RusPioner #28 by Russian Pioner

№4(28) июнь 2012

orlova

Как известно, все влюбленные запросто идут ва-банк, когда клянутся исполнить невозможное, но быстро оказывается, что, достигнув желаемого, они не в состоянии исполнить даже возможного. А мы, влюбленные в читателей и сделавшие темой этого номера «Ва‑банк», достигли желаемого, исполнив при этом возможное и даже (два раза) невозможное. Не понятно? Не расстраивайтесь!

русский пионер №4(28). июнь 2012

Андрей Колесников

Клятва главного редактора стр. 6 первая четверть Урок уроков. И вечный бой. Евгений Ройзман о том, почему надо ходить ва-банк стр. 20 Урок информатики. «Меня тоже Магомед зовут». Комиссар Комитета анонимных расследований о том, зачем нужен пранк стр. 24 Сбор металлолома. Падающая звезда. Екатерина Истомина про барочные галактики и большие телескопы стр. 28 вторая четверть Пионер-герой. Пустынные герои. Хождение по пескам стр. 34 Следопыт. В поисках утраченного гения. Наш корреспондент ищет и находит современную русскую литературу стр.44 Сочинение. Крылов. Рассказ Алексея

Лукьянова стр.52

третья четверть Диктант. Последний ва-банк наступает. В тему номера стр.64 Дневник наблюдений. Чем-то похож. Господин Девендра Субасингхе из райцентра Пачелма Пензенской области cтр.66

русский пионер №4(28). июнь 2012

Урок поэзии. Поэт Орлов по трезвой,

не по пьянке подумал о России и ва-банке. Стихи стр.74 Рассказ продолжается. Сиг. Алексей Варламов стр.77

четвертая четверть Урок мужества. Х3Б. Одним гиблым местом меньше стр.86 Урок географии. Гавайи-лайт, или Островной синдром стр.94 Фотоувеличитель. Нечаянная красота. Творчество наших читателей стр.99 группа продленного дня Правофланговая. Плохое слово. Ксения Собчак о том, почему не надо ходить ва-банк стр. 116 Правофланговый. Я видел таких. Илья Яшин о прагматиках и бунтарях стр. 118 Знаменосец. За что я их не люблю? Геннадий Камышников про планктон и героев стр. 120 Отличник. Яблоко от яблони. Маттео Монтеземоло о том, что для него важнее Ferrari стр. 122 Пионервожатая. Танцующая. Софико Шеварднадзе про свой «золотой шар» стр.124

русский пионер №4(28). июнь 2012

Пионервожатый. Ва-банк домработницы Патриции. Алексей Боков о том, ради чего стоит рисковать стр. 128 Центровой. Директор туалета. Игорь Лоптев про бинго на Красной площади стр.130 Физрук. Размечталась. Светлана Журова про Ярослава и олимпийское золото стр.132 Ведущий. Предельно. Михаил Довженко про большие чувства стр.134 Звеньевая. Я живу многослойной матрешкой. Анна Николаева про то, как выйти из лабиринта стр.136 Горнист. Голодные галлюцинации. Вита Буйвид до и после красненького стр.138 Внеклассное чтение. Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина. Продолжение

wikiромана Натана Дубовицкого стр.142

Табель. Отдел писем стр.154 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр.159

русский пионер №4(28). июнь 2012

про барочные галактики и большие телескопы.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

Урок уроков. И вечный бой. Евгений Ройзман о том, почему надо ходить ва-банк. Урок информатики. «Меня тоже Магомед зовут». Комиссар Комитета анонимных расследований о том, зачем нужен пранк. Сбор металлолома. Падающая звезда. Екатерина Истомина

из личного архива

текст: евгений ройзман рисунок: boris donov

Поэт и гражданин, глава фонда «Страна без наркотиков» Евгений Ройзман написал про то, как время от времени ему приходилось идти ва-банк. Это не было связано ни с политикой, ни с борьбой с наркотиками. Это было связано с тем, что он такой, Ройзман, и другим не будет никогда. Того же хотелось бы пожелать и всем читателям «РП».

русский пионер №4(28). июнь 2012

В Омске, в восемьдесят девятом году, мы с Димой Чуркиным по золоту работали. У нас в Свердловске голодно было, а в Омске — изобилие. И мы по вечерам повадились ходить в ресторан «Турист». Модный такой ресторан, столики по кругу. А еще туда ходили все омские блатные. Такие серьезные, сосредоточенные парни, как сказал поэт — на х… некого послать. И нравы у них самые суровые. Однажды Чеснок подъехал к «Туристу» на новой «шестерке» и поднялся в ресторан. Пока он ходил, кто-то, проезжая, дал по машине очередь из автомата. Прошили от переднего до заднего крыла. Он спускается, а там зеваки, «мусора»: «Так и так, на вас было покушение. Будете заявление писать?» — «Какое заявление? Какое покушение?» — «Да по вам же стреляли!» — «Где?!» — «Да вот же дырки!» — «А, так это же я просто молдинг отодрал…» Вот такие люди. Гвозди бы делать. И вот мы с Димой сидим в ресторане, он выпивает, а к нему еще Наташка приехала. А Наташка молодая такая дерзкая была. Сидит, тонкими пальчиками бокал с шампанским держит, смотрит поверх голов, и сигаретка на отлете. Как в кино. Ресторан гудит. В одном углу

блатные гуляют, через раз музыкантам «Таганку» заказывают, в другом менты отдыхают, им почему-то «Синий туман» подавай. А за соседним столиком сидят несколько девчонок, фабричные девчонки. Скромные такие, день рождения у одной. Прихорошились и пришли. В складчину, небось. И с ними парень один. Не шикуют. Им бы «Белые розы», но, видно, денег нет. И вдруг один блатной с красной рожей, в адидасовских штанах, в белой «саламандре» и норковой формовке, упитанный такой, поигрывая булками и дожевывая котлету, направляется к девчонкам. Почему в адидасовских штанах и белой «саламандре»? Да потому что просто красиво. А почему шапка на голове? Да чтобы все видели, что она есть. Шапка, в смысле. А потом, иди оставь ее где-нибудь — сразу спиз...ят! И вот он, дожевав котлету, подходит к девчонкам и берет за руку ту, которая возле парня, и тянет ее из-за стола. То есть вежливо так на танец приглашает. А она вдруг пытается руку вырвать! А он точно знает, что эрогенные зоны у женщин — почки, печень и кадык, и этот девичий демарш его настораживает: «Не понял, чё за х…ня?!»

А я все это вижу, но не лезу, потому что рядом с ней сидит парень, и слово за ним. Ну и просто чужой город, чужие менты, а я не так давно освободился. А парень молчит и голову в плечи втянул. Он омский и знает, кто это. И вдруг вскакивает девчонка, сидящая рядом, и звонким голосом кричит: «Ну-ка, отпустись от нее!» Он секунду смотрит на нее непонимающе: «Ты чё, овца!» А у меня уже незаметно стул от стола отъехал, и я смотрю, и у меня еще надежда, что кто-то впряжется. Я бы не полез. Я же не самоубийца. Но на всякий случай уже встал. И вдруг он просто лениво всей пятерней берет девчонку за лицо. И все. И отступать мне некуда. Я развернул его к себе, по-честному подождал секунду, пока он поймет, что происходит, и с левой вложился в челюсть чуть ниже уха. У него остаток котлеты выпал, а потом он упал. А о чем мне с ним разговаривать? И сел я на место. Дима так уважительно на меня посмотрел, Наташка одобрительно кивнула, а девчонки завизжали. А этот дурак полежал-полежал, потом встал и побрел, печально булками наворачивая…. И сижу я, такой гордый, хороший поступок совершил, за девушку заступился, всех победил! И девушки на меня поглядывают.

русский пионер №4(28). июнь 2012

И вдруг слышу жуткий топот. Смотрю, а по кругу к нашему столику бегут человек пять. И я с грустью понимаю, зачем они бегут. А товарищ мой дрался последний раз во втором классе, и менты не впрягутся. И вообще это те самые драки, которые никто не останавливает. И с этими грустными мыслями я вышел им навстречу, чтобы столик с Димой и Наташкой остался у меня за спиной. Потому что, пока они меня сломают и втопчут, можно успеть уйти. И вот эти качки бегут и сопят, а проход между столиками неширокий, и все вместе они бежать не могут. Поэтому бегут они гуськом, на ходу подтягивая рукава. Если бы у меня был ствол с собой, я бы начал шмалять не задумываясь, потому что они шли меня убивать. Ствола не было. Но случилось чудо. Тот, который бежал первым, был слишком уверенным, а бегущий на тебя человек беззащитен как ребенок. Просто он этого не знает. И я его встретил очень жестко — прямым в подбородок. И он упал спиной на какой-то стол. И стол упал вместе с ним, и у него отломилась ножка. Ну знаете, были раньше такие полированные столы с четырехгранными ножками, и я успел эту ножку подхватить. Ух, какая ножка была! Коричневая, увесистая, с уголком на конце. Да какая там ножка? Волшебная палочка. Единственное что помню, когда ей в голову попадаешь, в руку больно отдается. И я с этой ножкой начал на них наступать. Несколько раз в меня попали, но мне удалось устоять на ногах. Единственное, помню, что девчонки визжали и официантки ходили с подносами вдоль стенок. Этих было человек семь-восемь, и, когда они стали обходить меня сзади, Дима влепил одному в затылок пустой бутылкой из-под шампанского так, что осколки долетели до меня. Сдернул у официантки с подноса еще две бутылки и встал у меня за спиной. Теперь уже завизжала официантка. И мы стали с Димой с боем отступать к кухне и чуть не забыли Наташку, которая все так же сидела нога на ногу, манерно курила и только стул отодвинула к стене так, чтобы ее не задели и все было видно. Красиво устроилась в партере. Еле выдернули ее, выскочили, захлопнули дверь, и она затрещала под ударами. А там официанты, повара набежали и говорят: «Бегите! Бегите!», а официантка Любовь Михайловна кричит: «Бежим! Я вас проведу через второй выход!» А мне бежать уже никуда неохота, я при-

русский пионер №4(28). июнь 2012

таился с ножкой и думаю, сейчас кто первый ворвется, тому башку снесу. А Любовь Михайловна кричит: «Бежим! Они вас убьют!» И мы выскочили, и через какой-то подвал она провела нас в гостиницу «Турист», которая примыкала к ресторану. И мы поднялись к Диме в номер. Нас колотит. Нервяк такой. Меня слегка штормит — несколько раз попали. Но мы победили. И смотрим в окно, а там подъехали две скорых и кого-то на носилках грузят! И нам еще приятней. И вдруг Наташка говорит: «Я своего мужа таким никогда не видела. Дима я люблю тебя, я горжусь тобой!» И обняла его… И я вышел из их номера и пошел к себе. И, когда открывал дверь, понял, что мне что-то мешает, и увидел, что мешает мне ножка стола, которую я до сих пор сжимаю в руке. Они начали искать нас уже ночью. Перекрыли вокзал и аэропорт. Из Омска мы уехали на такси. Ножку стола я поцеловал и выложил на заправке уже после Кургана. Но так-то я не об этом хотел рассказать. Однажды мы с Олегом Посуманским сидели в ресторане «Каменный мост», что на Малышева, возле моста. Там сейчас «Доктор Скотч паб». И вот сидим мы возле входа. Со стадиона приехали, в спортивном. В зал не поперлись, сидим в уголке. А в те годы мы с Олегом повадились пить красное сухое вино. Распробовали. И так нам вкусно было, что мы стали делать это часто. А чтобы не мучила совесть, мы решили это делать только после тренировки. И каждый день, проведя на стадионе по несколько часов — он на кортах, а я на волейбольных площадках, — встречались на верхнем поле и бежали пятерку, а иногда десятку, заканчивали на брусьях и турнике. И уже с чистой совестью шли пешком на улицу Культуры, садились на лавочку под моими окнами, и с чистой совестью начинали выпивать. И вот в конце лета умный Олег говорит: «Надо завязывать с тренировками». Я испугался: «Что вдруг?» Он говорит: «Сопьемся на х…». И мы решили притормозить и прямо со стадиона заехали в «Каменный мост» отметить это событие. И вот сидим выпиваем. Ресторан полон. А играл там тогда замечательный скрипач — Леня Элькин. Очень хорошо играл, и многие ходили туда из-за него. Играл он в дальнем конце зала, за углом, но слышно было везде. То есть мы его не видели, но слышали. И вдруг в ресторан

заходят парень с девчонкой, молодые, высокие, очень ладные, их многие помнят в городе. Они часто ходили по улицам вдвоем, смотрели только друг на друга и, когда шли, осторожно и ласково соприкасались мизинцами опущенных рук. И видно было, что они очень любят друг друга. И вот они заходят. Парень идет чуть впереди — посмотреть, где есть места, а она идет за ним следом легко и свободно, смотрит высоко, и думает о нем, и улыбается своим мыслям. И все мужики оборачиваются ей вслед. А я ее видел давно, и она мне очень нравилась. Но я не разговаривал с ней, потому что это была чужая женщина, и она, даже когда была одна, очень достойно держалась и не давала повода заговорить. А с правой стороны, уже у входа в дальний зал, сидят два мужика, такие коммерсюги разбогатевшие, уверенные такие. Сидят друг напротив друга, водку пьют, закусывают и ждут, им вот-вот горячее принесут. Леня играет громко, люди разговаривают, гул стоит. Парень проходит вперед и поворачивает налево в зал посмотреть, где есть места. Она идет за ним и останавливается в проходе. В это время тот мужик, который сидел спиной к входу, увидел что его друг куда-то пялится, повернул голову, уставился на нее, проводил глазами и, когда она только прошла, посмотрел на друга и ошарашенно говорит: «Охренеть!» И подбуханный друг его лениво через губу отвечает: «Да знаю я ее… Сосет ох…тельно!» Он только не понял, что музыка секунду назад закончилась и он сказал это громко и внятно. Парень, который прошел в дальний зал, не услышал, а она услышала. Потому что остановилась совсем рядом. Она резко развернулась, волосы взлетели. Сделала шаг назад, склонила голову, посмотрела в лицо. Он смутился на секунду и отвел глаза. И одновременно с этим она подхватила нож, лежащий у тарелки с правой стороны, и молниеносным коротким движением саданула ему в горло, повернулась спиной и спокойно прошла дальше. В этот момент, вышел ее парень и говорит: «Пойдем, Наташа, во «Дворик». А она, оставив этот мир за спиной, говорит: «Давай прямо через веранду выйдем». И они ушли. А этот вскочил, схватившись за горло, пускал кровавые пузыри и пытался вдохнуть. А друг его сидел, открыв рот, и смотрел на него. В этот момент им принесли горячее… Вот, в общем-то, и все.

александр саватюгин

текст: комиссар рисунок: маша сумнина

Веселый, но сомнительный способ получения информации. Анонимный корреспондент, пранкер, расправляется с почтенной публикой. Конечно, «Русский пионер» в раздумье: хорошо ли это, плохо ли?.. А пока мы размышляем, можно узнать технологию пранка из первоисточника — анонимного, но достоверного. А вдруг это и есть будущее журналистики?

русский пионер №4(28). июнь 2012

Если волки санитары леса, то пранкеры — санитары душ. Они рыщут по социуму, выискивая наиболее неадекватные экземпляры, названивают им и выводят на чистую воду. Это стоит того, чтобы пранк-движение существовало. Я за справедливость, за соответствие объективному. Как говорил бессмертный классик: «У кого правда, тот и сильнее». Правда в отсутствие лицемерия. Люди разговаривают с пранкером, думая, что об этом никто ничего не узнает. А общественность об этом так или иначе узнает. Пранк — одна из областей деятельности всемирного интернет-подполья, к которому я, собственно, отношусь и с которым бороться невозможно в принципе. Среди анонимусов меня знают как Комиссара Комитета анонимных расследований. Было дело, школьники в Петербурге убили прохожего колесом. Анонимное сообщество не прошло мимо. Мы вывели подростковубийц на чистую воду. Во-первых, узнали личности этих детишек, во-вторых, взломали их переписку. Из нее вылезли ошеломляющие подробности, где подростки бравирова-

ли друг перед другом, мол, судьба у мужика такая. В этом расследовании я принял на себя одну из руководящих ролей. Потом была передача на «Пусть говорят», где я присутствовал. Там же был некий человек, выступивший в защиту подростков-убийц. Он оказался впоследствии педофилом, педофилирующим вот эту самую компанию. У него вскрыли целую пачку очень интересных фотографий. Я связался с телевидением, аккуратно это дело провернули. В результате чего этот человек был взят под стражу, более того, его убили в СИЗО. Эрику, который, собственно, кинул колесо, дали два года домашнего ареста, потому что он несовершеннолетний. Военные говорят: первый твой убитый человек всегда будет с тобой. Педофил получил свое. Но я не жалею. Собаке собачья смерть. Я таких людей не люблю. И если вижу способ их немножко наказать, я это делаю. Я по натуре своей разведчик и интриган. Я стремлюсь проникнуть во многие интересные сферы деятельности, познакомиться с интересными людьми, иметь

полезные связи. А пранки умеют добывать информацию. В пранк-сообществе существуют особо известные постоянные жертвы. Поскольку одна из задач пранка — сделать интересные записи, насыщенные неординарными эмоциями, самыми излюбленными жертвами становятся «поехавшие». Люди неуравновешенные, страдающие шизофренией, избыточной агрессией и общей неадекватностью. Конкретно в России пранк стал известен после записи с дедом. Когда дед, который, конечно, никогда ни о каком пранке понятия не имел, брал трубку, он всегда говорил: «Информационно-вычислительный центр вас слушает». Отсюда пошло его прозвище ИВЦ. Дальше дед нес пургу про мафиози, ФСБ, грозился всех вычислить, уничтожить неуправляемыми ракетами, отправить на дно в барже. Он виртуозно генерирует забавные фразы: кооператив пи…ц, шаманка низкопробная, панталоны десятирублевые, кедовское королевство. Есть знаменитая на всю страну Зинаида Петровна. Она же Спидовая. Прозвище пошло от ее излюбленного выражения: «А у тебя

русский пионер №4(28). июнь 2012

во рту СПИД». Спидовая живет в особенном мире своих фантазий — борется с мафией в подъезде, в детском садике. С ней сделаны сотни пранков. Этический вопрос довольно неоднозначен. Это похоже на травлю, но с другой стороны, это некий симбиоз маразматиков и людей, охочих до эмоций. Все получают свое от этого взаимодействия. Пускай оно и выглядит как агрессивная брань. Могу лишь сказать, что пенсионеры часто живут очень скучной жизнью, переживают кризис пожилого возраста и борются с пранкерами. Их жизнь однообразна. Они таким образом развлекаются, получают еще одну иллюзию борьбы со злом и какой-то глоток свободы. Вот, например, Валерий Павлович В. Пенсионер, бывший мент. Он из своей борьбы с пранком и пранкерами сделал хобби. Он сам стал создавать с собой записи и выкладывать их на центральном сайте сообщества пранков prank.ru. Записи представляют собой героическое обращение под пафосную музыку о том, как он всех выследит, как он всех убьет… Пенсионеры таким образом получают свой заряд драйва. Одна из двух категорий людей, которым пранкеры звонят чаще всего, это милиционеры и кавказцы. Люди они веселые, но не всегда достаточно умные. Их проще всего развести на откровенную брань, угрозы, иногда даже как бы на встречи в реале. Иногда звонят одному кавказцу от лица другого, забивают стрелку, и другому тоже. Они встречаются и устраивают друг другу мордобой. Иногда кавказцам звонят их же голосами, предварительно сделав запись и нарезав ее отдельными предложениями. В 2011 году была очередная жертва, так называемый Магомед. Его знаменитая фраза: «Меня зовут Магомед». — «Меня тоже Магомед зовут». Он так и не понял, что разговаривал сам с собой. Существует эпическая серия пранка с военкоматами. Некий пранкер позвонил в военкомат, поговорил со сторожем, в результате чего у него оказались записаны слова сторожа, его имя-фамилия и фраза: «Начальнику второго отдела срочно прибыть в триста четырнадцатый кабинет». Дальше фразу этого сторожа начали включать в звонки другим военкоматам, и получилась серия из многих десятков пранков, когда сторожа из разных военкома-

русский пионер №4(28). июнь 2012

тов звонили другу другу и требовали, чтобы начальник второго отдела прибыл в триста четырнадцатый кабинет. В результате была парализована работа всех военкоматов обеих столиц. Звонки продолжаются, начальники второго отдела все еще ходят и ищут триста четырнадцатый кабинет. Вообще цель у пранкеров не столь однозначна. Те же атаки на радиостанцию «Эхо Москвы». Их уже около десятка. Выглядят такие набеги как откровенный фан, но не просто так именно «Эхо Москвы» вызывает у пранкеров основную агрессию. Антисемитское крыло пранк-движения не любит это радио и выражает таким образом свою политическую, гражданскую позицию. Пранк может быть и политическим инструментом. Накануне выборов существовало очень много заангажированных записей. Известен звонок в типографию, где пранкер выдавал себя за оппозиционера, просил разработать и напечатать нелицеприятные листовки про Медведева и Путина. Потом в ту же типографию позвонил пранкер от лица фээсбэшника и запретил делать листовки, пригрозив расправой. В результате, когда позвонил «оппозиционер», типография отказалась печатать листовки. Эта запись красочно показывает пример давления и некоего надзакония, действующего в стране. После декабрьских выборов пранкеры звонили главе ЦИК Чурову. В телефонном разговоре пранкер представился помощником президента Аркадием Дворковичем и уволил Чурова с занимаемой должности в связи с недовольством электората. Чуров не понял, что его разыгрывают, и несколько стушевался. По количеству пранков со звездами можно определить, кто из них ближе всего к сердцу принимает пранки. С Боярским их существует десять, с Отаром Кушанашвили несколько десятков, с Киркоровым и Новодворской — сотни. Особо интересна запись Сергея Доренко. Ему звонили от лица Ксении Собчак, он все время называл ее мохнатой кисонькой. Наш любимый Михаил Боярский довольно импульсивный человек, но при этом интеллигентный. И вот эта его способность моментально переключаться из одного состояния в другое и заинтересовала пранкеров. Ему позвонили от имени журналиста. В середине интервью

пранкер задал Боярскому абсурдный вопрос: «Правда ли, что вы спиз…ли драгоценности королевы?» Боярский мгновенно взорвался и начал серию отборнейших ругательств самого пошлого характера. Встречаются и адекватные люди. Приятные исключения, разводить их на злобные эмоции просто неинтересно. Но они охотно идут на контакт и с ними очень интересно разговаривать. Можно позвонить Анатолию Вассерману в любое время и спросить, верит ли он во внеземные цивилизации, и он абсолютно культурно и обстоятельно расскажет про все аспекты. Характерен пример Дмитрия Диброва. Сначала он был жертвой пранка. Он тоже ругался, но потом подружился с пранкерами. Знаменитая его цитата о том, зачем пранкеры это делают: «Чтобы вылезло то, что не соответствует восхитительному образу жертвы. Они своей маской зарабатывают бабки, и за это я и не люблю попсу». Далеко не всякий человек способен пойти на станцию сотового оператора, догадаться написать там какое-то заявление и довести дело на пранкера до милиции. Но даже если такое происходит, это не имеет, как правило, последствий. Масштабы конспирации у пранкеров очень серьезные даже для спецслужб. Это не просто интернет-телефония, это многократные шлюзы через разные государства. Прокси, система торентс, шифрование звонков, переадресация их с одних номеров на другие номера. Некоторые пранкеры живут вне Российской Федерации. Преследовать их технически сложно. Успех преследования зависит во многом от возможностей самой жертвы. Насколько я помню, первые неприятности у нас начались, когда начали доставать адвоката Павла Астахова. Астахов человек очень неоднозначный. Он выступал за смертную казнь, за ювенальную юстицию. В российских реалиях ювенальная юстиция превращается в метод шантажа. Что касается меня лично, я не тот человек, который легко доступен для уничтожения. И потом — когда на твоей стороне общество и журналисты, устраивать со мной примитивные разборки — это просто подставлять себя под дополнительные отягчающие обстоятельства. Я этого не боюсь. И вообще придерживаюсь чего-то похожего на кодекс бусидо. Пускай преследуют. Таких людей, как я, достаточно много.

orlova

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

В рубрике «Сбор металлолома» обозревателя «Ъ» Екатерины Истоминой побывало немало разной техники, но вот телескопа еще не было. Да еще такого — VLT (Very Large Telescope). В горной пустыне Атакама оказалась Екатерина, и теперь она знает, на что похожа галактика WER3429. Читатель сейчас тоже узнает.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Горная пустыня Атакама в Андах, на границе Чили и Аргентины, лишь однажды снималась в кино — в финальных сценах «Кванта милосердия», последней серии бондианы. То была битва добра со злом — в боливийской пустыне, в интерьерах так неловко вымышленного отеля Perlas de las Dunas. Агент 007 и его подруга Камилла (в исполнении красотки из Бердянска Ольги Куриленко) зачищают врагов во владениях организации, довольно мало знакомой землянам — ESO. Обсерваторию ESO — European Southern Observatory (1962) на ее труднейшем космическом пути почитают за честь поддерживать четырнадцать стран мира. Родина Юрия Гагарина в данном проекте, однако, не участвует, но зато мы делаем ракеты. Добираться до центра Атакамы не страшно только самим международным астрономам: эти люди скептически относятся вообще ко всему, что происходит на Земле. Четыре часа мне пришлось трястись от Сантьяго на крохотном винтовом самолете. Моя серебристая стрела пролетела через туман, накрывавший снежные горные вилки, насквозь через весь Чили. Пока я была на Атакаме, где-то неподалеку в Андах упал самолет чилийских ВВС.

Чили природа надавала пощечин, дав в территориальном изобилии полностью безжизненное пространство. Здесь можно строить социализм или организовать в исламском смысле истинно христианское государство: Христос и социалистическая революция удачно, на мой взгляд, сочетаются именно в Латинской Америке. Атакама, где в небе можно обнаружить куст неопалимой купины, считается уникальным местом на планете: отсюда хорошо видна центральная часть Млечного пути, а также Магеллановы облака. Триста шестьдесят дней в Атакаме проходят вообще без всяких осадков и обычных земных облаков. Здесь не живут никакие насекомые и птицы, палит с ближнего верху солнце и не растет трава: она не может расти на тяжелом песке, сальном, будто немытые волосы. ESO гордится своими четырьмя невиданными по размеру и всевидящими телескопами: эти машины класса VLT (Very Large Telescope), похожие на подосиновики, ощупывают вселенные, галактики, погасшие звезды и еще загадочных коричневых карликов и потом выдают на телетайпы струйки астрономиче-

ской информации. Мой новый друг, астроном из мюнхенской штаб-квартиры ESO, показал мне работу одного из телескопов VLT. Он мне понравился, этот астроном. Он был идейным человеком, а я люблю и ценю идейных людей. От него никогда нельзя было бы услышать наше среднерусское возвышенное: «Любимая, вчера я продал РАО. Собирайся на Мальдивы. Не забудь мою удочку и банку с карасиками. Сам я задержусь, вероятно, буду завтра». На его словах аморфные небесные чудовища, черные дыры и гамма-всплески, коричневые карлики, галактические амебы и прочие млечные инфузории превращались в рядовых сотрудников обсерватории, отправившихся в запланированную командировку. Астроном показал мне закат солнца перед Тихим океаном. Для него это был не романтический, а астрономический момент, миг смены дня: мы стояли спиной к телескопам и смотрели на океан, в огромную плавильню которого погружался раскаленный молох с пульсирующей черной каемкой. Солнце касалось своими черными ресницами середины самого милого из всех земных океанов.

Я, наблюдая падение ближней звезды, думала о том, что черт необъяснимой тревоги и болезни к путешествиям снова провел меня. Это он заставил обернуться вокруг пальца, вокруг Земли: ведь всего четыре дня назад я была в Окланде, откуда до Сантьяго — девять часов полета. Я же сделала круг: Окланд — Гонконг — Москва — Париж — Сантьяго, или же тридцать девять часов в воздухе, пять авиакомпаний, шесть аэропортов. Я летела в Чили на ураганной ведьминской метле, а бессмысленность затеи только придавала мне ускорения. Ну и что, и предположим? В благородных целях поддержки международного астрономического дела я устроилась бы сюда — подметать эту пустыню. По ночам я бы пела, сидя рядом с удивленным телескопом класса VLT, что-нибудь из европейского бабьего шансона. Положим, из покойной старушки Далиды: «Et quand tu dorms, je suis malade! Completement malade…» Но астронома волновали идеи: любое свидание он променял бы на возможность сблизиться с самой далекой из известных науке галактик — Abell 1835 IR1916, дробь 14, вид сзади, отрезок 9.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Современный телескоп устроен так, что сам ничего не показывает, а лишь сливает информацию на компьютер. Астроном показал мне цветные снимки галактики WER3429. На разлинованном листке плясали оранжевые с фиолетовым и желтым оттенками облака. Передо мной было типовое и, следовательно, глубоко религиозное барокко. Плотный цветной дым, клубясь локонами, образовывал экстатические группы, такой пульсирующий солярис, в котором можно было узнать праотцов и узреть святых. Здесь не было места черту неясной тревоги и бесцельных путешествий: цветные снимки космоса, демонстрируемые при помощи спектрографа HARPS, показывали великую смычку науки и веры. Символы веры, да они просто сами выпрыгивали на серый пластмассовый лоток! Снимков галактики было множество: американский принтер выплевывал их один за другим. И это были настоящие письма — с того света. Немецкий астроном, как и полагается компатриоту Бетховена и Вагнера, разумеется, любил классическую музыку. В его научном кабинете постоянно звучала «Норма» Беллини. Каватина Casta Diva связывала эту нереальную пустыню астрономических схимников

русский пионер №4(28). июнь 2012

с миром, в том числе и с неблагонадежным и антинаучным миром женщин. Влюбленная в Casta Diva в исполнении Марии Каллас — с голосом твердым, и так мучительно и столь совершенным, словно только что открытая банка вишневого варенья. Влюбленная в Casta Diva в исполнении Монтсеррат Кабалье — с ее сопрано, длинным и сытным, будто зеленый полосатый цуккини. Влюбленная в Casta Diva в исполнении Джоан Сазерленд — с голосом стеклянным, будто хрустальная туфелька. Астроном бесконечно переключал одну арию за другой, и он не был похож на гомосексуалиста. «А вот вам, пожалуйста, и образец тени коричневого карлика!» Он так радовался оранжевому пятну, напоминавшему нижегородский крендель. Боже, глупый умный человек. Принесите мне Чехова! По ночам астрономы из лаборатории перебираются в свое нищее общежитие: эта почти подземная бетонная постройка, военный земной бункер, и сыграла роль отеля Perlas de las Dunas в «Кванте милосердия». Я прожила в этом бетонном бункере три дня и три ночи, растапливая ровно в полночь маленькую буржуйку. По вечерам мы слушали песни, и в первую очередь великую балладу

Карлоса Пуэбло Hasta Siempre Comandante Che Gevara (1965). Мы, стуча зубами от зимнего холода, пели о том, как однажды Че вошел с отрядом в Санта-Клару и стал тогда святее, чище, прозрачней Папы Римского, хотя и был по горло в чужой крови. Мы, я и астрономы, были, в сущности, в партизанском лагере. Цыганской трехструнный перебор или же русская гитарная тоска Hasta Siempre — вышедшая вовсе не из френча Че, а из черного эмигрантского пальто Шаляпина, и всегда, разумеется, понятный, но неизменно удивительный ужас оставленного человеческого бездорожья, заблудившего между песчаной пустыней и звездами. В международном аэропорту Сантьяго я долго искала свой рейс Air France на Париж. «Air France? But is not today», — удивленно ответила мне девушка, как будто я просилась в галактику Abell. Мое бездорожье продолжалось. Бездорожье превратилось в бондиану. В Чили мне пришлось взяться за оружие. Так здравствуй, оружие. Ну, здравствуй наконец.

Пионер-герой. Пустынные герои. Хождение по пескам. Следопыт. В поисках утраченного гения. Наш корреспондент ищет и находит современную русскую литературу. Сочинение. Крылов. Рассказ Алексея Лукьянова.

текст: бени брискин

Об этом событии никто не мог бы рассказать так, как сделал один из его участников — бывший советник премьер-министра Израиля Нетаньяху и исполнительный директор Российского еврейского конгресса (РЕК) Бени Брискин. Всегда радостно, когда свидетель неординарного события излагает все как было, без утайки.

русский пионер №4(28). июнь 2012

east news

В древние времена, когда иерусалимский храм существовал, было принято, чтобы правоверный еврей трижды в году совершал паломничество в Иерусалим.

Слышали

русский пионер №4(28). июнь 2012

Михаил Фридман (президент «Альфа-Групп». — «РП») подбросил телефон своего знакомого, который ходил в поход по пустыне и знал израильтян, способных организовать это на высоком уровне. Я позвонил по телефону и понял сразу, что не ошибся адресом. Я почти ничего не расслышал. Шая (так зовут нашего израильского Моисея) действительно находился в пустыне. Позже мне удалось поговорить с ним обстоятельно и договориться о приезде в Москву. Когда я увидел его в Москве, я вновь подумал, что с ним можно идти по пустыне. Шая выглядел как настоящий библейский еврей. Очень худой и жилистый, длинный и бородатый, с загорелым лицом и кудрявыми спутанными волосами. Прямо персонаж рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда». Он говорил тихо и медленно и производил впечатление человека, живущего в другом измерении. Впрочем, когда мы

перешли к практической части проекта, он и его жена Лали проявили себя вполне жесткими переговорщиками, умеющими отстаивать свои денежные интересы. На предварительную встречу в Москве не все участники проекта сумели приехать, но те, которые пришли, задали все возможные вопросы. Ответы мы разослали всем по электронной почте. План стал ясен. На повторение исхода из Египта в миниатюре было решено отвести три дня. После окончания путешествия в Иерусалиме мы решили провести совместный Седер. Один из изъявивших желание принять участие в нашем походе всерьез поинтересовался, надо ли брать с собой охрану, на что Шая ответил, что нет в мире более безопасного места, чем пустыня Арава, пролегающая от Мертвого моря до Эйлата, его люди будут вооружены, и этого вполне достаточно. Кстати впоследствии спросивший не принимал участия в нашем путешествии.

александр тышлер

ли вы когданибудь что-нибудь про РЕК? Бьюсь об заклад — или ничего, или очень мало. Российский еврейский конгресс не является обязательной частью официальных мероприятий, его руководители не красуются на фотографиях возле первых лиц на торжественных церемониях. Они тихо дают деньги на различные кажущиеся им важными проекты абсолютно свободно, без рекомендаций сверху. В этой части своей деятельности они свободные люди. Когда мы сидели с Юрием Каннером (глава РЕК. — «РП») в его кабинете и думали, как будем праздновать Песах* в этом году, единственное, чего нам хотелось, это избежать нудной обязаловки. Ведь каждый год мы каким-то образом отмечаем этот важнейший еврейский праздник. Ведь он все о том же — о свободе. И каждый год мы натыкаемся на те же грабли. Еврейский праздник свободы отмечают Седером**. А Седер на иврите это порядок. Все регламентировано, свобода начинается с порядка. Все наши люди не религиозны, и необходимость отсидеть за столом, соблюдая этот порядок, для них нелегка, но они по мере сил приходят и слушают историю исхода из Египта и ждут возможности чего-нибудь пожевать и выпить в конце церемонии. Озарение случилось у Юрия. Он решил, что в этом году мы усложним задачу, а не облегчим ее. Он предложил организовать пеший поход в Иерусалим из разных точек Израиля. Я немедленно вспомнил, что в древние времена, когда иерусалимский храм существовал, было принято, чтобы правоверный еврей трижды в году совершал паломничество в Иерусалим. Ну а дальше пошло и поехало. Юра обговорил идею с несколькими нашими людьми. Они согласились поддержать. Еще немного подумав, мы поняли, что идти надо пешком и по пустыне, тогда мы убьем сразу двух зайцев — совершим паломничество и частично переживем то, что пережили наши праотцы под началом Моисея, скитаясь по пустыне в поисках Земли обетованной.

east news

Второго апреля вечером все участники похода собрались в иерусалимской гостинице «Мамила», а часть из них, включая меня, еще выпивала не спрятанный к празднику виски примерно в час ночи в соседнем отеле «Кинг Дэвид». Следует отметить, что в Иерусалиме перед Песах убирают из магазинов все квасное (не кошерное к празднику), а большинство ресторанов и вообще закрываются на все восемь дней праздника, чтобы не заморачиваться со сложными законами пасхальной кошерности, так что найти выпивку было непросто. Похоже, бармен вынул свою бутылку из-под прилавка и отдал ее, даже не открыв и не разлив. Свободные граждане еврейской страны не очень умеют прислуживать. Надо сказать, что наши олигархи выдержали это стоически и не церемонясь разливали сами. А утром в 10.00 все уже были в холле. Мы погрузились в автобус, к нам присоединились двое мужичков с телекамерой и микрофоном и мой друг и замечательный гид Гриша Тышлер, и мы выехали на юг. Спустились вниз к Мертвому морю, с высоты 830 метров

...Наши проводники вывалили перед нами на выбор различные виды одежды, удобной для передвижения по пустыне. Там были легкие марлевые рубахи и штаны белого цвета, колониальные шляпы с широкими полями, куртки и брюки цвета хаки, белоснежные кафии (головной убор бедуинов, платок, наматываемый на голову)...

над уровнем моря в Иерусалиме до 400 метров ниже уровня моря. Мы проехали вдоль всего Мертвого моря, начиная постепенно погружаться в вечность. Если вы бывали в этих местах, я уверен, вы понимаете, что я имею в виду. К часу дня мы прибыли к точке начала нашего путешествия. Под деревом с широкой плоской кроной расположился импровизированный лагерь, который раскинул там Шая со своими людьми. Там же мы впервые встретились с верблюдами, замечательными животными, без которых пройти по пустыне приличное расстояние просто невозможно. Наши проводники вывалили перед нами на выбор различные виды одежды, удобной для передвижения по пустыне. Там были легкие марлевые рубахи и штаны белого цвета, колониальные шляпы с широкими полями, куртки и брюки цвета хаки, белоснежные кафии (головной убор бедуинов, платок, наматываемый на голову). На костерке уже варили чай из пустынных растений и душистый беду-

русский пионер №4(28). июнь 2012

инский кофе, резали фрукты и овощи, готовили легкий и вкусный ланч перед началом похода. Наши чемоданы, рюкзаки и саквояжи загрузили на верблюдов, мы выбрали себе кое-что из предложенных нарядов и надели на себя, разобрали фляги и бутылки с водой — главный и необходимый атрибут похода по пустыне. Погода была прекрасной, дул легкий ветерок, и нам не терпелось начать поход. Нас задерживал мой приятель, гендиректор израильского Гостелерадио, просил дождаться его команду, которая должна была отснять начало паломничества для новостей Первого канала. Народ уже начал недовольно роптать, все рвались начать маршрут. Наконец маленькая корреспондентка догнала уже начавшую двигаться колонну и задала нам сакраментальный вопрос: «Зачем и на хрена вам все это нужно?» Такой перевод мне кажется наиболее точным. Ответы некоторые из путешественников давали уже на развалинах древнего набатейского города, с которого начинался наш маршрут по пустыне. Набатеи — древний и могущественный народ пустыни, который исчез, растворился в ней много сотен лет назад, оставив лишь руины нескольких поселений. Именно с этой точки мы начали погружаться в другое измерение, в другой мир, начали чувствовать взаимную близость. Тут я должен отметить, что не все путешественники знали друг друга, но даже те, кто был знаком, не проводили столько времени вместе. К тому же Миша Фридман позвонил перед походом и как дисциплинированный член команды спросил, может ли он пригласить в поход своего друга не еврея. Конечно, ответ был положительным, а когда мы познакомились с Ваге Енгибаряном (бизнесмен. — «РП»), то поняли, что он обогатил нашу команду, внес в наши споры и разговоры очень интересный элемент. Шая был несколько удивлен тем бодрым темпом движения, который мы взяли с самого начала. Оказалось, что в наших бизнесменах есть упрямство, воля и несгибаемая жизненная сила. За

русский пионер №4(28). июнь 2012

послеобеденное время мы прошли более десяти километров. Основной трудностью было движение по пересеченной каменистой местности, утыканной колючками и острыми камнями. Не привыкшие к таким переходам ноги натирались даже в дорогих и удобных походных ботинках и кроссовках, которые мы взяли с собой в поход. Кстати, об обуви и носках, простите за прозу. Это важнейший элемент похода, особенно для людей, не привыкших к хождению пешком. Миша Фридман, например, посмотрев на Шаю и его погонщиков верблюдов, решил идти в сандалиях, и это было не очень правильно, так как на третий день он изрядно натер ноги. Ошибки других паломников были либо в том, что они купили новые ботинки и не разносили их заранее или же использовали тонкие носки, которые не защищали ногу от натирания. К семи часам вечера, даже несколько раньше, чем ожидалось, мы добрались до места нашего первого привала.

...Оказалось, что в наших бизнесменах есть упрямство, воля и несгибаемая жизненная сила. За послеобеденное время мы прошли более десяти километров. Основной трудностью было движение по пересеченной каменистой местности, утыканной колючками и острыми камнями. Не привыкшие к таким переходам ноги натирались даже в дорогих и удобных походных ботинках и кроссовках, которые мы взяли с собой в поход...

Организаторы устроили его не слишком далеко от дороги. Бедуинские шатры уже были установлены, и мы с наслаждением разулись и улеглись на коврах и циновках. Большой популярностью по вечерам пользовались два раскладных кресла, сидя на которых можно было вести беседу, откинувшись на спинку. Огромным наслаждением для усталого путника вечером были походные душевые с горячей водой. Ребята подключали генератор за холмиком, и мы по очереди блаженствовали, принимая душ в пустыне. Чистые полотенца в неограниченном количестве, простыни, наволочки и прочее было всегда под рукой. Ребята начинали готовить ужин. Каждый день пекли хлеб по-бедуински на железном противне, называемом табун. Сначала мы получали чай, кофе, фрукты и сладости, а затем уже и суп, и второе. В Москве мы договаривались о том, что в пустыне будем есть рыбу, но бунт подняли Фридман и Раппопорт. (Андрей Раппопорт, председатель попечительского совета школы «Сколково». — «РП»). Бизнесмен Борис Белоцерковский, например, промолчал. Они не присутствовали на встрече с Шаей в Москве и сказали, что как истинные украинские евреи не представляют свою жизнь без мяса. Впрочем, это не помешало им в первый вечер с большим аппетитом съесть отлично запеченную морскую рыбу. Ближе к ночи с верблюдов сняли две гитары. Вокруг гитар образовались группки приверженцев песен у костра и любителей рока. Последних в нашей группе оказалось намного больше. И когда Юра Зельвенский (Юрий Зельвенский, директор Томского отделения РЕК. — «РП»). заиграл песни «Битлз», подтягивать, извлекая из памяти забытые слова, стали очень многие. Израильский гид Гриша, больше двадцати лет живущий в Израиле и имеющий квартиру в иерусалимском районе Писгат Зеев, я — израильтянин, родившийся в Москве и на время в нее вернувшийся, несколько фигурантов списков журнала «Форбс» и некоторые другие. Мы спали лучше, чем нам спалось в Москве, и в семь утра

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Один раз над нами на высоте метров ста пролетели военные вертолеты, напомнив нам о реалиях нашего времени...

getty images/fotobank

все уже проснулись. Нас кормили прекрасным завтраком из местных сыров, фруктов и овощей, наливали пустынный чай из желтых медных чайников, а после завтрака притащили снятый с верблюдов мешок с галабеями. Это длинный белый халат, закрывающий все тело, с длинными рукавами и застегивающийся впереди на пуговицы. Хитрый Шая понял, что клиенты созрели. Мы почти все переоделись в эти одеяния. Не знаю, как остальные, а я ничего не надел под галабею. Решил, что все тело должно проветриваться и именно в этом глубинный смысл пустынного одеяния. Второй день пути был самым эффективным. Мы прошли больше всего километров. На второй день мы также поняли, что в пустыне торопиться некуда. Примерно в двенадцать Шая начинал подыскивать удобное тенистое место для дневного привала. Он объяснил нам, что по возможности надо делать его в тени скалы или в пещере, а не под

деревьями, так как там намного прохладнее. За время пути мы убедились в том, что это чистая правда. Так, по всей видимости, делали и опытные погонщики караванов во все времена. С двенадцати до трех караваны останавливались для дневного отдыха и пережидали самую лютую жару. Шая рассказал нам, что закон пустыни, скрупулезно соблюдаемый бедуинами до сегодняшнего дня, говорит о том, что одинокого путника в пустыне надо принять как родного, дать ему еду, питье и ночлег на три дня, и лишь после этого обязательства хозяина перед гостем заканчиваются. Мы уже втянулись в поход, жара еще не была сильной, а ноги еще не натерлись. Единственно, кто получил серьезные повреждения, был Боря Минц. (Борис Минц, совладелец финансовой компании «Открытие». — «РП»). Он держался весь день абсолютно стоически и прошел весь путь, как все. Вечером у него на ногах были кровавые мозоли. Наши проводники наложили ему повязки и мази, а мы начали отговаривать его от идеи продолжать идти с нами на следующий день. В этот вечер Фридман сказал фразу, которая живо дает представление о трудностях нашего похода: «Великое изобретение человечества — унитаз!» Да, друзья, поверьте на слово, у нас с собой не было не только джипов с охраной, но и туалетов с унитазом, и мы вынуждены были справлять нужду в пустыне точно так же, как наши далекие предки. На второй вечер кроме наших гитар израильские ребята достали свои инструменты и играли замечательную протяжную музыку, так подходящую к пустыне. Этим вечером я узнал, что одно из дел, которым Фридман понастоящему гордится, — это то, что он привез в Москву, на Красную площадь, Пола Маккартни. Лично меня это заставило почти прослезиться. В этот вечер мы пели с Зельвенским и другими кусочки из рок-оперы «Иисус Христос». Мы помянули и «Дип Пёпл», и «Лед Зеппелин», а украинские евреи радовались куриным шашлыкам и баранине. Если честно, у остальных тоже только за ушами

александр тышлер

трещало. Конечно, подвезли уже и виски и водку. Разговоры оживились, завесы упали. Компания взрослых и много повидавших мужчин обсуждала вопросы мироздания. И то, что нас занимает всю жизнь в той или иной степени. Что такое евреи, чем они отличны от других народов, за что нас не любят и есть ли в этом что-то рациональное. Мы обсуждали и тему богатых и бедных и спрашивали себя о том, сколько надо давать на благотворительность и кому. Суровый еврейский закон повелевает давать не менее десяти процентов. Выполняем ли мы его? Душ и на второй вечер был великолепен, и мы пошли спать немного другими. Третий день обещал быть физически самым трудным. С утра чувствовалось, что будет очень жарко, а ноги были натерты, хоть немного, почти у всех, да и мышцы побаливали. Даже Юра Каннер, наш президент, несмотря на то, что он опытный ходок (проходит почти каждый день в Москве от офиса до дома по несколько километров), признал, что поход не так уж и легок. День третий действительно выдался трудным. Было очень жарко, у многих болели ноги. Было и еще одно новое обстоятельство. По крайней мере у двоих путешественников острые колючки пробили насквозь подошву обуви и впились в ногу. Человек, с которым такое случается, сначала не понимает, что стряслось. Ведь не поверишь же, что тонкая колючка способна прошить насквозь толстую подошву крепкого ботинка или сандалии. Только сняв обувь и обнаружив кровь на ноге, Миша Симонов (Михаил Симонов, вице-президент РЕК. — «РП») понял, что произошло. То, что интересно в нашей пустыне Арава, — постоянная смена пейзажей, и это можно увидеть в нашем фильме. Представление о пустыне как об однообразной бесконечной поверхности абсолютно ошибочно. Мы видели тут и немало пустынных зверюшек и птиц. И часто находили на иссохшей и морщинистой земле гильзы. В Израиле не слишком много места, поэтому в пустыне проводят военные учения.

Один раз над нами на высоте метров ста пролетели военные вертолеты, напомнив нам о реалиях нашего времени. Последний вечер был вкусным, интересным и грустным, как это всегда бывает. Подъехали опять музыканты, поиграли, исполнили даже с нашим Юрой песенку. Кроме того нам устроили индейскую баню, главным элементом которой было то, что мы на корточках забирались в темный вигвам, куда затем забрасывались раскаленные камни. Все чувствовали себя одинаково беспомощными, сидя потными внутри, с измазанными в песке руками, которыми было невозможно утереть обильно текущий с лица пот. Это не помешало нам после душа вновь заговорить о вечном. Спор о еврействе и христианстве не был бы таким интересным, если бы не Ваге. В нашей компании упрямых и довольно подкованных людей он с честью представлял свою позицию. Я рад, что мы познакомились с этим интеллигентным и тонким человеком.

Утром шестого апреля для нас было приготовлено особое символическое действо. После завтрака Шая принес некий деревянный аппарат, который оказался машиной для изготовления муки из зерна. Он сыпал туда зерно, и машина медленно перемалывала его, превращая в муку. Из этой муки мы должны были своими руками сделать мацу! По закону весь процесс не должен занимать более восемнадцати минут, магическое каббалистическое число, а кроме того, время, за которое смесь из муки и воды начинает закисать. Напомню — смысл мацы на Песах в том, что она делается без окисления. Мы успели, каждый изготовил свою пластинку теста и возложил ее на раскаленный табун. Вечером мы, люди не религиозные, а некоторые из нас необрезанные безбожники, будем читать благословение на эту мацу на пасхальном Седере. Так закончился наш поход. После выпечки мацы мы начали выбираться на шоссе. По дороге мы еще заехали в Кумран, место, где нашли самый древний

русский пионер №4(28). июнь 2012

getty images/fotobank

сохранившийся текст Торы, а дальше — подъем в Иерусалим. Наш Седер, завершающий этот проект, мы проводили в замечательном месте у стен Старого города, некоторые олигархи как дети рвали из рук испеченную ими мацу. Желая благословить именно на ту, что испекли сами. Конечно, не обошлось и без доброй еврейской шутки. Ведущих для Седера я пригласил заранее. Они должны были за это получить определенные деньги. Человек, с которым я договаривался, видимо, решил дать подхалтурить бедному еврею. Этот соведущий, как правильно заметил один из наших людей, имел целых три дефекта речи. Он заикался, шепелявил и картавил одновременно. Кроме того, он хлебнул перед началом вечера дорогого хорошего винца, к которому не очень привык, и поэтому его невозможно было остановить. Я вспомнил анекдот про картавого диктора, который уверяет, что антисемиты в России не взяли его работать на радио. Хорошо, что есть Израиль, подумал я, ведь где-нибудь в Харькове или Ро-

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Ближе к ночи с верблюдов сняли две гитары. Вокруг гитар образовались группки приверженцев песен у костра и любителей рока...

стове его бы ежедневно мордовали только за внешность, а если бы его слышали, то добавляли бы по первое число, а если бы пытались разобрать, что он несет, то могли бы дойти и до смертоубийства. *Песах, или, как произносят это в России, Пейсах — важнейший еврейский праздник. Символизирует исход из рабства к свободе. В Библии рассказывается, что фараон, испугавшись усиления еврейского народа, который был у него в рабстве, начинает всевозможные гонения евреев. Моисей, вождь евреев, просит отпустить его народ на свободу. Но фараон не внемлет его призывам. Тогда Моисей апеллирует прямо к Всевышнему, ведь гонения доходят уже до того, что египтяне собираются убить всех первенцев в еврейских семьях. Бог слышит обращение Моисея и насылает на египтян десять казней, которые должны вынудить их отпустить евреев. Десятая, самая страшная казнь — убиение первенцев. То, что египтяне хотели учинить против евреев, направлено теперь против них самих. Ангел смерти, проходя по Египту и убивая первенцев, обходит дома евреев. Глагол «ли псоах» означает «обойти, миновать». Отсюда название Песах. Христианская Пасха названием своим обязана еврейской, но говорит о другом. Иисус был схвачен римлянами после еврейской пасхальной трапезы (напомним на всякий случай, что и он и его апостолы были евреями). **Седер Песах — эта та самая пасхальная трапеза, которую изображают многие художники и называют ее Тайная вечеря. Мы, евреи, продолжаем совершать ее каждый год. Порядок проведения трапезы не изменился со времен Иисуса ни на йоту. На Седере отец, старший, глава семьи рассказывает детям об исходе из Египта. В пасхальной Агаде (инструкции по проведению Седера, существующей более двух тысяч лет) написано, что каждый еврей должен думать, что это он сам спасся от рабства и вышел из Египта. Вот почему мы и решили пережить вместе этот переход по пустыне. Мы будем стараться повторять его каждый год.

Не перевелись на нашей земле прозаики, не Акуниным единым, не только Улицкой да Рубиной сильна земля наша.

русский пионер №4(28). июнь 2012

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин

Перед чтением этого очерка рекомендуем закрыть номер и посмотреть на обложку. Там сказано: литературный (ну и, конечно, иллюстрированный) журнал. Надо соответствовать заявленному, поэтому «РП», в лице своего обозревателя Николая Фохта, отправляется на поиски новой литературы. Найдется ли она?

русский пионер №4(28). июнь 2012

Мне

говорили, что это невозможно. Смеялись в лицо, хоть и по электронной почте или со странички Фейсбука. Люди вовлеченные, редакторы и издатели — московские, разумеется. Вопрос-то обычный, простой: порекомендуйте новое имя, хорошего прозаика, гения. А в ответ: нету их, такая ситуация, что маловато гениев, литература в упадке, хороших писателей днем с огнем. А те, кто знаменит и богат, — те, по большому счету, и не гении никакие. Слова эти не только ранили сердце и вызывали чувство обиды за современную русскую литературу, но и задевали мозг. В том смысле, что в нем никак не укладывалось: нет хороших писателей! Да чтобы на Руси не нашлось непризнанного писателя, затерянного гения? Да не может такого быть. Короче говоря, не выдержали и решили доказать — не перевелись на нашей земле прозаики, не Акуниным единым, не только Улицкой да Рубиной сильна земля наша. Я найду хорошего писателя, а наш журнал его опубликует. И подтвердим лишний раз таким способом имя «Русского пионера», звание первооткрывателя талантливых людей. Аминь. Небольшой опыт в такого рода делах есть. Было это давно, с Игорем Мартыновым, шеф-редактором «Русского пионера», мы когда-то проделывали этот трюк. Искали молодых писателей, поэтов и даже художников. Чтобы публиковать их в центральной комсомольской газете «Собеседник». Нам давали разворот, он назывался «Абъединение А». Много нынешних классиков прошло сквозь абъединение… Мы были молоды, полны сил, поэтому действовали с размахом. Однажды главным пунктом в этих изысканиях стала аренда большой комнаты в коммуналке на Ленинском проспекте. Замысел был прост: согнать талантов в эту комнату и хорошенько поговорить, обсудить. Глаза в глаза. План сработал — несколько собраний увенчались полным триумфом. Правда, еще тогда мне показалось, что гении несколько обескуражены и зажаты на этих наших маевках; не исключено, подозревали нас в связях с КГБ. Думаю, не верили, что снимали комнату вскладчину

русский пионер №4(28). июнь 2012

из самых лучших побуждений. В общем, всего за два-три приема мы заставили полквартиры пустыми бутылками самого разного жанра: из-под пива, вина, водки и даже коньяка. Разумеется, денег на квартиру не хватало, и решено было прикрыть клуб, работать в привычном режиме. Но хорошие воспоминания остались. Снимать квартиру на Ленинском я не стал — это дорого. К тому же я решил сменить тактику: к молодому непризнанному писателю я приду сам. То-то ему приятно будет — скаут из литературного, хоть и не очень толстого журнала приехал в гости узнать, как живется-дышится автору. Такому и самое лучшее не грех отдать — эксклюзивную прозу, короткую, но красивую и завораживающую. Первым делом я пошел в журнал «Юность». С «Юностью» у меня связано два ярких эпизода. Первый раз я явился сюда еще студентом. Был приемный день, молодых поэтов встречал Юрий Ряшенцев. Он сидел за столом, записавшиеся на прием — на стульях по стенке. На каждого Ряшенцев тратил минут по двадцать — кроме меня. Со мной он уложился в пять. Пробежав глазами несколько листочков с пятью тщательно отобранными стихотворениями (одна минута), он перевел взгляд на меня, взял паузу (пятнадцать секунд) и задал сакраментальный, вечный этот вопрос, который потом преследовал меня всюду, в самых разных обстоятельствах; вопрос, который я задавал себе сам; в общем, он спросил: — Ну и что вы хотите? Моя пауза была дольше его (тридцать секунд): — Опубликовать. — Нет. Я сгреб листочки и вышел из комнаты с чувством необычайного облегчения (значит, все-таки меньше пяти минут длилась аудиенция). На мое место села взрослая девушка. Второй раз в этой редакции я беседовал с легендарным спортивным журналистом Юрием Зерчаниновым. Я только что окончил журфак и попробовал взять «Юность» с другого конца, журналистского. Тем более, я еще числился спортсменом —

Зерчанинов, не разобравшись, заказал мне очерк про то, что уходят из спорта личности; про то, что спортсмены становятся безликими как оловянные солдатики. Где Стрельцовы, Пеле, Харламовы — гении, которые могли и режим нарушить, с тренером поспорить, но и результат дать? Я заказ принял, но ничего не написал — откуда я мог знать про это? Хотя с Зерчаниновым и сейчас согласился бы. …Теперь «Юность» хоть и на той же Тверской, но ближе к Белорусскому. Табличка со звонком соседствует с табличкой фирмы «Русский персонал». Пару раз нажал кнопку. Тишина. Я ждал — отступать некуда. Дверь открылась, вышли двое мужчин и с подозрением посмотрели на меня. Я юркнул внутрь. Дверь в редакцию распахнута настежь, но внутри — тишина и как будто пустота. Сразу у входа в комнатке, где должен бы сидеть охранник, обнаружился активный молодой клерк. Он что-то писал в блокнот и как будто только и ждал меня. Я объяснил цель визита. Клерк буквально ринулся мне помогать. Он закричал, выйдя в пустой коридор: — Игорь, вы где? И только после крика постучал в кабинет отдела прозы. Навстречу мне вышел Игорь Михайлов… Он был чем-то озабочен, но пригласил войти в кабинет. Там находился печальный молодой человек — автор прозы, сразу понял я. Легко догадаться, что я прервал разговор о новом произведении печального молодого человека, может быть, даже такого же характера, как тот мой, с Ряшенцевым… Хотя это, конечно, вряд ли. Михайлов выслушал меня и устало как-то обрадовался: — Конечно, прозы много. Мне надо посмотреть, подобрать. Я не знаю ваших предпочтений. Я на ходу сформулировал формат: рассказ, до двадцати пяти тысяч знаков, ироническая проза приветствуется. Спиной я чувствовал на себе взгляд молодого автора, но мне хватило благоразумия ограничиться общением с завотделом. Игорь Михайлов записал мой имейл и через день прислал семь текстов, из них три своих. Я это говорю исключи-

тельно для статистки, без всякого сарказма. Хотя бы потому, что его произведения были прямо в формате колонок «Русского пионера» — это немного насторожило. Хотелось неожиданного поворота. На следующий день я оказался в Литературном институте, под конец учебного дня. Мысленно я драматизировал ситуацию. Мне представлялись пустые коридоры, как в журнале «Юность», редкие студенты — упадок литературы. То, что вход перенесли с Тверского бульвара на Бронную, укрепило декадентские ожидания. Внутри, на первом этаже, пахло кофе. Я обрадовался и решил сразу в буфет: по буфету судят об учебном заведении. Я спускался, поднимался, переходил в разные отсеки — нет буфета. Зато обнаружил на втором этаже табличку с надписью «Кафедра литературного мастерства» — вот мастерство это то, что нужно! Забыв о буфете, постучался и вошел. Надежда Васильевна доброжелательно выслушала и одобрила кивком. И тут, как по мановению волшебной палочки, стали происходить события. Из смежного помещения вошел худой господин со стопкой листов, что-то знакомое померещилось в его облике. Надежда Васильева рассказала ему обо мне: — Вот, Руслан Тимофеевич, «Русский пионер». Ищут писателей, хорошее ведь дело? У них и премия литературная есть. Да это же Руслан Киреев! Он даже кивнул и обещал. Тут дверь распахнулась и вошел ректор института Сергей Есин, я его сразу узнал, хотя ни разу не видел живьем. — Сергей Николаевич, вот «Русский пионер», журнал. Они ищут авторов, могут опубликовать, платят гонорары, есть премия. Так компактно и убедительно я бы не смог отрекомендоваться. — Оставьте свой имейл, я вам чтонибудь пришлю. Ректор посмотрел мне прямо в глаза, как-то так… грустно, но с надеждой. А скорее всего, это был рассеянный взгляд очень занятого человека. Но и это еще не все. Надежда Васи-

...Литературной жизни в Соликамске не наблю дается, своего театра тоже нет. С этой точки зрения застой. Но Алек сей сразу предвосхитил и пресек на корню — про цитировал Пушкина: я, конечно, презираю отече ство мое с головы до ног, но мне досадно, если ино странец разделяет со мной это чувство...

льевна заговорщицки предложила мне пройти в смежную комнату: — Я вам очень рекомендую поговорить с Александром Евсеевичем Рекемчуком, — и, благословив, кивнула в нужном направлении. Это был третий классик за десять минут. Александр Евсеевич, похожий на артиста Броневого, будто давно меня ждал. Он разу стал сыпать именами и рекомендациями. Достал из сумки альманах «Пятью пять» — несколько человек из его семинара мне должны были подойти. — Не стану называть имени, но один мой студент получил только что премию в Германии, он еще даже не знает. Я вам намекну — его повесть «Пастораль» есть в этом альманахе. Вообще Юрий Лунин очень мощный, интересный прозаик. Ой, я, кажется, проговорился? Ну ладно, вы же ему не скажете? Еще обратите внимание на Александру Назарову, это проза будущего — музыка, кино, но прежде всего литература, слово, стиль. Я не знаю, как это сделано. А ведь совсем молодой писатель. А есть еще выпускники, уже сложившиеся писатели: Роман Сенчин, Илья Кочергин. Вот недавно вышел его роман… На реплику в комнату вошел высокий молодой человек. Даже Рекемчук застыл от удивления. — Надо же… А вот это и есть Илья Кочергин, знакомьтесь. Мы с Ильей пообещали найти друг друга на Фейсбуке, я откланялся — молодому писателю надо было поговорить о чем-то важном со своим мастером. Прощаясь, Александр Евсеевич пригласил на сводный семинар «Границы искусства», обещал, что будет интересно. Я принял приглашение, размышляя обо всем уведенном. То, что события развиваются в таком искрометном ключе, не должно никого удивлять, уговаривал я себя. Ситуация просто созрела, и наша задача сорвать и насладиться плодами. Одним словом, мы на правильном пути. На выходе из Литинститута я обнаружил источник вкусного запаха — кофейный автомат. Сводный семинар, куда я попал через пару дней, несколько охладил мой

русский пионер №4(28). июнь 2012

пыл. Еще бы! О границах искусства доложили Алексей Варламов, Сергей Толкачев, Рената Гальцева и, конечно, Светлана Семенова. Модерировала процесс замечательный поэт Олеся Николаева. Был еще иеромонах, специалист по Гоголю, который цитировал Пелевина, но имени его я не запомнил — настолько меня потрясло происходящее. В двух словах: уважаемые люди, известные, прекрасно интеллектуально оснащенные, доказывали, что у искусства есть границы. Что авангард — это зло. Вовсю ссылались на Гегеля. В воздухе носился дух «Пусси райот», но до поры до времени никто не произносил этих ужасных слов. Первым не выдержал Сергей Толкачев. В докладе про современную инквизицию он рассказал про Салмана Рушди, про то, как его преследовали, в общем-то, ни за что. За дело, в смысле, за хорошее дело — за литературу. И выходило, что религиозные преследования — это мракобесие и плохо. Но и Толкачев в заключение сорвался: зачем-то сообщил, что «Пусси райот» надо выпороть, но в тюрьму не сажать. Молодых писателей и поэтов убеждали, что им дурят мозги западными ценностями, что ими манипулируют, что литература не должна касаться политики. А истина — в реалистическом искусстве, русской литературе и православии, конечно. Долго разглагольствовать не буду, но замечу, что в советское время на лекции по истории КПСС мне было не так страшно. Как бы там ни было, к концу недели у меня образовался лонг-лист — рекомендации Рекмчука, Михайлова, редактора «Октября» Алексея Андреева, советы друзей и знакомых. В длинном списке были: Алексей Лукьянов, замечательный рассказом «Крылов» — почему-то мне привиделся синтез Булгакова, Гоголя с небольшой добавкой Стругацких; Владимир Холодов, изящное, но настоящее порно в стиле соцреализма «Шершеля»; Игорь Михайлов, эссе про велосипеды; молдавский гений Владимир Лорченков, смешной, жесткий и мало-

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Наталья записалась в драматический кру жок. Она теперь при ма, играет все роли деву шек — состав народно го театра очень возраст ной. — А вы давайте записы вайтесь к нам — тоже роли хорошие доста нутся...

приличный рассказ «Звонок», в котором перед глазами читателя проходит галерея модных современных писателей с их чаяниями и сомнениями; Наталья Якушина, рассказ «Огонь и лед» про двух бабуль-антиподов: одна все время мерзла, а другая страдала пироманией — чуть что не по ней или несправедливость какая, поджигала; Александра Назарова, «Лестница» — вроде наивный рассказ про девушку, которая поднимается в свою квартиру по лестнице, потому что лифт сломался, и встречает на пути соседей, пожилую женщину и парня-сверстника; в результате вертикального движения сюжета образуется модель жизни, судьбы; Лера Тихонова с «Эммочкой» — подробной зарисовкой, которая напомнила мне какой-нибудь, любой, роман Улицкой, только адекватного объема, то есть небольшой текст; Дмитрий Богославский, пьеса «Руки» — мрачная история, монолог человека, убившего из ревности свою жену и ее любовника; Дмитрий — белорусский актер и драматург, его пьеса «Любовь людей» получила на последней «Золотой маске» приз зрительских симпатий — почетно иметь такого номинанта; Алексей Козлачков, повесть «Моя любовь досексуального периода», которая опубликована была в «Знамени» (откуда и рекомендации), но Алексей, с которым мы зафрендились в Фейсбуке, обещал специальный рассказ написать для «Пионера». А как не позариться на эксклюзив — в этом феврале Козлачков получил премию Белкина за автобиографическую повесть «Запах искусственной свежести» про афганскую войну. Когда уже список был готов, я вспомнил еще одно имя — Инна Шульженко. Она была знаменитостью на нашем курсе: в 1981 году в «Юности» вышла ее повесть «Уроки лета. Письма десятиклассницы». Формально ее рейтинг был равен рейтингу шахназаровского «Курьера» — «Юность» опубликовала его примерно в то же время. Я написал Инне письмецо — в ответ она дала мне отрывок из романа (или повести) с хорошим названием

«Зазрение». В отрывке — эволюция занимательных логических, арифметических задачек (помните, даже целые книжки с такими загадками были): смена стилистики формулировок, которая отражает движение времени. Такая фактурная, почему-то интимная штука эти задачки. И фигура главного героя, юноши, читающего и разгадывающего задачки; и фигура его мамы, которая решает вместе с сыном. Хороший отрывок, радостно мне стало на душе — длинный список и круг замкнулся. Пару дней дал себе на формирование окончательного, короткого списка, который и отдам главному редактору, чтобы он уже взял ответственность. Решил сначала отсечь не рассказы. Из оставшегося выбирал уже по собственному вкусу. И выбор мой был таков: Лукьянов, Якушина, Назарова. Тут надо понимать, что я отбирал гения специфического, не вообще, а гения для «Русского пионера». Именно эта тройка и подошла. Оставалось самое главное: поговорить с моими лидерами — чтобы уж с характеристикой, с полной выкладкой, по-пионерски, по-людски.

Лукьянов. Соликамск. Проще всего оказалось поговорить с Алексеем Лукьяновым из Соликамска. Мы наладили скайп. Скайп не показывал картинку. Зато голос Алексея был бодр. Выяснилось, что Лукьянов сейчас без работы — он кузнец. Ковал промышленный товар — инструмент, зубила например. Кузнечное ремесло чем нравится — тут коллеги не «лажают» друг друга перед заказчиком. Умение видно сразу. И очень приятно, что польза от профессии сразу видна. — Ну а в Москву? Алексей объяснил просто: вопервых, в Москве все надо делать в бешеном ритме, это не нравится. Во-вторых, ему тридцать восемь лет, если переехать в столицу, надо все сначала начинать, строить другую жизнь. В-третьих, сколько стоит в Москве квартира: у Алексея двое детей и жена. Жена тоже пишет, но вообще она дизайнер, преподает в Соликамске, и ей нравится, бросать она не собирается — в-четвертых. Ну и какой смысл? Сегодня можно не ходить по редакциям —

...Я задал около двадца ти пяти вопросов, а вы яснить удалось только, что Александра: живет в Митино, но ро дилась в Кузьминках; до Литинститута учи лась на журналистике в университете Несте ровой; не знает, почему ее вы брал Рекемчук; название «Тяжелый рок» ей не нравится своей пре тенциозностью, назва ние придумал Александр Евсеевич, ему нравится; в Литинституте ей нра вится...

разослал текст и сиди, жди результата. Так что неактуально. — А в Соликамске красиво? Алексей ответил с русским лукавством: Соликамск городок — Москвы уголок. В том смысле, что город купеческий (солеваренные заводы), много зданий, которые строили как раз московские архитекторы. Мы, мол, живем на дне высохшего соляного моря, поэтому спешить некуда. Тонизирует соликамцев, пожалуй, только соперничество с Березниками. На сегодня соперничество фатально проиграно: в Березниках ходят трамваи, а в Соликамске транспортная эволюция застопорилась на автобусах. — А кому вы там читаете новые тексты? Алексей читает жене… А больше вроде и некому. Литературной жизни в Соликамске не наблюдается, своего театра тоже нет. С этой точки зрения застой. Но Алексей сразу предвосхитил и пресек на корню — процитировал Пушкина: я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство. Про Соликамск вопросов я больше не задавал. — А как замысел «Крылова» возник? Лукьянов рассказал простую историю: он ехал в соликамском автобусе. Все мужчины в автобусе сидели, все женщины с сумками, как положено, стояли. И подумалось Алексею вдруг: как бы сделать так, чтобы у каждой был такой мужчина, какого хочется. Как обеспечить? Так возник Крылов, командированный, который самопроизвольно стал делиться и во всем угождать женщинам провинциального городка. У каждой в результате стало по Крылову. По голосу Алексей, в общем, представился мне цельной личностью, правильным мужчиной. Кузнец, одно слово.

Якушина. Красноармейск. В Красноармейск меня два раза приглашать не надо. С ним много связано. Одна только история, когда я купил в ЦУМе телевизор «Рекорд» и на перекладных привез его будущей бывшей теще.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Я поехал в Красноармейск к Наталье Якушиной, чтобы убедиться, что город жив. От Натальи я узнаю очень многое: она родилась в Бресте — там лучше, чем в Красноармейске, потому что много фонтанов, а тут их нет совсем почти. — Я не представляю свою жизнь без фонтанов. Но все-таки, оказывается, и в Бресте есть недостатки — мужчины. Они требуют от женщин, чтобы те все делали по дому, были образованными и хорошо выглядели. А сами пьют и не работают. Тут мужчины другие, получше. Мы стали гулять по городу. Вот вместо старого стадиона яма. — Тут бы фонтан сделать, было бы замечательно! Дошли до Дома культуры. Наталья записалась в драматический кружок. Она теперь прима, играет все роли девушек — состав народного театра очень возрастной. — А вы давайте записывайтесь к нам — тоже роли хорошие достанутся. А вот это как раз местный фонтан! Наталья показала на какую-то кучу, совсем на фонтан не похожую, а похожа куча на бруствер, за которым местные жители отстреливались от врагов из леса напротив. Беседа наша развивалась вглубь и вширь, Наталья рассказывала о своей общественной деятельности, про то, что активно борется с матерной лексикой в литературных произведениях. Я не удержался и сообщил, что первое матерное слово в центральной прессе без купюр получилось в моей статье в «Собеседнике». — На какую букву? Пришлось сознаться, что на «б». — Можно, я использую эти сведения? Я разрешил. — Я верю в привидения. В детстве у меня было такое ясное видение: славянские воины в доспехах стояли в ряд прямо на кухне. На втором плане — женщины в одеждах того времени. Молча стояли, так ничего и не сказали. Потом было еще раз такое, а после прошло.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Честно сказать, я позавидовал: я всегда мечтал повстречать привидение, и на видение согласен. Но, видимо, толстокожесть не допускает. А Наталья тонкая душа, ей доверили. — А Савельевна из «Огня и холода» действительно была. Хозяйка дома, который мы купили во Владимирской области. Она своего мужа действительно убила, потом поджигала всех. Вот после ее смерти дом нам достался. Хороший дом, кстати. Покидал Красноармейск я совсем без сожаления. Как будто цикл завершился — долгий, затянувшийся. Но настроение хорошее. И оставалась последняя фаворитка.

Назарова. Москва. Чтобы найти Александру Назарову в Москве потребовалось приложить все умения и навыки следопыта. Это при том, что Александр Рекемчук дал мне ее телефон. Только он почему-то не отвечает, предупредил мэтр. И оказался прав, телефон издавал гудок, а дальше — тишина. В социальных сетях не было следов Александры. Шел второй день поисков. Я расширял ареал и добавлял методы. На исходе четвертых суток наткнулся в сети на рецензию новой повести Назаровой «Тяжелый рок», о которой говорил Рекемчук: «удивительная проза». Был имейл рецензента. Я написал ей. Утром пришел ответ с драгоценным адресом автора «Лестницы». Ответила Александра через день. Встречаться отказывалась, ссылаясь на занятость и на некоммуникабельность: ей легче написать, чем говорить. Но это уже стало делом принципа, и я смог добиться получасовой аудиенции у двадцатидвухлетней писательницы. У памятника Герцену, во дворике Литинститута, практически между парами. Я пришел вовремя и стал ждать. Минуло пятнадцать минут, потом двадцать. Александры не было. Я вглядывался в лица, пытался узнать. Вот к Герцену подошла пара, он с бумажками в файле, она с сигаретой в руке — может быть, Александра опасается, взяла телохранителя? Нет, постояли, ушли куда-то вбок. Вот девушка на скамейке, пристально смотрит в мою сторону. Ну и что, что беременная, в двад-

цать два, что ли, и забеременеть нельзя? Вон Якушина рассказывала, что поставила рекорд Литинститута — родила погодков без отрыва от учебы. Говорит, до сих пор студенты просят с ней сфотографироваться — легенда. Нет, и эта ушла внутрь. И тут я заметил ее. В черном плаще, с рюкзачком, по дорожке шла девушка. Она не смотрела на меня, дошла до памятника Герцену и обогнула его, пытаясь в это же время сделать телефонный звонок. Сделав круг, девушка уперлась в меня, но продолжала молчать, опустив глаза. — Александра? Девушка обреченно кивнула: — Вот, все перепутала. И опоздала. И телефон ваш неправильно записала. Присели на скамеечку и завели разговор. Ну как разговор… Я задал около двадцати пяти вопросов, а выяснить удалось только, что Александра: живет в Митино, но родилась в Кузьминках; до Литинститута училась на журналистике в университете Нестеровой; не знает, почему ее выбрал Рекемчук; название «Тяжелый рок» ей не нравится своей претенциозностью, название придумал Александр Евсеевич, ему нравится; в Литинституте ей нравится. Скажем так, плавного разговора не получалось. С другой стороны, Саша честно предупредила. Говорить ей неинтересно, ей интересно писать. Так и порешим. …Время немного остановилось и даже откатило назад. Поиск хороших писателей — очень полезное, здоровое занятие. Люди, занятые делом не только и не столько писательским. С первого же раза, с первого захода обнаружилось достаточное количество гениев. С гениями ведь все просто: чтобы их отыскать, надо сделать один шаг навстречу — сами-то они уже давно в пути. Миссия выполнена, поиск завершен. Кого из трех выберет «Пионер» — даже самому интересно. P.S. Наш выбор — Алексей Лукьянов (см. его рассказ на стр. 52). Андрей Колесников, главный редактор «РП».

русский пионер №4(28). июнь 2012

текст: алексей лукьянов рисунки: олег бородин

русский пионер №4(28). июнь 2012

Ранним

апрельским утром на свежеумытый перрон дануевского вокзала ступила нога человека неординарных способностей. Звали человека Иван Андреевич Крылов, работал он в Москве одним из тысяч менеджеров в одной из бесчисленных контор. В Москве человек неординарных способностей жил, ни хрена не делал (то бишь работал в офисе) и изредка ходил по женщинам, иногда замужним, с целью всем нам хорошо известной. Хотя мужчиной был глубоко женатым. И нельзя сказать, что Иван Андреевич сволочь последняя или бабник. Просто любил женщин. И вот прибыл он в Дануево. Совсем ненадолго, от силы — на одни сутки. Сошел на перрон, остановился, вдохнул прохладный предмайский воздух, и не успел до конца выдохнуть, как тут же к нему приклеилась дама приятной наружности, вышедшая из соседнего вагона. — Впервые в Дануево? — спросила дама, глядя в глаза Ивану Андреевичу. Иван Андреевич честно ответил: — Вообще-то я женат. Через полчаса Иван Андреевич оказался уже в гостях у Веры Николаевны, и время они провели с огромной взаимной приятностью. Вера предложила Ивану Андреевичу не тратиться на гостиницу, а остановиться прямо у неё — места предостаточно. Крылов легко согласился, потому что спорить с женщинами не любил, и отправился по делам — в дануевский филиал своей конторы. И охренел от того количества женщин, которые к девяти утра уже заполнили собой все улицы и учреждения Дануево. Он провожал влюбленным взглядом всех встречавшихся ему женщин и чувствовал себя нужным каждой из них, и желал подарить каждой хотя бы маленький кусочек себя. Самый ценный. В хорошем смысле слова. Закружилась голова, защемило сердце, присел Иван Андреевич на скамейку, и рядом тут же присела хорошенькая молодая девушка лет этак двадцати, маленькая, но безумно сексапильная. — Вам плохо? — девушка подсела вплотную, отчего пульс Ивана Андреевича участился десятикратно. В больших карих глазах незнакомки читались сочувствие и желание помочь. И в это же время мимо скамейки прошла дородная матрона совершенно экстравагантного вида и неопределенного возраста. Иван Андреевич застонал, он чувствовал, что разрывается между большой женщиной и миниатюрной девушкой. И он выдохнул в ответ девушке: — Вы даже не представляете, насколько мне плохо. Я вас лю… Как произошла следующая сцена, объяснять даже не беремся. Иван Андреевич разорвался надвое.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Альбина (а именно так зовут прекрасную девушку) говорит: — Может, вам валокординчику дать? У меня есть. Я тут близко живу, пойдемте… — и влечет за собой Ивана Андреевича. — Да, пожалуйста… — Иван Андреевич, провожая взглядом себя же самого, да еще и обнимающего за талию прошедшую мимо экстравагантную женщину. На лбу Ивана Андреевича выступила испарина. Но дальше было хлеще. Вместе с Альбиной он проходит арку огромного сталинского дома, который действительно находится неподалеку от скамейки, где он только что раздвоился. И, выйдя из подворотни уже под руку с Альбиной, он замечает Киру, женщину пятидесяти лет, что тащит тяжеленные сумки домой, где ее ждут пьяный муж и десятилетняя двоечница дочь Алка и шестнадцатилетняя обалдуйка дочь Верка, которая сейчас «немножко беременная», и не полюбить Киру всем сердцем просто невозможно. Иван Андреевич вновь раздвоился.

— Неужели? — с иронией отвечает на его жалобу Анечка (таково было имя пышнотелой красавицы). — Теперь, когда я иду с вами рядом, мне стало значительно легче, — галантно кланяется наш кавалер и мягко и ненавязчиво возлагает свою сильную руку на мягкую талию своей внезапной очаровательной спутницы, краем глаза замечая, что на скамейке с девушкой продолжает сидеть он сам. На лбу Ивана Андреевича выступила испарина. Но дальше было хлеще. Осыпая свою спутницу вычурными комплиментами, Иван Андреевич следует с ней по широкому тротуару по главной улице Дануево. Поют птички, пьяно пахнет тополиными почками, и Анечка весьма заразительно смеется, и просто ужас как хочется узнать ее поближе. На перекрестке, перед красным сигналом светофора, стоит красный «форд», в котором сидит Татьяна Вячеславовна Дымская, не полюбить которую пылко и нежно просто невозможно. Иван Андреевич вновь раздвоился.

Альбина настойчиво влечет Ивана Андреевича вправо, к своему подъезду, и наш герой-любовник, опомнившийся уже от странного наваждения, довольно бойко ей подчиняется, при этом не перехватывая инициативы у юной девы, а даже наоборот, доверив ей контролировать ситуацию на свой страх и риск. Он провожает взглядом свой согбенный под тяжестью сумок силуэт — и ныряет за Альбиной в ее подъезд, где сталкивается с Галочкой Шеврикуко, веселой вдовой, соседкой Альбины. Это высоченная, прямо-таки гренадерского роста и тела дылда. Она весело и зло ржёт над неловкостью низкорослого, однако еще крепенького москвича, и Иван Андреевич понимает — ни дня он без Галочки не протянет. И вновь разорвался…

— Сударыня, вам не очень тяжело? Разрешите? — Иван Андреевич изумляет очередную пассию галантностью манер и светскостью обхождения, после чего выхватывает из рук Киры баулы и уверенно направился вправо, к темному зеву парадного. При этом краем глаза Крылов замечает, как он же исчезает с симпатичной маленькой шатенкой в соседнем подъезде. В дребезжащем лифте они с Кирой жарко целуются вплоть до последнего этажа, где им приходится выйти и спуститься на этаж ниже, и в коридоре Кириной квартиры Иван Андреевич встречает немного беременную Верку — и надо же, снова влюбляется в нее без памяти. И вновь разорвался.

Провожая взглядом «форд»», уносящий с собой еще одного Ивана Андреевича, сам Иван Андреевич ни на минуту не замолкал, он даже вспомнил почти забытый французский и наизусть читал Анечке Вийона и Бодлера. Анечка сама неплохо знала французский язык и именно поэтому не пыталась скрывать своего восхищения Иваном, как она его уже называла… Они проследовали до пункта услуг электросвязи и вошли через служебный вход, ибо Анечка работала именно в этой конторе. Анечка отпросилась с работы: все-таки мужчина мечты не каждый день встречается… а Иван Андреевич тем временем пожирал глазами особу, о которой мечтал всю жизнь. И вновь разорвался…

К концу дня Иван Андреевич дышал в унисон почти с каждой взрослой жительницей Дануево.

Едва успев заскочить в салон иномарки и весело подмигнув самому себе, оставшемуся там, за спиной, на перекрестке, Иван Андреевич перешел с места в карьер. — Меня зовут Иван Андреевич Крылов, я из НИИХРЕНАНЕДЕЛАНИЯ. В настоящий момент направляюсь в его местный филиал. Нам не по пути? И вот ведь везуха. Оказалось, им по пути, и даже более — им в одну лабораторию, и даже лучше — Ивану Андреевичу именно к Танечке («вы ведь разрешите мне так вас называть»). Они так и не прибыли на работу. В придорожном кафе Татьяна Вячеславовна с Иваном Андреевичем трепались ни о чем за чашкой кофе. Вдруг наш герой узрел за соседним столом свою любовь. И вновь разорвался… К концу дня Иван Андреевич дышал в унисон почти с каждой взрослой жительницей Дануево.

К концу дня Иван Андреевич дышал в унисон почти с каждой взрослой жительницей Дануево.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Вследствие острого мужского дефицита в Дануево, женщины носили мужиков чуть ли не на руках, а те разленились и обнаглели. Процветали пьянство и разврат, отчего и без того короткая мужская жизнь обрывалась еще скоропостижнее. Ввели даже порядок престолонаследия: если у начальника рождался сын, место папаши было ему гарантировано. Считалось, что руководить могут только мужики. Были они жуткими бюрократами и лихими мздоимцами, и житья от них никакого не было, но и избавиться тоже никакой возможности, потому как каждый мужик обслуживал в Дануево не менее пяти женщин, включая жену. Регистрация брака стала настолько редким явлением, что каждая свадьба становилась общегородским праздником, и все, от мала до велика, упивались в дым. Наутро, маясь от похмелья, женщины тоскливо смотрели в мутное завтра. Словом, верхи не могли, а низы не хотели жить по-старому. Но парадокс был в том, что альтернативы существующему образу жизни не существовало. Не было, и все тут. Ради кого бросать мужа, отпетого кобеля и циника? К кому уйти, если никто тебя не хочет не только в интимном, но и во всех остальных смыслах? Ни одна женщина не могла отказаться от закабаляющих, но таких естественных отношений. Едва в жизни одинокой женщины появлялся завалящий мужичонка, та бросалась на работу и просила хотя бы пару дней отпуска за свой счет, чтобы успеть присушить, пригреть мужчину, чтоб тот хоть раз в неделю заглядывал к ней. Нормальных мужиков осталось всего ничего, человек пять, да и те таились по углам. Их вылавливали мужики поплоше и делали внушение с переломом конечностей и отбиванием жизненно важных органов. Никому не хочется быть искалеченным по той причине, что ты не мордуешь жену, не совращаешь дочь и не пропиваешь последние деньги. Вот и ушли путевые мужики в подполье. Масса женского терпения уже в сто тысяч раз превысила критическую, а ничего не происходило… Но неминуемо должно было произойти…

Начальник Дануевского УВД Урушадзе Себастьян Артурович пришел на работу не в духе. Он подозревал, что его жена ему изменяет. Сам Руша, как звала его жена, обладал прекрасным тренированным телом и основательно занимался любовью, помимо жены, еще с семью цыпочками: с секретаршей Лизой, с Ниной Валерьевной из главка, с Лилей Кацман из лаборатории, и Натусей, Олей, Светой и Томочкой «не из ведомства». Но жена! Где она вообще раскопала мужика в этом клоповнике? …Ночью, часа в два, Руша вернулся «с совещания» и еще с улицы заметил, что в спальне горит свет. «Ждет, что ли?» — не понял Руша ночного бдения супруги. Пока дошел до подъезда, пока набрал в темноте код замка, пока ждал лифт, пока провожал взглядом тучного, слегка седого че-

русский пионер №4(28). июнь 2012

ловека с всклокоченной шевелюрой, вывалившегося из лифта, пока поднялся наверх… На звонок жена открыла сразу, и Руша заметил, что вид у нее счастливый и весьма потраханный. — Фаллоимитатор купила, что ли? — спросил безо всякой задней мысли Руша. И получил увесистую оплеуху. — Ты чё? — озадаченно потер Руша ушибленную щеку. — Не «чё», а «кто». Я Даша. А ты кто? Руша задумался. С женой было явно что-то не в порядке, но что именно? — Я твой муж, — он с трудом протиснулся мимо хрупкой Даши. «Обалдеть, ее, оказывается, Дашей зовут. Красивое имя», — подумал Руша, разуваясь. И тут он увидел чужую обувь. И чужой плащ. И чужого мужчину, что возлежал на супружеском ложе Урушадзе. — Кто это? — удивился Руша. — Ваня, — сказала жена и ушла в ванную комнату, где тут же зашумела вода. — Иван Андреевич, — скромно поправил мужчина, совершенно спокойно возлежа на кровати, и Себастьян вспомнил, что именно этот мужчина стремительно вылетел из лифта. «Двойняшки, что ли?» — безмятежно подумал Руша, а вслух спросил: — Тургенев, что ли? — Крылов. Руша хмыкнул и ушел на кухню, чего-нибудь поесть. Он очень долго и скрупулезно изучал местность, но ничего понять не мог. Есть было нечего. — А где пожрать? — Что? — жена вышла из ванной. — Жрать… — Не сготовила, — развела она руками. — Некогда. Сам чтонибудь придумай. И упорхнула в спальню. Совершенно ошарашенный Себастьян с грехом пополам приготовил себе яичницу без масла и соли, поел без аппетита и пошел в спальню. И вот тут он догадался, что жена ему изменяет. Потому что она занималась любовью с этим самым мужиком, который то ли Лермонтов, то ли Пушкин… — Это… — попытался прервать жену Руша, но смутился и ушел спать в гостиную, на диван. Без чистого белья, в одежде и без одеяла и без сна провел он первую в своей жизни одинокую ночь. Лишь под утро он выключился ненадолго, но проспал не больше получаса. Разбудил дурманящий запах еды: жена жарила картошку. Себастьян вскочил с дивана и припустил было на кухню, но в коридоре столкнулся с этим… Глинкой, что ли? И понуро поплелся обратно на диван. В душе он, конечно, кипел, но странное поведение жены озадачивало, и Руша решил не делать резких движений. Дождался, пока жена

...Вован Романыч проснулся утром и ожуел. Лежит он у входной двери и вещички его, все, что нажиты непосильным трудом, лежат рядом, упакованные в школьный ранец...

с незнакомцем позавтракают и уйдут из квартиры, и тогда уже рванул на кухню. Сковородка пуста, тарелки чисто вымыты, и только в воздухе издевательски пахло жареной картошкой… …Из грустных размышлений о семейном катаклизме Себастьяна вывела секретарша Лиза. — Вам чаю или кофе, Себастьян Артурович? — спросила она. Урушадзе окинул ее взглядом. — Подойди, что ли, — велел он секретарше, выдергивая телефон из розетки. Лиза заперла дверь, безропотно подошла к огромному дивану, стоявшему в кабинете начальника, разделась и легла. — Янчик, — попросила она, — только давай побыстрее, у меня работы много. Янчик побыстрее не смог. В этот день он вообще никак не смог. Вован Романыч проснулся утром и ожуел. Лежит он у входной двери и вещички его, все, что нажиты непосильным трудом, лежат рядом, упакованные в школьный ранец. — Кирка, чё за херня? — возмутился Вован, с трудом поднимаясь сначала на корточки, а затем, опираясь о косяк, и на ноги. Вместо Кирки в коридор вышел мужик. Не шибко здоровый, с брюшком, седина пробивается, лицо полное, с бакенбардами. — Что тебе, любезный? — А ты кто такой? — вновь возмутился Вован, но уже как-то не очень уверенно.

...???...

— Иван Андреевич. Новый муж Киры. У Вована отвисла челюсть. — Как это… А я? — А ты — счастливого пути, — мужик развернулся и пошел на кухню. — Э, — Вован пришел в себя и направился следом. — Да пошел ты, пидор гнойный. Да я щас… В туалете послышался звук спускаемой воды, открылась дверь, и на плечо Вована опустилась тяжелая рука. — Ты чего орешь, Вера спит. Вован оглянулся — и присел. Над ним стоял тот же самый Иван Андреевич, который только что прошел на кухню. — Вы чё, близнецы, что ли? — С кем? — не понял Иван Андреевич-второй. Вован ткнул пальцем в сторону кухни. — Даже не братья, — ответил Иван Андреевич-первый, выглянув из кухни. — Вань, помоги гражданину выйти. Помочь Вовану не пришлось. Он упал, юркой змейкой проскользнул под ногами Ивана Андреевича-второго и пулей вылетел из квартиры. Из большой комнаты вышла Кира, счастливая и помолодевшая. В кабинете мэра шел серьезный разговор. — Просыпаюсь утром, смотрю — жены рядом нет, — сказал мэр. — Да ну? — меланхолично посочувствовал заместитель. — Вот тебе и «да ну». На кухне, думаю. Встал, халат накинул, выхожу на кухню. И что ты думаешь? — Неужели?.. — Точно. Сидит вся как бы при параде, даже волосы завиты… вроде бы… чаи гоняет. А напротив мужик сидит, на классика какого-то походит. — То есть как это — мужик? — не въехал заместитель. — И у тебя тоже, что ли, мужик? — Не у меня, а у нее, — обиделся мэр. — Так ведь… — Подожди, Гаврила Василич, ты дальше слушай. Я, естественно, вопрошаю: Генриетта, кто это? А она знаешь что сделала? — Отвернулась… — пробормотал заместитель, думая о чемто своем. — Точно. А этот тип мне говорит: меня, мол, зовут Иван Андреевич… —…Крылов, — закончил заместитель. — Этот козел старый и у меня нынче гостил. — Ах ты… — не на шутку взволновался глава города. — Так он, значит… С полминуты он нервно щелкал зажигалкой, прикуривая карандаш. — Вот что я тебе скажу, Василич, — зашептал вдруг Разумовский. — Копают под нас. Из области копают, зарыть хотят.

русский пионер №4(28). июнь 2012

— Ага, как же. И жену мою из области трахать послали хмыря этого. — Как это? У них что, до постели дошло? — Если бы… …Застал Василич жену с любовником в месте, явно не подходящем для измены. Он застукал их сегодня утром в собственном кабинете… — Только что ушли, перед тем, как ты меня вызвал. Зашел я в кабинет: а они там, на столе… сказать стыдно. Я говорю: Ирка, ты же у матери со вчерашнего дня. А это кто, спрашиваю. А она отвернулась, лифчик надевает, разговаривать не хочет. Этот и представился… — Так это что получается… — мэр ослабил узел на галстуке. — Я сейчас здесь, а Генка моя там, с Крыловым… —…трахается, Семеныч, трахается. И всю ночь, поди ж ты, трахалась, — по-мужски прямо сказал заместитель. — Весь пол в презервативах. Мэр задумался. — А ты знаешь, Гаврила, что она мне сказала, когда я возмутился на этого Ивана Андреевича?.. — Моя ничего не сказала… — А моя вот сказала… Речь у Генриетты была, что и говорить, патетическая. Декларация женских прав, не меньше. Но Виктор Семенович пропустил ее мимо ушей. Впрочем, как и всегда. …Мэр, повинуясь внезапному порыву, встал из-за стола и подошел к окну. — Надо что-то делать, — сказал он после долгого созерцания площади, лежащей перед фасадом городской администрации. — Надо… — подал голос зам. — А то твоя секретарша куда-то пошла с нашим общим знакомым. — Где? Зам выглянул в окно и увидел, как Оля идет под руку с Крыловым и о чем-то радостно щебечет, как… — Курица мокрая, — зло процедил зам. — Ничего, посмотрим, как ты завтра почирикаешь. Ой… Он показал пальцем куда-то вниз — и рухнул в обморок. Мэр заметался. Он бросался то на помощь коллеге, то к окну — посмотреть, что так напугало зама, затем плюнул на приличия и встал у окна. Зрелище было не для слабонервных. Бригада рабочих заканчивала мостить маленький пятачок земли перед администрацией. Бригада состояла из шести человек рабочих и бригадира с сотовым телефоном. Он что-то горячо доказывал своему оппоненту, тряс мобильник и поминутно сплевывал. Все это время мэр наблюдал его со спины, но вот бригадир повернулся лицом к мэрии… Это был Крылов. Но не это напугало зама. Дело в том, что вся бригада рабочих состояла из точно таких же, как и бригадир, Иванов Андреевичей.

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Мужики занимались бабской работой: водили транспорт и укладывали асфальт, строили дома и ремонтировали электропроводку, чинили канализацию и поддерживали общественный порядок...

4. Едва осрамившийся подполковник Урушадзе понял, что никак, в дверь постучали. — Я занят, — севшим голосом кукарекнул Себастьян и начал натягивать брюки. Дверь с грохотом вылетела из проема. На пороге стояли мэр с замом. — Кобель, — заорал мэр. — Целый час тебе звоню, а он тут сексодром устроил. Ты хоть в курсе, что у тебя в городе творится? Оказалось, что на улицах полным-полно мужиков. Мужики занимались бабской работой: водили транспорт и укладывали асфальт, строили дома и ремонтировали электропроводку, чинили канализацию и поддерживали общественный порядок. Заму показалось, что он видел даже военного. — Откуда у нас военные? — удивился Руша. Вопрос остался риторическим. Мужиков было очень много, женщины, наоборот, куда-то исчезли. — А на заводах? — вдруг хватился мэр. — Василич, ноги в руки — и на Химмаш, быстро… — Диверсия, что ли? — промолвил он, когда Кузьмич удалился. Ворвался начальник ФСБ майор Нечитайло, весь бледный. — Это инопланетяне, — выпалил он с ходу. — Тысячи мужиков, и все на одно лицо. Зелененькие агрессию начали. Его пухлые губы, по форме напоминавшие лук Амура, дрожали, на глаза навернулись слезы: — У нас же с ними пакт был, о ненападении.

русский пионер №4(28). июнь 2012

— Лиза, позови Романюка, пусть он со своими молодцами уведет этого… — Урушадзе брезгливо окинул взором сдвинувшегося по фазе Нечитайло, — …этого Михаила Валерьевича. Тут вбежал зам. Лица на нем не было. — Ты что, уже обернулся? — удивился мэр. — Все, Семеныч, обложили нас, — пролепетал зам. — Вместо Симочки за рулем этот козел сидит, Крылов. А здесь… Зам не закончил, в кабинет Урушадзе вошли сразу три Ивана Андреевича в форме милиции, только один — капитан, а двое других — с лейтенантскими звездочками. Все трое отдали честь. — Вызывали, товарищ подполковник? С трудом подавив в себе истерический крик, Урушадзе с дрожью в голосе спросил: — Ты… кто такой? — Капитан Крылов, старший оперуполномоченный. — А… а как же Романюк? Иваны Андреевичи переглянулись: — Какой еще Романюк? Повисла гробовая тишина, которую спустя несколько секунд нарушил Нечитайло: — Так, спокойно, без паники. Вы с какой планеты? Оперуполномоченные растерялись. — Виноват: в каком смысле? — отважился спросить капитан Крылов. — Стойте, — заорал Урушадзе. — Подождите. Дайте подумать. После секундного размышления он крикнул: — Лиза, зайди. Лиза зашла. — Лиза, осмотри, пожалуйста, всех присутствующих здесь мужчин и скажи нам, нет ли среди них знакомых тебе. — Можно отвечать? — спросила Лиза. — Я знаю вас, знаю товарища Разумовского, еще его заместителя, и майора Нечитайло знаю… — А эти трое тебе никого не напоминают? Лиза пригляделась к Крыловым и отрицательно покачала головой. — А с кем ты, блядь, ночью спала? — в лоб спросил Урушадзе. — Не с ними? Лиза подошла к Урушадзе и влепила такую пощечину, что даже у Разумовского щека загорелась. — Считайте это заявлением об уходе, — бросила она, уходя на тонких своих газельих ножках. — Бред какой-то, — пробормотал один из лейтенантов. Нахрапом у Руши ничего не получилось, но он не сдавался. — Вы хоть отдаете себе отчет в том, — громогласно обратился он к операм, — что похожи друг на друга как две капли воды? — По составу, что ли? — уточнил второй лейтенант Крылов. Видимо, он не понимал, в чем дело. — Да в зеркало-то посмотрите, — заорал Нечитайло. — Вы же все на одно лицо. Куда дели всех мужиков? — Вы меня, товарищ подполковник, извините, но у вас тут

русский пионер №4(28). июнь 2012

дурдом какой-то, — вспылил капитан. — У нас дел невпроворот, а у вас тут кто-то с кем-то спит, мужики куда-то делись, мы еще на одно лицо. Вы определяйтесь, а потом и меня вызывайте. Пошли, ребята. И они удалились. — Да, блин, попали, — озадаченно хмыкнул Разумовский. — Где же все мужики? — затравленно бубнил под нос Нечитайло.

Все мужики, общим числом двадцать тысяч, ждали за городом, в чистом поле, великого молотилова за добро. Этой ночью то тут, то там из домов вылетали с криками и матом удивленные, да что там удивленные — охеревшие насмерть мужчинки. Сначала они собирались во дворах и орали каждый в свое окно, что «щас надерут задницу этому…», имея в виду того мудака, что сгонял их с насиженных мест. Мудак выходил навстречу желающим взять реванш, но вдруг оказалось, что его очень много. То есть мужики жили далеко не в каждой квартире, а этот тип выходил из каждой, и оказывалось его раз в пять больше. — Вы завтра днем, часам к двум, на Эгегейское поле выходите, там поговорим, — бросал он напоследок, и мужики оставались во дворе одни. Видимо, не все мужицкое в мужиках изжилось. Хотелось им битвы за мужское дело, хотелось оторвать женилку этому «Казланове», как назвал узурпатора неизвестный остряк. Между тем город до отказа наполнился Иваном Андреевичем, и утром наш герой направился на работу, заменяя своих новых жен и девушек, чтобы содержать своих детей, жен и матерей с бабушками, и работа кипела в его руках. Стоял у станков на заводах, крутил баранку, выпекал хлеб, наводил чистоту в городе, и в химических лабораториях мешал реактивы Крылов же, и жуликов ловил он же самый. Женщины не верили своему счастью. Даже вдовым и одиноким старухам досталось по своему мужику в виде зятя, сына или даже внука. А мужчины ждали. Кто-то в спешном порядке чистил охотничье ржавое ружье, найденное в сарае ночью, кто-то тащил из леса батоги поухватистее, кто-то просто напивался. Каждый готовился к серьезному разговору. Часовой, выставленный на всякий случай, громко заорал, что по направлению к мужикам обнаружено движение легкового транспорта типа «ниссан». Мужики все как один обратили взоры на дорогу. Действительно, мчался автомобиль, причем на максимальной скорости, рискуя въехать в дорожный знак или в кювет; однако судьба благоволила придурку. Придурком оказался, как ни странно, Гавриил Васильевич Кузьмич, зам главы города. Рядом с ним в машине сидел глава, а начальник УВД с автоматом Калашникова и вдрызг пьяный Нечитайло разместились сзади.

— Братки, — Кузьмич со слезами на глазах кинулся к мужикам. — Слава богу, нашлись. Мы уж думали, что совсем пропали. Обложили со всех сторон. Он лез целоваться, обслюнявил несколько человек, после чего горько заплакал и скрылся в кабине «ниссана». Мэр покинул машину, Урушадзе терзал автомат, с подозрением осматривая окрестности на предмет затаившихся в кустах диверсантов. Начался стихийный митинг. Всклокоченный и взволнованный мэр влез на джип и начал вещать: — Земляки. Мужчины. Настала пора решительных действий. Пора, понимаешь, остановить эту… как ее… безобразие. Мы здесь, а они — там, — и сорвавшийся на слезы мэр обличительно ткнул пальцем в сторону родного города. — Спят, понимаешь, с нашими женами, любят наших детей, помогают нашим матерям… — Дай мне, что ли… — попросил мегафон Урушадзе, но в это время из толпы послышался голос: — Чё делать-то? Делать-то чё? — Это, товарищ Герцен… — пробасил Себастьян. — Чернышевский, — прошипел мэр, и Урушадзе исправился. — Это, — сказал он, — архиправильный вопрос, товарищ Чернышевский. Не в глаз, а в бровь, как говорится. Я и сам над этим давно думаю. Ну, мы ведь мужики, что ли? По всему полю прокатился возглас одобрения и согласия. — У меня все, — смутился Урушадзе и уступил место мэру. Раздались чахлые аплодисменты. — Как совершенно заметил товарищ Чернышевский, — прокашлявшись, продолжил мэр, — нам надо что-то делать…

Разумовский еще полчаса голосил на все поле, изредка его прерывал Урушадзе, Кузьмич притаился в машине и о чемто бормотал под нос. На поставленный ребром вопрос: «Что делать?» — ответа не дал никто. А до двух часов оставалось меньше десяти минут. Вдруг в городе что-то взревело. Мужики вздрогнули и посмотрели на дорогу. Огромная автоколонна, состоящая из общественного, грузового, легкового и даже гужевого транспорта, устремилась к Эгегейскому полю. Мужики насторожились. Первый транспорт уже остановился, и из него вышли штук пять Иванов Андреевичей, а из города все тянулась и тянулась колонна автомобилей. Вскоре все поле было окружено автобусами, мотоциклами, легковушками и прочей двигающейся техникой. И оттуда появились сто тысяч человек других Крыловых. — Ну чё, мужики, говорить будем? — спросили они хором. Подул прохладный ветерок. — Тут нам и опаньки пришли, — сказал неизвестный остряк. Стоящий на «ниссане», как Ленин на броневике, мэр выкрикнул: — А по какому это такому полному праву… — и вопль его потонул в шорохе закатываемых стотысячной армией рукавов. От толпы вновь прибывших отделился мужчина в костюметройке. — Дайте-ка мне, — попросил он слова. Отказать мэр не решился. — Значит, так, граждане… — обратился Крылов к мужикам. …Куда после этого девались дануевские мужики, история умалчивает, но с Эгегейского поля они ушли строем и отдав честь.

...Это, — сказал он, — архиправильный вопрос, товарищ Чернышевский. Не в глаз, а в бровь, как говорится. Я и сам над этим давно думаю. Ну, мы ведь мужики, что ли?... 61

Вечером Иван Андреевич уезжал в Москву. С тяжелым сердцем садился он в поезд — работу не сделал, бумаги и командировочное удостоверение потерял, деньги промотал. Возвращаться не хотелось. Но все же налаженная раз и навсегда московская жизнь тянула обратно. Иван Андреевич показал билеты проводнику и вошел в вагон. До отправки оставалось пять минут. В купе заняты были все места, кроме верхней полки. Попутчики ехали в Москву, видимо, развеяться, и, видимо, издалека. — Оба-на, — воскликнул дюжий молодец лет тридцати, слегка небритый и уже достаточно пьяный, — милости просим. Присаживайся, мужик, будем знакомы. Я — Славик, эти вот, — и он кивнул на своих товарищей, — друганы мои: Петруха и Данил Саныч.

русский пионер №4(28). июнь 2012

— Очень приятно, — рассеянно пожал мозолистые длани потенциальных собутыльников Иван Андреевич. — Иван. — Давай, Иван, за встречу, — предложил Данил Саныч. Взяв в руки стакан, Крылов посмотрел в окно. На перроне стояла и плакала Вера. Просто Вера, Ивану уже не хотелось звать ее по отчеству. Вагон дернулся, поезд начал постепенно набирать ход. Вера пошла следом. — Баба твоя? — с пониманием спросил Данил Саныч. И тут Ивана Андреевича разорвало в последний раз, на глазах изумленной публики. — Мужики, я… эх… — Иван Андреевич-второй забрал водку у первого, выпил и пожал Данилу Санычу руку с татуировкой. — Спасибо. Пока, Крылов, не поминай лихом, — сказал он самому себе и вышел из купе. Поезд уже разогнался, когда Иван открыл дверь и выпрыгнул из вагона. Чудом не попал под колеса, брюки порвались, кожа на ладонях и коленках лопнула, в груди что-то ёкнуло. Видимо, всё встало на свои места. Иван Андреевич благополучно вернулся домой, благополучно прожил со своей женой до старости, благополучно вышел на пенсию, благополучно ходил по женщинам до самой смерти, но уже не раздваивался. Дануевские мужики так и не объявились. Через восемнадцать лет в Дануево впервые за тридцать четыре года произвели воинский призыв. Все ребята служили в родном городе, и их часть была признана лучшей в России.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Диктант. Последний ва-банк наступает. В тему номера. Дневник наблюдений. Чем-то похож. Господин Девендра Субасингхе из райцентра Пачелма Пензенской области. Урок поэзии. Поэт Орлов по трезвой,

не по пьянке подумал о России и ва-банке. Стихи. Рассказ продолжается. Сиг. Алексей Варламов.

нина свиридова, дмитрий воздвиженский/фотосоюз

текст: игорь мартынов

В своем предисловии к главной теме номера — ва-банк — Игорь Мартынов разбирается, откуда у некоторых соотечественников взялась столь неуемная тяга играть с огнем, переть на рожон и ходить по лезвию ножа. И чем это лечится.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Ва-банк

— дело импульсивное, спонтанное, наивное по-детски — потому-то и принято в наших краях, ибо где еще так культивируют детство. Приговор прост и обжалованию не подлежит: «Все мы родом из детства», «Детство живет в человеке до седых волос», «Все лучшее — детям»! Детство для нас — это, конечно, не дети как таковые. Это символ вечной недоразвитости, неразумности, непредсказуемости; эквивалент «умом Россию не понять», синоним апокалиптической игривости. Тщетны потуги дойти до смысла рассейских карамболей, смешны прогнозы аналитиков. А ведь еще у Корнея Ивановича все сказано про детерминизм шалунов от двух до пяти: «Ах, мамочка, что мне делать, если драка так и лезет из меня!» Какие могут быть расчеты и сомнения, когда драка лезет, когда душа рвется в бой, поставить все на кон, порвать тельняшку, сжечь мосты, пан или пропал! Можно целой отраслью рискнуть, а то и всей популяцией верноподданных! Вот только нет достойных оппонентов — одни, как те же сарацины, еще слабоваты, без бомбочки. Другие же сошли с дистанции — наши земляки, тоже родом из детства. Духовный наставник Адольфа Алоизовича, свирепый Ганс Горбигер с окладистой толстовской бородой, создатель доктрины вечного льда «Вель», гнобил фюрера как сопливого школяра: «Заткнись! Мауль цу!» И Адольф затыкался, впитывал: дети больше доверяют сказкам, чем наукам. «Смотри, мальчик, в пространстве идет вечная борьба льда и огня. Мировой лед — это стихия нордического человека, великана и господина, огонь — стихия слабых, второсортных. Когда Луна упадет на Землю, выживут только сверхчеловеки, появится новая раса. С помощью чаши Грааля и тибетских экстрасенсов». На доктрину вечного льда Третий рейх потратил больше золота, чем на все свои войны: Шамбала, тролли, снежные люди для детей важней всей социалки с экономикой. В этом смысле есть и у нас неплохие наставники, готовые вести к высшим целям и смыслам, а не к пресловутым

демценностям. Расовая теория Льва Николаевича Гумилева о пассионарности, то есть о превосходстве отдельных наций над другими. Или доктрина Блаватской — еще до введения «расовой гигиены» учила Елена Петровна: «Человечество ясно делится на Богом вдохновленных людей и на низшие существа. Разница в умственных способностях между арийскими народами и такими дикарями, как, например, островитяне Южного моря, не объяснима никакими другими причинами. Никакое количество культуры не могло бы поднять такие человеческие образцы, как бушмены и веддха с Цейлона и племена Африки, на тот умственный уровень, на котором стоят арийцы… «Священная Искра» отсутствует в них, и по счастью, — благодаря мудрому уравновесию Природы, которая постоянно работает в этом направлении, — они быстро вымирают». Но можно ли опрометчиво уповать на одну лишь природу и не идти к ней на помощь, не ускорять процесс зачистки? В этом направлении кое-что уже делается, правда, пока что робко, в рамках центра одной отдельно взятой столицы и всегото на один денек, зато какие получились планы с птичьего полета! Как заиграли, выделились на фоне пустоты, в бесчеловечности — и лимузины с трилучником, и двуколесные, клином! Тут главное — не останавливаться на достигнутом, играть так играть! Все к тому есть предпосылки: и недра в надежных руках. И на небе все схвачено, как доложил о. Чаплин, а он не Чарльз, не шутит. И чем больше в распоряжении лесов, полей и рек, и газов, и навозов — тем острей желание все это запузырить на что-нибудь эдакое, с ветерком и размахом. То ли межпланетную гонку устроить на астероидах, то ли сдвинуть наконец земную ось, чтоб привести состояние климата РФ в соответствие с новым футбольным календарем «осень-весна». В столь игривых краях курс на дикий ва-банк неизбежен — пока есть что поставить на кон. И только полный проигрыш излечит от застарелой ребячливости. А дальше будет новая, неигровая жизнь — как у взрослых людей.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Девендра Субасингхе входит в кабинет и из обыкновенного уроженца чайного острова в Индийском океане превращается во врача общей практики.

русский пионер №4(28). июнь 2012

текст: александр рохлин фото: наталья львова

На ближайших страницах читателю при поддержке обозревателя «РП» Александра Рохлина предстоит узнать врачебную тайну: зачем г-н Девендра Субасингхе из рода Мудиянселаге оказался в райцентре Пачелма Пензенской области и почему ему так доверяют россияне.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Маленький

темнокожий человек стоит у окна, смотрит на пустой огород и говорит: — Россия! Вот тебе газ, нефть и руда. А у нас чай и кокос — все национальные богатства. В голосе его нет ни зависти, ни сожаления. Я сижу на единственном кресле в доме и пью заваренный хозяином чай. — Настоящий цейлонский? — Нет, здесь такого не бывает... — он задумывается. — Но Россия чем-то похожа на Шри-Ланку. У нас тоже много госслужащих. Государство сильно заботится о них. Льгот море. На полу стоит рисоварка. — Из дома привезли? — Китайская штуковина, — отвечает хозяин. — Наварю раз, мне на неделю хватает. Кстати...— он заглядывает под крышку. — Этот уже пора выбрасывать... Он жарит сосиски и заваривает «доширак» — для меня. Себе же заливает кипятком растворимый кофе. И пьет его стоя, я ведь занял его кресло. — Настоящий кофе не пьете? — Пью. Но так же проще. Я ловлю себя на мысли, что не запомню его лица. Завтрак подходит к концу. Он смахивает хлебные крошки со стола и моет посуду в ванной под краном. Убавляет температуру в батареях и выходит из дома. Восемь часов утра. Уже третий год примерно так начинается рабочий день гражданина ШриЛанки, господина Девендры Субасингхе из рода Мудиянселаге. Идти ему до работы через огород — четыре минуты. В обход по улице — семь. В свое учреждение Девендра проникает с хоздвора — на площадке стоят лупатые «уазики»-буханки с красными крестами на бортах. Обычное утреннее оживление, хлопает дверь, граждане райцентра Пачелма Пензенской области как пчелы наполняют улей — коридоры центральной больницы. Чувствуется волнение, словно перед началом киносеанса. Все раскланиваются друг с другом, чинно и основательно рас-

русский пионер №4(28). июнь 2012

...У американцев все очень лихо закручено. А у вас — просто. И жизнь казалась легкой. Люди, крестьяне, трактора, девушки в сарафанах, похожих на наши. Все работают, песни поют, девушки привозят трактористам еду...

глух и безнадежно кашляет. — Обострение давно началось? — спрашивает доктор. — Уже несколько дней кашляет, — отвечает сын. — Поднимите рубашку, я послушаю. Сын стягивает с себя рубашку. — Да не вас, а отца... Сын толкает папашу в спину и знаками предлагает ему раздеться. Дэвид слушает. Сын сопит, трет кулаком красные глаза и говорит: — Совсем не спит, сидит на кровати и еле дышит. — Сколько, вы говорите, кашель длится? Сын задумчиво чешет затылок. — Неделю, пожалуй... Дэвид углубляется в изучение кардиограммы. — Он никогда не болел за свою жизнь. Вот только инфаркт случился, и все... Вы его в больничку положите?

саживаются на банкетках, устраивают под ногами пожитки. И в какой-то момент падает занавес. То есть зажигаются бледные лампочки. Пачелмцы превращаются в пациентов как по волшебству. А Девендра Субасингхе входит в кабинет и из обыкновенного уроженца чайного острова в Индийском океане превращается во врача общей практики. Так гласит табличка. В народе его зовут доктором Дэвидом... И никакого лубка! Пачелмцы давно привыкли к облику и происхождению своего нового доктора. В обмороки не падали, лечится у «индуса» не отказывались. Немощь быстро избавляет от предрассудков. А пачелмцы очень немощны. Стоит выйти в коридор в час утреннего приема, и немедленно утонешь в гуще недугов — явных и зреющих внутри множества ожидающих тел, рук, ног и носоглоток. Сельские поликлиники традиционно отличаются суровой наглядностью. Два старика, отец и сын, сидят перед доктором Дэвидом. Они похожи как близнецы, только у сына нет зубов, а отец

В кабинет входит девушка-терапевт. Она слушает, как работают легкие старика. — Кашель давно? — Два месяца... — выдыхает наконец «сынишка». — Как в феврале после инсульта привезли, так и закашлял. — Что же не везли? — Так ведь старый уже! Пора бы уже и покашлять. За всю жизнь не чихнул... Кто ж знал? Все это время в противоположном углу кабинета другой старик, грязный, немытый, в шлепанцах на босу ногу, слезно уговаривал медсестру выписать фенозепам для его дочери-шизофренички, состоящей на учете в Пензе. А медсестра, в свою очередь, уговаривала его с обреченной нежностью: — Вам бы, Климентьев, флюорограмму сделать, обследоваться... Сколько не были? А в понедельник опять сбежите... В обед доктор Дэвид садится на свою «девятку» и едет на выезд, в Черкасово. Дорога пустынна и прекрасна. С правой стороны, на холме, развалины графского замка. Замок утопает в сирени, словно

в облаке. Это бывшее здание пачелмской больницы. И бывшая барская усадьба. Один шаг до забвения. История, превратившаяся в сиреневый дым. — Откуда Россия-то взялась? — спрашиваю я цейлонца. — Отец решил. А еще у нас дома была подшивка журнала «Советский Союз» в переводе на сингальский язык. Я прочел уйму сказок народов СССР. — И что? — Были еще и американские журналы. Я их тоже читал. У американцев все очень лихо закручено. А у вас — просто. И жизнь казалась легкой. Люди, крестьяне, трактора, девушки в сарафанах, похожих на наши. Все работают, песни поют, девушки привозят трактористам еду... — Это из какой сказки? — «Вишневый сад», кажется... — «Вишневый сад»?! Мы бодро скачем по разбитому асфальту и въезжаем в Черкасово. — В прошлый раз — шешнадцатого августа! А в этот — на Пасху. Напился

и упал, вот тут, возле окна... — бабка рассказывает историю болезни мужа. Дед, двадцать седьмого года рождения, лежит в беспамятстве за печкой, охает и стонет. Третий день по малой нужде сходить не может. — Замучил меня совсем, — вещает бабка, — спать не дает. — Зачем вы ему в пах столько ваты наложили? — Согреть — Что согреть? — Я думала, он писюн свой застудил. — Несите тазик с водой. Девендра раздевает старика, обрабатывает ему пах. И готовит катетер. — Любимое занятие, — вполголоса шутит доктор. — Больно ему будет, — говорит медсестра. — Это хорошо, — удовлетворенно отзывается бабка. — Может, поумнеет. Вставленный катетер облегчения не приносит. Дед почти не чувствует новой боли. Доктор звонит в больницу и вызывает машину скорой помощи.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Обед в фельдшерском пункте. Салат с крупнонарезанными вареными яйцами. Суп из минтая. Доктор ест скромно и без особого аппетита. — Если бы я выбирал, что кушать в России, остался бы голодным. У нас совсем другая кухня. После риса второй хлеб — Jack fruit. Такой чудо-плод на деревьях. Его и жарят, и варят, и с сахаром, и с перцем — объедение. Даже жене моей нравился... Я жду продолжения воспоминаний о родине. Но цейлонец скуп на откровения. Доедает суп и не притрагивается к салату. — Я экономно живу, — говорит он. — Раньше еще мог на себя потратить, а сейчас ничего не трачу... если только пачку сигарет, — и добавляет: — Я для семьи живу. Жена и дочь доктора живут в Пензе. Он ездит к ним на выходные. В Пачелме для цейлонца построили дом, но приватизировать не дают. Боятся, что доктор продаст жилплощадь и уедет. Девендра с типично российской изворотливостью ведет войну с чиновниками. Семью не перевозит и живет в собственном доме как командированный. На Цейлоне у него осталась мать. И кроме нее к острову его ничто не привязывает. Тоски по родине нет. Адаптировался он настолько, что с большим воодушевлением жалуется на российское здравоохранение, чем вспоминает гражданскую войну с тамилами. Честит низкую зарплату, отсутствие в больнице койко-мест, нехватку транспорта и заносы на дорогах, из-за которых зимой добираться до больных почти невозможно. Впрочем, возмущение не переходит дозволенных границ и гражданская позиция — в ста километрах от любых баррикад. За семнадцать лет, так или иначе связанных с Россией, ему удалось Россией не заболеть. И не дать ей глубоко себя изменить. Похоже, он не сильно ее вообще замечает. Что вызывает у меня чувство, похожее на досаду. Мы возвращаемся в Пачелму. По дороге забираем из Шеино старушку, ко-

русский пионер №4(28). июнь 2012

торая уверяет, что у нее «всю нутрь жгет». И горечь во рту, словно полынь... На что Девендра замечает: — Это ей перед летними огородами в больничке полежать надо. Так они все делают... И, пока бабушка собирает вещи, он возвращается к машине, не замечая сумасшедшего по красоте вида шеинских окрестностей, открывающегося с крыльца дома. «Как же так? — думаю я. — Сельский врач обязан быть фигурой сакральной! Он же фундамент отечественной литературы! Каждый третий великий русский писатель — бывший эскулап... А здесь что? Ни тебе высоких порывов, ни разочарований, ни отчаянных схваток с морфием, ни бегства от тоски, ни лошадиных фамилий, ни крыжовника! Где все эти сокровища русской жизни?» Единственную дочь доктора Дэвида зовут Анжелина Девендровна Лепенкина.

...Я в Москве несколько раз от скинхедов бегал в метро... Спасибо шустрым ногам, — говорит доктор Дэвид. — С тех пор в городе себя неуютно чувствую. А здесь хорошо. Уважение есть... И милиция, и прокурор меня знают...

До вечера в больнице ничего не случается. Дежурный доктор Субасингхе занимается писаниной и подготовкой к завтрашнему рейду в большое село Решетино. Но за пять минут до восьми в приемный покой привозят бабушку в коме. Фельдшер в машине скорой помощи уверенно говорит про отек легких. Девендра вместе с дежурным хирургом определяет инсульт. Муж старушки, дед с вытаращенными глазами, лопочет: — Ушел мусор с огорода убирать, курам давать, а она мне говорит: «Приходи через час, будем картошку жареную кушать». Я пришел, а она на кухне валяется и тоненько так пищит, слова сказать не может. — Чем болела? — спрашивает доктор. — Язва она была, — сокрушенно признается дед. — Ругалась на чем свет стоит. Умрет теперь? Требуется отнести больную в реанимацию. На четвертый этаж. Лифт не работает. Три водителя скорой помощи и я тащим носилки наверх, бабушку привязываем к носилкам жгутом, чтобы не выпала. В Москве мне бы никогда не доверили тащить носилки в реанимацию. А один из водителей по дороге смотрит на полумертвое лицо женщины и говорит: — И моя жена так состарится... — Я в Москве несколько раз от скинхедов бегал в метро... Спасибо шустрым ногам, — говорит доктор Дэвид. — С тех пор в городе себя неуютно чувствую. А здесь хорошо. Уважение есть... И милиция, и прокурор меня знают... Я радуюсь за Девендру Субасингхе. И за то, что в Пачелме ему ничто не угрожает, кроме зависти коллег. Растущая медиапопулярность цейлонца уже становится для «коренных» испытанием. Но это мелочи. Послужной список Девендры не дает права сомневаться в его прочности. Он учился в «Лумумбе», затем в Смоленской и Санкт-Петербургской медакадемиях. Возвращался домой на Цейлон, проходил интернатуру, учился в Лондоне

русский пионер №4(28). июнь 2012

и от английского Красного Креста ездил на стажировку в Сьерра-Леоне, охваченную гражданской войной. А потом вернулся в Россию... Вот тут самое время вставить щемящий пассаж о дремавшей и наконец вспыхнувшей любви цейлонца к северным просторам, вешним водам, девушкам в сарафанах и трактористам в вишневых садах. Но не выходит этот пассаж. Девендра не приехал бы в Пензу по своей воле. Угораздило его еще в Смоленске полюбить русскую девушку, жениться и увезти ее на чайный остров. А она не выдержала жизни посреди Индийского океана. И рванула домой, вернее к родственникам в Пензу. И верный Девендра за ней... Так Пачелма получила свою достопримечательность. Утром в пятницу мы едем в Решетино. Решетино — татарская деревня. Большая, крепкая, вся сплошь из кирпичных домов, и оживленная, в отличие от наших. Приезд доктора — праздник. С раннего утра фельдшерский пункт бит-

русский пионер №4(28). июнь 2012

ком заполняется женщинами в цветных платках, халатах и шерстяных кофтах. Все босиком. Обувь за порогом. Тридцать пар ног в теплых вязаных носках. Женщины сидят кружком, скрестив руки на животах, и ведут нескончаемые разговоры. Раз в месяц здесь у них клуб. — Болеть в Решетино любят,— замечает медсестра.— Очень дисциплинированные. На процедуры, как пионеры, чуть ли не строем заявляются. Передо мной проходит череда болящих татарских женщин. Я немедленно теряю связь с реальностью. Кажется, что попал на кинофестиваль с запрещенными фильмами. И, вжавшись в стул в углу, смотрю без спроса повести про настоящие труд, любовь, боль, глупость, отчаяние, надежды, черствость, мужество, одиночество и близкую смерть. Девяностолетняя вдова участника Великой Отечественной войны, на все вопросы отвечающая четко «нет». Таблетки? Шум в голове? Бессонница? Рентген? Все

отрицает, как на допросе. Невестки в почтительном молчании только вздыхают. Она до сих пор глава семьи. С ней шутки плохи. И в конце — доктору: «Лук — надо, картошку — надо, дом строить — надо! Лекарства — не надо!» А за ней тихая пятидесятилетняя красавица с пороком сердца. Она была в Пензе, диагноз подтвержден, квота выделена, и что же? Женщина отказывается от операции. Почему? Она не признается. «Неужели вы не хотите нянчить внуков? И лучше лежать в подушках и задыхаться как лягушка?» Но женщина тихо плачет и кусает губы. Страх перед операцией душит ее, он страшнее, чем боли в сердце, которые еще только впереди. А в конце, после всех, входит запуганная и забитая женщина. Она стесняется всех, и в первую очередь себя, своих черных рук, бедной одежды. В селе она в роли заблудившейся, «неприкасаемой». Мужа нет, семьи нет, ребенок неизвестно от кого. «Я и мужик и баба, доктор! — твер-

дит она, боясь поднять глаза, и ресницы у нее дрожат. — За любую работу берусь, когда дают...» Но денег у нее нет и поехать в Пачелму обследоваться ей не на что. Мой цейлонец невозмутимо слушает, читает истории болезней, разбирает ЭКГ, выписывает рецепты и уговаривает особенно упорных оставить на время огород. — С вашими татарами, как с нашими тамилами, — говорит Девендра.— Те тоже ни по-английски, ни по-сингальски не говорят. Только по-своему... В какой-то момент я понимаю, что Девендра — это улитка в ракушке. Он обходителен, мягок и внимателен. Но на этом словно весь заканчивается, иссякает. Не идет в глубину, а скользит, шуршит по поверхности. И это в стране, где сознание растревожено как улей. Где всякая сирена тащит за собой на гибельную глубину и сопротивление бесполезно. Где любой шаг чреват встречей с чужой душой, идущей навстречу как в последний бой. Почему он не задает вопросов? Как ему удалось не попасть в силки? Я не могу понять. И мне становится скучно. В два часа дня над селом раздается призыв муллы на молитву. Решетино замирает. Татарские женщины готовят доктору обед — пермячи с кониной и сладкий пирог с курагой. Девендра выходит во двор. По переулку идет пьяный мужчина. Вид у него лихорадочно возбужденный. Он смотрит на нас, и в глазах его рождается надежда. — Пить — большой грех для татарина, — говорит он. — Водка от шайтана! Но двадцать рублей на опохмел — не от шайтана... — Не дам, — говорит Девендра. — Я врач. — Врач?! — мужчина в изумлении. — И, небось, мусульманин? — Знаком с мусульманством. — Я два дня пью, а потом не пью. Я свой организм знаю. У меня вся плеча болит. Грыжа. Посмотришь? Он тут же стягивает с себя рубашку и демонстрирует чужеродный нарост.

...Россия чем-то похожа на Шри-Ланку. У нас тоже много госслужащих. Государство сильно заботится о них. Льгот море...

— Похоже, липома, — говорит Девендра. — Все равно не дашь? — Не дам. — А сам-то откуда будешь, из казанских? — Я из Индии. — Индии?! И к нам в Решетино? Несколько мгновений мужчина борется с охватившим его волнением. Реальность принимает фантастический оборот. — Тогда вопрос! Девендра молчит. Мужчина щурится и, глядя на собеседника снизу вверх, произносит: — Почему жизнь людей такая короткая? «Вот оно! — с облегчением думаю я. — Настигло...» — Не знаешь? — мужчина шмыгает носом. — Чтобы наша глупость не длилась вечно... И, горделиво задрав подбородок как курсант на параде, он уходит по переулку, нетвердой походкой распугивая кур и кошек.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Андрей Орлов (Орлуша) представляет поэтическое отражение главной темы номера — ва-банк. Свежий повод убедиться: подчас одна стихотворная строка томов премногих тяжелей.

русский пионер №4(28). июнь 2012

тая невская

текст: орлуша рисунки: инга аксенова

Каждый

русский по жизни немножечко панк, Он готов без сомнений и страха, Ни гроша не имея, вдруг крикнуть: «Ва-банк!» В доказательство — рвётся рубаха. Что такое «ва-банк» — не ответит француз, Немец репу почешет уныло, Только русский, козырный, как в прикупе туз, Прёт вперёд без прикрытия тыла. Так крестились в Днепре, так побили татар, Так варягов призвали на царство, Так… Да что говорить, здесь что малый, что стар — Все подвержены духу гусарства. Русским, если приспичит, ничто нипочём. Скажем, враг нападёт иностранный — Размахнётся рука, раззудится плечо — Запасайте гробы, басурманы! Русский ставит на кон даже то, чего нет, Даже то, чего не было сроду. Мог именье отца загулявший корнет Проиграть проходимцу-уроду. Поговорка простая — «была не была!» Россиянину с детства понятна, Пока карта идёт, не уйдём от стола, Не пойдём никогда на попятный. Полночь близится, Германна нет, вот конфуз… Вот и Германн! Знакома программа: После тройки с семёркой приходит не туз, А пиковая страшная дама! Я историй таких знаю, ой, до фига — Как спиной развернулась удача, Как меняют на край, где тайга и пурга, Бизнесмены рублёвские дачи. Нет бы с девками лопать икру-фуагру, Чем мотать запредельные сроки, С шулерами садятся опять за игру: — Всё! Ва-банк! — и не в кассу уроки. Да какие уроки! Ведь нам повезёт! Ведь везёт же кому-то на свете? И с улыбкою снова идёт мой народ, Улыбаясь, как малые дети. Он наступит (ведь песня про счастье не врёт), День, который пока что — мечта, блин!

русский пионер №4(28). июнь 2012

Он наступит! Наступит мой бедный народ, Он наступит на старые грабли! Эти грабли в России повсюду, взгляни: В День Победы — портреты с усами, Президент — это тоже, похоже, они, Те же грабли мы выбрали сами. Возвращается в лоб, улетев, бумеранг, Научив, к сожаленью, не очень… А чего нам терять? Значит, снова ва-банк! Ва-две тыщи четырнадцать Сочи! Мы их там разорвём! Мы им, сука, утрём! Мы что в кёрлинг, что с шайбой отважно! Ну а то, что при этом чего-то просрём, Это, в сущности, даже не важно! Потому что у русских — особенный ранг, Нам «по маленькой» — неинтересно! Если делаем ставку — то только ва-банк! По-геройски, без страха и честно! Если пить — то литровую, чтобы до дна! Новый год — до Девятого мая! Широка ты, как в песне, родная страна, Я другой такой в мире не знаю.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Нам не страшен врага озверевшего танк, Ни китайский, ни даже из НАТО. Мы угробим его, сделав ставку ва-банк Из окопа последней гранатой! Наш словесный ва-банк, ясный пень, — это мат, Подставляйте-ка, недруги, ушки! Я свидетелем был, покраснел банкомат, Услыхав пару слов от старушки… Нам советуют люди расчётливей быть, В свете новых задач измениться, Бесшабашное слово «ва-банк» позабыть, Как Албания остепениться. В этом логики доля, конечно же, есть, Нужно жить, как другая Европа: Перед тем, как отрезать, отмерить раз шесть, Ведь иначе же — полная жопа! Решено! Пусть увидят и Сена и Ганг: Безрассудство в России забыто, А слова-паразиты «ура» и «ва-банк» Историческим мохом покрыты! Хрен вам! Дружно махнув на уют и покой, Заорём всей страной со всей силы: Ва-«Сбербанк»! Ва-«Газпром»! Ва-«Сибнефть»! Ва-«Лукойл»! Ва-Чечня! Ва-ваще вся Россия!

ПРИЧИН, по которым журнал открывает на своих страницах проект «Рассказ продолжается» (РП), две. Во-первых, рассказ, пользуясь терминами физики, это квант литературы — минимальный пакет высокоорганизованной прозы. Без этой элементарной частицы литературная вселенная немыслима. Однако жанр рассказа сегодня — и это во-вторых и в-главных — продолжает подвергаться ничем не заслуженной дискриминации. Товароведческий подход к рассказу, увы, имеет успех. Жанр изгоняется отовсюду — начиная с экранов писательских компьютеров и заканчивая полками книжных магазинов. Книготорговцы, а вслед за ними и многие издатели упорно внушают — и себе, и публике, — что рассказ «не катит», не летит, не взлетает, не долетает до космоса читательского сознания. Явление уже приобрело невероятный размах. Стало уже обычным делом, что писатели (часто подстрекаемые издателями, а часто и по собственному побуждению) воровато маскируют сборники рассказов под романы, под повести, под что угодно, лишь бы никому не попадалось на глаза само это слово: РАССКАЗ. Чтобы вернуть этому слову гордое звучание или хотя бы понять, как работает и чего достигла современная отечественная проза в жанре рассказа, «РП», начиная с этого номера, представляет в рамках названного проекта рассказы ныне пишущих русскоязычных писателей. Герои рассказа Алексея Варламова, одного из самых последовательных реалистов в современной русской словесности, обладающего пристальным взглядом на мир, поехали… В обычное путешествие. За незатейливыми мужскими радостями. Лодка, водка, рыбалка, ночевка под северным небом… Но у «крутого» реалиста Варламова, которого несмотря ни на какой реализм — новый, старый, вечный, а может, именно благодаря реализму всегда привлекала мистика смерти и рождения, всё не так просто.

Владислав Отрошенко, дежурный по рубрике

русский пионер №4(28). июнь 2012

текст: алексей варламов рисунки: павел пахомов

русский пионер №4(28). июнь 2012

Озеро

возникло внезапно. Казалось, мы будем вечность плыть сквозь заросли кувшинок и камыша, пытаясь определить по движению воды и наклону колышущихся водорослей, куда течет извилистая, измучившая нас за два дня сплава речка. На карте ее не было, в описаниях про нее ничего не говорилось, но когда мне начинало чудиться, что мы окончательно заблудились и байдарка упрется в тупик, течение вдруг убыстрялось и за поворотом возникали перекаты. Дважды мы пропарывались, клеились, злясь друг на друга и проклиная болотистые, поросшие осиной и ольхой берега, где было невозможно развести костер, но водилось столько мошки, что из наших пупков текла кровь. Мы продирались сквозь эти заросли с уверенностью, что вот-вот за поворотом окажется устье, но попрежнему вокруг была тяжелая, густая чаща, над которой стояли тучи гнуса, и, когда утром третьего дня открылась и ударила в глаза обжигающая, взбитая ветром гладь озерной воды, я понял, что если б еще через полчаса этого не случилось, я бы лег и умер. Было десять утра или немногим позднее, время в тех местах, где солнце летом не заходит, роли не играло, и мы давно перепутали день с ночью. Огромное озеро лежало перед нами и казалось миражом. Дальнего берега не было видно вообще. Дул несильный ветер, я смотрел на воду и думал о том, что большего счастья в жизни нет. Не спеша разделся, сняв всю одежду, благо людей не было на много километров вокруг, и поплыл, смывая с себя грязь и пот предыдущих дней. Вода была прохладная, но разгоряченное тело этой прохладе радовалось и просило еще. Товарищ мой занимался в это время тем, что безуспешно купал в озере блесны, а третий человек в нашей компании разводил костер и готовил чай. Это распределение обязанностей произошло случайно. Обыкновенно в походе мы выполняли кухонную работу попеременно, но тот, кого мы звали по имени-отчеству Иваном Ивановичем, в самом начале попросил, чтоб мы доверили дежурные обязанности ему одному. Мне стало не по себе от этой ненужной щедрости, но Павлик легко согласился, сказав, что ничего особенно сложного или неприятного в походном быту нет, а третий у нас все равно на новенького. Он странно появился здесь. Накануне отъезда позвонил наш приятель, который должен был идти вместе с нами, и сказал, что ехать не может, но попросил взять вместо него друга его друга, которого он сам никогда не видел, но друг ручается, что человек надежный и очень хочет на Север. Мы взяли час на обдумыванье этой комбинации и согласились. Нам нужен был для компании третий — во-первых, потому что было много снаряжения, а во-вторых, вдвоем мы достали бы друг друга уже через сутки, это было дело печально проверенное, однажды едва нас навсегда не рассорившее, и с тех пор мы с Павликом никогда не ходили тет-а-тет. Но когда мы увидели ночью на Ленинградском вокзале своего неизвестного спутника — толстого, нескладного, пожилого, с сумкой вместо рюкзака и в желтых сандалиях на босу ногу, в душе оба чертыхнулись. Ему было, наверное, лет пятьдесят с лишком — больше, чем нам, даже если наш возраст округлить и сложить. Что могло

русский пионер №4(28). июнь 2012

нас связывать с этим матрасником, как поведет он себя на воде, о чем мы станем говорить у костра и как себя с ним держать? Мы почти одновременно подумали об этом и, глядя в глаза друг другу, мысленно произнесли: «Влетели!» А он уже ухватился за самый тяжелый рюкзак с байдой и, надсадно задышав, потащил его к вагону, но не удержался, его затолкали идущие сзади милосердные пассажиры, и нам ничего не оставалось, как вытащить Ивана Ивановича из толпы, поручив ему стеречь вещи, а самим в несколько ходок перенести хотули к головному вагону. Мы едва успели забросить все в тамбур, как грязный, набитый туристами дополнительный состав тронулся и мы оказались в привычном для себя измерении походной жизни, которую ждали весь долгий год. Всю следующую ночь, покуда мурманский поезд трясся на стыках Октябрьской железной дороги, торопясь скорее свернуть на север и там уже ехать медленнее, останавливаясь на всех полустанках, мы от восторга души пили паленую теплую водку сначала вдвоем с Павликом, а потом с ребятами из соседнего купе, собиравшимися пройти на парусных катамаранах Сям-озеро. Иван Иванович с нами не пил, он залез на верхнюю полку, и я с опаской подумал: а вдруг свалится? С утра за Лодейным Полем началась жара, какая бывает только на северах, в вагоне сделалось нестерпимо душно, у нас болела с вчерашнего похмелья голова, а Иван Иванович стоял у окна и жадно ловил ртом воздух — ему было еще хуже, чем нам. Мы ехали весь день и следующую ночь через Карелию с ее бесконечными лесами, озерами, ламбушками, скалами, реками и ручьями… Сходили группы, которые выбрали для сплава места поближе и с более удобной заброской, но мы стремились на север, и наша станция со смешным названием Лоухи была лишь следующим утром. К этому часу Иван Иванович с серым лицом и бескровными губами был никаким. Он бодрился, просил не обращать на него внимания, но было видно, что он измучен донельзя. — Сердце у меня, — сказал он и заискивающе улыбнулся. Зачем он поехал в поход? Чего хотел? Что мы станем с ним делать, если его прихватит где-нибудь на середине пути вдали от людей и жилья? — Может оправить его, пока не поздно, домой?

— А нас через пару дней за ним следом, — буркнул Павлик. За дорогу мы выяснили, что Иван Иванович живет в Душанбе и работает учителем истории, почти никуда из родного города не выезжал, ни в какие походы не ходил и вообще был мало к чему приспособлен. Семьи у него не было, он жил вдвоем со старенькой мамой. Экипирован он был чудовищно — ни спальника, ни штормовки, ни плаща, ни сапог, точно не в поход собрался, а в дом отдыха. — Да я и должен был поехать по путевке в пансионат на Клязьму. В его улыбке, во всех его жестах было что-то беспомощное, детское, одновременно раздражавшее и обезоруживавшее. Первым же походным утром, едва мы продрали глаза и собирались еще поваляться, он радостно объявил: — Мальчишки, поздравляю вас с днем взятия казарм Монкада! — и запел бравурный кубинский гимн. Мы переглянулись, вылезли из палатки и полдня с ним не разговаривали. Но постепенно к чудаку привыкли и даже полюбили. Он был ненавязчив, кроток и незлобив, ничему не пытался нас учить, не обижался, когда попадал под горячую руку и получал от нас бестактные или оскорбительные замечания, на которые был особенно тороват, как и все московские, Пашка. В первые дни мы спешили, потому что хотели уйти как можно дальше от дорог, машин, моторок и туристических групп в те места, где люди редки и мы будем предоставлены сами себе. И вот наконец, пройдя непроходимую речку, оторвались от всех примет цивилизации и могли больше никуда не нестись. Неторопливо шли по пустынному дикому озеру с его изрезанными берегами и редкими островами, я сидел впереди, на своем привычном месте, откуда не видно перед тобой ничьей спины, а одна только туго натянутая, тяжелая, маслянистая поверхность воды, которую с усилием разрезает нос байды, Павлик сзади на командирском месте, а Иван Иваныч с двумя веревками руля посередине. Нас немного качало, день был ясный, солнечный, с теми резкими, контрастными очертаниями предметов, какие бывают только в разреженном воздухе Приполярья. Мы вразнобой взмахивали веслами, с них стекала вода, я представлял, как ярко отражается в мокрых лопастях солнце и блики его видны издалека, и мне было удивительно хорошо. Ивана Ивановича мы за весла не сажали, но не потому, что берегли, а из молодого эгоизма — мы не хотели уступать ему своих мест, ибо нет ничего более тоскливого, чем сидеть в байдарке и ничего не делать. Ветер налетел внезапно, словно из-за поворота, хотя никакого видимого поворота не было. Волна ударила в бок, едва не захлестнув тяжелую байду, следующая была еще круче — озеро поднялось в одно мгновение как на дрожжах и покрылось пенистыми барашками. От ближнего берега нас отделяло метров семьсот. Фартука на лодке не было, даже спасжилеты — и те мы с собой не брали, давно решив, что с нами ничего не случается и случиться не может. Особенно Павлик, который был уверен в своем походном бессмертии. Но теперь еще пара захлестов — и лодка

пошла бы ко дну, а добраться до берега вплавь мы, верней всего, не сумели бы. Во всяком случае, Иван Иванович точно. — Табань! — я крикнул, не оборачиваясь, и попытался оттолкнуться от набегающей на нос воды, но Павлик несколькими гребками уже стал разворачивать байдарку, пуская ее по волне. — …Иваныч, руль держ… — донеслось до меня. Позднее мы поняли, что это было единственное правильное решение, которое непонятно каким образом в считанные секунды пришло в Пашкин чайник. При другом раскладе нас либо залило бы, либо опрокинуло — а так был шанс. Мы шли по волне практически вровень с нею, не позволяя воде попасть внутрь. Никогда в жизни я не летел на обыкновенной трехместной байдарке с такой скоростью, и было странно, как она с этой волны не сваливается и не ухает в бездну. Байда скрипела, ходила ходуном, сотрясаясь на всех своих креплениях, шпангоутах, кильсонах, стрингерах, привальных брусьях и фальшбортах, и казалось, что старенький, доставшийся нам от Пашкиных интеллигентных родителей латаный-перелатаный «Таймень» не выдержит напора воды и разломится пополам как раз в том месте, где сидел грузный Иван Иваныч и, вцепившись в веревки, удерживал лодку, не давая ей развернуться и потерять управление. Наше спасение было в его руках, не дай бог, он бы запаниковал и не удержал руль. Ветер усиливался, громко хлопал плохо уложенный кусок полиэтилена, в ушах у меня свистело, я был мокрый от брызг с головы до ног, и ослепленные солнцем глаза едва различали пространство. Не знаю, как было там сзади за моей спиной им двоим, но я в тот момент ничего, кроме ужаса и полной заброшенности, не испытывал. Воде не хватало сантиметра-двух, чтобы нас залить, а уж отсюда, с середины озера, не выбрался бы никто. — Парус бы сюда, а! — заорал Павлик, громко ухая, и мне захотелось этого идиота убить. Нас несло прочь от берега в открытое пространство, туда, где не было видно ничего, кроме взмыленной воды и узкой полоски земли, на которой росло несколько деревьев. — Расческу видишь, туда держим. В нормальную погоду мы шлепали бы до этой расчески полдня, но сейчас нас донесло до нее за час. Или меньше, я не смотрел на часы и не помнил, где висело солнце, когда мы влетели в волну. Островок приближался рывками, сначала я видел только его очертания, потом стал различать отдельные деревья, камни, о которые разбивалась с грохотом вода. Мы завернули за косу и, защищенные от волн, вывалились в бухточке на маленьком клочке каменистой земли, взбудорожив бродившую по песку стаю крупных чаек. Пашка, с которого только теперь слетело дурацкое беззаботное настроение, упал без сил на траву, схватившись за живот, а на Ивана Ивановича я просто боялся посмотреть: что пережило за этот час его бедное сердце? Но, поразительное дело, он выглядел лучше нас и куда здоровее, чем в предыдущие дни. Учитель наш, кажется, просто не понял, какой опасности мы чудом избежали. Он деловито ходил по островку в своих мокрых, потерявших желтизну сандалиях,

русский пионер №4(28). июнь 2012

и я не стал ему ничего объяснять, а лег на спину и принялся смотреть на ясное небо, которого могло больше не быть, и не заметил, как на пригреве в тени от ветра уснул. Разбудила меня тишина. К ночи озеро умиротворилось. В середине островка стояла палатка, горел костер, около него суетился Иван Иваныч. Языки пламени ровно обнимали котелок с кашей. Из палатки вылез с зеленой армейской фляжкой Пашка. — Ну, что, мужики, за спасение утопающих? — Я не пью, товарищи, — извиняющимся голосом сказал Иван Иванович. Мы только вздохнули в унисон и опрокинули из кружек по разу, затем по другому, по третьему и — шабаш. Пора было собираться. Оставаться на островке дальше смысла не имело: с утра могло снова задуть и запереть нас еще на сутки. Мы шли всю ночь; потом, когда рассвело, на озеро упал туман, и в этой мгле двигались наугад, ориентируясь по желтку тусклого солнца, которое еле просвечивало сквозь молочное марево. Туман рассеялся только к полудню, когда мы окончательно выбились из сил и, проспорив с полчаса, куда идти дальше, причалили к неизвестному высокому берегу, затащили байду и завалились отсыпаться. …Мы с Павликом знали друг друга вечность и, сколько знали, были соперниками, соревнуясь во всем, что находили наши честолюбивые души — кто поймал самую крупную рыбу, у кого круче снасти или экипировка, кто кого перепьет, пересидит в бане или закадрит самую красивую барышню на курсе. Это было соперничество шутливое, но иногда оно перерастало в нечто большее и мешало нашей дружбе, особенно в тех случаях, когда мы начинали бодаться и спорить. Обычно кризис наступал на пятый или шестой день похода. Тогда я больше не мог слышать любимых Пашкиных словечек и прибауток, меня злила его привычка разбрасывать по палатке и на стоянке свои вещи и поминутно спрашивать, где его носки, брать без спросу мою кружку, набутыливаться на ночь чаем, а потом вылезать из палатки, оставлять после себя мусор, мой глаз подмечал его чудовищный эгоизм, пофигизм и разгильдяйство, а его, наверное, утомляло что-то во мне. Иногда я даже не понимал, почему мы столько лет дружим, зачем продолжаем вместе ходить на воду, если все заканчивается руганью и он говорит, что у меня несносный, скандальный характер. Но в этом походе, оттого ли, что он с самого начала, с того момента, как мы проплутали два драгоценных дня в вонючей речке, из-за этой ли сумасшедшей, едва не погубившей нас в озере волны, из-за кроткого Ивана Ивановича с его неумеренными восторгами и благодушием — в этом походе я как-то особенно остро почувствовал, что хочу ходить один, и ходил бы, но я не мог, я физически боялся одиночества, особенно по ночам, и в то же время представить, что я откажусь от этих двух-трех недель в Карелии, от озера, байдарки, костра, терпкого запаха вереска — это было выше моих сил. Вечером мы с Павликом стали собираться рыбачить. — А вы, Иван Иваныч?

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Боже мой, ему было пятьдесят пять, он казался нам, двадцатитрехлетним, глубоким стариком. И как странен был он, как непонятен, непостижим со всей своей учительской жизнью в далеком, никогда не виденном нами Душанбе...

— Да плывите одни, ребята, я тут ужин, ягод на компот пособираю… — Неужели не хотите рыбы половить? — Что ты пристал к человеку? Ну не хочет он, чего ты его неволишь? — Вы правда не хотите, Иван Иванович? — Да у меня и удочек-то нет. И как ловить, я не знаю. — Пашка свою даст, у него три штуки. А не даст — мою берите. Я вас научу, как ловить. — Да дам я, дам, — сказал Пашка с досадой, — только скорей давайте. Мы сидели втроем в байде метрах в сорока от берега — на большее расстояние я теперь отплывать опасался, и как Пашка ни злился и ни говорил, что хорошая рыбалка начинается дальше, стоял на своем. Клевали окушки и плотва с ладонь или чуть больше — стоило ради такой тащиться на дикое озеро, которое нам расписывали. Но самое ужасное, что у Ивана Ивановича почемуто не клевало вообще. Я проверил удочку, все в ней было в порядке — леска, крючок, спуск, насадка, но пузатый красный поплавок покоился на зеленоватой поверхности воды. Не знаю, что отдал бы я в ту минуту за то, чтоб он дернулся и Иван Иванович поймал хоть бы самую завалящую сорожку. Но вместе этого я вытащил сам с глубины хорошего окуня. Пашка мельком на него глянул и горестно отвернулся… — Иван Иваныч, а где ваш поплавок? — Не знаю, я его не трогал. — Да подсекайте же! — Что? — Тащите! — Не тащится! — Тащите, кому говорю! Все дальнейшее проходило в полусне. Там, в глубине, под байдой ходила ходуном крупная рыбина, залезала под лодку, сгибала удилище и рвалась, Пашка громко орал: — Дайте мне мою удочку, я вытащу сам! Но я ему не позволял: — Пусть поймает Иван Иваныч. — Да не сможет он. — Сможет!

...???...

Рыбина появилась возле борта. Она была громадного размера, каких мы не ловили никогда, и я понял, что без подсачка мы ее не вытянем. Но подсачка у нас, разумеется, не было: Пашка не верил не только в плохое, но и в хорошее: — Уйдет, ох, уйдет! — Ножом ее надо, к борту прижать, и ткнуть! — Лодку пропорем. — Да черт с ней, с лодкой! Нож давай. Азарт был так велик, что я был уже готов попытаться всадить в рыбину лезвие, из чего не вышло бы ничего, кроме очередной пробоины, но в этот миг Иван Иванович, нас не слушая, отбросил удилище и стал за леску тянуть свою добычу. Я был уверен, что леска скажет «бэмс!», но поразительным образом японская нейлоновая ниточка выдержала и оборвалась в тот момент, когда серебристая с небольшим горбом рыбина забилась о дно байды, сама не понимая, как здесь оказалась. — Мама! — закричал Иван Иванович на все озеро. — Мама! Смотри, твой сын поймал рыбу! Она была не так велика, как казалась в воде, но все равно килограмма три тянула. — Что это? — спросил я. — Язь такой странный? — Это сиг! — сказал Пашка дрожащим голосом. — Какой еще на фиг сиг? Сиг на удочку не ловится. — Это сиг, сиг, — повторял Пашка. — Смотри, жировой плавник. Иван Иваныч, вы поймали сига! Ивану Ивановичу было, похоже, совершенно все равно, кого он поймал, — он глядел своими круглыми голубыми глазами на воду, на байдарку, которая качалась на больших пологих волнах, на нашу освещенную заходящим солнцем стоянку, которая так хорошо была отсюда видна с ее палаткой, кострищем и столиком, сложенным из больших камней, на небо, сосны, на наши важные лица, и в глазах у него было столько счастья, что ему можно было все простить, даже штурм казарм Монкада. Мы смотрели на этого нескладного толстого человека как на чудо. Боже мой, ему было пятьдесят пять, он казался нам, двадцатитрехлетним, глубоким стариком. И как странен был он, как непонятен, непостижим со всей своей учительской жизнью в далеком, никогда не виденном нами Душанбе. Какая страшная пропасть была между нами и чем можно было ее зарастить? После сига клев как отрезало, мы меняли глубину, насадку, место и даже отплыли подальше от берега, но в конце концов плюнули и вернулись на стоянку. Накатилась короткая августовская ночь, граница между нею и светом проходила через наши головы — к югу была звездная темень, а на севере не гасла зеленоватая полоска света. Мы развели огромный костер, разлили водку, которая совсем нас не брала, и закусывали ее кусочками свежезасоленной нежнейшей рыбы. Даже Иван Иванович не стал на сей раз отнекиваться. Он выпил вместе с нами и с непривычки его вскоре развезло, учитель наш вдруг расчувствовался и начал задыхаясь говорить, что нас очень мало и мы должны любить друг друга, не раздражаться, не обижаться, а прощать.

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Это сиг, — говорит он и тускнеет. — Сиг не может на крючок пойматься, сигов сетью ловят. Отец мой тоже поймал так сига и потонул. А за ним и мать… — Потонула? — Нет, Божьей смертью померла...

— Кого мало, Иваныч? — Вы не понимаете — нас мало, а вы почему-то ссоритесь. Не ссорьтесь, парни, не надо, не надо, — повторял он, качая пьяный головой, поднимая палец и восклицая: — Сик! Сик! Пьяный, он стал еще добрей и круглей и смотрел так бесхитростно и простодушно, что, не знаю, как Пашке, а мне сделалось стыдно за то, что я на него сердился, раздражался, и захотелось произнести тост, сказать что-то хорошее, но тут поднялся Пашка. — Чайку? – сказал он и, шатаясь, пошел ставить котелок. К утру задул ветер, снова поднялась волна, палатку залило водой, и, нетвердо стоявшие на ногах, мы ее переставляли. А потом погода совсем испортилась, зарядили дожди, мы пережидали их несколько дней и все равно уходили в дождь. Мы хотели вернуться домой самое позднее к середине августа и взяли с собой продуктов, водки и курева только на этот срок и с очень небольшим запасом, но из-за того, что потеряли время, проторчали лишнюю неделю, все съели, выпили и скурили, оголодали, изругались и, если б не Иван Иваныч, наверное, друг друга просто сожрали. Но перед ним было стыдно. Уходили мы с воды в морось недалеко от поморской деревни уже за Полярным кругом. Собрали кости от байдарки и принялись сушить шкуру. Впрочем, сушить — это было громко сказано. Под мелким дождем ее можно было только мочить. Невысокого роста мужичок в поношенном черном пиджаке подошел к нам и присел на корточки. Руки у него тряслись. — С озера? Мы кивнули. — Ну как рыбалка? — Сига поймали. — Сетью? — На удочку. — На удочку? — мужик перестал дрожать, и что-то странное почудилось мне в его голосе. — Ну да, — несколько даже обиженно сказал Пашка. — Что, нельзя на удочку сига поймать? — Нельзя, — ответил мужик мрачно и спросил: — а кто поймал-то? — Вот он, — и мы указали на толстого запыхавшегося человека, который в это время возился с рюкзаками.

русский пионер №4(28). июнь 2012

— М-м-м, — сказал мужик обреченно, точно у него заныл зуб, и, забыв, зачем он к нам подошел, отправился прочь. Следующей ночью мы сели в поезд и узнали, что в Москве за то время, покуда мы плавали по озерам и протокам, случился путч, выходили на улицу танки, но люди их победили, и мы выпили, и закричали «ура!», возбужденно обсуждая, что произошло, и страшно жалея оттого, что пропустили очень важное и нас не было в ту ночь на площади. Мы говорили громче обычного и дивились тому, что, похоже, никто из пассажиров не был озабочен случившимся и совсем не радуется московской победе. Только Иван Иваныч вдруг принялся снова насвистывать марш кубинских бородачей, и лицо его приняло дурашливое выражение, но за этой дурашливостью мне почудилась тревога. На вокзале мы расстались, уверенные, что через год все вместе пойдем снова. Но потом наступила голодная зима, жили мы трудно, но как-то жили, помогали друг другу и строили планы на новое лето, закупали тушенку и водку и мечтали добраться до еще более далекого озера, где сигов как грязи. Потом в декабре распался Союз, до которого нам, в общем, не было дела, и мы совсем о нем не жалели, только мельком я подумал о том, что наш костровой живет теперь в другой стране. Но печалиться из-за этого было некогда, своих хватало проблем. А потом посреди вьюжной зимы мне позвонил Пашка. Против обыкновения в его голосе не было никакого задора. — Иван Иваныч умер, — сказал он тихо. — Приедешь? Мы сидели у Пашки на Гоголевском, пили водку, которая не брала нас так же, как в ту ночь, и оба думали об одном: в поход мы теперь не пойдем. В поход мы пошли, но нескоро. Почти одновременно мы женились, у нас родились дети, которых мы друг у друга крестили. Породнившись и став кумовьями, мы стали таскать их с собой в походы и учить ловить рыбу, и радовались больше, чем когда ловили сами, глядя, как они вытаскивают из воды окуней и плотву. У нас всегда теперь в лодке лежал подсачек, но никто из них никогда не поймал на удочку сига. Но я, может быть, и вовсе не вспомнил бы эту историю, если б однажды Пашка не велел мне прочесть книгу Пришвина «За волшебным колобком». Долго я продирался сквозь нудные описания природы, не понимая, зачем мне все это нужно, но Павлик упрямо твердил: — Читай. И я послушно читал, пока не наткнулся на странный эпизод. Сто лет назад, путешествуя по Карелии, Пришвин увидел, как один из лопарей вытащил на крючок большую серебристую рыбину и тотчас в страхе отпустил ее. «— Это сиг, — говорит он и тускнеет. — Сиг не может на крючок пойматься, сигов сетью ловят. Отец мой тоже поймал так сига и потонул. А за ним и мать… — Потонула? — Нет, Божьей смертью померла». Вот и Иван Иванович, русский учитель из города Душанбе, поймал на удочку сига…

Урок мужества. Х3Б. Одним гиблым местом меньше. Урок географии. Гавайи-лайт, или Островной синдром. Фотоувеличитель. Нечаянная красота. Творчество наших читателей.

текст: николай фохт фото: алексей куличихин

Обозреватель «РП» Николай Фохт продолжает исследовать апокалиптические места земли: он уже посетил Припять, тупиковый город Гаврилов-Ям, а теперь отправляется в легендарный московский недострой, известный у искателей приключений под названием ХЗБ. Хотя после миссии Николая Фохта это название наверняка устареет.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Задумали ее, больницу, еще в 1981 году, возвели грандиозное тринадцатиэтажное сооружение замысловатой конфигурации, да и забросили. Поговаривают, не хватило у СССР денег на финальный аккорд.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Иногда

действительно случаются редкие минуты, когда ты становишься смелым и сильным. В эти минуты все по плечу и по колено. Ты вот просыпаешься в своей постели свежий, наполненный какими-то хорошими, здоровыми жизненными соками, и, еще даже не оторвав голову от подушки, думаешь: как зафиксировать свою смелость и силу, чем и кому помочь, есть ли запрос на безрассудный шаг? Обычно в такие минуты люди сторонятся тебя, пытаются обойти за тридевять земель, едва почуяв сумасшедшее энергетическое поле. В таком вот социальном одиночестве приходится рассматривать крайности, самые неправдоподобные вещи приходится принимать во внимание. По-новому смотришь на вещи. Новаторски. Смело. Наотмашь. Вот и я. Вдруг мне захотелось испытания. Я стал листать всемирные атласы автомобильных дорог, подбирая

русский пионер №4(28). июнь 2012

что-нибудь стоящее; выбирая то, что могло по-настоящему меня и вас напугать — чтобы, преодолев страх и слабость, выйти из передряги другим: мощным, еще мощнее, чем прежде. Я вдруг стал изучать самые ужасные места на земле — чтобы проникнуть и закрепиться там. Самым ужасным местом оказался город Централия, (штат Пенсильвания) — прототип Silent Hill, городка, где разворачиваются события одноименной игры и одноименного фильма. Что хорошо, Централию снедает подземный пожар. Земля проваливается под ногами, пепел покрывает толстым слоем брошенные дома. Замечательно. На втором месте, разумеется, Припять — но туда «Русский пионер» меня уже посылал, пройденный этап. После Припяти фигурируют различные заброшенные шахтерские города — американские, украинские, российские. Но вот что удивительно — в первой десятке страшных локаций стоит Амбрелла — заброшенная больница

в Москве, да не просто в Москве — в Ховрине, в паре сотен метров от моего дома! ХЗБ (ховринская заброшенная больница). Да как же так! А вот так. Задумали ее, больницу, еще в 1981 году, возвели грандиозное тринадцатиэтажное сооружение замысловатой конфигурации, да и забросили. Поговаривают, не хватило у СССР денег на финальный аккорд (а может, как раз на больнице и надорвался коммунистический режим — кто знает). Но есть и версия, что фундамент здания поплыл — подземные воды подтопили, а также самая правдоподобная: больница, которая планировалась как образцовая, воздвигнута на заброшенном кладбище — кости предков воспрепятствовали. В общем, стала больница самым дорогим и долгим долгостроем. А в лихие девяностые ее и вообще облюбовали сатанисты из секты Немостор. Там эти представители нетрадиционной духовной ориентации устроили антиалтарь и совершали черные мессы — вплоть до летального исхода. Они же, сатанисты, дали новое имя ховринскому недострою — Амбрелла. Вообще, амбрелла — это зонтик, но в данном случае имеется в виду мифическая корпорация из игрушки Resident Evil. Ученые этой корпорации баловались генной инженерией. И доигрались до зомби — заразили какой-то фигней людей, а Милла Йовович (это уже в кино) расхлебывала, искала безуспешно антидот. Думаю, в честь этих зомби и выбрали Амбреллу: утверждается, что на чертежах, да и на гуглмапе ховринская больница похожа на логотип этой корпорации. Сразу видно, сатанисты обладают сумрачным и неглубоким умом. Потому что на логотип Амбреллы чертежи не похожи. Лого Амбреллы скорее напоминает мальтийский крест, а вот ХЗБ похожа на знак биологической угрозы — реальный, кстати, знак, который придумали в шестидесятых люди из химической компании «Доу». Этот знак, biohazard, есть в игре, в кино, в миллионах прочих апокалиптических произведений визуального искусства. Обитель зла тут вообще ни при чем.

Первое, что пришло в голову, — надо проникнуть на территорию, приобщиться. Может быть, там красиво — как в неведомой Централии, как в Припяти… Хотя, надо сказать, в Припяти как раз ничего особо красивого и нет. Монотонный ландшафт, просто брошенный город, да и все. Разок броситься в аномальную зону можно, а вдругорядь — скучновато, не то уже. Но тем не менее я пришел к главному входу в ХЗБ. На что надеялся? Больше всего меня поразила свежая колючая проволока на всем протяжении прекрасного, ладного железного забора, обтянутого крупно ячеистой рабицей. Проволока, опасная, созданная из заусенистого цинка, сверкала на солнце и осаживала мои смелые мечты. Ну то есть пробраться, конечно, можно: забор крепкий, но низкий. Но вторжение все-таки требует тщательной подготовки, с кондачка не выйдет, это ясно. Сообразно своему возрасту и вообще благим намерениям выбрал легальный путь — свистнул и крикнул: «Эй!»

...Незаметно исподволь втянулся в историю с ХЗБ-Амбреллой, даже не предполагая, чем все это обернется. А обернулось как раз хорошо, реальной проверкой, да и вообще полезным делом, тимуровским, настоящим...

Из окна каптерки для охраны свесилась половина мужского туловища в тельняшке; голова человека в тельняшке была растрепана, в глазах читалось удивление и легкая неадекватность яркому солнечному дню. — Скажите, а можно догово риться? — Чего? — совсем без эмоций, без грубости и вызова переспросил охранник. — Договориться на экскурсию по территории заброшенной больницы. Дело в том, что… за пятьсот рублей. Туловище всунулось обратно, открылась дверь, и охранник вышел на порог. — Нельзя. — Почему? А за тысячу? — Практически нереально и за тысячу. Надо позвонить нашему руководителю и получить разрешение. Но это тоже вряд ли, никого сюда не пускаем, никого. — А почему же? Я понял, что наскоком больницу мне уже не взять. — А потому что опасно.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Мужчина в тельняшке исчез, прикрыв дверь. Через десять секунд закрылось и окошко. Я довольно быстро нашел в интернете контакты охранного предприятия. В телефонной трубке веселый женский голос поправил: не «Ареал-три», а «Ареалзэ». Я честно сказал, кто я есть и что мне нужно. Женский голос не унимался: — Да, да, напишите быстрей про нас. Ха-ха-ха. Сейчас я вас соединю с руководителем, ха-ха-ха. — Я категорически против того, чтобы про этот объект писали, — в общем, тоже весело сообщил мне Андрей, кажется, Павлович. На втором плане продолжался смех предыдущей моей собеседницы. — Почему? Я будто продолжал диалог с чуваком в тельняшке. — Чтобы не популяризировать, — проговорил Андрей, скорее всего Павлович. — Но вы можете спросить у собственника. Это Москомимущество. Разрешит — пожалуйста. Но вряд ли. От общения с охраной стало теплей на душе: понял, что дело выпало непростое, но интересное. В Москомимуществе разговаривали теми же словами, что и в «Ареале-З»: мы против. Мол, место опасное и с плохой репутацией, несколько несчастных случаев, никакой прессы. Вообще никаких упоминаний, пожалуйста, не надо. Это начинало по-хорошему бесить. После двух попыток проникнуть туда с помощью интернета стало ясно: все серьезнее, чем я предполагал. Девушка Анастасия собирала группу и уверяла, что друг ее отца в охране и за триста рублей проведет. Группа молодых документалистов уверяла, что получила разрешение на проход, легально. Я уже стоял перед воротами в специальном охотничьем пальто от Мальборо, в худи под пальто, с фонариком в одной руке и зажигалкой в другой, когда пришло сообщение: все отменяется, разрешения не дали потому, что кому-то из членов документальной группы еще нет восемнадцати лет.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Плюнув наземь, пошел куда глаза глядят, но вдоль постылого уже забора. Забор вывел меня к храму Знамения Пресвятой Богородицы. Смутное предчувствие охватило меня с ног до головы, и я вошел в храм. Отец Александр готовился к службе. Я показал ему зачем-то удостоверение и рассказал про ХЗБ. Отец Александр повел себя хуже охранника: — О чем речь? Какая больница? Я не знаю никаких сатанистов. Вам надо в полицию обратиться. Да и вообще без санкции настоятеля говорить не буду. В глазах святого отца бегал чиновничий какой-то испуг, но, натянув ритуальные манжеты на белые рукава, о. Александр преобразился и направился через алтарь к скудной пастве своей. А у меня созрело решение. Я вдруг понял, что мне не надо внутрь больницы, хотя и надо мне туда. Точнее, внутрь не обязательно — мой долг спасти ее, вывести этот долгострой из обморока, из тупика; вдруг я осознал, что на мне гражданская ответственность — вернуть больницу нашим больным людям. Что для этого требуется? Для этого надо пойти на экстраординарные шаги, на шаги, которых от меня не ждут. Чего боятся люди? Плохой репутации этого места, проклятья они боятся. Поэтому, думают в Москомимуществе, дело и не идет. Поэтому, прикидывают в «Ареале», толпами рвутся сюда сатанисты и прочие бездельники. И решение есть, наивно думал я, наматывая километры по ХимкамХоврину. Под ложечкой сосало, в голове билась хорошая идея: надо освятить ХЗБ! Мистику мистикой попрать! По бездуховности духовностью рубануть. Надо не только освятить, но и устроить крестный ход. Ведь для крестного хода не обязательно за колючку пробираться, не обязательно с Москомимуществом договариваться. Нужны подвижники! Какой святой отец откажется от благородного дела?! Оказалось, что любой откажется. Честно говоря, самым первым делом я подумал об Иване Охлобыстине. У меня было целых три его мобильных телефона: когда-то, лет уже пять назад мы

столкнулись с Иваном на Садовом кольце, у магазина «Ямаха», бывший «Мир музыки». Иван спортивным шагом шел сквозь Москву. Мы поздоровались и даже обнялись. Он рассказал мне о своих спортивных достижениях и показал утяжелители на ногах — для пущей нагрузки. Вериги, можно сказать. Тогда-то он сам, я и не просил даже, заставил записать его мобильники, подробно объяснил по какому и в каких случаях звонить — и пошел далее. Вот уже более пяти лет я старался позвонить Ване — безрезультатно. Конечно, это вообще не каждому удается — дозвониться Охлобыстину, тут главное не оставлять усилий. Почему-то я был уверен, что в этот раз все у меня получится: мне нужен был именно такой, именно Охлобыстин. Мне казалось, что он и совет даст, а то и сам примет участие в задуманном обряде. А представьте, если Ваня подойдет к тем самым воротам, за которыми человек в тельняшке — да весь «Ареал-З» не устоит, включая Андрея, я точно знаю, Павловича!.. И поднимет три сомкнутых своих перста Иван, и распахнутся заветные ворота, и ступит он на поганую землю ХЗБ. Из заср...ного кустарника в желтое небо поднимется стая ворон и воронов, а Иван только и скажет: «Изыди!..» Постуженный, как будто спросонья ответил мне голос на том конце: — Слушаю. Сжато, за пятнадцать секунд я изложил суть дела: все впихнул — и игрушку Resident Evil, и Миллу Йовович, и парк «Грачевку», и старое здание близлежащей больницы, которое выстроено по примеру казино в Монте-Карло, и сатанистов, и православных, и вообще… — Ну что, поможешь, Ваня, ради нашей дружбы? На том конце провода повисла пауза. Голос гриппующего, невыспавшегося человека произнес: — Вы ошиблись. Голос ли это Ивана Охлобыстина? У меня была секунда, чтобы решить вопрос. Конечно, нет, Ваня бы не отказался, решил я и нажал кнопку отбоя.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Митя сам вызвался мне помочь. Он тоже поначалу не сомневался в успехе — тем более, его дед, кажется, был основателем Русской православной церкви за границей. Ровно в полдень от Мити мне позвонил отец Николай. Я повторил ролик, как для Охлобыстина, но чуть медленнее и чуть подробнее — куда теперь торопиться-то? Батюшка стал задавать вопросы: а в чьей собственности земля, кто подрядчик строительства, есть ли у долгостроя инвесторы. Я, как мог, отбился. Святой отец подытожил: — Тут главный вопрос в земле, кому она достанется. Думаю, Москомимущество проведет формально открытый аукцион, отдаст это место инвестору под снос долгостроя. Инвестор только должен быть типа Газпрома, — усмехнулся Николай. — Ну и выйдет на месте больнички торговый центр какой-нибудь. Святая экспертиза подошла к концу.

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Читал, что полно дырок в защите ХЗБ, но, пройдясь вдоль добротного забора, прогулявшись заодно по прилегающему парку «Грачевка», заглянув, опятьтаки через забор, в действующую больницу на другом конце парка, я слабых мест не заметил...

— Так надо спасать, батюшка! Освятить, отчитать, что там? — молебен, крестный ход. Мы же не можем сидеть сложа руки? — А смысл? Пока нет официального решения, освящать опасно. А вдруг там ничего не будет еще десять лет — а мы уже освятили? Ведь те же самые сатанисты надругаются, обесценят наши действия. Молебен тоже неэффективен. По той же причине никто из уважающих себя священнослужителей не благословит крестный ход. Да и вам не советую этим заниматься. — Это почему же? Пусть я не священник, но типа миссионера, посредник. — Вы не справитесь. Подготовленные отцы, вступая в схватку со злом, не выдерживают: кто болезнью поплатится, своим здоровьем или здоровьем близких своих. В общем, оставьте вы это, пусть сами разбираются в Москомимуществе. Несколько других православных священников ответили приблизительно так же — то есть отказом.

Надо сказать, реакция церкви меня обескуражила. Я-то уже подготовился: и ладаном запасся, и пару образов прикупил, и молитву нашел, которой бесов из жилища изгоняют. А тут, оказывается, даже самому нельзя. И еще я понял, что Православная церковь — это церковь победителей. По всем законам большой политики и бизнеса церковь берется только за беспроигрышные проекты. Конечно, зачем ей Амбрелла какая-то? И меня опять бросило в другую крайность, в светскую. За подписью главного редактора журнала Андрея Колесникова было подготовлено письмо в управу Ховрино — чтобы разрешили посетить все-таки. Для верности я записался на прием к главе управы. Вместо главы управы мне достался Дмитрий Германович, руководитель всей коммунальной службы района. Я обрисовал проблему. Как мог, объяснил, что не гонюсь за сенсацией, тем более никакой сенсации в ХЗБ, к сожалению, нет. Я пытался говорить с Дмитрием Германовичем вкрадчиво — но вкрадчивей, чем он, у меня не получалось. Дмитрий Германович умудрялся соглашаться со мной во всем, во всем мне отказывая. Дошло до того, что он почти согласился дать мне прочитать копию статьи про ХЗБ в районной газете, но в результате даже в этом отказал. Хотя был и конструктив — Германович предложил мне информационную взятку. Мол, он ничего, конечно, не решит, но возможно, настоящий глава согласится провести меня на территорию, если я правильно расскажу про деятельность администрации. Я даже немного растерялся. Дмитрий Германович вдруг сделал еще более смелое предложение: — А давайте сейчас сходим к Яне Юрьевне, она специалист по строительству и реконструкции, она вас введет в курс дела по больнице. Хотя, конечно, очень неудачное время — она увольняется, сегодня последний день… Хотите? Ну разумеется, я не смог отказаться от визита к специалисту, который уже ни за что не отвечает и ничего решить не может.

Яна Юрьевна меня сразу узнала: — Вы Андрей Иванович, да? Письмо от вас. — Нет, я не Андрей Иванович. Но я представляю его интересы в данный момент. — Я отказала, потому что долгострой на балансе Москомимущества. — Но ведь, когда я спрашивал, сказали, что вы можете решить… Разумеется, подключился Дмитрий Германович: — Вот я и говорю, мы можем решить. Как бы делегация от управы может зайти на территорию, и вас мы можем провести как бы. Если вы убедите главу, что нам будет выгодно сотрудничество с вами. Глава коммуналки явно пытался развить успех. — А больницу снесут? — я решил напоследок использовать Яну Юрьевну на полную катушку. — И торговый центр построят? — Нет. Вопрос еще не решен. Скоро будет комиссия, она оценит, можно ли реконструировать постройку или ее придется снести. — Все в интересах жителей района, — неожиданно вставил Дмитрий Германович. — Что? Снести или реконструировать? — Все. Короче говоря, я записался на прием к главе управы, но понял, что придется действовать по плану, я так понимаю, уже «Г». Чтобы не терять времени, открыл сайт «Из рук в руки» и нашел экстрасенса Галину. Позвонил, объяснил. Решил давить на социальную сторону… Короче говоря, предложил ей поработать на благо жителей района Ховрино и вообще всего Речного вокзала. Бесплатно. Как ни странно, Галина не просто согласилась, но придумала, что надо сделать. Схема такая: я делаю забор земли — нужно только руку просунуть — и передаю Галине. Галина идет в церковь подкладывает образец к мощам, а также

договаривается с лояльным батюшкой, чтобы тот прочел над землей молитву. Освященную землю я возвращаю внутрь периметра — и она начинает работать. Это практически равно освящению и крестному ходу. Да и меня освобождает от ответственности перед темными силами. Всего лишь курьер, какой с меня спрос? «Пусси райот» наоборот — православный экстрасенс Галина сформулировала парадоксальный девиз нашей операции. Мы так и сделали. Галина вернула мне землю и сказала, что место это, больница, проклятое. Там что-то сделали под деревом, какой-то ритуал. В интересах бизнеса, поэтому там все застопорилось. Но теперь, почти уверена, все будет хорошо. В течение десяти дней будет принято решение по больнице. Не мешкая, в тот же день я вбросил землю в нескольких местах территории и остался доволен. Отлегло от сердца, какое-то чувство было, что все сделано правильно. Я стоял у начальной точки, у ворот, и смотрел в зияющие окна Амбреллы. Захотелось даже снова поговорить с охранником, рассказать ему все. Объяснить, что скоро обитель зла рухнет — фигурально говоря. Что я нанес решительный и тайный удар чертовщине. В этот момент к воротам подъехала полиция. Два полисмена стали пристально меня разглядывать. Машинально я нащупал документы в нагрудном кармане кожаной куртки. «Пусси райот» наоборот, — пронеслось в голове. — Сейчас свинтят. Какая им разница, что наоборот, главное, «Пусси райот». В этот момент распахнулись ворота, мой охранник в тельняшке вывел двух парней лет по семнадцать, с рюкзаками за плечами. Их усадили в машину и увезли. — На последнем этаже прятались, — сообщил охранник в тельняшке. — Вертолет вызывали, чтобы снять. Почти каждый день просачиваются. Я хотел было вставить, что больше не будут, но сдержался. Пока это была тайна.

русский пионер №4(28). июнь 2012

текст и фото: вита буйвид

Фотодиректор «РП» Вита Буйвид уже рассказывала душераздирающую историю своей жизни на островах — на Гавайях («РП» №6, 2008 год). И читатели были уверены, что никогда больше нога Виты не ступит на какойлибо остров. Как бы не так!

русский пионер №4(28). июнь 2012

Я лежала на песке у воды, он пристроил свой лежак буквально в трех метрах от меня. Идиотизм, учитывая размеры пляжа. Ну и видок у него был тот еще. Сразу признала в нем соотечественника. Но его тело лежало абсолютно молча, и я даже подумала, что ошиблась.

русский пионер №4(28). июнь 2012

У вас

дежавю когда-нибудь было? Или только я постоянно наступаю на грабли? За мной ни один бледнолицый брат не угонится. Вроде поняла я, что острова вулканического происхождения мне противопоказаны, так нет же, опять... Пять лет назад я покидала Гавайи в полной уверенности, что никакая сила, никакой медовый месяц и никакой дефицит ультрафиолета не заставят меня вернуться ни на этот остров, ни на какой-либо другой. Ну разве что в Лондон, и то ненадолго... Или Манхэттен — это я всегда «велкам». Ан нет. Гавайи постепенно как-то стали проявляться в моей жизни. То извещение откуда ни возьмись: «Ваше водительское удостоверение готово» — это через полтора годато! То спецпредложение от авиакомпании, то сериал Lost, то турнир по гольфу в «Евроньюс» покажут. Так и хочется завопить: «Я знаю это поле!» И гору эту тоже знаю. А о водительских правах с фотографией на голубом фоне я мечтала всю свою сознательную водительскую жизнь. Чтобы нашим гаишникам предъявлять в абсолютно трезвом виде. Да, знали местные, гавайские, предупреждали — Гавайи позовут. Позвали. Я уже полгода подписана на новости гавайской недвижимости. И не потому, что собираюсь прикупить там щитовой домик с мезонином на старость, и не для изучения особенностей гавайского интерьерного дизайна. Я просто каждый день смотрю картинки. Ничего не поделаешь — манит... И тут вдруг неадекватная замена. Гавайи-лайт. Канары понашему. Только не подумайте, что я на сайте «Купи купон» тур со скидкой нашла. Упаси господи! Нет, я опять по делу. И опять надолго. Я же бледнолицая сестра бледнолицего брата. Я не могу, как все нормальные люди, съездить на недельку, максимум на две и успокоиться. На этот раз уже не замуж, но тоже со смыслом. Артрезиденция подвалила. Немецкая, и на Тенерифе. Мечта любого художника. Срок — от месяца до трех. Ну как тут откажешься? Выбрала минимальный срок, идеальных попутчиков и придумала гениальный проект. И прокололась. Причем по всем трем пунктам. Началось с попутчиков. Как я могла так ошибиться? Ведь сама выбирала. Причем милейшие люди. Я еще в Москве все поняла. По идее, нужно было сдать билеты и никуда не лететь. Но не сработал инстинкт самосохранения, победил внутренний мазохист. Полетела. Вторым номером развалилась идея проекта. Резиденция, в которую мы попали, оказалась огромным парком, заполненным ландшафтными объектами, скульптурами и «сайтспецификом». Проект, который я придумала дома, здесь явно был не к месту. Зачем немцам полуинтеллектуальное самокопание русского художника? И тут треснул третий пункт — тайминг. Получалось, что для создания мало-мальски подходящей работы времени катастрофически не хватает. Кроме того, мои добрые попутчики решили на обратном пути провести неделю в Барселоне, радостно отхватив эту недельку от минимального срока. А меня как-то даже и не спросили. Просто обрадовали покупкой недорогих билетов. Хоть транспарант пиши: «Искусство за три недели!» Вдобавок ко всему нас всех поселили в довольно замкнутом пространстве. Лютый холод этой зимы и до Тенерифе докатился, мы были высоко в горах, и там было теплее, чем в Москве, но без отопления сложно. Пузатеньких газовых баллонов нам, конечно, дали, но грели они

русский пионер №4(28). июнь 2012

только в одном месте. Кажется, это «вилы» называется? Хотя жили мы на вилле, конечно... Размышления о спутниках с философской точки зрения мешали размышлениям о работе. Океан внизу постоянно звал к себе, а врожденная обязательность не давала расслабиться. Мои друзья все время норовили отправиться в самые туристические места острова — то на карнавал в Санта-Крус, то на променад в Лас Америкас. Тоже мне, художники. Вот и взяли бы себе путевочку. Но помогли добрые люди, посоветовали местечко. Арендованную машину мы поделили, и началось мое абсолютно нормальное человеческое проживание жизни с дикого пляжа у Красной горы, сразу за аэропортом. Это было настоящее счастье. Не потому что разгуливающие нагишом стареющие немцы вызывали у меня восторг, а потому что там было тихо. Там не было визжащих детей, наших туристов там тоже не оказалось, там всего-то было человек двадцать. Иногда пролетал самолет, и это вносило особую прелесть. Все располагались маленькими группками или поодиночке достаточно далеко друг от друга, свято соблюдая пресловутое прайвеси. После жуткого пляжа в Лас Америкас в виде затончика, как в наших пионерских лагерях в Евпатории, это был рай в чистом виде. Здесь не было волнорезов, а далеко за горизонтом явно чувствовалась сама Антарктида. Правда, она и в температуре воды чувствовалась. Плюс шестнадцать всего. Но не зря я сохранила статус питерского художника. Для нас это тепленькая водичка. Только нужно знать одно правило. Очень простое — плавай без одежды, и никогда не простудишься. Для этого дикий пляж подходил идеально. Но есть и еще одно правило, которое я выучила на Гавайях. Не загорай совсем, и уж тем более без одежды. Совместила я оба правила с легкостью. Лежала в длинной рубахе с рукавами под тентом, книжки читала, горизонт разглядывала. Иногда плавала, без рубахи, разумеется, но, выйдя на берег, неизменно одевалась. Завсегдатаи пляжа поглядывали на меня с интересом. Нужно отметить, что плавающих было значительно меньше, чем загорающих. Кроме меня плавал некий профессионал, который сначала отмечал на берегу дистанцию, а потом бодренько

...Пальму я выбрала хоть и маленькую, но толстую. Не модельного вида. И мое вязаное нечто веселенькой расцветочки с каждым днем становилось все больше. Помните мультик «Каникулы Бонифация»? Я его очень в детстве любила. Но вот как раз соотечественника вязание совсем не удивляло. Это меня, кстати, тоже раздражало. Потому что это сближало нас на каком-то чуть ли не молекулярном уровне... 96

владимир богдановский/фотосоюз

русский пионер №4(28). июнь 2012

отмахивал ее ровно восемь раз и всякий раз на выходе недовольно смотрел на часы. И еще одна умильная престарелая парочка с визгом и скрипом заскакивала в воду, плескалась тридцать секунд и довольная выскакивала. Парочка вызывала умиление, профи — уважение, а я, похоже, недоумение. Один раз на берегу появились вновь прибывшие немецкие отдыхающие. Они были бледные, слишком тепло одеты, на запястьях у них были пластиковые браслеты какого-то отеля. Увидев меня спокойно плавающей в ледяной воде, они вытащили свои мыльницы и начали фотографировать это чудо. Ну в воде-то ладно, а вот выходить раздетой под крошечные объективы мерзких голубых и розовых мыльниц мне не хотелось. Правда, на нудистских пляжах есть негласное правило — фотографировать только своих. Но эти люди явно видели подобный пляж впервые в жизни и правил поведения не знали. Наверняка прочитали в каком-нибудь путеводителе типа «неизвестные Канары». К моменту их появления я уже достаточно долго находилась в воде и уже действительно замерзла. Но выйти все же стеснялась. Оставалось тихо материться и увеличивать темп. Это их радовало еще больше. Камеры перевели в режим видео. И тут еще, как назло, профи ринулся в бой. Точнее вплавь. Это точно был лучший фильм в их жизни. Это вам не Октоберфест из года в год снимать. Спас меня прибежавший экскурсовод, а слово «антрайбен», которое я явно расслышала сквозь шум воды и ветра, показалось мне волшебным. В тот момент я наконец-то полюбила язык Рильке и Гете, а ведь моему университетскому преподавателю за четыре года обучения так и не удалось привить мне эту любовь. Если честно, я ненавижу авторов таких путеводителей. Про «неизвестные» Канары, Курилы, Аляски и пр. Может быть, их пишут из лучших побуждений, а не с целью наживы и чистогана, но потом эти места неизменно портятся и там становится даже хуже, чем на похоронах сардины в Санта-Крусе, про которые все и так знают. Буквально через пару дней в моем мини-раю появился еще один читатель, но, скорее всего, он тоже случайно туда попал... Не похож был этот тип на homo legens — человека читающего. Я лежала на песке у воды, он пристроил свой лежак буквально в трех метрах от меня. Идиотизм, учитывая размеры пляжа. Ну и видок у него был тот еще. Сразу признала в нем соотечественника. Но его тело лежало абсолютно молча, и я даже подумала, что ошиблась. Не тут-то было. Ровно через пять минут он достал мобильный телефон. Я, конечно, в разных ситуациях в своей жизни побывала, но такого мата я не слышала никогда. Бессмысленного и беспощадного. Не глупого пэтэушного, не витиеватого интеллигентского, не конкретного, как у блатных, а именно бессмысленного. И очень агрессивного. Чтобы не слышать этого ужаса, я ушла плавать. А когда вышла — аккуратненько так передвинулась на пару метров. Мужик тоже пошел плавать, северный видимо, а когда вышел — плюхнулся между мной и своим лежаком. Ну что за манера все вокруг в Сочи превращать! Я не стала больше передвигаться. Я продолжила свои размышления о философском смысле попутчиков, как вольных, так и невольных. Пытаясь извлечь моментальный урок из ситуации, я решила никогда больше не материться, во всяком случае без смысла. Еще я его украдкой за каким-то хреном сфотографировала.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Ой, я же решила, что больше не буду. Ну ладно, щелкнула зачемто. Он же одетый был, точно не его это целевая аудитория. Моя мысль тут же подтвердилась — мужик увидел раздетых старичков, охренел и начал вести по телефону репортаж с места событий. По всей видимости, до этого он видел голое тело только на порносайтах, ну и бабу свою, наверное. То, что люди за семьдесят могут ходить голые, потрясло его до глубины души. Он прозрел и взахлеб описывал всех присутствующих своему далекому северному другу. Да здравствует дешевый роуминг! А я все ждала, когда же он до меня дойдет. Но ничего интересного не услышала, всего лишь «какая-то телка в шубе рядом лежит и вяжет». Не знаю, что там его друг себе представил, но я действительно лежала в олимпийке с капюшоном. Холодно было в тот день. Наверное, в шубе было бы даже лучше. И действительно вязала. Вот ехидные ухмылочки можно сразу отставить. Я же не носки ребенку вязала, и не шарф любимому. А вязала я произведение — артобьект/мягкую скульптуру, сайтспецифик чистой воды — свитер для пальмы. Вот такое масштабное произведение решила я оставить в парке Марипоса. Норвежский скульптор, который там одновременно с нами вписывал в пейзаж свой лабиринт, мою идею одобрил. А когда я все это подкрепила идеей дефицита тепла, как материального, так и нематериального, он одобрительно закивал. Для норвежца это более чем бурная эмоция. Так вот, на пляже я не просто валялась, я работала. Чем еще больше удивляла завсегдатаев, потому что вязание мое было огромных размеров. Пальму я выбрала хоть и маленькую, но толстую. Не модельного вида. И мое вязаное нечто веселенькой расцветочки с каждым днем становилось все больше. Помните мультик «Каникулы Бонифация»? Я его очень в детстве любила. Но вот как раз соотечественника вязание совсем не удивляло. Это меня, кстати, тоже раздражало. Потому что это сближало нас на каком-то чуть ли не молекулярном уровне. Как будто мы с ним родственники дальние, только я хорошо воспитана, а он нет. И мне очень хотелось поставить его на место, по-детски так, как в школе, назидательным тоном девочки-отличницы. И я именно так и поступила. Отложила вязание, сняла всю одежду и пошла плавать. Траектория подхода к воде была странная, но, поравнявшись с мужиком, я ему так грубовато сказала: «За шубой присмотри», и еще через пару шагов добавила: «Пожалуйста». Не знаю, что он там говорил в свою мобилу, пока я плавала. Мне слышно не было. Скорее всего, это к лучшему. Когда я вышла, он лежал ничком и делал вид, что не видит меня. Последующие звонки он сбрасывал. А я сидела рядом, голая и довольная, и вязала. Сгорела, правда. Потом мне этот детский сад надоел и я поехала наверх, в Арону, свитер пальме примерять. После этой истории, мои друзья, которые с нетерпением ждали машину, чтобы ехать вниз на шопинг, стали мне милее. Ну и что, что они не могут без магазинов: в испанской «Заре» и правда другой набор товаров. Ну присмотрели они там золотые ботиночки, ну и что. Зато благодаря им я на обратном пути провела целую неделю в Барселоне. Тоже с историями разумеется. Могу написать, если Колесников поручит. Кстати, про Тенерифе это тоже еще не все. P.S. Фото мужика прилагается. И пальмы в свитере тоже.

Спонсор рубрики «Фотоувеличитель» компания Sony* Компания Sony представляет NEX-7 — многофункциональную компактную цифровую фотокамеру со сменной оптикой и разрешением 24,3 мегапиксела

Присоединяйтесь к нам в *официальное название ЗАО «Сони Электроникс»

наталья зуева, екатерина закурдаева, виктор окнянский

Нечаянная красота

Фотокружок сайта ruspioner.ru набирает обороты. Может себе позволить уже многое. Вот, скажем, фотобрак — такой мы объявили конкурс, на лучшие не получившиеся изображения. Главное, наши люди все поняли и завалили художественным браком. В результате, смотрите, опять красота получилась! Ненароком. Нечаянно.

русский пионер №2(26). апрель 2012

виктория качалова

русский пионер №2(26). апрель 2012

100

вадим ходаков

николай фохт

101

русский пионер №2(26). апрель 2012

андрей цыбульский

русский пионер №2(26). апрель 2012

102

александр корнеев

103

русский пионер №2(26). апрель 2012

наталья зуева

русский пионер №2(26). апрель 2012

104

марианна гармаш

105

русский пионер №2(26). апрель 2012

игорь павлутин

русский пионер №2(26). апрель 2012

106

игорь павлутин

107

русский пионер №2(26). апрель 2012

наталья зуева

максим степаков

русский пионер №2(26). апрель 2012

108

юлия сергунина

109

русский пионер №2(26). апрель 2012

екатерина волкова

русский пионер №2(26). апрель 2012

110

владимир гусев

111

русский пионер №2(26). апрель 2012

наталья зуева

русский пионер №2(26). апрель 2012

112

николай фохт

113

русский пионер №2(26). апрель 2012

андрей цыбульский

русский пионер №2(26). апрель 2012

114

Правофланговая. Плохое слово. Ксения Собчак о том, почему не надо ходить ва-банк. Правофланговый. Я видел таких. Илья Яшин о прагматиках и бунтарях. Знаменосец. За что я их не люблю? Геннадий Камышников про планктон и героев. Отличник. Яблоко от яблони. Маттео Монтеземоло о том, что для него важнее Ferrari. Пионервожатая. Танцующая. Софико Шеварднадзе про свой «золотой шар». Пионервожатый. Ва-банк домработницы Патриции. Алексей Боков о том, ради чего стоит рисковать. Центровой. Директор туалета. Игорь Лоптев про бинго на Красной площади. Физрук. Размечталась. Светлана Журова про Ярослава и олимпийское золото. Ведущий. Предельно. Михаил Довженко про большие чувства. Звеньевая. Я живу многослойной матрешкой. Анна Николаева про то, как выйти из лабиринта. Горнист. Голодные галлюцинации. Вита Буйвид.

orlova

Телеведущая за собой тысячи людей (и не только в Твиттере) колумнист «РП» Ксения Собчак в новой колонке анализирует свое бывшее, настоящее и будущее

текст: ксения собчак фото: тимофей изотов

Эта была одна из тех тосканских ночей, после которых Тоскана навсегда остается в твоем сердце. Глухая, объемная темнота и звездное небо. Тишина и плотность пространства, как бы выталкивающая тебя уйти в свой уютный закуток дома со старомодной ванной и чуть скрипучей кроватью. Но мы не расходились по комнатам, не хотели прощаться и все тянули и тянули это великолепную южную ночь. Он смотрел на меня и рассказывал. И мечтал. Мечты эти были чистые и светлые, какими только и могут быть мечты в такую красивую южную ночь. Он говорил про то, что хочет вырваться из-под чужой опеки, что хочет стать самостоятельным и сильным, что хочет жить для людей — помогать им и самому становиться лучше. Что ему не нужны ни деньги, ни статус, а просто ощущение жизни, которую проживаешь не зря, и свое любимое дело. И спустя много месяцев мы вместе начали строить русский пионер №4(28). июнь 2012

эту новую реальность уже совсем под другим, тусклым московским небом, серым, свинцовым, которое как бы наказывает нас всех за то, что живем так, как живем. Мой друг помолодел, ощутил свою силу и нужность. Работа увлекала, жизнь приобрела другие краски — а главное, люди стали подходить, жать руки и говорить: «Спасибо!» В тот вечер мы встретились поздно. «У меня есть шанс взлететь вверх по карьерной лестнице. Стать высокопоставленным чиновником. Это мой шанс!» — «А как же твои принципы, как же наши разговоры на кухне, как же все то, что ты не одобряешь, как же твое понимание реальности, в которой мы живем?» — «Мне кажется, надо рискнуть и пойти ва-банк». Через несколько месяцев мы уже не общались. Он поправился, стал говорить рублеными казенными фразами, а главное, произносить речи, в которые не верил, подчиняться людям, которых не всегда

уважал, и с утра до вечера заниматься сложной подковерной борьбой, чтобы удержаться и продвинуться в клубке сложных внутриполитических интриг. Я думаю, что когда со своим портфельчиком он возвращается домой и моет руки после бесконечной череды бессмысленных рукопожатий, то, заваривая свой любимый имбирный чай, он с тоской вспоминает тот небольшой отрезок жизни, где не было никаких ва-банков, а была просто жизнь. Жизнь ради людей и дела. Честная и ясная, как звездное тосканское небо. Она приехала в Москву красивой провинциальной девчонкой. В багаже — жизнь на Кавказе, огромные карие глаза и яркая восточная внешность. Покорить Москву, которая так сложно покоряется… Сколько мечтаний, сколько разнообразных надежд. Любая работа радовала. Любая усталость нипочем. Ясная девчушка — искренняя и звонкая. Помню, как она копила на поездку в Бол-

116

гарию, как ютилась в панельном доме у Останкино, каждый раз боясь получить по башке, заходя в зассанный подъезд. Ей очень хотелось другой жизни — для себя, для детей, для честолюбия. А кому не хочется? И вдруг ты понимаешь, что известность есть, а отдыхать все равно приходится ездить, экономя, и трудно и долго копить на свою собственную квартиру. Известные и послушные в нашей стране — это не дефицитный, но всегда очень нужный товар. «Зачем же ты это сделала?» — только и спросила я потом. «Понимаешь, — заговорила она быстро-быстро, — ну он мне сам позвонил и сказал, что если не подпишу, то все потеряю — и статус, и госзаказы, и деньги. А если подпишу — то мне и программу на ТВ оставят, и бизнес помогут создать, и все такое. У меня же дети, тебе этого не понять — я о детях должна думать, об их будущем. У меня выхода нет, надо идти ва-банк». Сейчас у этой

117

Проблема момента, когда человек превращается в насекомое, для меня решается теперь проще: когда он идет или не идет ва-банк. взрослой женщины есть все, к чему она стремилась: бизнес с госзаказами, телеэфиры и фото с отдыха, которые попадают в прессу, — исключительно из Италии и Франции. Есть все и даже чуть-чуть больше того, о чем мечталось. Осталось ли главное при себе после этой сделки — уважение? Я думаю, она сама не знает ответа на этот вопрос. Просто огромные как блюдца восточные карие глаза почему-то не блестят. Хотя, может быть, мне просто это кажется. У Франца Кафки есть замечательный рассказ — он о том, что девушка собиралась замуж, но вот незадача, жених стал превращаться в насекомое. И бедная невеста не понимала, как узнать момент, в какой ее любимый уже не человек, а насекомое.

Когда появились лапки? Или когда туловище покрылось хитином? Или когда у любимого пропала способность говорить? Но вдруг он еще может слышать? Проблема момента, когда человек превращается в насекомое, для меня решается теперь проще: когда он идет или не идет ва-банк. Потому как для меня «ва-банк» — плохое слово. Слово тех, кто что-то ставит на кон, решая — красное или черное, орел или решка, быть или не быть. В жизни порядочных людей нет никакого ва-банка, есть только внутреннее ощущение правильности тех или иных поступков. И тогда нет ни риска, ни ва-банка, ни компромисса. Ты просто делаешь и живешь так, как не можешь не жить. Именно такая жизнь и делает человека человеком.

русский пионер №4(28). июнь 2012

итар-тасс

Один из лидеров Объединенного демократического движения «Солидарность» Илья Яшин, человек с большим опытом устных выступлений, написал первую колонку для «РП», и читателю предстоит оценить, насколько эмоционально слово Ильи Яшина в печатном виде.

текст: илья яшин рисунок: варвара полякова

Игроков ва-банк принято считать авантюристами. Понятно почему: играя ва-банк, ты становишься заложником одного единственного решения и лишаешь себя права на ошибку. С одной стороны, так даже проще — вверяешь себя в руки случая, пан или пропал. И итог соответственный: либо герой-победитель, либо проигравший все неудачник. С другой стороны, игра ва-банк, несомненно, требует мужества. Поставить на кон все, что имеешь, без шанса отыграться — это поступок. Кто-то скажет: подобный авантюризм не достоин уважения. Но я отвечу: только романтики, способные на большой риск, двигали вперед эту цивилизацию. Без героев одного поступка мы бы до сих пор копошились в каменном веке или пытались сделать рабовладельческий строй более гуманным через пресловутую политику «малых дел». Вообще, спор между романтиками и так называемыми прагматиками — древний,

русский пионер №4(28). июнь 2012

как само человечество. Причем спорить продолжают до сих пор. Ну, например, прагматик еще год назад вряд ли мог оказаться в рядах оппозиционного движения. Что там было делать? Ходить на эти ваши акции протеста, где собирается триста человек? Получать дубиной по башке в соответствии с рекомендацией Путина? Критиковать власть, закрывая для себя высокие двери и карьерные перспективы? Нашли дурака, ага. Нет, прагматик предпочитал дружить с властью. Прагматик знал, когда и в какое место надо лизнуть лоснящегося чиновника, чтобы получить за это свой сладкий пряник. Некоторые цинично признавали: так выгодней, я никому ничего не должен, меня интересуют только деньги и собственный комфорт, поэтому оставьте меня в покое. Но это редкое исключение. Прагматик, как правило, не хочет выглядеть циничной свиньей, ему нравится позиционировать себя

созидателем и добродетелем. А потому он придумывает себе оправдания и старательно камуфлирует собственную трусость: о’кей, пусть я запачкался, но я же пытаюсь менять систему изнутри. И тут же атакует тех, кто выбрал другой путь: вы-то, бездельники, только и можете, что кричать свои лозунги и мешать проезду автотранспорта со спецсигналами. Лукавство заключается в том, что каждый такой «менятель системы изнутри» на самом деле все эти годы систему укреплял, был ее винтиком. Потому что система, основанная на вранье и воровстве, крепка и монолитна лишь до тех пор, пока внутри нее существует обет молчания. До тех пор, пока кто-то не крикнет, что король голый, пока другие не подхватят. Умение предавать — это тоже часть идеологии так называемых прагматиков. Это ведь тоже выгодно. Как там они говорят? Вовремя предать — это не предать, а предвидеть. Не раз я встречал

118

«бунтарей», которые клеймили власть на площадях, а потом писали разоблачительные воззвания против своих же бывших товарищей. Проходит время, глядишь — жизнь у ребят удалась. Один в Общественной палате заседает. Другой в Госдуме рассуждает про конструктивное сотрудничество и стабильность. А третий — наименее брезгливый — становится по ту сторону баррикад главным спецом по борьбе с оппозицией. Прагматизмом часто прикрывают собственную трусость и слабость. Прагматик боится поражения, боится прослыть неудачником. Он мимикрирует, присоединяясь к победителю, к тому, кто кажется сильнее. Он передвигается по жизни зигзагами и короткими перебежками. Он суетится и подстраивается. Ва-банк же играют люди, презирающие возню и суетливость. Люди, свободные от мелочности. Их поступки определяются не сиюминутной выгодой, а внутренним по-

119

Прагматик, как правило, не хочет выглядеть циничной свиньей, ему нравится позиционировать себя созидателем и добродетелем. ниманием добра и зла. Их лозунг — делай, что должен, и будь, что будет. Я видел таких. Им было плевать, сколько людей выйдет завтра протестовать против лжи и воровства. Они бы встали на площади и в одиночку. Потому что не страшно, когда ты один, страшно — когда ты ноль. И если веришь в то, что ты делаешь, в один из дней ты вдруг обнаружишь рядом с собой нормальных и честных людей. И их будет становиться все больше и больше. Держи повыше свой флаг, не роняй его и не пачкай. Люди увидят чистое знамя и устремятся встать рядом. Чистые знамена большая редкость в наши дни. И в какой-то момент ты посмотришь вокруг и обнаружишь, что вся огромная пло-

щадь заполнена десятками тысяч людей. И всех этих людей объединяют лозунги, за которые тебя еще недавно били и над которыми смеялись. Среди десятков тысяч ты с удивлением обнаружишь и некоторых прагматиков, еще недавно презрительно посмеивавшихся над тобой. Не переживай по их поводу: они убегут при первых же трудностях или признаках бури. Снова мимикрируют — такова их природа. Так является ли игра ва-банк авантюризмом? Конечно, нет. Ва-банк это не риск. Это просто вера в себя и в вечные истины. Это всего лишь вера в то, что добро всегда побеждает зло. Ведь если бы было иначе, то, как было сказано выше, мы до сих пор копошились бы в каменном веке.

русский пионер №4(28). июнь 2012

ксения жихарева

Новый колумнист «РП» попросил представить себя на страницах журнала так: «10 лет как партнер международной аудиторскоконсалтинговой компании. Типичный офисный работник c двадцатилетним стажем. Отец двоих детей. Капитан команды на Пионерских играх. Кандидат наук. Москвич. Люблю Родину». А из колонки читатель прямо сейчас узнает, кого Геннадий Камышников не любит.

текст: геннадий камышников

Офисные работники в большинстве своем не ходят ва-банк. Особенно офисные работники мультинациональных компаний. Все они скучные и нудные — в общем, планктон. Про них даже песня есть. Максимальное, на что они способны, так это напиться в пятницу, провести отпуск на Гоа. И гордиться этим, сопоставляя себя с героями очередного «Мальчишника в..» или «О чем говорят…» Написать о своих подвигах в Фейсбуке. Много позже завести семью, купить квартиру в кредит, потом дачу или загородный дом, родить детей. Точка. Хотя бывает и наоборот. Сначала семья и дети, потом напиться в пятницу. И опять «о чем говорят…» и «я тоже не дам Жанне Фриске», потому что «зачем?» Скука. Но бывают и Герои. Брюсы виллисы и сержанты джейны. Современные российские бойскауты. Они не просто костерят коллег и начальство за обедом. Они копят в себе энергию, чтобы выплеснуть ее в критиче-

русский пионер №4(28). июнь 2012

ской ситуации. Они могут высказать все, о чем думают, сделать ставку, нарушить корпоративные правила для общего дела, напиться и не выйти на работу, забить на утреннюю встречу, задать прямой вопрос руководителю на общем собрании, написать гневное, честное и открытое письмо всем по внутренней почте, изобличающее гнилую корпоративную культуру или проблемы в системе кондиционирования офиса. Поставить всё на вся. Забыть про авторитеты и забить на себя. Быть готовыми все потерять и не появиться на той стороне туннеля. Все ради счастья других, надеясь, что услышат, что поймут и признают. И что как в американском фильме. Хеппи-энд. Вот этих-то я и не люблю. И не считаю профессионалами. «Энрон» — их заслуга. У них нет интеллекта. Они готовы взять взятку, откат, наговорить белиберды с умным видом, то есть примитивно наврать. Подставить, подсидеть, оклеветать, возжелать жены

ближнего своего. Мне кажется, что все идет от того, что нам всем в детском саду не читали Ветхого и Нового Завета, а им еще и не читали сказок. В отсутствие ценностных ориентиров тяжело воспринять корпоративный этический кодекс поведения. Примитивные, в общем-то, правила не принимаются на веру, не ложатся на благодатную почву. К сожалению, их много. Причина проста. Нашей экономике двадцать лет. Культура не сформировалась, нормы морали отсутствуют. Как же их вычислить? Они не понимают основ поведения в обществе, чаще всего начинают есть за столом задолго до того, как принесли еду всем. Они безграмотно пишут, потому что мало читали в детстве. Как они попали в мир профессионалов? Мама с папой пропихнули их сначала в школу, потом на экономфак чего-то, потом пристроили на работу. Они сопротивлялись этой системе всю жизнь, ждали момента. Насмотрелись субкультуры,

120

сергей чиликов

Профессионал никогда ва-банк не пойдет. Он дорожит своим опытом и репутацией.

ставшей массовым попкорном, и решили произвести впечатление, доказав всем, что они не одноклеточные. И вот салют. Дело всей жизни, апофеоз существования. Взрыв на лакокрасочном заводе. Все в том самом, а он весь в белом. Наш офисный работник пошел ва-банк. И теперь все восхитились его храбростью и беспринципностью. Этакие геростраты и шапокляки от бизнеса. За этим следует забвение, и их выбрасывают из профессионалов, из компании. В отличие от сказочных или античных героев, о них быстро забывают. Реальная жизнь не прощает глупцов. Профессионал никогда ва-банк не пойдет. Он дорожит своим опытом и репутацией. Он несет ответственность за тех, кого приручил, за клиентов, сотрудников, бренд. Он

121

стремится принять взвешенное решение. Даже если его действие воспринимается как нечто необдуманное, это не так. То же можно сказать и о предпринимателях. Настоящий Предприниматель не пойдет ва-банк. Никогда не сложит все яйца в одну корзину. Он продумает свое действие, прикинет последствия, оставит себе вариант «Б». Если его действие конкурентами будет воспринято как необдуманное и бессмысленное, значит, он угадал зону с максимальным риском и максимальной же прибылью. Это не ва-банк. Это основы «Экономики» Самуэльсона. Позавчера вечером сидели с моим другом, Предпринимателем. Пытались на двоих вспомнить хоть одного успешного, состоявшегося человека, который когда-либо

в своей жизни поставил все на карту. Нет таких. Ва-банк ассоциируется у нас с казино, с необдуманными поступками, никак не с созданием прибавочной стоимости. Может быть, в других областях человеческой жизни ва-банк — это хорошо. Но в голову не приходят примеры. Кроме дел сердечных. Я не хочу себе или своим близким врача, готового идти ва-банк, не хочу своим детям рискового преподавателя, не хочу услуг от рискового архитектора, электрика, таксиста, производителя еды или одежды, авиадиспетчера. Я хочу доверяться Профессионалам. В повседневной жизни так не хочется «романтики». Всякий, кто предложит мне другое, либо жулик, либо дурак. А еще дома хочется ездить по хорошим дорогам.

русский пионер №4(28). июнь 2012

orlova

Маттео Монтеземоло, сын главы компании Ferrari, глава компаний Ballantyne и Poltrona Frau, по нашей просьбе взялся порассуждать про ва-банк. И оказался человеком слова: наговорил про это достаточно. Обескураживающий вывод, который сделают вместе с ним читатели колонки, состоит в том, что самый страшный ва-банк, на который стоит пойти — завести трех детей и при этом еще радоваться жизни.

текст: маттео монтеземоло

Рассуждать о таком явлении, как ва-банк, мне довольно сложно. И дело здесь вот в чем: применительно к каждой сфере жизни ва-банк имеет разное значение. Если мы говорим об отдыхе — это удовольствие, драйв. Идти ва-банк путешествуя для меня значит получить заряд вдохновения. Если мы говорим о ва-банке в бизнесе — это риск. А если говорить о личной жизни и о семье — то ва-банка здесь лучше вообще избегать. Я люблю кататься на Ferrari, но еще больше я люблю эту машину как мечту. А вот моя истинная страсть — лодка. Я обожаю плавать и являюсь фанатом разных водных видов спорта: серфинг, водные лыжи. Вода — моя стихия, и здесь для меня практически не существует границ: я могу пойти на все, и каждый новый шаг в этом отдыхе — новая ступень удовольствия. С путешествиями другая история. Когда я путешествую, мой ва-банк заключается в том, чтобы полностью погрузить-

русский пионер №4(28). июнь 2012

ся в культуру и атмосферу той страны, куда я отправляюсь. Награда — вдохновение. Мои любимые города, кроме городов Италии, это фантастически красивый Санкт-Петербург и удивительный АбуДаби, который стремительно меняется под натиском молодого вестернизированного поколения, получившего прекрасное образование за рубежом. Как любой предприниматель, я привык и люблю рисковать. В бизнесе иначе не получается: даже если не хочешь и не любишь идти ва-банк, все равно надо. Правда, умение рисковать не единственный фактор успеха. Многое зависит от удачи, и любой человек, занимающийся бизнесом, должен свою удачу искать и относиться к ней с уважением. Важно понимать и чувствовать баланс. Удача не любит заносчивых и тех, кто всю дорогу безрассудно рискует. Я говорю об этом так подробно, потому что, несмотря на известного отца

и семью, вынужден был сам пройти все сложности своего пути в бизнесе. Я могу уверенно назвать себя selfmademan, а не парнем из богатой семьи. Долгое время мой отец работал менеджером, и только недавно, в начале двухтысячных, мы стали владеть автомобильным бизнесом и получили право называться предпринимателями. К тому же, с самого начала у меня была высокая степень самостоятельности в решении самых разных вопросов, касающихся бизнеса. Конечно, какие-то вещи мы обсуждаем с отцом, спорим. Но это всегда вопрос верных и весомых аргументов, на основе которых и принимается финальное решение. Не буду скрывать, мне нравится делиться своим мнением с отцом. Но все решения, связанные с компаниями, которыми я руковожу, это моя ответственность, мой риск и мой ва-банк. История классического ва-банка, которая произошла со мной в бизнесе, это

122

getty images/fotobank

выход компании Poltrona Frau, которая занимается производством дизайнерской мебели, на IPO. Это было четыре года назад. Колоссальный риск. Невероятное волнение. Признаться, мы переживали как никогда, потому что не были уверены в успехе. Но решение превратить бизнес из закрытого семейного в публичный оказалось абсолютно выигрышным и позволило нам встать в один ряд с такими компаниями, как Luis Vuitton и Hermes. Иногда я задумываюсь о том, как я чувствовал бы себя, окажись мы в ситуации провала с выходом на биржу. Безусловно, это было бы прежде всего моим личным поражением. Но я точно знаю одно: даже когда чтото идет не так, как следует, надо найти силы, волю и нервы, чтобы начать все сначала, ведь решение есть всегда. Знаете, так никогда не бывает, чтобы все было абсолютно плохо. Да, это

123

Для меня воспитание детей — самая главная часть жизни, в которой ва-банк остается за кадром.

жизнь, и в ней случаются весьма неприятные ситуации. Но красота жизни как раз в том и состоит, чтобы найти самое интересное решение. Чтобы я ни говорил о ва-банке, мое мнение об этой модели поведения принципиально меняется, когда речь заходит о семье. Я абсолютно уверен, что в личной жизни надо действовать несколько иначе. Проще говоря, мне не нравится рисковать в личной жизни. Особенно, когда у тебя есть жена и трое детей. Семья — это пространство, где принципиально важно, на мой взгляд, больше

думать, говорить, понимать и ни в коем случае не торопиться принимать решение. Почему я говорю об этом с такой осторожностью и внимательностью? Дети — самое главное и самое важное, что только может быть в жизни. Все остальное: бизнес, путешествия, отдых — это все вторично и гораздо менее важно. Семья и те, кто ждет дома, это самый значимый мир, который дает тебе силу, энергию и смысл. Поэтому для меня воспитание детей — самая главная часть жизни, в которой ва-банк остается за кадром.

русский пионер №4(28). июнь 2012

orlova

Теперь мы уверены, что первая колонка телеведущей канала Russia Today Софико Шеварднадзе, посвященная дедушке и бабушке, не была случайностью. «Русскому пионеру» в этом номере удалоcь вскрыть новый пласт прозы, заложенный в авторе, который никогда этой прозой не занимался.

текст: софико шеварднадзе

— Какие танцы, Софочка? Ты ведь сто метров без одышки не можешь пройти! — вот такая была реакция у мамы, когда я ей сообщила, что мне предложили принять участие в «Танцах со звездами» и я согласилась. Можно долго рассуждать, почему я на это пошла, но суть в том, что я просто очень сильно хотела танцевать, причем еще с тех пор, когда папа отказался отдавать меня в балетное училище и я по принуждению часами гвоздила этюды Черни за роялем. Желание это было всеобъемлющее и поглотило все изначальные сомнения. Я часто задумывалась, к чему применяется «Бог всегда исполняет истинные желания», как в «Пикнике на обочине», когда Шарту, несмотря на все его желания, всегда падали только деньги! Так и мне, к тридцати годам, когда внешне ничто этого не предвещало, были даны танцы. Предложение от телеканала поступило ровно перед интервью с премьером Литвы. Я сразу согласилась. До начала

русский пионер №4(28). июнь 2012

проекта оставалось полтора месяца. Всё это время я по ночам визуализировала, как я танцую в стразах на голубом экране. И иногда краснела от удовольствия, как однажды, попробовав десерт с горячим белым кремом, посыпанный жареным миндалем. Эйфория предвкушения была неугомонной. Я себя уже отчетливо видела порхающей и ловила на себе восторженные взгляды публики, хотя, должна признаться, никогда не стремилась к победе. Опять же, мне просто хотелось танцевать до конца. На первой репетиции я с ужасом поняла, что, оказывается, совершенно деревянная, и танцует у меня, увы, только душа. С моим тогдашним весом я больше походила на еле дышащего Карлсона, нежели на порхающую фею. Вспомнилась озабоченная мама. Мой партнер старался не показывать своего отчаяния. Он говорил, что вначале мало у кого получается, но его грустные черные глаза его выдавали.

Выучив два с половиной танцевальных шага за много часов, я ушла с полным ощущением, что сдвинула горы. Утром я вскочила с кровати на звук домофона и вдруг непроизвольно рухнула на пол, обалдевши от боли в мышцах. Я на самом деле не знала в тот момент, смеяться мне или плакать. Как в фильмах о жертвах домашнего насилия, я медленно встала с одной рукой на пояснице, другой ощупывая свою икру, и с наморщенным лицом еще медленнее направилась в ванну: надо было готовиться к репетиции, в конце концов, через три недели меня увидит вся страна — я станцую румбу (слово, которое я впервые услышала днем раньше) с белым цветком в волосах. Представляя себя на сцене по ночам, я, конечно, не подозревала, что танцы, блестки и наращенные ресницы вбирали в себя диапазон ощущений куда шире, чем я когда-либо могла себе представить. Одно то, в какой позе я поднималась и спу-

124

армен асратян/agency/photographer.ru

Когда ты полностью отбрасываешь страх, непонятно, упадешь ты или полетишь. Вот когда ты по-настоящему идешь ва-банк.

скалась по лестнице первые недели, чего стоило! Преодолев агонизирующую боль, нескончаемые волдыри на пальцах ног, треснутое ребро и наконец-то запах незнакомого мне тела, я приобщилась к танцам. Посвящение во все это мне очень напомнило процесс инициации в братство американского университета. Там новичок проходил самые абсурдные и жестокие испытания для того, чтобы стать членом клуба. Испытания абсолютно несуразные: поваляться голышом в снегу на морозе, постоять несколько часов посередине кампуса не двигаясь, сгонять, словно ты в российской армии, за пивом, когда тебя будят в четыре утра, и так далее, но желание стать частью братства так сильно, что новички с гордостью исполняют все порученные самоиздевательства. То же самое происходило со мной. Но инициация оказалась самым легким испытанием этого проекта. Перед первым выступлением в прямом эфире мне открыл-

125

ся мир полностью новых самоощущений. Конечно, я понимала, что танцую далеко не лучше всех участников. Но за три недели репетиций я как-то уверенно чувствовала себя в тридцатисекундном выступлении. И тут я стояла перед выходом на сцену, с тем белым цветком в волосах и облегающем мои тогда все еще пышные формы сиреневом платье, когда я поняла, что в этот момент со мной может произойти всё что угодно и я не контролирую ситуацию. Я сейчас не имею в виду божественную волю, а рефлексы и ощущения, которые овладели мною и были мне абсолютно чужды до этой минуты. Одновременно начали трястись колени, бешено биться сердце, пересохло во рту. Добавьте к этому пальпитации и состояние искаженной реальности. Мой партнер начал мне махать салфеткой, чтобы я не упала в обморок. Признаюсь, это был бы выход! Я покрылась холодным потом и передо мной пролетела вся моя жизнь. Это не было сильное волнение, был

всеохватный повальный страх! И, оказывается, все неприличные выражения про страх — не просто выражения: в твоем теле действительно возникают очень странные рефлексы! Так как в обморок я не упала, мне пришлось выйти и станцевать. Страх этот сопровождал меня до последней секунды номера, и как только музыка умолкла, у меня было полное ощущение, что меня наконец-то выпустили на волю из закрытого пространства, где держали под высоким давлением, которое парализовало мое тело. Я вдруг опять стала абсолютно нормальной. Пройдя это испытание, я была глубоко уверена, что если мне удастся удержаться в проекте определенное время, то с каждым выступлением будет становиться легче. Во всяком случае, по всей логике должно было быть так. Представьте мое изумление, когда я поняла, что легче так и не станет. Каждый раз, выходя на сцену, я испытывала этот страх: он меня никогда не покидал.

русский пионер №4(28). июнь 2012

армен асратян/agency/photographer.ru

На первой репетиции я с ужасом поняла, что, оказывается, совершенно деревянная, и танцует у меня, увы, только душа. Но весь парадокс был в том, что чем больше я боялась, тем больше меня тянуло к танцам, как сталкера в зону. Я понимала, что этот страх меня увечит и поэтому я танцую в сто раз хуже, чем на репетициях. И в этот момент я боялась за свое желание танцевать — мне его было искренне жалко. Хотелось его спасти. Думаю, тут бесполезно добавлять, что в тот момент моей жизни этот проект тотально поглотил меня. Когда моя старшая приятельница, наблюдая за тем, как я тихо и последовательно схожу с ума, сказала: «Софа, я прошла очень многое. Ты знаешь, жизнь это не только танцы», я в недоразумении, абсолютно искренне ответила: «Таня,

русский пионер №4(28). июнь 2012

я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь». Меня часто спрашивали, к чему я пришла во время проекта, и каждый раз, несмотря на неплохое воображение, у меня безошибочно всплывала идиотская и навязчивая мелодия: «Я знаю то, что невозможное возможно». И это действительно так! Оказывается, можно безгранично толкать себя за зону собственного комфорта, и ты к этому никогда не привыкнешь. Зато появляется что-то вроде уважения к себе, как в детстве к взрослым. И вырабатывается некая мышца, которая заставляет тебя каждый раз заново делать то, что казалось тебе

умонепостижимым. Главное иметь задачу больше, чем ты сам. Это позволяет тебе снова и снова ставить всё на карту, вцепляться в волю и идти вперед. Со временем и бок о бок со страхом мой танец все-таки стал лучше, и я дошла до финала. Я точно знала, что не выиграю, потому что были люди, которые танцевали лучше меня. Перед выходом произошло неожиданное. Мой страх куда-то улетучился. И весь предыдущий опыт сосуществования со страхом, который мне казался колоссальным, вдруг обесценился. Потому что от того, что вдруг не страшно, тоже страшно. Когда ты полностью отбрасываешь страх, непонятно, упадешь ты или полетишь. Вот когда ты по-настоящему идешь ва-банк. Я первый и единственный раз в этом проекте просто танцевала во всех смыслах этого слова. В итоге я заняла четвертое место, но это уже было совершенно несущественно. Этот финал и был моим «золотым шаром», к которому в тот момент у меня не было больше желаний. Это был мой финал — мой конец Седьмой симфонии Шостаковича.

126

наталья львова

Легендарный продюсер Алексей Боков в своей новой колонке рассказывает не только о личном опыте хождения ва-банк, но и о самых ярких и рисковых поступках тех, кто по статусу мог бы и не рисковать.

текст: алексей боков фото: игорь мухин

Игра ва-банк — опасная затея. Вы ставите все имеющиеся на руках деньги в банк. И, если повезет, выиграете сразу все. А можете все потерять и остаться не у дел. Однако игра на деньги — это не всегда риск, все же в первую очередь для многих это развлечение. Например, Алла Борисовна Пугачева рассказала в интервью «Дождю», что отдыхает, спуская в казино миллионы долларов… А что значит понятие «ва-банк» в переносном смысле, когда мы говорим о нематериальном риске? И что мы ставим на кон в этом случае? Мне кажется, что когда это и происходит, то случается незапланированно. Будто ты закрываешь глаза и кричишь: «А-а-а-а-а! Иду ва-банк!» Нельзя это сделать прагматично, это ветреный полет мысли, порыв. Именно так случилось у меня: впервые я пошел ва-банк из-за любви. У меня была успешно складывающаяся карьера в Петербурге, но русский пионер №4(28). июнь 2012

я все бросил и приехал в Москву. Это был риск, потому что я не знал, что меня ждет в столице, где не было друзей, жилья, работы, а была только любовь... Я не знаю, выиграл ли я тогда или проиграл. Главное, что этот порыв изменил мою жизнь тогда точно. Вот сказка про «Золушку» заканчивается хеппи-эндом, но никто не знает, что было после. Возможно, Золушка после свадьбы просто замучила принца своим стремлением к чистоте? А может, если бы и Алла Пугачева не проигрывала деньги в казино, то просто отравила бы одного из своих мужей и стала бы легендарной Синей Бородой? Ва-банк — это культурное явление? Эдуард Бояков когда-то был успешным бизнесменом-нефтяником. Потом рискнул и ушел в мир культуры, возглавив фестиваль «Золотая маска». При нем «Маска» превратилась в самое престижное театральное шествие страны,

стала площадкой для реализации многих продюсерских проектов. А потом он отказался от «Маски», создав новое экспериментальное театральное пространство в маленьком подвале. И сейчас из театра «Практика» художественное слово доносится громче, чем из традиционного театра. А недавно он снова рискнул и создал новую культурную революцию — «Политтеатр» в Политехническом музее. Говорят, если ты громко выражаешь свою гражданскую позицию, нужно приготовиться к крупному риску. Помните, как Ксения Собчак выступила на церемонии вручении «Ники», как она спросила Чулпан Хаматову о цене благотворительности: «Если бы ты не занималась благотворительной деятельностью, ты бы поддержала кандидата в президенты Владимира Путина или ты бы осталась в стороне от политической деятельности?» Зал освистал Ксению, а Евгений Миронов назвал этот вопрос «погоней

128

игорь мухин

за сенсацией». А может, она пошла вабанк? И может, после этого вопроса ее занесли во все черные списки нашего подцензурного ТВ? А Чулпан снова закурила, хотя уже два года как бросила... Я не говорю о тех, кто выходил на Болотную площадь или на проспект Сахарова, они-то не шли на крупный риск. А вот Pussy Riot ради позиции реально рискнули своей свободой. Если приглядеться, ты рискуешь постоянно и ставишь на кон то больше, то меньше, но всегда — вслепую. Кто знает, что изменил тот или иной поход ва-банк? Может, после вопроса Ксении Собчак Чулпан Хаматовой другая актриса возьмет и откажется сниматься в предвыборном ролике через шесть лет. И всем реальным кандидатам в президенты придется участвовать в дебатах, а не прятаться за своих «доверенных» лиц. А Эдуард Бояков мог бы остаться крутым нефтяником и поддерживал бы сотню

129

Если приглядеться, ты рискуешь постоянно и ставишь на кон то больше, то меньше, но всегда — вслепую.

именитых театров, которые не принесли бы и толику той мысли новой драмы, что дают «Практика», «Политтеатр» и театр Dок. Я точно знаю, что те, кто идет ва-банк, изменяют мир вокруг себя, и это главное. Но для меня лично, чтобы изменить мир, идти ва-банк необязательно. Чтобы было чисто на улицах, не надо мусорить. Чтобы не говорить о безграмотности, надо заниматься просвещением. Я думаю, что нужно не говорить о социальной ответственности, а поднимать ее в людях. Позвать своих коллег вместе

передавать свой опыт ученикам или просто собраться с друзьями и пойти убирать мусор. P.S. Есть одна причина, ради которой можно пойти ва-банк в любом случае: дети. Моя домработница Патриcия пересылает деньги своим дочерям на Филиппины. В какой-то момент срок ее визы истек. Но она не полетела домой, а, находясь под риском депортации, снова выслала деньги детям, которые остро в этом нуждались. Скажу сразу, все закончилось хорошо, она продолжает официально работать в Москве.

русский пионер №4(28). июнь 2012

тая невская

Настоящего пионера-героя мы обнаружили в туалете ГУМа: он его, туалет, собственно говоря, и построил. Таких туалетов в России больше нет, да скорее всего никогда и не будет. Но для автора этой колонки Игоря Лоптева строительство туалета стало настоящим вызовом судьбы. Он, игрок с тридцатилетним стажем, сделал ставку ва-банк. И выиграл.

текст: игорь лоптев

Странная тема, странное слово «ва-банк». Кто не знает, после «Ва-банк!» бывает либо «Бинго!», либо «Шит!». «Бинго!» — это +100 500, а «Шит!» — это умножить на 0. «Ва-банк» — это надежда и сильное желание победить. Сильнее, чем страх проиграть. Это скорее безрассудство и бесшабашность, а не просто отвага и смелость. Например, «Поехали!» Гагарина и «За Родину!» под Сталинградом — это совсем не «Ва-банк!», здесь «Бинго!» стоило много пота и крови. Или вот «русская рулетка» — крайнее проявление крайней безрассудности, игра ва-банк со ставкой «жизнь». Не дай нам бог быть настолько русскими. Хотя в кино это смотрится: крутанул, нажал, щелчок, улыбка, «Бинго!» Это очень по-русски: «Ва-банк!» Здравый смысл подсказывает: идти ва-банк можно только, если вероятность успеха больше 50% (несколько похоже на

русский пионер №4(28). июнь 2012

«контролирующий пакет» вероятности успеха). Но мы часто рискуем, даже когда вероятность на успех меньше «контролирующих» 50% и даже меньше «блокирующих» 25%. И ведь выигрываем. И получаем «Бинго!» Играют все, но в разные игры. При этом на «Ва-банк!» способны немногие, и совсем немногие достойны «Бинго!» Я тоже игрок. Играю в преферанс без малого тридцать лет (привет моим любимым партнерам — Алексею С. и моей супруге). Преферанс — умная игра научной и военной элиты. В этой игре нет позиции «ва-банк». Но мне приходилось играть ва-банк. Не с жизнью, конечно. Но в жизненных ситуациях. Следующие два окончились двумя «Бинго!» Ведь про свой «Шит!» никому неохота рассказывать.

«Ва-банк!» в Якутске Нужно было уволиться офицеру из армии, причину опускаем. Шел август

1991 года и пока «стоял» СССР. Тогда в законодательстве не было такой статьи, чтобы офицер не пенсионного возраста, без взысканий, с отличным послужным списком взял и уволился из Вооруженных сил. Либо членовредительство — полный «Шит!», либо «дурка» (симуляция психического расстройства) — тоже «Шит!», либо систематическое нарушение воинской дисциплины — уголовный «Шит!» Кругом «Шит!», после которого стыдно внукам показывать военный билет. Пошел ва-банк. Вернее — пошел на почту в деревне Большая Марха, что под Якутском, и написал телеграмму краткого содержания: «Москва, Министерство обороны, Язову Дмитрию Тимофеевичу (в то время — министр обороны). Объявляю голодовку до моего увольнения из Вооруженных сил. Подпись». Это сейчас голодовку объявляют с дежурной очередностью по разным поводам, в основ-

130

ном серьезным. А тогда я стал героем на четыре часа — столько длилась голодовка от обеда до ужина. Уволили через месяц («Бинго!»), предварительно в качестве наказания послав в командировочный круиз на барже без удобств по реке Лене.

александр щемляев/фотосоюз

«Ва-банк!» в ГУМе Осень 2011 года, ГУМ. Передо мной легла кучка папок — как карточная сдача: «Это те проекты за последние пять лет, которые не были реализованы по разным причинам. Будешь осваивать?» Поступая благоразумно, нужно было поднять карту, оценить шансы на выигрыш, может быть, некоторые карты сбросить и попросить замену, как в покере. Ведь причины незавершенности этих проектов могли быть вполне серьезными. Так бы я и сделал в других обстоятельствах. Но тогда я взял всё сразу и сказал: «Ва-банк!» Так было надо. О боже! Там ведь было совсем мало королей. А нужно выигрывать. Справедливости ради скажу — мы играем командой, отличной командой. Так что этот «Ва-банк!» не оставлял меня один на один с пропастью ответственности. Играем. Делаем просчитанные ходы, убираем битые взятки. А противник — лень и некомпетентность. И что хуже — не всегда чужие лень и некомпетентность. Это такая аллегория на тему нашей работы. Но «Бинго!» получился знатный во всех смыслах: самый удобный и комфортный («Бинго!»), самый роскошный («Бинго!»), самый нужный («Бинго!») ТУ-А-ЛЕТ по адресу Красная площадь, дом 3 («Бинго! Бинго!»). Зачем об этом говорить? Я понял, что об этом можно и нужно говорить, когда смотрел на лица выходящих из этого заведения посетителей. Это были открытые настоящие улыбки! Не ухмылки («сколько бабла замуровали в мраморе и золоте!»), а именно улыбки («спасибо, ребята, что не

131

Надеюсь на спокойную игру за рюмкой коньяку, но из-за угла постоянно подмигивают джокеры: а может, «Ва-банк»? стесняетесь делать такое!»). А сделали такое — исторический туалет на своем законном историческом месте. Здесь всегда — почти 120 лет с момента постройки здания Верхних торговых рядов — был туалет. В советские времена он был знаком многим москвичам как самое торговое место в центре столицы — здесь из-под полы торговали джинсами. После нескольких лет реконструкции и воплощения целого ряда незаурядных дизайнерских и инженерных решений это место приняло такой вид, каким его задумывали авторы в те далекие годы — комфортное место с дорогим интерьером, добротными махровыми полотенцами и радушными горничными в белых передниках и перчатках. На стенах — картины из истории ГУМа, кожаные диваны

для отдыха и живые цветы. А где еще в центре Москвы можно принять душ или перепеленать ребенка? Где еще в туалетах пахнет только дорогим парфюмом и играет умиротворяющая музыка? Где еще можно приобрести туалетную бумагу с доставкой на дом, предварительно опробовав ее в исключительно комфортных условиях? Эта область услуг перестала быть стыдливо некомфортной. Мне кажется — все это «Бинго!», а вовсе не «Шит!» какой-то. Мы продолжаем жить, работать, играть. Продолжаем делать ставки. Надеюсь на спокойную игру за рюмкой коньяку, но из-за угла постоянно подмигивают джокеры: а может, «Ва-банк»? Мой совет — посчитайте тщательно свои 50% вероятности удачи… А то ведь может и «Шит!» получиться…

русский пионер №4(28). июнь 2012

даниил баюшев

Олимпийская чемпионка и депутат Госдумы Светлана Журова расскажет про то, как она принимала вызовы судьбы и как завоевала в итоге золотую медаль. Оказывается, суть ва-банка не в том, чтобы выиграть золото, а в том, чтобы в разгар карьеры решить и родить, а потом вернуться в большой спорт и завоевать первое место на Олимпийских играх в Турине. И продолжать жить.

текст: светлана журова

Играя со мной в одной команде на Пионерских играх, Андрей Колесников неожиданно предложил мне написать колонку для «Русского пионера». У него была полная уверенность, что я где-то припрятала истории на тему «ва-банк». К слову, Андрей был первым журналистом, который взял у меня интервью после Олимпиады в Турине. Можете себе представить, как он пытал с пристрастием бедную девушку. «Русский пионер» — это моя первая проба пера, поэтому рискую быть освистанной. Ведь публика очень требовательная. Да и не совсем понятно, что за рассказ у меня получится. Согласитесь, чем не ва-банк. Специально посмотрела в Википедии, чтобы не ошибиться с определением. Там это звучит так: «Ва-банк (фр. va banque) — в карточных играх ставка игроком всех денег, имеющихся в его распоряжении. Остальные игроки долж-

русский пионер №4(28). июнь 2012

ны либо также поставить все имеющиеся деньги, либо пасовать, в результате чего выигравший забирает весь банк, а остальные игроки теряют всё. В переносном смысле означает действие, сопряженное с крупным риском». А теперь истории! Еще в юности, когда мы играли в карты, я занимала принципиальную позицию: играю только на интерес. Я не боялась проигрыша, просто деньги доставались мне тяжело и проиграть их таким легким способом я не могла себе позволить. И в этот момент сразу пропадал весь азарт. Удивительно, но в спорте все по-другому. Там нельзя без азарта, без риска, без куража, без того, что ты ставишь на карту всё, даже тогда, когда у тебя мало шансов «взять банк». Я всегда была уверена, что в спорте хотя и существует провидение, везение, случайность, но есть и другое, самое главное. Твои собственные силы, талант,

трудолюбие и возможность попробовать еще раз — завтра, через неделю, месяц, на следующей Олимпиаде. Каждый раз, начиная очередное четырехлетие (а их у меня было пять), я понимала, что может ничего не получиться. Только вот своим волшебным светом манила золотая Олимпийская медаль. Стать Олимпийской чемпионкой — вот что было моей мечтой, произнесенной когда-то вслух девятилетним ребенком. Я тогда уже осознавала, что делаю серьезный выбор, теряя свободную жизнь обычного подростка. Но мной двигал не азарт, а Мечта. Может, поэтому в детстве я очень рассудительно подходила к своим проигрышам и победам, понимая, что это только маленькие ступеньки на пути к вершине, на которой меня ждет всё. Я не определяла, что это — всё. И, в отличие от игры в карты, я знала, что не должна постоянно повышать «ставку», а должна делать это

132

очень редко, и не всегда сама, и не всегда денежную! Хотя случалось и то, и другое, и третье! В двенадцать лет мне купили коньки, которые стоили тысячу сто рублей. Деньги собирали со всех родственников, но никто не думал, что это потерянные вложения. А у меня появилась внутренняя ответственность: как я могу подвести тех, кто в меня верит. Как жаль, что мой дед так и не смог увидеть моей победы в Турине. Потому что это была и его мечта. Вы же не поверите, что у человека все может идти гладко и красиво. Поэтому теперь немного «драм». В восемнадцать лет я решила «заложить» спорт в обмен на поступление в Педиатрический институт в Ленинграде. Но ставка не сыграла, и меня завалили на экзаменах. Именно тогда я впервые поняла, что Мечту предавать нельзя! Как хорошо, что в тот момент

обещанием Петербурга, что в случае призового места мне компенсируют все расходы, на свой страх и риск я рванула в Калгари. Одна от России. И без тренера и команды, в полном одиночестве смогла завоевать свою серебряную медаль. Проходили годы, и природа настойчиво сигнализировала, что я не только спортсменка, но и женщина, которая не может не быть матерью! В 2003 году родился Ярослав. Мир перевернулся. Вот, оказывается, ради чего стоит жить! Почти два года погружения в другую реальность. Все это время, пока я наслаждалась счастьем, Мечта тихо наблюдала со стороны. А потом взяла, да и напомнила о себе. Поставила перед выбором соблазном: а может, еще одна попытка, последняя, а вдруг? Попробуй! Ведь иначе не простишь себе упущенного шанса. В этот раз на карту была поставлена не только моя судьба,

но и жизнь других людей, веривших в меня, и жизнь маленького Ярослава, ставшего невинной жертвой, которую принесла его мама, когда приняла решение попробовать еще раз. Какие карты или рулетка! Вот он — настоящий азарт и адреналин. Когда ты бежишь в одном забеге со своей основной соперницей и вас разделяет всего 0,08 секунды. Когда она так же, как и ты, шла к этому дню годы и тоже жертвовала многим. Когда ва-банк для обеих, и никто даже не допускает мысли «пасануть». Когда все зависит от твоей воли. И никакие обстоятельства — например то, что ты споткнулась в начале дистанции и пробила себе конек, — не должны остановить тебя в твоем полете к финишу. Когда только вперед! А в финале — победа с отрывом в 0,21 секунды. Это нельзя описать никакими словами, это надо прожить... Поверьте мне. И это стоило того!

Я всегда была уверена, что в спорте хотя и существует провидение, везение, случайность, но есть и другое, самое главное. Твои собственные силы, талант, трудолюбие и возможность попробовать еще раз — завтра, через неделю, месяц, на следующей Олимпиаде. точка невозврата была не пройдена, и я вернулась «на дорожку». А через шесть лет выиграла Чемпионат мира, но все-таки еще не Олимпиаду. 1998 год. Олимпийские игры в Нагано. Новые коньки. Мы не успеваем их вовремя купить и «прикататься», и в итоге только девятое место. Но полная уверенность, что на Чемпионате мира через месяц всё будет по-другому. Мне говорят: команда в Канаду не едет, сама покупай билет и езжай куда хочешь. И я отвечаю прямо в лоб президенту федерации: «Я поехала за медалью!» Он только улыбнулся. Заручившись

133

но и судьба маленького человечка, которого никто не спросил, а надо ли ему это. Но Мечта победила в этом внутреннем противостоянии. Я начинала тренироваться и готовиться к своей уже пятой Олимпиаде, чувствуя, что многие считают меня одержимой и сумасшедшей. И только я и тренер знали, куда мы идем. И, конечно, Мечта, шепчущая на ухо, что все правильно. Ожидая выстрела на стартовой линии 500 м в Турине, я понимала — настал момент истины. Ведь от этого «последнего» забега зависела не только будущая спокойная жизнь с самой собой,

Пьедестал. Слезы радости у меня и разочарования — у потерявших шанс соперниц. Мечта меня «добила», и я уже держу в руках свою золотую Олимпийскую медаль. Но ведь тема-то была — «ва-банк», а я, кажется, про другое написала. Только вот про другое ли? Ведь мои истории из спортивного прошлого настойчиво доказывают, что без риска и Мечта не становится реальностью, и жизнь не наполнена смыслом! Всё в нас! Разве не так?

русский пионер №4(28). июнь 2012

orlova

Бессменный ведущий интеллектуальных Пионерских игр, да и сам игрок со стажем Михаил Довженко задумался над сходством игры ва-банк и большими чувствами. Обнаружилось много общего. Какую тему ни возьми — все равно получается про любовь.

текст: михаил довженко

Самые яркие наши эмоции проявляются в игре. Человек, способный отдаться соревнованию до капли, честно, без оглядки на соперников и соотношение сил, интересен невероятно. Уже третий год в Москве и других городах идут Пионерские игры. И каждый раз, задав очередной вопрос, я с каким-то животным любопытством всматриваюсь в лица гостей, которые в минуту обсуждения становятся настоящими игроками. Дав правильный ответ, который не знал больше никто, на глазах преображается всегда спокойная Елена Ханга. В сущего ребенка превращается председатель правления «Русского международного банка» Константин Зырянов, чья команда победила в десятых Пионерских играх. Владимир Вишневский порой чуть ли не выпрыгивает из-за игрового стола, готовый отвечать не только за свою команду и не только прозой… Эти живые эмоции не могут быть смешными или нелепыми, потому что русский пионер №4(28). июнь 2012

они — настоящие. Их рождение непредсказуемо. Их развитие тем более нельзя предугадать. Но главным в них всегда будет готовность человека пойти ва-банк, поставить все на одну-единственную карту. Не люблю это выражение, всегда представляю в этот момент политическую карту мира, но по-другому, наверное, не скажешь. Именно поэтому часто повторяемое «не корову проигрываем» из уст проигравших слышать всегда как-то неловко, что ли. Причем — неловко за тех, кто это произносит. За их неспособность рисковать, чувствовать «по полной», терять голову, ездить в поливальной машине по ночному городу, жить сегодняшним днем, нырять в отношения, не задумываясь о возрасте и последствиях… «А ради чего?» — задаст мне вполне закономерный вопрос успокоившийся в тридцать пять чиновник министерства или успешный руководитель крупной компании, готовый «пойти ва-банк»

лишь в пятницу вечером, после работы. Причем объем «ва-банка» понятен заранее — бутылки две текилы. Вряд ли больше. И действительно — чего ради в возрасте, до которого все великие в принципе не дожили, потому что точно не берегли себя, ты должен отказываться от комфортного быта, от правильно выстроенных взаимоотношений в обществе, наконец — от правильного питания. И в последнем пункте нет никакой иронии, поскольку, если тебя от каких-нибудь чувств понесет, как подвыпившего лабрадора на званом ужине, то именно оно в первую очередь пострадает. Аппетит обычно не дружит с сильными эмоциональными переживаниями. Что может быть эмоциональнее игры? Такое чувство, что этот вопрос сейчас задал не я, а герой Майкла Дугласа из одноименного фильма. Тем не менее что? Любовь? «Вечность, которую мы обещали

134

135

Аппетит обычно не дружит с сильными эмоциональными переживаниями.

дмитрий вышемирский/фотосоюз

своим возлюбленным в восемнадцать лет, была синонимом самого краткого мига», — процитировал бы я Дона Аминадо в ответ на это. Или отправил бы читать любимых «Циников» Мариенгофа. На худой конец — заставил бы заново открыть гончаровскую «Обыкновенную историю». Именно так я сделал бы еще несколько лет назад. Сегодня — точно нет. Именно в состоянии бесконечной благоустроенности ты начинаешь почему-то ценить это неуловимое, эфемерное чувство, которое в восемнадцать посещало тебя чуть ли не ежедневно. По крайней мере, ты каждый раз искренне верил, что это — именно оно. И уж в чем ты был абсолютно уверен, так это в том, что твоя способность так чувствовать никуда не денется. Но оказывается, она — эта способность — может не только куда-то деться, но и вообще — не появиться никогда. В одном из своих эфиров на «Серебряном дожде» я задал слушателям вопрос: «Как выкинуть из головы девушку, в которую ты влюблен, но ей нет до тебя никакого дела?» Сквозь ироничный смсмассив ответов пробился один и стал к концу программы главным: «Если ты способен на такие чувства, радуйся тому, что это так. Люби вне зависимости от того, взаимно это или нет. Не каждому такое в принципе дано»… Душевные у нас слушатели, не правда ли? Но стоило им задать еще один вопрос: «Можно ли считать настоящим чувством то, ради которого ты не готов пойти ва-банк? Если ты всего лишь согласен на любование своими же внутренними возможностями, со стороны и издали наблюдая за предметом своего восхищения?» Ведь это — всего лишь путь к злокачественному нарциссизму, разве нет? Пока ты не пошел ва-банк, не сошел с ума, не сублимировал свои чувства в гениальный роман или хотя бы не сдвинул без рычага Землю с места, если ты все еще чувствуешь свои пределы любви, не рассказывай никому, что ты вообще способен любить. Но если такое все же случилось, не вздумай играть. Живи.

русский пионер №4(28). июнь 2012

orlova

Из колонки заместителя главного редактора «Московских новостей» Анны Николаевой читатель узнает про то, как играть в покер с зомби, и о том, что выйти из лабиринта несложно. Надо всего лишь переступить через себя, а там дело за малым: глоток, шаг, взмах, нету.

текст: анна николаева фото: тимофей изотов

Я не знаю таких дождей, которые заставили бы меня закричать, и таких ветров, которые заставили бы меня задуматься. Я живу многослойной матрешкой: внутри меня я, внутри я еще одна поменьше, и так до бесконечности. Поэтому мне всегда есть с кем поспорить, помолчать и договориться. Я живу у себя на дне, как на даче, и не плаваю с теми русалками, которые следят за кораблями под алмазными рассветами. Может быть, раньше было иначе, но это было где-то давно, в тех краях и струнах, где плакали андалузитовые бусины в кладовых альпийских троллей. Но тролли сгинули, Альпы достались французам. А те послали к черту Николя Саркози. И правильно сделали. Он не умел хранить свои секреты. Каждый раз, когда я разбиваюсь по утрам от неуемного желания не идти ва-банк, я смотрю в окно и вижу там, на другой стороне улицы, в окне последне-

русский пионер №4(28). июнь 2012

го этажа, прямо под домиком, где живет Карлсон, упрямого мальчика, которому всего и надо-то, что отправиться в детский сад. Но он не идет туда, он идет ва-банк. Если бы я знала, сколько ему лет, я бы не спрашивала, сколько мне осталось жить. Я бы просто села напротив и смотрела на него, в его окно, за которым плывут оранжевые стены. Но мне пора на работу, а он тем временем сыграет ва-банк и опять выиграет, даже если проиграет. В Ашхабаде есть казино, где играют зомби. Он потащил меня туда за руку: «Ну где ты еще поиграешь в покер с зомби...» Я вам вот что скажу: они, зомби, не такие страшные, как в фильмах. Просто зомби. Не улыбаются, не кричат, ни о чем не спрашивают. Даже чем-то лучше, чем люди. Мы играли на всё, потому что у нас ничего не было. Я спросила его: «А если мы проиграем?» —

«Отдадим им свою печень», — ответил он не глядя. Зомби справа, услышав это, улыбнулся и съел тюльпан. Это был душный ковровый, кровяный вечер. Цвета сменяли друг друга каплями яда на окнах, на полу, в небе. Жидкость страха носилась в комнате с автоматами и оседала в слизистой носа и рта. Это был ва-банк, кокаин, жар. Это была его жизнь на всю катушку с моим аккомпанементом. Мне кажется, мы тогда выиграли у зомби, но проиграли друг другу. И дело не в том, что мне страшно было отдавать печень. Нет. Пару лет назад мы уже проиграли сердце вампирам где-то на юге Украины, в похожем казино на берегу моря. Поэтому печень было не жалко. Больше всего я боялась задохнуться. А он не давал мне дышать, все время заставлял смотреть на небо, и в мои легкие доверху набились шершавые плотные облака.

136

137

александр гронский/agency.photographer.ru

Я не боюсь старости, а он боится. Мой кот. Просыпается рано утром, тихо поджимает лапы под себя и начинает бояться. И так лежит с открытыми глазами и ледяным подшерстком и думает, что я ничего не вижу. Я связала ему уже штук двадцать рубашек от смерти из крапивы. Теплых, мягких, не колючих. А он все равно боится и рассуждает: я на все готов пойти, только чтобы обрести бессмертие. Ради этого он готов даже умереть. Оно того стоит, говорит. Убеждаю его, что не надо торопиться, всему свое время, а он тычет мне в лицо Гегелем и кричит: «Ты что, не понимаешь, что там (эй, вы там наверху), там ничего нет!» — Так не бывает, — возражаю я, — там обязательно кто-то должен быть, пусть ему и все равно. — Докажи! — Как я могу тебе что-то доказать, если не учила математику. — Тогда почему ты рассуждаешь так уверенно? Я замолкаю. Мне нечего ему больше сказать. Потому что в наших краях слова уже несколько дней как ничего не стоят. А других денег у меня не осталось. Он зовет играть в «морской бой». Я беру разлинованный лист, стыну, ставлю наугад. Борис шесть. — Почему ты всегда говоришь «Борис»? — он все еще злится. — Потому что я не знаю других имен на «Б». — Говори «баран»! — Баран шесть. Он выигрывает. Он опять пошел вабанк, и я сдала четырехпалубник в два счета. Я обманула его. Потому что знала, как будет, а он — нет. Пока он учился на инженера, я ходила к гадалкам и оставляла волосы в залог. Откуда же он мог это знать. Он-то думал, что мои гематомы лечат остеопаты, и смело швырял нашу тень за забор. Однажды забыл. Потом извернулся. Еще несколько раз оглядывался и сбился. Столько раз говорила ему: время уходит, смотри какой чудовищный водопад, с этой скоростью пока

Мне кажется, мы тогда выиграли у зомби, но проиграли друг другу. И дело не в том, что мне страшно было отдавать печень.

еще никто не совладал. И мы тоже не сможем. Он не отвечал, только выжигал по дереву отчетливые праздничные открытки. А потом утром однажды расставил их панорамой и сказал: посмотри на мою жизнь. Посмотрела и захлопала в ладоши. От безысходности. Он понял и махнул рукой: да ну тебя. Выйти из лабиринта несложно. Надо всего лишь переступить через себя, а там дело за малым: глоток, шаг, взмах, нету. И есть только одно обязательное правило: никогда не смотри на ладони, других линий там все равно не

найти. Только запутаешься, заблудишься в лесу предсказаний, исчезнешь. Выйти из лабиринта — это не ва-банк. Это жизнь, которая не может продолжаться дальше и наступает другая. Вы когда-нибудь пробовали трогать золу? Это не страшно. Когда прикасаешься к золе, самое удивительное то, что ее не чувствуешь подушечками пальцев, а все равно приятно. Потому что зола — это то, чего уже нет в реальном мире, но то, что всегда будет рядом: ливнем, крыжовником или хрустальным соком.

русский пионер №4(28). июнь 2012

александр саватюгин

Рубрика, посвященная употреблению алкоголя, несколько номеров не появлялась в журнале: по правде сказать, все ведущие сошли с дистанции, не справившись с ведением. За дело взялась фотодиректор «РП» Вита Буйвид. В итоге вышла, возможно, самая проникновенная колонка номера. Масштаб «от ненависти до любви» — а с алкоголем только так.

текст: вита буйвид

Скушно. Невыносимо. И дело не в отсутствии соли. Или шоколадки. Подумаешь, ерунда какая. Дело в другом. В страшном сне любой диеты. В отсутствии алкоголя. Жизнь стремительно теряет вкус. И цвет. И объем. Или это я теряю объем? Совсем запуталась. Поеду лучше на выставку. Художник прекрасный. Возможно, эстетическое чувство вернет меня к жизни. Только бы не съесть там на фуршете запретный плод какой-нибудь. Поеду с опозданием. К тому времени останется только газировка и картины. Что-то не очень. Поздравить автора нужно, конечно, но что я ему скажу? Или с ним все в порядке? Неужели диета? И вдруг поцелуй с размаха. Господи, кто это? Ну, Вита! У тебя же фотографическая память! Страдает мозг, видать, без углеводов. Не могу вспомнить. Воду пьет. Выглядит прилично. Не какой-нибудь вернисажный алкоголик. По выставкам он точно не ходит. Давно не виделись. Ну, русский пионер №4(28). июнь 2012

как тебе в Москве живется? Вспомнила! Это же Вадик, журналист, приятель моего бывшего мужа. Непременно встречаться, завтра. В ЦДЛ. Только внизу, в буфете! Ностальгия у него, что ли? Правда, он парень прижимистый. Люди не меняются. Ну и ладно, внизу соблазнов меньше. Хотя раньше там пирожки были волшебные. Зато выпить нечего. Не водку же. Всё, валить с этой выставки. А то встречу еще кого-нибудь и вина выпью. Красного. Ну и что, что чилийское. Красное ведь. Оно мне снится по ночам. Не знаю, о чем мечтают на диете другие люди. А я о нем. Закончится моя диета. Куплю бутылочку самого лучшего красного вина, которое смогу себе позволить. Нет, декантировать точно не буду. Выпью первый стаканчик огромными глотками, как компот в детстве. Поздравляю, отличные работы. Нет, мне правда нравится. И не унылая я, и все у меня в порядке.

Вадик точно опоздает. Он ни разу в жизни вовремя не пришел. Возьму пока минералки. Без газа и с лимоном, пожалуйста. Вадик. Имя какое-то хлыщеватое. Всегда меня раздражало. Мужику уже 50+, а он все еще Вадик. Зачем мне эта встреча? Ну не сидеть же дома одной. Домочадцы мои сбежали. За пределы Москвы. От голодных глаз и плохо контролируемой агрессии. Только собака осталась. Она-то меня понимает как никто. Говорят, им чувство сытости неведомо. Наказание это такое, по версии буддистов. Но тут и без буддистов — на сухом корме какая сытость? Формальная только. Нет, собака, это не ты меня понимаешь. Это я тебя теперь понимаю. Потерпи четыре дня всего, куплю себе вина, а тебе кость. Огромную, сахарную. Интересно, зачем ему пишмашинка? Хипстерский интерьерчик делает или концептуальные произведения? В стельку. Как же я ему завидую. Вот только не нужно за мой стол плюхаться. Достаточно соседнего.

138

вячеслав филиппов/фотосоюз

Мужику уже 50+, а он все еще Вадик. Зачем мне эта встреча? Ну не сидеть же дома одной.

139

русский пионер №4(28). июнь 2012

мастхэв редактирует. Поэтические истории, наверное, нужно будет прочитать при случае. Вот ведь мания величия у поэта. Неужели он искренне считает, что я купила сапоги после чтения его опуса. Следуя этой логике, после знакомства с ним я еще и запою. Такси брать не буду. Прогуляюсь. Давно я по Вспольному переулку не ходила. У меня что, голодные галлюцинации? Еще одна машинка Анатолия Поперечного? Как она могла сюда попасть? Вот это встреча. Приличный человек, поэт-песенник можно сказать, и так банально, за углом. Штаныто застегнуть не забудьте. Спасибо, даже по демпинговой цене в сто баксов я эту машинку приобретать не желаю. И тут же их пропивать тоже. Так вот каким образом она должна из творческого кризиса вы-

вести. Ну извините, откуда же мне знать, что Поперечный ваш великий учитель. А неуместная ирония это мой конек, между прочим. Хорошо, я подержу машинку, чтобы ускорить поиски бумажника. Ладно, я выпью с вами на Патриках. Только не водку, не пиво, не портвейн и не ликеры. Да, минералочку. Без газа! Ну все, он меня вычислил. Мерзавчик и бутылка красного. Боже мой, ее даже открыли. Самое приличное, которое там было. Первый раз такое вижу. Я и не знала, что такое шато бывает. Левое, наверное. Неужели? Правда друг работал? Садовником? И повесился?! И я должна пить это теперь? За друга? А, все, поздняк уже. Я уже почти собака Павлова, у меня полный рот слюны. За друга, за шато, за поэтов и поэтов-песенников в частности,

140

иван михайлов

И выпить мне предлагать тоже не нужно. С поэтом-песенником я никогда не мечтала познакомиться. Я даже не знала, что бывает такая разновидность. Эта область мною не охвачена. Тяжело беседовать с пьяным, особенно трезвому. И еще я не знаю, кто такой Анатолий Поперечный и почему его пишущая машинка должна спасти от творческого кризиса. И прогуглить не могу, я телефон забыла. Так вот в чем проблема — Вадик мне дозвониться не может. Ну что же, наша встреча явно отменяется. Пойду. Нет, только не вместе. Мне далеко, в Бутово. И почему это ложь? Как по моим сапогам понятно, что ни в метро, ни в Бутово мы не были ни разу? Наблюдательный какой, ну и писал бы детективы, а не подсказки для караоке. Повезло его девушке в глянце, раз он ей тексты про

за великого учителя Анатолия Поперечного. Большими глотками, как компот. Как вкусно, господи! Домой-то я дойду? На пятьдесят второй день диеты вино явно действует в пропорции 1:4. Четверть бутылочки всего, а как будто целую. На первом слоге ударение. Какой милый мужчина, пробку в магазине оставил. И когда я успела сболтнуть, что в Старопименовском живу? Я и сама знаю, что тут два шага до моего дома. Представляю картину: мой, как всегда повздоривший со своей сестрой спутник, возвращается с кучей малосъедобных продуктов, а у нас с поэтом-песенником лалалайла на кухне. А что, бутылка красного вполне заменит одно зеленое яблоко, двести пятьдесят рыбы на пару и стакан кефира. Формально. А неформально — нобелевку разработчику диеты с вином! Так, стоп. Что-то я расслабилась. Никаких гостей. Вот на этом углу отлично такси ловится. Давайте я вам денег одолжу. О, я в восторге от такой позиции. Мужчина, который просто физически не может взять денег у женщины, восторг, да и только. Но пешком до ВДНХ... Вы уверены? Промашечка все же вышла. Не бывает в жизни идеальных ситуаций. Машинка у меня осталась. Тяжелая. Что же ее, домой теперь тащить? И перчатка потерялась. Наверное, вывалилась в машине, когда я водителю втихаря стольник отдавала. Вот теперь у меня классические волк, коза и капуста: полбутылки явно хорошего вина — не выбрасывать же — плюс оранжевая пишущая машинка «Юнис» и всего одна перчатка. Руки мерзнут страшно, они от этой диеты даже в помещении мерзнут. А я еще не в помещении. Если допью вино здесь — от Садового до Старопименовского не дойду точно. Путь в 500 м станет непреодолим, а еще с собакой погулять нужно. Можно припрятать машинку, добежать домой, взять собаку и теплые перчатки и вернуться за машинкой. А вдруг заберет кто-нибудь? Это, видимо, раритет. Ну почему, почему я всегда попадаю в такие глупые истории. А может быть, это банальная жадность... Мне уже явно хватит, и машинка мне точно не нужна. Ну разве что еще один глоточек, вкусно же.

141

Да, дорогой сосед, я еду в лифте на второй этаж, потому что у меня тяжелая, практически непосильная ноша. Кстати, знаете ли вы, кто такой Анатолий Поперечный? Да, это его машинка. Да, именно на ней он настучал грохот космодрома. Как, грохот космодрома? Правда? Это он настучал? А что еще? Ну, не важно. Грохота уже более чем достаточно. Вы себе не представляете, как я счастлива. Да нет, не от вина. Хотя и от него тоже. Нет, я счастлива, что дотащила эту машинку домой. А ведь я чуть не оставила ее рядом с подъездом Айдан Салаховой. Если бы у меня был с собой лист А4 — точно бы оставила. И напечатала бы ей записку. Странный вы все же человек. Кто такой Поперечный знаете, а кто такая Айдан — нет. А я вот наоборот. Как думаете, можем ли мы при

вдох. Сейчас аккуратно открою один глаз и все узнаю. Нет, лучше сначала себя ощупаю. Отлично, одета. Уже легче. Теперь ощупаю пространство. Справа свободно, на стене что-то пришпилено. Значит, в детской сплю. С чего бы это... Ну, теперь осталось ощупать это храпящее слева. Ах ты, сука! Собака моя любимая! Ну разве так можно? Храпишь, как пьяный мужик, чуть до инфаркта не довела честную женщину. Ну решила вчера уснуть под песни великого поэта-песенника, прилегла в детской. Источник музыки один у нас на всю семью. Но это же не повод и тебе нарушать правила. Ну не буду тебя наказывать, ладно уж. Совесть меня не мучает, я ничего страшного не сделала, вела себя, судя по всему, вполне прилично. Давай-ка по такому случаю завершим диету досроч-

С поэтом-песенником я никогда не мечтала познакомиться. Я даже не знала, что бывает такая разновидность. таком раскладе оба считаться культурными людьми? Вот и подумайте над этим, а мне еще с собакой гулять. Ну совесть есть? Как можно так храпеть? И весь бок мне отдавил! Отдавил? О, мама миа, кто же это у меня под боком? Это не спутник, у него ключа нет. Стоп, стоп, я же точно поэта посадила в такси. Или нет? Точно, посадила. Тащила домой машинку и вино. Потом гуляла с собакой. Нет, кажется, не гуляла. В лифте я разговаривала с соседом. Предложила ему зайти попробовать вина, чтобы не пить из горла. А он любезно предложил прогулять собаку. А что потом? Неужели сосед?! Только этого мне еще не хватало. Спокойно, глубокий

но. Устроим праздник себе. Собирайся, пойдем в магазин за продуктами. И как можно скорее. Ты ведь все знаешь про голод. А про похмельный? Пойду для начала чайник поставлю. Рано радовалась. Отличилась все-таки. Неудобно как перед соседом теперь. Опять угораздило. А у машинки буква «г» западает... «Доро ая соседка! Предла аю музыкальные вечера сделать ре улярными. Особенно красавица леса Олеся удалась». Да, аккуратнее нужно и с мыслями, и с диетой, и со всем остальным. Вот знакомство с поэтом-песенником до пения довело...

русский пионер №4(28). июнь 2012

142

[gaga saga] Сага «Машинка и Велик» в этом номере достигает своего апогея. Судьбу Машинки и Велика решают не только капитан Арктика, но и погибшие моряки подводной лодки «Курск», и Госпожа, и Агапитъ. Иногда кажется, что все происходящее — конец и для Машинки, и для Велика. На самом деле окончание романа Натана Дубовицкого читайте в следующем номере. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

143

русский пионер №4(28). июнь 2012

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художник: Валерий Зражевский»

текст: натан дубовицкий иллюстрации: студия тимура бекмамбетова «базелевс»

Продолжение (начало №4 (16), №5 (17), №6 (18) за 2010 год, №1 (19), №2 (20), №3 (21), №4 (22), №5 (23), №6 (24) за 2011 год, №1 (25), №2 (26), №3 (27) за 2012 год)

§40

На севере воцаряется торжественная тишина. Парусный ледокол Арктик останавливается и бросает якоря в миле от подножия многомногогранного бриллиантового цвета айсберга Арарат. Ближе подходить нельзя; эту, последнюю часть пути, называемую милей смирения, ангелы должны пройти по льду пешком с непокрытыми склонёнными головами. «Хорошо ещё что не проползти по-азиятски на брюхе», — ворчит вольнодумный юнга, наглаживая перед выходом парадную тельняшку, ворчит не словами, одними мыслями, про себя, ибо никто не вправе нарушить священную тишину, пока к ангелам не обратится схиигумен Фефил. Это его место, он первый заговорит с ними, когда посчитает нужным, а теперь — тишина, полная тишина. Ветер веет, но не слышится; громадные якоря валятся один за другим в раскрошенный у бортов корабля лёд, в подлёдную воду, но без шума, без плеска. Не гремят массивные титановые цепи, разматываясь и ускользая вслед за якорями в пучину. Не кричит полярный ястреб, пролетая над монастырской колокольней; молча качаются колокола; молчат монахи, сходят с горы на седую равнину моря встречать ангелов. Молчат ангелы. Ничего лишнего не должен услышать сегодня Господь, ничего праздного. Жёлтый и Волхов спускают кое-как трап, хлопочут с перерывами, отвлекаются, чтоб ещё и ещё раз полюбоваться на хрустальную вершину, с которой сияет им в сердце и очи, словно бесценный венец мира, сказочный Семисолнечный скит. По безбрежному небесносинему льду океана летит отражение серебристого ястреба. Золотые лучи куполов Спаса-на-Краю затмевают солнце; лишь приглядевшись, можно различить под ними его-еле бледнеющий обод. Только что, буквально за полчаса до команды «стоп машина!» и наступления вселенской тишины, подстрекаемый попугаем медведь обратился к капитану Арктика с предложением поставить на повторное голосование судьбу Велика и моряков «Курска». Капитан предложение отверг. Жёлтый проявил настойчивость и привёл главный довод: — В этот раз я буду голосовать за Велика. Капитан посмотрел на медведя медленно и сурово. — А раз я проголосую, дело верное, спасём мальчика, как ты хотел, — зачем-то принялся разъяснять Жёлтый. Архиангел отвернулся и пошёл прочь по гоферовой палубе, пнув походя в сердцах мачту Махатму. — Что решил, босс? — рыкнул вдогонку медведь. Капитан, не обернувшись, скрылся среди густо посаженных мачт. Жёлтый понял, что узнает командирское решение, только когда скитеры спросят «кому ныне Бог?», пожал плечами, поморщил шерсть на лбу, отправился бросать якоря и спускать трап.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Капитан Арктика бродит среди мачт, вспоминая, как вчера наблюдал по прибору вечного всевидения гибель экстрасенса Еропегова, более известного широкой аудитории под псевдонимом «капитан Арктика». Вот этому-то помершему теперь Еропегову, много лет колесившему по России под видом чудотворца и прорицателя, вымогавшему деньги у доведённых невезением и болезнями до крайней степени простодушия людей, небесталанному, но слабому, запутанному в долгах и вранье шоумену Триждывеличайший Ближайший к Богу архиангел — обязан своим существованием. Капитан Арктика — воображаемая личность, он тот, за кого принимают Еропегова околдованные слухами и рекламой провинциальные поклонники. Он то, что напридумывали и нафантазировали о раскрученном на капиталы Вити Ватикана коммерческом проекте зрительские массы. Архиангел воображён миллионами страждущих. Его сильный светлый и безупречный образ намолен, наплакан, накликан, наговорен жаждущими веры и подчинения толпами. Как и большинство воображаемых людьми идеальных существ, капитан Арктика очень далёк от своего реального прототипа, вознесён над ним на недосягаемую высоту молвой, мечтами и надеждами человеческими. Конечно, и земной «капитан» Еропегов не одним лыком шит, шит он был и шиком, пусть не парижским, а нашим, татско-казацким, резко шибающим в глаза циркаческим пафосом и базарной пышностью, зато действующим грубо и безотказно на неискушённые души и податливые умы уфалейцев, войвожцев, апатитцев и тому подобных народцев. Были в реальном «капитане Арктика» и некоторая нервность, принимаемая то за интеллигентность, то за смелость, и многословие, похожее на красноречие, и кое-какое тщеславие, заменяющее героизм, и заносчивость, про которую сплетничали, что она от гениальности; была иконогеничная физиогномия с добротными глянцевыми глазами; грозный рост и по росту голос; были другие достоинства и признаки величия. Но самого величия всё-таки не было. Зато капитана вымышленного экзальтированная публика наделила величием в избытке. Сокрушитель зла; Гонитель мрака; Победитель Сатаны; Строитель Царствия, Которое Приидет; Всевидящий; Быстрый-Светлый; Приказывающий фараонам; Архистратиг Воинства Света — вот ещё не все величальные прозвища, данные ему. Те, что душой пониже и попрохладней кровью, звали экстрасенсом, миллиардером и «наконец, просто большим талантом», что тоже совсем не мало. При этом архистратиг прекрасно сознаёт, что он — вторичен, что он только отражение Еропегова, его аватара в горних высях, маска, принимаемая за лицо, оторванный людьми от реальности и поднятый ими над собой защитной хоругвью бесплотный образ. Что — невозможен он, образ, без прообраза; что теперь, когда Буром и Щупом убит в гостинице с тараканами тот, кто возбуждал фантазию, должна исчезнуть и самая фантазия. Нет отражённого, нет и отражения. Нет Еропегова, не должно быть и капитана Арктика. А есть пока ещё капитан по-

144

...Капитан Арктика знает, что теперь существует только в мечтах и надеждах этого испуганного маленького страдальца, что он уже не коллективная галлюцинация миллионов мужчин и женщин. Что этот хрупкий осенневолосый мученик — последний, кто воображает его…

тому только, что разлетевшаяся вмиг повсюду новость о гибели знаменитого прорицателя и чудотворца не достигла до сих пор одного-единственного человека, запертого в сыром тёмном подземелии, куда не проникают ни свет, ни информация, бедного несчастного мальчика Велика. Хоть и привиделось Велику во сне затопившее русские тундры и луга море мрака, хоть и почувствовалось, будто случилось что-то, но что случилось, он знать не мог, глуха его темница. Вот он и думает по-прежнему как о живом о капитане Арктика, воображает его, Светлого, из своей тьмы, в мучениях верит в него, надеется, зовёт себе и папе своему в помощь. Не сомневается, что папа ищет сына, но знает, что без чуда, без поддержки архангела может и не справиться старший Дублин с такой очень нематематической задачей. Капитан Арктика знает, что теперь существует только в мечтах и надеждах этого испуганного маленького страдальца, что он уже не коллективная галлюцинация миллионов мужчин и женщин. Что этот хрупкий осенневолосый мученик — последний, кто воображает его. И всё же, как ни эфемерны основы жизни капитана, он ощущает величие и силы свои во всей их полноте. Потому что громадна власть вымысла, неодолима сила воображения. Потому что иллюзии, мечтания, призраки и представления, все эти произведения веры, страха, любви и безумия, именно они и ничто иное катят Землю как тяжеленный снежный ком вместе с налипшими народами в сторону весны, вверх по наклонному небу. Сплелось и спелось беспрерывно между собой что есть и что кажется. Имиджи правят государствами, симулякры движут нациями, тени прошлого и миражи будущего вдохновляют

145

нас в настоящем. Высадите человека хоть на Луну без денег и айпада и посмотрите, что он будет делать. Оставьте его там одного и вернитесь через полчаса. И увидите — он не сеет, не жнёт, не собирает в житницы. Он — творит себе кумира. Прожорлив человек, это правда, но ведь и беспокоен, и прыток. Нет ему смысла откармливать себя без высокой цели. Нужно ему что-то выше его самого, что-то глубже его миски с чечевичной похлёбкой. Мало человеку себя, никак нельзя ему без обмана впереди, без кумира, героя, Бога. Люди стоят на бескрайнем снегу вселенной врозь, врассыпную и пустоту меж собой заполняют сочинёнными существами, чтоб через них слышать друг друга и радоваться, что никто не один, а все — все. Оттого — властны вымыслы, сильны сны. И нет на свете никого могущественнее ненастоящего, вымышленного маленьким мальчиком славного и страшного капитана Арктика. Всё знает и понимает архиангел и почти всё может, но никак не ответит на главный вопрос дня и года — на что употребить свою власть и могучую силу? Воскресить моряков? Или вызволить Велика? Воскресить моряков? Или вызволить Велика? Воскресить? Или вызволить? Воскресить? Вызволить? Бесконечная жалость к Велику изводит его, но ведь и решение оживить экипаж «Курска» было тяжело выстрадано на совете ангелов. Нарушить традицию ради необъяснимой нежности к обычному ребёнку? Не нарушить традицию, но и никогда не простить себя за то, что мог, но не спас беззащитного? Капитан ничего не решает, убедив себя, что вот как-нибудь там найдёт вдохновение, когда встанет перед скитерами у подножия Арарата; само как-то всё объяснится и взбредёт в голову; и слетит с языка непроизвольный, а значит и Богу угодный ответ.

§41

Капитан Арктика нисходит по трапу на лазурный узорчатый лёд мили смирения. Светящиеся волосы обрамляют его спокойное с внешней стороны лицо. Вслед ему спускаются Госпожа, Жёлтый, Волхов и Юнг; все, кроме Госпожи, с непокрытыми головами. Все, кроме архангела, в праздничных ризах. На Госпоже косынка из лёгкой зеркальной ткани. На капитане старинный белый китель, пробитый и заштопанный в трёх местах поверх сердца — след от трезубца Денницы, память о величайшей битве Верных с Падшими в грозовом облаке библейских небес над ревущим разверзшимся адом. Попугай, чтобы не нарушать благочиния, оставлен на ковчеге, уселся на рее, провожает ангелов, машет им крылом, посылает мысленно внушение капитану: «мальчика, мальчика спаси». Иноки шествуют вшестером белой благоухающей вереницей вниз по пологому склону Арарата. На середине спуска Фефил шепчет Петру — в абсолютной тишине шёпот его хорошо слышен и везде, и на вершине айсберга, на звоннице Спасана-Краю, где Пётр беззвучно звонит в колокола: «Брат, встречай великого гостя». «Встречаю», — радостно отвечает Пётр, и коло-

русский пионер №4(28). июнь 2012

кольный звон становится слышен, пышный, протяжный изнутри, с весёлыми трелями, величавыми переливами и чудными перегудами поверху. Громадные привольные волны приветного звона вал за валом перекатываются через возвышенную тишину, то затопляя её полностью, то спадая и открывая её строгие формы. Схимонахи останавливаются ждать на предгории Арарата. Капитан Арктика приближается к ним, склонив голову. Справа от него идут оборотень и медведь, слева юнга и Госпожа. Сыны Божии в этот необычайный час не повелевают людьми, но сами идут к ним на поклон, к лучшим из них, к почти ангелам, но всё-таки — людям, скитерам Семисолнечной обители. Так через смирение ангелов своих Господь выказывает благоволение грешному роду человеческому. Смиренно воины Света проходят последнюю милю и предстают перед скитерами. — Милость нам не по грехам нашим! Радуемся, ибо видим Свет, пришедший от Господа посветить нам в наших потьмах, — приветствует схиигумен архангела и его спутников. — Здравствуйте, честные отцы, — говорит капитан Арктика. Семь праведников, отлучившихся в эту белую холодную пустыню молиться за русь, хорошо знакомы архистратигу. Схиигумен Фефил — мудрый старец, до того чистый, что борода и глаза у него бесцветны, а кожа у него прозрачная: видны через неё кости кистей рук, черепа лицевые кости и оплетающие их ветвистые кровеносные ручейки. Таков же с виду и Зосима, только немного моложе и с глазами лазурными, узорчатыми. Брат Николай не так прозрачен, не так и худощав, даже плотен и улыбчив. В руке книга Исход с картинками, то и дело в неё заглядывает — почитает, порадуется, вокруг посмотрит, всем и всему и на все стороны поулыбается, опять книжку раскроет. Брат Сергий рослый, с капитана Арктика почти ростом, но стар при этом чрезвычайно, старее всех в скиту, прежде Фефила ещё здесь спасается. Он уже почти мёртвый, так стар, вот и не видит ничего, кроме Света, и не говорит ничего, кроме молчания. Ещё два инока не имеют ни имён, ни лиц — до того самоотречены. Петра, который оставлен сегодня наверху при колоколах, архангел не видит отсюда, но помнит: шустрый щуплый монашек в зеркальных солнцезащитных очках, у которого по щуплости его никак не растёт борода, так что из третьего Рима было предписание считать его православным в качестве исключения хотя бы и без бороды, посколько благочестие может и бороду в особых случаях заменять. Ангелы и люди стоят одни перед другими, отражаясь друг в друге, отбрасывая друг на друга блестящие тени; над ними вздымается ледовая круча, покачивается на плавных волнах утихающего колокольного звона серебряный ястреб, истекают целительным золотым сиянием семь цветущих купольных крестов дрейфующего полярного скита. — Кому ныне Бог? — вопрошает схиигумен капитана. — Кому спасение? — вопрошают схимонахи.

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Крейсер красив страшной красотой израненного неукротимого воина. Его капитан, такой же внушительный, появляется у ограждения рубки; за ним на верхнюю палубу один за одним выходят моряки. Они мертвы; из-под фуражек и бескозырок, из рукавов кителей и бушлатов струится вода, замерзая на полярном морозе, покрывая лица и руки зеркальной коростой. Они строятся в две шеренги, командир командует «смирно!»; строй натягивается как стальная струна. Подводники смотрят на ангелов и монахов с требовательной надеждой, суровой мольбой… — Что ответит? Как он измучен! — думает Госпожа. — Что изречёт дух смятенный? — Не отступай, капитан! Морякам обещано! Держи же слово, — напряжённо молчит Волхов. — Велик или «Курск»? Ну, босс, поглядим, как ты теперь покомандуешь, — тянет про себя Юнг. — Велика, Велика отпусти нам! — мысленно рычит Жёлтый. — Мальчика спаси, — безмолвно умоляет издалека попугай. Колокола окончательно умолкают — Пётр, чтобы расслышать ответ архангела, перестаёт звонить; снова немеет всё. Капитан Арктика, будто виноватый, смотрит себе под ноги, видит: далеко под насквозь прозрачным льдом несколько кряжистых донных дубов машут продолговатой листвой в такт накатам шквалистого восточного течения; меж дубов с ветки на ветку порхают потревоженные летучие скумбрии. Морские коровы, уцелевшие только в здешней заповедной воде, пасутся среди зацветающих водорослей. На какое-то мгновенье коровы как бы задумываются и, как бы додумавшись до чего-то, перестают жевать и пошевеливать ластами и поворачивают гладкие головы налево, на восток. Там, за холмом, поросшим бледными карликовыми кораллами, дно на тысячу миль каменисто и голо; там пустыня, где нет ни растений, ни рыб; оттуда налетают порывы бурных течений, приносящие рыжержавые облака взбаламученной мути. Оттуда надвигается теперь гигантская трёхмерная чёрная тень чего-то хищного, напоминающего преувеличенную акулу из предутреннего кошмара; тревожатся скумбрии, замирают коровы, стынет, как кровь в жилах, крепкая вода в задубелых, тяжёлых полярных морях.

146

147

русский пионер №4(28). июнь 2012

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художник: Валерий Зражевский»

Капитан Арктика поднимает глаза; видит, что все, все, все смотрят на него, ждут ответа. Схиигумен несколько удивлён, что ответ не дан сразу, как бывает всегда, что архангел так долго что-то там высматривает подо льдом. Госпожа, чувствуя нерешительность возлюбленного, осеняет его крестным знамением, Фефил замечает это и начинает удивляться сильнее. Когда юнга от напряжения и нетерпения с каким-то нелепым писком подпрыгивает и закусывает кулак, благочиние оказывается нарушенным уже совсем явно, иноки понимают, что что-то идёт не так, но несуетно продолжают ждать, не подавая повода усомниться в незыблемости заведённого с древности строгого порядка. Между тем, улыбаясь то глазами, то ртом, архангел всё молчит. — Не знак ли это молчание? Не гнев ли свой изливает Господь безмолвием посланного к нам? — невольно приходит на ум схиигумену. Его тревога, хоть и сдержанная твёрдым характером, доносится до братии. Николай переступает с ноги на ногу, Зосима теребит вериги, безликие переглядываются, Сергий поворачивается на восток. Чтобы вывести из неловкого уже положения себя и всех, отец Фефил повторяет — такое случается впервые — священный вопрос: — Кому ныне Бог? — Не положено дважды вопрос задавать по обычаю. Но и молчать по обычаю не положено. Неправильно дело идёт, не туда, — одинаково и одновременно размышляют Пётр и Юнг. — Кому спасение? — завершает вопрос схиигумен. — Экипажу подводной лодки «Курск», ста восемнадцати отважным морякам. Мученикам и героям. Им спасение. Пусть восстанут с морского дна, пусть воскреснут. Молитесь, отцы! — отвечает капитан Арктика. — Ой, — вскрикивает Госпожа. — Нуууу, — нагло нукает Юнга. — Правильно, капитан! — вырывается у Волхова. — Неправильно, капитан! — презрев приличия, каркает с корабля разочарованный попугай. Жёлтый обхватывает лапами голову. Фефил поражён и ответом архангела — никто никогда не просил о воскресении — и неподобающим поведением ангелов, которые должны по обычаю во время церемонии лишь почтительно склоняться и не открывать своих мыслей. — Что же это такое! — расстроенно думает Фефил, но спрашивает холодно и торжественно, пытаясь удержать происходящее в границах пристойности, только то, что спросить требует обычай: — Отчего же им? Отчего же не другим? Разве мало на свете других, кому больно? — Всякая боль — боль, — уже без паузы, заученно и даже как будто торопясь, как будто спеша поскорее покончить дело, возражает капитан. Святой отец чует эту суетную спешку, хмурится: — Воскресить просишь? Не ослышался я?

русский пионер №4(28). июнь 2012

— Воскресить прошу, — подтверждает капитан. — Не чрезмерного ли просишь? — Кто меру знает? Ты? Я? Бог знает. Давно, долго служит Фефил, но не припоминает ни таких слов, ни таких поступков. Он вглядывается в архангела и ангелов требовательно и искательно, ожидая чего-то от них, что разъяснит или исправит невозможное положение, вернёт к заведённому с допамятных эпох порядку, восстановит благочиние. Капитан, однако, опять вперяется в лёд волглыми глазами, ангелы же так смущены, что кажется, готовы на новые выверты и несуразности. Ничего путного не дожидается схиигумен и произносит: — Аминь! После этого тихого слова содрогается океан. Принесённая восточным течением трёхмерная чёрная тень зависает в миле от священного айсберга. Напрягается и — бьётся снизу об лёд. Удар так ужасен, что даже Арарат покачивается, покрывается грозой и громом. Лёд трещит, трескается, из трещин хлещет вскипевшая от удара вода. Тень, отступив почти до самого дна, разгоняется, разлетается и ещё раз таранит узорчатую лазурную твердь. Ледяные осколки, искристые брызги взмывают гремящими кучами выше монастырских стен; лёд океана бугрится, взрывается, вода изпод него ревёт и рвётся на шипучие вихрящиеся куски, рвётся вверх. Лёд и вода смешиваются вверху со свечением крестов и куполов в пурпурную одноцветную радугу. Под эту высокую радугу как под триумфальную арку, в бурлении света и воды, во взрывах льда, в оглушительном грохоте рухнувшего воздуха вплывает из глубины, выступает из собственной чёрной тени торжественно и грозно легендарная могучая субмарина. Это — «Курск».

...Отчего помер, отец Абрам? — смягчается Зосима. — От любви, отцы, от любви. Хочу спасти невинное дитя, сына вот этого друга моего Глеба Глебовича Дублина. Он хоть и учёный, но тоже от любви погиб… 148

Из вспоротой боевой махиной тишины сыпятся, возвращаются в мир все привычные звуки: слышатся ветер и ястреб, и трепет флага над Арктиком. Вода оседает и успокаивается в пробитой полынье, только белёсый туман остаётся медленно клубиться над ней; сквозь туман виден великий крейсер: гребной винт обмотан длинной липкой тиной, из расшибленного носа изливается горькая морская пена, широкие ожоги ржавчины и неподвижные стаи растопыривших шипы морских ежей опоясывают в нескольких местах прочный корпус. Крейсер красив страшной красотой израненного неукротимого воина. Его капитан, такой же внушительный, появляется у ограждения рубки; за ним на верхнюю палубу один за одним выходят моряки. Они мертвы; из-под фуражек и бескозырок, из рукавов кителей и бушлатов струится вода, замерзая на полярном морозе, покрывая лица и руки зеркальной коростой. Они строятся в две шеренги, командир командует «смирно!»; строй натягивается как стальная струна. Подводники смотрят на ангелов и монахов с требовательной надеждой, суровой мольбой. Серебряный ястреб на триумфальной радуге, распахнув воинственно крылья, победно кричит. Архангел подзывает Волхова и Юнга, отдаёт краткий приказ; те бегут обратно на Арктик, там проворно скачут с мачты на мачту, поднимают приветственные вымпелы и флажки; монахи кланяются морякам, живые встречают мёртвых. — За них просишь? — спрашивает схиигумен, кивая на «Курск». — За них, — отвечает капитан Арктика. — Дело новое, неслыханное, — от волнения прозрачная кожа о. Фефила слегка алеет. — На всё Его воля, — шепчет архистратиг. — Так. Так. Помолимся, братия, о воскресении славных моряков, — поворачивается Фефил к братии, приглашая их взойти на вершину Арарата и оттуда пропеть в небо Господу прошение архангела. Иноки, смиренно крестясь, тянутся за ним, бредут медленно в гору. — Что ты наделал, капитан! — всё-таки не удерживается от упрёка солидный и рассудительный обычно медведь. — Что ты наделал! — Как тебе не стыдно! Постеснялся бы хоть при мёртвых! — набрасывается на медведя Госпожа. — Да ты же точно так же думаешь! — огрызается Жёлтый. — Приказы надо выполнять. — Мне никто не приказывал молчать! — Голосовать надо было в тот раз правильно, а что теперь причитать!.. Пока они продолжают в таком духе, капитан Арктика стоит как стоял, прикрыв глаза, не замечая ссоры своих соратников. Но схимонахи всё слышат, останавливаются, глядят с недоумением на бранящихся ангелов. — Нехорошо, — шепчет Фефил.

149

— Нехорошо, — вторит один из безликих. — А это кто там? — показывает книгой далеко на юг Николай. — Где? — щурится схиигумен, понимая, что всё сегодня не так, не быть уже, видно, никакому благочинию; не случилось бы какого окончательного конфуза, а то и бесчестья! — Там, там, — тычет в юг Николай. — Кого-то, кажется, черти несут, — посмотрев куда надо, кричит со звонницы отец Пётр. — Черти? Чертей нам ещё не хватало! В такой-то день! По грехам, по грехам нашим! — сокрушается Фефил. — Не последние ли времена наступают? — открывает книгу Николай. — Да это же отец Абрам! Точно, так и есть! Он! — доносится с колокольни голос Петра. — Какой ещё Абрам? — поражается схиигумен. — Да нормальный Абрам, православный, брат наш… бывший… — Это тот-то пьяница и богохульник?! — Тот самый. И с ним ещё кто-то. Оба мёртвые. И точно, на чертях верхом, на самых настоящих чертях! — возвещает Пётр. — Что ж, отцы, Господь испытывает нас. Повременим, дождёмся. На всё воля Божья, — провозглашает Фефил; ему, наконец, становится и любопытно.

§42

И действительно, бряцая и цокая по гулкому куполу Арктики бойкими копытцами, несут вороные черти новопреставленных Абрама и Глеба к Арарату. Хлёсткой проповедью погоняет вороных расстрига. — Опоздали, опоздали! — видя вдалеке поднимающихся уже на айсберг скитеров, отчаивается Дублин. — Вера, вера твоя где? — злится о. — Прости, Велик, прости, сынок, не успел я, подвёл я тебя… — слабеет духом Дублин. — Не может такого быть! С нами Бог! Успеем! Не поздно! Смилуйся, страшный! Смилуйся, светлый! — упрямится Абрам и с этими-то словами кавалькада шумно тормозит у подножия горы. Не обращая никакого внимания на архангела и ангелов, на ледокол и подлодку, отец Абрам спешивается и падает на колени, взывая к столпившимся на склоне инокам: — Отцы! Братья! Вспомните меня! Я брат ваш! — Как же! Помним! Так и знали, что черти возьмут тебя! — холодно говорит Зосима. — А-а, черти… Да что же черти? Они ничего… Они же выкресты все! Крещёные они, истинно вам говорю… наши они… и с нами здесь из человеколюбия христианского. Мне и Глебу вот этому в помощь. — Отчего помер, отец Абрам? — смягчается Зосима.

русский пионер №4(28). июнь 2012

— От любви, отцы, от любви. Хочу спасти невинное дитя, сына вот этого друга моего Глеба Глебовича Дублина. Он хоть и учёный, но тоже от любви погиб. — А что с сыночком вашим? — обращается Зосима к Глебу. Схиигумен при этом всё молчит, то ли просто растерянно, то ли что-то обдумывая. Глеб, забывший слезть со сцепленных лап бурно дышащих, фыркающих, насквозь пропотевших, пышущих серным паром Бонифация и Формоза, отвечает хиреющим хрипом: — Пропал сыночек. Ушёл за мороженым и не вернулся. А я далеко был. Уехал по корыстным делам, бросил его… с незнакомым человеком… виноват я… мог ведь и не уехать… и пил я много, забывал про маленького; вот вы не поверите, покормить даже иногда забывал… И уронил однажды… не однажды… а ему так больно было… Где же он теперь? Лучшая прокуратура ищет, лучшая полиция, сыщица лучшая; никто не находит. Ещё девочка пропала. Машинка, они так дружили, искать его пошла, тоже не вернулась. Живы ли они, и то не знаю… — Живы! Живы дети, отцы! Вы нам хоть одного мальчика чудом вашим верните, если двоих тяжело… Мы девочку-то сами, сами найдём. Лучше, конечно, обоих, а так — хотя бы и одного… А он жив, жив, — гремит отец Абрам. — На всё воля Божья. Откуда тебе знать? — входит в разговор брат Николай. — Вот и я говорю, — вздыхает Глеб. — Вера, вера где, малодушный мой друг? Не слушайте его, отцы, Велик жив, помогите, — настаивает чернец. — Живы дети! — Живы! — подхватывает вдруг сильный уверенный голос. Говорит капитан Арктика. Голова его гордо поднята, наполненные до краёв чистыми слезами глаза блещут, кулаки сжаты. — Ну вот! Что я говорил! Слово архангела! Значит, живы, живы! — радуется отец Абрам. — Спасите детей! Спасите, православные! Спасите, добрые! Спасите, русские! — взывает он к монахам. — А я вот вам гостинец принёс! Образ бакинской Божьей матери. Возьмите его! И ты, и ты, Глеб, моли отцов! И вы, дьяволы! Глеб, Анаклетъ, Буонапартий, Агапитъ и Бонифаций встают на колени; Формозъ берёт у Абрама икону, взбегает к инокам, передаёт образ схиигумену, сбегает к своим и тоже опускается на колени. То же самое делают Госпожа и медведь. Юнга с воплем «и я за детей, и я прошу» по перилам трапа съезжает с парусника и скачет вприпрыжку к Арарату, но в полупути от него скользит и валится и, боясь не успеть, остаётся на коленях на месте и оттуда протягивает руки к скитерам «за детей». Тут и случается самое страшное и непостижимое. Сокрушитель зла, Строитель Царствия, Которое Приидет, Приказывающий фараонам, Ближайший к Богу, капитан Арктика — встаёт на колени!!! говоря: «Спасите Велика, отцы. И Машинку спасите». — Катастрофа! — ошеломлён схиигумен и ждёт бури и разбития неба о землю, и трубного зова. Но ничего такого не происходит, напротив, по миру опять расстилается тишина, только не возвышенная и строгая, как вначале, а благостная, спокойная, нежная.

русский пионер №4(28). июнь 2012

...Служить поступаю на крейсер! Капитан зовёт. Священника у них, оказывается, нету, — разъясняет отец Абрам. — И Глеба берут! А то пропадёт ведь без меня. — И математика у них нет? Ай-айай! Как же на подводной лодке без фрактальной геометрии-то! — язвит завистливо Буонопартий…

Тут уже от нелогичности всего вокруг, от неопределённости всего отец Фефил несколько даже теряется и, поворчав неразборчиво, поворочав головой и бесцветными очами туда и сюда, обращается к старцу Сергию: — Старче, ты дольше всех нас на этом свете. Рассуди — что делать-то будем? Посланник от Господа то просит немыслимого — воскресения мёртвых до Суда, то вдруг меняет свою волю. Крещёные черти, ангелы на коленях… Слыханное ли дело! Мне по скудоумию моему и, как видно, по грехам моим — не постичь… то, что сперва архангел велел, исполнять? Или что после? Или не исполнять ничего, а молить Бога о прояснении разума? Скажи, старый. Брат Сергий ненамного живее Абрама, Глеба и подводников, давно уже ничего не говорит, почти слеп, зато видит, где Свет. Он наводит слабую руку на отца Абрама, затем на экипаж «Курска». — Что означает? — просит истолковать этот жест отец Николай. — Так понимаю, — толкует схиигумен. — Тебе, Абрам, идти к морякам и с ними решить это дело. Пусть вы, мёртвые, между собой договоритесь, кому нынче спасение. Детей ли вызволить умолим Господа? Оживить ли моряков будем просить? Судите, мёртвые, сами. Мы же исполним, что мёртвые скажут. Так, старый? Брат Сергий согласно молчит. — Ну хоть на это ума у меня достало, — размышляет о себе отец Фефил. Абрам отлепливается ото льда, подымается и неплавным, тугим баттерфляем, каким обычно бегают покойники, убегает в направлении субмарины. За ним, непрошеный, вскричав зачем-то «мне можно я тоже мёртвый», устремляется Глеб Дублин. Ангелы, скитеры и черти провожают их горячими взглядами.

150

Добравшись до пространной истекающей туманами проруби, в которой покачивается крейсер, отец Абрам задирает голову и, сложив ладони дудой, обращается к строю с огненными крупнокалиберными словами, слышными издалека слитно и смутно, но громко и убедительно. Капитан «Курска» что-то командует в ответ, коренастый рукастый матросик вышагивает из шеренги, достаёт откуда-то из-за ограждения предлинную заиндевевшую доску и перекидывает её через полынью как мост. Абрам и Глеб перебираются по этой доске на палубу лодки. Абрам кланяется капитану, потом похлопывает его по плечу, потом обходит строй и заговаривает с каждым и лобызает каждого по-русски трегубо. Шеренги понемногу расстраиваются, матросы, мичманы и офицеры обступают чернеца, внимают ему. Что он им там рассказывает, непонятно, но слышен одобрительный ропот и ободрительный гул внимающих, а иногда даже и задушевный смех. Дублин затерян в толпе и, кажется, сам больше слушает, чем говорит. Потом капитан субмарины показывает расстриге прохудившуюся рубку и перископ, после чего они вместе осматривают согнутый взрывом форштевень и все вообще повреждения носовой оконечности, отправляются, осторожно ступая по морским ежам, и на корму к торчащему из воды гигантскому заклиненному вертикальному рулю. Отец Абрам, видя раны и шрамы атомного монстра, сокрушённо трясёт бородой, крестится сам и осеняет крестами всё, на что смотрит. «Что-то долго они там… Да по делу ли говорит-то? Пустой ведь был человек, неужто исправился? Или всё балбес, как раньше? Тогда — дела не будет. И — что же тогда?» — волнуется схиигумен, наблюдая приключения Абрама на лодке. Наконец, всех и всё благословив и освятив и перелобызав всех и каждого, отец кланяется капитану и сходит обратно на льды. С ним сходит некий совсем молодой статный офицер с очень красивым, от долгого бездыхания фиолетовым лицом, во впервые надетой, не очень ещё ловко сидящей парадной форме с кортиком и аксельбантами. Глеб почему-то остаётся на палубе, вероятно, обессиленный и не решающийся пройти некороткой обратной дорогой. Преодолев семимильную милю смирения, офицер и расстрига подходят к Арарату. Всё это время все на коленях, кроме Волхова, твёрдо стоящего за воскрешение моряков, и святых скитеров. — Что решили, мёртвые? — спрашивает схиигумен. — Говори ты, лейтенант, — подвигает отец Абрам офицера, на котором вблизи различимы обледеневшие погоны капитан-лейтенанта. Офицер, щёки которого были бы не фиолетовы, а румяны; у которого были бы глаза, которых сейчас нет, да не простые глаза, а такие, что смущали бы, а то и сводили бы с ума всех девушек в гарнизонном городке, во всех портах планеты, на родине в глубоко сухопутном Тамбове и в Москве, куда бы он непременно поступил бы учиться в академию генерального штаба; который родил бы и вырастил во весь великий русский рост красивых

151

детей от красивой жены; которому светила бы спереди предстоящая блистательная судьба, если бы он только был жив, если бы был жив, но он был мёртв, — этот молодой мертвец делает два шага вперёд, как будто выходя по команде из строя. — Святой отец, святые отцы, — говорит он, как подучен по дороге Абрамом, Фефилу и прочим монахам. — Мой командир, капитан атомного подводного крейсера «Курск» приказал мне передать вам его решение. Экипаж, погибший во время боевого дежурства, сформирован из профессионалов, для которых крайняя степень риска является частью работы. Служить на флот поступают люди, готовые погибнуть за Россию. Наша служба — устрашение и охрана. Устрашение врагов и охрана народа. А дети — лучшая и самая ценная часть народа. Для экипажа крейсера честь и долг — отказаться ещё раз от своей жизни ради детей. Теперь уже по собственной воле. Молитесь, отцы, за Велика и Машинку. — Что решил твой капитан, сынок, я понял, — говорит Фефил. — А сам-то ты что думаешь? Офицер от такого вопроса отшатывается и сникает, как от выстрела в грудь. Резко убавив голос, произносит: — Капитан приказал… — От себя, от себя скажи, — ласково настаивает Фефил. — Если по правде, — шепчет офицер, — умирать тяжело очень было. А после смерти — полегчало вроде как. Мёртвым быть полегче всё-таки, чем умирающим. Хотя, если честно, тоже не очень-то легко. На лодке довольно сыро. Холодно и скучно, конечно. И темновато. Но человек ведь ко всему привыкает. Вот и мы привыкли. Бывает и хуже, как говорится. Тем из наших тяжелее, у кого дети… в жизни остались. Тоскуют они сильнее. Но и они терпят. А уж я-то… само собой… От себя, отцы, говорю то же самое: спасите детей. А мы подождём. — Есть ли в экипаже согласие? Все ли моряки так же думают? — допытывается схиигумен. Не сразу и тише, чем шёпотом, отвечает офицер: — Не все… Нет, не все… Но все — выполнят приказ. У нас так. — И у нас так, сынок, — умиляется отец Фефил. — Спасите детей, — повторяет капитан-лейтенант и опускается на колени, за ним и Абрам, за ним — видно, как в миле отсюда, на палубе подлодки встают на колени командир и все его моряки, и Дублин; все то есть просят. — Так и буди, буди, — громко и радостно возглашает схиигумен. — Аминь! — Аминь! — отзываются схимонахи. Скитеры поднимаются в скит молиться за Велика и Машинку. Пока они белой медленной вереницей бредут в гору, отец Абрам и подводник возвращаются на «Курск». — Ты куда, отче? — беспокоятся черти. — Служить поступаю на крейсер! Капитан зовёт. Священника у них, оказывается, нету, — разъясняет отец Абрам. — И Глеба берут! А то пропадёт ведь без меня. — И математика у них нет? Ай-ай-ай! Как же на подводной лодке без фрактальной геометрии-то! — язвит завистливо Буонопартий.

русский пионер №4(28). июнь 2012

— Вот ты язвишь, да ведь не понимаешь, мало я вас учил! Современная подводная лодка не простая какая-нибудь железяка, к которой мотор приварили и в море швырнули, а, можно сказать, очень инновационное и даже научное явление. Не то что вы, духи непарнокопытные… — Нас-то на кого бросаешь? Покрестил, покрестил, да и бросил! Нечестно! — обижаются духи. — Идите во все земли и благовествуйте! — машет на чертей небрежным крестным знамением о. и спешит догонять офицера. Вскоре они добираются до субмарины и там склоняются вместе со всеми в общем молитвенном строю. Иноки достигают вершины Арарата и творят великую молитву. Редкие знакомые фразы и повторы подхватываются некоторыми моряками. Священные слова и не громки вовсе, но звучат ясно — мир Божий построен подобно храму, в нём и наислабейший голос, вздох ребёнка, жалоба старика долетает до купола, возносится на всю, какая только есть, высоту, к свету, к писаным по синеве белым облакам, к протянутым с неба всемогущим рукам, подбирающим с земли всех брошенных. Долго ли, коротко ли поют иноки — иссякает их стих. И остаётся только ждать чуда. «Будет ли ещё чудо-то? — всё никак не утвердится в мыслях юнга. — После всего этого… нестроения… выходок этих… не отвернётся ли Господь от нас?» Не один он так думает. Все — сомневаются. — Звезда! — вскакивает с колен Агапитъ, показывая на край океана. — И вон там ещё! Там тоже, — ликует Госпожа. Все поднимаются, ангелы, черти, моряки, и смотрят вокруг, восторгаясь: — И там! И там ещё одна! С семи сторон света стремительно восходят над горизонтом семь золотых крестообразных звёзд, оставляя за собой, как реактивные самолёты, золотые борозды в небе. Они почти одновременно всплывают на самую вершину вселенной, над Северным полюсом, над Спасом-на-Краю сплетаясь лучами, кружась, сближаясь и высекая друг из друга чистые быстрые искры, сливаются в одну огромную, величиной с целое сердце ослепительную звезду. Место, где царственно парит эта звезда — выше самого верхнего неба; её свет, невидимый простым смертным, открывающийся только избранным среди них, несуществующего цвета, называемого золотым только от невозможности найти должное название, только от желания хоть как-то выразить восхищение хоть этим словом, которым привыкли означать всё прекрасное, дорогое, редкое, прекраснейшее; её семиконечная корона, горящая в такт биению жизни; влачащийся за ней сверкающий и раздвоенный, словно хвост мифической рыбы, изогнутый шлейф — все признаки подтверждают, что это звезда Эарендил, в наших местах известная под именем Вифлеемской. — Свершилось! — восклицает отец Абрам. — Радуйся, архиангел! Радуйтесь, братия! — провозглашает Фефил с просиявшим образом Богородицы на руках. —

русский пионер №4(28). июнь 2012

Услышал Господь наше моление! Звезда Вифлеема, чистейший Эарендил взошёл над небом! Явилось знамение! Спасён Велик! Спасена Машинка! Спасены невинные! Ибо сказано: «скрыл от премудрых и открыл детям». Вот благая весть нам — не забыты Богом люди, возлюблены. И спасены будут! Аминь! — Аминь! — разносится по миру семикратное эхо. Радостно и в то же время грустно всем. Эарендил, Свет жизни, озаряет небеса, а «Курск» — погружается обратно в смерть, в морскую пучину. Экипаж снова выстроен в натянутый как стальная струна строй. Опять закипают вода и воздух. С фырканьем и рычанием огромным благородным чудовищем лодка возвращается под лёд. Её капитан отдаёт честь капитану Арктика. Тот в ответ за неимением фуражки прикладывает правую руку к сердцу. Нестроевой отец Абрам уводит в кубрик впечатлительного математика, чтоб не боялся. Глеб Глебович вспоминает давний зимний вечер: он за письменным столом выводил на чистом листе бумаги «Тотальная симплификация. Метод и результат»; Велик, очень ещё маленький, едва научившийся ходить, стоял рядом, обняв его ногу и покусывая слюнявым ротиком его колено, постукивая по нему нежным кулачком, улыбался; улыбался и Глеб, предвидя долгий, исполненный смысла труд и долгую, исполненную любви жизнь… Он вспоминает и бормочет: «Всё сошлось! всё правильно! вот, значит, для чего всё…» Черти, как и велел Абрам, разбегаются в разные стороны. Архангел и ангелы благодарят скитеров, возвращаются на ковчег. Жёлтый спрашивает: — Кому из смертных посветить Эарендилом? Кто из них детей отыщет и освободит? — Пусть неслучайно всё будет, — отвечает капитан Арктика. — Пусть детей найдёт кто-то из тех, кто ищет. В награду. И выбери того, кто понесчастнее и поглупее. Посвети такому кому-нибудь. Ибо таковых есть Царствие Небесное… Стоящие на палубе «Курска» моряки уже по пояс в воде, а вот и по грудь, вот и по горло. Болтающиеся на волнах обломки льда тычутся в их лица, к бликующим под водой ременным пряжкам, кортикам и аксельбантам подплывают любопытные скумбрии. Офицер, ходивший к айсбергу по приказу командира, беззвучно плачет. По счастью, все стоят «смирно» и смотрят вперёд, не видят его слабости. Но сам он боковым зрением пустых глазниц замечает, как у старого мичмана справа дрожит нижняя челюсть, слышит, как сзади тихо скулит коренастый матросик, бегавший за доской. Вода цвета мёрзлой земли заливает их лица, смыкается над их головами. Меркнет пурпурная радуга, ястреб носится над опустелой полыньёй. — Слава Богу! — думают моряки, уходя на дно. — Слава Богу! — думают ангелы, разворачивая парусный ледокол. — Слава Богу! — думают иноки, расходясь по бедным своим келиям. — Слава Богу! — сияет миру Вифлеемская звезда. Окончание следует.

152

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художник: Валерий Зражевский»

...????…

153

русский пионер №4(28). июнь 2012

154

анна всесвятская

Читатели как всегда эмоционально, а местами и категорично обсуждают свежий номер «РП» и Пионерские чтения. Иногда в своих письмах, блогах, комментариях они переходят на лица колумнистов «РП». Но колумнисты к этому всегда готовы!

anna_stepanova В Москве пройдет БлагоMarket IV в поддержку подопечных благотворительного фонда «Живой». Все дизайнерские вещи и аксессуары будут реализовываться со значительными скидками. Остальные вещи от благотворителей будут разделены в ценовых категориях от: 300, 500 и 1000 рублей. В частности, вещи из своего гардероба передала певица Мила Ракета. Телеведущий Петр Фадеев передал не только вещи, но и журнал «Русский пионер» с публикацией в нем своих стихов и с личным автографом.

juliette Сомнение и я. А что касается жизни моей в общем и целом — я счастлива. И никакие мысли лишние, никакие печали и тревоги не смогут изменить этого. Разве что куча сомнений во мне нынче обитает. Но и это не беда! Прочла сейчас майский номер «Русского пионер». Тема, как вы понимаете, самая для меня нужная оказалась — «сомнение». И все, что я теперь могу сказать об этом и подумать, заключается в перефразе знаменитого лозунга: «Долой сомнение! Да здравствует сомнение!». Не беда, что обо всем, что происходит, я не могу ни с кем поделиться по причине возможных проблем, последующих за моим своеобразным «признанием». Беда в том, что я сама смею сомневаться в своем выборе, пусть и отметая сразу же это сомнение. И сомнение это гадкое обуревает наши умы и души, оно душит в нас самые светлые порывы и заставляет отказываться от наших слов. А это, скажу я вам, плохо до безумия! Но возразить я могу. Давайте перестанем сомневаться и перестанем быть людьми мыслящими и размышляющими. Как вам такое? А? Не нравится, да. Конечно. Еще бы! Потому-то я и продолжу сомневаться. И своим сомнением только буду укреплять все свои помышления и решения. Чего и вам искренне желаю. И любви, да. Много-много любви и счастья, в вашем личном понимании сего. alexeyco Я, к слову сказать, конечно люблю все новое. Но побаиваюсь. Например, после прочтения «Околоноля» Натана Дубовицкого, который вышел в «Русском пионере», я, признаться, терялся, что именно сделать в первую очередь: убиться об стену 155

или сжечь этот номер «Русского пионера». Хотя, надо сказать, что-то общее у этих писателей есть. И еще немного похоже на Довлатова. В общем, герой именно такой, как мне нравится — хоть и находится в обстановке перманентного бреда и не понимания реальности, но реальность эту не отторгает, а даже пытается ее как-то понять. А не поняв — просто продолжает то, что умеет. Да и, конечно, период, описанный в романе — это начало и середина девяностых годов прошлого века. То есть, это «период начального накопления капитала» и всего, что с ним связано — бандитизм, коммерция, жульничество и так далее. Я люблю этот период и все, что с ним связано. Жалко, что я тогда был еще ребенком.

vvrahjdgi П.Ч. Посмотрел сегодня Пионерские чтения (тема Подвиг) на Совсеке, противно. Вчера слушал Орлушу, к нему отношусь хорошо. А вот сегодня были: мордатый Андрей Колесников (ред. журнала «Русский пионер»), Тигран Кеосаян (сын режиссера), Владимир Чуров (показывал снимки своих предков), Маргарита Симоньян (скучно и пошло), Софико Шеварнадзе (внучка Шеварнадзе, не менее скучно чем у Симоньян, но короче), Павел Астахов (полномочный представитель не важно чего, тоже никому не интересная болтовня). Что я хочу сказать по поводу этого. Бомонд, тусовка, элита. Верить этим людям нельзя. Лучшее средство слить протестное движение — запустить их на трибуны. Что собственно и сделали. Так что теперь не стоит удивляться хороводам белых ленточек на Красной площади. Про Охлобыстина: ilgalory он чудесный. anna_shihaleva И гениальный местами. aneriada Охлобыстин это нечто! anna_shihaleva Ага, я удовольствие получаю, когда читаю, вот бы он сниматься бросил и писал, писал, писал... Boris Дантес, кто такой Охлобыстин? Dantez Актер такой. В «Интернах» играет, я его еще до Интернов знал, меня радует :). Харизма так и прет. Он еще дружит с Сукачевым, Галанином, Ефремовым.

русский пионер №4(28). июнь 2012

Талантливые все. По поводу: Тигран Кеосаян. Время пересмешников

илья нилов Потрясающая статья. Честно, давно не читал настолько честной и настоящей заметки.

ирина столярова Человеческая жизнь в современном мире — это уже подвиг!

валерий зеленский А при Иване Грозном?

ирина столярова Валер! Не знаю. Не жила. По поводу: Сара буара бзия узбойд! наташа барбье а почему именно натовский гранатомет? я правда не знаю. разве у всех не наше оружие? которое мы им же и дали (продали)? а то натовский для не опытного читателя типа меня звучит как соросовский, пардон за неграмотность.

эдуард гукасян Натовский — значит не наш (РПГ 2, и пр-7). Не думаю, чтобы Марго разбиралась в гранатометах стран НАТО (германских, французский, американских и пр.пр.пр.) А по сути. Когда-то великий Чаплин увидел, как люди веселятся над «его Гитлером» в «Великом диктаторе», он грустно заметил, что это его ошибка. Гитлера можно только люто ненавидеть или бояться. Романтизация войн-конфликтов на территории бывшего СССР – ошибка. Это не à la guerre comme à la guerre. Когда я узнал, как мои бывшие добрые соседи по родному городу в одночасье превратились в звериную толпу мародеров и убийц я усомнился вообще в смысле цивилизации и божественном происхождении рода людского. Эти войны вселенский позор нашей советской цивилизации. Но у Маргариты Симоньян очень красивые голубые глаза и это ее «прощает». Привет дяде Вачику от дяди Роберта, который умирает в палате 908 одной из столичных больниц, и у которого так и не появилось ни собственного жилья, ни собрусский пионер №4(28). июнь 2012

ственного кола…

наташа барбье Вот я и удивилась — почему если «не наш», то «натовский». понимаете?

adesigna Кто-то в ленте друзей уже, помоему, писал про Петра Авена, как публициста. Неожиданно очень интересного публициста. Прочитала — забыла. А вчера наткнулась на его статью «Непристойно» в Русском пионере. Не пропустите. Она про то, что очень важно, чтобы спорящие видели не только оппонента (а скорее и прежде всего, противника), а общую цель. Чтобы вместо задачи доказать противной (во всех смыслах) стороне, какой она верблюд, видеть задачу — найти совместно выход из ситуации, понимая, что цель — одна. Видеть эту цель перед собой всегда. Видеть объединяющее. dichulya вау — спасибо тебе, дорогая — наконец то умный человек сформулировал то, что чувствуется, но не «оформляется» в конкретную задачу. Но я, как и он, скорее пессимист — или это зашкаливающая агрессия на интернетных полях пугает? — уж не знаю. gumergik День за днем. 01 May 2012. Сегодня на сайте журнала «Русский пионер» слушал, как Владислав Сурков читает на английском стихи Алена Гинзберга. Хорошо читает... Зато интервью Валентина Распутина, некогда хорошего писателя — трагедия. И трагизм этого человека не только в глупостях, которые он говорит, а в горьком понимании того, что человек просто не вписался в новую жизнь и теперь не востребован. gumergik День за днем. 01 May 2012. Я не приемлю любой экстремизм. Ни левый, ни правый. Меня Тошка сегодня поразила: Оказывается слушать стихи Алена Гинзберга в исполнении Владислава Суркова (на английском языке), это значит предавать оппозицию. Что это? Прожив с женой 8 лет, узнать, что она глупа? Чем отличается, скажем, религиозный фанатизм от фанатизма моей оппозиционерши? Я даже материться начал... Между тем, Сурков прекрасно читал. И у него хорошее произношение. Кажется, Колесников, глав-

156

ный редактор «Русского пионера» никак не может относиться к путинистам. Но ведь он пригласил путиниста Суркова прочесть стихи бунтаря и битника? Бедная Россия! Там, где кончается цивилизация, там начинаешься ты.

@aprelskayaa Я не знаю, как себя теперь называть . У меня книга Довлатова в качестве закладки в «Русском пионере» лежит . @ruspioner_ru Азарт и накал страстей на вчерашних Пионерских играх даже на видео чувствуется. Смотрите, рекомендуем! http://bit.ly/HSFCL9 #ruspioner @gudkovd Тут в автозаке читают стихи Michael Shin @Mistashin @gudkovd пионерские чтения?:-)

@dorokhinanton Видел Чурова на последних пионерских чтениях. Говорю искренне –—не произвел он плохого впечатления. Не похож на того, кто % накидует. ИМХО zbanch Вот настоящий подвиг. Ксения

@NelyaStarkova Прочитала статью

archakov_s подсел на пионерские

видео в плейлист на @YouTube ХИТ: «Гражданин поэт» для «Русского пионера».

@Ritauskass Посмотрела выступление Полозковой на пионерских чтениях. Тема — подвиг. Кажется, я ее полюбила. А эти фото сделаны на последних Пионерских чтениях. Интеллигентная пара. Как и остальные зрители. И рисунок на всё плечо. Как же всё быстро меняется. рисунки: анна всесвятская

ханян елена В Демонстрационном зале ГУМа состоялись традиционные «Пионерские чтения», на которых звезды шоу бизнеса рассуждали о том, что же такое подвиг. Осмыслить это понятие смогли, увы, не все. «Пионерские чтения» — это, пожалуй, единственное мероприятие в нашей стране, где звезды должны блеснуть остротой ума, а не модными нарядами и дорогими украшения. Или хотя бы в первую очередь свою образованность и глубину мысли продемонстрировать, а потом уже все остальное. Устраивает это действо из года в год журнал «Русский пионер». Эти чтения — что-то вроде недавно закрывшегося «Гражданина поэта» креативного редактора «Собеседника» Дмитрия Быкова, Андрея Васильева и Михаила Ефремова, только Колесников, напротив, привлекает как можно больше известных личностей, самых разноплановых. Видимо, чтобы слушатель не успел привыкнуть к однообразному стилю повествования.

сидит на соседнем кресле с Чуровым 6 Апреля (пару недель назад) на Пионерских чтениях и молчит... Думаю, это настоящий подвиг, сколько сил стоило сдержаться и ничего не сказать!

чтения

157

ет)а слова «мама думает что я в Сочи» вообще за душу)когда-то так думала и моя...

@mariakordon Конкурс чтецов очень сильно напоминает мне пионерские чтения) только здесь не звёзды) а будущие звёзды)))) @Anklaff @M_Simonyan Совсекретно-пионерские чтения,так улыба-

«Сон про не сон» в журнале «Русский пионер» хотя я все это знаю, а все равно стало грустно.

@the_ free_nation Мной добавлено

@o_mishin Прелестно: Путин отметит инаугурацию колонками в «Русском пионере»!) dmitry polyakov @dima3d Забавно, проходили на практике по типологии печатных СМИ журналы деловые и там всплыл «Русский Пионер», а я услышал — «Русский Пенсионер»)) Сразу видно: чукча — не писатель, чукча — читатель:))) Моду взяли устраивать всякие «чтения»: пионерские чтения от журнала «Русский пионер», чтения Ходорковские, чтения Столыпинские... русский пионер №4(28). июнь 2012

ГДЕ КУПИТЬ ЖУРНАЛ МОСКВА: • Сеть мини-маркетов на АЗС ВР • Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса», «Бахетле», «Глобус Гурмэ» • Торговые центры: ГУМ, «Крестовский», «Стокманн», «Цветной» • Книжные магазины: «Московский Дом Книги» на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги «Москва»», «Республика», «Фаланстер» • Магазины прессы «Наша пресса» в а/п Шереметьево • Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ: • Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-ВР • Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ», «Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд», «Супер-Бабилон», «Лента» • Книжные магазины: «Буквоед» • Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНЫ РФ: КНИЖНЫЕ МАГАЗИНЫ, СУПЕРМАРКЕТЫ, МАГАЗИНЫ И КИОСКИ ПРЕССЫ В ГОРОДАХ: Барнаул, Волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург, Казань, Калининград, Кемерово, Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск, Пермь, Саратов, Томск, Тюмень А ТАКЖЕ: Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и Казахстане

ПОДПИСКА НА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ WWW.IMOBILCO.RU — «Аймобилко», крупнейший российский интернет-магазин по продаже лицензионного медиаконтента. WWW.RUSPIONER.RU — раздел «Журнальный киоск». HTTP://WWW.PARKREADER.RU/ — «Паркридер.Ру», универсальный сервис для чтения газет и журналов. HTTP://WWW.YOURPRESS.RU — «Ваша пресса», электронные версии газет и журналов. HTTP://RU.ZINIO.COM — Zinio.com, международный цифровой журнальный киоск.

русский пионер №3(27). май 2012

142

Похоже, будет небесам жарко. И сложат о героях песни. И рано или поздно главный рефери в антрацитовых бриджах объявит нас чемпионами, лауреатами, классикой. И жить мы будем в общей сложности вечно. Но запомнится не это. А как висело на волоске, могло сорваться в пух и прах, кануть в бездну. Как был позыв катапультироваться, вскрыть кингстоны, пустить под откос. Забычковать решительно, прямо в ладонь, до паленого мяса. И не нашлось капитана сказать «еще не вечер» — такие времена, каждый сам себе капитан. А потом все внезапно срослось. Ненароком наладилось. И вышло лучше, чем могло бы быть. Бобер, выдыхай! Мы все еще в игре, в деле.

orlova

Игорь Мартынов

159

русский пионер №4(28). июнь 2012

№4(28). июнь 2012

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Шеф-редактор Игорь Мартынов Заместитель главного редактора по работе с vip-авторами Помощник главного редактора Олег Осипов Специальный корреспондент Николай Фохт Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Павел Павлик Заместитель арт-директора Варвара Полякова Фотодиректор Вита Буйвид Бильд-редактор Ксения Жихарева Цветоделение Снежанна Сухоцкая Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Корректор Нина Саввина Менеджер по печати Валерий Архипов Офис-менеджер Ольга Дерунова

Анна Николаева

Генеральный директор Глеб Дунаевский Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Директор по рекламе Наталья Кильдишева Заместитель директора по рекламе Наталья Кирик Директор по дистрибуции Анна Бочкова Оптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ» Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, inform@maart.ru Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17 Электронный адрес: ruspioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: Boris Donov «Va-Banque», 2012 Авторы номера: Андрей Боков, Бени Брискин, Вита Буйвид, Алексей Варламов, Михаил Довженко, Натан Дубовицкий, Светлана Журова, Екатерина Истомина, Геннадий Камышников, Игорь Лоптев, Алексей Лукьянов, Игорь Мартынов, Маттео Монтеземоло, Анна Николаева, Андрей Орлов (Орлуша), Владислав Отрошенко, Евгений Ройзман, Александр Рохлин, Мария Смирнова, Ксения Собчак, Николай Фохт, Софико Шеварднадзе, Илья Яшин Фотографы: Даниил Баюшев, Ксения Жихарева, Наталья Львова, Тая Невская, Orlova, Алексей Куличихин, Александр Саватюгин Художники: Инга Аксенова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Александр Ширнин, Иван Языков, Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс»: Валерий Зражевский, Олег Бородин, Boris Donov В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19 Тираж 50 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, Zlín Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель