"32 писателя" (том 2, в сокр.) by Sergey Repiov

П И СА Т ЕЛ Я Том II

Москва “Российский писатель” 2007

УДК821.161.1-93 ББК 84(2Рос=2Рус)6-44 А53

ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА ПРАВИТЕЛЬСТВА МОСКВЫ А53

«32 писателя»

Сборник произведений победителей Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы им. А.Н. Толстого (в 3-х томах) Состав. И.В. Репьева, И.П. Наумов Москва, «Российский писатель», 2007г., 496 с.

Проза и стихотворения 32-х призёров и дипломантов конкурса Союза писателей России — новый пласт современной детской литературы. Большинство имён сборника пока не известно широкому кругу читателей. В первый том вошли произведения для дошкольников и учащихся младшей школы. Второй том представлен повестями, рассказами для подростков. Поэзия и проза третьего тома будет интересна старшеклассникам.

Литературно-художественное издание В оформлении трёхтомника использована графика художника Сергея Александровича Репьёва

ISBN 978-5-902262-75-6

c АНО РИД «Российский писатель», художественное оформление, 2007

Андрей НЕКЛЮД ОВ

Валерий КВИЛОРИЯ

Ирина РЕПЬЁВА

Михаил ШУРАЕВ

Алекс андр ЩЕРБАКОВ

Владимир ЩЕРБАК

Андрей НЕКЛЮД ОВ

РАССКАЗЫ

Андрей НЕКЛЮДОВ Родился в 1959 году в городе Череповце. В 1982 окончил геологический факультет Ленинградского государственного университета. Много лет отдал геологии. Побывал в экспедициях на Дальнем Востоке, в Якутии, в Сибири, в Монголии, на Урале и Русском Севере. Кандидат геолого-минералогических наук. Живёт в Санкт-Петербурге. Рассказы для подростков стал публиковать в конце девяностых годов XX столетия. Один из лучших детских журналов «Костёр» сразу обратил внимание на творчество начинающего прозаика и сделал его своим автором. В 1999 году Андрей Геннадьевич стал членом Союза писателей России. Работает в одном из издательств города на Неве. Творчество писателя отличает тонкая лирика и умение видеть смешные стороны нашего бытия. Первый Международный конкурс детской и юношеской художественной и научнопопулярной литературы имени А.Н. Толстого отметил рассказы прозаика Почётным Дипломом.

ЗВЕЗДА ПО ИМЕНИ АЛГОЛЬ Оказывается, знаменитым можно стать за один час! За один урок. Когда географичка в шестом «А» начинала рассказывать про оболочки Земли и про космос, Димка Калганов ещё носил прозвище Калган и был не слишком заметным в классе. – Какие звезды вы знаете? Полярная. А ещё? Даже завзятые отличники что-то медлили с ответом. И вот тут-то Калган решительно поднял руку. – Молодец, достаточно, – пыталась остановить его учительница после того, как он выпалил десяток названий. Но Димка уже перешёл на галактические туманности, «чёрные дыры» и взрывы «сверхновых». – Да это же Галилей! – насмешливо выкрикнул с задней парты Мишка Лихов, главный хохмач и задира в классе. Учительница улыбнулась. И всё же прервала Калганова, иначе он проговорил бы целый урок. Видно было, что она сама удивлена астрономическими познаниями шестиклассника, и после звонка, выходя из класса, покачала головой: “Ну и ну!” После урока, когда Димку почтительно окружили ребята, его уже называли Галилеем. А Димка, блестя глазами, всё рассказывал о космосе и звёздах. Он особенно старался: среди слушателей находилась Оля, самая симпатичная, по мнению Димки, девочка в классе, имя которой он произносил про себя как долгий выдох: «О-о-оля!». Оля слушала его внимательно и даже задала вопрос: – В одной книге фантастики, – сказала она, – мне встречалось красивое название звезды – Алголь. Скажи, есть ли такая звезда? Димка на секунду задумался. – Есть, – ответил он. – Это переменная звезда из созвездия Персея. – А что это значит – переменная? – спросили одноклассники.

Проза

– У неё перемены, как у нас, вот она и переменная, – с важным видом заявил Мишка Лихов. Димка стал рассказывать про переменные звёзды, про то, как они периодически меняют свою яркость, и Оля смотрела на него с восхищением. Когда же они вышли из школы – Димка и ещё пять или шесть ребят (и среди них Оля) – все невольно посмотрели в небо. Стояли сумерки, и в промежутках между фонарями проглядывали первые звёздочки. – Ну, и где там твой Люголь? – с ухмылкой повернулся к Калганову Мишка Лихов. – Или Глаголь? – Алголь, – поправил его Димка. – Правда, Дим, покажи, – попросила Оля, коснувшись Димкиной руки. – Хорошо, – кивнул Галилей, хотя он помнил, что в это время года и суток созвездие Персей едва приподнимается над горизонтом. – Надо только найти открытое место. – Знаю я одно местечко, – заявил Мишка. – Айда за мной! Шли они долго, пока не очутились на окраине городка, у пустыря. Было уже довольно темно, прохладно и тихо. – Боже, сколько звёзд! – прошептала Оля, запрокинув голову. Даже Димке показалось, что звёзд сегодня больше, чем всегда. Небо здесь было просторным, чистым, и каждая звёздочка, казалось, сияла изо всех сил, стараясь обратить на себя внимание. Шурша травой, они обошли старый нежилой пятиэтажный дом с тёмными окнами. Димка остановился, повернулся в одну, в другую сторону и, наконец, уставился в одну точку. Одноклассники почтительно ждали. – Господин Галилео Галилей, – прервал общее молчание Мишка Лихов, – не изволите ли взглянуть в телескоп? – и давясь от смеха, он пнул носком ботинка обрезок водопроводной трубы, валяющийся под стеной дома. – Кончай, – шикнули на него другие, но чувствовалось, что им тоже смешно.

Андрей НЕКЛЮДОВ

«Звезда по имени Алголь»

– Дальние деревья мешают. Видна только гамма Персея, – проговорил Димка и снова прицелился взглядом в дальний край пустыря. Оля стояла с ним рядом, так что он слышал её дыхание. – Синьор Галилей! – опять раздался возглас Лихова. Все обернулись и разглядели Мишку, болтающегося на нижней перекладине, прикреплённой к стене пожарной лестницы. – Синьор Галилей! Почему бы вам не взобраться на крышу? Оттуда самый лучший обзор! – и, мощно раскачавшись, Мишка спрыгнул на землю метров на пять вперёд. – Ну что? – энергично дыша, проговорил он. – Слабо на крышу влезть? Димка посмотрел на лестницу, уходящую как будто в самое небо. – А тебе не слабо? – спросил Мишку кто-то из ребят. – Мне?! А мне-то зачем? Нужен мне этот ваш Алкоголь! – и, довольный своей шуткой, Мишка громко захохотал. Глядя на него, Димка вдруг ощутил себя «белым карликом» (есть такие звёзды), рядом с которым сиял «красный гигант». Наблюдение так и не состоялось. Оля сказала, что уже поздно, и ей пора домой. Мишка продолжал зубоскалить. Другие тоже посмеивались, уже не питая к Галилею прежнего уважения. А самому Димке впервые в жизни небо казалось однообразным и скучным. С того дня звёздные каталоги, книги с планетами и туманностями на обложках лежали на Димкином столе не открытыми. «Чего стоят все мои познания, – с горечью думал Димка, – если я не способен залезть на крышу, чтобы найти звезду Алголь?..» Всякий раз, проходя по улицам, он стыдливо, как бы исподтишка присматривался к тем домам, что были оснащены пожарными лестницами. Неизменно вид этих лестниц вызывал у него лёгкое головокружение. Как-то, возвращаясь из школы (занятия в тот день окончились рано), он остановился под одной из таких лестниц и с чувством, похожим на зависть, наблюдал, как по верхней

Проза

перекладине беспечно расхаживают два голубя, боком наступая один на другого. «Ну и что? – подумал Димка, отправляясь дальше. – Им-то чего бояться? У них же крылья!» «А как же пожарные? – продолжал он разговор с самим собой. – Они же лазят по этим лестницам, хотя они и без крыльев». (Димка полагал, что пожарные лестницы придуманы для пожарных, чтобы те взбирались по ним на крышу с брандспойтом во время пожара.) Так, размышляя и оглядывая дома, он зашёл довольно далеко и спохватился лишь тогда, когда взгляд его, перескочив с одной стены на другую, обнаружил вместо окон чёрные пустые проёмы. Перед ним был старый пятиэтажный дом на краю пустыря – тот самый, на пожарной лестнице которого висел когда-то Мишка Лихов. А вон, на серой торцевой стене, – и сама лестница... Димка издали рассматривал её точно ненавистного врага. Отчего-то – быть может, из-за слабого освещения – эта лестница выглядела мрачнее всех других. Лишь самая её верхушка, задетая последними лучами солнца, была не тёмно-коричневой, а ржаво-красной. Возможно, за все годы, сколько она здесь ржавеет, по ней не пролез ни один человек. «Может, она и держится уже еле-еле», – предположил Димка. А скорее всего, никто вообще не лазит по этим лестницам. Наверное, и пожарные отказываются лазить по ним, потому и перестали в новых домах делать пожарные лестницы. От этих доводов Димка почувствовал некоторое облегчение. «Попробую хотя бы допрыгнуть до неё, как Мишка», – решил он, бросил на землю сумку с учебниками, присел, растопырил пальцы и на счёт «три» прыгнул вверх. Болтаясь в воздухе, чёркая ботинками по стене, он перехватил руками несколько поперечин, пока не достал нижнюю ногой. Отдышался. «Ну вот, я уже здесь. Выше, чем Мишка», – подумал он с удовлетворением. Постояв так какое-то время, словно привыкая, Димка оглянулся через плечо. Кусты теперь находились заметно ниже его, а стена дома напротив вроде как приблизилась и смотрела на него в упор пустыми глазницами окон. «А что, если не-

Андрей НЕКЛЮДОВ

«Звезда по имени Алголь»

множечко пролезть?» – подзадорил он себя. Сдерживая волнение, он глубоко вздохнул, и, не выпуская воздуха, поднялся на несколько ступенек. Медленно выдохнул. Хотя и было страшновато, но ничего особенно ужасного не произошло: не разжались пальцы, не помутилось в голове. Он испытывал даже какой-то задор, как на соревнованиях. Тогда, не давая пройти этому состоянию, он одним махом преодолел ещё отрезок пути... И осторожно глянул вниз. Вот когда стало страшно: кусты под ним слились с землёй, а свою сумку он не сразу и разглядел среди травы и мусора. Тут он вспомнил, что уже довольно поздно и его ждут дома. «Ничего не поделаешь, нужно спускаться», – строго сказал он себе и двинулся вниз, старательно нащупывая каждую перекладину. И с каждой перекладиной ему становилось всё легче, и сделалось совсем легко, когда он очутился на твёрдой земле. «О, как это, оказывается, здорово – просто стоять на земле!» Когда же он подобрал сумку, чтобы уйти, ему почудилось, будто из дома напротив следит за ним Оля. Конечно, её там не было. Но если бы она там была, скользнула у Димки мысль, в её глазах он не выглядел бы героем. Димка попытался прогнать эту мысль, однако, настроение испортилось. «Если бы не так поздно, я долез бы до самой крыши, – уверял он себя по дороге домой. – Мишка и столько не пролез бы...» Но у самого дома подумалось: «А если бы и вправду там была Оля?..» И ему стало вдруг так горько и тяжело, что он остановился... и повернул обратно. Минут через десять Димка снова находился под стеной. К этому времени небо над пустырём заметно поблекло, а на вершине лестницы исчез след солнца. На этот раз всё получалось труднее. Уже с первых ступенек закружилась голова, и стена закачалась. «Четвёртая... пятая... шестая...» – как в бреду, считал он поперечины, переставляя тяжёлые непослушные ноги. Холодные рубчатые прутья врезались в ладони. «Пока всё хорошо. Силы есть. Я даже ничуть не устал», – убеждал он себя. «Четырнадцать, пятнадцать...» Бежали вниз ряды кирпичей. «Двадцать три, двадцать четыре...» Порой ему чудилось, будто он ползёт уже несколько

Проза

часов, и конца этой лестнице не будет. «Главное, не останавливаться, – твердил он. – И не смотреть вниз». «Тридцать одна, тридцать две...» На тридцать восьмой ступени он не выдержал и опустил глаза. Этого оказалось достаточно. Руки мёртвой хваткой стиснули перекладину, тело напряглось и оцепенело. Время шло, а Димка торчал на одном месте и с ужасом ждал, что будет дальше. Наверное, пальцы обессилят, и тогда... Нет! Надо что-то делать! Он осторожно покосился по сторонам. Справа и слева простиралась лишь голая кирпичная стена. Он поднял глаза вверх и прямо над собой увидел чёрный козырёк крыши. Совсем рядом. Всего-то надо преодолеть последних шесть ступеней. Димка устремил взгляд ещё выше, где в серо-сиреневом небе желтела искорка – звёздочка. В её тёплом, чуть дрожащем свечении Димке читалась поддержка. Звезда как будто звала его: сюда, сюда, Галилей! Потребовалось невероятное усилие, чтобы сдвинуть с места и приподнять хотя бы одну, правую, ногу. Опершись ею в перекладину, он переместил тело выше, вместе с левой ногой. Теперь рука... Вторая... Снова нога... Вот уже перед лицом железный бортик края крыши. Уже различим запах сухой ржавчины, шифера и голубиного помёта. Ещё ступень... Показалось покатое поле шифера, накренившаяся набок антенна. Лестница здесь надламывалась буквой «Г» и переходила в узкую, сваренную из арматуры площадку, соединяющуюся с крышей. Ещё ступень... Димка налёг грудью на арматурные прутья. Тут на него опять навалилась слабость, и подумалось, что забраться целиком уже не хватит сил. Он отчаянно тянулся вперёд, а бездна словно тащила его за ноги вниз. Как долго это продолжалось и как ему удалось вползти, Димка не смог бы сказать. Он вдруг увидел себя уже стоящим на площадке. Перебирая руками железные поручни, он отошёл от края. Неужели всё?! Ещё не веря до конца, что он наверху, Димка с удивлением огляделся. Крыша была огромной, широкой, с какими-то выступами, похожими на шалаши, и трубами, величиной со шкаф. Шифер слабо отсвечивал в темноте. Напротив видне-

Андрей НЕКЛЮДОВ

«Звезда по имени Алголь»

лись крыши соседних домов, как будто повисшие на тёмных кронах деревьев. «Я на крыше», – прошептал Димка. Он отпустил поручни и сделал несколько шагов по наклонному скрипучему шиферу. Соседние крыши спрятались за край, и теперь всё пространство вокруг заполнило чёрное, густо усеянное звёздами небо. Звезды здесь казались ближе, ярче и крупнее. Вон прямо впереди – четырёхугольник созвездия Пегас. Над ним, в светящейся пыльце Млечного Пути, расправил крылья Орёл с яркой голубоватой звездой Альтаир. «Привет, Альтаир! – мысленно выкрикнул Димка. – И тебе привет, Вега! И тебе, Денеб!» Он стоял, запрокинув голову, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. У него было такое чувство, будто крыша плывёт вместе с ним, словно космический корабль, направляющийся прямо к звёздам. «А где же моя звезда Алголь?» По откосу похрустывающего под ним шифера Димка взбежал на конёк. Он взбежал так легко, как если бы за спиной у него были крылья. Как будто и не было перед этим долгого мучительного подъёма, не было дрожи в коленках и холодных липких ладоней. И он готов был поверить, что он не влез, а взлетел сюда. Жаль только, что не видят его сейчас ребята... и Оля. Димка повернулся лицом к востоку, и весь гигантский купол неба произвёл стремительный, как в танце, разворот. На нижнем его крае, среди крупных рассеянных звёзд Димка угадал знакомый рисунок – три цепочки звёзд, как будто с узелком посередине. Узелок – это альфа Персея, звезда Мирфак, а вон та, вторая снизу, на короткой цепочке, и есть Алголь, бета Персея. – Алголь, – прошептал Димка. Какая чудесная звезда! Чистая, как снежинка, далёкая (ведь до неё – страшно подумать! – почти сто двадцать миллионов световых лет), но всё же дотянувшаяся до него своим лучом. – Ал-го-о-оль! – прокричал Димка в эту мерцающую, переполненную звёздами черноту. И над тёмными крышами разнеслось долгое, как выдох: «О-о-о-оль!»

Проза

ГОРИЗОНТ “Горизонт (от греч. ограничивающий) – линия, по которой небо кажется граничащим с земной поверхностью” Географический энциклопедический словарь, I989 г.

Мать Коли Сечкина попросила Колиного отца проверить, как их сын подготовился к природоведению. – Тема – горизонт, – вполголоса предупредила она мужа и, наклонившись к его креслу, шепнула: – Сам-то ты знаешь этот вопрос? – Ну, а как жe, – отозвался тот. – Помню ещё со школьных лет. – Коленька! – окликнула мать Колю и ушла на кухню. Борис Семёнович сложил газету и повернулся к дверям комнаты, где уже появился, не переставая нажимать на кнопочки электронной игры, маленький Сечкин. – Что ж, ответь мне, пожалуйста, что такое горизонт, – обратился Борис Семёнович к сыну. Коля вскинул голову и бойко произнёс: – Горизонт – это видимое вокруг нас пространство! Отец задумался. – Не верно, – сказал он после короткой паузы. – Так в учебнике написано! – возмутился мальчишка. – Прости, но такое не могли написать. Ты сам посуди: видимое вокруг нас пространство – и вот эта комната, и небо за окном, и двор. Двор – это горизонт? – Не знаю, – хмуро ответил Коля. – Может, и горизонт. – Вот так знания! – рассмеялся отец. – Двор стал горизонтом! Коля, – уже серьёзно проговорил он, – ты же видел горизонт. Горизонт – это линия. Линия, а не пространство!

Андрей НЕКЛЮДОВ

«Горизонт»

– Линия, – повторил мальчишка и, полагая, что вопрос решён, сделал шаг к дверям. – Погоди, это не всё. Линий всяких много. Горизонт – линия особая. Вот ты и подумай, в чём же её особенность? Коля не понимал, чего добивается от него отец. Похоже, он просто вздумал его помучить. – Что это за линия? – Это линия неба, – ляпнул Коля наугад. – То есть, эта линия проходит по небу? Над нашими головами? Коля, ты не думаешь! Ты ленишься думать. Ведь так? Коля и вправду не думал, однако, признаваться в этом ему не хотелось, и он принялся усиленно тереть лоб. – Может, линия атмосферы? Борис Семёнович отрицательно покачал головой. – Я не знаю, чего ты от меня хочешь! – Коля уже готов был разреветься. – Нас в школе так не спрашивают. Нас не заставляют придумывать то, что и без того есть в учебнике. – А зря, – серьёзно сказал отец. – Ладно, давай размышлять вместе. Представь себе, что ты стоишь посреди ровного поля. Где, по-твоему, будет проходить эта линия, линия горизонта? – По земле, – буркнул Коля, не глядя на отца и чувствуя себя незаслуженно наказанным. – Скорее, по краю земли, – уточнил отец. – А есть ли вообще у Земли край? – Нету. – А нам кажется, что есть. Ведь так? – Так. – Значит, горизонт – это край земли, который нам только кажется. Верно? Или: горизонт – это линия, которая словно бы разделяет небо и землю. Сложно? – Нет, – признался Коля, заметно повеселев. – Ну, теперь ты сможешь объяснить, что такое горизонт? – Горизонт – это линия земли... то есть, это линия края земли. – Ладно, хоть так, – согласился отец. Мальчишка убежал, но через минуту вернулся и положил отцу на колени раскрытый учебник.

Проза

«Видимое вокруг нас пространство называют горизонтом», – прочёл Борис Семёнович жирным шрифтом отпечатанные строки. – Странно, – пробормотал он и глянул на обложку: – «Природоведение. Учебник для третьего-пятого классов... Издательство “Просвещение”, девяносто второй год. Авторы: Мельчаков Л.Ф., Скаткин М.H. ...» Да не может быть! – воскликнул он, снова заглянув внутрь книги. Коля с интересом наблюдал за родителем. – Коля, – проговорил наконец Борис Семёнович. – Вот тебе пример, что ничего нельзя принимать бездумно. Это неудачное определение. Ты сам убедился в этом. Мы с тобой нашли более точное и более понятное определение. Ты согласен? Коля согласился, тем более что ему приятно было сознавать, что он участвовал в выведении правила – не такого, как в книжке, а лучшего. То-то он завтра удивит одноклассников и учительницу! И он лёг спать с этой задорной мыслью. Борису Семёновичу снилось в эту ночь, будто он школьник и должен ответить учителю, что такое горизонт. – Горизонт – это... – повторял он в десятый раз, стоя перед классом. – Горизонт – это... Он помнил во сне, что знал верное определение, однако, на языке крутилась лишь всякая чепуха, вроде: «Горизонт – это линия атмосферы». – Так что же такое горизонт? – послышался грозный голос, и Борис Семёнович увидел, что за учительским столом сидит его сын Коля. – Это... – вновь безнадёжно промямлил он во сне и неожиданно для себя вдруг выпалил: – Это видимое вокруг нас пространство! – То-то же, – погрозил пальцем Коля-учитель. Утром, собираясь на работу, Борис Семёнович имел такой вид, будто он всю ночь учил уроки. А Коля, прекрасно выспавшись, отправился в школу, и когда на уроке природоведения учительница спросила: «Кто

Ва лерий КВИЛОРИЯ

РАССКАЗЫ И ПОВЕСТЬ

Валерий КВИЛОРИЯ Валерий Квилория (Валерий Грузинов) родился 15 января 1963 года в деревне Шрома, расположенной в сорока километрах севернее города Батуми. Вырос на Украине и в Белоруссии. В детстве Валерий Тамазович был таким же увлечённым фантазёром, как Незнайка Николая Носова или Денис Кораблёв Виктора Драгунского. Поэтому, когда он вырос, стал детским писателем. Для детей начал писать ещё во время службы в армии, в дни солдатского отдыха. Издал в Белоруссии две книги произведений для маленьких детей и одну для подростков. Большинство сказок автора увидело свет в детской республиканской газете «Зорька». Рассказы писателя отмечены третьей премией Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А. Н. Толстого.

ФУТБОЛ НА КЛАДБИЩЕ Герои моего рассказа сидели за могильным холмиком и с ужасом слушали, как в темноте над старым кладбищем разносится неясное «бу-бу-бу». Шурка высунулся из-за могилки и тотчас нырнул обратно. – Привидение, – сообщил он дрожащим голосом. – Бежим отсюда, – предложил Лера. – Куда? – удивился Шурка. – Оно нам единственную дорогу перекрыло. Неясные звуки тем временем усиливались, а привидение мало-помалу приближалось. «Пропали мы», – решили мальчишки… А началось всё с того, что вслед за летними каникулами в городке объявили футбольный чемпионат на лучшую дворовую команду. Желая отыграться за зимний проигрыш в хоккей, команда “Кладочки” вызвала на поединок команду “Румыния”. Надо пояснить, что “Румынией” именовалась старая часть города, сплошь застроенная частными домиками. Кладочки же, напротив, были новым микрорайоном с многоэтажными домами, асфальтированными улицами и яркими фонарями. В городке испокон века имелось два футбольных поля. Одно, поменьше, – в центре, возле школы. Другое, побольше, – на окраине, между Панским прудом и старым кладбищем. И когда предлагали сыграть на большом поле, то так и говорили: “Пойдём играть на кладбище”. Чемпионат играли, конечно же, на большом поле. Там и от старших подальше, и к воде поближе. К тому же, футбол на кладбище был делом непростым. Сразу же за воротами “Румынии” начинался пруд. За воротами “Кладочек” – могилки с зарослями колючего терновника. Со стороны городка к полю подступали полчища бурьяна, среди которого разверзли свои бетонированные пасти глубочайшие подвалы заброшенной

Проза

стройки. С противоположной стороны раскинулся обширный луг, прозванный мальчишками “линией Мажино”. На нём день-деньской пасся местный скот, отчего луг всегда был щедро усеян козьим горохом и коровьими лепёшками. В таком окружении ошибки стоили дорого. Правило у футболистов существовало простое: от кого за пределы поля уходил мяч, тот за ним и бежал. Исключением считался только гол. Тогда мяч из ворот доставал сам вратарь. Поэтому мальчишки старались бить наверняка. Игра у “Румынии” не задалась. Пять раз подряд её наступление завершалось стремительной контратакой “Кладочек”. И пять раз подряд долговязому вратарю “Румынии”, по прозвищу Речка, довелось лазать в пруд. Защита у “Румынии” стояла слабая. Там играл новенький, Шурка, которого взяли только за то, что он был хозяином мяча, а ещё там играл Пеца, который больше любил махать кулаками, чем гонять в футбол. Выудив из пруда очередной мяч, Речка старательно вытер его о траву и выбил в центр. “Румыния” пошла в новое наступление. – Пас! Пас! Дай пас! – возбужденно махал руками на правом фланге десятый номер, то есть Муха. В этот момент одиннадцатый номер, Тюня, набегал с мячом по левому краю. Ещё чуть и… Но тут на его пути выросли Лера с Курилой. Поняв, что двоих защитников ему не обыграть, Тюня отдал пас направо. Обрадованный Муха ударил с такой силой, что, попадись на пути защита, её бы снесло вместе с мячом. Но, увы, мяч летел мимо штанги, прямо в терновник. И тут из-за ворот “Кладочек” выбежала щипавшая там травку корова Элеонора. То ли шмель её напугал, то ли пчела в ноздрю угодила, но она невольно подыграла “Румынии”. Мяч хлопнул ей по уху и скользнул рикошетом в ворота. Вратарь “Кладочек”, здоровенный Миша, только руками развёл. А Элеонора, задрав хвост, понеслась дальше. – Не в счёт! Не в счёт! – заорали “кладочки”. – Гол! Гол! – настаивали “румыны”. – Какой гол? – нервничал Лера. – Вам корова помогла.

Валерий КВИЛОРИЯ

«Футбол на кладбище»

– Это не наша корова, – нашёлся Муха. – Она из вашего микрорайона. Прекратила спор, который понемногу начинал переходить во взаимные толчки, сама Элеонора. Вероятно, обидевшись на десятый номер, она неслышно подошла к нему сзади и легонько боднула рогом. Муха испуганно отскочил, но тут же сбросил кроссовку и вооружился. – Добре, – глядя на это, сказал Миша, – пусть будет гол. Всё равно мы ведём. Элеонору прогнали обратно за ворота, игра продолжилась с новым азартом. После седьмого гола, по многочисленным просьбам хозяев скота, сделали перерыв. Пасшихся на “Мажино” коров и коз погнали через футбольное поле на вечернюю дойку. Мальчишки помогали изо всех сил. Ещё бы! Чуть дашь какой-нибудь бурёнке остановиться, она непременно шлёпнет “мину,” диаметром с добрую четверть метра. Смеркалось. Между тем, счёт был разгромный, и “Румыния” пустилась на хитрости. – Ты чего костыляешься?! – неожиданно завыл и покатился по траве Муха. – Я же в подкате, – пытался объяснить Курила. – Ничего себе, подкат, – продолжал корчиться десятый номер. – Ногу мне сломал! Следом налетел Пеца. – Костыль! – воинственно подскочил он к защитнику. – Играть научись! За Курилу заступился Лера. – Ты чего размахался, – толкнул он Пецу в грудь. – А ты чего? – подоспели остальные “румыны”. – Давай одиннадцатиметровый ставь! – Что?! – возмутились “кладочки”. Назревала потасовка. – А ну покажи ногу! – наклонился над павшим Клёпа, который был у “Кладочек” форвардом и тоже знал все эти уловки. – Не покажу! – заартачился Муха.

Проза

Но Клёпа уже дёрнул гетру, и мальчишки увидели, что “сломанная” нога цела-целёхонька. На ней даже царапины нет. Красный от обиды Курила молча ринулся на Муху. Тот проворно вскочил и отбежал в сторону. – Ага, – обрадовался Пеца и полез на защитника с кулаками. Тут и началось. Мгновенно кому-то дали подсечку, а ктото взвыл, что ему глаз выбили.… Но внезапно весь этот сырбор покрыл громкий голос Миши: – Пацаны! – крикнул вратарь “Кладочек”, снимая кожаные перчатки. – Мы играем или дерёмся?! Миша был самый старший среди них. Даже старше длинноногого Речки, два года подряд сидевшего в восьмом классе. И “Кладочки”, и “Румыния” знали, что у Миши кулак будь здоров. Противники нехотя разошлись. Ещё миг, и игра продолжилась, как ни в чём не бывало. Удар, второй, – мяч попал к новенькому. Шурка замешкался и, вопреки своему желанию, отдал его Клёпе. Не успели “румыны” оглянуться, как Клёпа прорвался к их штрафной площадке и пробил по воротам. Мяч мелькнул стремительной тенью и угодил зазевавшемуся Речке прямо в лоб. Вратарь “Румынии” клацнул зубами и упал навзничь, а мяч свечой взмыл в вечернее небо. – Вот это клепанул! – засмеялись все. – Мазила! – заорал на новенького пришедший в себя Речка. – Гляди, кому пас даёшь! Мяч упал на “линии Мажино”, но где именно никто уже не мог разобрать. Сгустившиеся сумерки накрыли и луг, и футбольное поле, и Панский пруд, и кладбище. – Айда по домам! – крикнул Миша. Лера, который был ближе других, бросился первым. Между тем, единственная тропинка в город петляла среди кладбищенских крестов и обелисков. Недолго думая, он свернул с неё и пошёл напрямик сквозь высокий бурьян. Но не одолел и половины пути, как оступился и соскользнул в бетонированный стакан. На четырёхметровой глубине его поджидали битые бутылки, кирпичи, куски металла и прочий хлам. По случайности Лера зацепился шортами за торчащий из бетона конец

Валерий КВИЛОРИЯ

«Футбол на кладбище»

арматуры. Шорты с треском разорвались до самого пояса, и он повис как Буратино на гвозде у Карабаса Барабаса. Попытался выбраться, но пояс поднялся кверху и превратился в настоящую удавку. Беспомощно барахтаясь, защитник “Кладочек” услышал, как обе команды, споря и переругиваясь, топали по тропинке. – Помогите! – крикнул он, но из сдавленной груди вырвалось лишь сипение. Всё, понял Лера, скоро он удавится на собственных шортах. Героическая гибель, ничего не скажешь. В школе обхохочутся. Неожиданно в наступившей тишине нарочито бодрый голосок запел песенку про храбрых зайцев, которые в страшную полночь косят волшебную трын-траву. Лера тотчас узнал нового защитника “Румынии”. Он и сам, бывало, так напевал для смелости. Набрав воздуха, Лера позвал что есть мочи: – Шурик! Вместо крика передавленное горло издало жалкий писк. Однако новенький, удивительное дело, остановился. «Хоть бы не убежал», – взмолился Лера, понимая, что тот может запросто принять его за восставшего из гроба мертвяка. Застывший в ужасе Шурка, действительно, не прочь был дать дёру. Да только путь к спасению лежал через кладбище. Поэтому он и медлил в нерешительности. – Кто здесь? – наконец, спросил он. Лера схватился за пояс руками и немного высвободил грудь. – Это я, Лера! – Лера? – не поверил Шурка. – Ты ведь давно ушёл! Висящий над бетонной пропастью Лера едва не заплакал от отчаянья. – Мазила! – пропищал он. Услышав это, новенький смело полез в заросли лебеды. – Осторожно, – шелестело из-под земли. – Сам не свались. Взявшись одной рукой за Лерины шорты, а другой за бурьян, Шурка, кряхтя от усердия, вытащил защитника “Кладочек” на край ямы. Тут и Лера вцепился в куст лебеды. Отдуваясь, мальчишки отползли подальше от опасного места.

Проза

– Ты чего сюда попёрся? – спросил Шурка. – Угол хотел срезать, – уклончиво пояснил спасённый. Не говорить же, что он кладбища испугался, словно маленький! Но Шурка, похоже, и так всё понял. – Пошли, – предложил он, – а то совсем стемнеет. Но едва они ступили на тропинку, как услышали это самое «бу-бу-бу». Звуки исходили из кустов можжевельника и сирени, что темнели в глубине кладбища. Словно по команде мальчишки упали в густую траву за первым попавшимся холмиком. Лежали, прислушивались. Тишина. Только где-то в далёкой роще за их спинами пробовал голос соловей, готовясь к ночному концерту. Может, показалось? Шурка высунулся изза укрытия и тотчас присел. – Чего там? – спросил Лера, придерживая рукой разорванные шорты. – Приведение, – дрожащим голосом доложил Шура. Лера не поверил и тоже выглянул. В сгустившейся темноте ничего не было видно. Померещилось Шурке со страху! И вдруг опять: «Бу-бу». Лера всмотрелся и обомлел. В какой-то полусотне шагов, между крестов, плыло белое длинное существо. – Это, наверное, фосфорное облако от покойника, – прижался он к товарищу по несчастью. – Если накроет, нам хана. Бежать надо. – Куда? – удивился Шурка. – Оно прямо по тропинке чешет. – Не знаю, – признался Лера. – Может, по саду мимо пруда? – Далеко, – не согласился товарищ. – Давай переждём! Вдруг его ветром развеет? И он ещё раз высунулся для рекогносцировки. Увы, привидение было там же! Мало того, рядом с ним Шурка различил второе, но уже чёрного цвета. – Это не фосфорное облако, – объявил он. – Их там двое. – Привидение с мертвяком, – мрачно пошутил Лера. – Может, и правда. Вылезают из могил и бродят? – Тогда надо сматываться, – заключил Лера, – мы ведь тоже на могилке сидим.

Валерий КВИЛОРИЯ

«Футбол на кладбище»

– Врёшь ты всё, – отпрянул от холмика Шурка. – Точно, – прошептал Лера. – Только она без креста, старая очень. – А может, тут самоубийца похоронен? – не согласился Шурка. – Их ведь без крестов хоронят, в стороне от других. – Тогда ещё хуже, – сообщил Лера. – Кто руки на себя наложил, тому ни на земле, ни на небе покоя нет. Душа его потом ровно тысячу лет мается и пристаёт ко всем подряд. – А ты откуда знаешь? – Бабка рассказывала. – Ладно, – решился Шурка, подобрав мяч, – бежим через сад. Вначале на четвереньках, потом на корточках, а далее во весь рост, они задали такого стрекача, что мигом пролетели футбольное поле и вскоре бежали вдоль сада по берегу Панского пруда. Осталось его обогнуть, а там – снова городская окраина. Справа чёрной стеной высились деревья. Слева, отражая яркие звёздочки, застыла водная гладь. Вдруг Лера, бежавший первым, остановился как вкопанный. – Смотри, – выдохнул он. – Мама, – сказал Шурка, посмотрев. Впереди отчётливо виднелись два приведения. Одно чёрное, другое белое. – Бу-бу-бу, – ругались они и плыли навстречу. Схватив Шурку за рукав, Лера потянул его в заросли старого сада. Под деревьями царила настоящая тьма египетская. Того и гляди, глаз выколешь. Выручили посыпанные песком, белеющие под ногами дорожки. Пробежав немного, мальчишки на первой же развилке взяли влево, к городу. Но, увы, хитрость не удалась. Привидения оказались куда проворнее и снова возникли на их пути. Но теперь их было в два раза больше. Два белых и два чёрных. – Они нас домой не хотят пускать, – шмыгнул носом Шурка. – Куда мы, туда и они. Выбиваясь из сил, мальчишки помчались по саду дальше в поисках следующего поворота к городу. Наконец, нашли его. – Стой, – сказал тут Лера и остановился. – Слышишь?

Проза

Мальчишки прислушались, и волосы на их головах едва не встали дыбом. Неясные звуки доносились отовсюду. – Да они на нас настоящую облаву устроили, – всхлипнул Шурка. – Точно, – пал духом Лера. – Они же летучие. Что им стоит нас догнать? Балуются, как кот с мышкой. – А может, им деревья мешают? – предположил Шурка. – Сквозь них не очень-то налетаешься. – Тогда надо драпать, куда глаза глядят, – решил Лера. – Пока они нас полностью не окружили. И мальчишки, не сворачивая, помчались прямо. Ни Шурка, ни Лера в жизни так не бегали. Очень скоро сад закончился, и они оказались в чистом поле. Над головой висел звёздный купол вечернего неба. Слева светился огоньками город. – А вон и моя улица, – показал на ближайший фонарь Шурка. – Ничего себе, – присвистнул Лера, – мы до “Румынии” добежали. С поля были хорошо видны освещённые окна крайних домиков. Привидений поблизости не наблюдалось. Не сговариваясь, мальчишки дружно повернули на свет. Вот и одинокий, мигающий от старости фонарь, а далее и сама “Румыния”. – Опять они! – внезапно простонал Шурка. Из-за ближайшего угла выплыло всё то же: белое с чёрным. – Бу-бу, – говорили они и понемногу приближались в тусклом свете фонаря. – Ёлы-палы, – вырвалось у Леры. Мальчишки вновь собрались дать дёру, но всмотрелись и… совершенно обескураженные сели на бордюр. К ним шла парочка. Он – в строгом чёрном костюме, она – в белом бальном платье до пят. – Да это же выпускники, – медленно сказал Лера и, сообразив, добавил: – Четыре класса. Человек сто, наверное. – Сегодня же прощальный бал в школе, – вспомнил и Шурка. – А мы от них по всему саду бегали, как зайцы!

Валерий КВИЛОРИЯ

«Ай-Лерка и Ай-Шурка»

из которого веяло могильным холодом. Поставив собачий домик на прежнее место, Шуркин отец припомнил, что некогда на этом фундаменте стоял панский флигель. – Вот тебе и бабушкины сказки, – узнав про это, заметил Лера. – Да, – почесал за ухом Шурка. – Мы вроде слепоглухих. Живём и ничегошеньки про свой край не знаем!

АЙ - ЛЕРКА И АЙ - ШУРКА ПОВЕСТЬ На зимние каникулы Лера с Шуркой поехали в Крым. Шефы с местного завода бесплатно выделили автобус, родители собрали деньги, и два класса во главе со школьным биологом Пантелеймоном Юрьевичем отправились дышать морским воздухом на целых две недели. Ехали больше суток. Сначала – меж заснеженных лесов. Потом леса поредели, рассыпались ершистыми островками по холмам. А вскоре и они исчезли. На плоской, как стол, земле остались лесные полосы, прикрывающие поля от степных ветров. Наконец, впереди в туманной дымке прорисовались крымские горы. И вот, автобус по бесконечному серпантину шоссе полез вверх к перевалу. На перевале мальчишкам запомнились снежные сугробы да злая позёмка. Но стоило спуститься ниже, и они будто в сказочное царство попали. В небе ласково светило солнышко, а вдоль дороги зеленела травка. – На южном берегу Крыма, – объяснил Пантелеймон Юрьевич, – субтропический климат средиземноморского типа. Это значит – жаркое сухое лето и дождливая тёплая зима. Лера открыл малый атлас мира, который для столь далёкого путешествия выпросил у своей бабушки.

Проза

– Если по карте смотреть, – отозвался он, – то Крым находится на одной широте с Ниагарским водопадом. – Ничего себе, – подскочил Шурка. – А здесь тоже такие водопады? – Таких, конечно, нет, – смутился биолог, который про крымские водопады ничего не слышал, – но горы не хуже, чем американские Аппалачи. – Тут всё, чего только хочешь, есть, – сделал загадочное лицо Лера. – И водопады, и озёра, и захоронения древние. – Да ну, – не поверил Шурка. – Здесь разного народа перебывало – во! – чиркнул себя ребром ладони по горлу Лера и стал загибать пальцы: – Хазары. Византийцы. Киевские князья. Половцы. Трапезундская империя. Княжество Феодоро. Золотая Орда. Венецианцы. Генуэзцы. Татары. Турки. С ними ещё запорожские казаки бились. А потом – Российская империя. – Откуда ты это всё знаешь? – подозрительно посмотрел на него Шурка. – Читал, – признался Лера. – Специально, – и перешёл на шёпот: – В Крыму такое откопать можно – ого! И амфоры, и монеты, и украшения, и оружие старинное... Шуркино подозрение перешло в уверенность, что друг снова что-то задумал. Очень уж вдохновенно он всё это рассказывал. Судя по всему, Лера решил заняться археологическими раскопками. Шурка припомнил, как они едва не пропали в Чёртовом колодце, и грустно отвернулся к окну. В это время автобус подъехал к воротам санатория. – Ура!!! – заорали все дружно. – Приехали! Не успел Пантелеймон Юрьевич распорядиться, а уж оба класса, подхватив свои пожитки, выбежали из автобуса и застыли подле, разинув рты. Внизу перед ними в косых солнечных лучах распростёрлось сине-зелёное море. А позади в сизой дымке высилась горная цепь, по которой бесшумно скользили призрачные тени облаков. Повсюду слышались птичьи голоса, а теплынь была такая, будто май наступил. Целый день классы осваивались на новом месте. Бегали по санаторию, спускались к морю, обедали, полдничали и снова

Валерий КВИЛОРИЯ

«Ай-Лерка и Ай-Шурка»

шли на берег. Вода была холодной – не искупаешься. Но зато можно бродить по пустынным пляжам и собирать причудливые корешки, камешки и ракушки. На утро третьего дня и мальчишки, и девчонки немного угомонились. А наши друзья после сытного завтрака уселись на лавочке лицом к горной гряде. Сидели, грелись на солнышке, жмурились. На обоих были тапочки на босую ногу и пиджаки поверх футболок. – Пацанам на “Румынии” скажу – не поверят, – кивнул на свою обувку Шурка. – Зимние каникулы, – блаженно потянулся Лера. – Даже загорать можно. Подошёл Пантелеймон Юрьевич, пристроился на краешке скамьи. Лера подвинулся. Вслед за биологом явились Светочка с Ирочкой из Шуркиного класса. – А здесь альпийские луга есть? – спросил Шурка. – А как же! – и биолог указал на самый высокий зубец в горной гряде. – Это во т– знаменитый пик Ай-Петри. А за ним – высокогорное плато, так называемая Айпетринская яйла. Там такое разнотравье, – покачал он головой. – И лекарственные травы растут? – навострил уши Шурка. – Конечно, – подтвердил Пантелеймон Юрьевич. – Одно время в предгорьях и на горных лугах выращивали эфирномасличные культуры: шалфей, лаванду, розы. А в садах-чаирах – цитрусовые, яблоки крымские… – Которые вытянутые, как яйцо? – подскочил Лера, довольный тем, что и он может обнаружить познания в растительном мире. – Верно, а ещё – инжир, маслины и обязательно виноград. – А кизил? – И кизил… – А это что? – поинтересовалась Светочка. – Дерево такое, – нахмурился Шурка. – Ягоды у кизила кислые. – Верно, – улыбнулся Пантелеймон Юрьевич, – невысокое дерево с буро-серой корой. Когда цветёт, покрывается

Проза

золотисто-жёлтыми цветками. А плоды – продолговатые, тёмно-красного цвета. – А эдельвейсы здесь растут? – перевёл Шурка разговор опять на травы. – Это тоже дерево? – вновь встряла одноклассница. – Это горный подснежник, – сердито покосился на неё Шурка. – Эдельвейсов тут нет, – продолжал между тем Пантелеймон Юрьевич. – Есть ясколки, их ещё называют крымскими эдельвейсами. – Жаль, что мы сюда на зимние каникулы приехали, – сделала скучное лицо Светочка. – Это почему же? – удивился учитель. – Подснежники же весной цветут. Услышав это, Пантелеймон Юрьевич не на шутку развеселился. – В Крымских предгорьях они только теперь и зацветают. – В январе? – ахнула Светочка. – Верно, – подтвердил улыбающийся биолог. – Как в сказке про двенадцать месяцев. Поражённая необычным известием Светочка отошла в сторонку и принялась о чём-то шептаться с не менее удивлённой Ирочкой. – А, почему эту скалу Ай-Петри назвали? – спросил Лера. – Ай-Петри в переводе с греческого языка – святой камень, – пояснил учитель. – Но на самом деле это вовсе и не камень. Вернее, не вулканического происхождения. Это окаменевшие водоросли с кораллами. – Не может быть, – задрал голову Лера, который твёрдо знал, что кораллы и водоросли должны находиться в воде. – Они обитали на мелководье позднеюрского моря, – уточнил биолог. – Десятки миллионов лет назад. Учёные установили, что рифовые известняки Ай-Петри уходят вглубь на шестьсот метров. Дно моря тогда постоянно опускалось. Кораллы разрастались в крупные колонии, затем отмирали, а сверху на отмёрших кораллах возникали новые. Каждое последующее поколение оказывалось в более благоприятных

Валерий КВИЛОРИЯ

«Ай-Лерка и Ай-Шурка»

условиях, чем предыдущее. То есть, на глубине не более двух десятков метров, где много света и кислорода. – А пещеры на Ай-Петри есть? – Множество, – признался Пантелеймон Юрьевич, – но заходить в них опасно. – А на плато мы поднимемся? – Канатная дорога на ремонте, – развёл руками биолог. – Да и зимой там делать нечего. Лера хотел спросить, почему там зимой делать нечего и можно ли отправиться в поход пешком, но не успел. Учителя окликнул главный повар санатория, который вышел из кухни вооружённый огромной шахматной доской. Светочка с Ирочкой остались. Нашептавшись в сторонке, они теперь принялись делать друзьям “глазки” и рассуждать о том, что настоящего мужчину можно даже поцеловать за январские подснежники. Но мальчишки только презрительно ухмылялись: тоже мне принцессы. Обиженные подобным невниманием, подружки ушли к Пантелеймону Юрьевичу. На скамейке подле кухни биолог уже разворачивал молниеносный гамбит против старой индийской защиты главного повара. – А давай к подножию Ай-Петри сходим, – предложил Лера, едва девчонки скрылись из виду, – посмотрим на рифовый известняк. Вдруг найдём отпечаток какой-нибудь миллионнолетней рыбы. Шурка задумчиво почесал в затылке. – Заодно подснежников наберём, – соблазнял Лера. Шурка заглянул в его честные-пречестные глаза и сдался. – Но только никаких раскопок, первый подснежник сорвём, и – назад, – выдвинул он условие. – Идёт. И мальчишки, больше ни слова не говоря, подались к горной гряде. ... Взбирались по краю просеки, над которой проходила канатная дорога. Шли недолго, а дошли – не устали и даже не запыхались.

Проза

Вблизи горы выглядели ещё величественней и загадочней. Правда, ни рифового известняка, ни подснежников у их подножия не оказалось. – Может, они выше? – Лера поднялся на несколько метров вверх. Шурка за ним. Но ни выше, ни ещё выше – ничего не было. Лазанье давалось им без особого труда. Увлёкшись, мальчишки взобрались на первую, относительно ровную площадку, далее которой начинались по-настоящему крутые горы. – Опять пусто, – осмотрелся Шурка. – Одни каменюги. Лера расколол надвое плоский скальный обломок и внимательно исследовал место разлома. – Ни одного коралла, – отбросил он половинки. Друзья никак не могли уразуметь, что и камни, лежащие перед ними, и горы вокруг, как раз и есть кораллы, только до неузнаваемости спрессованные временем. – А, может, там? – кивнул Шурка на основание высокой стены, к которой полого вела осыпь из крупных камней. – Давай, кто быстрее! И, не дожидаясь, он заскакал по осыпи. Лера – вдогонку. Едва друзья взлетели наверх, как сзади послышался тихий угрожающий рокот. Они обернулись и увидели, что это сползают потревоженные ими камни. И только словно почувствовав на себе их взгляды, осыпь замерла и притихла. Под стеной, увы, они не нашли ни подснежников, ни кораллов. Прижавшись спинами к нагретой солнцем скале, мальчишки изучали окрестные кручи. – Смотри, какая красотища, – показал Лера. Шурка глянул, и у него дух перехватило. Под ними задумчиво покачивали своими кронами зелёные сосны. А впереди и чуточку выше их голов, куда только хватало взгляда, переливалась под солнцем синяя стихия. – А чего это море над нами? – удивился Шурка. – Земля же круглая, значит, оно должно загибаться и вниз уходить. – Не знаю, – пожал плечами Лера, – может, чем выше, тем дальше его видно?

Валерий КВИЛОРИЯ

«Ай-Лерка и Ай-Шурка»

Налюбовавшись морскими просторами, они хотели вернуться. Но стоило Шурке ступить на первый камень, как он, а за ним и остальные камни, будто живые, вздрогнули и поползли вниз. Шурка отдёрнул ногу – осыпь застыла. Вновь ступил, и вновь ожила. – Не пускает, – изумился Шурка. – Не лезь, – остановил его Лера. – Из-за таких осыпей знаешь, сколько путешественников погибло. И он запрокинул голову. – Давай лучше чуть вверх поднимемся и свернём, – изобразил он рукой крюк, – а потом спустимся в стороне от осыпи. Друзья осмотрели возвышающуюся над ними скалу. Вблизи она оказалась не такой уж и неприступной. Повсюду виднелись удобные для лазанья впадинки и трещины, сколы и выступы. Неспешно, со всеми предосторожностями Лера начал восхождение. Шурка последовал за ним. Но как мальчишки ни старались, так и не смогли сместиться ни влево, ни вправо. А конца края стены и видно не было. Они попали в настоящую западню. – Ёлы-палы, – остановился Лера. – Мы теперь, как два таракана на буфетной дверце. – Как слезать будем? – дёрнул его за штанину Шурка. – Ног-то не видно. Куда их ставить? – Ползём дальше, – угрюмо отозвался Лера. И друзья продолжили своё вынужденное восхождение. – Золотое правило альпиниста, – поучал сверху Лера, – на подозрительные места не опирайся и – держись на трёх точках. – Это как? – спрашивал снизу Шурка. – Переставляй с места на место только одну руку или одну ногу. Когда стена закончилась, они выбрались на узкий выступ, который наподобие козырька кепки сужался к краям. Стоять на козырьке они могли лишь прижавшись к ещё более отвесной и, что самое печальное, совершенно гладкой стене. Между тем, высота нового препятствия не превышала двух метров. Но

Проза

сколько Лера с Шуркой ни подпрыгивали, так и не смогли зацепиться за его верхний край. А за ним виднелись удобные для лазанья камни, ведущие к самой вершине. – Залезай мне на плечи, – предложил Лера. Шурка посмотрел вниз и судорожно затряс головой. – Не полезу, – выдавил он. – Свалюсь. Лера глянул и пошатнулся. Под ними зияла такая пропасть, что впору вертолёт заказывать. Прижавшись к скале, он попытался представить, что стоит на собственном балконе. Представил – сразу полегчало. И тут справа над собой он заметил чахлую, скрученную на все узлы сосенку. – Смотри, – показал на неё Лера. – Ну и что, – скучным голосом отозвался Шурка. – Она ещё выше. – Да не то, – поморщился Лера. – Видишь, от неё верёвка идёт? Только тут Шурка рассмотрел побуревшую от времени толстую верёвку, которая выходила из-под обнажённых корней карликового деревца. Другой её конец свисал со стены на добрую четверть метра. Шурка приободрился. Омрачало радость лишь то, что спасительная верёвка находилась значительно правее их козырька. Под ней не было ничего, на что можно опереться. Лишь голая скала да острые камни на дне глубокой пропасти. – Если промахнёшься, будешь кувыркаться до самого санатория, – мрачно пошутил он. – А ты меня за штаны держи, – нашёлся Лера. – Заодно и прыгнуть поможешь. На том и остановились. Друзьям было страх как боязно, но ничего другого не оставалось. Или прыгать, или погибать на скале медленной смертью. Перед столь грозным испытанием Лера на миг отвернулся, прильнул щекой к шершавому камню и зашептал чуть слышно: “Господи, бабуся! Прости за то, что я тебя не слушался, и за то, что…” Тут он задумался, за что попросить прощения ещё, и, ничего не придумав, прервался. Шурка тоже уткнулся носом в

Валерий КВИЛОРИЯ

«Ай-Лерка и Ай-Шурка»

стену и театрально воздел очи к небу, но увидел, что друг зашевелился, скоренько перекрестился и встретил его в полной боевой готовности. Лера подобрался к самому краю выступа. Присел. Примерился. Шурка крепко ухватил его за карман брюк. – Три-четыре! – крикнули они хором, и Лера прыгнул. В жизни он так не скакал. Со страху сиганул, будто кузнечик. Шурка поддержал на миг, и Лера успел ухватиться за верёвку. Картина со стороны представлялась весьма удручающей. Растянувшись над пропастью, он удерживал правой рукой верёвочный кончик, а левой ногой упирался в Шуркину ладонь. – Три-четыре! – вновь закричал багровый от натуги Шурка. Поднявшись на цыпочки, он из последних сил выжал руку, и Лера смог перехватиться, и выбраться наверх. Верёвка так трещала под тяжестью его тела, что Лера готов был вновь распрощаться с жизнью. Но истерзанные всеми стихиями волокна выдержали. Добравшись до карликовой сосны, Лера понял почему. Верёвку оставили альпинисты. Привязана она была не к корням, а к металлическому крюку, вбитому в скальную трещину. Не простая верёвка, надёжная. «Ёлки-палки, это на какую мы высоту забрались!» – обомлел Лера. Но на переживания времени не было. На узеньком карнизе, прижимаясь к скале, ждал помощи Шурка. Намотав остаток альпинистской снасти на руку, Лера сел на край стены. Одной ногой упёрся в камни, а вторую свесил вниз. И Шурка полез по ней, словно обезьяна по стволу пальмы. Лера смотрел то на друга, то на теперь уже безопасную пропасть. С большой высоты всё казалось миниатюрным и необычайно красивым. Там дорога вьётся серой ленточкой. А там, размером со спичечные, стоят один за другим коробочки санаторных корпусов. Но больше других его поразило море, которое по-прежнему находилось выше их и занимало теперь едва ли не всё небо. Вот, где загляденье! – Шурик, смотри! – сказал он восхищённо. Шурка, который почти выбрался на стену, не сдержался и оглянулся. Но посмотрел не на море, а вниз, в бездну. Заглянул

Проза

и застыл, словно изваяние. Лера решил, что он тоже любуется, а Шурка вдруг разжал пальцы и стал медленно запрокидываться в пропасть. – Ты чего? – испугался Лера. Шурка повернул к нему вмиг побледневшее лицо, и на Леру уставились его невидящие, стеклянные глаза. – Ты чего?! – ещё больше испугался Лера и схватил друга за шиворот. Шурка был как неживой, и тяжёлый, точно мешок картошки. Лера насилу вытянул его, а вытянув, положил подле себя. Через минуту Шурку стала колотить крупная дрожь. – Во, жуть, – наконец, выдавил он. – Голова закружилась. – Да ты высоты боишься, – едва он ожил, повеселел Лера. – Я и не знал, – удивился Шурка. – У тебя опыта нет, – заключил Лера, – ты же на первом этаже живёшь. А тут знаешь, какая высота! – Какая? – По карте – 1233 метра над уровнем моря. Шурка только присвистнул. Отлёживались недолго. До вершины осталось совсем немного, а мальчишек уже снедало любопытство. Им всё не верилось, что они добрались до легендарного альпийского луга. К нему вели три огромных ступени, каждая из которых доходила им до пояса. Устав от бесконечного подъёма, друзья преодолели их с трудом. Но когда выбрались на последнюю, Шурка от радости даже пританцовывать стал. На серой плите крохотным островком лежала земля, и на ней рос целый табунчик синих подснежников. Забыв про всё на свете, друзья нарвали себе по букетику. И лишь потом заглянули за каменный бруствер, отделяющий их от плато. – Мамочка, – отшатнулся Шурка, прикрывая глаза. И было отчего. Перед ними раскинулась Айпетринская яйла, о которой рассказывал Пантелеймон Юрьевич. Но никакого разнотравья там и в помине не было, ибо горное плато укрывал ослепительно искрящийся под солнцем снег. – Вот почему сейчас тут делать нечего, – запахнул пиджак Лера.

Ирина РЕПЬЁВА

СКЕЛЕТУС, ПРИНЦ ДАВСКИЙ

Ирина РЕПЬЁВА Ирина Владимировна родилась 14 декабря 1957 года в Венгрии, по месту службы отца – офицера Советской Армии, замечательного русского поэта. В городе Торжке Тверской области училась в средней школе № 3, которая по праву считалась самой литературной. Учителя не только поощряли увлечённость учеников отечественной литературой, но и втягивали их в активную театральную деятельность. Торжок и сегодня знаменит Пушкинскими праздниками, музеем, связанным с жизнью и деятельностью А. С. Пушкина. После школы поступила на факультет журналистики Московского государственного университета. Работала в «Комсомольской правде, в «Учительской газете». В 35 лет, став матерью двоих детей, взялась за сочинение сказок – «творение мира своей фантазией». Согласна с утверждением Фёдора Михайловича Достоевского, что человек есть «воплощённое Слово», что он явился в мир, чтобы «сознать и сказать». В январе 2005 года создала при Союзе писателей России Товарищество детских и юношеских писателей России, а в Интернете – некоммерческий литературный сайт www.detlit.hut2.ru В 2004 году у автора вышла первая книга «Настя – травяная кукла, или тайны деда Мороза» с иллюстрациями мужа, художника Сергея Репьёва. В 2006 году – вторая, «Маленький поэт», в 2007 году «Настя — травяная кукла» переиздана. Кроме того, является автором двух сборников литературной критики, изданной в 2002–2003 годах Союзом писателей России. Первый международный конкурс детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А.Н. Толстого отметил сказки автора второй премией.

СКЕЛЕТУС, ПРИНЦ ДАВСКИЙ СКАЗ О Ч НАЯ ПОВЕСТЬ

ГЛАВА ПЕР ВАЯ Я И МОИ ПО Д ДАННЫЕ Моё имя – Скелетус. Я – принц Давский, и мне четырнадцать лет. Давия – это моя страна. Главная часть моего небольшого государства расположена между четырьмя плоскими и высокими скалами, уходящими в белое, чуть сероватое небо. И никогда я не видел на нём ни пухлого облачка, ни грозной тучи! И только к ночи дядя зажигает на небе ослепительное жёлтое солнце. Как он это делает, долго оставалось его тайной. И только недавно я ненароком подсмотрел: в вечерних сумерках дядя дёргает спящее солнце за свисающую верёвочную руку, и оно пробуждается! Вот чудеса! Имя дяди – Изъедуха. Кот как-то с равнодушием промяукал, что оно переводится с языка древних как “злобный человек”. Но я любил своего дядю. Только иногда он был мне немного смешон. Чуть-чуть, конечно. Дело в том, что дядя страшно гордится своими связями. “Я – советник самого Бога! – говорит Изъедуха, заложив кисть руки за борт дырявого пиджака и отставив в сторону босую ногу. – Самого Бога Люстры!” Люстра и исполнял должность нашего солнца. Оно сияет на белом небе недолго, лишь вечерами, но успевает сильно меня порадовать! Ведь многоглазый Бог Люстра окружает себя такими золотистыми розами, что душа замирает! Вообразите себе и нашу шерстяную центральную долину Преддиванную, покрытую нарисованными красно-синими

151

Проза

цветами. С одного её бока высится продолговатая гора Диван с мягкой спинкой и валиками. Из неё до самой земли свисают матерчатые верёвки, корни Дивана, по выражению Изъедухи. По ним мы и забираемся наверх, чтобы устроиться для ночлега. Дядя спит в одном углу, не разрешая никому из нас приблизиться к нему ночью. Девочки – в другом. Друг мой Бурый и наш учитель Понура – у отвесной стены. А мы с библиотекарем Лепетайло – напротив, у самого края. Проснёшься утром, а под тобой раскрывается бездна центральной долины! Но мы привыкли и не боимся. Население Давии немногочисленно. Я – сирота. Где мои родители, дядя и сам толком не знает. Жители дальних рубежей нашего королевства – карлики, великаны и эльфы. Но хотя они и считаются моими подданными, подчиняются своим племенным законам. Из близких у меня только кот Лепетайло; учитель – фарфоровая свинка Понура; Бурый – плюшевый мишка и две дядины дочери: Груша и Живулька, мои двоюродные сёстры.

152

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

Днём все расходятся кто куда. Дядя – в свой Кабинет, расположенный на горе Стул. Кот – на выступ высокого Книжного Шкафа. А мы, дети, – в школу. Но сначала дядя нас кормит. С брюзгливой миной человека, который всю свою жизнь принёс нам в жертву, он встаёт раньше всех, спускается в Преддиванную долину, а потом уезжает на деревянной тележке, прозванной Спичечным Коробком, в заповедную часть страны, куда нам вход строго воспрещён, – на Кухню. Везёт дядю смирная лошадка Тапок, тянет изо всех сил, опираясь на свою заднюю часть, похрапывает от натуги. В заповеднике хранятся запасы воды и пищи. Вторгаться в её пределы – государственное преступление! Но по утру, когда мы ворочаемся в постелях, слышим как бы отдалённый раскат грома за скалами. Это дядя входит в пещеру, которая открывается ему по волшебному слову. В ней, то есть в Кухне, он и добывает для нас еду. И никогда почему-то мы не роскошествуем за обедами и завтраками! Никогда дядя не кормит нас досыта! Словно боится, что мы вырастем большими и сильными. Да и одеваемся мы все в латаные обноски. Как я уразумел только недавно, многое в Давии связано с разнообразными дядиными страхами. Впрочем, об этом не сейчас, не сразу… Привыкнув к нашей скучной жизни, долгие годы я ничему не удивлялся, только радовался. Тем более что дядя рассказывал, будто весь мир за границами королевства такой же, как в самой Давии. Ну а то, что он не совершенен, мол, нестрашно: кое-что можно перетерпеть, а что-то не замечать, пообвыкнув. И всё же были такие вещи, которые не могли меня не возмущать. Например, наш учитель Понура, эта небольшая фарфоровая статуэтка свиньи, которая не говорит по-человечьи и только хрюкает. Мы приходим в школу каждое утро, семь дней в неделю. Воскресенья дядя не признаёт, хоть кот и объяснял мне, что где-то в далёких странах он считается выходным. Класс расположен на возвышении, прозванном Столом. Оно похоже на высокий мост. Дядя говорит, что когда-то под ним протекала река, да вся высохла, а мост остался – широкий,

153

Проза

полированный, деревянный. На нём мы и учимся: я, Бурый, Груша и Живулька (чудное имя это переводится с языка древних как “деточка”). Садимся на пол, вытягиваем ноги и часами смотрим на своего застенчивого учителя. И никогда-то не было на этом Столе ни одного учебника или тетради! Только стоят две пустые чернильницы. Одна круглая и прозрачная, а другая – с меня ростом. Белая, стеклянная, очень красивая. Она-то и заменяет нам стопку книг. И, правда, какая школа без книг? Хотя бы и таких, какие тебе никогда в жизни не одолеть? А причина очень проста: они не отрываются друг от друга. Ну, разве не безобразие?! На самой верхней сияло золотыми буквами загадочное слово “Сказки”. Мне котик рассказал. Я, правда не знаю, что оно означает, потому что не умею читать по-человечьи. Нас этому в школе не учат. А когда спрашивал у Понуры, он только виновато опускал голову и нечленораздельно хрюкал. Вот это и удивляло меня больше всего! Иногда я даже шёл к дяде и обиженно спрашивал его: зачем он поставил нам учителем существо, язык которого безнадёжно чужд нам. Тогда дядя подозрительно оглядывал меня, взволнованно переводил дух, хмурил округлый лоб, по-кошачьи подёргивал плоским кончиком длинного носа. И только тогда отвечал, что в мире всюду так: учителя и ученики никогда не понимают друг друга, но в том-то и заключается гениальность иного школьника, что он без слов познаёт все серьёзные науки! “Пронзая череп учителя своим острым взглядом и не менее острым умом”. Вот я и вынужден был в сотый раз отправляться не солоно хлебавши к Понуре – пронзать его фарфоровый череп. Чтобы взобраться на Стол, надо быть прирождённым верхолазом. Но мы, дети, лёгкие, худые и вечно недокормленные, использовали для подъёма на высоту метеориты, которые день и ночь кружились в атмосфере нашей страны. Это дядя называет их метеоритами. Напоминая клубки серой сбившейся пыли, они то взлетают к самому небу, ударясь о него, то побивают спящее днём солнце, то опускаются в центральную долину, на цветы. И

154

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

нам, детям, остаётся только ловко вскакивать на них, когда они приближаются к земле. Под действием струй воздуха клубки взмывают обратно вверх и вполне способны доносить нас туда, куда нам требуется. А если их уносит ветром в сторону, мы расстёгиваем свои пиджаки, рубашки или кофты и нагнетаем ими под пылевой шар воздух. А подчас наше платье можно использовать как парус. В общем, я всегда с удовольствием и незаметно учился у самого дяди, по возможности пренебрегая уроками розового поросёнка, хотя я и любил его. Пока Понура часами с грустью хрюкал перед нами, я дремал, растянувшись на полировке. Или мечтал, уставившись в твёрдое, алебастровое небо. А потом бежал или летел к дяде и задавал ему множество вопросов, которые приходили мне в череп за время урока. Я всегда был любознателен. В отличие от Груши, дядиной любимицы и зубрилки, которая считала своим долгом чисто машинально запоминать хрюканье Понуры со всеми его интонациями. Или – злючки и задиры Живульки, которая авторитета дяди не признавала и нередко уроки просто прогуливала. Но о Живулечке разговор особый! Долгое время она казалась мне противной. Всем грубит и постоянно раздражается. Не менее самого дяди, словно брала с него пример. Могла закончить разговор фразой: “Да что вы все понимаете?!” Или: “Терпеть я вас не могу!” Она любила одиночество и была великой мастерицей на разные пакости и проделки. Но только по отношению к моему дяде, своему отцу. Может быть, потому, что Живулька вредная, у неё на руках было множество бородавок. Так что неприятно было брать её за руку. И ещё одна, круглая и тёмная, похожая на кнопку, сидела прямо на её лбу, между синеватых бровей. Мне и смотреть-то на несчастную девочку было неловко! Кажется, глядишь в карие, блестящие глаза Живульки, но тут же ловишь себя на мысли, что уставился на злосчастную бородавку! А Живулечка понимает это, шипит и злится. Другое дело – Груша, Грушенька… Сладкая и такая нежная, что, кажется, ткнёшь легонечко пальцем в её золотистую

155

Проза

пухленькую щёчку – сок ароматный закапает! У неё и характер иной, нежели у её тощей, старшей сестрицы! Грушеньке бы и в голову не пришло всё то, что вытворяет Живулька. Та, например, завязывает над каждой своей бородавкой, чтобы свести их, по узелку из нитки. А потом, вместо того чтобы зарыть нитку в землю (как водится у порядочных людей), подбрасывает их в постель моему дяди! Словно мстит ему за что-то. Может быть, за то, что почти никогда не отвечал на мои вопросы?! В Давии существует поверье, что зарытая нитка может уничтожить бородавку. Но в том-то и беда, что на месте каждой сведённой у Живульки вырастали две новых! Словно она кем-то была заколдована или проклята. Впрочем, какие в нашей мирной и сонной стране колдуны?! Дядя говорит, что они бывают лишь у дальних, зарубежных народов: тараканов, мышей, крыс и пауков. Мол, тамошние, местные колдуны и придали этим людям уродливое обличье насекомых и грызунов. Покрыли их шерстью и нарастили им крылья. Единственное занятие, которое делает сердце Живульки мягким, уход за её деревьями. Они растут на скале, высоко над долиной, в больших глиняных кадках, огромных, словно дома. Если девчонка исчезает, не приходит на уроки в школу, её всегда можно найти на ветвях одного из этих сочных и зелёных деревьев. Хотя сама Живулька, из вредности должно быть, называет их “алоэ” или “цветами”. Будто не знает, что цветы бывают только нарисованными на шерстяной материи почвы! Что касается моего друга Бурого, то он менее всех походит на человека. Мохнатый, выше меня на несколько голов, коричневый, с большой пастью и маленькими чёрными глазками, он являет собою просто образец верного товарища! Никогда не покидает меня. Мы всегда с ним “не разлей вода”, как отметил однажды с умилением дядя. А я никогда и не понимал, что эта поговорка значит. Как может вода “разлиться” между людьми? Я не видел воду в ином её состоянии, как только в стакане чая! И даже не представлю, как эта пословица могла возникнуть в Давии, где все реки давным-давно высохли. Это твердит нам Изъедуха.

156

157

Проза

А Бурый потому ещё самый надёжный товарищ, что не задирает передо мною нос, не смеётся над моими мечтами и внешностью. Он неразговорчив, но любит послушать меня своими округлыми ушками. А мне только этого и надо! Потому что в отличие от других детей, я болтун, каких ещё поискать. Замечу также, что из всех давцев только Грушенька, Живулька и дядя похожи друг на друга. Это потому, наверное, что что они близкие родственники. У них у всех белая кожа, и под ней находятся мышцы. Что касается меня, то я, к сожалению, уродец. Меня зовут Скелетусом совсем не даром. Я весь – один скелет! Всегда таким был и, верно, умру скелетом! Впрочем, к моему облику давно все привыкли. Никто ему не удивляется, никто, слава Богу Люстре, меня не дразнит. А дядя даже говорит, что в других странах есть целые селения таких, как я, маленьких уродцев-скелетиков. Мол, люди, подобные мне, живут за изгородью, в каменных коробках, которые называются “склепами”, или же в земле, в ямах. А вместо крыши их жилищам служат какие-то там “надгробия”. Понятия не имею, что это слово значит. Но дядя утверждает, что я просто китаец, потому дядин язык понимаю не вполне. Вот и мама моя, которая ушла из жизни очень далеко, может быть, в Китавию, и до сих пор почему-то не вернулась, была китайкой, утверждает Изъедуха. Возможно, она загостилась у родни... Ну а мой папа был родным братом дяди! Но и папа ушёл... И даже портрета после себя не оставил. Я же, на беду, похож не на него и дядю, а на маму! Что ж, приходится уже пятнадцатый год жить китайцем! Дядя почему-то многое знает о других странах. Хотя уверял нас, что никогда не оставлял нашего маленького королевства. Из-за его редкой для нашей страны образованности, я иногда целыми днями хожу за ним и всё клянчу и клянчу знаний. Ведь недаром дядя называет себя магистром абсолютно всех давских наук! Но, как правило, Изъедуха недовольно отмахивается от меня, отговариваясь чудовищной занятостью. Или вовсе грубо гонит, в потом прячется в глубинах своего Кабинета.

158

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

Но если в течение дня я ничего нового не услышу, мне становится тревожно и тоскливо. У меня даже может разболеться череп, как ноет от голода пустой живот у других, обычных людей. Это значит, что мой череп просит у меня мыслительной пищи. Вот беда – быть любознательным скелетом! А дядя, к сожалению, редко бывает благодушен! И даже в последнее время в раздражении иногда проговаривается, что я ему ужасно надоел, и он ждёт-не дождётся, когда мне исполнится четырнадцать с половиной лет. Вот и я себя порой спрашиваю: что же тогда должно случиться! И вот, наконец-то, произошло нечто такое, что перевернуло всю нашу жизнь и всё расставило по своим местам!

ГЛАВА ВТО РАЯ Д В Е ДЯД И НЫ ТАЙНЫ Я сплю крепко, а тут проснулся среди ночи. Этот звонок не был длинным. Но я не вернулся в сон, потому что прежде звонки в нашей стране не раздавались! С самого первого дня основания государства! К тому же, я услышал, как дядя поднимается со своей постели. Старик нащупал возле себя самодельные тапочки – мы спим в одежде, только тапочки на ночь снимаем – и куда-то сонно побрёл. Что мне ударило в череп, но я решил следовать за ним! Честно говоря, не в моих правилах следить за кем бы то ни было, особенно за дядей! Я хоть и принц, Изъедуху боюсь очень. Есть в нём что-то зловещее. Но больно странно вёл он себя в этот час: заторопился к спуску с Дивана, где начинались верёвки, да ещё и забормотал: “Сейчас, сейчас, ваше великолепие!” Я так и подскочил. Ведь “великолепие” – это я! Так дядя, ласково улыбаясь, велит называть меня моим поданным. Да и кто мог пробраться к нам, если Давия окружена, по словам Изъедухи, непреодолимыми горами да заклятьями? Кроме

159

Проза

того, я знал, что Давия ни c одной страной дипломатических отношений не поддерживает! Изъедуха, который исполнял среди прочих должность министра иностранных дел, не раз объяснял мне, когда я просил его устроить экскурсию за границу, что мы расположены в таком неблагоприятном месте, где нас окружают одни враждебные государства: Туалетия, Ванная, Балкония. Особенно, мол, враждебна к нам Туалетия! И вдруг!.. Тайное посещение?!. Секретная миссия?!. Дядя потихоньку от меня ведёт переговоры с представителями других держав?!. Как я, принц, мог этим не заинтересоваться?! И вот я, крадучись и, разумеется, строго в интересах своего государства, отправился следом за дядей. А сделать это было нелегко. Потому что дядя таскает с собой один волшебный веер. Он изумрудный, перьевой, просто великолепный! Волоски на перьях переливаются так трогательно, словно переговариваются. А я уже сообщал вам, что в Давии жизнь скудная. Природа и дядин Бог Люстра явно нас обделили! Мне до смерти не хватает новых впечатлений и мыслей. Я хочу слышать новые слова, видеть новые цвета, осязать новые ароматы, у меня на всё голод! А я не в силах его угасить. Поэтому часто, когда я был маленьким, то жалко просил дядю, чтобы он дал мне полюбоваться хотя бы на сине-зелёные ворсинки веера. Я пожирал их глазами. Но Изъедуха, как всегда, отнекивался. Приходилось любоваться веером издалека. И вот, когда к моему сердцу подкатывало какое-то томление, грусть о том, что мои родители меня оставили, я шёл к Кабинету дяди, садился на горе Диван так, чтобы он меня не видел, и смотрел на диковинную вещицу, жадно впитывая пустыми глазницами его невозможную красоту... Одна Живулька в нашей стране откуда-то знала несколько песенок и иногда напевала себе их под нос. Но, нелюдимая, она делала так, что остальные могли только неясно угадывать мелодию, какие-то отдельные строчки или общий смысл. Мы бы с удовольствием пели вместе с ней. Но она нам этого не позволяла! “Мои песни! – говорила. – И всё тут!” И что здесь поделаешь? Мне приходилось смиряться.

160

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

Бурый двинулся, как говорится, по следам Изъедухи, я – в противоположную сторону. Оказавшись в Кабинете, я вновь рискнул раскрыть ужасную дядину Записную Книжку. Опять с ужасом обнаружил в ней засушенных людей, служивших дяде закладкой. И вдруг … Вдруг умершие начали светиться! Что происходило? Неужели они что-то хотели сообщить мне? Может быть, о чём-нибудь предупредить? Помочь? Или дядя посыпал их порошком фосфора, чтобы при этом страшном свете читать по ночам свою страшную Записную Книжку?! Усовершенствовал, так сказать, мертвецов?! Они светились, а я в немом бессилии разглядывал их лица. Вскоре я заметил, что женщина действительно была одноглаза. Трудно было понять: похожа ли на неё Живулька; но, сдавалось мне, это всё-таки была её родная мама. Словно она прошептала мне это в самое моё сердце. Не знаю, как, когда и при каких обстоятельствах обнаружила сестра своих родителей, и как случилось, что её мертвая мама смогла отдать ей свой глаз, но я уже не сомневался в том, что Живулька меня не обманывала. А если она не солгала в этой части рассказа, вполне возможно, не ошибалась и в характеристике дяди. То, что произошло потом, я до сих пор не могу вспомнить без содрогания. Руки мертвецов внезапно зашевелились, а потом потянулись ко мне! Я не отскочил в сторону только потому, что окаменел от ужаса. Впрочем, мертвецы не хотели сделать мне ничего плохого. На их узких сухих пальцах блеснули золотые обручальные кольца. Вот и получалось, что они знали, что я рядом, и отдавали мне своё золото, чтобы с его помощью я одолел проклятого дядю! Голова моя кружилась. Дрожащими руками я стянул кольца с их картонных пальцев, потом положил одно кольцо себе в карман, другое натянул на палец. Затем отважился приподнять

229

Проза

мертвецов, перенести их в сторону, чтобы они, продолжая светить, помогли мне просмотреть дядину Записную Книжку до конца. А сам начал быстро исследовать оставшиеся страницы. Мне некогда было предаваться страхам. Я искал новые дядины тайны! Я знал, чувствовал, что они есть, что они где-то рядом, но я не умел читать! Вот беда! Как плохо быть неграмотным! Особенно, если на тебе лежит отвественность за других! А в дядиной книжке много чего было понаписано! Возможно, даже по истории нашего королевства, о нас всех. Но я обнаружил и кое-какие цифры. К счастью, цифры-то я знал! “75. 30. 10”. Я не знал только, что они могли означать, но на всякий случай вызубрил их. А когда я перевернул последние страницы, то оторопел. На листочке был нарисован скелет. Рядом с ним опять шла какаято запись. Неужели, с горьким разочарованием думал я, дядя нарочно не учил нас письменной человеческой речи. Конечно! Если бы мы выросли грамотными, ему некуда было бы прятать от нас свои тайны! Давия слишком мала и тесна для тайн. А он вынужден был держать их у нас под носом. Вот он и не желал, чтобы мы стали сильнее и мудрее его, смогли бы проникнуть в его тёмный и, может быть, отвратительный мир. А дурачок Понура так и не догадался, какую игру сделал дядя на его самодовольстве! Так гордился тем, что именно его, несмышлёныша, Изъедуха дал нам в наставники! Наконец, я всё уложил как было, захлопнул страницы и поспешил в главное хранилище дядиных тайн, за занавеску. Долгое время я ничего не мог разглядеть в темноте, пока не наткнулся на какую-то трубу, поставленную вертикально. На неё было накручено немало тряпок. Я потрогал их руками. Они излучали тепло. Тогда я начал вытягивать тряпки одну из другой и бросать их на пол, пока под ними что-то не блеснуло. Я невольно потянулся кистью к глазницам, загораживая их. Гигантская стеклянная колба! Горячая и золотая! Она! Она! А в ней плещется что-то живое, словно рыбка в воде! Я с трудом разглядел золотистое очертание ножек и распущенных волос.

230

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

Что это? Что за чудо? Но я не успел ничего понять – в Кабинет ворвался Бурый. Он зашипел: – Ты с ума сошел! Думаешь, этот солнечный свет не разливается сейчас по всей Давии?! И он стал яростно закутывать колбу обратно в тряпки. Бурый так спешил, что ворвался в Кабинет верхом на метеорите. И теперь шарик пыли прыгал вокруг нас, словно резиновый. Помогая Бурому, я впопыхах спросил: – А что дядя? Ты узнал чего-нибудь? – Конечно! – проговорил медведь, с трудом дыша. – Мыло… Он мыло тащил, большущий такой кусок. А потом очертил им Бар. – Зачем мыло!? Какое ещё мыло!? – Покойницкое… Тут было, над чем поломать голову! Но Бурый всегда, когда торопился, говорил запинаясь и отрывисто. Вот и теперь: – И камень… втащил… в Бар! Мы уже овладели метеоритом и собрались взгромоздиться на него вдвоём, когда в Кабинет влетел дядя. В темноте я не видел его лица, но слышал, как сердито он дышит. Дядя сразу понял, чем именно занимались мы в его святилище, но пока ещё находил силы держать себя в руках. Однако если он и был сейчас спокоен, то лишь как человек, который НИКОГО и НИКОГДА не боится. Ни нас, ни наших родителей, ни Волшебника – ни-ко-го! И оказывается, это было очень плохо. – Вон! – только и сказал он мне. – Вот как проказничаете вы накануне свадьбы, ваше дерзкое Великолепие! Едва ли порадуете вы этим свою невесту! – А я не хочу, не хочу жениться на Груше! – гневно выкрикнул я. Тут он зло прикрикнул на меня, и даже топнул ногой: – К себе! Спать! Спать! Это сбило моё воинственное настроение. С колдунами трудно бороться в открытую. Как они мне надоели! С потухшим, разочарованным лицом я поплёлся в сторону Дивана.

231

Проза

Значит, я трус, тоскливо думал я. Вот что самое ужасное – дядя прикрикнул на меня, и я сразу ему подчинился. Потому что привык подчиняться. С детства. И никогда и ничем хорошим не заканчивались мои попытки бунтовать против него. Начинал-то я их ретиво, а затем… А тут ещё меня выдали золотые кольца. Сначала то, что я надел на палец. Оно предательски блеснуло. Дядя увидел свет, догнал меня и сдернул кольцо с пальца. Я отметил, что он уже опять был в перчатках. Но когда Изъедуха встряхнул меня, приподняв над полом, то второе кольцо, которое плохо улеглось в моём кармане, выпало и покатилось по земле. – Во-ор! – зашипел дядя. – Он обокрал моих домашних мертвецов! Мою бабушку и моего дедушку! Растащил всё их наследство! Как будто бы ему всего мира, всей Давии мало! Всего нашего королевства! Прекрасной молодой невесты! – Ну а вы, – с укоризной обратился он к Бурому, я услышал это уже издалека, – пока останьтесь здесь, в моём Кабинете. Я проведу с вами воспитательную беседу. Ах, только воспитательную беседу? Меня это немного успокоило. Беседа – не порка, это не коленями на горох. Вытерпеть одну-единственную беседу Бурый сможет. Терпел ведь он всегда мою болтовню! А я уже слишком хотел спать. Уснул я быстро. А на утро… Эх, лучше бы я не просыпался! Бурый лежал на земле, под Диваном. Бритое лицо его было неподвижно, страшно, невыразительно. Жизнь ушла из медведя. Словно кто-то вытащил из его груди пищалку, заменявшую ему душу. Как таинственно ожил некогда плюшевый мишка, так незаметно жизнь и покинула его этой ночью. Большое мягкое тело Бурого больше не было тёплым. Оно остыло и напоминало мне запыленных игрушечных людей, которые я обнаружил в стране за Дверью. Неужели Живулька была права, и дядя начал уже уничтожать наш мир?

232

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

Со слезами на лицевых костях и в невероятном отчаянии, окинул я неуклюжую фигуру медведя и увидел, что она вся засыпана волосами, той самой шерстью, которую дядя состригал столько лет с его морды, чтобы проникнуть в наши тайны. Смерть моего товарища могла означать лишь одно: дядя не шутил. Он счёл Бурого предателем и вернул ему все его волосы. Весь день я не мог прийти в себя от постигшего меня нового горя. Но что я был в состоянии предпринять? Никто не видел, как дядя расправился с Бурым. Никто не видел, как он “наказал” Живульку!.. Ряды моих подданных таяли под ударами злого колдуна. А я ничем не мог защитить своих друзей, свою землю. В обед дядя заявился к нам в школу, где на уроке безмолвно сидели теперь лишь двое: я и Груша – и скрипуче, во всеуслышание заявил: – Убийца нашего домашнего человека Бурого найден! Мы с Грушей в удивлении обернулись. – И этот убийца… – дядя гневно показал на меня пальцем, – принц Скелетус! Я был потрясён его ложью! Кулаки мои сжались. Груша воскликнула: – А доказательства? Я не верю! Не верю! Спасибо тебе, Груша! И тут дядя со злым торжеством выудил из глубокого кармана своего рваного пиджака маленькую дудочку. – Слышали ли вы, милые детки, сказочку про дудочку, сделанную из тростничка, выросшего на могилке убитого? – Да, – ответила вместо меня Груша. – Я такую сказку читала. – А я нет! – воскликнул я, но дядя меня не слушал. – Перед вами дудочка, вырезанная из такого растеньица. Этот тростничок успел вырасти за сегодняшнее утро на могилке Бурого. Это я и медведя-человека похоронил, и тростничок на его могилке вырастил. И вот что дудочка пропела мне нынче.

233

Проза

Дядя заиграл на дудке, и та действительно застонала, заныла, завопила голосом Бурого: Эхе-хе-хе-хе-хе-хе! Вот беда-беда-беда… Лучший товарищ убил ми-ишеньку. Сразил милого, приго-ожего. Не пожалел, не пощади-ил. Прико-ончил… Топориком – топор-и-ишечкой... И-и-и-и-и-и-и-и… – ныла и ныла коварная, лживая дудочка! И, конечно, врала, как сивый мерин. Не мог я убить товарища моего детства, друга моего молчаливого – образцового! И Груша, конечно, знала это. Я в надежде посмотрел в её золотистые глаза: Груша, спаси меня, оправдай! Хотя я отказался вчера жениться на ней, я был уверен в том, что она меня не предаст. Пусть не умеет она любить, но я верил, что и ей дорога была Истина! Но Груша не изрекла больше ни слова. Словно колебалась, словно до конца не была уверена: чью сторону принять, кто из нас прав. Кто из нас двоих лжёт. Изъедуха, которого она привыкла почитать, или я, который никогда её не обманывал. Дядя же тотчас занялся долгой обвинительной речью. А я опять сходил с ума. Никак не укладывалось в моём пустом черепе: как можно было совершать такие чудовищные преступления, какие совершал Изъедуха, а потом сваливать свою вину на других! У меня, конечно, по-прежнему не было изобличающих его доказательств. Но очевидно, что ни Груша, ни Лепейтало, ни Понура не могли покуситься на жизнь наших товарищей. Причин у них на то не было. А если не они, и не дядя, тогда кто? Я?.. Свою длинную витиеватую речь Изъедуха завершил неожиданно, приговором, произнесенным ядовитым и насмешливым тоном:

234

Ирина РЕПЬЁВА

«Скелетус, принц Давский»

– А в наказание… ты будешь… женат! Да-да! Женат! И не отвертишься! Это окончательное решение! И не возражай! И возьмешь фамилию жены! Но более того – твоя свадьба состоится гораздо раньше, чем мы планировали. Не через три дня, а завтра! Я ожидал чего-то более тяжкого. И даже снова был готов сбежать из страны. – Под каблук жены! – рявкнул напоследок дядя. И мне было непонятно, почему он замыслил для меня именно это наказание. Потом он позвал Лепетайло, учителя Понуру, и те по его приказу арестовали меня, привели на край Стола и опустили в пустую стеклянную чернильницу. Других тюрем в Давии не было. После этого Понура, тяжело охая, отправился в свою постель, на Диван, болеть с горя. А Лепетайло оставили меня охранять. Дядя гордо удалился в свой Кабинет. А я верил и не верил в то, что я арестант. Дяде страстно хотелось меня женить! Но почему? Неужели Изъедуха мечтал запрятать меня под каблук Грушеньки только затем, чтобы она следила за каждым моим шагом? Но я ведь и так на виду! Наконец пришёл вечер, быстро перебежавший в ночь. Словно в наказание для меня, дядя не решился выпустить на небо Бога Люстру. В общем, творил всё, что в голову взбредёт. Я не спал, скрючившись, на дне чернильницы. А ночь двигалась вяло. И мне оставалось только одно – скорбеть по моим пропавшим друзьям. Вот как расправлялся дядя с теми, кто восставал против него! Очередь была за мной. Но я не мог поверить в то, что завтра, возможно, меня уже не будет. Лепетайло дремал на Столе, прикрыв глаза обеими лапами и словно прячась от моих вопросов. Но я ещё надеялся на его помощь, ведь я его любил! В середине ночи я отважился побеспокоить трусившего кота. Мой голос гулко зазвучал в чернильнице: – Дорогой Лепетайло! Скажи, ты ведь много и сладостно полежал в своё время на книгах: зачем могилу мертвецов обводят мылом.

235

Проза

Кот ответил не сразу. Сначала мне пришлось ему напомнить, как советовал некогда почивший Бурый: – Белопузик! Ты ведь знал меня РАНЬШЕ! И тогда кот вздрогнул и с осторожностью замурлыкал: – Должно быть, для того, чтобы покойник успокоился. Этим мылом его обмывали перед тем, как отправить на кладбище. Он его суеверно боится. – А зачем кладут на могилу камень? Сочувствующий мне кот выложил и это: – Чтобы усмирить мертвеца. Камень будет давить ему на грудь. Тогда я понял, что Живулька действительно находится в Баре. Дядя поверил, что она уже умерла, пришла, мёртвая, ко мне, и решил приструнить её колдовскими методами. Ах, сказать по правде, Лепетайло оставался моей единственной надеждой. Единственным и последним другом! Может быть, когда-то он вовсе не был моим лучшим другом. Лучшим другом был Бурый. Врагом, обернувшимся другом, стала Живулька. Но когда лучшие наши друзья покидают нас, на их место заступают те, кто вчера считался другом с маленькой буквы. Хотя Лепетайло и привык лизать лицо и руки дяди за то, что тот сделал его, беспородного кота, королевским библиотекарем, кот, казалось мне, решил меня в беде не бросать. Всю ночь он лежал передо мной на Столе и всё подмигивал глазами, которые светились в темноте прекрасными зеленоватыми огоньками. Словно моя человеческая вера в Добро и Справедливость согревала и его звериное сердце. Словно она ему тоже была нужна.

ГЛАВА CЕД ЬМАЯ НЕУДАВШАЯСЯ СВАДЬБА В эту ночь я много думал и почти не спал. Сидя в стеклянной чернильнице, я вспоминал не только события последних недель, но и те времена, когда был маленьким,

236

237

Проза

а Изъедуха относился ко мне с большей симпатией, чем теперь. Ведь некогда я его почти не боялся. Мы, в Давии, неоднократно переживали нашествия мух и пауков. Откуда они являлись, я понятия не имел. Прибегал к дяде, он сажал меня на коленку и ласково объяснял, что мухи заводятся от непослушания детей взрослым. Что же касается пауков, то они – доисторические люди, необразованные и дикие. Потому как в своё время отказались признать власть дяди. Ненавидя Люстру, они поклоняются своему идолу – Паутине. И я всему этому верил, потому что любил своего дядю. Мы изгоняли пауков силой света. Дядя настоял, прикрикнул, и Бог Люстра его послушался: вообще перестал спать. Целую неделю у нас ни днем, ни ночью не заходило солнце. И пауки, в конце концов, то ли перегрелись, то ли ослепли. Но они куда-то ушли, повывелись. Бесстыдных огромных мух, воровавших пищу прямо из наших тарелок, мы перебили трубочками, из которых с силой выдували тонкие и длинные иглы. Но в тревожную ночь накануне женитьбы мне вспомнились не только наши охотничьи забавы, но и мальчик, который одно время жил с нами. Он ходил в очках, был старше меня и Живульки, и утверждал, что умеет читать и писать по-дядиному. Мальчику явно было с нами скучно. Целыми днями он слонялся по Давии и всё жаловался на то, что Изъедуха не подпускает его к Книжному Шкафу. Не помню, откуда он взялся. Я был тогда слишком мал и принимал его ещё за одного за дядиного племянника. Кажется, от скуки мальчик и стал сочинять. Он рассказывал нам, будто бы Давия не самостоятельное государство, а всего на всего Комната в Квартире Одного Большого дома. И Дом этот не стоит на краю Земного Света, а находится в Одном Городе, окружённом Другими Городами. Город так же не замыкал в себе весь звёздный мир с Богом Люстрой и дядей во главе. А находился в некой Стране. И Страной этой дядя не правил. В ней было великое множество других взрослых, гораздо умнее Изъедухи.

238

Михаил ШУРАЕВ

СОПКА НАД ЛАГИЛАМБОЙ

Михаил ШУРАЕВ Михаил ШУРАЕВ (Григорий Борисович Салтуп) родился в Петрозаводске 29 декабря 1952 года. В 1972 году окончил художественно-графическое отделение петрозаводского педучилища. Служил в Советской Армии. В восьмидесятых годах ХХ столетия получил высшее образование на факультете теории и истории искусства Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина. В 1993 окончил ещё и Высшие литературные курсы при Литинституте им. A.M. Горького. Работал экскурсоводом в музее «Кижи», художником-реставратором, художником-оформителем, учителем черчения и рисования, маляром, искусствоведом в Союзе художников Карелии. Пишет прозу и печатается в журналах России. Автор сказок, рассказов, повестей для детей. Лауреат первой премии конкурса 2003 года Союза журналистов Республики Карелия. Финалист Горьковской литературной премии за 2005 год в номинации «По Руси». Обладатель диплома «Серебряное перо Руси» Международного литературного конкурса (2005 год) в номинации «Проза» и третьей премии Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени Алексея Николаевича Толстого.

СОПКА НАД ЛАГИЛАМБОЙ ПО В ЕСТЬ

1. НА О ЗЕРЕ Ветра нет, стадо облаков откочевало к лесу, и на солнце уже можно смотреть не щуря глаз, но поплавки недвижны, и никто и не притрагивается к крючку на донке. Не клюёт. – Черви-то, черви какие жирные! Так бы сам их и съел! – дедушка скрюченными пальцами поковырял в банке, вытащил одного. – А она не хочет! Ты погляди, какой красавец! Навозный, первый сорт, без костей и сухожилий! Ан нет, не хочет. Зажралась рыба, совсем заелась! Дедушка подмигнул, вызывая Мишку на разговор. Но мальчик отвернулся, закусил губу, сдерживая дыхание. Он представил, как там, под лодкой, в коричнево-зелёной глубине, на крючке вьётся малиновый червяк, а рядом, рядом должны поблёскивать окушки и плотички. – Место, что ли, поменять? Давай-ка, отрок, сматывать удочки. Переберёмся к Шляпе! – предложил дедушка. Это остров так называется, Шляпа. Он похож на большуюбольшую шляпу: холм с проломом посерёдке и округлые поля тресты. Когда Мишка издалека на него смотрит, то всегда кажется, что кто-то большой по самые брови в озере притаился и вот-вот встанет… – Может быть, сегодня у Шляпы рыбья столовая? Миша опять не ответил и молча, не шевеля губами, стал про себя колдовать: “Не скажу ни слова – клюнет. Не скажу ни слова – клюнет. Ловись, большая и маленькая! Ловись, большая и маленькая! Не скажу ни слова – клюнет…”

311

Проза

“Ночка тёмна, Комарики кусают, Царь с царицей По садику гуляют...” Деду скучно. А Мишка, насупившись, колдует и колдует: “Ловись, большая и маленькая! Ловись, боль...” – и тут – тырк-тырк! – там, в глубине, окушок, и не маленький, по поклёвке чувствуется, что не маленький! – ну же, ну! – тырк! Миша подсёк и деловито потащил леску в лодку. – Гляди! – Хорошо, хорошо! Клёв будет. Вторую донку разматывай! – игривого настроения у дедушки как и не было. Сразу стал деловит и спокоен. Тырк-тырк! – ещё один у Мишки. Побольше, граммов на... Но Миша прервал подсчёты, боясь сглазить удачу. Тырк-тырк! Тырк-тырк! Пошёл один за другим. Мишка чувствует: окушков у крючка целая очередь, вторую донку некогда закинуть! А у дедушки не клюёт. Он ближе к Мишке перебрался: сидел на носу, пересел на середину лодки; он и третью донку запустил и маленького Мишкиного окушка насадил живцом на удочку – на крупную рыбину, но клюёт пока только у Мишки! Тырк-тырк! – Смотри, внучек, всю рыбу не перелови! Оставь дедке на затравку! – дедушка скалится редкими зубами, а самого – Миша-то видит! – завидки берут. В корзине и под мостками в лодке бьются и плещут крепкие чёрно-спинные окуни, и всё с его, Мишкиной, донки. Тырк-тырк! Ещё один. Червя на крючок. и в воду, там другие дожидаются. Дедушка потащил, было, одного, но и тот, неумёха, крючка не мог заглотить, сорвался над водой. – Он у тебя по ошибке клюнул, – подковырнул Миша. – Хотел без очереди в уху пробраться! – Ничего-ничего. Будет и на нашей улице праздник!

312

Михаил Шураев

«Сопка над Лагиламбой»

– Ты, дедушка, куришь много, пальцы никотином пропахли, – отцепляя с крючка очередного окуня, поучает Миша. – А рыба нынче умная пошла, сам говорил. Давай я тебе червяка нацеплю? – А, чем чёрт не шутит! Нацепи, нацепи! – сказал дедушка равнодушным голосом, а сам от нетерпения заёрзал на скамейке. – Рыбацкое счастье такое: сначала не клюёт, не клюёт, а потом клюнет... Поплавок с живцом резко ушёл в воду, леса натянулась; дед, привстав, вцепился в удилище, словно готовясь к прыжку; дёрнул, подсёк, повёл добычу к лодке. – Сачок! Живо! Сачок! – аж прошипел от напряжения дед. – Подводи. Да брось ты к чёртовой матери свою донку! Ну!!! Вода у лески ходила кругами. Миша, задыхаясь от волнения, ощутил в сачке бурлящую щучью силу и, мгновенно переглянувшись с дедом, – р-р-раз! И выплеснули щуку в лодку, заливая себя водой. Миша прижал щуку перевёрнутым сачком, а та билась, выкатывая от злости холодные круглые глаза. У деда рука в голенище – нож! – и, не выпрастывая рыбину из сачка, сквозь ячею приткнул лезвием к днищу... Щука дёрнулась, давясь склизкой слюной, и затихла... – Хороша! Ну, хороша, стервоза! Дед стоял на коленях в воде, затёкшей в лодку, и, забывшись, всё вытирал и вытирал чуть трясущиеся руки о штанины. – Ух, как мы её! Так, так, так... Слова и у мальчишки пропали, и он показал, повторяя своё движение: сачком и в лодку, сачком и в лодку... – То-то, что так! С нами, брат, не шути! Шесть кило верных. А то все семь! А висела-то, ты посмотри, – дедушка освободил её из сачка, – на одной губе висела. Без сачка ни в жизнь не взять! Отдышались немного, а зорька зорюет, рыбалка не кончилась. Клёв поредел, раздвоился, перекинулся, наконец, и на дедову донку. Окушки помельчали, в растасовку пошла плотва: сначала “ничего”, потом “так себе”, потом “совсем ерунда”, а

313

Проза

когда дедушка вытащил ершишку – не ерша, а именно ершишку-дошколёнка, – то стало ясно: пора честь знать и якорь поднимать. Миша сел за вёсла, а дед включил транзистор и, поругиваясь, стал чистить рыбу. Бурчал он на всё: на Мишку, у которого левое весло норовило вскользь проехать; на плотву – за то, что мелка; на окуней – за то, что ершатся и под мостки забиваются; на транзистор – за то, что где-то воюют и угрожают ракетами “всяческие сволочи”. Вёсла становились тяжелее, ломило плечи. Чтоб хоть чутьчуть продвинуть лодку, Мишке приходилось привставать при каждом гребке, а дед не видел или делал вид, что не видит. “Это он специально, – злился мальчик, – просто ему завидно, что я больше надёргал. Раньше я никогда так долго не грёб. Старый, а такой ехидный!.. Был бы папа здесь, да-к...” – Дед, а дед! Борис Николаевич! Он нарочно позвал деда по имени-отчеству. Дедушка тоже, когда сердился, звал Мишку по отчеству: Михаилом Миха-айлычем. – Вот скажи: почему ты всё время ругаешься. И такими словами! Вот папа говорит, что ругаться нехорошо... – Для кого папочка, а для кого с-сыночек. И нечего тебе в разговоры старших вслушиваться. Вырастил оболтуса: сорок лет, а рассуждает как баба на базаре. – Ничего он не оболтус! Я ведь знаю, когда он прав... – Много знать стал. От горшка два... Держи крепче весло! Опять воздух гребёшь. Распустились все. Болтают много. А как работать, так... Иль, может, вы притомились, Михаил Михаайлович? Устали-с? – ехидно посочувствовал дед. Миша решил не отвечать. Он ещё раньше знал: в чём-то дедушка прав, а в чём-то – папа. Только ещё не ясно, в чём. “Ништяк! Разберёмся! – подумал мальчишка. – Надо только получше всё запомнить!” У Мишки записная книжечка есть, с картинкой шестисотого “Мерседеса” на обложке. Там записаны очень важные вещи: марки наших автомобилей, “вольвы”, “пежо”, “форды” различные, а также первая и пока единственная строчка днев-

314

Михаил Шураев

«Сопка над Лагиламбой»

ника: “Начались каникулы. Завтра едем с дедушкой в Торбайлу”. Больше в дневник ничего не писалось. Некогда. Каникулы!

2. В Д ЕРЕВНЕ На утреннюю зорьку дедушка отправился рыбачить чуть свет – “доднесь”, как говорит тётя Поля. Он осторожно высвободил руку из-под головы внука. Миша нахмурился, забормотал во сне: “Как же, как же...” Дедушка подул чуть-чуть на закрытые глаза мальчика, перебил дурной сон, осторожно натянул рубаху и суконные брюки, подхватил сапоги и фуфайку, вышел на крыльцо... А Мишке снился сон... Витюха Блинкин, ехидно хихикая, крутит круги, выписывает кренделя на велике вокруг Мишки: “Ну, давай наперегонки! Хи-хи! Ну, давай!” И Нанка тут же стоит, и Санька-маленький в носу ковыряет. “Он же без лисапеда!” “Лисапеда, лисапеда! Скажи, что слабо! Кишка тонка!” – дразнится Витюха. “Как же, как же, – кричит Миша, – тонка, да не у меня!” И, отбросив биту (только что играли в городки), бежит по кочкам на Другую Половину. Витька-то знает, что тропинка из Торбайлы до Другой Половины избита, на велосипеде не проехать, хоть всего-то метров триста. “Нет, – кричит, – давай по дороге!” Миша, не останавливаясь, прыгает на дорогу, бежит, и воздух свистит в лицо, и ботинок не чует, а сзади шипят колёса, и дребезжит крылом Витюхин велосипед, и Санька-маленький издалека: “Давай, Миша-а-а!” Спиной, спиной Мишка чувствует: вот сейчас, вот-вот Витюха его обгонит. И вдруг Мишку что-то приподняло, словно он кружится на “гигантских шагах”, что в городе около школы стоят. Он делает скок, а земля сама убегает под ним назад. Шаги всё больше и больше – в пять, семь метров. Но что-то держит его, то ли верёвка, как в “гигантских шагах” – ра-а-аз, два-аа,– то ли Витюхино дыхание за спиной – ра-а-аз, два-а-а! И

315

Проза

нет уже почвы под ногами, она уходит, а сам Миша с усилием работает локтями, словно всплывает к воздуху из водной глубины! И всё! Свободен! Летит! Летит! А внизу, там, под ногами, поражённый Витюха упал с велика. “А-а-а-а!” – кричит. Мишке так хорошо, так легко: всю-всю Торбайлу видно свысока. Вот дом деда Егора и крыша над сараем просела; вот Нанкин дом, и её мама смотрит в небо, приложив козырьком ладонь, смотрит и не верит, что Миша летит! А Нанка кричит: “Осторожней!” Миша-то знает: ничего не случится, ему не впервой летать! Правда, раньше это было во сне, а сейчас нет, ну совсем как наяву! Легко и свободно! Легко и свободно... Легко и свободно. Когда дедушка вернулся, Мишка умывался с мостков тёплой озерной водой. Воздух ещё не успел прогреться от невысокого солнца, и вода хранила тепло вчерашнего дня. Миша ухватил лодку за носовую кокорину, помог подтянуть на берег. Своего сна Миша не помнил, но во всём теле ощущалась смутная утренняя радость, словно бодренькие пузырьки в газировке... Чистил рыбу. Улов был изрядный, больше, чем вчера вечером: две щуки из сетки, окушки как на подбор – “гвардейцы”, по двести граммов каждый, плотва, четыре окуня крупных. – Ишь ты, какой генерал! – дедушка привзвесил на ладони полукилограммового окуня. – С лампасами! И недовольный! Страшно недовольный, что попался! Завтракали вдвоём: Егор Тимофеевич ещё не вернулся с пожни, а тётя Поля не хотела без него садиться за стол. Самовар у хозяев был помятый, “ветеран”: на горловине нёс три чеканные медали с надписью: “Поставщикъ Двора Его Императорского Величества”. Самовар блестел и всё время корчил Мишке рожицы на своих зеркальных боках. Как в комнате смеха. То длинную-длинную тонколобую голову покажет, то расплывается на вмятине Мишкиной улыбкой, но в три раза шире блюдечка! Маленькая ростом, пухленькая, как колобок, тётя Поля неслышно и мягко крутила круги от стола к печке и обратно. То

316

Михаил Шураев

«Сопка над Лагиламбой»

чаю подольёт, то пироги пододвинет, то Мишку по голове погладит (“как маленького!”), замрёт на минутку, засмотрится на постояльцев, спрятав ручки под фартуком: – От калитки, от родные. Утресь пряжала, ащще тёплы. – Фурындай, фурындай чаёк! Озёрна водица – чайку напиться. Пошто молока не берёшь? Я-то доила. – Спасибо, Полина Марковна, большое спасибо! – дедушка чинно приложил руку к груди. – На славу, на славу позавтракали. Пойду на сеновал поспать пару часиков. – Спасибо, тёть Поль, – и Мишка побежал в деревню. Нанка сидела на изгороди, а Витюха не давал Саньке-маленькому прокатиться на велосипеде. Скучали, ждали Мишку – ещё одного, четвёртого в Торбайле сверстника. В Торбайле домов девять да на Другой Половине семь, а живут в пяти-шести. Это летом, а зимой только в двух: Егор Тимофеевич с тётей Полей да Нанкина бабушка Дарья Ильинична. Это она первой назвала Нанку Нанкой. Вообще-то её Наташей зовут, но у бабки давным-давно зубов нет, вот и вышло “Нана”... – Ребята, – крикнул Миша, подбегая, – я вчера с дедом щуку поймал! Во-о! – раздвинул руки. По-правдашнему раздвинул, не прибавил. – Врёшь ты, Мишка, как обычно, – Витюха махнул рукой, круголяя на велосипеде и – бах! – свалился! Ударился коленкой: “Ву-ву-ву! Врёшь!” Он уже видел эту щуку, натёртую солью и подвешенную за жабры вялиться под свесом крыши, но хотелось Мишку подразнить. Так хотелось, будто в носу чесалось. А теперь вот ещё и коленка болит. И всё из-за Мишки! – Не влёт Мишаня, плавда это! – втиснулся Санька-маленький. – Конечно, правда! – это Нанка соскочила с изгороди, заметив, что Мишка, боком и нехорошо глядя, надвигается на Витюху, встала между ними и помогла Витюхе подняться: – Тоже выдумали! Пошли лучше в пертяковский дом, на Другую Половину. Ты, Витя, знаешь, как туда пробраться? Велосипед-то целый? А? Целый?

317

Проза

– Целый… Ну, знаю я один проходик. Только лазить туда нельзя. Заругают. – А кто узнает? Мы ничего трогать не будем. Поиграем и уйдем. А в это лето Пертяковы не приедут, они на Кипре отдыхают, мне бабушка сказала. Витюха Блинкин поехал по окружной тропинке, а Нанка, Санька-маленький и Миша пошли на Другую Половину напрямик, через каменную дамбу, недостроенную и корявую. В самом опасном месте с одного берега на другой широкая плаха перекинута. Нанка – цып-цып-цып – на цыпочках перебежала, ей хорошо, она в интернате гимнастикой занималась. Впрочем, Миша тоже нормально перешёл, самое главное – под ноги не смотреть и смотреть вперёд, куда идёшь. А Санька-маленький расхныкался: “Стлашно!” “Ты, Санечка, на четвереньках, не бойся, мы никому не расскажем!” – уговаривала Нана. Санька послушался и перекарабкался на четвереньках. Нанка все-все дома и в Торбайле, и в Другой Половине по фамилиям знала: горинский, комлинский, пекшуевский, шумиловскнй... – А вот Леттиевы свой дом поближе к городу перевезли. В дачный посёлок. Видишь, фундамент крапивой зарос. А здесь пожар был, в прошлую зиму туристы из Москвы максуновский дом сожгли. Говорили: случайно. Но дом-то сгорел! Заглянули по дороге в пекшуевский дом. Страшно: окна выбиты, дверей нет, печка в подклеть провалилась, а прогнивший потолок провисает парусом – вот-вот свалится. Витюхи ещё не было, а без него в пертяковский дом ни за что не забраться. Стоит на горушке как крепость: изба на подклети, сарай – в два этажа, дверь на сеновал заколочена, на окнах – ставни, на двери – замок... – А вот раньше, – Нанка ехидно сощурилась на Мишку, – когда к нам из города туристы не ездили, то ни замков, ни памятников архитектуры у нас не было. Только горницу запирали... – Постой, я тут при чём? – обиделся Миша.

318

Александр ЩЕРБАКОВ

РАССКАЗЫ

Александр ЩЕРБАКОВ Александр Илларионович – коренной сибиряк, родился 3 января 1939 года на юге Красноярского края, в селе Таскино, в старообрядческой крестьянской семье. Окончил несколько вузов, где получал высшее образование на факультетах истории и филологии, экономики и журналистики. Работал учителем, корреспондентом краевых и центральных изданий. Ныне возглавляет Красноярское отделение Союза писателей России. Автор двух десятков книг стихотворений, прозы, публицистики. Его перу принадлежат повести «Свет всю ночь», сборники рассказов о деревенских мастерах – «Деревянный всадник», о деревенском быте и судьбах сибирских крестьян – «Лазоревая бабка», «Змеи оживают ночью». Печатается в лучших журналах России. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Живёт в Красноярске, работает собственным корреспондентом журнала «РФ сегодня». Первый международный конкурс детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А.Н. Толстого отметил творчество автора первой премией.

ПИЛИЛ ПИЛИЛА НА ПИЛЕ Помнится, в ряду сувениров, предлагаемых нашими магазинами, частенько мелькала… двуручная пила. Не настоящая, конечно, игрушечная, сувенирная, но сделанная с удивительным подобием и ловкостью. Всё у неё было как у настоящей: и сама металлическая пластина “с брюшком”, и зубья по ней, и деревянные ручки по концам, вставленные в гнёзда-хомутики, которые держались на мизерных заклёпочках, достойных Левши. К тому же, пила была врезана в неошкуренное берёзовое бревёшко, укреплённое на козлецах с четырьмя ногами и “рогами”. Но всё же, видимо, главный замысел изобретателя этого неожиданного сувенира скрывался не в изящных козлах и даже не в пиле как таковой, а в надписи, броско выгравированной по её полотну: “Пили, но знай меру!” Именно эта ироническая надпись особенно нравилась мужчинам, и они охотно покупали сувенирную пилу, чтобы подарить своим жёнушкам в день рождения или к 8 Марта с прозрачным намёком. Получали такой назидательный подарок и юные невесты от дальновидных женихов. Должен заметить, что почему-то вокруг пилы немало присловий, прибауток игривых и шутливых: “Брюзжит, как деревянною пилою пилит”, “Рыба-пила. А кто не пьёт?”, “Где пила, там и гуляла…” Хотя, казалось бы, она – вполне серьёзный инструмент и на общественном производстве, и в домашнем обиходе. Да и работа с пилою – отнюдь не прогулка. Более того, мне, выросшему в селе и познавшему с детства все крестьянские работы, до сих пор одной из самых трудных представляется именно пиление вручную. Дело это не просто тяжёлое, но ещё и монотонное, однообразное: ширык-ширык, ширык-ширык… И так до бесконечности. Ведь на зиму для отопления обычного сибирского дома, какой был у нас, требовалось более двадцати кубометров швырковых дров, то есть поленьев. И всю эту прорву напиливали мы с отцом двуручной

367

Проза

пилой, к тому же летом – в изнурительную жару, а в лесу – ещё и при неотвязном гнусе. Ради истины надо сказать, что в народе не забыта и эта сторона общения с пилой. Она отражена в таких поговорках, как: “не отдувшись, не перепилишь”, “пилить пилою – гнуться спиною” и многих других. А занудное однообразие пиления – в названиях, скажем, целого семейства перепончатокрылых насекомых – “пилильщиков” (вроде кузнечика, методично “пилящего” в траве) или птицы – канюка, которого в наших местах часто называют пилюком. Да и о человеке-зануде, любящем читать докучливые нотации, обычно говорят, мол, та ещё пила… На что и намекал сувенир, описанный выше. Но всё же работа с поперечной пилой, при всей её тяжести и монотонности, кажется детской забавой против орудования пилою вдольной, или продольной. Помнится, я был поражён, даже потрясён в детстве, когда впервые увидел возле сельской столярки такую картину. На высоченном помосте, установленном на столбах, лежало длинное сосновое бревно, и два человека, один стоя наверху, другой – внизу, на земле, пилили его не поперёк, а вдоль, начав с комлевого торца и медленно продвигаясь к вершине. И пила у них тоже была необыкновенная. Не столь брюшистая, как поперечная, но зато огромная по длине и словно бы расширяющаяся кверху. И не с прямыми, а с косыми крупными зубьями, книзу идущими взадир. У неё также было две ручки по концам, но только они не стояли, а “лежали”, укреплённые горизонтально. И продольные пильщики держались за них двумя руками. Верхний пильщик как бы затаскивал пилу на леса холостым ходом, а потом она стремительно шла книзу, увлекаемая собственным весом и низовым пильщиком, и при этом из-под неё струями брызгали душистые опилки. Мне и теперь кажется просто чудовищным этот каторжный труд продольных пильщиков, вручную разрезавших брёвна на доски. Ведь, представьте себе, для получения всего одной пяти-шести метровой доски надо было пройти рез длиною в десять-двенадцать метров. Это значит поднять и протянуть пилу вниз много сотен раз. Но вот, поди ж ты, не боялись тру-

368

Александр Щербаков

«Пилил пилила на пиле»

дов мужики, пилили и тёс, и плахи, крыли крыши и ставили заборы (по-нашему, заплоты), даже деревянные тротуары настилали во дворах и вдоль деревень. Между прочим, когда я, удивлённый зрелищем продольного пиления, рассказал об этом отцу, он понимающе кивнул и вскоре сделал мне забавную игрушку – продольного пильщика. Это был плосковатый деревянный человечек, вырезанный из доски. В руках, вытянутых вперёд, он держал продольную деревянную пилу, середина которой была подвязана к поясу коротким ремешком, а конец завершался подвешенной четвертьфунтовой гирькой. Вместо ступней, на расставленных ногах пильщика были округлые культи, скошенные назад. И вот, стоило этого деревянного человечка пристроить на край стола или скамьи и качнуть, как он, движимый гирькой-противовесом, начинал методично кланяться, “пилить”, покуда не затухала инерция. Пильщик тот мне чрезвычайно понравился. Я не замедлил показать его своим друзьям. И вскоре у многих из них появились подобные. Мы даже стали таскать их в школу и на переменах устраивать соревнования, чей пильщик пропилит дольше всех. Надобно сказать, что отцовский долгое время держал первенство, пока заложенные в нём секреты соотношения размеров пилы и пильщика, а также тяжести гирьки не были разгаданы. Замечу, что это была моя первая настоящая игрушка, которую сделал мне отец, вернувшийся с фронта. Тогда в магазинах игрушек не водилось. А если и появлялись изредка, то крестьяне не спешили тратить скудные деньги на “баловство”. Через несколько лет самодельные игрушки эти стали единственным напоминанием о продольных пильщиках, верховых и низовых, ибо само их ремесло ушло в прошлое. В соседнем селе Кочергино, расположенном в пятнадцати километрах, появилась первая пилорама, приводимая в движение мотором. И наше артельное хозяйство тоже стало пользоваться ею. Благо, что лесопилка (у нас по старинке её называли “пильня”) стояла на самом берегу реки Тубы, и круглый лес из тайги к ней доставляли сплавом.

369

Проза

Юношей мне доводилось частенько бывать на этой пильне и видеть бешеное челночное мельканье целой дюжины пил, зажатых в механическую пилораму, которая разом выплевывала по нескольку досок, так что рабочим-пильщикам оставалось только укладывать их в штабеля или на подводы. По распоряжению отца, колхозного бригадира, приезжал за этими досками и я. Мой Игренька был заложен в длиннющие дроги. Загрузив два-три десятка тёсин, в зависимости от их толщины, я садился на них бочком, как на лавочку, и отправлялся в обратный путь. Просёлок был ровным и торным, Игренька – молодым и сильным, и все мои заботы сводились к тому, чтобы держать в руках вожжи да глазеть по сторонам на перелески, косогоры, на пшеничные поля, уходившие к самому горизонту, и мечтать “по-мальчишески в дым”. Немало утекло воды в Тубе с той поры. Многими дорогами пришлось пройти и проехать мне. Но никогда в жизни у меня не было лучшей работы, чем возить на лошадке с далёкой лесопилки свежий тёс, так чудно пахнущий смолой и нашатырём. Но вернёмся, однако, к пилам. Все их, пожалуй, не только описать, но и перечислить невозможно, поэтому я остановлюсь лишь на самых распространенных, с которыми приходилось иметь дело и мне. Среди любимых мною я выделил бы столярную. Её ещё называют станковой, поскольку она, узенькая и мелкозубчатая, вставляется в специальный прямоугольный станочек с распоркой, который сверху стягивается двойной бечёвкой. Эта двойная верёвочка, скручиваемая деревянным клинышком-стопором, даёт возможность регулировать натяжение пилы, а подвижное крепление концов последней – угол её относительно рамы станка. Очень удобная пила: не гнётся, не “заедается”, и рез от неё получается узкий и гладкий. Однако станковой пилою толстой чурки или плахи не распилишь, она рассчитана на тонкую столярную работу – с рейкой, с тесинкой, с палочкой-соковинкой. Похожа на станковую и пилка фанерочная. Только у неё станок и поперечину-распорку делают повыше, “для простора”, ибо фанера бывает широкой.

370

Александр Щербаков

«Пилил пилила на пиле»

Близка к станковой и лучковая пила. Это, можно сказать, тоже вариант станковой, но только вместо станка с распоркой для натяжения пильного полотна здесь ставят лук – железный или деревянный. Впрочем, на этом сходство и заканчивается, ибо в лучок вставляют не одни столярные, а самые разные пилы и по размерам, и по назначению. Основной “замысел” этой пилы в том, чтобы сделать её одноручной, то есть удобной для работы одному человеку, без напарника, которого требуют пилы двуручные – продольные и поперечные. Мне встречались, например, даже обычные двуручные пилы, растянутые большим упругим луком. С такими обычно ездят в лес за дровами “одиночные” дровосеки. Хотя ими сподручней одному пилить дрова и на домашних козлах. Правда, отец мой, после того как потерял во мне, уехавшем учиться в институт, постоянного напарника по пилению, нашёл более простой выход. Он взял да и разрезал двуручную пилу пополам. Притом специально выбрал старую, от длительной точки утратившую “брюшистость”, чтобы она ровнее, без скачков ходила. Таким образом получилась одноручная пила, нечто вроде большой ножовки. Хотя она, конечно, уступала в удобстве лучковой. Поэтому недаром ныне всё чаще делают неширокие пилы с металлическим лучком, обычно – из лёгкой алюминиевой трубки. К лучковым можно отнести и лобзик – совсем узенькую, тоненькую пилку для фигурного выпиливания и слесарную, или железорезную, пилу. Но это уже, как говорится, другая статья. А мы остановимся на упомянутой выше ножовке. Так называют пилу с одной рукоятью и с более мелкими, чем у двуручки, зубьями. Полотно у неё к концу обычно зауженное. Этим она как бы похожа на большой нож, отсюда, видимо, и её название. Короткую и широкую ножовку называют ещё садовой пилой. Ею и впрямь можно ловко спиливать сучья у садовых деревьев, формировать крону, как говорят садоводы. Вообще же ножовок великое множество – широких и узких, длинных и коротких. Встречаются даже складные, вроде ножа-складня. Не менее разнообразны и рукоятки ножовок: то в виде рога, то в форме дверной скобы, а то и замысловато-фигурные. Мне,

371

Проза

например, от отца досталась ловкая ножовочка с фигурной деревянной ручкой, напоминающей улитку с двумя рожками. Когда берёшь её, она так и впаивается в ладонь: крепко сидит в руке и никогда не набивает мозолей. Ну, и есть ещё особый разряд пил – круглых, которые чаще именуют циркульными, или циркулярными. Они, конечно, сплошь механические, электрические. И в нынешние времена получают всё большее распространение. Обычно устанавливаются на станке, на верстаке, и уже не их подносят к лесине, которую надо распилить, а наоборот – чурку, брусок или доску подводят под свистящие зубы циркулярок. Пиление на них, понятно, самое лёгкое, но, так сказать, стационарное. Впрочем, есть и переносные электропилы, а также бензопилы, приводимые в движение “индивидуальными” моторчиками. Последние пилят не зубчатыми полотном или диском, а пильчатой цепью, бегущей по шкивкам. Главное дело в уходе за обычной пилой – это её регулярная точка и правка. Точат пилу трёхгранным напильником, каждый зубец отдельно, а, точнее, каждую из двух сторон его треугольничка. Кладут пилу плашмя на скамью, садятся на неё верхом и, подвинув зубчатым ребром к краю скамьи, точат. Очень кропотливая работа, но необходимая. Ибо недаром сказано, что тупая пила – это мука, а острая – песня. Хотя её звон однообразен, но весел, и пильщик в ритм пиле невольно начинает “внутренне” напевать какую-нибудь бодро-удалую песню, вроде “Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской…” По крайней мере, она звучит в его ушах. Впрочем, одной остроты недостаточно для пилы-песни. Необходимо ещё направить её, или развести, то есть сделать зубьям развод, один пригнув влево, другой право так, чтобы, если взглянуть на пилу с ребра вдоль зубьев, виден был “коридор” между ними. Делают это специальным инструментом – разводкой. Притом зубья должны стоять как на параде, чтоб ни один не выступал и на миллиметр из-за “спин” других. Иначе, без развода, пила пойдёт туго в узком резе, а при плохом разводе начнёт прыгать и спотыкаться на неровных зубьях.

372

Александр Щербаков

«Пилил пилила на пиле»

Развод – дело тонкое, и потому существует даже отдельное ремесло пилоправа. Мне, слава Богу, повезло, я успел научиться у отца точить пилу и делать ей развод, так что теперь не приходится ломать шапку перед мастерами. И пилы у меня в хозяйстве неплохие – двуручная и станковая, и ножовки разные. К любой из них подошла бы известная загадка, скрывающая явно ладную пилу: “Скоро ест и мелко жуёт, сама не глотает и другим не даёт”. К слову сказать, почему-то с пилою всё же меньше связано в народе различных загадок, пословиц, прибауток, чем, допустим, с топором, косою или даже с вилами. Но зато ни один хозяйственный инструмент не может похвастать таким гнездом слов, которым прямородственна матушка-пила. Попробуйте сами, и вы с ходу, без особых затруднений назовёте десятка два таких слов: пила, пилка, напильник, подпилок, пильщик, пилильщик, пилёнка, пилорез, распиловка, пильчатый, пиловый, пиловочник, пилила, пильщина, пилоусый, пилюк… И пошло, поехало. Не поверите, что, заглянув в словообразовательный словарь русского языка, я насчитал в нём без малого полторы сотни вполне общеупотребительных слов, в корнях которых “застряла” обыкновенная пила. Но в том-то и дело, что она не такая уж обыкновенная. Допустим, известно ли вам, что пила издавна употребляется любителями в роли… музыкального инструмента? Правда, иронического, но весьма сладкозвучного и выразительного. Мне уже доводилось писать в одной книжке, что в нашем селе Таскино на пиле прекрасно играл, водя по тыльному ребру смычком, председатель колхоза Геннадий Песиголовец, виртуозный баянист, гитарист, скрипач, а ещё – большой юморист. Когда он на клубной сцене играл на двуручной пиле “Мой костёр в тумане светит”, то сельская публика не знала, что делать: то ли смеяться, то ли плакать. И чаще всего делала то и другое: и плакала, и смеялась до слёз. Ну, ещё бы! Пилила пилит на пиле, да так трогательно и так забавно!

373

Проза

КОСИ, КОСА, ПОКА РОСА… Это я начал с народного присловья, употреблённого Александром Твардовским в одной из поэм. А мог бы припомнить и строки Алексея Кольцова, знакомые нам с детства: “Я куплю себе косу новую, отобью её, наточу её…” Или Сергея Есенина: “Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы…” Или непревзойденное описание косьбы Львом Толстым, в которой вместе с крестьянами участвует его герой-двойник Левин. Или замечательный рассказ Ивана Бунина “Косцы”, насыщенный красками, музыкой и радостью артельного труда. Наверное, никакой другой инструмент крестьянского обихода так не опоэтизирован, не воспет вдохновенно, как она, коса вострая. И дело тут не в орудии труда как таковом, а в атмосфере, которая окружает её применение: летняя благодать, цветущие и благоухающие травы, пёстрое многолюдье сенокосной страды, самой дружной и весёлой из деревенских страд. Ну, а сама-то коса незатейлива и проста. Однако я бы подчеркнул: гениально проста, как и многие крестьянские орудия, дошедшие до нас из глубины веков и отмеченные народной мудростью и смекалкой. Что такое, собственно, коса? Не более чем длинный изогнутый нож для подрезания травы или хлебных стеблей. Но можно только догадываться, сколько веков билась изобретательская мысль крестьянина, чтобы найти один точный угол этой кривизны полотна, от широкой пятки до носка, сходящего на нет, не говоря о прочих деталях. Для пущей остроты лезвия полотно требовалось тончайшее, но в то же время и прочное, потому пришлось пустить по кромке утолщённый бортик, полегче сделать носочек и помассивней пятку. Именно этой пяточной частью косу насаживают на древко, называемое в народе по-разному: косовище, косьевище, косовье, косьё и даже окосье. Мне доводилось видеть старые косы, довоенного и военного образца, которые насаживались просто: с помощью кольца и клина. Элементарные кольца ковались в нашей сельской кузнице. А уж потом, после

374

Александр Щербаков

«Коси, коса, пока роса»

войны, когда ожили сельмашевские заводы и пошёл в кооперацию разный скобяной товар, появились специальные хомутики с болтиками-гаечками, которыми можно понадёжней притянуть косу к косовищу, не прибегая к клину и расклиниванию. Вообще насадка косы – дело довольно хитрое. Это не просто закрепление её на косовище, но – верная установка, требующая навыка и чутья. Задерёшь носок кверху – быстро порвешь косу, ибо угол среза будет слишком широким, а пригнёшь к рукояти – захват потеряешь. Конечно, угол насадки во многом задан уже пяточным отрожком косы, но и самому соображать надо. В моём селе Таскино древко зовут косовищем, поэтому и мне более привычно это название, чем остальные. Требования к косовищу очевидны. Оно должно быть прямым, лёгким и достаточно крепким. Трудно найти идеальную древесину, которая бы совмещала все эти качества. По лёгкости, пожалуй, нет равных осиновой. К тому же, в густом осинничке растут отменно стройные деревца, почти готовые косовища. Однако осина тем плоха, что слишком мягкая, и коса на ней, как ни закрепляй, быстро разбалтывается. Поэтому у нас чаще используют берёзовые косовища. Они прочнее, жёстче. Ну, а чтоб ещё и лёгкими были, надо соковьё (то есть осочённые, ошкуренные палки) готовить заранее, подольше высушивать его. Желательно – под навесом, тогда оно меньше трескается и коробится. Немалое значение для ловкости косы имеет ручка, приделываемая к косовищу. Видел я: некоторые просто прибивают обрубок палочки, и – дело с концом. На фабричных косовищах встречал точёные рукоятки, укреплённые стержневым болтом. Но наши косцы предпочитают старинный лукообразный хомутик, берёзовый или черемуховый, стянутый по концам бечёвкой. За такую ручку удобно держать косовище, тем более что ставится она не параллельно косе, а как бы выдаётся вверх, к руке косаря. Ручка прочно сидит, и, главное, её в любое время можно, ослабив бечёвочку, передвинуть вверхвниз, сделать “по руке” косца.

375

Проза

Наладили полотно, поставили ручку – коса готова. Но прежде чем шагнуть с нею в бурное разнотравье, её надо ещё навострить. Это делается в два приёма. Сначала косу, как известно, отбивают. Есть для того железная бабка и особый молоток с зауженным ударником. Впрочем, молоток может быть и обыкновенным, а вот бабку заменить ничем нельзя. Она представляет собой металлический четырёхугольник, похожий на короткий обрезок стамески или долотца, только вместо черенка у бабки – столбик, вбиваемый в землю. И вот, кладут лезвие косы на торец этой бабки и ударяют молоточком. Лезвие оттягивается, утончаясь и заостряясь. Чтобы пройти от пятки до носка и ровно оттянуть полотно, требуется немало терпения и сноровки. Операция кропотливая, но необходимая, иначе настоящей остроты не добиться. После отбойки пускают в дело брусок, точат, или правят, косу. С нажимом водят бруском то с левой стороны, то с правой. Точка сопровождается характерным звуком “вжиквжик”, “вжик-вжик”, который так гулко раздаётся в лугах! И о котором наслышаны даже современные асфальтовые писатели-поэты. Для точки кос используют особый брусок, крупнозернистый, жёсткий, называемый в народе косником. А раньше, когда такие бруски были редкостью, применяли самодельные косоправки, или косоточки. Это были просто деревянные лопатки, обмазанные смолой и обсыпанные песком. Именно такая косоправка “запрятана” в известной загадке о косе: травы поем – зубы притуплю, песку хвачу – опять навострю. Мастеров точить и отбивать косы зовут косоправами. Может, звание не слишком благозвучное, однако, я доныне горжусь, что в юности, даже в отрочестве, был косоправом. Правда, лишь по совместительству. Война повыкосила взрослых мужиков. А те немногие, что вернулись с фронта, работали обычно на технике, какая была: на тракторах и прицепных комбайнах, на конных сенокосилках и жнейках. Вручную косили травы одни женщины. И вот бригадир поручил мне, пацану, отвозить их в телегах на покос, присматривать там за лошадьми и по силе возможности отбивать косарихам косы.

376

Владимир ЩЕРБАК

КРАТКАЯ МОРСКАЯ Э НЦИКЛОПЕД ИЯ

Владимир ЩЕРБАК Владимир Александрович родился 20 августа 1941 года в городе Хабаровске, но с детских лет живёт во Владивостоке. Его трудовая биография началась в 16 лет, когда он стал работать слесарем-монтажником, потом печатником. Служил на флоте. Высшее образование получил в Дальневосточном государственном университете, после чего работал учителем, журналистом. Первый рассказ опубликовал в1961 году. Но сам автор считает началом своей литературной деятельности публикацию в журнале «Дальний Восток» в 1973 году повести «Море шутить не любит». Позже она печаталась в московском альманахе «Океан» и выходила отдельной книгой под названием «Улыбка – флаг корабля». В ней с романтической окраской и юмором показан труд учителей и рыбаков. На Дальнем Востоке вышли книги автора: «Андрейкин цирк», «Димка-островитянин», «Юнгу звали Спартак», «Легенда о рыцаре тайги», основой для которой послужили факты биографий первопроходцев уссурийской тайги и дальневосточных морей натуралиста М. И. Янковского и шкипера Ф. К. Гека. Издавались и другие произведения писателя, написанные для взрослого читателя. Широк диапазон интересов Владимира Александровича, но охотнее всего он пишет для подростков. По его признанию: «Потому, что дети любят то же, что и я: историю, острые сюжеты, взятые из самой жизни, юмор, отсутствие прямого морализаторства». Всего у автора опубликовано 13 книг. С 1990 года Владимир Щербак член Союза писателей СССР (ныне Союза писателей России). Первый международный конкурс детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А.Н. Толстого отметил творчество прозаика Почётным Дипломом, а Второй конкурс – первой премией.

КРАТКАЯ МОРСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕД ИЯ “На утренней вахте пробили четыре склянки. Мы только что кончили завтракать, когда на бак поступило приказание вахтенным привести судно к ветру и лечь в дрейф, а всей остальной команде приготовиться к спуску шлюпок. – Лево руля! Лево на борт! – крикнул штурман. – Марселя на гитовы! Бом-кливер долой! Вынести кливер на ветер и спустить фок! И вот наша шхуна “Софи Сазерленд” 10 апреля 1893 года легла в дрейф у берегов Японии, вблизи мыса Эримо”. Как вы думаете, ребята, кем написаны эти строки? Опытным писателем-маринистом, хорошо знающим тему, или старым морским волком, описывающим свои приключения? Ни то, ни другое. Автор отрывка – мальчик, почти ваш ровесник, впоследствии, правда, ставший всемирно известным писателем. Перед вами первые строки первого рассказа Джека Лондона. Закончив неполную среднюю школу, он стал моряком. Как-то раз, откликнувшись на призыв газеты “Сан-Франциско холл” к своим читателям описать интересный случай из жизни, Джек рассказал об одном из своих плаваний. Очерк получил первую премию и был напечатан в газете, когда его автору едва исполнилось семнадцать лет. Уверен, что когда вы читали приведённый отрывок, то не раз и не два споткнулись на непонятных словах, таких, как “склянки”, “фок”, ”кливер”, “дрейф” и так далее. Это морские термины. Обычно словарь таких слов помещают в конце книг, посвящённых морю и морякам. Я же решил написать собственный морской словарь. Это даже не словарь, а нечто вроде энциклопедии или хрестоматии. Называйте как хотите, дело не в этом, а в том, чтобы вы знали если не все морские слова, то хотя бы важнейшие из них, иначе вам трудно будет читать книги о море, в том числе и морские истории. Я познакомлю вас также со

391

Проза

знаками Международного Свода Сигналов (МСС). Всё может пригодиться. Итак, как говорят моряки, счастливого плавания! Семь футов вам под килем!

А А (аз)

МСС: “Я произвожу испытания на скорость”.

АБ О РДАЖ Давным-давно, во времена гребного и парусного флота, ещё до изобретения артиллерии и позже, когда она появилась, но не отличалась ни дальностью, ни скорострельностью, одним из способов ведения морского боя был абордаж. Корабли становились борт о борт, на палубу противника закидывались специальные абордажные крючья (фиш-дреки) на длинных линях, и начиналась рукопашная битва. Подробности найдём в романе Р.Сабатини “Одиссея капитана Блада”. “Корабли с резким стуком ударились друг о друга правыми бортами. Спустившись с квартердека на шкафут, Блад отдавал приказания, и они выполнялись с поразительной скоростью: мгновенно были спущены паруса, обрублены концы, поддерживавшие реи, выстроен на корме авангард абордажного отряда. В ту секунду, когда корабли столкнулись друг с другом, пираты по команде Блада взмахнули абордажными крючьями: “Арабелла” была накрепко пришвартована к “Викторьез”. ...Но вот трубач проиграл атаку, и Блад, увлекая своих людей, стремительно ринулся на палубу французского корабля... Бой продолжался не более получаса”.

392

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

Русские моряки в сражениях также умело применяли абордаж. В 1714 году шведы попытались закрыть нашему флоту выход из Финского залива. Наиболее удобным местом для блокады залива был район полуострова Гангут, где и встала шведская эскадра. Русские моряки под руководством Петра I вступили с нею в бой. Две атаки шведы выдержали, но русские предприняли третью, решительную, взяли корабли противника на абордаж и после ожесточённой схватки одержали победу.

АВРАЛ Писатель Иван Гончаров, услышав впервые на фрегате “Паллада” команду: “Пошёл все наверх!” – спросил одного офицера, что она означает. Тот ответил, что свистят всех наверх, когда есть авральная работа. Тогда он спросил другого офицера, что такое авральная работа. “Это когда свистят всех наверх”, – был ответ. Сами понимаете, писатель был в недоумении. И только позже он понял, что “авральная работа” значит – общая работа, когда одной вахты мало, нужны все руки, оттого и “всех свистят наверх”. Наверх, или на верхнюю палубу, весь экипаж корабля поднимается в тех случаях, когда надо выполнить какую-нибудь большую работу, например, погрузку или разгрузку корабля, приборку и т.д. Самое слово “аврал” образовалось из двух английских: “наверх” и “все”. Из романа Л.Соболева “Капитальный ремонт”: “Вода текла по всему кораблю. Наверху она хлестала из шлангов тугими сверкающими плетьми по броне башен и по тиковым доскам палубы; внизу, в жилых помещениях, она расплёскивалась по линолеуму кубриков и коридоров в мутные и скользкие от соды лужи, струилась мыльными ручейками по краске переборок, дверей и рундуков, собираясь в блестящие радужные капли на выпуклых головках заклёпок. Воду гнали по дереву, железу и линолеуму щётками и голиками в шпигаты... Воду собирали тяжёлыми хлюпающими швабрами, пахнущими смолёными тросами, а отжимали в

393

Проза

вёдра... На линейном корабле “Генералиссимус граф Суворов-Рымникский” шла субботняя приборка”. Или, говоря иначе, на корабле был аврал.

АД МИ РАЛ Слово, конечно, известно всем. Спроси любого малыша, кто такой адмирал, и он с уверенностью ответит: “Это самый главный морской начальник!” Ребята постарше ответят более обстоятельно, примерно так: “Адмирал – это воинское звание в Военно-Морском флоте России и некоторых других стран. Причём у нас адмиральских званий несколько. – И перечислят: – Контр-адмирал, вице-адмирал, адмирал и Адмирал Флота Российской Федерации.” Всё правильно, но и этот ответ будет неполным. Поэтому давайте по порядку. Слово “адмирал” пришло к нам от голландцев, а те, в свою очередь, позаимствовали его у арабов, у которых словосочетание “эмир аль” означало: владыка на море. В Европе первые адмиралы появились в ХII веке, сначала в Венеции и Генуе. В России адмиральские чины установил Пётр I в ХVII веке. За долгую и славную историю русского флота у нас было много выдающихся адмиралов, прославивших Отечество своими подвигами: Ф.Ф.Ушаков, Д.Н.Сенявин, П.С.Нахимов, Г.И.Невельской, С.О.Макаров и другие. А одним из первых был Пётр Михайлов, более известный как Пётр I. История присвоения ему этого звания довольно любопытна. Пётр, легко раздававший высокие чины и должности своим соратникам, сам начал службу скромно, с бомбардира и не сразу дослужился до шаутбенахта (контр-адмирала). В Гангутском сражении, о котором я уже упоминал, Пётр командовал одной из трёх колонн русских галер, во многом определившей успех боя. В старинной книге, посвящённой русскому флоту, читаем: “9 сентября взятые нами шведские суда были торжественно введены в Неву, и Пётр получил чин вице-адмирала. Он был в восторге. Уже давно он добивался этого чина, и всякий раз, когда открывалась вакансия, он писал в адмиралтейств-коллегию че-

394

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

лобитную, поименовывая свои заслуги Отечеству. Но адмиралтейств-коллегия отвечала, что хотя и признаёт его заслуги и надеется, что впредь он будет служить ещё ревностнее, но, сравнивая его службу морскую с другим шаутбенахтом, находит, что тот служит долее, и потому адмиралтейств-коллегия не может дать ему на сей раз перед другим преимущество”. Шаутбенахту Петру Михайлову ничего не оставалось, как терпеливо и смиренно дожидаться своей очереди. В годы Великой Отечественной войны Родину прославляли своими ратными делами такие адмиралы, как Н.Г. Кузнецов, И.С. Исаков, А.Г. Голованов, В.Ф. Трибуц, Ф.С. Октябрьский и другие.

АЗБУКА МО РЗ Е Что такое азбука – всем известно, а Морзе – это фамилия. Всё вместе означает: телеграфная азбука, изобретённая Морзе; она состоит из условных комбинаций точек и тире, обозначающих буквы алфавита, цифры, знаки препинания. Интересно, что изобрёл эту азбуку, как и самый телеграфный аппарат, человек, весьма далёкий от техники, американский художник Сэмюэль Морзе. Он был основателем Академии художеств в Нью-Йорке и её первым президентом. Будучи уже немолодым человеком, Морзе увлёкся электричеством и в 1837 году построил свой первый аппарат, а спустя пять лет придумал и специальную азбуку, которая применяется и до сего дня (Впрочем, необходимо уточнение. В 90-х годах ХХ века от азбуки Морзе отказались США, Англия и Франция, на очереди другие страны: появились и продолжают появляться новые, более совершенные виды связи). Азбука Морзе применяется, во-первых, при передачах по телеграфным проводам (и тогда это точки и тире на бумажной ленте); во-вторых, по радио на слух (и тогда это звуки, нечто вроде “ти-ти-ти-та-та-та”, где короткий звук — точка, а длинный — тире) и, в третьих, вспышками света (короткая — точка, более долгая — тире).

395

Проза

Хранятся два мешка На нашем корабле. Один наполнен точками, Другой набит тире. Из тех тире и точек В морях под ветра свист Что только ни захочет, Всё сделает радист: Приказ и поздравленье Пошлёт без промедленья. Наш экипаж под Новый год Радиограмм немало шлёт. Радист, работай веселей, Тире и точек не жалей! Их все на суше соберут И в каждой телеграмме Они, как в сказке, прорастут Хорошими словами. Устарела, к сожалению, и ушла в небытие и Русская Семафорная, она же флажковая, азбука. Ныне её можно увидеть только в старых морских учебниках да ещё в кино.

АНКЕРОК или АНК ЕР Можно сообщить о нём коротко: небольшой деревянный бочонок для воды вместимостью в два-три ведра, который устанавливается в лежачем положении на специальных блоках-подставках. Но мне трудно удержаться от соблазна привести описание анкерка, сделанное моим покойным другом Андреем Сергеевичем Некрасовым, автором знаменитых “Приключений капитана Врунгеля”. “Не случайно многие морские словари начинаются у нас этим словом, с которым связано самое начало русского флота. Как известно, в строительстве первых русских кораблей принимали участие голландские специалисты – мастера корабельного дела и мастера выпить. Нельзя сказать, однако, что пили они без

396

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

меры. Мерой для вина как раз служил анкер. Такой бочонок – анкерок – и сейчас держат на каждой спасательной шлюпке, только хранят в нём не вино, а пресную воду”. Далее в той же книге, рассказывая о якоре, Некрасов делает интересное открытие: оказывается, что “якорь на голландском языке называется, произносится и пишется точно так же, как и бочонок для вина — анкер”. Так что словом “анкер” можно не только начать, но и кончить любой морской словарь — от А до Я.

Б Б (буки). МСС: “Я гружу (или выгружаю) взрывчатые вещества”. Буквой “Б” на военных кораблях обозначают горловины, ведущие в погреба с боеприпасами.

БАК И на боевом корабле, и на мирном судне часто можно слышать команду: – Боцману – на бак! Сначала я думал, что боцмана зовут обедать, потому что именно в баке – большой алюминиевой или медной посудине – на флоте разносят пищу. Но потом узнал, что боцмана приглашают не на обед, а совсем даже наоборот – на работу. Дело в том, что на флоте одно из значений слова “бак” – это носовая часть верхней палубы от форштевня до фок-мачты или надстройки. Там расположен брашпиль, и именно туда прибегают матросы во главе с боцманом, когда судну предстоит сняться с якоря или стать на якорь, отдать или принять швартовы.

397

Проза

БА ЛЛА СТ Мы все привыкли к ироническому, даже ругательному смыслу этого слова, называем “балластом” закоренелого двоечника в классе или злостного хулигана во дворе, чтобы подчеркнуть их никчемность или вредность. Всё это верно, но вот на корабле балласт – напротив – очень нужная вещь. От его наличия и состояния зависит порой судьба судна и его экипажа. Если говорить коротко, балласт – тяжесть, помещаемая на дне судна; она придаёт ему необходимую осадку и остойчивость. А если подробно, то балласт бывает жидкий и твёрдый. Жидкий — это, как правило, вода, которая с помощью специальных насосов накачивается в специальные цистерны; а твёрдый — это чугунные болванки или, на худой конец, просто тяжёлые камни. Очень важно, чтобы балласт располагался равномерно по судну, иначе возникнет крен, а это уже опасно. Особенно большое значение имеет балласт для подводной лодки. Без него лодка просто не может быть подводной. Когда ей необходимо погрузиться, её балластные системы заполняются забортной водой, а когда надо всплыть, воду удаляют с помощью сжатого воздуха, или, как говорят подводники, “продувают цистерны”. Если корабль во время боя или аварии получает пробоину и в какие-то водонепроницаемые отсеки проникает вода, то срочно заполняют водой и противоположные отсеки, и тогда корабль сохраняет остойчивость и остаётся на плаву. Когда говорят: “Судно идёт в балласте”, – это означает, что оно без груза, но не пустое.

БАНКА У этого слова на флоте сразу несколько значений. Сейчас попробуем в них разобраться. Вот вам три фразы. 1. Муха села на банку. 2. Человек сел на банку. 3. Пароход сел на банку. Как вы думаете, об одной и той же банке идёт речь? Ну, конечно же, нет!

398

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

В первом случае я имел в виду обыкновенную консервную банку, каких везде, в том числе и на любом судне, полно. Человек, конечно, тоже может сесть на консервную банку, но, боюсь, что сидеть так ему будет не очень удобно. Здесь речь шла об иной банке — сидении для гребцов на шлюпке. А как быть с пароходом? Он-то уж никак не может сесть в шлюпку! Зато он может сесть — что очень нежелательно — на мель, иначе называемую банкой. Так что, ребята, не путайте банки. Разные они бывают.

БОЦМАН Большой человек на судне. Не такой, разумеется, как капитан, но эта должность тоже очень важная, нужная и ответственная на любом корабле. Давайте посмотрим, как описывают боцмана два писателя, которые были моряками и много лет служили – первый на английском, второй на российском флотах. В.Билль-Белоцерковский: “Мы, матросы, больше зависим от него, чем от штурманов и капитанов. От него зависит распределение нашей работы. В его власти избавить нас от лишней работы и, наоборот, нагружать нас и надоедать всякими мелочами, а если он к тому же свиреп и физически силён, — не избежать нам его кулаков. Вся наша жизнь, замкнутая бортами парохода, в руках этого человека. Этот человек – боцман”. В.Конецкий: “Его ценило начальство, потому что Росомаха был из тех настоящих боцманов, которым редко надо приказывать. Моряцким чутьём он чувствовал, где под слоем чистой краски ржавеет незасуриченное железо, где за доски обшивки вползла сырость, и без прогнозов погоды понимал, когда надо готовить добавочные крепления на палубный груз. Он любил свою работу, любил море: “А куда я без него!”. Древний грек Ксенофонт, ученик знаменитого философа Сократа, поучая, каким должен быть порядок в доме, приводил в пример моряков: “Превосходный, в высшей степени аккуратный порядок видел я однажды при осмотре финикийского судна: масса корабельных снастей, положенных каждая

399

Проза

отдельно, находилась в очень маленьком вместилище. Как известно, для причаливания и отчаливания кораблей требуется множество снастей; много оружия везёт он вместе с людьми, а также всякую утварь, которая употребляется дома; кроме всего этого, он битком набит грузом, который везёт с собой хозяин ради прибыли. Всё, что я назвал, лежало на пространстве, немного разве превышающем размеры средней комнаты. И все предметы, как я заметил, лежат так, что не мешают один другому, нет надобности их разыскивать, они все в готовом для употребления виде... А помощник кормчего, который называется на корабле “носовым” (это и есть современный боцман – В.Щ.) так знает каждое место, что даже заглазно может сказать, где что лежит и сколько чего. Я видел также, как он в свободное время проверял всё, что нужно в пути. Я удивился такой проверке и спросил, зачем он это делает. Проверяю, ответил он, на случай если что произойдёт, как лежат корабельные принадлежности: может быть, чего-то не хватает или что-нибудь лежит так, что трудно достать. Ведь когда бог посылает бурю на море, не время разыскивать, что нужно. Бог всегда грозит ленивым и наказывает их”. Так писал о тогдашних боцманах Ксенофонт 2400 лет назад. Обычное представление о боцманах у всех такое: старый, толстый и обязательно ругатель, пьяница и драчун. Ну, во времена, скажем, парусного флота такое представление соответствовало действительности, а в наши дни безнадёжно устарело. А что осталось? То, что боцман – опытный и грамотный моряк; сам вышедший из матросской среды, он обучает молодых морскому делу, он следит за порядком на судне, а точнее, за состоянием корпуса судна, рангоута, такелажа, палубы, отвечает за исправность спасательных шлюпок и якорного устройства, руководит работами палубной команды. Как видите, обязанностей у боцмана – а я перечислил далеко не всё – очень много. Ответственность его велика, но и его требовательность – тоже. Недаром у него на флоте шутливое прозвище: “дракон”. (Впрочем, у всех на флоте есть свои прозвища, и вы их со временем узнаете. Когда дойдёт до них очередь).

400

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

БУКСИР Слово, безусловно, вам хорошо знакомое. Чаще всего вы употребляете его в переносном смысле. Это видно из детской повести Л. Давыдычева “Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника”. “– Мы всем классом решили, что тебе необходим “буксир”, – сказала Анна Антоновна. – Какой буксир? – удивился Иван. – Который тащить тебя будет! – крикнул Колька. – Куда тащить? – Мы найдем для тебя самого лучшего ученика из четвёртых классов, – объяснила Анна Антоновна. – Он поможет тебе учиться. – А я и без “буксира” могу, – с гордостью сказал Иван. — Я ещё вчера решил круглым отличником стать”. В буквальном же смысле, в морском, так сказать, исполнении буксир – это и трос, и пароход. Для иллюстрации подойдут два примера из трилогии Максима Горького. “Не торопясь... тянется вверх по течению светло-рыжий пароход с баржей на длинном буксире” (“Детство”). “Баржу тащил маленький буксирный пароход” (“Мои университеты”). Кстати, буксирные суда в России впервые были применены на реках. А прежде, чем они появились, их роль выполнял человек, который в составе артели тянул баржи бечевой против течения, – бурлак. В наше время, наряду с речными, существуют и мощные морские буксиры. Незаменимы они и на работах в порту. Моряки их любовно называют: “Наши трудяги”.

В В (веди).

МСС. «Мне нужна медицинская помощь».

401

Проза

ВАХТА В старинной морской песне “Раскинулось море широко” есть такие строчки: Товарищ, я вахты не в силах стоять, – Сказал кочегар кочегару, – Огни в моих топках совсем прогорят, В котлах не сдержать мне уж пару... Дальнейшие события трагичны: усталому и больному кочегару не дали освобождения от вахты, и он скончался. На современном флоте давно уже нет кочегаров, как нет и жестоких, бесчеловечных порядков и законов, но слово “вахта” осталось, и пребудет вечно. Вахта – это круглосуточное посменное дежурство на корабле. Ёе несет (или стоит, что тоже правильно) большая часть экипажа, причём как рядовые моряки, так и командиры. Как правило, она продолжается четыре часа. Вахта для моряка свята! Невыход на вахту или самовольный уход с неё – ЧП пострашнее прогула уроков. Ведь во время вахты обслуживаются все судовые механизмы, обеспечиваются порядок и безопасность плавания; нередко от работы вахтенных зависит и жизнь экипажа. Лёгких вахт, как и вообще любой работы на судне, не бывает, но есть одни полегче, другие потяжелее. Например, вахту с 8 утра до 12 стоять легче, чем с 4 ночи до 8 утра, поэтому первую называют “пионерской” или “детской”, а вторую – “собачьей”. Впрочем, на флотах разных стран они называются по-разному. Вахты бывают ходовые и стояночные. Первые, понятно, во время рейса, и о них я уже рассказал, а вторые назначаются на стоянке в порту. В этом случае рядовые члены экипажа стоят опять же четыре часа, а командиры (за исключением капитана) – целые сутки. Причём по неписаной традиции на стояночные вахты назначаются преимущественно те моряки, которые не обзавелись ещё семьей.

402

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

МАЯК Неспроста поэты часто рифмуют это слово со словом “моряк”: они, можно сказать, созданы друг для друга. Если говорить техническим языком, то маяк – это навигационный знак, служащий для опознания с судна какого-то определённого района берега или моря. Маяки бывают береговые и плавучие, морские и речные, гидроакустические и радиомаяки. Вам не нужно знать устройство всех этих маяков, но об одном, самом распространённом, я немного расскажу. Береговой световой маяк. Это, как правило, высокая башня, стоящая на берегу моря, на острове или на рифах, вблизи опасных для судоходства мест. Днём (в хорошую погоду) маяк виден и так, а ночью на самом верху маячной башни зажигается мощный фонарь, свет которого – постоянный или мигающий – виден кораблям на большом расстоянии. Во время туманов и снегопадов, когда и огонь становится плохо различим, на маяке включают сирену, которая автоматически, через определённые промежутки времени подаёт звуковые сигналы. Маяк, как и компас, придуман и сделан людьми очень давно. В старину его называли “фарос”. Почему – точно не знаю, но думаю, что в честь острова Фарос, что расположен вблизи египетского города Александрии. Именно там в 280 году до н.э. был сооружён знаменитый маяк, признанный одним из семи чудес света. О нём стоит рассказать поподробнее. У берегов Александрии много мелей и подводных камней, и для того, чтобы сделать подход к порту безопасным, решили построить маяк на восточной оконечности острова Фарос, который соединили с континентальным берегом длинной дамбой. Строительство было поручено талантливому архитектору Сострату Книдскому. Через пять лет он закончил сооружение. Это была трёхэтажная башня высотой 120 метров. Нижний этаж имел квадратную форму, его стены были обращены к четырём сторонам света – на север, юг, запад и восток; второй этаж представлял собой восьмигранную башню, облицованную мрамором, восемь её граней были ориентированы по направлению восьми главных ветров; третий этаж – фонарь –

437

Проза

имел круглую форму, его венчал купол, на котором стояла семиметровая бронзовая статуя бога морей Посейдона. Здесь, наверху, горел огонь маяка, свет которого усиливался путём отражения в целой системе металлических зеркал и был виден мореплавателям издалека. Топливо для огня доставлялось наверх по винтообразной дорожке, проходившей внутри здания, она была настолько широкой и пологой, что топливо завозили на мулах. Восьмигранную башню украшали бронзовые статуи, про которые рассказывали чудеса. Одна, якобы, указывала рукою на солнце на всём пути его по небосводу и опускала руку, когда оно садилось. Другая отбивала каждый час днём и ночью. Третья даже предупреждала криком (!) о появлении врагов. Всё это, конечно, легенды. Скорее всего, фигуры служили флюгерами. Маяк одновременно был крепостью, в которой размещался целый гарнизон. В его подземелье находился резервуар с питьевой водой. Александрийский маяк на о.Фарос был первым и единственным во всём древнем мире маяком таких колоссальных размеров, где были применены замечательные остроумные изобретения греческих учёных. Недаром его включили в число семи самых удивительных творений человека на земле. Простоял маяк более тысячи лет. Постепенно разрушался, а окончательно рухнул в ХIV веке от землетрясения.

МОСТ ИК Если, как мы уже говорили, машина – сердце корабля, то мостик – его голова, которая всё видит и слышит, принимает ответственные решения и отдаёт команды. Сходство с головой подчёркивается ещё и тем, что он находится на возвышении – в самой верхней надстройке над верхней палубой. Здесь сосредоточены все приборы, необходимые для управления судном. В понятие “мостик” входят рулевая (ходовая) рубка, штурманская и радиорубка.

438

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

На мостике узнаются все новости. Туда звонят по телефону: – Эй, на мостике! Сколько миль осталось до Владивостока? – Аллё, мостик? Скажите, какой фильм сегодня будут показывать в столовой? – Мостик? Это с камбуза. Объявите, пожалуйста, по трансляции, что нам нужны добровольцы лепить пельмени. Обычно мостик удовлетворяет любопытство и просьбы, но иногда по судовой трансляции делается строгое объявление: – Просьба на мостик не звонить и не отвлекать: идёт швартовка!

Н Н (наш).

МСС: “Нет”.

НАВИГАЦИЯ Здесь я вновь прибегну к помощи моего старшего товарища, замечательного писателя А. Некрасова, который в шутку называл себя “папой Врунгеля”. Словом “навигация” начинается его книга “Приключения капитана Врунгеля”. Вспомним это начало: «Навигацию у нас в мореходном училище преподавал Христофор Бонифатьевич Врунгель. – Навигация, – сказал он на первом уроке, – это наука, которая учит нас избирать наиболее безопасные и выгодные морские пути, прокладывать эти пути на картах и водить по ним корабли. Навигация, – добавил он напоследок, – наука не точная. Для того, чтобы вполне овладеть ею, необходим личный опыт продолжительного практического плавания...»

439

Проза

Объяснение капитана Врунгеля толковое и исчерпывающее, так что мне нечего к нему добавить. Ну, разве только то, что навигацией также называется период, во время которого разрешено и возможно плавание по определённым рекам и в различных районах моря, например, когда они освобождаются ото льда.

НАД СТРОЙКА Общее название всех строений на судне, сооружённых выше главной палубы. Надстройки бывают разными: носовая (баковая), средняя (спардечная) и кормовая (ютовая). В надстройках размещаются пункты управления судном (рубки), различные службы, а также часть кают членов экипажа. Кроме того, надстройки улучшают мореходные качества судна и его внешний вид.

НАЙТОВ ИТЬ Означает: связывать; принайтовить – соответственно привязать. А сам найтов – это тонкий трос. Вот и всё.

О О

(он). МСС: “Человек за бортом!”

ОК ЕАНОЛОГИЯ Слово состоит из двух: “океан” и “логос” (учение). Таким образом, океанология – наука об океане, а если точнее, то целый комплекс наук, изучающих Мировой океан. В него входят: океанография (сестра географии), физика моря, биология моря и другие.

440

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

Отчего вода в море солёная? Почему она замерзает при более низких и закипает при более высоких температурах, чем пресная? Что такое цунами? Откуда берутся тёплые и холодные течения? Разговаривают ли рыбы и морские животные? Опасен ли осьминог? Как спасается от врагов трепанг? Чем отличается кашалот от обычного кита? На эти и многие другие аналогичные вопросы отвечает океанология. В нашей стране существует большой, оснащённый по последнему слову техники, научно-исследовательский флот.

ОТ ВАЛИТЬ Если кто-нибудь по какому-то поводу или без повода скажет вам: “Отваливай!” – то это будет просто грубостью. На флоте же это слово означает команду, по которой шлюпка или катер отходит от пристани или судна. Примеров можно привести сколько угодно. Ну вот, хотя бы этот, из уже упоминавшейся повести “Зелёный луч” Л. Соболева: “Тогда он (командир катера Решетников – В.Щ.) поставил рукоятку машинного телеграфа на “стоп”, негромко скомандовал: “Отдать якорь!” – и пошёл на корму, где вокруг шлюпки сгрудилась уже почти вся команда, готовясь с помощью разведчиков спустить её на воду. Это было проделано неожиданно быстро... Из темноты донёсся спокойный голос Хазова: – Разрешите отваливать, товарищ командир? – Отваливайте, – так же спокойно ответил Решетников. Если бы он мог, он задержал бы шестёрку, заменил бы Хазова кем угодно или пошёл бы сам. Но ничего этого сделать было нельзя... Можно было сказать лишь одно это командирское слово “отваливайте” – роковое... Слово, решающее судьбу людей и судьбу друга. Его он и сказал спокойным обыденным тоном. Несколько сильных рук оттолкнули шестёрку от борта”.

441

Проза

ОТС ЕК Сначала расскажу одну любопытную историю. Её знает, наверное, каждый моряк-дальневосточник, хотя случилась она более чем полвека назад. Шла Великая Отечественная война, наша страна очень нуждалась в оружии и боеприпасах, продовольствии и медикаментах. Всего этого требовалось много, своего не хватало и приходилось доставлять из-за границы. А для того, чтобы перевозить много грузов, надо много судов. Соединённые Штаты Америки предоставили нам пароходы типа “Либерти”, которые строились очень быстро, но не очень добротно. И вот, один из таких пароходов шёл с грузом из США к берегам Дальнего Востока. В Беринговом море он попал в жестокий шторм. Какое-то время судно держалось под ударами тяжёлых волн, потом раздался страшный треск: лопнула верхняя палуба и борт, появилась трещина, которая под воздействием качки увеличивалась с каждым часом. Как моряки ни боролись за живучесть судна, стихия победила, и пароход раскололся на две неравные части. Оба обломка несколько дней носило по бушующему морю. А когда шторм утих, их разыскали буксирные суда и доставили в ближайший порт. Все моряки остались живы. Самое удивительное в этой истории то, что обе части разломившегося парохода не затонули. Как вы думаете, почему? Дело в том, что внутри корпуса судна существуют отсеки – отделения, образуемые стальными водонепроницаемыми переборками (стенками). Когда судно получает пробоину, вода, как правило, может проникнуть только в один отсек – тот, в котором произошла авария, в остальных будет сухо. Корабль останется на плаву. Правда, образуется дифферент (крен), но его можно устранить, если закачать воду в другие отсеки для равновесия. Теперь вам понятно, почему не затонули обломки парохода типа “Либерти”? Их отсеки оказались целыми, вода в них не попала, и обе половинки судна сохранили плавучесть.

442

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

П (покой).

МСС: в море: “Ваши огни погасли”, в порту: “Судно снимается в рейс, все должны быть на борту”. Этот сине-белый флаг также поднимает на мачте дежурный корабль, а повязку того же цвета надевает на рукав вахтенный или часовой у трапа. “П”— эту букву можно увидеть на кораблях: на водонепроницаемых дверях, люках и горловинах, которые задраиваются в особых случаях, по приказанию – отсюда “П”.

ПАЛУБА Если говорить коротко и сухим техническим языком, это горизонтальное перекрытие корпуса судна, деревянный или металлический настил. (Только, ради Бога, не называйте её полом: обидите моряков!). Но о палубе, как об одном из символов морской романтики, хочется говорить стихами, недаром о ней сложено столько песен. Вот первая, что пришла сейчас на память: Ой ты, палуба, палуба! Ты меня раскачай И печаль мою, палуба, Расколи о причал. Когда ты с берега по трапу переходишь на палубу, у тебя обязательно возникнет какое-то особенное, приподнятое настроение: Как ни шути, волнений больше, Ведь ты уже не на земле...

443

Проза

Навсегда запомню день, когда я впервые ступил на палубу первого в моей жизни настоящего большого судна. Чувства, которые я тогда испытал, позже попытался описать в повести “Легенда о рыцаре тайги”: “Бриг “Орёл”, видный издалека, чемто походил на своего капитана: лёгкий, стройный, опрятный; обе мачты с аккуратно зарифлёнными парусами отражались, извиваясь, в воде, бушприт, словно выставленный палец, указывал на выход в открытое море. Оказавшись на палубе брига, Антти счастливо всей грудью вдохнул солёный ветер, особенно ощутимый здесь, на рейде, и сказал Фабиану: – Знаешь, малыш, я так от грога не хмелею, как от вида корабля, который собирается в плавание. Понимаешь? Ещё бы! Мальчик и сам опьянел от запаха смолы и просоленной парусины, от скрипа блоков, криков чаек и покачивающейся палубы. Сбывалось то, о чём грезилось по ночам, мечталось днём...” Если кто из вас, ребята, ещё ни разу не стоял на палубе, пусть не огорчается, рано или поздно он обязательно постоит на ней, и я ему по-хорошему завидую.

“ПОЛУНД РА !” Этот окрик, как и “Атас!” – хорошо вам известен, но готов спорить, что вы не знаете, откуда он появился. На наш флот он пришёл из голландского: “vol onder” означает “падать вниз”. Этими словами предупреждали моряков, находящихся на палубе или в открытом трюме, что сверху сброшен или упал какой-то предмет. В русском языке значение слова “полундра” более широкое, оно означает: “берегись!”

ПАРУС Американский писатель Ф. Купер, которого мы уже вспоминали на этих страницах, в своём романе “Морская волшебница” пишет: “Нет ничего лучше доброго прочного английского марселя, не слишком узкого и не слишком широкого, хорошо обликованного, с ревантами, нок-бензелями и булинь-шпрюйтами...”

444

Владимир Щербак

«Краткая морская энциклопедия»

Ну как, поняли что-нибудь? О чём вообще идёт речь? Я, когда читал первый раз, ещё в детстве, не понял ровным счетом ничего. Из всех непонятных слов мне было знакомо лишь одно: Марсель. Я знал, что это порт во Франции. Но здесь слово почему-то написано с маленькой буквы и к тому же с прилагательным “английский”... Ладно, прочитаем ещё кусочек из того же романа: “ – Если паруса останутся на мачтах ещё хоть минуту, они не выдержат и разлетятся в клочья... – пробормотал Трисель. – Ага! Вот упали лиселя. А вот уже и грот свёрнут, взят на гитовы брамсель и, наконец, марсель!” Опять марсель! Но теперь нам уже ясно, что речь идёт о парусах и непонятные слова – их названия. (Кстати, и фамилия моряка, чью реплику я привёл, – Трисель — тоже название одного из парусов). Итак, парус. Столь излюбленный поэтами художественный образ. Помните, у Пушкина? Мой Езерский Происходил из тех вождей, Чей в древни веки парус дерзкий Поработил брега морей. Или чудесные лермонтовские строки: Белеет парус одинокий В тумане моря голубом. Что ищет он в стране далёкой, Что кинул он в краю родном? Однако вернёмся с вершин поэзии на море. Паруса после шеста и вёсел самый старый движитель на воде. Тысячи лет минули с того дня, когда древний мореплаватель впервые поднял на мачте своего судёнышка парус. И хотя этот парус был примитивным, сделанным, вероятнее всего, из звериных шкур, человек, его придумавший, был так же гениален, как изобретатель колеса. Но всякое изобретение совершенствуется. Так было и с парусом. Сначала он был на мачте один и использовался только

445

Проза

при попутном ветре. Судну же требовалось маневренность, поэтому вместо одного большого паруса начали ставить несколько, меньшего размера, которыми стало легче и быстрее управлять. Так постепенно, год за годом, столетье за столетьем появлялись и видоизменялись целые системы парусов или, как принято говорить на флоте, парусное вооружение корабля. Рассказать подробно о нём здесь не представляется возможным, скажу только, что, по форме покроя, паруса делятся на прямые, косые и треугольные и, как правило, носят названия тех мачт, на которые они поднимаются.

Паруса: 1 – бом-кливер; 2 – кливер; 3 – фор-стеньгистаксель; 4 – фор-бом-брамсель; 5 – фор-брамсель; 6 – формарсель; 7 – фок; 8 – грот-бом-брам-стаксель; 9 – грот-брам-стаксель; 10 – грот-стеньги-стаксель; 11 – гроттрюмсель; 12 – грот-бом-брамсель; 13 – грот-брамсель; 14 – грот-марсель; 15 – грот; 16 – крюс-брам-стаксель; 17 –крюйсстень-стаксель; 18 – крюйс-бом-брамсель; 19 – крюйс-брамсель; 20 – крюйс-марсель; 21 – бизань; 22 – контр-бизань. А на следующей картинке вы можете рассмотреть силуэты наиболее распространённых парусных судов.

446

ОГЛАВЛЕНИЕ ПРОЗА Андрей НЕКЛЮДОВ РАССКАЗЫ Звезда по имени Алголь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 Горизонт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16 Как я провёл лето . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19 Ледовое побоище . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25 Спасатель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27 Валерий КВИЛОРИЯ РАССКАЗЫ Футбол на кладбище Весёлый зуб . . . . . . . Тринадцатый карась . Чёртов колодец . . . .

. . . .

35 44 60 70

АЙ-ЛЕРКА, АЙ-ШУРКА Повесть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 83 Ирина РЕПЬЁВА СКЕЛЕТУС, ПРИНЦ ДАВСКИЙ Сказочная повесть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 151

493

Михаил ШУРАЕВ СОПКА НАД ЛАГИЛАМБОЙ Повесть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311

Александр ЩЕРБАКОВ РАССКАЗЫ Пилил Пилила на пиле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 367 Коси коса, пока роса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 374 Найти топор под лавкой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 380

Владимир ЩЕРБАК КРАТКАЯ МОРСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ . . . . . . . . . . . 391

Издательская программа правительства Москвы Литературно-художественное издание

«32 писателя» Сборник произведений победителей Первого международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы им. А.Н. Толстого (в 3-х томах) Состав. И.В. Репьева, И.П. Наумов. Москва, 496 с. «Российский писатель», 2007.

УДК821.161.1-93 ББК 84(2Рос=2Рус)6-5,44 А53

ISBN 978-5-902262-75-6 Главный редактор Николай Дорошенко Редактор Александр Кувакин Художественный редактор Сергей Репьёв Технический редактор Андрей Соколов Корректор Ирина Репьёва Сдано в набор 1.9.2007г. Подписано в печать 25.11.2007г.Формат 60Х84\16 Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура “NewtonС” Усл печ. л.52 Тираж 3000. Издательская программа правительства Москвы АНО РИД «Российский писатель», Свидетельство о регистрации № 773567 от 31.5. 2000 г. 119146, Москва, Комсомольский проспект, 13. Отпечатанов полном соответствии с качеством предоставленного издательством электронного оригинал-макета в ГУП “Брянское областное полиграфическое объединение” 241019 г. Брянск, пр-т Ст. Димитрова, д. 40