Северяне 2 2016 by rednorth

ПИСЬМО РЕДАКТОРА

Открывая галактики души Море слов откровенного смысла полно, Этот смысл я читать научился давно. Но когда размышляю о тайнах Вселенной, Понимаю, что мне их прочесть не дано. Ибн СИНА

ВИКТОРИЯ ГНИДЕНКО

Сотни открытых галактик за Млечным Путём! Настоящий подарок человечеству! Быть может, это самое главное из открытий, совершённых в начале этого года международной группой учёных. Невероятная, просто космическая значимость его для землян не подвергается сомнению. А то, что мы в большинстве своём крепко стоим на земле, погружённые в сонмище дел и забот, личных задач и треволнений, почти не задумываясь об устройстве мироздания, само это мироздание ни чуточку не колеблет. Однако становится очевидным: всё зависит от инструмента, подвластного в том числе и душе! И по мере его совершенствования – «о сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух, и Опыт, сын ошибок трудных, и Гений, парадоксов друг, и Случай, бог изобретатель…». И пусть наше время не всегда воспринимается таковым, как во вдохновенных пушкинских строках, когда то тут, то там на нашей маленькой планете вспыхивают конфликты, льётся кровь и течёт, пересекая страны и континенты, поток беженцев. Но и при этом как важен, как определяющ в конечном итоге инструмент постижения окружающей действительности. Не обманули же учёных их прогностические космогонические знания, нашедшие своё неоспоримое подтверждение после создания мощнейшего телескопа. Пусть и нас, каждого на своём месте не обманет звезда путеводная, неудержимо влекущая за собой. Может ли Север стать этим душевным инструментом? Какие такие галактики открывает он человеку и в себе самом, и в мире? Впитывая жизнь с благоговением и отвагой, читатели и авторы «Северян» всматриваются в неё, словно в нескончаемое звёздное небо, пытаясь разглядеть наверняка собственный путь в бесконечности длящихся дорог, свои вешки, ориентиры и идеалы, не позволяющие сбиться с него… В номере не исчезает тема Великой Отечественной войны, которая не соотносима ни с какими круглыми датами; она всё так же огромна и неизведанна, возвышается над нами в двуединстве глубочайшего трагизма и великого народного подвига. И вслед за ней – 85-летие СМИ Ямала. Продолжая панораму судеб, характеров, лиц ямальской журналистики, что создавалась в «Северянах» на протяжении всех лет существования издания, а в предыдущем номере была показана наиболее полно и глубоко, отчётливо видно, на каком фундаменте выстроен её сегодняшний да, пожалуй, и завтрашний день. И беды, и победы наших предшественников с нами. Остаётся только быть достойными их памяти, их опыта и двигаться вперёд, не поступаясь главным – профессиональной честью, помноженной на северный ямальский дух. А дух этот и в удивительных мужских байках наших земляков и коллег, из которых, рассыпанных по страницам журнала, уже вполне складывается целый сборник, где гражданский пафос и любовь к этой земле прячутся за лукавым юмором и всепроникающей иронией авторов. Атмосфера «Северян» неизменно заразительна – проверить можно прямо сейчас, перевернув страницу.

Главный редактор народного журнала «Северяне» Ольга Лобызова

severyane1999@yandex.ru тел. (34922) 4-44-77 СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СОДЕРЖАНИЕ

ПИСЬМО РЕДАКТОРА Ольга ЛОБЫЗОВА 1 Открывая галактики души СТРОГАНИНА Клим КИМ 6 Случайный разговор Лидия СЛОБОДЕНЮК 7 Первое яблоко 8 Жизнь у реки 9 Путешествие Ольга ЛОБЫЗОВА 11 Шурышкарский хлеб

Юлия НАКОВА 31 Видело Небо и слышали воды Пор-авата и Невы Наталия РЫБАКОВА 35 Гвардии Наташа 43 46 49 52 54

Сергей КАЗАНЦЕВ Сибирский Лев Семь кругов ада Ивановы тополя Красная роза – эмблема любви Трагедия в Юрминке, или О чём врал «Голос Америки» и молчали советские СМИ

Ольга ГЕРАЩЕНКО 56 Быть первым

Геннадий КЕЛЬЧИН 13 Два лобарика 14 Вор

Ирек НАСЫРОВ 59 Дорогой мой Человек и Редактор…

Ольга ЛОБЫЗОВА 15 Вернувшийся в Щучье праздник

Геннадий СЫСОЛЯТИН 66 Фото от Мастера

Виталий ЛАПТАНДЕР 18 Коренные жители Приуралья: цифры, факты, новации

Александр БЕШКИЛЬЦЕВ 68 Десять попрысков

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА Риоритта РАЗИНКИНА 20 Мой милый друг, мой друг бесценный Никита АНАГУРИЧИ 27 Труженицы тыла 29 Начальник рыбоучастка

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Валерий КАМИТОВ 69 Трудяга дядя Ваня 70 СЫЧЁВСКИЙ СТИЛЬ (подборка фотографий И. И. Сычёва из фондов МВК им. И. С. Шемановского и частных архивов) Вера ФЁДОРОВА 72 Все тропки салехардские ею пройдены

74 ЖИВАЯ КАРТИНА НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИЙ (фоторепортаж с выставки «Северяне: Судьбы. Характеры. Лица» в МВК им. И. С. Шемановского) АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ Нина ВАЛЕЙСКАЯ 78 Сказание о верных и любящих Борис ГОРЯЧЕВ 84 Студенческая практика в Новом Порту 31

ПУТЕШЕСТВИЕ Анатолий СТОЖАРОВ 88 Поход на Сядай-Харвуту 89 Лётчики Севера 92 Заводи! Юрий КОСТИКОВ 94 Уха по-ямбургски ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ Нина ПАРФЁНОВА 98 Пора вдохновения... Виктор ЯЩЕНКО 110 Чёртово озеро Дмитрий МИХАЙЛОВ 113 Больше никогда

Стихи в номере 42 73 99 99 100 101 101 102 102 102 103 103 104 105 107

Наталия Рыбакова Надежда Самовская Константин Кравцов Наталья Массальская Елена Самойлик Николай Шамсутдинов Нина Парфёнова Александр Остроухов Наталия Цымбалистенко Альберт Окотэтто Михаил Порядин Юрий Ветров Ольга Кугаевская Людмила Смарыгина Наталья Серебренникова

Юрий ПОПОВ 116 Моё детство Надежда САЛИНДЕР 133 А причём тут пирамиды? Дмитрий ЗУЕВ 135 Северный рассказ Ольга ПАРФЁНОВА 137 Живая вода времени ФОТОРЕПОРТАЖ 140 День оленевода в Салехарде 26 марта 2016 года

Уважаемые читатели! Информацию о народном журнале «Северяне», заархивированные материалы можно найти на общественном сайте

http://severyane.su,

созданном по инициативе нашего автора К. В. Кима.

1-я и 4-я стр. обложки, стр. 5, 19, 77, 87, 97 – работы участников открытого окружного конкурса творческих, проектных и научно-исследовательских работ имени И. С. Шемановского «Музей и время». Авторы рисунков на 1-й и 4-й стр. обложки – Алисия Кривулец и Мария Чаусенко из пос. Уренгой. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Государственное учреждение «Северное издательство» 629008, ЯНАО, г. Салехард, ул. Ямальская, д. 14 Тел.: (34922) 4-40-62 (факс), 3-38-56 Email: severnoe-pr@list.ru, http://северноеиздательство.рф Директор Э. Р. Ярмаметов

Северяне народный журнал

№ 2 (67), 2016 Издаётся с 19 февраля 1999 года

Главный редактор О. Г. Лобызова Редакционный совет: Наталья Карымова – председатель Приуральского районного общественного движения «Возрождение» Сергей Лугинин – директор окружного Дома ремёсел, член Союза художников России, заслуженный работник культуры ЯНАО Надежда Талигина – кандидат исторических наук, член Союза художников России

Анатолий Стожаров – вице-президент Российского общества социологов, кандидат социологических наук, член Союза журналистов России Хабэча Яунгад – главный редактор ненецкой газеты «Няръяна Нгэрм», заслуженный работник культуры России

Над номером работали: Марина Лонгортова ответственный секретарь Евгений Гостюхин художественный редактор Виктория Гниденко редактор Мария Горшенина корректор Нина Парфёнова предоставление материалов для «Литературной гостиной»

Адрес редакции: 629008, ЯНАО, г. Салехард, ул. Ямальская, д. 14, каб. 17, 18, а/я 41 Тел.: (34922) 3-27-27 (факс), 4-44-77. Email: severyane1999@yandex.ru

Соучредители: Законодательное Собрание Ямало-Ненецкого автономного округа

(629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, ул. Республики, д. 72)

Департамент внутренней политики Ямало-Ненецкого автономного округа (629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, пр-кт Молодёжи, д. 9)

12 +

Издатель: Департамент внутренней политики Ямало-Ненецкого автономного округа (629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, пр-кт Молодёжи, д. 9)

Отпечатано: ГУ «Северное издательство», 629008, ЯНАО, г. Салехард, ул. Ямальская, д. 14. Тираж 300 экз. Заказ № 03337.

ООО «Форт Диалог-Исеть», 620085, г. Екатеринбург, ул. Монтёрская, д. 3, тел./факс (343) 228-02-32. Тираж 1260 экз. Заказ № 1670080.

Дата выхода в свет: 30.05.2016 г. Распространяется бесплатно. Свидетельство о регистрации средства массовой информации ПИ № ТУ7200566 от 20 апреля 2012 г. выдано Управлением Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций по Тюменской области, Ханты-Мансийскому автономному округу – Югре и Ямало-Ненецкому автономному округу.

Редакция оставляет за собой право отбирать поступающий материал для публикаций, а также сокращать и редактировать. Рукописи и фотоснимки не возвращаются и не рецензируются. При перепечатке материалов ссылка на «Северян» обязательна (Закон РФ «О средствах массовой информации», ст. 42).

Полные версии каждого номера «Северян» также можно найти на интернет-сайтах: северноеиздательство.рф (ГУ «Северное издательство»), красныйсевер.рф (общественно-политическая газета «Красный Север»), www.libraries-yanao.ru (корпоративный информационно-библиотечный портал ЯНАО)

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

АРТЁМ БАЛДИН, Г. НАДЫМ

СТРОГАНИНА

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СТРОГАНИНА | ВСТРЕЧА ДЛЯ ВАС

СЛУЧАЙНЫЙ РАЗГОВОР Клим КИМ г. Москва

РИСУНОК КЛИМА КИМА

До моего поезда оставалось часа два. Погода была скверная – сыро, ветрено. И к тому же темно. Выходить из зала ожидания было совсем неохота. Рядом сидела хорошо одетая седоволосая пожилая женщина – полная, небольшого роста, раскосые глаза на скуластом лице. – Вы ненка? – неожиданно для себя спросил я. – Да, а вы кореец? – Как вы узнали? – Да на корейца очень похож! – сказала она, и мы рассмеялись. Слово за слово, мы разговорились. Скоро уже говорила только она, а я просто слушал. И скажу вам, с большим интересом и удовольствием. Потом подошёл её поезд, моя соседка попрощалась. А мне запомнились её простые рассказы. Вот один из них. – Я городская, а у настоящих ненцев женщина не должна смотреть в лицо мужчине. Особенно нельзя смотреть в глаза мужу. Мужские мысли она не поймёт в точности и станет тревожиться и сомневаться. Поэтому у нас так: сиди и смотри в сторонку. Тогда будет спокойно. У нас очень много правил, которые мы строго соблюдаем. Они складывались веками и позволили нам выживать в таких трудных условиях заполярной тундры. Если эти правила не выполняются, то приходят беды, с которыми трудно бывает справиться. Расскажу про один случай. В День оленевода в нашем посёлке было очень весело. А потом после хорошего концерта вдруг все затихли, уснули пьяные, наверное, очень устали. Девчонки из ансамбля в красивых костюмах спят беспробудно прямо

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

на снегу. А уж пришло время варить мясо, кормить народ. А некому – все спят. Мы с подругой стали варить припасённую оленину в большом котле, хоть и не наше это было дело. Она ещё долго и с большим юмором рассказывала о перипетиях того далёкого Дня оленевода… Как просыпались отдохнувшие участники праздника, продолжали его отмечать, закусывая варёной олениной, тщательно срезая ножами мясо с костей. – А на этот праздник приехал богатый ямальский ненец искать невесту своему сыну, – продолжала моя попутчица. – Всем известно: наши девчонки – самые красивые. Ямальских тундровиков все уважают, они крепкие, себя в обиду не дают. На полуострове среди начальства много ненцев. Они далеко, и раньше их было не так-то просто найти, чтобы обижать. Так вот, этот человек из тундры так никого и не выбрал, девушки, хоть и красивые, но пьяные ему не понравились. Подошёл к нам и говорит: – Вот вы, женщины, молодцы – трезвые и оленя варите. Жалко, что старые. И вдруг посмотрел на меня и говорит: – А ты пойдёшь за меня второй женой, ты мне понравилась. Я богатый, у меня двадцать тысяч оленей. Будешь жить, как королева, и любить тебя буду шибко. – Так я замужем, – отвечаю ему. – А сколько у мужа оленей? – Нет у него оленей, он не оленевод. – У него нет оленей, а ты, ненка, с ним живёшь?! Бросай его, поедем на Ямал. – Нет, нет! – испугалась я. Тундровик распалился и долго уговаривал. Я с трудом отбилась, и он уехал. Я потом долго его вспоминала и каждый раз сильно жалела, что не поехала с ним в тундру. Рассказчица замолчала. Было заметно, что её неожиданно захватили события двадцатилетней давности, и этой благополучной жительнице современного города стало по-настоящему грустно. Очень может быть, что она придумала этот рассказ. Но хочется верить, что всё так и было. Хочется верить, что приезжий был достойный мужчина и она действительно очень ему понравилась. И что чувства были глубокими и серьёзными, несмотря на внешнюю банальность обстановки. Ведь любовь с первого взгляда – это такая штука, которой ни снег, ни мороз не помеха. И, может, живёт на Ямале герой её короткого рассказа и тоже изредка вспоминает эту маленькую женщину у большого кипящего котла, показавшуюся ему такой красивой. Интересно, а как бы он рассказал эту историю?

О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ | СТРОГАНИНА

Первое яблоко Лидия СЛОБОДЕНЮК г. Салехард

РИСУНОК ЛИДИИ СЛОБОДЕНЮК

Стояли январские морозы. К вечеру ветер усиливался и завывал в печной трубе. После новогоднего праздника папа уехал, отвозя на оленьей упряжке очередного командировочного в окружную столицу, в Салехард. В зимнее время в 40–50-е годы прошлого века на Ямале на дальние расстояния передвигались обычно на оленях. Папе часто приходилось курсировать между районным и окружным центрами. Расстояние между посёлком Ныда и Салехардом довольно большое, поэтому для того, чтобы люди и олени могли отдохнуть в дороге, приходилось заезжать в разные посёлки и чумы. Наш посёлок Ярцанги тоже был по пути следования, и мы с мамой всегда его ждали и волновались, особенно когда папа задерживался из-за мороза или пурги. Так и в этот раз она часто подходила к окну и пыталась через морозные

узоры на стёклах рассмотреть, не едет ли кто по дороге, и сокрушалась, что погода не меняется к лучшему, а я молча стояла рядом, понимая её состояние. Только маленький братик спал в своей люльке, он ещё ничего не понимал и ни о ком не беспокоился. Я же очень ждала папу и надеялась, что он успеет к моему дню рождения и привезёт новые цветные карандаши и альбом для рисования. В морозы печь приходилось топить два раза в день. Вечером мама развела огонь и стала стряпать калачи – к моему дню рождения. А я старательно срисовывала с букваря овощи и фрукты. В свои пять лет я ещё не видела ни тех, ни других, потому что на Севере они не растут, а в магазине их никогда не продавали. В букваре все рисунки чёрно-белые, и мама подсказывала, каких цветов должны быть фрукты и овощи. Внимательно рассмотрев мои творения, она подрисовала хвостики огурцу, груше и яблоку и посоветовала раскрасить всё в зелёный. Засиделись мы допоздна и, когда керосин в лампе закончился, стали укладываться спать. Рано утром наши собаки Белка и Казак взвизгнули и, с громким лаем обгоняя друг друга, понеслись к Обской губе, где проходила проезжая дорога. Мы сразу проснулись, мама сказала: «Георгий едет, собаки спешат встретить хозяина». Чутьё не обмануло собак, уже через час подъехала оленья упряжка, и в огромном облаке холода папа с гостем ввалились в дом.

Гость Николай Иванович Попов, секретарь Ныдинского райкома комсомола, уже бывал у нас, так как по долгу службы часто ездил в командировки. Не раздеваясь, Николай Иванович загадочно посмотрел на меня и стал доставать что-то из рукава малицы. Но это что-то не пролезало в рукав, тогда он расстегнул пояс, снял малицу и достал свёрток. Его пришлось долго разворачивать. Развернув, Николай Иванович бережно протянул мне содержимое. Я увидела и восторженно закричала: «Яблоко! Оно настоящее!» Все громко засмеялись. И вдруг, взглянув ещё раз на волшебный фрукт, гость огорчился и, обводя всех взглядом, сказал: «Вот, я так старался сберечь, а мороз пробрался и чуть-чуть прихватил яблоко за бочок». Мама поспешила успокоить его, сказав: «Не огорчайтесь, Николай Иванович, теперь оно будет ещё вкуснее». Вскоре яблоко, помытое и согретое, лежало передо мной на блюдце, оно было большое и красивое – с одной стороны красное, с другой – жёлтое. Я смотрела на него и не решалась взять – это же было первое яблоко в моей жизни, а все молча наблюдали за мной и улыбались. Первым нарушил молчание папа, он подошёл и, наклонившись ко мне, тихо сказал: «Не стесняйся, бери и кушай, оно очень долго летело на оленьей упряжке, чтобы тебя порадовать». Папа, как и обещал, привёз мне на день рождения цветные карандаши и альбом для рисования, и теперь я точно знала, в какие цвета раскрашу нарисованное яблоко. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СТРОГАНИНА | О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

Обская губа, на берегу которой в 40–50-е годы прошлого века прошло моё детство, всегда производила на меня незабываемое впечатление, и каждый раз я находила здесь необычное, новое, интересное и удивительное.

Мальки В летний период всю поселковую детвору влекло на берег Обской губы. Мы наблюдали за работой рыбаков, за полётом чаек, устраивали всевозможные игры и строили крепости из песка. Когда на реке был отлив, вода убывала и берег становился намного шире, на песке оставались зеркальные лужицы, а в них плавало огромное количество мальков, разных и очень забавных. Зная, что многие мелкие лужицы могут быстро высохнуть под лучами жаркого солнца, детвора считала своим долгом спасать мальков. Загребая крошечных рыбок в ладошки, мы стремглав неслись к реке, чтобы успеть отпустить их в воду. Эту процедуру мы проделывали бесчисленное количество раз, получая от неё огромное удовольствие. Считали, что таким образом спасаем будущих осетров, муксунов и щёкуров.

Жиротопка На самом берегу реки располагалось хозяйственно-промышленное предприятие посёлка – Ярцангинский рыбоучасток. Рядом, в нескольких метрах от него, находился небольшой домик, который называли жиротопкой. В нём стояло оборудование для вытапливания рыбьего жира. Детворе было интересно здесь бывать. Работала жиротопка летом и только в период большого улова рыбы. В цехах рыбоучастка

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

рыбу распарывали для засолки, а внутренности её собирали в деревянные кадушки и отправляли в жиротопку. Здесь их вычищали, промывали и закладывали в чугунный котёл. Содержимое долго кипело при частом помешивании, а в печи постоянно поддерживался огонь. В домике было жарко, и женщины работали при открытой двери. А мы, расположившись вокруг на траве, с любопытством наблюдали за процессом и иногда помогали работницам, выполняя несложные поручения. Вытопленный жир сливали в стеклянные бутылки, а в котле оставались рыбные пупки – желудки. Очистив их, женщины ставили перед нами ковш с горячими и чуть поджаренными пупками, и это было настоящим лакомством.

Рыбалка Зимой, когда наш посёлок Ярцанги утопал в бело-голубых сугробах, а Обская губа скована льдом, начинался подлёдный лов рыбы. Рыбаки выезжали очень рано, в пятьшесть часов утра. Первый раз папа взял меня на рыбалку благодар я том у , что мне к холодам сшили новую парку, она была длинная, лёгкая и тёплая.

РИСУНОК ЛИДИИ СЛОБОДЕНЮК

Жизнь у реки

Мы ехали на собачьей упряжке, лёд потрескивал под полозьями нарты. Было интересно наблюдать за собаками, за тем, как их лапы скользили на льду. Порой они спотыкались, и нарта катилась неровно, виляя то вправо, то влево. Когда мы приехали в глубь Обской губы, снега уже было больше, и нам открылся необъятный простор: огромное снежное поле, сливающееся вдали с небом. Дул сильный ветер, он наслаждался своей свободой, и от него негде было укрыться. Это было царство холода, и хоть я была тепло одета, не ощутить его было невозможно. Папа быстро открыл лунки и стал доставать сеть, выбирая рыбу. Мне в какой-то момент стало жалко рыбок, в носу у меня что-то защекотало, я опустила голову, а папа, уловив моё настроение, строго сказал: «Лида, не забывай, что ты моя помощница, возьми мешок и складывай рыбу». Время пролетело быстро, мы уложили мешок с уловом на нарту, закрепили его и поехали домой. Мама нас радостно встретила и, глядя на меня, сказала: «Прекрасно, ещё один рыбачок в нашей семье появился». Вскоре все собрались за столом, папа стал готовить строганину, а мне хотелось только спать, ведь сегодня мой рабочий день начался очень рано.

О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ | СТРОГАНИНА

Путешествие Наступило короткое северное лето 1952 года. Стояли жаркие июльские дни. Руководство кутопьюганского колхоза старалось максимально использовать хорошие погодные условия и мобилизовало всех на заготовку сена для колхозного скота. С этой целью папа с бригадой косарей должен был выехать утром на катере на остров Ям-Пугор. Мне очень хотелось поехать с ним, я в свои девять лет уже ездила на лодке, оленьей и собачьей упряжках, а вот на катере пока не приходилось. Вечером, собирая вещи, папа в разговоре с мамой вдруг неожиданно сказал: «Пожалуй, стоит Лиду взять с собой, она умеет управляться по хозяйству и будет хорошей помощницей поварихе Зое». Мама внимательно посмотрела на меня и не стала возражать, она собрала мои вещи и сложила в папин рюкзак. Я была счастлива. Рано утром мы плыли на катере по Обской губе. На воде было прохладно, поэтому Зоя и двое мужчин поспешили укрыться в каюте. Мы с папой остались на палубе, нам было интересно наблюдать за волнами, чайками, облаками и рыбачьими лодками, которые уже вышли на промысел. Смотреть на волны с катера совсем не то, что с берега: они выстраивались по всей водной глади и чередой в виде белых гребешков без устали догоняли друг друга. Казалось, этому никогда не будет конца. Вскоре выглянуло золотисторозовое солнце и осветило всё кругом. Вода поблескивала и искрилась от его лучей. И чем дальше мы удалялись от берега, тем быстрее зеленовато-синяя вода становилась почти чёрной, и папа

мне объяснил, что здесь глубина Обской губы очень большая. Чайки долго сопровождали нас. От ощущения того, что всё вокруг движется, появилось необъяснимое чувство восторга и свободы. Я благодарно улыбалась папе, так как знала, что эта поездка-сюрприз на катере исходила от него, он часто без лишних слов исполнял мои желания. Катер причалил к острову, матросы установили длинный деревянный трап, и мы сошли на берег. Мужчины пошли первыми, прокладывая тропинку в высокой траве. Наш конечный пункт – барак, единственная постройка на острове, служившая временным пристанищем для рыбаков, охотников и косарей. В бараке стояла маленькая чугунная печь, сколоченные из досок стол, скамейки и топчаны. Пахло сыростью и пылью, было понятно, что здесь давно никто не жил. Солнце уже поднялось высоко и хорошо пригревало, мужчины переоделись и, оставив вещи возле барака, пошли косить траву. Мы с Зоей занялись уборкой жилища, она попросила меня принести ведро воды. Выйдя, я остановилась в раздумье: как же мне пройти к реке? Увидев в траве узенькую тропинку, пошла по ней. Не подозревая ничего худого, я быстро продвигалась вперёд, как вдруг была вынуждена остановиться. Я оказалась у небольшого озера, круглого, как блюдце, а берега его были плотно усыпаны ондатрами. Так я невольно вторглась в жизнь огромного семейства этих животных. Недалеко от меня ползали и лежали маленькие детки, а рядом находились их родители, и я видела их длинные чешуйчатые хвосты.

Взглянув на другой берег озера, я ещё больше ужаснулась: прямо напротив меня, стоя на задних лапах, большая ондатра очень быстро перебирала передними лапками возле своих зубов, а они у неё были большие и острые. Все звери – и большие, и малые – проявляли большую активность. Многие детки бегали, играли на берегу, другие плавали и ныряли в озере. Несколько взрослых зверей двигали по воде изящный плотик, сплетённый из осоки или водорослей. Я стояла, прижав к себе ведро и боялась пошевелиться, а зверьки не обращали на меня никакого внимания. Глядя на них, можно было понять, что ондатры находятся в своей стихии и чувствуют себя в полной безопасности. А мне лишь посчастливилось быть свидетелем радостного события в жизни природы, в жизни животных, которые искренне веселились и торжествовали благодаря яркому солнцу, теплу и воде. Не помню, сколько так простояла, но очнулась от осторожного прикосновения Зои, она положила руки мне на плечи и тихо сказала: «Вот это чудо! Никогда бы не подумала, что зверьё может так радоваться хорошей погоде». Мы ещё немного понаблюдали за жизнью животных и удалились. Уборка в бараке заняла много времени: нам пришлось перемыть все предметы и только после этого заняться обедом. Процесс приготовления пищи затянулся, потому что на печи умещалась всего одна посудина. Когда наконец-то все дела были сделаны, мы присели отдохнуть. Зоя всё ещё находилась под впечатлением от увиденного на озере: «Вот ведь как хорошо прижились на Севере, и плодятся отлично». Я её не поняла и спросила, что означает прижились? И она СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

РИСУНОК ЛИДИИ СЛОБОДЕНЮК

СТРОГАНИНА | О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

рассказала всё, что знала о жизни этих животных: – В тридцатые годы ондатру привезли из-за рубежа и стали разводить в Сибири, она там хорошо акклиматизировалась. Потом прижилась и у нас, на Крайнем Севере. Ондатра ценится своей шкуркой. Она прочная, тёплая и красивая. Эти звери неприхотливы, питаются мелкой рыбой и водорослями, живут в норах возле воды. И мы сегодня с тобой в этом убедились, – закончила свой рассказ Зоя. Мужчины так увлеклись работой, что пришли только к ужину. Немного отдохнув, они поспешили поставить рыболовную сеть, так как из продуктов у нас были только крупы и макароны. Когда улеглись спать, я спросила папу: «А когда вы будете охотиться на ондатру?» Папа сразу всё понял и тихо ответил: «Сейчас зверьки маленькие, а охота начинается в строго определённые сроки и только когда они станут уже совсем большими». Слова папы меня успокоили, и я сразу крепко заснула. Утром мы с Зоей проснулись поздно, мужчины уже успели вернуться с первым уловом рыбы. Они шутили: «Мы вам отдыхать не дадим, вон полное ведро рыбы

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

вас дожидается». К обеду были поданы уха, жареный пыжьян и малосолёный щёкур. У нас получился рыбный день. Во время обеда мы с Зоей оказались свидетелями интересного разговора. Молодой косарь был расстроен тем, что несмышлёные малыши ондатры лезут под косу, и одного он ранил. Посоветовавшись, мужчины решили близко к озеру траву не скашивать, дабы не распугать зверьё. Нам с Зоей такое решение пришлось по душе. За всё время пребывания на острове дни стояли жаркие, и косари успели выполнить весь объём работы – они скосили траву, просушили её и сметали в копны. Вечером пришёл катер, и мы, уставшие, но довольные, отправились обратно в посёлок. Прибыли домой почти ночью, поэтому только за утренним чаем я смогла рассказать маме о своих приключениях. Выслушав меня, она сказала: «Очень хорошо, когда в детстве бывают такие яркие впечатления от общения с природой». Потом достала из кухонного шкафчика металлическую баночку, мне она давно была знакома – в ней хранились нитки и иголки. Мама поставила баночку передо мной и попросила внимательно

рассмотреть рисунок на ней, он был выполнен в сине-голубых тонах. Я всмотрелась и увидела на баночке заросли и воду, потом подумала и сказала, что это похоже на озеро. Мама согласилась и поведала нам с папой давнюю историю, о которой мы даже не подозревали. Оказывается, во время войны, когда папа служил в трудовой армии в Нижнем Тагиле, а я была ещё грудным ребёнком, в наш посёлок привезли американские консервы. В этот сложный для многих период некоторые страны оказывали нам гуманитарную помощь. На этикетке баночек было написано, что это консервы из ондатры. Никто тогда не обратил на это внимание, но когда после войны начался промысел на этих зверей и узнали, что это водяная крыса, появилось сомнение: а съедобно ли их мясо? Мама заинтересовалась и стала искать информацию в литературных источниках, но не находила. И однажды ей удалось выяснить у приезжих заготовителей пушнины, что в Северной Америке мясо ондатры считается съедобным. Папа, однако, был очень удивлён и возмутился, потому что считал, что употреблять в пищу мясо диких животных нельзя, это очень опасно – можно отравиться. Родители ещё долго беседовали на эту тему, и я узнала, что все народы живут в разных условиях и имеют свои привычки и вкусовые пристрастия. В конце разговора родители пришли к выводу, что приятно осознавать, что у нас, на Крайнем Севере, свои деликатесы, в которых не приходится сомневаться. Они назвали оленье мясо и белую речную рыбу, которые дают северному человеку возможность выжить в суровых условиях края. Так закончилось путешествие, которое оказалось не просто интересным, а познавательным.

ОБРАЗЫ ЗЕМЛИ ЯМАЛЬСКОЙ | СТРОГАНИНА

ШУРЫШКАРСКИЙ ХЛЕБ

ГЕННАДИЙ КЕЛЬЧИН

Не удержались!

Людмила Конева работает пекарем уже 15 лет

ГЕННАДИЙ КЕЛЬЧИН

Ох и вкусен хлеб, испечённый в Шурышкарах! Недаром его заказывают знающие люди своим знакомым и друзьям, когда те по делам, с оказией какой попадают туда, или проездом по зимнику дальше минуют славный посёлочек, приютившийся на матушке-Оби у Шурышкарского сора... Здесь он всегда вкусный, душистый, запашистый… Вот такая буханка хлеба ручного приготовления да с душой испечённого стоит 50 рублей и смело заменит по вкусовым и потребительским качествам любое современное пирожное... а уж аромат какой!.. Хлеб мною пробован. Буханочка, как видите, слегка объедена покупателем в процессе её доставки остальным ценителям уникального мастерства шурышкарских хлебопёков! И сами пекари, а это две родные сестры Надежда Забелина и Мария Казаринова, и их коллега Людмила Конева, и выпекаемый ими хлеб – стратегический запас ямальской глубинки, если хотите – её незыблемый фундамент. Раз уж попробовать нельзя – любуйтесь!

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Ольга ЛОБЫЗОВА г. Салехард

Пекари – сёстры Марина Казаринова и Надежда Забелина

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ГЕННАДИЙ КЕЛЬЧИН

СТРОГАНИНА | ОБРАЗЫ ЗЕМЛИ ЯМАЛЬСКОЙ

ГЕННАДИЙ КЕЛЬЧИН

Раз уж попробовать нельзя – любуйтесь!

Светлана Кондыгина, помощница пекарей, – с добром и улыбкой

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ОБРАЗЫ ЗЕМЛИ ЯМАЛЬСКОЙ | СТРОГАНИНА

ДВА ЛОБАРИКА Геннадий КЕЛЬЧИН г. Салехард подвесные только появились, и братья на лодкахастраханках ездили. У этих лодок посередине стоял специальный ящик для рыбы. Крышкой закрывался, а на ней можно было стоять или сидеть, болтая ногами. На плавном песке Панзи издавна ловят только пыжьяна, другой рыбы нет. Ночи темнее становятся, вода в протоке холодеет. В середине августа на плаву лобарики начинают попадаться. Это маленькие осетрята. Мясо желтоватое, жирное, костей нет, один хрустящий хрящ только вкусный! Объедение! На этот раз я уснул, братья меня с собой не взяли, не стали будить. Проснулся, а они уже вернулись с плава, выпутывают рыбу. Меня мама послала за крупными пыжьянами для ухи.

ЮРИЙ МОРОЗОВ

Ночи длиннее стали, время августа наступило. Я был маленький, только-только себя помнить стал. В Панзи мы тогда жили. Каждую весну после ухода льда на летнюю рыбалку туда ездили. В Шурышкарах никого не оставалось. Кроме Кельчиных, на угодье исстари жили ещё и Максаровы. Они давно вместе и охотятся, и рыбу ловят, и на Урале оленей выпасают. Брезентовых чумов мало, почти все берестяные. По моим тогдашним меркам, их стояло много: можно с утра до вечера гостить, и то не всё обойдёшь. Ханты – народ гостеприимный, ребёнка не обидят, не прогонят. Отец не рыбачит, он слепой – куда деваться? Дома сидит. Два моих старших брата, Василий да Николай, рыбу ловят, семью кормят. Моторы

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СТРОГАНИНА | ОБРАЗЫ ЗЕМЛИ ЯМАЛЬСКОЙ Пошёл на берег. Николай спиной ко мне на «рыбном» ящике сидит, Василий сеть перекладывает, рыбу выпутывает. Залез в лодку, поднялся на ящик, говорю: – Братья, мама попросила принести рыбу для ухи. Николай говорит: – Вон двух лобариков возьми. Только я их сначала в воду кину, если поймаешь – мама их сварит, не поймаешь – мы останемся голодными.

Взял Николай двух лобариков, выпустил рядом с лодкой. Я, одетый в старую, уже без шерсти малицу, без слов, недолго думая прыгнул в воду. Не поймаю осетрят – все голодными останутся. Чувствую, кто-то держит меня за капюшон. Николай вытащил меня и поставил на «рыбный» ящик. Вода с меня ручьём течёт, а в руке осетрёнок. Каким-то образом я поймал рыбу. Второго лобарика Николай вытащил сам, подал мне. Я пошёл домой. Семья голодной не осталась.

ВОР У меня никогда не было своих сапог. Родители жили очень бедно. Отец ослеп в молодости, и заботы по дому лежали на матери. Я самый маленький, после меня грудь матери уже никто не сосал. Когда появился на свет – это я сейчас подсчитал, – матери стукнул пятьдесят один год. Лицо её помню чуть-чуть. Роста она была невысокого, в работе спорая. Самый старший брат, Василий, на неё был похож, а мы, пятеро помладше, лицом пошли в отца. В эту осень меня взяли в школу. Я сильно хотел учиться, но по возрасту не подходил. Когда в прошлом году воспитатели по посёлку ходили, «нулевишек» собирали, про меня спрашивали. Но мать сказала, что я ещё мал, пусть на следующий год приходят. Во второй раз пришли, увезли меня в интернат в Шурышкары из Панзи. Тогда много ребятишек там летом жило. Всех нас разместили на мотоботе. Вёз нас бобыль – он и сейчас живой – по прозвищу Сёпма Нёл, Иосиф Иосифович Истомин. Всю жизнь проработал в рыбоохране мотористом, так и на пенсию его проводили вместе с родным к тому времени совершенно обветшавшим и подлежащим списанию мотоботом. На реке сильный ветер, льёт дождь. Нас в кубрик усадили двумя рядами по бокам. Тепло, светло и, несмотря на тесноту, уютно. Приехали в Шурышкары, вышли на берег. Дождь уже закончился. Сразу в баню отправили, хантыйскую грязь соскребли, остатки мочалкой смыли. Таисия Николаевна Истомина, кастелянша, одела, обула меня во всё интернатское, казённое.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Попал в нулевой класс. Как проходила моя учёба, точно не помню. Весной перешёл в первый класс. Тут и произошло одно событие. Нас отпустили на летние каникулы. Какая тогда одежда была? Мать обула меня в кисы, дала малицу, изношенную братьями, у которой только местами остались клочочки шерсти. Весь день я играл на улице. Сильно таял снег, побежали ручьи. Подошвы обуви насквозь промокли. Так ведь плохо, думал я. В интернате мне сапоги давали, в них ноги всегда сухие. Тайком от матери и отца пошёл я в интернат. Хожу по знакомым комнатам, ищу сапоги, оставляя повсюду мокрый след. Куда ходил – всё видно. Никакой поисково-спасательной собаки не надо. Встретилась Таисия Николаевна. «Что ты тут ищешь?» – спрашивает меня на ханты языке (зыряне тогда хорошо по-хантыйски говорили). «Соскучился по интернату, посмотреть пришёл», – отвечаю ей. Так почти все комнаты просмотрел. О, чудо! В одном помещении целых две пары сапог нашёл. Руки из рукавов малицы вытащил, сапоги под полой спрятал – и был таков. Тем временем, видимо, Таисия Николаевна собралась отнести их в кастелянную, а одной-то пары нет. На улицу не успел выйти, по следам меня догнала: «Гена, сапоги ты взял?» Я молча заплакал. Таисия Николаевна из глубин моей малицы достала ворованную обувь, поставила рядом с моими ногами и говорит: «Сапоги на одну ногу, как ты их носить будешь? Так нельзя. Я тебе другие дам». Принесла пару новеньких сапожек и отдала мне.

СЕВЕР БЕЗ ГРАНИЦ | СТРОГАНИНА

ВЕРНУВШИЙСЯ В ЩУЧЬЕ ПРАЗДНИК

Все в сборе

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

В нынешнем марте в рамках традиционных Дней оленевода, шествующих ранней весной по ЯмалоНенецкому автономному округу, по просьбе приуральских северян, ведущих традиционный образ жизни, после двухлетнего перерыва возобновлён этот праздник, исконно проводимый в Щучье. Морозным выдался на фактории Щучье день, на который выпало профессиональное торжество северных аграриев, однако резкий ветер при температуре минус двадцать два градуса не повлиял на радостно-приподнятое настроение тундровиков, и хотя приозябшее солнце укрылось в морозной дымке, вся намеченная программа с успехом выполнена.

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Ольга ЛОБЫЗОВА

Ягушка у малышки оторочена норкой

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Всю эту красоту – сама, вот этими натруженными руками

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Каждые предложение и вопрос – на карандаш главы района

Самая внимательная слушательница

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

СТРОГАНИНА | СЕВЕР БЕЗ ГРАНИЦ

Тундровые аксакалы не дремлют

Состоялось собрание оленеводов Щучьереченской тундры Приуральского района, на котором обстоятельный доклад о состоянии дел в отрасли за прошедший год вызвал и горячее обсуждение злободневных вопросов, и детальные ответы на них. Глава администрации района И. И. Сакал внимательно выслушал каждого, кто высказывал свои пожелания и предложения, а их, как всегда, было много, дельных, конкретных! Н. А. Вылко вручил общинникам, добившимся лучших результатов в работе, ценные подарки. Вместе со взрослыми на собрании – сердцевине оленеводческих встреч – присутствовали и дети... Слушали так же внимательно, как и взрослые, старались сесть в первый ряд, в нужные моменты аплодировали, улыбались... Лично меня покорила славная девчушка в белом воздушном платьице под ягушкой, а цветной платочек повязала заботливая мама, чтобы укрыть дочку от пронизывающего

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ветра. Будущее Щучьереченской тундры – обнадёживающее и такое симпатичное! Яркими и эмоциональными получились традиционные соревнования по национальным видам спорта; усиливающийся мороз и шквалистый ветер празднику в северной глубинке, долгожданным встречам и общению не помешали! Один из видов национальной борьбы – перетягивание палки. Как правило, именно здесь собирается плотная толпа зрителей и страсти кипят нешуточные! После вручения наград сильнейшим в национальных видах соревнований был и концерт, и флешмоб, и шумная, горячая, всем возрастам покорная, дискотека! Короток долгожданный праздничный день, а настроение задаёт надолго – впереди весенние каслания, сложная и ответственная пора отёла, непрерывный, неустанный труд, составляющий круговорот оленной жизни.

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

СЕВЕР БЕЗ ГРАНИЦ | СТРОГАНИНА

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Все красавцы удалые!

За миг до победы

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Зрители оценивают метание тынзяна на хорей

На людей поглядеть и себя показать

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СТРОГАНИНА | СЕВЕР БЕЗ ГРАНИЦ

КОРЕННЫЕ ЖИТЕЛИ ПРИУРАЛЬЯ: ЦИФРЫ, ФАКТЫ, НОВАЦИИ Виталий ЛАПТАНДЕР с. Аксарка Число коренных жителей Приуральского района, в том числе ведущих традиционный образ жизни, в последние годы увеличивается. Создаются новые семьи, повышается рождаемость, и это важнейшие объективные критерии положительных сдвигов в социально-экономическом положении местного населения. Сохранение традиционного уклада напрямую связано с сохранением и развитием оленеводства в Приуралье, где численность поголовья с небольшими колебаниями сохраняется на одном уровне на протяжении ряда лет. По данным прошлого года, в Приуральском районе проживает 6 628 человек, из них ведущих кочевой образ жизни – 2140 человек, или 584 хозяйства. Обоснованием данных сведений стали электоральные паспорта и записи из похозяйственных книг муниципальных образований поселений. По итогам просчёта оленей в 2015 году, в хозяйствах района выпасается около 115 тысяч голов, из них в частном секторе – почти сто тысяч! Производством продукции из мяса оленя на территории района занимаются пять ведущих хозяйств, результат их работы за прошлый год – почти 340 тонн (в 2014 году – 263 тонны) оленины. Одним из приоритетных направлений деятельности руководства Приуральского района является поддержка и обустройство факторий. На сегодняшний день в районе их десять. По подпрограмме «Защита прав и законных интересов коренных малочисленных народов

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Севера ЯНАО, обеспечение их социальных и духовных потребностей» государственной программы «Реализация региональной политики на 2014–2020 годы» на поддержку семей, ведущих кочевой и полукочевой образ жизни, в 2015 году выделено 5 198 000 рублей, в нынешнем году – 11 925 000 рублей. Как видим, это в два раза больше, по сравнению с прошлым годом. Дополняет окружную подпрограмму районная муниципальная программа «Реализация муниципальной политики на 2014–2018 годы», а в ней – «Поддержка КМНС муниципального образования Приуральский район, ведущих кочевой и полукочевой образ жизни», в рамках которой в истекшем году израсходовано 4 415 460 рублей. По окружной и муниципальной программам кочевое и полукочевое население обеспечивается печами для чума, брезентом, шинельным сукном, зимними нюками, медицин-

скими аптечками. В рамках реализации этих программ тундровикам выдаются товарно-материальные ценности: 80 метров брезента на семью со сроком эксплуатации три года; 30 метров шинельного сукна – на пять лет; одна печь для чума со сроком эксплуатации три года. В прошлом году получили брезент 143 семьи, сукно – 65 семей, печей для чума – 126 семей. В 2015 году на территории округа введена в действие Единая информационная система по моделированию и прогнозированию социально-экономического развития коренных малочисленных народов Севера «Ямал». Я призываю при первой возможности зайти в отдел агропромышленного комплекса и по делам МНС администрации Приуральского района со всеми имеющимися у вас документами и уточнить содержащиеся там данные. Это нужно для получения справки о ведении традиционного образа жизни и мер социальной поддержки. А также для того, чтобы не увеличивать документооборот и чтобы граждане в дальнейшем не предъявляли справки по требованиям различных учреждений, а, написав заявление на получение государственной или муниципальной услуги и предъявив другие необходимые документы, могли отправиться по своим делам. Учреждения самостоятельно возьмут необходимую информацию из системы ЕИС.

АРИНА ЛАЗАРЕВА, ПОС. ХАНЫМЕЙ

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ

Мой милый друг, мой друг бесценный Посвящается Владимиру Максимовичу Разинкину

Знали друг друга 6о лет, а вместе прожили 58. Много это или мало? Сейчас мне кажется, что эти годы были мгновенным человеческим счастьем для нас с ним. Володя ушёл в мир иной после тяжёлой болезни 23 мая 2015 года на 79-м году жизни. Вот уже год, как его рядом со мной нет, но не могу даже притронуться к его вещам, войти без волнения в его кабинет, без боли внутренней смотреть на его фотографии. Жизнь моя разделилась на до и после. Начало нашего счастья приходится на далёкий сейчас 1955 год. Я – студентка 4-го курса Салехардского педучилища, он – курсант Новосибирского военно-командного училища. Дороги наши пересеклись на старом (милом сердцу и сейчас) Речном вокзале. Мы с подругой провожали знакомых ребят сентябрьского призыва в армию. Одежда на допризывниках была в те времена, мягко сказать, такая, что, переодевшись в военную форму, можно было бы её выбросить (старые отцовские ватники, изношенные вконец брюки, облезлые шапки, разбитые сапоги, деревянные чемоданы), и все ребята наголо подстрижены. На фоне этой «живописной» картины Володя с братом Робертом показались нам с подругой ска-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

зочными принцами, сошедшими из какой-то нашей мечты: оба спортивного склада, в прекрасно подогнанной военной форме, красивые, с какой-то усмешкой превосходства смотревшие на нашу канитель с проводами допризывников. Мне было обидно и стыдно за свои «серость» и «провинциальность» почему-то – так казалось – перед курсантом с огромными зелёными глазами. Это я с первого взгляда влюбилась в своего будущего мужа. По воспоминаниям Володи, увидев меня на фоне вечернего заката, идущую из педучилища (это бывшая 2-я средняя школа 501-й стройки), в форменном коричневом платье с белым кружевным воротничком и узким кожаным ремешком вокруг тонкой талии, волосы на прямой пробор убраны в косы, схвачены белыми бантиками, понял сразу, что эта девушка –

его идеал. На следующий день в городском саду под звуки духового оркестра Володя признался, что полюбил раз и навсегда. Так началось наше с ним счастье, длившееся 6о лет. А потом переписка: жгучее ожидание писем, в которых Володька и я рассказывали друг другу о событиях вокруг нас и с нами: служба, учёба, кинофильмы, театры, целина, полёт Юрия Гагарина в космос и песни «Я не знаю, где встретиться нам придётся с тобой, глобус кружится, вертится, словно шар голубой...». И между строк в письмах сквозило, как плохо нам быть на расстоянии друг от друга. Володя заканчивал военное училище в Новосибирске, и, присвоив выпускникам звание лейтенанта, командование Володину роту отправляет в Ульяновское военное танковое училище переквалифи-

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

Риоритта РАЗИНКИНА г. Салехард

Салехард, ноябрь 1957 г. Роберт Наумов и Владимир Разинкин, курсанты Новосибирского командного училища, с семьёй

ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

цироваться на танкистов, которое он окончил с красным дипломом вместе с братом Робертом Наумовым. Я уже была студенткой истфилфака Тюменского пединститута. Безмерной радостью для меня был приезд Володи перед выпускным курсом в Тюмень на три дня. До глубокой ночи мы бродили по городу, смотрели друг на друга глазами, полными любви, до безумия целовались, клялись вечно любить, смотрели на звёздное небо. Он дарил мне звёзды, много о них рассказывал; а мне просто хорошо было с ним; в этих небесных светилах, кроме Большой и Малой Медведиц, Полярной звезды, я ничего не понимала. Мой любимый был очень любознательным, начитанным, знающим «всё и обо всём». 16 августа 1958 года в Салехардском загсе мы закрепили союз жены и мужа на государственном уровне. Венчались же 24 сентября 2004 года, когда до конца поняли, что мы – половинки одного целого и расписана наша судьба на небесах. Безмерно благодарны Господу Богу за земное счастье. А совместная дорога советского лейтенанта-

Выпускник Ульяновского танкового училища. 1958 г.

танкиста и студентки третьего курса Тюменского пединститута началась со съёмной квартиры в городе Ульяновске, где Володя начал службу командиром солдатского взвода при Орловском танковом училище. Солдаты были старше своего командира, но относились уважительно, ласково называя «нашим». Я перевелась из Тюменского пединститута в Ульяновский пед институт имени И. Н. Ульянова; летом подрабатывала экскурсоводом в домике-музее Ленина. Мы не замечали трудностей службы и учёбы: у нас было много друзей Володиных, офицеров, спортсменов, мои однокурсники выбрали меня комсоргом. Штабквартирой для всех стала наша с Володей первая квартира по улице Робеспьера, полученная нами от командования училища. В день офицерской зарплаты, 13-го числа, устраивали «праздник живота»: жарили много мяса, картошки, готовили сельдь специального засола, фрукты. Нам было весело без алкоголя, много пели, потом шли в Дом офицеров (располагался на берегу Волги, в старинном купеческом доме «Венец»), где можно было смотреть фильмы, играть в шахматы, в преферанс, или сидеть в читальном зале с книгой; самым популярным был журнал «Вокруг света». Володя рассказывал мне о своём голодном военных лет детстве, о маме Груше, которая умерла, когда он учился в 7-м классе, о бегстве от отца, о беспризорниках, с которыми ездил «зайцем» на поездах (в послевоенное время беспризорников было много), о дружбе и предательстве, о том, как выживали: старались подсаживаться в поезда с запоздало возвращающимися с фронта солдатами, которые их кормили, жалели, да-

вали немного денег, уговаривали возвращаться в родные края. И Володя вернулся к отцу в ХантыМансийск, где мачеха встретила неласково, а бабушка, её мать, оказалась умной, приветливой, всё понимающей женщиной, нашла подход к подростку. Природа наградила моего мужа большими способностями в учёбе, в службе, открытой душой, исключительным состраданием к нуждающимся в помощи людям. С его зарплаты и моей стипендии мы постоянно кому-то из родственников переводили деньги: на питание старикам в Курган, на учёбу племянникам, кому-то на строительство дома, на приобретение бытовых приборов, на лечение, прощали долги знакомым, если они по нужде не могли их отдать. Деньги для нас обоих были только тем, что они должны служить жизни повседневной, разумной и радовать полезным использованием. Мама говорила про нас: «У вас и рубль в кармане звенит, а у других и тысяча молчит». На службе командирами мужа были недавние фронтовики, которые учебные занятия рассматривали как фронтовые действия. На полигонах солдаты, курсанты, офицеры должны были выкладываться в полную меру. Ему говорили: «У тебя, парень, будет в жизни или грудь в крестах, или голова в кустах». Такая высокая оценка! Стрелковый спорт в нашей семье был приоритетным. Володя очень рано получил звание мастера спорта по пулевой стрельбе из всех видов оружия; входил в армейскую стрелковую всесоюзную команду. С соревнований возвращался с подарками для нас с сыном, а мы его встречали своим песенным четверостишием: «Если ты далеко-далеко – довезут, довезут поезда; если ты высоко-высоко – долетим, долеСЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

На отдыхе в Юрмале, 1968 г.

тим до тебя». Это было настоящее земное счастье! Между делами муж заочно с красным дипломом окончил истфак Ульяновского пединститута; я очно, с сынишкой «на руках» получила диплом преподавателя русского языка и истории в старших классах. Доктор исторических наук Г. В. Таубин (преподаватель пединститута), прочитав Володину дипломную работу о проблемах Холодной войны и их решениях, твёрдо сказал: «О тебе, лейтенант, наука тоскует; бросай армию, а я буду твоим наставником». Но судьба наша была, наверное, расписана военными дорогами. Командование на просьбу моего мужа о демобилизации ответило требованием поступать в военную академию. Судьба жены советского офицера – это особая страница в жизни нашего общества. Военные переезды: Ульяновск, Тоцкие лагеря, Казань, Ленинград, ГДР, Тула; а частные квартиры, военные гостиницы, общежития, потом квартиры – только отремонтируешь, а тут приказ о новом назначении мужа, приходится снова в дорогу собираться. Всего переездов с имуществом было семнадцать. Сын сменил множество школ, я на новых местах соглашалась на работу и в начальном звене, и преподавателем русского языка в средних

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

и старших классах, и преподавателем истории, и воспитателем в продлённых группах, и завучем, и заместителем директора по учебно-воспитательной работе в учебном отраслевом комбинате. Трудовая книжка моя с тремя вкладышами по каждой работе заключает запись «уволена в связи с переездом к месту службы мужа». Да пока устроишься на новое место, приходится бегать по замещению на время больничных в разных классах. Но всё равно было счастьем большим провожать и встречать со службы любимого мужа, смотреть в его ласковые зелёные глаза, слышать неповторимый голос, видеть, как сынишка Максим пытается снять с натруженных ног отца сапоги. Я всегда понимала, что жена и подруга офицера должна делить все невзгоды походной военной жизни, не думать о своей гражданской карьере, хотя могла в педагогике занимать свою нишу: методика работы с детьми у меня вырабатывалась индивидуальная, потому что, переезжая с одного места на другое, приходилось работать с учениками разных звеньев, в группах продлённого дня, в спецшколах, в классах для одарённых учащихся, со старшим поколением. Аттестацию всегда проходила по 14-му разряду, самому высоко-

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ

С любимым сынишкой. 1960 г.

му для педагога. Многие жёны офицеров в военных гарнизонах были домохозяйками, потому что не могли найти работу в военной части или в гражданских учреждениях по специальности (честно, неохотно брали на работу жён офицеров). За рабочее место нужно было бороться, и я боролась, показывала работоспособность, бесплатно (как и все педагоги того времени) работала с трудными детьми, разбирала завалы школьных библиотек, занималась неблагополучными семьями, замещала заболевших учителей, была массовиком на школьных вечерах, организовывала «Зарницы» и так далее. Запомнился один эпизод в 1970 году. Советская школа для детей военнослужащих в КарлМаркс-Штадте готовилась к проведению Нового года. К директору пришла немецкая делегация от бургомистрата с просьбой «выделить» им русского Деда Мороза на городскую новогоднюю ёлку 30 декабря в 16 часов, а пришли с просьбой в этот же день. Сценарий для школьного праздника готовила я, а Дедом Морозом назначили преподавателя труда Олега Григорьевича Великанова (фамилию он оправдывал – почти два метра ростом и широкий в плечах). С высокой температурой он отправился домой лечиться, так как ему предстояло быть на школьном утреннике 31 декабря. Меня директор школы слёзно уговаривает поехать на городскую ёлку немцев Дедом Морозом. У меня рост метр пятьдесят восемь, в русских валенках я чуть не утонула – они выше были колен, сковывали движения, а ведь нужно было ещё и играть с детьми, и плясать, водить хоровод. Директор, чтобы я не отказалась, пообещал мне в следующем учебном году ставку

ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

Немецкие офицеры признают: герр майор Володя – лучший стрелок. 1970 г.

смешным анекдотом, шуткой; чаще всего немцы на общие мероприятия обязательно приглашали «герр майора Володю», ценили его способность метко стрелять на охоте, соревнованиях. Среди многочисленных Володиных наград есть два немецких ордена – за международное сотрудничество и спасение немецких граждан во время пожара. Работая завучем в школах ГСВГ – Группы советских войск в Германии, тесно общаясь с немецкими педагогами, я много раз убеждалась, что наша методика обучения и воспитания совершенна, универсальна по объёму знаний, демократична по работе с родителями и обществом. Немецкие педагоги, посещая мои уроки истории в старших классах (а это было часто), удивлялись и восхищались аргументированными ответами наших учащихся, при разборе уроков отмечали, что советская педагогика обучает и воспитывает детей общества. Горько мне сознавать, что сейчас школы наши посажены на «иглу» ЕГЭ, в результате чего учащиеся разучились аргументированно говорить. Слово «блин» заменило богатство красивого русского языка. Вторая мировая война кратко описывалась в немецких учебниках истории, где в основном приводились цифры гибели солдат, офицеров, гражданского населения Германии и делался вывод, что политика 30–40-х годов прошлого века была практической ошибкой пришедших к власти нацистов во главе с Гитлером. В Германии мы прожили пять с половиной лет. Сын заканчивал 9-й класс, Володя ждал замену себе, готовились к возвращению в Советский Союз. Глаухау, Цвиккау, Карл-Маркс-Штадт, Плауэн, Людвигслуст, Шверин, Веймар были уже в прошлой

нашей жизни. Начинать надо было всё сначала, снова сидим на чемоданах и ждём назначения мужа на новое место службы, для сына – школа, для меня – новое место работы... 1975 год. Отечество встречало нас полупустыми магазинами, очередями за самыми необходимыми продуктами и промышленными товарами – даже зубную пасту, туалетную бумагу надо было покупать по знакомству. Но всё равно это была Родина, родные наши, вокруг русская речь; муж, я, сын – счастливая семья. Володя вместо Одессы, куда нас ориентировали, получил назначение старшим преподавателем философии, основ марксизма-ленинизма в Тульское высшее артиллерийское инженерное училище. Опять две частные квартиры в течение двух лет, затем Володе выделяют трёхкомнатную квартиру в новом доме по улице Братьев Жабровых, 8, кв. 125, где мы прожили 30 лет. Высшую эрудицию мужа как преподавателя из раза в раз отмечали во время московских проверок. В 1976 году присвоили ему звание подполковника и вскорости досрочно – полковника. Я работала заместителем директора отраслевого учебного комбината, преподавала

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

учителя русского языка. Всегда вспоминаю этого прекрасного человека с признательностью за боевой характер, заботу о людях, окружающих его. Русского Деда Мороза немецкие дети с родителями встретили овациями, пели, плясали, водили хороводы; большой мешок с подарками вмиг опустел; маленькая девочка не отходила от меня и всё повторяла на немецком языке: «Русский Дед Мороз большой, потому что его страна большая, а к нам пришёл внук Деда Мороза. Мне мама это сказала!» Я не стала её разубеждать. Володя, помимо основной службы, проводил большую общественную работу с немцами, изучал немецкий язык, чтобы можно было общаться без переводчика; рассказывал на вечерах дружбы о жизни наших людей после войны без прикрас. Пожилые немцы всегда подчёркивали, что благодарны русским за плен, который помог им вернуться домой живыми. Муж был прекрасным пропагандистом, психологом, на его лекциях по международному положению слушатели не дремали, а готовили вопросы, на которые он всегда отвечал; печальную обстановку умел вовремя разрядить

Майор Разинкин, замначальника политотдела полка, на полевых занятиях с друзьями. 1973 г.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

Сын женился и служил в Свердловске, подарил нам чудесную внучку Диану. Вся наша жизнь закрутилась вокруг этого дорогого человечка. 18 июля 1983 года из Тульского роддома Володя забрал это сокровище, нашу внучку-дочку. Совместная жизнь её родителей не сложилась, и Диночке комфортнее стало жить с нами. В 1989 году, после демобилизации Володи, мы переехали в город нашей юности – Салехард. Здесь он начал работать в окружном отделе народного образования. Руководитель окроно В. И. Шмаков удивлялся умению инспектора Разинкина мирно разрешать застарелые конфликты педагогических коллективов, внедрять рациональные предложения в военное образование старшеклассников. Володя не был карьеристом, но его знания военного спеца, какая-то только ему свойственная душевная мудрость, порядочность заставляли окружающих выделять его руководителем по решению больших окружных проблем. Глава администрации округа Л. С. Баяндин, а затем губернатор Юрий Неёлов поручают ему возглавить гражданскую оборону

А годы идут... Тульский парк – постоянное место прогулок. 1979 г.

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

экономику; сын после школы поступил в Тульское высшее артиллерийское училище и под строевую песню «Отцы у нас артиллеристы, а мы – ракетчики...» успешно окончил училище, получив диплом военного инженера. Продолжалось наше семейное земное счастье. Володю вызвали в 1982 году в Москву, в Министерство обороны, и предложили генеральскую должность в Дальневосточном военном округе. Я впервые сказала мужу, что от должности этой нужно отказаться, так как здоровье наше с ним военными дорогами уже подорвано. На семейном совете мы решили, что службу надо заканчивать в Туле. В 1987 году отмечали пятидесятилетие Володи широко и радостно под лозунг «мои года – моё богатство». Съехались приглашённые одноклассники, друзья-однополчане из других городов, офицеры учебной Володиной кафедры, соседи, родные. Мужа заставили надеть китель с наградами. Всем наградам места не хватило. Юбилей отмечали три дня с поездками в Ясную Поляну, в Москву. Это счастье!!!

Мы вернулись из Германии в СССР. Сын – ученик 10 класса. 1977 г.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

региона, на базе которой муж создаёт спасательную группу по решению чрезвычайных ситуаций. Так создавалось Ямальское отделение МЧС. В Салехардском музее этого теперь крупного самостоятельного учреждения В. М. Разинкин занимает достойное место. Я вспоминаю, как муж разрабатывал положения, рабочие инструкции для своего коллектива, хлопотал о финансах, добивался зданий, транспорта, снаряжения, часто лично выезжал на места чрезвычайных происшествий, постоянно курировал районы. В то же время Юрий Неёлов поручил ему заниматься окружным Советом ветеранов войны и труда. Володя получает статус советника по казачьим вопросам при губернаторе и опять заново разрабатывает положения, планы, рабочие инструкции теперь уже по работе с реестровыми казаками. Здоровьем своим не дорожил, для него главным были работа с людьми, выступления по телевидению, в Законодательном Собрании ЯНАО, Общественной палате округа; все проблемы пропускал через своё больное сердце. Помню, как уже смертельно больной, он сокрушался, что Закон о ЖКХ в ЯНАО не учёл вопрос об освобождении пожилых собственников от ежемесячной

выплаты на капитальный ремонт многоквартирных домов – по причине своего возраста в 70 и более лет они его не дождутся, а из своих невеликих пенсий должны платить этот «оброк». У Володи самая большая, не побоюсь сказать, в округе домашняя библиотека, собирал её с первого дня нашей совместной жизни, трепетно охранял во время многочисленных переездов. Подборка книг по темам: история государства Российского, энциклопедии, всемирная литература, Первая и Вторая мировые войны, история через личности, природа и животный мир, сказки, Заполярный край, умные детективы и так далее и тому подобное. Про электронное чтение говорил, что оно «без запаха» букв и книжных листов, на которых ему нравилось делать пометки; так он общался с автором. Все предметы в его рабочем кабинете говорят о неуёмном желании постигать мир в разнообразии: Интернет, планшет, интерактивное телевидение, казачья атрибутика, фотографии друзей со школьных лет, военных дорог, казачьих активов. Особое место занимали шахматы. Даже сын нашего друга Володя Коленко привёз в подарок шахматы-компьютер, на котором муж набирал гроссмейстерские очки. Игра в преферанс – это тоже «хобби» моего любимого человека, в нём он ценил интеллект, а выигрыши – «постолькупоскольку». О работе с ветеранами не расскажешь в нескольких строках. Смолоду у Владимира было какоето особое трепетно-внимательное отношение к пожилым людям. «Дорогие мои старики, я вас всех обнимаю...» С такими словами решал их проблемы, личные деньги мог отдать остро нужда-

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ РАЗИНКИНЫХ

ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

Празднуем Новый год в Совете ветеранов. 2013 г.

ющимся пожилым людям, постоянно хлопотал по квартирным вопросам, по устройству быта стариков, частым гостем был в доме престарелых в Харпе. Ветераны тянулись к нему на чашку чая под разговоры о политике, о прошлом и настоящем, игру в шахматы. Володя от рождения был романтиком: одушевлял лес, озёра, Обь; тонко различал пение птиц, на охоте не мог стрелять в лебедей, понимал их курлыканье о любви друг к другу; у нас постоянно жили собаки, последний чёрный терьер Цезарь прожил с нами весь свой век, летал с нами на самолётах, ездил в поезде, сопровождал нас в машине; мужа любил беззаветно, понимал даже настроение хозяина. Расставались с Цезарем тяжело, и каждый раз, проезжая мимо захоронения нашей собаки, в память о четвероногом друге давали автомобильный гудок. Музыка в жизни дорогого моего Вовки играла большую роль – от гимна беспризорников «Позабыт, позаброшен» до казачьего «Не для меня». Когда он однажды услышал от молодого кубанского казака эту песню, то не успокоился, пока не уговорил

руководителя ансамбля «Играй, гармонь» прослушать её. Она искренне всех восхитила, и с подачи «Играй, гармонь» эта казачья песня заняла своё место на большой эстраде. Друзья. Их было много: друзья детства, школьной юности, сослуживцы, коллеги по работе, по интересам. Каждое утро начиналось с утренней спортивной ходьбы под любимые мелодии и с бесконечных телефонных звонков: подбодрить больного, поздравить именинника, комуто анекдот весёлый рассказать, с кем-то проблемы обсудить... И ему постоянно звонили из родного Кургана, из Тулы, Киева, Одессы, Ташкента, Санкт-Петербурга, Риги, Кишинёва, друзья из Плауэна, Людвигслуста, Казахстана, Ярославля, Москвы, Челябинска и т.д. Распался Советский Союз, многие наши друзья военной службы стали не россиянами. Володя старался их поддерживать, приглашал в гости. Из Киева приезжал бывший коллега по Тульскому высшему военному училищу полковник Николай Николаевич Половинко, доктор философских наук, жил у нас, поражаясь Володиному гостеприСЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ имству: муж возил его в избушку, где они охотились, рыбачили, даже встретились с медведем, который уполовинил пойманную ими рыбу. Проводили Николая Николаевича, купив билет до Киева и нагрузив рыбными деликатесами; расставались друзья со слезами на глазах, понимая, что больше не встретятся. Приезжали к нам на Север друзья из Москвы, Челябинска, Ярославля, Санкт-Петербурга. Из всех друзей Володя выделял друга юности и всей нашей жизни Михаила Артемьевича Коленко – Миша, Мишка, Михайло… Вместе заканчивали среднюю школу 501-й стройки. Тяжело переживали, когда Мишу, как сына репрессированного, не приняли в комсомол, уединялись на озере на Втором отделении Салехарда, где отливали самодельные пули для охоты, рыбачили, ходили в самостоятельные походы по тундре, участвовали во всех лыжных и шахматных соревнованиях, для девочек-однокласс ниц были рыцарями «без страха и упрёка». В школе учились не только дети репрессированных, но и специалистов-строителей и начальства «знаменитой» 501-й стройки. Директор и учителя – многие тоже из сосланных – не делили школьников по статусу родителей. В школе процветало демократическое начало и уважение к личности, поэтому её выпускники, разъехавшись по заграницам, по советским городам, оставались всю жизнь «семьёй стройки», переписывались, встречались, перезванивались. Володя с Мишей были центром притяжения этой «семьи». К нам в Тулу приезжала первая Володина любовь Таня Махинко из Санкт-Петербурга, подарила ему эстамп-гравюру

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

«Разведённые мосты» и сказала, что для всего их выпуска он был Дон Кихотом, милым и незабываемым. Эдик Абдразаков подарил мужу статуэтку Дон Кихота, которую я заказала поместить на памятник. Таня Махинко с мужем живут в далёкой Америке, но с Володей созванивались, вспоминали юность школьную, рассуждали о жизни нашего поколения в настоящее время. Алла Жигина, дочь главного инженера 501-й стройки, Наташа Сибиряк, дочь начальника охраны, часто встречались в Москве с мужем и до утра могли говорить, говорить и говорить... Миша Коленко стал кандидатом медицинских наук, готовился защищать докторскую степень. Шесть лет проработал в международном госпитале в Эфиопии. Мы договаривались в отпуске проводить несколько дней вместе. Они были незабываемы! Пили настоящий эфиопский кофе, смотрели записи друга об этой стране, вспоминали общих друзей, говорили о планах на будущее. Казалось, что счастью не будет конца. Но жизнь готовила нам непреодолимые испытания. О родных. Володя родителей своих боготворил, он единственный из Разинкиных помнил, где мать похоронена; Ханты-Мансийск стал местом памяти мамы Груши, могилку её облагораживал, отмечал день рождения и день ухода из жизни; будучи смертельно больным, муж настоял съездить на Червишевское кладбище в Тюмени, поклонился могиле отца Максима; всю жизнь любил родной Курган, дорожил гостеприимством Камыниных, работал в архиве Курганском, хотел знать свою казачью родословную. Часто вспоминал поездку с сыном Максимом по родным

и дорогим его сердцу местам, радовался, что вновь заработала церковь, в которой когда-то крестились, венчались, отпевались его предки. Володя для родственников был связующим звеном, помнил дни рождения каждого из них, поздравлял, общался с ними по Интернету, скайпу. Искренне любил моих родителей, говорил, что у него самая лучшая в мире тёща. Мама всегда подчёркивала, что зятя выиграла в счастливую лотерею. О моём отце Василии Петровиче Бабикове, прошедшем финскую, германскую войны, написал большую статью в журнал «Ямальский меридиан» «Ямалец дошёл до Берлина». Очень Володя любил делать подарки, как-то по-детски радовался, что этим дарил людям хорошее настроение. Мужественно переносил боль своего страшного заболевания, отвлекался чтением, музыкой, фильмами, разговорами со мной, с сыном, с внучкой Дианой, с Алёшей. С верными друзьями Пашей, Васей, Серёжей Захарченко отказывался встречаться, чтобы они не видели его слабым, больным, беспомощным. Кибальниковых Тамару и Витю считал родственниками – с ними нас связывало многое, и радостные, и горестные события. До земли кланяюсь небесам и Володиным родителям за то, что он был земным подарком для меня, второй моей половинкой. В сердце он навсегда со мной, в моих мыслях, делах; верю, что и с небес «мой Гриша Добросклонов» мне помогает. «Только сердце всё не верит в горькую утрату, будто дверь открыл ты и ушёл куда-то». На Земле Владимир был Человеком Мира с большой буквы.

ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ Я ЗНАЮ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ТРУЖЕНИЦЫ ТЫЛА Никита АНАГУРИЧИ с. Кутопьюган Надымского района Война. Это страшное слово произносили полушёпотом, наверное, чтобы не накликать беду. Это было нечто ужасное, приносившее людям, детям сиротство и страдания. В ту пору в маленьком селении Ярцанги тоже вносили посильную помощь победе наших войск над фашизмом. Из окружной столицы приехало начальство – за очередной партией новобранцев. На собрании читали сводку от Совинформбюро: «Доблестная Красная Армия стойко обороняет Москву от фашистских захватчиков. Но враг огрызается и не хочет сдаваться. И мы должны помочь нашей армии одолеть коварного врага». Вот и сидели, думали неграмотные женщины, старики и дети: где эта Москва? Какой он, этот свирепый враг? Если у нас холодно, там, наверное, ещё холоднее? Сколько сшить тёплой одежды? Как там на фронте наши родные мужья и братья? Видели они Москву или нет? Молча задавали себе эти непростые вопросы оставшиеся без мужей и сыновей женщины. Война для тринадцатилетней Апти Анагуричи была неожиданностью. Убитая горем после смерти родителей, она жила с родственниками. Как и все подростки, начала рыбачить. Вначале вычерпывала всё время набиравшуюся в лодку воду. Затем бригадир поставил её на сеть спускать грузила в воду, а потом и гребла, и невод закидывала.

Работали дети наравне со взрослыми. Хлеб выдавали по норме. У большой семьи паёк был больше. В часы отдыха, оставшись одна, давала волю слезам, а жаловаться кому-то она не умела. Хотелось лишь хорошенько поесть и выспаться – во время путины на сон времени не было. Рыбу мало того что поймать надо – вытаскать из лодок, засолить в бочки, обработать и поместить во временный мерзлотник. В определённое время приходил катер с деревянным плашкоутом, и начиналась погрузка рыбы вручную – на носилках. Умело руководил работой бригадир Павел Анагуричи. От тяжёлой работы люди уставали, более выносливые таскали на носилках с берега ящики с рыбой, а кто послабее, занимался укладкой. Хватало и другой работы. По весне, когда из Обской губы в оттаявшие реки начинала подниматься корюшка, одна из ценных пород рыбы, формировали в помощь ныдинцам пару бригад из Ярцанги. Добирались своим ходом по заберегам: где на вёслах, а где и волоком по льду, когда случались большие заторы. Уставали сильно, но надо было успеть добраться до места, пока корюшка не ушла. Впоследствии так и рыбачила. Апти повзрослела, вышла замуж за вернувшегося с фронта Водоума Анагуричи.

Вырастили супруги девятерых детей. Работали с мужем в транспортном оленеводстве – возили почту, дрова, всевозможные грузы. Эти тяжёлые годы и сейчас напоминают о себе: постоянные боли в спине, ноги уже не слушаются, и со зрением проблемы. Ни о чём не жалеет бабушка, достойно прожили свою жизнь. Лишь бы детишки без бед да болезней жили. Вот и моя бабушка Мария Анагуричи вспоминала эти тяжёлые годы. Оставшись без мужа с сыном-подростком, точно так же работала для фронта. Летом, конечно, рыбалка. Вспоминала до крови стёртые от вёсел руки, как по пояс в воде загоняли с отмелей рыбу. Достойно прошли через голод, холод и тяжёлый изнуряющий труд. Среди коренного населения жили и сосланные, говоря современным языком, репрессированные. Женщин и детей привезли и вначале поселили в дощатом сарае, продуваемом всеми ветрами, с печью буржуйкой посередине. Сохранить тепло такое помещение, конечно, не могло, поэтому постепенно, с наступлением тепла люди стали рыть землянки. Бабушка говорила: «Нам всё равно было немного легче, но на чём держались эти несчастные женщины? В тонких ватных телогреечках, платочках и в кирзовых, чаще не по размеру сапогах. Ватные СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ Я ЗНАЮ брюки имелись не у всех. Глаза у них почти всегда были красные от слёз. Бывало, в трудную минуту кто-то из своих, не выдержав, всплакнёт, тут же её одёргивали: «Чего плачешь? Ты что, «лучине», русская? Им-то тяжелее». В перерывах или после работы, а иногда и во время работы, они запевали свои протяжные, полные тоски по родным краям, песни. Слова были непонятны не знавшим русского языка ненцам, но сколько душевности и силы исходило от голосов – то нарастающих, то вдруг постепенно умолкающих, как шум волны. Слёзы сами наворачивались на глаза». После рыбалки сети развешивали для просушки на вешала. Тогда ещё не было капроновых сетей. Из остатков паевых рыб делали юрки – разделанную для вяления рыбу. «Лучине» опять затягивали до боли грустные песни, небо хмурилось, дул слабый ветерок, накрапывал дождь. Ну вот, юрки не высохнут, надо в чум заносить, даже небо не выдержало грустных песен, вместе с ними плачет. Так полушутя говорили местные жители, но зла им никогда не желали, а помогали выживать в трудных условиях. Потом, когда стали жить лучше, войну часто вспоминали. Жила через улицу от нашего дома семья Нагибиных. В тяжёлое время они тоже жили в Ярцанги. Баба Рая, сухонькая старушка всегда в передничке и в белом платочке, была частым гостем в нашем доме, особенно летом, когда устанавливали чум. Это очень удобно для заготовки юрков и рыбьего жира. В кармашке своего передничка баба Рая обязательно что-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

нибудь да приносила. Садились две бабушки рядышком в чуме за чаем со свежей варкой из рыбьего жира или просто на улице за какой-нибудь работой и вполголоса беседовали – одна по-русски, другая по-ненецки. Мы удивлялись: как они друг друга понимают? Давно ушли из жизни бабушки, но дома ещё стоят. Да, не так много осталось людей, прошедших через жернова войны. На краю нашего села в новом доме наконец-то получила долгожданную квартиру 99-летняя Мария Тоболько, вдова фронтовика Егора Тоболько, уроженца посёлка Аксарка Приуральского района. Поженившись, они поселились в Аксарке. Сначала жили хорошо: были у них свои олени, рыбачили в колхозе, родились трое детей. Но тут грянула война. Егора мобилизовали в Красную Армию, посадили на пароход и повезли в Салехард. Бабушка Мария, как и многие другие женщины, трудилась в колхозе – рыбачила, охотилась, шила тёплые вещи для фронта, выполняла всевозможную работу. Радовались каждой весточке с фронта, освобождённому городу и просто маленькому населённому пункту. Вдруг в одночасье всё поплыло перед глазами: знавшие грамоту женщины прочитали похоронку на мужа. Ради детей продолжала трудиться. Война завершилась, но жизнь не становилась легче. Надо было поднимать детей, а помощи ждать неоткуда, родственники мужа сами едва сводили концы с концами. В один из летних дней отважная женщина решилась на отчаян-

ный поступок: собрав самое необходимое, с тремя детьми отправилась пешком по берегу Обской губы из Аксарки в Кутопьюган, а это двести километров пути. Как говорится, дома и стены помогают. Там вступила в колхоз и снова рыбачила, пилила дрова, косила сено, работала на звероферме. Потихоньку и дети подросли. Вскоре и старшая дочь Надя стала помогать, устроилась охотницей, стала лучшим стрелком в стойбище, даже бывалым охотникам не давала спуску. Летом рыбачили артелью на четырёх- и шестивёсельных лодках. Вспоминает Надежда Егоровна былые годы: «Как обходились без моторов? Сейчас едешь на лодке с мотором куда-нибудь, например, в Яр-Сале, по волнам кидает, острова так и мелькают, два часа – и на месте. А раньше против ветра да течения гребём на вёслах, и как будто на месте стоим». И бабушка Маша вспоминает те времена с особым чувством, считает, что люди были лучше, с пониманием. Память у бабушки ещё хорошая, передвигается по дому сама, только на улицу выходить тяжеловато. Крыльцо высокое и ступеньки крутые. Есть праправнук. «Вот увижу ещё прапраправнука, – шутит бабушка, – тогда можно и на покой уйти. А пока буду ещё шевелиться потихоньку». Сидит на кухне у окна и смотрит на улицу. Какие мысли у старого человека? Что военные годы по какой-то причине не вошли в её трудовой стаж, что никогда не пользовалась никакими льготами? Квартиру получила, и на том спасибо, живёт с дочерью Надеждой Егоровной.

ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ Я ЗНАЮ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

Начальник рыбоучастка В российской глубинке, в деревне Кудрино Ярославской области Некрасовского района жил простой колхозник Андрей Маслов с женой и четырьмя детьми. Работа в поле, по хозяйству и уход за домашними животными – всё это смысл жизни деревенского человека. Старший из братьев, Виктор, родившийся в 1927 году, в десять лет лихо управлял лошадью, косил сено и работал на разной сельхозтехнике – сеялке, бороне. Всем пионерским отрядом деревенская детвора собирала по зёрнышку после жатвы. Жить бы им, не зная горя, да радоваться. Но наступил чёрный день для страны, началась война. Мужчинам и молодым парням призывного возраста прислали повестки. Пришёл вызов и отцу семейства Масловых. Построили, как положено, повоенному, зачитали список, дали проститься с родными, потом посадили в полуторку и под плач и крики провожающих увезли на сборный пункт. К началу зимы пришла похоронка на отца: в тяжёлых боях под Москвой погиб смертью храбрых. Горе было неисчерпаемым, но крепились как могли, общая беда сплотила людей. Работали в колхозе не покладая рук, фронту нужны были хлеб, тёплые вещи. Сами жили впроголодь, на одних пайках, верили в победу и следили за каждой весточкой с фронта. Война не дошла до деревни, но люди слышали и видели, как бомбили города и сёла, как

стонала от разрывов земля. Зловещей стаей летали немецкие самолёты, заходя в пике над целью. Чёрный дым после бомбёжек заволакивал небо, ветром приносило гарь и копоть. В марте 1944 года призвали в действующую армию Виктора Маслова. На прощанье мать перекрестила сына, обняла со словами: «Вернись, сынок, живым». Три месяца подготовки в подмосковном городишке. И в составе 20-го мотострелкового полка 2-го Белорусского фронта направили вслед за наступающей по всем фронтам Красной Армией. Ехали военным эшелоном, с частыми остановками, по дороге ремонтировали пути, разрушенные после бомбёжек, помогали выносить раненых. Так потихоньку прибыли в Германию, точнее, в Восточную Пруссию, в пункт назначения – город Грауденц. По приказу начальства остались в резерве, готовые в любую минуту подняться по тревоге. Был ещё неписаный приказ: пацанов не брать. А они рвались в бой, хотелось и им отомстить врагу за своих близких, за разрушенные города, слёзы и унижения, хотелось встретить долгожданную победу в поверженном Берлине. Служил Виктор прилежно, приказы выполнял чётко и быстро. Дослужил молодой солдат до 1947 года. На груди красовались орден Отечественной Войны второй степени и медаль «За Победу над Германией». Летом того же 1947 года Маслова и ещё нескольких бой-

цов командировали на Север. Ехали поездом до Омска, потом по реке на пароходе. Приехали в посёлок Лабытнанги на печально известную 501-ю стройку в роту охраны. После цивилизованного европейского города как-то было немного неуютно в этой глуши, среди болот и лесотундры. Зато природа потрясающая! Как прекрасны осень с её красками, грустными криками перелётных птиц, зима со снегом и морозами, весна с её чудным, здоровым и чистым воздухом, лето с обилием ягод и грибов. Впервые познакомился с коренными жителями, а они, бесхитростные и наивные, с опаской общались с солдатами. Никак не могли понять, как можно ездить по такой дороге. Прослужил до 1952 года, демобилизовался. По рекомендации товарищей в 1953 году поступил на службу в милицию, потом уволился в связи с избранием в председатели колхоза «Красный рыбак» в Пуровском районе. Поработал недолго, колхоз ликвидировали, а его назначили начальником рыбоучастка в посёлке Евай-Сале. Судьба кидала по Северу, здесь Виктор и встретил будущую жену Анну Лукиничну Ларионову. Наверное, пришёлся по душе наш суровый край. Здесь родился сын, а потом ещё дочь и сын. Вступил в ряды КПСС. Позже был избран председателем Аксарковского рыбкоопа, после – начальником Сюнай-Салинского рыбоучастка. В 1967 году назначен начальником Кутопьюганского СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ Я ЗНАЮ рыбоучастка, где числилось в постоянном штате 192 человека. Принял один из передовых рыбоучастков Пуйковского рыбозавода. За время работы проявил отличные качества руководителя и старшего товарища. Все отмечают его невероятные качества человеколюбия и взаимовыручки. Никогда не отказывал он в помощи другим организациям посёлка – школе, рыбкоопу, больнице, отделению связи. Исправно работала подведомственная рыбоучастку молочная ферма из двадцати с лишним коров, обеспечивала свежим молоком детсад, школу и сельчан. Чётко была организована работа рыбаков, к каждой путине готовились основательно. Могли похвастаться хорошими результатами: своевременно доставленные орудия лова, добротно отремонтированные деревянные мотобударки и неводники, а их насчитывалось до тридцати единиц. Моторы к ним ремонтировали слесари мехцеха. Спецодеждой обеспечивались все – от рыбака до рабочего. Каждую весну вели промысел ерша, щёкура, сырка и пыжьяна на фактории Хоровая. Даже старшеклассники местной школы выезжали с рыбаками в помощь обработчикам рыбы. Для поднятия духа устраивали соцсоревнования. Самый высокий план за всё время – 400 тысяч 200 центнеров рыбы. План по вылову рыбы перевыполняли и в последующие годы. Часть рыбаков работала в посёлке Салемал Ямальского района на промысле осетра, нельмы и муксуна. В разгар лета и до поздней осени, после рыбалки на Хоровой, в Кутопьюгане на Обской губе работала неводная бригада.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Наступало время сенокоса, собирали людей и косили по реке Кутопьюган, на островах Ямпугор, Мактаска, Марей, в районе заброшенного посёлка Хэ, на сенных островах. Имелся свой гужевой транспорт – 15–18 лошадей. Были три оленьих стада по полторы тысячи голов, гусеничная техника, два трактора ДТ-75. Механизаторы рыбоучастка обеспечивали бесперебойную работу дизельной электростанции. И этим огромным на ту пору хозяйством руководил Виктор Андреевич Маслов. И всё у него ладно получалось. Познавший голод и тяжёлый крестьянский труд, он прежде всего людей вдоволь обеспечивал продуктами питания, одеждой, а затем и орудиями труда. И подчинённые с полной отдачей выполняли заданную работу. Для работников рыбоучастка Виктор Андреевич добился льгот: они меньше платили за дрова, электроэнергию, мясо, рыбу. Устраивал детей в пионерские лагеря, отправлял в санатории работников с ослабленным здоровьем и многодетные семьи. Оказывал помощь в ремонте жилья рыбакам и охотникам. Тех, кто находился далеко на промысле (а это Сядай-Харвута, Мыс Каменный, Яптик-Сале), всегда вовремя снабжал дровами, продуктами и деньгами. Удивляла его способность договориться с любым чиновником, «выбить» вертолёт, самолёт, катер, баржу, чтобы скорее вывезти ценнейшую рыбу во избежание потери товарного вида, а попутно доставить провиант или забрать рыбаков с места промысла домой. Находясь в командировке в Надыме, в Салехарде, встречая

земляков, обязательно предлагал помощь. Работники называли его за глаза «папой» и всегда знали и верили, что не бросит и разрешит любую сложную ситуацию. Как-то был случай. Один из рыбаков не очень корректно выразился в адрес Маслова, его одёрнула собственная жена: «Вот уйдёт на пенсию, будете по берегу пешком ходить». Слова оказались пророческими. Сегодня от прежнего рыбоучастка остались одна контора, лошадь, трактор, два стада оленей да штат из двух десятков человек. Немало сделал и для посёлка Виктор Андреевич. Возводились жилые дома, на фактории Хоровая – два общежития, каждый год ремонтировались причал и лабаз для приёмки рыбы. Не без участия Маслова построены два общежития и в ЯптикСале. С его помощью в посёлке появилась первая программа телевидения. Если перечислять все заслуги, придётся исписать не один лист бумаги. А вообще это горячий, но отходчивый, готовый выслушать любой вопрос, прямолинейный и справедливый, по-отечески суровый и добрый человек. В 1982 году Виктор Андреевич вышел на пенсию. Живёт с супругой в Ярославле. Очень интересуется жизнью села, душой скорбит по безвременно ушедшим людям, ставшим за долгие годы родными. Он очень обрадовался моему телефонному звонку – я это почувствовал по голосу. Благодарил, что не забывают и помнят, просил передавать всем огромный привет. И благодарные жители села Кутопьюган от всей души желают ему здоровья, благополучия, безоблачного неба, чистой воды и свежего воздуха.

УСЛЫШАТЬ ДУНОВЕНИЕ ВРЕМЁН | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ВИДЕЛО НЕБО И СЛЫШАЛИ ВОДЫ ПОР-АВАТА И НЕВЫ Юлия НАКОВА г. Салехард Великий маршал Победы – так называют в народе Георгия Константиновича Жукова, выдающегося военачальника, четырежды Героя Советского Союза, маршала. Он говорил: «Время не имеет власти над величием всего, что мы пережили в войну. А народ, переживший однажды большие испытания, будет и впредь черпать силы в этой победе». Многие мирные вёсны прошли с той поры, как были сказаны эти мудрые слова, которые глубоко трогают память и наводят на размышления о ценности мира на земле. Одна из моих прабабушек носила фамилию Нева. Природа была к ней благосклонна и щедро одарила, у неё не раз рождались двойни. Из-за чего в народе её звали Еманг ими, что метафорично с ханты языка можно перевести как «силой деторождения наделённая женщина». Когда я была маленькой, думала, что она с берегов Невы. А после сама оказалась в городе-герое Ленинграде и у священной реки. Когда я смотрела в её воды, было чувство, что и прабабушка здесь, потому что её фамилия – Нева. Теперь у нашей семьи есть традиция: бывая в Санкт-Петербурге, мы бросаем монеты в эти святые воды в знак приветствия и с Рекой, и с моей прастарицей, а ещё в знак памяти тех, кто защищал нашу Родину и навсегда остался погребённым в этих землях и на Пискарёвском кладбище. Из рас-

сказов родственников знаю, что Ленинград обороняли многие соплеменники-ханты, а среди них прадед моих детей Лазарь Антонович Наков, который, как и многие, стоял на защите блокадного Ленинграда и выстоял средь голода и войны. Его нет на этой земле, но память о нём жива в родовом селении Порават, и его жизнь продолжается во внуках и правнуках.

Давно-давно Творец этого мира определил в предгорьях Урала, вдоль Оби и её притоков каждому хантыйскому роду свою территорию. И вот при слиянии Большой и Малой Оби, на крутом изгибе издревле расположилось красивейшее селение с дивным названием Пор-ават. Это земли трёх родовых братьев: Ямру, Наковых, Родямовых. Имя родной земли навечно вписалось памятью веков в их общеродовое имя Пор-ават ёх, что значит Люди Пор-авата, Мужчины Пор-авата. До сих пор на возвышении стоит их мощный и непоколебимый временем охранитель территории, покровитель хозяев этих земель Еманг Нангк – Священная

…Мирный майский салехардский вечер. Отец и сын рассматривают пожелтевшие от времени снимки. Светлорусый зеленоглазый мальчуган пухлым пальчиком тычет в фотографию и спрашивает: – А это кто в гимнастёрке военной? Отец, присмотревшись, отвечает: – Это твой прадед Лазарь. Его душа, по нашим поверьям, поселилась в тебе, когда ты пришёл на эту землю. – А почему он так одет, он на войне был? – Да, конечно, он защищал нашу Родину от фашистов… Малыш никак не мог угомониться со своими «почему», а в это время великая Обь, как и много лет назад, после ледохода расправила свои воды по необъятному телу предлетней земли. Если б она могла говорить, то рассказала бы удивительную историю, полную счастья, трагизма и большой Любви, и в это время ей вторили бы торжественно-белые, дальние горы Полярного Урала, потому что они стали свидетелями тех событий…

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА ЮЛИИ НАКОВОЙ

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | УСЛЫШАТЬ ДУНОВЕНИЕ ВРЕМЁН

Старинный дом в деревне Пор-ават

ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА ЮЛИИ НАКОВОЙ

Лиственница. Отсюда братья каслали со своими оленьими стадами по весенним снегам к горным кочевьям, а когда земля меняла наряд на новый, снежный, возвращались. Среди братьев рос светлорусый, зеленоглазый, крепкого сложения мальчуган Лазарь. Не раз вешние воды омывали лучистое селение. Отсюда, с пор-аватских холмов, маленький Лазарь вглядывался в тёплые дали, где просыпалось великое северное солнце. Его лучи вбирала дикая малина, которую мальчик собирал с бабушкой на склонах. Отсюда он наблюдал, как отец, дядья, дед и братья перегоняют вереницы оленьих обозов в сторону, где весной

Лазарь Антонович Наков, ветеран Великой Отечественной войны

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

засыпает арктическое солнце. Тогда мальчонка ещё не знал, что в будущем станет лучшим знатоком этих долгих горных и речных путей и будет главным управителем оленного мира рода Пор-ават ёх и, кроме того, большого колхозного стада. Годы белокрылой птицей пролетали над осенями, зимами, вёснами, летами детства… Время ещё более добавило зелени в глазах, силы в мышцах, и теперь он уже сам заменял старших во время кочевий. Как-то весной по просьбе отца Лазарь заехал в селение Кельчи Ас, что значит Река рода Кельчиных. Когда оленья упряжка поднималась в гору, навстречу попалась кареглазая девушка. Улыбаясь ему, а может быть, дню, она шла по весеннему насту. Кисти большого платка развевались при ходьбе, а украшения на косах издавали звуки в такт шагам, а может быть, в такт биению сердца. Это тайна… Её улыбчивый взгляд Лазарь запомнил навсегда и после пронёс через всю жизнь. Он вошёл в его душу, затронув самые главные струны. Так вместе с весенней капелью в жизнь молодых людей пришла Любовь, высокая, как небо, и чистая, как роса. Настя, Настасья, Настёна, Анастасия – так звали главную тайну-весну

его жизни. Прежде он никогда её не видел, но был наслышан о красоте сердца, ума и глаз этой девушки. Слышал об умении Настасьи орнаментировать жизнь вокруг добром, её рукам всё подчинялось и поэтому ладилось. Отсюда, с земель рода Кельчиных, он забрал её в урманы Пор-авата, и там, перед святостью родовой лиственницы, они скажут друг другу самые важные и главные слова. Пройдёт время, и придёт новый, ясный день июня, и однажды, при кочевье через ущелье, в унисон с летним щебетом птиц горы услышат они голос ребёнка. Светлоглазого первенца назовут Юхур, что по-русски значит Егор. Это было время большого земного счастья этой семьи. Оно смущённо радовалось в их берестяном летнем чуме, оно нежилось в детской колыбельке, оно вшивалось в орнамент одежды и обуви. Счастье жило с ними: в дыхании оленьего стада, в ранних росах и первых снегах. Счастье топало шагами их первенца, улыбалось нежностью рассветов и перед сном целовало переливами красок горных закатов. Цветочные лета сменялись рябиновыми осенями, звёздные зимы – лебедиными вёснами. У молодой пары родился второй сынишка с глазами цвета озёр. А после – война. Как дикий зверь, она ворвалась в жизнь семьи, их стойбища, в жизнь большой страны. И вот все вместе они стоят перед Священной Лиственницей. Она видит всё, хочет скрыть и защитить под своей сенью, но ветер военных перемен ждёт Лазаря на берегу Пор-авата, потому что вместе с родовыми братьями он должен ехать защищать дом, семью, мир своей земли.

УСЛЫШАТЬ ДУНОВЕНИЕ ВРЕМЁН | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА Перед тем как оттолкнуть лодку-колданку, Лазарь крепко обнял сыновей-несмышлёнышей, тронул губами их носики и взглянул на Настасью. Как принято у хантов, на её лице нет предательски выкатившихся слёз, они глубоко внутри. В умных, самых прекрасных в этом мире глазах он прочёл затаившуюся боль расставания и отчаянную надежду. Лазарь смотрел в любимые глаза и молча обещал, что вернётся, обязательно вернётся, потому что его будут ждать. Это прощание слышали осенние воды Пор-авата, его видело бесконечно великое Небо… Они тоже были печальны. Тогда они ещё не знали, что война, которую они боятся, не так страшна, а подлая людская молва имеет страшную силу разрушения. Боль, испытания, горе ярко проявляют и высвечивают в людях сильные и слабые стороны. Многие оленеводы и охотники во время войны оказались хорошими стрелками, и Лазарь тоже. Их умения использовались и в стрелковом деле. Терпеливо выжидать зверя, умело обращаться с оружием, обращать пристальное внимание на изменения в природе и окружающем мире – всё это пригодилось в военное время. Лазарь, как и многие его однополчане, оборонял Ленинград, выводил из разрушенных домов детей и взрослых, собирал на улице замёрзших, хоронил погибших от голода и бомбёжек. Ужас войны оставался всегда – ночами и днями. Сквозь боли и мучения, слёзы умирающих от голода детей Лазарь видел разрушенный мир его страны и потому, как и многие, беспощадно бил врага, приближая Великую Победу. В одном из боёв немецкий снайпер попал выстрелом ему в палец, разбив оружие.

После госпиталя Лазарь долго искал его в прицеле винтовки и всё-таки нашёл… И стали квиты. В один из ярких дней золотой осени Лазарь вернулся победителем к родным берегам Пор-авата. Шинель нёс в руках, потому что на груди была медаль «За отвагу». Он всё выше и выше поднимался в лиственничную гору. Время ещё было военное, все работали на фронт, и его Настасья тоже. Мужчины вернулись ещё не все, и жёны заменяли их в оленеводстве. После радостных объятий, встреч с родственниками, после поклонения Священной Лиственнице были долгие разговоры о самом главном, вожделенном – о жизни после войны. Лазарю было непривычно слышать тишину мира, плеск речной волны Поравата и шелест листьев. Ему для полного ощущения хотелось видеть милые глаза Настасьи и сыновей. Он собрался ехать за ними в предгорья и был счастлив, предвкушая встречу. Наутро заехал в посёлок отметиться о прибытии, и злые языки поспешили донести, что солдата-победителя никто не ждал и что его второй сын умер по недосмотру легкомысленной матери. Что в тот миг испытал солдат? Солдат, выстоявший вместе с городом, который хотели стереть с земли, видевший земной ад, лицо смерти каждые день и ночь, научился быть беспощадным к врагу. Но даже война не смогла разрушить нежность чувств к возлюбленной. Вот он идёт по родной земле, которую любит сокровенно, всей душой, а над ним смеются. Вскипели в Лазаре кровь и обида, боль предательства переполнила сердце и затуманила разум. Он не поехал за Настасьей, а передал через людей, чтобы она воз-

вращалась к себе домой. Так они расстались навсегда… Поэтесса Юлия Друнина пишет: Мы порой чужих впускаем в душу. В дом, построенный таким большим трудом… Как легко чужим наш дом разрушить, Как построить трудно новый дом. После он забрал сына у жены. Она не раз и не два приезжала за ним, но по ханты обычаю мальчика ставили за центральным шестом в чуме, который нельзя переходить женщинам – табу. И она, жалкая, оставалась стоять у входа, умоляюще смотрела на Лазаря, но это был уже другой, чужой человек, который слушал всех, но не хотел слышать её. Он разлучил её с сыном, и Настасья, поверженная и согбенная болью предательства, уехала навсегда с этих земель. Это видело бесконечное Небо и слышали снега, они разделяли её боль, но в хитросплетениях человеческих отношений они не могли помочь. Лазарь был уверен в своём мужском самолюбии и надеялся, что жена ещё не раз приедет просить прощения. Он ждал белоснежными зимами, он ждал с первыми проталинами, он ждал летними росами, он ждал её с улетающими на юг журавлиными песнями. Когда уставал ждать, то, перегоняя стадо через Обь, не раз ездил за ней к берегам Ванты Ас. Наверное, унижения и позор, в которые он поверг Настасью, выжгли в её сердце все добрые чувства к нему, может, боялась предательства, но так и не вернулась, как он ни умолял. Наверное, любимым людям можно и нужно прощать всё, даже самое подлое, СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА ЮЛИИ НАКОВОЙ

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | УСЛЫШАТЬ ДУНОВЕНИЕ ВРЕМЁН

Мужчины рода Наковых

гнусно-мерзкое предательство. Только любимыми они вновь уже не станут… Так случилось в жизни Лазаря. После он стал бригадиром большого колхозного оленьего стада, были хорошие жёны и очень хорошие, но такой, как Настасья, больше не было для него в этом мире. Он жаждал и искал с ней встреч. Лазарь часто видел её во сне, идущую по первому снегу, но не к нему, а наоборот. Память хранила и вновь и вновь создавала улыбчивый образ, её, баюкающую их сыновей в наполненном летней радостью чуме. Тогда он понял, как хрупок этот мир и без войны и как зыбко счастье. Время – лучший прожектор, лучший светильник в лабиринтах наших чувств и поступков. Оно ставит всё на свои места. После Лазарь узнал, что Настасью оговорили, оклеветали. Их второй сын действительно умер, но умер он в горах от болезни, во время долгого каслания, там нет врачей, и помочь ему было невозможно. Он поздно понял, что не все люди одинаковы, что обычная людская зависть коварна и беспощадна, как пуля на

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

войне. Люди не простили благополучия в их доме, позавидовали уму, красоте Настасьи, тому, что её муж пришёл живым с войны. Настасья была виновата лишь в том, что всё это было в ней и у неё. Она была мудра, терпелива и знала: её сын обязательно будет с ней и с отцом. Так оно и вышло. Юхур помнил свою маму, он приезжал к ней, и это были незабываемые встречи. Всю материнскую нежность она вшивала в орнаменты его одежды, а он привозил ей белые платки, с кистями и без кистей, потому что именно белый платок когда-то с войны привез его отец, но так и не смог ей подарить. Прошло время, вырос их единственный сын Юхур, который, как и отец, стал бригадиром большого оленьего стада. Он перегонял его через мамины земли. Когда выпадали новые

снега, Настасья знала, что её Юхур возвращается с гор, и в ожидании сына пекла круглые хлеба и укладывала ему в дорогу. Как-то Лазарь увидел один из них и понял, что это хлеб его Настасьи – такие она пекла до вой ны. Держа каравай в руках, он мысленно попросил прощения у сына, которого осиротил при живой матери. Он чувствовал тепло её рук, которые умеют творить в этом мире святость. После он не раз и не два будет говорить сыну и внукам, что война страшна, но ещё страшнее людская молва. Он позволил ей завладеть своим сердцем, разрушить дом, мир своей любви, осиротить сына и этим сделал несчастным самого дорогого сердцу человека. Часто с высоких холмов Поравата седовласый человек смотрел вдаль, будто хотел увидеть её земли. Как она, с кем она? Весеннее небо – как хрустальный купол, в нём ясно слышен звонкий звук жизни, и вдруг этот звон превратился во внутренний рёв, потому что плакала земля: красавица Настасья её покинула… Он тосковал по ней все оставшиеся годы. И перед смертью Лазарь вновь скажет сыну: «Не впускай в свой мир чужих, не предавай свои светлые чувства на растерзание своре сплетников, не позволяй растаптывать святость в тебе». Он уходил в Небо, веря, что там, высоко в голубой бездне, встретится с ней, и уже никто, никто их не разлучит, потому что там всё свято…

…Мирный майский салехардский вечер. Отец и сын рассматривают пожелтевшие от времени снимки. Светлорусый, зеленоглазый мальчуган, целуя, гладит фотографию. Теперь малыш знает, кто в гимнастёрке военной, знает, что в нём течёт кровь его прадеда, что в нём сила жизни, энергия Лазаря Антоновича Накова, который защищал свою Родину, потому что любил.

ВЕТЕРАНЫ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ГВАРДИИ НАТАША Наталия РЫБАКОВА г. Салехард

– С чего же начать? До войны было самое прекрасное, самое счастливое время. Родилась 10 апреля 1927 года в селе Волосовка Чудновского района Житомирской области. Помню школу, в ней – библиотеку, я там каждый четверг меняла книжки, в сетке носила их домой. Вечерами детвора ждала мам с полей: чуть светает утром – они на работу, а вечером с песней – домой. Весной в лес ходили, рвали барвинок, плели венки, к 1 Мая украшали портреты Ленина, Сталина в школьном классе. Наш колхоз носил имя Куйбышева. Помню, как сдавали нормы БГТО, я значок потом с гордостью носила. Кружок «Ворошиловский стрелок». Меня туда ещё не принимали, но я так мечтала хоть раз выстрелить из мелкокалиберной винтовки! В одночасье всё рухнуло. Грянула война.

ВОЙНА Мне было четырнадцать. Рано утром 22 июня мама послала нас с сестрой Мариной в районный центр сфотографи-

роваться. День был солнечный, воскресенье. Пройдя семь километров, попали туда часов в девять. Ждали долго, наконец вышел мужчина, сделал снимок. Вдруг заговорило радио. Молотов объявил, что началась война! Мы стремглав выскочили из фотоателье, километра три с половиной-четыре без остановки мчались по дороге. Добежали до железнодорожного вокзала. Километрах в четырёх-шести – село Великие Коровинцы, сахарный завод. Вдруг немецкие самолёты над нашими головами пролетели, стали его бомбить! Чёрные клубы дыма и доски летели до самого неба! Было очень страшно! Это первое незабываемое впечатление и сейчас вызывает дрожь. Мы наскоро миновали железную дорогу, три километра бежали без остановки, в голове стучало: как там мама?! Когда стемнело, снова началась бомбёжка. Вдоль железной дороги стали рваться ящики с боеприпасами. Сплошной огонь! Стёкла из окон в нашей хате повылетали. Мы, конечно, всю ночь не спали. Как только

ИЗ АРХИВА НАТАЛИИ РЫБАКОВОЙ

Лысенко (Кухарук) Наталья Илларионовна. Одна из миллионов. Девочкаподросток, летом 1943 года ушедшая в партизанский отряд. Гвардии сержант 54-й бригады 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко 1-го Украинского фронта, в составе действующей армии дошедшая до Берлина. Гвардии Наташа – так звали её солдаты. Когда-то о боевых сражениях нам рассказывал её муж, мой дедушка, с которым встретилась она на фронте. Анатолий Григорьевич Лысенко прошёл Финскую и Великую Отечественную, неоднократно был ранен, контужен, награждён многочисленными наградами, дошёл до Берлина. Несмотря на солидный возраст, бабушкиной энергии хватает на двух дочерей, семерых внуков и восьмерых правнуков, на бывших учеников, встречи со школьниками и молодёжью. После того, как дедушки не стало, она будто переняла эстафету памяти. Вечер. Мы уютно устроились в скромной комнатушке. «Бабушка, расскажи, как ты воевала…»

немецкие самолёты пролетают, нам кажется: всё, сейчас войдут немцы! Начались страшные дни. Так было до 8 июля. Однажды утром, на рассвете, кто-то постучал в окно. Мама вышла. Красноармеец. Сказал: «Быстро собирайтесь и уходите в село Колки, через речку, на запад». А немцы наступали с севера – из Чуднова. Только и успела мама корову из сарая вывести. Поросят открыли, чтобы они тоже могли как-то спастись, курей... И, когда мы уже прошли СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ВЕТЕРАНЫ полдороги, за селом начался воздушный бой, послышались выстрелы. И тут в другом месте – дым… Что там гореть могло? Конечно, хаты! Женщины плакали. Кто-то в обморок упал... Дошли мы до этой деревни, распределились по хатам, стали ждать. Люди нас там хорошо приняли, а в родном селе весь день был бой. Отец с нами не пошёл. Добрался до речки, выбрал удобное место, хотел посмотреть, что будет дальше. Вот уж, действительно, увидел! Чтобы попасть в село, надо было спуститься с горки – местность скалистая. Красноармейцы на возвышении окопались, а наверху – пшеничное поле. Как только немецкий танк на горке показывался, из-за дома наши выкатывали пушку и били по нему. Был такой страшный бой, что отец решил спасаться, прополз наверх, прошёл немного согнувшись, и вдруг увидел убитого парнишку из села. Немецкие автоматные очереди – прямо по шее! От ужаса не поднимаясь, полз всю дорогу… За два с половиной дня боёв ни один немец не прошёл. А на третий день нам сказали, что можно возвращаться домой. Вся пшеница изъезжена гусеницами вражеских танков. Дошли до первой хаты – красноармеец лежит убитый, а по нему прошлась немецкая машина. Мост разобрали наши, чтобы фашисты не смогли с тыла войти. Не доходя до него, спустились через речку к мельнице. Только поднялись наверх – перед клубом на шоссейной дороге лежит ещё один красноармеец. Кто-то веткой сирени лицо ему накрыл. Июль, жара… Колхозный двор ещё тлел… Конюшня сгоревшая, коровник. Запахи... Страшное зрелище – коровник открыть не успели… Четыре

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

спалённые хаты. Перед одной – куст сирени, а под ним лежит, я так думаю, командир войсковой части, которая обороняла наше село. Выше колена – большая рана. Истёк кровью, лицо у него было, как воск. Как увидела его – всё у меня закружилось… Прошли дальше с километр – наша хата виднеется. Не сгорела, только окна выбиты и занавески развеваются на ветру…

НЕМЦЫ В село немцы вошли 10 июля 1941 года по шоссейной дороге, после упорного сопротивления наших войск. При этом погибло двести красноармейцев и двадцать бойцов из числа сержантского и командного состава. Мы уже знали, что в Чуднове – жандармы, что они ездят по сёлам и забирают всё, что понравится. Однажды они появились и на нашем дворе. Один повернул голову в мою сторону. Бежать!? Подумает, почему побежала? Может быть, он и не смотрел на меня, но я замерла, окаменев от страха. Вошли в дом. Один направился в кладовку. У мамы было очень красивое веретено, на него наматывали пряжу. Немец схватил его, хохоча, ногой разломал пополам, кусок отдал другому и давай бить курей перед хатой! Там картошка высокая, куры – в картошку, а немцы – за ними… и бьют, и бьют! Потом зашли в кладовку: «О! Яйка! Гут яйка! Млеко! Гут!» Забрали. Так ездили они через день. Всё, что находили, забирали. А через некоторое время вернулся в село бывший кулак, и немцы назначили его старостой. Тут уж он стал командовать. Как-то раз приказал сдать коров фашистам на мясо. Наутро повела мама нашу кормилицу

Зорьку. Я её до войны пасла… Тут подходят к маме пожилые люди, муж и жена, говорят: «Вы, наверное, идёте сдавать? Возьмите нашу. Ей уже много лет, а свою нам отдайте». Конечно! Мама с радостью передала им нашу корову! С Подолянец люди, из соседнего села. Наши коровы всегда паслись рядом с ним, ручеёк разделял поля, и Зорька несколько раз потом прибегала домой! Ну, а после войны, в апреле 44-го года, когда наше село освободили, этот мужчина привёл молоденькую тёлочку! Так у мамы снова появилась корова… За окном давно стемнело. Стрелка часов уверенно приближается к полуночи. Сердце тревожно стучит. Водоворот событий. Боль и смерть. Сердце сжимается от любви и сострадания к родному человеку. Чтобы прекратить волновать бабушку, предлагаю вспомнить смешной случай, поздно ведь, устала, будет снова плакать… – А, может, это потом? Я хочу ещё кое-что рассказать... Плакать? Не буду! Хочу вернуться к тому, как немцы пришли. Про то, какая она, эта оккупация… Эх… Целых полгода мы боялись! Но начали уже привыкать. Однажды за кладбищем, на морковном поле мы с подружкой Катей нашли листовки. Пошли зачем? Морковку плохо убрали, мы выкапывали её, несколько штук найдёшь – и домой... Читаем листовку, а там призыв: «Бейте фашистов!» В тот же вечер мы на какие-то листики текст переписали и почему-то отнесли на то же морковное поле. Там разбросали. А ещё помню, Катя утром прибегает и сообщает: вечером кто-то

ВЕТЕРАНЫ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА постучал, бабушка дверь открыла, а там красноармеец. Пришёл в наше село, попросил еды, сказал, что из дивизии… Как там называлась дивизия под Москвой… Панфилова! А ещё – что немцев отбили! Что Москва стоит! Мы с Катериной – опыт у нас есть – опять на каких-то обложках, на бумаге какой-то грубой всё это написали и разбросали листовки уже в центре села! Ведь что немцы в газетах писали? Враньё! Последствия оккупации были ужасны. Всего пару месяцев назад женщины возвращались с работы с песнями, теперь – опустив головы, молча. Меня, четырнадцатилетнюю, заставляли сдавать норму по уборке урожая наравне со взрослыми. Отца посадили в районную жандармерию. Попал в лагерь для военнопленных один из братьев. Сестру Марину в первый же набор угнали в Германию. Сельчане, чем могли, помогали партизанам: стирали, гладили бельё, готовили еду. Я познакомилась с ребятами со станции Вильшанка Юрой Пилипчуком, Броней Мамулой и ещё с одним, чехом, звали его Пепка. Стало нас, единомышленников, шесть человек, включая брата Мишу, появилась смелость, уверенность! Я и раньше догадывалась, что брат связан с партизанами – то на шкафу патроны насыпаны, то их уже нет… Понимаешь? Но я – молчок! И он меня ни о чём не спрашивал, не принято тогда было. В 1942-м работала я в «Заготзерно». Когда поезд идёт через нашу станцию – сразу выскакиваем с Катериной, смотрим, куда. В сторону фронта? Что везут? Танки? Всё это стараемся запомнить и сказать Юре. Кому он информацию передавал – не знаю. Мне кажется, его отец был связан с партизанским

отрядом. И мы мечтали о том же. Но знали, что берут туда только со своим оружием. А где винтовки достать? Вспомнили, что при защите села погибли двести двадцать бойцов. Прошлись днём – могилы землёй затянуло, дожди… Всё равно решили попробовать откопать оружие. Делать это можно было только ночью, чтобы не вызвать подозрений. Стали копать. И нашли две винтовки! По одной, не сразу. За полгода! Полгода, представляешь?! Что-то где-то зашуршало, кто-то прошёл – замерли, разошлись… Ночью – роса. Придёшь домой – выше колен всё мокрое! Чтобы мама не видела, тихонько крадёшься на чердак, а там заранее заготовишь сухое… Так вот, отнесли мы свой трофей на кладбище, там была свежая могила, сбоку винтовки вложили и прикопали. А следующим вечером пришли ребята со станции, Юрий и Бронька, и забрали. А в июле 43-го года кто-то сказал моей маме, что полицаи интересовались у одной женщины, не ушли ли мы в партизанский отряд. И в душе у нас появилась тревога. Позвал однажды меня во двор старший брат. «Видишь, с горки спускается обоз немецкий? Если приведут они сюда лошадей, как думаешь, останутся здесь или мимо пройдут? У меня там винтовка! Я не могу нести её по шоссейной дороге, видно меня. Ты должна её вынести!» Накинул на меня пальто какое-то, повесил мне на плечо эту винтовку – у неё немного ложе было отбито, и говорит: неси! Куда?! Понесли вместе с Катей на кладбище! Переволновались… Но дошли и опять на то же самое место положили, а ребята вечером забрали.

Наконец Юрий сказал однажды: «В воскресенье уходим в лес!» Брат Миша попросился с ними. Сестры Марины уже не было. Мама очень просила, чтобы я не уходила, но как я могла остаться? Кто знает, что будет завтра? А если заберут? И она согласилась.

ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД Мы с Катей, моим братом и отцом пришли к Юрию. Ещё какой-то Смирнов с нами пошёл, Юрия Михайловича знакомый, отец его прятал, когда тот попал в окружение и к фронту было не пробиться. Шесть человек нас всего. Всех сразу – на печку. Немцы через дорогу! Сидели до вечера. Стемнело. Двери – настежь... Всё освещено, никак нам не выйти! Наконец дверь напротив закрылась, стало темно. И мы пошли. Нам надо было добраться до Чудновского кладбища. Вышли за сарай, прошли немножко, вдруг какие-то тени! Облава? Назад! Мы с Катей – на печку! Ребята – в сарай. Сидим. Темно... Отец отправился на разведку. Возвращается: «Хлопцы, это кони!» И мы побежали. Шли долго... По пути нам нужно было пройти через село Малые Коровинцы. Вдруг из темноты показались хаты. Прошли ещё несколько шагов, дверь открылась, а внутри горланят песни… Немцы! Дверь распахнута, светло, у них аккумуляторы, наверное, уже были, как у нас потом в штабе. Что делать? Мы попадали на землю. Лежали час, наверное. Днём было ещё жарко, но ночи уже прохладные… Потом из-за горки вышла огромная луна и всё кругом осветила. Долго лежали, наконец дверь закрылась, и мы поползли. Смотрим, впереди строение, маслобойня, СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ВЕТЕРАНЫ а оттуда – ручеёк зловонный. Быстро его по-пластунски преодолели и – к кладбищу. Тихо… Птички чирикают. Юрий и Бронька всё обошли – нет проводника! Он должен был нас ждать и вести в партизанское село Ржев. Что делать? Надо как-то дорогу Чуднов – Житомир переходить. Доползли до дороги, залегли, вояки! Вдруг далеко-далеко показались фары. Машина прошла, вторая… Лежим. Через некоторое время бегом через дорогу! Добежали до поля, и опять фары! И так всё время… Вскакиваешь… бежишь… упадёшь… вскакиваешь... бежишь… упадёшь! Небо и земля в глазах завертелись! Огороды… кукуруза… поляна большая… Две тени, два силуэта. Кто его знает, кто там? Залегли. А луна! Светло, как днём! Вдруг тень повернулась. Лошадь! Опять бежать! В конце концов оказались рядом с селом, на окраине – хата, мы туда. Юрий, как главнокомандующий, нас расставил по углам с винтовками. Я когда-то один раз выстрелила из малокалиберной, а так совсем без опыта! Он постучал. Дедушка открыл. Видит, свои, не немцы, и говорит: «Ой, вы, наверное, партизаны! Тут в село немцы заехали, слышите, собаки брешут? Убегайте!» А куда убегать? Юра ему: «Нам на Ржев надо, отец, как идти?» Дед на себя что-то накинул, повёл. Довёл! Вон он, Ржев! Он домой пошёл, а мы – в село. Вышли ко двору с вооружёнными людьми. Залегли за деревом, присмотрелись – НАШИ! Рассветало. Нас с Катериной отвели в хату. Час отдохнули. Наутро отряд построили. Мы с Катей в сторонке встали. Вдруг командир как закричит: «А вы что там, автономная респу-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

блика? Ну-ка в строй!» Мы и встали… Впереди! Посмеялись над нами, потом спросили: «Ну, девчата, зачем пришли?» Как зачем?! Мы ненавидим фашизм! И пришли помогать бороться! Так я попала в партизанский отряд имени Чапаева. Два раза была в засаде. Первый раз – просто палили: появилась легковая машина, раза два-три выстрелила, кто-то бросил гранату... Оказалось, старикнемец удирал в свою Германию, а шофёр – из Бердичева. Их взяли, привели в лагерь. Старик стал показывать фотографии, оказалось, он начальник «Заготзерно». Мы хохотали! Мы же все тоже там в начале войны работали: Катя, я, Юра и Миша. А однажды взяли двух живых немцев. И пять погибших. И полная машина карабинов! А я так мечтала о карабине, компактном, коротеньком, а тут привезли в лагерь целую кучу! Но что-то винтовочку мою на карабин так и не поменяли… Так вот, шофёр немецкий всё говорил, что давно хотел уйти в партизаны, но не получалось. Недели две за ним в отряде наблюдали. Первые числа ноября, уже были заморозки. Ноги всегда мокрые. В шалашах спали, еловыми лапами застилали. Мы с братом Мишей – спина к спине. Моё пальто стелили, а его укрывались. Утром просыпаемся – от инея наши пальто и обмундирование слиплись… И даже сапоги. Пробую встать – не могу! Рвать же не будешь, вдруг подошва отвалится! Ноги вытаскиваешь, встаёшь на холодную землю, потом – на колени, дышишь теплом, чтобы оттаяло. Как жили мы тогда? Даже не знаю. Чем питались? Не могу вспомнить. В армии помню обе-

ды, а тут – не помню. Бригада воюет, у нас – сухой паёк, консервы. А на формировке – похлёбки всякие, гвардии-горох и гвардии-пшёнка. Как полведра получим – хлебаем! Ну, это я забежала вперёд… В общем, три ночи пытались перейти дорогу Чуднов – Житомир. А до этого заехали в Глубочек в школу, чтобы обсушиться в дорогу. Печи горят, дверки открыты, широченные такие! Всю ночь грелись-сушились. С портянок – пар! Отогрелись, пошли. Но, когда прошли полдороги, на лошади нас догнал партизан из другого отряда и рассказал, что через две ночи после нас они заехали обогреться в ту же школу, и тут нагрянули танки. И на первом танке – тот шофёр. Как он сбежал? Сами наши виноваты, недосмотрели. Оказалось, виноват командир отряда, за что и отсидел на гауптвахте, а потом его сняли. Он послал несколько партизан и того шофёра пилить дрова. И предатель предложил отправить его за водкой. Побежал и, конечно, не вернулся. Никто, видно, командиру не сказал. Кинулись, когда уже беда случилась. Весь отряд разгромили! По школе с двух сторон танки немецкие били! Так нам тот уцелевший рассказывал. Пришли мы на свою базу партизанскую. Распределили нас, построили. Такой большой отряд! Столько народу! Построили в колонну по четыре, конца не видно! Командир отряда старший лейтенант Лиецкий на лошади проедет, что-то расскажет. Дальше проедет – расскажет… Так несколько раз. Чтобы все слышали, микрофонов же не было. Потом, когда наши войска пошли в наступление, все партизанские отряды опять перекинули через линию фронта в тыл,

ВЕТЕРАНЫ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА а нам дали справки и отправили домой. Меня и хлопцев 27-го года рождения. Были ли ещё девчонки – не знаю. Пробыла я в партизанах около шести месяцев.

В АРМИИ Вернулись мы домой 9 января 1944 года. Переночевали. Наутро в наше село Волосовку вошла действующая танковая армия. Без единого танка, почти без личного состава. Заявились в хату насколько офицеров и, как через несколько лет выяснилось, твой дедушка. Я его, конечно, не заметила, потому что стеснялась ещё на мужчин смотреть… Шестнадцать лет мне было. Шестнадцать лет... Кто-то заглянул, сказал: «О! Тут девчата красивые! Будем тут располагаться!» – и смеётся. Только они это решили, как входит офицер и говорит: «Здесь будет начальник политотдела гвардии подполковник Ляминков и начальник окрсмерш гвардии капитан Пыткин!» Всех этих молодых офицеров как ветром сдуло! Через некоторое время действительно зашли в хату подполковник и капитан. Завязали разговор с моим отцом. На вопросы капитана Пыткина, как мы жили, он рассказал про старосту села, о том, что тот служил немцам, выполняя их приказания, отбирал коров, собирал яйца, 900 штук в месяц с каждого двора! Молока – сотни литров! Наутро старосту арестовали. Мы с Катей добровольцами ушли в эту танковую бригаду, в санитарный взвод. Ночью мама испекла коржи. Ещё даже не рассвело, когда мы покинули дом. Ехали целый день. Такая морозная, ясная и солнечная погода была! Добрались до линии сражений. Это и было

первое моё боевое крещение. Битвы были страшные! Нашу бригаду направили на Корсунь-Шевченковское направление. Остановились под Казатином. В санчасти нам рассказали, что мы должны делать, но ни одного танка не было. Ночью подходили эшелоны прямо под Казатин, с новыми танками и личным составом, и прямо с платформ – в колонны, на Корсунь-Шевченковский участок. Во время операции наши войска окружили большое количество немцев. Но сил сдержать их не было. Через день-два началась оттепель, распутица, повалил мокрый снег. А у меня сапоги развалились. Мне выдали валенки сорок какого-то там размера, а у меня тридцать пятый! Стояли там, наверное, суток пять, и всё время у меня мокрые ноги. Я только один раз их сняла, а там в «гармошку» собралась кожа… И вокруг колен раны открылись. Было очень тяжело на машину залезть, с машины спрыгнуть, такая боль! Но зажило… Уже после войны. Раненые поступали. Как говорили врачи-тёзки – хирург Иван Михайлович Круцких, фельдшер Иван Михайлович Сердюк и начальник санитарной службы Иван Михайлович Ярыгин – столько они не видели никогда! Расположили их в восьми хатах. В основном на полу, на соломе, тяжелораненых – на кроватях. Ктото ещё «воюет», кто-то плачет… Кто-то просит письмо написать. И так день и ночь, день и ночь… Первое время я не ела. Этот запах… Грязь. Смерть. Иногда думаю: как я это пережила? Как это всё можно было вытерпеть?

МАШИНИСТКА Нас вывели на формировку, сменили командира роты.

Вдруг – оркестр! Танцуют! А мне – дико! Думаю, что же это за война такая, с танцами? Нечаянно увидала знакомого, оказалось, наша бригада недалеко. И я помчалась… Подхожу к избе, а они меня уже в окно увидели. Ординарец подходит, мол, Наташа, зайди, подполковник Ляминков тебя вызывает. Это тот Ляминков, что в моей родной хате тогда ночевал, помнишь? Я зашла, а у них как раз обед. Пообедали, и он повёл меня в штаб. Дал лист бумаги. Надиктовал что-то, я пол-листика написала. Почитали. «Хорошо, сойдёт! Садись за машинку». Так я стала машинисткой. В шесть утра подъём, и до двух часов ночи печатаешь. Что приходилось печатать… Отчёты о том, как прошли бои, приказы, наградные листы, боевые донесения, списки убитых, пропавших без вести, а их после каждой операции – не одна сотня… Снова засиделись допоздна. Ещё один вечер воспоминаний... Горе и надежда. Смех и слёзы. Смерть. Преодоление. Щуплая старушка во флисовой домашней кофте, с родными, полными боли глазами, самозабвенно вспоминает фронтовые дни. По-простому, обыденно, иногда даже с шуткой, рассказывает о немыслимых испытаниях, выпавших на её долю и на долю сотен тысяч парней и девушек, мужчин и женщин, не щадивших себя ради нашего общего будущего. Опять не уснуть. В ночной тишине буду думать о тех, кто прошёл сквозь адские годы войны, о тех, кто остался на полях сражений. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ВЕТЕРАНЫ О дедушке, который с 41-го по 45-й строил понтонные переправы, минировал и разминировал подходы и отходы для Советской армии. О том, как смогли они выжить. Как сумели сохранить добрые, любящие сердца, вырастить детей и внуков, вложить в их души любовь к своей непобедимой Родине.

ГВАРДИИ КАПИТАН ЛЫСЕНКО Как мы познакомились? С чего тут начать? Если бы у нас был какой-то определённый день знакомства… Вывели нас на формировку в село Игровицы. Я санитаркой служила. Дедушка твой потом рассказывал, как однажды на собрании в штабе комбриг сказал: «Если девчонок этих кто-то обидит – голову оторву». Что же там за девушки такие? Зашёл посмотреть, и ему показалось, что уже видел меня раньше! Стал вспоминать и понял, что так и было, встречались мы в моём родном селе. Был он среди тех ребят, которые к нам на постой собирались. Раз зашёл

в санбат, второй... Врачи подшучивали, а он не подавал вида. Дедушка твой начинал вой ну лейтенантом, командиром сапёрного взвода. А уже в 1943-м был капитаном. Командовал сапёрным взводом лейтенант, но все подчинялись Анатолию. Очень быстро получил повышение по службе, потому что героически воевал, лично участвовал во всех минированиях-разминированиях. Это самое страшное. Особенно в 1941–1942 годах наши много минировали, чтобы немцы не прошли. Перед своими окопами – тоже. Наши наступают – надо делать проходы для танков. А дедушка твой везде всё сам, хотя мог помощников послать. Вот такая у него работа была… Пять ранений, тяжёлая контузия, контузия лёгких в 1941-м, целый месяц лежал на Кавказе в госпитале. Как он рассказывал, после тяжёлого ранения в бедро получил два осколка, с ними так и прожил всю жизнь. Руку разворотило, а он ещё бежал метров пятьдесят, пока не упал. Перенёс очень много! Но сохранил человеческие качества, доброту, внимание к людям. И никогда не

жаловался. Всегда всех жалел. И, когда уже последние дни в больнице доживал, вдруг что-то на лбу нащупал, удивился, мол, что это? Говорю: «Ты забыл, Толечка, это же от разрывной пули осколочки… И на груди». Он в машине сидел, разрывная пуля ударилась о руль, и осколки разлетелись… За Харьковскую операцию твоего дедушку дважды представляли к Красному Знамени. Две реляции на него… А в Янувке был такой случай. Как-то раз пошла я чай заварить. Из чего заварить? Вишенка какая-то… ломаю вишенку... Подходит вдруг твой дедушка. Тоже ломает вишенку… Не помню, что он говорил, но произвёл на меня такое впечатление! Я подумала, что это, наверное, единственный тут, на фронте, скромный человек, такой вежливый! Он мне очень понравился… Май… Мне в апреле семнадцать исполнилось, в 44-м году. Он на семь лет старше, ему двадцать четыре, значит… Я знала, что он любит петь песню «Тёмная ночь». Стою на посту ночью – я с двенадцати часов до двух на посту стояла – и вдруг слышу: «…Тёмная ночь. Только пули свистят у виска…» Ага, значит, Лысенко идёт!

ЖЕНИТЬБА

ИЗ АРХИВА НАТАЛИИ РЫБАКОВОЙ

Когда холодно стало в лесу жить в землянках и домиках, я опять вернулась в бригаду. Нас перевели в польское село Жупава. 31 декабря старший лейтенант Георгий Константинович Турбин (мы его за глаза называли Дедушка Турбин) мне говорит: «Пойдём на Новый год!» Он такой был… Преподаватель Воронежского института, помначальника штаба по учёту

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ВЕТЕРАНЫ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА Толей… Написали рапорты. Потом – приказ. В красноармейской книжке моей появилась запись: «Вступила в законный брак, муж – Лысенко Анатолий Григорьевич». И гербовая печать: 54-я гвардейская танковая бригада. Вот так мы поженились. Прошло несколько дней. Мужа отозвали в другую армию. И больше я его уже не видела, потому что 8 февраля 1945 года 1-й Украинский фронт пошёл в наступление. Однажды пришла записочка от него: «Я ранен. В ногу. Не страшно. Палец оторвало, ногу побило, крови много потерял, но кости целые остались. Слава Богу…». И до 20-го – опять письма! Он под Киевом лежал в госпитале, в Броварах, только 20 мая 1945 года приехал…

ПОБЕДА Первого мая взяли Берлин, но пакт о капитуляции ещё подписан не был. Наша бригада почти дошла до Рейхстага. Дедушка Турбин и ещё какие-то офицеры отправились к Рейхстагу, а мы там не были, не буду хвалиться. Из Берлина нас вывели 2 мая, когда война ещё не закончилась.

Ещё в Чехословакии какие бои были! Пятого мая наша бригада брала Прагу, а другие – Дрезден. Восьмого мая ночь нас застала на окраине Праги. Куда же приткнуться? Зашла в дом. На первом этаже всё забито людьми. Поднялась на второй этаж – спальня, наверное, две постели… На полу по углам и на кровати – везде люди! Я встала. Вдруг капитан из нашей бригады, начальник боепитания – пожилой, больной, глаза красные – меня увидел и говорит: «Наташ, я чуть подвинусь, хоть чуть-чуть… Ложись, дочка!» И я легла на бок. Не знаю, задремала или нет… Скорее всего, потому что несколько суток не спала. Вдруг – пальба! Всё-всё залило светом! Орудия бьют! Вспышки! А у меня мысли: «На втором этаже! Как же выскочить из окна! Как? Куда?» И вдруг крики: «ПОБЕДА! ПОБЕДА!» Но какие ещё бои были страшные! Наши бойцы ещё гибли! Но этот момент Победы… не забыть никогда! Девятого мая мы без боя вошли в Прагу. Уже на окраине нас встречали жители! Как они кричали… Господи… Мы всю жизнь это помнили!

ИЗ АРХИВА НАТАЛИИ РЫБАКОВОЙ

личного состава. Весь седой. Ему не так много лет было, пятьдесят, может... Вот нашему писарю, Кузьме Кузьмичу Зюзину, так тому уже, наверное, до шестидесяти! Он нас всегда смешил, что-то сочинял: как Глафире Ивановне письмо писал, как она отвечала… Ещё был Степан Дьяченко, делопроизводитель, документы подшивал, все дела вёл, в архив сдавал. Когда мы в этой Жупаве жили, в доме была одна большая комната, две кровати, стол посередине и ещё два стола – два писаря под стенкой. Дьяченко и Турбин соорудили кровать, вдвоём спали. И мне – вторую кровать! А ещё Вася был, шофёр с нашего «Студебеккера», он вечером приносил тюфяк, клал возле дверей и всегда чтонибудь скажет, вроде: «Это чтобы Наташу не украли!» Очень дружная была у нас семья! На Новый год Анатолий приехал из харьковского госпиталя после тяжёлого ранения. Во время лечения мы переписывались, все о нашей дружбе знали, я ему даже фотографию маленькую посылала. Мы с Дедушкой Турбиным пришли в дом, где бригада встречала Новый год, а там он, Толя Лысенко, со своими друзьями: Асельбеков, Менников – комроты управления, Базов – его друг, зампотех этой роты. А в ночь на второе января – подъём! На машины! Нас и другие бригады переправили через Вислу, на комплектацию в леса недалеко от Сташива. Двенадцатого января началось наступление. Дедушку твоего отправили в другую бригаду, так что мы с ним виделись совсем мало, меньше недели. Когда и наша бригада туда добралась, Дьяченко предложил, мол, поженились бы… Турбин был «за», да и мы с

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ВЕТЕРАНЫ

ИЗ АРХИВА НАТАЛИИ РЫБАКОВОЙ

Под вечер заехали в село Обжиствы. Сюда же и мой Толя позже приехал. Всю 3-ю танковую армию нашу определили в бараки, в которых раньше располагались немецкие госпитали. Когда мы туда заехали, немцев ещё не вывезли, в основном они были

лежачие. Лес сосновый весь был заполнен ранеными. Машинку мне принесли, я сразу что-то печатать стала. Мужа определили начальником штаба в 1-й отдельный сапёрный батальон. 20 июня приказом меня перевели в 121-й, его – в тяжелотанковый полк ИС-3. Потом и я туда перешла вольнонаёмной машинисткой. В ноябре Анатолию дали отпуск, я уволилась, и мы с ним поехали через всю Чехословакию, в Брно, затем к моей маме. Дорога была тяжёлая, тревожная, но мы добрались. В загсе 14 ноября нам выписали свидетельство о браке. Вот и всё. Когда закончилась война, ей было восемнадцать. А на груди – два ордена, «Красной Звезды» и «Отечественной войны» II степени, три медали, в том числе «За взятие Берлина» и «За

освобождение Праги». Затем Гвардии Наташа, теперь уже Лысенко, училась, сначала в вечерней школе, потом на заочном отделении Костромского пединститута, окончив который стала учителем русского языка и литературы. По сей день живёт и здравствует в городе-герое Севастополе. В апреле 2016-го ей исполнилось восемьдесят девять лет. Недавно на первой странице общественно-политической газеты «Слава Севастополя» появилось фото: губернатор города русской славы вручает нашей бабушке юбилейную медаль «70 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Гордимся и любим.

Гвардии Наташа Медсестра санитарного взвода. Машинистка. Девчонка. Сержант. В сентябре сорок третьего года Ты ушла в партизанский отряд. Гимнастёрка, ремень, портупея. Подчиняясь недетской судьбе, Ты в четырнадцать быстро взрослела, Забывая в бою о себе. Воевала, себя не жалея, Шла под пули в морозной ночи. От смущенья по-детски робея, Жалась в стужу к трофейной печи. С поля боя солдат выносила, Отмывала от крови бинты. Нереальная вера и сила Помогли до Берлина дойти. Фронтовые приказы писала На машинке в сыром блиндаже

И с винтовкой в дозоре стояла, На переднем служа рубеже. Было страшно, конечно же, было, Когда смерть. Когда холод и боль. Неизвестная сильная сила Помогала справляться с собой. Фронтовые дороги и дали Закалили характер, как сталь. Орденами тебя награждали, «За отвагу» вручили медаль. Ты девчонкой на фронт уходила, До победы геройски дошла, По-гвардейски жила и служила, А иначе ты разве могла? Иногда о сраженьях расскажешь Про героев-друзей фронтовых. Уж девятый десяток Наташе, Самой лучшей! Не сыщешь таких. Наталия Рыбакова

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

СИБИРСКИЙ ЛЕВ Сергей КАЗАНЦЕВ г. Новый Уренгой У деда моего Ивана Михайловича и бабушки Фёклы Яковлевны, уроженцев села Аромашево Тобольской губернии, было три сына – Лев, Геннадий и Герман, которых назвал так дед в честь сыновей немецкого фермера Ганса Майера. У Ганса он почти три года землю пахал после того, как в 1915-м, когда сибирская дивизия «за веру, царя и Отечество» в Карпатах в прорыв пошла, стеганула его по ногам пулемётная очередь. Думал, добьют австрияки штыком, и полетит душа из тела, как полковой священник говорил, в ангельский полк. Обошлось! От деда, которого как «врага народа» по решению «тройки» в октябре 37-го в городе Ишиме расстреляли, в моём семейном архиве хранятся корочки члена профсоюза, членская книжка маслодельной артели, справка Тюменского областного суда, отменяющая решение «тройки» за отсутствием состава преступления, и бумага из ФСБ, в которой указаны причина, дата и место его мученической смерти. А вот от дядьки моего, Льва, – ордена Красной Звезды, Славы третьей степени, знак «Отличный разведчик», медаль «За победу над Германией», единственная фотокарточка да девять писем с фронта, на каждом из которых стоит фиолетовый штамп «Просмотрено военной цензурой». В июне 41-го, когда грянула Великая Отечественная, Льва на фронт не взяли. Думаю, причина здесь одна: Сталин хотел Гитлера и без детей «врагов народа» одолеть. Не зря же лозунг тогда

был, что будем мы бить врага малой кровью да на его же территории. Однако не получилось. Но Лев, конечно, всех хитросплетений не знал и каждую неделю ходил в военкомат с единственной просьбой – чтобы призвали добровольцем. А когда домой возвращался, молчал угрюмо, и было ясно братьям, что опять ему биться за Родину отказали. Так тянулось до лета сорок второго, пока не написал он письмо самому «отцу народов». Не знаю, это ли помогло, или то, что именно тогда, смяв наши армии, немцы рванулись к Сталинграду и кавказской нефти, но заветную повестку Лев получил. Время на дворе стояло страшное, а всё же пацанов на смерть без ума не гнали. Поэтому повёз его паровоз в город Омск, где в запасном полку до начала января 43-го учили Льва врагов убивать и себя беречь. 18 января 1943 года. «Здравствуйте, мои дорогие мама и братья! С приветом к вам ваш Лев. Шлю я вам свой горячий привет и желаю всего хорошего в вашей жизни. Сегодня ночью приехали в Челябинск, здесь я купил булку хлеба за 250 рублей, но не потому, что голоден, а потому что еду на фронт, и деньги больше мне не нужны. А потом подумал, что сделал это зря, надо было эти деньги вам выслать. Я очень интересуюсь, как у вас дела с дровами, сеном и хлебом? Мама, я прошу тебя, чтобы вы экономили картошку, чтобы весной больше посадить. Я вам послал

справку, по которой будете получать красноармейское пособие. Ну вот, пока всё. Еду громить немецких бандитов. Целую крепко всех вас. Передавайте всем привет. Ваш Лев». Своего геройского дядю видеть мне не довелось, потому что погиб Лев Иванович в марте 48-го за 12 лет до моего рождения. Дружки же его фронтовые, которые без рук, без ног домой вернулись, рассказывали, что парень он был смышлёный, и здоровьем его Бог не обидел. Наверное, поэтому, когда прибыл Лев на Воронежский фронт, его тут же определили в 362-ю отдельную разведывательную роту, и стал он ночами по немецким тылам лазить да «языков» таскать, которые отцам-командирам как воздух нужны были. Но письма матери и братьям в минуты отдыха писать не забывал. 10 апреля 1943 года. «Здравствуйте, мои дорогие мама и братья. Желаю самых наилучших благ в вашей жизни. Сообщаю, что получил от вас сразу четыре письма, за которые сердечно благодарю. А самое главное, что я узнал о вашей жизни, и что больше Ивана Павловича и его брата на этом свете нет. После этого я весь день ходил, как дурной, и вспоминал, как я был с Ваней и Мишей дома. Но ничего, за все убийства и злодеяния Гитлер и его прихвостни понесут жестокое наказание. Сообщаю о своей жизни. Живу пока СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА ПЕТРА КАЗАНЦЕВА

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО

Лев Иванович Казанцев. Начало 1945 года, в госпитале г. Сухуми

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА хорошо, насчёт питания очень хорошо. Погода тёплая, уже отцвели на Украине яблони и груши. Гена, напиши, сколько убил уток, цело ли у тебя моё ружьё. Жду ответа. Ваш Лев». 28 сентября 1943 года. «Здравствуйте, дорогие мама и братья. Сообщаю, что писем от вас давно не получаю, и хочу сказать, что пока жив и здоров. Освобождаю советскую родную Украину от немецких бандитов. Враг отступает, на своём пути сжигает советские сёла и города, сжигает даже хлеб на полях, угоняет с собой скот и людей. Но за все эти зверства эти бандиты поплатятся своей жизнью. Работайте в тылу, не покладая рук, куйте победу над заклятым врагом. Передавайте от меня всем привет. До свидания. Целую всех вас. Лев». 27 декабря 1943 года. «Здравствуйте, дорогие мама и братья. С горячим боевым приветом к вам ваш Лев. Живу и воюю по-прежнему. Мама, высылаю вам справку о награждении меня орденом Красной Звезды. С ней сходи в райвоенкомат, возможно, какие-нибудь льготы предоставят. Теперь вы пишете, что председатель колхоза вам лошади для вывозки дров не даёт, так тоже сходите в военкомат, его заставят дать. Погода здесь стоит тёплая, часто идёт дождь, снега ещё нет. До свидания. Жму крепко ваши руки». 19 июня 1944 года. «Здравствуйте, дорогие мама и братья. Желаю вам самых наилучших успехов в вашей жизни и здоровья. Вчера

получил письмо, написанное 28 мая, которое писал Герочка, за что очень вас благодарю. Ну о своей жизни. Живу пока по-прежнему, вчера ходили смотреть новую кинокартину «Радуга». Пока до свидания. Целую. Лев. Жду ответа». Ответ из дома на этот раз искал его долго, потому что осенью сорок четвёртого в Карпатах, почти в том самом месте, где в 1915-м дед Иван с перебитыми ногами в плен попал, разрывная немецкая пуля раздробила Льву запястье левой руки. Он обмотал рану плащпалаткой и, матерясь про себя от нестерпимой боли, продолжал ползти к своим. Когда же от потери крови потерял сознание, товарищи бросили немецкого обер-ефрейтора и вытащили Льва первым. Потому что в разведке главный закон был и сегодня есть – убитых и раненых врагу не оставлять! А потом был медсанбат, в котором ему ампутировали левую кисть, и госпиталь в Сухуми, где Лев в первый и последний раз в своей короткой жизни увидел море. Домой к маме и братьям он вернулся в начале сорок пятого. Вместо левой кисти чернел у него обтянутый кожей протез, в вещевом мешке вместе с парой нательного белья завёрнутая в окровавленную плащ-палатку лежала связка лаврового листа, который в Сибири в ту пору считался диковинкой, а на гимнастёрке блестели солдатская «Слава», Красная Звезда да знак «Отличный разведчик». Работал Лев, который до вой ны окончил курсы счетоводов, в «Заготзерно» бухгалтером, и 8 марта 48-го пошёл на привычную с детства охоту, которая оказалась в его жизни послед-

ней. После обеда буквально ниоткуда свалилась на землю свирепая метель, и дядька мой, выживший в кровавой мясорубке войны, не дошёл до дома каких-то полутора километров. Утром, когда ветер стих и с крыш закапала дружная капель, мужики, бабы и ребятишки стали прочёсывать ближайший лесок. И нашли. Лев, сжимая в окоченевших руках ружьё, сидел под берёзкой, а его мёртвые голубые глаза смотрели прямо в голубое весеннее небо. Лет двадцать назад я попросил отца показать то место, где принял смерть его старший брат. Дело было в знойном сибирском июле. Мы молча постояли у огромной кудрявой берёзы и пошли к дороге, которую местные старики до сих пор кличут большаком. А впереди нас, щебеча о чём-то своём, всё прыгала и прыгала нарядная птичка. И я вдруг подумал, что, может быть, это не птица вовсе, а душа моего дядьки Льва, увидеть которого мне так и не довелось. А совсем недавно я узнал, за что получил отчаянный разведчик свой первый боевой орден. Зашёл в Интернете на сайт под названием «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и ввёл в поисковик три знакомых с рождения слова – Казанцев Лев Иванович. Через несколько секунд умная машина выдала сначала приказ № 13632 от 3 ноября 1943 года по 309-й Пирятинской стрелковой дивизии 40-й армии, а потом и сам наградной лист с кратким изложением личного боевого подвига. Я не был на войне и не видел, как заполняют наградные документы, но почему-то вдруг ясно представил неведомого СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ мне командира 362-й отдельной стрелковой разведывательной роты, старшего лейтенанта с украинской фамилией Статилко, который, щурясь в мерцающем свете сделанной из снарядной гильзы коптилки, 30 октября 1943 года писал кудрявым почерком: «Красноармеец разведчик Казанцев за время службы в разведроте показал смелость и отвагу в борьбе с немецкими захватчиками.

21 сентября 1943 года, выполняя боевую задачу в составе головной заставы передового отряда дивизии, один из десяти первых воинов во всём Воронежском фронте вышел к реке Днепр в районе села Андрюши. 22 сентября во время бомбёжки командного пункта 957 стр. полка тов. Казанцев бросился в полуразрушенный рвущимися авиабомбами дом и вынес радиостанцию РБ, чем

спас её от гибели, рискуя своей жизнью. За проявленные мужество и бесстрашие в борьбе с немецкими захватчиками тов. Казанцев достоин правительственной награды ордена Красной Звезды». Того самого, который один раз в году, 9 Мая, достаю я вместе с солдатской «Славой» из ящика комода, драю их до блеска суконкой, а потом даю подержать на ладони детям и внукам.

СЕМЬ КРУГОВ АДА 30 октября в России в очередной раз отметили День памяти жертв политических репрессий. Сотни тысяч, а может быть, и миллионы детей, внуков и правнуков скромно помянут тех, кто был расстрелян в мрачных подвалах тюрем и бывших купеческих домов, сослан на великие стройки социализма или превратился в «лагерную пыль». В нынешний совсем непростой период российской жизни какая-то часть нашего народа снова заговорила, что сталинские времена были гораздо лучше теперешних хотя бы потому, что тогда в стране был «порядок». Ностальгируют и старики, и люди среднего возраста, и, как ни странно, совсем молодые мужчины и женщины, которые о той «весёлой» поре знают не больше, чем о жизни на Марсе, но что-то и где-то слышали. Спорить с ними не буду, приведу только один факт из нашей с вами истории, о котором узнал ещё на заре своей туманной юности. Тогда на моей малой родине были в моде гулянки в складчину. Народ, как и нынче, жил небогато, и поэтому каждый

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

приглашённый нёс с собой, что бог ему послал. Собрались на майские праздники и в нашем доме. Выпили мужики и бабы, закусили, и потянуло их на воспоминания. Сосед дядя Ваня Конанчук, который в победном сорок пятом на Одере левую руку потерял, вдруг вспомнил, как дружки его фронтовые вот на такой же гулянке уже после Победы выпили лишнего и драться стали. В драке той Фёдор Василия за волосы ухватил, а тот как заорёт: «Ты что, сволочь, меня за ворошиловский чуб хватаешь!?» И ведь нашёлся в той компании человечек, который об этом куда надо донёс, и дня через три пришли ночью к Василию люди в шинелях и с наганами в скрипящих кобурах, и сгинул он без суда и следствия в сталинских лагерях навсегда, потому что «порядок», какой при вожде всех больших и малых народов в стране был, того требовал. Если такого порядка часть нашего народа сегодня желает, страшно становится. Но сейчас хотелось бы рассказать не о неведомом мне Василии, после которого жена с тремя ребятишками осталась

горе мыкать, а о деде своём Иване Михайловиче, который, по моим подсчётам, все полные семь кругов ада прошёл, а уж на последнем «самая гуманная в мире власть» его жизни лишила. Поминаю я деда 25 октября, в тот самый день, когда, по решению тройки УНКВД Омской области, его и других мужиков в чекистском подвале на колени поставили, пулю в затылок всадили, а потом под покровом ночи закопали в общей яме, что на окраине города Ишима находится. Яму эту через шестьдесят лет после массовых расстрелов 1937-1938 годов раскопали, в ней сотни черепов с аккуратной круглой дырочкой в затылке, а какой из них Ивана, Петра, Данилы или Ибрагима был, кто теперь знает? О деде, которого, как тогда казалось, власть навечно во «враги народа» записала, в нашем доме не говорили, только дядька Герман иногда по пьянке бухтел, что «папаша Иван Михайлович за свой язык по линии НКВД был взят, мать после этого с работы выгнали, а он с братьями, чтоб от голода не сдохнуть, по дворам куски собирал». Но со

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА временем из крошечных воспоминаний бабушки, отца, дядьки и земляков загадочная картинка дедовой жизни сложилась в картину, и последним мазком в ней стала справка Тюменского областного суда за номером 44-У-160, отменившая решение «тройки» и реабилитировавшая деда Ивана «за отсутствием состава преступления». Тогда и узнал я, что родился Иван Михайлович в 1882 году, а отец его Михайло, который мне прадедом приходится, чтобы семейству жизнь достойную обеспечить, завербовался в старательскую артель и на золотые прииски отбыл. Видно, повезло ему там, и, домой вернувшись, он свою маслобойню завёл, стал у земляков молоко покупать и масло сибирское, которое тогда вся Европа ела, делать, чем и вверг сыновей своих, не желая того, в круги адовы, которые сразу после октябрьского переворота начались. Но кто об этом в конце XIX века помыслить мог? Хотя если до конца честным быть, то в круг первый попал дед, когда Первая мировая вой на громыхнула. Определили его в ударную сибирскую дивизию и повезли на австрийский фронт. В 1915 сибиряки в окружение попали, и при прорыве стеганула пулемётная очередь деду по ногам. Упал он и стал дожидаться, когда австрияки штыком добьют. Но не суждено было звезде его на полях Галиции погаснуть, подобрали деда вместе с другими ранеными, подлечили и в лагерь военнопленных отправили. Если считать годы в плену вторым кругом, то был он самым лёгким, потому что немецким крестьянам, чьи мужики в окопах сидели, работники в хозяйстве требовались, и стали

они из лагерей пленных русских брать. Попал дед тогда к Гансу Майеру, стал пахать, урожай собирать и удивляться ежедневно, как в заграничных землях люди добротно живут и зачем они воевать от такой хорошей жизни пошли. И так он Гансу понравился, что стал тот работящего сибиряка к дочке своей, чей муж под Верденом погиб, присватывать. Дед же ни в какую, первое дело, говорит, что православный я, и веру свою ни за какие коврижки менять не буду, а второе – жена у него, с которой в церкви венчан, да две дочки дома остались. К ним, как война кончится, и поедет. А потом весточка из России дошла, что царя сбросили, свобода началась. Осенью хозяин газету принёс, а в ней пишут, что Ленин власть взял. Деду что царь, что Керенский, что Ленин – все «по барабану» были, лишь бы домой скорей, жену обнять, дочек по льняным волосикам погладить, мерина своего запрячь и хлеб сеять. Ещё через год проиграла Германия войну, сбылась мечта, повёз Ивана Михайловича, которому к той поре 36 годков стукнуло, паровоз на Родину, где он три с половиной года не был. А в России уже гражданская война во всей красе! Одним словом, через белые и красные фронты, перебитыми ногами прикрываясь, чтоб не мобилизовали, дед до родной Сибири ещё год добирался и сразу, как только на околицу своего села вступил, в третий круг ада попал. Ранним утром по главной улице шёл, душа пела, а деревенские петухи спросонья хриплыми голосами подпевали. Сунулся в родную калитку, а на дверях ржавый замок его встретил. Постоял в недоумении, а тут бабы

стали коров в табун выгонять. Опять на улицу вышел, а по ней уже глухой слушок несётся, что никак Ваня Белый – тогда в моём селе у всех прозвища были – живой вернулся. Подошла соседка, в глаза деду посмотрела и, увидев в них немой вопрос, завыла в голос. Сквозь причитания её понял Иван Михайлович, что остался он на этой земле один как перст. Жена его и дочки обе ещё в 18-м от «испанки», которая тогда по всей земле гуляла, в одночасье умерли. Однако горюй не горюй – жить надо. Познакомила его вскоре родная тётка с Феклушей, которая с детства то в няньках, то в служанках у богатых односельчан хлебушек насущный зарабатывала, и, хотя невеста на шестнадцать лет моложе была, замуж за Ивана с радостью пошла и ни разу о сём не пожалела. Его кости давно уже сгнили, а она мне всегда говорила: «Дед твой, Сергуня, меня шибко жалел. Один раз только не послушался, когда я ему в 37-м совет давала уехать подальше и беду неминучую у дяди в Москве переждать. Сказал тогда Ваня, что в жизни уже много настранствовался да намыкался, первую семью потерял, а вторую ни в жизнь не бросит». Обвенчались дед с бабкой, стали первенца ждать, а тут и четвёртый круг подоспел, название которому – крестьянское восстание 1921 года. Большевики, что только-только адмирала Колчака расколошматили, мужиков такой продразвёрсткой обложили, что взвыл народ, который в прежние годы привык свой хлебушек за звонкую монету власти продавать. Но денег, да и товаров на обмен, у нынешней власти не было, и стала она у сибирского мужика СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ хлеб, овощи, мясо, шкуры, шерсть, табак и много чего ещё силой брать, а если просто – грабить. А когда в начале 21-го из Тюмени приказ пришёл, что и семенное зерно надо в общественный амбар сдать, взялся народ за берданки, колья и вилы. Рассказывала бабка, что приехали повстанцы к ним домой, главный воротник тулупа от снега отряхнул и деду говорит: «Ты, Иван, мужик грамотный, будешь при нашем штабе приказы писать. А не пойдёшь, как Колчака, башкой в прорубь спустим!» Дед, жизнью учёный, больными ногами отнекиваться стал, а ему сутки на обдумывание. Куда деваться, стал приказы по повстанческой армии переписывать. Тем и себя, и бабку, которая на сносях была, от смерти и спас. А потом одолели мужиков, которые за советскую власть без коммунистов бились, красные, но продовольственную политику большевиков сибиряки и тамбовцы топором своим всё же откорректировали, да так, что Ленин не только продразвёрстку продналогом заменил, но и тех, кто живой после той мясорубки остался, на веки вечные помиловал. В том числе и деда. Ленин, хоть и считался «живее всех живых», вскоре умер, и пришёл ему на смену «товарищ Сталин – наш родной отец», который мужикам ничего не сулил и обещание Ильича про то, что «НЭП – это всерьёз и надолго», выполнять не собирался. В круг пятый бросило Ивана Михайловича уже в 30-м году, когда он грамотности своей благодаря секретарём в сельсовете работал. Вычистила его комиссия по чистке соваппарата по первой категории. Он духом не пал и пошёл в колхоз, а потом в

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

«Заготзерно» счетоводом, но и там власть его не забыла. В районном архиве нашёл я в начале 90-х годов прошлого века любопытный документ, который моего деда касается. Привожу его без всякой правки. «Постановление от 17 января 1933 года. Утверждено заседанием Аромашевской РКК РКИ, протокол № 21. Слушали: «О выполнении решения бюро РК ВКП (б) от 3 января 33 г. по вопросу проверки организаций под углом выявления классовочуждых элементов и вычищения их из аппаратов». Постановили по «Заготзерно»: 1) Казанцев Иван Михайлович – счетовод, сын торговца, секретарь бандитского штаба в 1921 г. Вычищен из аппарата комиссией по чистке соваппарата в 1930 году по первой категории; 2) Фролкин Иван Семёнович – кладовщик, сын ярого бандита, зять сосланного кулака. Сам настроен против советской власти, за что в 33 г. привлекался по линии ОГПУ. 3) Боярский Яков – сторож, 60 лет, ярый участник бандвосстания 1921 года. Постановили: Обязать руководство вышеперечисленной организации в 3-дневный срок указанных как классово-чуждых примазавшихся элементов с работы снять. Председатель РКК РКИ Рожков». Потом был круг шестой, когда деда сначала обложили в индивидуальном порядке неподъёмным сельхозналогом, выгнали из родного дома вместе с Феклушей и тремя сыновьями, а затем лишили права голоса. Бабка рассказывала, что, когда их на улицу гнали, успела она швейную машинку к соседям определить, а всё остальное прахом пошло, но больше всего ей единственную бурёнку-кормилицу было жалко. Плакала

она так, что народ собрался послушать. Но разве слезами в России делу поможешь? Тогда Иван Михайлович, который, чтобы семью прокормить, переквалифицировался в столяры по найму, ощетинился и стал правду искать. Да не тут-то было! «Протокол № 1 заседания Аромашевского Бюро жалоб при райисполкоме от 3 марта 1934 года. Слушали: заявление гражданина Казанцева Ивана Михайловича о неправильном лишении его избирательного права голоса. Постановили: В жалобе отказать. Казанцев лишён избирательного права голоса правильно. Торговец. Кроме того, работал в сельсоветах, счетоводом в колхозах, в «Заготзерно», в работе вредил. Участвовал активно в кулацком восстании. Был в штабе». «Протокол № 14 заседания Аромашевского райисполкома от 22 мая 1937 года. Слушали: Жалобу Казанцева И. М. о возврате ему дома, проданного в 1934 году с торгов. (Жалобщик присутствует.) Постановили: 1) имея в виду, что дом Казанцева И. М. был продан с торгов в 1934 году за неуплату сельхозналога и самообложения, наложенного на него в индивидуальном порядке как на сына торговца, лишённого избирательных прав, жалобщику в возврате ему дома отказать; 2) разъяснить жалобщику, что введение всеобщего избирательного права по новой Конституции не даёт права бывшим лишенцам на возврат имущества, проданного с торгов или конфискованного». Таких жалобщиков, как дед, было тогда по России великое множество, и власть, чтобы не таскались «вражьи души» с кляузами своими на неё, родимую, решила всем им такой укорот сделать, чтоб и духом их в стра-

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА не Советов не пахло. И пошли от товарища Сталина, которого сегодня кто-то воскресить не прочь, по всем партийным обкомам телеграммы, в которых план по расстрелу врагов народа твёрдой рукой вождя был утверждён и подписан. А чтобы сомнений не было, приписал Иосиф Виссарионович, что «необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижении вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится всё более и более ручным». Вот тогда-то, в 37-м, и вступил мой дед Иван Михайлович в свой последний седьмой круг, который в чекистском подвале закончился. Арестовали его, по рассказам отца, которому в ту пору десять лет было, дождливой сентябрьской ночью. Неделю вместе с другими мужиками продержали в местной кутузке, а потом ночью же, чтобы не видел никто, угнали в неизвестном направлении. Бабушке же, кото-

рая пороги местного отделения НКВД обивала, сказали, что дали деду десять лет без права переписки, а потом её с работы выгнали. 25 октября 1937-го расстреляли деда по решению «тройки», а в декабре того же года появился на свет последний документ, который я нашёл на пыльной полке районного архива. «Протокол заседания Аромашевского райисполкома № 36 от 27 декабря 37 г. Слушали: заявление гражданина с. Аромашево Казанцева И. М. о возврате ему дома и коровы, проданных в 1934 году. (Жалобщик отсутствует.) Постановили: отметить, что гражданин Казанцев И. М. является сыном торговца, ярый участник восстания 1921 года, лишался избирательных прав, в настоящее время взят по линии НКВД. За невыполнение твёрдого задания в 1934 году его имущество было ликвидировано. В просьбе гражданину Казанцеву о возврате ему дома и коровы отказать». На этом можно было бы поставить точку. Но тем, кто

желает возвращения сталинского «порядка», хотелось бы сказать, что в 37-38 годах только из маленького Аромашевского района нынешней Тюменской области вместе с дедом были взяты «по линии НКВД», а потом расстреляны более трёхсот мужиков. Самому старшему из «врагов», Ивану Степановичу Першину, было 83 года, а самому молодому – Ивану Артюшкину, ровно на шестьдесят лет меньше… В память о деде остались в моём семейном архиве его членский билет профессионального союза советских и торговых служащих СССР за номером 98, членская книжка № 2 Аромашевской маслодельной артели, справка Тюменского областного суда, отменяющая решение тройки за отсутствием состава преступления, и бумага из ФСБ, в которой указаны причина, дата и место его смерти. Не так уж и мало, если подумать, что от других вообще ничего не осталось. В том числе детей и внуков.

ИВАНОВЫ ТОПОЛЯ На въезде в село около старых складов хлебоприёмного предприятия стоит аллея тополей. Откуда они взялись, мало кто знает, но все, даже ребятишки, зовут это место «Ивановы тополя». У деда Ивана и тётки Натальи детей не было. Их пятистенок стоял по соседству с домом моих родителей. Домик соседей вид имел неприглядный, единственное окошко, глядевшее в наши окна, редко светилось по вечерам. Старики спать ложились рано, но вставали, как говорила моя

мать, «когда черти с углов не падали». Ивана Никитича я видел редко, он работал кладовщиком в «Заготзерно», зато Наталья Михайловна, маленькая, сухонькая женщина, копошилась во дворе и на огороде с утра до вечера. У стариков были рябые толстые утки, и я с замиранием сердца наблюдал, как они, важно переваливаясь и переговариваясь друг с другом, утопая лапами в горячей дорожной пыли, шли к соседнему болоту и ничуть не боялись

редких по тем временам грузовиков. А ещё у соседей была малина, кусты которой сиротливо выглядывали из сугробов зимой, но с наступлением весны, когда огненный шар солнца с каждым днём светил всё ярче, когда с журчанием бежали весёлые ручейки, от влажной земли поднимался пар и подсыхали просёлочные дороги, черенки начинали оживать. На них появлялись маленькие, будто игрушечные, листочки, удивлявшие глаз своей СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ хрупкостью и ярко-зелёным цветом. Шёл день за днём, отцветала черёмуха, наступала пора земляники, с визгом купались в речке ребятишки, поднимая серые тучи пыли, проезжали редкие «газики», а я ждал, когда в густой листве соседского малинника рубиново замерцают крупные капли ягод. Брать чужое, конечно, нехорошо, но как же не сорвать пахучую ягоду, если она сама так и просится в рот. И потому частенько забирался я в колючие заросли. Долгое время мне удавалось, как я думал, оставаться незамеченным, но однажды, после того, как землю напоил тёплый дождь и раскаты грома раздавались где-то за дальним лесом, с деланно скучающим видом прогуливался я около незримой границы, разделявшей наши огороды, и обдумывал очередной план вторжения в чужие владения. Но тут до слуха донёсся ласковый, чуть с хрипотцой голос: «Сынок, иди-ка сюда». Голос принадлежал дяде Ване, который стоял метрах в пяти и курил папиросу. Первым желанием было убежать без оглядки, но я не чувствовал сегодня за собой вины и несмело подошёл. Сосед тяжёлой рукой дотронулся до выцветших вихров и спросил, как будто и не знал: – Как тебя зовут, герой? – Серёга. – Ну, тогда пойдём, Серёга, ко мне в гости. Дядя Ваня, не выпуская моей руки, шёл впереди. Поднялись на низенькое крыльцо, миновали тёмные сени и вошли в чистую, свежевыбеленную кухоньку, половину которой занимала русская печь. Обстановка, как и у всех в те годы, была незатейлива – старинный, окованный

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

железом сундук, тяжёлые самодельные табуретки, на полу цветастые домотканые дорожки и кружки. У окна – чисто выскобленный стол, на нём большая синяя чашка, прикрытая белым холщовым полотенцем. – Садись, – сказал дядя Ваня и снял полотенце с чашки. О чудо, чашка была полна сочных ягод, а в глубине её изумрудным светом вспыхивали на солнце крошечные капельки влаги. Вошедшая следом Наталья Михайловна, увидев меня, радостно всплеснула руками, и голос её зазвучал тепло и ласково, и была в нём искренняя радость. Тётя Наташа засуетилась, принесла из погреба банку холодного молока, бока которой в тепле покрылись каплями, наставила на стол всякой всячины и всё уговаривала меня взять ещё кусочек послаще. Я был сыт, да к тому же в первый раз находился в гостях у соседей, поэтому ёрзал на табуретке и таскал из чашки малину. Вдруг дядя Ваня под моим пытливым взглядом отвёл в сторону глаза и как-то глухо, как будто в бочку, сказал: «А ведь и у нас, мать, мог бы…» Он не закончил, закашлялся и вышел в сени. А тётя Наташа закрыла лицо сухонькими ладошками и, как мне показалось, всхлипнула. Не знаю почему, но почувствовал я себя в чём-то виноватым, посему вылез из-за стола и, буркнув слова благодарности, юркнул за дверь. Ярко светило солнце. На небе разноцветными огнями играла радуга. Рыжая кошка бесшумно ползла по коньку крыши, подбираясь к беспечно чирикающим воробьям. Дядя Ваня сидел на влажной лавочке и глубокими затяжками «добивал» беломорину.

– Извини, сынок, – сказал он, – давай посидим вместе. А когда я сел рядом, добавил: – Ты приходи к нам почаще, мы рады тебе будем. Так завязалась наша дружба. Ещё до того, как отношения наши стали дружескими, я заметил, что у дяди Вани только одна рука. У всех окружающих меня людей две, а у него одна. Правда, у одного знакомого мальчишки тоже не было руки, вернее, не было только пальцев, и розовая култышка постоянно выглядывала из рукава его рубашки. Говорили, что он таким родился. А бабка Агафья сказала как-то, перекрестясь: «За грехи родительские мальчишка мучается». Но у дяди Вани правой руки не было совсем. Пустой рукав пиджака был постоянно заткнут за брючный ремень, а когда он раздевался, то подмышкой зияла большая круглая впадина. Я удивлялся тому, как сосед одной рукой ловко выкашивал крапиву на огороде, колол дрова, прикуривал папиросу, держа коробок спичек между коленями, и хрупкая спичка никогда не гасла в заскорузлом ковшике ладони. Делал он одной своей рукой и ещё кучу всяких дел, от которых, живя в деревне, никуда не денешься. Наверное, ему было трудно, но он вида не показывал и от других в работе не отставал. Лето шло на убыль. Всё чаще небо заволакивали тяжёлые свинцовые тучи, и моросил мелкий, противный дождик. Мать каждый раз ругалась, когда я приходил домой, перемазанный липкой глиной, в которой безнадёжно увязали сапоги, и вытащить их было не так-то просто. Чтобы не слушать давно надоевших упрёков, я быстро переодевался, ужинал и бежал к дяде

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА Ване. Мы сидели с ним за выскобленным острым ножом столом и играли в «дурачка». Тетя Наташа, примостившись возле окошка, вязала на зиму тёплые носки и краешком глаза наблюдала за нами. Когда я выигрывал, она радовалась и говорила дяде Ване: – Вот так, не умеешь играть – не садись. Но проигрывал я всё же гораздо чаще. Сказывалось отсутствие опыта. В дождливый осенний вечер, когда ветер срывал последние листья с двух росших возле дома тополей, и они, выписывая немыслимые зигзаги, в конце концов опускались в залитые холодной водой придорожные канавы, карты были отложены в сторону, а на печке весело бубнил эмалированный чайник, я набрался смелости и спросил у соседа: – Дядя Ваня, а почему у тебя руки нет? Ты что, родился такой? – Да нет, сынок, родилсято я нормальным, с обеими руками. Это уже потом мне её отрезали, на войне дело было, – сказал он, немного помедлив. – Значит, тебе, дядя Ваня, руку немцы оторвали, – оживился я, прочитавший к тому времени массу книжек о войне (телевизоров ещё не было). И тут же попросил: – Расскажи про войну, дядя Ваня! – И приготовился слушать. Но почему-то лицо соседа помрачнело. Он вытащил из помятой пачки папиросу, прикурил от зажатого между коленей коробка и только тогда ответил: – Плохой из меня рассказчик, сынок. Да и неинтересно тебе будет. Ты лучше сам расскажи, какие у тебя в школе успехи. Я-то сам почти не учился.

И сколько ни просил я рассказать дядю Ваню о войне, он так и не разговорился. А в дальнейшем, видя его нежелание говорить на эту тему, к разговору я больше не возвращался. Прошло пять лет, и случилось так, что дядя Ваня и тётя Наташа решили перебраться на жительство в областной центр. Подступала старость, и трудновато становилось управляться по хозяйству тремя руками. Правда, помогали старикам пионеры, но всё же, как ни трудно было расставаться с родным гнездом, они уехали туда, где вода холодная и горячая из крана сама бежит, дров на зиму заготавливать не нужно, а молоко со сметаной покупай хоть каждый день в магазине через дорогу. Перед отъездом нарубил дядя Ваня тополиных веток и воткнул их в землю около старых складов «Заготзерно» рядом с дорогой. Потом вкопал столбики и натянул на них проволоку, чтобы не поломал нежные саженцы бродячий скот. Некоторые из топольков погибли, но те, что принялись, вымахали на славу. Добрую память оставил о себе Иван Никитич – дядя Ваня. Изредка приезжал старик в гости, но, наконец, окончил я школу и поехал в Тюмень грызть гранит наук. И первым делом – к Ивану Никитичу. Тётя Наташа суетилась, как и прежде, а дядя Ваня вытребовал у неё по такому случаю шкалик водки, и стало совсем весело. Сидели мы с ним на городской кухне и вспоминали тот самодельный чисто выскобленный стол, тяжёлые табуретки и эмалированный чайник, который весело бубнил на раскалённой плите. За окном уже стало

светать – летние ночи короткие, когда дядя Ваня вдруг неожиданно спросил: – А помнишь, сынок, как ты меня когда-то всё о войне расспрашивал? Хочешь, расскажу? – и, не дожидаясь ответа, заговорил: – Война. Тогда я не придал этому слову особого значения. Газеты читал, радио слушал и знал, что война идёт почти во всём мире, но у нас с Гитлером договор. Все тогда думали, что если Германия нападёт на нас, то разговор будет короткий. Неделя-другая – и сломаем ей шею. Одним словом, малой кровью и на чужой территории. В июле 1941-го получил повестку, и повёз меня паровоз, которого я раньше и в глаза-то не видел, туда, где шла эта самая война. Немцев я тоже пока не видел и не мог понять, зачем им война нужна, жили бы спокойно, работали. Ведь и у них матери, жёны, детишки есть. Ехали на фронт весело, с песнями. На одной из станций, когда брали из титана кипяток, рядом остановился эшелон. Двери открылись, и угрюмые санитары с красными от бессонных ночей глазами стали вытаскивать из вагонов носилки, накрытые грязными простынями. Из-под простыней виднелись жёлтые пятки. «Мёртвые», – обожгла мысль. Сняли мы все пилотки и забыли про кипяток, что стыл в котелках. Тут высунулся из вагона – голова в бинтах, рука на перевязи – заросший щетиной морячок, спросил: «На фронт, братишки? Ну, давайте, крепче бейте гадов! Не люди они – фашисты!» Потом был фронт. Прожжённая у костров шинелька, на ногах обмотки, за плечом – винтовочка Мосина 1891 года. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ Под Москвой один раз сходил в штыковую и три месяца отлежал в госпитале. Считаю, что легко отделался. Потом снова фронт, пехота-матушка. Наградами меня не баловали, хотя воевал не хуже других, но на это внимания не обращал – живым бы остаться. Но, видно, уж слишком долго мне везло, и война предъявила свой счёт. Были мы тогда в Польше. Наступали стремительно, а тут споткнулись. Впереди оказалась река Висла. Прибежал ротный от комбата и говорит: «Ребята, на том берегу фрицы, оборона у них сильная. Наша задача – переправиться, захватить плацдарм и держаться до подхода основных сил». Переправились мы ночью, хотя и с большой кровью. От батальона половина осталась. Немцы поняли, что нас горсть малая, и началось! В таком аду я ещё не был. Фрицы озверели, но и мы не промах, не первый год в окопах, положили их порядком. К вечеру полезли на нас танки с крестами, а у нас автоматы да винтовки, только у немногих

оказались при себе гранаты. Однако деваться некуда, приготовились, ждём. Но чувствуем, что сомнут они нас. И тогда все наши отбитые атаки, все те, что уже не встанут, вся кровь пролитая – всё прахом пойдёт. Но тут ротный, а комбат уж убитый был, зубы сжал, побледнел весь и кричит радисту: «Передай, что вызываем огонь на себя!» На том берегу, видно, не поняли, но радист ещё раз передал то же самое. Ударили наши дальнобойные пушки, задымили первые танки, и тут земля подо мной встала дыбом. А больше ничего не помню. Очнулся в госпитале. Первое, что пришло в голову: «Живой!» Хотел повернуться, да не смог. Подошла сестричка, сделала укол, легче стало. Только уж очень сильно мёрзла правая рука, а пальцы так и сводило судорогой. Потом-то я узнал, что руки у меня совсем нет, пришлось ампутировать, гангрена начиналась. Но на этом беды мои не закончились. Они, как водится, в одиночку не ходят. Подошёл ко

мне главный хирург госпиталя, седой, с усталым лицом полковник, и как бы между делом спросил: «Ты, парень, женатый? Ребятишки у тебя есть?» «Не успел до войны, товарищ полковник, но теперь уж точно женюсь. Девок сейчас хоть отбавляй», – хотел пошутить я. Но хирург отвёл глаза в сторону и севшим голосом сказал: «Женишься, конечно же, женишься, но вот… детей у тебя, солдат, не будет». Дядя Ваня вдруг вздрогнул, как будто в ознобе, в уголках глаз блеснули слёзы, но он пересилил себя и хриплым голосом сказал: – Вот такая она – война, сынок. Будь она на веки веков проклята! …Дядя Ваня умер в Тюмени восьмого мая 91-го. Через полгода тихо ушла за ним и тётя Наташа. Детей у них не было. Но стоит на въезде в мою малую родину, около старых складов хлебоприёмного предприятия тополиная аллея. И все, даже ребятишки, зовут это место Ивановы тополя.

КРАСНАЯ РОЗА – ЭМБЛЕМА ЛЮБВИ Пашка Федотов, словно дразня гудевший сзади тепловоз, медленно шёл по нагретым июльским солнцем рельсам. Товарняк догонял, гудел, но не останавливался. Пашка тоже. Когда до «встречи» оставалось раз плюнуть, Пашка ехидно глянул в озверевшее лицо машиниста, переставил одну ногу на насыпь, зацепился другой, и тут же живую плоть полоснула боль. Федот, как его звали одно-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

классники, закричал диким голосом и проснулся. Зыбкую ночную тишину хирургического отделения прерывало бормотание вахтовика Салавата, которого готовили к ампутации левой кисти, а в открытую форточку влетали снежинки и сиплый крик тепловоза, увозившего в «земельную» мартовскую капель очередную партию изголодавшихся по водке и жёнам вахтовиков. Пашка вытер вспотевший

от ночного кошмара лоб и пошевелил пальцами сломанной ноги. Потом сел на скрипучей кровати, взял с подоконника длинную линейку и стал остервенело шуровать ею под гипсом. Ногу Пашка сломал как раз в День защитника Отечества, когда поздно вечером пошёл провожать до остановки кума Григория с супругой. Уже на улице, ринувшись в очередной раз обниматься, грузный кум

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА поскользнулся и рухнул прямо в Пашкины объятья. Потом всё было как в «Бриллиантовой руке». Упал, очнулся – закрытый перелом! Стоявшей в сторонке Лене оставалось только охнуть, взмахнуть бестолково крыльями рук, а потом тащить Пашу домой и вызывать «скорую». Проснулся Салават, который, отработав в Уренгое вахту, загулял и попал в больницу с обмороженными руками. Поёрзав лохматой головой по казённой подушке, он понаблюдал, как сосед гоняет взад-вперёд линейку, подул на уже омертвевшую кисть и сказал: «Слышь, Паша, сегодня праздник, восьмой марта, своя Сания звонить буду». Пашка бросил на подоконник линейку, допил из бутылки тёплую минералку, лёг и стал думать о Лене. Судьба свела их на пляже в Анапе. От Пашки, не вытерпев его долгих отлучек в тундру, к тому времени ушла жена, а Лена к своим тридцати двум годам замуж так и не вышла. У неё были туфли сорок первого размера и грустные-грустные глаза. Она говорила тихо, почти не улыбалась, по вечерам, смешно шевеля губами, читала чьи-то стихи, до ужаса боялась мышей и тараканов, и Федотов её пожалел. А потом полюбил. Одним словом, в Уренгой после отпуска они прибыли в одном поезде, поехали к ней домой, а через сутки, когда Пашка побрился и побрызгался дарёным одеколоном, пошли подавать заявление в загс. Четыре года на одной подушке мелькнули, будто зарница летняя. Машину купили, квартиру обставили, в Турцию слетали. Красота! Одно плохо, детки не заводились от горячей любви. У других хоть бы хны, а тут хоть караул кричи! Когда Лена начинала

плакать, Пашка в гараж уходил, а ночью на кухню и курил там, пока язык от дыма сигаретного шершавым не становился. А теперь вот хотели они на Восьмое марта к куму с ответным визитом идти, чтобы с его ребятишками побарахтаться, да Федота в хирургию, как в худом сне, занесло. А без него Лена не пойдёт, и опять будут у неё глаза на мокром месте. Про это, и к гадалке ходить не надо, знал Пашка точно. И ещё страдал он сегодняшним утром от того, что не успел жене подарок на праздник купить, а деньги, когда его из-под кума со сломанной в трёх местах ногой вытащили и прямо в тренировочных штанах в больницу увезли, в выходном пиджаке остались. После завтрака Салават стал названивать своей Сание. Он отчаянно убеждал её, что всё у него, как в сказке, «только кожа маленько на рука слез». Наверное, в этот момент он и сам верил в то, что говорил, хотя ещё вчера заведующий отделением ему твёрдо сказал: «За одну руку, парень, медсестре спасибо скажи, спасла, а вторую – уволь… И вообще, благодари Аллаха, что живым домой поедешь». Третий сосед по палате, Михалыч, которому ниже спины чего-то разрезали, да не заживало, отпросился по случаю праздника помыться дома в ванной и теперь собрался уходить. Пашка тоскливо посмотрел на его блестящую лысину и, невероятно смущаясь, сказал: «Михалыч, ты бы того, купил бы мне цветов, моя, понимаешь, сегодня прийти должна». Лысина утвердительно кивнула, и минут через сорок закоренелый холостяк притащил в палату шикарную красную розу, которую они вместе с Салаватом пристроили в пустую бутылку из-под минералки.

Лена пришла перед обедом. Сначала на пороге появился блестящий сапог сорок первого размера, а потом вся она, пахнущая морозом и сладкими духами, аромат которых тут же стал изгонять в открытую форточку застоявшиеся больничные запахи. Салават, явно завидуя Пашке, сказал: «Салам», – зыркнул на Лену угольными глазами и, держа на весу почерневшую кисть, вышел в коридор. Лена пристроила на подоконник пакет с рыжими апельсинами, багровыми яблоками и чем-то ещё, села на краешек кровати, и Пашке вдруг показалось, что в её повседневногрустных глазах сегодня прыгают чертенята. Он хотел сказать ей что-то про весну, женский день, Салавата и Михалыча, но жена вдруг рассыпала по его лицу свои пшеничные волосы, уткнулась жаркими губами прямо в ухо и шепнула: «Паша, а у нас ребёночек будет». Пашка дёрнулся так, что заехал загипсованной ногой по чугунной батарее отопления. Охнул, а потом прижал Ленкину голову к пылающему лицу и впервые за последние тридцать пять лет своей порой бестолковой и бесшабашной жизни беззвучно заплакал. Лена целовала его в мокрые глаза. В коридоре Салават доказывал санитарке, что «резать рука он не даст, завтра приедет брат и увезёт его в Башкирию, где всё заживет как на собака». А от красной розы, что стояла на тумбочке, вдруг оторвался нижний подмороженный лепесток, красиво спланировал и упал на трясущееся то ли от слёз, то ли от счастливого смеха плечо женщины, которая теперь уже точно знала, что пришла в этот мир совершенно не зря. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ

ТРАГЕДИЯ В ЮРМИНКЕ, ИЛИ О ЧЁМ ВРАЛ «ГОЛОС АМЕРИКИ» И МОЛЧАЛИ СОВЕТСКИЕ СМИ В июне 1971 года «Голос Америки» взбудоражил весь мир новостью о том, что «в маленькой деревне Юрминка Тюменской области крестьяне отказались принимать участие в выборах в Верховный Совет СССР и устроили взрыв на складе, где хранились минеральные удобрения». Информации о взрыве в советских СМИ не было, и граждане великой державы на своих кухнях в очередной раз пытались понять: врёт или нет заокеанский «голос»? И что же в действительности произошло в той самой богом забытой Юрминке? К июню 71-го я окончил четыре класса, наслаждался свободой, дышал от безделья полной грудью и в меру тогдашних, по нынешним временам очень скромных возможностей развлекался с пацанами, которые жили по соседству. В воскресенье 13 июня родители с утра пошли на выборы, а мы с двоюродным братом – на речку. Купались и лежали на солнцепёке до обеда, а потом, пыля сандалиями горячую, щекочущую пятки пыль, подались в Дом культуры, где по случаю выборов показывали бесплатный кинофильм. Кино было в самом разгаре, Ленин с броневика призывал к вооружённому восстанию, когда стены клуба вдруг содрогнулись и с потолка на наши головы посыпались куски штукатурки. Народ, шумя и толкаясь, хлынул к выходу, и на улице мы с удивлением увидели, что вдалеке в ярко-голубое небо поднимается огромный гриб чёрного дыма. Уже буквально через час все знали, что в Юрминке, которая находится в четырнадцати ки-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

лометрах от районного центра, где мы смотрели кино, произошёл взрыв. Машин, я уже не говорю о личных, в ту пору было мало, но родственники, знакомые и просто любопытные умоляли «весёлых» по случаю праздника шофёров и трактористов подбросить их до места трагедии. Другие запрягали лошадей, ехали на велосипедах, шли пешком. То, что увидели люди, было не просто страшно – ужасно. Такого ни в одном кинофильме про войну не увидишь, разве что во фронтовой кинохронике. Тамара Сатюкова, бывшая заведующая травматологическим отделением Тюменской областной клинической больницы, вспоминала: «В Юрминке произошёл взрыв селитры на складе, там играли дети. Со всех домов сорвало крыши, сельхозтехнику унесло на десятки километров, пострадали люди. Характер травм был как при атомном поражении: переломы, ожоги, черепно-мозговые травмы. Большинство пострадавших мы забрали к себе…» Десятки убитых, сотни искалеченных, многим взрывной

волной оторвало конечности, а летящей будто шрапнель селитрой, которую в качестве взрывчатки стали позже использовать террористы различных мастей, выбило глаза. С многих домов не просто сорвало крыши, они перестали существовать вместе со своими хозяевами. Их трупы под вопли родственников доставали из-под того, что ещё утром было домом. А вот насчёт комбайнов, которые дожидались уборочной страды за несколько километров от взорвавшегося склада, Тамара Сатюкова абсолютно права. Комбайны эти, что стояли на «линейке готовности», превратились в груду металлолома, и именно там погиб мой одноклассник Володя Кочнев. Вовка приехал на лето в Юрминку, где жила его бабушка, но отдых, да и сама недолгая жизнь его закончились после обеда, когда случилось то, о чём нельзя было предположить даже в самом кошмарном сне. После трагедии, когда на местном кладбище уже похоронили тридцать три погибших (один из них – строитель из Бело-

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА руссии, гроб с другим увезли на родину), о Вовке всё ещё не было ни слуху ни духу. Его искали везде, но нашла бабушка, которая не спала неделю и ранним утром увидела стаю воронья, кружившуюся над исковерканными комбайнами. Маленькое Володино тельце пришлось вырезать из груды железа автогеном, и узнали его только по новеньким китайским кедам, которые купила ему мать перед самой поездкой в деревню к бабушке. Так что Володя Кочнев стал тридцать пятым в том скорбном списке, который не публиковался ни в одной советской газете. Буквально через месяц после трагедии в пустующей избушке, что стояла рядом с моим домом, поселись мать с сыном по имени Витька. Витька был до невозможности рыжим, за что его тут же прозвали Париж, и до невозможности же пугливым мальчишкой. На улицу играть со сверстниками он почти не выходил, всё больше стоял за забором и печально хлопал своими рыжими ресницами. Скоро народная молва донесла новость о том, что Витька родом из той самой Юрминки, там у него погибли отец и старший брат, а сам он будто бы один из виновников взрыва. После первого сентября, когда он вместе с нами пошёл в школу, мы зажали Парижа за школьным двором и выведали правду. По Витькиным словам, дело обстояло так. В то воскресенье в Юрминке народ праздновал не только выборы, но и окончание посевной. Поэтому почти всё взрослое население деревни гуляло на природе, и гуляло крепко. Витька с парой таких же, как и он, пацанов бродил

по родной деревне, а потом занесли их ноги в открытый совхозный склад, куда по весне сгрузили груду удобрений. Рядом валялось несколько кислородных баллонов. Друзья посидели чуток в тени, покурили украденные у отцов папироски, а потом решили запалить костерок и поджарить на нём краюху хлеба. Огонь облизал собранные доски и, будто хищный зверь, прыгнул на стену склада. Мальчишки пытались его тушить, но тщетно. Тогда они выскочили наружу и стремглав побежали прятаться под речку в заросли черёмухи. Тем и спаслись. Когда из-под крыши склада вырвалось облако дыма и стал пулемётными очередями стрелять раскалённый шифер, люди, как гуляли вместе, так в едином порыве бросились спасать народное добро. Добежать мужики и бабы не успели. Сначала рванули баллоны с кислородом, затем детонировала селитра. И ясным днём 13 июня 1971 года над Юрминкой опустилась жуткая ночь, о которой те, кто выжил в этом аду, с горечью вспоминают и сегодня. Уже на следующий день приехало высокое московское начальство, огромную воронку оцепили солдаты, начались проверки, экспертизы и дознания. Витьку-Парижа, в уцелевшем доме которого стояло два гроба, кагэбешники вычислили быстро, да он и не запирался. Суровый генерал внимательно посмотрел в его заплаканное конопатое лицо, вздохнул и сказал: «Иди отсюда к…»! На улице его жестоко побили в одночасье оставшиеся сиротами сверстники и при-

грозили при случае утопить в речке. Мать, которая чуток тронулась рассудком, всё же сообразила, что добром дело может не кончиться, и с помощью родственников перебралась в районный центр, где постаревший Париж, который так и не женился и не завёл детей, живёт и сегодня. Когда москвичи разобрались и уехали восвояси, в уничтоженную взрывом Юрминку прибыли студенческие строй отряды. Из воспоминаний бывшего командира Тюменского областного строительного отряда Анатолия Юрченко: «В 1971 году в деревне Юрминка Аромашевского района взлетели на воздух 150 тонн аммиачной селитры. Деревня – более ста домов – буквально стёрта с лица земли, погибли люди. Деревню нужно было восстанавливать, решили, что лучше и быстрее студентов никто это не сделает. Когда в Тюмень пришёл очередной эшелон, стройотрядовцев выстроили на перроне, объяснили ситуацию, сказали: «Денег больших не будет. Добровольцы есть? Три шага вперёд!» Три шага сделала вся колонна. Они не только отработали два месяца на строительстве домов, многие остались ещё на пару недель. Были такие, кто отказался от зарплаты в пользу пострадавших. Осенью дома заселили». С момента взрыва минуло уже много лет, но 13 июня снова пойдут на местное кладбище люди и положат полевые цветы к скромному обелиску, который и сегодня напоминает о том, что в сибирской деревне Юрминка произошла трагедия, о которой на весь мир врал «Голос Америки» и будто немые молчали советские СМИ. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ

БЫТЬ ПЕРВЫМ Ольга ГЕРАЩЕНКО г. Салехард

Многих владельцев личных архивов, чьи документы хранятся в Государственном архиве Ямало-Ненецкого автономного округа, можно назвать первопроходцами. Таким был и Валентин Иванович Костецкий, заведующий Ямало-Ненецким окружным отделом народного образования, профессионал-новатор, интеллигентпросветитель, делегат I Всесоюзного съезда учителей, член центрального комитета профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений. По количеству и категориям документов фонд является одним из самых наполненных и содержательных. Гигантская педагогическая работа отражена в многочисленных статьях, очерках, докладах, переписке, фотодокументах Костецкого. Вся трудовая жизнь Валентина Ивановича связана с Ямалом. После окончания физико-математического факультета Омского педагогического института в 1953 году он назначен директором Щучьереченской семилетней школы. Потом работал в Аксарковской и Ныдинской средних школах, заведующим Ямальским районо, с 1960 года по 1971 год возглавлял Ямало-Ненецкий окружной отдел народного образования. По сей день учителя и воспитанники, знавшие Валентина Ивановича лично, говорят о нём как о человеке высокой нравственности, мудром психологе, создавшем в округе настоящую лабораторию научной педагогики, умевшем не только зажечь новыми идеями, но и повести за собой, доводя начатое до конца. В целях развития творческого и профессионального потенциала учителей Валентин Костецкий изучал и обобщал опыт признанных педагогов: Сухомлинского, Амонашвили, Шаталова, внедряя его в школах округа. С Василием Александровичем Сухомлинским Валентин Иванович общался близко, вёл переписку, часть которой хранится в его фонде личного происхождения. В июне 2014 года в Москве состоялась встреча архивистов с вдовой и дочерью Костецкого. Нина Емельяновна была истинной сподвижницей супруга. В 1960-х годах она участвовала в апробировании в начальных классах Салехарда экспериментальной учебной программы Л. В. Занкова, советского психолога, специалиста в области дефектологии, памяти, запоминания, педагогической психологии, способствующей общему психическому развитию школьников, использующейся и по сегодняшний день.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Вот что она рассказала о предыстории педагогического опыта: «Встретился Валентин Иванович в Москве на съезде с Занковым. Приехал домой – взахлёб рассказывает о его эксперименте. Просит меня участвовать в нём. Я пробую отказаться ввиду своей ещё и семейной загруженности. Он пытался во всех школах найти учителя, согласившегося взять такую обузу. Но… Осталась я одна на весь Ямал. Такой он был: раз надо, значит, надо – я первый».

Учащийся Окружной санаторно-лесной школы г. Салехарда во время урока чтения. 1960-е гг.

ЛИЧНЫЙ АРХИВ | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА Интересные факты на этом не закончились. В этой истории оказался ещё один сподвижник: в экспериментальном классе училась Таня, дочь Валентина Ивановича и Нины Емельяновны. Теперь уже взрослая, Татьяна Валентиновна Костецкая с теплотой и грустью вспоминает о том времени и отце, её кумире. Валентин Иванович был заботливым и преданным семьянином. В письмах к жене, часто в стихах, он писал о нежных чувствах к ней и детям, планах и надеждах на будущее, которым, к сожалению, не суждено было сбыться. Валентин Иванович Костецкий, автор более ста научных публикаций о проблемах воспитания детей коренных народов Крайнего Севера, был горячим поборником становления и развития национальной школы. Глубоко изучал тему психологической готовности детей кочевников к школьному обучению и на основе многолетних наблюдений подготовил диссертацию о своей этнической и этнопедагогической деятельности. Он писал: «Мы попытались разобраться в этом вопросе, изучить, как развиваются дети оленеводов-ненцев до поступления в общеобразовательную школу, каким образом и в какой степени они оказываются подготовленными к усвоению арифметики, чтения, к выработке навыков письма, рисования, то есть к начальному обучению в соответствии с требованиями новых программ.

В. И. Костецкий (второй слева в первом ряду) среди делегатов съезда учителей в Московском Кремле. Июль 1968 г.

Нина Емельяновна Костецкая (справа) во время праздничного концерта с учащимися своего класса. 1960-е гг.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | ЛИЧНЫЙ АРХИВ

Письмо Василия Александровича Сухомлинского В. И. Костецкому. 20 января 1969 г.

Наблюдения за детьми в условиях кочевой жизни, жизни в чуме показали, что их бытовая и игровая деятельность является хорошим средством развития кисти руки, мелких мышц пальцев, координации зрительно-двигательных и других движений, умения наблюдать и запоминать образ в целом и его отдельные детали». Валентин Иванович свободно говорил на ненецком языке. При этом считал, что «принимая детей тайги и тундры, педагог должен понимать, что учить говорить – это ещё не учить думать, а творчески решать две главные задачи: развитие русской речи и развитие мышления». Костецкий много сил и энергии отдавал переподготовке, обучению и воспитанию педагогических кадров, часто публиковался в местных и центральных газетах и журналах, был членом общества «Знание», занимался просветительской и пропагандистской деятельностью. «Валентина Ивановича Костецкого знают в округе не только

Валентин Костецкий на оленьей нарте в Приуральской тундре. 1956 г.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

как заведующего окружным отделом народного образования, но как прекрасного лектора. В каком посёлке он побывает, обязательно выступит перед населением с лекцией на педагогические темы, о воспитании детей в семье, о долге родителей. К каждому выступлению перед аудиторией Валентин Иванович тщательно готовится. Он подбирает материалы к лекциям из жизни, бывая на уроках в школах, беседуя с родителями» (материал статьи в номере газеты «Красный Север» за 1965 год). Для коренного населения учитель являлся непререкаемым авторитетом, его любили, уважали и ценили за неподдельное доброе отношение, глубокое понимание особенностей истории, нравов и быта кочевников. В докладе 1969 года «Итоги Всесоюзного съезда учителей и текущие задачи школы» Валентин Иванович констатировал: «У северной школы самая короткая история. Она начинается с 30-х годов нашего века. До 1926 года народы северных окраин не имели своей письменности. От введения письменности до завершения восьмилетнего всеобуча и введения среднего образования – таков путь развития просвещения на Крайнем Севере за 50 лет». И в этом – весомая часть труда В. И. Костецкого. 18 января 1971 года, на 41-м году жизни, Валентин Иванович трагически погиб при исполнении служебных обязанностей во время ликвидации последствий снежного урагана в Салехарде. В память о замечательном педагоге, человеке благородных помыслов, личным примером утверждавшем высокий социальный статус и уважительное отношение общества к людям самой самоотверженной и необходимой профессии, поднимавшем престиж знаний в глазах детей, за победу в районном конкурсе педагогического мастерства Ямальского района вручается приз имени В. И. Костецкого. Прошло 45 лет с тех пор, как нет на земле Валентина Ивановича, но до сих пор живы слова ненецкого поэта Леонида Лапцуя, посвятившего ему поэму «Тундра шепчет»: …Пусть безногие ветры трубят на весь свет, Что теперь между нами Костецкого нет. Я не верю холодной большой темноте, В тундре нет и не будет конца доброте. Это просто пустой и беспамятный слух, Что костёр этой жизни внезапно потух. Фотодокументы из фондов Государственного архива Ямало-Ненецкого автономного округа

МАСТЕРА | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ДОРОГОЙ МОЙ ЧЕЛОВЕК И РЕДАКТОР… Ирек НАСЫРОВ г. Губкинский Лариса Дмитриевна Чернова – «Легенда СМИ Ямала», главный редактор газеты «Нефтяник Приполярья». Я сознательно не употребляю слово «бывший» ни к самой газете, ни к должности. Ведь настоящие редакторы никогда не теряют своего высокого статуса, он им даётся навечно, а газеты не умирают до тех пор, пока физически существует хотя бы один экземпляр из их многотысячного тиража. «Нефтяник Приполярья», последний номер которого вышел в 2008 году в канун своего 20-летия, сейчас в надёжных руках неравнодушных людей – журналистов, библиотекарей, работников музея, муниципального архива и в памяти жителей Губкинского.

ДЕВЧУШКА ИЗ ОБЛАСТНОЙ Украина. 1976 год. В приёмную главного редактора областной газеты «Индустриальное Запорожье» вошла молодая сотрудница, которая только что окончила филфак Донецкого госуниверситета, но уже работала в газете переводчиком с украинского на русский и корректором. – Здравствуйте, Андрей Степанович! Я к вам! – доложила о себе худенькая светловолосая девушка. Многоопытный главный редактор газеты Андрей Степанович Клюненко перевёл взгляд с газетной полосы на сотрудницу: – Здравствуйте, здравствуйте, Лариса! Никак диплом получили? Девушка была немного смущена. Всё-таки перед ней был сам Клюненко, ставший легендой украинской и советской журналистики ещё при жизни. А о том, что Андрей Степанович с генсеком ЦК КПСС Леонидом

Брежневым воевал в составе 18-й армии, знала вся Украина. – Да, Андрей Степанович, я отучилась, – сказала она, немного робея перед требовательным, но справедливым руководителем. Но Андрей Степанович поотечески улыбнулся, и сомнения, которые, возможно, были в голове у молодой сотрудницы, вмиг улетучились. Андрей Степанович был величайшим знатоком не только собственной профессии, но и людей, их возможностей. Он безошибочно определял, кто на

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Я записал с Ларисой Дмитриевной многочасовой разговор. Пожалуй, это редкий случай, когда журналист даёт интервью своему коллеге. Но для меня это нечто большее. И не просто очерк о человеке. Это дань уважения за то многое, что сделала Лариса Дмитриевна для ямальской и губкинской журналистики, для десятков коллег-журналистов, сотен простых людей и лично для меня. – Тебе кофе сварить? – спрашивала она меня всякий раз, когда мы встречались в её квартире в Губкинском. Лариса Дмитриевна! Знали бы вы, как дорог мне ваш кофе! И как дорого то общение, которое к нему прилагалось. Вы и я. За одним столом. За одним бесконечно долгим, тёплым и откровенным разговором. – О чём же тебе рассказать, Ирек? Ведь в моей жизни было столько событий, – говорит с материнской улыбкой моя собеседница. – А давайте начнём, Лариса Дмитриевна, с того, как вы пришли в журналистику.

С достоинством и принципиальностью

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | МАСТЕРА что способен, и соответственно нагружал своих сотрудников делами по самую макушку. А ещё Андрей Степанович курировал школу рабочих корреспондентов и умел разглядеть в них будущих Кольцовых и Аграновских. В Ларисе Андрей Степанович ещё раньше увидел журналиста и коллегу, поэтому сразу сказал: – Завтра же выходите в отдел сельского хозяйства! Лариса оторопела. – Андрей Степанович! Как же это? Я ж совсем не разбираюсь в сельском хозяйстве! – выпалила она. А Клюненко от души рассмеялся: – Ты быка от коровы можешь отличить? Можешь! Значит, всё получится! Делать нечего, нужно идти. Перечить уважаемому всеми главному мало кто решался. Лариса Дмитриевна вспоминает, что это решение редактора заставило её всерьёз поволноваться, потому как работа в сельскохозяйственном отделе областной газеты – задача не из лёгких. И тем более страшно, если ты не в теме и совсем ещё «зелёный», «не расписавшийся». В ту пору отделы в областной газете, тираж которой составлял 250 тысяч экземпляров, возглавляли учёные, инженеры, и уровень разработки экономических, производственных и сельскохозяйственных тем журналистами был высочайший. Лариса вскоре поняла, что трудиться среди таких профессионалов – невероятное везение, а решение Андрея Степановича было правильным и дальновидным. А своё первое журналистское задание корреспондент «Индустриального Запорожья»

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Лариса Чернова выполняла… на гороховом поле. В жару и самый разгар уборочной страды. Представьте себе грохочущую спецтехнику, сосредоточенные лица механизаторов, напряжение, спешку. Ведь горох ждать не будет, не скосишь за три-четыре дня – потеряешь! – Управитесь? Успеете? – расспрашивает комбайнёров улыбчивая девушка в коротком платьице и с блокнотом в руках. – А як же! – отвечали ей механизаторы. В общем, справилась! Пообщалась с людьми, набралась впечатлений, вернулась в редакцию и села писать статью. Измучилась, правда, но отписалась и отдала выстраданные строчки заведующему отделом. Газета в тот же вечер ушла в печать. – И что вы думаете? Открываю я свежий номер газеты, нахожу там свою заметку, читаю и… не вижу ни единой собственной строчки! – смеётся Лариса Дмитриевна. Типичный случай! Опытные журналисты часто дописывают, редактируют или переписывают тексты молодых коллег. И, понятное дело, не все этим фактом бывают довольны. – А где же мой текст?! – с недоумением спрашивает Лариса заведующего. Юрий Левченко, учёныйагроном, спокойно просмотрел заметку про горох и, хитровато улыбаясь, сказал: – Ларис, а по-моему, хороший получился материал! Ты не находишь? Но и это ещё не всё! Труд молодой сотрудницы был отмечен на планёрке у главного редактора! Но это не столько юмористический, сколько поучительный пример из журналистской практики. В советские времена

умели работать с молодыми кадрами. Могли и научить, и вдохновить, и направить. Лариса Чернова проработала в сельскохозяйственном отделе сравнительно недолго. Однажды к ней обратился Виктор Жаров, один из лучших репортёров газеты, с предложением: – Слушай, Ларис, а давай махнёмся: я – в «сельское хозяйство», а ты – в «новости». Надоело мне там! Для городской девушки, которая едва могла «отличить быка от коровы», работа в новостях казалась интересней. Но без разрешения главного редактора ни о каких там переходах и речи быть не могло! Но мудрого Андрея Степановича уговаривать не пришлось: рокировку сотрудников он одобрил незамедлительно. Могла ли она знать, насколько сложной и напряжённой будет работа в отделе новостной информации? Скорее всего, да. Ведь о непростом характере заведующей Майи Константиновны Мурзиной знали все сотрудники, да и Жаров не зря, видимо, «встал на лыжи». Но Лариса не испугалась, вошла в эту воду и за пять последующих лет значительно выросла в профессиональном плане. За то и благодарна Майе Константиновне. Отличной демонстрацией подросшего уровня журналистского мастерства и организаторских способностей стала поездка в Москву по делам Запорожской обувной фабрики. Как бы странно это ни звучало, но именно журналистка областной газеты обивала пороги различных ведомств, чтобы получить разрешение на участие местной обуви на Всесоюзном конкурсе ВДНХ СССР. Ей и отказывали, и отфутболивали, и не принимали. Но

МАСТЕРА | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА характер у Черновой что надо: отходила, оттерпела и… таки выбила! В итоге запорожская обувь не просто попала на ВДНХ, а заняла там первое место! – Газета дала мне очень многое, – говорит Лариса Дмитриевна. – Научила писать, общаться с людьми, раскрыла организаторские способности. Я очень признательна Андрею Степановичу за всё, чему он меня научил! Всю свою жизнь я опиралась на те знания и опыт, которые получила в «Индустриальном Запорожье».

«СЕВЕРНАЯ ВАХТА» Ноябрьск. Начало 80-х. Славный период в истории нашего края! Начало всех начал! Закладка городов и посёлков, строительство сложной нефтегазовой инфраструктуры, возведение первых домов и прокладка сотен километров бетонных дорог. «Везде рабочий грохот топора и новостроек песни молодые!», – писал поэт Леонид Васильевич Лапцуй о тех эпохальных процессах, которые запустили комсомольцы-первопроходцы. Пожалуй, это были лучшие люди своего времени, а иначе и не объяснишь, как могло состояться столь стремительное становление Севера. Ларису Чернову, которая приехала на эти чёртовы кулички с Украины за мужемстроителем Дмитрием, мы застаём в городе Ноябрьске в сентябре 1982-го. Перед нами уже повзрослевшая и сильная молодая женщина, прекрасная жена, мать и вполне состоявшийся журналист. К её портрету нужно добавить ещё два штриха – уверенность и целеустремленность. От прежней робкой девчушки не осталось

и следа! Лариса Дмитриевна заметно прибавила в характере и воле, что очень скоро на партийном уровне заметят и оценят по достоинству. В декабре 1982-го открылась газета «Северная вахта» ноябрьского горкома КПСС и городского Совета народных депутатов, куда Лариса Чернова была принята на должность заведующей промышленным отделом. Первый же её материал о водителях, совершающих рейсы на дальние расстояния, обсуждался на планёрке (или летучке, как говорят журналисты). – Друзья мои, вот как нужно писать репортажи! Берите пример с Черновой! – главный редактор Леонид Павлович Алалыкин указал на сидевшую за столом Ларису. Надо сказать, это была очень важная и своевременная оценка, которая помогла журналисту Черновой значительно преуспеть в поиске и подаче материалов производственной тематики. – На тот момент я отработала в сфере журналистики восемь лет, но в нефтяной тематике, откровенно говоря, «плавала». Пришлось вникать в процессы нефтедобычи, осваивать производственную терминологию, ездить по месторождениям, встречаться со специалистами и много общаться, – вспоминает трудности той поры наша героиня. – Нет транспорта – идёшь пешком. По песку и грязи… Главное – добыть материал. Действительно, «Северная вахта» стала настоящей школой жизни, в которой выросла целая плеяда замечательных ямальских журналистов: Галина Степанова, Александр Овсянников, Валерий Котов, Наталья Терехова, Валентин Голенков, Анатолий Костров, Александр

Гребенёв, Наталья Носова, Лариса Чернова и многие другие. Журналисты газеты могли и хотели писать много, но отсутствие собственного редакционного транспорта всерьёз осложняло жизнь. Приходилось договариваться с руководителями предприятий, чтобы ближайшая вахтовка, идущая на буровую, взяла журналистов с собой. В материалах Ларисы Черновой той поры неизменно присутствовал человек труда: живой, открытый и настоящий. Герой своего времени. Лёгкий и доступный стиль изложения и добрый оптимизм её статей неизменно привлекали внимание читателей, а положительные отзывы и звонки в редакцию носили массовый характер. В те времена газета и труд журналиста по-настоящему ценились. В 1988 году в квартире Ларисы Дмитриевны раздался звонок. Хозяйка отворила дверь и увидела коллег – Василия Галамасюка из посёлка Пурпе и Валерия Котова, корреспондента «Северной вахты». – Слушай, Ларис, мы к тебе! – начал с порога Василий. – И не просто так, а по делу! – уточнил Валерий. Зашли. Устроились на кухне. Приветливая Лариса собрала на стол, поставила чайник и присела на стул, гадая, какое у них там к ней дело?.. А муж Дмитрий сидел там же и немного хмурился, потому как не слишком одобрял бесшабашные поступки и вообще ожидал какого-то подвоха. Василий Галамасюк, попив чаю, наконец заговорил: – Слушай, Дмитрий, я забираю твою Ларису! – В смысле, забираешь?! – приподнял брови Дмитрий, несколько удивлённый и раздражённый. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | МАСТЕРА – В Пурпе забираю, в Пурпе! Возникла пауза. Василий явно наслаждался произведённым эффектом и весело смотрел то на Ларису, то на Дмитрия. – Ишь, задумались! – рассмеялся Василий. – Газета открывается там, а редактора нет! Вот я и подумал о тебе, Лариса…

«НЕФТЯНИК ПРИПОЛЯРЬЯ» Весной 1989 года Ларисе Черновой позвонила главный редактор газеты «Слово Нефтяника» Светлана Касимовна Бабаскина и предупредила: – Тебе будет звонить первый секретарь райкома партии Пуровского района Владимир Осинский, предложит работу в Пурпе. Не вздумай отказаться! И действительно: вскоре позвонил Владимир Владимирович и предложил заняться созданием новой газеты в городе, который в перспективе получит название Губкинский. И Лариса Дмитриевна не отказалась. А как же иначе? Новый город сулил новую жизнь и новые возможности, которые молодая и в меру амбициозная журналистка не хотела упускать. В один из субботних дней Лариса и её супруг добрались кое-как до Губкинского, так сказать, приехали на разведку. – И что мы видим?! Несколько офисных зданий Пурнефтегаза, финские домики третьего микрорайона и несколько деревянных общежитий. Вот и весь посёлок! – делится первыми впечатлениями героиня нашей истории. Но вы уже знаете характер Ларисы и догадываетесь, что она не растерялась, а прямиком направилась к генеральному директору ПО «Пурнефтегаз» Виктору Гавриловичу Агееву,

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

чтобы прояснить организационные и прочие моменты. Виктор Гаврилович заслуживает отдельного подробного повествования как человек незаурядный и интересный. Становление Пурнефтегаза и города Губкинского тесно связано с его именем, а к истории газеты «Нефтяник Приполярья» он имеет непосредственное отношение. «Генерал» встретил Ларису Чернову очень радушно. Расспросил о работе в «Северной вахте», семье, планах на будущее, рассказал о газете, которую нужно создавать абсолютно с нуля. Сказал, что будет рад, если она возьмётся за это дело. «Говорит просто, но с достоинством», – думала Лариса Дмитриевна, покидая кабинет Виктора Гавриловича. Начинать новое дело – всегда страшно и волнительно. И Лариса тоже боялась, создавать газету ей ещё не доводилось. – На первых порах было очень тяжело. Я и думать не могла, что на меня свалится столько проблем, – вспоминает Лариса Дмитриевна. – Пришлось изрядно побултыхаться и побегать, чтобы организовать работу. Выход первого номера! Это подобно рождению ребёнкапервенца, когда проходишь через невероятные боль и мучения, а долгожданное разрешение дарует тебе чувство счастья и покоя. В случае с «Нефтяником Приполярья» всё так и было. Номер делался буквально «на коленке», ведь у редакции не было элементарного – стола и стульев, что уж говорить о технике и транспорте. Но! Когда первый тираж газеты был привезён поездом из Когалыма 15 июля 1989 года, Радис Сибагатуллин, Василий Галамасюк и Анжела Сивоконь,

пожалуй, чувствовали себя самыми счастливыми людьми на земле. Это был праздник! Это было счастье! – Отзывы о газете были хорошие. Говорили, что материалы получились содержательные, интересные. В общем, первый блин не вышел комом, – говорит с улыбкой моя собеседница. Газета – это продукт творческий, но поточный. И график выхода номера в печать необходимо соблюдать. Поэтому журналисты, недолго празднуя, сделали второй номер газеты, а затем третий, четвёртый, пятый… А с шестого номера газету подписывала уже редактор Лариса Чернова. Постепенно коллектив становился на ноги, но не так быстро, как того хотелось бы её редактору. Производственники занимались нефтедобычей и долго не замечали материальных проблем «Нефтяника Приполярья». Газету из ноябрьской типографии три года подряд привозила на поезде лично Лариса Чернова, оставляя малолетнего сына Сашу супругу или знакомым. Собственная машина у редакции появилась много позже, когда редактор вдруг поняла, что нужно не молчать и обижаться, а разговаривать с руководством, отстаивать интересы редакции. – Оглядываясь назад, я вижу, что ничего в этой жизни не давалось мне просто так. Только через труд и преодоление. Молодой газете помогали многие руководители Пурнефтегаза: Виктор Гаврилович Агеев, Анатолий Иванович Клиндухов, Вера Петровна Попова, Алексей Анатольевич Ли, Азат Габдулхакович Ашрапов, Виктор Михайлович Меденцев, Игорь Михайлович Горохов и многие другие.

МАСТЕРА | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА Лариса Дмитриевна не менее признательна Валерию Лебедевичу за долгие годы сотрудничества и добрые отношения. Она убеждена: – И Губкинскому, и его жителям, и нашей газете очень повезло, что очень долго в нём не менялся мэр, не было потрясений и изменений курса. Валерий Владимирович – умный, ответственный, коммуникабельный и по-настоящему патриотичный человек, который сумел построить красивейший на Ямале город и вдохнуть в него жизнь. Мы всегда находили с ним общий язык, хотя и не всегда всё было между нами безоблачно. Но это рабочие моменты. В 1993 году по инициативе Виктора Агеева администрация Губкинского стала соучредителем «Нефтяника Приполярья». Газета постепенно становилась на ноги. Пришли на работу Марина Холод, Татьяна Бизяева, Надежда Носкова, Любовь Шипулина, Игорь Ружицкий, Фуркат Байчибаев и другие сотрудники. Вскоре с формата А4 перешли на А3, читателям он понравился. Газета завоёвывала авторитет, увеличивала тираж. В Губкинском, пожалуй, не было семьи, в которой бы регулярно или периодически не читали «Нефтяник Приполярья». В девяностые в нашей стране произошло много событий, страшных и непоправимых. Рухнул Советский Союз. Экономика России совершила крутое пике в пропасть, после чего из магазинов исчезли продукты питания, одежда и товары повседневного спроса. Люди были деморализованы и дезориентированы, теряли работу, утрачивали веру в себя…

Но даже в этой непростой ситуации журналисты «Нефтяника Приполярья» рассказывали о происходящем честно, открыто и безо всяких преуменьшений и преувеличений. Газета стала настоящим зеркалом общественной жизни, помогая городу восстанавливать силы и позитивное настроение, выбираться из экономической ямы, настраивала людей на труд. – Я очень горжусь «Нефтяником Приполярья»! И теми людьми, которые работали в газете. Я всех их любила, – говорит Лариса Дмитриевна, едва сдерживая слёзы. И мы любили вас и любим, Лариса Дмитриевна, потому что вы никогда не шли на сделку с совестью. Не боялись трудностей. Умели отстоять честь редакции и защитить каждого журналиста от беспочвенных нападок и огульной критики. – Я сомневающийся в себе человек. И не очень решительный, – говорит Лариса Дмитриевна. – И для того, чтобы принять решение, мне нужны время или стопроцентная уверенность, что я права. Но когда надо было помочь человеку, все мои страхи вдруг отступали, я становилась уверенной и даже жёсткой. «Публиковать или не публиковать статью?» – подобные вопросы у Ларисы Дмитриевны даже не возникали. Она действовала по закону, совести и в интересах читателей. И нередко оказывалась между молотом и наковальней, когда возникали споры между теми или иными людьми, но даже самые неоднозначные ситуации не могли заставить её идти на компромиссы и обман. Руководствуясь аналогичными принципами, она подбирала и журналистов в свою команду.

В «Нефтянике Приполярья» поработали десятки специалистов, которые всегда отличались не только профессионализмом, но и моральными качествами, не позволяли лгать читателю и самим себе: Сергей Подынь, Марина Гаврилкевич, Наталья Прокопьева, Елена Волокитина, Людмила Нохрина, Ольга Телегина, Анна Седых, Анна Сомова, Ирина Корчевская, Алла Назарова, Игорь Бутвин, Николай Гончар-Быш… В новый XXI век «Нефтяник Приполярья» вступил современным, успешным и полностью состоявшимся изданием. Редакция была полностью оснащена компьютерной техникой и имела свой издательский отдел, которым успешно руководила Марина Гаврилкевич. Тираж газеты зафиксирован на отметке 4800 экземпляров, что для Губкинского было абсолютным рекордом. Штат редакции насчитывал тогда порядка двадцати человек.

МЫ СВЯЗАНЫ ОДНОЙ СУДЬБОЙ В 2001 году коллектив редакции газеты «Нефтяник Приполярья» выпустил юбилейную книгу к 15-летию ОАО «Пурнефтегаз», которая называлась «15 трудных и счастливых лет». В неё вошли десятки материалов и сотни фотографий, иллюстрирующих становление и развитие градообразующего предприятия. Отзывы о книге были положительные. На мой взгляд, она стала лучшей демонстрацией возможностей редакции, достигшей пика в своём развитии. И большим личным достижением Ларисы Дмитриевны, которая подобрала в свою команду отСЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИЗ АРХИВА РЕДАКЦИИ ГАЗЕТЫ «ГУБКИНСКАЯ НЕДЕЛЯ»

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | МАСТЕРА

С любимым коллективом после вручения «Золотого пера». 2004 год

личных журналистов и выдала печатный продукт высокого уровня. Это было время, когда Пурнефтегазом руководил Юрий Викторович Балдуев. Тесное сотрудничество с редакцией, его тонкое понимание задач газеты и её нужд давали журналистам всё новый и новый импульс для дальнейшего творчества. К слову сказать, на Ямале в то время к средствам массовой информации было особое отношение. Окружной комитет по СМИ организовывал различные учебные курсы, проводил творческие конкурсы, в которых «Нефтяник Приполярья» неоднократно становился призёром и лауреатом. И каждый раз, поднимаясь на сцену окружного Дома культуры, Лариса Дмитриевна испытывала гордость за свой коллектив и город. Но самый большой успех газету ожидал на IX Всероссийском фестивале средств массовой информации «Вся Россия-2004», когда ей была присуждена самая высшая журналистская награда «Золотое перо». – Об этом я и мечтать не могла. Ведь на фестиваль в

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Сочи съехались представители СМИ со всех уголков России – от Калининграда до Владивостока, то есть несколько тысяч газет! К сожалению, дальнейшие события в жизни нашей героини, да и газеты в целом носят не столь оптимистичный характер. В 2002 году у Ларисы Дмитриевны неожиданно обнаружилось онкологическое заболевание, с которым ей пришлось бороться долгие годы, затратив уйму сил, времени и нервов. И ни разу мы не слышали от неё никаких жалоб на судьбу. Наоборот, она старалась выглядеть жизнерадостной, чтобы не расстраивать близких и коллег. В этом же году умерла мама. А через пять месяцев – родной брат… – Но я нашла в себе силы вернуться к работе уже через шесть месяцев. Было очень тяжело. К вечеру мои силы иссякали напрочь. Но я держалась. Коллеги из «Нефтяника Приполярья» оказывали мне большую поддержку. Меня вдохновлял их оптимизм! Их желание найти интересную тему, написать доброт-

ный материал. Один съездил к ненцам, переночевал в чуме, чтобы глубже понять уклад их жизни, другой привёз с месторождений замечательные зарисовки о людях, а третий выдал серию фотографий о природе. И ни один журналист ни разу не сказал: «Я не буду этого делать». «Нефтяник Приполярья» уделял много внимания не только Пурнефтегазу, но и городу, культуре, образованию, спорту. По сути, газета вела летопись Губкинского, в которой нашли отражение все значимые события. Вот почему её всегда читали с большим интересом, а тираж и количество подписчиков неизменно росли. В каждом материале был виден журналист и его твёрдая авторская позиция. И мне нравилось, когда мои сотрудники на планёрках отстаивали собственную точку зрения, не соглашаясь со мной. Мы достигли поистине больших профессиональных высот благодаря тому, что были единой командой, где все друг друга понимали с полуслова. Примерно в тот же период серьёзно пошатнулось здоровье и у отца Ларисы Дмитриевны, который живёт на Украине. Пришлось срочно вылетать на родину, подыскивать клинику, присматривать за ним после сложной операции. К счастью, всё было сделано вовремя, и родитель пошёл на поправку. Лариса Дмитриевна не могла оставить отца одного. Пришлось ставить точку в длинной и яркой главе своей биографии – северной... Стоит ли говорить о том, насколько трудным и болезненным это решение было и для Ларисы Дмитриевны, и для её супруга. Главного редактора «Нефтяника Приполярья» провожал на

ИРЕК НАСЫРОВ

МАСТЕРА | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

Лариса Чернова с книгой «Журналисты России», где есть и её имя

заслуженный отдых весь город! Люди узнавали о скором отъезде, звонили и высказывали сожаление. Многие пришли в редакцию сами, чтобы лично поблагодарить Ларису Дмитриевну за добро, которое она несла людям на протяжении стольких лет. В Краснодарском крае жизнь Черновых протекала спокойно и дружно, как это случается у людей, глубоко уважающих и любящих друг друга. Разумеется, Лариса Дмитриевна скучала по Ямалу, родной газете, своим единомышленникам… И ей, деятельной и активной, временами не хватало того драйва, который может дать только журналистская работа. А впрочем, приятных хлопот и забот хватало, когда дети «подкидывали» внуков или обращались к родителям за помощью. И вот однажды Лариса Дмитриевна узнала шокирующую новость: «Нефтяник Приполярья» закрывают. Поверить в это, а тем более принять сердцем, было трудно. – Я очень переживала. И до сих пор не верю, что нашей

газеты больше нет, – говорит со слезами на глазах Лариса Дмитриевна. Как такое случилось? На этот счёт можно рассуждать долго, но так и не прийти к однозначному выводу. Вероятнее всего, наличие у издания сразу двух учредителей – ООО «РоснефтьПурнефтегаз» и администрации Губкинского – изжило себя как формат сотрудничества. В результате у города появилась своя газета, а у нефтяников – своя. Подшивки газеты «Нефтяник Приполярья» до сих пор хранятся в редакции «Губкинской недели», где основной костяк – из «гнезда Черновой». Но таковых остаётся всё меньше и меньше. Ещё пишут Игорь Ружицкий, Ирина Корчевская, Алла Назарова и сам автор, верстает газету Марина Холод, а вычитывает полосы Анна Сомова. И дай бог, чтобы имя славного «Нефтяника Приполярья» не было забыто никогда. На долю Ларисы Дмитриевны выпало ещё одно испытание – это уход из жизни её дорогого супруга Дмитрия... Эта страшная трагедия произошла сравнительно недавно, поэтому рана до сих пор кровоточит. И боль утраты не способны унять ни время, ни перемена места жительства, ни слова самых близких людей. Но Лариса Дмитриевна держится и живёт, потому что есть ради кого. И терпит, как это делала много раз. Ведь она так не любит перекладывать свои проблемы на чужие плечи…

ВМЕСТО ЭПИЛОГА У нашей истории грустный финал. Мой главный редактор – жизнелюбивая и энергичная

Лариса Дмитриевна – вряд ли одобрит столь минорное окончание, поэтому я расскажу о позитивных моментах в её сегодняшней жизни, а их, поверьте, немало. В Краснодаре растёт любимый внук Серёжка. Сын Александр и сноха Ирина – педагоги. В Голландии, в Роттердаме, живёт старшая дочь Юлия, успешно трудится в логистике. Многое в её характере от мамы – выучив иностранные языки, сделала карьеру в чужом краю. У неё хорошая дружная семья: десятилетняя дочь Виктория, любимица бабушки, муж Стивен и свекровь Хери. Успехи детей и внуков сегодня – это главное для Ларисы Дмитриевны. Их неудачи отзываются болью в сердце. И радостно и легко, когда у них всё хорошо. Несколько лет Лариса Чернова работала в телерадиокомпании «Вектор», помогая молодёжи постигать азы журналистской профессии. «Я приехала сюда на излечение», – говорила она, имея в виду излечение духовное. Но и физически на Севере Лариса Дмитриевна чувствовала себя гораздо лучше, чем на юге России. И в этом нет ничего удивительного. Ведь она северянка. Здесь её дом. И те двадцать пять лет жизни отданы именно Северу, Ямалу, городу, который полюбился всем сердцем. – Я благодарю судьбу за то, что связала меня именно с этим краем, за то, что в моей жизни был «Нефтяник Приполярья». Но ещё больше я благодарна Северу за то, что он свёл меня с такими светлыми людьми в Губкинском, Ноябрьске, Салехарде... Спасибо им за всё! – говорит Лариса Дмитриевна. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО

ФОТО ОТ МАСТЕРА Геннадий СЫСОЛЯТИН г. Салехард

Момент счастливой для меня спортивной молодости запечатлел на этом снимке фотокорреспондент газеты «Красный Север» Иван Иванович Сычёв (12.11.1921–24.03.1994). Я радуюсь тому, что дома, в Салехарде, на стадионе в августе 1973 года установил рекорд России в прыжках через нарты. Я смог одолеть 197 настоящих нарт оленеводов на десятой юбилейной матчевой встрече команд северных автономных округов по национальным видам спорта. Моё достижение теперь на двенадцать нарт больше прошлогоднего достижения Николая Рочева из Нарьян-Мара и войдёт в историю! Как тут не радоваться! Преодолел себя благодаря тренировкам в течение четырёх лет. Доказал северному спортивному сообществу, что для этого результата не надо много бегать на лыжах, просто необходима специальная прыжковая подготовка на прерывистую циклическую выносливость. Этим и удивил спортсменов. Сборная Ямала одержала победу в восьмой раз над четырьмя командами! Фотографию из своего архива Иван Иванович подарил мне в начале девяностых годов прошлого века. Он жил в старинном купеческом доме по улице Республики, рядом с речным вокзалом. Пригласил зайти, вспомнить моего

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИВАН СЫЧЁВ. ФОТО ИЗ АРХИВА ГЕННАДИЯ СЫСОЛЯТИНА

К 95-летию И. И. Сычёва

Рекордсмен России – звучит гордо. А сколько ещё побед впереди!

отца, с которым дружил более тридцати лет со времён 501-й стройки. Я с детства хорошо помню, как по вечерам они играли в шахматы в нашей маленькой, тесной кухоньке барака. Один сидел на топчане рядом с шахматной доской, другой – на низкой чуроч-

ке у печки, много курили – дым стоял столбом. Неторопливо вели между собой о чём-то беседу. В шестидесятых годах прошлого века им было уже за сорок – родились оба в 1921 году. Переставляя шахматные фигуры, говорили тихо, по привычке тех лет,

К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА умевшего точно и вовремя сделать неповторимый кадр, поймав его в серой обыденной повседневности для материалов газеты, и донести его людям из прошлого в день сегодняшний и завтрашний! При этом на его лице не было эмоций, оно в любом случае оставалось бесстрастным. Работа в поиске кадра, краткое общение с человеком, которого он снимал, умение сделать предельно выразительным и контрастным чёрно-белый снимок и вовремя сдать его в номер были присущи настоящему профессионалу, мастеру своего дела! В редакции «Красного Севера», где я был внештатным корреспондентом, мы с Иваном Ивановичем часто встречались в течение более двадцати лет: приносил заметки о спортивных мероприятиях и вёл раздел спорта. Мы разговаривали на разные темы. Он интересовался развитием национальных видов спорта на местах проживания и кочевий коренных северян, в посёлках и в стойбищах оленеводов, делал фоторепортажи с соревнований.

В марте-апреле 1993 года в Аксарке проводился третий чемпионат Тюменской области по национальным видам спорта «Северное сияние». Иван Иванович на этих соревнованиях сделал много прекрасных снимков, восемь из них опубликованы в № 18 газеты «Красный Север» за 1993 год. Как потом оказалось, это был его последний фоторепортаж. В те далёкие годы на многих юбилейных выставках были представлены его работы, они притягивали взгляд самых разных зрителей. И это была не просто наглядная агитация, демонстрация труда ямальцев в сельском хозяйстве, на транспорте, в газовой и нефтяной отраслях, в спорте, но и созданная Иваном Сычёвым фотогалерея – часть истории Ямало-Ненецкого автономного округа. Сегодня это богатое наследие мастера можно увидеть в архиве и на страницах окружного еженедельника «Красный Север». Есть его кадры и в окружном Музейновыставочном комплексе имени И. С. Шемановского, и в личных домашних архивах старожилов Салехарда.

ИВАН СЫЧЁВ. ФОТО ИЗ АРХИВА АЛЕКСАНДРА БЕШКИЛЬЦЕВА

почти шёпотом. Я не знаю, что объединяло их. В то время редко можно было увидеть людей, проводивших время отдыха за шахматной доской и разговором по душам. У обоих были семьи, дети, работа. Беседовали в основном о молодости, послевоенном времени, о годах, прожитых здесь, на Крайнем Севере, вдали от родных мест. Никогда не спорили. Хриплый, прокуренный голос Иван Ивановича я словно слышу и сегодня. Он редко улыбался, не суетился, был всегда собран, спокоен и немногословен. В процессе своей многолетней работы сделал много хороших фотографий, отражающих сиюминутный момент в жизни незнакомого ему человека на рабочем месте или в быту. Седая прядь кудрявых волос, торчащая из-под полей чёрной шляпы, падала на морщинистое лицо. От болезни сердца рано ушёл из жизни его сын Владимир. Он учился в седьмом классе. Жена, дочь и сам Иван Иванович тяжело переживали это горе. Жили они в доме 501-й стройки по улице Мичурина, напротив второго почтового отделения. И сегодня там живут люди. Почта как работала шестьдесят лет назад, так и работает. Усталый взгляд и печаль в глазах – всё это от постоянной работы в темноте фотолаборатории, где он проявлял плёнки и печатал снимки. По сути дела, он трудился в одиночестве, добиваясь качественного кадра для очередного номера газеты. Постоянно висящий на шее дорогой по тем временам фотоаппарат в кожаном футляре был визитной карточкой представителя прессы. Вот образ фотографа,

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО

ДЕСЯТЬ ПОПРЫСКОВ Многие старожилы Салехарда и нашего округа хорошо помнят ныне покойного фотожурналиста Ивана Ивановича Сычёва. Многие десятилетия отдал он окружной газете «Красный Север». Первые его фотоработы опубликованы на её страницах ещё в довоенные годы. Вместе с родителями Иван, как сын кулака, был выслан с Урала в ямальские края. Учился в средней школе № 1 Салехарда, окончил Омский фототехникум. Служил срочную, участник Великой Отечественной войны. Независимая жизненная и творческая позиция Ивана Ивановича не всегда находила поддержку в средствах массовой информации округа. В те далёкие годы попасть в глубинные районы было большим мужеством. На оленьих упряжках, в национальной меховой одежде он добирался до факторий и отдалённых посёлков, его часто видели в оленеводческих бригадах и у рыбаков. В период освоения нефтегазового комплекса Иван Сычёв объездил с фотоаппаратом практически все уголки, где шла разведка и добыча углеводородного сырья. В подшивках «Красного Севера» можно проследить по его фотопубликациям развитие и жизнь Ямала. У материалов Сычёва фирменный стиль, когда героем трудовых будней всегда оставался человек. Не надо забывать и про техническую сторону работы фотомастера: проявлять пленку и печатать снимки приходилось ночами, чтобы задуманный кадр оперативно появился на странице очередного номера газеты. Иван Иванович Сычёв был талантливым фотомастером, неоднократным участником областных, окружных персональных фотовыставок. Выходили его фотоальбомы о культурной и трудовой жизни Ямало-Ненецкого автономного округа. Множество сюжетов в выпущенных им юбилейных альбомах, открытках оставил он после себя родному Салехарду. Иван Иванович был заядлым охотником. На каких только водных просторах он ни побывал, но всегда трепетно и с любовью относился к хрупкой природе Севера. Его фотоэтюды о природе украшали страницы известных газет и журналов.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИЗ ФОНДОВ МВК ИМ. И. С. ШЕМАНОВСКОГО

Александр БЕШКИЛЬЦЕВ г. Салехард

Мастер, учитель, друг...

Он рассказывал множество историй из своей яркой жизни: о войне, о журналистских буднях, а особенно любил потравить охотничьи байки. Както в узком кругу за «чашкой чая» поведал одну. «Поехал в командировку по заданию редакции. Из посёлка Яр-Сале нужно было попасть в Новый Порт. Перед отъездом спрашиваю у оленевода, сколько времени займёт дорога до конечного пункта. Задумавшись, тот отвечает: «Десять попрысков». Думаю: что за странная мера длины и времени? Но переспрашивать не стал – как-то неудобно, промолчал. Едем, олешки бегут понуро, кругом однообразное белое безмолвие, погода ясная, лёгкий морозец. Пора, думаю, и привал сделать, курить хочется, да и ноги онемели, не мешало бы немного размять после долгого сидения на нартах, качающихся, как лодка в штормовую погоду на Оби. Через некоторое время, будто читая мои мысли, головная упряжка остановилась, олени сбились в круг. Дружно встаём с нарт, прохаживаемся и видим, что оленевод достал из-под малицы бутылку спирта, открыл её, сделал несколько глотков огненной жидкости из горлышка, закусил снегом и убрал бутылку. Прошёлся немного и дал команду ехать дальше...Тут меня осенило, что до места прибытия будет ещё девять таких запланированных остановок. Оказывается, вот она какая мера длины и времени – «попрысок».

К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ТРУДЯГА ДЯДЯ ВАНЯ Валерий КАМИТОВ

ИЗ ФОНДОВ МВК ИМ. И. С. ШЕМАНОВСКОГО

У Ивана Ивановича был свой – «сычёвский» – стиль жизни. Людей не чурался, но больших компаний не любил. Поработав часа четыре в фотолаборатории, отводил дух в неспешной беседе с кем-нибудь из молодых коллег. Был отличным собеседником и лучшим в редакции знатоком салехардской истории послевоенного времени. Когда мы с ним познакомились, в печати почти не появлялись сведения о 501-й стройке. Молодёжь раскрыв рот слушала рассказы старшего товарища о жестоком режиме кремлёвского вождя, уложившего в землю тысячи зеков. Иван Иванович был отменным трудягой. Чаще, чем он, никто из журналистов не ездил в командировки. На страни-

цах окружной газеты получилась отличная фотолетопись о жизни гыданцев и тазовчан, шурышкарцев и приуральцев, надымчан и селькупов. Снимки талантливого салехардца сходу брали областные издания – ни один не проходил мимо газетной полосы. Иван Иванович не любил суеты. Вернувшись из командировки, не стремился сей момент вывалить на стол свои репортажи. Чувствовалось, что внутри дяди Вани, как мы его звали, идёт какая-то работа. Настраивался на нужную «волну», зато потом мог работать целые сутки. Нагоняй от секретаря получал за «медлительность». Отругают и… поручат самое ответственное задание, ибо другие фотокоры были на порядок слабее Сычёва. Зная особенность нашего коллеги

Иван Сычёв на своей рыбацкой лодке. 1970-е годы

«медленно запрягать, да быстро ездить», разрешили ему работать дома, где была оборудована прекрасная лаборатория. Без понукания труд стал более производительным, с годами оттачивалось мастерство. До безумия любил новую фототехнику. Страдал, если не имел возможности немедленно купить какой-нибудь супер-аппарат. Мчался в Москву на всех парах и всё-таки находил дефицит. Своеобразно относился Иван Иванович к летнему отдыху. Горожане к морям на самолётах и поездах мчатся, а этот неугомонный любитель природы собирает походное барахлишко, и айда по Полую в дюральке. За четыреста километров от города уходил в одиночку. Возвращался с богатыми охотничьими трофеями и прекрасным настроением. Был наш ветеран на редкость скромным. Листаю как-то энциклопедию, потребовался том на «Я». Смотрю последний лист, где слово «Ямал», и глазам не верю: все семь снимков – сычёвские. Такой творческий успех, а этот молчун хоть бы похвастался перед товарищами. Ближе к пенсионным годам захромал Иван Иванович. Никуда не обращался со своей бедой, хотя имел на это право: последствия войны, участником которой был, и привели к заболеванию. Кое-как родственники и знакомые уговорили оформить инвалидное удостоверение, оно не раз потом выручало в той же Москве. Опубликовано в № 36 (443) газеты «Полярный круг» 7 сентября 2000 г. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИЗ ФОНДОВ МВК ИМ. И. С. ШЕМАНОВСКОГО

ИЗ АРХИВА АЛЕКСАНДРА БЕШКИЛЬЦЕВА

СЫЧЁВСКИЙ СТИЛЬ С думой о будущем Ямала

Жаркие будни освоения

После удачной охоты на уток, 1967 г.

Валерий Абдразаков на плашкоуте любуется осетром. Путина 1967 г.

ИЗ АРХИВА АЛЕКСАНДРА БЕШКИЛЬЦЕВА

ИЗ ФОНДОВ МВК ИМ. И. С. ШЕМАНОВСКОГО

Фигура героической эпохи

ИЗ ФОНДОВ МВК ИМ. И. С. ШЕМАНОВСКОГО

Горизонты и вертикали Гыдана. Пос. Газ-Сале, 1985 г.

Гордость зверовода

Взвешивание осетров на Салехардском рыбоконсервном комбинате. 1970-е гг.

ИЗ АРХИВА АЛЕКСАНДРА БЕШКИЛЬЦЕВА

Иван Сычёв с друзьями (у мотора, справа). 1967 г.

Встреча почтового самолёта в посёлке Яр-Сале

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО

Все тропки салехардские ею пройдены Наш совершенно случайный разговор о Люде Мазуниной с её коллегой-журналистом ещё раз подтвердил известную истину, что мир тесен, а с возрастом с каждым днём становится ещё более концентрируемым. Возможно, оттого, что мы в это время теряем гораздо больше, чем приобретаем. И это вовсе не финансовые аспекты, а скорее личностные: уходят друзья, добрые знакомые, коллеги; и этот естественный процесс обостряет и чувства, и воспоминания. Очень долго – целых двадцать девять лет – моим домом был старый барак 501-й стройки. И был он совсем неплох: построен добротно, на деревянных сваях, имелось даже приличное подполье, которое с приходом цивилизации в виде водяного отопления не единожды наполнялось водой. А адрес был весьма популярным тогда в журналисткой среде: улица Мичурина, 7, ибо одна из квартир предназначалась для сотрудников газеты «Красный Север». Жильцы разные, семейные, и мы так или иначе по-соседски общались. Квартира всегда была многолюдной, иногда немного беспокойной. Несколько лет в ней жила Людмила Степановна Мазунина с мамой Александрой Ивановной. В моей жизни это был первый контакт с деревенскими людьми, самый продолжительный, проникновенный и познавательный. И Люда, и её мама – замечательные, чистые, приветливые, независимые, умные, немногословные, с

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ярко выраженным чувством собственного достоинства. Ко всему прочему, Люда была ещё очень эрудированным человеком и, что особенно приятно, никогда не демонстрировала своё превосходство. В доме всегда было чисто, тётя Шура ежедневно вытряхивала пёстрые домотканые коврики, готовила, ходила в магазин. Люда большую часть жизни проводила в командировках, итогом которых были глубокие и добротные материалы, которые я, не имеющая ни малейшего отношения к сельскому хозяйству, читала с большим интересом. Гораздо позже мать с дочерью получили квартиру, более благоустроенную, по улице Рабочей, ныне Артеева, где я была лишь однажды. Вскоре они уехали в город Нытва в Пермском крае, на исконные места. К сожалению, после смерти мамы Люда прожила недолго, но успела ещё выпустить книгу, которую подарила нам. Один из рассказов посвящён моему мужу.

ИЗ АРХИВА РЕДАКЦИИ «СЕВЕРЯН»

Вера ФЁДОРОВА г. Салехард

Вдумчивая доброжелательность – определяющее в личности Людмилы Степановны

Самые яркие воспоминания от нашего долгого знакомства связаны с совместными походами в лес. Ходили обычно далеко, не спеша разговаривали. Дойдя до места, Люда умело и быстро разводила костёр, кипятила воду, заваривала травяной чай, всё размеренно и спокойно, доставала из кармана походной куртки цвета хаки свёрток то с бутербродами, то с пирожками или с огурцом из собственной небольшой теплички. И только после этого привычного начинался сбор ягод или грибов. Для грибов у неё была плетёная корзина, и укладывала Люда их не валом, а поодиночке, шляпкой вниз – особенно сыроежки, и никогда не гналась за количеством. Дома тётя Шура их солила, и это было нечто особенное. Однажды мы пошли за брусникой. Был сентябрьский день – солнечный, яркий, поначалу холодный – уходим мы рано, на лужах даже блестели льдинки.

Когда мы пришли на место, открылась картина необыкновенной красоты: лесное озеро, по высоким берегам которого рдела брусника, и собирали мы её стоя. Ягоды было много, собирать – удобно и быстро. Люда не признавала никаких бралок, собирала вручную. Она знала все тропки и тропинки, знала, где лучше перебраться через ручей, речушку; словом, все окрестности Салехарда были пройдены ею вдоль и поперёк. «Походная» её компания была в основном медицинской, не знаю, почему! В доме у них не было ничего лишнего, зато очень много книг и во всём безупречные аккуратность и чистота. «Свято место» пусто не бывает, после Мазуниных там долго жил фотокорреспондент «Красного Севера» Евгений Гапонов. Как-то так сложилось, что я после долгого медицинского периода три года работала в ОГТРК «Ямал-Регион», что тоже дало мне очень многое, в том числе знакомство и своего рода проникновение в журнал «Северяне», который тоже люблю и дружбой с которым горжусь – с лёгкой руки Леонида Константиновича Гусельникова. Однажды Андрей Михин, руководивший окружным радио, с гордостью сказал: «Я – деревенский!» Соглашусь с ним. Знакомством с деревенской Людой Мазуниной и её мамой тоже горжусь. Обеих уже нет, но я рада, что они были в моей жизни ярким пятном и остались добрым воспоминанием.

ИЗ АРХИВА РЕДАКЦИИ «СЕВЕРЯН»

К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

Надежда САМОВСКАЯ, ответственный секретарь газеты «Красный Север» в 1990–2007 гг.

НАКАНУНЕ Маячит время, как на машине дворник, – Разменно, буднично, заданно и спокойно. Но я-то знаю: завтра наступит вторник. И надо его прожить. И прожить достойно. И надо не спятить, и не свихнуться, не сбрендить, А если поедет крыша – на место навесить. ...Болтается месяц в окне – как надкусанный крендель... Ах, бросить бы всё и смотаться отсюда на месяц. Но только представлю, что целый месяц – не в мыле, Без нервотрёпки, без матриц, макетов, без мата – Сразу так станет скучно от этой мысли, Что, не успев смотаться, вернусь обратно. Ой, сладко зелье – да горькой похмелка будет. А втянешься сдуру – ни мать не спасёт, ни милай. (Мой добрый редактор, надеюсь, меня не осудит За вольность трактовки. Эх, здорово я закрутила!) Но я заболталась (язык мой, дурной беспризорник), А надо беречь и время, и мысли, и слово. Тем более завтра опять придёт вторник, К которому, кажется, я опять не готова.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО

ЖИВАЯ КАРТИНА НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИЙ Ольга ЛОБЫЗОВА, Марина ЛОНГОРТОВА

Члены молодёжного отделения Ассоциации «Ямал – потомкам!» – вдумчиво и с настроением

ИГОРЬ НОВИКОВ

Название – «Северяне: судьбы, характеры, лица» – как нельзя точно отражает её миссию. 67 портретов авторов, героев и друзей – по числу вышедших в свет номеров – представлены в рет роспективе семнадцати лет жизни издания. Они дополнены яркими цитатами из публикаций и панорамой оригинальных рисованных обложек авторства практически всех ведущих ямальских художников. Всё это рисует удивительную полифонию голосов и взглядов и подчёркивает своеобразие Ямала, его жителей. Независимо от статуса, возраста, профессии, они объединены многозначащим словом «северяне», исповедующих систему особых, выкованных экстремальными условиями жизни, личностных и общественных ценностей.

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

В главном музее Ямала, МВК им. И.С. Шемановского, к 85-летию СМИ ЯНАО целый месяц работала выставка нашего журнала.

ИГОРЬ НОВИКОВ

АЛЕКСАНДР БЕЙФУС

Наиболее полюбившиеся герои – у каждого свои

Андрей Вахрушев – не только вождь ямальских художников, но и автор самых загадочных и многозначных обложек

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

О народном журнале «Северяне» как душе «Северного издательства» – первый заместитель директора Алексей Снегирёв

Вдохновенный рассказ о самом дорогом – о северянах

ИГОРЬ НОВИКОВ

К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО | СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА

ИГОРЬ НОВИКОВ

Губернатору редакция вручила самый свежий, самый СМИшный номер!

ИГОРЬ НОВИКОВ

Пожелание Д. Н. Кобылкина в книге отзывов

Материалы выставки «Северяне: Судьбы. Характеры. Лица» размещены на официальном интернет-сайте Службы по делам архивов ЯмалоНенецкого автономного округа журналсеверяне.рф

АЛЕКСАНДР БЕЙФУС

Из первых рук

Бодрость духа ветеранов и радость от встречи неиссякаемы

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ИГОРЬ НОВИКОВ

МАРИНА ЛОНГОРТОВА

СУДЬБЫ. ХАРАКТЕРЫ. ЛИЦА | К 85-ЛЕТИЮ СМИ ЯНАО

В буче молодой, кипучей, – тюменские областные депутаты – спикер Сергей Корепанов и Николай Токарчук

Участников Первого Всероссийского форума экологического туризма «Полярная земля» заворожило исполнение артистами ОЦНК Валентином Вальгамовым и Антониной Ануфриевой музыки и танцев ханты

АНДРЕЙ ТКАЧЁВ

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Приуральцы отыскали своих!

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

Сергей Харючи, заместитель председателя Заксобрания ЯНАО, с народным журналом – с зарождения самой идеи его создания

Темко, средний внук Анастасии Лапсуй, с мамой Александрой у портрета своей мудрой бабушки Первый художник издания Владимир Полушкин. Я памятник себе воздвиг… В № 1 (2016 г.) «Народного журнала «Северяне» в подписи к фотографии на стр. 76 неверно указано отчество А. Сущего. Следует читать: Александр Миронович Сущий.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

19 апреля, в профессиональный праздник работников ямальских СМИ, выставку посетил губернатор ЯНАО Дмитрий Николаевич Кобылкин. Неиссякаемой творческой энергии он пожелал «Северянам». Прекрасный стимул, вперёд – к следующим номерам!

АЛЕКСАНДРА БАГНЮК, Г. НОЯБРЬСК

АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ | НЕЗАТЕРЯННЫЙ МИР

Сказание о верных и любящих Дед Хасава был крепким стариком. Всю жизнь он жил в тундре, пас оленей, охотился и рыбачил, потому что был ненцем. Жил дед Хасава основательно. Имел всегда ладный, добротный чум, много хороших саней, а про оленей и говорить нечего. Знал и любил своих оленей дед. Тихой, незаметной и до старости застенчивой была его жена Палэко. По её круглому лицу неизменно скользила тень тихой улыбки. Дети их давно выросли и разбрелись по своим местам и редко, как водится, навещали родителей. Дед Хасава особо по этому поводу не печалился, ведь рядом была его Палэко. Когда бы ни вернулся в чум уставший дед Хасава, его встречала жена. Весело горел костёр, булькало в котле вкусное варево и закипала в медном чайнике вода для чая. Дед так привык к этому за всю свою жизнь, что давно перестал удивляться, откуда Палэко знает, когда он вернётся домой. Просто любящее сердце всегда прозорливо и никогда не ошибается. Не было для Палэко большого счастья, чем сидеть около мужа, подливать ему в чашку горячий чай и слушать его неторопливые речи. Чай попахивал дымом костра. Зимой выла пурга и стонали под тяжестью зимних нюков шесты чума, а летом хоркали олени и неумол-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

РИСУНОК НИНЫ ВАЛЕЙСКОЙ

Нина ВАЛЕЙСКАЯ г. Нарьян-Мар – г. Москва

чно кричали птицы и лаяли собаки, но для Палэко это были счастливые, тихие и бездонные вечера.

Как-то приехала в их чум погостить дальняя родственница со стороны Палэко – молоденькая сиротка Марьяко. Пришлась

НЕЗАТЕРЯННЫЙ МИР | АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ она по душе добросердечным старикам. Тихо и мирно текла их жизнь в тёплом чуме. И надо же было случиться такому горю: вдруг занедужила Палэко, да так, что не смогла подняться с оленьих шкур и запалить ранним утром готовый с вечера костёр, чем сильно огорчила деда Хасаву. По правде говоря, она уже давненько перемогала себя, но даже вида не показывала, что одолевает её боль. Всё думала Палэко, что, может быть, всё само собой пройдёт. Уж очень не хотелось ей огорчать деда, но ведь всё равно пришлось… Марьяко стала ухаживать за больной, и дед Хасава все свободные часы сидел возле заболевшей жены. Тяжко хворала Палэко, чуяло её сердце: не жилец она на этом свете, не встать ей на ноги. Задерживают её только любовь и жалость к своему старику. Как-то он будет жить на свете без неё?.. И в самом деле, оленеводу без жены не жить в тундре! Кто починит его меховую одежду и сошьёт новую?.. Да и чуму тоже нужны заботливые женские руки. Плачет по старику сердце Палэко, не даёт душе спокойно отлететь в ведомые только ей синие дали, недоступные для живых людей. В горячечном бреду взмолилась старуха, стала просить Марьяко стать женой деду Хасаве, умоляла, говорила, что не может покинуть её душа этот свет, пока Марьяко не даст своего согласия. Отшатнулась было в изумлении девушка, но дала своё согласие – из жалости и благодарности за доброе сердце… Тихим голосом подозвала Палэко вернувшегося из стада Хасаву, взяла дорогие ей руки в свои иссохшие ладони и сказала: «Прости меня, Хасава, покидаю тебя. И на том свете

буду помнить твою доброту, буду ждать-поджидать тебя, костёр для тебя буду жечь, чайник греть. А на этом свете женой тебе теперь будет Марьяко. Дала она мне своё согласие…» В последний раз тень прежней улыбки скользнула по худому лицу Палэко. Спокойно вздохнула она и умерла. Приехали дети, родственники и знакомые, сообща похоронили добрую и приветливую при жизни Палэко. Сообщил всем дед Хасава последнюю волю своей жены. Никто не удивился – все знали, как сильно она любила своего мужа. Погоревали, попечалились и разъехались. И остались одни в осиротевшем чуме дед Хасава и Марьяко. Опустел для деда без Палэко весь мир… Видно, верно люди говорят, что глубину горя и любви узнаёшь только при расставании… Горькая тишина повисла в чуме. Каждый из них в душе слышал тихий, добрый голос Палэко, словно, как прежде, на ранней заре она разжигает костёр и тихо поёт за работой. Дед Хасава молча терпел присутствие в чуме Марьяко, и она его дичилась. Но шли долгие дни, месяцы, и постепенно девушка привыкла к Хасаве и, как Палэко, стала с радостью ждать его возвращения. Дед тоже привык к Марьяко, а потом так полюбил, что души в ней не чаял. Зажила сиротка Марьяко в чуме хозяйкой, стала носить красивые паницы Палэко, мыть её любимые чашки. Тихие и добрые годы катились друг за другом, как волны в светлой Печоре. Марьяко уже не представляла жизни без деда Хасавы. Ужаснулась про себя: что было бы, если б не приехала она в гости и, что ещё хуже, не послушалась бы доброй Палэко.

Дед Хасава тоже всей душой прикипел к молодой своей жене. Знакомые добродушно посмеивались над странной любовью деда. Ни разу не приехал он в чум без подарочка для своей Марьяко, хоть что-нибудь, да привезёт: то букетик разноцветного мха, то пару яичек куропатки, цветной камешек, а то и красивое пёрышко. Бежит к саням мужа Марьяко, смеётся, летят по ветру её длинные чёрные косы. Да, дед Хасава любил, баловал, тешил свою Марьяко. Когда бывал в чуме, вставал до зари, сам разжигал костёр и кипятил чайник, а зимой всегда грел у костра паничку своей жены, чтобы ей было приятно её надевать. В хорошее летнее время любил дед Хасава возить в своих санях Марьяко, учил метко стрелять, рыбачить и в стадо к оленям возил. Учил всему, что сам хорошо умел делать. Купил дед Хасава загодя дом в посёлке для своей молодой жены, наказал ей, чтоб ехала в посёлок, когда совсем трудно станет жить в тундре. Долго ещё жили вместе Хасава и Марьяко, но пришёл день расставания и для них. В последний раз ласково и преданно улыбнулся он и навеки закрыл глаза. Стали холодными его тёплые, заботливые руки. Вновь приехали дети и родственники Хасавы. Сообща достойно похоронили деда, погоревали. И принялись делить наследство между собой, почти всё стадо угнали с собой. Марьяко выделили два десятка оленей, несколько саней и половину чума. Все вандеи со шкурами, мехами и другими вещами тоже забрали. Незавидна судьба бездетной вдовы у ненцев. Будь у неё сын от Хасавы, по обычаю, все СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ | НЕЗАТЕРЯННЫЙ МИР

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ём чумике. Подошла старость и к Марьяко, стала одолевать её слабость, пришлось ей выехать в посёлок. Грязным и скучным показался он кочевнице после бескрайних просторов. Ночами ей снилась тундра, у далёких сопок – на своих оленях покойный муж. Жаждала она, чтобы Хасава обернулся и улыбнулся ей. Однажды председатель сельского совета привёл к Марьяко на постой парня из области. Мол, тунеядца на перевоспитание им в колхоз прислали. Сильно удивилась этому Марьяко, но вида не подала. Тунеядец оказался тощим, тонкошеим русским пареньком со странной фамилией, которую ненка так и не сумела правильно выговаривать, а имя его было Александр. Старая ненка стала звать его Сасой. Одет он был в вельветовую курточку, поношенные спортивные брю-

ки, на ногах – растоптанные сырые кеды. И весь какой-то потерянный и всё время шмыгал покрасневшим носом. Марьяко велела Сасе снять сырые кеды и сунуть ноги в её широкие меховые тапочки. Тут же стала накрывать на стол – так уж повелось на Севере. Кто бы ни зашёл в дом или чум, его сразу приглашают к столу, на который ставят всё, что только есть. Паренёк торопливо хлебал душистый суп из оленьего мяса, потом вместе с хозяйкой пил горячий чай с баранками, сливочным маслом и конфетами. Сначала за окном бусил мелкий осенний дождик, а когда перестал, вдруг повалил первый мокрый снег. На стене кухни уютно тикали часики с гирькой в виде сосновой шишки и с кошачьей мордочкой на циферблате. От хорошо протопленной русской печи веяло живым теплом. Стылые ноги гостя наконец-то согрелись и млели в тепле. Странная старуха с седой копной коротко стриженных волос, в старых военных галифе, мужской косоворотке из фланели и меховых тапочках на босу ногу почти не говорила, но от неё, словно от печки, веяло живым теплом. Сасу разморило и стало клонить в сон. Марьяко спешно разобрала для своего нежданного гостя постель, на которой было всё, что положено, и даже покрывало имелось. Над кроватью во всю стену висел красивый шерстяной ковёр. Старая ненка своей поРИСУНОК НИНЫ ВАЛЕЙСКОЙ

олени отца остались бы у него и Марьяко. Если бы Хасава знал, как поступят его дети с женой, ни за что бы не умер! Думаю, и Палэко была бы недовольна. Перевернулся мир для Марьяко. Каково сироте потерять единственную родную душу?.. Похоронили Хасаву рядом с Палэко. То-то им не будет грустно, думала она. С той поры, как умер муж, отрезала Марьяко свои толстые и длинные косы, надела малицу мужа и закурила его трубку. До конца жизни она больше ни разу не наденет красивой женской паницы, не споёт протяжной ненецкой песни своим красивым, сильным голосом. Безмятежная улыбка навсегда покинула смуглое лицо, словно дед Хасава унёс с собою всю радость жизни. Вступила Марьяко в колхоз и наравне с мужчинами окарауливала колхозное стадо. Винчестер мужа теперь всегда находился с ней. Началась Великая Отечественная война. Многих ненцев вместе с оленями забрали на войну, и они сражались под Мурманском в оленно-транспортном батальоне. Перевозили на упряжках на передовую снаряды, а оттуда забирали раненых. Всю войну работала Марьяко бригадиром оленеводческой бригады и после войны продолжала пастушить в стаде. Шли годы, и все давно привыкли к её чудачествам и даже относились к ним с должным почтением. Многим хотелось иметь такую жену – крепкую, хваткую и умелую оленеводку, но она продолжала жить одна в сво-

НЕЗАТЕРЯННЫЙ МИР | АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ стелью не пользовалась. Она была уверена, что непременно упадёт с неё во время сна. С наступлением тёплых дней Марьяко ставила возле дома свой тундровый чумик – он ей был привычнее. Там спала и готовила на костре еду. А совсем недавно с сожалением разобрала его, перебралась в дом, но продолжала спать на полу на тех же оленьих шкурах, под тем же пологом. Паренёк под ласковое воркование хозяйки быстро скинул с себя верхнюю одежду, юркнул под ватное одеяло и сразу заснул. Убедившись, что Саса крепко спит, Марьяко подобрала все его вещи, завернула в газету мокрую кедину и сложила всё в мешок, неспешно вышла из дома, не забыв прислонить к входной двери лопату. Вскоре Марьяко уже выкладывала на прилавок промтоварного магазина вещи из мешка, прося знакомую продавщицу подобрать по ним одежду и обувь для паренька, попавшего жить и работать в северный посёлок. Всю подносимую одежду и обувь женщина внимательно и придирчиво рассматривала и откладывала в сторонку самое нужное. Скопилась большая охапка – молодой человек теперь будет одет тепло и удобно, с головы до ног. Денежки у Марьяко водились, ведь не зря же она всю жизнь проработала, да и личные олени у неё имелись. Иногда она, как и другие ненцы, сдавала пару-тройку оленей на забой для мясокомбината, так что теперь спокойно расплатилась и с удовлетворением смотрела, как ловко продавщица пакует обновки. Та же продавщица попросила единственного грузчика промтоварного магазина помочь довезти покупки до дома.

Грузчик Василий возил всё на кобыле по кличке Маруська, запряжённой в телегу. Когда у Маруськи появлялся жеребёнок, он бегал за своей матерью. Проезжая с Василием мимо колхозной бани, Марьяко заметила, что сегодня там мужской день, и сразу подумала, что Сасе было бы неплохо попариться, вон как он шмыгает носом. Тем более всё для бани она ему купила. Сама старая ненка, живя в посёлке, пристрастилась мыться в бане и бывала там порой по два раза в неделю. Саса всё ещё спал, и Марьяко решила выпить чаю. Она любила пить горячий, обжигающий горло чай, и в этом ей мог помочь собственный керогаз, стоящий в тамбуре дома. Но стоило только наклониться к нему, как он пыхал сажей прямо в лицо. Иногда терпение оставляло Марьяко, и она выносила керогаз на улицу под дождь или снег, чтобы он хорошенько подумал над своим поведением, но и керогаз надо понять – кому понравится такое отношение?.. Ненка думала, что у керогаза скверный характер, а он просто сердился на свою хозяйку за то, что та никогда не чистила его. На этот раз обошлось, и Марьяко, жмурясь и охая, выпила кружку горячего чая и стала разбирать покупки. Просмотрела их и осталась довольна. Всё куплено с умом. Полотенце, бельё и банные принадлежности сложила в сумку: пусть будет готово в баню. Вскоре проснулся Саса и торопливо прошёл на кухню, где увидел обновки. Узнав, что все вещи куплены ему, оторопел, засмущался и стал отнекиваться, сказав, что сам всё купит, когда заработает деньги в колхозе. На это она возразила, что его

зарплата уйдёт на гроб и поминальный стол, потому что он умрёт от холода. «Это же Север, и с ним не надо шутить», – сказала старуха и показала рукой на снег за окном. Не знаю, как, но ей удалось уговорить Сасу принять обновки. Весь в новом, Саса нехотя поплёлся в колхозную баню. В одной руке нёс новый таз, в другой – сумку с бельём и банными принадлежностями. Саса хорошо попарился и помылся, потом долго остывал, не спеша оделся и вышел из бани последним. На улице холодно и слякотно, но Сасе было тепло и удобно в обновках, да и на душе стало легко и радостно. Хозяйка уже поджидала с ужином. На столе отливала золотом жареная речная рыба пелядь, очень вкусная и нежная. А ещё свежий творог и сметана, за которыми она успела сходить в продмаг. За ужином Саса простодушно и доверительно рассказал о своей жизни, а Марьяко была само внимание. Приятно говорить, когда тебя слушают с сочувствием. Так бы они ещё долго сидели за столом, но в десять вечера в посёлке отключали электричество, поэтому Марьяко и её постоялец заблаговременно разбрелись по своим комнатам. Вскоре послышалось похрапывание старой ненки, а Саса ещё долго стоял у окна, всматриваясь в тёмные очертания притихшего посёлка. Тоска полоснула по сердцу, и в душе привычно заныло. Спасаясь от боли, Саса нырнул под ватное одеяло, затаился и не заметил, как уснул. Так закончился первый день, прожитый вместе старой ненкой и молодым тунеядцем. Потекли последние дни глубокой осени, а потом, как всегда, навалилась холодная зима. Почему-то запал бестолковый СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ | НЕЗАТЕРЯННЫЙ МИР

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Первое время Марьяко боялась электроплиты и по старой привычке пользовалась керогазом, хотя, надо сказать честно, характер у него стал ещё хуже. Постепенно старая ненка освоила плитку и совсем забросила свой керогаз. Конечно, цветастый платок с кистями совсем не сочетался с мятыми галифе, но по лицу её было видно, что платок ей понравился. Правда, он грел плечи старушки только дома, потому что совсем не подходил к потёртой малице Хасавы, которую так любила носить старая женщина. Марьяко очень быстро научилась пользоваться радиолой и под музыку занималась домашними делами. С каждой своей зарплаты Саса старался что-то купить в дом или для самой хозяйки. Один за другим катились короткие, тёмные зимние дни. Марьяко и Саса мирно жили, словно давно были знакомы. После работы парень с охотой возился по хозяйству. Вода и дрова теперь были его заботой. Старушка впервые после смерти

Хасавы взялась за рукоделие: сшила для Сасы из оленьих камысов тёплые меховые тапочки, а потом щеголеватые бурки и пыжиковую шапку. После этого занялась починкой всей своей меховой одежды и обуви. Марьяко сидела на полу на шкуре оленя и шила под светом настольной лампы, купленной Сасой. Пела радиола – словно по весне птицы в тундре. Ещё она любила, когда Саса вслух читал взятую из библиотеки книгу. Особенно ей нравились сказки. Как-то, наслушавшись сказок, Марьяко вдруг запела старинную ненецкую песню. За долгие годы её голос совсем не потерял своей силы, а стал более зрелым и глубоким. От памятных сердцу слов сразу нахлынули воспоминания и слёзы… Старуха смутилась и прервала пение, как ни просил её Саса петь дальше. Стало появляться солнце, и нестерпимо засверкал снег. Прилетел ворон и принёс на своих крыльях весну. К этому времени Сасу совсем одолели чирии. Поселковый фельдшер считала, что ему может помочь переливание крови, а это можно сделать только в городе, а Марьяко говорила, что ему надо пить кровь оленя и есть сырую печень. Саса не ехал в город и не мог пить кровь и есть печень. «Не климат жить ему тут, на Севере, – грустила Марьяко. – Да и учиться Сасе надо. Какие его годы! Тем более закончился у него срок исправления». Совсем не хотелось пареньку покидать тёплый бабкин дом, привык он к старой ненке, РИСУНОК НИНЫ ВАЛЕЙСКОЙ

Саса в душу Марьяко. Она старалась повкуснее его накормить, что-то, по её мнению, нужное ему из одежды и обуви прикупить. Если в промтоварном магазине выбрасывали дефицит, то женщина безропотно и терпеливо стояла в очереди, а если вещь была хорошая, то, не задумываясь, покупала её. Так она отхватила меховые унты – такие носят лётчики на Севере – и радовалась, как ребёнок, когда они подошли Сасе по размеру. Работа скотника для городского жителя была поначалу тяжела, но со временем он свыкся и даже неплохо стал с ней справляться. После работы Саса спешил домой. Может быть, впервые у него появился родной дом, где его ждали. Вечерами Саса не ходил в клуб, чтобы посмотреть кино или оторваться на дискотеке, ему было интереснее беседовать с Марьяко, которая на ломаном русском языке рассказывала о своей жизни в тундре, о деде Хасаве и повадках зверей. И сама хозяйка спрашивала у Сасы о его жизни, как всегда внимательно слушая и часто кивая седой головой. Свою первую зарплату в колхозе Саса хотел отдать Марьяко, но та наотрез отказалась, сказав, что она старая и ей ничего не надо, а ему, молодому, деньги нужнее. Тогда Саса купил в дом радио, цветастый шерстяной платок с кистями для своей хозяйки и самое главное – двухконфорочную электроплитку, чтобы старушка могла без хлопот разогреть еду и вскипятить воду для чая. На этом деньги и закончились: всё-таки он работал скотником, а не председателем колхоза.

НЕЗАТЕРЯННЫЙ МИР | АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ стала она для него родным и близким человеком. Марьяко сняла со своей сберкнижки немалую сумму денег и заставила Сасу взять их. Ещё и колхоз с ним рассчитался. Марьяко старательно нашила потайные карманы для денег на одежду парня. Сварила на дорогу целый котелок оленьего мяса, накупила шоколадных конфет, печенья и сушек. В две сумки и огромный рюкзак едва влезли все вещи и съестные припасы. Марьяко проводила бывшего своего постояльца на катер. Давно уже скрылось из вида судно и все разошлись по домам, а она всё стоит на крутом берегу… Загрустила Марьяко, стал пустым и печальным дом… Ещё неизвестно, чем бы закончилась та тоска, если бы кто-то из знакомых не подарил ей гусёнка. Вырастила Марьяко из него огромную гусыню и назвала её Ябто, что по-ненецки означает «гусь». Наступила холодная зима с вьюгами и метелями, и сшила ненка на лапки своей любимой Ябто тобочки с верёвочками, чтобы не холодно было топать по снегу. По Ябто сельчане определяли, где в данную минуту её хозяйка. Если Ябто топчется на крыльце медпункта и никого туда не пускает, значит, Марьяко там и держит под мышкой градусник. Если гусыня у магазина на всех шипит, значит, кто-то сказал Марьяко, что завезли пшено и она спешит купить его для своей Ябто, пока свежее. Все поселковые собаки побаивались гусыню. Она первая лезла на них, оберегая драгоценный покой своей дорогой хозяйки. Все местные жители никогда не смотрели на Ябто как на кусок вкусного, жирного мяса. Все почему-то понимали, что

гусыня занята трудной работой, которая даже не всем людям по плечу, – спасает старую женщину от одиночества. Так и стоит перед глазами картинка. Впереди, в облезлой малице мужа, с трубкой в зубах, идёт Марьяко, а за ней ковыляет гусыня в тапочках. Временами старая ненка останавливается и что-то говорит Ябто. Та согласно гогочет в ответ. Несколько лет жили душа в душу Марьяко и гусыня Ябто, но, как порой бывает, чего не ждёшь, то и случится. Приехала из города бригада строителей, якобы что-то в посёлке возводить. Я-то, как и все местные, думаю, что приезжали они исключительно для того, чтобы съесть Ябто. Как-то подкараулили городские строители гусыню, внезапно навалились на неё, тут же по-быстрому свернули ей шею и сунули в мешок. Никто из местных не видел этого злодеяния. Можно было, конечно, подумать, что над посёлком пролетала на юг стая гусей и Ябто увязалась за ними, но птицы уж покинули Север, и на земле лежал первый снег. Просто всем хотелось верить, что Ябто жива и здорова и встретила там, на юге, верного и доброго гуся. Верили, пока строители в бане не похвастались, что мясо у гусыни очень жирное и сочное. Поселковые посмотрели на них, как на людоедов, и полезли драться. Вот и выпроводили этих злодеев из посёлка от греха подальше. Никто не посмел сказать Марьяко об ужасном конце Ябто. А она всё искала свою любимицу, пока случайно не наткнулась на помойке возле общежития строителей на пару тобочков, косточки и голову Ябто, а ветер уж разметал её перышки. Мол-

ча собрала женщина останки и унесла с собой. После гибели гусыни недолго жила Марьяко. Верно, только одна любовь держит нас на этом свете, только любовь не даёт душе улететь. Думается, горит на том свете костёр, сидят возле него Палэко, Хасава и Марьяко, на равных беседует с ними верная Ябто. Попахивает чай дымом, и доносит к ним ветер все запахи и звуки цветущей тундры. Наконец-то все любящие встретились, и им есть что вспомнить. А русский-то паренёк Саша приезжал в посёлок, жаль только, не застал в живых свою хозяйку. Это был уже матёрый, детный мужик с ладной русской женой и старшей дочкой Машенькой. И тут только прояснилось, что детдомовский он, ещё младенцем подброшенный на крыльцо приюта. А первым родным домом для него стал дом бабки Марьяко. Это с её легкой руки жизнь постепенно повернулась к нему светлой своей стороной. Именно её, старую чудаковатую ненку, русский парень мечтал иметь матерью. И вот, едва построив дом, поспешил за ней. Думается, что если бы Александр хоть изредка писал письма Марьяко о своей жизни, то застал бы её живой. Он никогда не забывал старой ненки, но до писем руки всё как-то не доходили… Спешите любить. Не ставьте никаких условий. Не теряйте времени. Любите нас такими, какие мы есть, – старыми, больными, чудаковатыми, потому что можно не успеть. А счастье всегда терпеливо ждёт, когда любящие перестанут терзать по мелочам друг друга и будут просто любить. На самом деле это так просто, ведь даже гусыня Ябто это умела делать. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ | ПРИТЯЖЕНИЕ СЕВЕРА

СТУДЕНЧЕСКАЯ ПРАКТИКА В НОВОМ ПОРТУ Борис ГОРЯЧЕВ г. Курган Наверное, трудно представить, что человек в семьдесят лет помнит всё, что с ним происходило пятьдесят-шестьдесят лет назад. Иные скажут: «Привирает дедушко». И только люди, жившие и ныне живущие, кто хорошо помнит сороковыешестидесятые годы советского Севера, скажут: «Однако правду говорит». Мне было шестнадцать, когда меня, студента второго курса Салехардского культпросветучилища, направили на практику в Новый Порт, по северным меркам, недалеко. Новый Порт, бывшая фактория, в кратчайший срок вырос в большой посёлок. Срок командировки был четыре месяца. Мне выдали суточные, которых едва хватило на один прощальный вечер в общаге. Отправляться из родного дома в неизвестность – всегда лёгкая эйфория от происходящего и предвкушение новых романтических ощущений в общении с жёсткими реалиями Севера. Лететь мне предстояло на «Ан-2», моём любимом виде транспорта на долгие годы. Летом самолёт поднимался с водной глади в излучине Полуя, а зимой – на лыжах с любой пригодной площадки. Позднее, работая в санавиации, я налетал большое количество часов на «Ан-2» и вертолётах, побывал во всех уголках Ямала, вплоть до острова Белого. Новый Порт в конце сороковых прошлого века стал вновь образованным населённым пунктом для репрессированных немцев, румын, молдаван, калмыков. К моему приезду почти все, кто строил посёлок, были реабилитированы, оставшихся в живых отправили на родину. Самое грандиозное сооружение, созданное пленными, стоившее больших усилий и жертв, – «холодильник», вырубленный в вечной мерзлоте. Я бывал там неоднократно, уверен, что огромные осетры до сих пор стоят штабелями в шахтах мерзлотника,

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

напоминая о жестоком времени и человеческой выносливости. Сам Новый Порт со стороны Обской губы выглядел, как длинная цепочка из занесённых снегом изб, их возглавляли два двухэтажных здания. В трёх километрах от посёлка на мысе стоял одинокий чум, там жили две ненки с детьми. Часто пилоты, застрявшие из-за непогоды в посёлке, предпочитали провести время в гостеприимном чуме, где самым вкусным блюдом был подмороженный хлеб, который макали в горячий рыбий жир, естественно, закусывая строганиной и спиртом. В то время даже на факториях можно было найти только соль, спички и заиндевевшие бутылки со спиртом, цену которому, от мала до велика, знали все – 6 рублей 20 копеек. Жить в Новом Порту мне предстояло в семье репрессированных немцев, которые хорошо знали мою маму. Это были люди, которым некуда уезжать. Судьбе Петра Бок и его матери мало кто мог позавидовать. Всё время блокады Ленинграда, вплоть до освобождения, она работала и боролась за свою жизнь и жизнь единственного сына. После снятия блокады их вместе с пленными немцами выслали на Север, где, по замыслу властей, они должны были построить порт для принятия морских судов. Как известно, Обская губа изобилует мелями, не позволяющими крупным судам подходить близко к берегу, таким образом, планы не осуществились. Реабилитация немцев не коснулась семьи Бок, они вынужденно остались, потому что въезд в Ленинград им был запрещён. Моя практическая деятельность в Новом Порту была обозначена предельно просто – в помощь директору Дома культуры. Стояло там такое здание, которое отапливалось один-два раза в неделю и так, лишь бы высидеть двухчасовой фильм в добротной тёплой одежде. За четыре месяца практики мне удалось из журнальных вырезок создать шедевр под названием «Советский Север» и вывесить на стенку, как агитплакат.

ПРИТЯЖЕНИЕ СЕВЕРА | АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ Питался я в семье Бок. У Петра была единственная в посёлке собачья упряжка из четырёх крупных псов разных пород. Помню, все они были лохматые и злые. Хозяин периодически выезжал на упряжке в Обскую губу и возвращался через двое-трое суток в любую погоду. Его добычей были огромные осетры и муксуны в мешках. Осетров пилили обычной ножовкой поперёк на куски, примерно по два-три сантиметра толщиной. Эти осетровые «блины» жарили на огромной сковороде в рыбьем жире. Подобный кулинарный изыск мне больше не пришлось попробовать. Если честно, продуктовая лавка посёлка Новый Порт мало чем уступала далёким факториям. Самолёт с продуктами мог появиться один раз за три месяца, а то и за четыре. Больше всех страдали курильщики – долгое время отсутствовал даже обычный табак в пачках, который ненцы закладывали за губу, прижимая его кусочками мха. Поскольку дом, где я жил, находился на самой окраине посёлка, у меня были свои способы добывания пищи. Помойка располагалась метрах в десяти от дома, поэтому не составляло большого труда, приоткрыв дверь сарая, из имеющейся в доме мелкокалиберной винтовки «снять» однудвух куропаток. Бабушка готовила отменный суп, таким образом, вопрос с пропитанием молодого балбеса был решён. Как выяснилось позже, директор Дома культуры готовил меня к «подвигу», который предстояло совершить ему, но, вероятно, в силу возраста и лени он оказался на такое не способен. Из окружного отдела культуры поступила «разнарядка»: охватить агитационно-просветительской работой с прочтением и ознакомлением материалов газеты «Правда» и показом художественных фильмов рыболовецкие бригады, расположенные в Обской губе по «порядкам» между Новым Портом и СёЯхой. Стоит пояснить, что называется порядком в рыбном промысле. Рыболовецкая бригада располагалась по центру фарватера Обской губы сразу, как только толщина позволяла поставить палаткушатёр. В ней свободно размещалась вся бригада и часть семей. Постепенно палатку присыпало снегом. Большая металлическая печь, расположенная по центру, вполне заменяла отопление и кухню. Деревянные нары, покрытые шкурами, служили лучшими колыбелями в нескончаемо длинные зимние ночи. Вставали, когда хозяйка заваривала в ведре крепкий чай и делала строганину. Горячая пища была один-два раза в неделю

и представляла собой немыслимо вкусную уху из разных пород рыб. Бригады располагались недалеко друг от друга, примерный диаметр обслуживаемого порядка – два километра. У каждой майны стоял вертикально мороженый улов – муксун, нельма в человеческий рост и осетры. Рядом с торосами такой набор лучших в мире пород выглядел сказочно и не совсем естественно. При извлечении из воды, которая была много теплее, чем воздух на сорокаградусном морозе с ветром, рыба сразу замерзала, и её ставили в твёрдый наст. Частокол был хорошо виден даже после бурана, он же определял местоположение майны. Улов периодически вывозили вертолётами на Салехардский рыбоконсервный комбинат. Когда на комбинате готовили прошнурованного шпагатом муксуна горячего копчения, аромат распространялся по всему городу, приходилось сглатывать слюну и ждать, когда продукт появится в продаже. Теперь, после некоторого отступления, пора приступить к исполнению указа областного отдела культуры. Мне выделили помощника, года на два-три старше меня, ему вменялось в обязанность следить за работой электростанции «мотор с генератором», прозванного в народе «топ-нога». Он же был киномехаником. Всё это помещалось на нарты, и собачья упряжка перевозила нас от порядка к порядку. Одели нас добротно, здесь у меня претензий к завклубу нет. Нам выдали по малице глухого типа, тобаки – типа носков из шкуры, сшитые для тепла ворсом внутрь. Роскошные кисы были нашей основной гордостью, характерная особенность такой обуви – сама подошва из камуса, подшитая ворсом по ходу движения, что позволяло двигаться по твёрдому насту или льду не скользя. Гусь нам достался один, мы его использовали по очереди между забегами, сидя на нартах. Не знаю, чья это была идея, но её можно назвать гениальной. Для просмотра нам выдали один-единственный фильм – «Пёс Барбос и необычайный кросс». Его создатели и представить себе не могли, каким огромным успехом он пользовался у коренных жителей за Полярным кругом. Эти обветренные, неулыбчивые, дублённые морозом лица изменялись за время фильма настолько, что, казалось, мы находились не в промёрзлой палатке на Обской губе, а в большом концертном зале, где вокруг сидят люди в шкурах. Народ требовал повтора. И каждый раз СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ХАБЭЧА ЯУНГАД

АРКТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ | ПРИТЯЖЕНИЕ СЕВЕРА

их смех был искреннее и громче, чем в предыдущий. Кульминация веселья – эпизод, когда браконьеров взрывом подбрасывало на дерево. Конечно, главным и самым любимым героем фильма стала собака. Просмотры заканчивались, когда бригадир, видя, что веселью не будет конца и завезённый на всё время лова бензин может быстро закончиться, отдавал команду ко сну. Нам предоставляли лучшие места на нарах, поближе к печке. Мы чувствовали себя героями и волшебниками. Именно там я впервые понял, что передо мной – дети природы. Искренность и наивная простота даны им за мужество и терпение, именно они в полной гармонии и духовном слиянии с окружающим суровым миром. Миром холода и тьмы, где на первом месте – борьба за существование. Мы посетили три рыболовецкие бригады. Везде нас встречали тепло и радушно. Наше пребывание на порядках подошло к концу, мы погрузили ангарии на нарты и тронулись в обратный путь. Именно возвращение на собачьей упряжке позволило мне усомниться в описании Джеком Лондоном «Белого безмолвия». В дороге мы по очереди соскакивали на ходу и бежали рядом с нартами. Это и согревало, и давало возмож-

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ность собакам отдохнуть. Лунный пейзаж радовал своим неестественным светом. Множество торосов разной величины отбрасывали причудливые тени. И вот в чём моё несогласие с дедушкой Лондоном. Белое безмолвие – не есть безмолвие… а состоит из множества звуков. Глухой треск льда не тревожит, но и не даёт забыть, что ты не на земле. Лёгкий скрип полозьев нарты по льду и твёрдому насту, частое свистящее дыхание бегущих собак, твоё дыхание, шуршание подошв кисов, ко всему этому прибавьте звенящий мороз за минус сорок и лунный магнетизм… Вот на каком языке говорит «Белое безмолвие». Я перечислил всё, что осталось во мне навсегда. И я бы отдал многое, чтобы снова пробежать рядом с нартами по чистому божественному воздуху. Итогами нашего забега были опухшие ступни. Мягкая подушка кисов только создаёт ощущение прочного основания, а на самом деле ты бежишь босиком по мелкой гальке. Отёки быстро прошли, я окончил практику и благополучно отбыл в Салехард. Можете не верить, но судьба подарила мне тогда самый яркий пример единения человека с природой.

ЛАЛА ШУКЮРОВА, Г. САЛЕХАРД

ПУТЕШЕСТВИЕ

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПУТЕШЕСТВИЕ | НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ Байки от Валентиныча

ПОХОД НА СЯДАЙ-ХАРВУТУ Анатолий СТОЖАРОВ г. Санкт-Петербург Тут придётся вернуться в девяностые годы. В самое начало – 91-й. Рынок наступал и на Север. Начали появляться какие-то артели, фермерские хозяйства. Ничего доброго из этого, понятно, не вышло. Ну какие фермеры на Полярном круге? Но попытки были. Одна из таких попыток – частный рыбозавод Феди Цифры. Фамилия такая, на Ямале было достаточно много молдаван. Ссыльные, раскулаченные, ну и по другим несчастным случаям. Отпочковался он от мощного совхоза «Ныдинский», который тогда тоже имел неясный статус. Ловили у Феди несколько бригад рыбку где-то на мысе Сандяба. В июне я както попал в Ныду. Запах свежих огурцов стоял уже у посадочной полосы. В посёлке на берегу он сшибал с ног. Два полуразвалившихся сарая у Цифры были забиты свежей и малосольной ряпушкой. «Ну, сколько мешков возьмёшь?» – лыбился Федька. Следующий раз был в декабре. Цифра собирался выставить бригаду рыбаков на Сядай-Харвуту. Если кто не знает, это примерно на полпути от устья реки Надым к Ямбургу. Или, если уж речь о реках, к устью речушки со сказочным названием Нюдя-Монгото-Епоко-яха. Помню, я всё пытался разобраться в этой топонимике. По-русски название звучит как «кривая (извилистая) река, вытекающая из маленького – нюдя – круглого озера».

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

«Как раз вовремя, – кратко сказал Федя. – Поедешь?» Ну кто ж откажется. Утром бригада грузилась на два трактора. Вернее, на тягачи – два водителя и семь рыбаков – на ГТТ; всякие сети и прочие амгари и мы четверо – на АТС-59, что означало «Артиллерийский тягач средний», а 59 – это 1959 года. Вышли мы, конечно, только к обеду. А что это значит в Ныде в декабре? Через час – темно. Врубили все фары, прожектор и пошли. Вдоль бережка. Худо то, что декабрь был тёплый. Ну, тридцать. И лёд слабый. А мы с грузом 15 тонн. Впереди весело бежал ГТТ. А что ему – всего-то 8 тонн. Да и плавает к тому же. Я вопросительно посмотрел на Федьку. «А мы как топор», – бодро сказал он. Понятно, что все разговоры в кабине были об одном: «Вот в прошлом годе Витька-то на «сотке» (трактор С-100. – «С».) ряхнул на Собачьих сорах. Дак вылез же». Действительно практика обязывала в таких маршрутах крепить к фаркопу трос метров двадцать. Обычно это было с запасом. Средняя глубина Обской губы всего 6 метров. И шанс в принципе был. Только не у нас. В кабине АТС вплотную, плечо в плечо, заклинились четыре мужика в унтах и меховых полушубках – водитель, Федя, зам начальника геологоразведки и ваш покорный слуга. Сидели, как говорится, с натягом. И покинуть кабину мы могли разве что минуты через три. Весёленькие разговоры о том, кто куда «ряхнул», продолжались. Под траками уверенно

трещал лёд. Берегом мы шли. Начался встречный снег. Потом усилился. Пурга не пурга, но к тому идёт. Прожектор тут только мешает. Его и вырубили. Тепло в кабине, и в сон клонит. Да и время-то, поди, к полуночи. Не заснул я оттого, что резко поменялся звук под гусеницами. «Федьк, – толкнул я тоже засыпающего Цифру, – что-то как по асфальту катим». Федька прислушался, изменился в лице и заорал водителю: «Стой!» Нас мотнуло вперёд, и мы полезли из кабины. Ну, точно, три минуты, машинально отметил я. От берега мы отошли с полкилометра, и под гусеницами сквозь прозрачный лёд жутковато чернела вода. Далеко впереди мотались задние фонари ГТТ. Вот за ним-то и чесал наш водила. Федька опустился на колени, рявкнул: «Свет на меня!» Потом упавшим голосом добавил: «Полметра. А может, и меньше». От берега тоже появился свет и стал быстро приближаться. «Буран» идёт», – сказал водитель. – Генка, наверное». Снегоход приближался, и ветром доносило сорванный крик: «Куда? Твою ж..!» Это и был Генка, в смысле Геннадий Тимофеевич Лапсуй. Резко развернувшись, он скомандовал: «Давай за мной! Танкисты фиговы». Увёл нас к берегу, там мы пересекли устье реки Средняя Хадыта и поднялись в гору. На сопке стоял Генкин чум. Мне не раз доводилось ночевать в чумах. Обычно это довольно компактное сооружение. Но тут… Прямо какой-то ханский шатёр.

НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ | ПУТЕШЕСТВИЕ «Семья-то большая», – пояснил Гена. Короче, мы всей экспедицией влезли внутрь, отогрелись, выпили по сотке и напились чаю. «Ну кто так ходит? – бухтел Тимофеич. – И так-то льда нет, а вы руслом прёте!» Через пару часов, немного подремав, мы пошли дальше. Нам нужна была Верхняя Хадыта. Там оставалась брошенная буровая, и, по словам парня из геологоразведки, «должна быть соляра в ёмкости». Поэтому он с нами и ехал. И вроде ведь не бес-

печность это была. Беспечные в тундре долго не живут. Какая-то уверенность, что ли. Ну должна же быть соляра! Была. Ну, дальше неинтересно. Дошли мы до урочища Сядай-Харвута. В переводе что-то вроде «река деревянных идолов», сядаев. Причём именно из лиственницы. Высадили бригаду. Расквартировали в каких-то старых сараях, наладили печку. Потом оказалось, что на АТС «крякнул» планетарный редуктор и водители втроём ремонтиро-

вали его на сорокаградусном морозе. Вернувшись, мы сидели с Федькой за столом с литром водки. «Ну, как экспедиция?» – спрашиваю. «Да давненько так не было. Трое суток – и всё время волосы дыбом», – отвечает. Утром Федька хмуро сказал: «Пошли!» В сарайчике лежало полдесятка метровых осетров, у одного он отпилил голову и хвост и, сунув это «брёвнышко» мне в рюкзак, добавил: «Заезжай, если что!»

ЛЁТЧИКИ СЕВЕРА Древние философы считали, что мир состоит из четырёх стихий: земли, воды, воздуха и огня. Большинство людей живёт на обыденной земной тверди. Огонь – привычная стихия разве что для пожарных, сталеваров, наверное, космонавтов. Неординарные, прямо скажем, профессии. И, может быть, именно профессия объединяет людей в некие сообщества. Ну представьте себе компании лесорубов и, скажем, бухгалтеров. Что может быть общего? Две профессии всегда меня привлекали – лётчики и моряки. Их стихии – вода и воздух. Но сначала о моряках. Родился я на Средней Волге, и вода была кругом. Куйбышевское море. Самый распространённый транспорт – речной трамвай, омик, как его называли. Учился я тогда в Казанском университете, а брат двоюродный, Валера Горбунов, в просторечии Лерка, – в ГИИВТе, Горьковском институте инженеров водного транспорта. Заочно. И работал рулевым, затем штур-

маном на дизель-электроходе «Грузия». Была в то время в ВОРПе, Волжском объединённом речном пароходстве, серия однотипных судов венгерской постройки, носивших имена советских республик: «Азербайджан», «Украина». Красавцы были – двухдечные, медь, красное дерево. В Салехарде ходил похожий корабль – «Механик Калашников». И когда на Волге не так давно погибла «Булгария» (она и была из этой республиканской серии и называлась в советское время, по-моему, «Украина»), у меня вся душа перевернулась – как можно было утопить такой корабль?! Тем более именно там, в Камском устье, в семидесятом году погиб первый штурман «Грузии», мой брат Валерий Горбунов. Бросился ночью в шторм спасать человека за бортом. Профессия такая. И стихия. Но хватит о грустном. В шестидесятые студенческие годы я с этой «Грузии» летом не вылезал. Работал практически.

Помощником рулевого. Ходили в Ульяновск, Тольятти, Куйбышев, Горький. Прекрасный был экипаж, вот то самое профессиональное сообщество. Радист от бога Степаныч, у него десяток лет работы на полярных станциях, учил меня азбуке Морзе. Рулевой Серёга много лет ходил в загранку и щеголял джинсами «Вранглер» с кожаным ремнём из Сингапура. И это в шестидесятые годы прошлого века. Вот Серёга-то и стоял рулевым в тот июльский день. Была вахта второго штурмана, Славки. Несмотря на молодость, все звали его Леонидычем. Лерка – Викторыч, капитан – Георгич. Уважали ребята свою профессию. Шли мы в Горький с экскурсией пионеров. Сотни две, наверное. Все в белых рубашечках, красных галстучках. В глазах рябит. Мы с доктором Витей в левом углу рубки, Леонидыч – справа за машинным телеграфом, Серёга – по центру за штурвалом. Впереди медленно полз здоровенный сухогруз «Чернигов». «Толик, ну-ка гудни», – СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПУТЕШЕСТВИЕ | НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ

ИЗ АРХИВА АНАТОЛИЯ СТОЖАРОВА

лениво сказал Леонидыч. Я протянул руку вверх и потянул сигнальный шнур. Два коротких, один длинный. «Чернигов» дал отмашку левым бортом, и мы пошли на обгон. Тесновато было, это уже русло Волги. Вдруг корпус ощутил мягкий удар, и корабль сразу подпрыгнул, резко накренился и устремился прямо в борт сухогрузу. Пионеры посыпались, как горох. Это мы наскочили на песчаную банку. Мель такая круглая, типа купола. В мёртвой тишине раздался шёпот доктора: «Меляга, бляхамуха!» Следом рёв Славки: «Меляга, бляха-муха! Серёга, лево на борт! Полный назад!» И он рванул на себя рукояти машинного телеграфа. Всё это длилось доли секунды, потому что только потом раздался страшный визг пионеров. В рубку влетел в расстёгнутой рубашке и фуражке набекрень Георгич. Капитан стоит вахту ночью и днём отдыхает. – Что тут у вас стряслось? – Меляга, бляха-муха! – честно ответил Леонидыч. «Грузия» резко забирала влево, и с «Черниговым» мы разминулись борт в борт. Спасли нас профессиональная реакция рулевого и то, что корабль был с дизель-электрической установкой, позволявшей практически мгновенно переходить с «полного вперёд» на «полный назад».

Легендарный «Ли-2»

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Ну а теперь о лётчиках. В самолёт я сел впервые в восемнадцать лет. Второй курс университета, сводный казанский строительный отряд перебрасывал из Тюмени в Урай легендарный «Ли-2». Причём летел я вместе с друзьями-музыкантами. Факультетский «джаз-банд» в полном составе, стоя, уцепившись за какие-то тросы на потолке, наяривал рок-н-ролл весь полёт. Не знаю, был ли автопилот на этом самолёте, но лётчики вперёд по курсу почти не смотрели и явно наслаждались поднебесным концертом. Второй раз был ещё один знаменитый самолёт – «Ан-24», рейс Уфа – Салехард. На нём-то я и прилетел на Север. Надолго, практически на всю жизнь. Самолёты и лётчики также навсегда стали её частью. Как-то с другом-пилотом мы спорили о преимуществах различных типов летательных аппаратов, и шутки ради я решил подсчитать, на каких типах я летал. Получилось, что НЕ ЛЕТАЛ я на одном-единственном самолёте – «Ту-114». Были такие громадные машины с двойными соосными винтами, ходили без посадки Москва – Владивосток. Собственно, многие коренные северяне могут сказать то же самое. В 70-е годы прошлого века не было в Салехарде человека,

не знавшего Петю Блинова. Я уже говорил о нём в предыдущих зарисовках. Вспомню ещё один случай. В Надыме уже в начале двухтысячных зашёл как-то разговор об авиации. Я, естественно, опять вспомнил Блинова, и началось: как он летал, где садился, из каких ситуаций выходил. Потом подошёл один из собеседников (я его мало знал) и застенчиво сказал: «В Салехарде в шестидесятых я был у него вторым пилотом…» И это ему-то я всё это дело живописал! И он терпеливо слушал. Второй пилот. «Офицер королевской авиации» Пётр Блинов умел воспитывать вторых пилотов. Капитан – «второй после Бога» на корабле. То же самое и командир воздушного судна. Как-то мы летели с Валерой Мартыновым в Лабытнанги на попутном «Ми-6». Из Сё-Яхи было более трёх часов ходу. Лётчики взобрались вверх, в кабину, и мы остались в гигантском ангаре в полной темноте. Еле светили какие-то сигнальные лампочки на потолке. Нащупав откидные сиденья вдоль борта, мы уселись и занялись более чем насущным делом. Достали по пузырю и закусить, ибо за бортом было минус сорок, а в грузовом отсеке, по-моему, холоднее. Через полчаса мы как-то притерпелись к ситуации. Вдруг раздался дьявольский трезвон и вверху замигало красное табло «Пожар». Сильно пахло авиакеросином, и мы здорово трухнули. Табло всё мигало, и трезвон стоял несусветный. Ударил свет из пилотской кабины, и вышел, видимо, бортмеханик. Оценив ситуацию, он неразборчиво упомянул «мать электромеха-

ИЗ АРХИВА АНАТОЛИЯ СТОЖАРОВА

НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ | ПУТЕШЕСТВИЕ

Вертолёт «Ми-4»

ника», пнул унтом по обшивке, табло погасло, и он ушёл. На нас он и внимания не обратил. «Неслабонервные ребята, однако, летают на Ми-6», – только и мог я сказать Валере. Был у меня закадычный кореш Саша Цисс. Он ещё в семидесятые летал на гидроварианте «Ан-2» и исколесил весь Ямал. Потом перешёл в Ханты-Мансийский авиаотряд и там, по слухам, пытался зайти «на поплавках» на грунтовую полосу. Вообще был по жизни «чэпэшником». Переучился на «Ми-8», стал командиром и как-то звонит: – Старик, засылают нас на базировку в Ноябрьск. Можешь приехать? Ну, я подгадал командировку, прилетел в Ноябрьск и сразу к диспетчеру: – Где тут друган-то мой? – Так вон он заходит… на одном двигателе… Перегрелась у них одна турбина, и вертолёт садился в аварийном режиме. Тут выбирать не приходится, и они плюхнулись на ближайшую площадку. Оказалось, аккурат

у заправочного терминала. Я был уже рядом, влез в салон и говорю: – Шо, опять? – Опять… опять… вылезай давай, сейчас перелетать будем, площадку освобождать! – Ну уж нет, – говорю. – Я хочу посмотреть. Не удалось Сашке взлететь на одном двигателе, и машина осталась ждать ремонтную бригаду из Ханты-Мансийска. Вечером в пилотской гостинице, тасуя колоду для преферанса, он деловито сказал: – Завтра в Сургут пойдём, обратно пустыми… ты ж хотел порулить? В Сургут спецрейсом летела хоккейная команда, в салоне мест не было. Здоровенный бортмеханик Петя заслонил меня плечами, и я протиснулся в кабину. – Лезь вперёд! – скомандовал Цисс. И я устроился впереди пилотов, что называется, свесив ножки в фонарь остекления. На обратном пути, уже за Сургутом, Сашка хитро глянул на меня и сказал второму пилоту:

– Витя, уступи ему место. Я надел шлем, ларинги и взялся за ручку управления. Восьмитонная машина слушалась миллиметровых движений ручки. – Нежнее, нежнее, – гудел в наушники Сашка. – Что ты её толкаешь? Держи курс 60 (мы шли на северо-восток) и высоту 300. Минут через двадцать я освоился. Футболка под свитером, правда, хоть выжимай, и Сашка это сразу отметил. – Петьк! Глянь – он себя уже лётчиком чувствует! – и нажал какую-то кнопку на панели. Машина вздрогнула и повалилась назад. Я – ручку вперёд. Вертолёт нервно накренился вправо, и началась хаотическая болтанка. – Саня, 300 метров! Убьёмся сейчас на хрен! Цисс злорадно выждал ещё пару секунд и сказал: – Ручку отдай! Смотри! Несколько движений, защёлкали триммеры, и машина встала «по ниточке». Оказывается, всё это время я летел на автопилоте! Ну, скажем так, наполовину. Автопилот держит четыре позиции: «высота – курс» и «крен – тангаж». Тангаж – это когда вертолёт либо «клюёт носом», либо «задирает хвост». Вот этот тангаж-то и держал мне автопилот. А я рулил по курсу и держал высоту, что не так уж и сложно. – Научить тебя вести машину я могу за три дня, – серьёзно сказал Сашка, – а вот научиться летать – это надо три года. Ну и ещё один случай в заключение. В семидесятые годы все северяне-ямальцы пересекались в московском аэропорту Быково. И «Ан-24» ходил с двумя посадками – Сыктывкар СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПУТЕШЕСТВИЕ | НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ и Горький. Тяжёлый рейс. Восемь часов. На пути из Горького до Москвы попадаем в грозу. Да здорово попадаем. Экипаж безуспешно пытался её обойти. Шли уже напролом. Пассажиры затихли и начали проверять ремни. Заревели дети. Болтать стало всерьёз. В иллюминаторах – чёрные грозовые тучи и вспышки молний. Пошли в ход гигиенические пакеты. Бах! И самолёт провалился в воздушную яму. Сердце упало в желудок. Бах! И ещё раз. Да простит меня читатель, но я впервые видел блюющего полковника!

Бах! Воздушная яма. Полковник – «у-ы-ы!» Молния – «ф-с-с-с!» Фантастическая картина. Казалось, молнии били прямо в фюзеляж. В этот момент лопнул потолок, и машина начала разваливаться. Ну так это выглядело. Под панелями потолка обнажились какие-то трубопроводы, тросы, провода разноцветные. И повалил белый дым. Как потом оказалось, просто пар от перепада температур. Страшный визг женщин. Полковник – «у-ы-ы!» Молния – «ф-с-с-с!» Фантасмагория. В этот жуткий момент из кабины

пилотов вышел бортмеханик (замечу, тогда летали ещё без стюардесс!) в потрёпанном синем кителе. Оценив ситуацию, он похлопал по карманам: «Где-то у меня тут отвёртка была…» Отвёртки не оказалось, бортмеханик достал пятикопеечную монету, поднял отвалившуюся панель потолка и провернул шайбы крепления замков. И ушёл. Ей-богу, ни слова не сказал! И тут я твёрдо понял: мы долетим. И на всю жизнь проникся уважением к людям этой героической профессии.

В расцвет лихих девяностых, году в 96-м, Папаша, в смысле Альфред Гольд, покинув в очередной раз Север (считая, что уж в этот-то раз навсегда!), ехал из Челябинска в Свердловск. И «встал» движок на полпути. А трасса, все летят мимо. И вечер уже. И пожилые же люди, за пятьдесят давно, борода седая. Жена рядом. Нет, мимо летят люди. Заскучал Папаша. И вдруг – визг тормозов. Драный «уазик». И два лба выскакивают. Ну, типа бичей. – Э, дед! Ты чего тут?! На буксир его. И до Свердловска. А полсотни километров. – Ой, спасибо, ребята! – Улица какая? И они дотянули его до Декабристов, отцепили трос, закатили старый «Москвич» в гараж. – Ребята! Да вы зайдите! Может, вам водки, что ли?! – Да ты что, дед! У нас ящик в багажнике! – Ну, может, бензина?!

– Ну ты даёшь, дед! У нас бочка в машине. – Да откуда ж вы, ребята? – Из Пыть-Яха! – и пацаны дали по газам. Может, кто не поверит? Правда это. Так было. В той стране, в которой мы жили. Как-то мы с Поручиком решили разведать дальнюю речушку. Как раз вода прибыла и третьего напарника, Витьку-пожарника (у него ночью фуфайка сгорела, у костра спали), мы оставили «на базе». Короче говоря, он сидел в кроне здоровенной берёзы, и вода была кругом. А что? Самое место для стрелка. Вернулись мы часа через три, и весенняя вода за это время поднялась ещё на метр. Витька лыбился и покуривал «Беломор». Его резиновые сапоги были в воде. И до берега с полкилометра. Но у него и мысли не было, что мы можем не приехать. При любых раскладах. Вот как такое можно воспитать? Веру такую. Только специально.

ЗАВОДИ! На фоне нынешнего возврата к социальным проектам советского периода – ГТО («Готов к труду и обороне», если кто не помнит), патриотическому воспитанию и так далее – вспоминаю, как нынче говорят, «слоганы» тех лет: «Сам погибай, а товарища выручай», «Парня в горы тяни, рискни, не бросай одного его» (хотя это уже Высоцкий, и тем не менее!). В семидесятые годы водителю, если он не подобрал человека с обочины, легко могли морду набить. Вполне очевидные были правила. А как иначе-то? Какие мобильники? Какие навигаторы? По простому телефону не дозвониться было, особенно в посёлках. А народ шастал днём и ночью на лыжах, мотолодках и «Буранах». И когда на весенней охоте бригада собиралась в избушке, то «старшой» озирался – все ли здесь: «Постой, постой… а Петька где? Заводи!» Это система была, что ли.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ | ПУТЕШЕСТВИЕ В 1976 году главный редактор «Радио Ямала» Николай Матвеевич Михальчук вызвал меня в кабинет и кратко сказал: – Едешь в Москву. На Гос телерадио. Получишь там «ГАЗ66». Найдёшь там воркутинского паренька. Он получает такой же. – Краткость – моя сестра, – хмыкнул я и пошёл собираться. Унты, меховые штаны, пилотную куртку на собачьем меху (вот вещь была, Казанская меховая фабрика выпускала специально для полярных лётчиков, знакомый бортмеханик подарил, до сих пор цела) в мешок – и в Лабытнанги. Поезд до Москвы – двое с половиной суток. В коридорах Гостелерадио «воркутинского паренька» было видно за километр. Слоняется худой верзила в унтах и драном свитере. Позитивный такой. Серёга Веселухин. Что характерно, жил он в Воркуте на улице Весёлой, дом 10, квартира 54. Фантастические всё же были времена. Нарочно не придумаешь. Зашёл я к начальнику хозчасти, вручил полдесятка копчёных щёкуров, и погнали мы с Серёгой на вокзал, пугая железнодорожников унтами и прочей амуницией, поскольку было плюс два. И это в середине января. Весь день мы с бригадой такелажников устанавливали на платформу два «ГАЗ-66», лоб в лоб. К ночи, залив «до пробки» бензобаки, взяв ящик водки, коробку консервов и десяток буханок хлеба, мы стартовали на Воркуту. Не знаю почему, но в радиаторах тосола не было (может, тогда и незамерзайкито вообще не было), и мы, чтобы не разморозить двигатели, должны были периодически их прогревать. Это было главной

проблемой. За Интой, когда морозец ударил за тридцать, запускать движки надо было каждые полтора часа. Всего мы шли одиннадцать суток. Армейский грузовик «ГАЗ-66» («шишига», кто понимает) был уникальной машиной. Изменение давления в шинах! На ходу! Первый день мы этим и развлекались. Пока не поняли, что если «крякнет» движок, то жить нам на открытой платформе при минус 38 (это уже за Ухтой) и скорости эшелона в 90 километров – несколько часов. Даже в меховых штанах. Режим движения установился сразу. Сидели мы в Серёгиной машине, как раз там место водителя, место стрелка (даже резиновые защёлки были для автомата) и между нами – капот двигателя. Ну, чем не стол? Красота! О чём два незнакомых человека могут одиннадцать суток говорить в кабине, где и повернуться-то толком нельзя? Скучно не было ни минуты. Серёга взахлеб рассказывал о клубе «аэросанщиков» воркутинского телевидения. Местные кулибины наладили производство лёгких аэросаней – три лыжи, обтянутый брезентом корпус, двухлопастной винт. Всё. Двигатель собирался на базе тракторного «пускача», главное преимущество которого – запуск при любом морозе. Санки бегали по окрестной тундре со скоростью под сотню. А знаменитые «Бураны» тогда только появлялись. Самое веселье наступало, когда мы «расползались», если не сказать хуже, на ночлег. Борт грузовика был практически вровень с бортом открытой грузовой платформы. Мало того, через каждые два метра стояли

тросовые крепёжные растяжки. И надо было карабкаться в другую машину вдоль обледеневшей платформы на скорости под сотню, открыть дверцу кабины, влезть ползком в брезентовую «койку», крепившуюся под крышей кабины, и ногой захлопнуть за собой дверь. И это в унтах! Акробаты, блин! Эшелон пришёл в Воркуту, естественно, ночью. Так ведь январь, за Полярным кругом в это время и день-то два часа всего. Встречал Юрка Навичихин, начальник гаража Воркутинской студии телевидения. Загнали мы «шишиги» в гараж и начали моститься вокруг стола. Типа – с прибытием. Юрка поозирался вокруг: – Так. А где Стас? – Так он на санках в тундру ушёл. – Когда? – Да часа три уж. – Заводи! Стас должен был уже давно вернуться. И за полчаса он мог уйти километров за сорок. Затрещал двигатель, и Юрка рванул во тьму. Вернулся он со Стасом часа через полтора. Через три дня мы перегнали ямальский грузовик в Салехард. Последние два года у меня в паспорте стоит прописка: Санкт-Петербург. На дачу я езжу за сто двадцать километров. Это нормально для столичного города. Половина пути – шоссе, идущее лесом. Машин – не много. Ни одной деревеньки. Только дорога. И мало ли… движок крякнет, или колесо… да поздно вечером. А мне под семьдесят. Старый уже. Седой. И прижмусь я к обочине, включу «аварийку»… И стану ждать голоса из прошлого: – Погоди, погоди… А Толик где? Как нет? Заводи! СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПУТЕШЕСТВИЕ | МЕМУАР

Юрий КОСТИКОВ г. Ижевск Если вы рядовой, ничем не выдающийся миллионер, и вам вдруг захотелось оставить свой след в истории человечества, вы легко можете этого добиться. Если правильно возьмётесь за дело. Способ простой – созвать международную конференцию. Тема – по вашему выбору. Например – «Влияние хип-хопа на яйценоскость кур породы леггорн». Или: «Зависимость численности поголовья монгольских бурундуков от сезонных суховеев в государстве Бурунди». И так далее. Уверяю вас, специалисты по этим и любым другим вопросам обязательно найдутся. А раз найдутся, значит, конференции быть. В свою очередь, приглашённые журналисты распишут всё происходящее в мировых СМИ за милую душу. Хватило бы тугриков на оплату проезда и прокорма участников.

Примерно так в нашем экологическом центре родилась идея созвать международный симпозиум по вечной мерзлоте. О том, где наскрести нужное количество миллионов, мы меньше всего беспокоились. Ибо главной целью было на фоне научных дискуссий поведать миру о том, какие немеряные объёмы углеводородов таит в себе ямальская земля, и заверить европейских партнёров в том, что наша страна имеет достаточно газа для поставок сегодня и в будущем. После того, как идея получила одобрение «наверху», мы принялись за дело. Вошли в контакт с Международной ассоциацией вечной мерзлоты и её председателем Джерри Адамсом. Он прислал список тех, кого желательно пригласить, и колесо завертелось, выбрасывая приглашения в разные страны планеты. В чудесный августовский день на бетон надымского аэропорта приземлился «ТУ-154» с участ-

ИЗ АРХИВА ЮРИЯ КОСТИКОВА

УХА ПО-ЯМБУРГСКИ

никами будущего симпозиума. Под открытым небом, в десятке метров от взлётной полосы, их ожидал огромный стол с бутербродами и прохладительными напитками. Подкрепившись, гости пересели в вертолёты и полетели в вахтовый посёлок Ямбург, что прилепился к западному берегу Тазовского полуострова. Там вечной мерзлоты было сколько душе угодно.

Мемуар – так назвал иронически-публицистическую зарисовку, которую вы сейчас прочтёте, ямальский журналист Юрий Костиков, проживающий сейчас в городе Ижевске. Точнее в этом случае и не скажешь, именно поэтому вынесли мы это слово в нашу новую, специальную, отдельную рубрику. Мемуарами обычно называют воспоминания о событиях прошлого, прямо или косвенно причастных к жизни автора. А тут воспоминание об одномразъединственном событии, не исключаем, достаточно типичном в те времена на традиционно гостеприимном и хлебосольном Ямальском Севере. Потому и МЕМУАР! Редакция уверена, такая рубрика и почин старшего товарища по перу обнадёжат многих потенциальных авторов. Ну, в самом деле, согласитесь, у каждого северянина непременно имеется какой-нибудь личный «мемуар», рассмешить, удивить или сразить которым он способен любого! Короче, у вас – «мемуар», у нас – предложение: записывайте ваш звёздный устный рассказ и присылайте его в журнал. А пока – вот он, перед вами, самый первый «северянский» мемуар – авторский, доподлинный. Наслаждайтесь!

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

МЕМУАР | ПУТЕШЕСТВИЕ Логично было видеть среди прибывших канадцев, американцев, финнов и даже датчан, у которых есть Гренландия. Но оказалось, что мерзлота существует и в Китае – Тибет, и в Аргентине – Анды, и в Индии – Гималаи. Япония, правда, своей вечной мерзлоты не имеет, но, на всякий случай, и она прислала делегацию. В общем, только Кения с её горой Килиманджаро осталась в стороне от всепланетного мероприятия. Гостей вселили в новенький, с иголочки вахтовый финский комплекс, на котором, как говорится, ещё и муха не сидела. Здесь были фонтаны и цветники, огромный конференц-зал и таких же размеров столовая, преобразованная по этому случаю в ресторан. Из столицы прибыл коллектив переводчиков. Помогать детям разных народов понимать друг друга вызвались и мы с Булатом. Мой приятель работал в «Главямбургнефтегазстрое» переводчиком, а я объявил себя таковым, просто желая попрактиковаться в английском. Других оснований у меня, честно, не было. Ну, смелость города берет, это известно. И уже на следующий день нам было поручено переводить на английский авторефераты научных работ, рождённых пытливыми умами командиров строительной индустрии города Надыма. Дело в том, что в будущем году предполагалось провести в Анкоридже, что на Аляске, конференцию по строительству в заполярной тундре временных дорог. Чтобы попасть в список участников, надо представить в оргкомитет реферат научной работы.

А кто ж не хочет в Анкоридж? Поэтому рефератами нас буквально завалили. Мы трудились вовсю, иногда прерываясь, чтобы похохотать над перлами. Например: «Зимник строится путём сгребания значительного объёма снега по оси дороги с помощью строительной техники и дальнейшего его уплотнения путём многократного проезда по нему указанной техники». Ну ничего, на язык Шекспира и это, и другие подобные выражения ложились без всяких возражений с нашей стороны. А ещё симпозиум привлёк массу столичных женщин. Не надо было много ума, чтобы понять, что это московские штучки высокого полёта. В основном они занимались тем, что элегантно прогуливались в холле между фонтанами и цветниками. А когда участники выходили из конференц-зала, чтобы перевести дух после горячих дискуссий, дамы, как одна, делали стойку в ожидании счастливого случая. А вдруг удастся познакомиться? Звучали фразы на английском и других заграничных языках. Открыли бары, что уж ни в какие ворота не лезло, учитывая местный «сухой закон». Правда, поначалу бармены получили указание наливать только иноземным гостям, а нашим давать от ворот поворот. Но вскоре этот запрет как-то девальвировался, потому что иностранные гости быстро стали походить на хозяев, и по вечерам в барах сидели все участники симпозиума, без различия рас и национальностей, обсуждая за чаркой проблемы сбережения вечной мерзлоты. Простые ямбургские труженики, изредка забредающие сюда, делали квадратные глаза при виде такого разврата.

Это обстоятельство привело к неожиданным последствиям. Вначале корреспондент областной молодёжной газеты выпал из вертолёта. Не буду называть его почтенное имя. Правда, крылатая машина стояла на площадке и только готовилась к взлёту, что спасло если не жизнь, то здоровье юного «акулы пера», это уж наверняка. Корреспондента отвезли проспаться в местную кутузку, а затем отправили в областной центр. Был выслан в Надым и главный инженер одной строительной организации, который чересчур уж увлёкся научными изысканиями за стойкой бара. Состоялась и неофициальная часть. Надо же было оказать гостям северное гостеприимство. Для этого нашли живописный распадок на берегу Обской губы, заросший ивняком, с просторной лужайкой посередине. На ней разместили несколько длинных мангалов, на которых жарились шашлыки. В огромной столовской кастрюле на костре варилась тройная уха из ершей, нельм, осетра и заезжей сёмги. Ершишек, естественно, классически после готовности выловили и бросили на корм птичкам, а белую и красную рыбу выложили отдельно на тарелках возле мисок с ароматной юшкой, украшенной аппетитными кругляшами рыбьего жира и зелёными листиками… гм-м, зелени. Мы в этом празднике жизни не участвовали, но находились в готовности к моменту, когда придёт пора вывозить гостей на базу. К вечеру (хотя летом в Заполярье это понятие весьма относительно) вертолёт понёс нас к месту пикника. Возле взлётной площадки нас встретил сам Джерри Адамс. С ним мы успели раньше немного СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПУТЕШЕСТВИЕ | МЕМУАР

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

заться от неё было, по-нашему, форменным святотатством. И мы не стали терять времени: уселись вокруг огромной столовской кастрюли с ухой и благоговейно погрузили черпаки в её янтарную глубь. Ну что тут скажешь! Это было чудо вкуса и аромата. Да ещё на свежем воздухе, под жарким солнышком и под плеск обской волны. К тому же из кустов достали пол-ящика водки, утаенной от гостей во избежание эксцессов, и это придало огня нашему празднику желудка. Потом за нами прибыл вертолёт, мы втащили кастрюлю в салон и продолжили пиршество в чреве машины. Лишь когда при-

РИСУНОК ЕВГЕНИИ ШКЛЯРОВОЙ

пообщаться. Он размахивал полупустой бутылкой водки, тыкал в неё пальцем и твердил одно: «Nothing’s left! Nothing’s left!» Слова и жесты можно было понять примерно так: «Давайте поскорее выпьем, ребята, потому что ничего уже не осталось, кроме этих жалких капель!» Однако мы учтиво отвергли приглашение, пояснив, что находимся на работе. Учёный понимающе кивнул и пошёл искать других партнёров. А мы вежливо приглашали участников пикника в вертолёт и от всех получали стереотипный ответ: «Next!» То есть: «Следующим рейсом!» О заминке доложили руководству, которое и без того было в напряжении по поводу безо пасности гостей: а ну как они в Обскую губу купаться сунутся? Поэтому наша команда получила приказ брать всех под белы руки и грузить в вертолёт, невзирая на отговорки. Что и было выполнено. За несколько рейсов мы успешно очистили территорию. И только потом обратили внимание на то, что уха в мисках почему-то осталась нетронутой. «Да они какие-то странные, – пояснил нам один из официантов (их тоже доставили сюда). – Потрясная юшка, когда ещё такую попробуешь! А они тычут пальцами в жировые кругляшки и галдят, как дятлы: холестерин, холестерин! Так к ухе и не притронулись. Зато на рыбье мясо накинулись со страшной силой, несмотря на то, что оно вываренное. Всё подчистую убрали! Странные, одно слово!» Мы тоже выразили удивление по поводу такого дремучего невежества. А ещё иностранцы. Ну кто из граждан нашей страны не уважит тройную уху! Отка-

были на базу, почувствовали: всё, хватит, некуда, и подарили оставшуюся уху экипажу. Лётчики охотно приняли подарок и увезли кастрюлю на вахтовке к себе в гостиницу. На следующий день состоялось торжественное закрытие симпозиума. Гости прощались с пожеланиями непременно встретиться в Анкоридже. По итогам научного форума издали сборник материалов, и он вошёл в анналы науки. А для нас, сотрудников экологического центра, событие осталось в памяти в основном благодаря тройной ухе. Мы не иностранцы, нас холестерином не напугаешь.

ЕВГЕНИЯ КОВАЛЁВА, Г. ГУБКИНСКИЙ

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | СОБЫТИЕ

ПОРА ВДОХНОВЕНИЯ... Нина ПАРФЁНОВА

Состоялись сразу два больших мероприятия, два конкурса чтецов. Рассчитаны они на разные возрастные категории. Централизованная библиотечная система Салехарда уже во второй раз провела конкурс чтецов произведений Романа Ругина, в котором приняли участие школьники и даже детсадовцы, а музей-квартира Леонида Лапцуя в рамках XXIX Лапцуевских чтений – окружной открытый конкурс «Сердца людей согреть певучим словом», в нём участвовали чтецы старше восемнадцати лет. Я очень люблю этот слегка уже подзабытый жанр. Интересно наблюдать, как проживают каждое произведение чтецы: не читают, а именно проживают, вкладывая в написанные когда-то поэтом строчки свои мысли, чувства, эмоции. Возможно, не все, особенно юные, могут постичь все смыслы стихотворения, тогда в их исполнении звучат чувства их педагогов, родителей. И это тоже познавательно для слушателя и члена жюри. Услышав неоднократно слышанное и читанное стихотворение, ты вдруг найдёшь в нём не пережитую ранее строку и задумаешься вновь о смысле бытия, о поэзии, её неизбывной силе, позитивной и осмысленной. В этом году началась новая жизнь произведений нашего земляка, талантливого писателя

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Юрия Афанасьева, к сожалению, слишком рано ушедшего от нас. Его книга «Ямал – моя боль и судьба» вышла в конце 2015 года в серии «Избранные сочинения ямальских писателей» и заняла достойное место в библиотеках округа. Юрий Афанасьев – человек нелёгкой судьбы, на себе познавший смирительную узду бывшей партийно-советской номенклатуры, он был борцом за переустройство жизни своих земляков, коренных жителей Шурышкарского края, в отстаивании чистоты рек и озёр, уникальной природы Приуралья. В последние годы жизни он много делал для того, чтобы ямальские писатели в полный голос заявили о себе и заняли достойное место в российской литературе. Самая взыскательная читательская аудитория высоко оценила детские рассказы и сказки писателя, по мотивам которых на киностудии «Союзмультфильм» создано несколько картин. Не может оставить равнодушным и публицистика Юрия Афанасьева. С автором можно спорить, можно принимать или отвергать его точку зрения, но то, что темы для выступлений в печати он брал из жизни и писал об этом ярко, азартно, убедительно – факт неоспоримый. Читатели, а особенно земляки автора, шурышкарцы, восприняли вы-

АРТЁМ ТЫТЮК

Весна – время оживления природы, возрождения духа. Недаром в это время года проводится так много литературных мероприятий – конкурсов, презентаций, встреч с читателями… И так по всей стране. Ямал не исключение.

ход книги как яркое событие в литературной жизни округа и всей страны. Сегодня вы встретитесь с уже знакомыми поэтами и прозаиками, познакомитесь с новыми именами в нашей литературе. Отдельно хотелось бы отметить публикацию дневниковых записей известного в округе учёногофилолога Юрия Попова. Никто из нас не читал его авторских художественных произведений, он был весьма требователен к себе и не очень-то пускал в свою литературную лабораторию. Так получилось, что читаем мы его записки, когда Юрия Игоревича уже нет с нами. Читаешь и думаешь: ну почему мы так часто поздно понимаем, какой талантливый человек был рядом… Мы часто спорили о достоинствах и недостатках чужих произведений, но Юрий ни словом не обмолвился, что в его блокноте есть такое интересное эссе (к сожалению, незаконченное). «Моё детство» – произведение, написанное в лучших традициях мемуарного жанра, образное, с бытовыми подробностями о трудных и счастливых 50–60-х годах прошлого века.

ПОЭЗИЯ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Антология одного стихотворения Константин КРАВЦОВ

МОСТ Может, где-то в горах, Где тюльпаны цветут, Где седой бородой облаков Небеса в полусне Тихо землю метут, Бережливо следя за ней Сотни веков. Может, там, где трава В человеческий рост, Где совсем никого Не слыхать, не видать, Я из веры в добро К небу выстрою мост, Чтоб все тайны Вселенной познать. Это будет страшнее, Чем каторжный труд, И, дознавшись, Запомню я всё наизусть, Сразу зная, Что ветры мой мост разнесут И назад я уже Никогда не вернусь.

Наталья МАССАЛЬСКАЯ

*** У корабля усталого – причал. Гнездо у птицы поднебесной. А у влюблённых – нежная печаль И двух сердец полёт над бездной. Гнездо, причал… ждать будет их потом, А может, никогда. И так бывает. Легко край бездны зацепить крылом Или от солнца, долетев, истаять. Прошу Судьбу: не убивай ты влёт Крылатую Любовь – пусть вечно мчится. Пусть будет вечен двух сердец полёт, Не дай остыть, не дай остановиться!

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПОЭЗИЯ

Елена САМОЙЛИК

УЧЕНИК ЛЕКАРЯ. ПРИТЧА В дальних землях, где правил сварливый король, Жил известнейший врач. Рассказать мне позволь. Как обычно в сказаниях, дочь короля Полюбил, как всегда, не богач. О-ля-ля!

Лекарь скоро неслышно в покоях возник, В сундуке – порошки, за спиной – ученик. И, до ног с головы оглядев госпожу, Заключает: «Болезни не нахожу».

Королевна сказала ему: «Ты учти, Будешь бедным – и станет отец на пути. Если только сумеешь ты стать богачом, Да известным при этом, и честным притом, Я немедленно стану женою твоей. Будешь также владыкою царских полей!»

О любовь, ты и вправду творишь чудеса! Благосклонны к царевне моей небеса! Ученик наклонился, причину ища, В нежно-розовом ухе находит клеща! Слово с губ сорвалось… А у лекаря – крик, Что не глухонемой дорогой ученик!

Но вернёмся к известному лекарю мы. Брал он плату немалую с каждой сумы. У него был в прислуге его «ученик» – Безнадёжно немой и оглохший старик, Чтобы лекаря тайны не мог он украсть, Чтоб лишь лекарю были почтенье и власть!

Как оплату отныне за царскую дочь Короля просит лекарь судиться помочь. «Я слугу обвиняю во лжи, и потом С ним сразиться желаю, как с учеником – Каждый сделает яд, дав другому испить, Только противоядье успей проглотить!»

Дни закончились жизни того старика. Начал лекарь искать себе ученика. Но запрос у врача был один, и такой: Чтобы был ученик только глухонемой!

«Посему! – повелел удивлённый король, – Разрешить этот спор мне сейчас же изволь!» Выпил яд ученик – и мгновенно испил Он от яда лекарство. Исполненный сил, Кубок бережно лекарю он подаёт… После снадобья лекаря кривится рот, Тьма в глазах, и от ужаса – волчий оскал! Поражённый, как молнией, он тут же упал.

Нищий парень – и пылко влюблённый притом – Захотел стать не кем-нибудь – только врачом! Притворившись лишённым и слуха, и речи, К дому лекаря он приблудился под вечер… Люди к лекарю ходят с утра целый день, А за ним – ученик, неотступен, как тень. Невзирая на шум и бряцанье монет, Не сорвалось ни разу ни слова в ответ. Воля к цели им движет – а цель ещё та! Верой служит ему немота-глухота! Но тревожная весть пробуравила ночь: У порога смертельного царская дочь!..

Удивился король, но сказал: «Я отдам В жёны дочь свою! Только, по свежим следам, Мне скажи без свидетелей – нет таковых – Что за снадобье было в ладонях твоих?» И сказал ученик, что утрат не хотел, Что учителя чтил, как сам Бог повелел… «Без зазрения совести и без стыда Признаюсь: то была ключевая вода!» И мораль этой притчи предельно проста: Слово чистое ядом считают уста Лишь чернящие сами!.. Надеюсь же я, Среди нас таких нет, дорогие друзья.

100

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПОЭЗИЯ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Николай ШАМСУТДИНОВ

*** Неисцелимо прочтеньем – «Печаль... светла...», Ибо, встречаясь с пазами в глазах седых, Как ни учтивы лукавые зеркала, Время язвительней в точных чертах моих... Что ж до возлюбленных – кротко, словно волна, С каждой отхлынувшей, розных сирен опричь, С каждой – морщина, увы, набегает на Душу смиренного. Шёпотом – не настичь, Как из забвенья не вызвать прелестниц сих, Не разминувшись с собою... И, сед уже, Поздно я внял, что, копаясь в уловках их, Лучше бы, фавн, покопаться в своей душе. Счёты с проточными?.. – пуще гневить судьбу. Только и выпал я, сумрачный, – ей, одной, Мягко склонившейся, ближе, ладонь ко лбу… Над побледневшим и ожесточённым мной. За полночь, прелесть, когда, обитаем, свят Сон, и тщета, соболезнуя, не щемит, – Чуткой душою дыханье моё ловя, Как она бережно, веки смежив, Не спит. А спозаранку – щебечет своё, поёт, Дышит взрывным и размашистым – да, любя. И прежде чем потемнев, разлюбить её, Перешибая судьбу, разлюби себя!

Нина ПАРФЁНОВА

*** Какой нелепый день – туманный и промозглый, Сочатся серой влагой небеса. И в этом городе незащищённо-грозном Хочу забыться хоть на полчаса. Хочу забыть все имена и даты, Все лица и привычный антураж И ощутить себя безудержным пиратом, Готовящим свой новый абордаж. Хочу почувствовать хмельной бодрящий ветер И в жилах закипающую кровь. И, в бой стремительно ворвавшись, встретить Твои глаза. И всё. Не надо слов… Но неужели мне опять приснилось это, И даже то, что ты был встрече рад? Дождь за окном, и так не скоро лето… Но я-то ведь и наяву пират!

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

101

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПОЭЗИЯ Александр ОСТРОУХОВ

*** Как стынет ночь, как полдень раскалён! И дрожь земли во мне, и колыханье выси. Ступнями, словно в парке старый клён, Врастаю в мир, укореняясь плотью мыслей. И волны лет в виски стучат сильней Чередованием разливов и осадков, То поднимусь весною от корней, То вновь сгорю листвой осенней без остатка. Но ощущенье этих непогод Ведёт за грань круговоротом обретений – От прошлых отречений и невзгод Восставшим Фениксом вспорхнуть из пепла тлений И в новый круг спиралью по весне Взойти любовью первозданного чертога. Небесной влагой всё пропитано во мне, И в каждой капле воскресает голос Бога.

Наталия ЦЫМБАЛИСТЕНКО

Альберт ОКОТЭТТО

*** Опустошён. Разбит. Подавлен. Угнетён. И, удивлённый, сам к себе с вопросом: «Не правда ли, что каждый, кто влюблён, Из глупости имеет риск остаться с носом?» Любовь владеет телом изнутри, Что даже ледяное сердце тает. И разум исчезает с той поры, Когда душа в блаженстве расцветает. Не правда ли, невинна и хрупка, Любовь питается улыбками влюблённых?.. Я в этот раз решил издалека Начать просить прощения... У трона, В ногах твоих (представь), целуя твои стопы, Кричу тебе: «Прости, я снова виноват! Казни или помилуй, но знай: я не со злобы; Я от большой любви бываю глуповат».

102

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

***

Живя на Севере в эпоху перемен, к тебе лишь, Господи, с надеждой обращаюсь. Прости меня. Я в Рай не собираюсь. Но подскажи мне, кто достоин Рая? Неужто те, кто в вечной суете, отслеживая праздники по датам, приходят в храм и молятся тебе, чтоб утром я проснулась виноватой?

ПОЭЗИЯ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ Юрий ВЕТРОВ

Зеркала Вот так все мы, уже на склоне лет, Жизнь прожитую тщательно итожим, Рассматриваем собственный портрет И прошлое сознательно тревожим... Мы оживляем в памяти те дни, Которые в нас что-то изменили, За что нас ненавидели одни, Другие нас за это же любили. Пытаемся хоть как-нибудь понять Причину необдуманных решений, Понять привычку на судьбу пенять, Не думая о мере прегрешений.

Михаил ПОРЯДИН

*** Когда на повороте судьбы, на очень быстром повороте, вдруг замечаешь того, кто всегда за спиной на расстоянии вытянутой руки, – так хочется остановить мгновение!

Ещё нам очень хочется узнать В своих глазах, что мысленно напротив, Желание из прошлого сказать: Мы разные, хотя в единой плоти.

Но даже мысленный шаг туда, где ты уже не ты, – нет-нет! Птица сидит на одном проводе,

Мы разные. И мы же близнецы: Один в начале, а другой – на склоне... Мы смотрим друг на друга, как глупцы, Уподобляясь собственной иконе.

а молнии идут без звука...

Мы смотрим на себя, как в зеркала, Со всех сторон, внимательно и строго... И так сидим до самого утра Как на суде, и совести, и Бога.

Электрический мир молчалив крики грома – это страхи воздуха, а он в твоих лёгких, и ты кричишь так громко, как будто опять родился, и снова не видишь, не веришь – ослеп от короткой вспышки молнии на опоре, на ветке дерева жизни, где птицей сидишь под дождём...

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

103

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПОЭЗИЯ Ольга КУГАЕВСКАЯ

Про него… Маленькие ножки, крошечные ручки, Нос курносый кнопкой, брови закорючкой. Мало что он видел, много не изведал… Строит, лепит, смотрит «Машу и медведя». Помогает маме убирать посуду, Превратив в осколки праздничное блюдо. В гардеробе сразу видит непорядок, Нужно разобраться в маминых нарядах… Аккуратной стопкой сложенные майки Полетели дружно, словно птичек стайки. Кто сложил носочки и трусы так ровно? Это некрасиво, даже больше – стрёмно! Папиным ботинкам место поменяет – На работу папа точно опоздает… От машин колеса, мячики и рули Примостились ловко в ковшиках, в кастрюле. Вся семья в заботах целый день проводит, Что-то прибирает, что-то чистит, моет… Ни к чему вся эта канитель пустая… Человечек просто тайны постигает. Ведь не зря даются людям от рожденья Нос, глаза и уши, рук прикосновенья… Ощутить на запах, вкус понять предмета, Как иначе влюбишься в колбасу с котлетой? Как поймёшь «пушистое», не погладив кошку, А чтоб узнать «холодное» – иней на окошке? Время быстротечное как ты угадаешь? Утром лучик солнышка ночь на день меняет… Все живёт и движется в широте пространства, Человечки маленькие постигают таинства… Капелька по капельке, первый шаг и слово… Вот так и зарождается поколенье новое.

104

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПОЭЗИЯ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Людмила Смарыгина родилась в окружной столице. В 1976 году окончила филологический факультет Ишимского педагогического института, в 1998 году – Академию государственной службы при Президенте РФ. Десять лет занималась педагогической деятельностью, работала в партийном комитете, в администрации Ямало-Ненецкого автономного округа, г. Салехарда.

***

Первый снег

Я себя не узнаю, Ничего не понимаю: Я с улыбкою встаю И с волненьем убегаю. Убегаю к девяти, Жду с надеждой, Что присядешь рядом ты, Глянешь нежно. Оборвётся сердце вдруг, Как в семнадцать, Ты не просто мне друг, Хочу признаться.

Первый снег, как белый лист чист, Не танцует лист опавший твист. Не услышишь больше птиц свист. Приглашу тебя сыграть в вист. Белый снег и жёлтый лес – миг, Слышу детского восторга крик. Ну, а ты почему вдруг сник? Или это мне от снега блик?

В Форосе По краешку моря прошла босиком, И цвет его, запах давно мне знаком. Подумалось вдруг о хорошем и светлом, И я улыбнулась морю ответно, Душой отогреюсь, умом всё пойму, Объятия с солнцем с собой заберу. Стану сильнее, добрее, умнее, С морем вдвоём всё обдумать успеем.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

105

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПОЭЗИЯ

Валентине А.

Романс

Успеть…

Я Вас принудить не могу, Заставить полюбить – тем более, Но всё ж сказать я Вам хочу, Что время тоже дружит с болью. Болеть невстречей каждый раз С годами, может, станет легче, Не слышать Вас, не видеть глаз, Мне трудно видеть Вас всё меньше. Забуду голос Ваш и взгляд, Забуду встречи и свиданья, Но вдруг увижу Вас опять, И будто не было прощанья.

Успеть сказать, Успеть спросить, Успеть прощенья попросить, Успеть ошибку совершить, Успеть влюбиться и влюбить, Грехи большие замолить. Успеть простить, Успеть понять, Успеть без лишних слов обнять, Успеть желанье загадать… Вся жизнь из множества «успеть», Чтобы успеть не умереть!

Я Вас принудить не могу, Заставить полюбить – тем более, Но всё ж сказать я Вам хочу, Что время тоже дружит с болью.

*** Снегопады любят ночь, Убаюкать нас не прочь, Чтобы утром удивить, Настроеньем зарядить. Или просто день устал? Снега много заказал, Чтоб спокойно, без помех, Нас настроить на успех. Серость будней освежить И весельем заразить, Поиграть в снежки азартно, Только это будет завтра!

106

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ПОЭЗИЯ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Наталья Серебренникова родилась в Свердловской области. В пятидесятые годы прошлого века с родителями переехала на целину, где окончила десятилетку, потом педагогическое училище и позже – пединститут. Вышла замуж, родила двух сыновей. В лихие девяностые переехала на Север, в Новый Уренгой. С 1994 года возглавляла городское литературное объединение «Мангазея», но так как тяжело заболела мама, а позже и супруг, пришлось оставить эту деятельность. За годы жизни в газовой столице старалась найти талантливых людей и помочь им в литературной учёбе, чтобы потом они могли публиковаться: Н. Березан, М. Гуменюк, Н. Спиридонова, И. Владин, В. Дурницын, Л. Сидорова и многие другие. При содействии администрации города в 2000 г. вышел литературный альманах «Озарённые Севером», в 2005 г. – сборник детского творчества «Мой дом у полярного года». В 2008 г. появился очередной сборник для детей «Морошкины горошки». Позже, к Году учителя издан собственный сборник «Прости нас, Север!». В настоящее время – руководитель детского городского объединения «Лукоморье».

Ветеранам Севера Ветераны Севера, что здесь с вами было? Вас на ветре северном било и знобило, Вы тропой нехоженой зимник пробивали, Колышки для строек в мерзлоту вбивали. Вас на прочность Север проверял не раз, Прежде чем отправили вы «на землю» газ. Для людей построили в тундре города, Где обосновались раз и навсегда. Ветераны Севера – трудовая рать, Новым поколениям есть что рассказать! Делитесь умением, опытом своим, Мы теперь дерзаем и на том стоим.

*** В Уренгое горят «деревяшки», Рассыпается счастье в момент. Где сушились пелёнки, рубашки, Там зола, ничего уже нет. Миг назад отдыхали, смеялись, Шаловливый котёнок играл, А теперь без жилья оказались. Кто-то всё, что имел, потерял. Документы с собою, в кармашке, А рассеян – за то не брани, Ведь ни ночью, ни днём в деревяшке Нет покоя, Господь нас храни!

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

107

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПОЭЗИЯ *** Я стою на полустанке, Жизнь проносится под стук Тех колёс, что мчатся мимо, Но пугает этот звук! Так пугает смех в вагонах, Слёзы женщины в углу, Тайна жизни заоконной… Что за ней не побегу! Здесь, в болоте, хоть и лихо, Жизнь привычна да грешна, С мордобоем, где и тихо, Там она, увы, страшна!

*** О, книга! Вновь тебя терзают, На откуп цифрам отдают, И фолианты исчезают В потоке завтрашнем «уют!». Беру, смотрю, ты как живая, В картинках, без… но не немая, В сюжет, как в сети, вовлекая… Я вся в слезах! Опять читаю О жизни нашей непростой. Вот Достоевский и Толстой, Пикуль и Чехов, и Булгаков, Вот Брэдбери, Уэллс, Айтматов… Вдыхаю книжный аромат, И понимаю: здесь ретард – Читатель изменил тебе В неравной рыночной борьбе! Но ты нужна нам, как и жизнь, Держись, любимая, держись! Ноябрьск, 2015 г.

*** Не говори мне про любовь, Ведь слуха не затронет Плеяда вымышленных слов, И звуки быстро тонут В фальшивой сказочности снов Вчерашнего порядка. Не говори мне про любовь Слащаво и с оглядкой.

108

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

*** Струны уставшей от жизни души Тронул слегка вдруг Амур, прикоснувшись. О, златовласый! Прошу, не буди! Горько мне будет однажды, проснувшись, Зрить в глубине накопившийся хлам Прошлых обид, человеческих драм… Мне не отпустит сегодня грехов Вечный Всевышний. Не хватит мехов Русской гармошке сыграть на басах То, что горою на чёрных весах Времени этого, этой любви… О, златовласый, прошу, не буди!

*** Ах, Север крайний! Что с тобою? Ты снова хмуришься, сердит. И над моею головою Гоняешь тучи. Ветер бдит: Всё дует в спину, холодрыга Пронзает иглами меня, И воет так, что песни Грига Уже не слышу. Виня Себя опять за легкомыслье, Что не оделась потеплей, Несусь ведром на коромысле Туда-сюда! Где через край Уже и нервы, настроенье: Погода хуже с каждым днём. Спасают чай, своё варенье, И мысли только об одном: Что скоро лето, день полярный Синь неба с солнцем принесёт, А все печали и тревоги Тот самый ветер унесёт!

ПОЭЗИЯ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ *** Храни, Россия, мужиков! Господь, храни их домочадцев. Ведь в череде былых веков Немало войн! И обвенчаться Пришлось со смертью с той поры Не единицам – миллионам! Кому обильные дары В созвучье с маршем похоронным? Несут ли жёны крест земной, Растя защитников Отчизны...? Храни, Россия, мужиков, Любя, храни, во имя жизни!

*** Дым туманный оседает… Значит, минус сорок пять! Шуба тёплая спасает, В рукавице нос опять. И уже не мерным шагом, А проворною рысцой За домашним райским благом – Одним махом на крыльцо! Тёплым духом из квартиры – И растаяла душа! Сгинь, морозная мортира! Я на кухню! Как свежа После снежного разлива Зелень комнатных дубрав! Наливаю торопливо Чай спасительный из трав…

*** Театр жизни холодно-спесив, А в облике пророческих вещаний Возлюбленный, трагически красив, Не раздаёт бесплодных обещаний. О странности загадочной судьбы! Изломленные пальцы в нетерпенье, И шёпот моей истовой мольбы: «Веди к любви земное провиденье!» И взглядом обжигающим к Нему: «О, ниспошли, ещё раз дай напиться, Я все твои условия приму!» И Он в ответ: «Не надо торопиться!» «Любви! Любви! Всего один глоток! Чудес сильней, я знаю, не бывает!» И в пальцах мокрый ёжится платок, И небо глухо, лишь Господь внимает…

*** Плохо и больно! Поляною выжженной Тихо лежу на ладонях земли, Краской осеннею, медью забрызженной, И умоляю, как прежде: «Внемли Шёпоту губ моих, жаждущих влаги, Голосу сердца, зовущему свет, Я не могу рассказать на бумаге, Что без тебя мне и жизни-то нет!» Как я хочу, чтобы было как прежде, – Гроздью рябины в объятья упасть, Зацеловать и ланиты, и вежды, В ласках ответных до света пропасть! Птичьим курлыканьем, плачем ли ломятся Мысли мои о разлуке с тобой. Надвое сердце навеки расколется, Больше не склеится чьей-то судьбой.

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

109

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА

Виктор Ященко – кандидат географических наук, член Союза писателей России. После окончания Новосибирского института геодезии, аэрофотосъёмки и картографии многие годы работал в Сибири, на Кавказе, в Африке. В семидесятые и восьмидесятые годы прошлого столетия возглавил аэрогеодезическое объединение, создававшее топографические карты Тюменского и Уральского регионов. Самой сложной местностью для человека его профессии тогда был север Тюменской области. В 1981 году автор награждён орденом Трудового Красного Знамени за доблестный труд. В студенческие годы Виктор Романович работал в качестве внештатного фотокорреспондента в газете «Молодость Сибири». В красноярском журнале «Енисей» в 1966 г. он дебютировал в рубрике «Творчество молодых» с подборкой из восьми рассказов об экспедиционной жизни геодезистов. Его проза – о северной романтике, познании родной земли.

ЧЁРТОВО ОЗЕРО Мы с начальником экспедиции Валентином Вильгельмовичем Яхманом прилетели в посёлок Красноселькуп, расположенный в отдалённой части Тюменского региона. На вертолётной площадке встретил нас заведующий базой партии Анисим Петрович Фомин, он проработал в экспедиции всю жизнь. В последние годы Фомин со своей женой Марией Ивановной занимался хозяйственными делами на базе партии сначала в посёлке Толька, а затем в Красноселькупе. За многие годы Анисим прекрасно изучил всю эту глухоманную местность. На базе имелись огромные цистерны с авиационным топливом для заправки вертолётного транспорта, который был прикреплён к экспедиции. Во всей восточной части Тюменской области это была единственная такая площадка с огромнейшим запасом горючего, поэтому сюда почти каждый день прилетали вертолёты – заправиться. Мы сообщили Фомину, что прилетели по несчастному случаю, который произошёл в соседней партии. Он сразу же высказался: «Это опять на Чёртовом озере?» Мы с начальником экспедиции переглянулись. Анисим с грустью уточнил: «Каждый год там случается какая-нибудь беда, в этом году уже привозили покойника». В это время к нам подошёл командир вертолёта и сообщил, что полёт сегодня отменяется – из аэропорта пришла срочная радиограмма о приближении штормового ветра. Мы вынуждены

110

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

были пойти на ночлег к Анисиму. Мария Ивановна напекла пирогов с грибами, нажарила потрошков свежей рыбы – это их фирменное семейное блюдо. Вечером Анисим Петрович рассказал много разных историй, которые происходили на загадочном Чёртовом озере. По рассказам селькупских старожилов, в этом озере в древние времена зародился злой дух, поэтому ему дали такое страшное название. По преданию аборигенов, во времена господства в регионе Златокипящей Мангазеи в этом озере была утоплена Золотая баба. Седовласые селькупы утверждают, что ценную статую в сопровождении опытнейших ханты купцы везли зимой в Питер. Оленья упряжка, на которой находился драгоценный груз, вдруг провалилась и исчезла в озере. Долго продолжались поиски, но обнаружить её не удалось. До летних дней озеро находилось под усиленной охраной, а потом поиски продолжили. Из столицы пожаловали специалисты с разным оборудованием. Всё лето приезжие умельцы ныряли, спускали верёвки с крюками, но выловить ничего не удалось. Утонул селькуп, а два ханта простудились в холодной воде, их похоронили на берегу. По преданиям, в озере живёт дьявол, который проглатывает людей. Селькупские шаманы уверяют, что дно Чёртового озера уложено человеческими костьми. По старинным поверьям, нечистая сила будет вечно питаться жертвами – до тех пор, пока водоём не осушат.

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

ВИКТОР ЯЩЕНКО

Местные старцы сказывают, что в начале прошлого столетия Гришка Распутин приезжал на Чёртово озеро, хотел достать со дна Золотую бабу. Несколько дней он пропьянствовал на берегу, но к поискам так и не приступил. Фаворит последней царской семьи хотел порадовать царицу драгоценным подарком, но якобы «провидец» получил сигнал Всевышнего: «Григорий Ефимович, не занимайся этим гиблым делом и срочно уезжай в свой Тобольск». После этого Распутина доставили в Тобольск, а затем и в столицу. Анисим поведал, что в последнее время на чёртовом месте участились несчастные случаи, в этом году ранней весной с озера на вертолёте вывезли труп рабочего из буровой бригады. Он скончался от укуса энцефалитного клеща. До полуночи рассказывал Анисим нам происходящие на Чёртовом озере разные трагические случаи. К утру ветер стих. Воздух был напоён влажной осенней прохладой. Мы готовились к отлёту. В радиограмме сообщалось, что три дня назад из бригады, базировавшейся на берегу Чёртового озера, ушёл рабочий. Делали попытки поисков, но никаких следов не обнаружили. Вокруг озера – густой лес и топкие болота. Мы позвали с собой Анисима, потому что ему много раз приходилось бывать на злополучном месте. Тайга здесь суровая, неприветливая, каждый год она приносит нашим экспедициям неприятные сюрпризы. Подлетая, мы сосредоточили взгляды на больших пространствах водянистозелёных болот. Над озером дымился седоватый туман. На берегу мы увидели костёр – это была наша бригада. Бригадир подробно доложил, что три дня назад они готовились совершить подъём на гору, где предстояло выполнить измерительные работы. Один из рабочих неожиданно сообщил, что стёр ноги и пойти не сможет. Тогда ему по-

Бригада в пути

ручили приготовление ужина, объяснив, что возвратятся очень поздно. Гора, на которую пошла бригада, – самая высокая в этой местности, поэтому на подъём ушло много времени. Спускались обратно уже в темноте. Руководитель, как обычно, шёл впереди и очень удивился, не завидев сполохи костра. Все чрезмерно устали и надеялись на тепло огня и горячий ужин. В палатке рабочего не оказалось. В его палатке нашли записку, в которой написано, что он ушёл в деревню, чтобы уехать домой, проклиная тот день, когда поступил на работу в экспедицию. Рабочего звали Николай, был принят на работу в Тюмени. Приехал он из Львова, по его словам, родители его состоятельные люди. Юноша сбежал из дома, чтобы жить самостоятельно. Настраивал себя на самые жёсткие таёжные условия, в первые дни полевого сезона кое-как выдерживал дневные нагрузки, после маршрутов падал и засыпал. В бригаде относились с пониманием. Вскоре Николай втянулся в трудности, помогало многолетнее увлечение спортом. Ни от каких работ не отказывался – прорубал просеки, копал двухметровые ямы для закладки реперов в условиях вечной мерзлоты, ежедневно поднимался в горы с огромными рюкзаками, оставался в лагере дежурным, научился готовить и заявлял, что приедет домой и приготовит своими руками отменный ужин. В пререкания не вступал, но за себя мог постоять. Однажды в аэропорту Сургута Николая оставили охранять бригадное снаряжение. Остальные уехали в город за продуктами. В какой-то момент Николай отлучился на одну минуту. Возвратившись, увидел, что в вещах роются посторонние два человека, завязалась схватка. Один убежал, а второго парень связал и держал до приезда бригады. Вечером Николай пошёл в кино, где его встретили эти двое. Николай сумел расправиться с ними, хотя ножевое ранение получил, хорошо, что оно оказалось лёгким. На вертолёте мы отправились проделывать маршруты, зная, что рабочий далеко уйти не должен. Вначале решили облететь вокруг озера, рассмотреть болота и заболоченные открытые места. В лесной части человека, если он не разожжёт костёр, увидеть практически невозможно. Поэтому все распределились по разные стороны машины, прильнув к иллюминаторам. На болотах отвлекали рыжеватые озёрца, их вокруг – несметное количество. В зелёной болотной пестроте очень сложно рассмотреть человека, одетого в противоэнцефалитный костюм. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

111

ВИКТОР ЯЩЕНКО

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА

Напутствие перед маршрутом

Вдруг Анисим закричал, бросился в кабину пилотов, показывая взмахом руки, крича: «Он утонул в болоте, вот торчит его голова, срочно нужно спасать!» Мы все сгрудились с одной стороны, пытаясь разглядеть. Вертолёт делал рекогносцировочные круги, подбирая место для посадки. Лётчик сообщил, что здесь садиться нельзя – болото очень глубокое, поэтому предложил всем выпрыгивать из вертолёта, который зависнет в воздухе. Командир крикнул, что не может рассмотреть, жив рабочий или нет. Первым выскочил Анисим, мы последовали за ним. Я удивился, как Анисим мог увидеть голову, которая залита болотной грязью. Он попластунски пополз к затонувшему парню. Смрадная болотная грязь находилась в непрерывном шевелении. Руководитель бригады улетел в лагерь за пилой, топорами, верёвками и остальными рабочими. Анисим добрался до парня и стал промывать голову, используя носовой платок. Лицо, изъеденное комарами в кровь, было фиолетового цвета, покрыто волдырями и измазано грязью. Бедолага временами погружал голову в болотную жижу, чтобы хоть как-то спастись от комаров. Руки засосало в болотное месиво. Коля стоял на цыпочках в болоте трое суток – а если бы встал на ноги, то через мгновение болото засосало бы его навечно. После отлёта вертолёта стало тихо, слышно было только лягушачье кваканье да гудение комаров. Мы с Яхманом тоже приползли к Николаю, попытались приподнять его, но даже втроём мы не смогли это сделать. Юноша жаловался, что пальцы ног онемели, и он начал погружаться окончательно. Слёзы градом катились из распухших глаз. Парень находился в предсмертном состоянии. Гиблое болото начало засасывать и нас. Никакой опоры поблизости не было. Мы с начальником экспедиции отправились к ближайшим зарослям и стали выламывать палки. В это время показался

112

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

вертолёт со снаряжением и рабочими. В первую очередь решили пилить деревья и стаскивать их к потерпевшему. Вокруг появилась устойчивая площадка из стволов длинных деревьев. Анисим занимался самой ответственной работой, сумел втолкать жердь под подбородок парня, тот сразу почувствовал опору, и ему стало легче. Затем Анисим просунул капроновые верёвки под руки, а потом уложил вокруг брёвна. Экипаж активно помогал, командир даже предложил вытащить его с помощью вертолёта. Анисим отверг этот вариант, объяснив, что такой способ может стать смертельным. Он настоял на своём методе – вываживать очень медленно, с помощью брёвен и рычагов. В общем, потребовалось много времени для полного высвобождения парня из болотной трясины. Мы доставили бригаду в лагерь, а сами полетели в Красноселькуп. Время было позднее, поэтому решили показать больного врачу утром. Анисим натопил баню, и Николай с удовольствием пропарился. Мария Ивановна начала лечить юношу своими лечебными травами. Она повидала много разных происшествий и поставила на ноги многих экспедиционных работников, к ней привозили больных даже из Тюмени. В экспедиции даже поговаривали, что она обладает проникновенным даром целительницы. У Николая сильно распухли ноги. Мария Ивановна заверила, что за неделю все болячки пройдут. Во время лечения она сумела выяснить причину бегства. Юноша признался, что перед маршрутом на гору увидел сон, якобы его любимая девушка выходит замуж. В расстройстве чувств он решил срочно уехать домой, даже рассердившись на экспедицию, и оставил в записке такую нехорошую фразу. Мы с начальником экспедиции улетели. Нам предстояло лететь на мёртвую железную дорогу, которая строилась во времена Сталина, – там у нас работало несколько бригад. Через две недели мне в Свердловск позвонил начальник экспедиции Яхман и сообщил, что Мария Ивановна вылечила нашего рабочего и он возвратился на Чёртово озеро для завершения полевых работ. Недавно мне удалось побывать в Тюмени. Благодаря топографическим картам, которые мы создавали в те трудные годы, спроектированы и построены вокруг Чёртова озера магистральные дороги, проложены гигантские трубы, возведены новые города и посёлки, а когда-то это место считалось самым гиблым в Тюменском регионе.

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Дмитрий Михайлов в 1993 году окончил Луганский педагогический институт, получил профессию учителя истории и стал работать в средней школе Ноябрьска. Одновременно вёл театральную молодежную студию «Д.Е.». С 2000 г. – автор программ в телекомпании «МИГ», позже – главный режиссёр. Снимает художественное и документальное кино, его работы отмечены на различных фестивалях России. Назван лучшим режиссёром 2009 года на Ямале за художественный фильм «Праздник для незнакомки».

БОЛЬШЕ НИКОГДА Машина заглохла сразу за городом. Опытный водитель Александр Иванович даже не сразу в это поверил. «Как же так? Ведь совсем новый «жигулёнок», месяц всего на дороге, и вот тебе на… Что же делать? Попутешествовал, называется, на старости лет…» – ворчал про себя Александр Иванович. Ведь говорили ему соседи: «Куда тебя в восемьдесят два года-то понесло? А если сердечный приступ, кто в дороге поможет? Ведь по одному даже молодые не ездят». Но фронтовая закалка сделала своё дело. Так получилось, что после войны любая проблема для него казалась мелочью, а любое расстояние – пустяковым делом. И ничего, что до Бреста две тысячи километров. С ветерком да с хорошим настроением время пролетит незаметно. А теперь вот такая неприятность… Старик открыл багажник, проверил масло. Бензин только что залит на заправочной станции. Самое страшное, что могло произойти, так это если сломался двигатель. Не умеют у нас в России делать надёжные машины. «Как же теперь её обратно в город доставить?» И тут его окликнули. Странно, что он не сразу заметил двоих молодых ребят, подъехавших на попутке. Им было лет по двадцать, говорили на непонятном языке, на чужом и не русском: – Дык, это, забодяжим тачку? Ну, в смысле, устраним неисправность. Отказать было как-то не вежливо, да и не в том он положении, чтобы помощниками разбрасываться. Но что-то смущало в этих людях, чувствовалось в них нечто подозрительное. Пока ребята копались в двигателе, старик кое-что вспомнил.

Именно этот рослый паренёк заправлял его машину. Всё расспрашивал, сколько стоила, какого года, пробег. Будто собирался покупать её. С такими ребятами пенсионер был знаком. У них никогда не водились деньги, а чтобы заработать, нужно было кого-нибудь надуть или обокрасть. Легки на подъём, халявы. Ещё тогда Александр Иванович подумал, что перевоспитывать в таком возрасте ушлых – пустое занятие. Где же ты, старое время, за которое умирали солдаты? Время, когда строили города, возводили плотины, покоряли реки? Воспитывать человека можно только трудом. Чтоб цель была, и люди тянулись к солнцу. – Готово, папаша. Вот и славно. Старик даже устыдился, что записал этих юношей в плохиши. Двигатель заработал, и стало спокойнее на душе. Александр Иванович привычным движением переключил скорость и уже хотел было придавить газ, как один из парней перегородил проезд. Он понял свою ошибку, выключил зажигание и достал кошелёк. Всё верно, любой труд должен быть оплачен. – Что, пятьсот рублей? Да ты, дед, скряга! Обижало даже не то, что его, пожилого человека, называют на «ты». Сказано это было с презрением. Значит, всё-таки не так всё просто, значит, не подводит его внутреннее чувство. – Сколько же ты хочешь, хам? Тот, который поменьше ростом, сразу обиделся. Сигарету, которую не выпускал изо рта, переложил себе в руку и демонстративно сплюнул на дорогу. – Гони бабло, старичелло, причем всё, что есть. Мерзкие руки полезли деду за пазуху. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

113

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА «Значит, всё-таки ограбление. И некому помочь». В кошельке не набралось и двух тысяч… Когда-то старшина Александр Васильев мог выйти в одиночку против дюжины фрицев. Оно так и было. В полку его называли волкодавом. Командир немецкой части, которая стояла против них, страсть как испытывал любовь к волкам. Вот и давили их понемногу, и каждый день. – Мы тебя и твою тачку ещё на заправке срисовали, а я в нужном месте моторчик твой из строя вывел. Васильев знал, что он сильный человек. Неважно, что руки не смогут поднять тяжёлый предмет, главное – дух воина. Поэтому старик твёрдо ответил: – Ничего не получите, негодяи! Он не ожидал, что его сразу же ударят в живот. Это был хорошо поставленный удар, удар человека, профессионально занимавшегося спортом. Через несколько секунд последовал ещё один. Затем Васильев был сбит с ног, сильно ударился головой о землю. Жизнь кардинально менялась… Теперь он не заслуженный ветеран войны и труда, человек, который жил и работал честно, всегда готовый умереть за свою страну. Здесь, на безлюдной дороге, он простой старик, жертва малолетних бандитов. В это время, перерыв весь салон, преступники открыли багажник. Александр Иванович видел, как длинный достал чемодан с его вещами, как бесцеремонно сломал замок. Вот его парадный китель. Сколько лет он его не надевал! Покрутив его в руках, парни выкинули мундир в канаву. – А денег нет! Тот, что поменьше ростом, ударил ногой старика. Высокий пробубнил: – Мы забираем твою машину. Не переживай, тебя не бросим. Вдруг ты всё полиции расскажешь. «Неужели они смогут убить за машину? Так просто лишить жизни человека… За железку. Что происходит? Почему это стало возможным?» Раз за разом Васильев задавал себе эти вопросы, да так и не находил ответов. Ему связали руки и посадили на заднее сиденье. Но потом передумали. Смеясь, они объяснили, что нужно им от старика… Увидь случайный прохожий эту картину, ничего подозрительного не заметил бы. Единственное, что было непонятно, так это почему пожилой человек толкает впереди себя автомобиль. Но и на этот вопрос можно было бы ответить: сел аккумулятор, молодой водитель – за рулём. Ещё немного, и «жигулёнок» заведётся.

114

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

– Тебе ещё повезло, что дорога под уклон! – Веселей, папаша, переключайся на вторую скорость! Мозг лихорадочно ищет выход. В том, что нужно избавиться от этих молодых людей, сомнений нет. На оружие, будь то кирпич или палка, рассчитывать не приходится. Парни тренированы, один на один ему не выстоять. Значит, должны помочь посторонние. Но за всё время пути ветеран не увидел одной машины. Васильев остановился. Высокий бросил руль и вышел ему навстречу. – Сколько вы хотите за моё освобождение? – Значит, деньги всё-таки есть! Говори сразу, не то опять получишь. И больно! Деньги действительно были. До них он не доехал сотню километров. Дочка передаст ему посылку, и тогда уже можно спокойно двигать до самого Бреста. Молодые с недоверием посмотрели на старика. Немного посовещавшись, решили, что нужно рискнуть. – Ну, гляди, если врёшь и время тянешь – убьём. Руки связывать не стали. Куда бежать немощному старику? К дому дочери приехали за полночь, темнота, даже свет фар не спасает. И тут вдруг резкий луч света, высокий даже вскрикнул. Подошли люди в военной форме с автоматами наперевес. Сержант подозрительно заглянул в салон машины. Потом, увидев знакомого человека, широко улыбнулся. – Здравия желаю, товарищ старшина, с вечера вас ждём. Высокий только сейчас заметил ворота воинской части – отдельной десантно-парашютной дивизии. Им навстречу выходило всё больше и больше солдат. – Александр Иванович, ну как же вы! Думали, что-то случилось. А это ваши спутники? Капитан протянул парням в автомобиле руку для приветствия. Тот, что был поменьше ростом, решил из машины не выходить – пусть убивают здесь. Долговязому казалось, что всё происходящее – кино. Только цена за просмотр этой странной ленты высока – жизнь. Слова застревали в горле, поэтому, кроме мычания, никто ничего разобрать не смог. Тишину нарушил сам ветеран. – Это… – он говорил тихо, но уверенно. – Познакомьтесь, это мои племянники. У молодых закружилась голова. Они никак не могли понять, почему старик так сказал. – Привёз показать им настоящих мужиков.

РИСУНОК ТАТЬЯНЫ ГАВРИЛОВОЙ

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Огромные руки десантников загребли молодых парней. Через несколько минут их накормят и поведают удивительную историю о самом смелом и решительном человеке. Рассказ слушался, как легенда. Будто мир изменился и стал лучше. Александр Васильев, дважды Герой Советского Союза, прославленный десантник, заслуженный ветеран. Каждую секунду парни ждали расправы. К утру они перестали понимать, что происходит. Даже когда нужно было ехать дальше, они не двигались с места. Невозможно – чтобы их отпустили!? – Старшина, дети у тебя какие-то перепуганные, оставь их здесь на пару месяцев! Военные засмеялись. Последние слова отрезвили парней, и они кинулись собираться. Сказывалась бессонная ночь, но молодое сильное тело могло выдержать и не такие нагрузки. Человек, случайно увидевший эту картину, не смог бы ничего понять. По заросшему травой полю

двое толкали впереди себя машину. Это не было наказанием. Старик сидел за рулем, воинская часть – далеко. Но какая-то непреклонная сила заставляла парней слушаться ветерана. – А вот здесь, да, прямо на этом месте, стояла наша батарея. Они нас огнём поддерживали. А немцы были вон на тех сопках, – рассказывал из-за баранки Александр Иванович. Высокий парень не поднимал головы. – Вот здесь погиб Валя Котов, пулемётчик наш… Старик вышел из машины. – А вот там, где вы стоите, убили Прохорова. Здесь везде наши… Хорошие были парни. Молодые молчали. – И чтоб больше никогда, – сказал Васильев на прощанье. С этим и уехал. А парни ещё долго стояли в степи, где на одном квадратном метре убито больше сотни лучших молодых парней их Родины… СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

115

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА

Юрий Игоревич Попов (1951–2015) родился 11 сентября 1951 г. в городе Черновцы. Окончил Черновицкий государственный университет по специальности переводчик. Специалист по французскому языку, кандидат филологических наук. Работал переводчиком в Алжире, преподавал в Черновицком университете. С 1986 года – доцент кафедры современной русской и зарубежной литературы Воронежского университета. С 1988 года – профессор кафедры гуманитарного образования Регионального института развития образования в Салехарде. Автор ста одной научной работы, нескольких учебников и учебных пособий по ямальской и современной русской литературе.

МОЁ ДЕТСТВО Первые впечатления Мои первые воспоминания о детстве связаны, как ни странно, не с городом, в котором я родился (и который достоин того, чтобы быть запечатлённым первым в памяти ребёнка). Видимо, некая аберрация детской памяти фиксирует не самое значительное с точки зрения историкоэстетической, но самое волнующее, тревожное, трепещущее с точки зрения психологии, которые оставляют более глубокий след в сознании. Итак, я и сегодня достаточно чётко помню поездку с мамой в Стрелецкий Кут (где был папа в это время, я не представляю), деревню неподалеку от Черновиц1, когда мне было лет пять. Середина 50-х годов, мать моя работала преподавателем французского языка в университете. Уехать отдохнуть куда-либо подальше, в более престижное место, видимо, не было возможности, и она решила вывезти меня в близлежащее село – подышать свежим воздухом и вырваться из объятий города (хотя мне и сейчас непонятно, чем плох воздух Черновиц, в котором не было никаких вредных производств). Видимо, то была традиция русской интеллигенции – выезжать летом из города и, таким образом, отделять отпуск от работы. Так вот, каким-то образом договорившись с водителем грузовика «ГАЗ-51», мама со мной 1 Тогда город назывался Черновицы, позже стал именоваться Черновцы. Уж не знаю, по каким законам лингвистики, может, потому, что по-украински название звучит Чернiвцi (здесь и далее прим. авт.).

116

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

уселась в кабину, и мы поехали в этот самый Стрелецкий Кут. По дороге нас застиг страшный ливень (так мне сейчас помнится), дорогу размыло, мы с трудом пробирались сквозь потоки воды и в конце концов добрались до села. Как устроились в сельском доме, я сейчас уже не помню, но вот этот вселенский потоп, холодный ветер, протекающая кабина грузовика, объятия матери, которая стремилась защитить меня от этой природной стихии, остались в памяти навсегда. От этой поездки осталось ещё одно воспоминание. В один из дней, когда Прут ещё бурлил от прошедших дождей, мама отважно бросилась в реку и вернулась с добычей. Но не с рыбой, как можно было бы предположить, а с синей, жалкой курицей, которую каким-то образом утащило потоком, а она её заметила и не побоялась рвануться в воду. Съели мы эту курицу или выбросили за невозможностью извлечь из неё что-либо полезное, я уже не помню, но думаю сейчас, по прошествии более полувека, что мать сделала это не просто из стремления ухватить что-то за бесплатно, на халяву, как говорится, но потому что в её памяти ещё свежи были воспоминания о голодной юности, и жалкая курица была чем-то более важным, чем-то, что нельзя упустить. Об отдыхе в Стрелецком Куте сохранились легенда: будто бы местные крестьяне очень удивлялись, когда слышали из уст пятилетнего ребенка чистую русскую речь: «Такый малый, а вже розмовляе по-руськи…»

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ резиденцией митрополита. Семейная легенда гласит, что мать привозила меня в этот сад в деревянной коляске, и я спокойно спал, пока она учила французскому языку карпатских крестьян. Кстати, это первое поколение буковинских студентов сохранило уважение к «русской учительнице» на всю жизнь.

Дом на Русской улице Университет выделил матери комнату на Русской улице. В 50-е годы прошлого века даже не возникало вопроса, почему улица в бывшем румынском (а ещё ранее австро-венгерском) городе называется Русской. Как я потом выяснил, она вовсе не была переименована с приходом советской власти. Название, видимо, шло от этнонима «русины»: так именовалась одна из этнических групп жителей Карпат (другая группа – гуцулы, более известная для русского сознания). Русином, кстати, был известный художник поп-арта Энди Уорхол (настоящее его имя – Андрей Варгола).

ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА НАТАЛИИ ЦЫМБАЛИСТЕНКО

Помню также сельхозвыставку на берегу Прута, куда меня привели родители в те самые 50-е годы прошлого века, которые вовсе не вспоминаются мне теперь голодными. Как позже рассказывала мама, жизнь на Буковине была в те годы удивительно дешева, мясо, овощи, фрукты стоили копейки, в сравнении с более поздними 60–70-ми годами, после хрущёвской деноминации. На зарплату ассистента в университете в тысячу рублей и примерно такую же сумму, что приносил отец за преподавание истории КПСС в школе милиции, наша семья неплохо питалась и ещё умудрялась держать приходящих домработниц. Сначала это была женщина средних лет, а потом, когда появилась моя сестра Наташа, пригласили молодую молдаванку Виорику. По вечерам она накручивала свои волосы на разогретый гвоздь и уходила на танцы. Вспоминаются также золотые рыбки в университетском пруду позади главного здания Резиденции – так именовали главное здание учебного заведения. Эта прекрасная постройка во времена Австро-Венгрии действительно была

Юрий Попов с сестрой и мамой

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

117

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА Наше первое жилище в Черновцах представляло собой довольно большую комнату в одноэтажном доме с паркетным полом. В сущности, это была комната в коммунальной квартире с общей кухней. Нашими соседями была одинокая еврейка Белла и украинско-еврейская семья, в которой была, как я сейчас помню, девочка Полина, чуть моложе меня. Кроме того, на чердаке (!) жила украинская семья, глава которой писал правительству СССР с требованием улучшения жилищных условий. Однако коммунальный образ жизни явно противоречил нормальным человеческим устремлениям, и люди так или иначе стремились как-то вырваться из этих условий. Мои родители начали с того, что разделили картонной перегородкой нашу большую комнату, выделив таким образом жизненное пространство для взрослых и ребёнка. Вспоминаю, как меня укладывали спать в девять вечера, а к родителям приходили гости в сапогах и галошах (снимать обувь по приходе в дом в те времена не было принято). Будучи уже в постели, я прислушивался к разговорам взрослым, слышал голос отца, который призывал мужчин не использовать ненормативную лексику. Помню также, что прямо перед моей кроватью висела репродукция картины «Неравный брак» Василия Пукирева, она пугала меня своей мрачной и непонятной для ребёнка образностью (до сих пор не понимаю, почему именно эту картину родители оформили в раму и повесили на стену в спальню). Таким образом, мы жили уже в двухкомнатной квартире. Кроме того, по прихоти австрийских архитекторов, в нашем распоряжении была ещё кладовка, в которой помещалась раскладушка для вышеупомянутой Виорики. Вторым этапом избавления от коммунальности было разделение большой кухни на узкие, но независимые отсеки, сделанные общими усилиями всех жителей. Стены были возведены, и к 60-м годам у нас уже была относительно независимая квартира. Помню, как к нам в гости пришёл приятель отца по фамилии Кушнирук и привёл знакомиться со мной своего сына Виктора (который потом станет моим лучшим школьным и послешкольным другом). Так вот, его отец был одет в роскошный по тем временам костюм, а в нашей кухне был потоп, видимо, сорвало водопроводный кран, и отец Вити очень осторожно шагал по затопленной кухне, и о чём о думал в тот момент, трудно сказать… Каждую осень отец закупал несколько кубометров дров и необходимое количество угля.

118

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Отец пилил дрова пилой, натяжение лезвия которой регулировалось с помощью бечёвки (может, кто-то помнит это устройство?) и пытался приобщить меня к этому мужскому занятию. В квартире были две кафельные печки, сначала растапливали их дровами, затем засыпали уголь. Говорить о чистоте в этих условиях было трудно, но тем не менее мама регулярно мыла паркетные полы, затем они натирались мастикой и доводились до блеска специальной щёткой, надеваемой на ногу (это была моя обязанность). Лишь в конце 50-х дом газифицировали, и проблемы с дровами отпали. Но интересно то, что в те годы не было обычая снимать обувь при входе в дом, я ходил по квартире в ботинках, гости также не снимали сапог. Правда, в ходу были галоши. Ковров как таковых на полу не было, они в те годы вешались на стены. Мебель также была проблемой. Как сегодня помню родительскую деревянную кровать, которая регулярно рушилась, я же, наоборот, спал на удивительно прочной железной кровати, её мы время от времени красили салатовой краской. Одной из важнейших покупок матери был высоченный буфет с мраморной столешницей и огромным количеством ящичков. Этот шкаф – увеличенная копия буфета у ленинградской бабушки, мать следовала её примеру. Судьба этого буфета плачевна – он попросту не вписался в габариты хрущёвской квартиры, пришлось бросить его при переезде. Висел у нас и модный в те времена оранжевый абажур. Поскольку отец был воспитан в традициях коммунистического аскетизма и постоянно утверждал, что ему достаточно табуретки, на которой он мог готовить лекции (забавно, что когда мы с матерью купили два кресла, именно он просидел их перед телевизором – но это будет уже позже, в конце 60-х), то обустройством дома занималась мать. Именно она купила в пятидесятые подержанный радиоприёмник «Балтика», по которому я позже пытался поймать «вражьи голоса» – «Голос Америки», Би-Би-Си и «Свободу», затем последовали уже в новой квартире радиола, диван-книжка, сервант, круглый стол из орехового дерева, который служит нам до сих пор.

В чужом краю Вспоминая теперь своё детство, я удивляюсь многому и пытаюсь понять то, что раньше ка-

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ залось само собой разумеющимся. В частности, тому, что родители, исконно русские люди, приехали в совершенно чужой край, на Буковину (не следует отождествлять этот край с Западной Украиной, это совершенно своеобразный кусочек империи с австрийско-румынско-еврейской спецификой), естественно, осели здесь и прожили всю жизнь вдали от пресловутых русских берёзок (впрочем, на Буковине этих берёзок ничуть не меньше, чем в Вологодской области, откуда родом мой отец). Вспоминается анекдот времён перестройки, который вообще-то надо рассказывать по-украински, иначе частично теряется соль: «Карпатское село. Иван рубит берёзу рядом со своим домом. Сосед спрашивает его: «Зачем рубишь? Ведь такой красивый пейзаж». Иван отвечает: «Так-то оно так, но ведь придут москали и скажут: чисто русский пейзаж…» Думается, здесь много причин для подобной адаптации. Во-первых, в конце сороковых, после победы в войне авторитет русских был велик, они воспринимались многими западными украинцами как победители и освободители и, соответственно, пользовались заслуженным уважением. Во-вторых, Черновцы в те времена был городом интернациональным, в котором мирно уживались русские, украинцы, румыны, молдаване и евреи, традиционно многочисленные здесь ещё со времен Австро-Венгрии. Собственно, исконных жителей Буковины, гуцулов и русинов, в городе было совсем немного, они жили в основном в горных сёлах. Поэтому не удивительно, что русский язык достаточно естественно стал языком общения городских жителей (я хорошо помню акцент, с которым говорили по-русски местные евреи). Во-вторых, город не разрушили во время войны. Он был в зоне румынской оккупации и сохранил европейский тип застройки: узкие улочки, тесно прилегающие друг к другу дома, аккуратная брусчатка. Мать моя, окончившая французское отделение Герценовского института в Ленинграде, была чувствительна к западной культуре, этот европеизм буквально с молоком матери впитал и я. Уже в старших классах мы с друзьями сознательно оценили красоту города, его замечательные дома в стиле модерн (Черновцы сравнивали с Веной и Парижем, здания театров в Вене, Одессе и Черновцах строил один архитектор), своеобразные дворики и двери домов. Мне приходилось в годы молодости встречаться с русскими людьми, которые оценивали

по достоинству красоту города, но одновременно чувствовали себя в нём скованно без русской широты и размаха. В-третьих, жизнь в послевоенных Черновцах была явно более комфортна и дешева, чем в разрушенных войной русских городах. Трудолюбивые буковинские крестьяне не были существенно затронуты сталинскими репрессиями и изобильно снабжали город продуктами. Таким образом, мои родители не чувствовали себя одинокими и чужими в новом краю. Более того, они пользовались уважением: образованных людей в Черновцах было не так много, многие румыны уехали на свою историческую родину, австрийских подданных тем более уже почти не оставалось, и освободившуюся культурную нишу заполняли приезжие из крупных культурных центров России и восточной Украины – Москвы, Ленинграда, Киева. Помню, что большинство врачей, парикмахеров, работников торговой сферы – еврейского происхождения, в системе образования было много русских и украинцев с востока, были и украинские репатрианты из стран Западной Европы. Так, лучшая подруга матери на кафедре французского языка приехала из Франции, куда её родители уехали ещё до войны. Другая её коллега с мужем-венгром приехала из Москвы. Класс, в котором я учился, примерно поровну был поделён на три части: русские, украинцы, евреи. Космополитический состав населения и присутствие кровных родственников делали нашу жизнь на Западной Украине вполне комфортной со всеми плюсами и минусами советского общества. Некоторые признаки кризисности начали ощущаться лишь в конце шестидесятых, а до того моё детство не омрачалось никакими национальными предрассудками, за исключением, пожалуй, еврейской темы. Как это входило в умы детей, и в мой разум, в частности, не очень понимаю до сих пор. Я не помню в семье никаких антисемитских выпадов, у отца был целый ряд хороших знакомых евреев-врачей, его самого нередко принимали за еврея, поэтому я со стыдом вспоминаю случай из детства, когда я, семилетний малец, обозвал мальчишку чуть постарше меня «жидом пархатым» и со страху убежал в дом. Затем уже в школе мы дружили без различия национальностей, но в откровенном разговоре тет-а-тет друг-украинец весьма недвусмысленно отзывался о «маланцах» (это было местное оскорбительное именование евреев). СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

119

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА Наконец, я думаю, немалую роль в том, что родители прижились в Черновцах, сыграло то, что к моменту приезда в этот город в 1949 году здесь уже жили наши родственники – сестра отца Ольга и её муж Степан Пецко, белорус по происхождению. Как они оказались на Буковине – отдельная история. Коротко говоря, Степан Лукич, получив образование финансиста в Белоруссии, был направлен на работу в Вологодскую область, где женился на моей тётке, а после войны брошен на подъём финансовой системы в новоприобретённую область. Так советская империя смешивала народы и формировала судьбы многих своих подданных. Отношения с этой семьей складывались породственному, то есть не без конфликтов, но в целом именно так, как строятся отношения между кровной роднёй. Моя мать в молодые годы недолюбливала сестру мужа и, видимо, относилась к ней несколько свысока, поскольку их разделял социальный статус: мать – заведующая кафедрой в университете, а Ляля – лишь жена при муже, заместителе управляющего банком (притом, что была красива, писала стихи и увлекалась Бальзаком и Цвейгом). Тётка, в свою очередь, ревновала к мужу мою мать, которая импонировала ему как социальным статусом, так и женской статью. Дело дошло до того, что две женщины перестали на некоторое время общаться и ходить друг к другу в гости. А это отражалось уже на жизненных интересах нашей семьи в особенности. Дело опять упиралось в бытовые условия жизни народа, который запускал в космос корабли, но не имел возможности нормально вымыться в собственной ванне. Короче говоря, в нашей квартире не было ванной комнаты, поэтому каждую субботу мы всей семьёй ходили мыться к родственникам. Это был целый ритуал, который я хорошо помню: после мытья Ляля накрывала стол, мужчины соображали на «пол-литра», за столом присутствовали дети Степана и Ляли Леонид и Таня, иногда приходили друзья и коллеги Лукича по банку, помню даже их фамилии – Григоренко, Чаплинский. Была ещё одна знакомая – Лида Пожарищенская. Проблем с продуктами в 50-е годы не было (у практичного Степана их не было до самой его смерти), Ляля слыла хорошей хозяйкой, до сих помню её замечательные мясные супы, в праздничные дни на столе стояла поллитровая банка красной икры. После еды начинались мужские разговоры о политике, Степан

120

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

уже понемногу диссидентствовал, поскольку у него был коротковолновый радиоприёмник с «Голосом Америки», мой отец клял Сталина и возносил Ленина, на что старший Пецко отвечал: «одним миром мазаны» (он не был членом партии). Затем садились играть в шахматы, но чаще в подкидного дурака. Я был общим любимцем. Родители нередко «подкидывали» меня к родственникам, Степан обожал рассказывать о том, как я «называл его папой», Таня любила меня как младшего брата, она умела неплохо рисовать (вернее, копировать картины известных мастеров, помню её копию в альбоме васнецовских «Грачей»), у неё были замечательные наборы цветных карандашей, которыми мне разрешалось пользоваться. Особое впечатление на меня производил кузен Лёня. У него впервые появился электропроигрыватель, и я до сих пор помню знаменитую тогда песню: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? / Самая нелепая ошибка – то, что ты уходишь от меня…» Лёня умел танцевать буги-вуги, носил короткую вельветовую куртку с двумя карманами на молнии (все мужчины в ту пору ходили в костюмах и при галстуке), у него был красивый друг-еврей – сосед Адик, уехавший потом в Израиль. При этом брат делал успешную комсомольско-партийную карьеру, что не мешало ему выписывать польский журнал «Пшиязнь», на последних страницах которого всегда была обнажённая красавица. У Лёни же прежде всего появился телевизор. Помню, как мы у него смотрели чемпионат мира по футболу 1966 года – его впервые показывали в СССР по телевидению, наши тогда заняли четвёртое место, ещё играли Яшин, Численко, Метревели. Вдобавок ко всему он был замечательным фотографом, он, в сущности, создал фотолетопись нашей семьи. Правда, и тут был один забавный казус: однажды Лёня сфотографировал уже взрослую мою сестру Наташу топлес (то бишь с обнажённой грудью, кузен мой любил женскую красоту до самой своей смерти). Эти карточки обнаружил мой отец и после этого долго сердился на Лёню, обвиняя его, что таким образом он разрушил семейную жизнь дочери (хотя дело было совсем не в этом). Вот таким «нравственником» был отец, он и меня-то воспитывал согласно максиме «жена у человека должна быть одна – как Родина». Правда, жизнь его «подставила», когда ему было уже за шестьдесят, но об этом отдельный разговор.

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ С пецковской семьёй у меня связаны и самые радостные, праздничные воспоминания детства. Имеются в виду праздники 1 Мая и 7 Ноября, которые чаще всего отмечались в доме Степана и Ляли. Он находился в самом центре города, рядом с памятником Советскому солдату (у солдата была неестественно длинная правая рука, держащая знамя, но кто на это обращал внимание в те времена?). Солдат органично вписывался в общий монументальный комплекс, важной частью которого была начальственная трибуна. Так вот, из окна пецковского дома была отлично видна демонстрация, которую я смотрел, будучи мальцом, а затем и участвовал в ней учеником 2-й школы и студентом университета. Специального военного парада с танками и БТР у нас, в областном городе, не было, парадным маршем проходили военные, расквартированные в городе, затем шли работники заводов, фабрик, учащиеся ПТУ и школ, преподаватели и студенты университета и мединститута. Время от времени демонстрация останавливалась, и перед трибуной девушки в красивых юбках и юноши с топориками танцевали зажигательный гуцульский танец. Обычно на 1 Мая было уже тепло, цвела сирень, мужчины шли в костюмах, дамы – в самых красивых платьях, но бывали и сюрпризы погоды; помню, когда был студентом, нас нарядили в лёгкие спортивные костюмы, девушки – в коротеньких юбочках и маечках, и вдруг пошёл снег!.. Удобство пецковского дома состояло ещё и в том, что, пройдя перед трибуной, можно было сразу сбежать к родственникам, где уже накрывали на стол. Тут следует вспомнить ещё одну деталь праздника: рано утром все пути и подходы к главной улице, по которой должна идти демонстрация, перегораживались грузовыми автомобилями в сопровождении милиционеров и дружинников, и до определённого времени свободно ходить по городу было невозможно. Зачем это делалось – я до сих пор не пойму. То ли боялись терактов (это в тихие 60-е годы в провинциальном городе!), но вернее всего, власти боялись другого, а именно: что демонстрация разбежится ещё до того, как пройдёт мимо трибуны и прокричит положенные лозунги о любви партии и народа. У некоторых демонстрантов такие тенденции наблюдались, особенно после того, как в ожидании своей очереди прохода мужики вытаскивали из карманов припасённые

чекушки (у нас в семье эта бутылочка с водкой 0,25 л называлась «четвертинкой»). Народ раскрепощался, начинались песни и танцы уже самостоятельные. Встречались знакомые и друзья, женщины выставляли напоказ новые платья – в общем, народ веселился, настроение у всех хорошее, дело партии никого особенно не волновало, людям просто хотелось праздника, веселья, радости… Я так думаю, наши демонстрации того времени были в чём-то сродни западноевропейским карнавалам, когда люди просто выходили на улицы и радовались жизни.

Самая читающая страна в мире Попытка родителей устроить меня в детский сад окончилась плачевно – месяц посещения этого заведения оставили в памяти только неприятные ассоциации: запах подгоревшей манной каши, принудительный сон днём, не сложившиеся отношения с группой, шкафчики с вишенками, в которых всегда что-то путалось и терялось… Поэтому моё дошкольное детство прошло в основном в одиночестве, родители не боялись оставлять меня одного, и мне приходилось самому себя занимать и развлекать. Я увлечённо играл сам с собой в «Чапаева» (так в то время называлась игра в шашки, которые следовало выбивать с доски щелчками). Помню, как уже в те, детские годы, я фантазировал о лете, ребячьей дружбе, тепле, речке, о космическом полёте, о более благозвучной фамилии (Попов мне никак не нравилась, мне хотелось быть Сергеевым или Орловым). Не скажу, что был таким уж любителем чтения, но других развлечений для ребёнка просто не было. Телевизор в нашем доме появится значительно позже, в конце шестидесятых. Помню, как отец резко выступал против приобретения «ящика», но затем именно он стал чуть ли не самым активным его зрителем. Но вернёмся к книгам. Все современные разговоры о том, как много читали люди в советские времена, мне представляются либо злонамеренным лицемерием и злопыхательством по отношению к современности, либо наивной идеализацией времён детства и молодости. Да, определённый круг советского общества читал, конечно, больше, чем сейчас, но почему? Во-первых, книга была единственным СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

121

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА духовным развлечением советского человека и своеобразным окном в другой мир. Поездки за границу – исключительное явление2, по телевизору смотреть почти нечего (футбол и хоккей, фигурное катание, до поры до времени – КВН, пока его не запретили, западных фильмов вообще не показывали). О чём можно было говорить в приличной компании? Конечно же, о прочитанной книге. Как мы узнавали о том, как живут в Америке и Европе, что едят и пьют? Опять же из романов Эрнеста Хемингуэя, ЭрихаМарии Ремарка, Эрве Базена, Филиппа Эриа и немногих других авторов, которых постепенно и со скрипом допускала до советского человека вездесущая советская идеология и цензура. Во-вторых, читали далеко не все, знаменитая фраза о «самой читающей стране в мире» требует существенной корректировки. Интеллигенция – да, а что ей оставалось делать? Простой народ, я думаю, сейчас читает больше, чем в советские времена, поскольку предоставлен огромный выбор «массовой литературы». Сейчас я часто вижу в поезде или метро женщину с книжкой Донцовой в руках, в советское время я не помню таких же с романом Тургенева, в лучшем случае, это был Пикуль. В нашем доме бывали люди без особого образования, и я не помню, чтобы мои родители говорили о литературе с Ваней Кушниром, мужем маминой подруги Нины Наконечной, или Иваном Филипповичем, мужем другой маминой подруги Ольги Жепко. Оба Вани работали преподавателями в технических училищах, были мастерами на все руки, но до обсуждения книжек дело не доходило. Особый разговор о книгах в пецковском доме. Степан Лукич, будучи заместителем управляющего банком, имел, видимо, привилегию приобретать дефицитные подписные издания. В их квартире была этажерка (уже почти забытое слово) с собраниями сочинений русских и зарубежных классиков, на пол2 Поездка мамы во Францию на трёхмесячную стажировку в 1966 году стало событием не только для семьи, но и для всех знакомых, коллег и родственников, в школе я был героем дня, дарил одноклассникам чуингам (то бишь жвачку!), и у меня тотчас же украли многоцветную шариковую ручку. А плащи болонья донашивались затем десятилетиями! Для меня эта материнская поездка вообще стала поворотным пунктом в мироощущении: так в 15 лет начиналось моё маленькое внутреннее диссидентство, до того времени был примерным советским школьником и пионером. Однако, увидев красивые и удобные вещи, задал себе вопрос: а почему у нас такого нет?

122

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

ках – многотомные издания Бальзака, Золя, Диккенса, трёхтомник Драйзера, отдельные томики Стефана Цвейга. Не помню, чтобы сам Пецко читал их, он ограничивался газетами и передачами «Голоса Америки». Лёня и Таня имели более интересные занятия в молодости, а вот тётка Ляля – женщина без высшего образования, типичная домохозяйка за спиной у мужа – эти книги почитывала. В нашем доме в пору моего детства литературы было относительно немного. Были многочисленные учебники по истории КПСС (отцовские) и по французскому языку (материнские). Постепенно приобреталась русская классика: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, помню толстенный том Гончарова и такого же формата том Герцена «Былое и думы». Не уверен, что эти два автора были особенно в чести, но Пушкин и Чехов читались и перечитывались по мере того, как по школьной программе их проходил сначала я, а потом сестра Наташа. Мама вообще вернулась к Пушкину, когда ей было уже за восемьдесят, и выучила «Полтаву» наизусть. Отец ещё в молодости увлекался поэзией поэтов Серебряного века, любил блеснуть при гостях «Незнакомкой» Блока, строками Игоря Северянина, Саши Чёрного, Сергея Есенина. Любил он и поэзию поэтов-шестидесятников, с чувством читал Вознесенского: «Уберите Ленина с денег». Он был антисталинец, но верность Ленину сохранил до последних лет своей жизни (его портретик висел в кабинете-спальне родителей). А когда и вождя свергли с пьедестала, отец сходил пару раз в церковь и умер. Мама из поездки во Францию привезла кучу книг карманного формата на французском, и я имел возможность познакомиться с творениями Кафки и Фрейда, Сартра и Камю, когда у нас до их публикации было ещё очень далеко. Но это в эпоху смутной молодости, а начиналось моё чтение, естественно, со сказок. Однако в моей памяти отложились не столько русские народные сказки (хотя, конечно, «Колобка» и «Репку» я знал), сколько книги опять-таки зарубежных авторов. Из сказочников – Перро, Братья Гримм и особенно Ганс Христиан Андерсен (в моём детстве ударение делалось на последний слог. Запомнился почему-то ещё «Маленький Мук» Гауфа и, конечно же, «Золотой ключик» Толстого. Незабываемы детские стихи Самуила Яковлевича Маршака («Кошкин дом», «Багаж», «Вот какой

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ рассеянный»), Корнея Ивановича Чуковского («Айболит», «Мойдодыр», «Муха-цокотуха», «Тараканище», «Телефон»); Сергей Михалков остался в детской памяти одним «Дядей Стёпой». Помню, как мама читала мне «Приключения Травки» (автором книги был Сергей Розанов, не имевший, как я выяснил уже сейчас, никакого отношения к философу Розанову) и переводила с немецкого забавную повесть Э. Кестнера «Эмиль и сыщики» (после французского мать занялась изучением немецкого). А ещё мы с ней любили петь революционные песни. В пятидесятые годы продавались маленькие книжечки-песенники, я наизусть знал слова многих из них: «Дан приказ ему на запад…», «Сотня юных бойцов», «По долинам и по взгорьям», «Голова обмотана, кровь на рукаве» (это о Щорсе). Любил я очень также песни о Ленинграде («Любимый город может спать спокойно…»), «Война священная» меня трогала особенно. Пели украинские песни, но не народные, а авторские («Ридна маты моя…», «Черемшына», «Очи волошкови», «Два колёры», позже – песни Сони Ротару, которая выросла в селе в двадцати километрах от Черновцов. Таким образом, до поры до времени всё было в порядке с моим советским воспитанием. Но все эти стихи, сказки и песни по воздействию на неокрепший ум не шли ни в какое сравнение с книгой Джанни Родари «Приключения Чиполлино». Это была, можно сказать, моя первая настольная книга, которую сначала читала вслух ленинградская тётка Вера, а затем уже я сам осваивал мир итальянских овощей и фруктов. Некоторые вещи мне были непонятны, например, я не знал, что такое лук-порей, на усах которого его жена сушила белье3. Зато кум Тыква с его вздохами и строительством дома вспоминается с годами всё чаще. Второй настольной книгой моего нежного детства стали «Приключения Незнайки» Николая Носова. Забавные приключения маленьких человечков, Незнайка в жёлтых штанах, поэт Цветик, бескорыстное делание трёх добрых дел и волшебная палочка, научно-техническая утопия Солнечного города – всё это отложилось в моей памяти, а вот «Незнайка на Луне» – нет, видимо, я к тому времени уже вырос из книги. 3 Я попробовал этот лук спустя пятьдесят лет после прочтения книги Родари, и, честно сказать, этот итальянский овощ не произвёл особого впечатления на мои вкусовые рецепторы.

Затем была с интересом прочитана книга Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города». Мы не знали тогда, что это переработка сказки Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз». Круг моего чтения был бы неполным без «Робинзона» и «Гулливера». Эти две английские книги я прочёл в адаптации для детей, и, скажу честно, «Гулливер» мне пришёлся больше по душе. В те же ранние годы я с удовольствием читал «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», до сих пор помнится начало: – Том! Нет ответа. – Том! Нет ответа. – Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Меня очень интересовало, что же это такое – «алебастровые шарики», и я был разочарован, когда узнал, что такое алебастр. А эпизод с покраской забора вспоминался в нужном контексте и в более зрелые годы. Оттуда же я почерпнул мысль о том, что «…Работа есть то, что мы обязаны делать, а Игра есть то, что мы не обязаны делать». Школа не очень существенно направляла моё чтение. Конечно же, был список обязательной литературы, который с горем пополам выполнялся (помню, с каким трудом мне давались «Обломов» и «Война и мир»), но помимо этого существовали книги, которые скрашивали скуку подросткового возраста, когда о девушках ещё не думаешь, а детские увлечения вроде изготовления самопального немецкого автомата из дерева уже не удовлетворяли возросшие интеллектуальные потребности. Упоминание об игрушке-автомате не случайно. Ведь со времени окончания войны прошло каких-нибудь пятнадцать лет, и эта тема так или иначе присутствовала. Выходили смешные фильмы о войне, где немцы показаны сплошными идиотами. Печатали и книги о войне самого разного идейного уровня и художественного мастерства. Так, например, в середине шестидесятых был очень популярен роман Ю. Дольд-Михайлика «И один в поле воин» о советском разведчике, предшественнике Штирлица. И мы, конечно, взахлёб его читали, знали марки автомобилей и пистолетов, которыми пользовался разведчик («опель-кадет», «вальтер», «парабеллум» и т. п.). В это же время появился роман Кожевникова «Щит и меч», им зачитывались и взрослые, СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

123

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА и подростки. Я же ещё в начале 60-х был увлечен двухтомником Ю. Королькова «Тайны войны», в котором раскрывались некоторые теневые стороны взаимоотношений СССР, Англии и США во время войны. Понятно, что многое в этой книге подавалось в идеологическом ключе («мы» были честны и благородны, «они» – коварны и подлы), однако именно из неё я узнал имена Рузвельта, Черчилля, де Голля, Шелленберга. Короче говоря, мне нравилась эта книга, и я перечитывал её раз за разом. Другим любимым произведением о войне был роман Н. Чуковского «Балтийское небо», в котором рассказывалось о подвигах советских лётчиков – защитников ленинградского неба. Как я сейчас понимаю, это весьма средняя книга о войне, но в ней много деталей, интересных для подростка, например, сравнительные характеристики советских, немецких и английских истребителей, я до сих пор помню их названия: «Мессершмитт», «И-16» («Ишак»), «Як-3», «Харрикейн». А потом настала пора мировой приключенческой классики. Всё началось с того, что каким-то образом в нашем старом доме на Русской обнаружились все пять романов Джеймса Фенимора Купера о Кожаном Чулке («Последний из могикан», «Зверобой», «Следопыт», «Прерия», «Пионеры»). Признаюсь честно, они мне показались скучноватыми, но ведь читать что-то надо было! И то, что я до сих пор помню все пять названий, о чём-то говорит. Гораздо более увлекательными стали для меня романы Т. М. Рида «Всадник без головы» и «Квартеронка», «Капитан Сорви-Голова» Л. Буссенара, «Копи царя Соломона» и «Дочь Монтесумы» Г. Хаггарда, «Остров сокровищ» Р. Стивенсона. О романах Дюма-отца и говорить нечего: «Три мушкетёра» и «Граф Монте-Кристо» читались и перечитывались4. Не меньший восторг вызывали и романы Жюля Верна. Великая трилогия «Дети капитана Гранта», «20000 лье под водой» и «Таинственный остров» были лишь вступлением в удивительный мир французского фантаста. Помню, как в классе шестом-седьмом соперничали с другом Витей Кушнируком, кто больше прочтёт Жюля Верна. Почему-то вспоминается и не очень известный в России роман «Матиас Шандор», который привлёк наше внимание. 4 Правду сказать, когда в 30-летнем возрасте я попытался перечитать «Трёх мушкетеров», дело не пошло; видимо, многочисленные киноверсии отбили охоту.

124

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Затем настала пора детектива: конечно же, А. Конан-Дойль с его Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном. Потом читали У. Коллинза «Лунный камень». Этим в основном и ограничивался жанр детектива в 60-е годы – об Агате Кристи, Чейзе, Хеммете, Чандлере, Сименоне, Гарднере, Буало и Нарсежаке, Жапризо узнали мы уже позже, после школы. В старших классах понемногу приобщались уже к Мопассану и Золя. Я открыл для себя «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, его парадоксы в значительной мере определили в дальнейшем моё отношение к миру, человеку, женщине. Так, до сих пор помню: «Женщина отдаёт мужчине самое дорогое, но требует того же обратно и самой мелкой монетой»; «Есть более интересные формы общения между мужчиной и женщиной, чем брак»; «В жизни женщины бывает только одна настоящая трагедия, а именно то, что её прошлое всегда любовник, а будущее – муж»; «Спорят только безнадежные кретины»; «Тем, кто верен в любви, доступна лишь её банальная сущность, трагедию любви постигает лишь тот, кто изменяет»; «Единственный способ избавиться от соблазна – это уступить ему»; «Умные люди не могут время от времени не делать глупостей»; «Единственная прелесть брака состоит в том, что обеим сторонам неизбежно приходится изощряться во лжи»… Эти и другие парадоксы Уайльда казались в молодости сами собой разумеющимися, однако уже в зрелом возрасте я понял, что очень немногие люди согласны с таким взглядом на мир и человека. К концу моей школьной жизни советскому читателю было дозволено читать Ремарка и Хемингуэя. Фрагменты из Ремарка трогали и веселили иногда до слёз, помню, как мы смеялись над описанием мощной проститутки в «Чёрном обелиске» и цитировали образцовую перебранку по-немецки в «Трёх товарищах», где фигурировали «безработный мойщик трупов», «заплесневелый павиан» и «ходящее кладбище бифштексов»… Знаменитый фотопортрет Хемингуэя в свитере висел почти в каждой интеллигентной семье, ему подражали и физики, и лирики 60-х, свитера и клетчатые рубашки вошли в моду, с лёгкой руки (пера) писателя вошло в наш речевой обиход обращение «старик», недоговоренности в духе «принципа айсберга» стали обычными в кино (вспомним фильм «Ещё раз про любовь»)

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ и в разговорах молодых людей моего поколения. Трогали нас разговоры влюблённых в «Прощай, оружие!», в которых не произносилось слово «любовь», и описание нежных чувств на фоне гражданской войны в Испании в романе «По ком звонит колокол» (заодно узнали и об английском поэте ХVII века Джоне Донне). А что же читали из отечественной литературы? Школьная программа включала в себя «Поднятую целину» Шолохова («Тихий Дон» считался, видимо, нежелательным романом для подрастающего поколения), «Как закалялась сталь» Н. Островского, «Молодую гвардию» А. Фадеева, повести А. Гайдара. Конечно, мы уже всерьёз к этим книгам не относились. Помню книгу В. Катаева «Белеет парус одинокий», с удовольствием читали фантастику – «Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого, «Голову профессора Доуэля» и «Человека-амфибию» А. Беляева, «Туманность Андромеды» и, в особенности, «Лезвие бритвы» И. Ефремова. Показались мне скучными «Алые паруса» и «Золотая цепь» А. Грина, но взахлёб я смеялся, читая романы Ильфа и Петрова «12 стульев» и «Золотой телёнок» (цитирую до сих пор: «… хорошо излагает, собака…», «мы чужие на этом празднике жизни…»). Читали братьев Стругацких («Трудно быть богом», «Страна Багровых туч», «Пикник на обочине»). Кое-кто умудрялся уже прочитать в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» Солженицына и «Мастера и Маргариту» Булгакова в «Москве», но мне в пятнадцать лет это было ещё не интересно. Зато в Тотьме, в жуковской усадьбе, лёжа в гамаке меж двух берёз, я прочитал «Сагу о Форсайтах» Голсуорси и «Угрюм-реку» Шишкова. Там же прочитан знаменитый детектив Востокова и Шмелёва «Ошибка резидента» задолго до того, как тот был перенесён на экран. Уже студентами зачитывались мемуарами И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Дальнейшее знакомство с мировой литературой имело чётко выраженный французский вектор. Из Рабле запомнился мягкий утёнок, апология пьянства и слоган телемской обители «Fais ce que tu veux» («Делай что хочешь»), из Вийона – стихотворение «От жажды умираю над ручьём…». Очень мне нравились афоризмы Ларошфуко, Лабрюйера, Вовенарга, Паскаля и других умных французов, их весьма критичный взгляд

на человека. До сих пор люблю цитировать Ларошфуко: «У всех нас достаточно силы, чтобы переносить несчастья других»; «Все жалуются на недостаточность своей памяти, но никто ещё не пожаловался на нехватку ума»; «Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел»; «Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос»; «Мы часто клеймим чужие недостатки, но редко, оглядываясь на них, исправляем свои»; «Старики любят давать добрые советы, потому что не в состоянии уже показывать плохие примеры», и т. п. Помню, как, готовясь к первой свадьбе, обклеил квартиру афоризмами этих авторов по поводу брака и любви – не знаю уж, как к этому отнеслась моя первая жена (ей, беременной, было не до того), но моему однокласснику Лёне Аптекману они очень понравились, и он позаимствовал их потом для своей свадьбы. Не знаю, как другу, а мне моя ирония по поводу брачных ритуалов вышла боком (это я понял много позже). То есть я к литературе относился серьёзно, можно сказать, она вела меня по жизни, и не всегда правильным путём, с точки зрения обыденного сознания. Но вернёмся к французской беллетристике. Очень нравилась мне литература дворянского декаданса – «Манон Леско» аббата Прево и «Опасные связи» Шодерло де Лакло. А вот литература романтизма (и русская, и французская, Жуковский, два Альфреда – Мюссе и Виньи, Готье и Нодье, Констан и Шатобриан) особого энтузиазма не вызывала (за исключением «Отверженных» Гюго – эту книгу я любил почти так же, как Лев Толстой). Возвеличенные у нас в эпоху социализма романы Бальзака и Стендаля казались длинными, скучными и слишком поучительными. А вот Флобер, а затем ещё больше Мопассан и Золя увлекали объективностью и стремлением проникнуть в глубины человеческой натуры. Не скажу, что много почерпнул из них в плане эротического воспитания, но кое-что из отношений мужчины и женщины всё же взял. Не будучи большим почитателем поэзии, я очень полюбил Бодлера и Верлена, читая их как в подлинниках, так и в хороших русских переводах. До сих пор помню «Осеннюю песню» Верлена по-французски: «Les sanglots longs…». Из Аполлинера – стихи о любви под мостом Мирабо, из Превера – стихи о Барбаре. О русской поэзии – отдельный разговор, просто приведу СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

125

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА ещё один пример того, как литература ведёт меня за собой. Это знаменитые строки Бродского: «Если выпало в империи родиться / Лучше жить в глухой провинции у моря…». Возвращаясь к французской прозе, не могу не сказать о скучных романах Анатоля Франса, Ромена Роллана и Луи Арагона. Они изучались в вузах, но читать их невозможно. Марсель Пруст, конечно, тоже тосклив, но и в нём есть золотые самородки вроде «печенья Мадлен» и глагола «орхидеиться». Однако тут я забегаю вперед, Пруста, конечно же, я читать в молодости не мог по известной причине идеологических запретов (хотя непонятно, что крамольного в длинных психологических романах Пруста). Так же, как невозможно было прочитать «Улисса» Джойса, а вот Кафка странным образом проник в СССР в годы хрущёвской оттепели, и не прочитать его сборничек считалось дурным тоном в интеллигентном обществе5. Сказать, что я был увлечён Кафкой и читал его запоем, было бы нечестным, но новелла «Превращение» производила впечатление на молодые умы своей «инакостью» если можно так выразиться, непохожестью на всё, что приходилось читать. И дело было не в «фантазийности» сюжета (у Гоголя и Гофмана мы это уже проходили), а скорее, в странности сочетания обыденности и жуткости (фильмы Хичкока у нас тоже не шли), в самой идее показа семьи как источника ненависти и жестокости. Мы узнаем об этом потом, в конце века, в русских «Цветах зла» (В. Ерофеев). Ведь не случайно появился афоризм В. Бахчаняна «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Романы же «Процесс» и «Замок» не ассоциировались у меня в то время ни со сталинскими репрессиями (о них замалчивалось), ни тем более с засильем бюрократии, всё это придет позже, в годы перестройки. А французская литература всё же по капельке, дозированно проникала за «железный занавес». Был опубликован А. Камю, его повесть «Посторонний» задела меня больше, чем роман «Чума», весьма похожий на литературу социалистического реализма, его идея «надо бороться, несмотря ни на что» странным образом ассоциировалась у меня с нашим, советским «надо прожить жизнь так…». А вот «Посторонний» тронул 5 Я не люблю слово «интеллигенция» и не считаю себя таковым; в данном случая употребляю его для обозначения круга читающих людей.

126

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

меня неприятием лицемерия, ханжества, общепринятых правил (на похоронах матери надо пролить слезу, после проведённой с женщиной ночи надо сказать ей положенные слова и т. п.), хотя сейчас-то я понимаю, что именно на них держится цивилизованный мир. Сартра мы читать не могли, об экзистенциализме узнавали из обрывочных сведений в «Философском словаре», но фразу французского философа «Ад – это другие» уже цитировали. Был и своеобразный тест на «вшивость» – когда в слово «экзистенциализм» вставлялся лишний слог «на», грешили этим и некоторые преподаватели диамата и истмата. Среди студентов ходил анекдот о девушке, которая перепутала слова «экзистенциализм» и «эксгибиционизм». Кого из французов ещё читали в годы моей юности? Толстый и не очень увлекательный, но всё же не такой занудный, как «Коммунисты» Арагона, роман Роже Мартен дю Гара «Семья Тибо». Раз уж пошёл разговор о «семьях», то была в ходу также «Семья Буссардель» Филиппа Эриа и её продолжения «Испорченные дети», «Золотая решётка» и «Время любить» – достаточно увлекательно написанная история французской буржуазной семьи на протяжении ХIХ–ХХ веков. Мне было интересно узнать, например, как жили французы в годы немецкой оккупации или как они относятся к американской культуре – всё это есть в тетралогии Ф. Эриа. Читали также «Семью Резо» Э. Базена – тоже трилогия о буржуазной семье середины ХХ века (а какую же ещё семью может живописать французский писатель?). Однако более популярны у нас в стране были его романы «Супружеская жизнь» и «История одного развода». Романы нравились, потому что писатель со свойственной французам логикой показал все проблемы взаимоотношений мужчины и женщины, семьи, брака и развода, которые оказались столь схожи с проблемами семьи в нашей стране, но почемуто никем (кроме Льва Толстого) не описаны. Наших писателей, видимо, больше волновали производственные и политические проблемы. Была ещё «Семья Эглетьер» Анри Труайя (псевдоним русского эмигранта Льва Тарасова), опять-таки посвящённая проблеме семьи, конфликта поколений, любви – интересно и поучительно для советского молодого человека, мечтавшего побывать в Париже, но не очень уверенного в том, что это удастся.

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ Читали также «Сильных мира сего» Мориса Дрюона, но большей популярностью пользовался его цикл «Проклятые короли» – об истории Франции и её королях написано серьёзнее и жёстче, чем у Дюма. До сих пор помню названия некоторых романов: «Французская волчица», «Яд и корона», «Лилия и лев», «Узница ШатоГайара», «Негоже лилиям прясть». Выходило так, что об истории Франции я узнавал раньше, чем об истории родной страны. Достаточно доступны6 были биографические романы Андре Моруа «Лелия, или Жизнь Жорж Санд», «Олимпио, или Жизнь Гюго», «Три Дюма», «Прометей, или Жизнь Бальзака». Книги эти толсты и скучноваты, зато с удовольствием читали опубликованные в каком-то толстом журнале его «Письма к незнакомке», добавившие ещё нечто к моему галломанскому воспитанию и нравственному кодексу, продолжив традицию максим Ларошфуко и Оскара Уайльда. Помню из «Писем» размышление – настоящая дружба между мужчиной и женщиной должна быть скреплена золотым гвоздём: хотя бы единственным любовным контактом... Вместе с Моруа всегда упоминали Франсуа Мориака и его роман «Тереза Тескейру», в котором жена понемногу травит мышьяком нелюбимого мужа. Как всё же изощрена советская идеологическая машина! Даже хороший роман хорошего французского писателя она умудрялась использовать для дела воспитания советского человека: вот, посмотрите, почитайте, как жутко устроен мир на Западе, как страшно жить там, где даже самые близкие люди ненавидят друг друга. Ведь не случайно публиковался у нас и другой роман Мориака под названием «Клубок змей». Французским бестселлером в 70-е годы в СССР были небольшой роман о любви «Немного солнца в холодной воде» Франсуазы Саган. Его читали, в основном, конечно, девушки и женщины, изголодавшиеся по любовным пере6 Говоря о доступности, имею в виду, что иногда эти книги можно было купить просто в книжном магазине, не в городском, конечно, но в сельском. Мы со школьными друзьями Витей Кушнируком, Лёней Аптекманом и Витей Демочко увлекались велосипедным спортом – у всех были велосипеды «Турист» или «Спутник» с тремя передачами сзади, добытые всеми правдами и неправдами и чиненные-перечиненные. На этих велосипедах мы объехали всю Черновицкую область и нередко в сельском магазине нападали на хорошую книжку или альбом по искусству. В целом же наши велопрогулки остались одним из самых ярких и тёплых воспоминаний юности.

живаниям после производственных и военных романов советской литературы. Наконец, на меня очень сильное впечатление произвела книга Робера Мерля «За стеклом». Этот писатель – в числе допущенных для советского читателя благодаря более раннему антифашистскому роману «Смерть – моё ремесло». «За стеклом» – отклик на бунт французского студенчества 1969 года. Будучи в это время тоже студентом, я живо интересовался жизнью сверстников за рубежом, движением хиппи (мы, как могли, подражали внешне «детям-цветам», носили цветастые рубахи, кое-как доставали потрепанные джинсы польского или индийского производства, отпускали длинные волосы, вступая в конфликт с военной кафедрой). Я прочитал роман Мерля вначале в оригинале (благодаря французским стажёрам на кафедре матери), а затем с купюрами и по-русски, писал дипломную работу по этому произведению. Это был ещё один шаг к моему неприятию советских реалий, в то время как наши студенты, в основном, выходцы из села, думали не столько о свободе самовыражения, сколько о возможности поехать в стройотряд, чтобы потом купить те же самые джинсы. Литература опятьтаки формировала мой ум и чувства. Не надо думать, что моё юношеское чтение зациклено только на французской литературе. Литература США всегда привлекала русского читателя, трилогия Драйзера и его «Американская трагедия», Джек Лондон, О. Генри, Марк Твен, Рэй Бредбери считались классикой, переиздавались неоднократно, но почему-то в книжных лавках их было не достать. Проблема читательского голода решалась отчасти в библиотеках, но в большей степени – через знакомых и друзей. С воодушевлением я прочёл «По ком звонит колокол» Хемингуэя, опять-таки сравнивая его с советской военной прозой. Мои предпочтения оставались на стороне американского писателя, который показал обоюдную жестокость гражданской войны в Испании, в наших же книгах всегда присутствовало чёткое разделение на «наших» и «не-наших», «хороших» и «плохих». А я уже понимал, что в настоящей жизни нет белоснежных ангелов и чёрных злодеев, всё гораздо сложнее. Хрестоматийная у нас повесть «Старик и море» не произвела особого впечатления, зато с удовольствием прочитана книга о Париже «Праздник, который всегда с тобой». Понравился мне роман С. Фицджеральда «Ночь нежна», а Фолкнера, признаюсь честно, СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

127

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА я не осилил в полном объёме до сих пор. Достаточно равнодушно прочитал нашумевшую в мире повесть Сэлинджера «Над пропастью во ржи» и роман Апдайка «Кентавр» об американской школе, а вот его книга «Давай поженимся» мне понравилась откровенностью, открытым обсуждением самых насущных проблем человеческого бытия – между мужчиной и женщиной. С интересом мы прочли американскую военную прозу («Отсюда и в вечность» Д. Джонса, «Нагие и мёртвые» Н. Мейлера, «Молодые львы» И. Шоу). Но особую популярность приобрёл роман последнего «Богач, бедняк», по которому даже сняли советский телефильм. Не менее востребованы были произведения А. Хейли («Аэропорт», «Колёса» и другие), в чём-то напоминавшие наши производственные романы, но написанные живее. Была опубликована в «Юности» небольшая повесть Эрика Сигала «История любви» (и мы её, конечно, прочитали), по ней снят душещипальный фильм – я его посмотрел в Алжире – с удивительной музыкой Френсиса Лея.

Кино моего детства Кино для меня и моих ровесников являлось ещё более желанным развлечением, чем книги. Оно тоже было идеологически выдержанным. Существовал ряд фильмов-аналогов обязательной школьной программы по чтению, на которые нас водили добровольно-принудительно. Без особого восторга смотрели в пятом классе «Войну и мир» Бондарчука, засыпали на фильме немецких кинодокументалистов «Русское чудо». Но были и другие картины, на них мы ходили по доброй воле и не один раз. В городе работало около десятка кинотеатров: широкоформатный «Жовтень» («Октябрь», ныне «Чернiвцi»), «Украина», «Зои Космодемьянской», «Ольги Кобылянской», «Федьковича», «Горького», «Привокзальный», позже появился ещё «Дружба»7 (ныне Миколайчука). Кино показывали также в Доме культуры текстильщиков. Кроме того, у половины кинотеатров были летние залы – кино показывалось вечером, на свежем воздухе, и в этом была особая прелесть: можно курить на 7 Уже в названиях кинотеатров просматривалась «мудрая» национальная политика: тут тебе и национальные поэты, и героиня войны, и великий русский писатель. Правда, я не помню фильма, который был бы дублирован на украинский язык – но кого это тогда волновало?

128

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

задних рядах, потягивать из бутылки сухое вино и даже обнимать любимую девушку. Что же умудрялся смотреть в кино советский мальчишка? Судя по записям, которые вёл в детстве, я просматривал от ста до двухсот фильмов в год. Не все они заслуживают упоминания, нередко это была самая настоящая соцреалистическая чушь. Помню, родители ходили на фильм «Дело было в Пенькове», в котором играл, если не ошибаюсь, молодой Тихонов. Были ещё «Дело Румянцева», «Девчата» и тому подобное. Они меня не очень интересовали, но я с увлечением смотрел «Тайну двух океанов». Проникали на наш экран и фильмы с Чарли Чаплином, был даже «В компании Макса Линдера», из которого мы узнали ещё одного знаменитого комика начала ХХ века. Прошёл по нашим экранам и один из фильмов о Тарзане. Помню серию фильмов с английским комиком Норманом Уиздомом («Мистер Питкин в тылу врага», «Мистер Питкин в больнице» и так далее). С успехом прошла единственная картина с Брижит Бардо «Бабетта идёт на войну». Запомнились также комедия «Закон есть закон» с Фернанделем и два фильма с Луи де Фюнесом («Мама, папа, моя жена и я» и «Не пойман – не вор»), которые появились на экранах ещё в пятидесятых. Выборочно показывали фильмы итальянского неореализма, почему-то запомнилась картина «Бандиты из Оргозоло». Оставили след в памяти ленты Птушко о Гулливере и чешского режиссёра о капитане Немо, сделанная в своеобразной художественной манере. Наконец, выстраивались огромные очереди у касс, когда появился «Человек-амфибия» с молодыми Казаковым, Кореневым и Анастасией Вертинской. Фильм этот запомнился ещё рок-н-рольными ритмами песен, которые пошли в народ: «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно…» Однако пиршеством для глаз и ума подростка стали фильмы второй половины шестидесятых. Комедии Леонида Гайдая «Деловые люди», «Операция Ы и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «12 стульев», «Иван Васильевич меняет профессию» на равных соперничали в динамике и юморе с французскими комедиями с Луи де Фюнесом (три серии о Фантомасе, «Разиня», «Большая прогулка», фильмы о жандармах, «Замороженный», «Человек-оркестр»). Мы сбегали с уроков, чтобы попасть на «Фантомаса», копировали, как могли, словечки, походку, жесты,

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ мимику французского комика, не забывая в то же время и нашего Юрия Никулина. Пересматривая сейчас «Бриллиантовую руку», я поражаюсь бездействию советской цензуры, ведь в этом фильме подверглась осмеянию вся советская жизнь: активность «органов», отношение к загранице, своеволие мелких чиновников (Нонна Мордюкова в роли домуправа), моральный облик советского человека и т. п. Но фильмом номер один моего отрочества, конечно же, стал американский фильм «Великолепная семёрка». Мы тогда не знали, что он явился римейком «Семи Самураев», что главный герой Юл Бриннер родом из России, но это и не важно было для нас….

Поездки в Ленинград и столичные родственники Самыми светлыми моментами детских лет стали почти ежегодные летние поездки в Ленинград, где жила моя интеллигентная бабушка по маме. Мне нравилось всё: сборы больших чемоданов (тогда ещё не выдумали колёсиков к ним), посадка в поезд, вкусная еда в плацкартном вагоне (мама считала, что покупать купейный билет – пустая трата денег, бывало, мы с ней ездили и в общих вагонах, она запускала меня вперёд, чтобы я занял верхнюю полку, на которой мы спали поочерёдно). Высадившись на Варшавском вокзале, я с удовольствием вдыхал запах бензиновых выхлопов, для меня это был аромат большого города. Бабушка жила в коммунальной квартире в самом центре Ленинграда, в большом жёлтом доме напротив Казанского собора, на первом этаже которого располагалось знаменитое кафе-мороженое «Лягушатник» (я так и не знаю, почему его так назвали). Как мне рассказывали, эта квартира до революции принадлежала шведскому посланнику, а в советское время превращена в коммуналку. Уже в солидные годы я пытался понять, каким образом бабушка и дедушка, родом из Вологодской губернии, окончившие учительский институт, смогли получить в двадцатые годы прошлого века жильё в самом центре Ленинграда. Видимо, молодая советская власть остро нуждалась в новой более или менее образованной части общества и выделяла ей роскошные апартаменты в центре города, освободившиеся от «угнетателей народа» после революции (так воплощался известный лозунг «мир хижинам – война дворцам»). Правда, роскошь эта делилась на пять–семь семей, но сами

комнаты несли её признаки, например, потолки высотой в четыре метра. Бабушка была строга со мной. Но она же шила мне на ручной швейной машинке модные клетчатые рубашки навыпуск (мне доверялось крутить ручку). Комната бабушки и тёти Веры, сестры матери, поражала меня чистотой, диваном и стульями в белых чехлах, огромным цельным окном, выходящим на Невский проспект и памятник Кутузову перед Казанским собором, модными в то время мелочами вроде семи слоников на буфете, перекидного металлического календаря и пепельницы с механизмом, позволяющим сгонять окурки во внутреннюю полость при нажатии на стержень с пластмассовым наконечником. Я вспоминаю также игрушку «Гараж», которую подарила мне «слепенькая Маша» – домработница бабушки, которая стала как бы членом семьи. Игрушка представляла собой домик, в который загонялась маленькая легковая машинка, а затем нажатием кнопки дверцы домика распахивались, и машинка выскакивала из гаража и проезжала некоторое расстояние по инерции. Был у меня подарок и подороже: маленькая копия роскошного, по советским меркам, «ЗИМа», которая управлялась с помощью металлического гибкого провода. Машин из западного мира мы тогда не знали. Судьба Марии интересна по-своему: простая и некрасивая подслеповатая девушка из русской глубинки была взята моими бабушкой и дедушкой в качестве домработницы. Ирония советской жизни заключалась в том, что равные по происхождению люди очень быстро снова делились на «господ» и «слуг», ведь мои предки и их дом работница – выходцы из одного и того же круга русских крестьян. Но уже в середине 50-х годов «социальная справедливость» как бы восстанавливалась: Маша пошла работать на фабрику по производству щёток и получила все права и привилегии «простого народа»: регулярно получала путёвки в Сочи на отдых и лечение, тогда как моя мать смогла поехать в Крым за собственный счёт лишь в начале шестидесятых. Более того, Мария получила в Ленинграде однокомнатную квартиру и стала первой обладательницей в кругу нашей семьи магнитофона – огромного катушечного «Днепра». Именно она записала песню в моём исполнении «Хотят ли русские войны?» и с гордостью прокручивала её мне потом, когда я уже был не очень уверен в риторичности этого вопроса. Маша жива до сих пор. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

129

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА Но вернёмся к моим детским воспоминаниям о Ленинграде. Как уже говорилось, потолки в квартире достигали метров четырёх, чем и воспользовался муж тётки Николай, соорудивший антресоль в комнате бабушки. Там мы и спали во время наездов в северную столицу. Однако даже такое «расширение площади» не спасло бабушку от смерти в шестьдесят лет: сожительство в одной комнате с семьёй дочери, очевидно, способствовало ранней кончине. История с квартирой бабушки имела продолжение: в конце шестидесятых годов Вере удалось отвоевать ещё одну комнату после смерти одинокой соседки. Но это не спасло её брак. Глубинные причины развода мне до конца не ясны и по сей день, но версия такова: Вера считала себя ленинградкой во втором поколении, а её красавец муж-белорус Николай приехал в северную столицу после вой ны (познакомились они в Москве в 1957 году во время Всемирного фестиваля молодёжи), работал преподавателем физкультуры в полиграфическом институте и, с точки зрения Веры, окончившей библиотечный институт и осевшей в публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина, не вполне соответствовал её интеллектуальным запросам. Она предпочла надёжному браку с Николаем неофициальную связь с сотрудником библиотеки с еврейской фамилией. Поэтому приезды провинциальных родственников с Украины были уже не всегда кстати, что и привело, в конце концов, к полному разрыву отношений между сёстрами. Мать считала, что квартира на Невском в равной степени принадлежит и ей, поэтому не стеснялась ездить в Ленинград сама и отправлять в Северную Пальмиру сына с женой, дочь с мужем, племянника, подруг и т. п. В последний раз я приехал к Вере с моим другом по работе в Каменец-Подольском пединституте. Тётка нас хорошо приняла, но после этого визиты в свою квартиру прекратила, поэтому в очередной приезд мы с женой и семилетним сыном остановились у дальних родственников отца. Перипетии с квартирой на этом не закончились. Коля нашёл другую женщину, повариху опять же с именем Вера, и построил с ней дом в Репино, а ленинградскую квартиру оставил первой жене и сыну Андрею (моему двоюродному брату). Уже в 90-е годы квартиру на Невском приватизировала некая юридическая фирма, которая расселила жильцов по окраинам теперь уже Санкт-Петербурга. Вера под конец жизни обрела, наконец, желанную собственную жил-

130

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

площадь, но, странное дело, тот порядок, который всегда царил у неё в коммуналке, напрочь отсутствовал в её собственной. Квартира же кузена (тоже предоставленная в качестве компенсации за комнату на Невском) сохранила некоторые черты богемного быта шестидесятых. Мы с моей второй спутницей жизни побывали в гостях у Андрея уже в начале ХХI века и оценили его пренебрежение к культу вещей и порядку в доме. Первую ночь мы провели в более или менее оборудованной для сна комнате его сына-студента, а вторую ночь – на продавленных креслах гостиной, поскольку к вечеру хозяин комнаты явился с подругой-азербайджанкой и без зазрений совести вытеснил нас в богемный салон. Побывали мы и в доме Николая на берегу Финского залива. Его вторая жена не вела интеллектуальных разговоров, но накормила прекрасным обедом. Коля же рассказал о трагическом отрочестве в Белоруссии во время войны, выразил чётко негативную позицию по отношению к евреям, но более всего поразил рассказом о трагической судьбе своей восемнадцатилетней дочери, влюбившейся в юношу-кавказца. Он убил её из ревности. Николай показал нам её комнату, которую сохранял в первозданном виде в ожидании возвращения дочери.

Поездки в Тотьму. Как я появился на свет Ленинград в эпоху наших первых семейных выездов из Черновиц был важной, но не главной целью летних путешествий. Родители сохраняли глубокую сентиментальную связь с маленьким городком в Вологодской области по названию Тотьма. Легенда гласит, что когда-то Пётр Великий проезжал через эти глухие места и назвал маленькое селение на Вологодчине «то тьма», поскольку оно было окружено вековыми лесами-борами. Правда то или нет, никто не знает, но Тотьма вошла в историю благодаря выходцу из этих мест мещанину Ивану Александровичу Кускову, исследователю Аляски и Калифорнии, основателю Форта Росс. Этот небольшой городок (десять тысяч населения) – историческая родина моего отца и предков матери. Помимо этих корней, родителей связывала с Тотьмой и сентиментальная история – именно там они познакомились. Дело было так. Мать провела в городке годы эвакуа-

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ ции, а уже после войны регулярно приезжала, поскольку там жила сестра её отца Катя, которая вышла замуж за местного художника Василия Жукова. История Васи Жукова заслуживает освещения в истории моей семьи: талантливый простолюдин был наделён даром живописания и писал копии с картин русских классиков ХIХ века. Особенно он любил пейзажи Шишкина и Крамского, но и сам делал неплохие этюды вологодской природы. Но, как любой представитель художественной богемы, был не сдержан на язык, за что и пострадал, отсидев десять лет в сталинских лагерях за не к месту рассказанный анекдот. Вернувшись из заключения, Василий сделал соответствующие выводы о бесполезности шуток с властью и зарабатывал на жизнь писанием надписей с названием магазинов и созданием бюстов вождя. В его тотемском доме стоял гипсовый бюст Ленина, и я был свидетелем того, как создаётся массовая пропаганда. Этот самый бюст обклеивался несколькими слоями газетной бумаги, выдерживался несколько дней, затем разрезался надвое, отделялся от гипсовой основы, снова склеивался, покрывался белой краской – и новый Ленин готов. Уже тогда у меня возникали странные мысли о том, как легко, оказывается, создаётся культ. О жуковском доме речь пойдет позже, а пока следует вернуться к истории, в результате которой я появился на свет. Как уже было сказано, мама регулярно летом приезжала в Тотьму. К тому времени она окончила Герценовский институт по специальности «французский язык», и следующей задачей молодой образованной девушки стало устройство семейной жизни. Следует, видимо, делать некие поправки на время, поскольку в наши дни трудно представить серьёзный роман столичной девушки с провинциалом из захудалой вологодской губернии. В те далёкие времена телевидения не было, и местное маломальски образованное общество развлекалось постановками любительского театра. Опять же следует понимать, что русский человек даже в самой глубокой провинции был очарован письменным словом и его воплощением на сцене. Короче говоря, моя мать несколько увлеклась местным лицедеем, который воплощал на сцене героев Гоголя и Чехова. Этим лицедеем был мой отец, пользовавшийся в Тотьме славой местного Казановы. Семейная легенда гласит, что отец покорил сердце возлюбленной, решившись без билета

сопровождать её в поезде до Ленинграда. Как бы там ни было, он добился своей цели, брак зарегистрирован в северной столице вопреки желанию тёщи. Затем родители вернулись в Тотьму, какоето время поработали там (отец читал историю, мать – иностранные языки в лесном техникуме), а затем совершили резкий поворот в своей судьбе – отправились на запад Империи. Что руководило ими – материальные соображения, желание увидеть новый мир, неудовлетворённость жизнью на периферии – для меня до сих пор остаётся тайной. Могу лишь предположить, что для девушки из Ленинграда русская провинция всё же воспринималась тягостной, а у отца, ощущавшего в себе некую незаурядность, было стремление вырваться из неё. Так или иначе, у них обоих всё же осталось желание время от времени возвращаться к истокам. Поэтому родители регулярно пересекали с юга на север Европейскую часть Союза, чтобы прикоснуться к исконно русским традициям, нравам, обычаям. И даже позже, когда в Тотьме появились телевидение и асфальтированные дороги, ушли в мир иной многие друзья детства и юности, их всё равно тянуло туда. Признаться честно, и я сам, человек другого поколения, родившийся на другой земле, вспоминаю с тёплым чувством детские поездки в Тотьму. Интересен уже сам путь в Тотьму. Поезд до Вологды был обыденным, но далее – полусуточное путешествие на колёсном пароходе в четырёхместной каюте. Тихое течение реки Сухоны, бакены, наблюдаемые с палубы, обед или ужин в корабельном ресторане, где отец разговлялся ста граммами водки, а мне покупали морс из северных ягод – всё это создавало совершенно иную атмосферу путешествия, в отличие от поезда. Месячное пребывание в Тотьме тоже посвоему очаровывало. Самые ранние воспоминания связаны с концом 50-х – началом 60-х годов, когда мне было семь–восемь лет и мы жили в домике бабушки по отцу – маленьком, тесноватом, но стоящем на высоком уклоне, а внизу – маленькая речушка под названием Песья Деньга, куда ходили за водой с вёдрами на коромыслах. Рядом с домом разбит маленький садик с деревянным столом и скамьями. Пили чай из самовара, играли в карточную игру под названием хабура (я больше нигде не встречал ни название, ни саму игру). В садике росло СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

131

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА одно вишнёвое дерево, на котором в лучшие годы созревала пол-литровая банка вишен. Центр дома занимала русская печка, летали мухи, на комоде лежали какие-то дореволюционные коробочки и ножички, вещи из другого мира. Учитывая, что мой отец родился в 1920 году, можно предположить, что бабушка родилась в конце ХIХ или в самом начале ХХ столетия. В середине века ей было всего 50–60 лет, но мне бабушка и её сестра казались древними старухами. В следующие приезды в Тотьму, в 60–70-е годы, я жил уже не в доме отцовских бабушек, а в жуковском доме. Причиной тому стала, видимо, симпатия ко мне Риты, дочери Василия Михайловича Жукова от первого брака, художника, о котором я рассказывал выше. Скажем честно, родственники со стороны матери не очень любили моего отца (Катя Жукова, вторая жена Василия Михайловича, была сестрой моего ленинградского дедушки, умершего при выезде из блокадного Ленинграда, и оставалась в хороших отношениях с его женой – моей ленинградской бабушкой). А поскольку бабушка недолюбливала отца, то и Катя относилась к нему не лучшим образом (хотя в своё время они вместе играли в самодеятельном театре). Поэтому родители обычно жили у отцовской матери, а меня принимали в жуковском доме. Это был совершенно иной, может быть, самый «интеллигентный» дом в Тотьме. Была гостиная с диваном в белом чехле, роскошный деревянный стол на одной ноге и, наверное, первый в городке электропроигрыватель (о телевизоре тогда никто и не думал). Я помню две пластинки в коллекции Риты: песни итальянского мальчика Робертино Лоретти и Майи Кристалинской «Осень» и «Нежность». В столовой стоял общий обеденный стол, за каждым членом семьи закреплено своё место. Василий Михайлович не садился за обед без четвертинки (я сейчас очень хорошо его понимаю). По вечерам за этим столом пили чай из самовара и играли в кинг. Кроме того, в доме были две спальни (для Василия с женой и отдельно для Риты), большая кухня с русской печью, в которой хозяйка пекла пироги и настаивала суп. И, кроме того, веранда, где Катя выращивала георгины, и сад с традиционным столиком для летних посиделок за самоваром. В глубине сада находилась баня, регулярно топившаяся по субботам. Кроме того, в саду в застеклённых оранжереях Василий

132

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Михайлович выращивал огурцы и помидоры. Росли кусты малины, крыжовника и чёрной смородины, под берёзами вырастали вполне съедобные грибы. В общем, дворянская усадьба в миниатюре, а я в ней был юным барчуком. В тёплые июльские дни меж двух берёз вывешивался гамак, и я читал в нём «Сагу о Форсайтах», «Угрюм-реку», детективы Шмелёва и Востокова в «Огоньках», которые выписывал Василий Михайлович. После смерти художника имение пришло в упадок, Катя и Рита продали его и переехали в Вологду. Теперь о Рите. Она стала учителем французского языка, первая в нашей большой семье побывала во Франции, привезла мне в подарок первую шариковую ручку «БИК», которую я использовал очень экономно, в течение целого года. Рита симпатизировала мне, мы много говорили с ней о Франции и французском языке, позже – о Стендале и Сартре. В шестидесятые годы ей было уже немного за тридцать, за ней ухаживали разные мужчины, в частности, Феликс Кузнецов (ещё одна незаурядная личность из Тотьмы, он стал главой московской писательской организации, правда, весьма реакционным). Но у них ничего не вышло. Ко мне она относилась очень хорошо, чтобы не сказать больше. Помню, как приехал в Тотьму в последний раз в двадцать лет. Я был уже стильным юношей в расклешённых белых брюках и цветастой рубашке по моде семидесятых. Мы гуляли с Ритой по улицам города, вызывая возмущение местных старушек («Пошто бабскую рубаху-то одел?» – раздавалось из каждого второго двора), говорили о французской литературе и любви. Помню, как однажды сидели на скамеечке в глубине жуковского сада и Рита (ей было тогда уже под сорок, но выглядела она очень молодо) очень близко прижалась ко мне. Я почувствовал женское тепло и недвусмысленность ситуации, однако в то время был впервые по-настоящему влюблён в Олю Михайлову, и мы были уже близки с ней, поэтому я проигнорировал Ритины прикосновения, рассказал ей о своей любви, она поняла меня и не предпринимала больше попыток. Рита прожила долгую жизнь, так и не испытав мужской близости (так я думаю), я видел её в последний раз в 2004 году в Воронеже, она сохранила некую свежесть девственности, она как бы ссохлась и превратила её в старушку-девочку…

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Надежда Салиндер – собирательница ненецкого фольклора, поэтесса, писательница, певица и художница, мастер декоративно-прикладного искусства. Родилась в Тазовской тундре в семье охотника. После окончания школы-интерната в 1973 году уехала в тундру, вела кочевой образ жизни, вышла замуж. Мать шестерых детей. Двенадцать лет проработала организатором праздников коренных народов Севера. Сейчас Надежда Сергеевна на пенсии, но всё так же продолжает творческую деятельность. В настоящее время готовится к изданию книга рассказов Надежды Салиндер «Бубен шамана».

А причём тут пирамиды? А вот причём. Когда-то Землю посещали высшие существа – неферы. Их племя прилетало на Землю, чтобы дать людям особые знания, с помощью которых те могли бы построить высокоразвитую цивилизацию. Неферы научили людей возводить огромные пирамиды со сложной структурой шахт для приёма космической энергии, отсеками для медитации, камерами для контакта с обитателями других миров. Подключаясь таким образом к энергоинформационному полю Вселенной, земляне должны были получать необходимые знания для создания сверхлюдей, духовно богатых, одарённых всевозможными талантами. Три страны, первые получившие знания от небесных существ, – Атлантида, Шумеры, Гиперборея. Последняя находилась на севере Сибири, то есть на территории Ямала, Карского моря и Ледовитого океана. Построенные в этих странах пирамиды – а они находились в разных частях света – были связаны между собой благодаря световым энергетическим лучам. В глубокой древности эти сооружения являлись неотъемлемым и главным устройством в процессе «общения с богами». Чтобы последующие поколения могли пользоваться могущественными знаниями, на внутренних стенах пирамид начертаны символы, зашифрованные знаки. Они оставлены полубогами, новыми людьми, рождёнными от смешанных браков небесных существ неферов и землян. Так появилась каста избранных, обладающих энергетической силой. В центре могущественного государства Гиперборея стоял Храм Четырёх Стихий (возможно, пирамида), где достигшие духовного совершенства люди могли получать сокровенные знания и с их помощью влиять на

окружающую среду, стихию, психику и организм обычного человека. Древние страны процветали. Создавалась духовная и материальная культура, строились красивейшие города. Но в полном расцвете цивилизации произошла катастрофа. В космическом пространстве тоже происходят катаклизмы. По известной только Богу причине взорвалась планета Фаэтон, и осколки её разлетелись по Вселенной. Два огромных осколка полетели на Землю и были замечены слишком поздно. Из комплекса антиастероидной защиты был совершён мощный удар по осколкам. В результате произошёл огромный взрыв, вызвавший выгорание кислорода над большой территорией от Сибири до Аляски. Мощный электромагнитный разряд, сопровождавший взрыв, вызвал искривление пространства и времени. Образовалась левовращающаяся воронка, в которую полетели деревья, скалы, дома, люди, животные. Как пишет автор книги «Волшебные свойства пирамид» Валерий Уваров, миллионы животных и людей, оказавшихся в зоне взрыва, были буквально разорваны на куски и разбросаны в разные стороны. С верхних слоёв атмосферы на землю рухнул холодный воздух, вызвавший мгновенное замерзание всего живого. Вот почему у нас часты такие находки, как мамонты, окаменевшие деревья, древние захоронения. Казалось бы, какая связь между пирамидами и нами, ненцами? Древние цивилизации не исчезают бесследно. Они оставляют знаки-символы в пирамидах, на скалах, в предметах культурного наследия, в генетических кодах народов. Сохранилась ли какая-то информация в генетической памяти северных народностей Ямала от Гипербореи, СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

133

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА

134

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

живительную энергию, является для ненцев божественным. Ненцы называют его священным хэбидя ту, или ласково ту хада – Бабушка Огонь. Очаг находится на жестяном листе тюмя. По преданиям, под ним находится вход в Нижний мир. Только в чуме можно испытать благодатное воздействие этого уникального жилища. Здесь хорошо заживают раны, легче переносятся болезни. В любви и гармонии живут люди в чуме. И потому он имеет большое значение для жаждущих духовного развития, для тех, кто готов отказаться от благ цивилизации, чтобы стать здоровым и физически, и духовно. До сих пор, в XXI веке, стоят в тундре конусообразные, островерхие чумы, где вы найдёте приют в любую погоду, в любое время суток. Гостя всегда накормят, напоят, уложат спать без лишних расспросов. Храм Четырёх Стихий в сердце Гипербореи затонул, но сохранил своё энергетическое поле. Не потому ли на Ямале и особенно на Гыдане так много священных мест? Не потому ли на Севере люди особенно талантливы? На Гыданском полуострове почти каждый поёт, каждый второй рисует, мастерит, каждая создаёт шедевры из меха и бисера. Откуда этот дар? А ведь эти мастерицы не обучались в институтах, не проходили курсы кройки и шитья. Творчество заложено в генах северного человека со времён Гипербореи. Этот рассказ имеет толику научной гипотезы, капельку информации на генном уровне и кусочек писательской фантазии.

РИСУНОК ТАГНЫ РОМАНОВОЙ

затонувшей, замёрзшей после взрыва? Я полагаю, что да. В ненецком эпосе много знаний, подталкивающих к раздумьям, анализу. В эпических сказаниях сюдбабц есть сюжеты о летающих людях. У них нет крыльев, они не махали руками, чтобы летать. Руки у этих людей всегда заняты – по преданиям, либо луком нгын, либо шестом от чума есянабць. В эпических песнях об этом поётся так: мерця илнгада – «его поднял ветер»; сэр пуле’ тяха сэя – «скрылся за облаками». Возможно, мой далёкий предок был полубогом и, подключаясь к энергоинформационному полю Вселенной, с помощью мысленной аффирмации «я лечу!» мчался, куда ему было надобно. А может, это было трансцендентальное перемещение, когда физическое тело оставалось на месте, а душа усилием мысли устремлялась в нужное ей место. Ведь в эпосе ненцев говорится об этом так: мерця лямбнгэмят тюдамне – «дуновением ветра в чум зашёл». В данном случае герой сказания, бесспорно, стал невидимым энергопотоком, способным перемещаться в пространстве и во временном измерении с помощью могущественного мыслительного процесса. Так же, как и неферы заключали смешанные браки с землянами, так и в эпосе ненцев боги женились на землянках. Вообще-то ненецкий эпос – кладезь для этнографов и учёных. Я всего лишь вспоминаю сказания моего деда, в которых присутствовали необычные существа, жившие, оказывается, в реальном мире, что доказывают археологические раскопки. В эпических сказаниях ненцев часто упоминается племя няд нгорта – «поедающий ягель». По описаниям, это были люди с рогами на голове. В сказках их использовали как гужевой транспорт, дарили друг другу. Возможно, они отличались низким уровнем умственного развития. Несколько лет назад я увидела в газете «Красный Север» фотографию черепов няд нгорта. Захоронение «поедающих ягель» найдено в бассейне реки Полуй. Ещё в сказаниях часто встречается оборотничество, когда главный герой превращается в птицу или какое-либо животное. Да, ненецкий эпос – весьма интересный материал для научных трактатов. Но самое главное, к чему я веду нить повествования, – это жильё северян, наследие древних пирамид. Ненецкий чум – это дар природы и древних цивилизаций, упрощённый, но очень ценный, как и в материальном плане – он занимает немного времени на сборку и разборку, так и в духовном отношении. Имея коническую форму, чум своей макушкой мяд сарва принимает космическую энергию, которая проникает в очаг. Огонь, принимающий на себя

ПРОЗА | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Дмитрий Зуев родился в 1986 году в Новом Уренгое. Учился в средней школе № 12 газовой столицы, в 2008 году окончил Оренбургский государственный аграрный университет. Получает второе высшее образование в Оренбургском государственном педагогическом университете. Активный участник литературного объединения «Новоуренгойские родники». Впервые рассказы Дмитрия Зуева опубликованы в 2015 году в журнале «Северяне». Лауреат литературной премии губернатора Ямало-Ненецкого автономного округа 2015 года в номинации «Дебют».

СЕВЕРНЫЙ РАССКАЗ ***

Радиоточку, по заявке самих жильцов, отключили уже лет десять назад, но Эдуард Франкович, по стариковской своей привычке, просыпался попрежнему за час до того, как начинал звенеть будильник. В то самое время, когда по радио должны были передавать гимн страны. Исполнилось Эдуарду Франковичу шестьдесят семь, и утро редко казалось ему первым днём оставшейся жизни – чаще довеском прожитой. Но, будучи человеком старой закалки, никак не мог он позволить себе такой отвратительной буржуазной привычки, как, например, пробудившись, лёжа под одеялом, сразу же включать телевизор с помощью пульта. «Проснувшись, ты должен встать, иначе и со стороны на себя противно будет смотреть». С такой мыслью каждое утро вылезал из-под одеяла герой нашего рассказа и шёл к окну, на кухню, чтобы увидеть не электронную шкалу температуры воздуха на экране телевизора, но свой старый, закованный в пластмассовый корпус термометр с трубкой красного спирта и жирными делениями. Будто стоя в прихожей, прощается с ночным сном Эдуард Франкович, глядя на синий от света фонарей и снега двор. Подвально-слабый свет этот отражается от составной лысины. – Сильнее здесь не стемнеет, – проговаривает он, шевеля коркой высохших губ, и смотрит вниз, на соседа, который, пряча руки под манжеты олимпийки, тянет к покрытой инеем машине чёрный провод с розеткой на конце. Эдуард Франкович сухо щёлкает языком, с шуршанием проводит им по губам, вздыхает и, снова шёпотом, произносит: «Погодка…»

Сегодняшнее утро исключением не стало (особенным было, а исключением – нет). Поэтому старик подошёл к окну и, как всегда, глухо произнёс: – Погодка… Минус сорок семь!

***

Нежно-голубые, покрытые десятым слоем краски парты, линолеум с древесными узорами, цветы у дальней пустой стены и гудящие стартеры светильников под потолком. Всё тот же синий свет с улицы. – Кидают прям клоками, Дуард Франкыч! Прям клоками! – кричала из коридора мывшая пол техничка. – Шаболды, начешут и прям с расчёски – на пол. Как хорошо было, когда одни мужики были, Дуард Франкыч. И куда они потом с этими правами, тварины, идут? Уставшие, грустные глаза Эдуарда Франковича в гармошках обвисшей кожи прокрутились на голос Любови Гордеевны. – Говорю, как хорошо было, когда мужики учились, – появилась в дверях класса Любовь Гордеевна. – С праздником вас, Дуард Франкыч! Сколько лет уже? Старик сложил губы оладушками, надул щёки и быстро проверил в уме утренний подсчёт. – Пятьдесят один… Это, два – на мотоцикле. – А погода, вы видали? Октябрь! Актированный у них – не придёт никто. – Может, и будут, – вздохнул Эдуард Франкович. – Нет, Дуард Франкыч. Если вождение, они ещё терпят. А так не приходят. Всё это он знал сам. Не хотелось выдавать себя Любови Гордеевне, но очень ценил он подарки и внимание. СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

135

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | ПРОЗА «Ведь им ещё внутренний сдавать! Должны поздравить», – мысленно успокаивал себя Эдуард Франкович. Группа школьная была у него одна. Их только он учил для себя. Из безликой массы «коммерческих» преподаватель и по имени никого не выделял. А всех «своих», которых вёл по два года, помнил, как родных. Учебно-промышленный комбинат – двухэтажный, окна против окон, заворачивался буквой П вкруг стоянки. Любовь Гордеевна мыла полы, а Эдуард Франкович, стоя у толстой тройной рамы, наблюдал за тремя курящими на крыльце «вечерниками» (была тут же и вечерняя школа, где учились те, кто не окончил восьмилетку; занятия у них были, вопреки названию своему, по утрам). Парни были в одних рубашках, и от холода их аж передёргивало. Лысые головы втягивались ниже плеч в туловище. Эдуард Франкович сдвинул брови. Услышав, что Любовь Гордеевна, закончив уборку, уже тащит по коридору пустое ведро со шваброй, он, боясь её упустить, крикнул громче, чем нужно было, словно дрессировщик на арене, щёлкая кнутом: – Люба! – Чего, Дуард Франкыч? – Хомутов у себя? – С утра в техникум поехал. До обеда, вроде, не будет.

***

До начала урока оставалась теперь четверть часа. Уже настроился Эдуард Франкович выждать эти пятнадцать минут и уйти домой. Надел он свои плетёные сменные туфли, но зимние ботинки под стол прятать не стал – оставил рядом со стулом. Грязи (и даже лужи) от них никакой не было. В мороз, какой был сегодня, снег становился таким сухим, что даже не прилипал к обуви. Рассыпчатый, как крахмал, он бутафорией лежал на земле. Липучими становились перила и ручки дверей, калитки и молнии на одежде – а снег превращался в кокосовую стружку. Эдуард Франкович и со стула своего видел, как на противоположной стороне двора на крыльце тряслись стоящие в рядок неучи. В белых прозрачных рубахах, обритые, тощие и непутёвые – теперь их было пятеро. Перемена шла к концу. Когда на часах было «без двух минут», Эдуард Франкович посмотрел на свои тяжёлые ботинки, намочил языком пальцы левой руки и открыл нижний ящик стола. Там, на дне, под несколькими исписанными листами темнела едва початая бутылка коньяка. В углу ящика стояла и рюмка. Рюмка – одна.

136

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

Не пил Эдуард Франкович на рабочем месте. Просто люди несли, бывало, презент. «Почему не завести хорошую традицию», – думал он. Положил в ящик рюмку и стал выпивать «пятьдесят граммов» по редким случаям. Сегодня такой случай и был. Налил себе Эдуард Франкович коньяка, прямо не доставая рюмки, положил бутылку обратно, выпил и ящик сразу закрыл. Сделав необходимую паузу, облокотился на стол и вспомнил вдруг один случай, который снился ему ночью, но не последним сном, и снился, бывало, до этой ночи много раз. Молодыми пацанами, по шестнадцати лет отроду, они мчались мотопробегом из родного Ростова до самой Прибалтики. Шесть крепких друзей, старший с ними товарищ – тому девятнадцать исполнилось – Лёшка был им как старший брат. Писали о них в газетах. Как долго, казалось, они ехали. И города, города – Россия, Союз. Большего после не видели никогда. И Свердловск, и Казань, и Ленинград. Города были разные, а люди – одинаковые, сколько ни едешь ты на север, сколько ни едешь на восток. На всю жизнь запомнилась та страна, какой была она, а ведь и республик-то не видели. Потом – армия, авторота. Комсомольская стройка, балок. Север, двадцать лет за рулём. И всё с мыслью о том пробеге, всё молодых пацанов вспоминал. К школе тянуло, детей учить. Дальше – как исписанное дно бассейна. Лица. Годы. Всё ясное утро вспоминалось под Владимиром, всё ребята на машинах колонной мчатся – качаются мушиным роем повыше руля. Ради того пробега, казалось, и жизнь жил. А после всё забылось. У многих и того не было. Да и что те дни были? Неловко вспоминать. Бежали первым вагоном, локомотивом жизни они, да и смазались. Седьмой десяток. А с сопляка спрос какой? Живи, радуйся.

***

Услышал Эдуард Франкович треск целлофана и шёпот в коридоре и посмотрел недовольно на часы. Было на них пятнадцать минут одиннадцатого. Опоздавшие – две завёрнутые в шарфы, раздувшиеся от количества надетых на себя вещей школьницы – пытались на ходу достать букет из бумажной упаковки. Иней на шарфах сразу превратился в мелкие капли, ватные штаны шуршали. Не дожидаясь поздравлений, Эдуард Франкович быстро поднялся со стула навстречу, но после взял себя в руки, сделал шаг назад и пробурчал: – День автомобилиста, девочки, был вчера… Да-м. Но, если пришли, то молодцы… Хоть вдвоём. Да и ладно.

СОБЫТИЕ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Живая вода времени Ямальские библиотеки давно уже стали не только местом, где хранят и выдают книги, но и точкой творческих встреч ямальских авторов. В Национальной библиотеке ЯНАО состоялась презентация нового издания известного ямальского литератора Нины Парфёновой «Женщина на корабле». Книгу выпустило «Северное издательство». «Женщина на корабле» – это и лирика, и историческая документальная повесть, и детектив. Это книга для читателей с самыми разными предпочтениями. Любители поэзии смогут прочесть трогательные и душевные стихи. Ценители истории окунутся в суровые годы сталинских репрессий. Мы можем представить общую картину тех времён, но что происходило на Крайнем Севере, на Ямале, мало кому известно. Борис Касаев, заслуженный работник культуры России, член Союза писателей России, считает повесть «Мандала» литературным исследованием трагической борьбы коренного населения Крайнего Севера в период коллективизации; читатель задаст себе по ходу чтения много вопросов и получит массу ответов. В том числе на такой: что такое мандала? Повесть построена на рассказах очевидцев в записи, документах из архивов НКВД, размышлениях ныне живущих людей, помнящих рассказы о том времени дедов и отцов. Автор неизбежно переходит от частного понятия к общему, показывая, что борьба «контры» в тундре и «контры» по всей стране – процесс объективный, это одна огромная, жуткая мандала. Также ждёт сюрприз и любителей детективного жанра. Это повесть-детектив «Женщина на корабле», которая и дала общее название книге. Возможно, кто-то скажет: женский детектив – это банально, но и здесь скептики будут удивлены. Детективов такого содержания очень и очень мало. Не буду пересказывать сюжет, отмечу лишь, что он построен по всем канонам жанра. Получилось разноплановое произведение, где переплелись социальная, философская, производственная и даже криминальная, ну и, конечно же, любовная темы. На встрече с читателями Нина Владимировна рассказала, что надеется в скором времени выпустить ещё одну книгу, в жанре фэнтези. Что примечательно, творчество и общественную деятельность автора заслуженно оценили не только читатели, но и маститые коллеги-писатели. Нина Парфёнова – лауреат всероссийской литературной

премии имени Д. Н. Мамина-Сибиряка, а также номинант литературной премии Уральского федерального округа, с чем её поздравил, вручив диплом, полномочный представитель президента России в УФО Игорь Холманских.

Где дружба прочна, там хорошо идут дела В Национальной библиотеке прошла презентация книги «Популярная этнология для государственных служащих, мигрантов и вахтовиков». Её авторы – главный научный сотрудник сектора этнологии Центра изучения Арктики Наталия Цымбалистенко и ректор Регионального института развития образования Виктор Паршуков. Издание проиллюстрировано снимками, сделанными в экспедициях заместителем директора Центра изучения Арктики Андреем Лобановым. «Популярная этнология» будет полезна не только приезжим, но и жителям Ямала. Как отмечает Наталия Цымбалистенко, при большом притоке мигрантов на Ямале иногда случаются конфликты с жителями тундры. Зачастую так происходит не из-за какого-то противостояния или злого умысла, а в результате незнания приезжими этнической культуры. Новое издание послужит подсказкой при подготовке к экзамену, который будут сдавать госслужащие, приглашённые на работу из других регионов, мигранты и вахтовики. Вопрос о его необходимости, по словам Наталии Цымбалистенко, уже обсуждал глава региона Дмитрий Кобылкин. В «Популярной этнологии» можно найти и сложные задания, которые придётся решать чиновникам, и простые правила жизни ненцев, ханты, селькупов, нужные для ознакомления вахтовиков и мигрантов. В книге разъясняют также понятия этнической идентичности и этнологии как науки, есть документально-этнографические свидетельства известных исследователей Севера. Значительную часть статей посвятили свадебным обрядам, ритуалам, мифам, верованиям, преданиям, поверьям, оберегам, приметам, пословицам коренных жителей. Авторы-составители надеются, что монография не только расширит и углубит знания читателей по проблемам этнологии, но и упрочит социальнокультурные связи между народами, проживающими в округе, и понимание специфики формирования СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

137

АРТЁМ ТЫТЮК

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ | СОБЫТИЕ

АРТЁМ ТЫТЮК

Быть женщиной на корабле – большая ответственность

«Популярная этнология» – не первое издание Н. Цымбалистенко и В. Паршукова, написанное в соавторстве

138

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

АРТЁМ ТЫТЮК

СОБЫТИЕ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ГОСТИНАЯ

Юрий Кукевич: «Мне бесконечно повезло родиться и жить в Салехарде»

этнической идентичности КМНС. Наталия Цымбалистенко и Виктор Паршуков отмечают, что работе над изданием предшествовали лекции для студентов ямальских филиалов вузов и учреждений среднего специального образования. Остались материалы ещё не на одну книгу.

О любви, душе и творчестве Поют от любви и печали, Когда невозможно не петь. И в зыбке нас песни качали, И в срок отпоют нашу смерть. И все эти песни сносили, Такая в них горечь и сласть, Я знаю, в чём сила России: Нестрашно за песню пропасть. Интересует ли молодёжь поэзия – не для школьной программы, а просто так, для души? Оказывается, очень даже интересует, что и показала встреча ямальского писателя, поэта, журналиста, общественного деятеля Юрия Кукевича с учащимися школ и средних учебных заведений Салехарда. В начале встречи Юрий Андреевич читал свои стихи, а затем попросил задать вопросы, и вот тут началось! Перебивая друг друга, девушки и юноши спрашивали о любви, дружбе, человеческих отношениях. А мы привыкли думать, что молодое поколение сейчас интересует лишь материальное…

Хотя я думаю, чтобы так расшевелить молодёжную аудиторию, выступающий должен быть интересен, умён и неординарен. Юрий Андреевич, несомненно, обладает всеми этими качествами. Хорошо поставленный голос радио- и тележурналиста, грамотная и правильная речь автора невольно заставляют прислушаться к его словам. Нам всем хорошо знакома гражданская позиция Юрия Кукевича, его широкая эрудиция и прекрасное владение русским языком. Всё это делает увлекательным разговор и полемику на любые темы. Юрий Андреевич – не просто отец двоих детей, но и четырежды дедушка. И воочию наблюдает, как бесчисленные гаджеты вытесняют из жизни современных детей то, что было дорого и необходимо предшествующим поколениям. Поэтому, обращаясь к собравшимся, советовал больше читать, учиться, познавать всё вокруг. Он рассказал, что гордится своей судьбой и считает, что ему бесконечно повезло родиться и жить в Салехарде. По мнению писателя, проблемы современной цивилизации могут быть решены только обращением к истокам, а для нас, ямальцев, – к истокам Севера. Только богатый внутренний мир развивает высокодуховных, грамотных людей, а не придаток к гаджету. По материалам ИА «Север-Пресс» и интернет-сайта Национальной библиотеки ЯНАО подготовила Ольга ПАРФЁНОВА СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016

139

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

День оленевода в Салехарде 26 марта 2016 года

140

СЕВЕРЯНЕ № 2, 2016