникова, которая организовала гидрохимическую лабораторию. В короткое время удалось создать коллектив, способный, как оказалось, в условиях абсолютного бездорожья и дефицита буквально всего в течение 1969-1972 годов обследовать по полной программе около 300 озер (по такой программе в 1932 году обследовались лишь немногие озера) и тем самым составить достаточно полное представление о Вологодском Поозерье. В той и последующих экспедициях в озерный край принимали участие многие преподаватели Вологодского педагогического института (позже университета), некоторые еще будучи студентами. Материалы экспедиции были опубликованы в статьях и в книге «Озёрные ресурсы Вологодской области», изданной в 1981 году и ставшей библиографической редкостью. Да и сама озёрная экспедиция стала уже историей. Довелось участвовать в этой экспедиции и мне. Предлагаю читателям «Вологодского ЛАДА» часть воспоминаний об озёрах, трудных дорогах, встречах с людьми Поозерья. Вот лишь некоторые из них.

№1/2011

ИСЧЕЗАЮЩИЕ ОЗЕРА В описании Олонецкой губернии первой половины XIX века К. Бергштрессера упоминаются исчезающие озера южного Прионежья. В частности, говорится об уходе воды из Шимозера и Ундозера. Чтобы ознакомиться с необычными озерами, по заданию Русского географического общества из Санкт-Петербурга был направлен Г.И. Куликовский. За одну поездку ему удалось побывать едва ли не на всех исчезающих озерах. Он проехал по Вепсовской возвышенности, застал там полнокровную жизнь в деревнях и селах, записал сведения и легенды об исчезающих озерах Обонежского края, а затем опубликовал их в альманахе Московского общества испытателей природы «Землеведение» за 1894 год. К исчезающим озёрам принадлежат Куштозеро, Лухтозеро, Шимозеро и еще несколько других, получивших известность благодаря своему необычному режиму. Во всех этих озерах вода временами уходит, а спустя какой-то период вновь наполняет котловину. О причинах ухода воды из озер и ее появления вновь люди лишь догадывались. Иной раз объяснение принимает форму красивой легенды. Когда уровень воды в одном из двух находящихся неподалеку Лухтозере и Куштозере понижается, в другом он повышается - это породило сказание о водяных - хозяевах озёр, которые, играя друг с другом в карты, то проигрывали воду, то отыгрывали её. С точки зрения географа или геолога картина представляется следующим образом. Вепсовская возвышенность, на которой находятся исчезающие озера, представляет собой холмисто-грядовую ледниковую равнину с неглубоким залеганием известняков каменноугольного времени. Известняки отложились на дне теплого мелководного моря примерно триста миллионов лет назад, и с ними связаны разнообразные карстовые явления. В особых условиях вода, проникая по трещинам в породах, растворяет их и образует в них воронки, подземные полости, ниши, коридоры. Путь к ним с 221

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Шимозеро

поверхности сквозь ледниковые отложения вода находит через поглощающие отверстия - поноры, возникающие на дне многочисленных воронкообразных котловин. Их, например, можно видеть на водоразделе между Куштозером и Лухтозером. Если же понор (по-местному «вешкама») образуется на дне озера, вода из него просто-напросто уйдет под землю. Это случалось многократно. Бывало с водой уходила и рыба, от которой в немалой степени зависело благополучие местных жителей, и те пытались забить наглухо поноры, отгородить их плотинами. Однако вода находила иные пути под землю. Лишившись стока, озеро теряло свои достоинства: быстро зарастало, ухудшалось качество воды - а значит, и рыбы. Впрочем, природа сама позаботилась о том, чтобы вода наполнила обсохшую озерную котловину: ледниковая глина постепенно заполняла понор, возвращая озеро к жизни. Вот только рыба далеко не сразу восстанавливала свою численность. При уходе воды из мелководного Лухтозера (глубина меньше двух метров) оно превращается в заливной луг, оправдывая своё вепсское название лухт (luht) - луг. Так считает известный исследователь географических названий вологодских озёр А.В. Кузнецов (кстати, тоже автор «Вологодского ЛАДа» - прим. ред.). Подтверж222

дением этого во время нашего посещения озера в 1982 году служили торчащие из воды стожары. Уйдет ближе к осени вода из озера - и ставь тогда стога прямо на дне. Так что озеро давало не только рыбу, но и сено для коров, что совсем немаловажно в лесном краю, где естественные сенокосы невелики. На соседнем Куштозере, со всех сторон окруженном хвойным лесом, как и на Лухтозере, есть несколько островов, количество которых при спаде воды значительно возрастает. На самом большом из них, Илекс-острове, А.Я. Брюсов в тридцатые годы впервые обнаружил стоянку людей позднего каменного века, а это значит, что люди селились здесь еще пять тысяч лет назад. Тысячелетиями озеро поило и кормило местное население, в довоенные годы на его берегах стояли несколько деревень, но уже давно здесь никто не живет, и озеро со всех сторон окружено хвойным лесом. Километрах в тридцати от Лухтозера и Куштозера, ближе к границе с Ленинградской областью, на водоразделе находится целая группа необычных озер - Шимозерская, названная по самому большому из них - Шимозеру. Отсюда могли бы течь реки как как в сторону Онежского озера, так и в бассейн Волги. Восточнее Шимозера, главного в озерной группе, берет начало река Мегра, которая впадает

Вологодский ЛАД

Вологодское Поозерье в Онего, а к западу от него начинается река Ножема, принадлежащая к волжской системе. Но из Шимозера поверхностного стока нет. При отсутствии иных путей для транспортировки леса это в прошлом способствовало его сохранению на водосборе озера, который весьма велик - около ста квадратных километров. И со всей этой площади весь сток из Шимозера идет в поглощающую воронку, называемую Черной Ямой, с которой озеро соединяет извилистый ручей. Шимозеро состоит как бы из двух водоемов. Один из них глубокий, с котловинами и островами на дне, другой (Пюгкозеро) - мелководный, с ровным глинистым дном. Из него-то и берет начало ручей, стекающий в Черную Яму, округлую воронку в поперечнике около сорока метров. В её неподвижной воде отражаются подступающие к самой бровке деревья; кажется, что вот-вот забурлит вода и ринется в глубину, туда, где находится поглощающая воронка. Глубина ее немалая - больше 20 метров (Г.И. Куликовский называл даже 20 сажен - больше 40 метров, но как мы ни старались, такую глубину обнаружить не смогли). Во время трех наших экспедиций в Шимозерье ни разу не пришлось видеть озеро безводным, а Черная Яма была полна водой. Поэтому приходится обращаться к к фотоснимкам, в том числе сделанным с вертолета, и рассказам местных жителей. Вода из Шимозера начинает уходить обычно под зиму, иногда в конце зимы. Площадь озера при этом сокращается более чем вдвое, на месте Пюгкозера остается лишь ручей, с шумом устремляющийся в Черную Яму. Когда уровень воды становится еще ниже, ручей перестает течь. Короткой речкой Кудомой Шимозеро соединяется с мелководным и потому оправдывающим свое название Грязнозером, а то, в свою очередь, с живописным Долгозером. Оно действительно «долгое»: при длине более двух километров средняя ширина озера едва достигает двухсот метров. На дне Долгозера тоже есть поглощающая воронка, которую, как бы в

№1/2011

противоположность Черной Яме, зовут Белая Яма. Куда же устремляется вода из той и другой ям и других поглощающих воронок? Согласно бытовавшей когда-то версии, окольцованную щуку из Шимозера будто бы обнаружили в реке Мегра. Но это маловероятная версия. Попытки гидрологов с помощью специального окрашивающего воду состава выявить пути подземного стока, к сожалению, не имели успеха, так что вопрос пока остается без ответа. В прошлом эти места населял немногочисленный финно-угорский народ вепсы - «люди Суземья», как назвал их в своей книге писатель Анатолий Васильевич Петухов, родившийся и выросший в тех местах. В 1920-х годах здесь проживало более четырех с половиной тысяч вепсов. В нашей первой экспедиции в Шимозерье в 1971 году нам посчастливилось застать последнюю вепсскую семью лесника Ивана Романова. Тогда, после необычайно тяжелой дороги (за сутки чуть более тридцати километров на автомашине повышенной проходимости), самым большим подарком была протопленная баня, а во время пеших маршрутов на отдаленные озера нас на коне сопровождала двенадцатилетняя дочка лесника Люся. По соседству с домом лесника тогда стояло несколько довольно крепких изб из кондовой сосны с кое-какой домашней утварью, а неподалеку - ухоженная часовенка. Спустя десять лет, во время нашей следующей экспедиции, число домов сильно поубавилось, и нас встречал другой лесник вместе со своими гостями, рыбачившие на озерах. В начале нынешнего столетия, когда состоялась последняя наша экспедиция в озёрный край, от деревни целым оставался только один дом, в котором проживали Людмила Петровна Артюгина, представившаяся директором ООО «Шимьярь», и ее муж, Владимир Тимофеевич Богданов. Они-то и поведали о новейшей истории Шимозерья, в подтверждение своих слов показав пачку документов, вплоть до письма в администрацию Президента 223

Вологодское Поозерье Российской Федерации. Эйфория демократических преобразований в начале 1990-х годов дошла и до Шимозера, обернувшись попыткой воссоздать объединение шимозерских вепсов. Предполагалось привлечь вепсов со всей округи, заняв их заготовкой и переработкой древесины, строительством, сельским хозяйством. Только вот создать своего рода «вепсовскую республику» не получилось, и печальным памятником того времени осталась трансформаторная будка при полном отсутствии электричества. Время необратимо: для нескольких поколений вепсов, родившихся и выросших в других местах и иных условиях, Шимозерье не стало малой родиной, ради которой можно и поступиться многим. Да и как можно было надеяться на успех при отсутствии дорог, техники, потребителей продукции, к тому же на территории с особым режимом охраны, где заготовка древесины несовместима с ее статусом. Так что провал проекта способствовал ее сохранению, а лесовозные дороги прошли в стороне от Шимозера. Мысль о том, чтобы сохранить необычные озера в практически ненаселенной местности, где природа сохраняла черты некой первозданности, возникла еще в той, первой экспедиции по Вологодскому Поозерью. Тогда же предложения были направлены в областной совет Всероссийского общества охраны природы, и при его содействии в 1979 году решением Вытегорского райисполкома Шимозеро и его окружение объявлено памятником природы. Но таковыми являются обычно небольшие, «точечные» объекты, и после дополнительных исследований статус охраняемой природной территории был повышен. В октябре 1983 года по решению облисполкома в Вытегорском районе были учреждены Шимозерский, Куштозерский, Лухтозерский озерные (гидрологические) заказники и поблизости от них Ежозерский. Вокруг озер устанавливались водоохранные зоны шириной в один километр, на их территориях запрещались рубки леса и строительство. А вот ограничений на любительское рыбо224

ловство и охоту, сбор грибов и ягод, чего так боялись немногочисленные жители, не предусматривалось. Учреждение в Вытегорском районе заказников стало началом к созданию обширной сети особо охраняемых природных территорий Вологодской области, одной из самых представительных в России. Только в границах Вологодского Поозерья это национальный парк «Русский Север» и свыше тридцати государственных природных заказников и памятников природы. Интерес к этим местам с каждым годом возрастает. И в том мы смогли убедиться во время наших последних экспедиций по Вологодскому Поозерью. Они проводились совместно с Карельским научным центром Академии наук, Центром окружающей среды Финляндии. Здесь побывали научные экспедиции из Москвы, Санкт-Петербурга. Летом можно было встретить туристов из многих городов, благо дороги теперь позволяют добраться даже до отдаленных озёр. Однако возникает тревога за будущее природы озерного края. Сильно поредевшие леса, захламленные берега - такова нынешняя реальность, всё меньше становится рыбы в озерах. Охраняемые территории несколько сдерживают повсеместное наступление на природу, но и они не в полной мере выполняют свое предназначение. Расхождения в законодательстве, отсутствие средств для охраны и обустройства территорий, низкая экологическая культура населения во многом девальвируют само понятие «особо охраняемые». И всё же надо признать: только эти территории в состоянии хоть как-то сохранить память о природе Поозерья, не консервируя её, превратив в заповедник. Охраняется природа не от людей, а для людей. Один из возможных путей, о чем я уже писал несколько лет назад, - объединение имеющихся государственных заказников на Вепсовской возвышенности в природный парк, доступный для туризма и отдыха. Пусть это будет не сейчас, а тогда, когда появится для этого возможность. Название «Вологодское Поозерье» вполне будет отвечать назначению природного парка.

Вологодский ЛАД

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Тайна топонима «Тотьма»

Александр КУЗНЕЦОВ

Александр Васильевич Кузнецов родился в 1962 году в деревне Фоминское Тотемского района. Закончил Погореловскую среднюю школу и естественно-географический факультет Вологодского пединститута. Работает учителем географии и истории в школе деревни Усть-Печеньга на реке Сухоне. Опубликовал более 500 статей на краеведческие темы в газетах и журналах Вологодской области. В журнале для семейного чтения «Лад», который был предшественником «Вологодского ЛАДА» с 1991 по 1995 год, вёл постоянный раздел «Язык земли вологодской». Автор книг: «Язык земли вологодской» (1991), «Сухона от устья до устья» (1993), «Названия вологодских озёр» (1994), «Болванцы на Лысой горе» (1997), «Шексна - река Велеса» (1997), «Легенды, предания и были Тотемского уезда» (2005), «Тотемский ономастикон» (2007), «Именослов Устьянских волостей» (2010) и других. Ряд книг проиллюстрировал своей графикой: «Тотемская церковная старина» (2004), «Свод вологодских волоков» (2002) и другие.

№1/2011

Русская поговорка «На ловца и зверь бежит» не раз подтверждала свою правоту в моих топонимических и краеведческих разысканиях. Однажды, листая в библиотеке центра краеведческих исследований «Пава» путеводитель по Российскому государственному архиву древних актов (РГАДА), в каталоге фонда № 1376 Арзамасской камергерской конторы я наткнулся на интересное название документа - «Список владельцев ульев в Тотемском стане Арзамасского уезда от 1723 года». Сразу же повеяло чем-то близким и родным... Но, где там Арзамас, а где наша Тотьма? И как совместить эти два удаленных друг от друга города? Дело в том, что Арзамас находится на юге Нижегородской области, а Тотьма - в шестистах километрах к северу от него! Но в документе ясно сказано, что Тотемский стан относился к Арзамасскому уезду... [1: 437]. Термин «стан» раньше означал отдельную, обособленную часть уезда. Значит, где-то в Арзамасском краю был населённый пункт или река под названием Тотьма, отчего этот стан и получил своё наименование! Следовательно, у нашей Тотьмы в Поволжье был топонимдвойник! На просторах севера Европейской части России имеется целый ряд похожих географических названий. Скажем, в соседней Костромской области, к востоку от города Галича, есть лесной посёлок Тотомица (в 1930 году, когда он возник, назывался сначала Тотомицы, с ударением на первом слоге). Посёлок стоит в устье речки Тотемка, левого притока Неи. Около другого костромского города, Чухломы, нашлась река Точма, левый приток Вочи. В актах Холмогорской епархии середины XVII века встречаются топонимы «речка Тотьманга» и «Тотманская варница» [30: 304, 311, 312]. Здесь, в северной части Двинского уезда (на Летнем берегу Онежского полуострова), 225

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Панорама Тотьмы. Рисунок из книги Корнелия де Бруина «Путешествие через Московию», 1711

при впадении речки Тотьманги в Белое море в старину добывали «соль моря». В платёжной книге Двинского уезда 1560 года есть такие строки: «У моря ж на Морском берегу от Ненежского рубежа и до речки Тотмонаки, да по реке по Тотмонаке вверх...» [34: 531]. Вероятно, это та же самая Тотьманга, вот только название в русском языке оказалось искажено. На Соловках есть озеро Тотимо. Интересны названия рек Тьма близ старинного русского города Тверь в Верхневолжье и Тутка в бассейне Костромы. Не менее привлекателен и гидроним Тотимец в центре Вологодского района. Это правый приток реки Масляной, одной из составляющих Вологды. Итак, у нашей Тотьмы есть если уж не полные названия-близнецы, то близкие родственники - точно! Однако прежде чем подходить к данному топониму с новых позиций, неплохо бы вспомнить все старые версии относительно толкования географического названия Тотьма и тот давний спор о времени первого упоминания его в памятниках письменности... Обычная для последних десятилетий фраза из местных газет, книг, туристических буклетов: «Город Тотьма впер226

вые упоминается в летописи под 1137 годом». Иногда называют 1138 год, так как во времена Древней Руси Новый год приходился не на 1 января, а либо на 1 марта, либо на 1 сентября. Надо сказать, что указанная дата греет души многих тотьмичей - как же, мы на целых 10 лет старше самой Москвы-столицы, да и губернской Вологды тоже! Но так ли это, давайте разберёмся... Ни в одной древнерусской летописи (летописном своде) Тотьма вообще не упоминается, поэтому отсылки к летописи просто безграмотны. Есть «Устав князя Святослава Ольговича о церковной десятине с новгородских погостов», датированный 6645 годом от сотворения мира, что и соответствует 1137/38 годам от Р.Х. Этот по-настоящему уникальный документ сохранился до наших дней в подлиннике и был научно опубликован М.Н. Тихомировым и М.В. Щепкиной в 1951 году [2: 23, 29]. В издании помещена даже фотокопия устава, где хорошо видны слова, из-за которых учёные мужи и прочие краеведы спорят вот уже второе столетие: «...оу тошьме сорочекъ...» По этому поводу сначала высказался известный русский учёный и писатель

Вологодский ЛАД

Тайна топонима «Тотьма» Н. М. Карамзин, который в примечаниях к своей «Истории государства Российского» предположил, что Тошьма из устава 1137/38 года - это город Тотьма на реке Сухоне, а затем краеведы Е. Кичин (1859), А. Архангельский (1886) и В.Т. Попов (1886) сообщили об этой гипотезе тотьмичам в прессе. В годы советской власти к данной версии склонялись директор местного краеведческого музея Н.М. Черницын и автор книги о Тотьме И.А. Соболев, который также сделал краткий обзор всех упомянутых выше версий [3: 5-6]. Из историков ХХ века Тошьму с Тотьмой отождествлял А.Н. Насонов [4: 109], автор фундаментального труда о формировании территории древнерусского государства. В более позднее время в научной среде возобладала другая версия относительно идентификации новгородского погоста Тошьма. А.П. Афанасьев [5: 122123] и В.А. Кучкин [6: 89] предложили сопоставить данный топоним с названием реки Тошня, правого притока Вологды. Любопытно, что чуть ниже слияния Тошни и Вологды, в пределах современного села Лукьяново, имеются явно выраженные следы древнего городища, которое и могло быть той самой Тошьмой из ХII века. Дело в том, что на реке Тошне существовала в старину волость, название которой в писцовых и переписных книгах семнадцатого столетия варьируется - Тошенская, Тошинская, Тошемская [32: 32]. Таким образом, река и в самом деле могла раньше называться *Тошьма или *Тошема. Я же в одной из своих книг предлагал иной вариант расположения новгородского погоста. Древняя Тошьма могла находиться при впадении в Сухону реки Толшмы в нашем Тотемском районе. Топоним «Толшма» произносится в народе как Товшма, Тоушма, что фонетически близко топониму из «Устава Святослава Ольговича» [7: 48]. Интересно, что на другой стороне Сухоны, всего в 7 км от Устья Толшменского, была деревня Доможирово (Домажирово), в основе названия которой лежит древнее нов-

№1/2011

городское мужское имя Домажир. В Новгороде домажиричами именовали также княжеских вирников, или сборщиков дани, членов одного боярского рода, традиционно взимавшего дань в Заонежье и Заволочье [33]. Из 10 тысяч деревень Вологодской области больше нет ни одного ойконима, похожего на Доможирово, а соседство этой деревни с предполагаемым новгородским погостом Тошьма (Толшма) служит дополнительным доказательством в пользу данной версии. Московский археолог Н.А. Макаров вовсе отрицает существование какихлибо новгородских погостов на реке Сухоне в ХII веке, в том числе и Тошьмы [8: 21] (подробнее об этом см. в очерке «Старая Тотьма на старой карте»). Действительно, в княжеском документе перед перечислением погостов, где Новгород собирал дань, стоят слова: «В Онеге...», то есть в бассейне реки Онеги или Онежского озера - в пределах современной Карелии и Архангельской области. Новгородцы могли закрепиться на Сухоне чуть позже - в XIV столетии, о чём свидетельствуют результаты археологических раскопок могильника на Старой Тотьме. Нужно ещё отметить, что расширенные поиски аутентичного географического объекта с названием Тошьма на Русском Севере пока ни к чему не привели. Есть лишь река Тошьма (правый приток Клязьминской Нерли) на юге Ярославской области недалеко от города Переславля-Залесского. Видимо, здесь мы имеем дело лишь со случайным совпадением названий - слишком уж далеко переславские земли от владений Господина Великого Новгорода в Обонежье и Заволочье. Вывод из всего сказанного напрашивается один: название Тошьма из устава 1137/38 года связывать с Тотьмой нельзя. Очень ненадёжно с научной точки зрения это карамзинское сопоставление... Первым на происхождение топонима «Тотьма» в середине девятнадцатого сто227

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Устье реки Старая Тотьма на лоции Сухоны 1931 года.

летия обратил внимание сам Владимир Иванович Даль. В своём «Толковом словаре живого великорусского языка» он, объясняя значение диалектного слова «тутем», известного из костромских, вятских и архангельских говоров в значениях «залежь; пар, паровое поле; выпашь, залог, перелог», сделал небольшую приписку: «Не отсюда ли город Тотьма?» [9: 445]. В ХХ веке к предположению В.И. Даля вернулся О.В. Востриков, проанализи228

ровавший диалектные варианты этого термина - шутем, сутьма в значениях «заброшенная пашня; поле под паром» как возможные заимствования из языка коми, где есть sutom - «заросшее сорняком поле», sottem - «сгоревший лес, выжженное место» [10: 69-76]. Слабость данной гипотезы в семантическом несоответствии: трудно представить, чтобы в древнефинские времена, когда земледелия в присухонской тайге ещё не было, довольно большая по протяжённости

Вологодский ЛАД

Тайна топонима «Тотьма» река получила бы название от агротермина, имеющего локальное значение. В примечаниях к «Описанию Тотемского Спасо-Суморина монастыря» (составленном вологодскими краеведами П. Савваитовым, отцом и сыном Н. и И. Суворовыми в 1849 году) справедливо сделан вывод, что объяснение названия города Тотьма «должно искать в финском древнем, или угорском, языке», но сама этимология в книге не приводится [11: 49]. Из господ краеведов о топониме «Тотьма» писал ещё В. Трапезников, который в своей книжке «Первобытное население Севера России» (1916) справедливо покритиковал такие народные этимологии, как Шарденьга - от «шарили деньги», Тотьма - «то тьма», но... ничего не предложил взамен даже на краеведческом уровне начала двадцатого столетия [12: 7]. В 1890 году вышла в свет публикация М.П. Веске, где он предложил сопоставить основу топонима Тотьма со словом из языка коми tod - «болото» [13: 9-10]. Позже учёные-лингвисты А. Никольский [14: 9], Й. Вихманн и Т. Уотила [15: 279] развили данную этимологию, предложив сочетание коми tod - «сухое болото; топкое место» с коми mu - «земля, местность», родственным прибалтийскофинским maa, ma в том же значении. Словарь современного коми языка даёт расширенное значение слова тод - «сырое место, заросшее кустарником и ёлками» [16: 677]. Впоследствии версия М.П. Веске нашла отражение в топонимических и этимологических словарях В.А. Никонова [17: 423] и М. Фасмера [18: 89]. Автор этих строк в своей первой книге по топонимике Вологодской области (1991) тоже повторил данное толкование топонима Тотьма, не найдя в то время более достойной гипотезы [19: 43]. В поддержку М.П. Веске можно было бы предложить ещё один аргумент, ранее учёными не отмеченный. На рисунке-панораме города Тотьма из книги голландца Корнелия де Бруина «Путешествие через Московию» 1711

№1/2011

года издания есть подпись TODMA [20: 19], возможно, зафиксировавшая бытовавшее до рубежа ХVII-ХVIII веков нечто среднее между d и t, что и уловило чуткое ухо иноземца. Более ста лет этимология М.П. Веске оставалась основной. На неё ссылались в многочисленных краеведческих публикациях о Тотьме советских времён, правда, безбожно перевирая значение коми слова «тод» и не упоминая вовсе имя учёного. Однако в 1996 году московский топонимист А.Л. Шилов предложил новое толкование в отношении происхождения целой группы близких финно-угорских названий рек на Русском Севере: Сизьма, Сюзьма, Шешма, Шижма, Жижма, Чежма, Чизма, Тозьма, Тюзьма, Тюдьма и Тотьма. По мнению учёного, этот топонимический ряд представляет собой позднейшие варианты исходного названия, в основе которого лежал корень из вымершего финно-угорского языка *tsiezm в значении «лесная глушь». В настоящее время имеется родственное ему финское sysma - «тайга, дремучий лес» и русский диалектный термин «сузём» с тем же значением [21: 74, 78]. В целом перевод топонима «Тотьма» как «Лесная [река]» следует считать оправданным: на всём протяжении течения Старой Тотьмы, после деревень старинной Демьяновой волости в самом начале реки, по её берегам нет мест, благоприятных для широкого антропогенного освоения. До сих пор Старая Тотьма течёт среди таёжных лесов, может быть, уже не таких дремучих, как тысячу лет назад, но всё же, всё же... То, что топоним «Тотьма» имеет финно-угорское происхождение, ясно «на 100%», хотя по вопросу о его внутренней структуре споры продолжаются. Возможны три подхода: 1) основа тот- и формант (окончание) -ма, как у Веске, Никольского, Вихманна; 2) основа тотьми окончание -а, появившееся позднее под влиянием женского рода русского слова «река», как у Шилова; 3) основа тот- и формант -Vма, происходящий от древнего финно-угорского термина 229

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ *enga - «река». Значком V здесь и далее обозначается любой гласный звук, а значком * - восстановленное древнее слово. Известный исследователь субстратной топонимии Русского Севера А.К. Матвеев из Екатеринбурга писал по этому поводу: «Ввиду обычного для финно-угорских языков колебания m - ng, а также возможности восприятия ng как m в русском языке, гидронимы с исходом на -Vma следует считать вариацией названий на -Vnga (ср. пары: Кузема - Кузеньга, Ягрема - Яхреньга)» [22: 38]. Предложенный топонимический ряд можно дополнить и за счёт знакомых тотьмичам названий рек: Еденьга (в народе Иденьга) - Идьма, Леденьга - Ледьма (сюда же и Тотьма - Тотьманга). Отталкиваясь от вывода А.К. Матвеева, можно предложить новые гипотезы в отношении этимологии топонима Тотьма на базе лексики финно-угорских языков. Речная пресноводная рыба линь (Tinca tinca) по-эстонски именуется totkes, по-мордовски tutka, по-марийски тото, по-венгерски tat, по-саамски tuti. Учёные восстановили и древнее исходное слово *totka - «линь» [23: 404]. Однако из любого справочника по рыбам России можно узнать, что линь в реках бассейна Северного Ледовитого океана не водится, зато в бассейне Волги он обычен. Правда, в марийском языке тото (таты) означет и «линь», и «налим» (Lota lota); в венгерском tathal - «налим», при hal - «рыба», а уж налимы-то водятся везде. Поэтому, первоначально река Тотьма могла называться у чуди *Totenga - «Налимья река». Интересно также, что в новгородской берестяной грамоте № 863, датированной второй половиной ХII века, имеется антропоним *Тотъ (в контексте - «у Тотова»), который сопоставляли с финским totto - «труба, трубка» или с финским toti - «серьёзный, правдивый» [26: 319]. Можно ли эти сведения каким-то образом интерпретировать на потамоним «Тотьма», пока не ясно. Любопытно саамское слово tsotte в значении «клин». В качестве мотивации можно вспомнить 230

тот факт, что при впадении реки Старая Тотьма в Сухону в самом деле существует узкий и длинный (как клин) полуостров (см. картосхему). Ещё одна гипотеза в отношении происхождения топонима «Тотьма» может быть построена на данных саамского языка, где имеется слово jude (tju(h)t, tiDt) - «чудь; народ, враждебный саамам в древности; чужаки». А.Л. Шилов считает, что от него ведут начало многие названия рек и озёр Русского Севере: Тудозеро, Тут-озеро, Тюденьга, Туд и др [24: 38]. Из фонетического ряда *Tjudenga > *Tud?ma > *Тъдьма > *Тодьма > Тотьма последние три варианта могли появиться лишь на древнерусской почве после заимствования исходного саамского топонима. Любопытно в связи с этим и венгерское слово tot - «славянские племена, подчинённые венграм». В Венгрии есть даже фамилия Tot (Toth). Связь со славянами в данном случае явно вторична. Первоначально, словом tot венгры могли обозначать любой чужой народ, что близко саамской семантике. Впрочем, по мнению О.Н. Трубачёва, слово tot (< *tout) венгры заимствовали от кельтов на территории Паннонии, то есть на Среднем Дунае, уже после переселения с Урала, а это значит, что оно не могло найти отражения в финно-угорской топонимии России [25: 42]. Предлагаемое толкование «Чудская [река]» на языке древних саамов подтверждается наличием у реки Старая Тотьма двух левых притоков: Чучка Большая и Чучка Малая. Однокоренное с ними название деревни Чучково в Сокольском районе в ХVII веке было зафиксировано в писцовой книге как «пустошь Чуцкая Мольской волости Тотемского уезда», то есть Чудская. По мнению Ю.И. Чайкиной, этот русский топоним в самом деле происходит от слова «чудь», как в древности называли финно-угорское население бассейна Сухоны и других северных рек - Ваги, Онеги, Двины, Пинеги [27: 400-401]. Интересно также, что в Тихвинском уезде Новгородской губернии в ХIХ веке была вепсская деревня

Вологодский ЛАД

Тайна топонима «Тотьма» Чухарово или Тюхарово, что лишний раз говорит о возможности мены т/ч (вепсов русские в старину называли чухари). На Летнем берегу Белого моря, рядом с Тотьмангой (где, как и на Усолье Тотемском, тоже варили соль) протекает река Лопшеньга (= «Лопарская (лопская) река»), а на берегу Тотьманги (или Тотьмангского ручья) известный археолог А.Я. Брюсов в 1927 году обнаружил стоянку людей II-I тыс. до н.э., которая идентифицируется как финно-угорская [31]. Всё на том же Летнем берегу Онежского полуострова в 1617 году существовал Чудской соляной колодец [30: 316], а одна из речек южнее Тотьманги и Лопшеньги носит название Чукча! Может быть, это и была та самая загадочная чудь, с которой воевали лопари-саамы, судя по их преданиям и мифам? В начале ХХ века краевед Д. Осипов в своей небольшой книжке об архитектуре крестьянских изб в Тотемском крае писал, что в Харинской волости

(на реке Илезе, одном из двух истоков Тотьмы) существуют целые семейства «чудского происхождения» [28: 23]. Следовательно, топоним «Чучка» мог быть переводом (калькой) на русский язык финно-угорского названия «Тотьма». Пожалуй, это наиболее веский аргумент в поддержку последнего толкования. Итак, я попытался рассмотреть все существующие версии. На какой же этимологии топонима «Тотьма» следует остановиться? В такой науке, как топонимика, всё быстро меняется. Очень важно вовремя откликаться на всё новое, перспективное, а не цепляться за старые, отжившие своё догмы. Кто знает, быть может, через несколько лет появится иное толкование топонима «Тотьма» и силой своей аргументации заставит капитулировать все прежние версии... Нужно быть готовыми и к такому повороту событий. Тайна топонима «Тотьма» пока лишь только приоткрыла завесу над собой...

ИСТОЧНИКИ

[1]. Российский государственный архив древних актов: Путеводитель в четырёх томах. - Том 3, часть 1. - М.: Археографический центр, 1997. [2]. Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Два памятника новгородской письменности. - М., 1952. [3]. Соболев И.А. Тотьма: Очерки истории города и района. - Архангельск: СЗКИ, 1987. [4]. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. - М., 1951. [5]. Афанасьев А.П. Влияние водных путей Новгорода и северо-восточной Руси на природную среду Заволжья в XII-ХIV вв. // Взаимодействие общества и природы в процессе общественной эволюции. - М., 1981. - С. 118-131. [6]. Кучкин В.А. Формирование государственной территории северо-востока Руси в Х-ХIV вв. - М.: Наука, 1984. [7]. Кузнецов А.В. Тотемская церковная старина: Краеведческий альбом. - Тотьма: Русское Устье, 1999. [8]. Макаров Н.А. Колонизация северных окраин Древней Руси в ХI-ХIII веках. - М.: Скрипторий, 1997. [9]. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. - Том 4. - М.: Русский язык, 1998. [10]. Востриков О.В. Несколько субстратных включений в русских говорах Предуралья. // Севернорусские говоры в иноязычном окружении. - Сыктывкар, 1986. - С. 69-76. [11]. Описание Тотемского Спасо-Суморина монастыря и приписной к нему Дедовской Троицкой пустыни, составленное в 1849 году П. Савваитовым, пересмотренное и дополненное в 1896 году Н. Суворовым, в 1911 году И. Суворовым. - Вологда, 1911. [12]. Трапезников В. Первобытное население Севера России. - [Отд. оттиск из журнала «Известия ВОИСК»]. - Вологда: Тип. П.А. Цветова, 1916.

№1/2011

231

Тайна топонима «Тотьма» [13]. Веске М.П. Славяно-русские культурные отношения по данным языка. // Известия общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. - Том 8, вып. 1.- Казань, 1890. [14]. Никольский А. Филологические записки. - Вып. 5. - Воронеж, 1892. [15]. Wichmann Y. Syrjanicher Wortschatz. - Beard, von T.E. Uotila. - Helsinki, 1942. [16]. Коми-русский словарь. - Под ред. В.И. Лыткина. - М.: ГИИНС, 1961. [17]. Никонов В.А. Краткий топонимический словарь. - М.: Мысль, 1966. [18]. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. - Том IV. - СПб.: Азбука, 1996. [19]. Кузнецов А.В. Язык земли Вологодской: Очерки топонимики. - Архангельск: СЗКИ, 1991. [20]. См. репродукцию гравюры в кн.: Брумфильд У. Тотьма: Архитектурное наследие в фотографиях. - М.: Три квадрата, 2005. [21]. Шилов А.Л. Чудские мотивы в древнерусской топонимии. - М., 1996. [22]. Матвеев А.К. К лингвоэтнической идентификации финно-угорской субстратной топонимии. // Балто-славянские исследования: 1988-1996. - М.: Индрик, 1997. [23]. Основы финно-угорского языкознания: Вопросы происхождения и развития финноугорских языков. - М.: Наука, 1974. [24]. Шилов А.Л. Заметки по исторической топонимике Русского Севера. - М., 1999. [25]. Трубачёв О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. - М.: Наука, 1991. [26]. Шилов А.Л. Ономастика берестяных грамот. // Лексический атлас русских народных говоров: Материалы и исследования. - СПБ., 2005. - С. 298-325. [27]. Чайкина Ю.И. Словарь географических названий Вологодской области: Населённые пункты. - Вологда: Изд-во ИПКиППК, 1993. [28]. Осипов Д. Крестьянская изба на севере России: Тотемский край. - Тотьма, 1924. [29]. Корнелий де Бруин. Путешествие через Московию. ~ Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/rossika/htm [30]. Русская историческая библиотека. - Том XIV: Акты Холмогорской и Устюжской епархий. - Часть 2. - СПб., 1894. [31]. Электронный ресурс. Режим доступа: http://projects.pomorsu.ru/Archeology/Primorsky. htm [32]. Вологда в минувшем тысячелетии: Очерки истории города. - Редколлегия: Камкин А.В. и др. - Вологда: Древности Севера, 2004. [33]. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. - М.: Наука, 1977. - С. 85-86; Платонова Н.И. Погосты и формирование системы расселения на Северо-Западе Новгородской земли (по археологическим данным). // Рукопись диссертации на соискание учёной степени канд. ист. наук. Л.: ЛОИА АН СССР, 1988. - С. 128-138. [34]. Копанев А.И. Платёжная книга Двинского уезда 1560 г. // Аграрная история Европейского Севера СССР. - Вологда, 1970. - С. 514-536.

232

Вологодский ЛАД

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Открывающий Россию Нынешней весной Уильям Брумфилд получил специальный диплом Всероссийского конкурса «Малая родина», который проводит Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям. Этот конкурс региональной и краеведческой литературы проводился в седьмой раз. Несколько вологодских книг были в числе лауреатов не раз - вспомним солидное подарочное издание «Вологодская область», книгу о Спасе-Каменном «Дом Спаса. Вологодские каменные Кижи»... Был отмечен на этом конкурсе и двухтомный «Церковноисторический атлас Вологодской области», составленный Н.М. Македонской. И вот недавно - новый вологодский лауреат. Впрочем, можно ли считать вологодским профессора американского университета «Тулейн» в Новом Орлеане? Да и не очень-то по-руски звучат его имя и фамилия... И всё-таки Уильям - человек вполне наш. Почти двадцать лет ездит он на Рус-

ский Север - не только на Вологодчину, разумеется. Здесь его давно признали за своего. Как-то один наш общий знакомый твёрдо заявил, чтобы он не смел больше прикидываться американцем: «Какой ты иностранец? Ты из Тотьмы приехал, там я таких же видел...» Наш край, как признавался профессор, для него «место, куда хочется возвращаться вновь и вновь». Что Уильям и делает. За десять лет издательство «Три квадрата» выпустило около 20 его книг, в том числе 12 - в рамках авторского проекта «Открывая Россию. Архитектурное наследие в фотографиях». Есть среди них, конечно, и посвященные Вологодчине, - Тотьме, например. В том же издательстве при поддержке фонда «Вологодская перспек-

Устюжна. Здание бывшей Думы с пожарной каланчой (сгорело в конце 2000 года). На заднем плане справа - собор Рождества Богородицы). Снимок 1998 г.

№1/2011

233

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ тива» вышли фотоальбомы «Вологодский альбом», «Кириллов - Ферапонтово», «Великий Устюг». Недавно издан том, посвященный Устюжне. В нем - цветные и черно-белые снимки, статья об истории и архитектуре этого древнего города. Подробно рассказывает автор о главных достопримечательностях города - Казанском храме, классическом образце строгановской архитектуры, и соборе Рождества Богородицы, где сохранился великолепный иконостас. Устюжна интересна и гражданскими зданиями, каменными и деревянными, построенными в основном в XIX - начале XX века. «Влияние XX века, - деликатно пишет автор, - на архитектуру Устюжны не слишком позитивно». - А дальше что? - осторожно спрашиваю Уильяма. - Ведь эти города Вологодчину не исчерпали... - Говорить точно пока не могу, но надеюсь на продолжение проекта, осторожничает и он. Издательское дело обходится дорого, своих миллионов у

Устюжна. Дом А.В. Жилина на улице К. Маркса, 10 234

Брумфилда нет, а спонсорство - дело особое, тонкое. Дай Бог нашему вологодскому американцу (или американскому вологжанину?) продолжать свой проект. Впрочем, проект этот, помоему, - наш, общий. Книги Брумфилда - двуязычные, на русском и на английском, то есть рассказывают о нас всему миру. Правда, главный язык фотографический - в переводе нуждается не особо, что делает книги Уильяма Брумфилда еще нужнее. Награду Уильям получил, как указано в дипломе, «за многолетнюю исследовательскую культурно-просветительскую деятельность по сохранению и популяризации в мире культурного наследия российских регионов». Издательство «Три квадрата» тоже удостоено диплома - «за авторский проект Уильяма Брумфилда «Открывая Россию», то есть и эта награда, по сути, - Брумфилду. Профессор Брумфилд избран зарубежным членом Российской академии архитектуры и почётным членом Российской академии художеств. А недавно череповецкий скульптор Александр Шебунин вылепил бюст Уильяма. Он стоит в отделе краеведения центральной городской библиотеки имени Василия Верещагина. Говорят, на Брумфилда очень похож... Андрей САЛЬНИКОВ Фотографии из книги «Устюжна» на цветной вклейке в конце номера.

Вологодский ЛАД

ЯЗЫК МОЙ

Всё угоры да бугры Журнал «Лад» очень внимательно относится к изучению особенностей вологодских диалектов. Так, например, было чрезвычайно интересно читать словарные материалы по колоритным тарногским народным говорам. В процессе обучения на филологическом факультете ВГПУ нам доставляло большое удовольствие записывать диалектные слова на территории Чучковского поселения Сокольского района. Что из этой работы получилось - судить читателям. Представляем здесь небольшой словарь записанной нами местной географической лексики. В словарь включены имена существительные, обозначающие особенности рельефа и разновидности почв. Порядок расположения слов в словаре алфавитный. Словарная статья начинается с заголовка, представляющего собой толкуемое слово. Заголовочное слово приводится в орфографическом написании и сопровождается традиционными грамматическим пометами, принятыми в толковых словарях русского языка. После точки даётся толкование лексического значения слова и приводятся примеры употребления слова в живой речи. При наличии достаточного иллюстративного материала отбираются 3 примера, наиболее точно раскрывающих значение и показывающих формообразование и употребление данного слова. Примеры словоупотребления разделяются точкой с запятой. Цитатный материал даётся с помощью средств современной орфографии, но запись отражает основные фонетические и морфологические особенности чучковского говора. Ударение ставится на заголовочном слове, а также на некоторых других словах, которые без ударения не могли бы быть правильно прочитаны.

СЛОВАРЬ Б Белоус, а, м. Неплодородная земля, почва. На Гусёвке на полях один белоус, дак одни сорняки и растут. Хоть вози навоз на белоус, хоть не вози - всё равно урожая не будёт. // Участок земли с неплодородной почвой. Не знаю, зачем мелёраторы на белоус приежжали. Всё равно ничо расти не будёт. Беляк, а, м. 1. Глинистая почва. Вот уже беляк пошёл - скоро до воды докопаемсё; У нас в совхозе беляк на полях вчастую поподаетчо: вот урожая-то и нетутка; Хоть вози навоз, хоть не вози всё равно на беляках ничего не растёт. 2. Песчаная почва с преобладанием белого цвета. Глянь-ко, беляк рядом с

№1/2011

усадбой есть? Надо бы поносит под картошку, хоть рассыпчатая будет; Опет робятишка в яме с беляком играли, все вымазалис. Веть токо што после бани; Беляк-то не как красняк: ползучий очень, дак погреб-то опасно рыть. Бережина, ы, ж. 1. Поемный луг, прилегающий к реке. С бережины-то сено едкое: скотина как за себя бросает - не успеешь надавать; Сегодня пастух погнал коров на бережину, хот наедятчо досыта; Ноне всё лето бережина была затоплена, дак сено не такое хорошоё заготовит пришлось. 2. Сено из травы, скошенной на берегу реки. Бригадир! Надо бережину заготовлет в первую очередь, пока сивер дует: лучше просушит; Пыли-то в бережине нету и аромат 235

ЯЗЫК МОЙ какой! Так бы сам и съел! Скотинка-то бережину любит и молочко даёт вкуснеё и больше, и мяско ростёт быстреё, и даже овчи шолошчее становятчо. Бугор, гра, м. Значительная возвышенность, выделяющаяся среди других. Ванькя! Иди на бугор: там грибковое место; Робята! Давайте сделаём на бугре трамплин и будём кататчо на лыжонах; Лонись робята на бугре землянку вырыли, дак все ходили в поход, картошку пекли да рыбачили. Быстрей, я, м. Место с быстрым течением воды, быстрина, стремнина. Вода-то, наверно, поспала, дак через быстрей дак точно можно перейти реку; Дожит бы до весны скориё, там бы опет на быстрее молей можно на уху словит; Ванькя, расчисти быстрей, лучше вет краснопёрки гулет будут.

В Верхи, мн., ов. Исток реки, ручья. Глянь-ко, что-то рыбы-то в реке не стало. Наверно, опет на верхи ушла; Наш Корбаш на верхах извилистый-извилистый, и лес кругом. // Луга в верховьях реки. Сенокос-то на верхах быстро справили, погода-то помогала хорошо. Верховище, а, ср. Исток реки, ручья. В верховищах наша речка Корбаш такая маленькая, что можно перепутать с уречищем; В верховище Корбаша весь лес вырубили - вот река и обмелела совсим, особенно летом; Через верховище реки Корбаш проложёна асфальтная дорога, дак одной небольшой трубы хватаёт,чтобы река через дорогу не текла, даже весной. Вьюн, а, м. Водоворот. У нас на реке для людей вьюны не опасны, только робятишкам для баловства; Смотри-ко, смотри-ко, как кораблик-то на вьюне завертелся! Опет на мосту возле труб мусора прибило много, дак вьюны кругом появилис. Вязучий, ая, ее. Вязкий, топкий, болотистый. Ходил на болото за грибам место такое вязучее, дак чуть не утоп; До чего тяжело клюкву по вязучему болоту 236

выносит - семь потов сойдёт!; Гришкя, не ходи за пекарню к реке: там есть место вязучее, засосать можёт.

Г Глиноватый, ая, ое. Глинистый (о почве). Колькя, давай не будем здесь огород разделывать: земля-то глиноватая попадает; Матрёна! Как у вас ноне на глиноватой земельке картошка наросла?; До лонских лето было сухое, дак урожай был намного лучше на глиноватых местах, чем на супесях. Грива, ы, ж. Неширокое, недлинное возвышение в поле или в лесу. Помочило дождичком - значит, надо ждать грибов на гриве; Ну и тяжело идти в бродовиках по болоту с клюквой! Ноги еле-еле вытаскиваёшь, того и гляди провалишьсё. Скореё бы до гривы доползти: там сухо; На гриве у охотников есть шалаш, стол, чурбачки сделаны, дажё чайник найдётчо, токо бы поскориё на её выбратчо! Гряда, ы, ж. Возвышенное сухое место в водоеме, островок. Смотри-ко, Олежка, сколько илу осталось на гряде после паводня!; У нас с гряды удобно на удочку рыбу ловит; На Вотче на грядах загорат можно, кругом песок намытой.

Д Дерняк, а, м. Пласт дёрна. Ванькя, не ступай сюда: здесь охотники яму глубокую вырыли, на лося, наверное, и дерняками заложили, чтобы не видно было; Эй, вы, шантропа! Слушайте: чем слоняться без дела, дак лучше бы сделали запруду из дерняков. Собир. Ноне усадбу из межника распахал, дак дерняку что было - еле картошку окучил. Дерняковый, ая, ое. 1. Густо проросший и переплетенный корнями и корневищами травянистых растений (о почве, земле и т. п.). Межник-то у нас лонись распахали под картошку, а земля-то и ноне дерняковая. Ну и намучились же окучивать! <> Дерняковая распашка. Вспашка земли, бывшей под паром. После дерняковой распашки

Вологодский ЛАД

Мария БУБЯКИНА земелька урожайная, правда, сорняку многовато бываёт. 2. Освобождённый от корней травянистых растений в срезанном пласте дёрна (о почве, земле и т.п.). Надо к огороду дерняковой земельки прикопать, а то луку садит негде.

Ж Желобина, ы, ж. Русло реки. Глянько: ноне весной желобину-то в другом месте промыло; Олефтина, ноне по желобине не проехат с граблям, токо по мосту придётчо; Опет на желобине затор из мусора образовавсё - хоть купайся. Живой, ая, ое. Ключевой, родниковый (о воде). С чижонки-то, Петькя, вода живая, полезная, не то, что в городе с водопровода. Пей давай, напивайся досыта; Олёха, ты не замечал, что если рыбу отпустит в таз с живой водой с чижонки, то она умрёт?; Проезжавшие шофера летом часто останавливаются у ключа и берут живой воды с собой.

З Залив, а, м. Низкое, заливаемое водой место в лугах или на пашне. На заливе нонче трава хорошая. Такая бы везде была, дак быстро бы на корову накосили; Опет не знаёшь, как ноне залив пахат. Уже скоро июнь, а всё лыва стоит; Можно было бы залив и не пахат, да уж урожай больно там хорошой. Заливистый, ая, ое. Низкий, низменный, обычно затопляемый (о береге). Не знаёшь, какова нонче трава-то на заливистом берегу? Лонись-то хорошая была; Ноне на заливистом берегу не посенокосишь: кони завязнут; Скоко уже годков на заливистом берегу не коситчо - всё багулой затянуло.

К Козырь, я, м. Возвышенное, заросшее лесом место. Пойду в козырь схожу, хоть грибков на жеренину принесу; Починок находитчо за козырем, а Кокшарово за Починком; Говорят, давно-давно одного

№1/2011

мужика лешой по козырю водил целые сутки - выйти не мог. И блудитчо-то негде, совсем небольшой лесок, да и тот в поле. Красняк, а, м. Песок красного цвета. Надо красняка на зиму запасти несколько вёдер, а то печь расщеляет, дак замазат нечем будет; Папка, пора обруб в колодеч ставит. До красняка докопались, обсыпатчо может; На красняке-то картошка хорошо растёт, рассыпчатая, не как на суглинке.

Л Лыва, ы, ж. Лужа. Опет машина в лыве забуксовала. Замучила ноне дождливая погода; Ох, и не знаю, когда эту лыву и засыплют дорожники, а то надоело всем обходит; Гришкя! Хватит по лывам бегат, уже и так вымазался, как поросёнок!

М Мелководица, ы, ж. Брод. Тут через реку не пройти, надо идти через мелководицу; Опет пастух коров погнал напрямик через мелководицу, нет бы по мосту гнал; Через мелководицу робята переход из волошнягу сделали: топере ближе на болота идти. Мелкодонок, а, м. Мелкое место в русле реки. Бери правее, а то плот на мелкодонок вынесет!; Робята! Смотрите сколько ноне уток на мелкодонке плавает! Наверное, несколько выводков уже подросло; Лонись на мелкодонке стоко воды было, что даже в бродовиках не перейти.

Н Наволок, а, м. Заливной луг. Колхоз наволоки начал косит - значит, сенокосу скоро конец; На наволоках совхоз выделил место для пастьбы частных овеч и коз. Намой, я, м. Нанос песка, ила в реке. Стёпка, не ступай в намой, а то ноги не вытащишь; После дождя возле моста об237

ЯЗЫК МОЙ разовался намой, надо хоть ведро песка с камушкам принести. // Речной песок. Эй, Олежка, сходи-ко на реку, принеси намоя куричам, может, получше нестись будут. Низины, мн., ин. Низкое болотистое место. На низинах трактор увяз. Не знаю, как и поле-то допахат; На низинахто у нас растёт одна осока-разъезжуха, дак косит будём в последнюю очередь; На низинах-то трава не едкая, но косит уже больше негде, дак придётчо здесь. Низовина, мн., ин. Низменное место, низина. На низовинах трава была густой, а ноне вряд ли; Ноне на низовинах долго не вспахат будет: сыро; Глядико, какой клевер-то на низовинах нарос, а думали, что ничего не будет.

О Овражистый, ая, ое. С высокими крутыми берегами. Река-то наша овражистая. Один песчаный обрыв чего стоит; Однажды мы на песчаном овражистом берегу запруду хотели сделат, да ничего не вышло: быстро всё размыло. // Песчаный, осыпающийся. На овражистых берегах Корбаша растёт смородина сладкая-сладкая, только вот не скоро туда залезешь.

П Паводень, дня, м. Половодье. Чтото нонче паводень долго не наступает, наверно, снег тает мородом; Лонись паводень был сильный: снегу в лесу много было; Помню, как-то паводнем у сусидей стог сена унесло - во беда-то какая! Перемычка, и, ж. Мыс на реке. Чегото ноне на перемычке уток не видать; Ноне перемычка ещё ширше стала - песку, видно, весной намыло; Колькя! Загони овеч на мыс, пусть поидят травы и попьют заодно. Песчанка, и, ж. Песчаная почва. Ну и дождина была: даже на песчанке комбайны увязли; На песчанке-то у нас картошка растёт рассыпчатая, не как на глине; Ранняя ноне весна, уже 238

в апреле песчанку на пригорках совхоз начал пахат. Плёсо, а, ср. Глубокое место с замедленным течением. На плёсе-то, Ванюшка, можно покупаться, но недолго: вода ведь холодная, ключи бьют; В плёсе-то рыбу ловит плохо мережой, лучше на быстрее; Ванькя! Щурёнок в плёсо упал и под корягу забился - топере не поймат. Плитка, и, ж. Речная галька. Егорка, хошь, покажу, как плитка по воде скачёт? Глянь-ко, старуха, как наш сосед фундамент для дома делает. Вот не лень плитку-то с реки возит; Пойду плитки пособираю на быстрее - скоро понадобитчо. Плывун, а, м. Мелкий песок. Мишутка, не ступай на край оврага, там плывун, свалишься в реку и утонёшь; Погреб-то нам здесь копат опасно: плывун; Надо плывуна с глиной на зиму запасти. Мало ли печь расщеляет, так хот замазат.

У Увал, а, м. 1. Возвышенное место, холм. Увал у нас видно издалека. Думаешь: вот он, рядом, а еле-еле доплетёшься с грибам с болота-то; Возле увала на реке у нас всё время летом останавливались чигане, так мы всё ходили к ним в табор гулять; Когда строили новый мост через реку, дак тот увал срыли бульдозером. Так жалко стало! 2. Отлогий склон холма. Пезлельская гора была раньше крутая-крутая: еле-еле на велосипеде взъедешь. А топере построили асфальтную дорогу, дак получился длинной увал; До чего надоедливо по увалу на лыжонах идти! Хоть вниз, хоть вверх - слишком он уж длинной; На увале ноне пахат рано начали: весна ранняя, первая борозда всегда там и бываёт. 3. Крутой склон. Недавно на увале трактор перевернулся - наверное, у тракториста темно в глазах было; В Третьякове с увала земли бульдозером нагребли и запруду сделали, вот и накупалис все досыта в это лето. Угор, а, м. Небольшая возвышенность, холм. Ты, батюшко, ежжай се-

Вологодский ЛАД

Мария БУБЯКИНА годня по угору осторожней, а то очень слизко: подстыло ночью; Серёжка, бери чунки, а я возьму чемодан, и давай с угора покатаемсё; Раньше робят в нашей деревне стоко было, что весь угор был укатан, пешком ходи - не провалиссё. Уклон, а, м. Склон холма. Ванюшка, смотри лыжи не сломай, когда с уклона кататчё будешь; Под школой уклон крутой - еле на лыжах устоишь; Под ключом гора из двух уклонов, дак и трамплин делат не надо. Уречище, -а, 1. Территория вблизи реки. На уречище есть охотничий домик, там переночеват можно, только бы добратчо быстреё; Лонись на уречище даже зимой трактора буксовали: под снегом-то чернозмище не промёрзло. 2. Луг, пожня. На уречище одна багула растёт да ещё сплошные кочки - мученье одно, а не сенокос; Олексутка, на уречище-то нонче будете косит али нет?; Не подъежжай на коняге близко к уречищу, там чернозмище, придётчё косит и загребат рукам.

Ц Цежонка, и, ж. Ключ, родник. На Ершове-то чижонка бежит намного хуже,

чем у нас; Дубовятам-то всех ближе на чижонку ходит, не как нам; Чижонка впадает в Валиху, а наш ключ - в Корбаш.

Ч Чернозмище, а, ср. Плодородная земля, почва. Какая земля-то в огороде - одно чернозмище; Робята, поноситеко чернозмища из-под чижонки на огород - лучше хоть клубника нарастёт; Чернозмище-то у нас на полях встречаетчё редко-редко, всё больше ближе к реке, на угорах. Чистище, а, ср. Болотистая местность, лишённая лесной поросли. Вот за лесом должно чистище начатьчё, там лесу нет, а травы много; Скоро до чистища дойдём, там и отдохнём. Мария БУБЯКИНА, магистрант Вологодского государственного педагогического университета Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (Российского гуманитарного научного фонда). Грант 08-04-00-268 «Систематизация лексического фонда современных вологодских говоров»

Соседки. Фото архиепископа МАКСИМИЛИАНА из альбома фоторабот «Сердце Северной Фиваиды»

№1/2011

239

Содержание ПРЕДСТАВЛЯЕМ НОВУЮ КНИГУ О ВОЛОГОДЧИНЕ Андрей Сальников. С точки зрения любви. Вышел в свет альбом фоторабот архиепископа Максимилиана «Сердце Северной Фиваиды» ......................... 2-я стр. обложки, цветная вклейка, 18 Алексей Колосов. Размышления вслух на презентации фотоальбома .................. 25 И НЫНЕ, И ПРИСНО Нужна ли Церкви реклама? Священник Александр Лебедев отвечает на вопросы о Боге, вере и Церкви .............. 2 ПРОЗА Сергей Багров. Сабля. Повесть ............. 28 Марк Москвитин. Обретение. Фантастический рассказ ...................... 65 Александр Цыганов. Вологодский конвой. Повесть ...................................... 74 Анатолий Ехалов. Ночь светла. Повесть ................................................. 104 ПОЭЗИЯ Ольга Фокина. Обрастай листьями! Из новых стихов .................................... 112 Галина Швецова. Как напоённый солнцем лист... ....................................... 115 Леонид Патралов. Продолжается времени бег... ........................................ 119 Александр Пошехонов. Во спасение светлого дня .......................................... 121 Виталий Серков. Врежусь в вечность. Пародии ................................................. 125 Юрий Максин. В томительное время перемен... .............................................. 127 АНОНС Всероссийская научно-практическая конференция «Н.М. Рубцов и отечественная культура XIX – начала XXI в.» ................ 130 КНИГА В ЖУРНАЛЕ Полвека в русской литературе Владимир Кудрявцев. Зачем будили соловья? ................................................. 131 Леонид Вересов. «Зелёные цветы» Николая Рубцова. Стихотворение. Поэтический цикл. Книга стихов ......... 132 Игорь Снегур. Николай Рубцов. Воспоминания художника ..................... 140

Роберт Балакшин. Жребий поэта......... 142 Нелли Батакова. Николай Угловский фронтовик и писатель ........................... 154 Владимир Кудрявцев. Иван Полуянов: «Добраться до корней. До сути...» .......... 160 РОДИНОВЕДЕНИЕ Александр Грязев. Вологодские Лермонтовы, и не только... .......................................... 166 ИСКУССТВО Елизавета Коновалова. Русский Север в живописи Бориса Студенцова ............ 171 ПРОЩАНИЕ Наша Джанна Тутунджан Вадим Дементьев. Река времени и зов судьбы .......................................... 175 Галина Шелкова. Время как память .... 177 Андрей Сальников. А ты улетаешь... ... 181 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАКОМСТВА Когда красок художнику мало Николай Мишуста. Тихий свет души .. 182 Николай Викулов. Дорогие мне лица... 183 ЖИВАЯ ПАМЯТЬ Авенир Борисов. Возвращение. Из воспоминаний .................................. 185 Виктор Стрельцов. Театральные курьёзы .................................................. 197 СЛАВЯНСКИЙ МИР Петр Давыдов. Косово: земля слёз, боли и... радости. Записки путешественника ................................. 203 КРИТИКА Мария Петрова. Время просыпаться. О повести Веры Галактионовой «Спящие от печали» ............................... 212 ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ Герман Воробьёв. Вологодское Поозерье ................................................. 217 Александр Кузнецов. Тайна топонима «Тотьма» ................................................. 225 Андрей Сальников. Открывающий Россию ................................................... 233 Западная жемчужина Вологодского края. Фотографии из книги Уильяма Брумфилда «Устюжна» .............. Цв. вклейка ЯЗЫК МОЙ Мария Бубякина. Всё угоры да бугры... 235

На 1-й - 4-й страницах обложки - фотография Алексея КОЛОСОВА ВОЛОГОДСКИЙ

ЛАД

Литературнохудожественный журнал

2011, №

(21)

Учредитель ИНП «ФЕСТ» Главный редактор А.К. Сальников

В 1991-1995 годах выходил под названием «Лад. Журнал для семейного чтения». С 2006 года - «Вологодский ЛАД» Журнал зарегистрирован Управлением Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций по Вологодской области, регистрационное удостоверение ПИ № ТУ 35-048 от 9 ноября 2010 г.

Адрес издателя: ИНП «ФЕСТ», 160009, Вологда, Мальцева, 52. Адрес типографии: ООО ПФ «Полиграф-Периодика», 160001, г. Вологда, ул. Челюскинцев, 3. Адрес редакции: 160009, Вологда, Мальцева, 52. Телефон: 8 (172)72-55-70, e-mail: salnikov@krassever.ru Тираж 1500. Объем 15 п.л. Формат 70х100/16. Печать офсетная. Подписано в печать 21.04.2011 г. Время подписания номера по графику - 10 час., номер подписан в 9 час. Дата выхода номера - 30 апреля 2011 г. Заказ № 5588. Свободная цена.

Редакция не имеет возможности рецензировать и возвращать рукописи.

Борис СТУДЕНЦОВ

Город белых колоколен ИЛЛЮСТРАЦИИ К СТАТЬЕ ЕЛИЗАВЕТЫ КОНОВАЛОВОЙ «РУССКИЙ СЕВЕР В ТВОРЧЕСТВЕ БРИСА СТУДЕНЦОВА» (стр. 171) Б.А. Студенцов на пленэре

Сквозь тучи. 2006. Холст, масло

На пороге дома. 2009. Холст, масло

Праздник в Великом Устюге. День памяти Прокопия Праведного. 2000. Холст, масло

Двинские дали. Осень у Бобровниково на Малой Северной Двине. 2009. Холст, масло

Крестный ход. 2005. Холст, масло. Вологодская областная картинная галерея

Лучи заката. 2006. Холст, масло

Дон Кихот. Портрет профессора С. В. Илларионова. 2005. Холст, масло

Звуки музыки. 2000 - 2003. Холст, масло

Васильки и рожь. 2010. Холст, масло

Лёд прошёл. Великий Устюг. 2005. Холст, масло. Вологодская областная картинная галерея

Над Сухоной. 2001. Холст, масло

Август в Туровце. 2008. Холст, масло

ГЕОГРАФИЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Западная жемчужина Вологодского края ФОТОГРАФИИ УИЛЬЯМА БРУМФИЛДА ИЗ КНИГИ «УСТЮЖНА»

Ангел записывает имена входящих в храм. Фреска на южной стене паперти Казанской церкви

Даниловское (пригород Устюжны). Усадьба Батюшковых

Окна деревянного дома на ул. К. Маркса

Деревянный дом с колодцем-журавлём

Собор Рождества Богородицы. Интерьер, южный столп

Казанская церковь. Придел св. Екатерины. Иконостас

Церковь Казанской иконы Божией Матери