ОТ РЕДАКТОРА
Сегодняшний номер в значительной мере посвящён моим впечатлениям как главного редактора, полученным от недавнего визита в Париж. Поездка туда состоялась для меня совершенно бесплатно благодаря помощи АНО «Центр поддержки ветеранов и патриотического воспитания молодёжи ’’Связь поколений’’», а точнее, его исполнительного директора Сергея Васильевича Машина. Дело в том, что центр организовал перевод на французский язык новой, недавно вышедшей книги о блокадном Ленинграде (о ней речь впереди). В Париже должна была состояться её презентация. Я попал в состав делегации в качестве участника официальной концертной программы – в Парижском российском центре науки и культуры нужно было спеть пару патриотических военных песен. В прошлом году Сергей Машин присутствовал на презентации моего аудиодиска о духовном осмыслении творчества Высоцкого, и с тех пор начались наши дружеские творческие отношения. Не скрою: такое внимание с его стороны мне было приятно. Париж в отличие от Нью-Йорка хотелось посмотреть очень давно. Вот так и осуществилась моя мечта – Западной воздухом подышать Европы и увидеть собственными глазами, что же всё-таки там происходит. Ещё раз – огромное спасибо за всё Сергею, моему искреннему доброжелателю. Другие материалы номера также держат руку на пульсе современной жизни. Авторы журнала, как и всегда, постарались дать взвешенную, честную и аргументированную духовную оценку всем наиболее значимым событиям, совершающимся как в России, так и за её пределами.
«Преподобные Антоний и Феодосий Киево-Печерские» – одна из ранних работ художника Сайды Афониной. Это – исторический портрет основателей православных монастырей XII века. На полотне отображён момент, когда Феодосий пришёл к Антонию с чертежами для строительства Успенского собора и просит на это строительство благословение. Позднее собор станет первым православным храмом в Киевской Руси — храмом Успения Божией Матери в Киеве. Работа передана художником в дар АНО «Переправа».
Духовно-светское культурно-просветительское издание
Переправа 4. Протоиерей Михаил Ходанов. «Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу!..» (духовно-путевой очерк. Москва-Париж, 2012) 16. Монахиня Евфросиния (Мухамедзянова). Отец Иоанн Кронштадтский об Апокалипсисе 20. В. Петров. Освящение Морского собора в Кронштадте – что дальше? 22. В. Киляков. Молебен
Основан в январе 2007 года Выходит один раз в два месяца Наблюдательный совет председатель совета директоров группы компаний «Сатори» А.В. Гусаров, президент корпорации «Эконика» А.А. Илиопуло, президент ОТП Банка А.А. Коровин, руководитель инвестиционной группы М.М. Хури
Индекс благородства 32. А. Замостьянов. Княжеский подвиг 36. А. Пантелеева. Пророк в своём Отечестве…
Учредитель журнала Александр Нотин Главный редактор протоиерей Михаил Ходанов
На портале ПЕРЕПРАВА 44. «Переправа» в Facebook
Заместитель главного редактора Арсений Замостьянов Литературный редактор Василий Ирзабеков Дизайн и вёрстка Алексей Молодцов Корректура Юлия Познахирко
Редакционный совет: А.И. Нотин (председатель) – президент АНО «Переправа», кандидат исторических наук; Г.М. Гречко – Дважды Герой Советского Союза, лётчик-космонавт СССР, доктор физико-математических наук; К.М. Долгов – доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Института философии РАН, заведующий кафедрой философии, политологии и культуры Дипломатической академии МИД РФ, заслуженный деятель науки РФ; А.А. Замостьянов – кандидат филологических наук, литератор; А.И. Зотов – Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ; В.Ю. Катасонов – профессор, доктор экономических наук, заведующий кафедрой международных валютно-кредитных отношений МГИМО (У) МИД России; М.Ф. Морозов – руководитель «Обители ТИЛЬ: Терпение, Искренность, Любовь»; В.П. Пестерев – писатель; игумен Пётр (Пиголь) – духовник Высоко-Петровского монастыря, главный редактор церковно-исторического альманаха «К Свету»; В.Г. Распутин – писатель; Л.П. Решетников – директор федерального государственного научного бюджетного учреждения «Российский институт стратегических исследований»; М.А. Ходанов – протоиерей, член Союза писателей России; А.И. Яцков – Санкт-Петербург
Исторический ракурс 48. И. Савинова. Многострадальный митрополит Дальнее зарубежье 54. А. Большаков (Голландия). Сержант Миля Литературная страница 58. Н. Кокухин. Тимоха. Машутка 62. В. Строгова. Волшебное слово.
В журнале «Шестое чувство» (ныне – «Переправа») с января 2007 года и до последнего месяца своей жизни работал замечательный общественный деятель России, живая совесть народа, писатель, реставратор, искусствовед и публицист Савва Васильевич Ямщиков «…Движение «Переправа», ставящее целью постепенное подведение социально активных, но ещё не верующих наших соотечественников к порогу духовного выбора и веры, является востребованным и актуальным… Желаю движению добиться успеха в воспитании у своих будущих слушателей осознанного и ответственного отношения к миру духовному. Надеюсь, что журнал «Шестое чувство»1 как орган «Переправы» станет связующим звеном между православной традицией России и деятельностью «Переправы», гарантом её теоретической основательности и богоугодной направленности».
Адрес редакции: Москва, Донская площадь, 3, е-mail: info@pereprava.org Формат 60х88 1/8, объем 8,0 п. л. Отпечатано в ИП «Пушкарёв»: 127550, г. Москва, ул. Прянишникова, д.8 А Журнал «Переправа» зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия 17 декабря 2010 года. ПИ № ФС77– 43084 При перепечатке материалов ссылка на журнал «Переправа» обязательна. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Редакция не несёт ответственности за представленную рекламу.
Журнал издаётся на благотворительной и безгонорарной основе. Взгляды, изложенные в некоторых публикациях, могут не совпадать с точкой зрения редакции журнала.
© А.И. Нотин, 2012
Патриарх Московский и всея Руси АЛЕКСИЙ II 2007 год Журнал «Шестое чувство»1 рекомендован к распространению в приходах Русской православной церкви отделом религиозного образования и катехизации Московского патриархата (резолюция отдела за № 07–1827 от 30.07.07) 1
С 1 января 2011 года журнал «Шестое чувство» по решению редсовета переименован в «Переправу». Полное название: «Переправа. Журнал о душе и для души»
ПЕРЕПРАВА
«Ах, милый Ваня,
Я ГУЛЯЮ ПО Духовно-путевой очерк Москва – Париж, 2012
Парижу!..»
П
ередо мной – дореволюционная открытка с нотрдамскими химерами. Они с мрачным выражением врубелевского демона взирают на крыши Парижа. Открытка эта в 60-е годы была привезена моим отцом из Франции. Тогда ему было тридцать пять лет. Он ездил туда ещё при генерале де Голле в качестве корреспондента «Комсомольской правды». От отцовского визита в страну Вольтера и Луи де Фюнеса у нас в квартире надолго остался ещё один памятный сувенир – маленькая железная Эйфелева башня. Позже у неё отломилась одна ножка, отец её периодически подклеивал, но позже башня куда-то исчезла. Теперь за столом – уже в другой квартире – сижу я и держу в руке новую Эйфелеву башню – точь-в-точь такую же, как и та, что пропала навсегда в моём далёком детстве. Отец умер, мамы тоже нет, и некому показать это овеществлённое напоминание о прошлом. Я купил сувенир за три евро в Париже у подножия настоящей башни, в ларьке, у бойкого продавца, похожего на персонаж по имени Жулио из зачитанного политического романа детства «Незнайка на Луне». Помню, отец рассказывал нам с мамой об узких улочках Парижа, о Монмартре, о «Мулен Руж». Картинка муленружской мельницы висела у нас в хрущёвке, и я помню, что всегда смотрел на неё с тихим восторгом. Казалось, что там, за картинкой, – многокрасочная, шумная и весёлая жизнь. Так, в романтическом ключе, я и запомнил это местечко и пребывал в счастливом неведении о его гораздо более приземлённом назначении вплоть до того момента, пока на мою просьбу отправиться в «Мулен Руж» глава делегации, остроумный человек с военной выправкой, не сказал мне, вежливо улыбаясь: – Батюшка, а нет ли в этом греха? Ведь это район, хм, проституток». Подруга моей покойной мамы Юля была горячей поклонницей Парижа. В прошлом переводчи4
Фото – М. Ходанова
Прот. Михаил Ходанов
ца с французского, она часто вздыхала и говорила «О, ля Пари…». И с осуждением смотрела на меня, как я ем. «Во Франции, дорогой, так не едят. Там держат ложку у дальнего края тарелки и наклоняют её от себя, чтобы не пролить суп на штаны. А у нас всё время норовят наклонить тарелку к себе. Ну просто тихий ужас…». Лично меня Францию заставили полюбить Виктор Гюго, Оноре де Бальзак, комик Бурвиль, непревзойдённый и нервный Луи де Фюнес и, конечно же, чудесный Жерар Филипп в роли Фанфана-тюльпана. В школе я, правда, узнал, что в этой цидатели католицизма пролилось немало христианской крови. Франция была родиной двух страшных антиклерикальных революций. Марат, Дантон, Робеспьер, Конвент. В какой-то книге я, уже взрослый школьник, вычитал, что к Робеспьеру пришла жена известного политического узника, заточённого в Бастилии, и стала
ПЕРЕПРАВА просить за мужа. Робеспьер сидел молча, хмурился и что-то размашисто писал. Она начала беспомощно плакать. Тогда он кивком велел ей пройти в другую комнату и вышел вслед за ней. Потом вернулся. Через некоторое время из комнаты вышла несчастная обесчещенная женщина, которая посчитала, что таким образом она сумеет спасти мужа от смерти. Робеспьер продолжал писать. На её умоляющий взгляд он поднял голову и сказал только одно слово: «Вон!». И это тоже Франция. К ней на поклон ездила вся наша аристократия, говорила по-французски и учила своих детей у французских гувернёров. Правда, сами французы нередко говорили, что у этих русских какой-то странный старомодный выговор.
Я – русский человек, священник, литератор. Я не хочу быть человеком второго сорта, в который нас вгоняют пропагандистские медиа Запада. Я не дикий, не варвар, не ретроград, не фашист. Я – христианин и люблю царское время России в лице Николая Второго. Нет, всё-таки такой я им там не нужен. Ни как христианин – это устарело, будущее – за панк-молебнами «девчонок» из «Пусси Райт». А монархизм – пугало. Раз монархист, значит, черносотенец и антисемит. Какой кошмар! Чей метастазно воспалённый мозг выдаёт все эти мрачные сентенции? Хотя всё равно – когда-нибудь всё узнаем. Ведь правдато во Христе непременно восторжествует. И разгорятся над нами однажды не очередная поганая революция, не огонь и ужас глобального
Наши императоры не раз усмиряли Францию. Мы воевали с Наполеоном и выиграли эту историческую битву. Вспоминаешь об этом сейчас – и не верится. Вокруг – разгул глобализма и гуттаперчевые нейлоновые лица мультилюдей. Страны теряют национальные черты, моя Россия уже который год живёт только за счёт нефти и газа, почти как колония. А из миллиардов уст по всему миру исправно и непрестанно возносится лишб одна горячая спёртая молитва – мамоне: «Деньги, деньги, власть, наслаждение!». Маховики массмедиа перемолачивают жерновами утилитаризма неповторимые человеческие индивидуальности и подгоняют образы Божии под бесполые лекала женомужчин. Увижу ли я ту Францию, которая загадочно смотрела на меня фата-морганой из безоблачного детства? Как встретят меня люди Европы?
катаклизма, не гнусные болотно-троцкистские страсти, а ясный и безбрежный Божий день. Доживём ли? Конечно. Если только будем творить добро.
В Европу по шпалам Я выехал в Париж в составе делегации от «Центра поддержки ветеранов и патриотического воспитания молодёжи ’’Связь поколений’’». Центр опубликовал книгу «871 день» Нинели Корибской. Одиннадцатилетней девочкой в блокадном Ленинграде она вела дневник, день за днём. Не так давно книгу перевели на французский. Я должен был принять участие в её презентации в Российском центре науки и культуры в Париже. На праздничном концерте мне было доверено спеть военную песню Высоцкого. Собственно, благодаря Владимиру Семёновичу я 5
ПЕРЕПРАВА бесплатно и прокатился через всю Западную Европу и оказался в легендарном Париже. Поезд шёл через Польшу и Германию. Нас теребили польские таможенники: – Пан ма спиртное? – Нет. – Пан не ма спиртное? Добже. Бычь може, пан сховал цигарки? Однако скучный пан не припрятал и сигарет. Помню, нас загнали на запасные пути и переобули поезд в новые колёса под узкие европейские рельсы. При этом поднимали на гигантских домкратах. Захватывающее зрелище. Справа и слева по всему пути следования, будь то Польша, Германия или Франция, нас сопровождали зловещие надписи граффитчиков. При этом я, памятуя тезис о чистоте Европы, ревностно искал глазами полуразрушенные пристанционные постройки, коих тьма-тьмущая в России. Изредка они тоже попадались, даже в Германии, но вокруг преимущественно всё же царил порядок. Чистота, пустые провинциальные городки и обилие возделанных и уходящих за горизонт полей. Каждое поле пересекают на расстоянии пятидесяти метров друг от друга дороги-колеи для поливочных машин. Разумно. А почему людей-то нигде нет? А на работе они, на работе. В Германии я видел крошечные участки с крошечными же домами при железной дороге. Чтото вроде наших убогих придорожных дач. Но и там всё было прибрано, везде – цветы и согнутые спины арийцев. Арбайтен унд дисциплинен!
Франция без французов? На парижском вокзале произошла заминка с багажом. Мы замаячили у вагона и привлекли внимание местных полицейских. Они прошли мимо нас, поигрывая автоматами, с засученными рукавами. – Привет! – Бонжур! А вот и автобус. Водитель – француз Даниэль. Это был первый из трёх французов, с которыми я общался за все три дня пребывания в Париже. Говорю немного гротескно, но… Даниэль острил, нарочито громко произносил русские слова, энергично смеялся и лавировал в миллиметрах от припаркованных машин по улочкам вечернего Парижа. Улочки и вправду были узкие. Площадь Инвалидов, тут же дворец, вдали мелькнула громада Эйфелевой башни. Вот он, Париж в зелёных сумерках июня. На улицах – редкие прохожие. Какие-то негры в рабочих робах бойко переворачивают мусорные баки. Стремительно несутся куда-то чёрные мотоциклисты. Мотоциклов там – как саранчи, они конкурируют с велосипедами во Вьетнаме. По утрам пол-Парижа мчится на работу 6
ПЕРЕПРАВА на мотоциклах – в пиджаках и шлемах, сзади развеваются фалды, но едут с достоинством. В вагоне я думал: вот попаду в Париж и растворюсь в его просторах, как это сделал однажды герой одного из рассказов Сомерсета Моэма (тот приехал в Сирию, увидел восточный базар, высокие пальмы, вечное синее небо, услышал гортанные звуки толпы и вдруг понял, что он приехал домой. Он торопливо сошёл по трапу и исчез…). Но нет. Толпа отсутствует. Париж безлюден. Позже я узнал: в одной из крупнейших столиц мира всегонавсего 2 миллиона населения. То ли дело у нас – 22 миллиона в одном флаконе с гастарбайтерами и прочим переселенческим людом! От этого там, в Париже, и пробок не существует. Так, образуется по утрам жалкий десятиминутный затор на Елисейских Полях или же по пути в новый, отстроенный на окраине Парижа деловой центр наподобие нашего краснопресненского. Почему я упомянул о трёх парижанах? В Париже – разливанное море африканцев и арабов. Сегодня это практически их город. Европейское лицо Парижа ещё пока чуть проглядывает в потоке евротуристов. Но все они – какие-то одинаковые, нейлоноволицые, с несходящей гримасой улыбки и взглядом сквозь тебя. Да, тут друг на друга не смотрят. Мы, русские, воспитаны в другом, евроазиатском контексте. Нам почти органически характерен пристальный взгляд на приближающегося человека. Древние гены сигналят нам о потенциальной опасности: идёт враг. От этого и весь Восток до сих пор упирается кинжалами взглядом друг в друга. Бродил я когда-то студентом по улицам Багдада. Все прохожие буквально привариваются к тебе взглядом и сворачивают головы: чужак... А уж если белая женщина там пройдёт, то – полный тринитротолуол и базар-вокзал. Итак, Париж тебе в глаза не смотрит. По утрам он идёт на капиталистическую работу. Мужчины в тройках и галстуках, видел человека и в блейзере. Красивый молодой человек с роскошной женщиной, чем-то похожий на покойного Александра Абдулова. И манеры те же. Удивительно. Второй парижанин – хозяин бистро. Он развлекал нас, угождал вниманием, предлагал экзотические блюда. Ушли сытые и довольные, взял недорого. О третьем парижанине – разговор особый.
Здравствуй, охмуриловка! В гостинице, где мы отдыхали в перерывах между очередными походами, я включал телевизор. Мне как журналисту было интересно узнать, есть ли отличие местного телевещания от нашего российского. Увы, никакого различия. Всё одно и то же. Лукаво-кувшинные лики политиков, актёры, стряпающие варева на кухне,
шизоидные перепалки-говорильни. Только всё ещё хуже и бесцветнее. Актёры, как один, играют бездарно, сплошные гримасы и искусственные позы. Комедии – тошнотворное зрелище. За три дня видел только одну приличную программу – мультфильмы для детей. Добрые и смешные. Наподобие нашей «Варежки».
Гостиничные впечатления Из окна номера выглянул во двор – там лиловый негр жёлтой метлой мёл улицу. На руках у него были голубые резиновые рукавицы. Редкое зрелище-сюр. Вспоминал какой-то фильм, где на героя ночью наезжает машина, а за рулём-то никого и нет, только на самом на руле – белые перчатки. Тот же негр… К неграм мы, советские люди, всегда относились как к братьям и любили их. От одного вида негра – и даже от одного только слова «негр» – в голове включается песня «Чунга-чанга» и плещется океан с банановыми пальмами. И вертится ретроспекция мультфильма «Каникулы Бонифация». У одного негра я с удовольствием купил безделушки. Не исключаю, что втридорога. Это – неподалёку от Эйфелевой башни. Нашу группу распределили по нескольким точкам. Кто остановился непосредственно в культурном центре, кто уехал на окраину, а я вместе с двумя другими членами делегации – вице-адмиралом Тихоокеанского флота Киром Георгиевичем Лемзенко и заслуженным учителем России, профессором Виктором Петровичем Головановым – расселился в центре Парижа в отеле на улице Вилла де Сакс. Комната была рассчитана на двух человек, но её вполне посоветски уплотнили до трёх. На гостиничном языке это называлось – «третий с подселением». А произошёл этот расселенческий раскардаш из-за того, что наш приезд совпал с визитом в Париж Президента России. Его команда заняла всю гостиницу в посольстве, а нас вытурили. Но что Бог ни делает, всё к лучшему. Мы втроем чувствовали себя вполне свободными и сами устраивали себе экскурсионную программу. Каждое утро профессор выходил из ванной, осматривал нас, спящих, и со старшинской угрозой в голосе командовал: «Рота, подъём!» И рота в лице вице-адмирала и протоиерея послушно поднималась на утренний развод.
Шведский стол и американосы По утрам в гостинице мы бесплатно приобщались к шведскому столу. Официанты уже выглядели усталыми и вялыми, но никогда не забывали спросить, из какого мы, собственно, номера. С нами делили фуршет и американцы в военной форме. И хотя вели они себя не очень 7
ПЕРЕПРАВА громко, всё же чувствовалось, что янки здесь – на правах хозяев. Вице-адмирал сразу же привлёк их внимание своей боевой выправкой. А вообще на мероприятие в РЦНК он привёз военный мундир с тяжёлым иконостасом орденов. И я, активно уничтожая шведский стол, думал: вот бы адмирал надел на завтрак свой парадный мундир, чтобы американосы выпали в осадок: русские идут!
Чудо Эйфеля …Приближаясь к башне, я прилежно снимал её с разных ракурсов. Она и вправду впечатляет. По сути, это одно из чудес света. Невиданное торжество металла и миллионов заклёпок. Под одной из ног башни – позолоченный бюст архитектора Эйфеля. У подножия чуда – огромная очередь из ленивых иностранцев. Все терпеливо ждут прохода на лифт. Не хочешь лифтом? Пожалуйста! Шагай в маленькую очередь. Там подъём по ступенькам хоть до самого верха. Мы с вице-адмиралом (а ему восемьдесят!) пошли наверх пешком. И очень скоро поднялись на шестьдесят метров в царство из замысловато сплетённых железных конструкций. Такого мощного спринта от адмирала я не ожидал. Что ж, это – особое поколение. А вообще с ним было надёжно. Он хорошо ориентировался в незнакомых местах, запросто общался с разными людьми и был, как говорится, совершенно не зажат. Только благодаря ему мы ни разу никуда не опоздали. До самой верхней точки мы подниматься не стали. Походили, посмотрели на все стороны света. Красота! Яркий солнечный день. Туристы, особенно из Китая и Кореи, – горластые, гортанно-отрывистые, все как один в узких пиджаках и накачанные. Норовят то и дело стукнуть друг друга или показать приём. Эдакие мелкие клоны Джеки Чана. Вспомнил песню Высоцкого «Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу!» и стал исподволь изучать себя – а не хочется ли и мне плюнуть с башни «на головы беспечных парижан»? Нет, не захотелось. Растём духовно, Владимир Семёнович, а вы говорите!.. В маленьком парке под башней мы с адмиралом сели на скамейку – передохнуть, и были атакованы местными цыганами. Правда, в отличие от своих российских коллег они вели себя негромко и не тянули за рукав. Таборный рейд работал одними глазами – в них было написано сплошное и требовательное страдание: ну дай же ты хотя бы еврик! Кто-то из них принёс нам даже бумагу под документ для сбора подписей. Там были поименованы страны, и среди них – Russia. Внизу написано что-то про неотложную помощь инвалидам. Мы не поверили и отказались. В ответ были просверлены недобрыми магнетическими взглядами. 8
ПЕРЕПРАВА
9
ПЕРЕПРАВА В другом месте более удачливый мошенник на машине ловко развёл моих спутников на жалость. Жирный и ухмыляющийся, он «лепил» им «горбатого» о том, как его жестоко избили и ограбили в «Мулен Руж» и что теперь ему срочно нужны деньги на авиабилет в Токио. «О, монсеньоры, вы, конечно же, русские! Только у вас такие добрые и участливые лица!» И сердобольные русиш камарадос участливо (а как же иначе, ведь человека надысь извалтузили и обобрали до нитки!) снабдили страдальца кто чем мог, и на том дело, к счастью, завершилось. О, доброе и доверчивое русское сердце, сколько раз ты ещё подведёшь нас под монастырь с проходимцами от узких улочек и больших дорог!.. Не от этого ли вступаем бессловесно и покорно в ВТО?!..
В общественном парижском туалете Не удержусь и от темы общественного туалета. Это крайне актуальная тема, особенно в таких местах, как Эйфелева башня и Лувр. Толпа страждущих осаждает какой-то пятачок, где расположен спуск наподобие подземного перехода. Вход туда бесплатный, но на контроле – два здоровенных негра в униформе – он и она. Оба чуть ли не хватают тебя за шиворот, активно подталкивают – гоу, гоу! Над головой надпись – «Внимание! За индивидуальными кабинками ведётся видеонаблюдение». Привет террористам и «голубым»! Привет граффитчикам и «надписям на русском языке!» Кстати, не про этот ли туалет писал В.С. Высоцкий? Народ недоволен, но всё так же заученно улыбается: «Тerrible!!!». В общем, туалет – он и в Африке туалет. Правда, в Российском культурном центре туалеты всё-таки покультурнее.
Российский культурный центр В Российском культурном центре – тишина, хранящая отзвуки советских времён, десятилетий непростой дипломатической жизни. Вежливые, но не очень разговорчивые сотрудники, по разным углам сидят русскоговорящие французы, а в зале идёт репетиция народного ансамбля, который также приехал в составе нашей делегации на мероприятие. Народу на презентацию пришло не так уж и много, но все прибывшие оказались весьма именитыми людьми, а кое-кто даже и баронессами. Я спел им песню Высоцкого «Кто сказал – всё сгорели дотла…», и она была неплохо принята. Правда, впоследствии в официальных отчётах на сайте Центра науки и культуры в Интернете обо мне никак не упомянули, уязвив мою мелкую гордыню. Но, может, оно и к лучшему. 10
Потом был ночной ресторан. Французы за столиками, увидев меня с гитарой, громко требовали «Калинку-малинку» и стучали вилками, но я отмахивался – «staro», дескать, и «lohmato». Пообщался с руководством посольства и некоторыми крутыми предпринимателями. Приличные люди, ненавязчивые речи, тон – вполне человеческий, не покровительственный и не надменный. Все в пиджаках и галстуках, культурные здравицы и радужные тосты, в меру скромные машины.
Французские нравы Говорят, что отличительная черта французов – жадность. Мужчины у них якобы жадные, а женщины крайне редко моются, предпочитая пользоваться парфюмом. Ничего не могу сказать по этому поводу. Из фильмов только знаю, что они – большие любители поесть и завести амуры. А ещё молва утверждает, что француженки – самые красивые женщины в мире. Опять умолчу, вспомнив о прекрасных русских девушках, украинках и полячках. Из личных наблюдений могу сказать следующее: французы не очень дисциплинированны. Это не немцы. И нам они в этом плане гораздо более понятны. То есть они могут неожиданно отчебучить что-то весьма экстравагантное. Выбросить вещи из окна на головы прохожих. Безнаказанно пнуть дорогую машину. Крикнуть тебе ни с того ни с сего в ухо «мерд!». Французы очень любят собак. Собака может оставлять в Париже свои кактусы абсолютно где угодно, хоть на Елисейских Полях, хоть в самом Лувре. На переходах французы нет-нет да и пробегут на красный свет. А мы, между прочим, стояли перед светофорами как истинные арийцы, даже на совершенно пустых перекрёстках. Знай наших, йа-йа! А в остальном они – генетически наши братья во Христе. Католицизм – исторически самая близкая к православию конфессия. А первые десять веков мы – восточные и западные христиане – вообще были вместе. И этого со счетов не сбросить. Главная наша схожесть с Европой всегда лежала и лежит в религиозной плоскости.
Интернационал на колёсах Из семи таксистов, приезжавших к нам в отель по вызову от портье, все семь водителей были иностранцами по найму. Турок (самый развязный), итальянец, испанец, японец, китаец, поляк и, наконец, араб из Марокко. Вот уж я с ним наговорился по-арабски… Моим познаниям он был несколько удивлён, но тоже разговорился, и тут же – о Путине. Что, дескать, не тот президент нужен России и что последняя полностью
ПЕРЕПРАВА перестала помогать арабам в их борьбе с «сыхьюнийя» («сионизм – ар.) И, панибратски похлопав адмирала по плечу, засмеялся со смыслом и продолжил обличения: «На улицах Парижа – украинские проститутки». И – нервно: «Куллиш зифт» («Всё плохо» – ар. диал.) «Фи кулли макян нафсу ши» («Везде так»), – стоически ответил я, заканчивая напряжённый разговор. Адмиралу панибратство марроканца не понравилось.
Парижское метро Попасть в метро оказалось для нас делом непростым, хотя парижане буквально струились мимо нашей группы в пропускные автоматы. Кое-что здесь со входом и с карточками было не так, как у нас, и мы никак не могли схватить суть. Гид в конечном счёте помогла нам всем безболезненно пройти внутрь. Ехали мы в основном над землёй, но порой ныряли и вглубь. Вагоны все достаточно обшарпаны, они похожи на автобусные салоны, такие же узкие проходы, и все сидят как в электричке. Там сиденья не продольные, как в Московском метрополитене, а перпендикулярные относительно стен. В глаза друг другу евронарод опять не смотрит, как будто бы вокруг разлит космический вакуум. Правда, как только кто-то встаёт, его место тут же занимается неким ловким пассажиром. Помню шум колёс, проносящиеся улицы Парижа и пасмурную погоду. И перроны, как на железнодорожном вокзале. Там нет таких вестибюлей, как в нашем метро. Перрон, а справа и слева от него – поезда. Так что метро в Париже – так себе. Не фонтан.
Кое-что о бомжах и кожаных плащах Мы гуляли неподалёку от Лувра. Вдруг мимо нас деловито прошло двое бомжей в кожаных штанах и кожаных же плащах. Круто. Однако лица – помятые и испитые. Я прислушался. Они говорили… по-русски!.. «Братан, ты прикинь, канкретно… Ослиная моча, а не пивасик!». Откуда они в Париже? Вспомнил фильм «Бег», генерала Черноту-Ульянова под мостом Сены в кальсонах со шнурками. Но эти – из иной серии. Приехали и постепенно опустились? Да, подняться здесь исключительно трудно. Никто никому, особенно чужой и пришлый, здесь не нужен. Устроиться на работу исключительно трудно, подняться по социальной лестнице практически невозможно. Ты – никто и имя твоё – никак. Ещё одного бомжа я увидел на крытой автобусной остановке. Это была рыжеволосая женщина лет сорока. В глазах её застыли страдание и боль. Правда, ночевала она в чистом спальном мешке и была неплохо одета. Парижские бомжи в отличие от русских так же безмолвны, как и фран-
цузские цыгане. Видимо, это влияние жестокой капиталистической жизни. Но повторюсь – они просят глазами. Эта женщина, какой-то неуловимой чертой похожая на мою мать, тоже рыжеволосую и со страданием в глазах (мать мучилась от убившей её болезни), вызвала во мне целую бурю эмоций. От Парижа у меня остались три впечатления – глаза этой несчастной женщины, Эйфелева башня и кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа. Нет, было ещё и четвёртое впечатление – маленькая босая девочка на каменных плитах притвора в соборе Парижской Богоматери.
Русские кресты и берёзы На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа нас ждала частный экскурсовод. Она уже давно 11
ПЕРЕПРАВА миллионов евро, и дело радостно задвигалось. Сейчас – это образцовое кладбище, до боли уютное, с рядами и аллеями кипарисов и туй, берёз и можжевельника. Кресты и надгробья, имена героев Белого движения – дроздовцев, колчаковцев, корниловцев, медсестёр милосердия. Покоятся там и наши известные соотечественники – Иван Бунин, художник Коровин, Андрей Тарковский, Александр Галич, представители высшего света царской России… И только одна могила омрачила моё настроение – Феликса Юсупова. Человек с нетрадиционной ориентацией, бегавший по ночному Петербургу в женских одеждах, убийца Григория Распутина, личности неординарной, поистине выдающейся, почти единственного верного друга царской семьи, практически во всём оболганного и опороченного. От могилы дохнуло страшным временем революционного разброда, всеобщей резни и духовного смятения. Помню, даже особо чтимая мною преподобномученица, великая княгиня Елизавета Феодоровна Романова с симпатией относилась к Феликсу, называя его героем, «убившим жуткого человека». А вот её сестра – страстотерпица императрица Александра думала совершенно иначе. Равно как и другой страстотерпец Николай Второй. Кто прав, кто заблуждался? Ведь все они – святые. И я думал – даже святость (а у неё тоже есть свои степени) не даёт гарантии от неверных суждений. Вспоминался отзыв одного старца о другом – «брат – святой жизни, но безыскусный, духовником никому быть не может». Интересно, правда? Я совершил литию, помянул всех, кого запомнил, и сугубо – Андрея Тарковского и Александра Галича. Эти люди, несмотря на все свои творческие перипетии и ломки, были во многом внутренне честны, искренне стремились к Богу и пытались идти по жизни прямо. Хотя всё им мешало – и самостийная, духовно неоформленная гениальность, и бурлящая кровь, и политические предвзятости. Глядя на могилу Галича, со слезами вспоминал его предсмертные строчки:
живёт здесь, в предместьях Парижа, поёт в местном церковном православном хоре, принимает экскурсии. У нас было всего два часа времени. Наступил светлый вечер. Мы вошли на территорию кладбища и оказались на кусочке русской земли. Я вообще люблю кладбища. В них – дыхание вечности, сакральное потустороннее пространство, мир и покой, прелюдия рая. Я слышал, что несколько лет назад возник конфликт с местными властями по поводу кладбища и его статуса, но дело вроде бы уладилось. Тогдашний премьер России В.В. Путин выделил на содержание кладбища, кажется, тринадцать 12
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом, Где с куполом синим не властно соперничать небо… Где ладана запах, как запах приютского хлеба, Ударит в меня и заплещется в сердце моём. Когда я вернусь… А когда я вернусь?.. А его эпохальная песня «Генеральская дочь»!? В ней тоже – великая и горькая правда о России. Странная у него была и жуткая смерть. Упокой, Господи, рабов Твоих и прости им вся их согрешения...
ПЕРЕПРАВА
Нотр-Дам де Пари Наша гид из культурного центра, узнав, что я священник, сказала мне тет-а-тет: – Сходите в пятницу в 15 часов в собор Парижской Богоматери. Там состоится служба, где будет вынос Тернового Венца Спасителя. Да, есть во Франции такая великая святыня. Она хранится в Нотрдамском соборе. Часть шипов с него роздана для поклонения в разные храмы христианского мира. Взглянуть на святыню хотя бы издали очень хотелось. Может, ради этого Господь и благословил меня быть здесь… Мои спутники поначалу не проявили особого рвения зайти в собор. В них заговорило атеистическое прошлое, прикрытое, правда, современными толерантными рассуждениями. Тем не менее, догадавшись, откуда у данной проблемы растут ноги, я проявил некую настойчивость и настоял на своём. И мы вошли внутрь. Одному из спутников стало «плохо» – повсюду витал запах ладана, а для бывшего советского человека, который сидит в каждом из нас, церковные ароматы по некоторым причинам бывают тяжелы и вызывают порой самые негативные ассоциации. Православный человек сказал бы: «Это бесу ладан не нравится, вот он человека и крутит, восстанавливает против храма» Но сказать так своим маститым и титулованным спутникам я, понятное дело, никак не мог. И всё-таки мы вынос Венца посмотрели. Мимо нас прошла процессия из кардиналов, священников и дьяконов. Они были в красных и белых облачениях, а Терновый Венец несли на бархатной подушке. От него исходило сияние, он был обрамлён драгоценностями. Венец возложили на специальное возвышение, и началась служба. Верующие сидели на скамьях, кто-то стоял на коленях и молился, кто-то пристально слушал речь проповедника. Тут и там появлялись монахини – чинные, со строгими и одновременно одухотворёнными лицами. Да, непросто нашему брату католику в современном западном вертепе. Они уже прошли лавину осуждений и освистывания массмедиа за «ретроградство», «нетолерантность», за «голубизну» и прочее (мы пока еще только на очереди. Хотя, нет, и у нас уже всё началось – с «Пусси Райт», глумление которых над Церковью либеральные СМИ ежедневно приветствуют и улюлюкают). Мир здесь не любил Христа так же, как и в секулярной России. Всё одинаково. И я с сочувствием вглядывался в лица простых пожилых католиков, мужчин и женщин. Служба и молитва – их единственное отдохновение. И – Христос в тайнике сердца. Повсюду – витражи, разноцветные стеклянные узоры, высокие своды, полумрак. Играет орган. Его потрясающие готические звуки вошли в сердце и разорвали пелену равнодушия и 13
ПЕРЕПРАВА окаменённости. Как красиво и торжественно, как дивно! В памяти почему-то всплыл Квазимодо со своей неразделённой любовью к прекрасной цыганке Эсмеральде. Её статуэтка в длинном красном платье стоит во всех витринах парижских магазинчиков с сувенирами. Самого Квазимодо, правда, я там не увидел. Очень хотелось подняться вверх и отснять таинственных химер. Однако мои путники на этот раз ответили мне дружным и решительным отказом. – Отец Михаил, душно, пошли на выход! Всё понял, духовный перебор, пошли. Какая-то восторженная женщина привела в собор маленькую дочку, которая тихо стояла на древних плитах собора. Её ножки были босые, а лицо светилось, как у ангела. Проходя мимо церковной лавки, обратил внимание на явно завышенные цены сувениров и разных мелких золотых медальончиков. Знакомая картина. Интересно, а почему всё-таки Нотр-Дам облеплен химерами? Может, они – символы тёмного мира, который тщетно пытается проникнуть в святыню? Или всё это – отзвуки духовной брани между христианским искусством и светскими архитектурными тенденциями?
Третий парижанин – Надо покататься на катере по Сене – иначе впечатления от Франции никакого не будет. Слова профессора прозвучали как приказ. И рота замаршировала на катер. Перед нами – деревянный мост. Его ограда – вся в золоте, блестящем и переливающемся, как каскад солнечных бликов. Вблизи оказалось, что всё золото – это сплошные замки и замочки, которые, оказывается, защёлкивают на мосту туристы, чтобы, по поверью, ещё раз вернуться в Париж. Уличный музыкант играл на тарелках и сковородках. Навстречу нам шли две клоунессы, одна – в рыжем парике, другая – в красном. На углу моста мальчик-турок торговал водой. Клоунесса бросила ему евро и ловко схватила полетевшую к ней бутылку воды. Уличная сценка с настроением шапито. Около билетной кассы вижу наконец третьего настоящего парижанина. Это – французаккордеонист. Он сидит на маленьком стульчике и играет «Над крышами Парижа». Даю ему несколько евро, прошу разрешения сфотографировать. Кивком разрешает. Восторженно снимаю. Ну какая же Франция без аккордеона?! Мы плывём по Сене. Медленно остаются позади величественные серые стены НотрДама. Сюда, в Сену, французские революционеры сбрасывали когда-то монахов и монахинь, топили штабелями молодых христиан, привязывая парней и девушек друг к другу. Этой извращённой жестокостью и дьявольским азартом 14
французские карбонарии очень напоминали дьявольский разгул большевиков. И действительно, везде, во всех революциях – одинаковый почерк. Дышит жажда убийства, насилия и инфернальная ненависть ко Христу. На берегу Сены лежали праздные люди. Ктото из них лениво глазел на катер, кто-то чуть ли не открыто занимался «любовью».
Пикантный сыр в поезде «Париж–Москва» и Джером К. Джером На улицах Парижа ещё висели плакаты с выборов. Тут и там мелькали полицейские. Около отеля на соседней улице фермеры завозили палаточные конструкции для утренних распродаж. Рабочие, разрывшие огромную яму на нашей улице, вновь закапывали её на ночь, складывая ломаный асфальт в огромные белые мешки на обочине. Всю ночь тут снова будут ходить машины, а утром всё разроют опять. Таковы законы. С трудом нашли ночной магазин-универсам и накупили сыра, колбасы, соков и вина на сувениры. Продукты – неплохого качества. Один музыкант из группы, уподобившись персонажу из Джерома К. Джерома «Трое в лодке», купил головку превонючего пикантного сыра и впоследствии пронёс её в поезд. Помню, в вагоне всю дорогу стоял гнилостный запах сырых мужских носков и тянучих солдатских портянок. Не хватало только джеромовской пассажирки, которая бы сказала: «Молодые люди, стыдно так издеваться над замужней женщиной». Но, как оказалось, это был всего-навсего сыр. Когда музыкант зароет его остатки где-нибудь у себя на даче, его пенаты, по словам незабвенного Джерома, будет осаждать чахоточный и прочий больной люд, жаждущий исцеления от неожиданно открывшегося в России чудотворного сероводородного источника.
Вместо заключения По правде, впечатления от Франции были невесёлые. Я не мог оставаться там просто туристом, я смотрел на всё глазами священника. И видел: французам тоже нелегко. Париж роскошен и прекрасен, но какое-то невидимое напряжение витало над великим городом. Отрешённые взгляды, агрессивные и замкнутые в себе чернокожие гастарбайтеры, затаившийся Восток на парижских улицах. Ещё свежи в памяти массовые поджоги машин, внаглую совершённые восточными подростками. Такие вещи напрочь и надолго убивают всякий покой и цивилизацию. Всплывают в памяти и кадры депортируемых цыган во французском аэропорте, и отношение к этому инциденту наших либе-
ПЕРЕПРАВА
ральных СМИ. «Ах, как это ужасно, где свобода?» А там – наркотики и сплошное нарушение элементарных законов. Опять – двойные стандарты. Всё боятся, что в России может произойти что-то похожее и кого-то наконец попрут на выход. Ну да ладно. Дух христианства почти незаметен, он растворился в эфире и стал тонким в долю микрона, как полуразрушенный озоновый слой земной атмосферы. Безраздельно царят дух мамоны, страсть наживы, капиталистические рабочие будни. Человек запаковывается в костюм, идёт в офис или на завод «Рено», чтобы зарабатывать деньги на жизнь и на тривиальный потребительский досуг. Всё продаётся и покупается. Монсеньор, купите часы! Господин, купите костюм! Мушчина, купите любовь! В Париже я ощутил великую взаимную разобщённость людей, даже внутри городского населения, не говоря уже об иностранцах. Такое ощущение, что каждый существует исключительно сам в себе и для себя. И всё же я во Франции – всего три дня и пока ещё мало что осознал. Нельзя делать скоропалительные глобальные выводы. Франция – великая страна, и её прошлое – весомая часть общемировой истории. Париж живёт своей жизнью, невидимой для посторонних глаз. Знаю только одно: всё там серьёзно. Что происходит сейчас на улице
Вилла де Сакс? Куда направляют свои стопы русскоязычные бомжи, что делает красавецаккордеонист с Сены? Светит ли над Парижем яркое солнце или же там, наоборот, идёт дождь? В Париже мне было довольно одиноко. Только на кладбище чуть растопилось сердце. Да ещё милые попутчики скрасили мою маленькую жизнь родным русским менталитетом. Спасибо адмиралу и профессору за их доброе ко мне отношение! И всё же слова Высоцкого о Париже и пассатижах то и дело прокручивались в сознании. Забыл сказать: на наше мероприятие-концерт должна была приехать Мирей Матьё, но что-то там у неё в последние минуты не срослось. Вроде бы неожиданно изменилось рабочее расписание её встреч. А жаль. Лично мне очень хотелось спеть в её присутствии. Гордыня? Увы... Немощен человек. …По утрам на русском кладбище, на надгробные плиты наших соотечественников ложится прозрачная роса. Это капли их слёз по потерянной любимой Отчизне. Мы же, возвращаясь в Россию, несём в сердце надежду, что её будущее ещё может измениться к лучшему. Не хочется верить, что всё уже потеряно и что наш удел – лишь идентичные надгробные плиты и беззвучная горькая роса из слёз. 15
ПЕРЕПРАВА
Отец Иоанн Кронштадтский
об Апокалипсисе
Монахиня Евфросиния (Мухамедзянова)
К
аждый из Святых Отцов, приступающих к этой таинственной книге, непременно вносит свою лепту в её главный замысел: вместе с драмой мироразрушения вслед за Иоанном Богословом созерцаем ликование мирообновления. «Ей, гряди, Иисусе!» Да будет так со всеми теми, которые ожидают пришествия Господа, как ночные стражи ждут утра. Для нас особенно необходимы толкования о. Иоанна. На закате его жизни Господь «отверз ум к разумению Писания» почти современному нам святому-чудотворцу. В этом труде вдохновенный молитвенник предстаёт перед нами глубоким мыслителем, связавшим научные достижения человеческого разума с разгадкой тайн сотворения мира, в котором мы живём, и замысла Божия о нашем предназначении. Имеющим уши он пророчествует о том, что застанет Господь в момент Своего второго Пришествия, какими должны быть мы, чтобы «дожить до обещанной человечеству поры, когда благодатный Свет сделается достоянием человечества, если не всего, то по крайней мере той его части, которая не совсем утратила восприимчивости к духовному Свету Истины». «Конечно, без борьбы с тьмою нельзя воспринять свет благодати. Где же поле этой битвы, чтобы знать, куда стремиться на брань? Тому, кто ищет истины, надо уметь отличить истинное от ложного, пророка от лжепророка». Главная опасность нашего времени – это смешение истины с неправдой. Имея уверения Самого небесного Архитектора, что никакие враждебные силы не поколеблют и не одолеют Церкви до последнего дня, ясным взором о. Иоанн видит возникновение из земли здания, противоположного истинному Христову строению – это Вавилон, или царство красного дракона, бога века сего, и учит искусству находить путь спасения среди пыли вавилонского строения. «Стократ лучше быть безымянным рабом в этом доме Его, чем именитым и славным строителем Вавилона, конец которого погибель и вечная мука в озере огненном и серном». Сожалея о тех, кому «несносный шум житейского моря», отвлекая мысль о Царстве Небесном, не даёт подумать о будущем веке, он призывает нас к внутренней созерцательной 16
способности, очищенной слезами покаяния». Великое счастье – обнять созерцательною верою блага будущего века. Становится тогда понятною цель земной жизни, причины претерпеваемой тесноты, от которой подчас захватывает дыхание, как у утопающего. Всё это легче переносится с терпением в надежде, что близок конец, который увенчает терпение и заставит забыть всё неприятное, и не только забыть, но и жалеть, что мало перенёс». Многие предпочтут эту блудницу истинной невесте Христовой – святой Соборной Апостольской Церкви, и из её чад отступит целая треть. Великий проповедник покаяния, святой о. Иоанн Кронштадтский идёт с этой миссией к читателям, предупреждая православных о том, что и они, если оставят пути заповедей Божиих и воспримут начала, противоположные Истине, пойдут по пути еврейского народа, избранного некогда по заслугам народом Божиим. Израиль отверг своего Избавителя, изменил ему не среди недостатка в посещении, а напро-
ПЕРЕПРАВА тив, в переизбытке его. То было время, когда изучение Закона Божия сделалось общим достоянием через умножение школ, или синагог, где книжники трудились в изъяснении закона день и ночь. Разве и сейчас, как тогда, не расходятся изъяснения их с истиною потому, что «умственное развитие своё прилагали к такому делу, которое доступно младенцам по развитию, но чистым по сердцу». Старейшины иудейские были первыми нарушителями Закона Божия. Обличаемые светом Христова учения, они возненавидели Его самого и замышляли предать его Римскому правительству как народного возмутителя. Пришлось придавать своим личным счетам характер будто бы политической и патриотической необходимости. При укоренившемся понятии о наследственной от Авраама праведности проповедь о необходимости добродетели становилась непонятной и даже лишней. Довольные своим происхождением от друга Божия Авраама, они мечтали только о выгодах, какие они извлекут от славного воцарения Мессии Царя Иудейского. Образованное сословие понимало, что учение Христово направлено к исправлению порочной жизни, но ещё менее, чем народ, расположено было следовать учению Мессии, возвещавшего Царство, которое не от мира сего, свободу от железного ига, только не римского, а греховного. «Могло ли обещание такой свободы исправить тех, которые полагали свободу в разнузданности сибаритских вожделений?». Фарисеи знать не знали никакого греховного ярма, признавая все поступки свои вдвойне праведными, как по священному происхождению от Авраама, так и по заявляемой ими на каждом шагу ревности в наружном соблюдении закона. Кроме этих заслуг они считались представителями богоизбранного народа, ревнителями его политической свободы, а потому святыми, достойными царства земного и небесного. В последние дни Своей земной жизни Господь произнёс в иерусалимском храме великое обличительное слово слепым вождям, почивавшим на законе, но не исполнявшим его. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры…» (Мф., 23:23). Книжники и фарисеи были не только примером беззаконной жизни, но и учителями порока. Они внушали неуважение к важнейшим заповедям Божиим ради уважения к заповедям суетной мудрости человеческой. «Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие». Они были полны хищения и неправды при благовидной внешней жизни. Ни суд, ни геенна нисколько не страшили их частично потому, что они не верили, а частично из-за того, что это представлялось в абстрактной отдалённой будущности. За то, что избранный Богом по заслугам предков Авраама, Исаака и Иакова народ преткнулся о наследственность
этих заслуг, получаемых без личной собственной добродетели, преткнулся о предпочтение мессии политического перед Мессией, Царство которого не от мира сего, он лишается покровительства Божия, и в нём начинают разгораться страсти политические. Маска лицемерия внезапно спала сама собою. Синагога сознательно совершила богоубийство, навыкнув оному от самого дьявола, ибо служила ему с рабской покорностью вместо Бога. Мятеж против Бога заслуживал того, чтобы Бог оставил иудеев на произвол их собственных страстей. Это высшая мера наказания. Того же следует ожидать и при кончине века. В последние века сатана начал искусно выбрасывать за борт из спасительного ковчега Церкви всех не сумевших противостать псевдоучительству лжепророков мира сего. И избранные будут подвержены великой опасности утратить навык побеждать утончённые хитрости лукавого. И в недрах Церкви меч слова Божия 17
ПЕРЕПРАВА произведёт разделения, отделив разумных сердцем от тех, чьё сердце заглушено заботами и богатством, и от тех, кто отличается непостоянством: верует только тогда, когда всё хорошо. Велико долготерпение Божие, но когда откладывание суда будет опасно для праведников, сохраняющихся неповреждёнными среди развращения современников, хотя и будет их очень немного, страшный суд Божий состоится неминуемо. И образом его поставлены Всемирный потоп и казнь пяти содомских городов. Потому так настойчиво напоминает Господь в послании семи Асийским церквам, что ненавидит дела николаитов, до изнеможения предававшихся разврату плоти. О. Иоанн относит слова Откровения, обращённые к Ефесской церкви, к римско-католической церкви. Оскудение любви относит к печальной памяти инквизиции. Упадок нравов в предстоятелях связывает с идолопоклонством, т.е. язычеством. Их ревность заменилась ревностью к мирским целям. На место славы Божией ставилась слава Рима, и на место имени Божия – имя римского престола. И участь Эфеса, светильник которого был сдвинут, т.е. престол Ефесской митрополии перешёл в Константинополь, ожидает в конце времён и ветхий Рим, гибель которого совершится в один день, как сказано в Откровении. Впрочем, эта печальная участь не коснётся истинных христиан в Риме. «Услышал я, – говорит Иоанн, – иной голос с неба, говорящий: выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее» (Откр.,18:4). Относимое к той или иной исторической церкви имеет приложение и ко всем последующим векам в истории вселенской Церкви, «ибо недостатки и достоинства перемежаются всюду». Может найтись во всякое время тут или там, на востоке или на западе, лицемерная религиозность, как в Лаодикии, или равнодушие к развратным сектам служения сатане, как в Пергаме, или равнодушие к обличению модной культуры, как в Фиатире, или совершенный индифферентизм к делам веры, как в Сардисе Найдётся и достойная подражания ревность к проповеди слова Божия, как в Филадельфии, или терпения в гонениях за веру, как в Смирне. Под тяжким ярмом магометанства Восточная церковь не отступила от апостольского предания, передав его греко-российской церкви. Тогда как Запад неосторожно ступил на путь нововведений. Подобно николаитам, как поборникам духа, отвергшим брак, но допускавшим разврат ради умерщвления плоти, явился на Западе гильденбрандизм как безбрачие, будто бы необходимое для духовного служения. Отсюда вышел и рационализм, отвергающий видимое, обрядовое, как бы плотское служение Богу и настаивающий только на том, что может 18
быть принято исключительно одним умом без всякого участия чувства. С XVI века он стал основанием протестантства. «Наступит, вероятно, новая эра, когда протестантство, окончательно потеряв веру в Евангелие, займётся талмудом и найдёт в нём пищу для рационализма». Время угасания веры в Святое Писание о. Иоанн относит к Лаодикийской церкви, проводит параллель с протестантской вообще и англиканской церковью, которая дальше лютеран ушла от истины в вопросе об Евхаристии. Полноту же отступления от Церкви, которая ускорит явление сына погибели, о. Иоанн связывает с глубинами сатанинскими, т.е. с развратом, сделавшимся достоянием тамплиеров, иезуитов и некоторых протестантских и раскольнических сект. Первоначальное протестантское отступничество на Западе в XVI столетии имело причинами безбрачие, светскую власть папы и духовных владетелей, симонию, глубокий нравственный упадок папства в XIV и XV веках наряду со стремлением поставить его рядом с именем Божиим, из-за чего и пришлось сложить оружие перед отступниками. Отступничество на востоке в XVII столетии в лице старообрядчества нашло почву в народной простоте и слепоте, которой воспользовались лжеучителя. Во второй половине XVIII столетия самое большое место занимала церковь Галликанская – в откровении – Пергам. В Париже во время революции пострадало великое множество чтителей Бога Небесного и Христа Его, обезглавленных на гильотине за веру и верность. Но язвой католической церкви были иезуиты, которые поощряли цареубийство, вероломство, ложь, воровство, самое преступное бесстыдство и невообразимое распутство с полным извращением природы. На смену им выступают франкмасоны и яростно преследуют христианство под видом общественного блага государств. Это Англия, Америка, Германия – рассадники франкмассонства, которые чувствуют в себе мессианское призвание вместе с иудейством овладеть миром, а затем уже передать его еврейскому лжемессии. Греко-российскую церковь о. Иоанн соотносит с Фиатирской церковью, которая останется до конца право правящей слово Божественной истины и верной хранительницей апостольских преданий. Под именем апокалиптической Иезавели, которая в Фиатире учила рабов Божиих любодействовать и есть идоложертвенное, о. Иоанн понимал и иезуитов и модную культуру вообще, с которой перестали бороться предстоятели Церкви. Русской церкви даруется свет Христов, чтобы внести его в держимые во власти дракона
ПЕРЕПРАВА страны. Обличение Сардийской церкви о том, что дела в ней мертвы и вера существует только по имени, о. Иоанн относит к западному христианству грядущих времён, когда упадок нравов в предстоятелях и преступное смешение политики с религией дойдут до крайнего предела. Но и в ней будут мученики-миссионеры. Возвещаемое Господом Ангелу Филадельфийской церкви относится по преимуществу к Восточной церкви грядущих времён. Из неё Евангелие проникнет в Китай, Японию, Индию, Персию, Африку, пройдёт массовое обращение иудеев ко Христу. Но если греко-российская церковь не сохранит до конца апостольского предания, то найдутся другие народы из обращённых от язычества и иудейства, которые восхитят истинное православие. Возвещаемое Лаодикийской церкви относится к самым последним временам, когда вероотступничество под флагом внешнего христианства возобладает в христианских странах Запада, в Старом, а особенно в Новом Свете. Писание извращается до неузнаваемости. «Индифферентизм, гибельное равнодушие пастырей будут последним явлением церковной жизни при необычайном развитии их материальной обеспеченности. Наступит такое явление: церковь без благодати Святаго Духа, пастыри – пасущие сами себя, проповедь – звуки голоса». Как блуждающая комета стремится куда-то и сталкивается с другой, так и церковь блуждающая стремится к слиянию с другой блуждающей церковью – синагогой иудейской, ибо обе они, в лице предстоятелей отпавшие от истины, поклоняются золотому тельцу, т.е. блуждают во тьме подобно прототипу, лжеапостолу Иуде-предателю. Церковь состояла и состоит под уловлением князя мира сего. Но для окончательного устроения своего духовного тела была и будет неодолима, переходя с места, где её истребляют и гонят, в другое. Когда же устроение предложенного состава Церкви совершится, тогда наступит конец царству князя мира сего и начало Царству славы Божией на земле. Эти рабы Божии, увидев мерзость запустения там, где не подобает, уйдут из мира. Отказавшись от признания самозванца, они предпочтут всей мирской прелести невзгоды тяжкой скитальческой жизни в непроходимых дебрях, горах и пропастях земных, лишь бы не лишиться царства, уготованного им от сложения мира. Известно, что перед пришествием антихриста будут благовествовать пророки Илия и Енох. За ними, по словам о. Иоанна, последует третий – апостол Иоанн, которому предстоит предупредить верных и избранных о том, что тот, кто поклонится зверю и образу его и примет начертание на чело своё или на руку свою, тот будет
пить вино ярости Божией. Его апостольская проповедь потребуется избранных ради, для восстановления утраченного смысла Христова учения, извращённого толкованиями рационалистов в среде христиан. Не останется ни одной Евангельской заповеди, которую, подобно как у талмудистов в отношении закона Моисеева, нельзя было бы отменить у протестантов то суживанием, то расширением значения её до неузнаваемости. Законники и сейчас вдаются в изысканный аллегорический смысл, не желая понимать Писание, как написано. И сегодняшние миссионеры любят широкий путь и удобства современного комфорта. Любящее сердце пастыря о. Иоанна обещает всем любящим Бога и терпящим Его ради те радости, когда они увидят святой город Иерусалим «приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр., 21:2). Из этих радостных откровений ясно, что наступят совершенно иные условия жизни и что прежние условия, нам известные по опыту, минуют безвозвратно. И они должны будут измениться для одних – к несравненно лучшему, для других – к несравненно худшему, чем теперь, ибо ныне 19
ПЕРЕПРАВА
Освящение
Морского собора в Кронштадте –
что дальше? Владимир Петров
19
апреля сего года по благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла произошло освящение малым чином Кронштадтского Морского собора во имя Святителя Николая Чудотворца. Как уроженец и старый житель Кронштадта, я был приглашён администрацией города и лично его главой Александром Михайловичем Горошко, за что сердечно его благодарю. Присутствуя на освящении собора, испытывал непередаваемое чувство, так как превращение его в кинотеатр происходило на моих глазах. Я понимал тогда происходящее по тревожному настроению родителей, и мне их чувства в какойто мере передавались. Ещё недавно Кронштадт был грозной морской твердыней. Я убеждён на сто процентов, что если бы немцы его взяли, то пал бы и Ленинград. Понимаю, что сейчас Кронштадт как крепость своё значение утратил, но крепостью духовной он остаётся и поныне. Мы узнаём из новостей, что даже самые секретные ракеты не скрыть теперь от противника, но наше духовное оружие остаётся тайной для всего мира, хотя никто его не прячет, напротив – оно лежит у всех на виду. Современник отца Иоанна Кронштадтского поэт и философ Фёдор Тютчев даже написал об этом в стихах, которые тоже всем известны: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать – в Россию можно только верить». Патриотизм, жертвенная любовь к Родине – вот дух Кронштадта и его предназначение. Это заложено в него царём Петром, и это останется с ним. Над этим трудился и известный всему миру кронштадтский пастырь, в течение 30 лет служивший в соборе Апостола Андрея Первозванного. В 60-е годы XIX столетия, когда отец Иоанн начал своё служение в Кронштадте, этот город был местом административной высылки из Cеверной столицы «порочных, неправоспособ20
ных в силу своей порочности граждан, преимущественно мещан и разного сброда», беспаспортных и беспокойных элементов. Молодой пастырь не гнушался подобного рода окружением. Движимый любовью к людям, он шёл им навстречу. Все, кто знает о служении святого праведного отца Иоанна, знают и о том, сколько сделал он для кронштадтского, и не только кронштадтского, простого народа – и в материальном плане, но главным образом духовно, воцерковляя отчаявшихся и ослабших, приводя их ко Христу. Он стоял в одном ряду с теми всенародными пастырями, которые в тяжёлую годину или непосредственно перед ней духовно питали всю Россию, – со святителем Гермогеном, преподобными Сергием и Серафимом. Ему пришлось готовить народ к новым смутным временам, к новому игу, пострашнее татарского, и к новым гонениям на Церковь, превзошедшим по силе гонения предыдущих веков христианства. Сам он не дожил до 17-го года, но многие будущие священномученики и исповедники вошли в новые страшные времена, неся на себе его благословение, – это прежде всего старец в миру Алексей Мечёв, это пострадавший за Христа епископ Ревельский Платон (Кульбуш), священномученик Николай Симо, служивший в Кронштадте вместе с отцом Иоанном, и многие другие. Вся моя жизнь связана с северо-западом, с Балтикой. Родился и вырос я в Кронштадте и знал о судьбе Андреевского собора, разрушенного за два года до моего рождения. С Таллином связан семейно – моим тестем был протоиерей Валерий Поведский, духовный сын священномученика Сергия Мечёва, настоятель церкви Пюхтицкого подворья, освящённой в 1902 году и уже в 1960-м разрушенной. Я видел от начала и до конца, с какой злобой и беспощадностью уничтожался этот храм – как вывозили грузовиками утварь, иконы, как исчезли кресты, а потом и сте-
ПЕРЕПРАВА ны. Сейчас невозможно представить себе, что на месте известного в городе цветочного магазина недавно высились купола удивительного по красоте церковного здания. В то же самое время безбожные власти пытались превратить в планетарий таллинский Александро-Невский собор, а в Пюхтицком монастыре готовили к открытию дом отдыха для работников сланцевого бассейна – уже приезжали комиссии и рассчитывали, сколько людей он сможет принимать за лето. Только решительные и вместе с тем мудрые действия нового епископа Алексия (Ридигера), поддержанного патриархом Алексием (Симанским), позволили спасти от поругания эти святые места. А я думал о том, сколь последовательны действия властей – ведь эти как разрушенные, так и приговорённые к разрушению святыни были прямо связаны с именем отца Иоанна Кронштадтского. Андреевский собор, в котором он служил, Пюхтицкий монастырь и его подворье в Таллине, буквально построенные на его молитвах, Таллинский собор Александра Невского, за строительством которого с самого начала стоял о. Иоанн, – это, конечно же, места его памяти, и команда шла с самого верха: эти храмы рушить или закрывать и снимать с них кресты, чтобы стереть саму память о кронштадтском пастыре, будто и не звучало его имя на балтийских берегах. Он стоял на пути революции, и ненависть к нему у разрушителей России не ослабевала ни в 20-е, ни в 30-е, ни в 60-е. Будучи атеистами, они яростно боролись с уже умершим противником, словно подтверждая на свой лад, что у Бога мёртвых нет, но все живы. Мы живём во время чудес – уже восстановлен в Москве храм Христа Спасителя, как будто и не был он разрушен практически одновременно с Андреевским собором, уже принимают паломников монастыри, казалось бы, навсегда стёртые с лица земли, – Валаамский, Сретенский, Соловецкий, Глинская и Оптина пустыни. Эти названия раньше разносились по всей Руси – как звучат они и сегодня, будто не было безбожных пятилеток и политики государственного атеизма, и никто не обещал с высокой трибуны показать всем последнего попа. Но приехав в Кронштадт на открытие и освящение Морского собора, гуляя по родному городу и радуясь тому хорошему, что в нём сегодня происходит, я подхожу к той пустоте, которая когда-то была Божьим храмом, и понимаю с ясностью, что эти тяжкие для Церкви времена всё же были. Да, уже нет на святом месте кощунственного памятника вождю безбожников, уже не стоит там и гранитная глыба с надписью: «Пусть камень сей вопиет к сердцам нашим о восстановлении поруганной святыни», а на её месте по благословению Патриарха Алексия возведена часовня. Но мы, православные люди, зна-
ем, что и после разрушения храма его Ангелхранитель незримо присутствует там, где служил литургии отец Иоанн, и молитвами этого Ангела стоит Кронштадт. И всё же хочется верить, что когда-то у восстановленного престола снова зазвучит церковная литургия. Наверное, не при моей жизни, ибо мне уже много лет, – но не могу отказаться от надежды увидеть хотя бы первые признаки грядущих строительных работ. И убедиться в исполнении пророчества святого праведного отца Иоанна: «Я предвижу восстановление мощной России, ещё более сильной и могучей. На костях мучеников, как на крепком фундаменте, будет воздвигнута Русь новая – по старому образцу, крепкая своею верою во Христа Бога и Святую Троицу! И будет по завету святого Князя Владимира – как единая Церковь. Перестали понимать русские люди, что такое Русь: она есть подножие Престола Господня! Русский человек должен понимать это и благодарить Бога за то, что он Русский». 21
ПЕРЕПРАВА
Молебен
Василий Киляков
22
апреля 2012 года более 65 000 молящихся собрались у храма Христа Спасителя. И вовсе не только потому, что призыв генерала обязывает солдата к непременному исполнению, а ещё и по зову сердца, которое так живо и пламенно отзывается на всякое Божье дело. Православный человек, даже в недугах и боли и даже встав на колени перед Господом Богом, должен быть прям и избегать согбенного положения. Как в старорусской армии Суворова: перед кем хитрить, не перед Богом же! И если перед незнакомцем даже и верующий позволяет сам себе «вильнуть», и, как сказал великий русский поэт: «Если тронуть страсти в человеке, то, конечно, правды не найдёшь», то на молебен собирались задолго и совсем с иными чувствами. Вот по Иоанну Златоусту – именно сердце, это чувствилище руководит всем телом, говорит, подсказывает и предсказывает ему. И если благая весть доходит до нас напрямую, то бес действует тайно, как тать, действует прикровенно, а иногда и прямо – через кровопролитие, негодование, склоку. Действует при этом через слабейшего. Вот «слабейших» и выставляют в нынешние времена, подставляют «под удар». Нет числа обдуманным комбинациям, попыткам дискредитировать церковь православную – последнюю скрепу, которая удерживает сегодня народ. Подсылают одичавшую в хаосе нашего безумного времени молодёжь. Вводят в церковь, подводят к амвону. Нашёптывают – что и когда выкрикивать. Я читал опубликованные дневники одного священника, которые он вынес из-под бомбёжки, с Великой Отечественной. Записаны они были тайно. В такую войну – открывается само небо, и вот он рассказывает, как, будучи в состоянии необыкновенного возбуждения, там, на фронте, видел воочию бесов, роящихся над кровью убитых, над разбитыми головами… Они «витали, подобно пчёлам». Необычайное волнение – признак приближения беса, это чувствовал, пожалуй, всякий. Близости самого греха сопутствует всё возрастающее волнение и неудобство, неуют. Какой же покой испытал я на молебне, и это при великом стечении и множестве молящихся, особенно с выходом к народу патриарха! И если сердце 22
спокойно, если послушен каждый член твой – одно это говорит о близости ангелов, тех, которых собрал молитвой народ. Сердце распахнуто, троеперстие, каждый палец несётся к чувствилищу, к сердцу, и яснеет мысль. А каждый верующий и все вместе, по нашей вере, как известно, мы – и есть тело Церкви. И тут уж не так важно, что грешны. Да, грешны. Но святая вода – она, бывает, течёт струёй и из поржавелого крана. И Благодати не теряет при этом. Само явление этого общего молебна, этого огромного, как бы вдруг очнувшегося ото сна православного богатыря Ильи Муромца, шевельнувшего громадным телом, – вот оно и случилось незабываемо 22 апреля 2012 года, и об этом хочется рассказать. Со времён Смутного времени, с века хитрованки Марины Мнишек и Бориса Годунова, с пятнадцатого века – первый (надеюсь, не единственный теперь молебен)! А потому и явление этого молебна – само по себе явление настолько необычайное, незаурядное, что странно было бы и искать объяснения тому, кто сюда и о чём помолиться пришёл…. Было, правда, ещё стояние на реке Угре. Стояли. Только копья у русов торчмя да ржание коней. Монголам казалось, что стояли руссы молча, а воины молились. Позади была река, и каждый знал, что отступать некуда. Это невыгодное положение: сзади противника – река, радовало до дикого визга монгола. Но когда русский, православный, крещёный надел шелом и взялся за копьё, местоположение реки не имело уже никакого значения… Он уже пришёл, русский, он был здесь, он отстоял молебен… А бес он хоть и бестелесен, но и ему несладко. Намутить бы, да и убежать, вот это – да. Это – то, чего и требует «князь духов поднебесных», а военные действия сами по себе предполагают и боль, и жуть. Иногда – и духовный подвиг. Где предполагается подвиг, там нет и не может быть беса. Они взмывают или их снимает Божья длань, как рой с вишни. И хоть в самом названии первого запуска этих «леди в масках» уже слышится и сам вызов подземных сил – людям веры. И, хотя была и вторая попытка, о которой не все знают – 29 апреля, в полдень пресечённая, – молебен победил, начал ту победу, которая уже даёт ростки духа. Послушайте, прочитайте слова
ПЕРЕПРАВА патриарха, и как смешны покажутся все эти велеречивые, вальяжные гости, то и дело зазываемые (по графику, составленному заранее) на радиостанцию «Эхо Москвы» со своим «особым мнением». Посетители велеречивые или полные гнева «праведного», с голову кружащими обвинениями русскому православию – за гонорары от проданной русской же нефти. Послушаешь – и ничего не найдёшь, не услышишь, одно жужжание или хрюканье…
гов. Изрядная доля досталась секс-меньшинствам». А ведь народ – он слушает и мотает на ус: «голодает за права Удальцов», «сжимает кулаки за правое дело – против латифундистов России», ругает «ожиревшую», по его словам, Церковь. И это тот чудак, который в первом же романе прославил содомию! В прошлом «писатель», написавший наискучнейший роман про наркоманов, про слияние «блек энд уайт», т.е. про настоящую свободу, «которая лучше несвободы…», а теперь
И все – за «Пусси Райт», и все – против «РПЦ». За эту аббревиатуру «РПЦ», написанную или вслух произнесённую, я уже предлагал бы известную статью. «РПЦ» – не «НАТО», как можно, например, мать назвать по «ФИО»? Глупость это и неграмотность. Но отчего же, почему не отключат эти станции вещания, почему «Народное радио» само должно изыскать средства, радио «Радонеж» тоже… Отчего такая ненависть, отчего настолько «особое» мнение, что приводит к праведному негодованию, ведь мы пока ещё не в оккупации? Откуда «корни» растут? Ответы редки, и их необходимо отыскивать. Вот, например, в газете «КП» статья Татьяны Безруковой: «Лондон бросил миллионы на борьбу за права человека в России». «В 2011 году англичане потратили на «улучшение российской демократии» 1,25 миллионов фунтов стерлин-
претендующий на место не менее чем президента. «Эх, гады, такую революцию погубили», – заявляет он всё с того же «Эха…». Вот она и «война», на духовном, на высшем уровне. И война – против России, и опять проплаченная, так она и начиналась всегда, и в сентябре 1939 года – от сговора Ротшильдов с Гитлером и в Грозном, по списанным фальшивым «авизо» при Ельцине–Гайдаре, когда фурами грузили деньги… А русский фронтовик искал в эти годы хотя бы окурочек… И жертв, быть может, будет не меньше: дело-то духовное, сатана бьётся с Богом: «А поле битвы – сердце человеческое». Но – беда-горе ведь и в том ещё, что русский мужик, он не сразу пускается в дело, он оружие ладит, «долго-долго запрягает» – и эта поговорка о русских, она прижилась, конечно, не зря. И сдаётся мне, что и «Эхо» скоро надолго уйдёт 23
ПЕРЕПРАВА
гулять по ущельям или улетит уж и вовсе на «свободу», свободнее которой не бывает… Потому что как же гнить нам после молитвы у пояса Богородицы, после соборной молитвы 22 апреля, после возвращения в Новодевичий Иверской, да ещё и самим президентом, наконец, после такого парада Победы, что теперь – только вверх, к звёздам! А как привыкла вся эта шатия, до амвона доползшая на брюхе, к успехам, как она надеялась на продолжение бесконечное «толерантности». А что ж и не надеяться ей было, коли и на деле же и всегда, и в деревне – крестьянской (христианской) – особенно, не столько запрягали, гужи подтягивали мужики, сколько думку свою думали. И «додумали» – более пятидесяти тысяч расстрелянных по приказу Троцкого, по продразвёрстке, как пишет протоиерей Н. Ставров в книге «Неоконченная война» («Третья мировая»). Дико представить, но так и повелось, и ведётся. И велось бы, если бы не слово патриарха на Фоминой, если бы не молебен. Бывал я в Псковском монастыре, в Оптиной и скажу, что тяжелее работы, чем искренняя сер24
дечная молитва, нет. «Собранный должен гореть». Это долгое терпение, очень напряжённое дело, и не всякому дано молитвенником стать: эту покорность и собранность видел я во многих монастырях. В пять утра, когда собираются в монастыре на молебен монахи, и на вечерне… Иногда приходила мысль: как выдуманы эти «челкаши и челкашки» и как велики и страшны шолоховские «Донские» рассказы, страшен «Тихий Дон», как предупреждение отхода от веры отцов, где казак упряжь свою проверяет с подёргиванием, с проверкой на прочность, внатяг – сбрую, супонь… И едет убивать родного брата! Это и впрямь было. И вернётся, если махнём рукой на «Пусси Райт», станем молчать, когда нападает иноверец, а то и свой – на патриарха. Ну и езда русская тоже известна, едва ли не самым русским писателем названа она «Птицей – Тройкой», да только не Чичикова ли опять везёт эта птица, как на крыльях, и не за мёртвыми ли душами! И ещё думалось: если не отмолим, как отмолили Россию при Михаиле Романове, грех вели-
ПЕРЕПРАВА кий ляжет на всех. Но разве такие тогда были пост и молитва? И уже ничто не оправдает кощунниц и кощунников, да и нас самих: не поздно ли мы хватились? Ни фунты стерлингов, ни пачки долларов, никакие запоздалые покаяния «бешеных вагин» не спасут, если поедет русский «посмотреть за веру». Ведь как ни корёжили, как ни ломали Русь, а генетически – все мы остались русскими, православными или ещё глубже – от чистоты архангельской поморов, от воинственности казаков, которые до Байкала дошли на лошадях да с одним ружьишком. …Уже и начался молебен, а я всё думал, не мог отделаться от мысли: «И впрямь, не странное ли дело, ведь, казалось бы, и «враг»-то известен, и бесенят всех пересчитать можно по пальцам, и … Понятно, что для Церкви «враг» – дьявол. Человек же сам по себе не может быть ненавистен. Ненавистен может быть лишь грех, который всевается в него, в человека, часто – согласно с его волей. Но для СМИ, для других органов формирования общественного мнения верующие – отчего-то! – враги. И, если взять в руки едва ли не любую статью из «МК»-мешанины, сомнений не останется никаких. Враги у Церкви есть, и именно во плоти. Значит, враги есть и у меня. Воинствующие кощунники нынче в цене: они раздувают муху в слона… И вот незадача: на этот «антиклерикализм» как раз и купились многие, купились, поверив в своё «предназначение», саму доброту русскую почитая слабостью. Слышал я тогда, в те подлые девяностые, когда за крупой постоять надо было и – два кило в руки пшена, сечки или кусок мыла «давали» – и те по талонам, за деньги, но «давали» и говорили: «Э-э, тут эвон что со страной сотворили, а храмы-то – оно что, оно подождёт… Их только и строить начали. Они ещё изнутри необихожены…Храмы подождут… Главное – выжить». И вот это «выжить» обижало, раздражало, доставало как ножом до сердца: да что мы, крысы что ли, чтобы в своей стране «выживать»? И вот оно, новое нашествие, уже не на желудки, на души. И патриарх Кирилл на Фоминой возносит вверх, молясь, скрещённые пасхальные свечи, только бы не поздно, только бы не опоздать. Молебен, потому что не выдерживают души, потому что долго запрягали, может быть, слишком долго. И этот единственный выход – взяться «помолясь» – этот выход, он оказался сегодня – начать действовать с молитвенного стояния – и вперёд, «дебет свести с затратами….». Так и сказал патриарх (и в его словах слышится то же: дотянули мы, миролюбцы…). Вот его слова: «Мы подверглись атаке гонителей, несоизмеримой с тем, что было раньше, но опасной тем, что сам факт кощунства предлагается рассматривать как законное проявление человече-
ской свободы, которая должна защищаться в современном обществе…». И – единственным средством показать православному люду, миру своё единение в стоянии – своё несогласие с этим надутым принципом: «что хочу, то ворочу», с возгласами всех этих «подписантов» – на первых полосах, – подписантов против преподавания основ православия в школах. А сколько было крику против присутствия «кормчих-батюшек» в армейских частях, прямо по Хрущёву: «Юра в космос летал, нигде Бога не видел». Против самой глупости обывателя крепостной стеной и стал этот молебен. «Не думайте, что война закончена сегодня. Именно сегодня она только и началась», – сказал мне шёпотом похожий на монаха, стоявший рядом со мной, в праздничном пасхальном облачении. И добавил: «Эх, вот бы с того крана или с нашего собора посмотреть, вот было бы зрелище! Или с колокольни. Силища какая в нас, а мы все «Евросоюзов» наслушались, а там одни протестанты…» – «На кого посмотреть?» – не понял я сначала. – «Да на нас-то на всех. Сверху вот посмотреть, поди ж ты, экая покажется силища!»… «Ты из Костромы, что ли?» – спросил я, судя по говору. – «Да, оттуда, к брату приехал, и вот на молебен Царица Небесная привела!». И почему-то захотелось обнять этого монаха. И нам, и ему, и, наверное, всем было ясно, что причина молебна – конечно же, вовсе не феминистки, не суфражистки-революционерки, которых и нашлось-то из всех возможных пожелавших сладкого канадского житья кощунниц – всего-то три с прилепленным к ним поводком, как сворке на охоте дают, когда травят лесного зверя. А ясно, казалось, всем, что выходит народ из той тени, в которой пребывал, потерял терпение от «ужимок и прыжков», от заморских петрушек в буклях, как при Бироне. И как ни странно это: заигрывание высоких чиновников, даже поощрение той неучтивости к русской церкви по сравнению с другими конфессиями. С мыслью, что «свои потерпят». Или то обстоятельство, что можно издавать всякую пакость под видом литературы десятками тысяч, заранее зная, что не раскупят и сотой части, и даже ставить по этой канве фильмы. Но мы, мы сами знаем наших жён, матерей, совсем другими – не «русскими красавицами» Ерофеева. И в церковь чаще всего нашего брата, мужа приводит женщина: бабушка, мать, жена или сестра. Но, верно, всегда есть «враг», нашёптывающий нацелить на наше небо ПРО. Есть и те, кто остаётся за ширмой происходящего, за кадром, – кто объединял и ПРО-платил, и удобно спрятал объектив, чтобы снять и растиражировать на весь мир танцульки на амвоне или первую взлетевшую ракету ПРО и считать, считать с радостным придыхом фунты стерлингов, наверно, есть и такие, и их немало. 25
ПЕРЕПРАВА Дело это – дело терпения и молчания – давнее, застарелое, залубенелое, как кровь на бинтах раненого. Но не молчанием ли, не теплохладностью ли отдавали мы и Сына Человеческого? И эти продолжающиеся «прикольные» музеи – с петушиным наскоком их организаторов на Церковь – не бойчее ли сегодня, чем при Хрущёве? Но вспомним того же «верующего» ЕБН, который в фильме Рязанова, хроникальном, деланом, давнем, году в 1996-м, что ли, – он, верующий Ельцин, вдруг взял да и разговелся в субботу, до Светлого Воскресения, пасхальным куличом прямо под камеру. Вот как мы веруем! Понятно, что «разговеться», так сказать, нельзя, если бы сам режиссёр понимал то, что он делает, никто бы и не знал, почему так легко и так доступно кощунство... И Ханука в Кремле с «бардами» одного «своего» толка, и выступления «смехачей»… Или – шутники, которые гвоздику вставили в табурет и как ладанку показывали на всю страну, попросту нарочно улыбались над нами или обезьянничали? Но это было при «борце с привилегиями». Похоже, что и тогда не вырезали этого «разговения» не по незнанию. Показали всем, всей стране. А восьмого мая 2012 года президент Путин вставил в ризницу из запасников музеев икону нашей славной Иверской Божьей Матери – предвестницу русских побед, внёс её в Новодевичий монастырь! Да будет сегодня – всё по-другому. И не только потому, что чудотворную Иверскую перевезли и поставили в иконостас. Ответ, достойный «вливаниям» фунтов стерлингов из Лондона. Но ведь там же, в Лондоне, остаётся и Самодуров, отправленный туда, а не в Иркутск, не в Черемхово… Не в пензенские же или пермские лагеря отправлен он с подельниками, не туда, где «парились» и страдали за то, чтоб Русь в себя пришла (Бородин Л.И. или Осипов Н.А., а ныне – ныне опять под судом Душенов, и я вынужден вновь слушать в Интернете его интервью: за что же всё-таки его посадили с реальным сроком, а «Пусси Райт» не посадят…). И эти «Райт», и прочее – не «новые средства борьбы с Русской православной церковью», вовсе нет. И хочется спросить: не слишком ли длинные (аж из Лондона) тянутся хвосты? Или – некому их прижать, эти длинные хвосты, или мы «хвостатых» не знаем? Какие же необходимы нам сегодня итоги – вслед за молебном? Дело в том, что болезнь воюющих на Церковь и Христа давно переросла в болезнь хроническую, загнившую. Тут хирург, пожалуй, необходим… На воле до сих пор и некто Тер-Оганесян, рубивший в Манеже иконы в незапамятном 92-м и предлагавший того же другим «всего-то за пятьдесят рублей». На воле и М. Гельман, и О. Кулик, резавший публично на части свинью с надписью «Россия» на том месте, где сегодня 26
храм Христа, и все те, коим несть числа, – они и сегодня безнаказанны. Их «легион» – по слову Евангельскому, вырвавшийся из самого «нутра» того бесноватого, который жил, гремя цепями в местах безлюдных и безводных, не давая пройти мимо ни одному путнику и нападая на них вражьим наветом. Помолимся! Христос Воскресе! Воистину Воскресе Христос! * * * Христос исцелил и его…. Но ведь нужно же и осознание болезни, но не только, а и стремление от неё избавиться, нужны поиски. Вот к этому поиску исцеления душ заблудших и призывал патриарх. А всеми ли он был услышан? Да полно, все ли бесы в образе свиней кинулись в море, кинулись и утонули? Да вот же видим: их много, и много видим, и не только в «Пусси» они «бабками вкладываются», видим и знаем – вовсе нет, и не только! Они остались на берегу, и их множество! А бесноватый по-прежнему всё ещё цепями гремит и пугает прохожих… В правилах работы внутренних войск записано, что самым эффективным средством прекращения стихийных митингов (которые не бывают стихийными) является переключение внимания толпы и нейтрализация лидеров… Но устроителей кощунственных представлений – на амвоне, в храмах, – их не только не «нейтрализуют», их фамилии, и это обсуждалось всерьёз, желали скрывать, платили, чтобы даже не предавать огласке! Их, верно, нельзя считать «лидерами» и «переключать внимание». Под предлогом боязни за их жизнь. Резонно. И вот сегодня, 22 апреля, в праздник победы над фашистом, в день Антипасхи, на Фоминой неделе. В день, когда апостол не поверил Воскресению Христову, не поверил уверениям апостолов. Фома – требовавший вложить персты свои в рёбра Бога. И всезнающий Сын Божий, оставивший язвы от ударов и уколов, дал Фоме возможность дотронуться. «Христос мой и Бог мой!» – воскликнул тогда Фома, но не кажется ли и нам, что мы, требующие от Бога всё больших, удивительных чудес, в большинстве своём стали подобны Фоме. Маловерие есть бессилие. Бессилие стали принимать за слабость. Вот где корни кощунств, против которых мы и вышли на молебен. Савл, ослеплённый, раздавленный, униженный – и он повторяет слова Фомы, а как обстоит дело сегодня? Многих ли убеждает и сегодня схождение Благодатного огня, многочисленные исцеления у могилы Матронушки?.. Не повторяется ли история наёмников: «Возьмём точило и убьём Его, ибо это Сын Хозяина….». И даже хуже того, фарисейское, чтобы уйти от Истины: «Убьём и Его, и исцелённого им Лазаря четверодневного»… Странно видеть хирурга, который является к больному не на первые признаки
ПЕРЕПРАВА нездоровья, а на признаки «антонова огня». Радостно, конечно, что врач всё-таки пришёл, но не с запозданием ли и не тяжелее ли от этого станет протекать болезнь? Войно-Ясенецкий не ждал чудес, а, перекрестясь, делал первый надрез под иконкой, которую укреплял над операционным столом… Потом – второй надрез. И нигде в его трудах по «Гнойной хирургии», удостоенных Сталинской премии, не сказано, что лучшее лекарство при гнойных осложнениях – это ждать до последнего… Но ведь ждали. И Церковь ждала. В советские годы, клеймённые шизоидным Хрущёвым, верующих было – крупицы, но как они верили! Сегодня в храм Первопрестольной приходит танцевать горсть суфражисток, и их при этом – не тронь, потом что Европа не велит. Фарисеи и Саддукеи – и те тоже желали добра своему народу, опасались жёсткого нажима римских функционеров: пусть лучше пострадает один смутьян, «кровь его на нас и на детях наших!» …Для того чтобы убедиться (в который раз) в вере народа русского и в вере православных «фундаменталистов»: более 10 камер с «подъёмных кранов-кронштейнов» – в основном иностранцы, снимали на «цифру» и плёнку более чем 65-тысячное число собравшихся молящихся и 14 тысяч их охраняющих, во избежание провокаций – 14 тысяч полицейских! Ведь было время на Руси, когда и цари, и великие князья гуляли по Питеру и Москве и совсем без охраны. Камеры снимали на «цифру», и хоть «цифра» – такая штука, которой можно доказать что угодно, и даже обратное свершившемуся явлению… А посему, облачись патриарх в рязанские бахилы или лапти, подвязав епитрахиль опояской лыковой, – нападки-то всё равно не прекратились бы. А значит, дело, как я повторяю, запущено и, по существу, требует мер экстренных, радикальных. «Церковь жиреет», – сказал борец с режимом, сам ставший литературным персонажем, «Эдичка», и – вот более 65 тысяч собравшихся огласили, что Церковь сегодня набрала не жир, а мышцы, упругое, послушное патриарху «тело Христово» должно работать. Идти во власть, идти, как ХДС и ХСС в той же Германии? Церковь должна идти с вервием – на неправду, ворочая столы меновщиков и банкиров, с лаской – в больницы, детские приюты и армию. И, когда о. Дмитрий Смирнов говорит нам очевидные вещи, сердце почему-то изумляется: отчего же эта истина не пришла мне в голову первому? И – никаких феминисток, суфражисток, чистая порода: без Каплан, Засулич и ЗемлячекПластунов, Клар Цеткин, Либкнехтов… А ведь и их тоже пытались «образовать» (по-русски было бы правильнее и точнее – «образить»), придать невнятному тесто-пластилину (глина не выдерживает) образ Божий. Читали и объясняли
Евангелие. Знала Евангелие и Каплан. Но как шутит М. Ардов: «Что ж в музее Ленина висит пальто простреляно, что ж ты глупая Каплан недовыполнила план…». В этой шутке – доля истины. В 1975 году в Ульяновске на Мемориале Ленина нам, в то время – пионерам, к тому же лучшим из пионеров, с гордостью показывали дневник В.И. Ленина. Дневник удивительный: две развёрнутые страницы – все заполнены одним почерком, и – только «отлично» по всем предметам, с четверкой по поведению (живой был мальчик, если при папе – инспекторе гимназий – четвёрка, а не пять с плюсом… и – лишь по «Закону Божию» – «три» («посредственно»). И вот как не подумать, как ни верти сегодня, а думается, что наверняка уж лучше было бы наоборот: все бы пусть тройки, а вот «Закон Божий» – вот тут на «отлично» бы. Разве нет? Вот вам, господа Сванидзе и прочие кулики, – вот вам и «клерикализация» с «секуляризацией», вот вам и старательно подписанные профессурой во главе с покойным Виталием Гинзбургом, обманутым на старости лет, как вспоминает А. Кураев, вот вам – и пасквильные письма с жалобой на клир… Ведь горел уже и Дон, и тысячами в один приём расстреливали в Крыму, в Херсонесе… Несколько дней вода плескала кровью. Около тридцати тысяч расстрелянных, в основном юнкеров, молодых офицеров… Колючей проволокой, за неимением вервий, обвязывали на плотах – молодые, в кожанках, революционерки, и спускали в море. Взрослые, видавшие виды «исполнители», помогавшие «тем ещё «пусси-райтам», седели на глазах друг друга, а первый же спустившийся в воду ныряльщик сошёл с ума. Гимназисточки знали своё дело туго… У них были, верно, основания отомстить… Не царю, самому Богу! И надежды были у них и крупные, крупные поддержки и вливания денежные. Не зря же Парвус, там же, в Германии, свёл счёты со всеми, кто лишь подал голос на долю в его нажитых на крови войны и революции счетах. Ведь это только сегодня стало известно, что тотчас после осквернения глупыми «пусть-стирайками» храма Христа Спасителя некие лица в образе людей – в определённом месте, в определённый день – должны были вручить авиабилеты в Канаду всей «гоп-компании». И одной даже успели выдать карточку на проезд по Канаде. Ну как тут остальным удержаться: отпляшешь канкан – и тебе такую под расписку… В самом названии «Пусси Райт» есть что-то непотребное, что-то от задуманного испражнения, причём одновременного, как у птиц – из клоаки… Но ведь это стало известно только сегодня. Почему? Почему есть люди, образованные люди, преподаватели истории, литературоведы, Жаринов Е., которым интересно намекать на некие бани для неких господ, там, под храмом, 27
ПЕРЕПРАВА хоть храм, да ещё такого значения, закладывается намоленным и раз и навсегда принятым образом, и в основания с четырёх углов кладутся святыни. Потому что уцелеет только то, что покоится «на камне, а не на песке». Но хотелось бы и о народе: все они собрались ради Бога и ради себя. И ещё – молиться о России. Крестным ходом пронесли поруганные краснодарские три иконы и распятие – поруганные такими же «феминистками» или феминистами, – прострелянные насквозь. Иконы Богородицы и крест из двадцатых годов… Какую психику и какое сердце нужно иметь, чтобы стрелять в распятие или иконы? Уму непостижимо. …А 22 апреля народ божий прибывал и прибывал. Приходить начали ещё до 12 дня, а уж к 14 – яблоку некуда было упасть. И это – при перекрытых проездах – более 300 автобусов, в которых привезли молящихся по их собственной просьбе и за их средства. Что тут поделать, невелики сбережения у людей из нашей глубинки. Будь по мне – так я и впредь Волхонку перекрывал бы: молитесь на здоровье, так ведь нет, и тут строгий чиновник поставлен. Глядит и зевает. Страшно зевает, хоть и в комфортабельной представительского класса машине. Эх, вот тутто бы и дать «вернисаж» Гельмана – и отца и сына – да добавить кого-нибудь от покровительствующих им во власти… Добавить О. Кулика в конуре… Кажется, дурь прошла бы у этих творцов и сотворцов и потворцев. По крайней мере на год-два и Самодуров отложил бы планы по отмщению за его «выставку» «Осторожно, религия». И ещё думалось: надо бы перекрыть ради православных, ради молящихся и переулки от Волхонки, и Гоголевский от автотранспорта: сколько молящихся не вместилось на площадь перед храмом именно по этой причине. Но здесь – ничего этого не было, и всё же – «съезд молящихся» – вполне состоялся, да ещё и число его увеличить следует – всех собравшихся раз этак в сто (надо бы), ведь по условленной и договорённой молитве прихожан по всей стране, в каждом кафедральном соборе сколько же православного народа молилось? От Урала до Благовещенска! Только одно и тревожило: а ведь можно было не дожидаться «Пусси Райт», всех этих выставок, разрешённых Максимом Козловым в храме Татьяны Великомученицы, издевательских пассажей Гельмана, Боннер, Самодурова, Косолапова и прочих (ох уж если даст Бог на Руси фамилию – не ототрёшься, уж точно – по Гоголю!). И не раз, и не в одной только Москве… Можно было бы и не дожидаться, когда с 16 на 17 апреля осквернят некие отморозки похабными росписями Успенский собор города Хабаровска… Не допускать по ТВ «однояйцевые» игры Познера со Сванидзе с арбитражем Урганта… Можно было, как говорят опытные 28
охранники из «девятки», работать на опережение! Но вот на вековом рубеже собрал Господь: молись, Россия! В день рождения Ульянова, борца с «великорусским шовинизмом», патриарх Кирилл сказал речь, обращённую к нам, православным, лучше которой не скажешь… Он просил всех молиться о России. Более же всего – удивляет, что война эта, с убийствами священников Русской православной церкви, убийствами, счёт которым – уже десятки, – война эта была замечена только после этого явного. Под объективы, с показом на весь мир этих… панк-девиц, имя которым на русском языке звучало бы так: «пусть стирают», и пусть стирали бы, хоть теперь где-нибудь на поселении, в местах не столь отдалённых… Это кажется довольно странным, что вот только теперь заметили войну «секуляризованных» и сытых, и с кем же войну? – С Церковью! А между тем многие, и я в том числе, уже неоднократно и давно писали, и в центральной печати – по своим нехитрым наблюдениям, в общем-то, и не требующим даже и пристального взгляда, – эта борьба, она идёт давно. Она и не прекращалась со времени «оттепели», той «оттепели», когда, как известно, на поверхность всплывает самое непотребное, и грязь и дерьмо. Оно становится незаметным, лишь когда хорошенько пригреет солнышком. Вот и «пригрело». Надо думать, что опять ненадолго… Нечаевы, Верховенские и прочие «бесы» этого и не скрывали никогда, не скрывают и сегодня. Обострения болезни таких типов отмечены многими психиатрами. Небезызвестный Ломброзо отмечал это явление так давно, что и не упомнить, в каком веке, когда ещё писали через «ять». Как бы странно это ни звучало, но и март семнадцатого тоже случился в «оттепель». И тогда, как известно, так всплыли нечистоты, что до сего дня никак не прогреет. Нет такого солнца, не даёт Господь. Способные в злобе своей и палец откусить, все они, эти верховенские, давно были предсказаны в «Дневниках» и романах Достоевского… Шуточно ли? Отнюдь. Не шуточно, а страшно, если вчитаться… А ведь и тогда начиналось с малого. Уговорили попа Гапона на провокацию, использовали… и повесили. Совсем по аналогии с Иудой, с евангельскими событиями. А может быть, всё-таки «шуточно»? Как вам покажется? Ведь нужно было Фёдору Михайловичу перестрадать, постоять под расстрелом с мешком из рогожи на голове… Или вот в сказке «До третьих петухов» тоже шутейно представлен «изящный чёрт» с бантом, допустили в храм Божий, и вот он уже надменно предложил самим монахам, выгнанным из монастыря с помощью Иванадурака, – предложил переписать святые образы – на «своих», на свой чертовский манер. А может быть, уже и хватит «доверяться волнам», как
ПЕРЕПРАВА
поётся в русской незабвенной песне? А то доживём, да и придётся любоваться на дикие образы бесов и чертей… Да ещё и молиться принудят совсем не тем образам. И уж совсем пустозвонным, французисто-наносным мне представился вопрос журналиста какой-то иностранной телекомпании, снимавшей молебен: «И вы молились? Вместе со всеми?» – «Да, конечно!»… Меня остановил, выделил изо всех по одному ему понятному признаку, выискал глазами иностранный журналист. Он с деланым сожалением посмотрел на меня и молвил: «Значит, вы тоже раб, как и они?». – «Конечно, совершенно верно. я раб Божий Василий… А вы чей раб?»… И – поразило сразу меня то, как демагогично, напыщенно, весь извернувшись, как шукшинский изящный чёрт с бантом, как-то раскрыляясь в плаще, как стриж, пытающийся прикинуться орлом, он мне ответил: «А я раб свободы!». И вот попробуй тут не рассмеяться, удержись, и вся группа неизвестной мне телестудии с чёрной звездой проводила меня молчаливым недоумением… Но все же мы – живые люди и знаем, как храбрился бедолага Вольтер до самой кончины... А расплата пришла, и жидковат оказался на расправу этот «гений». А ведь сама Екатерина его приглашала в Россию, дивилась уму-разуму, с королями обедал!
Вот так и собираться бы на каждой Фоминой. Во укрепление сил и духа. Бог поругаем не бывает. Вот отчего наше почти вековое молчание и ношение жёлтого ярма в один день предстало светлейшей победой на Пасхе Христовой. Помню Хануки в Кремле, шансоны в кремлёвских залах, биеннале Домов Сахарова и воспевание кощунственных выставок. Но не только это помнит душа, не только выступления в Кремле Вилли Токарева и Жванецкого. Помнит она, как восемь тысяч протестующих православных людей выходили к башне Останкино против фильмов Скорсезе, эпатажного режиссёра, и никто тогда, ни одна телестанция не показала этого протеста. Таковы демократия и либерализм в «этой» стране… И вот я силюсь вспомнить и не помню ни одного Рождества Христова, в самый канун которого, в ночь, по ТВ не поставили бы какой-нибудь пасквильный фильм с кощунственными эпизодами или прямой мыслью сквозной через весь фильм о Господе нашем Иисусе Христе. И так ведётся со времён незапамятных, когда в каналы вцепились (приватизировали их) Гусинские, Березовские и прочие… Двадцать лет видеоиздевательств. Верно, показалось, мало. Безнаказанность, как видно, развращает. И вот – от «последнего искушения 29
ПЕРЕПРАВА
Христа», через винзаводы и центры самых различных толков – пришли в главный храм страны, надели маски с прорезями. Предварительно испытав эти маски в Санкт-Петербурге на памятниках Грибоедову и Пушкину, эти «мастыри» и «мастырки» со своими предводителями, верно, в благодарность за уворованный русский капитал… Канканом суфражисток решили отблагодарить и Церковь Христову, и «первых лиц». Ясно, что вместо себя сии состоявшиеся дяди поставили глупых и чумазых: спляшите – и поедете в Канаду. Навсегда. И кто бы из «пусси – в – рай» (канадский) удержался, хотел бы я видеть. Ясно, что билетов было несколько штук. И за них пришлось драться. Но ведь такой же способ, или – почти такой, был уже предпринят и сработал. А сработал он, когда известные фамилии, взяв по три гражданства и «сваливая» из «этой» страны, оставляли за себя «чумазых» и поручали им управление СМИ. Уж они-то знали, что надо снимать, а что – вырезать… Мало того, они и сегодня «спонсируют» и ТЭФИ, и «Ники», и «Золотые маски»… К чему же тогда столько крику о том, что у нас светское «секулярное» (словото какое, как только покойного В. Гинзбурга не стошнило на этот эпитет)… Вот тебе и «мультикультурализм», вот тебе и «многоконфессиональность и цивилизованность», которая «толерантна». Ах, ты цивилизованно-европейски 30
толерантен – так пройди мимо. А уж положить крест на плечи свои, обозначив троеперстное или двуперстное знамение, на плечи, на чело, – дело сугубо инди-виду-альное. Вот какова должна быть «цивилизованность и секулярность» (прости, Господи!), но зачем с маху, с прыжка, зачем же от пирожковой, от корыта – и тотчас же в облака, да ещё со свиными копытами, в маске и с пляской… И вот думается сегодня: зачем же нам такие фильмы пытались навязать на великие православные праздники? И не просто ли это отследить было даже и тогда? Хорошим, недвусмысленным фильмом не обидишь никогда ни православного, ни мусульманина. Ни буддиста, будь он хоть «дзен»… Тем более когда фильм – творчество (а это всегда чувствуется неоспоримо). Простой пример: фестиваль «Золотой витязь» под руководством Н. Бурляева. Пусть и призы – иногда номинальные. Не денежные, не сотни тысяч американских «зелёных». И вот я спрашиваю этих «бойцов с клерикализмом», спрашиваю опять: «Мы светское государство. Или нет? Светское, и закрепили в Конституции сами Шахрай с Ельциным?» Но светское государство не воюет со своим народом, во всяком случае – не должно воевать. Не должно провоцировать отрежессированными (да ещё и в храме!) беспорядками.
ПЕРЕПРАВА Вот где и когда необходимо искать и найти «манежные темы». Вот где корень выступлений и протестов. Государство, где спариваются в зоологических музеях свально, под камеру, а затем идут в Благовещенский храм «рассевать» порок…. – это государство не светское. Даже не охлократическое. Это вообще не государство. Это сцепление неких кланов. Вот почему речь патриарха Кирилла 22 апреля была так точна и грозно-правдива. Но ТВ есть ТВ. Там точно знают, что есть «формат», а что таковым не является, и было бы наивно думать, что с молебном против зла зло и иссякнет. К примеру, никогда мне не забыть, как под прошлое Крещение Господне 2011 года, всего-то два месяца назад, включил я пораньше ящик, чтобы послушать патриарха Кирилла. Я всегда заслушивался его проповедью «Слово пастыря», которое несколько лет нам «выдавали» по полчаса и только по субботам. Удивляло меня: что же тогда, на «их» взгляд, «формат»? И вот всегда приходилось подниматься в единственный свой выходной раньше восьми. Хорошо ещё, что в субботу утром, а не во время службы церковной – в воскресенье. Особый дар слова патриарха, его рассудительность, всё, что я уже ждал и предвкушал, вдруг в один момент было разрушено. Какой-то похабный фильм с беззубым бомжом-царём и лысым сумасшедшим, постоянно визжавшим, – то ли шутом, то ли сумасшедшим опричником... И настроения «крещенского» как не бывало. «Так это же лунгинский «Царь», – не вдруг догадался я. Я смотрел кусок из этого фильма впервые. Особенно почему-то старался привлечь к себе внимание, «переиграть всех» некий лысый царедворец, в котором немудрено было узнать Охлобыстина. Выключить бы, да вотвот должно бы кончиться. А время было уже и патриарху слово молвить на Крещение, не малый, двунадесятый праздник. И вот приходилось смотреть. Как экспрессивный не в меру, похожий на блатного из пятидесятых, послевоенных, приструнённого Жуковым одессита, с лысым черепом, как зад новорождённого, «канал» или «пытался проканать» за рецидивиста не без успеха. Истерический гиббоидный шизоид или эпилептоид, он и погиб тут же, так же нелепо, как и играл роль: чтобы показать в действии своё изобретение пыток – кинулся, наверняка зная, что деревянные механизмы растерзают его, выжмут, как гроздь винограда. Русскую дурь или отвагу – что он хотел показать, так и осталось неясным. Даже привыкшему будто ко всему Царю – П. Мамонову, а уж про зрителя – лучше умолчать. Но – к делу, как это странно: по последним данным газеты «Метро» от 20 апреля, мы имеем вот какой расклад среди людей, благотворительность которых, как кажется, должна быть непременной. Цифры называть даже и не обязательно, только фамилии, зато какие: Алишер
Усманов, Владимир Лисин, Алексей Мордашов, Владимир Потанин, Вагит Алекперов… Но где же помощь русской церкви, журналам? Напротив, то какой-то сумасшедший вбегает к судье с топором, а судья изучает дело, это странное дело «Пусси…». То – какой-то блогер грозит тому же судье через Интернет… Предупреждает, чтобы не трогали этих «мастырей» и «мастырок». Вот в далёкие прежние времена над Бироном или Бенкендорфом пошутить этак никто бы не посмел, а теперь… Отчего же такое благоволение «скромным» благовоспитанным курсисткам, поневоле, скорее всего, попавшим в главный кафедральный храм? Недавно прочитал я в одной уважаемой газете о том, что и без того многие знают, – о Бильдербергском клубе. Задача клуба – смешать и упразднить народы. И религии, и прочее. Глобализаторы – дело известное, о них ещё русский учёный профессор А.А. Панарин предупреждал из далёкого Воронежа… Не послушали. И вот слова Давида Рокфеллера (который расположился недалеко от Моргана, тоже мультимиллиардера) – вот его слова, произнесённые 8 июня 1991 года в клубе, который он же и основал, и назвал его скромно и малопонятно простому обывателю – Бильдербергским. Гессен, Германия. «Национальная верховная власть интеллектуальной элиты банкиров мира несомненно более предпочтительна, чем национальное самоопределение, практиковавшееся в прошлые столетия». Как громко, не правда ли, на весь мир зазвенели сребреники «Пусси Райт» – после таких слов, поддержанных таким человеком?! Там же: «В разные годы указанный клуб посещали (по приглашениям, надо думать): господа Чубайс, Явлинский…». Благородная Европа Бонапарта конюшни предпочитала ставить исключительно в храмах, сдирали ризы с икон, обдирали даже позолоту с епитрахилей священников. А казаки в «бистро» Парижа, заняв эту столицу, заняв Францию, которую если с пристрастием, то никто до 1812 года – никто безжалостно не драл со времён викингов, ждали русских викингов, «варваров», и вот пришли – и платили деньги в лавках, даже за «Бордо», за французскую булку, а русский офицер знал язык – уж точно лучше французского простолюдина. Так кто же цивилизованнее и с каких пор? И вот он опять сегодня, тот же расчёт, – бонапартистский наскок: начать с храмов, вытерпят, тогда уж и что угодно, всё стерпят. Проникновеннейшие слова патриарха, сказанные 22 апреля 2012 года, – это не только обращение к молящемуся народу, это и предупреждение… Под покровом Богородицы – кто нам враг опаснее нас самих… Мы с Богом – и «ничтоже на ны…». 31
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА
Княжеский
подвиг Арсений Замостьянов
Мученики твои, Господи, не отреклись от Тебя. Всю жизнь он сражался за Русь и за веру – святой благоверный князь Михаил Черниговский.
С
вятые земли Русской – не горошины из одного стручка. Они разные по характеру, по историческому контексту, даже по политическим убеждениям. Их объединяет главное – вера. И чудеса, которыми они преображали скудное и грешное земное бытие. Перенесёмся в XIII век – возможно, не столь далёкий от нас, как это представлялось в детстве, когда мы читали романы Василия Яна о монгольском нашествии на Русь?.. Империя Чингисхана, объединившая множество народов и племён Азии и Восточной Европы, двигалась на Запад – как лава, как смерч. Да, монголам удалось создать армию, перед которой многие считали за благо склонить головы. Потому что мериться силушкой – страшно! Первое крупное сражение с новым врагом русские дружины приняли у Калки. Первоначально на переговорах монголы вели себя не агрессивно по отношению к русским. Полководцы Чингисхана – Субэдэй и Джэбе – понимали, что не имеют численного превосходства над русской дружиной. Они намеревались жестоко наказать половцев, а схватку со славянами отложить до лучших времён. Но князья приказали убить монгольских послов. После этого монголы стали относиться к русским как к врагам, которых нужно или поработить, или уничтожить. А может быть, они бы в любом случае нашли повод для завоевательного похода? И русские князья, отказываясь от сговора с Субэдэем, понимали, что схватка неизбежна? Их убедил довод половецкого хана Котяна: «Сегодня они отняли нашу землю, завтра ваша взята будет». Опытные полководцы, князья, всю жизнь посвятившие ратным подвигам, понимали, что перед ними сильный враг, потому и решили помочь половецкому хану Котяну Сутоевичу… Чтобы навалиться на войска Субэдэя – и мощным ударом отвадить монголов от похода на 32
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА Запад. Некоторые половцы, включая хана Бастыя, даже крестились перед сражением. Битва началась для русских с победы: продвигаясь к Калке, галицкая дружина разбила два монгольских передовых отряда. Вот и вражеский авангард дрогнул под натиском храброго князя Даниила Романовича, который сражался, не обращая внимания на раны. Но, бросившись в погоню за отступавшим неприятелем, русские полки потеряли строй и при столкновении с главными силами противника оказались в неблагоприятном положении… Когда началась сеча не на жизнь, а на смерть – половцы первыми отступили. Из десяти русских воинов уцелел в бою лишь один. Сражение закончилось катастрофой для русско-половецкого войска. Двенадцать князей погибли! Среди них – Мстислав Черниговский. Храбро сражался на Калке и Михаил Всеволодович – молодой племянник князя Мстислава. Он чудом уцелел в сражении, отступил, израненный, и вскоре занял черниговский престол. Он хорошо знал этот город. Его отец и дед подолгу княжили в Чернигове – в одном из крупнейших центров Киевской Руси, которая к тому времени потеряла монолитность. Князь Михаил понимал, что монголы ещё вернутся. Это враг пострашнее хазар и печенегов. Он готовился к сопротивлению, но его собратьям – русским князьям – не хватало политической проницательности. Мало кто понимал, что монголы способны на масштабный завоевательный поход. Монгольская экспансия на Запад началась через тринадцать лет после битвы на Калке. Во главе войска встал внук Чингисхана, сын хана Джучи, известный на Руси под именем Батыя. Он был прирождённым полководцем и пастухом народов. Древние писатели и летописцы представляли войско Бату-хана огромным, неисчислимым, значительно – на порядок! – превосходящим русские дружины и венгерское войско короля Белы IV. Это преувеличение. Монголы в тех войнах побеждали не числом – по крайней мере не только числом, а и умением. Таких подготовленных и неприхотливых воинов в Европе попросту не было. Да и ордынские полководцы, получив многолетний боевой опыт, стали кладезями военной хитрости. Никто из европейцев того времени не рассказал о захватчиках с Востока обстоятельнее архидиакона Фомы из Сплита. Он, конечно, не избежал гипербол, но всё-таки оставил нам бесценное свидетельство, рассказ об эпохе: «Те люди малого роста, но груди у них широкие. Внешность их ужасная: лицо без бороды и плоское, нос тупой, а маленькие глаза далеко друг от друга отстоят. Одежда их, непроницаемая для холода и влаги, составлена из сложенных двух кож (шерстью наружу), так что похожа на чешую; шлемы из кожи
или железа. Оружие их – кривая сабля, колчаны, лук и стрела с острым наконечником из железа или кости, которая на 4 пальца длиннее нашей. На чёрных или белых знамёнах своих имеют пучки из конских волос (бунчук). Их кони, на которых ездят без седла, малы, но крепки, привычны к усиленным переходам и голоду; кони, хотя не подкованные, взбираются и скачут по горам, как дикие козы, и после трёхдневной усиленной скачки они довольствуются коротким отдыхом и малым фуражом. И люди много не заботятся о своём продовольствии, как будто живут от самой суровости воспитания: не едят хлеба, пища их – мясо и питьё – кобылье молоко (кумыс) и кровь. С собой ведут много пленных, в особенности много вооружённых куманов (половцев), гонят их перед собой в бой и убивают, как только видят, что они не идут слепо в бой. Сами монголы неохотно идут в бой. Если же кто из них будет убит, тут же его без гроба закапывают. Почти нет реки, которую они не переплыли бы на своих конях. Через большие реки всё-таки приходится им переплывать на своих меховых бурдюках (надутых воздухом) и лодках (камышовых плотах). Шатры их из полотна или из кожи. Хотя их огромное полчище, но нет в их таборе ни ропота, ни раздоров, они стойко переносят страдания и упорно воюют». В 1237 году началось нашествие армии Батыя на русские княжества. Стояли суровые морозы, и армия ордынцев шла по скованным рекам. Первой пала Рязань. Затем Батый вторгся на территорию сильнейшего ВладимироСуздальского княжества. Русские князья относились к венграм как к братьям по вере христианской. Через монаха Юлиана князь Юрий Всеволодович, перехватив ордынских послов, предупреждал венгерского короля о готовящемся походе в мадьярскую землю. А сам принял бой на родной земле. В бою под Коломной войскам Батыя, среди которых были отборные монгольские части опытного полководца Субэдэя, удалось нанести поражение русской дружине. Пала Коломна. В начале февраля 1238-го монголы осадили Владимир. Через четыре дня этот процветающий, златоглавый русский город был взят, сожжён и разграблен. Князь Владимирский Юрий Всеволодович попытался оказать сопротивление, собрал войско, но 4 марта в битве на речке Сити был наголову разбит и сам погиб в бою. Героическое сопротивление в марте-апреле 1238 года оказали войскам Батыя два города – Торжок и Козельск. Теперь нападения ожидали южные княжества. Князь Михаил Всеволодович, знавший силу монгольского войска, немедленно «бежал в Угры» в поисках союзников. Военной помощи мадьяры ему не дали. Не удалось князю и с ходу женить сына Ростислава на одной из дочерей 33
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА
Смирнов В.С. Князь Михаил Черниговский
34
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА венгерского короля. Хотя мы можем предположить, что король Бела IV относился к Михаилу не без симпатии и видел в нём перспективного союзника: через несколько лет, в 1243 году, венгерский король всё-таки выдаст одну из своих дочерей – Анну – за молодого князя Ростислава Михайловича. Перед нашествием 1241 года князь Михаил побывал и в Польше, и в Галиче, у князя Даниила – своего недавнего противника по междоусобным войнам. Но всё тщетно: разобщённые князья не сумели оказать достойного сопротивления новому походу Бату-хана. Монголы штурмом взяли Киев, разграбили «мать городов русских». Отступавший под натиском монголов половецкий хан Котян с большим войском и многочисленными обозами прибыл в Венгрию. Король Бела принял их с миром. Это было ответственное решение: Бела горделиво отказался выдать Котяна и других половцев монголам. Повёл себя, как русские князья перед Калкой. Король считал, что половецкие воины ему пригодятся – в том числе и в качестве верной личной гвардии, которая могла бы без колебаний пресекать крамолу среди венгерских феодалов... Половцы приняли христианство, превратились в «добрых католиков». Но не стали подлинными друзьями для венгерской знати. Те, кто боялся усиления королевской власти, почувствовали опасность. Вскоре захватчики уничтожили войско короля Белы и опустошили Венгрию. В 1243 году в Пеште снова принимали князя Михаила Черниговского. Бела после нашествия пытался восстановить королевство и защитить его от новых бед. Став «кумом королю», князь Михаил не оставлял надежды на сильную антиордынскую коалицию. Он ездил по Европе, снаряжал посольства… Но ни мадьяры, ни римский папа, ни германский император (к последним Михаил направил своего посла, митрополита Петра) не были готовы к походу против Батыя. Михаил вернулся на Родину – навстречу подвигу и погибели. Ханские послы потребовали, чтобы князь явился к Батыю за ярлыком на княжение. Сил для военного сопротивления не было, приходилось повиноваться. Михаил прибыл в столицу Золотой Орды – Сарай-Бату. Монголы потребовали, чтобы перед аудиенцией у хана русский князь совершил языческий обряд: прошёл через огонь и поклонился идолам. Михаил оставался непреклонным: «Я могу поклониться царю вашему, ибо Богу угодно было поставить его надо мною, но христианин не служит ни огню, ни идолам». Воля Батыя была проста: повиновение или смерть. Бояре уговаривали князя подчиниться. «Я того и хочу, чтобы мне за Христа моего
пострадать и за православную веру пролить кровь свою. Не хочу только по имени христианином называться, а поступать как поганый… Душу свою не погублю!» Князь Михаил Черниговский выбрал смерть и с молитвой пошёл на заклание: «Мученики твои, Господи, не отреклись от Тебя и Тебя ради, Христос, страдают». Рядом с ним был другой мученик за веру – боярин Феодор. Их забили до смерти, а некий вероотступник, отрёкшийся от христианской веры, отрубил князю голову… Русским послам, сопровождавшим Михаила, удалось только сохранить останки убиенных. Михаила Черниговского и боярина Феодора православная церковь причислила к лику святых. Мощи князя хранятся в московском Архангельском соборе… Печальной была не только участь благоверного князя. Наступило время «погибели Руси». Русские княжества на два с половиной века попали в зависимость от Орды. Только сильная, централизованная держава московского великого князя Ивана III утвердит себя на политической карте мира как самостоятельное и могущественное государство. Многие князья покорились воле всесильного хана. Скажем, для святого благоверного Александра Невского смирение, подчинение непобедимому завоевателю было способом спасения веры христианской. Князь Михаил сделал другой выбор, показал пример иного служения, иного пути: непреклонная, жертвенная преданность вере – и гибель с молитвой на устах. Оба подвига остались в народной памяти. Оба князя – святые. 35
пророк
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА
В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ...
Окончание. Начало см. в №3/2012
Антонина Пантелеева, к.ф.н.
В.П. Астафьев
Б
ога скорее и яснее всех чувствуют невинные дети, потому как не знает ещё их маленькое сердце сомнения. Вот хитрованы-большевики и прививали свою веру, как холеру, нам с детского возраста и, отлучив от высшей веры, приблизили нас к низшей, вредной, растлевающей морали, заразили безверьем два или три поколения. А высшая вера – это всегда трудно. Надо быть чистым помыслами и сердцем, постичь немыслимое, отгадать высший смысл веры, пытаться донести до людей то, что постиг ты с помощью Божьей, даровавшей тебе отблеск небесного света, пения, что зовётся небесным, донести как высший дар до других людей». Обезбоженная жизнь и кончается-то непонятно как: «Неужто Бог берёт к Себе тех, кого любит? – писал Виктор Петрович на сообщение друга об очередной безвременной смерти, кото36
рые стали случаться всё чаще. – Говорил ли я тебе о том, что на кладбище, где лежит наша дочь, своей смертью упокоились лишь старики, остальные, как могли, сжили себя со свету». Среди всех трудов и забот то и дело вырывается у писателя вздох о судьбе Отечества. В марте 2000 года пишет он В. Курбатову: «…загляни во второй номер «Нового мира», там мои заметки о Рубцове, а в общем-то о России и обо всех нас, горьких жителях этой неприкаянной отчизны». И всё же чувство-мысль В. Астафьева никогда не застревала в тупике, в конечном счёте всегда она поворачивала к преодолению в личном и общественном: «Главная борьба была всегда с собой и за себя, остальное потом, никто за тебя твою работу не сделает и никто не поможет в себе самом разобраться. Нет у нас запасной родины, нет другой жизни, значит, надобно всё вытерпеть и пережить ради того, чтобы обиходить, спасти эту забедованную, ограбленную, почти убитую землю, на которой нам выпало жить, наладить жизнь, которой наградил нас Создатель, сохранить в себе душу ради того, чтобы во всём и во всех она была века, веки-вечные жива». Несмотря на тревоги и сомнения, сохранял всё же писатель веру в народ: «Русские люди, если им не мешать, и прежде всего дети, способны растопить собой, своей жизнью и вечную мерзлоту, льды, украсить и огласить радостью вечные снега и пустыни, – писал он после одной из поездок в город своего детства – Игарку. – Даже такой могучей карательной силе, каковую держала при себе советская власть, было не совладать с другой силой, народной, которая в конце концов заставила считаться с собой, уважать гонимых ею людей, считать их полноценными членами общества – сила силу ломит, и праведная жизнь труженика всегда перегнёт силу вероломную, дурную, не Богом, а сатаной на землю насланную». Сила Астафьева-писателя ещё и в том, что он является мыслителем, христианином на генетическом уровне. Недаром же его навещали в его Овсянке даже А. Солженицын, Грэхем Грин; Жорж Нива (автор книг о русских писателяхэмигрантах) два раза приезжал – как он объ-
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА яснял журналистам – беседовать с В. Астафьевым. Из Франции. В Овсянку. Беседовать. И нам тоже любо прочитать слова писателя: «Тот, кто отрывает крестьянина, рабочего, творца от его истинного дела, от работы, есть главный путаник и смутьян, он продолжает звать к борьбе, к походу, стало быть, к разрушению, а спасение России заключено в очень простой и вечной Христовой заповеди: надо всем трудиться в поте лица своего и в труде находить успокоение. Все другие пути мы испробовали – они бесполезны, вредны. Смута, враждебность, грабёж, насилие – это дело революционеров и военных. Мирянину, Божьему человеку, в том числе и литератору, нужен мир, покой и труд». И с каким же трепетом душевным писатель повествует о созидателях, творцах, на какой бы ниве они ни трудились. Снова и снова пытается он понять (непонимание происходящего не только тягостно, но и вредно для здоровья – духовного и физического) причину несчастий России и прежде всего Сибири – отсутствие контроля за действиями советских военных воротил и их вдохновителей и руководителей в политбюро, которые с восторгом аплодировали и в воздух картузы бросали, любуясь достижениями на море, в небе и прежде всего в космосе, как бы и не замечая, что ради этих достижений в военную печь брошена и сожжена Великая страна – Россия с прилегающими к ней окрестностями, то есть «братскими республиками». «Теперь эти прожигатели жизни Великой страны и поджигатели холодной войны изворачиваются, тычут пальцами в так называемых демократов – они, мол, разрушили нашу державу, они её распродали. Нет, такую огромную землю, Великий народ в одночасье не загадишь, не надсадишь, не погубишь – на это потребовалось семьдесят лет разбойного, безответственного и преступного правления». Переехав жить в родную Сибирь, осмотревшись, писатель «убедился, что так обращаться со своими реками, землями и прочими богатствами могут только завоеватели-чужеземцы. А у строителей гидростанций, покорителей небес, рек и морей и лозунги были завоевательские – «Покорим!», «Завоюем!», «Проникнем!», «Освоим!», «Ударная стройка!», «Вперёд!», «Партия велела!». Партия, она, конечно же, велела, а повелев, не очень утруждала себя думами о том, что из этого веления получится». Как только и удалось сохранить душу живу в условиях, когда идеологи и мысль «засупонивали», не давали реализовать творческим людям свой талант: сжили со свету А.А. Фадеева, критика Ю. Селезнёва (об их судьбах Виктор Петрович оставил пронзительные строки в т.14 собрания сочинений), и несть числа страдальцам, которых оплакивал он всю жизнь.
Да, несть числа тем, с кем учинила расправу безбожная власть, упорно боровшаяся с интеллектом нации. «В тюремные ямы они бросили Клюева, Мандельштама, Корнилова, Артёма Весёлого, Зазубрина, Князева, Заболоцкого, Смелякова, Ручьёва и множество-множество других…» В. Астафьев всё старался сказать о тех, кто был обойдён современной им критикой. Кто же, кроме него, так точно подметил у Н. Рубцова «…тоскливое предчувствие угасания Родины – России. Оно у него с годами всё явственней и заунывней звучало, ибо он видел и ощущал, как оголяется, пустеет Вологодчина и как вместе с ним запиваются и дичают на городских просторах вчерашние крестьяне, деревенские устои и семьи, прежде всего, распадаются под натиском малогабаритного городского «рая». Кто ещё так выделил у Алексея Прасолова дар от частной судьбы прорасти «в общечеловеческие масштабы и предчувствие трагедии во всём таком, что нашим мелким душам и копеечному, обарахлившемуся обществу страшнее всего читать, а тем более пущать в себя такое. Люди, как на пожаре, тянут барахло, машины, дачи, «участки», бьют животных, жгут и покоряют пространства, торопятся, лезут друг на дружку, затаптывают родителей, детей, отметают в хлам и старые морали, продают иконы и кресты, а тут является человек и спокойно спрашивает: «А зачем это?» – и толкует о счастье самопознания, о душевном укреплении, о мысли, как наиболее ценном из того, что доступно человеку, что создало его – человека, и что он должен материализовать в улучшении себя и будущих поколений, а не в приобретении «Жигулей» и тёплого одеяла – для этого никакой мысли не надо, для этого довольно двух хватающих рук. И литература наша вполне удовлетворяет «духовные запросы» потребителя, делает это с нарастающим успехом, что от неё и требуется на «данном этапе». И растёт не только равнодушие, но и ожесточённость, остервенелость. В 1987 году В. Астафьев пишет: «В Ленинграде!!! Упал на улице Гранин, переломил нос и вывихнул руку – и никто! Никто! На Киевском проспекте не помог ему встать, не подал руку, не потому, что презирает его как писателя, а просто так – не помогли, и всё, как человеку, не зная, кто он и что он, но, на всякий случай, посчитавши его пьяным. В Перми жил бывший сапёрный капитан, истерзанный фронтом и раненый, жил с батарейкой в сердце 14 лет. Не раз, почувствовав себя плохо на улице, он взглядом отыскивал поблизости место, чтоб прислониться, доставал из кармана лекарства и помогал себе сам, иногда приходилось «выбирать» из прохожих, кого можно попросить, чтоб помогли достать лекарство, ибо сам он уже и этого не может, ему 37
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА плохо, и он вот-вот упадёт… «Выбирал» старых и молодых, русских и нерусских… И никто ни разу ему не помог, он падал, иногда разбивал себе лицо и нередко слышал голоса возмущённых соотечественников, за которых он на фронте кровь проливал: «Нажрался! Да ещё старик! Да ещё вроде и еврей…» Какая горькая правда, Виктор Петрович! И только согревает надежда, что не могут совсем исчезнуть люди, тоскующие по прекрасному, по лучшей своей и человеческой доле, что живы мечты о всепрощении, желание любви и истинного братства… Этой верой по большому счёту пронизаны все Ваши книги! Да, таким людям и радовался писатель: «Слава Богу, были и есть среди постоянных моих читателей истинные интеллигенты. Какой же заряд бытовой и согревающей энергии исходит от них, как глубоко и деликатно их обращение со словом, как уважительно отношение к труду другого человека. Их было и есть немного, но кислорода ими в лёгкие общества и творческого, прежде всего, вдыхаемого, ещё хватает, чтобы поддержать мысль и жизнь в России». Такие вот читатели и укрепляли решимость В. Астафьева держаться. В 1991 году он пишет критику Александру Михайлову: «Видно, время такое, когда ревуны и наглецы получили возможность наораться вдосталь, а наш удел работать, и чем время смутнее, тем больше потребность в тружениках, но не в болтунах». Как больно переживал писатель выхолощенность жизни: изгонялось-искоренялось всё дорогое православной душе. Поэтому и не оставил писатель без внимания слова великой певицы Надежды Андреевны Обуховой: «Христосовались! Да! Все кряду. Уж такой ли, бывало, золотушный парнишка попадётся, что меня, дворянскую барышню, Боратынского внучку, барыню в кружевах, с души воротит, а целуешься троекратно со всеми кряду, подарки бедные принимаешь и сама даёшь… Куда же денешься? Это же жизнь. Это уважение не только твоё к народу, но и народа к тебе, а его ох как сложно заслужить. Это ведь вы там в современной литературе напридумывали Бог весть что о барах и крестьянах… Не читаю я её. Ложь там, ложь сплошная. Если б по-вашему всё было, так Россия давно бы погибла». Вот этим духом долго и жили. Каждый честный человек, исследователь ли, признать вынужден: не было такого сиротства ни в годы Гражданской войны, ни Отечественной, как теперь, в якобы мирное время. Сейчас очень много людей, как бы выработавших видимость – имидж – порядочного человека, но душевного тепла не накопивших. Виктор Петрович не раз с болью говорил, что наши так называемые хозяе38
ва жизни давно потеряли представление о том, как живёт народ, ибо они живут совсем иначе. Он часто повторял строчки Игоря Кобзева: «Вышли мы все из народа, / Как нам вернуться в него?». Когда его упрекнули в оторванности от народа, он написал: «От какого? Что касается «моего народа», то лишь в прошлом году я был на восьми похоронах (1994 г.) Двоих из них сбило машинами, остальные тоже по-всякому кончили свои дни, только старухи умирают своей смертью. Я бы рад от этого народа оторваться, да куда мне? Сил не хватит. И поздно, и места мне в другом месте нету, да ведь и страдаю я муками этого народа». Когда в народе ещё держался православный дух, то не только родственники, но соседи не отдавали в приюты осиротевших детей. К тому же если до войны человек, выросший в детском доме, мог стать писателем, военачальником, священником, есть тому примеры, то теперь – как утверждает статистика – девяносто пять процентов оттуда сразу поступает в преступный мир, ибо в детских домах, как и всюду, острый дефицит душевности, уж не говоря о духовности. Долго не могли выхолащиватели выветрить и песенный дух России, долго ещё она звенела песнями, ибо жива была её душа. В письме к Г. Свиридову В. Астафьев со свойственным ему юмором рассказывает, что на одном из выступлений разговор зашёл о том, какой стала Россия, и весельчак один из зала прислал ему записку: «Россия впрямь другою стала, был Емельян, теперь вот Алла», и замечает: «Было б совсем грустно, если б уж все ушли в «пугачёвщину». Слава Богу, работаете Вы и ещё несколько крупных русских композиторов и не даёте нам совсем одичать и подчиниться дикому и чужому ритму века». Песенную стихию России писатель щедро отобразил в своих книгах. От жены его дяди (в «Последнем поклоне» Кольча-младший) – Анны Константиновны – студенты-филологи КГУ и сотрудники овсянской библиотеки записали более ста песен. Всякий раз Виктор Петрович плакал, слушая передачу Заволокиных «Играй, гармонь!», узнавая родное душе, и всякий раз пробовал утешить себя поговоркой: «Другие времена, другие песни», но тут же настигало его иное чувство: «Не хочется соглашаться, не хочется слышать какие-то завыванья на нерусский лад, и вывёртывать горло не по-нашему тоже больно и неловко». Да, Виктор Петрович, что-то в нашей жизни не так, что-то в ней не даёт русской душе набраться воздуха и запеть. Не поётся… Как евреям в египетском плену во время оно. Всю оставшуюся жизнь болела в нём война. Как трудно он изживал надсадную привычку к
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА смерти и вынашивал своё слово о войне. Много о ней книг у нас, очень много, но астафьевское слово ни с чьим не перепутаешь, особенно роман с апокалиптическим названием «Прокляты и убиты». Понять его глубину могут только люди если уж не православные (которым роман легче всего открывается), то хорошо знающие нашу отечественную классику, замешанную на традиционной, т.е. православной, культуре, ибо в романе ставится вопрос о наказании Божьем русских людей советского времени, наказании «по грехам нашим», после «чёртовой ямы», атеистической властью устроенной. Эк «чистили» жизнь от всего духовного! Задолго до перестройки Виктор Астафьев «списывал с рукописных тетрадок у старух всё «божественное», иначе мне взять негде было». Непосильно простому человеку рассуждать об этой книге: её надо прожить и молиться об авторе, выдержавшем эту Голгофу. И выдержать её помогало убеждение: «Все, кто сейчас воруют, злодействуют и тянут кусок у ближнего, особенно у сирот, всё равно будут наказаны: плохими, неблагодарными детьми, огнём, тюрьмой, болезнями, а добрые люди и в бедности своей, и в печали будут жить, и жить спокойно, встречать солнце и свет дня с радостью и надеждой, и каждый прожитый ими день будет и им, и людям наградой за сердечность и ласку к другим людям, особенно к детям». Писатель через всю свою жизнь пронёс память о детдомовской тёте Уле, которая «была очень добра и справедлива к нам – к сиротам, и Бог дал ей за это долгие годы, хороших детей и внуков». И избыть всё, что сотворено войной, можно только с Божьей помощью. Роман «Прокляты и убиты» вызвал гнев лжепатриотов, гнев людей, давно разучившихся мыслить, гнев ханжей всех родов и, конечно же, некоторых высших чинов, которые были вроде бы на совсем иной войне, чем солдат-окопник. В первой половине 1990 года В. Астафьев писал своему однополчанину: «Да, я пишу книгу о войне, давно пишу, но не о 17-й дивизии, а вообще о войне. Солдатскую книгу, а то генеральских уж очень много, а солдатских почти нет. Не думаю, что разработки зам. нач. политотдела мне пригодятся. Он наворочает там «правду» из газет, ибо сам-то войны и не видел и не знал, девок в тылу портил да нашего брата-солдата обжирал. Я спросил у Дидыка (полковник, командовавший 92-й артбригадой, скончавшийся в 1990 году в чине генерала в Ленинграде): «Почему мы ни разу не видели нач. политотдела на передовой?» А он мне в ответ: «А на кой он тебе там сдался? Чтоб вы, и без того надсаженные солдаты, строили ему блиндаж в три наката? Чтоб ваш подхалим-старшина последние жиры у вас забрал и ему скормил? Я не пускал
его на передовую, чтоб он не мешал вам воевать. Он тут хорошо воевал, при штабе, семь девок обрюхатил и семь орденов за это получил. Больше, чем я, всё время под судом и наблюдением находившийся…»Так что пусть эти комиссары-дармоеды положат свои «героические» разработки себе в гроб. Я же пишу книгу о том, что видел и пережил на войне, да валяясь в госпиталях, и после войны с голоду подыхал вместе со своей Марьей, тоже сдуру добровольцем на фронт подавшейся. Двух детей похоронили, без жилья, без профессии намытарились так, что на три жизни хватит…» В 1996 году послал В. Астафьев роман «Прокляты и убиты» другу своему Василю Быкову: «Посылаю тебе книгу, которую ох как нелегко тебе будет читать. Я наконец-то забрался в окопы, в самое их бездонное и беспросветное дно опустился. Ох, как тяжело туда возвращаться и всё пропускать через старое уже сердце, усталое и больное. Хорошо, что были мы там, на этом самом крайнем краю жизни молодыми, многого не понимающими и страху-то понастоящему не знающими. Сейчас уж кажется, что там был кто-то другой, отдалённо на тебя похожий, – иначе с ума ведь можно сойти, перегружая и без того перегруженную память сверхтяжестями и сверхмуками. Если наткнёшься на ненависть мою открытую на то и на тех, кто нас обманывал, посылавших на муки и смерть, написанную «в лоб», не очень художественно, знаю, ты мне простишь эту святую ненависть. В 8-м номере «Нового мира» напечатана моя короткая повесть «Обертон»: это снова о нашей погубленной молодости». Одному генералу в ответ на его письмо «в форме доноса» В. Астафьев пишет: «Мы уж и ложь во спасение прошли, а Вы всё тама», всё ещё врёте себе и другим! А ведь придворный поэт Гавриил Державин писал ещё двести лет назад: «Злодейства землю сотрясают! Неправды зыблют Небеса!» И этого не знаете?! И Пушкина, небось, не читаете, а Лермонтова тем более?! В лени и самоупокоении жить спокойнее, сытее и блаженней, да?!» И в итоге такое у писателя чувство родилось: «Мне Вас жалко! Мы действительно были на разных войнах и в разных мирах. Мой мир неизмеримо мучительней и прекрасней Вашего, ибо я всю жизнь, изо всех сил стремился к честному хлебу, жил, кормился и детей своих кормил бедным, но честным хлебом правды. Вы ели хлеб с маслом, добытым с помощью притворства и лжи. С тем и умрёте! На моей могиле будут плакать люди и расти цветы, на Вашу могилу будут плевать проходящие мимо «клиенты» и нижние чины». Другому генералу отвечает В. Астафьев, убеждая не лгать хотя бы самому себе: «Сколько потеряли народа в войну-то? Знаете ведь и пом39
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА
ните. Страшно называть истинную цифру, правда? Если назвать, то вместо парадного картуза надо надевать схиму, становиться в День Победы на колени посреди России и просить у своего народа прощение за бездарно «выигранную» войну, в которой врага завалили трупами, утопили в русской крови». И писатель приводит такие факты, что волосы шевелятся и человеческими силами не осмыслить и не успокоиться, только остаётся надежда на Бога, на молитву: «Все наши грехи нам не замолить – слишком их много, и слишком они чудовищны, но Господь милостив и поможет хоть сколько-нибудь очистить и облегчить наши заплёванные, униженные и оскорблённые души. Чего и Вам желаю». Третьему генералу ответствуя, замечает писатель в 1990 году: «Чувствую, что Вы мало читали и читаете, так вот был такой князь Раевский, который на Бородино вывел своих сыновей на редут (младшему было 14 лет!), вот я уверен, что князь Раевский, и Багратион, и Милорадович, и даже лихой казак Платов не опустились бы до поношения солдата уличной бранью, а Вы?! Ох-хо-хо-ооо, всё же из грязи в князи – никогда ничего не получалось. Я в День Победы пойду в церковь – молиться за убиенных и погубленных во время войны. И Вам советую сделать то же, уверяю Вас, поубудет в вас злоб40
ства, спеси, и не захочется Вам подсчитывать «напрасные обиды», нанесённые нашим генералам». Нет таких слов, нет такой молитвы Божьей, которая бы даровала им прощенье за мерзко прожитые дни (хотя бы брежневские), но если вышли б в российское поле, окружённое пустыми русскими деревнями (одна из причин их опустошения – война), если вы встанете на колени и, опустив сивые головы, попросите прощения у Всевышнего, может, Он вас и услышит. Это единственный путь к спасению вашей генеральской души, иначе вам смердеть на свете и умереть с тёмной злобой в сердце. Вразуми Вас Бог!» Зато уж солдатам, бывшим на той же войне, что и В. Астафьев, книга доставила горькую радость. Из Свердловской области – г. Ирбит – отозвался инвалид войны Н.В. Бармин, которому читали роман «Прокляты и убиты», ибо сам он уже почти слепой, но «успел ещё пляшущим почерком написать: «Боже! Какую вы глыбу солдатской правды выворотили и на гору в одиночку вывезли. Реквием по убитым русским солдатам». Из Украины отозвался давний и преданный читатель В. Астафьева В. Миронов: «Внимая «Проклятым и убитым» сейчас, в самом истечении двух тысяч лет по Рождестве Христовом, невольно качаешь головой – да, такая вот «новая эра» у людей получилась. <…> «Прокляты и убиты» – это правда лютая. Это лишь на поверхности книга о
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА прошлой войне, но бьёт она своим кулаком по нашей теперешней морде. И понятно, откуда этот воинственный скрежет духовности в книге, – он вызван тем, что Россия, в начале века катапультированная революциями в тартарары, и все последние после войны полста лет исторгалась из правды, вываливалась из бытия, гибла. В спирали погребального смерча – стоймя стоят! – неупокоенные смерти тех, кого положили на том военном гноище. Мы не победили зло, которое ругалось над жизнью, мы уничтожаемся и посейчас тою же обездушенной неумью, своей и державной, от которой мёрли и мрут люди на всех коммунистических плацдармах великих – от Днепра до Сунжи – рек. Ужас правды в том, что глотка погубления жизни не была замурована Победой, но, изведав адского государственного зла, всё так же ненасытно глотает и глотает человеческий корм без меры, без счёта!» Ещё послушаем самого В. Астафьева: «Слепая жестокость» – название всему этому. В истории людской примеров её тьма, да и началась она с чего? Давным-давно, в запредельные времена, тогдашние «большевики» и «нацисты», доведя святого Человека до полного истощения, надругались над Ним и распяли Его на кресте. И вся история человечества, расцвеченная именами инквизиции, колонизации, коллективизации, реформации – не разгул ли это жестокого Зверя! И что спрашивать с наших вояк, Бога не ведающих, воспитанных на призывах к беспощадной борьбе с врагами, выросших в стране, где почитаемый всеми, небесталанный писатель-гуманист бросался преступными словами: «Если враг не сдаётся – его уничтожают», а врагом советской власти и правящей партии сделался весь народ, и она никого так не боялась, как своего народа, и, мстя за страх свой, не понимая своего народа, сводила и сводила его со свету – больше сотни миллионов свела, а у того, который остался, надорвала становую жилу, довела его до вырождения, наделила вечным страхом, воспитала в нём нездоровые гены привычного рабства, склонность к предательству, краснобайству и всё той же жестокости, раба породила. И у нас ли только?» Радовался В. Астафьев, что даже в нашей прессе – кое в каких случаях очень осторожной – довелось прочитать о том, что в октябре 1991 года в Софии состоялась международная конференция на тему: «О преступлениях коммунизма перед человечеством». В трудные моменты жизни душа писателя находила утешение в Боге: «Что же и кто же помогал мне в давнем замысле и исполнении его? Память и Господь наш Всезрящий и Всемилостивейший – вот Кто». В 1985 году он «…побывал у Гроба Господня, где надо бы побывать всем землянам, истинным
христианам и просто мечущимся людям, тогда спокойно было бы и на сердце человеческом, и на Земле, нами поруганной». Побывал писатель и в Греции на острове Патмос, в монастыре, «где написан Иоанном Богословом «Апокалипсис». Лежит эта книжица в пещере, на приступке отёсанного камня на белой салфетке, а вокруг души человеческие безгласно реют и лики в камнях проступают древние, с удивлением и страхом смотрят на нас невинными глазами, и видно по глазам – не узнают уже в нас братьев и сестёр своих…» Везде и всюду сопровождала его мысль о России, о вреде, причинённом ей атеистическим террором: «Я-то, вникнув в материал войны, не только с нашей, но и с противной стороны, знаю теперь, что нас спасло чудо, народ и Бог, Который не раз уже спасал Россию – и от монголов, и в смутные времена, и в 1812 году, и в последней войне, и сейчас надежда только на Него, на Милостивца. Сильно мы Господа прогневили, много и страшно нагрешили, надо всем молиться, а это значит – вести себя достойно на земле, и, может быть, Он простит нас и не отвернёт Своего Милосердного Лика от нас, расхристанных, злобных, неспособных к покаянию». Простит Он нас, Виктор Петрович, простит, ибо по Вашему же собственному убеждению народ русский задуман мирным, а культура его в высших своих проявлениях – родниковой чистоты. И ваше творчество напитано чистейшей родниковой водой классической литературы, вершиной культуры в целом, и не только русской. Самым ненавистным явлением для В. Астафьева была ложь, пропитавшая все структуры атеистического государства. Особенно возмущён был он двенадцатитомной историей войны: «Если единожды солгавший не может не врать, то каково-то остановиться творцам аж двенадцати томов ловко замаскированной кривды! Вся двенадцатитомная «история» создана, с позволения сказать, «учёными» для того, чтоб исказить историю войны, спрятать концы в воду, держать и дальше наш народ в неведении относительно наших потерь и хода всей войны…» Ни в чём не желал писатель мириться с несправедливостью. Уже в 1990 году он повторил попытку добиться реабилитации не только своего рода, но и земляков, овсянцев: «…я хорошо понимаю, – писал он в прокуратуру, – что эти люди, виноватые лишь в одном, что родились и жили в очень «радостное» время построения новой, невиданной ещё нигде и никем «счастливой» жизни под сенью самой «родной и справедливой власти», давно реабилитированы временем и перед Богом, и перед историей ни в чём не виноваты, как и те сто с лишним миллионов советских людей, погубленных во имя нынешнего и будущего неслыханного «счастья» и «процветания» народов нашей зачумлённой страны». 41
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА Всё понимая, В. Астафьев, однако, добивается результата: «Мне и моим детям и внукам знать это необходимо, ибо детям жить дальше (сколь будет позволено) и надо знать, из какого корня они произросли – вражеского или всё же обыкновенного, человеческого, крестьянского?» В 1995 году, увидев в Красноярске вышедшую в краевом издательстве Книгу Памяти, обнаружил писатель в ней фамилии двух родных дядьёв: Василия Павловича Астафьева, которого он описал «довольно красочно в рассказе «Сорока», вошедшем в «Последний поклон»; там же была весточка и о втором дяде – Иване Павловиче 1918 года рождения, который погиб в бою сентябрьском 1942 года и похоронен в д. Самофаловка Волгоградской области. И полетело в те края письмо к знакомому писателю: «Боря! Узнай, если не труд, где эта Самофаловка есть? В каком районе? Сохранилась ли там могила? Есть ли люди, которые доглядывают её? Помоги мне связаться с районом или администрацией села. Душа моя не устаёт болеть о сгинувших солдатах, особенно об этом, горя хватившем через край родном дяде». Ещё в 1974 году он писал: «…я несу «моральный крест» за всех их, Богом мне назначенный». И, как видим уже, донёс крест до конца: не облегчил, не бросил. В. Астафьев «поперешен» (его словечко) всему недоброму, злому, лживому, как русский сказочный Иван, которого Баба-яга никак не могла удобно усадить на лопату, чтобы запихать в печь и зажарить, а всё потому, что жила в нём огромная любовь ко всему доброму: к людям, природе, ко всему Божьему миру во всём его многообразии. Как любил он родные места! «…я если больше года не бываю в Сибири, не повидаюсь с Енисеем и Овсянкой, начинаю видеть их во сне…» «И вообще для меня нет красивей реки, чем Енисей». В 1990 году писал он Евгению Носову о Енисее, как он «…несёт свои широкие воды и вечерами до того красив, спокоен и величав, что со слезами благодарности глядел я на него и верил, что он-то всё-таки будет вечен и переживёт нас, пытающихся его и всё живое на свете изгадить и умертвить». Безотчётно любил он город Енисейск: «Самый любимый мой и самый жалкий ныне (1979 г. – Ред.) городишко! Что меня влечёт к нему? Зачем? Не знаю. Это вроде как моя любовь к матери – обыкновенной крестьянке, но с такой трагической и пространственной судьбой, что вроде бы уж в Космос прорастает, судьбой, которую и Шекспиру бы не постичь». Больше всего поражает именно любовь писателя к России, ко всем её уголкам, забота о развитии культуры. Даже в названии составляемого им сборника «Час России» (вышел в 1988 42
году в издательстве «Современник» тиражом в 20 000 экз.) видится желание охватить её всю, увлечь каждого творца: каждый поэт должен был дать по одному (предполагалось – лучшему) стихотворению. Кажется, В. Астафьеву была открыта вся культура России. В письме к зауральцам, приславшим ему альманах «Тобол», он хвалит их за творческую жизнь и делится своими впечатлениями о лучшем, на его взгляд, что издаётся в 1996 году: «В Ярославле – литературная газета «Очарованный странник», во Владивостоке – солидный альманах «Рубеж», в Костроме – журнал «Губернский дом», в Новомосковске – журнал «Поле Куликово». «Редактор его – инвалид, с трудом передвигающийся, русский писатель Глеб Паншин, держит два коммерческих ларька, чтобы на выручку от них и с помощью спонсоров – крупных предприятий – выпускать журнал. Героические усилия и неслыханную изобретательность проявляют и в Вологде, и в Томске, и в Улан-Удэ, и в Архангельске, и в Краснодаре, и в десятке других городов, чтобы начать и вести местные газеты, журналы и альманахи. Как это трудно, как сложно – знаю по нашему красноярскому журналу «День и ночь» и едва дышащему старейшему в России альманаху «Енисей». Я думаю, у общественности г. Кургана достанет ума понять, что накормить народ досыта – дело непременное, большое, но не дать окончательно одичать этому самому народу, поддержать его духовно, помочь разуму и просвещению страны – дело не меньшей значимости и важности». Много строк у В. Астафьева о языке, помогал всеми силами составителям словарей и всё упрекал себя, жалел, что «мало писал и беседовал о нашем русском языке, подверженном небывалому браконьерству и пагубе от социалистической лагерной действительности; совсем мало писал о театре и музыке, а ведь жил ими, да и существовал, обогащаясь духовно, не впал в скотство и пьянство благодаря им». Ах как злободневны нынче Ваши слова, Виктор Петрович, сказанные в 1976 году о театре: возмущались Вы, что иные деятели «осовременивают, кастрируют, «переосмысливают» Шекспира, Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова. Даже дописывают за них! Это уже, простите, наглость самозванцев, именующих себя новаторами. Они ставят себя выше классиков, и дело доходит до того, что восстановленный Борисом Бабочкиным текст «Грозы» становится открытием для публики. Оказывается, шедевр великого русского драматурга кого-то не удовлетворял, и много лет «Гроза» шла «кастрированной» и к ней такой привыкли, её такую «узаконили» на сцене! Стыд-то какой!» В. Астафьев умел ценить и культуру других стран и континентов. Когда его пригласили в
ИНДЕКС БЛАГОРОДСТВА Италию читать лекции о литературе Сибири, он ревниво записывает: а наших людей интересует итальянская литература? Писатель открыт всему заметному в мировой культуре, и именно он добился, чтобы напечатали перевод романа Трамбо «Джонни получил винтовку» в журнале «Сибирские огни»: «Не прочитав «Джонни», я бы писал по-другому и другой роман о войне». В. Астафьев в письмах советовал очень многим непременно прочитать этот роман, в том числе таким известным критикам, как Александр Михайлов, Валентин Курбатов. При всех трудностях, заботах В. Астафьев немыслим без юмора. Он у него чисто русский – всё больше над собой посмеивался, никогда ничего не допускал ехидного, глумливого, любил играть со словом. Вот он пишет В. Курбатову о поэте Василии Емельяненко: «А он, Вася, вон любимой своей по-аглицки письма шпарит, ноты шлёт с собственными сочинениями, ибо попутно с военной академией ещё в консерватории учился. Консервы, стало быть, военные делал». Ему же сообщает, что, получив заказ написать предисловие к девятитомному собранию сочинений Мельникова-Печерского: «Я сразу вспомнил, что ты с бородой, стрижен под горшок, и подумал, что тебе не чужд этот автор, и согласился, выговорив условие, что будем писать двое, а это значит – писать будешь ты, а я «консультировать». В письме к Евгению Носову в 1995 году он отмечает: «Ах, какое неподходящее для моей егозливой и весёлой натуры состояние – старость. Как она, милая, угнетает меня.<…> Господь не велит в годах старых забывать о летах своих и о грехах тоже. Иногда тужусь, пущусь в россказни, бурно поведу себя и тут же, как опара в квашне, осяду, устану, давление поднимется, на боковую потянет». Повествуя в письме товарищу о трагической судьбе двух дядьёв, Виктор Петрович замечает: «…любил я шибче, чем любили их девки». А то ещё вспомнит он юмор дяди, любителя парной: «Идите, Вихтора зовите в баню, в ей уж покойников мыть можно». Правда, встречается у него юмор и «вперехлёст с сарказмом», как метко заметил его почитатель В. Миронов. В. Курбатову, например, В. Астафьев пишет, что г. Псков «…давно уж турки не осаждали, и оттого в нём дремлет мысль и угасло любопытство. Да и что говорить о городе, из которого сознательные трудящиеся ездят и ходят в очередя (такое ставит Виктор Петрович ударение) за сосисками за границу, к чухонцам, и едят их, пусть и с идейным отвращением, по необходимости животной, но не выплёвывают же!..» Так и видишь озорные огоньки в его глазах и открытую его улыбку, и астафьевский задорный смех!
О самом серьёзном он способен сказать с затаённым юмором. Вот он пишет другу о своей родной Овсянке, которая «стремительно меняет лик свой: место красивое, от города недалеко, на берегу реки. И сносят деревенские гнилушки и воздвигают на их месте особняки, виллы, дворцы. С Енисея, глядя на них, все угадывают, который же из них дворец мой, ибо и в мыслях не допускают, что писатель может и должен жить в деревенской избе, которую я, кстати, всё больше и больше люблю и зимою страшно по ней тоскую. По огороду у меня вырос лес, есть ели и лиственницы уже выше избы, кедр пышный, на пол-огорода растут рябина, калина, берёза, даже пихта есть!» До самого конца писатель сохранил способность благодарно радоваться решительно всему: «У нас сегодня первый день весны! Лучезарный! Светлый! Капель началась, синички тенькают. Господи! Ещё одну весну подарил Ты мне, всем нам! Спасибо! Спасибо!» – ликует он в письме к товарищу. Жизнерадостность – это у него родовое, от бабушки, которая всегда всё к свету умела повернуть. А уж о мастерстве В. Астафьева-рассказчика свидетелей – тьма. Один из его друзей постоянно подтрунивал: «Когда в застолье Петрович – на женщин уж никто не смотрит, все внимают ему...» А теперь вспомним названия хотя бы основных книг В. Астафьева: «Последний поклон», «Царь-рыба», «Зрячий посох», «Пастух и пастушка», «Ода русскому огороду», «Печальный детектив», «Затеси», «Прокляты и убиты», «Обертон», «Так хочется жить!», «Весёлый солдат», «Пролётный гусь». Все они вроде бы о земном, но незримо тянутся – выходят в небо, если определять их по самому существенному. Названия говорят не только о собственно смысле, но как бы задают тон его книгам. Оставил нам Виктор Петрович книги свои, чудную библиотеку в Овсянке и там же – храм святителя Иннокентия Иркутского, Литературный лицей, вытребовал для нас Литературный музей, премию свою для поощрения талантов; фонд свой создал для воспитания здоровой спортивной молодёжи, журнал «День и ночь», оставил тревогу и заботу о журнале «Енисей», отстоял литературные встречи – общение неравнодушных творческих людей (даст Бог будут они продолжаться в русской провинции); остановил молевой сплав по реке Мане. Что ему дало родное Красноярье? Вот на этот вопрос пусть совесть каждого отзовётся… 43
НА ПОРТАЛЕ ПЕРЕПРАВА
«ПЕРЕПРАВА» В Иерусалимская община. Святоотеческий взгляд Учение св. Иоанна Златоуста о богатстве и милостыне – вершина святоотеческой мысли. Но Златоустом имущественное церковное учение не ограничивается. И потому весьма актуальной является задача обозреть имущественное учение Церкви более широко, причём – в историческом плане. Был поразительно вдохновенный период «до Златоуста»; был и период «после Златоуста», более длительный и куда менее замечательный, но тоже не без взлётов. Начнём же мы с самого удивительного – первохристианской Иерусалимской общины. Об известном фрагменте Откровения Иоанна – «послания Ангелу Ефесской церкви»: «Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела» (Откр.,2:4–5) – известный христианский публицист Лев Тихомиров писал: «Однако Откровение уже делает церкви упрёк за то, что она «оставила первую любовь свою». Надо полагать, это относится к утрате того духа, при котором у верующих всё было общее, не только сердце и вера, но и имущество, и не было среди них ни бедных, ни богатых, как гласят «Деяния» («Апокалипсическое учение о судьбах и конце мира»). Эта мысль Тихомирова приобрела значительную известность, тем более что она согласуется с хорошо знакомыми православному читателю комментариями на Апокалипсис св. Андрея Кесарийского, где упоминается, что Господь «стыдит и порицает за охлаждение в любви к ближнему и благотворительности». Приведём эти удивительные фрагменты Деяний апостольских: «Все же верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян., 2:44–45). «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, про44
давая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян., 4:32–35). Эти фрагменты иногда называют «коммунистическими», поскольку они повествуют о высоком и строгом христианском коммунизме: ведь слово commune – по латыни «общественное имущество», «община», а communis – «общий». Более того, в латинском переводе Деяний апостольских читаем: 2:44 «omnes etiam qui credebant erant pariter et habebant omnia communia», или в синодальном переводе: 2:44 «Все же верующие были вместе и имели все общее». Но в самом ли деле там был реализован коммунизм, или просто дело ограничилось благотворительностью? Начнём со Святых Отцов. И не только из-за их авторитетности, но и потому, что по времени они ближе всех к описанным событиям. Все они относятся к апостольской общине с огромной симпатией. Киприан Карфагенский: «Всё наше богатство и имущество пусть будет отдано для приращения Господу, Который будет судить нас. Так процветала вера при апостолах! Так первые христиане исполняли веления Христовы! Они с готовностью и щедростью отдавали всё апостолам для раздела» («Книга о падших», ч. 2). «Размыслим, возлюбленнейшие братья, о том, что делали верующие во времена апостолов... В то время продавали домы и поместья, а деньги охотно и в изобилии приносили апостолам для раздачи бедным; посредством продажи и раздачи земных стяжаний переносили своё имущество туда, откуда можно бы получать плоды вечного обладания; приобретали домы там, где можно поселиться навсегда. В благотворении было тогда столько щедрости, столько согласия в любви, как о том читаем в Деяниях апостольских (Деян., 4:32). Вот что значит быть истинными чадами Божими по духовному рождению! Вот что значит подражать по небесному закону правде Бога Отца!» («Книга о благотворениях и милостыне», ч. 2). Василий Великий: «Оставим внешних и обратимся к примеру этих трёх тысяч (Деян., 2:41); поревнуем обществу христиан. У них всё было общее, жизнь, душа, согласие, общий стол,
НА ПОРТАЛЕ ПЕРЕПРАВА нераздельное братство, нелицемерная любовь, которая из многих тел делала единое тело» («Беседа во время голода и засухи»). Но более всех восторгается происшедшим в Иерусалимской общине свт. Иоанн Златоуст (его высказывания можно найти в материале «Златоуст об Иерусалимской общине»). Выводы из приведённого просты и очевидны. Во-первых, Святые Отцы не сомневаются, что в Иерусалимской общине было введено «общение имений», т.е. христианский коммунизм. Во-вторых, Отцы безусловно принимают это устроение за подлинный христианский идеал. Златоуст характеризует этот коммунизм как «ангельское общество», «успех благочестия», «причину согласия». Однако с тех пор много воды утекло, и вот в новое время, начиная с конца XIX века, появились совершенно другие оценки происшедшего… Николай Сомин
Не в силе Бог, а в правде Духовные явления иррациональны и находятся на границе, за которой влияние материального мира минимально мало или совсем отсутствует. Размышляя об этом, Кант говорил: «Признаюсь, что я очень склонен к утверждению о существовании в мире нематериальных существ и к причислению к этим существам собственной моей души. … Поэтому человеческую душу следовало бы считать одновременно связанной уже и в настоящей жизни человека с двумя мирами, из которых она пока образует со своим телом одно личное, целое, воспринимает ясно только мир материальный». У многих из нас, к сожалению, нет глубоких знаний, а часто и желания понять суть таких феноменов, как дух и душа, духовность, и это в то время, когда основным содержанием войны всё больше становится противоборство именно в нематериальной, духовной сфере, близится время, когда окончательная победа в войне будет достигаться за счёт духовного превосходства, духовно-нравственной и морально-психологической стойкости одной из противоборствующих сторон. Десять лет назад, в 2003 году, Генри Киссинджер заявил о «смерти Вестфальской системы» и о «бессмысленности идеи государственного суверенитета», его поддержал первый
вице-президент Всемирного банка по делам Европы Жан Франсуа Ришар, по мнению которого дальнейшему производству благ мешают «застарелые территориальные инстинкты национальных государств» (11).Сегодня мы видим, как информационные и финансовые империи, централизованно управляемые неправительственные организации стирают границы, как информация, финансы и товары оккупируют страны, навязывают волю одной группы людей и государств всему миру, а тех, кто сопротивляется, или переформатируют, как в Тунисе, или уничтожают, как в Ливии. Глобальные СМИ (Reuters, Associated Press, Fox, Sky News, BBC, CNN и др.), реклама, социальные сети – превратились в оружие массового поражения человеческой психики. Недавно к понятиям «информационная», «психологическая», «сетевая война», «война в киберпространстве», «управляемый хаос», «интернет-манипуляции», «сетевые мобилизации», «Twitter-революции» и т.п. добавился термин «консциентальная война» (12) – война на поражение и изменение сознания человека, народов и наций. И это не фантазии, а вполне реальные факты нашего времени. В обеспечении международной и национальной безопасности всё больше возрастает роль и значение информационно-психологической составляющей. В мае 2009 года президент США Б. Обама заявил, что рассматривает безопасность киберпространства как одну из приоритетных, и назначил координатора по вопросам кибербезопасности (Cyberspace Coordinator), который одновременно является членом как Совета по национальной безопасности, так и Совета по национальной экономике (13). Надо полагать, что все участники форума понимают, что любое информационное воздействие имеет цель – это дух, душу и психику человека. Сегодня разрушается не только сознание, но и подсознание, переформатируются глубинные инстинкты человека: самосохранения, материнства и отцовства; извращается характер взаимоотношений между полами, разрушается и исчезает институт семьи; в Европе и США уже отменяют понятия «мама», «папа», заменяют их понятиями «родитель первый», «родитель второй»; вслед за разрушением понятия «семья», устранением понятий «мать», «отец» разрушаются понятия «государство», «страна», «Родина», «Отечество», уничтожаются понятия «долг пред Отечеством», «служение Отечеству». Осознавая вышесказанное, мы можем утверждать, что передний край борьбы за Россию сегодня находится в области духа и нравствен45
НА ПОРТАЛЕ ПЕРЕПРАВА ности. Но это понимаем не только мы. Постоянные атаки на все традиционные для России религии, но особенно на православие, неслучайны. Были письмо десяти академиков, антихристианские выставки Гельмана, заявления Познера и других «интеллектуалов». Суть их утверждений одинаково одиозна: православие сыграло негативную роль в истории России и сегодня тормозит её развитие. Затем последовали различные перформансы и последняя безобразная выходка в храме Христа Спасителя – памятнике подвигу нашего народа и воинства в 1812 году, да ещё в юбилейный год. Видимо, отвечая на подобные явления, на встрече в Кремле с участниками Архиерейского собора Русской православной церкви 3 февраля прошлого – 2011 года президент Д.А. Медведев заявил, что власть признаёт и ценит «вклад Церкви в развитие государственности, в утверждение духовно-нравственных ценностей в российском обществе», что «духовное воспитание – это заслон для зла, это противодействие ненависти… Не только молодые, но и люди старшего возраста нуждаются в духовной поддержке. Нужна она и в армии» (14). Как противостоять вызовам времени, выстоять и победить? Ответ дали наши предки. Узнав о высадке шведов, 20-летний князь Александр спешит в храм Святой Софии, молится, а выйдя из храма, обращается к малой дружине: «Не в силах Бог, но в правде; помянем песнопевца Давида, глаголюща: сии во оружии, а сии на конех, мы же во имя Господа Бога призовём…» (15), выступает в поход и возвращается с победой, став навсегда Александром Невским, а сформулированный им девиз «Не в силе Бог, а в правде» на века стал ведущей внутренней духовной установкой российского воинства. Молодой московский князь Дмитрий колеблется, выступать или нет на Мамая, спешит к игумену земли Русской Сергию Радонежскому чудотворцу, получает его благословение: «Иди на безбожников смело, княже, и сим победиши…», обретает уверенность и, обращаясь к войску, говорит: «Братья! Не пощадим жизни своей за землю Русскую, за веру Христову», идёт на битву и возвращается с победой, став навсегда Дмитрием Донским. Пётр Первый обращается к войскам перед Полтавским сражением со словами: «Воины, пришёл час, который решит судьбу отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру вручённое, за род свой, за отечество, за Православную нашу веру и Церковь. …Имейте в сражении перед собой правду и Бога, защитника вашего…» (16). 46
Перед штурмом Измаила Суворов отдаёт приказ «Сегодня молиться, завтра поститься, послезавтра победа или смерть». Составленная лично Александром Суворовым тетрадь «капральских бесед» начиналась словами: «Молись БОГУ: от НЕГО победа!», затем шла обязательная молитва: «ПРЕСВЯТАЯ БОГОРОДИЦЕ, спаси нас! СВЯТИТЕЛЮ ОТЧЕ НИКОЛАЮ ЧУДОТВОРЧЕ, моли БОГА о нас!», и далее – категоричное, равносильное приказу: «Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай»! (17) Вы видели картину: старый, седой Кутузов – ночью, полураздетый, на коленях молится перед образом Божией Матери, затем принимает решение, оставляет Москву, спасает Россию. Как можно всё это не знать или забыть, как можно этому не верить и не учитывать? Говоря о выдающейся роли православия, надо сказать, что его идее о защите Отечества созвучны положения ислама. Сегодня иногда звучат мысли, что ислам враждебен православию. Это или от невежества, или от злого умысла, но одинаково опасно. Мусульмане России – это наши вековые братья в строительстве и защите общего Отечества. «Нравственность – это разум сердца», говорил Гейне. Воспитать и сохранить разум сердца военнослужащих, их бессмертную душу – вот главная задача духовно-нравственной составляющей военного строительства. Она призвана обеспечить следующее: чтобы, научив человека великолепно стрелять, мы не подготовили из него профессионального убийцу, которому безразлично, в кого стрелять, лишь бы хорошо платили; чтобы выращенный нами великолепный воин-«супербоец» не отказался защищать Отечество и не превратился в «пса войны» – профессионального наёмника, которому всё равно, где, с кем, за кого воевать, главное – размер денежного вознаграждения. Воинская служба в России всегда была священным понятием. Служить в армии означало служить Отечеству, служить Богу, защищать праведное дело. В Советском Союзе высокий смысл воинского служения был закреплён конституционно и имел высокий общественный статус. Через службу в армии человек любой национальности осознавал себя защитником России, вырабатывал в себе чувство ответственности за судьбу Отечества, сопричастности и полного слияния с его прошлым, настоящим и будущим. Без этих качеств Вооружённые силы России уже не национальные Вооружённые силы, а собрание вооружённых людей, которые пришли в армию исходя из своих личных целей. Не только повышение материального благополучия военнослужащих должно лежать в
НА ПОРТАЛЕ ПЕРЕПРАВА
основе возвращения престижа воинской службы. Это ошибочный путь. Увеличением денежного содержания нельзя создать мотивацию служить Отечеству и умереть за него. Подвиги во имя Отечества совершают не за деньги. У нас любят рассуждать об угрозах России и откуда они могут исходить. Как военный профессионал, утверждаю, что наибольшая угроза безопасности России исходит от разрушения духовного смысла воинского служения Отечеству, от превращения воинской службы из святого Долга перед Отечеством в наёмное ремесло. Контракт подрывает и уничтожает с корнем основное качество воинского служения в России – его духовное наполнение, меняет глубинный, освящённый тысячелетней верой и традицией смысл ратного труда. Если не бояться идти в наших выводах до конца, то надо признать, что введение службы по контракту несёт с собой разрушение национального самосознания граждан России, утрату ими качеств патриотов и защитников Отечества. И это может стать одной из причин разрушения России как единого государства. Примеры Римской империи и Византии это подтверждают. Контрактом самопожертвование за Отечество не предусмотрено. Интересно, что писал более 80 лет назад наш выдающийся соотечественник Антон Керсновский о воинской службе по контракту: «Офицерский состав, имеющий характер «механического соединения людей, связанных индивидуальным служебным контрактом с государством… – человеческая пыль, карточный домик, положение, в XX веке невозможное» (18). Во все времена, особенно в периоды внутренних нестроений, Русская православная церковь вместе с другими традиционными религиями выступала коллективным хранителем российской государственности, духовно-нравственного самосознания народа и его защитников, духовной и культурной памяти народов России,
их исторических традиций. И сегодня она видит в этом свою важнейшую задачу. Именно такую установку даёт доклад Святейшего Патриарха Кирилла в январе этого года на открытии Рождественских чтений. Православная вера и сегодня является надёжным фундаментом для воинского и патриотического воспитания военнослужащих российских Вооружённых сил, она сохранила для этого историю, традиции, моральные идеалы и нормы, внутреннюю, нравственную чистоту, правду и силу. Сегодня крайне необходимо быстрейшее возрождение института военного и морского духовенства. Нужна последовательная работа по двум направлениям: первое – вводить в минимально необходимом объёме военную тематику в систему духовного образования священнослужителей, в программы духовных семинарий и академий; и второе – вводить элементы духовного образования в программы военных вузов и создавать в них факультеты православной культуры. Мы готовы в этой работе участвовать. В заключение надо сказать, что сокровищница воинской культуры России неисчерпаемо богата. Её духовно-нравственные основы мало изучены и таят в себе удивительные откровения и находки. Многое менялось в России, но одно оставалось неизменным на протяжении столетий: высокая и чистая духовно-нравственная составляющая воинского служения России не корысти ради, служения не за деньги и не за страх, а за совесть, во благо народа и Отечества. Так должно быть и впредь! Мы обязаны сохранить эту драгоценность! Честь имею! Александр Черкасов, генерал-майор, профессор 47
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС
Многострадальный
митрополит
Ирина САВИНОВА,
член Союза журналистов России, кавалер ордена Святой равноапостольной Великой княгини Ольги
В
ойна – ужасное бедствие. Но она посильна разуму, в ней есть линия фронта, есть враг, есть цель – одержать победу. А как быть, когда рушатся государственные устои? И сотрясают их свои же соотечественники, уповая на лучшее социальное устройство. Первым таким потрясением для России стала Февральская революция. Она внушала действительную надежду на существенные перемены. Необходимы были перемены и в церковной жизни. Для этого Священный синод создал комиссию – по рассмотрению разного рода мероприятий в епархиальной церков48
ной жизни, предпринимаемых в зависимости от обстоятельств последнего времени. Председателем её назначается член Священного синода архиепископ Арсений. Результатом работы стал конкретный документ: «О привлечении духовенства и паствы к более активному участию в церковном управлении». В нём, в частности, подчёркивается: «Новый государственный строй, открывая возможность более деятельного участия народа в управлении, видит пути к этому, с одной стороны, в применении выборного начала при замещении должностей, а с другой – в объединении отдельных классов общества на почве защиты личных или профессиональных интересов... Имея это в виду, комиссия нашла, что те же начала могут получить своё осуществление и в церковно-общественной жизни...» (25) Но не суждено было сбыться этим благим намерениям, потому как приближался октябрь 1917 года. ...Четыре столетия назад на Руси было установлено патриаршество. Это доказывало духовный авторитет Русской церкви и силу Московского государства. В 1700 году Пётр I уничтожил патриаршество, заменив его государственным учреждением – Синодом. Свыше двухсот лет длился «синодальный период», и всё это время в народе жила надежда на возвращение Патриарха – «великого народного угодника», «печальника, заступника и водителя Русской Церкви». И вот 15 августа 1917 года в Москве открылся Поместный собор Русской православной церкви. Он наметил трёх кандидатов на патриарший престол: митрополита Московского и Коломенского Тихона, архиепископов Харьковского и Ахтырского Антония и Новгородского и Старорусского – Арсения. 5 ноября в переполненном храме Христа Спасителя старец-затворник Зосимовой пустыни Алексий вынул жребий избранника. Патриархом стал Тихон. Святейший Патриарх вскоре вынес предложение Синоду возвести в сан митрополита бывших кандидатов на Патриарший престол,
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС что и было сделано соответствующим указом № 9914 от 20 ноября 1917 года (26). 11 декабря в 8 часов вечера прихожане Новгорода встречали в Софийском соборе митрополита Арсения. Несмотря на будний день, понедельник, и позднее время, собор был заполнен людьми. После торжественного звона раскрылись Корсунские ворота, и в белом клобуке вошёл владыка. Началось торжественное чествование. В ответной речи митрополит обратился к собравшимся: – Так усталый путник радуется, когда возвращается в отчий дом, к своим близким, друзьям, своим детям. Для меня отчий дом – сей храм, в коем почивают мои святые предшественники; друзья мои – вы, мои сотрудники на ниве Божьей, чада возлюбленные – моя паства... В невольной разлуке с вами, по случаю своего пребывания в Соборе, я утешался молитвою и мыслию о том, что на Соборе я служу созиданию Церкви. Теперь радуюсь, что поздний час не помешал вам встретить меня. Вам приятно видеть на мне белый клобук, а у меня в ушах громко звучит слово святого Григория Богослова: «…епископов и священников украшают не титулы, а добродетели...» Радость свидания омрачается мыслию о лукавом времени, нами переживаемом. Тут говорили о нравственном воскресении. Но прежде воскресения были страдания, была Голгофа. На Голгофу зову я вас, мои чада возлюбленные. Отделение Церкви от государства теперь почти уже совершившийся факт. Вы должны приготовиться к поруганию ваших верований и ваших святынь...» (27) Он уезжал из Новгорода, когда в стране правило Временное правительство, он вернулся домой уже после октябрьских событий. Правда, политические вихри не очень-то захватили древний город: революцией здесь занимались в основном солдаты запасных пехотных полков, бывшие питерские рабочие. Губернский съезд Советов, признавший новую власть, состоялся всего лишь неделю назад, 5 декабря. И тем не менее, вернувшись в Новгород, он переступил тот роковой рубеж, за которым началось противостояние духовной личности и новой власти. 23 января 1918 года появился Декрет об отделении Церкви от государства. Очень немногие проявили любопытство прочитать его полностью. Он весьма невелик – всего 12 пунктов. Но если внимательно вникнуть в их содержание, то не надо большого ума, чтобы узреть, что вместо свободы религиозного верования декрет предоставляет властям свободу преследования Церкви, так как лишает её права юридического лица, права иметь свой капитал и распоряжаться им, право иметь своё имущество: «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ являются народным достоянием» (28). Свобода на все четыре стороны.
Понимая трагизм положения, Священный собор 25 января 1918 года принял постановление по поводу декрета Совнаркома об отделении Церкви от государства, в котором подчёркивалось, что этим декретом «узаконяется открытое гонение как против Церкви Православной, так и против всех религиозных обществ» (29). Декрет стал осуществляться на деле. Президиум Новгородского губисполкома 3 июня 1918 года издал постановление о передаче в ведение отдела народного образования зданий Арсеньевского епархиального дома, Новгородской духовной семинарии и духовного училища. Одним росчерком пера лишили своего дома и крыши над головой, стоявшей веками. Тотчас же собралось чрезвычайное соединённое собрание православных приходских советов Новгорода и правления союза во имя святой Софии. Собрание выразило несогласие с решением президиума и обосновало юридически его неправомочность (31). Решение собрания не возымело никакого воздействия, и вот уже Епархиальный дом становится Домом искусств, а по коридорам духовной семинарии затопали красноармейские башмаки. Стали поступать сообщения о расстрелах священников по распоряжению Советской власти. Только в 1918 году погибли без суда и следствия епископ Кирилловский Варсанофий, священники – Бельской церкви Устюженского уезда Павел Кушников, крестецкого Екатерининского собора Иоанн Лавров, Аполецкой церкви Демянского уезда Пётр Каратыгин, Левочской церкви Боровичского уезда Антоний Озеров, игуменья Ферапонтова женского монастыря Серафимия и священник этой же обители Иоанн Иванов. Тяжело получать митрополиту такие сообщения, ещё горестнее сознавать своё бессилие, ощущать себя человеком вне закона. На какиелибо его протесты ответ был однозначен: революционная необходимость, распоряжение местной власти. Редактор «Епархиальных ведомостей» В.Н. Фиников, сжав зубы, регистрировал все случаи чинимых зверств. Высшие церковные власти пытались как-то смягчить удары Советов по церковной организации и попытались внести некоторые изменения в местное управление епархиями. Взамен духовных консисторий и советов рекомендовалось избрать новые епархиальные управления с учётом изменившегося положения Церкви в новых условиях её жизни. Было разработано определение о епархии, её устройстве и учреждениях. Основанием Епархиального управления и суда служили: Священное Писание, Догматы православной веры, Каноны св. апостолов, св. соборов. 49
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС Действующие церковные законы и законы государственные, не противоречащие основам церковного строя. А круг всё сужается и сужается. Не хватает средств содержать настоятеля Хутынского монастыря, и епархиальное собрание просит митрополита принять настоятельство. (По совместительству, как сказали бы сейчас.) Не остаётся средств на содержание канцелярии, епархиального совета: власти запретили проводить любые сборы в церкви, которые всю жизнь были традицией и основывались на добровольном желании прихожан. Церковно-ликвидационный подотдел наложил арест на всю переписку митрополита. Вручали почту после её досмотра. От канцелярии требовалось подавать отчёты о полученных суммах по почтовым переводам и их употреблению (36). Двадцатый год начался с ареста. И хотя выпустили на поруки, следовало готовиться к худшему. В мае арестовали пять городских священников. Всех обвинили в агитации против Советской власти во время исповеди. Кто-то чуждый Церкви сделал донос в Губчека, потому что прихожане не пошли бы с ложным доносом. После массовых ходатайств сотен новгородцев священников освободили, на поруки (37). Дошла очередь до епархиального совета: 1 июня в помещении произвели обыск. Представитель власти т. Ипполитов произвёл ревизию, изъятие документов и книг, арестовали все товары, а 15 сентября помещение совета было опечатано: по распоряжению отдела управления о закрытии епархиального совета (38). Всё имущество было переписано, а потом начался делёж награбленного под видом конфискации. Сохранилась эта опись на 122 наименования: шкафы, столы, стулья, часы, канцелярские товары. Пишущую машинку «Ремингтон» тут же зацапал губсовет, трибуналу стрелковой бригады понадобились шкаф и 6 венских стульев, отделу юстиции – 4000 конвертов, отделу труда – 2 шкафа, круглые часы, канцелярский стол и 6 венских кресел. Основную часть имущества присвоил президиум губисполкома. Смутное время порождает сомнения в душе даже у пастырей, не говоря уже о смиренной пастве. Вот и благочинный 7-го округа протоиерей Пётр Попов на собрании духовенства и мирян высказывает твёрдое пожелание – чаще слышать руководственный голос своего архипастыря. Пожелание звучит укоризненно и в то же время отражает растерянность. – Что это за руководственные указания, которыми о. благочинный желает прикрыться? Руководственные указания предполагают установившееся течение жизни, а не колебательное и при том разнообразное при различных местных условиях, с которыми и нужно сообразовы50
ваться. А что касается общих принципов пастырской деятельности, то неужели нужно упоминать о них? Вся беда в том, что мы иногда, может, слишком много говорим, а делами не оправдываем слов. Стыдно думать, что заключение архипастыря и пастырей в тюрьмы является ответом о. благочинному и собранию на его «твёрдое пожелание», – таков был ответ митрополита (40). Прихожане поддерживали своего архипастыря постоянным вниманием, желанием видеть его во время службы. В церковно-ликвидационный подотдел и в Губчека идут десятки коллективных ходатайств о разрешении митрополиту Арсению выезжать на служение в церквях губернии. Власти чувствовали народное неудовольствие политикой в отношении к Церкви, поэтому не решались нагнетать обстановку. И подотдел регулярно выдаёт удостоверения архипастырю на посещение городов и сёл губернии. С июля по октябрь владыка неоднократно выезжал на несколько дней в Грузино, Борисово, Косино, Бологое, Старую Руссу, регулярно вёл службу в Софийском соборе. В пастырском служении, в заботах о сохранении выдержки и порядка внутри самой Церкви прошёл 1920 год. И вот наступил час трибунала. Несомненно, Владыка Арсений понимал, что судят его не за злостную контрреволюцию (хотя были попытки обвинить его в связях с Белым движением), а за духовное сопротивление, за то, что не торопится признать новую власть, не спешит к ней в услужение. Но как же можно признать её, если она первым делом, через два месяца после переворота, поспешила так жестоко обрушиться на Церковь, а значит – на все нравственные устои человека, государства. Люди теряют понятие греха, совести, стыда, зло становится ненаказуемым морально. Отсюда грабежи, насилие, расстрелы без суда и следствия. Свидетелей по делу оказалось всего 15 человек – немного для такого, с шумом подаваемого процесса. В приговоре главным обвинением в адрес митрополита прозвучало: «Заведомо зная, что со времени издания декрета Совнаркома от 23 января 1918 года все церковные организации лишены прав юридического лица и права владения капиталами, утверждал журналы Епархиального совета, рассылал от своего и совета имени указания касательно бракоразводного процесса, судопроизводства церковников...» (41) Основные страсти разгорелись именно по бракоразводному вопросу и погребению. Дело в том, что декретом заключение браков, их расторжение, а также вопросы похорон передавались гражданским властям. В Постановлении же Патриарха и Синода на этот счёт записано следующее: «Церковный брак может предваряться или сопровождаться, по желанию брачующихся,
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС записью в гражданских книгах (что ныне называется гражданским браком). Эта запись не препятствует церковному браковенчанию, если нет к нему канонических препятствий (42). Какую же контрреволюцию можно усмотреть в этих положениях? Здравому уму непостижимо. Но революционные следователи стали «городить забор». То же самое и с «разрешением погребения». Церковь вмешивается в гражданские дела! А суть в том, что Церковь не разрешает хоронить на православном кладбище иноверцев и самоубийц, к тому же существует особое таинство – отпевание. И лишь в особых случаях, по разрешению местного епископа из данного правила допускаются исключения. Вот в таких вопросах, а также в продолжающихся церковных сборах и была усмотрена злостная контрреволюция. Что касается гражданских подсудимых и прежде всего преподавателя семинарии В.Н. Финикова, то его вина заключалась в частном издании «Новгородских Епархиальных ведомостей», редактором которых он был в течение многих лет. Обвинялся в публикации материалов, враждебных Советской власти. Действительно, «Епархиальные ведомости» даже в напряжённые революционные годы не прекращали своего выхода, начавшегося в 50-е годы прошлого века. Трибунал всех признал виновными и подверг наказанию. Но учитывая амнистию ВЦИКа от 6 ноября 1920 года, наказание было определено условным: митрополит Арсений, протоиереи Соколов и Яковцевский, Фиников и Скородумов – к 5 годам условного лишения свободы. Остальные – к трём. Митрополиту было предписано выехать на постоянное жительство в Архангельск. Как вспоминали современники, после оглашения приговора одна часть присутствующих зааплодировала, другая выстроилась в очередь к митрополиту для благословения. В кассационной жалобе, направленной в Наркомат юстиции, ар-пастырь протестует против двойного наказания: условное лишение свободы и ссылка на жительство в Архангельск. Кассационный трибунал ВЦИК рассмотрел решение Новгородского ревтрибунала. Приговор об условном лишении свободы на 5 лет был оставлен в силе, но высылка в Архангельск отменена. Заканчивая рассказ об этом процессе, позволю себе привести одну истину из Евангелия. К ученику своему Петру обращается Иисус: «истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня» (Мф., 26:34). Ещё не утихли страсти после заседания ревтрибунала, ещё митрополит занят отправкой кассационной жалобы, так как копию приговора ему вручили только 15 февраля, а в
губком партии уже поступило письмо духовной особы (не стану приводить его имени, дабы не потревожить душу покойного, да и не в имени дело, а в сути). Суть же в том, что податель жалуется на редактора газеты «Звезда», который не посчитал нужным опубликовать его предыдущее письмо по поводу дела митрополита Арсения. Далее излагается своё мнение по закончившемуся процессу. Автор в таких неладах с русской стилистикой, что трудно цитировать это послание. Приведу некоторые отрывки, кое-как передающие мысль: «...посмотрите на них, как у их своё дело делается, заводят какие-то подписи собирать... Вы знакомы или нет с этой тайной, то вот я знакомлю вас, тов. граждане. А я думаю, как бы скорей отправить, то и разговоров было меньше. Прошу, примите более соответствующие меры к этому делу, отправьте эту чёрную ворону, чтобы она не каркала, у то уже надоела не только нам, духовенству, а и вам поди, тоже... Не только попы плачут, а от него и власть ещё не избавилась...»(43) Да-а-а, видно крепко доставалось в своё время этой духовной особе от митрополита, коль она поспешила свести с ним счёты при первом же удобном случае. И я даже могу догадываться о причине такой нелюбви к своему архипастырю. Беспомощный стиль доноса свидетельствует о малограмотности писавшего. А где малограмотность, там и малоучёность. Митрополит же Арсений очень не жаловал таких пастырей, которые не соответствовали своему назначению, не стремились к знаниям, к духовной возвышенности. Тешусь надеждой, что владыке не довелось видеть этот донос. Впрочем, с его-то умом не предвидеть предательства учеников? Прошло некоторое время, улеглись толки вокруг процесса, а судьба уже готовила митрополиту новое испытание. Долгая история государства Российского со всеми политическими и стихийными перипетиями научила и мужика, и государство быть запасливыми – иметь и зерно, и капитал на случай непредвиденной нужды. За три года военного коммунизма этот запас истощился: большую часть конфисковали продотряды. Крестьяне едва сводили концы с концами. Новые урожаи родились скудными, и этому были свои причины: отток крестьянства в армию, уничтожение землевладения, сокращение посевных площадей из-за непомерных налогов и насильственного захвата хлеба. Летом 1921 года в Поволжье случилась засуха. Начался такой голод, подобного которому не находилось и в летописях. С Поволжья голод перекинулся в Сибирь, Крым, на Украину... По официальным данным, к началу 1922 года в стране насчитывалось свыше 23 миллионов голодающих. Миллионы погибли. Молодая 51
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС Советская власть в это время была занята укреплением Красной Армии, пропагандой мирового коммунизма, покупкой дворцов для своих полпредов в странах Европы, борьбой с контрреволюцией и религией. Борьбу с голодом было предложено вести общественным организациям. Был создан беспартийный Всероссийский комитет помощи голодающим. На выручку голодающим пришли крестьяне и сельские кооперативы благополучных губерний, профсоюзы рабочих, солдаты Красной Армии, иностранные державы. Впоследствии ВЦИК признал комитет излишним и арестовал его. Одним из первых просителей за свой народ стал Патриарх Тихон. В августе 1921 года он основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим, который также был признан ВЦИКом нежелательным и упразднён. К этому времени у митрополита Арсения уже не было никакой официальной связи с церковным центром. Но владыка, как и все новгородцы, знал о страшном бедствии в Поволжье. В губернии стали создаваться комитеты помощи, начался сбор средств. По многим детским домам и семьям были распределены тысячи детей, доставленных из района голода. Попытался и митрополит устроить в своей епархии особый комитет помощи голодающим, о чём написал воззвание к верующим, но это обращение не было разрешено к печати. Тогда владыка стал постоянно обращаться к своей пастве во время службы: он призывал к милосердию, к оказанию посильной помощи. В мартовском номере «Звезды» (1922) появилось Воззвание к новгородской пастве за подписью митрополита Арсения: «Ныне по лежащему на мне долгу архипастыря всей Новгородской церкви обращаюсь к тебе, Богом дарованная паства, с мольбою об этой помощи во имя Христа, именем которого мы имеем счастье называться... Пожертвования могут быть деньгами, вещами и продовольствием. Кроме того, в последнее время, ввиду всё более усиливающегося голода, Святейший Патриарх благословил духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, приносить в жертву голодающим и драгоценные церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления. Изъятие же из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, имеющих богослужебное употребление, является по церковным канонам святотатственным актом, за участие в котором мирянин подвергается отлучению от церкви, а священнослужитель – низвержению из сана». Рядом с воззванием был опубликован отклик П. Пожарского из Губполитпросвета: «Давно пора!», в котором язвительно замечено: «Нам остаётся только пожелать, чтобы митрополит в 52
самом непродолжительном времени точнее и конкретнее определил – какие именно предметы он подразумевает под словом «имеющие или не имеющие богослужебного употребления». Владыка ответил губернскому чиновнику конкретным вкладом – в апреле он сдал в губернский комитет помощи голодающим личные драгоценности: золотой крест с двумя бриллиантами, золотой наперсный крест без иконок, золотую панагию с золотой цепью (в панагии имелось 73 жемчужины, 2 хризолита, 2 сапфира, 2 рубина, 1 изумруд, 4 мелких жемчужины). Всё это было наградами за его труд архипастыря (45). Примеру владыки последовали многие новгородские священники. Однако добровольная сдача ценностей была невыгодна властям – она поднимала авторитет Церкви. Тогда 19 марта 1922 года Ленин распространяет среди членов Политбюро ЦК РКП(б) секретную инструкцию, которая предписывала провести «с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства, потому что голод представляет из себя не только благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий». Под неприятелем имелась в виду Русская православная церковь. На основе инструкции появился декрет об изъятии церковных ценностей. Начался невиданный в истории человечества беспредельный грабёж национальных богатств. Первыми пострадали монастыри. Только с подворья Юрьева было вывезено ценного имущества на сумму, превышающую 700 тысяч рублей золотом. Сохранился текст когда-то зашифрованной телеграммы Троцкого в губисполком: «Сколько вагонов для перевозки ценностей Юрьева монастыря?» Всего только из этой обители было отобрано ценностей на два с лишним миллиона рублей золотом (47). Предвидя огромное недовольство верующих ограблением их святынь, возможные столкновения, владыка снова обращается к пастве с воззванием, опубликованным в «Звезде» в субботу, 22 апреля 1922 года: «Об одном молю вас, дорогие мои чада моей паствы. Относитесь по-христиански, с покорностью воле Божьей, если придётся расстаться с любимым нами благолепием наших храмов во имя той вопиющей нужды, в которой находятся наши братья. Если у нас есть что пожертвовать взамен церковных вещей, не упустим этой возможности. Если же нечем жертвовать, то и без золота и серебра храмы наши останутся храмами и св. иконы св. иконами. Бог и на страшном суде спросит нас не о том, украшали ли мы золотом и серебром храмы и иконы, а о том, накормили ли
ИСТОРИЧЕСКИЙ РАКУРС мы голодного, напоили ли жаждущего, одели ли нагого?» Конечно же, нашёлся и автор, пожелавший остаться неизвестным, который саркастически прокомментировал воззвание владыки под заголовком «Лучше поздно, чем никогда». И всё же по губернии прокатилась волна народного недовольства ограблением церквей. В Старой Руссе вообще случилась трагедия. Прослышав о предстоящем изъятии церковных ценностей, прихожане старорусских соборов организовали добровольную охрану своих святынь. В один из дней в Воскресенском соборе появились три мужика-старообрядца: захотелось им вдруг посмотреть на православные ценности, из-за которых столько вокруг волнений. Стали они разглядывать иконы, и в это время несколько дежурных прихожан приняли их за членов комиссии. Без выяснения, кто и что, они накинулись на пришедших, избили, растерзали. Один из пострадавших вскоре скончался. Начало этому побоищу положила девица Евдокия Архипова, она же нанесла и смертельные удары. Но на скамью подсудимых в первую очередь сели старорусские священники, обвинённые в фанатизме и воздействии на прихожан. Отец Владимир Пылаев, 33 лет, с высшим богословским образованием, археолог, и о. В. Орлов, 37 лет, были приговорены к расстрелу. А девица Архипова получила только пять лет лишения свободы – её, мол, священники заразили своим фанатизмом. Суд призвал власть отдать под суд Патриарха Тихона и митрополита Арсения (48). Несколько по-другому выразили свой протест на изъятие церковных ценностей жители Новгорода. Они провели 24 марта собрание во Входо-Иерусалимском храме, на котором высказались против постановления правительства, с которым собравшихся познакомил представитель губисполкома Терешков. Учительница Иванова подчеркнула, что церковные ценности – это «вклад наших умерших предков. Этот вклад живущие христиане обязаны оберегать и передать их в полной сохранности своему поколению». И снова заседание ревтрибунала. Снова на нём появляется митрополит Арсений. На сей раз он вызван в качестве свидетеля. Что хотелось услышать судьям от владыки? О связях с Патриархом? О согласованных действиях по оказанию сопротивления изъятию ценностей? Нет никаких связей с Патриархом, все воззвания написаны по собственному влечению души. Как митрополит, он слышал о существовании декрета об изъятии ценностей, но самого декрета не получал и не читал. Конечно, его потрясли старорусские события, именно поэтому он в своём воззвании призывал к спокойствию, не отвечать злом на насилие. Что касается агитационного собрания, организаторы которого попали на
скамью подсудимых, то он слышал о нём вскользь и не знал, по какому руслу оно пойдёт. Он не мог благословить это собрание, потому как понимал его безуспешность и гибельность в нынешней ситуации. Так оно и случилось: четыре организатора были приговорены к расстрелу (50). На этом процессе заканчивается новгородский период церковной службы владыки Арсения. * * * После июльского ареста в 1922 году митрополит Арсений уже не вернётся в Новгород. Сначала он находился в Бутырке под арестом по делу патриарха Тихона, а в 1925 году был сослан в Ашхабад, затем в Ташкент. Находясь в ссылке, он оставался членом Священного синода, но связь с ним поддерживал только письменно. До 1933 года владыка значился правящим архиереем Новгородской епархии – до того времени, когда сменил скончавшегося местного митрополита Никодима на Ташкентско-Азиатской кафедре. Он покинул сей мир 10 февраля 1936 года и был похоронен на православном кладбище Ташкента возле церкви во имя Святого Александра Невского. Думаю, проживи он ещё год, и молох репрессий растоптал бы этого удивительного человека. Одна печаль в моём сердце – как далеко, как далеко покоится его прах от полюбившейся ему Новгородской земли. Как далеко… Да исправится молитва моя! 53
ДАЛЬНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
сержант Миля Андрей Большаков. Голландия
Э
Отец Михаил, благословите! Спасибо Вам за поддержку! Подбодрённый Вами, высылаю ещё один свежий – «Сержант Миля». Коротко поясню. Это – не художественный вымысел, а реальность, облечённая в некоторое подобие художественной формы. Как педагог, я имел возможность всё это и многое другое наблюдать лично. Упоминающаяся в тексте книга «Кто наделал Кроту на голову» действительно присутствует практически в каждом детском учреждении Евросоюза. Она переведена на все языки. По ней снят мультфильм, который можно посмотреть в Интернете. По мотивам этой книги ставятся детские спектакли и т.д. Я высылаю маленькую иллюстрацию к этой книге, но при желании легко найти и другие. Одна из приложенных картинок (однополые семьи) – в формате pdf, потому что я сам отсканировал это пособие для детского сада. Так что это тоже не мой вымысел... Пример детского творчества (бабочка) – вполне реальный. Надеюсь, что этот материал тоже будет благосклонно Вами, отец Михаил, принят. Хотя боюсь, что наши люди-читатели сочтут это вымыслом. Они, по-моему, ещё не осознали, что это идёт к нам семимильными шагами и уже «при дверех», а может – уже и внутри... С уважением, А. Большаков
– Служба есть служба! Рядовой Миля – п-аа-а-а-а-дъём! Приказы не обсуждаются, а максимально быстро и точно выполняются! Готовность сорок минут! Выдвигаемся к месту несения службы! Это он пошутил так. Но шутка прижилась в семье и даже получила дальнейшее развитие. Теперь будить Милю стал только папа и только по-строевому. А перед выходом, подавая Миле её рюкзачок, обязательно говорил: «Парашютик не забываем!», как будто Миля действительно отправлялась в заданный район для выполнения боевого задания. Впрочем, в этом, наверное, всё-таки была доля правды.
милия – очень развитая девочка. Ей всего лишь, – нет, неправильно, – ей уже почти целых шесть лет. Она умеет петь, танцевать, знает множество стихов... Она свободно говорит на двух языках – родном русском и на, как говорит папа, языке «страны пребывания». Кроме того, благодаря папе она хорошо разбирается в воинских званиях. Правда, пока только до сержанта. Когда Эмилия пошла в детский сад страны пребывания в первый раз, был хмурый ноябрь. Подниматься к семи очень не хотелось, и даже мамины долгие уговоры как-то мало помогали. Ну как-то не получалось проснуться, и всё! И вот именно тогда папа впервые громко скомандовал:
В рядовых Миля проходила недолго и звание ефрейтора получила от папы после случая с бассейном. В один из вечеров мама, переодевая Милю в ночную одежду, вдруг удивлённо воскликнула: – Миля! А почему это у тебя крестик наоборот надет? Ты что, снимала его где-то? Конечно, сама Миля никогда крестик не стала бы снимать. Она себя без него и не помнит. Он висел на шее на серебряной цепочке всегда. Это Кики в раздевалке бассейна сняла с Мили крест и положила его в шкафчик, уверенно при этом сказав: – Ты не можешь показывать всем это! Ахмет, Барзан, Мирват, Айша и некоторые другие дети
54
Свою нелёгкую службу Миля несёт в детском саду в «жёлтой» группе. «Жёлтая» – не означает ничего, потому что имеются ещё и «красная», «синяя» и «зелёная» группы. Группа Мили состоит из очень разных детей. Есть и угольноволосые, и соломоволосые, – это как раз и есть сама Миля и её подруга Шанталь. Есть говорящие на двух языках – это Ахмет, Барзан, Мирват, Айша и сама Миля. Есть говорящие только на языке страны пребывания... А есть и вообще не говорящие, а только слюни пускающие... Это Патрик и Кай... А воспитательницы у них – Фредерика и Франциска. Но так их никто не называет. Они – Кики и Франци. Они уже очень старые: каждой из них наверняка никак не меньше двадцати лет...
ДАЛЬНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ могут почувствовать себя оскорблёнными и обязательно пожалуются родителям... Миля, конечно, не поняла, чем её маленький крестик может обидеть Ахмета, Барзана, Мирват, Айшу и некоторых других детей. Но ведь с Кики не поспоришь: ей никак не меньше двадцати лет! А может, даже и все двадцать пять! Поэтому Миля промолчала. Мама очень расстроилась, а папа только посмеялся и сказал с дивана: – Рядовой Миля! За проявленные выдержку и спокойствие в экстраординарных условиях тебе присваивается очередное воинское звание ефрейтора. А вот звание младшего сержанта папа присвоил Миле за стойкость и мужество, проявленные в отстаивании семейного вопроса. В один из дней Франци, собрав всю «жёлтую» группу на ковре, стала задавать глупые вопросы. Она показала всем картинку, на которой были изображены улыбающиеся дядя, тётя и ребёнок, и необычно ласково спросила: – Это семья? Конечно же, это семья! С этим согласились все дети и даже Патрик, не говорящий ни слова, в знак согласия надул и лопнул изумительно красивый пузырь... – А это – семья? – ещё ласковее спросила Франци, предъявив картинку с двумя дядями и ребёнком между ними. Никто не знал, как надо ответить, и только Ахмет, Барзан, Мирват, Айша и Миля уверенно сказали, что нет, это, конечно же, ну никак не семья. Франци заметно расстроилась, но, продолжая улыбаться, решила ещё пошутить, показав картинку с двумя тётями и ребёнком. И задала тот же глупый вопрос: – А это – семья? Все промолчали, и только Ахмет, Барзан, Мирват, Айша и Миля оценили шутку! Они дружно засмеялись и наперебой закричали, что это тоже никакая не семья и так не бывает. Франци помрачнела, выставила вперёд длинный указательный палец и, водя им перед лицом Мили, стала говорить, что так бывает и что все три картинки изображают семьи... И все эти семьи достойны равного уважения... И что в группу записался и через неделю придёт ребёнок, у которого нет ни мамы, ни папы, а есть родители. Номер один и номер два. И если ктонибудь, а скорее всего, это будет Миля, употребит слово «мама» или «папа», то новенький ребёнок будет чувствовать себя обиженным и несчастным... И обязательно пожалуется родителям. Номеру один и номеру два... Всё это Франци почему-то высказывала одной Миле. На Ахмета, Барзана, Мирват и Айшу она при этом даже не взглянула. Наверное, она
просто чувствует, что они – в отличие от Мили – тоже очень обидчивые и что они тоже могут пожаловаться родителям. И не пронумерованным, а именно своим маме и папе... Воинской карьере Мили мог бы позавидовать каждый, потому что уже через неделю прямо перед сном Миля была произведена папой в сержанты. Он так и сказал с дивана: – Младший сержант Миля! За твёрдость характера и мужество, проявленные в тылу идейного противника, тебе присваивается очередное воинское звание сержанта! В тот раз Кики и Франци, собрав «жёлтую» группу, как обычно, на ковре, читали на два голоса книгу «Кто наделал Кроту на голову?» По ходу действия пострадавший Крот приставал ко всем встречным животным с одним и тем же вопросом: – Простите, это не вы навалили мне кучу на голову, когда я вылезал из своей норки? Все животные, как один, гордо заявляли: – Нет, это не я. Я это делаю вот так! И они тут же, не сходя с места и не прекращая беседы, демонстрировали бедняге-Кроту, 55
ДАЛЬНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
как именно они справляют большую нужду... Крот только успевал уворачиваться. В конце концов оказалось, что Кроту не повезло с Собакой... Уже в середине чтения Миля всё поняла и искренне заявила: – Нет, это неправильно рассказывается! У меня есть такой мультфильм! Он называется «Кто сказал «Мяу»?» Это не крот, а щенок ходил к разным животным и спрашивал их, не они ли сказали «мяу». Она подробно рассказала о том, что все звери из мультфильма очень доброжелательно и с готовностью демонстрировали щенку свой голос, но ни один из них при этом не поступал так невоспитанно, как в той истории, которую читали Кики и Франци. Остальным ребятам не было никакого дела ни до сказки Кики и Франци, ни до мультфильма, который есть дома у Мили, потому что все были заняты своими неотложными и важными делами: кто-то боролся с товарищем, кто-то уже закончил борьбу и теперь просто плакал или, наоборот, смеялся, кто-то сосредоточенно отламывал колёса у полицейской машины, кто-то ковырял в носу... Патрик надувал пузыри, а Кай просто смотрел прямо перед собой, роняя слюни на свою футболку с красивым рисунком и надписью «Superman». Поэтому Кики и Франци обступили Милю с двух сторон и стали говорить много разных слов. Они рассказали, что книга про забавную историю с Кротом не только очень интересна сама по себе, но и несёт в себе много полезной информации. К тому же она сопровождается прекрасными иллюстрациями, и дети, внимательно 56
поработавшие с этой книгой, теперь никогда в жизни не перепутают помёт, оставленный, например, лошадью и, например, кроликом... И, кто знает, может, именно с этой книги начнётся будущая фантастически успешная исследовательская карьера, например, Патрика... Или Ахмета... Или Кая... – А вот мультфильм про щенка, интересовавшегося, кто сказал «мяу», наоборот, никакой полезной информации не несёт, потому что и так всем понятно, какие звуки издают и лошадь, и корова, и прочие домашние животные... Хотя именно на таком нижайшем научном уровне, – сказала Кики, – наверное, и надо просвещать детей в несвободной и тота... толита... тотилита... ну, в общем, как догадалась Миля, какой-то нехорошей стране... Так сказали Кики и Франци. О какой стране они говорили, Миля не поняла. Но спорить не стала, потому что, конечно, и Кики, и Франци – не только очень старые, но, наверное, и очень умные. Особенно Франци: у неё на одной руке до самого плеча синим цветом написана какая-то мудрость такими диковинными буквами, что Миля не узнала ни одной... А Кики – она попроще: на ней ничего не написано. Зато на пояснице у неё – дракон. И когда Кики наклоняется к кому-нибудь из детей, то ужасная драконья морда выглядывает из-под её футболки. При этом вся «жёлтая» группа начинает визжать, а сама Кики – улыбаться... Но Миля как-то не совсем поверила тому, что сказали Кики и Франци. Поэтому, придя домой, она ещё раз посмотрела мультфильм про щенка. Ощущения, что он сделан в какой-то толита... тотилита... ну, в общем, плохой стране, всё-таки не было. Поэтому Миля сочла правильным обратиться к маме за разъяснениями. Мама в этот день была, как показалось Миле, какой-то не очень сообразительной. Иначе зачем бы ей по нескольку раз переспрашивать подробности истории с Кротом? И мама так ведь и не смогла ничего прояснить... Вечером на кухне мама пересказала папе всё, что узнала от Мили. Папа, насколько можно было расслышать, тоже не очень-то поверил в правдивость истории, происшедшей в «жёлтой» группе. На следующий день папа пришёл домой гораздо позднее обычного и с каким-то растерянным выражением лица. После быстрого ужина он позвал маму с Милей и достал из сумки знакомую Миле книгу «Кто наделал Кроту на голову?» – Вы не поверите! – сказал папа, – Это бестселлер! В магазинах его давно уже нет! Мне пришлось даже записаться в библиотеку! Миля почти сразу пошла спать и из своей комнаты ещё долго сквозь дрёму слышала при-
ДАЛЬНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ глушённые голоса папы и мамы, обсуждавших книгу и вновь и вновь листавших её... Прошёл ещё месяц. В «жёлтой» группе всё было как обычно. Ахмет и Барзан возились на ковре. Джамейн ломал игрушки. Шанталь плакала. Патрик надувал и лопал радужные пузыри. Кай смотрел перед собой и пускал слюни на футболку с красивым рисунком и надписью «Born To Be Free». Дракон высовывал свою ужасную морду из-под свитера Кики. Кики постоянно была недовольна Милей и не скрывала этого. Ей почему-то не нравилось, что Миля рисует жирафов и принцесс, облака и цветы, а не просто намазывает ладошку краской и прикладывает её к чистому листу, как все остальные дети... Ей не нравилось, что Миля может прочитать наизусть стихи почти про всё, что есть вокруг... И на русском языке, и на языке страны пребывания. Однажды Кики, заставив Милю сидеть смирно, скрутила, – не заплела, а именно скрутила! – ей на голове множество косичек, как у Джамейна. Потом прибежала Франци и сфотографировала Милю в таком виде. С этой причёской Миле пришлось ходить целый день, потому что и Кики, и Франци зорко следили и не разрешали ничего делать с волосами. Только за полчаса до прихода мамы Франци раскрутила косички на голове Мили и тщательно расчесала волосы. Но у Мили осталось ощущение, что именно она в этот раз оказалась на месте Крота и кто-то именно ей наделал на голову... Мама сразу заметила состояние Мили. Пришлось по дороге домой ей всё рассказать... В тот вечер мама и папа опять долго о чём-то говорили на кухне, когда Миля уже ушла спать... В один из дней, когда погода стояла очень ясная и тёплая, Кики и Франци решили повести всю «жёлтую» группу в дальний поход на игровую площадку в соседнем сквере. Всем детям были надеты одинаковые жёлтые бейсболки. Это так делается всегда, чтобы все были на виду и легко сосчитывались. Но в этот раз Кики захотела ещё зачем-то перевести всем на руки одинаковые картинки – весёлую и яркую крючконосую ведьму с чёрным котом. Ведьма хотя на первый взгляд и казалась весёлой, но что-то в ней было неуловимо жуткое. Так что Миле она никак не могла понравиться... Тут же и начались проблемы, потому что Миля спрятала обе руки в карманы и ни за что не хотела их вытаскивать. Кики опять ругала Милю и говорила, что та просто обязана позволить перевести ведьму на руку, потому что Миля тут
не сама по себе гуляет, а является членом дружной и единой команды. Противопоставление себя коллективу контр-про-дук-тивно и может обидеть всю «жёлтую» группу. Обидеть никого Миля, конечно же, не хотела, и ведьма вместе с котом вскоре благополучно перебралась с бумажки на Милину руку. И в своё время вместе с Милей прибыла домой, вызвав мамино негодование и папино долгое молчание... Время шло, и однажды утром папа разбудил Милю не как обычно, – весело и задорно, – па-аа-а-адъём! – а непривычно серьёзно и грустно: – Сержант Миля, просыпайся потихоньку. Дембель приблизился. А то ты эдак скоро у меня до маршала дослужишься! Сегодня выдвигаемся в заданный район в последний раз. Готовность сорок минут. И уже на выходе из квартиры, видя, как Миля потянулась за своим рюкзачком, сказал: – Парашютик сегодня можешь не брать. Идём прощаться... Две недели Миля не ходила в свою «жёлтую» группу. Дома было здорово с мамой. Они рисовали жирафов и принцесс, облака и цветы... Смотрели мультфильмы, слушали музыку без барабанов и читали книжки, в которых никто никому ничего на голову не делал. А потом Миля вместе с мамой улетела к бабушке и дедушке. Страна пребывания осталась позади вместе с Кики, Франци, Шанталь, косичками Джамейна и изумительно красивыми пузырями Патрика...
57
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
Тимоха
С
амым ходовым транспортом в станице был велосипед. На работу, в магазин, к морю – только на нём. Приехав отдыхать, я первым делом купил велосипед. И нисколько не пожалел об этом. Он не только экономил время и силы, но и доставлял удовольствие. Я без устали гонял по гладким песчаным дорогам и тропинкам, делал стремительные броски на пустынную охровую косу, которая гигантским серпом вдавалась в море, а иногда навещал знакомых пасечников (их ульи были вблизи гречишного поля). Станица, а особенно море так мне понравились, что я задержался до конца сентября; для 58
Николай Кокухин
два рассказа
меня, северянина, лето ещё как бы продолжалось, и я купался почти каждый день. Вскоре однако подул северный ветер, и, к большому сожалению, купания пришлось прекратить. – Скоро домой? – спросил меня знакомый пенсионер Андреич (мы ехали на велосипедах по центральной асфальтированной улице станицы). – Да. – А велосипед? – На нём и поеду. – До самой Москвы? – Конечно. Я, разумеется, пошутил – велосипед я решил оставить в станице до следующего года. Мой собеседник шутки не понял и сказал: – А что, дней через… – он, соображая, наморщил лоб… – дней через пять будешь дома! Ну не через пять, так через недельку! Молодому, оно в охотку прокатиться… Один мой годок в Краснодар катался. Триста километров – не фунт изюма! Да ещё с одной ногой! – Неужели? – Да. – Махну и я! – неожиданно для самого себя решил я. – Для здоровья – оно хорошо! – Прокатнись, – одобрил Андреич. – Загляни к моему годку – он тебе дорогу обскажет. – А где он живёт? – Рукой подать. Да тебе любой пацанёнок укажет, мол, где живёт Тимоха. Его дом я нашёл быстро, он стоял в проулке, вблизи обрыва, откуда открывался прекрасный вид на море. Я прислонил велосипед к полисаднику и подошёл к калитке. Хозяин столярничал под деревянным навесом. Я кашлянул. Тимоха, припадая на протез, подошёл ко мне; среднего роста, сухощавый, мускулистый, он походил на подростка; загорелое, почти коричневое, морщинистое лицо, светло-синие, как две морские капли, глаза смотрели пытливо, но доброжелательно; он сразу расположил меня к себе. – Оторвал небось от дела… – Ничего, – махнул рукой Тимоха, – работа не медведь – в лес не уйдёт. Узнав о цели моего приезда, он сказал: – За милую душу прокотишься… Сухо, тепло, крути да крути… Остановился, отдохнул чуток в тенёчке, под шелковицей, и дальше… А может, и мне с тобой! – загорелся вдруг Тимоха, его
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА лицо оживилось, он стал как бы выше ростом. – Хотя, – он глубоко вздохнул, – и рад бы в рай, да грехи не пускают… Я человек занятой, маслобойню сторожу… – Дорога сносная?– спросил я. – Накатанная. По-над морем проедешь, а там и вовсе асфальт начнётся… Домчишься в два счёта… Я ехал вдоль железной дороги, по тропиночке – милое дело! – Часто останавливался? – Часто. Я люблю погуторить с людьми… Человек – что книга: погуторил – прочитал книгу… – А ездил для чего? – Землю посмотреть… и людей. Чем они дышут… Скрозь всё изменилось… супротив прежнего… Ещё недавно было терпимо… а счас… ни коня, ни возу, ни что навоз положить… – Н-да, подзанесло нас… – А знашь, паря, станичники не озлобились, шутят: была шуба – шубу нашивали; нет шубы – в шубе хаживали… Вот это мне пондравилось… На дороге появилась фура с бидонами; пегая кобыла еле плелась, но возница её не подгонял, хотя и держал кнут в руке; Тимоха кивнул ему, тот ответил тем же.
I Больше всего на свете я люблю ездить с мамой в паломнические путешествия. Каждый год, когда у меня наступают летние каникулы, мы едем к какому-нибудь святому. Мы побывали уже у Митрофания Воронежского, у Тихона Задонского, у Иова Почаевского. – Мама, – спросила я в одно прекрасное летнее утро, – к кому мы поедем в этом году? – Не знаю, моя доченька, – ответила мама. – Куда батюшка благословит, туда и поедем. – А когда он благословит? – Да в ближайшее воскресенье и благословит. «Как хорошо, – подумала я, – до воскресенья осталось всего три дня». Они пролетели очень быстро, я и не заметила, как они пролетели. В воскресный день мы с мамой, как обычно, пришли в храм, и после богослужения батюшка объявил: – Едем к преподобному Феодосию Кавказскому. «Замечательно! – подумала я. – Он мне знаком, потому что я совсем недавно прочитала его житие».
– Я люблю эту землю, потому и ездил… – продолжал Тимоха… – Я за неё кровушку проливал… Она мне дороже собственной жизни… а то, что кругом скособенилось… так для меня всё стало ещё дороже… как мать любит увечного ребёнка больше здорового, так и я… Вот так-то, паря… – А почему на велосипеде ездил? – Смальства на нём. Не надоть мне ни мотоциклета, ни «жигулишек», ни «морфидеса»… велик – вот это да!.. Всё увидишь, куда надо, завернёшь… Тише едешь – дальше будешь… И переночевать есть где… У меня почти в каждой станице кореш… – А не боишься? – Чего? – Ну бандиты всякие… – А чего мне бояться – я же с Богом… Ну а если пинджак снимут, я и рубашку отдам… Я поблагодарил Тимоху за беседу, пожал его сухую мозолистую руку, вывел на дорожку велосипед. Мой собеседник уходить, однако, не торопился. Отъехав на некоторое расстояние от его дома, я оглянулся: старый солдат смотрел мне вслед; он (я догадывался об этом) по-хорошему завидовал моему предстоящемупутешествию.
Машутка
Через несколько дней мы с мамой пришли на соборную площадь, где уже стоял большой красивый сияющий автобус. На переднем стекле справа я увидела несколько бумажных икон: Спасителя, Божией Матери и Святителя Николая, а рядом – заметная, красными печатными буквами, надпись: «Паломники». В салоне были удобные, с высокими спинками, сиденья, мы с шутками и смехом разместились (нас было очень много, наверно, человек пятьдесят) и поехали. Я сидела у окна, и мне было всё видно: сначала был город, потом пошли поля, перелески, овраги, мосты через маленькие и большие речки, сёла, деревни, козы, которых пасла маленькая старушка, аисты на водонапорной башне – это был наглядный урок географии, и учебника раскрывать не надо. Батюшка между тем прочитал акафист преподобному Феодосию Кавказскому, а затем Серафима, бывшая актриса, а теперь регент нашего храма, запела: Житейское мо-оре Играет волна-ами, В нём радость и го-оре Всегда перед на-ами. 59
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА Никто не ручи-ится, Никто не узнае-ет, Что может случи-иться, Что завтра с ним ста-анет… Все паломники подхватили, в том числе и я. Я знаю все песни, которые мы исполняем в пути, – и народные, и покаянные, а также песни на слова известных и неизвестных поэтов. Когда поёшь, то на душе становится очень радостно, и никогда не устанешь. Мы спели столько песен, что и сосчитать невозможно, это нас сильно сблизило, как будто мы всегда были вместе и никогда не расставались. – Через полтора часа – Минеральные Воды! – объявил батюшка. – Там нас ждёт преподобный Феодосий! Радость охватила мою душу: ещё один святой войдёт в мою жизнь, я буду ему каждый день молиться, а он будет помогать мне в учёбе, укреплять мою веру, ещё больше любить мою маму и других людей. Я была почему-то уверена, что он и сейчас молится обо мне – ведь он знает, что я еду к нему и мне не терпится побыстрее поклониться его святым мощам.
II Вдруг автобус замедлил ход и остановился. Непонятно, почему он остановился, так как до города было ещё далеко. Водитель открыл переднюю дверь, и в салон вошёл смуглый черноволосый человек в защитной военной форме, в руках у него был автомат. – Выхадыте! – грубо, с заметным акцентом закричал он. – Бийстро! – В чём дело? – поднявшись с переднего места, спросил батюшка. – Зачем выходить? – Нэ разговарывать! – рявкнул солдат. – Бийстро выхадыть! Водитель открыл вторую дверь, и паломники один за другим потянулись из автобуса, досадуя за непредвиденную остановку. Их было трое, солдат кавказской национальности, с грубыми невежественными лицами, заросшими жёсткой щетиной. Они цепкими злыми глазами осматривали выходящих людей, каждый держал автомат на изготовку. – Что это значит? – обратился к ним священник. – Разве сейчас военное время? Все три кавказца, как по команде, навели на него свои автоматы, показывая, что не намерены разговаривать с ним и выяснять отношения. Один из кавказцев, тот, что заходил в автобус, был выше на голову своих сообщников, видимо, он был главарём. Он заорал на священника, сделав шаг по направлению к нему: – Малчать! Прыстрелю, как собаку! 60
Батюшка побледнел, сильно сжав кулаки опущенных вдоль тела рук; видимо, ему стоило больших усилий сдержаться и не прекословить бандитам. То, что нас остановили бандитымусульмане, ни у кого не вызывало сомнений. Паломники притихли, понимая, что дело принимает нешуточный оборот. – Стройся в одну шырэнгу! – вновь заорал главарь. – Бийстро! Он, а следом за ним и его сообщники ринулись на нас, ударяя кого кулаком, кого дулом автомата, а кого и пиная тяжёлым солдатским ботинком. Мама схватила меня за руку и почти бегом оттащила в сторону. – Шырэнга! Шырэнга! – орал то один бандит, то другой, то третий. За каких-нибудь две-три минуты им удалось выстроить нас в одну цепочку, которая растянулась по безлюдному шоссе на порядочное расстояние. У паломников были испуганные, бледные лица, у многих дрожали не только руки, но и губы. Никто не знал, для чего их выстроили в одну длинную шеренгу и что их ожидает в следующую минуту. Кроме священника в нашей группе было ещё несколько мужчин, но их в общей массе как-то не было видно, да и чем они могли помочь женщинам, если сами находились в сильнейшем шоке. Мама крепко держала меня за руку; её рука изредка вздрагивала, и тогда я ещё крепче сжимала её ладонь. Вдруг произошло то, чего никто не ожидал. – Сымай кресты! – заорал главарь. – Сымай кресты! – ещё громче заорал его сообщник. – Сымай кресты! – заорал третий бандит. Они ринулись на шеренгу, как волки на ягнят. Главарь понимал, что главное лицо в нашей группе – священник, который, во-первых, отвечает за всех нас, а во-вторых, является для нас примером. Главарь приблизился к нему, лязгнул затвором автомата и прицелился прямо в лицо; глаза его горели лютой ненавистью. – Сымай – пристрелю! – зарычал он. Батюшка обеими руками взялся за светлый с матовым оттенком крест, который висел у него на груди. – Я пастырь и не могу без креста, – преодолевая отвращение к бандиту, сказал он. – Можешь! – пролаял кавказец. – Сымай! – Зачем он тебе? – Я хочу его растоптать! – смакуя каждое слово и понимая, что оно сильно ранит сердце священника, прорычал бандит. – Он предназначен не для этого! – Нет, как раз для этого! Сымай! – вновь заорал он. – Не сниму! – дрожащим голосом сказал батюшка.
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА – Тогда прощайся с жизнью! – прокричал бандит; он вскинул автомат и выстрелил в священника; очередь прошла чуть выше его головы, сбив скуфейку. Батюшка от неожиданности и от страха присел, но креста из рук не выпустил. – Счытаю до трёх! – рявкнул бандит. – И стреляю прямо в лоб! Раз! – Он чуть помедлил. – Два! – После краткой паузы он поднял дуло автомата, целясь в лоб нашему батюшке. Тот не выдержал и дрожащими руками снял с себя крест. – Бросай на зэмлю! – приказал бандит. Батюшка бросил. – Топчи! Батюшка наступил на крест ботинком. – Вот так! Хароший пример! Лицо кавказца исказила зловещая улыбка. – Все, все сымайте свои кресты! – пуще прежнего заорал он. – Иначе всех перестреляем! Он дал длинную очередь поверх наших голов. Два его сообщника между тем терзали других паломников, угрозой и грубой силой принуждая их снимать с себя нательные кресты. Сняли все женщины, сняли все мужчины, сняли все подростки. И все по приказу бандитов растоптали их. Это произошло в течение какихнибудь двух-трёх минут. Остались только три человека, которые не сняли кресты: моя мама, я и Серёжа, юноша лет пятнадцати, которого я давно знаю, так как мы часто встречались в храме – мы стояли в самом конце шеренги, и до нас ещё не дошла очередь. В этот момент один из бандитов, расправившись с очередным паломником, подошёл к маме. – Сымай крест! – рявкнул он. – Ни за что! В словах мамы слышались такая уверенность, такая сила, такая убеждённость в своей правоте, такая непоколебимая вера истинного христианина, что бандит опешил. Он сделал шаг назад и внимательно посмотрел на маму. Мама, не дрогнув, встретила его взгляд. В нём бандит не увидел ни слабости, ни растерянности, ни животного страха, которые встречал на лицах других паломников. Он секунду помедлил, продолжая изучать мамино лицо, крепче сжал цевьё автомата, а потом шагнул ко мне: – Ну а ты? Сымешь? – Нет! – смело ответила я, глядя прямо в глаза бандита. – Я не отрекусь от Христа! Потому что я люблю Его! Бандит был поражён, услышав мой ответ. Он даже не нашёлся, что сказать, только хмыкнул и, сделав ещё один шаг, обратился к Серёже: – А ты?
Отречение Петра
– Как Машутка, так и я! – звонким голосом воскликнул Серёжа. Свидетелями этой сцены были не только паломники, но и другие два бандита, которые приблизились к концу шеренги. Главарь закинул автомат на ремне за спину, то же самое сделали и его сообщники. – Дураки! – громко крикнул главарь. – Дураки! Ха-ха-ха! Он грубо захохотал. – Ха-ха-ха! – загоготали его сообщники. – А эти трое – молодцы! Главарь кивнул в нашу сторону. – Молодцы! – повторил он. Кавказцы быстрым шагом, почти бегом побежали от нас, стуча ботинками по асфальту. Невдалеке на обочине дороги стоял бронетранспортёр. Они вскочили на машину и через люк нырнули в её чрево. Бронетранспортёр взревел, выпустив синеватое облако дыма, сорвался с места и помчался по шоссе. Через двести-триста метров он свернул на просёлочную дорогу, волоча за собой густой сизый шлейф пыли. Вскоре пыль исчезла, но бронетранспортёра уже не было видно. 61
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
волшебное
слово Б
аба Маня умерла скоропостижно и тихо. Утром, как обычно, она позвала сиделку, чтобы та помогла ей одеться, села на кровати и вдруг, охнув, откинулась назад и перестала дышать. Сердце её остановилось. Было бабе Мане в ту пору без малого 88 лет… За неделю до этого она, предчувствуя недоброе, захотела причаститься. В храме она и раньше бывала редко, а последний год и вовсе не могла ходить – ноги не слушались. Священник три раза откладывал свой приход по разным причинам: венчание, похороны, праздничные службы. Баба Маня терпеливо ждала, перечитывая молитвы перед причастием. И вот наконец долгожданная исповедь, разрешительная молитва, причастие. И без того немногословная, баба Маня в тот день совсем не разговаривала, погружённая в раздумья. А на другой день вкрадчиво заговорила, попросив совета. – Не знаю, как быть: сиделка на меня сердится, говорит, что я ей указываю, а она, мол, и сама знает, что делать надо. Как мне с ней разговаривать, не знаю… Стоило над тем поразмыслить. Сиделка Галя была женщиной добросовестной, работящей, обычно беспрекословно выполнявшей всё, что от неё требовалось. Только постоянные назидания могли вывести её из равновесия. Видно, бабушка её допекла. – Вы, наверное, на работе в начальниках ходили? – осведомилась я. 62
В. Строгова
– Конечно, – не без удовольствия ответила баба Маня. Она действительно долгие годы проработала главным бухгалтером большого завода: ей было, чем гордиться. Как ветерану войны и труда от завода ей выделили средства на постройку собственного дома. Теперь, живя в этом просторном доме на окраине села, она получала хорошую пенсию. Недавно дом отремонтировали, покрасили. Жить бы да радоваться! Вот только здоровья не было. Часто можно было слышать, как она, всхлипывая, просила Господа призвать её к Себе и окончить мучения на этой земле. Но однообразные дни проходили один за другим, а в жизни бабы Мани ничего не менялось. Ухаживая за бабушкой последние два месяца, когда ей стала требоваться посторонняя помощь, я познакомилась с её немногими знакомыми, которые навещали старушку. Как правило, баба Маня встречала их, сидя в кухне за столом. У неё был такой важный вид, что она напоминала Старуху из пушкинской «Золотой рыбки», когда та была столбовою дворянкой. Когда с ней здоровались, она отвечала лишь небольшим наклоном головы. Когда ей приносили продукты, она спрашивала цену и молча открывала кошелёк, чтобы расплатиться. И тут же перечисляла, что ей надо купить в следующий раз. О благодарности не было и речи. Свою близкую подругу, живущую по соседству, она называла только по фамилии, так что я долго не знала, как её зовут. Для меня было удивительным, как человек, который хочет быть здоровым, сам никому здоровья не пожелал. Ведь слово «здравствуй» и означает: «Будь здоров!..» Когда я записывала её родственников в поминальный список о здравии, она перечисляла только внуков, которых очень любила, а их родителей, как бы случайно, забывала. Когда я ей о них напоминала, она отвечала, что нечего их поминать, ведь они ей не помогают… Анализируя всё это, я рискнула заговорить с бабой Маней о… вежливости. – Я у вас уже два месяца, но ни разу не слышала, чтобы вы кому-нибудь сказали «спасибо»…
ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
Бабушка молчала. – Слово «спасибо», – продолжала я, – происходит от старинного выражения «спаси, Бог». Так благодарили человека, который оказывал какую-нибудь услугу. Такому человеку желали самого лучшего, что можно было пожелать тогда (да и сейчас) верующему человеку, – спасения души. Этой фразой просили Божией помощи в спасении, что считалось целью жизни любого человека. Благодаря человека таким образом, желали ему добра. Соответственно, добро возвращалось ответным добром тому, кто его пожелал. Этими словами мы благодарим Бога за то, что он послал нам добрых людей в помощь. И чем чаще желаем спасения другому, тем больше надежды на то, что Господь и нас не оставит в этой жизни. Со временем последняя буква фразы «спаси, Бог» перестала выговариваться и исчезла совсем – получилось «спасибо», но смысл от этого не изменился… Баба Маня слушала молча. – Что касается слова «пожалуйста», то его употребляют перед любой просьбой: тогда любой приказ будет выполнен без возражений и с большим желанием. Поэтому вместе со словом «спасибо» слово «пожалуйста» называют «волшебным словом»! Попробуйте в разговоре с Галей почаще говорить эти «волшебные слова». Увидите сами, какой будет эффект!.. Баба Маня смотрела на меня в упор. Глаза её повлажнели. Возникла пауза. Мы молча сидели
друг против друга. И вдруг прозвучало еле слышное: «Спасибо…» Волна радости подхватила меня, и я расцеловала бабушку, понимая, как тяжело ей было впервые за долгие годы произнести это слово. После этого случая бабу Маню как будто прорвало: она уже не стеснялась произносить «волшебные слова», благодарила при каждом удобном случае. Было видно, что какая-то тяжесть упала с её души, а слова благодарности стали приносить ей истинную радость. Жизнь для бабы Мани наполнилась смыслом. Она, казалось, навёрстывала упущенное, вспоминая всех, кому она не сказала в своё время этих «волшебных слов», боялась не успеть отдать свой долг вежливости и благодарила, благодарила… Простой деревянный дом на окраине села наполнился душевным теплом и светом. Через два дня бабушки не стало. Когда мы сидели за поминальным столом, Галя с искренним удивлением рассказывала о том, что в последние дни баба Маня сильно изменилась: она постоянно благодарила за любую мелочь, чего раньше с ней никогда не было, и лицо её при этом сияло. А женщина, читавшая Псалтырь по усопшей, призналась, что читать ей было очень легко, как никогда! Знать, всётаки были услышаны молитвы рабы Божией Марии. Вот такая непридуманная история с «волшебными словами». 63
В Лувр нам попасть так и не удалось. Опять – громадная очередь с закрутом. Улыбка Джоконды осталась за кадром. Ну и Бог с ней. На площади тоже было интересно. Дамы с собачками, какой-то мужчина во фраке. Но в остальном – привычная толпа интуристов. Кто на роликах, кто как. А эффект толпы всегда и везде один и тот же: она делает обстановку несерьезной. На траве вповалку валяются праздные люди, всё усеяно окурками. Совсем как в какой-нибудь родной Рязани. И стало как-то по-новой проясняться, почему же всё-таки наше предки столь охотно наведывались на Елисейские Поля. Мы и вправду похожи. И не только по брошенным окуркам. Что-то общее наблюдается между русскими и французами в самой глубине характеров. Мы – христиане. Читайте очерк о современной Франции на сс.. 4 –15