"32 писателя" (том 3, в сокр.)

32

П И СА Т Е ЛЯ Том III

Москва “Российский писатель” 2007

УДК821.161.1-93 ББК 84(2Рос=2Рус)6-5,44 А53

ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА ПРАВИТЕЛЬСТВА МОСКВЫ А53

«32 писателя» Сборник произведений победителей Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы им. А.Н. Толстого (в 3-х томах) Состав. И.В. Репьева, И.П. Наумов Москва, «Российский писатель», 2007г., 384 с.

Проза и стихотворения 32-х призёров и дипломантов конкурса Союза писателей России — новый пласт современной детской литературы. Большинство имён сборника пока не известно широкому кругу читателей. В первый том вошли произведения для дошкольников и учащихся младшей школы. Второй том представлен повестями, рассказами для подростков. Поэзия и проза третьего тома будет интересна старшеклассникам.

Литературно-художественное издание В оформлении трёхтомника использована графика художника Сергея Александровича Репьёва

ISBN 978-5-902262-77-0

c АНО РИД «Российский писатель», художественное оформление, 2007

Айгерим ТАЖИ Александр БАЧУРИН Михаил БОНДАРЕВ Геннадий КОБЫЛКИН Александр КУВАКИН Владимир ЛАНГУЕВ Борис ЛУКИН Екатерина МУРАШОВА Леонид СЕРГЕЕВ Сергей СМЕТАНИН Олег ТРУШИН

С ТИ Х И

Айгерим ТАЖИ Восходящая звезда казахской и российской поэзии. Несколько лет назад поэтесса стала лауреатом международного литературного конкурса для молодых авторов «Ступени». Отметил её тонкую лирику и Международный поэтический конкурс «Магия твёрдых форм и свободы» (город Алматы, Казахстан). В казахском городе Астана автор была удостоена лауреатства VI Международного фестиваля творческой молодёжи «Шабыт-Inspiration» в номинации «Литература». Вслед за этим она стала лауреатом IX Международного фестиваля творческой молодёжи «Шабыт-Inspiration» в номинации «Журналистика» и обладателем именной премии Саттара Ерубаева в номинации «Литература» (Астана). Вошло её имя и в лонг-лист Международной литературной премии «Дебют» (Москва). Удостоена молодая поэтесса и диплома Национальной литературной премии «Золотое перо Руси» (Москва). Поэзия – её призвание, профессия Айгерим – журналистика. В 2004 году в Алматы вышла её первая книга «БОГ-О-СЛОВ». Кроме того, Айгерим – постоянная участница многих международных сборников поэзии. И в этом смысле поэзия Айгерим – лёгкая радуга, которая протянулась между Россией и Казахстаном, словно мостик искренней дружбы. В 2006 году стихи автора удостоились Почётного Диплома Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А. Н. Толстого.

*** – Что ты делаешь сейчас?

– Этой ночью мне не спится: Светит в небе лунный глаз, И кричат ночные птицы,

8

Айгерим ТАЖИ

Щиплет ранка на губе – Мой ответ, а если честно: Я скучаю по тебе… Почему и ты не спишь?

– Ночь прохладой не объяла. Я гулял в потёмках крыш, И Луна мой сон украла. Вот, любуюсь на трубе Светом звёзд, а если честно, Я скучаю по тебе…

ПОЛЁТ Смотрю в сентябрьское небо. Оно меня с собой зовёт Седой листвой, прозрачной негой В прощальный птичий перелёт. Мы отрываем облака От золотистой серединки, А вместо них белеют льдинки И серебристые снега. Смотрю в осенние закаты И в погрустневший небосвод, Кусая губы от досады На мой несбывшийся полёт. И снова небо расцвело, Погасли утренние звёзды. Я буду кутаться в морозы, В своё помятое крыло.

9

Стихи

*** Мы сказали друг другу немало измученных слов, Накануне разученных сотни и тысячи раз, Говорили о чём-то, а думали, что про Любовь, И читая о ней, грелись мыслью, что это про нас. Ты скажи, что на сердце, завесу свою приоткрой И слова ни о чём никогда больше не повторяй, Потому что часы, проведённые рядом с тобой, Для меня среди сотен мгновений – единственный рай!

*** Мы – две души, исколотые льдами, засыпанные снегом до весны, любуемся чуть тёплыми мечтами и смотрим неразгаданные сны. Там далеко – бураны и морозы, и грусть-печаль незавершённых лиц. А мы на окнах поцелуем розы и будем ждать прилёта первых птиц.

*** Снег растаял в озёра, и красками роз возрождаются зори над краем берёз. Ртом ловлю поцелуи вкуса талого льда. На губах – твои губы, на ресницах – вода…

10

Айгерим ТАЖИ

Вспоминаются лица по зимним ночам: золотые ресницы в апрельских лучах.

ВМЕС ТЕ Тебе никто не говорил, что я мертва. И над моею головой шумит трава, что я давно в земле лежу, не вижу снов, но раз в году я слышу плач из поздних слов. Когда я вспомню в сотый раз тот яркий час, в который ты нашёл меня не без огня, в тот сотый миг я оглянусь и улыбнусь, всё потому, что вновь не вдруг ты рядом, друг.

*** Мне под утро приснился дождь, Очень тёплый и очень светлый. Я проснулась, а это – ложь. Улетело лето. Мне послышались шёпот трав, Шорох листьев и голос неба.

11

Стихи

Только лето давно, устав, Превратилось в небыль. Я увидела за окном: Ты идёшь с голубым букетом. Но и ты оказался сном. Сном из лета.

*** Я на рубеже тысячелетий тру газетой грязное стекло. Что-то мне принёс залётный ветер, что-то и само ко мне пришло. А когда всё станет очень чистым и окно исчезнет на свету, я отброшу давящие мысли и вкушу пустую высоту. Я тебя как будто разлюбила. Или нет?.. Дайте мне стекло и дайте мыло! Я хочу увидеть свет!.. Я в твоей Вселенной заплутала. Я одна. Птицей нелетающей упала из окна.

Михаил БОНДАРЕВ Автор из поколения поэтов, которые родились на рубеже 1960-70-х и сейчас делают первые шаги в литературе. Но шаги эти тверды и уверенны. Михаил Бондарев родился в Калуге. Его первый поэтический сборник «Царство снеговиков» вышел в 2001 году в столичном издательстве. В лирике поэта много грустных нот, так называемого «русского отчаяния». И всё же не в них главное настроение автора. Об отчаянии можно писать, но им не нужно жить, – таково кредо автора. Оно не должно быть постоянным состоянием, доминантой мироощущения. И потому поэт обращается к своим читателя и с таким мудрым советом: От каждого образа, каждого звука, От каждого взгляда, движенья руки – И лёгкая радость, и тяжкая мука – Основы житья и рожденье строки!

*** Детства весеннее солнце Мячом закатилось в леса. Задумчиво глянул в оконце: Лишь звёздочки на небесах. По небу наездник несётся С изогнутой саблей в руке. И юности летнее солнце, Шипя, утонуло в реке. Осеннее старости солнце Купается в красном саду

13

Стихи

И, кажется, тихо смеётся, Что я, как листва, отойду. Предсмертное зимнее солнце Тихонько утонет в снегах, Но снова в кулак соберётся На вешних родных берегах!

*** Его давно нельзя назвать деревней, И всё же затерялся он в миру, Мой городок, таинственный и древний, Где я родился, верно, и умру. Мой городок над тихою рекою, Где стройных сосен развернулась рать, Живущий философией покоя, Которого ему не занимать. Мечтатель я, а вовсе не хапуга. Я это понял в праздничной Москве. Хочу к тебе я, матушка – Калуга, К твоей траве знакомой и листве. Привет, домишки, где прогнили доски, Но пахнет чем-то близким и святым. Здесь устремлялся к звёздам Циолковский. Учёный был воистину «крутым»! Здоровья вам, печальные домишки! Вас притесняет каменная рать. Привет, салют от Бондарева Мишки! Я буду рядом с вами умирать.

14

Михаил БОНДАРЕВ

*** Не ищу я в роду своём барина Сквозь столетья туманов и гроз. Домик старенький, полуразвалина, В землю пращуров окнами врос. Помнит он их мытарства, лишения И который, который уж год Ждёт хозяев своих возвращения, Сиротливо глядит на восход. Сад вишнёвый задушен бурьянами, В огороде – крапива, репей. И дурманами смертными, пьяными Дует ветер из южных степей. У реки сохнет клевер некошеный, И свечами горят камыши, И стоит один домик заброшенный, Словно памятник, в русской глуши. Вдруг пробьёт меня дрожью, испарина, Словно я у печного огня. Домик старенький, полуразвалина, Ждёт он, ждёт и – дождётся меня!

*** Дороги Великой России Я грешной душою люблю. От стен новгородской Софии К московскому еду Кремлю.

15

Стихи

Пред битвой ледовой князь Невский Здесь строил дружину свою. Ветрило, могучий и резкий, Ударит в мою пятерню. До встречи, задумчивый Волхов! Теки широко и легко! Услышит пусть матушка – Волга Волшебную песню Садко! Моё христианское имя – Ничто по сравненью с твоим. Я кланяюсь, батюшка – Ильмень, Волхвующим волнам седым. По облаку красное солнце Протянет славянскую вязь. Пусть будет у новогородцев Небесный защитник и князь! У стен новгородской Софии Печаль разольётся в груди. Все тропы Великой России Мне вряд ли удастся пройти...

*** Курила ночь. Хотел я отключиться От суеты тревожной бытия. И вдруг в моём окне мелькнула птица, И сон исчез, и содрогнулся я. ... Далёкою весеннею порою Среди развалин, там, где цвёл репей, Я с вездесущей шалой детворою Охотился на сизых голубей.

16

Михаил БОНДАРЕВ

Казалось, понарошку мы играли, В ловушку накрошив крупу и хлеб. И сизари влюблённо ворковали, Стремясь к замаскированной петле. В тот день я был каким-то очумелым, Один из голубей запутал нить. «Слабо самца с крылом розово-белым Тебе, – мне кто-то крикнул, – подстрелить?» Я из кармана выхватил рогатку, И взял, как снайпер, птицу на прицел, И выстрелил красавцу под лопатку – Тот забарахтался от боли и присел. И чем-то красным окропило перья, И очумелость вдруг моя прошла. И я стоял, глазам своим не веря, Когда забила кровь из-под крыла. Курила ночь. И месяц хмурил брови. Меня покрыл холодным потом страх. Как будто капли голубиной крови, Алели звёзды в сизых небесах.

ЛИВЕНЬ Никого не минут грозы, Всех сожмёт в кулак беда. Дождик – это чьи-то слёзы, Хоть небесная вода. Кто не хочет видеть розы, Жить в достатке и тепле? Но стирает «дворник» слёзы На автобусном стекле.

17

Стихи

Все грустят – король, художник, — Ненавидя и любя. Чьи-то слёзы – это дождик, Что струится на тебя. Молния расколет бивень, Разорвёт чугун небес, И на землю хлынет ливень, И затопит всё окрест. Каждый хочет быть счастливым, Но не каждому дано. Чьё-то горе – это ливень, Что стучит в твоё окно.

Геннадий КОБЫЛКИН Родился 17 января 1971 года в селе Успенское Ливенского района Орловской области. В семье был шестым ребёнком. Взрослые братья и сёстры уехали учиться в город. Отец – крестьянин, верующий человек – привил поэту религиозные чувства и любовь к природе. Увлечённость поэзией привила мама: она часто читала сыну вслух стихотворения А.С. Пушкина, И.А. Бунина, А.А. Фета, Ф.И. Тютчева. Она и сама писала стихи, несмотря на тяжёлую крестьянскую жизнь с шестью детьми на руках. По окончании школы в 1988 году Геннадий Кобылкин поступил в Орловский сельскохозяйственный институт. После демобилизации из армии в 1994 году стал работать инженером по маркетингу. Сейчас учится на Высших литературных курсах в Москве. Увлекается изучением древних языков. Первые стихотворения написал ещё школьником. В 2005 году стал лауреатом конкурса произведений для подростков «Ступени», который проводится Центром развития русского языка в рамках фестиваля школьных библиотек России «БиблиОбраз». В 2006 году стал дипломантом Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А. Н. Толстого.

О ВСЯНКА Одна строфа – вся песенка овсянки, Но в ней – приход весны и летний зной. С оплечьем жёлтеньким, среди полянки Она звенит меж зелени лесной. Слышна зарёй, и днём, и на закате Её строфа – дар скромного певца.

19

Стихи

В лесной глуши, в полях, овражном скате «Зинь-зинь-зинь-зинь», – несётся без конца.

ОТТЕПЕЛЬ На снег, утоптанный до льда, С порога выбежала кошка И замерла с поджатой ножкой... С карниза капает вода. А снег осел. Там, где порог, Капелью лужица пробита; Часть неба облачком закрыта; Стеклянный блеск поверх дорог. Качает ветер тополя, И, словно с моря, влагой веет. Дымится кочками земля. Теплее солнце окна греет. Запахло латником от крыш И свежей сыростью проталин. А из чердачных узких ниш Труха на ветер вылетает. Зима, зима! На шаг отстала. И... словно дремлешь у двора, Стоишь и слушаешь устало, Как звонко спорит детвора. Вокруг не молкнет птичий гомон. Сквозит в вершинах бирюза. И замираешь, околдован... И закрываются глаза.

20

Геннадий КОБЫЛКИН

*** По луже ходит, радостный и важный, Крикливый ворон, смотрит на стекло: В нём облака круглятся под крыло, Что в даль, струясь, уносит ветер влажный. А в поле снег белеется грядами. Весенний день – холодный и сырой. Грачи, кружась, летают над горой Голодными шумливыми рядами. Но радостно холодное ненастье В преддверии обильного тепла! Душа мечту, надежду обрела, И легче верить в призрачное счастье.

В ЛЕСУ У РУЧЬЯ Погас весёлый день. В лесу темно и тихо. На веточках осин дрожат ещё листы. Семья бедовых сонь карабкается лихо И прыгает с осин в терновые кусты. Зигзаги чертит мышь, летая меж стволами. Стволы покрыты мхом, и мох – на валунах. И таволга в траве белеется метлами, И словно свежий мёд разлит в её цветках. В валежнике сычи, охотясь на мышовок, Кричат истошно в ночь. Взлетает козодой. Возня и тонкий свист у нор лесных полёвок. Чуть слышный звон ручья. А ивы – над водой.

21

Стихи

Игривые гольцы охотятся за мошкой И прыгают за ней до кончиков ветвей, А брызги от прыжков светящимся горошком Сбегают по листам и капают в ручей. В полях – перепела. Отчётливо и нежно Доносится из ржи далёкий переклик. На небе - Млечный путь, рассыпанный небрежно; Неполная Луна, в воде – её двойник. О, как чудесна ночь! И свежестью прохладной Бодрит моё лицо. Огонь едва горит. И кажется в тиши, что с нежностью отрадной Здесь каждый лист листу о счастье говорит.

*** Весь день брожу один в весёлом перелеске, Мелькает по стволам и рвётся солнца луч, Но снова в небесах он прячется меж туч; Мгновение и – лес горит в алмазном блеске. Свежо, недавний дождь в траве оставил лужи, Грибницей пахнет дёрн и старою листвой. Змеится колея всё дальше, дальше, уже, Сливается в хлебах с дорогой полевой. Я радуюсь в душе изменчивой погоде. Кричат вокруг дрозды, спит ящерка на пне. Я счастлив, что я здесь: давно живёт во мне Любовь к лесам, полям, обманчивой свободе.

22

Александр КУВАКИН Поэт, журналист, главный редактор Редакционно-издательского Дома «Российский писатель», живёт в Москве, автор нескольких поэтических сборников. Стихотворения поэта отличает умение рассказать о сокровенном, о душе современного русского православного человека. Многие его стихотворения написаны в форме глубокой внутренней молитвы, что было традиционно для литературы Х1Х века. Однажды поэта спросили, каково главное чувство, которое должен нести в себе человек верующий. Александр Кувакин ответил: «Любовь. Она и просветляет душу, она её на крыльях и поднимает. Поэт в человеке умирает от оскудения любви – в мире, всюду, вокруг нас. Но она же, любовь, поэта и возрождает. Любовь – к Родине, к близким, к Богу».

САМОЕ Самое Самое Самое Самое

сладкое – пост и молитва. горькое – Бога не знать. верное – с духами битва. зыбкое – духам внимать.

Мне говорят: «Что о чувствах не пишешь?» «Что же, исправлюсь», – бросаю в ответ. Самое-самое – дышишь-не дышишь. Самое-самое – жив или нет.

29

Стихи

*** Россия – поющая пуля Всем бедам и страхам назло, Объятья обманов минуя, Летит, выпрямляя крыло! Внизу – только скорбь да измена, Прямые пути – вперекос. Вверху – дух сомненья и тлена, Но выше – победный Христос! Подземные цели открыты, Воздушные цели близки, Наземные цели разбиты, Пути, что остались, узки. Над прошлым, повитым туманом, Над нынешним часом широт, Над будущим ураганом Победная песня плывёт. И сколько бы вслед ни звучало Упрёков, проклятий, похвал, Поющая пуля – начало Таинственных наших начал.

УТРО НА КУЛИКО ВОМ ПОЛЕ Как соловья ни трави, Вечно поёт о любви. Вечно поёт об одном – Славит Предвечного дом. Друг мой! Былые года,

30

Александр КУВАКИН

Словно донская вода, Словно донская печаль, Канули в самую даль. «Ты их назад не зови», – Молят твои соловьи. Красное утро, гряди! Сердце живое буди. Взвей над полями рассвет Долгих безоблачных лет. Сколько блаженств впереди! Белое солнце, гряди! Друг мой, душа! Не страшись – Ясная в ясном явись. Да, все мосты сожжены, Да, ни детей, ни жены, Да, только други вокруг, Да, только солнечный круг. Пусть впереди – смертный бой. Белое солнце с тобой! ...Здесь, у Непрядвы твоей, Вечно поёт соловей.

Владимир ЛАНГУЕВ Владимир Александрович появился на свет в Нижнем Новгороде 21 января 1933 года. Вырос на Средней Волге, в живописном посёлке Камское Устье, что в 90 километрах от Казани. Здесь Кама сливается с Волгой и обе реки превращаются в бесконечное море. В школьные годы решал, кем станет: поэтом или художником. В итоге, выбрал военное лётное училище, но стихи продолжал писать. Воин-интернационалист. Главной темой лирики поэта стала Армия, родные волжские места, история России. Автор нескольких книг, член Союза писателей России. Международный конкурс детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А.Н. Толстого отметил творчество поэта Почётным Дипломом.

СОКОЛЁНОК Как тосковал в квартире он! Но вот домой я возвращался, и он взлетал мне на погон, и бил крылами, и вращался... Он неба требовал, грозя, ещё хворобою объятый! И восторгались им друзья: – Да он с характером, ребята! Но лишь, когда он силу крыл обрёл и распростился с болью, я перед ним окно открыл и выпустил его на волю. Как в синь он врезался, звеня! Как он пикировал на площадь! Он за собою звал меня: – Ну что же ты? Чего же проще?…

32

Владимир ЛАНГУЕВ

СТИХ И О ГРАДЕ ТОРЖКЕ Я забирался на гору повыше и зрение своё в тебя вонзал... И почему-то маленьким Парижем, прости, ещё тогда тебя назвал. Монастырей обветренные стены, и храм великий с ликом мудреца, и меж холмов, летящая как Сена, среди соборов быстрая Тверца... Да, моего пути менялись трассы. Чего ведь только не было в судьбе! И вот, когда я брёл по Монпарнасу, мой древний град, я думал о тебе! Потом в горах, где шли на приступ роты, в ущелье опустившись с высоты, по боевым горячим вертолётам я чувствовал, что где-то рядом ты! Так здравствуй же, мой лейтенантский кореш, мой древний град, мой маленький Париж! Я знаю: ты и встретишь, и накормишь, горячим чаем губы опалишь...

СОНЕТ Д ОЧЕРИ Ворочается гулко высота. И горизонт дождём грозится вроде. Но, кажется, ни при какой погоде нас не оставит эта духота. А в речке нашей быстрая вода. И девочка бочком в неё заходит, прикрыв ладонью пятнышки смородин. Беспечны этой девочки года!

33

Стихи

Куда примчит судьбы её кривая? Река бурлит, хребтину извивая... И я тревожусь: «Девочка, держись!..» Но ей плевать. Слова мои напрасны. Она плывёт, отважна и прекрасна, и супротив поток летит, как жизнь!

У ВЛАД ИМИРКИ , НА ГОСПИТАЛЬНОМ ПОГОСТЕ У Владимирки, на госпитальном погосте, где шоссе от машинного гула дрожит, и куда, что ни год, прихожу я как в гости, под плитою могильною воин лежит. Ты, горящий желаньем пройти поскорее, не спеши, на минуту замедли свой путь! Здесь лежит капитан, командир батареи, за Россию под Курском подставивший грудь. Помнят разве что старцы, да эта обитель, да в лазоревой выси недремлющий Бог, что не спас умиравшего Ангел-хранитель. Знать длинна была очередь, вот и не смог... Но, бывает, спадёт над Владимиркой рокот, и на старом погосте опять ни души – вдруг объявится в небе неузнанный кто-то и крылами по кронам дерев прошуршит... И заметит, огонь поднося к папиросе, старикашка, из леса идущий с водой: «Это Ангел-хранитель прощения просит у давно отлетевшей души молодой...»

34

Владимир ЛАНГУЕВ

СОНЕТ СЕЛЬСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ Да, колыбель моя была в библиотеке... Ш.Бодлер На мёрзлых стенах – литгигантов лики. По книжным полкам – времени река... Я здесь по разворотам «Огонька» знакомился с твореньями великих. И ты, отняв глаза от древней книги, взираешь на меня через века. А под столом в моей – твоя рука... Всевышний наш, спасибо заву Вике за год, что одурманил нас совсем! За книги, что рядком вдоль стылых стен, за бельма замороженные окон, за крылья распахнувшейся дохи, за локотком поджатые стихи... За всё, за всё, что вспомнил ненароком!

БАЛЛАДА О КОРОВЕ КОРОЛЕВЕ Я расскажу вам про корову Королеву… Прозвали так корову потому, что не было у той коровы хлева и с бабкою жила она в дому. Была война, зима, и та корова в подъезде обвалившемся лежала и, словно королевскую корону, рога на голове своей держала. Мы, чем могли, кормили её, стружки заботливо мы клали под бока.

35

Стихи

И за работу нашу по полкружки нам наливала бабка молока. …И всё, как надо, шло. Но вот однажды, проникнув сквозь проломленный забор, эсэсовцы, вышагивая важно, пришли к нам с автоматами во двор. И толк в хозяйстве, вероятно, знавший, один, взяв автомат наперевес, гремя бидоном, к Королеве нашей, чтоб подоить, в развалины полез. Эсэсовца впустила Королева. Но, тотчас распознавшая врага, явившегося недруга поддела и вынесла обратно на рогах! И, словно смертник, встала у порога, нацелившись, чтоб бить наверняка, держа над головой два красных рога – своих два окровавленных штыка! Тогда рассвирепевшие солдаты, как в своего заклятого врага, из двух заиндевевших автоматов всю злобу ей всадили под рога… И, слезы вытирая кулаками, я увидал, как грузно, вся в крови, вдруг Королева рухнула на камень, тяжёлую корону уронив. ... Давно уже война та отгремела. Но где-то в предалекой полумгле я вижу ту корову Королеву с короной золотой на голове.

36

Владимир ЛАНГУЕВ

НОЧНЫЕ ФЕИ ВСТУПЛЕНИЕ "За три года участия в Великой Отечественной войне 25 Героев Советского Союза и России выдал Отечеству прославленный 46 Гвардейский женский полк ночных бомбордировщиков. Так воевали славные дочери России. “Ночными ведьмами" со страхом и ненавистью называла их гитлеровская пропаганда..." Из газет

Помнит, роясь в архивах, Москва, помнят древние Бремен и Веймер, как давали в ночи “по мозгам” их ребятам российские “ведьмы”! Удирали кто вскачь, кто ползком... Но, разгневаны, снова и снова били с неба их Дуся Пасько, Женя Руднева, Надя Попова – раздавали весь боекомплект и ещё – что лежит на коленях, чтобы помнили тысячи лет, заказали другим поколеньям, как, из чёрной зайдя высоты, феи гада фашистского били, чтобы знали, какой красоты эти феи российские были...

37

Стихи

ПЕРЕД ОТЛЁТОМ НА ЮЖНЫЙ ФРОНТ "Свою преданность Родине вы доказали в учёбе. Теперь докажите в бою. Это будет труднее. Но я верю в вас..." Герой Советского Союза М.М. Раскова, формировавшая в 1943 году женские авиаполки

Сколько их понабилось в узкомовском стареньком зале! Только слышится жаркое: «Сдюжу! Смогу!..» И к полудню уже в штурмана записали почти весь комсомольский мехмат МГУ. Как мрачны не попавшие в списки подруги! И, довольные, крылья несут высоко Рокобольская, Руднева, Гашева Руфа и, на цыпочки вставшая, Дуся Пасько! ...Полк построен на старте. И в самом начале слово взял комиссар, невысок да удал! И, внимательно слушая, феи молчали перед тем, как обрушить свой первый удар!

38

Владимир ЛАНГУЕВ

И пилоты-спортсменки, и студентки, худы, но крепки, словно гвозди, в сверхразмерной "кирзе", в не по росту "хе-бе", доведённые наглостью фрицев до злости, встали, словно судьбинки в единой российской судьбе! А за ними, развернуто, Знамя пылало, и под стать ему тучи кровавили, мчась. И под мчащими, бомбы ощерив, стояла их перкале, фанерная, боевая матчасть... И, конечно, они все невзгоды осилят! И на прорванном фронте поправят дела, потому что гневна и бесстрашна Россия, когда вдруг над собой расправляет крыла.

ФРОНТ "Клянусь до последней капли крови громить фашистских оккупантов...' Из дневника штурмана Рудневой

Страшный сорок второй. Только чрево кабины чуть карманным фонариком освещено. Под Успенскую, к Мице,

39

Стихи

гансам – "на именины", – смерть неся, за звеном вылетает звено! Мир, гудящий, из мрака и зарева соткан. К чёрту страх! Из себя неуверенность – прочь! И несут, и несут на врага "полусотки"* феи в тёмную, грязную, чёрную ночь! Но суровел рассвет, степь седую колыша, и не все возвращались в жильё! Но звучал голос штурмана** : "Головы – выше!" И бодрели девчата, слыша голос её. Сколько пролито слёз, сколько душ отлетело... Только взлётных полосок не гасли огни. И, когда расслаблялось уставшее тело, говорила подруге она: "Отдохни..." – и, её заменяя, летела, летела... ... А случалось, по-русски они запевали, и была песнь весёлостью посолена... А из штаба наверх донесения слали, а обратно – задания и ордена.

* Авиабомбы 50 кг. ** Командир авиационной эскадрильи.

40

ПР О З А

Александр БАЧУРИН

ПО ВЕС ТИ

Александр БАЧУРИН Александр Михайлович родился в 1938 году в городе Калуге. Годы детства и отрочества прошли в детских домах Тульской области. В специальном ремесленном училище № 1 города Тулы выучился на токаря. С 1955 года вся жизнь и деятельность Александра Бачурина связана с Дальним Востоком. Офицер запаса. Окончил исторический факультет Дальневосточного государственного университета. Двадцать лет работал заведующим музеем истории, ныне по роду своей деятельности связан с изучением и сохранением культурного наследия Приморского края. Действительный член Русского географического общества, Общества изучения Амурского края. Почётный гражданин города Спасска-Дальнего. Член Союза писателей России. Автор книг «Уханкайские плёсы», «Сказание о Муравьёве-Амурском», «Преображение лазоревое», «В стране даурского журавля», «Когда розы плачут», «Спасская энциклопедия». Лауреат и дипломант нескольких литературных и журналистских премий Приморского края. Лауреат Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени Алексея Николаевича Толстого – вторая премия за историческую повесть «Сказание о Муравьёве-Амурском». Живёт в городе Спасске-Дальнем Приморского края.

СКАЗАНИЕ О МУРАВЬЁВЕАМУРСКОМ ПРЕД ИСЛО ВИЕ В царствование матушки Екатерины, императрицы Российской, Япония пребывала как бы в меланхолии и не угрожала жерлами пушек фрегатов, подобно коммодору Перри. Японцы звали русских «красноволосыми» и достигали берегов России только по несчастью, потерпев кораблекрушение. Но кораблекрушения бывали нередко. И начало торговому предприятию положено было под предлогом возвращения горемык чужестранного государства на их родину.

Однажды шторм разбил торговое судно “Синсё-мару”, и команда неуправляемого судна после восьмимесячного плавания в океане высадилась с Божьей помощью на таинственный остров. Как впоследствии оказалось, это был один из Алеутских островов, принадлежащих Российской империи. Много тягостных скитаний испытала команда, теряя своих товарищей, пока капитан её, пожив среди туземцев и русских, решил добраться до Санкт-Петербурга и вымолить августейший указ о препровождении его на родину. До северной столицы путь был долог, но капитану судна всячески помогали добрые люди на Камчатке, в Охотске, в Якутске, в Иркутске. Самодержица наша Екатерина Вторая, прослышав о губительном положении далёкого гостя из Японии, тотчас пригласила его, вместе с учёным-профессором-естествоиспытателем, на аудиенцию в Царское Село. И была любезна, сердечна, осыпала милостями “дитя страны богов”. Так что иноземных

61

Проза

послов корыстная зависть распёрла. А у голландца аж припадок ревности приключился. Императрица жаловала низкого сословия челядина серебряной медалью, с собственным образом на лицевой стороне и Петра Великого – на обратной. А также прекрасную табакерку, украшенную огненосными бриллиантами. Государыня приглашала несчастного гостя во дворец и вместе с наследником слушала его приключения на море и земле. Просила “сказок” о столь странной, невинно оберегающей себя от иноземного влияния, стране с флагом Восходящего Солнца. Брала в ощупь амулеты из шкатулки капитана. Показала карту и книги его отчизны, чёрные жирные иероглифы на милой сердцу японской бумаге, пьесы дзёрури. Разрешено было капитану осмотреть императорский музей, библиотеку и кунсткамеру, больницы, сиротские приюты и монастыри. И по именитым гостям его возили в позолоченной карете аглицкой работы. А некая благовоспитанная девица, дочь Царскосельского садовника, прочитала ему собственного сочинения сонет о разлуке молодых сердец. Екатерина Вторая призвала графа Воронцова в обширнейший парк, на больших прудах коего фонтаны устроены. И в прелести сей неземной такой извив мыслей издерживала: – Милейший граф, шибко сумлевалась я в компанейских загадках купца-вояжёра Шелихова, Григория сына Иванова. Просил он казны великой для торговли, офицеров флота, команды для охоты на морских бобров и котиков на островах за Камчаткой, у берегов Аляски. Нихто тамо на месте не освидетельствовал их затеек. Проведанных земель в Америке под покровительство Российской короны взять не можно! С Америкой нам не совладать: силы есть – времени нет, есть время – сил не хватает. А и многое наше распространение в Тихом море не принесёт твёрдых польз. Торговать – дело иное, а владеть – дело другое! Императрица дождалась согласного поклона коммерц-коллегии президента. Обмахнув веером полноватое лицо своё, побудила его к прогулке по регулярному саду, с липовыми аллеями и мраморными изваяниями Аполлонов, Венер и амуров. Государыни прогулочные мысли совершенством блистали:

62

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

– Интересы государства призывают меня поспешествовать к открытию торгового пути в Японию. К знакомству и торговым предприятиям с Японией никто не имеет столько удобности, как русские купцы, торгующие на великом Тихом море. А при сношении с японцами надо узнать, какие им нужны российские товары и вещи, и какие можно получать от них. Не возможно ли сделать договора об обоюдном торге и установлении цен товаров? Из сего помышляю: стараться склонить к беседе лучших наших сибирских купцов. И отправиться самим для опыта в Японию с некоторым количеством отборных товаров. Граф Воронцов любезно приосанился перед Екатериной Великой и отвечал: – Ваше величество, мореходы-передовщики, они же лучшие наши купцы: Лебедев-Ласточкин, Путинцев, Петушков, Антипин, Шабалин привели под корону Российскую мохнатых курильцев ...

– Ведаю о сём предмете, граф. Корона Российская не оставит их деяния без помощи. Приведённых в подданство мохнатых курильцев оставить свободными! И никакого ясака с них не требовать! Да и впредь обитающие там народы к тому не понуждать! Но стараться дружественным обхождением и ласковостью продолжать заведённое уже с ними знакомство ... Милого японского подданного Кодаю препроводить в отечество его со всеми благоприятными удобствами, на всём казённом содержании. Для путешествия в Японию снарядить в Охотском порту надёжное мореходное судно ...

– “Святую Екатерину”, Ваше величество, бригантину, славившуюся мореходными качествами! А, обойдя мыс Доброй Надежды, прямо в Кронштадтскую гавань войти с тем намерением, что оное предприятие будет впредь служить для распространения знания, искусства российского...

– Мнится мне, граф, оный путь весьма труден и казне убыточен. В будущую весну предполагаю отправить отсюда на Камчатку четыре фрегата российские и положить всякого провианту и запас на год и больше, товару и вещей обиходных,

63

Проза

чтобы спокойно дойти между японских островов даже до Камчатки ...

– Фёдор Шабалин и Иван Антипин перебывали на всех островах Курильских. Байдарки их гостевали у берегов Сагалиен-анга-гата (одно из многочисленных наименований острова Сахалин – А.Б.). Капитаном бригантины надо бы послать Ловцова, морехода знатного не токмо среди русских, но и голландцев, и англичан вкупе...

– Быть посему, граф... Екатерина Великая вынашивала мысль Петра Великого: российской коммерции ранг между морскими державами положить. А гостю из страны Восходящего Солнца были презенты от вельмож придворных. И золотая медаль, и карманные часы с репетитором, и на дорогу даны деньги в золотом достоинстве. По-царски справили ему лошадей в шестёрку, выхлопотана была скоропроводительная подорожная на весь сибирский путь. Во всю дорогу капитан “Синсё-мару” смотрел на образ самодержицы Всероссийской и полагал, что и в его стране, пусть закрытой пока для благодетелей, встретят с похвалою весть о милостях царских к подданному японского отечества. А царица русская высочайшим Указом заповедовала, чтобы “желательнее было всегда иметь отношения и торговые связи с Японским Государством”. Вот как японского торговца миловала матушка наша императрица Екатерина Вторая! Повелевала преподнести и государю-микадо русские подарки: ружья, пистоли, сабли, изделия из стекла, железа и прочего промысла и произведения русского. По росписи именной вниманием августейшим жалован был и мореход-передовщик Фёдор Шабалин. А надобно сказать, на ермаках и шабалах – это всё клички русские – Сибирь осваивали да народишки тамошние под руку государеву подводили. В эти дни Шабалин в пожилых летах уже был, здравствовал в уделе Сибирского генерал-губернаторства. Торговал с русским и туземным народами. Меркаторные путешествия и приключения свои записывал в “Жюрнал”. В нём можно прочитать,

64

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

как весной тысяча семьсот семьдесят шестого года из Петропавловской гавани вышли две байдары под начальством морехода-передовщика Шабалина Фёдора со всем необходимым на Курильские острова, для выручки экспедиции Антипина. Весной следующего года Шабалин на трёх байдарах пошёл на острова “для приведения мохнатых в подданство, разведывания неизвестных земель и живущих на них ясачного народа, подсчитать народы те и жилища их, и для свидания с японцами”. А с Кунашира перебрался на Итуруп и встречался с мохнатыми курильцами, привёл их, числом сорок семь, в подданство. Ходил в дальнейшее плавание и торговал на островах. И везде приводил в подданство курильцев, расспрашивал их и записывал в отчёт, с кем они торгуют, какие ещё есть земли, какое у жителей оружие, чем они питаются, откуда получают необходимые товары. А за ним Христос природнял к православию христианскому дымящейся лампадою. Священники со дьяками апостольствовать шли. В моретрясение Шабалин попадал, и выбрасывало его судно на берег. И просил о спасении хранителя на водах –святителя Николая Мирликийского. И мореход-передовщик выносил икону угодника на палубу, умоляя его в горячих молитвах об избавлении от моретрясения и кораблекрушения. Находясь на северном мысе Кунашира, Фёдор Шабалин увидел однажды землю у горизонта и спросил о ней у мохнатых курильцев. Те отвечали, что “ета страна именуется по-нашему, мохнатому разговору, Кореска Коимца (Сахалин – А.Б.). Мы ей не известны. А жительство там имеют таковы же мохнатые, коим числа, за их многолюдством, не знаем”. Находясь на южном мысе Кунашира, Шабалин увидел новую землю и спросил о ней у мохнатых курильцев. Те отвечали: “Живущие на острове Кунашире, на мысе, обращённом к острову Матцмаю (Хоккайдо –А.Б.), ведают: знатный японец с Матцмая желает, чтобы русские привозили свои товары прямо на Кунашир, а не дозволяли бы близким курильцам торговать им по мелочам. Русские серебряные рублики греют ладони нифонским купцам с Матцмая”.

65

Проза

Торговать – не воевать, и Шабалин на бригантине “Св. Наталья” вошёл в гавань острова Аткис и застал там японское судно. “Вышел на берег, дал знать японцам, что он и товарищи его-россиане пришли к ним для свидания и заведения дружества; напротив чего японцы отвечали, что и они тому радуются, и просили жить с ними без всякой опасности и быть в дружестве”. Шабалин с Очерединым гостил на японском судне. Обменялся любезностями и подарками, имел договор года 1779, июля двадцатого дня: быть в одной из гаваней для торговли и продолжения переговоров. А седьмого сентября, едва возвратившись в Охотск, “Св. Наталья” под всеми парусами летела к новым землям с разными товарами, как-то: голландским сукном, бархатом, атласом, тафтой, гарнитурой, съестными припасами на 1800 рублей. Начальствовал экспедицией Фёдор Шабалин. О делах экспедиции всеподданнейше доложено государыне Екатерине. Якутский купец Лебедев-Ласточкин, снаряжавший “Св. Наталью”, облагодетельствован золотой медалью “За полезные обществу труды”. Президент коммерц-коллегии удостоил Шабалина своим презентом – чайным прибором с тульским самоваром. Таким манером государыня Российская милостиво жаловала торговлю с японцами. Как было договорено, Шабалин прибывает в Аткисскую бухту. Японцы встречу уготовили празднично. Подняли флаг Восходящего Солнца. Фёдор Шабалин на “Св. Наталье” салютовал тремя пушечными выстрелами. Русским отвели место для отдыха. Церемониями занозили любовью сердца с обеих сторон, и переговоры велись успешно. Главный чиновник Матцмая принял Шабалина и говорил: “Наша страна с четырёх сторон окружена морем. От Нихонбаси – центра столицы Эдо ведётся отсчёт расстояний до различных пунктов земель страны Восходящего Солнца. А до Китая и Голландии лежит прямой морской путь. Если хотите торговаться, есть место Нагасаки нашего же государства, где со всех сторон света собираются гости торговые и торги проводят. Сюда можете ходить и вы”.

66

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

По именному повелению, капитаном бригантины “Св. Екатерина” назначен начальник портовой службы Охотска Василий Ловцов. И отправлены были японские подданные, посланник российской стороны, мореход Фёдор Шабалин с приказчиками, с мягкой рухлядью, с тканями в штуках, с гостинцами, каких японцам хочется. Чтобы по продаже смог бы он купить товаров японских, дабы “из сего опыта удобно было получить просвещение ради будущих и торговых предприятий в Японии”. Так заповедовала русская царица. Бригантина “Св. Екатерина” – в полярных краях проводница русских байдар, снаряжённая, убранная под царственную невесту, – под троекратный салют из сигнальной пушки, ружейную стрельбу провожающих мужчин и взмахи платков женщин отошла из Охотска. И под парусами августейшей надежды и покровительством Святой великомученицы отправилась в экспедицию. Кто бы знал-ведал, что “просвещение торговое” не пойдет в служение достопамятным предкам. По оскорбительным причинам! Священный Андреевский флаг неожиданно вызвал брожение умов в Японии. Повсеместно в этой земле друг друга вопрошали: “Зачем красноволосые потревожили страну богов?” Правительство Мацудайра сведения поспешно о России собирало, призывая в столицу Эдо знающих географов, звездочётов, священнослужителей храмов. И повелись слухи о зверствах русских над потерпевшими кораблекрушение японцами! Слухи распространяли голландцы, за двести лет до того поставившие себе законом не сообщать никому сведений о стране Восходящего Солнца. И потому оскорбительная осторожность встретила посланников великой государыни. … Бригантина “Св. Екатерина” вошла в гавань острова Хоккайдо, где находился сторожевой пост княжества Матцмае. Воины с японской причёской с беспокойством наблюдали за ней. После долгих объяснений, команде Ловцова указали следовать в залив Немуро. О прибытии русских донесли до императорских замков и правительственных дворцов. Вестей обратно не было. Но притащили в паланкине даймё и следом

67

Проза

– чиновного протокольной службы. Слуги поставили фонарь, ящик с трубками и небольшую жаровню для беспрестанного курения. Чиновный не отвечал на приветствия посланников северной страны ни малейшим мановением головы, ни руки! Подчинённые ему японцы на полу ползали вперёд и назад, смотря по тому, что скажет им этот важный господин. Чиновный пытался легонько подтолкнуть Шабалина, чтобы и он исполнил всеобщее поклонение. Сибирский купец отклонил унизительную для русского человека церемонию, сказав: – Это нам не с руки! Мы только на Господа оскорбительно не можем зреть. А и государыня наша венценосная императрица Всея Земли Русской премного челом бьёт, высокий господин, твоему царскому пресветлому величеству и желает от твоего царского величества открытого листа с приветствиями! Даймё на лицо важность напустил. Сидел, как истукан, поджавши ноги. Обкуривал “красноволосых” до их зловредного кашля и недоброхвально расспрашивал обо всем. Русский посланник в чине малом также закурил. Но вести переговоры с не имеющим придворного ранга даймё не пожелал. Потому обращался к брюховатому купцу с бородой-лопатой. Тот был в ярком кафтане с позументами золотистыми, с жемчужными пуговицами, в козырных сапогах, с блестящей гильдейской бляхой на груди. Один из чиновников тайного надзора в укромные уголки бригантины заглядывал. Себе в книжечку что-то отмётывал. Другой прилежно и основательно со всего модели срисовывал. Даже с токарного станка и загадочного арифмометра купеческого. Третий команду, товар, гостинцы, подарки и пушки подсчитывал. Такая странная церемония длилась, примерно сказать, месяца два, а то и более. А в Японии воскресений не бывает. И не отличить всех дней, отдыха от работы. Поклоняются они солнечному божеству. На острове Хоккайдо жильё уже возвели. Осень надвинулась. Зима следом задула снегами. А в столицу Эдо звать всё не решались. Фёдор Шабалин факторию “Русский дом” поставил. Товар местных жителей обменивал, потеснив коммерцию голландцев, а большей частью гостинцами одаривал.

68

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

Русская миссия обманулась в своих ожиданиях. Надеялась получить от японского правительства большую свободу действий в путешествиях, торговле, наблюдении нравов и обычаев столь странного народа, распространении российских естественных наук. Голландцы и тут подвох вчинили: пожаловались губернатору острова на неправильную торговлю сибирского купца Шабалина, и предприятие его урезали. Шло время. Переговоров не велось. Даймё и его прислужники беспрестанно обкуривали “красноволосых”. Так что волосы их в цвет пера вороньего зачернели. А сибирский купец всё размышлял, как помешать голландцам. Придумал, сказавши так: – Господин даймё, мы принимаем твой этикет, хотя он и противу нашего православного устоя. А коли так, прошу тебя принять в обычай свой душегреетельный наш снаряд. Даймё закивал головой. И Шабалин извлёк из сундуков графский презент – чайный прибор с тульским медным самоваром. Приказчики вздули огня. Трубы на месте не оказалось, потому что её унесли японцы. Они полагали, что чрез неё узреваются дальние морские горизонты и пятна на несравненной Аматэрасу. Тогда сапогом заводили жар-огонь, с песней русской, душегреетельной. Даймё подумал, что это – русское божество огнедышащее. Пускай гости себе помолятся на своё здоровье! С интересом наблюдал церемонию русского чаепития. Даже трубку ронял от большого любопытства. А Шабалин попросил, чтобы слуги его воду в достатке из хрустального источника подавали. Пили день, пили другой. Слуги японские с водой едва поспевали. Из ближних колодцев, озёр и речек проточных всё вычерпали, а чаепитие сибирское только-только в разгаре. Потащили самовар в самую середину Хоккайдного острова. И стало не отяготительно воду из наихрустальнейшего озера брать. Озеро как бы переливалось в самовар медный. А русские посланцы, знай себе, потчуются да вспоминают, как сибирскую реку Енисей чрез свой самовар пропустили, а потом и на Амур-реку перебрались.

69

Проза

Толмачи разговор “красноволосых” перевели и в Эдо о нём отписали. А там государь-микадо в “Павильоне любования фонтанами” в великой грусти пребывал. На большом острове безводье приключилось! Потому, по благоразумию Мацудайра, начатые переговоры с русской миссией в завершительную сторону незамедлительно повели. Но прежде послали расторопного челядина из мастеровых модель с самовара слепить. Пытались свой сфабриковать. Святотатство, а не самовар! И вода по щелям разошлась, и огня не вздувалось. Ни песни, ни трубы, ни сапога к тому произведению добавлено не было. Японцы попросили туляка, с медным ненасытным брюхом. Да Шабалин на своём стоял: – Ежели ваш государь-микадо не отзовётся открытым листом с приветствиями императрице нашей за ласки, самоварного секрета вам невозможно передать! Мацудайра ответ передал даймё: “Отблагодарить русских за возвращение японских жителей и отказаться принимать подарки! Не пускать русских в залив Эдо!.. Если они непременно хотят установить торговлю, то направить их в Нагасаки, выдав лицензию на заход в порт ...” В Хакодате якорь бросили и получили разрешение русской миссии в глубь страны двинуться. Семьсот с лишком носильщиков, ординарцев-конюхов и охранников сопровождали её. Процессия воистину торжественной была, хотя бы и для русских невысокого чина. Впереди ехал даймё в белом платье и в камышовой шляпе. Лошадь его вели под узду. Двое служителей шли по сторонам. Позади копьеносцы знамя несли. Охраны – восемь человек с копьями и двенадцать с луками и колчанами. Такой эскорт русскому посланнику – капитану Ловцову и сибирскому купцу Шабалину полагался. За ними следовали русский переводчик, геодезист, волонтёр, приказчики, солдаты. Дабы тульскому самовару передышку дать, тащили его в паланкине, словно паломника к святым местам. Старосты деревенских общин встречали процессию в парадной одежде с вытканными фамильными гербами, обритыми до половины головами, с пучками волос на макушке, переви-

70

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

тыми белыми шнурками и неведомо каким маслом мазанными, да ещё и в шляпах камышовых. Крестьяне – беднота беднейшая, с повязками набедренными, всего-то одеяния! Сидели по сторонам дороги, кланялись, с интересом рассматривали “красноволосых”, явившихся на их островную землю как с того света. На домах, где ожидал русских обед и ночлег, висели изображения герба княжества Матцмае, на дверях – таблички с надписью “Русский дом”, а в покоях на видном месте красовался медный самовар. Три дня по знойной дороге. На четвёртый выбрались в город Матцмае. Дивятся русские посланцы чудесам иноземным. Красоте неописуемой. Богатству несказанному. Народу, разубранному в цветастые платья. Дворцовым садам разведённым. Фонтанам, бьющим в поднебесье, аккуратности дорожек и деревам стройным, полянам с пляшущими журавлями-стерхами. Замирают перед совершенством природы, как бы в сказку попали, и похождениям своим венец видят. К дворцу наместника княжества от гостиницы “Русский двор” тропиночка золотистая ведёт гостей мимо застывших солдат с фитильными ружьями и луками. Церемония аудиенции открывалась громкой читкой открытых листов губернаторов иркутского и матцмайского. Яства подавались со множеством перемены блюд. Чаепитие велось с затратой излиха золота, серебра, тонкого стекла и хрусталя. Русская миссия здесь получила сто мешков риса и три японских меча за возвращение японских подданных. В России капитан судна “Синсё-мару” и его товарищи-горемыки вели свободную жизнь. А в отчизне своей им волосы на голове общипали, чёрное платье на них одели и отправили на плантацию лекарственных трав, на вечное затворение. На том аудиенция и закончилась. Является посланник в особняк правителя – без шляпы с плюмажем и птичьих перьев, без сапог, без шпаги. Едят “красноволосые” пищу сарацинскую деревянными палочками. Чаевают не по-нашенски, а по-японски. Обувают, как местные жители, соломенные подошвы с подвязкой на большой палец ноги, кои, как лапти, на одну ногу плетутся. Вздевают на себя по пяти-шести

71

Проза

платьев пёстрых с чудными гербами и молятся Пресвятой Богородице за возвращение в свой удел. Затем астрономические, физические и географические наблюдения непрерывно проводят. Так заповедовала матушка наша императрица Екатерина. Шабалин правителю похвалу воздаёт, своё на уме держит: – Ваше превосходительство, народ голландский более или менее участвует в торговле с японским народом, а Россия исключена из оной. Следует поддержать нашу коммерцию, пребывающую во младенчестве. А в знак сближения наших земель и народов дарую вам самовар из Тулы! Правитель всполошился, замахал руками, от подарка отказался, не соизволил принять подарки и от государыни-императрицы. Толмачи тут же перевели: мол, японский государь в таком случае взаимный подарок русской царице сделать должен и в Санкт-Петербург с посольством его отправить. А государственные законы японцу из своего отечества отлучаться запрещают. Потом всё же подарки чиновники приняли. Термометры, инструменты и письма передали для учёных-естествоиспытателей. Правительство направило на бригантину мешки с ячменём, пшеницей, гречихой, бочки с солёной олениной, табак, рисовую бумагу, художественные произведения в шелках, картинах, керамике. А от самовара отказались. В час отплытия “Св. Екатерины” Шабалин пожелал завести самоварное пение, принять душегреетельный обычай свой. Да не тут-то было: вода из всех щелей билась. Огонь не вздувался. Подменили самовар японцы, обмишулили, надули!

– Ай да японцы, ай да ловкачи! – удивлялся сибирский купец, на сердце не приняв обиды. По слухам, самовар тульский, как губительный для японской страны сосуд, припрятали потом в главном храме Эдо. Российское правительство наградило всех участников экспедиции в страну Восходящего Солнца. Екатерина Великая приняла в подарок три японских меча, а Российская Академия приобрела удивительные произведения и совершенства природы сказочной страны. В особливой похвале была “Меркаторная карта, представляющая часть Россий-

72

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

ской империи и Китайского государства; и известных Курильских и Японских островов, по которым плавание совершал на казённой бригантине, именуемой “Св. Екатериной”, штюрман Василий Ловцов за препровождением японцев в своё Отечество”. Мореходу Фёдору Шабалину, “лутчему купцу” и первооткрывателю торгового пути в Японию, причиталась золотая медаль на Аннинской ленте. Да матушка-императрица не ко времени умерла. Да и в Европе Французская революция народы забунтовала. И российское правительство не воспользовалось торговой лицензией в порт Нагасаки. Долго ожидался приход в Японию бригантины “Св. Екатерина”. Три года велась японцами подготовка к приёму “красноволосых” и сибирского купца Шабалина, хотя бы и с медным самоваром тульским. Помимо того, говорят, японские купцы и мелкие торговцы во множестве, рассчитывая на русское торговое предприятие, приезжали в Нагасаки. И было немало таких, кто обращался к толмачам с вопросами: “Скоро ли будет торговая экспедиция на Камчатку?” Но Мацудайра отправили в отставку, курс правительства поменялся. Когда же на острова прибыл Крузенштерн – мореплаватель кругосветного путешествия на фрегате “Надежда”, то оскорбительная всегдашняя осторожность встретила посланника государя императора Александра Первого …

ГЛАВА ПЕР ВАЯ В ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ Летел в царской колясочке Государь Николай Павлович от северной столицы на Кавказ. И удивлялся: “Как ни посмотрю в сановное лицо – всяк свой страх обнажает: либо мошенник в любезном мне Отечестве, либо трус и лентяй, а то и властолюбец. Кого бы я выбрал на генерал-губернаторство Восточной Сибири?” И то верно: все трепетали перед повелителем мира!

73

Проза

Сказывали, император с горечью отказался брать с собою в путешествия светлейшего князя Меншикова. Меншиков этот – ловкий и скандальный острослов николаевского времени. Как-то Государь, разговаривая о том, что на Кавказе остаются семь разбойничьих аулов, кои для безопасности трона необходимо разорить, спрашивал: – Кого бы для сей кампании послать на Кавказ?

– Если нужно разорить, – сказал Меншиков, – то прежде всех надо послать графа Киселёва: после государственных крестьян семь аулов разорить ему ничего не стоит! Да вот ещё приснопамятный случай. Государь перечислял генералов, могущих управлять Восточной Сибирью с прибылью для империи Российской да ради русского казачества. Говорили, Меншиков и тут свой спич вставил: “Лучшего правителя не приискать, как Руперта. К его рукам вся Сибирь прилипнет!” Вот уж как в воду глядел этот собиратель удачных острот! Ревизия сенатора Толстого выявила колоссальные злоупотребления в правление Руперта. Беда, да и только! Государя повергла меланхолия. … К югу, чрез три по шестьдесят вёрст, и Тула предстала перед императором. Приказал тамошнему губернатору Муравьёву, чтобы поджидал своего величества “к зависящему распоряжению”. Муравьёв вестовых насторожил, чтобы свистом особым просвистали, как скоро августейшая колясочка проследует. Но они дело своё просвистали! И Николай Павлович пролетел Тулу, Косую Гору, сквозным ветерком обвеяв ночной покой славных оружейных и самоварных дел мастеров. Так пропали все губернаторские приготовления и ожидания. Поэтому генерал Муравьёв мог представиться императору лишь на третьей станции, то есть в Сергиевском. Уже пылала заря с востока. Он, Муравьёв, славно и победительно три военные кампании выдержал и губернаторским радением Отечеству прославлен был. Не страшась опалы, первым из всех русских губернаторов подал адрес Государю об освобождении крестьян от помещичьей крепости. Государь любезно обласкал чуток обомлевшего молодого генерала-губернатора тульского:

74

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

– Знаю тебя, Муравьёв, с отрочества ... Верных у меня, кроме тебя, людей нет. В службе твоей – больше чести!

– Благословляю Господа, что имею честь видеть на земле Тульской губернии ваше величество, – отвечал губернатор “по всей форме”.

– Ты у меня безотступный, из храбрейших, слишком израненный ... Спасибо! Полезен мне, как я хочу, – говорил Николай Павлович.

– Рад ещё большему служению, что полезен своему Государю!

– Большему служению? – восторгался Николай Павлович, сверкнув очами. – Забирай себе Сибирь Восточную! Граф Чернышёв! Подай ему мой рескрипт. Езжай в Иркутск, Муравьёв! Сколько возможно делай прибавление казне царской. Войны ни с кем не затевай, а чини успокоение нашим соседям чрез посылочные грамоты. Да пусть казаки мои верные не выплеснут чёрные волны Амура на берега богдыхана. Тебя полюбил Кавказ – полюбит и Сибирь! На лестные выражения Государя императора о генерал-губернаторстве и будущности Сибири Муравьёв “не нашёлся отвечать ему ничем, кроме слёз”. Государь расспрашивал о Туле, говорил, что ему некогда было останавливаться, что он ужасно строгий насчёт умственной и ранжирной шатости в государстве. Импозантные форейторы вскричали восьмёрке коней, и открытая колясочка с гербами на дверцах улетела в розовый горизонт.

ГЛАВА ВТОРАЯ ГЕНЕРАЛ МУРАВЬЁВ И САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ РАЗНОГОЛОСИЦА Россией царь правил в Москве, как император – в СанктПетербурге! Кремль – дом царя, а Зимний дворец – императорский двор! Царь – деспот и тиран, а император – англо-французский модник, благовоспитанный джентльмен.

75

Проза

Санкт-Петербург – город военный. Здесь носили одинаковые мундиры и усы. Москва – град штатский, купеческий, москвичи не одевались, но рядились. И бороды дедичей и отичей растили и холили. Москва известна была таинственной свободой торгово-промышленников. Санкт-Петербург – европейски просвещенным чиновничеством. Перед дальней дорогой Муравьёв завернул в царствующую северную столицу: по министерствам-коллегиям справиться. Министры по коллегиям и департаментам подтрунивали: – У тебя, Муравьёв, Сибирь в невестах ходит!

– Отчего же в невестах – Сибирь? – говорил Муравьёв. – Сибирь – наша матушка, Амур – батюшка. Императрица Екатерина Великая сказывала: “Если бы Амур мог нам только служить как удобный путь для продовольствия Камчатки и, вообще, наших владений на Охотском море, то и тогда обладание оным было бы для нас важным”. Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура. Карлуша Невсёвроде (Несельроде – А.Б.), по чужеземным делам министр, тыча в карту сибирских земель, изъявил крайнее невежество в географии Российского отечества: – Ох! Как бы не всё, вроде! Разве Амур-река русского происхождения? Нельзя её занимать – китайского богдыхана потревожим! А “лысый” Чернышёв, по воинским делам министр, своё разумение восхитил: – Устье Амура засыпано песком. Судоходства в нём никакого. Ни к чему нам такое приобретение! Не приближаться к Амуру! А к казакам доморощенным я пошлю наших надзирателей! А казны министр и московское купечество в один глас вскричали, как вороны на поживу: – Никакой свободной торговли мануфактурой в Кяхте нам нельзя заводить! Не нарушай нам, Муравьёв, торговых правил и привилегий! Муравьёв поперечил: – В Беринговом и Камчатском морях флоты дерзких на разбой китобоев и пиратов вывозят из материковых пространств на десятки мильонов пиастров произведений кито-

76

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

вого промысла. А также золотишко, мягкой казны сокровища. Петропавловск пограбили-опустошили. Леса пожгли, гиляков и прочих инородцев обидели! И детёнышей китов сгубили. Морские сивучи, бобры, нерпы терпят оттого большое губительство. Российско-Американская компания никакой пользы своему отечеству не доставляет. Правительство прежних времён лишало славы наших мореплавателей и, по примеру испанцев, держало в тайне открытия. Обширные области, приобретённые кампанией для России, могут занимать одних учащихся географии в школах или недорослей из министерств. Да и всякая европейская держава, без издержек для себя, может отнять наши земли, когда только пожелает! У нас есть искусный мореплаватель Невельской. И он всем Лаперузам иноземным и своеземным в адмиральском часу укажет, где у нас судоходные проливы в устье Амура и прочих местах. И мы непременно отстоим отеческие приобретения. И вы, Государь мой, имейте опасения: несть числа бесчинствам в крайних сибирских землях! Сибирь может отложиться от России не по причинам внешним, но – внутренним: слишком богаты сибирские промышленники и торговый класс, чтобы уступить своё влияние на вольный сибирский народец.

– Ой! Ой! Совсем запутал нас Муравьёв! Разноголосица этакая донеслась до императора Николая Павловича, всегда страшно занятого порядками в Европе. А что же говорил надёжа-Государь?

– Что касается до русской реки Амур, то об этом речь впереди. У меня там верные казаки сибирские, ставленные к сторожению границ. А по части злоупотреблений золотопромышленников, акцизно-откупного комиссионерства и провиантских заготовителей – пусть генерал Муравьёв разберётся. Он у меня – самый полезный в Отечестве! И сам Господь встал на защиту Муравьёва, мужа государственного, вдохнув в него уверение: “Возьми Сибирь Восточную и укрепи!” И покрыл его ангельскими одеждами, щитом веры и надежды удостоил. А и Московский митрополит Филарет свершил над ним крестное знамение, сказав напутное:

77

Проза

– Господь да благословляет попечения ваши о прочном мире и благе вверенного вам края, да укрепляет вас против трудностей природы и людей! В лавке Смирдина, составивши библиотеку по особливому списочку для Иркутска, Муравьёв принял на дорогу много книг. Всё более о мореплавающих и путешествующих. Про описание земель Сибири, Китая, Японии, Монголии, Северной Америки, “Историю государства Российского” историографа Карамзина, всеведущие журналы: “Москвитянин”, “Современник”, “Отечественные записки”, российского купца Григория Шелихова “Странствования”, путевые очерки “Поездка в Китай” некоего Дэ-Мина. А также – свежий выпуск сочинений монаха Иакинфа Бичурина “Китай в гражданском и нравственном состоянии”. Выпись с договоров по границам с Китайским государством, карты. Муравьёв почтил молитвенным вздохом почивающих в Александро-Невской лавре. Испросил духовного совета и помощи Трёхсвятительства – Петра, Алексия и Ионы (Московских и всея Руси чудотворцев, собирателей русских земель). Бил поклоны своему небесному покровителю Св. Николаю Мирликийскому… Девятнадцатый век явил двух родомыслов, двух Александров: императора Александра I Благословенного и гения русской литературы Александра Пушкина. Они-то и промыслили век и поколения. Девятнадцатый век дал двух орлов – властителей дальних владений, двух Николаев: императора Николая I и генерал-губернатора Восточной Сибири графа Муравьёва-Амурского. Эти-то два Государя в свой “жестокий” век приживили к России столько земельных прибавлений, что русскому народу и казакам сибирским в тысячу лет освоить бы!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ СИБ ИРСКИЙ РАЗВОРОХ Поспешал Муравьёв, не мешкая, в стужу зимнюю, в сторону сибирскую... С царя Фёдора Иоанновича строительство

78

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

Сибирской дороги повелось. От Соли Камской до Тобольска Бабиновская дорога пролегла (“вождём был оной дороги Артюшка Бабинов”). Являлась она вратами в Сибирь. И поднялись города: Томск, Туруханск, Енисейск, Ачинск, Красноярск, Киренск, Якутск. Русские казаки и крестьянехлебопашцы выходили на Амур, к Восточному океану, добирались до берегов Америки и Японии. По прошествии двух веков дорога устремилась на Тюмень и звалась в народе слободской, коль шла по Невьянской, Рудной, Ирбитской и прочим слободам. Царь, видя, что чрез посредство многих дорог протекают мимо рук его подати, расчислил, что “из Сибири и в Сибирь многим дорогам быть непристойно”. А по заселению южных земель Сибири оба пути потеряли своё значение. Муравьёв добирался до царствующего града Восточной Сибири чрез Екатеринбург, Омск, Томск. Возок муравьёвский ураганом взвивался в облаках снежной метелицы. Лихо взбирался на кручи холмов, отчаянно продирался сквозь дремучую тайгу, птицей летел по великому Сибирскому тракту. Несли его русские кони, полные огня и свободы. Русский возок, приспособленный к долгим сибирским дорогам, заменил ему домашний комфорт. Отныне генерал-губернаторство своё бремя будет нести в непрерывном движении – в путешествиях и воинских походах, в Амурских экспедициях и морских вояжах, в открытии новых гаваней и портов, градов и весей. В Сибири менее страдали несвободой. Оковы деспотизма спадали, зацепившись за Каменный пояс. И тут русский характер проявлялся во всей своей силе и красоте. Сибирь завораживала непрестанностью открытий, бунташными, шальными думками, суровым атаманским ликом. Смертоносен климат Сибири. Чтобы иметь вес в этой стране, нужно поспешать, отговариваясь: “Ныне богатства не вижу. Что вдали, Бог и время приукажут”. Московский тракт не томил Муравьёва, знай себе напевал: “Ах! во Франции невеста дорогая ждёт меня”. А невестушкато под боком – француженка с родовым именем де Ришемон.

79

Проза

По прозванию Катрин, по православному обряду – жена Екатерина Николаевна. Катрин преодолевала хребты, ущелья, леса таёжные, мари, болота, реки, потоки, моря вместе с мужем! И ехала, и скакала. И все дни, отпущенные Муравьёву Богом, была ему “самым драгоценнейшим приобретением и дарованием”. Тут бы древний монастырский писец подивился. Катрин, в летописи бы исповедал: “В женах благочиннийша, красотою лепа, млекою белостию облиянна, возрастом не высока, не низка, власы по плечам лежаху, писанию книжному навычна, во всех делах пригожа, песни любезне желаще”. Поступь её величественна, венценосно несла свою головку. Возможно, как это было принято у соплеменников – южных французов, предки коих со своим ставленником – королём Генрихом IV Наваррским привели Францию к абсолютизму. Но Катрин характера была мягкого, ровного, добрая сердцем и отличалась любовью к своему новому Отечеству. Довольно успешно усвоила класс русского языка. Пылкий характер Муравьёва она скрашивала до умиротворения. В Красноярске, на гробах державных предков Троицкого погоста, приложившись к святыням на могиле посланника коммерц-советника Резанова, Муравьёв вздохнул и молвил: – Ах! Николай Резанов! Не милую свою Юнону, но дым увидел пред собою! Катрин выспрашивала: – Расскажи мне, любезный Nicolas, что значит “дым увидел” Резанов?

– Ах, Катрин! Повесть о Резанове печальна. Его полюбила принцесса Мексиканская Кончита (Консепсия). Обещал ей вернуться с обручальными кольцами из Петербурга, да занедужил, скончался по дороге. И прождала невеста молодость и бабью старость свою, пока свеча её жизни не угасла – в безвестности, гадая, какая же беда подстерегла возлюбленного.

– О, им горестно на том свете в разлуке быть! Нет, мы всегда-всегда будем вместе!

80

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

Ежедень неприятельский корабль виделся с носа, боков и кормы. Ежедень, словно Летучий Голландец, уходил барк от преследования в туманы, шугу, непогодь. Так дней десять. Вот-вот зима грянет на паруса, но и француз потерял свою добычу, отступился, и барк благополучно укрылся на рейде Аяна. Пришла весть, что супротивник угрожает занять факторию, пленить гарнизон и служащих. Муравьёв приказал отступить в горы. Уходили к перевалу чрез непокорный Джугджур. Но обошлось: враг не пошёл на Аян, все возвратились обратно в гарнизон. Блокадой и непрестанной громобойностью пушек неприятель оглушил и задымил сей девственный край. Но побили его, сломили гордыню. Военное счастье стекало в руки генерал-губернатора Восточной Сибири. Адмирал Завойко, по муравьёвскому распоряжению, немедля провёл Сибирскую флотилию из Петропавловска в пост Николаевский. И в Де-Кастри поразил вчетверо сильнейшую британскую эскадру. Англичане пошли за подкреплением в японский город Хакодате. Тем временем Невельской своим открытием указал надёжный приют для флотилии Завойко в Амурском лимане. Неприятель ведал, что у нас имелись фрегаты “Паллада”, “Аврора”, транспорты “Диана”, “Иртыш”, “Байкал”, “Князь Меншиков”, корвет “Оливуца”, шхуна “Восток” и прочие небольшие суда, и что при крейсерстве в Восточном океане они могли нанести торговле и колониям англо-французов немалый урон. Находясь в страшной панике, ибо ловить в океане врага почти невозможно, он собрался не позволить нашим кораблям выйти в море. Замыслы враждебные были раскрыты. Высоко поднял славу Андреевского флага в Восточной войне военачальник земного царя Муравьёв! И потерял с морских горизонтов русские корабли адмирал британский Принс (как же! ему неведом был фарватер из Татарского пролива в Амурский лиман!) и от этакой досады застрелил себя пистолью. Укоры и поносительство претерпела горделивая “туманная Альбиона”. Увы и ах, британский флаг, не ведавший поражений со славного лорда Нельсона, был опозорен перед всем светом, и сие пятно на нём невозможно было

115

Проза

смыть всеми водами океана. А рассеянному попустительству флотоводцев союзников публикация всеместная срамоту учинила. Адмиральский час Геннадия Ивановича Невельского наступил – вот какая случается история с географией! За боевые отличия, военное крещение в океане Восточном, блестящие победы в Петропавловске и на азиатском побережье Татарского пролива сухопутные и морские чины и отряды Муравьёва не были отмечены наградами, знаками на шапку иль знаменцем георгиевским – в пример дунайцам и севастопольцам. А всё-то потому, что радетель муравьёвских дел в Сибири Восточной – Государь Николай Павлович жизнь свою скончал. В Крымской кампании Камчатский егерский полк отличился в передовых русских траншеях у стен Севастополя; пехотные полки 41-й Селенгинский, 42-й Якутский, 43-й Охотский и 44-й Камчатский награждены георгиевскими знамёнами (последние два полка завоевали их в кампании 1812-1814 годов).

ГЛАВА Д ЕСЯТАЯ ОТКРЫТИЕ УССУРИЙСКОГО КРАЯ Римские почести – триумфы, русские обеды, церковные парады с хоругвями и колокольными звонами, китайские церемонии Николай Николаевич Муравьёв от себя отдалял, считая празднества бичом народным. У каждого амурца они вызывали презрение и насмешку. А почитали мать всех поощрений – добродетель – бальзамом души. Но кто же после Государя Николая Павловича звал его “к зависящему распоряжению”? Кто мог сказать ему с милой оглаской: “Ты у меня безотступный” и прочие к сердцу лежащие слова? А был ему ближайшим советчиком и добросердом великий князь Константин, Главного морского штаба начальник, последователь дел в Восточной Сибири в Бозе почившего родителя. Великий океан шёл завоёвывать генерал-губернатор. А без того Уссурийский край в своих

116

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

руках невозможно удержать!.. Сибирь не знала телеграфа – всем вестям передатчик был фельдъегерь, гонец государев. Ехать, мчаться, плыть курьером в Иркутск значило отмахать в двадцать дней пять тысяч вёрст. Самое каверзное занятие фельдъегеря – сыскать генерал-губернатора Восточной Сибири, коего доставали на Лене, Амуре, Камчатке, Кругобайкальской дороге, в Красноярске, Якутске, Охотске, Императорской Гавани, у берегов Сахалина или Японского государства, в малоизвестных краях, ещё не обозначенных на картах Генерального штаба. Можно только подивиться, как фельдъегерь при отсутствии железнодорожного сообщения, добираясь на лошадях, оленях, собаках, рыбачьей лодке или шхуне, несмотря на потери “в живом и мёртвом инвентаре”, ещё и прослыл сибирским скороходом. При крутой горе гальмовали, просовывали кол или закладывали за колёса тормоз. Специалистов, что придерживали тяжёлый воз, называли гайманами. И каждый, кто принимался за такое дело, должен был обладать недюжинной силой. До очередного станка, бывало, добирались на трёх колёсах, ибо четвёртое заменяла длинная берёзовая жердь, пропущенная под осью заднего колеса и привязанная к передку повозки. Возка почты, курьеров, фельдъегерей внутри Амурской страны возлагалась на местных жителей – знатцев “народного пути”, зимнего санника промысловиков и волчьего следа. Имелись и почтари-лодочники. И вот дошла до Муравьёва царская весть: Государь дал грамоту на всю державу до века генерал-губернатору Восточной Сибири, Николаю Николаевичу Муравьёву, почитаться графским достоинством с присоединением к имени звания АМУРСКОГО. Чу, новая звезда взошла на российском небосклоне! Архиепископ Иннокентий, провидя столетия земли Амурской, исторгнул из глубины души: “Если бы, паче чаяния, когда-нибудь потомство тебе не выкажет благодарной памяти, то никогда, никогда не забудет тебя Православная Церковь!” Муравьёв-Амурский ответ дипломатический предпослал Государю: “Смею думать, Ваше императорское величество, амуроуссурийское поволье, да и земли общие и не разграниченные

117

Проза

владения наши с Китайским царством и Японским государством, после Айгунского трактата от иностранных притязаний должны быть свободны”. Император Александр II, народом званный “Освободителем”, собственноручно начертал на муравьёвском послании: “Справедливо”, а великий князь Константин для Сибирской флотилии корабли собирал. Грозным неприятелем на суше и на море супротив России снова выходили англичане, затеявшие “опиумные войны” в Поднебесной. Они намерились занять северный берег Матсмая (Хоккайдо) и гавань на берегу Татарского пролива, открытую ими между Императорской Гаванью и заливом Посьета, и внушительной силой приковать Сибирскую флотилию на Амуре, а в зиму при помощи ледового панциря реки оставить её в бездействии. Адмирал Невельской промыслительно обращал внимание генерал-губернатора на южную часть Уссурийского края в видах разыскания гаваней и портов. Посылка экспедиции Бошняка к югу залива Де-Кастри и зимовка в Императорской Гавани были именно с целью проведывания южных гаваней. Адмирал Путятин, обеспокоенный происками англичан, в своих дипломатических вояжах в Китай на пароходе-корвете “Америка” открыл спасительные для нас бухты Святого Владимира и Святой Ольги. Вот к этим бухтам Муравьёв-Амурский и решил проложить сухопутные маршруты, начать обследование Уссурийского края. Ещё боярский сын Семён Ремезов в царствование Петра Великого земли амурские и уссурийские на “Чертеже всех Сибирских градов и земель” показал. И что Уссурийский край отгорожен крепостной стеной от Китайского царства. И что чрез эту стену китайским и маньчжурским людишкам заповедано переступать. А и Бело-озеро, гиляками званое Карасьим, то есть Ханкою, с тамошними нивами – сущий рай для казаков. И свободно от китайцев. Да в тех местах птиц несметно, всяк хлеб родится, на горах сам собою виноград растёт, некий чудодейственный Жень-Шень – всем болестям людским искоренение. Золото водится, жемчуг

118

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

речной и озёрный. В озере Белом рыб: белуг чистых, больших калужек, осетров, стерлядей, сазанов и всякой мелкой – бесчисленно много. Так велико, что шум плавников над реками тамошними небывалый. И всякие бесчисленные ягоды родятся. И орехи, древесны и земные. И всяческого зверя в таёжных лесах и в степных угодьях без числа: соболя, горностая, рыси, лисы, белки, медведя, барса, оленя и прочего. На чертеже-карте Ремезов, где устье Амура значится, надпись вчинил: “До места сего царь Александр Македонский доходил”. А ежели Македонский доходил до наших земель из Персии, то сам Господь перстом своим указует: иди, казак, косточки его проведай.

– Ну, как же, – ободрил казаков Муравьёв-Амурский, – пора и убираться в гости. Не в Персию, но – в Уссурийский край на обживание. Как обер-квартирмейстер Будогосский граничные столбы поставит, астролябией сверит по звёздам, чтобы русского Государя с богдыханом земельные обиды не раздирали, приведём в известность к жизни пригодный край. А что до царя Александра Македонского, так это сказочки торговцев маньчжурских для русских охочих людей, чтобы в Приамурском крае не промышляли, не расселялись, не мешали им гиляков обирать. Но России отныне ничто не мешает объять все торговые пути Востока! Николай Николаевич взял трубочку зрительную да генеральскую. Глядел с Амура-реки на реку Уссури, силы примеривал войска казачьего. Государь в то время щедрым был: за устройство казачьих сословий на Амуре, всемилостивейше пожаловал кавалером Императорского и Царского ордена Белого Орла. И Орёл восточносибирский вострил свой зоркий и неусыпный глаз, желая вот-вот взлететь и объять своими крыльями богоданный Уссурийский край. Муравьёв каждый шаг водительства своего заповедовал: успеть! И как только вернулся из Кяхты в Иркутск, окунулся в изучение карты Маньчжурии. Творец её – молодой топограф Михаил Венюков, прибывший на службу, представился. “Быть на Амуре пожелаете?” – проницательным взором оглядел вновь испечённого сибиряка Николай Николаевич. “Мечтаю, ваше высокопревосходительство!” – живо согласился офицер.

119

Проза

“Чрез две недели сплав по Амуру – там вас свежим ветерком обдует...” А уж с зимы, от станка к станку, летели лихие почтовые тройки с вестью – готовить к переселению казачью бригаду: насельников амурских, чуток попозже – уссурийских казаков. Выехали на тарантасах.... Путь лежал на Читу, Нерчинск, Верхнеудинск – к Шилкинскому Заводу. Не поездка, а гонка за ветром странствия. Летели бойкой рысью, легко вытягивали шилкинские перевалы, вымахивая в сутки по триста вёрст. У Шилкинского Завод а пересели на лодки и поплыли. Шёл караван из барок, лодок, плотов с казаками новоопределённых сотен, солдатами-линейцами, семьями хлеборобскими Забайкальского казачьего войска со скарбом, скотом, провиантом казённым, мануфактурой, железом, солью. Навстречу – впервые вверх по Амуру шли торговые суда из Императорской Гавани и Николаевска, доставлявшие товары левобережным поселениям. Гудом загудел Амур. Как же! Ожил батюшка, машины запыхтели, задымили, разбудили берега с дремотной тайгой. Развернулось зелёное знамя весны, повеяло брусенично-калиночкиным запахом. И всё в преображении, роспуске, говоре распростёртой к океану и небесам раздумчиво-кроткой земелюшки. Доплыли до военного поста Усть-Зейск. Муравьёву приглянулись места для закладки большого града на Амуре. И Венюков взялся за топографическую съёмку под будущий Благовещенск. Ей-ей, Николаю Николаевичу тут мило прилегло на сердце признание венюковское, что-де великолепнее угодий для хозяина-земледельца, роскошнее равнины, от самого устья Зеи до Хингана, нет ни в окрестностях Айгуни, ни в Даурском нагорье, ни в Сибири, мало и в целой России... Не оставалось сомнения, что переселенцы скоро и благополучно прибудут на место своего водворения. И, торопясь обратно в Иркутск, Муравьёв повелел Венюкову снять на план казачьи станицы от Буреи, вниз по Амуру – до места прорыва чрез хребет Хинган. Вернувшись в Забайкалье, офицер-топограф собрал сведения по военной статистике и на курьерской тройке был доставлен в Санкт-Петербург, где его поджидал ге-

120

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

нерал-губернатор в гостинице “Hotel Boucqui” (потомкам более известная как “Hotel d’ Angleterre”) на Исакиевской площади. К этому времени “Амурский вопрос” объял блистательный государственный деятель и дипломат Александр Михайлович Горчаков, непотворствующий иноземной моде потаённо заглядывать в отечественные сени, но своего обычая закон держащий. В Санкт-Петербурге сплетался верховенствующий устрой всему движению “Амурского вопроса”. “Свершилось!.. – счастливо покручивая ус и напевая песенку про невесту во Франции, наконец-то, осветился ликом генерал-губернатор пред Венюковым. – Вы готовы возглавить экспедицию на Уссури?” “Посильно ль мне, ваше высокопревосходительство?”

– отговаривался оторопелый офицер, и щёки запылали огнём от страха или удивления. “Всё, всё посильно – молодость, энергия, любовь к Отечеству! Предписание моё таково: исследовать и снять на план всю долину правого берега Уссури и путь до вершин к бухте Святого Владимира, осмотреть да описать места, удобные для заселения. С собою я захватил свиток карты из Азиатского департамента: профессора Васильева переводческая работа. Обратите внимание, китайцы не имеют ясного представления о реках Амурского бассейна. У нас совсем иные сведения, выверенные. Профессор вас ждёт... О Нижне-Амурском и Уссурийском краях справитесь у Геннадия Ивановича Невельского. Адмирал непременно вас примет. Вот здесь – в месте слияния Уссури с Амуром – заложим военный пост Уссурийский, как дозор всему Зауссурью. Весной развернёте топографическую съёмку. На экспедицию вашу возлагаю блестящие надежды...” Июня четырнадцатого дня 1858 года его благородие Михаил Венюков, с двенадцатью казаками и переводчиком, на двух лодках отплыл вверх по Уссури. Вооружённый буссолью и компасом, снимая на план роскошную долину, он для большей точности вёл счёт шагом и покрывал за день не более одного поприща, то есть двадцати-двадцати двух вёрст. Он подивился одиноким пустынным равнинам с рощами сказочных дерев и неведомых трав в цветах, голубым озёрным и

121

Проза

речным водотокам, пёстрым хребтам и перевалам СихотэАлиня – русским именем зван был “Господними горами” – тёмными, пугающими джунглями, где любую помощь сами себе должны подавать. Путешествие вверх по Уссури помрачалось: стихия природы легко подавляла всякое людское поспешание и назойливую любопытку проникнуть в её тайны. На перекатах толклись шестами или волочили лодки на бечеве. На быстрине требовалось проворство. Ибо гружёные деревянные посудины могли перевернуться либо затянуться под навалы коряг, потому в среднем течении преодолевали только по двенадцати вёрст. Выручал проводник, знавший причуды своенравной реки и её притоки. По тихим и неглубоким коленам лесистых берегов скользили на нерестилище косяки толстолобиков – в таком скоплении, в такой тесноте, что сболтанная вода представлялась плещущими слитками серебра, а прыгавшие с уханьем жирные особи попадали в лодки, в приварок казацкому пайку. Редко-редко встречались сей пустынной страны природные жители – охотники и рыболовы туземных племён и родов. Офицер находил старого вождя или шамана, приветливо расспрашивал простодушных и нелукавых местных архонтов о столь дивном крае, о житье-бытье соплеменников, обрядах, мифах, соболином промысле, легендарном корне Жень-Шене. Особенно странно показалось Венюкову, что уссурийские туземцы – гольды, орочи, удэ, тазы – не ведают Бога, но поклоняются тотемам, лесным и горным духам. А, составляя карту Уссурийского края, помечал он угодья, удобные для будущих казачьих и крестьянских поселений, указывая, где следует засевать присоветованные спорые: пшеничку, просо, ячмень, овёс. Торопился первопроходец уссурийский с предписаньем, потому приходилось порой вкушать лишь чай кирпичный. Из провизии всех заготовок – сушёное мясо и ячневые крупы, из корма подножного – черемшу, дикий лук и щавель. Но воля русская и Господь помогли выйти до “вершин” Уссури, одолев её правый приток – реку Лифудзин с населением тазов. В устье Лифудзина едва сыскался новый проводник – молодой орочен. Июля двадцать второго дня Венюков и его спутники

122

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

тронулись в путь, неся за плечами двухпудовые вьюки, так как лошадиной подставы ещё не водилось. Природа готовила сюрпризы – верховье реки испещрено множественными ручьями, болотистыми слизями, зловещими трясинами. Непроходимой стеной надвигались ели, кедры, лиственницы, немилосердно забирали силы хребтины сопок. По ночам жгли костры и на всякое шевеление в грозной тайге держали винтовки наготове. С перевала Сихотэ-Алиня опустились в долину реки Тадуши и по ней достигли каменистого берега пустынного Японского моря. Солёные воды обкатывали диоритовые голыши, пенились буруны вдоль песчаного бара в устье Тадуши, напоминавшие безвременную цикличность приливов и отливов. Казаки устало подняли глаза в небесную высь, загомонили: – Гля, гля: орёл вознёсся под ярое солнышко!

– Владыка земных тварей... Это же орлан.

– Баили на Амуре: самого Николай Николаича Муравьёва Ангел дозорит землицу нашу! Орлан-белохвост иссера-белыми кружевами размывал непостижимую лазурь небушка, сверкающими глазами добычливо стерёг малейшее земное сдвижение. Ожил вдруг, плавно поплыл по золотому прибрежью. Высмотрели угорье для обозрения морских горизонтов и на нём Крест веры утвердили, буковки врезали. Что-де в сей край, у Японского моря, офицер Венюков с казаками-товарищами в положенный срок путешествие завершил. А ещё неустрашимый путешественник генерал-губернатору и потомкам карту и труд “Описание реки Уссури и земель к востоку от неё до моря” оставил. Он-то, его благородие Михаил Венюков, в скором времени известный писатель и генерал, открыл для России Уссурийский край. А муж учёнейший, первый из первейших географов-путешественников, Семёнов-ТянШанский о том слово гордости изронил. Ну а земли Зауссурийского края прошёл и описал хорунжий Даржитаров. По маршруту Венюкова последовал штабскапитан Генерального штаба – топограф Елец, но вышел уже к заливу Св. Ольги и здесь ставил пост военный. А и Будогосский граничную земельку вымеривал, карту Уссурийского края

123

Проза

составлял, прошёл от Забайкалья по Амуру, Уссури, Сунгаче и озеро Ханка, заложил Турий Рог, добрался до реки ТуменьУлы у Японского моря. Экспедиция Константина Будогосского (два офицера, двенадцать топографов, астроном, переводчик, живописец, сопровождавшие солдаты) картографировали пограничную линию: местность сия определялась и ложилась на карту в видах астрономической привязки, геодезической съёмки, с установкой реперов и астрономических пунктов. Муравьёв-Амурский шибко похваливал: “Будогосский – молодец, прекрасно исполнил своё дело трудное и вовремя закончил”. Русскому послу в Пекине, Игнатьеву, генерал-губернатор депешей извещал: “По исследованиям К.Ф. Будогосского и личному моему обозрению, оказывается, что на всём пространстве, которое предполагается обратить в российские владения, нет коренного китайского населения, но есть только беглые и кочующие жители, бессемейные, чем доказывается, что китайское правительство места эти признавало вне своих владений”. Командир Сибирской флотилии и портов Восточного океана, военный губернатор Приморской области Пётр Казакевич позаботился об оплоте военном и сторожении новых российских владений: “Почтительнейше прошу, Ваше Сиятельство, о назначении в гавань Посьет особого батальона, который мог бы занять посты от озера Ханка и проложить надёжное сообщение чрез Уссури и Амуру, войдя в связь с Уссурийским и линейным № 3 батальоном. Горный дивизион Забайкальской артиллерийской бригады, находящейся в Мариинске, я испрашиваю разрешения отправить на Ханка, где по гористой местности и, находясь в середине означенного сообщения, он может быть весьма полезен”. Наконец, и Государь император муравьёвскую повесть почитывал: “Уссурийский край – благодатно-привольные местности для многочисленного населения и для устройства всякого рода дороги; казаки и крестьяне хоромы поставят в ряд, избы поделают, дворы постепенно наладят, возделают эти раздольные степи и поставят они хлеба и сена на весь

124

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

мир”. А уж гром громыхнул над уссуро-ханкайской долиной, призывая пашенников на тоскующее чрево земное.

ГЛАВА О Д ИННАДЦАТАЯ КАК МУРАВЬЁВ -АМУРСКИЙ ЗАВЕРШИЛ РЕВИЗИЮ ЗЕМЕЛЬ СИ БИРСКИХ Муравьёв-Амурский вострепетал душою и перекрестился, ибо судеб многих мореходов эта карта вобрала: – Карта экспедиций командора Беринга, ими составленная! “Остров Япона”... В тамошней стране имел честь пребывать Шпанберг, отчаянный соратник Беринга. Сей капитан Шпанберг проложил морской путь в Японию, в своих “сказках” поведал, что страна сия богата золотом, жемчугом, виноградом и рисом. Век с четвертью миновал, мы построили новые торжища, подобные Архангельску, в Астрахани, Одессе, Тобольске, в Даурии. Уж сколько судов перебывало в Японии! Но не последовало ни приобретения в сведениях географических, ни познания свойств соседских, ни распространения торговли. Как будто российско-японским путём нам заказано проходить. Пётр I завещал командору Берингу “плыть возле земли, каковая идёт на норд”. Благополучно царствующий Государь император повелевает нам идти на зюйд, зюйд-ост... Положим, господа офицеры, на карту неведомые доселе мысы, косы, лиманы, бухты, проливы и заливы! Непременно с русскими именами – весь наш берег, омытый Японским морем, весь Уссурийский край, возвративший нас к Восточному океану! Великому князю Константину Муравьёв писал: “Главнейшие предметы плавания моего будут: предъявить в Хакодате моё уполномочие на переговоры по Сахалину; в Суйфунском заливе встретить обер-квартирмейстера Будогосского, занятого тем, что пролагает сухопутную границу между вершинами реки Уссури и морем; свезти карты наших новых границ в Пекин”. Губернатор Хакодате Хори принял полномочия посла России и, торопясь прославиться, вступил в переговоры о

125

Проза

государственной границе по Сахалину. Русский посланник Гошкевич и генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьёв-Амурский с приёмом столь незавидным не согласились. Настаивали на переговорах с правительством бакуфу в священной столице Эдо, с подобающими обрядом и церемонией, нарочитым перечислением Государевых титулов. Русские корабли, подняв паруса и выбрав якоря, покинули Японию и взяли курс к берегам Уссурийского края. Пароходокорвет “Америка”, клиперы “Джигит” и “Воевода”, транспорты “Манджур” и “Японец” ушли в синь июня. И тут море с небом сомкнулось, чайки и альбатросы серебряными крыльями касались парусов и блещущего моря, подгоняя лёгкую пробежку шипуче-озорующих волн, торопя экспедицию к русским берегам. Вахтенный подпоручик корпуса флотских штурманов Красильников всякое событие в журнал заносил: “Ветер умеренный, облачно, дождь... В 6 часов утра снялись с якоря и пошли к осмотру берега, заметили к юго-западу углубление и открыли бухту... По приказу его сиятельства бухту назвали Находкой”. В честь открытия бухты Находка пили еловое пиво – здоровое и приятное питиё, нашим соотчичам поставляемое Российско-Американской компанией. Ну и ну, во Франции пили вино, в Германии – пиво, а в Восточной Сибири – еловое пиво! С Охотского моря притянулись туман и морось... Ветер мал. Сделали дрейф, бросили лот и ста двадцати саженей не достали... Погода менялась, прочищалось небо. Увидели землю, кричали “ура”, приветствовали и обнимали друг друга, ибо Божиим изволением и муравьёвским рвением шли к венцу забот о присоединённых землях. Прекратили пары, убрали паруса... Положили якоря... Вытравили канаты... Николай Николаевич в зрительную трубу берега обозревал. Познав набор терминов морской команды, поражался искусству вождения судном у самых берегов. Пароходо-корвет тяжёлым колесом воду наворачивал, трубой угольной попыхивал. Описывали открытия и наблюдения экспедиции с воздыханием: – Помилуйте, Робинзон Крузо с туземцами обживает сии экзотические палестины...

126

Александр БАЧУРИН

«Сказание о Муравьёве-Амурском»

и светло построился у океана Восточного, по прозванию Тихий, вдоль да поперёк полуострова Муравьёва-Амурского. Срублен матросами-солдатами, укреплён казаками геройскими, защищён офицерами-адмиралами отважными, освящён и воспоен молитвами священническими. И встал краше градов древле-именитых, атаманских да удельных, сам прославился лучше Томска да Якутска, а и всей гардарики сибирской. И по воле Государевой и промыслу Божиему, явился Отечеством мореплавателей, всех флотов гаванью великой, всей земли вратами гостевыми. Как не туман с Золотого Рога подымается – Владивосток загорается, загорается славой державною, торжеством Россиюшки. Встань-проснись, государь милой старины, поглянись на град сей богоспасаемый, на труды свои могучие и справедливые, ты, добронравный и безотступный, память и честь по себе оставивший, казаченьков-то амурских и уссурийских повыспрашивай о житье-бытье, о доле русской! Аль торжественно-величаво певец – гений древних героических времён своими гимнами откроет очи твои, вдаль смотрящие? Как пробил колокол Богородичной часовеньки да казацкой, как призвал к девятому часу молитвенников древности истины, кои запели обедни с молебнами, как с третьим благовестным звоном пробудили своего вождя казацкого, государя и властителя дальних владений восточносибирских, графа Амурского, и сказал он-то, Муравьёв, возговорил единожды, в последний раз: – Спасибо на амине, казаки амурские и уссурийские! Ах, тяжёлое моё воздыханьице: не знаю я, куда Катрин моя подевалася. Вы раскройте мне гробовую доску, уж дайте мне усы молодецкие подкрутить, полюбоваться моей милою, с милою душою – Катрин, ей-то песню стародавнюю напеть: “Ах! во Франции невеста дорогая ждёт меня!” А и старшины казацкие и атаманы, истерпевшие первую палку и первую чарку, с Амура и Уссури товарищей своих воззвали: – Казаки! Русской земли поединщики за славу Царя и Отечества! Ай да под шёлковым знаменцем да под водительством

157

Проза

приснопамятного первого из первейших генералов восточносибирских казачьих войск, Муравьёва да Амурского, послужим верою-правдою век по веку, грянем песню молодецкую на поход! Ну-ка, братцы, в стремя ногу! За плечо винтовку! Вспомним бранную дорогу, Буйную сноровку! Ты, румяная казачка, Цвет родимых криниц, Не горюй по мне, не плачь-ка – Привезу гостинец! Скакунок смиреной стати, Уши на затылке – Гикни, крикни – так подхватит, – Задрожат поджилки. Едут, свищут, удалые, Бравые ребята… Вечная и всепетая память графу Муравьёву-Амурскому, генерал-губернатору Восточной Сибири, а делам его – многая лета! Аминь.

К ОЛЯСКА ИМПЕРАТОРА Такое вышло дело. На всю нашу ханкайскую округу опростоволосился Катьянкин Михась. Мастер он – не сыщешь сноровистее. А уж дурь в голову втемяшится – дубинкой не спровадишь. Мужичок – докука! Наперёд скажу: этот самый Катьянкин из черниговских заселенцев. Руки Катьянкина к железу липли, плуги фабриковал под геновский знак, не то почище американских, безотвальных, а уж мелочь хозяйскую как орехи раскатывал. Бывало, чья-то бабёнка подсунется:

158

Александр БАЧУРИН

«Коляска императора»

– Михась, ты бы ухват мне спроворил? А он глазищами покрутит: – Это – мигом! Присылай мужика в подручные. Только и всего. А уж как получалось: из одной рельсины – и плуг, и борона, и ухват? Железо по тем временам морем шло, а Михась дюжину рельсин ажник с Одессы на хребте притянул! Через его кузню вся деревня ковалась, а он, сказывали старожилы видящие, все люди прошёл. А жил Катьянкин на прозорном месте, что “горкой” и до сих пор зовётся, а, впрочем, через его подворье Николаевская улица пролегла. Кто не рад присоседиться, кто обойдет кузнеца? А ещё жил в селе Помалешко Федот. Из купцов купец – Федот. Но, как говорят в народе, Федот, да не тот. Занимался Федот фабрикацией торговых сеялок, а уж обкрутил долгами народ! Что вино, что хлеб – всё проходило через его руки. Худым глазам не давал покою. Привязался к Катьянкину: выдай за него дочку Полину, наливную ягодку. Во всей округе не было красовитей Полинушки, не было сердечней зазнобушки. Уж идёт она по земле – всякий оглянется, к лугам подходит – луга зеленеют, к цветам подходит – цветы расцветают, к пташкам подходит — пташки распевают. Посулил Федот Катьянкину в компаньоны его взять по торговому делу. И Полинушке в женихи набивался: “Цветок маковый, души замирание…” Ай да ловок! Катьянкин открещивался: – Всякий-то на веку женится, да не всякому счастится. По крестьянству девка пойдет. Не ссудил ей Бог с торговыми людьми знаться. У тебя, Федот, опосля Бога деньги – первые! Не отступился. Вертляв, как зуй. Катьянкин – в кузню, а Помалешко – в кузнецову избу. То сладостей-пастил занесёт, то кольцо с лунным камушком на безымянном пальчике примерит, то белого рытого бархата на корсетку поднесёт. У девки уши золотом завесились, цветом абрикосовым алела. А Федот, сказывали старожилы видящие, все Боги прошёл. В ту весну мужики при скорых заботах были. Вороны тепла накаркали – хлеборобы отпахались, на Олену последние льны

159

Проза

отсеяли, и кони беспричинно ржали – к добру, и уши пономаря Макавея чесались – к вестям. От таких примет жди встряски. А уж по небесам, по земле полоснуло-грохотнуло так, что у мужиков и баб рты нараспашку: едет государь-император, то исть наследный Цесаревич со свитой! Староста сход подбивает: есть грамота встречать по-царски! От общества – царскую избу и прочую мебель-утварь, провизию, фураж, коней перекладных, вестовых да охранников. От баб – парную и самовары. От девок – венцы цветов да хороводы. От мужиков, известно, – дорогу гладь да нужник пошире ставь. Всё доподлинно прописано с древних устоев Руси. Народ от забот: ох-охонюшки. А у Федота ноги прытки. К самому военному губернатору! Да об заклад – царский куверт назвался снарядить. Эк, счастье вёрткое катилось – обещано его купцом гильдейским величать, и в звании таковом все привилегии иметь. Только кузнец как бы в стороне. Ремесло кузнеца помогало полю. Да что у него самого, какое богатство? Он со щепки на щепку ступал, колом ворота подпирал, ставни клюкой отворял. Одна радость – Полинушка, наливная ягодка, по годам красавица. И всё же и Катьянкин своим характером гнул старосту: – Ответствуй, Гаврюшка, голова-род племеню! На что горазд Катьянкин Михась? И что в губернаторской грамоте насчёт царской коляски прописано? Катьянкин себе на уме, водчонки зубровки пропустил для порядка, глазищами забуравил старосту, а руки под мастеровой фартук прибрал, потому как дёргались дрожью. Староста плечи опустил, бородой по грамоте поводил: про коляску ничего не прописано. Весь указ – встречать тридцать экипажей. Должна птицей летать по степи августейшая особа! Гаврюшка в голос начальствующий вошёл, из пальцев фигу сложил да к пипке кузнецовой поднёс. А Катьянкину и до того всякие художества подносили. Веко у него не задарма дёргалось-мигалось, и на лбу сизая нахлобучка припухала. Знаки памятные, чтоб не докучал мигач!

160

Александр БАЧУРИН

«Коляска императора»

Катьянкин брови в метлу сложил, спрашивал, как клещами на лошадь хомут тащил: – А не вдруг… коляска… самого… вот и – набок? После досмотру от села-то Ханкайского? Ты, Гаврюшка, спокойно ляжешь на брюшко? Староста с Катьянкиных слов обмяк. Раз плюнуть – кузнеца подсечь. Гаврюшка свои думки про запас имел, свои каверзы строил. И говорил: – Тогда – голова с плеч! Твоя-то, мигач, много дешевле. С ним собственный Его Императорского Высочества конвой, оренбургские казаки. Укажу на главного досмотрщика – снесут казанок твой, не позабавятся! Катьянкин пропустил зубную брань, засверлил пяткой землю, скок-поскок в кузню – запеленал посельё дымовьём, забил уши звоном. В мае солнце торопкое – погодой рассыпалось. Земля за свой род принялась, поле зеленями проклевалось, черёмуха рассарафанилась, сазан-лежебока на Митрофановском ерике расходился, а по болотистым сходам квакуши хороводили. Теплынь – красное времечко. Народ сельский пять годов тому приткнулся к тайге, к понизовским болотам. В первый год озимые побило, во второй – “пьяный” хлеб вышел, в третий – поля и сенокосные угодья затопли. Во все годы ввелось: хлебу – мера, а деньгам – счёт. От завозного хлебушка-то загорюнишься. О худой житейке бабы горько певали: как на поле крестьянском – полынь, полынь – трава горькая, зелья лютая, самородная уродилася. Зелёные годы, кто бы их желал? Молитвой “Царю Небесный, сокровище благих” выстояли. Перебивались, чем земля даровита: ягода, орешек, грибок; в половодье рыба подойдёт с Ханки-озера; зверьё в силок-капкан угадает. А и ружьишко на первое время власти давали.

161

Проза

Но не-е-ет, не зря Катьянкин усердствовал в кузне! Коляска молодого Цесаревича – благая весть для русского и туземного народов. А отпрыск Романовых в окончании военных и гражданских наук совершил кругосветное путешествие по морям-океанам, великим и ничтожным странам, дивно-сказочным землям и царствам. И принял всяческие неудобства и лишения дорожные. Но Его Императорское Высочество Николай Александрович, путешествуя, сеял мир и согласие в заморских странах, и Божьим изволением загорался, чтобы Восток Российский обживался скорее, чем намерятся по нему пальнуть с океана, огнём бесовым дохнуть с границы. На Руси, слава Богу, дураков лет на сто припасено, а кто ловок и сметлив – ещё ворошок насеет. Взять нашего старосту Гаврюшку Пильгуя. Гаврюшка не утюжил брюхом поле, не разбивался хрипом под лиственницей, не носил косых заплат на портах. Уж как было? На третьем году Гаврюшка общественный магарыч на деньги перевёл да просеял скрозь свои грабельки. Понизовские заселенцы порешили на храм Преображенский потратиться. А Гаврюшка деньги собрал и потратил их на себя. Изба его под американскую кровель выведена, из окна резного сибирского декора бабёнка-гладышок на работников покрикивала, сыночки в крепость Владивосток за купеческим сословием потопали. На сходе Катьянкин старосте плеснул: – Суди, народ, Гаврюшку-нечистопраха!.. Ай, не лопнет брюхо с мирского добра? Тут к Катьянкину подступились дружки пильгуйские, из крепких мужиков, да разволокли его до полусмерти. Понизовские в заступ пошли, а дело не выгорело, ни на един денежку. С прибытка Гаврюшкино брюхо не лопнуло, а по судьбе Катьянкиной, знать, бороной скребнули. И в этот час умудрил чёрт Гаврюшку, что ежели всё обставить по указу, то жди милость царскую – медаль иль бляху на цепи, не то повыше бери – в самый округ подняться!

162

Александр БАЧУРИН

«Коляска императора»

Да и Федот соловья запускал: – В кои веки засобирался к нам Цесаревич, а вы, сермяжники-тугодумы, зенки в лапоть развернули, а мошну в кулак зажали! Натужиться надоб! По совести! Навалиться скопом: самобранку-скатерть с яствами и питием перед высочеством и санкт-петербургской свитой разложить! Против свету на зависть! Э-ей, по копейке да по рублю – невелика корысть, а прибыль – селом не увезёшь! Зацепил народ-то! С картузом по кругу прошёлся. Федотова вывеска – язык с подбоем. Наружно выказывался Полинушке, мол, это нам с плеча раз плюнуть и купцом гильдейским не миновать. Гуд по селу кругами разошёлся – нет жениха умом подороже. Да и Гаврюшка дал Федоту козырь: мирской сбор денег на строительство школы и дороги к храму, двух-трёх работников ладных и всё такое. Стало быть, на коромысле удачу понесли. Сладились, дело сгоношили, хоть в ухо вздень, хоть в укладку положи. А из Владивостокской крепости летели весточки-бегунчики, катились большие и малые экипажи, люди с причитаниями целовали всяческий предмет, оставленный царёвой коляской… А впереди – то воинский чин при звёздах-эполетах, то чиновник по особым поручениям, то писаришка и прочий беспокойный казённый люд заглядывал. По табелям и рангам справлялся: – Мужиков-отсрочников – под ранжир! Каторжных с “железки” – в тайгу, в сокрытие! Народу – праздник, сменить ветхость! И верно, наш народ российский по будням весьма затаскан. По всей Южно-Уссурийской округе колокола томили души. Молебны да благоуветлие. Стук поварских ножей за три дня оповещал высочайшее явление народу. Под благословенной рукой Цесаревича больше ретивые да журливые крутились. От величальных событий вся Русь кряхтела: Цесаревич Николай Александрович заложил сухой док на пользу собственного имени, подвёз тачку с землёй на открытие работ Сибирской ширококолейки, и она-то, по инженерным прикидкам, упёрлась

163

Проза

бы ажник в уральский город Златоуст. Государевым мужам, кои открывали и крепили Россию на дальних берегах океяна, ставил памятники. Вручал святые образа. Невольникам окраин сыпал щедроты по-царски – повышения, презенты, звания, ордена и прочие милости. В Дмитровке, сказывали старожилы тамошние, августейшая особа самолично разыскала колодец с целебной водичкой, потому и называют тот колодец “царским”. Куда ни ступала августейшая нога – везде полезные начинания и откровения. А увеселений? Выставки, спектакли, лотерей-аллегрю, банкеты, балы, игры, скачки… Музыка громобойная: тар-рара-рам, салюты с крепости и моря: бухрастара-рах! Или вот, в избытке чувств и воспламенённых забав, господа офицеры Сибирского флотского экипажа выпрягли коней из прогулочной линейки Цесаревича и прокатили его по Светланской. Лень да говорильня – жернова на пустое время. Ежели Катьянкин Михась до морковного заговенья плешь маслил бы да тары-бары разводил, не только секрета не бывать, но и селу позора не миновать! Бывало, к ночи, от трудов, память у него отбивало. В землянке чьей-то роженица с криков выдохлась, во дворах собаки перебрехались, а уж звон лёгкий с кузни покой разбивал. Это Катьянкин уходил в дело. Звон-то, какой ни есть, любопытных поднимал да в щель ворот глазком тянул. Тож подгулявшие парочки с увала, зевая, шептались: а-а-а, мигачу дня нет, да как бы с золота намывного ленту шьёт, да как бы ларец из самоцветов готовит, да как бы секрет какой разумляет. А надо б напомнить, что пришлые с “железки” по ручьям каменисто-таёжным золотишко промышляли. В одночасье увязался с ними однолошадник Коморный Елеозар. Да вскорости “увязли” с самородком. Говорили путейские, в артели бродяжных дело клином сошлось. Коморный поспешил в отлучку от компашки. Нашли бедолагу на рождество Богородицы, на ключе Коморном. Народ

164

Александр БАЧУРИН

«Коляска императора»

злобу затаил на пришлые секреты, напустился на Катьянкина. Мол, колдун! Стучат ему – глух, напирают – не дрогнет, собак спустили – вовсе дыхания нет. А он по наковаленке – тук, тук, тук; дзень, дзень, дзень; тах, тах, тах. Думали: не отзывается, стало быть, – сглазу боится. Но баек хоть до третьих петухов разводи, а гости подкатили – принимай! С горки было видно, как ландшафт степной заступляет, как царственная коляска прыг да скок, прыг да скок с увала на подувал, траву-мураву, из бочага в бочаг ныряет, а следом кавалькада – тридцать экипажей. Ох-охонюшки! Мужики бабам в затылки дышат. Бабы крестами забросались. Девки-то платками задёргались. Робята да живность дворовая в голос ударились. Известно, гости царские жалуют. Дождались… Встряска! Ах, канитель людская… Село поднимали, город кормили, у океана державу крепили, а встретить самое императорское высочество – зубы в дрожь запустились. Макавею в колокол забить бы, ан церковь Преображенская не освящена, из “лесов” не вылезла. Бросился в тарелку трезвонить, да батюшка пальцем загрозил пономарю, потому как не на пожар, не тот звон. Затрепетал крестьянский люд, затрепетал... Староста, глядя на скорое приближение казацкого конвоя, крестясь и кляня мужицкую несообразность, в сердцах картуз дёргал на голове-колоде. Старостиху в бумазейной кофтенце, под цвет маньчжурской сливы, исщипал в нервности. Тут из других селений зевак набежало. Были и захожие староверы из мордвин, молоканские отшельники, иудействующие, уссурийские казаки, туземцы-рыболовы и охотники, демоноговеющие, монахи из миссионеров, католики-обливанцы, железнодорожные офицеры, пробивавшие Сибирскую дорогу чрез тайгу и горы, широкоскулый с косичками народ с Поднебесной, постовые солдаты-телеграфисты. Явлен был и Фома-христарадник с поводырём-подлетком, плачущий по иным временам: “Пал, пал Вавилон, город злосчастный, яростным вином блуда своего напоил все народы”. Одним словом, эпизод тут сотворился исторический!

165

Проза

... Свозом-то, под звонцы нижегородские, вкатились на горку, и свита золотом-сияньем застилала глаза народу дикому, жимолостному. По первости от страху не разобрались, где Цесаревич, а где их сиятельства-дружки. Спасибо, начальник округи господин Суханов, сопроводительный чиновник, знающий Уссурийский край, умы прояснил. Так, мол, и так, с экипажей первыми сошли Приамурский генерал-губернатор Корф, его адъютант, правитель канцелярии, затем – военный губернатор Приморской области, за ними поспешали прислуга, доктор, художник, георгиевские кавалеры оренбургские казаки охранным порядком. А уж затем в окружении их сиятельств-дружков ручка об ручку, ни шатко, ни валко, исходил с коляски на ковровую дорожку сам наследный Цесаревич Николай Александрович. Кланяйтесь! А был он подбористым, чуток рослее нашего Гаврюшки Пильгуя, при фуражке и пыльнике, в одеже-обыденке солдатского кроя, суконной рубахе с офицерскими погонами, в широкой кожаной опояске. Сказывали старожилы видящие, больно на лицо красив: бородка и усы крестьянские под табачный цвет, глаза с подмесом зеленцы. Его дружки-сиятельства лицами, манерами и платьями являли ещё более красоты и художества. Цесаревич как бы в тени под светом семи солнц укрывался. В сретении сем Гаврюшка примеривал, у кого более висюлек блестело на груди, привычно вздумал плешь счеснуть, вот и остерёгся. “Поди-ка, и образок Николы-угодника на всю Россию”, – охолонулся мыслью, да всё заготовленное куда-то опрокинулось. Писарь под козырёк руки приложил, другой – толкает Гаврюшку, чтоб слово запасённое молвил. Тут староста и вовсе потерялся: хлебом-солью трясётся, суконным языком заплетается, с потерянной душой-то да в пыль дорожную. Благо старостиха на утиральник хлеб-соль прияла, коленом подвенечного брыкнула и к молодому Цесаревичу с воем-боем. И это так погляделось против правил и этикету, вроде бы для их высочеств ещё такого спяктаклю не спра-

166

Александр БАЧУРИН

«Коляска императора»

вляли. Губкой усики дёрнул, в удивление смехом рассыпался и старостиху по лопате обширной ручкой погладил. Цесаревич обмигнулся с их сиятельствами-дружками, мол, променаж к Ханкайскому вышел в удовольствие, и народ дикий, жимолостный в великой радости встречу уготовил. Пономарь с дьячком затянули “Боже, царя храни”. Из чинов предупредили: не про тот огород. По городам их высочество оглохли с гимнов. Воинский начальствующий (сказывали, адмирал при высочайшей особе состоял) приказал: девкам заводить хороводы. Весёлая процессия подбиралась к “царской” избе, а Помалешко Федот из народа выпирался: пыльник аль фуражку попридержать, сапожки обмахнуть, камушек с дороги прибрать. Военный губернатор ухватил его по-свойски за ворот рубахи и допросил, всё ли исполнил под статейный куверт. Федот при таком обхождении в конфуз свернулся. Глаза яблоками вывернул: – Уж как приказано, ваше превосходительство! У Катьянкина праздник лица в особинный интерес ушёл. При фартуке, как есть с кузни, ещё лоб не обмахнул потный, не раздышался с огня-жара. Ай да как идёт-то он к свозу помалешеньку, Ай да как ступает потихошоньку, Ай да как с ноги-то на ногу постукивает, Ай да как чёботом поколачивает. На коляску царскую поглядывает! Не камень от огня разгорается – Катьянкин задором заболел. Коляска императора, упряжённая парой русских рысаков, точь в сказке, стояла перед ним. Катьянкин и так и этак, вокруг да около, наглядеться не может. И казиста, и сбойлива. А кучер, знай, отбивается: отступись, мигач черномазый. Уж не заговор ли какой имеешь на коней, не стибрить ли подбираешься от упряжи? Пригрозил силой генерал-губернатора. Этот экипаж, мол, барона Корфа. Еще плёточкой над ухом просвистел, чтоб не зарился на господское.

167

Проза

Наш Катьянкин глазом напружины доглядел, а как весь учинил, зубную боль выплеснул.

– Я тебе не нанятой. Бачки под господ вывел, картузом облака цепляешь, а бегунок под россыпь пустил! А не вдруг… коляска государева… да на глазах народа засельского... того? От большой нервности Катьянкин Михась речь долгую показал, а сам руками напружину гладил, клеймо искал. Кучерто при испуге с такого оборота заёрзился: – Ты мне головушку не мути, мигач черномазый! Экипаж губернаторский – новина, без бряка проезживали…

– Новина! – это Катьянкин ему, а сам молоточком-крохотышем названивал. Ну и под коляску – на бочок, глянь: проварварился. А уж праздные собрались. То коляску, то коней судили. Вокруг Катьянкина спор завели. Смехи-потехи пошли. Кучер губернаторский заахал, обалдуем себя назвал. А молоточек звон показал рывистый. Голос его только Катьянкину давался. Кузнец и приговаривал: – Вороных гнал без роздыха – на угорышке пеной сошли. А как чёрную ольху с зарубкой-крестом обогнул, ить в замоину угодил. А там камень-рухляк скрытен. Замоина-то ухарей подлавливает… Вешкой ханкайской погребовал, возчик… Такая речь меж ними велась. На тот шум генерал-губернатор Корф подсеменил. Бороду раздвоил, ухо приложил. Всерьёз принял кучерскую оплошку, осерчал, но деликатно допросил старосту и народ, кому ведом секрет огневой, булатной стали. Гаврюшка – вину сбыть! – оговорил Катьянкина. Да и народ на кузнеца указывал: он – мастер! Барон Корф, хоть и при случае ругался при нижних чинах, а тут крепость показал, решил не гневить ни правых, ни виноватых, ни мастеровых, ежели сыщутся в местечке глухом. Только и молвил: “Кто сей дюффектус ликвидирует?”

– Дюффектус! – праздные сыпанули во все стороны от слова странного, мало печатного. Тогда Катьянкин голову поднял к народу, отступился. Барону: – Не во гнев твоей губернаторской милости, не в зазор твоей чести…

168

Екатерина МУРАШОВА

КЛАСС КОРРЕКЦИИ

Екатерина МУРАШОВА Екатерина Вадимовна появилась на свет 28 февраля 1962 года в городе Ленинграде. Писать начала в школьные годы. Главным героем её первой повести был кот, по кличке Дервиш, который в тайге помогал советским геологам и лично загрыз пару басмачей. Потом пошли повести из школьной жизни, из-за которых автора дважды вызывали на педсовет. По окончании школы работала в Ленинградском зоопарке, училась в университете, окончила психологический факультет по специализации «возрастная психология». И вот уже много лет работает семейным психологом в детской поликлинике. На Первом международном конкурсе детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А. Н. Толстого Екатерина Мурашова выступила с повестью «Класс коррекции», за которую была удостоена второй премии.

КЛАСС КОРРЕКЦИИ ПОВЕСТЬ – Дети, сегодня я прошу вас вспомнить о таком понятии, как милосердие! В ответ на эту просьбу половина нашего класса “Е” весело заржала. Другая половина, та, у которой сохранились мозги, насторожилась. И было отчего. Я думаю, что в тот день это самое слово “милосердие” прозвучало в стенах нашего класса впервые за все семь лет, которые мы провели в школе. Почему? Так уж получилось. Не говорят в нашем классе такими словами. Отчего же теперь? Клавдия, наша классная руководительница, переминалась с ноги на ногу, ломала пальцы и закатывала глаза. Если бы Клавдия была лет на двадцать моложе, то, наверное, в этот момент напомнила бы нам (тем, кто способен мыслить сравнениями) героиню Тургенева. Такого с ней на моей памяти тоже не случалось; обычно, заходя в класс, она сразу начинала истошно орать, и тогда ни на какие романтические сравнения её образ не напрашивался. Глядя на переминающуюся Клавдию, я сразу подумал о том, что наш класс решили расформировать прямо сейчас, не дожидаясь конца года. Все учителя нас давно этим пугали, и вот, наконец, свершилось. Но только при чём тут милосердие? Наш класс называется “классом коррекции” и, кроме того, имеет в своём названии замечательную букву “Е”. Седьмой “Е” класс – класс коррекции. Звучит, не правда ли? Восьмого “Е” класса в нашей школе не предусмотрено, следовательно, наш класс в любом случае расформируют. Часть моих одноклассников, я думаю, закончит своё образование после седьмого класса и никогда больше в школу не вернётся, некоторые пойдут в 371 школу для дебилов, некоторых (особо умных) возьмут в классы “В” и “Г”, ещё кого-то родители сумеют пристроить в другие

183

Проза

школы района. Витька с Митькой собираются пожениться, Мишаню, должно быть, закатают в интернат, а Ванька Горохов говорит, что брат нашёл ему такое ПТУ, в которое берут после 7 класса. Игорь Овсянников собирается попытать счастья вместе с Ванькой. Но, честно говоря, ему, с его прилежанием и оценками, трудно на что-то надеяться.

– Сегодня, ребята, я хочу представить вам нового ученика вашего класса… – разродилась, наконец, Клавдия. Ого! Страшно даже подумать, что же это такое к нам пожаловало…

– Дак представьте же поскорее, Клавдия Николаевна! Мы в нетерпении! – крикнула Маринка, которой надоело пудрить прыщи на последней парте. Маринке бояться нечего, с головой у неё все в порядке, её точно возьмут в “Г” класс. Если, конечно, она не выкинет до конца года чего-нибудь этакого… А Маринка, она может. Дверь словно сама собой распахнулась, и из коридора в класс въехала красивая инвалидная коляска с большими блестящими колёсами. Человек десять изумлённо присвистнули. Я сам с трудом удержался. То есть не то, чтобы мы инвалидных колясок не видели или людей, которые на них передвигаются. Сколько угодно – в метро, на вокзалах, в переходах, на перекрёстках. Ну, где там ещё нищие встречаются? Но чтобы вот так, в обычной, можно сказать, школе? Как же они её на третий этаж-то затащили?

– Знакомьтесь, ребята, Юра Мальков будет учиться с вами. Надеюсь, вы поможете ему… поможете привыкнуть и адаптироваться к школе… Впечатление, надо сказать, получилось сильным. Никто из наших не гмыкал, не ржал, не свистел, не показывал пальцем, не отпускал идиотских шуточек. Всё это было впереди. Пока все молча смотрели на Юру Малькова. А Юра Мальков смотрел на нас. И улыбался. Потом Пашка Зорин встал из-за последней парты, отодвинул стул рядом с собой и деловито спросил: – Ты как, видишь хорошо? Или тебе лучше вперёд?

184

Екатерина МУРАШОВА

«Класс коррекции»

– Я хорошо вижу, спасибо, – Юра улыбнулся ещё шире и, ловко управляя коляской, покатился по проходу к Пашкиной парте. Клавдия выдохнула разом такую порцию воздуха, словно собиралась надуть детский мячик.

– Ну, вот и хорошо, – сказала она. – Потом познакомитесь поближе, а сейчас начинаем урок. Достаньте тетради с домашним заданием… Я быстро огляделся. Не хочу хвастаться, но в пределах нашего “Е” класса я неплохой экстрасенс. Во всяком случае, простые мысли читаю на лицах безо всякого труда. Судя по тому, что я прочёл, домашнего задания ни у кого вокруг меня не было. Клавдия за двадцать пять лет педагогического стажа тоже, наверное, стала экстрасенсом. Она тяжело вздохнула и сказала: – Поднимите руки, кто сделал задание! Я поднял руку и, оглянувшись, заметил ещё две или три руки.

– Иглич, к доске! – сказала Клавдия. – Антонов, Крылова, делаем упражнение двести тридцать восемь. Остальные болваны открыли тетради и внимательно слушают и записывают то, что пишет Иглич! Делать упражнение двести тридцать восемь я не торопился. Гораздо интереснее было наблюдать за новеньким. Могучему Пашке удалось раздвинуть столы и пристроить коляску так, что Юра легко мог писать на столе. Но… С руками у Юры явно было не всё в порядке. Он достал из сумки тетрадь, взял ручку и, как-то нелепо выгибаясь, попробовал, было, начать работу. Не вышло. Пашка что-то прогудел и слегка развернул Юрину коляску под углом. Так дело пошло на лад. Судя по тому, что я видел, Юра лёг на парту боком и писал практически снизу вверх, как японец. Хотя они, кажется, пишут наоборот — сверху вниз. Пашка сначала поглядывал на Юру с тревогой, словно ожидая, что он сейчас рассыплется или ещё что (Пашку понять можно, у его предыдущего соседа, Эдика, прямо на уроках случались эпилептические припадки), а потом успокоился и даже стал какой-то интерес проявлять к тому,

185

Проза

что в Юриной тетрадке происходит. Иногда он что-то басом спрашивал, Юра коротко отвечал. В общем, нашли общий язык. Это хорошо. Если Пашка будет защищать Юру хотя бы на первых порах, то того никто не обидит. Пашка глуп невероятно, но всё-таки ему пятнадцать лет, и кулаки у него с детскую головку. Кому, спрашивается, надо с ним связываться? Но как Юра попал в нашу школу, в наш класс? И где был до этого? В 371 школе? Но оттуда никогда никого в нормальные школы не переводят. Там программы другие, ослабленные, а Юре на вид столько лет, сколько для седьмого класса положено: двенадцать-тринадцать, никак не больше. Может быть, он недавно заболел, а до этого учился в нормальном классе? Но зачем же его к нам-то пихнули? Наша школа – огромная, в ней триста учителей и полторы тысячи учеников. Стоит она на пустыре посреди новостроек, и вся напоминает чью-то (забыл, чью) мечту: всё здание из стекла и бетона, огромные окна от пола до потолка, на полах – блестящий жёлтый линолеум цвета свежего детского поноса, на стенах – написанные маслом картины счастливого детства. В классах много цветов с большими кожистыми листьями, в глазированных горшках. Не знаю, как они называются, но один “ботаник” из старшего класса как-то объяснил мне, что эти цветы растут в каких-то американских пустынях, где больше вообще ничего не растёт. Теперь я понимаю, почему они у нас в школе выжили и всё заполонили. Первые два класса в каждой параллели – “А” и “Б” – у нас гимназические. У них лучшие учителя, три иностранных языка, а, кроме того, им преподают всякие важные и нужные предметы, вроде риторики и истории искусства. “Ашки” покруче, чем “бешки”, там больше зубрилок и детей спонсоров. Классы “В” и “Г” – нормальные. Там учатся те, у кого всё более-менее тип-топ и в голове, и в семьях, в “В” – более, в “Г” – менее. Мы – класс “Е”. Можете себе представить? И это притом, что всех откровенных дебилов нашего района сливают в 371 школу. Там классы по 10 человек и особые программы. Выхода оттуда нет, только на улицу или в интернат

186

Екатерина МУРАШОВА

«Класс коррекции»

для хроников. Впрочем, у нашего “класса коррекции” перспективы тоже далеко не блестящие. И откуда же этот Юрик у нас взялся? И зачем это ему? На перемене Пашка выкатил Юрину коляску в коридор, и все, кому любопытно, её обступили. Из других классов тоже, естественно, подходили посмотреть. Наши вели себя осторожно (помнили про милосердие), но почти сразу же произошёл конфуз. Забежал со своего этажа какой-то малыш – “ашка”, класса так из второго, весь из себя в тройке баксов за двести, вычищенный-вылизанный, с лакированным портфельчиком. Увидел Юрину коляску, обалдел, пошлёпал губёшками, а потом и говорит: “Тебе денежку дать, да? У меня сейчас нет, хочешь, яблоко возьми…” – то есть, он, как и я вначале, про нищих подумал. Ну – малыш! У него, что на уме, то и на языке. А эти, которые дети спонсоров, они вообще без комплексов. Всё продается, всё покупается. В класс “А” конкурс – шесть человек на место. А им за деньги – на блюдечке. Думаете, они в свои шесть-семь лет ничего не понимают? Ерунда! Вот что я вам скажу: всё они прекрасно понимают! Девчонки на малыша зашикали, Пашка уже хотел его пристукнуть легонько, даже руку приподнял, а тут Юра улыбнулся и говорит: – Давай, пожалуй, яблоко. Малыш заулыбался в ответ, достал из портфеля яблоко. А Юра ему жвачку протягивает и спрашивает: – Тебя как звать?

– Вадик. Только ты папе не говори.

– Чего не говорить? – удивился Юра. – Что тебя Вадиком зовут? Так он, наверное, знает…

– Нет, – помотал головой Вадик. – Что я тебе сказал. Мне папа запрещает с чужими о себе говорить.

– Ладно, – согласился Юра. – Я, значит, Юра, а ты – Вадик. Но я никому не скажу, что мы с тобой познакомились. Это наша – тайна. Идёт?

– Ага! – обрадовался малыш, схватил жвачку и убежал. К концу первого дня стало ясно, что Пашке-дурачку Юрка в полный кайф. Он с таким важным видом коляску катал и

187

Проза

спрашивал у Юры что-то, головой кивал, так что учителя к нему в кой-то веки без скрежета зубовного обращались: “Паша, Паша…”. В общем, завёл себе Юру и сразу повысил свой статус. Еще выяснилось, что Юра может передвигаться и без коляски, то есть ходить. Когда надо было переходить с этажа на этаж, Юра с коляски слезал и сам шёл по лестнице, цепляясь за перила. А коляска складывалась и вообще была не такой уж тяжёлой, как мне показалось сначала. Смотреть на ходящего Юру было тяжело, потому что он весь при этом как-то дёргался и сжимался. Я смотрел, а девчонки многие отворачивались. Пашке и другим пацанам Юра сказал, что вообще-то он на коляске почти не ездит, а ходит на таких специальных костылях, но сейчас для первого раза приехал на коляске потому именно, чтобы никого видом своей ходьбы не пугать. Правильно, я думаю, рассудил. Или подсказал ему кто. Пашка подумал и сказал: – А чего коляска? Тоже – транспорт. Все окружающие заржали, а Юра неожиданно встал с коляски, держась за стену, и предложил Пашке: – Хочешь попробовать? Покататься? Пашка сначала, разинув рот от удивления, замотал головой.

– Юрка, дай мне! Я хочу! – разом завопили Таракан и Игорь Овсянников. Тут до Пашки дошло, и он мощной ручищей легко отодвинул в сторону рвущихся к коляске: – Кыш, малявки! Юрка мне предложил… – Пашка, осторожно оглядываясь, опустил на кожаное сидение свой обширный зад и положил руки на блестящие обода колёс. Лицо у Пашки было взволнованное и торжественное.

– Поехали! – серьёзно сказал Юрка и взмахнул рукой. Никто, кроме меня и Маринки, не засмеялся. Юрка внимательно поглядел на нас и, кажется, что-то про наш класс коррекции понял. До конца перемены Пашка осваивал Юркину коляску и к концу уже вполне лихо на ней носился и разворачивался. Сам Юрка сначала стоял у стены, а потом уселся прямо на пол.

188

Екатерина МУРАШОВА

«Класс коррекции»

– Хочешь, стул принесём? Из класса? – спросил Таракан, которому тоже хотелось покататься на коляске. – Для тебя дадут…

– Спасибо, не надо, – ответил Юрка. – Я вполне нормально сижу. Хотя лучше, конечно, лежать… – он засмеялся, а Таракан смутился и куда-то убежал. Он у нас чувствительный. Смеялся и улыбался Юра часто и хорошо. Да и вообще, если бы не его болезнь, был бы пацаном привлекательным, из тех, что девчонкам нравятся: глаза голубые, волосы кудрявые, на вид мягкие, пальцы – тонкие и длинные. Про болезнь его, естественно, тут же, чуть ли не после первого урока, спросили. Юра охотно объяснил, что его болезнь называется ДЦП, болеет он с самого рождения и теперь, можно сказать, в хорошей форме, потому и в школу пошёл. Раньше, мол, было хуже. Страшно даже про это “хуже” подумать. Но хорошо, что теперь получше. ... Дальше так и было. Юра иногда приезжал в школу с коляской, иногда приходил на сложных костылях, в которые вставлялись руки и локти. Всем, конечно, нравилось, когда коляска, потому что он давал на ней кататься. А ещё можно было стоять на запятках и катиться вместе с Юрой, как на финских санках. Неловкий Мишаня как-то разогнался и вместе с Юрой и коляской перевернулся прямо напротив кабинета завуча. Я страшно испугался, что Юра покалечится (Мишане-то всё равно, он с детства деревянный – его хоть об дорогу бей), но всё вроде бы обошлось, Юра ушибся не сильно, не заплакал и Мишку ругать не стал. Правда, Пашка потом с Мишаней немного “поговорил”, но тот не очень и сопротивлялся: понимал, что виноват. Сам Юра предпочитал костыли и, вообще, как я заметил, старался больше ходить и по-разному двигаться. Я думаю, что в его положении это и правильно. Чем больше упражняешься, тем лучше получается. Понятно, что почти сразу же Юру стали дразнить. Передразнивали его походку, уродливые ужимки, когда он пытался достать что-то. Писали как Юра, высовывая язык и нелепо вывернув локоть и кисть. Дразнили, естественно, не

189

Проза

все и, в основном, не из нашего класса, но ведь придурки-то везде найдутся… На поддразнивания Юра реагировал удивительно: он смеялся. Да ещё и передразнивал дразнильщиков. Вот как это происходило. Идёт, предположим, Юра на костылях по коридору. Сзади тут же пристраивается хвост из двух-трех кретинов, которые идут так, чтобы Юра их не заметил, и копируют его ужасную походку (иногда опираясь при этом на швабру). Еще кретинов пятнадцать при этом ржут по бокам. Юра потихоньку поглядывает назад, потом резко оборачивается. Все кретины, естественно, застывают на месте. Юра говорит, указывая пальцем: – Не выходит, не выходит! И вовсе не похоже! Ты ногу не так волочешь, ты вообще спотыкаешься, а я этого никогда не делаю. А вот у тебя немного лучше, чем у них, но всё равно не так. Вставайте вот сюда, рядом. Смотрите на меня. Раз, два, три – пошли! Ногой, ногой больше загребай! Смотри, как я делаю! Сами понимаете, что в другой раз эти кретины Юру уже не передразнивали. Всем же хочется умными казаться. Насчёт ума. Не знаю, как учителя, но я довольно быстро понял, что наша программа седьмого “Е” класса для Юры тьфу! Если бы не трудности с письмом, он бы мог и в “А” учиться. Я ему как-то это сказал. Хотел приятное сделать. Он, как всегда, улыбнулся и говорит: – Да брось ты, Антон! Сам же понимаешь, что экстерьер у меня для гимназически-показательного класса не подходящий. Я же – урод. Да и пишу я, ты видел как. Так что меня вполне “Е” устраивает. Куда лучше, чем дома сидеть. Да и вас я, вроде, тоже не очень напрягаю. Так?

– Так, – согласился я. К тому времени я уже понял, что с Юрой можно говорить начистоту, без всяких скидок на его болезнь. – Может быть, ты и прав. Там, в “А”, все такие супер благополучные, а мы – каждый по-своему урод. Тебе среди нас самое место.

– А почему ты здесь, Антон? – спросил он в свою очередь.

190

Екатерина МУРАШОВА

«Класс коррекции»

Я отвернулся, но услышал громкий вопрос географа: “ Что они делают?” Наша классная отвечала ему тихо. Малыши также тихо доедали “ашный” салат и прятали по карманам почти нетронутые булочки и пирожные. Младшеклассникам из малообеспеченных семей в нашей школе дают талоны на бесплатные завтраки. Мне в первом и во втором классе тоже давали. В третьем я почему-то от этих талонов отказался. Сейчас уже не помню почему. Наверное, завтраки были совсем невкусными, или дразнил кто-то. Большим бесплатных талонов не дают. Видимо, считается, что, подрастая, детёныши сами могут добыть себе пищу. По закону джунглей. И, конечно, эти бесплатные завтраки ни в какое сравнение не идут с теми, которыми кормят по спецзаказу родителейспонсоров гимназические классы. Не знаю, как уж там Клавдия все эти тонкости объясняла географу. ... – Антон! – географ стоял, заложив руки в карманы и слегка наклонив голову. Его коричневые глаза поблёскивали, и он явно настроился на разговор. Меня замутило, как бывает, когда уже начал чтото есть, и вдруг понимаешь, что оно несвежее.

– Антон, ты знаешь, как появилась в вашем классе Виктория?

– Витька? Знаю. Она познакомилась с Митькой, когда сбежала от своего шофёра, и они вместе собирали хабарики для бомжей.

– Хабарики?

– Ну да, окурки. Бомжи вытрясают из них табак и набивают новые папиросы. Или так докуривают. Стакан окурков стоил тогда три рубля. Сейчас, не знаю, может, подорожало. Витька с Митькой так зарабатывали и познакомились. Потом… ну, понравились друг другу. Витьке жить было негде, и Митька позвал её к себе.

– А родители Мити?!

– Из родителей там только тётя Нина, а она… Ну, в общем, ей всё равно. Их там и так то ли пятеро, то ли шестеро детей,

251

Проза

Витьку и не заметил никто. К тому же она кашу варить умеет.

– А что значит “сбежала от шофёра”? – ужасался учитель.

– До Митьки она с дальнобойщиками ездила. Шофёр один… она говорит, он её полюбил потом… ну, как дочку, понимаете? Книжки ей детские читал, кукол покупал и… страдал очень, что так… сами понимаете, домой-то он её никак не мог привести… У него ж семья. Витьке его жалко стало, она и сбежала, чтоб он не мучился…

– А как же… А как же это всё получилось?!

– Вначале-то? Да это я толком и не знаю. Витька не оченьто всем рассказывает, а у Митьки, сами знаете, не спросишь. Вроде бы родители её потерялись где-то давно, то ли спились, то ли в тюрьме. Она жила со старшей сестрой, училась, а потом сестра вышла замуж, родила ребёнка, и что-то у них там… В общем, она сказала Витьке: уходи. Витька и ушла. У них рядом трасса была…

– Какой ужас! Нет, какой ужас! – Сергей Анатольевич переступил с ноги на ногу, наклонил голову сначала в одну, потом в другую сторону и блеснул глазами. Меня замутило сильнее.

– Это всё, что вы хотели узнать? – вежливо спросил я. Географ растерянно кивнул. ... На асфальтовой площадке перед гимназией стоял большой красный автобус. Высоко в окнах виднелись мягкие пустые кресла в белых чехлах. Над асфальтом и пустым футбольным полем мела позёмка. За колесом автобуса пряталась от школьников тощая полосатая кошка. Автобус уютно пах теплом и бензином. У его дверей галдела небольшая кучка малышей-гимназистов во главе с учительницей. Несколько сопровождающих родителей стояли поодаль. Мы с Пашкой и Ванькой остановились возле выхода из гимназии и ждали, пока Юра, как следует, вденется в свои костыли, чтобы идти домой. А когда он появился, к Юре подбежал его дружок “ашка” – Вадик.

252

Екатерина МУРАШОВА

«Класс коррекции»

– А мы в Эрмитаж едем! На экскурсию! И по городу! – подпрыгивая на месте, сообщил он. – Вон автобус стоит!

– Здорово! – завистливо вздохнул Юрка. – Везёт вам! Я бы тоже хотел на экскурсию на автобусе поехать. Я в Эрмитаже всего один раз был, маленький, и ничего не помню. Сам понимаешь, мне с моими костылями…

– Коляску взять и никаких делов, – пробурчал Пашка. – Свободно. О чём разговор? В метро. А там – с ветерком.

– Да, пожалуй… – вздохнул Юра. Вадик жевал палец от кожаной перчатки и о чём-то сосредоточенно думал. Потом ещё раз подпрыгнул и закричал: – Юра! Я придумал! Ты поедешь сейчас с нами. У нас в автобусе пустых мест полно! Галя Борзова и Стасик Никитин собирались ехать, но заболели. И ещё сегодня у Саши Голисаевой живот заболел. Поехали с нами, Юра! Так здорово! Я сейчас у Марины Николаевны спрошу! – он сорвался с места и побежал к автобусу, крича на бегу: – Марина Николаевна! Марина Николаевна! Можно вместо Саши мой друг Юра поедет? Он сам не может, а у нас – автобус! Ведь можно, да? Юра, иди сюда!… Марина Николаевна, вы подождите! Он ходит, только медленно, потому что на костылях… Марина Николаевна растерянно переводила взгляд с подпрыгивающего Вадика на Юру, с Юры – на Пашку, с Пашки – на малышей, с малышей – на родителей. Лицо её медленно заливалось краской. И, прежде чем я успел его остановить, Юрка решительно заковылял к автобусу. Видно было, что ему действительно хочется поехать на эту экскурсию.

– Здравствуйте, Марина Николаевна! – вежливо поздоровался Юрка. – Вадик говорит, что у вас есть пустые места, потому что кто-то не смог поехать. Это правда?

– Чего я, вру, что ли?! – насупился Вадик.

– Э-э… Мнэ…э – сказала Марина Николаевна.

– Простите? – Юрка вместе с костылями изобразил светский поклон. Одна из мамаш прикрыла рот рукой в замшевой перчатке. Другая с ужасом смотрела на медленно приближающегося Пашку.

253

Проза

– Прости, мальчик, – Марина Николаевна, наконец, пришла в себя. – Тебя Юрой зовут, да? Понимаешь, Юра, Вадик, он маленький, он всё не так понял. Эта экскурсия, она ведь платная, понима ешь? Родители сдавали деньги… Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Юра. – А сколько она стоит?

– Семьдесят рублей, – влез Вадик, который уже перестал прыгать и улыбаться, и становился серьёзнее с каждой секундой.

– У меня только пятьдесят, – сказал Юра и обернулся к нам с Пашкой. – Антон, у тебя есть деньги? Я вытащил из кармана пятнадцать рублей, всё, что у меня было, и молча протянул их Юре. Мне очень хотелось уйти и не видеть того, что будет дальше. Но уйти я не мог.

– Пяти рублей не хватает, – Юра изобразил самую обаятельную из своих улыбок. – Но вы ведь, Марина Николаевна, поверите мне? Я обязательно верну. “Ашка”Вадик приподнял куртку и вынул из кармана школьного пиджачка несколько скомканных десятирублёвок и горсть мелочи.

– Вот, теперь точно хватит! — гордо сказал он.

– Но это невозможно! – вскрикнула Марина Николаевна.

– Почему? – в три голоса спросили Юрка, Вадик и Пашка. Я, естественно, промолчал.

– Экскурсия рассчитана на семи-восьмилетних детей…

– А у меня задержка в развитии, – усмехнулся Юрка. Кажется, он тоже, наконец, всё понял. Но Вадик сдаваться не собирался.

– Пусть он поедет, Мария Николаевна! – крикнул он. — Это нечестно! У нас пустые места! И деньги он заплатил! Пусть он поедет!

– Вадик! – одна из мамаш решила вмешаться, подошла ближе и мягко обняла малыша за плечи. – Успокойся! Папе не понравилось бы твоё поведение. Пойдём в автобус. Юра посетит Эрмитаж в другой раз, со своим классом, со своими друзьями…

– Я – Юрин друг! – ловко уворачиваясь от объятий, возразил Вадик.

254

Екатерина МУРАШОВА

«Класс коррекции»

– Простите, но наш класс не возят на экскурсии, – зачемто сказал я. И чего я вечно лезу, куда меня не просят?! Зачем?!

– И правильно делают! – нервически огрызнулась другая мамаша, опасливо глядя на нас. – Дети, в автобус! Скорее!

– Да пошли вы все! Знаете куда? – громко сказал Пашка, до которого тоже только что дошло. – Идём, Юрка. Сейчас возьмём дома коляску и поедем в этот долбанный… как его… Эрмитаж, вот!

– Юра! – крикнул Вадик, в голосе которого уже звенели близкие слёзы. – Я тоже с вами поеду. Я не хочу с ними! Я буду твою коляску катить! – и прежде, чем учительница успела его удержать, он быстро перебежал к нам и остановился между Пашкой и Юрой.

– Зина! Гарик! – позвал Вадик, видимо, своих друзей. Сам он выглядел принявшим решение и уже совершенно успокоившимся. – Пошли с нами! Так интереснее! Вы на метро сами ездили? Толстый, неуклюжий Гарик и тоненькая, бледная Зина переглянулись, взялись за руки и в наступившей тишине пересекли нейтральную полосу. Учительница качнулась вперёд.

– Безобразие! – высказалась нервная мамаша.

– Вадик! Я тоже с вами! – выкрикнул совсем маленький “ашка” с хулиганским, обезьяньим личиком, вырвался из рук собственной родительницы, весело подпрыгивая, подбежал ко мне и цепко ухватился за полу моей огромной куртки. – Я с тобой буду, ладно? – лукаво глядя на меня снизу вверх, попросил он.

– Даниил! Немедленно вернись! – заголосила лишившаяся ребёнка мамаша.

– Чего это у вас тут происходит, а? – сзади незаметно для нас подошли Маринка, Ванька и Митька с Витькой.

– Ты его, что, усыновить решил? – спросила Маринка, оглядывая вцепившегося в меня малыша.

– Нет, мы тут на экскурсию в Эрмитаж собираемся, – разъяснил ситуацию Юра. – Прямо сейчас. Кто с нами?

– Мы не можем, – сразу же отказалась Витька.

255

Проза

– А я, пожалуй, пойду, – пожала плечами Маринка. – Всё равно делать нечего. Родители о чём-то оживленно совещались с учительницей. Ещё один малыш под шумок перебежал к нам и спрятался за объёмного Гарика в надежде, что его не заметят. Марина Николаевна приблизилась нерешительно, как через линию фронта.

– Юра! И вы, ребята! Вы же понимаете, что мы вовсе не хотим кого-нибудь из вас обидеть. Но есть правила… Я лично совершенно не против… Но родители детей…

– Я без Юры никуда не поеду! – решительно пискнул Вадик из-под Юриной руки.

– Ладно! — решилась Марина Николаевна. – Пусть Юра едет. Под мою ответственность. Хотя… Но пусть остальные сразу же… Разойдитесь! Я понятно выражаюсь?!

– Абсолютно понятно! – я нагнул голову и щёлкнул разбитыми кроссовками. – 7 “Е” – р-разойдись! Гимназисты – в автобус! Пашка, загружай Юрку! Вадик восторженно взвизгнул и снова запрыгал, как расковавшаяся блоха. Учительница вздохнула и неуверенно улыбнулась мне. Мамаши за её спиной что-то глухо бормотали. ... После Нового Года стало так холодно, что весь мир вокруг замёрз и тихо потрескивал. В школе у нас, разумеется, топили, но огромные коридоры, залы и лестницы никак не нагревались. За урок большому классу из тридцати человек удавалось “надышать” тепло, но за перемену всё снова выхолаживалось. Наш класс коррекции и был-то маленький, да ещё грипп, так что мы всё время мёрзли. Однажды, после урока русского, я проходил мимо Юриной парты, и он потянул меня за рукав свитера. Я остановился. Юрка смотрел на меня снизу вверх, а Пашка с другой стороны парты, наоборот, – сверху вниз, и взгляд его не обещал ничего хорошего.

– Хочешь погреться? – почти заискивая, спросил Юра. Я сразу понял, о чём он, и зло рассмеялся.

256

Леонид СЕРГЕЕВ

РАССКАЗЫ

Леонид СЕРГЕЕВ Родился в Москве в 1936 году. Главной темой творчества Сергея Анатольевича стали Москва и москвичи. Взгляд автора на московский характер, как пишут о нём литературные критики, «обусловлен двойственной и оттого загадочной, заколдованной природой русского человека – европейски-азиатской». Его книги – взгляд умного человека на других людей, тоже, по мнению самого писателя, далеко не глупых и потому страшно интересных. Ведь ум, по выражению Леонида Анатольевича, «всегда талантлив». Автор перебрал много профессий и знает жизнь с разных её сторон. Работал грузчиком, шофёром, почтовым агентом, чертёжником, фотографом, декоратором в театрах. Литературой занимается с начала семидесятых годов. Сразу стал писать для детей. Его прозу отличает внимание к человеческим судьбам, лирический тон и юмор. А выбранный им стиль письма сближает его прозу с русской классической литературой, с произведениями Ивана Бунина и Антона Чехова. Его герои тянутся от пошлости окружающей их жизни к свету, доброте, милосердию. Однако признание пришло к писателю не так уж и давно. Повесть «Железный Дым», о путешествии старика с собакой по рекам России, получила первое место на Всероссийском конкурсе на лучшую детскую книгу о животных. К юбилею прозаика издан трёхтомник его произведений. А Первый международный конкурс детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени Алексея Николаевича Толстого отметил его прозу первой премией.

СЧАСТЛИВЕЦ С НАШЕЙ УЛИЦЫ Я отчётливо его помню. Он жил в конце нашей улицы. Бывало, идёт по тротуару – высокий, стройный, в зелёной лётной форме, перетянутой портупеей, с планшеткой, перекинутой через плечо, в пилотке, небрежно, с некоторым шиком сдвинутой набок, в новеньких скрипучих сапогах. Идёт и насвистывает модный мотивчик, со всеми здоровается, вскидывая руку к пилотке, и улыбается, приветливо и дружелюбно. Улыбка как нельзя лучше выражала его приподнятое состояние. Когда он шёл по нашей улице, мы, мальчишки, стонали от зависти, а девушки застывали в тихом восторге. Его имя было Ростислав, но все звали его Ростик. Мы знали о нём всё: он закончил лётное училище и служит в части на окраине нашего городка, живёт с матерью-старушкой, у него есть девушка – по воскресеньям он гуляет с ней в парке и фотографирует её “лейкой”, он играет в защите местной футбольной команды “Крылья Советов”, любит музыку и курит папиросы “Казбек”... Мы считали его невероятным счастливцем и торопили время, чтобы скорее вырасти и тоже стать лётчиками. В то предвоенное время на нашем аэродроме базировались самолёты И-2, которые назывались АДД – авиацией дальнего действия... Мы прибегали к закрытой зоне аэродрома, ложились на бугор и часами смотрели, как за колючей проволокой механики готовили машины к полёту, как по лётному полю сновали бензозаправщики, а с бетонной полосы на тренировочные полёты то и дело с рёвом взлетали бомбардировщики. Мы знали их по номерам, и когда взлетал экипаж Ростика, нас охватывал безудержный восторг, мы вскакивали и с криками бежали вдоль изгороди вслед за улетающим самолётом. Иногда по вечерам Ростик появлялся на улице; мы сразу окружали его, чуть не висли на нём, а он, с неизменной улыбкой, по-взрослому здоровался с каждым из нас за руку и называл “орлята”... Присядет на скамью, достанет папиросу, постучит ею о пачку, выбивая осыпавшийся табак, закурит и

291

Проза

радостно скажет: “Прекрасный вечер!” Или: “Прекрасная погодка!” Или: “Сегодня прекрасно поработали!” “Прекрасно” было его любимым словом. И наш городок был для него прекрасным, и на прекрасных самолётах он летал, и его девушка Вера была самой прекрасной на свете – неслучайно он столько её фотографировал! Ростик рассказывал нам о скоростных истребителях и о самом большом в мире самолёте “Максим Горький”, об испытателях парашютов, о перелётах Чкалова и о спасении челюскинцев. Он рассказывал увлечённо, с жаром, так, что нас начинала бить дрожь... Потом вдруг встанет, одёрнет гимнастёрку: – Ну, я пошёл!.. А для вас есть прекрасное задание – научиться делать планеры и закаляться как сталь. Сами понимаете – авиации нужны сильные и отважные парни... Мы не пропускали ни одного матча команды “Крылья Советов”. Особенно болели за Ростика, для нас он был лучшим защитником в мире. Даже когда “Крылышкам” забивали голы, мы не видели промахов своего кумира, просто считали, что вратарь – “шляпа”, и, уж конечно, не замечали мастерства соперников. Однажды в воскресенье, направляясь с Верой в парк, Ростик пригласил и нас “покататься на карусели и сфотографироваться” – сделать, как он сказал, “прекрасный групповой портрет на память”. Кажется, это был его последний снимок, и мне думается, он сделал его неспроста, предчувствуя долгую разлуку. Мы получились смешно: горстка замызганных сорванцов вокруг Веры в ослепительно белом платье; у нас – напряжённые позы, вытаращенные глаза, вымученные улыбки, а Вера, точно фея, одного из нас обнимает за плечи, другого держит за руку, стоит непринуждённо и улыбается фотографирующему нас Ростику. До сих пор я храню этот снимок как бесценную вещь, как лучшее напоминание того безмятежного времени и... как свою боль. В начале войны завод, на котором работал отец, демонтировали и отправили за Волгу. Вместе с заводом эвакуировали семьи рабочих. Собирались второпях, брали с собой самые не-

292

Леонид СЕРГЕЕВ

«Счастливец с нашей улицы»

обходимые вещи; грузились в старые, продуваемые товарные вагоны, которые точно в насмешку называли “теплушками”. Наш товарняк тянулся медленно, подолгу простаивал на запасных путях, пропуская воинские эшелоны, спешившие на запад. В одном вагоне с нашей семьёй ехала Елена Николаевна, мать Ростика, и Вера с родителями. Елена Николаевна, сгорбленная старушка с усталым лицом, закутавшись в плед, сидела около печурки -“буржуйки”, которая стояла посреди вагона, и рассказывала Вере о сыне. Почти с детской непосредственностью Вера выспрашивала у Елены Николаевны всяческие подробности из жизни Ростика до их знакомства, а после разговора забиралась на полку и рассматривала фотографии своего возлюбленного. Посмотрев фотокарточки, она перевязывала их бечёвкой и прятала в чемодан. Я был уверен: эти снимки представляли для неё единственную настоящую ценность из всего утлого скарба её родителей... Глядя на Веру, я испытывал романтическое любопытство к тайной связи между нею и Ростиком, ощущал себя причастным к великой любви. Наш состав прибыл в Заволжье в конце лета. От железнодорожной станции до рабочего посёлка, где нам предстояло жить, семьи и заводское оборудование перевозили на грузовиках по расхлябанной, размытой дороге, среди чёрных от дождей построек и жухлых кустарников. Часть эвакуированных, в том числе Елену Николаевну и Веру с родителями, расселили по частным квартирам. Нам предоставили общежитие металлоремонтного завода – дощатый барак со множеством комнат; рукомойник и туалеты – в одном конце коридора, кухня – в другом. Сколько я помню, в общежитии всегда царил полумрак и холод, только на кухне было тепло от “буржуек”. На кухне все и собирались: женщины готовили чечевичные похлёбки, мужчины угрюмо курили самокрутки и обсуждали дела на фронте, мы играли в “махнушку” – кто больше подбросит ногой кусок меха со свинцовым кругляшом. В школу ходили за три километра; на весь класс выдавали три-четыре учебника, тетрадей не было – писали на обёрточной бумаге. После школы гоняли тряпичный мяч, играли в

293

Проза

“расшибалку” и “чижа”, лазали по свалке в поисках “ценных штуковин”, через туалет пролезали в кинотеатр “Вузовец”. Как-то возвращаясь из школы, я повстречал Веру. Она первая окликнула меня и удивлённо спросила: – Чтой-то ты несёшь ботинки в руках?

– Не видишь разве, они почти новенькие, – ответил я. – Мать недавно купила на базаре. Сказала “береги”... Я и берегу.

– Дурачок! Надень сейчас же, простудишься! Вера заставила меня обуться, рассказала, что работает учётчицей на заводе, и похвалилась письмом от Ростика, при этом её лицо посветлело. Я смотрел на неё и думал, что, когда вырасту и стану лётчиком, у меня тоже будет невеста, такая же красивая и преданная, как Вера. Однажды зимой мать послала меня в керосиновую лавку... Я брёл по грязному, перемешанному с гарью снегу, пинал попадавшиеся куски льда и вдруг чуть не столкнулся с Еленой Николаевной. Она везла дрова на санках, её седая голова была укутана драным платком, полушубок опоясывала верёвка, из бот выглядывали тряпки. Она шла зигзагами, то и дело проваливаясь в придорожные сугробы. Когда я поздоровался с ней, она подняла на меня тёмные запавшие глаза: – А-а, это ты! Здравствуй, здравствуй!.. А Веру ты давно не видел? Первое время она часто заходила, а сейчас что-то редко… Вот уже месяц как её не видела. Я помог старушке подвезти санки, и в благодарность она пригласила меня “попить чайку”. Елена Николаевна жила в полуподвальной комнате, где стояли железная пружинная кровать с матрацем, из которого вылезали клочья ваты, “буржуйка” с длинной трубой, тянувшейся через весь полуподвал и выставленной в маленькое окно у потолка, расшатанный табурет и стол с алюминиевой посудой и свечой в ручейках застывшего воска. Когда мы вошли в помещение, нас встретил тощий пёс.

– Это Артур, – сказала Елена Николаевна. – Он был ничейный. Вдвоём-то нам веселее коротать время... Ты животных-то любишь? У нас с Ростиком всегда были животные... А в школе у тебя как, всё хорошо? А мама с отцом как?.. Давай-

294

Леонид СЕРГЕЕВ

«Счастливец с нашей улицы»

ка с тобой растопим печурку, да заварим кипяток сухариками и попьём. Сухариков у меня много... За чаем Елена Николаевна сказала: – Хорошо, что тебя встретила. И помог мне, спасибо. И вот что. На-ка почитай мне письмо от Ростика… У самой-то у меня зрение стало никудышное... Недавно получила. С фотографией... Она достала из-под матраца конверт и протянула мне. Я начал читать и сразу понял: старушка уже знала письмо наизусть. Она подсказывала слова, когда я запинался, и поправляла по памяти. Ростик писал про свой экипаж: о командире, штурмане, стрелке-радисте, о том, что у них замечательный самолёт – “летает прекрасно, как пчела”. Писал, что в их отряде появился лисёнок. Его подобрали замёрзшим и назвали Лиской. С Лиской они делятся пайком и берут с собой на вылеты. “Первое время, – писал Ростик, – Лиска боялась шума. А теперь привыкла, только надеваем комбинезоны – сама бежит к самолету и лезет в кабину”. Ростик просил мать беречь себя и не волноваться за него и заверял, что они обязательно разгромят фашистов. В конце письма сообщал, что послал Вере пять писем, но получил только два и те давно. “Почему она редко пишет?” – спрашивал он. На фотографии Ростик выглядел отлично, как и прежде, как всегда: тот же приветливый взгляд, та же улыбка. На руках он держал остромордую зверюшку с пушистым хвостом.

– Вот так, – вздохнула Елена Николаевна, когда я закончил чтение. – У меня Артур, у него Лиска... А Вера… Я и сама не знаю, почему она ему не пишет. Ведь она отзывчивая девушка и любит Ростика… И ко мне не заходит. Работы у них, конечно, много, они и в ночь работают, но всё же не написать… Может, заболела? Ты бы её разыскал, она где-то у завода живёт... Слова Елены Николаевны сильно озадачили меня: я никак не мог понять, почему Вера не пишет Ростику. Её молчание я воспринимал как личное оскорбление: “Пусть работает, пусть заболела, но не написать Ростику!” Неделю я проторчал у заводской проходной и наконец увидел её. Она вышла с парнем в чёрном флотском кителе, весело

295

Проза

кивнула мне, но тут же, прямо на моих глазах, как ни в чём не бывало, взяла матроса под руку, и они зашагали к остановке автобуса. Оторопев, я застыл; потом спохватился и устремился за ними. Некоторое время я выслеживал их и отчётливо слышал, как он назвал её “чудо природы”, и видел, как на её лице появилась счастливая улыбка. Потом до меня донеслись её слова: – Заходите ко мне в цех... Дальше всё дорисовало моё воображение – я понял: у Веры появился новый поклонник. “А как же Ростик?!” – моему возмущению не было предела. Вскоре я выведал у заводских подростков, что матрос – вовсе не матрос, а шофёр, что матросом он никогда не был и вообще освобождён от военной службы из-за какой-то болезни – просто живёт рядом с Верой и провожает её как телохранитель, “чтобы не напали хулиганы”. Я немного успокоился, но всё же решил выяснить, почему она не пишет Ростику. Из-за Веры я сильно запустил занятия в школе, и, когда об этом узнал отец, мне порядком влетело. Слежку пришлось прекратить... Но к Елене Николаевне я продолжал наведываться раз в неделю. Весной она получила ещё одно письмо; Ростик писал, что жив и здоров, что они каждый день “бомбят фашистов”, что у них “вовсю бушует прекрасная весна и девушки-техники, которые готовят самолёты к полёту, кладут в кабину букетики цветов, чтобы мы знали, что нас ждут на земле”. “А Лиска всё летает с нами – она приносит удачу”. В конце письма Ростик снова спрашивал, “почему Вера совсем не пишет?”. В тот день, когда я перечитывал Елене Николаевне это письмо, она сообщила мне, что в наш посёлок приехал цирк шапито. Наутро на окраине посёлка я и в самом деле увидел крытый грузовик и прицеп-фургон, облепленный афишами. Фургон был с дверью, окнами и откидными ступенями – целый дом на колёсах... Подойдя ближе, я услышал в фургоне рычание собаки и мяуканье кошки. Заглянул внутрь, а там, за яркими костюмами, на табурете сидит усатый толстяк и... лает и мяукает. “Сумасшедший, что ли?” – подумалось.

296

Леонид СЕРГЕЕВ

«Счастливец с нашей улицы»

– Похоже? – спросил мужчина, заметив меня. Я кивнул...

– Ну, тогда садись, слушай дальше, – и он засвистел соловьём, заквакал лягушкой.

– Здорово у вас получается, – я прищёлкнул языком. – Только зачем?

– Приходи вечером, узнаешь... Тебя как зовут? Меня Игорь Петрович... Вечером около грузовика появился огромный шатёр и будка-касса, вокруг которой выстроилась очередь. Я заглянул в фургон – Игорь Петрович сидел на прежнем месте и что-то склеивал.

– Залезай! – махнул он. – Вот билет на самое лучшее место. Отдашь контролёрше, она тебя посадит. Только уговор – после представления поможешь разбирать лавки, договорились? Я кивнул и, прижав билет к животу, дунул к шатру, потом взглянул на билет, а вместо него увидел клочок бумаги, на котором было написано: “Маша! Пропусти этого мальчугана!” Оторвавшись от “билета”, я вдруг увидел: к шатру подкатила полуторка, и из неё вылезли Вера с “матросом”. Они не заметили меня, хотя прошли совсем рядом, в двух шагах.

– Машина любит чистоту и смазку, а девушка – любовь и ласку, – проговорил “матрос”, обнимая Веру. Неожиданная встреча и присказка “матроса” сильно задели меня... Я мысленно сопоставил “матроса” с Ростиком, и на меня нахлынула жгучая обида, какая-то горечь подступила к горлу. В том городке, где мы жили до войны, не было цирка, так что я совершенно не представлял, какое зрелище меня ожидает; только войдя под полог шатра и увидев множество ярких ламп и красный плюш на круглой арене, догадался: меня ждёт что-то захватывающее. Оркестр из четырёх музыкантов грянул марш, и я тут же забыл о Вере с “матросом”, и о своих неурядицах в школе, и о родителях, которым даже не сказал, куда направился. Я ждал волшебства и не обманулся... Теперь, вспоминая то представление, я понимаю, что выступали довольно посредственные провинциальные артисты,

297

Проза

но они были первыми циркачами, которых я видел, и поэтому навсегда остались в памяти. И ещё: до сих пор передо мной стоят усталые лица зрителей – заводских рабочих, для них то представление было отдушиной в тягостной, полной изнурительного труда и лишений, жизни. Больше всех запомнился клоун; он вышел на арену с резиновыми надувными зверями и, щёлкая хлыстом, стал изображать укротителя: то стравит медведя с тигром, то сунет голову в пасть льва; и звери, словно живые, раскачивались и рычали. Иллюзия подлинности была полной, зрители покатывались от смеха, а я так просто давился хохотом… Когда погасли лампы и зрители начали расходиться, я увидел на манеже Игоря Петровича, и до меня дошло, кто за зверей подавал голоса.

– Ну, как, понравилось? – спросил он, подходя. Я ничего не смог ответить, только радостно закивал... Мы принялись убирать лавки, и вдруг на полутёмную арену выбежал чёрный пес и начал танцевать на задних лапах. Я остановился, стал наблюдать за собакой. А она расходилась вовсю: то прыгнет через невидимую планку, то перевернётся в воздухе. Проделав трюки, пёс раскланялся и заковылял к выходу, но наткнулся на барьер. Я засмеялся.

– Наш Чавка, – услышал я за спиной голос Игоря Петровича. – Он слепой... Два года назад, после представления, у нас загорелся шатёр. Стали его тушить, а он рухнул и накрыл одного гимнаста. Думали, что сгорел, вдруг видим: Чавка его из огня волочит. Оба дымятся. Сбили с них пламя, облили водой... Гимнаст выздоровел, а Чавка остался слепым... Направляясь к дому, в одном из окраинных проулков я внезапно снова увидел полуторку “матроса”. Машина стояла в тени под деревьями, но я заметил огонёк папиросы в кабине, подкрался поближе и ясно разглядел рядом с “матросом” Веру. ...Летом мы подрабатывали на кирпичном заводе – подвозили к печи вагонетки с сырыми кирпичами. Несовершеннолетним разрешалось работать только по три часа, поэтому во второй половине дня мы отправлялись в парк, где проходили военную подготовку призывники в армию. Мы смотрели, как

298

Леонид СЕРГЕЕВ

«Счастливец с нашей улицы»

они разбирают и собирают ружья, кидают учебные гранаты и, конечно, мы ужасно жалели, что не можем вместе с ними отправиться на фронт. Как-то в воскресенье, направляясь в парк, я заметил на скамье парочку. Молодые люди сидели в тени кустов и пили фруктовую воду.

– ...Прохладная и вкусная, как раз то, что я люблю, – услышал я и сразу узнал голос Веры. Сделав дугу, я приблизился к скамье со стороны кустов... Вера сидела с “матросом”. Он что-то говорил вполголоса, а она, облокотившись на спинку скамьи и положив голову на руки, внимательно его слушала и то и дело вздыхала: – Как интересно! Мои прежние подозрения мгновенно подтвердились... “Вот сейчас, когда она здесь строит глазки этому “матросу”, Ростик летит на своём бомбардировщике и бьёт по врагу”, – подумал я, и ненависть к Вере охватила меня. Я следил за ними около часа. В какой-то момент “матрос” обнял Веру, и она с готовностью упала в его объятия. Я чуть не потерял равновесие и схватился за ветку; “матрос” обернулся.

– А-а, это ты, свисток! Ну, как она, жисть-жестянка?.. Пойдем, Верунь! Она даже не взглянула на меня, да и как могла взглянуть: её глаза были закрыты, точно она в обмороке; покорно встала и взяла его под руку. Они проследовали к выходу из парка... Я шёл за ними до самого её дома и, пока они прощались, стоял за деревьями и бросал в её сторону гневные, презрительные взгляды... Когда “матрос” ушёл, а она направилась к крыльцу, я вышел из укрытия и преградил ей дорогу. Видимо, у меня был угрожающий вид – её лицо вспыхнуло.

– Предательница! – задыхаясь, проговорил я.

– Почему? Чем я тебя обидела? – удивлённо спросила она, то ли не догадываясь, что я всё знаю, то ли притворяясь, то ли просто ещё витая в романтических облаках.

– Прокатись на машинке со своим липовым “матросиком”! – выпалил я и пошёл в сторону. Где ей было знать, что их отношения с Ростиком давно были частью и моей жизни.

299

Проза

Как-то осенью, возвращаясь из школы, я увидел на окраине посёлка мужчину в лётной форме. Незнакомец шёл, прихрамывая, опираясь на палку, рассматривал номера домов, что-то выспрашивал у встречных прохожих. Я подбежал к нему, он улыбнулся и отдал мне честь – точно так же, как и Ростик когда-то...

– Вот, ты, наверное, всё здесь знаешь... Где здесь проживает Елена Николаевна?

– Знаю, пойдёмте. А вы... вы от Ростика?

– Угу, – нахмурившись, буркнул летчик. Он смолк, а я насторожился, меня охватило какое-то недоброе предчувствие, и я поспешил его отогнать: – Вы с ним вместе летаете? Скажите мне! Я его… жду …

– Отлетали, брат, – тихо проговорил лётчик. – Я вот с протезом… А Ростик… Ростика уже нет. Погиб он. Вот не знаю, как это выложить его мамаше и невесте...

НОВОГО ДНИЙ ПОДАРОК Теперь, когда я стал старым и смотрю на прожитые годы с огромной высоты, так хотелось бы забыть многие свои слова и поступки. Не тут-то было – они наседают со всё возрастающей силой, и я только догадываюсь, какая жестокая расплата ждёт меня на небесах. Вспоминая прошлое, даже и не знаю, чего я сотворил больше – хорошего или плохого. Правда, недавно припомнился один случай, когда поступил вполне достойно. Это не было героическим подвигом – всего лишь незначительное действие – серьёзный писатель и не взялся бы за такой сюжет, но я не писатель, а просто литератор и расскажу об этом случае, не заботясь о чистоте жанра. Пусть это будет нечто среднее между рассказом и очерком. В молодости, после женитьбы, я некоторое время жил у родителей жены – мы ютились в одной комнате, перегороженной шкафом, да ещё и в коммуналке. Тёща во мне души не чаяла. Единственно, в чём меня обвиняла – это в том, что я

300

Леонид СЕРГЕЕВ

«Новогодний подарок»

не умею “хозяйствовать” (она работала продавщицей в “хозтоварах”). И время от времени рассказывала про “обеспеченных” поклонников, от которых её дочь, “дурёха”, отказалась ради меня, “художника-голодранца”, что было правдой – весь мой капитал состоял из мольберта и байдарки. А в остальном, повторяю, тёща не чаяла во мне души. С тестем мне повезло особенно: он был великим молчальником, и у нас сразу установились тонкие деликатные отношения, построенные на придыханиях тестя: – Хм!.. Да уж!.. Чего там!.. Меня вполне устраивал этот птичий язык. Тесть крепко верил в Бога, домашних и соседей считал грешниками, не достойными его внимания; если он с ними и говорил, то поучал или клеймил, и все наставления заканчивал безнадёжным вздохом: – Да, чего уж там! И дальше адресовал сам себе: – Слово не воробей – выпустишь, не поймаешь. Или: – Слова – серебро, молчанье – золото. Раза два в неделю мы с тестем выпивали. Исключительно портвейн. В трезвости тесть на умного не тянул, точнее – выглядел угрюмым, но после первого стакана становился разговорчивым. Как-то изрёк свою теорию: – ...Бог всё сделал прекрасно на земле и хотел, чтобы человек стал ему подобным. Но человек не стал. От человека всё зло на земле... А искусство – от дьявола. Лучше Бога всё равно не сделаешь. После второго стакана у тестя начинались отклонения в две стороны: он или засыпал на стуле, или шёл в киоск за “Вечоркой”; по пути проветривался, обретал второе дыхание и, вернувшись, предлагал мне “освежиться” ещё раз. Соседнюю комнату занимали тихие супруги. Он – какойто завбазой, постоянно хвастался неимоверными “левыми” заработками. Помнится, я устал подсчитывать его доходы и никак не мог взять в толк, почему он не купит отдельную квартиру. Его жену – “самую глупую женщину на свете”

301

Проза

(выражение тестя) – отличала лень: целыми днями она лежала на тахте и смотрела телевизор. Ради справедливости следует отметить – раз в месяц она пекла яблочный пирог и вкладывала в него всю душу. Известное дело, ленивые люди, если уж что делают, то добросовестно. С завбазой я покуривал на кухне и, бывало, в момент нашего наивысшего кайфа, на кухне появлялась его жена. Демонстрируя счастливую семейную идиллию, она обнимала мужа, целовала, а он отмахивался: – Полно тебе, экая ты смелая! Она всё ластилась, тянула его в комнату: – Дорогой, пойдём, посмотрим телевизор.

– Спасибо! Насмотрелся до тошноты, – бурчал завбазой и, слабо сопротивляясь, всё-таки шел. При этом успевал мне подмигнуть, как бы говоря: “Ничего не попишешь! Ради мира в семье, пойдёшь не только к телевизору!” В комнате, примыкавшей к кухне, обитало семейство “скандалистов” (выражение тестя): шофёр Виктор, вся фантазия которого упиралась в бутылку водки, его жена – бухгалтер Татьяна, грузная женщина с низким задом, и их сын Вовка – светлоголовый ушастый второклассник. В отличие от наших с тестем невинных выпивок, Виктор хлестал водку стаканами – полными гранёными стаканами (по его понятиям, наливать не полный – неприлично), и выпивал каждый день после работы во дворе за бойлерной, и каждый раз с новыми собутыльниками (и где их откапывал?) В подпитии Виктор был безумен; его безумие проявлялось по-разному: в будние дни на его лице появлялись какие-то ненормальные гримасы – похоже, они означали отвращение ко всему, что его окружало. В конце недели он непременно бил жену. Отлупить в пятницу жену он считал святым делом. Татьяна стойко переносила побои: вероятно, считала их некой священной войной, необходимым ритуалом каждой нормальной семьи. Но иногда она всё же выходила из себя и отправлялась в крестовый поход на мужа: называла его “неотёсанным увальнем”, “алкоголиком”, а получив за это очередную оплеуху, кричала: “Убирайся из дома, скотина!” – и

302

Леонид СЕРГЕЕВ

«Новогодний подарок»

убегала в ванную. Минут через десять, немного остыв, она снова заглядывала в комнату и, увидев спящего мужа, восклицала: – Ты ещё здесь, скотина?! Фьють отсюда! Эта игра слов, необычная комбинация “скотины” и “фьють” приводила меня в восторг, но не нравилось, что дикие семейные сцены видит малолетний Вовка. Случалось, зарёванный мальчишка прибегал к нам, и тёща с моей женой Валентиной всячески успокаивали его, совали конфеты, а я рисовал ему зверей. Надо сказать, Виктор временами производил впечатление толкового, башковитого парня, временами у него даже проскальзывало чувство юмора, естественно, грубоватого – на свой шофёрской манер. Как-то тесть, пропустив стакан портвейна, сказал Виктору: – Что ж ты пьёшь водку? Ты ж – мусульманин! (у шофёра мать была татарка.)

– Во-первых, у меня отец – русский, Кочетов, – объявил Виктор, состроив свою ненормальную гримасу. – Во-вторых, в Коране написано про вино, а про водку ничего не сказано. И вообще, религия – сказка для взрослых. Как-то Вовка при отце на кухне ляпнул: – А наш папка вчера опять был пьяный!

– Я притворялся, – пропыхтел Виктор.

– Нет! – качнул головой Вовка, твёрдо отстаивая правду.

– Ты был пьяный.

– Что ты городишь, чертёнок?! – возмутилась Татьяна, явно не желая “выносить сор из избы”, как будто пьянство её мужа было для нас новостью.

– Тебе уже девять лет и пора научиться отвечать за свои слова, – проговорил Виктор, завышая требования к сыну. – Иди, делай уроки, – он легко шлёпнул Вовку по затылку. Скандалы и драки в этом семействе продолжались до тех пор, пока Виктор не завёл на стороне “тихую собутыльницу” (определение тестя) и стал всё реже появляться в семье; вскоре он вообще перебрался к “собутыльнице”, правда, часть получки приносил Татьяне, а по праздникам дарил Вовке шоколадки. ...

303

Проза

Однажды, накануне Нового года, Виктор объявился, передал жене деньги, спросил у сына, “как дела в школе”, и направился к выходу, но Вовка схватил его за руку.

– Пап, а Генке вызвали из фирмы “Заря” Деда Мороза со Снегуркой. А мне ты даже билет на ёлку не купил.

– Да на кой чёрт тебе эта ёлка?! Ты уж взрослый парень, тебе уже не Деда Мороза надо вызывать, а одну Снегурку, – Виктор ухмыльнулся, довольный своим шофёрским юмором.

– Из другой фирмы.

– А зачем? – Вовка вскинул на отца чистые, невинные глаза.

– Спроси у дяди Лёши, – Виктор кивнул на меня и, посмеиваясь, удалился. Долго я выкручивался перед Вовкой, пытаясь объяснить, что его отец имел в виду: говорил, что Дед Мороз старенький, часто болеет и прочее; что бывает, Снегурке приходится ездить одной... Вроде убедил мальчишку. Под Новый год Татьяна затеяла уборку в комнате, Вовка без дела слонялся по квартире. Мы с тестем приняли по стакану портвейна, и мне в голову пришла замечательная идея.

– Давай-ка устроим Вовке праздник, – сказал я жене. – Сходи, купи краски или пластилин, а я наряжусь Дедом Морозом.

– Что это в тебе взбрыкнуло детство? – хмыкнула тёща.

– Ты – большой мальчишка, и, наверно, никогда не повзрослеешь, – вздохнул тесть. – Романтики – неплохие люди, но они отгораживаются от действительности. Но жена Валентина поддержала мою замечательную идею – она ждала ребёнка и при случае репетировала роль матери, а здесь такая затея! С моей подачи она сходила в магазин, купила краски, добавила к ним печенье, конфеты, всё уложила в пакет и обвязала красивой лентой. Затем намазала мой нос и щёки помадой, приклеила из ваты бороду и усы, накинула на меня простыню и сзади заколола её булавками; на голову я напялил красную кофту жены – сделал что-то вроде шапки; посмотрел на себя в зеркало и увидел вылитого Деда Мороза. Под каким-то предлогом Валентина вызвала Вовку на кухню (он всё слонялся по коридору взад-вперёд), и я неза-

304

Леонид СЕРГЕЕВ

«Новогодний подарок»

метно прошмыгнул на лестничную площадку. Выдержал паузу и позвонил. И услышал голос жены: – Вова, открой, пожалуйста! Открыв дверь, Вовка онемел: разинул рот, его глаза расширились до невероятных размеров.

– Здесь живёт мальчик Вова Кочетов? – густым басом произнёс я. Потрясённый Вовка еле шевельнул губами: – Это я.

– Ты хорошо учишься? Вовка только и смог кивнуть, и всё смотрит на меня снизу вверх ошеломлённо-восторженно.

– Молодец! Вот тебе подарок! (на большее у меня не хватило фантазии, к тому же, я боялся перестараться и выдать себя голосом). Протянув Вовке подарочный пакет, я стал ждать, когда он закроет дверь, поскольку сам повернуться не мог – простыня еле держалась на булавках. Но Вовка не шевелился, словно обмороженный; он был в шоке – всё смотрел на меня, распахнув глаза и разинув рот, даже побледнел от прилива чувств.

– Может, у тебя есть какие желания? – выдавил я, надеясь, что Вовка попросит заводную машинку, которую я ему позднее “пришлю”, но он вдруг сглотнул и тихо сказал: – Дед Мороз, сделай так, чтобы папка снова жил с нами. Мне только и оставалось пробормотать “постараюсь”, после чего я толкнул дверь, и, когда она захлопнулась, послышался душераздирающий вопль: – Мама! Ко мне Дед Мороз приходил! Как мы договорились заранее, Валентина пошла за Вовкой в их комнату – как бы рассмотреть подарок, а я бесшумно открыл дверь и проскользнул в нашу комнату; быстро снял маскарадные атрибуты, стёр с лица “грим”, лёг на тахту и уткнулся в книгу.

– Ну вот, теперь можешь подрабатывать на ёлках, – усмехнулась тёща. – Всё лучше, чем малевать картинки. Тесть лишь вздохнул: “Да уж! Чего лучше?”

305

Проза

Через пару минут к нам влетел торжествующий, покрасневший Вовка.

– Дядь Лёш! Ко мне только что Дед Мороз приходил! Вот подарок!

– Очень хорошо, – стараясь быть невозмутимым, сонно протянул я. – А что ж ты не пригласил его к нам? Я давал понять, что всё это время безмятежно лежал на тахте и вполне мог бы побеседовать с Дедом Морозом. Чтобы придать ещё большую реальность случившемуся, откреститься от бородатого гостя, спросил: – А он какой?.. Высокий или маленький, тонкий или толстый? Тёща с тестем одновременно хмыкнули, но надо им отдать должное – не выдали меня.

– Высокий! – горячо выпалил Вовка, высоко поднимая руки и привставая на цыпочках. – Выше вас!.. Это мне понравилось больше всего. Какое же сильное потрясение испытал мальчишка, если я даже стал выше ростом! На секунду Вовка замешкался и вдруг понёсся к входной двери.

– Может, он ещё не ушёл?! Вовка оглядел лестницу, снова вбежал к нам и пробормотал: – Куда же он так быстро делся?

– Наверняка, пошёл к другим ребятам. Ты же у него не один. Ему, знаешь, сколько ребят надо обойти! – я уткнулся в книгу.

– Побегу к Славке! Может, и к нему приходил! – Вовка вновь ринулся на лестничную площадку. Славка жил этажом выше, и через две-три минуты Вовка вернулся – растерянный, встревоженный.

– А к Славке не приходил. Почему только ко мне?

– Возможно, ещё зайдет, – спокойно откликнулся я. – И потом, может, Славка учится плохо? В этот момент щёлкнул замок входной двери, в коридор вошёл вдрызг пьяный Виктор. Вовка бросился к отцу: – Пап! Ко мне Дед Мороз приходил!

– Да ладно... врать-то, – отмахнулся Виктор.

306

Леонид СЕРГЕЕВ

«Мои чудаковатые родственники»

ПОЖАРНЫЙ Кроме дяди, старого холостяка, большого любителя охоты и невероятного аккуратиста, у меня был ещё один дядя – пожарный. Правда, пожарный-любитель, но это для меня не имело значения. Этим своим дядей я гордился больше, чем ребята, у которых отцы и дяди были артистами, крупными начальниками или даже военными в больших чинах.

– Чтобы быть пожарным, нужно быть смелым, ловким и сообразительным, – говорил я ребятам. – Но эти три качества редко бывают у одного человека. Обычно как? Человек сильный и смелый, но неуклюжий. Или ловкий и сообразительный, но хилый и трус. Вот поэтому и мало хороших пожарных, вот поэтому они и приезжают к шапочному разбору, – заключал я и, как образец идеального пожарного, приводил в пример дядю. В отличие от дяди-холостяка, дядя-пожарный имел большую семью, слыл добропорядочным образцовым семьянином, но и чудаком. В самом деле, у него было несколько странных привычек. Например, по пути на работу он на ходу читал газеты и часто сталкивался с прохожими, а то и врезался в столбы электропередачи. Дядя вечно носил рубашки с драными локтями, тем самым как бы подчёркивая, что для него внешний вид не имеет никакого значения – он был первым “хиппи” во всём нашем городке, да и во всей стране. Жене он категорически запрещал зашивать рубашки, а любопытным объяснял: – Порвал на пожаре! В жару чрезвычайной удобно – хорошая вентиляция, – и улыбался, довольный своим юмором. Дядя-пожарный жил в нашем дворе, в доме напротив; у входа в его квартиру красовалась надпись: “Чины, звания и плохое настроение оставьте за дверью!” Этим дядя давал понять, что ценит в людях личные качества и хороший характер, а не должности, которые они занимают. Стоило в нашем дворе появиться участковому или коменданту общежития, или, чего доброго, районному инспектору, как многие начинали лебезить и заискивать перед высоким начальством.

341

Проза

Многие, но не дядя – он-то со всеми говорил одинаково и любому начальнику мог сделать внушение, если тот халатно относился к своим обязанностям или разговаривал с жильцами в неуважительном тоне. У дяди было сильно развито чувство собственного достоинства. Не менее сильно у дяди было развито и другое чувство – ответственности за всё происходящее в нашем городке. По словам дяди, в нашем городке царила полная безалаберность и неразбериха.

– ...Возьмите пожары, – говорил он. – На случай пожара ровным счётом ничего не предусмотрено. Противопожарных средств на улицах нет, телефонная будка одна на девять улиц, и в ней, как правило, аппарат не работает. А ведь пожар – самая страшная штука из всех стихийных бедствий! Понимаете, что я хочуву сказать?! Что наше районное начальство – сплошь безмозглые, деревянные люди!.. Чувство достоинства и чувство ответственности не мешали дяде оставаться открытым, дружелюбным человеком. Особенно это проявлялось в общении с нами, мальчишками. Дядя частенько принимал участие в наших играх – судил футбольные матчи и даже стоял вратарем. А после игры садился на лавку под деревьями в затенённой части двора и рассказывал нам о своей жизни. Его жизнь была до предела насыщена событиями, и все их связывали пожары. До того как стать пожарным, дядя часто менял занятия – он был талантлив во многих областях. А менял занятия он не потому, что не находил работы по душе – просто ему не везло. Вначале дядя работал художником по рекламе, точнее шрифтовиком. Но однажды по неосторожности он бросил папиросу в спиртовые лаки, и рекламная мастерская сгорела дотла. Дядя отделался гигантским штрафом, причём деньги собирали все наши родственники, справедливо решив, что гигантский штраф всё-таки лучше самого малого срока в тюрьме. Выплатив штраф, дядя устроился актёром в какую-то гастрольную труппу (актёром вспомогательного состава, конечно, у дяди не было необходимого образования, зато была колоритная внешность, хорошие манеры и низкий густой

342

Леонид СЕРГЕЕВ

«Мои чудаковатые родственники»

голос). Но как-то после спектакля дядя забыл выключить утюг в костюмерной и чуть не спалил весь театр. Дядю уволили, но он, неунывающий, стал парикмахером. Только однажды, делая завивку какой-то важной даме, немного подпалил ей волосы, и из парикмахерской ему пришлось уйти. После этого дядя работал часовщиком, садовником, поваром, и везде по его вине что-нибудь горело – прямо заклятье какое-то! Даже работая спасателем на водной станции, он умудрился что-то прожечь под водой! Вот тогда-то у дяди и появилось невероятное чутьё на пожары. Вернее, после всего этого. В то время он работал музыкантом – играл на барабане в заводском оркестре. Однажды на концерте дядя уловил запах гари и бросился через весь зал к выходу. Зрители зашумели – никто ничего не понял. И дядю сразу же хотели уволить за срыв концерта. Но позднее оказалось, что, действительно, в соседнем квартале что-то загорелось, а поскольку дядя первым вызвал пожарную команду, его не только не уволили, а, наоборот, о нём как о герое напечатали в газете. С тех пор, где бы дядя ни был: дома, на улице или на концерте – всегда первым чувствовал запах дыма, раньше всех прибегал на пожар и организовывал тушение. За это профессиональная пожарная команда присвоила ему звание “Почётного пожарного”. Хотели дать и медаль, но, к сожалению, не дали.

– Пожадничали, – сказал я дяде и с досады махнул рукой.

– Не надо мне никаких медалей, – буркнул дядя. – Слава – это чепуха. Я просто выполняю свой долг. Долг честного человека, понимаешь, что я хочу сказать?! Во всяком случае, мне за свою жизнь краснеть не приходится (к этому времени дядя начисто забыл о предыдущих пожарах, которые случались из-за его головотяпства, забыл, что когда-то за пожар в мастерской ему грозила тюрьма). Как “почётный пожарный” дядя постоянно следил, чтобы на улицах все тушили окурки и спички, расклеивал плакаты о том, как предупредить пожар, читал лекции о борьбе с огнём. Но главное, дядя перестал менять профессии – до самой пенсии стучал на барабанах в заводском оркестре. Кстати, лекции

343

Проза

дядя читал вдохновенно, артистично и под конец непременно говорил: – ...Возможна такая вещь: в огне есть колдовство! Огонь завораживает, парализует волю. Потому на пожаре многие и стоят обалделые, и ничего не делают. Понимаете, что я хочу сказать?! Нужно иметь колоссальную силу воли, чтобы взять себя в руки. И чем раньше вы придёте в себя, тем быстрее укротите огонь, это ненасытное чудовище. После таких слов у многих мурашки бежали по спине, в том числе и у меня (я был постоянным слушателем дядиных лекций), но тем не менее я знал, что непременно буду пожарным. Таким, как дядя. В те дни я с утра ходил по двору и ждал, когда что-нибудь загорится. “Вот, – думал, – сейчас загорится забор, подожду, пока разгорится получше, чтобы был настоящий пожар, и начну тушить”. Перед крыльцом я заранее приготовил ведро воды, лопату, ящик с песком, дома имел бинты и мазь от ожогов, на случай если кому-то придётся оказывать первую помощь. С утра ходил и ждал пожара, но, как назло, ничего не загоралось, хоть самому поджигай. Пожар случился, когда я меньше всего на него рассчитывал: сидел на крыльце и читал приключенческую книгу. Так увлёкся чтением, что и не заметил, как из сарая в дальнем углу двора пошёл дым. Заметил только, когда дым повалил густой, перекрученной струей. Эта струя, словно тёмная река, пересекла весь двор и хлынула на крыльцо. Вбежав в сарай, я увидел, что из урны с газетами вырывается пламя. План тушения созрел не сразу: минут десять я в растерянности глазел на огонь (дядя был прав – огонь полностью парализовал мою волю, а заодно и способность соображать), потом всё же пришёл в себя и понёсся к дому за ящиком с песком. Когда я вернулся, огонь уже охватил стену сарая, и от неё било таким жаром, что нельзя было подойти. Едкие клубы дыма с невероятной скоростью заполняли весь двор. Мне стало страшно. И вдруг я увидел, как к сараю с полными вёдрами воды спешит дядя. Выплеснув воду на пламя, дядя от-

344

Леонид СЕРГЕЕВ

«Мои чудаковатые родственники»

ломал горящие доски, отбросил в сторону. Потом снял куртку, стал ею сбивать красные языки. Я крикнул: – Может позвонить в пожарную команду?!

– Позвони своей бабушке! – отрезал дядя. Огонь потух, но отдельные обугленные доски ещё тлели и дымили. Я сбегал за лопатой и начал присыпать доски песком. Когда засыпал, дядя пожал мне руку и сказал: – Всё же из тебя выйдет пожарный, такое у меня соображение. Ты всё же не поддался колдовству огня, не то что некоторые, – дядя кивнул на соседние дома. Только тут я заметил, что во всех окнах виднеются неподвижные, словно маски, обитатели нашего двора. Они зачарованно смотрели на сарай, полностью околдованные огнём.

КУПАЙТЕСЬ В С ЧАСТЬЕ, МНЕ Д О ВАС НЕТ ДЕЛА! Мой героический дядя-пожарный имел сына и двух дочерей, то есть у меня были двоюродные брат и сёстры. Брат сыграл заметную роль в моей жизни. Он был старше меня на пять лет; когда я учился в шестом классе, он уже оканчивал техникум, серьёзно занимался охотой и втайне от родителей ходил на танцы в парк Культуры и Отдыха. На всяких школьников, вроде меня, брат смотрел с ироничной усмешкой. Случалось, я ему говорил: – Мы обыграли в футбол ребят соседнего двора. Он усмехался: – Купайтесь в счастье, мне до вас нет дела! Как-то я похвастался про домашние шашечные сражения, сказал, что стал “чемпионом квартиры и лестничной клетки”. Брат снова усмехнулся: – Купайтесь в счастье, мне до вас нет дела!

– До чего же тебе есть дело? – вспыхнул я.

– Настоящее дело – то, что парень делает своими руками, – многозначительно произнёс брат и объяснил, что имеет в виду коллекцию оружия, которую сделал сам. Надо сказать, у него действительно была потрясающая коллекция самодельного оружия: шпаги, кинжалы, пистолеты всех

345

Проза

систем; было даже духовое ружьё. Брат всюду собирал разные трубки и проволоку и целыми днями строгал, вытачивал, шлифовал, он был большим умельцем, настоящим оружейным мастером.

– Гонять мяч и двигать шашки может каждый, – продолжал брат. – А. вот сделать что-нибудь ценное!.. Некоторые только и развлекаются. А некоторые вообще спятили – забивают квартиры мебелью, коврами, дорогой посудой, обогащаются, одним словом. Таким я говорю: “Купайтесь в роскоши, но не утоните! Накопительство ведёт в тупик”. Чем больше имеешь, тем больше хочется иметь. За квартирой пойдёт дача, ну две дачи, а дальше что?! Я слушал брата не отрываясь, а он меня всё просвещал: – Ну, неплохо, конечно, иметь мотоцикл. Или машину. Для путешествий. Это я понимаю. Это расширяет кругозор и прочее. Но забивать квартиры всякой всячиной – извините!.. Сам знаешь, мы живём скромно, зато у нас крепкая, дружная семья. Отец – почётный пожарный, а у меня коллекция оружия... Долгое время брат являлся для меня объектом подражания. Именно он заразил меня охотой, к счастью, я во время одумался и забросил этот жестокий вид спорта. Брат же отучил меня от жадности. Все считали меня добрым, а на самом деле я был жадный. То есть не такой жмот, что вообще никому ничего не давал, но всё же жадный. К примеру, мне было жалко отдавать свои вещи, даже пустяковые. Я не показывал вида и говорил: “Бери, пожалуйста”, – а самому было жалко. Даже если эти вещи мне были не нужны, но раз они кому-то понадобились, значит, и мне могли пригодиться. В какой-то момент и мои друзья заметили, что я отдаю вещи с превеликим трудом. Однажды ко мне подошёл Генка.

– Дай, – говорит, – почитать “Королевских пиратов”.

– Не могу, – говорю. – Сам читаю.

– Когда прочитаешь, дашь?

– Угу! Венька попросил у меня краски порисовать, а Петька бинокль – посмотреть на дальние дома.

346

Олег ТРУШИН

РАССКАЗЫ

Олег ТРУШИН Родился 20 февраля 1969 года в семье служащих в посёлке Саматиха, что находится на земле подмосковной Мещеры в Шатурском районе и связано с именем поэта Осипа Мандельштама. Здесь, на земле подмосковной Мещеры, воспетой Георгием Паустовским, прошли детство и ранняя юность Олега Дмитриевича. Любовь к природе и малой родине сыграли основную роль в его литературном творчестве, в выборе темы. После окончания школы пошёл учиться в Шатурское медицинское училище, потом в государственный Коломенский педагогический институт (на исторический, психологический, юридический факультеты). Работал медбратом, экскурсоводом, преподавателем. Юрист. Стремление писать о природе возникло ещё в ранние школьные годы под влиянием рассказов Виталия Бианки, Георгия Скребицкого, Михаила Пришвина. Первые впечатления о своих наблюдениях за поведением животных и птиц стал записывать в специальном дневнике ещё школьником. Но ведёт этот дневник и сегодня, вот уже более двадцати пяти лет. Потом из этих записей и рождаются замечательные рассказы. Автор книг: «Когда цветёт багульник …», «Зов леса», нескольких учебных пособий. Ведёт большую общественную работу по сохранению природы подмосковной Мещеры, один из создателей «Карты культурного и природного наследия Шатурского района Московской области». Печатается в российских журналах. Член Союза писателей России, Союза краеведов России. Живёт в городе Шатура Московской области. Первый международный конкурс детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А.Н. Толстого отметил рассказы автора Почётным Дипломом, а Второй конкурс – премией.

БЕЛИЧЬЯ СВАДЬБА Вышел я как-то раз, погожим весенним деньком, на опушку соснового бора. Было раннее утро. Ночной заморозок настудил воздух. Было прохладно. Солнышко едва коснулось сосновых маковок. День только начинался. Лес звенел от пения птиц – весна не давала покоя пернатым. Казалось, что от шумного птичьего концерта, поёт каждое дерево, каждый куст. И кого в таком птичьем концерте не услышишь: и зяблики с певчими дроздами, и лесной конёк с зарянками, и чёрные дрозды – всякая птичья мелкота свой голос пробует, друг от дружки не отстаёт. Весна кого хочешь петь заставит! Даже дятел, и тот на старой сушине такую дробь выбивает, что долгим эхом разносится по всей округе. Над бором, едва не задевая крылом сосны-великаны, пролетел гусиный косяк. Гогот удаляющейся стаи тотчас слился с птичьим хором и вскорости стих. В глубине бора квохтала глухарка. Лес встречал утро и … весну. Шёл я в это утро с дальних верховых болот – пытал надежду в поисках нового глухариного тока. Лесная дорога – трудная дорога, много преград на пути. А за это утро я успел пройти добрый десяток вёрст, да все – лесными дебрями. И когда встречается на пути «чистый» лесок, то, несомненно, хочется в нём отдохнуть. Привалился плечом к сосне, словно сросся с ней – часы бы стоял так, чувствуя своим плечом крепость лесного друга. Солнышко всё выше и выше. Вот уже и заморозок начал отступать: перед солнечным светом устоять морозу трудно. Я уже готов был продолжить свой путь, как услышал совсем близко знакомые мне звуки. «Цок-цок» – и тишина. И вновь – «цок-цок-цок-цок». Знаю, так тревожится белка, когда видит для себя что-то необычное, когда ещё не напугана и желает разобраться в происходящем. Остановился. Осмотрелся. Ага! Вон она: уселась на самом нижнем суку самой ближней от меня сосны и, насторожившись,

373

Проза

навострив мохнатые ушки, посматривает на меня своими крупными глазками. Сидит, не шелохнётся: заподозрила неладное! Замер и я в ожидании. Что будет дальше!? Отважится ли белка ко мне ближе подобраться? Так простоял я с белкой с глазу на глаз с десяток минут, наблюдая за ней. Уж, было, хотел уходить: занемели ноги от долгого стояния, да и пора было в дорогу. И вдруг, к моему удивлению, произошло то, о чём я даже и не думал, – откуда ни возьмись, набежали белки. Словно высыпанный горох на тарелку – куда ни глянь, чуть ли не на каждом сучке белка копошится. Меня вовсе не замечают – «мёртво» стою, прислонившись к сосёнке. А белки так разгулялись, словно в салки играют: прыгают друг за другом, резвятся по соснам, цокают, урчат. То вверх, то вниз по дереву, то с дерева, то назад на дерево. Что за беличья кутерьма!? Стою, сам не свой – внимательно наблюдаю за происходящим. Хотел пересчитать белок, да не тут-то было: попробуй «слови» на счёт проворного зверька – ни за что не уследишь. Белки, к тому же, все на одно лицо! Досчитал с горем пополам до двенадцати и сбился. Начал по новой – вновь не получается. А белки не унимаются, на меня никакого внимания; наверное, приняли за лесной объект. Вот только та, что видела меня в движении, так и сидит неподвижно. Даже внимания не обращает на своих собратьев. А ведь тоже, наверняка, из этой дружной компании! Ну, а пока наблюдал я за беличьим хороводом, размышлял, откуда взялось такое беличье племя, пришёл к выводу, что это и есть самая настоящая беличья свадьба! Какая уж тут осторожность? Главное – невесту не упустить. Самая настоящая борьба за лидерство, а со стороны похоже на беличьи салки – кто кого догонит. О беличьих свадьбах я слышал и раньше не единожды. Но вот самому видеть не приходилось. Увидишь в лесу белку – радуешься, а тут их с два десятка. Чем не диво! Не часто такое увидишь. А увидишь – долго в памяти держать будешь. Весна, она всему живому начало года. И белки про то не забывают.

374

ОГЛАВЛЕНИЕ СТИХИ Айгерим ТАЖИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 Михаил БОНДАРЕВ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13 Геннадий КОБЫЛКИН . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19 Александр КУВАКИН . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29 Владимир ЛАНГУЕВ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32 Борис ЛУКИН . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52 Сергей СМЕТАНИН . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 54

ПРО ЗА Александр БАЧУРИН

СКАЗАНИЕ О МУРАВЬЁВЕ-АМУРСКОМ . . . . . . . . . . . . 61 КОЛЯСКА ИМПЕРАТОРА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 158

Екатерина МУРАШОВА

КЛАСС КОРРЕКЦИИ Повесть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 183

381

Леонид СЕРГЕЕВ РАССКАЗЫ Счастливец с нашей улицы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291 Новогодний подарок . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 300 Радость начнётся в июле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 307 МОИ ЧУДАКОВАТЫЕ РОДСТВЕННИКИ Повесть в рассказах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 320

Олег ТРУШИН РАССКАЗЫ Беличья свадьба . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 373 Ночные лакомки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 375 Вот незадача!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 376

Издательская программа правительства Москвы Литературно-художественное издание

«32 писателя» Сборник произведений победителей Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы им. А.Н. Толстого (в 3-х томах) Состав. И.В. Репьева, И.П. Наумов. Москва, 384 с. «Российский писатель», 2007.

УДК821.161.1-93 ББК 84(2Рос=2Рус)6-5,44 А53

ISBN 978-5-902262-77-0 Главный редактор Николай Дорошенко Редактор Александр Кувакин Художественный редактор Сергей Репьёв Технический редактор Андрей Соколов Корректор Ирина Репьёва Сдано в набор 1.9.2007г. Подписано в печать 25.11.2007г.Формат 60Х84\16 Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура “NewtonС” Усл печ. л.52 Тираж 3000. Издательская программа правительства Москвы АНО РИД «Российский писатель», Свидетельство о регистрации № 773567 от 31.5. 2000 г. 119146, Москва, Комсомольский проспект, 13. Отпечатанов полном соответствии с качеством предоставленного издательством электронного оригинал-макета в ГУП “Брянское областное полиграфическое объединение” 241019 г. Брянск, пр-т Ст. Димитрова, д. 40