ITI-info issue 30-31 by MKYR

Юрий Соломин Yuri Solomin Роберт Уилсон Robert Wilson Саймон Брук Simon Brook Фабио Мастранжело Fabio Mastrangelo

№3–4 (30–31) 2015

Дары

фестивальные

Festivals’ Gifts

«МИТ-инфо» № 3–4 (30–31) 2015 Учреждён

некоммерческим партнёрством по поддержке

театральной деятельности и искусства

«Российский

Международного института театра». Зарегистрирован Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС77-34893 от 29 декабря 2008 года

национальный центр

“ITI-info” № 3–4 (30–31) 2015 Established

by non-commercial partnership for promotion

«Russian National Centre Theatre Institute» R egistered by the Federal Agency for M ass-Media and Communications. R egistration license SMI PI № FS77-34893 of December 29 th, 2008

of theatre activitity and arts

the International

Главный редактор: А льфира А рсланова / Editor-in-Chief: A lfira A rslanova Зам. главного редактора: Ольга Ф укс / Editor-in-Chief Deputy: Olga Foux Дизайн, вёрстка, препресс: Михаил Куренков / Design, layout, preprint: Mikhail Kurenkov Координатор: Юлия А рдашникова / Coordinator: Yulia A rdashnikova Р едактор: Ирина К алашникова / Editor: Irina K alashnikova Р еклама: А ндрей Д анильченко / A dvertising: A ndrey Danilchenko Печать: Л еонид А нтонов / P rinting: Leonid A ntonov Официальный партнёр журнала ЗАО «К ей Д жи Т иСи» www.kgtc.ru / Official Translation Partner KGTC www.kgtc.ru Финансы: Ирина Савенко, А нна Л исименко / Accountancy: Irina Savenko, A nna Lisimenko А дрес редакции: 129594, Москва, ул. Шереметьевская, д. 6, стр. 1 Editorial Board address: 129594, Moscow, Sheremetyevskaya str., 6, bld. 1 Электронная почта: rusiti @ bk.ru / E-mail: rusiti @ bk.ru Н а обложке: сцена из спектакля «К расный табак» / Cover: “Tabac Rouge” Фото: Vincent Pontet / P hoto by Vincent Pontet

Отпечатано в типографии OOO «Райкин Плаза» 129594, г. Москва, ул. Шереметьевская, д. 6, стр. 1. Цена свободная. Т ираж 1000 экз. Подписано в печать 26.06.15 Фото

P rinted by RAIKIN PLAZA LTD. 129594, Moscow, Sheremetyevskaya str., 6, bld. 1 Open price. A number of copies printed is 1000. P ut into print on 26.06.15

Международного Чехова, фестивалей Latvian Theatre Showcase и «Будущее театральной России», а также Т еатра Н аций (и Lucie Jansch), Пражской К вадриеннале, Бахрушинского музея, Электротеатра «Станиславский», Р усского музыкально -драматического театра Ингушетии и лично Фабио М астранжело и Саймоном Бруком.

Photos are provided by press services of the Chekhov Festival, the Latvian Theatre Showcase festival, The Future of Theatre Russia festival, Theatre of Nations (and Lucie Jansch), Prague Quadrennial, A.A.Bakhrushin Theatre Museum, Electrotheatre Stanislavsky, Russian State Music and Drama Theatre of Ingushetia, as well as from personal archives of Fabio Mastrangelo and Simon Brook.

Журнал «МИТ-инфо» – издание Российского центра Международного института театра. Выпускается на двух языках (русском и английском) в целях международного сотрудничества в области театра. Создан в 2010 году, выходит раз в два месяца, рассылается во все национальные центры. Р еализуется по подписке и в розницу. Читайте о нас подробнее на сайте Российского центра МИТ www.rusiti.ru

ITI-Info review is the edition of Russian Centre, International Theatre Institute. P ublished in two languages (Russian and English) for purposes of international theatre cooperation. Established in 2010, issued bimonthly, distributed to all National Centres. R ealized through subscription and by retail. READ ABOUT US AT THE WEBSITE OF ITI RUSSIAN CENTRE www.rusiti.ru

предоставлены пресс- службами

фестиваля им.

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Cодержание 6 14 А

Новости News Выставка

лексей Кондратьев: «Решения жюри были непредсказуемыми»

Exhibition

Alexei Kondratiev: “The Jury Decisions Were Unpredictable”

22 Ю

Корифей

рий Соломин: «Никаких метаний у меня не было»

Coryphaeus

Yuri Solomin: “I Had No Ambivalences”

34 У

In memoriam летела

In memoriam

She Flew Away

52 П

ФЕСТИВАЛЬ

есни народа

FESTIVAL

Европы

Songs of a European People

62 П

Юбилеи

ортретное фойе

Anniversaries

Portrait Foye

68 В

Репетиция

конце пятого моря

Rehearsal

At the Edge of the Fifth Sea

76 В

Другой театр

сегда недопета цыганская песнь

Different Theatre

A Gypsy Song Is Always Left Unfinished

ОБЛОЖКА Новые формы, вечные темы

Прорубив множество окон в Европу, а также Азию, обе Америки и Африку, подсадив москвичей, а затем и жителей других городов России на это визуальное и смысловое изобилие, Международный театральный фестиваль имени Чехова воспитал потрясающую публику. Доброжелательную, демократичную, впитывающую, как губка, любые смыслы и образы, щедрую на цветы и овации.

COVER New Forms, Eternal Themes Having cut numerous windows to Europe, as well as Asia, both of the Americas and Africa, having hooked Moscow residents and residents of other Russian cities to that profusion of images and meanings, the Chekhov Festival brought up an amazing audience. Benevolent, democratic, able to absorb any meanings and images, generous with its applause.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

82 Ф

Иностранец

абио М астранжело: Любить, а не бояться

Foreigner

Fabio Mastrangelo: To Love not Fear

90 С

Гость редакции

аймон Брук: «Документалистика – это свобода»

Our Guest

Simon Brook: “With Documentaries I Have More Freedom”

102 В

Хронограф

ремя обновления

Chronograph

The Time of Renovation

106

Будка суфлёра Prompt Corner

Авторы Алексей Кондратьев

«Это «царство сценографии» производило сильное впечатление. Ты ощущал себя частью всемирного муравейника, понимал, что ты не один сидишь в мастерской, а многие люди в разных концах света делают нечто подобное, но по-другому».

Alexey Kondratyev Алексей Кондратьев Alexey Kondratyev

Анна Чепурнова

«В приёмной семье Сашу не любили, и в актёры идти не советовали, объясняя это тем, что лицо молодого человека маловыразительно. В ложности этого утверждения Александр убедился, когда после десяти лет работы в провинции его взяли в Малый театр на амплуа первого любовника».

Anna Chepurnova

Анна Чепурнова Anna Chepurnova

Наталия Колесова

«Русский и итальянский – самые приятные языки. С точки зрения фонетики оперы, исполняемые на итальянском и русском, для меня идеальны (Фабио Мастранжело)».

Наталия Колесова Natalia Kolesova

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

“In my view, Russian and Italian are the most pleasant languages. In terms of phonetics, operas that are sung in Italian and Russian are ideal for me (Fabio Mastranjelo).

Kristina Matvienko

Кристина Матвиенко Kristina Matvienko

Алёна Цветкова

«Герои заразили зрителя «религией» воли. Каждый жест особых актёров окрашен безудержной страстью к воле и неразлучной её спутнице – смерти. Слово кажется необязательным – танец, пластический жест настолько верны, что зрительный зал прекрасно понимает этот театральный язык».

“His adopted family didn’t love Sasha, and they advised him against going into acting, justifying it by saying that the young man’s face was, supposedly, not expressive enough. However, after ten years on the provincial stage, the 29-year-old Aleksandr was accepted into the Maly Theatre for the role of a jeune premier, and he quickly gained the reputation of a “great charmer.”

Natalia Kolesova

Кристина Матвиенко

«Смешанный состав «команды» нынешнего латвийского театра подтверждает, что интерес к своему современнику вовсе не означает замкнутости на «своей земле» и что содержательные аспекты возникают подчас на пересечении взгляда «чужака» и местного контекста».

“That “kingdom of stage design” was very impressive. You felt like you were part of a global ant colony, you knew that you were not alone in your workshop, that there are many others around the world doing something similar but in a different way.”

“The mixed makeup of the current Latvian theatre’s “team” only serves to prove that one’s interest in one’s contemporaries in no way implies retreating into “one’s land” and that meaningful perspectives sometimes emerge at the intersection of the perception of a “ foreigner” and the local context.”

Alyona Tsvetkova

Алёна Цветкова Alyona Tsvetkova

“The main characters infected the audience with their unique “religion” of will – for it’s the only one the Gypsies trust. The specials actors’ every gesture is tinged with unbridled passion for freedom and its inseparable companion – death.”

НОВОСТИ

Главное, чтобы костюмчик сидел

В Бахрушинском музее открылась выставка «Театральный костюм на рубеже веков. 1990–2015», которая занимает залы Главного здания музея, его флигели и Каретный сарай, где разместили свыше 1200 экспонатов (а вместе с фотографиями и видеопроекциями – все 5000). Пространство выставки организовано художницей Василиной Овчинниковой в виде ленты Мёбиуса, а страны представлены в алфавитном порядке. Зарубежные участники отнеслись к работе над выставкой очень серьёзно. Так, например, японка Казу Хатано призналась, что трудилась над проектом четыре года. Часть работ иностранцев и россиян была передана в дар Бахрушинскому музею. Они размещены в Каретном сарае. Здесь же находится уникальный экспонат, созданный болгаркой Нури Димитровой: «Екатерина II Великая» – точная копия наряда императрицы, который датирован 1745 годом. Костюм весом более 100 кг претендует на запись в Книгу рекордов Гиннесса.

Письмо королевы

Королева Великобритании Елизавета II направила Олегу Табакову письмо с благодарностью за роль в спектакле «Юбилей ювелира» по пьесе Николы Маколифф в постановке Константина Богомолова. Любопытно, как перипетии сюжета перекликаются с реальностью: в пьесе королева и ювелир поздравляют друг друга с 90-летним юбилеем через 60 лет после их единственной встречи, в жизни же Олег Табаков отмечает своё 80-летие в нынешнем году, а Елизавета II 90-летие – в следующем.

Доморощенные бегут на Восток

Костюм из спектакля «Воительница» МХТ им. А.П. Чехова

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Молодые люди из Европы бегут в Сирию воевать на стороне ИГИЛ. Этой проблемой живо заинтересовались в Лондоне, в Национальном молодёжном театре под руководством Пола Росби. Там началась работа над спектаклем «Доморощенные» по пьесе Нади Латиф и Омара Эль-Хаири, основанной на реальных событиях. Правда, история о том, как три лондонские школьницы-мусульманки бежали из страны, чтобы присоединиться к группировке боевиков, стала лишь поводом для серьёзного разговора о причинах подобного явления. В этом густонаселённом спектакле будут задействованы 113 человек (причём не только юных актёров – сейчас идёт кастинг для всех желающих поучаствовать в постановке). Сценической площадкой станет помещение школы в Бетнал Грин, где учились беглянки. Зрители проведут весь спектакль на ногах, бродя по классам и коридорам вслед за актёрами. Премьера ожидается в августе.

NEWS

THE LETTER FROM THE QUEEN Queen Elizabeth II of England sent a letter of thanks to Oleg Tabakov for the role in Konstantin Bogomolov’s production of “Jeweler’s Jubilee” based on a play by Nichola McAuliffe. It is curious to see the twists and turns of the story coincide with reality: in the play the queen and the jeweler wish each other happy 90th birthday 60 years after their ﬁrst and only meeting; in real life Oleg Tabakov is celebrating his 80th birthday this year, while Queen Elizabeth II marks her 90th birthday the next.

The important thing is that the suit sits well

The Bakhrushin Museum is hosting an exhibition titled “Theatre Costume at the Turn of the Centuries. 1990–2015”, whose 1200 plus exhibits (a number that comes to 5000 with the inclusion of photographs and video projections) take up the halls of the museum’s Main Building, its annexes and the Karetny Barn. Artist Vasilina Ovchinnikova organized the exhibition space in the shape of the Möbis strip, and the countries are presented in alphabetical order. Foreign participants took their work on the exhibit very seriously. Thus, for instance, Japan’s Kazu Hatano admitted having worked on her project for four years. Some of the works by foreign and Russian artists were later presented as gifts to the Bakhrushin Museum. They have been arranged at the Karetny Barn. The place also houses a unique exhibit created by Bulgaria’s Nuri Dimitrova: “Catherine II the Great” – an exact copy of the Empress’s attire, dated 1745. The dress weighs over 100 kg and lays claim to joining the Guinness Book of World Records.

THE HOMEGROWN FLEE TO THE EAST

Young people from Europe flee to Syria to fight on the side of ISIS. London’s National Youth Theatre under the direction of Paul Roseby became very interested in this problem. They began working on the production of “Homegrown” based on a play by Nadia Latif and Omar El-Khairy, which was inspired by true events. Admittedly though, the story of three Muslim student girls fleeing London to join a militant group was merely an occasion to have a serious discussion of the causes of this phenomenon. This crowded production will employ 113 persons (and not just young actors – they are now having a casting call for anybody who wants to take part in the show). The performance venue will be a school in Bethnal Green where the runaways were students. Audience members will spend the entire performance on their feet, walking from class to class and along the hallways, following the actors. The premiere is slated for August. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

НОВОСТИ

Эндрю Ллойд Уэббер зовёт в «Школу рока»

Зрители Нью-Йорка ждут новый мюзикл Эндрю Ллойд Уэббера – «Школа рока» по одноимённому фильму Ричарда Линклейтера. В театре «Грамерси» прошли демонстрационные концерты – по словам композитора, ему очень нужна «первая реакция аудитории». А собственно премьера состоится в бродвейском театре «Винтер Гарден» в декабре (плюс ноябрьские предпоказы). Режиссёром спектакля стал Лоуренс Коннор, а Алекс Брайтман сыграет главного героя – рокера Джека Блэка, который устроился работать учителем музыки в частную школу.

Жемчужины из недр

Фестиваль театров малых городов России становится всё более крупным событием театральной жизни. В этот раз он проходил в подмосковной Дубне, куда привезли спектакли из 14 региональных театров Подмосковья, Свердловской, Калининградской и Иркутской областей, из Пермского края и Удмуртии (эксперты же посмотрели более ста спектаклей). Жюри возглавил Игорь Костолевский. Победителями фестиваля стали постановка Новокузнецкого драмтеатра «Иванов» и «Таня-Таня» Новокуйбышевского театра-студии «Грань». Лучшими актёрами признаны Светлана Попова («Это всё она», Прокопьевск), Александра Незлученко («Золотой дракон», Серов) и Кирилл Имеров («Спасти камер-юнкера Пушкина», Лысьва). Высокий уровень этих работ подтверждает и то, что некоторые из них были представлены в разных программах «Золотой маски». По традиции лучшие спектакли покажут на сцене Театра Наций, который является организатором фестиваля.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Тренинг в честь «Чайки»

«Я напишу что-нибудь странное», – сообщал Чехов одному из своих корреспондентов, приступая к созданию «Чайки». К 120-летию комедии Чеховская театральная школа «Мелихово» под руководством Виктора Мельникова, которая начала работать в 2010 году, проводит серию мастер-классов. «Алхимия восприятия» режиссёра и педагога Вячеслава Кокорина и актрисы Зои Задорожной пройдёт с 2 по 8 августа. С 31 августа по 9 сентября эстафету подхватит Ульрих Мейер, немецкий актёр, режиссёр, художественный руководитель Актёрской студии Михаила Чехова в Гамбурге: его мастер-класс называется «Искусство характеристики». А с 14 по 19 сентября известный театральный педагог Юрий Альшиц проведёт мастер-класс «Смерть и рождение актёра в театре новой драмы». Мастер-классы, основанные на художественном методе Михаила Чехова и на текстовом разборе «Чайки», адресованы актёрам, режиссёрам и театральным педагогам. Результат работы будет показан на открытой сцене чеховского музейного комплекса.

NEWS

Andrew Lloyd Webber is calling everyone to the “School of Rock”

New York audiences are waiting for Andrew Lloyd Webber’s new musical – “School of Rock”, based on Richard Linklater’s eponymous ﬁlm. The Gramercy Theatre held demonstration concerts – according to the composer, he desperately needs to see “the audience’s initial reaction.” The actual premiere will take place at the Broadway’s Winter Garden Theatre in December (plus November prereleases). The production will be directed by Laurence Connor and Alex Brightman will play the lead character – rocker Dewey Finn, who came to work as a music teacher at a private school.

Vyacheslav Kokorin

Training in honor of “The Seagull”

“I am going to write something odd,” said Chekhov to one of his correspondents as he prepared to write “The Seagull.” The Chekhov Theatre School in Melikhovo under the direction of Viktor Melnikov, which began operation in 2010, is conducting a series of workshops to mark the comedy’s 120th anniversary. “The Alchemy of Perception” by director and instructor Vyacheslav Kokorin and actress Zoya Zadorozhnaya will run from August 2 through the 8th. Ulrich Meyer, German actor, director and artistic director of the Michael Chekhov Acting Studio in Hamburg will pick up the baton from August 31 through September 9: his workshop is called “The Art of Characterization.” Famous theatre instructor Yuri Alshits will conduct a workshop titled “The Death and Birth of an Actor in the New Drama Theatre” from September 14 through the 19th. Workshops based on Michael Chekhov’s artistic method and the textual analysis of “The Seagull” are aimed at actors, directors and theatre instructors. The results will be shown on the open stage of the Chekhov museum complex.

PEARLS FROM THE DEEP

The Festival of Small Town Theatres of Russia is increasingly becoming a more large-scale event in theatre life. This time it is taking place in the Moscow suburb of Dubna, where productions were brought in from 14 regional theatres of the Moscow area, Sverdlovsk, Kaliningrad and Irkutsk regions, the Perm Territory and Udmurtia (experts viewed over a hundred productions altogether). Head of the jury was Igor Kostolevsky. The festival winners were a production of “Ivanov” by the Novokuznetsk Drama Theatre and a production of “TanyaTanya” by the Novokuibyshev Gran Theatre Studio. Svetlana Popova (“It’s All Her”, Prokopyevsk), Alexandra Nezluchenko (“The Golden Dragon”, Serov), and Kirill Imerov (“Saving Chamber Junker Pushkin”, Lysva) were voted best actors. The high quality of these works is likewise supported by the fact that some of them were presented in various programmes of the Golden Mask Festival. In accordance with tradition, the best productions will be shown on the stage of the Theatre of Nations, the festival’s organizer. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

НОВОСТИ

Между Землёй и Сверлией

Композиторы Дмитрий Курляндский, Борис Филановский, Алексей Сюмак, Сергей Невский, Алексей Сысоев и Владимир Раннев, а также вокальный ансамбль N’Caged под руководством Арины Зверевой, ансамбль барочной музыки Questa Musica во главе с Марией Грилихес и Московский ансамбль современной музыки приняли участие в уникальном проекте – пятичастном оперном сериале «Сверлийцы». Автор затеи – руководитель Электротеатра «Станиславский» Борис Юхананов. Он перенёс на сцену собственный роман о фантастической стране Сверлии, существующей параллельно земной цивилизации и пребывающей одновременно в прошлом, настоящем и будущем. Сверлийцы многократно посещали Землю и оставили на ней немало свидетельств своего присутствия, таких как Пизанская башня, двойные спирали ДНК и др. Впрочем, земляне, которые занимаются творчеством, это и есть потомки сверлийцев – только они не подозревают о своём внеземном происхождении. Настало время узнать обо всём!

Doc «любит» троицу

Театр.doc продолжает оставаться поставщиком самых разных новостей. Совсем недолго обживал он своё новое здание на Разгуляе – арендодатель досрочно расторг договор аренды. Случилось это сразу после премьеры спектакля «Болотное дело» по пьесе Полины Бахтиной, основанной на интервью с родственниками осуждённых участников митинга 6 мая. В настоящее время актёры, режиссёры, драматурги и просто сочувствующие приводят в порядок очередной новый дом для Театра.doc – на сей раз в Малом Казённом переулке. Однако ремонт не помешал насыщенной творческой жизни коллектива, который в нынешнем году не только выпустил около десятка премьер, но и показал свои работы в берлинском «Шаубюне ам Ленинер плац» («Двое в твоём доме» и «Зажги мой огонь»). Для москвичей театр запустил ещё один проект – «Фестиваль утопий», где любой желающий мог поделиться с публикой своими мечтами и замыслами. А главное, вместо вопроса «кто виноват?» попытаться ответить на вопрос «что делать?» – с действительностью, которая не устраивает очень многих.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Провести сутки с Яном Фабром

На берлинском фестивале Foreign Affairs показали спектакль-рекордсмен – 24-часовую постановку бельгийца Яна Фабра «Гора Олимп, во славу культа трагедии». У зрителей была возможность выходить и возвращаться. Например, пойти домой поспать или вздремнуть в палатке во дворе театра, а утром почистить зубы и перекусить. Или вообще уйти. Но эту битву за зрительское внимание режиссёр выиграл, добившись оваций, которые удлинили спектакль ещё почти на час. Состоящая из 15 частей «Гора Олимп» основана на известных мифологических сюжетах о богах и героях, которые предопределили весь ход истории человечества. «Наслаждайтесь вашей собственной трагедией», – предлагает залу раблезианский позолоченный Дионис.

NEWS

Between the Earth and Sverlia

Composers Dmitri Kourliandski, Boris Filanovsky, Alexei Syumak, Sergey Nevsky, Alexey Sysoev, and Vladimir Rannev, as well as the N’Caged vocal ensemble under the direction of Arina Zvereva, the baroque music ensemble Questa Musica led by Maria Grilikhes, and the Moscow Ensemble of Contemporary Music took part in a unique project – a five-hour opera series titled “The Sverlians.” The author of the idea is head of the Stanislavsky Electrotheatre Boris Yukhananov. He transferred onto the stage his own novel about a fantastic land of Sverlia that exists parallel to Earth’s civilization in the past, present and future simultaneously. The Sverlians have visited Earth numerous times and left quite a few traces of their presence, such as the Leaning Tower of Pisa, the DNA’s double helix, etc. Incidentally, earthlings who are involved in art are the descendants of the Sverlians, only they don’t suspect their unearthly origin. Time has come to find everything out!

Spending a day with Jan Fabre

Berlin’s Foreign Affairs festival presented a record-breaking production – a 24-hour performance by Belgium’s Jan Fabre titled “Mount Olympus, to Glorify the Cult of Tragedy.” The audience had the opportunity to leave and come back. To go home and sleep, for instance, or take a nap in a tent in the theatre courtyard, and in the morning, brush their teeth and grab a bite to eat. Or to leave altogether. Yet the director won this battle for audience’s attention, drawing standing ovations that extended the production by almost an hour. The 15-part “Mount Olympus” is based on famous mythological stories about gods and heroes that have predetermined the entire course of human history. “Enjoy your own tragedy,” a gilded Rabelaisian Dionysus offers the audience.

Doc “loves” threes

Theatre.doc continues to be the bearer of the most diverse news. It didn’t spend a long time making a home for itself in its new building in Razgulay Square – the landlord terminated the lease prematurely. This happened right after the premiere of the production of “The Bolotnaya Square Case” based on a play by Polina Bakhtina that was inspired by interviews with relatives of the convicted participants of the May 6 rally. At the present time, actors, directors, playwrights and those sympathizing with rioters are cleaning up another new house for Theatre.doc, this one – on Maly Kazenny Lane. The renovations did not interfere with the company’s busy lifestyle. This year, the theatre released about a dozen premieres and presented its works at the Schaubühne am Lehniner Platz theatre of Berlin (“Two in Your House” and “Light My Fire”). The theatre also launched another project for Moscow theatre-goers, titled “The Festival of Utopias”, where anyone could share their dreams and plans with the audience. And, most importantly, instead of asking the question of “who is at fault?” could try and answer the question of “what’s to be done?” – with the reality that doesn’t sit well with many. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

НОВОСТИ

Первая «Чайка» Ингушетии

В Русском государственном музыкально-драматическом театре Ингушетии состоялась премьера чеховской «Чайки» в постановке главного режиссёра театра Ахмета Льянова. Казалось бы, кого сейчас удивишь этим названием? Но для ингушской публики спектакль стал огромным событием. Это четвёртая постановка по Чехову, которая появилась в афише театра. «У нашего народа менталитет довольно жёсткий, – говорит художественный руководитель театра Микаэл Базоркин. – Молодёжь у нас очень гордая. И если вы вдруг услышите смех в зале в каком-то драматичном месте, это означает, что люди просто боятся выдать свои чувства, показать слёзы. Нам нужен автор, который смягчает, облагораживает нравы. Нужен Чехов. Сначала мы ставили комедийные произведения – «Медведь», «Предложение», «Гость». Но теперь решились на такое масштабное произведение, как «Чайка». Причём это впервые не только в нашем театре, но и вообще в республике. А зритель у нас очень талантливый и готов к самому серьёзному разговору».

В Рязань по конкурсу

Карен Нерсисян

9 июля труппе Рязанского драматического театра был представлен новый главный режиссёр – Карен Нерсисян. Именно он стал победителем среди 17 участников открытого конкурса на замещение вакантной должности главрежа. Нерсисян создал в Москве товарищество «Старый театр», ставил спектакли в театре «У Никитских ворот» и в Театральном центре Юджина О’Нила в США, был руководителем московского театра «Буфф» и театра «На Перовской». На его счету более сорока постановок в Москве, Праге, Нижнем Новгороде, Ереване, Барнауле Тольятти и других городах. К открытию нового сезона 1 октября главный режиссёр представит свою программу.

«Герой нашего времени» – специально для Большого

В Большом театре состоялась мировая премьера балета «Герой нашего времени» на музыку молодого композитора Ильи Демуцкого. Хореограф постановки – Юрий Посохов, автор либретто, сценограф и режиссёр – Кирилл Серебренников, автор идеи – Сергей Филин. Три из пяти новелл лермонтовского романа – «Бэла», «Тамань» и «Княжна Мери» – представлены как полноценные одноактные балеты. В каждом из них на сцене солирует один из инструментов (бас-кларнет в «Бэле», виолончель в «Тамани», английский рожок в «Княжне Мери»). А партнёрами танцовщиков стали оперные певцы, огромная ростовая кукла и члены сборной команды России по танцам на инвалидных колясках – они изображают пострадавших в боях участников Кавказской войны.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

NEWS

Ingushetia’s first “Seagull”

The Russian State Music and Drama Theatre of Ingushetia presented the premiere of Chekhov’s “The Seagull” in the production of the theatre’s principal director Ahmed Lyanov. It would seem impossible to surprise anyone with this work nowadays. And yet for the Ingush audience this production became a huge event. This is the fourth production based on Chekhov’s works that has appeared on the theatre’s playbill. “Our people have a rather harsh mentality,” says Mikael Bazorkin, the theatre’s artistic director. “Our young people are very proud. And if you suddenly hear laughter in the audience during some dramatic moment, it means that people are simply afraid of betraying their true feelings, of showing tears. We need an author that softens, ennobles our morals. We need Chekhov. We began by staging his comedies – “The Bear”, “The Proposal”, “A Troublesome Visitor.” But now we ventured to stage such a large-scale production as “The Seagull.” And this is a premiere not just for our theatre but for our entire republic as well. As for our audiences, they are very talented and are ready for the most serious of conversations.”

To Ryazan via competition

On July 9, the Ryazan Drama Theatre company was presented with a new principal director – Karen Nersisyan. He was picked among 17 participants in an open competition to fill the vacancy for the position of a principal director. Nersisyan created the “Old Theatre” partnership in Moscow, staged productions at the Nikitsky Gates Theatre and the Eugene O’Neill Theater Center in the US, was head of the Moscow Buff Theatre and the Drama Theatre on Perovskaya. He has over forty productions under his belt in Moscow, Prague, Nizhny Novgorod, Yerevan, Barnaul, Togliatti, and other cities. The principal director will present his programme by the opening of the new season on October 1.

“A Hero of Our Time” expressly for the Bolshoi Theatre

The Bolshoi Theatre presented a world premiere of the ballet “A Hero of Our Time” set to the music of a young composer Ilya Demutsky. The production was choreographed by Yuri Posokhov, Kirill Serebrennikov was responsible for the libretto, stage design and directing, and the idea for the production belonged to Sergei Filin. Three of the five short stories from Lermontov’s novel – “Bela”, “Taman” and “Princess Mary” – were presented as full-length one-act ballets. Only one of the instruments on stage took the lead for each one of the ballets (a bass clarinet in “Bela”, a cello in “Taman”, and an English horn in “Princess Mary”). And the dancers’ partners in this production were opera singers, a giant lifesize doll and members of the Russian National Wheelchair Dance Sport Team – they represented battle-scarred veterans of the Caucasian War. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Выставка

Алексей Кондратьев:

«Решения жюри были непредсказуемыми» Фото предоставлены пресс-службой Пражской квадриеннале

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Одним

из ярчайших событий этого лета стала Пражская квадриеннале сценографии и театральной архитектуры. Её тема – «Общее пространство: Музыка Погода Политика». В экспозиции приняли участие 78 стран. О выставке рассказывает главный художник театра «Л енком», преподаватель Школы-студии МХАТ А лексей Кондратьев.

предыдущий раз я был на Пражской квадриеннале в 2007 году. Тогда она проходила в огромном здании Дворца промышленности на берегу Влтавы. Это «царство сценографии» производило сильное впечатление: ты ощущал себя частью всемирного муравейника, понимал, что ты не один сидишь в мастерской, а многие люди в разных концах света делают нечто подобное, но по-другому. Это вдохновляло. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Нынешним летом формат изменился. Национальные павильоны были разбросаны по нескольким районам Праги, их надо было отыскивать в городе по карте. Выставочные площадки были скромного размера и находились в самых разнообразных местах. В основном в маленьких комнатах, но иногда в небольших залах дворцов, старинных подвалах, барочных соборах, которые впечатляли своими интерьерами больше, чем экспозициями. К тому же без близкого соседства работ из других стран острота конкуренции уменьшалась. Из-за недостатка пространства многие участники квадриеннале выбрали новую форму презентации – слайд-шоу. Либо демонстрировали арт-объект или перформанс отдельных художников, имеющий отдалённое отношение к театральному процессу своей страны. Информационный уровень квадриеннале в этом году понизился. Работы ряда уважаемых художников из Европы, которых обычно все ждут, вообще не были представлены. Зато атмосфера квадриеннале стала более молодёжной. Множество студентов из разных стран с удовольствием показывали маленькие спектакли, рассчитанные скорее на случайного зрителя, туриста, нежели на специалиста. Видимо, организаторы и жюри стимулировали участников на необычные и непрагматичные жесты внутри экспозиции. И это им удалось. Нынешним летом на квадриеннале было столпотворение зрителей. Многие решения жюри я бы назвал непредсказуемыми. Например, главный приз – «Золотую тригу» – полу-

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

чил эстонский павильон, очень скромный с точки зрения дизайна и относящийся к формату скорее разговорного жанра. В комнате посетителей встречал человек, говоривший каждому о том, что людей всего мира замучили политические деятели и журналисты и что абсолютно необходимо выбрать на пост президента хорошего актёра. Хотя вообще-то было представлено немало интересных выставок. Мне запомнился павильон канадцев, которые показывали свои работы в девяти деревенских туалетах, обозначая таким образом интимность восприятия современного зрителя. Талантливую и строгую выставку под названием «Голос Женщины» привезли коллеги из Грузии. Эффектные театральные макеты были у Китая и Гонконга. Кстати, китайский художник получил золотую медаль за лучшее сценическое оформление. Очень запомнились и студенческие работы из Латвии и Литвы, демонстрирующие выверенный дизайн и недюжинный интеллект авторов. Понравился мне и отечественный проект – инсталляция «Сон Мейерхольда» в доме Франца Кафки. Его создатели Полина Бахтина и Ян Калнберзин получили приз за лучшее полиграфическое издание. В коридоре перед павильоном, где «спал» Мейерхольд, соорудили совершенно изумительную стену. Словно бы не до конца пробитая изнутри чьей-то огромной ногой, она медленно двигалась, и казалось, что ты ощущаешь чьё-то дыхание. После этого уже легко было поверить, что за стеной действительно спит великан. Записала Анна ЧЕПУРНОВА

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Exhibition

Alexei Kondratiev:

“The Jury Decisions Were Unpredictable” Photos courtesy of the Prague Quadrennial press service

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

One

of this summer’s most striking events was the P rague Quadrennial exhibition of theatre architecture and stage design. Its theme was “The Shared Space: Music Weather Politics.” Seventyeight countries took part in the exhibition. Alexei Kondratiev, art director of the Lenkom Theatre and instructor at the MAT Theatre School shares his impressions of the exhibition.

T he last time I was at the Prague Quadrennial was in 2007. Back then it was held at the enormous Industrial Palace on the bank of the Vltava River. That “kingdom of stage design” was very impressive: you felt like you were part of a global ant colony, you knew that you were not alone in your workshop, that there are many others around the world doing something similar but in a different way. It was inspiring.

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

This summer they changed the format. National pavilions were scattered throughout several districts of Prague, you had to find them in the city by looking at the map. Exhibit areas were quite modest and were located in all kinds of different places. Mostly in small rooms but sometimes in small palace halls, ancient cellars, baroque cathedrals whose interiors were much more impressive than the expositions themselves. Moreover, lack of close proximity of works from other countries tended to dull the edge of the competition. Due to lack of space, many of the Quadrennial’s participants chose a new presentation format – a slide show. Or they presented an art-object or a performance by individual artists that were somehow remotely associated with their country’s theatre process. The Quadrennial’s informational level has definitely gone down this year. A number of well-respected European artists, whose works everyone usually looks forward to, were not even represented. The Quadrennial’s ambience, however, became more youthful. Numerous students from a number of countries were happy to present small productions that were geared more toward accidental spectators, tourists, rather than experts. The festival organizers and jury seemed to have encouraged the participants to produce unusual and non-pragmatic signs within the exposition. And they succeeded. This summer, the Quadrennial was host to crowds of spectators. Many of the jury’s decisions were unpredictable, I would say. For instance, the grand prize – the Golden Triga – was awarded to an Estonian pavilion that was very modest from the design standpoint and was presented in more of a stage monologue

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

format. In the room the visitors were met by a man, who told everyone that people all over the world grew weary of political figures and journalists and that we must absolutely elect a good actor for the post of the president. Admittedly, there were quite a few interesting exhibits presented there. I particularly remember a Canadian pavilion, where they presented their work in nine rural toilets thus emphasizing the intimacy of a modern spectator’s perception. Our colleagues from Georgia brought with them a talented and austere exhibit titled “A Woman’s Voice.” China and Hong Kong had some dramatic theatre layouts. Incidentally, a Chinese artist was awarded a gold medal for stage design. Student works from Latvia and Lithuania, with their tried and true design and remarkable intellect on the part of its creators, were very memorable as well. I also liked a domestic project – an installation titled “Meyerhold’s Dream” in Franz Kafka house. Its creators, Polina Bakhtina and Yan Kalnberzin received the award for best publication. They built this absolutely incredible wall in the hallway in front of the pavilion where Meyerhold “slept.” It looked like someone’s enormous foot had knocked against it from the inside but didn’t go all the way through, and it moved slowly, and you could almost feel someone breathing behind it. After that it was very easy to believe that there was really a giant sleeping behind that wall. Recorded by Anna CHEPURNOVA

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Корифей

Ольга Канискина В публикации использованы фотографии из книги Веры Максимовой «И это всё о нём»

Юрий Соломин:

«Никаких метаний у меня не было»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

От Чехова Юрия Соломина

отделяют всего три рукопожатия – через Веру Николаевну Пашенную, у которой он учился, и А лександра Павловича Л енского, у которого училась она. Столько же – от Островского. И молодые актёры и студенты, общаясь с Соломиным, играя с ним на одной сцене, не могут не чувствовать, как близко на самом деле находится от них легенда. Юрий Мефодьевич, открылись ли вам какие-то тайны Малого театра во время столь масштабной реконструкции? Да! Когда требовалось прокопаться вниз и поставить старое здание на хорошую цементную подушку (река Неглинка требует периодически укреплять фундамент), пришлось разбирать наши подвалы. Чего только там не было! Монеты XVII–XVIII веков, какая-то утварь… Не всё Неглинка унесла. Хватило на небольшую выставку для журналистов, когда мы закрывались на ремонт. С этими находками отдельно работают археологи, так что к открытию мы соберём выставку посерьёзнее. Изначально на этом месте были купеческие лабазы – отсюда такое количество утвари. Потом, насколько нам известно, приблизительно в 1824 году купец подарил дом государству для театра. Так что наше основное здание даже старше Большого театра, оно одно из старейших в Москве. Разумеется, мы собираемся его сохранить – зал

Вера Николаевна Пашенная

будет на том же месте, что и сто пятьдесят лет назад. Театральное здание – живой организм. У вас бывали случаи, когда театр помог вам или предостерёг от чего-то? Да я как увидел в 49‑м году фильм «Малый театр и его мастера», так и замер. Стал смотреть фильмы-спектакли – тогда их снимали как кино, по-настоящему, на Студии имени Горького. Родился я в Забайкалье, в Чите, сравнивать мне было особо не с чем. И никаких метаний, никаких сомнений и поисков у меня не было. Я знал, что мне надо туда, в Малый театр. Поехал и поступил на курс к Вере Николаевне Пашенной. Ехал семь суток. Паровозы тогда работали на угле, и к концу поездки я уже мог Отелло играть без грима из-за угольной пыли. Сам был субтильный, а репертуар себе выбрал «богатырский»: монолог Нила из «Мещан» Горького, Твардовского… С первой же фразы все заулыбались, а когда я монолог Нила рванул – просто попадали со смеху. Я вышел расстроенный, а один второкурсник, Володя Андреев, подбадривал меня – мол, понравился ты. И в кино никогда не пробовался. Через три года работы в театре меня пригласили на Студию имени Горького сниматься в фильме Исидора Анненского «Бессонная ночь» – это была моя первая (и главная) роль в кино. Только лет через тридцать я узнал, что рекомендовала меня Вера Николаевна. Имя Пашенной носит ваш выпускной курс в этом году. За что он удостоился такой чести и как вы представляете себе его будущее? No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

К/ф «Дядя Ваня»

Мы уже лет тридцать преподаем вместе с женой. Учились на одном курсе. Потом родилась дочь, Ольга стала заниматься домом, а когда дочь выросла, пошла преподавать. Нам обоим Вера Николаевна очень помогла, и когда супруга предложила назвать нынешний курс именем Пашенной, я согласился. Только спросил: почему? Да потому что волки бегают. Потому что надо сохранять память. А Вера Николаевна, между прочим, училась у Александра Павловича Ленского – не просто великого артиста, но и одного из первых русских театральных педагогов. Среди его учеников – и Рыжова, и Турчанинова, и Остужев. Наши «старики» всегда его вспоминали. В медицинской практике используют рентген, а как сделать «рентген» в театре, чтобы увидеть суть человека? Ленский нашёл способ. В те времена на актёрских курсах занималось человек по семь-восемь – не то что сейчас. Александр Павлович сказал своим студентам, мол, я даю вам две недели, чтобы вы подготовили и сыграли то, что вам больше всего хочется. На том курсе учился Остужев. Он выбрал Отелло. Сыграл

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

свой отрывок, задушил Дездемону – всё как положено. А Ленский говорит: «Повторить можешь?» Остужев повторил. Ленский попросил ещё. Остужев сыграл ещё… Шесть раз он повторял, а потом взмолился: не могу – устал. И Александр Павлович сказал, что тот должен был так сыграть, чтобы устать после первого раза. Это и есть школа русского актёрского мастерства. Мы с женой взяли этот ход за основу. Уже лет тридцать как ввели правило, чтобы студенты играли то, что захотят, и так, как захотят. Грим, музыка – выражайтесь как душе угодно. На эти показы сбегаются толпы народа – интересно же. Кто-то не может доиграть свой отрывок, потому что зашёлся от смеха, кто-то плачет – не все ещё владеют ремеслом. Теперь эта практика распространилась в училище, однако мы были первыми. Но я стараюсь сделать «рентген» ещё раньше, на экзаменах. Стихи, басня, проза – всё это замечательно, сразу видно абитуриента: умненький, начитанный, из хорошей семьи. Но кроме этого надо понимать, что поступающий может находиться во время экзамена на пике своей эмоциональности – порой единственный раз в жизни. Поэтому я сразу стараюсь поговорить, увидеть душу в разговоре. «Я животных люблю, а ты?» – «И я, у меня собака есть», – и начинает рассказывать про свою собаку, глаза горят, душа нараспашку. Про родителей спрашиваю. Сейчас ко мне поступают две девчонки, близняшки. Спросил про папу с мамой – расплакались. Оказалось, родители не очень хорошие люди, не те… А чего этим девочкам стоило быть искренними со мной! Так же и в классической драматургии, которая сегодня зачастую мордуется нами же. Надо увидеть суть, а не осовременивать всё подряд – переносить, например, в баню встречу Городничего с чиновниками. Я всегда думаю: зачем это делать? Ведь всё уже написано. Сколько невыдуманных сюжетов! Толстой писал «Живой труп», опираясь на судебную хронику. А режиссёры в поисках новизны изобретают такие формы, что уходят от сути. Ведь классика – не капустник. Три сестры – это три сестры, которые мечтают поехать в Москву, и не надо из них делать кого-то другого. Когда-то мы, два брата, сгорали от такого же желания.

Сестры хотели в Москву вернуться. Нет-нет. Их увезли маленькими девочками, они ничего не помнили, только старшая что-то припоминала. Я всегда говорю приглашённым режиссёрам: здесь – Малый театр, он не то что бы лучший, он традиционный. Здесь во главу угла ставят автора, затем актёра, а потом режиссёра. Просто позвать режиссёра с громким именем не получится – актёры взбунтуются. У нас привыкли работать вместе с режиссёром, а не быть послушным воском в руках скульптора – иначе актёр теряет свою профессию. Говорят, вы построили дачу из красноярских брёвен. Это ностальгия? О ком или о чём вы сегодня думаете с ностальгией? Брёвна специально для меня не пилили, а просто предложили оцилиндрованные, правильно приготовленные – я не ошибся. А если про ностальгию – разве вы не видите, что я ностальгирую по классическому русскому театру? В 1756 году Елизавета Петровна (не совсем русская российская императрица) спросила у своих советников: что это, мол, французский или итальянский театр у нас есть, а русского нет? А годом раньше открыла Московский университет, и через несколько месяцев там появилась труппа. Можно сказать, художественная самодеятельность, но в ней участвовал великий Щепкин, потом Мочалов… Не уверен, что театр, который я люблю, который живёт не первый век, сохранится лет через десять.

Приходилось ли вам видеть новые формы, которые нарушали все каноны и традиции, но заставили бы вас поверить и принять такое искусство?  Я тогда спорил с Верой Николаевной, что Треплев – это чайка, потому что он застрелился. Мне казалось это необыкновенно смелой находкой. Она мне не возражала – ну да, играй, играй… Понимаете, я сейчас спрашиваю у студентов, посмотревших тот или иной спектакль: что было интересно? в чём суть? И вижу, что они рассказывают о форме, которая превалирует над содержанием. А это убивает внутреннюю актёрскую индивидуальность. Самая главная «интерпретация» – это твоя сердечность и понимание сути.

Когда-то вы устами Кости Треплева из дипломного спектакля требовали новых форм в искусстве.

я спрашиваю у студентов: что было интересно? в чём суть? И вижу, что они рассказывают о форме, которая превалирует над содержанием. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Нельзя говорить и ничем не подкреплять свой текст. По радио или телевидению я часто слышу техничную речь без эмоций. Но техника речи и техника, так сказать, разума и души – не одно и то же. Пропадает широта речи, а наши авторы – Пушкин, Гоголь, Островский – требуют этой широты, кругозора. Нынешним абитуриентам его так не хватает – мы вынуждены первый год тратить на изучение литературы, которой они совсем не знают. При вашем руководстве в Малый театр вернулся весь Чехов. Можно сказать, вы их помирили. Когда-то Чехов был большим другом Ленского, приносил ему одноактные пьесы – «Предложение», «Свадьбу». Однажды показал «Лешего». Ленский посмотрел и – тут я фантазирую – сказал, дескать, ты, Антоша, гениальный писатель, но лучше сочиняй рассказы. И чтобы не ругать голословно, начал «Лешего» разбирать. Мы не знаем доподлинно, о чём они говорили, но Чехов обиделся и перестал ходить в Малый театр. А через несколько лет переделал «Лешего» – и получился «Дядя Ваня», пьеса номер один во всём мире. Вы думаете, он с опозданием прислушался к замечаниям Ленского? Если бы я был следователь, так бы и подумал, хотя ни одного письменного свидетельства их разговора нет. Но я актёр, и мне довелось играть Войницкого и в «Лешем», и в «Дяде Ване». В «Лешем» я стрелялся, а в «Дяде Ване»… погибал душевно. По крайней мере, так мне говорили зрители. Есть ли роль, с которой вы разминулись?

К/ф «Обыкновенное чудо»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Ещё два года назад я сказал бы, что хотел сыграть Лира, но не дошёл до этой роли. Лира, который делит… квартиру между дочерями. Когда я вижу какойнибудь сюжет о бабушке, которую родственники, отобрав квартиру, обманули, понимаю: это тоже Лир. Однако есть роли, которые требуют своего возраста и своих сил. Жерар Филип уже в 22 года был звездой. И когда ему предложили сыграть в «Сиде», он отказался. Через восемь лет пришёл к тому же режиссёру, Жану Вилару, и сказал, что теперь хочет. Играл Сида до тридцати шести, но потом признался, что устал и больше не может. А через год умер. Какую же роль вы подарите себе на день рождения? Я уже подарил себе Доменико Сориано из «Филумены Мартурано» – с удовольствием играю. Ещё у меня есть роль, которую можно играть до самой смерти, – Фамусов. Потому что она про отца и дочь, которой он желает добра. Откажут ноги – сидя можно играть. Кстати, за 14 лет, пока идёт этот спектакль, сама жизнь без моего на то желания повлияла на него. Когда Фамусов говорит с раздражением: «А всё Кузнецкий мост, и вечные французы…» (мол, долой вашу Европу), я слышу бурную реакцию зала, которой раньше не наблюдалось. У вас сейчас множество разнообразных «ролей»: худрук, актёр, режиссёр, педагог. К какой из них возвращаетесь с наибольшим удовольствием? К педагогике. Худруком быть не всегда интересно. Постановки специально не планирую – нахожу для себя пьесу и ставлю её, когда появляется окно между другими режиссёрами. Так получилось со спектаклем «Молодость Людовика ХIV» – очень уж годится для изображения сегодняшней политики. Хотя мы показываем ту эпоху, роскошные костюмы и декорации – «в Лувр можно не ездить», как сказал один наш зритель. Несмотря на частые из-за нашего ремонта гастроли, премьеру выпустили вовремя. Это всегда происходит, когда работа нравится всем. Пьеса очень большая, и я дал возможность актёрам самим выбрать, что им кажется важным, но в постоянных разборах, беседах – чтобы при их выборе не утратить суть. Так что, как ни крути, это тоже педагогика.

«Горе от ума» No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Coryphaeus

Yuri Solomin:

“I Had No Ambivalences” МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

YURI SOLOMIN

IS ONLY THREE HANDSHAKES REMOVED FROM CHEKHOV – THROUGH VERA PASHENNAYA, WHO TAUGHT HIM, AND A LEKSANDR LENSKY, WHO TAUGHT HER. SAME THING WHEN IT COMES TO OSTROVSKY. A ND YOUNG ACTORS AND STUDENTS, WHO HAVE CONTACT WITH SOLOMIN AND PLAY WITH HIM ON THE SAME STAGE, CANNOT HELP BUT FEEL HOW CLOSE THEY REALLY ARE TO A LEGEND. Olga KANISKINA “Yuri Mefodievich, did you discover any of the Maly Theatre's secrets during such a massive renovation project?” “When we needed to set the old building onto a cement plate (the Neglinka River is washing away the foundation), we had to pull all the stuff out of its basement. We found coins from the 17th-18th centuries, some wares... Neglinka didn't carry everything away. We had enough for a small exhibition. This place used to house merchant shops – hence all the wares. A merchant donated this house to the government to be used for theatre sometime around 1824. So our main building is even older than the Bolshoi Theatre.” “The Theatre building is a living organism. Did you ever have a case when the theatre helped you or forewarned you about something?” “In 1949, I saw the ﬁlm 'The Maly Theatre and Its Masters', and then other Maly Theatre performance-ﬁlms. I was born in Transbaikalia, in Chita, and I didn't really have anything to compare it with. And I didn't have any doubts, I didn't conduct any searches – I went and got admitted to a

course taught by Vera Pashennaya. I was on the road for seven days. Back then trains operated on coal, and by the end of the trip I could already play Othello without makeup due to coal dust. I was a slender guy, but I picked a “mighty” repertoire for myself: Nil's soliloquy from Gorky's “The Philistines”, Tvardovsky... When I said my opening lines everybody started smiling, and when I blasted out Nil's soliloquy, they all literally fell over laughing. And I never tried out in ﬁlm. After three years of working in theatre, I was invited to the Gorky Film Studio to take part in Isidor Annensky's movie “Sleepless Night” – it was my ﬁrst (and most important) movie role. It was only about thirty years later that I found out that Vera Nikolayevna recommended me for it.” “This year your graduating class is named after Pashennaya. What was the reason for such honor and how do you see its future?” “My wife and I are teaching this class together. She and I both studied in the same course and Vera Nikolayevna helped us a great deal. And when my wife offered to name the current course in Pashennaya's honor, I agreed.

Yury and Vitaly Solomin No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

“Uncle Vanya”

Vera Nikolayevna studied under Aleksandr Lensky, who was not only a great artist but also one of Russia's first theatre instructors. His students include Ryzhova, Turchaninova, Ostuzhev. Our “old-timers” always talked about him. In medical practice they use x-ray to see inside a person, but how do you make an “x-ray” in theatre to see the essence of a human being? Lensky found a way. He gave his students two weeks to prepare and perform what they most wanted. Ostuzhev chose Othello. He performed an excerpt, strangled Desdemona – did everything he needed to do. And Lensky tells him, “Can you do it again?” So he did, six times, and then he begged for mercy: he got tired. But Aleksandr Pavlovich said – you should have been tired after the first time. My wife and I have been doing this same move for thirty years. Makeup, music – go on and express yourself any way you want. Tons of people come to these showings. Somebody can't finish their excerpt because they go breathless with laughter, someone else is crying – they are not all experts in this art quite yet. This practice has now spilled over into the school, but we were the first to implement it. I try to do an “x-ray” even earlier, during entrance exams. A poem, a fable, some prose

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

– you can see your applicant right away: smart, well-read, from a good family. But an applicant can also be at his emotional peak during the exam – sometimes, the only time in his life. So I immediately try to talk, to peek into their soul in a conversation. “I like animals, what about you?” “Me, too, I have a dog,” and he'll start telling me about his dog, his eyes are bright, his soul is bared open. I ask about the parents, too. I see sometimes that how difﬁcult it is for them to be open with me! It's the same in classical dramaturgy, which often gets beaten up by us these days. We need to see the essence of it, instead of modernizing everything in sight. Directors invent such forms in their quest for novelty that they move away from substance. I always tell guest directors: this is the Maly Theatre, it's not necessarily the best, but it is traditional. The priority here is given to the author, then comes the actor, then the director. Here, we are used to working together with the director, rather than becoming willing putty in the hands of a sculptor – otherwise the actor loses his profession. “They say you built a summer house out of Krasnoyarsk timber. Is that nostalgia? Is there anything or anyone you think about nostalgically these days?” “They didn't cut down timber expressly for me, they simply offered me regularized round timber, properly prepared – I made the right choice. And if you're talking about nostalgia – can't you see that I'm nostalgic about classical Russian theatre? In 1756, Elizaveta Petrovna (Russia's not quite Russian empress) asked her advisers: why do we have French and Italian theatre but not Russian theatre? A year prior, she founded the Moscow University, and several months later there was already a theatre company there. You could call it amateur talent group, but the great Shchepkin took part in it, and later Mochalov as well... I'm not at all certain that this theatre that I love, the one that's been around for several centuries, will still be here some ten years from now.” “At one point you as Kostya Treplev in your graduation performance made a demand for new art forms. Have you seen new art forms that broke all canons and traditions but made you believe in and accept that art?”

“Back then I argued with Vera Nikolayevna that Treplev is the seagull because he shot himself. I thought it was an incredibly bold idea. She didn't object, told me to go ahead and play it that way... You see, I now ask my students, who watched one production or another: what did you ﬁ nd interesting about it? what was its point? And I see that they tell me about form which prevails over the content. And that kills an actor's inner individuality. The most important 'interpretation' is your geniality and your understanding of substance. You can't speak and not have anything to support your text with. I often hear technical speech with no emotions on radio or television. But the technique of speech and the technique of the mind and soul, so to speak, are not one and the same. We lose the breadth of speech, while our authors – Pushkin, Gogol, Ostrovsky – require breadth, perspective. Our applicants today are lacking severely in it – we are forced to spend time studying literature that they don't know at all.”

“Under your leadership Chekhov returned to the Maly Theatre in his entirety. One might say you've reconciled them.” “Chekhov was once very good friends with Lensky, used to bring him one-act plays – “The Proposal”, “The Wedding.” One day he showed him “The Wood Demon.” Lensky saw it – and here I'm just improvising – and said, you are a brilliant writer, Antosha, but you are better off writing short stories. And to avoid giving Chekhov unsubstantiated critique, he began taking “The Wood Demon” apart and analyzing it. We don't know for sure what they talked about, but Chekhov got mad and stopped coming to the Maly Theatre. But several years later he reworked “The Wood Demon” and turned it into “Uncle Vanya”, the number one play in the world.” “You believe he took Lensky's criticism to heart, even if a bit late?” “If I were an investigator, that would have been precisely what I'd think, even though there isn't a single written evidence of their conversation. But I'm an actor, and I got to play Voinitsky in both “The Wood Demon” and “Uncle Vanya.” In

“Aide-de-camp of His Excellency” No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

“Tsar Fyodor Ioannovich”

IN MEDICAL PRACTICE THEY USE X-RAY TO SEE INSIDE A PERSON, BUT HOW DO YOU MAKE AN “X-RAY” IN THEATRE TO SEE THE ESSENCE OF A HUMAN BEING? LENSKY FOUND A WAY. “The Wood Demon” I shot myself, but in “Uncle Vanya.” I was dying on the inside. At least, that's what the spectators told me.” “Is there a role that you missed?” “Even two years ago I would have said Lear, who divides his... apartment between his daughters. When I see a plot about a granny swindled by her relatives, I realize that that, too, is Lear. There are, however, parts that require a certain age and a certain physical strength. Gérard Philipe had been a star for 22 years already, but he refused to perform

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

in “Le Cid.” Eight years later he came to the same director, Jean Vilar, and told him that he wanted to perform in it now. He played Cid until the age of thirty-six, but then he admitted that he was tired and couldn't perform it anymore. He died a year later.” “You have a number of different 'roles' now: artistic director, actor, director, instructor. Which one of them are you most happy to come back to?” “Teaching. Being an artistic director is not always interesting. I don't plan productions expressly – I find a play for myself and stage it during breaks. This is what happened with the production of “The Youth of Louis XIV” – it is just such a perfect play to reflect the politics of today. Never mind that we are showing that bygone era, the magnificent costumes and set designs – according to one of our spectators, “one can even forego a trip to Louvre.” The play is very big, and I gave the actors the opportunity to choose what they think is important but to make sure that in the constant analyses and conversations they didn't lose substance while making those choices. And that is teaching as well, whichever way you look at it.”

“The Life of Monsieur de Moliere” No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

In memoriam

Улетела Ольга Канискина

Изумление гения

среди ординарности – это ключ к каждой её партии.

Андрей Вознесенский

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

айя Плисецкая скончалась 2 мая, не дожив полгода до своего 90-летия и его празднования в Большом театре. Её триумф и плен, её афиши и приказ об увольнении, толпы самых преданных поклонников и первые лица государств, её балеты – всё осталось здесь, в Большом. Но и не только здесь – в неправдоподобно долгий век в искусстве поместились сцены всего мира. А вечер в Большом всё же состоится – в память о великой балерине. Судьба распорядилась отпустить ей долгую жизнь и быструю смерть. Раздвигая рамки допустимого, Майя Михайловна всегда добивалась невозможного: с самой юности завоевать Большой театр, будучи дочерью «врагов народа», танцевать недозволительный репертуар современности в царстве классики, расшатывая монолит «стабильности» в главном театре страны, и в конце концов сделать имя балетной примы синонимом эпохи – имя дорогое даже для тех, кто никогда не видел её на сцене. Медиапространство тут же взорвалось своеобразными «аплодисментами» – ворохом видеозаписей танцующей Плисецкой. Вот она юная, взрывная Раймонда (запись 59-го года) в «душном, паточном реквизите». А вот её изумительные руки с веерами выписывают загадочные иероглифы, знаки судьбы над таинственным лицом сфинкса (2005 год, «Аve Майя»). Вот плетёт знойный, пряный узор зрелой страсти в «Легенде о любви» с Марисом Лиепой (1965), а вот бесстыже сводит с ума Хозе – Александра Годунова в «Кармен-сюите» (1974). Вот пылает жарким костром полёт её хохотушки Китри из «Дон Кихота», а вот с отрешённостью монахини в смирении рапида танцует она «Прелюд» Баха, точно бредёт в невесомости по Млечному Пути. Вот по-детски резвится под Шуберта Айседора Дункан. А вот она бросает вызов миру в «Болеро», и мужское племя вокруг её подиума – словно языки пламени вокруг Жанны д’Арк... И конечно, Одетта-Одиллия – рольсудьба, роль-рекорд: за тридцать лет Майя Плисецкая станцевала её более восьмисот раз. И хотя редакций было целых три, мир узнал и подхватил фирменный «плисецкий» стиль с трагическим изломом рук-крыльев. «Лебединое озеро» с Плисецкой стало главной визитной карточкой Советского Союза – кого только не

водили на этот балет, от Мао Цзэдуна до Неру. Когда в Лондоне шли первые триумфальные гастроли советского балета, невыездная Плисецкая танцевала дома «Лебединое» с оставшимися штрафниками, посылая весточку всему миру, что «не больна». Тщетно взывала накануне к сознательности балерины министр культуры Фурцева – заставить поклонников «выражать своё удовлетворение дисциплинированно» (каким образом?): особо горячих почитателей доблестная охрана буквально выволакивала из лож. И когда Плисецкую всё-таки выпустили после многолетнего перерыва, американский критик закончил восторженную статью о «Лебедином» весьма странной для балетной рецензии, но такой понятной доя нас фразой: Spasibo Nikita Sergeevich. В её роду было немало людей искусства: мать Рахиль Мессерер – актриса немого кино; дядя Азарий Азарин – актёр, работавший со Станиславским, Немировичем-Данченко, Мейерхольдом, чуть было не сыгравший Ленина в Октябре, и переписывавшийся с Михаилом Чеховым; дядя по отцу Владимир Плисецкий, акробат из Ленинградского театра миниатюр; и, наконец, звёзды Большого театра балерина Суламифь Мессерер и хореограф Асаф Мессерер – они и разобрали по семьям Майю и Александра, детей расстрелянного отца и отправленной в ссылку беременной матери, избавив их от детдома. Репрессии и война прокатились по её семье красным колесом, и всю жизнь ей приходилось выбираться из его глубокой колеи. От отца и матери Майя Плисецкая унаследовала не только яркую внешность, но и отвагу: никакие соображения безопасности не заставили отца отказаться от встречи с братом, приехавшим из Америки, или от протянутой отверженному

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

другу руки помощи – точно так же, как не заставили мать отказаться от отца. Впервые она вышла на сцену в образе Русалочки в любительском спектакле на Шпицбергене, где работал генконсулом Михаил Плисецкий. Исполнительский успех убедил родителей отвести дочь в хореографическое училище, которое в 1934 году отнюдь не ломилось от желающих посвятить себя балету. А первой ролью, поставленной именно на неё ещё в училище, стала партия китайца в хореографической миниатюре Леонида Якобсона «Конференция по разоружению». С творчеством этого трагически недореализованного художника, который вынужден был подрабатывать анонимным сочинительством молдавских танцев и которого сегодня изучают во всём мире, Плисецкая встретится потом много раз – в хореографических миниатюрах, в балетах «Шурале» и «Спартак», в работе над своей «Анной Карениной». Она танцевала на лучших сценах мира – и в заштатных домах культуры на шефских концертах, где опасно было делать высокую поддержку: здесь примы и совсем юные артисты на равных зарабатывали на жизнь, здесь можно было исполнять то, что пока не позволено было в Большом (например, «Умирающего лебедя», партию-талисман на всю жизнь). Она танцевала в шофёрской закусочной на горной армянской дороге и в парижском Дворце спорта – и там, и там её вызвали на танец, как на состязание. В госпиталях перед ранеными, в сталактитовой пещере Нерхи, где обосновался знаменитый музыкальный фестиваль, и на кухне перед Щедриным, который по этим танцевальным отголоскам репетиций с Альбертом Алонсо дописывал музыку к «Кармен-сюите». Ещё в детстве, когда

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

огромный ледокол вёз её на Шпицберген, Майя тысячи раз прослушала единственную пластинку – «Кармен» Бизе. И с тех пор этот образ не давал ей покоя. С «Кармен-сюиты», за право танцевать которую Майя Плисецкая выдержала очередной кровавый бой с чиновниками и которую сегодня танцуют балерины всего мира, начался другой сюжет её уникальной творческой судьбы – создание балетов с чистого листа, с идеи, с заключения самых неожиданных творческих союзов: великая балерина начала творить свою судьбу сама и прожила ещё один балетный век. Так появились «Айседора», «Леда», «Куразуко» и номер «Ave Mайя» Мориса Бежара (плюс женский вариант «Болеро», а в планах были и «Невский проспект», и «Смерть Ивана Ильича»), «Гибель розы» Ролана Пети, собственные «Анна Каренина», «Чайка» и «Дама с собачкой», «Мария Стюарт» и «Астурия» Хосе Гранеро, «Безумная из Шайо» Джиджи Качуляну. Не все из этих балетов смогла показать Плисецкая своей публике, а что смогла, пробивала с боем: то не выпустят на репетицию, то закроют все двери театра на генеральную репетицию, то «смоют» запись московского показа «Болеро». То разрешат, сломавшись на какомнибудь железном аргументе вроде уже оплаченного премьерного банкета. Майе Плисецкой мир обязан появлением многих балетных партитур Родиона Щедрина, который посвящал их жене («Ну не кольцо же с бриллиантом тебе дарить»). Кстати, свою вторую половину Родион Константинович впервые узнал... по голосу: Плисецкая напела их общим знакомым, Брик и Катаняну, мотивы из нового балета Прокофьева «Золушка» (у тех был магнитофон для записи друзей – диковинка по тем временам). Услышал – и был поражён: уникальная музыкальность Плисецкой, рождение танца из духа музыки, о которой говорили все работавшие с ней хореографы, проступила даже на несовершенной плёнке. Она ушла как улетела. Не было гроба на сцене, изменившегося лица, правительственных телеграмм и речей. В завещании осталась воля: смешать и развеять над Россией прах Щедрина и Плисецкой, двух бесконечно красивых и талантливых людей. Впрочем, на вопрос о своём главном желании в последние годы Майя Михайловна отвечала: чтобы Щедрин пожил подольше.

IN MEMORIAM

She Flew Away Olga KANISKINA

THE

DISMAY OF GENIUS BEFORE MEDIOCRITY. THIS IS THE SENSE OF HER EVERY ROLE.

Andrei Voznesensky

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

aya Plisetskaya passed away on May 2, six months shy of her 90th birthday and its celebration at the Bolshoi Theatre. The ceremony on November 20 will now be dedicated to the great ballerina's memory. Fate gave her a long life and a quick death. Maya Mikhailovna always managed to accomplish the impossible: to conquer the Bolshoi Theatre while being branded the daughter of the “enemies of the people”, to dance a contemporary repertoire, impermissible in the realm of the classics, to make the name of a ballet prima synonymous with an era, dear even to those who had never seen her on stage. Media space instantly became filled with video recordings of the dancing Plisetskaya. Here, she is as a young, explosive Raymonda (a 1959 recording) amid the “suffocating, treacly props.” And here, her amazing hands use fans to draw cryptic hieroglyphics, marks of fate above the mysterious face of the sphinx (2005, “Ave, Maya”). Here, she is seen weaving a sultry, heady design of mature passion in “The Legend of Love” with Maris Liepa (1965), and here, she shamelessly drives Alexander Godunov's Jose crazy in “Carmen Suite” (1974). Here, the flight of her giggling Kitri from “Don Quixote” blazes with sultry fire, and here, she dances Bach's “Prelude”

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

with the detachment of a nun in a slow motion humility, as though wading through weightlessness along the Milky Way. Here, she challenges the world with her “Bolero”, and the male tribe surrounding her platform resembles the tongues of flames around Joan of Arc... And, of course, Odette-Odile – her landmark role, her record-breaking role: over a period of thirty years, Maya Plisetskaya danced it more than eight hundred times. And even though there were three versions of the ballet, the world became familiar with and picked up the signature “Plisetskaya” style with her tragic wringing of the wings-hands. “The Swan Lake” with Plisetskaya became the Soviet Union's principal calling card – all kinds of individuals were taken to see this ballet, from Mao Tse Tung to Nehru. When the Soviet ballet had its first triumphant guest performances in London, Plisetskaya, who was not allowed to travel abroad, danced “The Swan Lake” at home with the rest of the offenders, sending the whole world a message that she “wasn't ill.” The day before, Furtseva, Soviet Union's Minister of Culture, tried in vain to appeal to the ballerina's conscience and have her make the fans “express their delight in an orderly fashion”: the valiant security guards were virtually dragging her overly enthusiastic fans out of the theatre boxes. She had quite a few people of the arts in her family: her mother, Rakhil Messerer, was a silent film actress; her uncle Azari Azarin was an actor who worked with Stanislavsky, Nemirovich-Danchenko, Meyerhold; her uncle on her father's side, Vladimir Plisetsky, was an acrobat from the Leningrad Theatre of the Miniature; and, finally, Bolshoi Theatre stars ballerina Sulamith Messerer and choreographer Asaf Messerer – they were the ones who took Maya and Alexander, children of an executed father and an exiled pregnant mother, into their own families, thus keeping them out of a children's home. Maya Plisetskaya inherited more than just striking looks from her father and mother, she inherited their courage as well: no safety considerations could make her father refuse a meeting with his brother who arrived from the United States, or give a helping hand to an outcast friend, no more than they could make her mother renounce her father. She danced on the best stages of the world – even in provincial cultural centers at patronage concerts, where high lifts were dangerous to perform: here, primas and budding young artists earned their livelihood on equal terms, here, they could

perform parts that were not yet permitted at the Bolshoi Theatre (“The Dying Swan”, for instance, a talisman part for life). She danced at a roadside cafe on a mountain road in Armenia and at the Palais des Sports in Paris – in both places she was called on to dance as to a competition. She danced for the wounded at the hospitals, at the stalactite Caves of Nerja, the home of the famous musical festival, and in her kitchen in front of Shchedrin, who ﬁnished writing the music to “Carmen Suite” based on these dance echoes of the rehearsals with Alberto Alonso. Maya Plisetskaya was forced to endure yet another bloody battle with the ofﬁcials for the right to dance “Carmen Suite”, and today this ballet is performed by dancers from all over the world. It also marked the beginning of another period of her unique artistic career – the writing of ballets from scratch, from an idea, from the conclusion of the most unexpected creative alliances: the great ballerina began creating her own destiny and lived through another ballet era. Thus were born the ballets such as Maurice Béjart's “Isadora”, “Leda”, “Kurozuka”, and “Ave Maya” (plus the female version of “Bolero”, as well as plans for “The

Nevsky Prospect” and “The Death of Ivan Ilyich”), Roland Petit's “The Death of a Rose”, her very own “Anna Karenina”, “The Seagull” and “The Lady with a Dog”, Jose Granero's “Maria Stewart” and “Asturias”, and Gigi Caciuleanu's “The Madwoman of Chaillot.” The world owes Maya Plisetskaya the creation of many of Rodion Shchedrin's ballet scores, which he dedicated to his wife (“Well, it's better than giving you a diamond ring, isn't it”). Incidentally, Rodion Konstantinovich recognized his other half for the first time... by her voice: he heard a recording of her singing the tunes from Prokofiev's new ballet “Cinderella.” He heard it and he was amazed: Plisetskaya's unique musical sense, the birth of the dance from the spirit of the music mentioned by all choreographers who ever worked with her, came through even on a defective tape. She left this world as if she flew away from it. There was no coffin on stage, no changed countenance, no government-sanctioned telegrams and speeches. Her will was simple: to mix the ashes of Shchedrin and Plisetskaya and to spread them over Russia. Though, when she was asked in her later years what her most important wish was, Maya Mikhailovna responded: for Shchedrin to live longer.

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

«Война»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

ОБЛОЖКА

Ольга Фукс Фото предоставлены пресс-службой Международного театрального фестиваля имени Чехова

Новые формы, вечные темы No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

рорубив множество окон в Европу, а также Азию, обе Америки (теперь добавилась ещё и Африка), подсадив москвичей, а затем и жителей других городов России на это визуальное и смысловое изобилие, Международный театральный фестиваль имени Чехова воспитал потрясающую публику. Доброжелательную, демократичную, впитывающую, как губка, любые смыслы и образы, щедрую на цветы и овации. Дающую надежду на необратимый поворот к лучшему. От новых форм, как всегда, кружится голова, а сюжеты, как всегда, вечные – война, семья, любовь, чудо творчества, причуды памяти…

Война: Восток vs Запад

Два диаметрально противоположных взгляда на войну – с Востока и Запада. «Женщины-генералы семьи Ян» фучжоуской оперы (одна из самых ярких разновидностей китайской оперы) – просто идеальный образец духоподъёмного искусства. Сюжет переносит нас в XII век, в семью погибшего в бою генерала Ян (из мужчин в ней остался только его сын-подросток, зато женский пол представлен в нескольких поколениях). И весь этот женский батальон, включая столетнюю мать семейства, решается пуститься в опасные горы и заменить погибших мужчин в бою. Проявив женскую хитрость, генералы-фемины побеждают врагов – к ликованию публики, основательно разогретой длинной чередой сумасшедших трюков и воинствующих кличей. Десятки килограммов костюмов, многочасовой грим – сохранение четырёхсотлетних традиций жанра требует

«Женщины-генералы семьи Ян»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

от актёров настоящего героизма. Но театралу интереснее было другое – как под толстым слоем грима, практически отказавшись от мимики, сыграть всю гамму чувств, например, жены, которая узнала о гибели мужа прямо на торжествах в день его рождения и вынуждена «веселиться», скрывая страшную новость от его столетней бабушки. Война в китайском спектакле – предмет эстетического наслаждения и этического любования героизмом соплеменников. С оправдания войны, её «очистительной грозы», где родятся новые смыслы, начинается и одноимённый спектакль Владимира Панкова, который уже был сыгран в Эдинбурге, Вроцлаве, Тюмени, Ярославле, Санкт-Петербурге и Москве. Об этом рассуждают молодые художники на рождественской вечеринке в Париже – персонажи «Смерти героя» Ричарда Олдингтона, роман которого переплетается в спектакле с «Записками кавалериста» Николая Гумилёва и с главным гимном войне – «Илиадой» Гомера. Древнегреческий эпос понадобился психотерапевту, чтобы родители погибшего офицера Джорджа (Валерий Гаркалин и Елена Шанина) разобрались в своих чувствах и примерили на себя роли Приама и Гекубы. Русский, английский и греческий языки, борьба меди и струнных в атональной музыке Артёма Кима – всё это создаёт душераздирающий звуковой фон войны. С неба падают тела-шинели, огромная праздничная люстра превращается то ли в тонущий корабль, то ли в колокол Хемингуэя. Маленький человек с банальным именем Джордж (Павел Акимкин), когда-то художник, а теперь офицер Его Величества, носитель всех добродетелей гибнущей цивилизации, бредёт сквозь войну, теряя привязанности и разум. Лишаясь таланта – пальцы уже не держат карандаш и вместо наброска дырявят бумагу. Память о подбитом лётчике, расстрелянном своими на нейтральной территории, чтобы не выдал секретов, оказалась сильнее всех устоев старого мира. Путь на войну – всегда билет в один конец, с неё нельзя вернуться, даже если останешься в живых. С неё и не хочется возвращаться, и потому Джордж встаёт навстречу ураганному огню. Такой путь проходит западное искусство: от воспевания войны (в той же «Илиаде») до её полнейшей деэстетизации и дегуманизации.

«Красный табак»

По волнам нашей памяти

Имена Джеймса Тьерре и Филиппа Жанти гарантируют зрителям сплав волшебства, поэзии, ностальгии, юмора и печали – словом, чистого театра, его квинтэссенции. Название «Красный табак» (Tabac Rouge) Джеймс Тьерре предлагает читать наоборот, чтобы получить нечто вроде «абажура», но раскуренная трубка в его руках предлагает другую трактовку – неуловимое, мимолетное, дурманящее состояние творчества. Его главный герой – седой создатель с ключами от двери, которая не открывается, в царстве сумасшедших механизмов, повенчавших примус и абажур со швейной и печатной машинками, и преданных фантомов (акробатов из «Компании Майского Жука»). Они навытяжку ждут своего Deus ex machina, но и не прочь подшутить над ним, взбесить, приласкаться – и всё в умопомрачительных трюках, где тело может превратиться в форменную каракатицу, а голова побулгаковски провалиться в костюм. Главным предметом в этой вселенской берлоге становится огромное зеркало, и стареющий творец вместе со своими создани-

ями то и дело ходит в зазеркалье, точно в другую комнату. Зеркало постоянно меняет местоположение и угол наклона и однажды оказывается над творцом: он хочет докричаться до Того, Кто там, наверху, а видит самого себя. «Не забывай меня» Филиппа Жанти, поставленный с норвежскими молодыми артистами (театральная школа NordTrondelag University College de Verdal), переносит в белое безмолвие Севера (пустыня ли, океан, Марс или север – самые подходящие пространства для фантазий Жанти). И начинается фантасмагория. Огромная обезьяна с повадками оперной дивы (эволюция наоборот?) радостно поджидает показавшихся вдали путников: она уже стосковалась по публике. Но пришедшие – загадочное племя. Каждый из них «возведён в квадрат»: человек и его двойник-кукла. Дальше стоит непременно восхититься мастерством, с которым актёры Жанти взаимодействуют с куклами – так, что до последнего нельзя понять, где человек, а где кукла, и как живое ловко подменяется неживым. А ещё погрустить о конце любого чувства и союза: только что рядом с тобой был кто-то No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

«Не забывай меня»

тёплый, упрямый, родной, опасный – и вот уже ты вертишь в руках покорную куклу и не понимаешь, куда ушло всё то, что было таким важным. У Жанти из огромных снежков вырастают живые руки и головы. Маленький обезьян, «родившись» из человеческого тела, требует материнского внимания. В огромных волнах, творимых руками танцовщицы, исчезают и появляются люди: для Жанти вначале была игра – с фактурами, цветами, нелепыми ситуациями, – но именно в игре проступают, точно невзначай выбалтываются, тревоги и страхи человека, много лет наблюдающего за миром. А неведомая компания покидает снежные равнины – мы видим маленький караван теневых кукол, от которого отделяются двое – герои всякого повествования – мужчина и женщина. Чтобы вырваться из царства забвения.

На языке танца

Танец – один из главных козырей международного фестиваля: на его эмоциональном эсперанто можно рассказать любую историю. Именно Чеховский открыл россиянам легендарные имена Мэттью Боурна, Сильви Гиллем, Лин Хвай Мина и многих других. И продолжает это делать. Аутентичное танго из самой Аргентины – с маленьким оркестриком и непременным бандонеоном – показала «Танго Метрополис Данс Компани» («Танго и ночь»). Здесь любят и ревнуют, дерутся и дружат в ритме танго. Танго все возрасты покорны, и когда пожилой бандонеонист Даниэль Бинелли идёт потанцевать с молодой красоткой, зал взрывается аплодисментами. Ещё одна овация – паре мужчин, ведь у истоков танго лежал именно мужской танец. Танго, самый чувственный из парных танцев, возвы-

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

шается над сугубо сексуальными подтекстами. Недаром партнёрам в танго уже не важно, что произойдёт потом – главное они сказали друг другу в танце. В Москву привезли спектакль с многообещающим названием «Я, Кармен». Работая над ним, она, как сообщает нам программка, пообщалась со множеством женщин: 90‑летней русской актрисой, пожилой японкой, австралийской аборигенкой, изнасилованной жительницей Мадрида – в каждой стране Мария Пахес интервьюировала женщин, желая дать возможность собирательной Кармен высказаться лично, а не через переводчиков‑мужчин в лице Мериме или Бизе. И получился всё тот же фейерверк фламенко, приправленный стихами на японском, арабском, испанском, русском (поэзия и танец как дети общей матери-музыки и отца-ритма), и феминистскими тирадами о праве женщины быть естественной и послать далеко любые стандарты красоты и правильной жизни («Мне 52, у меня не может не быть морщин!»). Зачем Пахес эта женская социология и культурология, если из сапатеадо, питоса и пальмаса (перестук каблуков, щелчки пальцев и хлопки) она может сотворить такой жгучий коктейль, что не только мужчинам – чертям тошно станет! «Инала», копродукция Великобритании и ЮАР, впервые знакомит москвичей с артистами из Южной Африки в лице вокальной группы Ladysmith Black Mambazo, которую Нельсон Мандела назвал культурным послом ЮАР в мире. Покой, безмятежность, приятие жизни разлиты в их многоголосии, которое хореограф Марк Болдуин воплотил в танец с помощью старейшей английской компании «Рамбер». Здесь знойный день сменяется звёздной ночью, восходит луна и, осветив парочки, уступает место рассвету. Здесь люди обращаются в зверей и диковинных носатых птиц из африканских мифов и легенд, и в этом нет ничего удивительного – ведь здесь одушевлён каждый камень. Здесь скрипки и синтезаторы звучат в унисон с перуанским кахоном, южноафриканским уду и стрёкотом крыльев огромных насекомых, а белые танцовщицы отдают свою руку темнокожим партнёрам. Этот спектакль может продолжаться вечно и оборваться в любой момент – как сама жизнь.

«Инала» No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

“War”

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

COVER

Olga Foux Photos courtesy of the Chekhov Festival press service

New Forms, Eternal Themes No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

aving cut numerous windows to Europe, as well as Asia, both of the Americas and Africa, having hooked Moscow residents and residents of other Russian cities to that profusion of images and meanings, the Chekhov Festival brought up an amazing audience. Benevolent, democratic, able to absorb any meanings and images, generous with its applause. Giving hope for an irreversible turn for the better. One gets dizzy, as always, from the abundance of new forms, and the subjects are, as always, eternal – war, family, love, the miracle of creation, the whims of memory...

War: East vs West

Two diametrically opposed views of the war – from the East and from the West. “The Female Generals of the Yang Family” by the Fuzhou Opera is an ideal example of spiritraising art. The story takes us to the 12th century, into a family of General Yang, who

“War”

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

was killed in the war (several generations of women and a teenage son). And this entire female battalion, including the one-hundredyear-old matron, decides to substitute for their dead men in a mountain battle. With the help of feminine wiles, the female generals vanquish their enemies to the delight of the audience that has been thoroughly warmed up by the crazy stunts and battle cries. Tens of kilos of costumes, several hours of makeup – preserving four hundred years of the genre's traditions requires true heroism on the part of the actors. But theatre-goers were more interested in the psychological authenticity of the performance underneath a thick layer of makeup, with virtually no facial expressions. The Chinese way of war is an object of aesthetic delight and ethical admiration of the heroism of one's fellow tribesmen. Vladimir Pankov's eponymous production likewise begins with the justification of war, its “purifying thunderstorm”, where new meanings shall be born. It is the subject of a conversation between young artists at a Christmas party in Paris – characters from Richard Aldington's “Death of a Hero”, whose novel gets intertwined in the production with Nikolai

Gumilev's “Notes of a Cavalry Officer” and Homer's “The Iliad”, the principal ode to war. Russian, English and Greek languages, the battle of brass and strings in Artyom Kim's atonal music – all this creates bloodcurdling background sound of war. Bodies-overcoats fall from the sky, a festive chandelier becomes a sinking ship at times and at other times – Hemingway's bell. An unimportant man (Pavel Akimkin), an artist at one time and now an officer, a carrier of all the virtues of a dying civilization, trudges through the war, losing his attachments and his mind. Losing his talent, too, – his fingers can no longer hold a pencil. The memory of a pilot, who was shot down and then executed by his own people on a neutral territory to ensure that he didn't divulge any secrets, turned out to be more powerful than any of the Old World's principles. The road to war is always a one-way ticket, you can't come back from it even if you manage to stay alive. This is the road that western art takes: from the celebration of war (in “The Iliad”, for instance) to its complete deaestheticization and dehumanization.

On the waves of our memories

The names of James Thiérrée and Philippe Genty guarantee the audiences a fusion of magic, poetry, nostalgia, humor and melancholy – the quintessence of theatre. James Thierrée proposes to read the name “Tabac Rouge” backwards in order to get something similar to “abat-jour” (lampshade), but a smoking pipe in his hands offers a different interpretation – an imperceptible, fleeting, intoxicating state of creativity. His main character is a gray-haired creator with keys to a door that doesn't open, in the realm of insane mechanisms that married a primus stove and a lampshade with a sewing machine and a typewriter, and devoted phantoms (acrobats from La Compagnie du Hanneton ). They stand at attention, waiting for their Deus ex machina, but they are not above playing a practical joke on him, making him mad, snuggling up to him – and all of that is done with breathtaking stunts, where the body can turn into a regular cuttlefish and the head can drop inside the suit à la Bulgakov. An enormous mirror becomes the main object in this universal lair, and every so often the aging creator

“Tabac Rouge”

along with his creations goes through the mirror to the other side as though it were just another room. The mirror constantly changes positions and the angle of its tilt, and at one time it ends up right above the creator: he wants the One Who's Up There to hear his shouts, but he sees only himself. Philippe Genty's “Forget Me Not”, staged with Norwegian actors (Nord-Trondelag University College de Verdal theatre school), transports the audience into the white silence of the North, where lives... a giant

“Forget Me Not” No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

In the language of dance

“Inala”

ape with the manners of an opera diva (reverse evolution?). Mysterious travelers appear, where each one is “squared”: a man and his puppet-twin. Genty's actors interact with puppets with such mastery that it is impossible to know until the last moment which one is a man and which is a puppet, and how the animate is so artfully substituted by the inanimate. And to mourn the end of any feeling and union: only a moment ago somebody warm, stubborn, dear, and dangerous was beside you, and suddenly you are twisting an obedient puppet in your hands and you can't understand where they all went, those things that were so important to you. Genty has real arms and heads growing out of enormous snowballs. A tiny ape, “born” from a human body, demands a mother's attention. People appear and disappear amid the huge waves created by the hands of a female dancer: for Genty, first came the game – with textures, colors, absurd situations, – but it is in that game that the worries and fears of a man, who had been observing the world for many years, bleed through, as though blurted out by pure chance.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Dance is one of the international festival's trump cards: its emotional Esperanto can be used to tell any story. It was the Chekhov Festival that introduced Russian audiences to the legendary names of Matthew Bourne, Sylvie Guillem, Lin Hwai-min, and many others. And it continues to do so. Flamenco star Maria Pagés, whom Moscow audiences fell in love with, brought her production of “I, Carmen” to Moscow. Maria Pagés interviewed women in different countries, hoping to give the aggregate Carmen the opportunity to express herself in person, instead of relying on male interpreters in the person of Mérimée or Bizet. The result was the same flamenco fireworks, seasoned with poems in Japanese, Arabic, Spanish, Russian (poetry and dance as children of their joint mother music and father rhythm), and feminist tirades on the woman's right to be herself and to tell all the standards of beauty and proper lifestyle to go to hell (“I'm 52 years old, I can't not have wrinkles!”). Why does Pagés need this feminine sociology and culturology when the kind of a scorching cocktail she's capable of creating from zapateado, pitos and palmas (the clicking of heels, the snapping of fingers and the claps) can make not only men but devils themselves sick! “Inala”, co-produced by Great Britain and South Africa, introduces Moscow residents for the first time to artists from South Africa, represented by the vocal ensemble Ladysmith Black Mambazo, whom Nelson Mandela called his country's cultural ambassador to the world. Peace, serenity, acceptance of life spill out into their polyphony, which choreographer Mark Baldwin realized in dance with the help of Rambert, the oldest British company. Here, a sultry day gives way to a starry night, the moon rises, illuminates the couples and gives way to dawn. Here, people turn into animals and wondrous big-nosed birds from African myths and legends, and there is nothing strange about it, for here, every rock is alive. Here, violins and keyboards sing in unison with a Peruvian cajon and a South African udu and the chirring of the wings of large insects, and white female dancers give their hands to their dark-skinned partners. This production can go on forever and be cut short at any moment – like life itself.

“I, Carmen” No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Фестиваль

«Сны Райниса»

Песни народа Европы Кристина Матвиенко Фото предоставлены пресс-службой фестиваля Latvian Theatre Showcase

В Риге прошёл фестиваль Latvian Theatre Showcase, где латышские и русские режиссёры

по традиции разбираются с национальной идентичностью небольшого европейского народа. Местный контекст, взгляд чужака

На обложке фестивальной газеты латышского «шоукейса» – ежегодного смотра лучших спектаклей страны, проводимого Латвийским институтом нового театра, – девушка в короне, плывущая на высоко поднятых руках двух парней. Это картинка из нового спектакля Кирилла Серебренникова – «Сны Райниса». Он и раньше работал в Национальном театре Латвии («Мертвые души» и «Войцек»), но на сей раз обратился к поэзии и био-

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

графии Яниса Райниса, представляющего собой сложнейший местный культурный миф. Картинка, как и спектакль, принципиальна: латышский «шоукейс» (организаторы которого решили отказаться от проведения фестиваля в прошлом году, потому что не получилось собрать сильную программу) занимается именно осознанием своей идентичности. А уж в каком контексте – европейском ли, постсоветском или сугубо национальном – зависит исключительно от художнического кредо.

Кто мы, кто наши соседи по двору, какие одноклассники у наших детей, кто наши поэты, как мы верим в Бога и как боимся смерти – вот спектр тем, попавших в орбиту «шоукейса» 2015 года. Идентичностью и антропологией современного человека занимаются местные латыши (Виестурс Мейкшанс, Вальтер Силис и Янис Балодис) и местные русские (Владислав Наставшев), москвичи (Кирилл Серебренников и Константин Богомолов) и бельгийский хореограф Коэн Аугустийнен, мэтры вроде Алвиса Херманиса и новички, как Кристина Висмане. Смешанный состав «команды» нынешнего латвийского театра подтверждает, что интерес к своему современнику вовсе не означает замкнутости на «своей земле» и что содержательные аспекты возникают подчас на пересечении взгляда «чужака» и местного контекста. Но самым актуальным театральным трендом стал именно фокус на ближнем, на соседе, попытка понять того, кто рядом, но давно сделался для нас чужим. Год назад, когда «шоукейс» отменили, стартовало тем не менее несколько важных проектов. В их числе «100% Рига» немецко-швейцарской группы Rimini Protokoll, city-specific танцпроект Коэна Аугустийнена и Вилли Дорнера с местными молодыми танцовщиками, а также фестиваль «Слава и стыд Шенгена», затеянный Вальтером Силисом и Янисом Балодисом для сотрудничества молодых художников из Нидерландов, Португалии, Литвы и Исландии с артистами Национального театра. Многие из этих инициатив родились благодаря статусу Риги как культурной столицы Европы 2014 года. Часть из них проросла корнями в местный театраль-

«Сны Райниса»

«Из Вецмилгрависа с любовью»

Кто мы, кто наши соседи по двору, какие одноклассники у наших детей, кто наши поэты, как мы верим в Бога и как боимся смерти? ный ландшафт, так что и в программе «шоукейса» этого года можно было обнаружить следы богатого на копродукции «культпроекта-2014». Немало значат и продюсерские усилия постоянной команды Латвийского института нового театра, которая ещё с 1990‑х делала знаменитый фестиваль Homo Novus, а сегодня активно сотрудничает с зарубежными художниками и арт-группами: в программе 2015 года плодом их деятельности стало художническое исследование местного сообщества, обитающего в нецентровом районе Риги – «Из Вецмилгрависа с любовью». Вообще, работа крошечного штата Института нового театра, не имеющего ничего, кроме человеческого ресурса и грантов, представляет собой замечательное единство продюсерских инициатив, экспертизы и аналитики в одном флаконе. Именно поэтому, а также благодаря неутихающему интересу к латышскому театру, в Ригу на «шоукейс» съезжается по-прежнему многочисленная компания театральных и фестивальных менеджеров – в поисках привлекательного «продукта». No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

В углу диван, а рядом гроб

В программе латвийского «шоукейса» есть два «блокбастера», сделанных российскими режиссёрами: помимо уже упомянутой масштабной визионерской фантазии Кирилла Серебренникова по текстам Райниса, в неё вошёл спектакль в постановке Константина Богомолова «My blaster has discharged» («Мой бластер разряжен») в Лиепайском театре. К слову, там же три года назад был выпущен его «Ставангер. Pulp People» по пьесе Марины Крапивиной, получивший в 2013 году приз как лучший спектакль в Латвии. Богомоловская бесстрастность здесь помножена на серьёзность темы – смерть во всём её бытовом и виртуальном контексте – и позволяет говорить о неотвратимости конца без нажима неизбежности. В сочинённых самим режиссёром лаконичных текстах-новел-

«Мой бластер разряжен»

лах – ситуации разной степени трагикомичности, которые дали повод обсудить то, о чём человек обычно старается даже не думать. Артисты входят в одну дверь и выходят в другую, чтобы на несколько минут зависнуть в комнате с самым обыкновенным диваном и стоящим в углу гробом, поговорить друг с другом или с самим собой. Лиепайской труппе легко даётся эта самая фирменная бесстрастность и одновременно теплота. Печальная нелепость разговоров, полуфилософских полуироничных, написанных с едва заметной бравадой остряка, не педалируется, а показывает растерянность человека, его равнодушие и страх.

Танцы на крыше

В представленных на «шоукейсе» двух танцпроектах – «Из Вецмилгрависа с любовью» (Латвийский институт нового театра с Коэном Аугустийненом) и «Поймай меня» (копродукция Pigeon-Bridge и театра «На улице Гертрудес») – художники с подлинным интересом идут прочь из театра: в город, к своим соседям по двору и к детям. «Из Вецмилгрависа с любовью» – результат любопытства хореографов по отношению к окружающей среде и к тем, кто стал её частью. Помимо бельгийца Аугустийнена, работавшего когда-то с Аленом Плателем, задействована целая команда молодых латвийских перформеров, в том числе режиссёр спектакля «Поймай меня» Кристина Висмане. Район Вецмилгравис – не слишком престижный, непопулярный у туристов, довольно монолитный по составу, с большим процентом русских. Танцовщики сначала наблюдали за тем, кто

«Мой бластер разряжен»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

живёт во дворах обычных панельных домов, как ведут себя жители, что там за порядки и ритуалы. Потом, зафиксировав свои наблюдения в форме жестов, придумали спектакль, в котором не пытаются изобразить обитателей района, но внедряют в свою танцевальную практику их привычные движения, рисунок их будней и праздников. Через этот движенческий «документ» проступает облик реальных людей, их характеры и способы самовыражения, а с другой стороны – настойчивое желание художников не сливаться со своими «донорами», которые иногда, как все нормальные люди, не знают, куда деть руки и ноги. Так, преступая через скованность «обычного» движения, танцовщики вдруг дают волю телу и позволяют себе двигаться так, как если бы они сочиняли абстрактный contemporary dance. Этот спектакль – интересное свидетельство непростых взаимоотношений художника и «реальности», артиста и «простого» человека. Он объёмнее, чем гуманитарная акция, о которой нас предупредили в самом начале, объяс-

нив, что в оригинале спектакль игрался во дворе многоэтажки, где был накрыт стол с угощением и актёры пытались вовлечь местных жителей в свои фантазии. Люди вступают с искусством в сложные химические связи, а искусство пытается осмыслить их качество – в этом смысле работа Аугустийнена поразительно точна и объёмна. В «Поймай меня» перформеры играют в детей, предоставляя себе свободу быть как дети, оставленные без взрослых, и сознательно отказываясь от любого «мастерства». Этот опыт погружения в психику ребёнка вырос из наблюдения за группой детей, занимающихся в танцстудии.

Посоветоваться со зрителем

Стремятся выйти за рамки традиционного театра и другие два проекта – режиссёра Вальтера Силиса и драматурга Яниса Балодиса, которые работают в независимом Dirty Deal Teatro с разного рода «свидетельствами». Со сцены, где стоит стол со слайдами и проектор, Том Лиепайниекс читает Lost Antarctica – «лекцию» от имени зна-

Lost Antarctica No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

менитого мариниста-биолога, чьими глазами мы видим исчезающий континент на самом юге планеты. То смешной, то серьёзный «лектор» делится своими открытиями – персонального и научного характера, а зритель втягивается в эту исповедь самым прямым образом: к нему всё время апеллируют, в его поддержке нуждаются, с ним растерянно советуются и даже угощают пивом. War Notes (показанный в виде читки с фотографиями) представляет собой записки драматурга Балодиса, съездившего в гости к отцу, который работает в дипломатической миссии в Киеве, и записавшего свои впечатления в дневник. В тексте есть и кусочки из газетных новостей, блогов, речей, а сделан он как читка с последующим вовлечением публики в дискуссию о современной геополитической ситуации.

Классики для современников

Помимо остроактуальных проектов независимых театров в программу «шоукейса» включили и несколько постановок классики: «Идиот» Владислава Наставшева (ученика Льва Додина) в Национальном театре, «Пляска смерти» Элмарса Сеньковса в Валмиерском театре драмы и, наконец, финальные «12 стульев» Алвиса Херманиса, поставленные в Новом Рижском театре. «Идиот» – очень любопытный по приёму и свежий по интонации, но иск лючительно монотонный в своей самоповторяемости спектак ль. Герои проводят жизнь в разговорах в старых телефонных будках под песню «Позвони мне, позвони» в исполнении Ирины Муравьёвой. Все свои

«Идиот»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

«12 стульев»

истерики, признания и страхи персонажи Достоевского делегируют телефонной трубке – сам режиссёр поясняет свою идею так: каждый русский хочет докричаться до Бога. И действительно, в лучших моментах спектак л я это истовое желание сообщает невероятную энергию и Настасье Филипповне, и обожающему её до ужаса Рогожину, и всем оста льным. «12 стульев» же исполнены нежности и меланхолии пополам с иронией по отношению к героям романа Ильфа и Петрова, чья одежда снабжена толстинками, а сами они напоминают карикатуру на советских людей эпохи нэпа, смешных, диких и трогательных одновременно. Андрис Кейшс играет хамоватого и обаятельного Остапа, который сплёвывает на пол шелуху от семечек и давно забыл, что такое носки. А его толстый и уставший от хлопот «патрон» (Гундарс Аболиньш) – робкое существо, тоскующее по лучшему миру. Больше десятка звёзд Нового Рижского заняты в других ролях – их острохарактерность и гротеск помножены на грусть еврейского анекдота, который здесь то и дело звучит из уст самих авторов, Ильфа и Петрова. Замечательно точный и острый спектакль Херманиса, вся эта суета людей в погоне за удачей, наполнен неизбывной печалью. И непонятно, в каких зонах она располагается: в нашей ли общей памяти, моментально узнающей стены в цветных «мещанских» обоях, в музыке ли (теме из «Искателей жемчуга») или в самом факте сегодняшнего обращения режиссёра – любимца российской театральной публики к роману 1920‑х, в котором так точно прозвучал диагноз всему советскому.

Festival

“The Dreams of Rainis”

Songs of a European People Kristina Matvienko Photos courtesy of the Latvian Theatre Showcase festival’s press service

Riga

hosted the Latvian Theatre Showcase festival, where Latvian and Russian directors traditionally focus on analyzing the national identity of a small European people. Local context, a foreigner’s view

The Latvian Showcase is an annual festival of the country’s best theatre productions conducted by the New Theatre Institute of Latvia. Its emblem shows a young woman with a crown on her head and two young men lifting her high in their arms. It is an image from Kirill Serebrennikov’s new production, titled “The Dreams of Rainis.” He already staged “Dead Souls” and “Woyzeck” in Latvia, but this time he turned his sights to the poetry and

biography of Janis Rainis, who represents a most complex local cultural myth. The image is fundamental, just like the production itself: the Latvian Showcase is all about understanding one’s identity. And the context of that identity – European, post-Soviet or strictly national – depends purely on the director’s own convictions. Who we are, who are our neighbors, our children’s classmates, our poets, how do we believe in God and how do we fear death – that is the range of subjects that made it into the orbit of No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

A couch in the corner, a coffin next to it

“The Dreams of Rainis”

the Showcase 2015. Local Latvians (Viesturs Meikšans, Valters Silis and Janis Balodis), local Russians (Vladislav Nastavshev), Moscovites (Kirill Serebrennikov and Konstantin Bogomolov), and Belgian choreographer Koen Augustijnen, maestros like Alvis Hermanis and rookies like Kristina Vismane examine the identity and the anthropology of the modern man. The mixed makeup of the current Latvian theatre’s “team” only serves to prove that one’s interest in one’s contemporaries in no way implies retreating into “one’s land” and that meaningful perspectives sometimes emerge at the intersection of the perception of a “foreigner” and the local context. A year ago, when the Showcase was cancelled due to failure to put together a strong program, several important projects were launched: “100% Riga” by the German-Swiss group Rimini Protokoll, Koen Augustijnen and Willi Dorner’s cityspecific dance project with young local dancers, as well as the Fame and Shame of Schengen festival, a venture undertaken by Valters Silis and Janis Balodis to encourage collaboration between young artists from the Netherlands, Portugal, Lithuania and Iceland and the artists from the National Theatre.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

The Latvian Showcase program has two “blockbusters” from Russian directors: in addition to Kirill Serebrennikov’s already mentioned ambitious visionary fantasy based on Rainis’ texts, it includes Konstantin Bogomolov’s production of “My Blaster Has Discharged” at the Liepaja Theatre. Incidentally, his previous production of “Stavanger. Pulp People” based on a play by Marina Krapivina, received an award for Latvia’s best theatre production. Bogomolov’s detachment is multiplied by the seriousness of the subject of death and allows him to talk about the unavoidability of the end without the pressure of the inevitable. The laconic novella texts, written by the director himself, are delivered in a room with a regular couch and a coffin and contain situations of various degrees of tragic humor that gave occasion to a discussion of something that men try not to think about. Signature detachment together with warmth come naturally to the Liepaja company. The mournful absurdity of conversations, semiphilosophical, semi-ironic, written with a barely noticeable bravado of a wisecracker,

“My Blaster Has Discharged”

“From Vecmilgravis with Love”

shows a man’s discomfiture, his indifference and fear.

Dances on the roof

Two dance projects presented at the Showcase – “From Vecmilgravis with Love” (New Theatre Institute of Latvia with Koen Augustijnen) and “Catch Me” (co-production of Pigeon-Bridge and the Gertrudes Street Theatre) – have the artists walk out and away from theatre: into the city, to their neighbors and children. “From Vecmilgravis with Love” is the result of the choreographers’ curiosity regarding their surroundings and those who became part of it. Vecmilgravis is not a very upscale district, it’s not popular with tourists, it has a large percentage of Russians living there. Dancers initially observed the behavior of regular bearing-wall house residents, their customs and rituals. Then, having translated their observations into gestures, they created a performance, where they don’t try to portray the residents of the district but, rather, introduce the habitual movements of those residents, the pattern of their everyday and their holidays into their own dancing. Images of real people bleed through this motion “document”, on the other hand, the artists do not wish to blend with their

“donors”, who don’t know what to do with their hands and feet. This production is an interesting testament to the complex relationship between the artist and “reality”, the artist and an “average” human being. It is more complicated than a simple humanitarian action (originally, the production was performed in the courtyard of a multistory building where a table with refreshments was set up and actors tried to draw local residents into their fantasies). People enter into complex chemical relationships with art, and art attempts to comprehend their quality, something that Augustijnen showed with amazing precision and three-dimensionality in his work. Performers in “Catch Me” play children, leaving themselves free to act like children who were left without adult supervision and voluntarily forswearing any and all “mastery.”

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

reading with the subsequent involvement of the audience into a discussion of the current geopolitical situation.

The classics for the contemporaries

“Lost Antarctica”

Who we are, who are our neighbors, our children’s classmates, our poets, how do we believe in God and how do we fear death

Consulting the audience

Two other projects – by director Valters Silis and playwright Janis Balodis, who work at the independent Dirty Deal Teatro with various types of “evidence” – are also striving to go beyond the scope of traditional theatre. Toms Liepainieks walks onto the stage that has a table with slides and a projector standing on it and reads Lost Antarctica – a “lecture” on behalf of a famous marine biologist, through whose eyes we see the disappearing continent in the south of our planet. The “lecturer”, at times funny, at times serious, shares his discoveries, and the audience is drawn into this confession in a most direct way: they constantly appeal to him, require his support, ask him bewilderedly for advice and even offer him beer. War Notes (presented in the form of a reading with photographs) represents the notes of playwright Balodis, who went to visit his father that works at a diplomatic mission in Kiev and wrote his impressions down in a journal. The text also has excerpts from newspaper bulletins, blogs and speeches, and it is put together as a

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

In addition to the projects with burning topical issues by independent theatres, the Showcase program included several productions from the classics: “The Idiot” by Vladislav Nastavshev (a student of Lev Dodin) at the National Theatre, Elmars Senkovs’ “The Dance of Death” at the Valmiera Drama Theatre, and Alvis Hermanis’ final “The Twelve Chairs”, staged at the New Riga Theatre. “The Idiot” is a production that is very interesting in its method and very fresh in its tone, but quite monotonous in its selfrepetition, where the main characters talk to each other from telephone booths to the song “Call me, call me” performed by Irina Muravyova. Dostoyevsky’s characters delegate all their hysterics, confessions and fears to the telephone receiver – according to the director’s concept, every Russian wants God to hear his shouts. Indeed, during the production’s best moments, this fervent desire imparts incredible energy to Nastasya Filipovna and to Rogozhin, who adores her terribly, and to all others as well. “The Twelve Chairs”, on the other hand, are imbued with tenderness and melancholy in equal parts with irony toward the characters of Ilf and Petrov’s novel. Andris Keišs plays a bearish and charming Ostap, who spits seed husks onto the floor and has long forgotten that there are such things as socks. And his fat and bustle-weary “boss” (Gundars Abolinš) is a timid creature who longs for the Kingdom come. Over a dozen New Riga Theatre stars are involved in other roles – their sharp distinctiveness and grotesque style are multiplied by the melancholy of a Jewish joke that is frequently repeated here by the authors themselves, Ilf and Petrov. Hermanis’ incredibly precise and topical production, all this bustling commotion of people in their quest for fortune, is filled with melancholy, and it isn’t clear where exactly that melancholy comes from: whether it’s from our common memory, the music (the theme from “Pearl Fishers”) or the very fact of having a director, who is a favorite of the Russian theatre-going public, today turn to a 1920s novel, which so accurately diagnosed all things Soviet.

ЮБИЛЕИ

Портретное фойе «МИТ-инфо» открывает новую рубрику – «Портретное фойе», посвящённую легендарным юбилярам театра, «иконам стиля», которые и сегодня продолжают радовать и вдохновлять свою публику.

Анна Чепурнова

90 = 39 Юлия Борисова

17 марта 1925 года «Мне тридцать девять лет и ни на один день больше», – говорила героиня Юлии Борисовой Стелла Патрик Кемпбелл в спектакле «Милый лжец». Юлия Константиновна играла его до 83 лет. В каждом спектакле, говоря о возрасте, актриса делала кувырок через голову в длинном платье. «Юля, может быть, не надо?» – спрашивал, волнуясь за неё, партнёр по спектаклю Василий Лановой. «Когда перестану делать, перестанем играть», – отвечала ему Борисова. В своё 90‑летие актриса вышла на сцену родного театра в спектакле «Пристань» Римаса Туминаса в роли Клары Цаханассьян. «Не люблю все эти творческие вечера, поздравления – не знаешь, куда деваться; стыдновато как-то», – говорит Борисова. И это она, любимица всей театральной Москвы начиная с 1950‑х годов! Семьдесят лет Юлия Константиновна играет в Театре имени Вахтангова, из них несколько десятилетий – в качестве ведущей актрисы. Театралам дорога память о ролях Борисовой, в разное время сыгранных ею на сцене: о нежной Гелене в «Варшавской мелодии», капризной богачке Эпифании в «Миллионерше», своенравной египетской царице в «Цезаре и Клеопатре», победоносно прекрасной принцессе Турандот… И, пожалуй, никто ещё лучше Юлии Борисовой не сыграл героиню Достоевского Настасью Филипповну – страстную, ранимую, жгучую, как огонь,

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

и поистине незабываемую… Юлия Константиновна практически не общается с журналистами и никогда не даёт интервью о своей жизни, не пускает чужих на личную территорию. Но вот в вышедшей недавно книге о Петре Фоменко есть глава воспоминаний актрисы о режиссёре, читая которые понимаешь, что Борисова – и прекрасный, наделённый чувством юмора рассказчик (способный иронизировать над собой), и чуткий, внимательный человек…

Сто лет и тысяча «Учителей» Владимир Зельдин

28 января (10 февраля) 1915 года Отметивший недавно своё 100‑летие Владимир Зельдин продолжает вдохновлять своих зрителей. Драматический актёр Зельдин всю жизнь блестяще танцевал. Первой его ролью в Театре Советской Армии в 1946 году был учитель танцев Альдемаро – Зельдин сыграл её более тысячи раз, не пропустив ни одного спектакля «по болезни». После одного из спектаклей «Учитель танцев» в гримёрку к Зельдину зашла пожилая уже Анна Ахматова – ей хотелось поближе посмотреть на артиста… В Театре Армии актёр проработал семьдесят лет, на его счету более полусотни ролей. Зельдин убедительно играл аристократов – благородный облик и балетная выправка тому весьма способствовали. Конечно, учитывая специфику театра, Владимиру Михайловичу довелось сыграть и немало героев‑военных. А в шестьдесят два года актёр рассказал своему другу

Григорию Горину, как бы ему хотелось воплотить на сцене образ… барона Мюнхгаузена. Он так увлекательно говорил, что Горин написал пьесу, которую поставили с Зельдиным в заглавной роли. А два года спустя появился знаменитый фильм Марка Захарова. Те, кто видел и фильм, и спектакль, утверждают, что Мюнхгаузен Янковского был более ироничным, а Зельдина – романтичным… Кажется, умение воплощать в реальность то, что казалось несбыточным, передалось от персонажа исполнителю. В 90 лет артист сыграл главную роль в мюзикле «Человек из Ламанчи», и этот спектакль идёт до сих пор. В нём артист в течение трёх часов почти не уходит со сцены, прекрасно двигается, произносит длиннейшие монологи и поёт звучным молодым голосом… А порой подсказывает партнёрам текст. И сейчас, в свои сто лет, Зельдин повторяет как девиз слова из роли Дон Кихота: «Вдохни полной грудью живительный воздух жизни и подумай над тем, как прожить её дальше…»

Следователь и исследователь Сергей Юрский

16 марта 1935 года Бескомпромиссность – одна из отличительных черт Сергея Юрского и многих сыгранных им на сцене персонажей. Трудно сказать, что ожидало бы его в жизни с такой чертой характера, стань он следователем, как мечтал в молодости. Впрочем, проучившись три года на юридическом факультете Ленинградского университета и поиграв в Театре-студии ЛГУ, Юрский понял, что его призвание – сцена. В верности выбора он убедился, когда студентом третьего курса Ленинградского театрального института был зачислен в обожаемый им театр – в БДТ. Георгий Товстоногов доверял молодому артисту роли Чацкого, Тузенбаха, Эзопа, Даниэля Дефо. И не препятствовал его режиссёрским опытам: здесь Юрский поставил свои первые спектак ли – «Фиеста», «Мольер», «Фантазии Фарятьева». В БДТ актёр провёл двадцать счастливых лет, а потом был вынужден уехать из Ленинграда, где ему полностью «пере-

крыли кислород». Причины – высказывания против ввода войск в Чехословакию (в дни этих трагических событий Юрский был на гастролях в Праге и даже пытался найти место, где можно было бы сдать кровь для раненых чехов), общение с Солженицыным, слишком свободолюбивый нрав. Актёр вместе с женой Натальей Теняковой и дочкой Дашей перебрался в Москву, где на первых порах всех их ждала полная неустроенность. Перед отъездом из Ленинграда Юрского вызвали в КГБ и сказали: такого актёра – Сергей Юрский – больше не существует. Эти слова оказались ошибочными. В Москве для актёра Юрского началась вторая жизнь. Он сыграл много значимых кино- и театральных ролей – в Театре имени Моссовета, Школе современной пьесы, «АРТели АРТистов Сергея Юрского». Собирал аншлаги на своих чтецких программах. Успешно продолжал работать в качестве режиссёра (чего стоил один только его нашумевший проект «Игроки ХХI» 1992 года). С возрастом Юрский обнаружил склонность к театру абсурда. Сам перевёл пьесу Ионеско «Стулья» и осуществил её постановку. А когда ему стало не хватать абсурдистских пьес, начал писать под псевдонимом Игорь Вацетис. Всего Сергей Юрский издал около двух десятков книг в жанре прозы и мемуаров.

Пионер мюзикла Павел Хомский

30 марта 1925 года Режиссёр Павел Хомский всю жизнь свято следует собственной заповеди: «Главное в театре – это актёр». Труппу Театра имени Моссовета, которым он руководит уже тридцать лет, Хомский подбирал с любовью. В ней много звёзд, но всем своим артистам независимо от статуса худрук старается создать условия для творческого роста. Он охотно позволяет ставить спектакли у себя в театре режиссёрам «со стороны» и не препятствует самим актёрам пробовать себя в режиссуре – у Хомского осуществляли свои постановки Сергей Юрский, Александр Яцко, Маргарита Терехова… До Театра имени Моссовета Павел Хомский в течение восьми лет возглавлял No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Московский ТЮЗ и сумел добиться, чтобы об этом театре заговорили. Об одной из постановок Хомского той поры, «Мой брат играет на кларнете», известный детский писатель Анатолий Алексин рассказывал: «В Москве и в «провинциальных» театрах (более чем в двухстах!) поставили одиннадцать моих пьес… Но триумф – да не сочтётся это нескромностью! – выпал на долю спектакля «Мой брат играет на кларнете». В том заслуга прекрасного, изобретательного постановщика Павла Хомского… и блистательной Лии Ахеджаковой, которую кинорежиссёры впервые заметили именно в «Кларнете»… «Лишние билетики» спрашивали от метро «Маяковская», а от него до Московского ТЮЗа было квартала три». Спектакль «Мой брат играет на кларнете» 1968 года стал первым детским мюзиклом. А в 1987‑м в Театре Моссовета Хомский поставил рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда». В то время на российской сцене западные мюзиклы ещё не появлялись, поэтому постановка произвела сенсацию. «Иисус Христос – суперзвезда» стал культовым и удивительно долго живущим – он идёт в Театре имени Моссовета практически тридцать лет. Позже режиссёр поставил здесь ещё несколько музыкальных спектаклей: «Шум за сценой», «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», «Шиворот-навыворот»… Более сорока лет Павел Хомский посвятил театральной педагогике. В числе его учеников – Ольга Остроумова, Михаил Филиппов, Юрий Ерёмин, Александр Абдулов, Екатерина Редникова, Станислав Садальский, Екатерина Крюкова.

Новые горизонты Март Китаев

30 марта 1925 года Много лет проработавший с Китаевым режиссёр Павел Хомский отзывается о художнике так: «Самое интересное в нём – это неожиданность. Он предлагает обычно нечто такое, что поначалу кажется невозможным, противоречащим твоему замыслу. Но… когда переходишь от макета к сцене, понимаешь, что это именно то, что ты хотел». Спектакли, оформленные Мартом Китаевым, запоминаются надолго. Раз-

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

ве позабудешь рельсы, идущие в никуда прямо посреди дома чеховских трёх сестёр?! Или болото с красной глиной, в которое актёры в спектакле «Покойный бес» прыгали в специальных комбинезонах? А парящая в небесах бричка с главным героем в постановке «Похождения Чичикова, или «Мертвые души»?! Недаром Лев Додин сказал про Китаева: «Его блистательные сценографические решения открывали новые горизонты в театре». Театральный стаж Марта Китаева – 65 лет. Наверное, он был бы больше, но в 1942 году будущий художник попал на фронт и прошёл до конца всю войну. Потом окончил Рижскую академию художеств и начал работать в Елгавском театре драмы. Затем в течение 14 лет был главным художником Рижского ТЮЗа, четверть века – главным художником Ленинградского театра драмы имени Пушкина, а с 1990 года по сей день Март Фролович является главным художником Петербургского ТЮЗа. Китаев оформил 300 спектаклей (некоторые из них – в дальнем зарубежье, например в США, Франции, Бельгии, Голландии, Болгарии, Польше). Сотрудничал более чем с сорока театрами, работал с такими режиссёрами, как Николай Шейко, Адольф Шапиро, Павел Хомский, Арсений Сагальчик, Семён Спивак, Лев Додин, Галина Волчек, Кама Гинкас. Актёры и режиссёры неизменно отзываются о Китаеве с нежностью, говорят, он умеет существовать в театре без сплетен и интриг. Признанный классик театрально-декорационного искусства второй половины ХХ века невероятно скромен. Сам Китаев говорит, что верит в существование своего ангела-хранителя, который ведёт его по жизни.

С Пушкиным на дружеской ноге Владимир Рецептер

14 февраля 1935 года Талант Владимира Рецептера многогранен: он и актёр, и режиссёр, и учёный-пушкинист, и поэт, и драматург, и педагог. Эти ипостаси дополняют друг друга, как

ANNIVERSARIES сообщающиеся сосуды. Сначала Рецептер получил филологическое образование и только потом актёрское. Но первым шагом к страстному увлечению Пушкиным был именно актёрский интерес к «Моцарту и Сальери», результатом которого стал моноспектакль «А.С. Пушкин. Диалоги», вышедший в 1969 году на Малой сцене БДТ. О сцене Рецептер начал мечтать ещё в детстве благодаря рассказам матери о её отце – талантливом актёре Льве Каренине. Жизнь этого человека оборвалась довольно рано, но осталась надпись на портрете, который подарил ему великий Орленев: «Лёвушка! Гамлета играй как я, но Кина все должны играть так, как ты. Твой Павел». Память деда Рецептер не посрамил. Окончив в Ташкенте театрально-художественный институт, он оказался в Русском драматическом театре и моментально сделался незаменимым, коллеги даже шутили, что у них в театре «не репертуар, а рецептуар». В 27-летнем возрасте, выступив в Москве в рамках декады узбекского искусства и литературы, молодой актёр получил приглашения сразу от семнадцати (!) столичных театров. Но в итоге уехал в Ленинград, куда его позвал сам Георгий Товстоногов. В БДТ Рецептер работал четверть века, сыграл Чацкого, Тузенбаха, Евдокимова в спектакле «Ещё раз про любовь», Чернышевского… Там же он впервые занялся режиссурой. А покинув театр, написал книгу «Прощай, БДТ» и одноимённую пьесу, которую затем поставили в Театре Наций. Особый интерес Рецептера к творчеству Пушкина, проявившийся в 1969 году, в 1992-м претворился в создание Государственного Пушкинского театрального центра в СанктПетербурге, при котором с 2006 года существует театр «Пушкинская школа». Известным детищем Рецептера является и ежегодный Всероссийский Пушкинский театральный фестиваль, который проходит с 1994 года в Пскове и Пушкинских Горах. Много лет Владимир Рецептер успешно доказывает, что понятие «театр Пушкина» имеет такое же право на существование, как «театр Гоголя», «театр Островского» и «театр Чехова». И сейчас мы по-прежнему ждём от него новых открытий.

The Portrait Lobby “ITI-INFO”

IS INTRODUCING A NEW RUBRIC, TITLED “THE PORTRAIT L OBBY ”, WHICH IS DEDICATED TO ANNIVERSARY CELEBRATIONS OF LEGENDARY THEATRE PERSONAS, “STYLE ICONS”, CAPABLE OF INSPIRING AND BRINGING JOY TO THEIR AUDIENCES EVEN TODAY. Anna CHEPURNOVA

90 = 39 Yulia Borisova March 17, 1925

“I am thirty-nine years old and not a day older,” says Yulia Borisova’s heroine Stella Patrick Campbell in the production of “Dear Liar” and goes on to do a somersault. Yulia Konstantinovna performed in this production until she was 83 years old, yet the audience continued to believe the words of her heroine without question. On her 90th birthday, the actress, who was a favorite of the entire theatre-going Moscow from the 1950s, performed the role of Clara Tsakhanassyan in Rimas Tuminas’ production of “The Pier.” Yulia Konstantinovna has been performing on the stage of the Vakhtangov Theatre for seventy years, and she was lead actress for several decades out of those seventy years. Both she herself and her Princess Turandot have already become the symbol of that theatre, its talisman Theatre-goers treasure the memory of Borisova’s roles from various years: of her tender Helena in “The Warsaw Melody”, the whimsical and wealthy Epifania in “The Millionairess”, the willful Egyptian queen in “Caesar and Cleopatra”, the triumphantly beautiful Princess Turandot, and, perhaps, her very best Nastasya Filippovna – passionate, vulnerable, allconsuming like the ﬁre, and truly unforgettable... No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

One hundred years and a thousand “Teachers” Vladimir Zeldin

January 28 (February 10), 1915 The one-hundred-year-old Vladimir Zeldin continues to inspire audiences with both passionate soliloquies and dances. His very first role was that of the dance teacher Aldemaro at the Soviet Army Theatre in 1946 – Zeldin performed it over a thousand times, never missed a single production “due to illness.” Following one of the performances of “The Dance Teacher”, the already elderly Anna Akhmatova came into Zeldin’s dressing room – she wanted to take a closer look at the actor... The actor worked at the Soviet (now Russian) Army Theatre for seventy years, he has over fifty roles under his belt. Thanks to his noble appearance and the bearing of a ballet dancer, Zeldin was frequently entrusted to play the parts of aristocrats. Taking into account the specific nature of the theatre, Vladimir Mikhailovich also had to play quite a few military hero parts. And at the age of sixty-two, the actor told his friend Grigory Gorin that he would very much like to embody on stage the image of... Baron Munchausen. He spoke of it so captivatingly, that when Gorin came home he decided to write a play about the legendary baron. In 1977, it was staged at the Soviet Army Theatre with Zeldin in the lead role, of course. And two years later came Mark Zakharov’s famous movie. At the age of 90, the actor played the lead in the musical “Man of La Mancha”, which continues its run in the theatre. During this production, which goes on for three hours, the actor virtually never leaves the stage. Even now, at one hundred years of age, the actor continues to repeat the words from his part of Don Quixote like a motto, “Take a deep breath of life and consider how it should be lived...”

Investigator and researcher Sergei Yursky March 16, 1935

As a young man, Sergei Yursky dreamed of becoming an investigator. But, after he studied at the Leningrad

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

University Law School for three years and acted at the Leningrad State University Studio Theatre, Yursky realized that theatre stage was his calling. As a third-year student, he was admitted to the Bolshoi Drama Theatre, which he adored. Georgy Tovstonogov entrusted the young actor the roles of Chatsky, Tuzenbach, Aesop, Daniel Defoe. Here, Yursky staged his ﬁrst productions – “Fiesta”, “Molière”, “Faryatiev’s Fantasies.” The actor spent twenty happy years at the BDT, but he was forced to leave Leningrad, where his “air supply was completely cut off” because of his statements against sending the troops into Czechoslovakia (during those days, Yursky guest toured in Prague and even tried to give blood for the wounded Czechs), his association with Solzhenitsyn, his overly freedom-loving nature. The actor took his wife Natalia Tenyakova and their little daughter Dasha and moved to Moscow, where they were all initially facing hardships and poor living conditions. Before he left Leningrad, Yursky was called to the KGB and told that the actor by the name of Sergei Yursky was no more. Fortunately, Moscow gave Yursky a new lease on life. He performed many important ﬁlm and theatre roles at the Mossovet Theatre, the School of Modern Drama, the Sergei Yursky ARTel of ACTors. He always had full house at his reading programs. He had successful productions (take his sensational 1992 project “Players XXI”, for instance). As he grew older, Yursky discovered a penchant for the Theatre of the Absurd. He translated Ionesco’s “The Chairs” and staged it himself. He wrote several absurdist plays under the pseudonym Igor Vatsetis. Altogether, Sergei Yursky published roughly two dozen books in the genres of prose and memoirs.

Musical pioneer Pavel Khomsky March 30, 1925

All his life, director Pavel Khomsky holds sacred the following precept: “Actor is the most important part of theatre.” The Mossovet Theatre company, which has been under his leadership for thirty years now, has many star actors, but the artistic director tries to create conditions for artistic growth for all actors, regardless of their status: he invites outside directors and does not stop his actors from trying their hand at directing – Sergei Yursky, Alexander Yatsko, Margarita Terekhova

and many others staged their productions in Khomsky’s theatre. Prior to that, Pavel Khomsky was head of Moscow’s Youth Theatre for 8 years and managed to put that theatre on the map. Famous children’s author Anatoly Aleksin said the following about the production of “My Brother Plays the Clarinet”: “Eleven of my plays were staged in Moscow and the ‘provincial’ theatres (over two hundred of them!)... But the play that truly triumphed – and let this not be viewed as immodesty on my part! – was ‘My Brother Plays the Clarinet’. And the credit for that falls to the amazing, ingenious director Pavel Khomsky... and the brilliant Liya Akhedzhakova, whom, incidentally, film directors first noticed in the ‘Clarinet’... People were asking for extra tickets three quarters ahead of time.” This 1968 production became the first children’s musical. And in 1987, Khomsky staged the rock opera “Jesus Christ Superstar.” Back then, western musicals were not yet shown on the Russian stage, so this production, which has now been running for almost 30 years, caused quite a sensation. The director later staged several other musical productions: “Noises Off”, “The Strange Case of Dr. Jekyll and Mr. Hyde”, “Topsy-Turvy.”

New horizons Mart Kitayev March 30, 1925

Productions designed by Mart Kitayev are quite memorable: rail tracks to nowhere right in the middle of the house belonging to Chekhov’s three sisters, or a swamp with red clay where actors in special coveralls jumped into in the production of “The Late Devil”, or a light carriage hovering in the sky with the protagonist inside it in the production of “The Adventures of Chichikov or ‘The Dead Souls’.” There was a reason Lev Dodin once said the following about Kitayev: “His brilliant solutions for stage design opened new horizons in theatre.” Mart Kitayev’s service record in theatre is 65 years. It would have probably been longer, but in 1942 the artist found himself on the battlefront and ended up serving through the rest of the war. Afterwards, he graduated from Riga’s Art Academy, worked at the Jelgava Drama Theatre, Riga’s Youth Theatre, Leningrad’s Pushkin Drama Theatre, St. Petersburg Youth Theatre. Kitayev designed 300 productions (including ones in the

U.S., France, Belgium, Holland, Bulgaria, Poland). He collaborated with more than forty different theatres, worked with directors such as Nikolai Sheiko, Adolf Shapiro, Pavel Khomsky, Arseny Sagalchik, Semyon Spivak, Lev Dodin, Galina Volchek, Kama Ginkas.

On friendly footing with Pushkin Vladimir Retsepter February 14, 1935

Vladimir Retsepter’s talent is multifaceted: his ﬁrst educational background is in philology, his second one is in acting, he is also a director, a Pushkin scholar, a poet, a playwright, and a teacher. Retsepter’s Pushkiniana began with a one-man production of “A.S. Pushkin. Conversations”, which came out in 1969 on the Small Stage of the BDT. Retsepter began dreaming of the stage as a child, thanks to the stories his mother told him about her own father – a talented actor Lev Karenin. His life was cut rather short, but he left behind a portrait with an inscription, given to him by the great Orlenev: “Lyovushka! You should play Hamlet the way I play him, but everyone should play Keane the way you do. Yours, Pavel.” Retsepter did not dishonor his grandfather’s memory. Having graduated from a theatre and arts institute in Tashkent, he ended up at the Russian Drama Theatre and instantly became famous (“we don’t have repertoire in our theatre, we have retseptoire,” joked his colleagues). At the age of 27, having performed in Moscow as part of the ten-day Uzbek art festival, the actor received invitations from seventeen (!) metropolitan theatres at once – and he chose Tovstonogov’s BDT. Retsepter worked there for a quarter of a century; performed the roles of Chatsky, Tuzenbach, Yevdokimov in the production of “Once More About Love”, Chernyshevsky... There, he also began directing for the ﬁrst time. And after he left the theatre he wrote a book titled “Goodbye, BDT” and an eponymous play. In 1992, he created the State Pushkin Theatre Center in Saint Petersburg. Since 2006, the Center has also been home to the Pushkin School Theatre. Retsepter’s other famous brainchild is the annual All-Russian Pushkin Theatre Festival that has been taking place since 1994 in Pskov and Pushkin Hills. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Репетиция

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

РЕПЕТИЦИЯ

В конце пятого моря

Ольга ФУКС. Фото предоставлены Театром Наций

«СКАЗКИ ПУШКИНА» РОБЕРТА УИЛСОНА В ТЕАТРЕ НАЦИЙ. Д АЖЕ АНОНС ЭТОГО СПЕКТАКЛЯ СТАЛ СЕНСАЦИЕЙ. Н АШЕМУ КОРРЕСПОНДЕНТУ УДАЛОСЬ УВИДЕТЬ, КАК ВИЗУАЛЬНЫЕ ФАНТАЗИИ УИЛСОНА ВОПЛОЩАЮТСЯ В ЖИЗНЬ.

еатр Наций совместил, казалось бы, несовместимое – русскую психологическую актёрскую школу и визуально изощрённую режиссуру Роберта Уилсона, одного из главных гуру мирового театра. Точнее, режиссура растворила в себе школу без остатка. Что, впрочем, ничуть не противоречит концепции этой труппы – работать с совсем молодыми режиссё-

рами и со знаменитыми, перепробовать всё на вселенском пиру театра. Так что в компании Робера Лепажа, Эймунтаса Някрошюса, Люка Бонди, Явора Гырдева имя Роберта Уилсона смотрится более логично: не попробовать его – все равно что отказаться от праздничного торта на этом пиру. Евгений Миронов вёл переговоры с Уилсоном восемь лет. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

*** Ради «Сказок Пушкина» Театр Наций обзавёлся оркестровой ямой и настоящим оркестром. Музыку для спектакля создаёт знаменитый американский фрик-фолкдуэт CocoRosie. Сёстры Бьянка Лейлани и Сьерра Роуз – индианки-полукровки. Сьерра играет на гитаре и флейте, Бьянка, обладательница «мяукающего» голоска, отвечает за перкуссию и прочие экзотические звуки: скрипы дверей, треск заводных игрушек, случайные шорохи. Уилсону импонирует, что музыку они создают в тесной связи с визуальными образами, гримом и костюмом – то есть являются настоящими художниками, просто рисуют звуками.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

***

Роберт Уилсон – человек-искусство:

режиссёр, актёр, сценограф, дизайнер, художник, драматург, скульптор, архитектор, количество выставок которого (в музеях Стеделик и Клинк, Бостонском музее изящных искусств, Центре Помпиду) давно перевалило за сотню, но уступает числу театральных постановок по всему миру. Его первый спектакль длился около семи часов без единого звука, а главным героем в нём был негритянский глухой мальчик. В память об этом опыте Роберт Уилсон основал собственный культурный центр Watermill Centre – более 20 тысяч квадратных футов рая для начинающих актёров, художников и перформеров. Именно там сначала репетировали «Сказки Пушкина». Сам Уилсон играет в «Последней ленте Крэппа» по Беккету и в «Лекции о ничто» Джона Кейджа. В настоящее время в разных странах идут его спектакли: в Праге Гашек, в Таллине Арво Пярт, в Париже Жене и Дебюсси, в Милане Монтеверди, в Берлине Брехт, в Афинах Гомер, в румынской Крайове Ионеско... Одного взгляда на этот список достаточно, чтобы заметить: многие европейские страны отдают в руки загадочного американца «своё всё». И Театр Наций оказался в тренде.

*** Излюбленный вопрос русского актёра русскому режиссёру: «А что я тут делаю?» – который вынуждает режиссёра концептуально оправдывать выход из левой кулисы, на репетициях Уилсона даже невозможно себе представить. «Большие глаза, счастливое лицо… Поменяйте выражение лица, ещё раз, экспрессивнее… Так хорошо. Левую ногу чуть назад… Не просто смотрите – вспоминайте. Перед вами Космос, Юпитер, Венера… Не надо так поднимать безымянный палец… Не дотрагивайтесь до платья… Пусть голова танцует вместе с ногами… Не смотрите в пол – любой звук должен посылаться в зал. Надо всегда на ком-то фокусироваться. Как правило, если вы обращаетесь к кому-то на балконе, вас увидят все. Так что, когда выучите все жесты – не забывайте держать фокус». Узнать в румяном огненно-рыжем Пушкине, курящем сигару, худрука театра Евгения Миронова было решительно невозможно, пока он не заговорил. К этому моменту Миронов терпеливо просидел на высокой стойке не один час, пока не получил творческое задание – подпеть «навеселе» старухиным опричникам и расхохотаться демоническим смехом. «Мы все в театре стали членами секты под управлением Боба Уилсона», – признался худрук. *** Репетиции Роберта Уилсона для актёрской братии – сродни суровому монастырскому послушанию. К восьми утра все участники должны явиться на грим – набелённые лица, четкая графика теней, заставляющая вспомнить об эпохе русского конструктивизма (режиссёр признался, что это его любимый период) и о лицах Камерного театра. Таинственный свет – свет закатов и рассветов, пограничных состояний – вызывает в памяти знаменитые рисунки Ивана Билибина, который мечтал проиллюстрировать все сказки Пушкина, но успел только две. Репетировать без грима и костюмов (как это бывает в русском театре, где костюмы поспевают в лучшем случае к прогонам) у Уилсона бессмысленно. Ибо актёр в его спектакле – часть изысканной инсталляции и блики нужного света на его набелённом лице важнее контекста и подтекста. Красота – это уже смысл. По Уилсону – самый главный. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

*** У Лукоморья – дуб конструктивистский. Златая цепь на дубе том – неоновая подсветка по контуру. Рыжекудрый добродушный Рассказчик, похожий на бёртоновского Шляпника и Пушкина «на тонких эротических ножках», сидит на ветке, прихлёбывает из бутылочки и сочиняет сказки – как дышит. От текстов сказок в спектакле остались отрывки, точно весёлый Рассказчик подшофе чтото произнёс вслух, а что-то оставил в голове – и спектакль Уилсона подхватывает их, как джазмен тему, чтобы начать крутить-вертеть в вихре импровизаций. Текста почему-то не жаль: память услужливо подсказывает недостающее, а глаз и ухо добавляют множество впечатлений. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…» – томно тянет в прологе восточная красавица, будущая Шамаханская царица (Сэсэг Хапсасова). В спектакле

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Уилсона «пахнет» именно той Русью, что дала миру мощнейшую культурную подпитку – Русью Мейерхольда, изучавшего восточный театр, и его ученика Эйзенштейна, Русью Судейкина, Билибина, Куркина, Врубеля, Стравинского, Серебряного века, русского авангарда, конструктивизма, супрематизма. «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о царе Салтане», незаконченная «Сказка о медведихе», «Сказка о попе и о работнике его Балде», «Сказка о золотом петушке» становятся абрисом пути от любви до смерти. Старик (Александр Строев) стоически переждёт придурь родной старухи (Татьяна Щанкина) и у разбитого корыта обнимет свою сварливую бабу (экс-вольную царицу) – куда им друг без друга через тридцать лет и три года. Монументальный Салтан (Владимир Ерёмин) воссоединится со своей пышнотелой уютной царицей (Анна Галинова). А зачин этой сказки с тремя девицами и сватьей бабой Бабарихой должен войти во все театральные учебники как пример идеальной мизансцены. Смертельным видением промелькнёт перед Рассказчиком история убитой медведихи (Дарья Мороз) – декадентской Незнакомки, пронзённой копьём, среди окутанных туманом деревьев. Здесь внутренний сюжет спектакля делает резкий поворот от Эроса к Танатосу. Рыжий поп (Михаил Попов), настоятель покосившейся церкви, даже не догадывается, какой крен дала его семейная жизнь: попадья (Ольга Лапшина) положила глаз на бравого Балду (Александр Новин), и все его игры с колоритными чертями были придуманы похотливой женой, которая и получила, что хотела. Любовь окончательно растворяется в плясках смерти, когда белый, как мертвец, Дадон (Дарья Мороз) тянется к роскошной Шамаханской царице поверх убитых сыновей. И поди разбери, что тут в выигрыше – любовь или смерть. Венчает спектакль (чуткость к тексту всё-таки присуща американскому режиссёру и художнику) стихотворение Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». Его читает радостный даже в набежавших слезах Рассказчик, а колоритная банда его фантазий – котов, белок, лебедей, медведей и попадей – поёт перепетый по-русски битловский хит All you need is Love.

REHEARSAL

At the Edge of the Fifth Sea Olga Foux. Photos courtesy of the Theatre of Nations

Robert Wilson’s “Pushkin’s Fairy Tales” at the Theatre of Nations. The very announcement of this production caused a sensation. Our correspondent was able to see how Wilson’s visual fantasies become reality. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

*** For the sake of “Pushkin’s Fairy Tales” the Theatre of Nations acquired an orchestra pit and an actual orchestra. The music for the production is being written by the famous American “freak folk” duet CocoRosie. Sisters Bianca Leilani and Sierra Rosie are part Native American. Sierra plays the guitar and the flute. Bianca, owner of the “meowing” voice is responsible for percussion and other exotic sounds: the squeaking of the doors, the crackling of wind-up toys, random whispers and rustles. Wilson likes that they create music in close association with visual images, makeup and costumes – they are virtually drawing with sounds.

Dadon (Darya Moroz)

* * *  Robert Wilson is an art-man: director, actor, stage designer, artist, designer, playwright, sculptor, architect with over a hundred exhibits (at the Stedelijk and Clink museums, the Boston Museum of Fine Arts, the Centre Pompidou) and an even greater number of theatre productions all over the world. His first production went on for about seven hours without a single sound, and the lead character in it was a deaf African boy. To commemorate that experience, Robert Wilson founded the Watermill Centre – his own cultural centre with over 20 thousand square feet of paradise for beginning actors, artists and performers. That is where they first began rehearsing “Pushkin’s Fairy Tales.” Wilson himself is performing in Beckett’s “Krapp’s Last Tape” and John Cage’s “Lecture on Nothing.” His productions are currently being shown in various countries: Hašek in Prague, Arvo Pärt in Tallinn, Genet and Debussy in Paris, Monteverdi in Milan, Brecht in Berlin, Homer in Athens, Ionesco in the Romanian town of Craiova... Many European countries hand over “their everything” to this mysterious American. And the Theatre of Nations, which has been in negotiations with Wilson for eight years, has joined the trend.

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

*** For the acting brotherhood Robert Wilson’s rehearsals are akin to the strict monastic obedience. All participants must show up at eight in the morning for makeup – whitened faces, sharp and clear shadow graphics that are reminiscent of the age of Russian Constructivism (the director admitted that this was his favorite period) and of the faces of Chamber theatre. The mysterious light – the light of dusks and dawns, of fringe states – calls to mind the famous drawings of Ivan Bilibin, who dreamed of illustrating all of Pushkin’s fairy tales but managed to finish only two. Rehearsing without makeup and costumes (as it is often done in Russian theatre, where costumes are ready by the run-through at best) is pointless with Wilson. For, in his productions, actors are merely part of an intricate installation, and the reflections of the right lighting on their whitened faces are more important than context and subtext. Beauty is already meaning in and of itself. The most important meaning, according to Wilson. *** The red-locked, good-natured Storyteller sits on a branch of a constructivist oak tree with neon lighting of its outline, sips from a bottle and dreams up fairy tales as easily as he breathes. Only excerpts from the fairy tale texts remain in the production, as though the tipsy Storyteller didn’t say everything out loud – and Wilson’s production picks them up like a jazzmen picks up a theme in order to then spin it in a whirlwind of improvisations. One does not regret the missing text, for some reason: memory obliges by

prompting the missing parts, and eyes and ears add a multitude of impressions. “There’s Russian spirit, Russia’s scent...,” the Oriental beauty, the future Shamakhan Queen (Seseg Khapsasova) drawls out languidly in the prologue. Wilson’s production has the “scent” of that same Russia that gave the world an immensely powerful cultural boost – the Russia of Meyerhold, who studied Oriental theatre, and of his student Eisenstein, the Russia of Sudeikin, Bilibin, Kurkin, Vrubel, Stravinsky, the Silver Age, the Russian avant-garde, Constructivism, Suprematism. “The Tale of the Fisherman and the Fish”, “The Tale of Tsar Saltan”, the unﬁ nished “Tale of the She-Bear”, “The Tale of the Priest and of His Workman Balda”, “The Tale of the Golden Cockerel” become the outline of the path from love to death. The old man (Alexander Stroiev) will stoically wait out his dear old wife’s (Tatiana Shchankina) tantrum and embrace his old shrew (the former mighty tsaritsa) by the broken washtub – after three and thirty years together where else

would they be but next to each other. The monumental Saltan (Vladimir Eryomin) will reunite with his ample-bodied comfortable tsaritsa (Anna Galinova). And the introduction to that fairy tale with the three maidens and the old woman Babarikha must be put into all theatre textbooks as an example of the perfect mise-en-scène. The story of the murdered she-bear (Darya Moroz) – a decadent Stranger, pierced with a spear among the fogshrouded trees – will ﬂ ash before the Storyteller like a deadly vision. It is here that the production’s inner story takes a sharp turn from Eros toward Thanatos. The red-haired priest (Mikhail Popov), head of a lopsided church, doesn’t have any idea of how cockeyed his own family life has become: the Priestess (Olga Lapshina) has her eye on the dashing Balda (Alexander Novin). Love dissolves completely in the dance of death, when Dadon (Darya Moroz), pale as a corpse, reaches for the gorgeous Shamakhan Queen above his murdered sons. Thus love becomes lost in death and death in love.

*** During Wilson’s rehearsals, a Russian actor’s favorite question of “What am I doing here?”, which forces a Russian director to conceptually justify an entrance from the left wing, is impossible to even conceive. “Wide eyes, happy face... Change your expression, one more time, with more emotion... That’s it, good. Put your left foot back a bit… Don’t just look – remember. There’s the great Cosmos before you, Jupiter, Venus...” It was decidedly impossible to recognize the theatre’s artistic director YEVGENY MIRONOV in the rosy-cheeked, cigarsmoking Pushkin with ﬁery red hair. By that time Mironov had been patiently sitting on a high stand for several hours until he received a creative task – to sing “drunkenly” along with the old woman’s oprichniks and roar with demonic laughter. “All of us at the theatre became members of a sect under the direction of Bob Wilson,” admitted the artistic director.

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Другой театр

Всегда недопета цыганская песнь Алёна Цветкова Фото предоставлены пресс-службой фестиваля «Будущее театральной России»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

На

традиционном фестивале «Будущее театральной России» в Ярославле особым событием стал спектакль выпускного курса театрального факультета Российской государственной специализированной академии искусств «Вольному воля» по рассказу Горького «Макар Чудра». Слабослышащие актёры покорили зал объёмностью и символичностью своих жестов, чуткостью и вниманием к партнёрам, невероятной пластичностью, ощущением ритма. Всё это с лихвой компенсировало отсутствие слова, которое в исполнении переводчиковсурдопедагогов, казалось, даже мешало зрительскому восприятию.

с тория профессионального театра слабослышащих началась в середине 50-х годов прошлого века, хотя любительские формы появились ещё раньше. В 1960-х годах в Щукинском училище впервые набрали курс слабослышащих актёров. Позже на его базе открылись Театр мимики и жеста и «Недослов», которому уже 11 лет. Для выпускников академии попасть в труппы этих театров сложно, ведь их всего два, а выпуски идут регулярно. Бывают и эксперименты, когда актёры, окончившие РГСАИ, играют среди слышащих, например один из выпускников академии был занят в спектакле с Петром Мамоновым. Студенты РГСАИ могут участвовать в любых постановках. Условие одно – научиться понимать друг друга и не бояться трудностей перевода.

РГСАИ – уникальное учебное заведение, аналогов которому в нашей стране нет. В академии три факультета – театральный, музыкальный и изобразительных искусств, а также собственный оперный театр. Обучаются студенты на театральном факультете по той же программе и методике, что и в Щукинском институте, в основе – Вахтанговская школа. Те же самые предметы преподают с переводчиком. Есть лишь небольшие отличия в занятиях сценическим движением: ведь слышащему можно голосом и в спину дать какое-то указание – слабослышащий схватывает всё глазами. Вместо вокала у ребят жестовая песня, вместо сценречи – сценическая жестовая речь, эта дисциплина занимает отдельное место в преподавании пантомимы. В танце есть особенность: музыка всегда ложится на счёт, который начинающие артисты отлично держат.

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Обитатели табора приобретают объёмность благодаря пластичности актёров и их чувству партнёра. Этот табор подобен хору древнегреческой трагедии.

Сейчас в репертуаре выпускного курса семь спектаклей. От «Утиной охоты» по Вампилову и гоголевской «Женитьбы» до постановки «Страсти-мордасти» (по фрагментам произведений отечественной и зарубежной классики) и пластического спектакля «Другая земля» по повести Зальтена «Бемби». Одну из своих уникальных пластических работ – спектакль «Воля вольная» студенты РГСАИ привезли на фестиваль «Будущее театральной России». Главные герои Лойко (Ермек Жаслыков) и Радда (Ирина Христова) заразили

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

зрителя своеобразной «религией» воли – ведь только на неё уповают цыгане. Каждый жест особых актёров окрашен безудержной страстью к воле и неразлучной её спутнице – смерти. Слово кажется необязательным – танец, пластический жест настолько верны, что зрительный зал прекрасно понимает этот театральный язык. Обитатели табора приобретают художественную объёмность благодаря невероятной пластичности актёров и их чувству партнёра. Этот табор подобен хору древнегреческой трагедии. А «воля вольная» в спектакле не фигура речи. Здесь гордость, даже ложно понимаемая, превыше всего. Плеть в руках Радды и Зобара – важная деталь: герои спектакля то заигрывают с ней, то безуспешно пытаются обуздать свою волю, и становится понятно, что схватка двух любящих сердец может иметь только гибельный исход. Придуманный персонаж – русский магнат (Александр Арчебасов) – выглядит инородно в этом свободолюбивом мире, посреди пляски, финал которой – смерть. Купец пленён красотой и неприступностью Радды, но орлице неинтересен воробей. Насмехаясь над ним, цыганский мир вытесняет его. Огромным покрывалом из множества платков накрывают Лойко девушки из табора, и он сжимается под этим грузом, точно сама жизнь тяготит его. И из последнего, свадебного ритуала, на котором Радда будет в белом платье невесты, никто не выйдет живым. Она жаждет покорности Лойко, но ни перед кем Зобар не склонит головы. Здесь не боятся смерти. Гордячка Радда радуется ножу и благодарит Лойко за смерть: она не сможет стать покорной воле даже любимого человека. Отдать волю за любовь – высокая цена. Да и не полюбила бы она Лойко, если бы тот был способен склониться к её стопам. В глазах отца Радды Данило (Олег Селянинов) уже с самого начала угадывается его трагическая судьба. Данило мстит за смерть дочери, убивая Зобара, но не от ненависти к нему, а скорее от понимания их обреченности – таким, как Лойко и Радда, не жить на белом свете. Эта безудержная пляска вольной жизни должна оборваться – цыганская песнь всегда недопета. Ярославль

different theatre

A Gypsy Song Is Always Left Unfinished Alyona Tsvetkova Photos courtesy of the Future of Theatre Russia festival's press service

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

A special event at the traditional Future of Theatre Russia festival in Yaroslavl was a production of “Free Will” by the graduating class of the Russian State Specialized A rts Academy’s Theatre Department. The production was based on Gorky’s story “Makar Chudra” and was performed by hearing-impaired actors.

he history of professional theatre for the hearing-impaired began in the 1950s. In the 1960s, the Shchukin Institute enrolled a class of hearing-impaired actors for the first time, and it served as the basis for the subsequent establishment of the Mimics and Gesture Theatre and the Nedoslov Theatre. The graduates of the Academy have a hard time getting into those theatre companies, because there are only two of them and graduations take

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

place on a regular basis. There are also experiments, when actors who graduate from the Russian State Specialized Arts Academy perform among the hearing. One of the Academy’s graduates, for instance, took part in a production with Pyotr Mamonov. The Russian State Specialized Arts Academy is a unique teaching establishment that has no equals in our country. The Academy has three departments – theatre, music and fine arts, as well as its own opera theatre. Students in the theatre department study from the same programme and

methodology as those at the Shchukin Institute – all based on the Vakhtangov school. The same subjects are being taught with an interpreter. There are only minor differences in stage movement classes: a hearing person can be given directions from the back with one’s voice, but a hearing-impaired grasps everything with his or her eyes. Instead of the vocal training, the guys have sign singing, instead of stage speech – stage sign speech, that discipline has its own separate section in the teaching of pantomime. Dance has one peculiarity: music always falls on the beat, which the beginning artists are excellent at keeping. The graduating class’s current repertoire has seven productions. From Vampilov’s “The Duck Hunt” and Gogol’s “Marriage” to a production of “Creepy Stories” (based on excerpts from domestic and foreign classical works) and a movement production of “Another Earth” based on Salten’s novel “Bambi.” The Academy students brought one of their unique movement works – a production of “Free Will” – to the Future of Theatre Russia festival. The main characters Loiko (Ermek Zhaslykov) and Rada (Irina Khristova) infected the audience with their unique “religion” of will – for it’s the only one the Gypsies trust. The special actors’ every gesture is tinged with unbridled passion for freedom and its inseparable companion – death. The Gypsy band members gain artistic three-dimensionality thanks to the actors’ incredible plasticity and their feel for their partner. This band is like a chorus from a Greek tragedy. And the “free will” in the production is not a figure of speech. Pride, even the falsely understood kind, comes first here. A fictitious character – a Russian mogul (Alexander Archebasov) – looks alien in this freedom-loving world, in the middle of a dance whose finale is death. The merchant is fascinated by Rada’s beauty and inapproachability, but an eagle-hen has no interest in a sparrow. No one fears death here. The proud Rada rejoices at the sight of a knife and is grateful to Loiko for her death: she is incapable of submitting to anyone’s will, even to the will of her beloved. Giving up her freedom for love is too high a price. And she wouldn’t have fallen in love with Loiko anyway, if he were capable of bowing to her feet. The eyes of Rada’s father Danilo

Instead of the vocal training, the guys have sign singing, instead of stage speech – stage sign speech, that discipline has its own separate section in the teaching of pantomime.

(Oleg Selyaninov) reveal his tragic destiny from the very beginning. Danilo avenges the death of his daughter by killing Sobar, but not because he hates him but rather because he understands that their fate has been predetermined – people like Loiko and Rada are not meant to live in this world. This unrestrained dance of free life must be cut short – a Gypsy song is always left unfinished. Yaroslavl No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Иностранец

Фабио Мастранжело:

«Любить, а не бояться» Наталия Колесова. Фото из личного архива Фабио Мастранжело

Популярный дирижёр из Италии маэстро Фабио Мастранжело уже давно обосновался в России. Гражданин обоих государств, он великолепно говорит по-русски, любит

нашу музыку и привносит в её звучание южноитальянский «тон». Уроженец Бари, одного из самых жарких городов А пеннинского полуострова, живёт в Санкт-Петербурге. И смело разъезжает по стране, в которой разброс температур достигает 80 градусов – от минус 50 до плюс 30. «Надо не бояться, – говорит он, – надо любить».

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Последняя рубашка

С русским языком я познакомился ещё в детстве. Мама не разрешала мне играть в футбол холодной южноитальянской зимой, и я, восьмилетний, после школы и занятий фортепиано читал энциклопедию. Вытаскивая том за томом, обнаружил в одном из них русский алфавит. Не могу объяснить, почему, возможно, на интуитивном уровне, решил выучить буквы, потом начал складывать из них слова. И только спустя много лет, когда жизнь моя оказалась прочно связанной с Россией, я понял: это была рука судьбы… На мой взгляд, русский и итальянский – самые приятные языки. Я до сих пор с трудом воспринимаю оперы на немецком. Наверное, это мой недостаток, но тут уж ничего не поделаешь. С точки зрения фонетики оперы, исполняемые на итальянском и русском, для меня идеальны. Кажется, в наших языках есть какие-то общие структурные закономерности. Возможно, поэтому я не испытывал больших трудностей, когда учил русский. Сейчас могу свободно читать по-русски даже стихи. Причём я заметил, что язык 50–60‑х годов понимаю намного лучше, чем современный. Раньше люди говорили на более правильном, что ли, чистом языке. Вообще-то, это явление повсеместное. Самым «грязным» считается английский. И с русским сейчас происходит то же самое – он засоряется. Но в своей речи я стараюсь противостоять этому и не использовать сленг. Постоянно в России я живу с 2002 года, но уже с конца 1990‑х проводил здесь по три месяца ежегодно. Моя жена Олеся – русская. Она флейтистка, играет в оркестре Юрия Хатуевича Темирканова. А познакомили нас друзья, заочно, отправив Олесю ко мне в гости. Когда мы решили пожениться, я быстро распродал в Канаде, где тогда жил, дом, машину – всё «лишнее» и переехал в Россию. Конечно, желание поселиться здесь в первую очередь связано с Олесей. Но и с музыкой тоже. Когда я ещё и не думал о дирижировании, мне очень хотелось учиться в Советском Союзе. Однажды у нас в Бари гастролировал скрипач Виктор Третьяков. Я пришёл на концерт, написал письмо и попросил Третьякова передать его профессору Московской консерватории Евгению Малинину (у него учился пианист Иво Погорелич, которого я очень высоко ценю). Сомневаюсь, что то письмо дошло до адресата, но,

видимо, желание моё было таким сильным, что Бог его услышал. Когда летом 1999 года я впервые оказался в Петербурге, там было 28 градусов тепла. Это так не соответствовало моим ожиданиям! На следующий год в конце мая, когда меня пригласили продирижировать несколько концертов, было необыкновенно холодно. Но я уже обзавёлся друзьями, которые выручили меня, снабдив тёплой одеждой. Кстати, это говорит о широте души. Дружить с русскими – то же самое, что дружить с итальянцами. И те и другие готовы ради друга на всё: рубашку последнюю отдадут, если потребуется.

Оркестр – инструмент дирижёра

Я попал в Петербург и сразу почувствовал: это мой город. Приехал на мастер-классы к великому Илье Мусину, но опоздал – профессор умер накануне. Однако мне всё равно хотелось участвовать в мастер-классах. Ведь для молодого дирижёра главная трудность – обрести связь с оркестром, научиться играть на своём «инструменте». Управлять им, понимать нюансы поведения, оттенки человеческих взаимоотношений. С самого начала я решил избавиться от актёрства в профессии. Кроме того, у меня всегда на вооружении правило одного моего педагога: не считать себя выше, образованнее и умнее оркестрантов. «Вы – коллеги, но они могут существовать без вас, а вы без них – нет», – говорил он. Мне трудно выбрать между театром и симфонической музыкой. Обычно я говорю: предпочитаю то, что дирижирую сейчас. Сегодня у меня в Москве симфонический концерт с молодыми солистами – шикарным виолончелистом Сергеем Антоновым и гениальным скрипачом Никитой

No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Борисоглебским, а потом – три «Аиды» с Марией Гулегиной и её гала-концерт в Сеуле. Вот такой диапазон. Нагрузка – около 15 концертов и спектаклей в месяц. Скоро 14 лет, как я живу в России. Уже не задаюсь вопросом: что я должен сделать, чтобы быть понятым? Наоборот, мне кажется, чем откровеннее – тем лучше. Всё равно если «стирать фасады», обнажатся общие чувства, страхи, амбиции. И когда даёшь понять, что ты такой же, как они, музыканты и певцы расслабляются и ощущают поддержку. Человеческий фактор в музыке остаётся для меня одним из самых важных. Язык музыки интернационален, и кто бы ни был перед тобой – капризная оперная примадонна или скромные провинциальные музыканты, для взаимопонимания даже слова не всегда нужны. Мне кажется, невозможно поставить оперу, если не общаешься с оркестрантами и певцами на равных. Лично мне это необходимо. Леонард Бернстайн, который является для меня большим авторитетом, всегда хотел, чтобы его любили, и стремился к этому. И мне, признаюсь, тоже это нужно знать о себе.

Филармонический театр, Верона

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Мюзик-холлу – классику

Из русских композиторов мой самый любимый – Рахманинов, ещё с тех времен, когда я был пианистом. Став дирижёром, я открыл его симфонии, «Симфонические танцы», оперы, романсы. Есть мечта исполнить всё написанное им, и она постепенно осуществляется. Также люблю Прокофьева, Шостаковича. Мне очень близок Чайковский. В петербургском «Мюзик-холле» (надеюсь, название скоро изменится – оно совсем не соответствует действительности), которым я руковожу, в этом году мы играем его абонемент. В год 175‑летия со дня рождения великого композитора на месте «Мюзик-холла» появился новый оперный театр, который мне хотелось бы назвать в честь Петра Ильича. Невероятно, но в Санкт-Петербурге нет ни одного музыкального учреждения, названного его именем. Между тем это весьма значительное имя для Петербурга. По-моему, отличное название – «Музыкальный театр имени П.И. Чайковского». А то ведь красивейшее здание в центре города – и вдруг какой-то мюзик-холл… Тем более что и наша репертуарная политика сильно изменилась: мы взяли направление в сто-

рону классики. Правда, есть и альтернативная идея – присвоить театру имя Фёдора Шаляпина, поскольку он был здесь постоянным солистом. Ну, думаю, в крайнем случае дадим имя Шаляпина нашему большому залу. И один из залов непременно посвятим памяти Елены Образцовой, уникальной женщины и певицы. Недавно мы приютили у себя консерваторию, в здании которой сейчас идёт ремонт, со всем её репертуаром, а это «Травиата», «Царская невеста», «Так поступают все женщины», «Евгений Онегин». Мне же хочется ставить редко исполняемые оперы – такие как «Валли» Альфредо Каталани или «Манон» Жюля Массне. Сейчас ведём переговоры с Лозаннским оперным театром, где «Манон» ставил режиссёр Арно Бернар. Хорошо, что мы создали в театре оркестр – пока камерный, потому что денег на большой состав недостаточно. Но мы добавляем приглашённых музыкантов для постановки масштабных опер. Это обычная практика – например, как раз именно для спектакля «Манон» состав Камерного оркестра Лозанны был дополнен.

По месту прописки

Мы живём на Васильевском острове. Это место тринадцать лет назад выбрал я сам. Пока Олеся была на гастролях, выяснил, что на 7‑й линии строится новый дом, и немедленно принял решение. Этот район раньше считался неблагополучным, и жена даже испугалась, когда узнала об этом. Но сейчас здесь пешеходная зона и всё очень хорошо. В семье мы говорим по-русски. К нашему сыну Стефану (ему пять с половиной лет) приходит учительница итальянского – русская девушка. Думаю, генетический код и природная музыкальность помогут ему легко говорить на обоих языках. Главное – чаще бывать в Италии. К сожалению, мы с женой всё время заняты – она гастролирует с оркестром Юрия Темирканова, у меня тоже напряжённый график. Хотя в этом году я почувствовал, что нужно всё-таки делать паузы. Недавно получил предложение из театра в Бари. На следующий год поеду дирижировать оперой («Тоской» или «Турандот»). С радостью согласился и обязательно найду окно в своём плотном расписании. Работать в городе, где родился, где живёт мама, куда я могу на весь период репетиций взять с собой сына, который безумно любит музыку… Что может быть лучше?

Справка «МИТ-инфо» Фабио Мастранжело – российско-итальянский пианист и дирижёр. Учился в Бари, Женеве и Лондоне. В 1996 году создал камерный оркестр «Виртуозы Торонто», который возглавлял до 2003‑го. С 2001 года руководит международным фестивалем в Шайи-сюр-Армансон (Франция). В 2006–2013 годах работал в качестве консультанта по художественным вопросам в театре Петруцелли на своей родине в Бари. В России является художественным руководителем санкт-петербургского театра «Мюзик-холл», возглавляет оркестр «Санкт-Петербург Камерата» Государственного Эрмитажа и якутский Symphonica ARTica, постоянно сотрудничает с Новосибирским академическим симфоническим оркестром, Мариинским театром, «Новой оперой», а также участвует в телевизионном проекте «Большая опера». No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Foreigner

Fabio Mastrangelo: “To Love not Fear” Natalia Kolesova. Photos are provided by Fabio Mastrangelo

Maestro Fabio Mastrangelo, a popular Italy-born conductor, has long since settled in Russia. A dual citizen, he is perfectly fluent in Russian, loves Russian music and gives its sound a Southern Italian “tone.” A native of Bari, he currently resides in Saint Petersburg. And he fearlessly travels around a country, where temperatures range a whopping 80 degrees from negative 50 to plus 30. “One mustn’t fear,” he says, “one must love.”

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

The Last Shirt

“I became familiar with Russian language as a child, when I was reading an encyclopedia after school and piano lessons and discovered Russian alphabet in one of the volumes. Intuitively, I decided to learn the letters and then started making words with them. And it was only years later that I realized that it was the hand of fate... In my view, Russian and Italian are the most pleasant languages. In terms of phonetics, operas that are sung in Italian and Russian are ideal for me. I believe that our two languages have some kind of common structural patterns. Perhaps, that is why I never had any real trouble when learning Russian. I can now read fluently in Russian, even poetry. Moreover, I noticed that I understand the language of the 1950s-1960s much better than contemporary Russian. People used to speak in a more proper, purer language, if you will. Admittedly, though, this is a universal phenomenon. English language is considered to be the “dirtiest”, but Russian language is becoming dirty as well. I try to resist it and avoid using slang. My wife Olesya is Russian. She is a flutist, she plays in Yuri Temirkanov's

orchestra. Our friends introduced us by arranging for Olesya to come visit me. Naturally, my desire to settle down here had to do primarily with Olesya. But also with music. I very much wanted to study in the Soviet Union even when I wasn't even thinking about conducting yet. When I came to Saint Petersburg for the first time in the summer of 1999, the temperature there was plus 28 degrees Celsius. This was so far removed from what I expected! The following year at the end of May, when I was invited to conduct several concerts, it was terribly cold. But I already had friends by then, who helped me out by providing me with warm clothes. Being friends with Russians is the same as being friends with Italians. Both are ready to give everything to a friend: they'll give away their last shirt, if needed.

An Orchestra Is a Conductor's Instrument I came to St Petersburg and I instantly felt that this was my city. I came to attend the great Ilya Musin's workshops, but I was too late – the professor died the day before. Yet I still wanted to take part in the workshops. The greatest difficulty for a young conductor, No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

after all, is finding the connection with the orchestra, learning to play his “instrument.” To conduct it, to understand the nuances of its behavior, the shades of human relationships. I always follow the rule of one of my teachers: never to believe yourself to be better, more educated and smarter than orchestra musicians. “You are colleagues,” he used to say, “but they can exist without you, whereas you cannot exist without them.” When you let them understand that you are the same as them, musicians and singers relax and feel supported. Regardless of whom you have in front of you – whether it be a whimsical opera diva or unassuming provincial musicians – you don't even always need words to be able to understand each other. I believe it isn't possible to stage an opera if you don't treat your orchestra musicians and singers as your equals. To me, personally, this is an essential point. Leonard Bernstein, who is a great authority of mine, always wanted for other people to love him. And I admit that I need that, too.

Classics for the Music Hall

I have a hard time choosing between theatre and symphony music. Generally, I say that

Vasilyevsky Island

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

I prefer whatever it is that I'm currently conducting. Today I have a symphony orchestra in Moscow with young soloists – a wonderful cellist Sergey Antonov and a brilliant violinist Nikita Borisoglebsky, and then I have three “Aidas” with Maria Guleghina and her gala concert in Seoul. That's the kind of scope I'm dealing with. My workload is roughly 15 concerts and theatre performances per month. My favorite Russian composer is Rachmaninoff, back from the days when I was a pianist myself. When I became a conductor, I discovered his symphonies, “Symphonic Dances”, operas, romance songs. My dream is to perform everything that he had ever written, and that dream is gradually coming to fruition. I also love Prokofiev, Shostakovich. Tchaikovsky is very dear to me. The St Petersburg Music Hall Theatre, of which I'm the director (I'm hoping the name changes soon, because it really doesn't reflect the theatre's true nature), is doing a season of his works this year. On the great composer's 175th anniversary, a new opera theatre was created in place of the Music Hall. I would've liked to name it after Pyotr Ilyich. It's hard to believe, but there isn't a single musical institution in

St Petersburg dedicated in his name. Although there is an alternative idea as well – to name the theatre after Fyodor Chaliapin because he was a regular soloist here. Perhaps we will name our large hall after Chaliapin. And one of the halls will definitely be dedicated to the memory of Elena Obraztsova, a one-of-a-kind woman and singer. Recently we gave refuge to a conservatory, whose building is currently under construction. We took it in with all of its repertoire, and that means “La traviata”, “The Tsar's Bride”, “Così fan tutte”, “Eugene Onegin.” But I want to stage the rarely performed operas, such as Alfredo Catalani's “La Wally” or Jules Massenet's “Manon.” We are now in negotiations with the Lausanne Opera where “Manon” was staged by director Arnaud Bernard. It's a good thing that we created an orchestra in our theatre – a chamber orchestra for now, because we don't have enough money for a large staff. But we are adding guest musicians for large-scale opera productions. It's normal practice – for instance, the Lausanne Opera's Chamber Orchestra staff was actually supplemented for the production of “Manon.”

By Place of Residence Registration

We live on Vasilyevsky Island. I chose this place myself, thirteen years ago. While Olesya was away on tour, I found out that a new house was being built on the 7th line, and I immediately made a decision. That area used to be considered bad neighborhood, and my wife was even horrified when she found out about my decision. But now there is a pedestrian area here and everything is very nice. We speak Russian in our family – in Russia, it's easier that way. Our son Stephan (he's five and a half) has an Italian tutor that comes to him – a young Russian woman. I think that his genetic code and innate musicality will make it easy for him to speak both languages fluently. The important thing is to visit Italy more often. Unfortunately, my wife and I are always busy – she tours with Yuri Temirkanov's orchestra, and I have a busy schedule, too. Although, this year I realized that I do need to take breaks after all. Recently, I received an offer from a theatre in Bari. Next year I am going to conduct the opera there. Working in a city where I was born, where my mother lives, where I can take my son, who adores music, for the entire duration of the rehearsals... What could be better than that?

“ITI-Info” reference Fabio Mastrangelo, who is Russian-Italian pianist and conductor, received his education in Bari, Geneva and London. In 1996 he founded the chamber orchestra “Virtuosi di Toronto” and has been leading it till 2003. Since 2001, he was a director of International Festival in Chailly-surArmançon, France. In 2006–2013 he worked as an art consultant for the Petruzzelli Theatre in Bari, his home town. In Russia, Fabio Mastrangelo is a principal conductor and artistic director of the St Petersburg Camerata State Hermitage orchestra, a principal conductor of the Symphonica ARTica orchestra of the Yakutia (Sakha) Philharmonic; on regular basis cooperates with Novosibirsk Symphony Orchestra, Mariinsky Theatre, Novaya Opera Theatre and TV project “Bolshaya Opera”(Big Opera). No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Гость редакции

Саймон Брук:

«Документалистика – это свобода» Ольга Фукс

Российский

центр Международного института театра представил московскую премьеру фильма Саймона Брука «На канате», посвящённого актёрским тренингам Питера Брука.

Кадр из фильма «На канате»

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

а съёмки фильма ушло две недели, а на уговоры допустить съёмочную группу – много лет. Пока однажды Брукстарший не обронил: есть, мол, одно упражнение на несколько минут, если хочешь, сними на айпад. «Айпад» превратился в семь скрытых камер, которые зафиксировали уникальный процесс репетиций и поиск наиболее точного состояния актёра, сравнимого с балансировкой канатоходца. Между тем, как это часто бывает с сыновьями великих отцов, Саймон Брук довольно рано стал искать свой собственный путь. Работал посыльным на студии Pinewood, учился актёрскому мастерству, был продюсером европейских турне труппы Пины Бауш, квартета Дэйва Брубека и компании Мюррэя Луиса. Жил в США, где основал компанию «Чёрный кот» по производству телефильмов и клипов. Вернувшись во Францию, снял несколько художественных и около двадцати документальных фильмов – о детях Кавказа, Амазонке, эфиопском племени каро, событиях 1968 года, Эйфелевой башне, Александрии времён Клеопатры... И конечно же, о Питере Бруке. Перед показом фильма в Москве Саймон Брук успел дать интервью нашему журналу. Последней работой Питера Брука, которую увидели москвичи и петербуржцы, стала «Волшебная флейта». Простой вопрос: чем он занят в настоящее время? О, многими вещами. После «Волшебной флейты» он работал над новыми версиями «Костюма» (английский вариант объехал весь мир) и «Фрагментов» по Беккету (с ними он также ездил в турне). Сейчас отец занят новым спектаклем на основе небольшой части из «Махабхараты», которой не было в той, первой постановке. С прежним составом? Нет, это, к сожалению, невозможно – многие уже умерли. Но соавтором текста снова будет Жан-Клод Карьер, а композитором – Тоши Цучитори. Это будет очень сжатая и уплотнённая версия, несущая вместе с тем все признаки той

«Махабхараты». Надеюсь, премьера состоится в октябре в Париже. Когда вы поняли, что Питер Брук – не просто ваш отец, а ещё и знаменитый во всём мире режиссёр? Трудно сказать. Может быть, сейчас все изменилось, но когда я был ребёнком, моё тогдашнее представление об известности отличалось от сегодняшнего. В детстве я часто слышал: «О, у тебя папа такой знаменитый!» И что? Это то же самое, что сказать: «У него прекрасное сердце». Это ведь не та популярность, когда три тысячи фанатов вопят от восторга, приветствуя The Beatles. В театре такого не происходит. И у нас никогда не было необходимости скрываться от поклонников. Хотя я помню, что в те дни каждый актёр – кстати, это до сих пор актуально – отчаянно желал встретиться с Бруком. Помню, когда мы жили в Лондоне, один человек бродил у нашего окна с биноклем и пытался через стекло рассмотреть номер телефона (в те времена телефоны висели на стене и на каждом был номер). Бедняга надеялся дозвониться до отца и поговорить с ним. Тогда я даже подумал, что он сумасшедший. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

«Райкин Plaza Hotel». 7 июня 2015 г.

Ваши родители – люди творческие. Что это означало для вас с сестрой? Не могу отвечать за сестру… Но, помоему, что касается творческих или нетворческих родителей, разница не так уж велика: главное, чтобы они поощряли ребёнка в его попытках делать определённые вещи, исследовать, пробовать и тем самым раскрывать его сознание. Я думаю, именно это важно. И так поступали наши родители. Они никогда не решали за нас, но создавали ситуации, в которых мы могли приобретать опыт. А ещё, помню, в детстве, когда мои друзья ездили на каникулы к морю, я с родителями отправлялся куда-то в Африку, где надо было пробираться по пескам Сахары, чтобы сыграть перед жителями какой-нибудь деревни. В такой жизни была своя уникальность, и знаете, она ставила меня в привилегированное положение. Но поскольку я не отдыхал на курортах, я и не мечтал: «Ох, вот бы сейчас оказаться с друзьями на пляже». Мне нравилось ездить в Африку, в Иран, позднее в Афганистан – до вторжения советских войск там было совсем не опасно. Вообще я думаю, это одно из

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

самых прекрасных мест, где мне приходилось бывать. Потрясающие люди, великая культура – у меня сохранились только хорошие воспоминания об этой стране. Конечно, то, что с ней случилось, о чём мы потом узнавали из новостей, это трагедия. Я бы хотел вернуться туда, но сейчас там по-настоящему опасно. Отец когда-нибудь пытался помочь вам советами или вы были абсолютно независимы в своих действиях? Родители никогда не диктовали, что и как я должен делать. Наоборот, они всегда поддерживали меня в моих начинаниях: «О, отличная идея! Действуй!» Может быть, порой они выказывали больше энтузиазма, чем следовало. Трудно ли вам было делать первые шаги в профессии в тени такой фамилии? Да, очень. Потому что все считали, что, во-первых, я просто обязан заняться театром, а во-вторых, всё, что я создал, – это только благодаря папе, который сделал это возможным. И если бы я сделал что-то своё, люди тут же сказали бы: ну

вы же понимаете, чей он сын. В общем, всё это было очень обидно, выбивало из колеи и порой даже ввергало в депрессию. Поэтому я уехал в Америку, где никто не знал, кто у меня отец, – даже те, с кем я работал (а это всё-таки были люди искусства). Подумаешь! У тебя Питер Брук, а у нас – Мэл Брукс, одно и то же. (Смеется.) А ещё есть Альберт Брукс, Ричард Брукс, Питер Холл... А, ваш отец режиссёр? Как мило. Правда, была одна существенная трудность: когда я снимал документальный фильм, мне приходилось самому искать деньги на свой проект. Встречался с кем-нибудь, излагал свои предложения. А мне в ответ: «Класс! Но нам это не интересно. А когда вы снимете фильм про своего отца?» Это продолжалось годы. Однако я не собирался снимать про отца, хотелось про Африку, про джунгли... Но мне говорили: заходите, когда надумаете снимать об отце. И вот однажды подумал, что смогу снять кино, которое больше никто не сделает. Так и появился «Брук о Бруке». Но я понимал, что если он не получится, это будет катастрофа, конец моей карьеры. Я страшился одновременно и горы перед собой, и того, что я не смогу на неё взобраться. Не говоря уже о том, что отец не хотел, чтобы я снимал о нём. В итоге я всётаки сделал этот фильм, хотя было очень трудно. Но кино вышло действительно хорошее, и отец был доволен.

должен всё время создавать условия. Работа над художественным фильмом – это как строительство дома. Ты говоришь себе: нужно сделать то-то и то-то, у меня есть 49 дней – и в конце будет стоять спроектированное здание с вполне определённым количеством окон, дверей и т. д. А документальный фильм похож на дерево: никогда не знаешь, каким оно вырастет. (Смеется.) Но мне нравится художественное кино. Думаю, через пару лет я сделаю ещё одну картину.

Почему вы предпочли стать режиссёром-документалистом, а не снимать художественные фильмы? Я люблю художественное кино. Но в документалистике у меня больше свободы, я не так зависим от денег. Когда снимаешь художественный фильм, надо приглашать актёров. Причём, чтобы были хорошие сборы, актёры нужны известные, хотя это вовсе не означает, что они лучшие. Страшно трудно всё время балансировать между своими художественными желаниями и коммерческими обязательствами собрать как можно больше денег. И я говорю себе: o’кей, я должен нанять такого-то актёра, потому что его любят миллионы, а по мне, так он ужасен. Для меня документальное кино – та сфера деятельности, где гораздо больше свободы и возможностей позволить случайностям вмешиваться в замысел, в то время как в художественном кино я

По какому принципу собиралась интернациональная труппа Питера Брука? Как он отбирал актёров из огромного числа желающих? В 1960-х годах отец всегда работал с лучшими артистами из Англии и США,

Снимая фильм «На канате», вы использовали скрытые камеры… Это было очень важной частью процесса. Ведь когда камеру ставят перед персонажем, она автоматически меняет происходящее – сознательно или бессознательно, но человек начинает вести себя по-другому. Это естественно для нашей натуры, а актёры в этом плане – в десять раз чувствительнее. Стоя перед камерой, они интуитивно начинают искать самый выгодный ракурс. Вам хочется правильно выставить свет, выбрать верный угол – и это замечательно. Но когда вам не нужно, чтобы они работали на камеру, когда вы хотите рисковать, экспериментировать, вы должны освободиться от присутствия камеры. По теории квантовой физики, если вы проводите эксперимент и наблюдаете за ним, то сам факт, что вы наблюдаете за ним, меняет его результат.

Питер Брук и Наташа Пэрри No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

роль ищет кого-то нового. Так что его труппа больше похожа на разветвлённую сеть, а не на компанию. В фильме сэр Питер предстает старым мудрым всё примиряющим человеком. Есть ли на свете чтонибудь такое, что может вызвать его гнев? Я ни разу не видел отца рассерженным или раздражённым в общении с актёрами. Когда он чувствует, что что-то не совсем хорошо, то становится очень молчаливым. Если актёр неоднократно ошибается, Брук окончательно замолкает, что, я думаю, для актёров гораздо более мучительно, чем если бы он кричал на них. Да и в жизни он сердится крайне редко – это не в его натуре.

Саймон Брук

самыми-самыми, так сказать, актёрами из «роллс-ройсов». Но в конце концов ему наскучил традиционный театр, ведь он создал около 80 спектаклей, опер, мюзиклов, фильмов. И он подумал: может быть, интереснее искать другие формы импровизации, которые не связаны с языком и не основаны на тексте. К тому времени отец получил поддержку от французского правительства и начал импровизировать в тех местах, где говорят на других языках. Для этого он собрал людей самых разных театральных традиций – c острова Бали, из Японии, Африки... Они должны были найти другой язык – невербальный, должны были воодушевлять друг друга и вдохновляться общим экспериментом, принимать тех, кто готов предложить что-то новое и присоединиться к ним, стать частью труппы. И эта труппа совсем не похожа на русский репертуарный театр или национальный театр «Комеди Франсез», где режиссёр вынужден ставить ту или иную пьесу только потому, что в ней есть роли для конкретных актёров. Здесь режиссёр говорит: «Я собираюсь поставить такой-то спектакль, и мне нужны три актёра и актриса». Обычно он работает с основным костяком, но на определённую

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Несколько лет назад ушла из жизни Пина Бауш, с которой вы сотрудничали. Расскажите, пожалуйста, о ней. Когда-то очень давно я работал менеджером в её компании. Пина произвела на меня довольно сильное впечатление, но не как танцовщица. Это было странно,

потому что я совершенно не понимал, как она всё это делала. Люди предлагали ей какие-то сюжеты, делились подробностями, деталями, с которыми они сталкивались. А вот как она их отбирала, как разворачивала, как выстраивала шоу – это было что-то невероятное. Однажды она предложила мне поучаствовать в шоу, для которого нужно было научиться играть на фортепиано. Пришлось отказаться, и я сказал ей: «Пина, мне совсем не хочется учиться, чтобы потом поехать в двухлетнее турне, играя на рояле». В общем, в итоге мы расстались добрыми друзьями. Но в её компании было по-настоящему интересно работать, пробовать какие-то вещи, а если не получалось, искать новые выходы. Позвольте ещё один «поколенческий вопрос». Почему вы заинтересовались поколением-68, когда снимали фильм под таким названием? Непросто объяснить. Это действительно замечательный фильм, короткий и очень забавный. Я задумал его к сорокалетию известных событий, которые отмечали самыми разными акциями. Конечно, это интересное время с точки зрения политики и социальных вопросов, но почему-то никто не говорит о культурной революции, совершившейся тогда, о художественной составляющей происходившего. Я знал, что французы, которые снимали фильмы об этом периоде, в молодости были активистами тех событий. Мне захотелось разрушить их монополию на обсуждение этих вопросов. Помню, один из них страшно возмущался: «Как ты смеешь снимать кино о 68-м годе, когда мы были на баррикадах, а ты в детской коляске?! Какое ты имеешь право?» И я

ответил, что это так же глупо, как говорить, будто у меня нет прав снимать триллер, если я не убил человека. Мне и правда был необычайно интересен тот период, ведь тогда произошёл прорыв буквально во всём – в изобразительном искусстве, в кинематографе, в музыке, в моде (но не в литературе). Тогда люди вдруг поняли: то, что вокруг них, это старые формы, так было у наших родителей и дедов. Почему бы не попробовать что-нибудь совсем иное? Что-то из предложенного ужасно, что-то великолепно, а кое-что находится между этими двумя крайностями. И мы видим, как появляется нечто совершенно новое, но, к сожалению, порой из-за повторов оно теряет часть своей энергетики. Вот это я и хотел показать. Какой будет ваша следующая работа? Я снимаю документальный фильм о коренных жителях Северной Дакоты – о трёх индейских племенах, которые подверглись американскому геноциду. Люди мало говорят об этом, но фактически доказано: Гитлер в своих методах использовал американский опыт искоренения индейцев. Мой фильм посвящён не только проблеме геноцида. В нём рассказывается и о том, как индейцы сохраняют свою культуру, свою идентичность, чтобы в ХХI веке, интегрировавшись в глобальное человеческое сообщество, остаться индейцами.

Пина произвела на меня сильное впечатление, но не как танцовщица. я совершенно не понимал, как она всё это делала. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

Our Guest

Simon Brook:

“With documentaries I have more freedom” Olga Foux

Russian Centre of The International Theatre Institute presented a Moscow premiere of Simon Brook’s film “The Tightrope” on the subject of P eter Brook’s actor training. 96

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

he filming of the movie took two weeks, but negotiating access for the film crew took many years. Until Brook the elder mentioned a severalminute-long exercise to his son that he could come film on his iPad, if he so wished. The iPad became seven hidden cameras that captured a unique rehearsals process and the search for a truer condition an actor akin to balancing on a tightrope. Meanwhile, as is often the case with sons of famous fathers, Simon Brook began searching for his own path quite early. He worked as a runner at Pinewood, studied acting, worked as a company manager for

the European tours of Pina Bausch, the Dave Brubeck Quartet and the Murray Louis Dance Company. He lived in the US for a few years, where he founded the Black Cat Productions, producing TV drama and shorts. Upon his return to France, he directed several feature films and some 20 documentaries – about children of the Caucasus, the Amazon river, the Caro tribe of Ethiopia, the events of 1968, the Eiffel Tower, Alexandria at the time of Cleopatra… And, of course, about Peter Brook. Prior to the film's showing in Moscow, Simon Brook answered several questions for our theatre review. Peter Brook’s last production seen by Moscow and St Petersburg theatregoers was “The Magic Flute”. Here's a straightforward question for you: what is he working on now? Oh, many things. After “The Magic Flute” he was busy with new adaptations of “The Suit” (its English version toured all over the world), and “Fragments”, based on texts by Samuel Beckett (and he's been touring with that as well). Now he’s working on a new production, which is based on a small excerpt from “The Mahabharata” that was not part of the original production. With the original actors? No, unfortunately, that won't be possible, as many of them are already dead. But the text will still be co-authored by JeanClaude Carrière and the composer will once again be Toshi Tsuchitori. It is going to be a very condensed, compacted version that will nevertheless have all the elements from the original “Mahabharata”. I am hoping the premiere will take place in October in Paris. When did you realize that your father was more than just your father, but also a world-famous theatre director? Hard to say. Perhaps things are different today, but when I was a child, my notion of fame wasn’t the same as it is today. As a kid, I would often hear people say, “Oh, your father is so famous”. So what? It's no different than saying, “He has a wonderful heart”. It's not the same level of fame as having three thousand screaming fans, welcoming The Beatles. This doesn’t happen in theatre. And we never had the need to hide from our fans. Though I do remember that back in those day every actor - and it is still true today –desperately wanted to meet Brook. I remember, when we were

living in London, there was this one guy who would prowl outside our window with the binoculars, trying to make out our phone number through the glass (back in those days, telephones hung on the wall and each one would have its number written on it). The poor guy was hoping to be able to call my father and talk to him. At the time I even thought he was a crazy person. Your parents are both artistic individuals. What did that mean for you and your sister? I can’t speak for my sister… But I think that, as far as having artistic or non-artistic parents, the difference is not all that great: the important thing is to have them encourage the child in their attempts to do certain things, to explore and try out things that ultimately open their minds. I also remember, as a child, when my friends would go to the seaside during school break, my parents and I would go to Africa, where we'd have to trudge through the sands of the Sahara in order to perform for residents of some village. So that way of life had its own unique quality to it, and, in a way, it put me in a privileged position. But, since I didn’t go to the seaside resorts, I didn’t think, “Oh, I’d rather be on the beach with my friends”. I liked going to Africa, to Iran, and later to Afghanistan – prior to the Soviet invasion it was not a dangerous place. In, fact, I think it was one of the most beautiful places I’ve ever been to. Amazing people, great culture – I have nothing but wonderful memories of that country. What happened to it, what we later found out from the news, is a tragedy, of course. I would love to go back there, but it is truly dangerous now. Was it difficult for you to take your first steps in this profession in the shadow of your famous father?

“Raikin Plaza Hotel.” June 7, 2015 No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

your father is a director? Isn't that nice? Though there was one substantial difficulty there: when I was filming a documentary, I would have to try and raise money for my projects myself. I would meet with somebody, pitch my proposal to them. And they’d say, “Great! But we're not interested. And when are you gonna make a documentary about your father?” That went on for years. But I had no plans to make a film about my father. I wanted to make a film about Africa, about the jungle… Yet I'd be told, “Come back and see us when you decide to make a film about your father.” And then I thought, I could actually make a film that nobody else could. That is how “Brook by Brook” was born. But I knew that if I got it wrong, it would be a disaster, my career would be over. I was afraid of both the mountain in front of me and of being unable to climb it. Not to mention the fact that my father didn’t want me to make a film about him. I ended up making the film anyway, even though it was a very difficult experience. But the film came out very well, and my father was happy.

I WAS QUITE IMPRESSED BY PINA BUT NOT IN HER CAPACITY AS A DANCER. IT WAS STRANGE, BECAUSE I COULDN’T UNDERSTAND HOW SHE DID WHAT SHE DID.

Yes, very much so. Because everybody thought that, ﬁrst of all, I should go into theatre, and, second of all, that everything I've done was made possible solely because of my father. And if I were to do something of my own, people would immediately say, oh, you know who his father is, don't you. So it was all very frustrating, unsettling, and even depressing sometimes. That is why I moved to America, where nobody knew who my father was – even the people I worked with (and those were people from the art world). Big deal! You have Peter Brook, and we got Mel Brooks, same difference. (Laughs) And we also have Albert Brooks, Richard Brooks…Peter Hall… Oh,

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Why did you prefer documentaries to feature films in your job? I like feature films as well. But with documentaries I have more freedom, I am not so dependent on money. With a feature film I have to invite actors. Moreover, to ensure good box-office sales, they need to be famous actors, though that does not necessarily mean they are the best ones. Being able to constantly balance your artistic desires and commercial obligations to make as much money as possible is extremely difficult. And so, I tell myself, ok, I have to hire such and such actor, because millions of people love him, but I think he's terrible. For me, documentary is a field where I can have a lot more freedom and opportunities to allow chance interfere with design, whereas in feature films I have to constantly create the right conditions. Working on a feature film is like building a house. You tell yourself, you need to do this and that, and you got 49 forty nine days to do it – and at the end you'll have a well planned out building with a perfectly set number of windows, doors, and so on and so forth. A documentary, however, is more like a tree: you never know how it grows. (Laughs) But I do like feature films. I think I will make another one in a couple of years. While shooting “The Tightrope” you used hidden cameras…

It was a very important part of the process. Because when one puts a camera in front of a character, it automatically changes what goes on – whether it happens on a conscious or an unconscious level, a person starts behaving differently. That is normal, it's human nature, and actors are ten times more sensitive in that respect. An actor standing in front of a camera intuitively starts looking for the best possible angle. You want to set your lighting properly, choose the right angle, and that's great. But when you don’t want them to work for the camera, when you want to take risks, to experiment, you need to remove the presence of the camera. According to quantum physics, if you conduct an experiment and you observe it, the very fact of your observation of it changes its result. What was the main principle for putting together Peter Brook’s international troupe? How did he choose his actors from so many candidates? In the 1960s, my father worked with the best actors from England and the US, the crème de la crème, so to speak, the Rolls-Royces of actors. But he eventually grew tired of traditional theatre, because he had already

created some 80 theatre productions, operas, musicals, and films. And he thought that, perhaps, it would be more interesting to look for different forms of improvisation that are not tied to language and are not based on text. By then, my father got support from the French government and began doing improvisations in places, where people did not speak the same language. To do that, he brought together people from different theatre traditions, from the island of Bali, Japan, Africa… They needed to find a new language – non-verbal, needed to inspire each other and become inspired by the common experiment, to accept those who were prepared to offer them something new and join them, become part of their company. And that company has nothing in common with the Russian repertory theatre or the national ComédieFrançaise theatre, where a director is forced to stage one play or another simply because it has parts for specific actors. Here, a director says, “I'm going to do this production, and I need three actors and one actress”. Generally, he works with his main skeleton staff, but he looks for someone new for a specific part. So his company is more like a branched-out network than a company.

Moscow premier show of “The Tightrope.” June 7, 2015 No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

no desire to take lessons so I could go on a two-year tour, playing the piano.” We ended up parting as very good friends. Working in her company, however, was a truly interesting experience, trying out some things and, when it didn’t work, looking for new ways to do it.

In your film, Sir Peter is presented as a very wise, all-reconciling person. Is there anything that can spark his ire? I have never seen my father angry or irritated in his communication with actors. If he feels that something is not quite good, he gets very quiet. If an actor repeatedly makes mistakes, Brook grows completely silent, which, I think, is much more distressing to the actors than if he were to yell at them. He very rarely gets angry in life also – it's not in his nature. You used to work with Pina Bausch who passed away several years ago. Will you tell us about her? I worked as her company manager a long time ago. I was quite impressed by Pina but not in her capacity as a dancer. It was strange, because I couldn't understand how she did what she did. People would present her some plot ideas, shared details that they themselves came across. And the way she'd select those ideas, twist them around, the way she'd build her show – it was something incredible. Once she offered me a part in one of her shows, for which I had to learn to play the piano. I had to turn it down, and I told her: “Pina, I have

100

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Let me ask you another “generational question”. Why did you become interested in “Generation 68” when you were making your eponymous film? It's complicated. It's a really wonderful film, short and very amusing. I planned it to coincide with the 40th anniversary of the famous crisis of 1968 that was marked with various kinds of events. It was, of course, an interesting time from the political and social standpoint, but, for some reason, nobody mentions the cultural revolution that took place back then, the artistic aspect of what had occurred. I know that the French artists, who made films about that period, were involved in those events as young activists. I wanted to break up their monopoly on the discussion of those issues. I remember one of them was very upset with me, «How dare you make a film about 1968 when we were on the barricades, while you were still in a stroller? What right do you have?” And I replied that it is as silly as saying that I had no right to make a thriller because I haven’t murdered anyone. I was genuinely interested in that period, because it marked a breakthrough in virtually everything – in fine arts, in cinema, in music, in fashion (but not in literature). People suddenly realized then that they were surrounded by old forms, those of their parents and their grandparents. Why not try something completely different? Some of what was proposed was terrible, some was amazing, and some of it lies between these two extremes. And we can see how something brand new takes shape, but, unfortunately, it sometimes loses some of its energy because of repetitions. That was what I wanted to show. What is your next project? I am making a documentary about the natives of North Dakota, about three Indian tribes that have suffered from the American genocide against them. People don't talk much about it, but it was factually proven that Hitler based his methods on the American experience in exterminating the Indians. My film is not solely about the problem of the genocide. It talks about the Indians - about the way they preserve their culture, their identity, in order to remain Indians even after having been integrated into the global human society of the 21 century.

КОГДА ВЕРСТАЛСЯ НОМЕР

LATE BREAKER

з Парижа пришла печальная весть – скончалась Наташа Пэрри, жена и муза Питера Брука, мать его детей Ирины и Саймона, бабушка внука Проспера, сына Ирины. Их союз продлился 65 лет. А началось всё за кулисами театра, где Питер Брук увидел очаровательную девушку, дочь режиссёра и продюсера Гордона Пэрри. У неё было редкое для Англии имя: её звали Наташа, как и любимую героиню Брука Наташу Ростову. Ей было 20 лет, когда они поженились. Наташа Пэрри снялась в 29 фильмах с такими звёздами, как Жерар Филип, Джоан Гринвуд, Валери Хобсон, Марчелло Мастроянни, в нескольких знаменитых экранизациях Шекспира (в том числе в фильме Франко Дзеффирелли «Ромео и Джульетта»). Не менее интересная театральная судьба Пэрри была связана с театром Питера Брука. Её работы в «Вишнёвом саде» и «Счастливых днях» довелось увидеть и москвичам. Последний раз Наташа Пэрри приезжала в Москву в 2013 году на юбилей Станиславского.

ad news reached us from Paris: Natasha Parry passed away, wife and muse of Peter Brook, mother of his children Irina and Simon, and grandmother of Prosper, Irina’s son. They were married for 65 years, their alliance started backstage, where Peter Brook saw a charming girl, the daughter of British fi lm director and producer Gordon Parry with an unusual for Britain name Natasha, like his favorite heroine Natasha Rostova. She married him at 20. Natasha Parry appeared in 29 fi lms, co-staring Gérard Philipe, Joan Greenwood, Valerie Hobson, Marcello Mastroianni and others, in a number of famous screen adaptations of Shakespeare’s plays (including Franco Zeffirelli’s 1968 Oscar-winning “Romeo and Juliet”). She also appeared in many of Peter Brook’s theatre creations. Muscovites enjoyed her works in “The Cherry Orchard” and “Happy Days”. Last time Natasha Parry visited Moscow in 2013 for Stanislavsky’s jubilee. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

101

Хронограф

Время обновления Анна Чепурнова

Начало лета для театра – время гастролей и отпусков. Но ещё можно увидеть на сцене премьеры значимых спектаклей, какими, несомненно, были “Принцесса Брамбилла” А лександра Таирова и “Вишнёвый сад” Анатолия Эфроса. Драматурги в эти погожие деньки пишут пьесы к началу сезона, как Михаил Булгаков. А важные государственные умы уже задумываются о театральных реформах – как в 1756 году императрица Елизавета Петровна. Кроме того, летом также рождаются и, к сожалению, умирают замечательные артисты – и в связи с этим мы вспоминаем сейчас радостные и печальные факты из их биографии…

The Time of Renovation Anna Chepurnova

The beginning of the summer are viewed as the time for guest tours and vacations. But we can still see premiere performances of very important productions, as Alexander Tairov’s “Princess Brambilla” and Anatoly Efros’ “The Cherry Orchard” must surely have been. Playwrights often use the warm days to write plays for the beginning of the season, like Mikhail Bulgakov did. And important statesmen are already thinking about theatre reforms – like Empress Elizaveta Petrovna did. Moreover, Summertime can also mark anniversaries of births and, unfortunately, deaths, as well, of amazing artists…

102

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

CHRONOGRAPH

30.08.1756 259 ЛЕТ НАЗАД

04.05.1920 95 ЛЕТ НАЗАД

ЕЛИЗАВЕТА ИЗДАЛА УКАЗ ОБ УЧРЕЖДЕНИИ ТЕАТРА

СОСТОЯЛАСЬ ПРЕМЬЕРА «ПРИНЦЕССЫ БРАМБИЛЛЫ»

Эту дату можно считать днём рождения русских Императорских, то есть казённых, театров. Для первого театра был выделен Головнинский каменный дом на Васильевском острове. Директором труппы назначили Александра Сумарокова. Среди актёров блистали знаменитости из Ярославля, например Фёдор Волков, Иван Дмитриевский, Яков Шумский, и певчие из Кадетского корпуса. А ещё после указа Елизаветы Петровны на русской сцене появились профессиональные актрисы, ведь до этого женские роли, как правило, исполнялись мужчинами.

В те дни, когда в стране ещё царил военный коммунизм, Александр Таиров поставил на сцене легкомысленную и весёлую романтическую сказку Гофмана «Принцесса Брамбилла». В спектакле было много танцев, загадочных метаморфоз и почти акробатических жестов. Большой вклад в создание атмосферы яркой театральности в этой постановке внёс художник Георгий Якулов. Кроме декораций он придумал причудливые маскарадные костюмы и одежду для уникальных ростовых кукол. Спектакль давал москвичам, измученным тяготами сурового времени, надежду на лучшую жизнь и потому пользовался большим успехом.

ELIZAVETA GAVE THE ORDER ESTABLISHING THEATRE (30.08.1756) This date can be considered as the birthday of Russian Imperial theatres. The ﬁrst theatre was allotted house on Vasilyevsky Island. Alexander Sumarokov was named the company’s director. Actors included shining stars out of Yaroslavl, such as Fyodor Volkov, Ivan Dmitrevsky, Yakov Shumsky, for instance, and singers from the Cadet Corps.

THE PREMIERE OF “PRINCESS BRAMBILLA” (04.05.1920) Back in the days when war communism still reigned in the country, Alexander Tairov staged Hoffman’s fairy tale “Princess Brambilla.” Artist Georgy Yakulov contributed greatly to the creation of an atmosphere of vivid theatricality in this production with fantastical masquerade costumes and clothes for unique life-size puppets.

21.06.1894 121 ГОД НАЗАД РОДИЛАСЬ ЗИНАИДА РАЙХ Она была любимой женщиной Сергея Есенина и музой Всеволода Мейерхольда. Поэт стал отцом её дочери и сына, но разбил ей сердце. Зато режиссёр окружил Зинаиду обожанием, усыновил её детей и сделал звездой своего театра. Была ли она действительно талантлива? «Там, где Мейерхольд боялся, что Райх не сможет сыграть, он строил для неё удобную мизансцену», – писал критик Николай Волков. Однако современники не отрицали и личного дарования актрисы. Её жизнь оборвалась трагически: после ареста Мейерхольда Зинаида Райх была убита неизвестными в собственной квартире.

THE BIRTH OF ZINAIDA RAIKH (21.06.1894) She was Sergei Yesenin’s beloved and Vsevolod Meyerhold’s muse. The poet became the father of her children, but he broke her heart. The director, on the other hand, adored Zinaida, adopted her children and made her a star in his theatre. Her life was cut tragically short: following Meyerhold’s arrest, Zinaida Raikh was murdered in her own apartment by unknown assailants. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

103

15.08.1896 119 ЛЕТ НАЗАД

15.08.1925 90 ЛЕТ НАЗАД

РОДИЛАСЬ ФАИНА РАНЕВСКАЯ Редкий трагикомический дар и эксцентричный характер актрисы способствовали появлению вокруг её имени множества легенд. Настоящая фамилия Фаины Георгиевны – Фельдман, псевдоним Раневская она взяла в честь героини Чехова – женщины непрактичной и ценившей красоту. Актриса работала в разные годы в нескольких провинциальных и столичных труппах, но дольше всего – в Театре имени Моссовета. Хотя играла она по большей части второстепенные роли, зрители нередко ходили исключительно «на Раневскую». Многие высказывания острой на язык актрисы в наше время стали афоризмами.

THE BIRTH OF FAINA RANEVSKAYA (15.08.1896) The actress’s rare tragicomical gift and eccentric character. Her real last name was Feldman; she adopted the stage name Ranevskaya in honor of Chekhov’s character. Even though she mostly played supporting roles, audiences would frequently come speciﬁcally “to see Ranevskaya.” Many of the utterances of the sharp-tongued actress have now become aphorisms.

104

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

МИХАИЛ БУЛГАКОВ ПРЕДСТАВИЛ ВО МХАТЕ ПЬЕСУ «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ» В апреле 1925 года Михаил Булгаков впервые пришёл во МХАТ – в театре писателю предложили инсценировать его роман «Белая гвардия». Пьеса к тому времени уже существовала в первоначальных набросках. Однако закончил её Булгаков именно к 15 августа 1925 года – в этот день во МХАТе был сбор труппы. Первая редакция пьесы насчитывала пять действий, разбитых на шестнадцать картин. Она носила то же название, что и роман. Позже из-за цензуры пьесу переименовали в «Дни Турбиных».

MIKHAIL BULGAKOV PRESENTED HIS PLAY “THE WHITE GUARD” AT THE MAT (15.08.1925 ) In April of 1925, Mikhail Bulgakov came to the MAT for the ﬁrst time – the theatre offered to stage the writer’s novel “The White Guard.” However, it was precisely by August 15, 1925, that Bulgakov completed it. Afterwards, because of censorship, it was renamed “The Days of the Turbins.”

06.07.1975 40 ЛЕТ НАЗАД СОСТОЯЛАСЬ ПРЕМЬЕРА «ВИШНЁВОГО САДА» В ПОСТАНОВКЕ АНАТОЛИЯ ЭФРОСА Чеховскую пьесу режиссёр поставил как трагедию. Ощущение обречённости персонажей усиливалось благодаря декорации Валерия Левенталя, которая представляла собой белую клумбу с могильными крестами. Раневскую играла Алла Демидова, Лопахина – Владимир Высоцкий, Петю Трофимова – Валерий Золотухин. Это был один из самых интересных спектаклей Анатолия Эфроса в Театре на Таганке. Многие считали, что Высоцкий сыграл в нём свою лучшую роль. Возглавлявшему театр Юрию Любимову постановка не понравилась – и между режиссёрами «пробежала чёрная кошка».

THE PREMIERE OF ANATOLY EFROS’ PRODUCTION OF “THE CHERRY ORCHARD” (06.07.1975) The director staged Chekhov’s play like a tragedy. The sense of the characters’ impending doom was magniﬁed thanks to Valery Levental’s set designs – a white ﬂowerbed with cemetery crosses. Ranevskaya was played by Alla Demidova, Lopakhin – by Vladimir Vysotsky.

17.07.1976 39 ЛЕТ НАЗАД УМЕР МИХАИЛ ЯНШИН С двадцати двух лет и до конца жизни актёр служил в Московском академическом Художественном театре. Проснулся знаменитым после роли Лариосика в постановке «Дни Турбиных» 1926 года. Стал прообразом Патрикеева в булгаковском «Театральном романе». Играя во МХАТе, работал в других театрах: например, с 1937 по 1941 год руководил театром «Ромэн» (некоторое время его женой была ведущая актриса этого театра, знаменитая Ляля Чёрная), а с 1950-го в течение тринадцати лет был главным режиссёром Московского драматического театра имени Станиславского. По его инициативе во МХАТ был приглашён Олег Ефремов. Своим любимым актёром называл Яншина Владимир Высоцкий.

THE DEATH OF MIKHAIL YANSHIN (17.07.1976) The actor of the Moscow Art Theatre woke up a star after his performance of the part of Lariosik in “The Days of the Turbins.” While performing at the MAT, he also was artistic director of the Romen Theatre and principal director at the Stanislavsky Moscow Drama Theatre. Oleg Yefremov was invited to the MAT on his initiative.

ИЮЛЬ 1993 22 ГОДА НАЗАД ОСНОВАН МОСКОВСКИЙ ТЕАТР “МАСТЕРСКАЯ П. Н. ФОМЕНКО” В 1993 году Пётр Фоменко выпустил курс своей мастерской на режиссёрском факультете ГИТИСа, набранный им в 1988-м. Студенческие спектакли этого курса были настолько успешны, а мастеру и его ученикам так не хотелось расставаться друг с другом, что они решили создать собственный театр. В 1997 году им передали помещение бывшего кинотеатра «Киев». Зрительный зал был рассчитан примерно на сто мест, и запись на спектакли шла на полгода вперёд. Но вся театральная Москва стремилась туда – насладиться магией режиссуры Фоменко и игрой его молодых, но таких харизматичных актёров.

THE CREATION OF THE P.N. FOMENKO WORKSHOP (JULY 1993) In 1993, Pyotr Fomenko graduated students from his workshop at the Russian Academy of Theatre Arts’. Their productions were so successful that they decided to create their own theatre. In 1997, they were provided the facilities of the former Kiev movie theatre. People were buying tickets for productions six months ahead of time.

27.08.2011 4 ГОДА НАЗАД УМЕРЛА ИЯ САВВИНА Пожалуй, прежде всего Ия Саввина ассоциируется с двумя почти противоположными воплощёнными ею кинообразами: нежнейшей «дамой с собачкой» и громкой, напористой чиновницей из комедии «Гараж». А также с несчастной и гордой Асей Клячиной, героиней фильма Андрея Кончаловского. У Саввиной был непростой характер, коллеги помладше побаивались её, но любили. В молодости она окончила факультет журналистики МГУ, затем писала интереснейшие киноведческие очерки. Семнадцать лет Ия Саввина проработала в Театре имени Моссовета, потом более тридцати лет – во МХАТе (с 1989 года – МХАТ имени Чехова).

THE DEATH OF IYA SAVVINA (27.08.2011) Iya Savvina is most readily associated with two diametrically opposite film characters: a most delicate “lady with a dog” and a forceful official from the comedy “The Garage.” She graduated from the MSU School of Journalism, and wrote the most interesting essays on film study. Iya Savvina worked at the Mossovet Theatre and at the MAT theatre. No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

105

БУДКА СУФЛЁРА Анна ЧЕПУРНОВА

В ЭТОЙ

РУБРИКЕ МЫ РАССКАЗЫВАЕМ О ЗНАКОВЫХ ИМЕНАХ, ИНТЕРЕСНЫХ СОБЫТИЯХ И ЛЮБОПЫТНЫХ ФАКТАХ, КОТОРЫЕ УПОМИНАЮТСЯ НА СТРАНИЦАХ ЖУРНАЛА. ИНФОРМАЦИЯ АДРЕСОВАНА ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ИНОСТРАННЫМ ЧИТАТЕЛЯМ, ИНТЕРЕСУЮЩИМСЯ РУССКОЙ ИСТОРИЕЙ И КУЛЬТУРОЙ. Река Неглинная «Никаких метаний у меня не было», стр. 23

еглинная (или, как её ещё называют, Неглинка) – река, протекающая в центре Москвы, левый приток Москвы-реки. Начинается в районе Марьиной Рощи. Протяжённость – семь с половиной километров. Именно близ слияния Москвы-реки и Неглинной был некогда построен Московский Кремль. Река защищала его от нападений с запада и северо-запада. До ХVIII века в Неглинке ловили рыбу и раков, на ней возводились плотины и мельницы. Но потом вошло в моду строить особняки на здешних берегах –

Неглинная на плане Москвы XVII века

106

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

Наводнение в Москве

и тут поселились богачи. Местные жители тайком отводили стоки нечистот прямо в Неглинную, она стала мелеть и зарастать. В начале позапрошлого столетия речку заключили в трубу длиной три километра. Однако во время наводнений Неглинка стала выходить на поверхность. В последний раз это случилось в 1970-х годах, после чего для русла реки был построен коллектор, исключавший наводнения. Сейчас Неглинная почти на всём своём протяжении спрятана в трубу. С Большого Каменного моста видно лишь её устье, где она впадает в Москвуреку. А прогуляться по берегам Неглинки можно только со столичными диггерами. В основном же о существовании этой речки москвичам напоминают улицы: Неглинная, Самотёчная (Самотёкой называли правый исток невидимой ныне реки), Трубная (получившая такое имя благодаря «трубе» – коллектору), Кузнецкий Мост (когда-то он был построен именно над Неглинкой). Воды Неглинной протекают, в частности, под Театральной площадью. Не так давно реконструировали Большой театр, тогда одной из главных задач строителей было укрепление фундамента, размытого грунтовыми водами, в том числе и от подземной реки. Сейчас идёт реконструкция Малого, и важная роль в ней отводится укреплению грунта. Кстати, в ходе работ были обнаружены интересные археологические находки ХVII–XIX веков, большая часть которых связана с земляными работами начала позапрошлого столетия, когда берег Неглинной укрепляли для строительства тяжёлого здания.

Александр Ленский (1847–1908) «Никаких метаний у меня не было», стр. 24

ыдающийся театральный деятель Российской империи, знаменитый актёр, режиссёр, театральный пе-

дагог. Был внебрачным сыном князя Павла Гагарина и певицы Ольги Вервициотти. Детство Александра не назовёшь счастливым. Мать рано умерла, и мальчик воспитывался у родственника, знаменитого трагика Малого театра Корнелия Полтавцева. В приёмной семье Сашу не любили, и в актёры идти не советовали, объясняя это тем, что лицо молодого человека, дескать, маловыразительно. В ложности этого утверждения 29‑летний Александр убедился, когда после десяти лет работы на провинциальной сцене его взяли в Малый театр на амплуа первого любовника. Среди зрителей новичок быстро прослыл «великим очарователем». Причём очаровывал он не только дам, но и, например, юного Станиславского, о чём позже, в своей «Жизни в искусстве», основатель Художественного театра писал: «Я был влюблён в Ленского: и в его томные, задумчивые большие голубые глаза, и в его походку, и в его пластику, и в его необыкновенно выразительные и красивые кисти рук, и в его чарующий голос тенорового тембра, изящное произношение и тонкое чувство фразы, и в его разносторонний талант к сцене, живописи, скульптуре, литературе». Псевдоним Ленский, ставший потом официальной фамилией, Александр взял себе в юности в честь драматурга-воде-

Ма лый Театр в начале

ХХ века

вилиста Дмитрия Тимофеевича Ленского, в одной из пьес которого артист дебютировал и снискал успех. Ленский обладал разнообразными дарованиями, и все они нашли применение в театре. Он великолепно рисовал, иногда выступал как театральный художник, вводя при этом некоторые технические новшества, например вращающийся круг сцены. В конце жизни Александр Павлович много занимался режиссурой и одно время даже был главным режиссёром Малого театра. Но особенно прославился Ленский как педагог. Он двадцать лет преподавал на Драматических курсах Московского театрального училища, и к моменту его смерти больше половины актёров Малого театра были его учениками. В числе самых знаменитых его воспитанников можно назвать Веру Пашенную, Александра Остужева, Евдокию Турчанинову, Варвару Рыжову.

Иван Крамской. «Актёр Александр Павлович Ленский в роли Петруччио» No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

107

Суламифь Мессерер (1908–2004) «Улетела», стр. 35

везда Большого театра и балетный педагог, двукратная чемпионка СССР по плаванию Суламифь была дочерью зубного врача Менделя Мессерера. Именно он назвал девочку этим древним именем – всем своим детям (а их было двенадцать) Мендель дал библейские имена. Отец был человеком необычайно одарённым, знал восемь языков. Всю семью он вывез в Москву из черты оседлости, находящейся в Вильно. В хореографическое училище Суламифь пришла вслед за старшим братом Асафом, вместе с которым позже выступала в некоторых спектаклях Большого театра. В 1930-х годах они совершили успешную гастрольную поездку по Европе, во время которой в Париже познакомились с Матильдой Кшесинской, а в Берлине наблюдали, как горит Рейхстаг. Отвергнув предложения остаться за рубежом, брат с сестрой вернулись

108

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

домой. В Большом театре Суламифь стала примой. Она танцевала с восемнадцати до сорока двух лет – с 1926 по 1950 год. Её лучшие партии – Жанна в «Пламени Парижа», Суок в «Трёх толстяках», танцовщица в «Светлом ручье», Китри в «Дон Кихоте». Завершив карьеру балерины, Мессерер осталась работать в Большом театре, став педагогом, а с 1960 года начала работать в качестве балетмейстера, причём не только в СССР, но и в других странах – например, в Японии и Бразилии. В 1980 году она переехала в Англию, где преподавала в Ковент-Гардене. В конце жизни Суламифь Мессерер была удостоена ордена Великобритании «За заслуги перед искусством танца» и возведена королевой Елизаветой в рыцарское достоинство. В истории балета Мессерер осталась не только как выдающаяся танцовщица и педагог, но и как женщина, удочерившая племянницу, 13-летнюю Майю Плисецкую, после того как её отца расстреляли, а мать отправили в лагерь. Несколько раз к Суламифи приходили чиновники с предписанием «сдать в сиротский дом Плисецкую Майю», на что неизменно получали один и тот же ответ: «Только через мой труп». Балерина всячески содействовала досрочному освобождению из лагеря матери Майи – своей сестры Рахили. Навещая её в первый раз, начальную часть пути Суламифь, как орденоносец (в 1937 году она была награждена орденом «Знак Почёта), ехала в Акмолинск в мягком вагоне, но затем пересела в грузовик вместе с заключёнными – иначе до лагеря было не добраться. Благодаря стараниям Суламифи и Асафа Мессерер их сестра, приговорённая к восьми годам заключения, уже через три года после ареста смогла вернуться в Москву.

Рахиль Мессерер с детьми

PROMPT CORNER Anna Chepurnova

Under

this heading we tell about significant names, exciting events and interesting facts mentioned in our review. This information is mainly addressed to foreign readers who are interested in Russian history and culture. The Neglinnaya River “I had no ambivalences”, p. 29

he Neglinnaya is a left-bank tributary of the Moskva River (7.5 km). It begins in the Maryina Roshcha District. Moscow’s Kremlin was built near the confluence of the Moskva River and the Neglinnaya River. The river protected it from

attacks from the west and the north-west. Up until the 18th century, people caught fish and crayfish in the Neglinnaya River, built dams and water mills. But then rich people settled here. Local residents were secretly draining sewage straight into the Neglinnaya River, it started getting shallower and became overgrown. In the early 19th century the river was enclosed in a threekilometer-long tunnel. However, during the floods the Neglinnaya River began coming up to the surface. The last time this happened was in the 1970s, after which a reservoir was built for the riverbed that precluded further flooding. At the present time, almost the entire length of the Neglinnaya River is hidden inside the tunnel. Only its mouth, where it flows into the Moskva River, is visible from the Bolshoy Kamenny Bridge. Mostly, Moscow residents are reminded of the river’s existence by street names: Neglinnaya, Samotechnaya, Trubnaya (in honor of the reservoir), Kuznetsky Most. The waters of the Neglinnaya River flow, most notably, underneath the Teatralnaya Square. During the recent Bolshoi Theatre reconstruction and the current reconstruction of the Maly Theatre, one of the builders’ primary tasks was to strengthen the foundation that was washed out by groundwater. Incidentally, numerous interesting archeological finds of the 17th-19th century were discovered during the construction work.

Neglinnaya River Tunnel No 3–4

2015

МИТ-ИНФО

109

Aleksandr Lensky (1847–1908) “I had no ambivalences”, p. 30

as Don Sez Self-portrait

ar de Basan

ky as Petruchio Aleksandr Lens

Maly Theatre. Early 1900s

110

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

distinguished theatre ﬁgure of the Russian Empire, a famous actor, director, theatre educator. He was a natural child of Prince Pavel Gagarin and singer Olga Vervitsiotti. His mother died young, and the boy was raised by his relative, Maly Theatre’s famous tragic actor Kornely Poltavtsev. His adopted family didn’t love Sasha, and they advised him against going into acting, justifying it by saying that the young man’s face was, supposedly, not expressive enough. However, after ten years on the provincial stage, the 29-year-old Aleksandr was accepted into the Maly Theatre for the role of a jeune premier, and he quickly gained the reputation of a “great charmer.” One of the audience members that he charmed was the young Stanislavsky. Aleksandr took on the stage name Lensky in his youth in honor of a vaudevillist playwright Dmitry Lensky, whose play marked the young actor’s successful debut. Lensky was a great artist, occasionally did work as a stage designer, introducing certain technical innovations, such as, for instance, the rotating stage. At the end of his life, he spent a lot of time directing, and was even Maly Theatre’s principal director. But Lensky became especially famous as an educator. He taught Drama courses at the Moscow Theatre School for twenty years and by the time of his death over half of the Maly Theatre actors were his students, among them Vera Pashennaya, Alexander Ostuzhev, Evdokiya Turchaninova, Varvara Ryzhova.

Sulamith Messerer (1908–2004) “She ﬂew away”, p. 38

Sulamith was a great sw

112

МИТ-ИНФО

No 3–4

2015

immer

Bolshoi Theatre star and ballet instructor, a two-time USSR swimming champion. Sulamith was the daughter of a dentist Mendel Messerer, a gifted individual, who knew eight languages. He brought his entire family to Moscow out of the Pale of Settlement that was located in Vilno. Sulamith entered a choreography school following her older brother Asaf, with whom she later performed at the Bolshoi Theatre. In the 1930s, they completed a successful tour across Europe, during which they met Mathilde Kschessinska in Paris and watched the burning of the Reichstag in Berlin. The brother and sister returned home, having refused offers to stay abroad. Sulamith became prima ballerina at the Bolshoi Theatre. She danced from the age of eighteen until the age of forty-two. Her best parts included Jeanne in “Flame of Paris“, Suok in “The Three Fat Men“, dancer in “The Limpid Stream“, and Kitri in “Don Quixote“. After ﬁnishing her career as a ballerina, Messerer remained working at the Bolshoi Theatre as an instructor, and, starting in 1960, as a balletmaster as well. And not only in the USSR, but in other countries as well, for instance, in Japan and Brazil. In 1980, she moved to England, taught at the Covent Garden. At the end of her life Sulamith Messerer was awarded the Order of the British Empire for her contribution to the art of dance and was given the title of Dame by Queen Elizabeth. During the Stalinist repression years, Messerer adopted her niece, the 13-year-old Maya Plisetskaya, after her father was executed and her mother was sent to a labor camp. Ofﬁcials visited Sulamith several times with the order to “turn Plisetskaya Maya over to an orphanage“, to which they invariably received the same response: “Only over my dead body.“

The Messerers